Аннотация: Вторая часть рукописи "Срочка" рассказывает о службе автора в линейном подразделении после учебки.
Часть вторая.
Линейка.
Глава вторая.
- Слезай, - послышалась команда старшего машины от кабины. Мы удивлённо выглянули из кузова и, увидев что она остановилась на автомобильном мосту как раз на его середине, не стали выполнять непонятную команду. С чего было вылезать из машины - непонятно.
Послышались сильные удары кулаком по кузову и снова зычная команда: - Слезай..., вы чего там заснули?
Ничего не поделаешь. Мы начали выпрыгивать на дорожное полотно и с любопытством стали оглядываться. Широкая и мутная река внизу, автомобильный мост, с мощными железными фермами, противоположным концом уходящий в город, который тут же сразу и начинался. И красивенный замок. Не тот классический, с мощными, высокими, зубчатыми стенами и башнями. Нет. Одно огромное, величественное, средневековое здание, стены которого, с узкими забранными решётками окнами, сами являлись оборонительными рубежами.
- Ко мне, товарищи сержанты. - Позвал к себе прапорщик, стоявший у перил моста, а когда мы собрались вокруг него, стал рассказывать. Оказывается, под нами протекала река Эльба, а город на том берегу Торгау. Дальше бы он мог и не рассказывать. В моей памяти название реки Эльба и город Торгау, сразу вытащили дальнейшее - Встреча американских и советских войск в мае 1945 года. Именно здесь и я с ещё большим интересом стал слушать рассказ пожилого прапорщика, - ...вон, смотрите. На берегу стоит памятник в честь этого события.
Действительно, на набережной, в метрах пятидесяти стоял серый гранитный обелиск изображающий четыре флага союзных стран.
Постояв ещё минут десять на мосту и перекурив, мы тронулись дальше, а я погрузился в размышления. Заканчивался мой путь в линейное подразделение и уже через два часа увижу своих подчинённых и новый коллектив, который на полтора года станет моей семьёй и домом. Как оно сложится и как будет проходить служба - всё это было крыто мраком будущего. Глядя на задумчивых товарищей, я видел отражение таких же самых мыслей и на их лицах. Сегодня мы переночевали в штабе дивизии, который располагался в городе Витенберг. Дивизия была танковой. Часть сержантов оставили для дальнейшей службы здесь, а нас, остальных двадцать человек, принял прапорщик Янковский и он должен отвезти за девяносто километров в какой то город Ошац, где мы и будем служить в артиллерийском полку. С Володей Дуняшиным расстался на сборном пункте первой танковой армии в Кениксбрюке, а сейчас со мной в кузове ехало только двое знакомых мне курсантов. Это Саша Шушкевич, он был с третьего взвода с нашей батареи. Я немного его знал: парень неплохой, но чересчур мягкий. Даже не представляю, как он будет командовать. И как по закону подлости младший сержант Фокин. Остальных не знал - они были с других батарей.
Через сорок минут езды заскочили в небольшой, красивый и уютный как на картинке, немецкий городок, на окраине которого мелькнуло название Dallen. Ещё через пятнадцать минут потянулись окраинные улицы более крупного города. Сначала пошли новостройки, но постепенно они сменялись домами старой постройки. Улица пошла вверх и с её верхней точки, мы увидели почти весь город с высокой, красивой кирхой в центре старой части.
- Вот бы в таком городе остаться служить? - Мелькнула у меня мысль.
Грузовик бодро преодолел верхнюю часть улицы, свернул на развилке влево и покатил вдоль высокого, выкрашенного зелёной охрой забора. Проехав метров двести, свернул влево и, въехав через открытые ворота на территорию военного городка, тут же остановился.
- Слезай! - Опять послышался голос прапорщика и мы, похватав свои вещмешки, стали выпрыгивать из кузова.
- В одну шеренгу Становись! - Через несколько секунд строй замер, а прапорщик продолжал командовать, - Равняйсь! Смирно! Равнение На Средину!
И чётким, строевым шагом двинулся к невысокому крыльцу штаба полка, где толпилось несколько офицеров. А впереди них высокий, крепкий, но с огромным животом подполковник.
- Товарищ подполковник, группа сержантов в количестве двадцати человек доставлена из штаба дивизии. Старший группы прапорщик Янковский.
- Вольно, - я думал, что подполковник с таким животом, кряхтя от усилия, начнёт спускаться к строю, но офицер на удивление резво скатился к нам и ткнул Шушкевича пальцем в грудь: - Когда, младший сержант, ты принимал горячую пищу?
- Неделю назад, товарищ подполковник. А так кушали сухпай....
Подполковник гневливо обернулся к остальным офицерам и выглядывающему из окна дежурному по полку.
- Вот чего с ними разговаривать... Я не хочу разговаривать со своими голодными подчинёнными. Демьянов... Демьянов... Начпрод...
- Я, товарищ подполковник, - из окна второго этажа высунулась кудлатая голова офицера.
- У тебя всё готово?
- Так точно, товарищ подполковник, давно ждём.
- Хорошо. Янковский веди сержантов в столовую. Покорми их. И сюда. - Подполковник повернулся к штабу, - Дежурный, всех командиров подразделений через двадцать минут тоже сюда.
В чистой и светлой столовой, час тому назад прошёл обед, но для нас держали два накрытых стола. И как только мы расселись, туда выставили кастрюли с горячим первым и вторым. К нашему изумлению качество приготовленной пищи было неизмеримо выше того, чем мы питались в учебке. Не сказать, чтобы нас там кормили хреново, но то что подали здесь по указанию начальника столовой было практически домашней пищей.
- Кушайте, кушайте сынки. Оголодали наверно в эшелоне? Ну, ничего теперь отъедитесь и через пару месяцев будете такие же слоны как и эти, - пожилой прапорщик мотнул головой на откормленных, здоровенных солдат с кухонного наряда.
Отобедав и наевшись от пуза, общее мнение у всех было таково - наверняка, такой вкусный обед был приготовлен специально к нашему приезду. А вечером опять будет обычная армейская шняга. Пока шли обратно к штабу, мы немного огляделись и военный городок нам понравился. Большой плац, за ним хорошо оборудованный спортивный городок. А сразу за городком виднелся большой серый корпус спортзала. Слева от плаца располагались три трёхэтажные казармы жёлтого цвета нашего арт. полка, наполовину скрытые большими, старыми деревьями. Таких я ещё не видел, но как объяснил прапорщик Янковский это были каштаны и грецкий орех, из-за чего мы ещё с большим любопытством оглядывали территорию полка. Пока мы кушали словоохотливый прапорщик рассказал немного и историю городка. Это старый немецкий городок и при фашистах здесь располагался тоже артполк, только на конной тяге. А после войны разместился наш полк. На другом конце плаца были ещё две казармы. Но там размещались отдельный сапёрный батальон и автобат. При въезде в городок симметрично стояли два трёхэтажных здания: штаб нашего артполка и штабы автобата и сапёрного батальона. Перед крыльцом штаба перекуривала большая группа офицеров и прапорщиков, ожидающих нашего прихода. Янковский вновь выстроил нас лицом к штабу, а напротив нас выстроились пришедшие командиры подразделений и командир полка начал наше распределение.
- Вчера специалистов первыми разбирали БУиАР, а сегодня, товарищи офицеры, начнём с первого дивизиона. Чумаков..., капитан Чумаков... Где Чумаков? Понятно.... Чумаков как всегда опаздывает. Вторая батарея, старший лейтенант Булатов.
Из строя вышел длинный-длинный старший лейтенант с открытым, улыбчивым лицом. За ним двигался здоровенный прапорщик с мрачным выражением лица и с жуткими глазами, взгляд которых приводил любого солдата в ужас.
- Не хотел бы к ним попасть, - я сжался, а потом с облегчением перевёл дух, когда они прошли мимо, скользнув по мне равнодушным взглядом. Дошли до конца и, вернувшись, остановились напротив меня. Тут то я и рассмотрел, почему у прапорщика такой жуткий взгляд. Зрачки обоих глаз имели не круглую форму, а были рваными и неправильной формы. Это я потом узнал, что старшина второй батареи прапорщик Гайдуков в прошлом был хорошим боксёром, но в одном из поединков получил такую вот травму глаз. Зрение не нарушилось, но зрачки на всю жизнь остались рваными.
- Ну что, старшина, берём вот этого, - палец комбата поднялся и у меня сжалось сердце, но он ткнул в грудь рядом стоящего Шушкевича.
- Берём, - буркнул старшина, а Булатов ткнул пальцем ещё одного, - и этого... Всё, товарищ подполковник, мне нужно только двое.
Командир полка повернулся к строю офицеров: - капитан Мишкин, прошу.
В отличии от весёлого и лёгкого Булатова, капитан Мишкин был угрюмым по жизни мужчиной, и старшина, невысокого роста кавказец, был ему подстать: хмурый и неулыбчивый.
Мишкина и его старшину моя персона также не заинтересовала и они выбрали тоже двоих рослых сержантов.
Распределение продолжалось, командиры батарей выбирали себе по два-три человека и уходили. Строй наш таял и ни один из командиров батарей не остановил своего заинтересованного взгляда на мне. Чем я им не глянулся - не понимаю, но меня все дружно игнорировали. К концу распределения я остался один, никому не нужный. И тут из-за угла вывернул ещё один офицер.
- О, и капитан Чумаков наконец то появился, - язвительно протянул командир полка и тут же деловито спросил, - тебе сколько сержантов надо?.
Невысокого роста, чумурдоновского вида офицер подошёл к нам и козырнул.
- Одного, товарищ подполковник.
- Вот, как раз один тебе и остался. Забирай.
