ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Адэ Владимир Александрович
Колыбельная

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.04*16  Ваша оценка:

КОЛЫБЕЛЬНАЯ.

  
  
  -- Давай!
  -- Пасуй сюда!
  -- Серега, я здесь, давай!
  -- Стриж, держи!
  -- Бей!
  -- Ну, бей!
   Мимо. А пас был хороший.
   - Что ж ты, блин...- Серега расстроился. Мы проигрываем один три, а я уже второй раз промазал.
   Броник мешает. Кто ж в футбол в брониках-то играет? Только третья рота. Это после того случая.
   А было так.
   Меня поставили дежурным по роте. Все сержанты были задействованы в других нарядах, - рота была на дежурстве, - вот и поставили рядового. А я уже дежурным стоял, соображаю.
   Как обычно трое дневальных, один на тумбочке, двое свободных дрова пилят или еще чего-нибудь.
   На тумбочке в тот раз стоял Безрук. Парень нормальный и не тормоз, но что-то его задергало. И сам он задергался. Я ему говорю, не дергайся, мол, стоишь и стой. А он не понял меня. В общем, подрались мы. И не вовремя.
   Ротный всех построил и сказал, что раз мы дружить друг с другом не хотим, то будем накачивать физическую массу, чтобы лучше драться. И приказал всем ходить в брониках, везде и всегда. Кроме нарядов и боевых, все передвижения в брониках. Снимать только на ночь, когда спать ложишься.
   Теперь третья рота из-за нас с Безруком ходит второй день в брониках, но пацаны не в обиде, мало ли, что в жизни случается. Сегодня ты, а завтра я.
   Мы на отдыхе, делать нечего. Письма уже всей родне до пятого колена написаны, книги надоели, решили в футбол поиграть. Кто-то из наших сходил к связистам и сказал, что они в футболе - сыночки, и мы их сделаем легко и без напряжения. Вышли за лагерь в поле, ворота нехитрые соорудили - жердей у нас хватает. После обеда собрали команды и... не УЕФА конечно, но все же.
   Сейчас проигрываем один три, а я не забил опять.
   Пока мы в брониках-то своих разбежимся, пока назад вернемся, пока... а нам бац! И гол. Бац! И еще один. Обидно.
  -- Стриж, иди на ворота, я побегаю!
  -- Давай, быстрее только.
   Сегодня погода - прелесть. Солнце яркое. Первый раз такое солнце вижу - огромная оранжевая сковорода. Посмотришь долго, - глаза выжжет. Теплынь, можно без курток ходить. А бегать и подавно.
   Так-так, давай-давай, наши в атаке. Подойди поближе, ну! Го-о-ол!
   Вот это по-нашему, тем более, что на кону коробка папирос. Какой никакой, а интерес есть. Вообще-то папиросы выдаются всем каждую неделю, и редко кто их курит, но выиграть их у связи - дело чести разведчика.
   Черт, будь проклят тот, кто изобрел бронежилеты из металлических пластин весом в двадцать килограммов. Или меньше.
  -- Слева игрока закройте, закройте, мать вашу! - Связь наступает, а защита моя спит. - Держи его! Мой!
   На воротах у меня лучше получается, чем в поле. Удар взял хороший, если так пойдет, может, и выиграем. А пока три два в пользу связи. Играл бы ротный, они бы из своей штрафной не вылазили. Говорят, он в Рязани за сборную училища играл.
  -- Стриж! Стриж! Иди побегай, я выдохся! - Виталька кричит.
  -- Давай, я!
  -- Мне, пасуй!
  -- Держи, бей!
  -- Бей!
  -- Есть!
  -- Ура!
   Есть! Три три. Так-то, знай наших!
  -- Не дождетесь папирос, связь! Курить вредно!
   Я раньше в связи служил, всех там знаю и они меня. Хлопают по плечам, предатель, говорят. Шутят.
   Меня после учебки перевели в разведку, но дружба не прекратилась. Кто учебку вместе прошел, долго этого не забудут, а в спецназе особенно. Здесь каждый друг за друга горой, потому что иначе нельзя.
   Прибежал дневальный, командир третьей роты объявил о закрытии футбольного матча. Остались мы со связистами при своих папиросах.
