ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Блинковский Дмитрий Антонович
Афган. Операция на Суруби. Трищенко. Часть 2

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этот рассказ написан мной из воспоминаний моего сослуживца, старшего боевого товарища, непосредственного участника операции под Суруби в январе 1984 года. В данном рассказе изложены воспоминания очевидца событий. В рассказе описана личная оценка и восприятие происходившей когда-то ситуации, одним из бойцов, который в ходе этой операции был ранен. Прошу не судить строго за содержание рассказа. Воспоминания обрывочные, но они не взяты из каких-либо сторонних источников. И поверьте, и Владимиру Павловичу Трищенко, и мне, довелось изрядно потрудиться, перед тем как изложить эту историю. Здесь и операция на Суруби, и госпиталь, и будни 177 отряда специального назначения. Дружба и отношения между людьми. Возможно, некоторые события могут показаться будничными, серыми. Но это далеко не так, это наша жизнь, наша молодость и ее яркие моменты, которые память сумела отчетливо сохранить.
   Фото взято из интернета. [] Ранили меня примерно в начале третьего. Как я уже неоднократно говорил ранее, часы у меня на руке. Так что некоторые события, происходившие тогда, я запомнил точно по часам. Примерно через час после моего ранения и беспрерывного боя с душманами, к нам на выручку подошли два танка Т-62Б. Первый танк до нашей колоны не дошел, подорвался на мине. Я все так же лежу на месте потому, что даже голову поднять невозможно, стрельба не утихает ни на минуту. Рука у меня не болит, если не двигать плечом. Дальше я вижу картинку, как будто в кино о войне. Второй танк идет слева и западней нашей остановившейся колоны. От меня он метрах в пятнадцати западней. Я понимаю, что танк меня прикрыл и очень этому рад. Мы с ним почти на одной линии восток-запад. Боевая бронированная машина, в движении поворачивает башню и производит выстрел на запад. Оттуда идет не прекращающаяся стрельба. Там духи. Как потом говорили, их было больше 300 человек. Одновременно с выстрелом из танка, секунда в секунду, в его двигатель попадает выстрел или из РПГ (ручной противотанковый гранатомет), или, как мне кажется, из "безоткатки" (безоткатное орудие) типа нашего СПГ-9М (станковый модернизированный противотанковый гранатомет). Взрыв был очень сильный, но танк не загорелся. Меня обливает солярой от левого уха до левого бедра. По бедру что-то бьет, похоже на сильный удар ремнем. Я подумал, что это меня камешком достало при взрыве. Танкисты выскакивают и залезают под танк. А по-другому никак, перестреляют. Потом говорили, что один из танкистов погиб, но я в этом не уверен, это как-то неточно. Я понимаю, что у меня появился хороший шанс залезть под БМП. Танк, хотя уже и подбитый, да и с экипажем не внутри, а под собой, все равно прикрывает меня от огня противника.
  
   Под БМП, я все-таки залез. Уже ближе к вечеру, но еще светло. Когда я дополз до БМП, под ней было три человека. Лейтенант Казаков, пулеметчик с РПК-7,62, у него в пулемете магазин улитка на 75 патронов и раненый афганец-союзник. У афганца прострелены обе ноги. Стрельба все еще продолжается, но уже как-то вяло. Начинают наступать сумерки. Из тех, кто не ранен, комплектуется группа, выносить убитых из группы прикрытия. В группе примерно человек десять. Бойцы уходят. Томительно долго тянется тревожное ожидание. Уже почти стемнело, но видно неплохо. Луна давала свет, в общем, было как-то не очень темно. Вдруг пулеметчик берется за приклад и говорит:
  
   - Лейтенант, с запада спускается группа людей. Человек десять, не меньше. Я уверен, что это духи.
  
   Лейтенант говорит:
  
   - Не торопись, не стреляй, посмотрим кто.
  
