Между гор бежит речка, принимая в себя с каждым извивом всё новые мелкие потоки. Там, где хребты распахиваются, открывая равнинную ширь, у самых отрогов лежит село, запирающее ущелье. Ущелье с кручами бортов, опушенных поверху зеленью, как и вытянувшееся дальше по берегам село, названы в честь стремительной бурной речки, пронизывающей их живой ниткой. Имя громкое, прозвучавшее в обе войны не один раз.
Огненный бог взял долю сполна и здесь, вдоль улиц зияли обугленные провалы окон, торчали зубчатые руины, словно обгрызенные неведомым стальным зверем. Вместе с тем немало домов уцелело, в них продолжали обитать люди, уставшие безответно проклинать судьбу. Кто-то выжил даже в жестоко разрушенном Грозном, и если обошла пуля, не взял голод и болезнь, существовали дальше кое-как, словно по привычке, оттого лишь, что теплится ещё внутри искра наперекор всему.
От села шла в горы петляющая дорога, вдоль которой вкрапились разные аульцы в три дома. Маленькие селенья война потрепала меньше, разве что бомбили заодно да прилетали снаряды дальнобойных САУ. Жизнь там была совсем плохой, но как быть - в Чечне и так остались лишь не сумевшие деться хоть куда-нибудь. Разбитые машины самых зажиточных на местном бензине, дающем ядовитый сизый выхлоп, циркулировали туда-обратно, доставляя в горы самое необходимое по соответствующей цене, остальные ходили по своим надобностям за десятки километров пешком. Как теснина водный ток, сдавливал артерию у села пост, выставивший укрепления с рядами колючки в сторону ущелья. Где-то там, в лесах, скрывались террористы-боевики, члены незаконных вооруженных формирований, партизаны, моджахеды, шахиды, бойцы сопротивления - словом, враг, которого следовало не допустить на равнину.
Никаких "духов" в смысле крупных организованных сил на самом деле тут давно не было. Дагестанский поход исламистов, по единодушному мнению здешних инспирированный большой властью, и оправданная им в глазах мира новая кампания подточили конфедератский актив. Идейные борцы пали в авангарде, свирепые закалённые воины легли в нескончаемых битвах с империалистами и друг другом, молодая дикая поросль, знавшая на коротком веку только чуму да разор, стать достойной сменой не могла. Просто не успевала выковаться. Со всех концов страны, из целинных степей и нефтяного Прикамья, больше не текли рекой соплеменники исполнить священный долг, как в 95-96-м. Тогда мужчины бросали дом, семью, работу-бизнес и отправляясь защищать родину от новоявленных ермоловых. Трёх лет свободы в местном исполнении хватило за глаза, из незаможней республики отбыли в анафемскую метрополию все, кто только смог. Загнанные в каменные щели со стрелковым оружием группы серьёзно противостоять армии не могли и отсиживались в лесных схронах, посильно вредя. На зиму они уходили к соседям за хребет или рассредоточивались на оккупированной территории под видом рядовых граждан. Началась затяжная партизанская борьба, против которой бессилен любой агрессор, не решающийся на единственно верное средство - истребить народ целиком. Все стоявшие на постах, мёрзшие и мокнувшие в окопах понимали, что надо рубить под корень или бросать камедь, выверты с самоуправлением под верховной дланью до хорошего снова не доведут. Но решали не они, а тем, в чьих руках находились миллионы судеб, на них абсолютно было плевать.
Посему федеральные колонны (термины военного новояза быстро укоренялись в среде тех, кто по сути являлся не менее федералом - МЧС, милиции, прочих служак и штатских, посланных либо добровольно отправившихся в мятежную республику) редко ходили за шлагбаум поста ввиду отсутствии практического смысла. Выдвигались иногда для проформы, когда отрабатывающая свой хлеб и звёзды начальству авиация "отмечала скопления боевиков", а равно фейсы либо военная разведка получали оперативную информацию с той же точностью целеуказания. Зелёный квадрат километровки с лепящимися друг к другу горизонталями можно обшаривать день и два, не найдя целую банду, забившуюся в какую-нибудь дыру или, обычнее, рассосавшуюся заблаговременно до подхода наземных сил. Мыслители, далёкие от здешних дел, неизменно возмущались: неужто трудно заполонить войсками гнилое пятнышко на бескрайней территории, прочесать каждый овраг, каждый хлев в последнем ауле и раздавить, выжечь, истребить наконец эту заразу? Увы диванным стратегам; горы столетиями бесстрастно взирают на суету очередных покорителей у их стоп. Многочисленные кряжи не взять под полный контроль, военно-государственный механизм просто разрушится в попытке такой концентрации. Естественные трудности препятствуют даже полному оцеплению священного рубежа, змеящегося по снежным пиками и неприступным громадам хребтов, у пограничников нет и не будет нужных сил. Пришлось бы согнать воинскую массу без остатка, призвав резервистов и набрав ополчение, чтобы составить заветную единую цепь, где всякий касается соседа плечом. А на всякого потребуется ещё трое сменяющих его на посту, пятеро кормящих, подвозящих необходимые припасы, возводящих разные сооружения и обеспечивающих в остальном, не считая крепкий тыл. Да пятнадцать командиров, если просчитать лестницу до конца вверх. Война - самое дорогое из царских удовольствий, за какую бы нефть она не велась...
Реальность допускала разгром крупных формирований противника с дальнейшим перекрытием основных коммуникаций, чтобы не шлялись совсем открыто, как в первую войну, разъезжая на боевой технике. Танковых армад не отмечалось и раньше, а толпы противника скрывались в тайных бункерах, грея лапы над костром и красуясь густыми бородами, только на лентах западных журналистов. Действительный враг тащил мимо бойцов тележку с пожитками, глазел на них из окон автобуса или от простреленных ворот, плёлся в школу, открытую по случаю мирной жизни. Подрост сгоняли в один класс, от семи до восемнадцати, и во главе с какой-нибудь старой учительницей все зубрили грамоту - за годы свободы выросло поколение, не умевшее читать. Как-то при независимости обходились.
В каждую рытвину не посадишь солдата, к жителям поголовно не приставить сотрудника, лучше двух, чтобы пасли круглосуточно и неусыпно. Без того же выходила сущая ерунда, детские кошки-мышки. Операции в подчинённых районах носили формальный характер, участники активностью не отличались. Боевые в эту кампанию пока шли всем, но получить их тоже хотелось. Выехав, старались занять выгодную позицию и отстоять нужный срок под прикрытием брони, а если фартило, докладывали о результатах прямо из расположений.
Пост на краю села обстреливался тем не менее регулярно. Из жилого сектора - никогда, но дистанции и скорость исчезновения не оставляли сомнений в том, откуда вьетконговцы брались. Тревожили ночью, извечная тактика от Гиндукуша до Балкан: днём тихий селянин ковыряется в огороде, с темнотой достаёт оружие и выходит на тропу войны. Заставляли их, платили, сами мстили за что-то или срывали злость - чёрт разберёт. До второго пришествия империи простой люд жил хоть как-то с крышей над головой, а что русских с прочими на глазах резали, было уже не в счёт, тут у каждого хата с краю. За время самочинности и двух боен, особенно последней, все здорово озверели. Стоявшие недалеко от поста мотострелки иногда заезжали купить чего-нибудь на импровизированных лотках вдоль трассы, заглядывали на блок. Среди наёмников, как шутя звали служащих по контракту, встречались бомбившие ещё в тот раз с первых залпов. От рассказов мороз драл кожу: пленных только при начальстве с журналистами везли на фильтрацию, в разные Чернокозовы, обычно взятых с бою рвали на части, кромсали штыками, протыкали зад арматурой, обливали солярой и жгли, называлось "гриль". Схваченных по подозрению, а то и просто так давили бронёй, забивали в пасть гранаты, размочить прикладами или прошить очередью считалось милостью, почти гуманизмом.
- А что с нашими пацанами делали, знаешь? Так их и надо, уничтожить до последнего всех!
Что говорить о рядовых бойцах, как-то на пост заехал в качестве проверяющего худой дёрганный майор (был и тут надзор, и рапорты-показатели, отчётность, даже смотр с песней собрались однажды устроить). Майор в берете, при двух рациях и куче оружия, оказался болтлив и головой явно нездоров. С третьего слова начал рассказывать парням, не дождясь ответственного, про 89-й в Тбилиси, как из своей БМП расстрелял студенческое общежитие в центре, откуда метнули бутылку с горючим. Правда, не попали, но он жал на спуск, пока запас не кончился, лишь тогда приказал догонять колонну, а гусеницы уходящих машин секли и секли из мостовой в темноте искры... Хотели судить, даже отстранили от должности, но подоспел Карабах, потом чурки вообще отделились. В первую войну командовал ротой спецназа, набирал в вертак бандитов, их пособников и допрашивал над землёй: будешь говорить? Нет - пошёл вниз, следующий! Если вопросы потом, так сами выбросились по дороге на базу, страшась бесед с комитетчиками и представителями ГРУ. Один раз привёз задержанных, начал колоть, получил информацию, а ему: почему вешали за руки на танковый ствол? Привязывали к ногам аккумулятор и совали провода в член? Бросил возить, за село да в ближайший ров, не было никого, и точка. Но пришлось в итоге из ВВ уйти, достали, перекинулся по милицейской части. Ничего, обезьяны эти его запомнят надолго...
- А чё, - дымил жёлтой ростовской "Примой" с фильтром другой, - нормалёк. Если б все до конца так действовали, давно бы порядок был.
- Какой тут порядок, сам посуди: захотели чичи своим племенем жить или тейпом, а им штырь в глотку по самое не хочу. Раз прибалты цивильные и без нефти, им позволили с Союза валить, вся Эстония меньше этого района, у казахов-туркменов и то какая-то независимость, а ичкерам - ...й?
- Да ну? А людей кто воровал, машины из всей России, баксы фальшивые шлёпали и по всему Кавказу беспредел навели? Ты их защищаешь, а как бошки резали и снимали кино, видел?
- Никого я не защищаю, хрена они мне, просто сколько наших в итоге полегло. А те, что жили тут раньше - дома бросили, превратились в бомжей... Стоит оно того? Всех дел было поставить настоящую границу, сами бы передохли, сгрызли друг друга и в конце концов запросились назад.
- Раз такой умный, чего поехал сюда?
Вопрос был праздным - чего и все; в сводный отряд записывали не просто добровольцев, а лучших из них на руководческий взгляд. Желающих оказалось так много, что вокруг командировки плели интриги, ссорились, едва не совали начальству взяток. Восемьсот рублей в день не снились даже тем, кто занимался разными делами, большинство же пробавлялось охранной халтурой да мелким грабительством. Хотелось и овеяться славой, побывать на войне, пусть все знали, что простая милиция в настоящих боевых действиях не участвовала, даже когда они шли. Стратегам наверху точно известно, как нужно и что: армия ломает организованное сопротивление, дальше приходит черёд "внутренних органов", земля-то своя, просто взбунтовавшаяся. Главное - чётко распределить функции и поставить задачи, добиваясь их выполнения бичом приказов и взысканий что на фронте, что при окрашивании листвы в образцово-проказательный цвет. На деле получалось не совсем так, молотил "Град" девственно-пустые ущелья, а колонны попадали в клещи боевиков далеко от передовых позиций, в неразберихе части сражались друг с другом, но за то генералы ответственности уже не несли.
Опера, участковые, дознаватели и прочие инспектора остро завидовали отъезжающим. Хотели многие, но для выполнения соответствующих задач брали только определённую службу. Это за бугром любого копа от Австралии до Аляски, стоит ему только кивнуть "да", с почётом зашлют куда-нибудь в Скопье, где палят лишь дети из разноцветных пугачей, а он будет сниматься у единственного сгоревшего дома и торжественно объезжать с дозором солнечные улочки, лениво прикидывая цифры на банковском счету. Военный механизм есть прежде всего порядок, организованность, план. На постах должны стоять постовые, и поедут те, кто в рапортах делает три ошибки в двух словах и редко просыхает, но числится по нужному разряду и устраивает начальство. Жаждущие длинных рублей господа офицеры при всём опыте пусть заткнуться и с боевым рвением исполняют свои обязанности, которых никто не отменял! В том числе заменят младших товарищей, ежедневно патрулируя "оголённую" территорию. Операция "Вихрь-Антитеррор" идёт по стране который год, а где показатели? Если где-нибудь в Певеке до сих пор не задержан хоть один террорист - значит, работаем плохо. С экстремизмом каждый должен бороться на своём месте и давать результат!
- На хрена я эти звёзды получал? - сокрушались недавно вышедшие из "городовиков"...
Сводный отряд набирали из всех отделов района и непосредственно роты ППС. Патрульную службу лихорадило реорганизацией уже долго: опамятовавшись вдруг, что в 80-х она была самостоятельно-целокупной, возродили для повышения эффективности отдельные подразделения при управлениях внутренних дел ротной численности, отобрав полста прóцентов штатов с "земли". Вскоре пришла следующая волна гигантомании и укрупнений, постовых собрали в батальон с полной номенклатурой командования, которое за отсутствием помещений ютилось где придётся, а рядовой состав получал оружие, как и прежде, в территориальных дежурных частях. Половина транспорта последних также отошла к батальону. Возникали анекдотические ситуации: люто эксплуатируемая отделенческая машина в очередной раз ломалась, ставилась на долгий ремонт, и дежурный-майор шёл просить сержанта из роты выполнить заявку. Тот недовольно отвечал - у нас свои задачи, начальство запретило оказывать вам помощь без приказа, и увешанный как ёлка автоматом, броником, пистолем, каской и палкой участковый мчался на очередную квартирную драку пешком...
Никакого интенсифицирования, аналогично хрущёвским госхозам, не получилось. Отлов преступных элементов супротив ожидаемого не возрос, деятельность по-прежнему сводилась к хватанью пьяных с лицами без прописки, уличных бабок-торговок, каковых исправно задерживалось требуемое число. Многократно увеличился только грабёж. Если вчера, сегодня, завтра, через месяц и даже год постовой является на один и тот же рынок, знает всех обитателей, ручкается с главным "хачом" и заказывает меню на обед, он не станет давить купцов чрезвычайными поборами с целью набить карман туго сейчас. Когда же он не знает, будет ли послан в очередной наряд на другой конец района или за провинность охранять вытрезвитель, пестовать дойную скотину ему ни к чему. Повторялась в миниатюре история смены Петром воевод (либо царями новейшего времени правительств): швырял мерзавцев из края в край, не давая прирасти к месту, ссылал и даже вешал, чтобы укротить мздоимство с воровством, а получал лишь челобитные от неблагодарного народа - оставь, государь, какого ни есть упыря, насосётся да стихнет, инда от новых уж спасу нет. Что верхи, впрочем, заботило мало; система "прозрачна", всё известно про всех, но пока не зарвался или не попал под компанию - выдавай показатели да лишку не бузи.
