ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Анпилогов Илья Владимирович
Жизнеописание подводной лодки К-421

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.42*48  Ваша оценка:
Флоту, который накрылся рубочным люком, посвящается.
   Бухта Ягельная, декабрь 1974 года
   Зима в этом году была необычно снежная даже для Заполярья. Уже в октябре качались над бухтой снежные заряды с грозами, от грохота которых сжимались переполненные ненавистью к 'агрессивной сущности империализма и неизбежности войны с ним' сердца моряков-первогодков: 'Неужели опять война?'
   В один из таких дней на плавказарме, где находился штаб дивизии подводных лодок, и проживало несколько экипажей, появились три капитана второго ранга: молодой, но пепельно седой Г. Никитин, добродушный круглолицый А. Андросенко и грубовато вырубленный суровый на вид Ю. Степанов. 'Матросский телеграф' разнёс весть, что это --- командир, замполит и механик нового формирования. В каюту командиров 'НФ' тут же потянулся разномастный корабельный люд.
   В это время на дворе в самом зените стояла 'холодная война', и страна СССР сделала ставку на подводные лодки 667 проекта --- это советская перепечатка американской 'Джорж Вашингтон', --- создавая всё более совершенные её модели.
   --- Топить надо наши 'стратегические гробы', --- пророчески скажет старпом всех времён и народов капитан 3-го ранга Чирков Валерий Васильевич об этих кораблях летом 1976 года, когда увидит швартовку в губе Оленья крохотно-изящной лодки 670 проекта, и указав на прибывший атомоход огромной дланью, добавил: --- Вот где должны служить настоящие подводники.
   Сходивший на пирс народ с этого корабля едва достигал старпомовского плеча...
   Лодки 667 проекта будут топить в 1997 году. Вернее то, что от них останется после коммерческой разделки.
   Пока же окрылённые антиамериканской пропагандой адмиралы требовали кораблей больших и грозных, для чего перестраивалась и база, а это значит, что боевая подготовка и стройка шли одновременно, из-за чего случился на флотилии великий конфуз.
   Прибыло молодое пополнение на экипаж, который ускоренно готовился на боевую службу в Атлантику, поэтому молодых сразу бросили в прочный корпус, откуда они уже практически не вылезали. В это же время пригнали на пирс бригаду стройбата для возведения санпропускника, где тоже было много свежепризванных парней.
   Выбрались как-то среди ночи молодые подводники покурить на пирс и спрятались от ветра в строящейся коробке СП, где обнаружили грязных, оборванных, одетых кто во что стройбатовцев. Оказалось, что среди случайно встретившихся людей есть моряк и стройбатовец --- уроженцы одного села.
   Поговорив о жизни и службе, ребята решили показать солдату, как служат советские подводники. Переодев его в старую спецодежду 'РБ', моряки провели его на корабль. Служба солдату понравилась, а в его 'родной' роте, где процветала дикая беспризорщина, его никто и не хватился, но тут зазвенела корабельная сигнализация, разнеслись по отсекам отрывистые команды, и лодка ушла в автономное плавание защищать священные рубежи Родины на дальних к ней подступах.
   Молодые моряки постигали подводницкую науку, а вместе с ними вникал в службу и строительный боец. Солдат оказался смышлёным парнем: первым сдал зачёты на самостоятельное управление боевым постом и приступил к несению корабельной вахты, за что объявил ему командир десять суток отпуска с выездом на родину (была тогда такая форма поощрения для военнослужащих по призыву) и закрепил это письменным приказом по части.
   По приходу в базу помощник командира корабля быстро оформил на бойца отпускные документы и попросил его 'Военный билет' для внесения туда заслуженной награды: жетона 'За дальний поход'. Тут солдат и сознался, что служит он в стройбате, а документы забрали у них сразу же по прибытии в роту, чтобы они с той службы не разбежались.
   За голову схватились все. Даже особисты, хотя обычно они на все проблемы флота взирают со стороны. Хотя боец строчил во все концы рапорта, что готов служить на флоте не только три года (такой срок службы был в то время у моряков-срочников в ВМФ), но и всю оставшуюся жизнь, командующий флотилией дело замял. Солдата же засунули на самый дальний объект 'Северстроя', где среди вони солдатских портянок и уголовщины вспоминал он промелькнувшую, как сон, подводную службу. 'ЗДП' ему так и не дали. И отпуска тоже. Морякам же было приказано всегда носить 'Военные билеты' на военно-морской груди и предъявлять их по первому требованию.
   В такой обстановке приступили к набору людей на свой экипаж прибывшие командиры, и в конце декабря тёмной полярной ночью отвалил от пирса катер с полусотней моряков-срочников, двумя мичманами и тремя командирами будущего экипажа атомного ракетного подводного крейсера стратегического назначения.
   Моряки пересекли страну по диагонали и оказались в Эстонии, которая считалась в СССР самой неблагонадёжной республикой. Здесь кого-то всё время выявляли и что-то пресекали, поэтому перед отправкой всех хорошенько проинструктировали, запугав политическими экстремистами-националистами и 'страшными' историями о разглашении нашей могучей военной тайны. Заинструктированные таким образом будущие грозные кулаки в карманах советской дипломатии шарахались от жителей Эстонии, как от прокажённых.
   В целях маскировки буквы 'СФ' на погонах матросов и старшин заменили нейтральным 'Ф', а гордую надпись на ленточках бескозырок 'Северный флот' на 'Военно-морской флот'. Хотя вся Эстония знала о существовании в Палдиски учебного центра подводников и действующего там реактора НИИ ВМФ, правила положено было соблюдать.
  
   Город Палдиски, зима - весна, 1975 год.
   В Эстонии матросов уже ждали в учебном центре подводников будущие командиры боевых частей, служб и отсеков. Самым старшим по возрасту и званию в группе офицеров был командир дивизиона живучести капитан 3-го ранга Горб, однако командовал ими старпом, воспитанник тихо-океанского флота, капитан-лейтенант Чирков --- служака до мозга костей.
   О старпоме Валерии Чиркове ходила на экипаже такая легенда. Когда он с ТОФа прибыл к новому месту службы на СФ в город Полярный, то оставив жену с вещами на крохотном пирсе для пассажирских катеров, убыл в штаб за назначением, где ему сообщили, что назначен он на лодку, которая уходит в море. Не дрогнув ни единым мускулом, офицер убыл на корабль.
   Когда через много дней подводная лодка возвратилась в базу, старпом с трудом нашёл жену в глубине материка. Как она добралась туда с продуваемого северными ветрами пирса --- это было её дело...
   Любимым занятием старпома было построение. Построив экипаж после обеда, когда весь ВМФ давит 'адмиральский час', он сначала ходит вдоль строя, бубня себе под нос: 'Надо что-то сказать народу... Что сказать народу?..' Наконец спохватывался и рычал с высоты своего двухметрового роста, грозно топорща усики 'а-ля Пётр-1':
   --- Экипаж не умеет пользоваться гальюном! Все толчки забиты! Потому что народ берёт газету 'Правда' и использует её целиком, а в ней не меньше четырёх листов!..
   После этого доступно разъяснялось минут сорок, как надо ту газету использовать по гальюнному назначению, так как туалетной бумаги в стране Советов практически не существовало.
   Первые неуставные брюки пошил себе старпом, когда здесь же, в Палдиски, ему присвоили звание 'капитан 3-го ранга'. Он ходил перед строем обалдевших от такой перемены подводников большой, красивый, элегантный и вдруг всех осенило: старпом --- тоже человек, а рычать и гавкать ему полагается по его собачьей старпомовской должности.
   Экипаж, получивший в Эстонии шифрованную литеру 'Слово', называли комсомольско-молодёжным, так как состоял он в основной массе из матросов первого года службы и молодых лейтенантов, а в феврале по окончании школы техников стали прибывать и мичмана. Тоже молодые.
   Первым вкатился в казарму маленький кругленький в неимоверно широких клешах мичманёнок, который на вопрос оторопевшего дневального 'Ты кто?' гордо вскинулся: 'Торпедист'. Это был будущий старшина команды торпедистов мичман Иванов.
