Глава 13. СЕСТРА
Елена Федоровна потеряла зрение лет восемь тому назад в результате аварии на химическом заводе. Долгое лечение не только не дало пользы, но и подорвало и без того слабое сердце. Малейшее переживание могло свести ее в могилу моментально, а вот приятные маленькие волнения врачи даже рекомендовали. Положительные эмоции в жизни нужны и полезны любому человеку.
Поэтому перед входной дверью в квартиру Ирина вытерла слезы, постаралась успокоиться и, загремев ключами, вошла в прихожую. Почти не фальшивя, с радостными интонациями крикнула в комнату:
- Мама, это я!
- А, доченька! Поздновато что-то ты сегодня. Все в порядке?
- Да. От Севушки письмо пришло. Держи. Сейчас прочитаю.
Глядя в пустоту незрячими глазами, Елена Федоровна приняла в протянутые дрожащие руки конверт. У слепых людей взамен утерянного зрения обостряются все остальные чувства, и, пока Ира умывалась, приводила себя в порядок, мама ощупывала, гладила чуткими ладонями плотный прямоугольник, вдыхала исходящий от конверта еле уловимый запах гуталина, табака (внутренне сожалея: "Вот ведь, сынок, а обещал, что курить не будет!"), солдатской кирзы, грубого шинельного сукна и еще чего-то, от чего в сознании возникало слово "армия".
Севушка - Всеволод - младший сын Елены Федоровны, призванный год назад осенью в армию. Ира, читая письма, говорила, что приходят они из Германии, из местечка, название которого трудно запоминалось. То ли Нейстрелиц, то ли Нейштрелиц. Письма подчеркивали и настаивали на этом месте службы, и Елена Федоровна верила, что все так и есть. Письма приходили, как и обещал Сева, всегда пунктуальный, точный, один раз в месяц. Это тоже было связано с опасением за жизнь матери. Нельзя было ее волновать. Она чуть не умерла, едва спасли в кардиоцентре, когда полгода назад письма не было почти два месяца.
Ира вошла в комнату, взяла у матери конверт, распечатала и начала читать. Текст был рядовой, обычный. Что в основном интересует и может порадовать мать? Жив ли, здоров? Как кормят? Не обижают ли? И письма пытались радовать, рассказывать о том, что была хорошая солдатская банька, шло подробное описание солдатского харча, с длинным перечислением продуктов, которые в ту пору встречались не во всех магазинах - Германия все же! - о том, что ребята хорошие, дружные, командиры внимательные и заботливые...
Смеркалось, в комнате стало темней, и Ирина включила яркий верхний свет.
Чтение писем стало традицией, почти обрядом в этой маленькой семье. Елена Федоровна слушала внимательно, старалась запомнить текст письма, радовалась за сына. Некоторые места прочитывались дважды. Привычно, в присущем одному только Севе стиле, шло описание солдатской жизни.
Продолжили чтение, и Ирина радостно вскрикнула:
- Ма! Севе присвоили звание сержанта!
В другом месте письма расхваливалась посылка, которую месяц назад мать отправила Севе. Но "присылать больше не надо, ничего не надо, потому что у нас здесь все есть..."
- Ну вот, видишь, - радовалась Елена Федоровна, - а Кузнецова говорила, что ее сыну в Германию посылки не доходят! Вот заглянет, я ее порадую. Ты не знаешь, Ирочка, она не заболела? То часто заходила, а то вот уже почти полгода нет.
- Я уж говорила, мам, - отвела глаза Ирина, - она к дочери на Север уехала пожить, пока Генка в армии.
Письмо оканчивалось обычными поцелуями, пожеланиями здоровья, приветами друзьям и знакомым.
Пока читали, за окном совсем стемнело. Осенний ветер постукивал сучьями старых тополей за окном. Поужинали. Ирина прибрала, помогла матери умыться, уложила ее в постель:
- Мам, ты спи, я не надолго.
Что ж, дочь взрослая, нужно устраивать личную жизнь.
Ира вышла из дому, дошла до неподалеку от них расположенной воинской части и стала ждать. Через проходную проскочил рядовой, подбежал к девушке:
- Привет!
- Привет! Принес?
- Да, бери, только быстро, а то сюда дежурный по части идет. Все, удачи, я побежал, - у КПП обернулся и крикнул: - Ир, ты, если что, приходи еще, поможем. Да, и еще. Сержант может быть заместителем командира взвода, и вилок солдатам не дают, все ложками лопаем. Ну, пока, - махнул рукой и скрылся в ярком прямоугольнике проходной.
