Anima sana in corpore Sano!

Апрель 1996 г., горная Чечня

Хочешь - не хочешь, а я проснулся окончательно. Насекомые, уставшие терзать меня всю ночь напролет, под утро угомонились, и мне все-таки удалось смежить веки на несколько часов, несмотря на искусанное ноющее тело. Впрочем, я уже стал привыкать и к этому.

Сбросил с себя мягкое стеганое одеяло - продукт контрибуций и реквизиций у местного населения, тихо отворил дверцу, чтобы не разбудить соседа - командира батареи, недавнего выпускника КВАКУ, и вывалился из кабины ''шишиги''. Все еще спали: кто под машиной, закутавшись с головы до ног, кто у потухшего костра, кто в землянке, построенной на склоне горы из материалов, доставленных в поте лица из ближайшей чеченской фазенды.

Я взглянул на небо. Поднималось жаркое весеннее горное солнце - уже третий день подряд. Если учесть, что до этого неделю стоял омерзительный туман и холод, не дававший возможности раздеться и выкурить проклятую вошь, то настроение мое с самого утра было приподнятым. Я прошел по линии окопов, умылся из любимой лужи и еще раз полюбовался удивительной красотой этих мест.

Наша часть стояла здесь уже более двух недель. Мы находились на перевале: с одной стороны пространство ограничивал длинный и крутой спуск, а с другой спуск был намного более пологим, но, тем не менее, вел вниз, а не вверх. Окрестности поросли густым лесом: здесь - наверху - еще серым и безжизненным, а внизу - у склона - вовсю зазеленевшим и радовавшим глаза людям, успевшим наморозится за долгую зиму под открытым небом по самое не хочу. Идущая параллельно позициям дорога уходила на другой перевал, еще более высокий и крутой, с которого нас было наверняка прекрасно видно, и я всегда удивлялся, почему там не сидят чеченские снайпера?

За две недели я облазил все доступные окрестности, соблюдая, естественно, элементарную осторожность - попадание в плен никогда не входило в мои текущие планы.

А что делать? Книги, которые не пошли на цели гигиены, были прочитаны, от обучения боевой работе уже тошнило, хлеб кончился - который день ели одно мясо, кассеты прослушали раз по сто: я уже все тексты наизусть выучил, даже те, что на чеченском языке. В третьей роте у командира - лейтенанта Франчковского - был телевизор, но с лейтенантом я хорошо знаком не был, а навязываться не любил. Франчковский был обидно невысок, но очень уверен в себе и напорист. От него попахивало высокомерием, а я таких людей сторонился.

Буквально недели полторы назад он чуть не пострадал от своей самонадеянности. Через нашу часть шла колонна то ли сибирского, то ли уральского мотострелкового полка. На всех БМП обязательно сидело по несколько человек в бурках и с кинжалами (или с шашками). Остальные тоже были одеты кто во что горазд. Единственное, чего я там не заметил - это обычной уставной формы. На самой первой машине находился гармонист и яростно наяривал ''Любо, братцы, любо!'' Я толкнул Махно в бок:

- Твои приехали!

Андрюха долго смеялся, моя фраза ему понравилась.

Их угораздило остановиться напротив роты Франчковского. Тот немедленно выступил и сделал им замечание на предмет формы одежды. Музыка резко оборвалась, изумленные такой наглостью ''махновцы'' схватились за шашки.

Командира третьей роты спасли Урфин Джюс и Коля Лихачев. Они поволокли остолбеневшего Франчковского подальше, а ''махновцам'' крикнули, чтоб те не обращали внимания на ненормального. Глянувший в глаза возможной внезапной кончины Франчковский впал в такой ступор, что молча проглотил даже ''ненормального'', что в другое время никому бы не сошло с рук.

Естественно, именно от него вышла идея о проведении спортивных соревнований на суперприз командования первого батальона...

- Что за суперприз? - глупо спросил я, когда на совещание по этому поводу собрались заинтересованные офицеры.

