Не может отвечать за свою храбрость человек, который никогда не подвергался опасности. (Перевод Э.Л. Линецкой)
- Франсуа, герцог де Ларошфуко, 'Максимы', 1665 г.
В суматохе боя, такого же стремительного, изменчивого и беспорядочного, как бой на тропе к поляне 'Олбани', когда командиры либо убиты, либо ранены, либо оторваны от своих бойцов, а в высокой траве и в урагане вражеского огня сплочённость подразделения разваливается, солдаты либо разбредаются, либо вынуждены отходить. Ибо, пожалуй, самый великий страх - остаться потерянным и одиноким на враждебной территории, где следующий человек, которого ты встретишь, хочет только убить тебя.
Армейское решение такой проблемы требует, чтобы солдат скрывался до поры, пока не будет уверен в своей земле, а затем как можно скрытнее двигался к расположению своих войск. Армейский термин для обозначения этого сложного и опасного манёвра - 'отход и уклонение', иначе 'E & E' (escape and evasion, отход и уклонение - прим.пер.). Возвращение в свои ряды средь перестрелки проблематично: с равной вероятностью можно быть убитым либо своими товарищами, либо противником.
Ближе к вечеру 17-го ноября манёвр 'отход и уклонение' определённо засел в мыслях многих выживших американцев, ползущих в зоне поражения сквозь слоновую траву вдоль маршевого маршрута в направлении поляны 'Олбани'. Большая их часть не сможет добраться живыми к американским периметрам в начале и в хвосте колонны. Но, наперекор всему, по меньшей мере, дюжина американских офицеров и солдат, все раненые, прошли окольными путями, приведшими их обратно в зону высадки 'Коламбас'. Их истории, особенно судьбы Джеймса Янга и Тоби Брейвбоя, служат свидетельством мужества, упорства и громадной воли к жизни.
Подполковник Боб Макдейд и его начштаба майор Фрэнк Генри старались навести авиаудары ближе к голове колонны; тем не менее, некоторые удары пришлись по самой линии марша вплоть до штабной роты, где лейтенант Джон Ховард, получивший ранение сержант и ещё четверо американцев отбивались от неприятеля из-за муравейника. Говард рассказывает: ' 'Скайрейдеры' сделали заход и сбросили напалм примерно в пятидесяти ярдах слева от нас. Хоть они и поразили нескольких человек из ВНА, я уверен, что они также попали и в наши собственные войска, потому что в той точке все перемешались друг с другом, и свои, и чужие. Стоял полный хаос. 'Скайрейдеры' широко развернулись и стали возвращаться для второго захода'.
Лейтенант Ховард сообразил, что следующий заход может пройти прямо над ними и нужно уби-раться с траектории напалма. 'Мы решили, что побежим с холма под уклон к сухому руслу, чтобы уйти с пути следующего удара. Мы вшестером вскочили и побежали, примерно в ста ярдах пересекли русло и прыгнули в большую яму около пятнадцати футов в поперечнике, похожую на воронку от снаряда. Пока мы бежали с холма, 'Скайрейдеры' делали второй заход, и вьетнамцы стреляли вверх по самолётам, не обращая на нас никакого внимания.
Оказавшись в яме, мы поняли, что находимся на нейтральной полосе, за пределами противника и вдали от своих войск. В нескольких сотнях ярдов от нас по-прежнему шли ожесточённые перестрелки; тем не менее, просидев там около часа, неприятеля на том участке мы больше не увидели'.
Неподалёку формировалась ещё одна небольшая отчаянная группа американцев, пытающихся найти выход из смертельной ловушки. Группу возглавил друг лейтенанта Ховарда лейтенант Бад Элли, командир взвода связи. Элли подобрал ещё пятерых раненых, включая старшину своего взвода, помощника оперативного сержанта Джеймса Гудена и одного солдат из роты 'альфа' капитана Джорджа Форреста 1-го батальона 5-го кавалерийского полка.
Элли рассказывает: 'Один из штабных был довольно серьёзно ранен и паниковал. Мы пытались нести его, но он был слишком тяжёл, и мы не могли с ним управиться. Ещё одному парню вышибли глаз; он замотал рану и сказал, что видит другим. Молоденький рядовой. Мы пробрались к какой-то канаве. Когда я подошёл, в ней уже сидели какие-то парни.
Помню, как один из них сказал: 'Лейтенант, что если нам помолиться?' Мы помолились, потом направились по канаве влево, пытаясь найти старшего, человека, который мог бы указать нам, что делать. Среди нас были боец с выбитым глазом, раненый в грудь Гуден, ещё один парень, раненый в руку и ногу. Пока ползли, мы поняли, что никак не можем вернуться в тот замес, и лучшее, что можно сделать, это уйти к артиллеристам, если только удастся выбраться'.
С другой стороны лежало широкое поле слоновой травы. 'Мы видели, что через это поле по секторам обстрела уже кто-то прошёл. Мы очень осторожно обошли этот район. По пути наткнулись на одну или две илистые лужицы и напились воды. Стало уже темно, когда мы вышли из зоны поражения американской артиллерии. Все отправившиеся в путь ребята оставались со мной. Было темно, а сигнальные ракеты кончились'.
В темноте Элли и его группа проползли, прошли и пробежали более двух миль к артиллерийской базе в зоне высадки 'Коламбас'. Они знали, что нет безопасного способа приблизиться к американскому периметру, находящемуся в стопроцентной боевой готовности. Элли рассказывает: 'Мы были измотаны. Старались уйти с любого пути направления атаки. Всю дорогу позади нас раздавались звуки. Мы забрались в самую гущу слоновой травы, умяли небольшую плешь прямо посередине и тут же все попадали. Небо светилось от ракет, и казалось, что ВВС сбрасывают на 'Олбани' всё, кроме атомной бомбы. Я в самом деле думал, что из всего батальона выжили мы одни. Не было ни воды, ни аптечки, ни бинтов. Я снял рубашку и отдал одному из парней перевязать свои раны'.
Лейтенант Ховард и остальные пятеро бойцов, все раненые, с наступлением темноты решили, что лучший способ достичь спасения - вернуться по своим следам сначала к зоне высадки 'Экс-Рэй', а затем к артиллерийской базе в зоне высадки 'Коламбас'. 'Коламбас' находилась всего в двух милях оттуда, если брать расстояние по птичьему полёту, но птицы ночью не летают. Несмотря на то что к маршруту прибавятся, возможно, четыре дополнительные мили, Ховард посчитал, что сможет определить местонахождение 'Экс-Рэй', и, как только доберётся туда, сможет затем проследовать первоначальным курсом марша обратно к 'Коламбас'.
Двигаясь, группа Ховарда услышала вьетнамские голоса и лязг оружия. Они сделали крутой поворот и подумали, что оставили врага далеко позади, но через час снова услышали вражеские голоса.
Теперь, вместо того чтобы снова постараться увернуться, Ховард и его группа просто продолжали движение навстречу далёкому гулу артиллерии, шуму садящихся и взлетающих вертолётов. Уже перед рассветом они достигли 'Коламбас'.
Лейтенант Элли со своей группой устроился на ночлег в зарослях травы и ждал солнца. Элли говорит: 'Только наступил рассвет, самым опасным стало попасть в этот периметр. Я выдвинулся на пятьдесят-сто ярдов от остальных, так что если б часовые выстрелили в меня, те, кто был со мной, не пострадали бы'.
Элли подполз как можно ближе к периметру. 'Я слышал, как в окопах разговаривают американ-цы. Я окликнул их и просил как можно скорее привести офицера. Когда тот пришёл, я сообщил ему, кто я такой, что на мне нет рубахи и что хочу встать. Я поднялся с поднятыми руками. Сказал, что со мной пришла группа бойцов, и просил не стрелять. Я вернулся, привёл парней, и мы прошли внутрь'.
Элли и его группа находились внутри периметра 'Коламбас' всего минуту или две, когда лейте-нант Ховард со своей группой вошли вслед за ними, в двадцати пяти-тридцати ярдах слева от того места, где рубеж пересёк Элли. Ховард и его группа тоже прятались в траве возле 'Коламбас'. На рассвете они заметили двух американцев, которые сидели у 'лисьей норы' и подкреплялись сухпайками. Ховард вышел на открытое место и закричал: 'Гарри Оуэн!' и 'Свои'. Ответ был: 'Заходите'.
Их испытания, пожалуй, закончились. Появился вертолёт и забрал тяжелораненых. Элли вспоминает, как санитар делал ему укол: 'Я дрожал, как лист'. Позже Джон Ховард и Бад Элли вертолётом вернулись на 'Холлоуэй'. Меж собой они отметили, что обе группы слышали, как северовьетнамские части движутся вслед за ними в том же направлении, - к американским артиллерийским позициям в зоне высадки 'Коламбас'.
Говорит Элли: 'Мы решили, что должны сообщить об этом кому-нибудь. Поэтому на вертушке добрались до штаба 3-ей бригады у 'Catecka' и доложили свои повести S-2, начальнику разведотдела. Суматоха стояла такая, что нам показалось, будто всем всё равно. Мы вернулись на 'Холлоуэй' и на следующий день воссоединились с тем, что осталось от нашего подразделения'.
Несколькими часами позже, днём 18-го ноября, северовьетнамский батальон 33-го полка атаковал периметр у зоны высадки 'Коламбас'.
Ещё более удивительной сагой об 'отходе и уклонении' стала история специалиста-4 Джеймса Янга из роты 'альфа' 1-го батальона 5-го кавполка, подразделения, стоявшего в конце колонны. Нужно напомнить, что Янг вызвался выполнить опасное задание по поиску американского пулемёта, обстреливавшего позиции роты 'альфа'. В высокой траве, прежде чем обнаружилось, что за американским пулемётом лежат вьетнамцы, Янга тяжело ранило в голову. Оглянувшись, сельский парень из Миссури увидел, что неприятельские войска отрезали его от американских позиций.
Рассказывает Янг: 'Они стреляли в наших людей, но меня пока не замечали. У меня было две или три осколочных гранаты, дымовая граната, триста-четыреста патронов, винтовка М-16, две фляги, блокнот и зеркальце. Вот и всё. Вокруг меня шлёпались пули. Трава передо мной зашевелилась, и внезапно я увидел вьетнамца. Я подпустил его поближе и, дав очередь, попал ему в грудь и живот. На подходе их было ещё больше. Швырнув осколочную и дымовую гранаты, я оттуда ушёл'.
Янг был вынужден уходить в сторону от своей роты. 'Те парни в траве отрезали меня. Я начал движение в надежде добраться до артиллерийской базы, которую мы миновали. На ходу обстреливал верхушки деревьев, надеясь снять снайперов или, по крайней мере, заставить их прятать головы. Я бежал зигзагами, петлял, чтобы меня было не так легко подстрелить. Пробежав пятьсот-шестьсот ярдов, я остановился перевести дух. Слышал, как враги стреляют и движутся в мою сторону. Застрелив одного, я бросил в них гранату, так что, думаю, они остались мной не слишком довольны'.
Навыки Джима Янга, приобретённые в раннем возрасте во время охоты на оленей в глухомани штата Миссури, теперь приносили плоды. Он наткнулся на ручей и прошёл по нему сотню ярдов, наполняя фляги и выпив столько воды, сколько смог вместить. Он вышел из воды в каменистом месте, чтобы не оставить следов, и двинулся в открытую долину, где его обратный путь хорошо был ему виден, пересек её и сделал привал, укрывшись в кустах. Всё как в игре 'в лису и гончих', причём лисой был Джим Янг. Он снова пустился в путь, двигаясь вниз по долине и отмечая, как за спиной, отдаляясь, стихает шум боя.
Надвигалась ночь. Янг поднялся на гору, достал блокнот и начал дневник. 'Я записал дату и что со мной случилось. Я подумал, это хорошая возможность на случай, если не вернусь; тогда, быть может, найдут эту штуку, и мать с отцом хотя бы узнают, что со мной приключилось. На гору обрушилась артиллерия. Я оказался между двумя большими деревьями, не видел и не слышал никаких признаков врага. Стал искать место, где можно схорониться на ночь. В темноте я ковылял по склонам, натыкался на камни, ругался и проклинал всё на свете, ну и молился тоже. Я нашёл себе хорошее место, чтобы укрыться и от врага, и от артиллерии, если она снова поведёт огонь. Низкое местечко возле дерева, с такой густой травой, что можно было скрыться в ней, и никто б меня не заметил.
Заснул я уже поздно ночью. Было холодно, я устал и старался беречь голову от муравьёв и других насекомых. Сильно болела голова. Если я пил воду, меня рвало. На следующее утро, про-снувшись, довольно долго лежал и прислушивался. Ничего не слышал, кроме взлетающих и садящихся вертолётов. Между собой и местом засады я слышал перестрелку и не собирался пробиваться через неё. Если меня не срежет дружественный огонь, это сделает ВК (VC - ВК, Вьетконг, прим.пер.). Следующая запись в моём дневнике гласила: '18-ое ноября: я нахожусь на очень большом холме, по нему ведётся артиллерийский и миномётный обстрел, но не могу определить откуда''.
По карте видно, что Янг поднялся на один из трёх холмов высотой от 600 до 700 футов к востоку от зоны высадки 'Олбани'. Теперь он решил направиться в сторону, как он считал, юга. Он проделал долгий путь, затем сошёл с тропы, которой следовал, потому что она стала слишком узкой. В нём росла тревога, что он либо рядом, либо уже пересёк камбоджийскую границу, потому что он не видел и не слышал вертолётов и самолётов, а он знал, что они избегают границы. Тогда Янг лёг на обратный курс.
'Позже надо мной пролетели вертолёты. Я попробовал подать им сигнал зеркальцем, но безуспешно. Днём я подошёл достаточно близко, чтобы снова услышать, как приземляются и взлетают вертолёты. По моим оценкам, я оказался менее чем в миле от зоны высадки ['Коламбас']. Ближе к вечеру противник атаковал находившиеся там войска. Атаковал с моей стороны периметра. Наши войска стреляли по врагу, а пули ложились вокруг меня. В долине особых укрытий не оказалось, поэтому, поднявшись на вершину холма, я нашёл большой ствол и спрятался за ним. Потом американцы открыли огонь артиллерией и миномётами. Вслед за ними бомбить, обстреливать и пускать ракеты прилетели самолёты и вертолёты.
Всё происходило достаточно близко, и это меня сильно пугало. Удары наносились по долине и моему холму, чтобы отрезать врага, а я находился прямо посередине. К тому времени, как бой закончился, стало темно, и у меня хватило ума, что войти в периметр лучше не пытаться. Любой звук движения немедленно вызовет огонь. Всю ночь вокруг меня ложились артиллерийские снаряды и миномётные мины. Местность освещали ракеты, и я не смел даже шевельнуться. Я укрылся ветками и листьями, чтобы меня не увидели. Ещё одна жуткая ночь. Было сыро и холодно. Снова по мне ползали муравьи, страшно болела голова. Муравьи проникли в одежду. Если я несильно вертелся, с ними можно было мириться, но если вертелся чуть активней, они меня кусали. Приходилось беречь от них и глаза, и уши, и рану на голове. Всю ночь напролёт стрельба то вспыхивала, то утихала. Ребята открывали пальбу не раздумывая'.
Американцы в 'Коламбас' приветствовали рассвет 19-го ноября 'безумной минутой', пролившейся вокруг притаившегося на склоне Джима Янга. Когда она стихла, он начал осторожное движение ко спасению: пересёк широкий мелководный ручей и, наконец, нашёл прогалину, где мог подойти к периметру и показать себя, - кто он и что он. Он добрался до периметра 'Коламбас' лишь за несколько часов до того, как американцы покинули его.
Янг пообщался с бойцами. 'Мне указали, где находится моя рота. Заблудившись, я, оказывается, сделал огромный крюк и каким-то образом вернулся в свой отряд уже в другой зоне высадки. Я прошёл сквозь периметр к своему подразделению. Все были рады видеть меня, как и я. Мне сказали, что меня уже числили пропавшим без вести. Семье даже отправили об этом телеграмму, и она стала для неё большим потрясением. Потом уже получили телеграмму о том, что я не пропал, а ранен.
Боец штабной роты батальона принял у меня снаряжение. Я хотел оставить себе каску с пулевым отверстием. Он сказал, что этого сделать нельзя, тогда я попросил сохранить её для меня, сказал, что хочу её вернуть. Меня отвели в медпункт. Промыли рану на голове, уложили на носилки, опросили, что видел и где был. Меня смущал тот факт, что в день, когда мы попали в западню, я не попытался пробиться назад. Офицер же сказал мне, что я поступил правильно, что в тот день вернуться мне бы и не удалось. Наконец, меня доставили на 'Холлоуэй', а оттуда - в Куинён'.
