ArtOfWar. Агалаков Александр Викторович. Взлет и забвение первого ново-николаевского полицмейстера

Агалаков Александр Викторович
Взлет и забвение первого ново-николаевского полицмейстера

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]

Оставить комментарий © Copyright Агалаков Александр Викторович (psuvdt@yandex.ru) Размещен: 28/12/2022, изменен: 04/02/2023. 147k. Статистика. Статья: Публицистика, История Скачать FB2 Годы событий: 1893-1917	Ваша оценка:
Аннотация: Занимательная история о том, как самобытный служака сломался на неблагодарной полицейской работе, стал оборотнем, гонимым парией, жизнь которого закончилась расстрелом в эпоху Большого террора.

Взлет и забвение первого ново-николаевского полицмейстера

Новосибирск окружен спорными тайнами. Историки горячо обсуждают проблему появления городского начала. То ли это был форпост с петровских времен на левом берегу Оби, то ли железнодорожный переход, возведенный в конце ХlХ века. Хотя ― в береговой избушке можно жить, а на мосту ― нет: поезд задавит. Но историки спорят, обличают друг друга, печатают противоречивые материалы более полувека. Кричат, оперируя фамилиями и прозвищами: "Основатель ― Креницын!" ― "Нет, Михайловский!" А мегаполис растет ввысь и в ширь, особо не беспокоясь о своем первоотце. "Кривощек хорош, а Гарин плох!" Так кто же "зачинщик" поселения? И кто хорош, и кто плох? Нет однозначной правды. ...За более чем 100-летнюю историю мегаполиса немало людей оставили в нем память о себе и добрыми, и не очень ― делами. Подобно тому, как сквозь густые леса город проклевывался в будущее первыми просеками улиц, так и люди, которых нанесло сюда ветром перемен, прорастали в городской черте добрыми всходами, а то и плевела проявлялись наихудшими качествами; бывало и так, что полезное растение обращалось в зловредный сорняк, который шел на выброс. Культивировать противоречивую людскую породу городу было некогда. Очевидно, что это были болезни роста городской жизни со всеми бедами и праздниками, с каторжным трудом и обломовской ленью, с милыми улыбками на лицах и неубранными трупами на улицах. ...Именно двойственную память о себе оставил уроженец города Риги, остзейский (прибалтийский) немец и первый полицмейстер Ново-Николаевска Бернхард (варианты Бернгард, Бернгхард) Петрович Висман. Чем он был хорош для города и чем плох? Как его занесло в наш город и как вынесло? Попробуем разобраться в этом феномене.

Его приход в МВД был типичен. Человек хотел царю и отечеству послужить и оказался очень нужен городу, поскольку город проходил трудную стадию становления и напоминал темный лес, в котором волки взяли верх над остальными жителями, а надежного лесника не было. Железной рукой полицмейстер стал наводить порядок ― следил, выражаясь старорежимным языком, за "правостью и высокостью" российских законов, чтобы "между людьми не было какой-либо шатости". Архиважная фигура в городке, по окраинам которого еще бродили медведи, потревоженные пароходными гудками и шумом паровозных шатунов. Однако, вскоре, и года не прошло, из образцового служаки Висман перевоплотился в главного городского разбойника. Прошло совсем мало времени, но каков оборот! Овечья шкура вывернулась и обратилась в волчью. Находясь на службе, Бернхард Петрович стал вымогать деньги и грабить население, насиловал даже, как будто потерял видимость берегов, зажил одним днем, приговаривая по-королевски, что "после нас хоть потоп". Подобное "кафкианское" обращение для Сибири далеко не редкость. Просто на сибирских просторах не смог очередной пришлый человек удержаться в рамках местного приемлемого и часто непринужденного общежития. Дело тут и в самой людской натуре, и в природных условиях. Без экстраполяций в историю и регионоведение не обойтись. Однако, по порядку.

О роли Сибири в личности

При взгляде со стороны Сибирь представляет собой обширный котел природных обстоятельств и родоплеменных свойств, которые заставляют нестойких и падких на дармовщинку чужаков бросаться из крайности в крайность. Природные реалии здесь известны и вошли в мировой тренд: диапазон температуры за окном от +50ºС до -50ºС обширной территории, которая включает в себя многие мировые реалии: горные массивы Кордильер (Саяны), гиблые болота бассейна Конго (Васюганье), канадскую тундру (Крайний Север), американские прерии (Барабинскую степь), пустыни Аравии (Чарские пески), джунгли Амазонки (сибирская тайга), долины Месопотамии (поймы великих сибирских рек); но на планете эти значимые географические объекты представлены в разрозненном виде на разных континентах, а в Сибири они собрались в одно целое. Все эти бескрайние степи, океанские болота, великие горные массивы, непроходимые чащобы, безбрежные реки надо преодолевать, отбиваясь от медведей и гнуса, когда кусок мяса на столе через 5 минут становится белым ― так злобствовали на глазах путешествующего на Сахалин европейца Чехова кровососущие насекомые. Одновременно с этими напастями окружают первопроходца глухих мест невиданные блага в виде обилия дичи, рыбы, зверя, пушнины, строевого и корабельного леса, смолы, дикоросов, угля, других полезных ископаемых, а также золота. Ссыльный писатель Достоевский изумлялся косякам диких уток, которые пролетают по деревенским улицам и натыкаются на охотника, только что вышедшего из дома. Инженер Аносов купался в золотых ручьях. Нефтяные и газовые месторождения тогда еще не открыли.

Несмотря на все эти контрастные виды и богатые возможности, Сибирь не покорили ни монголы (падкие на все готовое), ни китайцы (презирающие чужаков вследствие китаизма ― врожденного пренебрежения другими народами), ни джунгары (не могущие дать взамен на дары ничего). Хотя природа, обширная во всех видах, как бы говорила: "Бери, сколько угодно, от меня не убудет. Бери, только не тресни!". Но люди, не приспособившиеся к суровым условиям обилия, не выдерживали искушения и "трещали". Европейский чиновник, осевший в Сибири, как правило, скоро ломался. Поскольку проводимое им местничество на обширных территориях всегда оборачивалось вседозволенностью, распущенностью, обильным поглощением с обязательным несварением. Взлетавшие апломбы приводили к большим трагедиям.

Сподвижник Петра l Матвей Петрович Гагарин, первый сибирский губернатор, вдали от столицы очень скоро впал в "прелесть": богатств было так много, что Матвей Петрович задумал отделить регион от России. Его дворец затмевал царские палаты, до бога было высоко, до Петра далеко, ехать до Санкт-Петербурга на рысях ― более месяца. Царские указы шли долго, к тому же они умирялись их всеобщим неисполнением на местах. На конкретные запросы царя Гагарин слал витиеватые ответы, так что царь как бы выпадал из вида и осознания текущего момента; к тому же губернатор вооружил для борьбы за отделение Сибири два полка ссыльных шведов, которые уже лили пушки. Матвей Петрович совсем обнаглел: перехватывал всю почту и по жалобам на свое самоуправство чинил среди сибиряков жуткое бесправие, завел гарем ― само собой, даже присвоил посланные из Китая алмазы, предназначавшиеся Екатерине l. Расправа последовала без долгих проволочек. Другой сибирский наместник, втянувшийся в сибирскую вольницу, тоже очень скоро стал ставить себя выше царя, открыто бравируя тем, что здесь, в Сибири, "азъ есмь царь". Тоже уличен и закончил дни плохо.

Пожалуй, самым счастливым человеком, чувствующим себя на бескрайних просторах самодержцем, можно назвать того, чья профессия именовалась термином "лежень". Очень хорошая профессия ― караван с товаром по санному следу едет по Сибири, а ты лежи на верху одного из высоких возов да посматривай изредка по сторонам, подмечая, не едет ли кто навстречу. Лежи всю дорогу и гляди в небо, воображая себя повелителем всего обширного под небосводом пространства, ибо нет никого рядом, и тебе, покорителю долгого пути, доступны любые мысли, любые представления.

Сибирь благодарно принимала людей, жадных в меру. Вот известно одно местное словечко ― "карагасничать". Что это такое? Это значит ― грабить, бесчинствовать при натуральном обмене. Карагасы ― таёжные аборигены, прекрасные охотники, добывающие пушную рухлядь, соболиные шкурки. Их можно было, пользуясь темнотой народа, обманывать при обмене шкурок на соль, порох, водку, пилы и топоры. Но то не беда. Поскольку Сибирь дала удивительных "двоеданов" и "двоеданцев" ― людей, которые платили дань дважды и сильно не жаловались, поскольку богатств было много. Первые плательщики ― это староверы, или кержаки, ушедшие в глубь тайги и обложенные по петровскому указу двойным налогом; вторые ― аборигены Горного Алтая, этнографические группы (кумандинцы, лебединцы, белые калмыки и другие), платившие ясак (пушной налог) одновременно китайцам и русским. А теперь вспомним, как на европейской Руси двойная дань, истребованная с древлян князем Игорем, спровоцировала его яростное убийство ― как согнутыми деревьями разозленные данники разорвали бессовестного князя. В Сибири же двойной налог проблемой не являлся. Бери, сколько надобно, бери, но двойную меру знай! И не запрашивай лишку!

Главным в Сибири было, например, якутское умение различать 20 оттенков зимнего снега, что помогало предсказывать затяжную непогоду и выживать. В тайгу следовало брать топор только с прямым лезвием, что способствовало экономии мышечных усилий в суровых жизненных условиях. Ценились также умельцы, способные короткой веревкой увязать на санях груз без всякой опаски его развала в дороге. А неумех, тех же вятских переселенцев, которые вместо домов ― тех же добротных пятистенков с сибирскими печами, широких и устойчивых изб для большой семьи, с перспективой отделения молодых от родителей ― строили полуподземные амбарчики с земляными крышами... Этих неумех, именуемых также синекафтанниками и лапотниками (лапти в Сибири ― нонсенс!) чалдоны, или коренные сибиряки, не привечали. Хотя сами чалдоны ― челдоны, в переводе с монгольского, это те же самые бродяги, беглые, варнаки, каторжники, которые органично вошли в жизнь Сибири, т.е. осибиряченные на 100 % чужаки, которые стали считать себя исконными сибиряками. А второй или третьей волны переселенцы ― новики, рассейские, кто учиться сибирским аксиомам не хотел ― эти люди не приживались, гибли, пропадали, плутали по округе и уезжали обратно. Недоброжелательность старожилов толкала европейских мигрантов на поиски новых мест жительства и обустройства, что выразилось в поговорке: "Не страшно нищему, что деревня горит, собирает котомку да дальше бежит". В поджогах домов, осуществленных из зависти и мести, сибиряки обоснованно подозревали пришлых лапотников, сопоставляя пожары и исчезновение чужаков ― гадких по своей сути людишек. Ругательным словом в Сибири стало сравнение: "Ну, что ты сделал по-вятски" ― т. е. неправильно, с браком. Ведь леса кругом полно, тайга вокруг. Бери топор и делай на совесть, трудись, а если лень, если сил только на землянку хватает, чтобы не жить, а прозябать, то нечего таким синекафтанникам шляться по Сибири. Тут и соболя нужно брать умеючи, хоть и много его. Одной шкуркой больше, одной меньше... Ну, обманет меховой скупщик при товарообмене или денег недодаст. Это не критично. Критично становилось тогда, когда пришлый человек, обделенные властью тот же губернатор, купец, чиновник, полицмейстер, что называется, зарывались. Когда терпеть их своеволие не было уже никаких сил. Когда пришлый и алчный жидомор пытался занять положение "царицы морской", а Сибирь и ее жители служили б и были у него на посылках.

Но в любых чужаках Сибирь нуждалась. Необжитые территории и распогибельные места надо было хоть кем-то заселять и как-нибудь осваивать. Сюда, за Камень (за Урал), шли "пропастьми, снегом и лесом" в поисках лучшей доли крестьяне, первопроходцы, ремесленники, рыбаки, купцы и разного рода искатели приключений в целях обретения загадочной страны Беловодья, за самоедским идолом ― Золотой Бабой, за добычей и сбытом, а также брели таежными тропами рисковые люди, чтобы счастье найти, выгодным делом заняться, "деньжат по-легкому срубить". Их приход сформировал особое понимание условий жизни в суровом климате, что для человека лихого и авантюрного склада являлось сущим наказанием: лишений претерпевалось в избытке, а блага давались не скоро. Сильно страдали в Сибири не только непутевые вятчане, но и беглые каторжники.

Неким ореолом диковатого романтизма отдают истории, дошедшие до сего дня об этих сибирских пешеходах. Издавна фигуры сибирских романтиков подкрепляются фольклором ― застольными песнями. Люди поют о славном море священном Байкале и молодце, коему "плыть недалечко". Запевают о ещё одном безымянном пересекающем степи Забайкалья беглеце, и о текущем с Сахалина третьем бродяге, а также о задумавшем убежать с места заключения и осуществившем это мероприятие конкретном уголовнике Ланцове. Сколько украли и награбили эти бродяги, сколько душ загубили ― в песнопениях определенно не рассказывалось. Зато под заунывный мотив повествовалось о тяжкой доле ссыльнокаторжных, рвущихся из сибирских руд на волю. С нескупою слезою в глазах певцы рассказывали, как беглый каторжник (который чудесным образом расковался и избежал выстрела в спину) берет рыбацкую лодку. (Надо сказать, что до сих пор лодки лежат непривязанными на байкальском берегу, возьмите хоть поселок Турка, а вот весла домовитые хозяева уносят домой). Гребя чем попало, пловец достигает противоположного берега и встречается со старушкой-матерью. По дороге хлебом кормят его крестьянки, а парни снабжают махоркой.

Действительно, по сибирским меркам легче откупиться малым от пришлого человека, чем терпеть от него большие притеснения ночью, когда он с ножом залезет в дом за пропитанием. Поэтому на специальные полочки снаружи домов хозяева клали бухонец (ситный хлеб), чтобы не званный, но предвиденный гость пошарил по полочке и довольствовался малым, а в дом не заглядывал. Это называлось "положить варнакам краюху". Слово "варнак" происходит от глагола "варнакать" ― врать, говорить пустое, молоть бред, запутывая со злым умыслом собеседника, чтобы его убить в пути и разжиться пожитками незадачливого попутчика. Ссыльные и бродяги на протяжении нескольких веков были и остаются настоящим проклятием Сибири, которая перековать их на свой добрый лад не в состоянии, а вот "утѝшить" ― попасть обухом топора в темя ― может. С утилизацией органики в тайге вопрос вообще не стоял: тела варнаков мигом растаскивали дикие звери.

В то же время Сибирь славится гостеприимством, здесь гостей привечают широко, с размахом. Желанных посетителей встречали хлебом-солью по-особому. После обильного вкушения из-за стола едоков не выпускали ― хозяева советовали постучать кулаком по кулаку, приставленному к животу, чтобы пища утрамбовалась перед очередным блюдом ― сибирскими и с ладонь величиной пельменями, вкушением которых заканчивали трапезу, распив уж какую "бутылку рябины". Существовал сибирский гостевой обычай ― подкладывание гостям женщин, чтобы избежать вынужденного инбридинга, разбавить кровь рода, а потому любой чужак был желанным гостем в чуме, стойбище, на заимке. Собственно, так возникло первое поселение на правом берегу Оби, задолго до появления моста. Казака Евдока Гусева хорошо встретили чатские татары, обильно угостили, положили спать с местной принцессой, которая понесла. Гусев остался насельником, пошли дети, возникла деревенька Гусевка, поглощенная впоследствии городом Ново-Николаевском. Получилось хорошо: кочевой человек остепенился, укоренился в Сибири, стал легендой. Впрочем, процесс осибирячивания пришлых новиков и "расейских" шел сложно.

Зарождение криминала в Сибири

Первым массовым переселением чужаков в Сибирь можно назвать высылку жителей города Углича, судимых по делу о бунте после убийства людьми Бориса Годунова малолетнего царевича Дмитрия. В 1593 году по указу царя Федора Иоанновича участников бунта отправили на вечное поселение в Пелым, ныне заштатное на одноимённой реке сельцо в Свердловской области. А через 100 лет велено было заменить на Руси смертную казнь всем ворам и разбойникам ссылкой за Камень. И потекли в Сибирь лихие люди, призвание которых было резать, душить, проламывать головы и протягивать руки за чужим добром. Это решение было принято под либеральные разговоры о том, что ссылка является более гуманной мерой, чем казнь или тюремное заключение, требовавшее казённых затрат. А вот на новом месте, в Сибири, вчерашний вор или убийца обязательно обзаведутся хозяйством, начнут пахать-сеять, женятся, будут производить потомство, увеличивая население дикого края и принося экономическую пользу стране. Дикое заблуждение! Кухарка никогда не научится управлять государством, а вор и убийца, за исключением редкой на земле фигуры, типа шукшинского Егора Прокудина, не поменяют в руках нож и фомку на рукояти сохи и косовище (древко) литовки. Сельхозорудия намного тяжелее и менее прибыльны, чем разбойный инструментарий. Поэтому тоненьким ручейком из горла убиенного царевича Дмитрия потекла в Сибирь полноводная река крови.

В первую половину ХlХ века в Сибирь сослали около полумиллиона преступников, но никакого прироста населения при этом не наблюдалось. В одной только Иркутской губернии в 1873 году числилось 40 тысяч ссыльных, из них налицо была только пятая часть, а остальные находились в бегах ― озоровали на дорогах и повсеместно бесчинствовали. Чиновники трех сибирских округов доносили в столицу, что более двух третей ссыльных нет на месте. По общим подсчётам, из 500 тысяч россиян, отправленных на "исправление" в Сибирь, 400 тысяч делись неизвестно куда. Эти ссыльные воры и убийцы не могли дать на новом месте никакого прироста, поскольку соотношение женщин и мужчин было один к шести. Даже если на сотню мужиков, по статистике, приходилось 18 женщин, то 2 из них являлись старушками. Кроме того, характер сосланных воровок и проституток и условия ссылки, связанные с запретом первые 5 лет вступать в брак, никак не благоприятствовали созданию семей. Подавляющее количество бродяг к этому не стремилось. Сами же коренные сибиряки не хотели родниться с "варнаками", которые несли в Сибирь сифилис и чахотку. А появляющиеся от блуда арестантские дети мерли как мухи.

