ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Аблазов Валерий Иванович
Волошенюк В.В. "алжир" 1981-1983 Главы 5,6,7,8

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В.В. Волошенюк "Алжир". 1981-1983 / Под редакцией В.И. Аблазова. - К. : Издательский дом "КИЙ", 2019. - 184 с. ISBN 978-617-717-754-7 Книга повествует о реальных событиях, участником коих был автор, проходивший службу в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане в период 1981-1983 гг. Рассчитана на широкий круг читателей.
  Волошенюк В.В. "Алжир" 1981-1983 Главы 5,6,7,8.
  
   5.
  
  Ташкент встретил офицеров Киевского военного округа проливным дождём, что вызвало у них искреннее недоумение.
  - И это туркестанская жара? - возмутился Комарь, снимая промокшую шинель в здании аэропорта.
  Старший лейтенант военной комендатуры аэропорта, с раскосыми глазами и восточной улыбкой, объявил, что автобус еще не "приехаль" и надо подождать "недольго".
  Ждали в зале ожидания около часа, используя представившееся время по-военному - для сна.
  - Автобус "приехаль", - с той же сладкой улыбкой объявил "комендатурский старлей".
  Сонные, с изрядно помятыми шинелями и лицами "киевляне" недружно выдвинулись на площадь перед аэровокзалом. Там они были встречены улыбающимся с панно невероятных размеров, дорогим Леонидом Ильичом Брежневым, и старым, чадящим "ЛАЗом" с военными номерами.
  - "Икарусы" йок, командир? - не удержался Комарь от вопроса к "комендатурскому старлею", запихивая свой чемодан в тесное багажное отделение.
  - А экскурсия по городу будет? - продолжил он свои шуточки. Гостеприимный "старлей" продолжал улыбаться. Ни одним вопросом киевлянин его не смутил, и он нешуточно ответил:
  - Ви на "пересильку" по Тошкенту ехать "будите", Алайский базар увидите.
  Дождь не прекращался. Васильев сидел у окна с грязными разводами от дождя и смотрел на чужой город, так отличающийся от родного Киева.
  - А ты заметил, что Леонид Ильич на узбека похож на плакате? - задумчиво спросил "Комарь", - Интересно, у них водку тоже с одиннадцати продают?
  - На "пересильке" спросишь, - буркнул Васильев.
  
  Пересыльный пункт, с которого Родина отправляла своих сынов для выполнения интернационального долга, был оборудован на огороженной территории, напоминавшей заброшенную воинскую часть. Зеленые ворота со звёздами, КПП, как сторожка захудалого колхоза, служил одновременно и штабом. Небольшой плац, на котором установлены три армейские палатки, на 40 человек каждая, и длинный летний умывальник с десятком краников, такие обычно устанавливают при полевых выходах.
  Барак с табличкой "Учебный корпус", полуразрушенный туалет невдалеке и глиняные развалины, должно быть имеющие историческую ценность, завершали этот "военный архитектурный ансамбль".
  Желания принимать водные процедуры после ночного перелёта у Комаря и Васильева не появилось. Дождь лил, как из ведра.
  В палатке установлены два ряда двухъярусных кроватей с грязными матрасами, покрытыми, до боли знакомыми синими одеялами с черными полосами у ног. На подушках почерневшие наволочки, простыни вообще отсутствовали. На некоторых кроватях лежали офицеры, укрывшись шинелями или бушлатами. По проходу между рядами кроватей брошены доски для передвижения по водной глади пола.
  - Да, это не Рио-де Жанейро, - проворчал Комарь и, осторожно ступая по мокрым доскам, направился в угол, где дымила "буржуйка", рядом с ней сидел, окутанный дымом, словно "джин", боец-истопник в грязнейшем х/б и мятой панаме.
  Погревшись у печки, пошли сдавать паспорта в "штаб". Чемоданы оставили в комнатке, оборудованной под "камеру хранения", но без номерков. Затем вслед за всеми побрели в учебный корпус. Кто-то сказал, что там будут то ли занятия, то ли инструктаж. В результате выяснилось, что никаких занятий не будет, а тем, кто пересекает границу первый раз, надо идти на прививку, непонятно от чего.
  - Ага, щас, - Комарь с отвращением отказался от прививки. Васильев, глядя на окружающую обстановку, тоже не испытал ни малейшего желания к вакцинации.
  - Вовочка, шо будем делать?
  - Я хочу центр посмотреть. Может, вечером в театр получится попасть.
  - Нет, я - в гастроном. Мы же прививку не сделали, надо что-то взять для профилактики.
  Вечером в театре русской драмы Васильев окунулся в знакомую атмосферу тепла и неповторимого уюта зала с плюшевыми креслами и огромной люстрой. Особо приятна была чистота и ухоженность в здании театра после навалившейся за день сырости и убогой до отчаяния картины на пересылке.