Однако что-то наверху провернулось, службу опять велели преобразовать, как всегда из лучших верно побуждений. Сократив численность вновь до роты, половину людей слили обратно в территориальные подразделения, комбата услали на заслуженный отдых, как ни сопротивлялся почти обретший желанную вторую звезду алкаш-майор с четвертьвековым стажем. Заместители и даже бывшие ротные ушли кто куда; эту стадию пертурбаций и застала командировка в Чечню.
Быстро набранный сводный отряд на декаду загнали в учебный центр первоначальной подготовки, где для отправляемых на юг ввели особый спеццикл. Четверо мэнов в неуставной чёрной форме, как после выяснилось, просто бывших ВВшников без всяких "назов", парили классификацией взрывчатых веществ, инженерных боеприпасов и самодельных устройств, требованиями безопасности при проверке зданий, улиц и мостов. За отсутствием персональных носимых армейских станций "Моторола", "Стандарт" и "Айком" изучали их технические данные, назначение и виды связи (радио, проводная и радиотелефонная). Бегали идиотами на виду скалящихся в окна слушателей-новичков и прохожих по заросшему пустырю, отрабатывали действия группой и в парах. Выбрасывали пальцами знаки глухонемых: понял, пошёл, закат (отход) и восход (за родину!)... После этого отряд повезли на медкомиссию, которую со скрипом преодолели без потерь. Наиболее распространёнными у парней и молодых мужчин оказались сердечно-сосудистые неполадки, а также хворая печень. Ряду лиц назначили дополнительные обследования и за скромный гешефт, усиленный нажимом по каналам, признали годными в конце концов. Зато на психологической диагностике, которую пять товарищей не прошли даже с третьего раза, мымры упёрлись насмерть: олигофренов с имбецилами не допустим, зачем нам ответственность на себя брать? Испробованные методы оказались бессильны, начальство приказало сменить бойцов на кого-нибудь поприличней. Но командир отряда своей властью хлопцам постановил: решайте до отъезда вопрос, как хотите, если уж совсем никак - хрен с ним, беру вас на страх и риск, но если там чего накосорезите, я вам лично мозги прочищу вот чем! Кулаки у него были дай Бог.
Ещё три недели отряд мариновался без дела. Не распускать же сформированное, утрамбованное, прошедшее все комиссии и учёбы подразделение, которое без узды вмиг успеет разложиться, заболеть, взять краткосрочные отпуска по семейным обстоятельствам и влететь на уголовное дело. Пытались было возить за город на стрельбище, но выделявший транспорт шефский автопарк с кадровиком по спортивно-огневой подготовке застонали: лимит бензина исчерпался в три дня, а бойцы расстреляли патроны на год вперёд. Поскольку в милиции автоматов мало, ездили с четырьмя разбитыми АКСУ, и пока тридцать рыл по разу прикладывались с пробно-зачётными, подходом к мишеням и возвращению на огневой рубеж, вылетал полный рабочий день. Чистить стволы никто не хотел, приходилось заставлять с матом. К тому же заслезили дожди, испортилась надолго погода, и начальство велело проводить в ленинской комнате РУВД занятия, не раскрыв их суть - зубрить ли устав ППСМ или теоретически отрабатывать строевые приёмы. Возглавивший отряд комвзвод одного из отделов взялся за дело сам. Избрав класс службы при медвытрезвителе штаб-квартирой, он перенёс туда "учёбу" и поставил дельную наконец задачу искать спонсоров. На приданном "козелке" объезжали всякую мелочь, бывшую под рукой низового состава, использовали личные связи чинов выше, собирая деньги на покупку снаряжения-амуниции и всякий провиант - консервы, сгущёнку, макароны, сахар, запаянную в вакуум колбасу, муку и спирт. Выясняли в ОМОНе, РУБОПе и "голубой дивизии", что нужно в первую очередь и ценится больше всего. Закупали в магазине "Солдат удачи" разгрузники, кроссы, майки-сетки на жару, ветрозащитные плащёвые комбинезоны и куртки с подстёжкой - два месяца большой срок, хоть и лето на дворе, колотун-бабай ночью достанет, если в горы зашлют.
Много продовольствия выжало из своих ленников руководство, грех плохо о нём сказать, отмаксало для устройства на месте и денег в общак. Сколько под благородный сбор "пацанам на войну" хапнули - божье дело, старшим в ... не глядят. Когда грузились на товарной платформе вокзала, люд дивился: бойцы правопорядка сражаться едут или барыги затаренные на юг? Набив оба своих плацкартных вагона, списанных из подвижного состава и пользуемых для таких перевозок, отобрали у проводников ключи, заперли двери и тряслись до самого Моздока на ящиках, кучах и мешках, перебираясь через них под самыми потолками. Надорвавшись грузить добро из поезда в КАМАЗы, из вертолёта опять в грузовозы, целым и невредимым доставили его о конец концов в назначенный пункт.
--------------------
Командиром отряда нежданно для всех был назначен майор Балинюк, перекинутый с месяц назад из дознавателей на среднепрестижную должность взводного в территориальном отделе милиции. Щирый хохол из военных, развал армии со страною он застал в небольшой части, откуда уволился и прибыл на жительство в ближний крупный центр, резонно считая, что возможностей там значительно больше по сравнению с ридным винницким селом. Но абстрактные потенции оказалось реализовать труднее, чем представлялось, и Балинюк, как многие отставные, обратил взор на полицейскую службу. Легко обзаводясь связями, потёрся в городском управлении и спустился "на землю", осознав, что там "не светит" - слишком много прочих. В верхах нужно быть начальством или при нём, а так у последнего околоточного больше власти и источников дохода, чем какого-нибудь старшего инспектора штаба. Первым же вопросом в любом случае стояло жильё, снимать которое становилось всё накладнее. Быстро выяснилось, что посулы стоят немногого, надо занять должность, предусматривающую обеспечение площадью, и тогда искать рычаги. Не погнушавшись спуститься в участковые, Балинюк получил однокомнатную хибару года за полтора - редкий случай для сотрудника, пробивающего дорогу собственным лбом.
На ремонт и обустройство ушёл ещё год, после чего начался активный поиск выхода к руководящим постам. Не одного из тщеславия, деятельной натуре было тесно внизу. Времена поменялись, статус определял размер лопатника, а не звёзд на плечах, хотя чаще всего они совпадают. Склонный к хозяйственности и коммерции Балинюк завёл пару точек на рынке и соучаствовал пайщиком в маленьком кафе, но для богатыря это был не размах. Лакомым представлялось место главы участковых отдела, замначальника по службе, дающее в равной степени нужную власть и старт. Сколько он приложил усилий, организовал застолий и перетаскал даров к праздникам, дням рождений ответственных лиц, их жён и детей, неоднократно исполнял заветные обязанности, когда меняли очередного коновода, но - в рот никак не попало. У других оказывалась сильнее подсаживающая рука либо в кресло плюхали своего человека, даже если тот рвением не отличался. Не раз клял Балинюк собственную безродность и порочную систему, покуда решил изменить стратегию и переориентироваться на процессуальные сферы, заняв дознавательский пост. Здесь ждало разочарование: по делам вроде хулиганств и вскрытых машин проходили отнюдь не жаждущие откупиться любой ценой бандиты и нуворишские сынки, нагрузка за ту же зарплату оказалась неоправданно большой, а требования строже. Кроме того, дало знать себя отсутствие подготовки, за исключением краткого курса для офицеров запаса при аттестации. Хотя Балинюк поступил (и не за дёшево) в юридический университет, как теперь именовалась высшая милицейская школа, первая же сессия выявила то, что он знал и сам: отвлечённое правовое крючкотворство, будучи вещью как бы и нужной, совершенно не ложилось на ум. Мысль его бойко работала в практическом направлении, а теория являлась областью чуждой.
Не оставалось другого, как искать новых путей. Взгляд пал на вроде бы малопочётную, однако предоставляющую на деле возможности благодаря наличию вверенных сил постовую службу. Заодно пригождались армейские навыки. Командующий бравыми хлопцами много чего держит в руках по части тех же рынков, уличной негоции и сторожевых халтур, опускаться до традиционной дани с подчинённых Балинюк не собирался. Так поступают лишь держиморды-хапуги, зрящие вперёд не дальше одного дня. Достаточно того, что утверждение любого серьезного руководителя проходит через УСБ, которое накапливает информацию обо всех. Постовая служба, если проявить себя - прямая дорога в отделы охраны общественного порядка или профилактики и раскрытия преступлений (ОПиРП), даже исполнения административного законодательства, под пятой которых вся торговля района, связь с администрацией и структурами всякого плана. Работа там сулила определенные перспективы, со временем, обрастя контактами и заведя серьёзное дело, с этого уровня можно было шагнуть и в главк. Мозолить зад в ОООПе рядовым инспектором до дембеля он не собирался, следовало расти, пенсия приближалась год от году. Из главы постовых вполне можно перескочить в замначотдела, подняв, что требуется - дисциплину, показатели и прочую дребедень.
На вакантное место командира роты претендовали люди, имевшие больше заслуг, в частности срок профильной службы. И у них тоже были подвязки, зацепки и торпеды в верхах, но Балинюк привык к борьбе. Заручившись поддержкой нужных лиц, по крайней мере обещанием её, он вернулся взводным в отдел, где начинал участковым. Так было просторней, хотя выходило двойное подчинение здешнему начальнику и тому же ООПу. Начало очередной чеченской эпопеи пришлось как нельзя кстати, Балинюк твёрдо решил ехать, причём не меньше как возглавив отряд.
Это являлось необходимым по многим причинам, от карьеры до разового прихода требуемых бизнесом средств. Если твёрдо жать бойцов и ладить с начальством, открывалась возможность сделать какую-нибудь боевую, не "песочно"-юбилейную награду, которая всегда пригодиться. Война-то показывает, кто чего стоит, но каждый вернувшийся с неё - герой, а уж тем паче с висюлькой... Также он предвидел, что рано или поздно всем "кавказцам" дадут ветеранство наподобие интернационалистов, попавших в струю. Мало кто знал, что в Афган посылали и милиционеров, шишки сидели в Кабуле советниками, простые как-то налаживали службу по провинциям, таскались на операции, в рейды. Месяц-полтора, и льготы до конца жизни. Прежде всего в открытии собственных предприятий, налогообложении, кроме того, с под эту марку можно было уже соваться в конторы всяких бывших силовиков... Игра стоила свеч.
Словно нарочно вторым лицом после Балинюка, начштабом отряда ехал главный конкурент, замкомроты старший лейтенант Чайкин. Капитанская звезда светила ему вот-вот, стоило занять нужный пост или выгнуться на звание ступенькой выше предусмотренного по штату. В обоих случаях командировка было просто необходима, хотя самым первым осповатый и малость безбашенный старлей записался по другим причинам. Судьба точно вела его за руку по войнам, благополучно вытаскивая из всех передряг. На срочке попал за Пяндж, был ранен в ногу, после чуть не погиб, заблудившись с донесением под курткой в пустыне. Откинувшись, съездил в родное сельцо, обтёрся неделю и двинул поступать в институт. На первом экзамене срезался при всех регалиях и заслугах - какой багаж у выпускника деревенской школы, где оценки ставили за мешок картошки, да после двух лет "горячей земли". Оставалось ехать домой или податься на какой-нибудь заводик, из абитуриентской общаги выперли, и тут на вокзале встретился бойкий представитель кадров, который намётанным взглядом отлавливал свежих дембелей. Временная прописка, койко-место и почётная мужественная служба неизменно брали верх над перспективой возврата в родные Малые Бугорки. Органы и тогда страдали недобором, выручали только лимитчики, полноценного горожанина попробуй было замани...
Неделю спустя Чайкин уже ходил стажёром при древнем старшине с прозвищем Карбофос. Тот оттоптал на улице тридцать лет и не хотел покидать службу - что делать дома? Через год он преставился от сердца, зайдя зимой греться в пикет, и к Чайкину перешёл его маршрут, владения и клиентура. Он женился на передовичке кондитерской фабрики и получил комнату в старом фонде, где вскоре родилась дочка, а через пару годков треснула за несходством характеров семейная жизнь. К окончательному разводу подоспела демократия, южная кромка страны запылала, как синтетическая штора от недокуренного хапца. Поскольку держава ещё числилась единой, на усмирение самостийников (на деле оказывавшихся везде бандитами и крикунами) отправляли внутренние войска и милицию. Последнюю в основном добровольно, тогда вправду стоило только пожелать.
Чайкин, ценимый за боевой опыт, подстёгиваемый конъюнктурой и личными обстоятельствами, пустился в тяжкие. Последовательно сменив Фергану, Карабах, Сумгаит, Южную Осетию и её северную родственницу, в Гудауту и Приднестровье ездил в отпуск, повоевать за деньги и разом отдохнуть. Вместо положенных 45 суток ухитрялся зависать в командировках по полгода, возвращался чёрный, весёлый, гулял месяц-два, если не подхватывала очередная авантюра, немного болтался на службе до следующего набора и вновь убывал куда-нибудь. Между вояжами ухитрился добыть от исполкома новую площадь, хотя и через солидные "вложения". Не скрывал, что жил войной и привёз из Армении как-то рюкзак денег, что было тьфу, лётчики брали с ограниченным весом и спецура шмонала на посадке, сами авиаторы да генералы пёрли контейнеры бабок, золота и всякого барахла. Поводило то, что знаки быстро обесценивались, не хватало времени хрусты плотно накопить и вбить с толком. "Много у меня тогда денег пропало", - сокрушался Чайкин, но не унывал, порядком натаскав. Комнату обменял на "брежневку", купил машину, снова женился и завёл скромное дело. Вóйны как раз закончились, да и подустал -хватит.
В окружающей действительности тем временем многое преобразилось, резко сместились приоритеты. Если в первые годы службы не всякий начальник мог позволить себе новые "жигули", а пределом мечтаний нижнего состава было нажраться даром портвейна, то теперь преуспевшие рассекали на "бомбах", лохи скрипели зубами, а все способные кинулись в бизнес. Под ним разумелись торговля, посредничество, решение вопросов, "крыши", разборки и прочее, что обозначиться и урвётся. Из простых служак "капусту" прямо у станка шинкуют разве что гаишники, к ним и не попасть в спаянные ряды, а крутиться народ заставляла сама жизнь: оклады после реформ звучали смешнее учительских, дворник и тот мог взять для уборки второй участок. С трудом верилось, что недавно сотрудник МВД уступал обеспеченностью только военным...
