Прошло всего пять дней с тех пор, как мой вертолет Ми-8 был сбит при высадке десантно-штурмовой группы в районе Чеченского села Дышне - Ведено. Переносной зенитно-ракетный комплекс превратил вертушку в костер, а меня в обгоревший обрубок. Мой мозг еще жил, но руки и ноги уже не имели ничего общего с тем, что все остальные люди могли назвать руками и ногами. Я был без сознания, а когда изредка приходил в себя, и боль становилась нестерпимой, мне вкалывали дозу кетонала, и я уходил в страну сновидений. Я знал, что ко мне прилетела жена. Я чувствовал ее рядом. Но мое обгоревшее лицо, вероятно, пугало ее и я не хотел, чтобы она видела меня таким.
Лучше бы я погиб сразу. Но богу было угодно сохранить мне жизнь и превратить ее в сплошную череду всплесков боли и мучений. Словно кто-то всемогущий испытывал меня на прочность, искал и не мог найти предел моего терпения. Я уже не чувствовал и не знал есть ли у меня конечности, глаза, уши. Все это было болью. Где же этот укол?! Где?!
И вот, наконец, боль становится глуше. Она не уходила совсем. Она только отступала на несколько шагов. Боль ждала, когда я вернусь из очередного полета. А пока я улетал...
Мое тело оставалось в душной палате госпиталя среди хрипов и стонов таких же, как я обрубков, а душа отправлялась в полет.
Я летел в прозрачном светлом небе. Подо мной изредка проплывали легкие, пушистые облака. Это было то, о чем я мечтал всю жизнь - физическое ощущение счастья. Счастье и полет для меня всегда была синонимами. В детстве я вовсе не собирался стать летчиком, хотя вырос в авиационном гарнизоне. Я не чувствовал романтики в том, как мой отец уходил на полеты и возвращался. Рев тяжелых воздушных кораблей над нашим домом не будил мое воображение.
Интерес к авиации у меня появился значительно позже. Он пришел после прочтения книг Антуана де Сент Экзюпери. Его философия нежного мужества, умения видеть сверху тропинки, ведущие от колодца к колодцу, от сердца к другому сердцу, привела меня в восторг. Я вдруг почувствовал, как это важно соединять друг друга паутиной слов. Словом, я стал пытаться писать. Писал стихи, новеллы, сказки. Но сейчас можно с уверенностью назвать все, что было написано мной в те юношеские годы розовыми соплями.
Позже, в летном училище, я понял, что пора выбирать между авиацией и литературой. И та, и другая муза требовали полной самоотдачи и не прощали измены. Я - выбрал авиацию. Но с годами желание рассказать, об увиденном, становилось все сильнее. Убедив себя однажды в том, что Экзюпери из меня не получился, я просто запретил себе писать.
Но кто мог запретить мне, поймать и спрятать в тайник памяти меткое слово, интересную историю. Тем более, что в авиации каждый летный день наблюдательному человеку мог принести несколько сюжетов.
Пока я грузил себя воспоминаниями, зеленка подо мной стала слегка темнеть, тени на склонах гор стали резче. Ветерок, так приятно овевающий меня в полете, стал прохладней. Вдруг на горизонте, на фоне закатного солнца я увидел черную точку.
Я даже не успел подумать - что это. Точка, приближаясь, росла, и вскоре я увидел девушку. Она была в легком белом платье и чем ближе подлетала она ко мне, тем неестественней казалась мне её поза. Она летела лежа на спине, запрокинув бледное лицо. Время от времени её тело принимало почти вертикальное положение, а затем голова все больше запрокидывалась назад и она продолжала полет двигаясь ногами вперед. Я раскинул руки и выполнил подъем переворотом для набора высоты. Потом облетел вокруг девушки. Она не реагировала. Глаза её были закрыты. Какое-то время мне даже не приходило в голову, что она мертва. Слишком уж хорошо я чувствовал себя в небе. Слишком хорош был этот вечер. Снизу слегка тянуло запахом листвы, дымом костра, свежескошенной травой.
Небо стало темнеть быстрее. Зажглись звезды. Скорость полета росла, а вместе с ней росло чувство тревоги. Словно, кто-то ледяной рукой пытался взять меня за горло. Я, не знаю почему, стал снижаться. Выбрать площадку для приземления было сложно, так как внизу было уже совсем темно. Вдруг, словно театральный прожектор выхватил из темноты ровную площадку, на которой стоял стол. За столом сидел человек.
Браво! - сказал он, и несколько раз хлопнул в ладоши, когда я приземлился.
Браво! Вы летчики, как дети. Радуетесь пустякам. Огорчаетесь из-за мелочей. Находите удовольствие в подражании птицам. Я смотрел, как ты заходил на посадку. Как ворон. Видел, как вороны садятся? Клюв вытянул, грудь прогнул, крылья растопырил. Вот так и ты. Грудь прогнул, руки растопырил. А зачем? Ведь летел ты сюда только потому, что мне этого захотелось. И твое красивое, грамотное приземление на этой площадке моих рук дело.
