Старший лейтенант Андрей Стогов удивлённо крутил стриженой головой, точно скворец в клетке, и всё повторял: "Не может быть! Телефон междугородний! И прямо домой, в Союз, дозвониться можешь? Фантастика! Не верю!"
Друзья, посмеиваясь, хлопали ошалевшего Стогова по спине: "Верно, Андрюха! Сами звонили! Есть в Хайратоне такое место. Заказывай переговоры, плати, подожди, пока соединят, и говори хоть до потери сознания".
Старлей недоверчиво косился на ребят - не разыгрывают ли? Но те сидели полупьяные и уставшие, разливали настоящую русскую водку, изготовленную в Союзе, а не в Пакистане, по стаканам, закусывали жареной картошкой и радовались тому, что живыми-здоровыми вернулись в часть.
Буквально несколько часов назад их армейскую колонну, возвращавшуюся с советско-афганской границы, колошматили душки под Аминовкой. Сожгли два бензовоза, врубив по цистернам из гранатомётов. Водители сгорели заживо. Убили ещё троих солдат. Короче, мясорубка была серьёзная.
Ребята выпарились в бане и, краснолицые, сидели теперь за столом, но тиски боя до конца их так ещё и не отпустили.
"Им сейчас не до шуток",- подумал Андрей и окончательно уверовал в то, что волшебный телефон существует.
Именно с той самой минуты появилась у старшего лейтенанта мечта - позвонить домой, услышать такие родные и любимые голоса жены и дочки.
Что бы ни делал теперь Стогов, мысль эта в мозгу сидела прочно, точно кувалдой, какой траки на гусеницах ремонтируют, вбитая.
Десятый месяц в Афгане Андрей. Десятый месяц крутится как белка в колесе командир мотострелковой роты гвардии старший лейтенант Стогов.
Парван и Вардак, Нангархар и Кандагар, Кундуз и Кунар - в каких только провинциях он не был, где только не воевал его полк! А вместе с ним и рота Стогова.
За это время похудел Андрей, стал тощим и жилистым, как когда-то в детстве. Характером вновь помрачнел, и нервы были уже ни к чёрту. Обветрилось и шелушилось лицо, форма выгорела и белой стала, как у красноармейца Сухова из фильма "Белое солнце пустыни".
В редкие свободные минуты наваливалась на Стогова тоска, липкая и чёрная, как афганская ночь, душила его и мяла, подавляя волю и приводя в смятение рассудок. В такие моменты с ненавистью смотрел Андрей на опостылевшие горы, которые кольцом охватывали долину и белыми острыми вершинами царапали бесцветное небо. И тогда не мог поверить Стогов, что была у него когда-то другая жизнь - довоенная и с семьёй, не мог представить, что вернётся он в неё вновь.
Изредка приходили письма от жены. Почерк торопящийся, размашистый - и всё больше о дочурке: ходит, говорит, смеётся. О делах домашних совсем коротко: деньги получила, передачку - тоже. Платье впору пришлось. Да, не забудь про сапожки на каблуке и дублёнку - приталенную и с широким воротником из ламы. Размеры я тебе посылала. Но на всякий случай пишу ещё раз. Дочка только о тебе и говорит...
От писем таких совсем муторно становилось ротному - так тянуло домой. Но Стогов крепился, молчал и лишь по ночам скрипел зубами во сне или же, хрипя, задыхаясь и матерясь, повторял команды из прошедшего боя. Его будили товарищи. Старлей доставал трясущимися руками сигарету и курил, постепенно успокаиваясь.
Но через несколько дней вновь перед глазами вставали жена с дочуркой. И отогнать такие видения было очень непросто.
Захотелось Стогову позвонить домой, и совсем голову потерял от этого. Даже во снах всё чаще видел он, как разговаривает с женой. Сны были такими волнующими, чистыми и живыми, что старлей от этого просыпался и долго лежал во тьме, закинув руки за голову. А над кроватью фотография, откуда, улыбаясь, смотрит жена, обнимая насупившуюся дочурку, сидящую на её коленях.
Легендарная Советская армия, чьей частью являлся старший лейтенант и без которой он себя просто не мыслил, да семья - вот и всё, что было в недолгой и тяжёлой жизни бывшего детдомовца Андрея Константиновича Стогова. Он и фамилию носил такую лишь потому, что был найден младенцем крестьянами в нише, устроенной кем-то на колхозном поле в стогу сена.
Много сил отдал ротный, чтобы попасть в колонну на Хайратон. К кому он только не ходил, кого не упрашивал, с кем только не разговаривал! И добился-таки своего: он в колонне.
Тёмно-зелёной гусеницей-многоножкой из десятков бронированных и крытых брезентом машин вытянулась колонна перед дорожно-контрольным пунктом. Поднимается шлагбаум - лопасть вертолёта, выкрашенная чёрно-белой краской, и машины, окутываясь едким сизым дымом, ревя от нетерпения, бросаются вперёд. Извиваясь, разрывается гусеница на множество мелких частей.
Ходко идут машины по разбитому асфальту. Тянутся вдоль дороги виноградники. За ними гряда разрушенных серых дувалов с неровными осыпающимися рёбрами. Рядом с дорогой советские посты: такие же дувалы, только целые, колючей проволокой и минными полями обнесённые. А сверху, на флагштоке, выгоревшие красные лоскуты.
