Томпсон пребывал в бешенстве. Ярость клокотала в его душе, ища выхода. Исходя пенистой злобой, он пнул носком сапога попавшийся на пути труп одного из боевиков оппозиционной сирийской группировки.
-Падаль! - в сердцах бросил он, виня мёртвого за провал так хорошо продуманной операции. Трупы, трупы, трупы... повсюду лежали трупы, усыпанные щепой разбитых контейнеров и мелкими деталями раскуроченных ракетных комплексов. Часть джипов сгорела, и от них до сих пор несло жаром и веяло дымом.
-Оцепить город, немедленно! - прошипел полковник идущему рядом с ним командиру батальона. Тот, не отвечая, поднёс к губам рацию, что-то сказал по-арабски, затем доложил Томпсону:
-Я отправил машины с людьми оцепить город.
-Я слышал, - недовольно проворчал полковник.
-Эфенди, не следует так сильно печалиться по убитым, - будто утешая, сказал Хафтар, неверно истолковав мрачный вид американца, - их души встретят рассвет с гуриями. Они вернут им всё потерянное в десятеро.
-А ПРЗКа они мне тоже вернут? - остановившись и вперившись взглядом в лицо подполковника Хафтара, вновь прошипел Томпсон. На этот раз его шипение было поистине змеиным. Мухаммед отшатнулся:
-Наши враги не могли далеко уйти, - попытался заверить он своего американского босса. - Они здесь, в оазисе. Мы обыщем каждую улицу, каждый дом, мы найдём убийц наших братьев!
-Так и сделайте. Ты прав, русские не успели покинуть Гадамес, и теперь им не уйти. Я им не дам, я им не позволю! - яростно выкрикнул полковник, но в следующее мгновение взял себя в руки и совершенно ровным голосом приказал: - С рассветом начинайте зачистку!
-Как прикажете, сэр, - склонил голову Хафтар, выказывая полное повиновение. Ему уже звонили из министерства и требовали отчета о произошедшем. Министр был недоволен, очень недоволен. Чтобы хоть как-то оправдаться, требовалось найти этих русских. Так что у командира Зинтанского батальона нашлись собственные веские причины для успеха утреннего поиска.
Томпсон ещё раз оглядел место побоища и, развернувшись, решительно зашагал к застывшему в ожидании транспорту. Теперь, отдав все указания, он почти успокоился. Душу тешила надежда: если не удалось осуществить план с переброской на Ближний Восток зенитно-ракетных комплексов, то хотя бы получится уничтожить русских спецназовцев. А ещё лучше - захватить в плен. И тогда... тогда, он найдёт русским замечательнейшее применение. В голове у полковника заворочались маленькие колесики мыслей. Одну за другой он придумывал и отбрасывал варианты провокаций, которые можно осуществить, имея на руках материал в виде русских - живых или мёртвых. Будущее начинало вновь видеться в радужном свете.
Водитель услужливо распахнул дверцу джипа, и полковник, не одарив открывшего даже взглядом, плюхнулся на сиденье. Бодривший все последние часы адреналин закончился, Томпсон ощутил сильнейшую усталость. Поудобнее расположившись в кресле, он закрыл глаза и провалился в темноту сновидений. Снилась ему какая-то чёрная, всё время пожирающая свой хвост змея. Она кружилась, кружилась, как маленькая собачонка, в попытке заглотить свой хвост и насытиться сама собою, но ей не хватало стремительности, хвост всё время ускользал, норовя и вовсе выскользнуть из сжатой пасти. Змея кружилась, постепенно размазываясь в гигантское торнадо, втягивающее в себя всё окружающее пространство, а полковник спал и спал, спал и спал...
Спецназ ГРУ
-Я всё разузнал, - поспешно доложил вернувшийся домой Идигер. - Я знаю, куда и к кому подался водитель на джипе.
-Отлично, - обрадовано воскликнул Анатолий Анатольевич, - молодец, брат. Всё, парни, собираемся и вперёд.
-Не спеши, эфенди, - Идигер взял старого знакомого под локоть, - город обложили Эз-Зинтанские ублюдки, - сообщил он неприятную весть. - Они не собираются уходить, они начали прочёсывать окраину. Собираются пройти весь город, дом за домом.
-Тогда тем более нам следует поспешить.
-Нет, нет! - опять запротестовал против такого решения хозяин дома.
-Ты что предлагаешь остаться у тебя?
-Нет, - в третий раз возразил Идигер. - Здесь вам не отсидеться! - И под взглядом ничего не понимающего подполковника заговорил быстрой скороговоркой: - Но ничего, ничего, мы уйдём. Аллах нам поможет. Вот уже и песок поёт, скоро уже, скоро. Сейчас я ваши одИжды в порядок приведу и вот это тоже вам, - он протянул подполковнику большой мешок, в котором оказались уложены синие и белые отрезы тонкой материи.
-Что это? - поинтересовался тщательно прислушивавшийся к беседе Лобов.
-Это вам. Лисам, - сообщил добрый хозяин дома. А подполковник Черныш, который, наконец, понял необязательность спешки, пояснил остальным спецназовцам:
-Лисам или тагельмуст - длинная ткань или, если хотите, платок, чаще белого или синего цвета, иногда длиной в несколько десятков метров, который дарят юному туарегу на восемнадцатилетние. Получив этот подарок, он носит его, не снимая, всю последующую жизнь. Понятно изложил?
-Угу, - отозвался Лобов, - это значит нам на бошки?
-Да, - подтвердил Черныш. - Так, что парни, разбирайте и заматывайте... - подполковник улыбнулся, - мордашки. А то нас, таких-то образин, быстро вычислят и... - недоговорив, он замер, обратившись в слух. Из-за стен дома доносились звуки усиливающегося ветра. Анатолий Анатольевич вперил взгляд в своего ливийского друга и уточнил: - Я всё правильно понимаю?
-Да, брат мой, - покорно согласился Идигер. - Хозяйка пустыни выпустила одного из своих псов на охоту за безмозглыми путниками, отважившимися выйти в путь без её благословения.
-Самум, - со знанием дела произнёс Анатолий Анатольевич.
-А я слышал, что здесь песчаную бурю вроде сирокко называют?! - послышался голос встрявшего в диалог Лобова.
-Называют, - подполковник, вновь прислушиваясь, склонил голову и лекторским голосом принялся пояснять: - Только это не сирокко, а самум. Самум- в переводе "ядовитый". Знойный, сухой, западный или юго-западный, шквальный ветер. Обычно перед налетающим шквалом самума пески начинают "петь" - песчинки трутся друг о друга, и получается своеобразный звук. Температура воздуха поднимается, становится неимоверно жарко, "тучи" песка затмевают солнце. Шквальные порывы длятся от десятков минут до нескольких часов, а сама буря до нескольких дней. Самое смешное: иногда в песчаном воздухе слышны грозовые раскаты. Путникам рекомендуется лечь и укрыться одеждой. Явление в этих местах довольно частое. Известен достоверный случай, кажется произошедший в тысяча восемьсот каком-то там году, тогда такой ветерок погубил караван из тысячи восьмисот верблюдов и двух тысяч человек. А Геродот рассказывает о гибели армии царя Вавилона. Чаше всего цвет песчаной бури красный, но были случаи и желтых, и белых, и даже голубых бурь.
-А что тогда сирокко? - не унимался Лобов.