Франчковский посмотрел на меня как на божью коровку и процедил:

- Друг мой, из конфиденциальных источников поступила информация, что наши доблестные воины надыбали сухих дрожжей и мешок сахара. Операция по изъятию контрабанды мною уже проведена. Между прочим, зачинщики из вашей батареи, товарищ Махно!

Он воздел персты в сторону моего непосредственного начальника - командира минометной батареи лейтенанта Махно. Лейтенант выпучил глаза и стал наливаться кровью. Но Франчковский уже успел перевести палец вверх и напыщенно продолжил:

- Но! Извлечем пользу и обратим злое начало в доброе! Чтобы пресечь беспорядки и поднять дух войск, заставим их поработать сначала. А для этого проведем большие спортивные соревнования, где главным призом будет (он выдержал эффектную паузу)... право на производство браги!

- Все равно ведь сделают и напьются, так хоть заставим их немного побегать, - добавил он.

Мы долго смеялись (ржали - если точнее), но предложение одобрили сразу: кто бы ни выиграл, а уж свою долю мы получим однозначно.

Только Урфин Джюс - командир 3-й роты - пообещал, что если его бойцы победят, то нам ничего не светит. Мы потрепали его по плечам, и посоветовали идти давить вшей: пусть им свои сказки рассказывает, и своим деревянным солдатам.

После принципиального согласия всех присутствующих председательствующий Франчковский огласил лично им составленную программу соревнований. Она включала в себя военно-спортивную эстафету и бокс.

Ну, с эстафетой понятно - это неизбежно, сам бог велел. Но бокс?

- Слушай, друг, - задушевно пропел Урфин Джюс. - У тебя что, перчатки боксерские есть? Чем они махаться будут?

- Не махаться, а боксировать! Я все продумал. Обмотают руки тряпьем и достаточно.

Я, Махно и Коля Лихачев - командир 1-й роты - только озадаченно пожали плечами. Потом все три командира рот и Махно пошли определять предстоящую трассу и этапы прохождения, а я поспешил донести до подчиненных столь неординарную новость.

Подчиненные уныло давились мясом. ''Хлебушка бы!'' - так и читалось в их тоскливых глазах.

- Солдаты! - обратился я к ним. - Есть возможность напиться и забыться!

- Грешно смеяться над бедными людьми, - весьма осторожно ответил Кабан. Я не сомневался, что сидящий рядом с ним Солоха, молчаливый и весьма серьезный авторитет, и был главным инициатором добычи алкогольных ингредиентов, позднее утерянных, но даже в его глазах мелькнула явная заинтересованность.

Авторитет ''в законе'' - командир 1-го орудия Джимми Хендрикс, как потенциальный капитан команды, попросил разъяснений. Я достаточно подробно разъяснил оперативную обстановку; единственное, чего я сам толком не знал - это программу соревнований. Но тут подоспел возбужденный Махно.

- Андроид, - заорал командир с порога слышимости, - готовься в боксеры! Тебя будут больно бить!

Андронов начал артачиться, но до сих пор молчавший Солоха отрезал:

- Будешь биться.

И Андроид потух...

Раздался разъяренный вопль Франчковского, и я вздрогнул. Славная утренняя тишина закончилась. По всему расположению зашевелились фигуры цвета хаки. Из кабины высунулся Махно:

- Опять Франчковский орет? Чтоб он голос сорвал, паразит. Весь сон испортил. А я женщину видел! Же-е-енщину!

Он сладко потянулся, а я вежливо сказал:

- Андрюха! Сегодня Игры Доброй Неволи на приз зеленого змия, ты забыл?

- Ага, забудешь тут. Андроид! Ты в форме?!

Андронов был здоровым, толстым и упрямым. Но предстоящие возможные побои уже наложили смертельную печать на его чело. От начальственного окрика он нахмурился еще больше, и отчего-то потрогал могучую челюсть.

