Вместо предисловия
Два года пронеслись незаметно. За это время произошло много событий. В августе 1981-го из Афгана в Москву вернулся наш студент-переводчик с 4-го курса Игорь Адамов. Веселый такой, худенький, светленький паренек. Правда, вернулся в цинке, проторив, как говорится, дорожку подрастающему поколению иранистов-афганистов. В институте должна была состояться панихида, однако ректор наш ее в последний момент отменил, и Игорька увезли хоронить просто как умершего от жизни. Они с мушавером по пути на работу, по-моему, где-то в Газни - сейчас уже не помню - нарвались на засаду. Игоря сразу автоматом посекло, а мушавер еще некоторое время отстреливался из ТТ. Тоже умер. Я успел жениться, окончить институт, пройти стажировку на предмет приема на работу в Высшую школу КГБ в качестве преподавателя персидского языка у Радовильского, по чьим учебникам учился, а также в Телеграфном агентстве Советского Союза (ТАСС) на предмет стать журналистом. "Контора" на Белорусской произвела на меня мрачное впечатление, так что при распределении я бодро отчеканил: "Хочу в ТАСС". Ну, что хотел, то, собственно, и получил. В ТАССе попал в Военно-политическую редакцию, где проработал почти год, затем был переведен в Объединенную редакцию стран Востока.
Надо сказать, что иностранный департамент ТАСС в то время (20 лет уже прошло) представлял собой скорее объединенный филиал разного рода служб, нежели информационное агентство в общепризнанном понимании. Сотрудников КГБ называли "ближними", офицеров ГРУ - "дальними". Работали там классные профессионалы, каждый из которых знал по несколько иностранных языков. Примерно треть составляли "чистые" журналисты, к разряду которых я как раз и относился. Однако принадлежность к когорте "чистых" в горячих точках, как говорится, не освобождала от ответственности... Отличием состояло лишь в том, что нам приходилось добывать сведения без помощи налаженной агентурной сети, самостоятельно выстраивая ее под себя, а аналитические материалы, которые назывались не "справками", а "почтовками", ложились, минуя разного рода корректирующие "фильтры", прямо на столы ответственных работников ЦК КПСС, а иногда и членов Политбюро. Видимая всеми "надводная" часть работы корреспондентов ТАСС в Афганистане - статьи в газетах и журналах - составляла лишь до 30 процентов от всего объема работы. Нужно было постоянно "окучивать" аналитические вестники: "БПИ" (Бюллетень периодической информации), куда сгонялось все то, что можно было читать достаточно широкому кругу подписчиков; "А" - бюллетень срочной информации для ограниченного круга подписчиков; "АД" - вестник информации для сугубо служебного пользования и "ОЗП" (Отдел закрытой периодики), доступ к которому, кроме сотрудников редакции и начальства агентства, имели лишь партийные и советские "небожители". По мере нарастания вооруженного сопротивления моджахедов "почтовки" тассовцев по большей части попадали в ОЗП, а начиная с 1987 года они составляли практически основную часть их работы. Так что могу с высокой долей ответственности заявить, что высшее руководство страны и с нашей стороны было хорошо информировано о том, что творилось на этой войне, а принимаемые им решения целиком и полностью остаются на его совести, если, конечно, таковая имелась.
Кроме того, ТАСС всегда считался "могилой неизвестного журналиста". Вместо фамилий авторов репортажей и заметок в девяноста случаях из ста стояла аббревиатура агентства. Как говорится, "ассенизатор и водовоз революции".
Когда я говорю "тассовцы в Афганистане", то имею в виду только тех людей, которые честно выполняли свой профессиональный долг - и "чистых", и "ближних", и инженеров-связистов, и техперсонал. Некоторые из них были ранены, некоторые чудом избежали гибели. Я не имею в виду тех, кто приезжал туда делать карьеру или копить валюту. Такие тоже были. Про "Сказочника" и ему подобных вообще умолчу. Я не Бог, и судить их не имею права. Но думаю, что общее презрение к ним тех, кто прошел через горнило страшной войны, и есть кара, посланная этим людям свыше еще при этой жизни.
Назад в будущее
Накануне моего отлета в Кабул устроили, как водилось, "отвальную" в редакции. Накушались капитально. Так, что даже забыли дать телеграмму в Отделение о моем прилете. Когда проходил таможню в "Шереметьево", помнится, боялся только одного - что не доберусь до паспортного контроля. Пришел в себя лишь в Ташкенте, где отоварился "Пивоси" и поправил пошатнувшееся. От Ташкента на всю жизнь осталось одно воспоминание - справа от эскалатора наклеенные на стену плакаты с кадрами из фильма "Тегеран-43" - Белохвостикова и Джигарханян. Узбеки-таможенники - общеизвестные гады. Зачем-то стали выдавливать зубную пасту из тюбиков и рыть своими грязными руками чистое носильное белье. Водки в чемоданах лежало, как и положено, 2 бутылки. Остальное спиртное было заботливо закатано мамой и женой вместе с ягодами в банки с этикеткой "компот вишневый". Так что придраться было не к чему, и они стали потрошить стоявшего за мной в очереди на "экзекуцию" какого-то мушавера.
В самолете уже не спалось. В голову лезли картинки из недавнего прошлого... Лето 80-го. Я еду на командирском месте в Т-54 по остаткам асфальта в Джелалабаде. Ноги - на плечах командира, переместившегося на место наводчика. У меня на пыльной физии синие "очки" от триплекса. Водитель, скотина, опять рычагами балуется, на "нейтрали" движется. Сколько ни учи - как об стену горох. Провожу рукой по фингалу - да уж, сколько ни учи... Поворот направо. Не останавливаемся. Танк в поворот не вписывается. Заваливаем огромную пальму, попутно впечатывая в нее велосипед. Велосипедист-индус делает "кульбит" и отделывается только ушибами и разбитой рожей. Пальма падает на дукан. Крыша дукана заваливается. Тормозим о дукан же. Все, приехали. Вылезаю из люка к любопытствующей толпе - они еще белобрысых танкистов не видели. Абдулла-зампотех загораживает меня спиной и отсчитывает пострадавшим добытые в бою с местным населением "афоши". Жалко, нет фотоаппарата. Индус и дуканщик довольны. Все улыбаются. Жизнь...
