ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Адэ Владимир Александрович
Внутренний наряд

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.17*15  Ваша оценка:
  Самое паскудное в армии - это внутренний наряд. Вот все, что угодно, хоть посудомойка или коровник на худой конец, но только не стоять дневальным на тумбочке. А после тумбочки лучшие твои друзья - это швабра и ведро. По мне, так хуже не придумаешь. Какая-то у меня неприязнь к этому наряду с первых дней в армии образовалась. А прекраснее караула вообще ничего нет - проторчал свои часы под грибком и делай, что хочешь.
  Это если ты рядовой, а если на твоем погоне желтые лычки - то вообще царь! И никакой наряд тебе больше не опасен. Наступает время прекрасное, властное.
  Мне на прошлой неделе по поводу 2 августа повесили две "сопли", и стал я командиром отделения, повысили. А все почему? Потому что орал громче всех и носился как угорелый, исполняя положения Устава. Русскими словами выражаясь - служил исполнительно и грамотно. А у командиров наших есть одно правило - никогда хорошего солдата в солдатах долго не держать! Вот и дают погоны, звания и должности после определенного срока службы. И я себя не хвалю, нет, просто отец мой, перед отправкой меня в войска, наказывал - служить так, чтобы ему не было за меня стыдно. Вот я и отрабатываю пожелания своего старика, а себя вовсе не возвышаю.
  Сегодня мой первый внутренний наряд в должности дежурного по батальону, то есть не я буду на тумбочке париться, а другие, а моя задача сохранять порядок в расположении батальона и следить, чтобы дневальные летали, как шмели в опере Римского-Корсакова. И не дай бог, старшина заметит грязь на взлетке! В армии все помешаны на влажной уборке, и наш старшина - далеко не исключение, просто маньяк какой-то! Но ничего - вымоем и выскоблим все, что надо и что не надо. Правда спать придется мало, но это ерунда! За десять месяцев в армии я уже привык. Сон - это только для гражданских хорошо, а нам нечего кукситься - после дембеля отоспимся.
  Устав и обязанности дежурного я вызубрил, хоть на кафедру иди - преподавать, все помню, все понимаю, все могу пересказать до буквочки. Дневальным своим - пацанам-трехмесячникам - тоже холки намылил, чтобы на разводе не сели в лужу и меня не подставили. Вроде, все прекрасно! Теперь спать - готовиться.
  Размечтался!
  Дневальный гаркнул на всю казарму, что "боевые листки" разлетелись:
  - Младший сержант Стриж, срочно зайти в канцелярию!
  Младший сержант! Ммммм! Как приятно звучит... сладкая музыка...
  Захожу.
  - Разрешите, товарищ майор?
  - Проходи, Стриж. - Меня пригласил майор Шумотков, - начальник штаба, шишка в батальоне важная и мужик хороший.
  Я прошел в канцелярию, где от накуренного дыма у меня кепка чуть не сплющилась - так было душно, воздух показался твердым, что хоть ложись на него, выдержит.
  - Ты сегодня заступаешь дежурным? - спросил Шумотков.
  - Так точно! Я! - а у самого гордость из ушей полезла.
  А майор начал говорить что-то непостижимое:
  - Тебе сегодня рыбу привезут. Смотри, чтобы все было в порядке. Голову отвинчу.
  Я сначала не понял ни черта, что за рыба? Какая рыба? Зачем нам в батальоне рыба? Я же не в столовую заступаю? А потом как огрели меня прикладом! Ну, конечно! Рыбакова поймали! Рыба - это "Рыба".
  Есть у нас один деятель, народный артист Красной Армии - рядовой Рыбаков. Сволочь и подонок. Его в спецназ взяли, а он гадит всему батальону - на иглу подсел, и раз восемнадцать уже сбегал. Говорят, что его даже родная мать за руку обратно в армию приводила, чтобы образумился. Все бесполезно. Клякса позора на весь батальон. Вот и носятся наши офицеры по бескрайним российским раздольям - ловят каждый раз эту "рыбу". Выходит, в очередной раз его скрутили, сегодня доставят.
