ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Петрович Андрей
Измерение четвёртое (глава романа "Пятый угол Вселенной"

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 6.23*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Братцы! Книга ху-до-же-ствен-ная! Нет реальных персонажей.Я писал честно о том, что знаю.Светлая память павшим друзьям нашим!Третий тост!

   Братцы! Книга ху - до - же - ствен -ная!
  
   Нет реальных персонажей. Я писал
  
   честно о том, что знаю. Светлая память
  
   павшим друзьям нашим! Третий тост!

Измерение четвертое

  
   Вот такова она, житуха. Хер-ак! И нету тебя, Рыженький. Сибирячок ты мой скалолазистый. У кого это? "Один лишь взлет, движение души, и ты уходишь к тем, кто тебя ждет". Да, они тебя дождались, а тут-то тебя и вспомнить некому. Вот, разве что я помяну. Твоя единственная сестренка Майка в сегодняшних злобных временах, очень возможно, забросила твой погост, как пишут в душещипательных романах. Крест там покосился, зайцы обглодали березку, и она завяла. Цветов тебе не носят, и на день поминовения не ставят рюмашку у изголовья твоего последнего приюта. Собственно, это тебе "по барабану", ведь ты давно ушел в другие сферы, в которые всю жизнь верил, и да сбудется написанное: "...воздастся каждому по вере его".
  
   Умные люди умеют собирать "кубик Рубика". Я им завидую, потому что сижу-кручу, сижу-верчу: зеленый, синий, белый, красный и... хренушки! Злюсь на этого венгра Рубика нормальной человеческой злостью глупого к умному: "Вот, скотина, напридумывал тут, а я раз...ся". Вот отчего я ненавижу светофоры: Стоять! Идти! Стоять! Опять идти - дурдом! Вот возьму сейчас изобретение этого мадьяра, как трахну об стенку, чтобы разлетелся на мелкие кусочки, потом соберу их и сразу славненько разложу: красный - сюда, белый - туда. Это национальное - трахнуть, а потом уже разложить, чего куда. Впрочем, "трахнуть" (трудами наших переводчиков грёбаных западных бестселлеров) - слово сегодня иностранное и обозначает совсем не то, что обозначать предназначено. Аналогия глупейшая: вот тот переводчик, который впервые это так обозначил, и попробовал бы трахнуть, в прямом смысле, своей трахалкой по чему-нибудь тяжелому, или ему трахнуть по этому самому, скажем, молотком - не переводи, гаденыш, как попало! Если слово матерное, пусть матерное и остается. Факают там себе америкашки и пусть факают на здоровье, если фантазия на Fack you заклинила.
  
   Давайте признаемся честно, хотя бы сами себе: ни одному нормальному человеку, простому, или не очень простому, сильному или слабому, здоровому или больному, после той херни, что мы сами наворотили, лучше не стало. Пришел правитель слабый и лукавый, с отметиной на плешке и наворочал такого, что дети наши не разберутся, внуки, а то и правнуки. Рим рухнул! Жлобы "карфагеняне" потирают ручки и обжираются дешевыми ананасами, которые мы, как ловкие обезьяны, для них с пальм собираем. Не жалко, пусть их. Я, честно сказать, и не очень-то люблю эти самые ананасы. Только скакать за ними по пальмам для уродов, которых я искренне не уважаю, - увольте! Ну, такой уж я уродился. Не хочу дружить с ребятами, которые жлобство определили национальной идеей. "Дружок Билли" с женушкой поперли из Белого дома мебелишки на двадцать тонн баксов, однако, на память. Билли, наверное, по той светлой памяти, диван из "орального" кабинета прихватил, на котором Монику пользовал. У Буша рожа постоянно прищурена, как будто людям в глаза смотреть стыдно. А тут этот чернявенький в "Белый дом" просочился. Кризис уних! Кухарки с тремя классами образования понакупили особняков, а бомжи "мерседесов" и "бентли" и гадают: и откуда это интересно у нас кризис? Да и Бог, вернее, черт бы с ними, но когда эти ребята меня начинают заставлять жить по их принципам, то есть торговать всем, вплоть до собственной жопы - извините. Я ведь и разозлиться могу.
  
   Посмотрите на себя и спросите. Насколько хуже стал я сам с начала маразма, ублюдочного развала и деградации, которые обозвали перестройкой? Уверяю вас, при честном подходе - сам на сам, или сам на Господь - расклады выйдут чудовищные.
  
   Со лжи всеобщей мы рухнули во всеобщее дерьмо. Нечего валить на нынешних и прошлых властителей. Нынешний Вовик мне даже нравится где-то... Почему, если Толик с латышской фамилией натянул страну на всероссийский ваучер, я, Андрюша, должен рвать из глотки у ближнего кусок хлеба?
  
   Знаменитый сын писателя захотел осчастливить страну. На! Сказали ему, осчастливливай! Будь премьером и пусть Родина гордится сынами отцов. И знаете, даже что-то этот сын знаменитости, начал было изобретать. Пошло! Но, увы! Сгубила казака романтика. Инфляцию надумал остановить в то самое время, когда главные паханы на этой инфляции миллиарды ковали. Взял кредит на миллиард, через месяц отдаёшь полмиллиарда и все довольны. А тут, откуда ни возьмись, является толстенький и умненький и говорит, а не будет вам инфляции! Дык! Как же! Это! Деньги пропиты, это что же за государственные кредиты свои кровные отдавать? Нетушки, на хрен нам такой Кибальчиш.
  
  
   Что говорят нам мифы по этой животрепещущей проблеме? Ничегошеньки! Люди в мифологические времена жили нормальные, и ни одна Атлантида сама себя не разваливала. Всякое случается в мирах. Ну, война прокатилась. Враг пришел, жестокий и дерзкий. Взял крепости, города пожег, людей полонил. Было! Собирались миром, побивали врага. Так ведь не пришел никто. Вместо того, чтобы зло в себе изничтожить, кривду вседержавную, - саму державу ухеркали. Радостно вам сейчас?
  
   Мне лично все эти пертурбации, конечно, как козявка в носу. Пальчиком ее - р-р-аз, и на забор, путь висит, перестраивается. За предков только обидно. Они по кусочкам, начиная с Ивана Третьего, собирали, а "добрый дядя Миша" за пять лет просрал. И никакого шовинизма в рассуждениях моих я не наблюдаю. Вот, "уважаемые латыши" заарестовали дедка осьмидесяти лет и судют его: "Б-о-т, в кодды репресии пыл в НКВеДе, постреллил латышский полицай". Я вам, козлы, товарища Петерса вспомню и стрелков латышских, как они в моей России свою революцию творили, хер вы тогда всей своей Латвией, вкупе со всей добытой за последние триста лет рыбой, а также Ригой вместе с Домской церковью, рассчитаетесь. Если это шовинизм, пусть буду шовинистом. Алкашом называли, хулиганом тоже, бабником, фантазером - да на дню по сто раз, ну, побуду шовинистом немного, не убудет.
  
   Включил телевизор - началась война. После того, как Русь сдала Западу и бандитам братьев сербов, никакая война не в диковинку. Евреи и филистимляне, то бишь их новое воплощение, за три тысячи лет так и не поделили Ближний Восток. Ни Моисей, ни Магомет никак не могут образумить соплеменников. Раз вы такие крутые пророки, ну сядьте на пару, пивка хлебните, да и разберитесь в конце концов, кому с какой стороны храмовой горы на коленки падать. Зудит, нудит надоедливая муха. О, самое ненавистное творение Господа. Я не знаю, зачем он ее сотворил. Явно для того, чтобы лоботрясам вроде меня жизнь медом не казалась. Это творение Господне оскверняет меня возникающим во мне желанием убивать. Причем желанием, ничем серьезным не обоснованным. Ну вот хочу убить, и все тут! Хочется, аж руку зудит. Почти как на настоящей войне. Это чувство копится, копится, как мусор в переполненной помойке, вываливается через края и р-р-аз! Наверное, войну придумали для того, чтобы мы не поубивали друг друга на улицах.
  
   Нашу войну обзывают "вооруженный конфликт". Вот так! В Чечне была война, в Карабахе - война, в этой стране "мандаринии" - и то война, а у нас, глядите-ка, ко-о-он-фликт. Вот, я думал, думал, и додумался наконец. Если кого-то "грохнули" при любом ко-о-о-нфликте, что это для него? К-о-онфликт, или же война? Конечно, война и не просто война, а мировая война. Из этого мира его изгоняют, так как же она для него будет не мировой, обязательно мировой. Так что все войны предлагаю историкам считать мировыми, со всеми вытекающими для исторического процесса последствиями.
  
   Что-то Владанчика не видно? Должен, вроде, уже и подгрести. Вот он про войну рассказывать мастер. И получается у него не война вроде, а так, забавы взрослых дядей. Мы с ним всю эту катавасию с первого дня до последнего оттащили, но вот он умеет порассказать, а ваш покорный слуга - увы. Косноязычен становлюсь. Детальки плохо вспоминаются. Времечка-то прошло - ого-го! Записей никаких. Да и какие на войне записи. Что я, екнулся? Как вы это себе представляете? В одной руке блокнот, в другой автомат, в третьей стакан с вином, а в зубах - авторучка? В общем, если кто-то хочет про войну, да так, чтобы мурашки по коже, это к французу Экзюпери, или немцу Ремарку, к некоторым нашим из советских. Я же могу дать чисто спартанское определение: дикость, злоба, смех, пьянство, горечь, зверство. Она как прорвавшийся нарыв: гной течет, омерзительно, больно, противно, но и облегчение, кайф.
  
   Ну вот, ребята, дождались! Любовь, духовный мазохизм, самокопание и вера в светлое будущее вслед за пионерской юностью закончились. Поперло самое интересное, ну... что все сейчас любят. Боевички смотрим? А то как же! В-в-визг протекторов на виражах, пулеметные и автоматные перепукалки. Джеймсы вместе с Бондами и блядями всех форм и расцветок, и ногами такой длины, что я за всю свою христово-возрастную бытность и видел-то в натуре один только раз, когда мы еще в институте со Стёпочкой, моим однокомнатником по общаге, укладывали почивать упившуюся вусмерть пятикурсницу по кличке Матушка. Вот это были ноги! Голенастые, правда, но длина несомненно соответствовала размерам самых длинноногих дешевобоевиковских див. Тут только одно небольшое добавление: рост Матушки составлял два целых и одну десятую метра, так что пропорция была правильна и не вызывала у нас шока. А вам, господа зрители, я откровенно говорю, что если убрать все хитрожопые режиссерско-операторские штучки, то у всех этих кинодив ноги станут нормальной человеческой длины, каковые вы сможете абсолютно бесплатно сотнями созерцать на наших улицах, особенно по весне.
  
   Итак, боевики! Главный боевик, конечно, война. Это вы так думаете. Ошибочка вышла. Не боевик это, как бы вам этого ни хотелось. "Пятерка отважных в тылу врага". Круто! Была у нас одна такая отважная пятерка. За БТРом, презрев опасность (а еще вернее, нажравшись, более чем следует), в тыл врага отправилась. Обосрались, как школьники. Трое тиканули кое-как, одного взяли, и одного грохнули. Как вам такая разведочка? Тут вам не Бушков, где героические боевые пловцы мочат мафию, американских цэрэушников, сибирских отморозков и титьки у "Золотой бабы" дергают под обстрелом то ли ногайцев, то ли тугайцев. Прощения я у Бушкова, конечно же, прямо здесь и попрошу, но не потому, что боевик его охаял. Талантливый боевик круче него никто не напишет. А потому, что автор он думающий, и что его заставляет заведомую чушь писать, могу только догадываться.
  
   Ну уж, а Бонды американские, это уже даже не чушь, а больная психика. Ну, допустим, литература больной быть может (вот моя, например), но с психикой-то в ней должен быть хотя бы элементарный порядок. Ладненько, давайте сядем все на пару лет в "дурку", как Кизи, напишем про еще одно "гнездышко". Что, мир светлее станет? Дети в Африке помирать перестанут, а в Заполярье - замерзать? Хероньки!
  
   Вы контрабандой когда-нибудь занимались? Да нет, не мелочевкой. Тут у нас все мастера. А так, чтобы пару тонн спиртяги, или сигарет блоков с тысячу, через "запретку" мотануть? Да по грязному бездорожью, да под автоматчиками-сучарами, которые хапнуть долю не успели? Вот тут вам и будет начало боевика.
  
   Подходит ко мне Владанчик ровнехонько шестнадцать годков назад.
  
   - Рыба есть! - и подмигивает. Я его тогда постольку поскольку знал, ну виделись как-то, даже выпивали по пару стаканов.
  
   - Ну, давай пожарим, - говорю, - я за бутылкой сбегаю.
  
   - Балда, - говорит, - рыбы много.
  
   Ну, - говорю, - еще пару раз пожарим, правда, у меня на столько водки денег не хватит.
  
   - Чурка, - стонет мне эта жердь косоглазенькая, - три с полтиной тонночки нужно из Одессы сюда притарабанить, и денег потом у нас станет немеряно.
  
   - В чем проблема, - ответствую, - я на велик, ты на велик, за месяц перетарабаним.
  
   Он плачет. Стухнет, мол, она за месяц, а нам сначала яички, потом что повыше, ну а под конец то, что на самом верху, отхерачат.
  
   Времена тогда начинались пока полубандитские, но начальство уже старалось держать нос по ветру и действовать по совершенно справедливому принципу: работать как можно меньше, а хапать как можно больше. Поэтому СуперМаз я попросту позаимствовал на пару деньков, выписав сам себе и путевочку, и накладную. А надо бы было, я бы и месяц на нём катался, и ни один начальник этого не заметил бы.
  
   Солярку в сии благостные времена было модно сливать в канавы, загрязняя окружающую среду, зато никоим образом не нарушая статистической отчетности о накрученном на спидометре километраже. Если ты, родной "дальнобой", сдал маршрут на Москву через славный белорусский Гомель, а мотанул через близлежащую какую-либо Перепердяйловку, откуда, скажи на милость, у тебя осталась тонна горючки? А не осталось никакой тонны. Если тебе за нее даже самогонки колхознички не отстегнули, значит, вылилась злополучная тонна в придорожье, уничтожив местную энтомологическую популяцию на тридцать лет и три года. Короче, горючки - залейся, машин - рядами стоят, а посему говорю Владу: "Рыба не стухнет, яйца и все прочее останется на местах, а рестораны Тирасполя, как только возвернёмся, хлебнут горя, хотя и получат ощутимый прибыток".
  
   Опыт первой контрабанды, это как первая любовь. Трогаешь ее, и боязно, и сладко, и ужас: а вдруг не встанет?
  
   Мы едем, едем, едем в далекие края. Какие там на фиг далекие? Останавливает на таможне первый постсоветский молдавский таможенник. Аккуратненько прижимаюсь вправо, вылезаю, сую ему свою "липу". И сразу же сомнение меня взяло. Как-то не так он мои бумажки смотрит. Может, он читать не умеет. У них в таможне люди новые, вдруг им грамоту знать и не обязательно. Все-таки суверенное государство. Завернул нас этот новоиспеченный страж границ. Ну и триколор тебе в руки. Отъехали пять километров и - на бездорожье. Тут-то все и началось. Я еще забыл упомянуть, что за рыбой пустым мне было ехать не солидно, а потому я нахреначил в шаланду кубиков пятнадцать строительного камня, который в ту пору в Одессе очень уважали.
  