...Мама рассказывает, что как раз в это время к ним в Москве в дверь постучали два лучезарных афганца. Из русских слов - только Андрей, Хорошо, Водка, Дружба и Выстрел. Дал адрес на свою голову двум танкистам... Съели все котлеты и выпили все, что горит. Пытались приставать к сестре. Отец положил перед ними на стол карту Афганистана. Сидели часа четыре, друг друга хорошо понимали. Обещали по возвращению в Кабул передать мне привет. Не передали...
Летчик-армянин классно посадил самолет - без навинчивания кругов и отстрела сигналок. Просто "дал" круто сверху вниз, я после "Пивоси" аж рот зажал руками. Но ничего, обошлось. На таможне летевшие со мной в самолете второй секретарь ЦК ДОМА (Демократическая организация молодежи Афганистана) и его советник Мурод Хусейнов передали мне ящик виски. Работавший тогда в КМО (иностранный отдел ЦК ВЛКСМ) мой товарищ Энвер попросил меня продать это зелье на рынке и привезти дубленок - на родине с деньгами было туго.
Багаж "комсомольцев", как водится (а заодно и мой), не проверяли. Заплатив нафару-носильщику советский червонец (чему он был чрезвычайно рад), вышел на круг перед аэропортом. Воздух свежий, слегка прохладно. Ну, здравствуй, Афган Иваныч!
Постояв эдак часа два, стал нервно покуривать - никто за мной не приезжал. Отбывавшие от аэропорта наши советники предлагали подвезти, но я, собственно, и не знал, куда ехать, поэтому вежливо отказывался. Солнце потихоньку ушло, из аэропорта все разъехались, остались только аэрофлотовцы. Один из них подошел ко мне спросить, в чем дело, и, выслушав, предложил позвонить в ТАСС. Телефон он знал - 40-675. После нескольких длинных гудков подошел Тыссовский.
- Юрий Константинович, когда встретимся? - спросил я в недоумении.
- А ты когда приедешь? - спросил он. - А то ждем, ждем...
- Да уж часа три тут чемоданы сторожу. Один остался, даже нафары разбежались.
На том конце послышался мат в адрес Москвы, и к трубке подошел Леня Бирюков.
- Андрюха, стой и никуда не двигайся, мы сейчас будем.
Минут через 25 я увидел мчащуюся в мою сторону на бешеной скорости и мигающую фарами белую "шестерку" с зелеными номерами. За рулем сидел Леня, справа - Тысс. Обнялись, перекурили, загрузились. Сев за руль, Леня вытер пот со лба и пообещал намылить шею дежурному в редакции в Москве. Леню надо было знать: у него слова с делами никогда не расходились.
На этом месте позволю сделать себе краткое лирическое отступление. Лет эдак ...ять тому назад увидел по тедевизору Леонида Игнатьевича. Его уже "расшифровали", и скрывать, собственно, сейчас больше нечего.
Леня работал в Афганистане с самого начала Апрельской революции, принимая в ней самое активное и непосредственное участие. Взрывной, прямолинейный и эмоциональный, он одновременно совмещал в себе такие редкие сейчас качества, как абсолютная порядочность и честность. Уже в 82-м его голова была почти вся белая, хотя по природе к седине он был совсем не склонен. Его жене с ним жилось совсем не просто. Леня во главу угла всегда ставил работу, хотя и крепко любил свою супругу. На его вилле в Карте-чар, которая вплоть до падения режима Наджибуллы носила почетное звание "бирюковской", в то далекое время постоянно обитали "каскадеры", возвращавшиеся в Кабул после операций. Я только сейчас узнал, что все "смутное" ельцинское время грабежей и переделов государственной собственности он посвятил вызволению из плена наших солдат, неоднократно ездил в Афганистан и буквально "вырывал" из мусульманского ада отчаявшихся вернуться домой ребят. Возвращение на родину советского пленного солдата, ставшего охранником Ахмадшаха Масуда - тоже его рук дело. Так что, когда слышите, что Родина не забывает своих сыновей - не верьте. Нет никакой Родины. Есть просто Люди. Такие как Леня. Они редки даже среди "своих".
ТАССовская вилла, где проживал заведующий Отделением с семьей, одновременно была и нашим рабочим местом. Окна кабинета боком выходили на ворота консульства и на Дар-уль Аман. Компьютеров тогда и в помине не было. На столах стояли печатные машинки и наборный телетайп. Телетайпистки, роль которых обычно выполняли жены сотрудников, набирали наши "вирши" для печати так называемым "клером" - русские слова латинскимми буквами. Текст дублировался на бумажной ленте с дырочками. Каждая дырочка соответствовала букве. Затем на первом этаже перегоняли эти ленты через отправной телетайп в Москву. В качестве резервного канала можно было использовать телетайпную связь в агентстве Бахтар и телексную - через Отделение ТАСС в Риме. Когда женам запретили ездить в Кабул в связи с ухудшением обстановки, все эти процедуры мы проделывали сами. На отдельный телетайп выходила на языке дари информация агентства Бахтар. Инженер Главного управления связи Юра Юрьев - классный специалист - организовывал много лет бесперебойную работу не только Отделения ТАСС в Кабуле, но и афганского агентства. Почти еженедельно он лазил в сопровождении царандоевцев по ящикам с кабелями в самых тухлых уголках Кабула, скручивая одному ему известные оборванные провода.
