Ничем не примечательный наш блокпост торчал на выезде из райцентра, перекрывая грозненскую трассу. Целыми днями с рассвета до темноты, желанного комендантского часа, в обе стороны грохотал бесконечный поток транспорта ограбленного, угнетаемого населения и разоренных организаций. Тарахтели заплатанные легковушки, РАФики советских лет, разбитые "Икарусы" и ПАЗы, грохотали шаланды, осевшие под самыми неожиданными грузами от катушек высоковольтных кабелей до выбранного из развалин кирпича. Военная техника составляла довольно скромный процент. Выжженная оккупантами земля издали представлялась совсем иначе - закопченные трубы на месте хат, бредущие по дорогам беженцы с детьми и узлами, замотанные в платки женщины без возрасти и ветхие старики...
На счастье жителей село, которое слыло ваххабитским гнездом, бомбили и обстреливали мало, а овладели им войска без боя к обоюдной выгоде сторон. Различались какие-то руины в поле, стены украшали крупнокалиберные выщерблины да светилось вечерами от лампочки решето соседских ворот - вот и все, что свидетельствовало о пронесшемся урагане. Местные колымаги, маршрутки и коммерческие автобусы "Базар-Газучасток" ссаживали народ у границы поста. Тетки и девицы среди ждавших попуток и проезжавших мимо случались дай Бог, в шубах, золоте и макияже. Убрать наши "калаши" да бетонные перегородки на асфальте - рядовое кавказское захолустье...
У люди просто шла жизнь в условиях, к которым они за десятилетие вынужденно привыкли. Собственные колеса при разрухе стали необходимостью, подчас кормильцем, угнанные при независимости по всей стране тачки стоили здесь дешево, а кустарный бензин, люто портящий двигатель и окружающий воздух, шел до пяти рублей за литр. Нужды гнали селян из дому чаще, нежели в забытое мирное время, годины революций, войн и смут, при самых не способствующих кондициях всегда отмечает рвущий граждан с насестов вихрь. Официально восстанавливаемая близлежащая столица с ее конторами, органами власти и парой "вузов" ежедневно вбирала тысячи людей. Там имелась какая-то работа, бизнес, возможность устройства, но отсутствовало жилье, быт. Многие уцелевшие обитатели воротились в родную полудеревню, и даже некоторые видные лица купили или обустроили себе здесь гнездовья. В нашей "провинции" почти регулярно давали газ, свет, из уличных колонок текла вода без нефтяной пленки, и даже горели отдельные фонари.
Трудности населения, по существу говоря, нас трогали мало. Не из одной черствости; мы сталкиваясь с местными кратко, в ситуации подчинения-приказа, исстрадавшиеся пейзане неискренне улыбались, открывая в пятисотый раз багажник, а осененные хоть какой-нибудь властью надменно вскидывали "корочку" и упорно стремились объехать очередь. Полутюремная жизнь за колючкой с редкими выездами на почту, однообразие, принуждение кого-то к выполнению бессмысленных требований и круглосуточный начальственный пресс вытомили насмерть уже в первый месяц. В манерах утвердилось раздражение, вспыхивавшее яростью от первой искры, боеспособность истачивало полускрытое пьянство. И все же, простаивая сутками на обрыдшей дороге, видя скарб проезжающих и перебрасываясь словом-другим, самые твердолобые начинали смутно что-то понимать. Зарождалось даже сочувствие - предмет, в службе абсолютно излишний. На деле, впрочем, носивший отвлеченный характер, как при виде чужих несчастий в теленовостях. Жаль бедолаг, но это их проблемы...
Созерцая в ясные дни снежные пики на горизонте с лагерно-армейской тоской, все думали об одном: когда это кончится? Теперь было ясно, отчего сменяемые нами парни мотали как с пожара, без понукания. Бросая шмотье, казенные простыни и даже левые боеприпасы, накопленные непосильным трудом и обычно конвертируемые у прибывших в огненную воду, "хрусты" и домашнюю еду. Мы стойко глотали едкие выхлопы адской смеси, местной самопальной горючки, резавшей глаза, бронхи и оседавшей копотью на плащевых комбинезонах-"шуршунах", закупленных для отряда на привлеченные средства. Выбитого из спонсоров по слухам хватило бы на полярные костюмы с подогревом, где-то все эти сотни тысяч с тушенко-сгущенками благополучно осели, но заглядывать начальству в известный отдел военное правило воспрещало. Особую ненависть вызывали КАМАЗы, жирно коптившие чистой нефтью. Выхлопное жерло крепилось у них за кабиной, и при начале движение после проверки они испускали в лицо густочайшее облако дыма, мстя за трату времени, препятствия и обиды всех лет. Малоприятными оказывались даже выходные дни, когда в райцентре открывался базар всечеченского, судя по количеству покупателей и негоциантов, масштаба. Утром товар везли одни, ближе к вечеру тащили назад другие в тех же замызганных "шестерках", "Волгах", маршрутках, автобусах, забитых челночными клетчатыми сумками. Все это добро приходилось снова шерстить под страхом взыскания хотя бы внешне...
Поражали равно интенсивность и первобытный характер торговли: утонувший в грязи рынок с дырявым полиэтиленом над столиками, минитолкучки на всех перекрестках центральной Советской улицы, изгибавшейся от бывшего исполкома до нашей окраины с постом. Доски на ящиках вместо прилавков, пирамиды консервных банок и желтые масляные бутылки, гроздья привозной сухой рыбы. Стояли раритетные металлические ларьки в рыжих потеках, с козырьком-ставнем и свечой внутри по замене выбитых стекол мутной пленкой. Вдоль дорог красовались скамейки и целые стенды с домашней выпечкой, изукрашенными по всем правилам кондитерского искусства пирожными и даже свадебными тортами в хрусткой прозрачной упаковке. Тут же могла предлагаться мочеподобная жидкость в здоровых бутылях и емкостях с брендом "дистопливо дешово из Росии" на фанерках, суливших высокое качество импортного товара. Подоконники домов украшали выставки-продажи сигарет, жвачек, "сникерсов" и напитков, включая ситро "Буратино" в стеклянной таре с той самой месяцевидной этикеткой. Она так же отклеивалась на концах и значилась оттиснутой в 1986 году, хотя могла печататься и с уцелевшей формы. Стоил дивный напиток три рубля; разок поблевав, самые укоренелые похмельщики начинали предпочитать доставлявшуюся пожарными диарейную воду - таинственные изготовители не только пренебрегали фильтрацией сырья из ближайшей канавы, но и добавляли вместе с жженным сахаром что-то плохо совместимое с жизнью.
Семечки, пачки "Донского табака", непривычно желтую ростовскую "Приму", пиво, осетинскую водку и дербентский "коньяк" везли, несли и прикатывали на тележках с велосипедами прямо к посту. А подлинная река транзитного ширпотреба ежедневно текла мимо, вызывая у нестойких соблазн припасть к ней хоть на миг. Склонные умствовать жевали слово менталитет, достигшее самых широких и серых масс: купи-продай в крови. От нужды, конечно, начнешь крутиться, но надо ж и склонность иметь. Даже под снегом было видно, как заросли сорняками окрест поля. Остальные выражались проще: торгаши, воры и разбойники. Термины "обезьяны" и "чурбанота" оба разряда использовали предпочтительно.
Задачей блокпостов являлась проверка транспорта и следующих на нем лиц с целью выявления запрещенных предметов, улик, задержания боевиков и преступников, еще не находящихся в розыске и тем паче объявленных в него, краденных машин и добра. Действенных методик отечественная военно-полицейская система так и не выработала, оставаясь на уровне копания в поклаже и пристального чтения паспортов. Впрочем, что еще выдумать; позже случилось по "ящику" зреть кадры действий потенциальных союзников в прихваченной арабской стране. Зачистка кварталов, вытаскивание подозреваемых из домов за шкварники, выбивание прикладом дверей, узнаваемый блок на дороге, потрошимые багажники и недовольные лица... Повеяло чем-то родным, печально-знакомым. Известную сдерживающую роль сеть постов и огромное полупассивное силовое присутствие играли, но она не соизмерялась с их объемом, затрачиваемыми средствами и энергией, выжимаемой из людей. Реальность исполнения последними обязанностей выглядела у нас более чем убого.
