ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Аблазов Валерий Иванович
Его Доверие Можно Было Заслужить Только Высокопрофессиональным Выполнением Своего Воинского Долга

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.34*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фрагмент из книги "Афганская арена. Генерал Петр Шкидченко." Воспоминания полковника Бажерина Павла Никитовича.В 1980-1981 годах - советник командира8-й пехотной дивизии армии ДРА.
  ЕГО ДОВЕРИЕ МОЖНО БЫЛО ЗАСЛУЖИТЬ
  ТОЛЬКО ВЫСОКОПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ ВЫПОЛНЕНИЕМ
  СВОЕГО ВОИНСКОГО ДОЛГА
  
  
  Воспоминания полковника Бажерина Павла Никитовича.
  В 1980-1981 годах - советник командира
  8-й пехотной дивизии армии ДРА.
  
  В 1980 году я служил в Прикарпатском военном округе командиром одной из дивизий кадра. 10 апреля мне поступила команда из штаба округа: передать должность и спустя два дня прибыть в управление кадров в гражданской одежде в готовности к поездке в загранкомандировку. Для меня такой поворот дел был не нов - в 1967-1968 годах я уже был советником командира пехотной бригады в Египте.
  Далее все происходило по знакомой схеме. Вначале со мной побеседовали в управлении кадров округа, где стало известно, что меня направляют в Афганистан, а затем я убыл в Москву. Там уже находились другие кандидаты на поездку в ДРА. Сначала в течение недели с нами работали офицеры главного управления кадров Сухопутных войск, а затем нашу группу направили в 10-е Главное управление Генерального штаба, которое занималось загранкомандировками. В "десятке" с нами провели несколько занятий. Как стало понятно уже в Афганистане, эта подготовка оказалась довольно поверхностной и в основном свелась к ознакомлению с ситуацией в стране пребывания. Каких-либо практических рекомендаций, как действовать в роли советника афганской армии, мы тогда не услышали.
  
  24 апреля 1980 года наша группа прилетела в Кабул. Там в штабе главного военного советника (им тогда был генерал-полковник С. К. Магометов) нас в течение пяти дней готовили к работе с афганцами. Теперь уже разговор был более конкретным. 29 апреля нашу группу распределили по частям. Меня назначили на должность советника командира 8-й пехотной дивизии (8 пд). Ее штаб, механизированный и артиллерийский полки, подразделение боевого обеспечения и обслуживания дислоцировались в Кабуле. А два пехотных полка - в Майдан-Шаре и Джабаль-Уссараджи.
  
  Спустя два месяца после прибытия в Афганистан произошла моя первая встреча с генерал-лейтенантом П. И. Шкидченко.
  За два дня до этого командиру 8 пд была поставлена задача подготовить части дивизии к выполнению боевой задачи. В течение суток это было сделано, и 1 июля 1980 года мы провели смотр готовности частей дивизии к боевым действиям. Вечером того же дня посыльный принес мне на квартиру записку: "2 июля в 8.00 прибыть в офис в старом микрорайоне к генерал-лейтенанту Шкидченко". Его должность и инициалы указаны не были. Мне были хорошо известны фамилии всех генералов из аппарата Главного военного советника, но слышать эту не доводилось.
  
  Прибыв на следующий день к назначенному времени в штаб Главного военного советника (ГВС), я поинтересовался у дежурившего полковника, кто такой генерал-лейтенант П. И. Шкидченко и в каком кабинете он находится. Дежурный объяснил, что это недавно прибывший начальник группы управления боевыми действиями при Минобороны Афганистана, а затем сказал: "Да вот, посмотри, это он идет по коридору". Обернувшись увидел, что в нашу сторону энергичным шагом движется хорошо сложенный мужчина в афганской военной форме темно-зеленого цвета. Как и у всех советских военных советников каких-либо знаков различия на его погонах не было. Петр Иванович был без головного убора, и я обратил внимание на его аккуратную прическу с темными, слегка волнистыми волосами.
  После того, как я представился, генерал поздоровался со мною за руку и пригласил к себе в кабинет. Расспросив о моей службе до Афганистана, он поинтересовался, в каком состоянии находится сейчас 8 пд, что представляет собой ее командир, а затем уточнил: "Вы получили задачу на подготовку к боевым действиям?".
  Я ответил утвердительно. "Тогда давайте проведем сегодня смотр частей дивизии", - сказал генерал.
  Я объяснил, что только вчера это было сделано. К тому же сегодня, по мусульманским законам, выходной день. Пытался приводить и другие аргументы. Однако генерал остановил меня и строго сказал: "Мы люди военные, так что давайте выполнять приказ". Ответив: "Есть", - я тем не менее попросил, чтобы смотр проводить не сейчас, а перенести на 12 часов. Генерал согласился.
  Позже мне стало понятно, чем была вызвана такая настойчивость Петра Ивановича. Оказывается, до этого подобный смотр он проводил в 14-й дивизии, которая дислоцировалась в Газни. Там готовность частей оказалось очень низкой, более того - командованию даже не удалось собрать весь тот личный состав, которому предстояло участвовать в боевых действиях.
  
  Точно в 12 часов генерал Шкидченко с переводчиком и несколькими офицерами на двух уазиках прибыл в расположение дивизии. Первым ему был представлен 72-й механизированный полк. Петр Иванович через переводчика провел опрос военнослужащих, проверил их экипировку, знание обязанностей по боевому расчету. Со всеми афганскими офицерами, стоявшими в первой шеренге, генерал поздоровался за руку.
  Закончив смотр, он проверил готовность артиллерийского полка, а затем поехал на бронетранспортере в Майдан-Шаре, где дислоцировался 76 мп - это в 40 км
  южнее Кабула. По дороге в районе кишлака Дурани нашу небольшую колонну обстреляли из стрелкового оружия, но к счастью обошлось без потерь.
  На всю эту проверку ушло около шести часов. Честно говоря, и я сам, и офицеры, которые сопровождали генерала Шкидченко, порядком устали, тем более что день был очень жарким. Но Петр Иванович без всяких послаблений и в максимально возможном объеме провел проверку всех тех частей дивизии, которые планировались к участию в боевых действиях.
  С первой же встречи генерал Шкидченко произвел на меня впечатление знающего, волевого и очень опытного военачальника. По тем вопросам, которые он задавал афганским командирам и мне, чувствовалось, что мы имеем дело с человеком, который очень глубоко разбирается в военном деле.
  