Для эстафеты подобрали задачи, соответствующие боевой обстановке. Форма одежды стандартная: сапоги, броники, каски. Франчковский настаивал на использовании противогазов, но после проведенной ревизии с ужасом обнаружил сам, что за долгие месяцы похода противогазы как-то поисчезали сами по себе. Сгоряча ротный хотел было избить каждого отдельного бойца по очереди, но побоялся, после некоторого размышления.

Первым этапом эстафеты оказалось ползание по-пластунски. Так как форма у участников все равно была грязной до безобразия, то испортить ее сильнее не представлялось возможным. А вот сил у спортсменов упражнение должно было отнять много. Кто не верит, пусть попробует сам.

Далее - бег на короткую дистанцию, занятие огневой позиции, окапывание, стрельба по мишеням, метание саперных лопат и штык-ножей в деревья. А потом - бокс.

Не знаю, как у других, а в нашей батарее собрать состав сборной было нелегко. Боксер нашелся, но вот с многоборцами дело обстояло гораздо хуже. Относительно легко можно было бы заставить соревноваться припаханных, но что с того толку - победить они были не в состоянии даже под страхом смерти, ибо были замучены повседневной работой, а на жизнь смотрели довольно уныло и пессимистически. Авторитеты колебались: то ли не хотели бегать на потеху публике, то ли просто не было желания физически напрягаться, но все как-то отнекивались.

Завербовался после недолгого раздумья лишь мужественный Кабан - он был парнем деревенским, простым и без комплексов. После его согласия осталось набрать еще четырех героев. Махно долго убеждал, угрожал, просто приказывал - не помогло. Тогда он собрал командиров расчетов и предложил последний китайский вариант. От четырех расчетов командиры должны были выделить по одному спортсмену. Расчет Джимми Хендрикса освободили от мобилизации - от них уже выделился по собственной инициативе сержант Кабаньеро.

Одно условие - это должны были быть крепкие парни. После дискуссии Махно умыл руки и полез спать в машину. Я внимательно слушал, но ничего не говорил, потому что сумел достать у батальонного медика свежие (месячной давности) газеты, и торопился их прочесть, пока не отобрали. Краем уха я слышал шумный диспут среди подчиненных, но меня больше волновала статья об успехах родного ''Ротора'', чем надоедливые окружающие.

Примерно через час товарища Махно посетила дружественная делегация.

Джимми Хендрикс и иже с ним привели на просмотр к командиру кандидатов в сборную. Андрюха сразу же состроил скептическую мину, но я мгновенно заметил плохо скрываемое торжество, которое сквозило во всех его движениях. Ему теперь до фени стали все спортивные результаты: он добился главной личной победы - уломал подчиненных. Как-никак, Махно был уже третьим по счету командиром батареи, а поскольку возраст и авторитет начальников все это время шли по убывающей, то склонность подчиненных к тихому или даже открытому саботажу шла по нарастающей. А в данную минуту Андрей чувствовал, что по шкале авторитета он точно поднялся на несколько пунктов вверх.

Пока я глубокомысленно предавался созерцанию, Махно осматривал будущих спортсменов. Расчет Бешеного Джо - Комка Нервов выдвинул в истязаемые сержанта Имберга - не самую плохую кандидатуру: не могучий Андроид, конечно, но и не хилый Папен. От расчета Ослина был представлен сам Ослин. О! Этого я не ожидал! Что его подвигло на этот подвиг - отвечать он не захотел. Если вы думаете, что он не мог заставить подчиненных, то сильно ошибаетесь. В своем расчете Ослин властвовал самодержавно, и что послужило поводом к столь человечному его поступку, я так и не решил. Ну и ладно - не столь важно. Расчеты Рабиновича и Сарыча представили соответственно рядовых Боева и Пятницкого. С кандидатурой Боева я был согласен руками и ногами.

Он постоянно пыхтел с гантелями, гирями и в периоды массовых реквизиций искал штангу - пока неудачно. А вот Пятницкий, вне всякого сомнения, стал козлом отпущения. Командир батареи не захотел омрачать себе праздник послушания и не стал поднимать скандала из-за очевидного саботажа сержанта Сарычева. Пока.