Я шёл рядом уже со своим командиром батареи и искоса поглядывал на него. Худощавый, быстрый в движениях, большой нос на худом, слегка перекошенном лице. Ну, не глянулся он мне. Не добавляло мне энтузиазма и то, что в батарею я попал один. Фока попал в седьмую батарею и с ним туда ушли ещё двое. То есть было на кого опереться. А мне вечно достаётся всё самое трудное. И в батарее буду один.
Первая батарея располагалась на третьем этаже, на этом же этаже как мне сказал комбат, располагалась ещё вторая батарея, что мне сразу же подняло настроение. Хоть к Шушкевичу можно было сходить и пообщаться.
- Смирно! - Рявкнул дневальный.
- Вольно! - Комбат махнул рукой и тут же приказал, - батарея Строиться.
В канцелярии капитан быстро записал мои данные в штатную книгу и надолго задумался над чем то своим, глядя отсутствующим взглядом на меня. Потом встрепенулся: - Ладно, сержант, не дрейф. Ты у меня будешь командиром второго орудия. Сейчас представлю тебя батарее, ну и твоих подчинённых. Парни неплохие, но ты будешь в расчёте самый молодой. Персонально это: наводчик Камалетдинов, 8 классов образования, увольняемый. Грамотный, подготовленный, специалист первого класса. Замковый Дмитриев, 5 классов образования, увольняемый, хороший специалист, запросто может работать наводчиком. Заряжающий Руфулаев, девять классов образования, азербайджанец, но плохо знает русский язык. Прослужил год. Есть у тебя в расчёте ещё водитель, но это молодой солдат и сейчас проходит службу на сборах водителей. Расчёт спаянный. Там был командиром орудия сержант Широв, но его три дня тому назад перевели во взвод управления дивизиона. Так что тебе повезло.
Как мне "повезло", я узнал через пять минут. Мы вышли в коридор, где уже стоял весь личный состав, с живым интересом уставившись на меня. Я тоже, в свою очередь, быстро пробежался взглядом по строю и сразу же отметил разительную разницу между курсантским строем в учебке и строем линейного подразделения. Там мы были все на одну колодку, практически одной национальности и стояли по ранжиру. Достаточно выдернуть одного курсанта из строя и почти безошибочно, по нему, можно судить в целом по подразделению.
Здесь всё было по другому. Во-первых: в строю много было нерусских лиц - узбеки, туркмены, азербайджанцы, казахи, армяне, грузины, якуты, пару человек явно с Северного Кавказа. Во-вторых: это взгляды и манера поведения в строю. Сразу выделялись дембеля. Они точно так же как и остальные стояли в строю по стойке "Вольно", но от них веяло независимостью, опытом, силой и уверенностью, что в батарее на предстоящие полгода они полноправные хозяева и авторитеты во всех вопросах. И их взгляды снисходительно оглядывали меня, типа: ну что ж посмотрим..., посмотрим..., что ты за птица? Другая группа это прослужившие год. От них не веяло той силой и хозяйской уверенностью, но это были люди, которые все своей службой сумели подтвердить свой нынешний статус в подразделении, своё право на голос и власть в батарее после старослужащих. И молодёжь, то есть те кто прослужил так же как и я полгода. Те смотрели настороженно, готовые к любой напасти с любой стороны. Но они ещё не переступили той грани, когда с них снимался статус молодняка. Когда можно будет слегка расслабиться. Молодые солдаты всё ещё находились на сборах молодых солдат и придут в подразделения лишь через две недели.
Особняком смотрелась группа солдат, выглядевших явно старше, даже старослужащих. Те смотрели спокойно и уверенно.
- Батарея, Равняйсь! Смирно! - Строй замер, а комбат, обежав взглядом батарею, скомандовал, - Вольно!
- Товарищи сержанты и солдаты, представляю вам младшего сержанта Цеханович, командира второго орудия. Все его требования и приказы выполнять точно и беспрекословно. Прошу ему оказать всемерную помощь, чтобы он как можно быстрее влился в коллектив и стал его полнокровным членом. Первый взвод шаг Вперёд. - Человек пятнадцать шагнуло вперёд, - Это твой первый взвод. Замкомвзвод сержант Фёдоров.
Круглолицый, среднего роста, плотный сержант шагнул вперёд и невозмутимо уставился на меня.
- После построения, определить его на место и ввести в курс дела. - Фёдоров кивнул головой и ответил "Есть!".
- Всем разойтись и заниматься дальше согласно плана. Второй расчёт на месте.
Строй батареи рассыпался и солдаты пошли к ружейной комнате получать оружие для его чистки.
- Ну, вот твои подчинённые - Камалетдинов, Дмитриев и Руфулаев. Ты с ними знакомься, а я пошёл заниматься своими делами.
Я остался стоять напротив маленького строя, сбоку молча стоял Фёдоров, с интересом ожидая дальнейшего действа с моей стороны.
Камалетдинов, высокий татарин, на полголовы выше меня и наверняка сильнее чем я, смотрел на меня оценивающе. Дмитриев, русский, ростом с меня, крепыш, тоже физически сильнее. Смотрел снисходительно: дали, мол, нам пацана. Руфулаев, азер: ну, этого я загну под себя на раз-два. Слабак. Тут даже и сомневаться не приходится. Взгляд неуверенный, бегающий.
Что я могу сейчас им сказать? И как? Поэтому подал нейтральную команду - "Разойдись". Камалетдинов неопределённо хмыкнул, но ничего не сказал и все трое пошли в ружейную комнату.
Последующие три часа прошли в обустройстве на месте. Замкомвзвод, которого звали Николай, определил мне койку, ознакомил с расположением батареи и дивизиона. Понравилось то, что каждый взвод имел свою комнату. Провёл по территории полка. После за меня взялся старшина, который принял привезённое мною имущество. Появился командир взвода плотненький, кругленький старший лейтенант Смуровский. Он записал меня к себе во взводный список и подробном расспросил о службе в учебке, чем занимался на гражданке, кто родители, увлечения, а также задал ряд контрольных вопросов по технической и специальной подготовке, на которые я легко ответил. Единственно, что ему не понравилось это мои низкие результаты по физ. подготовке.
- Ладно, будем с тобой работать.
Остальное время знакомился со своими будущими сослуживцами. Ко мне подходили, знакомились и в основном спрашивали, откуда призвался и теряли сразу интерес, как только выяснялось, что я не земляк. Во взводе третьим, командиром основного орудия был увольняемый сержант Рублёв. Крепкий, открытый парень. Познакомились и он со священным ужасом произнёс: - Боря, тебе ещё служить целых полтора года. Как тебе с этим жить? Мне полгода осталось, и я не знаю как их прослужить, а тебе ЦЕЛЫХ полтора....
- Да, нормально Сергей, я даже этим не заморачиваюсь.
В принципе сержантский коллектив мне понравился. Командир отделения разведки сержант Ермолаев, несколько косолапый, прослужил как и Фёдоров год имеет в батарее авторитет, правда слегка заносчивый, общался со мной несколько свысока. Как я успел заметить вспыльчивый, явный холерик. Командир отделения связи сержант Рубцов, увольняемый. Осмотрел меня с ног до головы и кратко изрёк: - Тяжело тебе будет после Широва командовать расчётом...
Командир отделения тяги сержант Кузнецов. Обломанные, заскорузлые ногти, побитые и в ссадинах руки выдавали в нём типичного технаря.
- Костя, - назвал мне своё имя, - машина у тебя в расчёте нормальная. Только надо за молодым водителем глядеть и глядеть. Но это я на себя возьму.
Те, кто выглядели старше всех по возрасту, оказались солдаты с высшим образованием. Их было в батарее десять человек и действительно, возраст у них колебался от 23 до 26 лет. Служили они, согласно закона один год. Были старше, опытнее, и в общеобразовательном смысле слова они были выше всех.
В принципе, коллектив батареи принял меня нейтрально. Это обнадёживало и теперь, для того чтобы занять достойное место в батарее я должен был показать себя.
Ужин тоже порадовал почти домашним качеством пищи и мои сослуживцы рассказали, что так они и питаются. Оказывается, командир полка подполковник Шляпин Юрий Иосифович, в детстве провёл всю блокаду в Ленинграде. Наголодался и с тех пор трепетно относился к пище. А когда стал начальником, влияющим на солдатское питание стал жёстко требовать с начпродов отменного качества пищи в солдатских и офицерских столовых.
Следующим днём была суббота, парко-хозяйственный день, и до обеда мы работали в парке, где мне показали мою технику. ЗИЛ-131, загруженный ЗИПом и боеприпасами и гаубицу Д-30. День до обеда в парке прошёл без проблем. Камалетдинов, Дмитриев и Руфулаев нормально работали при обслуживании гаубицы, подсказывая мне если чего не знал в практическом обслуживании орудия, и я психологически несколько успокоился. Тем более, что уже успел заметить все, кроме молодёжи, обращались к сержантам по именам или фамилии и никто из-за этого не комплексовал.
На построении после обеда старшина прапорщик Афанасьев стал распределять расчёты по уборке расположения и тут я насторожился, почувствовав опасность.
- Цеханович, твой расчёт идёт на уборку туалета.
- Блин, вот оно...., - сердце болезненно сжалось, а Камалетдинов и Дмитриев зловеще хмыкнули, но я не подал вида и повёл расчёт в туалет.
Плотно закрыв дверь, обозначил рукой место построения у окна и приказал - Строиться!
Удивлённо посмотрев на меня, тем не менее мои подчинённые молча выстроились спиной к окну и выжидающе уставились на меня.