   Вот оно, именно то время появления первой седины на моей маковке. Водилы, вы знаете, что такое ехать по склону, а за спинкой у тебя ровнехонько тридцать с лишним тонн. Губы я себе поприкусывал, дверочки раскрыл, штанишки время от времени потрагиваю, как там - сухо? У Владанчика то же самое. Правда, сухо у него осталось, или же все-таки протекло, не знаю. Съехали. Встали. Облегчились. Покатили себе спокойненько уже дальше, по суверенной Украине. Вот с того рейса мы и скорешились. Рейс - денежки, рестораны, бабы, скандалы в семье (у Владанчика) и - снова рейс. Жизнь наступила светлая и красивая и длилась она ровно семь месяцев. А через семь месяцев Владанчик попал в больничку с диагнозом: перелом носовых хрящей и множественные ушибы мышечных тканей. А ко мне в обыкновенном рейсовом автобусе подсел интеллигентного вида мордоворот и произнес сакраментальное: "Мне дошёл слух, шо вас с камешками видели, прямо на нашей улице в Одессе? Скажите мне что это так, и мы останемся друзьями на все дальнейшие годы. Рыбку сюда сдаете? У вас есть мозги в голове? Без всякой нашей помощи, ваша Люся может вас не дождаться - И, загадочно помолчав, добавил: - Делиться надо"!
  
   Я вообще никогда не против того, чтобы делиться, но, поґскольку на склонах уссываться приходилось мне, а совсем не этому мордовороту, то его предложение отстегивать ему тридцать процентов от всего навара я проигнорировал и сразу же узнал, какова судьба российского зайца-беляка. На остановочке, где вышел, я сразу же заметил, как в проулочек следом за мной свернула красивая машина БМВ, но поскольку дураком я себя все-таки считаю не совсем конченным, то немедля увязал это событие и дискуссию с интеллигентным мордоворотом в единое целое. Ну не ездят пятые, сверкающие БМВ, по сельским закоулочкам. Эх, быстро я тогда еще бегал. Б-а-ба-х, бз-дынь над головой куски штакетника. Сиганул я через забор детского садика и, пометавшись под пулями между песочницами, залез на крестовину под детский навес-грибок и долго еще слышал, как "справедливые хлопцы" шукали меня по всему периметру учреждения. Только они, разочаровавшись в поисках, удалились, как я (видать, переволновавшись) свалился с этого грибка и носом и губой повредил стоящую под ним скамейку.
  
   Так я приобрел и потерял первый опыт контрабандиста, зато понял, что Владанчик - это мое, и мы с ним вполне можем наворотить кучу интересных и полезных свершений.
  
   Потом вдруг все начали воевать. Вся загвоздка оказалась в одном. Чья же у нас сегодня милиция? Если милиция наша, ура! Если румынская, - караул! Ну скажите, вам не по боку, какая милиция вас будет усаживать на нары? Оказалось, еще как нет. Наши граждане категорически отказались воспринимать суверенную молдавскую полицию, и, когда из-за Днестра пригнали полк полисменов с автоматами, мы пригнали несколько тысяч ребят с арматурой. Ну, пустили полисмены пару, другую очередей поверх голов и убрались за Днестр.
  
   Что представляла для меня тогда проблема языка? Как вы думаете? Единственное это то - хорошо эта женщина работает языком чисто в механическом аспекте, или же не очень. А оказалось, что языковая проблема, это еще и то, на каком языке, кому и как разговаривать. Давай, строго сказали мне, учи румынский, а не то.... Я тут бытую себе потихоньку, винцо попиваю, стишки пописываю, проедаю последние контрабандные заначки и из языков знаю: плохо русский, еще хуже английский и очень хорошо - матерный сленг. И вот тебе: немедленно освоить румынский, а не то мы вас ужо и с работы, и из начальства, и вообще отовсюду, и бутылку пива по-русски хер получишь. Ну, ладушки, ладушки, я лично пуганый. С работы они меня выгонят! Да на моей тогдашней работе и мычания вполне бы хватило. Да и освоил бы я их исковерканную латынь. Вон, как-то в Таллинне, в период безденежья я возле Центрального Универсама зубами открывал недогадливым финским туристам бутылки с минералкой, за одну марку, и финский язык вполне освоил, а он из очень трудной, угорской языковой группы. Да ведь начали учить этот чертов румынский. Курсы всякие пооткрывали, ходят вокруг все и как придурки бормочут: еу ам, еу ай, еу сынт. Обхохочешься! Сроки какие-то давай устанавливать. В Кишиневе на площадях орут: "Чемодан, вокзал, Россия!" Что?! Это вы мне, родные, орете? Мне? У которого дед всю Отечественную, день в день, отмантулил и здесь захоронен. И поехало. Стефан Великий в гробу, наверное, вместо вентилятора аидовы запахи гоняет. Ничегошеньки! Его любимую Еленушку Волошанку с русским царевичем развели, а самого, болезного, на этой полупомешанной поэтессе Лари с тремя детишками оженили. В общем, у националов крыша поехала настолько крепко, что я, серьезно беспокоясь за их разум, понял: без автомата не разобраться. Не для того же наш одноглазый военный гений в 1812 тут, под Слободзеей, тысячи русских и молдавских душ прикопал, чтобы я сегодня чемоданил. Было во всей этой их национальной истерии нечто такое мелкое, подленькое,... вроде одержимости неполноценного - побыстрее крикнуть на всю "палату": "Смотрите, какой я полноценный"! Фашизмом подванивало. Ну уж, а хуже этого-то дерьма я представить себе не могу.
  
   Если честно, то против румын как таковых я ничего не имею. Ну, румыны себе и румыны. В конце концов, не каннибалы из Новой Зеландии, или не пигмеи какие-нибудь. Вот пришли бы пигмеи к власти и закон издали: не имеешь права достойно жить, если рост у тебя выше, чем метр сорок на коньках и в кепке. Вот было бы горе. Но все же я с ними разошелся во взглядах на индивидуальную свободу, как ранее с коммунистами, но те хоть сажали на понятном языке.
  
   В мифах ничегошеньки про то, как начинаются войны, не написано. То есть, конечно, написано, что войны начинались, но очень уж как-то безлико. Нет переживаний идущего на войну. Всё это у былинщиков из творчества выскочило. Но на то она и мифология, чтобы на любые вопросы находились ответы, и подобающий миф я нашёл, причем, известен он мне в трех ипостасях: как сказка, как миф и как анекдот. Ну, как говорится, с чего начнем?
  
   Понял! Начинаю с анекдота: едет как-то богатырь Илья Муромец по чисту полюшку, палицей помахивает и популярный шлягер тех времен во весь голос наяривает.
  
   Вдруг развилка и камень, а на нём, естественно, написано: "Направо поедешь - коня потеряешь, налево поедешь - убитым будешь, прямо поедешь - голубым сделаешься". Для Илюши первые два пункта, конечно, ясны, а вот насчет последнего он, как житель сельских районов, не был в курсе. Интересно ему стало, и поехал он прямо. Едет себе, едет, а на дубе первый гаишник всех времен и народов - Соловушка-разбойник. Засвистал в свисток, жезлом замахал. Илюша, поскольку правил никаких не нарушал, размахнулся палицей, да и запустил ее соловушке прямо в его свисток. Соловушка с дуба хряснулся, лоб потирает и говорит: "Ну и педераст ты, Илюша".
  
   Сказку вы все, конечно, знаете, а вот в мифе не так все просто оказалось. В мифе перед Семарглом Лунным совершенно другая раскладка на камне была написана. Смерть, женитьба или богатство. Как мужик, по-видимому, весьма крутой, поехал Семаргл за смертью, и вот что любопытно: этот эпизодик в мифе занимает строчек двадцать, ну встретил Кащеевых ребят, ну размолотил в шесть секунд, вернулся, надпись на камешке поправил (мол, пацаны, все классно, ездите этой дорогой сколько хотите, там больше никто не беспредельничает) и поехал поджениться. Вот тут и началось! И выпивка, и закуска, и девка эта, богиня Девана, стервь стервью. Как все закрутится! И в Явь, и в Навь. И братву, ранее захваченных витязей, царей, волхвов и прочий тогдашний народ из погибели вызволять. И стервь эту пришлось мечом располовинить, что лишний раз доказывает: обращение со всеми подряд женщинами, как с богинями, чревато.... А посему любовь любовью, а плеточка - вон она, на стене висит.
  
   Ага! Возрадуется внимательный читатель. Что ж ты, сволочь такая, в главе номер три писал: ..."никогда не бейте женщин" и ручки от удовольствия потрет. Поймал, мол, мерзавца на неточности. Вот позлорадствует-то. Ницше - еще скажет - охаял, литератор долбанный. Тоже мне, жизневед. А я в ответ приведу вам мысль еще одного, совсем не глупого немца Артура, даром что убежденный холостяк: "...ни одно наше воззрение... не может быть совершенно ложно". Так что глава номер три - это глава три, и в той конкретной ситуации бить женщин никак не позволялось, а вот в главе четыре уже вроде бы и необходимо.
  
   Но самое, конечно, главное - это богатство, за которым после всех передряг Семаргл и направился. В общем, не было там богатства в общепринятом смысле, было там богатство в смысле не общепринятом. Книжка там оказалась, а в знания были захоронены. И тут я с былинщиком согласен на все сто. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией. Итак: зачем иду на войну? Правильно, за знаниями.
  
   Убейте меня, совершенно не помню в деталях, как это все закрутилось. На улице хмуреж и слякоть. На душе то же самое. Так бывает, когда ожидание весны опошлено осклизлостью. Зимы нет, осени нет, и весной не пахнет. Умерло все, а возродиться не хочет и поэтому - серость, грязь и самое время для войны.
  
   - В Дубоссарах стрельба!?
  
   - Да что вы? Как?
  
   - По радио передали, трое убитых.
  
   - Вот, суки, что творят!
  
   - Стволы давать будут?
  
   - Да нету у них ни хера, сказали "сучки" подвезут.
  
   - Пока они подвезут, нам тут всем яйца повырезают.
  
   Пятиэтажная, бурая громада конторы ЦСП, как оно расшифровывается, я и сегодня не знаю. Тут штаб. Рация. Оружейка. Двухъярусные кровати. Жрачку приносят сердобольные мамаши из женского комитета. И какую жрачку!? Борщи, колбасу, консервы. Оружие дают на дежурства, потом забирают. Ослы! До сих пор не отделались от трепета перед ним, с советских времен. Чую, дорого нам этот трепет обойдется. Оружие - это лакмусовая бумажка сущности человеческой. Оно, как электрический разряд, разводит душевные качества по минусам и плюсам. Дали пушку тому, у кого есть мразинка в душе, - и уже перед тобой явная мразь. Дали тому, у которого есть совестинка, - с оружием и совесть обозначивается. Много страсти, порывов, светлого, но и подлючности кучи громоздятся. Все пьют. Но понемногу. Пора расставаться с выработанной годами вежливостью. Она не работает.
  
   На посту:
  
   - Извините, старший поста. Прошу вас открыть багажник.
  
   Стеклышко приспускается.
  
   - А-а, думнэт зеу мети! Кто ты такой, а?
  
   - У меня приказ. Извините. Прошу багажник.
  
   Он выскакивает из машины. Усы - двузубая черная вилочка. Эта вилочка дрожит от ненависти. В машине обрамленное красным лицо женщины. Видимо, жена. Взгляды двух ребятишек, как у маленьких, загнанных в норку зверьков.
  
   - Что ты тут всталь, а? Как стольбик. Кто ты такой меня проверить, а? Давай, поедь в Россию, там проверь.
  
  
   - Слушай, ты, сука румынская. Две секунды тебе даю паскуда, или сейчас еб...м в лужу положу и хлебать заставлю.
  
   Все это я говорю полушепотом, одновременно улыбаясь женщине за стеклом. Он сереет и моментально открывает багажник.
  
   По вечерам патрулируем микрорайон. Нашему депутату местные коллаборационисты закинули в окно взрывчатку. А может, и не местные, а спецгруппа из-за Днестра. То ли у них информаторы говно, то ли сами террористы идиоты, но взрывчатку закинули не депутату, а соседу, простому работяге. Хорошо, что дочка у него в этот день к бабке уехала - разорвало бы в клочья. Вот во избежание подобного и ходим, патрулируем. Патрулируем, патрулируем, в видеозальчик спустимся, боевичок глянем, по стакашке хряпнем и дальше патрулируем.
  
   Все, допатрулировался, подпрягли к ментам. Я и менты! Ха-ха-ха. "Любовь" народа нашего к ментам общеизвестна, и я, как частица этого народа, эту "любовь" не разделять не могу. Помните? Вот самая радостная картинка: река, а по ней менты в гробах плывут. Стой, а как же, есть же хорошие менты. Ну да, хорошие менты - в хороших гробах, остальные - в плохих. Ребята, если бы из десяти ментов хотя бы каждый десятый был хоть отдаленно похож на героев наших великих детективщиков - Гурова, Каменскую или Ларина, - я бы всю оставшуюся жизнь сочинял выспренно-хвалебные оды родной ментовке и кланялся каждому встреченному на улице менту. Но увы.... Менты, они и в Африке менты.
  
   В общем, идем с ментами "брать" народнофронтовца. Они тогда кругом народные фронты пооткрывали. Как националюга с тремя извилинами, так обязательно народный фронт. Самого народа в этих фронтах с гулькин хрен, а вот крикунов, бездарей из интеллигенции и уголовничков - хоть пруд пруди. Правда, с течением времени все эти фронты куда-то рассосались, по-видимому, все-таки идеологи их наконец поняли: если фронт, так он не только с одной стороны фронт, с другой - тоже не пальцем деланные, и с оружием они обращаться умеют. Вот если бы только они одни с автоматами, а мы с арматурой, тогда, конечно, фронт.
  
   "Народнофронтовец", которого идем брать, тоже мент. Ну, наконец-то хоть одного мента в жизни арестую. Но меня в квартиру не берут. Сказали стоять за домом, караулить, чтобы в окно со второго этажа не сиганул. Лады. Стою, смотрю на окно. Стою, стою - не сигает никто. А внутри все какие-то сомнения, терзания, короче, бардак. Не люблю я этого. Самокопание - худший способ мазохизма. А вдруг сейчас прыгнет? Ну... и что? Стрелять? В человека, в упор, из автомата? Ну ты даешь! А убеждения? Его мама, наверное, будет против. Она рожала, рожала, мучилась, а ты - б-баб-бах, и... зря мучилась мамаша! Зря старалась. Ну, а если не стрелять? Что, вежливо поинтересоваться, мол, кто там идет? А у него тоже ствол, он в тебя тогда в упор - бэмц! И вот уже у твоей мамы неприятности. Ну нет, мне моя мама дороже. К тому же к встрече со Спасителем я явно не готов, не говоря уже о прелюбодействе, которое по самым скромным подсчетам отмаливать лет сто; меня, наверное, там сразу же спросят: "Ты что же это, сучий сын, людей убивать хотел?"
  
   Пока я так раздумывал, народнофронтовец убежал. Сразу говорю, я ни при чем. Пока доблестные менты ему в квартиру стучали, он к дружку на третий этаж по балкону перелез, отсиделся, и втик за Днестр. На следующий день уже по их телевидению выступал, городил всякую гнусь и вранье. Если бы он после этого выступления убегал, а я его караулил, никакого самокопания бы и в помине не было - шлепнул бы, как таракана, и не поморщился. Ладно, убежал - убежал. Пусть живет... пока.
  
   Далее все покатилось, как средней силы оползень в горных районах: дежурю у Днестра - стрельба. И не просто стрельба, а крутенько так: и крупнячок прослушивается, и мины вроде кладут, а в небе, как новогодние салютики, "алазанюшки" туда-сюда летают. Впрочем, что это я? Да не отличал я тогда еще ни гранатомета, ни миномета, ни скрипучего ПТУРСа. Грохало здорово, вот и уписался. Неизвестность - это на войне такая гадость! Что? Как? Румыны наступают? Куда кидаться, от кого обороняться, и как пост бросить? Повис на телефоне: "Эй, штаб, проясните ситуацию". Не проясняют. Ждите. Жду. Наконец сменили.
  
