ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Агалаков Александр Викторович
Первая встреча, последняя встреча

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Описание нескольких встреч и нескольких исторических тем, над которыми работал историк В.С.Познанский. Очерк вошел в шорт-лист премии "Иду на грозу" (2022).
Первая встреча, последняя встреча
(О новосибирском историке Владимире Семеновиче Познанском)

  "Радость обретения свежего и полноводного источника прямо-таки захлестывает волной позитива любого журналиста, когда его ищущий ум, пребывающий в поисках средств для утоления творческой жажды, но бесцельно плутающий по земле, безводной и донельзя исхоженной, вдруг натыкается на живительное, животворящее русло". Написав сию мудрёную строку, Саша, корреспондент громкой бульварной газеты "МИ", улыбнулся, припоминая, откуда разбойники пера тащили свои клеветы на редакционные летучки. Один, белобрысый и ранее отсидевший за спекуляцию Кузнецов, собирал пьяные разговоры из расплодившихся пивнушек; второй, бывший следователь, а потом небольшой знаток китайского языка Сидоров слушал по ночам зарубежное радио и подтягивал американские голоса в полосу; третья, кривоглазокартавая мамзель, благодаря навыкам первой древнейшей, выласкивала информацию, скача в постелях с генералами, в том числе песчаных карьеров... Прочие желтые акулы пера были под стать упомянутым. Добыча всякого хлеба ― дело щепетильное, но это добыча. Как в эту компанию людей нахрапистых, беспринципных и прочих попал Саша, учитель словесности?

  Да так и попал: в перестройку на ниве просвещения денег не платили, а тут за историю о детских сексбезобразиях в раздевалке школы N 29 при одновременном получении ордена директором-коммунистом Гелей Старцевой, к которой наградная разнарядка по линии просвещения, видите ли, подступила, ― и как не схватить директрисе и члену партии звездный орден с лучезарным корабликом по центру награды (1)? ― так вот за огласку этой скандальной истории редакция сразу отвалила новому корреспонденту 100 рублей! Геля жаловалась в РОНО, грозила судом ― но против правды не попрешь. Не те времена. Ага... За подобными сюжетами Саша сообразил куда ходить: в партийный архив, начальник которого Жучков поначалу вжался в стул, когда бывший учитель заявил тему исследования: "Антинародная деятельность Новосибирского обкома"; порядком струхнул архивный жучок ― но до архивов допустил. Новоиспеченный исследователь плотно засел за старые, сшитые наобум бумаги в папках, иногда пробитых гвоздём насквозь по центру, с продетым сквозь варварское отверстие шнуром для контроля, стал вчитываться в ветхие, причудливо опечатанные листочки со сногсшибательными материалами ― ведь на протяжении 80 лет коммунистам было что скрывать под струпьями секретности и недозволенности. И вот пришло время вскрывать партийные гнойники, обрабатывать их перекисью прожекторного времени и стройными рядами выпускать колонки забойных текстов за хорошую оплату. Раньше было низзя (2)!

  К тому времени в госархиве НСО его работники заявили о гласности и открытости, даже пресс-конференцию устроили по поводу доступности секретных бумаг. Надо же, выяснилось, что на местную знаменитость, поэта Кухно, "особую папку" держали! Однако вашего автора заинтересовали не поэтические мутные истории, а более глобальные ― зубодробительные факты. Их знаток обозначился на пресс-конференции, когда слово взял завсегдатай архива, историк Владимир Семенович Познанский (1930-2005) из академовского института, сказавший с упованием о новых временах. Это была первая встреча.

[]

  Милый обходительный человек с глазами добрыми и мудрыми от этажей изученных документов и каким-то особо мягким расположением к собеседнику сказал о том, что ограничительные грифы снимаются, архивы рассекречиваются, историки торжествуют. Эйфория, правда, была недолгой. Вскоре сплоховавшие архивисты заволокитили доступ к рассекреченным делам перечнем всевозможных условий и допуском от организаций, сдавших фонды на хранение. Но тот краткий период, год-два "вседозволенности", стал неким парадизом для писателей, журналистов и лиц, интересовавшихся историческими секретами. С той встречи связь с Познанским установилась крепкая, поскольку историк знал "рыбные" места, и грех было упускать верного гида в архивной ловле. Да и за опятами в лесу, как впоследствии рассказывал Владимир Семенович, охотился он удачно: находил в околоакадемовских борах валежник, сплошь усыпанный опятами, хоть косой коси. Вдвоем с женой кропотливо собирали грибной урожай, потом дома Людмила Михайловна чистила трофеи от соринок и пленочек, шла долгая обработка, как и в архивах тщательно с фактами, чтобы к столу подать вкусное блюдо, а не ботулизм из закатки.

  Выступление историка произвело сильное впечатление именно шоковым содержанием ранее засекреченных сведений о том, как в Сибири белые и красные совместными (вот как!) усилиями боролись в Гражданскую войну с тифом, как местные совработники обманывали самого Ильича и, выполняя "хлебные" задания вождя, били крестьян. Как встречали в Сибири казахов, спасавшихся от страшного голода начала 30-х годов. Их приём на бытовом и на государственном уровне оказался таким невыносимым, что мигранты в поисках пропитания раскапывали скотомогильники, чтобы употреблять падаль с риском распространения в окрестностях штамма сибирской язвы! (Вот так фабула! Всем фабулам фабула!) Надо было просто накормить и обогреть умирающих, которые готовы были работать, но новосибирские партфункционеры организовали преследование несчастных.

  Эти и другие документы, свидетельствующие о бесчеловечном отношении большевиков к простым людям, засекретили на десятилетия. Под каким прессом ограничений и грубых запретов трудились не подкупленные властью (т.е. говорящие правду) историки, когда у читательского стола столбом выстаивала рабочий день архивистка и руками с жирными, как черви, пальцами (3) закрывала те листы, которые "смотреть не положено". А сейчас ― архивисты руки раскрывали в приветствии, мол, всё для вас, "наше вам с кисточкой! (4)" И продолжение меркантильного фразеологизма подразумевалось в следующих забытых словах: "с пальцем ― девять, с огурцом ― пятнадцать". Что обозначало дополнительные платные услуги, как у старорежимных зазывал-парикмахеров: если кисточкой наносили мыльную пену на лицо клиента бесплатно, то вот для лучшего выбривания участка щеки брадобрей, орудующий опасной бритвой, совал клиенту палец в рот для выпячивания щеки бугорком, что выходило дешевле, или вовсе засовывал за щеку огурец, что гигиеничнее и дороже. Ведь есть разница между девятью копейками и пятиалтынным. Так и у архивистов: "с кисточкой" они называли беспроблемную посадку исследователя в зал, а за оплату ксерокопий документов были готовы выложить из архива любые секреты. Только заплати ― и паспорт новониколаевской проститутки предъявим, и сфотографировать его ― пожалуйста. А порою отводили платежеспособного искателя в сторону и гнусавили: "Про двоеженца Достоевского, Федора нашего Михайловича, писателя, не хотите узнать? Есть у нас такие документы. Посмотреть ― четвертной, сфоткать ― полтинник! Что-о-о, дорого? Так полкило колбасы пятьсот!"
  
*

  На второй встрече в архиве корреспондент и историк встретились в коридоре перед читальным залом, и журналист отвел Владимира Семеновича в сторону. Разговор коснулся того, что как бы все те темы, анонсы которых прозвучали на пресс-конференции, запустить в печать. Ведь это сенсации. А сенсации сейчас это заработок. Весьма законный. Познанский ответил, что, да, время пришло. "Но как актуализировать, записать на бумагу ваши материалы? ― Зачем записывать? Они давно записаны, ручкой". Оказывается, около полувека работая в архивах по темам деятельности коммунистических организаций Сибири, Владимир Семенович натыкался на тогда "некондицию", а сегодня скандалы, и делал необходимые выписки. Его привлекали случаи и факты, противные человеческой природе, но укладывающиеся в рамки двуличной партийной морали. Да, коммунисты организовывали рабочих, заводы строили, закрывали грудью амбразуры в войну с одновременной обжираловкой в блокаду Ленинграда, враньем в рупоры на митингах и разнузданным хамством при распределении благ. Их время ушло, и бумеранги стали возвращаться.

