Всем привет!

04 февраля.

Я - старший офицер 1-й (и единственной) минометной батареи 1-го сводного батальона 1** бригады (режим секретности, господа! Вдруг мои каракули попадут в руки противника? Хотя, наверное, мне тогда уже будет все равно), Поддубный Виктор Александрович.

Начинаю я свои записи от скуки - делать мне нечего, времени полно. В планшетке лежат две чистые тетради, три ручки. Впрочем, наверняка хватило бы и одной. По крайней мере, будет что вспомнить на свалке.

В данный момент я с тремя минометами типа ''поднос''* придан мотострелковой роте: позывной - ''Бук''. Теперь мною руководит лейтенант кадровой службы Степан Бандера. Вот наградил бог имечком человека, а! Он сам из Казахстана, Алма-атинское общевойсковое закончил. А родители его наверняка из ссыльных: западенцы какие-нибудь. Вот в честь своего героя и назвали бедолагу. Теперь получается парадокс истории: бандеровцы воюют против нас в Чечне, а Степан Бандера - за федеральные войска. Но парень он крепкий, личный состав в кулаке держит. Они уже не пищат даже, только вяло лапками подергивают, как придушенные, прости господи! Мои же бабуины распустились до безобразия. Степан кружит вокруг них аки лев, но пока сильно не трогает: все же чужое подразделение, хотя и приданное. А мне свое недовольство высказывает постоянно. Ну не знаю я, чем занять людей, если делать нечего, не знаю! Мы ни разу не стреляли. Ездим с места на место, разворачиваемся, окапываемся, дня три-четыре постоим и в другое место едем. Первый раз окапывались, как положено, с чувством ответственности, даже нервничали малость, а потом!.. Лишь бы, лишь бы. Я и сам уже думаю, что все это лишнее.

Ну сами подумайте. Едем мы колонной к поселку. По нам никто не стреляет. И чего тогда к бою разворачиваться: для устрашения, что ли? Развернемся цепью по полям, грязь страшная, я ее больше всего ненавижу, техника моя как на ладони. Ее из ПТУРСов перещелкать - раз плюнуть. А тут у меня во всех машинах мины. Если попадут, будет фейерверк огненный и моего взвода не будет, и меня тоже. Ложусь спать и не знаю - проснусь ли утром.

05 февраля.

Бандера говорит, закапывай машины. У него все БМП в землю зарывают каждый раз. Я посмотрел на свои две ''шишиги'' и ответил: ''Ты такое где-нибудь видел? Или сам только что придумал? Мои бойцы как раз к переезду эти пещеры и закончат''. Наше блокирование поселков, по идее, предназначено в помощь ВВ для зачисток. А что она из себя, собственно говоря, представляет?

Пройдут ВВ бульварным шагом по поселку, и если в них нигде не выстрелили - значит, зачистка закончена. Я, правда, сам в этом не участвовал, но слышал про это часто.

А есть случаи и покруче. Сначала мы всей колонной пройдем по поселку (бей - не хочу), а потом за этим же селом разворачиваемся и, так сказать, ''блокируем'' его. Бред полный. Половину батальона можно было бы просто пережечь прямо в населенном пункте. Хотя, как сказать. Дома здесь солидные, каменные, со вкусом и размахом сделанные. От боя половина села, как ни крути, сгорит. Независимость Чечни - это хорошо, но без дома оставаться тоже никто не хочет. Поэтому чехи нас и не трогают в своих аулах, наверное, у них с дудаевцами договоренность. Капитан Молчанов говорил, что как только в горы войдем, так сразу и начнется.

06 февраля.

Вчера переехали на новое место. Грузиться мои минометчики научились быстро. С каждым новым переездом из машин вынимаем все меньше и меньше имущества. Да и собственно говоря, что особенно вынимать. Из всех оптических приборов у нас только прицелы и бинокль. Я по формуле рассчитываю приблизительное расстояние до ближайших домов и по тетради, куда я как умный из таблицы стрельбы переписал самое необходимое, назначаю прицел. Хоть бы раз проверить, соответствует мое определение расстояния действительности или нет. С другой стороны, мне хотя бы один разрыв свой засечь, а дальше я по НЗР* все быстро поправлю.

Вчера ночью выпустили последнюю осветительную мину. Какое счастье, что они кончились! Надоело мне по ночам по грязи ползать и спецключом головки вертеть. Бандера ругается, заставляет к начальнику артиллерии за минами ехать. Я ездил как-то на заправку и его встретил там: спросил об этих чертовых минах. Он мне как бальзам пролил. Нет их, говорит. Теперь можно и ночью ничего не делать. Я так скоро от сидячей жизни ходить разучусь.

А ведь стрельба постоянная. Целыми днями то ''Град'', то артиллерия крупнокалиберная гудят, стонут, охают. Не знаю почему, но меня это нисколько не раздражает, наоборот, приятно. Без аккомпанемента мне уже уснуть трудно.

Спать в кабине все-таки нелегко. К позе я уже привык, но холодно: под утро ног совсем не чувствую, выйду, похожу - и жизнь в ногах появляется. Пока все это без последствий, как бы не сглазить. Бойцы спят в кузове: на ящики постелили плащ-палатки, у всех новые бушлаты песочного цвета, так что не жестко, и ''буржуйка''. Да-да, прямо в машине, где все пропитано порохом. Я сначала нервничал, а потом и сам привык. Палатки мы отдали в роту Бандере.

В их ''бэшках'' не поспишь, пускай пользуются. Правда, когда приезжал старшина Чорновил (еще один ''бандера''), был легкий скандал, но прекратился, когда я заверил прапорщика, что смогу забрать любезные его сердцу палатки в любой момент. Сам-то я в этом не уверен, но пусть только он от меня отвяжется.

Бойцы мне достались из третьего батальона. Я их знаю пока не очень хорошо, с другой стороны - и они меня не слишком знают, не в курсе, как себя со мной вести. Я их не трогаю сильно, не нагружаю, и надеюсь на взаимность: все равно я не могу так жестко управлять как Бандера. Вот так сказывается мое ''пиджачное'' происхождение. Да и вообще я по натуре человек мягкий, хотя часто замечаю в себе жестокость, в чем потом и сам раскаиваюсь.