  Впоследствии стало понятно, чем было вызвано появление в Афганистане такого умудренного опытом армейской службы человека, как генерал Шкидченко. Дело в том, что со второй половины 1980 года военно-политическая обстановка в этой стране значительно осложнилась, и руководство Минобороны СССР стало принимать кардинальные меры по улучшению ситуации. В частности было принято решение об усилении аппарата военных советников. Главным военным советником Вооруженных сил ДРА вместо генерал-полковника С. К. Магометова назначили генерала армии А. М. Майорова. Ему предоставили полномочия первого заместителя главкома Сухопутных войск. Это было сделано для того, чтобы он мог более эффективно координировать боевые действия афганских войск и 40-й армии, которая входила в состав ТуркВО.
  Для управления боевыми действиями в Афганистан по приказу министра обороны СССР была направлена группа старших офицеров из 10 человек во главе с генерал-лейтенантом П. И. Шкидченко. Как мне стало известно позже, первоначально эта группа направлялась на шесть месяцев, а реально такая структура просуществовала до самого вывода советских войск из Афганистана. Генерал Шкидченко был не только руководителем группы, но также и заместителем главного военного советника. Такой статус позволил значительно улучшить организацию боевых действий и взаимодействие афганских и советских войск.
  
  Надо сказать, что генералу Шкидченко досталась очень нелегкая ноша. Военно-политическая ситуация в Афганистане в то время только ухудшалась, авторитет кабульской власти падал, а симпатии населения к мятежникам усиливались.
  Выполняя возложенные на него обязанности, Петр Иванович руководил боевыми действиями на всей территории Афганистана, причем не из пункта управления в Кабуле, а непосредственно в районах боев. В это время он находился то в одних, то в других дивизиях и полках, которые участвовали в боевых действиях против мятежников, умело и результативно влиял на исход боевых операций.
  Планирование боевых операций, постановка задач афганским войскам осуществлялись советскими генералами через советников в дивизиях, полках, а позже и в некоторых отдельных батальонах. К сожалению, со временем основную борьбу с мятежниками стали вести не афганские, а советские войска. Они, по правде сказать, тянули за собой афганцев, как на буксире.
  Кроме аппарата главного военного советника в Афганистане работала и группа генералов от Министерства обороны СССР во главе с первым заместителем министра обороны генералом армий С. Л. Соколовым. Было там и представительство Генерального штаба ВС СССР. Его возглавлял заместитель начальника Генштаба генерал армии С. Ф. Ахромеев.
  Генерал армии Соколов раз в 2-3 месяца заслушивал на совещаниях военных советников о положении дел в частях и дивизиях афганской армии. Докладывали мы по заранее установленной форме. И при этом только попробуй скажи то, что Соколов не хочет услышать! Его реакция в таких случаях была довольно резкой.
  Впервые я попал на трибуну для доклада на таком совещании во второй половине мая 1980 года. Тщательно подготовился к этому выступлению - рассчитывал доложить об истинном положении дел в дивизии. Когда же стал перечислять, с какими проблемами сталкивается дивизия при призыве молодежи в армию (в Афганистане не было ни военкоматов, ни призывных пунктов, и части сами "отлавливали" себе призывников), генерал меня оборвал: "Больше внимания уделяйте этому вопросу -
  будет и результат!".
  Выждав после его слов паузу, я снова продолжил свой доклад. Сказал, в частности, о том, что на государственном уровне никаких мер к дезертирам не принимается. При этом беглецы числятся в списках своих подразделений в течение многих месяцев. В моей дивизии, например, на тот момент таких было около 3 тыс. человек. Генерал Соколов оборвал меня снова: "Вам надо не проблемы перечислять, а комплектовать боевые подразделения за счет личного состава тыловых!". Когда после этого он предложил мне продолжить выступление, я сказал: "Доклад окончен". По настроению генерала было видно, что мне лучше помолчать. Хотя в тот период поднятые мною вопросы волновали не только меня, а практически всех военных советников.
  
  Совсем по-другому воспринимал подобные доклады Петр Иванович Шкидченко. Ему, без опасения нарваться на грубость или быть неправильно понятым, можно было рассказывать все как есть на самом деле. Он внимательно выслушивал такие сообщения, уточнял какие-то детали, а потом либо давал рекомендации по решению существующей проблемы, либо принимал меры по ее решению на более высоком уровне. Замечу, что Петр Иванович обладал какой-то трудно объяснимой способностью вызывать доверие к себе уже буквально с первых минут общения с ним. За свои 83 года жизни мне довелось встречать не так много руководителей, обладающих этим ценным даром.
  Петру Ивановичу была присуща постоянная собранность, высокая выдержка в любой, порой очень сложной обстановке, образцовый профессионализм. При всей своей душевности он в то же время был очень принципиальным и требовательным генералом. Его расположение и доверие можно было заслужить только ответственным, высокопрофессиональным выполнением своего воинского долга. Провести, а тем более обмануть, его было невозможно. Он был отличным психологом и большим дипломатом. Особенно хорошо это было видно, когда он общался с афганскими военачальниками. По всему чувствовалось, что за его спиной огромный опыт работы с людьми.
  
  Петр Иванович не терпел обмана. В связи с этим вспоминаю встречу с ним в апреле 1981 года, которая произошла в ущелье Чаки-Вардак. Наша 8 пд выполняла тогда боевую задачу совместно с 14-й пд, где советником командира дивизии был полковник Бескаравайный. Генерал Шкидченко прилетел тогда вертолетом на командный пункт нашей дивизии. Вместе с ним был переводчик, один из офицеров его группы и советник командира 14 пд полковник Бескаравайный.
  Мы с командиром 8 пд встретили генерала на месте приземления вертолета. Он был с автоматом (какая-то новая модель АК с коротким стволом). Петр Иванович сразу же повел разговор о результатах нашей работы. При этом общался он, в основном, с командиром дивизии (генерал Шкидченко всячески старался подчеркивать, что именно афганские командиры, а не советники играют главную роль в Вооруженных силах ДРА, хотя на самом деле это было далеко не так). После этого разговора Петр Иванович предложил комдиву уточнить задачи подчиненными, а он, мол, пока накоротке поговорит с советниками командиров дивизий.
  Вблизи командного пункта оказалась какая-то раскладная скамейка, и мы втроем сели на нее. Генерал Шкидченко посередине, мы с Бескаравайным по краям. Обращаясь ко мне, Петр Иванович спросил: "Вот скажите, Павел Никитович, где этот полковник научился врать?" и перевел взгляд на полковника Бескаравайного. Тот заерзал и, пытаясь как-то оправдаться, произнес: "В Советской армии, товарищ генерал, в Советской армии". Генерал Шкидченко сокрушенно покачал головой: "Да... Видно в разных Советских армиях мы служили...".
  Оказывается, 14 пд было предписано проводить чистку в определенных ей кишлаках. Полковник Бескаравайный регулярно докладывал в группу генерала Шкидченко о результатах этих чисток. А когда Петр Иванович внезапно прилетел в дивизию, то оказалось, что выполнением поставленных задач никто не занимается, все части и подразделения находятся в исходных районах, афганские командиры даже не догадываются о том, что они ежедневно "участвуют в боевых операциях". За полковником Бескаравайным и до этого числились большие и малые "грехи", и для генерала Шкидченко это не являлось секретом. История с "чистками" переполнила чашу терпения руководства аппарата ГВС, и в течение нескольких последующих дней полковник Бескаравайный с соответствующей служебной характеристикой был отправлен в Советский Союз.
  
