ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Бронников Андрей Эдуардович
Мойте руки перед бедой, Или Театр Но

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
  • Аннотация:
    Не о войне. Историческая часть романа показана с документальной точностью. Новые нюансы и малоизвестные факты открывают иной ракурс на хрестоматийный портрет основателя советского государства. Параллельный сюжет это откровенный фарс и сатира, на первый взгляд не имеющая отношения к историческому сюжету. В целом, роман построен по принципу пьес японского театра "Но", однако, который из сюжетов является основным, решать самому читателю.
  
  Мойте руки перед бедой, Или Театр 'Но'
  (полудокументальный полуфарс)
  
  История театра 'Но' насчитывает около пятисот лет. Главное его отличие заключается в ношении масок исполнителями представления. Маска здесь - особая моральная ценность, раскрывающая зрителю характер героя, его переживания и человеческие качества. Сам актёр остаётся второстепенным демонстратором, лишь озвучивая мысли действующего лица. Скрываясь под маской, он оставляет свои истинные чувства и эмоции невидимыми для зрителя. Само слово 'но' переводится с японского, как 'умение', 'мастерство'.
  Представление длится до пяти часов, и состоит из нескольких драматических частей. Канонический спектакль завершается пьесой 'о демонах'. Героем драмы всегда становится личность легендарная или мифическая: божество, мудрый старец, доблестный воин. Имя его фактически имя-символ.
  Между пьесами даются фарсовые представления 'кёген', материал для которых черпается из жизни и быта, становясь объектом юмора или даже сатиры. Традиционно принято считать кёгэн второстепенной частью спектакля 'Но', поскольку он призван заполнять паузы между драмами.
  Трагическое и комическое в театре 'Но' существуют не сливаясь, но прекрасно уживаясь в совокупности образуя на сцене удивительную по цельности и глубине картину 'страстей человеческих.
  (частично материал взят из монографии Н.Г. Анариной 'Японский театр 'Но')
  
   '...скажу истинную правду, не трогайте веру в человечестве, она его спасает, без веры он зверь, не глумитесь над его святыней, не разжигайте в нём огонь негодования. Это опасная игра, с огнём может произойти пожар...Доброжелатель'. (из анонимного письма Ленину в марте 1921 года)
  
