Михалев вышел на крыльцо и, застегивая демисезонную летную куртку, которую летный состав всегда называл дэ-эской, шумно вздохнул. Глядя на мокрый снег и резко чернеющие на белом фоне стволы деревьев, он с грустью подумал о том, что все когда-нибудь кончается.
Промелькнуло как всегда, в западной Украине дождливое, душное лето, осыпалась позолота осени, открывая бесстыдно оголившиеся, зябкие ветви кленов. Пришла вялая, мокрая, неспешно стареющая с первых своих снегов, зануда и ворчунья - зима. Как же она не похожа на свою сибирскую, ядреную сестру, пахнущую свежим ветром, березовым дымом и морозным солнцем.
Подумать только! Этот, еще только начавшийся, чахлый, казалось, бессильный декабрь уже построил непроходимую стену между прошлым и будущим. Между прошлым великой империи и сумрачным призраком еще невидимого государства.
--
Доброе утро - совсем по - штатски ответил Михалев и, усаживаясь в кабине УАЗа, коротко бросил: в штаб.
День, несмотря на хлопоты, а их у начальника штаба полка Михалева всегда хватало, тянулся медленно. Казалось, с каждым прожитым часом пружина нервного напряжения сжимается все туже, готовясь к неизбежному выстрелу - освобождению
Все шло обычным порядком: построение полка, занятия в классах, подготовка авиатехники. Но в глубине души въедливым, упрямым червячком копошилась мысль: зачем все это, зачем? После подписания соглашения о создании СНГ, приватизация армии по территориям неизбежна. Все псу под хвост. И кому мы - боевые, заслуженные летчики будем нужны завтра.
После обеда Михалев поехал на аэродром. Глядя на нахохлившихся, зачехленных "Грачей", внезапно подумал: неужели завтра придется вместо красных звезд на плоскостях трезубцы рисовать. - А, мать вашу в бога и душу.... Это ж как серпом по яйцам.
- Что, что? - переспросил водитель.
-Ничего. На стоянку второй эскадрильи - глухо сказал Михалев.
У домика второй аэ спешился и, ежась от влажного ветра, принял доклад дежурного по стоянке.
--
Так говоришь, летный состав проходит тренаж?
--
А где комэска?
--
Подполковник Марущак на двадцать втором должен быть.
- Понял.- козырнул в ответ Михалев и отправился вдоль стоянки к двадцать второму самолету у которого, стоя на стремянке что-то втолковывал молодому пилоту его закадычный дружок еще по Афганистану Саня Марущак.
В Афганистане Саня был у него ведомым, а это предполагает близость отношений даже больше, чем между мужем и женой, больше, чем между братьями. Ведомый должен не только чувствовать на подсознательном уровне каждое движение ведущего, но и предвидеть, угадать еще не принятое решение. Быть готовым, если потребуется прикрыть, подставить себя в горячечном мареве боя. Таким ведомым и был для Михалева Саня Марущак. В августе - восемьдесят седьмого довелось им бомбить базу духов, на которой, по данным разведки, проходил какой-то их военный совет. Михалев и сегодня, вспоминая об этом, почувствовал напряжение, словно он выходит из крутого пике, а внизу горят даже скалы и разбегаются в разные стороны люди - муравьи. А потом разрывом "Стингера" на его самолете оторвало часть стабилизатора. Он шел домой, как в песенке Глена Миллера: " ковыляя во мгле, на честном слове и на одном крыле". А Саня прикрывал его, стараясь упредить любую вспышку огня снизу, готовый, если нужно подставить свой борт.
И хотя, после возвращения, их боевая пара перестала существовать, они всегда вместе. Даже жены у них в одно время отправились рожать. Только свою Галю Саня Марущак отправил в Запорожскую область к родителям, а Володя Михалев свою жену отправил домой в Иркутск. Вот и холостяковали ребята вместе, ожидая, когда подрастут их сыновья, рожденные в один день, чтобы можно было вернуться женам и детишкам в неустроенность гарнизонного быта.
Возможно это совпадение в рождении детей, а может, и просто их дружба дали повод полковым острословам наградить друзей кличкой "молочные братья".
Ни Михалев, ни Марущак на это не обижались, даже чувствуя некоторую гордость, за то, что их братство признано всеми.
Увидев дружка, Марущак спрыгнул со стремянки и сказал: " Привет Володя. Ну, что жена пишет?
Да все нормально - протянул Михалев, пожимая другу руку, передавая в рукопожатии всю горечь сегодняшнего дня, о котором и говорить не хотелось. Да и слова были не нужны. Каждый из них, привыкший дышать и чувствовать в едином ритме друг с другом без слов понимал все, что хотел бы сказать его друг и брат. Они молча закурили.