  По поводу фигуры нового знакомого Саша отметил про себя литературно, что, да, можно быть Рыцарем Круглого Стола, храбрым и запальчивым, откликающимся ударом на любое шевеление врага; можно ― Рыцарем Печального Образа, донкихотствуя без особого толка перед смеющимися людьми, которые, все же, иногда задумываются; многие носят маску Скупого Рыцаря с неизменной деградацией личности скаредного героя; а можно быть Рыцарем Правды, принимающим удар, отходящим и маневрирующим. Такой рыцарь долго осаживает крепость неприятеля, копит стрелы для того, чтобы, когда условия созреют, выдать эти стрелы залпом, чтобы можно было сказать: "Нате вам, наше с кисточкой. Заполучи и не поперхнись, мой давний враг, поскольку закусываешь ты на своих поминках".

  Там же, в фойе перед читальным залом, Саша с ходу предложил Владимиру Семеновичу стать внештатным автором в желтой газете, редактор которой с гнилыми зубами во рту и свежими мыслями в голове весьма обрадовался заявленным темам: "Это то, что надо!" Но по прочтении вылежавшихся выписок стало ясно, что историческая писанина нуждается в переработке. Каждый факт нуждается в подаче, как клубника ― в сливках, пельмени ― в перце, а тарелка ― в вилке, ложке и ноже. "Владимир Семеныч, давай вместе попробуем. Дай мне один листок, я его перепишу как надо, и дальше видно будет. ― Ладно". (Журналистский прием с переходом на "ты" сработал безукоризненно). Переписалось так:

  "Как тюремные цидулки спасали "оборотней"-командиров от стенки. 8200 знаков. На тюремном языке пара строчек на бумаге и на волю называется "малявой". "Малявы" из кутузки поступали не только подельникам на волю, но и в офисы крупных партийных чинов, которые задумывались над тем, как им выручить друзей, бывших красных командиров". Далее фактура развернулась в диапазоне подачи основного материала о герое-оборотне. До революции солдат Подпорин прибыл в Сибирь с Харьковщины для отбытия наказания за избиение офицера. Тут Октябрь, и дебошир стал командовать. Затем человека с тяжёлым взглядом и бульдожьей челюстью назначили первым начальником омской транспортной милиции (5), что явилось кадровой ошибкой чекистов.

[]

Подпорин

  "Почему? Потому что в советские органы поступила конкретика о предательстве красного командира. Подпорин выдавал липовые документы барыгам, якобы направленным по делам службы в Москву. Торгаши-спекулянты с удостоверениями на бесплатный проезд занимались перепродажей: имея право на провоз груза, везли на Запад продовольствие, а возвращались с промтоварами. На обыске у оборотня изъяли 25 пудов муки, запас хромовой кожи и другие товары, которые стали вескими уликами для обвинения Подпорина по расстрельным законам пролетарской диктатуры".

  А вот "соль" исторических изысканий Саша трогать не стал, и Познанский порадовался, что тут его не "переработали". "Незадолго до краха Подпорин хотел пожить хорошо. Забрали его в сонном состоянии с широкой пьянки на разъезде Пикетное Омской области, где женили своих детей кулаки, обязанные большевику прикрытием. Смычка с селом у начальника желдормилиции была крепкой: ему распахали две десятины под хлеб, возделывали огород. Подпорин оказался в камере, но в ожидании приговора сообразил передать прощальную записку однополчанину А.Заездову, командующему внутренними войсками Сибири. Заездов недавно утопил в крови восстание крестьян, и поэтому ходил в фаворе у партийного начальства. Командующий поставил вопрос ребром об отдаче на поруки "старого боевого ветерана", с которым воевал против белых. Участие высокого заступника привело к пересмотру обличающих материалов. В 1922 году оборотня выпустили "насовсем". Чем занимался на воле Подпорин неизвестно, но в 1931 году его ненароком убили на охоте при загадочных обстоятельствах".

  Аналогичная заметка вышла и в отношении царского полковника Шорина, перебежавшего к красным. Шорин прошел с войсками Сибирь, приказал бойцам носить свастику на рукавах гимнастерок, был любимчиком Троцкого и при выезде из Сибири задумал вывезти в семи вагонах награбленное имущество и автомобиль, что ему сделать не позволили "ввиду крайней бедности машинами Сибири". И этого барыгу посадили в застенок, откуда после писульки всесильному Льву Давидовичу он благополучно вышел на свободу. Репрессирован в 1937 году, реабилитирован посмертно. "Ох, Саша, я согласен. Бери мои листики и переделывай. ― Да, ваша фактура, а моя обработка. Ссылки на вас в тексте будут. Историческую канву литературные инструменты деформировать не должны. Подпись моя, а гонорар пополам. ― Идет? ― Идет. ― Еще вопрос: точно ли все красные командиры были с червоточинкой, нет, с крупным червем внутри, сожравшим их совесть? ― Отнюдь. Много было и хороших людей".

  Действительно, Владимир Семёнович написал целые книги о настоящих бойцах: о сибирском красном генерале А.А. Таубе, умершем от тифа, о Д.М. Карбышеве, которого современное поколение не помнит, но вставляет его имя в шутки, например, о пробежавшем холодке по спине девушки, что явилось якобы озорством замерзшего духа генерала Карбышева, который "подошел сзади и приобнял" (6). А чего стоило открытие историка относительно будущего Маршала Победы Рокоссовского, которого чуть не сгубили танцульки в селе Уян, недалеко от станции Зима, на молодёжной гулянке, где красный орденоносец потанцевал и получил в 1921 году партийный выговор, за снятием которого через пять лет пришлось приезжать в Новосибирск. И позже мелкобуржуазные танцульки сказались на допросах в застенках НКВД, где Рокоссовскому выбили зубы. Но больше всего лавров и "шишек" историк Познанский собрал на биографии Карбышева, который погиб от удара дубинки в голову под холодным душем в австрийском лагере Маутхаузен.

*

  Много позже вдова историка за чашкой чая рассказала о перипетиях выхода книги о казненном генерале, которая выдержала в Новосибирске два издания (1980 и 1985), но в библиографический список в Википедии после статьи о Карбышеве не попала из мстительных соображений. Динамика дела такова: после окончания школы Владимир Семенович хотел стать военным, но медкомиссия забраковала кандидата (одна нога чуть короче другой). Поэтому он закончил в 1954 году Московский историко-архивный институт и попал в бывшую колчаковскую столицу, где стал научным сотрудником отдела дореволюционных фондов Госархива Омской области. Специалиста привлекла фигура местного уроженца-омича Карбышева, которого не сломал фашистский плен. Строго по документам Владимир Семенович составил новую биографию героя, начиная от записей в церковной книге о его рождении и описания детских игр, когда будущий военный инженер строил с мальчишками снежные крепости, и заканчивая последними днями генерала, когда он брился и заставлял рядом находящихся бойцов поддерживать приличный внешний вид, сбривая щетину да хоть осколками стекла, и когда он выдержал ледяной удар из брандспойта, а следом принял смерть.

[]

Обложка книги Познанского о Карбышеве

  Материал собран за год, а книга вышла четверть века спустя по такой причине: нашелся крупный партийный чиновник, подмявший под себя местный истеблишмент, и его фамилию Познанский отказался назвать даже жене. Партийный барин безапелляционно потребовал соавторства по причине того, что, мол, такая книга о герое, который вошел в советский пантеон, должна быть создана под эгидой партии, а, значит, под его чутким чиновничьим руководством; так что пиши, историк, что требуется, но "первая фамилия на твердой обложке издания должна быть моя!" Кристальный Познанский возмутился, и его выгнали из Омска переводом... в лепрозорий. (С тех пор в Омск историку научная дорога была заказана, там прочно забыли о Познанском и даже в виртуальные библиографические справочники его работы не включают). Но погибнет Познанский не от проказы ― а от диабета, спровоцировавшего гангрену. Сначала отняли одну ногу, и жена успокаивала: "Ничего. Будешь дома сидеть и писать свои книги". Потом она заметила, что на оставшейся ноге пятка синяя. Отняли вторую, и сердце ученого не выдержало. ...Однако, до этого еще далеко: впереди был Казахстан.

