ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Баранов Юрий Иванович
Контракт

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:

  

КОНТРАКТ

  
   Вы никогда не замечали, что в России всех обладателей отчества Петрович зовут не по имени отчеству, а только по отчеству: Петрович. Видимо, что-то имеется в этом прозвании отеческом домашнее, теплое, пахнущее свежим хлебом, сеном и каким-то забытым ремеслом. Как правило, все Петровичи простодушны и бесхитростны. Не умеют они ловчить и просачиваться между струйками дождя, как герой известного анекдота. Уж если виноват Петрович, то встанет сам. Ясно и четко скажет: "Виноват, карайте меня, как положено". Словом, обыкновенные русские мужики. Простые и надежные.
   А уж если, паче чаяния, встретился вам Петрович, умеющий приспосабливаться к сволочным обстоятельствам этой жизни, означает это всего лишь то, что ломала и корежила его судьба, пока не обтесала до состояния гладко ошкуренного бревнышка, которое служит вполне заменяемой подпоркой к стулу очередного небожителя.
   Петрова Вадима Петровича, коллеги по службе так и называли всегда: Петрович.
   Казалось, что Петрович родился и вырос в нашем Учреждении. Здесь ему меняли подгузники, отсюда он ходил в детский сад, потом в школу. Отсюда он уходил в армию, а, вернувшись, закончил институт, и довольно быстро дорос до должности начальника отдела. Нужно сказать, что мама Вадима Петровича работала старшей машинисткой в нашем Учреждении еще со времен восстановления народного хозяйства. Про отца он ничего не знал, утешаясь материнскими рассказами о герое полярнике, которого маменька назначила ему в отцы. Злые языки и сегодня утверждают, что отец все эти годы был рядом. А иначе чем еще можно объяснить послабления по службе, которые делал старшей машинистке управляющий делами исполкома (так тогда называлось Учреждение) Георгий Ильич Макаров.
   Разговоры разговорами, но с малолетства Вадим Петрович привык рядом с мамой подниматься по широкой, облицованной мраморной плиткой лестнице, и, путешествуя по широким коридорам, невольно перенимал привычку передвигаться короткими перебежками, сосредоточенно глядя только перед собой, как это делами все мамины знакомые по этому большому серому дому.
   А еще он научился отвечать старшим коротко и четко, глядя прямо в глаза вопрошавшему. Взрослым дядям это очень нравилось. Они смеялись и говорили: "Гляди, как чешет пацан. Прям по писанному".
   В совсем еще нежном возрасте стали его называть Петровичем после одного, весьма знаменательного случая. Однажды маленького Вадика остановил на лестнице сам предисполкома товарищ Саланский. Остановил и грозно спросил: "Это кто?" Вадик поднял голову и, глядя прямо в глаза, большому дяде по военному громко доложил: Петров Вадим Петрович. Пять лет. Прибыл к маме Петровой Галине Петровне в машбюро. Кабинет номер одиннадцать.
   Значит Вадим Петрович, Петрович ... захохотал большой дядя и пошел дальше, вытирая пот и слезы от смеха с мясистых широких щек.
   Впоследствии, уже в армии Вадиму Петровичу очень пригодилось это умение правильно отвечать и правильно держать себя с начальством. Армейские командиры, оказывается, тоже очень любили, когда подчиненный честно, открыто смотрит им в глаза и отвечает без всякого умствования и лишних сомнений.
   Благодаря именно этому умению, Петрович стал ротным писарем еще в процессе прохождения курса молодого бойца. В то время, как его товарищи - сослуживцы топали на плацу, ежась от осеннего сырого ветра или рыли окопы, Владимир Петрович писал под руководством старшины разновсяческие бирочки и рисовал схемы действий личного состава на случай пожара. За этим весьма важным занятием и присмотрел его начальник солдатского клуба капитан Дубов, которого в полку, не стесняясь, называли Дубом.