-Это тоже ветер, - знания подполковника казались так же слушавшему его Маркитанову поистине энциклопедическими, - жаркий, сухой, пыльный южный и юго-восточный ветер. Образуется в глубине пустынь и очень часто достигает стран Европы, принося красную и белую пыль. Как я в своё время понял: самум - это местный абориген с горячим нравом, сирокко - натура пошатущаяся, переменчивая, с грозным, но отходчивым характером. Днём свирепеет, ночью немного успокаивается, - подполковник улыбнулся.
-Эфенди, - хозяин дома с мелькнувшей в глазах улыбкой посмотрел на ораторствующего, - пора.
-Да, конечно. Собираемся, - кивнул Анатолий Анатольевич и начал раздавать своим товарищам приготовленные Идигером лисамы.
-Берцы тоже снимаем, - сообщил хозяин дома очередную новость и выволок из соседней комнаты ещё один мешок, на этот раз набитый разнообразными сандалиями. Повинуясь словам Идигера, спецназовцы сняли свою обувь, сунули её в рюкзаки, а рюкзаки поместили в объемные, так же поспешно предоставленные хозяином, мешки.
Подполковник Черныш, намотав лисам, потрогал его со всех сторон руками, остался доволен и обратился к Идигеру:
-Когда будем уходить?
-Как только самум наберёт силу, сразу и поедем, - сообщил старый товарищ.
-А транспорт, его выпустят? - в голосе подполковника проступила обеспокоенность. В ответ хозяин дома озорно сверкнул глазами.
-Выпустят, - заверил он и пояснил, - мы выйдем так, что наших верблюдов никто и не заметит.
-Не заметит? Верблюдов? Мы поедем на верблюдах? - недовольно проворчал Лобов.
-А ты хотел на "мерсах"? - хмыкнул подполковник, - Чудило. Конечно, когда разразится буря, нас и на машинах никто не остановит, но как ты мыслишь на них ехать? По приборам? И какой двигатель пережуёт-переживёт такую пылищу? Так что брат Аркадий, выдвигаемся на кораблях пустыни. Выбора нет.
-Да я только об этом всю жизнь и мечтал! - сообщил капитан и принялся примерять сандалии. Стоявший рядом с ним Маркитанов, в очередной раз запутавшись в предоставленном в его распоряжение полотнище, прошипел нечто ругательное. Намотанный им тюрбан рассыпался, и материя поползла вниз по плечам.
-Да чтоб тебя! - вновь ругнулся прапорщик, потянул лисам, тщась закутаться в его необъятные метры, в конце - концов, не выдержав, воззвал к помощи:
-Э-ге-ге, мужчины, помогите кто-нибудь, - попросил он, обессилено опуская руки.
На его призыв тут же откликнулся хозяин дома:
-Помогу, всем помогу, - скороговоркой пообещал он и сразу же принялся выполнять своё обещание, наматывая и поправляя предоставленные спецназовцам лисамы.
-Вот и пригодилась местная традиция закрывать лицо от посторонних, - высказался выглядевший довольным подполковник, а Маркитанов, оглядев собравшихся на выход разведчиков, буркнул:
-Теперь точно как душкИ! - буркнул и краем глаза заметил, как после этих слов на него покосился хозяин дома. После чего у прапорщика закралось сомнение: Идигер не совсем тот, за кого себя выдаёт. Уж слишком хорошо он понимал русскую речь. Может быть, наш агент, и подполковник Черныш это знает?
А хозяин дома меж тем тоже приступил к сборам.
-А ты куда? - удивлённо уставился на него Черныш.
-Я с вами, - ответил Идигер и добавил: - Мама одобрила наш путь, - при этом акцент был сделан на слове мама, будто её разрешение имело большое значение не только для говорившего, но и для российского подполковника.
На этом разговор и закончился. Когда вмешивалось "само провидение" в виде туарегской мамы, спорить было бесполезно.
Полковник Майкл Томпсон
Ветер налетел с неожиданной силой, и сразу всё заволокло тёмным покрывалом песчаной бури. Проснувшийся от шума полковник Томпсон ощутил, как порывы раскачивают оказавшийся на пути потоков воздуха внедорожник. Американский агент распахнул глаза, но за стеклом было столь темно, что он вначале решил: ночь не закончилась. Но взглянув на часы, понял, что ошибался. А ещё он понял, что повёл себя слишком безрассудно, позволив себе сон. Первым его желанием было выскочить из автомобиля и умчаться на поиски Мухаммед Хафтара, но стоило ему лишь слегка приоткрыть дверцу, как в образовавшуюся щель влетел такой поток песка и пыли, что полковник тут же потянул дверцу обратно. В следующий миг он схватился за радиостанцию.
-Где русские? Вы их взяли? - требовательно спросил Томпсон.
-Самум, господин, - не чувствуя за собой вины, сообщил Хафтар.
-Что самум? Что самум? - зло выкрикнул американец. - Причём здесь этот проклятый ветер?
-Люди боятся. Не хотят выходить. Пыль... глаза... смерть, - бушующая стихия своим шумом сжирала звуки, и Томпсону не всё удалось расслышать, но и без того он понял, что вместо реальных действий подчинённый ему комбат несёт в эфир жалкий лепет оправданий. К чему оправдания, когда требуются конкретные меры?!
-Вы не начали прочёску города?! - взвился Томпсон.
-Нет, эфенди, - в голосе командира батальона послышалась усталость. - Люди не могут, слишком пыльно.
-Что значит не могут? Вы солдаты или кто? - Негодование Томпсона достигло своего апогея. - Отправляйте людей. Переверните каждый дом! Найдите, приведите мне хоть одного русского! - потребовал полковник Томпсон, но в ответ прилетело лишь лёгкое потрескивание эфира.
-"Гама один" "Гамме два", "Гама один" "Гамме два", - кричал в микрофон полковник, всё ещё надеясь побудить предоставленный в его распоряжения батальон к действию. Поняв, что криками в воздух он ничего не добьётся, Томпсон обмотал лицо платком, водрузил на нос солнцезащитные очки и, с усилием распахнув переднюю дверцу джипа, вывалился наружу. Его тут же едва не сбило с ног, а выпущенную из рук дверцу мгновенно припечатало к автомобилю. Полковник несколько секунд постоял, выбирая направление, затем, преодолевая сопротивление потоков воздуха, начал продвигаться туда, где рассчитывал обнаружить технику с прячущимися в ней солдатами ливийской армии. Но чем дальше он удалялся от собственного джипа, этого островка стабильности в окружающем мире хаоса, тем меньше в нём оставалось уверенности в правильности предпринимаемых действий. Сквозь солнцезащитные очки "хамелеон" окружающая действительность казалась ещё мрачнее реальности - вьющаяся песочно-пылевая взвесь виделась багрово-чёрной, разлитой в окружающем пространстве запёкшейся кровью. Завывания ветра вдруг начали чудиться тоскливо-заунывным плачем.
"А что, если впереди ничего нет? Если я ошибся направлением?" - мелькнула паническая мысль. Томпсон неожиданно понял, что остался совсем один. Он и всё заметающая песком стихия, и больше никого и ничего. Ему стало страшно. Идти вперед и раствориться в кровавой мгле, не в силах ни выбраться из неё, ни позвать на помощь или вернуться?