Бойцы заступившей смены по очереди торчали в ветхом пункте регистрации, огневой точке из прохудившихся мешков с песком и шифериной сверху, где лежали в грязных папках всяческие ориентировки, списки преступников и угнанных телег - наша база данных. Первое время мы честно пытались заглядывать в них при изучении документов и госзнаков машин, даже поймали одну преступную "копейку". Уложенный ретивым постовым на капот дядька тянул с тоской:
- Ви новие, да? Это мой машина, у мине ее угнали, потом вернули за денги. А тепер все время ловят, надоело уже! Прежний ребят все знал, не трогали...
Было ясно, что он скорее всего не врет. В местный отдел его все-таки сдали ради показателя, но внушительно увещевали:
- Так сними с учета колымагу, всем проще будет!
- Э, ходил, говорат - платит надо...
Просмотрев как-то для порядку сыскной лист на вождей незаконных вооруженных формирований, гордо возглавляемый изгнанным президентом, я обнаружил там числящимся известного пахана, с шумом и помпой ликвидированного полгода назад. Отдыхая по соседству, дурила с чего-то начал шмалять из пукалки при зачистке и был смертельно ранен; добазарься он, как обычно, с проводившими операцию - и по сей день ездил бы через посты, светя удостоверением какого-нибудь начальника РОВД.
Захлопнув папку, я оставил ее под рукой и солидно раскрывал, когда требовалось показать работу.
Что до обыска транспорта, мы ничего не находили и не пытались найти, быстро убедившись в малоосуществимости требуемых повальных шмонов. При возне с машиной больше трех минут возникал затор, опасный для всех из-за любви войск к беспрепятственному проезду. Гусеничная техника могла запросто отдавить хвост, плющенуть пару "чешских жестянок" и снести наши панельные ограждения и разгородки, выносясь с ревом на обочину. Задние начинали сигналить, к шлагбауму бежали просители и крикуны, ситуация вмиг накалялась. В километровой очереди кто-то начинал выруливать и разворачиваться, задевая других, возникали свары вплоть до драк среди уже соплеменников, перераставших в стихийные митинги протеста. Изредка подобные шоу устраивало в моменты озверения начальство, получившее наверху втык. Его гнев приходилось пережидать, как бурю. Бог с ним, а равно нашими нервами и суетой, все равно к вечеру на дороге все шатались без водки. Основной "гемор" заключался в другом - местной милиции с пониманием под ней любых нацкадров с пушкой на ремне и ксивой в кармане.
Разномастных крутых амбалов через нас ездило необыкновенно много, даже зампредседателя какого-то сохранившегося лишь на бумаге совхоза гордо рулил без пиджака, обнажая сбрую плечевой кобуры. Соблюдать порядок движения и тормозить для показа документов в голову им не приходило. Всяческие фантастические помощники депутатов, младшие юристы, инспекторы невесть чего, начальники отделов учреждений, о наличии коих в системе власти никто даже не подозревал, сотрудники службы охраны правительства и лично главы республики (занявшего пост несмотря на плебейский антифедерализм в прошлом или благодаря ему) одевались исключительно в камуфляж и увешивались саморазнейшими прибамбасами. Они проносились мимо, небрежно вскинув руку в полуприветствии, чаще просто дав сигнал либо мигнув фарами и неизменно скалясь. В перестрелке их 7,62-миллиметровые АК прошили бы меня вместе с жилетом, для облегчения лишенным пластин, а наши пульки 5,45 уходили в сторону, коснувшись струи выхлопных газов. Правда, враг труднее разживался патронами, которые мы скупали цинками у солдат, меняли на спирт и даже пайковой "Беломор" с килькой. Таким образом, известный смысл в разнокалиберности вооружения сил имелся, а простым стволом здесь давно некого было пугать.
Воротясь ценой новых жертв на истерзанный клок земли, держава начала утверждаться введением странного двоевластия. Даже в нашей банде, именуемой сводным отрядом, не один я сознавал: любым колонизаторам, завоевателям, империалистам без местного управления на подчиненных территориях не обойтись, однако полная мешанина и несогласованность ставили в тупик всякого, кто пытался хоть что-то понять. Так, самый захудалый аул имел свой муниципалитет в лице какого-нибудь уважаемого человека с печатью, исправлявшего должность при всех режимах и принимавшего посетителей на дому без отрыва от хозяйства. Сей наркомат числился в подчинении вышестоящего административного органа, глава которого без санкции коменданта района не смел чихнуть. По доброй отечественной традиции, опирающейся на мировой опыт, добытыми с бою землями по первости управляли военные же. Милиции и прочих служб для наведения порядка в освобожденных уделах нагнали со всей страны, повелев одновременно набрать местных - иначе какие демократия и суверенитет?
Опор у строя в итоге оказалось две, между собой мало связанных и, конечно, перманентно сползавших к противоборству. Чеченцы подчинялись собственным управлениям российских министерств по республике, пришлые милиционеры относились к мобильным отрядам, чему-то вроде штабов соединений, через них - к ханкалинской временной группировке органов и подразделений. ВОГОиП МВД входила в состав объединенной группировки войск (сил) по проведению контртеррористической операции на Северном Кавказе, которой заправлял шеф КГБ по окончании военного акта Большого представления. Нужные любой власти полицейские функции исполняли временные отделы внутренних дел, укомплектованные народом из самых дальних мест, от Башкирии до Владивостока. Исчисление надлежащей дистанции осталось загадкой, но из соседних субъектов федерации никого не слали. Государственно значимую деятельность местных органов покрывал густой мрак, навевавший мысли об ее отсутствии. Заехавший как-то в свите начальника "временника" опер-земляк, за что-то брошенный сюда из управления розыска добивать срок, прояснить ситуацию затруднился:
- Так, себя сторожат. Информацию когда сливают.
- А вы это... взаимодействуете?
- Да, их шеф к нашему ходит на совещания. Потом вместе пьют...
На своем блоке мы без различия званий торчали в качестве рядовых бойцов, усиленные в дневное время чеченцами-контрактниками из отдельной стрелковой роты комендатуры. Местные коллеги, постовые должностями, разные служители вневедомственной и прочих охран проезжали мимо на собственных авто, "делая ручкой". Из перемолвок следовало - им назначалось стеречь лично каких-то деятелей, объекты нефтегазового комплекса и энергетики либо вообще неизвестно что...
Этой туманных задач милиции, а также прочих силовиков и должностных лиц считанные месяцы спустя после официального завершения активной фазы боевых действий моталось туда-сюда неправдоподобно много. Тихие семьяне непризывного возраста и прочий люд, скупавший ксивы на рынке для ускоренного проезда КПП, в счет не шел. Они держались скромно, носили гражданку, предъявляли мандат без апломба и быстро вычислялись по длинным лохмам, неточности форменных аксессуаров на фото и отсутствию элементарных служебных познаний.
- Ты в армии-то был, уважаемый?
- Нет...
- Как тебе могли тогда сразу дать сержанта, если ты месяц назад на работу поступил?
Клиент пыхтел и отмалчивался.
- Здесь вот китель должен быть, а ты в рубашке. Ну и скажи - что нашел, в том снялся, а не делай из нас дураков. Будто один такой. Езжай, ладно.
Резон сдавать их как соплеменникам, так и во временный отдел напрочь отсутствовал. Все задержанные некоторое время спустя ехали через нас вновь, улыбаясь, как старым знакомым.
Зато любой юнец, заимевший бумажку о стажерстве при взводе охраны того, чему не успел еще выучить названия и обделенный казенным оружием, летел по встречной полосе в объезд очереди, всех знаков, шлагбаумов и бетонных чушек. Остановленный пальбой в воздух, он с праведным гневом и невыразимым презрением кричал, приоткрыв дверцу:
- Чо такое? Не видишь, чо свой?!
Коллеги постарше в набитых мужчинской всячиной разгрузках, увешанные железом до зубов, могли выскочить из ландо всей кодлой и мигом грамотно окружить, не застя друг другу линий огня. АК с семидесятипатронными "улитками" на согнутых локтях ненавязчиво уставлялись в область грудных клеток.