Джим Янг добавляет: 'Пуля оставила мне в черепе вмятину размером с четвертак. И пуля, и осколки каски вдавили кусочки черепа в мой мозг. В Куинёне пришлось извлекать костные фрагменты из мозга; и что б там ни делали с медицинской точки зрения, во Вьетнаме это делалось впервые, поэтому обо мне написали в медицинских журналах'.
В Куинёне пришла медсестра и срезала одежду с Янга. 'Когда она снимала мои ботинки, вы бы видели её лицо. Пять дней прошло с тех пор, как я снимал одежду. Я скинул вес со ста девяноста фунтов до ста пятидесяти. Из-за характера ранения меня отправили в Денверский армейский госпиталь имени Фицсиммонса. Мне же самому хотелось поехать в госпиталь в Сент-Луисе, поближе к дому. Последовали длительное лечение и процедуры. В середине декабря мне разрешили выписку из госпиталя. Документы о выписке выдали двадцать второго декабря, но сказали, что до рождества я не смогу получить новую униформу и жалование. Им хотелось отмечать рождество, а мне оставалось, ей-богу, сидеть и ждать. Чёрт с ним. Я занял чуток денег и одежду у одного парня, сообщил в финчасть, куда отправить мои деньги, и уехал. Приехав домой в самый канун рождества, я прокрался внутрь и удивил всю семью'.
Последняя и самая поразительная история 'отхода и уклонения' всплыла на свет только через неделю после битвы на 'Олбани'. 24-го ноября, за день до Дня благодарения, вертолёт-разведчик, летавший вблизи оставленного поля боя на 'Олбани', увидел внизу фигуру человека, размахивающего окровавленной тряпкой.
Второй лётчик-наблюдатель прицелился в человека из М-16 и изготовился выстрелить, когда первый лётчик заметил, что для вьетнамца фигура слишком велика. Он вильнул вертушкой, чтобы отвести винтовку наблюдателя от человека, и радировал сообщение ближайшему боевому 'Хьюи'. Теперь будет поведана необычайная сага о выживании рядового 1-го класса Тоби Брейвбоя (braveboy - храбрец, прим.пер.), метко названного стрелка-индейца племени крик из роты 'альфа' 2-го батальона 7-го кавалерийского полка США.
17-го ноября Брейвбой, чьим родным городом, по иронии судьбы, был Ковард (coward - трус, прим.пер.), штат Южная Каролина, шёл головным в 1-ом взводе капитана Джоэла Сагдиниса, подразделения, которое рассыпалось под градом неприятельского огня на восточной стороне поляны 'Олбани', когда противник начал сражение.
Первый же залп повредил и левую руку Брейвбоя, и его М-16, нашпиговав частицами пуль руку и бедро. Истекающий кровью, безоружный и страдающий от сильнейшей боли, Брейвбой уполз в густые заросли и там затаился. Когда наступила ночь семнадцатого, он выполз наружу и столкнулся с тремя американскими солдатами, тоже ранеными.
Он пополз за помощью на звуки перестрелки и наткнулся на ещё нескольких раненых аме-риканцев, как раз в момент, когда их обнаружил двигавшийся по участку патруль вьетнамцев. Брейвбой несколько часов притворялся мёртвым и слышал, как вокруг него добивают раненых американцев.
Наконец, когда всё утихло, Брейвбой, потерявший чувство направления, снова пополз сквозь высокую слоновую траву туда, где, как он рассчитывал, найдёт свою роту. Выбор оказался неудачным. Он повернул на 180 градусов и двигался прямо на юг, мимо правого фланга оставшихся в живых парней из роты 'чарли'.
На рассвете он вышел к северному берегу мелкого притока Йа-Дранга, примерно в пятистах ярдах от поляны 'Олбани'. Еды у него не было, но были две фляги и пузырёк со штатными таблетками для обеззараживания воды. Он обмотал футболкой кровоточащую левую руку и остался на месте, мучимый москитами, муравьями и пронизывающим ночным холодом. Каждый день он наблюдал, как неприятельские солдаты проходят мимо его укрытия в кустах на берегу ручья. Слышал американские вертолёты над головой.
22-го ноября, на пятый день одиночества, вьетнамский солдат из хвоста проходившей колонны заглянул в проём в кустах и увидел американца. Брейвбой рассказывал: 'Четверо прошли мимо, а последний вперился мне прямо в глаза. Он остановился и направил на меня винтовку. Я поднял раненую руку и отрицательно качнул головой. Он опустил винтовку и ушёл. Такой молоденький. Мальчишка, не старше шестнадцати-семнадцати лет'.
ВВС США уже нацеливали задания истребителей-бомбардировщиков на весь район 'Олбани'. Брейвбой говорил: 'Не знаю, как я выжил. Вокруг меня падали бомбы. Я мог только пластаться по земле и молиться, чтобы в меня не попали'.
Спустя семь дней, страшно ослабленный и теряющий сознание от кровопотери и отсутствия еды, Брейвбой услышал, а затем увидел вертолёт-разведчик H-13 из 1-ой кавдивизии, кружащий поблизости на малой высоте. В отчаянии Брейвбой выполз на небольшое открытое пространство, снял окровавленную футболку с гангренозной руки и махал ею над головой до тех пор, пока Мелвус Холл, наблюдатель на разведвертушке уорент-офицера Мэриона Мура, не увидел его и не взял на мушку своей М-16.
Когда лётчик Мур понял, что фигура - это американец, он по рации сообщил об этом облетавшему район пилоту боевого вертолёта капитану Джерри Лидабрэнду, написал 'Следуй за мной!' на коробке сухпайков с индюшатиной и на бреющем полёте сбросил её Брейвбою. Только после того, как вертолёт-разведчик облетел территорию и убедился, что поблизости нет неприятеля, Лидабрэнд приземлился и подобрал Тоби Брейвбоя.
Для немедленной обработки ран Брейвбоя сначала отправили в лагерь спецназа в Дыкко. Затем доставили на базу 'Кэмп-Холлоуэй' на операцию.
Командир его роты 'альфа', капитан Джоэл Сагдинис, говорит, что получил сообщение о том, что Брейвбоя нашли и подобрали парни 1-й эскадрильи 9-го кавполка. 'Он был ранен, напуган и обезвожен, во всём остальном - в порядке', - вспоминает Сагдинис.
Хирурги ампутировали Брейвбою один палец и сделали всё возможное, чтобы спасти остальную руку. Гангрена началась во время его семидневных мытарств в лесу и одиночества на поле боя.
На родине, в Коварде, штат Южная Каролина, его семью известили о том, что Тоби Брейвбой пропал без вести и, предположительно, погиб. В местной газете успели опубликовать некролог. Оправившись от ран, Брейвбой уволился из рядов вооружённых сил.
22. БЕСКОНЕЧНАЯ НОЧЬ
Любое опасное место надёжно, если люди - смелые люди - сделают его таковым.
- Джон Ф.Кеннеди
Солдаты роты 'браво' капитана Мирона Дидурыка снова отправлялись на войну благодаря штурмовым вертолётам майора Брюса Крэндалла. В передних креслах одного из 'Хьюи' сидели старший уорент-офицер Рик Ломбардо и его добрый приятель и второй пилот, старший уорент-офицер Алекс (Поп) Джекел, считавшие, что уже всё повидали и пережили в зоне высадки 'Экс-Рэй', но готовые ещё раз расширить свои горизонты.
Рассказывает Ломбардо: 'Казалось, никто не знал, куда мы летим, кроме командира звена, а он не говорил. Мы просто следовали за ним. Сгущались сумерки, и ситуация с топливом становилась критичной. Примерно через три мили я увидел дым боя, - туда-то мы и направлялись. Я глянул на Попа Джекела и сказал: 'А вот опять и мы!' На влёт мы шли вторым звеном из четырёх. Когда первое звено приблизилось к зоне высадки, к нему устремились трассёры. Рация ожила: люди кричали, что в них попали, что ранило то одного лётчика, то другого. Наша группа вынуждена была уйти на второй круг, потому что первое звено ещё оставалось на земле. На подлёте передо мной открылся невероятный вид. Повсюду горит трава, трассирующие пули пронизывают зону высадки - и всё в дыму. Это напоминало Дантов 'Ад''.
Примерно в двадцати футах от места касания Ломбардо почувствовал и услышал мощный хло-пок и порыв воздуха между ногами, внутри 'Хьюи' всё заволокло пылью. 'Не успели полозья коснуться земли, как солдаты уже выпрыгнули. Я посмотрел вниз и увидел левый полоз на корпусе. Не разобрал только, наш полоз или чужой. Я понял, что остекления в нижней передней части кабины больше нет. Ноги стояли на педалях, но под ними не было оргстекла. Оно не разбилось, оно просто отсутствовало! Все датчики работали в норме, поэтому мы оттуда убрались. Я сказал Попу взять управление на себя, чтобы самому прочистить глаза. Я спросил, все ли в порядке, потом поработал ногами. Меня даже не царапнуло'.
Капитан Роберт Стиннетт, тридцати двух лет, из Далласа, штат Техас, получил своё звание в 1953-ем году на курсах по подготовке офицеров резерва при Университете A.&M. в Прери-Вью. На тот вечер у него за плечами насчитывалось уже шесть лет лётного опыта, включая два года в 11-ой воздушно-штурмовой экспериментальной и в 1-ой кавалерийской дивизиях. Он лично возглавлял двенадцать 'Хьюи', несущих к 'Олбани' бойцов роты 'браво' Дидурыка. Он сообщает, что во время того сумеречного рейса восемь вертолётов были поражены наземным огнём и одного лётчика ранило.
Капитан Дидурик так писал о полёте и ситуации на земле: 'Атакуя 'Олбани', мы получили 5 пулевых пробоин в корпусе вертолёта. Положение там складывалось худо. Ступив на землю, я понял, что батальон расстреливают основательно. Так что мы чуть не опоздали со своей помощью. Основная часть 2-го батальона 7-го кавалерийского полка на 'Олбани' стояла насмерть. Ещё один Литтл-Бигхорн'.
Лейтенант Рик Рескорла, командир 1-го взвода роты 'браво', вспоминает: 'На первом вираже над 'Олбани' я смотрел вниз, вглядываясь в дым и пыль. Между деревьями [были] разбросаны тела цвета хаки, по крайней мере, дюжины солдат ВНА. Они лежали лицом вверх на буром галечнике сухого русла. Вокруг нас гремела стрельба. Мы отвернули в безопасное место. 'Тела ВНА. Ты их видишь?' - крикнул я. Фантино покачал головой. Он выглядывал с другой стороны. 'Внизу много мёртвых американцев, сэр. Mucho!' (исп. много - прим.пер.). При втором заходе я заметил чернеющий след от напалма. Пространство среди муравейников и зарослей усеивали американские тела и снаряжение. В нас ударил наземный огонь; лётчик, явно встревоженный, вжимал голову в плечи. Он бормотал в микрофон, выражая сомнение, что сможет снизиться. Сгущалась тьма. Я стоял на полозьях, зависая не менее чем в 12 футах над зоной высадки. Слишком высоко'.
Шлепки двух пуль заставили Рескорлу отпрянуть. 'Боковым зрением я увидел струйку крови на рукаве пилота. Вертолёт нырнул на несколько футов. Лётчик что-то крикнул бортстрелку. Стрелок прорычал: 'В сторону'. Я колебался. 'В сторону, мать вашу!' Мы вчетвером вывалились с десяти футов. Стрелок дождём скинул на нас ящики с сухпайками. Теперь мы рассчитывали только на себя. Распластавшись на земле, все четверо старались сориентироваться. В шестидесяти ярдах от нас, как куропатки, поднялись три фигуры в хаки и побежали к лесу. Двое наших грянули, и те зарылись головой в бурую траву. Для уверенности я выпустил в них гранату из М-79. Впереди послышались американские голоса. Гордо нагруженные драгоценными сухпайками, мы рванули в периметр'.
Оказавшись в периметре группы управления батальоном, Рескорла произвёл учёт. 'Батальонный сержант-майор сидел с забинтованной грудью у дерева. 'Нас сильно потрепали, сэр. Очень сильно'. Раненых собрали в 30 ярдах от КП. Прибыла только половина моего взвода. Остальные вертушки повернули назад из-за темноты и обстрела с земли. Периметр представлял собой овальный островок из деревьев. Три взвода могли бы заполнить позиции периметра, но, за исключением наших людей и разведвзвода Пэта Пейна, слаженности подразделения не было. Полковник Макдэйд привалился к дереву. Он выглядел измученным. И упорно молчал. Майор Фрэнк Генри, его начштаба, был обнадеживающе активен. Генри, похожий на низенький пожарный гидрант, приветливо помахал рукой, работая с рациями. Капитан Джо Прайс, координатор огневой поддержки, сидел на корточках рядом с ним. Группки выживших, в том числе несколько ротных командиров, рассредоточились внутри пе-риметра'.
Лейтенант Ларри Гвин наблюдал за прибытием подкреплений: 'Я видел, как Рик Рескорла вступал на наши позиции: улыбка на лице, M-79 на плече, M-16 в руке и приговаривает: 'Чудно, чудно! Надеюсь, в нас ударили всем, что у них на этот вечер было, - мы же их сотрём'. Его настрой оказался заразителен. Солдаты громко приветствовали приход каждой партии, мы подняли такой шум. Противник, должно быть, из-за наших возгласов и воплей решил, что нам на помощь идёт целый батальон. Майор Генри приказал мне взять несколько человек и собрать боеприпасы, доставленные вертолётами последним рейсом. Те лежали в ящиках на дальней стороне зоны высадки. Кое-как мы всё перенесли в периметр. Возвращаясь с последним грузом, я прошёл мимо трупа вьетнамца, которого убил в начале боя. От него почти ничего не осталось, и мне было наплевать'.
Лейтенант Пэт Пейн из разведвзвода так же радовался подкреплениям, как и Гвин. 'Мы все очень удивились, увидев, как приближаются эти вертолёты. Мы обеспечивали только одну сторону зоны высадки, поэтому, когда ребята спрыгивали с вертолёта, мы кричали им, куда идти. Меня не покидало ощущение, что нас действительно спасли, что 'кавалерия', получается, прискакала, как в кино. Я восхищался мужеству, которое требовалось для высадки на 'Олбани'. Лейтенант Рескорла - один из лучших боевых командиров, которые мне встретились за время двух сроков службы во Вьетнаме. Он ходил вокруг и всех подбадривал, говорил, что ребята хорошо поработали, что теперь есть поддержка и что всё под контролем. Он не повышал голоса, говорил почти шёпотом. Мы были страшно рады видеть и его, и всех остальных из роты 'браво''.
При обходе периметра беспокойство лейтенанта Рескорлы росло. 'У нас столько же бойцов сидело среди деревьев, сколько бойцов по периметру. Мне было неуютно от такого количества винтовок за моей спиной, особенно если они в панике начнут стрелять наобум. Хуже боевых порядков была мрачная тоска, охватившая батальон. Даже парней, которые не были ранены, грызло уныние'.
Среди раненых, страдающих в одиночестве в растерзанной колонне, ещё оставался рядовой 1-го класса Джеймс Шадден из миномётного взвода роты 'дельта'. 'К тому времени начало темнеть, - вспоминает Шадден. - Я вставил чеку обратно в гранату в своей подмышке, рассчитывая теперь, что смогу выбраться живым. Потом начала глушить артиллерия. Было такое ощущение, что земля вот-вот вырвется из-под меня. Так продолжалось до ночи. Жажда мучила невыносимо; нога так болела, что я едва сдерживал крик. Я-то думал, что помощь подоспеет скоро'.
Специалист-4 Джек Смит из роты 'чарли' тоже лежал раненый в высокой траве. 'С наступлением сумерек бой прекратился, и у меня появилась возможность выкурить сигарету. Я говорил себе, что если закурю, меня обнаружат и убьют, но мне было всё равно. Потом я потерял сознание. Очнулся посреди ночи. Рота 'альфа' 1-го батальона 5-го кавполка выслала группу, чтобы спасти нас. Ко мне подошёл боец и спросил, ранен ли я. Сказал, что у них есть несколько носилок только для тяжелораненых. Я просил: 'Возьмите меня с собой'. Он ответил: 'Тогда вставай'. Я встал и отключился. Меня взять не смогли. Оставили с нами санитара. В ту ночь солдаты ВНА попытались добраться до нас. Они ходили вокруг и убивали людей. Боб Жанетт, лейтенант нашего взвода оружия, был серьёзно ранен. Он вызывал артиллерию так близко к нашему дереву, что она убила некоторых наших. Но она убивала и северных вьетнамцев, когда те приближались, чтобы выкурить нас. За ночь так случилось два или три раза'.
