ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Цеханович Борис Геннадьевич
"Граф Орлов"

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 6.85*22  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Армейская быль красочно и подробно рассказанная сослуживцем. Фамилии героев изменены
  Граф Орлов.
  
  
   Ничего не предвещало того, что процесс прощания с уезжающим в Союз товарищем пойдёт по экстремальному сценарию. Всё было как обычно. Необычно было только то, что маленький зал ожидания для советских офицеров и примыкающее к нему помещения было забито молодыми, красивыми русскими женщинами и мы десять офицеров, провожающие Сергея Орлова были оттёрты от друга в угол.
   Я был начальником патруля по железнодорожному вокзалу, поэтому ощущая некоторую долю ответственности за порядок, с определённой тревогой косился в противоположный угол зала ожидания, где побросав в кучу свои медно-блестящие дудки, трубы и барабаны, матёрые, багроволицые сверхсрочники также провожали в Союз своего дирижёра нашего полкового оркестра. Провожали они его уже три дня и три дня наш полк жил без музыки, а "сверчки" квасили в пустой квартире дирижёра, там же "выпадали в осадок", приходили в себя, опять пили и запросто среди ночи могли начать дудеть и играть музыку. И это ведь в пятиэтажке. Представляю каково жильцам было просыпать ночью под звуки Интернационала или гимна Советского Союза, которые они играли через раз.
   Сегодня, в два часа ночи, возвращался с патрульными в полк и когда проходил мимо дома дирижёра в ночной тиши вдруг грянул марш "Прощание славян". Отправив спать в казарму патрульных, с любопытством зашёл в открытую дверь квартиры, где увидел занятную картину. Пятнадцать дородных, пьяных в стельку музыкантов, выкатив красные от трёхдневной пьянки глаза, надув до предела от усердия багровые щёки, самозабвенно играли марш для своего такого же пьяного в стельку дирижёра, который прямо таял от блаженства, сидя в кресле посередине большой, пустой комнаты и пытаясь дирижировать. Надо было отдать должное оркестрантам, несмотря на то что они были пьяны - играли хорошо. Постояв немного и послушав музыку, я вышел на улицу и через сто метров услышал "Марш гренадёрского полка", а на полковом КПП ночную тишину уже нарушил Гимн Советского Союза.
   Музыканты кучковались, около мирно спящего на скамейке дирижёра, периодически лихо опрокидывая стаканы с водкой в распяленные рты. Были они уже изрядно потрёпанные и уставшие от трёхдневной пьянки и в данный момент не представляли только номинальную опасность. Через некоторое время к перрону вокзала подойдёт поезд "Эрфут - Брест", они на руках отнесут в вагон дирижёра, в последний раз съиграют "Славянку", Гимн Советского Союза. Обязательно долбанут далеко не последний стакан с водкой, после чего долго и мучительно будут грузиться в грузовой автомобиль. А как в полку водитель будет их выгружать и разносить по домам это меня уже не интересовало.
   Глотнув в очередной раз "Вита-Колу", я с хорошей завистью посмотрел на Сергея Орлова, которого в этот момент плотно окружила очередная группа молодых женщин.
   Да, ему можно было позавидовать. Высокий блондин, с правильными чертами лица, про которых говорят - нордический тип. Голубые глаза, гармоничная, атлетическая фигура. Даже в рождении он отличался от всех нас. Его предки и старенькие родители были из бывших графьёв, которые дали своему сыну образование и прекрасное воспитание. Сумели развить в нём творческую натуру. Сергей прекрасно умел играть на гитаре, аккордеоне, я уж не говорю об пианино. А как он пел.... Умница, прекрасный офицер, артиллерист. Отлично разбирался в веяньях моды и на нём не только офицерский мундир сидел как влитой, но и в гражданке он выглядел как герой сошедший с глянцевой картинки зарубежных журналов. Мне кажется, что даже Ален Делон на его фоне выглядел бы бледновато. Можно было бы рассказать и о непрерикаемом авторитете Орлова среди своих сослуживцев, особенно в среде молодых офицеров, которые во всём старались брать с него пример. О командовании полка, где сам командир полка здоровался за руку со старшим лейтенантом, уважая в нём сильную натуру прирождённого лидера. Но самым главным качеством, которым обладал Орлов - это было сильнейшее влияние на женщин. Не зависимо от того: русская, не русская, немка или другая иностранка, старая или молодая, замужняя или холостая - все бабы чувствовали в Коле сильную МУЖСКУЮ сущность. И каким-то шестьдесят седьмым психологически-эмоциональным уровнем своего женского сознания они знали, что этот мужчина может им подарить такие сексуальные ощущения, каких не подарит ни один мужчина, даже любимый. И Сергей дарил - дарил щедро и неутомимо. Куда бы он не приходил, женщины прямо штабелями ложились под него, забывая обо всём - о чести, семье, детях.... Я сам был свидетелем того, как одна чересчур экзальтированная особа с треском открыла замазанное на зиму окно и опасно высунувшись на половину туловища, заголосила на всю улицу: - Серёжа, Серёженька..., я не могу... Я хочу тебя..., - и рванула на себе халат, вывалив на наше обозрение большую белую грудь. В ту же секунду появившийся в окне муж, бросив на нас злобный взгляд, оттащил в глубину комнаты взбесившуюся супругу. Вот это было единственным слабым местом у всеобщего любимца. Многие женатые офицеры, особенно ревнивцы и те кто был послабее духом, сексом, Мужской сущностью, недолюбливали молодого офицера. А надо сказать зря. Даже в таком щекотливом вопросе Сергей проявлял порядочность - он не трахался с замужними женщинами нашего гарнизона. Не знаю как в других гарнизонах, но Сергей говорил что и там он поступал так же и у меня не было оснований не верить ему. В основном Орлов окучивал ближайшие к нашему гарнизону госпиталя, где было полно молодых, голодных, незамужних тёток и где наш Дон Жуан купался в лучах искренней, женской любви. Первое время женщины, со многими из которых одновременно молодой лейтенант крутил Амуры, приносили достаточно много неприятностей и хлопот, выливавшиеся между претендентками в драки с выдиранием волос, царапаньем лиц и с разрыванием в людных местах на сопернице кофточек до голого тела. Довольно часто лейтенанта таскали из-за этого на разные комиссии, пропесочивали на собраниях, но на его счастье он был только комсомольцем, а не коммунистом иначе дело для Орлова могло закончится хреновато. Могли припаять и аморалку, а так всё списывалось на молодость. Когда число осчастливленных Сергеем женщин перевалило несколько десятков, они как то вдруг поняли, что парня им не захомутать и для того чтобы получать хотя бы частицу Орловской, МУЖСКОЙ силы, надо объединяться, делиться, устраивать очередь. После этого сексуальная жизнь нашего сослуживца покатилась по накатанным рельсам и госпиталям. Но за блядством лейтенант, а позднее старший лейтенант не забывал о службе и был отличным командиром взвода, отличным артиллеристом и прекрасным товарищем.
   Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. Прошло три года такой безоблачной и сладкой жизни и ему настало время заменяться в августе в Союз в Забайкальский военный округ. Офицер честь по чести сдал дела и должность, накрыл для сослуживцев не хилую "поляну", но вместо того чтобы убыть к новому месту службы, неожиданно лёг в госпиталь, где ему медички-холостячки прописали госпитальное лечение на несколько месяцев и Сергей продолжал окучивать всех своих пассий, которые ехали к нему со всех близлежащих к нашему гарнизону госпиталей. Через два месяца к командиру полка из ЗабВо пришёл официальный запрос - Где, мол, ваш старший лейтенант Орлов? Сдал ли он дела и должность и по какой причине он не выехал к новому месту службы?
   Командир сел на свой УАЗик, приехал в госпиталь, где между ним и старшим лейтенантом произошёл следующий короткий диалог.
   - Товарищ старший лейтенант - Хватит. Сколько тебе времени нужно, чтобы закруглиться со своими делами?
   - Десять дней, товарищ подполковник.
   - Хорошо. Сегодня второе число - двенадцатого ты уезжаешь.
   - Есть.
   Сегодня и было двенадцатое число.
   Новая группа женщин в очередной раз обступила офицера. Сергей кого-то обнимал, кого-то целовал, крепко прижимая к себе, кому-то что то убеждающее говорил, а с самыми настойчивыми и безутешными уединялся в небольшой комнатке военных железнодорожников, с которыми он тоже был в друзьях, и через несколько минут выходил оттуда слегка потрёпанным и с ещё более безутешной подругой.
   Подошло время выдвигаться на платформу, куда вот-вот должен был подойти поезд. Пьяные, но ещё достаточно твёрдо держащиеся на ногах сверхсрочники растормошили спящего дирижёра, похватали барабаны, дудки и флейты вскинули на руки своего начальника и с диким рёвом, бегом понесли его по подземному переходу на платформу. Уронить его они не уронят, но вот голову ему запросто могли разбить об низкий потолок. Мы тоже похватали чемоданы своего товарища и он в окружении прекрасных дам солидно двинулся к поезду под завистливыми взглядами немецких полицейских и другого гражданского люда мужского пола.
   На платформу мы вышли в тот момент, когда советские, зелёные пассажирские вагоны медленно текли мимо нас, всё более и более замедляя ход. Последний раз лязгнули буфера, замерли вагоны. Одновременно проводницы открыли двери, также шустро протёрли тряпочками поручни и на перрон степенно стали выходить для перекура пассажиры.
   Новая порция пьяного рёва и музыканты толпой попытались внести дирижёра в вагон, но узкие двери не позволили всем им одновременно зайти и сверчки наконец то уронили своего начальника на асфальт перрона. Был бы трезвый может что-нибудь и повредил себе, но он был в стельку пьян поэтому всё обошлось без ущерба для здоровья. С криком, с бессмысленным гамом музыканты подняли его на ноги, отряхнули от пыли, изловчились и всё-таки занесли его во внутрь вагона, откуда он выполз через несколько минут с очередным объёмистым пакетом с водкой и закуской, что было встречено радостным воплем. Мы только покачали осуждающе головой и мне стало жалко водителя автомобиля, который повезёт ничего не соображающих музыкантов обратно в полк.
   Около нашего вагона царила печаль. Занесли вещи в купе, Сергей также достал ещё один пакет с водкой и вином и вынес его на перрон. Где и началась последняя фаза прощания. За те тридцать минут, что стоял поезд накал страстей около вагона дирижёра пошёл на убыль и музыканты стойко держались только из-за того, что они ещё должны были сыграть "Славянку", то около нашего вагона страсти только разгорались. Если в зале ожидание женщины и плакали, то их было немного, остальные крепились и лишь украдкой смахивали слёзы. Но уже на платформе выдержка многим стала изменять и практически все зарыдали, кто то впал в истерику, кого то держали за руки, потому что она решила кинуться под колёса стоящего поезда... В общем гвалт и шум царил неимоверный ... И я с тревогой стал всё чаще и чаще посматривать на часы, как бы подгоняя время, понимая что прощание может вылиться во всеобщую истерию, которая покатится по непредсказуемому сценарию. В метрах тридцати к полицейским присоединились ещё несколько, тоже почувствовавших неладное. Но всё-таки пока всё было в рамках приличия, хотя и эти рамки были достаточно узкими и громкими.
