Rambler's Top100
Главная страница / Home проза / prose
проза / prose   
Вадим Южный
<<<... "Прощание славянки" ...>>>

1985 год. Коренев Андрей

Не знаю, откуда сформировалось мое презрительное отношение к женскому полу. Какую-то роль в этом сыграл "Герой нашего времени" Лермонтова, какую-то -- свой личный опыт. Такие женщины, как жены декабристов, в наше время не рождаются. Другие никогда не поймут и не примут, что их мужья защищают Родину и могут в любой момент погибнуть. С одной стороны их можно понять. Ведь офицерское сословие в наше время является одним из самых бедных и бесправных, гибель офицера означает для его семьи нищенскую пенсию, на которую даже собаку не прокормишь, не говоря уже о детях. Потому семья -- обуза, которая не пускает офицера на войну. Я решил посвятить свою жизнь служению Родине. Мне не надо за это наград и почестей. Может быть, я -- дурак, но я люблю свою страну. И понимаю, что служба Родине и семья -- понятия несовместимые. И это осознание -- что я могу погибнуть и оставить своих детей нищенствовать, заставляет меня отказаться от принятия высокого и светлого чувства, именуемого любовью, во избежание создания семьи.

Хотя чего уж там брехать! Просто моя школьная любовь после выпускного бала прямо сказала, глядя мне в глаза, чтобы я простил ее, потому что хоть я ей и очень нравлюсь, ее не устраивает, что у меня ничего нет за душой в финансовом плане. И сформировала у меня очередной комплекс, что все бабы -- твари, которым нужны только деньги...

Когда я вспоминаю об этом, моя улыбка жалка и грустна. Я улыбаюсь своему школьному чувству, как я мог поверить в высокую любовь. Я улыбаюсь -- что мне остается делать? Кому верить в этом мире, кроме друзей, которые никогда не предадут? Пора юношеской любви, когда все прекрасно и светло, прошла. Не будет теперь той, которой бы я доверился без оглядки, теперь там будет пустота и обман...

Мы сразу заметили, что Максим по уши влюбился. Но если в нашей компании я, Генка и Серега презирали женщин, романтическое сердце Максима искало любви и нашло. И как порою любовь добавляет дуракам ума, так Максима она превратила в глупца.

Вообще, если рассуждать абстрактно, что нужно мужчине от женщины? Секса, уборки в доме, стирки вонючего белья, приготовления пищи и удовлетворения прочих его скотских потребностей. Женщине от мужчины требуется защита, понимание, ласка, надежность и прочая духовная белиберда. Столкновение скотского и духовного начал как раз и рождает то чувство, которое называют любовью. И чем мощнее изначально эти основы, тем сильнее вспыхивают чувства. Женщина интуитивно чувствует Мужчину, добытчика еды и защитника семьи. И она интуитивно понимает, что чем больше он жрет и выдает в стирку грязного белья, тем больше он работает и добывает пищи. Иными словами, чем больше мужчина -- скот, тем более он притягателен женщине.

Максим не был скотом. Наше презрение к женщинам почему-то наоборот, как магнитом притягивало их к нам, а скромность и стеснительность Максима, столь не уважаемые в наше время девчонками, отталкивали их от него. Иногда он казался мне в отношении женского пола хоть и тупым, но святым тупым.

Его избранница мне не понравилась сразу. Да, она была симпатичная, стройная, но то, что она шалава, сквозило, как говорят, изо всех щелей. Поэтому, когда он застрадал из-за Марины как Ромео из-за Джульетты, меня сильно покоробило. Его детдомовское сердце искало любви, и ему казалось, что нашло, но неужели он настолько слеп и не видит, как она играет с ним словно кошка с мышкой?

Сначала мы надеялись, что он образумится, выкинет из своего сердца и забудет, но через месяц поняли, что ранимость Максима только усугубляет болезнь. Я решил, что пришло время шоковой терапии. Может быть, это жестоко, но вор должен сидеть в тюрьме, дурак -- в дурдоме, а Марина -- в луже дерьма. Вытащив Максима на спортгородок, я поговорил с ним начистоту. Высказал все, что думал и пообещал доказать, что она -- сволочь. И должна получить той же монетой.