Док Уильям Шукарт, военврач 2-го батальона, был доставлен в безопасное место на периметре роты 'альфа' 1-го батальона 5-го кавполка в хвостовой части колонны одним из взводных сержантов капитана Джорджа Форреста, Фредом Клюге. Шукарт рассказывает: 'В сумерках Клюге сказал, что готовится вернуться в колонну. Я спросил, уверен ли он, что хочет этого. Он ответил: 'Есть и другие парни, заблудившиеся, как вы, или раненые, им нужна наша помощь'. Я сказал: 'Хорошо, пошли'. Помню, у нас там была рация. Мы пытались вызвать санитарные вертолёты, но они не прилетели. Примчалась пара боевых 'Хьюи'; а поскольку нас обстреливали, 'медэваки' так и не объявились. Когда в тебя стреляют, именно тогда тебе и нужна санвертушка. Не знаю, где эти парни заработали себе такую прекрасную репутацию. Меня же парни на санвертушках вконец обескуражили. Вот экипажи боевых 'Хьюи', те были великолепны'.
Среди раненых, которых капитан Шукарт и сержант Фред Клюге в сумерках спасли, были Энрике Пухальс и ещё несколько человек из роты 'чарли'. Они провели остаток ночи в периметре Джорджа Форреста на южном конце колонны. Лейтенант Пухальс пережил ночь и на следующее утро был эвакуирован - одним из счастливчиков.
Капитан Форрест говорит, что поздно ночью с ним по рации связался человек, назвавшийся 'Призрак 4-6', и сообщил, что тяжело ранен, вокруг него лежат десятки раненых американцев, что повсюду бродят вьетнамцы и всех добивают. В полночь Форрест отправил сержанта Клюге по колонне с крупным патрулём.
Специалист-4 Дэвид Лэвендер оказался в патруле, отправленном на поиски 'Призрака 4-6' и раненых. Он вспоминает: 'Подошли сержанты, искали добровольцев выйти наружу и вернуть тех, кто ранен, кто истекает кровью. В патруль нас вышло двадцать три человека. У одного из раненых имелась рация, мы поддерживали радиосвязь. Мы ходили до тех пор, пока не отыскали парней. Их группа состояла от двадцати трёх до двадцати шести человек, все старались заботиться друг о друге. И все были серьёзно ранены. С нами пришёл санитар, и мы, двадцать три человека, постарались забрать с собой как можно больше человек. С теми, кого взять не смогли, оставили санитара. Удалось взять только тринадцать человек. Мы несли людей на плечах, в носилках, - несли по-всякому, как могли'.
Лэвендер говорит, что на обратном пути к американской позиции кто-то на периметре открыл огонь и ранил троих из тех, кто нёс раненых, включая самого Лэвендера, прострелив ему бедро. 'Последним я слышал, что выжили двенадцать из тринадцати, которых мы принесли. Остальные бойцы, за которыми присматривал в ту ночь наш санитар, тоже выжили. Джек П. Смит написал статью о той ночи в 'Сатердэй Ивнинг Пост'; я прочитал её, и на меня нахлынули непрошенные воспоминания. Он был одним из тех, кого оставили с санитаром. И пережил долгую трудную ночь'.
Джозеф Х. Айбах служил старшиной штабной роты 2-го батальона. Они с капитаном Дэниелом Буном, командиром штабной роты, оказались в составе смеси управленцев и тыловиков, необъяснимым образом подключённых в тот день к маршу через долину Йа-Дранга. Рассказывает Айбах: 'Я оставался рядом с капитаном Буном, и мы собирали небольшие группы. Больше похожие на людские кучки. Радиосвязи у нас ни с кем не было. Полковник Макдейд с группой управления находился в 200-400 ярдах вверх по колонне. Нам не удалось определить их местоположение, поэтому мы оставались там, где находились, весь день и всю ночь. Мы были сбиты с толку, и уже я думал, что не выживем. Наконец радиосвязь восстановили, и нам приказали стоять на том же месте до утра. С первыми лучами солнца мы двинулись в путь и достигли командного пункта батальона'.
Слившись с подкреплениями из роты 'браво' во главе с Мироном Дидурыком, батальон расширил периметр командного пункта для обеспечения большей безопасности. Это расширение влило в американские позиции ещё нескольких раненых американцев, некоторые из которых уже находились при смерти. В большинстве своём они получили ранения лишь несколько часов назад, ещё в ходе первого залпа. Джоэл Сагдинис вспоминает: 'У нас в периметре было несколько тяжелораненых, и по страдальческим стонам становилось ясно, что нужно что-то быстро предпринять, чтобы им помочь. В периметре практически отсутствовали медицинские принадлежности, а рота 'браво' прихватила с собой лишь небольшое количество медпрепаратов'.
Старший уорент-офицер Хэнк Эйнсворт весь день провисел в воздухе в командирском вертолёте 2-го батальона. 'Я был наверху, когда начался бой, и кружил над головой до поздней ночи. Я делил частоту с майором Фрэнком Генри. Тем же вечером он вызвал меня. Сказал, что внизу есть раненые в критическом состоянии, что если их не вытащить, они умрут. Я вызвал санитарный вертолёт: тот вылетел, сделал заход, был обстрелян и отказался приземляться'.
Фрэнк Генри точно знал, что делать в такой ситуации: он приказал Хэнку Эйнсворту вызывать транспортные 'Хьюи' 229-го авиабатальона, старых надёжных лошадок. Эйнсворт уведомил пилотов 229-го, что в зоне высадки 'Олбани' жарко и что у 2-го батальона 7-го кавполка есть такие раненые, которые умрут, если их не эвакуировать. Говорит Эйнсворт: 'Все чёртово подразделение вызвалось лететь. Я сказал, что нужно всего две машины'.
Несмотря на то, что Эйнсворт запрашивал только две вертушки, в 21:50 в сорокаминутный пере-лёт к 'Олбани' с 'Индюшиной фермы' базы 'Кэмп-Холлоуэй' стартовали четыре 'слика' 'Хьюи'. Капитан Боб Стиннетт снова шёл ведущим, за ним следовали капитан Брюс Томас и старшие уорент-офицеры Кен Фаба и Роберт Мейсон.
Когда рейс прибыл в окрестности 'Олбани', пилоты не смогли обнаружить небольшую поляну. Говорит Стиннетт: 'Я держал связь с парнем на земле [капитаном Джимом Спирсом]. Он знал, что мы на подлёте. У него был фонарик, он вышел на поляну определиться, сможем ли мы его заметить. Я кружил, пока не поймал его свет. Мы развернулись на заход. С земли в нас летели трассёры. На заходе по нам открыли довольно плотный огонь уже из стрелкового оружия. Я не знал, насколько велика зона высадки, потому что её не видел. Я выстроил 'птичек' в колонну по одному, одну за другой. Я сел первым, затем вторая, третья. Четвёртой машине я приказал кружить над нами, ибо места уже не оставалось'.
Обычно лётчики 'Хьюи' для экономии топлива сбрасывают газ, как только касаются земли. Но только не той ночью. Стиннетт вспоминает: 'Что-то мне подсказывало не делать этого, мол, пусть двигатель работает на полных оборотах. Нам сообщали, что раненые ходячие. Когда же мы сели, все они оказались на носилках. Моим командиру экипажа и бортстрелку пришлось выйти и поднять сиденья, чтобы разместить носилки. И тут как раз - светопреставление. Обстрел отовсюду. Я немедленно увеличил тангаж; машина, набрав полётные обороты, подскочила в воздух сразу на тридцать футов и продолжала подниматься. Мы взлетели так быстро, что командир экипажа и бортстрелок остались на земле, а я даже не понял этого. Мы их тупо оставили. Внутри были только раненые. Вернувшись, мы насчитали в машине тридцать дырок. Этого хватило и мне, и моему 'Хьюи'. Три вертушки, севшие после меня, доставили медсредства и выхватили ещё несколько раненых и мой экипаж. И снова майор Фрэнк Генри сигналил фонариком'.
Джоэл Сагдинис с трепетом наблюдал, как на 'Олбани' храбрые авиаторы рисковали всем ради раненых. 'Помню, как подумал, что это самые смелые лётчики, которых я когда-либо видел. Они были как на ладони, и я всё ждал, что их вот-вот собьют. Их направлял Фрэнк Генри. Видно было, как летят трассёры. Машины не колебались ни секунды. Сели, загрузились и в миг исчезли'.
Батальонный сержант-майор Джеймс А. Скотт был среди раненых; он улетал на вертолёте чуть ли не через одиннадцать часов после получения ранения в грудь. Говорит Скотт: 'Около полуночи прилетела вертушка. Погрузили восемь серьёзно раненых, меня впихнули в туда же. К тому времени я уже выглядел как некто из Аламо: по ногам течёт кровь, одежда изорвана. Мы отправились прочь, на 'Холлоуэй''.
Шесть недель спустя, в начале января, сержант-майор Скотт поправлялся в армейском госпитале имени Уолтера Рида в Вашингтоне, округ Колумбия. Там ему на глаза попалась статья в номере журнала 'Тайм' от 31 декабря 1965-го года, в которой цитировался санитар 2-го батальона 7-го кавалерийского полка, заявивший, что сержант-майор Скотт погиб в самом начале боя в зоне высадки 'Олбани'. Он тогда решил, что известия о его смерти сильно преувеличены.
Вертолётная эвакуация раненых с поляны 'Олбани' ещё не завершилась. Старший уорент-офицер Хэнк Эйнсворт, по-прежнему находящийся в воздухе, получил запрос от майора Генри на ещё один аппарат для трёх или четырёх раненых. Эйнсворт вызвался забрать их командирским вертолётом. Рассказывает Эйнсворт: 'По милости господа, в меня не попали. Я влетел и вылетел сквозь стену трассёров и не поймал ни одной пули. Я подумал, что я самый удачливый пилот, летающий в Наме. За всё время ни одного попадания'.
Теперь периметр на поляне 'Олбани' мог угомониться на время, ещё остававшееся от ночи. 'Ночью к периметру вышло где-то пять человек, - вспоминает Рик Рескорла. - Ларри Гвин, указывая на юго-восток, сказал: то, что осталось от остальной части батальона, разбито на три основных и несколько более мелких групп. Я подошёл к одинокой фигуре лейтенанта Гордона Гроува, стоящего в северо-западном углу периметра. Бывший сержант, он прошёл школу подготовки кандидатов в офицеры. 'Там мой взвод, - сказал он. - Я пришёл сюда за помощью, но мне приказали не возвращаться'. Безутешный, он всё смотрел на полосу леса, словно ждал появления своих людей'.
После полуночи из периметра прогремели выстрелы. Солдат в двадцати ярдах от Рескорлы со страху сделал три выстрела. Появился Рескорла и обложил крепкими словами группу в центре периметра. 'Услышу от вас ещё хоть выстрел, - мы развернём своё оружие и зададим вам жару. Огонь из периметра не открывать. Хочешь стрелять, - убирайся за периметр'. За пределами периметра между отдельными бойцами всю ночь поддерживалась связь шёпотом. Если и был героизм, он проявлялся там, в крошечных группах раненых и тех, кто перевязывал и защищал их всю долгую ночь. 'Они походили на друзей-охотников, - говорит Рескорла, - выживали благодаря инстинкту, присматривали друг за другом'.
В периметре обсуждали возможность отправки в ночной дозор, как это сделала рота капитана Форреста в конце колонны. Рескорла вспоминает: 'Идея ночного перехода через хаос поля боя представляла проблемы. Придётся обескровить периметр. Угрозу представляла и паническая стрельба своих же солдат. Имелись также основания полагать, что противник по-прежнему боеспособен. Наконец, перемещение раненых мало что даст, если только их нельзя немедленно эвакуировать. Ждать до рассвета - таков был лозунг командования'.
Лейтенант Ларри Гвин из роты 'альфа' вспоминает, как поздно ночью один из пропавших без вести людей 'альфы' приполз к американскому периметру. 'Сержант Джеймс А. Малларти из нашего 1-го взвода вернулся на наши позиции. Его рассказ: солдаты ВНА добивали наших раненых. Один подошёл к нему, сунул ему в рот пистолет и выстрелил. Пуля пробила горло, отключив его, и его оставили умирать. Он выжил и, очнувшись ночью, пополз к нам'.
Когда в пятницу, 18-го ноября, рассвет забрезжил над 'Олбани' и над полем боя, переживших ту ночь американцев ждало глубокое потрясение. До этого момента никто не имел чёткого представления о масштабах потерь, понесённых 2-ым батальоном 7-го кавалерийского полка. Им предстояло об этом узнать.
Капитан Джоэл Сагдинис, командир роты 'альфа' 2-го батальона 7-го кавполка, вспоминает, что на заре восемнадцатого числа во всём районе было тихо, хотя и неспокойно. 'Мы провели 'безумную минуту', и она не вызвала никакого ответа. Мы стали медленно продвигаться вперёд, чтобы разведать территорию за пределами периметра. Никакого сопротивления: поле боя тонуло в тишине. Мы собрали столько наших павших, сколько смогли. Северные вьетнамцы заплатили дорого, но дорого заплатили и мы.
Трупы американцев собрали и доставили на островок периметра, завернули в плащ-палатки, пометили бирками и буквально сложили, как дрова. Когда прибыли вертолёты 'Чинук', чтобы забрать их, помню, как экипажи столбенели от груза. Ни одного врага мы не похоронили. Поле битвы уже при-обретало тот отчётливый запах смерти'.
Лейтенант Гвин, заместитель Сагдиниса, рассказывает: 'Следующий день, когда мы вышли искать своих мёртвых и пропавших без вести, стал настоящим кошмаром. Думаю, в тот день, когда стала разворачиваться истинная картина происшедшего, каждый из нас немного поехал головой. По рации сообщили: рота 'браво' нашла ещё одного выжившего из нашего 2-го взвода. Тяжело раненный в ноги, он привалился к дереву. Пережидая ночь, он был обожжён напалмом, а какой-то вьетнамец приставил пистолет к его глазу и нажал на спусковой крючок. Выстрел в глаз ослепил его, но он по-прежнему был жив! Я видел, как его принесли на носилках: исковерканный в хлам, он курил сигарету.
Как собирали наших мёртвых, приносили в периметр, выскочило из памяти, - признаётся лейтенант Гвин. - Я узнал, что убили Дона Кораэтта, и это эмоционально меня надломило. Я услышал, что рота 'чарли' практически уничтожена. Это стало очевидным. Я видел, где стоял наш 1-ый взвод: повсюду лежали трупы, уже распухшие на солнце. Я пошёл на участок 2-го взвода: там обнаружили, что трое наших парней лежат вместе, жутко изрешечённые и опалённые напалмом. Пятнадцать лет я подавлял в себе эти воспоминания'.
Страшная задача по зачистке поля боя выпала на долю бойцов роты 'браво' капитана Мирона Дидурыка и роты 'альфа' капитана Джорджа Форреста 1-го батальона 5-го кавполка. Дидурык писал: 'На следующий день, 18-го, я обошёл поле боя и доложу вам, что это было чертовски мрачное зрелище. Повсюду трупы вьетнамцев и американцев, вперемешку. Это была страшная драка, некоторых вьетнамцев закололи штыками. И вновь мрачное задание возвращать своих мертвецов. На сей раз их было намного больше. На выполнение задания потребовалась добрая часть 18-го и 19-го'.
Специалист-4 Дик Аккерман из разведывательного взвода вспоминает: 'Незадолго до рассвета по поляне 'Олбани' передали приказ: окопы не оставлять. Не вставать и не ходить. По команде будет проведена 'безумная минута'. Кто-то что-то обдумывал. Пришла пора, - мы дружно грянули. Солдаты ВНА выскакивали и бежали, падали с деревьев. Не думаю, что это были их главные силы, может быть, просто арьергард. Потом мы начали разворачиваться. Я стоял в круговой обороне, чтобы остальные могли собирать раненых позади нас. Тут и там вспыхивала беспорядочна стрельба. То, что мы видели по мере расширения периметра, было невероятным. Повсюду лежали трупы, целые и по частям.
Кое-кто ещё был жив. Солдаты ВНА проникли в засадный район ночью, чтобы собрать своих убитых и раненых. Если они находили наших ребят живыми, то забивали их до смерти, закалывали штыками или рубили мачете, чтобы не стрелять и не вызывать ответного огня. Мы собирали весь день и на ночь снова вернулись в круг. На следующий день, 19-го числа, мы занимались тем же самым, только сам я уже не стоял в обороне, а занимался поисками'.
Утром восемнадцатого Док Уильям Шукарт прошёл по разгромленной колонне от периметра роты 'альфа' 1-го батальона 5-го кавполка до периметра на поляне 'Олбани'. 'По пути мы находили разбросанных повсюду ребят, израненных, проведших ночь в одиночку. Вели себя они так невозмутимо. Я ещё подумал: я сам провёл ночь среди тридцати или сорока парней, но даже со всей той компанией мне было страшно до усрачки. А если б остался в лесу один, как эти парни, я бы от страха помер. Потрясающие парни'.