Вдоль всей трассы, на особенно опасных её участках, - танки, в землю вползшие, стволы развернули в сторону ядовито-изумрудной "зелёнки". За их пулемётами - по пояс люками обрубленные, сгорбившиеся солдаты, в касках и бронежилетах, по сторонам глядят.
Наматывается блестящая, от солнца стального цвета дорога на колёса. Смотрит на неё Стогов и думает о доме.
Дома, а вернее, в том городе, где служил до Афгана старлей, перед самым своим отъездом в Афган добился Андрей для своей семьи квартиры. Нелёгкое это было дело. Командиры крепко жали старшему лейтенанту руку, желали успехов на новом месте службы и говорили, что гордятся Стоговым, верят, что он их не подведёт. Офицер слушал всё это молча, нахмурившись, и всё ждал, когда же они заговорят о квартире.
Снимал Андрей комнату в бревенчатом доме с русской печью, которая всё никак не хотела топиться, ютился там с семьёй и сейчас надеялся, что по приказу министра обороны получит его семья квартиру, так как есть для этого весомое основание - предстоящая служба Стогова в Афганистане.
Начальники же говорили о чём угодно, но только не о квартире. Будто и не было у Андрея такой проблемы.
Время отъезда приближалось, и Стогов, не выдержав, напомнил о себе. Командиры потускнели, словно их самих в спешном порядке собирались направить в Афган, но бодренько пообещали, что ближайший месяц жена офицера квартиру непременно получит.
Старший лейтенант знал цену подобным словам и поэтому на следующий день принёс и положил на стол перед начальником политотдела партийный билет.
- Если не будет квартиры для жены и дочки - никуда не поеду, - глядя исподлобья, упрямо сказал Андрей. - Вы не выполняете приказ министра, и я не выполню. Случись со мной что-нибудь там - жена будет никому не нужна и останется с дочкой на улице. А я знаю, как ребёнку без своего дома, тем более девочке!
Начальник политотдела стал бордовым, как знамя соединения, стоящее под стеклом невдалеке от его кабинета, и начал молотить белым холёным кулаком по столу. Стогов же стоял насмерть. "Дальше Афгана всё равно не пошлют!" - думал он, сжав зубы так, что челюсти занемели.
Офицер стоял на своём и победил. Срочно собранная жилищная комиссия постановила выделить Андрею двухкомнатную квартиру, которая тут же и нашлась. Причём со всеми удобствами, в центре города и даже с телефоном. Видно, для какого-то большого начальника приберегали, да Стогов внезапно вмешался. И хоть понимал он прекрасно: если вернётся обратно, то скандал этот ему никто не простит, - улетал ротный спокойным.
Вот с такими мыслями, всё больше нервничая и волнуясь: будет ли жена дома, по-прежнему ли работает межгород, есть ли связь с его квартирой - добрался старший лейтенант до Хайратона.
Он спрыгнул с бронетранспортёра и как был в пыли, так и помчался на переговорный пункт. Благо путь к нему ребята объяснили подробно.
Андрей назвал телефонистке вызываемый город, номер домашнего телефона и стал ожидать, а сердце упруго и часто колотилось в груди. Ожидание казалось вечным. До смерти хотелось курить, но Стогов и помыслить не мог, чтобы выйти хотя бы на пару минут на улицу.
"Вдруг именно в этот момент и соединят?" - испуганно думал он.
Но тут громко выкрикнули его город, и Андрей сорвал трубку, охрипнув от внезапно нахлынувшего волнения, какого с ним не случалось даже на самых страшных боевых.
Сколько раз придумывал Стогов самые нежные, самые ласковые слова, которые непременно скажет жене. Он выучил их, повторяя десятки и сотни раз, но сейчас они все вылетели из головы, а горло сжалось так, что воздух проходил с трудом и хрипом.
Андрей мокрой ладонью стиснул трубку и с силой вдавил её в ухо.
- Юля! Алло! Алло! Юля!!!
- Кто говорит?
Связь была отличной, и Стогов ослышаться не мог - это был недовольный мужской голос.
- Я... я... я... я ошибся, - забормотал Андрей. - Мне нужен 5-17-81. Я ошибся!
- Нет, не ошибся, гнида, - рявкнула трубка. - Чё надо? Долго ты будешь ей мозг парить? Пару раз девку отхарил, один раз в кабак сводил, так уже всё можно?
До боли сжал трубку старлей, так, что пальцы хрустнули. Кровь заходила в голове волнами, а перед глазами круги: синие, чёрные, жёлтые.
- Муж это говорит. Позови жену!
Трубка залилась резким хрюкающим смехом, а затем как отрезала:
- Юрков, харэ пургу гнать. Муж её, долбень, в Афгане и позвонить оттуда не-воз-мож-но! А что было у тебя с этой козой, так забудь! Ты ей не в масть. Теперь она со мной чалится. Не лезь к ней! Перо под рёбра захотел? Смотри, на ножи поставим, бля буду!
Что-то металлически звякнуло, треснуло, и раздались частые гудки. А Стогову казалось, что это кто-то невидимый гвозди вбивает ему в голову. И с каждым разом всё сильнее и глубже, да так, что голова вот-вот расколется на мелкие кусочки.
- Уже поговорили? - удивлённо подняла глаза телефонистка.
- Да...
- Вы много заплатили. Я пересчитаю...
Стогов вяло взмахнул рукой и вышел на улицу. Он шёл, не разбирая дороги, то и дело спотыкаясь. А со стороны всем казалось, что это пьяный, подгулявший с местными "штатными давалками" офицер, который вот-вот врежется в землю.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