Этот неустроенный институт социального обеспечения ссыльных и пойманных беглых тяжким бременем ложился на старожилов-сибиряков, тех же чалдонов, которых заставляли нести различные земские повинности по препровождению ссыльных на новое место жительства, по их содержанию до окончательного обустройства, по оплате их лечения в больнице. Сибирякам вменялось в обязанность брать "варнаков" в работники и даже выделять им из собственных наделов землю, так называемый присевок, на котором вор и убийца мог "потренироваться" в выращивании злаковых культур. Взамен сибиряки получали грабежи, поджоги, убийства, совершаемые не перековавшимися поселенцами, и платили им той же монетой. Большое число потерявшихся ссыльных объясняется не только естественным отбором (по Дарвину, когда, например, пьяный гуляка замерзает в снегу на сибирском морозе), но и тем, что сибирские крестьяне и смотрящие на них и "делающие жизнь с кого" инородцы-самоеды попросту убивали массы беглецов. Стреляли в лесах, как диких зверей. Раскалывали им при удобном случае черепа, справедливо кумекая, что нет человека ― и нет проблем. Зачем пригревать змею на груди? Мертвец "красного петуха" под стреху не пустит, чтобы следом утечь восвояси, шевеля лаптями и с худой котомкой за плечами истасканного синего кафтана. Какие уж тут хлеб и махорка! Так что в конце побега из ссылки или каторги ждала "варнака" не песенная мать-старушка, а настоящая костлявая с косой! Права здесь не блатная песня, а пословица: "В Сибири 100 рублей ― не деньги, 100 верст ― не расстояние, человека убить ― дальше Сибири не быть". За Уралом, в атмосфере взаимной ненависти и мести, всякую оскотинившуюся европейскую сволочь ждал ухватистый топор с прямым и отточенным лезвием. Примерно из таких реалий складывалась криминальная жизнь в Сибири, и с этими преступными проявлениями предстояло бороться полицмейстеру Висману.

Помимо официальных ссыльных самой многочисленной категорией были нищенствующие, которым в Сибири подобрали много синонимов. Это нищеброды, зимогоры, калики перехожие, голотá, христарадники ― имя им легион. Некоторые из них ― беглые солдаты, симулирующие глухоту и немоту во избежание установления личности с последующим привлечением к суду за дезертирство. (Позже метод работы под глухонемых освоили продавцы порнографии, промышлявшие в поездах на Транссибе). Все эти "Иваны, не помнящие родства", вкусили сладость бродяжьей жизни и с отвращением относились ко всякому труду. Оседая на время в поселениях, они жили за счет коренных жителей, воруя по ночам дрова и мелкий скот. До сего дня эта картина остаётся удручающей: 20 процентов жителей любой средней сибирской деревни никогда не трудились и не собираются трудиться. Ничто не могло тогда заставить их взяться за соху и борону, а сегодня сесть в кабину трактора. Находясь в заключении, они прятались под нарами, чтобы избежать любых работ по самообслуживанию в тюремном периметре. На свободе бродяги хитрили ― нанимались на прииски, но ещё по дороге пропивали аванс и выданную одежду и бежали. Пойманные, они сетовали, что жить на одном месте не могут, головы их загублены, судьбой им предначертано кончить жизнь в изгнании, под забором и с молитвой на устах, поэтому трудиться незачем. Собственно, такой человеческий материал никому не нужен, ни в Сибири, ни где-то еще. В куче и по одиночке перекатная публика была отменной: нищий был хитер, вор слезлив, а плут богомолен. Им противостоял Висман, кулак которого вышибал из бродяжьего контингента и сермяжную простоту, и искреннюю мокроту из глаз, и побитые богу молились уже безо всяких задних мыслей на последнюю попойку.

Преступный поток принес в Сибирь немало новых видов преступлений. Не только поддельные дензнаки наводнили этот край. Проституция и блуд гражданского брака также перетекли сюда из центральной России. В 70-х годах 19 века Томская губерния по числу незаконнорожденных детей занимала второе место, после растленного и мармеладовского Санкт-Петербурга. Уголовщина проникла в местную промышленность, в чиновничество и в воспитание детей. Приисковых рабочих проще было лишить жизни с оставлением останков в тайге, чем выплачивать им заработок. Купцы самодурствовали и кичились богатством. Чиновники брали не борзыми щенками, а плотскими услугами, что называется сегодня харассментом. А в сибирских вариантах русских детских сказок появились новые персонажи ― бродяги и беглые, которым дети подражали, играя в поджоги домов и разыгрывая сцены таёжного правосудия.

Сибирский криминал ― не велик и не мал

Перечисление примеров сибирского криминала, пожалуй, займет много места. Ограничимся описанием видов преступности в местах, близких будущему городу Ново-Николаевску. Так, тороватых томских жителей до сих пор за глаза и в глаза называют барыгами. Поскольку с момента образования в начале ХVll в. и до конца ХlХ в. Томск, как центральная станция Сибирского тракта, делал годовые запасы товаров с целью их последующего коммерческого распределения по внутренним рынкам Сибири. Себя томичи не забывали, клали в карман хорошую маржу. К 1848 году, помимо массы мелких возчиков-собственников, в Томске извоз держали в руках 82 хозяина, владевшие 4500 лошадями и нанимавшие 1500 возчиков. К 1870 году выделились богачи извоза, владевшие более 3000 лошадей, для управления которыми привлекались более тысячи ямщиков. Жажда наживы сформировала у томичей дух преступного чистогана, когда на перевозках ценностей можно было не просто богатеть, а дополнительно преступно обогащаться, отнимая товар и убивая возчиков. Срезать тюк товара, угнать лошадь ― всё было возможно на тракте. Одни охотились за товарищами-купцами, другие за лошадьми, третьи за цыбиками (тюками) чая ― их так и называли "чаерезами". Немало томских извозчиков и купцов вели свои родословные от таких дорожных беспредельщиков. В пургу и метель, когда среди бела дня становилось темно, налетали на обозы лихие люди, вчерашние собеседники за чашками чая в придорожных трактирах.

Из-за распоясавшихся преступников сибирские города часто попадали в осадные положения. По вечерам жители сидели по домам, боясь носа наружу высунуть. Слухам было от чего полниться. Некоторые разбойные купцы, ошалевшие от безнаказанности на трактах, устраивали настоящую охоту на припозднившихся горожан и приезжих богачей. Один томский купец выезжал на санях для того, чтобы подстерегать возвращавшихся домой театралов. Привлекали его мужчины в соболиных шубах. Подкатив на саночках, он ловко накидывал петлю на горло пешехода, посылал лошадь вперед, затем раздевал полузадушенного. На другой кошёве на тройке разъезжали какие-то молодцы с баграми, коими для жестокой забавы хватали кого ни попадя. Особым зверством отличался купец-миллионер, который своё богатство пополнял путем замысловатых убийств, применяя оригинальную методику. (Вот бы где Шерлоку Холмсу разгуляться!) Дело в том, что новые деловые и денежные люди, посещавшие губернский тогда Томск, всегда начинали знакомство с городом, появляясь в Дворянском собрании (ныне Дом офицеров), чтобы людей посмотреть и себя показать. Это обстоятельство миллионер не упускал из вида. Он узнавал, кто приехал, с какими деньгами и намерениями, знакомился с вновь прибывшим, просил денег взаймы. Однако в собрании в долг брать отказывался, приглашая жертву в гости для оформления долговой расписки. Но приглашенный гость живым из хозяйской квартиры уже не возвращался. Получив деньги, купец дергал потайной рычаг, и пол под заимодавцем проваливался. Одолживший срывался в глубокий колодец, темные воды уносили труп в реку Томь. Таким образом пропали 4 московских миллионера, вкусивших "истинное" сибирское гостеприимство. Их разбухшие трупы были обнаружены за 7 километров, на выселках в отдаленной части города ― на Черемошниках. Наконец, полиция додумалась внедрить в штат прислуги подозреваемого якобы немого лакея (полицейского). Кроме того, подставную жертву явили под очи убийцы на Дворянском собрании. ...Когда пол под лже-богачом разверзся, он сумел удержаться. Вдвоём с лже-лакеем они одолели преступника, который в итоге получил 25 лет каторжных работ.

Преступная жизнь обнаглевшего купечества, (буквально с жиру бесящегося ― свадьбы они справляли по полгода!), способствовала возникновению специфичной литературно-уголовной каймы. Местные писатели Не-Крестовский (Валентин Курицын) и Вячеслав Шишков на фоне купеческого криминала создали оригинальную прозу, в которой обрисован собирательный, разудалый и разнузданный портрет сибирского торгового криминалитета. В романе Курицына "Томские трущобы" трупы убитых купчиков, шантажистов, офицеров-снабженцев и других денежных людей чередуются с незамысловатым течением сюжета, привлекательного своей бытовой, темной стороной торгового мира. "Домовладельцы, купцы - и убийцы!", ― томское общество было шокировано, когда ему открыли глаза на скрытые процессы. А в романе "Угрюм-река" отражен собирательный образ купца Прохора Громова, причем в биографии его прототипа имелся неприглядный эпизод. Прохор изнасиловал девушку, однако купеческая родня дала судье взятку в размере одного миллиона рублей, по тем временам сумасшедшие деньги, и дело замяли. Согласно городским легендам, дядя Прохора, тоже Громов, сколотил банду разбойников, прятал их в своём доме в подвале. Из этого подвала по подземным ходам банда выходила на грабежи и убийства. Причём ловить лихих людей было бесполезно ― они куда-то исчезали, как сквозь землю проваливались, благодаря подземельям. У бандитов на связи была девушка Соня, 18 лет, которую использовали для разведки в среде купцов. Разузнав, когда и какие товары следуют в Томск, банда Громова грабила купцов в Притомье у села Коларово, а ворованное разбойники доставляли на томский базар на дощаниках и каюках (плоскодонных лодках) по реке. Когда Громов понял, что полиция напала на след банды, он решил "обрубить концы". Для этой цели в деревне Степановка главарь устроил для членов банды прощальный банкет, где раздал всем паспорта и деньги. Однако для пущей перестраховки на стол была подана отравленная пища, и все "громовцы" погибли. Тайну подземных трущоб они унесли с собой в могилу. Эта криминальная атрибутика (бандиты, убийства, подземелья) не обойдет стороной молодой город Ново-Николаевск, в котором появился Висман, объявивший местному криминалу беспощадную войну.

Бесстрашный полисмен

Сразу после того, как с низовьев Оби поднялись в 1893 году баржи с рабочими-мостостроителями, и началось рабочее оживление на обоих берегах, возникли вопросы правопорядка. Как пишет Андрей Борисов: "Уже в первый месяц существования поселка строителей железнодорожной магистрали у реки Обь, в мае 1893 года, губернскими властями для отправления полицейских надзорных функций в село Кривощеково Томского округа был командирован канцелярский служитель Василий Тукмачев. Вскоре его сменил чиновник более высокого уровня - Александр Сосунов в чине надворного советника. Он был назначен заведующим полицейской частью по надзору за рабочими строящейся железной дороги. Осенью 1893 года на его место заступил другой полицейский чиновник - Иван Савицкий в чине коллежского советника. На содержание полицейских чиновников и стражников выделялись деньги из бюджета Управления по строительству Средне-Сибирской железной дороги. Осенью 1896 года в поселке насчитывалось уже шесть полицейских стражников, численность населения поселка составляла в то время около 5000 человек".

Как-то быстро правый берег стал самозастраиваться хижинами ― на землях Кабинета возникла Нахаловка. На левом берегу, наоборот, железная дорога разрезала Кривощеково, и поселение стало умирать. Тем не менее, переселенцы прибывали, зарождалась торговля, развивался транспортный узел, погромыхивала промышленность. Со всеми новациями на прежде тихих берегах в притоке пришлых мастеровых людей и лапотников дал знать о себе криминал, который в сочетании с местными преступными традициями приобрел уродливые формы. Расчет преступников был прост: переселенцы приезжали не с пустыми руками, каждая семья везла накопленные средства на первое время жизни в Сибири, и вот эти деньги и перевозимое имущество можно было отнять. По справедливым отзывам оппонентов Висмана, это обстоятельство "стягивало отовсюду людей наживы и риска, за которыми волной вливалась масса жадных и смелых хищников и авантюристов всякого сорта, охваченных жаждой поживиться. И для этого была легкая возможность, [поскольку] этому не мешали те семь городовых, которыми ограничивался штат полиции города с многотысячным населением".

Как такового города еще не было. Значит, не было государственных ассигнований на городские нужды: образование, лечение, охрану. Но нахаловское правобережье вовсю шелестело крышами хибар, где люди жили, отдыхали, работали, веселились, пьянствовали, воровали и убивали друг друга ― в общем, вели себя непринужденно. Постоянных полицейских штатов не было, и присматривать за порядком было некому. Хотя в исторических очерках о становлении Ново-Николаевска упоминается о разных командированных полицейских чинах, которые, отбыв положенный срок, убывали по месту постоянной службы. Вот два их них ― и как они могли навести правопорядок, когда один постоянно болел и ждал срока выхода на пенсию, а второй был в поле не воин, так как был один?

Появившаяся в поселке пресса красок не жалела, расписывая ужасы нашего городка, сначала Александровского, названного в честь действующего царя, затем ― Ново-Николаевского поселка, названного в честь его потомка и преемника. Хитрые жители не случайно выбрали такие названия: задолго до Дейла Карнеги, известного американского манипулятора сознанием, они использовали метод именного воздействия на спонсоров и партнеров, власть предержащих. Если еще в детстве деятельный Дейл дал своим выкармливаемым кроликам клички ― имена своих одноклассников, чтобы дети были "привязаны" к кроликам и не дали им погибнуть от голода, чтобы приходили и бесплатно кормили своих "тёзок", так и тут: сначала один царь-батюшка не даст своему именному поселку погибнуть, а помер он, царь-батюшка, третий-то, Александр, так его царственный сын не пустит на разор и погибель теперь уже свой именной Ново-Николаевский поселок и "по-родственному", нет-нет, да подкинет деньжат. Но пока эта чисто сибирская смекалка не работала. До образования города было далеко, денег на самовольное поселение у мостового перехода, которое ловко меняло названия, казна не выделяла, регулярной полиции не было, и криминал распоясался.

Газеты писали, что пожары и поджоги происходили чуть ли не ежедневно. Очевидно, что злонамеренные поджигатели действовали из "лапотных", "синекафканных" хулиганских побуждений, а также требовали денег с владельцев лачуг за спокойное существование, и этот опыт до сих пор востребован: автор этих строк неоднократно наблюдал своими глазами, как в Октябрьском районе Новосибирска, на МЖК, горели дачи в рядом расположенных садовых обществах, и позже выяснилось, что таким образом банда некоего Ангела расправлялась с непокорными плательщиками. А к сегодняшнему дню Новосибирск так разросся, что стал поглощать окрестные деревеньки, которые тоже запылали, как спички: регулярно горит, например, Каменка, освобождая землю под строительство многоэтажек. А посему тогда и теперь, как писали ново-николаевские газетчики, пожары "хронически свирепствуют над Ново-Николаевском, и страх обывателя за свою жизнь и целость имущества стал также хроническим его недугом".

По ночам помимо вспышек спичек поджигателей участки ново-николаевских улиц озаряли вспышки револьверной пальбы. Преступники грабили прохожих, вламывались в дома и сводили друг с другом счеты. "Каждую ночь ― от зари до зари ― слышится револьверная канонада и порой жужжание и свист пуль", ― такой кричащий репортаж можно было встретить в каждой местной газете конца XIX века. Приводя сей тезис, сотрудница городской МВДэшной пресс-службы незатейливо сравнила работу тысяч сегодняшних сотрудников, "которые работают гораздо лучше своих предшественников", со службой всего лишь одного очередного полицейского-надзирателя, и то не местного ― его в 1897 году временно командировали в приобский поселок из Кузнецка (современный Новокузнецк). У полицейского были десять помощников, так называемых полицейских урядников, ― вот и весь штат. Не мудрено, что твёрдых рук на все творимые безобразия не хватало, и беспорядки творились на каждом углу. Ситуация улучшилась в конце 1904 года, когда Ново-Николаевск получил статус безуездного города и было наконец сформировано Ново-Николаевское городское полицейское управление с тремя участками обслуживания: Центрального, Вокзального и Закаменского.

Подход исторический и эмоциональный подкат

В спорах о Висмане ― этническом немце из Риги, первом начальнике полиции и легендарной фигуре ново-николаевского сыска ― не устают ломать копья местные историки. Поскольку Бернхард Петрович являлся противоречивым героем, который, находясь на посту, и подвиги совершал, и под конец карьеры пустился во все тяжкие ― вымогательства, грабежи, превышения полномочий, рукоприкладства, использование служебного положения, подлоги, провокации, изнасилования и убийства. О части его "художеств" и преступлениях его подчиненных подельников-полицейских речь шла в суде присяжных после расследования, длившегося 4 года. А до падения полисмена в глазах обывателей о Висмане, как о страже закона, в Ново-Николаевске говорили с придыханием и со словами восторга.

Подобный подход к личности Висмана, с предумышленным восхищением или с полным порицанием, присущ современным биографам первого полицмейстера. В интернете есть обширные статьи исследователей Сергея Слугина, Андрея Борисова, Вадима Синицына и других. Некоторые из них для характеристики рижского немца ограничились собранным на него к 1910 году компроматом, который сегодня со смаком пересказывают. Синицын подошел к фигуре Висмана более сдержанно, рассмотрев не только собранный компромат, но и прочие детали его биографии (приказы о полицейских назначениях, газетные отзывы, отзывы современников), составив более сложную картину ― более объемную интерпретацию личности. Слугин относился к Бернхарту Петровичу с некоторым пиететом: историк сидел в московских архивах, разыскал доселе невиданные факты из послужного списка полицмейстера, внесшие в исследуемый образ новые ― симфонические ноты. С оборотнем и перерожденцем из города Риги не все было так просто.

Судите сами. Как пишет историк Слугин, Висман окончил в Риге городское училище, после которого в 1897 году поступил на службу в Митавский пехотный полк вольноопределяющимся, затем в звании младшего унтер-офицера получил образование в школе полицейских урядников в Санкт-Петербурге. Учился удовлетворительно, в период учёбы помогал материально сестре и матери, которые остались в Риге. После окончания полицейской школы молодой Бернхард Петрович выбрал для службы далекую Сибирь. Это правильно: без протекции делать в европейской части России нечего, или ― оставаться там и становиться неким подобием Очумелова, балансируя между городскими тузами и шишками, надевая или скидывая шинель от осознания того, как твои распоряжения в верхах отзовутся, и что скажут на это влиятельные люди, та же "княгиня Марья Алексевна". Нет, завоевывать авторитет нужно на чистом месте, как бы на целине, начиная с азов.

