ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Агалаков Александр Викторович
Прожектористы. Уткина Заводь

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
  • Аннотация:
    К 80-летию Великой Победы. Военный роман о редкой и одновременно самой заметной специальности на фронте - прожектористах. Редкой - поскольку в литературе художественного осмысления этой работы нет. И мало воспоминаний. Лакуну автор попытался восполнить с использованием местного, архивного и публицистического материала.
[]
  
Прожектористы. Уткина Заводь
  
  Лето 1941-ого года начиналось беззаботно. В парках гремела музыка, дети с песнями о взвеянных кострах и синих ночах ехали в пионерские лагеря, и вдруг ударила война.
  ...За горизонтом погрохатывало частыми громовыми раскатами, июльское солнце палило, на дорогах столбом стояла пыль. День и ночь шли из Ленинграда на юго-запад колонны жестяной техники - с лязгом и консервным скрежетом следовали юркие танчики и танкетки с пестиками пулеметов и тонкими жалами орудий на башенках; тянулись со скатками шинелей через плечо обреченные солдатские колонны, ощетинившиеся неломкими четырехгранными штыками. А обратно, нестройно и неровно, отсвечивая грязно-кровавыми перевязками, возвращались раненые: кто в кузовах трехтонных "захарок" с квадратными кабинами, или в телегах, запряженных обезумевшими, подусталыми и послушными лошадями. Ехали перебинтованные сильно и не очень, кто шел пешком, кто брел, прихрамывая и ухватившись за край телеги. Кто падал. Но вконец обессилевших после некоторого промедления подхватывали и подсаживали в переполненный транспорт.
  Шедшие на фронт колонны и нестройные обратные ручьи рассыпались в стороны по команде "Воздух!", которую обычно подавали назначенные командирами самые голосистые наблюдатели. Но черные самолеты с белыми крестами на крыльях и фюзеляжах успевали сбросить бомбы и, снизившись, довершить разгром, расстреливая из пулеметов рассеянную людскую массу; при этом немецкие летчики улыбались, выполняя полубочку и нажимая на гашетки; по самолетам безрезультатно палили из винтовок отчаянные смельчаки. После налета тела убитых оставались лежать на обочинах в неудобных позах - в моментах, где и когда их застала смерть; некоторым мертвым бойцы закрывали открытые веки, натягивали на лица полы простреленных шинелей. После необходимых пометок в донесениях, а то и вовсе без них, ближе к вечеру, похоронные команды прикапывали жертв воздушного налета тут же, у обочины.
  Еще верилось, что завтра наступит новый день, без самолетного воя и пулевых фонтанчиков, и июньский дождик прыснет и смоет наносные угрозы, прибьет пыль, что начнется новый путь без клубов дыма и разрывов. А то, что случилось, это дурной сон, приближенные к боевым условиям учения, детская жестокая игра, которая всегда заканчивается призывом на обед посреди разбросанных на "поле боя" игрушек: помятых коробочек техники и разбросанных там и сям оловянных солдатиков. Но новый день наступал, и всё повторялось: ощетинившиеся колонны, бело-красно-грязные обратные ручьи, вой и скрежет, наивное ответное постреливание в небо, прихоронения в групповых и одиночных неглубоких могилах.
  Так обозначилась веха: тысяча девятьсот сорок первый год перевалил за половину срока. Начинался он мирно и неспокойно, под звуки шипящих патефонных пластинок с наигранно веселенькими фокстротами о магнолиях в парках у моря, а 22 июня внезапная военная гроза нагрянула на хлебные мирные нивы, ставшие мгновенно боевыми при лязге гусениц, реве моторов и черно-жирном стелющемся дыме.
  
***
  Всё это стреляло, бушевало и дымило еще далеко от города, жившего встревоженно и пока беззаботно. Хотя военная тематика чувствовалась в лицах внезапно появившихся военных на улицах, в патриотических очередях у военкоматов и дальновидных хвостах у продовольственных магазинов. В парках и скверах рыли щели для укрытия во время бомбежек. Было объявлено и введено "угрожающее положение". Пришли на внеплановую сдачу крови первые доноры - 28 студенток из Института иностранных языков. Ленинградские историки решили издавать для бойцов научно-популярные брошюры о героическом прошлом Руси и России и одной из первых стала, конечно же, гибкая книжка "Ледовое побоище". На Кировском заводе помимо выпуска танков КВ стали делать "якорцы" - железные колючки для подбрасывания на дорогу и прокола немецких шин. Завод медицинских инструментов перешел на изготовление финских ножей, а в мастерских Ленфильма и парфюмерной фабрике делали мины-сюрпризы.
  На частную жизнь война пока не влияла. Никого еще не убило, никто не умер от голода. Всё лето не было ни одного значительного авианалета на Ленинград. Хотя отдельные немецкие самолеты прорывались, нанося по окраинам города беспокоящие удары. Оживленно позванивали трамвайчики на поворотах, гудели автобусы на Невском проспекте, ходили катера по Неве, работали театры и кинотеатры, где шли спектакли о несчастной любви баядерки, где безумный Дон Кихот штурмовал мельницы, а на киноэкранах сложные чувства переживали герои скотного двора - свинарка и пастух, веселая письмоносица лихо отплясывала и купалась в Волге, не менее веселые ребята залихватски дрались и самозабвенно дудели в тромбоны и прочие дудки.
  Если военные колонны шли в основном на юго-запад, на защиту Ленинграда, то на юго-восток, в правобережье, сначала по улице Правый берег Невы, переходящей в грунтовку, ехала из города прочь одинокая телега. Мерин Карька хлопал копытами по пыльной дороге, препятствий на пути никаких не было. Да, там, по правую руку, что-то отдаленно бахало и скрежетало. Но тут, свернув с уплотненного первыми беженцами большака на совсем пустую грунтовочку, телега с возницей в военной форме и не менее военным пассажиром впридачу, вползла как бы в совсем мирную жизнь. Пассажиру, молодому и только-только оперившемуся солдату, думалось нечто купринское: о том, как весела цветами пестрая степь: и точно, вот желтеют охапки дрока, там позванивают синим цветом колокольчики, пахучая ромашка роскошными букетами свешивается на малохоженую тележную тропу и бьет по ногам, и лишь дикая гвоздика тревожно горит пунцовыми пятнами. Отдаленно где-то рокочет как будто летняя скоротечная гроза, желанная цветам, и блестит яркой рябью Нева. Однако день прекрасен и красками упомянутого разнотравья, и горьким здоровым запахом полыни, в который подмешался миндалевый аромат повилики. Ах, как хорошо!
  "Ах, как нехорошо получилось, - подумал пассажир Саша, поеживаясь в новой и потому колючей гимнастерке, прелый запах которой на свежем воздухе да под солнцем недавно выветрился. - Прекрасная картина природы почти целиком слизана у любимого писателя. Но ладно. Текст возник только в голове и не вылился в писанину. Да и там, у Куприна, шахтерская степь, а тут Уткина Заводь, тоже какое-то заповедное, атмосферное место". Хотя, в самом деле, всё блещет, купается и радостно исходит ароматами навстречу солнцу. Как хорошо жить! И зачем стрелять друг в друга? Чтобы, убив, или став убитым, лишишься этого счастья внимания и упоения жизнью окончательно и бесповоротно? Абсурд! Достоевщина! Кафкианство!
  Сашу только-только выпустил университет. Дипломная работа филолога-выпускника по романтику Марлинскому, или декабристу А.А. Бестужеву, нельзя сказать, что вызвала какие-то волнения в профессорско-преподавательском составе вуза. Отнюдь. Такое встречается редко, чтобы студенческий выпускной опус кого-то волновал, кроме самого дипломника и редкого круга сочувствующих лиц. Но нерядовое исследование эпистолярного наследия декабриста в соотношении с его творчеством, даже в сопоставлении с теорией бестужевского видения мира давало свежие филологические мысли и все-таки отдавало научной новизной: писатель-декабрист был прав, когда выводил приподнятый и остраннённый сюжет в реальных условиях города, леса, корабля, поляны, кладбища, бивуака ― да мало ли где еще. Но его творческий метод уводил от вездесущего реализма в сторону: Александр Александрович забывал, что, если горожане, те же ревельцы (таллинцы), ложатся спать вовремя, то это не значит, что они поступают естественно от того, что такие умные; что в лесу встречные люди в широкополых шляпах не обязательно разбойники, и шок может вызвать то обстоятельство, что у настоящих разбойников нет ни шляп, ни епанчей; на корме корабля в бурю не поговоришь, поскольку говорун больше озабочен тем, чтобы его за борт волной не смыло, а не высказыванием законченной дидактической мысли; на поляне одновременно не растут астры и одуванчики; на горском кладбище не увидеть белую грудь кавказской женщины, как ты ее, смуглую горянку, не верти, - да и смуглы кожей, горянки эти, хоть под красным покрывалом, хоть без, - ну какая тут белизна женской груди (?); а слеза, скатившаяся с щеки в стакан с вином на вечернем отдыхе у офицерского костра - это всего лишь пьяная слеза, возникшая при расширении глазных сосудов, а не от переживаний за книжную смерть чахоточной дамы, ранее блиставшей на балах для того, чтобы вопреки здравому смыслу и прекрасной партии подцепить светского подонка, вогнавшего ее в болезнь и нищету. Ключ к расшифровке этих искажений был спрятан в письмах авантажного декабриста, где, например, говорилось, что над и под прочерком между цифрами года он будет менять местами дату и месяц, чтобы обусловить, когда написано от души, а когда с расчетом на цензуру. Или вот, из другого письма, "скоро подъеду к водопаду, который вам в предыдущем письме уже описал..." В принципе, тут была нужна длительная филологическая работа.
  Но бестужевский эпистолярий остался в публичной библиотеке, а Саша оказался на улице, чтобы убыть в глубинку. Поскольку был план вышестоящего партийного руководства. Сотрудник кафедры Григорий Прохоров, профессор с интеллигентской бородкой и усами, претендующими на гусарство, напутствовал новоиспеченного выпускника в том, что требуется погодить с литературоведческим поприщем, да и мест на кафедре нет, и, очень может быть, годик-другой не предвидится. "Всяких тут дочек всесильные папаши понапристраивали". Какая-нибудь толстощекая Машка схватит осиротевший пук бестужевских писем, подтибрит из неопубликованного и сделает диссертацию, несмотря на гендерный перекос в науке: филфаковских "баб много, а парней мало. Парни нужны". Но надо, надо "в народе поваляться", отработать "солдатчину" - отработочную повестку выполнить, спущенную из Смольного, а, выполняя, помнить, что о Сашиных полезных мыслях не забудут. О нем вспомнят и вызовут, следом путь в аспирантуру откроется, чтобы новоиспеченный бестужевед смог открыть тайну спайки писем декабриста и произведений Марлинского. И будущий аспирант скрепя сердце настроился на сельскую школу на отдалении от города, в какой-нибудь деревеньке на Ладоге, где волны с пятиэтажный дом, где зализанные донельзя прибрежные скалы, и где тонут корабли. Где прорыт спасительный Ладожский канал - один, да рядом и второй. Направление на должность в край непуганных птиц и таких же людей - что попроще, лежит в кармане. Начиная с сентября это будет отдых от северной столицы, шумных премьер, звона трамваев, гудения фабричных и еще не отмененных гудков по утрам. Городской шум заменит стрекотание движка немого кино в сельском клубе, и к другим деревенским звукам, будящим по утрам, придется привыкнуть: к скрипу тележных колес и реву скотины под звонкое оповещение петуха (или петуна), что территория охраняется и все курочки, ко-ко-ко, наперечёт.
  ...Но тут ударила война. Дай-то Бог, чтобы победоносная и скоротечная, как в песнях поется. Тем более, это знакомо. Хоть тучи на границе ходят хмуро, но финнам дали прикурить. И этой немчуре дадим нашего забористого самосада понюхать, поэтому как чихнут - так и отлетят обратно и быстро, как быстры наши летающие танки - "бэтэшки". Впрочем, радужные планы на науку и ожидания на восторженную с предстоящими литературными открытиями жизнь были если не перечеркнуты, то отодвинуты войной на неопределенный срок.
  
***
  ...В военкомате человек с кубарями в петлицах и с бешеными глазами на белом лице сказал, что, а-а-а, опять студент! Какой специальности? Гуманитарий? Ты свою филологию забудь; ну и что, что очки на носу, а в душе осень, мы тоже читали про коннармию Буденного, и тут литературной шашкой махать найдутся умельцы, всякие там сынки почтенных родителей; ("вот-вот, то дочки в универе, то сынки в военкомате", - подумал Саша); что при штабе и за конторкой писаря бойцу не отсидеться, тут своих клавиатурных бабуинов хватает; что звезды зажигать на небе - это мы кому-нибудь другому поручим. Ишь ты, "белый билет" у него, а за что? За близорукость и плоскостопие? Не беда, в летчики тебя не запишем, так и быть. Что, книжки, поди, под одеялом читал, вот и нет зрения. Какое оно у тебя? Минус семь! Однако. А со стопами что, по лесу много ходил без супинаторов - вот ноги и испортились. Не беда, ты у нас ограниченно годный. Сгодишься! А сейчас треба светить всегда и везде, как говорил Маяковский, что в настоящий момент очень нужно в прожекторных войсках, фронту прожектористы нужны, враг наступает, как тать в ночи, и его поступь осветить нужно, чтобы хорошо прицелиться и точно застрелить можно было. А в наших частях большая недоукомплектованность по прожекторному направлению. Это не пехота, не танкисты, справишься как ограниченно годный. Потому формируем световые расчеты с обучением на передовой. Будешь в небо смотреть. Очкарик? Ну и что, что очкарик! В очках-то хорошо видишь, вот и ладно, больше не требуется. Плохие глаза - зато хорошие уши, там не столько видеть, сколько слышать хорошо надо. Вернее, слушать. А с наведением луча на цель и ребенок справится, или девушка. На филологии баб, поди, много было, в цветнике валялся, как конь непаханый, вот и тут поваляешься, да-да, в навозе, с лошадями, окопы рыть тоже кому-то надо, пусть в очках. Но - поскольку ты институт закончил и большое образование имеешь, то придется тебе потом командовать аппаратурой и людьми, и лошадьми. Не лошадьми, а лошадями? Ну, коли умный такой, с тебя с первого и будет спрос. Почитал плакаты со стены - вот тебе и второе высшее образование по определению врагов в воздухе. Практике научишься на огневой позиции. Всё понял? Ступай и служи в прожекторных войсках. Ступай и дерись до конца, как боевая крыса!
  При выписывании направления военком все же перешел на уважительный тон: "Отправляйтесь сегодня же. Хорошо, что тревожный чемоданчик с собой. Лишнего там ничего нет? Спиртного, а? А-а-а, пара любимых книжек? Ничего, это можно. Отправляйтесь, отправляйтесь. Да вот у окна телега стоит. На ней и езжайте в Русановку, что в Уткиной Заводи. Там Ваше место службы. Кем? Кем назначит командир, тем и будете... светить до дней последних, донца".
  Выдав экспромтом последнюю фразу, военком немного покраснел от удовольствия и осознания того, что пригодился ему некоторый книжный багаж, что есть у него порох, которым можно неизбежное в эту военную пору хамство прикрыть, каким-нибудь солнечным происшествием под Акуловой горой, какой-нибудь радостной литературной отрыжкой.
  Еще в мужской очереди к военкому Саша успел рассмотреть развешанные на стенах плакаты с контурами немецких самолетов. Позади стоящий паренек с "первозванным" именем Андрейка - он первым отозвался на Сашино замечание о том, что какой здоровый силуэт у этого самолета, Хейнкеля 111, и кто растолкует, это бомбардировщик, что ли, или транспортный самолет, - то Андрейка сразу пояснил, что, да, это настоящий бомбовоз. Но и те, что помельче будут, тоже хороши.
  Паренек с советского плаката, Андрейка этот, вещал с жаром природного экскурсовода: "Вот "Мессершмитт-109Ф", по прозвищу "худой", или, более распространенное название - мессер, много наших "ишачков" в Испании сбил. Почему "худой"? Потому что фюзеляж у него узкий, как тело тренированного хищника, наловчившегося наших И-шестнадцатых, И-16, то есть "ишачков", кушать. Дело это не трудное: один - цельнометаллический немецкий моноплан со скоростью 410 км/час, а второй - советское крепленое казеиновым клеем дерево, в небе вёрткое, но в скорости проигрывающее километров 50 в час. Так что вертись - не вертись, а под пулеметные "косторезы" "худого" попался, под неслабый пулевой калибр 7,9, и каюк тебе. Так что "ишачки" горят как спички, если лупит мессер зажигательными. Зато "ишачков" испанцы прозвали "крысами". Нет, это не позорящая кличка от врагов. Дело в том, что в Испании считается, что крыса - это достойный боец, особенно когда силами обстоятельств она загнана в угол и ожесточенно сражается, до самого донца".
  (Этот последний пассаж про испанскую крысу и Маяковское донце уловил из-за двери военком, чтобы вернуть его обратно в призывной народ, озадачив новобранцев военкомовской прозорливостью).
  
  - Откуда ты про самолеты знаешь?
  
  - Откуда я всё про самолеты знаю? - переспросил Андрейка. - Дык, дядя у меня летчик, в Испании воевал, да и финскую войну тоже прошел. Я этих гансов летучих назубок знаю. Ах, как не фортануло нам с ними сейчас сцепиться! У них передовое, у нас старое вооружение. Но делать нечего...
  
  Пока стояли в очереди, а очередь стихала, и призывники прислушивались к важным словам, несущим тайну жизни и смерти на поле боя, особенно тогда, когда в небе полное господство неприятеля, сеющего смерть тут и там, - пока за военкомовской дверью стоял бубнеж и порою ор по поводу того, куда кого отправить на линию фронта, - Саша узнавал от случайного знатока ценные сведения. Что помимо "худых" и "ишачков" есть фоккеры и "рамы", модели от одной немецкой фирмы. Первые истребители, вторые разведчики и корректировщики огня, которые наиболее интересны, так как имеют две балки фюзеляжа на два мотора и забираются в самую высь, куда пулеметом не достать. Немцы зовут его уважительно "летающий глаз" и "филин", а наши, используя обсценную лексику ― "бабкина дырка" ― мол, сколько в него ни стреляй, пули сквозь прямоугольную раму фюзеляжа безболезненно пролетают. Самолет Юнкерс-87 собрал наибольшее число прозвищ: он и "штука" как пикирующий бомбардировщик; и "лапоть" / "лаптёжник" / "лапотник", поскольку шасси у него не убираются, но обрамлены обтекателями; и "певун" / "ревун" - за частое использование сирен при пикировании для деморализации противника; и "калека" за внешний вид - характерный излом крыльев; и "козел" - из-за воздухозаборника под мотором, что напоминает бороду одомашненного козла.
  Видать, много горя принес этот "козел-лапотник". А там, где много горя - Саша помнил эту филологическую истину - там всегда много синонимов, стремящихся заменить, вытеснить друг друга, дробя суть беды на мелкие детали, как бы уводя от греха подальше.
  Это подтверждает и советская традиция, возьмите, хотя бы У-2, или кукурузник. Смеясь, гансы называли неказистый биплан-тихоход "русфанерой", "кофемолкой" и "швейной машинкой", но эта машинка с выключенным в полете мотором, планируя, стала прекрасным ночным бомбардировщиком. Или самолеты Як - они и "быки", и "хищные хамелеоны", названные так за множество модификаций. ...Оригинальна расшифровка другого советского деревянного истребителя ЛАГГ, прозванного "роялем" за покрытие плоскостей смоляным клеем - Лакированный Авиационный Гарантированный Гроб! Вот как! Эта расшифровка была сказана Саше на ухо. Громко нельзя. Нас слушает враг!
  ...Саша подождал Андрейку, который в кабинете военкома проходил те же препятствия от слов "а-а-а, опять студент!" до "светить донца". Наконец, раскрасневшийся и поруганный Андрейка бодрой крысой выскочил в коридор. Служить ему предписали прожектористом на самом танкоопасном купчинском направлении. Его ждала другая телега и иная судьба.
  
***
  Пока купринские травы сбивали пыль с сапог Саши, расположившегося рядом с возницей, старым солдатом Акимычем, который так и представился на вопрос: "Как вас зовут? - Зовут зовуткой, а величают Акимычем - (Это ж надо, и тут амбиции, и у кого - у простого человека, кучера, ваньки! Ямщику уж давно за полтинник, кобылой управляет, да-да, важный-важный транспорт, и почтения требует, передразнивает) - Ну, не хотите полностью представляться, и не надо, буду вас Акимычем величать". После слова "величать" возница успокоился, а его пассажир для налаживания контакта стал разглагольствовать о первых прожекторах в России. Поехали. По дороге Саша вспоминал из прочитанного ранее.
  Угольную дугу, которая светит неимоверно ярко так, что ослепнуть можно, придумал один русский инженер в начале ХIХ века. Между концами двух угольных стержней электричество проскакивало, когда пускали ток. Эффект был сильный, хотя стержни быстро сгорали. Затем Саша рассказал об одной занимательной истории, когда в 1874 году русскому изобретателю Яблочкову поручили осветить путь с применением электрической дуги при движении царского поезда ночью, который следовал из Москвы в Крым, при этом царь любил скорость, была жуткая темень, но, вот беда, достаточного освещения путей не было, а мало ли что, по злому умыслу бревно на рельсах оказалось или дерево упало, даже застрявшая телега с возом соломы могла послужить причиной аварии, а то и катастрофы. По всей дистанции расставить осветительные столбы тогда было не реально, да и чем освещать - маслом в фонарях? И кто это масло заправлять будет, постоянно залезая на столбы? И в городе лазать на столбы и зажигать свет, а под утро снова залезать и тушить - занятие каторжное. За такую работу памятники надо ставить, и ведь поставят когда-нибудь. ...Но вернемся к царскому поезду и прожектору на нем. Изобретатель охотно согласился на эксперимент. Впервые в истории железнодорожного транспорта на паровозе установили прожектор с дуговой лампой. Яблочков, стоя на передней площадке паровоза, менял отработанные угольные стержни и подкручивал их регулятор. При смене паровоза, прожекторное имущество переносили на новый локомотив. Это продолжалось весь путь, опыт удался: по освещенному пути поезд катил быстро, царь спал, человек за прожектором подкручивал электроды. Однако ручная возня с регулятором подачи сгорающих стержней и постоянная тревога в дороге не способствовали развитию паровозного освещения. Хотя такие прожекторы применяются по сию пору!
  