Пару дней сборники тренировались. Получалось довольно хреново, но я не думал, что пехота сильно превосходит нашу команду во всех компонентах. И почти угадал, кроме маленького нюанса. Но об этом позже...

Таким макаром, мысленно проведя краткий экскурс в новейшую историю, я спустился на грешную землю в тот момент, когда понурые участники соревнований надевали амуницию, без конца щелкали затворами автоматов и попутно выслушивали тренерскую установку.

Наконец, к месту старта подтянулась пехота. Впереди, как обреченные гладиаторы, тяжело шагали напряженные участники соревнований, сопровождаемые шумной толпой приколистов (в данный момент, а ведь все могло быть и наоборот!). Отдельно, торопливой походкой пробирались к своим местам офицеры - наблюдатели за этапами. Главным судьей единодушно избрали батальонного медика Гаджи, как человека относительно нейтрального, но в любом случае честного (он погиб через полтора месяца под Бамутом, вытаскивая раненых из-под обстрела).

Гаджи отнесся к своей миссии крайне серьезно. Вооружился секундомером и свистком, появление которого озадачило не только меня, и встал у точки старта как арбитр в центральном круге - такой же строгий и решительный. Участники подошли к рубежу и первые в эстафете напряглись...

Мы долго думали вместе с Махно, кого же отправить на старт первым. Вся ответственность этого человека состояла в том, что ему единственному необходимо было отрыть окоп для стрельбы лежа; все остальные должны были воспользоваться готовым. На предварительных тренировках Махно испробовал этот элемент: у Кабана получалось быстрее всех, но окоп выглядел довольно топорно, как и сам создатель, к слову; окоп Имберга сошел бы даже за эталон, но выкапывал его сержант почти в полтора раза дольше.

- Кто будет обслуживать этап? - спросил я.

Махно пожевал губами:

- Урфин Джюс.

- А что предпочитает Урфин Джюс: красоту, скорость, что-то еще?

- Урфин Джюс предпочитает своих деревянных солдат. Не знаю.

Мы помолчали. Я ткнул пальцем в небо:

- Поставим Кабаньеро. Этого, по крайней мере, ничем не смутишь.

Так флагманом нашей команды стал Кабан...

Гаджи свистнул. Кабан упал на брюхо и пополз как змея, хотя, наверное, сверху он напоминал огромную черепаху. Я разглядел, что саперная лопатка (которые, кстати, нам пришлось занять у пехоты, ибо нам они по штату не положены) сползла ему под живот. Я представил, как она втыкается ему черенком в разной степени болезненности места, и мне на мгновение стало его жалко. Тем не менее, по скорости он шел вторым. Рев болельщиков стоял как на стадионе.

За просвет между телом и землей начислялись штрафные очки. Гаджи лично контролировал первый этап, и я с удовлетворением отметил, что пехота уже заработала себе по паре ''бананов''. Таким образом, виртуальный результат нашего флагмана оказался лучше физического. Дойдя до рубежа окончания первого этапа, Кабан поднялся, и понесся к контрольному пункту номер два, где дежурил прапорщик - специалист по технической части. Этап был скрыт от взоров почтенной публики, но вскоре мы увидели спортсменов, пыхтящих на третий рубеж, а в это время ползли к цели наши следующие номера. Правда, интерес к ним пропал, а зрители устремились к этапу номер три, где первые номера корпели над окопами. Пот катил с них градом, и я не сомневаюсь, что Кабан сто раз уже проклял эти соревнования, свое безрассудство, нас, войну и многое, многое другое.

На линии огня стояли желтые, хорошо заметные банки из-под турецкого масла, в изобилии разбросанные отступившими боевиками. Урфин Джюс в азарте организатора агитировал за поездку в ближайший населенный пункт для реквизиции стеклянной посуды, которая великолепно разлеталась бы на кусочки при удачном выстреле. Но Франчковский резонно рассудил, что такое дело может стать последней каплей недовольства вышестоящего командования, которое и так постоянно грозилось сжечь, по примеру Александра Македонского, все обозы нашей великой части, и посоветовал не слишком наглеть. Урфин Джюс обиделся, но от идеи отказался...