  - Понял, товарищ майор, будем следить! Никуда он не денется!
  Шумотков меня еще по всяким мелочам проинструктировал и отпустил. Два часа спокойного сна до развода - законно мои! Спать, спать, спать!
  
  
  ...На бригадном разводе перед нарядом мои богатыри-дневальные не заикались - обязанности свои четко отбубнили дежурному по части и выглядели молодцами - все начищено, заправлено, побрито. А меня даже не спросили - сержант, все-таки, доверия от офицеров больше.
  Пришли в расположение - наряд принимать. Это когда новый наряд гоняет старый, чтобы принять все полы, стены, окна, спортгородок, умывальник, туалетные комнаты и бытовки в идеальном блеске - самим же меньше потом убираться. Вот и щелкали мои "душары" по носам старых дневальных за каждую пылинку, а я, как сержант, пошел у старого дежурного оружейку принимать.
  Позвонили на пульт дежурного по части, доложились, вскрыли оружейную комнату и... закурили. Там, в прохладном бетоне оружейки, среди пирамид с автоматами, сидишь, как в бункере - ни один звук из казармы не доносится, и не войдет никто. Милая свобода. Считай автоматы да подствольники сколько влезет, и не думай о плохом. Курить можно, если не заметят, а вентиляция работает хорошо, так что вряд ли заметят.
  Мы со старым дежурным - сержантом из второй роты, Сашкой, - сели за стол, разложили книги учета оружия и дымили, рассказывая друг другу новости.
  - Мне сегодня Рыбу привезут. - Начал я, - поймали где-то.
  - Не завидую... - посочувствовал мне Саня, - за Рыбу комбат голову открутит, если что не так. Так бы можно было покемарить часок-другой, а тут следи за ним, козлом.
  - Да ерунда, Саня, - я стряхнул пепел в мусорное ведро. - Что с ним сделается? Посадят на спортгородке, ногу к штанге пристегнут и будет сидеть как миленький. А жрать мы ему принесем из столовки. Главное, чтоб комендатура завтра утром до занятий пришла, а то они вообще там расслабились...
  - Не говори, не служба, а мед! Никто не трогает, по нарядам не шуршат, только драят свою "тюрьму" и с девочками треплются.
  Саня показал мне записи приема-сдачи своего наряда, ткнул пальцами в связку ключей от пирамид:
  - Открывай, не стесняйся...
  Я сорвал пломбы, вскрыл все ружейные шкафы и стал считать стволы, сверяясь со списком каждой роты.
  Сашка сел на стол, потянулся.
  - А знаешь, что прапор наш предлагал с Рыбой сделать? - сказал Саня.
  Я отмечал галочками в книге наличие оружия и, не поворачивая головы, ответил:
  - Неа...
  Саня хихикнул:
  - Он сегодня с ротным болтал, все слышали. Надо, говорит, Рыбе башку обрить и йодом на лысине красную звезду нарисовать. Чтобы пришел в дисбат, как матрешка расписная! А йод долго смывается, между прочим!
  - Да уж... Ваш прапор и не на такое способен...
  - А мне не жалко! Будет знать, как бегать...
  Мы еще минут двадцать считали штык-ножи, подствольники и всякую спецназовскую мелочь, сверялись, потом я опечатал все пирамиды и поставил свою подпись в книге.
  - Принял!
  - Сдал! - бордо гаркнул Саня, - служите, товарищ младший сержант!
  Он прикрепил мне на груди большой глянцевый значок "дежурный" и кулаком припечатал для верности.
  - Есть! - шутливо ответил я, и мы - два сержанта - вышли на свет божий.
  Я выдал своему наряду штык-ножи и через секунду уже мои бойцы торчали на тумбочках, а дневальные свободной смены драили серую плитку на взлетке. Таков закон - заступил в наряд, срочно мой полы, чтобы по загривку не схлопотать. А были они до этого чистые или грязные - это никого в нашей великой Российской Армии не волнует, даже самого Министра Обороны.
  ...Перед самым ужином мой дневальный проорал:
  - Дежурный по батальону на выход!
  Я рванул к дверям - смотреть, кто явился, и докладывать по всей форме.