Мирный быт не давался Чайкину: сначала разбил машину, долбанув "мерс" и попав на ремонт, коммерция забуксовала. Наделав долгов, вынужден был продать тачку и кров, чему яростно сопротивлялась жена, в ходе дрязг также ставшая бывшей. Видно, и семья была ему противопоказана, хотя женщин тянуло всегда как магнитом. Пришлось даже судиться за площадь, чуть не с бандосами трясти вмиг остервозившуюся экс-супругу, равно нашедшую себе каких-то ребят. Жил у баб, на халтурах, случалось ночевать по столам в ленинских комнатах и дежурке, пока не устроился в маневренный фонд. И лишь карьера, смешная по нынешним условиям, шла в гору: из отделенного стал замкомвзводом, долго исполнял обязанности полного командира, покуда сверху не сказали - поступай в любой колледж-технарь с юридическим факультетом, на крайняк хоть кулинарный, для офицерского звания достаточно образования выше среднего, и становись на должность. Иначе так и сдохнешь прапорщиком, а командира мы найдём. Эх, был дурак, когда в "вышку" гнали пинками, заставляли идти по разнарядке, а народ отлынивал: да ну, ещё мозги сушить да тратить время. Теперь попробуй сунься без "зелёных", конкурс выше, чем в МГИМО... Набрав справок о своих "точках", через собеседование приткнулся на заочное в "среднюху", где полегче, и даже ходил на занятия, желая вынести что-то в отставку, когда пробьёт час. Одинокая мамлейская звёздочка обозначила его успешный рост, хотя чины в милиции сильно девальвировались и вообще значат меньше армейских. Конфирмация с некоторым нарушением правил, требовавших сначала всё же полного диплома, нареканий не вызвала - работал он давно, авторитетом пользовался и службу, что называется, знал.
Первую чеченскую компанию Чайкин пропустил не по своей воле. С "земли" брали мало, о волонтёрах речь вообще не шла, молотили ОМОН, СОБРовцы, отряд "Тайфун" управления наказаний, перешедшего в Минюст. Эти ездили, как на работу, гибло много, бойня шла без организации и порядка, противник систематически прорывался в тыл, окружал и брал в плен целые подразделения, уничтожал состав поголовно - бред борьбы с вооружённым населением, действующим по соображению и условиям, а не приказу. Однажды в район пришла долгожданная команда, определили состав и начали было готовиться, но тут мордатый генерал, умевший в основном рявкать и сжимать бульдожьи челюсти перед объективом, заключил с конфедератами мир. Бесчисленные жертвы зачеркнул взмах пера; далёкий от политики Чайкин боевые дела понимал и принимал остро, зная, что такое ползать под обстрелом, тащить из подвалов горящих домов женщин с ребятишками, вырывать растерзанных соотечественников из рук всяких мамедов, давить очаги ползучего сопротивления, а потом вдруг бросать всё и мчаться на аэродром, оцепленный "национальной гвардией", грузиться в последний транспортный самолёт с последними бойцами оперотряда, потому что наверху принято решение. Знал он также не по газетам, что в Приднестровье "остановивший войну" генерал просто разделил стороны, одна из которых являлась союзной, посулив смести артиллерией любые позиции, с которых вспыхнет огонь. При наличных возможностях было не мудрено, независимость же пророссийской республики отстояли местные силы, ополченцы, милиция и даже уголовные элементы, поддержанные в самые трудные дни командным и прочим составом 14-й армии. Большинство тех офицеров вели затем уволить, не разобрав, что многих посмертно... А когда генерал впервые начал плевать тщательно прокуренным басом корявые фразы в микрофон, "румынские" и тираспольские войска, понесшие тяжкие потери, уже исчерпали порыв. Скороспелые президенты добазарились тихой сапой друг с другом, кто суетнулся, поимел долю, и всё постепенно сползло в болото, где завязло прочно навсегда...
Бабки на войне делать можно, пусть на каждом уровне свои, но всяко сытнее мирной жизни. Это Чайкин знал и сказал первым, не спрашивая, а утверждая: "еду", и никто не спорил - кому ж ещё. Должность в отряде его интересовала мало, выше пост - больше ответственность, хотя по мере выяснения, что из руководителей никто на войну не рвётся, в глубине души первую роль примерял на себя. Когда дошуршало, что в командиры пробирается Балинюк, стали ясны дальнейшие его цели. Стратегически Чайкин метил туда же, хотя ближние год-два мог вполне провести на роте, кто знает, не укрупнят ли её опять. В батальоне он имел взвод и должен был вот-вот повыситься, но подразделение сократили, ненужных офицеров распихали кого куда, и ему стоило труда удержаться на месте, поскольку не хотелось идти в территориальное подчинение. Отдельная рота при райуправлении - вольные птицы, разогнал бойцов по постам и занимайся чем хочешь, "отправившись проверять" их. По правде говоря, охотнее всего Чайкин катался бы на УАЗике каким-нибудь начальником патрульного участка или старшим группы быстрого реагирования, имея дармовые колёса и время для личных дел. Но следовало расти, лишь тупари с алкашами довольствуются обиранием на рынке "черноты". Он налёг на службу, в меру подкрутил гайки и стал замкомроты, когда освободилась должность - прежний зам, устав от неопределённости, перевёлся куда-то. Руководство специально держало место командира вакантным, чтобы надеющиеся получить его усердствовали, а оно подстёгивало их время от времени обещанием "скоро принять решение".
Назначение Балинюка в отряд при наличии старшего по основной должности Чайкина явилось нарушением, но он бодаться не стал. Ехал тоже начальником, а там будет видно. На месте всё распределилось естественным образом: бывший участковый взял на себя обеспечение, налаживание связей и быт, Чайкин - организацию службы, расстановку сил и БЧ. Поначалу строжились с бойцами, даже устраивали во дворе вечернюю проверку, когда почти удачно пальнули ВОГом с холма, бросили дуристику. Здесь уяснялось быстро, что на одно место не стоит дважды ступать и в сортир лучше бегать пригнувшись, всякий раз новым путём. Балинюк, стремясь держать равновесие между фронтовыми послаблениями и дисциплиной, декларировал:
- Хлопцы, задача у нас одна - вернуться целыми и невредимыми. Первый бог я, второй - Чайкин, на остальных вплоть до министра без команды внимания не обращать. Имейте голову, блюдите осторожность, на службе пьяных чтоб не видел. Попадётесь с самодеятельностью - пеняйте на себя, а если чего нужно, подойди скажи.
Базой доставшегося поста служила разгромленная консервная фабрика, стоявшая на окраине села. Первый этаж пострадал мало, предыдущие обитатели вычистили сор, навесили двери, заложили кирпичом оконные проёмы, установили буржуйки для обогрева и сложили на крыше наблюдательный пункт из мешков с песком, перекрытых шифером. К прибытию отряда наличествовал уже известный комфорт - нары, кровати, топчаны, раздобытые правдами и не только матрацы, одеяла, посуда, стулья, древний телевизор, приёмник "Спидола" и прочие мелочи, создающие чувство обжитости и уют. С собой народ увозил только самое ценное и транспортабельное, не военные с их грузовиками, много ли утащишь в руках. Обиход поэтому доставался смене и приумножался ею в свой черёд.
Разместились чин-чином - столовая, казарма, оружейка, где стояли ящики с боеприпасами и всякой пиротехникой, автомат, набитые магазины и гранаты у каждого были всегда под рукой. Имелось отдельное командирское помещение, оно же штаб, склад и кухня. Газ поступал с перебоями, баллоны старались приберечь и в хорошую погоду стряпали на улице, где стояла печка из кирпичей, накрытых чугунной плитой с конфорками. Готовила под приглядом старшины, вела хозяйство и стирала по просьбам крупное шмотьё тётка Сергеевна с дочкой Таней девятнадцати лет. Раньше они жили в другом селе, неподалёку, совсем без родных. Первую войну как-то пересидели в подполе да по соседям-чеченцам, уцелел и дом, худо-бедно кормились с огорода. Независимость перетерпели благодаря строгому, но справедливому мулло. Если для мечети не случалось имеющего должное образование и подготовку имама, что случалось здесь сплошь и рядом, старшим по культу избирается самый знающий из общины, который становился для односельчан главным и во внутренних делах. Посёлок в первую кампанию разрушили мало, войска прошли в наступательном темпе, особо не безобразничая, ваххабиты затем массой не нагрянули, и мулло обычно защищал прибегавшую Сергеевну и две-три оставшихся неместных семьи от здешних стервецов и наезжих головорезов.
Когда заварилась новая беспощадная война, по сравнению с которой предыдущую называли "Зарницей", кончился авторитет старейшин и вообще чья-либо власть. Татьяну изнасиловали молодые боевики, швырнули в подвал и кинули следом гранату, на счастье не взорвавшуюся. Сырую картофельную тьму прострочили накрест очередями, а бросившуюся на них мать, забив прикладами и ногами, оставили у забора. Взять в доме было нечего, расстреляв последние стёкла и утварь, воины ислама ушли.
Но женщины выжили, отлежавшись в районе, где МЧС наскоро восстановило больничку, прибились к стоявшему тогда на посту ОМОНу из Сибири. Им обустроили лачужку позади фабричных строений, за дело мать и дочь взялись сами, не сидеть же просто так, кормились с общего стола. Бойцы порешили сбрасываться в месяц по полтахе им на жалованье. Это были не деньги, командировочные и часть прочего довольствия платили вперёд, с пустыми руками в Чечню народ не ехал, от пропуска машин кое-какой доход тоже поступал. Казна пайком обеспечивала, "гуманитарной помощи" отряды притаскивали с собой не один центнер, так что кроме водки да сигарет парни нуждались мало в чём. На месте царила страшная нищета, десять рублей являлись приличной суммой, в ходу был натуральный обмен. Войска сливали государственную соляру и нормальный бензин за домашние продукты, милиционеры обращали бросовую кильку, твёрдый снежный комбижир и стройматериалы типа колючки и сетки рабицы в огненную воду, от которой случались временные умопомрачения, но без летальных исходов - "нам хоть пулемёт, лишь бы с ног валило". У федералов на железную валюту, спирт, покупались левые гранаты, дымовухи, сигнальные ракеты, штык-ножи и удобные ранцы десантников (РД) из брезента. При особом желании можно было добыть "муху", огнемёт, даже танк, если набрирался соответствующий объём жидкости. Ходило много фальшивых денег, особенно баксов, неотличимых на глаз, поэтому "зелень" тут советовали не брать, даже по супернизкому курсу. Сергеевне негласно уговорились давать только чистые, "наши". Ежемесячное довольствие по здешним условиям выходило солидным, тем паче имелся какой ни есть стол и кров. Она прикапливала средства, понимая, что по блокам век не прожить, когда-то придётся ехать в Россию. Бойцы не жмотились, кидали из общака сотню-другую сверх - тётки такое пережили.
Горе сожгло их по-разному: старшая молчала в вечной безучастности, девчонка с искривлённой пулей ногой могла вдруг дико захохотать, а через минуту биться в истерике. Не очень развитая по выпавшей ей доле, малопривлекательная, говорящая с акцентом, как сами чехи и все выросшие здесь, она от случившегося повредилась в уме. Само насилие повлияло на неё противоположным обычному образом, она жалко и примитивно, с проглядывающей болезненностью заигрывала с хлопцами, отпугивая даже истосковавшихся и всеядных. По смене уехавшие передали, что с беднягой лучше не связываться, под мухой иные пробовали нарушить запрет и раскаивались: у Таньки начинались какие-то приступы, она стонала, тряслась, орала в голос, потом могла лишиться сознания или глубоко впиться грязными ногтями в лицо, выбежать неглиже на блок. К ней относились сочувственно, но брезгливо. После суток на посту в любую погоду и оперативную обстановку сил и желаний день ото дня становилось всё меньше.
Территорию фабрики некогда окружал бетонный заборчик, который подправили там-сям, заделав проломы цементными блоками и кирпичом, подняли ломами несколько рухнувших секций, натянули сверху колючку, повесили сигнализацию - консервные банки. Для охраны этого внешнего периметра учредили ночной пост, промежутки между строениями завалили чем придётся, приставив жестяные-шиферные листы и укрыв внутренность больше от посторонних глаз, чем пуль и осколков.
- Ну, у вас тут прямо форт, - одобрил какой-то проверяющий, - редут целый!
Двойное ограждение позволило оставить на первом этаже несколько окон. В боевых условиях их обычно закладывают как прорехи в обороне и световой маскировке ночью. Следующую трудность представляло отсутствие стёкол - там, где прошла война, они становятся дефицитном. Пару рам заполнили кусками, дальше натянули плёнку. Вечером окна плотно зашторивали и прикрывали щитами, днём распахивали для свежести и освещения, которое являлось в основном первобытным - свечи, керосиновая лампа. Электричество в селе отсутствовало, ГЭС на речке, питавшую некогда всё ущелье, взорвали ещё в прошлый раз, а дотянуть с севера у новой старой власти рук пока не хватало. На базе стоял ископаемый дизельный агрегат, но днём его мало включали из-за громового тарахтения, вони и частых поломок, запускали позже часа на три - подзарядить аккумуляторы раций, посмотреть телек бойцам. Чтобы пальнуть на звук движка чем-нибудь крупнее автомата, в темноте не требуется даже особенно целить. После заката курильщики во дворе и то садились на корточки, жались к стене, оптика приближает рубиновую точку огонька на километр, а ПНВ показывает возле губ светящийся шарик, словно во рту зажат фонарь. Бери чуть выше и жарь... На одиночные выстрелы поверх голов отвечать скоро перестали, начинали войну лишь в случаях относительно серьёзных. Ночью смена торчала за бетонными укреплениями, подрёмывая в очередь, благо в комендантский час изредка проезжал разве кто-нибудь свой, с оснащёнными узкой прорезью нафарниками, отбрасывающими двойной млечный эллипс перед капотом. Остановившись, тотчас всё гасили, подходивший для распознания боец "светляком" тоже зря не махал.
Основную проблему устраиваемого в непростых условиях быта составляют всегда помывка и клозет. Плескаться летней порой можно было на улице, благо за оградой не видать, с оправкой обстояло сложнее. Канализация в полном инженерном смысле отсутствовала на фабрике и раньше, имелся где-то отвод к речке или поглотительные резервуары, периодически опоражниваемые со сливом туда же. В углу забора стоял двухместный кирпичный сортир "толчкового" типа, загаженный до предела и с проломленной крышей. Глубокий выгребной коллектор под ним не был, к счастью, вскрыт случайным попаданием или злонамеренной "лимонкой", но ввиду переполненности дальнейшему использованию не подлежал. Первые обитатели блока сколотили дощатую будочку вроде тех, что стояли вокруг по огородам. Куркули позажиточней имели в домах санузлы, ванны с газовыми нагревателями, но отвод и там шёл в ближайший овраг или закрытый колодец, внутрь которого опускались бетонные кольца, добывавшиеся с прокладки коммуникаций. Объём засыпали щебнем или булыжником, собранным на берегу окатанным речным голышом. Вода фильтровалась в грунт через открытый низ колодца, нечистоты медленно оседали на заполнителе, рано или поздно заставляя чистить изобретение хитроумной народной мысли, но в зависимости от глубины обычно хватало его надолго. Строительство подобных сооружений, даже в самом упрощённом виде, бойцам ни мало не улыбалась, хотя система как таковая для происходивших из всяких нечернозёмных деревень была не нова. Чеченцы тут вообще жили по-русски, с криницами, печками, сеновалами и чердаками. Дальше в горах ещё стояли плоскокрышие сакли на гигантских валунах, штукатуренные светлые башни с плитчатым навершием. Нижние сланцевины, выходящие за край венечной кладки, придавливались сверху новым рядом отступающих в центр камней, и так конструкция сужалась до проёма, закрывавшегося последними двумя обломками, шлёпнутыми книжкой на старый бесцементный раствор. Готовился он из песка с известью, полученной обжигом карбонатных пород, иногда выбранных средь того же самого руслового галечника-кругляша. Такой капитальный свод выводили веками на века, поглядеть издали - фанза на мощном столпе, только смотрели тут друг на друга сквозь ружейный целик...