   Ротному в голову пришла идея устроить чистку оружия. Мы недовольные, с ворчанием и чертыханьем опустошили пирамиды и устроились у палаток, кто где.
   Не знаю, как остальные, а я свой автомат люблю. Красавец, а не автомат. Черное пластиковое цевье и рукоятка с металлом гармонируют идеально. А когда в сборе, с подствольником и НСПУ, вообще космический вид. Совершенство. Звук откидывающегося приклада - песня. Дзинь. С ума сойти можно.
   И пристрелян мой автомат идеально, с двухсот метров в грудную мишень бьет только "десятки", даже прицеливаться тщательно не надо. Поймал мушку в центре и бей. Очередью по два выстрела, по-спецназовски. А автомат поможет. Когда оружие в справедливых руках, оно послушней становится.
   Сначала разберу, аккуратно все детали разложу на тряпочке и начну. Пожалуй, со ствола. Для этого шомпол имеется, на самом кончике шомпола отверстие. Грубую хлопчатую ткань надо распустить по ниточкам, а затем ниточки одну за другой вставить в отверстие. Получается, что-то вроде посудного ершика. Пропитай ружейным маслом и наяривай, пока рука не устанет. А после на сухую повторить несколько раз. Готово. Через чистый ствол на солнце смотреть интересно - калейдоскопа не надо. Весь спектр в чудесных картинах расплывается. А сегодня солнце особенное, светит ярче обычного, чувствует, наверное, что нам скоро домой, вот и старается. Не старайся, солнце, все равно дольше положенного не останемся.
   Дома, в Сибири, такого солнца нет, тем более в марте. Сибирское солнце меньше и тусклее, но тепла от него больше и радости. Хоть какое ты ни будь, кавказское светило, а все равно чужое.
   Оружие, как ты его ни вычищай, всегда будет к чему придраться. Внутри автомата столько мест тайных, в которые ни одна щетка не пролезет. Обычно проверяющий пользуется спичкой. Предательское дерево сразу покажет, где остатки масла, где пылинки укрылись, а то и песочек. Не дай бог. Только на этот счет хитрость припасена - там, где спичка грязь находит, той же спичкой можно и почистить. Просто и гениально.
  -- Бес, оставь покурить, обещал же! - Баклан волнуется.
  -- Не переживай, Баклан, тут еще больше твоего носа.
   Все хохочут. Нос у Баклана - предмет известный на весь батальон. Огромный, мясистый, да еще и с горбинкой. Броненосец, а не нос, или айсберг, кто как называет. А Виталька не обижается, сам понимает, что нос его богатство и отшучивается. Мол, всем остальным просто завидно. Он вообще человек веселый, шутит всегда, а если начнет что-нибудь рассказывать, - живот надорвет от смеха.
   Сейчас только ведал о том, как возрос интерес всех девушек его техникума к нему после приобретения джинсов "Levi'S". Умора.
   Дневальный подает команду:
  -- Рота, закончить чистку оружия!
   Проверять не будут? Зря старались. Это еще один способ занять личный состав, чтоб не расслаблялись. Футбол - дело хорошее, но рота как никак провинилась, надо бы поучить их. Броники не помогли, это мы в футболе показали, значит надо футбол запретить и начать чистку оружия. Не удивлюсь, если сейчас будет отработка вводных на случай пожара.
   Подается команда "пожар" и личный состав должен вынести из палатки все имущество как можно скорее. Весело, ничего не скажешь, но, как правило, одним "пожаром" командование не ограничивается.
  -- Вторая группа, сдать оружие!
  -- Третья группа, сдать оружие!
  -- Рота, строиться в расположении!
   Проклятый броник, ну что тут скажешь!
   Построились быстро, без смеха и волокиты, каждый понимает, что сейчас выйдет ротный и придумает очередной "облом".
  -- Равняйсь! Смирно! Равнение на...
  -- Вольно. - Ротный вроде не злой. Улыбается.
   Взгляд у него - кинжалы, оглядел нас всех с ног до головы. Сказал громко, а обычно еле шепчет:
   - Ну что, орлы! Драться будем еще? - и на нас с Безруком смотрит, - или нет?
