Аннотация: Тема войны и Сибири в трудах грантоедов занимает заметное место. Они - маститые составители и люди попроще - нуждаются, однако, не столько в финансовых вспрыскиваниях, сколько в усердии при работе с фактами и словом.
Гранты и таланты, или Несколько слов о наличии частого гребешка в туалете грантоедов
Всем хороша губернаторская поддержка творческих инициатив "снизу", когда упорные стихотворцы, самодеятельные краеведы, исследователи дат и создатели местечковой прозы получают на издание своих трудов 50-ти и 100-тысячерублевые гранты. Другого пути для не обремененных связями авторов нет. Но прежде им надо защитить свои проекты правильно заполненными бумагами (заявлениями, обоснованиями, аннотациями и т.д.), на что уходит много времени и нервов. И неспроста - так как губернаторская комиссия оценивает, прежде всего, эти проектные представления, определяя достойных кандидатов на получение финансовой поддержки.
Таким образом, в Новосибирской области ежегодно несколько сотен авторов получают гонорары на издание произведений, содержания которых, мягко говоря, далеки от блестящих заявок. За выданные гранты надо отчитаться теми же бухгалтерскими бумажками. И потом - никакого спроса за "качество" растиражированного окололитературного безобразия.
Из обильного списка счастливчиков, удостоенных казенными средствами, рассмотрим две вещи. Первая написана маститым автором, вторая - непрофессиональными версификаторами. Два внешне добротных, оплаченных губернатором тома в твердых обложках принадлежат перу маститого литературоведа А. В. Горшенина и группе провинциальных стихотворцев из новосибирского райцентра Карасука. Обе вещи роднят одно "внутреннее" обстоятельство - тексты "сыроваты", не вычитаны, сделаны как бы наспех и опубликованы по принципу "написано, и с плеч долой". Так что каждая страница опусов - на первом, и на десятом по счету десятке - напоминает все тот же первый, сырогорелый блин, которым давятся читатели библиотек, куда поступил основной тираж.
Судя по выходным данным, свое энциклопедическое издание "Литература и писатели Сибири" Алексей Валериевич составлял 2 года, но в предисловии, со ссылкой на бессилие объять необъятное, признался в некоторой ущербности труда. Многое-де не вошло... Но лакуны исследования грандиозны. По сути, получилось не энциклопедическое издание, а недостаточный алфавитный набор из тем и фамилий, снабженных подчас размытыми портретами персоналий. Вышел этакий "вегетарианский салат с кусочками мяса" - хотите ешьте, хотите - нет.
Границы энциклопедии автор обозначил своеобразно: от первых писателей Сибири и до конца ХХ века. Характерно, что в список вошли, в основном, члены писательских союзов ряда сибирских городов, т.е. поэты и прозаики советского и постсоветского времени, с добавлением деятелей дореволюционной поры, когда никаких юридически оформленных творческих организаций не было. Но и здесь выбор составителя случаен и говорит о его некомпетентности, когда, например, статьи о сибирских писателях Н. Щукине, И. Калашникове - есть, а об А. Александрове, написавшем "Воздушный тарантас" с колоритным изображением Сибири, ничего нет. Из горшенинского списка также выпал маститый беллетрист О. Сенковский с его сибирским "Ученым путешествием на Медвежий остров".
Может, эти и другие авторы, писавшие о Сибири, остались за бортом исследования по причине того, что эти края они не посетили? Так ведь и истинно сибирский автор В. Курицын, написавший в начале ХIХ в. под псевдонимом Не-Крестовский популярные романы "Томские трущобы" и "Человек в маске", живший и умерший в Сибири - также не удостоен внимания составителя. Такой крупный писатель, как Д. Мамин-Сибиряк - автор "Золота" и других подобных произведений, просил считать его сибиряком, что подтверждается и духом творчества, и географией писательской жизни. Но словарной статьи нет. На закате жизни опальный О. Мандельштам грезил о Сибири как о первозданной природной гармонии, относимой к грядущим векам. Поэт погиб в Сибири - и также не удостоен упоминания в "энциклопедии" ни персонально, ни в тематическом обзоре. Как и сестры Цветаевы. Если Марина Цветаева ничего значительного о Сибири написать не успела, (хотя в Новосибирске функционирует Дом (клуб) имени М.Цветаевой), то вот ее сестра Анастасия оставила потомкам эпохальное воспоминание "Моя Сибирь" о пребывании в областном центре и районном - Пихтовке.