- Так, - понимая щекотливость момента, я хрипло прокашлялся и как бы ни в чём не сомневаясь стал ставить задачу, - Руфулаев ты моешь очки, Камалетдинов ответственный за писсуары, Я мою окна и подоконники, ты Дмитриев после нас моешь весь пол в туалете.
Реакция на моё виденье распределения работ была бурной и однозначная. Камалетдинов и Дмитриев озадаченно переглянулись и почти одновременно воскликнули: - Чего...? Чего...? Ты, Цеханович, что сейчас сказал? У тебя мозги на месте или их немного подправить? - В туалете повисла мёртвая тишина.
Но мне уже нельзя было отступать и с замиранием сердца, повторил прежнее распределение. И тут взорвался Дмитриев: - Ты чё салабон? Ты кому такую задачу ставишь? Ты в своей учебке случаем не перегрелся? Вот сам всё и делай, тебе вливаться в коллектив нужно, а ты пытаешься дедушек на работу салаг поставить...., - Камалетдинов одобрительно мотнул головой, лишь добавив.
- Ну, вы тут работайте, а мы пошли, - наводчик и замковый развернулись и вальяжно пошли на выход из туалета, но я рванулся вперёд, забежал наперерез им и закрыл собой выход.
- Ты чего? Ну-ка, пропусти, - Камалетдинов попытался оттолкнуть меня в сторону, но я упёрся.
- Не выпущу, пока мы все вместе не выполним работу.
Дмитриев и Камалетдинов набросились на меня с кулаками, пытаясь ударами в грудь и пинками под задницу, оттолкнуть от двери. Все трое, мы прекрасно понимали все плюсы и минусы данной схватки. Камалетдинов и Дмитриев знали, что если на моём лице, лице молодого сержанта, кто то из офицеров увидит синяк, то дело для них будет пахнуть очень дурно. Минимум, очень жестоко будут биты в канцелярии офицерами, максимум полгода дисбата им будет обеспечено. Поэтому били меня щадящее, вполсилы и только по корпусу. Я же махался по настоящему, не разбирая куда бью. Мне, молодому сержанту, в отличии от них ничего не будет. Но силы всё равно были неравные и после короткой и ожесточённой схватки у дверей, они прорвались в коридор. Ладно, я вытер с лица пот и резко повернулся к Руфулаеву.
- Руфулаев, ты моешь всё, а я мою окна и подоконники.
Заряжающий в схватке участие не принимал, но когда услышал моё приказание, энергично замотал головой: - Нэт..., нэт..., я нэ буду это дэлать... Это не мужской работ...
- А мне по хер - мужской это работ или не мужской. Срать ходишь сюда - вот и убирай за собой. Делай или прибью. - Стукнув кулаком для наглядности Руфулаева в лоб, я выжидающе уставился на подчинённого и, видя его колебания, добавил, - Ты что по роже по серьёзному захотел? Так получишь...
Туалет мы убрали и старшина, загадочно похмыкивая, сказал: - Хорошо...
Через полчаса ко мне подвалили мои старослужащие: - Пойдём, выйдем - надо побазарить.
Мы вышли из расположении, обошли бугор старого бомбоубежища и вышли на спортгородок. Там Камалетдинов резко повернул меня к себе: - Слушай салабон, мы хотим тебе кое что объяснить, а то ты по моему не понял, что ты не в учебке. Так вот объясняю. В отличии от учебки, где перцы сержанты, а остальные куча бестолковых курсантов, здесь есть ещё - Дедушки. И есть традиции и девиз - "Дедушки не потеют". Если ты такой борзый и военный в жопу, то в батарее есть ещё такие же салаги как и ты, есть черпаки, с которыми тебе придётся служить с кем год, а с кем и все полтора - вот их строй и нагибай под себя. Что надо по службе, мы выполнять будем, а во всём остальном крутись сам. Тебе понятно?
Наводчик и замковый с угрозой смотрели на меня, но я молчал, тогда Камалетдинов продолжил: - Если не понял и дальше будешь гнуть свою линию, то ты об этом пожалеешь. Есть много способов испортить спокойную жизнь. А можно просто начистить рожу. Чего молчишь? Ты понял, что тебе тут толкуют?
- Молчу, потому что слушаю, - огрызнулся я.
- Во-во, слушай, что тебе тут старшие говорят, - смягчил тон Камалетдинов, - и напоследок, чтобы ты до конца всё понял. В батарее есть коллектив и мы в нём имеем не последнее место. Есть коллектив увольняемых полка, где мы тоже не последние. А ты один - ты новичок. Если будешь дёргаться - ты противопоставишь себя коллективу. А одному служить очень тяжело, когда все против тебя. У нас просто разные весовые категории....
Вечером в расположение взвода ввалился здоровенный сержант и сразу сунулся к моей койке, где я читал затрёпанный журнал.
- Ты что ли командир второго орудия? - Я поднялся с кровати и кивнул головой, настороженно глядя на незнакомца.
- О.., тогда давай знакомится. Я сержант Широв - Андрей, до тебя этим расчётом командовал.
Я в свою очередь тоже назвался, но держался сдержанно, не зная чего от него ожидать. Может быть мои деды ходили к нему и попросили его тоже со мной потолковать? Но Широв, заметив мою напряжённость и оглядев остальных со взвода, кто находился в расположении, предложил: - Пошли, выйдем и потолкуем.
По уже знакомому маршруту, разговаривая, мы опять вышли на спортгородок. Где Широв сел на скамейку для качания брюшного пресса, хлопнул ладонью по ней, предлагая присесть рядом.
- Борис, сразу хочу "взять быка за рога". Не буду ходить вокруг и около. Я полтора года тому назад пришёл сюда сопливым солдатом с Камалетдиновым, Дмитриевым и другими увольняемыми. Командир второго орудия через полгода уволился, но хорошо нас подготовил, а вместо него пришёл с учебки сержант, но из-за того что он был слабаком его сняли и перевели на солдатскую должность в другой дивизион. А на его место поставили меня. Так что кто такие наводчик и замковый, я прекрасно знаю. Парни они нормальные, но им зазорно подчинятся тебе - Молодому. А я ни какое то там чмо и мне совсем не безразлично кто пришёл вместо меня и как он будет вливаться в коллектив, поэтому хочу предложить тебе свою помощь. Если что..., если на тебя кто то будет из увольняемых дёргаться, ты скажи мне, а я сам с ними разберусь. Как тебе это?
Я уже был наслышан о Широве от других и знал, что он был у увольняемых нашего дивизиона лидером или старшим. И это положительное лидерство признавали даже офицеры, поэтому его и перевели с батареи во взвод управления дивизиона командиром хозяйственного отделения.
- Андрей, тебе кто-нибудь помогал в первый год?
- Нет, но ты не ровняй меня и себя. У нас разные весовые категории и ты физически слабее как Камалетдинова, так и Дмитриева.
Оценивающе поглядел на своего собеседника и неожиданного союзника. Да, хоть он и не мастер спорта по боксу, но он был таким же крепким как и наш старшина в учебке старший сержант Николаев, а уверенный и решительный вид мог запросто в зародыше задавить любую агрессию со стороны противника.
- Нет, мне надо самому вливаться в коллектив и становиться как сержант. Так что спасибо, но я сам как-нибудь....
- Ладно, не дрейф. Парень ты вроде бы нормальный. Прорвёшься.
Глава третья.
Я смахнул со лба пот и продолжил мерно долбить в беге грунтовую дорогу, по краям которой ровно колосилась пшеница. Мы уже пробежали в марш-броске три километра и впереди показалась, быстро приближающая окраина города. Справа, слева, кругом меня бежали сослуживцы, а впереди маячили спины командира взвода старшего лейтенанта Смуровского и сержанта Фёдорова. Самое поразительное, что пробежав эти километры, я не сдох, как это бывало в учебке и теперь то понял, почему раньше показывал такую немощь в беге. Я бежал не своим темпом: то есть, дистанцию на километр я рвал как на стометровке. Поэтому и сдыхал на первых триста метрах. В начале марш-броска Смуровский предупредил: - Все бегут в одном темпе - как я. Никто не рвёт, тем более что норматив марш-броска предусматривает: дистанция между первым солдатом в подразделении и последним не должна превышать пятьдесят метров.
И вот этот-то темп я спокойно выдерживал и бежал свободно и легко, как большинство остальных старослужащих солдат и сержантов.
Прошёл месяц службы на новом месте. Без особых трудностей влился в коллектив и он меня тоже принял. Не было проблем со старослужащими, как в батарее, так и в дивизионе. Я особенно не высовывался, понимая что меня приняли пока авансом и только осенью окончательно определится мой статус. Или стану полноправным членом коллектива и авторитетным сержантом, либо.... Но об этом даже думать не хотелось: думаю что этого "либо" не будет. А вот у младшего сержанта Шушкевича, который попал во вторую батарею, служба не пошла. Нормальный парень, не дурак, но был он из семьи интеллигентов, дружил с такими же парнями из-за этого был мягкотелым и вялым - естественно служба у него не пошла, он даже молодёжь заломать не сумел. Не знаю как бы у него сложилась служба дальше, но Шушкевич имел прекрасный почерк, поэтому командир батареи старший лейтенант Булатов поставил его писарем и теперь он заведовал канцелярией батареи.
Неделю назад со сборов молодых водителей ко мне в расчёт пришёл молодой солдат Хамурзов, уроженец Чечни. Парнишка ничего, смышленый и теперь в расчёте мне беспрекословно подчинялись двое. Но вот с Камалетдиновым и Дмитриевым у меня сложились довольно напряжённые отношения. Они позволяли мне командовать внутри расчёта и собой, если дело касалось службы и во время занятий, но как только я замахивался, как они считали, на их дедовские привилегия дело кончалось очередной рукопашной схваткой, где как правило перевес имели они. Но я упорно долбил в одну и ту же точку. Раз за разом. А остальные старослужащие батареи, с интересом наблюдая за развивающимся сюжетом, не вмешивались ни на чей стороне в ситуацию, а я чувствовал: пусть понемногу, но в ходе этого противостояния рос мой сержантский авторитет в батарее.