"Кликнуть кого? Позвать? Но разве тут докричишься? Весь мир попрятался, укрылся от происходящего безумства"... - полковник остановился. Не решаясь сделать больше ни шага, замер, чувствуя, как жар охватывает тело, как обильный пот пропитывает одежду. В приступе всё сильнее накатывающей паники, ему вдруг неимоверно захотелось смахнуть с лица грязевые потёки, взглянуть на мир без призмы защитных очков. Повинуясь невнятному импульсу, он правой рукой приподнял очки. Приподнял, чтобы тут же пожалеть об этом - мелкая пыль мгновенно запорошила глаза. Томпсон зашипел от досады, почти ничего не видя, развернулся и медленно, чувствуя себя беспомощным, слепым котёнком, побрёл обратно. Слёзы, в попытках вымыть попавшие на глазное яблоко соринки, потоком устремились из его глаз вниз, под плотно прилегающую оправу. Казалось, прошла вечность, прежде чем полковник сумел разглядеть, а протянув руку и коснуться, так опрометчиво оставленной машины. С трудом распахнув дверцу, он рухнул на сиденье. Отпущенная дверь мгновенно захлопнулась. В салоне было не менее жарко, чем снаружи, но Томпсон ощутил прохладу. А вместе с мнимой прохладой пришла и уверенность в том, что русским всё равно от него никуда не деться.
Самум.
Когда спецназовцы вышли из дома, ветер бушевал вовсю, с силой бил песком в стёкла очков и засыпал пылью оставшиеся незащищенными участки кожи лица и рук. Следуя за Идигером, разведчики некоторое время петляли по белому городу, затем вновь оказались в узких улочках окраины и наконец подошли к месту, где их дожидался небольшой караван.
Как показалось Маркитанову, верблюды, несмотря на надетые на их головы противопылевые мешки-маски, заметно нервничали - переступали с ноги на ногу, мотали головами, одним словом, беспокоились. Животные лучше человека чувствуют любые проявления природы, а тут разбушевавшаяся стихия. Верблюды - корабли пустыни, но даже самые лучшие корабли иногда тонут.
Отправились в дорогу не сразу - какое-то время ушло на то, чтобы приторочить по бокам верблюдов вьюки с оружием и амуницией. Занимались этим несколько местных мужчин. Спецназовцы работали на подхвате: подай, принеси, пойди к чёрту, не мешай. Когда процедура приторачивания имущества и седлания близилась к завершению, "прибыл" главный караванщик. Полноватый, но шустрый мужчина неопределённого возраста.
-Амессан, - представил его Идигер, и караванный босс покивал в знак приветствия. Анатолий Анатольевич в свою очередь что-то ответил и приложил руку к сердцу. Что это означало, и правильно ли делал подполковник, для Маркитанова так и осталось очередной в его жизни загадкой. Но это его не слишком беспокоило, было бы о чём думать. И никаких эмоций. А вот посадка на корабли пустыни Маркитанова изрядно повеселила: каждому спецназовцу определили своего верблюда, и когда новоявленные всадники приблизились к ним, погонщики довольно бесцеремонно поставили "корабли" на колени. Первым решился на "подвиг" подполковник Черныш. Он крякнул и легко, (похоже, привычно), вспрыгнул на спину своего "скакуна". Попытавшийся повторить его джигитовку Лобов сполз вниз, пробороздив лицом по крупу животного, старший лейтенант Рогожин свалился с верблюда, когда тот начал вставать, и так далее и в том же духе. Сам же Маркитанов не стал отказываться от помощи погонщика, раз уж та была предложена, и оказался в седле без особых эксцессов. Через какое-то время все наконец-то уселись и, понукаемые погонщиками животные, кряхтя и рыкая, стали подниматься на ноги. Неожиданно Маркитанов почувствовал, как его голова и вцепившиеся в луку руки начали стремительно взлетать вверх (или ему так почудилось?) и лишь мгновение спустя к ним присоединилось всё остальное.
Минутой позже караван тронулся в путь, путь скорее угадываемый, чем видимый ведущим караван Амессаном. В другое время он, будучи человеком трезвомыслящим, никогда бы не отважился на подобное, но в этот раз имелось несколько причин для столь безрассудного поступка. Как сказал ему уважаемый аменокаль: "Особый случай".
Само собой разумеется, каждому разведчику дали по хлысту для управления животным, только какой в этом смысл, если верблюды оказались связаны воедино?
Ветер дул с такой силой, что приходилось, удерживаясь за луку седла, прижиматься к спине несчастного животного, вынужденного куда-то идти в такую "не караванную" погоду. Первое время Маркитанов пытался всматриваться в окружающую действительность, но потом, окончательно уверившись в бесполезности этого занятия, принялся тупо пялиться на свои собственные кисти рук, разглядывая, как пыль оседает на волосках, чтобы в следующее мгновение быть сметённой очередным порывом ветра, тут же сыпанувшим на кожу мелкий песок. И так раз за разом. "Уплывая" всё дальше и дальше от Гадамеса, прапорщик Маркитанов жалел только об одном, что не побывал в стариной части древнего города. А караван меж тем шёл и шёл. Так в бесконечном движении прошло несколько часов. Ветер не стихал, а только усиливался. Неожиданно верблюд под прапорщиком встал. Дмитрий качнулся вначале вперёд, затем замер и, приподняв голову, понял: весь караван прекратил движение. Через секунду вдоль верблюжьей цепи пробежал явно чем-то обеспокоенный погонщик. Затем из песчаной пелены появились ещё два силуэта - прапорщик сразу угадал обоих идущих: впереди вышагивал Анатолий Анатольевич, чуть приотстав от него, семенил Идигер Баханги. Вот они подошли к прапорщику и подполковник, стараясь перекрыть звуками голоса свист ветра, прокричал:
-Спешиваемся. - И он уже готовился проследовать дальше, но его задержал не удержавшийся от вопроса прапорщик:
-Что случилось, командир?
Ответил остававшийся рядом с подполковником Идигер:
-Караван-баши говорит: Самум совсем небо закрыл, ночь в день приходит, - сообщил он. - Дальше идти нельзя, заблудимся. Погибнем. Здесь переждать следует. Верблюдов уложат, мы меж ними ляжем и ждём.
-Долго? - обращаясь непосредственно к вождю туарегов, спросил Маркитанов.
- Амессан сказал, - Идигер вновь сослался на главного караванщика, - главное - "сердце" ветра переждать. В ночь говорит, дальше пойдём.
-Короче, спешивайся, кавалерист, - скомандовал Черныш. - Только после того, как слезешь с верблюда, походить и размяться не забудь, иначе потом ходить только в раскоряку будешь, а может по любасу будешь, - подбодрив таким образом своего ночного собеседника, Анатолий Анатольевич двинулся дальше.
Несмотря на бушующий ураган, подполковник Черныш приказал выставить охрану. Хотя практического смысла в ней почти не имелось: появление врагов - один шанс на миллион. Даже если бы противник организовал пешую погоню, найти небольшой одиночный караван в этом море песка и пыли не представлялось возможным - пустыня большая, почти одинаковая, для знающего человека вправо-влево возьми, везде дорога. Путь один, а дороги разные, главное - уметь дойти до очередного оазиса.
В сравнении с обжигающим воздухом, песок, на который, сунув под голову свёртки с оружием, улеглись разведчики, казался не таким уж и горячим. Укрывшись пресловутым лисамом, Маркитанов напился водицы и поудобнее пристроив голову, закрыл глаза. Под тканью дышалось тяжело, к тому же, после выпитой воды, катил градом пот. Наверное, поэтому, несмотря на усталость и одолевающую сонливость, уснуть, как назло, никак не получалось. Спёртый под материей воздух не желал насыщать лёгкие достаточным количеством кислорода, появилось желание распахнуть лисам и подставить лицо ветру. И только понимание того, что этот внешний воздух отнюдь не свеж, а наполнен миллиардами пылинок, не давало подобному желанию воплотиться в реальность. Прапорщик погрузился в раздумья, точнее в мечты о скором возвращении домой. А самум продолжал шуметь и забрасывать песком остановившийся в пути караван, под его шумное завывание прапорщик и уснул.