В ущельях, кстати, с отхожим делом обстояло проще. На крутом склоне за усадьбой вкапывали стоймя пару длинных брёвен, прибивали к торцам настил с дырой и кабинкой из жердей да тряпок-занавесок. Поверх клался толь, от дорожки - трап с поперечными плашками против оскальзывания и даже ограждением по одну сторону, если конструкция получалась высокой. Сидеть в таком ласточкином гнезде было жутковато, ветер раскачивал его и шевелил "стены", доски отчаянно скрипели под ногой, от взгляда в дыру голова шла кругом, особенно если представить падение... Зато никакой выгреб тут не требовался, система действовала автоматически в полном равновесии с природой.
Яму под хилое переносное строеньице приходилось рыть узкую, много ли выгребешь здесь в глубину. Лопатить грунт бойцы не чурались, один чёрт получалась та же армия, и труд вроде на себя, но не каждую же неделю толчок перетаскивать. Кроме того, бегать к нему за внутреннее ограждение с одним проходом оказывалось далековато, особенно ночью, неизменно обделывались углы и закоулки, утвердить его внутри периметра было просто негде. Гальюн - объект стратегический во всех смыслах, он должен находиться в постоянном доступе и виде, иначе уборной станут окрестности, а у порога однажды найдёшь растяжку с противопехотной миной. Просто бросят карбид, и то выйдет диверсия по масштабу последствий.
Балинюк, любивший основательность, вплотную занялся вопросом и решение, как всегда, какое-никакое нашлось. Цеха фабрики имели достаточно обширные подвалы или заглубленный фундамент, где была свалена всякая дрянь, а поверху шли сплетения ржавых труб в клочьях стекловаты. Наиболее разрушенный корпусик и превратили в санузел. Для казны здесь строили в благословенные времена халтурно, лом с кувалдой практически без усилий брали цементный пол. Над отверстиями даже выложили род приступочек из кирпичей типа вокзальных, дабы не пачкать обувь после неаккуратных товарищей, возвели перегородки из рухляди и подлатали крышу. Вышло на славу - защищено, просторно, никаких утренних очередей. Правда, ввиду близости вскоре начало заметно пованивать, но феканье боевой Чайкин пресёк:
- А вы куда ехали, на курорт к тёще? Знаете, как в Афгане говорили, когда ходишь под себя сутки, зажатый между духами и минным полем: лучше в дерьме лежать, чем стать им. Не нравится - вообще не с...те, я только за!
С помывкой же в основном всё было налажено. Предшественники в одном из сарайчиков пробили внизу дыру, водрузили сверху бочку с врезанным краном, сколотили пару деревянных решёток на пол. Получился летний душ, а насчёт бани-стирки каждый за себя, грей на улице водичку и таскай, сколько влезет. Балинюк силами матерившихся, но исполнявших приказы хлопцев реконструировал полоскальню в настоящий помывочный пункт. Внутри помещение разгородили, оставив меньшую площадь на душевую, в новой половине установили ещё одну железную двухсотлитровку на буржуйку с дырчатым верхом, чтоб быстрее шёл нагрев. К топке подвели коричневый пластиковый шланг, кончавшийся металлической трубкой-соплом. Есть газ - пали вволю, когда нету, берись за дрова. К печке насыпали горку камней, соорудили небольшие полки, и народ смог париться, залив в достатке воду. Умельцы даже осуществили вылазку за берёзовыми и дубовыми вениками, просушили их, развесив на бечёвках в казарме. Если ночью не вырубали газ, ёмкость грелась потихоньку всю ночь и утром можно было цивильно побриться, с достоинством осуществить прочий туалет. Только кому-нибудь из наряда приходилось навещать время от времени до рассвета баню, следя за напором природного топлива, чтоб потом она не взлетела на воздух от первой сигареты или чиркнувшего коробка.
По части водоснабжения блоку редкостно повезло. Действовавшая ранее местная гидросеть запитывалась из источников и артезианской скважины, пробуренной на закате крепкой власти в непосредственной близости от мануфактуры. По рассказам, фонтан тогда бил метров на двадцать, после ослаб, был пленён трубой и заперт в распределительный узел, для которого соорудили бетонный колодец из тех самых колец, столь популярных у сельчан. Для равномерного поступления воды её качали насосом, тогда хватало на фабрику и весь конец села. Естественное давление земных пластов и ныне обеспечивало базе вполне приличную струю из загулины с вентилем посреди двора. Остальные изорванные фабричные коммуникации обрубили, и если отрядовцы закрывали на ночь свой кран, вода достигала ближних домов. Прочие вынуждены были рыть колодцы или возить на тачках вёдра и в молочные бидоны из родников, преодолевших все оковы и снова выбившихся на поверхность в разных точках.
Чтобы не охранять распределительный узел от взрыва, отравления и главным образом отвода в чужие трубы, ещё первый отряд завалил его напрочь камнями и грунтом, отпилив все прочие разветвления. Сверху бросили здоровую плиту, под которую насовали гранат с выдернутыми чеками, присыпали землёй, утрамбовали и честно воткнули табличку "Заминировано". Желающих ковырять холмик не нашлось.
-------------------------
В юго-восточном углу республики ещё полыхала бойня, а по дорогам "свободной зоны" уже чередуясь стояли армейские, ВВшные и преобладавшие милицейские посты. На собственной территории наводят порядок соответствующие органы. Километрах в пяти от села располагалась мотострелковая часть, зарывшаяся в глину зимой чуть не до крыш палаток, в разные норы и блиндажи. В фанерных времянках роскошествовали далеко не все офицеры, а на вагончик или кунг машины с печкой мог рассчитывать разве что генерал. Федералов и всякий спецназ местные ненавидели гораздо сильнее простой милиции. Войска сражались тут уже второй раз и останавливались в пунктах временной дислокации среди голых полей, готовые по приказу двинуться дальше, терпели жару, холод и трудности армейско-полевого быта и постоянных операций. ОМОНы всей страны регулярно сменяли друг друга, разделяя всю тяжесть по уставу не входящих в их задачи полномасштабных боёв и следующих за ними чисток. Война ожесточает всех, и не вследствие шовинизма, положением вещей человек данной национальности становится врагом, пусть иногда вынужденным, и тогда уже ты или тебя по закону борьбы, кровавой беспощадной схватки. Без грабежа на фронте тоже не обойтись, рисковавший жизнью солдат имеет вечное право на трофей, сорокалетние мужики шли контрактниками не за тысячу "деревянных" в месяц. Офицеры не отставали от них, зная, что по возвращении к местам постоянной службы им вновь придётся сторожить чужие ларьки, толкать казённое имущество налево да тянуть со срочников за поблажки мзду. Кроме того, солдату, тем паче в таких условиях, многого просто иначе не раздобыть, а начальство легко может приказать найти к вечеру что угодно, от метлы до пропавшего сто лет назад колеса, суля опустить ногами дедов почки, и тогда хоть в плен убегай...
Милиция, являвшаяся вслед за прошедшим огненным валом, обращалась с населением менее жёстко, соблюдала хоть какую-то внешнюю законность, не так свирепствовала на зачистках и постах. Кроме блоков, силами командированных охранялись стратегические объекты - газораспределительные станции, водокачки, при необходимости органы власти, школы и больницы. Задержанных не расстреливали, отвезя куда-нибудь в лес, передавали в соответствующие инстанции без особенных измывательств, не трогали ребятишек и баб, в нужных случаях с ментами легче было договориться. Под занавес сроков они держались снисходительно, хотя неуклонно взимали "подорожные" на отъезд.
В результате тот же отрядный пост обстреливали не в пример реже, чем ВВшный за другой оконечностью села, расположенный вроде бы куда безопаснее вдали от домов, на открытом почти месте. Его долбили еженощно из "мух" и граников, минные поля вокруг неведомым образом перекраивались обратно схемам, а поставленные вечером растяжки утром оказывались буквально под ногой. С окрестных холмов пощёлкивал снайпер, в основном за дальностью расстояния безущербно, но заставляя сгибаться в три погибели, выйдя за нуждой. Тем не менее за время стояния отряда злодей подбил-таки двух солдат, причём одного серьёзно. Пробовали трясти село вместе с милицией и бойцами окрестных блоков, ясно же, что палил кто-то "свой" - ради счастья бахнуть раз-другой из СВДухи по неверным вряд ли прибегут с гор, но безрезультатно. Ставили засады, разок устроили в сумерках гон, кончившийся тем, что молодой воин сорвал ржавую проволоку самопального устройства, благо хоть успел рухнуть, поранило только бок. Инициативу снизу запретили, есть плановые операции соответствующего масштаба, а партизанщины - ни-ни.
Хоронясь, можно было привыкнуть и к снайперам, однако на командировку отряда выпала беда хуже - всенародные выборы в Государственную Думу. Любые подобные мероприятия и дома превращались в затяжной неизбежный геморрой вроде кори, утвердится с третьей попытки президент - доспел какой-нибудь Совет Федерации, только победит в пятый раз действующий губернатор, а уже депутаты муниципальных округов разворачивают борьбу с использованием грязнейших технологий. Каждые выборы значат как минимум месяц усиленного варианта несения службы, по двенадцать часов без выходных, хотя кому нужно их срывать на уровне квартального самоуправления, оставалось неясным. При обязательных двух-трёх турах по низкой активности избирателей и чрезмерной кандидатов торжество демократии оборачивалось для стражей правопорядка сущим мученьем. Сверх того шли бесконечные операции (здесь название вспоминалось смешно), призванные обозначить бурную деятельность органов перед правительством и народом. С началом войны все многочисленные "Допинги" и "Криминалы" слились в бесконечный "Вихрь-Антитеррор", хлопцы по существу впервые за полгода толком отдохнули здесь, в Чечне, имея гарантированные свободные сутки после рабочих. И тут свалилось хрень, которую из высших соображений вусмерть нужно было провести на отвоёванной территории, утверждая её принадлежность стране.
"Духи" нежданно проявили здесь свою отнюдь не патриотически-мстительную, а самую что ни на есть политическую сущность. Народам державы в огромном большинстве до фени любые мероприятия государства, а моджахедам с чего-то вдруг до зарезу потребовалось несчастные выборы сорвать. Со всей очевидностью им спустили приказ точно так же, как это происходило по федеральную сторону сил, вследствие чего постовых отправили сторожить школу. Голосование, знаменуя возрождение общегосударственных начал, и тут проводилось в образовательных заведениях, уцелевших либо спешно оборудуемых для того. Ко дню всенародного волеизъявления обещали подвезти дармовые праздничные наборы - печенье, сгущёнка и банка шпрот, может быть, и по килограмму муки в руки. В школе стоял опечатанный ящик с бюллетнями, как выражаются в служебно-административных кругах от Находки до Сунжи наряду с "кварталом" и "ложит", а также обтянутая кумачом урна. Военных нарядили охранять сельсовет.
Поставленный к школе, выходящей заросшим футбольным полем прямо на речной откос, пост обстреляли в первую же ночь с противоположного берега. В то же время огонь вёлся по администрации; с закатом здесь не принято было спешить на выручку кому-то, ты отсидишься в укреплении, а выехавших для поддержки расстреляют или подобьют. Школа являлась достаточно уязвимой, к ней могли подобраться вдоль уреза мутного потока, закидать гранатами, обдолбить из "мух", прямая стрельба и то опасна даже за кирпичной стеной, если у противника калибр 5,45. Лёгкая пуля непредсказуемо мечется, касаясь малейшей преграды, и тем хороша именно в населённых пунктах - попав в любой проём, изрешечивает помещение внутри. Но парней вместе с державшими недалече оборону солдатами выручила предусмотрительность Балинюка, опиравшегося на искушённость Чайкина и собственный опыт.
Взлелеянный службой командир знал: если хочешь чего-то, делай или организуй сам. Казённая система не работает автоматически, хотя вроде должна, разве что в мелочах. Конкретные люди обязаны выполнять определённые функции, но они всегда найдут оправдания, кивая на других исполнителей и сотни объективных причин. В командном механизме при строгой придирчивости реальной ответственности нет, с этим постепенно смиряется каждый в него попавший, начинает соответственно действовать и мало чешется о подчинённых - если хотят жить, извернутся.
Закончив утренние дела, Балинюк садился в ветхий УАЗ, брал старшину и отбывал по делам. В чём они заключались, доподлинно никто не знал, рядовой состав устраивал обильный стол, парное мясо, созревающие фрукты и мелкие улучшения быта вроде добытых где-то новых одеял (б/ушных казённых спальников, подлежащих возврату на склад, большинство с собой не захватило). Куда при этом уходил положняковый тушняк и рыба, которые можно было бы коллективно продать, почему не выдавались деньги, отслюнявленные дома руководством на подпитку, спрашивать не решались - всё-таки командир, разве что по пьяни. Чайкин скрипел зубами, но воздерживался от конфликтов, блюдя негласный раздел сфер влияния и полномочий. Всё равно полноценно заменить другого ни один бы из них не смог. Ещё Балинюк обладал удивительным, развитым в армии чутьём на начальство и к серьёзным проверкам ни разу не опоздал. Кроме них двоих, из офицеров имелся командир взвода, состоявший на той же должности и в роте, по отрядной малочисленностью принявший и обязанности зампотыла. Эта деятельность в паре со старшиной поглощала его целиком наряду с запоями, он ни во что не лез, и непосредственно распоряжались бойцами два отделенных, назначенные из самых бугроватых.
Лояльный в служебных делах начштаб подсказал Балинюку то, о чём бывший ракетчик и сам подумывал: для безопасности необходим контакт с обладающими боевой силой федералами, в первую очередь артчастью ближайших войсковиков, условие коего есть живая связь. Ветераны первой кампании единодушно утверждали, что она была проклятьем той войны - даже родственные подразделения имели частоты и в устаревшие станции разных типов. В результате попавшие в беду не могли вызвать на помощь соседей, взаимодействие практически отсутствовало, царили путаница и хаос с частыми сражениями между собой, а неприятель преспокойно слушал все переговоры, имея новейшие сканирующие устройства. И Балинюк вскоре по приезде убил враз двух зайцев, съездив к ближним пушкарям - наладил дружбу и выменял на спирт здоровое армейское радио, тут же списанное в разряд потерь. Статья "не подлежащее восстановлению" многое позволяла пускать налево в условиях войны, хотя и здесь имелись лимиты. Ведающие материальными резервами лица активно пользовались ею, а личный состав после настоящих боёв неизменно латал изношенную пробитую технику, героическими усилиями возвращал разному оборудованию жизнь и сшивал проволокой расколотые приклады АК.