В полуподвальном помещении, где в дневное время обитали нафары, стояли два многотонных дизеля - резервные электростанции на случай отключения энергопитания, и цистерна с соляркой для этих дизелей. Для запуска "электростанции" военные поделились огромным танковым аккумулятором, который до конца моих дней в Кабуле сдвинуть с места я так и не смог. На чамане располагался навес из полосатой "матрасной" ткани - напротив бассейн, который наполнялся водой дня за три, и то при условии, что в скважине было достаточно воды. Все это хозяйство сторожил рыжий пес по кличке "Марсик" - боксер, который в свою бытность щенком проживал на территории иностранного государства - посольства Франции в Афганистане. Марсик, как и все афганские собаки, ненавидел жестоких аборигенов. Обычно утром, после нашего приезда на работу, он прятался под мою "Ниву" и мог лежать там, затаившись, несколько часов, пока не приходили на работу нафары - хазарейцы Гулям и Гольмамад. В эти минуты на него стоило посмотреть. Бесшумно и быстро, он как тень вылетал из-под авто и набрасывался на визжавших от страха афганцев, правда, не причиняя им при этом особого вреда. Большее, на что он был способен - укусить их за задницу. Афганцы - обитатели нашей улицы - называли его "Морс", а еще "харкос" (ругательство), и почитали за лучшее при появлении его устрашающей морды прятаться по домам. В отличие от других собак, в Марсика никто камнем бросить не решался - пес реагировал очень быстро. Еще он очень любил гонять кошек, пытаясь вскарабкаться за ними на деревья, и петь песни. После утреннего разгона нафаров пес приходил в кабинет поприветствовать нас. Лениво зевнув, он обычно заваливался на бок, складывая лапы одну на другую и притворяясь мертвым. Однако стоило только начать насвистывать какую-нибудь мелодию, как Марчелло садился на задницу и, задрав морду кверху, начинал самозабвенно завывать, вторя мелодии. Певец из него, конечно, был, как из говна пуля - видимо, французы забыли преподать ему нотную грамоту.
С тыла от ТАССовской виллы располагался так называемый "западный молельный дом". Когда свершалась Апрельская революция, в этом доме нашли огромное количество подслушивающей аппаратуры, с помощью которой американцы пытались быть в курсе дел нашего посольства. После ввода войск этот "молитвенный" притон почему-то не был закрыт, в нем продолжали "молиться" иностранцы, приезжавшие туда вечером на автомобилях с красными дипломатическими номерами. А на нашей вилле до революции прозябал резидент ЦРУ.
Первое, что я сделал по приезде в Кабул - посетил старый и новый микрорайоны, где надеялся встретить старых знакомых ребят-переводчиков. Помню, Тысс сбросил меня на 2 часа в "макруяне" (сам я еще боялся машину водить - чтобы привыкнуть к кабульскому движению, нужно было некоторое время) и отправился по своим делам. Я пошел к клубу и сел там на бетонную плиту. В памяти опять всплыл 80-й, наши концерты самодеятельности к Дню советской армии и 9 мая под художественным руководством Клюшкина (он же Клюкин) с участием Мельникова, Матроса, Ферко, Жени-мушавера и ряда других "деятелей искусства", выступления созданного нами совместно с ребятами из "Теплого стана" вокально-инструментального ансамбля (забыл как назывался), где на ударных играл ефрейтор Веня, забывший отдать мне после очередного представления дефицитные в то время джинсы "Рэнглер" цвета сафари. Если вдруг Веник прочитает эти строки, то пусть его за те портки угрызения совести не терзают - это ему подарок от чистого сердца через четверть века.
Посидев таким образом и вдоволь потерзав ногти, я отправился к 4-му блоку в поисках пропитания и неожиданно наскочил на Бадалбека - переводчика из Душанбинского университета, который в свое время тоже служил в 4-й ТБР ВС ДРА. Помнится, как только он прибыл в Кабул, на третий день сразу, как и я, попал на подавление восстания, инспирированного духовенством к 23 февраля 1980 года. Обнялись, разговорились. Он сообщил, что работает в каком-то гражданском контракте, и что старых ребят-переводчиков в городе довольно много. Я этому очень обрадовался. Пошли вдарили по шашлычку под "пакетик", перелитый заботливой рукой бачи в никелированный заварной чайник.
Эх, столько времени прошло, а те шашлычки не забываются. Сейчас таких не попробуешь. Помнится, в порцию входило 7 сихов (шампуров) с двумя кусочками мяса и жирком посредине. Подавался он в серой, слегка подгорелой лепешке с лучком и немытой зеленью. Для гурманов готовили "шами" в сковородочке без ручек и "куфту". Жизнь...
На работе освоился довольно быстро. Клером печатать научили еще в Москве. Поначалу, делал ненавистные всем и отнимавшие уйму времени обзоры газет, переводил сообщения агентства Бахтар и учился водить машину. Кто по Кабулу катался - помнит, что правило там одно - клювом не щелкать. На дороге прав был тот, у кого транспортное средство больше размером. Так что "владыками" кабульских дорог были танк и его младшие гусеничные сестры, постоянно портившие асфальт и уничтожавшие выхлопом все живое.
Научившись, наконец, двигаться в общем потоке - ездой это можно было назвать лишь с большой натяжкой - я стал совершать вылазки от Отделения ТАСС в город, восстанавливать старые армейские связи, заводить новых знакомых. Пока зав. отделением ТАСС Равиль Мусин был в отпуске (Тысс его подменял на пару месяцев) я жил на вилле, коротая вечера у телевизора и поджидая скорого приезда напарника - Игоря Шишкова. Шиш был "партейным" и потому в нашей среде получил прозвище "старбол" (старый большевик) и еще просто "старый". При всем своеобразии его восприятия жизни, парнем он был незлобивым, и лично мне никогда никаких гадостей не делал. Частенько в гости заходил наш сосед по вилле справа - Боря Чичерин. Он назывался в то время первым секретарем посольства СССР в ДРА. Хотя Боря тщательно скрывал от окружающих свое по-настоящему героическое прошлое, по-моему, все в посольстве и смежных организациях знали, что это именно он привез из Союза в Кабул в памятные декабрьские дни 79-го Бабрака и всю его камарилью. В Боре органично сочетались три больших "Я" - толстота, здоровая наглость и доброта. Иногда сосед заезжал к нам на территорию на своей белой "Тойоте", не замечая закрытых железных ворот, иногда приходил пешком. Но при этом всегда излучал радостные флюиды. Приветливый к соседям, Боря в посольстве преображался. Стоя в идеально отглаженной руками супруги белой рубахе с коротким рукавом и модном галстуке перед мраморными колоннами центрального входа, он, как могло показаться, "невидящими" глазами оценивал складывавшуюся вокруг него обстановку и на приветливо-заискивающее "Добрый день, Боря!", как правило, смотрел сквозь говорящего, произнося сакраментальную фразу - "Продолжайте движение!" Эта фраза вошла в историю вместе с Борисом, которого, к огромному сожалению, и пережила. Через некоторое время Боря трагически погиб в Кабуле при весьма странных обстоятельствах. Впрочем, еще тогда я дал слово никогда и ни с кем это не обсуждать, поэтому, оставаясь верным обещанию, могу лишь сказать: "Светлая тебе, Борис, память".
