8.
Судя по тому, что стали чаще останавливаться, понял - приехали в город.
Даже на посту ГАИ остановили.
- Документы. Машину к досмотру!
Старший машины показал документы.
- Счастливого пути! - поехали дальше.
Минут через двадцать добрались до места. Все тело затекло, я не чувствовал его. Пинками выкинули из машины и, низко пригибая мне голову, потащили в какое-то солидного вида здание. Затолкали в одну из комнат.
- Раздевайся!
- Полностью?
Удар по почкам был ответом. Я упал на колени.
- Браслеты снимите, я не могу расстегнуться.
- Сними, - по-прежнему вокруг меня маски-шоу.
Я начал растирать запястья. Кисти опухли и потемнели. Больно, чувствую, как кровь побежала по венам.
- Быстрее!
- Сейчас. Сейчас! - я раздавлен, растоптан, мне страшно и больно.
Суетливо, негнущимися пальцами пытаюсь расстегнуть пуговицы. Не получается.
- Быстрее! - меня несильно толкают пристегнутым рожком автомата.
Я падаю, ударяюсь плечом о стену.
- Стоять!
- Да сейчас, сейчас! Пальцы затекли! - я продолжаю бороться с пуговицами, ћмолниямиЋ.
На пол летят куртка, свитер, рубашка, майка; присаживаюсь на самый краешек стула, развязываю шнурки на ботинках, снимаю их, потом брюки. Грязь на них засохла и они ћстоят коломЋ. Остался в одних трусах. Потираю плечи. Холодно. Но моих конвоиров это не волнует. На руках вновь защелкивают браслеты и, толкая вперед, ведут по длинным коридорам. Я бос, пол мраморный, очень холодный. Видимо, дорожки ковровые у них только там, где большие начальники ходят.
Заталкивают в просторный кабинет. Верхнее освещение не включено, горит лишь настольная лампа на столе, светит прямо на стул. Меня подводят к этому стулу и швыряют на него. Я закрываюсь скованными руками от слепящего света.
- Смотреть прямо! - голос из темноты, из-за лампы
- Свет! Больно! - выдавливаю из себя.
Мне уже не надо притворяться. Холод и страх делают свое дело. Кожа покрывается пупырышками, меня бьет мелкая дрожь.
- Фамилия, имя, отчество, убрать руки от лица!
- Салтымаков Алексей Михайлович.
- Убрать руки!
Я убираю. Свет слепит глаза, я закрываю веки. Лампу направляют немного в сторону. Записывают. Слышно как шариковая ручка скребет по бумаге. Рядом вспыхивает еще одна яркая лампа - снимают на видеокамеру. Психолог тоже здесь. Он потом будет много раз прокручивать пленку и сверять реакцию на вопросы. Адекватно или вру.
Теперь надо довести себя до исступления. Это важно. Страх ћсмажетЋ реакцию. Я начинаю сильнее трястись телом. Лицо делаю более испуганным, взгляд встревоженным. Бегаю глазами, пытаясь увидеть собеседников.
Следуют автобиографические вопросы. Еще вопросы. И плевать, что я сижу перед ними в трусах, и мне очень холодно.
- Цель прибытия в Ставропольский край?
- Обмен.
- Какой обмен?
- Выкуп заложника, находящегося в плену у преступников, на чеченской территории.
- Зачем?
- Чтобы передать его в руки сотрудников ФСБ.
- Ложь!
- Я клянусь! Мне это предложил капитан Толстых! Он сказал, что Рабинович шпион! Я хочу восстановится на службе! А он был моим пропуском. Гарантом!
- Почему не выходил на связь с органами безопасности здесь в Ставрополье, Моздоке?
- Так я же не знал, что вы в курсе событий и за мной могли следить бандиты!
Все это я проговорил скороговоркой, не задумываясь, смотрел только прямо, сквозь лампу.
Потом начались новые вопросы, но к ним я был готов. И вот настало время очень важного вопроса. Я давно его ждал, очень ждал.
- Зачем сигнализировал зажигалкой и фонарем?
- Вам и сигнализировал, что Рабинович у меня.
- Откуда ты знал, что мы находимся при обмене?
- В автобусе я срисовал всю вашу бригаду ћнаружкиЋ, потом специально звонил из хозяйского дома, знал же, что телефон на контроле, вы все и узнали. Я же говорю, что вел Рабиновича к вам.
- Врешь ты все! - раздался новый голос из темноты. - Сейчас я тебя по Указу Президента на месяцок в СИЗО оттартаю, и засуну не в ћБСЋ, а в ћпрессЋ, там из тебя мигом ћМашкуЋ сделают. Как тебе такой расклад?