- Что случилось? Мы - республиканский ОМОН, а вам чего?
Ссылка на указание верхов до командующего группировкой смотреть весь транспорт без исключения впечатления не производила.
- Покажи сюда твое указание? С командующим мы за руку здороваемся, он такого приказа не отдавал. Вы тут херней страдаете, бабки стрижете, а у нас операция сегодня. Зови старшего, а я сейчас доложу наверх, что мы из-за вас опоздаем!
На свет являлась рация со сканнером, имитировалось нажимание кнопок. От машин стягивался народ, устав ждать, подъезжали другие бойцы местного правопорядка, тотчас присоединяясь к своим. Парни на другом конце поста, видя неладное, перекрывали движение, поверх укреплений блока возникали стволы кем-то поднятого резерва, с вышки лязгал затвором просунутый сквозь дырявую массеть пулемет.
Обстановка разряжалась неохотным выползанием из фортеции наших рулевых. Никаких бумаг и внятных легитимных установок насчет проверки служащих органов не имелось, а туманное поминание обязанностей наряда парировалось заявлениями о директиве самого главного начальства беспрепятственно пропускать всех силовиков. Директора пробовали бодаться раз-другой с вызовом подкреплений и бранью лицо в лицо, загоняя противостояние на грань стрельбы. Но прибывавшие на разборку паханы сводили его к рукопожатиям с авторитетами другой стороны, "мои ребята погорячились, но и ты не прав". Ситуация изначальна являлась тупиковой, что признавали де-факто самые киношно-хрипатые бугры из комендатур и даже Ханкалы. Посему отцы, построжившись для вида, приказывали записать номера строптивцев - "сообщим куда следует", и усмехающаяся братва по классу сматывалась восвояси. Мы же возвращались к повседневным задачам - дурацкой и надоевшей игре...
На разводах, в свете нехотя занимавшегося стылого утра, читались поступившие ориентировки. Внимание неизменно заострялось на розыске преступников и боевиков, успевших послужить новой власти либо располагавших документами сотрудников милиции. "Вот они гады какие, сплошь дудаевцы и исламисты! Давить их надо всех, а вы жалеете..." Жалостью считалась либеральность к коллегам с явным стажем работы, то бишь служивших в нормальное общее время, снисхождение к пожилым людям, теткам и прочему угнетенному большинству, а также случаи явной халатности, доходившей моментами до саботажа. Привозимые из мобильного отряда, "временника" и комендатуры сообщения об инцидентах на блоках, перестрелках и жертвах отчего-то лишь стимулировали показное рвение начальства. Чужой опыт не шел им впрок, хотя стоило осмыслить целесообразность жестких мер ввиду близившегося отъезда. По дороге домой напроказившие подразделения обычно и ждал "прощальный привет".
Нашим завхозам не хватало разума, сил и мужества выдержать натиск многочисленных генералов, командиров, проверяющих и прочих чинов, дравших их с немилосердной постоянностью. Вылез - терпи, плетью не гнали, но они, как жидкость в поршне, лишь передавали давление вниз - минимум, который требовала от них система. Механика осложнялась подчинением разным инстанциям, главным из которых нередко оказывалась ведомственно чуждая нам комендатура. Посему в очередной раз мало кто обратил внимания на монотонное бубнение:
- ...Задержать автомашину ВАЗ-2106 белого цвета, госзнак С645КХ 95-й регион, в которой может находиться сотрудник милиции Арсаев Юнади Саламбекович либо преступник, имеющий документы на его имя. Соблюдать осторожность ввиду наличия у него оружия, в случае задержания сообщить на "Утес".
Это был радиопозывной "зондеркоманды". Формально ловлей кого-либо занимались ОВД, куда в основном и отправляли пойманных. Исходить же требования по уголовным делам либо оперативной информации могли откуда угодно в сети подразделений и служб, опутавших край тотчас по его замирению. Бытие власти для самой себя, а не упорядочения и облегчения народной жизни отчетливо демонстрировалось здесь наличием бессчетных структур управления населением, половина которого голодала. До самого розыска какой-то машины нам откровенно не было дела. Высматривать ее до пучения глаз вряд ли кто собирался, только идиот, натворив что-нибудь, двинет открыто через посты...
К концу первой смены, когда наплыв ослаб, я глянул в ориентировки, дабы иметь представление на случай проверок. Когда зевота рвет пасть, память трудно забивать мусором, но лишних нареканий предпочитал избегать. В конце было подколото утреннее сообщение, ксерокопированный листок с ручным текстом косыми буквами; "временник" и то шлепал цидулы на компе почти без ошибок. Организация на нуле, а требования... Вспомнился крик в эфире накануне, бормотание запойного начштаба: разведка гоняла по темноте белую "шестеру", да те ушли в проулки на окраине. Местные полицаи, кстати, могли ехать поздно со службы и не остановиться средь поля или развалин на сигнал военных, периодически ставивших выдвижные секреты - замашки тех оставались далеки от светских, а любой "чех" был враг. Оккупационные будни, хотя нам что...
Сутки прошли непримечательно и обыкновенно. Кого-то для проформы взяли в плен за просроченную справку взамен паспорта, сгинувшего в пекле войны, одного бойца сняли с поста бухим. Ненастный отсыпной день тек вяло, всяк шедший толкал мои нары в тесноте, сосед лазал зачем-то вверх-вниз, кряхтя и ругаясь. Долбанный ящик транслировал очередное ток-шоу, рванный сон окутывал и исчезал, спугнутый шумом. Погода нежданно скакнула в оттепель, шел мокрый снег, вылазить никуда не хотелось. Начальство уже не принуждало трудиться по выходным, хотя быстро сдававшие под открытым небом хлорвиниловые мешки тихо сыпались черным речным песком. Столбы с колючей проволокой, врытые нами же в начале срока, тоже угрожающе кренились. Грял дембель-избавитель, дурманя ленивой неохотой и апатией ко всему.
Зато следующий день не задался прямо с утра. Невесть зачем в полвосьмого на Грозный промчался комендантский кортеж. Углядев какие-то нарушения, генерал выскочил из "Волги", оборал матом парней в своей обычной манере и приказал звать ответственного. Тот мирно дрых с полуночи, озверевший генерал затребовал командира отряда, редко встававшего раньше девяти. Не дождавшись, красный от ярости босс ворвался на блок, прямо в офицерский кубрик, и застал нашего маршала в сиреневых кальсонах, еле продравшего от стуков посыльных глаза. Все бывшие на ногах прыснули куда могли, но вопли слышались даже на посту. Последовали репрессии, виновный личный состав до обеда собирал мусор, выкладывал кирпичную дорожку к сортиру и рыл сточную канаву рядом с наполнившейся банным сливом. При наряде торчал на дороге весь день комвзвод по кличке Даун, в основной службе выше опера так и не поднявшийся. Избежав армии, здесь он раскрыл талант в полный рост, заменяя ефрейторством неспособности мыслить и выдвинуться куда-нибудь силой иных качеств. Ухватки слободской шпаны при комплекции бегемота кричали о пропавшем месте в бандшайке, острили - не взяли за скудоумие, пришлось в милицию идти... Он ревностно бдил за нами, ел мозг до сумерек, когда поток машин иссяк, и лишь тогда ушествовал с чувством выполненного долга, обещав всю ночь проверять боеготовность. Это слово мы не могли уже слышать без плевков; днем по рации ввели "стоп колеса", народ покричал и разъехался, царило относительное спокойствие, но явились три машины чеченского СОБРа. Махновцы затребовали их пропустить, размахивая боевым распоряжением с подписью грозненского коменданта. Даун вылез из столовой без шапки, с маслянистыми губами, изучил бумагу и важно заявил хриплым басом:
- Мне это не указ. Дорога закрыта для всех!
Напрасно здоровый улыбчивый мужикан, перед явным боевым опытом (не важно, на чьей стороне) которого Даун выглядел щенком, пробовал втолковать, что один комендант не может знать приказов другого, равного по должности, для чего сотрудникам органов и выдается документ установленного образца. Мерзший в свитере и калошах, привезенных по чьему-то совету вместо резиновых сапог, миниермолов гороподобно стоял на своем.