   Кличка эта счастливо сочетала в себе производное от фамилии капитана и намекала на сходство его с подпоручиком Дубом - героем книги Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка". Как и подпоручик Дуб, наш капитан был горьким пьяницей. Один раз в два года подбирал он для работы в клубе бойца, которому предстояло писать планы культурно-массовых мероприятий, рисовать афиши, стеречь клубное имущество, писать за капитана его личные конспекты по марксистско-ленинской подготовке, бегать за водкой, охранять и ограждать начальника от жены, дурного глаза и начальника политотдела.
   В то время, как все отцы-командиры и начальники давно махнули рукой на беспробудное Дубово пьянство, начальник политотдела дивизии полковник Худоба не потерял надежды перевоспитать нерадивого начальника клуба. С этой целью он периодически наезжал в старый щитовой барак, именуемый солдатским клубом, и еженедельно на планерках устраивал показательную порку Дуба, которого, как говорится, всегда было, за что и как.
   Рассказывали, что однажды изнемогающий от сушняка и головной боли после вчерашнего возлияния, капитан Дуб не выдержал воспитательного процесса и рухнул в обморок. А когда его привели в чувство, он поднял голову и, глядя мутными, красными от пьянства глазами прямо в очи начальника произнес фразу, которую впору бы внести в учебники партполитработы, а также военной психологии, как образец понимания текущего момента и воинской субординации. Дуб сказал: "Продолжайте товарищ полковник. Продолжайте..."
   Вот какой замечательный начальник и воспитатель достался юному Вадиму Петровичу. Конечно же, Петрович сразу осознал, насколько сказочно ему повезло. В казарме он почти не бывал, занимая важное место в сложной иерархии солдатских взаимоотношений. Поэтому времени после выполнения обязательных работ у него оставался вагон и маленькая тележка. Петрович постоянно оформлял дембельские альбомы "дедушкам Советской Армии". Деды, естественно, покровительствовали ему. Дошло до того, что Петровичу было разрешено носить подворотничок из красного бархата, пластмассовые вставки в погонах и заглаживать на гимнастерке поперек спины складку, которая сразу же демонстрировала всем особое положение нашего героя. Конечно же, не все деды одобряли это решение. Но только этот шаг помогал избавить клубного работника от какого-нибудь борзеющего дембеля из другого подразделения.
   Как же было Вадиму Петровичу не возносить ежедневно благодарственные молитвы Богу за то, что он послал ему такого начальника. Тогда-то и укрепился Петрович в мысли, что всякое начальство от Бога.
   - Храни, оберегай своего начальника и воздастся тебе сторицей. - Думал он.
   Конечно же, так оно и было. Ибо капитан Дубов был человеком не злым и, в известной степени, благородным, так как добро, совершенное для него, помнил.
   Однажды в полк нагрянула комиссия, возглавляемая неким генералом. Накануне боец Петров получил для показа личному составу несколько фильмов. В список фильмов предназначенных для демонстрации военнослужащим срочной службы в те времена, включались фильмы либо очень старые, либо предназначенные для воспитания патриотизма. Вот и пришлось Петрову выбирать между фильмами: "Чапаев", "Кубанские казаки" и кинокомедией "Этот негодяй Сидоров". Естественно решение принимал начальник клуба. Но, поскольку капитан был, как обычно, пьян, он невнятно произнес нечто прозвучавшее, как "имить твою Сидоров".
   - Понял. Ответил Петров. Будет фильм "Этот негодяй Сидоров".
   Наутро клуб блестел, насколько это возможно при прогнивших полах, изломанных и исписанных военнослужащими разных поколений креслах. И у входа красовалась афиша, извещающая народ о том, что в двадцать ноль ноль состоится демонстрация художественного кинофильма "Этот негодяй Сидоров".
   После завтрака в клуб прибежал помощник дежурного по штабу сержант Маслов. Ну, что Петрович, у тебя все в ажуре? - спросил он запыхавшись.
   - Смотри, а то генерал со свитой минут через десять будет здесь, и, глянув на афишу, захохотал, хлопая себя обеими руками по ляжкам и приседая при этом.