Защитного цвета ящик с ручкой-кричалкой и наушниками поставили у связных, закинув наверх антенну, стало доступным развлечение следить за некодированным обменном военных до самой Ханкалы. Служила машинка неоценимо: стоило боевикам затеять пальбу, отряд выходил на полк, имевший дивизион артиллерии, и те редко отказывались дать залп-другой, пристреливая заодно точки вокруг села. Так пресекли в корне несколько серьёзных моджахедских вылазок, однако бухать по окрестностям населённых пунктов без крайней надобности уже запрещалось, рядовое "пиф-паф" велено было отражать собственными силами, при отсутствии потерь и разрушений просто пережидая за толщей укреплений. По возможности экс-канонир Балинюк втаскивал станцию на вышку, где хватало для работы её длинного уса, гнувшегося в кольцо, и давал целеуказания миномётчикам, корректируя стрельбу. Поднапрягшись, тряс стариной и кричал цифры для наводки, удовлетворённо крякая, если координата попадания совпадала с расчётной. Кончив обработку, его хвалили в эфир со льстинкой:
- Добре числишь, атаман, глаз-алмаз, дальномерище. Переходи к нам!
- Чего я у вас не видал, сыт по горло, - отвечал командир, умасленный тем, что порох в пороховницах есть.
- Тогда заезжай, - вояки знали, что с пустыми руками визиту не бывать.
- Заеду. Готовьтесь, як положено... Конец связи!
Сроков и дат тут открыто не назначали - поймаешь на пути фугас или "муху" в борт, не по цифровой же таблице разговаривать. Да и расхожие эти шифры враг скорее всего знал.
Первая вылазка экстремистов, посягавших на основы конституционного строя, права и свободы граждан была также отбита с помощью бомбардиров, провизорски уложивших три крупных мины на незастроенный левый берег, куда сбрасывали мусор. Не ожидавший такого отпора враг ретировался, кусаясь издали мелкими очередями. До утра экстренных ситуаций больше не возникало, хотя стало ясно, что ягодки впереди.
Обстрелы продолжились еженощно. На два дня к школе приставили БТР внутренних войск, затем почему-то сняли. Планировалось усилить посты федеральным составом непосредственно с ночи перед голосованием, а пока чёртов сундук с бумагами охраняли пять человек. Выделить больше не представилось возможным, ибо пропускной режим с блока никто не снимал, наоборот приказали устрожить, на дорогу и так были поставлены все - командир взвода, старшина, приданный отряду управлением автохозяйства группировки водитель и даже последний резерв, связист. Зная либо предвидя концентрацию сил и повышенную боеготовность перед самыми выборами, "духи" устроили шоу сутками раньше, в самую глухую пору четвёртого часа утра, когда мозг опутан сонливостью, а ночь кажется прошедшей. Они ударили по школе разом с двух сторон, таки пробравшись вдоль реки и впервые решившись открыто палить из жилого сектора. В то же время был атакован сельсовет и обстреляны по окраинам все посты.
Полуголые бойцы, набрасывая разгрузки и передёргивая затворы, выскакивали из казармы, сталкиваясь и матерясь в тёмноте, разбегались по местам. Битюг-прапорщик по кличке Бэтмэн, дома первый мздоимец и пьяница, молодецки выпустил ленту из вверенного ему ПК и орал с вышки:
- Второй номер, твою мать, патроны!
На каждой огневой точке следовало иметься запас, как и бывает в окопах и гнёздах настоящей войны, но здесь оставленное без присмотра оказалось бы тут же проданным или выброшенным неизвестно куда. Номер два где-то гремел жестью, чертыхаясь:
- Пи...ры, что за падла коробки убрала?!
Балинюк пытался доложить обстановку в комендатуру и райотдел по стандартному милицейскому "Сапфиру", какой ставился в машинах и дежурных частях, но эфир был забит на боевом и резервном каналах ввиду начавшейся кутерьмы. Как всегда, подпакостивали союзные чешские полицаи или "духи", слушающие частоту, если они не совпадали в одном лице - зажимали тангетку передачи, создавая воющий фон, либо для разнообразия поливали старших братьев грязью. Усадив в закуток связи для приёма сообщений подвернувшегося бойца, он привычно забросил на плечо ремни зелёного ящика и полез наверх. В бою важен не лишний ствол, а грамотное общее руководство.
Чайкину на случай нештатных ситуаций поручался школьный пост. При ночной заварухе сторонняя помощь вряд ли к тебе придёт, выкручивайся как сможешь. Заранее была определена группа из пяти человек с гранатомётчиком и солидным боезапасом, дополнительные магазины собрали по всему отряду и прикупили у вояк. Патронные ящики и вскрытые цинки стояли наготове в школе, при интенсивной стрельбе главная заминка набивать рожки, опустошаемые в секунду, потому их хорошо иметь снаряжёнными побольше. Пулемётчик вынужден был экономить ленты по вечному их недостатку, под огнём "маслят" в тугие гнёзда судорожными руками не загнать, к тому же полосы обычно состоят из кусков, сцепляемых очередным патроном для стрельбы на ходу - израсходованный отрезок летит прочь, не мешая продвижению. Держа связь со школой по малой рации на "внутренней" волне, начштаб по согласованию с Балинюком решил выступать к хлопцам на выручку.
Собрать группу в требуемые минуты, как и следовало ожидать, среди бедлама не удалось. Пришлось схватить из обороны для комплекта ближних двоих воинов, благо вещмешки с запасом стояли под известными койками, да у самого Чайкина всегда ждала наготове эрдэха - патронная россыпь, гранаты, пара толовых шашек с детонаторами и огнепроводный шнур. ВОГи он таскал в кармашках тяжеленного пояса, напоминавшего охотничий патронташ.
Удержав получившего наконец свои коробки пулемётчика за лапу, чтобы не грохотал под ухо, Балинюк вышел на связь с федералами. Одновременно ему приходилось слушать ещё два канала, местный и боевой, поскольку отсутствие лишних станций препятствовало держать на каждый свою. Пуль он не страшился, даже взвизгнувших прямо над головой, хотя пригибался за брёвна обкладки гнезда. Есть много вещей серьёзней летучих железок, например - избежать потерь в отряде, которые зачеркнут все его чаяния и труды, да и здешняя война уже являлась игрой наполовину, её можно во многом просчитать. Докричавшись ответа "Слышу тебя, "Астрахань", слышу!", начал излагать диспозицию, описывая расстановку сил.
Чайкин с группой, разбившейся по сторонам дороги, пробирался к школе разведанными заранее переулками. В одном месте проскочили напрямик для скорости чей-то огород. Последнюю боковую улицу форсировали уже под огнём, случайная очередь хлестнула стены домов или их обнаружили, но пришлось выдать себя ответкой. Местонахождения Чайкин в эфир не объявлял, сообщил только: "Держитесь, держитесь, уже "перрон"!", что означало "скоро буду, готовьтесь к встрече". Приблизившись вплотную, следовало пустить зелёную ракету - "я свой" и обозначиться голосом, как он знал по опыту, ибо условный знак может тотчас перебить разноцветным залпом противник или не пойми кто, в ночном бою пучки осветительных и сигнальных зарядов вечно расчерчивают по-рожденственски небосвод. На деле вышло не совсем по тактическим наставлениям, парни отчаянно палили с крыши, крик терялся среди грохота, поэтому Чайкин расшифровался в эфир:
- Прекратить огонь, там-тарам, нас положите! Сказано ведь - "перрон"!
- Так давайте скорей, перемать, нас окружают!..
Последний бросок от угла крайнего дома к школе, открытой со всех сторон, был наиболее опасен. По зданию били с двух или трёх сторон прицельным очередями, бухал подствольник. Велев прикрыть его во что бы то ни стало, Чайкин бросился на прорыв. Коротким бегом от канавы к деревцу, от деревца к ограде, будь неладна, преодолел часть дистанции и залёг, отвлекая огонь на себя. Когда подтянулись остальных, поползли поодиночке к белеющей силикатным кирпичом школе, раздирая ладони и штаны о хлам с камнями, усеивающий грунт вокруг. Здесь, со стороны пустыря, имелся боковой выход, и Чайкин ревел в рацию:
- Открывайте пожарную дверь, мы рядом!
- Не могу, она заперта, - вопил зачумевший командир первого отделения по кличке Годзилла, являвшийся старшим поста. - Идите через главный вход, там свободно!
Огибать здание и всползать на широкие ступеньки крыльца под свинцом было всё равно, что лезть в поднятое метра на два от земли окно. Распластавшись листом, Чайкин орал недотёпе:
- Идиот, открывай давай, сломай, выбей - мы на поле лежим, по нам в упор долбят!
- Да не получится, завалили специально! Бегите к тому ходу или в окошко вот, я сейчас раму отобью...
- Гадёныш, - было ясно, что Чайкин убьёт дурака, если доберётся, - освободи дверь или я взорву её на хрен с тобой вместе, а в окно сейчас гранату кину! Шевелись, долбогрёб, из-за тебя все погибнем!
Рассредоточившись, бойцы кое-как укрылись вдоль стен и слышали, что за обитой железом дверью началась возня. Вскоре замок изнутри прострелили, шугнув хоронившихся вблизи, и наконец заветный прямоугольник со скрипом приотворился. Друг за другом, на карачках и ползком все протиснулись внутрь и спешно закрыли вновь, привалив назад брёвна, старые покрышки, какую-то чугунку и мешки с песком.
Тем временем Балинюк дал наводку миномётчикам, и первые "рыбы" с воем обрушились на заросли и брошенное поле южнее и западнее поста. Затем прилетел артиллерийский снаряд, лёг так близко, что фабричные постройки дрогнули, стрельба прервалась с обеих сторон, а командир с Бэтмэном чуть не кувыркнулись вниз. Оглохший Балинюк забасил кружку микрофона, держа наушник в горсти:
- Хорош, хорош, снесёте нас к бабушке! Отбой, скоро понадобится обработать другой квадрат, только чистенько, как в аптеке!
И он взялся за малую рацию, вызывая школу на связь. Ответил Чайкин - слава Богу, значит, дошли, наступила пора бомбить тамошние окрестности. Не жалея домов, раз допустили боевиков в село, только здесь отдать команду должен был уже начштаба, засевший на месте.
Ситуация вокруг чёртова изберпункта между тем осложнялась. Не удержав подкрепления защитникам, в преддверии рассвета моджахеды решили идти на приступ либо подавить их интенсивным огнём. Усилив обстрел, они начали подбираться к зданию, бухнула "муха", к счастью, перелетавшая цель и рванувшая где-то на задах. Пули стучали по стенам, точно косой дождь, ВОГ ткнулся в рубероидную крышу и ранил осколками бойца, пришлось спуститься на второй этаж, обзор сузился, часть проёмов вместо стекла была забрана полиэтиленом, картоном и фанерой. Так и возьмут штурмом, если бывалые вояки, подползут вплотную и закидают гранатами, подожгут, выкурят, когда под ногами враг, на верхотуре долго не усидишь. Оставалось крайнее средство: просить на себя залп. Укрывшись в простенке, Чайкин стал вызывать отряд.
Артиллеристам поставили трудную задачу - работать по неразведанной цели, руководствуясь указаниями из вторых рук, ибо начштаб мало смыслил в баллистической премудрости, способный давать разве что перелёт-недолёт. Балинюк вовремя догадался разжиться у них дубликатом карты-пятисотметровки во избежание ошибок и разночтений, а им вручил копию добытого в комендатуре строительного плана села 80-х годов (свежее просто не было). Требовалось положить заряды вокруг здания практически в жилмассиве, по возможности не тронув обоих, что всё же превышало возможности командиров и расчётов, укомплектованных срочниками. На пробу выпустили мину, поднявшую столб воды в реке, следующая зажгла чей-то сарай поблизости - дьявол с ним, главное отбить врага. Третья выщербила угол школы и лишила фасад последних стёкол. Чайкин запросил прекратить огонь, прямое попадание накрыло бы разом всех. "Духам" сюрприз, однако, не понравился, они подались назад. По-видимому, цель их состояла больше в шуме, чем уничтожении выборного участка, упрямо класть головы за штемпелёванные бумажки они собирались вряд ли. Воздух начинал сереть, а следовало ещё рассредоточиться либо уйти из села, грядущий день мог принести ответные карательные действия, тотальную зачистку невзирая на праздник. Стрельба ослабла, уходя за ближние дома. Отставив раскалённый автомат, Чайкин спросил отделенного:
- Слышь, а где тут эта документация?
- В директорском кабинете, - пришедший в себя Годзилла набивал у стены рожок.
- Там сейф или как? Шибко тяжёлый?
- Да ящик железный с амбарным замком и печать сургучная, просто тьфу!
- Найдёшь в темноте дверь? Тогда пошли.
На корточках они пробрались к нужному кабинету, Чайкин молниеносно подпрыгнул, сшиб ногой дверь, настолько хлипкую, что она сорвалась при этом с петли, и пауком сиганул внутрь. Пришлось всё-таки достать узкий "гинекологический" фонарик, торчавший из магазинного кармана разгрузки большой, обтянутый камуфлированной резиной против ударов, был опасен. В углу стояла красная урна, а сам ящик, почему-то представлявшийся торжественно водружённым на стол, сыскался в шкафу под старым мужским плащом и истоптанными заскорузлыми ботинками. Видно, директор хранил в кабинете сменную обувь на дождь и грязь, и была она у него не ахти... Пошарив, нашли также пыльный дерюжный мешок, брались подношения натурой, что ли, в военный "сидор" и тем паче заплечную мародёрку ящик просто бы не влез.
- Собирай народ, - приказал Чайкин запыхавшемуся младшему командиру, - пойдём на сельсовет, гори оно всё. Брать только личный скарб, самое необходимое. Патронов хватит, думаю, прорвёмся.
- Какого хрена? Задница самая прошла, чехи сваливают, а мы вылезем под последнюю пулю?
- Ни черта не мыслишь, правильно гоблином зовут. Просчитывать хода два-то вперёд надо... Охота вам ещё сутки за эту дрянь воевать? Я уйду, а ты останешься. Уверен, что больше подарков не ожидается, а они дружно проголосуют за один день и вас тотчас уберут? Здание повреждено в ходе обстрела? Да. Ввиду превосходства противника, их до двадцати стволов было по огню, ясно, удержать пункт не представилось возможным. Имелась опасность уничтожения этой дряни, которую мы должны хранить как зеницу ока. Я принял решение отступить на новый рубеж, а грёбанный ящик мы покуда сберегли. А выбирают пусть хоть у нас на блоке, поставим мусорную урну, и кидай туда свои бюллетни!..