По мере втягивания в работу, течение времени заметно убыстрялось...
Время вообще довольно странная штука. То летит как пуля, то останавливается как вкопанное, подобно укрощенному уздой коню. Бабочкам-однодневкам, наверно, кажется, что они живут сто лет и умирают, устав от жизни. Маленьким детям представляется, что их жизнь будет вечной, и они, как и герои сказок, никогда не умрут, а найдут свои молодильные яблоки и живую воду. Взрослому же стоит лишь на секунду о чем-нибудь задуматься, как глядь-поглядь - и час пролетел, и жизнь прошла. Сложные течения наполняют Реку Времени, но и двигаться они могут в разных направлениях. И взрослый может стать ребенком, и ребенок взрослым. Кто-то из мудрых сказал, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Не прав был, однако. Нельзя - если ногами. Ноги-то, как и все тело, рано или поздно превратятся в песок, застилающий русло этой реки. А душа Человеческая может входить и выходить в эту воду там, где захочет и когда захочет. И встретит в ней всех, кто ей был близок и дорог...
Февраль, 1983
Зима в тот год выдалась хорошая, бесснежная. Было холодно, солнце ярко светило. Я такую погоду люблю. Когда все желтеет и ветер носит кучи ярких листьев, крутя их в пыльных водоворотах. На работе дела складывались отменно - в газетах появились мои первые заметки про минометчика Джуму из Панджшера (брал интервью в госпитале Чарсад бистар) и выпечку хлеба для кабульцев на советской военной пекарне в Хайр-хане. Встречался с Ватанджаром и Кадыром. Ну, блин, соплеменнички. По-моему, ненавидели они друг друга, как кошка с собакой. А на людях все пристойно - руки пожимают. У обоих взял обещание позвонить нужным людям, чтобы снабжали меня правдивой информацией - в обмен на эксклюзивные интервью в центральных советских газетах. А то Кадыр (Ватанджар) все путает да все заслуги частично себе приписывает, а настоящий-то герой - Ватанджар (Кадыр). На том и сошлись.
Из Москвы приехал с группой журналистов отец Энвера Ахмедзянова - Ашраф Усманыч, из дома посылку привез - деликатесы всякие, письмо от моего отца. Отец, который раньше работал в Госкино, дал адреса переводчиков, работавших в Кабуле по этой линии, с их помощью я потом наваял опус про афганский кинематограф (и такой существовал). Папа писал про свадьбу (пятую по счету) своего друга Бори Оцупа - его дед фотографом Ленина был. Писал, что вырезал из газет мои заметки и всем на работе показывал. Гордился. 18-го числа это было. А 28-го утром к нам в кабинет воробей влетел. Я его гонял-гонял, насилу выгнал. Ночью приснилось мне, что ко мне в кровать мертвый человек лег, да меня обнял. Проснулся от собственного крика и ошалел - надо мной Тысс стоит и какую-то в руках бумагу держит. "Крепись", говорит. Встал я и как был в одних трусах, пошел на кухню бумагу разворачивать. Телеграмма из Москвы с работы. Папа умер. Ночь была, как сейчас помню. Час ночи. Никуда не пойдешь, ничего не сделаешь. Полез я в холодильник, достал "Аиста" и стал тупеть, благо сигареты были. Под утро как прорвало - слезы потекли рекой, правда, молча переживал.
Гулям пришел, уже был в курсе. На меня посмотрел пристально, рядом сел. Я ему сдуру накатил полстакана, предложил помянуть отца по христианскому обычаю. Он на мгновение задумался, потом взял стакан и медленно так выпил. Затем сходил куда-то, сигарету с чарсом принес. Сам не курил вообще. Я и до и после того с Гулямом часто общался. Про войну говорили, про жертвы, про детей, про Бога. В исламе, оказывается, пророк Иса (Иисус) весьма почитаем. Я-то неуч, лекции в институте пропускал, так Гулям потихоньку мою безграмотность устранял. С 85 года стал он иногда куда-то пропадать, говорил, что ездил в Бамиан к родственникам. А в 86-м он от нас навсегда ушел. Муллой он был в банде все эти годы. В "Джамиате ислами", как хадовцы потом выяснили. Через него и Гольмамада пришлось уволить. Но я его хорошо помню, хотя лицо иногда уже в памяти расплывается. Вот этот-то мулла, который в жизни спиртного не пробовал, тогда со мной коньяку выпил, на свою религию плюнул и по-настоящему меня поддержал. Не русские - а он, хазареец. Сострадал. Вот и такие "духи" бывали. А мы их родителей и детей с воздуха бомбами с землей сравнивали. Поди тут разберись - кто свой, а кто чужой...
Утром следующего дня дал телеграмму в Москву, чтобы мне разрешили на похороны прилететь. Тут Леня Бирюков постарался по своим каналам. Если б не он, наверное, сутки бы решали. А самолет уже завтра с утра. В 10:00 по кабульскому прибыли в Бахтар к Дауду Кавиану - гендиректору. Дауд вообще классный мужик был. Красивый, на иранца или турка знатного похож. Всегда одет был с иголочки - блейзер, платок шейный, брюки серые. Я к нему единственному из афганцев на персидский манер обращался - не "рафик", а "ага". Он меня вплоть до конца 1989-го Андрей-джан звал, не иначе. Всегда у него виски в сейфе наготове стояло. Информацией обладал богатой - у него корреспонденты по всем провинциям сидели, да еще стрингеры из числа "духов" и хадовцев, чтобы было что "гневно опровергать". Ни одна сволочь (матом не хочу ругаться) ему потом из кабульской задницы образца 92 года выбраться не помогла, хотя он-то этого хотел. Я в то время из ТАССа уже год как ушел, лет так на десять. А он с семьей остался в Кабуле и "духов" достойно встретил, как всегда, в стильном костюме. Знаю, что в тюрьме 5 лет сидел. В той самой, Пули-Чархи. Затем следы его обрываются.