  - Эка важность, - протянул Акимыч, - царю путь осветили.
  
  - Не царю, а его паровозу, - возразил вчерашний студент, смутно соображая, что его под политическую статью подводят. - Тем более, царя-то не скоро, но все-таки взорвали, а там и царизму в семнадцатом году крышка пришла.
  
  Но Акимыч, видимо, не подкапывался, а неожиданно заговорил об отце, который столкнулся с прожекторами в русско-японскую войну. Саша узнавал в динамике движения да под тележный скрип, как помогали прожектора воевать русским солдатам и морякам. "Да, вот, - вещал Акимыч, - отец сказывал, в Порт-Артуре береговая линия имела всего три прожектора, которые в темные ночи светили в акваторию на шесть километров. Затем добавили еще три прожектора. И у каждого дежурил офицер, по команде которого луч освещал сектор водного плеса. В своем секторе прожекторист вел луч с крайнего правого в крайнее левое положение, освещая ближайшее водное пространство. Мудро! Ведь, начиная освещать с дальних подступов, можно было пропустить неприятеля: тот зайдет в акваторию тихохонько, мины выставит и уйдет. Сюрприз крайне неприятный. Но этого не допустили ни разу, а вот перед входом в гавань два прожектора всегда ставили световую завесу, чтобы ни лодка с врагами, ни плот со взрывчаткой не проскочили. И вот задумали японцы пакость. Этот узкий вход в гавань они решили перекрыть потопленными кораблями. Но прожектористы молодцы: вовремя заметили диверсионные суда. В кромешной ночи яркий луч света в лоб наверняка лишает неприятеля возможности правильно судить о расстояниях в акватории и направлениях при движении. Командиры японских кораблей-самоубийц, ослепленные этими лучами, совершенно потеряли ощущение реальности и стали рыскать по водному пространству, подходили к берегу и выскакивали на камни. Выход из гавани прожектористы тогда отстояли...
  Пока Акимыч передавал отцовские воспоминания, оперяющийся боец думал, что это хорошо - это правильно и очень удачно, что война подходит прямо, без сантиментов берет за жабры, настраивает на борьбу с врагами именно в том направлении, которое ему определил военкомат. В этот начальный период службы надо, ой как надо, надо как можно больше знать и узнать о той сфере, где предстоит действовать. А тут и давняя прочитанная книжка об изобретателе Яблочкове помогла вступить в тему, и возчик подобрался, что надо: закрыл лакуну, неизвестную доселе в области применения прожекторов на море. Правда, оперирует рассказчик, говоря о порт-артурском боевом прошлом, километрами, а не верстами или, лучше, милями. Но прошло достаточно времени с той позорной военной поры, чтобы отвыкнуть от "дистанционных" архаизмов, заодно отойти от боли поражения, так что километры будут в самый раз.
  
  - Да, был еще один эпизод в Цусимской истории, - продолжил разговор Саша, - когда ночью два японских миноносца подошли к русскому броненосцу "Наварин" справа и слева, освещая его прожекторами. Внимание наваринцев сосредоточилось на бортах, а вот корма оказалась не прикрытой. В нее-то и всадил торпеду подкравшийся третий миноносец врага. Это еще Новиков-Прибой написал в своей "Цусиме", посвященной мужеству русских моряков и позору царского морского командования. ...Интересно, у этого писателя была странная собака Лада. Странность ее заключалась в том, что, когда писатель однажды уснул на даче, то на дачу проник вор, укравший со стола пишущую машинку; так вот Лада не могла ни тявкнуть, ни куснуть вора, потому что боялась разбудить своего хозяина - поэтому собака лишь с укоризной смотрела на похитителя.
  
  - Ишь ты! А нашли вора?
  
  - Вора нашли, и он оконфузился и получил от судей небольшой срок, поскольку, когда его спросили насчет странной собаки, он понял, что поступает нехорошо. Как он мог при таком стороже покуситься на чужую вещь, на рабочий инструмент творческого человека, ведь это как ребенка обворовать, известного писателя, у которого такая незлобивая собака, Лада, берегущая хозяйский сон. Но вернемся к броненосцу.
  
  Саша не случайно продолжил воспоминания Акимыча этой морской трагедией, когда броненосец, названный в честь победы русского флота над турецким в 1827 году, так бездарно погиб от удара в зад. Лыко оказалось в строку, так как раздухарившийся возница продолжил повествование.
  Тронутый собственными воспоминаниями с добавлением прочитанного от пассажира оратор поведал, как в Первую мировую еще молодым солдатом со строгими усами он состоял в отдельной зенитной батарее на автомобильном шасси при зенитном прожекторе, прикрывающем императорскую резиденцию в Царском Селе. ("Ага, - подумал Саша, - вот и на тебя нашелся политический крючок. Он, оказывается, царя охранял! То-то. Поэтому ему прожектор на царском поезде просто мелочь пузатая"). Полетел вопрос: "А много ли немецких самолетов над Царским Селом сбили? - Ни одного. Да и не было их. - А что интересного было? - Тоже ничего. Царь ходил по парку с ружьем и ворон стрелял... Ну, вот и подъехали. - Куда? - В расположение. Вон Кусков стоит, тебя ждет".
  
***
  Сержант Кусков был видный мужичок, крепкий и верткий, в гимнастерке по плечу, заправленной в талию под не болтающийся ремень, обут в сапоги с блестящими голенищами и обладал немигающим взглядом, как у орла. Настоящий военный кусок, обтертый первыми военными тревогами и бессонными ночами.
  
  - Ну-ка, ну-ка... - начал распеваться сержант.
  
  "М-да, и этот начнет с понижения - "а-а-а, студент! Да еще очкарик!" - надо же ему свою сержантскую сущность возвеличить на обязательно ничтожном фоне вновь прибывшего "желторотика"".
  Но Кусков, выслушав рапорт вновь прибывшего, скептически сверкнул белками глаз мимо него и прошел к телеге, где лежал прикрытый рогожами груз. Акимыч любовно его приподнял, освобождая от соломы, они вдвоем с сержантом осторожно сняли квадратный ящик с телеги, сняли крышку, и, вуаля, отражатель прожектора задорно сверкнул своей девственно незамутненной полусферой. "Ай, красота!" - воскликнул сержант. "Муха не сидела!" - подтвердил Акимыч, а Саша понял, почему возница посадил его рядом с собой и сидор приказал снять с плеч и поместить под бок, далеко от себя не отпуская. Он берег хрупкое военное изделие, важную часть прожектора, без которой невозможно дать яркий луч. Управившись с отражателем, Кусков подступил к новобранцу со словами о том, что "вас, желторотиков, многому надо учить", и принялся учить. Для начала излил теорию. Говорящий и внимающий присели на пустые ящики.
  Саша узнал, что боевое предназначение прожекторных войск - это обеспечение действий истребительной авиации и зенитной артиллерии в ночных условиях. Это ПВО - противовоздушная оборона, которая строится по принципу круговой обороны - враг может налететь откуда угодно. Узнал, что "в нашей роте, прикрывающей юго-восточное направление, а это Любань и Тосно, оттуда попрут груженые бомбами стервятники, 9 прожекторов и 3 звукоулавливателя, т.е. всего 3 станции-искателя, а это 3 прожектора, сопряженных со звукоулавливателями-пеленгаторами, для более результативного поиска целей на ночном небе". Поиск этот сопряжен с опасностью гибели, так как в бою передняя линия прожекторов выдвинута от зениток в сторону врага, чтобы зенитчики успели подготовиться и бить по засвеченным самолетам на предельной дальности. Прожектористы - самые близкие к переднему краю бойцы. Это значит, юноша, мы первыми представляем Ленинградский фронт!
  Поднятый по-профессорски указательный палец сержанта подтверждал важность эпохального момента. Мы - бойцы света! Только представь. Маленькая яркая точка буровит ночь, обнаруживая вражеский самолет и помогая его сбить, - точка наша передовая на фронте, фактически форпост, и фактически безоружная, совершает маленький подвиг, обнаруживая себя, и кладет свой скромный лучик в сияние будущей Победы!
  Саша впечатлился метафорой. "Ну, прямо стихи в прозе и в духе Тургенева, когда он говорил о русском языке. Как трогательно!"
  Наконец, пошла прямая проза. Обслуга одного прожектора составляет 5 бойцов: наводчик по азимуту, наводчик по углу места, водитель с динамо-машиной, помощник водителя - он всегда бежит с криком: "Есть напряжение! Луч!" - и пятый номер связист, который по телефону держит связь с комвзвода, командиром взвода, ванькой-взводным, передает ему данные. А вот самая земная проза - это боевая позиция прожекториста. "Короче, желторотик, вот тебе лопата и иди копай себе окоп. Акимыч подскажет".
  Лучезарный Акимыч зашагал вперед этаким гайдаром - впередиидущим, довольным своим нетрудным положением попутчиком, а новобранец обреченно поплелся за ним с лопатой на плече. До выдвижения на будущую боевую позицию Саша предусмотрительно попросил напильник, и удивленный возница, пощарив в хозяйстве, просимое предоставил. Напильник был правильный - мелкозернистый и с ручкой. По дороге "гайдар" разоткровенничался:
  
  - Ты, дружок, я гляжу, не пропадешь. Прочитал много - много знаешь. И про прожекторы, морские и сухопутные, в курсях. И напильник вовремя попросил. Иной солдатик рубит землю, стервенеет, но перерубить корешки не может. А у тебя всё слажено. Ты сначала напильником лопату выправишь, а уж потом копать - самое одно удовольствие. Не, не пропадешь! Ты на правильной дороге. И копать не особенно много. Это так, проверка на вшивость.
  
  А то! Да, трудно пропасть начитанному человеку! Он и девушку не отпустит без дешевых комплиментов в духе Поль де Кока, типа, ты, красавица, "приветлива, как сама доброта, свежа, как роза в мае, наивна и чиста, как небо Италии". Он и от пьяной ножевой кодлы отобьется словами, черными и матерными, как дядя Гиляй, такую музыку развернет в вертепе на 3, 4, 5 этажей, что уши завянут, и атмосфера молниями разрешится, и ножи попадают из рук бандитов, которые отродясь такой музыки не слыхивали; он и огонь без спичек организует, выставив из оправы линзы своих очков, как Паганель в "Детях капитана Гранта", - правда, у Жюля Верна вместо очков была линза из подзорной трубы, но линза и стекла очков - одного поля ягоды. Небольшая манипуляция - и вот вам огонь!
  Похвала снизу всегда приятна. Но Саша решил на такой благоприятной волне узнать о предстоящем испытании: что копать и зачем, зачем ему окоп. Оказалось, окоп не для него самого, а под прожектор. Это запасная позиция, которая должна быть обустроена по всем правилам. Первый окоп должен быть круглым, диаметром 2,5 метра и глубиной 1 метр. Вырытый на некой возвышенности, он скрывает прожектор от взрывной волны и осколков бомб. Задание гораздо труднее - это кольцевая траншея вокруг круглого окопа, диаметром 6 метров, по ней во время боя передвигается первый номер расчета, занимается круговым поиском самолетов противника. Но это еще не все земляные работы.
  Впятером, а то и с привлечением приданных сил при обустройстве новой позиции, прожектористы роют и маскируют большой прямоугольный окоп для автомобиля ЗИС - "захарки", на котором перевозится прожектор. Еще нужны окопы для третьего номера и начальника, плюс землянка для отдыха личного состава. Также требуется продольная выемка грунта для прокладки силового кабеля от генератора на машине к прожектору; кабель закапывают, чтобы его осколками не перебило, и маскируют. Вся эта копанина реально спасала жизни солдат и боевое оборудование. Лишь лошадка с телегой находились где-нибудь поблизости, в кустах или на дне оврага. И Акимыч при них. При налетах он поглядывал в небо и держал под уздцы Карьку, который еще взбрыкивал при взрывах.
  
***
  - Справился, справился! - дружелюбно гоготал возница, когда через 4 часа вымотавшийся новобранец и его не уставший гид вернулись с задания. - Сгодится нам этот паренек, даром что руки в волдырях!
  
  Саша подул на красные ладони, мгновенно полегчало, но боль тут же вернулась. "Ну, поболит пару-тройку дней, - подумал филолог, - и пройдет. Хорошо, что черенок гладкий оказался, хорошо ошкуренный. Иначе волдыри были б кровавыми". Сержант рапорт принял и ушел принимать работу.
  
  - Давай вечерять, - предложил Акимыч. - Наши-то уже повечеряли.
  
  "А-а! Отужинали, - перевел с деревенского диалекта на русский литературный язык Саша, вспомнив малообразованных героев шолоховского "Тихого Дона"".
  
  После лопаты ложка в руках Саши казалась вовсе невесомым предметом. Что там у нас, что Бог послал? О, обычная еда русских богатырей! Хлеб, сало соленое, лук репчатый. Других разносолов у витязей не было. На этой простой русской пище они жили, месяцами находясь в боях и походах. В эпоху Петра Первого к рациону бойцов добавилась картошка вареная. Благо, деревенька Русановка расположена рядом. Оттуда и припасы с огородов. В общем, ложка не пригодилась, чтобы похлебку хлебать - ели руками.
  Хитро подмигнув, Акимыч плеснул из фляжки в кружку. "Водка? - Какая водка? Чистый спирт! Им отражатель надо регулярно протирать и переднюю крышку тоже. Пыль наш враг. Главное, стерильный отражатель. За ним надо следить как за дитём. У тебя есть дети? - Нет, не успел, да и не думал еще. - Так вот, считай, что появилось у тебя дитё!" Плеснув в кружку воды, виночерпий скомандовал: "Давай!" и кивнул головой. Сашино горло приятно обожгло, и тепло, пощипывая, покатилось внутрь. Как бывалый выпивающий, недавний копщик, посвящаемый в прожектористы, занюхал спиртовой выхлоп корочкой хлеба и принялся жевать. К нему присоединился недавний контролер на копке.
  
  - Служба наша как будто простая. Днем спишь, ночью бдишь, - заговорил Акимыч, после перекуса его понесло на откровения. - Да всё скоро сам узнаешь. Для управления прожектором есть штанга, на ней закреплен руль. Сам прожектор именуется цифрами, например, "З - 15 - 4". З - закрытый прожектор, 15 - диаметр отражателя в дециметрах (150 см), 4 - тип или модель изделия. Вот массовая модель 0 - 15 - 2. Это открытый прожектор с диаметром отражателя 150 сантиметров и дальностью освещения цели 5-6 километров. А видел я и такие прожектора - З - 15 - 4Б. Закрытые, то есть. Эти бьют лучом на 7-9 км.
  
  - А какая разница между отрытым и закрытым прожектором?
  
  - На этот вопрос, хоть убей, не отвечу. Прожекторы как прожекторы, что один, что другой. Оба лучи дают. Скажу другое. Прожектора устанавливают на 3-4 километра друг от друга, примерно по прямой линии, что соответствует фронту. Надо захватить лучом только вражеский самолет и непрерывно его освещать, пока эту цель не собьет зенитка или истребитель. Да, есть еще станции-искатели, соединенные с прожекторами. Там слухачи сидят, все слепые и полуслепые. Плюс командир. Ха, слухач по азимуту, слухач по углу места, корректор их работы и начальник звукоулавливателя. Ох, морока с ними! До туалета проводи, до койки проводи, подай да унеси. Без оружия сидят, а куда слепому стрелять-то? Но слушают ночь очень даже хорошо. Даже сквозь отдаленную канонаду могут услышать подлетающие немецкие самолеты.
  
  - Очень хочу спросить, по азимуту - это как у зрячих и как у слепых? И что такое угол места?
  
  - Угол места, угол места... Ты на земле находишься, а самолет в небе. Ты на плоскости, а самолет над ней. Так вот, если провести линию от тебя до самолета и от тебя по вертикальной плоскости, то от тебя как бы будет исходить угол, он и есть угол места. Тут много геом-метрии. По азимуту сложнее. Там система координат работает. И точка наблюдения, и меридиан, и угол. Ну просто очень много геом-м-метрии. Но ты умный, тебя обучат, у тебя получится. А меня только Карька слушается. Бывает, стрелка компаса вертится как бешеная, как пропеллер - какой тут азимут? Для нас главное - это поймать самолет в перекрестье лучей до того, как зенитчики откроют заградительный огонь, паля в темное небо как в копеечку. Почему? Потому что при пальбе слухачи глохнут, их тонкий слух не выдерживает канонады, и мы лишаемся полезного инструмента по выявлению целей в воздухе. А прожектора работают, хоть при стрельбе, хоть нет. ...Ну, айда спать. Как раз лежанки освободились. Ночная смена выступает.
  
  Парочка спустилась в землянку, где в самом темном углу слабо мерцала керосиновая лампа. Простыни? Не-е-ет. Ничего белого. Укрылся шинелькой и спи на здоровье. Да и тепло еще было по ночам. Белесые июльские ночи напоминали грязное бельё. Вдалеке за Невой погромыхивало, что совсем не мешало позвякивающим кузнечикам, кобылкам и прочим стрекотунам петь свои любовные песни.
  Саше снился Андрейка, представший в несколько осветлённом виде. Товарищ из военкомата рассказывал, что большой некомплект в прожекторных войсках очень сказывается во втором корпусе ПВО, прикрывающем юг Ленинграда. А ведь это оперативный простор для авиации и танковых клиньев врага. Поэтому сюда, перед массированным броском немцев, стянули все резервы, все зенитные прожекторы, чтобы создать световую зону для ночной стрельбы по самолетам, но этого оказалось мало. Потребовалось создание более обширных световых полей в местах ожидаемого появления противника. Небо осветили сотнями прожекторов для ночных боев наших истребителей с мессерами и фоккерами, прикрывающими пролет бомбардировщиков к целям. На участке фронта Гатчина-Ропша заработало прожекторное поле площадью 40 на 25 километров. Зенитчики готовились ставить заградительный огонь. Ха, на весь полк полагался всего один снаряд на орудие, чтобы это огневое заграждение поставить!
  Командование также предусмотрело танковые удары врага. Уже 9 баковых орудий, снятых с легендарного крейсера "Аврора", установлены под Дуденгофскими высотами, ждут немцев и свой кровавый исход. В Финском заливе на 20 баржах крепят прожектора: 8 станций-искателей и 12 станций-сопроводителей, что обеспечит связь световых зон Ленинграда и Кронштадта. Само ПВО - это прожектора, зенитки, самолеты и аэродромы, с которыми тоже плохо. Под городом есть 10 аэродромов, останется всего 4, на севере Ленинграда, что говорит о господстве в воздухе не в нашу пользу. "Над Ладогой вообще одни свастики летают!" - кричит на совещаниях командующий силами ПВО. А с путями сообщения такая казуистика: ночью при луне и днем при солнце они хорошо отсвечивают и сильно блестят своими накатанными поверхностями, что укажет немецким летчикам прямой путь в центр города, и они в начале сентября нанесут первые смертельные удары с большими жертвами и разрушениями. Шесть отдельных железнодорожных зенитных батарей прикрывают пути, но что делать с блеском на рельсах?
  
  - Только ничем масляным не красьте, - обеспокоился спящий, припомнивший давнюю историю с железной дорогой между столицами и проездом по ней царя Николая I, перед паровозом которого главный строитель "чугунки" граф Клейнмихель или, по другой версии, безвестный дорожный мастер, причем, оба и для красоты, распорядились выкрасить рельсы белой/черной масляной краской. И поезд не пошел, проворачивая на такой смазке колеса. Надо другую краску, не масляную! И тогда будет и красиво, и поезд пойдет, и царь будет доволен...
  
  Тут в землянку просунулась физиономия Акимыча, который завопил: "Опять ты про царя лепечешь! Красиво ему делаешь! Вставай, поспал и хватит, на дежурство пора!"
  