Накопившись снова у малого выхода, при тонком луче фонарика раскидали хлам и приготовились к броску. Ящик в мешке был поручен отделенному за физическую силу и промедление с дверьми, наряд пёр рюкзаки с добром и торбы спальников. Гранаты Чайкин раздал, целые патронные ящики сложили в коридоре первого этажа, куда он отбежал напоследок, объявив секундную готовность.
- Давай! - заорал старшой, вернувшись, и толкнул первого бойца за дверь.
Один за другим вылетели из здания без стрельбы, пригибаясь, Чайкин жёстко гнал:
- Скорей, коровы, рванёт сейчас!
Задержавшись, он бросил две "лимонки" в окно, переждал ничком взрыв и кинулся вслед за парнями. Когда они достигли ближних домов, сзади грохнуло, внутри школы полыхнул огонь.
- "Астрахань", "Астрахань", - поднёс Чайкин рацию ко рту, - нас сильно жмут, передай - пусть сыпанут в "Букварь", потерпим и попытаемся уйти на "Флажок". "Кузнечикам" сообщи, чтоб встретили нормально. Как понял, приём?
- Без тебя не знаем... - Чайкин сунул рацию в кармашек у плеча. - Ну, полный ход, сейчас веселье начнётся!
Вскоре действительно раздался первый душераздирающий вой, и за спиной в опасной близости шлёпнулась мина. Пришлось даже залечь, но Чайкин быстро поднял хлопцев:
- Бежим, снайперы хреновы издырявят в дуршлаг, а нам как раз под музыку смыться!..
Администрация находилась в центре, несколькими кварталами дальше по прямой, вернее если наискось. Выписывая крюки по не всюду регулярным улицам, шли около получаса. Откуда-то постреливали, в районе совета трещало кучнее. Поскольку оборона в любом случае бывает круговой, на подходе Чайкин пустил зелёную ракету, семафорить по правилам сперва красной "прекратить огонь" у него просто не имелось запаса. Да и кто в бою смотрит на сигналы, почему дальше прибег к самому верному способу:
- Эй, братва! Мы "астраханские" со школы, вас должны были предупредить. Я сейчас выйду один, не завалите!
Почти в рост он перебежал открытое пространство до мешков с песком и свалился за них.
- Здорово! Ну, теперь встречайте моих - пацаны, сюда!
Цепочкой бойцы перебрались в укрытие и сбросили поклажу. Наконец можно было передохнуть, настоящий бой у всех, кроме Чайкина и двух бойцов, прошедших за период срочки в ВВ "точки", случился впервые.
У солдат дела оказались хуже, даром что стояли целым взводом из шестнадцати человек, по углам здания были сложены укрепления, а у кирпичного гаража для неизменной председательской "Волги" прятался БТР с АГСом на хребте. Разведав или верно оценив силу, "духи" не сунулись прямо, били издалека, гранатомётным попаданием накрыли одно гнездо, убив контрактника и здорово ранив призывного. Лейтенант запрашивал помощь, чтобы спасти парня, ему приказывали то ждать, то вывозить самостоятельно с рассветом. Путаясь в указаниях, он приказал готовить бэтэр, но мотор пока не запускать. Раненый скорчился в беспамятстве у стены, уколотый промедолом, чуть дальше лежал прикрытый брезентом контрактник. К военным местные относились хуже, внутрь здания не пустили, сорвать дверь те не решились - армейская дисциплина строже, это пьяный милицейский наряд мог заявить на посту чуть не ханкалинскому начальству: да мы сейчас положим автоматы, и гребитесь вы все...
С подразделениями Минобороны вояки связи не имели, собственные миномётчики стояли далеко и без команды сверху не открыли бы огонь по селу. Правда, федералы по собственному почину начали обработку ближних высот, но партизан при этом затронули явно мало. Коллегам хватило собственной мощи отразить нападение, старым добрым методом в ответ на первые выстрелы АГС и башенный пулемёт ударили в жилой сектор, чтоб назавтра раз и навсегда заявить возмущённым представителям: "По нам стреляли. А ты откуда знаешь, с какой стороны - участник? Делайте сами мир, и всё будет нормально!" Обычно помогало. Затем переключились на неприятельские вспышки, отправили по приставной лестнице на чердак воина, который из торцевого лаза давал наводку трассерами, вслед бил КПВТ и трёхногий станковый агрегат. Чувствуя отпор, чичи перемещались вокруг, огрызаясь для порядка, к появлению чайкинской группы стрельба окончательно утихла. Издалека донёсся гул двигателей - ВВшная колонна из бронетехники, санитарной машины и оборудованного зенитной установкой грузовика входила в село. Ближние предметы уже прорисовывались из воздуха, обретшего рассветную глубину.
Убитого с раненым положили в кузов, задетого отрядовца Чайкин тоже уговорил ехать:
- Дурень, я тебя лично вытащу, ты хоть день полежи, чтоб завели историю болезни. Если не выбьешь страховку потом, хоть нашивку получишь и награда практически обеспечена - ведь кровь пролил!
Прочие бойцы оказались в норме, лёгкие контузии и царапины у всех, измазанная порванная одежда, да один из школьного наряда потерял каску. Пост выставляли с полной экипировкой, и это был естественный результат. Бог с ней, решил Чайкин, под такую ночь не одну "кастрюлю" можно списать или новую раздобудем. Пострадавший взвод сменили новым составом, уже при двух бэтэрах и одной БМП, обещали даже полевую кухню, войскам светило париться до упора, пока голосование не завершится. В случае неактивности избирателей его могли и продлить.
Чайкина заботил теперь лишь ящик. К счастью, глава администрации примчался, как только минул комендантский час, и начштаба твёрдо зажал его, хотя тот и кивал на школьного вождя. Как выяснилось, ответственности не нёс и директор, ящик принадлежал избирательной комиссии, причём районной, а местная вообще ещё полностью не собралась. Печать сохранилась, что полагал главным козырем Чайкин, и всё больше напирал:
- Я сейчас увезу ваш дурацкий ящик, за который мои люди рисковали жизнью, и обратно его получите только через коменданта района! А уж он вас всех любит, сами знаете, и выборы окажутся сорваны - по чьей вине? Если ты власть, то принимай решение, собирай какую-нибудь комиссию, только скорей. Здесь бумаги государственного значения, перед главой республики будешь навытяжку стоять!
Председатель наконец сдался, открыл помещение и в присутствии пожилой тётки в шерстяном платке, делопроизводителя администрации, и какого-то мужика был составлен акт передачи в двух экземплярах. За отсутствием копирки Чайкин лично написал оба от руки. Замок цел, сургуч на месте, надо ж понимать важность мероприятия, без демократических выборов какая мирная жизнь, едва не трепал он уже главу по плечу. Если не помогать друг другу, куда придём? Давай пять, отец, всё будет тип-топ!
На блок подкинул "Урал" внутренних войск, ехавший за дровами. Уведомленный обо всём по рации Балинюк с толпой свободных от службы хлопцев встретил объятьями, как героев:
- Переволновались уже за вас. Ну, молодцы!
Как ни вымотался Чайкин, командир заставил первым делом писать рапорт.
- Всё по пунктам - когда было получено сообщение о нападении на выносной пост, как выдвигались, в каком составе и что дальше произошло.
- На хрена, пан майор? В комендатуру докладывали обо всём ночью, у дежурного где-нибудь пометка есть, коли что.
- Ты пиши, Михайла, пиши, и под копию. Её я как раз в комендатуру и свезу. Помяни слово, писать ещё придётся. Отрази, что имелись раненые, были окружены, запрашивалась поддержка артиллерии, которая не могла полномасштабно эффективно действовать ввиду расположения целей в населённом пункте. И только тогда в критической ситуации, чтобы избежать уничтожения выборной документации либо захвата её врагом, приняли единственно верное решение - преодолев ожесточённое сопротивление противника, с боем вырваться из кольца и перенести сейф к зданию администрации, на усиленную позицию федеральных сил. Где передали всё главе самоуправления с надлежащим оформлением. Акт грамотно составил, хвалю. Да, с Годзиллы тоже рапорт.
Чайкин понимал начальника, в царившей бессмыслице часто приходилось доказывать правомерность открытия огня не с пьяного беспредела, а в ответ на происки моджахедов - у вас ведь нет жертв, а пострадали дома мирных граждан. Кроме того, милицейский опыт учил: что бы ни сделал, главное - правильно написать, а потом стой на своём, самые грозные разбиратели в конце концов запутаются и спустят всё на тормозах, когда от реального происшествия останутся версии участников и куча бумажек. Шум стоит первые день-два, затем острота теряется, новые казённые хлопоты с текучкой оттесняют вчерашнюю злободневность. Не велика беда - школа, "духи" её и рванули со злости, обнаружив, что драгоценные бланки ушли, или снаряд попал, да мало ли что, какое-то время она вовсе оставалась бесхозной. Проголосуют макаки и в своей управе... Балинюк подсказывал содержание так, словно читал мысли, в подробности не лез, обнаруживая вновь стаж и зрелость: ты не говорил, я не слышал, тебе же легче отбалтываться, если что. Майор вообще оказывался мужик ничего, нашли бы общий язык, если б не соперничество дома...
В середине дня командир поднял начштаба, малость дюбнувшего перед койкой и проспавшегося не до конца:
- Съезди в школу, подберите наше, что осталось. Глянь заодно, чего там, вырази сочувствие директору, его позиция тоже будет важна. Обещай - если удастся, выпишем материалы, поможем чем-нибудь.
Проклиная дурацкую войну и командировку, Чайкин с трудом встал и начал сгребаться. Далась им эта несчастная бурса, сколько всего разрушено из-за генералов с политиками - нет спроса, на веку сам кое-что взрывал, с жертвами, и ничего страшного, а тут... УАЗ стоял наготове, взяв двух бойцов и бывшего старшего поста, поехал в школу.
Вид открылся и впрямь удручающий. Здание не пострадало так в предшествовавшие боевые действия, как за минувшую ночь. В асфальте перед главным входом, где строились когда-то линейки и отмечались звонки, теперь зияла приличная воронка, по фасаду и с торцов не осталось целых стёкол, издырявленная плёнка, заменявшая их, свисала клочками. Выщерблены кирпича отныне было не скрыть ремонтами, разве только штукатурить стены целиком, эти мелкие раны остаются самым долговечным напоминанием о войне. Саму школу заряды обошли, за что Чайкин ругнул про себя миномётчиков, понимая - и они не боги, хотя славно было б списать всё на других, но первый этаж местами облизало изнутри пламя, в длинном коридоре взрывами снесло несколько дверей, вышибло оконные рамы, иссекло потолок и выщербило бетонный с мраморной крошкой пол.
Пожилой директор в сетчатой шляпе, с потемневшим институтским ромбом на лацкане вытертого коричневого пиджака бродил по школе, заглядывая в кабинеты и горестно вздыхая. Второму этажу тоже досталось, и он сокрушённо качал головой - только закончили посильный ремонт, и вот... Несколько учительниц в косынках и хромой тощий мужичонка пытались что-то убрать с помощью учеников постарше, ребятня носилась во дворе. Мальки беззастенчиво окружили "козелок" и увязались за милиционерами, норовя потрогать оружие и выпиравшие из карманов гранаты. По летнему времени поросль была свободна, не зная, как убить время, радовалась всему. На скупые пояснения директор вяло отвечал: "Да, да", и Чайкин не стал вдаваться в подробности. Патронные ящики, под которые он заложил тол, разметало на части, собрав оставшееся барахлишко - чайник, кастрюли, миски, забытый шуршун, которое не успели растащить уборщики, делегация отбыла без всякого политесу. Дядьку с работниками было отчасти жаль, они искренне сокрушались очередной напасти, но вина лежала в целом на всех - нечего вскармливать дудаевых и разных прочих шамилей.
Умён, ох умён оказался командир, не имевший толком юридической подготовки и в органах находившийся ещё сравнительно мало. Однако не зря он столько лет служил государству, изучил его механику и знал, как просто давится судьба, попавшая случайно под гигантские колеса. Балинюк тем же днём успел съездить в администрацию и составить протокол осмотра злополучного ящика, подтверждавший его непорочную целостность, затем прибывшие из райцентра уполномоченные вскрыли его и пересчитали пустые бланки, при виде которых майор крякнул: что ж, их нельзя было заново проштемпелевать или подвезти позже?.. С присутствующих взял расписки об отсутствии претензий, после чего ящик снова опечатали, хотели было пластилином за неимением сургуча, но командир настоял использовать свечку, хитро закапав все углы и приложив личную служебную печать. Председатель не знал уже, как избавиться от проклятых бюллетеней и настырного русского, но Балинюк предложил ему заезжать на пост, литр-другой качественного бензина для хороших людей всегда найдётся, и расстались они почти друзьями.
Затем он посетил школу, сердечно пособолезновал директору, подарил три стопки тетрадей и связку карандашей из отрядных запасов, осмотрел помещения и начальственный кабинет. Отметил полное несоблюдение норм пожарной безопасности, от случайного трассера или даже окурка так ведь может сгореть всё, установил, что бумажки действительно находились в переносном металлическом ящике, а не креплённом к прочным элементам конструкции сейфе с надёжным замком, как предусмотрено законом (директор не нашёлся даже спросить, каким). Вместо специально оборудованного помещения документация была оставлена на рабочем месте главы заведения, где нет решёток на окнах? Просто в шкафу? Ну, знаете... А нашим ребятам в результате пришлось рисковать жизнью, чтобы эти бланки спасти. Придётся, видимо, обо всех этих нарушения соответствующим инстанциям доложить.
- Я причём? - слабо протестовал ошарашенный директор. - Распорядились голосовать здесь, всегда так было, привезли эти бюлльтень, что я могу? У нас сейф на деньги нет, всё украли, когда зарплата бывает, завхоз домой несёт, а я стану этим выборам специальное помещение делать, что ли?
От волнения он коверкал чистую вначале речь.
- Значит, кому-то выгодны наши трудности, - гнул своё Балинюк, - так подстроили намеренно, спровоцировав нападение боевиков. Поэтому давайте, чтобы подстраховаться, составим акт о том, что документацию разместили в необорудованном здании, с вопиющими нарушениями правил, не организовав должным образом охраны и обороны, вследствие чего пострадали мой боец и ваша школа. По экземпляру вам и мне.
Взвинченный директор уже был сам рад иметь какие-то бумаги, зная их силу в казённом аппарате, и Балинюк скоренько набросал текст на собственных белых листах. Упросив заверить росчерки печатью, дружелюбно пригласил заглядывать, пожал руку и отбыл.