Я караулил ее на каждой училищной дискотеке. И на третьей мне повезло. Она была типичной куколкой, имеющей минимум мозгов, минимум интересов, но максимум запросов. Ей хотелось нравиться, она все делала, чтобы на нее обращали внимание. Она стреляла своими томными глазками, презрительно глядя на курсантов первокурсников с одной нашивкой на рукаве, насмешливо на курсантов маленького роста, брезгливо на полных, и с нескрываемым интересом на высоких и красивых.

Не знаю, но по моим наблюдениям бог не дает одному человеку сразу всего. Чтобы он был высоким, красивым и при этом еще умным, честным, порядочным, сильным, добрым и так далее. Избыток одного качества вызывает такой же ущерб в других. Но почему-то эти дурилки думают, что все эти качества выражаются в росте и красоте. Конечно, красивый мужчина -- это прекрасно. Но если при этом он был бы еще и немым, это было бы само совершенство. Как величава глубочайшая задумчивость дебила! По которой сразу и не определишь, что хоть череп и с арбуз, а мозг с горошину.

Мне запало в душу высказывание кого-то из знаменитых людей, что умным людям думается легко, поэтому потуги ума на их лицах не отображаются и они имеют лица полнейших дураков. Ярким примером этого является Сократ. Дураки же наоборот постоянно напрягают мозговые извилины, что постепенно отражается на их физиономии, и они имеют умные лица. Так что высокий и красивый внешне зачастую имеет низкую и уродливую душу. А что могло сформировать характер и душу высокого и красивого человека, если с самого детства его любили, восхищались, обращали на него внимание, а противоположный пол дарил любовь. Не встречая трудностей, такие людей обычно и вырастают иждивенцами, нахлебниками и бездельниками, которые ничего не добиваются в жизни. Человек же с физическим недостатком с детства стремится компенсировать его другими качествами, которые, к сожалению, с первого взгляда не увидишь...

Слава богу, я оказался более или менее симпатичен и высок и подошел под принятые ею для оценки кавалера стандарты, что меня в некоторой степени огорчило. Потому что значит, в такой же степени я дурен душой и умом... Я дал ей максимум внимания, я танцевал рядом с ней, вкладывая в танец всю душу, я ласкал ее взглядом и видел, что Марине это приятно. Она млела и смотрела на меня с интересом.

Когда я убедился, что все другие конкуренты отшиты, я незаметно и неожиданно исчез. Нельзя кошку много кормить мясом, иначе она может перестать ловить мышей. А сейчас она ищет, куда же вдруг исчезла мышка, которая казалось, уже была в ее коготках. Стоя в тени колонны, я с насмешкой наблюдал, как она ищет меня глазами. К ней никто не подходил, так как все решили, что она с кавалером, а он просто на минутку отошел. Она постреляла глазками по другим курсантам, и когда у ней ничего не получилось, изображая оскорбившуюся томную аристократку, встала у стены в позе благородной девицы.

Теперь мне надо было не прозевать ее после окончания танцев. Когда после дискотеки она выходила на улицу, я "случайно" столкнулся с ней в дверях.

-- Куда вы пропали? -- она кокетливо надула обиженные губки.

-- В роту вызывали, но я сбежал снова и только ради того, чтобы проводить вас! -- я насмешливо смотрел на нее, не давая возможности уловить, так это, или нет.

-- Ой, а вы, правда, проводите меня? -- довольная хищническая улыбка промелькнула у нее на лице.

С этого момента все и началось. Я первый раз в жизни играл в любовь, заставляя показывать несуществующие чувства. Все-таки -- хвала природе и эволюции, сделавшими нас такими. В отличие от животных человек способен мысленно планировать свое поведение, согласуя его со своими дальнейшими целями. Я в соответствии со своей целью могу выбирать себе роль, которую должен играть, и на основе этого строю свое поведение. Животное лишено возможности выбирать себе роль, оно есть то, что создано природой и аппарат планирования своего поведения ему не нужен. Ведь глупо и невозможно зайцу планировать себя в роли волка. Он поступит так, как поступал раньше, как поступают животные его вида, потому что это есть самая безопасная для него форма поведения. Я же мог планировать, и я писал роли этой жестокой пьесы, отводя себе различные роли от мышки до льва.