- А если сейчас откроем сами и поедем, что сделаешь? - двинулся вперед потерявший терпение крепыш с пулеметом, кладя ладонь на шлагбаум.
И оставивший где-то даже знаменитый ремень с патронташем для ВОГов, гранатными подсумками и командирским "макаровым", общим весом на полпуда, Даун вздернул голову и заявил:
- Буду стрелять!
Плюнув, чехи развернулись и полетели в сторону объездной дороги. Гордый собой, шеф вернулся к прерванной трапезе. Мы с напарником вытерли пот - толпа изрешетила бы нас и умчалась раньше, чем успели бы отщелкнуть предохранитель...
Среди гама кубрика не удавалось отдохнуть между сменами в законные два часа. Вольный народ с нездоровой погруженностью созерцал ширпотребный боевик. Собираясь вяло собираясь на пост, я краем глаза тоже поглядывал на экран. Молчавшая в углу рация вдруг ожила:
- "Кондор", "Кондор", подойди срочно на "первый"!
Им числился блок, хотя других постов не было. Выбравший изначально звучный позывной Даун нехотя зашевелился на койке, где возлежал в зимнем черном белье и носках. Рация торопила:
- "Кондор" - "первому", пожалуйста быстрее! Как принял?
- Слышу, слышу, - проворчал он в персональный "Кенвуд", накидывая куртку и вываливаясь за дверь. - Бзднуть сами не могут, командир нужен, мля...
Хотя требовал докладывать ему обо всем и спаси Бог избегать самовольства.
Я натягивал ватные штаны, когда в наш барак заглянул кто-то из второго отделения:
- Заступающая смена, бегом на пост! Вас Жорж зовет, сказал - мигом.
Так на самом деле звали Дауна-грифа. Чертыхаясь (задержали кого-то или разборка с проезжающими, как пить дать), мы с напарником сгреблись, застегивая на ходу разгрузки, давая кому-то прикладами, и потопали в холодную тьму. У шлагбаума, к нашему удивлению, никого не оказалось. "Эгей!" - окликнули с перекрестка, куда не добивал единственный на всю округу подвесной фонарь, возрожденный при блоке усилиями старшины и негусто освещавший круг выщербленного асфальта под собой. Подойдя, мы разглядели у крайних ворот Мухина с Борей, которых должны были сменить, Дауна и двух чеченцев-парней в камуфляже и вязанных шапочках у белых "Жигулей". Преобразившийся Жорж что-то втирал ближнему, деланно хихикая и скалясь. Раздраженный перспективой топтать снег дольше положенного, я хмуро бросил Мухе:
- Ну, что тут?
Молчаливый Борис пожал плечами, а Му начал делать какие-то знаки, исподволь косясь на местных. Когда я снова открыл рот, он потянул меня назад, шепча:
- На номер смотри, это та самая "шестера".
- Какая еще "шестера"?
- Тише, что в розыске, позавчера на разводе читали. Стоим себе, вдруг кто-то к Адиле приехал. Бор говорит - давай глянем, подходим ближе, и опа-на...
Борис регулярно писал себе на листок данные разыскиваемых людей и транспорта, сверяясь затем при проверке. Отличаясь редкой исполнительностью, он сыскал лишь немилость шефа, ответив на вопли по поводу не высаженной из автобуса бабки: "Я не оккупант", и с тех пор ходил в штрафниках. Хотя добросовестнее и честнее его среди нашего сброда никого не имелось.
Жившая в доме Адиля, муж которой то ли погиб или пропал без вести в первую войну, то ли пребывал неизвестно где, тянула многочисленную семью и родственников на доходы от ларька, стоявшего по другую сторону улицы. Бойцы отоваривались у нее сигаретной мелочью, пивом и бодяжной водкой. Официально торговля спиртным, как и употребление его военнослужащими объединенной группировки, к которым мы приравнивались, было строго воспрещено. Бутылки уносили за пазухой или в штанах, и кособокие семенящие фигуры издали обличали преступную цель похода "за спичками". Издержавшиеся несли к ней пятнистую спонсорскую форму, обувь, мелкое отрядное имущество, пайковые и стащенные из кухни провиант, накупленное поперву невесомое турецкое золото. Ради мирных отношений Адиля верила в долг, часто без отдачи. Жаждя, парни бегали к ней ночью домой, иногда сталкиваясь с другими гостями и посетителями. Кому и чем она платила за прибыльный бизнес, кто подруливал к воротам поздними вечерами, их не парило - есть маркитантка, и хорошо. "Мы кровь чью-то пьем или оружие толкаем? Военные тайны сдаем? Да про нас и так все всё знают, чих-пых разных "фейсов" и всяких там партизан..." А Борик вновь проявил рвение и служебную принципиальность.
- ...тот, что повыше - Арсаев.
- Имя-отчество совпадают?
- Нет, ну и что? Брат, родственник какой-нибудь. Один пес надо сдать, раз повязали.
- Машина его?
- Нет, того, кто в розыске. Доверка есть.
- Хрень полная... А второй кто?
- Вроде просто друг, - Муха утер перчаткой нос. - Говорит, дядя его министр, что ли. Оба в каком-то грозненском отделе числятся, а сами "телки" при этом папике, ездят с ним, охраняют.
Дело переставало мне нравиться совсем.
- Коллеги, получается? Вроде как своих сдаем, а им накидают звезды однозначно, виноват ли, нет.
- Какие они нам свои, все бандиты...
- Оружие при них есть?
- Пистолеты, заставили на сидение положить.
- А сюда они чего приехали, по то, за чем наши ходят?
- Ну. Так сказали, во всяком случае...
Даун стоял с чехами один, мы толклись поодаль, и я шагнул ближе, чтобы не уклоняться от неприятной процедуры задержания коллег, к тому же вооруженных. Как что ни складывалось, если уж служишь конторе, в бою с засранцем-"товарищем" будь рядом. Если геморрой начался, вилять недостойно. Даун, пользуясь этим, забубнил в дежурную рацию, ловящую боевой канал:
- "Утес", "Утес", как скоро будете? Очень ждем, ускорьтесь!
- Пошли, пошли к вам "колесики", - просипел далекий металлический голос. - Помним о вас.
Опершись на капот, сухощавый рослый парень с открытым лицом поинтересовался:
- Ребята, в чем хоть дело? Все время останавливают, проверяют, забирают оружие, уже надоело. Мы ведь такие же, как вы, разве нет?
Говорил он чисто, почти без акцента, что было здесь редким - видимо, жил в России. Второй закурил сигарету, предложив сперва Дауну и мне. Я отказался, тот взял, пряча глаза, уклончиво заелозил:
- Не знаем. Сказали доставлять всех, кто приезжает по вечерам, наверно, провинилась чем-то Адиля. Проверят, отпустят.
В голосе его звучала неискренность.
- О, едут!
Послышался нарастающий гул моторов, вспыхнул стремительно приближавшийся свет. Два БТРа подлетели на полной скорости, ослепив яркими кругляшами фарами, с визгом развернулись и замерли в ряд. С брони посыпались одинаковые, как на подбор, коротыши в вылинявших комбезах и масках. Глаза блестели в прорезях, точно у ниндзь. Только старший оказался длинным, худым и сутулым, с острым хищным носом и оспинами на щеках. Быстро выслушав Дауна, он бросил чеченцам:
- Документы!
Смолкшие парни вытащили удостоверения, техпаспорт "Жигулей". Изучив их в свете фонарика, остроносый приказал своим:
- Взять.
Ниндзи тотчас окружили парней, тыкая стволами и разворачивая лицом к "шестерке".
- Руки на капот! Брось сигарету! Ноги раздвинул, шире, смотреть вниз!
Ошарашенный не меньше нашего Даун топтался возле командира таинственной группы. Сунув ксивы в карман, тот подошел к чеченцам, о чем-то спросил одного, другого и скомандовал:
- В трюм!