Я стоял молча, не зная, как себя вести. Чувство тревоги не проходило. Ко всему, я почувствовал какой-то странный запах, название которого не мог вспомнить.
Человек за столом на мгновение замолчал, потер руки и подняв голову, сказал: "Ну, что же, проходи, садись". При этом глаза его странно блеснули из-под темных, густых бровей. Я подошел к столу и сел, разглядывая человека за столом.
Итак, со свиданьицем, как вы говорите, - он поднял бокал. - Ну, что ты стесняешься? Я ведь знаю, что ты любишь коньяк. Я даже знаю, что когда-то, твой командир полковник Азаров сказал: " Настоящий офицер и летчик должен пить коньяк, на худой конец - водку, а остальное - баловство".
Да. Это было удивительно. Он знал об Азарове. Но я решил не удивляться. Что будет - то будет. Поднял широкий коньячный бокал и пригубил.
В лице моего собеседника было что-то восточное. Смуглая кожа, нос с горбинкой, черные волосы, небольшая бородка. Его можно было назвать красивым, если бы не какая-то звериная, пугающая грация. Особенно портила его улыбка. Улыбаясь, он показывал крупные ослепительно белые зубы. Прямо-таки, персонаж для рекламы "Дирола" - подумал я.
Не слишком ли мелко ты судишь обо мне? - усмехнулся восточный человек.
Я вздрогнул.
--
Да! Я умею читать ваши мысли, ваши желания, ваше прошлое и ваше будущее. Как я вас - людей хорошо знаю.
--
И он почти грустно усмехнулся.
--
Что же ты не спрашиваешь, кто я? Догадываешься ли ты, кто перед тобой?
Он встал, и я увидел на его плечах алый плащ, подбитый мехом. Запах стал сильнее. Я вспомнил. Это был запах серы.
--
Вспомнил?! - произнес он.
--
Молчи. Ты, недостоин произносить вслух мое имя. Я сам произнесу его:
"Люцифер".
Стало тихо. Только горы повторили эхом : Люцифер....., цифер...., фер...
Он стоял гордо подбоченившись, подвернув одной рукой свой роскошный алый плащ. Его смуглое лицо выражало восторг упоения властью и удовлетворение произведенным эффектом.
Мне стало смешно.
-Ты!? Ты смеешься надо мной? Над Люцифером, властелином и князем тьмы?! Ты - обгоревший обрубок. Полутруп, лежащий там - внизу. Неужели ты еще не понял, что я - твоя последняя надежда, твой последний шанс. Твой бог не уберег ни тебя, ни твой экипаж. Только я смогу изменить все.
--
Чего же ты хочешь от меня? - Прервал я этот монолог.
- Вот это уже мужской разговор - усмехнулся он и снова сел за стол. - Итак, майор Воронов, мне нужна твоя душа. Это звучит банально, но это так. Мне нужна именно та субстанция, которая сейчас находится здесь передо мной. Взамен я предлагаю очень и очень многое. Прежде всего, я предлагаю жизнь. Жизнь прекрасную во всех её проявлениях. О вечности я не говорю - её ещё нужно заслужить. Я могу вернуть тебя в прошлое и изменить будущее.
--
Значит, мои ребята могут остаться в живых? - спросил я.
- Нет, голубчик, нет. Разговор идет только о тебе. Только о твоей жизни и о твоей душе. У тебя есть возможность не только летать, но и писать книги. Сколько прекрасных книг ты сможешь написать. Ты расскажешь людям о красоте облаков, о людях, подражающих птицам.
Его голос убаюкивал, завораживал. Я смотрел в его глаза, и моя голова начинала слегка кружиться. В этот момент Люцифер вдруг подмигнул мне. Это было так отвратительно, словно он предлагал украсть или ограбить.
- Скажи, а зачем тебе моя душа? - спросил я.
Ты молодец майор. Это хороший вопрос. Все наши поступки добрые и злые попадают на разные чаши весов. С одной стороны добро, с другой стороны - зло. Вся жизнь это борьба света и тьмы, добра и зла. Я князь тьмы и хочу, чтобы силы тьмы поглотили свет. Поэтому я и скупаю души. Вы пополняете мое войско. Взамен я даю вам осуществление ваших желаний. Разве это плохо? Я даю вам то, что не смог дать Бог. Уже только это говорит, насколько я силен. Ты можешь сказать, - господь Бог не оставит тебя. Он уже оставил. Значит, он не так уж всемогущ. Ты только подумай, сколько времени добро борется со злом и не может победить его. Сколько времени люди подвергают сомнению могущество Бога и отдают свои души мне. А само разделение на тьму и свет - условно. Что есть добро? А что есть зло? Кто знает, в чем истина? Истина в добре? А может истина в зле, в эгоизме?
Неужели ты не видишь насколько нерационально добро? Что ты делал в Чечне? Ты воевал. Ты же не подставил чеченцам и правую, и левую щеку. Ты отвечал ударом на удар. Значит, вел себя, как настоящий мужчина. Помнишь, девушку, которую ты встретил на пути сюда? Она была здесь и отдала мне свою душу за право любить и быть любимой. Давай же покончим с этим разговором и перейдем к формальностям. Никаких расписок кровью. Это пошло. Просто ты сейчас снимешь свой крестик и бросишь его в темноту. Просто бросишь. И все.
