3

"Я зарыт без могилы"...

Ржевская битва остается самой кровопролитной и загадочной страницей Великой Отечественной войны. Больше года передовые позиции 9 немецкой армии генерал-полковника Вальтера Моделя находились в двух сотнях километров от Москвы. Красная Армия трижды пыталась отбросить врага. Каждый раз безуспешно. Каждый раз - "любой ценой". Сегодня разброс цифр лишь подчеркивает трагизм. 700 тысяч человек безвозвратных потерь? 800 тысяч? Миллион?

Последняя, четвертая попытка ликвидации ржевского выступа хоть и принесла долгожданный успех, но так и не вошла в "золотой фонд" советского военного искусства - армия Моделя оставила свои позиции слишком организованно для "разбитого наголову" противника. Историки разной политической ангажированности "продолжают войну" до сих пор: почему всё случилось именно так?

Своя война - у поисковиков. Тех людей, кто каждый год находит забытые захоронения советских бойцов - героев, жертв и мучеников "ржевской мясорубки". Когда о поисковых отрядах говорят СМИ, результаты работы звучат пугающе-фантастично. Например: за 10 лет поиска крестьянская семья из-под Ржева обнаружила и перезахоронила останки 6 тысяч солдат.

- Вряд ли ваши коллеги преувеличили, - говорит мне протоиерей Владимир Евстигнеев. - В наших краях это страшная, но обыденность. Обнаруживают, например, поисковые отряды санитарное захоронение времен войны, а в нем - несколько десятков человек сразу. Таких всеми забытых ям за сезон находят не одну...

С отцом Владимиром мы случайно познакомились в Москве. Он -благочинный из небольшого городка Оленино в 50 километрах от Ржева. В годы войны эти места стали северо-западной окраиной Ржевского выступа. О событиях на таких участках фронта Совинформбюро успокаивающе сообщало: "Идут бои местного значения".

- Сколько под Оленино погибло наших, отец Владимир? И кто занимается их поиском? Неужели действительно местные?

- Да, поиском занимаются наши, оленинские. Их немного. Но это очень достойные люди. Душевные, если говорить о "ступеньке" к Богу. Свое дело ведут не ради наживы. Они не копатели, работающие на московский "вернисаж" или на ржевские антикварные лавки. Хотите, попрошу их встретиться с вами?

***

Я еду в сторону Оленино и понимаю, что отец Владимир вызвался на неблагодарное дело - обычно поисковики любят тишину. Нарушают ее, лишь когда вся грязная работа выполнена, а останки бойцов тщательно разобраны и уложены в деревянные гробы под проржавевшими касками. Когда те, кого можно было опознать, опознаны, а остальные навсегда останутся неизвестными. Когда много народа, панихида и воинский салют...

Деревня Холмец. Домов - не один десяток, несколько улиц. Братская могила, памятник. Меня действительно ждут. Главу семьи зовут Сергей, жену - Наташа. Обоим - за сорок. Очень аккуратный, хотя и не новый, дом, участок ухоженный. Вроде бы, всё как обычно и как должно быть в деревне. Необычны детали, сразу говорящие - хозяева этого дома занимаются войной. Мятые, из земли, фляги и котелки, ржавые каски, пехотные лопатки, кружки, гильзы. Вся эта военная "утварь" расставлена-развешена в доме, на улице - под защитой крыши. "Войны" очень много...

- Мы уже имели опыт общения с журналистами, - предупреждает Наталья хорошо поставленным голосом. - Не удачным оказался.

- Наташа, ни за что не поверю, что вы местная.

- В Тверской области я и правда не очень давно. Папа был военным, и мы много ездили по стране. Сюда попала уже в зрелом возрасте.

- Нравится здесь? К Твери термин "приделали" - "депрессивный регион".

- Да, здесь очень тяжело жить, хоть и Москва рядом. Откуда силы берутся, не знаю. Но как человек, считаю, состоялась здесь. Поняла это, когда занялась поиском. А народ, кстати, неплохой, сердечный. Даже если "ругачие", то по делу: внутренние убеждения свои так отстаивают.

Раньше Наташа жила в соседнем районе. Она учитель. Преподавала физику, черчение, компьютерную грамотность. Дополнительное образование - детская психология.

- Почему поиском занялись?

- Случай! В 2003-м знакомые поисковики пригласили поучаствовать, как они сказали, в раскопках. В каких именно, - бойцов поднимать! - не уточнили. Если б знала, в жизни бы не поехала! А так предложила своему классу. Все согласились.