На языке нормальных людей это означает, что меня хотят отправить следственный изолятор временного содержания и определить там не в камеру бывших сотрудников, а в пресс-камеру, где из меня по заказу моих же бывших коллег сделают пассивного педераста. И все это будет продолжаться, согласно новому Указу Президента, вопреки уголовно-процессуального кодекса не три дня и не десять, а целый месяц.
Коллеги, язви их в душу, могли это устроить. Я учитывал и этот вариант, но тогда я из тюряги не выйду. Чтобы я - боевой офицер позволил уголовникам надругаться над собой?! Не удержусь - придушу, а там и меня кончат...
Тут мне уже не надо было разыгрывать ужас, он и так пёр из меня. Все тело била уже не мелкая, а крупная дрожь, подбородок дрожал, челюсти лязгали помимо моей воли. По всему телу прокатывались волны.
Все, терять нечего. В бой! Вперед! У-хо-о! Я вскочил со стула и, пока меня не усадили назад, отшвырнул лампу, она грохнулась об пол и разбилась. Темнота полнейшая. Сбоку вновь вспыхнул прожектор видеокамеры.
- Тебя бы гада самого в ћивасиЋ! - заорал я.
Голос дрожал и вибрировал от страха.
- За что меня в пресс-хату?! За то, что я рисковал и вытаскивал Рабиновича с чеченской территории?! А ты здесь планы писал! Какого х... ты не послал людей за этим евреем пархатым?!
Тут мне врезали по темени, в глазах потемнело, я рухнул на пол и потерял сознание. А может, сначала потерял сознание, а потом рухнул. Не помню. Да и не важно это.
Очнулся я от резкого запаха нашатыря, на полу. Башка раскалывалась. Меня стало рвать. Тело скручивали и отпускали судороги. Крепко же они меня приложили! Сотрясение остатков мозгов обеспечено. Ничего страшного, одним больше, одним меньше.
Откинулся на спину и понял, что башка-то у меня действительно сильно болит.
- Вы можете передвигаться? - голос незнакомый.
- Да, - выдавил я.
- Помогите ему подняться, принесите одежду. Поговорим завтра, а сейчас мы вас отвезем. Отдохнете.
- В тюрьму? - я хоть и был слаб, но напрягся.
- Нет, на квартиру, там будет все необходимое, отдохнете, потом мы с вами встретимся и зададим несколько вопросов.
Принесли мой спортивный костюм, я его оставлял вместе с другими вещами в доме у деда-покойника. Медленно оделся. Потом в сопровождении трех дюжих молодцов меня посадили в микроавтобус и повезли. Город я не знал абсолютно, и запоминать дороги не стал, меня все равно привезут назад, когда им это надо будет.
Дом типичной ћсталинскойЋ постройки. Жилой дом. Люди живут и не подозревают, что в их подъезде расположена конспиративная квартира. На явочную меня не потащат, а вот на конспиративную - самое время.
Высокие потолки, широкие коридоры. Мебель образца шестидесятых. Меня поместили в спальню, из нее был выход в зал. Там разместилась охрана. На окне решетка. В комнате двуспальная кровать, шкаф для одежды, пара стульев. Пыли нет, видимо убирают постоянно. Но и жилым духом особо не пахнет. Казенщина она и есть казенщина.
- Умыться можно?
Ни слова не говоря меня провели в ванную комнату, где под чутким взглядом конвоя я умылся, побрился, потом принял душ. Часы у меня отобрали при задержании, но настенные в зале показывали 06:07. Длинный денек у меня выдался. Лег спать. Встал уже после обеда. Меня разбудил запах яичницы с колбасой и кофе. И опять все молча.
Затем меня повезли снова в Управление. Опрос проходил уже в освещенной комнате, я был без браслетов, за столом сидели двое сотрудников, перед ним лежали листы опросника, по углам еще четверо. Они тоже шуршали бумажками. Видеооператор молча сновал по комнате, снимая меня со всех возможных ракурсов.
Несложные были вопросы, - в основном дублировали вчерашние, только иногда просили уточнить кое-какие детали. Потом вновь возвращались к вопросам, что были ране, только задавали их по-иному.
Позволили курить. Передо мной стоял чай и минеральная вода. Ну прямо кино - сотрудник вернулся с тяжелого, опасного задания, ему до конца не доверяют и идет опрос, как задание проведено; при этом допускается возможность, что опер был завербован противоположной стороной.
Судя по вопросам, Рабинович им не достался. Это хорошо. На руках у них кроме бешенного желания сделать меня козлом отпущения ничего нет. Теперь все зависит от меня. Если они привезли мои вещи, то шмон у деда делали, - наверное, нашли много интересного. Но это не мое. У них под носом сидели пособники бандитов, а они их проморгали. А также на руках у них два трупа. Оба - мои. В том, что дед сгорел заживо, я не сомневался. И мне его не жалко, точно так же как и его сынка. Эксперты найдут на спрятанном ноже остатки крови, как бы я его ни чистил, найдут. Ребята злятся, перед Москвой отчитываться нечем. Шпион пропал, может убит, а может и нет. И миллион, миллион долларов ушел. Бывший сотрудник говорит, что шел на встречу с сотрудниками, и вел шпиона, а мы его по голове прикладом. Башка-то еще болит.