  Справедливости ради надо сказать, что в своем подавляющем большинстве советские советники в афганских частях были достаточно хорошо подготовленными офицерами, которые положительно влияли на все стороны жизни и боевой деятельности частей. Они не только давали своим подсоветным разумные советы и рекомендации, но и активно добивались их выполнения. При этом советские офицеры выходили со своими частями на все боевые действия, много усилий прикладывали для организации повседневной боевой подготовки, немало делали для улучшения жизни и быта офицеров, сержантов и солдат афганской армии.
  Бывший Главный военный советник генерал армии А. М. Майоров в своей книге "Правда об Афганской войне" написал, что в начале 1980-х годов в ДРА было от 1600 до 1800 советников, из них 60-80 самого высокого ранга, то есть генералы. Доктор исторических наук Александр Окороков в книге "Гражданская война в Афганистане: взгляд через годы" приводит данные о потерях среди этой категории военќнослужащих. Так, только в 1981 г. из числа советников погибли 22 и были ранены 53 офицера. Всего же в Афганистане погибли 180 военных советников, специалистов и переводчиков, 664 были ранены.
  В 8-й пехотной дивизии насчитывалось 25 советников. Четыре из них находились в механизированном полку, в 2-х пехотных полках - по 3 советника, в артиллерийском полку - 2 и в танковом батальоне - тоже 2. В основном они достойно справлялась со своими нелегкими обязанностями. Но, к большому сожалению, были среди них и такие, которые явно не отвечали своему должностному предназначению. За то время, что я был в Афганистане, в СССР с формулировкой "недостаточно профессионально подготовленные" были отправлены советники командиров 9-й горно-пехотной, 14-й пехотной дивизии, двух танковых бригад. В моей дивизии по этой же причине был отстранен и досрочно отправлен в Союз советник командира 32 пп подполковник М.
  Были даже случаи проявления трусости, уклонения от выхода на боевые задания со стороны моего непосредственного подчиненного - советника начальника разведки 8 пд майора С. Дошло до того, что его жена неоднократно просила меня не посылать мужа на боевые операции. И происходило это не без его ведома!
  
  Вполне понятно, что очень много зависело от качества подбора тех людей, которых направляли в такие загранкомандировки. В связи с этим вспоминается, что когда наша группа кандидатов на поездку в ДРА проходила подготовку в Москве, трех молодых офицеров - майоров Турченко, Денисова и Сергеева - посчитали недостаточно опытными для службы советниками и отправили обратно в управление кадров Сухопутных войск. Но уже через два дня после нашего прибытия в Кабул туда же прилетели и они. Их назначили советниками командиров пехотных полков. К сожалению, все они погибли в том же 1980 году.
  Случалось, что отправляли офицеров, которые в СССР не справлялись со своими должностными обязанностями. Так, советник начальника оперативного отдела нашей 8 пд полковник К., например, в свое время командовал военно-строительным отрядом. После окончания заочного обучения в военной академии им. Фрунзе был назначен на должность начальника оперативного отделения мотострелковой дивизии. Когда ее руководство убедилось, что К. явно не на своем месте, его отправили в загранкомандировку. В нашей 8 пд он "спелся" с начальником штаба дивизии и со временем стал давать ему советы, которые не входили в его компетенцию. Это вносило разлад в существующую систему управления, и без того далекую от совершенства.
  
  Рассказываю все это для того, чтобы читатель понимал, в каких непростых условиях приходилось работать генералу Шкидченко. Ведь ситуация, которая складывалась тогда в Афганистане, отводила ему очень короткие сроки на знакомство с частями и соединениями армии ДРА, на изучение советнического аппарата на местах. Петр Иванович прибыл в Кабул в середине лета 1980 года, а уже в августе начал проводить первые боевые операции. Так что со многими советниками ему пришлось знакомиться уже в ходе боев. И по тому, что я видел, не всегда это знакомство оставляло хорошее впечатление.
  Надо отдать должное Петру Ивановичу - он с пониманием относился к тем проблемам в работе с подсоветными, с которыми мы сталкивались, терпеливо учил нас, как лучше построить свою работу, всячески способствовал поддержанию авторитета советских советников среди афганских военнослужащих. Простой пример: генерал Шкидченко никогда не делал советникам замечания в присутствии афганцев. Да, порой он был довольно строг к нам. Но это только с глазу на глаз, когда никто посторонний не видит и не слышит, о чем Петр Иванович говорит во время разбора действий советников.
  