Мне было противно и неприятно, но я заставлял себя встречаться с ней. Она чувствовала мою игру, но не могла разгадать. Я был для нее загадкой, и чем больше она пыталась ее разгадать и не могла, тем сильнее ее тянуло ко мне. Для меня это был бой, в котором я имел преимущество и неотразимый коварный удар для моей "милой" и "прелестной" соперницы. Берегись, я не буду жалеть тебя!

Я издевался над ней, как она издевалась над Максимом. К ее несчастью, это было легко. Я вливал в ее уши столь сладкий для нее яд, сыпля головокружительные комплименты. Удивительно, но даже если страхолюдине сказать, что она прекрасна, она всегда в это верит. Марина была довольно симпатичной, но, как и все девушки, свято верила во всю чушь, что я ей говорил.

Несколько дней я изображал пылкие и искренние чувства к ней, после чего переставал приходить на свидания, и она искала со мной встречи. Меня разбирал смех дьявола, который пробирался в мою душу, когда я думал и представлял, как она меня ждет и волнуется. Через месяц она первая призналась мне в любви. Когда она попыталась добиться от меня ответного признания, я перевел разговор на философские темы о любви, но не произнес, как она требовала трех слов: "Я тебя люблю!". Все-таки я не хотел обманывать ее.

С мамой Марины у меня сложились теплые отношения, особенно после того, как я навешал ей "лапши на уши" про огромную квартиру родителей, их машину и дачу. Боже мой! Дай силы продержаться! Я чувствовал отвращение к любовной игре, которую мы вели, тем более что знал наперед все ходы. Мои способности и силы тратились впустую на игру сердец. Сколько людей прожило свою жизнь напрасно из-за женщин и сколько их еще будет?

Сергей говорит, что я сильно изменился за последнее время, и, причем в худшую сторону. Неужели моя игра так сильно подействовала на меня?

Марина сама рассказала мне про Максима. Про глупого курсантика, с которым она дружила, а он боялся ее обнять и поцеловать. Как она мучила его, не приходила на свидания. Как приглашала Максима к себе домой, а сама с подружками стояла за дверью и тихо покатывалась со смеху над ним, и спорила с подружками, что он прождет ее возле подъезда не менее часа, в надежде, что она куда-нибудь вышла и вот-вот вернется.

Она глумилась над моим другом. Над надежным, порядочным, скромным и безобидным Максимом, который так верил в настоящую, искреннюю любовь. И если до этого я сомневался в своих действиях, то теперь мне не было ее жаль.

Марина отдалась мне на квартире родителей моего однокашника, которые уехали в отпуск, а его не отпустили в увольнение. После того, как уставшие и опустошенные мы упали на подушки, она прямо спросила у меня:

-- Андрейка! Тебе не кажется, что теперь тебе как джентльмену пора просить у моей мамы мою руку и сердце?

Я, невинно глядя ей в глаза, объяснил, что не могу сделать этого прямо сейчас, потому что носки у меня потные, вонючие и грязные. Не как у джентльмена. Она привычно надула губки:

-- У тебя все не как у людей.

Я задумчиво предложил:

-- Через неделю твой день рождения. Не лучше ли будет мне выступить с заявлением там, чтобы расставить все точки над и в наших взаимоотношениях?

-- Умница! -- просияла она, -- Там и подружки мои будут! Ты тоже возьми кого-нибудь из своих друзей...

Она со всей своей страстью набросилась на меня...

На ее день рождения я, конечно же, пригласил Генку, Сергея и Максима. Только Максим должен был не заходить в квартиру, а подождать за домом, куда выходили окна Марининой квартиры, и ждать когда все выглянут, чтобы вежливо им помахать.