Так вот, в то утро (пятница была - нерабочий день) Кавиан помчался в афганский МИД к дежурному делать мне дипломатическую выездную визу. У наших уродов консульских снега зимой было не выпросить, не то что с койки в выходной поднять. Единственные ребята там приличные были - КГБшники. Так они визами не заведовали, а говно повседневное разгребали - происшествия с совгражданами. Работы у них хватало. В тот раз помочь не смогли, хотя и пробовали... Короче, Дауд там взятку кому-то сунул, я ему потом все возместил. Весь день прошел как в урагане. Я на автопилоте Энверу дубленки покупал, маме с сестрой какие-то безделушки, чтоб утешить. В Аэрофлоте кабульском зам. главного был - таджик, по-моему. Как зовут, забыл. В своем представительстве на "Зеленом" помидоры выращивал. Не для еды, а для людей, чтоб видели, что землю не только в дерьмо превращать можно. Хороший мужик, человечный. Помог мне, ссадив с рейса какого-то начальника - места-то в самолете на вес золота были, распределялись заранее по спискам от контрактов. Летел домой на "Ариане". Недавно фотографии попытался найти периода 83 года, так наткнулся на квиток багажный с того рейса. Спрятал я его, оказывается, тогда на память.
Домой летел трезвый - мать пугать не хотел. Ребята-водители ТАССовские встретили согласно обстановке: "Волгу" подогнали к трапу. Смерть...
Похороны и неделю, проведенную дома, описывать не буду. Слишком личное. Хотя такого "личного" у меня в Афганистане года на два наберется. Без перерыва.
О названиях
Тысс, с которым в конце афганской кампании я лаялся "на смерть" из-за его, как я сейчас понимаю, достаточно прагматичных взглядов на жизнь, тогда, в 83-м, мне здорово помог: без лишних вопросов стал отпускать меня в командировки в провинции. Сразу по прилету из Москвы я удалился от своих тяжких дум вместе с военными в Герат - город, который в Афганистане мне нравился больше других. Единственное место, которое я никак не окрестил.
Почти всем городам и уездам, в которых удалось побывать, я давал свои имена и прозвища. Джелалабад навсегда для меня останется "Джунглями". Для этого города и его окрестностей термин "зеленка" был неприменим. Там скорее можно было отыскать "желтуху" - песок, вкрапления которого тонули в буйных зарослях тропиков. Воевать там было непонятно как: лесной "дух" от тебя мог за метр стоять - не увидишь. Правда, горы там диковинные. Таких красивых, на мой взгляд, нигде нет (ну, может еще на Саланге). "Духам" эти горы тоже очень нравились. Они там свои гнезда вили в пещерах с километровыми ходами. На входах обычно мощные домкраты стояли. Я раз такой домкрат покрутил - бац, и скала в сторону отошла. Там, как правило, ДШК стояли, по вертолетам работали. Пострелял-пострелял, скалу опустил, и кушать пошел или спать. А снаружи вертушки надрываются - шлифуют НУРСами базальт. А крошка базальтовая свежая на солнце искрится. Как алмаз.
Кандагар - место мрачнейшее, не любил я его, "гнездом" окрестил. Там вообще мирного населения не было, кроме семей афганских офицеров. Потом и они после бомбежек в "духов" превратились. Все, детей включая. Ткни пальцем в первого встречного - или "дух", или хадовец. Они там все переплелись, как волосья в мочалке. Горы там средние по высоте, а пыль - самая белая в Афганистане. Еще там осы и шершни гигантские водились. Не знаю как сейчас, может, от тоски передохли. Я насекомых до сих пор на дух не перевариваю. Когда жужжащих чертей, ко мне несущихся, видел, обо всех иных страхах сразу забывал. Иногда из машины выскакивал, от них отбиваясь. Пару раз так в арык себя загнал. В 83-м, когда первый раз с элеватора на аэродромовскую хату вернулся, ночью мне сон странный приснился: стоят среди песка люди гигантские в военных штанах, по пояс голые, и огромными мухобойками ос и шершней сшибают. Те падают мертвые кучами, а на их место все новые и новые твари прилетают и от людей тех кусочки откусывают. Люди кровью истекают. В общем, гнездо осиное.
Кундуз - как "ателье" в памяти останется. Само название смешное: "кун" - жопа, "дуз" - производное от глагола "духтан" - шить. В общем, место, где жопы разодранные сшивали. И не только их. На аэродром туда бойцов убитых на вертушках свозили. Не видел я ни разу там "Черного тюльпана", а вот Ми восьмые и шестые, которые трупы привозили, пришлось. Помнится, как-то в Герат летел в командировку. В Кабуле генерал из ВВСных сопровождавшему майору приказ дал бравым голосом: "Доставить тассовца без промедления, по прибытии доложить лично мне". Правда, майор тот еще на борту извинился, сказал, что друга потерял, и в Герат из Кундуза только завтра полетим. Я не против был среди солдат потусоваться, все ж души родные. На краю аэродрома тогда павильон-времянка стоял из фанеры и досок сколоченный - там "ателье" было по пошиву деревянных бушлатов. Кто там в тот день по аэродрому бродил - всем по фигу было. Я пошел посмотреть на процедуры. Сначала шуганули, особист даже прибыл. Потом, выяснив мою личность и признав к тому же тарджомана, в покое оставили - все равно некуда выгнать было. Гробы по афганскому образцу сбиты были - со щелями, как ящики из-под помидоров, которыми московские дворы одно время завалены были. Из такого запросто и вывалиться можно было.
Посреди аэродрома вертолеты стояли, которые с точек бойцов убитых доставляли с какой-то операции. Помню, ветер рванул сильно, брезент с крайнего бойца снял. Худенький такой паренек, волосы светлые, спутанные, на лице боль осталась. Из-за спины неестественно так рука торчит вся черная от копоти. Не спецназовец, не летчик, так просто, солдат русский в сапогах обрезанных.
Сколько там этих городов, уездов, деревень было, всех не упомнишь...
