ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Агалаков Александр Викторович
Жизнь в "мертвом доме"

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Очерк о замечательной истории возникновения, быте, перевоспитании зеков в бийском тюремном замке, который через переименование в ИТД (исправительно-трудовой дом) и другие названия сейчас известен как СИЗО 2.
Жизнь в "мёртвом доме"

Тюремный очерк

  Бытующие в публицистике устойчивые выражения "мёртвый дом" и "дом окаянный" взяты из сочинений Ф.М. Достоевского, отбывшего сибирскую каторгу. На ней главным бедствием для Федора Михайловича была не работа, например, чистка снега зимой, а место общего жительства: гнилой щелястый барак, где нельзя было согреться и отдохнуть. Будущий классик мучился на нарах 4 года, приобрел эпилепсию, "падучую" болезнь, которая в итоге свела его в могилу. Так царский режим расправлялся со своими оппонентами, создавая им нечеловеческие условия при отбытии назначенного наказания. Однако сразу после революции 1917 года, т.е. в первое советское время, тюремная система претерпела коренные изменения, на словах отказавшись помещать людей в окаянные (проклятые) условия медленного умирания. Об этом вещали как официальные документы, так и ведомственная газета, выпускавшаяся руками заключенных 100 лет назад в исправительно-трудовом доме (ИТД) уездного города Бийска Алтайской губернии.

Новации в словах и формулярах

  Главная новация состояла в том, что все старорежимные слова, в том числе слово "тюрьма", как институт угнетения рабочих и крестьян, изгонялись из официального обихода. Но саму тюрьму не отменили, просто на смену одним обозначениям пришли новые наименования мест скорби и печали с горячими установками на перевоспитание оступившихся людей через труд. Это домзаки (дома заключения) и трудовые колонии, концентрационные лагеря и изоляторы специального назначения, трудовые дома для подростков и места заключения без точно установленного наименования, упомянутый ИТД и т.д. и т.п. К 1925 году основным местом отсидки стал считаться именно ИТД как главный вид воздействия на осужденных с набором ряда инструментов для "перековки" преступных характеров. В нём содержались лица со сроками лишения свободы от полугода до 10 лет.
  Возьмем конкретный адрес: г.Бийск Алтайского края, улица Чехова, 2. Известное место. Здесь находится следственный изолятор (СИЗО 2), который горожане издавна и по привычке называют тюрьмой. Хотя за немалый срок своего существования и функционирования крепко собранное узилище неоднократно меняло названия. Согласно документам из Государственного архива Томской области (Томская губерния с уездным Бийском тогда являлась субъектом Российской империи), на месте будущего изолятора в 1807 году уже действовал деревянный острог частного окружного управления, подчинявшегося губернскому тюремному замку. Это был тот самый щелястый бревенчатый барак в периметре частокола из хлыстов со стражниками внутри и у ворот острога, с "порубом" ― земляным карцером (ямой) для непослушных и прочими подсобными помещениями для обслуживания и отправления телесных наказаний.
  Замок в данном случае представляет собой не крепостное здание феодала, а административное звено российской пенитенциарной системы. Из сохранившегося в архиве СИЗО 2 паспорта за 1965 год известно, что первые капитальные сооружения из кирпича были построены в 1871 году: административный корпус, режимный корпус на 29 камер, корпус для хозяйственной обслуги и кухня. В 1873 году в бийской тюрьме отбывали наказание 136 осужденных, из них девять подростков. По 4-5 человек на камеру ― весьма приемлемо.

[]

Бийский тюремный замок. Старое фото

  В своей эволюции бийское тюремное учреждение претерпело ряд преобразований, называясь в царское время окружным острогом и тюремным замком, в советское ― недолго домзаком, с 1923 по 1955 год ― ИТД и СИЗО по настоящее время. Однако, как ни переименовывай печаль, веселее от этого не становится. Тем не менее, Бийский следственный изолятор несколько лет назад с помпой отметил свой 150-летний юбилей! Что можно назвать сроком. Учреждение состоялось. Сохранились под аляповатым сайдингом старинные стены, кованые перила лестницы внутри главного корпуса, сводчатые потолки и опасные подземные переходы.