Лейтенант Пэт Пейн, командир разведвзвода, говорит: 'Мы двигались очень осторожно и стара-лись как можно скорее отыскать всех наших убитых и раненых. Одой из величайших потерь стал лейтенант Дон Корнетт. Я видел его тело. Его положили на живот у края зоны высадки. Его лицо было обращено в сторону. Он выглядел так, будто спит. Приземлился вертолёт и поднял ветер. Волосы Корнетта развевались на ветру, и я не мог взять в толк, как такой замечательный человек может быть убит. Я накрыл его плащ-палаткой, а потом помог отнести к вертолёту'.
Капитан Скип Фесмир, командир роты 'чарли': 'Проходя по местности с первыми лучами солнца, мы находили мёртвых американцев и солдат ВНА, сцепившихся в смертельной схватке. Рота 'чарли' под командованием лейтенанта Дона Корнетта двигалась вперёд на правом фланге роты 'дельта' и лоб в лоб встретила атаку с ходу северных вьетнамцев. Поле сражения усыпали многочисленные мёртвые враги, а также 50 убитых и 50 раненых солдат роты 'чарли' и почти весь го-ловной взвод Сагдиниса'.
Специалист Джек П. Смит, один из раненых роты 'чарли': 'Утром это место выглядело как мясная лавка дьявола: с деревьев свисают люди, скользкая от крови земля, бойцы, мои верные друзья, мёртвыми лежат вокруг. Потом, вызвав артиллерию, пришли люди и забрали нас. Меня завернули в 'пончо' и отнесли к вертолёту, - так я оттуда и выбрался. Привезли меня в Японию, и всё кончилось. Вернувшись во Вьетнам, в боях я больше не участвовал и в конечном итоге уехал. Когда я прибыл домой в отпуск, родители были рады-радёшеньки. Пару дней спустя смотрю вечерние новости и - вот тебе на! - вижу, как моя рота выпрыгивает из вертолётов; я разревелся и выскочил из комнаты'.
Лейтенант Рескорла иначе отреагировал на 'безумную минуту', прогремевшую на рассвете: 'Это решение достойно сожаления. Винтовочные выстрелы нарушили тишину, периметр охватила бездумная пальба. Никто не подумал о том, что остатки выживших размётаны среди деревьев и муравейников в пределах 500 ярдов, в пределах эффективной дальности действия наших М-16. 'Что, чёрт возьми, происходит? Вы стреляете в нас?' Раздались яростные радиовызовы. Сколько солдат убило и ранило нашим 'сигналом побудки', мы никогда не узнаем. Спасибо господу за деревья и муравейники, за пересечённую местность'.
Рескорла двинулся по тропе вдоль западного фланга того, что некогда составляло батальонную колонну. Он назвал её 'длинной и кровавой дорожной аварией в джунглях. Вот мёртвый боец, рядом с ним лежит оружие, в руке зажата пачка сигарет. Дальше замечаю офицера с нашивкой рейнджера. Это Дон Корнетт. В него попали несколько раз. Отдельные бойцы выглядят так, будто ещё не получили приказа выдвигаться. Миномётчики мертвы, сидят прямо у муравейников с минами на спине, словно захваченные врасплох во время перекура. Тут и там, между американскими телами, лежат фигурки поменьше - в хаки. Обхожу муравейник и вижу группу тел ВНА в хаки. Какое-то движение. Я стреляю дважды, и мы медленно движемся дальше. Их трое. Два стрелка мертвы. Один, в пробковом шлеме, очень юный, с нежным округлым лицом, лежит животом вверх. Он умирает, глаза мерцают, рубашка пропитана кровью. Получив ранения, они сдвинулись ближе друг к другу, как в какой-нибудь команде. Это 'чарли' или 'дельта' нанесли им первые, но смертельные раны'.
На умирающем солдате противника Рескорла заметил что-то блестящее. Большой помятый старинный армейский горн французской армии с датой изготовления 1900 года и надписью 'Couesnon & Cie, Fournisseurs de L'Armée. 94 rue D'Ancoième. Paris' (фр. 'Куэнон и Ко.', поставщик армии, д.94, улица д'Ангулем, Париж - прим.пер.). На каком-то давнем поле битвы, возможно, в Дьенбьенфу, одержавший победу Вьетминь захватил его в качестве трофея. И нанёс собственную надпись: на бронзовом раструбе остриём гвоздя грубо нацарапал два китайских иероглифа. Их примерный перевод: 'Долгая и яркая служба!' Теперь же, здесь, в долине Йа-Дранга, средь высокой слоновой травы, трофей вновь перешёл из рук в руки. У 7-го кавалерийского полка опять появился горн, и рота 'браво' 2-го батальона впредь не раз подаст им сигналы на полях сражений Вьетнама.
Капитан Дадли Тэдеми, координатор огневой поддержки 3-ей бригады, вспоминает, как на рас-свете следующего дня вылетал на 'Олбани'. 'Тим Браун, я и Микки Пэрриш. Какое-то время пробивались сквозь дым, нависаший над всем районом. Фактически не так уж много было сделано с точки зрения зачистки территории. Образ, который остаётся в моём мозгу, - бойня. Люди ещё сидели в оцепенении; они мало что сделали, даже не взяли плащ-палаток и не прикрыли ими тела. Я мог бы понять и разговоры, мог бы понять и слёзы взрослых мужчин, но мы говорим о том, что делается двенадцать часов спустя. Рассиживают и жалеют себя. Полковник Браун кипел от негодования. Даже если ты попал в трудное положение, нужно ведь что-то делать, чтобы его поправить. За всё расплатились молодые парни. В последующие годы я не уставал твердить это своим новоиспечённым командирам батарей: 'Не мы гибнем в бою; гибнут вон те юные ребята. Ребята, за чьё обучение и руководство которыми отвечаем мы. Наша задача - исполнить свою работу и благополучно вернуть ре-бят домой''.
Полковник Браун вспоминает тот визит на 'Олбани' 18-го ноября: 'На следующее утро я, наконец, оказался на месте. Там были заняты выяснением того, кто убит, кто ранен. За примерно сорок восемь часов точный подсчёт так и не появился. Я остался там: ходил вокруг и осматривался, пока сносили тела. Мирон Дидурык вёл учёт. Макдейда я так и не увидел. Я спрашивал, где он, где командный пункт, но стояла такая неразбериха, что никто не смог ничего мне сказать. Дидурык, казалось, всё держал в своих руках. Вернувшись, я отправил туда Шая Мейера определиться, сможет ли он разобраться в этом лучше меня'.
Капитан Бьюз Талли из роты 'браво' 1-го батальона 5-го кавполка и капитан Джордж Форрест из роты 'альфа' того же батальона накануне расположили свои роты вместе в хвостовом периметре, только после полуночи дерзнув выйти наружу в патруль, чтобы найти 'Призрака 4-6' и всех раненых солдат роты 'чарли' 2-го батальона 7-го кавполка. Капитан Талли писал: 'С наступлением дня прибыли снабженческие и санитарные вертолёты, и мы двинулись к позициям 2-го батальона 7-го кавполка. Район боя представлял собой сцену кровавой бойни. Один из немногих обнаруженных живыми вьетнамцев, когда ему предложили помощь, попытался бросить ручную гранату. Его тут же пристрелили. Ещё мы нашли нескольких джи-ай, которым, очевидно, нанесли coup de grace (удар милосердия - прим.пер.): руки связаны за спиной, в затылках - пулевые отверстия. Соединение произошло в 9 утра. С того момента и до 14:00 мы выходили в патрули из 'Олбани', собирая убитых и раненых, а также своё и вражеское оружие. Работа ещё не была закончена, когда пришлось уходить, чтобы к ночи вернуться в зону высадки 'Коламбас', под крыло нашего родного батальона'.
Ближе к пяти часам вечера 18-го ноября, задолго до наступления темноты, обе роты 1-го батальона 5-го кавполка без происшествий вернулись маршем на 'Коламбас'. 'Коламбас' представляла собой большую прямоугольную поляну, протянувшуюся с севера на юг. Рота 'альфа' Джорджа Форреста заняла позицию на северо-западе, в то время как бойцы роты 'браво' Бьюза Талли расположились на южном краю поляны. Талли немедленно выставил посты наблюдения перед своей трёхвзводной линией обороны. Затем приказал бойцам распечатать сухпайки и воспользоваться заслуженной передышкой. И приём пищи, и отдых были грубо прерваны в 17:35, когда аванпосты заметили передовые части северовьетнамских сил, маневрирующих в направлении 'Коламбас'. Получив предупреждение, подполковник Фред Аккерсон, командир 1-го батальона 5-го кавполка, успел вернуть людей в окопы, привести в состояние боеготовности артиллерийские батареи и изготовиться к отражению атаки, которая направлялась с востока и юго-востока.
По словам Нгуен Хыу Ана, на тот момент подполковника и командующего той боевой операцией ВНА, атака на 'Коламбас' должна была начаться в два часа дня, когда половина батальона Аккерсона ещё маршировала от 'Олбани'. Генерал Ан говорит, что командир атакующего батальона 33-го полка не смог уложиться к сроку и вовремя сосредоточить своих людей, которые, во избежание ударов с воздуха, рассеялись по обширной территории долины. Ан говорит, что у его командира также были проблемы с поиском такого отрезка в периметре 'Коламбас', где имелось бы достаточно средств маскировки, чтобы скрыть его приготовления к атаке. В результате задержка составила более трёх с половиной часов.
Когда атака, наконец, началась, она была встречена шквалом как винтовочного и пулемётного огня со стороны батальона Аккерсона, так и огня со стороны артиллеристов, которые, опустив стволы своих 105-мм гаубиц, посылали картечь прямой наводкой. ВВС незамедлительно нанесли тактические удары с воздуха впритык к периметру. К девяти часам вечера 1-й батальон 5-го кавалерийского полка отбил и расстроил атаку.
Ан рассказывает: '33-й полк не смог уничтожить эту позицию, но заставил артиллерию от-ступить, и артиллеристы оставили после себя около тысячи выстрелов. Мы захватили тысячу 105-мм снарядов, однако у нас не было орудий такого калибра, и мы ими так никогда и не воспользовались'. Северовьетнамский командующий считает, что, несмотря провал атаки, его солдаты вынудили нас оставить 'Коламбас' на следующий день. Командир 3-ей бригады, полковник Тим Браун, видит ситуацию совершенно иначе: 'Нам оставались последние дни. 2-ая бригада уже получила приказ выдвигаться на передовую. Мы просто отваливали на запад с тем, чтобы полковник Рэй Линч [командир 2-ой бригады] мог прийти на смену. В том же направлении мы выдвигали и артиллерию. Линч намеревался разместить штаб своей бригады в лагере спецназа в Дыкко. Так что мы были в процессе отхода, который ещё не закончился'.
Во исполнение этого плана в полдень 18-го ноября Браун отправил 2-ой батальон подполковника Боба Талли 5-го кавполка в воздушный десант на поляну, обозначенную как зона высадки 'Крукс' (6,5 миль к северо-западу от 'Коламбас'). Как только он закрепился на 'Крукс', Браун перебросил туда по воздуху артиллерию с зоны высадки 'Фолкон'. Оттуда артиллеристы на начальном этапе будут оказывать поддержку 2-ой бригаде и южновьетнамским воздушно-десантным батальонам, которые планировали 19-го ноября двинуться из лагеря Дыкко на юг и занять блокирующие позиции вдоль камбоджийской границы, чтобы беспокоить северных вьетнамцев при их отступлении из долина реки Йа-Дранг.
19-го ноября Браун переместил артиллерию и 1-ый батальон 5-го кавполка из 'Коламбас' в новую зону высадки, обозначенную как 'Гольф', в 7,5 милях к северо-западу. Теперь все составляющие находились на местах для ведения продолжительных боевых действий против неприятеля, и 3-я бригада Брауна передавала эту работу 2-ой бригаде полковника Рэя Линча и оперативной группе воздушно-десантных сил ВСРВ (Вооружённые силы Республики Вьетнам - прим.пер.).
А в районе 'Олбани' зачистка поля боя продолжалась. Выжившие и свидетели чаще всего используют слово 'резня' для обозначения ужасных вещей, которые увидели в зарослях и высокой слоновой траве.
Специалист-4 Джон Валлениус из миномётного взвода роты 'браво' 2-го батальона 7-го кавалерийского полка и большинство бойцов Мирона Дидурыка были привлечены к этой зловещей и тягостной работе. 'Произошла невероятная бойня. Мы шли на участки, по которым ночью била артиллерия, и видели, как наших ребят разметало по деревьям. Тела уже разлагались, а ведь всё случилось только накануне ночью. Мы были потрясены. В первый и последний раз я видел что-либо подобное, и молюсь, чтоб никогда больше не увидеть. Смрад стоял невероятный. Сначала мы вытаскивали целые тела, затем носили куски и части. Прибыли два 'Чинука', и мы погрузили в один примерно двадцать трупов, аккуратно разложенных по носилкам. Пилот начал подготовку ко взлёту. Один из наших офицеров направил на лётчика М-16 и сказал придержать 'птицу' на земле, ибо мы ещё не закончили. Тела загрузили от пола до потолка. Когда рампа наконец-то закрылась, сквозь её петли сочилась кровь. Мне стало жаль несчастных ушлёпков на 'Холлоуэй', которым придётся разгружать вертушку'.
Одним из последних раненых американцев, вывезенных в тот день с поля боя, был рядовой 1-го класса Джеймс Шадден из миномётного взвода роты 'дельта'. 'Следующее утро и весь день солнце палило нещадно. По моим ранам ползали муравьи и мухи. Язык и глотка стали ватными. Я настолько ослаб, что едва мог двигаться. Восемнадцатого числа около шести вечера ко мне пришёл капитан Генри Торп и сказал: 'А мы и не знали, где ты'. Ну, я тоже не знал, где его носило. После нескольких дней в 85-ом эвакогоспитале, меня доставили в госпиталь Форт-Кэмпбелла, штат Кентукки, где я проходил лечение почти год'.
Страшным снам, рождённым этим сражением, поблекнуть было не суждено.
23. СЕРЖАНТ И 'ПРИЗРАК'
У нас есть хорошие капралы и хорошие сержанты, а также хорошие лейтенанты и капитаны, и они гораздо важнее хороших генералов.
- Уильям Текумсе Шерман
В каждом бою есть свои невоспетые герои, и отчаянная драка, бушевавшая от головы до хвоста колонны американцев, раскиданных вдоль тропы к поляне 'Олбани', не стала исключением. Двое из них встретились после полуночи 18-го ноября, когда взводный старшина Фред Дж. Клюге, тридцати двух лет, из 1-го взвода роты 'альфа' 1-го батальона 5-го кавалерийского полка, возглавил патруль к центру зоны поражения в поисках голоса из рации, назвавшего себя 'Призраком 4-6'. Клюге проник в небольшую группу раненых и отчаявшихся американцев и тихо спросил: 'Кто здесь главный?' Последовало долгое молчание, а затем слабый ответ: 'Сюда'. Второй лейтенант Роберт Дж. Жанетт, раненый в тот день, по меньшей мере, четыре раза, однако державшийся за свою рацию и обрушивавший смертоносные шквалы артогня на группы северных вьетнамцев, окружавших поляну 'Олбани', подумал, что спасён. Так оно и было, но не совсем.
'Призрак 4-6' и сержант Клюге стали легендой, разнообразные версии сказаний о них годами ходили среди выживших на 'Олбани'. Буквально десятки считают, что обязаны жизнью либо сержанту, либо 'Призраку'. Эти же двое настаивают на том, что лишь исполняли свою работу, что настоящие герои - среди тех, кто в тот день и в ту ночь сражался на 'Олбани'.
Сержант Фред Дж. Клюге был семнадцатилетним бросившим школу пареньком, когда в 1950-ом году поступил в армию. Он участвовал в Корейской войне в составе 187-й полковой боевой группы. Между войнами, Корейской и Вьетнамской, преподавал чтение карт и тактику малых пехотных подразделений в армейских училищах. В 1965-ом году Клюге направлялся в спецназ, но в итоге попал в 1-ую кавалерийскую дивизию, был назначен старшиной взвода в роту 'альфа' под командованием капитана Джорджа Форреста, 1-ый батальон 5-го кавалерийский полк.
Когда на марше к поляне 'Олбани' начались боевые действия, сержант Клюге помог установить периметр в хвосте колонны, а затем в одиночку отыскивал и направлял в безопасное место американцев, бредущих из расчленённой колонны. Вот отчёт сержанта Клюге:
'Всё больше и больше раненых из колонны впереди стало появляться перед нами. Я выходил на-встречу и собирал их. Они выходили из простреливаемой зоны ошеломлённые, серьёзно раненные, никуда не годные. Я выдвигался в том направлении на такое расстояние, чтобы суметь их направить. Колонна впереди исчезла: она распалась. Вспыхивали отдельные небольшие стычки, отстреливались мелкие группки людей. Я выходил туда, откуда мог видеть зону поражения, и подбирал выходящих из неё бойцов. Некоторые бежали, некоторые ползли. Практически все были ранены.