   Под вой плачущей женской толпы Сергей зашёл в вагон и тут же показался в окне, около которого и сгрудилась основная часть женщин, протягивая руки и страстно целуя стекло. Все проводницы заняли свои места в тамбурах и выкинули жёлтые флажки, рапортуя тем самым готовность к движению. Осталась минута до отправления... И я, мои товарищи, и наверно немецкие полицейские тоже вздохнули с облегчением. Но тут всё испортили музыканты....
   Они выстроились перед вагоном дирижёра вскинули свои блестящие медью трубы и грянули душераздирающий марш "Прощание славян". Этот марш занимает особое место и питает особые чувства у русских людей и ассоциируется с прощанием, зачастую навек - Навсегда. Под эту музыку воинские эшелоны что при царе, что при советской власти уходили на все войны, начиная с русско-японской. Уходили и увозили навсегда близких и родных людей. И марш "Прощание славян" было последнее травмирующее русскую душу воспоминание о прощании с близкими людьми.
   Грянул марш, в это время лязгнули буфера, дёрнулись вагоны, медленно набирая скорость, поплыли вдоль перрона. Дикий, многоголосый женский вопль в едином порыве взвился, перекрыв музыку, ударился об стеклянную крышу и накрыл всех кто находился на перроне таким же громким эхом. Женщины, пренебрегая опасностью, ещё больше придвинулись к вагону, повисли на открытых окнах, ухватились за поручни не только вагона Серёги, но и соседних в безуспешной попытке остановить движение махины поезда. Но поезд продолжал двигаться, набирая скорость. И тут, поняв, что таким образом им поезд не остановить, около сорока женщин ринулись в сторону недалёкой головы состава, сметая всех и всё на своём пути. Догнали, перегнали локомотив и попрыгали с высокого перрона на рельсы. Громко и отчаянно загудел гудок локомотива, наезжая на женщин, но они упёрлись руками в железную раму электровоза, в безумной попытке остановить его. Всё произошло так быстро и так неожиданно, что и я, и полицейские секунд тридцать неподвижно стояли и обалдело смотрели на происходящее. А очнувшись, я ринулся к локомотиву, который к тому времени остановился и машинист, высунувшись по пояс в окно, давал короткие, тревожные гудки. Остановившийся локомотив как бы сбил накал страстей и я, протянув руку, вместе со своими солдатами стал помогать женщинам забраться обратно на перрон и на этом всё бы и закончилось, но подбежавшие полицейские стали грубо хватать женщин и довольно ловко надевать на них наручники, чем сразу же вызвали новый приступ, но уже ярости со стороны женщин. В довершении всего старший полицейский резко махнул рукой и дал команду машинисту начать движение: типа, начинай движение, а остальные сами уйдут.
   Машинист дал сначала короткий, потом длинный гудок и локомотив, тронувшись с места, стал медленно наезжать на женщин, которые с криком гнева вновь придвинулись к электровозу.
   - Halt! Стой сука...., - яростно заорал я машинисту, видя как электровоз неумолимо стал наезжать на женщин и, выхватив пистолет, выстрелил несколько раз в воздух после чего направил пистолет на кабину. И тут всё мгновенно завертелось круговертью криков, воплей, меня несколько раз хорошо ударили по голове дубинкой, отчего в некоторой прострации свалился на асфальт перрона. Пистолет выпал из руки, но отлететь далеко ему не дал кожаный ремешок и я к нему потянулся через лес ног, заполонивших пространство вокруг меня. В основном это были женские ножки в туфельках, на больших и тонких каблуках. Среди них видны были и ноги в форменных зелёно-грязного цвета брюках, но было их гораздо меньше. Мелькали и уже гораздо больше ноги в наших форменных брюках и сапогах. Всё это мелькало перед моими глазами, толкало меня из стороны в сторону, но я упорно тянулся к пистолету. Пару раз почти до него дотягивался, но его ногами отшвыривало дальше и я опять целеустремлённо, через свалку, тянулся к нему. И когда его всё-таки схватил, меня подхватили руки патрульных, которые выволокли из свалки и усадили на скамейку.
   Открывшиеся из сидячего положения картина, ужаснула. Свалка, дракой её не назовёшь, шла на протяжении всей длины электровоза. Полицейские, их было человек пятнадцать, из нападающей стороны, превратились в обороняющую и теперь защищали двери электровоза, к которым рвалась толпа женщин в пятьдесят человек. Несколько в стороне суетились офицеры, которые вместе со мной провожали Орлова. Они пытались оттиснуть женщин от локомотива и от полицейских, но численное преимущество было на стороне вышедшей из под контроля женской толпы. Сам Орлов тоже принимал активное участие в ликвидации конфликта: хватал своих подруг поперёк туловища, выволакивал из свалки и сажал на рядом стоящую со мной скамейку. Что то им грозно и в приказном порядке кричал и вновь нырял за следующей жертвой в толпу. Около первого вагона столпились пассажиры и проводники, которые с нездоровым любопытством наблюдали за бурно развивающимся скандалом. А сзади толпы пассажиров к локомотиву бежала на подмогу группа полицейских. Я было вскинулся на ноги, но видать меня хорошо приложили по голове, ноги подвели и снова рухнул на скамейку. Полицейские, обогнув толпу пассажиров, с ходу налетела на женщин с тылу и тут же заработали дубинками, не разбираясь кого лупят. Причём, основной град ударов достался нашим офицерам, в том числе и Орлову. Пришедшая помощь, активизировала и обороняющихся и те, если раньше они только отталкивали руками от локомотива женщин, то теперь тоже выхватили дубинки и кинулись в атаку. Самоуверенные и непродуманные действия полицейских запустили механизм цепной реакции. Офицеры, бросив женщин, дружно кинулись на полицейских и уже пошла махаловка по-русски. Затрещали немецкие челюсти, полетели зубы и сопли с разбитых носов. Кого-то из полицейских хорошо приложили мордой об асфальт. А тут ещё побросав свои инструменты в самый центр драки лихо ворвались музыканты. Не сумели устоять от соблазна и некоторые пассажиры - пяток, разгорячённых принятым алкоголем русских мужиков, с азартом включились в потасовку.