  Местом необъявленной ссылки назначили городок Кзыл-Орду, райцентр на западе республики. Значимой истории в городке не было, лишь краеведческий музей с национальными композициями и рядом битых чашек, и рядом лепрозорий с обреченными обитателями, собранными со всей КазССР. Задание предлагалось кощунственное: выяснить происхождение казахов как этноса, ведь слово "казах" переводится как "пестрый", что гармонирует с несчастными больными лицами в неизлечимых белых, желтых и прочих пятнах... Сюда также вяжется слово "казак", и ведь казаки первоначально одевались не в форменное обмундирование, а кто во что горазд. Поэтому крепко сидели на лошадках пестрые всадники и не менее воинственно трепетали лохмотьями на ветру.

  К слову, ученый Познанский открыл, что "пестрая" путаница ― казах/казак ― обошлась дехканам дорого. Немудрено. Если сибирские казаки, вступившие в ряды колчаковцев и других летучих банд, вели активную борьбу против советской власти, то красные их уничтожали незамедлительно. А вместе с ними под горячую руку попали сибирские этнические казахи. Угрюмые красноармейцы, озабоченные ненавистью к врагам революции, без сантиментов кончали и тех, и других, так как парономазия (сходных по звучанию и различных по значению слов) толкала бойцов на кровавые самосуды в местах боев, и способствовала вынесению полевыми судами быстротечных смертных приговоров как казакам, так и казахам, созвучным с врагами. Никто не ответил за состоявшиеся этнические злодеяния ни в Гражданскую войну, ни после ее окончания. ...По счастью, казахские историки, узнав о волюнтаристском назначении коллеги в закрытую зону, под солнце мёртвых (7), перенаправили чету Познанских из лепрозория в Алма-Ату. Образованные русские люди в Казахстане тогда были наперечет, и местные их ценили.

  На третьей встрече профессор Познанский (Саша называл его профессором за солидный вид и мудрый взгляд) усмехнулся по поводу Алма-Аты. Да, с мстительным переводом, да еще под эгидой МВД, не поспоришь. Но обошлось. На новом месте историка прикрепили к министерству культуры, и молодой ученый занялся биографиями эпохального казахского повествователя Абая Кунанбаева и выдающегося казахского исследователя Чокана Валиханова. Еще диссертацию "О развитии массового рабочего изобретательства и рационализаторства в СССР" надо было написать и защитить. Тут к диссертанту точно никто не примажется, не получится. Но Саша вздрогнул, узнав тему защиты. А между тем профессор продолжал разговор о том, что в советское время любая тема была выигрышной, если "паровозиком" шел ленинский мотив, в том числе в изобретательстве. С первых шагов новой власти появился ленинский Комподиз ― комитет по делам изобретений и усовершенствований. Потом возникали, сменяя друг друга, БРИЗ, ВОИЗ, ВОИР ― организации, объединяющие изобретателей из числа рабочих, которых привечали и премировали. Самое первое изобретение ― это гидравлический метод добычи торфа, открытый рабочим Классоном. Следом тормоза на механизм придумали работяги Казанцев и Матросов...

  Не дав профессору закончить речь, Саша перебил историка: "Чудны дела под небесами. Мой отец тоже изобретатель тормозов ― на электродвигатели. Их у него штук двенадцать (8). Но получил всего 49 рублей в виде поощрительного вознаграждения. Дело вот в чем. К его изобретениям на заводике Сибмотор постоянно подмазывалось руководство, требуя включения в соавторы. Присосавшиеся пиявки обещали: "Мы тебе орден Ленина дадим, выделим квартиру побольше". Но нахлобучили с квартирой, когда отец отказался в последующем включать этих гусяльниковых, смолкиных, глядовых в соавторы. Перед получением ордера выдернули из квартирного дела справку о наличии первой группы инвалидности у бабушки. Дело стало неполным, жилье большей площади наша большая семья не получила. Такое вот, Владимир Семенович, гадовьё. Поганый заводик, кстати, дал дуба, как и все его пиявки-руководители. Насосались, отпали и отошли в небытие. Таково лицо и дела социализма, изобретательного в пакостях".

[]

Изобретатель Агалаков В.И. и титульный лист его изобретения

  ― Да, твоему отцу не повезло. Но не думаю, что это было массовое пиявочное явление. Вот рабочему Черепухину чинуши три года не позволяли создать и испробовать золотоплатиноплавильную машину. Видимо, тоже примазывались к изобретению, но расследование это не подтвердило. Много больше было счастливых изобретателей. В Киргизии рабочий Скляров изобрел насадку на фрезерный станок, что высвободило из производства сразу 26 человек. На Урале фрезеровщик Босый другой насадкой выполнил 15 дневных норм. А еще один уральский рабочий Санин изобретенным штампом выполнил 514 норм. Шутка ли ― тракторист Логинов придумал приспособление к трактору, и машина стала работать без тракториста! А слесарь из Кузбасса Гуменник изобрел проходческий комбайн. И ведь многим из них коммунисты не мешали, а поддерживали новации снизу. Изобретатели принесли выгоду в миллиарды рублей. Так что не путай отдельные позорные случаи с общественным полезным, в целом, движением.

  ― Хотелось бы универсального подхода всегда и во всем, профессор. А то получается, что высшая форма общественного устройства, этот развитой социализм, взращенный под идеей марксизма, как и любой другой общественный строй, неизменно сопровождается, семо и овамо, неистребимыми человеческими пороками ― завистью, жадностью, нахальством, хамством со стороны отдельных безнаказанных людей! Или, другими словами, общественное устройство, сколь оно высоким, целомудренным и справедливым ни будь ― все равно уткнется в предпочтения вождя, царька, барина, другого начальника, обремененного страстями и интрижками. Люди всегда будут подличать и помогать друг другу, любить и убивать, холить и резать, кормить и обрекать на голод, подтасовывая подлость под идейные догмы и сложившиеся обстоятельства, под любой флаг.

  ― Вот мы и подошли к извечному спору в истории о сочетании общечеловеческих начал с устоявшимися правилами жизни, что попирают отдельные индивидуумы, а отсюда недалеко до роли личности в истории. Процессы в обществе складываются не от желаний людей, а ввиду их поступков. Да, люди любят и ненавидят друг друга в рамках неких приличий, но вот им становится совсем невмоготу в условиях основного противостояния "богач/бедняк". Перед приходом во власть Ленина разрыв "верхов" и "низов" стал аховым, что никакими разовыми благотворительными акциями нельзя было закрыть. Ситуацию усугубила война. Объективно потребовалась ломка всего мироустройства, с грабежами и пожарами, в том числе с расстрелом царских детей, с одновременным высвобождением человека труда, его духа из рабских условий существования и при становлении новой нравственности, выросшей буквально из крови. Именно на обломках самовластья, о которых восклицал Пушкин, красный вождь построил новую жизнь, потребную для большинства.

  ― И к чему это привело на примере одного поколения? Вот вам пенсии не только не повышают, но и задерживают. Складывается впечатление, что так и решались социальные проблемы при социализме: варятся они в котелке, и за котелком присматривают, чтобы крышку не сорвало, как в Новочеркасске, когда толпу голодных рабочих посекли из автоматов. В самом деле, от недофинансирования старики перемрут от голода и невозможности покупки лекарств, и пенсионная проблема, как насморк, пройдет сама собой. Ведь старые люди на баррикады не полезут. На этом и строится партийный расчет. Вы пожили и должны умереть; вы не хотите умирать ― но мы вам поможем, говорят в правительстве, пряча деньги.