***
  И потекли длинные дни и короткие недели учебы, натаскивания, дежурства молодого новобранца у прожекторного станка. Он изучил материальную часть всего комплекса - того, что связано с ярким оружием, его обеспечением, обслуживанием, работой и взаимозаменяемостью расчета. Здесь было так. Как если при наступлении или в обороне пулеметчика ранят или убьют, то на его место становится второй номер, чтобы делать главное - вести стрельбу. А потому прожектор, поворотный механизм, кабеля связи и электроподачи, шанцевый инструмент (лопаты и кирки), автогенератор, а также поводья Карьки - все вошло в круг обучения новобранца.
  С боевыми товарищами Саша вырыл новую землянку для размещения личного состава - кадры прибывали. Она состояла из двух половин - мужской и женской, разделена занавеской. В общем, это была большая яма с накатом из горбыля, стены в досках, пол земляной, утрамбованный. К осени внутри появилась прожорливая буржуйка для обогрева с длинным дымоотводом для сушки портянок и белья, с запасом сухих дров у входа.
  Помимо земляных работ, разборки, чистки и сборки прожектора, умения сматывать и разматывать, отсоединять и присоединять кабеля в обязательном порядке изучена материальная часть драгунской (укороченной) винтовки Мосина, а к ней всего 5 патронов. Из "мосинки" по самолетам бить запрещалось. Винтовка - это для диверсантов и для того случая, когда подбитый немец на парашюте в расположение прожекторного расчета ненароком спустится и сопротивление окажет. Вот тут-то и следует передернуть затвор, вогнать патрон в патронник и строго скомандовать: "Хенде хох!"
  Очень быстро немецкие военные словечки перекочевали в русскую боевую лексику и гражданский обиход. Саша с удивлением узнавал, что не только прожектористы, учившие немецкие слова с солдатской памятки о том, что эти слова бойцу пригодятся, когда он будет брать немца в плен, не только мимо проходившие строем пехотинцы, устраивавшиеся на пятиминутном привале, и проезжавшие танкисты и шоферы, заправлявшие водой радиаторы своих машин, не только стрелки роты охраны, или, как их называли на армейском арго - "слоны", знаменитые тем, что умели спать на ходу, но и жители Русановки нет-нет да и вставляли в обиходный разговор какое-нибудь колючее немецкое словцо.
  13-летний пацан Вовка Ванагуров, который прибегал на прожекторную батарею с донесениями бытового характера, а то и чугунок вареного картофеля из дома притаскивал в землянку прожектористов, живо представлял в кругу военных слушателей, как он берет фрица в плен. Следовали команды: Хальт! (Стой!), Цурюк! (Назад!), Ком! (Пошли!), Ауфштей! (Встать!) Саша подсказал ему еще несколько: Хинлеген! (Ложись!), а как "Тихо!" - ? - "Штиль!", далее Ваффен хинлеген! (Брось оружие!) и Форвертс! (Вперед!) В предощущении большого горя вражеский язык давался легко, поскольку сознание наивно успокаивало, что враг будет сдаваться, когда его захватят врасплох и скажут, что ему делать с руками, ногами и положением тела. А если враг сдается, то мы-то сами при этом точно живыми и здоровыми будем.
  Свежая картошечка да лук-зелень с русановских огородов заметно дополняли котловое довольствие повелителей яркого оружия. Вокруг простор и тишина. Воду брали из чистой Невы. Для живописных полотен местность представляла собой мини-аркадскую автономность, и ее, должно быть, хорошо рисовали пейзажисты.
  Само название - Уткина Заводь - вызывало умиротворение. Полюбили ж эти заповедные места и шведы, и финны, еще до того, как закрепились русские первопоселенцы. Вспомнилось Саше, что одним из последних крупных землевладельцев этой земли был екатерининский вельможа Кушелев-Безбородко, имевший поочередную связь с 300 женщинами, каждую из которых, после расставания, он обеспечил жильем и содержанием.
  За бидончиком сметаны для бойцов взвода Саша ходил в ближний совхоз, где кладовщица Степанида, отгрузив положенное, любила вспоминать старое время. "Здеся на Неве, в удобном месте, издавна обустроил затон для отстоя своих судов заводчик Уткин. А потому - Уткина Заводь". Далее кладовщица распространялась о том, что "при последнем царе тута орудовали лесопромышленники Русановы", как будто не испортившие пейзажных картин и давшие название деревеньке. Здесь были и не остались их распиловочные заводы, а вот пустоши промзон и рабочие слободки там и сям, с претензией покрестьянствовать, сохранились. Впоследствии забитые порослью широкие площадки для строительства чего-нибудь производственного отсвечивали состоявшимися проплешинами, но не портили природу, а давали местности воздух. Ветхие избенки аборигенов тянулись сначала вдоль главной улицы Уткиной Заводи - Правого берега Невы - с отступом вглубь для клочка земли под огородики. Земля везде плохая - подзолистый суглинок, посему широкой пахоты не предвиделось, а так, помаленечку, для собственного возделывания корнеплодов - это можно. Богатые дачники пытались чернозем завозить, почву облагородить. Не помогло. Картошка урожайная тут чуть больше тех самых зеленых ядовитых яблочек, которые в петровские времена крестьяне по незнанию, но по настоянию господ возделывать и употреблять заморский картофель, ели и травились, и картофельные бунты устраивали. Зато в обилии росли лопухи. Под листами иного разросшегося на необработанных землях репейника трехлетний ребенок может спрятаться.
  Совхоз под именем "Красный Октябрь" раскинулся неподалеку на уткинозаводской территории и был сателлитом, подсобным хозяйством завода "Красный Треугольник" и местной электростанции. Это пригородное огородническое хозяйство было организовано в начале 1930-х годов по приметному поводу: дешёвой электроэнергии для теплиц было вдоволь, а также хватало электричества на откормочное хозяйство, растянувшееся за ближнюю Новосаратовку - немецкую колонию, которая с Екатерининских времен снабжала Петербург молоком, мясом, сметаной и сырами. В ходе укрупнения "Красный Октябрь" включил в себя соседние совхозы и сильно разросся. А в войну немецких колонистов, разумеется, жестко переселили куда-то вглубь России.
  Речка Утка пересекает местность своеобразно. Петляя неимоверно мимо холмиков и пригорков, огибая дубовые и березовые рощицы, она неизменно впадает в Неву широким рукавом, через который автомобильный переход проложен. А на самом деле - не речка это, а ручей, который летом перешагнуть или в иных местах перепрыгнуть можно. Вытекает из торфяных болот, что на востоке выше расположены. Да, водятся тут утки, для которых широкого раздолья нет - лисы их таскают и бродячие собаки. Рыба в ручье водится - мелкая, с мизинец, колюшка. Именно колюшка, мелочь, а не корюшка, что в путину на нересте такими косяками ловится, жирными сковородочными особями, что просто дух захватывает, если, конечно, верное место знать. В устье Утки бывают лебеди-шипуны. Белые красавцы незнамо что тут нашли, но красиво фланируют тудема-сюдема - природу украшают.
  Да, после Степанидиных излияний чуть не упустил Саша в своем мысленном обзоре местную уткинозаводскую достопримечательность, о которой поведал Степанидин муж, бывший токарь с оружейного завода через реку. Визитка этих мест - Пристрельная башня, построенная по принципу "два в одном". Это высокое сооружение связано с подачей воды (башня была водонапорной - раз), а также служило ориентиром для пристреливания пушек - два. Потому - она Пристрельная, а не потому, что у нее стрельчатые окна: луковичные проемы - это всего лишь дань архитектурной моде. И еще - она просто красива, выглядит, как утонченная шахматная ладья с королевскими зубцами на макушке и 8-мью пристроенными в короне башенками, которые тоже с зубчиками. Дело в том, что на левом берегу - Обуховский оборонный пушечный завод, где изготавливали для военных нужд орудия, которые необходимо было пристреливать. Еще в дульнозарядную эпоху заводчики додумались это делать через Неву, когда по реке суда не ходили. Правда, пушечные заряды были не боевыми - не полными, так как важно было не попасть в архитектурную красоту, а узнать, не отклоняется ли в сторону ядро, пущенное из пушки в пристрелочном направлении. Так что проверочные снаряды до башни не долетали, падали в Неву, и сейчас этот водный участок представляет собой клондайк чугунного лома, который подымут из воды в нашем ХХ в., а, может быть, в следующем веке, если вспомнят о залежах металла на невском дне. Так в минуты отдыха размышлял Саша об услышанном от местных жителей.
  Пейзажно-промышленная картина была бы неполной без упоминания о главной доминанте - ГЭС-5. Это всё ж таки промзона! Близ Уткиной Заводи торфяную электростанцию начали строить еще при Николае II, но помешали война и революция. При советской власти в планах электрификации страны ГЭС заняла важную строчку, поэтому первая буква из аббревиатуры обозначала слово "государственная", а не какое-нибудь "гидро", несмотря на близость воды. Со временем стал расти и возвышаться, в духе конструктивизма, большой уродливый кирпичный короб с архитектурными наростами в виде бельведеров и пристроек в виде контрфорсов, чтобы основные стены укрепить. Так возле пейзажного места появился дымящий, мрачный и торфосжигательный саркофаг, который все-таки электрифицировал часть Питера. "О, да! - подумал Саша. - Это важная производственная точка притянет немецкое внимание максимально, сюда точно бомбы посыплются. Несладко придется как местным жителям, так и нам, прожектористам, возле этого бойкого места".
  
***
  Обратил внимание на мобилизованного филолога взводный - старший лейтенант Николаев, прежде - комвзвод (командир взвода), выпускник Ленинградского военного училища инструментальной разведки зенитной артиллерии. Часто можно было слышать, как в военной обстановке работал языковой закон сохранения речевых усилий. Обращаясь к Николаеву, иной боец выстреливал скороговоркой типа: "Шить ти тащ тащ нант!" Что в переводе на понятный язык обозначало: "Разрешите войти, товарищ старший лейтенант!" Саша и Николаев оказались погодками, правда, один первенствовал по начитанности, а второй главенствовал по факту субординации и конкретной военной специальности, которую осваивал еще до войны несколько лет. Но сойтись ближе им было можно, когда служба шла не в боевом ключе.
  Расположившись в теньке под дубком, лейтенант и рядовой разговорились о предтечах прожекторных войск. Это был пристрелочный разговор, где изучался уровень каждого собеседника, собственно, в каком ключе дальше можно строить отношения не по уставу, а в человеческом и товарищеском плане. А то ведь недаром звание "старший лейтенант" уже окрестили как "страшный лейтенант". Люди в этих званиях буквально звереют на службе, чтобы заполучить желанное "капитанство".
  Молодые люди сошлись во мнении, что до появления летательных аппаратов никакого подобия прожекторных войск не было. Воюющим сторонам незачем было освещать небо, в котором враг не летал. Хотя на войне огонь всегда шел в дело и в виде зажигательных летательных снарядов, и таких же стрел - один греческий огонь, которым поджигали корабли, чего стоил! И в виде ложных костров полевого стана, чтобы наблюдающий из темноты враг был дезориентирован и обескуражен количеством противостоящих войск. Или зажжённые костры на столбах, линией уходящие от передового края вглубь территории вплоть до ставки с командованием - эти столбы, расставленные друг от друга на расстояние видимости - ночью светом, а днем дымом - указывали, что передовые отряды нападающей орды уже близко. Да, мало ли еще можно вспомнить примеров применения огня на войне?
  Саша сказал, что если фактическая историческая основа в этом направлении представлена достаточно полно, то вот метафизическая, иллюзорная составляющая каждого такого факта порою нуждается в открытии. "А при чем тут метафизика? - А при том, что энергия бывает потенциальной и кинетической, и благодаря именно последней, кинетической, пули и снаряды летят и убивают. Так ведь до кинетики у этих пуль и снарядов имелись потенциалы! И, так точно, до появления прожектора, его способности бить лучом в небо, эта идея освещения врага в ночи была кем-то озвучена, апробирована, предвосхищена в потенциале! И уж потом, в скором времени или через столетия, идея воплотилась в конкретный предмет или род войск. Вот о чем речь! - Поясни на примере. - Легко".
  Можно вспомнить сцену в главе "Любань" у Радищева в его "Путешествии из Петербурга в Москву", там крестьянин пашет землю в воскресенье, что, вообще-то, против божеского закона, но он пашет, приговаривая встречному путешественнику, что "у барина 100 рук на один [свой] рот, а у меня две [руки] на семь ртов". Т.е., все рабочие дни крестьянина уходят на барщину да на работу по требованию арендатора. Поэтому, чтобы семья с голоду не умерла, приходится пахать в воскресенье - тогда, когда следовало бы стоять в церкви и петь молитвы. Крестьянин пашет, приговаривая еще: "Да и ночь наша". Т.е., он ночью тоже работает, пашет при лучине, освещая себе поле для работы. Вот эта-то метафизическая лучина, в конце концов, разожгла праведный пожар Октябрьской революции. А в нашем случае, ближе к войне, именно из радищевской Любани полетят немецкие самолеты бомбить Ленинград, поскольку в Любани, что от Питера на 85 км удалена, да в Сиверской, что от центра Питера на 67 км, немецкие аэродромы готовы. Мы это знаем. Значит, требуется от нас встречать их пронзительными лучами, идущими от той крестьянской лучины, что поле освещала и к революции привела. И нас приведет, через тяжелый и непомерный труд, к яростной и яркой Победе!
  
  - Парень, это слишком натянуто. Но, да, тебе бы романы писать...
  
  - Ой, напишу, если уцелею, если сил достанет. Предчувствую, что про эту войну, Великую Отечественную, напишут и издадут много прекрасных книг о военных подвигах и трудных боевых специальностях. Взгляни на небо - самолет летит. Это крылья родины. Это и крылья подвига, когда наши летчики направят свои подбитые машины на колонны танков и вражеской техники, или, когда, расстреляв боезапас, пойдут на воздушные тараны - дневные, в том числе в лоб, и ночные - вот бы с нашей стороны им тут ясно цель осветить. Слышишь, товарищ, артиллерийскую канонаду? Это бог войны колошматит немцев, а отважный артиллерийский корректировщик в тылу врага передает точные координаты и вызывает огонь на себя, когда его обнаруживают и окружают фашисты. Но - смертью таких не взять! Зазвенело железо гусеничным грохотом - это русская броня на марше, но вот танк ушел в засаду и из укрытого места с товарищами внезапно повел огонь по вражеским танкам, и поразил их числом до 50 за один бой! Вот блеснул окуляр в кустах - это снайпер начинает работу, он уложит за войну замертво 200, 300, нет - 700 фашистов! Напишут книги об атакующих пехотинцах, о работающих как нефтяные качалки минометчиках, о моряках, которые буровят воду и землю, разметая в широком шаге неуставными клешами грозный крик "Полундра!" Обо всех напишут вездесущие авторы, накропают тома очевидцы-мемуаристы. О куполах парашютов стремительного десанта. О трудном партизанском хлебе в глубоком тылу. О подвиге пулеметчиков и связистов, по телам которых течет ток через разорванные, но соединенные во рту провода. Напишут о девушке - диверсанте-поджигательнице, погибшей на виселице, и бабушке, отравившей пирожками немецкую гаубичную артбатарею и умершей от контрольного, съеденного под прицелом немецкой винтовки, своего, отравленного крысидом пирожка. Люди будут помнить о шоферах, мотавшихся по рокадным фронтовым дорогам в поисках смысла счастья и подвига перед куражившимся врагом. О мятущихся по боевым полям санитарках-сестричках, целующих умирающих мальчиков, которых никто не целовал. О саперах, атлантами держащих переправы на плечах. О многих других подвигах во славу отчизны. Но кто напишет о нас, о прожектористах, проливающих свет истины в самые мрачные закоулки мирового мрака и зла? Услышать, увидеть, сопроводить летучую свастику до самого ее падения в болотную яму - это ли не подвиг? Кто напишет? Кто осветит? Не вижу такого пера.
  
  - Нет, так будет. Ты напишешь. Приказать тебе этого я не могу, поскольку это не моя епархия. Но мы отвлеклись от темы праобраза прожекторных войск.
  
  - Праобраза? То есть предшественника? Таких не было.
  
  - Ну как же, а Герберт Уэлс и его "Война миров" с инопланетянами с прожекторами в кабинах.
  
  - А-а, так это не праобраз, а прообраз. Почувствуйте разницу. Это то, что не предшествовало, а, так сказать, вдохновило изобретателей для военного использования прожекторов.
  
  - Вот-вот. Я об этом хотел сказать.
  
  Николаев скороговоркой проговорил по гербер-уэлсовские наработки по поводу прожекторов-уничтожителей. И, в этой связи, рассказал о лучах смерти, о которых слышал на военных курсах. Эти лучи подавались преподавателем как информационный ресурс запугивающего действия в Гражданскую войну. Но лучи были. В Киеве, переходившем несколько раз из рук в руки разных сил, живо прибегали к распространению информации о неких ультрафиолетовых лучах смерти. При наступлении большевиков расклеили объявления, предупреждающие граждан, что против наступающих будут применены эти лучи. У Цепного моста поставили прожекторы с синими стеклами, которые включили - что произвело сильный "синий" эффект. Войска красных, наступавшие из-за Днепра, кинулись в первый момент врассыпную! На Черниговщине население учили прятаться от лучей другого цвета - фиолетового, когда их начнут применять против большевиков, которые идут войной на Украину, грабят и уничтожают народное имущество. Эти лучи якобы ослепляли людей даже тогда, когда они стояли к ним спиной. Но лучевое оружие ничем не грозило простым гражданам, заранее предупрежденным - они должны были спрятаться в погребах, землянках и таких помещениях, куда лучи не могли проникнуть.
  
  - Удивительно, - сказал Саша. - Ничего об этом не знал. Хотя понятно, что блеф насчет сине-фиолетовых лучей быстро прошел, туман развеялся, обмануть получилось один раз. А затем советская власть все-равно победила.
  