  -- Никак нет, - гаркнули мы со всей дури.
  -- За футбол хвалю, молодцы, не сдулись. Скидывайте это барахло, но в следующий раз велю по два надеть, ясно?
  -- Так точно!
  -- Ррразойдись!
   Вот это мужик! Так нам и надо. За это мы его и любим, своего ротного.
   День как-то быстро кончился. Ко мне подошел Говор:
   - Пошли, Вольдемар, в купе, почитаем.
   В роте две палатки, по две группы в каждой. Наша палатка, впрочем, как и остальные, - прямоугольный брезентовый шатер с четырьмя целлулоидными окнами. Посредине армейская печурка-дымовушка, от нее через крышу уходит в небо жестяная труба. Но тепла от нее хватает на всю палатку. У одной "стены" приютились наши пирамиды с оружием, а вдоль другой, противоположной, выстроены жилые "купе". То есть горизонтальные нары в два этажа с двумя вертикальными перегородками. Получается три "купе" и один "общий" вагон наверху. В первом "купе" живут три Вовчика - Говор, Давыд и я. Во втором командиры наших групп, два лейтенанта, а в третьем три пацана из четвертой группы.
   Наше купе оборудовано на зависть многим - персональный светильник (лампочка), полочки под мыльно-брильные принадлежности и картины. На картины все любоваться ходят. Какие я нарисовал, какие из порножурналов вырваны, в общем, уют и красота, как дома.
   Давыд где-то ходил, и мы с Говором свободно расположились с книжками. И у него и у меня идиотские детективы про подлых преступников и героических милиционеров. Как сказал замполит, литературное безрыбье. Надо бы домой написать, чтобы выслали что-нибудь интересное.
   Ужин прошел незаметно: пшенная каша и килька в томатном соусе в консервах. Кашу употребили не без скрипа, а кильку отправили "по назначению". Мы из консервированной кильки выкладываем мостовую около палатки, красиво получается и прочно. К тому же на блестящем настиле не скапливается дождевая вода.
   Перед сном пришел Давыд, пьяный в доску, рассказывал что-то и смеялся, но Говор его уложил. Уберег от командирского гнева.
   Давыд - маленький и щупленький, а пьет на зависть всякому. Он всю свою жизнь служит в армии, ему около сорока уже, и пьет. Но спецназовец по крови. Срочную оттрубил в спецназе, под Кандагаром, сверхсрочную там же. А потом перешел контрактником в нашу бригаду. В составе нашего отряда он один из самых опытных пулеметчиков. А сам полтора метра ростом. Ноги кривенькие, голова маленькая, лицо морщинистое, а глаза постоянно пьяные. Ротному уже надоело с ним бороться, не поймешь, пьяный он или трезвый. Однажды Давыд проштрафился, и его на шесть суток поставили дневальным. Тяжко, даже для молодого, а ему хоть бы что! Стоит себе на тумбочке - из-под каски только подбородок торчит, пулемет почти до земли свисает. Команды выкрикивает нарочно громче всех, чтобы повеселится. Чудо, а не воин.
   После команды "Рота, отбой!" по обыкновению застрочили "васильки". "Василек" - это миномет, стреляющий очередями по четыре мины. В отряде их четыре и один стоит в двадцати метрах от нашей палатки. Каждый вечер мы засыпаем под страшную колыбельную "васильков", бах-бах-бах-бах, бах-бах-бах-бах.
   "Васильки" простреливают дорогу на Гудермес, которая проходит за нашим лагерем примерно в километре. Это обычное ночное мероприятие не ради какой-нибудь цели, а так, напугать. Хотя по правилам комендантского часа уничтожению подлежит любое транспортное средство, движущееся в период от 8 вечера до 8 утра. Но какой дурак поедет в это время мимо группировки? Вот и стреляют для острастки, спать только мешают.
   Первые дни я вообще спать ночами не мог, непривычно. Но потом как-то сам перестал замечать выстрелы и засыпаю теперь спокойно - человек ко всяким условиям привыкает.
   - Это хорошо еще, что "грады" молчат, - пробасил Говор.
   А мне показалось, будто он пожалел.
   "Грады" к ночной канонаде подключаются редко, но если начнут, то на всю ночь. А вот БМП из охранения частенько "переговариваются" с "васильками". Вот и сейчас.