Первая командировка
В тот раз вылетел я из Шинданта в Герат в 15:00, "по расписанию". Минут 40 снизу безжизненная пустыня тянулась, а потом, как в сказке, открылась зеленая равнина со множеством рек и речушек. Вся зелень дорогами изрезана, а на салатном фоне - голубые пятна куполов мечетей. Таким я его первый раз с высоты увидел, Герат. Меня афганцы встречали по звонку из Кабула, сразу в губернаторство потянули. Там - полный кагал, уже ждут партийцы, "молодежь" и два военных с цифрами и речами революционными. Нечто вроде сходняка комсомольского. Посидел, послушал, позаписывал для приличия, за мухами последил. Потом обед, как водится, правда только с теплой фантой. В общем, четурасти-хубасти. Обожрался, пошел искать военного ДОМАшника - письмо ему передать из Кабула от начальства. Тот прочел, улыбнулся и велел ждать в помещении местного "комсомола". В загаженной мухами комнате на стенах висели плакаты, как водится, за афгано-советскую нерушимую дружбу, а на доске почета афганский сарбоз смешной нарисован был. Как воробьяниновский "Сеятель": тулово огромное, такая же кепка военная, а ручки длинные и худые. В одной - флаг афганский, в другой - "Калаш" китайский. Вояка, одним словом. ДОМАшник быстро приехал и приволок с собой какого-то нафара в коричневой чалме. Мулла Абдулла оказался настоятелем гератской мечати Джами, а по совместительству и местным реставратором. Очень словоохотливый был дедок, от него я впервые узнал, что на реставрацию мечети, кроме гератских властей, "духи" тоже деньги присылают, когда после боев с "шурави" ей достается; и вообще, с его слов выходило, что местные бандиты очень набожны и стараются по архитектурным памятникам просто так не палить - как-никак, а древняя столица персидского государства.
Сели в УАЗ и поехали в сопровождении царандоевцев по городу кататься. Город, конечно, в то время еще потрясающий был, мало разрушенный, поистине музей под открытым небом. Лучше всего было рассматривать окрестности, забравшись на стену старой крепости Эхтияр эд-Дина. Наверное, поэтому там наша часть и стояла. К тому же стены толстенные были, хотя местами и обваленные. С противоположной стороны высились минареты центральной мечети. С них муэдзины хоть и выли, но не очень долго и не столь гнусными голосами, как, скажем, в Кандагаре. Сорокаметровые стены сооружения были отделаны мозаикой, расписаны глазурью, испещрены изречениями из Корана. Я одну суру знакомую прочел по памяти - в институте проходили - старик-мулла чуть не прослезился. За руку взял, повел внутрь. Наверное, я там первый русский человек был без военной формы и оружия.
В одном из внутренних помещений мечети располагалась реставрационная мастерская. Я там насчитал работников человек двадцать. Присел посмотреть, Абдулла рядом. Резьба по камню мне нравилась. Очень быстро и ладно они работали. Из-под резцов возникали причудливые фигурки, отделочные украшения, предназначенные для реставрации попорченных пулями и осколками стен мечети. Как странно, подумал я, к вечеру опять война начнется, кого-то убивать будут, а тут люди творят, свой дом восстанавливают. Интересно, а о чем они тогда думали?
Было еще не поздно, и решили съездить посмотреть небольшую старинную мечеть, где покоился прах знаменитого поэта и мыслителя времен правления тимуридов - Ансари, зятя самого Тамерлана. Пересели на БТР. На окраину города ехали недолго, узенькой тихой улочкой. Правда, когда мимо дувалов проезжали, башня машины сразу вправо повернулась. У старинного бассейна, где воды уж лет сто точно не было, трое стариков сидели, совсем белых от возраста. На нас смотрели недоверчиво. Правда, увидев, что я снимаю кроссовки перед входом, кажется, оттаяли. Внутри мечети тогда еще стояли табуты - захоронения древних иранских и афганских правителей. Специально для меня один из стариков открыл склеп, где был захоронен зять Тимура. Над черным надгробием, испещренным резьбой, 11 лет трудился знаменитый Бехсад, один из основоположников восточной миниатюры. Я все облазил и потрогал руками, в том числе и могильник Ансари. От пыли времени он был "одет" в зеленую красивую матерчатую палатку с кистями. Боже правый, "живые" иллюстрации к учебнику истории Ирана! Редкому ученому такая возможность представится, а мне - балбесу - повезло.
Солнце уже пошло вниз и перестало печь, надо было в город возвращаться. Но я в тот момент начисто забыл о войне и попросил съездить к усыпальнице Алишера Навои. ДОМАшник почесал затылок, но, видимо, вспомнив про указания своего кабульского начальства, согласился. Ехали довольно долго, пока на дорогу не выбежал размахивающий автоматом - как дубиной - сарбоз. За шумом двигателя его криков было не разобрать. Единственное, что донес ветер, было: "...коллерах... фарш шодаст (вся дорога нафарширована)". Но ДОМАшник услышал. Остановились. Дальше дороги не было. "Духи" берегли свое культурное наследие, и все подъезды к усыпальнице заминировали. Может, и к лучшему.
У кого ночевал в тот раз - сейчас не помню, но точно не в крепости, а в какой-то афганской казарме. Ночью постреливали. Очень методично. Полчаса тишины, потом характерный минный шелест и 3-4 негромких хлопка разрывов. В ответ - минута разговора из пулемета. Снова тишина на полчаса и снова шелест. От этого занудства и уснул.
Там бубна звон
В Кабул, наконец, приехал Игорь Шишков. Жить "старому" на вилле довелось совсем недолго. Вскоре вслед за ним подтянулся с семьей заведующий Отделением Равиль Мусин, а Тысс уехал в Москву, потом, кажется, в Египет. До 1989 года я его больше в Афганистане не видел. Кстати, вспомнил: "тыс" по-арабски - жопа.