Его бойцы, круто вывернув им руки, бегом потащили к транспортерам. Вмиг откинув дверцы боковых лазов, запинали внутрь, кто-то втиснулся следом, остальные прыгнули наверх. Двое сели в машину, где остался ключ зажигания, пристроились за первой "коробкой". Старший отозвал Дауна, долетели обрывки фраз: "Дядя... А второй что? Ну и все тогда..." Затем он влез на броню, что-то сказал в люк водителю, и маленькая колонна рванула в сторону обрамлявшей боковую дорогу лесополосы.
Мы безмолвно проводили их взглядом. Стряхивая оцепенение, Даун отхаркнулся и гуще обычного выдавил:
- Слышь, пацаны, никого тут не было и мы ничо не видали. Врубаетесь? Не слышу - сечете, бойцы?
- Да уж... - Муха простужено ушел в шарф по уши. Глаза у него нервно помаргивали.
Я тоже пришел в себя:
- А кто это были?
За пленными приезжал обычно временный отдел, заставляя ждать по часу и больше, но с гражданскими и тем паче разными служащими обращались более-менее корректно. Только что виденное повергло в недоумение, оставив скверный осадок.
- Разведка комендантская, - к Дауну возвращался обычный тон.
- Почему разведка?.. - начал я, пытаясь собраться с мыслями.
Даун оборвал:
- Все, кончили базарить. Кто сменился - на отдых, а вы несите службу как положено, буду проверять. Муха, если опять нажрешься ночью, башку сверну. Понял?
Бормоча "а чо я?", тот первый затрусил к блоку. Взяв фонарь, Даун слазил в дот-регистрацию, повозился там и наконец ушел, пообещав нас регулярно навещать. Отработавший пару лет в одном с ним отделе мой напарник, опер Саня, хмыкнул вслед.
- Не нравится мне все это, Александр Васильич, - поделился я. Трогаясь потихоньку умом в этом зазеркалье, мы величали друг друга по отчеству. - Маски-шоу какое-то...
- Влипли, - бесстрастно констатировал он.
- Да, попали чехи. Отметелят их - мама, не горюй.
- Почему чехи? Все. - Саня что-то уже просчитал и говорил в обычной манере, взвешенно и трезво.
- Мы-то причем?
- А куда их, по-твоему, увезли?
- Прессовать, допрашивать, наверно - все как дома. Если ты ловишь тех, кто тебе нос раньше натянул, в зад их целуешь?
Товарищ хмыкнул:
- Видел, куда они двинули? Какие ночью в лесу допросы бывают, представляешь?
- Да ну... Не может быть! - я боялся озвучить догадку, начинавшую брезжить в мозгу. - Надо ж разобраться, информацию вытащить в конце концов, если замешаны в чем-то, но... не так же сразу!
- Посмотрим.
Саня был здесь солдатом в первую войну и ко всему относился спокойно, деятельность в розыске тоже накладывала отпечаток. Соображал он в раскладах с мульками быстро, но и я закалялся системой не первый год. Мысли утянуло в другом направлении:
- Черт, заметил их кто-нибудь? Приезжали-то к Адиле.
- Ее дома нет, у Бори спрашивал. Чехи ждали, наверное, и попались на свою голову. Дай Бог, чтобы обошлось, но ты же сам видел...
Меня начал пробирать холодок.
- Кстати, с чего комендатура именно примчалась?
- Хрен знает. А, так дэбил же при нас кричал их, значит, было заряжено или "временник" стрелки перевел. Сведения по этой машине вообще откуда взялись?
- На разводе читали. В папке ориентировок что-то должно быть...
Разыскав в бункере мятый скоросшиватель с покоробленными влагой листами, мы несколько раз просмотрели его взад и вперед. Искомая писуля отсутствовала.
- Даун вырвал. Типа замел след, - Саня погасил узкий, обтянутый пятнистой резиной фонарик. - Блин, надо иногда слушать, что по утрам трендят...
Мы начали выхаживать с "веслами" на груди вдоль бетонной ограды, чтобы не закоченеть. Я вспоминал:
- Там и не ориентировка была, так, фуфлыжка ксероксная.
- Кто инициатор розыска?
- Внизу было... сейчас, вспомню зрительно - точно, в случае задержания сообщить на "Утес"!
- Ясно. В общем, как у нас: надо кого-то поймать, а формальных оснований нету - липовый розыск через друзей засылаешь или просишь начальника требование подписать. Получила разведка информацию на чела с тачкой, или просто счеты какие-то свести, и пульнули от себя маляву его щемить. Второй, может, не при делах, да судьба злая, не повезло - свидетель. В Чернокозово, думаю, их вряд ли повезут, то есть девяносто пять целых, ноль десятых вероятности...
В это время на юге полыхнуло зарницей, донесся приглушенный расстоянием взрыв. Мы замерли, обернувшись. Саня первым нарушил молчание:
- Все. Сто и один процент...
На следующий день наш ком ездил в комендатуру и "временник", откуда вернулся мрачный. Запершись с Дауном, долго что-то рядили, вызывали Мухина и Борю. Вышли они невеселые, до нас с Сашей очередь почему-то не дошла. Друг к другу никто не лез, Муха на невысказанный вопрос промямлил:
- Ничего не видели, ничего не знаем...
И, обругавшись, тяжело вздохнул.
- Другого от наших завхозов я и не ожидал, - подытожил Васильич, направляясь курить.
От чеченских стрелков, заступивших со вторым отделением на пост, уже было известно, что за селом нашли обгорелый ВАЗ с телами двух местных милиционеров. Всех подняли на ноги, потому что родственник одного занимал крупную должность в правительстве, а погибшие состояли в его личной охране. Убийц поклялись найти, из Грозного приехали всякие бугры для выражения соболезнований и организации действий.
Забравшись на пустую днем наблюдательную вышку, срубик в три венца поверх бани, мы с Саней обмозговывали перспективы. Я не видел лучшего, чем принять официальную версию и в случае прижима тупо стоять на ней. Глухая несознанка - вещь топорно-надежная, в дрянной ситуации хитрить сложнее. Друг мудрил, просчитывая ходы:
- Поднять это дерьмо - два пальца об асфальт. За любой конец дерни, а копать начнут, думаю, раскрутят все за милую душу. Найдут свидетелей, сличат показания, не одни ж простофили у них там, и Даун первый потечет, как тухлятина. Он насквозь деревянный, а менты вообще быстро сыпятся, особенно кто с оперативно-следственной деятельностью не знаком или дурак. Психика косная, вживаются полностью в доминирующую роль. Попадут на допрос к опытному волку, почва выбита из-под ног, и разваливаются через полчаса... Кстати, здесь в прокуратуре наши командированные или уже свои?
- Может, рулят союзные, но аборигены точно есть. Сколько их ездит с ксивами, треть хоть настоящими должна быть.
- Хрен с ними, мы с тобой в любом случае не причем. Опоздали на пост, фильм хотелось досмотреть, в сортир завернули, ну и как-то проворонили все. Когда пришли, никого не было, с упырями нашими разговоров ни о чем не вели. Сменили, и те ушли себе, а чего нам. Расхождение пять-десять минут, отчасти так и было, полуправда - лучшая ложь. Будем держаться этой версии, только языки надо подвязать, особенно Мухе. Хотя знают двое - знает свинья...
Вечером в кубарь приперлись друзья-алкаши начштаб с поваром Андрюхой, сопровождавшие шефа в комендатуру, таща видеокассету. Подружившись с кем-то через пузырь, задастый штабист Колунов переписывал во "временнике" тамошние оперсъемки - задержания, допросы, трупы боевиков, ликвидации схронов. Жемчужиной сборника был выезд на подрыв, где от припавшего на сорванное колесо УАЗа волокут кричащего раненого без ноги, а у машины лежало скорченное неподвижное тело. Затем изображение ныряло вниз, начиналась пальба и мат... Видак стоял в нашем "кубрике", и бывший афганский интернационалист Кол, пополнив свою дикую коллекцию, неизменно спешил к нам.
- Братва, че мне пацаны слили! Покажу счас, вырубайте на ... эту бодягу.
Прокручивая знакомые уже старые кадры, он долго не мог попасть на нужное место. В конце концов справился.
- Ну, тихо!