   Воспользовавшись неожиданной подмогой, до пятнадцати женщин всё-таки прорвались в кабину электровоза, вытащили оттуда машиниста и давай его там валять по грязному асфальту перрона....
   Всё это могло закончиться вполне трагично и с нехорошими последствиями, но вдруг вокзальный воздух прорезал тревожным звуком сирена, а на дальнем конце перрона появилась большая группа полицейских.
   Как по единому сигналу, все - женщины, провожающие офицеры, музыканты, похватав свои инструменты стали активно рассасываться, прыгать на рельсы с перрона и уходить в разные стороны. Даже у самых истеричных и зарёванных баб хватило ума понять, что если они попадут в полицию, то мало не покажется и они станут "козлухами отпущения", которые ответят за массовую драку с полицией за всех убежавших. Ко мне на несколько секунд подскочил старший лейтенант Григорьев.
   - Саша, мы сваливаем, прикрой...
   - Миша, валите, - я вяло махнул рукой, - я начальник патруля, тем более пострадавший... Ничего не видел..., никого не знаю...
   Впрочем, всё это уже говорил в пустоту - Миша, как и все пассажиры, мигом испарились и на асфальте платформы сидел поцарапанный и весь измятый машинист. Вдоль всего локомотива на грязном асфальте в живописных позах лежало несколько полицейских. Правда, они подавали довольно явные признаки жизни - вяло шевелились, стонали, одного прямо выворачивало блевотиной. Остальные выглядели не лучше. И что меня наполнило глупым чувством гордости - на перроне не было ни одного пострадавшего русского, в том числе и женщин, даже тех на кого успели одеть наручники.
   На перроне из русских были только я и мои патрульные. Можно было предполагать, что набежавшая со всего вокзала помощь, увидев пострадавших своих коллег сейчас и нас "слегка" попинают и пощекотят дубинками. Но красные повязки на рукавах и не совсем мой здоровый вид - предотвратили немедленные разборки.
   Через несколько минут прибежали врачи, ставшие немедленно оказывать помощь машинисту и полицейским. Примчалось вокзальное начальство, как то быстро прилетел наш майор-комендант с переводчиком. Через двадцать минут тут же уже был командир дивизии с целой свитой политработников с политотдела и куча другого начальства как с немецкой стороны, так и с нашей. Тут же робко крутился бригадир поезда, который нерешительно каждые две минуты обращался к коменданту с единственным вопросом - Товарищ майор, а когда поезд отправят? Товарищ майор, а когда поезд отправят? Тот отмахивался от бригадира как от надоедливой мухи, но через минуту тот снова лез к нему с "глупым" вопросом. Постепенно выяснилось, что довольно серьёзно пострадало только двое полицейских: одному сломали челюсть, второму вывихнули руку. Полицейскому, который проблевался, просто хорошо заехали подыхало, а остальные уже более-менее пришли себя и не нуждались в дополнительной медпомощи. Машинист в том числе. Как то быстро приняли решение и поезд, с задержкой на полчаса двинулся дальше и Серёга Орлов махнул мне рукой из проплывшего окна на прощание.
   Поезд ушёл, никто не был задержан и теперь всё внимание обратилось на меня. Полицейские заявили, что все были пьяными и я в том числе. Открыл стрельбу и готовился застрелить машиниста...
   - Дыхни..., - гневно потребовал командир дивизии. Я дыхнул в полную мощь молодых лёгких и командир облегчённо вздохнул, повернувшись в коменданту, - Да трезвый он... Как стёклышко...
   - Стрелял, товарищ старший лейтенант?
   - Так точно, товарищ полковник, но только в воздух для предотвращения беспорядков.... А тут на меня напали полицейские и били дубинками по голове... У меня там сейчас сплошной звон стоит...
   Выглядел я неважно, да и чувствовал соответственно, поэтому от меня быстро отцепились. Чтобы не привлекать излишнего внимания и не возбуждать нездоровых настроений среди гражданских немцев, глазевших со всех платформ на этот галдёж, вся наша толпа - немецкая и русская сторона конфликта переместилась в русский зал ожидания. Здесь, под шум и гвалт спорящего начальства, я написал объяснительную, в кратком изложении которой было прописано что я ничего не видел, никого не знаю, а лишь предпринимал все усилия для соблюдения порядка. За что и был избит немецкими полицейскими. Впрочем, шуму и разборок в течении последующих нескольких дней было полно и больше - так для вида. Втихую, все посмеивались над тем как русские отметелили немецких полицейских и смаковали нелепые подробности, которыми обростала эта драка. И когда я по просьбе товарищей начинал рассказывать как было на самом деле, все смеясь махали руками, типа: - Да ладно тебе, Саша..., мы ж понимаем что тебе по другому рассказывать нельзя.... Всё это происшествие впоследствии превратилось в красивую легенду, где правды было лишь процентов на 20%. И когда кто то проявлял сомнение в достоверности, то все кивали на меня, как чуть ли не главного зачинщика.