   - Вот сволочи, этим тоже делать нечего. Сразу видно, патроны халявные, - Говор отреагировал на очереди БМП.
   По периметру лагеря вкопаны по самую башню БМП из охранения, подчиняются непосредственно комбату, поэтому и палят безнаказанно. Никто из командиров рот приказать им не может, а комбат, видимо, спит крепко или плевать ему. Хотя, если бы я был комбатом, я бы тоже плевал на эти БМП, наоборот хорошо, что стреляют, врагов отпугивают.
   К "василькам" и БМП добавился еще и треск пулеметов, ну что ты будешь с ними делать.
   - Национальные гвардейцы хреновы, - сказал Говор и укутался с головой в спальник. Но не успокоился, из-под спальника еще долго слышались матерки.
   Выстрелы не унимались. Волна грохота, начавшись за нашей палаткой, плавно уходила к дальнему краю лагеря и возвращалась вновь. И как будто утраивала свою мощь. Теперь еще было слышно робкие щелчки автоматов. Это, наверное, "секретчики" решили приобщиться к "колыбельной". Ну и ладно. После футбола в брониках чудовищно ныли спина и ноги, и хотелось скорее уснуть, чтобы не чувствовать боли.
   Вдруг, в промежутке между "куплетами", явно послышался звон отрядной рельсы, и почти одновременно затренькал телефон дежурного по роте.
  -- Рота! Подъем! Тревога!
   Вот оно что! Не зря грохотали "васильки" и БМП!
   Я рывком выпрыгнул из спальника и затормошил уснувшего почти Говора:
  -- Дядь Вов! Дядь Вов! Вставай, тревога!
  -- Черт! - продрал глаза Говор и потянулся к лампочке.
   Пьяный Давыд, казалось, протрезвел и, вскакивая, ударился головой в потолок.
   - Ё... твою мать, - Говор не мог выпутаться из спальника и толкал локтями ничего не понимающего Давыда. - Вставай, дружина, на войну! Что б вас всех черти взяли!
   Я к тому времени уже надевал разгрузку и пытался выкатить из-под нар свою каску. По правилам отработки по тревоге личный состав должен выбегать на позиции в касках и брониках.
   Дневальные включили свет в палатках, и стала видна вся суматоха неожиданно беспокойной ночи. Кто в трусах, кто без обуви, кто в чем, скакали по палатке и выхватывали из пирамид свое оружие. Слышались матерки, проклятья и приказы командиров групп. По тревоге главное - схватить свой автомат с одеждой и выскочить на улицу. Одеться можно и позже, в окопе или на капонире, кому где полагается по тревожному расчету.
   Я нашел, наконец, каску и напялил ее прямо на непокрытую голову, - жесткая пластмасса внутреннего крепления каски больно царапнула лысину. Ничего, потом разберемся.
   Давыд на удивление быстро оделся и пробивался средь общего столпотворения к пирамиде. А может, он в одежде спать завалился?
  -- Давыд! - крикнул я, - Возьми мою волыну!
   Но понял, что зря - Давыд не услышал моего голоса, и лезть за автоматом пришлось самому, слава богу, стало свободней.
   Выбегая из палатки, споткнулся об какую-то чурку, дневальные рубили дрова, и не убрали, видимо. За мной следом выскочил Говор. За Говором Давыд, шустрый, однако, хоть и не совсем трезвый.
   Место нашей роты по тревожному расчету - это капонир, находящийся рядом с расположением четвертой роты. На капонире установлен прибор слежения - СБР - и задача нашей группы обеспечить наблюдение и охрану этого объекта. А также охрану лагеря с этой стороны.
   Подбегаем с пацанами к своему месту, - командира группы еще нет, это радует. Выходит, наша группа отработала по всем нормативам. Заняли позиции, ждем.
   Командир группы подбежал сразу же после нас, прыгнул за бруствер и начал закреплять каску. Кивнул в мою сторону:
  -- Как дела?
  -- Все нормально, товарищ лейтенант, пока ничего не вижу.
  -- Не там смотришь, вон левее, что?