Первый приказ пошел. Исследователь Синицын обнаружил самое раннее упоминание о вступлении Висмана в службу. Это приказ томского губернатора N 73 от 30 июля 1902 года. Полный его текст такой: "Мещанин гор. Риги Бернгарт Висман, допущенный к временному исполнению обязанностей околоточного надзирателя гор. Томска, согласно прошению, на основ. I п. ст. III Высочайше утв. 13 июля 1886 г. мнения Государственного совета об особ. преим. гр. сл. в отд. местн. Империи и 144 ст. уст. о сл. по опр от прав, т. III изд. 1896 г, принимается на государственную службу, на правах канцелярского служителя 3 разряда и определяется в штат Томского губернского управления, с откомандированием в распоряжение Каинского уездного исправника для заведывания полицейской частью в поселках, образовавшихся около железнодорожной станц. "Каинск" за полосою отчуждения под железную дорогу". Исследователь приходит к выводу, что выпускник школы урядников попал в Каинск, уже послужив в Томске околоточным, а никак не наоборот, чем оболгали Бернхарда Петровича его оппоненты, газетные борцы за правду, на самом деле погрешившие против неё. (Об этом ниже).

Таким образом, Бернхард Петрович продолжил службу в Каинском уезде (ныне Барабинский район) заведующим местной (районной) полицейской частью, станция Чулым совсем рядом. Дела были незначительные, вот типичное газетное объявление, повествующее о его работе: "Полицейский надзиратель 2-й части города Каинска Висман, по должности судебного пристава, на основании 1030 статьи устава гражданского судопроизводства сим объявляет, что 22 февраля с. г. в 10 часов утра, в 1-й части г. Каинска, в лавке Тинкира, будет производиться публичная продажа скобенного, мануфактурного и галантерейного товара, принадлежащего Самуилу Хаимову Ерихонову, на удовлетворение претензии Каинского купца Николая Васильева Шкроева, товар оценен в 300 рублей 15 копеек". Всё честь по чести: бизнес у гражданина Ерихонова не пошел, его взаимодавец подал в суд, который распорядился распродать имущество банкрота в возмещение убытков купца Шкроева. За порядком на торгах наблюдал надзиратель Висман.

Следующие приказы касались отпуска и ничем не примечательных перемещений по службе. Приказом N 117 от 13 ноября 1902 года Висман, согласно прошению, отправляется в отпуск внутри Империи на 21 день (поехал в Ригу к сестре и матери), а приказом N 11 от 31 января 1903 года назначается полицейским надзирателем города Каинска. В 1903-1904 годах исполняет в Каинске обязанности судебного пристава, и его фамилия постоянно мелькает в официальной прессе, что положено по должности. Отчеты о проделанной работе были необходимы, чтобы население, да и томское начальство были в курсе того, как назначенный чиновник отправляет правосудие. По перемещении в уездный город Колывань Бернхард Петрович отличился: в чине урядника совершил подвиг. Рискуя жизнью, полисмен залез в горящий дом и спас двух купеческих детей и ценные хозяйские вещи. Рукав мундира у него при этом обгорел. О подвиге узнали в Томске, откуда последовало распоряжение, и вот Висман уже в Ново-Николаевске, где занял должность сначала помощника пристава, затем стал приставом и, наконец, полицмейстером.

Получилось, что рижанина, поставив на высокую должность, бросили в пучину сибирской вольницы: тогда в Ново-Николаевске разгул преступности достиг немыслимых размеров, и потребовался решительный в поступках, как на пожаре, удалец. И он нашелся: сначала своим героическим поступком обратил на себя внимание и следом попал в тренд. Ведь кто-то должен был действенно и дерзко разрулить криминальную ситуацию! В самом деле, не детектива же Кошко командировать из горячего криминалом Санкт-Петербурга. В Сибири было жарче, здесь по вечерам на улицах стреляли, а по утрам горожане наблюдали трупы на улицах. Отовсюду кричали: "Помогите, грабют!" Полиция не бездействовала, но стражников не хватало, и с потоком преступлений они не справлялись. Требовался местный и твердый человек. На что он мог рассчитывать?

Содержание городовых в конце XVII - начале XX веков было достаточно высоким: старшему чину платили до 180 рублей, младшим - до 150 рублей в год, не считая 25 рублей ежегодно на постройку мундира. Много это или мало? С учетом того, что в те годы корова стоила в пределах трех рублей, при таком жалованье служить было можно. Расходы по содержанию полицейской команды производились полностью на городские средства. Кроме того, город отводил для полиции служебные квартиры с отоплением и освещением и, помимо "мундирных" денег, давал средства на вооружение. По своей руке полисмен самостоятельно приобретал шашку и наган.

К моменту обретения Ново-Николаевском городского статуса действовали правила о преимуществах службы городовых, которые получали прибавку жалованья в размерах 1/3 получаемого оклада сначала за 7-летнюю беспорочную и непрерывную службу, потом за 5-летнюю. Стаж всегда играл существенную роль. Выплачивалось единовременное пособие в размере 250 рублей за 20-летнюю службу. Пенсия в размере 90 рублей назначалась за 30 лет службы. Расходы на прибавочное жалованье, единовременные пособия и пенсии выплачивались из городского бюджета. Кто ж от такой планиды отказывается? Хотя, конечно, приходилось за преступниками бегать, махать шашкой, участвовать в перестрелках. Риск оказаться подстреленным, а то и убитым реально существовал. Однако ― по риску ― и жалование было приемлемое, и следовали в ходе полицейского выживания значительные преференции. Поэтому чахоточные и слабосильные кандидаты на службу не приглашались. В полицию тех лет принимали исключительно подданных России возрастом от 25 лет, отслуживших в армии. Приветствовались навыки владения кавалерийской шашкой и умение управлять лошадьми. В набеге на толпу бывалые конные полисмены шашки держали концом вперед и острием вверх ― так удобно было пропарывать тела протестующих. Инерция набега, под правильным углом поставленный клинок ― и одним бунтовщиком меньше. Богатыри ― не вы!

Историк Слугин описывает героя так: "Висман был высокого роста, богатырского телосложения, от природы неглупый". Но, судя по редкой фотографии, высокий рост и богатырское телосложение у Бернхарда Петровича не просматриваются. С виду он коротковат, но коренаст. Мундир сидит на белобрысом немце крепко. Цепкий оценивающий взгляд. Глаза в глаза. Это помогало полицмейстеру улавливать малейшую угрозу во встречном взгляде и действовать на опережение. Да силушкой бог не обидел. Свои способности выпускник школы полицейских урядников оценил здраво: именно в Сибири коренная стать, крепкий кулак и цепкий взгляд пришлись к месту. Хотя слово "Сибирь" пугало многих служак, но не Висмана.

В то же время многие исследователи скандальной личности упирают на то, что в то время частенько карьеру в полиции можно было сделать, не имея специального образования и без службы в армии. В качестве примера они приводят фигуру нашего героя, который, по их данным, никакой полицейской школы не кончал. Мол, этот "оборотень", этот "голый и убогий немец, перекатная голь в материальном и умственном отношении, явился за куском хлеба на строившуюся Сибирскую железную дорогу и с 1897 года занял место младшего кондуктора на перегоне Тайга - Ново-Николаевск. Эту лямку он тер несколько лет, ходил в опорках и засаленных штанах, собирая гривенники с железнодорожных зайцев и занимая деньги у сослуживцев на покупку булки. Затем он попадает в 1902 году урядником в Колывань и двигается по службе; в 1903 году его видят урядником по уезду и в 1904 году берут околоточным в Томск. Тут его оценил бывший полицейский пристав Петербурга Нолькен, волею российских судеб попавший на пост томского губернатора, и назначил помощником пристава в Каинск, а затем на ту же должность в Ново-Николаевск. Года через полтора он был назначен здесь приставом, а с 1909 года - полицеймейстером. Находясь на низших должностях, Висман довольствовался малым, брал, как говорится, по чину: где пятитку, где десятку, а где бутылку рябины. Но уже с назначением приставом он стал знать настоящую себе цену и развернул свои способности. Теперь он богатый человек. У него в казначействе на книжке лежит 7327 рублей, в отделении Сибирского торгового банка свыше 32 000 рублей, и в Ригу увезено и положено в банк на имя матери 80 000 рублей".

Как оценить сей выпад? А где же армия, где полицейская школа? Их как бы не было в биографии Висмана. Почему? Вот, и это главное. В свое время оппоненты насобирали на полицмейстера компромат, сделали упор на сплошной негатив, на огульное очернение, будто бы черт остзейский сначала скакнул в Сибирь наобум, неким лапотником пристроился на железной дороге, побирушкой пробавлялся карманной мелочью и кусками булки, а там скакнул наобум в урядники, понравился губернатору, бывшему петербургскому приставу, который посодействовал соплеменнику, остзейскому немцу, устроиться на хорошую должность. Немчура, она такая, они друг друга поддерживают, упасть не дадут и пропихивают своих тевтонов на хлебные места. Вот так, без армейской и специальной полицейской подготовки, какой-то прусак, по протекции другого прусака, обрел власть над людьми и сильно их прижал. Обидел русский народ. Эти побасенки, сочиненные к 1910 году, не устают повторять современные исследователи, ограничившиеся в розысках всего одним источником. Мол, вот как широко помог остзейский соплеменник ― и его протеже заскакал по карьерной лестнице, сначала брал бутылками рябинной настойки, а затем показал свою настоящую цену.

Действительно, карьера нашего немца развивалась по траектории пущенной ракеты. В 1905 году Висман идёт на повышение ― назначается временно исполняющим обязанности пристава 3 стана Каинского уезда. В начале 1906 года за усердие по службе он получает от губернатора премию в 60 рублей. (Зарплата рядового полицейского составляла тогда 25-35 рублей в месяц, пристава ― 600 рублей в год). Приказом N 67 от 8 июня 1907 года "переводится для пользы службы и. д. пристав 3 стана Каинского уезда неимущий чина Бернгард Висман на таковую же должность в 3 стан Барнаульского уезда". (И. д. ― исполняющий должность, исполняющий дела.) Меньше чем через год, в начале 1908 года, "неимущий чина" ― уже коллежский регистратор и заведующий полицейской частью в Ново-Николаевске, пристав. Характерно, что бурную деятельность новоиспеченного пристава трудно не заметить, поскольку ранее газеты, пугавшие обывателей поджогами и стрельбой на улицах, стали радовать читателей изобилием полицейской хроники по наведению в городе порядка. Правда, описаний крупных дел, задержаний матерых преступников и всяческих полицейских подвигов в прессе нет, зато имеется достаточное количество мелких дел.

Методы неистового Бернхарда

Попав в должность, Бернхард Петрович стал наводить железной рукой правопорядок в городе. Методы его были просты до безобразия, впрочем, довольно действенные. Они до сих пор в ходу у современной полиции. Представьте, читатель, оперативный кабинет, где за столом сидит опер, а перед столом, на небольшом удалении, подозреваемый, который ни в чем сознаваться не хочет. Уже и угрозы прозвучали, и лампу настольную ему в лицо направили, и кое-кто из сподручных опера встал за спиной допрашиваемого с острасткой нанесения удара. Но прежде юридическая наука требует установить необходимый для общения контакт, создать деловую атмосферу, в которой один задает вопросы, а второй на них отвечает. Для этих целей кандидату на скамью подсудимых вежливо предлагают стакан воды. Бывалые воры даже требуют дать закурить, ибо много лет назад было дано распоряжение, чтобы блюстители закона для создания благожелательной атмосферы держали поблизости от места допроса пачку папирос и коробок спичек, даже если они сами не курят. Некоторые блюстители "опускались" до того, что предлагали на допросе чаек-кофеек. Однако, эти реверансы в поисках уголовной истины совершенно излишни, когда опер, без свидетелей, по одному наитию на удачу, бьет пару раз подозреваемого в голову, без явных синих отметин, и до подозреваемого сразу доходит, что дальше может быть только хуже. И вот в строгой последовательности следуют явка с повинной, выдача украденных вещей, полный ажур. Кража/грабеж/убийство раскрыты. Опер, торжествуя, сверлит дырки на погонах для новых звездочек и прикидывает, какую часть премии пустить на корпоративную попойку. Закон, поморщившись и отряхнувшись, отходит в сторонку как будто победителем. Дело раскрыто, и вор цел, и опер поощрен, и начальство довольно результатом, и статистика в норме. Воруй, Россия! Бей, Россия! Так было, так есть и так будет всегда.

Нечто подобное из полицейского мордобоя практиковал Висман, понимающий, что сибирская криминальная публика, все эти варнаки, бродяги, беглые и прочие шаромыги никаких слов не понимают, что судьба у них такая, забубенная и пропитая. Поймав вора или грабителя, он приводил его в участок и без лишних слов бил беднягу головой о стену, педантично приговаривая с прибалтийским акцентом, что красть и грабить ― "это не есть хорошо". Если жулик урок не усваивал, то во второй раз в ход шла изготовленная местным умельцем "резина" ― так называли резиновую самодельную дубинку, предшественницу современной ПР-72 (стандартной палки резиновой, длиной до 70 см, поставленной на вооружение МВД РФ в 1973 году), коей Висман исполосовывал непонятливого субъекта до полусмерти.

Все же полицейским колотушкам неистовый Бернхард придавал чрезмерное значение, полагая их применение панацеей от любых правонарушений. С "резинами" Висман перебарщивал, в полицейском восторге доводя даже рядовое административное дело до крайнего абсурда. Хотя, как сказать. В ресторан, курируемый полицией, зашел как-то портной Кузнецов выпить бутылку пива, при этом клиент отказался снимать верхнюю одежду. По жалобе ресторатора находившийся рядом полицейский решил преподать нарушителю правила кабацких приличий: портного конвоировали в участок, где избили пресловутыми "резинами". Сняв побои, портной стал безрезультатно жаловаться в инстанции. В итоге был выслан из города и разорен. Другие административно пострадавшие ― извозчики-лихачи, часто пьяные. Так вот за то, что хмельные ямщики гоняли как угорелые, особенно в сумерки, а то и вожжи упускали из рук, полицейские наказывали их "резинами", или штрафом в 50 копеек, или изъятием прав на езду (с последующим выкупом), или суточной отсидкой в каталажке, при этом, пока возница отсиживался и отрезвлялся, чины сами гоняли на бесхозной лошади по своим делам и не кормили ее, выводя кормилицу из строя. В этих и других подобных случаях ситуация складывалась почти по-Жванецкому: "может, что-то в консерватории [надо] подправить?" Может, для начала следует оставлять верхнюю одежду в гардеробе ресторана, не гонять на повышенных скоростях и не пить за рулем?! То есть за вожжами, а то ведь каких бед может наделать неуправляемое транспортное средство! Это актуально сейчас и активно преследовалось более 110 лет назад. Вопрос только в соразмерности "административного" наказания, объясняемого нарушением правил поведения в общественных местах и на дороге, что сопровождается обычно словами порицания. Но что делать, если люди слов не понимают, а "резина" творит чудеса?

Интересная деталь. От бывшей городской тюрьмы (около сегодняшнего Новосибирского командного речного училища им. С.И. Дежнева) до речки Каменки имелся (сейчас находится в заброшенном состоянии) подземный ход, по которому политических узников и матерых жуликов полицейские водили на бережок, чтобы подвергнуть бессудной расправе. Пиф-паф, и концы в воду. Об этом способе санации политических и прочих врагов царизма стало известно по тому, что революционеры устраивали засады на выходе из подземелий, чтобы отбить своих смертников. Один раз отбили товарищей с потерями со своей стороны, в другой раз тюремные палачи взяли вверх и расправились на берегу Каменки не только с напавшими, но и с пятью узниками. Собственно, радикальное решение вопроса по криминалитету было в духе полицмейстера Висмана.

Так или иначе, но барражирующий над Сибирью криминалитет смекнул, что против лома, хоть и резинового, не попрешь. Жаловаться на то, что ты украл, а тебя за это бьют, было некому. Да никто бы и не слушал, разве что в кабаке не кивнет понимающе в ответ какая-нибудь пропитая рожа. Кому будет хорошо, что неисправимого жулика забьют на допросе? Покалечат и оставят инвалидом? Поэтому из Ново-Николаевска жулики разбрелись и разъехались по соседним городам с лояльными полицейскими, а оставшиеся воришки поутихли, но не успокоились, изредка проверяя нашего полицейского на крепость. На самого полицмейстера исподтишка покушались несколько раз: через забор бросали в него булыжники, на улицах и в трактирах кидались неадекваты с ножами, бывал он и в перестрелках, о которых рассказывать не любил. (Поэтому можно понять, почему Висман жил в управлении полиции, квартировал на втором этаже, опасаясь нападений). После жестких расправ над неправыми жильцами и залетными гастролерами город похорошел, вечерами в нем можно было безбоязненно гулять под ручку с возлюбленной. Улицы очистились, фонари засветили, река заиграла бликами, город без опаски входил в новый день, и проснувшаяся заря освещала идущий на работу люд, а не разбросанные по улицам трупы убитых, частично уже раздетых и разутых мародерами.

Неудивительно, что после такого громкого успеха на поприще по искоренению преступности Висман стал незамедлительно продвигаться по службе. Вскоре приказ губернатора N 70 гласил: "Назначается И. д. Пристава Ново-Николаевска Коллежский Регистратор Бернгардт Висман и. д. Колыванского Полицмейстера, с откомандированием для заведывания полицейской частью в г. Ново-Николаевске".

Не следует понимать ситуацию так, что Висман и его сподручные ходили по городу и колотили всех дубинками. Отнюдь. Это были крайние меры. В основном, в деятельности ретивого полисмена преобладала текучка. Так, в любом городе без агентурной работы ― никуда. Поэтому Висман завел специфическую агентуру, что отмечали даже его оппоненты. Как следовало из доноса: "Здесь при широком сотрудничестве содержателей притонов и их девиц и множества темных личностей удается довольно быстро обнаруживать кражи на мелкие суммы и вообще несложные преступления, причем каждое такое обнаружение тотчас же афишируется посылаемой в местную газету заметкой, которая читается и в губернии и делает свое дело". Кроме того, боролся полисмен с незаконным проживанием. Прежде всего, это были дела о незаконных квартирантах, прибывших неизвестно откуда и поселившихся незаконно, под повышенную плату домовладельцам, которые, привлеченные хорошими гонорарами, скрывали постояльцев. Стандартное наказание от полиции здесь таково. Домовладельца подвергали административному штрафу в размере 10-30 рублей, а в случае его несостоятельности следовал арест от 5 суток до 2 недель. Штрафы поступали в доход казны. Также нередко задерживали горожан за незаконное ношение оружия. С одной стороны, людей понять можно: вооруженной рукой легче отбиться от хулигана. Поэтому носимый арсенал ново-николаевцев был разнообразным ― тут кистени и железные перчатки, финские ножи и кастеты, пистолеты и ружья. Как правило, за холодное оружие наказывали теми же десятью рублями. За незаконное огнестрельное оружие в казну шли уже 25 рублей.