Мы взяли в цветочном ларьке самый роскошный букет алых роз. Ее мама в шикарном вечернем платье смотрела на меня с любовью и нежностью. Она усадила Генку с Сергеем через одного между девчонками, а меня рядом с Мариной, поставив позади нас розы.

-- Девчонки и мальчишки! -- мило улыбнувшись мне, взяла инициативу в свои руки мама Марины, -- первый тост я предлагаю произнести прекрасному кавалеру моей дочери, будущему генералу Андрею!

По радостным и загадочным лицам присутствующих я понял, что именинница похвалилась о том, что должно произойти на ее дне рождения. Ну что же, тем больнее будет удар.

-- Благодарю вас! -- ответил я матери Марины поклоном. -- Насчет генерала не знаю, у генералов есть свои дети, а тост -- пожалуйста! У меня есть друг. Очень порядочный человек. Какой-то девушке повезет, потому что он будет идеальным семьянином, мужем и отцом. Кстати он очень застенчивый, он тоже мною сюда приглашен, но может и постесняться войти. Кто хочет, может выглянуть, он, скорее всего, стоит сейчас под вашими окнами.

Две подружки Марины, что оказались полюбопытнее других, подскочили к окну и ошарашено замерли, напоминая букашек, добравшихся до кончика пальца. Потом одна из них медленно обернулась и испуганно глянула на Марину. Та, недоверчиво улыбаясь, встала и пошла к окну, а я тем временем продолжил.

-- Он полюбил одну красивую девушку, которая осмеяла и убила его любовь. Которая мучила его и потешалась над его страданиями. -- Марина повернулась ко мне, в глазах ее стояли слезы, она все поняла. -- Да, Марина, это Максим. Мой друг Максим. Поэтому я здесь. И в твой день рождения хочу сказать, что не люблю тебя. Ты мне не нужна.

Я поставил бокал на стол. Марина рыдала. Ее мать, глядя на меня с ненавистью, успокаивала ее. Мы ушли не попрощавшись.

По дороге Сергей, задумчиво глядя на меня, произнес:

-- Жестокий ты. Слишком жестокий.

-- Может быть... -- ответил я. На душе было противно и мерзко.

-- И не пожрали... -- недовольно пробурчал Генка.

1986 год. Жуков Сергей

Пролетели три года учебы. Казалась, что в погонах прошла целая жизнь, настолько они были наполнены трудностями армейской службы. Генка с Андреем часто до хрипоты спорят на всякие философские темы. Читают всякую муру, которую я никогда бы не взял. Может быть, я такой тупой, но мои способности меня устраивают, и учусь я даже очень неплохо. Сначала я не понимал умственных рассуждений Генки с Андреем об относительности счастья, но когда после зимнего полевого выхода на полигон, где жили в тридцатиградусный мороз в палатках, мы вернулись в родную казарму, я понял, что такое счастье.

Для меня было счастьем спать в кровати раздетым, а не на полигонских нарах в бушлате и зимней шапке под двумя одеялами и просыпаться околевшим. Счастьем было есть в теплой столовой за столом, где пища не замерзает и не превращается в лед, пока ты донесешь ее от раздачи до стола. Счастьем было сидеть в освещаемой электричеством казарме, а не в палатке, озаряемой светом лампы "летучая мышь".

Если бы кто-нибудь мне сказал на первом курсе, что я буду счастлив, возвращаясь в казарму, я бы не поверил, настолько она давила и пугала после жизни в домашних условиях.

На третьем курсе в нашем взводе была сыграна первая свадьба. Причем женился самый маленький по росту, полутораметровый Санька Силько. Жену он взял себе еще меньше ростом, чем был сам. Саня был в наряде, когда в перерыве между занятиями по тактике мы рассматривали его свадебные фотографии, которые он принес из последнего увольнения. Преподаватель по тактике подполковник Калинин просмотрел их с насмешливой улыбкой.

-- Нет, ну нельзя же так делать. Всему вас учить надо.

-- А что случилось, товарищ подполковник?