   - Петрович, а ты знаешь фамилию генерала? Ой, не могу! Ой, уморил! Сидоров его фамилия.
   - Сидоров! прокричал Маслов и убежал.
   На мгновение рядовой Петров опешил, а потом...
   Потом афиши позорящей генерала Сидорова и ставящей жирный крест на и без того неудачной карьере капитана Дубова не стало. Она исчезла, испарилась. А когда проверяющие во главе с генералом приблизились к клубу, то все они имели счастье лицезреть солдатика в не по росту длинной шинели, который старательно тер тряпкой щит, на котором красовалась афиша "Сегодня в 20.00 художественный фильм "Чапаев".
   Солдатик быстро спрятал тряпку в карман шинели и вытянулся, отдавая честь генералу и сопровождающим его человекополковниками. Генерал скользнул взглядом по афише и махнул рукой, что одновременно должно было означать отдание чести и направление последующего движения.
   Когда стих и растаял скрип сапог последнего из свитских полковников, Петров снял неудобную, длинную шинель, скрывавшую ушитые брюки, укороченную гимнастерку и все прочие знаки своего особого положения и отправился пить чай в кладовку за сценой. А еще через пару часов появился капитан Дубов, прятавшийся от проверяющих в кочегарке. Он уже все знал про "негодяя Сидорова", замену афиши и был преисполнен благодарности.
   - Я, это, Петров, не забуду - говорил он, тяжело сопя и дыша перегаром.
   - Я добро помню. И жирные капли пота, а может быть, слезы катились по небритым его щекам и капали на засаленный воротник мундира.
   Конечно же, капитан Дубов свое обещание выполнил. Вадим Петрович на дембель уехал в первой партии, украсив свои погоны сержантскими лычками и, что было особенно ценно, кандидатом в члены КПСС.
   Недаром армейскую службу называют школой жизни - думал Петрович. Так оно и есть. Хороший или плохой начальник - нам без разницы. Главное угадать его желание и быть в нужное время в нужном месте. И чтоб всегда к начальству с открытой душой и честной улыбкой. А уж начальство тебя оценит и одарит.
   Вернулся сержант Петров домой и жизнь пошла - побежала. Да все в гору. Как-то легко в институт поступил. Учеба давалась не слишком легко, но ведь не в знаниях дело, а в наличии "корочек". В институт зачислили - значит встал в очередь за дипломом. А теперь стой и не высовывайся, не умничай лишний раз. И все получится. Если не знаешь чего - преподавателю изобрази старание, да так, чтобы пожалел он тупого студента, посовестился убогого топить.
   Вот так и получил Вадим Петрович диплом. А мама уже и место сыночку в сером Доме приготовила. И карьера удачно пошла. Да случилась в стране перестройка, а потом и вовсе непонятно стало куда бежать и чего делать. Начальники, которым вчера кланялись, оказались коммуняками проклятыми.
   Правда, большинство из них хорошо подготовились к отступлению и плавно перетекли если не в кооперативы или научно-производственные объединения, то в пламенные демократы.
   Так шеф Вадима Петровича, совершив ритуальное сожжение партбилета на очередном демократическом митинге, не только удержался на своем месте, но и в гору пошел. А когда начались повальные чистки чиновничьих рядов, а главным оценочным критерием стал вопрос: а где ты был в августе 1991 года? Шеф Вадима Петровича не забыл, приблизил к себе и доверил работу в предвыборном штабе.
   Словом удержался Петрович. А все потому, что не дрогнул, сохранил верность родному начальнику.
   Общественно-политические формации приходят и уходят, а начальство остается - думал Петрович. Наше дело не рассуждать, а следовать за начальником, а вперед забежать можно только для того, чтобы пиджачок свой перед руководством расстелить - дабы оно любимое ног не замарав,через лужу перешло.
   Но шеф, отбыв свой срок градоначальником, поднялся в губернаторы, а там про Петровича забыл.