Нам с виллы надо было срочно сваливать - жить было негде. Москва разрешила временно переехать в гостиницу, пока не снимем квартиру. Перевезли шмотки в двухместный номер на втором этаже отеля "Кабул" на площадь Пуштунистана, рядом с почтой. Время было летнее, афганцы в массовом порядке справляли свадьбы. Поначалу нам это зрелище даже нравилось. Каждый вечер на первом этаже собиралась празднично одетая толпа - друзья и родственники жениха и невесты. В огромном зале стояли два трона - для новобрачных. На первом этапе близкие родственники обходили с огромным подносом всех присутствовавших, не пропуская ни одного человека и пристально глядя им в глаза. Все бросали в тазик деньги. "Обезжирив" таким образом гостей, родственники затевали затем хоровод затяжных национальных танцев под бой барабанов и бубнов. На особо "крутых" свадьбах пели знаменитые "акыны". К исходу второй недели мне уже хотелось спустить на первый этаж на веревке гранату и дернуть за кольцо в момент первого удара бубна... Правда, все равно не услышали бы. Грохот стоял такой, что не то что уснуть, а просто поговорить было невозможно. Мы со "старым" в такие моменты, стараясь успеть до комендантского часа, ездили на "Ниве" на "зеленый" к моим знакомым хазарейцам (Гулям свел), где затаривались прибывшим из Пакистана контрабандным "бухлом". Но и это уже потом не помогало. Ночью мы выползали во внутренний двор, садились на лавку и нервно курили. На двор тоже не всех пускали - там обитали охранники из числа военных и хадовцев, которые частенько к нам подходили поинтересоваться, что мы там делаем. В один из таких подходов я не выдержал и послал их на... трехэтажным русским матом вместе с их безопасностью, фольклором и бубнами. На что хладнокровный хадовец мне ответил: "Хайраст, инкилабаст, сараке похтакари". На русском этому выражению по смыслу соответствует что-то вроде "х...ня война". На дари эта фраза очень двусмысленна. Похта - это одновременно и хлопок и сперма. В результате получалось нечто вроде "Фигня, революция все спишет. Пора ... то ли уборкой хлопка заниматься, то ли е...ться". Фраза была очень жизненная.
Чуть позже я стал брать уроки фольклора у военных, которые меня учили самой что ни на есть гадкой ненормативной лексике. Я, к примеру, узнал, что вся афганская "голубятня" происходит из Логара, а "вкус горла тем хуже, чем больше ворот рубахи" (мазейе дэхан бе андазейе яхан). Впоследствии, употребляя в речи с "духами" и военачальниками подобные выражения, я снискал себе среди них славу большого страноведа и филолога.
Когда подвернулась квартира в восьмом блоке "старого" микрорайона, мы ее сняли не глядя, невзирая на то, что там отсутствовала мебель. Позволю себе в первый раз за время повествования заглянуть в записную книжку (случайно недавно нашел записи той поры). Хозяину "хаты" за определенную мзду предлагалось незамедлительно обеспечить нас: столом в кухню в количестве одной штуки, столом в комнату, тремя стульями, шкафом, вентилятором, антенной для телевизора, двумя банками белой и желтой краски, пылесосом. Как только Москва дала "добро" по деньгам на аренду, мы в тот же день перевезли вещи в свой новый дом. Вечером сидели как баре друг напротив друга в красных матерчатых креслах, стоявших на шестиметровом куске линолеума. Ночью впервые за месяц удалось спокойно уснуть.
Провинция
Работы все прибавлялось - шли какие-то бесконечные пленумы, дни революции и независимости, и все сложенные в Москве для товарища Кальмара и иже с ним вирши приходилось переводить и редактировать в дичайших объемах. До дома порой добирались часа в два ночи, когда уже был комендантский час. У нашей "Нивы" иногда начинал клинить передний мост, и мы останавливались в самых неожиданных уголках города. Обычно после этого через пару минут перед машиной материализовывался аскяр с автоматом, который делал картинный выпад в нашу сторону, утыкая в рожи оружие, и дурным голосом вопил "Дриш!". "Намэшаб" (пароль) был неизменен во все годы революции. Услышав до боли родные русские слова, солдат, шаркая, потягивал к телу левую ногу и уже дружелюбно спрашивал: "Шурави?", потом вел одного из нас к месту, откуда можно было позвонить. Равиль знал наш маршрут и всегда приезжал на помощь вместе с "механиком" - одним из комендантов посольства, который, если правду сказать, в технике разбирался как свинья в апельсинах. Кое-как до дома доезжали. Потом нам это надоело, и мы подремонтировали машину в "Афсотре" (афгано-советское транспортное предприятие), где с нас содрали кругленькую сумму за замену тормозных цилиндров. С запчастями, помнится, был напряг. А что касается "жестянки", я лучше афганских нафаров в жизни мастеров не встречал. До сих пор у них иногда машину рихтую. Вся эта братия переехала с кабульского круга, где располагался городской "трафик" (если кто помнит), в Москву на улицу Шереметьевская. Правда, сегодня в мастерской работают уже их дети...
Любой отрыв от повседневной рутины я воспринимал как праздник. Поэтому с удовольствием полетел весной в Кандагар - Равиль сделал подарок на день рождения. Лететь, собственно, должны были мы вместе (обязательно вдвоем) со "старболом": после истории с нашими спецами в Мазарях посольство и аппарат офицера безопасности как с ума сошли. В город своих даже парами не выпускали. Благо, организационно мы подчинялись непосредственно послу. Фекрет Ахмеджанович Табеев к Равилю отлично относился, и у нас никогда не было проблем с ограничением передвижения. Посол отлично понимал, что такое ТАСС, чего нельзя было сказать о тогдашнем офицере безопасности. В отличие от своих последующих сменщиков - кстати, очень неплохих людей, "молодого" (забыл как звали) из Белоруссии и Гоева из аппарата Торгпреда - Данильчук был редкостным говном. По слухам, он работал в органах еще при Иосифе Виссарионовиче. Именно он завел в то время на меня "папку", которая постепенно распухала и к 1989 году достигла размеров марксовского фолианта. Но, к счастью, отец моей благоверной в свое время работал от "смежников" в одном из сопредельных государств, вовлеченных в афганский конфликт. Поэтому, когда решался вопрос, кому верить - мне или сострочившему очередной донос хадовцу, дело решалось в мою пользу. К тому же через несколько лет я оброс хорошими товарищами в среде контрразведчиков, среди которых было немало порядочных людей. По поводу заведенной на меня папки, один из них, отгуляв отпуск в Москве и выполнив мою просьбу, как-то сообщил, что ничего страшного в ней нет: "дело" как "дело", только одной вещицы в нем не хватает. Я спросил: какой? Он, попытавшись сделать серьезное лицо, ответил: "Справка о судимости отсутствует, а так папка нормальная".