***
  Командир и боец закончили разговор на оптимистическом уровне о том, что прожектористы - это, как ни крути, лучезарные люди. Саша опять включил эрудицию и провел линию о человеческой лучистости. Итак, лучезарные люди - это не обязательно люди светлые, снежные, с нимбом за головой. Но эти люди несут свет. Вообще, какой свет можно нести? Да, представляется, что в приличном лекторском одеянии, при галстуке или бабочке, можно нести свет знаний там, где учат детей в школе. Можно распространять свет спасительный, которым говорят об опасности маяки на берегах бурных морей с притаившимися подводными скалами и рифами. Можно, под лампочку Ильича, просвещать неграмотных крестьян в домах ликбеза, а также, чего греха таить, сластолюбцев в кожно-венерологических кабинетах. Самый знаменитый светоносец - это воспетый писателем Горьким герой Данко, который в трудную минуту и под крик "Что сделаю я для людей!" вырвал из груди свое пылающее сердце, чтобы осветить путь соплеменникам, шагающим через болото. Но это сердце кто-то из спасенных, какой-то осторожный человек, растоптал. То же самое делало для древних и отсталых людей языческое божество в виде Ярила, или солнца, на небе, даруя свет. То же сделал Христос, просиявший в людях чудесами и принявший на себя грехи неблагодарного человечества. За этот свет люди его предали и распяли. Вот какие солнца были на земле, которые светили и ничего не требовали взамен, никаких плюшек и преференций. Таков и оператор прожектора "0-15-2" в войну. Он подает свет из прожектора безостановочно и смело, не гнется под пулями, летящими ему в самое сердце. Потому что его свет нужен для победы над врагом. Это свет нашей Победы!
  Старлей решил, что с него хватит метафизики, и постановил, чтобы филолог готовил политинформации для взвода, а там, глядишь, и для роты. С такой головой да таким языком человек может больше принести пользы, лучше настроить людей на войну, чем шлепать вожжами по крупу Карьки да таскать инструменты от одной прожекторной точки до другой. Одно из первых заданий на беседы с личным составом было рассказать о подвиге "зорниковцев".
  Это были совсем не прожектористы, но бойцы смежного рода войск - ВНОС - войск воздушного наблюдения и связи, составная часть войск ПВО Красной армии. Именно бойцы-наблюдатели, вооруженные стрелковым оружием, биноклями и рациями, стояли на самом переднем крае, предупреждая появление врага. Их основная задача состояла в том, чтобы своевременно обнаружить воздушного противника, оповестить об этом войска, объекты тыла и гражданское население, дать целеуказания частям зенитной артиллерии и навести свою авиацию на воздушные цели. Но враг не прилетел - он пришел по земле...
  Вокруг Ленинграда, на отдалении, создали полосу предупреждения и сплошное поле наблюдения - это 4-5 концентрических колец - постов ВНОС. Внешний обвод сплошного поля устроен на 60-70 км от города. Внутренний обвод расположен всего в 25-30 км от Ленинграда. С наступлением немцев посты ВНОС, разумеется, отводили в тыл. По той скорости, с которой враг наступал, было понятно, что к середине сентября ВНОС Ленинграда прекратит существование, поскольку линия фронта вплотную приблизится к жилым домам ленинградцев. Так случилось, что на одном из участков обороны враг неожиданно прорвался, и пост ВНОС не успел покинуть опасное место. Значит, пришло время для подвига.
  Пост ВНОС No 0114 повел бой против колонны немецких танков! Наблюдатели подбили 4 танка, имея при себе винтовки, гранаты и бутылки с бензином, погиб в бою весь пост - сержант Зорников и 4 бойца. Их назвали "зорниковцами".
  Это случилось у села Ивановское в июле 1941 года. Раз село, значит, церковь в селе есть. Со старой колокольни наблюдателям было удобно отслеживать обстановку, и их стоит назвать поименно, поскольку подвиг есть подвиг. Николай Зорников, Павел Жульев, Петр Яковлев, Иван Зайцев и боец Максимов, имени которого история не сохранила. Неожиданно прорвалась колонна фашистских танков и автомашин. Начальник поста Зорников немедленно оповестил об этом прорыве свой ротный пост и ближайший войсковой штаб. Затем телефонная связь с командирами оборвалась. Отважная пятерка вступила в бой. Зорников сказал своим друзьям: "Ни шагу назад! За нами город Ленина!" Красноармейцы бросили в движущиеся танки бутылки с горючей смесью. Три танка и бронемашина запылали, образовав на дороге пробку. Гитлеровцы открыли по церкви огонь прямой наводкой. Пораженный осколком, упал Жульев. Смертельно ранен в грудь Яковлев. Осталось трое бойцов. "Рус, сдавайс!" - кричали фашисты, окружив церковь и боясь приблизиться. "Комсомольцы не сдаются!" - воскликнул Зорников и швырнул последние гранаты. Вспыхнул ещё один танк. Выскочившие из него немцы были сражены из винтовок осажденными красноармейцами. Целый час продолжалась эта неравная схватка пяти бойцов с двадцатью немецкими танками и двумя ротами пехоты. От прямого попадания снаряда обрушилась крыша колокольни. Под тяжелыми горящими бревнами погибли наши бесстрашные наблюдатели.
  Весть о подвиге облетела все части ПВО. Этот пример доблести и бесстрашия позвал защитников Ленинграда на новые ратные дела. Летчики таранят немецкие самолеты. Танкисты в горящих танках погибают, но не сдаются. Токари на оборонных заводах отстаивают по 3 смены и падают у станков. Рабочие и служащие под бомбежками роют противотанковые рвы. Петергофские школьники, братья Горкушенко, легли за ручной пулемет и сражались с фашистами до последней капли крови. А мальчики, простые мальчишки, на лодке таранили плавучую мину, которая угрожала советским эсминцам на Неве. Это случилось недавно и недалеко, рядом с нами!
  Прожекторный взвод, все свободные от службы и дежурства бойцы, внимающие истории подвига, замерли. Неужели дети жертвуют собой, чтобы враг не прошел?! Да, такая жертва состоялась. Произошел подвиг - совершился бесстрашный таран на Неве, немного вверх по течению.
  Ранним осенним утром в Усть-Ижоре, что за Кривым Коленом, прогремел мощный взрыв. Это было тревожно, поскольку в этом месте стоит группа советских эсминцев - "Строгий", "Стройный", "Сметливый", "Суровый" и "Гордый". Да, на флоте самостоятельные боевые единицы прикладного значения именуются именами прилагательными степенных свойств. Эсминцы на расстоянии поддерживают фронт, не дают фашистам форсировать Неву. Поэтому их значение неоценимо. И вот, этим ранним утром трое школьников отправились на рыбалку. Сев в лодку и оказавшись на середине реки, мальчики увидели на блестящей водной глади черную точку. Наблюдение - очень важная работа на войне. Мы смотрим в небо и лучами ищем врага между облаков. Кто-то тревожно всматривается через бинокль в горизонт. Нужен визуальный контроль и на воде. Пионеры пригляделись - оба-на! - да это рогатая немецкая плавучая мина, которая угрожает эсминцам! Высадив на берег самого младшего Юрку Храмцова, его старший брат Александр и Володя Рузин стали кричать и махать шапками - но их никто не слышал. Отправив младшего с важным известием к морякам, школьники с пионерской отвагой пошли на таран мины! Поскольку это были советские мальчишки, воспитанные на Мальчише-Кибальчише и его верном слове, на красных дьяволятах, засунувших батьку Махно в мешок, и на подвиге тех пионеров-героев, которых не сломили кулацкие козни и обрезы. Боль за Родину и родной Ленинград, за красавцев-эсминцев была так велика, что один из мальчишек сел за весла, а второй в роли штурмана повел героическую лодочку на столкновение с миной, чтобы обезвредить ее немыслимым самопожертвованием. Она оказалась первой из ряда других мин, спущенных фашистами по течению. Враги надеялись, что под ночной завесой мины достигнут кораблей на Неве, или барж, или опор мостов и натворят бед. Нет, этого допустить было никак нельзя.
  Говоря эти строки, Саша увидел, как сначала загорелись глаза у мальчишки Вовки Ванагурова, который на прожекторной батарее стал вроде сына полка, а потом мальчик заплакал, когда выступающий закончил описание взрыва.
  А минный взрыв был страшной силы, ничего на воде не осталось. Ни щепки, ни крика. И только тогда с эсминцев спустили на воду катера с пулеметами, которые издалека расстреляли все смертельные рогатые шары.
  Какую память о себе оставили мальчики, похоронившие себя в невской глубине? Большую, народную и неофициальную. Поскольку такой опыт борьбы с фашистами пропагандировать нельзя. Ведь настоящая война ведется за самую большую ценность, что есть у нас - за детей, которые должны расти, а не умирать. Напоследок Саша прочитал стихотворение, посвященное отважным мальчикам, бесстрашным юношам и всем молодым людям, которые пожертвовали собой в схватках с жестоким врагом.
  
  Памяти юнармейцев
  
  Прощайте, мальчики,
  вас не окликнут дети,
  Не привлекут любимые уста.
  Умрете вы не подло.
  На рассвете
  Вас скосит пулемет возле куста.
  Не орден упадет вам в руки.
  Ноги
  Не приведут сторонкой в отчий дом.
  Вас тихо закопают у дороги
  Не под трах-бах от караула.
  Гром
  Весенний, летний будет вам салютом.
  Вы мало пожили.
  Не возгордясь, ушли,
  Чтобы другие жили в этом свете лютом.
  Над вами кружат пчелы и шмели,
  Порхают те пугливые созданья,
  Которые из сказок принесли
  Глаза павлиньи, прелесть и сиянье.
  Вы - часть того сияния.
  Внемли
  Им, павшим, небо, ведь они цветами
  К нам проросли, даруя аромат
  Нектара, жизни и любви.
  Устами -
  Соцветьями своими в нас глядят.
  ―
  Навеки, мальчики, останьтесь сыновьями
  Тех матерей. Ждать не устанут вас.
  И вам салют под вешними громами
  Мы отдаем в печальный светлый час.
  
  - Хорошо бы этим мальчикам памятник установить, как они на лодке входят в нимб взрыва, обретая бессмертие в сердцах тех, кто об этом знает и узнал. Да, дети на фронте и на линии огня - это всегда подвиг. ...Бойцы-прожектористы разошлись по позициям со смешанными чувствами.
  
***
  ...Это был один из 9 ночных групповых налетов на город Петра начала сентября 1941 года. Юг Ленинграда командующий 2-ым корпусом ПВО генерал-майор Михаил Процветкин защищал как мог. Это благодаря ему, или его подходящей фамилии, световые поля под городом по 28 километров в ширину и 15 километров в глубину имели зоны ожидания истребительной авиации. В этих зонах кружили наши "ишачки", поджидая вражеские бомбовозные армады, прущие напрямик на центр колыбели трех революций. Всё лето эти армадные стаи пытались проникнуть в ленинградское небо, но не получалось. Мешали летчики, зенитчики, слухачи, прожектористы. Мало того, Процветкин распорядился уплотнить размещение прожекторов, чтобы сомкнуть световые поля флангами. Образовался сплошной световой фронт, когда под городом с рано темнеющими ночами становилось совсем светло, как днем. Как будто снова пришли майские сумерки с безумными соловьями и бродящими по улицам в полумгле полувлюбленными парочками, а то и просто с мечущимися по проспектам полоумными, которые попадают под скорую смену зорь - вечерних и утренних, и от этого им - людям и соловьям - не по себе.
  Помнил Процветкин и безумное начало войны, когда на весь Ленинградский фронт имелось всего 4 коннопрожекторные роты, которые бросили на борьбу с танками. Это было, было. Пулеметные тачанки, лошади и небольшие пехотные прожекторы с отражателями диаметром 40 сантиметров. Светильники в конной упряжи значительно уступали по мощности зенитным прожекторам, впоследствии вошедшим в историю мировой культуры в виде графики на фоне хаотично перечеркнутого неба над ленинградскими доминантами.
  Однако, что выделили, тем и воюй. Петр Первый фузеи не рожал, а Полтаву выиграл, непобедимого шведа разбил. В сегодняшний боевой день Сталин, что ли, танки и самолеты наплодит, как пчелиная матка? Из трубочного дыма наделает стальную мощь? Да что он там курил, накануне войны и в начале вторжения? Понятно, дым шел из раскуренной трубки вождя от табака папирос "Герцеговина Флор". А вот танков из легкой броневой стали и самолетов из клееного дерева - даже такой техники - понаделали недостаточно. Хотя эти мысли ― крамола. Тут не обвинять, а воевать надо. Так что воюй тем, что есть. Хоть жестью греми и в гулкую фанеру стучи, как в стальную грудь тяжким молотом! Ну и что, что одна винтовка на троих или четверых. Свое оружие добудь в бою и патроны тоже. Добыл - и воюй трофейным.
  А что же было в прожекторной роте? Командирский состав - 7 человек, комиссар, 70 рядовых. Из лошадей - 9 верховых, 4 артиллерийских и 26 обозных. Вооружение - 79 винтовок с боекомплектом 5 патронов (обойма) на каждый ствол. Прожекторов - 10. Дисциплина была на высоте. Прожектористы находились в постоянной боеготовности, регулярно проводили тренировки по развертыванию и установке техники, вели уход за прожекторами, как за дитём.
  Ленинграду повезло в том плане, что в СССР прожекторные войска особо защищали всего 4 города страны: Москву (само собой), Киев, Баку и город на Неве. Если город нефтяников не бомбили ни разу, и прожектористы там благоденствовали, то Ленинграду не повезло. Город познал звездные налеты, когда хищные самолетные стаи пёрли со всех четырех сторон с бомбами, фугасными и зажигательными, с пачками листовок на тему "Рус, сдавайс!" под прикрытием не менее обширного роя кусачих истребителей.
  Однако самые жуткие страницы обороны и блокады ленинградцам, военным и гражданским, еще предстояло перелистнуть.
  Тот ночной налет, который заставил Сашу и Акимыча покинуть землянку и схорониться в овражке рядом с Карькой в вырытой щели, правда, под дощатым настилом, - тот налет оказался обходным маневром командующего немецкой воздушной группировкой, точнее, первым авиакорпусом немцев с 1876-тью самолетами. Воздушный нацист Альфред Келлер, имевший кличку "Бомба-Келлер", т.е. "бомбовый убийца" - за любовь к бомбардировщикам, жестоко бомбивший Дюнкерк и Париж, смекнул: чего ради идти туда, где на световом фронте их поджидают злые советские истребители и такие же зенитки на суше и на реке? Нет, место для маневра было. Если на земле немецкие танки его сухопутного приятеля Лееба с востока обошли Дудергофские высоты с установленными у подножий холмов орудиями с "Авроры", так что последние защитники дудергофской батареи взорвали себя и орудия, то самолеты воздушного убийцы тоже полетели в обход - зашли в городское небо не прямо с юга, а вторглись вдоль правого берега Невы, где со световой обстановкой было поспокойнее.
  ...Гул катастрофически нарастал. Дрожала земля. Всё живое приутихло. Ночь отпрянула. Привязанная лошадь храпела и взбрыкивала. Свободный от дежурства Саша успел залезть в щель, и Акимыч закрыл за ним крышку - самому ему надо было сдерживать коня, рвущегося вон. Схоронившийся запомнил местность перед боем.
  Небо свесилось грязно-серой рваной бархомой, по которой скользили желтые сполохи и блики. Из темноты возникали и исчезали, чтобы следом мелькнуть вновь, силуэты больших самолетов, под которыми кружились, помахивая крыльями, фоккеры и мессера. Бомбардировщики прожекторные установки не бомбили, берегли смертоносный груз для более весомых целей, чем пара-тройка ярких точек с на пальцах пересчитать бойцами, пытающихся лучевым светом остановить натружено ползущих по небу гадин. Но в бой с мечущимися лучами вступило немецкое сопровождение.
  Некоторые из истребителей отделялись от стаи и шли вниз, атакуя прожекторы. Пилоты с ухмылками натянули на лица светозащитные полетные очки, а то и что потемнее - мотоциклетные очки-консервы, которые спасали глаза от солнца днем и от прямого луча в лоб ночью. Самолеты пикировали и при выходе из пике испускали короткие очереди, целясь в исходные лучевые точки. Было видно, как цепочки пыльных фонтанчиков возникали около ближайшего прожектора, оператор которого крутился вокруг оси, пытаясь удержать в луче нелегкую мишень. Сначала ему нужно было, невзирая на пулевой свист, найти самолет. Поиск в небе труден. Незадолго до этого, как представлялось наблюдателю боя, спрятавшемуся в щели, слухачи направили свои трубы таким образом, чтобы приходящий гул был наиболее отчетливо слышен; значит, именно с этой стороны должна была появиться самолетная группа. Даны курс и угол места передового бомбовоза, начальник станции крикнул: "Луч!"
  И примерно в том месте, где ожидалось появление стального стервятника, возник первый вражеский силуэт - Дорнье, До-17, "летающий карандаш". Корректировщик по азимуту дал поправку на силуэт, и первый прожектор, порыскав в бахроме облаков, уткнулся в длинный фюзеляж с балочным крестом на боку. Гудение двухмоторного монстра стало как бы глуше, но его нельзя было отпустить, потерять в клочковатом небе, поэтому самолет прибавил обороты, надеясь оторваться от светового преследования. Куда там - второй луч вперился в него с другого бока. "Ай, молодцы!" - воскликнул Саша в своей щели.
  Дорнье как бы ослеп. Он виновато качнул крыльями, пытаясь ими закрыть свою морду. Фоккеры неистовствовали, осыпая прожектористов свинцовым градом в цельнометаллических оболочках калибра 7,9. Но в перекрестье лучей прожектора стойко сопроводили пойманного бомбера в зону действия наших "ишачков" и зенитчиков. Действуя согласованно, т.е. когда наш самолетик налетал на немецкий "карандаш", зенитки умолкали, а немец отплевывался из четырех пулеметов. Когда "ишачок" уходил на вираж, начинали действовать зенитки, и белые облачка разрывов зенитных снарядов вспыхивали вокруг бомбовоза ближе и ближе. Наконец, он задымил и ринулся вниз с нарастающим ревом. Саша ликовал, видя бой со стороны - через щель из-под крышки. Вскоре на отдалении вырос гриб взрыва от падения поверженного врага, везшего и не довезшего до целей десять 50-килограммовых бомб.
  Остальные самолеты, похоже, прорвались в город.
  
***
  Днем сержант Кусков собрал подчиненных и стал рассказывать, одновременно производя "разбор полетов" с теми, кто работал лучом на земле. Итоги были неутешительны.
  Оказывается, 8 сентября 1941 года был осуществлен двойной авианалет 23 немецких Do-17 на Ленинград, на Бадаевские склады, с катастрофическими последствиями для жизни города. Дело в том, что накануне по большой ошибке городского начальства, стремящегося продукты централизировать, чтобы потом перенаправлять куда надо съедобные ручейки, все запасы из магазинов свезли на эти склады в центр города и, очевидно прознав про это, по складам немцы организованно отбомбились. Сгорело 3 тысячи тонн муки и 2,5 тысяч тонн сахара-рафинада, который смешавшись с пеплом, хорошо горел, тёк. (Потом бадаевскую землю, перемешанную с сиропом, пустили в переработку - патоку получили, которая пошла в пищу ленинградцам, а стакан земли с тех складов стал стоить 800 рублей. Однако, до этого еще надо было дожить). Второй налет 8 сентября осуществлен на Московский вокзал и водонапорную станцию города. Много убитых и раненых. Это не шутки. Но прожектористы отработали, как могли. Свою цель увидели, осветили и сопроводили.
  После вводной, Кусков продолжил:
  
  - Молодцы, хорошо сопроводили Дору, 17-ую, и хорошо передали, из рук в руки, зенитчикам и ястребкам. Огневики ее приняли и расколошматили подчистую. Главное, как грамотно ее в крест взяли. Летчик-то ослеп, заметался по небу, а куда из светового тоннеля денешься? Только кубарем в землю. Всех врагов в ней похороним, всех. Еще великий полководец Александр Невский сказал: "Кто с мечом к нам в гости, тому и амба!" Да, такие амбы я люблю. Никто не видел, парашюты были?
  - Не-а, не было парашютов, - сказал кто-то из прожектористов. - Снаряд прямо в кабину попал, летчиков контузило или побило, не успели спрыгнуть. Тут земелька наша их и приняла.
  
  Саша не преминул вставить свои "пять копеек".
  
  - И то верно. Еще Пушкин сказал:
  
  Так высылайте ж нам, витии,
  Своих озлобленных сынов:
  Есть место им в полях России,
  Среди нечуждых им гробов.
  
  - Правильные слова, - отметил сержант. - Написано давно, а звучат как сегодня. Этих озлобленных сынов ой как много хоронить нам придется.
  
  - Да, написано ровно 110 лет назад. Это известное стихотворение Александра Сергеевича "Клеветникам России"...
  
  - То - филолог, - отметил окружающим Акимыч. ― И про прожекторы, и про Пушкина много знает.
  
  Конечно, Саша по просьбе боевых товарищей прочитал стихотворение целиком, а по окончании чтения ответил на вопросы.
  
  - Что это - то Литва, то Польша у Пушкина? Прага причем здесь? Зачем мы дарим народам Европы свободу, а они, получается, в ответ нож нам в спину суют?
  
  Образовался кружок заинтересованных в продолжении разговора лиц из рядового и сержантского состава.
  
  - Да, это наша миссия и наша беда, - ответил Саша. - Народы спасаем, но они выбирают дурных правителей, которые нам же нож в спину тычут. Так всегда было. От полчищ Батыя русичи спасли Европу, приняли иго на свою шею, кто-то в Европе это оценил? Нет. Наоборот, немцы, англичане, французы, датчане, до этого исправно резавшие друг друга, вдруг объединились и пошли крестовым походом, да не одним, всего четыре таких похода было, на Русь, чтобы поживиться богатством ослабленного соседа. Но им, правильно говорит товарищ сержант, пришла амба. Потом поляки бесчинствовали в Смутное время, в начале ХVII в., Москву взяли, чтобы заняться в ней людоедством, как осадили их за кремлевскими стенами вторым народным ополчением мясной лавочник Кузьма Минин и родовой князь Дмитрий Пожарский. Наполеон в 1812 году, прежде чем в Россию вторгнуться, всю Европу, кроме Англии, покорил. Прогнали мы его, освободили народы. Дождались ли в ответ благодарности? Нет. Европейцы сразу начали плести против России интриги. Так складывается история. У Пушкина в "Клеветниках..." речь идет о старом русско-польском конфликте, в который пытаются вмешаться третьи страны. Что Польша приобрела от этого? Была Польша с Литвой в унии, союзе, в едином государстве от моря до моря, угнетала жителей нынешних Украины и Белоруссии, притесняла русское государство при поддержке европейских соседей. А получила в ответ три раздела своей территории, и потом 123 года Польши как самостоятельной единицы не существовало. Что происходило в то время, когда Пушкин писал клеветникам? Тогда на очередной польский мятеж против русских войск депутаты во Франции призвали к вторжению в Россию. Тогда мы ждали очередной поход французов, которые ничего не забыли и ничему не научились, особенно после вторжения Наполеона. А сегодня научились? Отнюдь. Польша снова пала, отказавшись от наших войск. Ее захватили немцы. Фашисты во Франции, Испании, Италии и в других странах Европы создали легионы, дивизии, корпуса - настоящий нацистский интернационал - и говорят, что идут на бой с коммунизмом вместе с Гитлером, которому не грех пакт о ненападении вероломно нарушить. Идут, в который раз! Идут за своей смертью! И будут здесь закопаны. Так было и так будет всегда с иноземными захватчиками. Об этом и Александр Невский говорил, и наш Александр Сергеевич Пушкин напомнил! И вот они, летающие гробы с крестами на боках, прилетели. Сами в землю зарываются, нашими усилиями, вчетвером лезут в одну могилу, к нечуждым старым гробам! Горе их матерям!
  
  После импровизированного выступления подошел Кусков и спросил строго: "Откуда про фашистский интернационал знаешь? Только рабочие всех стран, по Марксу, объединяются. Фашисты - нет. - Ой ли! Это сознательных и несознательных пролетариев, действительно, надо звать к объединению, растолковывая им важность совместной борьбы за светлое будущее всех людей на земле, как Маркс и Энгельс учили. А на корабле пиратов, выходцев из разных стран и откровенных отбросов всевозможных национальностей, тоже кто-то звал организованно грабить и убивать? Нет. Они интуитивно понимают, что сообща легче пиратствовать. Тут зов один ― жажда наживы, вседозволенность, пьянство и прочие пороки цементируют летучий отряд, рыскающий по морям. Вы думаете, фашисты в одной Германии только есть? Нет и нет. Чернорубашечники из Италии, синерубашечники из Испании и зеленые рубашки из Румынии мигом соорганизовались, чтобы присоединиться к походу немецких коричневорубашечников на восток. Ха, с коммунизмом они идут воевать! Как бы не так! В первую очередь они идут отнимать чужое добро и землю, грабить и убивать, распаляя свои низменные инстинкты вседозволенности и безнаказанности. Вот еще увидите, как из Украины вагонами чернозем вывозить будут, если, конечно, доберутся до него. К немецким словам "мамка, курка, яйко, млеко" добавятся националистические требования наживы и пропитания всех фашистов Европы. Испанцы закричат о "галинах" - курицах, коих им на стол подавай. Итальянцы захотят испить "латте" - молоко, а румыны - яйца, таская их из-под наседок. Это так, фашистов никто не зовет, не кличет; мухи мигом слетаются на непотребство, поскольку их сущность в том и заключается: унюхать, налететь скопом, украсть, напакостить и ответ не держать. Но у Сталина на это облако гнуса найдется стальная мухобойка!"
  Сержант уразумел, что это хороший пассаж о мухах ему подсказан, чтобы держать речь перед командирами, в случае, например, вопроса как обстоит дело с политической работой во вверенном подразделении? Нет ли перекосов? А их как раз и нет. Правильно говорят бойцы, что фашисты ― это налетевшие на мясо мухи, но найдутся руки, которые прибьют паразитов, как немецких, так и международных. Это руки сталинские - из стали - наши руки.
  