  До этого он побродил в районе площади имени Ленина, в народе ее называли "красной". Она была необозримых размеров с величественным памятником Ленину. Васильеву показалось, что он тоже похож на узбека. Недалеко от площади располагался ресторанный комплекс "Зарафшан", не менее внушительных размеров, похожий на музей Ленина в Киеве. Бар в ресторане, как многие бары в столицах Союза, представлял собой территорию, на которую через "железный занавес" проник ветер "загнивающей" западной культуры.
  В туалете Васильев впервые за день умылся горячей водой, а потом, потягивая согревающий коктейль, смотрел по телевизору, с подключенным к нему видеомагнитофоном, шоу Бенни Хила.
  В спектакле одну из главных ролей исполнял актер Цветков, недавно сыгравший роль генерала в фильме о войне, и у Васильева возникло ощущение, что встретил хорошего знакомого.
  
  
  На поклоне актеров "долго не отпускали аплодисментами", а Васильеву подумалось, что, вот они сейчас, радостные и удовлетворенные от хорошей работы, пойдут или поедут по домам, где их ждут, и будут рассказывать, как их принимали, какой был зритель, кому достались цветы, а назавтра их снова ждет любимая работа и театр. Картина выходила очень близкая к идиллии, особенно на фоне "пересылки", куда надо было возвращаться, и завтрашнего перелета в неведомый Афганистан.
  Он вернулся на пересылку на такси за полночь. Дождь, наконец, прекратился. Палатка, наполненная человеческим теплом и с потрескивающей печкой, уже не казалась такой унылой, как утром.
  В это позднее время спали не все. В расположившейся возле "буржуйки" компании Комарь что-то "брынькал" на гитаре, а по стаканам окружающих с легким "позвякиванием" горлышка бутылки о граненные стаканы разливалась водка.
  Подъём на пересылке производился в 5 утра. Сигналы и свет фар заезжавших в ворота автобусов вносили нервозность в действия не выспавшихся и не протрезвевших её обитателей.
  Трехчасовой "ефрейторский" зазор, с которым привозили на армейский аэродром Тузель, военный люд, привыкший за службу к такому порядку, воспринимал почти безропотно.
  До прихода персонала аэропорта всем пришлось торчать перед закрытым терминалом. Сидели на уличных скамейках, кому повезло, и на чемоданах. Слава Аллаху, не было дождя.
  Некоторые, а Комарь был в первых рядах, матерясь, ушли греться в казармы.
  Паспортный и таможенный контроль для офицеров, вылетающих в Афганистан впервые, был простой формальностью, с уточнением количества спиртного в чемодане.
  Комарь выглядел трезвенником, ему уже нечего было декларировать сонному таможеннику. У Васильева в "неприкосновенном запасе" оставались две бутылки "Горiлки з перцем".
  Борт транспортного самолета оказался загруженным говяжьими тушами. Между мясными штабелями и откидными скамейками вдоль бортов оставался узкий проход, по которому командир минометной батареи старший лейтенант Комаров и командир разведвзвода Васильев пробрались в хвост самолета. Там были сложены бумажные мешки, радовавшие глаз больше, чем замороженная говядина с фиолетовыми штампами.
  - Хорошо сидим, - Комарь был сосредоточен и немногословен.
  - Интересно, а как в Испанию отправляли в 36-м?
  - В трюмах, наверное.
  Когда борт оторвался от земли, Комарь проковырял дырку в одном из мешков. Выяснилось, что там были сухари.
  - Хоть тут повезло. Жаль, что самогон закончился, - с искренним сожалением заметил он, с надеждой протягивая сухарь Васильеву.
  - Не дождешься, это НЗ, - ответил тот и захрустел, с удовольствием жуя черный сухарь.
  
  
  6.
  Режущая белизна солнечного света, мягкая, все обволакивающая пыль, Кабул в легком мареве.
  К приземлившемуся в кабульском аэропорту военно-транспортному самолету ИЛ-76 подъезжают автомобили и БТРы. На полосе офицеры и солдаты в выгоревшей полевой форме, лица обветренные и загоревшие. Многие с оружием. Начинается суетная разгрузка борта, сопровождаемая командами вперемежку с матом.
  Прилетевшие "заменщики" с чемоданами в руках, в шинелях, плащах и повседневной форме с галстуками на этом фоне, как "стайка голубей мира", выглядят нелепо, и чувствуют это.
  В сопровождении гордых офицеров комендатуры, поднимая клубы пыли и, глазея по сторонам, прибывшие передвигаются на пересылку, находящуюся здесь же на территории аэродрома.
   Кабульский пересыльный пункт обнесен колючей проволокой и отличается от ташкентского ухоженностью территории в стиле гаубтвахты. Обитатели перемещаются внутри по оттрассированным дорожкам. В спальных палатках койки стоят в один ярус. В каждой палатке дежурят дневальные, поддерживающие внутренний порядок и чистоту.