   Собирают всех с постов, дежурок в старую школу. Ночуем. Оружия нет. Стволы, которые выдавали, забрали назад. Опять ходят слухи, что вот-вот "сучки" подвезут. Слухи есть, а "сучек" как не было, так и нет. Братва, кто пошустрей, добывают винишко, разговляются.
  
   Жалко, что я не румынский террорист, я бы уничтожил всех наших добровольцев в несколько секунд. Дайте пару тройку гранат, и все. Подходи, кидай в одно окошко, второе и третье. Потом свободен. Медалька обеспечена. Никому ни до чего дела нет. Охраны нет, оружия нет, начальства нет, кто воюет - непонятно. Гвардия драпает из-под Кошницы, они называют это отход.
  
   Наконец, нашли одного умного человека. Бывший мент, Сергеевич. Все стало на места. Стволы выдали в ментовке. Отдаешь военный билет - получаешь ствол. Баш на баш. Разделили по взводам, выставили караулы. Ну, слава тебе, яйца! Я, конечно, самый счастливый, вытягиваю жребий, и на пост - два часа дежурства. Пост за школой, у сортира, прямо за выгребной ямой. "Счастлив" до безобразия. Запах из ямы этакий специфический, когда старое говно перегнило и с новым смешалось. Встал за чахлым топольком в руку толщиной. Стою, дышу резко и ртом, чтобы в нос не задувало. Все равно задувает. Чувствую непреодолимое желание юркнуть в сам сортир, мужественно его перебарываю, более всего благодаря тому, что в сортире уже воняет, не просто так, а до рези в глазах. Наконец меня сменяет какой-то с крысиной мордочкой, в болоньей куртке. Только сменил - шмыг в сортир.
  
   Валяюсь на провисающей до пола сетке железной кровати и тупо смотрю вокруг. Спать просто не могу. Трещинки какие-то на потолке и стенах выискиваю, девок вспоминаю. Гляжу, из-под перевернутой тумбочки уголок беленький маячит, потянул и вытянул тоненькую книжечку с грязным отпечатком кирзы. "Севастопольские рассказы", Л.Н.Толстой. Привет тебе, молодой артиллерист! Ничего лучше я у этого бородатого миролюба, оказывается, и не читал. Каренина, Безухов, эта, как там ее, шлюха из "Воскресения" по сравнению с этой книжкой оказались ничем. Вот так вот, родной! И школьную программу по литературе уважать надобно. Прочитав это, я наконец понял, что такое смерть.
  
   Ура! Нарисовался Владанчик! Грязный, напуганный, взъерошенный, только из боя. Ну вот тебе раз! Я тут еще и не вкурил, что к чему, а этот боевик уже воюет.
  
   Рассказывал он свою эпопею как-то мутно, нехотя и только после стакана, проглоченного с суетной жадностью, слегка разошелся и начал склонять меня к мысли, что если бы не его личное мужество, то нас всех уже давно бы румыны плетками гоняли.
  
   - Прикинь, а? - и он вскидывал на меня косящий взгляд, - летим на МТЛБшке, херачат со всех сторон по броне, как кувалдой кто-то лупит. Встали. Пулеметчик, казачок, только высунулся с пулеметом - убили. Снайпер. Подползают, суки, со всех концов, хорошо ешё, ящик гранат был. Посидим, посидим, и по паре эфок в разные стороны. Водила, наконец, из разведки живой вернулся, а то ни я, ни Сашка-гвардеец эту хренотень водить не умеем. А как ему было быстрее вернуться, если мы гранатами вокруг раскидываемся? Кое-как, задним ходом выперлись из этой засады.
  
   Владанчик попросил еще стаканчик, и я, в зачет первых боевых заслуг, этот стаканчик ему выделил.
  
   - В общем, из Кошницы нас выдавили. Зарываемся на трассе. Ротный, из гвардии, привез самопальные подствольники, их в Рыбнице клепают на металлургическом. Орет: добровольцы есть? А вокруг никого, я один. Чё делать-то? Есть! - ору. Перебежками несемся к концу сада. Ага, вот он, сука, катит, БТР румынский. Я гранатку поставил, щелк-щелк. Не стреляет, железяка херова. Снова перебежками, на другой конец. Щелк-щелк, - молчит, зараза. Хорошо, я допер на боек глянуть.
  
   - Ну, без тебя, такого доперистого, румыны бы уже к Киеву выходили.
  
   - Не, ну я серьезно, они бля, торопятся, когда собирают, и там стружка от металла застряла. Стружку выковырял и снова засели, а вот он, падла. Знаешь, как очко играет? Прет на тебя это железо и крупняком лупит, башку не поднять. Короче, БТР уже мимо прокатил, пока я стружку ковырял, но, я все-таки решил спробовать. Нажал, а она как херакнет. Бабах! И меня еще за этой гранатой как дернет, чуть бля, руку не оторвало. Ура! Ору, как кот Матроскин в мультике. Заработала! А БТР этот вообще офонарел, уже на шоссейку выпирается, долбит вокруг себя, как огород окучивает. Ну, Колек и всандалил ему из "мухи" под водилу. Встал, падла, и тишина, и мертвые с косами стоять. Мы лежим, он стоит.
  
   - А что ж ты, сука, сепаратист хренов, мимо стреляешь? Я тебя чему учил?
  
   - Да ладно, Дюша, когда там было целиться и думать. Короче, лежали, лежали, вдруг люк верхний открывается, и лезет наверх пидарюга один. Нервы у всех, трясет всех, а ротный возьми и заори: "Не стрелять, вашу мать!" Как командочку отдал. Влепили по пидарюге из десятка стволов, он так кусками в люк и опустился. А БТР, прикидываешь, вдруг "гр-гр-рр", и поехал потихонечку, паскуда. Ну, засандалили ему еще один под хвост. Казачки уже притянули, будут ремонтировать.
  
   - Ладно, - говорю - боевик сраный! Как же вы Кошницу сдали? Гоняли вас там по садам, как перепелок.
  
   - Тебя бы туда, ученого.
  
   - Мужики! Пару ребят нужно, "алазанщикам" помочь.
  
   Только это проорали, я соскакиваю, кричу Владанчику, чтобы отдыхал, и вперед.
  
   У КАМАЗа с установкой крутится наш главный районный оборонщик Петров. Бегает, суетится, командует всеми, кто под руку попадается. Попадаются немногие, поэтому Петрову тяжко. Несмотря на грозный, массивно бородатый облик, на боевика-сепаратиста Петров никак не тянет, глазки маленькие и добрые. Народ его уважает. Он, как наш депутат, уже успел посидеть у мамалыжников в подвале и на своей шкуре испытал все прелести новой румынской демократии.
  
   Получаем у Жоры (это Петров) оперативное задание, и по машинам. Впереди Газончик со снарядами, за ним мы на КАМАЗе с Сизо. Сизо - реликт. Отбарабанил то ли пятнашку, то ли поболее и кликуха оттуда. Едем медленно, стрельбы почти нет, только где-то вдалеке постреливают, да и то, как бы, нехотя. Настроение почти боевое. Почти, потому что для боевого настроения необходим боезапас, а его-то как раз "добрый Петров" и отобрал, оставив по рожку патронов и обосновав содеянное словами: "Вы на машинах один хер смоетесь, а людям оборону держать". Правда, потом вдруг снова раздобрился и дал по гранате с отеческим напутствием: "Ладно уж, вот вам, от себя отрываю. Подорветесь хоть там, в случае чего. Пытают они, суки, крепко. Лучше уж за колечко дернуть".
  
   Я так с тех пор всю кампанию "эфку" на поясе и таскал.
  
   Сворачиваем в сторону Кошнюцы, идем на подфарниках, спускаемся в долину. Информаторы донесли, что тут где-то румыны БТРы подогнали. Наступать, уроды, собираются. Даже в этой непроглядной темноте можно разобрать, что никаких БТРов поблизости не наблюдается. Старшой из алазанщиков отходит с каким-то местным аборигеном и долго с ним беседует. Этот абориген в фуфайке наш шпиён. Что с нами было бы, если бы не вот такие, не поддавшиеся национальной истерии, честные перед собой и народом своим молдаване, и подумать боязно. Это страшно для них. Я потом сотни раз наблюдал на позициях, как им тяжело и горько: у нас в окопах молдаван было процентов тридцать-сорок. Там, за Днестром и родственники и друзья, а воевать надо. Я точно так же, при необходимости, пойду воевать с русскими фашистами, которые убивают Россию, глупо веруя, что приносят ей пользу.
  
   Ура! Есть БТРы! Хитрые мамалыжники, после захвата одного БТРа подстраховались и загнали их в новый цех консервного завода. Местный просит не стрелять выше, прямо за этим цехом - улица строителей завода. Заряжаем "Алазанюшку". Десять ракет.
  
   - Шо вин тоби казав? Цей поворот лишаем, а с цего робиты будемо.
   Хохол алазанщик явно волнуется, небось впервой, как и я. У Сизо морда, как из арматуры сварена.
  
   - Не учи папашу, как долбить мамашу.
  
   - Все, - Сизо разворачивает КАМАЗ установкой к заводу. - Иди, целься, жовтоблакитный. - Хохол выпрыгивает из кабины и долго возится с установкой.
  
   - В-о-о-го-нь! - вопит хохол, и Сизо давит на замыкатель.
  
   Фф-ыс-жнь! Фы-сс-жнь! Ракеты уходят по паре. Это такое зрелище! Вон она, несется огненным шаром-соплом прямо над землей. Стреляем прямой наводкой, расстояние с километр. Потом на ракете включается вторая ступень, она резко ускоряется и - огненным смерчем по земле, разбрасывая каскады огня. После первой пары ракет со стороны завода бьют из автоматов. Бьют, куда ни попадя. Трассеры веером разлетаются вокруг, но все это безобразие довольно далеко от нас.
  
   Ф-ысс-жнь! Фф-ысссжень! Интенсивность огня со стороны завода резко идет на убыль, а после третьей пары и вовсе умолкает. Выстреливаем боезапас и откатываемся на исходную. Народ кидается заряжать установку. Витек прыгает в кабину вместо меня, и КАМАЗ, добродушно урча, снова катит на стрельбы. Я в понятном возбуждении проглатываю винишко из заботливо приготовленного стакана.
  
   - Ну, попали? Как?
  
   - А хрен его знает, вроде попали.
  
   - Говорят, румыны у Дзержинского на шоссейку вышли.
  
   - Да ну, там донцы стоят, через них не пройдут.
  
   С той стороны, куда ушел КАМАЗ, доносится рев двигателя и лязганье. Ясно, что не колхознички поле пахать едут. "Гусянка" какая-то тарабанит, а поскольку у нас с гусянками напряг, даже не напряг, а почти полное их отсутствие, то, скорее всего, любопытные румыны едут разбираться, почему мы их завод за градоопасную тучу приняли.
  
   Рассыпаемся по придорожью, как беременные куропатки, услышавшие клекот ястреба. Чем встречать гусеницы? Одним рожком АКМ? Или гранаткой? Нащупываю колечко и всерьез начинаю размышлять о самоподрыве.
  
   На дороге, прямо поперек нее стоит Газончик с боекомплектом. БМП летит, не сбавляя скорости. Ой, мама, если она протаранит..., то б..., то п.... Я не хочу даже думать.
  
   "Дум дум-дум" - короткая очередь тремя трассерами поверх открытого люка. Скрежет металла по асфальту и гусеницы, визжа, тормозят в полуметре от Газончика. БМП раскачивается с кормы на нос, а из люка появляется, не особо скрываясь, темная мощная фигура.
  
   Ребята, я человек простой и там, где многие литераторы стыдливо ставят точки, заменяют буквы, будто если напишут "звиздец", то вовсе не понятно, что на самом деле подразумевалось. Так вот, я всегда, не лукавя, писал то, что на самом деле в данный момент говорилось. Но в этот раз - я пас! Это были такие выражения! Я эти идиомы не в силах привести в полном соответствии с произношением, даже если бы и захотел. Мат, как океанский прилив, начинался с прибрежной полосы, то есть ближайших родственников - мам, бабушек и сестёр. Потом он нарастал и добирался до существ идеалистических. Чертей, бесов, Вельзевула и всего его грёбанного подземного царства. Затем, поболтавшись внизу, наконец, вздымался к небесам, перехлестывая через заповедь "не поминать всуе", скатывался к географии: Гибралтарскому проливу, Босфору, и, через деревню Задрочино, расшифровался примерно следующим:
   Какая блядь... (тут не помню, пропустим) поставила (тут тоже пропустим) эту (пропускаем) херню на дороге? Кто е... (пропускаем) такие?
  
   - А вы кто? - Спросил из наших кустов взволнованный тенорок.
  
   - Кто, кто, что, бл... (пропускаем), повылазило? Есаул войска Донского Витя Папашин. А вы что за (пропускаем) такие?
  
   А, действительно. Кто мы такие? Кто на данный момент воюет за рухнувшую Империю, оставшуюся на узенькой полоске вдоль Днестра, шириной в десять-пятнадцать и длиной в триста километґров. Полоску, на которой никогда не обзывали человека манкуртом или некоренным, на которой в течение горбачевских преобразований просто вопили: "Не разваливайте Империю!"; на которой радостно приветствовали путч обосравшихся старых маразматиков, который, скорее всего, и задумывался, как окончательное разрушение страны.
  
   Начинаем загибать пальчики. Гвардия, созданная полгода назад, после Дубоссарского расстрела. ТСО - аналог современного МЧС. Ополчение - все, кто пришел и кому ствола хватило. Казачки - братишки из рухнувшей Империи, со всех ее далей, все те, кому слово Россия дороже собственного благополучия. Менты во всех своих проявлениях. Гаишники, оперативники и т.д. Спецназ "Днестр", сталкивался с ними пару раз, такой же тогда был спецназ, как из моих орлов - группа "Альфа". Вохровцы всех форм и расцветок, от президентской охраны до сторожей колхозов. "Бандеровцы" с трезубцами на клоунских шапках. Правда, эти фашистики прибыли попозже, поторчали в Каменке, попили винишка и потискали местных шлюшек, на чем и исчерпали свою помощь ПМР в защите от агрессии.
  
   Кому это, спрашивается, было надо? Весь этот винегрет. Мне кажется, что слишком много оказалось героев, и так как герой не командиром быть не может, а подразделений, которым нужны командиры, - раз и обчелся, вот и сделали для всех, чтобы не обидно было. Ты герой? А, то! Ну, на тебе спецназ - командуй!
  
   - C Градирополя мы. Ме-е-стные. На самом деле, конечно, никто так не тянул: ме-е-естные, но я это специально, чтобы показать, какими козлами мы себя чувствовали.
  
   Возвращается КАМАЗ, и мы вместе с казачками едем на шоссейку и в поселок. Стакан. Возбуждение. Школа. Койка. Сон. Два часа.
  
   Сергеевич взял, да и поставил меня командиром взвода. Уписаюсь! Меня в командиры! Афганца надо какого-нибудь. Как назло, вокруг ни одного афганца. Афганцы! Где вы?! Ау-ау! Нетути.
  
   Утром нас поставили на позицию. Этот день буду помнить сам и детям, если появятся, накажу.
  
   Отношение к весне у меня всегда было индифферентное. Ну, холодно было, теплее стало. Не вижу особых причин истекать восторженно романтическими слюнями и пускать слезу при виде набухающей почки, - дело-то сезонное. Плюс ко всему извечная весенняя простуда, талая грязь и прочие атрибуты неустойчивой погоды. Пусть прыщавые курсистки всхлипывают над подснежниками и пудрят веснушки. Им замуж надо. Мне ничего подобного не нужно и именно поэтому день, когда нас сунули в эту клоаку, запомнился мне не началом настоящей весны, а именно тем, куда нас сунули. Если оставить всю эту лирику: солнышко, весенних птичек, ручейки журчащие, и оставить суровую прозу: войну, раз... ладно, ...гильдяйство, отсутствие оружия и серьезной организации обороны, то хреновей, чем на данный момент, мне никогда не было.
  