  ― Но ведь это фашизм, Саша!

*

  ― Во-от! Видишь, как личное пересекается с общественным, как теплый живот чувствует стальной укол, когда не животу, а холодному клинку в горячих руках и при холодной голове приспичило поднять ставки для собственного выживания в условиях перековки, перестройки. В той или иной мере фашизм присущ любому общественному строю, каким бы гуманным он ни представлялся в декларациях. Как незамедлительное уничтожение инакомыслящих ― фашизм существовал с ветхозаветных времен. И тогда, когда ребенок, отправленный на сбор кореньев, приходил из леса сытым, то старейшина племени его убивал. Поскольку ребенок шел против принципов выживания рода при пещерном коммунизме, когда всё съедобное требовалось тащить в общий котел, а не в собственный рот. Какое полезное общественное устройство! Так ведь и при военном коммунизме в условиях пост-Гражданской войны продотряды выгребали у крестьян всё зерно, обрекая их на гибель для выживания рабочих в городах. Какой полезный инструмент, этот фашизм. Его всегда включают, когда позарез нужно урезонить людей без излишней агитации и сутолоки, на общую пользу. Но другое дело, что существовать-то он существовал, но проблем не решал. Вот и у Гитлера не получилось решить проблему психически больных людей, которых он как-то попросту расстрелял. Через несколько лет психбольницы вновь наполнились пациентами. Поскольку общество ― это самовоспроизводящаяся структура, которая выдает на-гора не только рабочих и крестьян, но еще инвалидов, воров, убийц, лентяев, детей, стариков, пьяниц, прогульщиков, донжуанов, кулаков, спекулянтов, психически больных и прочий людской балласт, от которого никуда не деться. И все эти лишние люди жить хотят, и всех их трудящиеся должны обеспечить питанием и нормами общежития.

  ― Ох, Саша. Тяжелую тему ты поднял. Начали мы с изобретательства, а пришли бог весть куда. Это беседы ни о чем. Так как ничего мы изменить не можем. Даже понять суть истории трудно, а каково руководителям государства руководить страной, понимая, что всем не угодить, но требуется уравновешивать чаши на весах с поглядыванием на классовое большинство. Репрессии, что ты называешь фашизмом, точнее ― наказания за преступления закона ― необходимы в любом государстве. А вот познакомлю тебя с товарищем, историком Сергеем Папковым, он занимается темами репрессий.

  И отрекомендовал Сергея Андреевича на четвертой встрече. Новый знакомый был хорош, но сотрудничество не сложилось, поскольку в газете исказили его фамилию, и человек ушел. Но остался замечательный материал о пионере-герое, маленьком сибирском фашистике, по доносам которого расстреляли несколько человек. Позже, с подачи Познанского и Папкова, Саша раскрыл эту замечательную тему о том, как репрессированный вместе с семьей омский мальчик сначала сбежал с родителями по пути в ссылку, помотался по стране, посмотрел на голоногих пионеров, послушал их горны и барабанную дробь, так что проникся идеями новой власти, жестокой к париям. Далее, по невероятному психологическому механизму "стокгольмского синдрома", когда жертва проникается уважением к террористу, этот мальчик, кулачонок Павел Гнездилов, доставленный на место ссылки, стал по наущению пионервожатой Рыжаковой писать доносы. А уже из поступивших каракулей школьника-дозорника в органах раздували показатели репрессивной работы.

  "Первым и за дело в глухом сибирском поселке Заря пострадал коневод Марфуткин, который принуждал старую кобылу брать барьер, а за отказ сильно избил, так что лошадь занедужила. Зоркий пионер тут же опубликовал об этом избиении заметку в районной газете. Затем по доносу Павла прибыл дознаватель для проверки сельского магазинчика, в котором продавец Капустин и уполномоченный по торговле Гришунин все товары прятали, оставляя на прилавке одну махорку. И к пахарям товар не доставляли, поскольку "не любили ударников". Виновным оказался ночной сторож торговой точки Шабанов, оказавшийся вдруг членом вражеской подпольной организации, и его расстреляли. На опустевшее место устроился работать отец дозорника Киприян Гнездилов. Каково? Как ловко! Кому такой механизм пионерского изобличения придется по вкусу?"

[]

Пионер-доносчик Павел Гнездилов

  Далее пошли совсем безобразные поступки. По заданию НКВД дозорник лазал по тайге и изобличал сельчан, которые выделывали бычьи кожи, а не сдавали их государству. Помимо "кожзаводов", красный следопыт обнаружил тайные пихтоварки. В результате ряд поселян потеряли промысел по добыче пихтового масла. Кроме того, подросток сообщал, кто поет антисоветские частушки на тему: если грянет война, то большевикам наступит конец. Юный доносчик поведал о политических разговорах в местной артели о Сталине и Молотове. Семерых говорливых артельщиков вскоре расстреляли. Без кормильцев остались 23 ребенка. Сентябрьской ночью 1938 года спящего Павлика задушила мачеха (его отец уже сошелся с ссыльной Гусевой), которой помогала дочь Павлина, сводная сестра Павла. Преступницы пояснили следователям ― Павел доносил, людей уводили, соседи сквернословили. Гусеву расстреляли, Павлине дали восемь лет.

  Как клеймили в конце 30-х годов прошлого века врагов народа ― убийц-кулаков! В новосибирских школах проходили митинги с требованиями расстрелов. По Оби ходил теплоход его имени. И кто сейчас почитает песочного пионера? Почему песочного ― потому что его бетонная отливка давно рассыпалась (хотя осталась студийная гипсовая модель памятника, выполненная скульптором С.И. Данилиным и выставленная на продажу), что прямиком упирается в гофманиану с "Песочным человеком"(9), убивающим молодого героя, одержимого фатальными идеями влюбленности в неживую конструкцию. И какими разными глазами смотрели немцы на своего нового песочного кумира Гитлера в 1941 и 1945 годах?

  Что в том человеку, который не терял близких, не видел смерть. ...У Людмилы Михайловны с Познанским это был второй брак. Первый ее муж находился в командировке в Барнауле, квартировал на станции в вагоне с милиционером, а на оружие служивого охотились бандиты, которые требовали у мужа украсть пистолет. За отказ зарезали. Безутешная вдова приехала, похоронила супруга, в трансе вернулась в Москву к родственникам, которые устроили ее в столовую, где она познакомилась с Владимиром Семеновичем, приглянулась ему. И вот молодой историк вертит в руках два билета в кино и робко предлагает составить компанию. Сердца соединились под ритмы индийского фильма "Девушка из Бомбея", по сюжету которого бедная невеста стала женой богатого купца. А по уму застенчивый посетитель столовой был действительно богат.

*

  Безусловно, историка Познанского окружали мудрые люди, распутывающие завихрения истории, которая возводит и сокрушает идолы. В новосибирском Академгородке сложилась историческая школа, группировались единомышленники, в том числе по просвещению населения через прессу. Но не все историки, рекомендованные Владимиром Семеновичем, оставались на связи (С.Папков); некоторые, выслушав предложение о сотрудничестве с прессой, сразу отказывались (Л.Белковец). Понять Ларису Прокопьевну было можно: она открывала новый вуз, времени не хватало, в гонорарах не было необходимости. А Саша хотел ее привлечь, как специалиста по немцам, к интересной теме: как удалось КГБ столкнуть лбами сибирских немцев с казахстанскими ― в духе римских императоров, практиковавших метод управления "разделяй и властвуй". Жаль. Детектив интересный. Наверняка, об этом было бы интересно почитать самим сибирским немцам.