На экране возникло кочковатое поле с рощицей на горизонте и недальними развалинами. Медленно описав полукруг, глаз камеры сфокусировался на искореженном обгоревшем каркасе легковушки. Сорванную дверцу тащит за ручку из канавы усач в серой форме с подсумком на ремне. Крупным планом смятый, как лист бумаги, госзнак, погнутый овальный жетон "МВД России" с личным номером на чьей-то ладони. Объектив заглядывает в то, что раньше было салоном: мешанина клочьев, гарь, остатки завалившихся кресел с двумя обугленными телами в характерной "боксерской" позе. Снова общий план, по рытвинам и кустам бродят разномастно экипированные милиционеры, высматривая что-то под ногами. Вид машины издали, рядом с ней несколько человек, один пишет, держа черную папку на весу, другой щелкает фотоаппаратом. Слева два УАЗика, "Жигули", БТР. Сцена заваливается вбок, рябит компьютерным ценником и гаснет.
Дальше полутемно, внутренность большого дома. Снимавший что-то подстраивает, точно камере со света нужно привыкнуть, вид несколько проясняется и светлеет. Мужчины на лавках вдоль стен, старики в папахах, слышен женский вой и причитания на чеченском языке. Начальник "временника" Сайфутдинов медленно жмет руки полному господину в норковой шапке и расстегнутом пальто, под которым видны пиджак с галстуком, вечно припухшее лицо подпола необычно серьезно. Голосов за плачем не слышно, чувствуется общее напряжение. Двор, Сайфутдинов окружен женщинами в темной одежде, передняя рвет на себе волосы, царапает до крови лицо, ее силой уводят. Остальные кричат, размахивают руками, готовые вцепиться в шерифа. Подняв успокаивающе ладони, он чуть сдает назад и пытается возвысить голос: "Сделаем все для того, чтобы... Беру под личный контроль, подонки будут найдены... заслуженное возмездие". Автоматчики потихоньку начинают оттирать толпу, высвобождая проход. Начальник садится в "Волгу", за которой торчат грязные дети. Один что-то говорит, все прыскают, самый мелкий ковыряет в носу, сосет тот же палец и дергает за руку сестренку. Президентский кортеж трогается, Колун жмет пульт. Сеанс окончен.
- Их разведка замочила? - нарушил кто-то молчание с задних коек.
- Какая разведка? - лениво протянул Кол, довольный собой, точно участвовал в ликвидации. - Не сморозь где-нибудь. Боевики они были, как все менты здешние. Позырим еще раз?
Он запустил перемотку среди гама "ну его, там Ван Дамм", "давай, давай этот ужастик из гущи жизни!". Перешагивая через ноги, я выбрался на улицу. Морозно обнаженное небо дохнуло колким мерцанием. За баней у сточного рва, который мы долбили весь ноябрь под оборонительную траншею, мутноглазый качающийся Андрюха справляя нужду. Это запрещали равно начальство и понятия общака, но он обладал иммунитетом к любым требованиям и нормам.
- Огонь есть? А, ты, некурящий.
Застегнув штаны, повар начал рыться в карманах, выронил из губ папиросу и с бранным бурчанием вынул из рваной пачки другую, согнутую точно ревматизмом. Поймав наконец прозрачную зажигалку, с третьей попытки высек искру и неглубоко затянулся.
- Хочешь скажу, как на самом деле было? Мне во "временнике" опер, зема наш, рассказал, только ты дальше не звони. Разведка стала после комендантского часа в засаде на дороге, где бензин возят, а тут эти на своей "шестере" прут. Опоздали и не хотели без предписания через посты ехать, вроде так сейчас выяснили. Им очередь перед капотом, они по газам - а что еще делать, если ночью в едренях тормозят? Пока разведка свои гробы из кустов выкатывала, оторвались и через заулки на окраине ушли.
Табак из обслюнявленного кончика попал в рот, Андрюха закашлялся и долго плевался:
- Вот гадость делают...
- Бери другие. А то не можешь себе позволить, мафия тыловая?
- Не, уже не могу. Последнее с Колом Адиле продали... Да, так вот. Раз свалили - значит, боевики. Пробили регистрацию - машинка на каком-то менте числится, который служит аж в Шелковской. Разведка поставила от себя в розыск "шестеру" с его данными, а он дальний родственник того парня, что был за рулем, продал ему по доверке. Вообще тоже мне разведчики, потрясли бы село и нашли сразу, те ведь не прятались - ну, съе...сь от кого-то ночью, и что.
- Нет, брат кашевар, так не делается, - больший опыт позволял мне судить о том, чего постовой по штатной должности кок мог не знать. - Если координат нет, проще нахлобучивать чужими руками. Адрес хлопают, когда точно выяснено, что нужное там - человек, имущество, иначе спугнешь. Ты скажи, на кой парней завалили?
Тот хмыкнул:
- Просто идиоты. Чтоб неповадно было. Не разбираются долго, бах - и все, а теперь комендатура с "временником" на ушах стоят. У одного пацана отец или кто там шишка чешский, будет теперь всем по самое никуда. Хотя разведка живых в принципе не оставляет, такая контора, сам знаешь. И правильно: по законам что-то делать, так все боевики пойманные завтра будут снова на воле гулять. Может, они бандосы правда были. Гули базарить, война.
- Угу, лес рубят - щепки летят.
- Чо, не так, что ли? Ладно, не парься. Выпить хочешь?
- Нет.
- Тогда бывай. Пойду я, дела...
Хмурое небо с утра словно таило в себе угрозу. Сельские овцы паслись вдали от проволочных заграждений, куда лезли обычно за уцелевшей травой и застревали, жалобно блея. Добродушный и глупый приблудный щенок Ваха (названный не для унижения чеченского имени, а от термина ваххабист, как фонетировали его в большинстве коллеги), вечно болтавшийся под ногами, исчез напрочь. Мы только заступили во вторую смену, как на перекресток вылетели две "Нивы" с тонированными стеклами и маяками, без номеров, следом выкатил гаишный "Форд", какие встречались лишь в Грозном. Бородачи в синих камуфляжах мигом перекрыли движение, не обращая на нас внимания. У двух или трех были маленькие спецавтоматы, при надобности складывающиеся в брикет и похожие издали на игрушки. К нам подошел ДПСник средних лет с обыкновенным "калашниковым", из старых - под дерматиновой курткой виднелся китель упраздненного образца с алыми петлицами. Поздоровавшись за руку, объяснил:
- Парнишек хоронят, которых вчера убили, сейчас повезут. Оба в милиции работали, отличные ребята, против боевиков стояли. Старшего я знал, у него дядя зампредседателя совета министров, вместо отца вырастил, того бородатые козлы еще в первую войну застрелили, когда власть держали здесь. Большие люди приехали, с комендантом все договорено, чтоб колонну пропустили, охранять будут до кладбища и назад.
- А второй парень кто был?
- Друг, кентовались с детства, поехали куда-то вместе после работы, сказали матери - вернемся через полчаса. А вчера пастух гнал стадо за старой мельницей, увидел сгоревшую машину, сказал проезжавшим, они на посту передали. Из временного отдела примчались ваши, нашли жетоны, установили, кто такие...
- Подозревают кого-нибудь?
Гаишник сплюнул.
- Х... знает. Говорят, солдат видели на бэтээрах. Сколько убивают всех, забирают из дома - проверка документов, и пропадают люди, находят потом без голов, без рук-ног... Будут выяснять.
Мы с Саней мельком переглянулись.
- А не боевики взорвали? За дядю, что сами в милиции служат? Случайно на фугас попасть не могли?
- Что им там делать было ночью, черт-те где? А фугас - не гвоздь на дороге, его просто так не ловят. Хотя - все может быть...
Гаишник замолк.
Издали послышалось нараставшее пение, и вскоре со стороны моста показалась процессия. Возглавлявшие ее старцы, одновременно взбрасывая палки, как лес сабель, на ходу выкрикивали речитативом что-то вроде молитвы. Папахи некоторых обвивали бело- зеленые ленты. Дохнуло чем-то из Кавказской войны; следом на плечах мужчин плыли носилки с телами, зашитыми в бурки и обернутыми в темные ковры. Кое-кто из наших купил такие же, прельстившись дешевизной, и еле спихнул назад, узнав, для чего их обычно используют. И что у могил, бывает, малосостоятельные родственники снимают покровы и возвращают в обиход, а то и на рынок. Несчастным парням такая участь явно не грозила, обычно же покойных везли мимо нас просто в шерстяных одеялах, стремясь без задержки предать тела земле по установлению шариата. За носилками шли остальные мужчины, в задних рядах молодежь. Женщин не было.