   Позиция - совершеннейшее дерьмо. Яма ямой. Туточки ранее один предприимчивый цыганёнок автосервис пытался построить. С одной стороны водная преграда Днестра, с трех других - склоны, поросшие лесом. Для того, наверное, чтобы нас отовсюду было видно, притянули ярко-голубой вагончик. Теперь видно нас издалече: тренируйтесь в меткости, родные румынские волонтеры.
  
   С утреца приехал "гробокопатель", это такая военная хрень для рытья окопов. Роет изумительно быстро. С какой стороны на нас будут наступать - неясно, поэтому для верности нарыли со всех трех сторон. Вернее, - отставить, с четырех: там, где речка, тоже нарыли, а вдруг на плавсредствах попробуют? Оборудовали рацией, как мне кажется, именно той самой, по которой Панфилов на Можайском шоссе в сорок первом запрашивал помощь. Но работает. С шумом, треском и если всем вокруг приказать не стрелять, то кое-что слышно.
  
   Гриша Флюгер настраивал эту рацию, настраивал.... Вдруг подхватывается и несется ко мне.
  
   - Командир! Воны кажуть, что размовлять будемо з позывным "финал другий".
  
   - Гриша, ридный ты мой. Ты не знаешь, яка разница между хохлом и украинцем? - по тому, как Гриша теребит свой курносый нос, понятно, что не знает.
  
   - Украинцы, Г-гриня, живут на Вкраине, а хохлы там, где лучше живется. А ты, сокил мой ясный, у нас стопроцентный хохол. Кой черт тебя на войну занес, непонятно.
  
   - Та шо, це война?
  
   Значит, позывной у нас "финал два". Конгениально, как говаривал великий комбинатор. Лучше бы уже сразу "капздец три". Ну, да черт с ним. Финал так финал.
  
   На связь выходим каждый час. Сообщаем обстановку, узнаем новости. Последняя новость из разряда "радостных" и доходит, вернее, доезжает вместе с четырьмя ментами и двумя ящиками запечатанных сургучом бутылок на грузовичке-самосвале. Мамалыжґники прорвались на шоссе и наступают при поддержке четырех, пяти БТРов в наши Палестины. Связываюсь с "Ромашкой", "Осокой", "Ковбоем" и, наконец, выхожу на "Терем". Тук-тук, кто в теремочке живет? Из "Терема" орут так, что и без рации слышно. Срочно! Мать-перемать! Организовать оборону! Так вас, и туда, и сюда, и даже там! Любым способом остановить БТРы! На вполне резонный, на мой взгляд, вопрос, чем останавливать, мне популярно объяснили, какой именно частью своего организма я должен это осуществить. Что-то сомневаюсь, чтобы этой моей части БТРы испугались. Не такая она уж у меня выдающаяся.
  
   Ладно. Строю личный состав. Двенадцать человек и три мента, один уже куда-то испарился. Оставшиеся уверяют, что не дезертировал, а законно поехал за водкой.
  
   Глядя на неровную шеренгу выстроившихся в порванных фуфайках, кожанках, тельниках, в разномастной обуви, недельно-небритых и вооруженных всем, от кухонных ножей и древних двустволок до АКМ, бойцов, гордо чувствую себя Нестором Иванычем и ощущаю дыхание истории.
  
   Дыхание истории мне напоминает: как, пару тысяч годков попередь, итальянец Цезарь усмирял их тогдашнюю, Чечню - Галлию. Вокруг галльской крепости возвел свою и наступал, и оборонялся, да еще на вечеринках оттягиваться успевал. А чем я не Цезарь? Уточняю диспозицию.
  
   Девятерых вооруженных сажу в окопы, на наиболее вероятных направлениях прорыва. Вот это я даю! Самому читать приятно. Ну, прямо из учебника "Тактика" по военному делу. Пробуем поджечь одну из бутылок, наполненных коричневой жидкостью. По запаху - соляр, по огнеопасности - машинное масло. Поджигается долго и горит потрескивая, с затуханием. Запалить сей горючей смесью БТР можно, если залить внутрь пару бочек и накидать тряпок, чего, конечно, вряд ли нам позволят. Еще у нас есть дымовые шашки. Эти дымят хорошо и много. Дымить нам понравилось, и из пяти шашек, которые нам привезли, мы четыре сразу же сдымили. Для боевых действий оставили одну. По моим прикидкам этого хватит. Больше нам подымить едва ли удастся.
  
   Итак, окоп правого фланга: Флюгер, его дружок длинный Сергуня, черный, как голенище, цыган Сеня (потом мы всем журналистам представляли Сеню как эфиопского наемника, и хихикали, читая центральную прессу), и белобрысый, трусоватый мент в бронежилете и каске. Окоп левого фланга: Владанчик, кругленький, плотненький, как колобок, камазист Фонарик, непонятный мужик средних лет, крючконосый и малоразговорчивый Коля и еще один мент с мотоциклом. Мотоцикл он в окоп, конечно, не взял, а поставил его возле вагончика. Фронтальный окоп: я, согласно стратегии Василия Ивановича, "впереди на лихом коне", мой тезка Андрюха-Самара, - краснорожий, здоровый, веселый и пьяный, степенный сорокалетний мужик Вунша и музыкант Алеха, или уже тогда мент? Конечно, мент. Был он цыган, или тогда уже молдован? В общем, хрен поймешь. Веселый, балабол и приколист.
  
   На самом переднем рубеже располагалась бронебойная группа: пожилой, грузный Макарыч и пятнадцатилетний Виталик. Задание "бронебойщикам" я давал отдельно. Так как все наши бронебойные средства составляли два ящика не загорающихся бутылок, я, не скупясь, один выделил бронебойной группе. Макарыч с малым должны были спрятаться у шоссейки и, пропустив мимо БТРы, постараться запалить последний, после чего драпать в сторону от выстрелов с максимально допустимой скоростью.
  
   - Катят! БТРы катят! По пещерам! - глазенки у всех от храбрости круглые, скачут все в окопчики, суетятся, да и сам не могу сдержать дрожь в рученьках. Переглядываемся с Вуншей, криво улыбаемся с Алехой, а тезка, так неведомо кого предупреждает: "На кого вы булку крошите"?! - перекладывая автомат по брустверу то вправо, то влево.
  
   Любопытные дела начинаются. Любовь закончилась, впереди трудовые будни. Кстати, вот вам точное и ясное свидетельство того, что началась война, а не побегушки с арматурой, сидение на рельсах и тому подобная ерунда. Если вы начали говорить о происходящем - работа, то все, кранты, вы воюете. "Вон с пригорочка снайпер работает", "Там по насосной танк работал", и т.д. Война входит в привычку, становится частью бытия, обрастает бытом, условностями, отношениями по шкале ценностей. Ценности материальные заботят все меньше и меньше и в секу гораздо выгоднее резаться на патроны, чем на раскрашенные в типографии бумажки.
  
   Вот он, сука, катит! Вот тебе раз, а говорили у румын только старенькие "семидесятки", катит-то более менее новая "восьмерка".
  
   Бз-зд-дилинь, бзд-дилинь! О броню колотятся бутылки. Эгей! Братва! Стопики! На хрен, кого палим!? Триколор по борту имеется, но...! В мать вашу дальтоников, ети! Он красно-бело-синиий и желтизной там и близко не светится.
  
   - О-а-от-ста-а-вить!!! - Это я ору так, что серединка от вопля вообще исчезает и выходит - О-а-ить!
  
   Мои орлы-бронебойщики, "оаить" не воспринимают и продолжают купать БТР вонючими, черными потоками. Слава тебе Иисусе, что не горючие бутылки подослали, а то пылала бы родная российская машина давным-давно синим пламенем. В БТРе услышали, что о броню стеклотара бьется, или протекло туда чего, и завоняло, но только он как бы удивленно остановился и задвигал хоботком "крупняка". Тут уж не вынесла моя душа начинающего Юлия Цезаря. Я из окопа выскочил, руками замахал и, кажется, даже ногами затопал.
  
   У-кф-фу! Пронесло. Почти. Меня. БТР, железненький ты мой, успокоился, хоботком двигать перестал, заехал за эстакаду строящегося автосервиса и встал.
  
   Вылезают оттуда три прапорщика. Задубелые, веселые - самая боеспособная часть российской армии. Бывшие "афганцы". Это класс! Балаболить не стали. Кратко прослушали, что, где, как. БТР загнали между эстакадой и автосервисом, да так удачно, что сами достают огнем в любую из сторон, а вот в них отовсюду из "мухи" залепить затруднительно, что-нибудь, да мешает.
  
   Кратко остановимся на участии России-матери в наших разборках. Она, мать... ее, поначалу повела себя как пьяная бомжиха и уже почти продала нас нарождающейся национал-демкратии. Был такой командующий по фамилии Недрочев, впрочем, несмотря на это "не", соответствовал он как раз именно тому, на что фамилия указывала. Сраму было на весь мир. Сотня "отмороженных" румынских волонтеров захватывает имперскую воинскую часть вместе с жилым городком и воины империи драпают, оставляя оружие и бросая жен и детей, верные провозглашенному принципу невмешательства. Спасают семьи имперских вояк гвардейцы "непризнанной", "бандитской", "сепаратисткой", "само провозглашенной", и т.п. Сами ложатся, но людей выводят.
  
   Все Российские военные последние года два после разгона "братской" демократической демонстрации в Тифлисе, где они насилу отбились от "мирных", брызгающих истеричными слюнями и соплями грузинских националов, а тем паче после робких попыток поставить на место повизгивающие фашистские телеканалы в Вильно и Риге, ходят, прости меня Господи, как в штаны насрали. Три "героя" из Столицы поставили раком всю Советскую армию. Как вам это нравится? Я не знаю, может, они действительно до помешательства прониклись демократическими идеалами, а не перекушали водочки, что лично мне представляется более вероятным, но, как бы то ни было, животы свои положивши, обгадили они весь воинский контингент "несокрушимой и легендарной". И вот, "несокрушимая и легендарная" теперь от каждого шороха сипается туда-сюда. Куда уж тут с НАТО бодаться, а вдруг за деревом бородатый демократ с обрезом?
  
   Все вышесказанное не относится к прапорам, подоспевшим к нам на позицию как нельзя вовремя со своим БТРом. После разговора выясняется, что их сюда никто не направлял, а попросту закрыли глаза на то, что боевая машина вдруг выехала в неизвестном направлении. Мало ли чего? Может, они в магазин, или по девкам поехали?
  
   С "Ромашки" передали на "Терем", что румыны подогнали "Шилку", и херачат из нее в нашем направлении по всему, что шевелится. "Терем" прорадировал "Ромашке", что они сраные паникеры, и что сейчас к ним приедет начальство и устроит им оральное половое сношение. Тут же это начальство, как чертик из коробочки, и нарисовалось. Подлетела Волга, из нее выпрыгнул какой-то в черных очках и с коротким автоматом. Рукава закатаны, берет заломлен, камуфляж ещё складским нафталином воняет. Надо полагать, охрана. Этот, пародия на рейнджерса, подскакивает ко мне, сидящему на бетонном блоке, слюнкой цыкает, где командир, орет. Узнав от меня, что тут вроде бы я командир, он вообще разошелся. Что за бардак? Где боевое охранение. Успокоился только тогда, когда заметил, что из-за эстакады "крупняк" высовывается, и если бы из его Волги кто-нибудь только подумал совершить неправильное телодвижение, тушенка в дуршлаге была бы обеспечена.
  
   Следом за "рейнджерсом" показалось и само начальство. Самый главный на районе в сиреневом плаще. Только вылез и тоже давай орать. Почему паникуем? Где Шилка? Что это они все такие нервные? Минут десять я ему объяснял, что никакой паники и "Шилки" нет, потому как и не "Ромашка" тут вовсе, а "Финал". Успокоился, осмотрелся, матюгнулся и укатил на "Ромашку". Прикатил минут через двадцать на простреленной в нескольких местах Волге, заляпанном глиной (если бы не знал, что глина, очень похоже на нечто другое) плаще, а из пробитого бензобака бензин струйкой хлещет. Никого на сей раз паникерами не обзывал. Мы заткнули бензобак деревянным чопиком, и глава укатил, наказав держаться.
  
   Темнеет. Где-то на других позициях воюют, а мы все никак не начнем. Никто на нас не наступает и сидеть в сырых окопах уже никому не в кайф. Поэтому мы все перебираемся в вагончик, оставив дозорных, и коротаем время с прапорами и парой бутылок водки, которую принес вернувшийся мент. Прапора подарили нам с Владанчиком по паре "эфок", и мы чувствуем, что вооружены не хуже С.Сталлоне из кинофильма "Кобра". Тут-то все и началось. Недалекая канонада вдруг подзатихла и...
  
   ..."Дах, дах, дах"! Как кто-то стальной цепью хлестанул по вагону. Ах,... мать твою, запинаясь и давясь в дверях, все сыпанули из освещенного проема в сумерки. Я выскочил, запнулся об кого-то, кувыркнулся через голову, едва не потеряв автомат. Падаю с размаха за насыпь дороги, лихорадочно пытаюсь что-то сообразить и только краем сознания и зрения вижу, как хлещут по дороге рикошетящие трассеры. Ух, бля! Бьют с двух сторон? А это что такое? Справа от меня в десяти сантиметрах от головы взлетают фонтанчики земли. Ее - б! Это откуда? Поворачиваюсь. Мент залег за своим мотоциклом и короткими очередями поливает куда-то за спину. Прыгаю к нему.
  
   - Куда палишь?! Там же наша секретка!
  
   - Какая секретка, идиот! Смотри!
  
   Точно. С поросшего лесом склона, точнёхонько у нас за спиной вспыхивают оранжеватые огоньки. Вот, суки, с трех сторон мочат. Выпускаю пару коротких очередей по вспышкам. Впереди раздается слышимый даже сквозь выстрелы вопль.
  
   - Пацаны! Коляна убили! Темная фигура зигзагами несется к вагону с поля. Фонарик, отдуваясь, падает к нам с ментом за мотоцикл и бормочет прерывисто, ничего не понять: "Там, это, сука, только сюда хотели, он сунулся и бац, бля, лежит"! Трясу его за отвороты куртки: "Успокойся, Саня! Толком давай, что с Колькой"? Ничего не помогает, только и твердит - бац, бля, и лежит. Ждем, пока мент сменит рожок, и лупим в три ствола в злополучный склон длинными очередями, потом мы с Фонариком, прихватив из мотоциклетной коляски плащ палатку, выскакиваем на поле, и под прикрытием пальбы мента, короткими перебежками рвем к секретке.
  
   Коля лежит, уткнувшись в бруствер секретки, и громко стонет. Переворачиваем его на плащ палатку, он почти кричит и обмякает. Со склона продолжают прицельно поливать из АКМов. Пули роют землю вокруг. Земля мягкая, в прошлом году охранники сервиса картошку сажали. Прём волоком обмякшего Коляна к шоссейке.
  
   У шоссейки мои орлы ведут оборонительные бои. Делают они это так: высовывают автомат из-за обочины и выпускают рожок в предполагаемом направлении противника. Хватаю пищащую рацию. Ага, из "Терема" интересуются, почему стрельба? Обьясняю, так мол и так, война тут у нас вроде. Помощь, спрашивают, не нужна? Да не, говорю, зачем, скоро тут уже помогать некому будет. Наконец говорят, что высылают казачков на подмогу, и раненого забрать. Какого хрена, говорят, БТР не задействовал? А точно! Где БТР-то? Вот раззява, про слона-то и забыл. БТР стоит себе за эстакадой и есть не просит. Колочу в боковой люк.
  