Приехали. Проверяем под приглядом поисковиков обнаруженные позиции. Дождь идет, но всем почему-то на него наплевать. Ребята траншею зачищают, в которой бой шел когда-то. Вдруг натыкаются на каску. А в моем тогдашнем представлении, раз каска, значит, рядом боец наверняка лежит! Сижу, слезы текут...

Никого мы тогда не нашли. Только в автобус сели, спросили друг друга: "Разве на этом всё?". Пока ехали домой, решили, что у нас будет отряд. Название придумали - "Поколение". Потому что мы, получается, связующее поколение между теми, кто видел эту войну и кто придет потом.

Я не знаю, почему человек принимает решение заниматься поиском погибших солдат. Наверное, душа не совсем каменная должна быть.

***

В 2006-м у Натальи погиб муж. Автокатастрофа. На руках - пятеро детей. Младшей только-только 2 месяца исполнилось.

- Я уехала! Тяжело было оставаться - всё напоминало о муже. Друзей-поисковиков попросила, чтобы ребят моих не бросали. В 2009-м в Твери, в школе, где начала работать, набрала новый состав отряда, с тем же названием. Сейчас почти все в нем - мои ученики, бывшие и нынешние. У каждого в отряде свой участок работы. Люди распределяются по нехитрому принципу: работать там, где ты сможешь больше всего принести пользы. В поиске важна каждая мелочь. Иногда человека помогает идентифицировать подписанная ложка. Или чудом сохранившийся клочок бумаги.

В прошлом году Наталья познакомилась с Сергеем. Стали жить вместе. Интересы - общие...

- Сережа человек независимый, разведчик по натуре, - говорит Наталья. - В свободном поиске у него лучше получается. Но без отряда работать нельзя - противозаконно. Получается, я и жена, и командир отряда в одном лице. В разведку он до сих пор один ходит: здесь чутье важно, которое другой человек будет только сбивать. Сережа ищет места солдатских захоронений. Потом к поиску подключается отряд.

***

Сергей родом из этих мест. Шутит: "На самой передовой родился". Мы быстро переходим на "ты", разговариваем, курим и стряхиваем пепел в пепельницу - ржавый стакан от немецкой мины.

После армии, в конце 80-х, уехал в Москву. Работал в уголовном розыске. Отсюда тяга к "свободному поиску"?

- Да ладно тебе! - машет он рукой. - Я давно на пенсии. На родине хорошо. Хотя... Проехал я недавно весь северо-восток Тверской области, от Белого до Весьегонска. Перед глазами - как немецкая фотохроника военных лет: дома покосившиеся, деревни вымершие. Один в один сегодняшнее время.

- В твоих краях кто воевал?

- Зимой 1942 года - 158 стрелковая дивизия народного ополчения. Практически полностью была сформирована из москвичей: заводы "Серп и молот", "ЗиС", имени Войкова, "Динамо". Их бросили в наступление - в рамках общего зимнего контрнаступления под Москвой. 1-я Ржевско-Вяземская операция...

Они провоевали здесь месяц. 11 тысяч человек плюс пополнения около 2 тысяч. 20 марта 1942 года, ровно через месяц, в дивизии осталось примерно 2500 человек личного состава. Отправили на переформирование. На ее место встала 186 стрелковая дивизия, кадровая.

Холмец - это северо-западная окраина Ржевского выступа. Село немцы "оседлали". В мае 42-го линия фронта здесь стабилизировалась. И дальше бои были позиционные. Правда, этот участок фронта коснулись все советские наступательные операции 1942-го года. Каждый раз цель была одна - ликвидировать Ржевский выступ немцев.

Река Тудовка стала линией фронта до марта 43-го. По одному берегу - немецкая оборона, по другому - наши позиции. Каждая из сторон периодически предпринимала попытки прорвать эту линию. Наши - чаще. Поначалу пытались взять село Холмец и выйти в тыл ржевской группировке немцев.

- Почему Холмец взять не удалось?

- А это господствующая высота: немцы ж грамотно воевали. Внизу на несколько километров поля! И нашим надо было наступать по этим полям. Под хорошо организованным пулеметным и минометным огнем. Здесь стояла знаменитая мотопехотная дивизия Вермахта "Великая Германия"...

За месяц 158 дивизию положили, и больше в 42-м попыток взять Холмец не было. Но, судя по архивам, в сменившей здесь ополченцев 186 дивизии потери были либо сопоставимы, либо даже превосходили потери 158-й. Вот тебе и "позиционная война"... Плюс каждое общее наступление Калининского фронта, которое "любой ценой".