-- Ну, как что? Смотрите, он сам маленького роста, жену взял еще меньшего роста, чем сам. Значит, дети будут в среднем по росту где-то между ним и женой, но точно еще меньше, чем он сам. Если дети будут брать в жены еще более маленьких женщин, то так и до тараканов дотрахаться можно. Неграмотно сделал он, породу ему срочно улучшать надо! И не надо торопиться жениться. Помните, что в войне с женщинами у нас в запасе есть преимущество -- девки!

Генка свихнулся на гирях. После того, как стал на первом курсе чемпионом училища по гиревому спорту, складывается такое ощущение, что он и спит с ними. У него под кроватью постоянно стоят две двухпудовые гири, вызывая неизменную ругань дежурных по расположению и вынужденных постоянно двигать их, чтобы помыть полы. Генка же каждую свободную минуту посвящает гирям, тягая их то по одной, то сразу по две.

-- Генка! Тупень! -- издевается над ним Андрей. -- Хватит ерундой страдать! Ты как дурак озабочен накачкой своего тела, в то время как умные люди думают об укреплении своего духа и ума.

-- Сам тупень, -- обижается Геннадий, -- в здоровом теле -- здоровый дух. Недаром древние восхищались красиво сложенными людьми с отличной мускулатурой.

-- Ага, -- кивает Андрей, -- только история не сохранила сведений о тех, кто позировал, а вот те, кто творил, навечно остались гениями в истории человечества.

-- Да что ты говоришь! А Геракл, Самсон, Давид?

-- Так извини, они совершали подвиги, и о них в первую очередь помнят, что они герои, обладающие сильным духом и умом. А сколько было качков-Шварцнеггеров -- одному богу известно, и не осталось от них после смерти ни мышц, ни имени, ни памяти.

Андрея я уважаю, но иногда побаиваюсь, насколько он отличается от других и насколько может быть жестоким. Он не жалеет себя и не жалеет других. Я до хрипоты спорил с ним, пытаясь объяснить, что не все люди такие же требовательные к себе и умные как он, но ничего не смог ему доказать. Он никогда не сидит без дела. Много занимается спортом, прогрессируя буквально на глазах. Сам научился творить невообразимые вещи на перекладине и брусьях. Везет же ему, столько дано от бога. Еще больше читает, или как он выражается сам -- занимается самовоспитанием. Только какое это может быть самовоспитание, когда на лекции по военной психологии о воспитании силы воли человека, читаемой жирным женоподобным подполковником, Андрей, с презрением глядя на него, вгоняет себе в предплечье иголку по самое ушко! И еще усмехается при этом! Это просто какая-то ненормальность... Он считает, что каждый должен говорить о том, что знает, и учить тому, что умеет, а не рассуждать с умным видом о вещах, далеких своему пониманию и умениям.

В Кореневе жил какой-то бунтарский дух, пугающий своей откровенностью и прямолинейностью. Иногда от его слов становилось страшно и я несколько раз ловил себя, что иногда невольно оглядываюсь -- не слышит ли нас кто-нибудь из посторонних. Однажды мы сидели на спортгородке, когда Андрей неожиданно сказал:

-- Знаете, мужики, а у меня еще классе в пятом крамольные мысли появились... У нас в школе на втором этаже висело два стенда. Один -- с портретами видных революционеров, другой -- членов политбюро. Однажды мне прямо резануло глаза отличие их друг от друга...

-- В чем? -- удивленно взглянул на него Генка.

-- Огромная разница... Худые, умные и одухотворенные лица революционеров и сытые, самодовольные и зажравшиеся лица членов политбюро. У которых нет никаких достоинств, кроме должностей, которые они занимают. Присмотришься, и мороз по коже -- до чего же они ничтожны. Меня тогда самого напугали мои мысли, я боялся кому-нибудь рассказать об этом. Что бы тогда было... Из пионеров бы выгнали, в комсомол не приняли. Кто не пресмыкается перед властью -- тот отступник, которого надо втоптать в грязь, и у которого нет будущего. Противно осознавать, что организация управления нашей страной заключается в организации пресмыкания перед вышестоящими чиновниками.

