Аннотация: "Окопная" правда вызывает много споров. Нужна ли военная грязь современному поколению?
"...И коротенький карандаш"
Российские издательства стали публиковать "окопную" правду без купюр, без прикрас и без оглядки на торжество Победы
Сегодня "окопная" проза переживает ренессанс. Полежавшие лет 30-40 в столах рукописи участников Великой Отечественной выскакивают из ящиков, чтобы выплеснуть на головы читателей те фронтовые тяготы, которые сами мемуаристы хлебнули через край. Стояли в них по горло и не утонули. Не утонуть бы и нам, внукам, повторяющим: "Спасибо деду за Победу!".
Какова цель этих воспоминаний? В эпоху застоя такие за гранью понимания вещи не печатали по морально-цензурным соображениям, что переломало судьбы целому поколению "окопников". Однако, продравшиеся сквозь препоны произведения В.Некрасова или К.Воробьёва ("В окопах Сталинграда", "Убиты под Москвой") всё же вошли в золотой фонд военной прозы. Так, может, недавно опубликованный фронтовой натурализм Николая Никулина и Михаила Сукнева со временем обретёт шедевральность? Хотя такой глобальной цели перед собой авторы не ставили.
Никулин писал записки "для себя", чтобы избавиться от мучивших его воспоминаний. Есть в психиатрии такой приём, описанный М.Булгаковым. Доктор Стравинский велит выдать болезному поэту Бездомному бумагу и коротенький карандаш. Тревожащие события переносятся на бумагу, и пациент чувствует облегчение. "Вот и хорошо, - скажет осторожный читатель. - Дальше дела больного эти писания не пойдут". Но - взял почитать рукопись один, затем второй. Возникла ажиотажная общественная потребность, и книга пошла в печать. "Нервными" можно назвать и записки Сукнева, который на фронте, от перенапряжения, у КП стрелял в землю из нагана и ничем не мог объяснить свой отчаянный поступок.
Конечно, мужества у авторов-героев - не занимать. Они прошли через горнило военного лихолетья, в их телах застряли осколки, верная смерть проносилась мимо каждую неделю на протяжении всей войны. И пули снайперов рикошетили в каски, и снаряды, шипя, крутились возле ног и не взрывались, позволяя доесть кашу. Это можно назвать чудом. Но вот и приобретенный опыт выживания на войне, пожалуй, будет полезен сегодня бойцам, защищающим русский мир в горячих точках. И даже корявые слова комиссаров, наставлявших красноармейцев на борьбу, удивительно созвучны сегодняшнему дню: "Украина захвачена руками фашистских лап".
Комбат Сукнев разработал и успешно применял тактику подавления дотов пулеметным огнем. Оружием пехоты он сбил 2 самолета и подробно рассказал, как он это сделал. Оба автора упоминают о проснувшихся звериных инстинктах. Никулин мог уловить запах немецкого табака за 70 метров. А комбат успевал наклониться или подпрыгнуть, пропуская пулемётную очередь над или под собой. Военная жизнь приучала быть универсальным солдатом.
Связист, артиллерист, пехотинец, снайпер - это Никулин. Всеми видами стрелкового оружия владел и Сукнев. Его записки избирательно ценны: в них даны советы по выбору места для безопасной позиции, по правильной стрельбе трофейными минами и многом другом. Необходимость научила, поборов сентиментальность, использовать в бою даже трупы врагов и павших товарищей. Зимой заиндевевшее тело - это незаменимый "бронежилет". А воткнутый в снег ногами вверх - приличный "дорожный указатель", а также - сносно уложенная "шпала", в "голову" которой вбит костыль для крепления рельса.
В окопной жизни-смерти читателю многое может показаться диковинно-непостижимыми вещами. Вот как исчезает на передовой человек. Если в него попадает артиллерийский снаряд, то при температуре две тысячи градусов тело мгновенно испаряется, и получается, что боец пропал без вести. А это значит, что его родные в тылу никакого пособия не получат. Выходит, бойца можно отправить в бой голодным, босым, без оружия - но солдатский долг должен быть исполнен. А отсутствие павшего тела - это уже другая сторона медали, которой солдат никогда не будет награждён. Так, недавно было установлено место гибели Михаила Сердцева, родные которого обнаружились в Новосибирске. Боец сидел на краю окопа, писал письмо, начался артобстрел, по окончании которого Михаила не нашли. Но в земле остался его орден Красного Знамени, по номеру которого смерть героя была установлена 70 лет спустя.