  Здесь, видимо, нужно сказать и о том, что собой представляли в то время Вооруженные силы ДРА. Основной их проблемой на момент моего пребывания в качестве военного советника командира 8 пд была кадровая.
  Подготовка офицерского состава находилась на низком уровне, а раз так - чему они могут научить солдат? При этом некоторые из офицеров окончили училища и академии в Советском Союзе. Но и они, как ни странно, тоже не блистали ни знаниями, ни умениями. Тут, наверное, сказывалось простое нежелание воевать, так как многие из них справедливо опасались, что при очередной смене власти они могут пострадать из-за своей активности во время ведения боевых действий против противников существующего режима.
  Моему подсоветному - командиру 8 пд подполковнику Шахнавазу Танаю в 1980 году было 33 года (мне тогда шел 52 год). В свое время он учился в Рязанском училище ВДВ, неплохо говорил по-русски.
  После Саурской революции Танай командовал ротой командос, затем некоторый период был начальником разведывательного управления Министерства обороны ДРА. Не имея навыков в организации боевой подготовки и управлении боевыми действиями частей, он, тем не менее, в 1980 году был назначен на должность командира дивизии, хотя по своей подготовке на тот момент не тянул и на уровень командира советской мотострелковой роты.
  Видимо, сознавая это, на мои советы и рекомендации комдив всегда реагировал положительно, выполнял их, как правило, безукоризненно. Как-то в разговоре с ним я сказал: "Вот закончится война, и ты, наверное, поедешь учиться в советскую академию Генерального штаба?". Он ответил: "А зачем мне академия?" - и показав на меня добавил: "Вот моя академия!".
  На службе подполковник Шахнаваз Танай находился круглосуточно. В его кабинете за занавеской была установлена кровать, где комдив спал ночью. Человек он был замкнутый, своими оценками ситуации в стране со мной никогда не делился. Во время боевых действий, когда складывалась сложная обстановка и требовалось отдать распоряжение частям и подразделениям, он, согласовав все детали со мной, говорил подчиненным: "Делайте так-то и так-то! Так приказал старший советник".
  Или, например, такой момент: идет подготовка к боевым действиям. Перед этим я подробно проинструктирую комдива, как именно поставить задачи подчиненным. Когда он начинает отдавать боевой приказ, советский офицер-переводчик переводит мне то, что говорит подполковник Танай, и я понимаю, что командир дивизии так и не осмыслил, как выполнять поставленную им задачу. Минут через пять после начала своей речи комдив произносит: "Товарищ Бажерин, я закончил". Я говорю: "Хорошо, командир. Сейчас я только уточню некоторые моменты". И через переводчика начинаю втолковывать командирам частей, каким образом им все-таки выполнить предстоящую боевую задачу.
  Такими были типичные формы влияния советника на развитие событий, на своего подсоветного. Хотя порою случалось и по-другому. В должность военного советника командира 8 пд я вступил 29 апреля 1980 года, а уже 2 мая советник начальника Генерального штаба ВС ДРА генерал-лейтенант Черемных поставил мне задачу на приведение одного из полков дивизии в полную боевую готовность. На это отводилось два дня. Я уточнил у генерала, будет ли передан такой приказ командиру дивизии? Черемных довольно резко ответил: "Нет и еще раз нет!". То есть уже тогда существовала установка, что руководство борьбой против мятежников должны полностью взять на себя советские советники. Афганских офицеров это вполне устраивало - любые промахи или неудачи всегда можно было списать на своих наставников.
  
  Аналогичными были и методы работы советских советников более высокого уровня. Вот как рассказывал об этом президент Афганистана Наджибулла дипломату и журналисту Борису Пядышеву (об этом он в свое время писал в одной из советских газет): "Начинается заседание Совета Министров, садимся за стол. Каждый министр пришел со своим советником. Заседание идет, дискуссия разгорается, и постепенно советники подвигаются все ближе к столу, соответственно от стола отодвигаются наши, а потом и вовсе за столом остаются одни советники, схлестнувшись между собой".
  * * *
  Организационно 8-я пд входила в состав 1-го армейского корпуса. При этом на моей памяти командир дивизии ни разу не получил задачу на боевые действия от своего непосредственного начальника - командира корпуса. Все приказы и распоряжения шли только по линии советских советников. Правда, советники корпусного звена чаще всего даже не знали, какие задачи выполняет наша дивизия, потому что в корпусе тогда не было соответствующих средств связи.
  Кадровую проблему Вооруженных сил ДРА существенно усугубляла та внутрипартийная борьба, которая происходила в Народно-демократической партии Афганистана. Глава страны, Верховный главнокомандующий Бабрак Кармаль был членом фракции "Парчам". Это при том, что большинство народа и военнослужащих симпатизировали представителям фракции "Хальк". Скрытая борьба между двумя этими партийными крыльями приводила к тому, что на ответственные должности в государстве и армии назначали не по деловым качествам, а исходя из принципа "свой - чужой".
  Так, например, в нашей 8 пд командир 76 мп подполковник Зияутдин однажды рассматривался как кандидат на вышестоящую должность. Впоследствии он мне рассказал, что когда с ним беседовал начальник главного политуправления Вооруженных сил ДРА, то первый его вопрос был: "Какое из крыльев партии вы поддерживаете?". Зияутдин хорошо понимал, к чему клонит собеседник, и ответил, что, мол, в Афганистане одна правящая партия - НДПА, ее он и поддерживает. Однако начальник главпура стал добиваться, чтобы Зияутдин сказал более конкретно о своих политических предпочтениях, и когда тот признался, что он сторонник "Халька", его кандидатура на выдвижение по службе не прошла.
  Командир 32 мп майор Икрам, наоборот, был "парчимистом". Однажды я задал ему вопрос: "На кого вы опираетесь в своей практической работе?". Он назвал мне фамилии трех офицеров: командира роты связи, командира комендантского взвода и еще одного младшего офицера. Это были очень слабые в профессиональном плане командиры, не имевшие никакого понятия о формах и методах обучения солдат и сержантов, но зато они были "парчимистами".
  Для того чтобы избавиться от своего заместителя по политчасти-"халькиниста", майор Икрам обвинил его в гомосексуализме и вместе со своими соратниками по партии арестовал. Этого замполита посадили на гауптвахту, которая находилась при штабе 1 АК. В дальнейшем не без участия советников корпуса с этим вопросом все же разобрались, и "халькиниста" направили служить в другую часть. А майор Икрам во время одной из боевых операций был смертельно ранен своими же солдатами. Произошло это случайно или преднамеренно - установить не удалось.
  "Парчимистом" был и начальник штаба дивизии майор Исамутдин. В военном отношении он был подготовлен слабо, на боевые действия никогда не выходил. Зато активно собирал компромат на "халькинистов".
  В 8-й пд из более чем 400 членов партии "парчимистов" было всего 27 человек, но при этом именно на них делало основную ставку кабульское руководство.
  Не могу точно сказать, к какому крылу партии принадлежал командир дивизии подполковник Шахнаваз Танай (я его об этом никогда не спрашивал - нас, советников, ориентировали держаться в стороне от политики), но, видимо, он все же поддерживал "Хальк". Его часто навещали какие-то гражданские люди. В связи с этим я однажды сказал своему подсоветному: "Не знаю, с какой целью ты с ними встречаешься, но смотри, командир, чтобы потом не было неприятностей".
  Уже после моего убытия в Союз Таная назначили командиром 1-го армейского корпуса, затем начальником генерального штаба, а в 1988 году - министром обороны ДРА. В марте 1990 года генерал-полковник Шахнаваз предпринял попытку государственного переворота, но она оказалась неудачной, и он вместе с семьей улетел самолетом в Пакистан. Как сложилась его дальнейшая судьба, я не знаю.
  