Социально близкие

  Об условиях содержания преступников сохранилось мало конкретных сведений. В царское время отсидка в сырых застенках, как говорилось, являлась расправой, или "хорошим уроком", напоминающим смысл давней пословицы: "Не слушался отца и матери ― послушаешься ката (палача)". Из тюрем, по отбытии наказания, выходили, в основном, больные люди и инвалиды, судьба которых заканчивалась на церковной паперти или в мучительных блужданиях по России в поисках подаяния. Но в первые годы советской власти в карательной пенитенциарной системе произошел коренной перелом, когда в начале 1920-х годов робко, но наступательно началось воплощение объявленного годом ранее программой РКП (б) курса "От тюрем к воспитательным учреждениям", каковыми должны были стать вновь образованные фабрично-заводские и сельскохозяйственные колонии.
  Преступники считались социально близкой прослойкой к пролетариату, и отношение к ним поменялось. Цель стояла благородная: вернуть в общество здоровых и прирученных к труду и самообслуживанию людей путем их перевоспитания трудом, учебой и развитием самосознания. В 1923 году Главное управление мест заключения (ГУМЗ) НКВД РСФСР, просуществовавшее до 1933 года, имело на подотчете ИТД - 159; домзаков - 54; мест заключения без точно установленного наименования - 17; пересыльных, карантинных и тому подобных специального назначения мест заключения - 3; изоляционных тюрем - 2; сельскохозяйственных колоний - 29; трудовых домов для несовершеннолетних - 4; трудовых колоний - 1; концентрационных лагерей - 56; тюремных больниц - 5. Итого - 330 мест заключения, где содержалось более 80 тыс. человек. Число мест исправления и количество заключенных с каждым годом увеличивалось. Через год число ИТД и прочих подобных учреждений перевалило за 400. ИТД становился основным видом мест лишения свободы с применением мер исправительного характера.
  К тому времени в рамках текущей политики усовершенствовалось законодательство. Действовал Исправительно-трудовой кодекс 1924 года, согласно нормам которого, в указанных учреждениях предусматривалось содержание заключенных покамерно и по группам. При этом заключенных разделили на три категории: заключенные, подлежащие лишению свободы со строгой изоляцией (в основном осужденные за контрреволюционные преступления ― т.н. "контрики"); профессиональные преступники и все остальные заключенные. Кодекс установил три типа тюрем: домзаки, ИТД и изоляторы специального назначения. А трудовых колоний разных видов с облегченным режимом содержания было не перечесть. Полезный факт: достаточно сложное дробление пенитенциарной системы было направлено на поиск лучших форм воздействия на перевоспитуемый контингент. Так, в статусе ИТД было предусмотрено три разряда осужденных ― начальный, средний и высший, в которые зачислялись зарекомендовавшие себя "послушные" заключенные. Учитывалось их поведение и стремление заняться общественно-полезными делами. Послушных можно было переводить из разряда в разряд, повышая или понижая возможность их освобождения от отбытия наказания вообще. Заключенные ИТД из высшего разряда, показавшие свое исправление, успехи в труде и учебе, могли перевестись в переходные исправительно-трудовые дома с более свободным режимом.

[]

Тюремный коридор ИТД. Старое фото

  Разумеется, в ИТД направлялись лица, не представляющие особой опасности для государства ― не "контрики", а также те, для кого не предусматривался режим строгой изоляции ― не профессиональные преступники. Режим в ИТД считался общим и основывался на обязательном труде заключённых и их участии в культурно-просветительской работе. Система тюремного воспитания при советской власти основывалась на знакомых педагогике противовесах: "кнуте" и "прянике". Помимо манипуляций с переводами в "разряды" были дополнительные льготы, они заключались в том, что осужденные среднего и высшего разрядов имели право на отпуск: среднего разряда - 7 суток по истечении 2 месяцев пребывания в этом разряде; высшего - 14 суток по истечении 1 месяца пребывания в этом разряде. Т.е. прямо из тюрьмы исправляющийся, скажем преждевременно, зек(*) убывал домой в отпуск к маминым борщам или к теще на блины.
  Другое дело ― лица, не поддающиеся исправлению. Для таких был припасен "толстый кнут": перевод в Изолятор специального назначения с жесткими условиями. Это была своего рода "тюрьма в тюрьме", карцер. К слову, сегодня таких "плёток" много: БУР ― барак усиленного режима, СУС ― строгие условия содержания, ПКТ ―помещение камерного типа, ШИЗО ― штрафной изолятор. Толстые решетки на окнах, отсутствие личных вещей и общения с сокамерниками, еда похуже, стесненные условия, всевозможные ограничения ― сиденье под тупым углом к стене ― сидеть можно полустоя, днем лежать запрещалось, и спальное место пристегивалось к стене. Холод зимой и комары летом проникали в камеру через разбитые окошки, делая отсидку неисправимого динамичнее и веселей.

ИТД ― это труд и т.д.

  Исправлялись зеки на трудовом фронте. С этой целью, еще в статусе домзака, при бийском учреждении создали сельскохозяйственную ферму с 560 десятинами земли, оборудованный барак на 150 человек, домик для надзора, два амбара для хлеба вместимостью 1000 пудов каждый, кузнечно-слесарную, сапожно-починную мастерские, конюшню на 45 лошадей, баню, кухню и другие надворные постройки. По уровню производства и прибыльности ферма занимала первое место по вовлеченности контингента в исправление трудом. Похожие трудовые учреждения процветали повсеместно. Подобная ферма была создана также при соседнем Барнаульском домзаке в 8 верстах от Барнаула. Кроме того, Барнаульский домзак на март 1925 года выглядел внушительней бийского, так как имел дополнительно два рыболовных участка на Оби ― "Подгляденский" и "Барнаульский". В последующие годы отдаленные трудовые учреждения приобрели самостоятельность и продолжали существовать в виде трудовых, рабочих колонн, рыболовецких бригад, исправительно-трудовых и сельскохозяйственных колоний с незатейливым закреплением кадров на местах.
  Поскольку тема данной работы укладывается в освещение жизни в ИТД в переходный период, интересно будет взглянуть на жизнь в бывшем тюремном замке как бы изнутри, с привлечением не столько официальных документов и заявлений, но и самостоятельного голоса заключенных, своего рода обратной связи ― тюремной газеты, явления чисто советского, обремененного, правда, вниманием пенитенциарного руководства.