Ему снилась цветущая яблоня. Белые соцветия на фоне серо-коричневых с зеленоватым оттенком ветвей. Почему? Наверное потому, что из детства Маркитанову больше всего запомнилась именно цветущая яблоня. Ни речка, ни хоккей, в который он мог играть чуть ли ни целыми днями, ни школа и школьные друзья, а цветущая яблоня. Он помнил: каждую весну, белые с красноватым отливом лепестки цветков, вьющиеся над ними пчёлы, гудящие шмели. Может потому и помнил, что яблоня у них была всего одна? А может потому, что это самое красивое, что было в весенней природе после долгого зимнего белоснежья? Яблоня... ему снилась яблоня, раскинувшиеся во все стороны разлапистые ветки, покрытые цветами так, что издалека плодовое дерево казалась огромным белым шаром. Он любовался, и только приходящий откуда-то извне шум ветра не давал полностью насладиться этой красотой. Сон продолжался - весеннее солнце пригревало, хотелось растелешиться (раздеться) и прыгнуть в озеро, на берегу которого росла та единственная на всю округу яблоня. Яблоня, каким-то чудом избежавшая топора в период хрущёвского налогообложения. Хотелось ощутить прохладу весенней, пробирающей до костей, воды. Он потянулся рукой к груди, ухватился за обшлаг и дёрнул, срывая с себя одежду... И в тот же миг мощный порыв ветра сорвал нежные лепестки цветов, обнажил голые, тёмные, мшистые от долгих прожитых деревом десятилетий, ветви. А ветер, видимо желая заставить яблоню склониться в поклоне, ударил снова. Непокорное дерево хрипло закричало продолжительным треском, но устояло. Третий порыв сломил упорное сопротивление: ствол хрустнул и переломился. Старая яблоня, как сухое перекати поле, крутясь, понеслась по просёлку, ведущему к деревенскому кладбищу. Паника, ужас охватил спящего, стало трудно дышать. Почувствовав на лице песок, пыль в носу и на губах, он попытался протестующе закричать, не смог и... и, проснувшись, распахнул веки.
Маркитанов осознал себя сидящим. В душе покой и умиротворение, будто и не было тревожного сновидения, лишь, туманная картинка на безвозвратно удаляющемся горизонте. А вокруг бушевала буря, укрывавший до этого момента платок-лисам мотало ветром, по открытому лицу нещадно били несомые шквальным ветром песчинки. Пот, выступивший по всему телу, обильно пропитал одежды. Короткий сон не принёс отдыха, только мышечную слабость и душевное смятение. Прапорщик Маркитанов не верил в пророческие сны, но лишний раз предпочитая не рисковать, повернул голову влево и трижды плюнул. Нос и рот наполнились пылью. Начав чихать, Дмитрий поспешно укрылся за тканью лисама и вновь улёгся на горячий песок пустыни. Сна не осталось ни в одном глазу. А ветер продолжал серчать и кидаться пылью...
Переждав пик силы самума, караван снова отправился в путь. Постепенно шквальные порывы прекратились, а потом ветер и вовсе стих. Наступил очередной день в жизни тысячелетней пустыни. За спиной оставались всё новые тысячи пройденных шагов. Песок всё больше и больше уступал место камню. Порой большие и маленькие, они лежали под ногами верблюдов сплошным ковром. Пару раз путники, спускаясь и поднимаясь, пересекали сухие русла древних рек. Маркитанов поймал себя на мысли, что Сахара некогда жила совсем другой - цветущей жизнью. Но время изменило всё - реки высохли, зелёные долины сменились песками, животные либо откочевали, либо погибли. Огромные территории обезлюдели... Что поделаешь - природа. Но не есть ли в том и толика человеческой вины? Кто ответит и захочет ли человечество знать ответ? Ведь разгоняют же бездумно облака, не задумываясь о веками формировавшихся воздушных потоках. Разгонят, не ведая или не желая ведать, к чему это приведёт через десятилетия...
Прапорщик ехал, мерно покачиваясь, стараясь не касаться лук седла, расположенных и спереди и сзади сидящего, при этом усиленно расстраиваясь по поводу отсутствия стремян - очень хотелось привстать и немного постоять на ногах, давая отдых измаявшейся, точнее изрядно намятой пятой точке. В поисках облегчения он пробовал и отставлять ноги назад и скрещивать их по-турецки, закидывая за переднюю луку, и поочередно вытягивая ноги вперёд, и сползая то на одну, то на другую сторону. Ничто не помогало - отсиженная пятая точка настойчиво требовала отдыха или хотя бы небольшой разминки. Единственное, что удалось прапорщику - это уловить ритм раскачиваний "корабля пустыни" и раскачиваться им в такт. Он даже иногда не держался руками, безвольно опуская их вдоль тела и наслаждаясь, (насколько это было возможно в пятидесятиградусную жару), покоем бездействия. А караван двигался неспешно, так неспешно, что прапорщику Маркитанову иногда хотелось соскочить на землю и побежать вперёд.
-Пешком было бы быстрее, - сблизившись с подполковником Чернышом, Маркитанов тут же высказал ему свои соображения.
-Может и быстрее, - не стал спорить Анатолий Анатольевич, - но ты себе представляешь туарега, идущего пешком, - он усмехнулся, - с мешком? То-то же. Курам на смех! А наша задача как можно дольше оставаться незамеченными.
Прапорщик вздохнул:
-Да я что и к чему соображаю, не совсем дурак.
-Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. - Подполковник назидательно поднял вверх указательный палец. - Понял?
-Да надоела эта тягомотина, - пояснил свою озабоченность темпами передвижения Маркитанов и снова вздохнул, - сейчас бы вертолёт!
-Вот тогда бы ПЗРКа боевикам и пригодился, - не дал помечтать Анатолий Анатольевич. - Ты, Вениаминыч, не спеши, доедем. Главное доехать.
-Это бывает, - поняв состояние собеседника, согласился подполковник.
-Старею, наверное, силы уже не те, - нахмурился прапорщик.
Подполковник посмотрел на задравшего поверх луки ноги Маркитанова и рассмеялся. А у прапорщика вдруг в глазах появилась грустинка, и он неожиданно серьёзно спросил:
-Командир, тебе никогда не казалось, что ты подошёл к краю? Что ещё шаг - и пропасть?
-Ну это... когда возникает ощущение близости смерти, предчувствие: она вот совсем рядом - в двух шагах?
В глазах Анатолия Анатольевича мелькнуло понимание:
-Мандраж? - сочувственно спросил он.
-Да нет, командир, - без всяких эмоций возразил прапорщик, - никакого мандража. Так, сны непонятные снятся. И каждый раз неприятное ощущение, будто за углом притаилось нечто страшное, неисправимое. Во сне трясёт, а просыпаюсь и ничего. Разумом понимаю: оно меня ждёт, а страха в душе нет, есть безликое ощущение неизбежности конца пути. Это как данность - это будет и всё. И не исправить. А раз не исправить, к чему тогда переживать?