Я видел врагов на деревьях и я видел их на земле: низко пригнувшись, они двигались группами по три-четыре человека. Они двигались так, словно имели цель. Некоторые стреляли в меня, но в основном просто проходили мимо. Мне показалось, что это их обходные части выходят в район засады.
Примерно в это время я подобрал военврача 2-го батальона 7-го кавполка, Дока Шукарта. Я ввёл его в курс дела, и он стал заниматься ранеными. В это же время я начал заводить вертолёты. Санитар, специалист-5 Даниэль Торрес, доложил, что один из моих сержантов отделения наложил себе на ногу повязку, но Торрес не думает, что он в самом деле ранен. Я подошёл к сержанту: тот укладывался, штанина сбоку распорота, на ноге повязка. Я спросил: 'Насколько серьёзно ты ранен?' Он ответил: 'О, не так всё плохо, кость не задета'. Я сказал: 'Ну, а если мы с Торресом посмотрим?' Сержант отказался, заявив, что не хочет, чтобы рану тревожили. Я сорвал с него повязку, но раны не оказалось. Тут же на месте я вышиб из него всю дурь. Я сорвал с его рукавов нашивки и, не откладывая, понизил в звании. У меня, конечно, не было таких полномочий, но я точно отстранил его от работы. Я взял помощника командира его отделения и поставил его главным. Всё это время доктор продолжал врачевать раненых.
Другой капитан, кажется, капитан ВВС, тогда же пришёл к нам в периметр и спросил, чем может быть полезен. Я приставил его к доктору. Санитарные вертушки садились примерно в пятидесяти ярдах от того места, где я располагался, - приблизительно в двухстах ярдах от зоны поражения. На подлёте было три или четыре вертолёта, по одному за раз, и я отправил всех своих раненых, но всё время ещё большее их число выходило из зоны поражения, больше, чем я эвакуировал.
Какой-то лётчик связался со мной и сообщил, что в двухстах ярдах позади нас есть поляна, она намного больше, на неё можно сажать по два-три вертолёта одновременно. Я приказал своему взводу собрать раненых и выслал отделение разведать поляну, затем мы двинулись туда. Это была хорошая большая поляна с большим муравейником в центре. Вокруг неё мы установили периметр, и я снова ушёл вперёд, чтоб направлять выходящих из засады людей.
Тогда же к нам вернулись лейтенант Адамс и капитан Форрест. Форрест был сильно расстроен: он потерял нескольких товарищей. Ко мне поступали доклады о погибших в нашей роте: один лейтенант убит и два лейтенанта ранены; один взводный старшина убит, один ранен; замкомандира роты ранен.
Чуть позже пешим порядком из 'Коламбас' прибыла рота 'браво' 1/5 (1-го батальона 5-го кавполка - прим.пер.), ведомая капитаном Талли. Они с капитаном Форрестом посовещались: хотели, чтобы мой взвод собрал раненых, около, наверное, тридцати пяти человек, и подготовился к выходу. Рота 'браво' двинется первой. Талли намеревался идти вперёд, к поляне 'Олбани', через район засады. Я сказал Талли: 'По этой тропе вам не пройти и сотни ярдов'. И он не прошёл. Попав под шквальный обстрел, потеряв одного убитым и нескольких человек ранеными, он решил, что, как ни крути, мысль оказалась не так уж хороша, и отступил.
Тогда Талли и Форрест решили устроить на большой поляне совместный периметр из двух рот. В этом месте мы и держали периметр. Бойцы Талли взяли на себя три его четверти, а мы - всё остальное. Люди Талли заняли отрезок, обращённый к району засады. К тому времени мы уже приняли большинство раненых из засады. Лишь несколько человек пришли позже. У меня скопилась уйма раненых, но теперь вертушки сообщали, что прекращают полёты. Уже темнело, и они заявили, что не будут садиться после наступления темноты.
Я упросил их закинуть нам хотя бы боеприпасы. У большинства вышедших из засады не было ни оружия, ни боеприпасов. Когда атаковали, они побросали и 'упряжь', и подсумки. Кое-кто из моих людей, переносивших раненых, тоже бросил снаряжение. Я сказал тому пилоту, что мне нужны гранаты, осветительные ракеты и патроны для 16-ых и 60-ых (для М-16 и М-60 - прим.пер.). Лётчик, так и быть, обещал сделать последний рейс. Должно быть, он сгонял на 'Коламбас', потому что скоро вернулся. Он не приземлился, только прошёл на малой высоте над периметром и сбросил ящики с боеприпасами.
Капитан Форрест остался без рации, поэтому у муравейника мы устроили рацию моего взвода; там же Форрест расположил свой КП. Я всё ждал, что нас атакуют; с таким количеством раненых, не способных передвигаться, мы стали очень уязвимы. Я всё время сносился с доктором: мы старались выбрать участок, где раненые и санитары были бы под защитой.
Около десяти или одиннадцати вечера капитан Форрест, возясь с рацией, принял мольбу о помощи от 'Призрака 4-6'. Им соказался лейтенант из 2-го батальона 7-го кавполка. Я разговаривал с ним и той ночью, и снова, наскоро, утром. Он докладывал, что изранен и умирает, что вокруг передвигается враг, рыщет в траве и убивает американских раненых. Говорил, что слышит вокруг себя его выстрелы и разговоры. Сказал, что на том участке есть ещё группа раненых американцев.
Капитан Форрест для их спасения хотел выслать патруль. Я заметил ему, что это не очень хорошая идея. Мы обсудили её плюсы и минусы. Весь район освещался осветительными ракетами. Я сказал, что есть множество доводов против патруля: те люди ближе к поляне 'Олбани', чем к нам, а контакта с 'Олбани' у нас нет. Что если с 'Олбани' уже отправили патруль, что если мы наткнёмся на него и перестреляем друг друга? Раненые американцы в траве напуганы до смерти; они сами могут застрелить нас. Кроме того, там есть противник, и если нас не перестреляет он, то почти гарантировано, что ребята из роты 'браво' на этом периметре пристрелят нас, когда мы будем возвращаться.
Он настаивал: 'Сержант, сажайте своих людей в сёдла'. Я ответил: 'Хорошо, но нам нет смысла идти обоим. Это мои люди, я их и поведу'. Условились, что 'Призрак 4-6' будет стрелять из своего 45-го, а я - ориентироваться по звуку.
Ребята из 'медэваков' сбросили нам четыре или пять штук складных носилок. Мы взяли их и пулемёт М-60, и из бойцов я собрал добрую группу, по-моему, двадцать два или двадцать три человека. Капитан Форрест остался. Мы вышли так тихо, как только смогли. Я приказал ребятам оставить котелки, рюкзаки и всё такое. Взять с собой только винтовки, патроны и гранаты. Мы миновали линии Талли, и я направился к той же гряде, на которой побывал раньше, собирая отбившихся. Оттуда мы двигались вперёд очень медленно, 'Призрак 4-6' стрелял из пистолета. Я не пошёл к колонне по прямой линии, а как бы в обход.
Повсюду попадались убитые, на тот момент в основном американцы, на окраинах зоны поражения, куда они побежали, когда их обстреляли. Всё было усеяно мертвецами. Потом мы стали находить среди них и мёртвых врагов. По пути к 'Призраку 4-6' мы подобрали трёх или четырёх раненых американцев. Если они могли идти, мы им помогали. Из-за этого мы стали вязнуть и уже были не в состоянии быстро отреагировать, если бы в нас ударил неприятель.
Что ж, мы всё-таки добрались до 'Призрака 4-6', и он был весь изранен: рана в груди, раны в коленях. Но из всех раненых, на которых мы наткнулись, он, наверное, лучше всех соображал и ориентировался. Я восхищался им. У этого парня были железный дух и настрой. Мы организовали небольшой периметр и стали носить в него раненых. Снесли туда двадцать пять-тридцать человек, а то и больше.
Я должен был принять решение. Мы не могли взять всех. Их было слишком много. И я понимал, что мы не сможем вернуться сюда этой же ночью. До рассвета оставалось мало времени. Я попросил Дэниела Торреса, санитара, отобрать тех, кто был в наихудшем состоянии, кто выглядел так, что ночь не переживёт, чтобы мы могли унести их. Плюс тех, кто мог передвигаться самостоятельно или с незначительной помощью. Остальных мы собрали вокруг 'Призрака 4-6'.
Я сказал 'Призраку 4-6', что не беру его в этот раз, что оставляю его за старшего и что вернусь утром. Ему это не понравилось, но он принял это. Затем я спросил Торреса, останется ли он с ранеными. Он был лучшим солдатом в моём взводе, приехал из Эль-Пасо, штат Техас, я его очень ценил. Ему тоже не нравилась идея оставаться, но он ответил, что останется.
Я оставил Торресу пулемёт М-60. Мы собрали боеприпасы и оружие у мёртвых и сложили рядом с ранеными, чтобы могли защитить себя, если до этого дойдёт. Когда мы сообщили им, что берём только самых тяжело раненых и ходячих, некоторые из ребят заявили 'Я могу ходить' и поднялись. И кое-кто тут же свалился обратно. Принимая решение уносить худшие случаи, я надеялся, что вертолёты вернутся и заберут этих людей. Оказалось, что не вернутся, и это меня сильно разозлило.
Как бы то ни было, неровной колонной мы отправились назад; приходилось каждые несколько минут останавливаться, чтобы ходячие раненые могли догнать нас. Только трое не несли раненых: я в голове колонны, мой радист и ещё один парень с дробовиком позади всех. Как же я переживал, что враг ударит в нас сейчас, когда у нас не было способа защитить себя! Те, что тащили раненых, закинули винтовки на спину.
Ещё больше меня тревожило возвращение в наш периметр; оно беспокоило меня с первой минуты. Когда мы, наконец, подошли ближе, я всех остановил, и мы сгрудились в тени. Я знал, что мы очень близко, менее чем в двухстах ярдах от наших позиций. Я переговорил с капитаном Форрестом по рации и сообщил, что мы опасаемся входить, боимся, что нас расстреляют. Форрест подошёл к передней линии и осветил лицо фонариком. Он сказал: 'Мы всех оповестили, все знают, никто стрелять не будет'. Я же всё повторял, что мы боимся сдвинуться. Так что Форрест прошёл ещё пятьдесят ярдов навстречу к нам, по-прежнему освещая лицо светом.
В конце концов, я решился: 'Ладно, заходим'. Мы подняли всех на ноги и двинулись в путь. Мы были уже в нескольких футах от того места, где стоял Форрест, когда кто-то, конечно же, открыл по нам огонь со стороны линий роты 'браво' 1/5 (1-го батальона 5-го кавполка - прим.пер.). Это рядовой из 'лисьей норы' выпустил в нас целый магазин. Он стрелял низко, одному парню попал в бедро, двум другим - в ноги. Когда он, наконец, опустошил магазин, мы закричали и остановили его, и продолжили путь. Оказалось, этот парень спал в своей ячейке, когда давали предупреждение, и никто не разбудил его, чтобы донести до него сообщение. Проснувшись и увидев приближающуюся колонну, он решил, что мы ВНА, и открыл огонь. Всегда найдётся парень, который пропустит приказ мимо ушей; именно этот парень и подстрелит тебя, когда ты возвращаешься домой. Всегда.
Такие дела. Было около четырех часов утра, и весь остаток ночи мы находились в периметре и спали. Я тоже задремал. Перед рассветом меня разбудили. За ранеными начали подлетать вертолёты. Затем 'села в сёдла' рота 'браво' 1/5. Дождавшись эвакуации всех раненых, мы двинулись вслед за 'браво' через район засады. Мы так и не попали на поляну 'Олбани'. Я видел её, наверное, в ста пятидесяти ярдах от себя. Мы опознавали и выносили своих мёртвых.
Как и обещали, мы прошли дальше и забрали и 'Призрака 4-6', и санитара Дэниела Торреса, и ту группу раненых. Я перекинулся словом с 'Призраком 4-6': 'Я же говорил, что вернусь за тобой, а?' У него по-прежнему был отличный настрой. Не знаю, выжил он или умер, но если у кого-то и хватило воли выжить, то это был, конечно, тот человек.
Забрать погибших пригнали 'Хьюи' и 'Чинуки'. Тела лежали всюду, многие исковерканы воздушными ударами, бомбами, артиллерией и АРА. Даже в Корее я не видывал ничего столь страшного. Капитан Форрест отправил меня со списком имён бойцов нашей роты и по одному человеку из двух других взводов, и мы шли по полю боя и всматривались во всех погибших американцев. Затем наши парни и бойцы из роты 'браво' 2/7 получили задание снести их всех для эвакуации. Жуткое дело, ужасное. Некоторых разорвало на части артиллерией и ударами с воздуха. Пришлось использовать сапёрные лопатки, чтобы сложить их в плащ-палатки и нести. Скоро 'пончо' закончились, и пришлось использовать одни и те же снова и снова, так что они стали скользкими от крови. Если я видел, что носильщики роняют ношу, я подходил и произносил слова полковника Хэла Мура, сказанные мне на 'Экс-Рэй': 'Чуточку уважения. Это один из наших'.
Через неделю после возвращения в базовый лагерь, я заболел малярией и три месяца лечился в Японии. Когда я вернулся в роту 'альфа', капитана Форреста перебросили на другую должность. Однажды вечером я сидел в сержантском клубе в Анкхе и вместе с другими сержантами пил пиво. Там оказался сержант из роты 'браво' 2-го батальона 7-го кавполка, и он сказал: 'Знаешь, а бой-то мы выиграли'. Кто-то спросил: 'Почему ты так решил?' И сержант роты 'браво' ответил: 'Я знаю, потому что сам считал мёртвых: там было сто два американских тела и сто четыре гука''.
Лейтенант Роберт Дж. Жанетт, 'Призрак 4-6', командир взвода оружия роты 'чарли' 2-го батальона 7-го кавалерийского полка, был парнем из большого города: вырос в Бронксе, учился в Городском колледже Нью-Йорка (старейший колледж Городского университета Нью-Йорка - прим.пер.). Там же присоединился к программе подготовки офицеров резерва и поступил в армию в феврале 1964-го. После основного курса подготовки офицеров и воздушно-десантной подготовки в конце весны 1964-го года Жанетт был отправлен в Форт-Беннинг. Его назначили во 2-й батальон сначала в качестве помкомандира стрелкового взвода, затем командиром взвода. Когда батальон перебросили во Вьетнам, 23-летний Жанетт был назначен командиром взвода оружия роты 'чарли'. Вот как лейтенант Жанетт повествует свою историю:
'В моём взводе оружия имелось, помню, три 81-мм миномёта. Фактически нас не вооружали как стрелковый взвод. Некоторые из нас имели при себе лишь холодное оружие. У меня была винтовка М-16. Думаю, были ещё один-два пулемёта М-60. Всё катилось тихо и мирно до тех пор, пока мы чуть не дошли до поляны 'Олбани', района посадки. Тогда-то и раздался впереди огонь стрелкового оружия. Мой взвод устроил небольшой периметр.
Мы пробыли там пятнадцать или двадцать минут. Затем поступил приказ сформировать стрелковую цепь и двигаться на север. Зона высадки находилась от нас к западу, и там довольно интенсивно вёлся огонь из стрелкового оружия. Мы не очень далеко продвинулись со своим манёвром. Плотность огня увеличилась, так что нас накрыло полностью.
Что важно, видимость была невысокой, если ты не вставал, но теперь уже не вставал никто. В это время мы не видели манёвров противника. Помню, как пытался устроить периметр и определить направление огня. Старался выяснить, где находятся стрелковые взводы. По рации они сообщали о многочисленных потерях, говорили, что их санитар убит, и просили санитара. Я полз вперёд сквозь траву, пытаясь хоть немного продвинуться и определить, где находятся остальные бойцы роты 'чарли'. Тогда-то и повстречал своего 'дружка', единственного вражеского солдата, виденного мной на тот момент. Он выстрелил в меня, я выстрелил в ответ. Я выпустил одну пулю, и мою М-16 заклинило. Он же палил в меня вовсю, и я шустро ретировался.
Вернувшись к своему периметру, я позаимствовал у кого-то пистолет 45-го калибра. К тому времени и нашей группе появились потери. До сих пор обстрел нас сковывал, но, похоже, не был направлен непосредственно на нас. Однако после того как я вернулся, нас обнаружили. И стали обстреливать из автоматического оружия, из винтовок, лёгких миномётов и гранатомётов; прямо над нашей позицией раздавались воздушные взрывы. Не помню, где в тот момент находились наши миномётные стволы. Приказ капитана Фесмира, переданный лейтенантом Доном Корнеттом, предписывал выдвигаться стрелковой цепью и ничего не упоминал об установке стволов. Возможно, мы где-то оставили их, когда отправлялись в этот скоротечный манёвр.