***
  Ох, давно Саша не видел Андрейку - с тех пор, как разные телеги развезли их в разные части города: Сашу на юго-восток, Андрейку - на юго-запад. Военная судьба не предполагала им встретиться снова, но Его Величество Случай поспособствовал. Убывшего в госпиталь возницу Акимыча, которого накануне ранило шальным осколком, когда он при очередном налете прятал Карьку, заменил Саша, когда потребовалось ехать за новым отражателем, вместо треснувшего. А что, Карька его слушался. И такая же ситуация сложилась у Андрейки: осколок разбил защитное стекло и отражатель в прожекторе, да и наставника задел острым колючим краем, значит, и Андрейку командир снарядил в путь вместо раненого и залегшего в лазарет легкораненых военного воспитателя. Две повозки встретились у ворот прожекторной базы.
  
  - Андрейка, ты ли это!?
  
  - Ба-а-а! Сашура! Рад что ты жив!
  
  Прожекторист из Уткиной Заводи отметил про себя, что искреннее приветствие всегда попадает в дружелюбную цель, если имеется очаровательный подтекст этого почтения. Ну откуда и как мог узнать приветливый Андрейка, у которого дядя в Испании летчиком летал, что любимого филологом поэта Александра Блока, умершего 20 лет назад, в детстве мать как раз звала "Сашурой"? Это глубокое литературоведческое знание, к подробной осведомленности о немецких самолетах оно никак не относится. Но тут интимное поименование выскочило, как черт из балаганчика, где израненные герои истекают клюквенным соком, выскочило в мир, где льется настоящая кровь растерзанных и замученных людей, выскочило, и причинило новую сладостную боль меткого попадания здесь и тогда, где и когда встречаются два друга, которых еще не убили, и им есть о чем поговорить, есть о чем вспомнить, хотя бы о том, как быстро уходит молодость и приходит седина.
  Друзья получили отражатели, и поскольку мешкать было нельзя, отправились в обратный путь, и часть дороги предстояло проехать вместе, так что, погрузив оба ящика на одну телегу, сели на нее, а вторую лошадь с телегой припрягли в обоз и тронулись, разговаривая, и молодым бойцам было чем поделиться друг с другом.
  Андрейка побывал в ночном танковом бою, когда железные машины врага под покровом ночи штурмовали подступы к Ленинграду. Это было в августе, под Молосковицами, когда враг преодолел Лужский рубеж, который защищали добровольцы и курсанты военных училищ! Полегли наши парни, хорошо, что не все. И тогда против немецких бронированных машин командование бросило в бой последний крупный танковый резерв. В сражение вступило более 400 танков, соотношение сил было, конечно, не равное. Три немецкие танковые и всего одна танковая дивизия РККА. 300 против 100. И начало было провальным, так как немцы из засады напали на нашу танковую колонну. Лиха беда начало!
  
  - Страх был?
  
  - Страх был и страх остался.
  
  - В седине у тебя на висках, Андрейка, это страх остался. Пробилось серебро...
  
  - Наши танкисты тоже получили приказ командира дивизии Баранова бить врага из засад. Бой в лесах под Молосковицами превратился в настоящий кошмар для немецких коробочек. Прорывающиеся вражеские танковые колонны последовательно попадали в искусно устроенные засады. Представь, ночь, тишина, приближается лязг гусениц. Впереди - наши прожекторы, сбоку - наши пушки, и тут важно вовремя дать луч, ослепить врага, чтобы сразу бить ему в борта. Так оно и вышло. Я слепил прожектором фашистские танки! Нет, правильно - ослепил! Бойцы политрука Васильева подбили 14 танков. Ефрейтор Долгих из башенного орудия уничтожил 4 коробочки. Четыре 152-ые гаубицы и сержант Щербаков снесли башни с еще 14 танков. Все равно немцы лезли вперед. Все наши танки числом до 108 сгорели вместе с экипажами, которым было запрещено покидать подбитые машины. И вот какая особенность заметна - ее бойцы обсуждали - Васильева представили к Герою Советского Союза, а дали орден Ленина (посмертно). Долгих получил орден Красной Звезды. Израненного Щербакова представляли к Герою - но вручили орден Ленина. Это несоразмерно проявленному мужеству.
  
  - Да, при прорывах наших рубежей у начальников есть такая особенность - занижать подвиги. Слышал, танкист Колобанов с товарищами 50 танков подбили? Героя ему тоже не дали, поскольку немцы в итоге пропущены к Ленинграду, и за это высших наград не дают. Скоро за воздушные тараны в небе и за закрытие амбразур телами тоже станут награждать орденами, поскольку и бомбы в итоге сброшены, и немчура вперед прёт, хотя это жертвенные и личные подвиги смелых летчиков и отважных бойцов.
  
  - А что у вас, Саша, были бои?
  
  - Были, были. Не такие грандиозные. Обошлось без танковых атак, для этого немцам Неву форсировать надо. Но одну Дору 17-ую завалили, взяли ее в "бабочку", в перекрестье лучей, и сопроводили в огневую зону. Там ей и конец пришел.
  
  - Здорово!
  
  - А что там случилось под Дудергофами с орудиями с крейсера "Авроры"?
  
  - На самом деле орудия с "Авроры" не погибли. Знакомый матрос рассказывал, что история с ними вышла такая. Настоящие орудия с "Авроры" перед войной сняли и отправили на склад, сам крейсер перевооружили пушками калибром побольше - 130 мм. Вот эти-то пушки сняли с крейсера и отправили под Дудергофы. Там был разгром, хотя артиллеристы-моряки храбро сражались. Так что после войны, дай Бог, родные орудия крейсеру вернут, ведь он наше знамя и наш памятник.
  
***
  Ребята ехали сквозь помрачневший и постаревший Ленинград. Как кардинально изменился город! Из цветущего по утрам зеленью и осенними красками, радостно гремящего днем трамвайными звонками и клаксонами авто, живущего вечерами во вспыхивающих светлыми пятнами окнах многоэтажных домов, он превратился в испуганного и повседневного оторопевшего пешехода, тянущего в тележке, а то и на горбу кусок дерева, мешок с чем-то съестным или вещами на продажу, скрывающего осторожный взгляд за отворотом воротника, а если глянуть глубже, то и лицо его замотано грязными тряпками, укрывающими от резкого колючего ветра.
  Ниоткуда не слышно бодренького мотивчика про "если завтра война, если завтра в поход". Городу и стране стало не до глупой песни о том, что "оборону крепим мы недаром". Саша почувствовал, как короток век агитки, которую два года страна звонко выдыхала полной грудью. "И на вражьей земле мы врага разгромим / Малой кровью, могучим ударом" - но так не вышло. Кровь получилась большая, и враг первым нанес могучий удар по нашей земле. Поэт Лебедев-Кумач подкачал со своей патриотической лирикой. Наступило время песен про огоньки в тесных печурках, про "давай закурим" с мечтой о победе, про грустные ожидания в желтых дождях.
  Город как будто вступил в страшную игру "крестики-нолики", где первый ход был дан "крестикам", и раздухарившийся игрок одним махом поставил на все клеточки-окна свои белые перекрестья, не дав места ни одному "нолику". Типа, он выиграл. Против этой игры - против перечеркнутых белыми полосками окон - выступали некоторые сметливые граждане, предлагая, чтобы стекла от взрывов не бились, просто держать створки окон открытыми, и волны от фугасов не будут ломать хрупкое стекло; так-то оно так, но с приходом холодов этот метод оказался непригоден.
  Две повозки с двумя ящиками и двумя возницами при двух винтовках ехали мимо обрушенных бомбами и снарядами домов, и по дороге напросились в пустую повозку два мальчика, сославшись на то, что очень устали и не могут идти.
  
  - А что ж вы ходите? Сидели бы дома, - спросил и предложил Саша.
  
  - Не, дома нельзя сидеть. Шпионы по городу при авианалете зеленые цепочки пускают, и мы милиции помогаем, бегаем по кварталам, поймать хотим этих немецких сигнальщиков.
  
  - Пойма-а-ать! Это, мальчики, не ваше дело, - воскликнул и отрезал Андрейка. - А, ладно, садитесь, едем мы не быстро, когда надо будет, спрыгните сами.
  
  Поехали вчетвером, и, оглядывая окрестности, филолог сказал товарищу, что появившиеся руины напоминают глобальную реконструкцию городских улиц: кто-то суровый и сильный рандомно рушит улицы-коридоры с разностилевыми домами в линию - две пестрые эклектичные ленты с крышами и трубами наверху кто-то рвет наобум, оставляя тут и там, на месте уютных особняков, выстроенных впритык, горы мусора и дымящиеся провалы, как во рту глубокого старика. Жестокий, однако, зубодёр!
  У домов жильцы рыли канавы и окопы, к ним подходили штатские в очках и с бородками клинышком - архитекторы, которые ругались, что так делать нельзя. "А как надо? - Сейчас вам всё покажу", - говорил архитектор и как можно дальше от дома отодвигал линию копки, приговаривая, что фундамент надо учитывать. Широкие асфальтовые проспекты загородили мешки с песком или землею и противотанковые ежи Гориккера, предназначенные для того, чтобы танк наезжал на ощетинившуюся конструкцию, которая "залезала" ему под брюхо, прокалывала днище, или приподнимала танк так, что тот терял сцепление с поверхностью и провисал в воздухе, обездвиженный. Но и тут подходили военные и ругались на то, что ежи сделаны не по утвержденному стандарту: высота не около метра - по высоте лобового листа вражеского танка, скреплены отрезки рельсового утиля не заклепками на косынках, а прихвачены на живую в местах соприкосновения сваркой, и нет дырок в ежах для протягивания колючей проволоки, тросов и закрепления цепей. Бракованные ежи тут же увозили на доделку на заводы, где их ранее лепили кто во что горазд.
  Люди из очередей в продуктовые магазины при объявлении воздушной тревоги по укрытиям не разбегались, чтобы не потерять место. Хлеб был дороже жизни. И военные насильно гнали очередников в бомбоубежища, и кое-то не успевал добежать до спасительного подвала - осколок настигал его на пороге, а то и взрывной волной человека бросало вниз по лестнице и ломало кости.
  Проехали прожектористы мимо железной ограды со следами недавнего взрыва. Несколько худых девушек в военизированной форме МПВО (местного ПВО), с винтовками и санитарными сумками на плечах, плача и отворачиваясь, снимали с решетки кишечные петли и остатки одежды, затирали мозговые и кровавые пятна, оставшиеся от взрыва бомбы, убившей пятерых девочек, вышедших погулять и попрыгать со скакалкой.
  "Этим девушкам, которые призваны в МПВО, чтобы отслеживать падение зажигательных бомб, скидывать их с крыш зданий, спасать людей из-под завалов, разбирать деревянные дома на дрова, разминировать бомбы с часовыми механизмами, этим истощенным 18-19 летним ангелам Ленинграда, - думал Саша, - должны поставить памятник, а лучше создать мурал о том, как на стене дома светит вверх расходящимся широким лучом прожектор, и в пространстве света худенькая фигура из рельсов и обрезков труб сторожит небо, олицетворяя собой стойкость, непоколебимость и твердость металла".
  На одной из площадей товарищи расстались, ничего не говоря друг другу, а только кивнув. (Мальчиков-следопытов и след простыл). Больше друзья никогда не встретились. Много позже Саша узнал, что прожектора ПВО были задействованы не только в наземной обороне против танковых клиньев врага, а ведь и сам враг успешно использовал лучи, когда при свете прожекторов захватил плацдарм на Днепре у Кременчуга и атаковал Киев, но советское командование пошло дальше и использовало яркое оружие при береговой обороне торгового порта Ленинграда. Поэтому вскоре после расставания Андрейку переместили в гиблое место - на одну из 86 барж в Финском заливе - ловить лучом в небе вражеские самолеты. Одна из бомб (или крупнокалиберный снаряд при артобстреле) оказалась точной, и друг погиб. Ни могилы, ничего. Я буду помнить тебя, Андрейка!
  
***
  Пока возница доставлял в Уткину Заводь важную деталь для прожектора, не менее важное донесение туда из штаба ПВО доставил командиру вестовой. В штабном донесении констатировалось провальное положение в обороне города "по воздушной части" с доведением сведений до командного, но не рядового состава. Хроника начала осени была ужасающей.
  10 сентября 20 самолетов бомбили Кировский завод, судоверфи и кондитерскую фабрику. Немцы сбросили 69 тяжелых фугасов и 1800 зажигалок, а также зажигалки крупного калибра со смесью нефти, бензина, чистого каучука и фосфора. Это горючее месиво водой не тушилось. Часть из зажигательных снарядов была оснащена гранатками, которые в конце горения взрывались, убивая и калеча граждан, дежурящих на крышах, и бойцов МПВО.
  19 сентября осуществлено 6 налетов 275-тью немецкими самолетами (а всего 500 самолетовылетов) на госпиталь на Суворовском проспекте, Мариинский театр и Гостиный двор. Четыре массовых вылета днем и 2 ночью. При этом 28 "Юнкерсов" шли по линии Октябрьской железной дороги, которая вывела их в центр города. Сброшено 500 фугасов, 3 тысячи зажигалок. Сгорел Гостиный двор, и пламя было такой силы, что перебрасывалось на Публичную библиотеку, которую пожарные смогли отстоять. В госпитале от фугасов обрушились верхние перекрытия, под ними погибло много раненых. От пожара вспыхнули переплеты окон соседних домов. Всего 80 домов на Суворовском проспекте сгорело, было разрушено или пострадало. 1000 человек погибло. После провального 19 сентября ПВО города назвали "никакой".
  Затем налеты на город прекратились - и не потому, что город залечивал раны, а немцы это ему позволили делать из гуманных соображений. Нет и нет. Немцы перенесли налеты на корабли Балтфлота, которые били по немцам и финнам из орудий главного калибра, и блокада города становилась для осаждающих менее комфортной. Поэтому свой воздушный флот немецкое командование переориентировало на Финский залив, и советские военные моряки приняли мощный и массированный удар на себя, прикрывая тем самым любимый город и "знакомый платок голубой". 21-23 сентября на Кронштадт напало 400 самолетов. Потоплены линкор "Марат" (большой столб дыма, взорвался боезапас), лидер "Минск", эскадренный миноносец "Стерегущий", сторожевик "Вихрь", канонерская лодка и подводная лодка М-74. Линкор "Марат" не погиб полностью - оставшейся частью корабля с сохранившимися орудиями он продолжал изводить врага в виде плавучей батареи. Покалеченный линкор не вышел из боя!
  27 сентября было 3 налета на город в 8, 12, 17 часов 197-мью самолетами на аэродромы, которые были уничтожены. Осталось, как известно, 4 аэродрома на севере города. Посчитав, что город покорен, 7 октября с воздуха на Ленинград немцы сбросили издевательские листовки жителям с призывом "помыться и ложиться в гробы" - это на годовщину революции. В довершение разгрома 5 ноября бомбили завод "Красный выборжец" и Финляндский вокзал.
  Комбат-прожекторист Борисов справедливо полагал, что доводить такую информацию до рядового состава не следует ни целиком, ни частью, чтобы "не плодить уныние", но общее настроение передать необходимо. Необходимо повысить мотивацию борьбы с коварным врагом, руки не опускать, искать возможности и резервы для исправления провалов. Поэтому он собрал комсостав прожбатальона для идеологической накачки и с расчетом на то, чтобы вернувшиеся в подразделения младшие командиры в разговоре с подчиненными сделали упор на четкое выполнение боевых задач, недопущение ошибок и просчетов в поиске и сопровождении воздушных целей, поскольку от этого зависит - будет жить город или нет. Надо стремиться к тому, чтобы каждый боец носил нагрудный знак "Отличник ПВО"! Чтобы каждый номер работал как часы: крутился колесиком-винтиком на прожекторной вертушке, чутко слушал ночь, четко отдавал команды по координатам, следил за динамо-машиной и состоянием материальной части.
  Каковы были просчеты? Не аховые, мелкие, но и эта мелочь, собранная в кучу, давала в итоге аховое состояние войск ПВО. Последовали вводные такого плана.
  Грубая ошибка прожектористов заключалась в том, что на один самолет наводилось зараз 10 прожекторов, что было чрезмерно и излишне, а другой самолет тем временем проскакивал мимо, оставаясь не освещенным. В этом явный недосмотр командиров расчетов, раскоординация согласованных действий прожектористов, попросту распыляющих боевой ресурс с последующим подложным отчетом успешного освещения цели. Только два луча имеют право сопровождать самолет, брать его в "бабочку". Поэтому, когда один из лучей, например, первой зоны, нашарит или добавит свой луч в цель над четвертой зоной, то новому лучу из четвертой зоны следует бить, наносить частые удары лучом по лучу из первой зоны, должна звучать команда "Рубильник!", т.е. требуется прекратить светить, избыточно светить на цель, а следует лучу из первой зоны уступить, уйти в свою зону для поиска и обнаружения новых целей там, в первой зоне, где, возможно, скрытно летит враг. Нет же, как заговоренные, прожектористы излишне светят в цель в три, в четыре, а то и в пять лучей, отчитываясь потом каждый об освещении бомбардировщика, и уступать соседу не хотят.
  Вот другое нарушение - ошибочное открытие луча, когда на небе сплошная облачность. Что в тучах нашарить можно? Ничего. Тем не менее, лучи открывают на авось, на удачу, что облака вдруг разойдутся, но этого не происходит, и тем самым демаскируют прожектор, показывая врагу, что на этом участке и в такое-то подлетное время есть наша боевая световая точка. Сплошная облачность - это поле для работы исключительно слухачей. А ведь среди них есть виртуозы, способные при отдаленной канонаде уловить, что идут самолеты. Так вот и дайте им поработать без демаскировки позиции ПВО своим не к месту светом. Слухачи количество и тип самолетов определят. Это уже что-то. Но что-то и только что-то. Поскольку стрельба по данным звукоулавливателей крайне неэффективна: в штабе подсчитали, что в таких ситуациях 70 тысяч снарядов было израсходовано, и в результате слепой стрельбы сбитым оказался всего один самолет.
  ...Комвзвода Николаев докладывал уже перед взводом, что достижением в бою будет считаться такое положение, когда пост осветит 5 самолетов, а рота в целом осветит 11 самолетов. При этом никаких избыточных лучей! Несение службы уточняется в четких положениях боевой готовности. Разрешение на открытие лучей - это команда "К бою!" Готовность "номер 1" - это пуск прожектором частых точек в зенит, все номера находятся на местах и готовы к атаке вражеской авиации. Готовность "номер 2", или "воронка", - когда тревога сохраняется, но номера находятся вблизи боевых расчетов, часть номеров отдыхает. Готовность "номер 3" - номера также отдыхают, но не расслабляются. При готовности 2 и 3 охрана батареи путем выставления постов сохраняется (впрочем, это круглосуточная служба) и наблюдение за воздухом постоянно ведется визуально и звукоулавливателями.
  Никаких ракетниц в расположении части быть не должно. Если к ГЭС-5 подтянут аэростаты, то эту зону также нельзя освещать прожекторами. Еще одна большая беда - это цельфиндеры - самолеты, которые сбрасывают над целью осветительные ракеты. Вот осветят электростанцию, превратят ночь в день, а виноваты мы - поскольку допустили засветку стратегического объекта!
  Совсем у нас разбалансирована работа "электрострелы". Этот электрический планшет в виде стрелы на земле предназначен для указания направления на пойманный лучами прожекторов самолет. Это дополнительная и важная информация для истребителей на подлете. Но для этого командир поста обязан четко давать команды по целеуказанию на врага, а вертящий электрострелу боец должен вертеться в правильных положениях, не загораживая для летчиков своим телом саму стрелу. Во время воздушного боя стрелу, конечно, следует выключить. Так нет же, она горит и неизвестно кому и что показывает, демаскируя объект.
  Теперь о нашем стратегическом объекте ГЭС-5 - единственной электростанции, оставшейся работоспособной, питающей электричеством Смольный, штаб МПВО, Управление пожарной охраны и госпитали. Другие прочие - Свирская, Волховская, Раухиалская и Дубровская разбиты или захвачены врагом. В городе останавливаются трамваи. ГЭС-5 хоть и замаскировали, но фрицы с воздуха ее видят. Помните, в первый раз станцию бомбили 18 ноября 1941 года. Тогда одна из бомб повредила топливоподъёмник станции, перешедшей с мазута на торф. Второй бомбой сдуло с пирса "Голубой шалман", пивную точку - туда ей и дорога. 22 ноября объект обстреляли из дальнобойных пушек и вывели из строя мазутохранилище, ранили нескольких рабочих. Очевидно, мы так и будем здесь жить - под бомбами и снарядами. Так что, если снаряды нам никак не перехватить, то, значит, надо удвоить и утроить перехваты врагов в небе над станцией.
  В ленинградском небе уже появились "Юнкерсы" с зелеными сердцами на фюзеляжах. Гнилые фашистские сердца нацелились на наш город, на нашу станцию. Поэтому надо обеспечить полную защиту объекта и безопасность работников и комсомольцев, которые ударными темпами доставляют торф со станций тупиковой Ириновской линии и разгружают его здесь. Чтобы увеличить перевозки топлива, грузчики, совсем молоденькие девчата, нарастили борта вагонов. Машинисты водят торфяные поезда-вертушки с опережением графика на 1,5-2 часа. Простые гражданские люди, голодные и холодные, ударно и с вызовом трудятся для снабжения города Ленина электричеством.
  А что происходит на заводах, которые останавливаются от недостатка электроэнергии? На заводе имени С.П. Воскова детали к оружию выпиливают вручную, зажав детали в тиски и ворочая напильниками. На швейной фабрике "Комсомолка" к замершим швейным машинам работницы на санках привезли из дома свои ручные и ножные "Зингеры", "Дюркоппы" и "Науманны", чтобы обшить бойцов Красной армии. На заводе "Большевик" к токарным станкам токари приделали ножные педали, а на государственном оптико-механическом заводе к похожему станку приспособили велосипед для передачи крутящего момента на вал с обтачиваемыми заготовками.
  А как трудятся совхозники из близкого нам "Красного Октября"? Электричества им не хватает, теплицы вымерзают, а условия труда остаются ужасающими. Немцы почти каждый день бомбят электростанцию, прихватывая близлежащие территории, на которые падает до 200 вражеских снарядов ежедневно. Взрывом опять разворотило топливоподачу, какая-то 150-килограммовая фугасная авиабомба упала на станцию, ушла в землю и не взорвалась - а если она с часовым механизмом, и часики тикают?! Такая же беда происходит в Новосаратовке, где расположились части Красной армии, поэтому немцы обстреливают деревеньку артогнем с противоположного берега Невы, а также разгружают над ней бомбовозы. Бывает, что на Новосаратовку производится до шести авианалётов в день. Вся дорога от Ленинграда к Новосаратовке, вся набережная Правого Берега Невы усыпана трупами.
  "Какая динамичная картина", - думал Саша. Еще в начале войны он ехал по набережной Правого Берега Невы, и таких ужасов не было в помине. Васильки-колокольчики, купринская степь, разнотравье. А сейчас не живые цветы, а мертвые тела разбросаны вдоль дороги с красно-синими разводами на лицах, и тишина.
  Взводный между тем продолжал: "Тем не менее, в "Красном Октябре" самоотверженно трудятся люди, понимая, что здесь тоже фронт. Ежедневные нормы выработки надо выполнять, ползая по огородам и теплицам под бомбами и снарядами. В условиях блокадного голода на учёте стоит каждый кочан капусты. И за потерю одного кочана, ну там бомбой его разорвало, женщинам, девушкам и подросткам - а трудятся в основном они - грозит 5 дней тюремного заключения. В морозы Нева встала, транспорта нет, так бидоны с молоком совхозницы, а это женщины и подростки, таскают по льду через реку на левый берег, а их бомбят с воздуха и расстреливают из пулеметов летающие мессера. Вот где фронт, вот где подвиг!
  А мы, что мы, в чем наша боевая инициатива по лучшему и наиболее полному уничтожению врага? Где она?"
  