   Чуть левее нашего сектора обстрела на дороге горела машина. Грузовик, с будкой. Горела не сильно, поэтому я в темноте не сразу заметил.
   Лейтенант посмотрел в ночной бинокль и, словно потеряв интерес к машине, передал бинокль мне:
  -- Пятьдесят третий "газон", посмотри.
   В бинокль было ясно видно, что это ГАЗ-53 темного цвета. Он стоял к нам правым бортом, чуть повернувшись бампером в сторону лагеря, - видимо от попадания съехал с трассы. А направлялся в Ханкалу. Горело переднее колесо, и из-под капота пробивался дым.
   - Водительская дверь открыта, водителя не видно. Или убежал, или зацепило и он на сиденье. - Сказал я, передавая бинокль обратно лейтенанту.
   - Или замаскировался под местность, - весело ответил командир и откинулся на бок. - Ждем комбата, ребята.
   От этих слов по капониру распространилось некоторое расслабление, все начали приводить себя в порядок. Штаны там надеть или разгрузку поправить, все ж кое-как одевались. Шуточки посыпались, в основном, в адрес Давыда, но лейтенант резко прервал веселье:
  -- Снайперам, держать телегу на мушке! Стриж, Баклан и Говор за СБР! Говор старший! Остальным наблюдать!
   За СБРом дежурил штатный наряд из двух человек, которые сменились с большой неохотой, - их позиции по тревожному расчету находились в другой стороне лагеря, где в данный момент ничего интересного не происходило.
   Мы уселись прямо на землю, выставили автоматы в сторону полыхающего автомобиля и стали молча вслушиваться в жужжание СБРа. СБР - это такая штуковина типа локатора, которая постоянно крутится и неустанно жужжит. А если СБР зафиксирует какое-нибудь движение, он начнет пищать, словно слепой котенок. Но писк будет слышен только в наушниках, которые Баклан с удовольствием надел себе на голову, чтобы избавится от каски.
   Эх, покурить бы! С минуту на минуту должен комбат подойти, он за курение на посту ноги оторвет, или застрелит просто. Огонек сигареты в оптический прицел, да еще и ночью, виден как Александрийский маяк, сколько уже народу из-за курения на посту погибло. Потерплю, не до утра же мы будем тут сидеть!
   Комбат в три прыжка очутился на капонире, наш лейтенант доложил обстановку и оба не сговариваясь прилипли к биноклям.
   Комбат внимательно оглядел по сторонам, что-то сказал в маленькую радиостанцию, затем повернулся к лейтенанту и что-то сказал ему. До нас долетели лишь какие-то бессвязные фрагменты его речи. "Досмотряк... подожду... ты тоже..." и тому подобное. Ни черта не понятно. И ушел. Спустился вниз по дорожке и ушел к своему вагончику.
   - Спать пошел, - нарушил всеобщее молчание Виталька, но из-за того, что на голове у него были наушники, и он сам ничего не слышал, получилось так громко, что все на капонире обернулись в нашу сторону. Лейтенант вдруг засмеялся и крикнул:
  -- Не ори, Баклан, врагов распугаешь!
   А потом уже и все наши расхохотались.
   Смешных моментов в нашей службе было уже изрядно, но редко когда обстановка располагает к веселью, как сейчас, например. В восьмистах метрах от нас горит подбитая машина, весь отряд сидит в укрепленных окопах и ожидает не бог весть чего, а мы хохочем как сумасшедшие. Кто со стороны посмотрит, подумает, что мы свихнулись, а на самом-то деле, тридцать совершенно нормальных солдат в обнимку со своими автоматами забыли, где находятся. Каждый день почти что-нибудь неприятное происходит, каждый день приходится смотреть под ноги, куда наступаешь, каждый день сообщают жуткие сводки. Сейчас бы сидеть и до боли в глазах всматриваться в темноту, ждать, а мы ржем. И все нам по боку.
   Баклан же не обиделся, махнул рукой, мол, да ну вас, и отвернулся в сторону горящего грузовика. Смех как-то сам собой захлебнулся, и командир роты крикнул с противоположного края капонира:
   - Так, товарищи солдаты, слушать приказ командира батальона! Дан приказ "отбой", но наша рота остается вести наблюдение, как усиление основному наряду. Кто заснет, сокрушу! Проверять буду каждый час! С машины глаз не спускать! Всех подозрительных уничтожать!