  Зато Познанский на пятой встрече привел в газету коллегу Марию Малышеву, которую за ненадобностью из института выгоняли, но Владимир Семенович взял ее в свою группу. Они стали приносить материалы в редакцию, которую возглавил Марк Дейч. В газете выделили целую историческую полосу и громко, аршинными буквами, обозначили ее ведущих. Дело пошло. Саша радовался, что пристроил историков, которые уже без посторонней помощи обрабатывали статьи и заметки. Читатели узнали о конфискации колоколов в Западно-Сибирском крае, которые в 1936 году собрали с церквей, бросили в райцентрах на металлбазах и забыли, что сегодня является жгучей проблемой для собирателей из Музея колокольного звона в Новосибирске. О рядовой вокзальной краже в райцентре Купино, которая спровоцировала в 1926 году пьяный крестьянский бунт с последующим расстрелом активистов. О рождении в 1936 году политического анекдота в Бийске на пьянке местных коммунистов с японским консулом. Но ― оставались большие работы, нуждавшиеся в литературной подаче. Например, экспедиция в 1920 году отряда красного командира Савлука за кладом Сергея Лазо весом "поболее чем тысяча пудов золота и платины" (10), или череда социальных катаклизмов (тиф, холера, атипическая ангина) в Сибири в 20-30-е годы. К сожалению, жесткие очерковые рамки не позволяют говорить об этих исследованиях широко. Поэтому остановимся на "нашем всем" ― Пушкине, подоплеке его дуэли, не состоявшейся весной 1827 года. Здесь также остался след историка Познанского.

  Часто бывает так, что один исследователь обращает внимание на фабулу, а второй завершает начатое. Причем порыв первого поневоле передается второму в виде некой синергии, как, например, в упрощенном виде выглядит некогда великое учение. Один бородач открыл природу прибавочной стоимости, но не знал, что с ней делать. Второй, по роду деятельности юрист, придумал убить тех, в чьи руки эта стоимость падала, чтобы она стала падать в руки тех, кто ее производил. Устранил лишнее звено на 70 с лишним лет, но история вернулась-таки на круги своя. Может, смысл музы истории Клио в том и состоит, чтобы вращаться волчком? А историку есть смысл всегда стоять на своём, действуя по принципу: делай что должно, и будь что будет? Так и с Познанским, который обратил внимание на письмо сибиряка Владимира Соломирского, писавшего Пушкину, а до этого адресант вызывал поэта на дуэль. Историку подумалось: чего это молодые люди, поэтический гений и артиллерийский офицер, не поделили? Девушку? Да, девушка была ― княжна Софья Урусова. Еще важней оказалась честь? И о чести велась речь. Но еще глубже таились родительские грехи, которые, как известно, расхлебывают, как могут, дети. В истории с Соломирским каша вышла крутенька.

  "Тайна бескровной дуэли Пушкина", 8014 знаков, заключалась в том, что "наше всё" имел на счету 29 поединков и предпочитал одерживать моральное превосходство над противником, всякий раз стреляя в воздух. Еще больше в его биографии можно насчитать попыток вызова на дуэль, причем многажды Пушкин был не прав. Но нас интересуют не "пятна на солнце", а тайные механизмы, или "пружины", как сказали бы в ХlХ веке, двигавшие судьбу поэта к роковому исходу".

  Внешняя канва была запутанной и тривиальной. Приятели Пушкин и Соломирский присматривались к княжеской дочке, писали ей стихи, и поэт, разумеется, победил. Побежденный задумался. После того, как выслушал анекдот Пушкина о графине Бобринской, решил вступиться за ее честь. "Зачем же вы не остановили меня, когда я только начинал рассказ? ― отвечал Пушкин. ― Почему вы мне не сказали раньше, что знакомы с графиней Бобринской? А то вы спокойно выслушали весь рассказ, и потом каким-то донкихотом становитесь в защитники этой дамы и берете ее под свою протекцию..." (11) Последовал вызов на дуэль, которую замяли общие друзья дуэлянтов, и размолвка закончилась попойкой.

[]

Приятель Пушкина Владимир Соломирский

  В чем тут, собственно, дело? "Тайная пружина" была в том, что графиня была вдовой А.Г. Бобринского, побочного сына Екатерины II. К побочным сыновьям царской фамилии светские знатоки причисляли и Владимира Соломирского, человека с подставной фамилией и чужим родовым титулом. Виной тому послужили альковные похождения его матери Натальи Колтовской, которая приехала с Урала просить заступничество у царя перед распоясавшимися родственниками и для пользы дела попала в будуар Павла I. Даже престарелый Державин не избежал любовных чар "уралочки",

[]

Любовница Павла 1 и поэта Державина заводовладелица Наталья Колтовская

посвятил ей несколько стихотворений и валял доступную даму в траве на прогулке, судя по биографии поэта, написанной Ходасевичем. Так что допустить рассказывание нового анекдота ― о собственном происхождении ― артиллерист никак не мог и инициативно вышел на поединок. Таковы были подспудные течения давней истории, отразившейся в биографии великого поэта.

  К тайным пружинам похорон самого Познанского относится и выбор приличного места на Южном кладбище, и подходящий бюджет копки/засыпки. Погребением историка занимался хоккейный комментатор Олег Иванов (12), недолго побывший зятем Владимира Семеновича. Корпулентный Олег заехал на кладбище, представился, и сидевший в конторке человек побледнел, ибо такие имя и фамилию носил местный городской авторитет. От греха подальше кладбищенский конторщик и место выделил получше, и за работу могильщиков взял по минимуму, на что повеселевший зять откликнулся словами: "Ну, хоть раз в жизни пришла хорошая шайба на крюк! По "фамильному" блату!"

  А журнальная статья с описанием "пружин" дуэльной истории попала в Пушкинский дом, включена в список Пушкинианы и еще послужит исследователям в объяснении моментов жизни и творчества "нашего всего". Одновременно Познанский пожалел, что в личный зачет историкам такие вещи не попадают. Для отчета принимаются только работы, опубликованные в сугубо исторических научных журналах, где главенствуют аппараты сносок и строгий деловой стиль, исключающий проявление эмоций, неуместных в анализе исторических событий.

*

  На шестой встрече с историком Познанским разговор коснулся другого гения, политического, Ленина. В Сибири Ильича, оказывается, лихо обманули. Ему соврали в лоб и по прямому проводу. "Пружину" обмана установил вездесущий Владимир Семенович, докопавшийся до истины относительно рукотворного голода в Сибири, омраченного чрезмерным рвением зарвавшихся исполнителей. Дело оказалось в том, что в ленинском архиве сохранилось письмо жалующегося сибиряка, на послании которого осталась резолюция Ильича и информация об улаживании конфликта. Ученый установил, что ничего не улажено: вождя нагло надули.

[]

Такого руководителя обмануть было не трудно

  "Изначально сообщение отправил знакомый Ильичу человек. Весточка пришла оказией (на почте такие письма вскрывали и скрывали). Писал М.А. Багаев, из рабочих, член РСДРП, который ещё на Таммерфорской партийной конференции спорил с Лениным о союзе рабочих и крестьян. А сейчас, в продолжение давнего спора, простой крестьян поселка Бурлихинский Новониколаевского уезда Багаев просвещал картавого оппонента в том, как "союз серпа и молота" действует, как рабочие "вышибают" из крестьян хлеб. Надо сказать, что драконовский продналог сильно задел за жилы крестьян. Сам адресант с семи десятин земли смог взять 23 пуда хлеба, но его обязали сдать 106 пудов! Для выколачивания недоимок на периферию зачастили реквизиционные продотряды, действовавшие нахально и больно. Багаев рассказал о командире отряда Нилове, который прибыл в Бурлиху за тем, чтобы 25 крестьян-должников закрыть в холодном сарае при 25-градусном морозе. Хмельные продармейцы ставили недоимщиков коленями на лед и на ночь, имитировали расстрел, пороли шомполами тех, кто возмущался произволом. Ниловцы требовали отдать зерно и в процессе бесчинств вынудили бурлинцев бесплатно кормить отряд. "Вы, Ленин, скажете, что этот разбой необходим для спасения голодающих Поволжья? ― вопрошал однопартиец. ― Остановите разорение земли и накажите зарвавшихся в усердии рабов!"