   1
  
  Точно в шесть часов десять минут в полном соответствии с отрывным календарём 'Эхо либерала' дневное светило чуть приподнялось над горизонтом и взгляд его в виде первого солнечного луча упал на землю. Прежде он сверкнул на куцых куполах мрачной церквушки и только потом коснулся мягкой и прохладной травы. Несколько минут осматривался вокруг, а затем резво побежал прямо на запад. Миновал светлую берёзовую рощу, чуть замешкался, увязнув в разбитой колее просёлочной дороги, и, наконец, выбрался на пыльную улицу небольшого посёлка. Промчался вдоль обветшалых домиков и замер перед старинным зданием.
   Красный, потемневший от времени кирпич местами выкрошился, особенно на углах подле водосточных труб. Окна первых этажей были тщательно замалёваны белой краской, а некоторые из них имели металлические решётки. На втором этаже окна покрасили только половину окна, на третьем их просто занавесили плотными шторами. Тяжелые резные двери парадного входа усугубляли и без того унылый вид фасада. Справа от низкого в несколько ступеней крыльца висела облезлая табличка с названием учреждения 'НИИ психического здоровья'.
  Между тем на небе появились темные облака, луч свернул за угол и устремился в поисках убежища от надвигавшейся грозы. Сквозь узкую пешеходную арку он проник в небольшой внутренний двор.
  Дорожки в скромной парковой зоне были тщательно подметены, а бордюры побелены известью. Подле каждой скамейки стояли урны в виде жестяных пингвинов. Благоухали пышные кусты сирени, что было редкостью для этих мест в это время года.
  Лучик с интересом огляделся вокруг, а затем приблизился к высокому постаменту, на котором возвышался каменный бюст неизвестного человека. Мемориальная надпись давно разрушилась и ясности внести не могла.
  Удивительное дело, но у подножья этого, возведённого неизвестно кому, памятника в грязных стеклянных банках стояли живые цветы. Тут же стоял пустой восьмисвечник, который соседствовал с фотографическим портретом рок-музыканта Бориса Гробовщикова и парой конфеток на блюдце.
  За долгие годы своего существования бюст не раз и не два подвергался ремонту. Его то и дело подмазывали гипсом, покрывали бронзовой краской, восстанавливали нос, уши и подбородок. Затем подкрашивать и вовсе перестали, и лицо неизвестного героя стало походить на лицо больного ветрянкой. При этом напрочь забыли о ремонте надписи. В результате были утеряны первоначальные черты лица, а имя героя кануло в лету. Казалось бы, единственная достопримечательность не только лечебного учреждения, но и всего поселка должна была потерять свою мемориальную ценность. Однако не тут-то было!
   Жители поселка яростно спорили по этому поводу. Одни утверждали, что памятник был поставлен первому главному врачу больницы доктору Коткинду, другие говорили, что это есть ни кто иной, как известный большевик - революционер, третьи настаивали на личности Самуила Маршака.
  Версий возникло множество, поэтому даже попытались провести референдум, чтобы путем большинства установить истинное имя увековеченного героя. Голосование состоялось, но члены общества любителей эпоса 'Пополь - Вух' , несогласные с результатами, подали в суд, и нескончаемые тяжбы продолжались долго. Члены общества Красного Креста предложили провести второй тур выборов, но опять-таки не смогли решить вопрос минимального порога прохождения в следующий тур.
   Дебаты на эту тему ведутся с той или иной степенью активности и теперь, но вопрос с местом поклонения решился сам собой. На седьмое ноября здесь митингуют люди с кумачовыми транспарантами в руках, в день Независимости активные граждане произносят речи и поют гимн, в день основания лечебницы медицинский персонал и больные восхваляют научное светило доктора Коткинда. Поговаривают, что в ночь на Рош а-Шана здесь появляются неизвестные личности в тёмных одеждах и штраймлах .
   Погода окончательно испортилась, и у солнечного луча оставалось лишь несколько минут, чтобы найти укрытие. Он выскочил из внутреннего двора и помчался вдоль окон, чтобы проникнуть внутрь помещения. Наконец, сквозь щель между рамами лучик проскользнул никем незамеченным в полутемную комнату.
   Этот визит обратил внимание только старый и мудрый таракана, который сидел на плинтусе и внимательно наблюдал за происходящим. Увидев солнечный луч, он пробурчал в усы нечто невнятное, крякнул и бодро засеменил в сторону прикроватной тумбочки, где со вчерашнего дня оставалась много хлебных крошек и кусочек плавленого сырка. Таракан приоткрыл дверцу, юркнул внутрь, и вскоре оттуда послышался шелест фольги и аппетитное чавканье.
  Луч, между тем, уже незаметно для всех окружающих выскочил за дверь и переместился в подвал.
   За окном громыхнуло, и тяжёлые капли дождя ударили в окно. До подъема оставалось несколько минут. В палате царила тишина, но чувствовалось, что четверо её обитателей, привыкших к больничному распорядку дня, уже не спали. Вот-вот, в шесть часов и тридцать минут, из громкоговорителя должен был раздаться бой курантов и зазвучать гимн. Так и случилось. Только после последнего удара курантов возникла долгая пауза. Все четыре человека в недоумении продолжали лежать на кроватях. Привыкнув выпрыгивать из постелей при первом же аккорде гимна, теперь они оказались в крайне затруднительном положении. С одной стороны, по времени подъем уже состоялся, а с другой - команды для этого не прозвучало. Лица их в настоящий момент вдруг приняли облик маски японского театра 'Но' - 'Биккуримэн' - удивления.
  Таракан, уже было собравшийся после отменного завтрака покинуть тумбочку, заподозрил, что происходит нечто ужасное и со скрипом поплотнее прикрыл дверцу. В этот момент из динамика раздался непонятный шум, скрип кровати, а затем долгие и громкие ругательства начальника службы безопасности и агитации больницы, отставного военного Корнея Куроедова. Из его пространного монолога следовало, что радиомеханик Рюкин проспал и не запустил гимн, но микрофон оказался включён. Впрочем, о последнем событии оба действующих лица не ведали.
  'Что, паскуда, проспал? - орал диким голосом Куроедов. - Включай, мерзавец, музыку!' Лицо разгневанного мужчины приняло облик маски 'Сусаноо-микото' - бога грома и ветра.
  Неожиданно грянул гимн, но даже его первые аккорды не смогли остановить крики Куроедова и только временами заглушали его голос. Однако начальник безопасности упорствовал. 'Союз нерушимый...' - торжественно звучали мужские голоса академического хора. '...Козёл ты бодливый...' - хриплым баритоном продолжал ругаться Куроедов. 'Да здравствует созданный волей народов...' - торжественно воспевали родное государство хористы, но начальник безопасности успевал в короткую паузу вставить очередное недружественное обращение к радиомеханику: '...рожает таких вот уродов'. Казалось, что он соревнуется с исполнителями гимна, противопоставляя славословию маты, и даже одерживает победу. Впрочем, он повторялся.
  Уже не обращая внимания на торжественные аккорды, Куроедов продолжил ругань: "Ты где этот гимн откопал? - орал он и, не слушая ответного лепета Рюкина, продолжил. - Почти десять лет как с тоталитаризмом - коммунизмом покончили, а ты никак забыть не можешь, скотина!"
  Наконец, зазвучали заключительные слова, и тут присутствующие, включая умудренного жизнью таракана, вздрогнули. Им всем одновременно показалось, что текст был кощунственным образом извращён:
   Партия Ленина - сила народная
   Нас к торжеству коммунизма везёт!
  Это показалось ужасным, но не далёким от истины. Апофеозом импровизированного радиоспектакля стал грохот падающей аппаратуры, а затем всё стихло. Вероятно, Куроедов свою ругань сопровождал энергичными и неконтролируемыми движениями, в результате чего задел микрофон, а тот упал и выключился.
  В гробовой тишине скрипнула кровать. Семен Семенович Свистунов сел на постели и сунул жилистые ноги в тапки, но вставать не стал. 'Ну, что, дураки? Испугались?' - обратился Свистунов к соседям по палате, старательно приглаживая вздыбленные жиденькие вихры. Больные виновато заулыбались, мгновенно поменяв маски 'Биккуримэн' на 'Ко-омотэ' - молодой застенчивой девушки. Действительно, оказаться пусть даже невольным свидетелем подобного инцидента грозило неприятностями. В это время в палату должен был заглянуть санитар, чтобы проверить, как проходит побудка, но его не было.
  Следом за Свистуновым поднялись со своих кроватей ещё два обитателя палаты ? 2 первого общепсихиатрического отделения. Четвёртый жилец вставать не спешил.
  Каждый из пациентов больницы имел свою историю болезни, кроме Семёна Семёновича. Точнее, таковую имел и Свистунов, но она была выдумана, с тем, чтобы Семён имел основания находится в лечебнице официально.
  Дело в том, что его появление здесь было достаточно необычным. Он не поступил сюда в карете скорой помощи и не пришёл сам, и даже не был доставлен представителями силовых структур - Свистунов жил тут всегда. За исключением десятка лет, когда он служил в Вооруженных силах, после чего вернулся в родной город.
  Раньше на месте хозяйственных построек располагалась скромная усадьба Свистуновых. По мере расширения владений НИИ психического здоровья дом снесли, а всех его обитателей поселили в одной из палат лечебницы. Родные Семёна давно умерли, а он так и продолжал жить здесь с младенческих лет. К тому же и масок он не носил.
  Без диагноза и лечения в больнице нельзя было находиться, поэтому главврач придумал ему диагноз, и на основании этого отдал распоряжение принять его на полное довольствие.
  Свистунов достал из тумбочки зубную щётку, помятый тюбик, прихватил несвежее полотенце и двинулся в сторону санузла. Это было единственное место, которое не запиралось ни днём, ни ночью, однако горячую воду после отбоя отключали, чтобы обитатели не могли злоупотреблять душем.
  Семён Семёнович, шаркая по цементному полу, спустился в подвал. Санузел был общим на весь корпус и располагался в подвальном помещении. Немногочисленные тусклые лампочки едва освещали стены узкого коридора, облицованные керамической плиткой темно - коричневого цвета, а пол и вовсе утопал в кромешной тьме. Двигаться приходилось почти на ощупь. Мужчина запнулся в полумраке о жестяное ведро и чуть не упал. Выругался сквозь зубы, пнул его ещё раз и отворил дверь в туалет. В воздухе резко пахло аммиаком.