Помимо прямых обязанностей по обеспечению безопасной жизни в городе Висман отвечал перед губернатором за другие направления деятельности. Функции полиции тогда были необычайно широки ― кроме предупреждения и раскрытия преступлений, поимки преступников и розыска похищенного имущества полицейским вменялась, например, борьба с браконьерами, т. е. с хищническим истреблением диких животных, а также полиция присматривала за прессой, в плане исполнения цензурных требований. Не допускал Бернхард Петрович и самовольного ценообразования: в июне 1909 года совместно с городским управлением полицмейстер вынес постановление о запрете повышения цен на продукты первой необходимости. Само собой, в орбите внимания полиции ― выгребные ямы, выбрасывание мусора, обустройство тротуаров и их чистка, всего не перечислить. Ночное освещение фонарями и раздельная помывка мужчин и женщин в общественных банях тоже озадачивало городскую полицию. Так что власть Висмана и его помощников была довольно велика и затрагивала практически все сферы городской жизни.

Страшный пожар, произошедший 11 мая 1909 года, стал для города настоящей бедой, так как из-за растяпы-лодочника, решившего в ветреный день просмолить свою лодку и разжегшего по такому случаю костер, который не преминул распространиться, сгорело 27 кварталов, всего около 550 домов. Это по газетным данным. А по более точным сведениям огонь уничтожил 794 дома с приусадебными постройками, в пепел превратилось 22 квартала. Убытки оценивались в 5 млн рублей. А накануне тот же Висман, по поручению Городской Управы, лично занимался "приведением в надлежащий вид пожарной команды", при случае не прочь был продемонстрировать её выучку и даже получил за это благодарность от губернатора. Но пожар таких масштабов, напоминающий стихийное бедствие особенно там, в тесной деревянной застройке с узкими кривыми улочками и тесно стоящими, без противопожарных разрывов, нахаловскими хибарами, к сожалению, это далеко не учения, на которых достаточно продемонстрировать хорошую выправку. С реальной угрозой городу подопечным Висмана, пожарным, совладать не удалось. Но никаких порицаний, похоже, в адрес полицмейстера высказано не было. В другом случае, когда загорелось Левобережье, и горожане опасались, что огонь может перекинуться в Правобережье через Обь, бедствие утишили вообще... иконами. Под крик "иконы, иконы выноси!" жители вынесли иконы из домов, и под горячие молитвы город удалось отстоять, пламя утихло.

Вслед за пожаром началась эпидемия тифа, к которому немедленно присоединилось мародерство части непугливых ново-николаевцев, которые всегда были не прочь стянуть вещи без присмотра. В основном, мародеры раздевали упавших на улицах больных и уже окоченевшие трупы, не догадываясь о том, что тем самым разносят инфекцию, продавая носильные вещи с трупов на рынке и заражая тем самым тифом не только себя, но и незадачливых покупателей. В тифозную эпидемию поднялась прямо-таки волна грабежей и мародёрства, справиться с которой смогли не сразу, даже несмотря на то, что из Томска в подмогу Висману прибыли на усиление 4 околоточных надзирателя. Полицейские провели массовые обыски в некоторых домах, в которых изъяли чужую одежду, требующую специальной санитарной обработки (прожарки) и хозяевам не принадлежащую. А ведь горожан заранее предупреждали о добровольной выдаче похищенных с тел вещей, и было уведомление о том, что всех, у кого чужие гардеробы будут найдены, привлекут к уголовной ответственности. И привлекли ― в скором времени суд рассмотрел несколько дел об одёжных кражах с трупов. Такими были навалившиеся полицейские дела, в которых Висман был един во многих лицах с определением "главный": он ― лесничий, регулятор цен, санитарный врач, дворник, коммунальщик, золотарь, цензор, пожарный.

Серьёзно заняться всеми городскими проблемами Бернхард Петрович смог с июля 1909 года, когда произошла желанная реформа ново-николаевской полиции, хотя уже в мае местная пресса стала называть Висмана полицмейстером. Приказы о его назначении выйдут задним числом. Приказ N 174 от 1 сентября 1909 года: "В 6 день июня 1909 года высочайше утвержден одобренный Государственным Советом и Государственною Думою закон об установлении временного штата городского Полицейского Управления в гор. Ново-Николаевске, Томской губернии. При введении этого штата выяснилась необходимость разделить упомянутый город на две равные по пространству и по количеству населения части: Вокзальную и Закаменскую, причем границей между ними должна служить Тобизеновская улица от реки Оби до реки Каменки. В район первой Вокзальной части войдут: вся Вокзальная часть города и часть центральной: новый базар, кирпичные сараи, Нахаловка, бойня, лесопильный завод. В район второй Закаменской части войдут: другая часть центральной, исключая пароходные пристани, а равно вся Закаменская часть с кирпичными сараями, по левую сторону р. Каменки".

Приказ N 175 от 1 сентября 1909 года: "Назначаются с 1 июля на основании ВЫСОЧАЙШЕ утвержденного в 6 день июня 1909 года одобренного Государственным Советом и Государственною Думою закона об установлении временного штата Городского Полицейского Управления в г. Ново-Николаевске 1) и. д. Колыванского Полицмейстера Коллежский Регистратор Бернгардт Висман, командированный для заведывания полицейской частью в г. Ново-Николаевск и. д. Полицмейстера этого города 2) участковыми приставами (испр. должн.) упомянутого города: а) и. д. Пристава города Ново-Николаевска Коллежский Регистратор Петр Чукреев Закаменского участка б) и. д. Помощника Пристава того же города не имеющий чина Иван Зуевский Вокзального участка".

Вот вам желанное: и разбивка обслуживаемой силами городской полиции территории, и утверждение, пока временное, полицейских штатов, а не какие-то прикомандирования и откомандирования с каких-либо мест, когда полицейский не чувствовал уверенности в завтрашнем дне, поскольку в любой момент мог быть переброшен в другое место, а это "не есть хорошо". Скажем как бы невзначай, что 6 июня можно считать днем образования новосибирской полиции, однако у современных полицейских этот день не в чести. Они ведут начало с советских времен. Вот ведь как не везет Новосибирску на юбилейные даты: и с днем рождения города историки не могут определиться, высвечивая ложные источники, а не ссылаясь прямой указ Николая ll об утверждении городского статуса, и дореволюционной полиции тут как бы не было, или она все-таки была, но "испортила вкус праздника" своими "резинами" и другими проступками ретивого полицмейстера.

Реноме Висмана в период назначения было на высоте. В газетах публиковались письма обывателей, которые хвалили установившиеся в городе порядки, отмечали значительно снизившуюся преступность и радовались за установившийся покой на городских улицах. Исследователь Синицын видит в этом пиар, хорошо организованный самим цензором-полицмейстером и его окружением. На фоне восхваления пришлого немца летят камни в огород читающей пассивной публики, которая всегда себе на уме и городские проблемы обходит вниманием и своим участием. В газете "Сибирская жизнь" написали: "При такой инертности к общественно-городской жизни со стороны дипломированных горожан город постепенно делается грязным вертепом, с безобразным пьянством и отвратительным развратом. Пьянство и разврат повсюду ― и в номерах, и в пивных, и в мелочных, и в бакалейных лавках. Правда, с примерной настойчивостью и энергией ведёт борьбу против этого ужасного зла местный полицмейстер, Б.П. Висман, но одни полицейские меры с корнем зла не вырвут: необходима культурно-просветительская работа интеллигенции, а интеллигенция позорно спит непробудным сном...".

Синицын уповает даже на нарочитую исполнительность новоиспеченного начальника, подмечая, что, если 2-го сентября губернатор утверждает изданные Томской Губернской Санитарно-Исполнительной Комиссией правила о мерах предупреждения и борьбы с холерой и чумой, то из Ново-Николаевска тут же десятками начинают сыпаться составленные полицией протоколы о нарушениях, насчет невычищенных выгребных ям и неубранного мусора. В то же время ни один из губернских городов не проявляет такого "санитарного" рвения. Вместе с тем куда-то пропадает регулярная отчетность по незаконным квартирантам, которые как будто куда-то и одномоментно испарились. К тому же полисмены перестали задерживать на ново-николаевских улицах за незаконное ношение оружия не очень-то законопослушных горожан. Тут скажем: "Да!" Бернхард Петрович, как и всякий служака, поддерживал компанейщину, остро чувствовал политический момент и умел держать руку на пульсе, особенно если это была рука губернаторская, кормящая, живущая от отчета и до отчета в вышестоящие инстанции. В то же время, когда надо, полицмейстер умело выламывал преступные руки до полной потери биения в них крови и этим обескровил своего постоянного уличного противника. Какой виртуоз! До сих пор манипулирование полицейской отчетностью составляет корень службы в органах правопорядка, и в этом плане нынешние полицейские власти достигают непревзойденных высот, откуда, из мягких кресел, падать бывает особенно больно.

С любым мало-мальски значимым начальником полицмейстер старался быть на дружеской ноге. Это отмечали его оппоненты: "Висман старается расположить к себе начальников различных частей и разных влиятельных лиц всякого рода услугами и предупредительностью, чтобы в нужный момент получить от них лестную аттестацию и заступничество". И то верно: чиновники, ограниченные рамками города или губернии, придерживаются одного круга и делают жизнь по принципу "рука руку моет". Сегодня ты мне помоги, а завтра я тебе. Сегодня в силовых структурах имеется должность, исполняемая ретивым работником в таком плане: он ведет учет и дням рождения начальников смежных структур, и профессиональным праздникам, и юбилеям властных лиц, а также следит за разного рода перемещениями этих начальников по службе, оформляет праздничные папки с адресными поздравлениями, на выделенные деньги покупает подарки ― и ничем другим больше на государственной должности не занимается. Так было и у Висмана. (Так есть и так будет всегда, хотя, иногда, прокурорские работники пеняют на расточительство госсредств, но праздников и чествований сами не чураются). Вот обратился к полицмейстеру с жалобой местный житель на то, что музыка в ресторане "Новый свет" громко играет. Этот ресторан часто подвергался гонениям полиции, поскольку конкурировал с другим питейным заведением Бориса Чиндорина, с которым Висман был в доле по управлению заведением, а посему "Новый свет" часто менял локацию. Как-то этот трактир помещался в доме Маштакова на Михайловской улице, но жившему неподалеку от него жалобщику ― барабанная дробь! ― полковнику Чижу, начальнику ново-николаевского гарнизона, такое соседство не понравилось, и в угоду Чижу полицмейстер закрыл увеселительную точку, требуя ее переноса на новое место и не смущаясь тем, что помещение было арендовано на 3 года за 420 рублей в год и деньги были уплачены. Владельцы трактира приискали на той же улице новое помещение, в котором возобновили ресторацию с музыкой, но уже через два дня после открытия полковнику Чижу снова не нравится кабацкое соседство, и Висман снова закрывает ресторан. Мол, знай наших, знай нашу белую кость.

И с губернатором на дружеской ноге

С большим пиететом относился Висман ко власть предержащим. Томские губернаторы Карл Станиславович Нолькен, затем Николай Львович Гондатти держали заметного полицейского в фаворе. Они, конечно, читали газеты, в которых Бернхард Петрович выглядел молодцом. Как это важно, иметь сановнику под рукой верных подчиненных людей, и как это значительно, попасть к важному лицу на заметку, чтобы тебя потом двигали по службе, видя твою исполнительность. Еще в мае 1908 года Ново-Николаевск посетил томский губернатор генерал-майор Нолькен, который проинспектировал местную полицию. Очевидно, что отношения между инспектором и инспектируемым складывались в традиционной плоскости. Царь Петр l давно утвердил: "Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство". А потому Висман именно блеснул лихостью, исправностью мундира и щелканьем каблуков при отдании служебного рапорта остзейскому соплеменнику, и немцы остались друг другом довольны.

Губернатору представили на смотр полицейскую команду, ночную охрану города и пожарный отряд. Разумеется, представленные люди, судя по пространному отзыву Нолькена, имели лихой и молодецкий вид, вооружение их ― револьверы и шашки ― находилось в полном порядке, лошади под конными полицейскими ― хороши. "Люди проверялись в стрельбе из револьверов и умеют владеть оружием. Произведённые при мне движения были стройны, ответы толковы, во всём видна заботливость и дисциплина. В Ново-Николаевске, как мне известно, за последнее время прекратились грабежи и убийства, жители города имеют возможность безопасно передвигаться по городу во всякое время дня и ночи, и представившаяся мне депутация горожан и купечества засвидетельствовала свою благодарность за введение новых условий в городе, благодаря организации полиции под руководством вновь назначенного заведывающего (орфография тех лет сохранена ― авт.). Относя виденное и известное мне о Ново-Николаевской полиции к энергии и усердию заведывающего полицейскою частью Коллежского Регистратора Висмана, считаю своим приятным долгом выразить ему на это свою благодарность. Но на достигнутых успехах не следует останавливаться, надо продолжать работать дальше, следует обратить внимание на обмундирование полицейских чинов, их расквартирование и т. п. Конечно, только утверждение штатов Ново-Николаевской полиции позволит довершить дело организации этого необходимого института общественной безопасности. Вызвав затем по тревоге пожарные команды, я мог лично убедиться, что они прибыли к назначенному мною месту через 5-17 мин., в зависимости от расстояния до их места расположения (до 4 вёрст). Команды имели бравый вид, большая часть была уже одета в новую форму, инструменты в порядке, лошади в прекрасном виде и также видна энергия и любовь к делу. Зная, что по поручению Городской Управы приведением в надлежащий вид пожарной команды занялся Заведывающий полицейскою частью Коллежский Регистратор Висман, и видя достигнутые им результаты, считаю своим долгом выразить ему свою признательность и за эту ценную для города работу. Уверен, что Заведывающий полицейскою частью г. Ново-Николаевска Коллежский Регистратор Висман будет продолжать и впредь свою плодотворную работу, памятуя и внушая всем, что "за Богом молитва, а за ЦАРЁМ служба не пропадают". Всем городовым, ночной охране и пожарным за службу объявляю моё "спасибо"". Интересно, что столь пространный панегирик оставил бывший полицейский пристав Санкт-Петербурга, волею российских судеб попавший на пост томского губернатора, Нолькен Карл Станиславович, который явно и заслуженно благоволил Висману.

Более того, из хроник того времени известно, что важный визитер не только лично проверил состояние холодного оружия и револьверов у конных и пеших полицейских, затем он пропустил пеших стражников мимо себя вздвоенными рядами, а конных по одному на дистанции, чтобы оценить полицейское войско в движении. За блестяще вышколенных служак "заведывающий полицейской частью" Висман и его помощник Чукреев удостоились благодарности. При этом расчувствовавшийся от увиденного губернатор несколькими словами вновь напомнил полицейским начальникам о высоком значении полицейского чина, защитника мирных обывателей от грабителей и дурных людей, и вновь повторил, что хорошо исполняющие свои обязанности полицейские чины суть верные слуги своего царя и отечества. Благодарность получили также начальники всех трёх пожарных частей за их труды на пользу жителей Ново-Николаевска, который скоро выгорел от упоминавшегося пожара. После осмотра пожарных команд начальник губернии осмотрел прочие значимые места города, заглянул в полицейское управление, окинул там взглядом служебные помещения, а также каталажки - арестные помещения, где находились 45 человек, в том числе 2 срочных (требующих немедленного вмешательства по делу), 5 административных и 2 политических арестанта.

Однако покровителя-губернатора скоро перевели в Могилевскую губернию, ближе к фамильному имению, и там Карл Станиславович показал, что он не паркетный шаркун. На новом месте Нолькен тут же устроил взбучку гомельской полиции за растрату казённых денег, взятки и, что удивительно, за жестокие методы допросов ― и сместил многих чинов с должностей, а помощника полицмейстера посадил в тюрьму. Это не новая метла на новом месте мела строго, но сама жизнь научила бывшего полицейского пристава Санкт-Петербурга по-деловому нести полицейскую службу, а не просто лямку тащить. Будучи обер-полицмейстером в Варшаве Карл Станиславович вел непримиримую борьбу с бомбистами, и сам попал под брошенную бомбу, от взрыва которой был тяжело ранен. Поэтому упущений, прегрешений и преступлений по службе не прощал. Но в Ново-Николаевске ничего подозрительного не заметил. Может, и не было ничего шибко противозаконного? А то, что людей "резинами" лупцуют, так оно им так и надо, этим людям, раз не понимают ничего другого. Да и Сибирь, как дикий край, где, толкуют, люди с песьими головами, и как с такими гибридами разговаривать?

Сменивший Нолькена новый томский губернатор Н.Л. Гондатти привнес новую плодотворную струю в работу полиции. Дело в том, что с началом его деятельности, точнее, 11 ноября 1908 года император разрешил Совету министров исключить Ново-Николаевск из "списка городов с упрощённым общественным устройством" и применить к городу "Правила Городового Положения 1892 года об общественном управлении в полном объеме". Это значит, что полицейский штат мог увеличиться до 200 человек, но реорганизация произошла не сразу.