   Ротный вернул нас к нормальному боевому состоянию. Да, не ловко как-то вышло, боевая обстановка, а мы дезорганизованы. Нашему лейтенанту, скорее всего, достанется за это. Ну и пусть, зато посмеялись.
   Наши рассредоточились по всему капониру и разлеглись в боевом порядке, лейтенанты ползали между солдат, и только было слышно их недовольное шипение. Теперь точно не покуришь.
   В темноте различались неясные очертания лагеря. Тихо и безмолвно. Лишь какие-то темные силуэты перетекали от расположения к расположению, - это другие счастливые роты возвращались к своим недосмотренным снам.
   "Всех подозрительных уничтожать" так-то.
   Стало подмораживать, а я в суматохе схватил только одни спортивные брюки, сам виноват. Теперь терпи. Хотя...
   - Дядь Вов, я сгоняю до палатки? Я мигом, а то задница-то не казенная.
   - А если ротный увидит? А? Так только одна твоя задница пострадает, а так все. Чуешь?
   Говор поерзал на холодной земле и уставился в темноту. Только Баклан был ко всему безразличен, видимо успел подстежку прихватить.
   Дядя Вова с хрустом потянулся и, спрятав ладони под броник, прошептал:
   - Беги, Вольдемар, только шустро-шустро, если что, скажешь, за вторым биноклем прапорщик отправил. И у меня в сумке что-нибудь возьми.
   Напрасно я осторожничал, в роте кроме своего дежурного не было ни одного офицера. Все на совещании у оперативного дежурного по батальону. Я спокойно переоделся, взял "зимник" Говора и еще один бушлат, мало ли.
   На СБРе вместо Баклана сидел чуть протрезвевший Давыд и о чем-то перешептывался с Говором. Дядя Вова объяснил мне, что Давыду с нами будет безопаснее, а не рядом с лейтенантом. При этом как-то странно подмигнул и, наклонившись почти к самому моему уху, прошептал:
   - Вольдемар, придется еще разок слётать. У Давыда под подушкой гостинец лежит, его как раз сюда надо, а то ведь околеем, и бушлаты не помогут. А?
   И Давыд, заговорщик, тоже подмигнул.
   На улице действительно сильно похолодало, не то, что днем. Я посмотрел в сторону лейтенанта и согласился. А что? Ротный сюда больше не полезет, факт, а сидеть до утра. Выветрится.
   Сходил. Принес. Полулитровую бутылку какой-то жгучей смеси. "Смерть носатым" называется. Изобрели этот напиток повара из ВМО, обычный спирт и всякая съедобная гадость - корица, сахар и еще, не знаю что. Но продирает до слез.
   Пили прямо из горлышка, передавая бутылку друг другу и укрывшись бушлатами.
   Давыд отпил очередную порцию и, промокнув губы о рукав, сделал открытие:
   - А чего мы, мужики, шифруемся, да? Спустился с капонира и кури, сколько влезет!
  -- Только по одному - добавил Говор.
   Капонир расположен в виде полукруга, внутренняя сторона которого направлена в лагерь, действительно, если спуститься вниз, то огонек с дороги не заметят.
   Сходили по одному покурили, веселее стало, и спать расхотелось. Странное дело, но Давыд от выпитого спирта стал лучше говорить и, по-моему, порозовел - лицо в темноте засияло и глаза заблестели. Он начал рассказывать, где был до ужина и что делал.
   Манера говорить у него особенная, почти через каждое слово вставляет "да" и еще чаще матерки. Мне нравится слушать Давыда. У него получается рассуждать на любые темы, при этом чудовищно материться и выпучивать глаза. С непривычки покажется, что он какой-то сумасшедший, а прислушаешься - все к месту и складно.
   Отбросив наушники, я положил свой автомат на бруствер и направил ствол в сторону "газика". Устроившись поудобней, Давыд с Говором сделали то же самое.
   Не помню, как, но глаза закрылись сами собой, и проснулся я только от толчка в плечо.
   - Вставай Володька, - Говор теребил мой рукав, - комбат с ротным идут.