  Безусловно, проявления внутрипартийных свар отрицательно сказывалось на политико-моральном состоянии личного состава. При этом надо учитывать, что основная масса солдат была неграмотной, среди солдат и сержантов членов НДПА тогда не было. Уровень боевой подготовки всех военнослужащих дивизии - ниже некуда. На вполне уместный вопрос: "А как же они воевали против мятежников?" отвечу: "Афганская война - это не Великая Отечественная. В ней применялись совершенно другие формы ведения военных действий. От прямых столкновений с превосходящими силами регулярных войск бандформирования уклонялись. Они предпочитали засады, диверсии, теракты, нападения на колонны, посты, а то и гарнизоны. Бороться с таким противником довольно сложно. При этом и советские, и афганские войска были более уязвимы, чем мятежники - те, в основном, действовали партизанскими методами".
  После Саурской революции (в советских СМИ ее называли Апрельской) в вооруженных силах ДРА был введен институт политработников. Теоретически он копировал советскую систему организации политработы в армии. Но это все на словах и немного на бумаге. Реально никакой воспитательной роботы не проводилось. Ее заменяли молебны. В казармах, где располагался личный состав, комнаты политпросвещения не предусматривались. Каких-то плакатов, журналов, газет в подразделениях не было. Да и кто бы их читал, если подавляющая часть солдат неграмотна?
  
  В нескольких словах, на конкретном примере, расскажу о месте и роли религии в афганской армии. Когда по окончанию срока пребывания в Афганистане из нашей дивизии уезжал в Советский Союз полковник Шадрин, мы с ним зашли к командиру дивизии, чтобы попрощаться. Командир, зная советские традиции, сказал, что нехорошо так провожать, нужно отметить это событие. Но в то время был мусульманский пост - рамадан. Я ему об этом напомнил. Шахнаваз Танай сказал: "Ничего, мы отметим это событие у вас в комнате советников". Так и было сделано, причем с употреблением спиртного.
  Спустя какое-то время комдив предложил мне отменить какое-то плановое мероприятие, ссылаясь на существующие в Афганистане религиозные традиции.
  Я ему напомнил: "Но когда мы провожали Шадрина, Вы же нашли возможность нарушить пост?". Ответ комдива был таким: "Вера в Аллаха нужна прежде всего для солдат. Без этого ими невозможно управлять".
  
  Надо сказать, что бытовые условия, в которых служили и жили афганские солдаты, совсем не способствовали привлечению людей в армию. Столовых как таковых, кроме офицерских, ни в одной из частей дивизии не было. Пищеблоки самые примитивные, еда готовилась в условиях полнейшей антисанитарии. Получив из котла свои порции, солдаты принимали пищу где придется - какие-либо оборудованные для этого места на территориях частей не предусматривались. Да что там говорить о столовых, если в казармах и на территории военных городков не было туалетов.
  И это не где-то в глубокой афганской провинции, а в столичном Кабульском гарнизоне!
  Оружие в подразделениях хранилось навалом в ящиках из-под автоматов, которые стояли в коридорах казарм. Комнаты для хранения оружия, не говоря уже о пирамидах, отсутствовали. Ни стрельбища, ни оборудованных мест для выполнения упражнений по стрельбе из стрелкового оружия в дивизии не было. Когда проводилась огневая подготовка, где-то на безлюдной открытой местности устанавливали побитые пулями мишени и стреляли по ним, не придерживаясь при этом никаких требований курса стрельб.
  По рекомендациям советских советников со временем было сделано очень много по улучшению учебно-материальной базы дивизии и быта военнослужащих, и в первую очередь солдат и сержантов. Меня и сегодня удивляет, почему никаких усилий в этом направлении не предпринял мой предшественник, который служил в этой 8 пд целых два года - с 1978 по 1980 год.
  
  Сегодня хорошо известно, что за относительно короткое время Бабрак Кармаль основательно расшатал страну. Это сразу же сказалось на армии. Дезертирство в ней стало массовым явлением. Из частей бежали не только отдельные солдаты, но и целые подразделения, часто с оружием. По существовавшим в Афганистане правилам в течение 3-х месяцев дезертиры продолжали числиться в списках своих частей, хотя на самом деле рассчитывать на этих людей уже не приходилось.
  Бежали из армии не только солдаты, но порой и офицеры. Из всех командиров полков нашей дивизии наиболее энергичным был командир 72-го механизированного полка майор Касем. На мой взгляд, он был перспективным офицером. Но однажды его полк действовал в населенном пункте вместе с советскими подразделениями, и в ходе этой боевой операции был убит заместитель командира советской роты по политчасти. В отместку, по словам Касема, советские солдаты сожгли один из афганских домов вместе с жильцами. Не могу с уверенностью сказать, так ли это было, но командир 72 мп вначале отказался командовать полком, а затем перебежал к мятежникам. Впоследствии за связь с душманами органами безопасности ДРА был арестован заместитель командира этого полка по технической части.
  В дивизии по штату было около 11 тыс. человек. В "бегах" находилось около
  5 тысяч. Еще 600 человек были денщиками офицеров (в их обязанности входило подавать офицерам еду, чистить им обувь, стирать одежду). Вот и получалось, что когда дивизия выходила на боевые действия, то в ней самое большое насчитывалось 1200 человек. При этом в ротах обычно было по 3-4 офицера и 10-12 солдат.
  