Подполковник нахмурился, какое-то время молчал, в задумчивости скребя подбородок:
-Я как-то общался с безнадёжно больным человеком: "Знаешь, - сказал он, - ожидание смерти может быть по-своему притягательным. Правда, - тут же поправился он, - боюсь, оно не покажется таковым, когда смерть окончательно возьмёт за горло". Не знаю, что чувствовал этот человек в момент смерти, но думаю, по второму пункту он, вероятно, был прав. Вероятность смерти и близкая неизбежность смерти - суть разные вещи. Кого-то нож, поднесённый к горлу, пугает больше, чем свистящие пули, кого-то наоборот. Всё зависит от ситуации, от ощущения этой самой смертной близости. Ты идёшь в атаку под пули, но в душе надеешься на лучшее, а если тебя поставили у стенки, и надежды нет? Если нож уже вгрызается в кожу твоего горла? Вероятность и неизбежность совсем не одно и то же. Две меры на весах судьбы.
-Да не об этом, - Маркитанов с досады махнул рукой, рассердившись на непонятливость собеседника. - Я в жизни несколько раз встречал парней, которые рассказывали мне о предчувствии близости своей смерти и вскоре погибали. Вот и у меня сейчас такое...
-Рассказывали, говоришь? Погибали? - едва ли не смеясь, переспросил подполковник. - И таких погибших сколько? два? три? пятеро? А сколько тех, кто рассказывал о страшных предчувствиях и оставался цел и невредим? Таких парней в разы больше. Но мы этих людей не помним. Объяснение просто: наше сознание фиксирует сбывшиеся факты, забывая десятки, сотни не сбывшихся предчувствий и примет.
-Может и так, - неохотно согласился Маркитанов, - но гложет меня что-то. Наверно старею, - во второй раз, то ли всерьёз то ли шутя, сообщил он, и тут же сделал вывод: - Уходить надо из армии.
Его собеседник вновь задумался:
-В этом я не советчик, - наконец ответил он, - нет желания служить, уходи. Я вот собираюсь работать ещё долго. И никаких предчувствий.
-Везёт, - в голосе прапорщика прозвучал оттенок сарказма. И тут подал голос удивительно долго молчавший Лобов:
-А куда нас ведёт дорога? - спросил он.
-В некий оазис, находящийся в песчаной пустыне Эдейен-Убари, - охотно принялся пояснять Анатолий Анатольевич, словно стремясь поскорее уйти от мыслей, навеянных беседой с прапорщиком. - Замечательная пустынька - сплошной пляж, растительности нет, осадков аж целых десять миллиметров в год, барханы, барханы, барханы. Но мы так далеко в её просторы не полезем, наш оазис на окраине. Рядом с оазисом небольшое озеро. Солёное - Боже упаси. Когда-то здесь поваренную соль добывали. Может, и сейчас добывают, Идигер не сказал. Но думаю, вряд ли. С началом войны многое поменялось.
-А почему именно туда? - продолжал потакать своему любопытству капитан, а может просто для более приятного времяпровождения.
-Пикапчик наш туда ускакал, - пояснил подполковник, но капитан не унимался:
-А это-то откуда известно?
-Сорока на хвосте принесла, - Анатолий Анатольевич хотел отделаться ни к чему не обязывающей поговоркой, но передумал: в конце концов, секрета в имеющихся у него сведениях никакого не было. - Идигер ещё ночью, когда мы спали, своих людей во все концы Гадамеса и окрестностей разослал. Вот они его и выловили...
-Кого его? - перебил рассказчика всё тот же Лобов.
-Погоди, торопыга, - осадил его Анатолий Анатольевич, - всё расскажу, но по порядку. Вы дрыхли, а меня разбудил наш дорогой хозяин, его глаза были выпучены и светились от счастья. "Эфенди, - воскликнул он, пытаясь передать мне все свои эмоции, насколько это было возможно сделать шёпотом, - мы нашли одного спасшегося ИГИЛовца! Он успел уползти, пока вы кончали остальных. Он знает, куда уехал сбежавший. Их отряд оборудовал базу - место отдыха на границе Аубари. Это их точка сбора на случай неудач, так сказать местечко отлёжки от неприятностей, отдыха и зализывания ран. Пикап поехал туда. Больше ему податься некуда. Там он будет ждать остальных.
-А что стало с этим пленённым? - поинтересовался Лобов.
-Он покажет дорогу, а потом умрёт, - безмятежно сообщил подполковник, будто речь шла о разбитом горошке, а не о человеческой жизни. - Но это не наша забота. Ты бы лучше спросил, что там и как с этим оазисом.
-А что с ним не так? - тут же спросил капитан.
-А то, что это всё-таки какое-никакое место постоянного забазирования террористического отряда, со всеми вытекающими - с охраной, укреплениями, минированием.
-И эта красота вся нам?! - догадался Лобов.
-Угу, - легко согласился подполковник.
-Толь Толич, - обратился к спутнику почёсывающий лоб Маркитанов, тоже внимательно вслушивавшийся в разговор, - а подробности имеются?
-Подробности, на месте. А в качестве пищи для ума: на базе семнадцать остававшихся для её охраны, плюс наш гонщик. Итого восемнадцать. К тому же, в любой момент возможно прибытие других шаек, уходивших на разбой. Дело ислама делом ислама, а жить хочется сегодня лучше, чем вчера, завтра лучше, чем сегодня. Грабят, пока есть возможность. Владельцы базы, кстати, вовсе не сирийская оппозиции, а ещё одна местная ветвь ИГИЛ, только эти прочно завязаны на Сирию - поставка людей, вооружения, имущества. Очередные посредники, тесно сотрудничающие с американцами.
-Торгаши они, а не вояки, - буркнул Маркитанов.
-Торгаши, - не стал спорить подполковник. - Но с оружием. Итак, семнадцать охранников, небольшой брошенный древний посёлок, переоборудованный в укреплённый форт. Сплошные оборонительные сооружения, вокруг минные поля с двумя проходами, оба под неусыпным контролем.
-Видел я их контроль, - хмыкнул поглядывающий по сторонам Лобов, - высунут ствол в амбразуру, а сами в тенёчке чай дуют.
-Если всегда так думать, долго не проживёшь, - сделал свой вывод из сказанного Черныш.
-А он у нас вообще не думает. Этакий недум, языком только треплет, - изрёк свою характеристику капитана ротный. Лобов обиженно засопел.
Черныш улыбнулся:
-Начнёт думать, когда припечёт. - И предельно серьёзно: - Вот, мужики, все факты, думайте, размышляйте, время у нас для этого пока есть. На месте окончательно осмотримся, планчик набросаем.
-Да уж, планчик... - Маркитанов в попытке хоть как-то облегчить участь отсиженного заднего места съехал на бок, - беда с этим ближним и прочими Востоками, и Африкой тоже. И если вдуматься, то везде Американские ушки торчат.
-Верно, - кивнул Анатолий Анатольевич, соглашаясь с выводами прапорщика, - американцы везде лезут. Но тут всё легко объяснимо, они свои интересы отстаивают. В конечном итоге, весь мир должен принадлежать им. Ресурсы, территории. А если вдуматься, американцы - самые главные в мире воры, грабители, да и убийцы тоже. Ни одна террористическая организация не поубивала народа столько, сколько угробили несущие "демократические свободы" амеры. Они убийцы и притом убийцы трусливые. Своим поведением американцы мне напоминают стаю хулиганов, шайку шакалят. Их цивилизация ведёт себя точь-в-точь как шпана.