В декабре 1908 года Николай Львович первый раз посетил Ново-Николаевск, но в списке посещённых им мест полиция не значилась, и среди фамилий городской элиты, встретившей нового губернатора, полицмейстер Висман не числился. Но в феврале 1909 года Бернхард Петрович и его подчиненные Чукреев и Зуевский получили от губернатора благодарность "за отменно-усердную службу и выдающуюся энергичную деятельность по обнаружению преступлений". Эта благодарность последовала после раскрытия громкого дела о фальшивомонетничестве. Кстати, почти через год губернатор проинспектировал полицейские части Ново-Николаевска, и из приказа N 233 от 12 ноября 1909 года мы можем судить, что он поддержал Висмана: "За время пребывания в г. Ново-Николаевске 2-4 ноября текущего года я лично убедился в прекрасной там постановке наружной полицейской службы и видел молодцеватых, дисциплинированных, знающих своё дело нижних чинов, как дневной, так и ночной охраны, за что выражаю и. д. Ново-Николаевского Полицмейстера Коллежскому Регистратору Висману мою искреннюю благодарность, а нижним чинам объявляю спасибо". Однако, как говорят, "спасибо" на хлеб не намажешь. Это давно понял Висман и его подчиненные: награждать себя за труды требуется самостоятельно. Власти тут совсем ни при чем. Даже больше ― у кого власти больше, тот и прав. Кто наверху, тот и рулит. А ты крутись, как можешь, в понизовье, уворачиваясь от бандитских пуль и острых ножей. Тебе за это, может, только "спасибо" скажут. Так ты сам себя и награди! К таким неутешительным выводам Бернхард Петрович пришел давно. В его биографии сохранились три ярких и показательных эпизода, толкнувших полицейского на кривую дорожку личного обогащения, где, если коготок увяз, то и всей птичке пропáсть.

Полицмейстер обижается

В 1906 году, как считает Сергей Слугин, разыскавший эту историю в московских архивах и, к сожалению, ссылки на источник не оставивший, Бернхард Петрович поехал в отпуск на родину, в Латвию. Ехал в поезде до Москвы, и почти перед самой столицей, войдя в свое купе, увидел незнакомого человека. На вопрос, что он тут делает, незнакомец поднес к горлу Висмана финку. Но он не знал, на кого напал! Привыкший к молниеносному общению с подобной публикой, ударом кулака Висман умело повалил преступника и повязал его. Оказалось, был пойман знаменитый поездной грабитель Тимофей Шабанов, которого долго искали жандармы. Тем более, что последней дерзостью Шабанова было ограбление в купе жандармского поручика, и для его коллег стало делом чести поймать такого виртуоза. А тут ― искомое лицо поймал безоружный полицмейстер из какого-то провинциального сибирского городка. В итоге к награде представили безучастных жандармских офицеров. А Висману московские коллеги нагрубили и отправили его восвояси, к матушке в Ригу. Вы скажете, что это несправедливо? Нет, это "справедливо". До сих пор существует практика, в русле которой преступников задерживают одни сотрудники, а награды получают другие, причем тем, кто отличился, начальники советуют молчать, мол, система у нас такая, одному оперу, хорошему человеку, срок подошел новое звание получать, а отличия нет, так что ты сегодня уступи ему свой подвиг, а придет время, то и тебя повысят в звании за счет другого отличившегося. А если не нравится сей подход, то из полиции вон! Многие сотрудники не выдерживают такой "системы", увольняются, и телега правоохранительной жизни катит своим чередом.

Второй эпизод. Летом 1908 года, уже в должности пристава Ново-Николаевска, Висман вышел на жестокого бандита Лодзинского, которого полицейские ловили по всей Сибири. Гастролер грабил и убивал в Иркутске, Красноярске и Томске. Агентура донесла, что Лодзинский скрывается у любовницы в двухэтажном доме в Нахаловке. (Сейчас это район нынешнего Новосибирского института усовершенствования учителей). Полицейские, ведомые Висманом, уже собирались ломать двери, когда увидели, что бандит в кальсонах спрыгнул со второго этажа и побежал. Погоня не отставала. Преступник стал стрелять и смертельно ранил одного из чинов, а самому Висману прострелил шинель в двух местах. Бандита поймали, но никакой награды за столь успешное задержание Бернхард Петрович не получил.

Эпизод третий и последний. Не будучи профессиональным сыщиком, Висман сумел создать агентурную сеть, которая позволила ему обезвреживать крупные преступные сообщества. Осенью 1909 года громкий резонанс имело "дело фальшивомонетчиков" шайки Шкумата, обосновавшейся в Закаменке (нынешнем Октябрьском районе Новосибирска). Это была артель слесарей-кузнецов, которая занималась изготовлением медных денег. Порой даже ушлые приказчики не могли отличить сделанные ими монеты от настоящих. Малощедрый губернатор Гондатти потрудился красочно расписать разоблачение шайки в приказе и "по достоинству" наградил полицейских: "[...] получив сведения, что владелец кузнечно-слесарной мастерской крестьянин Апполинарий Шкумат при участии других лиц ― Протопопова и Скиперского ― занимается выделкой фальшивых монет, установили за ним строгое неослабное наблюдение. [...] благодаря своим энергичным и умелым розыскным действиям полицейские чиновники задержали вышеупомянутого Шкумата и сообщников во время самой работы по изготовлению фальшивых монет, причём была обнаружена вполне оборудованная мастерская: наковальня с оттиском шлифовки, набор стальных букв, формы из гипса для отливки монет, 10 фунтов сплава и т. п.". Под руководством Висмана полицейские выследили и "накрыли" шайку: постучали в дверь в самый разгар работы фальшивомонетчиков. За это дело Висман получил весьма скромную и потому обидную благодарность. А его подчиненные ― опять "спасибо".

В унисон изложенной ситуации автору этих строк вспоминается героическая служба бойцов транспортного ОМОНа, которые воевали в Чечне, задерживали в схватках бандитов, накрывали "хазы" и "малины". Всех их награждали заслуженными наградами, выписывали премии, отправляли с женами в санатории, но все же, судя по ходу дальнейших событий, складывалось впечатление, что отцы-командиры подчиненным чего-то не додавали. Это было ясно из скандалов, которые происходили по фактам корыстного поведения отдельных омоновцев. Всего за 20 лет существования отряда из него вышло несколько преступных групп. Одни лишили свободы некоего Фиксу, встряв в отношения бизнесменов и посредников по вопросу пропажи 20 ящиков водки, причем подозреваемого в краже бойцы приковали в душевой охраняемого бассейна наручниками к трубам, а потом писали пространные рапорты о том, какие они "ни при чем", лишь только хотели помочь знакомому бизнесмену восстановить справедливость. Вторые грабили вьетнамцев, привозивших на рынок сшитые в подпольных мастерских спортивные костюмы, и эту одежду, сумками и без тени смущения на лицах, матери омоновцев продавали на том же рынке неделей спустя после грабежа. Другие боевые товарищи, 2 омоновца и 2 опера, грабили компьютерные магазины для того, чтобы обзавестись ликвидным товаром и сбывать его в своей компьютерной фирме, до открытия которой оставалось совсем немного времени. Распределив роли, преступная группа из омоновца-снайпера, бывшего командира взвода и одного из их родственников убила женщину, которая манипулировала векселями на рынке; убийц изобличили и посадили, но обналиченные преступниками 7 млн рублей по решению суда остались в семье бывшего командира, который для хранения средств арендовал в банке ячейку. Насмотревшись во время оперативных мероприятий на цыганские дома, откуда населению распродавали наркотики, на внутреннюю обстановку жилых помещений с богатым интерьером и упитанными постояльцами внутри, группа бойцов решила действовать как бы "в рамках закона": они поймали одного цыганского барона, привязали его к дереву и для острастки хорошо побили, чтобы был сговорчивей при отдаче денег, но цыган возрастающих поборов не выдержал и сдал группу органам, и потом выходили видеосюжеты на ТВ, где соломенные вдовы присевших бойцов жаловались на безденежье, на кричащие и голодные детские рты, показывая убогие и гнилые барачные углы, где протекала семейная жизнь стражей правопорядка. Везде, во всех эпизодах и под воображаемым покровом закона, звучали "оправдательные" слова омоновских "оборотней" о попрании коммерческой справедливости, о незаконном предпринимательстве каких-то "узкоглазых", о том, что вообще-то делиться надо, о защите вексельного рынка от незаконных махинаций, о борьбе с наркобизнесом. До каких плинтусов и ниже, пробив дно, может дойти совесть правоохранителя, потерявшего на государственной службе моральные ориентиры и присягнувшего мамону, своему животу?

Это не случайная картина, в которую попали "оборотни": Висман и омоновцы. Возьмите схожую картину: рабочему выдают робу, ботинки, верхонки на руки, рабочий головной убор, в руки ― лом. И что дальше? Выплатят ли ему зарплату за то, что он в таком обмундировании постоит рабочий день, долбить не будет, а под вечер переоденется и уйдет домой? Нет! А вот полицейскому, которому выдали зимнее и летнее обмундирование, снабдили оружием и даже выдали патроны, да, заплатят! Хотя он никого за месяц не поймал, шайку не обезвредил, притон не накрыл. Заплатят месяц, второй, а потом скажут "стоп!" Поскольку от таких приодетых бездельников полиция избавляется всегда, рано или поздно. Зато проявившим мужество и героизм сотрудникам, которые воров/грабителей/убийц задерживают, помимо зарплаты (денежного содержания) выдавали и выдают премии, награждают медалями, почетными грамотами, вывешивают их портреты на доски почета, повышают им специальные звания. Потому что работа у них опасная, и не грех их второй раз наградить, помимо ежемесячной выплаты. (Как это по-Сибирски, где и двойные поборы, и двойные выплаты в ходу). Ведь рабочего никто на работе не ударит, а вот полицейского могут ударить, даже если он стоит тихохонько на посту и никого не трогает. Поэтому правильный полицейский чин должен быть богатым человеком, получающим помимо регулярных сумм дополнительные выплаты или нематериальные виды поощрений за проявленные мужество, силу, смекалку, расчетливость и меткость на фоне раскрытых преступлений и задержанных лиц. Поэтому между риском в профессии и показателями в работе всегда есть прямая зависимость. Другими словами, и требование роста показателей в службе законно, и постоять в форме на площади, с шашкой на боку и наганом в кобуре, повертеться на одном месте в роли пугала огородного ― это тоже полицейская работа. Профессиональное выгорание, связанное с предательством интересов службы у полицейского происходит тогда, когда денежное содержание идет в его карман самотеком, как само собой разумеющееся условие службы, а вот "премии" не начальник ему выписывает (совсем не выписывает, ибо не за что), но эти "премии", эти дополнительные средства развращенный чин добывает себе сам, под надуманными предлогами преступая тот самый закон, который призван защищать.

В случае с Висманом, которого захлестнула обида ввиду чиновничьего равнодушия к его реальным заслугам, прослеживается следующий "сибирский" момент. Вспомним, как пришлые синекафтанники, не желавшие и не могущие наладить свою жизнь в Сибири, бежали из этих мест, по ночам поджигая дома состоявшихся сибиряков. Да, европейские людишки таковы: ленивы, завистливы и мстительны. Очевидно, таким лапотником, не сумевшим приспособиться в Сибири, оказался на поверку остзейский немец, решивший обидеться и как бы из мести "поджечь чужой дом": назло всему нарушить закон и нагрести под прикрытием полицейской должности как можно больше разбойных денег. А там, после меня, хоть трава не расти, хоть потоп. О том, что в Сибири жизнь и служба Висману не удалась, свидетельствуют три сопоставляемых примера. Пример первый. Шапочника-еврея Самойлова полицмейстер обложил двойным "налогом" по двум подходящим причинам: во-первых, это еврей, зависимый от полиции ввиду нарушенной им черты постоянной оседлости; и, во-вторых, это производитель шапок, имеющий определенный доход, которым обязан "делиться", так как сидит на территории, контролируемой полицмейстером. Мало того, что бедный шапочник каждый год шил шапки к сезону для всех полицейских, так еще и платил 50 рублей в месяц Висману на лапу. Но еврейский "двоедан" Самойлов не жаловался на свое бесправное положение. Ибо это Сибирь. И мастер головных уборов крепился, и Висман держал себя в руках. Полицейское вымогательство вошло в некий "союз" с шапочным бизнесом, и этот неравный симбиоз обрел стабильность. Но когда против полицмейстера восстал весь ново-николаевский мир, то факт этого "двойного" побора стал первой веской уликой против властного взяткодателя. Пример второй. Владелец упоминавшегося ресторана "Новый свет", из греков, пожаловался губернатору не на вымогательство полисмена вообще, а на "чрезмерное вымогательство", на что Висман, состоявший еще при должности, узнав о жалобе, отобрал у грека паспорт, а затем арестовал его как беспаспортного бродягу, и немедленно выслал жалобщика из Ново-Николаевска, отправив его по этапу в глубокую Сибирь. Такова была наглость полицеймейстера, открыто издевающегося над людьми. Конфликт циничного полицмейстера и гонимого ресторатора разрешен не был, а, значит, обрел некую потенциальную силу, которая проявит себя разорвавшейся бомбой, когда созреют условия для обнародования неприглядного факта. Пример третий, и потрясающий. Эта история наглядно показала, что дьявол кроется в деталях, а остзейский черт одновременно смешон и мерзок в мелочах. Об этом случае стали судачить в Ново-Николаевске, а губернатор Гондатти, узнав о "дьявольской мелочи", наверняка брезгливо поморщился. Не в том была печаль, что Висман притеснял местных трактирщиков в угоду своему компаньону, ресторатору Чиндорину, а в том, что вымогаемые деньги он требовал буквально до копейки, задействуя при этом все силы полицейского аппарата ― не на исполнение службы, а для удовлетворения личного меркантилизма, мерзостного в своей мелочности. Вот трактирщик Сушкевич, при открытии торговли, стал платить регулярную дань полицмейстеру, однако питейные дела не пошли широко, и трактирщик "задолжал" с выплатами. Далее оппоненты Висмана написали в печати: "После нескольких безрезультатных напоминаний Сушкевичу по телефону и вызовов его в полицию, Висман послал в трактир часов около 9 вечера наряд полиции, ворвавшийся сюда с криком "руки вверх!" и с направленными дулами револьверов. Полиция арестовала при этом самого Сушкевича и находившихся в трактире 15 посетителей, которые были отведены в каталажку и выдержаны в течение суток. Висман вызвал к себе Сушкевича из каталажки и потребовал с него 150 руб., угрожая сгноить его, если не уплатит этой суммы. Сушкевич занял у разных лиц эти деньги через свою жену и внес их Висману, и тогда был освобожден. Он платил ему затем по 25 руб., по 40 и 100 руб., вызываемый повестками в полицию, где то Висман, то Чукреев назначали ему сумму. Так он платил, пока не разорился и не прекратил дела, вынужденный продать всю обстановку трактира за бесценок настоящему владельцу Чиндорину, бойко торгующему в компании с Висманом. За 1 год и 3 месяца торговли Сушкевич переплатил полиции 1400 руб. Характерна одна подробность. Раз Сушкевич принес Висману 39 руб. вместо 40 руб.: не было денег. Висман потребовал доставки рубля немедленно. В это время в трактире успели наторговать рюмками несколько мелочи, которая и была отнесена по назначению". Экий черт! Не еврейской шапкой, и не отдачей грека в этап с бродягами, а этим беспрецедентно пакостно выдранным рублем полицмейстер сжег за собой все мосты: и губернатор от него отвернулся, и почтенная публика, которая раньше славила полицмейстера за избавление города от бандитизма. Для широкой сибирской натуры такие скаредные души богопротивны вплоть до полного отторжения гнилого европейского человечка, в злобе своей трясущегося над каждым пфеннигом.

Занятное получилось полотно. Несправедливость начальства, обходящего героического полицмейстера наградами и премиями, вызвала у обойденного ответную реакцию в виде желания самому себе "назначать вознаграждения" помимо регулярной зарплаты. Тогда, после единоборства в купе поезда с бандитом Шабановым, задержание которого прошло без сучка и задоринки с последовавшим произволом награждения непричастных жандармов, или после третьего эпизода, когда разоблачили и взяли с поличным шайку фальшивомонетчиков Шкумата, о чем губернатор обязательно отчитался перед Санкт-Петербургом и получил благоволение высшего имперского руководства, а подчиненных наградил "спасибом", в голове у Висмана сработал триггер, запустивший на эмоциональном уровне необратимый процесс обязательного вознаграждения и любыми методами восполнения компенсации, заслуженной и незаслуженной, за профессиональный риск; другими словами ― возникла беспорядочная жажда наживы преступными средствами. Полицейский занялся элементарным рэкетом: обложил поборами питейные заведения, еврейское население, публичные дома, домовладения с ворохом мелких нарушений. В целях извлечения наибольшей выгоды он настроил на поборы с горожан и с приезжих своих подчиненных, которых не надо было долго уговаривать. Поскольку "кот (закон) из дому ― мыши в пляс", или "игумен за чарку ― братья за ковши". И эта тайная и скаредная линия жизни героического полицмейстера могла бы остаться в тени, веди он себя потише. Но на фоне вседозволенности и удаленности от столицы, как Матвея Гагарина, так и Бернхарда Висмана ― обоих феноменов погубила гипертрофированная жадность: если европейского князя Игоря данники разорвали согнутыми деревьями за двойной побор, то в Сибири Висмана (и ему подобных) люди готовы были разорвать за тройные и далее бесконечно возрастающие выплаты, простирающиеся вплоть до выдирания последнего рубля, вытряхивания крайней копейки. То, что это с виду "птенец гнезда Петрова" или отважный борец с преступностью, а по сути ― обнаглевший сибирский губернатор или другой наглец, хватающий жадным ртом каждый пфенниг как последний глоток воздуха, ― обоих хапуг от расправы спасти не могло. Правда, если Гагарина повесили, и труп его провисел в назидание мздоимцам, как говорят, около трех лет, и виселица переезжала с места на место для наибольшего охвата зрителей, то Висман еще легко отделался. Сначала, в феврале 1910 года ввиду поступивших многочисленных данных негативного свойства Гондатти перевел Висмана на службу в Томск, а уже в марте того же года на фоне неубывающих обвинений в свой адрес полицмейстер подал прошение об отставке, которое моментально удовлетворили. Вместе с ним ушла в отставку и вся "полицейская шайка". Правая рука ― Петр Чукреев ― так же, как и его патрон, через перевод в Томск, а прочие мздоимцы под погонами ― Яковлев, Зуевский, Курницкий и другие ― подали прошения, оставаясь в Ново-Николаевске. В одночасье ушла в историю блестящая и повапленная, как гроб, верхушка ново-николаевской полиции, которой постоянно восхищались два губернатора. Ушли и многие нижние полицейские чины. В одной ново-николаевской организации этот уход, это свержение отпраздновали. Поздравили друг друга члены СРН ― "Союза русского народа", или черносотенцы, которых мы прежде именовали почтительно оппонентами Висмана.