  Вот с таким "войском" довелось иметь дело генералу Шкидченко. Но в том-то и состояло его мастерство как полководца, что, несмотря на все эти сложности, он умело руководил боевыми действиями, добивался выполнения поставленных задач и при этом всегда старался свести к минимуму потери среди афганских и советских военнослужащих.
  Вот всего лишь один боевой эпизод. В период с 10 по 27 декабря 1980 года наша 8 пд во взаимодействии с 181 мсп и 1 батальоном 177 мсп 40-й армии вела боевые действия по очистке Панджшерского ущелья от мятежников. Операцией руководил непосредственно генерал Шкидченко. Рано утром 11 декабря он вертолетом прилетел в расположение дивизии. Вместе с ним прибыл и советник начальника разведывательного управления ГШ генерал Петрохалко (к тому времени 8 пд вышла на окраину кишлака Анава). Генерал Шкидченко поставил дивизии боевую задачу по овладению кишлаком Баштак, где по данным разведки в то время находился пункт управления командующего панджшерским фронтом Ахмет Шах Масуда.
  Чтобы выйти к этому кишлаку, сначала нужно было преодолеть или обойти две вершины: Варкета - 3240 м и Мала - 2897 м. В ходе наступления выяснилось, что на склонах высот на заранее подготовленных позициях расположены огневые средства мятежников. Два дня афганские и советские войска обходом с севера и юга пытались выйти к кишлаку Баштак, но успеха не имели. Несколько афганских солдат погибли, были и раненые.
  Видя бесперспективность предпринимаемых действий и во избежание потерь, генерал Шкидченко приказал прекратить наступление и отвести войска в исходное положение. Позже во время разбора итогов дня генерал Шкидченко сказал: "Это не значит, что мы проиграли бой, главное - сберечь людей".
  На следующий день операции мы не стали ввязываться в перестрелку с душманами, оставили Баштак в покое (к нему мы возвратились в следующий раз) и пошли дальше по Панджшерскому ущелью. В следующие дни 8 пд вместе с советскими подразделениями проводила чистку населенных пунктов Кабизон, Пьяушт, Мариштан, Дархеналь, Карашает. В первых двух душманы обстреляли 72 мп. Афганские солдаты разбежались, не вступая в бой. В результате в этот день мы не досчитались 50 солдат с оружием.
  К 24 декабря мы вышли к кишлаку Дуав. Попытка овладеть им с ходу не удалась. Советские подразделения расположились на одном берегу реки, афганские - на другом. Организовали охранение. Из-за потерь в дивизии, убежавших солдат командир 8 пд находился в подавленном состоянии, практически не руководил подчиненными. Приходилось то и дело навязывать ему отдачу тех или иных команд. Показательно, что за всю операцию ни разу не вышел на связь командир корпуса, в подчинении которого находилась 8 пд. Обо всем этом я доложил генералу Шкидченко.
  На следующий день он вертолетом прилетел в расположение командного пункта 8 пд. Вместе с ним был и командир афганского корпуса. Несмотря на пассивность афганских командиров, Петр Иванович вел себя по отношению к комкору и комдиву очень дипломатично, был подчеркнуто доброжелателен. Шахнавазу, в частности, он тогда привез два ящика апельсин, подарил электробритву. Генерал Шкидченко сказал тогда: "Держитесь, завтра получите приказ на выход из ущелья". Так и произошло.
  И хотя наши действия прикрывали два советских парашютно-десантных батальона, выйти из ущелья оказалось не легче, чем войти. Душманы неоднократно обстреливали нас с гор. Среди афганских солдат снова были жертвы. Они могли быть еще большими, если бы не всесторонняя опека и поддержка нашей дивизии генералом Шкидченко.
  
  В Кабуле и Баграме в то время дислоцировались две советские дивизии - 108-я мотострелковая и 103-я воздушно-десантная. Был еще и отдельный 191-й мотострелковый полк на БМП. Это была большая сила, по сути дела целый армейский корпус. Не сомневаюсь, что если бы советские войска действовали на открытой местности против регулярной армии противника, никто против них не устоял.
  Мы, советники, гордились нашими воинами, их высокой боевой выучкой, взаимовыручкой в бою. И не их вина, что советские части и подразделения по несколько раз гонялись за одними и теми же группами мятежников в горах, ущельях, долинах и кишлаках. При этом они сами представляли для противника хорошую мишень. За 13 месяцев моей службы в ДРА 8 пд вместе с советскими войсками четыре раза проводила операции только в Панджшерском ущелье. А еще было Ниджрабское, Чакиварддакское, Гурбандское и другие ущелья. Ну и что в итоге? Мы с боями вытесняли противника из этих районов, а когда уходили - все возвращалось "на круги своя".
  
  Что касается причин низкого уровня подготовки афганских войск, которые уступали в этом плане мятежникам, то, на мой взгляд, тому есть объяснение. Советские военные советники работали в структурах от Министерства обороны ДРА до полков и отдельных батальонов. В линейных батальонах и ротах наших инструкторов не было. А с мятежниками американские и китайские инструкторы занимались индивидуально. Поэтому они лучше владели оружием, умели выгодно использовать особенности местности, эффективно действовали из засад, при этом мелкими группами. В то время я не слышал о таких атаках душманов, как показано в кинофильме "9-я рота". Возможно, такое случалось позже.
  И еще. Для мятежников участие в боевых действиях было работой, дававшей возможность получать немалые для тех мест деньги. Им даже ставки были установлены: за каждого убитого советского солдата, офицера, за каждый подбитый БТР, уничтоженную БМП или автомашину. У военнослужащих же афганской армии таких стимулов не было, а раз так, то и желание воевать у них отсутствовало.
  Не знаю, насколько это правда, но однажды в доверительной беседе со мной заместитель командира нашей дивизии подполковник Раззак сказал, что все офицеры афганской армии платят какую-то дань для поддержки мятежников. Когда я спросил, зачем они это делают, Раззак сказал, что его родители живут в одном из кишлаков, и если он не передаст душманам деньги, их могут убить.
  