Теперь наши потери возросли; как могли, мы вели ответный огонь, но видимых целей в действи-тельности не было. Я старался направить парней обстреливать деревья вокруг нас. Мой взвод по-прежнему находился в периметре, все на одном участке, хоть и рассредоточены, но всё же вместе. Становилось совершенно очевидно, что мы окружены и в ловушке, ибо теперь нас обстреливали уже со всех сторон, со всех направлений. Два парня вызвались прорваться и привести помощь. Не знаю, что с ними сталось.
Тогда меня ранило в первый раз. Пуля попала в правое колено. В тот день в меня попадали ещё два или три раза, в том числе осколками от воздушных взрывов. Один раз винтовочная пуля ударила в стальную каску, прямо в лоб. Она пробила её, но была остановлена. Я почувствовал, как кровь течёт по глубокой морщине на лбу. Будь я проклят, если понимаю, как случилось следующее ранение. С того момента, как меня ранили в колено, я спиной лежал на земле. Но где-то там мне подстрелили ягодицы. Не оказалось ни санитара, никого, кто бы мог перевязать меня. Я лежал и истекал кровью. То же касается и всех остальных.
Никто не шевелился, не отползал. Рядом с нашим взводом находилось ещё несколько американцев, в лучшем укрытии. Вполне возможно, что нам доставалось от дружественного огня, но не было сомнений в том, что мы получаем огонь противника. Рацию настроили на частоту батальона. Я помню, как слышал переговоры, которые обычно не слышны по ротной сети: то сообщались направления для поддержки с воздуха, то лётчики запрашивали, куда сбрасывать напалм. Один раз я вмешался, чтобы сказать, что их напалм немного горяч, падает слишком близко от того места, где, как я думал, находятся наши войска. Не так близко ко мне, но я видел, куда он упал. Я хотел, чтобы там знали, что, быть может, скидывают его на своих. Мне приказали покинуть частоту: не хотели, чтобы чересчур много народу загружало эфир.
В любом случае, у меня имелась рабочая рация и хорошая частота, и я не собирался отказываться ни от одной из них. После того, как меня ранили, другие каналы просто вылетели из моей головы, и я боялся, что начну метаться по частотам из страха потерять связь. В конечном итоге, думаю, каналы батальонной сети поменяли. Я помню, что перестал слышать всю эту болтовню; позднее у меня появилась радиосвязь с другими людьми.
К тому времени почти все рядом со мной тоже получили ранения. Помню, как парни, засевшие в глубоком укрытии, кричали мне: 'Лейтенант, уносите оттуда задницу'. Я кричал в ответ, что двигаться мне трудно, что серьёзно ранен. Они кричали, что помогут мне ползти, а я им говорил, что ни за что не брошу рацию. Тогда случилось удивительное. В нашей роте был молоденький рядовой, которого постоянно шпыняли: дескать, лодырь, растяпа. Вечно в неприятностях. Посреди той перестрелки он поднялся, подошёл ко мне и сказал: 'Я возьму рацию и помогу вам выбраться отсюда, лейтенант'. Стараясь вытащить из-под меня рацию, он склонился надо мной, и тут пуля ударила ему прямо в сердце; он упал замертво. Недели спустя, уже в госпитале, я пытался выхлопотать ему посмертную медаль, но так и не получил ответа. А теперь не могу даже вспомнить его имя.
Когда стемнело, я по-прежнему оставался на той позиции. Я старался поддерживать связь хоть с кем-нибудь в бригаде, кто бы ни откликался. В бою наступило затишье, и вдруг я вышел на артиллерийское хозяйство. Северные вьетнамцы обходили район, мы видели их передвижения. Чаще группами, по двадцать, а то и больше человек, они окружали периметр в зоне высадки. До периметра было около ста пятидесяти ярдов, и противник находился как раз между ним и нами.
Не знаю, как я напал на ту артиллерийскую часть. Мне потребовалось немало времени, чтобы убедить их направить удар в этот район. Наконец, они выпустили один или два пробных снаряда с белым фосфором. Я не увидел падения ни одного из них, к тому же снаряды белого фосфора и близко не создают такого грохота, как фугасные. В конце концов, я убедил их посылать фугасы; и тогда я услышал их и направил обстрел на участок, на котором мы видели движение вражеских войск.
Я не предполагал, насколько эффективным оказался тот артиллерийский удар, пока не произошло два события. Вернувшись в Штаты несколько месяцев спустя, в военно-морском госпитале Святого Албана в Нью-Йорке я встретил человека, который участвовал в том бою, парня из 2-го батальона 7-го кавалерийского полка, который подошёл ко мне и поблагодарил за тот артогонь. Я ходил по коридору на костылях для моциона, и он подошёл ко мне тоже на костылях. Одна его штанина висела пустой. Он сказал, что тот артиллерийский удар отнял его ногу, но спас жизнь, и что он благодарен. Я был поражён. Позднее, приблизительно в 1971-ом году, мне пришлось выступать в качестве свидетеля в военном трибунале в Форт-Ливенворте, и там я столкнулся с сержантом Ховардом из роты 'чарли'. В бою он вместе с несколькими бойцами оказался на позиции впереди меня. Ховард рассказал, что всякий раз, когда к ним приближался противник, артудары приближались тоже и разносили его в пух и прах. Он сказал, что артиллерийский огонь стал единственным средством, что сдерживало врага и сохранило им жизнь. Приятно узнать, что сделал что-то хорошее. И мне же ещё приходилось спорить, чтобы выделили фугасы!
В какой-то момент я потерял чувство времени. Знаю только: до наступления темноты, после наступления темноты, - вот и всё. Помню, как в ту ночь я с кем-то разговаривал по рации, говорил, что слышим, как мимо проходят группы неприятеля, что слышим одиночные винтовочные и пистолетные выстрелы; что раздаётся возглас или крик, - а за ним следует одиночный выстрел. Я чертовски ясно понимал, что происходит. Противник добивал наших раненых.
Когда прибыл патруль помощи, я думаю, он подошёл ко мне с юга. Я направлял его к нам, стреляя из 45-го. На юге они подобрали нескольких раненых американцев, которые тоже настроили рацию на мою частоту. Когда пришёл патруль, я слышал, как его командир оговорился, что не ожидал такого количества раненых; что их количество его ошеломило. Помню, он спросил: 'Кто здесь главный?' Я его слышал, но мозг мой долго не реагировал, пока, наконец, я не выдавил: 'Сюда'. Они привели с собой санитара, и тот сделал мне укол морфина. То был первый укол, первая медпомощь, которую я получил, - не знаю, - часов за двенадцать или даже больше. Санитар наложил мне на ногу жгут.
Командир патруля сказал, что не может взять всех: у него не хватало людей, чтобы всех унести. Сказал, что должен оставить меня и других с санитаром, что возьмёт с собой только самых серьёзно раненых. Помню, что после того, как они ушли, противник возвращался как минимум ещё раз. Группой из двадцати или тридцати человек. Мы видели, как движется противник; ночь стояла ясная, с яркой, почти полной луной.
После рассвета к нам пришло освобождение. Кто-то дал мне флягу. Я был сух, как спичка. Ночью санитар дал мне только один или два глотка. Когда пришла помощь, помню, я выдул целую фля-гу. Я помню, как меня где-то сортировали, может, на 'Холлоуэй'. Следующее, что я помню, как очнулся в больничной палате в Куинёне. За неделю до Йа-Дранга офицера-сослуживца из роты 'чарли', Пола Бонокорси, перевели туда обеспечивать взаимодействие, и он там проведывал бойцов роты 'чарли'. Он сказал мне, что в то утро, когда мы отправлялись на 'Олбани', в рапортичке о годных к службе значилось 108 человек, а на следующий день в отчёте о боевых действиях таких оставалось уже только восемь.
Я прибыл в Форт-Дикс, штат Нью-Джерси, в День благодарения 1965-го года, затем был доставлен в военно-морской госпиталь Святого Албана в районе Куинс, ближайший к моему дому. Я вышел из госпиталя в 1966-ом году, в День поминовения. Ещё три-четыре месяца наблюдался амбулаторно, затем был отправлен во временную отставку, которая в 1971-ом году сменилась на постоянную.
После этого меня ненадолго отозвали на действительную службу для дачи показаний на военном трибунале в Ливенворте. Разбиралось дело рядового роты 'чарли', который упился до чёртиков за неделю до 'Олбани'. Он направил винтовку на своего сержанта и нажал на курок. Винтовка щёлкнула: то ли не была заряжена, то ли дала осечку. Затем он отправился застрелить командира роты. Он сидел на губе, когда нас драли в хвост и гриву. Его предали военному трибуналу и отправили в тюрьму, но в порядке обжалования приговор был отменён, поэтому было проведено новое разбирательство дела, и людей, которые могли бы выступить свидетелями, оставалось не так много'.
ИТОГИ
24. УПОМЯНУТО В ДОНЕСЕНИЯХ
Правда на войне - первая жертва.
- Эсхил
Вечером 18-го ноября бригадный генерал Дик Ноулз, штаб которого к тому времени осаждала растущая толпа репортёров, требовавших информации о том, что именно произошло в зоне высадки 'Олбани', созвал пресс-конференцию в штабе 2-го корпуса. С передовой просочился слух, что в долине Йа-Дранга был растерзан американский батальон, и акулы собирались. Ноулз, знавший о боях на 'Олбани' с тех пор, как совершил облёт поля боя накануне в полдень, говорит: 'Я не получал своевременной информации. Мы не могли в этом разобраться вплоть до следующего дня [18-го]. Вот когда мы узнали подробности'. На вопрос, сообщал ли полковник Браун о том, что видел и слышал во время раннего посещения периметра на 'Олбани' утром 18-го числа, Ноулз отвечает: 'Нет'. Создаётся впечатление, что штаб-квартира Ноулза получила первое реальное представление о масштабах трагедии, только когда фотограф 'Эссошиейтид Пресс' Рик Меррон, - хитростью прорвавшийся на 'Олбани', - вернулся на 'Кэмп-Холлоуэй' утром 18-го, пошатываясь, ввалился в палатку прессы 1-ой кавалерийской дивизии, бледный и потрясённый тем, что видел и фотографировал, и рассказал коллегам, что 2-ой батальон 7-го кавалерийского полка уничтожен во вражеской засаде. Офицеры отдела дивизии по связям с общественностью оперативно проинформировали Ноулза о донесении Меррона.
Как и почему помощнику командира дивизии потребовалось более восемнадцати часов, чтобы получить первый прямой подробный отчёт с поля боя, - и почему эта информация поступила не по командным каналам связи, а от гражданского фотографа, - вот вопрос, который остаётся без ответа. Ноулз говорит: 'Подполковник Хемфилл получал от артиллерии и отовсюду обрывки информации, которые подпадали под текущее описание боя; но никто, даже Макдейд, не имел полного представления вплоть до следующего дня. Всё утро [18-го] мы получали данные о потерях личного состава'. Собравшиеся в Плейку репортёры посчитали, что учуяли запах замалчивания. Последовавшая за этим пресс-конференция почти не рассеяла их подозрения.
Ноулз сообщил пресс-конференции, что батальон 1-ой кавалерийской (аэромобильной) дивизии вступил во 'встречный бой' с силами противника равной или большей численности и что американский батальон понёс 'незначительные или умеренные потери'. Ноулз сообщил, что войска противника потеряли свыше четырёхсот человек убитыми, прервали бой и отошли. Кавалерийский батальон удержал позиции и одержал победу. Краткое изложение генералом того, что, по его разумению, произошло на 'Олбани', собравшиеся журналисты встретили возгласами недоверия.
Вскоре провода раскалились от сообщений о тяжелейших на тот момент войны во Вьетнаме потерях среди американцев, от намёков на сокрытие вооружёнными силами гибельной засады, от сообщений, что американские войска отходят - некоторые сводки употребили слово 'отступают' - из долины. Большая часть сообщений была преувеличена и чрезмерно упрощена, некоторые откровенно искажены. То, что произошло в зоне высадки 'Олбани', отнюдь не было классической засадой. Элемент неожиданности сработал на северных вьетнамцев против американской колонны; у солдат полковника Ана было от двадцати минут до часа, чтобы занять позицию и начать атаку. Битва на 'Олбани' включает в себя элементы из всех вот этих точных определений: произошли - и встречный бой (у разведывательного взвода в голове колонны), и наступление с ходу (на головную роту), и спешно организованная засада (на остальную часть колонны), - и всё случилось в течение не более пяти минут.
Но репортёры не единственные, кто скептически отнёсся к тому, что им сказали и что не сказали. В то утро, 18-го ноября, в 10:15 американский командующий во Вьетнаме генерал Уильям Ч. Уэстморленд посетил штаб 3-ей бригады у 'Catecka'. Во время получасового совещания полковник Браун вообще ничего не упомянул о бое в зоне высадки 'Олбани', ограничив свой доклад разбором боя на 'Экс-Рэй'. Позднее в тот же день Уэстморленд останавился в Куинёне и посетил 85-й армейский эвакуационный госпиталь. В своих 'исторических заметках' (в журнале) в записи от 18-го ноября генерал Уэстморленд отметил: 'Я... приземлился и посетил бригаду, которой командовал полковник Тим Браун. Он кратко меня проинформировал, и мы облетели оперативный район. Затем я прилетел в Куинён и навестил бойцов в госпитале. В основном это были военнослужащие 1-ой кавалерийской дивизии, получившие ранения во время недавней операции в Плейку. Разговаривая с ними, я почувствовал, что мне не дали полной информации, когда я посетил КП бригады. Некоторые из бойцов заявили, что участвовали в том, что они назвали засадой. Большинство парней были из 2-го батальона 7-го кавполка'.
Запись в исторических заметках Уэстморленда от 18-го числа прибавляет: 'Днём произошло ещё одно событие. После моего возвращения в офис из поездки в Плейку явился полковник [Бен] Легар [начальник отдела по связям с общественностью КОВПЮВ] и доложил, что зарегистрирована заметка, в которой содержится резкая критика 1-ой аэромобильной дивизии. Для меня это не стало большим сюрпризом, поскольку я уже заподозрил это после разговора с бойцами в госпитале. Затем я вызвал генерала [Стэнли] Ларсена и приказал собрать факты. Я приказал полковнику Легару прислать на следующее утро самолёт с прессой, чтобы провести брифинг о том, что именно произошло'.
Генерала Уэстморленда теперь беспокоило то, что кавалерийская дивизия откусила больше, чем смогла проглотить, и уж точно гораздо больше того, что американская публика могла переварить в са-мом начале войны. Его также занимала отправка войск Южного Вьетнама против северных вьетнамцев в район Йа-Дранга.
В дневниковой записи за пятницу, 19-го ноября, Уэстморленд отмечал: 'Генерал Билл Депью вернулся из Плейку, куда я его посылал, опасаясь, что 1-ая аэромобильная дивизия и оперативная группа ВДВ (АРВ) связались с большим, чем могли справиться, а расквашенный нос для общевойско-вого резерва АРВ мог войти в противоречие с политико-моральным состоянием правительства. Кроме того, я опасался, что интенсивные продолжительные боевые действия измотают кавалерийскую дивизию до такой степени, что в течение следующих нескольких недель она не сможет выполнять свою задачу. Я просил Депью вникнуть во эти факторы и предоставить мне отчёт. Переговорив с заинтересованными командирами и советниками, он рекомендовал провести новый этап операции к северу от реки [Йа-Дранг], поскольку река вброд непроходима и, таким образом, снизит риск неудачных действий, в особенности для воздушно-десантных войск АРВ'.
Каковы бы ни были его собственные опасения, Уэстморленда потрясло то воздействие, которое эти первые негативные сообщения о битве на 'Олбани' оказали на родине. Генералу влетело от Пента-гона, и он, не теряя времени, устроил головомойку руководителям сайгонских бюро различных американских СМИ.
В дневнике от 20-го ноября Уэстморленд писал: 'Я ежемесячно проводил информационные заседания с прессой. Я обсуждал битву при Плейку, начиная с нападения на лагерь в Плейме и проходя через последующие фазы. Я зачитывал телеграмму, полученную от министра обороны, в которой цитировались заголовки газет 'Вашингтон пост' и 'Вашингтон Стар', подразумевающие отступление и отход 1-ой кавалерийской дивизии. Затем я объяснял им, что очень уважаю прессу. Напоминал, что сопротивлялся цензуре прессы и официально высказывался на этот счёт. Я заявлял, что сообщения, подобные опубликованным в вашингтонских газетах, имели следующий эффект: 1. искажали картину и снижали моральное состояние людей, эмоционально сопричастных (жён); 2. снижали морально-боевой дух войск'.
Во время поездки генерала Уэстморленда 18-го ноября в Плейку я, наконец, провёл брифинг, ради которого отказался покидать поле боя и лететь в Сайгон. В 8:45 утра мы с оставшимися в живых командирами рот и штабными офицерами выстроились в шеренгу и ждали, когда подъехали два джипа: прибыл Уэстморленд в сопровождении генерала Као Ван Вьена, начальника Объединённого генерального штаба южновьетнамской армии, генерал-майора Гарри Киннарда и Барри Зортиана, начальника Объединённого управления по связям с общественностью США (ЮСПАО). В конце 1940-ых я проходил с генералом Уэстморлендом воздушно-десантную службу в Форт-Брэгге, а генерал Вьен был моим однокурсником в 1956-1957 годах в Командно-штабном училище ВС США в Форт-Ливенворте.