***
  Саша пригляделся к взводному "ваньке"-лейтенанту, ему определенно нравился этот командир Николаев. ("Ваньками" почему-то звали всех взводных. Может быть потому, что ротные командиры их часто гоняли с проверками от прожектора к прожектору, что напоминало городскую гоньбу стародавних питерских ямщиков-ванек, понаехавших в столицу из деревень на нелегкий извозчичий заработок). Правда, фамилия взводного немного подкачала в том плане, что была на слуху в связи с убийством Кирова, так что, очевидно, всякий смышлёный доносчик мог доложить по карательной инстанции о командире с фамилией врага народа, который подлежит обязательной ликвидации. Пожалуй, единственное, что спасало Николаева в этой ситуации - это массовость, распространенность фамилии. Вот был бы вместо Николаева в смольнинском коридоре, позади фигуры Кирова, какой-нибудь с наганом Иванов. Так что же, всех Ивановых хватать за грудки, допытывая, враг или не враг? А тут, конечно, Николаевых тоже много, всех не перестрелять. Но вот одному знакомому Саше профессору-историку Троцкому, Исааку Моисеевичу, не повезло. Его фамилия на 100 % совпала с фамилией личного врага Сталина, Льва Давидовича. Вот уж накуролесил после Гражданской войны этот Бронштейн (взявший псевдоним "Троцкий") - хотел место Ленина и Сталина занять. Из-за него расстреляли советскую армейскую верхушку, еще до войны, и много кого еще из заговорщиков. А ленинградец Исаак Моисеевич был совершенно незлобивым красивым человеком с копной золотых волос, блестяще читал лекции (в университете Саша как гуманитарий изучал исторические дисциплины и посещал его занятия), специализировался на карательной политике царского режима, выпустил несколько книг, в том числе про Шервуда-Верного, который помог Николаю I своим доносом на декабристов. В волну репрессий историк понял, что его непременно убьют "благодаря" фамилии, которая на слуху у злобствующего партийного истеблишмента. Так и вышло. "А-а-а! Троцкий! Ну и что что однофамилец! Назвался груздем, полезай в Соловки, на 10 лет". Но на Соловках другие местные энкавэдэшники тоже распалились от популярной вражеской фамилии, и через год по решению лагерной "тройки" историка на всякий случай шлепнули в затылок из револьвера.
  Когда после вводной, затянувшейся на час, прожектористы разошлись, Николаев вызвал Сашу на разговор. Ему, оказалось, была нужна своя стенная печать, как орган, мотивирующий бойцов на борьбу с лучшим размахом, с наибольшей амплитудой, чтобы бить врага наповал. "Ой, это моё!" - ответил Саша, понимая, что слова - сказанные, спетые и прочитанные - по форме восприятия отличаются друг от друга, и там, где говорить и петь несподручно, ударит по мозгам стенная печать. После согласования тем и рубрик он засел за написание текстов и макетирование (компоновку) издания.
  Газета обещала быть пестрой. Редакция в лице Николаева, филолога и привлеченного самобытного рисовальщика решила, что для стенной печати будут уместны командирская передовица, служебный очерк, тематические заметки, исторические экскурсы, фронтовые воспоминания, практические советы, предметное стихотворение. Предполагалось окарикатуривание провинившихся бойцов для бичевания недостатков по личному составу, но, поразмыслив, взводный решил не будить лихо - человек может обидеться, а врагу это на руку. Тем более, что наказание провинившийся получил и отработал внеочередными нарядами, а дважды за одно и то же не наказывают. В землянке два срощенных листа ватмана повесили на стене ближе к входу, где посветлее.
  Тут было что почитать, даже из соседних взводов приходили, а командиры дивились полезной инициативе, подымающей боевой дух. Поскольку в передовицу помимо важных слов о защите города вошли репортажные сцены о рухнувших домах, о вое сирен и о фрагментах детских кишочек на садовой решетке. Была радостная заметка о том, как химик Александр Петров достал из подбитого немецкого самолета топливо, проанализировал и узнал, что немецкий авиабензин замерзает при минус 14º С, так что зимой (а уже зима) авианалеты прекратятся (уже прекратились). Это было полезно и для прожектористов, у которых ближе к настоящим холодам родилась поговорка "ночь у прожектора на морозе отстоять - это тебе не у печки фунт изюму скушать!" Сообщалось о том, что в ленинградском небе бомбардировщик "Не-111" оберлейтенанта Велла ночью был ослеплен прожектором, подбит зениткой, и его таранил на своей "Чайке" (И-153) младший лейтенант Алексей Севастьянов; самолет врезался в трос аэростата, который улетел; летчика арестовали мальчишки на крыше, куда он спустился на парашюте, пробив дыру в кровле, а на улице его хотели растерзать женщины; доставленный в штаб МПВО, Велл представился асом и протянул руку, чтобы поздравить с победой Севастьянова, который отказался от рукопожатия с убийцей. (Это правильно: военный летчик не бомбит мирный город, его бомбит воздушный бандит, террорист, к которому нет почтения). Большой новостью явилось сообщение о том, что на выезде одна прожекторная машина подорвалась на мине. Это с учетом оперативных данных такого плана: на некоторых участках фронта диверсанты пытаются отвлечь прожектористов от службы, чтобы прошли немецкие самолеты. Во-о-от, повсюду нужна бдительность! Были опубликованы выдержки из личных писем бойцов с тонизирующим содержанием, а также именное стихотворение на скорую руку, которое сохранилось.
  
  Прожектористы
  
  В черных тучах прячет тело
  Свастико́вый самолет.
  Прёт на спящий город смело,
  Много бомб он взял в полет.
  
  Спят мальчишки и девчонки,
  Слышен лишь мотора гул.
  В белых окнах стекла звонки,
  Чтобы сторож не уснул.
  
  Рельс ударил - зов набата!
  К рычагам, товарищ мой!
  Мы засветим супостата,
  Чтоб шел в землю по прямой!
  
  Луч прожектора отыщет
  В черном небе груз смертей.
  Мы возьмем его почище -
  В перекрестие лучей!
  
  Это мы, прожектористы,
  Ночью небо сторожим.
  Наши помыслы лучисты,
  Верим в то, что победим.
  
  Тут зениткам будет дело,
  Как ослепший самолет
  В перекрестие прицела
  Попадет и не уйдет.
  
  Луч пронзительный и резкий,
  Тьму прорежут трассера.
  Рухнет в землю гад немецкий.
  Спи спокойно, град Петра!
  
  Утром - спать. Почистим линзы.
  Не уснет лишь часовой.
  Мы сыны твои, отчизна!
  Завтра в полночь - снова в бой!
  
***
  Первые читатели стиха при всем том, что знаком им был и набат боевой тревоги в гулкий рельс, и ослепший самолет противника, и чистка линз, или отражателей, которые неточно, но для краткости называли "линзами", заинтересовались: что это за "спящий сторож, чтобы не уснул". В самом деле, звонким дребезжащим окнам никакой сторож не нужен. Саша понял, что номер не прошел - подобранная строка исключительно для рифмы прошла мимо логики, даже поэтической, но он все равно вывернулся, пояснив, что "сторож" - это совесть у любого человека, и она, бывает, спит, даже когда идет война, когда все надо делать на совесть - и воевать, и охранять. Поэтому, когда гул самолетов нарастает, и стекла в окнах начинают дребезжать, то этот стеклянный звон порою будит тех людей, которые в это время должны бодрствовать и первыми замечать врага в воздухе. "А-а-а, совесть! Вон как завернуто. - То-то, спать на посту не положено! - Да мы и не спим. - Вот и хорошо. А то за сон на посту пристреливают, не правда ли?"
  Критика снизу стенной печати дополнилась визитом грозного хожалого критика в чине старшего лейтенанта с бордовыми петлицами - военная госбезопасность! Критика этого, к стенной печати, сам лицом бледный, привел взводный Николаев. Вновь прибывший нагнул голову поближе к колонке вертикального текста и торжествующе воскликнул: "Вот же, подтвердился сигнал!" Какой сигнал и о чем? "О чем хоть стуканули-то?" - пронеслось в голове обоих прожектористов. А, вот о чем: о замерзающем на морозе немецком авиабензине. Это, оказалось, именно та стратегическая информация, о чем фрицы сами не знают. Как же, военную компанию они планировали закончить за лето, но полеты растянулись до декабря...
  Саша воскликнул: "Да это секрет Полишинеля! - Какого-такого Шинеля? Где он служит, кто это? - Нигде не служит. Это образно говорится, устойчивый речевой оборот. Секрет Полишинеля - иначе говоря - всем известный секрет. Изначально это герой итальянской комедии Пульчинелла, у нас - Полишинель, который сообщает персонажам под видом секрета всем давно известные вещи... А вот исходник, нате, смотрите городскую газету, где этот секрет описан. - Ну-ка, ну-ка, дайте посмотреть. ...Точно, есть про немецкий бензин. Что они там думают? Почему разгласили? - Так ведь морозы давно стоят, под минус 20º С, и немец не летает совсем от слова "стоп-машина!"" (Действительно, при минус 14º С немецкий бензин замерзал, но немецкие химики стали добавлять в авиатопливо химикаты, и бензин стал замерзать при минус 20® С. Именно из-за замерзающего бензина самолеты Люфтваффе высоко не летали).
  Тут вступил в разговор отошедший от белого окаменения Николаев: "Так точно, самолеты не летают!"
  Старший лейтенант госбезопасности сделал кислое лицо рыбака, у которого сорвалась и ушла в глубину крупная рыба. Еще хорошо, что хвостом по гладко выбритой щеке не шлепнула, звучно и наотмашь. Кислотное госбезопасное лицо выражало одновременно и досаду от неудачи и ту злость, с какой старше-лейтенантский указательный палец сначала выделял из вереницы дезертиров - кандидатов на расстрел, а затем с достаточным усилием нажимал на курок табельного пистолета ТТ, пули из которого пробивали грешные черепа насквозь. (Вот почему таких лейтенантов иногда зовут "страшными").
  Положение со злостью гэбэшного старлея становилось опасным, поскольку обескураженный, но облеченный властью человек не мог допустить своего провала - не мог покинуть подразделение без результативного итога с последующим отчетом о блестяще проделанной работе по выявлению врагов, а поэтому сейчас мог набедокурить, наломать дров, придраться к какой-нибудь оплошности, хотя бы к визированию стенной печати вышестоящим командиром, чего сделано не было. Поняв, что надо перехватывать инициативу у злодейки-судьбы, Саша перешел на шепот.
  "Тащ ста нант, - начал он, понимая и используя то обстоятельство, что доверительное армейское звукосокращенное обращение "товарищ старший лейтенант" с одновременным понижением голоса означало заговорщический момент, к которому необходимо прислушаться, чтобы получить долгожданный оперативный материал. - Шпионы в округе есть, и с ними надо работать. Сам-то я не могу, поскольку одни догадки у меня, и боюсь, чтобы не засмеяли товарищи. Но - судите сами..." Затем филолог изложил свои предположения перед вновь ставшим белым лицом Николаева и представителем госбезопасности, весьма заинтересованным в поиске внутренних врагов.
  Картина эта регулярная и почти еженощная. Самолеты, как проклятые, одним и тем же маршрутом попадают в небо Ленинграда. В сентябре они разбомбили Московский вокзал и изрядно потрепали центр города, выйдя к нему по блестящим при яркой луне рельсам Октябрьской железной дороги, которые, слава Богу, покрыли краской, слава Богу во второй раз, не масляной, а иначе наши бронепоезда не могли бы выходить к рубежу атаки, проворачивая по маслу колеса. Ночью полный мрак царит над городом, хорошо работают затемнение и маскировка, на Смольный ни одной бомбы не упало... "Поскольку реку как бы "перенесли" и положили перед Смольным, и Нева блестит своей левой излучиной, крутым меандром, сильным влево поворотом русла, продолжая Суворовский проспект, и бомбы сыплются далеко от Смольного, что хорошо", - задумал произнести эту заговорщическую фразу Саша, но вовремя остановился, поскольку за это ненароком сделанное наблюдение ему точно не поздоровилось бы - за раскрытие смольнинского маскировочного секрета. Подумал - и попридержал коней, продолжив пассаж другими словами.
  - ...Но в городе шпионы действуют, пускают из ракетницы зеленые цепочки сгораемых зарядов над нашими стратегическими объектами, об этом даже питерские мальчишки говорят и вовсю ищут сигнальщиков. Подвозил таких двоих юных следопытов на телеге, когда за отражателем ездил. Так вот как же немцы прокладывают свои маршруты? И ведь точно выходят на цели в кромешной темноте! Ни зги не видно - а выходят! Значит, есть им подсказка и вот, по-моему, какая.
  Подобно тому, как все дороги ведут в Рим, так ведь и под Ленинградом все главные дороги идут в центр города. На самих дорогах не горят фонари и транспорта с фонарями нет. Зато есть такая особенность - вдоль дорог, рядком, друг за другом стоят домовладения, сейчас тоже строго затемненные. Или, все-таки не строго? Их проверяют пешим обходом или тихим объездом на машине, а вот сверху еще не проверяли. А зря! Дело в том, что, протопив печь, можно включенный фонарик положить на щиток вьюшки, запирающий выход тепла из печи в атмосферу по прямому дымоходу. Вот вам и свет в небо, вот вам и указание для немецкого самолета, особенно когда две, три, четыре световые точки фонариков складываются на одной стороне дороги в одну линию, по которой подлетное время на бомбежку - 1-2 минуты. Понятно, что при таком раскладе, маскируйся - не маскируйся, а точное бомбометание немцев обеспечено предателями, засевшими в придорожных домовладениях.
  
  - Ты это, слышь, никому больше не говори!!! Нас тут трое, и если станет известно, то лично, понимаешь, лично!
  
  "Расстреляю", - договорил про себя ответ за энкавэдэшника Саша. Красные петлицы исчезли. Немного позже стало известно, что были разоблачены и расстреляны немецкие осведомители из придорожных домиков по Купчинской дороге. Очевидно, что для проверки Сашиных подозрений понадобился тихоходный и бесшумный при планировании с выключенным мотором У-2. "Страшный" лейтенант госбезопасности сразу стал капитаном и просверлил на кителе дырку под орден, но Саше было не жалко, что информацию раскрутил и реализовал другой человек. И все лавры забрал, и ни одним листочком из триумфального венка, хотя бы для пустого супа, не поделился. Ведь одно дело делали, каждому - свой фронт. Вернее, у каждого - свое место на фронте.
  Со стенной печатью было покончено. "Да чтоб я, - кричал Николаев. - Да никакой печати! В печку ее, эту печать!" Газета была сорвана, изорвана и сожжена в буржуйке. "Ну, а дивизионную нашу газету-то можно писать? - В дивизионную пиши, только хорошо. В дивизионной, если что, свои начальники сидят, свои контролеры. Если что - им по шапке дадут. А нам чужих шапок не надо".
  