   Будущие грозные подводные 'профи' выглядели столь юно, что часто попадали в обидное положение. Ракетчику мичману Лёвкину в 'Военторге' не продали ботинок.
   --- Отойди, мальчик, --- сказала продавец.--- Это для взрослых и военных.
   И будущий мастер военного дела, первым на всей флотилии подводных кораблей получивший звание 'старший мичман', со слезами обиды на глазах кричал мальчишеским фальцетом: 'Я --- мичман! Я --- мичман!!!'
   А круглолицему и розовощёкому радисту Морозову, будущей бессменной Снегурочке в 'автономках', магазинные продавцы никогда не отпускали водку. Зная об этом, мичмана для прикола всегда просили сбегать за выпивкой именно его, а он, не смея отказать, искал у магазина взрослых, чтобы исполнить просьбу.
   Были на экипаже и два 'старых', по сравнению с прибывающими, мичмана. Это спокойный, как танк, вычислитель мичман Доценко и длинный дёрганый химик Каверин.
   Специалист радио-технической службы Евгений Доценко служил срочную службу на печально-знаменитой 'Херосиме' (народное название АПЛ К-19, которая начала свою службу с серьёзных аварий и имела повышенный радиационный фон вплоть до своего списания в 1991 году), где старпомом был в то время Никитин Г. А. Поэтому командир 'НФ' без лишних проволочек забрал в свой экипаж проверенного бойца.
   Химик мичман Каверин на том экипаже, где служил раньше, должен был идти под суд, так как по пьянке проспал выход в море, и корабль ушёл в 'автономку' без него. Командование дивизии, дабы не портить себе показатели, спихнуло его на новое формирование. Это была обычная практика, и называлась: отфутболить проблему вбок. Или вверх, если дело касалось офицера. Хорошего специалиста просто так с экипажа не отдадут никогда.
   Экипаж под литерой 'Слово' проходил обучение, как и сотни других экипажей, но один случай выделил его из общей массы: по вине члена экипажа 8 марта 1975 года военно-морская база и пограничная застава были подняты по тревоге и целую ночь бомбили гранатами бухту, осуществляя противодиверсионные мероприятия.
   Началось всё просто. Обмывали матросы на берегу залива полученные ещё в феврале звания 'старший матрос', и показалось вдруг одному из них, что у берега подвсплыл водолаз-аквалангист. 'Бдительность --- наше оружие', поэтому без тени сомнения молодой турбинист тут же доложил об этом дежурившему по плавсредствам мичману...
   Только под утро все участники событий, кроме диверсанта, конечно, сошлись в штабе ВМБ, где выяснили кто-что видел и куда глядел, поблагодарили моряка за бдительность, потом отдали дурачка особистам.
   После этого случая зачастил в казарму экипажа 'С' лейтенант-особист Лимонкин. Чистенький и приглядчивый он доверительным голосом хорошим языком рассказывал о методах работы эстонских националистов по заманиванию граждан на свои митинги, вовлечению их в разного рода акции. Слушать его было интересно, но однажды он стал рассказывать набившую уже оскомину 'страшную' байку о выдачи нашей могучей военной тайны, и интерес к нему сразу пропал.
   Отучившись в учебном центре положенный срок, экипаж получил свою настоящую нумерацию 'войсковая часть 15001' и отбыл на Северный флот для стажировки.
   Во время пересадки в Ленинграде молодые лейтенанты пошли отобедать в привокзальный ресторан, где заприметили группу иностранцев что-то скромненько отмечавших в уголке. Подвыпившие офицеры решили пошутить и через официанта послали им выпивку.
   Иностранцы шутку оценили и нанесли ответный визит. Военморы достойно пообщались с мужчинами, галантно пофлиртовали с дамами и отбыли на Севера...
   Согласно приказу министра обороны СССР каждый военнослужащий, допустивший контакт с иностранцем, обязан незамедлительно доложить об этом по команде, но лейтенанты этого опрометчиво не сделали. Воспитанники закрытого города Севастополя просто не знали, что все иностранцы на территории страны комитетом безопасности пристально 'пасутся'. Шутников-лейтенантов КГБ искал два года, а найдя, сильно попортил им 'Личные дела'.
  
   Иоканьгский залив, весна --- лето, 1975 год.
   Ранним майским утром экипаж капитана 2-го ранга Никитина сходил с теплохода 'Вацлав Воровский' на причальную стенку порта-города Гремиха. Заполярье встретило моряков снежными зарядами и 'мордодуйными' ветрами. Пришлось белые 'голланки' Балтийского флота срочно менять на чёрные шинели Северного, но фуражки и бескозырки остались по-прежнему белые, так как главком ВМФ приказал всем флотам для красоты носить с 1-го мая летние головные уборы.
   Натянув ремешки фуражек на челюсти, а ленточки бескозырок зажав в зубах, чтобы не снесло летний убор зимней вьюгой, размазывая по ним слюни и сопли, экипаж проследовал строем через всю причальную зону и оказался на самом дальнем её конце, где серой массой громадилась плавбаза 'Иртыш'.
   Построенная в 30-х годах, набитая крысами, как селёдкой бочка, с латанной-перелатанной системой жизнеобеспечения эта посудина ещё находилась в боевом строю, и в преисподней её машинного отделения урчали механизмы, а на мостике, говорят, отбивались корабельные склянки.
   Первое время будущие подводники старались перемещаться по плавбазе строго гурьбой. Чтобы найти дорогу от кубрика до камбуза, гальюна и на бак (место для курения), надо было уметь ориентироваться, а получалось это не у всех. Заблудившихся приводили в место расположения экипажа, ухмыляясь, чумазые матросы 'Иртыша'.
   В этом наслоении палуб, переплетении трапов и коридоров, среди вентиляционных коробов и кабельных трасс осваивала будущая надежда подводного флота бытовую сторону корабельной жизни, а иного-то изучать было и нечего. Хотя экипаж был прикомандирован к подводной лодке кап-раза Ломова, который готовился к переходу на ТОФ, бывал он там нечасто, а занимался несением гарнизонной службы, проектированием и строительством детского городка в жилом посёлке, оформлением 'Ленинской комнаты' в казарме экипажа Фролова.
   Экипаж контр-адмирала Фролова был знаменит тем, что его командир был депутатом Верховного Совета СССР, поэтому матросы жили в четырёхместных каютах, спали на деревянных кроватях, а личные вещи держали в полированных тумбочках и по казарме передвигались строго в тапочках по разостланным всюду коврам. На этот экипаж работали помывочно-прачечная, пошивочная и сапожная мастерские, от чего он был всегда побрит, постиран и подшит, но в море ходил редко, так как командира часто и надолго отвлекали депутатские обязанности.
   Несмотря на отсутствие корабельной стажировки, флот открывал будущим морякам-подводникам свои всё новые и новые стороны. Так, например, однажды экипаж Никитина был спешно отправлен с плавбазы на причальную стенку, где уже была выстроена в огромное каре вся флотилия. В центре стоял командующий, который вызвал из строя трёх матросов и стал говорить речь. Хотя даже предлоги и союзы в его речи были матерными, это не помешало присутствующим понять суть.
   Оказывается, стоящие перед строем моряки слили ночью с корабельной системы охлаждения ведро хладагента, коим является разведённый спирт, но переборщили, и уровень охладителя упал ниже нижнего предела. Сливали, видимо, не впервой. Однако грамотные специалисты заблокировали сигнал, и система продолжала работать, что могло привести к изменению микроклимата в ракетной шахте и возможному выходу ракеты из строя. Итог адмиральского монолога: 'Засажу!'
   Или заступая в патруль по гарнизону члены экипажа Никитина получили от коменданта такой инструктаж: 'Сегодня у экипажа подводной лодки имени Ленинского комсомола годовщина толи спуска на воду, толи подъёма флага. Поэтому 'комсомольцев' в комендатуру не таскать, а препровождать в казарму и сдавать дежурному по экипажу'.