  -- Дядь Вов я чё, уснул?
  -- Уснул, уснул, да мы тебя будить не стали, подрых и ладно.
   Мать моя! Да уже утро! Вот это я дал! Черт! Спасибо мужикам, по человечески отнеслись.
   Рассвело. По-кавказски, мгновенно и ослепительно. Сегодня днем снова жди тепла - солнце, выглядывая из-за Казбека, растапливает его крутые склоны и обжигает наши покрытые инеем бушлаты.
   Батальон проснулся чуть позже. По привычке матерясь и зевая, свободные от нарядов и караула роты побежали на зарядку. Вокруг аэродрома, на счет "раз-два". Только в армии люди бегают в ногу и на счет.
   Комбат с командиром роты пружинисто поднялись на капонир. Наш лейтенант доложил обстановку и все трое прилипли к биноклям. Мы сделали вид, что тщательно наблюдаем за обгоревшей машиной. Со стороны дороги опасаться было уже нечего - блокпосты, замыкающие трассу с обеих сторон, уже открыты и по дороге безбоязненно поползли штатские автомобили.
   По приказу командира батальона к капониру резво подскочил БТР дежурного подразделения. Поедут "газик" досматривать. Командир ДП, бравый лейтенант по прозвищу Илюша, внимательно выслушал инструкции и дал отмашку БТРу. БТР рявкнул и двинулся к выезду из лагеря. Илюша заскакивал уже на ходу.
   Экипирован Илюша устрашающе - все, что можно, наверное, на себя повесил. Разгрузка новенькая, кроссовки ослепительно белые, сияют. Комбинезон - ни складочки, образец с выставки, а не офицер.
   Илюша - командир первой группы в нашей роте и самый злой из лейтенантов в отряде. Все наши знают, что Илюша - любимчик комбата и не случайно он оказался командиром ДП. Лишний повод выслужиться перед начальством.
   Минут через десять БТР дежурного подразделения показался на трассе и, нарушая все правила дорожного движения, стремительно приближался к обгоревшему грузовику. А для российской техники здесь правил дорожного движения вообще не существует, мы где хотим, там и ездим. Гражданские машины, видимо испугавшись наглости одинокого БТРа, замедлили ход, а некоторые даже прижались к обочинам и остановились.
   Метров за двести от "газика" БТР остановился, бойцы дежурного подразделения ссыпались с бортов и расположились в боевом порядке. Пулеметчики по флангам, остальные, образовывая полукруг, примерно в десяти метрах друг от друга.
   Мы с мужиками смотрели на дорогу и высказывали в полголоса свои версии события. Бывает такое не часто, чтобы в самом сердце группировки "носатые" разъезжали с таким нахальством. За это убивать надо.
   А солнце неистово жарит, как вчера. Мы скинули бушлаты и ослабили броники, чтобы телу дышалось.
   Штатские автомобили, привыкшие к подобным происшествиям на местных дорогах, остановились в ожидании, некоторые развернулись и поехали в объезд.
   Досмотровая группа из четырех человек перебежками приблизилась к машине. Первым досматривать отважился, конечно же, Илюша. Даже отсюда были видны его сверкающие белые кроссовки. Остальные на изготовку в прикрытии.
   Комбат наблюдал за всеми действиями ДП в бинокль и давал какие-то распоряжения ротному, или просто разговаривал.
   Взбесилась в этом году кавказская весна, точно. Десяти минут не прошло, а уже, наверное, градусов пятнадцать. Или это от напряжения душно.
   Досмотровая группа, не шелохнувшись, держала на мушке обе двери кабины и заднюю дверь кузова. "Белые кроссовки" аккуратно, на согнутых ногах, приблизился к кабине и, кинувшись на землю, резко распахнул дверь. Затем приподнялся и заглянул внутрь.
   Остальные из "досмотряка" ждали. Через минуту лейтенант, очевидно, позвал их, и все опустили оружие. Подошли к кабине, кто-то залез внутрь, а Илюша прохаживался вокруг кузова и что-то разглядывал.
   Все еще раз обошли грузовик и пешком пошли к БТРу. Видимо, ничего интересного.
   Через пятнадцать минут ДП прибыло в лагерь. Илюша не успел подняться на капонир, как комбат крикнул ему навстречу:
  -- Ну, что там?