Пошли хорошо мои дела и по физической подготовке. И здесь сыграло свою роль интенсивные занятия по физо в учебке, которые как бы сформировали определённый фундамент и начальные технические навыки в выполнении приёмов. Занятия по спортивной подготовке поощрялись в полку, да и были любимым времяпровождением в свободное от службы время, когда личный состав вываливал на спортгородки, заполнял спортивный зал, где старались друг перед другом показать что то новое. Соревновались в таких упражнения как "Выход силой", "подъём переворотом", крутили "солнышко", показывали "склёпку", я уже не говорю про банальные прыжки через коня.
И тут у меня попёрло. Я стал спокойно делать "подъём переворотом", причём каждую неделю прибавлял по одному-два разу и теперь мог свободно выполнять это упражнение раз семь. А вчера впервые выполнил "выход силой". Всё это только дополняло мою уверенность, что всё будет нормально. После занятий по "боевой готовности" стало известно, что полк на осенней проверке будет сдавать физическую подготовку московской комиссии. Что конкретно - неизвестно. Поэтому командир полка определил: занятия по физо каждый день по четыре часа. Один час утром, два часа перед обедом и час с 18ти по 19 часов вечера. Вот он и устроил сегодня в воскресенье проверочный марш-бросок. Нас вывезли за три километра от полка и стали запускать по взводно, через каждые пять минут....
... Миновав пшеничное поле, взвод чуть убыстрив бег на склоне, спустился в узкую ложбину и через двести метров полого подъёма выскочил на окраину города, где на каждом повороте стояли штабные офицеры, поворачивая нас в нужную сторону. Оказавшись на улицах города, взвод сплотился и даже молодые солдаты, которым было тяжелее всех, приободрились и, громко стуча сапогами, тянулись за старослужащими. Грохот сапог русских солдат заполнил улочки старого, немецкого городка. И не только улочки, но и душу и сердце каждого солдата и офицера бегущих с оружием в руках по немецкому городу. Да, грохотали немецкие сапоги по русским городам и весям, но они грохотали максимум три года. Но потом они грохотали только в одном направлении - на запад. И уже почти тридцать лет русский солдат твёрдо и уверенно топчет эту землю русским сапогом. А надо, а если скажут - то мы и до Атлантики дойдём и этот - грязный, русский сапог вымоем в водах Атлантического океана.
Пробежав минут пять по узким улицам окраины, мы вырвались на Дрезденерштрассе, где начинался длинный и довольно крутой подъём, но и до финиша оставалось около километра. Здесь вдоль улицы толпились группами немцы, с любопытством наблюдая за бегущими подразделениями русских. Несмотря на усталость, мы прибавили ходу и, запалено дыша, вырвались к концу подъёма. Последние пятьсот метров я чуть прибавил и спины, впереди бегущих взводного и замкомвзвода приблизились вплотную. Свернули в открытые ворота полка, ещё раз налево и по дороге вдоль плаца рванули к финишу, до которого осталось метров двести. Прибавили ходу и взводный с Фёдоровым, сразу вырвав у меня несколько метров, а сзади настигал топот старослужащих.
Выкрикнув мысленно - Хрен вам, не обгоните..., - вложил последние силы в рывок и уже почти догнал впереди бегущих, но финиш прервал наше соревнование. И всё таки я победил, прибежав третьим во взводе.
Взвод уложился в норматив.....
Глава шестая.
....Всё, завтра конец дивизионным учениям, и послезавтра марш с полигона Либеррозен в пункт постоянной дислокации. Полк идёт, как говорят офицеры, на оценку "отлично" и все от этого в приподнятом настроении. Я впервые участвовал в таких масштабных учениях и был под сильным впечатлением от мощи и силы Советской Армии. Дивизионные учения проводились раз в год и сводились в основном к передвижениям частей и подразделений по территории Германии. Целую неделю наша 6ая танковая дивизия, перемалывая танковыми гусеницами песчаный грунт, стремительно двигаясь по асфальту на автомобильной технике, переходила с полигона на полигон, где отрабатывали разные задачи: то прорыв обороны "синих", то отражение контрнаступления противника или переправа через реку Эльба сходу, занятие плацдарма и наступления с него в глубь обороны противника. Всё это было в непрерывной динамике и очень интересно. Мой расчёт был не хуже других и все на учениях крутились, выкладываясь на каждом этапе. В том числе и Камалетдинов с Дмитриевым. Справедливости надо сказать, всё что касалось занятий, учений, боевой полготовки старослужащие солдаты выполняли все мои приказы беспрекословно. Тем более, что как командир орудия я сумел зарекомендовать себя только с лучшей стороны. Мог многим в батарее дать фору в части технической и специальной подготовки, что здорово подняло мой авторитет среди сослуживцев. Но как только дело касалось работ, которые ставились расчёту и где, как они считали "западло" им участвовать тут я начинал "скучать" - Опять придётся драться в попытке заставить их работать. И дрался, проигрывал и снова дрался. Так как учения для них были последними, то по традиции они вдвоём должны были выкопать дембельский окоп и это произошло на Ютерборгском полигоне. Я с Руфулаевым и водителем спали, а они за ночь отрыли полностью окоп со всеми элементами.
Сегодня на большом песчаном поле полигона прошло управление огнём артиллерии дивизии и единственно, что мне не понравилось - каждая батарея за несколько часов управления стрельнула лишь раза по три. Я думал, каааак... начнём бабахать, а тут всего три снаряда на батарею. Полк после окончания учения отвели в район сосредоточения и сказали, что с вечера наша батарея, по сигналу выскочит на поле и снова займёт огневые позиции. За ночь окопается, а утром, стреляя холостыми выстрелами, будут изображать отражение танковой атаки. Всё это будет сниматься кинооператорами для учебного фильма.
В восемь часов вечера мы стали выдвигаться на центральное, песчаное поле и, выехав туда, по сигналу флажками старшего офицера батареи красиво развернулись во взводные колонны, а потом в линию машин с интервалом в сто метров между орудиями. Наше развёртывание понравилось киношникам и они попросили под объективами кинокамер развернуться ещё раз.
Потом киношники снимали, как мы отцепляли орудия, разгружались. Причём, всё это мы должны были делать правильно, как в наставлении. Было много суматохи, ругани и споров, но к наступлению темноты кинооператоры всё что хотели сняли и уехали в лагерь, а мы остались окапываться.
К этому времени старшина подвёз пищу, а после ужина старший лейтенант Смуровский выстроив огневиков, произнёс суровую речугу, смысл которой свёлся к следующему - Я иду спать и проверять оборудование окопов буду в середине ночи. Кто не справится - я не виноват....
Расчёт сгрудился около приведённого к бою орудия. Под взглядами подчинённых, я растопорил верхний станок гаубицы, опустил шворневую балку вниз к песку и, толкая ствол по кругу, прочертил балкой на песке идеальный круг, обозначив контуры будущего орудийного окопа.
- Ну, вы копайтесь здесь, а мы с Дмитриевым спать пойдём, - Сладко зевнув во весь рот, заявил Камалетдинов. Он считал это справедливым и не ожидал какого либо возмущения со стороны молодёжи. Да и я был такого же мнения, так как сам собирался это предложить, но наводчик совершил ошибку, опередив меня и замахнувшись на мои командирские права.
Меня перемкнуло и, понимая, что опять придётся драться, всё равно заявил: - Не волнует, копать, а не копаться, будут все.
- Цеханович, ты чего? Мы свой дембельский окоп выкопали. Заметь, выкопали сами и вам дали поспать. Всё по справедливости.... Теперь ваша очередь копать окопы. Вам ещё до дембеля "как до луны раком", вот и ебаш...те.
Но меня понесло, как Остапа Бендера: - Всё правильно. Когда вы копали дембельский окоп, все знали - это вообще последний окоп на этих учениях. Никто не знал про этот чёртов учебный фильм. Поэтому этот окоп будем копать все вместе или никто. Это я так решил.
- Цех, если ты захотел проблем, то они у тебя будут, причём прямо сейчас. Кстати, у тебя есть два салабона и если сам не хочешь копать, то пусть они пашут. Им положено, - Камалетдинов поманил к себе Руфулаева и Хамурзова, а Дмитриев молча поднял с песка лопаты и с серьёзно-торжественным видом вручил их молодым солдатам.
- Идите, сержант вам очертил окоп... идите и копайте. Чтоб к утру всё готово было. Не забудьте и боковые ячейки отрыть тоже...
Водитель и заряжающей вопросительно поглядели на моё окаменевшее лицо и обречённо стали копать у прочерченной линии, откидывая песок в сторону. Мои деды, удовлетворившись хотя бы таким половинчатым решением вопроса, достали сигареты и закурили, задумчиво поглядывая на меня.
- Руфулаев, Хамурзов - Ко мне! - Властно скомандовал я. Бойцы разогнулись и недоумённо уставились на меня.
- Ко мне, я сказал. - Потом пнул ногой по ящику с шанцевым инструментов и командирским тоном сказал, - вот сюда садиться...
- Цех, ну ты ведь нарываешься сам. Чего тебе надо? - Сделал последнюю попытку разрешить возникшую проблему мирным путём Камалетдинов. Всегда немногословный Дмитриев поддержал товарища, - Цеханович, ну ведь всё нормально было на учениях. Мы ведь не дёргались... Неужели тебе так хочется снова поссориться? Давай разъезжаться мирно. Вы тогда поспали, теперь наша очередь спокойно спать , тем более что свой дембельский окоп мы вырыли.
