ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Жуков Максим Петрович
Багряные облака. Глава 5. Во власти дождя

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  Глухие раскаты грома встряхнули безликую степь. Шквальный ветер принёс непогоду, и всё вокруг зашевелилось, затрепетало под тяжестью тяжёлых грозовых туч, пронзаемых острыми копьями молний. Они пришпилили унылое и серое покрывало земли с тем, чтобы оно не сопротивлялось расправе и дали волю дождю. Сухая, рассеченная трещинами земля, жадно впитывала крупные тёплые капли. Солдаты занимали очередь возле машины с провизией и убегали к палаткам. Лишь несколько согбенных фигур остались покорно ждать своей очереди.
  Мимо нас, мокрых и озябших, как мыши, деловой походкой прошёл Сергей и продемонстрировал три консервных банки тушёнки.
  - А вам, братцы, остаётся давиться "шрапнелью", тушёнка тю-тю, - заметил он, давясь смехом.
  - Вот сволочь, - озлился Щербатов.
  - Погоди, ещё к вечеру может физподготовку устроить. Или фанеру, по бишь грудак разровнять, словно тесто. А ещё он - любитель наблюдать, как гоняют "молодняк", мотая на ус их ошибки. Смекалистый он, и этим очень гордиться.
  - Ты его знаешь?!
  - Да лучше бы и не знал. Земляк он мне, понимаешь? Вроде такой же, как мы - простой трехкопеечный парень, а ради того, чтобы стоять выше в иерархии "слонов", "черпаков" и "дембелей", готов со своих же шкуру спустить.
  - Ты забыл новобранцев.
  - Ну, нам это не грозит. Я почти год отслужил. Да и ты, вижу, не первый день в армии.
  Я поймал на себе заинтересованный взгляд. Паренёк с обветренным лицом и коротким ежиком волос курил, затягиваясь и щурясь от едкого дыма. Его весёлые карие глаза намекали на то, что я его непременно должен узнать.
  - Здорово, Михаил. Не ожидал тебя увидеть в этой пустыне.
  Его товарищи смотрели на меня с тем же радушием.
  - Учились вместе? - спросил я его.
  - Не узнал что ли? Меня зовут Павел. Месяца три назад в поезде ехали до Волгограда. Ты ещё поэмы читал, а мы тебя пугали "красными казармами".
  Мы обменялись короткими репликами, и я уступил ему и новым товарищам место в очереди. Перекрикивая друг друга, они шутили и рассказывали о своей воинской службе так, будто описывали перипетии курортных романов. "Мы ж - люди, а не скотина, а нас гоняют, как сидоровых коз" − сокрушались они, замечая, что, впрочем, давно привыкли к гонениям, и научились сачковать в, казалось бы, даже самых безвыходных ситуациях. В ответ на их истории я процитировал известное многим четверостишие:
  
  Здесь нет людей - одни солдаты.
  Здесь нет земли - один песок.
  Здесь вместо женщин автоматы.
  А вместо танцев - марш-бросок.
  