   Мы готовимся к бою. У меня в карманах несколько патронов 7,62. Я отдаю их пулеметчику, мне они не нужны. Еще в моих карманах две гранаты, одна эфка (Ф-1) и эргэдэшка (РГД-5). Запалы отдельно. Отдаю РГД афганцу, себе оставляю Ф-1. Он закручивает запалы и благодарит меня:
  
   - Ташаккур шурави, ташаккур!!!
  
   Далее, некоторое время, мы находимся в состоянии полной боевой готовности. Лежим, напряженно всматриваясь в темноту. Мы готовы вступить в бой в любую минуту. Пулеметчик, по-моему, он, вдруг радостно кричит:
  
   - Это свои, это наша группа выносит убитых!!!
  
   Все чувствуют облегчение. Убитых бойцов укладывают на крыши БМП, раненые забираются внутрь. Я тоже вылезаю из-под БМП и перехожу внутрь, в свою предпоследнюю, в которой ехал на перевал. Внутри машины, помню, солдат Сидоров, ему в пальцы на руке попала одна или две пули. Лежит еще один раненый, он с пулей в животе и без сознания. С нами врач лейтенант. Лейтенант предупреждает, чтобы воды этому раненому не давали. Но мы знаем это и сами. В БМП еще несколько человек с различными ранениями. Кто-то говорит, что мы должны скоро двинуться к вертолетной площадке, выгрузить раненых.
  
   Я устраиваюсь поудобнее и усаживаюсь возле кормового люка. Снаружи подходит кто-то из офицеров. Говорит:
  
   - Скоро двинемся вперед, надо закрыть люки.
  
   Пытаюсь закрыть, у меня ничего не получается. Одна рука у меня не работает. Закрыть люк я так и не смог, как ни старался. Лишь раненое плечо, да и почему-то все тело отозвалось нестерпимой болью на мои попытки. Вылезаю наружу и иду к механику. Иду, пригибаясь, еще иногда стреляют. Говорю механику:
  
   -Вылези, закрой люк, скоро едем.
  
   Он смотрит на меня и говорит:
  
   - Я только что закрыл.
  
   -Вылезай, так растак!- кричу я.
  
   Он:
  
   - Нет, не вылезу.
  
   Глаза у него на пол-лица, все понятно. Плюю на затею, хоть как-то вытянуть его из машины и иду назад, но зла на него абсолютно нет. Прихожу обратно и говорю:
  
   - Не хочет бл..ть.
  
   В результате движение колоны почему-то отменяется. Мы остаемся ночевать на месте. Хорошо, что у духов было мало кумулятивных боеприпасов, всего два. Они их берегли. В полдесятого вечера духи делают последний выстрел из РПГ. Здорово ранен старший лейтенант Вельбоев. Кумулятивная струя прошла чуть выше глаз, его перевязывают. Неизвестно, глаза останутся целыми или нет. Немного позже заходит врач лейтенант. Он проверяет раненых. Обращается ко мне:
  
   - Согни пальцы на руке, работают? Нет?
  
   Я сгибаю, все нормально, пальцы работают.
  
   Спрашивает:
  
   - Что с лежачим, у которого пуля в животе?
  
   Отвечаю:
  
   - Он недавно уснул, а то все стонал, бредил, воды мы ему не давали. Потом он пришел в себя, ему стало легче, даже разговаривал с нами, повеселел и не очень давно уснул.
  
   Врач подошел к нему, осмотрел и говорит:
  
   - Его надо выносить наверх, он уже умер.
  
   Его вытаскивают. Он как-то плохо проходил через люк, пришлось подергать. Это я запомнил, я еще говорил:
  
   - Осторожней! А то что-то аж трещит.
  
   Кто его вытаскивал, должен точно помнить это. В БМП стало свободнее, и мы начали готовиться спать.
  
   Ночь прошла спокойно, наступило утро 14 января. Никогда я так сладко не спал. Закрыл глаза и все, а открыл, уже утро. Девять часов утра, начало десятого. Кто может, вылезаем из техники, стоим, разговариваем. Кто-то замечает у меня на левом лацкане бушлата две дырки. Ну, ничего себе! Все смеются, а я этих дырок не видел, пока мне не показали. Повезло, очень сильно повезло. Бушлат осколки изрядно попортили, а тело мое пощадили.
  