-- А нам не боишься говорить об этом? -- улыбнулся Максим.

-- Нет, -- покачал головой Андрей, -- уж лучше нарваться на предательство друзей, чем жить без веры им.

-- Опасно мыслишь, -- серьезно произнес Генка.

-- Мысль должна быть опасной, иначе это не мысль, -- тихо сказал Коренев.

В очередной раз влюбился Максим. Но на этот раз старается тщательно скрыть свою любовь. В душе он, как и я, не согласился с тем, что сделал с его прошлой пассией Андрей, и видимо боится повторения истории. А зря. Во-первых, Андрей никогда не повторяется, а во-вторых, мне почему-то показалось, что у него самого остался отвратительный осадок оттого, что он сотворил.

Несмотря на все попытки Максима скрыть свою любовь, разумеется, у него ничего не получилось. Ее звали Ольгой, и одна ее подружка дружила с курсантом из нашей роты. Через нее мы и узнали все, что нам надо было. По крайней мере, то, что мы услышали, нам очень понравилось. Она была нашей крови, то есть рабоче-крестьянского происхождения. Росла без отца, а недавно схоронила и долго болевшую мать, после чего осталась, как и Максим, круглой сиротой. Дорогу в жизнь пробивала сама, своим горбом. Без блата поступила в медицинский институт, и чтобы выжить, подрабатывала на нескольких работах.

По крайней мере, мы сами не поднимали вопрос взаимоотношений Максима с Ольгой и не лезли к нему с расспросами, за что он был нам благодарен. И по его виду, мы видели, что у него все нормально.

Недавно что-то на меня нашло, и я в свободное время решил почитать Льва Толстого и при всем моем уважении к нему, не мог согласиться с его оценкой, данной русскому офицеру: "Русский офицер, по большинству есть человек, не способный ни на какой род деятельности, кроме военной службы. Он беззаботен к пользе службы, потому что усердие ничего не может принести ему... Он презирает звание офицера, потому что оно подвергает его влиянию людей грубых и безнравственных, занятиям, бесполезным и унизительным". А как же декабристы, которые все были офицерами, как же наши великие полководцы? Генка смеется, и обращает мое внимание на слово "по большинству", и комментирует, что все зависит от нас самих, каким нам быть. А вот про генералов нравится обоим: "Русский генерал, по большинству, существо отжившее, усталое, выдохнувшееся, прошедшее в терпении и бессознательности все необходимые степени унижения, праздности и лихоимства для достижения сего звания -- люди без ума, образования и энергии".

1987 год. Коренев Андрей

Мои метания и поиски привели к простым вещам, до которых можно было додуматься и самому, без такого количества мучений, будь я хоть маленько поумней.

Выбор был осознанным и мазохистским. Я хотел сделать что-нибудь полезное для Родины, потому что мне самому лично ничего было не надо. И я мог сделать это, просто-напросто отдав свою жизнь служению Родине. Не ставя перед собой цели стать генералом, хотя и говорят, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Понял, что могу просто служить честно и достойно, и если моя жизнь послужит хоть для кого-нибудь примером, буду знать, что не зря прожил свою жизнь. Я прекрасно понимал, на что обрекаю себя, но изменять решение не хотел. Я решил в любой ситуации оставаться человеком. Порядочным человеком, который всегда, в любых условиях следует своим принципам. Принципам разумности и нравственности. Не сгибаясь ни перед кем и ни перед чем. Не предавая никогда и никого.

Таких не любят начальники. Точнее те из начальников, которые сами вышли из быдла, и к подчиненным относятся как к быдлу. К быдлу, которое все стерпит, и все перенесет -- оскорбления, унижения, издевательства...

Каждый сам выбирает себе судьбу, свою дорогу. Это его выбор и его право. Я выбрал. Хотя мой выбор не совсем свободный, так как на военную службу я был подтолкнут судьбой. Если говорить откровеннее, то не просто подтолкнут, а получивши сильнейший пинок под зад от судьбы. И что самое смешное, сумев при этом еще и полюбить армию!