  С учетом всего вышеизложенного СССР, конечно, надо было как можно скорее завершать эту ненужную войну. Судя по всему, со временем это стали понимать многие генералы в аппарате Главного военного советника. С генералом Шкидченко я никогда на эту тему не говорил, но он был человеком, мыслящим реальными категориями и, видимо, тоже сознавал всю бесперспективность тех усилий, которые предпринимались Советским Союзом в Афганистане. Так это было или нет -
  достоверно мне не известно. Зато я неоднократно видел, как добросовестно и ответственно Петр Иванович выполняет возложенные на него обязанности. А по-другому и быть не могло. Он ведь был настоящим советским генералом, привыкшим на любых должностях по максимуму выкладываться при выполнении поставленных перед ним задач.
  С генералом Шкидченко мне в основном довелось вести разговоры на служебные темы, хотя было и несколько неофициальных бесед. По их характеру и интонациям я чувствовал, что он ко мне относился с уважением. Не вспомню, чтобы в ходе этого общения Петр Иванович когда-то упоминал о своем участии в Великой Отечественной войне или приводил какие-то примеры из собственной службы. Как по мне, то ему не было никакой необходимости ссылаться на какие-то прошлые свои заслуги или успехи. Он сам, его отношение к делу, манера общения с людьми были безусловным примером для подражания.
  У Петра Ивановича командирам всех степеней прежде всего нужно было учиться выдержке в самых сложных, порою критических ситуациях. Да, генерал Шкидченко был строг, но в то же время справедлив в своих требованиях к подчиненным. И он имел полное моральное право на такую требовательность, так как прежде всего был очень требователен к самому себе.
  При некоторой внешней суровости Петра Ивановича отличала простота в общении, искреннее внимание к людям. Однажды я заболел (внезапно резко поднялась температура, по симптомам было похоже на ОРЗ) и не смог выехать на службу в дивизию. Не знаю, откуда об этом узнал генерал Шкидченко, но вечером того же дня он неожиданно пришел ко мне на квартиру. Расспросил о здоровье, поинтересовался, не нужна ли какая помощь. Мне, конечно, было приятно увидеться с Петром Ивановичем, тем более что это был не формальный визит руководителя к подчиненному, а проявление искреннего внимания к судьбе товарища по общему делу.
  И в то же время однажды я был свидетелем разговора Петра Ивановича с советником командира 9-й горно-пехотной дивизии полковником С. Генерал Шкидченко поставил его дивизии боевую задачу, а тот вместо того, чтобы уяснить ее, уточнить необходимые детали, начал изворачиваться, перечислять причины, по которой ее не стоит выполнять. Мол, в нашем районе все спокойно, зачем мы будем пугать население своими маршами и тому подобное. Не повышая голоса и не переходя на грубость, генерал Шкидченко так его отчитал, что С. наверняка запомнил этот разговор надолго.
  Уже когда мы остались с С. наедине, я сказал ему: "Все правильно, вы сидите в казармах, сами никого не трогаете, и вас никто не трогает. А в это время караваны с оружием беспрепятственно идут мимо вас из Пакистана в Афганистан. А потом это оружие используется против советских и афганских войск. Разве это нормально?". Этот полковник С. был типичным демагогом, а с таких генерал Шкидченко спрашивал очень жестко.
  * * *
  После прибытия генерала Шкидченко в Афганистан ему выделили трехкомнатную квартиру в старом микрорайоне. До приезда Варвары Ивановны я дважды по служебным вопросам бывал в ней. В этой квартире стояла видавшая виды мебель, пол представлял собой бетонную стяжку без какого-либо дополнительного покрытия. Помнится, я еще поинтересовался: "Как же вы, товарищ генерал, поселите жену в такие "хоромы"?". В ответ он только махнул рукой: "Моя Варвара Ивановна видела и не такое".
  Несколько позже я по собственной инициативе привез ему довольно большой, хотя и несколько потертый персидский ковер, доставшийся мне по наследству от моего предшественника по дивизии. Он хранился за ненадобностью в кладовой. Этим ковром застелили пол в прихожей, а в других комнатах все осталось, как и раньше.
  Еще мне запомнилось, что на стене одной из комнат висел большой написанный маслом портрет красивой молодой женщины - тоже, видимо, "наследство" от предыдущего жильца квартиры. Женщина на портрете была полуобнажена. Я спросил: "К приезду жены вы, наверное, картину снимете?". Петр Иванович улыбнулся: "Пусть висит! Какое ни есть, а произведение искусства".
  
  Так получалось, что неоднократно заходя к Петру Ивановичу домой для уточнения каких-то служебных вопросов, я дважды попадал в нему в обеденное время. Он тут же приглашал меня к столу. Когда в первый раз я стал отнекиваться, он с самым серьезным видом сказал: "Пока не поедите - разговаривать не будем! Надеюсь, вы, товарищ полковник, не будете пререкаться с генерал-лейтенантом?". Это был, пожалуй, единственный случай, когда он напомнил о своем высоком воинском звании.
  Хорошо запомнилось, что однажды Варвара Ивановна угостила меня очень вкусным украинским борщом. Из-за скудного выбора продуктов приготовить его в тех условиях было непросто. Разговора с хозяйкой я не вел, но по всему было видно, что она очень доброжелательная и гостеприимная женщина.
  
  А однажды я случайно оказался в доме генерала Шкидченко в день моего рождения - 16 марта. Перед этим заехал после службы в магазин, где отоваривались советники, и, как оказалось, напрасно: кроме кислого грузинского вина там больше ничего из спиртного не оказалось (раз в месяц в этом магазине нам продавали одну бутылку водки или коньяка).
  Выйдя из магазина увидел, что возле подъезда стоит генерал Шкидченко - он в это время разговаривал с кем-то из советников. Так как я шел с автоматом на ремне, то проходя мимо генерала поприветствовал его так, как это предусмотрено строевым уставом - поворотом головы и прижатием левой руки к корпусу. Он меня окликнул: "Павел Никитович, что же ты со мной не здороваешься?". Я начал было объяснять, что отдал воинскую честь по уставу, но Петр Иванович, который, конечно же, все правильно понял, остановил меня, протянув руку для рукопожатия.
  Видимо, вид у меня тогда был озабоченный, потому что генерал тут же спросил: "А что у тебя за проблемы?". Узнав о ситуации со спиртным, сказал: "Пойдем-ка со мной". Поднявшись в свою квартиру, Петр Иванович попросил супругу: "Варя, достань имениннику из НЗ". Варвара Ивановна извлекла откуда-то из-за дивана бутылку советской водки и передала ее мне. Я, конечно, вначале отказывался (спиртное в Афганистане было большим дефицитом), потом стал предлагать уплатить деньги. Ни то, ни другое не прошло - генерал настоял на своем: "Бери, бери, Павел Никитович. Это тебе подарок!".
  
  Больше таких неформальных встреч с генералом Шкидченко у меня не было. 23 апреля 1981 года я получил контузию и по состоянию здоровья был откомандирован из Афганистана в Советский Союз. Случилось это по завершению боевой операции по чистке нашей дивизией кишлаков в ущелье Чаки-Вардак. Мы уже получили команду от генерала Шкидченко на возвращение в пункт дислокации. В тот момент, когда вытягивали колонну, БТР, в котором я находился, налетел на мину. Взрыв покорежил переднее правое колесо машины, но, к счастью, никто из находившихся в ней ранен не был. Сам я от взрыва сильно ударился головою о броню, хотя и был в танковом шлеме.
  Сразу после случившегося как-то особых изменений в организме не почувствовал. Но когда мы прибыли в указанный генералом Шкидченко район на подступах к Кабулу, мне стало плохо: появилась слабость, головокружение, тошнота. Петр Иванович, узнав об этом, приказал мне уехать в госпиталь. Сначала врачи думали, что у меня инфаркт, но потом диагностировали инсульт. Так ровно через год после моего прибытия в Афганистан я оказался на лечении.
  После месячного пребывания в Кабульском военном госпитале меня направили в СССР для дальнейшего обследования и лечения. Прямо с московского аэродрома доставили в Центральный военный госпиталь им. Бурденко. Через 3 недели там сделали заключение: не годен к службе в мирное время, ограничено годен в военное. В апреле 1982 года я по болезни был уволен из армии. Около полутора лет ушло на преодоление последствий контузии, с 2003 года - я инвалид 2 группы.
  Но, несмотря на все свои болезни, вот уже 15-й год руковожу Черновицкой городской ветеранской организацией. И раз меня пятый раз переизбирают на эту должность, значит люди доверяют. В 2008 году я был удостоен звания "Почетный гражданин г. Черновцы", а в 2010 году - звания "Почетный ветеран Украины".
  * * *
  О гибели генерала Шкидченко я узнал из письма, которое получил из Афганистана от начальника советского узла связи при 8 пд майора Паньчишкина. Он написал, что в январе 1982 года солдаты одного из полков 25 пд, который дислоцировался на границе с Пакистаном, объявили сидячую забастовку и отказались брать в руки оружие. В расположение полка прибыл начальник политотдела 25 пд (ее штаб и большинство частей находились в г. Хосте). Попытка убедить солдат прекратить забастовку не удалась, более того - солдаты арестовали этого начальника политґотдела.
  По просьбе министра обороны ВС ДРА генерала Рафи главный военный советник поручил уладить конфликт генералу Шкидченко. Он вылетел в расположение бастующего полка, встретился с солдатами, выслушал их требования. Оказалось, что солдаты три месяца не получали деньги (им задержали увольнение в запас и в качестве компенсации обещали платить как сверхсрочникам ежемесячно по 1 тыс. афгани). Были и проблемы со снабжением - им не давали мясо, сахар, сигареты.
  Генерал Шкидченко убедил солдат, что в это трудное для страны время не следует бастовать, и дал им слово советского генерала, что в ближайшее время все их требования будут выполнены. Солдаты вернулись в свои подразделения, а генерал Шкидченко направился в Кабул. Там все необходимое было загружено в вертолеты, и на следующий день Петр Иванович вылетел в расположение полка. Но, как писал мне майор Паньчишкин, вертолет, в котором летел генерал Шкидченко с переводчиком, был сбит в 14 км северо-восточнее города Хоста. К сожалению, письмо это у меня не сохранилось.
  