Он сам напомнил мне о крестике. Я вдруг ощутил его присутствие на груди, словно птичье крыло коснулось меня. Мне стало легче. Слова Люцифера, источавшие сладкий, дурманящий яд уже перестали действовать на меня.
- Нет, - подумал я. - Отдать душу? Купить жизнь такой ценой. А как же мои ребята, мой экипаж? Значит, я должен буду предать их.
Моя рука медленно потянулась к нательному крестику.
- Ну, вот и славно - было произнес Люцифер, и вдруг лицо его исказила гримаса боли.
--
Святый Боже! Святый и крепкий....- произнес я слова полузабытой молитвы.
Медленно из темноты выплыло лицо жены. Я видел её страдающие полные, ужаса глаза и мне хотелось, чтобы это быстрее кончилось. Как жаль, что я не могу рассказать ей о том, что я сейчас видел, что пережил. Сделали укол. И вновь потолок палаты закружился надо мной. Светлые и темные полосы вращались над головой, словно лопасти вертолета. Я даже услышал ровный гул двигателя и медленно - медленно стал взлетать. Потом шум двигаться стал тише, и я оказался один в небе. Это было так приятно. Полет на высоте двадцать пять - тридцать метров. Что может быть лучше! Я видел каждую травинку, цветы. Откуда-то тянуло кизячным дымом и запахом трав. Подо мной проплывали склоны гор, поросшие кустарником, а еще ниже, в долине, я увидел луг, заросший чертополохом. Тем самым татарником, который так хорошо описал Лев Толстой в повести "Хаджи - Мурат". В этот момент мой полет стал неуправляемым. Меня вдруг швырнуло в заросли чертополоха и понесло сквозь них. Острые колючки рвали на мне одежду, царапали кожу, я чувствовал кровь, струившуюся по лицу. Трижды галсами меня протащило по этому проклятому полю. Мне оставалось только утешить себя воспоминаниями о жизненной силе и жизнестойкости татарника, воспетого Львом Николаевичем. Наконец, я обессиленный растянулся на траве. Исцарапанное тело ныло. Мой камуфлированный комбинезон превратился в лоскуты и пропитался кровью. Я лежал и смотрел на ближайший куст чертополоха, который венчала лиловая пушистая папаха цветка. Сочные, зеленые стебли и мощные раскидистые лапы листьев хищно растопырили иголки. Всем своим видом этот цветок угрожал. В нем была мрачная спокойная сила и угроза не только мне.
Вдруг куст, на который я смотрел, качнулся и стал расти. Чем пристальней я вглядывался в него, тем больше он напоминал мне воина, вооруженного множеством кинжалов.
--
Ну что, летун? Долетался? - спросил воин.-
--
Теперь ты лежишь в крови и грязи у моих ног. И так будет с каждым гяуром.
--
А ты делишь людей только на правоверных и гяуров?
--
Да. Так повелел мне аллах. А я раб аллаха.
--
Это не правильно. Все люди разные: добрые и злые, тупые и умные, щедрые и скупые.
--
А мне все равно. Для меня ты, - жрущий свинину, - сам свинья. Я вас резал и буду резать. Вы мешаете нам жить по нашим законам.
Пока мы перебрасывались короткими фразами, я собирался с силами. Рядом лежала, брошенная кем-то палка и я пальцами пытался нащупать её.
- По каким вашим законам?! - выкрикнул я - Вы получили свободу, независимость и создали бандитское государство. Вас следовало окружить стеной, плотным кордоном и режьте друг - друга сколько хотите. А я защищаю свою страну, свою Россию от таких, как ты. Потому, что вы просто бандиты, а вера тут не при чем.
- Ах ты, баран недорезанный! - Он попытался достать меня кинжалом. Но я откатился в сторону, вскочил и палкой стал рубить стебли чертополоха. Я рубил, не обращая внимания на боль, пронзающую мое тело при каждом движении. Рубил лиловые головы, зеленые, колючие стебли остервенело, яростно, не замечая брызг крови из срубленных голов и листьев. Все мировое зло для меня было в этом чертополохе. Во мне жила только одна мысль, только одно желание: бить и рубить, бить и рубить.....
Милый, успокойся, милый - услышал я голос жены и очнулся. Боль становилась все сильнее. Она опустошала меня. Я понимал, что, видимо, обезболивающее уже не спасает. Боль уже не хотела отступать. Кроме того, я не мог смотреть в глаза жене. Мне не хотелось оставлять её, но как ей хотелось взять хотя бы часть моей боли себе. Этого я допустить не мог и взлетел.
Я летел, плотно прижав руки к телу, ввинчиваясь в ослепительную сверкающую синеву небес. Далеко внизу остались птицы, которые вначале пытались догнать меня. На горизонте снежными вершинами обозначили себя горы.
Ветер, который вначале ласково трепал мои волосы, теперь обжигал. Я улетал все выше и выше.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023