  И тут все вокруг стихло.
  Казарма - это же огромное пространство, кишащее людьми, как болото лягушками. И все бегают, носятся, возятся... Кто порядок наводит на койках, кто двигает тумбочки, кто еще какими делами важными занят - и все это не совсем молча, орут, матерятся, кричат, шумят одним словом. Но все правильно шумят, по Уставу. Гул постоянно такой стоит, словно аэродром ракетных бомбардировщиков рядом. А тут, как после взрыва, - тишина...
  И у дверей стоит молодой лейтенант из четвертой роты (я его фамилию не помню), а к руке его прикован Рыба. В джинсиках, маечке какой-то, жалкий такой, потрепанный. А наши все застыли, замерли, смотрят на Рыбу, пилят его взглядами.
  Пропечатывая эту напрягающую тишину строевыми шагами, я подошел к офицеру и отрапортовал:
  - Товарищ лейтенант, дежурный по батальону младший сержант Стриж!
  Лейтенант протянул мне руку и сказал как-то озабоченно:
  - Здарова, Стриж... принимай вот, солдата...
  Я поздоровался с лейтенантом и мрачно посмотрел на арестованного. Позорище! Дезертир! В рожу такому плюнуть охота, и не только у меня, наверное, сейчас подобное желание появилось.
  Тут из каптерок повыскакивали прапорщики-старшины, засуетились. Разогнали своих солдат по углам, казарма начала оживать, но все равно - что-то гнетущее в атмосфере сохранилось.
  Рыбу отвели на спортгородок, как я и предполагал, пристегнули за левую руку наручниками к металлической трубе. Затем старшины принесли ему какую-то робу, переодели. Он все время молчал и глазами пол сверлил, даже не глянул ни на кого - все делал покорно, как раб.
  Мне сказал лейтенант:
  - Стриж, Рыбакова до утра под твою ответственность. Завтра утром его примут на "губу". Ужин ему доставить, накормить, в туалет выводить лично под твоим присмотром. Старшина выдаст ему на ночь матрац, одеяло и подушку, пусть спит на полу. Курить - не давать! Не разговаривать!
  - Есть, товарищ лейтенант! - я принял инструкции к исполнению и добавил от себя. - А разрешите швабру ему в зубы или метелку, чтоб не сидел бесполезно?
  Лейтенант посмотрел на меня усталыми глазами (сколько он не спал, бедный, пока гонялся за Рыбой?) и твердо отчеканил:
  - Никаких метелок! Береги это сокровище, как свою невесту, понял?
  - Так точно, товарищ лейтенант! Понял!
  Я козырнул и внимательно рассмотрел "сокровище". Ничтожный, худой, как высохший камыш, сидел Рыба между железок и даже не шевелился. Пусть сидит, дева сахарная, бегун на дальние дистанции. Всем тяжело, но все служат и чести своей дерьмом не мажут.
  Вскоре лейтенант ушел домой отсыпаться, прапорщики разбрелись тоже кто куда, позакрывали свои каптерки. В батальоне должен был остаться лишь ответственный офицер, но его тоже куда-то унесло ветрами службы.
  Я посмотрел на часы - семь часов.
  - Дневальный! Ори построение на ужин!
  ...Мы сидели в столовке с другими пацанами моей роты, шлепали ложками в тарелках с "борзой" кашей и обсуждали прибытие Рыбы.
  - А почему его комендатура сегодня не приняла? Там же есть дежурный лейтеха, пусть бы он и нянчился!
  - Нет, мужики, - я отвечал как более осведомленный. - Начштаба сказал, что его завтра прокурор какой-то приедет забирать. Там дело такое - будут шить во всю ивановскую... Так что пока он с нами поживет, крайнюю ночку.
  - Позор, блин, на весь округ... За бригаду обидно...
  Это точно.