  На территории действует строгий распорядок дня. Приемы пищи проводятся в большой палатке-столовой. Рацион армейский без излишеств, но вполне сносный, чувствуется хорошее снабжение.
  Комарь и Васильев отмечают предписания в канцелярии пересылки. Борт на Кундуз запланирован на следующие утро. Пообедав, они идут получать постельное белье на склад.
  - Пересылка строгого режима, однако. То ли дело в Ташкенте и гастроном недалеко, - оценивает обстановку Комарь.
  - Шо, Вовочка, в театр не поедешь?
  - Злой вы, товарищ старший лейтенант, без водки.
  - Ладно, переживем. Хоть высплюсь.
  На складе познакомились с замполитом роты из их бригады, убывающим в отпуск. Замполит немногословен и сдержан, чем вызывает симпатию.
   Общая картина: бригада постоянно воюет, больше всего потерь при подрывах на минах. Сейчас идет подготовка к передислокации бригады в Гардез, провинция Пактия. 3-й батальон будет стоять отдельно в Бараках, провинция Логар.
   - Да, весело, а деревья когда садить будем, интересно?, - вопрос Комаря повисает в воздухе.
   Непривычное тепло ноябрьского дня быстро сменяется холодными сумерками. Из-за гор слышны артиллерийские раскаты. Комарь и Васильев после ужина гуляют по дорожкам строго прямо и перпендикулярно. Затем садятся в курилку (сделанную в форме буквы "П") и молча смотрят на Кабул через колючую проволоку. В его огнях нет теплоты вечернего города, в его огнях - тревога и неизвестность. Ночное небо то и дело разрывают длинные очереди трассеров и вспышки сигнальных ракет.
   - А "Черный", гад, наверное, сейчас в кабаке, - грустно замечает Комарь.
   - Ага, или с Папусем на "Сенном" бухает, - высказывает свое предположение Васильев.
   Прапощик Папусь, родом из Конотопа, был завскладом артвооружений. Худой, высокий с орлиным носом, он заикался, когда волновался. Его не десантная внешность и провинциальное простодушие часто вызывали подколки со стороны товарищей офицеров и солдат. Иногда "Черный" и Комарь брали его в свою компанию третьим. При том, что "Черный" сам порой чуть-чуть заикался, их диалог был неподражаем.
   - Пра-по-по-рщик Па-па-папусь, за самогонкой - бегом м-м-аарш.
   - А по-по-чему Па-па-папусь? - тот нерешительно сопротивлялся и, сутулясь, семенил на знакомые самогонные точки возле Сенного рынка.
   - У, пра-по-по-рюга!... - когда дело касалось водки, "Черный" был грозен.
  Комарь толкает Васильева и кивает на гордо проходящую группу женщин неопределенного возраста в количестве трех. Дамы одеты в пеструю джинсу, очень отличающуюся от той, что носят в Союзе.
  - Василисы прекрасные, не подступишься...
  - Ну и жизнь нас ждет. Ни баб, ни водки, - помолчав Комарь, продолжает с долей оптимизма: - Хотя, мне говорили, что водку и спирт можно купить у вертолетчиков или в колоннах по 30 чеков, а девочки есть в столовой и медчасти.
  - Для особливо непонятливых напоминаю, 3-й ДШБ будет стоять отдельно, уж без девочек точно.
  - Сейчас бы мне гитару, глядишь, и обратили внимание.
  - На гитару?
   После немногословных трезвых посиделок с щемящими конотопскими воспоминаниями решили идти спать.
  Васильев укрылся с головой, захотелось побыстрее забыться, в горле стоял ком, а в голове вопрос: "Что их ждет?"
  
  Рано утром бортом на Кундуз в первую очередь отправили всех десантников по распоряжению генерал-майора из штаба армии, полетевшего вместе с ними.
  Васильев в недолгом перелете обдумывал, с какими первыми словами он обратится к личному составу взвода, с долей восхищения поглядывая на боевого генерала, углубившегося в чтение последнего номера журнала "Новый мир".
  Своего рода "проверку на вшивость" у бойцов своего разведвзвода ему уже пришлось проходить. Придя из "пехотного" училища в славные, "продуваемые всеми ветрами" и т.д. десантные войска, он чувствовал на себе снисходительные взгляды личного состава. Все изменилось после первого прыжка. Сейчас же его ждала встреча с теми, кто уже воевал, а это серьезнее, чем прыжки и праздничная "показуха" с битьем кирпичей и постановочным рукопашным боем.
  Встреча борта с заменщиками в Кундузе резко отличалась от кабульской. Это был, что называется, "праздник со слезами на глазах". Многие из прилетевших сразу оказывались в крепких и радостных объятиях тех, кто их ждал, как ждут самого главного события в жизни.