Зато обширная новелла посвящена писателю Н. Гарину-Михайловскому, лжеоснователю г.Новосибирска, произведения которого переписывал М.Горький в ответ на щедрые взносы в партийную кассу. Спонсирование революционеров привело Гарина-Михайловского (двоеженца, растратчика и казнокрада) в сомнительный пантеон соцреализма, что сегодня заслуживает лишь упоминания, а не пространного осквернения истории.
Ныне покойный писатель из Братска Г. Михасенко удивился бы, узнав о своих двойных шагах при вхождении в литературу из запутанной горшенинской фразы о первой книге стихов "Фантазеры" и о дебюте с автобиографической повестью "Кандаурские мальчишки". С большой обидой и впустую пролистает "литературную энциклопедию" ныне здравствующий прозаик Ю. Могутин, который 16 лет прожил в Сибири, написав талантливые вещи о далеком прошлом и настоящем этого края - "Сокровища Аба-Туры" и "На перевале трех волков". Нет ничего и о лауреате Астафьевской премии, члене Союза российских писателей М. Саввиных и других лауреатах прочих литературных премий. О современных и совсем не олаврованных авторах - не членах творческих союзов, начиная от талантливой и деградировавшей поэтессы Ю. Пивоваровой и заканчивая заумным и академичным версификатором И. Лощиловым - сведений у Горшенина днем с огнем не найти.
К главным недостаткам издания относится отсутствие фундаментального подхода автора-составителя к сибирской литературе, которую он проигнорировал как инструмент для поэтапного литературного освоения (познания) Сибири и народов, ее населяющих. Хотя в книге освещен ряд обзорных тем, касающихся становления жанров, писательских сообществ и течений - но тем, определяющих Сибирь в литературно-историческом и литературно-героическом аспектах, нет и намеком. А между тем фольклор и легенды Сибири, активно привлекаемые тогда и сегодня писателями, явились первой ступенью в осмыслении местного макрокосма, о чем Горшенин не задумался.
В западную идеологию Сибирь колоритно входила мифофигурами типа "боранца" - барашка-растения, или мамонта, которого описывали как змею, рыбу и бегемота, живущего под землей и умирающего от свежего воздуха. Одновременно с этим дикие представления о богатом крае, который не стремился подпасть под длань не менее одиозных цивилизованных колонизаторов Средневековья, играли роль щита. Собственноручно написанной пьесой "Сибирский шаман", в которой комедийно обыграны заблуждения человечества, императрица Екатерина II активно противостояла притязаниям европейских масонов на российские территории. А на порочащее Россию и Сибирь двухтомное "Путешествие в Сибирь" аббата Жан Шапп д'Отроша царица ответила анонимно выпущенным томом опровержений литературных инсинуаций путешествующего католика, умершего в пути с королевским заданием опорочить аналогичным образом американскую Калифорнию.
Стоический дух сибиряка, особенно в борении с суровым климатом и наносными паразитарными отношениями среди людей, сформировался в забайкальском периоде жизни "огнепального" протопопа Аввакума и выплеснулся в житийную литературу о нем. По этому примеру подвиг мученического хождения по Сибири воплотился в историю невинно осужденного, бывшего военного Г. Луполова, дочь которого Параша в 1812 г. пешком пришла из Ишима в столицу за царской милостью для отца. Это преодоление пути спровоцировало всплеск романного осмысления Сибири в русской и французской литературах как пространства и символа, произвола и насилия в Российской империи - с одной стороны, и, с другой - подвига русской души, реализованного в рамках сибирского колорита. Об этой литературной ветви энциклопедия умалчивает.
Вообще, в грантовой книге недостает темы, которая буквально "лежит на поверхности" - если заглянуть в Интернет. Подскажем название: "Сибирь в литературном пространстве России, Европы и мира". Особенно в освещении ее продвинулись французские писатели, которых целый список: А. Дюма, Лагарп, Шамиссо, маркиз де Сад... Здесь преступно не упомянуть о Д. Дефо, который также пустил Робинзона и его верного Пятницу в путешествие по Сибири. Французский поэтический травелог 1913 г. Блеза Сандрара "Проза о транссибирском экспрессе и маленькой Жанне Французской" вызвал не только литературные семинары в Сибири. Но и повторные путешествия французских и идейно примкнувших к ним итальянских писателей на поездах с паровой тягой, что обогащает мировое литературное пространство, суммарно отражается в прессе, но в энциклопедическое издание по недомыслию еще не попало.