Но то, что военная служба -- не мое призвание, косвенно подтвердила одна необычная встреча.

Это было обычное увольнение, когда вырываешься из стен училища с самыми меркантильными целями: перекусить по-человечески в какой-нибудь столовой, сходить в кино, пошататься по городу и пообщаться с девчонками. Мой товарищ Сакулин Алексей попросил меня дойти с ним до торгового центра, чтобы помочь выбрать наручные часы. После этого у нас оставался небольшой выбор. Оставшихся денег хватало либо на ужин без кино, либо на кино без ужина. Единогласно победил ужин. Небольшая столовая Академгородка была полна народа, и к нам за стол подсел невысокий худощавый мужчина лет сорока, передвигавшийся с помощью костылей. У него была большая залысина, а из-за очков смотрели внимательные черные глаза. Мы молча поглощали пищу, как вдруг он обратился ко мне:

-- Молодой человек, вы не скажете, что это за значок, -- показав рукой на кадетский краб, спросил он.

-- Это знак об окончании суворовского военного училища, -- вежливо ответил я ему, и, встретившись с ним глазами, вдруг почувствовал их необыкновенную силу.

-- Ах, да, конечно, -- с каким-то сожалением вздохнул он, и почти сразу добавил, -- вы зря пошли в военное училище...

Мы с Алексеем переглянулись и заулыбались, в ожидании спора о пользе и необходимости армии.

-- Вы считаете, что армия не производит полезных продуктов, а только потребляет, и быть военным в какой-то мере паразитично? -- спросил я.

-- Отчасти да, -- согласился он, -- но я говорю, что именно вы зря стали военным, это не ваша работа.

-- Почему? -- искренне удивился я. -- Кто-то все равно должен служить.

-- Да, вы правы, но это не ваше призвание, -- он внимательно поглядел мне в глаза, -- переводитесь в медицинский институт, вы по призванию врач.

-- Я -- врач? -- заулыбался я, так как у меня никогда такой мысли не возникало.

-- Да, строй, дисциплина, приказы -- это не ваше дело, вы хотите и должны работать с людьми.

-- Но в армии я и так буду работать с людьми, -- неуверенно возразил я. И вдруг почувствовал себя маленьким и глупым по сравнению с этим человеком, который за несколько минут заглянул на дно моей души, туда, куда я даже боялся заглянуть, чтобы не бередить себе душу, и которую я прятал от других, чтобы никто не знал о моих сомнениях.

-- Верно, только армия исключает любовь к людям, а вы любите их, -- он несколько секунд внимательно смотрел мне в глаза, -- с помощью некоторых приборов я могу очень точно определить ваши способности и склонности, но и без них я могу многое сказать о вас. Например, вам не хватает книг в библиотеке.

Я сидел ошарашенный. Откуда посторонний человек может знать, что наша училищная библиотека закрыта на ремонт, и я уже месяц мучаюсь без книг? Как он мог узнать об этом? Ведь я никому никогда ничего не говорил!

-- Может быть, вы и правы, но ничего уже не изменишь, -- произнес я.

-- А жаль... Вы были бы хорошим медиком, -- он с сожалением поглядел на меня, -- вы будете хорошим замполитом, но все время будете страдать, так как ваше призвание в другом. Вы будете вынуждены делать не то, что хотите, не то, что считаете нужным. Вы будете жалеть солдат. Не давать поблажки, а в значении беречь их. Вы не пошлете их на смерть, вы лучше сами пойдете, всеми путями будете стараться пойти вместо других. Вы хотите поехать в Афганистан. Я прошу вас, не делайте этого, отбросьте все эти ваши чертовы мысли, живите, дышите, езжайте куда хотите, только не туда! Вы погибните там.