"Союзники" против полиции

Типичные обывательские представления о черносотенном движении упираются в достаточно распространенный штамп. После революции 1905 года по улицам ходили бородатые мужики с иконами и хоругвями, кричали "боже, царя храни!" и били/убивали евреев. Да, такая волна прокатилась. Поскольку в революцию еврейские общины активно выступили в антиправительственных демонстрациях против черты оседлости, введенной для некоторых городов. Вследствие этого все евреи были приравнены к бунтарям, и с подачи властей или при их показном нейтралитете начались еврейские погромы, проводимые черносотенцами, по примеру того, что такие погромы раньше имели место, правда, проводились они в 1821 году в Одессе (позже в других местах юга России) под другим предлогом: евреев громили греки на почве торговой конкуренции. Это "черное" движение было стихийным явлением, возникшим в массах как раз после того, как начались в 1905 году забастовки, брожения в крестьянстве и в армии, вооруженные выступления трудящихся, нападения и убийства полицейских. Состав черносотенцев был пестр, но их равняло одно обстоятельство: эти косные люди, сносно устроившиеся при царизме, имевшие лавки, дома и другой мелкий бизнес, глядели в окна и ужасались тому, как с грохотом витрин, стрельбой на улицах и отсутствием хлеба в магазинах рушатся старые порядки, а новые перемены ничего хорошего не сулят. Купцы, лавочники, лабазники, приказчики, мещане и прочие представители социальных прослоек с некоторым жирком на боках решили взять дело и свою судьбу в свои руки с упором на незыблемые и хорошо известные ориентиры: царь, православие, русский народ. Врагами они считали тех, кто всю эту бучу затеял: студентов, революционеров, агитаторов, забастовщиков, атеистов, людей передовых, а, значит, тлетворных взглядов, демонстрантов с красными знаменами и, конечно, евреев, которые, как известно, "бога продали и Христа распяли, им и отвечать". Этот сплоченный, царский, православный и сугубо национальный русский отряд окрестили черносотенцами (название прижилось) по "исторической" причине: на Руси "черной сотней" называли тягловое посадское население городов, и именно оно по призыву Минина и Пожарского в свое время составило народное ополчение, которое деблокировало Москву и спасло Русь от нашествия польских интервентов. Вот и после 1905 года спасаемое романовское самодержавие и страна в целом нуждались в аналогичной активности "черносотенных" масс.

В Сибири численность черносотенцев исчислялась небольшими цифрами: по 100 - 200 человек в каждом крупном городе. В Ново-Николаевске их было всего 40, головку местного отделения СРН представляли местные купцы и домовладельцы: председатель Семенов и прочие именитые мужи ― Поляков, Копылов, Мешков. По счастью, наш город избежал еврейских погромов ― таких, какие пережили Кишинев, Одесса или соседний Томск. Но отрадно то, что ново-николаевская "черная сотня" выступила за трезвеннический образ жизни, обратившись в городскую Думу по мерам уничтожения пьянства в деревнях. Местные "союзники" создавали потребительские общества, организовывали сбор средств голодающим, а также устраивали чайные-читальни в целях просвещения народа. Из радикальных соображений они срывали в городе проведение лекций на новомодные темы: "о крепостном праве в России", "о проблеме пола", "о пробуждении женщины", "о свободной любви". И в то же время очень жалели, не понимая, почему на "здоровых" лекциях, которые черносотенцы организовывали на собственные средства, не было публики. В Гражданскую войну в Сибири люди из "черной сотни" вместе с белыми офицерами, эсерами и меньшевиками ловили, арестовывали и избивали большевиков. С победой советской власти движение исчезло, так как русский народ остался, самодержавие расстреляли, а православие вошло в полосу жутких гонений.

Характерно, что в европейской части России соорганизаторами еврейских погромов, вместе с черносотенцами, являлись некоторые засветившиеся на публике полицмейстеры. Так, полицмейстер Киева Цеховский кричал с балкона здания Киевской городской Думы: "Бей жидов, грабь, ломай!". Полицмейстер Орши Модзалевский приказал крестьянам явиться в город с холодным оружием для погромов и грозил им в случае отказа штрафом в 30 рублей. В Кременчуге полицмейстер Иванов указывал, какие дома громить, а какие нет, и говорил христианам: "Не прячьте евреев в своих домах, выдавайте их. С жидами нужно раз и навсегда расправиться". По мнению ряда историков, это была целенаправленная политика шатающейся власти, озабоченной дискредитацией первой русской революции путем вовлечения юдофобски настроенного населения в погромы как еврейских общин, как и боевых дружин рабочих, стачечных комитетов и других революционных организаций. Однако в Ново-Николаевске, когда революционные страсти поутихли, произошло резкое размежевание СРН и управления полиции, да и до этого не было большой любви. Хотя сохранились сведения, что между тюрьмой и храмом им. Александра Невского с расположенным рядом отделением СРН существовал подземный ход, используемый в целях взаимодействия охранки и черносотенцев. Но где-то под землей интересы полиции и "черной сотни" разминулись. Чтобы перехватить инициативу в общественном сознании, оседлав гребень волны народного гнева, развернувшегося в апогее ввиду непомерных притязаний "треклятого немца", местные "союзники" организовали сбор жалоб на главу полиции Висмана и подключили к обличительному процессу центральную прессу. Хотя и до этого жалобежки и анонимки поступали в инстанции на храброго полицмейстера, и что с того ― с него как с гуся вода. Но вот массированного "обстрела", с нотариально заверенными тройными копиями жалоб (чтобы оригиналы не "потерялись" безвозвратно при волоките) и их направлением в столицу головной организации СРН, томскому губернатору Гондатти и оставлением резервной пачки в архиве местного отделения СРН ― такой кассетный снаряд должен был разорвать полицмейстера в клочья.

К тому же "Союзники" подсуетились и к 1910 году через столичную типографию Альтшулера, что на Фонтанке, 96, ославили Висмана на всю Россию, напечатав в брошюре под названием "Обыкновенная история. (Из мемуаров Ново-Николаевской полиции)" всевозможный (лживый и правдивый) компромат на нехорошего полицмейстера. По цене 15 копеек за брошюру, представляющую собой оттиск большой статьи из номера 6 журнала "Сибирские вопросы" за тот же 1910 год, читатели узнали о полицейском произволе, творимом в провинциальном сибирском городе, недавно ставшим городом с общественным управлением в полном объеме. (Оттиск и сам журнал доступны в Интернете). Своими цензорскими функциями повлиять на публикацию Висман никак не мог, поскольку еженедельник издавался в Санкт-Петербурге на средства сибиряка-иркутянина В.П. Сукачева, не подконтрольного местным властям.

Мы не случайно упомянули о всевозможном компромате, поступившем на героя публикации. Да, Висман использовал служебное положение в корыстных целях. И такова была общая полицейская картина практически в каждом населенном пункте Российской империи, на что власти посматривали снисходительно, а сатирики, как например А.П. Чехов с его "Хамелеоном", изображали с сарказмом. Но многое из того, что разошлось по России в отдельном оттиске и в журнале, явилось результатом острой политической борьбы, в которой правил не придерживалась ни одна сторона. Пока шло разбирательство по Висману и его команде, пока двое госслужащих ― Каинский исправник Баранов и чиновник особых поручений Козлов ― по распоряжению Гондатти явились в город и засели в некой земской квартире, чтобы проводить дознание с привлечением "союзников" Семенова и Мелехова, общество уже вчиталось в опубликованный компромат, заахало и заохало на лавочках, на рынках, в трактирах, в домах за чашками чая. Процитируем черносотенную публицистику: "...с утра и до вечера [у квартиры] стоит толпа народа, ажитируемая (т. е. распаляемая ― авт.) ужасающими подробностями эпопеи произвола, разврата и грабежа представителей власти и блюстителей порядка...". Было от чего перешептываться обывателям. В итоге более 100 потерпевших горожан подали более 300 жалоб на имя губернатора, упирая на организованные Висманом поборы с гонимых евреев, с домов терпимости (которых развелось 113 вместо положенных 7), с ряда трактиров и ресторанов и многих домовладений. Полицмейстер имел также долю, затягивая выдачу разрешительных документов и паспортов, потворствуя незаконной виноторговле, обстряпывая страховые делишки, вынося незаконные постановления о штрафах. Дело дошло до того, что на улице дежурный постовой давал знак ангажируемому трактирщику, что идет акцизный чиновник по проверке правил торговли спиртным, и предупрежденный продавец быстро сворачивал незаконную реализацию водки на розлив! Зарвавшийся полисмен изнасиловал молодую жену подложно арестованного поставщика товаров для больницы! По его приказу насмерть исполосовали "резинами" упирающегося "должника"! Было от чего вскрикивать.

Однако подобно тому, как полицмейстер жил в городе и наводил в нем порядок, смешивая методы воздействия на преступников с личными преступлениями, совершаемыми против горожан, так и "союзники" порядком намешали в головы горожан правды и вымысла, фактов и побасенок, здравых зерен и плесневелого сора. Итак, о том, что Висман якобы "голь перекатная", явился нищим в Сибирь ― мы уже говорили. Это ложь, распространенная намеренно не в угоду фактам, а в угоду их интерпретации среди обывателей, которые любят пересказывать друг другу разные нелепицы о людях-гибридах или о том, что в скором времени Земля налетит на небесную ось. Впрочем, "союзникам" так понравилось это унижение полицмейстера, что они повторили его и в отношении его подчиненного Курницкого, который с Востока "прибыл голый", и в отношении других "голых" полицейских. Все страшные наговоры, сделанные под присмотром черносотенцев насчет "откровенного полицейского грабежа и чудовищного произвола", теряют юридическую силу, когда придирчивый читатель задается логикой и анализом последовательности протекших событий. Вот упоминавшийся портной Кузнецов, исполосованный "резинами" и "с разорванной кожей на голове", каким образом он мог рассказать черносотенцам и Козлову да Баранову о своих злоключениях в полицейском участке? Ведь он разорен и давно выслан из города. Значит, эта история записана с чужих слов, подана через третьи руки, что снижает ее реалистичность и значимость. То же самое можно сказать в отношении малоросса Полевика, неудачного владельца трактира "Москва", где шла бойкая игра в лото, бикс, карты, в фортунку, и одного пива продавали шальным игрокам до 450 ведер в месяц. Говорится, что Полевик пал, исполосованный резиновой дубинкой за то, что перестал платить Висману оговоренную мзду. Собственно, в том и вопрос: как мертвец мог рассказать дознавателям о своей гибели? Если это сделали свидетели, то почему в черносотенной статье нет ссылок на этих свидетелей, которые могут говорить что угодно без присяги на суде, но сама история без оговорок подается в журнале как истина в последней инстанции? Из какого далека рассказал о своем разорении "содержатель трактира третьего разряда Кондратьев", который из-за произвола полиции бросил свое заведение с обстановкой и темной ночью сел в поезд и уехал в Россию? Может, по телефону рассказал? "Алё? Это Козлов и Баранов? Я разоренный Висманом Кондратьев, звоню из России, слушайте и записывайте мою историю..." С точки зрения логики нет здравого смысла в доносе экипажного мастера Кучина, который одолжил Висману 300 рублей, но вместо отдачи долга полицмейстер предложил заимодавцу такую комбинацию: он проведет через городскую Думу постановление, чтобы все кареты чинились у Кучина. Полисмен сказал ― полисмен сделал. Кучин доволен думским законом и возврата трех сотен не требует, поскольку имеет "постоянный и высокий заработок", так как все извозчики ремонтируются в его мастерской, или у них Висман отбирает разрешения на выезд. В самом деле, с чего это Кучину возводить на Висмана хулу ― зачем пилить сук, на котором сидит курица и несет каретнику золотые яйца? Возможно, Кучин никаких доносов не делал, но обиженные ямщики могли рассказать ― это опять та история, которая прошла через третьи руки, естественно, с добавлением личных обид. Хотите еще нестыковок по логике и смыслу? Вот вам еще.

Разоренные именитые рестораторы и мелкие трактирщики Лапшин, Зайцев, Быков, Поваженко, Бабаянц и Гришаев, жалуясь на поборы со стороны Висмана, здорово сами себя вымазали грязью и даже не заметили этого. Дело в том, что о работе своих питейных заведений они сообщили, что "открыто торговали водкой, на что не имели права", и платили Висману за то, что он закрывал на это глаза ― "крышевал". Но выплаты оказались разорительны. Так что реконструируем ресторанные инвективы для тех, кто не догадался, о чем речь: "Уважаемые дознаватели, разберитесь с полицейским беспределом! Мы водкой торговали-торговали, закон нарушали-нарушали, а Висман с нас деньги брал-брал, в итоге он при деньгах, а мы в дураках ― разорены". Тут уж не трактирным незаконопослушным душам исходить дискантом по поводу своего несчастного банкротства, а в пользу Висмана громким басом возопить самим черносотенцам, ратующим за трезвый образ жизни населения: "И правильно! Только народ спаиваете! В долговую яму, вас, рюмочные черти!" С трактирщиками получилось так же, как с ворами на первых порах деятельности жесткого полицейского, когда он бил воров головой о стену, и побитые жулики не могли никуда пожаловаться и тихо разбрелись по Сибири. Жуликоватые трактирщики, разоренные бравым полицмейстером, тоже поначалу никому не жаловались и разбрелись. Лапшин, например, занялся развозкой пива по городу, прочие тоже не бедствовали, заделавшись домовладельцами, но вдруг да невпопад открыли рты, когда дознаватели Козлов и Баранов в город приехали собирать компромат на разорителя их незаконной водочно-стопочной торговли.

Иной раз Висман хитро саботировал открытие очередной злачной точки, уж больно много их развелось. Некий чех Елинек открывал пивную и ожидал прибытие акцизного и полицейского чиновников для подписания разрешения на торговлю спиртным. Так вот Висман по телефону сообщил, чтобы акцизный осмотрел питейное заведение без него, а составленный акт он потом подпишет. Тут бы Елинеку и акцизному чиновнику не согласиться на нарушение закона, поскольку если комиссионное присутствие чиновников обязательно, то должны присутствовать все: и хозяин, и контролирующие лица. И если одного лица нет, то следует жаловаться именно на неисполнение своих обязанностей отсутствующим чиновником, а не на то, что, мол, договорились о подписании фактически фиктивного акта, а полицейский его не подписывает. Но две недели ресторатор по три раза в день являлся к полицмейстеру, чтобы взять подпись на фиктивный документ и ее не получал. И ему не следовало прибегать к театральным жестам: а то он явился в полицейское управление совсем рассерженным и в присутствии полицейских и посторонних лиц бросил строптивому полисмену 25 рублей золотом. При людях деньги Висман не взял, но бумагу почему-то подписал. Однако в данном случае формально Висман прав: он не присутствовал на осмотре пивной точки и в силу этого не мог заочно выдать решение о ее годности. Другими словами, "союзники" говорили о факте вымогательства так и не полученных взяточником 25 рублей золотом, а мы говорим, что бюрократическими методами Висман вел борьбу в двух направлениях: незаконно душил конкурентов своего прикормленного компаньона-ресторатора Чиндорина и заодно ограничивал распространение пьянства в городе ― а это члены СРН опять могли бы поставить ему в заслугу.

Ряд жалоб на полицмейстера и его присных шел от домовладельцев, которых городовые тоже мучили проверками. Причем авторы компромата на Бернхарда Петровича делают так: сначала выдают эмоциональную сентенцию о жадной полиции, затем приводят недостаточный пример, после выдают эмоциональное умозаключение, лишенное логики. Судите сами о том, как идет подача черносотенной реплики: "Редкий домовладелец не рискует попасть в обработку полиции, шмыгающей по городу с целью уловления. Поводы к прицепке всегда находятся". Затем описан визит полицейского Курницкого в дом железнодорожного кондуктора Пашинина, где визитер под погонами на плечах обязывает сделать у дома тротуар, на скандальной ноте проверяет паспорта у присутствующих в доме людей, и у двух гостей не оказалось при себе документов. Курницкий составил акт, губернатор его подписал, Пашинину грозит отсидка в каталажке, пока он не уплатит 50-рублевый штраф. (Тут все по закону). Черносотенные выводы по этому случаю таковы: "И таково положение каждого обывателя, у которого всегда найдется сор во дворе, неисправная помойная яма, тротуары, гость, случайный посетитель, что-нибудь, за что можно из человека вытягивать если не жилы, то деньги". А по-нашему ― если законы строго требуют неукоснительно выполнять следующее: в срок устраивать придомовые тротуары, иметь при себе паспорта, в срок расплачиваться за наложенные штрафные санкции, вовремя убирать мусор со двора, своевременно чистить помойные ямы, постоянно дисциплинировать гостей и случайных посетителей наличием удостоверяющих личность документов, ― то и следует соблюдать данные законы, и тогда не будет полицейских "придирок", "прицепок" и "крючков". Ведь им, полицейским, требуется статистику поднимать по тем же административным наказаниям и бюджет губернии пополнять в том числе штрафными деньгами. Вы, читатель, уберите из антивисмановского журнального текста эмоциональную подоплеку, обидные эпитеты ("шмыгающая полиция", "казнь египетская"), дешёвые штампы ("с целью уловления", "поводы к прицепке", "таскать в полицию") и т. д., и неблагодарная полицейская работа проявится во всей простоте. И чего спорить с полицейским, когда он прав? А жалобщики и с ними черносотенцы тут не правы, но нагнетают негатив благодаря эмоциям, восклицаниям и подтасовкам.

"Рыскающая по городу шайка"

Правда полицмейстерской истории состоит в том, что Висман и сам виноват, и распустил своих подчиненных. Хотя, чем дальше читаешь питерский компромат на него, тем меньше уверенности в том, что очередной пассаж ― это последний гвоздь в гроб полицмейстера. В ново-николаевском полицейском ведомстве многое было направлено на извлечение преступной прибыли, или, как говорят сегодня, нетрудовых доходов, которыми целенаправленно промышляют, например, сотрудники ГИБДД ― они в дорожную полицию порой устраиваются только для того, чтобы побыстрее на новую квартиру денег собрать. Вот мудрый Висман сдал некоему писцу в полиции Плешивцеву паспортное отделение в "аренду"! Писец и его компаньон наняли еще 13 писцов, и пошла писать губерния. Всю выручку (то ли левую, то ли законную ― по доносу непонятно) от паспортной работы писари собирали в кружку, а в конце месяца вскрывали ее. Удовлетворив нанятых 13 писцов 15 - 30 рублями жалования, троица в составе Висмана, Плешивцева и их компаньона делила кружечный остаток, и на каждого выходило по 150 - 200 рублей. При таких левых деньгах Плешивцев даже отказался в пользу работодателя Висмана от своей официальной месячной зарплаты в 40 рублей, но у него, еще недавно, и опять же, "голого бедняка", появились собственный дом, доля в махорочной фабрике и 8000 рублей на счете в банке. (Уж не сам ли писарь публично своим финансовым благополучием похвастался, чтобы подвести работодателя под монастырь?) При такой подаче материала непонятно одно: куда уходила сумма, состоящая из уплат гражданами госпошлин за новые паспорта, из штрафов за утерю документов и начетов за какие-либо просрочки ввиду неподачи заявителями справок при переоформлении? Ответ на этот вопрос журнальная статья не дает. Но точно ― учет казенных денег в полиции велся, и за этим ревизоры строго следили. А вот черносотенцы не удосужились оценить поданную фактуру. Тиснули в печать историю без проверки. Да и зачем: клевета к клевете льнет, и образовавшийся ком грязи хорошо машет того, против кого правда и неправда направлены.