   Проходит некоторое время. Нас, тех, кто ранен, должны отправить в госпиталь. Когда это будет еще неизвестно. Вертушки прилетят сюда или нам придётся ехать несколько километров до площадки, тоже неизвестно.
  
   В одной из БМП, мой друг Витя Селиванов. Он получил пулю, но живой и этому рад. Пуля 7,62, пробила два металлических магазина, зашла под левый сосок, пробила кожу и срикошетила вниз к животу. Никто так не носил магазины в лифчике как он и они же его спасли. Все, кого я знал в Афгане, носили по одному магазину в кармане лифчика. У меня было шесть карманов на лифчике. Четыре на груди и два под мышками и в каждом кармане по одному магазину. А у Вити было три или четыре кармана и все на груди. И в каждом было вставлено два магазина, итого шесть или восемь. Рядом с ним единственный кто остался живой из группы прикрытия. Точно не помню, сержант или рядовой. Он ранен несколько раз. Рассказывает, что набивал магазин, что-то его ударило и он потерял сознание. Пришел в себя от того, что кто-то его ворочает. Разговор на афганском. Обрезают лифчик с патронами, снимают зимний бушлат и сапоги. Он рассказывал, что очень старался не застонать и не застонал. Духи сильно спешили и поэтому не поняли что он живой. После того, как духи его раздели и разули, он снова потерял сознание. Очнулся опять, когда было уже темно. Начал пробираться к бронегруппе, направление он примерно знал. Да там было и не очень далеко. Светила яркая луна, а у него на ногах новые вязаные белые носки. Незадолго до этой операции, купил у афганцев за пять чеков. Подумал, что носки очень сильно выделяются в темноте и могут его демаскировать. Снял их, положил под камень и пополз дальше. Потом его нашла наша группа, которая пошла выносить убитых. Все остальные из группы прикрытия погибли. Старший лейтенант Мирошниченко, прапорщик Бондарь и все, кроме него. Прапорщик Харитонов, погиб на бронегруппе, по-моему, на последней БМП. Ну и много раненых было. Больше в этот день 14-го не стреляли, духи ушли. Часа в четыре или чуть позже нас отвезли к вертолетной площадке. Она находилась примерно в нескольких километрах на юг. Там мы просидели еще больше часа. Потом на МИ-8, нас отправили в Кабул. В госпиталь мы прибыли примерно в 18:30 вечера 14 января. По счастливой случайности у меня сохранилась справка из госпиталя.
  
   Первое хирургическое отделение. Старшего лейтенанта Вельбоева осматривают первым. Проходит несколько минут, он выскакивает из кабинета и с радостью кричит:
  
   - Один глаз видит!!!
  
   Все за него очень рады. Потом осматривают нас.
  
   Захожу в кабинет. Врач говорит:
  
   - Гранаты, патроны при себе есть? Все сдать!
  
   А у меня в кармане так и лежит граната Ф-1 с закрученным запалом. Достаю ее из кармана со словами:
  
   - Сейчас я ее разряжу.
  
   Врач, вроде бы шутя, отбегает к другой стенке, машет руками. Запал закручен очень крепко, сразу открутить не получается. Одна рука не работает, могу держать только пальцами, а больше ничего. Наконец справляюсь. Отдаю гранату. Меня посылают на рентген, узнать задета кость или нет. Все в порядке, кость не задета. Меняют повязку на плече. Моюсь. Санитар отводит в солдатскую палату, в офицерских - мест нет, все занято. Хотя никакой разницы между солдатской и офицерской палатами не было. Ложусь на кровать, по-моему, четвертую слева. Всего в палате примерно двенадцать коек. Дальше реанимация, она совсем маленькая. Ложусь на кровать и сразу засыпаю. Дня два или три просто спал. Меня будили во время приема пищи. Кушать совсем не хотелось, пил только сок. Когда отоспался, солдаты мне сказали, что на перевязку надо ходить самому. Показали где перевязочная. Это совсем рядом, напротив офицерской палаты. В перевязочную ходил всегда с дурным настроением, больно. Сначала ходил каждый день, потом через день. При входе в палату, справа, лежал солдат нашего отряда. Он из той группы, которая ходила в Газни. Потом в Газни переведут наш 177 отряд. Этот солдат, единственный раненый из той группы. В бою солдат вел себя геройски. Но он очень огорчен своим ранением. Пуля по касательной прострелила ягодицу. Рана не опасная, но болезненная. Он лежит на животе. Иногда над ним слегка подшучивают. Хотя особых шуток и острот, по поводу его ранения никто не отпускал, так, изредка просто улыбались. Он и так страшно недоволен. Говорил:
  