- Не пробовал посчитать, сколько это?

- Неблагодарное дело - считать! Со сталинских времен считают, и каждый раз получается не арифметика, а "напёрстки": "Кручу-верчу-запутать хочу"... Думаю, на этом участке фронта погибло около 20 тысяч бойцов. Зимой, во время первого нашего наступления, очень страшно было: представляешь, дивизию за месяц положить? В августе, во время второго наступления, вряд ли легче было. Я пытался выяснить по сводкам безвозвратных потерь. Нашел такие цифры: примерно 140 человек за один бой.

Изо дня в день прослеживаешь, например, штурм деревни Каменка: однотипные записи! Сегодня штурм - и атака отбита, завтра то же самое, через две недели. И так каждый день наступления - пехотой в чистом поле.

- Большинство бойцов до сих пор числятся пропавшими без вести. Почему?

- Нет одной причины! История каждого захоронения индивидуальна! Знаешь, моя бабушка жила здесь под немцами. После зимнего нашего наступления все поля были трупами усеяны. Кому их собирать? Нашим? Они за речку Тудовку отошли. А нет погибшего, значит, домашним отправляется "пропал без вести"... По весне хоронить бойцов немцы согнали местных. Женщины деревенские хоронили - в воронки скидывали. После войны все неучтенные захоронения ушли под запашку. Хлеб надо было сеять! И этому обстоятельству не возразишь. Знаю, одна могила давно ушла под дорогу. Сейчас мы пробуем "прозвонить" это захоронение.

- Получается, люди давно ходят по трупам, и им все равно?

- Получается, слишком много было трупов, чтобы их обходить. Я иногда думаю: эта земля "заточена" под страдания. К ним просто привыкли. После войны кто в этих местах в лес ходил, черепа находили чаще, чем грибы. И просто в ямы прикапывали.

"Захоронки" были, в основном, на краях полей. Поля в советское время расширяли. Могилы просто сдвигали тракторами. После СССР поля заросли. Сейчас оставшиеся пенсионеры показывают: "захоронка" должна быть где-то здесь...

Или читаешь журнал боевых действий: такого-то числа, например, наши залегли в 500 метрах северо-восточнее Холмеца. Сопоставляешь со списком безвозвратных потерь. Прикидываешь, где могла остаться "захоронка". Идешь и ищешь. День, два, неделю - пока не найдешь.

- Тяжело определить, кто делал захоронение - наши или немцы?

- С этим как раз проще всего. Наши всегда старались сориентировать погибших по сторонам света. Ногами - на восток.

***

Наташа вступает в разговор. Сергей, пользуясь моментом, исчезает. Через минуту он уже возится с металлодетектором. "Не обижайтесь! - говорит Наташа. - Время у нас есть. Просто Сережа каждый день на разведку ходит".

- По лесам очень много "верховых" останков лежит, - продолжает она. - Это не "захоронки", а те бойцы, кто остался на поле боя. Когда-то их звери растащили. Мыши до сих пор грызут. В итоге сегодня - просто одиночные кости. Их никто уже никогда не опознает. Вот Сережа позавчера просто шел по лесу и... нашел. Кости двух бойцов. Когда-то ячейка была стрелковая. Там их и прикопали.

- Нашли. А дальше что?

- Захороним. На следующий день Победы. Торжественно. С предварительным соблюдением всех формальностей и отданием воинских почестей. Отец Владимир отслужит панихиду - и по опознанным и, в основном, по безымянным. Родственники опознанных бойцов наверняка приедут - мы многих разыскали. Кто сможет забрать своего бойца, чтобы захоронить дома, заберет. А если нет, будут знать, где его могила. Вы видели в Холмеце братское захоронение? Оно всё больше становится. И не знаешь, радоваться или рыдать...

- Не считали, сколько бойцов нашли?

- Около тысячи человек.

- А сколько установили имен?

- Вы опять к цифрам? Этой весной, например, мы работали "в поле". В яме оказалось 50 бойцов. 14 имен выяснили. А в 2012 году подняли вместе с другими отрядами 90 человек. Поначалу установили всего 3 имени.