Потом он что-то говорил Алексею, пока я переваривал все сказанное им. Когда он закончил и встал из-за стола, то вдруг притянул меня к себе за плечи и горячо прошептал в ухо:

-- Слушай, дурак, ты же не курсант, понимаешь! Ты же не курсант! Запомни это, ты -- человек! Больше я тебе ничего не скажу, потому что если я тебе все про тебя выложу, ты все бросишь, все, что у тебя есть, уйдешь из училища. Потом может быть, жалеть будешь. Жизнь себе исковеркаешь. Все, больше меня ни о чем не спрашивай.

Он, опираясь на костыли, решительно пошел прочь.

1987 год. Онищенко Геннадий

Все суетятся. Кто может, поднимает свои связи через родственников и знакомых. Как же, приехал полковник из отдела кадров Сухопутных войск, который будет распределять выпускников, кому и куда ехать служить. От этого первого шага во многом зависит дальнейшая судьба офицера. Попадешь в нормальную, боевую часть, в дружный коллектив, смотришь, и пошла служба. Или окажешься в какой-нибудь дыре, каких хватает в Союзе, сопьешься, опустишься и будешь либо вечным лейтенантом, либо ждет тебя петля или пуля в голове...

На собеседование я заходил за Максимом. В кабинете за столом сидели командир роты и полковник с зачесанными назад волосами, и в глаза бросались его густо посеребренные виски. Он смотрел доброжелательно и внимательно, на столе перед ним лежала тетрадь, в которой как я понял, были все необходимые сведения о нас. Он предложил сесть и задал несколько общих вопросов, перед тем, как перейти к главному:

-- Куда же вы желаете поехать служить?

-- В сороковую армию, товарищ полковник, -- браво ответил я, и хотя ответ был готов заранее, показалось, что он прозвучал неубедительно.

-- Так точно, товарищ полковник, -- пришел на помощь ротный, -- с третьего курса в Афганистан просится, рапорта пишет, всех забросал.

-- Но мы не можем направить вас сразу туда, -- после небольшой паузы ответил полковник, -- мы никого не направляем сразу. Единственное, чем сможем помочь, это направить вас в Туркестанский военный округ, а там -- как у вас получится.

Так я получил направление в ТуркВО. С удивлением узнал, что и Андрей едет туда. Оказывается, мы оба скрывали эту свою мечту, попасть служить в Афганистан. Максим едет в Германию, а Сергей в какую-то элитную часть под Ленинградом. Как ни странно, но ни один из тех, кто кричал с первого курса, что он поедет в Афганистан, не изъявил желания служить там.

-- Андрей! А ты почему решил поехать туда? -- накинулся я на Коренева. -- Почему молчал и ничего не говорил?

-- Только не потому, из-за чего решил ехать ты. Ты, я готов поспорить, едешь туда из-за денег и карьеры... -- засмеялся Андрей и вдруг его взгляд стал серьезным. -- Когда я поступал в суворовское, то нам, абитуриентам, организовали встречу с выпускником нашей кадетки, Шараповым. Он был молод и красив в кадетской форме и должен был уезжать в военное училище. Через год я узнал, что из училища он уволился, и рядовым солдатом попал в Афганистан. И уже пришел из армии. Без ног. С орденом Красной Звезды. Я никогда не забуду того ощущения, которое я испытал, вдруг почувствовав и поняв, что война -- она рядом. Та война, которую показывают в фильмах и о которой пишут в книгах. Где гибнут люди. Где есть герои и трусы. Где есть подвиг. Где можно проверить себя -- кто ты сам? И я сразу сказал себе -- если успею, я туда попаду. А кричать об этом? Что толку? Чтобы с уважением смотрели другие? Уважение надо зарабатывать не словами -- делом.

На выпуск наш взвод откупил кафешку в городе, где мы до утра пили вместе со своими приглашенными родными и близкими, вспоминали прошедшие годы учебы и клялись всегда друг другу помогать. Мы понимали, что никогда в жизни больше не соберемся в таком составе, понимали, что кто-то может погибнуть. Мы стремились вспомнить и за короткую ночь снова прожить эти четыре года учебы, некоторые плакали и нисколько не стыдились своих слез.

 


<<<... оглавление ...>>>
(c) Вадим Южный

Rambler's Top100 Другие работы автора по теме проза