Что еще? Ах да, миллион долларов, который мог пойти в консолидированный федеральный бюджет, тоже пропал. Остались хотя бы деньги, их можно было показать по телевизору, торжественно передать в казначейство и получить за эти деньги грамоту, а то и звезду на погон. Ничего нет, кроме трясущегося от страха придурка, то есть меня.
Потом предложили мне пройти тест на полиграфе. Началось! Я снова представил себя той самой белой собачкой с черными пятнами, которая лежит под крыльцом, трясется от холода и страха, хвост зажат между ног. Хочется выть. Вздрагиваю от каждого шага, от каждого звука, прикосновения.
Меня опутали датчиками. На голову, грудь, живот, на пальцы. Мне страшно, хоть и говорят, чтобы я не боялся, а мне страшно, они сейчас меня снимут с кресла - и в тюрьму!
Они задают обычные автобиографические вопросы, надо отвечать только ћдаЋ или ћнетЋ. Я отвечаю быстро. На мониторе рисуются графики правды на фоне страха. Раньше были полиграфы с бумажными лентами, так те хоть шуршали, а теперь лишь изредка пощелкивает клавиатуры. Понапридумывал же человек технику на мою голову!
Потом последовали новые вопросы, очень неприятные вопросы. Я к ним готовился, но одно дело, когда тебе задают вопросы за чашкой кофе, рюмочкой коньяка с дорогой сигаретой, и совсем другое - когда ты опутан проводами, и от твоих ответов зависит как минимум твоя свобода. Это минимум.
Сейчас не 37-й год (и слава богу!), но закатать в момент в тюрягу из-за того, что я "случайно" сорвал операцию, могут запросто, а мне не хочется. Ой как не хочется.
- У вас есть помощники?
- Нет.
- Вы связывались с кем-нибудь в станице, за исключением названных вами ранее?
- Нет.
- Рабинович жив?
- Не знаю.
- Отвечайте только ћдаЋ или ћнетЋ. Рабинович жив?
- Не знаю!
- Вы думаете, что Рабинович жив?
- Нет.
- Вы не любите ФСБ?
- Да.
И много что еще. Я не знаю, сколько часов мне задавали эти много раз повторяющиеся - в разных вариациях - вопросы. Сколько килобайтов памяти полиграфа они использовали, мне тоже неизвестно. Все устали, пришла смена. Только один я остался. Разрешили сходить в туалет, перекурить, и не более того. Ни обеда, ни чая, ни кофе.
Я устал, так и хочется успокоится, откинутся в этом удобном кресле. И пусть задают свои вопросы. Они повторяются уже по пятому или шестому кругу. Только иногда появляются новые, типа ћВы завербованы иностранной разведкой?Ћ Я засмеялся. Не знаю, может они рассчитывали именно на такую реакцию, чтобы я расслабился, не знаю. Потом последовали вопросы по иностранным разведкам. Перечислили все известные.
Может это были просто контрольные вопросы, не знаю. Логически просчитать действия Конторы невозможно, а если невозможно, то не стоит ломать голову и тратить силы. Вот только этот образ собачки, что под крылечком мерзнет, трясется от холода, голода... Усталость замещает страх, и вместе с апатией вступает в свои владения.
Хочется спать. Время идет. Как ужасно не знать сколько времени. Может они что-нибудь подсыпали в сигареты? Вряд ли. Ведь при желании и с санкции Москвы могли просто вколоть какую-нибудь дрянь типа пентотала натрия. И не париться с детектором лжи. Не знаю, не знаю. Я просто хочу спать. Я устал.
После многих часов сидения за полиграфом меня потащили на очередные ћсобеседованияЋ. Этот переход я использовал максимально. Надо ломать структуру моего допроса, надо ломать. Я остановился в коридоре, три сопровождающих меня сотрудника напряглись.
- Спокойно, мужики! Ноги затекли! Спину не чувствую.
И под их удивленные взгляды я начал приседать, а затем отжиматься. Народ стоял с выпученными глазами. Потом самый сообразительный легонько коснулся меня носком ботинка:
- Хватит физкультурой заниматься! Нас ждут!
- Хватит так хватит, - я вскочил на ноги, энергично замахал руками, потом закурил, что в коридорах ФСБ считалось неслыханной наглостью!
Ну ничего, я еще войду в историю. Сон прогнал. Что меня ждет дальше?