- Ну что, Саня? Закончил тренаж?
- Закончил.
- Я подожду тебя.
- Я быстро.
А за кулисами этого простого диалога звучало: Ну, что будем делать, Саня? Нас опять предали.
- Не в первый раз. Прорвемся.
- Да.... Только куда прорываться?
Когда шли к машине, Михалев, вдруг резко повернувшись, дернул Саню за рукав куртки и сказал: Слушай, дома нас никто не ждет, поехали в город. Посидим у старого Губера, а то так тошно....
- Так пить хочется, что переночевать негде - закончил с усмешкой Марущак- Ты же помнишь эту старую солдатскую байку.
- Помню. Только я серьезно.
Вижу, что серьезно. И это предлагает мне начальник штаба полка. Можно сказать, полковой Бармалей - ревнитель порядка и дисциплины. Завтра ведь полеты.
- Не иронизируй Саня! Я же вижу, что и у тебя душу корежит, от последних событий.
- Ладно. Уговорил - Внезапно посерьезнел Марущак и по всегдашней своей привычке, не удержался от иронии: У нас ведь у славян, на сухую ничего не решается.
- Ладно. Поехали.
В маленьком частном кафе, коих развелось нынче в избытке, было уютно и пока еще тихо. Хозяин кафе, старый еврей пан Губерман встретил их ласковой улыбкой, как самых дорогих гостей.
- Проходьте, проходьте, панове офицеры. Вот сюда. Тут Вам будет добре, - затараторил он, ловко, несмотря на возраст, проскальзывая- перетекая между столиками. Он отодвинул перед ними стулья, смахнул со скатерти невидимые соринки. А в глазах, несмотря на растянутые в улыбке губы, светилась извечная тоска еврейского народа.
- Отдыхайте, панове. Я сейчас распоряжусь. - И, упреждая, пытающегося что-то сказать Михалева, поднял руку.
Старый Губерман хорошо знает, что сегодня нужно панам - офицерам. Старый Губерман повидал на своем веку. Я, панове, видел и гибель империй и, так сказать, новые веяния. Как сказал один мудрый человек: "Не да вам бог жить в эпоху великих перемен". А мы с вами, таки, вляпались в эти великие перемены. Все перемены, панове на моей памяти кончались только одним - погромами.
- Звиняйте панове офицеры. Звиняйте старого Губермана. Расчувствовался я сегодня. Вы думаете - мне все равно. Или я жду хорошего от людей из Руха. Не, панове. Это горе. При советах мне приходилось прятать, шо я знаю иврит и идишь, шо я хожу в синагогу. А сегодня мне, не дай бог, нужно будет прятать свое еврейство или уезжать отсюда. А куда я спрячу свое еврейское лицо, панове. Когда паночки из Руха перестанут ругать коммуняк, воны будут искать свои беды в нас - простых местечковых евреях.
Пока Губерман частил, выкладывая словами, узоры из "суржика", на котором говорит большинство населения в маленьких украинских городах, официантка принесла запотевший графинчик с водкой и нехитрую закуску.
- Пробачте, панове. Старый Губерман всегда на стороне слабых, обиженных. А сегодня, я еще раз звиняюсь, вы панове офицеры, со своими самолетами, пушками и танками, самые слабые. Это у вас сегодня панове, чубы трещат от того, что паны сговорились, и показали Вам, шо они паны, а вы холопы. И пусть мне кто-то скажет, шо это не так...
Он смахнул невидимую слезу и засеменил по проходу между столиками.
- Вот так-то - сказал Михалев. - Дожили. Нас пожалел сам Губерман.
Марущак ничего не ответил. Он молча поднял графин, разлил по рюмкам водку и сказал: "За нас с тобой. Пусть все горит, а мы прорвемся".
Они выпили и, зажевывая водку, каким-то мясным салатом, оба почувствовали, как разливается снизу тепло, не расслабляя ещё пружину настроения.
- Между первой и второй....- поднял графинчик Саня.
- Не гони, не гони, Санек - бросая взгляды по сторонам и прислушиваясь, как нарастает внутри кураж, уже подготавливая решение-действие - ответил Михалев и добавил: " знаешь, так хочется выкинуть какой-нибудь фортель. Это, как крутую горку, свечкой в небо, до самых звезд, а оттуда в пике, да так, чтобы всем этим сволочам которые, разваливая державу только о себе думали, чтоб им всем страшно стало."
- Да, было бы здорово - протянул Марущак - Но только нашу проблему на крутых виражах не решить. А вот показать им козью морду, следует.
- Какую ещё козью морду?
- Да такую. Давай ещё по одной, и я расскажу, что придумал.