  Бригада вошла в ДРА в декабре 1979г., и сейчас проходила первая волна ротации. Счастливчики готовились вовсю, закупая водку у "наливников" и провизию для "отходного" в местных дуканах. Правда, были и другие, кто не "просыхал" неделями в ожидании своего "дня победы".
  Комаря встречал командир минометной батареи 3-го ДШБ на командирском Газ-66. От чего Комарь сразу возгордился своей принадлежностью к дружной "артиллерийской" семье.
  Из слов комбата Васильев узнал, что взводный, кого он меняет, сейчас в госпитале в Союзе с желтухой.
  Наглотавшись пыли и попрыгав на ухабах, они тем не менее довольные приехали в расположение бригады, находившейся совсем рядом с аэродромом.
  - За что вас сюда, ребята? - весело спросил командир батальона конотопцев после доклада о прибытии к новому месту службы.
  Появившуюся возможность отправлять офицеров для выполнения интернационального долга в ДРА военное начальство использовало по полной, чтобы избавляться от неугодных и неудобных подчиненных. Перед отправкой правились служебные карточки, снимались взыскания, давались положительные характеристики и - "вперед за орденами"! С другой стороны, многие офицеры сами писали рапорта, пытаясь найти в этом выход из ситуаций личного и служебного характера.
  
  - За успехи в боевой и политической подготовке, - также весело ответил Комарь.
  - Понятно. Ну, хорошо, давайте для начала - на обед, а потом расскажете.
  На обед Васильев пошел со своим командиром роты Сережей Николаевым. Двое других взводных, Миша Гусев и Володя Остяков, прибывшие по замене на неделю раньше Васильева, еще не пришли из парка боевых машин, где они с механиками проверяли готовность "машин" роты к предстоящему маршу.
  В палатке офицерской столовой стоял концентрированный дух от первого блюда. Это был борщ, сваренный из консервированного борщевого набора.
  - Борщ образца 43-го года, как и минометы в нашей в нашей роте, - заметил ротный, мешая бурую густую смесь в тарелке.
  На второе была пшенка с мясом и зеленые консервированные помидоры, заменявшие салат.
  Хлеб показался недопеченным. Многие ели только корку, оставляя на тарелке мякиш, напоминавший пластилин.
  Разговоры за столом в основном велись о предстоящем марше батальона на новое место в Бараки.
  - Механики у нас "молодые" - это самая большая проблема. Так что на "Саланге" будет весело, особенно если там снег выпал. Жаль, что "дембеля" уже уехали, - невесело заметил ротный.
  Командир роты 9-й роты Сережа Николаев в Афгане уже полтора года, и этим все сказано. Бойцы его боятся и уважают. Бригадное начальство не жалует за строптивость и прямолинейность в оценке действий этого начальства, а потому наградами Родины до сих пор не отмечен.
   Васильев внимательно и молча слушал ротного, чувствуя себя одним из этих "молодых".
  Свое взводное "войско" он увидел на построении роты после обеда. "Оно" стояло худое, немытое и небритое. Засаленное х/б с почерневшими подворотничками и дырки в тельняшках.
  Васильев с ужасом подумал о подготовленных в самолете высокопарных словах к личному составу, типа "Родина вами гордится" и прочей газетной галиматье, предназначенной для политзанятий.
  Его размышления прервал зычный голос старшины роты, старшего прапорщика Петряева. Офицеры роты звали его просто Михалыч - высокий и худощавый с чапаевскими усами и сверкающими глазами, он за словом в карман не лез.
  Пока ротный не пришел с совещания у комбата, Михалыч занялся воспитательной работой среди личного состава.
  - Ну что, чмошники, зачмырели дальше некуда! Завтра строевой смотр батальона. Сегодня вечером - баня!
  - Ночь не спать, чтоб к утру все блестело, как у кота яйца, гвардейцы хреновы.
  Обращаясь к личному составу, старшина медленно шел вдоль строя, наводя ужас на стоящих в первой шеренге своим грозным видом. На боку у него болтался в деревянной кобуре трофейный маузер. Некоторым он натягивал панаму до подбородка, других брал за болтающуюся пряжку ремня и делал короткий тычок в солнечное сплетение.
  - Урою лично каждого, кто получит замечание завтра.
  Попав в бригаду из спецназа, он не скрывал своего пренебрежительного отношения к воинам-штурмовикам, обзывая их периодически пехотой, а в моменты высшего гнева еще и "сраной".
  - Замкомвзвода, после построения - ко мне в каптерку за бельем, я вас научу родину любить.
  Как ни странно, после этого построения и "отеческих" наставлений старшины, Васильеву полегчало на душе, и появилось что-то вроде уверенности в завтрашнем дне.
  7.
  
  Марш 3-го батальона в Бараки, на удивление старожилов, прошел без единого выстрела.
  Позже духи "отвязались" на последней бригадной тыловой колонне. Это дало возможность начпроду и начвещу бригады посписывать недостающее имущество, включая пару полевых кухонь.