Пресса не прессует и не развлекает

  В исправительных учреждениях России кое-где существует внутренняя тюремная пресса, направленная на просвещение контингента. Названия газетные листки имеют, как правило, незамысловатые. Один из редакторов ведомственной периодики вспоминает, что сначала это были листки и оттиски с заголовками "За честный труд", "За трудовой подъём", "За трудовой коллектив", "Передовик труда", "Слава труду", "Трудовой день", "Трудовые будни", "Рубежи пятилетки", "Ударная вахта"... В Бийском ИТД газета называлась "Наша жизнь". Печаталась она под чутким руководством администрации, хотя и кичилась своей открытостью и доступностью, зазывая осужденных делиться общими темами и своими проблемами под настоятельным мотивом "надо давать материалы о своих переживаниях".
  Обойтись без контроля было невозможно. Как нельзя было и откровенно не подливать елея администрации в далеком 1925 году, когда речь о ведомственной прессе только-только заходила на совещаниях руководителей тюрем и лагерей, озабоченных перевоспитанием осужденных, которые могли стать "вполне честными гражданами". Тогдашние тюремщики надеялись, что отбывший наказание преступник, по выходу из колонии, сразу возьмется за рычаги трактора или рукоятки токарного станка (а не за рукоятки финок и пистолетов). Эту надежду можно увидеть в материалах раритетного, сохранившегося экземпляра двухнедельной "Нашей Жизни", которую выпускала учебно-воспитательная часть Бийского ИТД. С начала 1925 года, судя по рукописно проставленному "под шапкой" номером 6, газета выходила раз в месяц. Очень познавательно и удивительно сегодня смотреть на то, какие наивные подходы, благо впервые, осуществлял издатель в плане выполнения поставленной цели ― перековку вора и грабителя в человека труда.
  Печатали газету сложным способом ― на пишущей машинке с применением гектографа. Сначала для запаса бланков титульных листов на первый лист анилиновыми чернилами нанесли "шапку" газеты с названием и возможностью дописать вручную порядковый номер и допечатать выходные данные. Эту заготовку печатали на гектографе с запасом на первый и все последующие номера газеты. Затем на пишущей машинке допечатывали газету с закладкой бумаги с копиркой для 7-8 экземпляров. Больше не получалось. Иначе шрифт на дальних копиях размывался и текст становился нечитаемым. Листы были без пагинации (без нумерации), тексты выложены линейно и скучно, без рисунков и скупых виньеток.

[]

Титульный лист тюремной газеты. "Шапка" выполнена на гектографе, номер проставлен чернилами, текс напечатан на пишущей машинке

  Кто же занимался ведомственным самиздатом? Ответ на этот вопрос лежит в заметке "К товарищам заключенным". Поименование "товарищ" указывало не столько на пролетарское происхождение автора, сколько на то, что он из их числа - будущих перевоспитавшихся, будущих токарей-трактористов. Он писал о том, что газета делается для заключенных, делается заключенными. В конце газеты прописано участие в выпуске номера официальных лиц: ответственного редактора Шершова и технического редактора Васильева, которые поставили автографы в конце газеты. Конкретно сказано: "В ней участвует 3-4 человека, вернее - в ней участвует 1 человек, он и пишет, и печатает, он и редактирует. Кто в этом виноват? (В смысле, почему только один человек занят этим общественно полезным трудом? - прим. Автора). [Виноваты] сами заключенные, которые не знают пользы газеты. Таят скорби в себе. А надо изливать душу. Многих смущает малограмотность, но на то и редакция, она поправит. Разве нет у товарищей осужденных вопросов - чем грозит тот или иной проступок, что делать, где хлопотать?" Под этой заметкой стоит псевдоним "наблюдатель". И у этого "наблюдателя" оказалось много имен.
  Человек с разными псевдонимами понимал, что подача материалов должна быть пестрой. Поэтому среди отчетов, милых глазам тюремной администрации, издатель разместил в газетной полосе воспоминания, фельетон и стихи собственного сочинения о цветке, который "живет на тюремном окне". Деталь: не разводят цветы в тюрьме, разве что в кабинете у кума (начальника). Цветок не выдержит регулярных вытряхиваний из горшка при внутрикамерных проверках на предмет спрятанных наркотиков или запрещенных вещей. Да и сам горшок зек может использовать в виде метательного оружия, а осколками может порезать себе вены. Несмотря на алогичность ситуации стихотворение "Цветок в тюрьме", некачественно написанное (нет ритма и рифмы), все-таки несет лирический заряд, отражая чувственные переживания несвободного человека, лишенного за проступки встреч с любимой, у которой "губки прекрасные и очи, горящие страстным огнем". В голове у читателя оставалась мысль: сначала подумай, товарищ, а потом делай, чтобы надолго не потерять любимую женщину.

[]

Тюремное поэтическое творчество

  К слову, экземпляр газеты "Наша жизнь" сохранился в засекреченном архиве в Новосибирске, и автору этих строк стоило труда добыть снимки этого издания, тщательно оберегаемого прижимистыми архивариусами. На секретность указывает то обстоятельство, что в свое время папка с бумагами была пробита насквозь, похоже, тюремной заточкой тремя проколами посредине текста, сквозь которые протащили суровую нить и, завязав узел, наложили на него печать, чтобы ни открыть страницы, ни прочитать ни у кого не получилось. Потом запрет сняли - но проколы остались.