Друзья выпили и, захрустев огурчиком, Марущак, наклонившись над столом, тихо сказал: " Давай уведем знамя полка в Россию.
- Да ты, что? - вскинулся Михалев - наши ветераны, гвардейское звание заслужившие в войну, они ведь в гробу перевернутся!
- А когда трезубцы на плоскостях начнут рисовать, не перевернутся?
- И то, правда. Только странно, что говоришь мне это ты - украинец.
- Эх, Вова! Ты забыл, что я, как и ты, офицер во втором поколении. А честь и верность присяге для офицера главное. Да и воспитали меня, как советского офицера. Помнишь, как мы старались не произносить такие слова? Официоз замучил. А сейчас мне не стыдно произнести: я - советский офицер. И присягать очередному князю я не намерен.
Он оглянулся на шумно ввалившуюся в кафе компанию, и нервно постукивая ножом о стол, продолжил: "Время покажет - кто прав. Но забыть, что Украина и Россия вместе уже больше трехсот лет.....
Вот мы и покажем вождям, что есть люди, которые думают по-другому. Завтра полеты во вторую смену. Ты, как начальник штаба, снимешь знаменный караул, возьмешь знамя. У нас с тобой запланирован маршрут. С маршрута мы уходим и садимся на аэродроме Починок. От Старо - Константинова до Починка лету меньше часа. Там полком командует мой однокашник Толик Майоров. Он нас поймет.
- А как же здесь? Полк? - растерянно поднял глаза Михалев.
- Как? А вот как: России самолет и знамя полка, а значит и полк. А местным вождям - козью морду. Мы просто хлопнем дверью.
- Ну что же. Решили так решили - тихо проговорил Михалев, еще внутренне сомневаясь и прикидывая в последний раз, рассматривая решение сверху, но, уже понимая, что не использует последний шанс вернуться на исходную точку.
- Решено. Летим.- Еще раз проговорил он, заражаясь азартом ведомого, и внутренне удивляясь тому, что в этой операции не он выступает в роли ведущего.
- А теперь как положено в авиации, выпьем по третьей не за любовь, а в память наших товарищей, что не дожили до этого позора - поднял свою рюмку Марущак.
Они молча встали и, не чокаясь, выпили.
В это время от шумной компании, судя по выкрикам, празднующей освобождение Украины от российского ига отделился молодой человек и подошел к летчикам.
- Ну, шо, москали. Може выпьете вы за незалежнисть неньки Украины - с вызовом спросил он, поглаживая, вислые рыжеватые усы, а ля Шевченко.
- Другим разом пан. Мы уже уходим, жестом подзывая официантку, сказал Марущак и положил на стол смятую купюру.
- Ни, у нас так не бувае. - Рыжий явно напрашивался на драку, а от его стола уже торопились подойти еще какие-то хмельные парни. За их спинами Михалев вдруг заметил знакомое лицо.
Прапорщик Швыдченко по прозвищу Кукалява явно не хотел, чтобы его видели. Маленький, щуплый он был известен в полку тем, что, нисколько не смущаясь отсутствием эрудиции, мог воткнуться в любой разговор со своими замечаниями, а в последнее время просто достал всех рассуждениями о независимости Украины. Свое прозвище он получил благодаря шутке капитана Каданцева, которому надоели мудрые рассуждения Швыдченко, и он однажды, в курилке спросил его: " Швыдченко! Ты у нас парень грамотный, с авиатехникой на ты. Может, объяснишь всем, что такое кукалява".
Лицо Швыдченко, начавшее было, расплываться в довольной улыбке, сразу поскучнело.
- Кукалява..., - задумчиво произнес он - не знаю шо це такое.
- Не знаешь? Как же ты не знаешь, что такое кукалява. Без кукалявы сегодня никуда.
Каданцев сделал многозначительную паузу и скороговоркой произнес :
" Кукалява - это такая маленькая коробочка, в которой живет мамурик по имени Бизяка и у него есть подружка Хрюша Пампукская".
Раздался взрыв хохота. С тех пор за Швыдченко прочно закрепилось прозвище Кукалява. А сейчас он старательно прятался за спинами своих друзей руховцев.
Михалев, чувствуя покалывание в кончиках пальцев и привычный холодок в груди, как перед атакой, примеряющее поднял руки.
Стоп. Стоп ребята. Мы вам не мешаем и вы нам тоже. Разойдемся мирно.
Мирно? - передразнил усатый - Мирно?
А ну, геть, москали с Украины.
Геть! Геть! - закричали остальные
Придется драться, хотя нам это сегодня не с руки - тихо сказал Марущак, оглядывая хмельные рожи, напоминающие нечистых гоголевских персонажей.