   Впрочем, уехавший служить в ЗабВо Орлов, оставил о себе не только хорошую память, но и сам был определённой легендой полка. Хотя начало службы в полку у него было не совсем удачное.
  
  
   * * *
  
  Я прослужил в полку уже год и "холостяковал" в офицерской общаге последний месяц, когда ко мне в комнату подселили молодого лейтенанта Орлова, прибывшего из училища. Его назначили командиром взвода управления начальника артиллерии. Парень мне сразу понравился по всем параметрам, но вежливый тон и спокойный голос, в котором не проглядывались ни единой командной нотки насторожили. Вечером, за рюмкой водки я ему толковал.
   - Сергей, плевать что тебя так воспитали. Ты сейчас командир, офицер и должен своим подчинённым доказать своё законное право на командование ими..., своё право на погоны. У тебя, с сегодняшнего дня, начинается период становления офицером. А с таким голосом и дворянскими манерами ничего не получится. Тем более в твоём взводе, где каждую обезьяну нужно гвоздить и гвоздить железным кулаком... А то они там совсем оборзели.
   Я знал что говорю. Артиллерией полка командовал подполковник Поздеев, а старшим помощником начальника артиллерии у него был старший лейтенант Меридзе. Настоящий, типичный грузин. Как артиллерист и офицер был на своём месте и пользовался уважением в полку. Неофициально числился не только главой грузин полка, но и руководил небольшой, дружной полковой грузинской диаспорой, куда входили помимо офицеров и прапорщиков и солдаты срочники. Поэтому весь взвод управления начальника артиллерии в количестве девяти человек сплошь состоял из солдат грузинского происхождения. Бывший командир взвода старший лейтенант Моисеев их гонял, но последние полгода перед заменой жил и служил по принципу - "Заменщики не потеют". Взводом не занимался, а лишь обозначал своё присутствие и солдаты оборзели. Особо они не наглели, своего командира взвода ещё воспринимали и подчинялись ему, но тихо охеревали. По честному сказать - как специалисты они были нормальные и на занятиях и учениях выкладывались и действовали грамотно. Начарт и его помощник Меридзе во взвод не лезли, считая что там всё в порядке. Но взвод жил вместе с нашим дивизионом, поэтому мы прекрасно видели, как он тихо загнивал. Не раз сами периодически пытались наводить там порядок, говорили об этом Меридзе, но он только обижался на наши обвинения, считая их надуманными. Его то солдаты взвода слушались беспрекословно. Поэтому мы все ждали, когда придёт новый командир взвода и твердой рукой наведёт там порядок.
   Но вот лейтенант Орлов с первого же вечера вселил сомнение, что он сумеет зажать зажравшихся, толстожопых кавказских парней.
   Сам я, когда прибыл в батарею, в течении недели сумел подмять под себя свой взвод. Правда, при этом пришлось слегка настучать по роже одного из увольняемых сержантов, который выразил довольно активно сомнение в моём праве. Но после моих вполне убедительных аргументов, сержанта как подменили и больше никто не захотел оспаривать мои приказы. Очень мне помогли в становлении как молодого офицера и дельные советы отца, тоже офицера и младшего брата, который перед моим выпуском из училища дембельнулся из десантуры. Он подробно и тщательно проинструктировал как себя вести в той или иной ситуации, а также как меня могли проверить "на вшивость" мои подчинённые.
   Поэтому весь вечер посвятил инструктажу лейтенанта Орлова. Но последующие несколько дней разочаровали меня.
   Понятно, что бойцы-грузины прекрасно понимали, что с прибытием офицера их вольная жизнь закончится и тоже готовились к прибытию нового командира взвода, чисто психологически готовясь, хоть и сопротивляясь, но всё таки быстро сдать свои позиции. А тут появляется новый лейтенант и тихим, вежливым голосом начинает что то там рассказывать, вместо того чтобы требовать и навязать свою волю командирским голосом, наполненным металлом. Бойцы мигом раскусили, что в силу своего воспитания, лейтенант хари чистить им не будет, поэтому просто положили на него "прибор". Конечно, если они были на виду у начальника артиллерии или его помощника, то они являли образец в доску исполнительных военнослужащих, а как только начальство испарялось, лейтенант Орлов вновь превращался "в никто". Доходило до того, что когда лейтенант прибегал во взвод на подъём, то солдаты даже не подымались на его команду "Взвод подъём!". Орлов сдёргивал с них одеяло, но солдаты с непроницаемым выражением лица подымали одеяла с пола, укрывались ими и ложились спать до семи часов утра. А Орлов, молча, выбегал из расположения взвода.
   Лейтенант остро переживал свою неудачу, становился угрюмым и всё больше и больше замыкался в себе. Я пытался его растормошить, вытягивал в город, водил по гаштеттам, продолжал советывать, как ему повернуть ситуацию вспять. Но всё было бестолку. Конечно, можно было вмешаться, набить всем грузинякам рожу, застращать их, поставить в жёсткие рамки. Но "правила игры" диктовали свои условия - каждый офицер должен сам взнуздать своих подчинённых.