Передовицу - на передок

  Жалобы редактора, единого в трех лицах (он и корреспондент, и печатник, и редактор), свидетельствует о том, что издание все-таки было еще далеко "от народа", который обратной связью газетный коллектив не баловал. Обратите внимание на передовицы - и можно представить, как они "били" мимо масс, но отражали текущий политический момент. Первая забойная заметка, набранная капсом ― заглавными буквами, убеждает тюремный люд еще теснее сплотить ряды в связи со смертью В.И. Ленина, случившейся 16 месяцев назад. Как это глупо: на политической внутренней арене давно действуют другие фигуры, а тут, в бийской тиши, всё поминают и вспоминают ушедшего вождя. А заголовок другой заметки под названием "Праздник 1-ое мая" хоть и выглядит нейтральным, но дальнейший ход мыслей автора снова выходит за пределы разумного. Сначала он вводит читателя в этакую пастораль. "...Оживает травка, развертывается зелень деревьев. Просыпаются насекомые..." Следуют прочие зооподробности. Но вот уже описывается, как рабочие борются с угнетателями, впереди всех - рабочий класс России, который "опередил западного рабочего". На помощь уставшим борцам за свободу трудящихся "распускаются свежие листы молодняка-комсомола, побеги - пионеры". Вот он какой Первомай - метафоричный, с порослью и побегами! Предполагалось, что этими сравнениями должен проникнуться и вор, и убийца, впечатлиться этакими ростками будущего...
  Политику партии для народа продолжает следующая заметка. Редактор под псевдонимом "Небийский" убеждает зэков в необходимости кооперации. Правда, кооперироваться в ИТД ни у кого возможности не было, так как все (надзиратели и контингент) сидели на казенных харчах. Зато по выходу из места заключения "выгодность в кооперации очевидна. Это скидки на товары и их номинальная стоимость". Статья "О кооперации" оказалась единственным лучиком, проникшим с воли в бийский каземат, где заблуждались насчет послушных "колесиков-винтиков" (это ленинский термин) при строительстве нового мира. Если уж в конце отсидки зека ждет долгожданная свобода, то освободившийся должен знать, что на этой свободе делается, как живет страна, что строит, чем дышит, какие новации пришли на смену старому быту. В этом плане своих читателей газета не баловала, хотя новости за периметром были потрясающими, даже на фоне бийской действительности, буквально кипящей новыми событиями.
  Так, еще год назад в городе были открыты кожно-венерологический и противотуберкулезный диспансеры. Распахнула двери школа N 6. А в текущем 1925 году в апреле в Барнауле и Бийске постановлением Алтайского губисполкома ввели регистрацию причин смерти жителей губернии: "В целях учета санитарного состояния населения и истинных причин смерти". В бийских окрестностях запустили в воздух планер. Полет производился на ровном месте при очень сильном порывистом ветре. Парение длилось 10-15 секунд, весь полет продолжался около минуты, что выглядело символично: заштатный городок отрывался от патриархальной поверхности и летел в будущее. (Летом 1925 года в Бийск прилетел аэроплан, что взбудоражило всех жителей). Бийская милиция стала выдавать жителям города книжки (паспорта) на 3 года вместо бывших годовых удостоверений. Культурная комиссия Общего отдела Уисполкома устроила на пароходе общедоступное гуляние с выездом горожан на Сорокин луг. Духовой оркестр, танцы на открытом воздухе, буфет с холодными закусками, пивом и фруктовыми водами по пролетарским ценам. Цена билета в оба конца составила всего 70 копеек.
  Газета также могла бы сообщить о сильнейшем наводнении в городе. Были затоплены Мочище, Катунские луга, дровяные склады завода "Красный Октябрь", Зеленый клин и другие низкие места города. Администрация ИТД и сидящие могли обеспокоиться данным ЧП: ведь бийский тюремный замок был построен в старом русле разлившейся Бии, но контингент решили не пугать. Также не сообщалось, что на правом берегу Бии в сосновом лесу после ремонта и усовершенствования торжественно открыли Дом отдыха (ныне это поселок Молодежный), он получил название Дом отдыха имени М.М. Лашевича (сибирского большевика) для рабочих и крестьян. Т.е., выходящие на волю подневольные труженики, предупрежденные прессой, могли претендовать на заслуженный отдых в сосновом бору, чтобы проветрить сосновыми фитонцидами свои легкие и получить пользу для подорванного здоровья. Однако, тюремные читатели прошли мимо этой информации.
  Покормив читателя журавлем "кооперации" в небе, Небийский принялся отчитываться итогами работы, проделанной учебно-воспитательной частью. Узнаем, что в ИТД действовали школа и кружки.
  Великовозрастных школяров 43, из них мужчин 30 и, соответственно, 13 женщин. На пчеловодческих курсах обучаются 35 человек. В драмкружке - 20, силами которых поставлено 7 платных спектаклей и 3 бесплатных - для заключенных. В хоровой кружок записано 18 человек, но он не действует из-за отсутствия регента. В музыкальном кружке - 10 учеников, 5 уже выучились играть. (На каких инструментах ― не уточняется). В лекционном кружке прочитано 15 лекций. Библиотека регулярно выдает книги: в марте 1925 года выдано на руки 800 книг, из них 254 по беллетристике, 256 - политических, 176 - по сельскому хозяйству, научных - 70. Шахматно-шашечная работа в ИТД не велась. Вот и вся отчетная цифирь. Существенная деталь: стараться изучать пчеловодство, петь в хоре или играть на балалайке - никакой практической пользы (в плане досрочного освобождения) эти занятия не несли, так как это был формальный культурно-просветительский охват. Не то, что сейчас: победа в музыкальном конкурсе "Калина красная" автоматически освобождает победителя от отбытия наказания, и тюремный лауреат выходит на волю по "условно досрочному". Но вернемся к газетным темам.