***
  Вскоре погиб Акимыч. К большому Сашиному сожалению он не стал для боевого филолога неким Максим Максимычем, который для героя Лермонтова, разочарованного в жизни Печорина, был некой душевной отдушиной и разбавлял своим участием черную меланхолию главного героя, уехавшего за смертью в Персию. Акимыч был сметлив, но закрыт. Бомба ударила рядом, когда он удерживал Карьку. Осколки поразили коня и человека: лошадь побила копытами и вскоре затихла - глаз потускнел, зубы оскалились; и возница мучился недолго - перед смертью он прошептал покаянные слова, просил прощения. "Это я, Саша, я на тебя настучал в контрразведку. Про разглашение. Я боялся, что ты про меня расскажешь, как я у царя служил. Прости... - Что ты, Акимыч, конечно прощаю, всё хорошо закончилось. А тебя в госпитале заштопают, и мы еще послужим. - Да нет, пора мне, луч в небо пошел, уносит меня". Сказал и отошел. Зрачки у него расширились, возница осклабился. Карька пошел в пищу, а Акимыча захоронили неподалеку на русановском холмоватом погосте, где участились вздутия земли от солдатских захоронений и могилок местных жителей, погибших кто от бомб, кто от голода.
  Саша поймал себя на мысли о том, что война как бы убирала лишнее. Гражданских, не умеющих воевать, косила бескормица и шальные бомбы, а в неловких и неповоротливых военных стариков попадали бомбы точные и далеко не шальные пули. От лошадей в ПВО освобождались, на смену шла автотехника, новые РЛС - радиолокационные станции с "патриотическим" названием "РУС" (радиоулавливатель самолетов). Хотя новизна проявлялась трудно. Командиры говорили: "Ждите, идет техника". Но она задерживалась. Зато новые кадры пришли - и какие кадры!
  С начала 1942 года в Красной армии прошла массовая мобилизация женщин. Девушки заменили в войсках ПВО 100 тысяч красноармейцев - телефонистов, радистов, прибористов, разведчиков-наблюдателей за воздухом, номеров зенитных пулеметов и аэростатов заграждения. Семь тысяч девушек поступили в прожекторные войска, жили они в землянках, откуда почти всех мужиков выселили с перераспределением в части на передний край. Саша посчитал, что в одну и ту же реку, после филфака, он вступил во второй раз. Хотя фронт оставался один - немецкий, а о любовном фронте речи не заходило, поскольку личный состав был астеничным - худышки, доска к доске с двумя коричневыми срезами сучков-сосков и безо всякого любовного желания в глазах под шапкой-ушанкой на голове. Только одна ненависть сводила им скулы - ведь у кого убили отца, брата, любимого, у кого - семью целиком, и за эти смерти они шли в Красную армию мстить немцам, где, к тому же, хоть как-то люди питались.
  О любви никто не думал. Для любовных отношений девушек сначала надо было откормить, но чем? Солдатский паек из концентратов был скуп, особенно в блокаду. Всё сухое - сухари, гороховый суп, пшено, сухие овощи. Часто и просто сухпай выдавали одной муко́й - это и хлеб, и каша, и суп - таково было снабжение прожектористов. И Вовка Ванагуров давно не таскал из дома картошку. Закончилась. Его мать кричала: "А-а-а! Перетаскал картоху на позиции, теперь самим жрать нечего!" Население давно питалось суррогатами (молодыми шишками сосен, корой плодовых деревьев, сухим боровым соком). В пищу шла хряпа - верхние несъедобные листы капусты - это для супа; обрела популярность дуранда - спрессованный жмых от семечек подсолнуха после отжимки масла, и то - это надо было доставать. Мать Вовки трудилась на ГЭС-5, где в рабочей столовой в блюда шел богатый подножный корм: щи из подорожника, пюре из крапивы и щавеля, котлеты из свекольной ботвы, биточки из лебеды, шницели из капустного листа, печень из жмыха, торты из дуранды, соус из рыбокостной муки, оладьи из казеина, суп из дрожжей, соевое молоко (по талонам).
  Видя бедственное положение недавнего кормильца, Вовку приняли в прожекторную часть на полупаек в качестве наблюдателя. Зоркие глаза были нужны всегда, чтобы весной, летом и осенью Неву стеречь, а небо - во все времена года и круглосуточно. Так, еще осенью подростков брали на службу за сухпай в заградотряд за собором Александра Невского. Мальчишки обнаруживали плывущие мины, бойцы уничтожали их. Кроме того, по сообщениям юных наблюдателей, останавливали плоты и лодки, которые уносило течение после форсирования Невы - с убитыми солдатами, закончившими жизнь при переправе на Невский пятачок.
  Когда решался вопрос о постановке на службу юного наблюдателя, то Саша, в голове которого все еще вертелась строка "Мужайте, мальчики, и взрывом / отбросит вас на небеса", привел такой резон из опубликованного боевого приказа. В августе 1941 года, когда ненадолго возник Военный совет обороны Ленинграда и был издан приказ об создании 77-ми рабочих батальонов, а затем и 150-ти батальонов по 600 бойцов в каждом, то их планировалось, из-за недостатка оружия, вооружать пиками, кинжалами и саблями, очевидно, из музейных фондов. В батальоны предлагалось зачислять женщин на добровольной основе, а также организовать группы подростков для разведки местности, связи и снабжения личного состава батальонов боепитанием, продовольствием и водой. Это был тот самый крайний случай, когда в бой шел однозначно последний резерв. Организаторы Военного совета Жданов и Ворошилов сами в совет не вошли - а то бы пришлось отвечать головой в случае сдачи города, своей кровью отвечать за провальную работу по организации сабельных пеших атак на танковые немецкие колонны, да и просуществовал совет недолго, около недели. Но этот патриотический заряд, боевой настрой на войну с пиками наперевес и кинжалами на поясах, этот замах на опрокидывание врага, как, например, было с войсками парижской коммуны, голодными и раздетыми, которые на одном энтузиазме разбили немецких оккупантов под Кольмье, и отряды женщин-коммунарок сражались на баррикадах, - этот народный порыв гнева заслуживал особого внимания. Ведь приневского мальчика-гавроша Ванагурова было не остановить в его поисках встречи с врагом, а если нельзя было остановить, то этот стихийный порыв надо было возглавить, поручив подростку несложную, полезную, но одновременно выматывающую работу, да и подкормить пацана заодно не помешало бы. Так Вовка стал следить за небом, оберегая заодно маму, трудившуюся на производстве электричества.
  Девушки, несмотря на внешнюю строгость, сразу стали обшивать "сына полка" - "сынулю", а для этого нашлись мастера кройки и шитья. Швейную машинку Вовка одолжил в семье призванного в армию Александра Кромаренко, в семье которого родилась дочка Любочка, а папу уж давно призвали. Девчонки взяли военную форму, оставшуюся от убитой немецким пилотом бойца-наводчика на цель Татьяны Голубеевой, раскроили ее, сняли мерки с Ванагурова, перенесли их на раскрой, вырезали и сшили. Сапожки с Танечки подошли на мальчиковую подростковую ногу. Как новенькие сидели форма и обувка на Вовке - "нашем прожектёре" - с Сашиной подачи.
  "Что такое прожектёр? - спрашивал Вовка филолога, и тот невозмутимо ответствовал. - Прожектёр, это тот, кто лелеет несбыточную мечту, такую, например, как у тебя - немца хватить дубинкой по голове хорошенько, чтобы он сразу коньки отбросил, но лучше, конечно, не хватить - а схватить его и доставить в штаб на допрос, чтобы он военную тайну выдал, и это приблизит нашу победу. - А-а-а, второе-то потруднее сделать. Ведь немчура сопротивляться будет. - Еще бы, как ему не сопротивляться, когда жизнь на кону стоит. Да и знает он, что если на допросе он ничего не скажет, свою фамилию, имя, номер части не назовет, полетное задание и другие данные, то его всё равно выведут в поле и расстреляют, и закопают тут же. Таковы условия войны. Такой военнопленный считается не сдавшимся врагом. Понял? - Понял. Надо в плен брать. Не самому, так на помощь позвать. - Вот именно, живым надо брать и шкурку не портить. - Какую шкурку? - Это у охотников так называется: шкурку убитого зверька сдают в заготконтору целенькой, не продырявленной. Иначе не возьмут шкурку, и охотник ничего не заработает. Так и у нас: заколешь немца - и он ничего на допросе не скажет, поскольку мертвым будет или раненым, а раненого лечить надо, лекарства на него тратить. Уразумел? - Уразумел".
  Какое-то время "прожектёр", которому понравилось Сашино название, так как ощущалась близость к прожекторам, поучился в девичей землянке рядом с плакатом по опознанию в небе контуров немецких самолетов, изучил силуэты вражеских стервятников, сдал устный экзамен. И начались у мальчика служебные будни, связанные с осмотром неба, побегам к буржуйке - погреть руки, перехватить кусок эрзац-хлеба с морковным чаем, и - обратно в поле, да еще посылали его по мелким поручениям. Сержант Кусков, ставший уже старшим сержантом, вручил мальцу оружие - кинжал немецкого летчика с выдолбленной и потому отсутствующей свастикой посередине эфеса в виде взлетающих крыльев. Кончик лезвия у кинжала был немного обломан - ничего, обточил Вовка обоюдоострый клинок как следует, сначала напильником, затем о брусок, придумал "пику". Взял толстую палку и выдолбил в ней отверстие в торце, чтобы туда рукоятка кинжала туго входила и туго выходила - получился багинет - вставной штык как бы для ружья, который еще в ХVII в. служил верой и правдой русским войскам. А теперь послужит Вовке. Благо, долго ждать случая не пришлось.
  
***
  В это время прошла масштабная проверка роли и выполнения поставленных задач перед войсками ПВО, состояние которых было признано неудовлетворительным, поскольку террористические налеты на Ленинград не прекращались. В секретном протоколе высокой армейской инстанции проверяющие констатировали, что в ленинградском ПВО имелись 543 зенитки, причем некоторые расчеты не были готовы к бою, а часть зениток вообще была отправлена на фронт для борьбы с танками - тем самым небо оказалось не прикрытым.
  В войска поступило 6 РЛС РУС, которые или не были освоены расчетами, или их работу нельзя назвать эффективной. Лишь одна РЛС РУС использовалась на юго-западе, на равнине, и улавливала только самолеты на высоте 1500 метров и выше, а те, что летели ниже - пропускались. Полк ПВО имел устаревшие, выработавшие ресурс И-16, И-153 с прошедшими 4-5 раз капремонтами, и за новыми мессерами и фоккерами советские старички, "ишачки" да "чаечки", гоняться никак не могли.
  Существовали в ПВО и приписки. Так, один раз защитники ленинградского неба выдали отчет: сбили 19 самолетов. Увы, скрупулезный подсчет показал, что сбиты только 5 немецких машин. Или вот еще: из очередного пэвэошного отчета следовало, что из 50 самолетов противника прорвались к цели всего 3-4 пилота, что неверно. Эти 3-4 просто отвернули от цели, но остальные-то прорвались.
  Вывод комиссии военных ревизоров обескураживал - ленинградское ПВО бесполезно для Ленинграда! То, что для обывателей обозначало работу и защиту, когда небо освещалось сполохами от бегающих неутомимо прожекторов, - для военных это была беготня впустую. В итоге командир 2-ого корпуса ПВО генерал-майор Процветкин и его начальник штаба за неудовлетворительное состояние войск ПВО и необеспечение защиты "колыбели революции" сняты с должности понижением в звании и переведены на другие места службы. Кто защитит город Ленина в то время, когда на других местах сражений дело шло к улучшению и укрупнению этого рода войск? Московский фронт ПВО имел зенитные прожекторные дивизии. Даже в Сталинграде храбро сражался девичий прожекторный полк, а сталинградские зенитчицы встали намертво на пути танковых немецких колонн, да так встали, что озверевший враг раскатывал непобежденные расчеты под гусеницами танков, крутился ими на девичьих телах и растирал девчонок в грязь, обратил пыль, так что ни одного свидетеля не осталось, чтобы описать бессмертный подвиг.
  Со всех сторон страны на фронт шла техника и добровольцы. Страна напрягалась, в неимоверных усилиях выдавая на-гора военное оборудование и, главное, бойцов. Созданное на базе эвакуированного из Ленинграда военного училища инструментальной разведки зенитной артиллерии, Зенитно-прожекторное училище в Омске ускоренными темпами выпускало такие нужные фронту кадры. Напрягались рабочие Новосибирского завода "Электроагрегат" (почтовый ящик No 644), денно и нощно производя прожекторы - этот завод стал главным поставщиком прожекторного вооружения фронту. Находящийся под бомбами и обстрелами подмосковный Лыткаринский завод зеркальных отражателей, помимо броневого стекла для самолетов ИЛ-2, ЯК-1 и призм к танкам Т-34, Т-70, гнал стратегическую продукцию - выпускал зеркальные отражатели для прожекторов. Все страдали, все работали в напряжении, в неимоверных усилиях, в голоде и холоде становясь передовиками и стахановцами. Но для ленинградского неба не всё делалось правильно - новая техника не осваивалась, процветали очковтирательство и приписки, неумение, а то и нежелание защищать Ленинград.
  Разумеется, все огрехи пэвэошного руководства до армейских "низов" не доводились, поскольку защита великого города не могла иметь ржавчину на щите, лица защитников должны гореть ненавистью, а не пунцоветь от полученной пощечины со стороны нерадивых сослуживцев. Но просчеты чувствовались, наливались, накапливались, и тогда критическая масса пропусков, провалов, недоделок, недомолвок и прочих "про" и "недо" прорываясь в прозрениях и в ментальных озарениях той необходимости, что свою основную боевую работу защитники города должны удвоить и утроить ввиду находящегося рядом слабака или недостаточного товарища. Любая гибель на фронте не должна не иметь смысла.
  Саша вспомнил лицо безвестного старшего лейтенанта, комбата одного истребительного батальона, уходившего в мороз и метель на фронт. То были "ястребки" - последняя надежда сражающегося Ленинграда. Прожекторист тогда ехал в санях по выбеленному городу по служебной необходимости, и ему навстречу двигалась колонна "снеговиков": обсыпанная снежной мукой пехотная коробка шла на фронт. Завязанные на подбородках шапки-ушанки, подпоясанные телогрейки, пальто с поднятыми воротниками, старики и молодежь, охотники с ружьями не брели, а старались идти в ногу и темп не сбавлять; и ничего, что холодно - ходьба в помощь, "мосинка" на плече, горсть патронов в кармане, мы еще повоюем! А крупный снег ложился всюду, заметал батальонный протоп на дороге, застилал память, как будто и не было здесь добровольцев вовсе, поскольку уходили "ястребки" на позиции к прорванному фронту, и остановить их никто не мог, и никто не мог остановить смерть их всех, всех - до последнего в строю человека. И на весь батальон, 600 бойцов, был всего один, один кадровый военный, "старшой", совсем не страшный, но осунувшийся и решительный молодой командир. Спины уходящих студентов, рабочих, добровольцев старшего возраста, которых отверг военкомат, шли мимо остановившихся саней с понурой лошадью, уходили редкие женские фигуры с наметами алебастровой пудры на плечах и головах, и при проходе последних рядов "старшой" повернулся к Саше своим мужественно отрешенным, или, точнее выражаясь, отрешенно мужественным лицом, как бы говоря, что, да, и винтовки есть и бутылки с бензином есть, так что мы выдержим первый и последний бой, минут на 15-20, и поэтому мы уходим навсегда, в белое безмолвие, уходим в вечный снег, канем в непроницаемую молочную пелену, и где-то там, высо́ко, у неведомых врат, причастный тайнам жизни и смерти, белокрылый ангел уже печалится о том, что никто не вернется домой - в библиотеки, к станкам, своим детям и семейному очагу; плачет, что все пропадут, все сгинут в этом белом-белом омуте небытия. И крови, и разорванных тел никто не увидит - всё покроет, всё поглотит безмолвная снежная мгла.
  
***
  "Прожектёр" Вовка защитил город Ленина по-своему. Настало время, когда многочисленные массовые налеты прекратились. Это стало для войск ПВО уберашунгом - сюрпризом. Чего это фрицы свои флюгцайги (самолеты) на флюгплацах (аэродромах) держат. Берегут? Или лимит по расходу воздушных машин вышел? Бензина нет? Не-е-ет. Погода потеплела, но немецкое командование перешло к новой тактике воздушных атак на город путем ночных одиночных самолетовылетов. Мол, русские слухачи и зенитчики примут гул мотора одиночного самолета за разведчика и стрелять не станут, чтобы свои прожекторно-зенитные позиции не обнаруживать. А это летит не разведчик, а настоящий бомбовоз с внушительным грузовым сбросом на уже намеченную цель - завод, вокзал, госпиталь. Поэтому слухач на раструбе, слепой музыкант Михайлов, уже под утро, при первых звуках немецкого мотора напрягся, вслушался и тревожно сообщил, что не разведчик крадется, не "рама" и не мессер, а прёт самый настоящий "Не-111", который идет тяжело, так как нагружен бомбами весом под 2 тонны. Сыграли тревогу. "Луч в небо!" В рваной пелене то появлялся, то исчезал "хейнкель сто одиннадцатый", но луч нашарил врага и уже не сходил с траектории его последнего полета.
  Возле акульей прозрачной самолетной кабины, окруженной моторами, появились облачка разрывов - зенитчики ставили заградительный огонь. Тут один из снарядов попал точно в дно под кабиной, в ней вспыхнуло, брызнул огонь с дымом, и моторы подбитого зверя, неуправляемые, сразу заревели, и бомбовоз пошел вниз. Незадолго перед тем, как самолет врезался в зимнее капустное поле и разлетелся на молекулы от детонации 40-ка 50-тикилограммовых бомб, из бокового люка отделилась падающая точка - это успел выпрыгнуть летчик. Мигом подорвался в побег наблюдатель Вовка, с "пикой" наперевес. "Стой, сынуля! Стой!", - кричали ему с ближайшего прожекторного расчета. "Куда, сынок! Куда!", - кричал Кусков, загоняя патрон в патронник штатной "мосинки". Как по команде все отдыхающие прожектористки выскочили из землянки, застегиваясь на ходу, с винтовками в руках. Кусков построил девушек, и женский полувзвод выдвинулся колонной по двое к лесу, над которым вспыхнул в луче и вскоре погас немецкий парашют. "Можа разбился, можа чо!" Затем колонна развернулась в цепь и вошла в темные заросли из смешанного леса, где незадолго до этого канула фигура вооруженного пикой "прожектёра".
  Собственно, Ванагуров нашел летчика первым. Тот хотя и применил хитрый прием - раскрыл парашют перед самой землей, надеясь, что его падения с земли не заметят, но промахнулся - его заметили зоркие ребячьи глаза. В предутренней темноте на белом дереве купол парашюта блистал большой снежной шапкой, чего в природе не бывает. На эту "снежную шапку" юный наблюдатель вышел по наитию. "Ага, вот он, туточки. Живехонек - вот как болтается".
  Хитрый прием немца с затяжным прыжком сильно сказался на неудачном приземлении. Скорость падения была большая, а внизу лес, так что, приземлившись на скорости на крону дерева, летчик изрядно получил по морде и по корпусу березовыми ветками - его как будто хорошо отстегали - по конечностям, заду и промежности, кровь заливала лицо. Парашют диаметром 8,5 метров накрыл крону. Посеченный и обтрепанный, немец повис у самой земли, ногами до нее не доставая. Когда пришел в себя, хотел достать нож и обрезать стропы, чтобы освободиться из неудобного положения и бежать, бежать куда подальше, а там и фронт недалеко. Но тут подоспел какой-то мужичок с острой палкой, и немец схватился за пистолет. Раздались одиночные сухие выстрелы из штатного "жилетного" маузера, все мимо. И прицелиться немец не мог из-за крови на глазах, и крутило его, да и нападающий резво прятался за ствол березы, а, изловчившись, тупым концом своего орудия выбил пистолет из рук. Колоть врага багинетом "сынуля" не стал - поскольку колоть, это только шкурку портить.
  Плененный осознал, что ему "капут", когда мужичок одной из оборванных строп примотал летчика с руками по швам к стволу березы, подобрав пистолет и вынув длинный нож Люфтваффе у него из сапога. Когда девчонки-прожектористки вышли на место пленения немца, им оставалось только принять пленного в конвоирование и порадоваться обилию парашютного шелка, упавшего буквально с неба. Из этой ажурной материи можно наделать много полезных вещей. (Хорошо, что швейную машинку Кромаренкам еще не вернули). На перевязки раненым шелк не годится, не впитывает кровь, а на ночные сорочки и трусики - в самый раз, на весь взвод хватит. Хоть какая-то нежность будет в суровые блокадные будни, да и от вшей шелк, говорят, большая защита.
  Летный немецкий нож достался взводному Николаеву, а трофейный "маузер" забрал ротный Борисов. Вовку планировали представить к медали "За отвагу", но постеснялись, так как при прожекторной батарее он числился неофициально, и харчевался в полпайка, за что причастных командиров вышестоящие начальники могли взгреть. Но наш "прожектёр" был рад - он записал на свой счет первого немца. А Саша стал почтительно отзываться о Вовке: "Ну, ты уже не прожектёр и не сынуля, а обстрелянный, точнее - стрелянный воробей! Тебе почет от всей батареи".
  Вместе с тем фронтовой филолог подумал, что много-много, и еще раз много взрослых, да и детских военных подвигов погребёт навалившаяся война. Сотни и тысячи медалей и орденов не дождутся своих законных владельцев по причине того, что некому будет рассказать о том, как, например, мальчик возглавит противопожарный отряд, обезвредит на крыше родного дома сотни "зажигалок", поседеет от авианалетов и погибнет от артиллерийского осколка; как две девочки-балерины-тростиночки не смогут танцевать от истощения, но будут петь и играть на гармошке перед моряками эсминца на невском рейде, что воодушевит людей в тельняшках на беспощадную борьбу; в Финском заливе юнга-герой на боевом катере будет лавировать между немецких мин и спасет судно; или девочки-школьницы, выехав на летний отдых под Ленинград, не смогут вернуться обратно, но станут партизанками, будут собирать под видом нищенок ценные сведения, по которым партизаны разгромят немецкие гарнизоны, будут травить немцев в столовой крысиным ядом, устраивать врагам диверсии, но - судьба пионерок незавидна: кто погибнет от взрыва, кого расстреляют, или, перед расстрелом, лишат зрения, кого поймают и, выведывая Военную тайну, отрубят ногу и руку, отрежут на груди припухлость, которая никогда не станет чудесной девичьей грудью, нет - не просто отрежут - а жестокие потомки гордых тевтонов присыплют рану солью и бросят неподатливую девочку в подвал с картошкой, но просчитаются, так как ангелы выше боли и мучений; другой мальчик-партизан, собиравший на полях сражений оружие, не вынесет вида того, как с аэродрома взлетают самолеты бомбить родной и любимый город на Неве - и трофейным ручным пулеметом откроет огонь по взлетающему мессеру, собьет его, будет пойман и расстрелян; или три друга, три ленинградских мальчика, три Кибальчиша, по заданию с Большой Земли ночью расстановкой керосиновых ламп наведут советские самолеты на немецкий аэродром, и одновременно с этим авианалетом партизаны ударят по немецкому гарнизону, но героев выдаст предатель, и школьников показательно казнят на берегу озера. Действительно, немало героических поступков совершат безвестные юные герои - не за булку хлеба или сверкающую на груди награду - но за боль чудесной страны, которую топчет беспощадный враг, за спасение родного города с его блистающими шпилями и блестящими каналами, в которых весело отражается чистое ленинградское небо. А потому в Великую Отечественную и неотвратимую войну маленькая пионерская звездочка с призывным слоганом "Будь готов!" неизбежно превращается в большой орден Красной Звезды с атакующим красноармейцем в центре большой награды. И погибшим неважно, какой медалью наградят и какие слова о них скажут: герои удовлетворены тем, что в своей любви к Родине, большой и малой, они встали с бойцами в один ряд и стали равны взрослым, поскольку приняли бой и не вышли из боя.
  
***
  Саша и второй номер прожекторного расчета Таня Свинцова пошли в семью Кромаренко, к Наташе, отдавать взятую напрокат швейную машинку. За прокат машинки несли символическую оплату - немного муки в мешочке, малыша подкормить. Ведь из муки можно удобоваримую болтушку сделать. Это хороший прикорм для рыб, она и ребенку подойдет. Свинцова пошла с Сашей для женского участия. Саша нес "зингер" и одновременно сравнивал машинку с самолетом У-2. Девушка, поправляя на плече винтовку, а на носу очки, слушала его выступление о том, что в русском языке многие значения слов переходят от предмета к предмету по непредвиденным законам, порою в качестве насмешки. Но вот скоро совсем становится не смешно, когда этот шутливый предмет обрушивает на твою голову бомбу. Так случилось с У-2.
  
  - Как так? - спросила девушка.
  