  Васильев, во время движения с интересом смотрел на картины восточной жизни, величественные горные пейзажи и невольно вспоминал телевизионный Клуб кинопутешественников с ведущим Сенкевичем.
  - Интересно, бывал ли он в Афганистане?, думалось ему. - И еще, надо будет описать в письме маме красоту "Алжира".
  В селениях, через которые проходила колонна на "шурави" никто не обращал внимания кроме замурзаных и, не по-зимнему одетых мальчишек, некоторые были обуты в галоши на босую ногу. При остановках они бросались к машинам и громко кричали, как на базаре.
  - Товарищ, чо хоч?
  - Джинсы хоч?
  - Батник хоч?
   - Гандон хоч?
  Меньше двух лет прошло с момента ввода советского контингента в Афганистан. За это время лингвистические способности детей войны братской, как постоянно поясняли политработники, страны удивительно развились. Некоторые болтали на русском языке, выпрашивая или предлагая что-то, не хуже чем их ровестники в Узбекистане или Таджикистане.
   Торговые ряды дуканов в населенных пунктах, тянувшиеся вдоль дороги пестрели яркими "колониальными" товарами, японской аудио техникой, китайскими сервизами и красивыми с цветной вышивкой дубленками. В Советском Союзе, твердо идущем по пути социалистического развития, дубленки и джинсы были в дефиците и поэтому в большой цене.
  Сидя на башне своего командирского БМД Васильев пока еще не чувствовал угрозы, хотя отметины войны в виде обоженных "скелетов" автомобилей и другой боевой техники у дороги попадались нередко. Навстречу нескончаемым потоком ехали афганские машины, получившие название в солдатском лексиконе "бурубухайки". Высокие борта, невиданых раньше грузовиков европейских, японских и еще, бог весть каких стран и каких годов выпуска, были разрисованы словно для карнавала. В центре рисунков на тему, должно быть, "тысячи и одной ночи" нередко красовался большой глаз.
  Легковые тойоты с кузовами, набитые пассажирами, как селедкой или пирамидами дров, ловко маневрировали между грузовиками и советской бронетехникой без намека на соблюдения правил дорожного движения. Отвечая взаимностью, наши механники пугали их наездом и материли с характерным выговором республик, краев и областей необъятного Советского Союза.
  Привал с ночевкой провели в Пули Хумри. В долине возле этого города находилось, казалось, несметное количество воинских частей, здесь же делали остановки колонны, идущие из Союза и в Союз.
  Слава об этой долине "ходила" недобрая. Легенду о гибели здесь экпедиционного английского корпуса в 19-м столетии пересказывали в разных интерпретациях. Поэтическое название "Долина смерти" прочно закрепилось за ней.
   Ужинали разогретым сухим пайком. С удивлением Васильев узнал, что бригада снабжалась общевойсковым "сухпаем", а не десантным, как его родной ДШБ в Конотопе. Поэтому ни о какой ветчине и шоколаде мечтать не приходилось.
  - Я и говорю, пехота, - сердито пробурчал Михалыч, руководя разогревом банок с кашей на костре.
  Предварительно он проделал в них дырки, чтобы не взорвались, своим штык-ножом от СВТ. Этот штык-нож был длинный и сталь его прочнее чем у штык-ножа от АКСа. Периодически Михалыч упражнялся в метании его в деревянную дверь своей каптерки.
  - Я тут бывал у знакомых девочек в госпитале, - продолжил он уже мечтательно.
  - Классно, с водкой и спиртом никаких проблем, но место гиблое. Не дай бог тут служить, люди мрут, тьфу болеют, как мухи.
  - От воды что ли?, - спросил ротный, подошедший к "столу".
  - А хрен его знает, командор... Ветер тут дует часто и пыльные бури бывают такие, что ни продыхнешь.
  - Не волнуйся Михалыч, говорят, что в Бараках много зелени и чистый горный воздух. Будешь, как в военном санатории, - командир роты похлопал его по плечу.
  - В инфекционном отделении мне рассказывали, что бойцы специально пьют мочу "желтушников" чтобы заболеть.
  - Приятного аппетита, Михалыч!, - командир 3-го взвода Миша Гусев поперхнулся, наминая за обе щеки горячую гороховую кашу.
  Не реагируя на интеллигентное замечание, Михалыч продолжал свои рассуждения на медицинскую тему.
  - Самый верный способ проверить подхватил ли ты желтуху, это в мочу накапать йода, если позеленеет, можешь смело отправляться в госпиталь. И затем, специальным "лимонным" рейсом в Союз. Лафа!
  После ужина Васильев пошел навестить Комаря. Тот в кабине своего ГАЗ-66-го писал письмо "Зизи". Васильев сел на место водителя. В кабине звучала музыка. Старый "панасоник" был закреплен на задней стенке кабины и соединен проводами с аккумулятором.