Ребята у меня разные. Вот Саид Абрамович - смесь чеченцев, евреев и русских. Несмотря на свое преобладающее семитское происхождение, это спокойный парень, рассудительный и склонный к компромиссам. Командир 1-го расчета Боев - горячий, подвижный. Лицо в каких-то пятнах, мне кажется, что и тело у него пятнистое. Энергичен, но вполне управляем. Сильно не нравится мне Бабин: напоминает Игоря Полякова - неприятные воспоминания о школьных годах - длинный, какой-то заостренный, губы узкие - подлые и жестокие, взгляд серых глаз неприятно изучающий. Как будто ищет в тебе слабые стороны, чтобы больнее укусить. И скрытный. За всякой неприятностью с личным составом чувствую его руку. И мне кажется, что не специально против меня он это делает, а просто не может иначе - такой уродился.

Есть пара нейтральных. Ни на себе ездить не позволяют, ни на других не наезжают. С этими надо обращаться вежливо, подчеркнуто уважительно. На такой тип это лучше всего действует - по опыту знаю.

08 февраля.

Пропустил день - провел все светлое время у Бандеры. Он утром на БМП подъехал и говорит: ''Поехали на ПХД*. Молчанова своего встретишь. А может, и спальники еще остались''. ''Какие спальники?'' - я удивился. ''Витя! Надо чаще встречаться! Вчера на ПХД офицерам раздавали. Ты же дрых как обычно. А надо движения-мижения совершать хоть иногда, шпакская твоя мордочка!'' Обижаться на Степана себе дороже. Пришлось залезть на БМП и поехать. Земля пооттаяла и вся грязь из-под гусениц оказалась на моем фэйсе. Поэтому, когда я приехал на ПХД, видок у меня был еще тот. Снег сошел, воды на ПХД для меня не резервировали, так что землю с лица я стирал насухую, но это не то, конечно. Спальники кончились, а связисты щеголяли в горных свитерах. Бандера явно расстроился, этот предмет он проспал сам, и прикалываться надо мной охота у него исчезла.

При здравом рассуждении я понял, что и спальник мне не нужен: в ботинках я в него не полезу, а разуваться на ночь не хочу. Чтобы свои горные одеть - надо долго мучиться, предпочитаю не снимать. Некоторые не могут долго в обуви, а мне без разницы. Вот я уже сколько не разувался - недели две, наверное, и ничего неприятного не ощущаю. И колени не болят, как под Первомайским.

Молчанов был неразговорчив - у него болел живот, вообще, он часто этим страдает, поэтому каждые 15 минут капитан исчезал где-то в зарослях. ''Хижина'', где он живет (машина связи), оборудована лежаками, посередине столик - как в купе, так жить можно! Вечером компания собирается, свет есть, в курсе всех событий - благодаря связи - не то, что я, самоедством заниматься.

Да еще вот эти записи делать - и то надоедает.

Около машин связи бегал кутенок, я на него обратил внимание - лапы широкие, значит, большой будет. А на обратной дороге смотрю, он уже у Степана.

''Смотри на вещи шире, Витя'', - говорит. Ну, Бандера дает.

10 февраля.

К нашей роте добавили БМП и мастера обслуживания - лейтенанта Салия. Кстати, вместе с Бандерой учился. У нас уже запорожский курень получается, а не рота.

Есть у меня в батарее два, как говорится, лоха. Один из Сочи, другой - не помню. Один был писарем в штабе - и как он сюда попал? Другой - без определенных занятий, профессиональный парикмахер. Кроме шуток, смахивает на трансвестита. Подарочек! Писарь попал ко мне с РПГ, хотя пользоваться им не умел. Я провел краткий ликбез, но без стрельб. Боюсь, что в самый ответственный момент он свое имя забудет, а не то что как гранатометом пользоваться. Но польза от него есть - он мне окоп копает каждый раз. А сочинец превратился в обслуживающий персонал для остальных: дрова, вода, еда, уборка и прочие бытовые услуги. Пока они вместе с писарем терпят, и мне хоть не жалуются. Да и не в моей власти облегчить их участь. В конце концов, у меня в расчетах землячеств нет, когда все зависит от нации, все более-менее русские, тут от характера зависит. Нет, ничем не могу помочь.

Плохо, что в армии нет трибуналов, быстрых и коротких. Расстрелы нашей армии нужны как воздух - контингент с гражданки приходит хреновый. Невыполнение приказа - обычное дело.

Помню, давно, в одном перестроечном журнале читал, как генерал застрелил солдата, отказавшегося выполнить приказ, прямо перед строем. Ну что ты! Все осуждали. Какое зверство! А теперь я с ним на все сто согласен: молодец мужик. Ты же, козел, солдат, а не ребенок, никто с тобой нянчиться не должен. С неповиновения начинается разложение армии, а потом жертвы, дедовщина, самоубийства. Если гнойник не удалить, то можешь получить гангрену и подохнуть. Вот армия и гниет.

Под Первомайским два подонка пытались продать автоматы где-то в деревне поблизости. И что? Вроде бы - дисбат. А я думаю, надо бы их было перед строем расстрелять публично с широким оповещением - все же измена Родине, как ни крути.

Вот клянут отряды НКВД в войну. А если бы их не было, что - лучше было бы? Раньше я, как дурак, возмущался - что вы, не доверяли героическим советским людям! А теперь думаю, что правильно делали. Чистка рядов - необходимое условие победы.

В последнее мое посещение ПХД связист Картошкин рассказал большой прикол. Они, связисты, присваивают всем подразделениям кодовые имена, именно поэтому у нас ''Бук''. А командиру батальона присвоили имя ''Титан''.

Вот начали выходить в эфир. И тут по всему эфиру позывной: ''Я - Титаник''. Все переговоры моментально смолкли. В зловещей тишине раздавался одинокий позывной терпящего бедствие комбата: ''Я - Титаник. Прием''. Связисты благоговейно обнажили головы, но сказать комбату о его ошибке не рискнул никто. Так что теперь наш Титан на своем ''Титанике'' бороздит чеченские поля как дурное предзнаменование.

12 февраля.

Водители у меня - из 1-го батальона: Сомов и Бичевский. Первый попроще, болтун явный. Быстро сблизился с расчетами и сейчас спит у них. Я слышу, что он часто про меня что-то бубнит. Но пока, вроде бы, ничего криминального. А второй молчаливый, здоровый и взгляд твердый. Если с Сомиком бойцы оговариваются, то с этим никто спорить даже не собирается.