  - Да так. Часто шутливое слово обозначает очень серьезное обстоятельство. Вот есть такой немецкий писатель Лион Фейхтвангер. Когда Гитлер пришел к власти, друзья уговаривали Лиона уехать, эмигрировать, но писатель ни в какую не хотел никуда уезжать. Говорил, что это моя страна и никуда я не поеду. И после долгих дружеских уговоров намерение писателя остаться среди фашистов не улетучилось. Но вот один из приятелей наконец сказал другу: "Что ты медлишь? Ведь тебя просто возьмут, поставят к стенке и шлепнут". Фейхтвангер сразу понял, что дело нешуточное, раз о серьезных вещах говорят смешными в обиходе словами. Он взял и уехал, и тем спасся. Во как!
  
  - А с самолетом У-2 что смешного?
  
  - А вот что.
  
  Далее Саша рассказал, что созданный в СССР У-2, "У" - в смысле учебный, вторая модель, создали из материалов, которые были доступны. Это фанера, сосна, клей, а также в качестве крепежа - шурупы и гвозди! А у немцев-то цельнометаллические самолеты. Вот они и смеялись над нашим самолетом, называя его "русской фанерой". За два его крыла - ведь он же биплан - называли "летающей этажеркой". А за то, что самолет стрекочет своим пятицилиндровым четырехтактным двигателем как швейная машинка, то его этой машинкой и прозвали. Но смешки у немцев сразу закончились, когда по ночам с этой фанеры, а также с этажерки и со швейной машинки стали сбрасывать на головы спящих немцев бомбы. Дело в том, что У-2 стал ночным бомбардировщиком, главное, бесшумным. Летчики и летчицы выключали моторы задолго до цели, планировали над целью, сбрасывали бомбы и тихо уходили. Вот так "швейная машинка" обшивает их по ночам. Потому старшина всегда говорит про ночные полеты У-2: "Полетел устраивать фрицам ночную поверку".
  
  - А - а - а, знаю. Ночными ведьмами их зовут. Я сама хотела на летные курсы попасть, но по зрению не прошла. В военкомате сказали, что иди в ПВО, прожекторные войска, это тоже небо.
  
  - Я тоже летчиком хотел стать. Думал, быстро обучусь. Думал, это как "трехлинейку" изучить. Не тут-то было. Зрение хорошее нужно. А его нет, поскольку книжки по ночам да под одеялом читал. Так что мне тоже сказали, что, если любишь небо, то вот направление в прожектористы, там служи, там тоже небо.
  
  - Я еще на коньках бегала, на скоростных. Разряд имела. Помню, раз один парень на курсе сделал объявление о конькобежных соревнованиях, пригласил желающих. Я подумала, что ему попадет, если никто не придет. Пришла. Пришла первой. Так что наш факультет с последнего места перекочевал на предпоследнее. Много разговоров было, ведь из девочек никто не бегал на коньках. Но с тем парнем у меня ничего дальше не было. Получился простой прокат по льду.
  
  - Ох, я бы оценил такое самопожертвование. Ты где училась?
  
  - В педе, на историческом. Началась война - какая учеба? Хотя второй курс. После войны закончу специальность.
  
  - А, родственная наука. Я сам с филфака универовского.
  
  - Ну вот и встретились! ...Ну, вот и нас встречают.
  
  На пороге дома, обыкновенного, деревенского, стояла Наташа с укутанным ребенком на руках.
  
  - Кто это у нас тут гуляет? На свежем воздухе, - поставив машинку в футляре на крыльцо и растягивая слова, начал Саша знакомство с ребенком.
  
  - Это Любочка, - ответила женщина печально. - Сиротинушка. Папу нашего убили... На неделе похоронка пришла.
  
  Дома, в горнице, у трапезного стола стояла фотография молодого гражданского человека с траурной лентой на правом нижнем уголке, стакан с выветрившейся водкой и куском ленинградского хлеба сверху.
  
  - Помяните мужа моего, - предложила Наташа, молодая вдова, положив ребеночка в люльку.
  
  Свою порцию разведенного спирта Саша проглотил, а Таня пригубила и закашлялась с непривычки. Спутник дал запить поперх глотком воды и следом преподнес четвертной ломтик хлеба на один жевок с маленьким тонким срезом сала, что для девушки было более предпочтительным, чем огненная вода. Затем гости вручили вдове мешочек муки болтушку делать, мол, если рыбам идет, то, может, и малышу сгодится. И тут же узнали от молодой матери, что ничем мучным и блюдами, сваренными из муки, детей первого года жизни кормить категорически нельзя. Да ведь и молоко есть свое, грудное. "Ой, а мы не знали. - Ничего, не беспокойтесь. Мука пригодится, не пропадет".
  
  ...Кем был простой овощевод, работник совхоза, хороший муж и погибший боец Кромаренко Александр Евгеньевич, который родился в 1914 году в Ленинграде и без вести пропал в октябре 1941 года (как причудливо и зеркально сочетаются цифры в судьбе человека) в районе Московской Дубровки, откуда беспрерывно Нева выносила плоты и лодки с мертвыми бойцами? Кто он? Простой стрелок 7-ого стрелкового полка 20-ой стрелковой дивизии. Где погиб? На левом берегу Невы: на переправе или после переправы. Это совсем недалеко от Уткиной Заводи. Рукой подать - 34 километра - пешком за день дойти можно. Но Саша подумал, что это тяжелая тема - Невский пятачок. В этом свинском месте наиболее рьяно проявлялась поговорка про пехоту: "У стрелка ствол длинный, а жизнь коротка". Командование задумывало использовать отвоеванный клок земли как плацдарм, чтобы деблокировать город. Но получилось, что клочок суши на левом берегу, том, что ближе к Москве - потому-то он и Московский, этот перепаханный снарядами и бомбами по несколько раз поселок Московская Дубровка, сейчас без единого домика, где были разорваны взрывами все бревна в щепки, доски - в труху, кирпичи - в пыль и тела оборонявшихся бойцов - без надежды собрать по кускам тело для погребения, так что и хоронить было некого; этот плацдарм оказался адом на земле, где изо дня в день перемалывалось человеческое мясо, где боязливые немцы из-за опасности русского прорыва достаточно глубоко окопались, вросли в землю и уперто - руками, ногами и пятой точкой - держали ответную оборону. А мясорубка крутилась, и шнековый вал толкал вперед на выход переработанную массу, из раструба лезло кроваво-черными змеями человеческо-земляное ме́сиво, в мясоприемник валились и валились новые человеческие тела, жизни, судьбы, и некому было остановить этот безжалостный процесс. "Ну, хоть силы немцев тут скованы в большом количестве. Держат их, гадов, как бычка на веревочке, и они снаряды и бомбы тут тратят, меньше на город падает".
  
  - Что еще интересно в похоронке написали. Пропал без вести в октябре, а умер 11 декабря. Как это понять можно?
  
  - Может, сильно контужен был, - ответил Саша. - был в беспамятстве, ранен. В госпиталь не отправляли - простреливалась река. Дотянул боец до декабря в местном лазарете, а там и сил недостало.
  
  - Как же это, почему в госпиталь не доставили?
  
  - Что вы, там такая мясорубка, что не до госпиталей. А так хоть точная дата осталась. И, получается, не без вести пропал. Значит, будет вам с дочкой пособие за павшего солдата и за потерю кормильца.
  
  А ребенок в люльке не унывал.
  
  - Сколько девочке?
  
  - Седьмой месяц пошел. Зубки режутся. Беспокойная стала, не дает спать по ночам.
  
  Саша попытался вспомнить, как тургеневский Базаров лечил младенца Фенечки, даже не лечил, а больше советовал, чтобы дитя выросло здоровым. Там тоже зубки прорезывались. Но ничего не вспомнил. Травы какие-то, отстоявшаяся дождевая вода для купания. Хотя, нет, есть такой совет.
  
  - Вы корочку хлеба ребенку давайте, быстрее зубки прорежутся. Сначала нижние два зубика посередине должны появиться. И я читал где-то, что такие корочки даже смачивали кагором... (Женщина и девушка удивленно посмотрели на него). А, ну не чудо ли, девочка, - восторженно обернулся Саша к напарнице Тане, обращая внимание на улыбающегося младенца.
  
  Глаза у Тани загорелись. Очевидно, ей захотелось своего ребенка. "Ладно, - подумал Саша. - Об этом стоит поразмышлять на досуге. Хотя, чего тут думать. Брать надо, брать. Девушка-то хорошая".
  Перед уходом они спросили о белье для маленькой. "Всё есть. Еще прошлым летом с мужем заготовили одежонку для мало́го, ждали его, родилась девочка. - А, ну тогда хорошо. Если понадобится, шелка немецкого принесем". Наташа поморщилась: "Нет, не надо нам такого. А так заходите, без ничего, заглядывайте. Если "зингер" будет нужен еще, не стесняйтесь, берите. - Ой, да вряд ли. Весь взвод уже обшили, осталось от парашюта пара кусков про запас".
  
***
  На обратной дороге Саша и Таня разговорились о том, что тяжело будет матери с ребенком, да без отца. Она ведь в декрете, дома сидит, соседи помогают. Картошку выкопала с огорода. Вода с Невы. Молоко не пропало. Электричество со станции, хотя при строжайшей светомаскировке энергия строго лимитирована: можно пользоваться всего одной лампочкой 40 ватт с 7 вечера до 12 ночи. А зимой в 4 часа дня уже темно. Тяжело русской женщине. А когда легко было? Вот 23 января 1942 года была беда на ГЭС-5 - не подвезли торф, этих брикетов неполного разложения остатков мха и травы, и станция встала. Это на политинформации для командиров рассказывали. Сразу встали хлебозаводы, поскольку электронасосы не качали воду. Так женщины, бедные женщины встали в цепочку от хлебозавода до Невы и ведрами, ведрами стали передавать воду. Уж потом сообразили и пожарными машинами, в которых помпы есть, стали воду из реки качать. А после этого аврала послали на торфоразработки текстильщиц. С комбината имени Кирова - 300 работниц, с фабрик "Красная нить", "Рабочий", "Советская звезда", имени Анисимова, имени Ногина, "1 мая", "Октябрьская", "Равенство" - 1200 трудовых единиц в качестве ямщиц, копщиц, стильщиц, резчиц, относчиц и сушильщиц! Им в помощь с завода резиновой обуви на торфоразработки - на добычу и сушку торфа - отправили еще 2000 работниц. Худые, голодные женщины с топорами и лопатами на незамерзающих болотах - жуть. На женщинах Россия держится. Как их за это не любить? Хотя еще Шерлок Холмс говорил: "Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот". Но на местном Ириновском торфопредприятии еще до войны шло стахановское обучение малоопытных работников, и храбрые ленинградские швеи стали отважными ириновскими торфяницами, или торфушками, добывая топливо по колено в болотной жиже и опасаясь болотных тварей, водяного, кикиморы, чертей-шуликанов, мелкого пакостника чубайса или того большого пса, который бежит за жертвой и настигает с фосфорной маской на зубастой морде. Однако на новом месте до торфяной ямы, откуда наверх швыряй торф лопатой, еще очень далеко. Сначала надо очистить участок от деревьев. А это валка леса, распиловка и корчевка. Пилы и топоры быстро тупятся - так наточи их, вручную, и крепкий оселок вам в слабые руки. С нормами тоже порядок - обеспечь 6-10 соток освобожденной площади за день; но Ленинграду необходимо много электричества - значит, 12 соток в день. В ватных штанах зимой, в облаке гнуса летом. Из питания - только хлеб ленинградский, полухлеб; хоть тюрю из него делай, - если грамульку сахара или четвертинку таблетки сахарина найдешь, - хоть так ешь. После трудового дня - ни душа, ни бани, а обходились тазиком подогретой воды, мылись на открытом воздухе, смывали тину под присмотром той нечисти, что выглядывала из-за кочек. А чего стесняться, вокруг все свои бабы, мужиков-то нет. А ночами очень болит живот из-за подъема сырых кусков торфа, их отрыва от земли на складирование для просушки. В общем, ужас. К тому же к слову "торфушки" идеально рифмуется слово "чушки", но, если б я был художником, то обязательно запечатлел на полотне великолепное зрелище, как на фоне страшноватых ям, промоин, болотных коряг и поверженных корневищ, которые шевелят кривыми обрубками своих ветвистых щупалец, болотные нимфы совершают омовение и превращаются в прекрасных греческих богинь, эволюционируют из грязных худышек в достаточных дев фертильного возраста неземной красоты, потому что тот, кто дает свет, прекрасен в любом неприглядном виде, потому что несущие свет подобны самому свету. Как не любить их, не целовать усталые глаза, не гладить трудовые руки, не нежить надорванное лоно, где должен поселиться ребенок, а не одна боль. И потому, Танечка, свинцовое небо не властно над тобой - ты тоже подательница света, мой ангел и мечта моя, ты несешь свет и рассеиваешь тьму, и, в конечном итоге, приводишь победу к алтарю, даришь ее сладкий вкус через выстраданное тело, и твои сухие губы уже пахнут подснежниками, сладковатым ароматом галантуса с легким оттенком горечи, который только на близком расстоянии раскрывается колдовским очарованием, счастьем обладания и неповторимым обаянием любови.
  Девушка закрыла глаза и потянулась для поцелуя губами, которые были обветрены и шероховаты, как язык плаката, и это была шершавая ласка. Однако, губы притерлись. И сальный ломтик давно растворился, запустив в организме процесс прогресса. А дальше случился тот самый познавательный любовный искус, когда желанная девушка неактивно и как бы нехотя и принужденно раскрывается, чтобы приобрести долгожданное счастье цветка, венчик которого заждался пчелы или, лучше сказать, шмеля. Ложем для любовников послужило сухое место с подостланной шинелью, синь и тишина над головами, и потом, как пишут в великих романах, она позволила совершиться тому, что считала неизбежным. И плоть была благодарна им.
  
  - Ой, за нами подсматривали! - воскликнула Таня, когда она приподнялась и увидела за спиной партнера две убегающие фигурки товарок, соседок по землянке. - Ну, теперь точно жизни не будет, разнесут на всю Ивановскую.
  
  - Как разнесут, так и наряды вне очереди получат. И наряды не одёжные, а служебные. Кому какое дело до нас с тобой, ведь ты жена мне.
  
  - Да, да.
  
  Однако по возвращении на позиции Саша не успел придумать, до чего можно докопаться по поводу любознайства прожектористок Кулеевой и Гонталь, которые подсматривали. Те уже разнесли ротную новость по округе, так что Борисов заволновался и вызвал Сашу в свой блиндаж на ковер - на большую грязную тряпку, которую иногда постирывали и клали в мокром виде на деревянный настил у входа.
  Собственно, крикливый лексикон с элементами ненормативной лексики был прост и понятен. В то время, когда идет война, некоторые позволяют себе развязать узлы на концах и обслуживать свои личные похабные интересы, вместо того, чтобы сражаться с врагом. И это, невзирая на то, что вся женская рота, вся как один, как одна, дала подписку не беременеть, не водить шашни и не якшаться с кем ни попадя в военное время, да еще в блокаду. Это равносильно боевому приказу командующего, а ты-ы-ы! Ты поступил как себялюбец, сношенец, распоясанный командир прожекторной точки, который способен личный состав из боевого порядка вывести. А это на руку врагу! Ну что с тобой делать?
  Выдав гневную тираду, ротный как будто успокоился и посмотрел на взводного. Николаев повернул лицо на писаря, еле сдерживавшего смех, и сказал, что сгоряча рубить не надо, пока ничего страшного не случилось, и, может, любовь у них. (При этих словах Саша отчаянно кивнул). Борисов не стерпел такого поворота: "Ну да, любовь! Сам он с филфака, что там, в бабьем царстве, никого не нашел?" Саша подал голос: "Не нашел. Там одни рафинированные особы, которые о жизни знают только из книжек. Ни суп сварить, ни курицу зарезать. А тут родная душа! Жизнь за нее отдам! - Ладно, ладно, ты не очень-то своей жизнью раскидывайся. Твоя душа прежде всего фронту нужна, а там как получится". По окончании накачки ротный шепнул взводному, что, мол, ничего, найдем способ разлучить эту парочку, мол, есть метод. Какой? Всему своё время.
  Поскольку Борисов собирался навестить руководство ГЭС-5, которую наградили, то взял с собой Сашу, чтобы тот приветствие военных обратил в газетную заметку. Событие состояло в том, что 21 мая 1942 года за подлинную самоотверженность многие ленинградцы удостоились высоких наград, в том числе за образцовое выполнение заданий правительства по энергоснабжению ленинградской промышленности и городского хозяйства. Президиум Верховного Совета СССР наградил орденами и медалями 189 работников электростанций, сетей Ленэнерго и торфопредприятий Ленгосторфа. Высоким орденом Трудового Красного Знамени награждена 5-я государственная электростанция Ленэнерго за образцовое выполнение заданий правительства по электроснабжению Ленинграда. Она в самое тяжелое время - при бомбежках, обстрелах, нехватке топлива - продолжала давать ток, и город продолжал жить под чутким руководством Смольного, куда в первую очередь шел ток от 5-ой станции, и Смольный мог работать, рассылая указания, приказы, требования и планы.
  
***
  Запыхавшийся, майским днем прибежал в расположение части Вовка Ванагуров с печальным известием - снаряд попал в дом Кромаренко. Матери дома не было - она получала карточки. За Любочкой присматривала соседка - обоих и убило. Безутешная вдова, потерявшая первенца, записалась в истребительный батальон и пропала. Перед этим она принесла в прожекторный взвод уцелевший "зингер" со словами, что машинка вам еще послужит, а мне обшивать некого, смерть всех обшила, а там и меня приберет.
  Перед убытием на фронт Наташи Саша и Таня Свинцова побывали на русановском погосте вместе с обездоленной матерью. В ложбинке приютился бугорок земли, обсаженный пятью березками, которые как бы обступили похороненную Любочку - она была возрастом всего 9 месяцев; деревья не могли защитить ее при жизни, так после смерти белые стволы станут оградой, а березовая крона подросших деревьев укроет Любочку от палящего солнца. "Покойся с миром, дитя! А мать за тебя отомстит!" Потом Саша вспоминал о том, что погибла вся семья Кромаренко. Жили-были любящие супруги, которые работали, ждали первенца, а там и других детей. Но война сразу отняла отца, и плот с его простреленным телом, возможно, проплыл по реке мимо родного дома на Правом Берегу Невы, где молодая жена нянчила Любочку, которую не уберег Господь. А, говорят, ангелы не умирают... За мужа, за дочь мать отправилась на фронт мстить врагам, и о ней ничего не известно. Попал ли в нее снаряд, засыпало женщину в окопе, попала она в плен и на допросе с пристрастием приняла последний бой, крикнув слова проклятья в лицо врагу - кто знает? Осталась от семьи могила доченьки, общая могила - для отца, а могила матери совсем неизвестна. Какой печальный конец, и нет слёз.
  Поднявшись на бугор, на погосте Саша увидел еще одну свежую могилу и по надписи понял, что в ней похоронена Вера Цветова, 29-ти лет. Он сразу вспомнил эту красивую девушку, комсомолку и активистку на ГЭС-5, куда приходил с комроты чествовать работников, награжденных орденами и медалями за доблестный труд. Ведь станция током не только Смольный и хлебозаводы питала - она давала достаточно электричества для прожекторов, которые ее охраняли, но об этом было запрещено говорить, чтобы сохранить военный секрет, однако добрых слов благодарности гэсовцам не сказать было нельзя. Саше запомнилась выступавшая с ответным словом Вера, рассказавшая о ратном труде комсомольцев на торфозаготовках, о взрывах вокруг станции и погибших товарищах, о фронте на линии сердца, о связанных судьбах великого города на Неве и простых ленинградцев. Ее задор вызвал оживление среди собравшихся, взволнованные работники станции выкрикивали с мест победные лозунги и давали новые трудовые обязательства, так что председательствующий долго гремел карандашиком по горлышку графина с водой, чтобы успокоить аудиторию. И вот - могила Веры. Вспомнят ли о ней потомки комсомольцев? И станут ли эти потомки с жаром с сердце и молодецким задором в груди вкалывать на торфоразработках? А далее - памятная могила Акимыча, погибшего лихой смертью, которая подвела итог его служения царю, Сталину, прожекторному делу. А там могилка Тани Голубеевой с деревянной звездой на таком же и уже покосившейся постаменте. О, кладбище, со звездами и крестами вперемешку, "ты прирастаешь, зиждешься, живешь" - как сказал один поэт, ты принимаешь тела для сохранения, но остается в итоге только память, а упал могильный знак, и холмик сравнялся с поверхностью земли и ушел как бы за горизонт, и никакого напоминания вообще не остается, остается одна природа, поглощающая всё - и памятные знаки на скорую руку, и траурные мысли о цветах - прижившихся белых лилиях и полосатых гвоздиках. Всё возвращается к началу, к исходу.
  Возвратившихся с поминовения младенца Сашу и Таню разлучил приказ. Сначала взводный вызвал к себе Сашу как командира прожекторного расчета, строго взглянул на него и направил к ротному, а радостный Борисов ознакомил прибывшего с приказом - направлением на командирские курсы. В штабе вспомнили наконец, что человек с высшим образованием должен уметь командовать, да и достаточно пообтерся о солдатскую лямку. А тут как раз новые командиры нужны для секретной работы. Какой, пока большая государственная тайна. Саша пообещал писать Татьяне большие пространственные письма, хотя подумал о том, что вряд ли их пропустит военная цензура, тем более от засекреченного адресанта. Так Александр убыл на командирскую учебу, и его связь с Уткиной Заводью прервалась. Конечно, его ждала новая захватывающая служба на благо Ленинграда - спасения вечного города на Неве.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2025