-Это когда собирается толпа и предлагает какому-нибудь чужаку типа тебя, "честную" драку с кем-то из своих. Вроде всё по чесноку (по честному), один на один, но если ты вдруг начнёшь побеждать, тебя забьют всем коллективом. И ты это знаешь. Хотя хулиганы и то честнее. Они, по крайней мере, позволяют тебе хотя бы слегка огрызаться. А тут не смей! Иначе полный кирдык и тебе и всем окружающим. При этом шумят: во какие мы смелые - воюем по всему миру, несём так сказать дерьмократию.
-Твари! - процедил Маркитанов и тут же переключился на другую тему. - А, это... на этих, блин, кораблях, блин, нам ещё долго ползти?
-Нет, - заверил подполковник и в очередной раз пустился в пространные объяснения: - На стыке двух пустынь очередное заброшенное поселение. Древнее, как помёт мамонта. Там остановимся и будем ждать обещанного Идигером механического транспорта.
-Здорово, - вслух обрадовался капитан Лобов.
-Кстати, - заметил Анатолий Анатольевич, - мы, между прочим, пересекаем уже третью местность с таким поэтическим наименованием пуссс-тыыыня, - потянул он, смакуя последнее слово. - По Алжирской потопали пёхом, самум догнал нас до каменистой пустыни Хамада-Эль-Хамра "красной пустыни" - это плато на севере Сахары, верблюды протащили нас по пересекающим его высохшим руслам, с редкими колючими кустарниками и акациями, а затем совсем не торжественно, наоборот, излишне буднично вывезли на его окраины. А кстати, кто-нибудь уловил момент, когда Алжирская пустыня перешла - перетекла в возвышенное каменистое плато? Я, например, нет, только по навигатору. Не уловили?! Значит, прошелестело мимо. Слава Богу, не у меня одного, а то уж было подумал, теряю хватку. Итак, две пустыни позади, а впереди, как я уже говорил, пустыня Эдейен-Убари - жизнерадостнейшее местечко. Песочек, песочек и песочек.
-Эт-то-то да, - поддакнул незаметно подъехавший и присоединившийся к разговору Идигер Бахтани, - песка много, барханы сыпучие, акаций нет, кустарника нет, полынь нет, ничего нет. Верблюду перехватить нечего. Голодай и тут всё.
-А у вас вообще хоть чего-нибудь растёт? - недовольно проворчал Лобов. - Одни камни и песок.
-Как не растёт? - запротестовал Идигер. - Всё растёт. И дерев растёт, и злаки растёт, тамариски много, ксерофитные травы растёт, акаций какие большие, шапка падает - на верхушку смотришь. А ты гришь, не растёт. Не здесь, канечна, там, на север. У нас леса есть, там, у моря. Дерев много названий: мирт, олеандр, фисташка знаешь? Тоже растёт. Сосна рощи целый. Сикомор растёт, оливковое дерево, оливки кушал? Эвкалипты, кедра и то есть. А ты - не растёт! И животный дикий есть: змей ползает, варан бегает, мышка туда-сюда, с ушами длинными эти - зайцы да, гиены, шакал, лиса большая, мелкий лиса - фенек, антилопы скок-скок. Птица летает сокол, ворона, голубь, варабей урожай жрёт, много. Поля есть, сады есть - банан для вас выращивают, миндаль, виноград, апельсин-лепесин, абрикос крупный, сладкий. Много чего ещё есть: большие деревья есть, животный есть, по-русски названий не знаю.
-Идигер, - Маркитанов всё же решил задать давно волновавший вопрос, - Где ты так по-русски говорить наловчился?
-В детстве, брат, в детстве. Отец в посольстве, в Москве, двенадцать лет. Я с ним. Потом учился - высшее образование получал, потом братья русские советники приезжали. Водку вот пить так и не научился, а балаболить, да. Русский - моё второе всё.
-Понятно. А то я всё думал...
-Поди, секретных агентов себе напридумал? - усмехнулся Анатолий Анатольевич. - Идигер, ты не шпион?
-Шпион, шпион, - заулыбался Баханги, - на две стАраны работаю, - пауза, - на жену и тёщу.
-Смешно, - фыркнул Маркитанов. На какое-то время разговор прервался.
Возобновил его как ни странно Идигер.
-Жалко Союз рухнул, - вздохнул он как о чём-то утраченном лично им. - Такая большая страна была. Америка боялась. А экономика слабая оказалась, развалилась страна.
-А экономика здесь не причём, - возразил подполковник, - не в экономике дело. Экономика при мудром государственном управлении была бы такова, что ей ни какой кризис не страшен.
-Но Союз же рухнул как плохо замешанная глиняная стена?! Как не экономика? - удивился Идигер.
-А вот так. Не было экономических предпосылок развала. Не-бы-ло. Единственная настоящая причина развала Советского Союза - предательство. Предательство Генсека, предательство элит, народ тоже не остался в стороне, он тоже поучаствовал в предательстве Родины, в её развале.
-??? - возмущенно вытаращился Маркитанов, хотя нечто подобное он уже слышал ночью перед началом пыльной бури.
-А ты как думал? Народ купился, продался на щедрые обещания красивой жизни. А кому-то ещё в довесок посулили независимость от "хищнической" России - Швабоду! Тьфу ты! В результате жаждавшие свободы от колониальной России получили ещё большую зависимость от демократических стран. Теперь Запад у них хозяин. Хозяин, которому служат, высунув язык, и визжат от позволения выполнить любую господскую прихоть. Вот только они ни за что не признаются в этой своей холопской зависимости.
-Что тут признавать? - пожал плечами Маркитанов. - Тут и дураку должно быть понятно: маленькое государство обречено на зависимость от тех или других. Разве что оно может какое-то время лавировать между крупными державами, как утлое судёнышко меж гигантских айсбергов. А уж если качнулось в какую-то одну сторону, прислонилось бочком, то всё - пропало, прилипло и курса не изменить. Поплывёт туда, куда потянут.
-Вот то-то и оно. Но заблудших не переубедишь. Дураки разве признают, что оказались ещё большими дураками? В СССР все жили вместе, все в более-менее равных условиях, хотя и тогда некоторые были "ровнее", сейчас наших бывших сограждан используют, а когда те выполнят свою уготованную Западом задачу, их сбросят на свалку истории. К примеру, по моему мнению, лет через двести никто и не вспомнит, что были такие прибалтийские нации: латыши, эстонцы, латвийцы.
-Командир, думаешь, они исчезнут как народ? - наморщил лоб Маркитанов.
-А ты сам прикинь, что к чему и ответь, - не стал разжёвывать Анатолий Анатольевич, прапорщик задумался. И снова наступило молчание.
Руины древних построек разведчики увидели издалека.
-Мы к ним? - поинтересовался Маркитанов, так всю дорогу и державшийся рядом с подполковником Чернышом. Подполковник кивнул, но в ответе не достало уверенности:
-Да, похоже на то.
-Римские? - предположил прапорщик, разглядывая развалины каменных стен и всё ещё не сокрушённых временем столбов.
-Сомнительно, - Анатолий Анатольевич отрицательно покачал головой, - скорее финикийские. На западе Ливии в первой половине первого тысячелетия были их колонии. Затем здесь же властвовал Карфаген, потом пришли римляне, но не надолго и, кроме того, если память мне не изменяет, они так далеко от моря не удалялись и, соответственно, ничего здесь не строили. После них сюда заявились арабы.
-Заявились арабы? - даже растерялся Маркитанов. - А разве они...
-Нет, - подполковник качнул головой, - они не аборигены, арабы появились здесь только в седьмом веке, тогда же они привнесли сюда свой язык и свою религию.