Хреново, что у ''шишиги'' нет капота: поднимать приходиться всю кабину, если вдруг ремонт какой. Тогда мне приходиться ходить по грязи, пока Сомов с умным видом ковыряется во внутренностях автомобиля. Но хуже то, что мои вещички лежат в кабине за сиденьем, и когда она поднимается, все оттуда вываливается: лямку на вещмешке уже порвали.

Рации у меня две, но ни одна не работает. ''Арбалет'' не работал сразу, а у ''107-й'' аккумулятор родной сел. Мы ее подсоединили к автоаккумулятору, но я стараюсь не злоупотреблять, не сажать в машине аккумулятор. Сомик в жилой кузов лампочку протянул, хорошо, что окошки занавесили все-таки, не отсвечивают во мраке ночи. Мне света не нужно, я в кабине сплю: вши не достанут, и никто не мешает. Даю бойцам часы - пусть сами меняются по сменам, я проверял пару раз - вроде бы всегда кто-то не спит. И то хорошо.

Воюют пока, прямо скажем, только водители. Я даже не подозревал, что на автомобилях можно такие препятствия преодолевать! Бичевский сумел даже через арык бетонный переехать, а Сомик побоялся - ему БМП помогали. Но все-таки водилы оба молодцы. По этой части у меня к ним никаких претензий.

14 февраля.

Ночью приснился сон, как мы с женой и ее сестрой в Нальчик ездили. Это было в июне - я еще не знал, что в августе уже в армии буду. А как раз чемпионат мира начался по футболу. Я злился, что Россия - Бразилия посмотреть не смог, потому что в эту ночь мы в поезде были. А потом меня природа поразила: я ведь на Кавказе первый раз был. И Терек первый раз видел, и горы. И даже небо какое-то не такое, как у нас - голубее, что ли. В Минводах была пересадка. Я там однокурсника на вокзале встретил - Ибрагима. Мы недолго поговорили: ему в одну сторону надо было, мне в другую. Разбежались. А ведь он чеченец. Где же Ибрагим сейчас, интересно?

На одной кафедре учились, по одним учебникам, а сейчас друг в друга лупим без тени сомнения. Если подумать, то только и сказать: ''Как жизнь закручивает!'' Я помню, когда на 4-м курсе на полевые сборы ездили, то наш куратор - майор Лужный - на полигоне, при отдаче боевого приказа всегда говорил: ''Против нас действует 101-я дивизия чеченской армии...'' Чеченцы просто обалдевали. И смотрите, как в воду глядел наш куратор: почти так все и вышло.

Да, я отвлекся. После Минвод мы поехали на электричке. И где-то еще опять пересадка. А в дороге моей золовке Лариске стало плохо. Ее мутило, и она до самой пересадки в сортире мучилась. И на станции к нам какой-то парень блондинистый подошел, предложил помочь. Оказалось, танкист из Владика. Где-то он теперь, и жив ли вообще?

Кавказ мне понравился. Думал ли я, что мне придется проехать его вдоль и поперек?

Вчера в местном арыке видел живую рыбу - подумал, что глюки.

16 февраля.

Вчера было не очень приятное приключение.

Где-то с обеда Бандера начал проявлять признаки нетерпения: избил механика-водителя за плохое состояние техники, денщика за нерасторопность, чуть с Салием не подрался. Часа в три кричит мне: ''Сворачиваемся!'' А нам что, айн момент. Минометы разобрали, в машины покидали, пару ящиков с минами погрузили и готовы. И тут как раз Бандера тронулся, а я за ним.

Ехали долго: сначала к ПХД, а потом поехали дальше - в неизвестном мне направлении. Железную дорогу переезжали. На переезде три дома: бедные, убогие. Как тут люди жили, а может, и живут - просто непонятно. Ездили, ездили - стемнело. А дорога все хуже и хуже. Грязь все сильнее и сильнее. А потом мы просто-напросто утонули. Вокруг техники было уже много: заметно, что это база. Бандера со своими БМП куда-то упилил, а мы с Сомиком застряли конкретно, серьезно. Грязь под нами была жидкая, ''шишига'' ревела, но не двигалась ни на сантиметр. Бичевский взял сильно вправо и проехал, а мой Сомик только матерился беспомощно. Тогда друг Бичевский подъехал насколько смог к нам и кинул трос. Закреплять его из машины нашей выпихнули трансвестита и писаря - известных козлов отпущения. Они тут же провалились по колено в жижу: меня аж передернуло. Вот добрели они до троса, стали соединять, но они же не умеют - у них ничего не получается. А Сомик орет с пеной у рта, но сам вылезти не спешит - не хочет он вылезать ни в какую. Картина Репина ''Приплыли''. Спасибо нарисовался наш комбат ''Титаник'' на МТЛБ. Кричит мне: ''Что случилось?!'' ''Застряли на ... Полный ... Не дайте утонуть, товарищ майор!'' Они свой трос кинули. Мои замученные трансвеститы все же сумели его закрепить как-то, и наша машина, наклонясь как корабль на волнах, буквально выплыла на твердую почву.

Ехать мне все равно было некуда, ничего толком не поймешь в этой мешанине техники, грязи, тумана и темноты. Мои машины остановились на более-менее сухом месте, и я приказал ночевать, не сходя с места. Сомик включил отопление и сладко заснул. Мне тоже захотелось последовать его примеру.

За стенкой долго копошились, но и им идти искать кого-либо в такой обстановке не улыбалось, и они скоро затихли.

Утром я огляделся по сторонам и присвистнул: позади нас жирно колыхалась фантастическая грязевая трясина - с трудом можно было вообразить себе, что мы вообще смогли из нее выбраться. А мои трансвеститы вчера ползали по ней - как они только не утонули. Эта зона грязи, конечно, была явлением исключительным, но обыкновенная, впрочем, оттого не менее мерзкая, грязь царила повсюду. На небольшом пространстве столпилась большая часть бригады - все истолкла, перемесила, и передвигаться пешком стало более чем затруднительно. Слева от меня стояло какое-то здание...

17 февраля.

Наш прапорщик Чорновил привез еды. Я больше не буду писать - завтрак, обед или ужин, это бессмысленно. Правильно говорить - еды, просто еды. Типа супа и типа каши пшенной, без чая. Я его спросил, что слышно нового при штабе, а он мне про новые нормы довольствия начал долдонить и опять про свои разлюбезные палатки зудеть, у меня все желание с ним беседовать пропало. Чорновил сходил, наорал на личный состав и успокоился. Причем наорал как раз из-за того, что я разрешил, в частности, о печке внутри машины: что-то про взрывы и пожары. Потом он сам понял, о чем говорит, и быстро от нас испарился. Где остановился Бандера, я так и не понял.