Она на минуту задумывается:

- Да, трое: Трифонов, Майоров, Моисеев! Но через эти фамилии удалось установить еще 78 имен. Просто потому, что санитарное захоронение делали не немцы, а наши. Оно оказалось учтенным. Но этот случай - исключительная, редкая удача! Ведь знаете же: не любили наши солдаты заполнять "смертные" медальоны. У многих их либо вовсе не было, либо заполнены они часто оказывались неправильно. Либо кто-то когда-то снял с убитого всё. А сохранившиеся записи добивает время. Статистика? Мы чуть больше 100 имен установили.

- Сто из тысячи? Получается, в каждом десятом случае.

- Наверное. Но поиск - такая работа, часть которой обязательно остается в тени. В тени архивов. Мало найти солдата. Мало обнаружить его медальон и не испортить - бумажные записочки внутри часто давно стали трухой. Еще очень важно установить родственников! Раньше, до появления общедоступного банка данных "Мемориал", в подольский архив Министерства обороны мы катались, как на работу... Сейчас приходится ездить "всего лишь" в Москву. В Холмеце ведь погибла московская дивизия народного ополчения. Родственников искать чуть легче. Москвичи - очень оседлые люди...

***

Разобравшись с металлодетектором, подходит Сергей.

- Много архивной неразберихи? - спрашиваю его.

- Помнишь песню? "На горе, на горочке стоит колокомленка, а с нее по полюшку лупит пулемет. И лежит на полюшке сапогами к солнышку с растакой-то матерью наш геройский взвод". Там еще про сержанта Мохова, который под колоколенкой погиб. 2 года назад я нашел бойца, сержанта Мохова Александра Дмитриевича. Под такой же колоколенкой в деревне Ванино-Моторино погиб не песенный, а реальный сержант Мохов из 117 стрелковой бригады. В 2010 году мы его захоронили в селе Молодой Туд. Самое интересное: всё это время Мохов Александр Дмитриевич официально числился захороненным в другом совсем месте - в деревне Шарки.

Под Ванино-Моторино полегла 117 бригада. А в Каменке - 290 полк 186 стрелковой дивизии. Неделю полк Каменку штурмовал. Я бабулю местную нашел, которой в 42-м 12 лет было. Она рассказывает о тех днях и плачет: "Это ж чье-то предательство было! Нельзя их было так, без подготовки, кидать на пулеметы и минометы". Не стало полка. Здесь искать бойцов хватит еще нашим правнукам...

- А родственникам погибших это всегда надо?

Они переглядываются. И становится понятно, что родственники бывают разные...

- Поиск всегда - проверка на норму, - осторожно начинает Наталья. - Конечно, мы, поисковики, работаем на самый волнительный момент - встречу родственниками своего бойца. И подавляющее большинство все-таки нормальны. Многие сами десятки лет искали своих пропавших без вести. Представляете, поколения внутри семьи сменились, и всё равно ищут!

- Наташа! - едва заметно наставляет жену Сергей.

- Да-да, - отвечает она, - всё индивидуально. Вот на одном из поднятых нами, политруке, медальон сохранился. В нем - адрес жены. Выяснили мы про человека всё: отец его кузнецом был, брат, он сам. Женился перед войной. Жена тоже на войне погибла. Из всей семьи остались только дети брата. Но им никто не нужен - алкоголики...

В этом мае подняли бойца. Выяснили: жива в Москве его дочь! Радостные, звоним ей: приезжайте встретить отца! "Я занята, - отвечает. - У меня длительная поездка в Европу намечена. Да и чувствую себя неважно". Я не сужу. Я просто не понимаю: в Европу ехать здоровье позволяет. А 200 километров от Москвы, отца встретить...

- Бойцов поднимать страшно?

- Детям - нет. Чем дальше от человека война, тем меньше эмоций. А моему поколению бывает страшно. Дело вовсе не в натурализме, хотя и он встречается. Вот в Ржевском районе, в Клепенино, нашли огромное санитарное захоронение. Несколько отрядов поднимали бойцов год за годом. Около 700 человек обнаружили. Мы тоже участвовали. Глина, а внизу - грунтовые воды проточные. И запах такой, будто только на днях тела в яму скинули. Некоторые были... неразложившиеся. Или другое захоронение, в Морщиково. Они даже не закопаны были толком. Люди, лошади, коровы, собаки. Всех в кучу стащили, полили антисептиками, чтоб заражения не было. И оставили под дерном, глубиной в полштыка лопаты.