[]

Отчет о проделанное работе - святая обязанность администрации

Об излечении тела и души

  От передовиц газета плавно переходит к насущным проблемам заключенных: изложению сути лечения сифилиса и изжитию такого церковного предрассудка, как "Пасха". В одноименной статье о "срамной" болезни есть перлы: "Если захватить сифилис с появления твердого шанкра, то за 2-3 месяца, если будет лечить не коновал, а доктор-специалист, болезнь излечима". Приведены фамилии почетных эскулапов-"сифилитиков" ― профессоров Нейснера и Топоркова, по словам которых, не утративших значение до сего дня, "каждый пропущенный час лечения стоит лишних дней лечения". (Это спорно. В 1925 году, до изобретения антибиотиков, сифилис был неизлечим. Пенициллин открыт в 1928 году, пенициллинотерапия началась в 1943 году). Затем автор распространил прописные истины о вреде табака и алкоголя для любого здорового человека, а не только сифилитика, "который загнивает заживо". После медицинских запугиваний следует резкий переход к обличению капитализма и его спутнице проституции, "потому что заработки женщины в капитализме меньше, чем у мужчины, и ей не хватает денег даже на самый скромный прожиток. Затем следует потеря жизненных благ и наслаждений". Хорошо мотивировав читателя на воздержание от внебрачных половых связей, редактор переводит удар на религию.
  О праздновании Пасхи идет наиболее подробный отчет в статье "Впечатление Пасхи на заключенных", чтобы в следующем материале, названном почему-то фельетоном, обрушить на религию и ее апологетов огонь орудий главного калибра.
  Итак, Пасха в Бийском ИТД в 1925 году проходила чинно и благородно. "Силен сей праздник для русского человека. Даже на тех, кто не испытывал душевного горя", ― начинает разоблачение "опиума для народа" знакомый по стилю изложения редактор, или Г.Дедусев, подписавшийся так в конце статьи. Выбор псевдонима прозрачен. Пасха ― это действительно "дедушкин" праздник. С самого утра предпасхального дня зэки начинают кучковаться, рассуждать, как этот праздник отмечали в тюрьме раньше. Единственный положительный момент этих скопищ и рассуждений в том, что "прекращаются разного рода тюремные крики и даже шалости". Идет активное обсуждение: будет ли выдан усиленный паек? А на следующий день звон колокола, доносившийся из города, "быстро поднял на ноги даже тех, кто после поверки обычно лежат в постели и нежатся в лучах восходящего солнышка". (Какой нежный пассаж!) Воспоминания о родных, мрачные лица, толкование снов ― все обретает большую важность в Пасху.
  В 10 утра пошли пасхальные передачи заключенным. Всё принесенное зэки свалили в одну кучу, своеобразно стремясь как бы к "пищевому коммунизму" с общим котлом. В обед пустой суп не брали. Получив кипяток, все приступили к общей трапезе. Репортер отмечает, что те лица, кто не получил передачи, тоже оказались сыты, благодаря доброте товарищей. "После обеда звон колоколов из города убаюкивает заключенных в своих мыслях". "Жаль, ― заключает рассказчик. ― Что в пасху не было проведено с заключенными ни одной лекции на противорелигиозную тему, ибо этот старый поповский дурман в душах темных людей так глубоко, глубоко засел". Впрочем, каких-либо других отрицательных пасхальных моментов приведено не было. Зато кража передач по ночам из тумбочек происходила в ИТД регулярно. Именно поэтому редактор в заключительной заметке "Кому что делать" обращается к старосте камеры 29, мотивируя его пресечь внутрикамерное крысятничество словами о том, что отбирание чужих передач ― это низость, что "хуже будет, если мы сами выявим этих лиц и возьмем их за ушко да [на] солнышко". За этими милыми словами в конце номера как бы проведена итоговая черта: преступники неисправимы, увещевания на них не действуют, Пасху они рассматривают лишь как возможность хорошо поесть, а кушать хочется всегда, поэтому самосуд ― дело справедливое, необходимое и коллективное в отношении крыс, потребляющих съестное по ночам и в Бога не верующих.
  Кстати говоря, в изоляторе есть намоленное место. В конце 19 века в Бийской тюрьме был построен на пожертвования купца первой гильдии Якова Сахарова храм во имя святых мучеников-бессребренников Космы и Дамиана в память чудесного спасения государя Александра III и августейшего семейства при крушении императорского поезда на станции Борки в 1888 году. Храм окормлял осужденных и окрестных жителей, приходивших на богослужения. Здание стоит до сих пор, но благолепие потеряло ввиду варварских перестроек и теперь мало чем напоминает церковь. В советское время утрачены колокольня и главы храма, эклектически добавлен второй этаж для общежития сотрудников. Остались карнизы, входные двери, выложенные в камне стен кресты и лучковые окна. Сейчас в церковном здании располагается медпункт, служебные кабинеты, учебные классы для сотрудников охраны, раздевалки для личного состава. Но об окормлении тюремной паствы администрация не забывает. Сегодня в СИЗО церковь приветствуется с той силой, какой она изгонялась из тюрьмы в 1920-е годы. В 2001 году открылась молельная комната, где совершаются религиозные обряды для подследственных. Слово Божье заключенным несет священник отец Дмитрий, который обуславливает свои визиты, как положено, определенными правилами: "Покреститься, помолиться, причаститься приходят и женщины, и мужчины. Чтобы встретиться с батюшкой, заключенные сначала должны изъявить свою волю: они пишут заявление и назначается встреча".
  Уникальный и единственный из сохранившихся на территории Алтайского края образец домового тюремного храма должен стать объектом историко-культурного наследия и иметь статус памятника архитектуры. Церковь во имя святых Космы и Дамиана достойна занять соответствующее ей место среди памятников православия Бийска. Решение о восстановлении храма пока не принято. Но в сентябре 2016 года епископ Бийский и Белокурихинский Серапион совершил освящение закладного камня и креста в основание будущей часовни в честь святых мучеников Космы и Дамиана рядом со зданием старого тюремного домового храма. Бог в помощь!

