ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Анпилогов Илья Владимирович
Я был на другой войне

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 3.67*24  Ваша оценка:

   "Я был на другой войне"
   Первым под жернова второй мировой войны попал мой дед Гуров Леонид Алексеевич. Он был призван на срочную службу и отправлен из тамбовской деревни в Карелию, которая и сейчас находится в составе Ленинградского военного округа.
   30 ноября 1939 года этому военному округу было приказано "освободить" Финляндию. Че5тыре месяца, захлёбываясь в снегу, тащил на тридцатиградусном морозе артиллерист Гуров свою пушку, разбивая многоярусные бетонные коробки ДОТов, и сделал невозможное: проломил практически неприступную линию Маннергейма.
   Потом победу отобрали политики, усеянную окаменевшими от мороза солдатскими телами землю отдали обратно, а "Зимнюю войну" предали забвению на многие десятилетия.
   Однако рядовому Гурову было не до тонкостей политики, поскольку случилась жестокая мужская драка (дедовщина в Красной Армии была всегда), и по её результатам он оказался в тюрьме.
  
   Следующим на войне оказался мой прадед Кирилов Николай Николаевич. В начале июня 1941 года его повесткой вызвали на военные сборы, а уже в июле резервистов выгрузили из эшелона где-то под Смоленском, разбили на пятёрки, сыпанули в карман по горсти патронов, дали одну винтовку на пятерых и послали в атаку.
   До немецких окопов прадед тогда не добежал,, так как пулемётная очередь выкосила всю их цепь, но перед тем, как потерять сознание, прадед обхватил винтовку мёртвой хваткой, потому что от бывалых солдат знал: без винтовки в медсанбате не будут даже перевязывать. А ещё он боялся быть раненным в спину. С пулевыми ранениями в спину медики солдат не принимали.
   Очнулся пехотинец Кирилов уже в госпитале, где ухаживал за ним земляк из его же села Волово, который шёл на поправку и должен был скоро выписываться.
   "Пехота, - учил земляк прадеда, - на войне долго не живёт, поэтому, будешь выписываться, скажи, что ты - артиллерист, а я тебе, пока мы вместе, всё про нашу артиллерийскую работу расскажу".
   Так и стал мой дед номером расчёта 152 мм орудия полковой артиллерии.
   Полковая артиллерия по всем уставам в боевых порядках находится не должна, но в условиях отступления приходилось прадеду и танки останавливать и пехоту кромсать, а однажды их расчёту приказали подавить обнаруженную немецкую батарею. Немцы тут же открыли ответный огонь, и в результате этой смертельной дуэли немецкая батарея была уничтожена, а от всего нашего расчёта остался в живых только мой прадед, который от контузии уже ничего не слышал и продолжал вести огонь по смолкшей немецкой батарее пока на позиции не кончились снаряды.
   За уничтожение батареи рядового Кирилова наградили солдатским орденом "Красная звезда" и комиссовали вчистую, потому что из-за контузии открылись у него на руках незаживающие раны. Работать с такими руками он нигде не мог, поэтому сторожил колхозное зерно и раз для души голубей - турманов, которые, вырвавшись на волю взлетали так высоко, что превращались в крохотную точку, трепещущую в синеве.
   Однажды на почве голубиной страсти познакомился он с врачом из санатория для партийных работников, и тот, увидев страшные прадедовы руки, выписал ему рецепт, согласно которому в той же районной аптеке, где искалеченному войной артиллеристу ничего, кроме мази из дёгтя, никогда не предлагали, изготовили мазь, вылечившую его руки за неделю.
   Когда сняли повязки, прадед долго смотрел на свои новые розовые, как у младенца, руки и силился понять: почему ему - ветерану, орденоносцу и победителю - не дали эту мазь тогда? Сорок лет назад!
   Потом он выгреб из шкатулки все свои награды и высыпал их внукам. На игрушки. Про войну он больше никогда не рассказывал. Гораздо охотнее он вспоминал, как жили люди по его выражению "до колхозов".
   Там же под Смоленском, где с одной винтовкой на пятерых шёл в атаку мой прадед Кирилов, погиб младший брат моего деда Гурова Николай. В шумной гуровской семье это был самый тихий и спокойный парнишка, которому от роду было всего-то девятнадцать лет.
   О гибели брата мой дед узнал, находясь в тюрьме, и тут же написал прошение об отправке его на фронт. Вскоре их штрафную роту готовили к броску: горсть патронов в шапку, кружку водки в рот и одну винтовку на троих.
   Одну винтовку на нескольких человек выдавали не потому, что винтовок было мало, а из чисто практических соображений: во время атаки до окопов противника добежит лишь какая-то часть солдат, ещё меньше их останется после ближнего боя, но зато вышедшие из боя будут все вооружены, и не надо трофейным командам рыскать по полю, собирая оружие убитых. Процент грядущих потерь определялся по степени укреплённости противника и ширины простреливаемой нейтральной полосы.
   В том бою деду искалечило правую руку, но это позволило ему "искупить вину кровью", а по характеру ранения его перевели по специальности, то есть снова в пушкари.
   Однако отдать лихо воинскую честь искалеченной рукой у деда никак не получалось, за что рядовой Гуров получил множество нареканий от командиров, но даже ефрейтора ему так и не присвоили, хотя закончил он войну в сентябре 1945 года, "освободив от японских милитаристов братский народ Китая..."
   Рассказывать о войне дед не любил, а фильмы про неё он не смотрел никогда. Как только из телевизора слышалась героическая музыка, а на экране появлялись огненные буквы, дед уходил.
   "Я был на другой войне", - говорил он.
  