   - Мужики! Вы что там, бля, охренели? - Люк открывается, обдав запахом пороха и машинного масла. Залезаю внутрь. Левик, длинный, такой скуластенький прапор поворачивается, плохо видимый в скудном освещении.
  
   - Нормалек, братишка, ленту перекосило, все уже сделали, сейчас сам влупишь.
  
   - А куда тут нажимать? - Усаживаюсь на сиденье и припадаю к окулярам "ночника". Класс! Не белый день, конечно, но вроде как сумерки серые и разобрать, что к чему, вполне удается. Так, вон тот тополь, бугорок, а прямо из-под бугорка пулемет и херачил. Нажимать, как оказалось, ничего не надо, надо тянуть. Тяну за перекладину с цепочкой. "Дом-дом-дом"! Ух ты! Оглох немного. Звон в ушах, но, кажется, достал я их тарахтелку. Выпустил еще пару очередей, и хорош пока. Прапора сами не стреляют, говорят, нельзя - нейтралитет. А я никакой нейтралитет с быками, которые пришли ко мне домой, не заключал. Мне можно.
  
   Пока я осваивал бронетехнику, прикатил казачий автобус - КАВЗик. Героическая машина салатного цвета без единого стекла, прошитая пулями во всех плоскостях. Вместо стекол висели брезентовые чехлы, которые бодро развевались во время движения. Сикурс казачков залег вместе с моими орлами за насыпью дороги. Тянем с Владанчиком из-под невысокого мостика спрятанного там на время Колюню. Подтягиваем его почти к самым дверям автобуса. Ну, что? Надобно подниматься и загружать раненого.
  
   - Братва, прикрывайте! - вопит Владанчик, и,... мама миа, суть русской поговорки про дурака, которого заставляют Богу молиться, становится ясна и наглядна. Братва лупит на вражий берег из всех видов стрелкового оружия, не жалея патронов. Загружаем Кольку и с одним сопровождающим отсылаем в лазарет.
  
   С "Терема" радируют о замене БТРа. Жалко! С прапорами прощаемся, как с родными. Они оставляют нам с Владанчиком еще по паре гранат и сваливают в поселок. Перестрелка почти затихла, и лишь изредка кто-то с нашей или их стороны пускает очередь, другую, чтобы служба медом не казалась.
  
   Все! Никто не стреляет. Итоги первых боевых действий налицо. Штаны у всех вроде бы сухие, тяжелораненый один, патроны почти закончились, на дворе ночь. Оказалось, рано радовался. Только уехали казачки, как нас обложили минами. От мин мы попрятались в окопы и особого вреда не поимели, но зато мне срочно радировали, чтобы я командировал на "Ромашку" семь бойцов для отражения очередного наступления. Я командировал, хотя "Ромашка" разными голосами вопила, что никакого наступления у них и близко не наблюдается.
  
   И вот, остались мы вшестером оборонять родной поселок. Тут же приехал еще один российский БТР. Боже, за что? Что я такого натворил, и ты меня столь жестоко наказываешь? Из БТРа вылез полковник. Щечки румяные, форма с иголочки, ботинки начищены, словно на бал в офицерском собрании прибыл. БТР загнал на бугорок, чтобы, как выразился, лучше наблюдать противоборствующую сторону. Да-да. Вот вы сейчас ржете, а он так и сказал. Противоборству-ющ-ую! Вместе с полковником пяток перепуганных солдат. Тут же обматерив парочку из них, полковник скрылся в БТРе, чтобы наблюдать в прибор ночного видения за боевой обстановкой. А мы с Владанчиком только пожрать было собрались. Не светило нам пожрать в эту ночь. Пять минут только и посидели. Влетает взъерошенный боец с квадратными глазами и орет, что полковник вызывает всех, кто в состоянии держать в руках оружие, к себе в БТР. Вот так вот. Это прямо как "Родина мать зовет"! Тащимся усталые в БТР, смутно подозревая грядущие неприятности. И... ни на йоту не ошибаемся.
  
   - Ребята, засек я их! Рация работает? Радируйте в штаб. Начали переправу восемь лодок. Все с вооруженными людьми. Километрах в четырех ниже по течению.
  
   Ну ни хрена себе шуточки. Лечу, запинаясь к рации. Ору на "Терем": "Лодки переправляются! Спасайте нас все!". Мне оттуда отвечают, чтобы я организовал встречу своими силами. Какими силами? Все силы у меня на "Ромашке" пьянствуют, так как в той стороне давно тишина, и, кроме как пьянствовать, нечем им там заниматься. Ладно, исходя из ситуации, принимаю решение: Владанчик с Андрюхой и Флюгером идут на берег встречать вражеский десант, там ерунда, восемь лодок по пять рыл, всего-то человек сорок; я иду к полковнику и сам наблюдаю за врагом, а на рации пусть мент дежурит, ему дежурить не привыкать. Да, а шестого, молодого Виталика, я домой отправил. Хорош ему воевать - убьют еще, не дай Бог.
  
   Темная ночь,... только пули свистят,... тра-та-та.... Нет, не свистят. А ведь свистели. Еще как свистели.
  
   Полковник пьет чай из крышки от котелка. Сидит себе по-деревенски на ящичке, губки отклячил, и громко сёрбает. Мне в детстве мама всегда в таких случаях говорила, что по губам нашлепает. Где ты, мамочка?
  
   - Приятного аппетита, командир. Где там лодки-то?
  
   Полковник крышечку аккуратненько ставит.
  
   - Знаешь,... чё-то не видно. Потерялись, что ли? Ага, знаешь, как мираж, были, были,... и не вижу больше. Вот случай, а? А может, высадились уже?
  
   - Слышь, командир! У меня люди почти трое суток не спали. Сорвались по твоей команде, - сдерживаться больше не могу и добавляю: - Ты когда следующий раз тревогу объявлять надумаешь, головой думай, а не жопой.
  
   Теряюсь я вообще. Когда я, относительно вежливый человек, начинаю разговаривать с такими полковниками,... веко дергается, губа дергается и нога правая, тоже подергивается, потому, что хочется долго пинать и пинать по этой безмятежной румяности.
  
   Ни слова больше я ему не говорю, разворачиваюсь и бреду снимать засаду на лодки. Чтобы снять засаду, надо знать, где эта засада засела. Ага, засела она у старых ржавых железных емкостей на самом берегу. Когда этот румяноголовый трындел про десант, мы сразу же высчитали, что кроме как у этих емкостей, негде им больше высадиться. Цистерны эти ржавые в летописные времена, когда река еще была судоходной, видать готовили как заправку для речфлота, да так и забыли на берегу. Пробираюсь по берегу со всевозможными предосторожностями. Засада, она для того и поставлена, чтобы сначала стрелять, а потом выяснять, кто пришел. Темень, хоть глаз коли. Прямо у берега противопаводковая дамба, за нею стройка какая-то, там свет. Пробираюсь и шепелявлю: Владик, Андрюха, вы тута? Молчат, гады. Вот уже эти самые ёмкости, и тут я в темноте вламываюсь в такой высохший кустарник, что сам от неожиданности охреневаю. Охренев, запинаюсь обо что-то, и падаю в самую гущу этого кустарника. Ворочаюсь, выбираюсь оттуда с таким треском, что в Кишиневе слышно. Исцарапался, измазался, как бомжик. Выползаю на дамбу, проклиная засаду, полковника, румынов, лодки, а заодно кустарник и ржавые емкости. А зря проклинаю: только вылез на дамбу, хлестанули несколько очередей, все вокруг взлохматили. Как я упал и живой остался - совершенно непонятно. Ору матом, сипло и с перепугу.
  
   - Бл-я-а! А-а-а, у-у, э-э! И ничего более. Хорошая была засада. Молоток Владанчик, не с воды решил встретить, с суши. Герой! Хорошо, что я вовремя в засаду попал. А то вляпались бы какие-нибудь мирные строители, потом доказывай, что румыны переправлялись. Полковничек-то, туда его грёбаных предков, ублындился уже небось. Хотя, какие, к бесу, ночью строители?
  
   Авось, небось, надысь и кабысь - это по Далю. Так вот. Не надысь, не кабысь, а ночь эта, зараза, никогда не кончится, в рот она,... кабысь. Ног не чую, рук тоже, вино уже не действует от усталости. БТРа с румяным на позиции точно нет. Мент сказал, убыли в расположение. Бедное расположение. Все! Забыли.
  
   Ага, снова лупят! Правда, уже не с трех сторон. Никто поэтому особо не дергается. Поспрыгивали в окопчики и сидим себе. На шоссейке без света, между очередями трассеров валит какая-то тачка. Дерзкий кто-то катается. В окопчик спрыгивает Коля Семаков - давнишний мой знакомый. "Копейка" его прошита в двух местах крупняком. Рискует Колюня.
  
   - Дюша! Пошли, пулемет румынский завалим.
  
   - Ага, завалим и оттрахаем!
  
   - Идем, Дюша, у меня "муха" завалялась.
  
   "Муха" - это серьезно. Это вам не самопальный подствольник из Рыбницы. Вытаскиваем из багажника гранатомет и ползем в передовую секретку, полу профильный окопчик метрах в пятидесяти за передовой позицией. Доползли, отдышались.
  
   - Давай, - шепчет Колюня и тычет в меня своей трубой. - Целься только лучше.
  
   - Сам давай, у меня что-то попка болит, ты что, крякнулся? Я из нее стрелять не умею.
  
   - Что ж ты сразу не сказал? Что делать-то будем? Я эту хреновину тоже первый раз в руках держу.
  
   - Слушай, там вроде инструкция сбоку нашлепана. Давай-ка читать.
  
   Закутываемся с головой в Колюнин плащ и, подсвечивая спичками, начинаем знакомиться с инструкцией. Более идиотских боевиков-сепаратистов я в жизни не видел. Два полудурка под огнем противника, закутавшись в демисезонный плащ, изучают устройство одноразового гранатомета "муха". Учили, учили, вроде освоили. Щ-щелк. Взвелась, собака. Колюня прицелился в остсветку от пулемета,... и... ни, бе..., ни, ме..., ни кукареку.
  
   - Не стреляет, падла. Мабуть отсырела.
  
   - Сам ты отсырел, там еще хернющечка такая, ты ее опустил?
  
   Снова лезем под плащ. Находим хернющечку.... Щелк!
  
   - Ну,... давай, мочи!
  
   Колюня, с пластмассовыми затыкушками в ушах похожий на оператора компрессорной установки, нерешительно глядит на меня.
  
   - Слушай, Андрон, говорят, она глушит здорово. Дай шапку твою.
  
   Я отдаю этому доморощенному гранатометчику свою ушанку. Как же, оглушить может, ушки повредить. А такой малозначащий момент, как то, что свою растянутую трубу этот "Че Геварра" прямо у моего левого уха пристраивает, я, конечно, во внимание не беру.
  
   - Сейчас,... я его, гниду. Дюша, ты, как только мочкану, рожок еще туда из автомата зафигарь.
  
   Зафигарю, чего там. Мир вокруг вдруг как лопнет: "Б-ба-хс"! И потух. Я давай рожок фигарить и не слышу ни звука от этого фигаринья. АКМ в руках бьется и молчит, гад, как немой.
  
   Кончилась ночь эта окаянная. Результаты: голодный, мокрый, уставший, глухой, исцарапанный, безоружный (патронов, тю-тю), зато живой.
  
   Вот так оно все и началось, и поехало, и полетело. Окоп, обстрел, разведочка, перестрелка, смена - отдых дома, и по новой. Так оно все до самого лета и катилось. Ну, если не считать того, что еженедельно мы с румынами перемирие заключали. Перемирие всегда заключалось (кстати, не только у нас, я потом сравнивал) исключительно для того, чтобы подтянуть новые силенки, перегруппироваться, а там уже можно и по новой. И никто ни разу не определил, кто же это перемирие нарушил первый? Невозможно сие. Самое надежное перемирие заключал наш Гриша Флюгер, когда напивался до предпоследней стадии. Стадии эти мы классифицировали так: если Гришина кепочка с длиннющим козырьком стояла как положено, козырьком вперед, то это или первая стадия, или заключительная, то есть вырубон. Если эта кепочка пошла козырьком вправо или влево, значит башня уже потихоньку едет и пару-тройку стаканов он уже залепил. Если же козырек был нацелен точно в тылы, то это означало, что Гриша вот-вот пойдет заключать с румынами перемирие.
  
   Он вдруг выбредал к передовым окопам, вставал в полный рост и орал:
  
   - Эй, мамалыжники! Вы меня бачите? - Обязательно какой-нибудь пьяный румын откликался.
  
   - Ну, ш-о-о? - Вопил он еще сильнее, - зараз воюемо, или спим тихенько! Стреляем уночью, чи ни!?
  
   - Ладно! Нет! - Орали румыны, и никогда ни мы, ни они таких перемирий не нарушали.
  
   В общем, время до лета мы провели тяжело, но красиво. За это время мы сотни раз вступали, так сказать, в огневой контакт. Завалили одну снайпершу. Ха! Тут интересно. Сбили мы ее с дерева и вот она там дня два висела, шурша на ветру рассыпавшимися волосами, вызывая запоздалые эротические эмоции и даже приманила своим непотребным висением двоих пытавшихся снять ее ночью румынов, которых мы и постреляли, доказав, что приборы ночного видения у наших снайперов работают, и батарейки у них не сели.
  
   Я побывал в разведке и первый раз в жизни в настоящем бою. Повёл я себя в первом испытании очень, очень не по геройски и если бы не казачёк Илюша, вряд ли читатели это бы читали.
  
   Кроме этого, мы подстрелили двух диких коз, трех фазанов, пятерых уток, а еще ночью перепуганный мент обстрелял в кустах кабана, приняв его за румынского террориста, но не попал, хотя весь рожок в кусты высадил. Впрочем, за этот испуг мента никто не осуждал, потому что румынских террористов в первое время развелось, как собак нерезаных. "Бурундуки", "оборотни", еще какие-то насекомые. Нам беды большой они не доставляли, потому как террористы были неумелые и трусливые. В окна ночью пострелять, "скорую помощь" с роженицей подкараулить и изрешетить - это да, это они ухари. А вот чтобы на пост какой вооруженный наехать, я что-то подобных подвигов за ними и не припомню, кроме той первой ночи.
  
   Состояние перманентной войны без особых жертв и подвигов, однако, стало приедаться. Ну, проведем разведочку боем, ну, "Маланец" с НУРСом, закреплённом на УАЗике, приедет, шмальнет пару раз. Снайпера друг за дружкой охотятся. Якут, Иван Иваныч, по письке одному румыну попал - повеселились. Тот только хотел за БТР помочиться, а тут наш Дерсу Узала с СВДшкой. Этот Иван Иванович прелюбопытнейший субъект. Как его из Якутии сюда занесло, не понимаю. Хотя.... А меня как занесло?
  
   - Иван Иваныч, - говорю - сколько румынов убил? - У Ивана Иваныча улыбка - совсем глазки сощуривает, - Сетылнадцать, однако.
  
   Погиб Иван Иванович, по слухам, в Карабахе, и смерть его была жестокой и тяжкой. Ранили снайпера на каком-то холме, и при попытке вытащить ещё двоих потеряли. Так и бросили Ванюшу, одного на том холме помирать.
  
   Скорбно ухали гулкие барабаны. Штаб-с ротмистр Припаленный, грозно топорщась густыми, чёрными как смоль, усищами, криво и ехидно усмехаясь, корявыми жёсткими пальцами ухватился за золото эполет, рванул, с треском раздирая прочное голландское сукно,... ещё рванул и швырнул под ноги притихшему строю поблёкшие позументами погоны. Навис надо мной, преклонившим колено, впалой своей грудью и сломал о буйную главу мою потускневший от сражений клинок. Кровь, смешиваясь со слезами, тонкой струйкой стекла по щеке. Ну? Как?
  
