ДЕМБЕЛЬСКАЯ ГРАНАТА
Четыре дня лечил старшина какой-то вонючей мазью, выпрошенной в медсанбате, лицо Вовки Бильского. Два раза в сутки гримировал его перед общими построениями, чтобы не увидел командир синяков под глазами, ссадин на лице и распухшего носа увольняющегося в запас ефрейтора. Не заметил командир ничего, так как сам в эти дни мучился животом. А если бы и заметил, то у Вовки была слеплена отмазка - об дерево стукнулся. Детская, конечно, отмазка. Где это он, интересно, в пустыне дерево нашел, чтоб удариться? Самое близко - это тополь у дукана в афганском кишлаке, что в четырех километрах от вертолетной площадки. Так и улетел домой Бильский, никому ничего не сказав, но старшина от летунов потом все узнал. Да, поздно было читать нотации мужику, отслужившему почти два года в Афганистане фельдъегерем, и за плечами которого более трехсот вылетов на боевые задания. Днем и ночью приходилось Вовке рисковать, доставляя почту в отдаленные гарнизоны, за что был награжден медалью и представлен под дембель ко второй.
По роду службы не должен был стрелять и кидать гранаты Бильский. Его самого и его груз должны были охранять специально обученные солдаты. А так хотелось ему хоть раз из пушки стрельнуть или что-нибудь взорвать. Видно остатки детства еще играли в заднице у двадцатилетнего ефрейтора. Поэтому выменял Вовка у узбеков-поваров на письмо "для счастливого солдата" гранату и таскал постоянно с собой, с мыслью где-нибудь взорвать. Не смог потом понять старшина, почему нельзя было кинуть ее в арык или подорвать на свалке. А Бильский даже не догадывался об этих вариантах и однажды взял гранату с собой в вертолет на очередной вылет, чтобы бросить в ночное небо с вертолета.
На трехкилометровой высоте, пролетая над Талуканом, вытянул начинающий пиротехник из кармана солдатского бушлата смертоносную железяку и плавно открыл наружную дверь. Вибрация вертолета сразу же заметно усилилась. Согласно полученным в Брестской учебке теоретическим знаниям, дембель взял гранату в правую руку, затем пальцами левой разогнул усики чеки и дернул за кольцо. Долго не раздумывая, опустил гранату в темноту за дверь. Вроде бы все правильно рассчитал, и что взрыватель сработает только через четыре секунды, и то, что скорость у вертолета довольно большая. Но не учел двух главных моментов: лопасти в полете завихряют наружный воздух под корпусом вертолета и граната РГД имеет небольшой вес. Да и сила броска оказалась недостаточной...
Через доли секунды гранату, вместе с холодным воздухом, втянуло в открытую дверь. Ужаc сковал ефрейтора, но желание жить заставило его двигать руками. Он, как в волейболе, мгновенно выставил двумя ладонями блок и оттолкнул летящую на него зеленую кругляшку обратно в открытые двери. В этот момент вертолет рухнул в частую в тех местах воздушную яму, и тотчас граната опять влетела. Ударившись об клепанный алюминиевый пол, она закатилась под дополнительный топливный бак. "Взрывник", почти умерший от страха, при мерцающем свете звезд, выхватил гранату из-под бака, судорожно сжал двумя руками и собрался снова бросить ее в темное афганское небо.
В это время борттехник, почувствовав сильную вибрацию корпуса вертолета, вышел из кабины пилотов в грузовой отсек, чтобы найти и устранить причину тряски. Едва успев осветить фонарем отсек, он застал Бильского с гранатой в руках около открытой двери. Моментально оценив ситуацию, вырвал гранату у остолбеневшего "боевика" и с дикой скоростью она, вместе с китайским фонарем, улетела под вертолет. На этот раз граната не вернулась и к огромному счастью для всего экипажа и фельдъегеря не взорвалась. Не взорвалась она в первый раз через положенные четыре секунды, не грохнула потом ни через десять, ни через двадцать секунд. В эту ночь над афганскими горами Аллах или Иисус, а может оба вместе отвели смерть от трех советских вертолетчиков и ефрейтора, застопорив какую-то детальку во взрывателе. Как не улетел дембель в открытые двери, трудно представить. Но еще долго гонял его по полутемному отсеку разъяренный прапорщик, кроя отборным русским матом всех и вся. Особенно досталось большим военным начальникам, посылающим на войну молокососов, уродов и говнюков.
А синяки и ссадины на других частях тела, Бильский залечивал уже дома в Белоруссии в родном Мозыре, рассказывая подружкам о своем последнем бое с душманами.