Заполнив дорогу, толпа остановилась, скорбный груз поставили в обогнавшие ее грузовики с откинутыми кормовыми бортами, куда влезли парни покрепче. Старики взошли в "Икарус", остальные набились в разбитые ПАЗики и "Кубани", пацанам и не поместившимся достался еще один ЗИЛ. Вслед за импровизированными катафалками протянулась вереница машин, опустивших стекла, с несколькими джипами и черным "мерсом" впереди. Вся эта мощь, спаянная общим чувством, производила гнетущее впечатление.
Проезжая мимо, народ, особенно юнцы, смотрел на нас с ненавистью и явной угрозой, но хранил молчание. Гаишник здоровался с самыми уважаемыми - "салам, алейкум-ва-салам", прикладывая руку к сердцу. АК он бросил за плечо. Мы стояли рядом, не отводя взгляд. Ощущал я себя скверно, хотя не видел собственной вины больше той, что служил паскудной системе. На месте Бори никуда бы не полез, сторонясь по возможности сатанинской игры, где битой пешкой в очередной раз стала чья-то жизнь. Имитируй отправление дурацких обязанностей и жди дембеля, а там... Вместе с тем Борис просто ответственно выполнял задачу - следить, проверять, как и должен поступать честный полицай, был по-своему прав и не мог знать, чем обернется рядовое "ваши документы". Приказ сверху обязателен к исполнению, а квалифицировать его преступность не нам...
Когда последние автомобили миновали шлагбаум, бородачи и гаишный "Форд" с новым знакомым умчались вдогонку. Минут через сорок-пятьдесят кавалькада проследовала обратно. Потянулись томительные часы. Начальство не лезло к нам, впервые озабоченное серьезной проблемой, и мы досматривали повозки странствующих кое-как, через пять на десятую. Все чего-то ждали.
В перерыв Муха сбегал к Адиле, с которой имел налаженную товарно-денежную связь. До личных близостей дело тут не доходило, хотя истомленные голодом бойцы кинулись бы на кого угодно. Вернулся сникший: к ней уже приезжали и взяли в крутой оборот, хотя она-то была на другом конце улицы у родственницы. Тем вечером к дядькам с машиной вышла ее старшая дочь, сказала - мамы нет, больше домашние ничего не знали, за дверь нос не высовывали. Мало ли кто по ночам ездит. Адиля твердила, что она не причем, но была взвинчена, рано закрыла ларек и просила домой к ней больше не ходить, торговля в рабочее время по закону, из киоска. Показания дочки записал следователь прокуратуры, самой ей велели никуда из села не выезжать. Как ни верти, получалось, что погибших видели последний раз возле ее дома и нашего блокпоста.
Началось время мучительной неизвестности и высчитывания оставшихся до конца срока минут. Борис внешне не изменился, но стал еще молчаливее. Авторитет пробовавшего иногда петушиться Дауна окончательно пал, хотя здесь-то вряд ли и он был чем-либо виноват, его почти не слушали, а рявкать больше не смел. Получалось, он как бы не сумел что-то сделать, выйти из ситуации и накликал беду на отряд. Муха ушел в запой, однако на это смотрели сквозь пальцы. Происшествие старались не поминать, хотя о нем знали в деталях уже все на блоке и жили в постоянной тревоге, выгадывании ответных мер.
Было строжайше запрещено покидать пункт временной дислокации, как официально именовался наш форт, без крайней необходимости, личного разрешения шефа и записи в специальную книгу. Бегавший тайком к шашлычнику Леме, с которым искренне, хотя и небескорыстно сдружился, участковый по фамилии Злачевский, польской, как он утверждал, принес следующую весть. Три дня в домах погибших будут стоять накрытые столы, заходи любой, ешь, пей (он глотнул мечтательно) сколько хочешь, поминай ребят, а потом...
- Что потом?
- Старики будут думать, решать, назначать виновных.
Контактировавший по делу с надомным автослесарем Мусой водитель Коля, сорокалетний крепыш полутораметрового роста, эти сведения в общих чертах подтвердил.
Тучи над нами явно сгущались.
Я не боялся смерти. В атмосфере вечного напряжения, почти бешенства, рождаемого дурацкой службой, стесненными условиями и обстановкой полувойны она действительно отступала, теряла величественно-жуткий образ. Смерть была рядом, через нас возили убитых, тяжело раненых в стычках, подорвавшихся на фугасах и минах, данные о потерях по боевому каналу передавали в Ханкалу, но в возможность собственного конца никто не верил. И все же накрыться глупо, за чужие грехи, получив очередь из мчащегося автомобиля, взлететь с оставленным поодаль грузовиком, словить пулю ночного снайпера хотелось мало. На душе при этом было крайне тяжело. Так или иначе, я оказался замешан в грязной истории, обжегшей своей заурядной жестокостью, которая обходила нас прежде стороной и воспринималась отвлеченно. Толком не выяснилось, было ли что-нибудь за парнями, и случившееся явно оказывалось не борьбой, а убийством.
Муху наградили почетным, не положенным нам по статусу знаком "Лучший сотрудник специальных подразделений", выхлопотанным шефом в основном себе и прихвостням. Даун получал все отличия автоматом, мы с Василичем не пользовались благосклонностью верхов и вообще были маргиналами в здешней кодле. Глупое насекомое, не больно осчастливленное милостью, пошло за правдой:
- А как же Борис? Вообще-то он задержал, проявил это, бдительность и мужество при выполнении долга...
- Борис, - крысиное отродье не сразу нашло ответ, - не заслужил своим поведением.
Сам Борис, которому диалог был передан в лицах, не реагировал никак.
Зная в целом отрицательную настроенность к местным, я сказал ему тет-а-тет:
- Можешь записать двух чехов на свой счет, как настоящий воин.
- Это упрек? - чернобровое лицо редко что-нибудь выражало.
- Информация к размышлению.
- Бог накажет?
- Мне-то почем знать...
Руководство погрузилось в одну заботу - как выбраться на большую землю без потерь, когда покличет труба. Набедокурившие команды часто ждали сюрпризы при отъезде, как итоговая черта. Щедрыми проставами, обиванием порогов в комендатуре, мобильном отряде и Ханкале удалось обеспечить вместо наземного передвижения вертак и сопровождение до взлетной площадки с боевой техникой. Когда дошла наконец весть о прибывшей в Моздок смене, потребовалось доставить первым нового тыловика, чтобы заблаговременно подписать все акты. Нас четверых, словно меченных с того вечера незримым тавром, поспешно высвободили из наряда и велели собираться. Окончательно притихший в обстановке дембельского разложения Даун-Жорж, пыхтя, тоже выгребал скарб из-под койки. Мрачно пояснил:
- Чешем в Моздок, пацаны. Забиваем вагоны получше, грузовое место, а сюда их завхоз попрет со шмотьем и частью народа, сколько войдет в кузов. Давай, слышь, в темпе, машина уже ждет.
Меня слегка покоробила беззастенчивость расчета: участников самого неприятного и крупного инцидента за весь срок отправляли наиболее опасным путем, в простом ГАЗе по земле, точно договариваясь с незримым противником, покупая гарантии для остальных. Командование вроде можно было б понять, не знай мы наверняка, что руководит ими не суровая забота о большинстве ценою меньшей жертвы, а элементарная трусость. Впрочем, этих типов давно и заслуженно презирали даже те, кто внешне лебезил перед ними, а я в душе ожидал чего-то подобного.
Заведовавший грузовичком пенсионер Коля, оптимист и весельчак, отбывал восьмую командировку. Ему случалось возить генералов, трупы, полные снарядов "шаланды", попадать в засады и рваться на фугасе, страх был абсолютно чужд. Оглядев нас, он с неистощимым оптимизмом воскликнул:
- Готовы, смертнички? Эх, прокачу!