  Ильич весточку прочитал, рассердился, дал директиву расследовать "диспропорцию налоговых ставок, выявить и наказать причастных, способствовать обсеменению пострадавших районов", с которых продотряды вывезли всё зерно: и на посев, и на еду. Из Сибревкома устрашённые совработники оповестили Багаева словами: "Ваше письмо Лениным получено. Меры будут приняты", что отражено в томе 54 ПСС В.И. Ленина. Однако, сибревкомовцы нагло обманули не только ленинского адресанта, но и самого Ильича, которому предсибревкома Чуцкаев налгал лично и по прямому проводу.

[]

Чуцкаев, характер нордический, язык лгущий

  Об этом можно узнать из найденной Познанским закрытой внутрисибревкомовской переписки с данными о том, что спущенный из Москвы "хлебный" план можно было выполнить только теми методами, о которых писал Ленину его давний оппонент. Используя исключительно грубый прессинг, местным большевикам удалось выполнить 85 процентов налога. Поэтому дело замяли, и Нилова оставили в покое. Замечательна секретная цитата: "Привлечение виновного продкомиссара к суду означает судить сам Сибревком, который дал на места указание проводить твердую политику взимания продналога". Произвол, бесчеловечность и обман стали главными инструментами ленинской практики по выдавливанию продуктовых ресурсов. Сибирь постигла доля неизменного донора страны, разоренной революциями, войнами и восстаниями.

  В секретной переписке упоминались другие "достойные нажимщики" ― разного рода отребье, люмпены и пьяницы, на кулаках и шомполах которых держались высокие цифры плана. В архиве сохранились фамилии извергов, терзавших недоимщиков больше обычных угроз и арестов. В селе Панферово Барнаульского уезда комиссар Гунев оставлял крестьян без одежды и запирал в холодный амбар, а в карцер запирал тех, кто не носил ему обедов из домашней птицы и поросят. В Черемховской волости инспектор Германский здорово прикладывался к самогону и "заставлял арестованных влезать на крыши домов и кричать по-петушиному, и лаять по-собачьи". (В рукописи Познанский подчеркнул этот эпизод волнистой линией и поставил три восклицательных знака. Однако, исторические факты определенно вызывали эмоции!)

  Владимир Семенович не раз сталкивался с человеческой глупостью. Ведь от того, что кто-то залезет на крышу и полает по-собачьи ― от этого хлеба в амбарах не прибавится. Это было ясно при Ленине, ясно и много позже, когда в 1968 году 46 ученых Академгородка подписали письмо, спрашивая тогдашнего генпрокурора Руденко о судьбе диссидентов. Глупость несусветная: зачем лезть на рожон, рискуя приличной работой и осознавая, что самодонос ничего не изменит. По счастью, многие подписанты отделались "выговорешниками", но через проработку в коллективах и полуторагодовой остракизм прошли. На собрании в институте по поводу трех "подписанток" Владимир Семенович пытался выяснить причины политавантюры, ведь письмо женщины-ученые толком даже не прочитали. Он сказал: "Это колоссально опрометчивый шаг. ...Инициатор письма (13) ― глупец, если он действовал из добрых побуждений". Как видно, история ничему не учит, а только наказывает. Никакого смысла не было озадачивать юриста Руденко, по приказу партии гнобившего людей, уже задавших неудобные вопросы. Никакого смысла не было ждать справедливости от ленинцев, которые выбивали продовольствие из сибирских деревень и спасали пролетарский центр СССР от голода, т.е. строили счастье одних на несчастье других. Неужели пытливый материал так и канул бы в Лету, если не прозорливый историк, проницающий партийную фальшь великого учения и вскрывающий пороки большевизма?

*

  ― Вот сегодня в институте [истории] защита была! ― возмущался Владимир Семенович в очередной раз. ― Никогда такой защиты не видел! Уши мои б не слышали!

  Вкратце суть такова. Девушка-историк впечатлилась книжкой перебежчика о правомерном превентивном нападении Германии на СССР, приняв за чистую монету "аргумент" предателя, ночами сочиняющего свои домыслы вследствие невозможности уснуть от страха за нетленное возмездие ввиду измены Родине. Тем не менее, девушка-стратег припала к этому "аргументу" и защитилась.

  ― Как! ― воскликнул Саша. Он считал, что Красная армия первой напасть не могла, так как шло ее перевооружение. А тут нате, ледокольный (14) "аргумент" в виде колесного танка для поездок по шоссе, ай-я-яй, танк, который никто не видел, но Гитлер оказывается прав, что напал первым, иначе ему бы не поздоровилось от шустрых бронемашин усатого грузина. Но что делать ― бред Резуна, очень боящегося того, как его живьем в печке поджаривать будут прежние сердитые коллеги, и этот бред сивой кобылы, уже от весьма симпатичной особы, прошел-таки в историческую науку, и назначенные рецензенты сглотнули сумрачный, прокатившийся им в головы танк, с озорством поглядывая на ножки новоиспеченного кандидата.

  Вот из-за таких-то диссертантов, их научных руководителей и рецензентов, сплошь и рядом коммунистов, Познанский в партию не вступал, хотя над ним подтрунивали: мол, историю КПСС в Сибири изучаешь, а сам не коммунист. В узком кругу Владимир Семенович, кивая на невидимого/ненавидимого коллегу, отвечал: "Пока в партии такие коммунисты, как Соскин, в партию не вступлю никогда!" Кто такой Соскин и чем он плох ― рассказывать долго, Саша принял сведения на веру.

  Собеседники, погоревав по поводу липовых диссертаций, окунулись в другие тайны, серебряные. На седьмой встрече родился материал "Секретный финансовый скандал в Сибири", 8600 знаков, о том, что в конце Гражданской войны на окраинах Сибири злодействовали белобанды, прячась после набегов в Монголии и Китае. Поэтому не вооруженным вторжением войск, а подкупом посредством твердой валюты была решена задача по разгрому банд. Для этих целей по секретному распоряжению Главкома Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) Троцкого серебряные рубли без стеснения сняли со счета Наркомата торговли, что вызвало переполох в советском правительстве.

  Надо сказать, что после колчаковщины в Сибири бумажные деньги отвергали. Котировались лишь золотые и серебряные монеты, которые и за границей были в почете. А потому в товаро-денежных отношениях закрутилась барахолка: население обменивалось вещами. В дефиците оставались продукты питания, одежда и обувь, наганы и патроны. Килограмм муки "стоил" 10 патронов, а на револьвер обменивали корову. Многие агенты РККА соглашались на внедрение в банды за спирт.

  Так, историк Познанский нашел данные о том, что зафронтовые разведчики "Поляк" и "Пасечник" запрашивали в качестве оплаты исключительно "огненную воду", которую пили сами и потчевали ею бандитских главарей. Иногда агентура на местах, игнорируя правила конспирации, вела бартер друг с другом, меняя пшено на муку, а консервы на сапоги. Как-то в оплату за полезные сведения о врагах агенту "Стеклову" доставили сапоги 40-го размера вместо 43-го. Бедняга махнулся обувкой с коллегой и добавил к обмену мешочек риса. Да, неприятель стоил серебряной кучки монет для агентуры, которую следовало снабжать всем необходимым для работы. Каждый грамм информации обходился дорого.

  А в столице между тем развивался большой государственный скандал, связанный с пропажей инвалюты ― десятков миллионов монет из золота и серебра. Сибревком стал объясняться и сразу рассекретил акцию по финансированию агентуры РККА. Разыскан документ: "Кремль, Президиум ВЦИК. Подтверждая выдачу 27 тысяч рублей серебром, дополняем, что финансирование вызвано острой необходимостью обеспечения разведки армейских частей, как по ликвидации отряда Унгерна, так и для ведения боевых действий в отношение банд Бакича на юге Семипалатинской губернии, а также на рубеже с Китаем. Финансирование велось по распоряжению Главкома (Троцкого), и удача связана лишь с должной постановкой агентуры, которая развалилась без инвалютных средств". Злато-серебро было необходимо и для приобретения у китайской стороны питания, тягловой силы, повозок в целях проведения боевых операций против белобанд. Руководство РККА отметило в положительном ключе, что "мы получили от китайцев продовольствия на 4000 бойцов по 6000 джон [юаней] в день в течение месяца, т.е. это составило 190 пудов муки и риса, и в награду дополнительно получили около 1000 баранов и 100 быков". Благодаря инвалюте бандитов уничтожили, а их атаманов купили у желтолицых товарищей.