   Моему другому деду Анпилогову Николаю Фёдоровичу было тринадцать лет, когда их деревню оккупировали немцы случилось это уже на второй месяц войны, хотя от западной границы до их курской деревни путь неблизкий.
   Первый раз он чуть не погиб, когда по доносу соседа его вместе с младшим братом должны были запорот, но спасла немецкая бюрократия: бургомистр засиделся на совещании в райцентре, а без него полицаям было лень лишний раз руками махать.
   Потом его пытался убить советский лётчик, но сумел только разнести санки, сарай и угол хаты, после чего расстреляв боезапас, улетел домой.
   Затем в него палил из пистолета пьяный мадьярский офицер, но промахнулся, а ноги мальчишек быстрые.
   И наконец он должен был умереть от гангрены, когда повредил ногу, собирая дрова на развалинах дома. Вылечил его немецкий фельдшер, который сделал операцию, и сам потом выхаживал.
  
   Немецкая полевая медицина вылечила и мою бабушку Клаву, которая была тогда одиннадцатилетней девчонкой. Спасая корову от обстрела села советской дальнобойной артиллерией, наступила она босой ногой на зазубренный снарядный осколок. Домой её принёс немецкий солдат. Он же потом привёл санитара с сумкой медикаментов.
  
   Мою другую бабушку Гурову Любовь Тимофеевну, комсомолку - трактористку, и всю её бригаду таких же девчат с началом войны погрузили вместе с тракторами на платформы и привезли на фронт, где они вытаскивали из под огня противника тяжёлые гаубицы. Их даже не переодели, и воевали "солдаты с косичками" в ситцевых платьицах, цветастых платочках и коротеньких душегрейках.
   Под Харьковом их колонну встретили немецкие танки. Гусеницы давили на дороге технику и людей, а тех, кто пытался убежать в стороны, били пулемётами.
   Бабушке повезло. Они с подругой успели спрыгнуть в глубокий овраг, где и прятались до ночи, а потом закопали документы и пешком добрались до своего села в Челябинской области.
   Бабушка успела только помыться в бане, когда пришёл председатель сельсовета и посоветовал ей уходить, потому что ночью за ней приедут, так как уже давно она считается дезертиром.
   Бабушка ушла немедленно и до сих пор не оформляет никаких документов об участии в войне, опасаясь, что на восемьдесят первом году жизни ей припомнят тот побег из под гусениц немецких танков.
  
   Там же под Харьковом, где принимали свой последний бой курносые солдатики в ситцевых платьицах, попал в плен старший брат деда Николая Иван. Он служил срочную службу в Грузии, но перед войной их горно - артиллерийскую часть перебросили в предгорье Карпат.
   Из немецкого плена Анпилогов Иван Федорович бежал, но по приходу Красной Армии был отправлен в штрафную роту, где и пропал без вести при форсировании Днепра. Так было указанной в "похоронке", а на основании документа с такой формулировкой никаких льгот или денежных выплат семье не полагалось, поскольку заведомо предполагалось что необнаруженный среди живых или мёртвых боец мог сдаться в плен. То, что он мог просто утонуть в Днепре, в расчёт не принималось.
  
   Вторая мировая война затронула мою семью в такой же точно степени, как и миллионы других семей. Рассказы о войне у всех различны.
   Одно только было одинакова: это радость от её окончания.
Оценка: 3.67*24  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023