ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Воложин Соломон
Я с детства не любил овал

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  Я все вспоминаю и вспоминаю этого фейхтвангеровского министра-фашиста, которого-де Эйзенштейн своим "Броненосцем Потемкиным" на какую-то минуту превратил в коммуниста... Жаль, я не Фейхтвангер, и, даже занявшись Ашотом Бегларяном специально (Эйзенштейн у Фейхтвангера случаен и мимолетен), не смогу так ярко описать, КАК Бегларян на какую-то минуту сделал меня приверженцем пацифизма, кем я вообще-то не являюсь.
  Я пишу о двух его рассказах: "Мать" и "Орел". Они такие крошечные, что мне неудобно о них рассуждать. Как бы мало ни написал я - это будет неуклюже. Но я все же разрешаю себе свое несимпатичное начинание, ибо очень уж редко натыкаешься на игру противочувствиями, а это я считаю единственным признаком художественности.
  В "Матери" ложный сюжетный ход состоит в том, что солдат накануне ожидаемого утром боя, стратегически важного в данной войне, вечером покинул передовую, чтоб повидать мать, и даже удовлетворил ее просьбу задержаться больше, чем дозволяла ему совесть (мать никогда ни о чем не просила, а тут вдруг попросила). То есть очень похоже на шкурничество. Он боится, что в этот раз погибнет, и хочет попрощаться и ублаготворить мать как-то. А может, спастись все же силою ее любви, что ли. Она боится того же, уповает на то же и неосознаваемо пытается его оградить от смерти, задерживая. В общем, этот ложный сюжетный ход работает на эгоизм.
  Война тут особая - в Нагорном Карабахе. Тыл и фронт рядом. Армия, видно, необычная. Можно отпустить самому себя домой, уведомив товарищей. Не возбраняется. Тем более что герой, Андрей, шофер. Видно, подвозит боеприпасы. То есть окна какие-то мыслимы в его военной работе. Как у Махно в гражданскую: воевали возле своих сел и хозяйство не запускали.
  Итак, эгоизм. Казалось бы.
  А в предпоследнем предложении рассказа - другой приватный приоритет:
  "Доехав же, наконец, не сразу понял слов старшины, который как-то виновато-исподлобья сказал, что загружаться не надо - ребята сами как-нибудь управятся..."
  В чем дело? - Оказывается, мать Андрея умерла. Т.е., как и в мирное время, полагается-де освобождение от службы - для похорон.
  Тут мистика какая-то: откуда они узнали? Но ее не замечаешь. (Может, позвонили из города? Может, мать на виду умерла, на людях, а не в пустом доме. Может, выйдя из него поутру. А все всех знают. Город маленький. И где воюет сын умершей, тоже знали. И куда позвонить - тоже...) И вспоминаешь, что не зря она просила Андрея задержаться. - Предчувствовала свою смерть? И не зря он вечером с передовой бросился домой, хоть утром бой. - Тоже это предчувствовал? - Что-то много мистики... Почему? Потому что тут то, ради чего написан рассказ? Ради акцентирования ценности частной жизни? Вон и название - "Мать"...
  Но в мозг шибает неожиданность: погиб не он, а она. От горя. Ибо убиты уже муж, дочь, старший сын и младший, Андрей, не застрахован. В общем, война... Она губит. И вот - очередная ее жертва.
  В финале рассказа сталкивается общественное начало ("жал до отказа педаль акселератора", "каждая минута на передовой была на счету", "мчался по ухабистым дорогам к позициям") с частным ("виновато-исподлобья", "ребята сами", "там, дома, не стало его матери"). И от столкновения этого рождается катарсис - пацифизм: "Нет войне как таковой!"
  То есть название "Мать" тут выступает вперед другим своим значением - рождающим началом в пику разрушающему. Главное в названии - противостояние войне. А не приоритет семейных ценностей.
  Некая обманчивость сути, спрятавшейся под явлением, заложена в названии.
  
  И то же - в названии другого рассказа, "Орёл". О той же войне.
  Лжеорел там военный фельдшер Борис:
  "Поднимаясь на четвертый этаж, Костанян шутливо упрекал повисшего у него на плече Бориса в том, что тот поселился столь высоко.
  - Орлы любят высоту! - парировал Борис".
  Однако, хоть Борис и медик, не он там парит над схваткой армян и азербайджанцев, а занимающийся обменом пленных майор Костанян. Борис ультрапринципиален и не хочет, чтоб в его доме говорили по-азербайджански, пусть и ради обмена.
  Странность войны подчеркнута и в этом рассказе. Речь об обмене девушки-азербайджанки. Ее содержат в армянской семье, как дочь. Костанян, уроженец Баку, для обменов пользуется услугами знакомых азербайджанцев. Приватное в этом рассказе тоже сталкивается с общественным (в лице Бориса). Но победителем оказывается третье переживание, пацифистское. Орлом, парящим над войной, оказывается не ультр-р-рапатр-риот Борис, так и не обратившийся к Костаняну, когда на фронте пропал его племянник, а майор Костанян, в конце - что из того, что по приватным причинам - осыпаемый благодарностями какого-то азербайджанца-обменщика.
  
  Какое-то барочное соединение несоединимого видится в идеале автора. Причем идеал этот представляется практически достижимым. Автор - исторический оптимист. На такой вывод работает и какая-то, - да простится мне такое выражение, - домашность войны. Свои же люди вдруг ополчились друг на друга! И это хорошая модель для глобальных нынешних противостояний. - Не тот нынче век. Слишком близко человечество подошло к границам своего вообще существования на планете. А ведь мы ж все свои же - люди...
  Вот, повторю, такую необычность для себя мне, непримиримому, привелось пережить из-за Ашота Бегларяна.
  
  Журнал "Открытая Мысль" (Москва), 2006 г. (http://newlit.ru/~volozhyn/2584-2.html)
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023