В целом, недоделанность обзорных тем у Горшенина удручает. Вот мини-изложение "Сибирь в творчестве декабристов" затрагивает литературную работу лишь четырех дворянских революционеров, сосланных, по выражению А. С. Пушкина, в "страну умных людей". А творчество Бригена, Лунина, Н. и М. Бестужевых, Чижова, Барятинского, Батенькова, В. Ф. Раевского? Что за умолчания? Составитель мог бы значительно дополнить обзор материалом, взятым у своего не так давно почившего учителя - профессора Ф. З. Кануновой, написавшей целое исследование "Декабристы-писатели в Сибири". Но этим трудом Горшенин не озадачился.
Если маститый литератор позволяет себе на казенные средства допускать грубые редакторские недоработки и откровенно и безбоязненно халтурить, то что можно ожидать от провинциальных авторов, кучей дорвавшихся до освоения как будто с неба упавшего 100-тысячного гранта. Вот очередной грантовский том - сборник самодеятельных (хочется сразу поправить - самонадеянных) поэтов Карасурского района Новосибирской области "Родники". Название сборнику дано по наименованию литобъединения, в которое входят около двух десятков авторов из числа сельской интеллигенции (педагогов), бывших комсомольских работников, пенсионеров, плюс несколько работяг и девочек-инвалидов.
Благое дело для провинции - заниматься стихосложением (а не водку пить) под руководством грамотного руководителя - путеводителя по тайнам тропеической и ритмической текстовой стихии. Изучать творчество мастеров, например, "озерной" школы, от Блейка до Вордсворта - раз под Карасуком много водоемов с пресной и горькой влагой, навевающей особое, контрастное мироощущение. Но - у руководителя В. Шуляка литературного образования нет. Ему самому требуется поднять веки на тот стихийный стиховой шабаш, устраиваемый подопечными на окололитературных посиделках на литобъединении. Почему посиделки? Да потому, как заметила одна из участниц Ю. Парафейник в оде на 15-летние "Родника", здесь занимаются кто чем: "может, басню, наконец, / прочтет Гена Иванец. / Оля нам про сон расскажет, / Леша песенку споет...". Вот вам и цех поэтов с толкованием снов и распевками, как в домкоме Швондера, протяжных и убивающих время песен. Так что стихи и на посиделках не звучат, нет их и в коллективном сборнике, составленном в муках. Однако пролистаем этот опус.
Темы, обрисованные авторами, для села традиционны. Это Великая Отечественная война, родной город, виды из окна, времена года на улице, Новый год и разные юбилеи, любовь-морковь, политика и маленькое, шуточные вирши. Интересно, что в Карасуке стихи пишут уже династиями, передавая, как по наследству, эстафетную палочку Мельпомены от отца к сыну и далее. Династиями поэтов могут похвастаться семьи Набатовых, Шестопаловых, Шуст. Поэтические просчеты и ошибки в ритме и рифмах также кочуют из поколения в поколение.
А. Шестопалов написал: "в мыслях наших, в мускулах - не скроем - / Мужество погибших на войне", что осмыслению не подлежит, так как понятие "мужество" соотносится с мозговой деятельностью, а не с мышечной работой бицепсов и трицепсов. Примерно так же ошибается его сын В. Шестопалов, описывая неизвестного солдата, у которого "разыгралась, кипит его кровь с молоком". Этим натурализированным сравнением сражающийся солдат кощунственно напоминает погибшего при спуске на Землю космонавта Комарова, у которого из-за разгерметизации кабины действительно закипела кровь в жилах. Так что в раскрытии военной темы поэтом-отцом и его сыном найдены не метафоры, а глупости.