-Вот как, - Дмитрий развел руками, - а я думал, они здесь всегда жили.
-О, брат, - усмехнулся подполковник, - история - это такая вещь... Народы тасовались как карты, одни уходили, другие приходили. За расцветом империй следовал упадок. Цивилизации сменяли друг друга. В одиннадцатом веке Ливию опустошили кочевники, в шестнадцатом её территория вошла в состав Османской империи. Уже в двадцатом веке Ливия стала итальянской колонией, затем, что называется, страна обрела независимость и далее своим чередом: переворот - Каддафи, мятеж и то, что имеем сегодня.
-А сейчас что, совсем плохо?
-Смотря с чем сравнивать. Если с самыми бедными африканскими странами, то ничего, жить можно, если с Джамахирией Каддафи, то хоть режься. При "кровавом диктаторе" коренной ливиец мог жить и в потолок поплёвывать. Сейчас многие плачутся, но мне их не жалко, за что боролись, на то и напоролись. Короче, пошли они все к чёрту, - с какой-то внутренней обидой закончил подполковник, будто в событиях на этой земле было затронуто что-то ранившее именно его, что-то личное.
Меж тем они подъезжали к древнему городу всё ближе и ближе, и вскоре стали видны не только развалины величественных каменных зданий, но и нагромождения более поздних притулившихся у их стен жалких халуп, но тоже давным-давно брошенных и обветшалых.
-Здесь, здесь будем ждать, - радостно напомнил всем Идигер. - Здесь был уговор. Друзья на машинах. Отсюда на машинах пойдём, поедем. Сейчас тень найдём, мясо сухой есть, овощи, фрукты есть, вода есть, рис есть, пряный трава есть, рууз сделаем. Пальчик лизать будешь. Чай сварим. Хлеб настоящий. Ты настоящий хлеб ел? - с этим вопросом Баханги обратился почему-то к Лобову.
-Ел, что же, не ел что ли? Хлеб он и в Африке хлеб.
-Э-э-э, нет, брат, ты туарегского хлеба не ел. Вот попробуешь, скажешь. Караван-баши почётным гостям чай сварит. В жару пить - лучшего нет. Харашо есть будем. Сытно, - заверил путников Идигер.
-Кончай издеваться, - улыбнулся подполковник, - мы после твоих россказней тут и сейчас без всяких врагов погибнем - слюной захлебнёмся.
-Ничего, ничего, аппетит приходит во время езды, - слегка переврав поговорку, Идигер хлестнул своего "скакуна" и помчал в голову каравана.
-Большой отдых, - громко возвестил старший караванщик по-арабски.
-Привал, - перевёл подполковник, придерживая своего рвущегося вперёд верблюда.
А майор Ивлев принялся отдавать указания:
- В первую очередь всем проверить снаряжение, почистить оружие. Всё остальное позже. А то знаю я вас, вам бы только брюхо набить.
-Поспать бы, - нарочито громко зевнул Лобов, показывая ротному, что не только хлебом насущным жив человек.
-Вот-вот, и я об этом, - усмехнулся ротный, не увидев большой разницы между сном и набиванием утробы.
Древнее селение.
Верблюдов оставили в тени древних финикийских руин, а люди перешли в более позднюю и менее величественную часть брошенного поселения.
-Вениаминыч, смотри, сейчас хлеб выпекать будут, - подполковник, поманив к себе Маркитанова, показал рукой на одного из погонщиков, доставшего из тюков большую бутыль воды, мешок и здоровенную металлическую чащу.
-Что я, хлеб не видел как пекут? - проворчал прапорщик, тем не менее, принялся наблюдать как новоявленный хлебопёк, подлив воды в муку и добавив соли, начинает вымешивать густое тесто. Тут же рядом ещё один погонщик спешил развести костёр. Как потом оказалось - даже не один, а два. На втором караван-баши, как и было обещано, готовил рууз и варил чай.
К тому моменту, когда первый костёр начал догорать, у главного хлебопёка оказались готовы для выпекания две толстые лепёшки. Обильно обваляв их в муке, погонщик разгрёб уголья и, выкопав в разогретом песке две небольших ямки, заложил в них обе лепёшки, засыпал раскалённым песком и присыпал догорающими углями.
У второго же костра тоже всё шло своим чередом. Солидно, со степенной расстановкой, Амессан достал стаканы (обыкновенные гранённые, прямо-таки наши родные), кружку и два чайника, в один засыпал чайные листья, залил водой и тут же её вылил. Всё так же солидно, даже можно сказать с какой-то интуитивно ощущаемой важностью, поставил чайник на угли. Когда тот вскипел, караванщик, против обыкновения, не поспешил снять его с огня, а варил чайные листы ещё минут десять. Убедившись, что отвар достаточно крепок, караван-баши перелил жидкость в другой чайник поменьше, взял кружку и начал "колдовать", переливая заваренный чай в кружку из чайника и обратно. Образующуюся при этом пену аккуратно сливал в стаканчик. Наконец все стаканы оказались заполнены пеной, а чайник с остатками чая вновь очутился на углях. К этому моменту запах в округе стоял умопомрачительный - благоухал наваристый рууз, источал тонкий аромат зелёный чай, пробивался сквозь песчаную корку запах выпекаемого хлеба.
Хлебопёк, видимо тоже по запаху оценив степень готовности своего изделия, разгрёб почти догоревшие угли, откинул в сторону песок и вытащил на свет уже почти готовые к подаче на стол лепёшки - осталось только отряхнуть выпечку от муки и приставших к ней песчинок. И всё - можно кушать.
Последовало приглашение к обеду. Караван-баши вручал стаканы персонально каждому - из рук в руки. Тем более, что выяснилось - и чай, и свежий хлеб оказались предназначены только для избранных: Идигера Баханги, русских командиров и собственно самого караван-баши, а вот здоровенного котла с хвалёным руузом, сильно напомнившим Маркитанову плов, хватило с лихвой на всех.
-Смотри, Вениаминыч, как много пены, - подняв стакан, довольным голосом провозгласил подполковник Черныш. - Запомни, этим нам оказано большое уважение, чем больше пены - тем почётнее, тем более, что чай готовил сам караван-баши. - И обращаясь к старшему караванщику, Анатолий Анатольевич произнёс что-то на родном языке туарегов. Судя по тому, как засияли глаза Амессана, сказанное тому понравилось.
Плов, а именно так решил называть Маркитанов приготовленный караванщиками рууз, оказался выше всех похвал. Распаренный (в меру) рис, овощи, фрукты, приправленные специями и запахом кострового дымка, сделали вкус блюда неповторимым. А ещё этот хлеб, простой, но с неизъяснимой притягательностью: отзвук детства - привкус домашнего, из русской печи, хлеба на поду. Там тоже был толстый слой муки, прилипшие и насквозь прожарившиеся кусочки, положенного на ковригу, широкого листа обыкновенного лопуха. Воспоминания растравили душу, Маркитанов вздохнул и принялся пить великолепный зелёный чай.
Трапеза завершилась быстро. Поев и попив, большая часть людей легла спать. Лично выставлявший охранение, Анатолий Анатольевич вернулся к расположившимся на отдых и обнаружил мирно беседующих Маркитанова и Баханги.
-Сирию и её памятники уничтожают, - с жаром доказывал прапорщик своему собеседнику, - совсем не потому, что кому-то мешает режим Асада. Нет, вовсе нет, а потому...