   Обнаружив бесчувственное тело, патруль сначала убеждался, что на теле имеется знак -- лодка в профиль и надпись по ватерлинии 'Ленинский комсомол', и тогда тащил эти дрова в казарму, где весёлый дежурный складывал их штабелями.
   А ещё моряки научились ловить с плавбазы злющих колючих бычков. Их били током и делали шикарные чучела.
   Через некоторое время экипаж Никитина перевели с плавбазы в казарму ушедшего в 'автономку' экипажа Травкина, и здесь они в полной мере оценили флотскую поговорку: 'Если Кольский полуостров --- это зад Скандинавии, то Гремиха --- его анальное отверстие'. Ветра, ветра, ветра...Они гнали тучи песка, которым целую зиму посыпали дороги. Эти тучи постоянно качались над базой.
   По воле какого-то военного архитектора казармы были вынесены от берега километра за три на голые вершины сопок, поэтому путь до причальной зоны --- это сплошная борьба с встречным ветром, песчаной пылью и гололёдом. Причём, если в это же время возвращаться обратно, то ветер опять будет встречным.
   Рядом с пробивающимися на службу строями подводников шли в магазины местные женщины, держа перед лицами щитки из плексиглаза, и катили они перед собой детские коляски, тоже загерметизированные целулойдом.
   Самое жуткое зрелище представлял собой береговой камбуз, где в полумраке помещения с забитыми матрацами окнами, не снимая шинелей, сидели за длинными столами подводники возле чугунных котлов, из которых торчали обросшие шматками мяса огромные говяжьи кости.
   В казармах же гремел от подъёма до отбоя Высоцкий, лопались тройные стёкла под напором ветра, на полчаса подавалась вода и подпрыгивала мебель от близких взрывов. Это стройбат ровнял тундру, ничуть не заботясь об оцеплении места взрывных работ, которые могли бы быть прямо за углом или возле входа в казарму.
   Вот в это 'чудное местечко', куда свозили к тому времени весь 'металлолом' Северного флота, и был отправлен через много лет безупречной службы, перепахавший все океаны земли, дослужившийся до контр-адмирала бывший старпом 421-ой командовать флотилией кораблей отстоя.
   И сгинул бы здесь несгибаемый старпом, но вдруг стали умирать один за другим генеральные секретари коммунистической партии Советского Союза, а каждый новый генсек топил чужих и ставил своих, отчего рухнула созданная ещё Сталиным система ротации кадров.
   В этой кадровой чехарде сумел стальной старпом с 421-ой перевестись на свой родной Тихоокеанский флот, откуда однажды радио 'Свобода' передало: 'Как сказал по этому поводу командующий Владивостокской военно-морской базы адмирал Валерий Чирков...'
   Здесь, в Гремихе, экипаж Никитина потерял первого человека: в кабацкой драке проломили голову заводиле, весельчаку и забияке командиру 10-го отсека лейтенанту Батракову. Его долго лечили, но всё равно списали с флота.
   Перед уходом на ТОФ экипаж Ломова вышел в море на отработку учебно-боевых задач. На выход из никитинцев взяли только расчёт главного командного пункта.
   По возвращении было проведено собрание, где ГКП отчитывался о своих действиях. Первым выступал старпом. Служивший на 'дизелях' он впервые ходил в море на атамоходе, поэтому был переполнен впечатлениями: 'Корабль превосходный, управляется легко, погружается изумительно...' 'А как всплывает?' --- поинтересовался кто-то из команды. Старпом иронию парировал: 'А как всплывает --- будет зависеть от нас'.
   Однажды стажёры-подводники проснулись от тишины. Ветра не было! Его будто выключили! И сразу же наступило лето, что позволило никитинцам достроить детский городок, открыть памятник погибшим подводникам ПЛ К-8 и убыть на Северное машиностроительное предприятие, где уже готовился к спуску на воду заказ 354 --- атомный подводный крейсер 667 БД проекта с тактическим номером 'К-421'.
  
   Северодвинский рейд, осень --- зима, 1975 год.
   Спуск на воду четвёртого корпуса РПК СН 667 БД проекта состоялся на День флота и Советской торговли, то есть в последнее воскресенье июля. Правда, воды ещё не было. Просто открылись ворота 50-го цеха, и оттуда по рельсам на кильблоках с колёсами лебёдки стали вытаскивать корабль в осушенный бассейн.
   Первым корабль встретил командир --- капитан 2-го ранга Никитин Геннадий Анатольевич. Держа бутылку шампанского наперевес, как противотанковую гранату, командир терпеливо дождался, когда нос корабля незыблемой скалой нависнет над ним, встряхнул 'фугас' и хрястнул его об акустическую станцию, покрыв нос корабля хлопьями белой пушистой пены.
   Задача старпома, капитана 3-го ранга Чиркова Валерия Васильевича, была: разбить бутылку о мидель-шпангоут --- это середина корпуса, но как назло в районе миделя ничего твёрдого не было, а сплошная 75-мм резина! Старпом метнулся, было, к шпигатной решётке, но она была уже далеко. Тогда он размахнулся своей ручищей и, что есть силы, метнул бутылку в резиновый бок лодки. Бутылка отпрыгнула так, будто её выстрелили, и разлетелась белыми клочьями у ног старпома. Он хватал пену горстями и клеил её на лоснящееся лодочное брюхо.
   Теперь дошла очередь до командира электро-механической боевой части капитана 2-го ранга Степанова Юрия Георгиевича. Когда он ахнул бутылку о вертикальный руль, звон стекла заглушил рёв сотен глоток: корабль родился!
   Матросы подкладывали под колёса тележек медные пятаки, а офицеры --- серебряные рубли, чтобы из сплющенных овальчиков сделать памятные медальоны.
   После заполнения бассейна водой лодку подвели к причальной стенке, где начались швартовые испытания. Потом лодка вышла в море на ходовые, но сначала на корабле был поднят военно-морской флаг. Когда командир проносил флаг вдоль строя, на его фаловой кромке был виден штамп: 1954 год. Флаг был ровесником ядерной бомбардировке советских солдат советскими ВВС на Тоцком полигоне: на ядерной лодке был поднят ядерный флаг. Случилось это 1-го ноября 1975 года, когда задувал с моря холодный бриз, а в 12.00 подводная лодка впервые погрузилась на глубину.
   Во время первого погружения забортное давление отжало фланец разъёма питания с берега в 8-ом отсеке и вырвало пробку протекторной защиты в 9-ом, но чёткие действия сдаточного экипажа не дали авариям развиться дальше, и позволили лодке погрузиться на глубину 320 метров.
   Все эти передряги не помешали морякам принять подводное крещение: пили они забортную воду из зелёного плафона корабельной сигнализации и целовали раскачивающуюся кувалду, густо смазанную коричневым АМСом.
   Теперь родился и экипаж.
   Сдаточный экипаж был сильно заинтересован в скорейшем становлении экипажа ПЛ, так как лодка шла внепланово, а значит по уходу её на флот им 'грозили' премии и награды. Так и вышло: за досрочный спуск на воду подводного крейсера 'Севмаш' был награждён орденом 'Октябрьская революция'.
   Внеплановой ПЛ К-421 стала по той простой причине, что приближался очередной съезд КПСС, а такие даты было принято встречать трудовыми свершениями. Это и натолкнуло молодых комсомольцев на мысль, что неплохо бы именоваться 'АПЛ имени XXV партсъезда'. Инициативная группа обратилась к замполиту.
   Капитан 2-го ранга Андросенко движение масс тут же возглавил, толи по душевному порыву, толи с целью контроля за инициативой снизу, которая может неизвестно куда завести. Через некоторое время Анатолий Иванович с прискорбием сообщил инициаторам партийно-патриотического порыва, что в ВМФ СССР именуются только первые корпуса, а в нашем случае это АПЛ К-182, которая и будет теперь называться 'Шестидесятилетие Великого Октября', но тут же утешил, что неофициально К-421 всегда будет подарком съезду партии.