Конечно, такая деликатная тема, как ВОВ, требует чуткого отношения к деталям, верного поэтического прицела, точность чувств. Однако гипербола М. Шуста в стихе "К 60-летию Победы" при описании боя обескураживает гиперболизированной подробностью: "а с холма ручьями / кровушка бежит". Но это преувеличение еще терпимо. А вот бывший участковый Н. Руденок в стихе "Тридцать четверка" описал, как в танке рвется боезапас, но боевая машина продолжает "утюжить вражеский окоп", что выглядит алогично, неправдоподобно и ирои-комически, совсем как у русских авторов ХVIII века. Т. Рабич говорит о победе, к которой "протоптана тропа / из мук, крови и из костей солдатов". Нет, нельзя вытряхивать на читателя, как из мешка, "муки", "кровь" и "солдатские кости", грамматически неверно оформленные. Это - как пыльным мешком его ударить, из-за угла. Л. Гужеля упоминает о ветеранах, "кто в 45-ую вошел весну" (?). Точнее, весну 1945-ого года? Но поэт дату "весны" не уточняет, как и выскочившую, как черт из табакерки, древнегреческую метафору: "седые локоны уже виски кусают". Если локоны волос по определению всегда расположены ниже виска, то их "кусающие" кончики напоминают приподнятые головки, действительно свисающих и приподымающихся змей, кишащих на голове медузы Горгоны. В глазах читателя страшноватой получилась ветеранская седая голова.
Совершенно неправильно поступил составитель, включив в сборник совершенно необработанные стихи двух ветеранов ВОВ, Федора Пономаренко и Анны Твердохлеб, с большим эмоциональным содержанием, но никудышней литературной отделкой.
В идеологическом плане право было руководство районным образованием, не рекомендовавшее школам изучать сборник "Родники" на уроках литературы и на внеклассном чтении вне школы. Поскольку многие авторы поэтизируют пьянство. Упоминавшиеся Ю. Парафейник и В. Шестопалов залихватски отписывают карасукским поэтам: "кто хлебнет больше глоток, / выдаст нам стихов поток" и "хлеб жуем и водку пьем". Поэтесса даже вымеряет чувства ударными гранеными дозами, когда "от песен сердце бьется, как от стакана вина". Тракториста Д. Переверзова, естественно, "тянет немного к недетским напиткам", и вот вскоре перед ним "мелькают рожи, морды, хари, лица", что заканчивается "проклятием". Поэт-сучкоруб Э. Прохоров, поминая душу, понимает, чего она хочет в минуты "Осенней хандры": "...покоя хочет, всласть напиться просит, как свинья". По аналогичному русскому рецепту С. Назаров лечит в стихах тоску вином, вопрошая: "и что будет потом, я не знаю..." Похмелье будет, что тут говорить. Поэтому в его "Посвящении женщинам" поэтическая строка "некрасивых женщин не бывает" автоматически заканчивается подразумевающимся противопоставлением с союзом "а": "а бывает мало водки".
Не избежали карасукские поэты и плагиата - незаконного заимствования известных строк, которые они не "закавычивают", а немного поправляют и причисляют в собственные закрома. Вот примеры приписываний, ссылки на обворованных авторов опускаем. Н. Кузькина - "У самовара я и моя Маша", "Солнце красит нежным светом". Н. Вершинина: "Не отрекаются, любя". С. Назаров: "Призрачно все, в этом мире запутанном". Э. Прохоров: "Горит свечи огарочек". Н. Самойлова: "Лето - это маленькая жизнь". А. Никитин: "Твоя могила - шар земной". (В первоисточнике у В. Орлова было лучше: "Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат").
Много в самодеятельной поэзии запахов, или миазмов деревенского происхождения, что связано с отходами животноводства и издержками тяжелого крестьянского труда. Так, "горький кизячий дымок" воспевает Д. Переверзов, который при написании стихов натурально потеет:
Возьмешь хрустящий лист бумаги,
Какой получше карандаш,
Набравшись творческой отваги
Напишешь так - вспотеешь аж!
И ведь верно - в литературе описан случай, когда профессор психиатрии как-то наказывал ассистентам выдавать коротенькие карандаши, чтобы пациенты сильно не потели. У поэтессы Г. Обуховой-Глуходед потеет весь район ("трудов здесь, да и пота, немало пролилось") и мать-Родина, которая "родила ...нас в поту ради себя".
Сложные у провинциалов возникают отношения с богом, которого они не понимают, но много требуют, теребя его за бороду, как старика Хоттабыча. М. Шуст просит: "Дай мне Бог пожить на свете / и создать здесь чудеса". "Пожалуйста! - говорит Бог. - Почему одному пожить? Пусть все живут и процветают". Вот и получается, что чем дальше читается, тем становится все чудесатее и чудесатее...
