Я пел вам, парни, перед боем
и после боя тоже пел,
и что-то важное такое
сказать вам песнями хотел.
Сумел ли? Это неизвестно,
и лишь гадать осталось мне,
была ли среди спетых песен
была ли среди спетых песен
та, что нужна здесь, на войне.
 
Я пел, вы помните, о доме,
о тихих летних вечерах,
а вы в пылающем содоме,
в пропахших порохом горах
друзей теряли и надежду
живыми выйти из войны...
Я был, наверное, невеждой,
я был, наверное, невеждой,
глупцом, слепцом со стороны.
 
Я много пел, но мало понял,
в чем и признаюсь, не греша:
пусть не горит и пусть не тонет
парнишка русский, но душа?
Она в грязище и кровище,
в смертельной устали своей
вдруг прогорит до пепелища,
вдруг прогорит до пепелища -
и что тогда вам делать с ней?
 
Я пел, не ведая ответа,
но все увидев без прикрас,
я понял, что никто на свете
его не даст мне, кроме вас.
И на каком-нибудь концерте
осмелюсь вас самих спросить:
вы столько знаете о смерти,
вы столько знаете о смерти -
ну, как вам с этим дальше жить?