   Из-за высоких темпов ввода корабля в строй второй экипаж для К-421 так и не был сформирован, поэтому экипаж Никитина в плане подготовки мог рассчитывать только на себя, отступать было некуда: позади кроме 'противолодочной бербазы' никого нет. Это наложило свой отпечаток на дальнейшую жизнь лодки.
   А экипаж продолжал терять людей.
   Вскрыл себе вены боящийся закрытых помещений лейтенант радиотехнической службы. Его спасли, но со службы он был уволен.
   Провалился в погрузочный люк прямо перед своей амбулаторией корабельный доктор, тихий, вечно ловивший микробов для научных целей лейтенант медицинской службы Новиков. Полученные повреждения не дали ему служить на лодке дальше.
   А однажды чуть не случилась настоящая трагедия. Во время размагничивания корпуса сбросило в воду обмоточным кабелем турбиниста мичман Загвоздина. Тепло одетый он непременно утонул бы, но спасла реакция закалённого на охотах и рыбалках потомственного помора: не успев коснуться воды, он уже саженьками грёб к шторм-трапу, а навстречу бежал по корпусу старпом с кружкой корабельного 'шила'.
   Были и приобретения. Однажды на утреннем построении командир представил экипажу нового лейтенанта. Он стоял под ярким солнцем, бубнил свою коротенькую биографию, и никто тогда не мог предположить, что этот большой, похожий на медведя в фуражке, увалень, будет настолько верен кораблю и своей должности командира группы дистанционного управления, что через много лет министр обороны будет принимать специальное решение, чтобы он, Николай Корнейчук, на каплейской должности получил звание 'капитан 3-го ранга'.
   Под новый 1976 год подводные лодки К-92, К-193 и К-421 покинули радушный Северодвинский рейд. Уходя из завода, корабли по традиции прихватывали всё, что 'плохо лежало', забивая добычей ракетные шахты, но две лодки переборщили с награбленным добром и не смогли погрузиться. Не очень-то привыкших к качке подводников шторм выворачивал так, что по приходу по лодкам было страшно ходить. Только К-421, хотя тоже отдала дань традиции, смогла спокойно погрузиться и встретила новогоднюю ночь в тиши родной глубоководной обстановки.
   Тёмной январской ночью 1976 года подводная лодка К-421 прибыла в бухту Ягельная, таким образом замкнув свой 'большой круг', но следом пришла баржа с краской и маляршами, которые довели ПЛ до кондиции, и она убыла к месту постоянного базирования: губа Оленья.
  
   Губа Оленья, 1976 - 1980 годы.
   В губе Оленья формировалась новая дивизия атомных подводных лодок, начштаба которой кап-раз Эдуард Балтин на первом же собрании сказал такую речь: 'Дизеля', убывая в Лиепаю, оставили нам раздолбанное хозяйство и тридцать одну проститутку. Из всего этого мы должны создать ВМБ!'
   Очень скоро в Оленьей появились пирсы, санпропускник, гауптвахта и гостиница. В основном стройка велась 'хапспособом'. Особенными способностями в этой области флотской деятельности отличился акустик с ПЛ К-421 матрос Гриновецкий, который мог добыть всё. За это СПНШ дивизии при увольнении Гриновецкого в запас собственноручно вписал ему в 'Военный билет' все звания до 'главный старшина' включительно. Присвоил бы и 'главного корабельного', но страница кончилась.
   Для проживания семей экипажа К-421 были определены квартиры в одном подъезде 74 дома... посёлка Гаджиево, который находился в 16 километрах от Оленьей! Домой и на службу добирались кто пешком, кто морем, кто на попутках, но к подъёму флага не опаздывали, хотя домой приходили поздно, а уходили рано. Терпеливо переносили все тяготы и лишения своих мужей молодые жёны, являясь их единственным 'вторым экипажем'.
   Как выяснилось потом, рабочий день до 23.00, да два выходных (один --- зимой, другой --- летом), это ещё не все трудности семейной жизни подводников. То, что они стали отцами, подводники как правило узнавали, возвратясь 'с морей', а по возвращении из 'автономок' узнавали, что их дети начали говорить, сделали первые шаги, или пошли в школу. Радист же Харламов только после 'автономки' узнал, что он --- вдовец.
   Не принято было сообщать на корабли, несущие службу в океане, о таких семейных пустяках. Гораздо важнее подводникам было знать о том, сколько сжато хлебов, выплавлено стали, надоено молока. Про молоко подводники догадывались: брехня. Потому что их жёны, да и они сами в редкие выходные бились в очередях, чтобы по справке, но за деньги, получить литр молока для малолетних ребятишек.
   Могли под толщу океанской воды сообщить подводникам, что партия и правительство приняли решение об улучшении жизни народностей Севера. 'Опять хохлам лафа', --- вздыхал по этому поводу моторист Ушаков, потому что на Северном флоте личный состав больше чем на треть состоял из украинцев, которых называли здесь 'большая народность Севера'.
   Словом, подводники и их жёны вели параллельный образ жизни. Тем более, что с мая до сентября по выражению поляринского коменданта все 'отправляли жён в среднюю полосу и переходили на спирт и колбасу'. В этот период по посёлкам подводников шастали только собаки и патрули.
   Не способствовали развитию семейных отношений и дома отдыха экипажей. В летний сезон путёвок не было вообще: в это время отдыхала 'бербаза' и ей нельзя было мешать. В межсезонье путёвки для семейных были, но с раздельным проживанием. Очень редко перепадало подводникам пожить по-человечески, как в бакинских Мардакянах.
   Только отпуска могли проводить военморы вместе с семьями, но боевая труба очень часто отзывала их из отпуска обратно в строй. При всём при этом разводы были редкостью. За всю историю К-421 на её экипаже было зафиксировано только два: один по любви, другой по расчёту.
   Однако вернёмся в Оленью Губу 1977 года.
   Здесь запустили 'скотовозы' --- крытые брезентом грузовики с лавками, и подводники считали за счастье попасть на них. Однако отдалённость дома и корабля устраивала не всех, и подводники стали самостоятельно выявлять брошенные ушедшими на ДКБФ квартиры, выплачивать огромные задолжности и переселяться в них. Это поделило экипаж на 'оленегубцев' и 'гаджиевцев'.
   Два года, пока длилась заводская гарантия, корабль нёс боевое дежурство у пирса, а экипаж маялся береговой жизнью, так как в море ходил только для отработки учебно-боевых задач.
   На берегу же корабль сплошным строем посещали различные комиссии: флотилии, флота, генштаба ВМФ, министерства обороны и, наконец, член ЦК КПСС товарищ Рябов. Для комиссий красили корабль, пирс, заборы, а для особо почётных --- камни вдоль дороги. Для члена ЦК товарища Рябова покрасили и дорожный асфальт.
   С комиссией МО СССР произошёл конфуз. Группа генералов во главе с большим генералом инспектировала корабль, спустившись в люк первого отсека и двигаясь по лодке к открытому для их выхода люку десятого. Когда же они, измученные стягиванием своих объёмистых животов в 820-мм переборочных дверях отсеков, добрались до 8-го, то главный генерал спросил: 'А дальше что?' Командир, только что рассказывающий, что 8-й отсек --- это отсек паротурбинной установки левого борта, ответил: 'То же самое, но правый борт'. Он имел ввиду, что 9-й отсек --- это тоже отсек ПТУ, но правой. 'Фантастический корабль', --- выдал главный генерал, развернулся, и вся комиссия послушно потопала обратно в 1-й отсек. Вытаскивая их из люка первого отсека, подводники рыдали: на комиссию не возможно было смотреть без смеха.
   В 1977 году для мичманов на Северах ввели 'полярку'. Получилась она куцая и совсем не такая, какая уже была у офицеров. Особенно обидела страна тех, кто давно глотал снега Заполярья, приравняв их к первогодкам. Для разъяснения положения и ликвидации возможных возмущений на Северный флот прибыл генерал-лейтенант --- замминистра обороны по прапорщико-мичманским кадрам. На собрании, где присутствовали и представители экипажа Никитина, он представился: 'Я --- главный прапорщик Советского Союза'. Затем сел на стол и по-армейски прямо заявил: 'Ваша 'полярка' улетела в Японию'.