А какова цена бессмысленной героики, рожденной бездарными приказами, которые запрещали, например, танкисту покидать подбитый танк, добиваемый немцами из мортиры? И в железном гробу бессмысленно гибнет экипаж, который еще мог повоевать на другой машине. Не случайно знаковые фигуры полководцев Великой Отечественной - Жукова, Мерецкова, Рокоссовского, Тимошенко, Федюнинского авторы обрисовали только нелицеприятными мазками. С подачи Жукова его присные избивают и бросают в канаву везшего на фронт боеприпасы шофера, который ненароком обогнал машину маршала. Опоздавшие на фронтовой концерт Утёсова Мерецков и Тимошенко требуют повторить представление, и лишь воздушный налёт отменяет эту глупость. Для стимуляции армии по взятию Данцига Рокоссовский указывает на вино и баб в этом городе и даёт солдатам 3 дня "погулять" в захваченном населенном пункте. Густой мат Федюнинского на войне сильно контрастирует с его милыми беседами с октябрятами после войны.
Очевидно, глядя на полководцев, распоясались на фронте командиры поменьше. Никулин нарисовал фигуры сослуживцев Пшеничникова, Цикала, Шабашникова - половых извращенцев, совмещавших войну с сексуальными похождениями, причем эти похождения сопровождались такими мерзостями, что издателям надо было бы на обложках книг указать возрастной ценз для читателя. Мемуаристам кажется, что эти извращения являются на войне органичной стороной, которая неистребима, и вот Никулин смекалкой спасает одну насилуемую немку, но в городе Сопоте мимо влюблённой в него Эрики проходит мимо, и девушка кончает самоубийством после глумления, проявленного шестью советскими танкистами.
Сукнев без эмоций констатирует наличие команды бело- и высокогрудых девушек снайперов с орденами Красного Знамени. Этих девушек разбирали по блиндажам командиры. Стрельба по немцам не велась, но книжки снайпериц с отметками об "убитых" немцах фабриковались неукоснительно. Что тут особенного? Институт ППЖ (полевых передвижных жен) проявлялся на фронте множеством вариаций и в лучших азиатских традициях. И даже прачка, постиравшая исподнее командира, получала справку и становилась участницей Великой Отечественной. Может, это правильно? Поскольку, если это неправильно, но неистребимо, то ничего с этим не поделаешь.
Различимы у мемуаристов противоречия, вышедшие из-под нервного пера. Сукнев презирает введение "царских" погон - и принимает (и обмывает) погоны майора. Он упоминает, что не пьет, всегда трезвый - но вот очередная сентенция комбата: не приняв стакан водки, из окопа в атаку не вылезешь. Насмотревшись на "засилье лизоблюдов и нечистоплотных карьеристов", майор говорит, что уйдет из армии - и продолжает служить после войны. Ему вторит Никулин: "На войне подавляет мелкая несправедливость, подлость ближнего, разгул пороков и господство грубой силы".
Действительно, это несправедливо, хотя смотря как посмотреть: один в штабе за картой сидит и в бой посылает, второй - в бой идет и умирает. Один живой - второй мертвый. Где ж тут справедливость? Но справедливыми Никулин называет и смерти солдат от инфаркта, выданные за гибель в бою. И праведна даже смерть не выдержавшего испытаний бойца, который выпил два котелка водки, чтобы умереть. В похоронке исключительно правильными словами написали, что товарищ погиб от рук немецко-фашистских захватчиков.
Мемуаристов интересно было бы посадить друг против друга и спросить их о взятии, например, Новгорода. Один горячо рассказал бы о боях, плацдармах, атаках без артподготовки у стен древнего города. А второй мог его опровергнуть, утверждая, что Новгород не штурмовали и победного флага на высоком здании не вывешивали... Город захватили в пустом, покинутом виде. Правд на войне очень много...
Сегодня баталистика максимально приближается к "окопной" правде. Вернее, в каждом окопе - правда своя. Бесцензурные ветераны с азартом пишут о пригоршнях нательных насекомых, о коллекционировании снятых с немцев наручных часах, о банальном воровстве и крысятничестве, что было и прошло, но что сегодня оттеняет подвиг людей, ушедших (как сами Никулин и Сукнев) и уходящих в бессмертие. В этом плане показательна такая упомянутая одним из них контрастная картина: красное знамя над Рейхстагом и - отхожее место, устроенное победителями у его стен, испещрённых не только надписями "Мы дошли...", но и "..ал я всех вас. Сидоров". А ведь так метят захваченную территорию животные, за пределы инстинкта не выходящие.
Но нас привлекает символ, а не запах. Мы любуемся салютом, а не тьмой. Хотя без неё расцветающие в небе залпы Победы выглядели бы бледно. Только в этом она органична, проходящая и поэтому взятая на короткий карандаш тьма. Да грянут залпы!
Справки о книгах:
Никулин Н.Н. Воспоминания о войне. Рассказы. / Серия книг "Писатели на войне, писатели о войне", посв. 70-летию Победы". - СПб.: Информационно-издательский центр ОАО "Петроцентр", 2015.
Сукнев М.И. Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата. 1941 - 1945. / Серия "На линии фронта. Правда о войне". - М.: ЗАО Издательство Центрполиграф, 2010.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