- Проходите, Алексей Михайлович! Садитесь!
- Я лучше присяду.
- Присядьте, присядьте. А то, может, скоро вам придется сесть на несколько лет. По минимуму - за превышение самообороны, на год-полтора, а вот за убийство - по максимуму - на все пятнадцать-двадцать лет.
- Вы мне должны.
- За что, позвольте у вас спросить, Алексей Михайлович?
- За то, что у вас под носом работала группа пособников чеченских террористов, а вы себя ушами по щекам хлестали.
- Кстати, а как погиб отец семейства?
- Не знаю.
- Но вы же оставили ему свою сумку.
- Я ему ничего не оставлял, он сам забрал мою сумку. Полагаю, ваши сотрудники это зафиксировали.
- Хорошо, что у вас было в сумке?
- Ничего, обычные вещи. Те, что берут в командировку.
- А вот акт экспертизы, - он протянул мне лист бумаги.
Ясно, решили ловить на противоречиях, долбить меня экспертизами. Сознаешься - дадут меньше, а не сознаешься - ничего не дадут. Я закурил.
- Не курите, пожалуйста, - попросил меня собеседник, забывший представиться.
- Я уж как-нибудь покурю, а то как-то неловко себя чувствую.
В воздухе просто витает недоверие к моим показаниям.
- И что же насчет экспертизы?
- Здесь много написано, вкратце не могли бы пояснить?
- На останках сумки обнаружены следы бензина, масла растительного, селитры, алюминиевой крошки-порошка, батареек - предположительно все перечисленное являлось составляющим СВУ (самодельное взрывное устройство).
- Интересная гипотеза, только ко мне она не имеет никакого отношения. Там были вещи?
- Да, спортивный костюм, нательное нижнее белье и еще бритвенные принадлежности.
- Вот последние - это мое, а все ранее перечисленное - увы, мимо.
- А как вы можете пояснить, что человек открыл вашу сумку и взорвался, сгорел?
- Этого я объяснить не могу, зато могу объяснить другое. Он пытался заложить в мою сумку СВУ, но что-то не получилось, и устройство сработало у него в руках. Видимо, он хотел меня убить. Другого разумного объяснения у меня нет. На остатках емкостей, где были масло, бензин, на батарейках есть отпечатки моих пальцев?
- Все сгорело, и вы это прекрасно знаете!
- Ну вот видите.
- В вашей куртке обнаружены следы ношения валюты. Газоанализатор и спектральный анализ показывают, что у вас там хранились значительные суммы валюты, предположительно доллары. Это так?
- Именно. Я об этом информацию никогда не скрывал. Там был миллион долларов. Его я передал похитителям за Рабиновича. Рабиновича я хотел передать в ваши руки. Но не получилось. В частности, по вашей вине тоже.
- Ты долго будешь еще ваньку валять?! - послышался голос за спиной.
А вот и "злой" следователь. Классический вариант. Тут и до физического насилия недалеко.
- А что мне валять? - я вскочил на ноги и развернулся к "злому". - Вы операцию прое.., шпиона упустили, "лимон" гринов прое.., банду, что работала в станице - прое.., одним словом, все - прое.., а из меня хотите крайнего, козла отпущения сделать!
- Вот вам так пятьдесят процентов, - я сделал характерный жест рукой, согнутой в локте, - а вот так сто процентов! - Левая рука вытянута, кисть правой - на плече левой.
- Ты руками не маши, а то мы тебе их быстро обломаем.
- Значит так, ребята, - я посмотрел сначала на одного, потом на другого. - Ничего нового у вас для меня нет, а у меня для вас. На полиграфе вы меня укатали. Занимайтесь расшифровкой записей. Будут вопросы - зададите, а сейчас я устал как собака. Дайте команду - пусть меня отвезут.
- Я сам тебя отвезу, - почти дружелюбно сказал "злой".
Мы поехали вдвоем. Но поехали не в ту сторону, куда меня возили вчера. Меня начали терзать смутные подозрения. Остановились возле огромного серого здания. Во всех городах и во всех странах - это тюрьма.
- Ну что, страшно? - он смотрел на меня с плотоядной улыбкой.
- Страшно. Тебе доставляет наслаждение смотреть на страх человеческий? Наверное, в детстве любил убивать животных?
- Еще слово - и я тебя упеку туда.
- Молчу. Считай, что я сильно испуган. Что дальше будешь делать?
Я на самом деле испугался. Очень испугался.
- Ничего, - он почему-то обиделся, откинулся на сиденье, так молча мы просидели в машине еще минут пятнадцать, я выкурил две сигареты. Потом он завел мотор и также молча отвез меня на квартиру.
Ваш отзыв
Напишите на ArtOfWar
Предыдущая глава
Дальше