  Ребята одобрительно загоготали.
  - А где до этого служил? - поинтересовался Павел.
  - Сначала в танковой учебке, в Миллерово, под Ростовом. Пытались из меня сделать образцового танкиста, но я по болезни плохо усваивал знания - пневмония с первых месяцев службы начисто отбила всякую охоту постигать науки, да и на физгородке я показывал далеко не лучшие результаты. Одно радует - проявил себя на учениях. Мы бросали учебные гранаты, и я каждый раз попадал точно в цель. А когда один из товарищей бросил гранату недалеко от младшего лейтенанта, я успел добежать и сбить офицера с ног, чтобы не посекло осколками.
  - Это ж болванки. Там пиропатрон взрывается и никаких осколков - пшик один и дымок, как от сигареты.
  - Но нас принуждали воспринимать всё всерьёз. "Учитесь видеть не учения, а войну" − говорили они, включая после всех наших геройств военные фильмы.
   - Резонно. А офицеришка что?
  - Ругался, конечно. А потом, ни с того ни с сего, поблагодарил и всегда перед строем ставил в пример. Ещё был такой случай...
  Из машины нас громко окликнули. Оказывается, за разговором не заметили, как подошла наша очередь. Получив по две банки перловой каши и по порции галет, мы впятером укрылись под входным навесом палатки.
  Тучи продолжали своё наступление. Воздух, почва, опавшая листва под ногами - всё было насыщено влагой. Меня успокаивали монотонный шум ливня и сытое бормотание ручьёв, уносящихся за пределы палаточного лагеря и исчезающих неведомо где. Погода не предвещала ничего хорошего. "С таким успехом мы до взлётки доберёмся не скоро", - сокрушался я.
  - А вот скажи, - обратился ко мне Саша Щербатов, вскрывая консервную банку металлической бляхой ремня, одна сторона которой была заблаговременно остро заточена, - что нас ждёт там? - он мотнул головой в сторону равнины, где вдалеке виднелись невысокие постройки и шпили антенн.
  - Перелёт на вертушках, что же ещё?
  - А потом? - не унимался он.
  - Кто его знает? Я кавказские горы только по телевизору видел. А теперь они совсем рядом. Будем лететь над ними и щёлкать затворами воображаемых фотоаппаратов.
  Ближе к вечеру дождь, наконец, закончился. Земля размокла и потемнела. В лагере, к немалой радости солдат, прорезалась нестройная музыка из радиоприёмника. Первогодки под одобрительное улюлюканье старослужащих, обняв друг друга, пытались танцевать. Кто-то раздобыл медицинского спирта, и под зелёным тентом палатки началось веселье: играли в карты, шутили, курили и пили. Никто не задумывался о том, куда их занесла судьба и что будет дальше. Все жили одним днём. "И он мне кажется прекрасным" - рассуждал я, принимая тайком от Сергея алюминиевую кружку со спиртом. В призрачном свете печи, под всеобщий хохот и танцевальные ритмы старший сержант снова стал для меня своим. Я залпом опустошил кружку и приткнулся возле Щербатова. Он в полумраке разбирал мои сочинения из записной книжки.
  - Интересно.
  - Что интересно? - рассеянно спросил я, не открывая глаза.
  - Пишешь. Жизненно у тебя получается.
  - Неужели...
  - Ну, вот у тебя здесь...
  
  Который год о ней мечтаю,
  Любимой девушке своей.
  Ей строки эти посвящаю,
  В душе становится теплей.
  