   Мы все навострили уши, было далековато, но слышно.
  -- Капуста, товарищ полковник!
  -- Какая капуста?
   Илюша сделал последний шаг и продолжил тише:
  -- Обыкновенная, белокочанная.
  -- А... м-м... - комбат, видимо, ожидал услышать все, что угодно, но только не это.
   Илюша поправил свою великолепную разгрузку, снял с головы косынку и объяснил:
   - Машина наша, вернее, с группировки - номера русские. Полный кузов свежей капусты. Наверное, шла в часть, но не успела, попала под обстрел. Потрепана изрядно...
   - Подожди, подожди, - перебил комбат, - водитель, вооружение, приметы?
   - Никаких примет, Борисыч, наша машина, продуктовая. Водителя нет, но полный салон крови, зацепили. На земле тоже кровь, оружия нет. Да я все посмотрел, Борисыч, вы ж меня знаете!
   Комбат еще раз взял бинокль, но, даже не подняв его до уровня глаз, вернул нашему ротному. Повертел в руках свою радиостанцию и включил ее на передачу.
   - Оперативный! - прокричал так, что мы вздрогнули - усилению отбой! Машину в парк! Левкова ко мне!
   Затем повернулся к командиру нашей роты и, глядя на нас, проговорил то же, только спокойнее:
   - Снимай роту с усиления, пусть спят, сам зайди. Все.
   Комбат спустился с капонира и медленно направился в сторону своего вагончика. Верный Илюша засеменил рядом, о чем-то горячо объясняя и отчаянно жестикулируя. Потом успокоился и закурил. А мы собрали свои подстежки-бушлаты (Говор пустую бутылку прятал в рукаве и она чуть не выпала), и пошли в расположение.
   - Ну, как, Давыд, хорошо переночевали, да? - я передразнил Давыда и толкнул его в плечо. Что-то он угрюмый чересчур.
   - Ты-то, конечно, хорошо - Давыд среагировал сразу, - храпел, как сурок. А мы с Володей страну защищали. Да, старый?
   Говор юмора не понял, а только швырнул пустую бутылку в ближайшую канаву и мрачно выругался.
   - Левков сейчас, наверное, с ума сойдет, да, - не унимался Давыд, - что ты, да, работать придется, да. То лежал, как полено, а тут! Да, Вольдемар? Сурок ты, бляха-муха!
   Старший лейтенант Левков - это особист при батальоне. Все подробности происшествия ему выяснять придется. Чья машина? Откуда? Что делала в комендантский час на трассе? И тому подобное. На то он и следователь-дознаватель. Хватит в палатке лежать да журнальчики почитывать, правильно Давыд сказал, надо и поработать.
   А вот водитель раненый куда делся, это действительно интересно.
   Вечером, после бани, я спросил у Говора, что он думает по этому поводу:
  -- Дядь Вов, ты как думаешь, куда водила смылся?
  -- Домой он, Вольдемар, уполз, с прострелянной задницей. Куда ж еще?
   А мне интересно. Когда все выяснится, обязательно у ротного спрошу, он-то должен знать.
   Ночью минометы затянули привычную песню, но слушали мы ее уже по-особенному. И звучала она особенно, не так как всегда.
   Но сегодня ничего странного в "колыбельной" не было. Погрохотали где-то с часик "васильки", потрещали БМП, огрызнулись несколько раз пулеметы и все. Тишина. Ночь.
  

  
   На следующий день комбат построил батальон и вывел из строя расчет миномета, который расстрелял машину. Вышли трое пацанов из минометного взвода. Бледные!!! Как смерть.
   Комбат обошел их с четырех сторон, осмотрел всех с ног до головы и зычно проговорил:
   - Батальон! Равняйсь! Смирно! За героическое несение службы во время наряда и за проявленную меткость при уничтожении вражеского автомобиля, представить минометный расчет к государственной награде! Медали "За отвагу"! Вольно! Разойдись!
   Скупо, по-военному, может, не грамотно, но в цель! Минометчики молодцы. Под таким прикрытием спать не страшно.
  
   1
  
  
   10
  
  
  
Оценка: 8.04*16  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023