   - Вам хорошо, у кого рука, у кого нога и т.д., а я ни рассказать никому не смогу, ни показать, придётся молчать. Так что в основном мы его старались успокаивать. Мол, всякое бывает и пуля не выбирает. Могло быть намного хуже, так что радуйся, что легко отделался.
  
   Из нашего отряда в госпитале много людей, но все равно скучно. Хотя можно отоспаться. Но постоянно спать уже надоело. Читаю книги, в госпитале есть библиотека.
  
   Дни идут за днями, завтра будет девять дней, как погибли наши ребята. На девятый день возле офицерской палаты поставили столик. Собираемся часов в двенадцать дня. Несколько человек пришли пораньше. Разговариваем, вспоминаем наших погибших ребят. Я говорю:
  
   - Все таки жалко "попа", полголовы снесло.
  
   Они как-то странно на меня посмотрели. Один встает, говорит:
  
   - Сейчас я потороплю остальных, чтобы быстрее шли, а то что-то долго задерживаются.
  
   И уходит. Через минуту двери открываются и ... ВЫХОДИТ КАПИТАН ПОПОВ, за ним все остальные.
  
   - Что, салага? Перепутал меня с кем-то? - говорит он и улыбается. Он доволен. Перепутать человека, считается очень хорошей приметой, если кого-то перепутал, то его точно не убьют!
  
   - Да, - говорю. - Товарищ капитан, по-честному перепутал, думал вам уже конец.
  
   Садимся за стол, поминаем ребят. Через пару дней меня перевели в офицерскую палату. Слева в конце палаты лежал прапор из наших. На Суруби с нами он не ходил, оставался в Гульбахоре. Там попал под минометный обстрел. Здорово посекло осколками одну сторону тела. Напротив его кровати лежал старший лейтенант. У него пуля в легком. Врачи сказали, что вытащить ее не получится.
  
   Интересуемся, что будет с нами дальше. Получаем ответ, что сначала отпуск а потом опять в Афган. Все-таки надеемся, а может, оставят в Союзе?
  
   Через несколько дней осколок у меня вышел, как кусок гвоздя. Я его долго носил в портмоне, потом, уже в конце 90-х потерял. Вите Селиванову отдали на память пулю автоматную 7,62. Как-то курил в курилке и встретил там солдата Сидорова, я о нем говорил ранее. Рука у него загипсована, он радуется. Говорит:
  
   - В Союз меня отправляют, наверно комиссуют.
  
   Уже февраль. Где-то в начале февраля пришли новые врачи из Союза на три месяца. Мы их так и называли - трехмесячники. Перевязывают меня уже через день. Через день вообще не больно, я это помню хорошо. Врачу было, как мне показалось, уже лет за 40, немного седой. Дай бог ему здоровья, если он жив!
  
   В госпитале надоело, хочу выписаться.
  
   10 февраля я наконец-то выписываюсь. Собираюсь. Бушлата моего нет, сапожек тоже, кто-то одел. На память мне остается тельняшка, в которой я был на Суруби. Я ее как мог, отстирал под краном в офицерской палате. Но не до конца, пятна от крови все равно остались. Решил сохранить тельняшку на память. Она у меня и хранилась примерно до 93 года. Потом украли! Три года не мог приехать с Дальнего Востока. Уже жил один. Кто-то залез в дом. Скоты были есть и будут, с этим ничего не сделаешь.
  