Сложные темы

  Перед предстоящим и окончательным разоблачением религиозного дурмана автор, подписавшийся псевдонимом "Новый", начинает гневно рассуждать в статье "О стукачах" о неуёмных людях, любящих наушничать и привирать. Пожалуй, его рассуждения достойны внимания. "Как всегда непросто режет ухо слово - стукач. Они создают себе привилегированное положение. На что они надеются, на что рассчитывают своими подлыми грязными сплетнями, создавая несуществующие истории, с целью опозорить товарищей и выдвинуть свое "я"? Их ожидает падение не только в глазах начальства, но и товарищей заключенных. Как они должны себя чувствовать, когда откроются их нечестные, подлые интриги. Начальство не всегда любит поощрять стукачей, так как стукач при любом удобном случае может настучать на само начальство. Нас надо перевоспитывать изжитием дурных поступков. Начальство пойдет навстречу и публично выявит этих жалких испорченных людишек. Останется только выявить и уничтожить столь видных деятелей". Вот как ― "выявить и уничтожить". Тут перевоспитание невозможно. Однако редактор просто путает: он смешал в одну кучу и клеветников-фантазеров, и негласный подсобный аппарат. Подобная заметка в современной тюремной прессе невозможна изначально. Поскольку вся агентурная работа в местах заключения держится исключительно на доверенных лицах. А лжет человек или говорит правду о своих сокамерниках ― это правое и любимое дело оперсостава и начальника, разделяющего контингент на овец и козлищ.
  К другой сложной теме относится мемуарная проза, озаглавленная как "Воспоминания о тюрьмах царского времени". Видимо, автор сидел еще при царском режиме. Вспомнить ему, подписавшимся фамилией "Котков", было что "при царе". Памятной оказалась фигура часового на вышке, как магометанина на минарете. Ночью свистели крысы в коридоре, шмыгавшие из угла в угол и дравшиеся из-за найденного съедобного куска. (150 лет спустя, откликаясь на праздничный материал о СИЗО 2, один из бывших сидельцев заметил, что после бравурных слов о том, как стало всё хорошо, администрация пусть воспользуется тюремной баней и заглянет в старый корпус со снующими крысами). "Утром воробьи, чирякая, ― пишет своеобразный Котков. ― Ожидали свои порции хлеба, который им выбрасывали из окон арестанты. Вот забили своими ключами надзиратели. Открывают двери. Лица заключенных одутловатые, после камеры со спертым воздухом и специфическим запахом, перегаром махорки". Колышется серая масса арестантов. Тут и неисправимые, и случайно попавшие люди по "преступлениям легкого характера", совершенным под влиянием Бахуса, из-за драки, вражды, сведения личных счетов и прочего. Атмосфера угнетающая. "Заключенный разлагается физически, нравственно ― в тюрьме он превращается в преступника", ― делает вывод мемуарист. Подразумевалось, что подобное в советской тюрьме невозможно. Еще как возможно!
  Эта угнетающая атмосфера продолжалась всю первую половину ХХ века, то отступая, то усиливаясь. В 1921 году в Бийской тюрьме содержалось 332 человека, на каждого заключённого приходилось по 2 кв.метра площади. Заключённые размещались по группам отдельно ― срочные (осуждённые), следственные и пересыльные. Работали библиотека и тюремная школа по ликвидации безграмотности. Заключённые имели право ежедневно получать передачи ― пищу, табак, белье, постель, книги. Свидания с родственниками разрешались два раза в неделю, не запрещалось иметь бумагу, чернила, карандаши, книги, что хорошо для сидельцев.
  Однако в 1936 году, в связи с государственным террором, наполнение тюрьмы стало превышать лимит содержания в 17 раз! Нары были трехъярусные. Какие это приемлемые условия содержания? Вторая подобная волна "перенаселения" возникла в 90-е годы, когда в условиях дикого рынка преступность захлестывала: было по 3 человека на спальное место, поэтому зеки спали по очереди, и часто калачики спящих тел сворачивались прямо на полу. Тюремная политика снова стала исключительно карательной, с воссозданием невыносимых условий отбытия наказания в "окаянном доме". Сегодня лимит наполнения СИЗО 2 составляет 458 человек из расчета площади на одного человека 4 кв.метра. В среднем здесь содержится до 400 осужденных, большинство - мужчины. За совершение тяжких и особо тяжких преступлений - более 100 человек в возрасте до 30 лет, что составляет почти треть от общего числа постояльцев, которых охраняют около 200 сотрудников. Итак, на двух зеков приходится один охранник. Не затратно ли для государства?
  Отопление зданий СИЗО до 1967 года было только печное, с топками из коридоров, и еще в 50-х годах в сутки выдавалось по три килограмма угля на печь. Было холодно, керосиновые лампы и парафиновые свечи ― вот и все освещение. Воду для заключенных разносили в ушатах из кухни, людей выводили на оправку два раза в день по очереди. Подвозили воду и вывозили канализационные стоки бочками. Однако, несмотря на неудовлетворительные жилищно-бытовые условия, питание заключенных в Бийской тюрьме было лучше, чем в других местах заключения края.
  Сегодня ― совсем другое дело. Если в 1923 году, согласно тюремному отчету, в бийском домзаке стекла в камерах иногда заменялись фанерой, кроватей всем заключенным не доставалось, и в лучшем случае они размещались на грубых, деревянных нарах, то за последние 30 лет в Бийской тюрьме произошли серьезные изменения, о чем сообщают корреспондентам СМИ ответственные работники. Из тюрьмы она стала следственным изолятором, на её площади построены складские помещения, два режимных корпуса (со всеми коммуникациями), административный корпус, медсанчасть, отапливаемые гаражи и т.д. В новых камерах относительно просторно, они рассчитаны на двух и четырех, на шесть и девять человек. В каждой из них установлены железные кровати, столы, лавки и ящики для продуктов, намертво встроенные в пол. Видеонаблюдение кругом. В камерах холодильники и телевизоры с разрешенными программами. Продуктовые передачи разрешены в любое время. "Курорт!" ― приговаривают, выходя за периметр, ошарашенные журналисты, поглядевшие на то, как функционируют флюорографический, зубной, процедурный, дерматовенерологический кабинеты, аптека, клиническая лаборатория и кашлевая комната, предназначенная для локализации туберкулезной аэрозольной инфекции при заборе анализов. Это так: на свободе преступники о своем здоровье мало заботятся, поэтому их первичные медицинские осмотры часто происходят только в СИЗО, где выявляются тяжелые и запущенные инфекционные заболевания, требующие если не лечения, то хотя бы ремиссии.