Еще страшнее для меня - их возраст. Сколько молодых! Никогда не забуду молоденькую медсестричку, судя по косточкам и сохранившимся фрагментам формы. Начиная от ключиц, всё разворочено. Мы "захоронку" перетряхнули, а головы нет... А мои первые найденные бойцы - лейтенантик с солдатиком! Они в одной ячейке лежали. Вокруг до сих пор минометных осколков десятки килограммов.

В первую ночь мне всегда снятся найденные бойцы. Я вижу их лица. Физически ощущаю, как они выглядят. На следующую ночь сны уходят...

***

- Чем больше занимаюсь поиском наших, тем тяжелее ответить на вопрос "А сам смог бы, как они?", - говорит Сергей. Окурков в "трофейном" стакане всё больше.

- Я не знаю, как мы выстояли! - увлекаясь, он все чаще вместо "наши" говорит "мы". - Вот читаю донесения о безвозвратных потерях: "Умер от истощения по дороге в медсанбат". Но мы же не окруженцы! Здесь позиционная война! От передовой до медсанбата - пара километров. А умирают от ис-то-ще-ни-я. До сих пор мне попадаются немецкие помойки. Банки из-под сосисок, норвежских сардин. Шпроты, пиво, вино, коньяк...

158 стрелковая дивизия воевала без касок. Карманы, набитые патронами, ремень, винтовка - всё! Цепь за цепью, с винтовками наперевес. Прямиком к Богу! Они, когда шли в атаку, четко знали: идут на смерть. Вещмешки в атаку не брали, котелки. Думаю, не потому, чтоб полегче было. Из личного - только ложка за голенищем валенка. У меня много этих ложек. Я их берегу.

Был период, когда свои же форму с убитых снимали. Раздевали, чтобы ее отправить в мастерские, подштопать - и пополнению выдать. Находишь иной раз захоронение, а там ничего, кроме костей. И пуговиц кальсонных...

Страшное дело было. Сержанты взводами командовали, лейтенанты - ротами. Я вот всего однажды поднял комиссара. Найти человека в звании - редкость.

Каково жить сегодня, зная, что завтра тебя, скорее всего, не будет? И подтверждений этому у тебя перед глазами - тысячами на полях лежат. А им не просто жить надо было - воевать! Подо Ржевом каждый день тасовали личный состав подразделений, чтобы не было сговора и солдаты не пошли к врагу. Это какие же были условия? Только русский человек смог выжить и победить. И если б немца в эти условия поставить, как наши воевали, никакой Модель не помог бы.

- Сергей, почему ты поиском занялся? Сидел бы на пенсии ровно.

- Без понятия. Говорить "кому-то же нужно этим заниматься" не буду. Просто когда знаешь, что ты бойца нашел, из небытия вытащил, легче становится.

Бабушка моя мужа своего ждала с войны всю жизнь. Не дождалась. Он тоже без вести пропал - на "невском пятачке". Мне несколько лет назад такие же поисковики помогли. При бойце подписанный котелок обнаружили. По этому котелку я деда и отыскал...

***

Перед самым моим отъездом Наташа показывает "смертники" - медальоны, которые недавно удалось поднять вместе с бойцами. И записки, которые лежали в этих медальонах. Потрясающая сохранность для бумажек, написанных химическими карандашами и 72 года пролежавших в земле. Среди прочих - "Бердасов Иван Павлович. Москва, Русаковская улица...", номер дома, квартиры. Имя жены.

- Знаете, а Ивана Павловича до сих пор искали, - говорит Наташа. - У него никого не осталось, кроме... жены его племянника. Она и искала. Как обрадовалась, когда узнала, что мы нашли бойца! Буду в Москве, передам ей эту записку и медальон.

Вообще-то я не похож на "тимуровца". Но уж слишком всё кажется нетяжело:

- Наташа, я завтра же всё передам. Вы только бабушку предупредите...

Маленькая квартирка в брежневской "девятиэтажке". Запах одиночества и лекарств. Подруги-соседки. Варваре Игнатьевне - 84, но все-таки она бодра. Коренная москвичка. Участница войны. Пережила на много лет своего мужа, того самого племянника найденного рядового Бердасова. "А ведь радость сегодня, - говорит Варвара Игнатьевна. - Мои, наверное, как встретились наконец-то. Муж сам войну прошел. Говорил: не мог дядя пропасть без вести... Спасибо вам".

Мне - точно не за что. Я разливаю по стопкам красное вино и спрашиваю: "Варвара Игнатьевна, а вы Ивана Павловича видели когда-нибудь?". "Не довелось. Я его знаю только по рассказам мужа. А какая разница?".

Действительно, какая?