Попеняли жалобщики Висману и на то, что мелкие преступления он и его сыщики быстро раскрывают, поскольку им обо всем докладывают агентурные женщины с пониженной социальной ответственностью из кабака Чиндорина, которым в постели по вечерам некоторые воры хвалятся дневными уловами. Отчеты об этом Висман тискал в местной прессе, и ему удавалось впечатлять приемлемым течением полицейских дел губернатора. А вот раскрытия крупных преступлений оказались коррумпированной полиции не по зубам ― злорадствовали "союзники": "Было здесь, например, ограбление сборщика винных лавок на 27 рублей, недалеко от города. Хотя оно совершено днем, почти на виду у крестьян и недалеко от деревни, но никаких следов преступления не найдено: 5 грабителей, орудовавших в двух экипажах, канули, как в воду. Была крупная кража у купца Сурикова золотых вещей на сумму около 17000 рублей и из них найдена лишь незначительная часть, а остальное, как говорят, разошлось по рукам самой полиции". В этом абзаце замечательна ремарка ― "как говорят". Т. е. это опять слухи, домыслы, догадки. Неужели с материалами дознания, основанными на том, что "одна бабка сказала", возможно судебное следствие? Ведь приведенные свидетельства порочны. Оказывается, такое возможно, поскольку дело понесли в суд.

О разошедшихся по рукам полицейских золотых изделиях сказано не случайно. Вслед за Висманом "черная сотня" стала топить его подчиненных. Того же полицейского чиновника Курницкого, который не любил пьяных ямщиков, потчуя их "резиной" и камерными отсидками с последующим вымогательством денег за возврат прав на "вождение кобылы". Так вот, если у купца Сурикова золото исчезло, то у Курницкого оно появилось. Видите ли, он сам хвастал одной женщине, что у него одних золотых колец 200 штук припрятано. Глядя на мужа, не отставала в незаконном приобретательстве его дражайшая половина: пока муж стоял "на стреме", женщина вошла в магазин Маштакова, торгующего тканями, стащила с прилавка штуку шелковой материи, спрятала ее в юбках, вынесла на улицу и похвасталась "стремачу" удачливой операцией. Однако одной верткой жены Курницкому мало: он посадил в каталажку одного приказчика, затем явился к нему домой и изнасиловал приказчикову жену под ее крики: "Барин, я беременная!" (Это еще что. Вот, рассказывают черносотенцы, околоточный надзиратель Пацяновский явился вечером в дом сторожа склада сливочного масла фирмы "Лунд и Петерсен", зная, что хозяин на работе. Зачем пришел? Затем, чтобы изнасиловать жену сторожа и заразить ее сифилисом (!), и позорную, неизлечимую тогда болезнь женщина долго лечила). В насильственной практике полиции первенство все-таки остается за Курницким, который напал на еще двух женщин. (А у Висмана и Пацяновского ― всего по одной результативной попытке). Пьяный Курницкий с не менее пьяной гулящей бабенкой (не женой) в обнимку явились в 2 часа ночи в трактир, всех перебудили и потребовали банкета. Не дождавшись горячего, и без того горячий полицейский набросился с сексуальными намерениями на спящую горничную, но девушка убежала. Тогда насильник напал на хозяйку трактира, которая принесла подогретые блюда, но и та убежала от греха подальше вместе с обескураженным мужем, фамилия которого уже упоминалась ― Сушкевич. Вот какие шалуны служили в ново-николаевской полиции! Интересно, каким будет приговор суда за подобные "полицейские развлечения"?

Чтобы завершить и без того растянутую полицейско-кабацкую тему, коснемся отношений Висмана и ресторатора-театрала Бориса Чиндорина, которому благоволил полицмейстер. По некоторым данным, мужчины познакомились в начале столетия, когда Висман наводил правопорядок в Канском уезде, а Чиндорин был буфетодержателем поблизости, на станции Чулым. Буфетчик на Пасху щедро одарил съестными продуктами солдат, проезжающих на японскую войну, так что с подачи новосибирского историка Юрия Фабрика местные власти решают вопрос об установке памятника "буфетному" патриоту. Так или иначе, после Чулыма фамилия Чиндорин снова всплывает уже в Ново-Николаевске, где Б.Д. Чиндорин значится владельцем театра "Яр", при котором работают ресторан, читальня и отдельные номера для приятного времяпровождения. Ресторан при театре именуется также трактиром, шантаном, пивной, но вот что интересное подметили черносотенцы: "В этом трактире все позволено. Он имеет номера и служит проституционным домом, в котором происходят кутежи с девицами; здесь по целым ночам до позднего утра играют в карты и в так называемую фортунку; здесь находится узел различных тайн местных купцов, чиновников и дам; здесь, в лице Чиндорина, сосредоточено посредничество между всякого рода просителями и полицией; здесь задумываются, а если нужно, то и раскрываются кражи; здесь пьяного посетителя обирают по фальшиво составленному счету; здесь вытаскивают у него деньги, избивают и сбрасывают с лестницы, а если нужно, то и отправляют в каталажку при полиции для дальнейшей обработки. Это тот самый трактир, помимо которого ни один содержатель дома терпимости не может отпускать своих девиц на сторону". Далее черносотенная мысль задается вопросом: "Но не довольно-ли?" А что тут сенсационного? Проститутки, кутежи, карточные игры, узлы коммерческих тайн, посредничество, кражи, дебоши, разбитые физиономии, обсчеты, строго утвержденное место встреч дам полусвета с клиентами... Можно только похвалить полицмейстера за хорошо поставленную негласную работу в очаге порока и сбора оперативных данных, в которых полиция всегда нуждалась. В этом плане в помощь Бернхарду Петровичу в схожем вертепе функционировал еще один подземный ход, не "расстрельный", но ныне забытый и окончательно засыпанный. Он находился в самом центре Ново-Николаевска ― сегодня это улица Коммунистическая, 11. До сих пор стоит на улице и не охнет старинный деревянный особняк с кирпичной боковой кладкой и ажурной аркой. Раньше здание служило борделем, с буфетом в низу и номерами наверху. Крытые брички с охочими до веселья и плотских утех ездоками въезжали через арку во двор, откуда любители клубнички незамеченными просачивались в номера. А в момент облавы, устраиваемой полицейскими чинами, велась оперативная игра, в ходе которой намеченные на проверку клиенты "улавливались", а не намеченные ― по совету подученных полицией проституток убегали, натягивая штаны на ходу и попадая босой ногой в расшнурованный ботинок. Счастливые сластолюбцы удачно скрывались коротким потайным подземным ходом, проложенным под улицей. Так что, убежав, фартовые беглецы порой сами присоединялись к толпе зевак и интересовались, кого тут ловят, и часто встречались нос к носу со своими женами, раздражёнными отсутствием своих невесть где гуляющих мужей. Случайность встречи и приличный внешний вид, с немного съехавшим на сторону галстуком и недозаправленной в штаны рубашкой, обеспечивали ходокам "налево" своеобразное алиби. Другое дело, что вся эта необходимая оперативная полицейская работа также негласно никем не проверялась, что позволило Висману и его присным пользоваться злачными благами в личных целях, подворовывать у пьяных, в нарушение закона распускать руки и спускать с лестницы несогласных и протестующих, задумывать и сразу же раскрывать преступления, удерживая криминальную статистику от нежелательного падения под грозными окриками губернатора. Висман руководил жизнью и в меру своих способностей, как умел, и в меру своей испорченности, чему научился в Сибири. Поэтому сегодня крупные полицейские начальники подвергаются ротации каждые пять лет, чтобы не обрастали коррумпированными связями в сферах общепита, бизнеса, торговли, производства, строительства, просвещения... в банковской сфере. А в случае с Висманом времени на притирку не понадобилось: со своим старым знакомым, чулымским буфетчиком, бывший помощник каинского пристава быстро сошелся в незаконной кооперации по совместному обогащению; одновременно с этим кооперация дала пользу обществу в виде театральных постановок, организации общественного питания и просвещения, проведения легального любовного досуга и действенной полицейской работы.

Кстати, именно колотушки Висмана, истребившего уличную преступность, позволили театральному делу в Ново-Николаевске развиваться. Ведь после спектаклей в "Яре", в позднее вечернее время, некому было с проезжающих повозок накидывать петли на шеи возвращавшихся домой театралов в соболиных шубах или цеплять их баграми из хулиганских побуждений, как это было в Томске. 24 апреля 1908 года газета "Сибирские отголоски" под рубрикой "Собственные корреспонденции" восторженно писала: "Г. Ново-Николаевск. Энергично взявшийся за дело личной охраны обывателя новый миниатюрный штат городской полиции, работающий, нужно отдать справедливость, не покладая рук и не за страх, а за совесть, в какие-нибудь полгода достиг того, что преступность: кражи, грабежи, разбои, убийства, по сравнению с недавним прошлым, уменьшилась вдесятеро, при том почти ни одно преступление не остается нераскрытым. Стало много спокойнее, тише. Царившая в городе тягостно-мучительная паника если не исчезла совсем, то значительно ослабла, умалилась, а с недавним введением вооружённой конной и пешей ночной охраны обыватель стал, видимо, и совсем оживать: насмеливается выходить из своих жилищ не только по вечерам, но и в ночную пору. Верным показателем наступившего обывательского "успокоения" является имеющееся в городе единственное место для публичных развлечений ― это театр "Яр" Чиндорина: очень недурненькое, уютное и довольно комфортабельно обставленное здание, вполне приспособленное для обслуживаемой им цели. До последнего времени театр этот, начавший функционировать лишь с января месяца настоящего года, отличался заметным безлюдьем, а теперь охотно посещается широкой волной наскучавшейся городской публикой..." Связка полицмейстера и театрального деятеля меняла городскую жизнь к лучшему.

Однако, по мнению почтенной черносотенной публики, кооперация "Висман-Чиндорин" вышла вообще на верхние границы, поскольку крупные экономические преступления этой парочкой совершались, но наказывать было некого. В известном читателю журнале описана ситуация, как "В компании со своим другом, опытным трактирщиком Борисом Чиндориным, они устраивают загородный шантан с певичками, слывший здесь под именем "театра". Постройка "театра" и других зданий с обстановкой обошлась тысяч около сорока, а застрахован он был в 55000 рублей. Но удаленность от города, небезопасность ночных путешествий сюда и т. п. сильно влияли на посещаемость "театра", приносившего одни убытки. Тогда здание "театра" горит, и дела в нем ликвидируются, а на полученную страховую премию той же компанией устраивается в центре города трактир, при небольших затратах приносящий большой доход, благодаря участию всесильного в Ново-Николаевск Висмана". Но ведь эта история опять из той серии, когда говорят, что тут "бабушка на двое сказала". Правдивого ничего нет. Известно, что театр Чиндорина "Яр" действительно странно сгорел, и пожар начался с туалета. Но "Яр" находился в центре города, а не на окраине, куда добираться было далеко и опасно. Кроме того, "Яр" Чиндорин не построил, а купил и дал ему название. "Яр" приносил не убытки, а одну прибыль, в синергии с рестораном, читальней и пристроенным публичным домом. Если это был другой и именно, как пишут, "загородный шантан", то в истории города не зафиксировано случая, когда где-то на отдалении был построен театр, который сгорел. Вообще, "Яр" был первым и единственным театром в то время, не считая избы-читальни мецената Будагова с приспособлением для любительских спектаклей, и заезжие знаменитости были вынуждены выступать на частных квартирах при невозможности ангажемента в "Яре". При этом удивляет работа неизвестного страхового общества, призванного учитывать риски отдаленного деревянного строения, когда, в случае чего, помощи ждать не от куда. Или страхователь был с компаньонами в доле? Действительно, когда "Яр" сгорел, то Чиндорин вложился в новую доходную недвижимость, однако к тому времени Висмана с должности уже убрали, и "доходы" со страховки и нового предприятия они делить не могли. Факт неоспоримый, что "Яр" сгорел, а остальное, хайли лайкли, черносотенцы выдумали, наврали, с пафосным излитием злобы, которую испытывают люди, уличенные в собственных сорвавшихся и темных делишках.

Все же мы не договорили о подчиненных Висмана, за которых он, как начальник, был в ответе. О Курницком "союзники" рассказали достаточно подробно: садист, пьяница, бабник, насильник, вымогатель, пособник вора и, наконец, любитель золота. (И как такие служат в полиции?!) Кроме того, дознавателям добрые люди сообщили, что Курницкий при Висмане, получая всего 40 рублей жалованья в месяц, завел рысака, держит кучера и кухарку, живет в шикарной обстановке и скопил свыше десятка тысяч рублей. Дело ясное: это преступное богатство, так как на скопленное жалование его не приобрести. О правой руке Висмана, ближайшем сотруднике и соучастнике его, приставе Чукрееве, сказано поменьше: наглый, безграмотный и, однако, тоже состоятельный, что не хорошо. Купцы о нем на улице громко говорят: "Вот едет вор!" Толкование слова "вор" широко. Подобно тому, как Висман был "един во многих лицах", успевая преступников колошматить, жучить браконьеров, цензурировать прессу, следить за ценами и т. д., а также вымогать денежные средства, т.е. держать кабатчиков в тонусе, ― за всем одному было не поспеть, так и заместитель полицмейстера Чукреев крутился на службе не хуже начальника, вертелся как белка в колесе, хоть и получал мзды поменьше патрона: за открытие, например, трактира Висман имел 200 целковых, а Чукреев, как заметили доносители, всего 75 рублей. Но заместитель, когда начальник был в отлучке, или по его поручению, выписывал повестки, грозил, выбивал, запугивал, помещал строптивых в каталажку. Вообще, он блестяще замещал начальника, когда тот был в отпуске, о чем сообщала местная пресса. Висман и Чукреев ― два сапога пара, и по этому "здравому рассуждению" они одинаково виноваты. Еще один помощник полицмейстера, пристав Зуевский, ранее торговал вином на вынос, о нем, думали-думали, но ничего плохого не смогли сказать "союзники", поэтому "за свою умеренность во всех отношениях (то, что и требует Сибирь ― авт.) пристав пользовался иной репутацией и даже именовался "честным человеком". (Да, в Сибири не с проста говорили, что парень, укравший 100 тыс. рублей, оставшуюся жизнь может прожить честным человеком). Такой же подобный честный полицейский низший чин, кандидат на классную должность, служил при Висмане в полиции ― некий Дубогрей. О нем тоже ничего плохого не могли сказать дознавателям толпящиеся у дверей потерпевшие, разве что привели такой "компромат": при всей своей "честности" Дубогрей приобрел три усадьбы в центральной части города, общей стоимостью около 9000 рублей, а также есть у него содержанка и, надо же, деньжонки тоже водятся. Так что названные "честными" полицейские, а это слово у черносотенцев ругательное, подлежат суду за своё нажитое имущество. Еще двое фигурантов выбыли из штатного состава, хотя, надо было не двух, а трех удалить с прибыльной службы. "Двое из них года полтора тому назад, стоя на посту, поздно вечером напали на шедшего по улице присяжного поверенного Иванова и ограбили его - сняли с него шубу, часы, да еще изувечили его так, что он пролежал месяца четыре. [Досконально знающий юриспруденцию] Иванов возбудил дело, и один из этих городовых должен был признаться в ограблении; его судили и повесили. Этот городовой был в то время правой рукой Висмана; это был бравый порт-артурец, имел три Георгия и еще одну большую награду". Почему за нападение на Иванова ответил один полицейский, а не двое? Они, что, в целях уменьшения тяжести уголовной статьи жребий тянули, кто возьмет всю вину на себя? Или порт-артурец добровольно пошел "паровозом", как славный герой японской войны, понадеявшийся на то, что Георгиевские кресты его защитят? А вот и не защитили от петли. "Столь же близким Висману был и старший городовой Лобачев, уволенный за пьянство и разные художества помимо и вопреки желанию Висмана. За время своей недолгой службы Лобачев очень разжился, имеет дом, деньги, много ценных вещей, и теперь содержит земскую квартиру, которую за ним оставляет Висман за 720 рублей в год, устраняя конкурентов с торгов". А какой смысл полицмейстеру благодетельствовать уволенному? Где объяснение? В полиции так ― ушел со службы, и о тебе сразу забыли, как о стрелянной гильзе. Соберут лишь 2 раза в год ― на 9 мая и на профессиональный праздник ― премию дадут, 1000 рублей в конверте, цветы, что подешевле ― гвоздики, дадут остограммиться под легкую закуску, и гуляй, пенсионер, до следующего праздника с зачиткой в притихшей аудитории списка окончательно выбывших из строя ветеранов. Так происходит сейчас, примерно в том же ракурсе, если не хуже, чествовали отставников и при царе. Ау, "союзники"? Ответьте на вопрос: какой смысл действующему начальнику заботиться о бывшем служаке? Что за ниточка, нет, канат их связывает?

В целом, черносотенный негатив удался. 40 черносотенцев одолели своей активностью до конца не заполненный штат полиции, который составлял 200 человек. Дело пошло. Дознаватель Баранов даже вытребовал у Висмана золотые украшения молоденькой, 19-летней жены поставщика больницы Гранова, которого грозный полицмейстер арестовал за найденный в доме сломанный револьвер. Помимо неисправного огнестрела полицейские прихватили из дома "разные золотые вещи, часы и прочее", и Висман вызвал в полицию жену Гранова, чтобы возвратить взятые при обыске вещи, а для этого пригласил понравившуюся женщину в свою жилую квартиру на верхнем этаже того же здания. Оказалось, это была ловушка, так как вынув из ящика стола двое часов, 3 кольца и браслет, хранитель ценностей набросился на женщину, повалил на пол и изнасиловал. "Несчастная едва вырвалась и отказалась ходить в полицию за получением своих вещей, которые только теперь, кажется, вытребованы господином Барановым". Что ж, улики налицо, дождемся приговора...