18 февраля.

Сегодня опять был переезд. Приехали куда-то в серьезное место: здесь и штаб, и ПХД, и артдивизион развернут - день и ночь стреляет. Здесь я встретил и Клюшкина, и Нелюдина, и Бандера недалеко расположился. Подъезжал Чорновил, пообещал бойцам баню: они очень оживились, стали считаться, кто поедет первым, кто вторым и т.д. А я сломал свои часы: начал заводить, слишком резко крутанул кнопочку и она вылетела из часов.

Я построил личный состав и спросил, кто может починить. Вызвался Бичевский. Забрал часы, но через полчаса вернул мне их с кислым видом: ''Это бесполезно''. А часики-то новые, им всего три месяца, ''Янки Дудль'' называются. Назывались.

Пошел я к Бандере - у него трофейные часы могут быть, благодаря обширным связям и знакомствам, но Степан, как обычно, надо мной только посмеялся: дал мне посмотреть на часы, штуки три и все поломанные. Обиделся я на Бандеру и собрался молча уходить, но тут вошел Косач. Чудо белорусское.

Оказывается, только что прилетел на вертолете. Удосужился вернуться в часть из отпуска продолжительностью три месяца. Приехал к месту службы, а там ноль. Даже выпить не с кем. Но он, хоть и очкарик, но парень не промах: быстро договорился, и прибыл сюда в качестве замполита в роту лейтенанта Бессовестных по кличке ''Урфин Джюс''. Капитан Молчанов имел удовольствие некоторое время передвигаться с этим подразделением, после чего публично пообещал привезти из тыла книгу ''Урфин Джюс и его деревянные солдаты'' и торжественно вручить ее как святыню роты. Собственно после Бессовестных и получил свое новое имя.

Так вот, Косач привез пять фляжек косорыловки и немного закуски по гудылински: три семечки на стакан. А кроме того, пачку украинских эротических журналов. Возможно, если бы меня не было в волнующий момент встречи, Степан обо мне и не вспомнил бы, но раз я оказался в нужном месте и в нужный час, он широким жестом пригласил меня к столу. Сам униат Бандера пил, кстати, довольно немного, Носач нарезался, Салий нехорошо возбудился, а я в полной прострации побрел ''домой''. Помню об этом походе мало: например, как залез в кабину - помню, а вот как я спрашивал Сомика, любит он водку или нет, хоть убей, не помню. Впрочем, эту версию, всячески ерничая, изложил мне Бандера, а он и соврет - недорого возьмет.

20 февраля.

Проснулся я после пьянки поздно, разбудили орудийные залпы.

Состояние было нехорошее, но совсем не такое тяжелое, как мне думалось.

Работали батареи нашего дивизиона: Слава Клюшкин чавкал по грязи от одного орудия к другому, выверял прицелы, подгоняемый свирепыми окриками подполковника Огнева. Я перебрался через оросительный канал, проходивший посреди нашей базы, и подошел поближе. Славик меня заметил, показал глазами, но кивнул на Огнева и только плечами пожал. Я его прекрасно понял - не может подойти. Но потом, где-то через час, он сам пришел. Славик был измучен, не улыбался, глаза стали какие-то ненормальные. ''День и ночь стреляем, - простонал Клюшкин. - Огнев меня замучил. Спать не дает''. Я его спросил, куда они метят-то. Он сказал, что по горам, по лесу, за горы, за лес, далее - везде.

Уже неделю молотят: ему прицелы снятся в кошмарах. Я посочувствовал. Славик попросил водки, чем вверг меня в экстаз. Это было настолько глупо, что я даже не нашел слов, чтобы ему ответить. Но он и не ждал ответа, он просто так спросил: на всякий случай.

Солдатам пообещали баню. Они вполне самостоятельно и демократично поделили очередность купания, но обещанного так и не дождались, и в результате обманутых ожиданий к вечеру весьма озлились - в результате трансвестит опять получил по шее.

А я сходил, маленько оклемавшись, в офицерскую столовую: огромную палатку с отдельной кухней. Единственное, чем тамошняя еда отличалась от моей обычной кормежки - наличием сыра, да и то мне досталось совсем немного.

Назарова с другой половиной батареи на местной тусовке нет.

21 февраля.

Славик влип в очень-очень поганую историю.

Оказывается, вторая половина нашей части, где, кстати, и Молчанов, и Назаров, находится к югу от нас - у подножия гор. И вот вчера наша доблестная артиллерийская батарея накрыла залпом их позиции. Снаряд попал прямо в машину технической помощи: колеса и запчасти полетели во все стороны. А солдата-срочника, который спал в кабине, убило.

Так вот. Огнем в этот момент управлял Славик. Я его не видел, но могу представить, что там сейчас творится. Единственная защита для него - доказывать, что это кто-то из командиров орудий неправильно записал данные, или наводчик неверно произвел установки, время-то все-таки ночное.

Полковник Дьяков - сам в прошлом артиллерист - сегодня изъял все тетради для записей установок стрельбы. Что он там только поймет, в этих записях? Уровень грамотности даже среди сержантов оставляет много лучшего, а у Славика все командиры орудий срочники. Я думаю, что полковник посмотрит-посмотрит, и повесит все это дело на Клюшкина. Зла не хватает.

И сегодня пришел ко мне сам Бандера с предупреждением, что завтра выступаем на юг. Предупредил, типа, готовьтесь.

Сильная канонада в районе Новогрозненского. Не туда ли направят моих измученных бездельем бойцов?

23 февраля.

Вчера выпал снег. По снегу утром длинной колонной наша часть двинулась именно к Новогрозненскому, как я и думал. Пошли в объезд. Сначала двигались по равнине, а потом, когда заехали в горы, начались такие крутые спуски и подъемы, что дух захватывало. Но мои машинки показали себя исключительно. В горной части общая колонна стала распадаться на ручейки: я опять тащился за последней ''бэшкой'' Бандеры, который явно повеселел. Ему смерть сидеть на одном месте.

Город мы обошли с юга. Его ближайшая к нам часть горела, слышался почти непрерывный перестук автоматных очередей.