   Такая вот чехарда длилась у Орлова два месяца. Мне дали квартиру и я весь погрузился в её ремонт, потом и вовсе переехал с общаги туда, ожидая приезда своей супруги. Мы стали гораздо реже встречаться, общаясь изредка только на службе. Предстоящая осенняя проверка, подготовка к ней, повседневные хлопоты, долгожданный приезд жены, всё это как то отодвинули проблемы лейтенанта Орлова на задний план, хотя негативный сценарий событий во взводе продолжал развиваться.
   Наступившая неожиданно развязка, заставила всех взглянуть на Орлова по другому. Как то, будучи ответственным по полку, начальник артиллерии забрёл в половине седьмого часа утра в расположение своего взвода и был взбешён тем сонным царством, которое он увидел вместо активной утренней физзарядки.
   После полкового развода, возмущённый до глубины своей начальственной души, подполковник Поздеев в своём кабинете поставил командира взвода по стойке "Смирно!" и, не стесняясь в выражениях, нелицеприятно и жестоко отодрал Орлова. Причём, самым мягким выражением был следующий вопль - Лейтенант - бездарь... Ты за два месяца полностью развалил мой взвод....
   Подполковник бегал по своему кабинету и с надрывом орал, как они с Меридзе по человечку собирали взвод, обучали его, лелеяли и делали из него игрушку - "А ты пришёл на всё готовое и бездарно развалил...". А если лейтенант не наладит взвод, то.... - дальше следовало перечисление кар и различных угроз, каждое из которых в отдельности превращало лейтенанта в пыль на ветру...
   Заведённый таким образом Орлов пришёл во взвод, построил своих подчинённых и тихим, спокойным голосом сказал: - Товарищи солдаты, с завтрашнего дня начинаем жить по новому. Если кто не захочет жить, как этого требует устав - то с таким человеком буду поступать соответствующе.
   Бойцы, ухмыльнувшись переглянулись, посчитав всё это очередным сотрясанием воздуха и разошлись. Все эти подробности я узнал потом....
   А пока, хорошо размяв личный состав на пробежке, я их выстроил на спортгородке под стеной нашей двухэтажной казармы и стал энергично разминать, чтобы в конце утренней физзарядки успеть прогнать бойцов через перекладину и брусья.
   - Раз - два..., Раз - два..., энергичней, энергичней делаем упражнение... Раз - два, - непонятный скрежет, донёсшийся сверху, заставил меня поднять голову.
   Окна в казарме были на зиму заклеены и законопачены, но сейчас одно окно расположения взвода управления начальника артиллерии грубым и сильным рывком открылось изнутри, безжалостно пуская по ветру бумажные ленты и куски ваты. Ещё через несколько секунд, к нашему безмерному удивлению, из тёмного провала окна, выставив в раскорячку руки и ноги, молча вылетел солдат. Белой, от нательного белья, молчаливой кометой солдат пролетел по крутой дуге и под нашими изумлёнными взорами с глухим звуком упал на яму для прыжков в длину. Грузину здорово повезло - повезло, что он туда попал: яма была только накануне наполнена доверху свежими опилками и они здорово смягчили удар от падения. Иначе он бы переломал там всё, а так приземлившись на руки и колени, ошеломлённый солдат замер в раскорячку, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Потом медленно, ежесекундно ожидая всплеска боли, поднял правую волосатую руку, поднёс её к глазам и медленно и внимательно осмотрел её, после чего слегка встряхнул, убеждаясь в её целостности. Затем то же самое повторил с другой. Стоя на четвереньках, затравленным и тоскливым взглядом он посмотрел вправо, влево и неожиданно сорвавшись с места, шустро, смешно виляя толстой задницей, поскакал на карачках через спортивный городок, скатился по небольшому, травяному скату к дороге, безмолвно пересёк брустчатую дорогу и скрылся в голом, безлистном кустарнике, тянувшимся на протяжении пятидесяти метров до забора.
   Только сейчас я обратил внимание, что я сам и личный состав батареи, несмотря на происшедшее и охватившее нас изумление, на "автомате" продолжали молча выполнять упражнение и безостановочно махали руками.
   - Стой!!! НапраВО! Бегом МаааРШ..., - бойцы исполнительно повернулись и всё ещё находясь под сильным впечатлением увиденного побежали со спортгородка на дистанцию кросса. Я поднял голову и посмотрел на окно, откуда выглядывал лейтенант Орлов.
   - Сергей, что у тебя там происходит?
   - А где этот...?
   - Да, он в шоке в кусты ускакал.... У него вроде бы всё в порядке... Ты чего там... разбушевался?
   Орлов удовлетворённо кивнул головой и аккуратно закрыл окно. Вечером я узнал подробности.
   Командир взвода специально прибежал не к подъёму, а минут через двадцать и застал прежнюю картину - подчинённые безмятежно дрыхали, даже и не думая вставать.
   - Взвод подъём!
   Кровати дружно скрипнули и затихли, от подушек оторвалось несколько сонных голов, что то по грузински пробухтели и снова опустились в сонной дрёме. Орлов неспеша подошёл к окну, одним резким рывком открыл и, откинув одеяло с кровати, схватил самого здорового солдата обеими руками за нательное бельё на спине и за кальсоны. Подтащил ошёломлённого, ничего не соображающего подчинённого к окну и с необычайной лёгкостью отправил его в свободный полёт. Самое интересное, что выкинув солдата, лейтенант обернулся к остальным кроватям, но там уже никого не было. Подчинённые испарились, оставив после себя в расположении запах ужаса и страха....