Короче, полетели мы в Кандагар, вернее, постарались полететь. С нами поехали министр культуры ДРА и Эдик - "советник" с афганского Гостелерадио. Он тоже проживал в микрорайоне, знакомые окрестили его Сильвером из-за попугая невероятных размеров, обычно восседавшего на плече хозяина во время прогулок по территории обитания совграждан. Я этому факту был рад - как никак, а едем с министром культуры да еще с Эдиком, у которого в кандагарском ХАДе были дела. Упали на лавки министерского АНа, взлетели и... сразу же мягко сели. Причем, на родное сердцу минное поле к западу от взлетной полосы. Его "засеяли" железными корнеплодами советские воины. У самолета отказал один из двигателей. Потели в самолете часа полтора, наружу никого не выпускали, самолет не двигался. Потом пришли наши солдаты с собаками и сопроводили нас до рулежки, откуда мы уже пошли к аэродрому без них. На "старого" инцидент произвел неизгладимое впечатление. Его понять было можно - во-первых, для него это была первая поездка в Афган, во-вторых, он, в отличие от меня, был человеком достаточно серьезным и соблюдал партийную дисциплину. Потом уже, по прошествии некоторого времени, Игорь адаптировался и перестал обращать внимание на подобные курьезы. Но тогда он побежал на вышку звонить Мусину, а я с Эдиком и министром тусовался на поле и выяснял, что еще пойдет на Кандагар. Нам повезло - шел "комитетский" борт. На нем ничто отказать не могло - люди летали серьезные. Когда мы уже погружались на борт, прибежал "старый" и сообщил, что Равиль просил вернуться в Отделение. Я возвращаться не хотел, так как полагал, что "комитетский" борт значительно надежней афганского и все будет тип-топ. В результате Игорь уехал на работу, а мы втроем улетели.
Сели в Кандагаре, когда уже смеркалось. Всю дорогу отстреливали сигналки. Перед посадкой ракеты вообще веером пошли. Классная такая картина: горы красные в лучах заходящего солнца, а на их фоне "салют" по случаю прибытия. С министром на послезавтра договорились встретиться. Пошли с Эдуардом к его знакомым. Советники ХАДовские из отдела по борьбе с бандитизмом жили в "ряду". Ряд представлял собой прилепленные друг к дружке домики, построенные еще американцами для своего техперсонала. Внутри комнаток - все чин-чинарем: и умывальники, и столы, и шкафы с тумбочками. Только вот незадача - электричества нет. Встретил нас начальник, не помню сейчас, как звали, и его заместитель - коренастый блондин Иван Иваныч. Последний недавно майора получил, поэтому очень важным казался, но говорил, как и мыслил, весьма односложно. Эдуард его сразу прозвал "местным Спинозой". Иван Иванович сменил в должности зама мушавера, которого недавно подстрелили у одного из дуканов, куда он пошел за лепешками по дороге из города домой. Его товарищ получил тогда ранения.
Лет эдак через шесть в Кандагаре я разговаривал со "свежими" пленными духами в местном махбасе (тюрьме). Один из них мне рассказал историю об "инженере", которого он с себе подобными подстрелил во время хлебозакупок прямо из дома, стоявшего напротив дукана (потом этот разговор приведу). Может, тот это был мушавер, а может, другой. Но место и время записаны, может, кому-нибудь интересно будет. А в то время, в 83-м, афганцы всех, кто в штатском ходил, а не в "дришах", еще инженер-саибами называли, не иначе.
Иван Иваныч нам тогда свою комнату отдал, сам пошел спать к товарищу. Только у начальника и у него в комнатах свет был, и вентилятор включить было можно. За домиками связисты стояли, от них провода и протянули втихую. А то я уже собрался в одной из комнат на пол лечь, чтобы попрохладней было. Но ребята сказали, что на полу спать не годится - до фига скорпионов и змей. Ну, змеи мне по барабану были, а вот всякая дрянь членистоногая не вдохновляла, поэтому приглашение Иваныча я с радостью принял, хотя и стеснил его в удобствах. Вечером сидели с Эдиком за столом, чай пили, на звезды смотрели. Я его тогда спросил, верит ли он, что на планетах разных жизнь есть? Он подумал-подумал, да и говорит: "Наверное, есть, да наверняка есть. Везде, кроме как здесь".
Утром часов в семь сели в белые "Волги" и УАЗик и на трех машинах помчались в город. Именно не поехали, а помчались. Я во вторую машину попал - пыль глотать. Ребята стекла не поднимали, хотя все лица в "муке" были - автоматы в них высунули. Я еще тогда подумал, что, если не подстрелят, так разобьемся к чертям собачьим, колеса поотлетают. Через несколько минут подъехали к ООНовскому городку. Дома там белые стояли, с тыла почти в зеленку упирались. На окнах - занавеси от гранат и прочей нечисти. Поближе к дороге бассейн огроменный. По периметру - мешки с песком, с двух боков пулеметы. БТР дежурный рядом с бассейном стоял, второй - у окон домиков. В бассейне том влаги не было. Сколько раз в Кандагаре ни был, никогда в нем воды не видел, хотя очень хотелось искупаться. За отсутствием оной, я тот бассейн про себя "мертвой водой" окрестил. Мужики там ходили в плавках и брониках. Один рассказал историю о том, что какой-то прапор в этом бассейне насмерть разбился, выйдя ночью погулять, царствие ему небесное.
Второй мне про бронежилет говорил, что-то типа "не знаешь, блин, в какую сторону на землю бросаться, стреляют отовсюду, а если с тылу, то он (броник) пули в себя засасывает". Перекурили, дальше погнали. Въехали в город. Он мне что-то не шибко глянулся, враждебным показался. Подъехали к отделу ХАДовскому - двухэтажному дому, через воротца вошли во внутренний двор. Там очень красиво было - кругом цветы благоухают, клумбы разбиты, по двору не поймешь кто бродит - то ли "духи", то ли гэбэшники "духами" переодетые. В кабинет вошли на первом этаже - начальник местный обрадовался, руки стал жать - подумал, что к ним в помощь новые мушаверы приехали. Узнав, кто я, свое огорчение, однако, не показал - послал кого-то за чаем. Все ребята после "летучки" собрались по своим делам, договорились, что мне местные город покажут, дадут с людьми поговорить, а встретимся мы в 14:00 и домой поедем. На том и разбежались...
Оставьте ваш комментарий
Напишите на ArtOfWar
Назад
Продолжение