   - Ну что же - думал Петров... Я ведь ни сват, ни брат. И продолжал служить верой и правдой новому начальнику, а потом следующему.
   Так незаметно и подошел предпенсионный возраст. В аккурат в это время появился у Вадима Петровича новый начальник. В Учреждении прошла очередная реорганизация, создавались какие-то странные управления, в которых кадровые службы объединялись с юридическими, организационные с контрольными. Вероятно, по замыслу авторов бессмысленность преобразований должна была компенсироваться единообразием структуры. Хотя, конечно же, тайный смысл этих действий был непонятен только новичкам. Избавиться от неугодных, берущих неуправляемо, переставших делиться, ненадежных, болтливых, не умеющих угадать волю начальника.
   Новым начальником Петровича стал бывший прокурор, который привык общаться, заранее предполагая в собеседнике наличие вины. Как собака чувствует флюиды страха, исходящие от испуганного человека, так Емельян Егорович Васькевич чувствовал страх своих подчиненных. Восседая во главе громадного стола на планерных совещаниях и, колыхаясь своим большим жирным телом, он гулко бросал карандашик на стол и кричал: Я вас научу работать. И шумно втягивал в себя носом воздух, словно наслаждаясь запахом ужаса, витавшим в кабинете. Вероятно, он получал удовольствие от процесса целеуказаний и вида маленьких согбенных человечков, судьбы которых цепко держал в своих кулаках.
   - А ведь какая умница - почти с восхищением думал Вадим Петрович, наблюдая, как бьется на виске начальства маленькая, злая синяя жилка.
   - Сейчас он придаст всем ускорение и они будут работать до седьмого пота, боясь даже в туалет лишний раз сходить.
   - Молодец, ах, какой молодей!
  
   - А ты, Петров, чему улыбаешься? Вдруг, словно с небес, услышал он. Я тут учу их уму разуму, а ему, видите ли, смешно стало.
   - Ты, наверное, решил, что всех умней, все знаешь и все умеешь!? Великим и опытным себя почувствовал!
   Петрович хотел, было возразить, сказать что-то, но горло перехватило. Слова, не родившись, остались где-то внутри, а наружу вырвался только сдавленный звук "Кха". Но и этого было достаточно, чтобы воодушевить начальника.
   - Недавно из области бумага пришла, где, стыдно сказать, нас учат правильно письма оформлять. Дескать, не пишем мы заголовки в служебных записках, и шрифт у нас не соответствует ГОСТу. Это, ведь твоя работа, Петров.
   Вадим Петрович хотел снова что-то сказать. Но с ужасом вспомнил, что начальству в этот момент лучше не перечить. Хотя сказать очень хотелось. Пункт четыре общего раздела ГОСТа носил всего лишь рекомендательный характер. Но разве можно было сейчас говорить. Оставалось только пониже нагнуть голову, чтобы спрятать нервное подергивание губ и правой щеки, так похожее на улыбку, что начальник мог оскорбиться и тогда...
   Но Емельян Егорович на Петрова даже не глядел. Вдохновленный собственным красноречием он с наслаждением швырнул в очередной раз карандашик на стол и продолжил:
   - У вас ведь скоро истекает срок контракта. А я внимательно мониторить буду вашу деятельность. И обязательно с оргвыводами. Разберемся, кто у нас достоит продолжить работу в нашем Учреждении, а кто нет.
   Так что, слушайте меня и радио. Потому что я всегда говорю правильно. - И засмеялся.
   После этой планерки потерял Вадим Петрович покой и сон. А тут еще, как назло, просквозило. Возвращаясь, домой после работы, почувствовал ломоту во всем теле и жар. Жена сразу, заметив его состояние, засуетилась, напоила чаем с малиной, медом, уложила в постель, накрыв двумя одеялами, а затем села рядом и стала что-то рассказывать про детей и внуков. Вадим Петрович лежал полуприкрыв глаза - слушал и не слушал. То есть для него сейчас был важен голос жены. Тот теплый звук, который утешал, успокаивал и убаюкивал его, а смысл того, что она говорила, пролетал мимо. Вдруг сквозь ресницы почти смеженных век увидел Вадим Петрович, как вдруг закружились разноцветными сполохами огни люстры, а затем, превратившись в громадные глаза - прожекторы стали спускаться все ниже, ниже, разглядывая его - Петрова Вадима Петровича. Многоглазое чудовище пронизывало, проглядывало насквозь его плоть и душу. И в этом взгляде явственно угадывался вопрос: а достоин ли? Голос жены стал почти неслышим. Он уходил, уплывал и уже не мог помочь.