  Во второй раз об обстоятельствах гибели генерала Шкидченко я услышал от генерал-майора Г. М. Боярова. В 1980-1983 годах он был советником заместителя министра обороны ДРА по боевой подготовке. После окончания службы в Афганистане генерал Бояров был назначен заместителем командующего войсками
  ПрикВО по гражданской обороне. Я в то время работал в этой же системе в г. Черновцы. Однажды Григорий Михайлович посетил наш город по службе, и мне удалось с ним пообщаться. Мы были знакомы еще по Афганистану, он несколько раз бывал в 8 пд. На меня еще тогда произвел впечатление порядочного, вежливого, доброжелательного человека.
  Говоря с ним в Черновцах о ситуации в Афганистане, я, конечно же, поинтересовался и обстоятельствами гибели генерала Шкидченко. Он, как и майор Паньчишкин, рассказал о забастовке солдат одного из полков 25-й пд. По словам Боярова, когда генерал Шкидченко во второй раз вылетал в афганский полк, его отговаривали от этого полета, так как тот день в воздухе была какая-то дымка, вроде легкого тумана, но генерал сослался на данное им обещание и решил лететь. Как сказал генерал Бояров, вертолет, в котором летел генерал Шкидченко, коснулся пика горной вершины. Летчикам все же удалось посадить машину на горную тропу, но тормоза почему-то не сработали, вертолет покатился, попал колесом в выбоину, перевернулся и загорелся.
  Рассказ генерала Боярова об обстоятельствах гибели генерал-лейтенанта
  П. И. Шкидченко еще раз подтверждает обязательность и порядочность Петра Ивановича. Прекрасно сознавая риск, на который идет, он все же во главу угла ставил выполнение обещания, данного солдатам афганской армии. Уж кто-кто, а он прекрасно понимал, к каким последствиям может привести задержка с выполнением требований забастовщиков. Ведь в той приграничной части находились несколько советских советников, и в тех условиях они, по сути, оказались в заложниках. Такие действия генерала Шкидченко - красноречивое свидетельство того, что он всегда оставался высокопорядочным человеком, верным своему слову, интересам дела. Вот с кого надо брать пример сегодняшним военным руководителям!
  Петр Иванович был человеком беспредельно преданным своей Родине, своему воинскому долгу, высокообразованным генералом, прекрасным дипломатом. Своим подчиненным он доверял, но при этом и проверял. Не из кабинета, а прямо на месте он вникал в суть происходящих событий, хотя полеты на вертолетах в места расположения частей и районы боевых действий всегда были довольно опасным делом. Конечно, он мог бы запросто, не рискуя своей жизнью, отсиживаться в Кабуле. Но даже очень напрягая воображение, я не могу представить Шкидченко прячущимся от опасностей. Уж чего-чего, а мужества и храбрости ему было не занимать. Нисколько не преувеличивая, скажу, что ни один из генералов, работавших тогда в аппарате ГВС, не бывал столько в войсках, не совершил столько полетов над Афганистаном, сколько генерал Шкидченко.
  По ряду причин не хочу называть фамилию одного из его коллег, который трудился в аппарате ГВС. От него я постоянно получал множество телеграмм-распоряжений, которые были заведомо невыполнимыми. Если честно, то некоторые из них я даже и не пытался выполнять. Вероятно он и сам знал о бесплодности своих усилий, но, как понимаю, считал нужным подстраховаться от возможных неприятностей всеми этими многочисленными бумажками. Генерал Шкидченко был не таким. В Афганистане он занимался не имитаций бурной деятельности, а реальной боевой работой.
  
  Очень сожалею, что у меня нет не только фотографий, где я запечатлен вместе с генералом Шкидченко, но и вообще снимков из Афганистана. Единственное, что сбереглось на память об этом дорогом мне человеке - вырезка из газеты "Красная звезда" за январь 1982 года с некрологом о его гибели. Храню ее вместе со своими личными документами, наградами и записями о службе в Афганистане...
  В моей памяти генерал-лейтенант Шкидченко навсегда останется высокопрофессиональным военачальником и мужественным, душевным, добрым человеком. Считаю абсолютно справедливым, что Россия, хотя и посмертно, но все же оценила подвиги Петра Ивановича, присвоив ему высокое звание Героя Российской Федерации.
  На мой взгляд, генерал Шкидченко заслуживал звания Героя Советского Союза еще при жизни. Нам, советникам, было хорошо известно, что он неоднократно проявлял настоящий героизм, мужество и храбрость в самых сложных ситуациях. Это был по-настоящему боевой, уважаемый всеми генерал.
  К сожалению, ничего не знаю об увековечении памяти Петра Ивановича Шкидченко в нашей стране... А ведь вся его жизнь - это достойный пример как для сегодняшнего, так и для будущих поколений. Пример образцового исполнения воинского долга, служения свой стране, своему народу. Очень жаль, что Украина все еще не воздала по достоинству своему великому сыну.
  
  Записала Юлия Гильчук
  (г. Черновцы, 2012 г.)
  
  
Оценка: 9.34*4  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023