О том, что не могло попасть в газету

  Тюремная печать ― тонкое дело. Не всякая тема позволительна для опубликования. Никогда не будут в ней размещены материалы о тюремном опыте, побегах, азартных играх, скабрезных текстов с картинками в стиле "ню", описаний жестоких сцен. А вот вести из залов судов могли бы принести пользу. Однако много сюжетов остаются вне газетной полосы, исходя из административного принципа "как бы чего не вышло". К примеру, никогда не печатали здесь легендарную и занимательную историю создания бийского тюремного замка.
  В конце прошлого века, на Екатерининскую ярмарку, проводившуюся в ноябре каждого года, в Бийск приехал промышленник А.Ф. Морозов, который коммерческим чутьем понял, что на местном рынке не занята очень выгодная кожевенная ниша. В Бийске забивались тысячи голов скота, пригоняемого из Монголии, и сырья было достаточно. Поэтому купец открыл в городе кожевенный завод, который стал самым крупным в Западной Сибири. После смерти купец оставил жене аховую сумму ― миллион рублей на банковском счету. И тут начинается легенда. Вот как ее описывает лихой журналист: "Вдова Елена Григорьевна Морозова нашла женское счастье в крепких объятиях своего приказчика. Малый оказался ловким пронырой и смикитил, что за спиной влюбленной женщины можно проворачивать сомнительные делишки мошеннического свойства, но был выведен на чистую воду и отправлен на каторгу в Восточную Сибирь. Купчиха бросилась в ноги прокурору: "Оставь моего Васеньку в Бийске!" Прокурор тоже был не промах и сообразил, что из влюбленной женщины можно вытянуть деньги, чтобы пустить их на развитие пенитенциарной системы в Бийске". Якобы так в 1871 году появился бийский тюремный замок, где стал коротать долгие дни и безутешные ночи "милый Васенька"".

[]

Вдова купца Елена Григорьевна Морозова, готовая на всё ради "милого Васеньки"

  ...История выглядит весьма трогательной, но с фактами не поспоришь: Алексей Федорович Морозов - купец, благотворитель, почетный гражданин Бийска, кавалер трех орденов Российской империи - скончался в 1894 году...
  К внутрикамерным разговорам о небывалом, на что падки впечатлительные читатели-сидельцы, примыкает гуляющая по СИЗО 2 история о явлении привидения ― Белой Дамы, которая фланирует по ночам по старинным подвалам. С округлыми глазами рассказчики вещают с лежанок о ее появлении в штрафном изоляторе, где несколько провинившихся зеков сошли с ума. История эта стародавняя, родилась еще в царское время. Дескать, была у начальника тюрьмы жена с белыми волосами ― яркая блондинка. Начальник был старый и вредный, а жена молодая и красивая. И случилась у нее любовь с кем-то из подчиненных мужа. Муж пришел домой в самый неподходящий момент - застукал парочку: любовнику пустил пулю в лоб, а неверную жену в ночной сорочке - за волосы и в подвал. Там не земля ― песчаная смесь, поскольку купчиха выстроила тюрьму в старом речном русле, где грунт рассыпчатый, чтобы можно было прорыть проход к любовнику. (Но, характерно, что побегов из бийского замка за всю историю пенитенциарного учреждения зафиксировано не было по причине неизбежного обвала при рытье даже самой тихой сапы). В общем, где-то в подземелье, разрыв грунт, рассерженный муж замуровал изменницу в стену. С тех пор ходит Белая Дама по подвалам в подходящей по такому случаю развевающейся ночнушке и сводит зеков с ума... Право, какая тюремная администрация позволит напечатать это?