Возникает в сборнике очередная тема: дивное искушение для человека - женщина. О ней С. Назаров говорит, что "Женщина - самих богов творенье, / Библия об этом говорит". К сведенью Назарова, Библия прежде всего говорит о монотеизме. Однако, продолжая "библейскую" линию, Э. Прохоров сначала ругает народ, который "повяз... в слепой погоне / нажив и [к] кошелькам тугих", а затем грозно вопрошает: "Забыли Троицу Святых?" Этот автор тоже не в курсе о триединой истине. Для него, что Святая Троица, что троица святых -одна упряжка ломовых. Одна из новоявленных "святых" (вахтер, своего рода "страж врат" Г. Обухова-Глуходед) в сборнике уже присутствует, так как ее лирическая героиня самонареклась "преподобной" и готова к божественным делам: на землю спуститься однажды градом, нагой предстать перед господином, принять озарение (разбив "при этом брови в кровь"), услышать, как "бьют набаты все кресты и купола". Да тут сам черт ногу сломит, разбирая сивый бред. В самом деле, попробуйте объяснить, глядя в глаза младенцу, как бог "рукой умелой / сумел дать жизнь, живя в аду"? По нашему мнению, в аду живут черти и поэты обоего пола, не отличающие ажурные парения в небесных сферах от тяжких грехов земного происхождения.
Более того, на земле наблюдается много алогизма из-за фривольного обращения авторов с поэтической мыслью. М. Шуст слышит "топот звонкий / под следом резвых рысаков". В. Дегтяренко при описании "Михайловской улицы" ("могилка здесь родная / за самым за селом") испытывает неуместное и безудержное веселье. При отсутствии прямого ж.д.сообщения Н. Кузькина ответственно заявляет, что "поезда буду водить / От Омска до Камчатки". Начало писаной прямо с натуры баллады Г. Обуховой-Глуходед не нуждается в комментировании, так как напрямую напоминает ахматовские строчки о стихах, растущих из сора и не ведающих стыда: "У мусорного бака, на помойке, / Ажурный я платочек подняла". Е. Кулышкина знает, как "перчатки свернулись в спираль".
Кроме того, небывалые зоологические наблюдения производит Н. Руденок за котом, который "в тени веранды / Зевает так, что видно гланды". Э. Прохорову дальтонически видится в опусе "Стон берез" "как не сок, кровь бежит там, где спил", а в "Весеннем блюзе" ему натуралистически представляется, как "старый еж на поляне грел бок", как "пчелы в улик летят" и как "на крыло встала первая муха". У него также воспроизведено в вольной трактовке поведение птиц: богатырь-воробушек носит и роняет ветви, в "Осенних противоречиях" отражена межвидовая дегенерация, когда "гуси и утки свиваются в стаю". В бестиарии (описании жизни глазами животных) Н. Самойловой волк ждет смерть, и костлявая к нему приходит "с пулею в груди", но хищника это не спасло. Он умер, увидев "мать и белый диск луны".
Стихи о любимом городе тоже не лишены причудливых метаморфоз. И. Набатов в песне "Мой город Карасук" противоречиво признается, что "не сложил о тебе я ни слова". У Т. Рябич "мозг за город улетает", а у О. Сеньковой город, наоборот, рождается "в сплетении рук". По-деревенски обширен образ города у В. Шуляка, который от имени земляков признается: "любим его поля, просторы", что упирается в едкую грибоедовскую фразу о "дистанциях огромного размера", которыми персонаж Скалозуб измеряет городские расстояния.
Отдельного разговора заслуживает окказиональная лексика, рассыпанная по сборнику там и сям. Чего стоят подобные перлы: "лунявая ночь", "сгинуть за Родину", "мама - радость моя и беда", "болят грудь и зад", "кипа слов едучих", "шаг мне чудится мышиный", "уздаю уздой", "живут кошка, собака и всякая бяка", "на рябине горят сережки", "мысль ретиво скакала", "люблю среди берез играть в любовь", "пока нету дождеца", "раззудись - душа и тело", "юность свою грел в пальто", "не испытывай судьбу - можно зря найти тяжбУ", "концерт маэстро начал с ля ми жор", "жить в темноте ужасно трудно".
Закончить карасукский разбор можно показательной цитатой пера составителя сборника В. Шуляка, написавшего по поводу "Новаций в медицине" запоминающиеся строки без всякого оформления диалога:
Доктор, доктор, я болею.
Верю, бабушка, вам верю.
Сорок тысяч и хорош.
Выведу любую вошь.
Этой дорогой антипаразитарной услугой можно пренебречь. Ведь тут достаточно лишь частого гребешка, чтобы избавиться от литературного педикулеза в головах маститых и совсем не маститых литераторов, дружно настроенных на губернаторскую халяву.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