После бега и рытья окопов ручонки у солдат тряслись, и стрельба прошла из рук вон плохо. Но отстрелялись, и первые номера рванули на последний этап: метание саперных лопат и штык-ножей. В качестве мишеней избрали помеченные краской деревья - просто и удобно.

В еще теплые окопы опустились вторые номера. Они не копали тяжелую местную почву и их огневые успехи оказались на два порядка выше, чем у предшественников. Банки-мишени превратились в решето.

На четвертом - последнем - этапе, где, кстати, дежурил именно Махно, штрафные очки начислялись в трех вариантах: метнул, попал, но не воткнулось; метнул и никуда не попал; не смог метнуть.

Было скромно, но радостно, что все мои подчиненные хотя бы попали в дерево. А Пятницкий, на которого я не поставил бы и ломаный грош, чисто случайно, но ухитрился воткнуть штык-нож как положено. Наверное, на него подействовало личное присутствие командира батареи.

У солдат Франчковского два ножа улетело мимо дерева - от излишнего усердия. Их командир помрачнел, искать штык-ножи можно долго и безуспешно. Но за него беспокоиться не стоило: при необходимости он мог заставить своих солдат перекопать весь лес, но найти казенное имущество - по крайней мере, теоретически.

Когда последний участник соревнований вернулся на исходную позицию, а это был солдат Коли Лихачева, главный судья щелкнул секундомером и пригласил всех контролеров этапов на подсчет штрафных очков. Через несколько минут Махно вернулся разочарованным - мы шли только третьими. Оставалась надежда на бокс - на нашего непробиваемого Андроида. Я поискал его глазами, и они чуть было не вылезли у меня на лоб - Андроид разминался! Сам, и без посторонней помощи.

Когда Франчковский принес боксерские перчатки, все обомлели. И ведь молчал, ничего не говорил, хотя спрашивали. Вот сюрприз так сюрприз!

Но это был не сюрприз - это было так, ерунда. Всю тонкость замысла я понял только тогда, когда в полуфинале жребий (короткие и длинные спички в руках главного судьи) свел нашего боксера с представителем Франчковского. Конечно, он был на голову ниже нашего, но когда раздался свисток первого раунда, я понял, почему хитрый Франчковский так настаивал на боксе. Его парень явно посещал спортшколу или, на худой конец, спортивную секцию.

Андроид попытался боковыми ударами обеих рук ошеломить соперника, но тот легко ушел, увеличив расстояние, затем сам двинулся в контратаку, поднырнул под правую руку нерасторопного Андронова и врезал оппоненту в глаз. Наш боец не упал, но от активных действий отказался сразу. Теперь он только пытался защищаться. Профессионал кружил вокруг него как коршун. Как будто подставился, и когда соблазненный Андроид попытался провести прямой удар, подловил его на противоходе и попал в челюсть. Раздались два вопля: Андроида и Махно.

- Ты чего, гад, творишь!? - орал наш командир на Франчковского. - Ты что мне моего андроида калечишь!? Ты мне нового достанешь!? Или этого отремонтируешь!? Прекращай бой!

Поединок закончился за явным преимуществом. Я был так зол и расстроен, что финал смотреть не стал - результат все равно был известен заранее.

О какой честной борьбе могла идти речь?

Мои минометчики тоже сидели на пустых ящиках нахмуренные и злые. Я, ни на кого не глядя, заполз в кабину и закрыл глаза. Не открывая их, почувствовал, как на соседнее сидение опустился Махно. Говорить не хотелось. Не хотелось даже тащится в третью роту получать свой ликеро-водочный ''паек''.

- Я видел Солоху, - прервал молчание Андрюха, - он молчит, но так это не оставит.

- Я знаю, - ответил я, и подумал: что-то будет...

А следующее утро опять началось с ужасного вопля Франчковского, столь ясного, чистого и пронзительного, что, казалось, труба Судного дня подымает навек усопших на последнюю разборку.