Дело было в деревне

  Как и всякое издание, претендующее на пристальное внимание читателя, газета "Наша жизнь" имела и "забойный" материал, своего рода информационный гвоздь, от чтения которого у неискушенного читателя могло перехватить дух. Видимо по наитию, а не по законам жанра материал определен автором как фельетон. А точнее - это пасквиль, самое настоящее глумление над православием, которое, как стало ясно из предыдущего антирелигиозного обзора, пенитенциарная политика тех лет не жаловала. Подписал фельетон под названием "Былое" известный автор Небийский, который, судя по материалу, в царское время занимался в Алтайском крае адвокатской практикой, а после революции совершил уголовное преступление и попал в Бийский ИТД.
  "Дело было в деревне", ― начинает фельетон защитник униженных и оскорбленных. В одном из зажиточных сел, в 80 верстах от Бийска, ему довелось присутствовать на экзамене в воскресной церковной школе. Стыд и срам. Выпускники еле-еле читали по слогам, не умели писать, зато стройно пели молитвы. После выслушивания писклявых тропарей адвокат с компанией пошли пить чай у батюшки. По пути к месту чаепития кто-то посетовал, что нет в деревне грамотных людей. А если есть, то они используются не по назначению. Вот прибывшая из города девушка не детей обучает, а строчит бумаги в сельской управе. На это поп цинично замечает: "А она нам и ни к чему, эта грамотность. Зачем она мужику, ему в поле надо работать. Если он сядет за книгу, то кто хлеб пахать будет?"
  За чаепитием гости стали прикладываться к поповским настойкам. В это время в комнату зашла немолодая женщина с вывернутыми ногами и изогнутыми пальцами на руках. Уродка спросила автора: "Вы по судебной части будете? Так защитите сироту". Небийский ответствовал, что он адвокат. "А я состою при церковной воскресной школе помощником учителя - самого батюшки. И меня обидели, несмотря на то, что я урод и мне 40 лет. Они - женщина указала на батюшку - меня в присутствии детей изнасиловали, у меня родился ребенок, но на его воспитание они ничего не дают и в присутствии детей издеваются надо мной". Реакцию адвоката, с тремя восклицательными знаками, не трудно угадать: "Это правда?!!!" Поп (а поп - это Пастырь Овец Православных) поднялся со стула, погладил бороду и, грязно ухмыльнувшись, сказал: "Да, это моя вина".
  ...На обратной дороге адвокат трясся в кибитке. Он ничем не мог помочь обесчещенной женщине-уроду. Зато в фельетоне резюмировал: "Свалился гнилой строй, и подобные настоятели исчезли". Похоже, что уже в первое советское время осужденные варились не только в гнили физического разложения, как и при царском режиме, но и в нравственной грязи их валяли также широко для достижения единой цели - воспитания нового человека через перевоспитание оступившихся людей, ломая их самосознание о колено. Причем сегодня прежние приоритеты этого воспитания вызывают по меньшей мере удивление. Сейчас православные священники для ИТУ не просто желанные гости, но и порою легально оформленные на ставки работники, настоятели тюремных храмов, что позволяет врачевать душу. А тело помогают закалить физические нагрузки на тренажерах.
  Некоторым прорывом можно назвать сегодняшнюю установку администрации изолятора на развитие спорта. Это дальновидно. Примечательно, что СИЗО 2 занимается не только непосредственными обязанностями по содержанию осужденных. Коллектив учреждения принимает активное участие в социальной жизни Бийска. Так, совместно с городским спортивным клуб "Арктика" следственный изолятор участвовал в проекте "Алкоголь - билет в тюрьму". По его итогам многие молодые люди, как отбывающие наказание, так и имеющих условные сроки, поменяли свое отношение к жизни. А с благотворительным фондом "Полярная Звезда" изолятор реализует проект "Спорт для всех". Возле СИЗО на средства губернаторского гранта предполагается создать площадку для игры в мини-футбол и волейбол. Специальные антивандальные уличные тренажеры уже установлены, что привлекло подростков ближнего микрорайона к спортивным занятиям. Религия и спорт ― это два современных блага и для исправляющихся, и для местных жителей.
  Такова легендарная и драматичная, бытовая и исправительная история бийского ИТД, ныне СИЗО 2.

[]

Современный вид бийского СИЗО 2, внутренний двор и тюремный коридор

  Примечание:

  (*) - Зек, зэка ― термин, сокращенно ― з/к, обозначал заключенного и использовался в официальных документах в период с конца 1920-х по конец 1950-х годов. Этимологически восходит к сокращению от "Заключённый красноармеец", что впервые появилось во время опытов Л.Д. Троцкого по созданию Трудармий в послевоенной стране. Позже, ввиду неполиткорректности расшифровки, признанной позорящей Красную Армию, по инициативе А.И. Микояна сокращение было изменено на "заключённый каналоармеец", что соответствовало времени строительства в 1931 ― 1933 годах Беломорско-Балтийского канала. Слово прижилось и сейчас обозначает любого гражданина, отсидевшего по приговору суда.
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2025