  - Слушай, Комарь, что-то у меня с мочой не так, - наслушавшись баек Михалыча, Васильев распереживался немного.
  - В смысле?
  - Да бурый какой-то цвет. Это не желтуха, часом. Только этого мне не хватало.
  - А глаза желтые?
  - А я знаю. У тебя зеркало есть?
  - Смотри в боковое.
  - Ни фига здесь не видно. Михалыч рассказал, как можно провериться.
  - Ну и как?
  - Надо йод.
  - Павлов!, - Комарь громко позвал своего "водилу". Тот с банкой каши в руках появился из темноты.
  - Ты сегодня наешься? Давай сюда санитара с сумкой.
  - А не тошнит?, он снова обратился к Васильеву.
  - Да вроде нет.
  - Товарищ старший лейтенант...
  - Слышь, Склихосовский, у тебя йод есть?, - перебил он подошедшего заспанного санитара.
  - Кажется есть, зеленка точно есть.
  - На пузе себе нарисуй крест своей зеленкой.
  Санитар начал рыться в своей сумке.
  - Есть, - радостно произнес он, протягивая пузырек комбату.
  - Не мне, лейтенанту.
  - Павлов, найди банку какую-нибудь почище.
  - Какую?
  - Золотую, бля и фары включи.
  - Трехлитровая подойдет?
  - Тебе хватит?, - Комарь участливо и с усмешкой спросил Васильева, а потом обратился к стоящему в сторонке санитару.
  - Щас опыт будешь делать химический вместе с лейтенантом.
  Через несколько минут Васильев вернулся и снова забрался на место водителя.
  - Ну шо?
  - Да, вроде, не позеленела., облегченно вздохнул Васильев.
  - Не подфартило, значит? А ты полтинник кидал в кружку, когда воду пил?
  - А как же, и три раза плевал через левое плечо.
  - У меня такое бывало в Конотопе, когда дня три всухомятку и самогон плохой.
  - Шо ж ты раньше не сказал, такой умный?
  - Может дезинфекцию организма провести твоей горилкой?
  Васильев на радостях уже готов был открыть НЗ.
  - Ладно дойдем до Бараков, там отметим, - великодушно заметил Комарь.
  - Пойдем спать, у меня в кузове матрасы.
  
  Провинция Логар встретила почти мертвой зоной вдоль шоссе с разрушенными ближними дувалами и большим количеством сгоревшей боевой техники на обочине. Дорожное полотно было искарежено почерневшими воронками разной величины.
  Многим казалось, что батальон пришел в места, где недавно отгремели бои и теперь начнется восстановление мирной жизни.
  Для "расквартирования" десантников была отведена территория полуразрушенного сельскохозяйственного техникума с каменными зданиями, что вызвало необычайный подъем энтузиазма у личного состава. Это не палатки во чистом поле.
  Городок располагался в нескольких километрах от административного центра Бараки, где находились органы местной и партийной власти.
  Правая граница, теперь уже "гарнизона", упиралась в невысокую гору, переходящую в горную гряду. Она окаймляла расположение батальона в тылу. Довольно широкое плато с арыком отделяло батальон от гряды. За этой цепью гор находились кишлаки соседней провинции.
  Перед батальоном за шоссе простиралась долина через которую протекала река. Тесня друг друга глиняными стенами, до самого подножья заснеженных гор на горизонте лежали полуразрушенные кишлаки. Летом они прятали свои раны в зелени деревьев и густого кустарника, превращаясь в опасную зеленую зону. Зимой же становились беззащитными и уязвимыми.
  Люди переместились в глубину долины, но продолжали ухаживать за полями, перерезанными сетью арыков.
  Главная задача батальона - обеспечение прохождения колонн, идущих из Кабула на Гардез и далее на Газни на участке трассы около сорока километров. Почти двадцать километров проходили через "зеленку".
  
  8.
  
  На дворе стоял декабрь, приближался Новый год. Дни проходили в обустройстве городка и расположений подразделений.
  Пока взводные занимались размещением по "кубрикам" личного состава, Михалыч шумно руководил расстановкой мебели в комнате офицеров 9-й роты. При этом он успел разругаться с техником роты прапорщиком Шурой Петренко по поводу того, как надо правильно ставить койки. В конце-концов, как старший по званию, он послал Шуру в парк боевых машин, а в наказание за неуважение к ветеранам спецназа, поставил 7-ю койку для Шуры вторым ярусом ближе ко входу.
  Бойцы в "кубриках" тоже старались наводить уют. Перед побелкой стен в известковый раствор они вылили все запасы гуаши замполита для улучшения цветовой гамы, благо, что тот был в отпуске.