Мне давался последний шанс красиво выйти из создавшегося щекотливого положения, но я был "упёртым Тельцом" и уже "закусил удила". Тем более, что где то на психологическом уровне понимал, что или я сейчас настою на своём или такое противостояние будет у меня до самого их дембеля.
Руфулаев и Хамурзов подошли ко мне, но Камалетдинов рявкнул: - Чего бросили копать, иди те и пашите... Мы тут сами разберёмся.
Бойцы повернули было назад, но тут вмешался я: - Не понял? Хамурзов, Руфулаев - тут я командую. Понятно? Садись на ящик, - и снова пнул по камуфлированному ящику.
Бойцы сели, не выпуская из рук лопат и готовые выполнить любую последнюю команду, от кого-либо она не исходила: они не хотели влазить в эти распри.
- Тееааак..., - неопределённо протянул Камалетдинов, а Дмитриев озадаченно добавил, - Дааа...., Делаааа. Как разъезжаться будем?
- Да ни как, - Камалетдинов вдруг озлился, - Мы всё равно копать не будем, но тебе, Цеханович, как командиру достанется больше всех, - угрожающе закончил наводчик.
Мы сидели друг против друга: я, Хамурзов и Руфулаев на ящике, а мои "деды" на станине гаубицы и нервно курили. Все молчали и прикидывали про себя, чем каждому грозило не выполнение приказа старшего лейтенанта Смуровского. Старший лейтенант был человеком спокойным, никогда не ставил невыполнимых задач и к своим подчинённым относился нормально. Но в гневе или в сильном раздражении, это ещё надо было умудриться вывести его из равновесия, он мог задать хорошую трёпку провинившемуся. Мне, как сержанту, он ничего не сделает, ну....., может отругает. А вот Камалетдинов и Дмитриев руганью вряд ли отделаются. Смуровский, под горячую руку, не только мог заехать обоим в пятачину, но и после учений поизголяться, прежде чем те уволятся. Особенно насчёт дембельского аккорда. Те же примерно мысли, наверняка, бродили в голове дембелей, лишь молодёжь ни о чём не думала, а просто сидела, ожидая с той или иной стороны команды.
Так в молчании прошло минут двадцать, как внезапно Дмитриев вскочил на ноги и, схватив лопату, заорал на меня: - Сержант, да ты заколебал нас. На смотри, на... на... Я дедушка ГСВГ копаю окоп, смотри, смотри... копаю и кидаю, копаю и кидаю ...., - замковый с остервенением вонзал в песок лопату и швырял песок метра на три вперёд. Он перестал орать, но продолжал со злобой терзать мелкий и сыпучий песок. Докурив сигарету, молча поднялся со станины Камалетдинов, спокойно взял лопату в руки и, встав рядом с товарищем, с силой вонзил лопату в песчаный грунт. Хамурзов с Руфулаевым было дёрнулись с ящика, но я угрожающе скомандовал - Сидеть! - И они послушно застыли рядом со мной. Это была ПОБЕДА. Наконец то я их сломал. Конечно, сломал их не сержантскими лычками, не своей командирской должностью, а упорством, характером и теми знаниями, которые вложили в меня в учебке.
Подождав минут пять, я молча толкнул сидящих подчинённых и кивнул на окоп - Вперёд! А ещё через пять минут присоединился и сам.
Впятером, к проверке Смуровского, мы успели вырыть и оборудовать орудийный окоп и ячейки справа и слева от него. Командир взвода осмотрел нашу позицию и, удовлетворённо хмыкнув, осветил фонариком по очереди наши лица: - А чего вы тут вечером орали?
- Да нет, нормально всё, товарищ старший лейтенант.
- Нормально? Ну, тогда хорошо... Можете отдыхать, только охрану выстави.
Утром пробудились мы от рёва и крика сержанта Фёдорова, который прибежал будить нас. Откинув край чехла общего покрытия, которым укрывались, прижавшись для теплоты друг к другу, мы полезли в серую утреннюю муть тумана и сумрака. Утренняя, сырая прохлада сразу же залезла отовсюду под шинель, заставив каждого из нас съёжиться и засунуть руки "по локоть" в карманы волгих от сырости шинелей. Но наполненный до отказа мочевой пузырь, подавал настойчивые сигналы и заставлял шевелиться и бежать в туман, чтобы сладостно стеная облегчится.
Постепенно все расходились, а тут старшина привёз вполне приличный завтрак с горячим чаем. Поднялось солнце, разогнав своими лучами утренний туман. Стало быстро жарко и все теперь с нетерпением ждали самого действа. Перед самым приездом киношников мы массетями замаскировали позиции и получилось даже красиво, как на плакате. Киношники поснимали всё что им было нужно и мы даже устали, принимая по их желанию разные позы и имитируя ведения огня. В это время группа офицеров размечала красными флагами проходы между орудиями, куда будут уходить танки и БМП, атакующие наши позиции. Но и эта суета вскоре закончилась. Всё затихло и мы только ждали когда начнётся атака. Смуровский ещё раз прошёлся по всем позициям и проверил холостые выстрелы и вообще ещё раз посмотрел на нас. Где то в одиннадцать часов в ячейке старшего офицера на батарее, где скучилось несколько офицеров штаба полка, поднялась суета.
- Всем приготовиться, - прогремела из электроматюгальника жестяной голос Смуровского. Мы стояли посередине огромного песчаного поля - Сахара, так обычно оно называлось у нас, пейзаж которого лишь слегка оживляли немногочисленные низкие кустики ежевики. Впереди, в полутора километрах Сахара пересекалась асфальтированной дорогой с оживлённым автомобильным движением. Сейчас её перекрыли оцеплением и она была пустынной, а за дорогой начиналась директриса прямой наводки, танковые директрисы и стрельбища, но здесь поле в отличии от нашего было покрыто травой и многочисленным кустарником, который ежегодно вырубался, но за лето он вырастал вновь. Поле, с директрисами тянулось вдаль от нас километра четыре, лишь на горизонте ограничивалась несколькими невысокими холмами с одинокими деревьями. Вот за ними и сосредотачивались танки и БМП нашей дивизии, для атаки на позицию батареи. Оттуда наплывал глухой и грозный гул множества двигателей, а над холмами копилось и разрасталось вширь и в высоту чёрное, солярное облако выхлопов боевых машин.
Глядя на это облако, в шести километров от нас, я в который раз за учения погордился за нашу армию, за ту мощь и силу, которую она представляла. На политзанятиях нам доводили, что в случаи войны наша первая танковая армия взламывала оборону противника и через две недели Советская Армия выходила на берег Атлантического океана. И вот сейчас я воочию увижу танковую атаку, танковой дивизии. Как нам офицеры говорили - 300 танков.
Киношники бегали с камерами и снимали это солярное облако в разных ракусах, после чего один из кинооператоров с камерой расположился рядом с моим окопом.
И как только они закончили снимать, над далёкими жёлтыми холмами в небо взлетели три зелёные ракеты. Начиналось основное действо.
Равномерный гул двигателей, доносившийся до этого на одной ноте, вдруг возвысился и на глазах весь горизонт, откуда должны были появиться танки, за несколько минут совсем затянуло чёрными выхлопами и пылью. На вершины дальних холмов одновременно выползло несколько десятков боевых машин и потекли по склонам вниз, а на их место выползали всё новые и новые волны танков.
Все со священным ужасом наблюдали как лавина танков, спустившись со склонов холмов, увеличила скорость и рванулась в нашу сторону. А наша батарея по команде Смуровского открыла огонь холостыми зарядами, имитируя постановку заградительного огня.
Расчёт мой работал, как хорошо отлаженная машина и у меня было время, помимо контроля работы расчёта и смотреть, что происходило впереди. Первая линия танков за это время приблизилась на полтора километра и за пеленой сплошной, густой светло-жёлтой пыли ничего не было видно и у меня впервые шевельнулся червячок тревоги. По сценарию атаки все танки и БМП должны проскочить огневую позицию нашей батареи по широким проходам, обозначенные красными флажками, между орудиями и уйти за железную дорогу. Но, бросив взгляд на тучу пыли, в глубине которой мчалось несколько сотен ослепших танков и БМП, я забеспокоился ещё больше.
- Блядь, нас сейчас ведь раздавят же..., - мелькнула горячая мысль и если бы орудие стояло недалеко от леса, наверно не выдержал и рванул туда - в спасительную глубину. Но ближайшая опушка хилого немецкого леса была в километре. Не успею добежать и вот тогда то меня с большей вероятностью размажут в песке. Трое суток назад, группа из двадцати танков пошла в учебную атаку на мотострелковую роту. И по сценарию, когда танки подойдут близко к окопам, все мотострелки должны были лечь на дно окопа и пропустить через себя бронированные машины. Так и сделали и всё было бы нормально, но один из пехотинцев вдруг вскочил со дна окопа и решил посмотреть, как танки стреляют холостыми выстрелами. В этот момент танк и жахнул холостым: бойца выкинуло выстрелом из окопа и по нему промчалось пару танков. Только через три километра танки остановили и начались поиски останков тела. Сам я этого момента не видел, но офицеры потом нам рассказали, что нашли месиво и более-менее целую руку солдата, которая попала между катками. Вот это и вспомнилось. Я заворожено смотрел на лавину боевой техники, которая за это время приблизилась к нашим позициям.
- Руфулаев тащи сюда холостые выстрелы..., - за своими переживаниями я не заметил, как в окопе появился старший лейтенант Смуровский с буханкой чёрного хлеба подмышкой и банкой сгущёнки в правой руке. Удивлённый зарядный подхватив две гильзы с зарядами мигом подскочил к пустому снарядному ящику и выставил их туда. Командир взвода озорно блеснул глазами и весело прокричал: - Сейчас мы танкистам устроим танковую атаку....
Смуровский оборвал голубую бумажную этикетку и положил банку во внутрь гильзы: - Руфулаев, буханку во вторую гильзу сувай...
Солдат сноровисто забил буханку черняги в гильзу и схватил её в руки, а старший лейтенант гильзу со сгущёнкой осторожно вставил в ствол и легко толкнул её во внутрь. Смачно клацнул затвор, запирая канал ствола, а Смуровский уже приник к оптическому прицелу. Мы, в том числе и кинооператор, не прекращающий съёмки, смотрели за непонятными действиями своего командира. Танки уже были в восьмистах метрах от нашей позиции и остальные орудия батареи стреляли навстречу мчавшейся лавине железа и стали. Вперёд, метров на сто пятьдесят, вырвался танк и летел на наше орудие и командир взвода вёл за ним стволом.
Гаубица рявкнула и мы вскинулись над бруствером окопа. Блестящая банка сгущёнки вылетела из ствола и весело сверкая белой жестью помчалась навстречу танку.
Бахххх..., от сильнейшего удара банка лопнула и мгновенно обтекла лобовую броню, залепив сладкой, белой массой при этом тримплексы и остальные наблюдательные приборы башни. Танк мгновенно остановился и через пару секунд откинулись люки башни, откуда высунулись обалдевшие танкисты, которые с тупым изумлением воззрились на непонятно откуда взявшуюся белую краску.
Правда размышляли они недолго, оглянувшись и увидев приближающуюся лавину танков, они провалились во внутрь башни и танк снова рванул вперёд, сумев в течении нескольких секунд снова вырваться вперёд.
- Руфулаев, Заряжай...., - рявкнул СОБ и Руфулаев мигом зарядил гильзу с буханкой в гаубицу. Снова выстрел и Смуровский опять не промахнулся - твёрдая буханка ржаного хлеба врезалась в башню, распылив себя от удара на мельчайшие кусочки. И танк встал, и встал окончательно: люки вновь откинулись и из них вновь высунулись ничего не понимающие танкисты, которых тут же догнали и обошли остальные танки, закрыв их пылью и гарью.
Радостные вопли и смех как то сразу оборвался от понимания, что батарее наступал Звиздец с большой буквы. Первые танки за двести метров до наших позиций стали сходиться в несколько клиньев, нацеленных на проходы с красными флажками, но в пылевых промежутках между клиньями продолжали мчаться на нас тяжёлые машины. Я ещё успел заметить, как на соседних позициях орудий расчёты сбились в кучи за орудиями и тут нас накрыла волна рёва десятков двигателей. Мелькнули первые танки и всё: ничего не стало видно. Только искажённые в крике лица сослуживцев, в куче за гаубицей. Крепко, крепко зажмуренные глаза кинооператора и что то шепчущие бледные губы. Широко раскрытый на ширину приклада раззяваный в рёве рот Смуровского. Впрочем слышно ничего не было - рёв машин, смутные тени которых мелькали в пыли то в двух метрах от станин, то в метре, а то где то за пределами видимости. Что кричал я - не помню: может кричал Ма-Маааа и звал её, может вспомнил все молитвы, которых не знал. Не знаю. Но впервые в жизни был так сильно напугал, что забыл обоссаться.
Сколько продолжался этот ужас - не понятно. Временами мне казалось, что он никогда не закончится. А когда мимо нас промелькнула корма последней БМП и гул сотен машин стал стремительно удаляться в сторону разъезда Таурн, мы смотрели друг на друга и не верили тому что выжили в этой мясорубки. Пыль медленно опадала, давая возможность с каждой секундой, видеть дальше и больше. Кинооператор рухнул на станину, уронив камеру в песок, а мы стали отплёвываться и отхаркиваться от густой пыли, осевшей на наши лица и одежду. Сколько её было внутри нас, когда мы в ужасе орали распяленными ртами - одному богу известно. Мгновенно захотелось пить и Смуровский стал с облегчением ругаться из-за отсутствия воды в окопе, что показалось нам райской музыкой и мы глупо улыбались на его ругань, понимая что старший лейтенант таким образом скидывал с себя стресс.
Смуровский убежал, во всё ещё не осевшую пыль, узнать все ли выжили, а мы обессилено свалились на песок.
Через пять минут пыль окончательно осела и мы увидели, как у своих уцелевших орудий, копошились обалдевшие и счастливые от того что выжили расчёты. Чудо произошло. Как там видели и что видели в этой пылюке механики-водители танков и БМП было неизвестно? Но все эти грозные машины промчались через размеченные проходы между орудиями. Конечно, ни одного флажка не осталось и все проходы, бруствера орудийных окопов всё было истерзано танковыми гусеницами и сглажено толстым слоем тончайшей пыли, которая мгновенно подымалась от малейшего ветерка. К позициям батареи со всех сторон неслись начальственные УАЗики, санитарки. Из ближайшего леса мчалось до десятка грузовых машин. Из УАЗиков выскочило армейское и дивизионное начальство, руководившее учениями и в радостном изумлении констатировали невероятную удачу выжившей батареи.
А впереди наших позиций стоял наш, подбитый сгущёнкой и буханкой хлеба, танк, откуда в нашу сторону брёл танкист, оказавшийся командиром танка.
- Здорово мазута. Чего там застряли? - Встретили мы подколками танкиста.
- Парни, вода у вас есть? Да и закурить бы неплохо, а то у нас закончились...
- Сами вот хотели бы попить. А чего вы там застряли? - С затаённой усмешкой спросили танкиста, окружив со всех сторон, а Дмитриев протянул открытую пачку сигарет.
Танкист с удовольствием закурил и, выпустив синий дымок изо рта, с недоумением стал рассказывать: - Мчимся впереди всех. Вы стреляете холостыми. И тут такой удар хлёсткий и звонкий в башню и сразу ничего не стало видно. Механик по тормозам, выскакиваем в люк и ничего понять не можем: вся башня, тримплексы, всё спереди залеплено белой краской. Откуда она взялась, ни хрена не пойму.
- Механу кричу: - Ты видишь? Он отвечает - Вижу. Мы сваливаемся в люки и помчались дальше. А тут новый удар, да ещё гораздо сильнее. У нас уж всё сотряслось. Хрен его знает... А вдруг движок полетел? Ну, мы и остановились. А сейчас на краску пыль села и хотим водой всё промыть...
Мы показали на старшего лейтенанта Смуровского, который обежав всю батарею возвращался к своей уцелевшей ячейке управления: - Вон, иди к тому старлею. Расскажешь, что у вас произошло и он даст вам воды.
Танкист ушёл, а мы помогли кинооператору собрать все его причиндалы по сумкам: у него сильно дрожали руки и он никак не мог отойти от сильнейшего потрясения.
На этом учения закончилось и на следующий день мы двинулись в пункт постоянной дислокации.
Чёрт побери, но мне было приятно возвратиться обратно в нашу трёхэтажную казарму, которая как это не странно стала ассоциироваться с домом. Мне всё больше и больше нравилось служить в арт. полку, в первой батарее, коллектив которой стал моей семьёй.
Мы, чересчур громко топая ногами, поднялись по гулкой лестнице на свой этаж. Широко распахнули двери и гурьбой ввалились в батарею, навстречу радостно улыбающемуся наряду по батарее. Они целую неделю несли службу и теперь были рады, что наконец то их сменят. А мы добродушно и одновременно свысока покрикивали на них, на что они не обижались. Сдали оружие в ружейные комнаты, имущество в каптёрку, через час помылись, ужин и с честно выполненным долгом легли спать в чистые постели.
Следующий день было воскресенье и на утреннем построении командир полка, довёл до всего личного состава, что за учение полк получил высокую оценку - "Отлично".
- А раз так, то вам, ребята, обещаю, что за отличную оценку полку я что-нибудь для вас сделаю приятное. Слово командира.
После построения командир батареи выдал нам денежное довольствие и я прямиком направился в солдатскую чайную "качнуться", которая встретила меня гулом длинной очереди. Почесав в досаде затылок и понимая, что когда весь полк получит получку тут будет не протолкнуться с неделю, решил постоять в очереди.
- Командир, а ты что тут стоишь? - Рядом со мной остановились мои увольняемые, только что зашедшие в чайную.
- Как, что... не видите очередь...
- Это для других, а мы увольняемые. Пошли с нами без очереди...
- Ну..., я ж не увольняемый....
- Ладно, что тебе купить? А ты пока займи какой-нибудь столик, побазарим.
Сунул пять марок, заказал что мне надо и тут же забил стол. Предложение побазарить насторожило и ничего хорошего от этого базара не ждал.
Дмитриев и Камалетдинов, свято веря в своё право увольняемых, без всякого сомнения отодвинули в сторону очередь и стали спокойно заказывать продавщице. И очередь не возмущалась и потому что они были увольняемыми и потому что среди увольняемых полка были не последними.
Затарившись бутылками "Vita-Cola", искусственным мёдом, про который поговаривали, что его гонят из нефти, булочками и другими сладостями, мы вольготно расположились за столиком. Первые две минуты сосредоточенно поглощали кондитерские изделия, запивая "Vita-Cola", а прикончив по две булочке, уже спокойно стали общаться. Вернее, общались Дмитриев и Камалетдинов со мной и услышанное поразило меня.
- Командир, давай заканчивать бодаться. Ты доказал, что можешь быть командиром расчёта, можешь командовать и загибать остальных. Всё, давай мир....
Я скептически хмыкнул: - Давайте..., только как бы это сказать... От вас это больше зависит чем от меня. Мне задачи ставят и я со своими подчинёнными должен их выполнять. Мне, блин, как комбат со старшиной задачу хитрожопую поставят, так я сразу же скучать начинаю - Опять с этими уродами бодаться придётся, - я намеренно обозвал их уродами, чтобы обострить ситуацию, чтобы окончательно поставить все точки над "i" и был удивлён их смеху.
- Ну ты, командир, и даёшь. Мы то думали что ты толстолобый, - Дмитриев в весёлом азарте постучал себя по лбу, - а ты оказывается тоже переживал. Мы вон сразу с Ренатом скучать начинали, пока ты получал задачу - Опять, мол, придётся с сержантом драться и ведь обязательно кто то из нас по харе успеет получить, пока мы с тобой бодаемся. Рука то у тебя не слабая...
Мы вместе посмеялись и это разрядило обстановку в наших отношениях. С этого момента у меня вообще всё пошло нормально. Не знаю, как они это объяснили в своём коллективе увольняемых, но теперь они выполняли практически все мои приказы. Как по мановению волшебной палочки мне перестали ставить хитрые задачи, что вызывало раньше конфликтные ситуации. Уже потом, совершенно случайно, узнал что таким образом меня закалял капитан Чумаков, проверяя - Сломаюсь я или нет? Само собой, если и получал, по очереди, хитрые задач, то самые чёрные работы выполняла молодёжь - Руфулаев и водитель Хамурзов. Поднялся и мой авторитет как сержанта не только в батарее, но и в дивизионе. Справедливости ради, нужно отметить, что из двадцати сержантов, которые прибыли из нашей учебки в мае месяце, все кроме Шушкевича со второй батареи, зарекомендовали себя крайне положительно. И сержант Фокин тоже.
Глава седьмая.
.... Работа по обслуживанию техники и вооружения шла полным ходом. Машины выкатили из боксов вперёд метров на двадцать, затем выкатили гаубицы и привели их в боевое положение. Вытащили из кузовов всё имущество, кроме ящиков со снарядами и всё это разложили около орудий. Водители готовили машины к помывке, подметали и убирали мелкий мусор из кузовов, накопившийся за время учений. Ну, а мы всем расчётом дружно чистили и приводили в порядок орудийное имущество: прицелы, треноги, орудийный ЗИП, шанцевый инструмент и ожидали когда принесут со склада орудийную смазку ГОИ-54.
Командир батареи, командир взвода управления лейтенант Винницкий и наш Смуровский стояли в центре пустого бокса и что то весело обсуждали. Отсмеявшись, Смуровский обернулся и уткнулся глазами в меня: - Цеханович, иди сюда.
- Берёшь человека и идёшь с ним на склад РАВ. Заберёшь оттуда две банки ГОИ.... А то пока их принесут. Да, и потом опять возвращаешься на склад и катишь оттуда колесо для своей гаубицы. Прапорщик, начальник склада, всё знает. Вперёд.
Склад имущества Ракетно-артиллерийского вооружения находился недалеко, но за пределами парка, поэтому мы с Руфулаевым обернулись быстро, а за колесом я пошёл один. Руфулаев захотел тоже идти, но я самонадеянно заявил, что справлюсь один. Но когда выкатил тяжеленное колесо из склада и осознал, что впервые в жизни вообще качу колесо и не имею в этом абсолютно никакого опыта. Я стоял в трёх метрах от входа в склад и держал колесо, не давая тому упасть на землю и усиленно размышляя - Как мне доставить колесо к боксу?
Из дверей выглянул начальник склада и, поняв мою проблему, предложил, ни в чём не сомневаясь: - Ты чего тут стоишь? Кати колесо. Чем быстрее его катишь, тем легче им управлять.
Сказано - сделано. Я катнул колесо вперёд и оно, опасно вихляясь из стороны в сторону, тяжело покатилось в сторону зелёных ворот парка, которые виднелись в метрах ста пятидесяти впереди. Толкнул ещё сильнее и, колесо уменьшив амплитуду колебаний по брусчатой мостовой, покатилось более уверенней.
- Ого..., во как надо. Счас я его разгоню, - я вошёл в нездоровый азарт и стал всё сильнее и сильнее толкать колесо вперёд и действительно оно выровняло свою траекторию движения и целеустремлённо покатилось в сторону парка, тем более что булыжная мостовая шла слегка под уклон в сторону парка. Я уже во весь опор мчался за колесом и временами еле успевал догнать его, а когда догонял ещё сильнее толкал его вперёд. Лишь в пятидесяти метрах от железных ворот парка до меня дошло, что сто килограммовое колесо, превратившись в грозный снаряд, мчалось на закрытые ворота.
- Открываййййй..., скотинааааа....., - в отчаянии закричал я сонному дневальному по парку, маячавшему в проходе на КТП, одновременно понимая, что дневальный даже если бы захотел, всё равно не успел бы их открыть.
Перед самыми воротами, колесо весело наскочило на обломок кирпича, отчего высоко взвилось в воздух и с дурной силой ударилось в закрытые створки въезда в парк. Мощнейший удар, слившийся с испуганными криками дневальных, потряс не только ворота, но по моему затрещала даже кирпичная будка контрольно-технического пункта. Звон разбитого стекла окон КТП, ужасный грохот упавших железных ворот, облако пыли поднявшихся чуть ли не до небес от падения железа, тишина и немая сцена, многоговорящая пауза и вдруг прорезавшийся неожиданно визгливо тонкий крик полного и высокого прапорщика Бургард дежурного по парку - Убью....... Всех убью.... - Всё это обрушилось на меня.
Конечно, никто меня не убил, даже под жопу я не получил. Но вокруг меня закружил хоровод разъярённых и ругающихся лиц, среди которых мелькало лицо с выпученными в гневе глазами толстого начальника автомобильной службы майора Сушинского, обиженное в досаде лицо дежурного по парку, которому всё это придётся восстанавливать, смеющиеся и негодующие лица прапоров технической части. Сосредоточённые лица капитана Чумакова и командира взвода Смуровского, отлаивающихся от Сушинского и его банды. Короче, этот звиздец, длился минут тридцать, пока комбат чуть ли не послав майора Сушинского на "три буквы", но сдержался и решительно заявил: - Ничего делать не буду. Ваш дежурный не службу нёс, а "лясы точил в дежурке", вместо того чтобы бдить её. Вот он пусть и ставит на место ворота, и варит их. Пошли отсюда.
Под горестные вопли дежурного по парку, понявшему что пока он не восстановит ворота он не сменится с дежурства, мы ушли в боксы батареи, где комбат поставил меня по стойке "Смирно" и только и произнёс: - Ну и дебил же ты, Цеханович....
На этом и закончилось это происшествие, но в конце дня меня ожидал очередной неприятный конфуз. Как то так получилось, что с этими разборками батарея так и не пробила стволы и решили это сделать на следующий день. Раз я принёс банки со смазкой то и невольно теперь отвечал за них и за день непрестанно перетаскивал их с места на место. После обеда вымыв из пожарного гидранта бетонный пол бокса, мы сначала закатили гаубицы, а потом начали загонять автомобили. В это время в боксе появился командир второго взвода лейтенант Барабанчук. Высокий, статный лейтенант был одет в новенькую только что пошитую в ателье дивизии повседневную форму и смотрелся в ней очень шикарно.
- Ну..., Барабан... ну ты даёшь. Классная форма.., - послышались восхищённые возгласы офицеров обступивших Барабанчука. А тот довольный произведённым эффектом, крутился как на подиуме, давая возможность товарищам разглядеть его со всех сторон.
В это время я загонял свой автомобиль в бокс и ничего нам не мешало, и только в последний момент успел заметить, что задние колёса ЗИЛ-131го уже наезжали на запаянную, железную банку со смазкой ГОИ-54. Банка из последних сил тужилась и не сдавалась, наваливающейся на неё тяжести и в конце концов не выдержала. Лопнула по паянному шву, мгновенно раскрыв своё наполненное желтой массой нутро и как в замедленной съёмке из дыры, нехотя, выплюнулся килограммовый жирный сгусток смазки. Вопреки всем законам физики комок смазки вызывающе медленно пролетел пять метров над бетоном и смачно приземлился на груди новенькой формы Барабанчука, застывшего в изумлении. Хорошо прилипнув к повседневке, сгусток смазки стал тихо и спокойно сползать по форме вниз, а когда Барабан инстиктивно попытался обоими руками судорожно скинуть вязкую массу с формы, он только замазал смазкой себе руки, а оставшаяся часть, обидно свалилась на новенькие бриджи, мгновенно пропитав материю.
- Ааааа..., - полный обиды и возмущения голос взводника взвился под высокие своды бокса и заметался длинным эхом по большому боксу, - Ааааааааа...., блиннннн....
Когда у него закончился воздух в груди, он ещё раз глубоко вздохнул и выдал на гора полный набор непечатных словосочетаний разной конфигурации и этажности, а в конце этого матерного монолога прозвучал вполне законный вопрос: - Какая блядь эту банку здесь бросила?
- Ктоооо? - Прозвучал снова грозно вопрос и командир батареи, трясясь от едва сдерживаемого смеха, ткнул пальцем в мою сторону. А потом, всё таки фыркнув смехом утробным голосом, произнёс.
- Сегодня он Герой нашего дня.
Офицеры откровенно ржали, наблюдая за Барабанчуком, а тот остановился передо мной и, махая кулаками у моего лица, не знал что делать. Все в батарее, да и в дивизионе знали, что Барабан специально ездил в штаб дивизии в Виттенберг, при котором было пошивочное ателье и заказал там форму. Шили её месяца три и Барабан регулярно мотался туда на примерки. И вот он одел её первый раз и такой облом.... Конечно, удар по морде я заработал честно и готов был его вынести, но у нас это не практиковалось, поэтому лейтенант и был в затруднении.
- Цеханович, вот что мне с тобой делать? Заехать тебе в рожу - Нельзя. Да и не педагогично. Отдать тебе форму, чтобы ты её выстирал, так я знаю - ты её в бензине постираешь. Вот что делать?
- Барабан, ты ворота разбитые видел на въезде в парк? - Давясь от смеха спросил Смуровский.
- Ну, знатно кто то въехал, даже КТП по моему перекосило.
Офицеры так и грохнули от смеха, а отсмеявшись комбат ткнул в меня пальцем: - Это он сегодня одним колесом от гаубицы снёс.
- Как? - Теперь, невольно отвлёкшись от своего огорчения, Барабанчук с интересом разглядывал меня, - Это как ты сумел их расхерачить? Это ж уметь надо...
- Барабан, да ты что? Наши бойцы самые "дурные" бойцы в мире.... Что им какие то ворота..., даже чугунные..., - дальше в утрированных подробностях и красках было рассказано моё приключения и Барабанчук отсмеявшись и отойдя от гнева сказал.
- Ладно, живи сержант, теперь у тебя появились свои, личные враги майор Сушинский и прапорщик Бургард - эти тебе ворота долго припоминать будут.
Повседневку жена Барабанчука постирала и отутюжила, но она уже не выглядела такой новенькой и парадной. С сожалением повздыхав, Барабан пошёл к начальнику вещевого склада, договорился с ним и, подобрав по своему размеру, через несколько дней щеголял в новенькой форме.
Прошло несколько дней, полк закончил обслуживать технику и командир полка решил провести строевой смотр полка и смотр казарм. Накануне я заступил дежурным по батарее и тем самым с радостью избегал нудное стояние на плацу. Уходя вечером домой, меня в каптёрку вызвал старшина прапорщик Афанасьев.
- Цеханович, на тебе две банки с краской, кисточки и после отбоя нарядом выкрасишь стены, чтобы к утру они высохли. Понятно?
- Так точно, товарищ прапорщик.
После вечерней поверки молодёжь завалилась сразу спать, а дембеля ещё часа полтора слонялись по расположению. Мои дневальные Руфулаев и Хамурзов настругали в ведро стружку из хозяйственного мыла и теперь только ждали когда все разбредутся спать, чтобы в течении часа вымыть с обильной мыльной пеной коридор, выложенный светло-матовой кафельной плиткой. В половине двенадцатого дембеля наконец-то ушли спать, а я засел в Ленинской комнате смотреть увлекательный вестерн по западному каналу. В половине первого отпустил Хамурзова спать, а сам стал слоняться по расположению. Дежурный по батарее ночью не спал и я всеми способами убивал ночное время и боролся со сном: почитал немного - не читается, опять включил телевизор, но там показывали фигню. Снова побродил по расположению, с завистью поглядывая на дежурного по второй батарее сержанта Норкина, который, плюнув на всё, поставил табуретку около тумбочки дневального и безмятежно заснул, вытянув ноги на середину коридора и облокотившись спиной на стену. Дневальный, глянув на спящего дежурного, ушёл спать в Ленинскую комнату. Устав бродить по коридору и бороться с дремотой, я присел на батарею в конце коридора. Позиция была очень удачная: этот конец коридора тонул в полутьме и что там происходит с первого взгляда не разглядеть, да и дремал чутко. Поэтому тихий скрип входной двери услышал вовремя. Мгновенно оторвав задницу, затёкшую от сидения на ребристой и холодной батарее, я бодренько вышел из полутьмы на свет и увидел, входящего на цыпочках дежурного по полку.
Увидев, что мы бодрствуем, капитан быстро приложил палец к губам и, тихо прошипев: - Тссссс..., - оглянулся на спящего дежурного по второй батарее.
- Тихо, сержант... Тихо... Сейчас мы позабавимся. Воды давай сюда. - Руфулаев тихо исчез в умывальной комнате и через полминуты принёс наполненную водой до верху солдатскую кружку. Взяв кружку в руку, капитан на цыпочках, а мы с Руфулаевым сзади неслышно направились к тумбочке дневального. Сержант спал крепко и сладко, размякнув телом весьма в неудобной позе. Из уголков губ тонкой струйкой тянулась слюна и тягуче-липко капала на грудь сержанта. Капитан остановился около дежурного, обернулся и заговорчески подмигнул нам, затем осторожно кончиками пальцев вытащил из кармана дежурного связку ключей от ружейной комнаты и металлическую печать. Положив всё это к себе в карман, дежурный по полку стал тонкой струйкой осторожно поливать форму спящего, стараясь чтобы вода не попала на открытые участки кожи и не разбудила его. Один раз сержант дёрнулся было во сне, но не проснувшись принял более удобную позу и провалился ещё глубже в объятия Морфея.
Офицер махнул нам рукой и мы также неслышно вернулись на нашу половину: - Тихо, сержант, и молчать, - дежурный, ещё раз погрозив пальцем, скрылся на лестнице, а мы с Руфулаевым приготовились к продолжению действа.
Оно не замедлило начаться. Дежурный спустился на второй этаж и оттуда послышались крики, ругань, вопли офицера и громкий топот ног в роте материального обеспечения, от которого тут же проснулся дежурный по второй батареи. Он стремительно вскочил с табуретки и тут же к своему великому удивлению упал на пол. Сделал ещё одну неудачную попытку встать и вновь завалился. От долгого спанья в неудобной позе у него затекли ноги и он теперь беспомощно барахтался у тумбочки дневального, хватаясь то за тумбочку, то за гладкую и скользкую поверхность стены. Собрав все свои силы и волю в кулак, сержант ухватился руками за крышку тумбочки и, используя её как опору, поднялся на ноги. Постояв секунд пятнадцать и удостоверившись, что ноги уже действуют он попытался метнуться через коридор в Ленинскую комнату, но всё ещё плохо действующие ноги не поспевали за ним и дежурный снова упал. Теперь он упал вперёд и, сильно ударившись лбом об дверь Ленинской комнаты, открыл её и исчез в глубине помещения. Видать, он там сумел своим необычным появлением разбудить дневального и уже через тридцать секунд выскочил обратно в коридор. Держался на ногах он уже более уверенно и твёрдо. Подскочил к тумбочке, схватил табурет и, не глядя, метнул её в дверь Ленинской комнаты, на пороге которой уже возник всё ещё сонный дневальный, усиленно теревший обеими руками лицо, хранящие следы сна. Тут то они и встретились - табуретка и лицо дневального. Последнего от серьёзной травмы спасли ладони и табуретка ударила не в лицо, а по рукам, что смягчило удар. Но всё равно с утробным воем дневальный от удара улетел обратно в помещение, а дежурный замер в растерянности глядя на закрытую дверь Ленинской комнаты.
Когда входная дверь открылась и в коридоре появился дежурный по полку, мы с Руфулаевым уже не могли смеяться. Давясь от смеха, я строевым шагом подошёл к дежурному и доложил: - Товарищ капитан, во время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по первой батарее младший сержант Цеханович!
Капитан с серьёзным лицом и озорными глазами, искрящимися от веселья, принял доклад.
- Молодец, младший сержант. Хорошо службу несёшь. Ну, пошли за мной..., - мы направились в расположение второй батареи и только миновали общую на весь этаж бытовую комнату, как дежурный по второй батарее браво подошёл к нам и отрапортовал дежурному по полку, что в батарее всё в порядке.
- Молодцы.., молодцы..., - капитан излучал само добродушие, - сейчас прошёл по полку, все спят. Хоть кол на башке чеши - спят и всё. Только вот вы не спите. Молодцы, обязательно сообщу о вас командирам батарей, чтобы они поощрили вас. Вон смотрите ... и там сволочи спят. Чапаева проспали и тут спят, - мы прошли весь коридор и стояли в его торце у окна, которое выходило на торец второй казармы и через освещённое окно было хорошо видно безмятежно спящего у тумбочки дневального дежурного 5ой батареи.
Мы весело фыркнули, а дежурный по второй батареи авторитетно заявил: - Я, товарищ капитан, на дежурстве никогда не сплю. Если уж захочется, то нахожу себе дело и не сплю....
Я чуть не засмеялся, слушая беззастенчивое враньё сержанта, а капитан улыбнувшись сказал: - Молодец... Слушай, а чего ты такой мокрый?
Сержант только сейчас обратил внимание на промокшую форму и теперь с недоумением смотрел на низ кителя, пытаясь с ходу придумать объяснение.
- А...., это...., товарищ капитан...., а это я помогал дневальному в умывальнике порядок наводить, вот и обрызгался, - нашёлся сержант и "преданными" глазами стал "есть" дежурного по полку.
- Ладно, вы тут службу несите также добросовестно и дальше, а я пошёл во второй дивизион - сотрясу их.
Уже на выходе, открыв дверь, офицер повернулся к дежурному по второй батареи: - Да, товарищ сержант, ты на утренний доклад пораньше приходи, у меня к тебе есть разговор.
- Хорошо, хорошо, товарищ капитан, обязательно приду, - потом спохватился и высунулся в дверь, - товарищ капитан, а чего ждать? Давайте сейчас переговорим....
- Не..., не..., давай утром, сейчас некогда.
Сержант закрыл дверь и, глядя на меня, задумчиво протянул: - Чего он хочет со мной переговорить - не пойму. Вроде бы я с ним нигде не пересекался.