-Конспирологические теории мирового заговора рассматриваем? - ехидно поинтересовался подполковник, присаживаясь рядом с беседующими.
-Ну, в общем-то, да, - прапорщик не стал отпираться и отрицать очевидное.
-И к чему пришли? - Анатолий Анатольевич поскрёб указательным пальцем отросшую на подбородке щетину.
Маркитанов с досады махнул рукой:
-Да ни к чему не пришли. Он и вникать не хочет. А я вот объясняю: главная цель америкосов в Сирии - стереть с лица земли исторические памятники. Они для того и ИГИЛ создали. Я же верно говорю?
-Ты излагай, излагай! - подбодрил ораторствующего Анатолий Анатольевич.
-Это мировой сионизм! - с жаром заговорил прапорщик. - Это заговор сионистов! Весь мир захватили! И историю подчищают. А как не подчищать? Я вот в интернете видел: последние десятилетия стало всё больше и больше появляться доказательств, что большая часть ближневосточных царств - это праславянские государства. А никаких семитских царств вроде Ханаан в природе и не существовало, всё это выдумки и подтасовки. Все иудейские источники врут... и Библия тоже. И когда стало понятно, что развалины древних городов способны открыть истину, было принято решение об их уничтожении. Так вот, основная задача ИГИЛ - стереть истинную историю, переписать прошлое для нового будущего - бесконечного сионистского владычества над всеми остальными народами.
Черныш, скривив рот в полуулыбке, покачал головой:
-О, брат, как ты закрутил! Нет, тебе туарегского чаю наливать нельзя. Сразу мысли какие глобальные полезли, жуть! Заговор! Едрит-раскудрит. Да ты, брат, антисемит, как я погляжу? - подполковник почти откровенно насмехался, хотя нет, не верно - дружески подтрунивал.
-А что, я разве не прав? - распалился Маркитанов. - Хорошо, допустим, только допустим - в Сирии война просто так, то есть не просто так, а ради ресурсов. А что насчёт Библии?
-А что Библия? - Анатолий Анатольевич сделал вид, что не понимает о чём речь, и прапорщик тут же что называется "клюнул":
-Я о мировом господстве, - выпалил он. - Как вы все не понимаете? Там же открытым текстом написано!
-Эко Вы, товарищ, хватили! - Казалось, Анатолий Анатольевич на секунду задумался, затем многозначительно поднял вверх указательный палец. - О, я, кажется, понял, речь стало быть об этом: Откроет тебе Господь добрую сокровищницу Свою, небо, чтоб оно давало дождь земле твоей во время своё, и чтобы благословлять все дела рук твоих: и будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы [и будешь господствовать над многими народами, а они над тобою не будут господствовать. Второзаконие двадцать восемь дробь двенадцать. Если не ошибаюсь, наставления-заповеди Моисея народу израильскому, - сообщил подполковник, демонстрируя удивительные познания ветхозаветных текстов.
-Вот и я... о том же, - произнёс слегка ошарашенный Маркитанов, - они согласно заветам своим власть над миром захватить должны. Разве нет?
-Не всё так просто, друг Гораций, - Черныш устало опустился рядом с прапорщиком, - не всё так просто. Сложно разобраться. Постичь мировую закулису - это не зёрна от плевел отделить. А ты говоришь - сионисты. Если бы всё было так легко и просто. Тут без ста грамм не разберёшься. Да и литры не хватит. И нет её у нас, этой литры, так что одним словом: заканчиваем митинг. Пошли, братья мои, спать, а то будем потом бродить как мухи сонные.
С этим предложением не стал спорить ни Маркитанов, ни молчавший весь разговор Баханги. Но они успели только подняться, как одни из наблюдателей негромко окликнул Маркитанова:
-Товарищ прапорщик, там, у горизонта, вроде дымка какая-то появилась.
-Где, покажи? - потребовал Маркитанов и почти бегом рванул к наблюдателю, за ним поспешили и оба его собеседника.
Достаточно было оказаться над стеной, чтобы картина происходящего стала совершенно ясна - поднимающиеся к небу клубы пыли прямо свидетельствовали о появлении на горизонте какой-то техники.
-Мои едут, - уверенно заявил Идигер, но буквально в следующую секунду выкрикнул, - это не они, это не они, это...
-Наши оппоненты, - закончил за него фразу подполковник Черныш.
-Подъём! К бою! - рявкнул Маркитанов, не желая терять ни секунды времени. А запылившая весь горизонт техника постепенно приближалась. Наконец машины вынырнули из-за барханов, до поры до времени скрывавших их от постороннего взгляда. Впереди катил белый джип-пикап, следом одна за другой двигались три БМП и снова джипы: один, второй, третий, четвёртый...
-Может, проскочат мимо? Зачем им заезжать в эти развалины? - надежда в голосе Идигера была слабой, но всё же теплилась. Внезапно головной джип вильнул в сторону и, вспахивая от резкого торможения песок всеми четырьмя колесами, остановился.
-Следы! Они заметили следы! - с ноткой отчаяния вскричал растерявшийся Идигер.
-Похоже на то, - подполковник Черныш потянул с лица изрядно поднадоевший лисам и, отвечая на недовольный взгляд туарега, бросил: - Сейчас шифроваться больше не к чему.
Тот, соглашаясь, молча кивнул. А ехавшие в колонне, безошибочно определив, что кроме как в пределах заброшенного селения беглецам прятаться негде, стали не спеша разворачиваться в вытянутую полумесяцем цепь, готовясь к бою. Тем временем спецназовцы спешно занимали огневые позиции.
-Жёстко нам придется, - сквозь зубы процедил майор Ивлев. - У них три БМП, а у нас даже "отбрехаться" нечем.
-Почему нечем? - возразил Идигер, подходя к одному из верблюдов и отвязывая от его постромок объемистый и, судя по всему, тяжёлый баул. Ему бросился помогать караван-баши. А один из погонщиков в это время возился с ещё одной поклажей - видимо, там лежало тоже нечто важное. Не прошло и трёх минут, как старший каравана и погонщик сняли с кораблей пустыни баулы и со всевозможной осторожностью уложили на землю. Ещё одна минута ушла на то, чтобы развязать и открыть взору спецназовцев содержимое этих баулов. Как оказалось, в одном лежали четыре почти новеньких, усовершенствованных американцами РПГ-7, в другом - выстрелы к ним.
-Парни, откель такое богатство? - удивление подполковника Черныша было неподдельным.
-О, это всё война, война. Союзники сбрасывали мятежникам, - Идигер упорно отказывался называть победившую в Ливии оппозицию повстанцами, - много всякого сбрасывали, а мы подбирали. Пару раз даже ракетные комплексы "Милан" попадались, а уж стрелкового добра без меры. Первое время мальчишкам играться давали. Сейчас не то. Патронов всё меньше, взять сложнее. Но всё ещё есть... - говоривший замялся, подыскивая слово, - чуткА, да чуткА. - Довольный, что вспомнил когда-то слышанное от русских, но редко употребляемое слово, Идигер, несмотря на серьёзность складывающихся обстоятельств, заулыбался прищуром глаз.
-Сан Саныч, - подполковник обратился к Ивлеву, - среди твоих парней по этому делу мастера найдутся? - Анатолий Анатольевич кивнул на представленное Идигером оружие.
-Без проблем. Аркаш, - ротный окликнул капитана Лобова, - четырёх гранатомётчиков, вон граники, быстро.
-Щас, соображу, - слегка растерянно отозвался Аркадий.