Ира вернулась домой, заглянула к проснувшейся матери:
- Мам, я дома, спи.
- Ирочка, ты письмо Севушке напиши.
- Да, мама, прямо сейчас и сяду.
Пока Ира приготовила место на кухонном столе, переоделась в домашнее, Елена Федоровна заснула. Ирина заглянула в комнату матери, чтобы выключить свет и посмотрела в лицо спящей. Подумала о том, что врачи не дают больше года при таком сердце, даже если уход будет идеальный и лекарства самые современные. Сильно сдала мама. Если бы знала, почему Кузнецова перестала заходить!
Поправляя одеяло, увидела конверт с письмом, зажатый в руке матери. Елена Федоровна улыбнулась во сне и губы, едва шевельнувшись, позвали тихонько-тихонько:
- Севушка!..
Ира прошла на кухню, села за стол. Развернула тетрадку с вложенным в нее солдатским конвертом без марки, принесенную ею из военной части. Выдернула аккуратно двойной листочек и, вздохнув, начала писать:
"Дорогая мамочка и сестренка моя, с солдатским приветом к вам ваш сын и брат Всеволод Авдеев!"
И дальше текст письма сообщал в присущем одному только Севе стиле, что служба идет хорошо, что он теперь уже "годок", что недавно его назначили заместителем командира взвода, а в прошлые выходные замполит возил их на автобусе в Дрезден на экскурсию. Ирина старательно описывала Цвингер - дрезденскую галерею, о которой специально читала в читальном зале Краевой библиотеки.
Письмо ладилось, и только дойдя до места: "вот хохма-то, давно хотел вам написать, что в столовой и первое и второе едим ложкой, а в Дрездене зашли в гаштет - это кафе у немцев так называется - а там вилки и ножи, так я...", Ира остановилась, дала передохнуть уставшим пальцам и глазам. Вспомнилось ей, как сама-то, старше брата на два года, водила его, пятилетнего мальчишечку, за руку в парк гулять, кататься на аттракционах. Какой белоголовый, хороший, послушный мальчишка был Сева. Как хорошо они дружили и любили друг друга, прямо как в сказке про братца Иванушку и сестрицу Аленушку. Вспомнился совсем пацан, стриженный наголо, с оттопыренными ушами и тонкой шеей, какой-то беззащитный в своей детскости, призывник Сева, растерянно, смешно приникнувший к окну вагона сплющенным о стекло носом, и его голос на перроне, на прощанье сказавший: "Не грусти, сестренка."
Протянув руку, Ира достала из-за картины, висящей на стене, маленький серый казенный бланк. В который уже раз прочитала сообщение о том, что на шестом месяце службы рядовой-десантник Авдеев Всеволод Георгиевич пропал без вести во время выполнения интернационального долга на территории Демократической республики Афганистан. Не пропал Сева, а погиб от взрыва мины, и разнесло его бедного в клочья, почему и сообщили, что пропал. Только Генка Кузнецов, друг Севы, рассказал все Ирине, жутко плача пьяными слезами, глухо и страшно пристукивая протезами ног об пол этой самой кухоньки, когда Елена Федоровна лежала в кардиоцентре.
- Ведь вот он, Севка, передо мной бежал. Брали мы тогда кишлачок один под Баграмом. Суки духи плотно били по нам из минометов из-за дувалов. Видел я, откуда бьют. Кричал Севке, чтобы брал левее, там дыра в дувале была, можно было оттуда падлюк достать. Да куда там! Они стреляют, мы стреляем. Грохот... Тут-то и взрыв, прямо под ногами Севки... - умолк Генка, налил неверной рукой стопку водки, проглотил:
- Как рвануло! Я смотрю, ищу, а Севки нет нигде. Потом второй взрыв, ноги мне до колен - в кашу, - Генка тяжело вздохнул и протянул Ирине медаль "За отвагу", - это его, Севкина...
Ирина зажала в кулак медаль, уткнулась лицом в руки, лежащие на тетрадях, тонко пахнущих гуталином, кирзой, табаком и еще чем-то неуловимым, и горько беззвучно заплакала.
Обсудить
Напишите на ArtOfWar
Глава двенадцатая
Глава четырнадцатая