Панове, панове! - протиснулся бочком между усатым руховцем и летчиками Губерман. - Пан Ганьбенко, успокойтесь. Паны офицеры мои гости.
Молчи, жидок - Ганьбенко уже заносил руку, пытаясь достать Михалева. Но Губерман ловко подставив свою спину, не оглядываясь, повел летчиков к двери, прощаясь, торопливо сказал "Звиняйте, звиняйте панове, такое свинячье время".
Друзья молча дошли до машины. Молча доехали до гарнизона и только подъезжая, к ДОС (дому офицерского состава) Марущак протянул руку товарищу: - Завтра в восемнадцать часов я жду тебя у самолета. Как договорились.
Как договорились - повторил эхом Михалев.
Ночью Михалеву долго снилась какая-то чертовщина: пан Ганьбенко в вышитой украинской рубахе, но почему-то с козьей мордой, рядом с ним прыгали в замысловатом танце странные существа с козлинными и свинячими рожами. Все они в такт музыке кричали:"Геть, геть, геть!" А под утро приснилось, будто ему все еще двенадцать лет. Отец служит в городе Стрый Львовской области. Зима обычно малоснежная вдруг порадовала обильными снегопадами. И он - Вова Михалев на лыжах отправился из гарнизона через поле к ближайшей деревне Дулибы. Между деревней и гарнизоном у костела прилепилось небольшое кладбище, и Володя свернул с лыжни, чтобы пройти через него. В центре кладбища он увидел большой родовой склеп, а рядом небольшой белого мрамора саркофаг, на котором золотилась надпись " Бильше не болыть у моей доньки голова" ( "Больше не болит у моей доченьки голова"). Тоска и ощущение неизбежности происшедшего, как и тогда в детстве сдавили сердце. Он вдруг осознал, что это сон - воспоминание и захотел вынырнуть из-под тяжелой волны видения, но не смог, оставаясь там, на погосте среди блестящего на солнце снега рядом с саркофагом из белого мрамора.
Когда Михалев проснулся, было уже совсем светло. Он умылся из-под крана ледяной водой, побрился и выпил кофе. Вошел в комнату, взял фотографию жены с новорожденным сыном и положил в правый карман летного комбеза. Снял с парадного мундира три ордена Красной звезды и положил их в карман куртки. Еще раз осмотрел комнату, весь свой скарб и вышел.
В штабе он разобрал бумаги на столе, навел порядок в своей нехитрой канцелярии, а затем написал приказ об изъятии знамени полка на реставрацию. Это не должно было вызвать подозрений, так как в последнее время сверху шли указания одно нелепей другого.
Ближе к вечеру измученный тяжелым ожиданием задуманного он вызвал начальника караула, вручил ему приказ и получил знамя. Оставшись один в кабинете, расчехлил знамя, положил его на стол и, глядя на ордена и гвардейский знак, достал десантный нож. Под острым лезвием тоненько хрустнула ткань. Михалев снял тяжелое бархатное полотнище с древка и стал наматывать его на свое тело под комбинезоном. Застегнул куртку и хмыкнул. Он вспомнил картинку из учебника "Пионеры спасают знамя пионерской дружины, в городе, оккупированном фашистами".
На столе, под стеклом лежал график нарядов. Начальником знаменного караула должен был сегодня заступить Швыдченко.
Повезло Кукаляве - подумал Михалев - знаменного караула не будет.
Уже подходя к самолету и увидев у стремянки крупную фигуру Сани, Михалев почувствовал некоторую вибрацию сердца. Словно они шли на штурмовку объекта, их ждал впереди огонь, резкое маневрирование и холодный пот заливающий глаза.
Да, нет. Их ждет обычный полет по маршруту. Вот и все.
На немой вопрос друга Михалев успокаивающе похлопал себя по груди.
- Хорош - усмехнулся Марущак- даже поправился.
Уже выруливая на старт Михалев, словно про себя произнес: "Бильше не болыть у моей доньки голова".
Самолет, удерживаемый на тормозах, на мгновение присел, а затем рванулся по полосе. Короткая вибрация и вот они, уже закладывая вираж вправо, уходят в небо, оставляя далеко внизу аэродром и город Старо-Констинтинов.
- Вот вам козья морда - прошептал Марущак.
Меньше чем через час они уже садились на аэродроме Починок.
Через месяц президент Российской Федерации Борис Ельцин с извинениями вернул президенту Украины Леониду Кравчуку знамя гвардейского, краснознаменного полка.
Летчики Владимир Михалев и Александр Марущак продолжили службу в Военно - Воздушных Силах Российской Федерации. В 1998 году были уволены с военной службы по сокращению штатов.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023