  Мы - единственная в округе боевая бригада спецназа, наши из Чечни не вылезают, потери несем, а тут эта сволочь. Просто по-человечески обидно - заковырялась такая гнида в элитные войска и как только военкомы просмотрели. Трус, слабак, да еще и наркоман. Порочит голубой берет, мразь. Да никто ему, правда, голубого берета и не даст никогда. Не заслужил. Теперь ему в дисбате покажут сокамерники, как надо "бегать". Где это видано, чтобы из спецназа на дисбат шли за побеги? Позор, стыд, горе. Я не знаю, как у других, а у меня просто шея стыла от всех этих мыслей и спина зудела - даже в баню сходить захотелось, отмыться от всей это нечисти. Пусть не своя, но все равно - общая... на каждом из нас есть эта капля грязи...
  С ужина приволокли дневальные для Рыбы тарелку с кашей, хлеб, чай. Смолотил все, даже запаха не осталось.
  Я разогнал свободных дневальных по работам, сам сел в комнату отдыха (ее еще по старинке называли "ленинской") - телевизор смотреть. Показывали какую-то несусветную дрянь. Лучше письмо домой написать, пока вечерняя поверка не началась. Но тут приперся ответственный офицер - здоровенный капитан Симаев из первой роты - я доложился. Он пригласил меня в канцелярию.
  - Стриж, я с тобой до отбоя, а потом у меня дела... Приду часа в два, ты мне койку свободную в канцелярию притащи, договорились?
  - Есть, товарищ капитан! Сделаем.
  Офицеру можно и подрыхнуть, конечно... Его забота - батальон проверить вечером и спать уложить, и проследить, чтобы по ночам "скачек" не было. А следить он будет на боковой, сопя в жесткую солдатскую подушку - ситуация древняя, как кирзовые сапоги, ничего удивительного. Мы сделаем, спите спокойно, товарищ капитан, не извольте волноваться.
  ...Батальон прогулялся, проветрился, отметился, проверился, заполнил расходы личного состава поротно и "отбился" спать. Хождения прекратились. Взлетка потухла, остались мерцать лишь противные "дежурки" над тумбочками, да в комнате отдыха свет горел нещадно.
  Началось для дежурного по батальону - меня то есть - самое тягомотное время. И спать не ляжешь - надо каждый час дежурному по части докладывать, и телек толком не посмотришь - может нагрянуть так называемый "проверяющий службы войск", необходимо все в чистоте соблюдать. А еще этот оборванец, прикованный по мою душу, сидит на спортгородке. Ему матрац кинули, одеяло, подушку выдали - спи! Не хочет... Сидит и в окно на звезды пялится. Его дело, лишь бы песен не пел.
  Я выбрал свободную "люлю", велел оттащить ее для Симаева в канцелярию, а сам сел в "ленинской" читать книжку. Мне недавно притащили Тополя - порнуха сплошная, зато весело.
  Из спального расположения долетали какие-то смешки, обрывки слов, мелодии приемников, порою крики сержантов:
  - Орлы, засыпаем на три скрипа или сейчас устроим спортивный праздник! Открываю счет - р-раз!
  - Кто-то хочет спать в упоре лежа, я не понял, солдаты?
  - Дневальный! Когда я усну, радио выключи у меня!
  - Внимание, четвертая рота, - налеееее-во! - И скрип истошный. Это значит, вся четвертая рота сейчас будет засыпать на левом боку.
  Казарма... Любимая нора... Армия делается такой близкой и нежной только в казарме, когда спишь под волосатым одеялом, когда мысли все лишь о дембеле - еще чуть-чуть и домой...
  ...В три ночи притащился Симаев - кривой, как аксельбант. Аккуратно пробрался в канцелярию, затих там. Ничего - до утра проспится, кто его беспокоить-то будет?
  ...Приходил проверяющий - майор не из нашего батальона - погонял меня по Уставу внутренней службы, я ответил. Походил майор по казарме, во все раковины в умывальной комнате заглянул, вроде, доволен остался. Ну и славно, можно отдыхать.
  Голова у меня немного гудела от суеты, спать хотелось ужасно - с четырех до шести утра самые тяжелые часы, убийственные. Я наказал дневальным чуть что, толкать меня нещадно, а сам прилег на крайнюю к взлетке койку и закрыл глаза. Небольшое нарушение дисциплины - когда никто не видит, то простительно.