   Незадолго до этого в Японии приземлился советский патрульный самолёт. Хотя машина и часть экипажа вернулись назад, но говорят, потребовалась полная замена системы 'свой-чужой', а это стоило недёшево. Народ засомневался, было, что такому большому государству больше денег взять негде, кроме как у мичманов отобрать, но выбора не было, и пришлось успокоиться предложенной версией.
   Опять же под новый, но уже 1978 год, РПК СН К-421 пошла на свою первую боевую службу. В день выхода шторм был такой, что механизмы выли и стонали под ударами волн, а лодку крутило, как веретено, но это не помешало ей выйти в назначенный квадрат и, погрузившись, уйти в Атлантику.
   Ещё когда К-421 после перехода из Северодвинска пришватовалась в бухте Ягельная, встречающее её командование обнаружило в каюте тело мертвецки пьяного механика, что стоило командиру ПЛ задержки очередного воинского звания, а 'деду' увольнения в запас. Уволенного механика сменил капитан 2-го ранга Котвалюк.
   В молодости он не думал и не мечтал о военной службе, а спокойно учился себе в кораблестроительном институте, но на его беду комсомол принял решение: лучших студентов --- на флот! И студент Котвалюк за хорошую учёбу был 'награждён' курсантскими погонами. Поначалу он пытался бунтовать, но ему объяснили: если партия сказала 'надо', а комсомол ответил 'есть', то будешь, кем приказано. Или никем.
   Кап-два Котвалюк был грамотным механиком, но инженерная мысль и кораблестроительное воспитание не давали ему покоя. Одним из результатов этого стал вывод из строя гальюнов жилого отсека, которые он приказал перевести на смыв забортной водой. В 'автономке' разъеденные солёной водой трубы гальюнов сбросили 'АЗ' прямо в трюм. Народ выскакивал из жилого отсека так, как не поднимался и по тревоге.
   По возвращении в базу подводники узнали, что теперь если 'автономка за угол' (за Скандинавию), то будут платить 'боны' --- чеки Морторгтранса, которые надо отоваривать в портовых магазинах 'Альбатрос'. Получали их немного, но дешевизна товаров в этих магазинах позволила морякам узнать, что такое хорошие: одежда, сигареты, виски, настоящая японская аппаратура. Некоторые пытались набрать и на машину, но здесь особисты держали ухо востро: где 'чеки' взял, гражданин?
   И 'боны' почему-то не платили морякам -срочникам, из-за чего они не пользовались успехом у домоотдыховских дам. Там королями были 'дизеля', у которых 'боны' получали все.
   Распечатавшись первой 'автономкой', экипаж 421-ой теперь 'пахал моря', прерываясь лишь на дома отдыха и отпуска, которые никогда полностью не отгуливал. И один раз прервался для краткосрочных курсов в Палдиски, где снялся в учебном фильме и потерял одного подводника: на преподавательскую работу в УЦ ВМФ ушёл командир дивизиона движения кап-три с самой знаменитой фамилией --- Хрущёв.
   Из всех подводников, участвовавших в съёмках фильма, узнаваемым был только мичман Каверин, который деловито проверял дозиметры в ЦДП. Все остальные были либо в изолирующих дыхательных аппаратах, либо сняты со спины. Их лица в кадр не попали.
   В 1979 году уходили в запас мичманы, закончившие срок первого контракта, но их должности тут же занимали бывшие матросы-срочники, которые к тому времени уже выпустились из школы мичманов-прапорщиков и прибыли на флот. На К-421 был самый большой на флотилии процент остающихся на сверхсрочную службу, и все мичманские должности занимали мичмана, что сказывалось на профессионализме экипажа. Проводя потом только под водой по 150 суток в год, экипаж не имел ни одной серьёзной аварии.
   Ознаменовался этот год и самой позорной страницей в биографии экипажа К-421 --- это 'дело Желнеровича'. Началось всё с того, что политотдел выступил с инициативой: развернуть соцсоревнование за право называться 'последователем специалиста военных лет'. Озадаченный народ углубился в изучение военной истории, дабы найти там достойную для подражания фигуру.
   В процессе познавания собственной истории, выяснилось, что зафиксировано несколько случаев, когда подводные лодки приходили в базу, управляемые одним-двумя членами экипажа, тогда как остальные либо погибли, либо были без сознания. Некоторые и призадумались: а можно ли управлять атомоходом малым количеством личного состава? И каким именно? Вопрос был не праздный --- в море случается всякое и часто матчасть бывает надёжнее людей.
   Особенно глубоко задумался над этим командир 10-го отсека, однако очень скоро его мысли вслух материализовались в чей-то донос 'компетентным органам'. Компетентные органы, прочитав в доносе фамилию лейтенанта, воодушевились, потому что в те годы страна так рьяно зачищала себя от сионизма, что евреи уезжали на Запад тысячами. Делу был дан стремительный ход.
   Однако компромата на лейтенанта было мало, и его должны были дать боевые товарищи, которым намекнули прозрачно, что он строил планы угона лодки за границу. Ну, и естественно, у него тут же оказалась куча родственников с неясным настоящим, о которых он не указал в многочисленных анкетах. Тогда к таким обвинениям относились серьёзно.
   По персональному делу Желнеровича было проведено несколько партсобраний, где лейтенанта пытали, уличали и обвиняли, а в задних рядах сидел сияющий особист и всё это стенографировал. Потом по этой стенограмме писались протоколы, которые члены экипажа должны были, не читая, подписывать. И грозы океанов и морей, а так же вероятного противника послушно подписывали. Одни искренне верили, что не место таким в рядах защитников Отечества, другие считали, что представителям государства лучше не препятствовать, иначе они заинтересуются и тобой.
   Желнеровича с треском выгнали из Вооружённых Сил, а экипаж постарался поскорее о нём забыть, но он однажды сам прислал открытку секретарю парторганизации Владимиру Волкову, что-де жив-здоров, работает инженером на заводе.
   Скоро напомнила о нём и Родина. Корабль уже стоял под парами и вот-вот должен был отдать швартовы, когда на пирс картинно влетел УАЗик особого отдела. Из корпуса ПЛ вывели старшину команды спецтрюмных мичмана Бодаш, хорошего приятеля Желнеровича, посадили в 'воронок' и увезли в неизвестном направлении, а на пирсе оставили офицера политотдела флота с особыми полномочиями и никому неизвестного мичмана, который должен был заменить арестованного спецтрюмного.
   В 'автономке' политотделец 'работал' в местах скопления масс, а прикомандированный мичман скучал на посту обслуживания паропроизводительной установки, где после ввода её в действие делать особо и нечего. И однажды от скуки и дурости вскрыл он блок имитации аварийных сигналов реактора и стал щёлкать тумблерами... Когда всё вокруг заревело, зазвенело и замигало разноцветными лампочками, мичман сообразил, что сделал что-то не то, быстро привёл всё в исходное и затаился.
   Целую неделю электромеханическая боевая часть без сна и отдыха ползала по своим заведованиям, отыскивая причину прохождения сигналов, но безрезультатно. Вычислил убогого специалиста техник-автоматик энергетической установки мичман Кудряшов.
   Оказалось, что присланный штабом мичман всю свою сознательную жизнь прослужил в учебном центре, а под конец её перевёлся на действующий флот, чтобы тихонько отслужить положенные по закону шесть месяцев и спокойно уйти на большую подводницкую пенсию. Когда же политотдел потребовал, чтобы арестованного на 421-ой старшину спецтрюмных сменил обязательно член КПСС, как назло из всех спецтрюмных флотилии только он состоял в партии.
   Во время разбора инцидента командир сказал фразу, вошедшую в историю флота: 'Пришёл на боевой корабль --- сиди и ничего не трогай'. Мастера военного дела от самостоятельного несения вахты отстранили.