   Вадим Петрович хотел крикнуть, позвать на помощь, но не мог. Но пока голос жены не уплыл совсем далеко, он, собравшись с силами, прошептал: выключи. Глаза чудовища погасли и Петрович, облегченно вздохнув, провалился в сон.
   Утром, вопреки ожиданиям, легче не стало.
   - Вадюша - сказала жена.
   - Не ходил бы ты на работу. Вызовем врача. Посидишь несколько дней на больничном.
   - Как ты не понимаешь! У меня же срок контракта истекает. Завтра начальник скажет: зачем мне этот старый и больной чиновник. Враз уволят. И все. Кому я нужен в этом возрасте. И на пенсию нынче не проживешь.
   Так что пришлось Вадиму Петровичу, превозмогая слабость и головную боль собираться на работу. Добравшись до родного кабинета, он рассеяно разделся, сел за стол и вдруг, повинуясь какому-то странному порыву, встал и открыл окно. И тут же, словно ждал этого, в окно вместе со снегом и морозным ветром влетел воробей. Был он не серый, а какой-то нарядно - коричневый, слишком яркий для воробья. Покосился черными бусинками глаз на Петровича, подмигнул и почти спросил "Чей-то, чей-то делаешь человече?"
   - Чей ты? Чей?
   - Чем, чем занят?
   Прыгнул смело на стол, осмотрелся, а потом вспорхнул. И уже улетая, оглянулся. Как будто желая сказать: "Ну что ты здесь делаешь, старый пень. Полетели, пошли за мной. Там, за окном широкий прекрасный, свободный мир, а ты тут зачем-то паришься".
   К обеду стало Вадиму Петровичу совсем плохо. Сотрудники вызвали для него "дежурку" (то есть дежурный автомобиль) и отправили домой. А Петровичу вдруг стало все равно: подпишут или не подпишут контракт.
   Он полулежал в любимом кресле, накрытый пледом и смотрел в окно. За окном падал снег. Громадные белые хлопья густо засевали землю, скрывая вчерашнюю грязь, слякоть и мусор. Белая пелена накрыла сад и тропинку, ведущую к лесу. Вадиму Петровичу вдруг захотелось выйти из дома и, оставляя первый след, пройти по свежему, такому чистому и белому снегу, словно начиная все с начала. Словно не было позади прожитых лет, а впереди есть выбор дорог, ведущих в иной мир, где не нужно пристраиваться к очередному начальнику, угадывая каждое его желание, чтобы заслужить себе место под солнцем.
   Когда жена уснула, он встал, стараясь не шуметь, накинул на плечи пальто и вышел на улицу.
   Вадим Петрович, не чувствуя холода, шел по тропинке, ведущей к лесу, а белые хлопья кружились вокруг него, превращаясь в бабочек. Вдруг бабочки перестали летать, и он увидел, что деревья вокруг покрылись бело-розовыми цветами. Это яблони цветут, догадался Петрович и даже не удивился этому. Потом подул ветер, и лепестки яблоневых цветов закружились вокруг него, падая на лицо, глаза.
   Стало вдруг трудно дышать. Влажные лепестки мешали видеть лес. Захотелось присесть, отдохнуть и почему-то закружилась голова.
   Когда Вадима Петровича нашли утром, он лежал на снегу, свернувшись калачиком, поджав под себя ноги. За ночь метель присыпала снегом, замела и Вадима Петровича и следы, которые он оставил.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   11
  
  
  
  
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023