Естественно, что когда Степан остановился в точке будущего опорного пункта, то я быстро выскочил из ''шишиги'', чтобы определить позиции для ''подносов'': чтобы и маскировочка, и обзор хороший, и никаких препятствий для полета мины, причем ориентацию производил в сторону города. Ведь бой-то там идет, значит, туда и стрелять будем!

Бойцы начали процесс окапывания заметно быстрее обычного: обстановка повлияла. Но тут подскочил Степан с идиотской ухмылкой и начал ржать. А потом сказал, что направление стрельбы в противоположную сторону. Я страшно разозлился и удивился одновременно. И сказал подлому Бандере, что, во-первых, почему он молчал, и, во-вторых, почему в сторону гор? Степан ответил, что я идиот по жизни, во-первых, и что задача роты - блокировать город с южной стороны от помощи боевиков, во-вторых. Я только плюнул. Ведь я уже и расстояние стрельбы прикинул, и цели наметил, и личный состав ориентировал.

Но делать нечего: пришлось выбирать новые позиции. Заново окапываться... Одно утешение: теперь есть по две позиции у каждого миномета. Хочешь - в одну сторону стрельбу организую, хочешь - в другую.

Еще через час Бандера снова вернулся и попросил пострелять по кромке леса перед его позицией. Ну что ж, боевых стрельб давненько у меня не было. Я отдал приказ, и получил пренеприятнейшее шоу. Каждая вторая мина давала осечку. Понятно, за такое время непрерывного пребывания в сырости основные патроны отсырели, естественно. Но после каждой осечки расчету приходилось разбирать миномет, переворачивать трубу и ловить мину на руки, а это занимало немало времени. В результате нормальной стрельбы не получилось, Бандера окатил меня призрением и молча ушел. Мне было стыдно, но с другой стороны - я-то при чем? Если бы стреляли с первого дня, не было бы такого позора.

Тем временем ситуация изменилась. С правого фланга послышалось лязганье, и из-за закрывавшего мне обзор бугра вынырнули четыре Т-72, резво рванувшие к городу. Не дойдя до него приличное расстояние, они остановились. Слева от моей позиции к ним устремились БМП Бандеры. Пока они шли, танки открыли огонь - их просто использовали в качестве самоходных орудий. Целей, по которым велся огонь, я не мог разобрать даже в бинокль. Хотя фигурки мечущихся людей разобрать было можно. Единственное, невозможно было понять: это наши или нет.

К уханью танков присоединилась Бандеровская трескотня. Но их учебно-идиллическая стрельба продолжалась недолго. Внезапно среди машин появились грязные облака разрывов. На мой взгляд - минометных. Вроде бы ничего страшного - что будет танку с минометного разрыва? Но случилось неожиданное. У одного из Т-72 открылись люки, и фигурки в черной одежде полезли наутек как тараканы. От удивления у меня отвисла челюсть. Еще два разрыва, и две фигурки упали на землю. Наша танковая группа попятилась обратно: разрывы прекратились. Через пару минут я увидел мчащийся на предельной скорости наш медицинский МТЛБ, где явно разглядел Молчанова. Они подкатили к одиноко стоящему танку, пострадавших потащили на броню, а кто-то (Молчанов - бывший танкист - кто еще?) полез в танк. Они тронулись почти одновременно. МТЛБ тормознуло недалеко от нашей батареи. Я узнал медика Гаджи. Он сноровисто перевязывал раненых. Один - матерый - лишился глаза, а молодой отделался легко: куча мелких осколков в ноге.

''Чего ты вылез?! - орал на него Молчанов, - почему танк бросил?'' Молодой через вопли и рыдания кричал, что просто испугался и сам не понимает, почему он так сделал. Но молодой есть молодой. А матерый-то что? А он был просто контрактником, недавно с гражданки; испугался точно также как и малой. Но это я так думал. А сам танкист молчал, стиснув зубы, ему было не до разговоров.

Пока мы там кучковались, просвистела пуля. Гаджи быстро завершил перевязку, танкистов снова посадили на МТЛБ, и они умчались. Молчанов уехал на танке. У меня даже мелькнула мысль, что он его не отдаст.

Весь день не жрали. Чорновил не появлялся. Я бы еще потерпел, но бойцы занудно роптали.

Пришлось мне ехать самому искать старшину. Взял своего Сомика и отправился на поиски.

По пути вдруг встретился мне Пашка Яковенко. Вторая минометная батарея. Прибыли буквально на днях. Состав собран из того, что оставалось в части. Контингент еще тот.

Молчанов, оказывается, живет теперь у Пашки. Умирает от смеха каждый день. Еще бы: один Турок чего только стоит.

24 февраля.

Этого Турка капитан заставлял рыть себе могилу еще в прошлом году на перевале. Турок - конченый мошенник и ворюга. Тянет все, что плохо лежит.

Потом Ваня. Супертормоз. Турок его постоянно нае...т, потом до Вани доходит, и они начинают драться. Потом Молчанов начинает рукоприкладствовать с ними обоими. Есть и ''снайпер'' со зрением минус 7. И еще много других оригиналов. У Пашки шесть ''подносов'' и три ПМ*. Из ПМ он каждую ночь стреляет осветительными, а днем спит. Я был рад его видеть, но долго оставаться не мог - прапорщика надо было искать. А он оказался здесь, в Пашкином расположении. Оказывается, они тоже на его довольствии оказались. А вот нам он отказал, говорит, что нас старшина роты Бандеры должен обслуживать. Вернулись не солоно хлебавши. Нашел я и этого старшину. Этот сказал, что на нас ничего не получал; сейчас у него ничего нет, завтра утром он узнает. С тем я и вернулся. На солдатское возмущение даже реагировать не стал. Показал только рукой на Новогрозненский; дескать - город перед вами. И бойцы подозрительно быстро успокоились.

За всеми треволнениями дня наступила ночь. Дома ярко горели, создавая ощущение какого-то праздника. Я был в кабине один. Включил рацию на волне ''Маяка'' и слушал новости, потом музыку, потом радиопьесу; потом выключил, чтобы не сажать аккумулятор, и заснул.