   Старшину реакторщиков после следственных действий из-под ареста освободили, но подводный флот его больше не прельщал, и он перевёлся на вспомогательные суда. Кроме мичмана Бодаш экипаж потерял ещё одного человека: в 'автономке' разбил радикулит бессменного замполита капитана 1-го ранга Андросенко Анатолия Ивановича, которого по приходу в базу специальными приспособлениями вытащили из корпуса, и больше он на лодку не вернулся никогда.
   1980 год начался с того, что из берегового пайка подводников был исключён ряд продуктов. Лекторы политотдела тут же разъяснили, что в этом году грядёт в Москве олимпиада, а прожорливые иностранцы страсть как охочи до наших продуктов, поэтому мы, как радушные хозяева, обязаны их хорошо встретить-проводить. Так что ограничение подводников в питании --- мера вынужденная и временная.
   Снятые с вооружения продукты на столы подводников конечно не вернулись никогда, а для их замещения была разработана специальная система, согласно которой служба снабжения даже в море могла кормить экипажи таким меню: на первое --- вода с капустой, на второе --- капуста без воды, на третье --- вода без капусты. И делалось это на вполне законных основаниях.
   Однако экипажу Никитина с интендантом повезло: мичман Фрунзе экипаж никогда не обижал. Не уходили с корабля пустыми и различные 'проверяйки'. Правда, за что их кормили дефицитами, поили 'шилом', снабжали тельняшками, подводницкими тапочками, репсовыми костюмами 'РБ' было не ясно: корабли ремонтировались, ходили в моря и стреляли без их помощи, а как экипажи не отдыхали толком между походами, так тут никто ничего и не менял. Сыпали им в жадно раскрытые 'бэки' всякую всячину лишь для того, чтобы они в своих журналах ставили оценку 'отлично'.
   Интендант мичман Фрунзе не был в первом составе экипажа, но он был первый интендант --- мичман. При нём экипаж надолго забыл о существовании дефицита в стране. Когда же прослужив положенный срок, собрался он уходить в запас, вдруг обнаружилось, что он вор, и с этим клеймом те же, кто пёр с корабля всё --- от спирта до регланов, --- уволили его со службы. Экипаж сделал слабую попытку как-то защитить мичмана от обвинений, но она носила чисто символический характер.
   Но это было позже, а пока имея во всех журналах лишь отличные оценки, экипаж Никитина был назначен 'инициатором социалистического соревнования', и конец 1980 года подводники провели в хлопотах. Кроме производства межпоходовых ремонтов, загрузок-погрузок, отработки задач в море, несения корабельных вахт и гарнизонных нарядов, они ещё переписывали по нескольку раз взятые на себя 'соцобязательства' и заседали на бесконечных собраниях, вырабатывая девиз почина, пока ни родили слоган, ставший вечным до самого крушения КПСС: 'Решения съезда выполним, Родину защитим!'
   Инициаторство, однако, не спасало от шпиономании, и особисты не сидели без работы: то они находили мичмана, который ушёл на службу из-под суда за браконьерство, то обнаруживали секретчика, уничтожившего сверхсекретную карту, и таскали на допросы всех, кто курил с моряком на пирсе в тот злополучный момент, то вдруг мичман прятал от недремлющего ока КГБ целый чемодан секретов.
   Шпионаж на экипаже ПЛ К-421 резко пошёл на убыль лишь тогда, когда ушёл на повышение гроза всех разведок мира корабельный особист Самоделкин (хорошая фамилия для особиста).
  
   Бухта Ягельная, 1981 и далее годы.
   Вернувшись из очередной 'автономки', экипаж 421-ой узнал, что они, хотя и продолжают стоять в губе Оленья, теперь принадлежат другой дивизии с местом базирования --- бухта Ягельная. Экипаж Никитина, как представителя вражеской дивизии, тут же стали высаживать из 'скотовозов'. Подводники опять привычным 16-ти километровым маршрутом добирались до службы где пешком, где на попутках. Когда же, наконец, корабль поставили в бухту Ягельная, 'оленегубцы' геройствовать не стали, а перевелись на дивизию с местом базирования --- губа Оленья. Разделение экипажа на 'оленегубцев' и 'гаджиевцев' перестало существовать.
   На дивизии, куда попала 421-я, кораблей было много, но ходовых --- пересчитать по пальцам, при этом командование считало, что хорошие корабли не должны ржаветь у пирса. ПЛ К-421 тут же пошла по рукам, а её первый и единственный экипаж, когда она попадала к нему, с тоской смотрел на разрубленную тросом рыбацкого невода резину ограждения рубки, читал о ней позорные страницы в 'Журнале аварий и поломок кораблей ВМФ' и списывал разграбленное имущество.
   Техническое управление флота понимало, что экипаж вынужден покрывать чужие грехи, поэтому беспрепятственно оформляло поданные на списание заявки. Групман электриков Еникеев, будучи нештатным представителем техупра, готов был списать сам корпус лодки, коль возникнет в этом нужда.
   Однако хорошие люди на свободе долго не живут, и однажды начальника техупра флота посадили, а нового корабельные трудности не интересовали, и теперь подводники должны либо отыскивать что-то отдалённо напоминающее пропавшее имущество, либо платить деньги. Ни то, ни другое кораблям живучести не прибавляло, но над старшинами команд и командирами отсеков постоянно висел дамоклов меч денежных начётов. Поэтому стало быстро распространяться наглое внутрикорабельное воровство.
   Списывался, например, командир 9-го отсека каплей Булыгин на берег, но у него не хватало уймы водолазного белья чистой верблюжьей шерсти. Он уговорил командира смежного отсека покрыть недостачу, но стоило ему только получить приказ о переводе его на плавреммастерскую, как он тут же кореша 'кинул', а тот сделал тоже самое с тем, кто принял у Булыгина должность.
   Подводное братство стало таять, как льдины в Гольфстриме, а тут ещё грянуло 'дело Троскина'.
   Инженер-вычислитель капитан-лейтенант Троскин был умным, а от ума всегда и горе. Один раз он уже засветился, когда с помощью друга подделал бумаги для заочной учёбы, но тогда всё обошлось лишь внутриэкипажными разборками. Друга только подвёл.
   Ведь заочно учиться где бы то ни было подводникам формально не запрещалось, но делалось всё, чтобы они выкинули эту мысль из головы. Только в университете марксизма-ленинизма можно было учиться безбоязненно.
   Однако каплей не думать не мог, поэтому с разрешения всевозможных начальников перепрограммировал вычислительный комплекс с целью расширения его возможностей.
   Дело в том, что корабли 667 БД проекта, являясь промежуточным звеном между разными сериями, не могли выполнять некоторые боевые действия, а только имитировать их. После 'перешивки' кассеты делать всё в полном объёме могла только К-421.
   Все были этим очень довольны, пока однажды, когда экипаж Никитина был в отпуске, на корабль прибыл специалист-программист, который установил, что на вычислительном комплексе заказа 354 не совпадают контрольные цифры, и 'дунул в свисток'. Поскольку специалист тот был даже не флотского подчинения, то и 'свисток' получился весьма громким.
   Соскучившиеся по шпионам советские спецслужбы взяли в оборот всех, но надо отдать им должное, быстро установили, что ни злого умысла, ни подрывной деятельности в деяниях Троскина не было, и отдали на откуп флотским начальникам.
   Перепуганные начальники, быстро забыв, что сами когда-то ту 'перешивку' разрешили, приняли самые жёсткие меры ко всем участникам истории, а когда страсти улеглись, и похудевший от пережитого капитан-лейтенант предложил отцам-командирам 'перешить' уже на законных основаниях кассеты на всех четырёх кораблях 667 БД проекта, ему запретили об этом даже думать. Так и ходили в океан четыре грозных атомохода, практически не имея возможности воевать. Зато начальству было спокойней.
   Была у подводных лодок 667 проекта ещё одна не очень лестная характеристика: акустики называли их 'ревучими коровами'. Это из-за клапана травления, который, сбрасывая излишки пара, 'орал' на всю Атлантику. И вот в чью-то 'светлую' голову пришла мудрая мысль: эксплуатировать реактор так, чтобы лишнего пара не было, и клапан травления был бы закрыт.
   Это едва не отправило К-421 на дно.