  
  
  Очнулся от сильного толчка в плечо.
  Надо мною склонился мой дневальный и бешено тряс меня за плечи.
  - Товарищ младший сержант, товарищ младший сержант! Там Рыба повесился!
  Он был испуган, вытаращенные глаза отражали ядовитый свет "дежурки" и добавляли ужаса, а самого колотило.
  - Что??? Как???
  Я вскочил на ноги и сон, фееричный и ласковый, вылетел из моей сержантской головы и ссыпался куда-то под кровать.
  - Где? - я спрашивал уже на бегу.
  Мельком глянул на спортгородок - пусто!
  - В туалете! - дневальный чуть не плакал.
  - Буди капитана! Срочно! - я завопил, как подстреленный, и бешеным ураганом влетел в туалетную комнату.
  Там на брючном ремне, привязанном за трубу под самым потолком, висел Рыба, а второй дневальный держал его за ноги и силился поднять как можно выше.
  Я ринулся на кафельную перегородку между унитазами и влетел на нее, ничего не соображая, как на крыльях.
  Выхватил штык-нож и исступленно начал пилить этот проклятый брючный пояс, какие выдают всем солдатам помимо основного ремня, чтобы штаны не спадали. Упругий, жесткий, брезентовый, он плохо поддавался тупому лезвию армейского штык-ножа - ведь любому дураку ясно, что штык-нож к "калашу" не точится никогда в жизни! Его задача - колоть и рвать противника, проволоку кусать, а не выкройки вырезать!
  Дневальный, красный от ужаса, держал Рыбу и что-то кричал. Я не слышал его, я вообще ничего в эту секунду не слышал, главное - перепилить ремень!
  Вжиг-вжиг! Миллиметр за миллиметром!
  От напряжения ладони стали влажными - нож чуть не выпал.
  Наконец, последняя нить лопнула под напором стали, и Рыба противным мешком рухнул на дневальных - пацанов-трехмесячников из моей роты.
  - Дышит? - я сам дышал, словно после десятки в полной выкладке.
  Ребята пощупали Рыбу, похлестали его по щекам.
  - Дышит! Успели...
  А Рыбаков лежал на отполированном руками моих дневальных кафеле и не подавал никаких признаков жизни. Шея его покраснела, натерлась о жесткий брезент ремня.
  В ухо мне кто-то жужжал, оправдываясь:
  - Он попросил меня выйти, мол, стесняется... Я вышел... а потом хрипы услышал, шорохи... Заглянул - а он висит, ногами дрыгает... Ну я заорал... Женька прибежал... Потом за тобой побежал...
  Рыбаков не шевелился.
  Я заревел так, что могли услышать в штабе:
  - Встать! Сука!
  Ноль движений.
  Ах ты тварь!
  Я наклонился и тряхнул его за грудки с такой силой, что затрещал китель замызганной робы. Живой он, падла, живой! Глаза дергаются, моргают, хоть и закрыты, губы трясутся. Захотелось вжарить ему между глаз со всей дури!
  И тут появился Симаев. И я не успел "вжарить".
  Капитан был в одних трусах и тапочках, на его левом плече сияла татуировка тонкой работы - голова барса на фоне раскрытого купола. Чувствовалось по заспанным глазам, что похмелье его ожидает жестокое и безжалостное.
  - Что случилось, Стриж?
  Я выгнал всех дневальных и рассказал все, как было, совершенно ничего не утаивая и не скрывая.
  - Он дышит, товарищ капитан, просто вставать не хочет...
  Капитан смачно зевнул, прикрывая рот огромным кулаком, и сказал на распев:
  - Этого приковать... Ты пиши рапорт на имя командира роты... Завтра утром разберемся...
  И ушел досыпать.
  К тому моменту Рыба уже очухался и сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Глаз его я не видел.
  Я позвал пацанов.
  - Это залет, мужики... Я утром комбату все доложу, вы - тоже ничего не скрывайте... Типа сержант был в "ленинской" комнате, ничего не слышал... Про койку - молчать! Сгниете у меня на коровнике! Тащите Рыбу к железяке и больше ему никаких туалетов, пусть хоть захлебнется... Ключи от наручников - мне!