А 23 февраля мои архаровцы сами себе устроили праздник. Оказывается, ночью, по очереди, группами по три-четыре человека, они посетили с недружественным визитом населенные окрестности. В результате гражданин прапорщик превратился в персону нон грата. Ибо теперь в распоряжении голодных бойцов оказались: несколько кур, несколько банок с закрутками, мешок муки, фляга растительного масла, кастрюля с сыром и что-то еще, типа телевизора ''Sanyo'', правда, неисправного.

Утро было туманным, очень сырым. Но личный состав впервые за последние дни пребывал в приподнятом настроении. На костре в экспроприированной посуде варилась курятина, а армянский умелец организовывал выпечку хлеба. Возбужденный Боев громко рассказывал о приключениях в городе Новогрозненском. Меня приколол рассказ о домах, где на дверях висели таблички ''Здесь уже были''. Леонов разглядывал чей-то дембельский альбом: сделан он был шикарно, в старое доброе советское время. Теперь же ''завоеватель'' выкидывал из него фотографии бывшего владельца, и вообще желал всячески ликвидировать любое упоминание о нем.

Я подобрал выкинутые фотографии. Типичный чечен: черный, нахальный, крепкий. Служил на Дальнем Востоке в артиллерии. Вот он на орудии, вот он на миномете. Ага, а это уже интересно. Боевые друзья: все чеченцы, все дембеля. На обороте перечислены имена. Особо помечен один: в скобочках написано - ''татарин''. Меня перекосило. Как же они себя все-таки всегда выделяли! Все мусульмане, но один не такой - татарин! Я со злобой отшвырнул фотографии от себя.

От курицы мне досталась нога. Соленые помидоры и огурцы были отвратительны.

К обеду туман рассеялся; выглянуло солнце и сразу стало жарко. С исчезновением тумана ясно обозначились ручейки военнослужащих: шагающих в город быстро и легко; и возвращающихся - медленно и тяжело.

Бандера и Салий внимательно наблюдали за людскими потоками, и выхватывали некоторые экземпляры так быстро и стремительно, как альбатросы рыбу из воды.

Я подошел к ним и спросил, чегой-то это они тут ловят? Салий показал мне целую сумку видеокассет. Интересно, когда же он собирается их смотреть? А главное - на чем?

Пока я размышлял, из-за горы показалась ''вертушка''. Из матюгальника сверху призывали прекратить мародерство и угрожали всякими карами. Мы трое начали смеяться.

В этот момент прямо на нас из города вынырнула очередная группа любознательных. Впереди, весьма довольный собой, весь обвешанный курами, шагал рядовой дагестанской национальности. За ним с набитыми вещмешками ковыляли двое русских.

Бандера остановил всех.

Во-первых, он спросил дага, почему тот грабит единоверцев? На что тот уверенно ответил, что чечен ему не брат. Действительно, куры важнее.

Бандера пропустил ренегата, а славян остановил и заставил открыть рюкзаки. Ого!

Улов был неплохой. Шоколад, печенье, всякая съедобная дребедень в ярких пакетиках - наверняка ограбили рынок. Салий и Бандера извлекли по шоколадке, и последний нанес удар деревянной дубинкой солдату по ногам. Тот рухнул.

''Я бью тебя, - почти с пафосом произнес циничный Бандера, - за то, что ты не знаешь, чего нельзя делать''. ''Нельзя мародерствовать!'' - с готовностью завопил истязаемый, за что получил еще один удар, на этот раз по голове. ''Нет'', - ответил жестокосердный Салий.

''Значит, я не то взял'', - быстро поправился солдат, и опять получил по голове. ''Да что же я не так сделал?!'' - в ужасе завыл парень. Наверное, подумал (и правильно подумал), что эти офицеры забьют его до смерти.

И Бандера сжалился: ''За то, болван, что днем поперся в город - нас подставляешь. Убирайся!'' Солдат ноги в руки - и ходу. И второй, небитый, за ним.

От щедрот своих Степан выделил мне шоколадку.

26 февраля.

Сегодня ночью этот черт Чорновил припилил в наше расположение. Как жрать привезти, так этой сволочи нет. А как прослышал, что у нас появилось чем поживиться, то нашел во мраке и не поленился приехать. Изъял телевизор и обвинил всех солдат в мародерстве. Меня трогать не захотел. Грозил всем трибуналом. Все кусты с фонариком облазил. Но продукты хитрый Саид спрятал в пустых снарядных ящиках, на которых они спали, и старшина пролетел. Но вот он помчится докладывать начальству о своем подвиге - это плохо.

А утром я увидел Молчанова. Он поприкалывался, конечно, но сообщил, что телевизор забрал себе замполит бригады. И посоветовал прапорщику заткнуться.

Погодите. Вот Чорновил поймет, что разрешено все, что не запрещено - вот тогда начнется. Всем мало не покажется.

Я преподнес новость бойцам. И Инберг с Боевым, которые мысленно видели себя уже в дисбате, слегка перевели дух.

Новогрозненский очищен. Основная битва развернулась за местный винзавод, удержать который чеченским боевикам было просто невозможно. Наши доблестные внутренние войска штурмовали его как форт Нокс.

Бойцы продолжили походы ''за зипунами'', в результате которых в машине Сомика появилась автомагнитола, куча кассет; пространство за сиденьями закрыл ковер с эротическим сюжетом, и много других примочек.

Приезжал Гришин: подбросил свежих боеприпасов, запасных основных зарядов. Я сразу стал просить буссоль и дальномер какой-нибудь. Гришин кривился, кривился и уехал, не пообещав ничего определенного.

Вечером Степан приглашал на ужин. Посидели, угостились по банке разогретой гречневой каши из сухого пайка; и Бандера меня приятно удивил - выдал мне пару новых солдатских одеял.

Я, кстати, сейчас в них и кутаюсь - теплее и на теле, и на душе.

Кстати, вшей у меня еще нет.

1 марта.

Господи, вот и дожил до весны. Погода сегодня по настоящему весенняя: жаркая, солнечная, даже пыль появилась, а ведь буквально недавно снег лежал!

Наконец-то воссоединились с Назаровым. С меня теперь груз ответственности снят, но с другой стороны и самостоятельности никакой.

Невдалеке расположилась Пашкина батарея - это здорово! Ходил к артиллеристам узнать о Славике. Его не встретил, но получил информацию, что дело с обстрелом замяли, хотя сначала Огнев настаивал на трибунале.

Но самое приятное: заходил на ПХД, а там прапорщик Ахмед, и с ним два моих бывших бойца поварами. Наелся печенья, чая напился, хлеба нормального. Видел Косача.