   Как всякая катастрофа, всё начиналось просто. Во время сеанса связи трюмные, осушая цистерну, не до конца закрыли клапан, а когда лодка пошла на рабочую глубину, вода хлынула обратно, утяжелив корму.
   Вахтенным механиком в этой смене стоял офицер, который никогда не понимал: почему пятнадцать тысяч тонн металла в воде не тонут? Да ему это было и не к чему, поскольку он из 'инвалидов' (одна рука, но она в ЦК), и должность корабельного механика нужна ему лишь для биографии перед прыжком наверх.
   Попав в простую, но нештатную ситуацию 'инвалид' запаниковал и отдал приказ: 'Дифферентовочную в кому!' Не лучше оказался и дежурный трюмный, в режиме телефониста отработавший поданную команду, чем ещё больше утяжелил корму. Лодка стала практически вертикально. (Преувеличение, конечно, но для таких кораблей дифферент и в 30 градусов опасен). Выдавив своей тяжестью масло из упорных подшипников, турбины зловеще заскрежетали железом. Изменить ситуацию могли бы ход и рули, но запаса пара не было, так как клапан травления был закрыт. Правда существовал способ резкого увеличения мощности реактора, но даже в условиях базы и пирса он часто заканчивался остановкой 'котла', а это в данной ситуации было бы смертельно.
   Спас корабль и экипаж командир дивизиона движения капитан 3-го ранга Чуканов Владимир Николаевич, который упорно игнорировал требования ЦП об увеличении мощности реактора и буквально по метру отбирал лодку у глубины на том количестве пара, что давал голодный реактор. Наград за такое не дают, а могли бы.
   Страна СССР была не слишком разборчива в деле награждения своих сынов боевыми орденами, По этому поводу флагмех дивизии Фоминцев выразился так: с лейтенантских погон выводил корабли в первую линию, состарился на их доводке, а орденом 'Боевого Красного Знамени' за освоение новой техники наградили лейтенанта --- инструктора политотдела по комсомолу.
   Подобный случай произошёл и на ПЛ К-421.
   Надо сказать, что подводные лодки 667 проекта были весьма капризны в плане ракетных стрельб, и флотилию часто сотрясали стрельбовые скандалы: то ракета улетала не туда, то экипаж нажимал не те кнопки, да и ракетная база могла подсунуть свинью виде ракеты, на которой клейма ставить негде из-за частых забраковок. Однако 421-ой везло, и не было у неё ни одного срыва практических стрельб, что позволило командованию выставить её экипаж на призовую стрельбу под руководством Главкома ВМФ.
   Вот здесь-то и сработал 'адмиральский эффект': при подготовки к стрельбе не прошёл сигнал открытия крышки ракетной шахты! Счёт пошёл на секунды, и отмена старта становилась уже неминуемой, когда ракетчик мичман Тарасов, несмотря на плотную комплекцию, сумел добраться до датчика и держал его рукой, пока рёв двигателей в нескольких сантиметрах от него уносил ракету к цели. Попали тогда 'в колышек'. За грамотные и самоотверженные действия в боевой обстановке мичман Тарасов был представлен к правительственной награде, однако орден 'Красная Звезда' оформил на себя сменивший Андросенко замполит.
   В 1983 году войсковая часть 15001 перестала именоваться 'экипаж Никитина' --- на преподавательскую работу в политучилище перешёл лучший командир на флотилии по тактике капитан 1-го ранга Никитин Геннадий Анатольевич. На прощальном построении командиру дарили подарки, говорили речи и даже читали стихи, но командир смотрел отрешённо: он уже был чужим.
   Новый командир экипажем интересовался мало, так как собирался уже куда-то переводиться, а рулили всем старпом и замполит.
   Старпом был уже третьим после Чиркова. Его прислали прямо на завод, где корабль проходил модернизацию, взамен старого, получившего тюремный срок за убийство жены. Новый старпом тут же углядел: всё то время, что экипаж существовал без него, служилось на нём неправильно. И стал всё ломать.
   Замполит же, сменивший Андросенко, только тем и занимался, что строил козни и плёл интриги, сталкивая народ лбами. Вдвоём они быстро спелись и замордовали экипаж до такой степени, что вынудили подводников пойти на отчаянный шаг.
   Если со старпомом ничего нельзя было сделать, то над замполитом была партия, и коммунисты корабля обратились с письмом в приславший его орган с требованием: уберите замполита с корабля. Разбираться с подписантами прибыл лично председатель парткомиссии (это партийная ЧК), который кого пугал, кого ругал, кого к стенке припирал компроматом, но коммунисты стояли на своём: уберите зама!
   Только один отказался от авторства, но это не спасло его от диссидентства. Через пару лет он, наслушавшись речей генсека ЦК КПСС о гласности и перестройке, выступил за демократизацию партии, но КПСС ещё умела защищаться, и его с должности командира электромеханической боевой части в звании 'капитан 2-го ранга' выгнали из партийных рядов и военной службы без выходного пособия. Пришлось офицеру-подводнику менять диплом и идти последним помощником механика на ледокол 'Советский Союз', вывозивший иностранных туристов к Северному полюсу встречать рождество.
   Зама же никуда так и не убрали, пока он сам ни перевёлся в политуправление флота, откуда приезжал потом агитировать за комфлота, как кандидата в депутаты Верховного Совета СССР, чем сильно уменьшил его голоса. Это было время, когда кадровые военные дружными рядами шли в политику, забросив свои профессиональные дела.
   Начало перестройки и демократизации страны экипаж К-421 проморячил. Возвращаясь с 'автономок', подводники удивлялись, что всех депутатов их жёны теперь знают в лицо, по телевизору показывают то, о чём раньше нельзя было и думать, а в газетах пишут такое... Словом, партийный хомут дал трещину, и из народа полезло всякое дерьмо. Показательной в этом отношении стала авария на ПЛ К-219.
   Подводная лодка К-219 667 АУ проекта выходила из бухты Ягельная со сборным экипажем. Это становилось обычным делом: 'бербаза' стремительно разрасталась, а на боевой состав людей уже не оставалось.
   Как-то на праздник адмирал приказал построить флотилию у монумента первому старту из-под воды по схеме: подводников на одной стороне аллеи, береговые службы --- на другой. Три дивизии подводников вместе со своими флагами и штабами робкой кучкой жались в уголке плаца, а на другой его стороне не хватало места плотным коробкам береговых частей и служб. При этом 'бербаза' не любит построений, и добрая их часть всегда найдёт причину, чтобы на таких мероприятиях не присутствовать.
   Большую часть офицеров и мичманов экипажа 219-ой составляли подводники с К-421. В их числе командир ракетной боевой части --- непосредственный виновник аварии и командир реакторного отсека, своим распоряжением отправивший матроса на вечную вахту.
   В конце 1986 года на лодке произошёл взрыв в ракетной шахте с последующим пожаром. За живучесть корабля подводники боролись, как умели. Не хуже и не лучше, чем на других лодках. Однако когда выяснилось, что нужно ещё и реактор гасить, то должностные лица наотрез отказались выполнять должностные обязанности, свалив их на матроса, который своим героизмом прикрыл это преступление.
   Прошлась по экипажу 421-ой железным катком и антиалкогольная компания, когда флотилия так рьяно 'зачищалась' от выпивох, что под откос летели все, кто не успел вовремя смыться (основной принцип выживаемости на флоте). В результате этой 'санации флота' на К-421нескольких мичманов уволили, а лейтенанту, представителю уже второго поколения первого состава экипажа, сильно попортили службу.
   Один из уволенных мичманов был ещё из первого состава, и за многолетнюю подводную службу наградила его Родина статьёй, по которой пенсия ему не полагалась.
   Замена денежных купюр крупного номинала застала экипаж К-421 тоже в 'автономке', но Родина решила сынов, находящихся вдали от неё, не оставлять с носом. По каналам боевого управления была послана шифровка с требованием указать сумму подлежащих замене дензнаков, находящихся на руках у подводников. Секретной же депешей сумма была радирована на берег.