   Перед обедом 10 февраля выхожу из госпиталя добираюсь на машине до пересылки. Она уже в другом месте, была слева если смотреть на восток, сейчас справа. Ночь переночевал на пересылке. Там встретил лейтенанта Мишу Ломко. Я с ним служил в Яворово в 82-83 гг. Он тоже сейчас в Афгане. На следующий день на МИ-8 или МИ-6 вылетел в Газни. Пока я был в госпитале, наш отряд перевели туда. От города Газни километров 16 на восток. Рядом 191 МСП. Мы у них кушаем. Солдаты и офицеры 191 МСП живут в модулях, а мы живем в палатках. В общем, я среди своих. Старшина мне особо рад. После операции на Суруби, в отряд передали что из прапоров двое убиты и двое ранены. Он не знал кто именно. А мы с ним друзья и он очень переживал. Дальше пошла служба как обычно. В госпитале мне дали упаковку баралгина. Это обезболивающие таблетки. Когда в палатке холодно, а холодно еще бывало в феврале-марте, пьем со старшиной по одной и сразу становится тепло, во всем теле жар. Бывало по-всякому. И таким методом согревались. По-моему в марте подполковника Квачкова перевели в Союз. Он попрощался со знаменем, с личным составом и убыл. Я лично жалел, что его переводят.
  
   В марте начисто разгромили духовской караван на ишаках. Я просился в группу, но капитан Веселков К.Н., командир роты, мне отказал. Он мне сказал:
  
   - Ты после госпиталя, отдыхай.
  
   Вечером прибегает солдат и говорит:
  
   - Командир сказал, если вы хотите, езжайте на сопровождение группы.
  
   А мне уже неохота, но пришлось ехать на технике. Выехали на восток уже поздним вечером, ночью высадили группу у подножия гор на востоке, а сами назад. Ехал на броне я рядом с лейтенантом Казаковым, как и на Суруби. Назад вернулись мы, где-то около четырех утра. Днем узнали, что группа перестреляла духовской караван. Рассказывали, что когда вскрыли ящики с боеприпасами, там были наши боеприпасы. В ящиках даже были вложены листки с фамилиями упаковщиков.
  
   Как-то во второй половине марта шли мы с лейтенантом Хреновым на ужин в 191 МСП. Прошли уже половину пути. Перед территорией полка с севера на юг откопана траншея неглубокая сантиметров 40. Лужи еще покрыты тонкой ледяной корочкой. Идем себе не спеша, разговариваем. Вдруг слышу жужжание и что-то как будто, шлепается в лужу. Еще жужжание.
  
   - Серега! - кричу. - Ты ничего не слышишь?
  
   Еще такой же звук!
  
   - Серега ложись!!!
  
   Лежим, на юге начинает стрелять БТР. Там расположен выносной пост 191 МСП. Вроде все тихо. Встаем, идем на ужин, уже без приключений. Снайпер ссс..ка!
  
   Начало апреля. Мы помылись в полевой бане в 191 полку. Вышли из баньки. Хорошо. Тепло уже. Решили посидеть, продлить удовольствие. Я, от нечего делать, роюсь рукой в песке. Пальцами что-то нащупываю в песке. Перстень! Желтого цвета, с арабской вязью. Золотой.
  
   - Серега, - говорю, - смотри, что я нашел!
  
   Серега посмотрел и сказал:
  
   - Да, круто!- взял перстень в свои руки, повертел, поцокал языком от восхищения и добавил, - это плохая примета, он не принесет тебе счастья, оставь его.
  
   Посмотрел я на Серегу, послушал его, да и забросил этот перстень подальше от себя. Он наверное там до сих пор и лежит, а может кто нашел?
  
   В начале апреля с духовского каравана нам достался чай. Витя Селиванов пригласил меня в свою палатку, он живет в соседней. Заварили чаек. Выпили по две кружки. Вот это чай. Ни до, ни после, я такого чая не пил! Самочувствие!! Как будто месяц на курорте отдыхал. Что это за чай был, я и до сих пор не знаю.
  