Черносотенный айсберг

Ранее отмечалось, что дознание и судебное следствие шли долго, 4 года. Между тем в этот период стала вскрываться подоплека, с одной стороны, справедливого, с другой ― клеветнического наезда на ново-николаевскую полицию и ее начальника. Сам факт того, что только осенью 1909 года вышли официальные приказы о назначении Висмана полицмейстером, и той же осенью, как бы в ответ на это нежелательное назначение, члены СРН стали собирать заявления от купцов и обывателей, пострадавших от полицейского произвола. К чему такая скорость в компрометации? ...Все дело оказалось в политической борьбе. Ведь, как справедливо отмечает Вадим Синицын, партийные черносотенные газеты обещали "...непоколебимо стоять за "Православие", "Самодержавие" и "Русскую народность". Исследователь привел показательную цитату из рекламы подписной кампании газеты "Сибирская правда" за 1911 год с призывом: "...потому энергично ... бороться с засилием иноверцев, иноплеменников и жидов". А остзейский немец Висман, вставший во главе городской полиции, не устраивал СРН не только по идеологическим национал-соображениям, о чем разговор ниже. Исходя из идеологических установок, черносотенная пропаганда не стала церемониться с прибалтийским немцем, и в ход пошли и факты, и клевета. Главным делом было утопить зарвавшегося чужака, заработать на этом политический капитал, тем более что тевтонец не прижился в Сибири, поскольку стал много прихватывать лишку, и это возмутило обывателя. Политика ― занятие грязное, здесь подтасовки и передёргивания ― обычное дело, одновременно простое и хитрое: по гамбургскому счету тех полицейских прегрешений и разных "шалостей" могло не хватить для свержения неугодной фигуры, зато пущенный с горы большой грязный ком, состоящий из правды и клеветы, должен был наверняка расплющить до нуля Висмана и его "шмыгающую по городу шайку". Расчет на это себя оправдал.

Но пока суд да дело предыстория полицмейстерского низложения начала проясняться. Однако окончательного раскрытия скандальной подоплеки не произошло. Дело касалось грязной партийной черносотенной кассы. Ведь любая партийная жизнь ― это не столько митинги, листовки, командировки, акции, демонстрации и прочие телодвижения кучки идеологизированных людей, сколько движение денежных средств: банковских вливаний, спонсорских сумм, членских взносов и прочих денежных ручейков. С 1905 года, когда политические партии в России обрели легитимность, данные об их финансовых подпитках составляли ту подводную часть айсберга, которая была строго закрыта от посторонних глаз, в отличие от выскакивающих на поверхность общественных акций. Тут у партий в ходу были другие акции: социал-демократы (ленинцы) и эсеры грабили банки; "октябристы" и кадеты негласно принимали широкие суммы от русских промышленников; дикие вливания, порядка 100 млн рублей в год, шли от еврейских банкиров из Европы и США партиям БУНД, СЕРП (Социалистическая еврейская рабочая партия), анархистам разного толка и национальным организациям финнов, лимитфоров (прибалтов), поляков, малороссов и кавказцам ― всем, кто ставил задачу развала Российской империи. А что же у СРН? О, занавес над финансовыми тайнами черносотенных патриотов слегка приподняли в Ново-Николаевске...

Тайна приоткрылась в ходе одной уличной драки. Вадим Синицын приводит ее описание, ссылаясь на материал из газеты "Сибирская жизнь": "Наши "союзники", как говорится, распоясываются. Наглеют довольно быстро. Пробуют "свои богатырские силы" на чинах полиции. Трое из них 27 ноября по-союзнически хулиганничали на Кабинетской улице. Безобразничали во всю ширь своей натуры. Постовой городовой предложил им прогуляться до полицейского участка. И представьте, эти истинно-русские хулиганы оскорбились. ― Как? Что? Да мы кто, ― ты знаешь? ― ревели они и бросились избивать городового. Сбежалась проходящая публика. Возмутилась до глубины души, отбила городового и помогла ему доставить их в участок. "Истинно-русские хулиганы" не забыли своего "высокого звания" и в участке. Продолжали дебоширить и набросились на пристава. ― Мы члены "Союза русского народа", а потому не имеете права нас задерживать и немедленно освободить, ― кричали "охранители". Иначе на дело посмотрел пристав. Он, установив личности, отправил их в клоповник проспаться. Один из них местный домовладелец Манаков, другой некто Лефонов и третий Цветков, подпольный адвокат. Теплая компания наши "союзники" ― один за мошенничество судится, другой с "фабричкой" фальшивых монет попался, третий городовых бить начинает".

Исследователь задается интересным вопросом: "фабричка" фальшивых монет ― это не та ли слесарная мастерская в Закаменке, где впоследствии сосланные на каторгу Апполинарий Шкумат и двое его сподручных отливали фальшивые медные деньги, да такие, что ушлые приказчики не могли их отличить от настоящих? Да и фамилия задержанного пьяного дебошира Лефонова мелькала в уголовном деле и еще не истерлась из памяти ― фальшивомонетчиков-то накрыли менее двух лет назад. Так вот из-за чего "полицейский" сыр-бор разгорелся! Вот по какому поводу стул из-под Висмана выдернули! Тогда очень понятна злоба "союзников" на полицию, которая лишила их части незаконной денежной подпитки, перекрыла им кислород. Но жаль, что эта история дальше газетной публикации развития не получила. Осталось только помечтать. Эх, Висман, Висман! Ты потерял наступательный порыв, дерзость атаки и не воспользовался оплошностью врага. Услышав при задержании фальшивомонетчиков фамилию черносотенца Лефонова, тебе бы взять железной рукой за загривки председателя местного отделения СРН Семенова и прочих именитых черносотенных мужей ― Полякова, Копылова, Мешкова ― и постучать их головами о стены, да еще "резины" добавить ― сколько бы фальшивых монет из них высыпалось, сколько финансовых тайн открылось ― кто знает? Да вот, не дошел со своими колотушками до меркантильных "союзников" не менее меркантильный полицмейстер, не дотянулся до них своей волшебной дубинкой. А то мог прославиться и вскрыть подводную финансовую часть "черносотенного айсберга", а там бы и в Санкт-Петербург перевели ― банковские экспроприации расследовать, ленинцев жучить, наводить железной рукой порядок в империи. Но Висман упустил удачный момент и пропустил ответный удар, а, скорее всего, обиделся на скромную губернаторскую благодарность, замкнулся на рэкете для личного обогащения. Выбрал неверный путь, перескочив с другого, тоже патологического. Вот и прилетел черносотенный бумеранг.

А если копнуть глубже, то в отношениях между полицией и черносотенцами можно выявить довольно занятную конкуренцию. Шла борьба за умы людей, борьба за власть. Об этом говорят томские историки Н.С. Ларьков и И.В. Чернова, которые в своем труде "Полицмейстеры, комиссары, начальники" (Томск, 1999) обосновали тенденциозную деятельность СРН. Рассматривая фигуру томского полицмейстера А.М. Фукса, этнического немца, они указывают на рукотворные (какие же еще!) неприятности, которые начались тогда, когда полицейский начальник попытался навести порядок в своем ведомстве. Дело в том, что когда Фукс находился в отпуске, то замещавший его по должности коллежский асессор Амшанский допустил ряд противозаконных поступков, что отразилось в сибирской печати. Вернувшись на службу, полицмейстер возбудил дело против своего заместителя и группы полицейских, руками которых творились избиения и поборы. В 1910 году образовалась группа недовольных, лидером которых стал отставной жандармский полковник, член томского отделения "Союза русского народа" Лукин, сам метивший на пост полицмейстера. Таким образом, немцем Фуксом оказались недовольны 'истинно русские люди', которые стали требовать его смещения. Компания "сместителей" подобралась пестрая: тут были доморощенные полицейские оборотни, черносотенцы, раскрытые полицией картежники, ущемленные ранее в правах революционные поляки (поляк Иодловский, инспектировавший томскую полицию, возбудил против Фукса дело о взяточничестве), а также евреи, недовольные притеснениями ввиду строго контролируемой черты оседлости. В удивительном конгломерате ненавидевшие друг друга черносотенцы, эсеры-поляки, евреи объединились в борьбе против немца Фукса: полковник Лукин, шулера Бажан и Суходольский, чиновник Иодловский. К ним примкнул соплеменник Фукса мировой судья Мейер, которого Фукс в свое время обличал в должностных преступлениях, а тот, в отместку, стал вершить правосудие над "взяточным" полицмейстером. Томский губернатор мог пресечь интригу, но бездействовал. Картежники Бажан и Суходольский, подстрекаемые Лукиным, организовали сбор компромата на неугодного полицмейстера, уговаривали евреев, получивших вид на жительство в Томске, дать показания о взяточничестве Фукса, что напоминает выколачивание компромата с новониколаевских обывателей в адрес Висмана. В итоге обличители своего добились: карьера строптивого полицмейстера пошла под откос. И здоровье тоже: он умер в 1915 году.

Наказание и последствия

В 1914 году в Ново-Николаевске состоялась выездная сессия Омской судебной палаты, заслушавшая уголовное дело о бывших полицейских чиновниках города Чукрееве, Зуевском, Курницком, Добогрее, Пацановском, Кольчугине и Попове во главе с полицмейстером Висманом. Инкриминировали им многое: вместо семи официально разрешённых домов терпимости полицейское управление допустило существование 113 публичных домов, владельцы которых платили полиции от 5 до 300 рублей в месяц. Полицейских судили за преступные связи с содержателями домов терпимости, взятки, изнасилования и незаконные штрафы, о чем подробно говорилось выше. Однако обширное судебное дело по Висману и его бывшим подчиненным в Омском госархиве не отложилось, судя по итогам электронного поиска. Так что сравнить "черносотенные" данные с установленной судебной истиной не представляется возможным; это судебное дело не еще никто исследовал. Известно лишь, что в апреле 1914 вынесен приговор ― 8 месяцев арестантских рот Висману и его бывшим сослуживцам. Наказание более чем мягкое. Понятно, что постатейных уголовных преступлений полицейскими совершено много, но судьи вынесли решение о наказании, полученным путем сложения и поглощения сроков. Хотя за одно тяжкое преступление, такое как изнасилование, согласно "Уложению о наказаниях уголовных и исправительных" в редакции 1885 года в статье "О преступлениях против чести и целомудрия женщин старше 14 лет" назначалось 4 - 8 лет каторги. А тут наказание вынесено вообще ниже низшей степени. Впрочем, на суде виновные могли легально откупиться от тяжелой статьи оговоренными с жертвами суммами компенсаций, что, очевидно, произошло. В самом деле, из практических соображений пострадавшей жене Гранова лучше иметь в кармане хорошие отступные из тех 120 тыс. рублей, скопленных Висманом, чем просто осознавать, что несколько лет обидчик будет долбить руду в каком-нибудь каторжном Акатуе. Таким же способом могли откупиться Пацяновский и Курницкий, тоже на каторгу не попавшие.

Что стало с правопорядком после Висмана? Стало ли в городе жить лучше, стало ли веселее? Вновь обратимся к тогдашней прессе. Газета "Сибирская жизнь" писала, что ситуация развернулась в обратную сторону, и некая стабильность, достигнутая первым полицмейстером, сменилась новым уголовным разгулом. Разогнанные "резинами" и ударами голов о стену жулики все вернулись на место ― на улицы вернулась криминальная вакханалия. Читаем: "Минувшая Пасха ознаменовалась несколькими зверскими убийствами и рядом нахально-дерзких грабежей. Ночью с 21 на 22 апреля перебита грабителями семья цыгана Абрама Чубуньева: убиты старики Чубуньевы ― сам и жена, тому и другому по 55 лет, их сын с женой, их дочь и внучка 8-ми лет. Другая дочь старика Чубуньева ― девочка 14-ти лет ― осталась живою, но в бессознательном состоянии от нанесённых ударов в голову. Через несколько дней она умерла в городской больнице. Грабители проникли в дом через окно. Похищены деньги. Сумма не установлена; похищены золотые и серебряные вещи. У одной из покойниц вырваны серьги из ушных мочек. В ночь на 19-е апреля убит на одной из городских улиц колыванский мещанин Николаев, 40 лет. За сухарным заводом в полосе отчуждения поднят труп убитой девушки... Словом, Ново-Николаевск снова оказался в полосе убийств. Горожане терроризированы и после 9-10 часов боятся выходить на улицу. Хулиган обнаглел: грабят днём; грабят на улице и кричат по-старому "руки вверх"! Сторонники бывшего полицмейстера, печальной памяти Висмана, всю беду видят в том, что нет Висмана, а фактически причина "свободы" для громил совсем другая: нет достаточно нижних полицейских чинов, нет столько ночных стражников, сколько было при Висмане. На ночную городскую охрану городская управа собирала и собирает в год больше 20-ти тысяч руб. Благодаря этой сумме, город ночью при Висмане был усыпан ночными стражниками, а сейчас с огнём трудно сыскать ночью стражника. Куда они девались? В чём дело?"

Вот так. Висман финансово поддерживал ночную стражу, а после него на полицию ассигнования не уменьшились, но ночной стражи не стало. Куда делись деньги? На нецелевое расходование? Кроме того, распоясалась нелегальная проституция. При Висмане все женщины с пониженной социальной ответственностью содержались как бы в одной точке, точнее, клиентура и ночные бабочки были прикреплены к шантану Чиндорина, и все было под контролем (желтые билеты, санитарная обработка секстружениц, их регулярные медосмотры). А сейчас? Читаем: "...в настоящее время под надзором состоят не больше 40-50 проституток ― обитательниц оставшихся не закрытыми публичных домов; остальная же чуть не в десять раз большая часть, вышедшая из закрытых, незаконно существовавших при полицмейстере Висмане публичных домов, теперь ушла из-под надзора и распространяет венерическую заразу совершенно беспрепятственно". Да, плохо стало без железной хватки Висмана. Бернхард Петрович и преступность гнобил, и сдерживал распространение "сифилитических зараз". Правильно или неправильно он это делал ― другой вопрос; Висман хоть и гнил морально, но работал на результат по принципу "не мытьем, так катаньем". Причем "катанье" у него обозначало не традиционный процесс стирки белья с помощью рубеля - деревянной доски с вырубленными поперечными желобками для катания белья; нет, "катанье" у него шло от слова "кат" - палач.

После отбытия наказания в Омске следы Бернхарта Петровича теряются. Его точные имя, отчество и фамилия возникли 21 октября 1917 года, когда в Красноярске состоялись выборы начальника городской милиции и его помощника. В числе кандидатов на должность оказался бывший начальник полиции Ново-Николаевска (или его полный тезка), на момент голосования ― Б.П. Висман ― простой солдат 38-ого Сибирского стрелкового полка, о чем недавно сообщили красноярские краеведы. Однако камбэк (возвращение) в строй правоохранителей, разумеется, подальше от Ново-Николаевска у бывшего арестанта не получился по той же причине, по какой на него в свое время ополчись члены умершего в Гражданскую войну СРН. Кандидат ― немец! К тому же с Германией шла война. Но он попробовал войти в ту же воду еще раз и там, с того бережка, где о нем мало кто знал. Тогда командиров частей и прочих начальников выбирали путем голосования. Висман, как самый подкованный в сфере обеспечения правопорядка, мог в очередной раз "по-своему" послужить Сибири. Но его не выбрали ни начальником милиции, ни помощником начальника. Что тут скажешь: у кандидата немецкая фамилия, а прусаки наступали по всему фронту...

После неудачных красноярских выборов сведения о Висмане противоречивы. По одним данным, в революцию он вернулся в Латвию, работал в юридической конторе, а когда советские войска оккупировали Прибалтику, и ГПУ добралось до бывшего полицмейстера, то ему припомнили царскую службу. Якобы закончил Бернхард Петрович свою жизнь в ГУЛАГе, одном из лагерей в Карелии, где в 1940 году уголовники опознали своего обидчика и убили. Исследователь Синицын пишет, что в базе данных по белому движению фигурировал некто Висман (к сожалению, без инициалов), помощник начальника Семипалатинской уездной милиции. Но в Латвию юрист не попал. Поскольку в книге памяти общества "Мемориал" есть две записи об аресте и расстреле искомого персонажа.

Висман Бернгарт Петрович (1877,Латвия, Рига.--1930) немцы, образование: среднее, житель: Алма-Атинская обл.,Алма-Ата. Арест: 1930.04.11 Арест., СО ПП ОГПУ Казахский ССР. Осужд. 1930.04.16 ОС при Коллегии ОГПУ СССР. Обв. 58-10, 58-11, 58-13 УК РСФСР. Приговор: 3 года ИТЛ Реаб. 1989.03.20 Прокуратура Казахской ССР, основание: Указ ПВС СССР от 1989.01.16 [Сведения ДКНБ РК по г.Алматы].

Висман Бернгард Петрович (1877,Латвия, Рига.---1938) немцы, образование: среднее, работал юрисконсульт., житель: Алма-Атинская обл.,Алма-Ата. Арест: 1938.05.09 Арест., УНКВД по Алма-Атинской обл. Осужд. 1938.10.12 тройка при УНКВД по Алма-Атинской обл.. Обв. 58-1а, 58-8, 58-11 УК РСФСР. Расстрел Реаб. 1989.08.15 Военная прокуратура ТуркВО, основание: Указ ПВС СССР от 1989.01.16 [Сведения ДКНБ РК по г.Алматы]

После Гражданской войны Висман не смог вернуться на историческую родину. Поскольку, судя по карточке репрессированного, в первый раз он был арестован в Алма-Атинской области в 1930 году и отсидел в лагере 3 года. Второй раз 60-летнего юрисконсульта арестовали 9 мая 1938 года и 12 октября того же года расстреляли. Реабилитировали в 1989 году. В одну и ту же воду можно войти один раз.

Оставить комментарий
Размещен: 28/12/2022, изменен: 10/05/2023. 147k. Статистика.
Статья: Публицистика, История

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023

Агалаков Александр Викторович Взлет и забвение первого ново-николаевского полицмейстера

Агалаков Александр Викторович
Взлет и забвение первого ново-николаевского полицмейстера