   Несмотря на строгую секретность переговоров, содержание корабельной шифровки тут же стало известно жёнам моряков, возмущению которых не было предела: утаить такую гигантскую 'заначку' и упереть её с собой в океан! Только то грело их души, что атомоходы в 'автономках' не всплывают, а значит и 'заначка' должна остаться целой.
   Но пока корабль вернулся в базу, пока 'финики' оторвали от своих сердец требуемую сумму, пока их раздали по рукам, деньги стремительно подешевели, и от 'заначки' вскоре остался один пшик да выговоры от жён.
   К тому времени уже давно не платили 'боны', якобы заменив их на доллары, но вскоре перестали платить и рубли. Чтобы кормить семьи подводники снимали себя с довольствия и пытались получать продуктовые пайки, но с них жирела только продслужба.
   Флагмана бросили корабли вариться в собственном соку, а сами делили итальянские сапоги, французские лифчики, сирийскую косметику и другой дефицит, спускаемый на флотилию с флотских тучных высот.
   Молодые лейтенанты устраивали демарши со сбором подаяния, приковывали себя к оконным решёткам штаба флотилии и требовали: либо платите, либо увольняйте. Ни на то, ни на другое Родина решиться не могла.
   Единственное, в чём не было недостатка, это в жилье. В Гаджиево стояли пустыми не только отдельные квартиры, но и целые дома. Однако 'Северстрой' ставил тут же огромные коробки девятиэтажек.
   Старые подводники стали уходить в запас, не видя смысла в дальнейшей службе, а флот стремительно шёл на дно, и в 1989 году утонул 'Комсомолец' --- глубоководная лодка 685 проекта была предназначена для борьбы с авианосцами противника.
   Для разбора трагедии на флот прибыл Главком ВМФ. Был он и в Гаджиево. На расширенном совещании офицеров, где были подводники и с К-421, главком зачитал доклад и объявил, что все должны дать заключение о вине завода-изготовителя, хотя из его же собственного доклада следовало, что практически непотопляемый корабль утопили дико безграмотные действия экипажа.
   Поиски виноватых не повысили боеготовность кораблей ни на йоту. Продолжала разваливаться матчасть и гибнуть люди. Дошла очередь и до 421-ой.
   Экипаж, как всегда в спешке, принял корабль и вместе с матчастью получил группу молодых матросов. Заниматься людьми в момент принятия 'железа' было просто некогда, поэтому их построили, пересчитали и раскидали по отсекам. Утром выяснилось, что один матрос пропал.
   Побеги со службы были к тому времени делом привычным, но поиском беглецов почему-то должны были заниматься сами экипажи, а не предназначенная для этого комендантская служба.
   Целый месяц, бросив корабль на дежурно-вахтенную службу, которая уже не менялась, экипаж безуспешно прочёсывал Кольский полуостров в поисках беглеца, пока ни поступила команда: готовить корабль к выходу в море. Во время ввода энергетической установки в трюме 9-го отсека был обнаружен труп матроса.
   Оказалось, что он никуда и не убегал, а прятался в машинном отделении, но при вводе установки не смог вовремя покинуть убежище, и организм не выдержал перегрева.
   А тут ещё просочилась в мир тщательно скрываемая тайна: подводные лодки 667 проекта, таская на своём горбу по 16 баллистических ракет, выстрелить в силу технических причин могли не больше двух. Это была 'тайна', которую знал любой корабельный механик. Когда это стало достоянием гласности, то верховное командование приказало: порочащие подводный флот слухи опровергнуть!
   Двухкратная попытка окончилась плачевно. Сначала чуть было не погибла лодка из бухты Ягельная, а потом вся живность Белого моря выскочила на берег, не желая жить в рассоле из компонентов ракетного топлива.
   Тогда была разработана система 'Бегемот' и организована 'утечка' видиофильма с её испытанием, но она была эксклюзивной, поскольку все были уверены: стрелять по-настоящему не придётся НИКОГДА.
   В общем-то лишь благодаря гласности, защищаемый от посягательства империализма народ многое узнал о своём подводном ядерном флоте. Например, о существовании на флотилии стратегических сил кораблей 'Андромеда'. На них было всё: флаги, гюйсы, командиры, старпомы, 'бычки', крывшие марксизм ленинизмом замполиты. Единственное, чего не было на этих лодках, это... ракет! Промышленность их так и не успела изготовить за годы советской власти.
   Заговорил народ и про знаменитую 'К-140'. Это единственная на весь Военно-морской флот подводная лодка с твёрдотопливными ракетами. Правда она практически не стреляла, и куда полетят те уникальные ракеты, никто толком не знал, а 'знаменита' она была тем, что на штатах двух (на остальных кораблях флотилии вторые экипажи были уже давно расформированы) её полновесных экипажей можно было найти кого угодно, но не подводников.
   Поэтому в море лодка не ходила, а стояла под окнами штаба флотилии в бухте Ягельная, где часто и задумчиво тонула прямо у пирса.
   А ещё некоторые 'ябеды' установили, что... Впрочем, за это их уже посадили.
   Во всех бедах флота был 'виноват' конечно же блок НАТО, и ненависть к нему стала приобретать дикие формы.
   Одна из лодок Северного флота, находясь в полигоне боевой подготовки, обнаружила слежение, и командир принимает решение... идти на таран! (Для благозвучности данное мероприятие называется 'вытеснением', но сути это не меняет).
   Подводная лодка вероятного противника, пытаясь уклониться от столкновения, не смогла уйти от удара, но не всплывая своим ходом ушла в базу. (Это её фото в доках Норвегии предъявляли потом общественности, когда в 2000 году утонул подводный ракетоносец 'Курск').
   Атомоход же Северного флота с трудом всплыл и был отправлен на вечный ремонт, а командира встречали на берегу, как национального героя. Через короткое время ПЛ из бухты Ягельная и лодка с соседней базы таранят друг друга, приняв за 'американца'. Командирам этих лодок тоже хотелось быть героями.
   Чтобы больше не кружить командирские головы, корабли перестали выпускать в море, а подводному делу экипажи учились теперь в казармах на табуретках. 'Баночные учения' называются.
   На таком фоне однажды в последнее воскресенье июля над кораблями Северного флота был подняты Андреевские флаги. Лишнего национализма решили не разводить, так как добрую часть кадров флота, включая командующего флотилией атомоходов, который станет потом начальником всех военно-морских сил Украины, составляли хлопцы, имеющие в братской республике не только родственников, но и недвижимость. Тех же, кто сгоряча качнул демократические права, быстро и без хлопот уволили.
   С подъёмом Андреевского стяга боеготовность кораблей так и осталась тяжкой ношей на плечах экипажей, потому что выделяемых средств хватало лишь на содержание адмиральского корпуса и лиц, их обслуживающих. Как мрачно шутили моряки: 'С подъёмом Андреевского флага на флоте поставили крест'.
   И однажды в бухте Ягельная случилось страшное: матрос срочной службы, захватив автомат с патронами, расстрелял всех, кто стал на его пути, и засел в торпедном отсеке. По специальности парень был торпедист и вполне мог сделать 'грязную бомбу', от чего ВМБ Гаджиево перестала бы существовать. Только тогда руководство страны спохватилось: с этой горой оружия в двадцать 'хиросим' каждая, по которой бродят неприкаянные подводники, надо что-то делать.
   Матроса заманили в ловушку голосом матери и убили, а субмарины стали срочно разоружать. А тут ещё 'коммерцию в погонах' разрешили, и вполне ходовые корабли стали разделывать, как свиные туши.
   Пошла 'на иголки' и подводная лодка 667 БД проекта заказа 354. Тактический номер 'К-421' был с неё к тому времени уже снят, экипаж расформирован. Последними из первого состава экипажа корабль покинули: турбинист Юрий Леонов, электрик мичман Калашников, спокойный как танк вычислитель Евгений Доценко и командир группы дистанционного управления капитан 3-го ранга Корнейчук.
   А лодку жалко. Я на ней был.
  
   Бухта Кут, СРЗ 'Нерпа', 1997 год.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 4.42*48  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023