Мы вошли в арендованный ангар из гофрированного железа типа 'Куонсет', и каждый из нас, принимавших участие в битве в зоне высадки 'Экс-Рэй', проинформировал о том генерала Уэстморленда и остальных. Всё шло гладко, за исключением одного момента. Во время своего доклада капитан Мэтт Диллон упомянул о сообщении наших бойцов о том, что они видели тело вражеского солдата, который, как они подозревали, был китайцем: тело было большим и одето униформу, отличную от формы ВНА; оно исчезло с поля боя, прежде чем мы смогли забрать его. Уэстморленд отреагировал гневно и решительно, заявив: 'Вы никогда ничего не будете упоминать о китайских солдатах в Южном Вьетнаме! Никогда!'
Бойцы батальона выстроились у своих небольших походных палаток. Уэстморленд шёл вдоль шеренги, останавливаясь и разговаривая с бойцами: спрашивал, откуда они, перебрасывался фразами о спорте. Я попросил генерала Уэстморленда сказать им речь. Взобравшись на капот своего джипа, он поблагодарил солдат за мужество и боевые качества. И добавил, что 1-ый батальон 7-го кавалерийского полка будет рекомендован к благодарности в приказе президента за выдающийся героизм, проявленный в бою.
Чувствительность Уэстморленда к вопросу о китайских советниках, передвигающихся вместе с северными вьетнамцами по полю боя, вполне могла быть спровоцирована статьёй Чарльза Мора в номере 'Нью-Йорк Таймс' от 17-го ноября 1965-го года. В статье, переданной из Сайгона, сообщалось, что пленные, захваченные в конце октября вокруг лагеря спецназа в Плейме, уже появлялись на пресс-конференции в Сайгоне и рассказывали журналистам, как проникали в Южный Вьетнам через Камбоджу и получали помощь от камбоджийских ополченцев. В статье Мора также говорилось, что эти пленные рассказали журналистам, что в каждом полку Северовьетнамской народной армии имеется один коммунистический советник из Китая. 'Официальный американский пресс-секретарь прокомментировал: 'У нас нет положительных сведений о китайских советниках, но это вполне реальная вероятность''.
Ясно, что статья задела Белый дом за живое, и столь же очевидно, что за предыдущие двадцать четыре часа командная доктрина в КОВПЮВ радикально изменилась. Больше не будет обсуждений участия Китая в боевых действиях в Южном Вьетнаме. Президент Джонсон помнил Корею, и страх перед китайской интервенцией во Вьетнам привёл его к беспрецедентному личному контролю над выбором целей бомбардировок в Северном Вьетнаме. Из страха спровоцировать инцидент военно-воздушным силам запретили действовать в пределах тридцати миль от китайской границы.
Не менее чувствительным вопрос о китайских советниках стал и для северных вьетнамцев. Боевой командующий при Йа-Дранге, в то время подполковник Нгуен Хыу Ан, сообщает, что предметом гордости было то, чтобы Народная армия, - которая во время французской войны обладала китайскими армейскими советниками вплоть до полкового уровня, - не имела иностранных советников в полевых условиях в любой момент войны с американцами. На вопрос о перехвате армейской радиоразведкой США радиопередач на мандаринском диалекте китайского языка вблизи его штаба на массиве Тьыпонг 14-го ноября 1965-го года Ан ответил: 'У нас имелась такая языковая способность, и мы иногда пользовались ею, чтобы запутать того, кто подслушивает'.
Поздравления с хорошо выполненной работой лились с тех пор, как мы вернулись в 'Кэмп-Холлоуэй'. Я собрал батальон и зачитал послание начальника штаба ВС генерала Гарольда К. Джонсона генерал-майору Гарри Киннарду: 'От имени военнослужащих армии Соединённых Штатов я отдаю честь бесстрашным офицерам и солдатам 1-ой кавалерийской дивизии за их выдающиеся действия в битве в долине реки Йа-Дранг. Ваши Небесные солдаты и их храбрые вьетнамские союзники, отражая массированные удары противника, несут надежду свободным людям во всём мире. Вооружённые силы и народ гордятся вашим мужеством, решительностью и боевым мастерством. Смелость и решительность 1-ой кавдивизии в этом бою соответствует лучшим традициям американского солдата'.
А на поле боя 'Олбани', когда наступила ночь 18-го ноября, ещё не все погибшие американцы были найдены. Боб Макдейд и его люди затаились для очередной скверной ночи на этой залитой кровью земле. Капитан Джоэл Сагдинис говорит: 'Мы оставались на 'Олбани' весь день 18-го числа, без контакта с противником, и снова плотно стягивались в оборонительный периметр на ночь. Мы не выставляли наблюдательные посты и не отправляли патрули, но полагались на беспокоящий и заградительный огонь вокруг периметра, ведомого ради предотвращения какого-либо приближения противника. Но никто не появился. На следующее утро, 19-го числа, мы продолжили зачистку поля боя, и смрад разлагающихся тел становился всё сильней'.
Лейтенант Рик Рескорла столкнулся с сержантом из роты 'альфа' 1-го батальона 5-го кавалерийского полка и узнал, что лейтенант Ларри Хесс убит. 'Он был моим однокашником на курсах подготовки офицерского состава выпуска апреля 1965-го года; сыну офицера ВВС, ему было всего 20 лет. В тот день мы уходили с 'Олбани'. Ещё несколько солдат [числились] пропавшими без вести, но уже стали прибывать представители прессы. Незадолго до нашего отъезда один журналист спросил: 'Как официально называется это место?' 'Литтл-Бигхорн', - ехидно ответил какой-то лейтенант. 'Не говори так, - возразил капитан Джо Прайс. - Поражения здесь не было''.
Вашингтон теперь полностью осознал лютость боёв в районе 'Экс-Рэй' и 'Олбани', а также значительное количество убитых и раненых американцев, ставших прибывать с полей сражений. Война вступала в новую, гораздо более смертоносную фазу; президент Джонсон хотел знать, что это означает и сколько будет стоить. Министру обороны Роберту С. Макнамаре, который в то время отправился в Европу по делам НАТО, было приказано возвращаться через Сайгон и провести одну из своих знаменитых миссий по установлению фактов. Ему было поручено сосредоточиться на сражениях у Йа-Дранга и со своими рекомендациями доложить президенту.
После всего двух дней отдыха на 'Кэмп-Холлоуэй' бойцам 1-го батальона 7-го кавполка было приказано вернуться в поле: на грузовиках добраться до чайной плантации 'Catecka' и установить круговое сторожевое охранение вокруг штаба 3-ей бригады. В зоне высадки 'Олбани' 19-го ноября вертолёты начали вывозить оставшихся в живых из 2-го батальона 7-го кавалерийского полка для короткого перелёта в зону высадки 'Крукс', в шести милях от них. На 'Круксе' измученным войскам приказали занять участок периметра обороны рядом со 2-ым батальоном 5-го кавполка Боба Талли. Батальон Макдейда всё ещё не отчитался о всех своих людях. Батальон сообщал о 119 убитых, 124 раненых и 8 пропавших без вести. Когда же 4-го марта 1966-го составился окончательный отчёт штаба дивизии, общие потери на 'Олбани' для 2-го батальона 7-го кавполка, роты 'альфа' и 'браво', 1-го батальона 5-го кавалерийского полка и приданных артнаблюдателей составили 151 человек убитыми, 121 человек ранеными и 4 человека пропавших без вести.
Бойцы Макдейда были измучены и потрясены огненной бурей, пережитой на 'Олбани', и чувствовали, что 19-го ноября их следовало бы убрать с передовой до наступления темноты. Когда наступила ночь, как говорит сержант Джон Сетелин из роты 'браво', 'мы решили, что если будем торчать тут, то всё это обязательно случится с нами снова. В ту ночь было так тихо, что было слышно, как мышь ссыт на вату. Всякий раз, заслышав шорох в кустах, мы стреляли в ту сторону. Наконец, явились парни из 2-го батальона 5-го кавполка и сказали, что если не прекратим стрелять, у нас отнимут боеприпасы'. Периметр 'Крукс' провёл в целом спокойную ночь, раздались только два входящих миномётных выстрела, от которых никто не пострадал.
Моему собственному батальону, охранявшему штаб бригады и взлётно-посадочную полосу у 'Catecka', повезло меньше. Сержант Эрни Сэвидж отвечал за горстку выживших из 2-го взвода лейтенанта Генри Херрика, Потерянного взвода в зоне высадки 'Экс-Рэй'. Они вырыли глубокие окопы в своём секторе периметра 'Catecka'. Около девяти часов вечера я сидел в оперативной палатке, когда вошёл арткоординатор капитан Джерри Уайтсайд с выражением печали и дурных предчувствий на лице. Он доложил: 'Полковник, наша артиллерия только что выпустила снаряд, недолётом упавший на линии вашей роты 'браво''.
Сбившийся с пути снаряд 105-мм гаубицы разорвался среди 'лисьих нор' в секторе сержанта Сэвиджа. Рядовой 1-го класса Ричард К. Кларк, девятнадцати лет, из Канкаки, штат Иллинойс, спал на земле рядом с окопом, который делил со специалистом-5 Марлином Дорманом. Кларк погиб мгновенно. Специалист-4 Гален Бангэм до сих пор скорбит о случившемся. 'Я просто не мог в это поверить. Он был рядом со мной, когда на Йа-Дранге мы оказались в западне. Мы прошли через всё, выбрались оттуда, а потом его убивает наша собственная артиллерия. Почему Ричарду Кларку суждено было умереть именно так?'
На следующий день в прохладном утреннем тумане около дюжины моих солдат ждали меня у оперативной палатки. В тот день планировался их вылет в Соединённые Штаты для увольнения по окончании срока службы. Я говорил сержант-майору Пламли, что хочу беседовать с каждой такой группой перед отъездом. И вот отбывала первая после Йа-Дранга группа. Эти молодые люди, каждый с отрешённым взглядом своих уже стариковских глаз, добровольно шли в ад на 'Экс-Рэй', зная, что до конца службы в армии остаётся лишь несколько дней или неделя. Мы были вместе уже семнадцать месяцев, и я хорошо их знал.
Я сказал, как горжусь каждым из них, и что они должны всегда высоко держать голову за то, что сделали, несмотря на огромное численное неравенство. Сказал, что всегда буду о них помнить. Затем прошёл по шеренге и пожал руку каждому, лично благодаря за то, что они сделали для своей страны, для боевых товарищей и для меня. Момент был волнующий. Они выстроились в колонну по двое и двинулись прочь прямо и гордо к вертолётам, ожидающим их отправки обратно туда, в 'Мир', как они называли.
В зоне высадки 'Крукс' бойцы 2-го батальона Боба Макдейда 7-го кавполка наконец-то поднимались на борт вертолётов, которые доставят их обратно на 'Кэмп-Холлоуэй'. Капитан Мирон Дидурик записал: '20-го числа вернулись в Плейку, где получили новую униформу, ботинки, нижнее бельё, приняли душ, хорошо поели и по-настоящему отдохнули'. Специалист-4 Дик Аккерман хорошо это помнит: 'Получил новую форму, ботинки (мой размер закончился, пока до меня добрались), принял душ и почувствовал себя лучше на все 100. Там же мы переночевали, а на следующий день вернулись на базу в Анкхе'.
Некоторые офицеры 2-го батальона решили оставить старую форму с именными бейджами и на-шивками себе. Рик Рескорла вспоминает: 'Мы вернулись на 'Холлоуэй' и какое-то время вдохновлялись фактом, что выжили. Мрачные воспоминания ушли с поверхности. В ту субботнюю ночь Дэн Бун, Док Шукарт и ещё несколько человек отправились во вьетнамский офицерский клуб. Мы приняли душ, но по-прежнему были облачены в вонючую форму. Контраст с 'Олбани' делал роскошное окружение нереальным. Вьетнамские жёны и подруги щеголяли великолепными красными, зелёными и синими платьями. У кое-кого из нашей группы хватило наглости приглашать девушек на танец, но те, понюхав нашу одежду, удалялись в дамскую комнату. Нельзя их винить за это'.
20-го ноября на чайной плантации 1-ой батальон 7-го кавполка готовился к поездке на грузовиках колонной по провинциальным трассам ? 5 и ? 14 до Плейку, а затем на восток по трассе ? 19 через перевал Манг-Янг в базовый лагерь в Анкхе. Нам предстояло проехать через место, где в 1954-ом году Вьетминь устроил засаду французской 'мобильной группе-100'. Я был уверен, что в этот день история не повторится. Перед погрузкой в армейские грузовики грузоподъёмностью в две с половиной тонны мы отработали тактику действий против засад. Мы с сержант-майором поехали в кузове первого в колонне грузовика. Командирский вертолёт батальона бросал тень на конвой сверху, неся, как в первый день на 'Экс-Рэй', готовых оказать огневую поддержку Мэтта Диллона, Джерри Уайтсайда и Чарли Гастингса с рациями. 1-я эскадрилья 9-го кавалерийского полка предоставила два боевых аппарата 'Хьюи' и два разведывательных вертолёта H-13, чтобы облетать маршрут впереди нас. Незадолго до выезда мне сообщили, что наше прибытие на базу в Анкхе будет приветствовать оркестр дивизии.
Рейс из 'Catecka' в Анкхе оказался жарким, пыльным и совершенно без приключений. Когда мы приехали, оркестра дивизии не оказалось и в помине. 1-й батальон 7-го кавполка вернулся без радушного приёма, но кого это трогало? Мы были дома, к тому же навестить бойцов зашёл командир дивизии генерал-майор Киннард. Дойдя до роты 'дельта' и сержанта Уоррена Адамса, я остановил комдива и подробно описал урон, нанесённый Адамсом противнику своим пулемётным взводом на 'Экс-Рэй'. Я сказал, что Адамс 'исполнял обязанности старшины' роты 'дельта' более восемнадцати месяцев и полностью заслужил немедленного повышения в звании в боевой обстановке до старшины. И генерала, и сержанта предложение застигло врасплох. Однако генерал Киннард приказ отдал, и на следующий день Адамс получил-таки повышение.
В полдень 20-го ноября полковник Тим Браун передал управление операцией в долине Йа-Дранга 2-ой бригаде дивизии, которой командовал полковник Уильям Р. (Рэй) Линч, ветеран Второй мировой войны и Кореи. Он и его три батальона приняли теперь на себя ответственность за продолжавшиеся действия в провинции Плейку.
Поздно вечером двадцатого числа 3-ий и 6-ой батальоны южновьетнамской воздушно-десантной бригады вступили в жёсткий контакт с батальоном измученных боями войск Народной армии генерала Тю Хюи Мана у камбоджийской границы, к северу от места пересечения её с рекой Йа-Дранг. Горемычный северовьетнамский батальон немного замешкал с отходом к безопасному району в Камбодже и теперь за это поплатился.
Радиосообщение, полученное американскими пушкарями, установивших двадцать четыре 105-мм гаубицы в зонах высадки 'Гольф' и 'Крукс', описывало цель так: 'Противник вне укрытия!' Американские советники вьетнамской воздушно-десантной тактической группы по рации скорректировали артиллерийский огонь и разорвали вражеский батальон на куски. Они сообщили, что, когда прекратился заградительный огонь, по меньшей мере, 127 трупов разбросало по участку поражения, что южных вьетнамцев изумила и восхитила ювелирная меткость американских артиллеристов. Одна из батарей, стрелявших во время боя, получила вьетнамское радиосообщение. В переводе оно гласило: 'Снаряды ложатся слишком близко! Слишком близко! Но очень красиво! Продолжайте стрелять!'
Среди американских советников на участке в составе южновьетнамской воздушно-десантной тактической группы в долине Йа-Дранга в тот день был крупный, дородный американский майор Х. Норман Шварцкопф, выпускник Вест-Пойнта 1956-го года. Шварцкопф вспоминает, что внезапное появление южновьетнамских войск на северовьетнамском маршруте отхода застало батальон противника врасплох.
'Измотанные, побитые, они уже считали, что всё позади, - говорит Шварцкопф. - Они получили всё, что хотели. Когда мы открыли огонь из стрелкового оружия и артиллерии, они побросали оружие и бросились наутёк. Никакого сопротивления. Позднее мы с командиром воздушно-десантной бригады присели отдохнуть под большим деревом, пока бойцы обыскивали лес, собирая снаряжение противника. Винтовки и пулемёты сносили охапками и складывали перед нами. Куча трофейного снаряжения так выросла, что я упрекнул вьетнамского генерала в том, что тот притащил это оружие из Плейку, только чтобы произвести на меня впечатление. Тот покатился со смеху и предложил мне отправиться в лес и самому убедиться, откуда всё берётся'.