  Товарищи офицеры по-братски поделили спальные места. Атрибут казарменного уюта - прикроватную тумбочку каждый использовал и обустраивал в меру своих эстетических потребностей. Васильев положил на нее два тома "Война и мир", взятые из родительской домашней библиотеки. Володя Остяков решил соорудить светильник с пластмассовым абажюром, сделанным из корпуса итальянской противотранспортной мины. Только подключать его пока было некуда. "Электрификация всей страны" - только в планах. Михалыч, поскольку его койка оказалась у стены, украсил ее молитвенным афганским ковриком и прикрепил на нем фотографии жены, детей и многочисленных ташкентских родственниц и родственников. Обиженный Шура заявил, что построит в парке себе из глины техническую каптерку, и Михалыч "хрен" туда войдет.
  Утешил его командир минометного взвода Серега Коряков, вернувшийся радостно возбужденным от комбата.
  - Шура, с тебя сто грамм и пончик, занимай мое место, я на "Горку".
  - Надолго?
  - До замены.
  Из дальнейших разъяснений стало ясно, что его взвод с гаубичным расчетом артиллерийской батареи назначен в боевое охранение на горку.
  - Прикиньте, я буду там сам себе начальником.
  - Почти, как губернатор острова Борнео, и на сопровождение ходить не надо, - завистливо заметил Шура.
  - Можно там приусадебное хозяйство завести - баранчика, козу, - самым серьезным тоном сказал Михалыч.
  - Будете ко мне в гости приходить на "пульку". Ладно, надо собираться.
  По вечерам Васильев засиживался у Комаря. Он обустроился в маленькой отдельной комнате, служившей и канцелярией и жильем. Стены ее были увешены очаровательными японками из календаря, что придавало помещению особый уют. В батарее нашлась гитара, так что он вечером музицировал под настроение, периодически прерываясь для "воспитания" личного состава. Интересно, что по штату в каждой роте был замполит, а в минометной батарее эта должность отсутствовала. Такая несправедливость со стороны Главпура СА и ВМФ нисколько не огорчала Комаря. Оформление наглядной агитации и выпуск "Боевых листков" он поручил своему писарю. Таким образом, вопрос политической подготовки личного состава был закрыт.
  Что касается поддержания высокой степени боеготовности офицерского состава батареи, то на последнем вечернем совещании он предложил сделать самогонный аппарат. Потому как от бражки, которую наловчился ставить в последнее время старшина, сильно пучило, а "кишмишовкой" из дуканов, не ровен час, можно отравиться. Замполит батальона доводил подобного рода информацию неоднократно.
  Предложение комбата товарищи офицеры и прапорщик поддержали с энтузиазмом. "Конструкторские" работы начались в тот же вечер.
  
  Буквально через несколько дней после прибытия батальон приступил к выполнению поставленных боевых задач. Роты выходили на встречу и сопровождение колонн по очереди.
  Выдвигались к базе "Царандоя" (афганской полиции) в двадцати пяти километрах от расположения и "принимали" ее от мотострелков из Кабула. Название населенного пункта Мухаммед-Ага, где в глиняных халупах и окопах ютились "доблестные" стражи порядка, получило ласковое название "Мухамедка". С него начиналась зеленая зона, тянущаяся вдоль шоссе до Бараков.
  После батальонной "Горки" местность переходила в холмистую полупустыню до самого перевала перед Гардезом. Эта часть маршрута уже не представляла той угрозы, что таила в себе "зеленка".
  27 декабря на сопровождение "Ниточки" вышла 9-я рота с гранатометным взводом и взводом связи от управления.
  В тот день колонна задерживалась. К "Мухамедке" она подошла ближе к вечеру.
  Взвод Васильева должен был идти в замыкании. БМДешки стояли на обочине, развернутые в сторону "зеленки". Дождавшись прохода колонны, последним в ней шел танк, Васильев дал команду своей "броне" разворачиваться и двигаться вперед.
  Взрыв под гусеницами впереди идущего танка с большим облаком черного дыма был, как гром средь ясного неба.
   За секунду Васильев по - курсантски нырнул в башню своей БМД. Механник - умничка, резко остановившись, уже разворачивал машину в сторону "зеленки".
  - Почему подрыв? Что это? Гранатомет? Мина? - мысли путались. Ведь по этому месту только что прошло добрых два десятка машин и "броня". Впереди виден пост Царандоя, до него всего каких-то четыреста метров.
  Прижимая ларингофоны к горлу, Васильев проорал "Синусу" позывной командира роты о подрыве танка, а затем - своим машинам: "Огонь"!!! по зеленке.
  И с каким-то азартом сделал выстрел из пушки в "никуда". После этого стал "поливать" из пулемета все пространство, что видел в прицел. Из какого-то военного фильма в памяти всплыла фраза: "Привет от тети Моти".
  Танкисты в это время, выскочив из танка, слава Богу, живые и невредимые, уже меняли траки. Благо, обстрела из зеленки не было.
