Часто снится мне мой первый погибший солдат. Его звали Эльман Гейдаров, азербайджанец.
     Почему снится? Может потому, что был первым увиденным мною погибшим? Нет, не только. Потому еще, что в его гибели была и моя вина, как командира.
     В то утро, 27 сентября 1986 года, мы спускались с горы очень рано. Поступила команда, чтобы на комсомольское собрание на заставу прибыло все молодое пополнение. И я ломал голову, кого назначить сапером? Так получилось, что оба штатных сапера должны были остаться на горе. Хотя надо пояснить, что, в нашем случае, штатный сапер - это не тот, кто прошел специальную подготовку, а тот, кто чаще других ходил со щупом. Существовал негласный, но непреложный закон: заснул ночью на посту - утром берешь щуп, сегодня ты сапер. Таких у меня во взводе было двое: Наби Майданов, таджик, и Виктор Профир, молдаванин. Но в то утро я назначил сапером Асефа Рагимова, земляка Гейдарова. Ночью заснул на посту он, поэтому и пошёл впереди.
     Спустились мы без происшествий и даже довольно быстро - чересчур быстро, как сейчас я понимаю. Солдаты помылись. Потом провели комсомольское собрание роты. После этого я построил свой "караван" проинструктировал, назначил старшим сержанта Бараташвили и отправил на гору, так как до обеда должен был спуститься второй "караван". Я даже не успел зайти в баню, сидел, разговаривал с замполитом роты лейтенантом Александром Потоцким, как вдруг раздались выстрелы с "моей" горы - сначала одиночные, а потом и очереди. Когда мы с замполитом выскочили из канцелярии, то увидели две красных ракеты - раненый. Собрались мы, по-моему, меньше, чем за две минуты: я, замполит, старшина роты старший прапорщик Владимир Комаров, санинструктор - старший сержант Сатыбалдиев, и ещё двое или трое солдат. Захватили с собой носилки и все необходимое для оказания первой помощи раненому.
     Подниматься нам надо было, как минимум, полчаса. Стартовали мы резво. С горы все еще слышались выстрелы. Наших было не видно, но мы понимали, что это не бой, а сигналы-просьбы о помощи. Через пять минут все стихло. Скорость нашего подъёма заметно замедлилась, дыхалка сбилась, пот заливал глаза. Горы не прощают резких рывков. Солдаты с носилками стали отставать, захромал старшина, имевший ранение в ногу. Мы бежали впереди с замполитом. Но постепенно стал отставать и он. И только я, не обращая внимания на резь в боку, бежал, как мне казалось, не сбавляя темпа. Много раз потом я хронометрировал время подъема до этого места: получалось 30-35 минут. А тогда, наверное, я добежал за десять. Меня гнало чувство ответственности. Я должен был первым оказать помощь своему бойцу. Но, увы...
     Мои солдаты стояли, опустив головы. Помощь не требовалась. Взрыв был настолько сильным, что Гейдарову оторвало правую ногу выше колена, а на месте правой половины лица зияла страшная воронка. Смерть наступила через минуту, после хрипящей агонии. Опустошенный и обессиленный морально и физически я опустился рядом с трупом. Но это была лишь минутная слабость - от отчаяния и понимания того, что ничем не можешь помочь. На меня смотрели мои солдаты и подоспевшие спутники. Смотрели оценивающе. Я быстро взял себя в руки, - не хватало еще, чтобы меня не так поняли.
     Да, в Афгане это было. Офицер ты или солдат, а первые полгода - молодой и зеленый. Сумеешь доказать в бою или в других критических ситуациях, что ты не трус, не рохля, не подонок, а настоящий мужик и чего-то стоишь как командир, считай, что многие недостатки твоего характера тебе простятся. Хотя конфликты, - как с офицерами, так и с солдатами - были, есть и будут. Но уважение ты уже завоевал.
     Часто сейчас в разговорах с ровесниками и с более молодыми людьми - теми, кто не был в Афгане, я сталкиваюсь с такой точкой зрения: мол, все афганцы какие-то не такие, как все. Причем, бытуют полярные точки зрения: от восхищенной, что все мы - супермены, до уничижительной - все вы ущербные. Да нет же. Я считаю, что Афган не делал людей ни лучше, ни хуже. Он просто, как лакмусовая бумажка, определял человека довольно быстро. И так в любой экстремальной ситуации, - вспомним Высоцкого:
     "Парня в горы тяни - рискни..."
     Хотя, конечно, определенный отпечаток на психику - особенно ранения, контузии, гибель на твоих глазах друзей, - это все Афган нанес. Но я никогда не поверю, что трус стал в Афгане героем и наоборот.
     ...Мы разделились на две группы: одна с телом погибшего начала спуск, а другая, наша - подъем. Когда мы поднялись на пост, у Рагимова началась истерика. Он не мог простить себе, саперу, идущему первым и обязанным проверять щупом тропу, гибели друга и земляка, шедшего в караване четвертым. Все были в подавленном настроении... Я курил одну сигарету за другой и казнил себя за то, что назначил сапером молодого и неопытного солдата. Но еще больше терзал себя старший этого "каравана" - заместитель командира взвода сержант Бараташвили за то, что расслабился, не контролировал солдат, идущих впереди него. Еще на месте взрыва мы поняли, что случилось. "Караван" растянулся, дистанция между солдатами достигала тридцати и более метров. И Гейдаров пошел не по той тропе, по которой прошли впереди идущие, а по другой, огибающей большой камень... Там и стоял фугас - 122 мм снаряд от Д-30 с электродетонатором, что мы определили по осколкам. Взрыв был мощным и, если бы не камень, который принял на себя большинство осколков и закрыл сзади идущих, то были бы еще и раненые и не только...
     Много повидал я еще смертей за два с лишним года службы в Панджшере и на Саланге, сам был контужен. Но часто снится мне мой первый погибший солдат. Его звали Эльман Гейдаров.
     Его большие черные глаза смотрят на меня и как будто вопрошают...