   Это я представил, как выглядело бы всё это дело лет сто пятьдесят тому. Моя командирская карьера закончилась, едва успев начаться. Не вышло из меня Цезаря, Чапая, и даже Нестора Ивановича Махно. Всему виной стал назначенный новым ротным бывший механик колхоза по кличке Припаленный. Вид у нового ротного, конечно, был необычайно грозный и боевой, что скорее всего и послужило поводом к назначению. Другими командирскими качествами "комманданте" Припаленный не обладал ни в какой мере. В армии никогда до этого не служил, имел язвенную болезнь и не блистал умом и знаниями, хотя сам считал себя великим стратегом.
  
   Первая стычка с Припаленным произошла в дежурном автобусе после утомительной ночной перестрелки.
  
   Ночка тогда выдалась на редкость мерзкая. У "братьев по разуму" на противоборствующей (как полковничек говаривал) стороне прибыла новая смена. Из каких-то Дурлешт!!! Я бы в городе с таким названием дня не прожил - повесился бы.
  
   Новоприбывшие от радости прибытия принялись палить по нам почём зря, как бы подтверждая, откуда они сюда прибыли. Я с Вуншей взялся палить в ответ, совершенно выпустив из виду, что свои "конкретные" патроны намедни в сечку продул. А в рожках у меня только никчёмные "трассеры".
  
   Пальнуть я успел только пару очередей, и какой-то дурлештский полудурок накрыл нас в секретке парой залпов из РПГ. Первая граната лопнула на бруствере, зато вторая хлестанула прямо за спиной и засыпала нас землёй, драной корой и ветками. Старый Вунша упал на меня, как квочка, прикрывшая цыплёнка, и заорал прямо мне в ухо: "А-а-а, маму дяди, пиздец нам, Андрюха!".
  
   Никакого этого, ну, чего он заорал, нам не настало, но разозлили меня эти "дурлешатники" здорово. Я с открытой пастью, так как хотя и не ранило, но глушануло прилично, смотался на "Осоку" за Маланцем и, определившись по целям, послал козлам четыре "НУРСа". А для окончательного успокоения накрыл пулеметным и автоматным огнём их курилку и блиндаж. После этого "горячие дурлештские парни" затихли как мыши и ещё четыре или пять смен старались сделать вид, что все поголовно уехали на родину, в Дурлешты.
  
   И вот после такой весёленькой смены Припаленный наехал на меня за..., как он сказал, бесцельное расходование боезапаса. Терпеть чушь, которую он нёс, я смог очень-очень недолго и на глазах у всех присутствующих в автобусе, который пёр нас домой, взял его за грудки и легонько постучал им по входным дверям. А на словах добавил, что если он мне ещё слово о боеприпасах вякнет, то эти боеприпасы тут же и найдёт... у себя в заднем проходе.
  
   В дальнейшем эти "сердечные отношения" переросли почти в "дружбу", и вот однажды, когда я, хряпнув пару стакашек винишка (это действительно были два (!!!) стакашка), уснул непробудным сном, что твой Пушкинский Руслан, "комманданте" толкнул меня для вида, забрал мой ствол и сдал в ментовку. Ну, не сука? Ствол, конечно, менты мне тут же и вернули, но зато у Припаленного появилось веское и достаточное основание для того, чтобы отвести душу. Как говаривали деды: "Пороть, разжаловать до урядника и на Восточный фронт". Ничего, как написано в Великой Книге: "... и любое деяние благо...".
  
   В то июньское утро меня с подъёма томило предчувствие. Предчувствие было, мало того, что просто гадким..., оно было... как бы это поточнее... фатальным! Сразу же с утра мне почему-то захотелось помолиться. Вот те раз! Ведь у нас как? Помолиться тянет тогда, когда уже только нос из гроба торчит.
  
   Народ в последнее время потянулся к религии. Сие, конечно воодушевляет. Религию только вот все более выбирают, ну, скажем корректно, не традиционную: Белые братства..., черные... и непонятно какие. Кругом баптисты, иеговисты, и адвентисты седьмого дня. Из-за "бугра" всех этих "онанистов" субсидируют весьма щедро, так что от новой паствы отбою нет. Самое смешное, конечно, не это. Самое смешное то, что наши православные батюшки смело осеняют крестом как наше так и "румынское воинство", вот уж поистине: неисповедимы пути Господни.
  
   Меня, когда только чуть башку не оторвало, моментально потянуло к религии. Помолиться потянуло вечерком. Все более "светленькие" во сне забредать стали. Помолиться, конечно, как и большинство сограждан, не умею. Не научили. Все больше учили " Взвейтесь кострами...", до меня только сейчас доходит, что это была за бесовщина. Вы представляете! "Взвейтесь кострами...". Это кто это должен ночью взвиться кострами? Воочию, так шабаш на майскую ночь. Впрочем, не существенно. Молиться можно и самоучкой. А что? К кому обращаться, знаешь, ну, а что клянчить - это уже дело твоей личной совести.
  
   Неприятности начались с утра. Утренние нескладушки, так сказать. Во-первых, в столовке на завтрак угостили каким-то говнецом. Я даже не понял, что это было: желеобразное, коричневое и с крупинками. Во-вторых, наша смена на позиции здоровалась с нами, как с живыми покойниками. Ни обычных шуточек, ни приколов, и даже дворняга Косташ лежал себе в сторонке и не скакал вокруг нас, как это всегда бывало.
  
   Всё просто. Ночью воевали. На всех позициях. Под Дубоссарами запалили БТР, экипаж накрылся. На "Ромашке" мина попала в окоп и вот-вот должны были подвезти "двухсотых". Кто? Никто ничего не знает. Наконец подъехал Газ-66. В кузове под брезентом - тела. Взбираемся. Откидываю полог. Мать твою! Серега, казачок. Глаза открыты, мутны и вместо челюсти - кровавое месиво. Второе тело без головы. Торчат, черные от спекшейся крови, ошмётки. Из кармашка "лифчика" виднеется насадка на прицел с фосфорной каплей - мой, так называемый, прибор ночного видения. Не далее как позавчера, я, скрепя сердце, подарил его другу моему Коле Семакову. Эх, Колюня, Колюня! Ну, суки, я вам покажу перемирие. Я вам, твари, устрою Яссо-Кишиневскую операцию. По кузову шатается пьяный в сопли Гриня Лашурко и, заглядывая кругом под брезент, причитает: "Где голова? Куда, волчары, голову засунули? Вот как я узнаю, кто это?" Хватаю его за грудки, трясу, как грушу: "Заткнись, паскуда, Колька это Семаков, Колька! Понял, мудак пьяный?!" Гриня приседает у борта и вдруг начинает рыдать, как сопливая курсистка. И ком в горле, и глаза от ветра слезятся, и солнце, как оранжевый парашют.
  
   Ребят увезли, похороны завтра, обещали повезти в Тирасполь. Ну, ладненько. Будем воевать дальше.
  
   Припаленный, сменив все смены по позициям, на обратном пути снова прикатил к нам на "Финал". Только, было, завел обычную бодягу о бдительности и экономии боекомплекта, как нас обложили из тяжелых гаубиц. Ну, если и не 220, то 152 мм, это к бабке ходить не надо. Вдалеке, где-то там, за облаками: "пум, пум" и тишина, потом визг нарастающий, и га - га - ах! И воронка несколько метров в диаметре. Припаленный срочно вспомнил, что ему в штаб надо, метнулся в автобус, на каковом и упылил в сторону поселка с максимальной для него быстротой. Мы же, со страху пометавшись между березками, попрыгали на дно окопов. Андрюха Самара в это время как раз решил покакать. Задумал он это дело метрах в пятидесяти от окопов, и когда заварилась вся эта катавасия, решил не заканчивать процесс, так как вполне мог сгинуть навеки, к тому же в собственном дерьме, поэтому он героически пробежал эти метры, не надевая штанов. Штаны оказались не столь выносливыми и во время марш-броска разорвались пополам, так что в окоп Андрюша спрыгнул с полуголой задницей, сумасшедшим взором и исцарапанной рожей. Саданув по нам несколько залпов, румыны успокоились, а к нам прибыли бабоньки.
  
   Женщины на войне элемент совершенно не нужный, и даже скажу более, вредный. От них в мирной-то жизни одни неприятности, а уж в окопах, так это даже хуже, чем многочасовой обстрел.
  
   Прибыли к нам дамочки, так сказать, на подмогу. Дескать, засядут они в окопах, а щепетильные румыны стрелять не станут. Только бабоньки наши до подобного и могли додуматься. Тупее придумать, пожалуй, и невозможно будет. Мало того, что тут у всех голова разрывается по своим, военным делам, так теперь и за "героических дамочек" переживай.
  
   Ох, как я изворачивался, чтобы не сели они к нам в окопы. Ох, как я врал! Да, это самое большое мое достижение за все боевые действия. Медаль мне за это надо.
  
   И тихо у нас, и спокойно у нас, и мы с румынами чуть ли не каждый день в обнимку и на брудершафт, даже Флюгера послал румынам поорать, чтобы удостоверились, что у нас с ними полное взаимопонимание и никакой войны, так что геройство проявить на нашей позиции ну никак невозможно.
  
   Уф - фу! Уехали бабоньки. На "Осоку" подались. Ну и слава тебе Господи. Пусть теперь у Шепилова с "Осоки" голова болит.
  
   Только с бабоньками разобрались, сели в "секу" поиграть, вдруг с "Ромашки" как жа-х-нет! Земля подпрыгнула, и показалось, что... "ромашки спрятались, завяли лютики", короче, капздец "Ромашке". Оказалось, никак нет, не капздец, а даже наоборот. Это они направленную мину 50-ку испытали. Нет, ну молодцы. Её, эту мину, только установили. Классная штука. Наступающий батальон сметает, БТР вверх колесами переворачивает. Так они её по смене стали передавать и объяснять принцип действия. Объяснили толково, как надо, а в конце лекции Толстый и говорит: " Ну вот, все поняли? Значится, в случае чего, нажимаете вот так ". Берет и нажимает для наглядности, но мина-то не знала, что это лекция, и как жахнет! Поле перед позицией чистое такое стало, хоть редиску сажай.
  
   А мы с Владанчиком отправились в разведку. В последнее время снайпер повадился хулиганить. Да точно так, собака, бьёт, не иначе, кто корректирует. Папу моего чуть не убил, урод. (Или уродка) Папа, бедный, на своих стареньких "Жигулях", взялся меня на позицию подбросить. Я ему и говорю: "Папа, этот участок пошустрей проскакивай, снайпер работает". А батя мне: "Да ладно, пугаешь тут меня, тоже мне - воин ислама". В этот момент: "Бз-да-х!",- впереди машины как щёлкнет по асфальту. Опережение большое, козёл, выцелил. У Папы очки, конечно, запотели сразу, и как даст по газам, так что резина задымилась. Подобного я, естественно, снайперу спустить не мог. Вот и вышли мы с Владанчиком на "свободную охоту", за снайпером и корректировщиком.
  
   Самый продвинутый способ охоты на снайперов придумали Тираспольские ТСОшники. Он был прост, как всё гениальное.
  
   Сначала они вычисляли примерное место снайпера, весьма и весьма приблизительное. Потом садили одного-двух снайперов, с позиций которых это место просматривалось полностью. Ну, а завершающим аккордом было то, что они всей братвой, не жалея патронов, из всех доступных видов стрелкового оружия начинали лупить по этому самому месту, без всякой надежды попасть. Фокус состоял в том, что какой бы снайпер не был подготовленный, но человек-то он живой, не машина. Нервы начинали сдавать, снайпер не знал, то ли уже позиция раскрыта, то ли нет, но почти всегда начинал метаться и менять её. В этот момент его наши снайперы и брали, как куропатку.
  
   Нам с Владом способ этот не подходил из-за нехватки человеческого и огневого ресурса.
  
   Мы придумали свой, продвинутый способ. Владанчик, массовик- затейник, смастерил чучело в камуфляже. Изваял он его из старых фуфаек и пустой трехлитровой банки с натянутой на неё кепкой-"афганкой" и таскал его за собой, как индейские скво детишек,- зацепив за спину. Так вот и ползали мы из "секретки" в секретку по передовым. Влад чучело высовывает, а я с "Калашем" вычисляю. Благо, "головы" менять можно было регулярно. Не иссохло еще вино в Приднестровье!
  
   Снайпера мы так и не вычислили. Я, конечно, шмальнул по какому-то шевелению, но, скорее всего, промазал.
  
   Сели мы в передовой секретке перекурить, перед тем как обратно ползти, и Влад мне и говорит:
  
   - Дюша, ты вот мужик умный, в институте учился, - я, естественно, морду - поумней, и внимаю.
  
   - Ты вот мне объясни, почему из-за одного лысого, меченого козла, миллионы людей должны вставать раком и прыгать по оврагам с автоматами? Нет, я понимаю, ему захотелось в истории зависнуть, только ведь тут палка о двух концах: любого сейчас спроси, ну, из нормальных, простых работяг и каждый бы с удовольствием, разрядил в него пару рожков.
  
   Ух, как я "люблю" диспуты на исторические темы, особенно, когда под задницей грязичка-водичка, и вскакивать и размахивать руками не рекомендуется.
  
   - Знаешь, Генчик, - я тогда ещё не вполне отряхнулся от псевдодемократической грязи, прилипшей ко мне в перестроечные времена, поэтому ответил уклончиво.
  
   - Коммунисты, ясное дело, в наших условиях перспективы не имели.
  
   - Это ещё, почему? Сами воровали и нам давали.
  
   - Видишь ли, я в мировой истории еще не знаю случая, чтобы государство, построенное на обмане, долго существовало. Как бы хорошо в этом государстве ни жилось. Американцы - жлобы! Да, они жлобы! Но они хоть не кричат, что строят рай на земле для всех обездоленных. Они весьма честно строят рай для американцев, за счет остального мира. Единственное, в чем они крупно ошиблись, так это в том, что вместо веры, у них всё та же идея, только не коммунистическая, а жлобская, то бишь, "великая, американская мечта". А если вспомнить Пунические войны и тогдашнюю Америку, - Карфаген....
  
   Вспомнить Рим, Ганнибала и падение Карфагена не получилось.
  
   За мешками раздалось какое-то, похожее на собачье, скуление и завывание. Мы тут же высунули стволы и головы. По минному полю шло чучело. Чучело было полуголым, словно его драли десять "стафов" или "питбулей". Развевались какие-то ошметки на шее, что-то топорщилось, рукой держится за это что-то, и хромает к нам да еще и босиком.
  
   Ой, спаси, великий Будда! Я ко всем основателям религий в ту пору обращался по очереди, весьма прагматично полагая: А вдруг по адресу попаду?
  
   Чучело хромало прямёхонько на "минный куст", с которого намедни наш Витя Головаров снял пару штук, и обменял у казачков на "лифчик" и РГДшку.
  
   - Што-я-ть! - Проорал я шёпотом. Вы когда-нибудь пробовали орать шёпотом? Лучше не пробуйте. Не получится. А у меня получилось. Застыло чучело. Стоит, только поскуливает. Владанчик на полуприсяде из-за мешков посунулся, и к нему. Затаскивает его к нашему "огоньку", и вот тебе раз, - чучело оказалось полуголой молодухой.
  
   - Старик, осторожно, у неё эфка на шее!
  
   Точно, вокруг шеи обмотана колючая проволока, а в кулаке девица гранату жмёт, и пальчики уже побелели.
  