По дороге он завернул на газовый участок, где имелся единственный в селе ксерокс, и за банку тушёнки откатал себе копии всех бумаг. Затем с чувством выполненного долга командир наконец отправился по собственным делам.
И труды его отнюдь не пропали. Спустя день после выборов из района прикатила на гражданских авто куча важных местных чинов под охраной собственных милиционеров. Чехи, стоило им заполучить кроху власти, не говоря уже автомат, становились заносчивы, неприступны и грубы, точно у них враз менялась сущность. С разными "союзниками", вновь укомплектовываемыми нацкадрами силовыми и прочими службами была одна неясность и множество заморок. Коллег продолжали звать гантамировцами по рождению из формирований, участвовавших в боях за Грозный на российской стороне. Поначалу омоновцы-спецназ их просто разоружали, если те проезжали через крупные посты, затем велели не трогать. Таки взяли сверху курс на учреждение туземной власти, и с недавнего времени здешних милиционеров даже стали присылать в целях усиления на блок. Обе стороны держались скованно, общих тем не нашлось, молодые чеченцы плохо говорили по-русски, тех, кто постарше, неудобно было о чём-либо спрашивать, разговор быстро упирался в события последних лет. Когда они попытались вмешаться в досмотр машин, пропустив кого-то - наши ребята едут, Чайкин вспылил:
- Уважаемые, ну его лезть вам сюда! Давайте покушайте с нами и валите к себе без обид по-хорошему, лады?
Тормознув попутку, чехи молча уехали и больше не появлялись. Заявился ли теперь кто из опущенных тогда деятелей, бойцы не разобрали, но держались прибывшие нагло. Горбоносый лысоватый пузан в камуфляже со "стечкиным" на боку назвался помощником прокурора и без предисловий начал: решается вопрос о возбуждении уголовного дела по факту попытки срыва общенародных выборов. Направленный для охраны избирательного участка личный состав, пользуясь малозначительным либо сымитированным ими же обстрелом, умышленно взорвали и подожгли здание, причинив значительный ущерб интересам государства, с трудом залечивающей раны республике и её системе образования. После чего они самоуправно изъяли бюллетни, передав их военнослужащим федеральных сил, и оказывали давление на членов комиссии и ряд должностных лиц, вынуждая их подписать лишённые какой-либо законной силы бумаги об отстутствии претензий. Всем замешанным в преступлении лицам придётся проехать с ними. Кто руководил нарядом в ту ночь?
Во гад, как чешет, подумали многие. Наверняка из прежних, где скороспелке увостриться так, чего ж тогда гнать волну, заставшие нормальную жизнь при совке обычно проявляли лояльность к центральной власти. Внутренне напружинившись, Чайкин готов был шагнуть вперёд - "ну, я", однако Балинюк сказал преспокойным голосом:
- Документы, пожалуйста.
- Чво?
- Предъявите ваши документы, уважаемый. В противном случае мне говорить не с кем.
Пыхнув, крепыш залез в карман и вытащил удостоверение на толстой цепочке с цветной фотографией внутри. Распахнув на миг, хотел тут же спрятать, но Балинюк остановил его:
- Не-ет, позвольте ознакомиться. - Вчитавшись, он достал записную книжку в тиснённом переплёте и что-то черкнул туда ручкой с золотым пером. - Так-то лучше, уважаемый Хаважи Таусович Шахбиев. Можем пройти в штаб, обсудить всё спокойно, а правомерность действий бойцов и командира, самоотверженно вынесших избирательные б ю л... л е т е н и из-под огня, отражена в соответствующих документах.
- Ваши отписки у меня здесь, - прокурорский раскрыл кожаную папку и потряс листками, - кто такие Чайкин и... и бывший старшим в школе?
Фамилию отделенного Годзиелевский и дома выговаривали не все, почерк у него тоже был весьма корявый. Сам он стоял тут же в цветастых шортах-трусах, отсвечивая бронзовыми плечами, лицо его заметно вытянулось, а чесавшая пузо рука замерла. Сунув пальцы за широкий ремень, командир твёрдо произнёс:
- Мои бойцы действовали правомерно и спасли выборные документы, никто давления не оказывал, у меня имеются подлинники всех бумаг. Показания бывают после возбуждения уголовного дела, что целому помпрокурора надо бы знать. Никто никуда не поедет, если требуются какие-то дополнительные объяснения, могу пропустить за охраняемый периметр лично вас. Остальных попрошу покинуть вверенную мне территорию и ближе трёх метров не подходить к забору!
- Да ты, э... - шагнул к нему небритый урка из свиты лысого.
- Отряд, ко мне! - оглушительно гаркнул тот.
Кто откуда взялся, стояли округ по-домашнему, в тапочках и спортивных штанах, но через секунду на незваных гостей смотрело уже с десяток стволов. От казармы бежал народ в отягчённых боезапасом разгрузках, лязгая затворами, наряд поста сунул дула внутрь базы поверх ограждений с мешками, над срубом вышки обнаружился пулемёт. Чеченец, бранясь по-своему, отступил.
- Вы понимаете свои действия? - горбоносый стал багроветь. - Немедленно уберите оружие и предоставьте сюда тех, кто охранял избирательный пункт, иначе будете арестованы и вы, и преступники, которых покрываешь!
- Слушай, помощник, - Балинюк тоже наливался тёмной краской, - ты кто такой, чтобы здесь командовать? Давай катись откуда прибыл, иначе разоружу твою банду и сдам не в комендатуру, а сначала войсковикам, дёрнется хоть один - все тут ляжете!
- Ты ответишь за это, - сорвался на крик прокурорский. - Не знаешь просто, с кем говоришь - сейчас придёт твой руководитель, сам разоружишься ему!
Он заклокотал что-то в рацию по-чеченски, затем на русском призвал:
- Один-три, зайди пожалуйста, проблеми у нас, бичить начинают. - И прибавил, оборотясь к строптивому командиру: - Сейчас, я на тебя посмотрю, как ты у прокурор округа бледный стоять будешь!..
Ситуация повисла на волоске, Балинюк и чех равно кипели, однако понимая, что любое движение сторон и даже окрик повлекут стрельбу. Из прохода между ограждениями, ведущего с поста, появился замначальника временного отдела, известный всем по частым визитам. По-видимому, он приехал с чеченцами и ждал в машине снаружи, а теперь вынужден был объявиться. Замнач выглядел смущённым, шёл не торопясь, стараясь избежать взглядов. Сунув руку Балинюку, поинтересовался:
- Что тут у вас?
- Да вот, Абульхаир Галимзянович, - знавший начальство поимённо и обычно радушный с ним командир отряда был суров, - явились к нам, права качают, обвинения какие-то возводят, да ещё требуют бойцов им отдать. Дурака нашли, что ли?
- Ну, это... всё надо по закону. Съездят, это, напишут что надо и вернутся, чего ты уж?
Лицо Балинюка окончательно закаменело. С ВОВДом отношения вообще складывались непросто, он и был вышестоящей инстанцией, и не совсем, ибо имелись более прямые - комендатура, группировка, подчиняющийся ей мобильный отряд, в состав которого непосредственно входил личный состав определённых блоков. Кроме того, комплектовавшие временный отдел татары заметно держали руку чехов и не очень ладили со многими отрядами из российских регионов. ВОВДы в полубоевых условиях заставляли вести обычную милицейскую работу, на подрыв машины и кражу овец выезжала одна следственно-оперативная группа, созданный материал уполномоченные должностные лица обязаны были рассмотреть в те же процессуальные сроки, что их коллеги по всей стране. С местными неизбежно завязывались разные связи, включая коррупционно-покрывательские, укреплявшиеся в силу преемственности контингента временника. Кроме того, ему приходилось взаимодействовать с национальными органами и структурами, всё активнее создававшимися на местах, достигать взаимопонимания между ветвями власти, как и повсеместно. Всё это ставило отделенцев в сложное положение -работать бок о бок совсем не то, что отмаяться с кем-то день на посту.
Районному ВОВДу отряд прямо не подчинялся, но выполнял все указания, проверялся им, передавал задержанный народ, машины, грузы, изъятые документы и вещи. Показателей требовали и здесь, но их "делание" в условиях разрухи, отсутствия реального функционирования исполнительных систем, неприкрытого корыстолюбия и грубости нравов оборачивалось лишь пущей бессмысленностью и мздоимством. Схваченные часто уходили раньше, чем отбывал доставивший их наряд, транспорт быстро отпускался, нелегальный бензин начальник отдела сливал личному покупателю- оптовику. Однако на совещаниях в присутствии командиров постов он строго требовал выявлять участников бандформирований и потенциальных террористов, дотошно проверять всех следующих через блоки, проявляя неподкупную принципиальность. Как выявлять - смотреть правое плечо? Нужно стрелять целыми днями и таскать "калаш" на голом теле, чтоб остался след, с зелёной повязкой на лбу и прозрачным мешком пластита тоже пока никто не проезжал... Даже толком "пробить" человека, за исключением пылившихся у регистратора списков разыскиваемых полугодовой давности, не представлялось возможным по отсутствии единого информационного центра и связи с ним. Выпытывать у каждого, что делал с декабря 94-го по сей день, а потом ехать к родственникам, знакомым, во все указанные географические пункты, сверяя, вдруг что-то соврал - ради Бога, шлите вертак, роту поддержки и снимайте всех с поста. Тащить всех подряд в блок и бить, пока что-ибудь не скажут - а зачем нам это нужно, данный этап в ходе освободительной компании всё-таки уже прошёл.
Вместе с тем отсутствие крупной дичи старались не возмещать обилием мелкой, просроченной фотографией в паспорте или разбитым подфарником у "Запора". Рядовым парням во временнике хватало забот без того, в том числе с пленными, которых таскал всякий спецназ при регулярных зачистках. Ходил анекдот-быль первой войны: свежий ОМОН привозит задержанных, в отделе как всегда крик, мат, дурдом. Разрываясь между коммутатором, рацией и своими книгами, дежурный орёт:
- Куда столько натащили, не буду принимать!
- А чё нам с ними делать?
- Да хоть выведи и расстреляй!..
Арестантов выталкивают, через минуту очереди. Дежурный с воплем выскакивает; так и есть, лежат у стены.
- Вы что, с ума съехали?
- Мы думали, тут принято - ты ж сам сказал...
Окончательно перестали кого-либо сдавать после такого случая. На посту задержали тарантас без документов - рукописная доверенность на половинке листа, права у деда алой корочкой, минувшей эпохи, свидетельства о регистрации транспортного средства, именуемого по старинке техпаспортом, вообще нет. Дедок в шляпе и заштопанной куртке гортанил скорее всего правду: взял у родственника "Москвич" съездить по делам, проклятую бумажку забыл - у кого тут сейчас всё в порядке, и так на каждом посту даёшь бакшиш. Может, и отпустили бы дядьку с миром или без машины, езжай за свидетельством или вези хозяина, но случился на беду проверяющий чуть не из самой Ханкалы. Словно больше нечем заняться, влез: что тут, немедленно доставить в ВОВД и проверить по учётам, мы добренькие, а они все на краденных машинах ездят. Матерясь про себя, Балинюк полез в УАЗ с двумя бойцами отдыхающей смены, ещё одного посадил за баранку разбитого оранжевого драндулета с отвинченными панелями дверец, чтоб не искали везде оружия, и процессия двинулась в район.
В отделе мужичку склонялись поверить, оставляй машину, владелец приедет и заберёт. Ручную картотеку перебирали мало, но было электричество, и дряхлый автономный компьютер с базой данных неизвестных времён сообщил, что злосчастный автомобиль по номерному агрегату числится в розыске за Волгоградской областью. Напрасно клялся мужик, что хозяин двадцать лет ездит на этой тачке - кто спорит, менял движок, и втюхали от разобранного угнанного железа, такого и в России полно, а уж здесь было правилом при недавней анархии. В независимую вашу Очкерию стекалось до 70 % краденного транспорта всей страны... Дядька плакался, теперь откупаться пришлось бы за себя и за телегу, он клял соседа и в то же время просил съездить вместе к нему, чтобы выяснить правду и избежать запахших скверно разбирательств. Дежурный, однако, связался с кем-то по внутреннему телефону (сети давно не существовало), зарегистрировал у себя рапорт и попросил:
- Братки, оттарабаньте его на спецплощадку, организовали тут вмести с ГАИ. Сразу техническую экспертизу назначат, вам же показатель будет. Это за бывшей мельницей, а у меня сейчас ни транспорта, ни людей.
Куда деться, надо идти друг другу навстречу. Злясь на ретивого проверяющего (легко разъезжать на бронированном УАЗе с эскортом, ты покомандуй бойцами или постой на дороге сам), беспамятного старика и недотёпу-хозяина, Балинюк велел ехать через выселки по объездной дороге. Выйдет быстрее, в райцентре движение интенсивнее и плотнее заторы на постах, а в том краю имелась давняя надобность, один подпольный "нефтяник" за услугу кой-чего задолжал. Раз уж приходится тратить время, хоть малую пользу следовало извлечь. Здесь по "трубе" о встрече не договоришься, ездят пять раз один к другому, чтобы дома застать. Водитель, приданный отряду, был в Чечне первый раз, плохо знал дороги, вечерами прикладывался к бутылке и плевал на всё, поэтому командир указывал даже там, где нормальный рулевой в любых условиях руководствуется смёткой и чутьём. Сам Балинюк, имея права трёх категорий, почти не водил и тяги к автомобильному делу не испытывал.
Маленькая кавалькада покинула жилые кварталы, чтобы по дуге малоезжей трасски оказаться в южном конце большого посёлка. За пробитыми башнями элеватора к асфальту жалась рощица, напротив торчали ряды бетонных стел кладбища с округлым верхом, кое-где дополненных жестяными флажками на высоких шестах - погибшим в войне или по ходу. Дальше поворота кустистые заросли, постепенно расширяясь, клином бежали в горку. Оттуда и грохнул в откос полотна перед самым носом "козла" гранатомётный заряд, вслед с обеих сторон ударили очереди. УАЗ нырнул в кювет передними колёсами, ведший "Москвич" боец ударил по тормозам, первый вывалился на дорогу и покатился к канаве. Балинюк едва не протаранил теменем лобовое стекло, водиле расплющило грудь баранкой, задние тоже порядком стукнулись, однако все мигом опомнились и метнулись россыпью по кустам. Дедок тоже выскочил из машины и ткнулся ничком в асфальт, закрыв голову руками.
Потрясённый и струхнувший Балинюк всё же довольно быстро сообразил, что огонь не концентрируется на них, идя выше - палят друг в друга через полотно. Кто тут ещё может быть, свои какие-нибудь да чехи, не хватало только под раздачу попасть. Оторвав лицо от растрескавшейся донной корки, он крикнул выпустившим уже по рожку невесть куда бойцам:
- Не стреляйте, всем лежать!..