   На полковом разводе весь взвод, в том числе и совершивший полёт, стояли "как штыки" - стояли молча, дисциплинированно, излучая преданность и готовность выполнить любой приказ командира взвода. При появлении лейтенанта, командир отделения разведки скомандовал взводу "Смирно!", подошёл строевым шагом и доложил командиру - Что во взводе всё без происшествий.....
   В тайне сохранить данный инцидент не удалось и командование полка впало в ступор от происшедшего. Лейтенант Орлов был вызван в кабинет командира полка, где уже были начарт, замполит, секретарь партийной организации и комсорг полка, в течении часа стоял по стойке "Смирно" и спокойным взглядом наблюдал за активной суетой, происходящей вокруг его особы. Много было сказано в его адрес справедливого и не справедливого, говорилось всё это начальством чересчур эмоционально, красочно и изобретательно. Говорили это и каждый по отдельности, а иной раз все хором, при этом суетливо перемещаясь по кабинету. Может это продолжалось бы и дольше, но замполиту, от самой возможности, что из-за этого спокойного и невозмутимого лейтенанта он вполне возможно мог слететь с должности, стало плохо и Орлова выгнали, пообещав тщательно разобраться с ним по всем линиям...
   Разборки были, но Орлов был молодым офицером, и на этом для него всё благополучно закончилось. Да..., поругали, да... ещё в течении месяца начальника артиллерии и его старпома командир полка чуть ли не ежедневно на полковых совещаниях дёргал с места и грозно-ехидно спрашивал - Как там этот лейтенант? Когда он выкинет ещё кого-нибудь в окно? Я бы на вашем месте, товарищ подполковник, забил бы гвоздями все окна не только во взводе, но и во всей артиллерии полка.... И так далее и тому подобное. После таких полковых совещаний начальник артиллерии и старший лейтенант Меридзе, как наскипидаренные бежали во взвод и всех там "трахали" подряд, и командира взвода тоже. И чем больше его ругали, тем больше заводились от его невозмутимости и спокойствия. После чего благополучно надирались в ближайшем гаштетте. Ну, а во взводе царил воинский порядок и при виде командира взвода бойцы приходили в священный ужас. Образно говоря и остальные солдаты, не только артиллеристы, но и пехота, старались не перечить в чём либо тихому, воспитанному, но такому непредсказуемому лейтенанту Орлову.
   Со временем всё устаканилось, лейтенант набирал очки и вроде бы всё стало забываться. Как новый случай вновь всколыхнул полк. Полк, у командования дивизии, был на хорошем счету и командир полка с замполитом делали всё, чтобы такое положение продолжалось и дальше. Ну, справедливости ради надо сказать, что усилий конечно больше прилагал командир, а не замполит, который трясся над Ленинскими комнатами, да над боевыми листками и стенгазетами. Но оба, каждый по своей линии радели, а по ночам спали и видели, как они в ближайшем будущем двинутся вверх по служебной лестнице. И вот Орлов вновь поставил их планы под удар.
   Вооружённые Силы что то в то время затрясло и не проходило недели, чтобы на зачитке приказов не доводилось о происходящих пожарах в тех или иных округах или Группах Войск. Причём, с тяжкими последствиями.
   На одном из таких совещаний командир зачитал о произошедшем пожаре в Забайкальском гарнизоне, где в пожаре сгорело Знамя полка.
   Командир приостановил читку и значительно посмотрел в зал: - Товарищи офицеры, особенно командиры подразделений, я особо обращаю внимание на пожарную безопасность. У нас в этом плане тоже не всё в порядке. Солдаты, да и чего там говорить и офицеры курят, где попало. И то что мы ещё не сгорели это дело лишь случая. Смотрите - кто попадётся, сам потом свою шкуру спасайте. Чтоб спасти свою - я утоплю любого. Начальник штаба - прочитайте весь приказ и чтоб сзади него стояли подписи всех командиров подразделений, начальников родов войск и начальников служб, у кого есть подчинённые подразделения. Чтоб потом не говорили - А я не знал....
   После этого совещания начальник артиллерии и старший лейтенант Меридзе в благостном настроении отправились проверить свой взвод на предмет пожарной безопасности.
   В расположении взвода никого не было, но в полумраке мягко отсвечивал намастиченный пол и царил строгий армейский порядок. Было у взвода ещё одно помещение - это на просторном чердаке казармы, который все называли мансардой, под утеплённой крышей размещались помещения для хранения имущества артиллерийских подразделений. В том числе и большая каптёрка взвода управления. Открыв дверь, Поздеев и Меридзе неожиданно для них были накрыты добротными, густыми клубами сигаретного дыма. Весь взвод находился тут и усиленно дымил сигаретами, каждый занимаясь своими делами. Двое, один из них совершивший знаменитый полёт, азартно играли в нарды, оглушительно щёлкая костяшками переставляя их из лунки в лунки. Трое подшивались, остальные лениво разговаривали и все девятеро усиленно смолили дешёвые сигареты "Охотничьи", наполняя помещение вонючим, сигаретным дымом.
   Что было потом, когда в этот дым окунулось артиллерийское начальство, хорошо и сочно описали бы Ильф и Петров, ну, а так - в двух словах.... Поздеев и Меридзе не стали проверять банальные, народные истины, типа: - "Дым коромыслом"..., или "...Хоть топор вешай...", а банально устроили армейские разборки. При этом нарды были сломаны на головё "лётчика". Правда, до сих пор не понятно - то ли нардами чересчур сильно его ударили, либо сами нарды были слабенькими. Все эти разборки сопровождались диким рёвом подполковника и его старпома и таким же диким метаньем бойцов по каптёрке и когда начальство уже выдохлось, как в плохом анекдоте появился командир взвода не чаявший нарваться хорошую пиз....ну.