[]

Потому в мемуарах красных победителей нет хвастовства о том, как они доблестно брали в плен белых полевых командиров Анненкова, Бакича, Унгерна. Всё решил густой серебряный звон, приятный для слуха улыбчивых китайцев.

*

  На предпоследней встрече с историком речь зашла о проявлении нравственности в науках, которая сопровождала, пожалуй, каждое открытие. Что интересно: в точных дисциплинах нравственность нормального горячего ученого всегда проявляется со знаком "+". Если кто из действующих лиц среди формул, уравнений и линейных величин от ангстрема (10 в минус десятой степени метра) до светового года (9,5 трлн км) поступал безнравственно, то это точно преступление, так как виновных цифр, букв, парабол и графиков не бывает по определению. Саша привел Владимиру Семеновичу пример из романа "Иду на грозу", где виновата не гроза и не выключенный датчик, что погубило самолет, а один из ученых, который смалодушничал и фактически убил коллегу, но научное решение по атмосферному электричеству последователями было все-таки найдено. В гуманитарной сфере это так же проявляется?

  ― Ничего подобного! ― вскричал профессор. В общественно-политических, гуманитарных науках нравственность напоминает одалиску, которая меняет партнеров из года в год, из часа в час. Дико заблуждался академик Марр, выводя любой язык из четырех корневых основ, а оппоненты этой дикости были репрессированы. В философии идеи наших "лобастиков" (Маркс/Ленин) объявлялись догмой, другие рассуждения считались заблуждениями. В биологии царствовала волшебная лысенковщина, в истории ― коммунистическая идеология. А литературоведы прихлебывали из корыта вульгарного социологизма. Но Сталина не стало, и флюгеры в науках, затихшие было вблизи тараканьих усищ, скоро завертелись в розе ветров поиска новых истин. Ученые стали говорить противоположные вещи, поскольку в гумнауках нет постоянных величин ― сплошь переменные субстанции и такие же текучие люди.

  ― Да ладно!

  ― Знаешь Козанострова (15)? Мэр, фермер, писатель, художник, антиквар. Тот самый, что отказывал горожанам в ремонте внутридомовых труб, потрясая перед ними руками, когда жалобщики приходили к нему в кабинет. Говорил, мол, этими руками он сам трубы прокладывал, и советовал замерзающим жильцам следовать его примеру. Ну, каков организатор! Он строил метро и для успешного аврала хотел спустить школьников в подземелье, чтобы вывезти накопившийся мусор, хотя накануне глава облоно спускался в тоннели сам и обнаружил там два голых провода под напряжением 220 вольт. Каков наставник молодежи! А как он написал кандидатскую по экономике? Зашпынял экономистов Института экономики, при котором наш Отдел гуманитарных исследований тогда числился. Прибегали счетоводы к нам, историкам, прятаться, как наезжал Козаностр выбирать раба на свою диссертацию. Одному мужику не повезло ― заставили делать чужой диссер под угрозой увольнения. Каков ученый, экономист, одно слово ― коммунист!

  ― Помню, помню я эту фамилию. У его племянника, теледеятеля, по месту жительства из коридора чемоданчик с миллионом долларов увели (16). И ничего. Не бедствуют Козаностры, ибо это мафия! Такие люди непотопляемы. Приспосабливаются при любом режиме и в любой науке. Неужели не нашлось никого, кто бы мог заставить исполнять партийную нужду наперекор вашей воле?

  ― Никого. Хотя, есть такой человечек. Это внучка Маша. Вечером, когда она все дела свои сделает, а я за рукописями сижу, Маша говорит: "Деда, гулять!" Покорно саночки выношу, едем на горку, с которой она катится, но саночки в горку сама возит.

  ― Ладно, дети ― это отдых. Не укатают сивку-бурку, любящего деда, эти крутые горки. А что у вас сейчас в работе?

  ― Эх, Саша, а у меня своя не горка, а гора ― Голгофа. Берусь за последнюю и очень больную тему: геноцид казахского народа в НСО. Уже вызывали куда следует и просили оставить исследование. Но я не отступлюсь. Должен я отдать долг казахам, приютившим меня, перехватившим по пути в лепрозорий, и тем отдать, что могу: поднять документы, исследовать геноцидную болячку, чтобы окончательно изжить болезненный пролежень между нашими народами. Речь пойдет о рукотворном голоде. Итак, "Казахский голодомор", 8848 знаков.

  Для начала о малоизвестном. Степная жизнь казахов была устроена в виде кочевого поселения, аула, количеством до 20 родственных семей. Люди круглогодично пасли лошадей и овец. Соответственно, питались в основном мясо-молочными продуктами, о которых в голод пришлось забыть. В Сибири казахи стали брать пищу из скотомогильников. Почему такое случилось? Потому что в Казахстане зимний гололед (джут) растянулся на 1931-32 годы, скот не мог добыть корм из-подо льда и погиб. Беда обрекла кочевников на вымирание, они разбрелись. На западе их ждала солончаковая пустыня, на востоке сплошные горы, на юге заградительные отряды встречали беженцев пулеметным огнем. Поэтому на север, в Сибирь, откочевало более миллиона казахов, из которых менее половины вернулись обратно. Эти цифры советская власть засекретила, их оглашение неотвратимо указало бы на антинародную сущность большевизма.

  Откочевавшие в Сибирь голодные люди стали христарадничать. В Новосибирск поступали безрадостные вести с окраин. Например, в столовых города Славгорода толпились казахи, которые подбирали крошки, вылизывали тарелки, а иногда прямо отбирали блюда у столующихся. Из выгребных ям тянули в рот всякую гниль. За гранью разумного проявлялось то обстоятельство, что совершенно обессилевшие от голода люди просили местных жителей выкопать могилы для захоронения своих умерших на чужбине родственников, жалость к которым никто не испытывал.

[]

Казашка с малолетним сыном горюет зимой на деревенской улице

  Тем не менее, историк Познанский отмечал, что казахи ― трудолюбивый народ, привыкший к круглосуточной и тяжелой степной работе. Казачата с младых ногтей приучались к труду: собирали топливо для очага, помогали старшим пасти овец, ухаживали за ягнятами и готовили еду. Кочевье не позволяло и старикам-аксакалам лежать на печи. Подаяние казахи никогда не полагали образом жизни своего народа, но вынужденно занимались этим, когда не было возможности добыть хоть какую-нибудь еду, чтобы не умереть. Они брались за самую низкооплачиваемую, тяжелую или вредную для здоровья работу, где был дефицит рабочих рук ― добывали озерную соль, косили камыш и вывозили нечистоты.

  В недоедающих сибирских городах, где жизнь зависела от трудовых пайков, формировалась откровенная злоба к мигрантам, которые "пришли нас объедать". В газетах вещали о наплыве казахских мигрантов и трубили об "орде", которую надлежало встречать во всеоружии. Распространялись мерзкие слухи о том, что "казахи едят русских детей", из-за чего случались стихийные расправы. Прокурор в обзоре отмечал: в селе Ояш Болотнинского района малолетний ребенок расхныкался от вида зашедших во двор двух побирающихся казахов, и примчавшаяся на его плач мать возопила о людоедах. Сразу прибежали соседи, приспела местная власть. Председатель Епишев вместо того, чтобы прекратить избиение, возглавил его. Били с хитрым расчетом, чтобы не оставались синяки на телах терзаемых людей. Поднимали нищих вверх и ударяли о землю задней частью тела. Один несчастный умер, а другого доставили в милицейскую камеру, где казах спасся.

