Он привычно, но с натугой, поднял вверх ручку кремальеры... Дальше должен последовать запрещено-лихой удар обутой в тапочек ноги по защёлке переборочной двери и стремительный пролёт тела в восемьсот тридцати миллиметровую трубу... Так он делал ещё вчера, когда приходил в гости к турбинистам.
Теперь же он, тяжело согнувшись, оперся рукой на защёлку и, прежде чем шагнуть в бессмертие, оглянулся... Они стояли в узком проходе и внимательно смотрели на него. Он видел их на построениях в шитом золотом тяжёлом сукне, видел в регланах и шапках с позеленевшими от морских брызг молниями и "крабами", видел в синих с иголочки "РБ"... У них были волевые и решительные лица. Он им верил. Верил всегда. Они - его командиры...
Сейчас ему было страшно. Страшно было открывать переборочную дверь, за которой бушевала ядерная преисподняя, страшно было оставаться с ней один на один... Он подавил в себе этот страх, потому что надо идти. Потому что командиры сказали: это надо сделать, и сделать это можешь только ты. И он им верил...
И верил, что не бросят, если что-то пойдёт не так. Верил, что спасут, как он спас вот того лейтенанта, что безвольно сидит, привалившись к выгородке обратимого преобразователя...
Он всегда делал всё как надо. Надо учиться - он ходил в школу, надо иметь специальность - учился в ПТУ, надо служить - пошёл в армию. И здесь судьба впервые преподнесла ему подарок: он попал на флот! "Мама, я - моряк!" - восторженно писал он домой и бесхитростно шифровал свою новую профессию: "Ты, мама, теперь как в той песне, что, помнишь? по радио пели (только здесь всё наоборот): "Под городом под Вологдой всё думает она: раз Северный - знать холодно, раз флот - то по волнам..." Писать домой, что он - подводник, было нельзя. Так сказали командиры, и он им верил...
Он шёл в реакторный отсек уже во второй раз. Первый раз они пошли с тем лейтенантом. Лейтенант долго возился с ключом ручного привода, поскольку никогда в жизни этого не делал, а он, матрос, ему помочь ничем не мог, потому что ничего здесь не знал: вход в аппаратную ему был категорически запрещён. Из-за этого они упустили время, и когда по очереди стали крутить привод, который прямо под ними в утробе реактора опускал компенсационные решётки, лейтенант начал оседать и вдруг рухнул на блестящую гладь нержавеющих паёл...
Он бросил привод. Чёрт с ним, с железом! Железо может ждать, лейтенант нет. Лейтенант умирал, и это было главным! Он поднимал его утяжелённое изолирующим костюмом тело по узкому вертикальному трапу вверх, протискивал его в люк аппаратной и мучительно долго тащил по забитому механизмами палубному проходу к переборочной двери... Сердце выскочило из груди и бухало в черепной коробке, а лёгкие хватали из давно сжёгшего регенерацию противогаза только удушливую вонь, но лейтенант умирал, и это было главным...
Лейтенанта он вытащил, и теперь лейтенант будет жить... Долго-долго жить...
"Я всё сделал, товарищ командир..." -- треснувшим от атомного пекла голосом доложит он потом в центральный пост по "каштану" из реакторного отсека. Однако, когда он с большим трудом, едва переставляя ноги, доберётся до переборочной двери, то обнаружит, что она наглухо задраена, а ручка кремальеры, провиснув, болтается в нижнем положении. Пока он гасил ядерную топку, сильно возросшее давление прижало переборочную дверь к комингсу и запечатало его в отсеке вместе с реактором! Он отодрал от переборки ключ для переговорного стакана и стал отчаянно стучать им в стальную трёхсантиметровую переборочную дверь. Там, за переборкой, были его командиры! Они это видели! Должны были видеть! И принять меры! Принять меры к его спасению!..
С той стороны ему ответили...
"Слышат!.. Значит вытащат... спасут!.. Я буду жить! Дышать!.. Как хочется вдохнуть...глубоко-глубоко...Жить!.. Хочу жить!.. Хочу видеть солнце!.. Солнце... Где солнце, мама?.."
Ускользающее сознание вдруг зацепилось за нарисованную на двери букву V, которая обозначала объём свободного пространства в отсеке... "Да... V - это победа... и жизнь... Мы победим!.. Я буду жить!.."
Обессиленный он лежал у задраенной переборке и не мог знать, что экипаж уже давно покинули корабль и теперь с борта сухогруза наблюдали за тонущей лодкой. Они были живы, и им хотелось поскорее вернуться домой, а эта гора никому ненужного железа всё никак не отпускала их... Корабль умирал тяжело и долго, а внутри корпуса всего на метр ниже ватерлинии сгорало в реакторном пламени сердце его последнего самого верного матроса...
На противополжной стороне океана в тихом городке зелёного острова проходили переговоры лидеров двух супердержав о мире и разоружении. Один из лидеров в знак доброй воли проинформировал коллегу, что возле его берегов потерпела аварию и затонула атомная подводная лодка, но нет повода для беспокойства, поскольку ядерные головки надёжно запечатаны в боевых зарядных отделениях, а реакторы заглушены.
Несмотря на такое доверие, переговоры противоположной стороной были сорваны, и никто не мог понять почему, хотя ответ лежал на поверхности.
Обстоятельства гибели подводной лодки были к тому времени уже известны другой стороне. И видя, как огромная держава бросила своего гражданина, до конца исполнившего долг, в трёх сантиметрах от спасения, другая сторона переговоры прекратила. Тот, кто легко бросает в беде своих, так же легко бросит любого, и договор с ним смертельно опасен.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