  Мне отдали маленький черненький ключик, я ведь его должен был держать у себя с самого начала - остолоп! Даже не помню, кому и когда я его передавал.
  Главное сейчас, чтобы никто не проснулся - не услышал моих пронзительных воплей. Но солдаты тем и хороши, что когда им приказано спать - они дурью не маются, а спят искренне и беспробудно, и плевать на все, что вокруг. Дали восемь часов на сон - отвали, остальное - не мое дело!
  Меня трясло, как после проруби, я минут пять не мог прикурить сигарету - руки предательски отказывали. Покурил жадно, наглотался дыма, успокоился.
  Рыбу привязал лично и он, укрывшись темно-синим армейским одеялом, лежал на своем матрасике и не трепыхался. Ах, как хотелось мне сейчас поднять его и начистить рожу своими тяжелыми "берцами"! Чтобы отплатить стократно и за "залет" и за беспокойство, и за всю мою камуфлированную братву, что разглядывает сейчас во сне своих Леночек и Олечек!
  Слава всем богам в тельняшках, что спасли этого урода, эту мерзость. И "душары" мои не подвели, зашарили по первому разряду, только лычки мои сгорели.
  Это уже ясно высвечивалось в сознании, как трассирующий выстрел, - завтра мне ротный спорет сержанта с погон за такой "косяк". Не долго красовался. Ну и плевать! Как гласит старая военная мудрость, чистые погоны - чистая совесть!
  Часы показывали без десяти пять - выходит со всеми прикидами, что поспал я каких-то паршивых полчаса.
  Я взял лист бумаги и начал писать рапорт.
  
  
  К восьми утра батальон выстроился на плацу для утреннего развода. Никто никому ничего не говорил, но по ухмылкам некоторых рож стало ясно, что какая-то шкура из моего наряда проболталась. А возможно, и Симаев по доброте своей офицерской поделился с кем-нибудь из старшин. А уж если старшина узнал, то самые пронырливые из солдат, точно узнают.
  Прибывали офицеры, командиры рот и взводов, моего пока не было. Я стоял у крыльца казармы, ждал либо ротного, либо замполита, либо начштаба - доложить о случившемся.
  Шатало меня от недосыпа, а внутри горело все, пылало, словно в сердце шомпол раскаленный воткнули.
  Показался на плацу Шумотков, я рванул к нему с рапортом.
  За десять шагов, как положено, перешел с бега на строевой шаг и, высекая каблуками фонтаны, гром и молнии, отчеканил положенное расстояние.
  - Товарищ майор! За время моего дежурства, происшествий не случилось, дежурный по батальону младший сержант Стриж! Кроме вот этого... - и я протянул ему болезненно-белый листок с рапортом.
  Шумотков бегло пробежал глазами по строчкам и вернул мне бумагу:
  - А говоришь, ничего не случилось. Рапорт отдашь командиру роты и доложишь следующее - я напрягся, как перед расстрелом. - За нарушение приказа вы, товарищ младший сержант, снимаетесь мною с наряда. Сегодня после обеда заступите снова. Сейчас передайте свои обязанности тому, кого назначит командир роты, и следуйте вместе со всеми на занятия. Подвел ты меня, Стриж, не ожидал... Где Рыбаков?
  Начштаба давил меня взглядом, уничтожал буквально.
  - Под охраной, на спортгородке... Ждем людей из комендатуры... - и стыдно мне стало так, словно я распоследний мерзавец.
  Шумотков направился к батальону, а я - пока еще младший сержант - хотел провалиться сквозь землю.
  ...Конечно, ротному сразу же доложил, порицания выслушал, оружейку сдал, чтобы снова принять ее вечером.
  Теперь мне после обеда уже поспать не дадут - за такие "косяки" поблажек не жди, товарищ младший сержант.
  И шел я вместе со своей любимой ротой на занятия по тактической подготовке, башку в руках мял и проклинал этого несчастного Рыбакова, из-за которого мне вторую ночь подряд поспать ни хрена не удастся...
Оценка: 4.17*15  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023