  В Новосибирске издевательства проходили в крайних пределах. Прибывших эшелоном людей отправили мыться в баню, предварительно сняв с них тулупы и меховые штаны для прожарки в печах (от насекомых), но одежду нечаянно/намеренно сожгли, и помытые голые люди бежали из бани в теплое помещение по снегу пару километров. Перевозили людей из совхоза в совхоз в грузовых санях, навалив туда тела и перетянув людей веревками для того, чтобы не "высыпались" по дороге. На морозе 30 градусов многие замерзли и пострадали больше всего дети. Выдавая продуктовые карточки, метили печатью лбы, животы и руки голодных людей, чтобы никто не мог встать в очередь за талонами повторно... Все же с 1934 года в Казахстане наметилось улучшение ― джут прошел, и казахские семьи стали возвращаться на родину к привычному укладу жизни.

  Толстый том рукописи об этом голодоморе, названном по-казахски Ашаршылык, том без начала и конца, найден в наследии историка. Вдова не знала, что делать с этими бумагами. "Марии отдайте. ― Что ты, Саша, она и без того две готовые книги забрала. И все ручки шариковые и чернильные, на память". (Да, историк писал по старинке, затем просил машинистку перепечатать, компьютерной грамотностью не владел). Саша написал открытку в казахский институт им. Шакарима об этом готовом исследовании, мол, если нужно, заберите труд. Приехала из г.Семей девушка по делам в Академгородок, рукопись забрала. Ни спасибо, ничего. Так и надо. Так делал Познанский: делал добро и бросал его в воду, и река приносила ищущему благо, чтобы нельзя было сказать, что к нашему берегу не привалит хорошее дерево. Приваливало, еще как. Рассказав об Аршаршылыке, первым осветив его последствия в Сибири, новосибирский историк выбил из рук националистов оружие, которое они обычно используют в идеологических диверсиях. Это в Казахстане ценят. Журналист и писатель из Астаны Данияр Касымов сообщил, что дебатируется вопрос о присвоении одной из столичных улиц имени Владимира Познанского. Процесс этот не простой ― застопорился.

*

  В последние годы жизни безотказного Владимира Семеновича, который получил высокое звание в Петровской академии, затаскали по симпозиумам, возили на машине в другие города, откуда возвращали чрезмерно уставшим. На причитания жены он отвечал: "Я людям обещал и не могу их подвести". Когда скопились на выдачу гонорары, Саша узнал, что историк в Санкт-Петербурге. "А что он там делает? ― Японский заказ выполняет". Это была удача встретиться в славном городе, куда Саша ездил каждый год. Найти Познанского составило труд: три дня дозвона и поисков по гостиницам. По телефону отыскавшийся ответил на недоуменный вопрос: где Япония и где Питер? Дело в том, что бумаги о происшествиях у русских берегов Японского моря откладывались в столичных питерских архивах, и вот японцам надо было кое-что узнать по теме одного кораблекрушения. Вызвался легкий на подъем Владимир Семенович. Да и контракт был хорошим ― с трансфером, проживанием и гонораром. "А-а!". Договорились встретиться пораньше у публичной библиотеки, что возле Александринки. Саша бывал в этой книжной Мекке: на входе там сиживала грузная безобразная герцогиня (17) в расстегнутом милицейском мундире с полковничьими погонами. Страшилище рычало что-то невразумительное, а на переспрашивание "что, что?" чудовищные вопли неизменно сотрясали вековые императорские устои библиотечного комплекса.

  На встречу Саша прибыл пораньше, чтобы не обременять профессора своей случайной транспортной задержкой. Екатерининский сквер пуст. Еще нет стариков, играющих в шашки на кусках фанеры, вставленных в щели между брусьями длинных парковых скамеек с литыми опорами. Нет фальшивых Петров в ботфортах под руку с напомаженными дамами 17-ого века, подмаргивающих на совместное фото; и таблички со стоимостью услуг ― "1 фото = 800 рублей" ― еще не торчат скромно и поодаль. Всего одна живая фигура ― царственная, дородная, дебелая Екатерина Великая с рогом изобилия в ногах являла со своего возвышенного положения некое особое благоволение всякому поднявшему взор человеку, ожидающему с пьедестала россыпь царских щедрот.

На выходе из сквера стояли столики и стульчики с пивными логотипами при закрытой до 10 часов утра торговой точке. На краю питейной зоны над столом возвышается кто-то. Да это он ― Рыцарь Правды, пишет что-то. Он еще раньше пришел. Как сейчас предстает перед глазами картина. Белый как лунь, в легкой рубашечке, с неизменной и добродушной улыбкой. Кто ж знал, что это последняя встреча? Деньги принял легко. Присоединил сотенки к тощей наличности в портмоне и засобирался к открытию библиотеки ― боялся упустить нужного человека, который обещал ксерокопии сделать. Да, гонорары шли на ксерокопии, да еще дочь и внучку поддерживал. Зевнула входная дверь, и историк шагнул в темный проем коридора, как в вечность канул, к книжным стеллажам, на которых хранятся экземпляры его трудов об истории кровавой и потаенной, небывалой и оболганной, но открытой людям для прочтения и понимания, для новой жизни.

Примечания:

1. В списках кавалеров этого ордена Старцева А.Г. не значится: wikipedia.org. Категория: Кавалеры_ордена_Октябрьской_Революции. Зато директрису наградили званием Заслуженного учителя.

2. Знаменитая реприза из клоунских спектаклей "Лицедеев" (1984) В. Полунина и Л. Лейкина, как метафора эмансипации любого рода.

3. Цитация из стихотворения О. Мандельштама "Мы живем, под собою не чуя страны" (1933).

4. Рекламный слоган одесских цирюльников конца ХlХ ― начала ХХ вв.

5. Официально ЛОМ (Линейный отдел милиции) на ст.Омск образован в 1936 г. Но после изгнания Колчака 14 ноября 1919 г. при управлении Омской ж.д. организовали транспортную милицию, которая вскоре перешла под крыло РТЧК (Районной транспортной ЧК).

6. Реприза "Камеди вумен", ТНТ, (2013). Шутница Наталья Медведева запоздало принесла глубокие извинения родным Карбышева через шесть лет.

7. Шмелев И.С. "Солнце мертвых" (1923) ― роман о трагических событиях после Гражданской войны, написанный в Париже бежавшим писателем, который узнал о казни своего сына, испытал страшный голод и столкнулся с массовой резней, учиненной большевиками в Крыму.

8. Например, Агалаков В.И., Электромагнитное тормозное устройство, патент 892585, опубл. 23.12.1981.

9. "Песочный человек" ― эпистолярная новелла немецкого писателя-романтика Э.Т.А. Гофмана (1776-1822).

10.Опубликовано: журнал "Сибирские огни", N 11, ноябрь 2023 г.

11.Эту цитату приводят многие пушкинисты: М.И. Семевский, Н.О. Лернер, Б.Л. Модзалевский, В.В. Вересаев и др.

12.Иванов Олег (1969-2017), судья-информатор в ЛДС "Сибирь".

13.Авторство приписывают м.н.с. Института экономики и организации промышленного производства СО АН СССР Игорю Хохлушкину (1927-2000).

14.Суворов Виктор [В.Б. Резун]. Ледокол. ― М., Новое время, 1992. ― Публицистический опус, сочиненный в духе исторического ревизионизма, оправдывающего нападение Германии на СССР идеей превентивного удара.

15.Фамилия изменена.

16.Информация проходила по сводкам МВД. О дознании по факту ничего не известно.

17."Безобразная герцогиня Маргарита Маульташ" (1923) ― исторический роман Лиона Фейхтвангера о реально существовавшей правительнице Тироля и Баварии, которая повелевала троллями и заботилась о людях, тянулась к прекрасному и очерствела от козней окружавших ее аристократов.

 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023