Вот такие ''съезды'' меня уже радуют - и знакомых полно, и поговорить можно, и все новости последние узнать. У Пашки с Игорем Молчановым в ''шишиге'' индивидуальный номер, а Турок и Ваня спят в ногах. Книжки есть. Там еще кучкуется Поленый, приходит часто Подворко. Карты, радио, новости - круто. Вечером - электроосвещение; плюс ко всему прочему - тепло.

У Назарова своя тусовка.

2 марта.

Недолго счастье продолжалось - нас снова разъединяют. Составили колонну: Бандера, Урфин Джюс, я со своими архаровцами, два танка, и под общим руководством капитана Молчанова завтра отправляемся в горы в сторону Аллероя и Центороя.

Танк Молчанову пришлось вернуть. Танк - это слишком круто. Вот если бы он хотя бы отбил его, например...

Мои бойцы скорее довольны таким оборотом дела: отношения у них со второй половиной батареи, которая состоит из солдат первого батальона, не очень складываются. Поэтому они рады вновь обрести полную самостоятельность.

А мне жаль нашего теплого кружка в Пашкиной ''шишиге'', где мне было так уютно и хорошо. Еще...

4 марта.

Не знаю, с чего начать. Я испытываю просто животное чувство: я жив! Я смотрю на свои руки, ноги - они целы! Я могу видеть солнце, зелень, небо, могу говорить, есть, пить, я все могу! А они уже не могут. И никогда не смогут! На веки вечные! Они разложатся в земле и исчезнут. И через миллионы лет исчезнет планета, когда-то потом - Вселенная. И меня не будет, и всех не будет. Но я - потом, а они - уже сейчас. Все!!!

Прости меня, Господи! Прости меня, Господи...

5 марта.

Ступор медленно проходит. Жизнь продолжается. Из черно-белой, когда кажется, что все происходит не с тобой, она превращается в цветную. Спокойнее разговоры, уже улыбки появляются. Чудно!

Утром 3-го марта мы не выехали. Почему? Не знаю. Задержались.

Выехали позже на три часа. Мои машины тронулись тоже, но почти сразу же у Сомика порвался ремень генератора. Колонна ждать нас не стала. Хорошо, что мы все еще были на ПХД. Сомик помчался к начтеху. Бичевского я отправил вслед за колонной, сказал, что мы его догоним. Сомик прибежал с ремнем и начал менять. Поменял быстро.

Но все равно, пока он валандался с поломкой, основные силы уже были далеко, хотя хвост их я еще наблюдал. Мы резво рванули, и я приказал водителю не упускать хвост из виду.

Сначала ехать было легко - мы ехали по асфальту. Проехали омоновский блокпост, затем повернули в горы. Дорога - грунтовка, но вполне приличная. Я понял, что мы поднимаемся на какой-то перевал, потому что горизонты открывались чудесные. Было очень солнечно и пыльно.

Впереди замаячил густой лес, разрезаемый посередине проселочной дорогой. По левой стороне торчали разрушенные высоковольтные опоры, еще какие-то бетонные столбы, вдалеке как черные грибы горели нефтяные скважины. Я любовался пейзажем, пока мы не въехали в лес.

Вдруг как-то сразу по направлению движения вспыхнула мощнейшая канонада из всех видов оружия, которая мгновенно слилась в один протяжный вой. Мои ноги сразу стали ватными, я сразу понял, что случилось что-то очень, очень, очень поганое. Это был бой. Настоящий тяжелый бой: рев огня нарастал - казалось, ну куда можно выше?! А он все рос.

Что делать? Ехать вперед? Я поглядел на Сомова: у него исчезло лицо - превратилось в маску. Нет, вперед он не поедет. И зачем? Я включил рацию на нашей с Бандерой частоте. Молчание. Полное. Нет Бандеры. Что делать!!!

Я выпрыгнул из кабины, больно ударился пятками и заорал дурным голосом, чуть не сорвавшись на фальцет: ''Батарея, к бою!'' В моей ''шишиге'' ехали два расчета. Это хорошо. Бойцы тряслись, но минометы ставили быстро. Сомик вроде бы тоже вышел из ступора; я приказал ему сдать задним ходом, развернуться и подъехать к позиции тыльной стороной, чтобы мины можно было подавать прямо из кузова. Правильно ли я делал? Я и сам этого не знал; просто это было первое, что пришло мне в голову.

Определить дальность стрельбы, и даже направление я, естественно, не мог. Наобум лазаря выставил минометы по звуку и установил дальность в два километра: чтобы уж точно не попасть в своих. Сейчас, когда я это пишу, мне самому кажутся дикими свои действия: чего я только мог натворить! Но не натворил, значит, судьба.

Мы открыли огонь. Осечек не было. Когда осталось десять мин, я прекратил стрельбу. Да и бой явно стихал.

Расчеты разобрали минометы, погрузили на себя и в пешем порядке двинулись вперед. Сомику я велел следовать за нами на почтительном расстоянии.

Было ли мне страшно идти? Да, было. И даже очень. Но оставаться в неизвестности было еще хуже.

Вскоре послышался звук. Нехороший звук. Я прислушался и начал разбирать рыдания, вопли и стоны. Мои минометчики остановились. Абрамович вопросительно посмотрел на меня. Я сам застыл в нерешительности. Потом все-таки решился идти вперед. Автомат я держал в боевой готовности. Сдаваться в плен не собирался.

Сразу за поворотом увидел человека. Нашего солдата. Он блевал. Ему нечем было блевать, но его все равно выворачивало наизнанку. На нас он не обращал ровным счетом никакого внимания. Солдат был без оружия.

Потом я почувствовал огонь: горели дерево, резина, металл и что-то еще, сладковатое.

Потом я увидел ГАЗ-66 Бичевского. Машина была странно перекошена (было пробито переднее колесо). Вокруг нее сидели мои бойцы. Боев что-то шептал сам себе.

Я не увидел нигде их миномета; значит, они не стреляли. Не было и Бичевского.

Когда я подошел к кабине, то сам увидел его. Он лежал на руле и смотрел на меня немигающим взглядом. Я окликнул его и понял, что он мертв.

Метрах в пятидесяти впереди дымилась БМП. Я разглядел на ней белого аллигатора - это была машина из роты Урфин Джюса. Слева и справа от нее стояли вполне целые ''бэшки''. Но никого не было видно. Когда я добрался до них, то понял - почему.