  Через какие - то минуты в эфире Васильев услышал раздирающий крик о подрыве на фугасе БМДэшки 1-го взвода в "голове" колонны.
  - Колонна стала, идет обстрел, подожжены наливник и несколько грузовиков. Есть убитые и раненые, - докладывал "Синус" старшему сопровождения ЗНШ Петракову.
  Подрыв на противотанковой мине или фугасе небольшой по весу боевой машины десанта с легкой броней из алюминиевых сплавов имел всегда фатальные последствия для экипажа. Иногда машину при взрыве подбрасывало на несколько метров над землей. Шансов для тех, кто был внутри нее, практически не оставалось. Тем, кто сидел снаружи на броне, могло "повезти".
  Обстрел колонны продолжался около часа. Начало быстро темнеть. По согласованию с бригадой было принято решение вывести "Ниточку" из-под огня и стать на ночлег возле Царандоя, а утром при поддержке батальона продолжить движение.
  После получения команды от ротного БМДешки взвода Васильева выдвинулись к афганскому посту. Там десятка два афганских полицейских с многочисленным начальством глазели на шурави, пытаясь хоть в чем-то быть им полезными, хотя толку от них не было никакого.
  Подъезжающие грузовики из колонны с зажженными фарами поднимали вокруг огромные клубы пыли и хаотично заполняли всю прилегающую к посту местность.
  На ровной площадке за строениями этого горе - гарнизона уже приземлились две кабульские "вертушки" с врачами. Тяжелораненых сносили в штабную комнату, превратившуюся в операционную. У входа лежали убитые, накрытые, чем попало.
  Васильев, дав команду своим бойцам ждать его, пошел разыскивать ротного, чтобы решить, куда ставить броню.
  Возле одного из дувалов Васильев увидел замкомвзвода 1-го взвода. Тот стоял с почерневшим лицом и мутными глазами. Его бушлат и руки были испачканы кровью.
  - Там Таджибаев, он был на 392-й., - сержант кивнул в сторону операционной.
  - Командир взвода отправил меня с ним. Когда мы его сюда несли, он еще дышал, я вколол ему промидол.
  - А где Остяков? - спросил Васильев.
   - Они с командиром роты возле подорванной машины. Они еще там "машутся" с духами. Колонна сдавала задним ходом, один Урал попытался развернуться на обочине и подорвался.
  Васильев слушал замкомвзвода, а перед глазами видел улыбающееся лицо Таджибаева.
   В первые дни в Бараках приходилось часто общаться с местными властями. Младший сержант Таджибаев был по национальности таджиком, поэтому его всегда брали с собой в качестве переводчика. С каким-бы вопросом к нему не обращались, он всегда улыбался прежде, чем ответить.
  Через несколько часов Таджибаев умер.
  Всех убитых и раненых вертушками отправили в Кабул.
  Поздно вечером после "разбора полетов" у ЗНШ офицеры роты собрались вместе у командирской машины. На расстеленном брезенте механик разложил сухпай в банках и раздобытые у афганцев лепешки. Сам, сидя на корточках, кипятил чай на маленьком костерке в закопченном котелке.
  - Ну, вот, и отметили духи годовщину ввода, а заодно и нас поздравили с прибытием, - сказал ротный, присев на брезент.
  - Это ж все рядом с Царандоем, - недоуменно заметил Васильев.
  - Они же и помогали, наверное, устанавливать фугасы, - зло отреагировал Володя Остяков.
  - Помнишь, что товарищ Сухов говорил? Так что привыкайте к помощи афганских товарищей, мы это в Кундузе уже проходили, - устало отреагировал ротный и продолжил.
  - Колонну вытягиваем в 7 утра. Идем в том же порядке.
  - Володя, - он обратился к Остякову.
  - Ты - во второй машине, с тобой пойдет одна "коробочка" гранатометчиков. Орудия елочкой и, как только подойдешь к месту подрыва 392-й, "Огонь!" без дополнительной команды. ЗНШ доложишь, что замечено подозрительное передвижение.
  - Понял, командор.
  - Остальные, также: с места подрыва и до встречи с передовой заставой батальона - "Огонь". Б/к не жалеть, пополнят. Пехоте с брони херачить по всему, что шевелится. Механикам - держать дистанцию и на обочину не вылазить... Все! Ешьте и к взводам. Я схожу к гранатометчикам...
  
  Утром, подойдя к месту подрыва, "броня" открыла шквальный огонь.
  Смертоносная "ниточка", оставив позади еще тлеющие остовы
  392-й БМДэшки и грузовиков, шла почти возле самых Бараков, поливая дождем свинца и стали все, что было на ее пути: и живое, и неживое.
  Возле дувалов, в глубине от дороги Васильев увидел в прицел падающий людской силуэт. Он не испытал жалости - перед глазами он видел улыбающего Таджибаева. В мыслях пронеслось: "За Таджибаева...".
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023