Докумекав что-то сами, хлопцы вжались глубже в кюветную грязь и пыльную траву у дороги. Стрельба переместилась за развалины поодаль, образовав какой-то новый очаг. Бабахнул взрыв, воздух прошила длинная пулемётная очередь, сшибая листву и веточки с кустов, и после нескольких отрывочных выстрелов всё стихло. Команда оставалась на своих местах, начиная понемногу шевелиться. Балинюк уже чувствовал командирскую необходимость что-то предпринять, когда из зелени напротив раздалось:
- Эй, кто здесь?
Голос звучал вроде без акцента. Не успел он ответить, как водила крикнул из канавы:
- Свои!
- А ...ли тогда попрятались? Пусть старший выйдет.
Балинюк приподнялся:
- Грамотный, от вас тоже один навстречу, оружие за спиной!
- Ладно, вылазьте!
Ситуация оказалась будничной: разведка охотились за боевиками, укрывшимися под личиной мирных граждан и злоумышлявших какую-то гадость в здешних местах, засаду, установку фугаса на будущее или готовый подрыв. Те чувствовали опасность, стереглись, группы битый час кружили по окрестностям, пытаясь запутать друг друга и обмануть. На ограниченном, взрезанном дорогой пятаке долго играть в прятки трудно, коллеги решились на удар, и тут на середину вылетел отрядный УАЗ. Чехи запросто могли подбить его, хотя бабахнули скорее всего от неожиданности, толком без прицела. Балинюк невольно поёжился - ещё бы метр, командирское сидение как раз впереди... Не удержался:
- Вы нашли, блин, где стрелять!
- А вы, блин, где ездить!..
Подняв охавшего трясшегося старика, подсчитали дырки в УАЗике и корпусе "Москвича". Да, будь кто-то внутри... Созрел Балинюк мгновенно:
- Отец, вали отсюда на все четыре стороны, не дай Бог ещё появишься на этой развалюхе здесь или у меня на посту! Из-за тебя чуть все не легли... Духу твоего чтоб не было через минуту, пшёл!
Шалый старик залез в машину, которая отказалась заводиться, пришлось её к тому же толкать. Обстрел группы и транспорта Балинюк решил не фиксировать - тащиться снова в райотдел, объясняться насчёт машины, терять полностью день. Наград за мужество из случая не вылепить, казённый автомобиль не списать, а какая-нибудь рация не заслуживает мороки - после разом будет спихнуто всё, что можно, под нападение на пост или липовый пожарчик. На должок, чуть не стоивший жизни, махнул рукой, наменяв у военных за пол-литра спирта гранат и ВОГов, развернулись и помчались назад. Объехав временник пятой улицей, Балинюк зарёкся на будущее таскать схваченных куда-то: надо - приезжайте сами, нет - пинок в зад. На удивление собственные его поездки, даже самые рискованные, завершались неизменно удачно, а если он что-то для себя определял, любое начальство становилось уже не в указ.
И сейчас, глядя в лицо прокурорскому мимо переминающегося зама ВОВДа, Балинюк отчеканил:
- В вопросах, касающихся действий личного состава, я подчиняюсь только мобильному отряду, и ни один боец отсюда не выедет куда-либо без приказа командующего объединённой группировкой. Когда получите его в письменной форме, продолжим дискуссию, а пока в своих требованиях вы явно превышаете должностные полномочия. Впредь без представителей командования говорить с вами отказываюсь, и повторно требую от посторонних очистить территорию блокпоста!
Видя оборот ситуации, в которой шишкарь временника не помог ему, главный чех наконец отступил. Он решительно сунул под мышку папку, скомандовал что-то кодле и зашагал к выходу, бранясь по-своему, верно, и грозя пальцем:
- Ты ответишь за это ещё! За всё ответишь!
Отделенческий зам, вздохнув с облегчением, шепнул Балинюку:
- Правильно, так их. А я, сам понимаешь...
Затем развернулся и, уходя, объявил вслух:
- Что ж, будем разбираться. Самоуправства не потерпим ни с чьей стороны!
Многозначность его финальной тирады дошла к присутствующих не сразу. Командир крутнул башкой - вот хитрая татарва...
Чайкин ощущал благодарность старшему - сам он в итоге, может, и поехал бы с чехом, в полной экипировке, захватив всех бойцов. Однако дальше, за поворотом или в их прокуратуре могли взять в кольцо, приказать сдать оружие, и что дальше, стрелять? А подчинишься - выйдет по фильму "Блокпост", где солдата увезли на допрос в местный отдел милиции и после бросили на асфальт зашитое в шкуру тело... Сравнение пришло на ум многим, загалдели:
- Ёлы, кино прямо! Ну, батя, ты даёшь, молодца!
Командиру польстило фронтовое обращение, а над "Кавказскими пленниками" с "Чистилищами" здесь оставалось только улыбаться. То благородные горцы вплоть до плечистого бандитского главаря, то избыточный кошмар отрезаных голов, цепляемых к стреле гранатомёта...
Чехи больше не приехали, хотя явно что-то выяснили по школе и могли копать дальше. Верно, нашлись свидетели, видевшие схватку из ближних домов, либо местные упыри хватались за любую возможность куснуть федералов, а прокурорский, накручивая страсти, домыслил истинный ход событий. О той ночи участники больше не говорили даже меж собой, но пакостное чувство едва не пойманности у всех, особенно Чайкина, осталось. На чём - другой разговор, правильно то, что сделано тобой. Если б обобрали или мочканули кого по беспределу, а то несчастная школа. Тут не их, не директора вина - играют политики наверху, опять создают и укрепляют тут власть, с которой придётся воевать когда-нибудь. За дело голову класть не жаль, обидно служить пешкой чужой корысти. Школу к сентябрю подремонтируют, и так была не дворец, а детей здесь надо не учить, а стрелять... Нынешние бандиты погибнут, отойдут от дел, свалят куда-нибудь или перемрут от старости, но их ряды неуклонно пополняет смена из таких вот школьничков с рюкзачками. Замкнутый круг, решение только - отсоединить их к чёртовой матери, а как бросать этот клочок страны, столько раз политый кровью...
Отношение Чайкина к командиру заметно улучшилось, он словно открыл в нём положительные человеческие качества, Балинюк в свою очередь тоже помягчел. Иначе вряд ли начштаба стал бы выполнять почти без возражений все его приказания, вследствие чего под занавес командировки случилось второе примечательное событие, запомнившееся надолго всем.
На исходе лета в горах произошёл бой между выдвинувшимся подразделением мотострелков и партизанами. Специальные группы, покинув основные силы у конца проезжих дорог, регулярно уходили на чистку зелёных массивов, пропадали среди круч и теснин по нескольку дней. Иных возможностей хоть как-то контролировать огромную территорию просто не представлялось. Войскам пришлось туго, с ранеными и "двухсотыми", для поддержки и эвакуации вызвали вертолёты. На проведение "акции возмездия" через блокпост вскоре прошла в ущелье длинная колонна с миномётами, парой гаубиц и даже танком, с целью обнаружения и ликвидации прорвавшегося, конечно же, из сопредельных районов крупного отряда боевиков. Над дорогой весь день кружили "стрекозы", к вечеру прожужжавшие назад - темнота опасно винтокрылым.
Трасса на всём протяжении была перекрыта, и бойцы лениво сидели у опущенного шлагбаума на притащенной скамейке, заплёвывая семечной шелухой окрестную площадь. Слушали боевой канал, ничего особенного не происходило. Донеслись слабые отдалённые раскаты - артиллерия обработала контрольные точки и смолкла, по населённым пунктам стрелять нельзя, в дикие скалы бессмысленно. Гражданских машин не показывалось вообще, пешие брели редко, налегке они вообще обходили пост боковыми тропами, все перелески не закроешь, разве что село колючкой под током обнести... Сутки прошли необыкновенно спокойно.
На следующее утро, позавтракав, новая смена оттащила уже скамью в тень и сибаритствовала, укрыв под скинутыми наземь брониками пивной пузырь. Непьющий спортсмен дёргался под ритм наушников и первым заметил вынырнувшую из-за поворота фигуру. Пожилой чечен в тёмном пиджаке и шляпе на затылке семенил к посту, то прибавляя шаг, то бессильно волочась с прижатой к сердцу рукой. Добежав, он едва не рухнул на бело-красную поперечину, хватая воздух открытым ртом, вмиг насторожившиеся бойцы подошли с другой стороны. Пыль на кирзовом лице мужика бороздили ручейки пота, сквозь хрип не сразу удалось разобрать:
- Ребят, помогите пожалуйста, умоляю! Машина заглохла, никого совсем нет, в больница еду. Вот денги... Старший ест здесь?
Обращаясь то к одному, то к другому, он совал в руки пачку мятых десяти- и пятидесятирублёвок, появившихся из внутреннего кармана. Стряхнувший лень Годзилла придержал его за рукав:
- Погоди, сам-то кто будешь? Документы есть?
Пока все изучали в очередь мятый советский паспорт, старик торопливо, мешая слова, объяснял: невестка рожает с ночи тяжело, в аулах даже захудалого фельдшера не осталось, бабки не помогли, сказали - надо в больницу, не то умрёт. Упросил солдат выпустить на трассу, пять раз проверили машину, даже женщин, с ними поехала тётка, обыскали, но разрешили наконец, спасибо им. Санитар у военных был какой-то, ответил "катись давай, не роддом тут"... Километров за семь от поста машина стала на безлюдной дороге, и все попытки реанимировать её оказались тщетны. Невестка исходит криком, пришлось бежать сюда, помогите, будьте людьми!
Бойцы переглядывались - может, и так, даже наверное, больно искренне дядька всё излагал. Человеческие нужды сохраняются в самых тяжких условиях, не из-за какой-то там силы жизни, а по принадлежности людям как таковым. Причиняя лишь дополнительные хлопоты, появление ребёнка обычно радует всех, но тут...
- А сын где, чего сам с женой не возится? - поинтересовался Годзилла.
- Нету сына, пропал без вести. Говорят, убили.
- Кто убил - наши, как всегда? Федералы, военные?
- Зачем ваши, сами ничего не знаем...
Бойцы переглянулись. Подошедший Чайкин, листая паспорт и зачем-то глянув на свет права, наскоро вник в ситуацию и ответил без обиняков:
- Чего ты от нас хочешь, дед? Движение запрещено, без письменного разрешения коменданта ты вообще здесь возникать не должен, можем задержать и сдать в отдел до выяснения. Ладно уж, раз беда, беги до кого-нибудь проси транспорт, но в темпе, чтоб не глаза мозолить. Обстановка - сам понимаешь, а вы посмотрите его сначала.
Пока ближний хлопец неохотно охлопывал карманы, вздевший к небу руки мужик запричитал:
- Кого я найду здесь, родных нету, девочка совсем умрёт, пока я бегать стану! Их там, может, какой-нибудь солдат или бандиты застрелили уже, а вы меня забирать хотите. Вызовите хоть санитарный машина, спасатели, я не знаю, Богом прошу! Отблагодарю всех потом, клянусь, никогда не обманывал. Жили одна страна, всё было нормально, а теперь из-за этой политики война и она погибай, не жалко, да? Что мы, не люди?
Прижимая руки к груди, то простирая их к Чайкину, он готов был зарыдать. Начштаб утомлённо слушал очередные излияния того, кому надо что-то в обход правил, уверенного в своей житейской правоте вопреки бездушному закону. Объясняться не имело смысла, проситель сознаёт лишь бытовую, человеческую сторону действительности, а ты ему вынужден толковать о формальной. Служба избавляет от чувствительности быстро, хотя дедка было где-то жаль, но зачем брать ответственность - не за гроши же, всучиваемые прилюдно, что по понятиям влекло отказ или делёж на всех. Чеченца, дав сколько-то выговориться, он бы отшил, но из-за поворота вырулил отрядный УАЗ, Балинюк уже мотался с утра по бесконечным своим надобностям.
- Шо таке? - высунулся он из двери поверх снятой в жару оконной части, когда машина подкатила к шлагбауму.
- Да вот... - Чайкин изложил просьбу старика. Тот, почуяв в Балинюке главного, хотя майорские звёзды и не были видны под разгрузкой, пытался вставить что-то, обращаясь к нему подчёркнуто уважительно и просящее.
Приказав убрать купюры, командир тяжело спрыгнул на асфальт, забросил на плечо автомат со сложенным прикладом и кивнул начштабу - отойдём. У прохода на блок, где их не могли услышать, просто сказал:
- Михей, съезди с ним. Возьми пару бойцов, дело-то плёвое, заведёте драндулет или сюда притащите, дальше пусть чешется сам.
- Да на кой он сдался? - развёл руками эмоциональный Чайкин. - Бюро добрых услуг... А если подстава или отловят его дальше по трассе, представляешь, какой шухер будет?
- Не проезжал через нас, словно ты первый раз замужем. Что там может быть, если вся территория перекрыта войсками? Иногда надо по-людски, поставь себя на его место. Девка помрёт, мороки тоже не оберёмся - "оставление в опасности", тут ведь теперь закон и порядок. Знал бы ты, сколько мне проставляться за ту школу пришлось... Местные озлобятся, а так я уж организую звон, как мы простому чеху помогли. Шалить меньше станут, может.
- Дипломат ты, ёлы, а нас грохнут к чертям? Тогда давай "скорую" вызовем или хоть коновала из медпункта захватим какого-нибудь...
В райцентре при наскоро восстановленной больнице организовали неотложную помощь с двумя машинами и сменными бригадами российских врачей, но они даже за три улицы не ездили без охраны. Пока свяжешься с ВОВДом, другого способа нет, а там расчухаются да съездят к медикам, а у тех дай Бог чтоб хоть один РАФ, списанный где-нибудь в рязанском облздраве, был на ходу. Здешняя лекарня держалась на бабке-фельдшерице, которую щадила любая власть, универсалке с большим опытом, но уже ветхим здоровьем. Тут и молодые им не пышут, она сидела в основном дома, средства и инструменты тоже практически отсутствовали. Где ей управиться с трудным случаем родов, да ещё ехать куда-то, сколько времени уйдёт объяснять, уговаривать, не под стволом же тащить, а потом будет ещё собираться. Решительно прогнать старого - чёрта с два он транспорт найдёт, если нет родичей, кому надо в такой обстановке связываться, не миллион же даёт, и мало транспорта осталось у сельчан, весь на ладан дышит. Это до войн в каждом дворе красовался "жигуль" и безотказная старая "Волга" для окрестных дорог, на которой хоть к отаре, хоть в лес по орехи-ягоды, с прицепом за сеном на горные луга. А и найдётся кто - трясти их станут на каждом шлагбауме и временных армейских заставах, разбросанных до конца операции тут и там. Вот подкинул дед геморрой со своей молодой дурой...
Отправляясь за кем-нибудь из свободного отделения, Чайкин бросил:
- Если баба при нас сдохнет, кто будет виноват?
Нашарив в кармане пачку "Винстона", командир прикурил от поданной бойцом зажигалки, поблагодарил кивком и взвешенно ответил:
