Огонь! Дым режет глаза. Бэтээр горит. Я горю! Рвутся коробки с
патронами. Вылезти, немедленно выпрыгнуть! Не могу! Ноги! Ноги зажало!
Горю!!! Больно!!! Не хочу!!! Харлей! Харлей, сука!!! Вытащи меня!!! Не могу
больше!!! Не могу!!!
- Денис! Денис!
Я сажусь рывком на кровати. Дома. Простыня мокрая, я тоже мокрый.
Вспотел, блин.
- Ты мне опять спать не даешь. Ты опять кричишь во сне.
Это мой брат. У нас с ним одна комната на двоих. С тех пор, как я
уволился в запас, спокойный сон у него кончился. Если, конечно, не считать
случаев, когда я не ночую дома. Впрочем, таких случаев немало.
- Извини, Серега.
- Да ладно...
Иду в ванную, сую голову под струю воды. Спать уже совсем не хочется.
Моя бы воля, так я бы вообще не спал. Мама спрашивает, почему я так много
пью. Ха! Да потому, что когда я сваливаюсь пьяный, я не вижу снов. Вот
почему.
На кухне прохладно, там всегда открыта форточка. Встаю у окна,
закуриваю. Смотрю в ночь...
- Удачи, Балу!
- Удачи, Ден!
- Чтобы все было хорошо!
- Удачи, Ден!
- Удачи!
- Удачи...
Балу - это меня так звали в роте. Сначала прозвище было "Баламут",
потом оно сократилось до "Балу". Меня уважали в роте. За что? Может быть, за
то, что я старался быть... ну, справедливым, наверное... быть надежным...
быть. Не всегда получалось, но я, по крайней мере, старался. Быть человеком.
Не волкодавом. Многие у нас в бригаде стали волкодавами - злющими псами,
которым все равно, кого рвать - волка ли, чужого человека, своего щенка.
Волкодавов тоже уважали. Через страх. Я видел, как менялись лица у молодых,
когда они слышали голос Мамая. Хотя на самом деле Мамай - вовсе не плохой
парень. Он просто отморозок. У него три контузии, легкие, правда, но три.
Заводится он с полпинка, как хороший мотоцикл. Но все равно, хоть дедовщина
у нас в роте и была, но не такой беспредел, какой был, когда я приехал в
бригаду. Отслужил я к этому времени месяца четыре. И приехал. Летал, как
сраный веник. Вообще у нас в роте мало волкодавов, в основном они в гэсне.
Группе специального назначения. У них и командир - волкодав.
Провожали меня... Весело меня провожали. Смутно помню, как открыли
ворота, постелили под ноги чистое полотенце. Ноги вытереть. Дурацкая
традиция, честно говоря. Толпой довели до автостанции, посадили на автобус.
Помню, что отлить выходил в Буденновске. В Пятигорске был уже почти трезвый.
Башка трещала, так я пошел в буфет, еще водки хлопнул. А ехал я не сразу
домой, ехал к родне в Черкесск. А когда домой собрался, шахтеры в Ростове на
рельсы сели. Касками застучали. Я и прикинул, что если поеду на поезде, то
домой приеду еще месяца через три. А я хотел на поезде ехать. Не знаю,
почему, но хотел. Ну а тут пошел и купил билет на самолет. С серебристым
крылом.
В аэропорту в Минводах вышел покурить на крыльцо. Капитан какой-то:
"Привет, разведка".
- Привет, - говорю.
- Домой едешь?
Разговорились. Военный комендант аэропорта оказался.
- По соточке? - это он мне.
- Ну а чего ж?
До самолета мне оставалось часа четыре. В общем, меня потом в самолет
грузили, как ценный груз. Проспал всю дорогу. Вышел из самолета, пошел
пешком до терминала. Выхожу из терминала, иду к автобусной остановке.
Окликают. Отец с братом. Е-мое! Брат за два года так повзрослел... Я даже не
узнал его с первого взгляда.
Приехали домой. Домой! Туда, куда так рвались мы все, туда, где все
наши мечты были. Домой, домой! "Взвоет ветер за бараками, БМП нам лязгнет
траками. Домой, пора домой!" Козырная песня была. Домой...
Бродил по квартире, как неприкаянный. Вспоминал, как я жил два года
назад. В прошлой жизни.
- Не спится?
Это мама. Почувствовала запах табачного дыма. Забыл закрыть дверь в
кухню.
- Да, мам, не спится.
- Опять что-то снилось?
- Нет, мам, все нормально. Просто не спится. Все хорошо, мам. Иди спи.
- В армии служил?
- Да. Вот военник.
- Это хорошо. Нам нужны отслужившие. А где служил?
Пришел я устраиваться на работу. В частное охранное предприятие.
Охранником. По объявлению. Первый месяц я пил. Не просыхал. Потом кончились
деньги. Брать деньги у родителей мне было неудобно и стыдно, но все равно
брал. Не на водку - на сигареты и разные мелочи. За этот месяц мне раза
четыре звонили из разных милицейских контор - ППС, вневедомственной охраны.
Отвечал я им всем одинаково - извините, два года я отдал МВД, с меня хватит,
поищу что-нибудь другое.
- Во внутренних войсках.
- А конкретно?
Восстанавливаться в институте я не хотел, мама уговорила. Студент из
меня, если оценивать объективно, никакой. Но уговорила. Пришел,
восстановился. Бухгалтер, етитна мать. Уходил со второго курса
экономического факультета, восстановился на четвертый курс бухучета. Не
завидую я той фирме, что меня бухгалтером возьмет.
- А конкретно - в разведроте.
- А-а-а... Разведка? Спецподготовка там, рукопашный?
- Ага. Спецподготовка и рукопашный.
- А это что? ...Выполнял служебно-боевые задачи в составе...? Воевал,
что ли?
- Было дело.
- Извини, такие нам не нужны.
У меня отвисла челюсть.
- Почему?!
- А вы все оттуда больные на голову возвращаетесь, а у нас оружие
боевое выдают. Мало ли, чего ты учудишь, дай тебе настоящий пистолет.
Я молча смотрел на него, на этого чмыря в очочках. Он засуетился,
видимо, почувствовал себя неуютно. Решил, наверное, что сейчас на себе
испытает неадекватность поведения "вернувшихся оттуда". Я расхохотался.
Вспомнил, что я учудил (учудял? учуждал?) со своими пулеметами. Да,
действительно, дай мне НАСТОЯЩИЙ пистолет... Пулеметы-то игрушечные были. Да
и автомат, с которым спал и в сортир бегал - тоже фальшивый. Настоящий
пистолет, бог ты мой! Я согнулся пополам, от смеха слезы катились по щекам.
Чмырь, видно, подумал, что у меня началась истерика. Только бы он не начал
меня по щекам хлопать, подумал я. От этой мысли меня согнуло еще больше.
Упал на стул, с трудом успокоился. Вынул носовой платок, вытер глаза. Этот
засранец протянул мне стакан с водой. На, мол, выпей, легче станет. Я встал,
поблагодарил за интересную и содержательную беседу, взял у него из рук
стакан, вылил ему на аккуратно причесанную голову, забрал документы и вышел.
- Домой хочу! Знаешь, Балу, как дома классно? Знаешь, как меня ждут?
- Знаю, Харлей, знаю. Меня тоже ждут.
Вранье. Никто меня не ждал. Кроме родни. Гражданка, на которую рвался
два года, о которой думал и мечтал, оказалась поносным местом. У тебя нет
денег? Ты слабак. Ты был в армии? Ты не смог отмазаться, ты дурак. Ты был на
войне? Да еще и рапорт туда сам написал? Ты полный дебил.
Остались еще друзья. Которые тоже ждали тебя. Как выяснилось -
напрасно. Мы больше не понимаем друг друга.
- А расскажи, как там на войне?
- А расскажи, страшно было?
- А расскажи, ты убивал?
- А расскажи, как это?..
- А расскажи?..
Я рассказывал. Когда пил. В полуневменяемом состоянии. После того, как
я на одной из пьянок рассказал о том, почему часового лучше душить, а не
резать горло, девушка, которая мне нравилась, перестала со мной общаться.
Просто бросала трубку и не открывала дверь. Видимо, не понравились
физиологические подробности.
Однажды пили в общаге на краю города. Не помню, как, но оказались мы в
гостях у соседей. А соседи оказались чеченцами. Я сидел голый по пояс, молча
пил водку, подливая себе сам. Когда один из чехов налил мне в стакан вина, я
выбросил стакан в окно. Не помню, почему я не ушел, просто не помню.
Наверное, потому, что там сидели мои друзья. Ну, я так думаю. Сидел и
терпел. Когда чех сказал мне, показывая пальцем на мой опознавательный
медальон - "смертный жетон", - "В следующий раз, когда придешь, сними его у
дверей", я не выдержал. Меня оттащили. Хорошо, что меня оттащили. Иначе я
его завалил бы. И сел бы. Из-за чеха.
Когда приехал в Черкесск, пошел гулять по городу. Я ездил туда каждое
лето года, этак, до девяносто четвертого. Тихий, зеленый городок. Есть в нем
своя прелесть. Идешь по улице - растут абрикосы, алыча, тутовник. Залазь на
дерево и лопай.
Стоял на остановке, ждал троллейбус. Хлоп-хлоп! Выхлоп дизеля
грузовика. Рефлексы сработали как у собаки Павлова. Очнулся в кустах,
нашаривая автомат. Секунд десять нашаривал. Потом осознал, как я глупо
выгляжу. Смотрю - все, кто был на остановке, человек тридцать, на меня
уставились. Ну, я представляю, как это выглядело со стороны - стоит парень,
как припадочный прыгает в кусты и выглядывает оттуда. Я встал, штаны
отряхнул, сделал морду лица поиндифферентнее, мол, так задумано было. В
троллейбус уже не полез, пешком пошел. Уши, наверное, аж светились у меня.
Уже дома гулял с девушкой по парку. С той самой, которая, как
оказалось, не любит снимать часовых. Она так и не поняла, почему я встал,
как вкопанный, сказал ей "Стой!", постоял несколько секунд, рассмеялся и
пошел дальше. Я не стал ей объяснять, что валявшуюся на земле ржавую
табличку с кусками торчащей оттуда проволоки я принял за растяжку.
Зато меня любят собаки. И я их люблю. "Чем больше узнаю людей, тем
больше нравятся собаки". Я не люблю людей. Совсем. В общей их массе. За
очень редкими исключениями. Я не могу любить людей, которые говорят мне: "Ты
не смог отмазаться от армии? Значит, ты бедный. А если ты бедный, значит, ты
глупый". Я не могу любить людей, которые говорят мне: "Ты еще молодой и
сопливый, вот поживи с мое...". Я не могу любить людей, которые каждый день
обедают в дорогих ресторанах. Пускай это всего лишь зависть с моей стороны,
пускай мне говорят, что можно честно заработать такие деньги. Все равно я не
могу любить таких людей. Я не могу любить людей, которые могут ударить
собаку. Я не могу любить людей с пустыми глазами.
Я не умру молодым, я знаю это. Потому что мне уже поздно умирать
молодым. Я уже не молод. "Нам по двадцать семь лет и все, что было, не смыть
ни водкой, ни мылом с наших душ...". Мне еще даже не двадцать семь. Я даже
не вклеил еще вторую фотографию в паспорт. Но я уже не молод. Я никому не
говорю этого, потому что люди будут смеяться. Я не люблю этих людей. А еще я
не люблю людей, которые меня жалеют. А еще я не люблю себя.
Только не надо меня жалеть. Оставьте себе шанс.