За машинами открывалась широкая поляна. А на этой поляне стоял Ад!

Люди катались по земле, выли, рыдали. Было много мертвых. Лежали просто отдельные части тел. Кого-то перевязывали.

Я пошел туда, хотя страшно воняло гарью. Почти нечем было дышать.

Реальность медленно исчезала в моей голове: я начинал смотреть на себя со стороны.

Вот я прохожу мимо солдата: между ног - лужа чего-то, головы практически нет. Вот лежит чья-то нога. Я отметил, что на сапоге отвалился каблук. Вот сразу куча трупов. Вот развороченная БМП. Вот ''Урал'' на боку. Из него кого-то вытаскивают. Господи! Это же Игорь! Капитан Молчанов! Жив? Мертв? Земля под ногами красная. Мир черно-красный.

Вот бойцу накладывают жгут. У него нет кисти. Моя голова цепенеет. Бац! Пощечина! Это кто? О, Салий! Спасибо. Торможение проходит. Я начинаю понимать, что он говорит.

''У тебя машина целая?'' - спрашивает он. Я киваю. ''Тогда грузи раненых, и дуйте на ПХД как можно быстрее!''

''А где Степан?'' ''Все. Нет его больше. Давай, шевелись''. ''Шишигу'' Сомова набивают под завязку. Я остаюсь с машиной Бичевского. Бывшей машиной Бичевского.

7 марта.

Мы пили с Салием, Урфин Джюсом, танкистом, Косачем и еще кем-то на ПХД, и я узнал, наконец, полную картину того, что случилось.

А было вот что.

Игорь Молчанов ехал, конечно, не просто так. Он получил подтверждение от разведчиков, что все нормально, дорога чистая. По всей видимости, разведчиков взяли чехи, и заставили передать то, что им было нужно. Как они этого добились - можно догадаться, хотя не очень хочется. И так по телу пробегает невольная дрожь.

Их потом нашли: разрезанных по кусочкам - руки отдельно, ноги отдельно, головы отдельно и так далее. Время, значит, было.

Поляна, где произошло побоище, лежит перед склоном горы, поросшей густым лесом. Чехи расчистили сектора обстрелов, вырыли классные окопы, хорошие укрытия, землянки - подготовились капитально.

Единственное, чего они не знали - это размера нашей колонны. Поэтому мы и не легли там все вместе.

Впереди шли два танка. Самый первый был оборудован катком против мин. За ним двигалась рота Бандеры. И не в пешем порядке, а на броне. Четыре БМП. Посередине шел ''Урал'' Молчанова. Через некоторый промежуток от Бандеры следовал Бессовестных. Потом ГАЗ-66 Бичевского. Ну а потом, через очень приличное расстояние, я.

Дорога вела через поляну и уходила вверх по склону. Когда наши танки достигли середины подъема - вот тут все и началось.

Но у чехов тоже не все гладко пошло: выстрел из РПГ по головному танку отразила ''защита''. А в этой машине сидел кадровый офицер, и уже с опытом. Он сразу рванулся из-под огня вверх, одновременно поворачивая ствол для стрельбы. А вот второй танк разорвало так, что у него улетела башня.

На поляне в этот момент, как на ладони, стояла рота покойного Степана. И Игорь. Вот они и получили лавину огня по полной программе. Чехов было около сотни. Били они кинжально.

Две ''бэшки'' вспыхнули сразу. Еще две чуть попозже. Молчановский ''Урал'' перевернулся.

А рота Урфин Джюса еще не вышла из просеки. Они хоть и деревянные солдаты, но молодцы. Развернулись и вмочили по склону; дали чехам просраться.

А с фланга наш уцелевший танк их позиции стал простреливать вдоль. Вот тут они и сами завертелись. И на поляне не все погибли. Многие сумели уползти за кусты, бугорки, деревья, в ямки. И Бандера был жив еще, и Салий. Степана снайпер убил, когда он пытался огонь организовать. И остатки его роты все же стали отстреливаться.

Но в основном танкист помог: он на фланге чехов самих в дерьмо втоптал. Поэтому они и дернули вверх. А тут я со своей стрельбой. Перелет был чудовищный, но чехи когда отходили, как раз под мои мины и попали. Разведка потом нашла это место: говорят, кровищи - море. Мне было чуть-чуть приятно. И бойцам приятно, наверное.

Хотя, что толку с этого. Степана нет. Игорь жив. Пока. Но состояние, говорят, между жизнью и смертью.

Потеряли танк, четыре БМП, ''Урал'', из роты Степана три четверти убиты, остальные ранены. Урфин Джюс семерых потерял. Моего Бичевского шальной пулей убило, скорее всего. Всего две дырки: одно в колесе, другое в водителе. Вот и нет больше его.

Мертвых чехов насчитали тридцать семь человек на этом склоне. Не забрали они их. А сколько я накрыл - неизвестно.

8 марта.

Сегодня праздник в стране. Празднуют. Ну-ну. По радио песни, пляски, поздравления. А Россия ведет войну. Какие праздники?!

Разве такое было бы в Отечественную? Эх, гады.

Вот радовался я, что жив остался. А может, завтра - и меня?

Ну, вышли мы к Аллерою. А тут окопы капитальные на высотках. Оказывается, внутренние войска еще в 95-ом здесь стояли. Так какого хрена мы опять сюда пришли?! По десять раз кругами ходим!

Ну это все к черту.

15 марта.

Неделю стоит над Аллероем вместе с Назаровым: снова объединились. Мои бойцы по десять раз уже второй половине батареи про бой рассказали. А Назаров дал мне Чейза почитать.

И Пашка тут. Я опять у него ночую. А Игоря нет. Мне его очень не хватает.

Вообще, что-то расхотелось мне писать. Душа пока не лежит. Может, потом.

18 марта.

Меня заменили. Вместо меня прилетает завтра вертолетом какой-то новый офицер - кадровый. Фамилия убойная - Махно. Но и мне сказали не расслабляться. Буду готовить в части замену. Новую минометную батарею из молодых. Месяца два-три точно.

Но я еще вернусь сюда. Обязательно вернусь.

''Поднос'' - 82 мм ротный миномет

ПМ - 120 мм полковой миномет

НЗР - наблюдение знаков разрывов

ПХД - парково-хозяйственный день, здесь: службы тыла