Даун передернулся и молча полез в кабину. Я забрался на крышу металлического фургона, откуда предпочитал в роли стрелка-наблюдателя глазеть окрест. Муха изнутри дурашливо крикнул повару, хмуро-трезво стоявшему ближе всех:
- Обнимемся в последний разочек? Не поминайте лихом, пацаны, если что не так - извините!
- Не п...ди лишнего. Все будет нормалек, - Андрюха был необычно серьезен.
- Ну, держись! - бросил мне Колян, мячиком запрыгивая на сидение.
Он рванул с места так, что я чуть не улетел кубарем через спину и мало обращал уже внимания на взмахи рук, крики провожающих. Распялив ноги в люке и откинувшись назад, цеплялся за какую-то скобу и еле удерживал сползающий автомат до следующего поста километрах в двадцати. Там водила чуть сбросил газ, и мне удалось наконец пристроиться ловчее. Мы понеслись дальше, распугивая гудком легковушки, обгоняя тяжеловозы и военные "ленточки". У КПП наш рулевой проявлял чудеса ловкости, выскакивая на обочины и минуя длинные хвосты. С каждым оборотом колес дышавшая в загривок опасность таяла, делаясь все призрачней и условней. Колян не стал придерживаться составленного начальством объездного маршрута, а гнал бешено напрямую по самой наезженной и заполненной трассе, ежедневно проверяемой инженерной разведкой. Осмотр саперами полотна и кюветов чистоты их не гарантировал, но небеса благоволили нам. Последний напряженный отрезок, знаменитый Самашкинский лес, пролетели махом в захлебывающемся реве движка. У мостиков скучали дневные наряды, кипятя чай на костерках, глухие участки, где заросли подступали к самому асфальту, охраняли транспортеры и БМП, развернув к чаще стволы. Я не успевал даже вскинуть по обычаю приветственно руку. Наконец показалась длиннейшая очередь всякого транспорта, зеленые шатры палаток над оборонительными насыпями и многорядная колючая проволока, сквозь которую брел к контролю народ. Федеральный пост "Кавказ" на границе "союзной" Ингушетии.
Все.
Когда на следующий вечер благополучно прибывший отряд загрузился в поезд и отпустил последние тормоза, мы с Саней дневалили первыми у вагонов. Состав торчал на запасных путях в отстойнике, именуемом Песками, дежурные разводили в кромешной тьме костры для света. Я сказал:
- Ну что, Васильич, народный суд старейшин нас, похоже, заочно оправдал.
- Или не сумел ничего сделать. На акцию против блока не решились, ответкой размолотили бы все дома вокруг, а за забор мы не высовывались, как мыши. Дорожных подарков могли просто не успеть подложить, их сил ведь не знаем и склонны преувеличивать, у страха глаза велики...
Я подкинул на угли обломок доски, уворованной днем из какого-то штабеля.
- В город, думаю, за нами не потянется.
- Навряд ли. Руки коротки. В России им сложнее действовать, у нас рожи приметные хватают на каждом шагу. Какая наша вина, если рыть до корней, но что они так прямо разобрались, я не верю. Для этого надо кучу работы проделать, иметь всюду людей или от наших информацию получать, представлять структуру - где комендатура, где временный отдел, войска, приданные милицейские силы. Надо это им? - Александр Васильич подгреб недогоревшие щепки в огонь. - Федералы поймали, федералы увезли и грохнули. Там же не следственное управление по Чеченской республике, чтоб детали обсасывать и правовую оценку давать. Эти квалифицируют по своим понятиям, а понятие одно - резать башку...
- Главное - выбрались, гори теперь оно, - под грузом усталости действительно хотелось забыть эти месяцы, вычеркнуть их прочь.
- Разделяю ваше мнение, товарищ. Трое суток - и снова люди, я после комиссий и остальной ерунды сразу в отпуск уйду. А там посмотрим, пора с "земли" расти куда-нибудь, в частное агентство еще зовут...
Из вагона полезли курить распаренные спиртным коллеги, и мы смолкли.
Дождливой осенью, бродя по городу без цели и определенных занятий, я столкнулся вечером у метро с Мухой. Он топал со службы в кожанке поверх формы, на легком газу, и был рад поболтать с кем-нибудь, взяв пивка. Я отказался от угощения, но пошел за ларек, откуда он шугнул двух бродяг-побирушек.
Словоохотливый Мухин делился новостями:
- Жоржик-то наш, Даун, ну - все-таки прополз наверх, не зря анус рвал, сейчас в охране порядка замначальником, потом главным будет, когда теперешний на пенсию уйдет. У вас шеф новый, откуда-то со стороны, говорят - ничего мужик, хотя со своими загребами. Колян в Чечне опять, на год завербовался. Корешок твой, Сашка, опер, тоже на граждань свалил, в какой-то конторе теперь. Вроде доволен, слыхал, хотя после мусарни скучно. Ты сам где?
- Между небом и землей.
- Так звякни ему, - Муха не мог представить, как можно болтаться на волнах, когда вокруг полно знакомств, холяв, местечек и тем, которые следовало пробить.
- Да, найду телефон.
Координаты всех отрядовцев были записаны у меня в книжке, но общаться с кем-либо не хотелось. Визави хлебнул пенной влаги и поинтересовался:
- Чего ушел-то?
- Так, - вряд ли я мог объяснить, с чего послал обрыдшую систему и выломился из привычного загаженного гнезда в вакуум. - Приелось.
- А-а... - Муха сделал глоток и светскую паузу, как бы сочувствуя моим внутренним трудностям, не пытаясь уразуметь действий. Но тут что-то вспомнил и переключился: - Прикинь, Андрюха-повар сейчас в госпитале лежит, досинячился - язва. Говорил ему: знай меру, все пьем, но не до чертей же, а он вообще с рельсов съехал, как вернулись. Хотели даже увольнять, но сжалились - куда ему идти, послали летом охранять пионерлагерь ментовской, ну, для детей сотрудников. Там тоже газ-квас, бл...во с вожатыми, вернулся совсем хронь. Жена ушла, ну и в штопор заклинило, как бывает. Чуть коньки не отбросил, на "скорой" увезли, когда дырка в животе прободилась и кровь горлом пошла.
Муха явно осуждал брата по оружию и змию, хотя в командировке мне лично случалось уносить его с поста на себе и прятать от начальства под койку.
- Ездил проведать, спецом только сигарет взял, этот вурдалак меня чуть обратно не погнал: "гули пустой приперся, и так здесь дохожу, мне врачи спирт прописывают для здоровья!". Так ведь по столовой ложке; тот-то и плохо, мол. Покурили мы с ним на лестничке, пришлось за пивцом сгонять, и он трет: помнишь нашего опера-зему, что во "временнике" парился у татар? Они с Андрюхой закорефанили слегонца и тут встретились, когда поварюга еще по воле ходил. Бухнули, как водится. Зема после нас вернулся, рассказал: параша эта вся, с чеченскими ментами, добром не кончилась. - На миг смутившись, он тут же оправился и с прежней развязностью продолжал: - Недели через две, как мы уехали, комендантская разведка попала в засаду. Выпасли их все-таки, рванули фугас под первой машиной, обдолбили из граников, те еле успели оборону занять. Настоящий бой шел, пока на выручку спешили. Три трупа, ранения тяжелые, кто-то без ноги остался, а нападавшие ушли с концами, как в воду. Правда, дом одного из тех замоченных парней ночью взорвался, но так, сам по себе, ха-ха... А командира взвода разведчиков, долговязый, худой весь был, хлопнули из винтаря. Он и в засаде уцелел, мотался на броне по-прежнему, зуб на него имели многие, и однажды прямо в селе, остановились чего-то купить, бац - снайпер, черепок насквозь, ткнулся носом в люк... А что дальше вышло, земе уже по барабану, отбарабанил свое и слинял день в день. В общем, целая война там была.
Я невольно произнес:
- Значит, все-таки разобрались. Оправдали...
- Что? - не понял Муха, сам ушедший в рассказ и вживе припомнивший зимние события.