   Полчаса назад несколько унитазов под названием 'чаша Генуя' с трудом выдержали натиск десятков упругих струй, и брызги, казалось, ещё висели в воздухе едкой взвесью. Привычный ко всему Свистунов ничего этого не заметил и с удовольствием справил малую нужду, а затем склонился над раковиной, чтобы умыть лицо и почистить зубы.
  Облегчившись и взбодрив себя холодной водой, Семён Семёнович пришёл в благостное настроение и направился в палату. В коридоре он подобрал опрокинутое давеча ведро, вернулся и поставил его в простенок между душевыми кабинами и металлическим шкафом, в котором хранился инвентарь санитарки-уборщицы тети Фроси.
  За те пятнадцать минут, что отсутствовал Свистунов, в палате произошли некоторые изменения. Один из обитателей, очевидно, уже умчался на завтрак, стремясь оказаться первым в очереди. Бося, маленький и толстый человечек с добрым выражением лица и холодными глазами, сидел на кровати и пытался натянуть пижамные штаны на толстый зад . Левый глаз его слегка косил, но так как он был постоянно прищурен, то косоглазия заметно не было.
   Черты его лица обладали удивительной особенностью. Когда Бося держал голову прямо, то казался абсолютным романтиком и мечтателем, но стоило ему опустить лицо вниз, как в глаза бросался только широкий лоб, и его обладателя можно было принять за великого мыслителя. Если же Бося чуть-чуть запрокидывал голову назад, то жесткий подбородок и тонкие губы придавали ему вид диктатора и палача.
  Именно так знатоки японского театра 'Но' описывали маски, созданные великими мастерами, которые силами своего удивительного таланта придавали им волшебство и необъяснимую магию. Актёры в свою очередь оживляли их на сцене исполнением ролей гротескных пьес. Зритель очаровывался масками, удивительной игрой участников представлений и верил в полную нелепицу артистического действа. Впрочем, восточные сочинители умели вкладывать двойной смысл в свои, на первый взгляд, абсурдные произведения.
  Имени этого неординарного человека никто не знал и не помнил, поэтому звали его по прозвищу - Бося. Он имел, почти как все больные историю болезни, но диагноза там написано не было. Даже заграничные медицинские светила, которые имели с ним постоянную связь, не могли определить его хворь.
  Дело в том, что Бося мог запоминать огромные куски текста любой сложности и так же легко их воспроизводить, однако смысла он не понимал. Потенциально для спецслужб Бося мог представлять определённую ценность, именно поэтому на его истории болезни стоял гриф 'совершенно секретно'. Среди своего окружения 'магнитофонный гений' слыл шизофреником. Частенько, к месту и не к месту, он говорил много умных и полезных вещей, но не мог ответить даже на элементарные вопросы.
  Вот и сейчас Бося очень искусно, как пламенный оратор, воспроизводил на языке индейцев-киче эпос 'Пополь - Вух', услышанный им в прошлом году на праздновании бога кукурузы Хун Хунахпу. В остальном Бося был вполне нормальным человеком и в быту никак не проявлял своей странной особенности.
  Четвёртый обитатель палаты Сергей Ильич по прозвищу Полковник все также лежал в постели, но уже пьяный. Этот персонаж практически не менял масок и носил почти всегда одну и ту же - 'Сёдзё' - 'большого любителя сакэ.
  'Ну, понесло', - выразил свое недовольство Полковник в адрес 'магнитофонного гения' и сел на кровати. Затем открыл дверцу тумбочки и радостно произнёс, обращаясь сидевшему внутри таракану: 'Аркадий, ты ещё тут? Позавтракал? Ну, тогда подвинься'.
  Аркадий на всякий случай забился в угол тумбочки, а её хозяин достал обкусанный плавленый сырок и початую бутылку водки. Стакан стоял на полу возле кровати. Сергей Ильич энергично поскрёб обтянутую тельняшкой грудь и затем наполнил гранёную посудину до краёв. Приложил стакан к губам, резко запрокинул голову и крупными глотками опорожнил его. Понюхал сырок, отломил маленький кусочек и забросил в рот. По выражению лица Полковника крепость напитка определить было невозможно.
  Неожиданно Сергей Ильич резко упал подле кровати на четвереньки и с трудом вытащил баян. Затем присел на постель, надел ремни музыкального инструмента, растянул меха, пробежался пальцами по кнопкам и запел песню Юрия Антонова: 'Эх, любовь, ты любовь, золотая лестница. Золотая лестница без педрил...' На этом выступление доморощенного музыканта закончилось. Полковник с шумом сдвинул меха, баян охнул и вновь исчез под кроватью.
  'Ну, всё, хорош, - скомандовал Семён Семёнович, взмахнул рукой и таким же командирским тоном продолжил. - Айда на завтрак'. Не сомневаясь, что его распоряжение будет исполнено, первым вышел из палаты. Вслед за ним, дружно надев маски 'Кодзару' - маленькой обезьянки, безропотно потянулись и все остальные. Даже Полковник облачился в такую же маску, но прихватил свою любимую Сёдзё с собой.
  Дверь хлопнула и наступила тишина. Скрипнула дверца тумбочки, это таракан покинул своё убежище. Затем Аркадий внимательно осмотрелся по сторонам и, быстро перебирая лапками, помчался на исходную позицию под плинтус. Казалось, что утренний инцидент прошёл бесследно, и жизнь в больнице нормализовалась, не успев измениться.
  