   Числа где-то после 10 апреля, старшина собрался ехать в отпуск и мне тоже предложил. Я и не думал про отпуск. Но, поддавшись уговорам старшины, решил съездить и я. И не пожалел.
  
   18 апреля мы выехали на вертолетную площадку в Газни. С нами было несколько дембелей отпускников, ну и экипажи БМП. Я с Серегой сидел сверху на броне. Километра за четыре от Газни слева кишлак. Поравнявшись с кишлаком, замечаем четырех человек. Люди вооружены автоматами и у одного из них пулемет Калашникова. Тот, у которого пулемет, он с самой большой бородой. Ни дать, ни взять - душман, настоящий душман. А у нас, отпускников и дембелей нет вообще никакого оружия. Старшина с криком склонился над люком БМП:
  
   - Автомат, дайте автомат, быстрей, душманы на пути!!!
  
   Но ситуация, слава богу, быстро проясняется. Кто-то говорит:
  
   - Это самооборона кишлака! Все нормально.
  
   В общем, спокойно продолжаем движение дальше. Бородатые мужики приветливо машут нам руками и выкривают:
  
   - Шурави, рафик, сафар бахайр! (Советский солдат, друг, счастливого пути).
  
   Приехали на вертолетную площадку и на МИ-8 вылетели в Кабул. 19 апреля утром уже все документы на отпуск были оформлены. Осталось лишь ждать борт до Союза.
  
   Тепло, настроение отличное!
  
   Отпускников немного, человек пятнадцать. Вместе с нами стоят три летчика, капитан и два старлея. Вдруг подходит майор, одет тоже по-голубому, в летной форме. Майор поздоровался и сказал:
  
   - Ну что полетели? Последний раз.
  
   А дальше, немая сцена. Тишина. После непродолжительной паузы капитан произнес:
  
   - Ну, ни х..я себе! За такие слова и в морду можно получить, м..дак, ты зачем летную форму надел?
  
   Майор начал оправдываться:
  
   - Ребята сам не знаю, как получилось, случайно вырвалось.
  
   Конфликт был улажен благополучно. Потом я только узнал, что у летчиков с этим очень строго, не дай бог сказать слово последний! Говорят крайний.
  
   Сели в самолет. Мы с Серегой слева посередине. Борт гражданский и поэтому там есть проводницы. Летим до Ашхабада. Проходит примерно полчаса спокойного полета и вдруг выскакивает проводница и стремительно бежит в хвост самолета что-то бормоча себе под нос. А из хвоста самолета дымом тянет здорово. Мы смотрим друг на друга. Пытаемся улыбаться, подбадривая себя, хотя нам совсем не до смеха! Но вскоре она идет назад и говорит:
  
   - Обед у экипажа здорово подгорел.
  
   Вот в этот момент мы с легкостью на душе и нескрываемой радостью смеемся.
  
   Самолет приземляется в Ашхабаде. Нас почти не проверяют. Выходим в город, стоит страшная жара, а ведь еще только 19 апреля. До вечера гуляем! Есть что вспомнить, но рассказывать не хочу.
  
   Ночью Серега посадил меня в самолет до Киева. А вечером в 18 часов следующего дня, я уже был дома. А дальше - отличный отпуск! И возвращение в Афган.
  
   Несколько позже, когда я уже служил на Саланге в 3 ГСБ, я узнал что Андрей Казаков погиб в последний день своей службы в Афгане. В каких только переделках он ни бывал, ни одной царапины. Очень жалко. Я встретил ребят из отряда то ли в Кабуле, то ли в Баграме, они мне и рассказали. Витя Селиванов не стал продлевать подписку и уволился. Командира роты Веселкова видел на Дальнем Востоке. В 1986 году майором, а в 1988 уже подполковником. Больше не видел никого из отряда. За все эти годы не встретил никого даже в интернете. Такие вот дела.
  
   Желаю счастья, здоровья и удачи всем ребятам с которыми я служил! Всем солдатам, сержантам, прапорщикам и офицерам, а также всем афганцам побывавшим за речкой!
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023