   Хватаю её за ручку, выдергиваю из своего лифчика гвоздик и вместо чеки его засовываю. Хочу захват её разжать, а она ни в какую! Сроднилась девка с боеприпасом.
  
   - Ну, ну, милая, не бойся. Я осторожненько. В-в-оот, потихонечку. Один пальчик, другой пальчик. - Ох, а трясет её, бедолагу. Вот натерпелась-то. Пальчики наконец разжал, и рука, как веревка, бэмс..., и упала. Я проволоку с шеи у неё смотал, за мешки выкинул, и тут она как зарыдает. Ревёт в голос, с придыханием. Воздуху побольше засосёт и воет, этаким бабским мажором.
  
   Размотали наш охотничий реквизит, поснимали с неё обрывки и переодели. Пока переодевали, зубками поскрипывали. Девка вся в синяках, ожогах и ссадинах. Про то, что затрахана, как "заплечная" на автостоянке, уже молчу. И так видно.
  
   - Ты чья будешь-то?
  
   - ... .
  
   Не до рассказов подруге. Молчит, только всхлипывает. А девочка-то, я вам скажу.... При иных обстоятельствах.... Чернявенькая, фигуристая, этакая, - породистая молдаваночка.
  
   Доставили её на позицию и, только там выяснилось, что, где и как.
  
   Она с мужем к тёще поехали. В гости, мать их. Время нашли. Ну, а муж у неё вохровец какой-то. В окопах и близко не сидел, но корочки от вневедомственной в кармане лежали.
  
   На обратном пути тормознул их какой-то румынский дозор. Начали шмонать. Нашли корочки и... понеслось! Ага! Гвардия! Сепаратисты! Шпионы! Разложили этого "Кибальчиша" и ну пытать: А почему это наши "новые мольдавские демократические буржуины" с вашим ПМРом бились, бились, да только сами разбились. Кибальчиш, понятно, ни сном, ни духом, только и знает, что главный у них - дядя Вася, бывший колхозный сторож. За "Дюймовочку" его принялись. Оттрахали, куда только можно. Сигаретами жгли, бутылки совали, ракетницы.... Потом ему глаза ножами выковыряли, а самого кинули в костер, так как ещё шевелился. С девкой гуманнее поступили, гранату на шею и... в путь. Всё равно, дескать, подорвётся, когда рука устанет. Машину, старенькую "пятёрку", экспроприировали. Впрочем, как я подозреваю, им только это и надо было, а все "навороты" про шпионов, так,... для души, чтобы веселее было.
  
   После обеда приехали "Каменские менты". Себе на стажировку, нам "на погибель". Ладно, не впервой. У них в Каменке войны, как таковой, нет. Вот какое-то "умное ментовское начальство" и придумало: отправлять их, так сказать, "пороху понюхать". Нюхали, они его довольно своеобразно. Всей своей бандой, человек пять, вытягивались к передовым окопам и начинали пулять в сторону противника, кто во что горазд. Горазды они были, куда как зело, ибо привозили, по обыкновению, "цинков" пять, шесть. Выщелкав свои "цинки", они, радостно делясь впечатлениями, садились в свой "Уазик" и отбывали по месту службы, как раз перед тем, как озлобленные мамалыжники начинали долбить позицию чем только можно.
  
   На следующий день с утра Петров повёз нас в столицу хоронить ребят. Переодеться мы, конечно, не успели, так как уехали прямо с позиции.
  
   Столица, это я вам скажу,... сила! Это - главное, что у нас осталось. Давненько я тут не был. Мама родная! Мины кругом табличками отмечены. При въезде заграждения из мешков, а оттуда пулемёты выглядывают. Круто! У нас на позициях каждый пулемёт на счету, а тут, нате вам, дежурят. Тормознули автобус со всей нашей грязной братией и предложили разоружиться, построиться и что-то там еще, такое же несуразное, проделать. Наш Жора Петров, на что уж человек мягкий, и то борода задёргалась. Вылез и очень доходчиво объяснил командиру поста, что если он, жопа тыловая, сей момент не уберёт своих ублюдков и свой ублюдочный шлагбаум, то мы отъедем пару сотен метров, спешимся, за пару минут с боем возьмём его засраный пост, а его персонально, пропустим всем личным составом во все дыхытельные и пихательные. В общем, удалось уговорить.
  
   Пацанов схоронили на аллее Славы, которую тут, в Тирасполе, недавно организовали. Всё было, как положено, - речи, залпы, только, как мне кажется, и Кольке и Серёге всё это уже глубоко параллельно.
  
   Простота, конечно, хуже воровства, но это, увы, кто же сказал,... а, впрочем, не важно? Ясно, что сказано только для мирных, а совсем не наших боевых будней. Для наших, - дней передела собственности и власти мелкими, злобными, а часто, и невесть откуда выпрыгнувшими волками и снующими меж них шакальчиками,- это зело не так. Сегодня - чем попроще, тем живее. И никак иначе. Вот согласно этому не хитрому правилу, мы и построили образ жизни. Есть война - воюем. Нет, ну и хрен с ней, винишка, вон, кругом, как в Сахаре песка. Шлюшку на позицию притащили? Ну, так мы гостям завсегда рады. Я на радостях "от разгрузки" даже из АКМа своего пальнуть ей позволил. Только она, дырочница этакая, пальнула в небеса, опустила стволик и на курок нажала, - амазонка, мать её! АКМ, он не карабин, его за затвор дёргать и не обязательно, а посему шмальнул ствол в асфальт в полном соответствии с действием возвратно-поступательного механизма, и пуля, срикошетив, попала Красному в каблук. Красный брякнулся жопой об асфальт, как будто подсечку от "дзюдоиста - чёрный пояс", хапнул. Вырвало Красному каблук на сапоге, а я ему радостно сказал: "Чтобы я вас, блядей, больше тут в кроссовках и не наблюдал".
  
   Я хоть и не командир уже, но люди-то привыкли и назначенному на моё место Семёнчику, приходилось командирствовать, будучи как бы моим адъютантом. То есть, он за мной ходит и командует, то бишь, мои распоряжения озвучивает. Повысил меня, получается, Припаленный. А я ещё и злился на него. Вот и выходит: "все, что ни делается, есть благо".
  
   Вечерние радости начались, как это обычно и бывает, за часик-другой до темноты.
  
   - Командир, Дюша! Давай бегом сюда! - Ну, так только Владанчик мне кричать может.
  
   Бегу резвенько к передовому окопчику.
  
   - Старик, ты глянь, - тычет мне Геночка заляпанную грязюкой "буссоль", - они там шизу словили. На мотоцикле по минным полям катаются. Ох, будет им сейчас минокросс, ох, чую: или нажрались, или гадость какую готовят. Может, лупануть по ним из АГС, а чё, достанем?
  
   - Погоди, гранатомётчик ты наш самонаводящийся. Как говаривал незабвенный Максим Максимович Исаев, то бишь Штирлиц,... - нигде так не хорошо ошибающимся, как у нас. У нас о них заботятся, им помогают, о них пекутся. Аналогий никаких не видишь?
  
   - Какие на хрен аналогии. Подвезут по полю штук пять гранатомётов. Вон, под тот холмик. И будет нам ночью Штирлиц,... и Мюллер, и сражение с фаустпатронщиками по полной программе.
  
   - Ты в дырочку-то эту внимательно наблюдал? Тут колёсико есть, покрутишь его, и видно всё. Никаких гранатомётов в энтом Ижаке пятидесятого года выпуска быть не может. Ежели только у бабульки под задницей. У неё под задницей, конечно, и ЗУ-2 спрятать можно, только не верится что-то, чтобы эти колхознички с лопатами спецназом прикинулись. Картоплю они сажать едут, не иначе.
  
   Владанчик от такой новости чуть не подавился.
  
   - Какая картошка, командир. Там сейчас азу по-татарски будет, в горячем виде. А тут,... - он огляделся, - как назло, ни одного людоеда поблизости.
  
   Прыгает он после этого за бруствер, руками машет и орёт им диким криком. Эмоционален он у меня. Ого! Спрыгнул с бруствера и к ним чешет. Ладно, а вот я, чтой-то черствею, как та булочка из школьного буфета. Сначала думаю, а потом уже можно и с бруствера. Толку только от этого его геройства не будет совсем. С этого мотоцикла не услышать им ни хрена, а пока он те пятьсот метров между минами к ним скакать будет, выедут они сто раз к концу поля на просёлок. На просёлок же, точно знаю, мин не ставили. Только вот не повезёт им. Не может повезти: на том поле, где они мотоциклируют, мин гораздо поболее будет, чем картошки, которую они засадить пытаются. А ну-ка, если по другому?
  
   Сдёргиваю с плеча автомат, меняю лихорадочно рожок на самый дальний, говённый, с трассерами, и - длинной очередюгой над моциклистами. Ага, в буссоль вижу, - задёргались, бабка руками машет, и этот хрыч в пиджаке за рулём головушкой вертит и, оба-на, - притормаживает. Ну, слава алла.... Бум-м-м-с! Как в мультиках это показывают. Ого! Колесо в воздух, куски какие-то с каким-то рваньём. Мотоцикл носом зарылся. Пыль рассеялась. Молодой, что сзади сидел, поднимается, и, видать с перепугу, бежит в сторону. Бам-м-с! Швырнуло как тряпку. Кто-то, свирепый и страшный, вздёрнул с дикой силой за ногу и бросил о землю. Что они делают?! Мины "кустами" поставлены. Перевалит их там всех. Это всё я уже додумывал, когда скакал по "проходам".
  
   Вытаскивали мы их с Генчиком по очереди. Сначала молодого, ему ходилку почти по колено миной обгрызло. А затем уже старого, этому только ступню разворотило. Пока мы до них добежали, дедок тоже забег по минным кустам учинил. Одна бабка оказалась самой умной и дисциплинированной. Поглядев, как родичи скачут по минам, она "тихенько" выползла из коляски и шажками, шажками назад, по колее от мотоцикла.
  
   - М, мо-цо-цикл, где? Мотоцикл укра'дут! Христом прошу! Сюда заберите. - И сознание потерял.
  
   Ну, деятель! Без ноги остался, а первым делом за движимое имущество беспокоится! Но в старческих глазах между болью и ужасом была такая мольба, что, переглянувшись с Владанчиком, снова ползём на мины. За мотоциклом.
  
   Как мы пёрли на горбу мотоцикл без переднего колеса по минному полю, - тема совершенно отдельная. О подобном более живописно поведал бы, основательно натасканный в этих делах, греческий герой товарищ Сизиф. Мне же остаётся только содрогнуться.
  
   Только отправили в больницу "картофелеводов", как прикатили казачки во главе с Илюшей. В разведочку намылились.
  
   Автобус съехал прямо к вагончику, и из него повалила пропахшая порохом жизнерадостная толпа.
  
   - Здорово дневали! Принимай братву! Где у вас этот,... как его? Горелый!?... Поджаренный,... нет стой, во, Несваренный....
  
   - Припаленный, может?
  
   - Во, точняк. И где он кликуху такую только надыбал?
  
   В самом начале кампании этот Илюша, по фамилии Русский, мне жизнь спас, испинав в синяки всю мою задницу. Да, вот так, он гнал меня пинками до самых окопов, то швыряя мордой в грязь, то поднимая и заставляя бежать. Я всё это проделывал, совершенно не понимая ни того, что делаю, ни того, куда мы движемся, ни кто я вообще такой. От животного страха и дикости происходящего я немного подвинулся рассудком, и, если бы Илюша не пригнал меня на позицию... . То сейчас, со стопроцентной уверенность можно было бы сказать, что мой хладный труп догнивает в какой-нибудь навозной яме. В таких "могилках" мамалыжники имели обыкновение их притапливать. Так сказать, с глаз долой, из сердца вон.
  
   Тогда, вытащив меня, Илюша, не обращая ни малейшего внимания на обстрел, стоял в траншее и только вздрагивал и слегка приседал при наиболее близких разрывах мин. Ещё он глубокомысленно изучал торчащую из-под распоротой штанины правую ляжку. Ляжка была в крови, и только место ранения обозначалось кровянным бурунчиком. Вокруг металась бледная, молодая медсестричка, всплескивая ручёнками и закатывая глазки. Что делать, она определённо не знала и только всхлипывала и ойкала. Я, очухавшись наконец, понял, что пока он меня как "барана загонял в стойло", самого слегка зацепило.
  
   - Сядь ты, дура, не мелькай, мешаешь, - сказал Илюша и остриём штык-ножа принялся ковыряться в кровяном водопадике. Он морщился, шипел и, наконец зацепив что-то в ране, рявкнул и извлёк на свет крохотный, с монетку, осколок с рваными зазубренными краями. Кровь забулькала сильнее, но он довольно улыбнулся: "Ну, всё, а ты боялась, даже платье не помялось! Продезинфицировать нужно, спирт давай!" Девчушка стала лихорадочно копаться в своей сумке, а я, подсев сбоку, прижал к ране свою грязную майку.
  
   - Мальчики, нету, - соплюшка чуть не плакала, - я весь спирт Сергеевне отдала, только бинт у меня и "бейсболик".
  
   - А дезинфекцию всё равно надо, - Илюша, морщась, заулыбался.
  
   - Андрюха, ты ссать не хочешь? Тебе оно сейчас в самый раз!
  
   Мне, что? Я в таком состоянии, что потребуй для пользы, и я тебя с ног до головы обоссу, лишь бы помочь.
  
   Я достаю "прибор", и вдумчиво начинаю писать на Илюшину ногу, смывая струйкой кровь, и в этой деловой суете не замечаю, что соплюшку мой метод дезинфекции привёл в состояние шока и тяжёлого душевного потрясения. Она открыла рот и круглыми застывшими глазами уставилась на равномерно двигающуюся струю.
  
   - Ты куда, коза, уставилась? - Илья цедит это сдавленно, сквозь боль, пытаясь удержаться от идиотского смеха. - Ты давай на ногу, на ногу, я тебе говорю, смотри. Этого добра мы тебе потом показывать будем.
  
   Девчушка моментально стала преображаться в воплощение варёного крабообразного и принялась туго заматывать ногу, брезгливо просовывая бинт под обоссанную штанину.
  
   И вот он, Илюша, живой и здоровый. Почеломкались.
  
   - Ну что, Андрюха? Проводите к румынам? Тут по агентуре прошло, что они миномёты в "хозяйке" таскают на позиции. Прикидываешь, три ходки в день по паре, это что... - шесть стволов на день? Как начнут вас тут обрабатывать, спляшете полечку по-румынски.
  
   - Лады, сходим! Вон, Генчика с собой возьмём.
  
   Илюша мечтательно щурится.
  
   - Хорошо бы "язычка" зацепить! Или хоть потолковать на месте.
  
   "И вот встречаем мы рассвет в далёкой стороне...". Ну, не в такой уж и далёкой... Вон он, наш крутой левый берег. Километра три до него. Плюс Днестр.
  
   Всю ночь прошлялись в румынских тылах. Миномёты нашли. Пару БТРов нашли. Четыре новых секретки нашли. "Языка" вот только не нашли. Не гуляют, вражины, по ночам, осторожные стали. Внаглую на рассвете перебираться к своим не рискнули. И вот, кукуем в густом кустарнике на излучине Днестра, спрятавшись в яму под поваленным деревом.
  
   Излучина эта - удобная штука. Румыны даже днём по этому лесу передвигаются с опаской, так как с нашего крутого берега весь лес на этом изгибе простреливается из ПКТ, как "с добрым утром".
  
   Но, как говорил один бандит из культового фильма, - ... бережёного бог бережёт. Курим по очереди в кулак. Анекдоты травим шепотом, поэтому вместо смеха от нашего бивуака раздаётся прысканье, хрюканье и прочее непотребство в том же духе.
  