   2
  
  Столовая располагалась в полуподвальном помещении хозяйственного корпуса, куда можно было попасть только по длинному переходу из любого отделения больницы. Построена столовая была несколько позже главного корпуса, но не настолько, чтоб уж очень отличаться от прочих зданий медицинского городка. Такие же толстые кирпичные стены, высокие и узкие окна, давно некрашеная покрытая жестью двускатная крыша, помятые водосточные трубы. Тяжеловесная архитектура, характерная для конца девятнадцатого и начала двадцатого века, была отличительной чертой всего больничного ансамбля.
  Внутренне убранство производило ещё более тягостное впечатление. Косметический ремонт проводился очень редко и частями. Порой можно было увидеть в начале коридора свежеокрашенные стены и облезлые и выцветшие в другом его конце. Замазанные краской окна почти не пропускали света, и лампы дневного освещения не выключались круглосуточно. Потемневшие сводчатые потолки терялись в недрах черной бесконечности.
  Убогость внутреннего интерьера в некоторой степени компенсировалась практичностью и продуманностью планировки. Небольшие кабинеты были отведены для медицинского персонала, зато палаты могли вместить сразу до десятка больных. Просторные холлы давали возможность пациентам общаться и приятно проводить время перед испорченным телевизором под сенью многолетних фикусов в кадках. За общением, не вмешиваясь до поры, внимательно следили санитары.
  В каждом корпусе имелась даже общественная душевая, которая находилась в подвале. Вот только мрачные коридоры да процедурные кабинеты портили впечатление.
  Семён Семёнович шаркал тапочкам и разглядывал щербатый пол в полумраке перехода. Вдали светился вход в столовую. Сзади плелся Бося и что-то бубнил себе под нос. Сергей Ильич вприпрыжку догонял соседей по палате. Он несколько отстал, задержавшись в палате для переодевания, и теперь дефилировал в полосатых брюках перепоясанных узким ремнем. На лице его теперь красовалась маска 'Дзико' - лисы. Впрочем, на это никто не обратил внимания.
  При входе компании в пищеблок им встретился грузный мужчина. Тёмные курчавые волосы и такая же окладистая борода выдавали в нём иностранца. Костюм - тройка лишь подчеркивал его высокое положение в обществе, а большой живот, на котором едва сходилась жилетка, усиливал это впечатление. Мужчина посмотрел на Босю тёмными огромными на выкате глазами и произнёс:
   - Господа, не будете ли вы столько любезны, указать мне дорогу в кабинет заместителя главного врача. Я, видите ли, заблудился.
  Психические больные растерялись и оробели. Однако это не распространялось на Семёна Семёновича. Он так живо растолковал незнакомцу несколько вариантов путей движения к цели, что теперь уже в свою очередь мужчина растерялся и оторопел. Тогда Свистунов кашлянул и проговорил:
   Милостивый государь, наиболее простой и понятный путь лежит через главный вход больницы. Для этого вам необходимо сейчас покинуть помещение вот через эти двери, - Семён указал на хозяйственный выход пищеблока и продолжил говорить. - Затем двигайтесь вдоль стены и через некоторое время вы увидите центральное парадное.
  - Премного вам благодарен, - так же изыскано откликнулся незнакомец, повернулся и пошёл к дверям. Свистунов, как ни в чём не бывало, двинулся дальше. Его спутники восхищенно смотрели на него даже с некоторым благоговением.
  - Ну что встали, дураки? - прикрикнул на приятелей Свистунов и те, по-прежнему демонстрируя маски 'Кодзару', послушно двинулись за ним. Через несколько минут они вошли в столовую, а в это же время в главном корпусе на третьем этаже незнакомец в сопровождении двух чиновников вошёл в кабинет одного из самых влиятельных лиц НИИ психического здоровья.
  
   3
  Февраль 1915 года, Германия
  
  Кабинет статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии был образцом немецкой педантичности и рационализма. Красивая и даже изысканная мебель была расставлена таким образом, что удобство её становилось максимальным, но при этом пропадала вся привлекательность обстановки. Резные шкафы терялись в затемненных углах помещения; стулья, составленные один к одному, прятались под длинным столом; тяжелые венские шторы были всегда приспущены. Жёсткое кожаное кресло хозяина кабинета не прибавляло уюта и едва виднелось из-за широкой столешницы тяжеловесного канцелярского стола.
  Фон Ягов занял своё место в кресле и возбуждённо побарабанил пальцами по раскрытой тетради, но это не было вызвано ожиданием предстоящей встречи. Лёгкая нервозность являлась отличительной чертой характера главы МИДа Германии, что впрочем, не повлияло на его дипломатическую карьеру.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023