   Бойцы были выгнаны из каптёрки, а ставший по стойке "Смирно" лейтенант терпеливо выслушал все упрёки, обрушившиеся на него со стороны начальников с новыми силами. Начарт со старпомом ушли в гаштетт успокоиться и помянуть погибшие нервные клетки, а лейтенант Орлов построил взвод в каптёрке и спокойно предупредил: - Если кого словлю курящим в каптёрке - тому будет худо...
   Худо это случилось на следующий день. Орлов заступал в суточный наряд и в двенадцать часов поднялся в каптёрку, чтобы поставить задачу на время своего отсутствия. Открыл дверь и застыл в проёме. В каптёрке находился весь взвод и лишь только один из них, вольготно развалившись на стуле за столом, смачно курил сигарету. Это был "десантник". Орлов сделал несколько шагов вперёд и остановился напротив стола, пристально глядя на подчинённого. А у того, от внезапного и неожиданного появления командира, в страхе широко открылся рот и оттуда медленно выпала сигарета. Солдат застыл за столом, а остальные мешая друг другу стали в ужасе выбегать из помещения. Хлопнула за последним дверь и они остались в каптёрке одни. Лейтенант Орлов обвёл глазами помещение и его взгляд уткнулся в небольшое окошко, конструктивно устроенное в крыше для освещения чердака. Командир взвода подошёл к окошку, отвёл на себя стопорную планку и, двинув её вверх, положи застеклённую, металлическую раму на крышу. За всеми этими манипуляциями затравленным взглядом наблюдал окаменевший в страхе солдат. Схватив правой рукой за шиворот, а левой за штаны обомлевшего солдата, лейтенант подтащил его к окну и рывком вытолкнул его на улицу. Надо сказать, что старые, немецкие казармы по высотным отметкам отличались от наших, советского образца и в данном случаи солдат упал бы на землю с высоты примерно четвёртого этажа и разбился в дребезги. Но и в этот раз ему повезло. Голова, туловище с руками выскочило в окошко легко, но вот жирная жопа намертво там застряла и все усилия командира взвода протолкнуть задницу и всё остальное в наружу потерпели крах: сколько бы Орлов не пихал его руками и с силой толкал плечом - солдат застрял намертво. А увидев себя на крыше и поняв, что он сейчас сверзится вниз и уже не в яму с опилками, а рядом с ней у солдата прорезался голос и, чуть ли не свихнувшись от очередного приступа страха, он завопил на весь гарнизон: - Папа..., папа... не надо... Папа, я больше не буду... Папа, прости меня..., я больше не буду.... Никогдааааа.....
   Вот этот момент я и увидел, проходя сзади казармы в сторону парка ремонтной роты. Из крыши по пояс скульптурно торчал солдат, упёршись руками в коричневую черепицу и верещал от страха. Сразу прочухав, и поняв, что это опять лейтенант Орлов вполне возможно таким неординарным способом воспитывает солдат, я рванул вокруг казармы и через две минуты запыхавшись ворвался в каптёрку взвода, но Орлова уже там не было. Солдат продолжал глухо верещать, хотя его уже никто не выталкивал и я засмеялся от души, увидев задницу и болтавшиеся ноги из проёма окна. Вопли вроде бы затихли, но когда подошёл и с силой, от души хлопнул солдата по задницы и хотел ему крикнуть: - Руки ослабь, болван, и опускайся...., - тот вновь от испуга с прежней силой завопил: - Папа..., папа..., я больше не буду курить....
  
   Я так и загнулся от смеха, а пока смеялся на вопли бойца сбежался чуть не весь дивизион и от увиденной картины волны смеха и ржачки охватывали всех очевидцев. Возились мы с ним минут десять: выпихнуть даже при всём нашем желании мы его не могли - мешала объёмная задняя часть тела, а спустить его во внутрь помещения не давал он сам, упёршись руками в края рамы. Лишь когда на улицу выскочили его земляки со взвода и со спортгородка стали ему орать, чтобы он отпустил руки. Только тогда он расслабил руки и как чёрт в знаменитом произведении Гоголя, под новый приступ смеха, провалился в каптёрку.
   Командира взвода от наряда отстранили и остаток дня, и следующий день он строчил бесконечные объяснительные, в перерыве между ними стоял по стойке "Смирно" перед различными начальниками самого разного ранга и опять выслушивал обычный бред, который оно, начальство, в таких случаях несло. Отвечал на их вопросы и опять выслушивал.... В течении дня он был заслушан на двух комиссиях: сначала по комсомольской линии, потом по линии политотдела. Приезжали какие то генералы со штаба армии, те просто на него смотрели и потом уединялись то с командиром полка, то с замполитом. Короче, полк из этого трясли всю неделю. Все, кто хоть как то был причастен к лейтенанту и ко взводу получили не хилые "подарки" и обещали после разобраться с бестолковым лейтенантом, но когда всё закончилось и всё начальство разъехалось у нашего начальства просто уже не было ни сил, ни желания разбираться. Опять спасло Орлова - что он был молодым офицером и всё списали на его неопытность.
   На этом его личная эпопея и становления как офицера закончилась и дальше служба у лейтенанта покатилась как по накатанным рельсам и здесь у него как то сразу проявились и другие его положительные качества и способности. Через год Орлов имел твёрдые позиции как в артиллерии, так и в полку. И если и появлялись легенды вокруг его имени, то они носили только положительный характер.
  
  
  Екатеринбург.
  8.12.2011 года.
  
Оценка: 6.85*22  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023