   - Сечёте, заходит опоновец в парихмахерскую, садится стричься, - шепчет Илюха, смешно поджимая губы. - А парихмахерша стрижёт этого ублюдка и всё время спрашивает: Вы с позиций? Как там в Дубоссарах? Тот, как воды в рот набрал. Она опять: Ну, как там в Дубоссарах? И так раз десять. Опоновец ушёл, а подружка её и говорит: Что ты, Аурика, к человеку пристала, видишь, он и так не в себе, а ты: как в Дубоссарах, как в Дубоссарах. А та отвечает: Ничего ты в нашем деле не понимаешь! Я ему как слово Дубоссары говорю, у него волосы дыбом встают. Представляешь, как стричь удобно?
  
   Все дружно захрюхали и тут же "обломались": из леса донеслись громкие голоса.
  
   Осторожненько передёрнув затворы АКМ. мы выглянули из-под дерева и узрели следующее: метрах в пятидесяти три закамуфлированных хлопчика собирали спокойно дровишки на костерок. Этак не суетясь ломали сухие сучья, пробовали на крепость упавшие ветви, постукивая ими по стволам деревьев, короче, были оборзевшими и потерявшими нюх до самого последнего рецептора. Мало того! Они ещё и балаболили громко и радостно, как кумушки на городском рынке. Смеялись, да что там, - хохотали в голос, положив с прибором на все вооружённые силы Приднестровья. Я покосился на Илюшу, который смотрел на фуражиров, зло прищурившись. Не вынесла душа донского казака, что вот так, пусть и рядом со своими позициями, но совершенно не опасаясь ничегошеньки, веселятся бойцы противника. А мы тут тогда за каким хреном в ямках прячемся и шёпотом анекдоты травим? Мы шёпотом, а они в полную глотку. Не выйдет!
  
   Мы сползли в ямку и распределили обязанности.
  
   - Так! - Илюша, задумчиво рассматривая свой штык-нож, вполголоса уточнял диспозицию. - Всех не взять, их сразу же хватятся, ноги не унесём. Двоих валим, одного берём. Ясно? - Он с сомнением оглядел нас с Генчиком, - ножами работать приходилось?
  
   Мне лично приходилось, но только по свинству. Намечавшийся у меня однажды тесть научил меня кабанов колоть. Я даже попрактиковался и пару штук завалил. Однако распространяться перед Илюшей этими навыками не стал, и как и Владанчик ответствовал, что не приходилось.
  
   - Ладно, валим мы с Серым! Вам третьего скрутить придётся, да так, чтобы не пикнул, а то загремим тут,... под панфары. Пусть чуть разойдутся, и начнём. Мой тот здоровый, в обмотках. Серый, ты - вон того, с пистолетом, чтобы не шумнул, а вы толстяка. Бей прикладом по башке, только не насмерть.
  
   Интересно! Откуда я это определю, как насмерть, а как не очень?
  
   В принципе, однажды мне уже приходилось бить человека тяжёлым по кумполу. В армии ещё. Было это давно и я, испугавшись, что совершенно потерял эти полезные навыки, как командир и старший товарищ уступил сию почётную обязанность Владанчику. Гена по врождённой склонности к человеколюбию решил не использовать приклад автомата, а подобрал себе метровую суковатую дубину. Чем она человечнее приклада, я так и не понял.
  
   "Списанные", я тут же их так окрестил, человеческие особи, между тем нимало не озаботились своей безопасностью и продолжали хамски разгуливать между стволами невысоких деревьев, громко переговариваясь.
  
   Тут-то, я и поймал это неуловимое состояние, когда перестаёшь относиться к человеку, как к человеку, а подразумеваешь под его личиной всё, что душе угодно. Любую вещь, неприятную и мешающую в данный момент. И делать что-то с этой вещицей страсть как не хочется, но надо. Вот помойное ведро, например. Так "ломает" выносить, но ведь торчит в квартире, воняет, нужно себя пересилить и вынести, и всё! Жизнь потом наладится.
  
   Неожиданно напасть на вооружённого человека дело сложное и ответственное, тут начинаешь понимать, что все эти пальцовки из фильмов про спецназ,... - ну, три пальца вперёд, два влево, ладонь вверх - стой, и т.д., - не просто киношные навороты, а вещь нужная и серьёзная. Ситуация осложнялась тем, что напасть необходимо было сразу на троих, поэтому выжидание удобного случая заняло у нас чуть ли не час.
  
   Мы с Генчиком под крутым бережком подобрались к нашему объекту на три-четыре метра и не дыша устроились за спиной толстяка, прикрытые густым кустарником. Задачу нам упростил сам толстяк, который, сняв кроссовки, сидел на пне, блаженно пошевеливая пальцами ног, и смачно хряпал кусок домашней колбасы. Ел он без хлеба, что меня разозлило страшно. Жирную колбасу - и без хлеба? Ну, скотина! И сразу как-то не жалко его стало.
  
   Три ствола толстяк составил пирамидкой к невысокому деревцу, и два из них уже упали и спокойно лежали себе около этого самого деревца. Перед толстым раскинулась небольшая полянка, куда он то и дело погладывал, дожидаясь спутников. Сотоварищей он так и не дождался. Вернее дождался, но одного, и с перерезанным горлом, который на корточках вылез из кустов, безполезно зажимая красной рукой выдрыгивающиеся из-под неё такие же красные водопадики.
  
   Тут я не выдержал и выпрыгнул из кустов, и кинулся к толстому. Владанчик выскочил с другой стороны, размахивая дубиной, вращая свирепыми очами, словно ожившее недостающее звено человеческой эволюции. Толстый в антропологии, скорее всего разбирался слабо, потому что взвизгнул и вместо того, чтобы поймать, или хоть обезоружить нападающего (Нобелевская, при удачном исходе, сто процентов в кармане), рванул босиком в прямо противоположную сторону. Но я-то уже был туточки, и прыгнул ему прямо на спину, обхватив руками. Мы пали оземь, как писалось в мифах. Объект собирался начать орать и даже уже открыл рот, но тут Генчик приложил ему палкой по башке, и он раздумал, так как отключился. Я тоже хотел было отключиться, ведь Владанчик дубиной не очень-то целился и попутно с головой Объекта саданул мне в плечо, но я не отключился, а только тихонько завывал. Вот уж действительно, как из монолога покойного Евдокимова - "... когда мне их там было сортировать".
  
   Через пять минут мы уже сидели под крутым бережком и Василика, как он сам представился, красочно и подробно излагал всё, о чём его вдумчиво спрашивал Илюша. Он рассказал обо всём и даже более того: например, мы узнали, что у него мама, три сестры и старый дедушка, а папаша на заработках где-то в Беларуси на лесоповале.
  
   - Что же ты, выблядок, воюешь тут, а папа у нас деньги зарабатывает?
  
   На выблядка Василика даже не обиделся и обьяснил, что его личным желанием никто особо и не интересовался а ...
  
   - Пришёль из военкомат, сказаль, что не будешь явиться по повестке, пойдёшь на тюрьма. Мэй, мэй! Как, скажи, на тюрьма идти?
  
   Сколько я впоследствии видел таких Василик. Сельских, обыкновенных, добрых молдаван, загнанных начальственными "домнулами" в окопы. Большинство их в этих окопах сидело. Господа "новые демократы", бывшая партноменклатурная п...та, как-то внезапно резко осознали, что свободу и демократию, ну никак не намажешь на хлеб и даже мамалыгу ими не подмаслишь, и если народу не представить какого-либо вражину, сладкая президентская и инные синекуры могут накрыться одним интересным женским местом. Их глаза, жёсткие, с властным прищуром, вызывают у меня омерзение до сегодняшнего дня, и я с удовольствием гляну в них но,... сквозь прицел автомата.
  
   Лирика закончилась. Илюша, отозвав меня в сторону, коротко приказал: "Уходим сейчас. Хватятся их, козлов, как пить дать. Румына кончишь, когда мы к лодке выйдем. На, - он протянул мне пустую пластиковую бутылку, - скрути компенсатор, надень на ствол и один выстрел. Ты понял, только один. Станешь палить, накроют нас на хрен, на этой лодке, да и сам добежать не успеешь. Учти, если он живой уйдёт, или заорёт, то это вообще, братская могила, к тому же совершенно без обелиска. Ну, давай, Дюша, минут через пять, хлопнешь его, и вон до того обрыва. Он сказал, что лодка у них там сушняком завалена. Да, шум поднимется - мы уходим. Мне нужно ещё двоих отсюда вытаскивать, а ты уж тогда чеши к излучине и вплавь. Хотя, что тут сложного. Ты Колюню вспомни. Я бы, конечно, сам, или Серого попросил, но "батя" мне сказал: сегодня я и Серый к нему в Правление на ковёр, и беспрекословно. Ещё под плеть положит". Илюша заржал и пояснил: "Хотя это вряд ли. С собой бы его упереть, но тоже никак. Ты видел, какой жирняк, утонем в этой трёхместной лоханке впятером, как пить дать".
  
   Ага, сейчас будем этого мамалыжника убивать. Ну, что же - дело житейское, как Карлсончик говаривал. Не волнуйся и не переживай, мало ли их там ещё, мамалыжников? Да как грязи! В глазки ему посмотришь? Или зассышь? Посмотрю, чего там. Пусть они нас боятся. А чего ему не бояться, он связанный. Давай, давай! Развяжи его, ствол в руки дай, дуелю устрой по всем правилам. К барьеру, мол, господин бывший колхозник из Дурлешт! Решаем, мон ами, так сказать, - "рoint d'honneur", и баста! Вот тут-то и наступит тебе "и баста", да оно бы и чёрт с тобой, но братву подставишь качественно, а Илюха, как никак, жизнь тебе, мудаку, спас.
  
   Ребята уже давно скрылись, прихватив три лишних ствола, а я всё сидел, как пришибленный, скрутив компенсатор и придерживая эту идиотскую бутылку.
  
   Василика же, тихонько мычал залепленным пластырем ртом, сопел и дико потел, глядя на мои манипуляции с бутылкой. Он, конечно, обо всём уже догадался, и напоминал мне бычка, которого как-то резали с несостоявшимся тестем. Точно такие же круглые со слезинкой глаза, с каким-то блеском бешенства и отчаяния, тот же в них животный страх и скука смертная, оттого, что ясно всё и поделать ничего не возможно. Любопытство ещё где-то в глубине: а ну-ка,... как это, больно,... или же сразу нет?
  
   Ну, делу время - потехе час. Пора! Я поднялся, подставил бутылку к его лбу и потянул за спусковой крючок. Медленно потянул, надо было бы резче. До половины только и дотянул. Ну не гожусь я в палачи, не могу! Ясно вам, суки вы последние! До чего довели. Вон, когда палят в тебя откуда-то, а ты в ответ - это сколько угодно. А вот так, в лобешник, связанному.... Я не палач, я человек ещё. Пусть хуёвый, неправильный, и вообще, падла, но человек!
  
   И такая меня злость разобрала, что начал я, отбросив ствол, лупить бедного Василику по сусалам со всем прилежанием, на какое способен. Голова его болталась в такт ударам, и в глазках металась такая радость и благолепие, а под пластырем он ещё гад и улыбался и ликовал, я уж точно знаю.
  
   Интересно, а действительно бутылка для глушителя сгодиться может? Шмальнул я в дерево. Точно, хлопок, конечно, приличный но с расстояния метров в триста и не услышишь ничего.
  
   Услышали! Скорее всего, они уже на поиски этих бедолаг выдвинулись.
  
   Едва высунулся я из-за бугорка и перекатился, как поднялась такая пальба, будто тут не я, а по крайней мере сам наш доморощенный президент со всем своим окружением. Ну, я уже такие штучки проходил! Тут вы, ребята, у меня отсосёте. Поэтому и метнулся я не к берегу, куда должен, а в сторону, куда нужно. Упал за корягу какую-то и осмотрелся. Ага, есть! Вон они, несколько передвигающихся рывками фигурок. Положил удобно ствол на корягу и влупил длинной, когда сразу нескольких перебегающих уловил. Нормалёк! Попадали. Ну, теперь и самому в отрыв надобно. Загнув порядочный крюк, я все-таки вылетел к обрыву, где меня ждать обещались. Честно говоря, я нисколько не надеялся, что меня дождутся. Ясно же было сказано: зашумишь - уходим. Нет, ждут, братишки! Илюша даже встретил на подходе, он уже собирался мне идти помогать из этой бодяги выкарабкиваться. Только попрыгали в лодчонку, как на излучине загрохотали взрывы. Ну, понятно, наши из АГС херачат, прикрывают.
  
   Несмотря на прикрытие, чисто доплыть до наших не получилось. Румыны умудрились подтянуть пулемёт и чуть было не раздолбали всю нашу группу на высадке. Хорошо, прямо на берегу холмик от старой дамбы остался. За ним и отлежались, ну, а потом уже как зайцы, по склону между хлопающими вокруг разрывными.
  
   Честь-то какая! БТР "Клоун" повёз нас на "Терем" как героев. Заваренный с двух сторон дополнительными листами металла, бледно-серый грозный и стремительный летел он по шоссе как конь-призрак. Мы сидели на его железной спине словно всадники смерти и как там? - ..."ад следовал за нами."
  
   Какая-то падла всётаки всадила из РПГ по ходу нашего полёта, промазали конечно, но фуражечку мою фирменную казачью, взрывом сдуло. Не прощу я этой фуражечки Василике из "Дурлешт", как только в бою встретимся.
  
   Спрыгнув с брони мы кучканулись и закурили.
  
   - Румына-то кончил? - Илюша спросил как бы между прочим, для порядка, а сам хитро прищурился.
  
   - Нет, расцеловался и домой отпустил, - ответствовал я, чувствуя свою неполноценность, как импотент перед изнывающей от желания шлюхой.
  
   Что было далее? А далее были Бендеры, далее была глупая, бледная смерть для сотен и сотен! Далее пидоры не ответившие за эти жизни по сей день, резали, простреливали, жгли и как мне кажется с удовольствием лопали человечинку, запивая винишком. Был исход, его всегда приносит любая война. Был генерал. Был действительно державный генерал, который не дрогнув, вопреки собственному руководству, разметал эту мразь по Кошницкому лесу, и закончил всё.
  
   А тогда.
  
   Тогда, к вечеру, сидя в автобусе, что натужно тянул нашу смену домой, я вдруг с удивлением констатировал, (идиотское слово - просто ничего другого в голову не лезет) - остался живой! Нет ребята, не потому живой, что пулю или осколок не схлопотал, а просто живой внутри и даже руки внимательно осмотрел. Чистые! Ни пятнышка крови. Здорово-то как!
  

Словарь для нормальных людей

  
   Энтомология - наука о всех этих букашках, таракашках, мандавошках....
  
   Сакраментальное - наполненное магическим смыслом, это точно, я припоминаю смысл был магический аж "ну".
  
   Коллаборационизм (коллаборационисты) - Собственно говоря это все, кто занимается политикой. Сегодня красный, завтра красных, послезавтра белый, но с покраснением там где вчера...
  
   Ракеты - "Алазань" - Народное оружие масс, можно стрелять по тучам, можно по румынам, результат мало чем отличается.
  
   Индифферентность - отстранённость, я бы сказал некая "голубоватая" (именно в том смысле) отстранённость.
  
   Аналогия - Я се йчас всех научу. Логос это - слово. А посему, как увидел его в термине подставляй смело всё что угодно. "Ана" - подобие. То есть подобное слово, или подобный чему-либо указанному.
  
   Антропология - Те же яйца, только в профиль. Слово, и "антропос" - человек. Значит-ца. Наука о происхождении человека.
  
   Синекура - Это такая работка, где делать не нужно ни хрена, а денег получать много и в срок. Мечта любой падлы из госчиновников.
  
   Point d'honneur - Дело чести, господа.(Фр).
  
Оценка: 6.23*13  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023