  - Сам написал?
  Вопрос донёсся, словно, через прессованную вату. Уставший от длительного перехода, я поплыл по мерному течению сна, в котором появление Измайловой Вики, моей любимой девушки, в расположении лагеря, как ни странно, не удивило.
  Она стояла в дальнем углу палатки, в стороне от людей. На ней была короткая чёрная курточка с меховой оторочкой и тёмно-синие джинсы в облипочку. Тёмная одежда контрастировала со светлой кожей и каштанового цвета волосами. Она их беспрестанно ровняла тонкими пальчиками, видимо нервничая - ещё бы! Столько солдат кругом, а она заявилась одна, да ещё в таком виде.... Измайлова помялась на месте и, решив не искушать дальше судьбу, сделала несколько осторожных шагов к выходу. В точности как тогда, в последнюю нашу встречу.
  - Не уходи, - с нежностью проговорил я.
  Девушка нехотя развернулась, манерной походкой подошла ближе. Приложив палец к губам, игриво посмотрела по сторонам.
  - Ты меня напугала. Знаешь, если нас кто-то увидит, неприятностей не оберёшься. Надо скорей одеваться и бежать. Ты же за этим пришла − не хочешь, чтобы я отправлялся в "горячую точку"? Скажи, ты приехала на машине?
  - Пешком.
  - Как это пешком? Ты с ума сошла!
  - Тише-тише... Не кипятись, милый. Понимаешь, любовь ни знает границ, ей не страшны расстояния. И я не в обиде за те твои горькие слова, потому что люблю и знаю, что ты был в непростом положении.
  До отправки в армию мы с Измайловой здорово поругались. В сердцах наговорили друг другу глупостей. Она не пришла меня провожать на сборный пункт областного военкомата и даже не явилась к поезду.
  - Значит, ты на меня больше не злишься?
  - Совсем нет, - проговорила она отстранённо.
  Её безразличие казалось двояким - девушки часто старались не раскрывать своих карт. У них всегда имелся при себе козырь, но использовали они его только, когда играли ва-банк. Вот и сейчас она, наверняка, только делала вид, что простила, разменяв все тузы в последнюю нашу встречу.
  Я мысленно вернулся на вокзал, к отцу и его словам - почему то сейчас они казались особенно важными: "У тебя сегодня день рождения, сынок, поздравляю. К нам вчера на балкон залетели два белых голубя. Один, пугливый и растрёпанный сразу же улетел, а другой долго охаживал лоджию и кормился хлебом и семечками - больше то ему дать было нечего. Представляешь, 4 декабря! Накануне отправки...". "И вы думаете, это к добру?". Отец, прижимая к себе мать, сурово кивнул и протянул мне в качестве подарка изящную авторучку и добротный блокнот.
  Когда поезд тронулся, я смотрел в окно и любовался массивными хлопьями снега, покрывающими бесконечно длинный перрон. Родители от меня отдалялись, постепенно превращаясь в точки на горизонте. Как же я их любил! И что странно - это чувство всегда было рядом, но чтобы в полной мере осознать его присутствие, требовалась разлука. Лица родственников, их советы и просьбы проносились в голове пятнами света. Самым большим пятном оказалась Измайлова. Я его приблизил и понял, что это не что иное, как экран, подёрнутый молочно-мутной пеленой тумана. На экране возникло помещение с низким потолком и ученическими партами. За одной из них непринуждённо болтала молодая пара. Я пригляделся и понял, что это наше первое знакомство. Между мной и Измайловой промелькнула искра взаимопонимания: я, как и она, жил с родителями, учился, подрабатывал на учебники публикациями в местных газетах и всё свободное время писал стихи. Увлечение поэзией нас сблизило. К тому же её утончённость и тяга к романтике породили целый цикл любовных стихотворений, которые я с удовольствием ей посвящал. Мы с ней замечательно ладили, но потом через некоторое время из-за мелочи разругались. Странно, ведь, мы очень любили друг друга. Наверное, всё дело в том, что мы устали. Я себя тут же одёрнул - разве можно устать от любви?
  - Конечно, милый, - согласилась Измайлова и, крепко обняв, осыпала поцелуями.
  Её чувственные губы, оставив сладковатый привкус помады, перебрались на шею и грудь. В нерешительности остановились на напряжённом торсе, а потом, будто преодолев невидимую преграду, устремились туда, где просыпалось естественное желание. Настал момент, когда все без исключения чувства и ощущения бросились на арену борьбы, где пылко оспаривалась награда внеземного наслаждения. В два счёта я скинул одежду, бросил к печке одеяло, подушку и притянул девушку к себе.
  - В-вика... м-милая, - запинался я в порыве страсти.
  - Миша... Любимый... Ты слышишь?
  - Рота-а-а... Подъём! - закричал вдруг дежурный.
  Измайлова, точно мираж, исчезла, окинув грустным понимающим взглядом. Мне стоило немалых усилий, чтобы собраться и сообразить, что к чему. Полуголые бойцы уныло смотрели в пол. Перед ними прохаживался майор с красным от негодования лицом. Сжимая кулаки, он бросал колючие взгляды на ребят, похожих на зеков.
  - Это что такое? - он пнул ногой пустую пластиковую бутылку. С ворчанием подобрал её, отвинтил крышку, принюхался и с присущим косноязычием продолжал: - Здесь вам не тут - здесь вас быстро отучат водку пьянствовать и безобразия учинять. Где взяли?
  - Товарищ майор...
  - Отставить! По этому вопросу существует два мнения. Одно неправильное, а другое мое. Упор лёжа принять!
  "Ну, вот, понеслось...".
  - А тебе, что, голодранец, особое приглашение надо? - майор остановился около солдата, стоявшего в одних трусах. - Почему голый? Развр-р-рат!
  - Никак нет, товарищ майор! Промок я вчера. Вся одежда сушится, - отрапортовал испуганный парень на одном дыхании.
  - Поня-я-ятно. Кто ещё не одет?
  С пола, отряхиваясь, поднялась ещё пара бойцов.
  - Марш за формой! Утюг можете взять у офицеров. Даю полчаса. Если к назначенному сроку не успеете, будем все отжиматься до полудня. Всем ясно?
  - Так точно.
  - Я не слышу: всем ясно?!
  - Так точно, товарищ майор!
  - Ну, вот и ладненько. Скоро состоится утренняя поверка. Я жду вас на центральной площадке, у машин, побритыми, выглаженными и с подшитыми подворотничками.
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023