Так закончилась последняя крупная акция в кампании при Йа-Дранге. В течение следующих пяти дней солдаты полковника Рэя Линча и разведчики 1-ой эскадрильи 9-го кавалерийского полка широко патрулировали, обследуя западную часть долины вплоть до камбоджийской границы, практически не вступая в контакт с неприятелем. 27-го ноября последний кавалерийский отряд, остававшийся в полях, вернулся на родную базу в Анкхе.
Последние подразделения фронта B-3 бригадного генерала Тю Хюи Мана перешли в Камбоджу. Теперь они оказались вне досягаемости. Они будут получать подкрепления и вооружение, будут отдыхать и приводить в порядок оставшихся в живых солдат, а затем, по своему усмотрению, весной 1966-го года снова проникнут в Южный Вьетнам и возобновят свои атаки.
Майор Норм Шварцкопф, наблюдая за их уходом, возмущался политикой США, позволившей создать северовьетнамские убежища за границей, в якобы нейтральной Камбодже. Он не был единственным военным на передовой, которого возмущала политика, связавшая руки американским и южновьетнамским войскам.
Генерал-майор Гарри Киннард и его босс генерал-лейтенант Стэнли (Швед) Ларсен обратились к генералу Уэстморленду и послу США Генри Кэботу Лоджу с призывом сделать всё, что в их силах, чтобы убедить Вашингтон пересмотреть и отменить ограничения на свободу действий американцев вдоль границы и за ней.
В ноябре 1965-го года и Лодж, и Уэстморленд запросили такой пересмотр; они получили телеграмму от Уильяма Банди, помощника госсекретаря по делам Дальнего Востока в Государственном департаменте, с копиями министру обороны Макнамаре, начальнику Объединенного комитета начальников штабов генералу Уилеру и брату Банди в Белом доме, Макджорджу. В телеграмме Уилла Банди говорилось:
'Отдельное сообщение по военным каналам будет содержать разрешение на меры самообороны, применимые к существующей ситуации в операции 'Серебряный штык'. Оно будет включать в себя полномочия подразделений США/правительства Вьетнама на ответный огонь, на подавление огня, ведущегося из Камбоджи, и на маневрирование на камбоджийскую территорию, если это станет необходимо для самообороны при активном контакте с подразделениями ВНА/ВК. Оно исключает право вступать в бой с камбоджийскими силами в случае встречи с ними, за исключением целей самообороны, проводить тактические воздушные или артиллерийские операции против населённых районов Камбоджи или атаковать камбоджийские базовые районы [курсив добавлен]... Мы признаём, что эти различия, возможно, будет труднее всего соблюсти, но с политической точки зрения принципиально, чтобы это было исполнено'.
Генерал Киннард и командиры 1-ой кавалерийской дивизии заявляли, что даже это незначи-тельное ослабление ограничений на преследование по горячим следам в Камбоджу не было доведено до них или объяснено им вовремя, чтобы можно было воспользоваться им во время кампании в долине Йа-Дранга.
Вскоре всем командирам бригад и батальонов 1-й кавалерийской дивизии был отдан приказ никогда не строить предположений и не намекать ни одному журналисту, что северные вьетнамцы используют Камбоджу в качестве убежища или что на своём пути в Южный Вьетнам они следуют через Камбоджу. Этот отказ признать то, что, как знали мы и знал любой репортёр-новичок, являлось правдой, поразил всех нас своей нечестностью и лицемерием.
Генерал Киннард отмечает, что в тот момент под руководством политиков американские вооружённые силы уступили инициативу Северному Вьетнаму. Тем самым Гарри Киннарду было дано понять, что война никогда не закончится американской победой. Инициативу принесли в жертву учтивой дипломатической фикции, что Камбоджа якобы является суверенной и нейтральной и контролирует свою территорию. По словам Киннарда, к тому времени, когда следующий американский президент снял ограничения и ВС США вошли в Камбоджу, было уже слишком поздно.
Оставшиеся в живых из 2-го батальона Боба Макдейда 7-го кавполка провели ночь на базе 'Холлоуэй', получив первый за неделю приличный сон. Теперь же, 21-го ноября, им выделили четыре 2,5-т грузовика, более чем достаточно, чтобы вместить чуть более ста человек, оставшихся от батальона, и перевезти домой через перевал Манг-Янг. Пока они стояли в строю, ожидая посадки в грузовики, лейтенант Рик Рескорла решил провести повзводную церемонию, чтобы почтить память павших бойцов. 'Я подозвал горниста и распорядился сыграть сигнал отбоя. 'На кра-УЛ!', - скомандовал я. Горнист затянул печальные и горькие ноты'.
Сержант Джон Сетелин: 'В воскресенье погрузили весь батальон, всё, что осталось от 2/7, на четыре грузовика. Это скажет вам о том, сколько наших возвращалось на своих ногах из, наверное, четырехсот пятидесяти человек, начинавших дело. Понадобились часы, чтобы добраться туда, и, значит, боялись мы не меньше, чем в любую секунду на 'Экс-Рэй' или 'Олбани'. Если удача улыбнётся, мы отправимся домой. Так что все мы сидели, обратив лица наружу, с винтовками наизготовку, и примечали каждый куст, каждую ямку, каждый камешек'.
Заходя на базу в Анкхе, 2-ой батальон катился мимо палаток 1-го батальона, в которых мы готовили личные вещи погибших к отправке домой. Они ехали мимо, и мы приветствовали их. Небольшой американский флаг, что развевался на 'Экс-Рэй', украшал один из грузовиков. Когда они приблизились к площадке у штаба бригады, оркестр дивизии грянул 'Гарри Оуэн', марш 7-го кавполка, и знамёнщики в знак приветствия приспустили знамёна 1-ой кавдивизии. Упала тьма, и кто-то кликнул 'горн'. Старый помятый французский горн Рика Рескорлы расчехлили, и под бурные возгласы батальонов горнист затрубил в него 'Гарри Оуэн'.
Рескорла добавляет: 'Ко мне подошёл капитан Дидурык. Оркестр исполнял 'Гарри Оуэн'. 'Прозвище твоего взвода 'Крепыши', но теперь я хочу использовать его для всей нашей роты, - сказал Мирон. - Ещё я б хотел использовать горн в качестве горна 'браво' до конца нашего срока службы. Ладно?' Я согласился, козырнул, сказал ему 'Гарри Оуэн, сэр' и потащился к выжившим, неспешно поднимавшимся по холму к столовой. Около 150 человек убито, 130 ранено, кто-то до конца жизни останется калекой. Я вспоминал ясные юные лица. Им не постареть вместе с нами. Если б у меня был шанс, я б сказал им так: вы были сбродом, но Дядя Сэм никогда не посылал в бой людей лучше вас. Нет, я не плакал. Это лил дождь. Да, мать его, это был только дождь'.
Док Уильям Шукарт: 'Я помню, как на грузовиках мы возвращались в Анкхе. Для нас играть вы-ставили оркестр дивизии. Парад победы. Исполняли 'Гарри Оуэн'. Зрелище очень эмоциональное, очень волнующее. Я подумал: 'Мы здесь оказались не в том месте и не в то время, получили по задни-це, а для нас выставили оркестр'. Так во мне рассуждал врач'.
Капитан Джоэл Сагдинис: 'Не думаю, что на 'Олбани' выиграла или проиграла какая-либо из сторон. Северные вьетнамцы ушли первыми, не уничтожив нас. Но разве это победа США? Я считаю, что каждая из сторон жестоко пострадала, и каждая была благодарна за то, что, когда всё закончилось, ещё походила на боевой отряд. Обе продолжили участие в боях, будучи намного мудрее благодаря опыту, полученному при Йа-Дранге'.
Лейтенант Ларри Гвин: 'Мы оставались на 'Олбани' ещё один день и одну ночь, зачищая невероятные обломки битвы, и постепенно сознавали, что, должно быть, нанесли страшное поражение противнику. Победа стала единственным фактом, который давал нам силы держаться. Я старался забыть тот день с тех самых пор, как вернулся домой, но понял, что часы рукопашного боя и сейчас так же свежи в моей памяти, словно случились только что. Чтобы забыть тот день на 'Олбани', понадобится много, много времени'.
Подполковник Боб Макдейд: 'Я никогда не думал об этом как о победе. Мы ввязались в драку. Хорошо показали себя и доказали бойцам, что нечего было бояться [противника]. 2-ой батальон 7-го кавполка - хороший батальон. Парни бились храбро'.
Полковник Тим Браун: 'ВНА просто опередила их. Два батальона сшиблись друг с другом; это похоже на драку в салуне. Один выхватил пистолет раньше другого. И получил преимущество'.
Генерал-лейтенант Народной армии Нгуен Хыу Ан: 'Это ['Олбани'] было самым свирепым сражением во всей кампании у Йа-Дранга. Мы считаем его своей победой. Впервые наш фронт B-3 воевал с американцами, и мы одолели американцев, нанеся им существенный урон. Как военные люди, мы понимаем, насколько важно выиграть первый бой. Это подняло боевой дух наших солдат и преподало нам много добрых уроков'.
Одним из критериев успеха в те дни стало трофейное оружие противника. На поле боя 'Олбани' 2-ой батальон 7-го кавполка собрал тридцать три лёгких пулемёта, 112 винтовок, четыре миномётных ствола, два миномётных прицела, два РПГ и три крупнокалиберных пулемёта. И доложил, что 403 неприятельских солдата убиты и, по оценкам, ещё 150 ранены.
Для меня, как командира 1-го батальона 7-го кавполка, потянулись дни волнений. Больше года я стоял в списке на присвоение звания полковника, и мой номер подходил 23-го ноября. Значит, в этот день мне придётся сдать командование своим батальоном. Так что я торопил свой штаб скорей оформлять письма-соболезнования семьям, потерявшим в бою близких, и готовить представления на медали и поощрения.
С наградами случались заминки: мало кто умел печатать, - поэтому зачастую формы заполнялись вручную при свете фонаря. Многих свидетелей либо эвакуировали с ранениями, либо уже вывели для увольнения. Слишком много людей погибло храбро и героически, в то время как люди, бывшие свидетелями их деяний, также были убиты. В те три дня и две ночи в зоне высадки 'Экс-Рэй' необычайная доблесть воистину стала общей добродетелью на поле боя. Поступки отваги и самопожертвования, которые на других полях сражений, в другие дни вознаградили бы Медалью Почёта, крестом 'За выдающиеся заслуги' или медалью 'Серебряная звезда', подчас признавались только телеграммой, сообщавшей, что 'Министр сухопутных войск сожалеет...' То же самое относилось и к нашему братскому 2-му батальону 7-го кавполка.
Каждое утро в те последние одновременно горькие и радостные дни моего командования 1-ым батальоном 7-го кавалерийского полка являлся сержант-майор Пламли с группой бойцов, направлявшихся на аэродром к самолёту, который отвезёт их со службы на родину. Специалист-4 Пэт Селлек из разведвзвода рассказывает: 'Полковник Мур пожимал нам руки и говорил: 'Спасибо' и 'Возвращайтесь домой'. Я был вторым или третьим парнем, с которым он разговаривал, и у него в глазах стояли слёзы. Я помню, как он сказал: 'Я вижу, ты женат: у тебя обручальное кольцо. Просто поезжай домой, собери осколки и начинай жизнь заново'. В общем, это то, что я и сделал. Приехал домой к замечательной жене, постарался приспособиться и неплохо в этом преуспел. Я делал, как велел полковник Мур. Я постарался вычеркнуть войну из памяти. Я служил. Делал свою работу. Я вернулся домой. Я ничего не просил: ни фанфар, ни парадов. Я вернулся к работе, в школу, и очень старался. Может, он теперь уже генерал, но для меня он всегда полковник Мур. Если б не он, не его выучка и подготовка, вряд ли кто-нибудь из нас выжил бы в долине Йа-Дранга'.
Во вторник, 23-го ноября, настал для меня день передачи командования. Для смены командования, как напоминание о наших еженедельных построениях для проводов в отставку в Форте-Беннинге, я запросил построение всего батальона с офицерами впереди по центру, оркестр дивизии перед строем, отдание чести принимающему смотр офицеру и знамёнам, а затем - проход торжественным маршем. Я просил, чтобы рота 'браво' капитана Мирона Дидурыка из 2-го батальона 7-го кавполка и взвод лейтенанта Сиссона из роты 'альфа' 2-го батальона 7-го кавполка были включены в парад 1-го батальона 7-го кавалерийского полка в знак того, что они храбро сражались вместе с нами в бою на 'Экс-Рэй'. Так всё и было устроено. Оркестр исполнял 'Марш полковника Боуги', 'Марш Вашингтон Пост' и 'Гарри Оуэн'. Генерал Киннард приколол мне моих 'орлов', а сам я произнёс краткую, глубоко эмоциональную речь.
Специалист-4 Рэй Тэннер из роты 'альфа' 1-го батальона: 'Мы стояли, построившись; в некоторых подразделениях едва хватало людей, чтобы выставить строй. Полковник Хэл Мур сказал нам речь и прослезился. В тот миг он мог бы вести нас обратно к Йа-Дрангу. Мы были солдатами, воинами, и те из нас, что остались, испытывали огромную любовь и уважение и к полковнику, и друг к другу. Размышляя о тех трёх ноябрьских днях, я вспоминаю много героев и ни одного труса. Я понял, какова на самом деле цена жизни. Мы все потеряли товарищей, но храбрость, которую они проявили на поле боя, будет жить вечно'.
В День благодарения солдаты 2-го батальона 7-го кавполка с нетерпением ждали традиционного празднования благодарения, состоящего из горячей индейки с гарниром. Тот День благодарения в Анкхе выдался холодным и дождливым, и он живёт в памяти некоторых ветеранов батальона.
Полковник Макдэйд: 'День благодарения выдался мрачный. На ротной линейке возле столовой я встретил генерала Уэстморленда. Доложил, что все уже готовы съесть свой благодарственный обед, но он ответил: 'Соберите всех вместе и дайте мне с ними поговорить'.
Сержант Джон Сетелин из роты 'браво' 2-го батальона вспоминает печальные последствия этого приказа: 'На День благодарения выдали горячую пищу и кружку настоящего кофе, не той быстрорастворимой бурды из сухпайка. Индейка с гарниром, лучшая из того, что мы когда-либо ели. Помещение столовой ещё не достроили, поэтому, взяв обеды в котелки, мы возвращались к палаткам наших отделений, чтобы пожевать там. Начинался дождь. Вдруг кто-то крикнул 'смирно', остановил нас и объявил сбор. Явился генерал Уильям Уэстморленд собственной персоной. Он произнёс речь под дождём, и пока он тарахтел, мы наблюдали, как вода превращает горячий обед в холодное рагу. Кто понял, о чём, мать его, говорил мужик? Кого это волновало? Только испортил приличный обед'.
Лейтенант Ларри Гвин вспоминает, что генерал Уэстморленд затем отправился на обед в честь Дня благодарения в 1-ый батальон 7-го кавполка.
29-го ноября 1965-го года начальство съехалось в Анкхе для детальных совещаний по боям при Йа-Дранге. Группу возглавлял министр обороны Роберт С. Макнамара, в неё входили председатель Объединённого комитета начальников штабов генерал Эрл К. Уиллер, начальник штаба сухопутных войск генерал Гарольд К. Джонсон, генерал Уэстморленд и адмирал Грант Шарп, командующий ВС США в зоне Тихого океана.
Мне приказали проинформировать Макнамару и группу о бое в зоне высадки 'Экс-Рэй'. Я слышал, что у министра обороны внушающая страх репутация человека-вычислительной машины, нечувствительного к людям. В палатке для совещаний, заполненной командирами и офицерами штаба, Макнамара сидел в первом ряду. Минут пятнадцать я докладывал без заметок, используя только карту и указку. Когда я закончил, сказав: 'Сэр, мой доклад завершён', - наступила мёртвая тишина. Макнамара встал, шагнул вперёд и, не говоря ни слова, протянул руку, глядя мне прямо в глаза. Он не задавал вопросов, не делал замечаний.
После совещания с Макнамарой, оставаясь пока без должности, в штабе 3-й бригады я получил палатку и парня с пишущей машинкой и приступил к работе над составлением отчёта о боевых действи-ях на 'Экс-Рэй'. Работа заняла девять дней и три черновика. Чтобы проиллюстрировать отчёт, я договорился с ВВС организовать фоторазведку над массивом Тьыпонг, долиной Йа-Дранга и поляной 'Экс-Рэй'. 9-го декабря 1965-го года я подписал окончательный вариант и отправил его полковнику Тиму Брауну. Затем отчёт попал к генерал-майору Гарри Киннарду, который, прочитав его, позаботился о том, чтобы копии распространили на всех курсах усовершенствования офицерского состава ВС США в качестве учебного пособия.
