ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Цеханович Борис Геннадьевич
Школа Прапорщиков

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.27*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава третья
  Глава третья
  
  
   - ... Так вот, - старший лейтенант Бучнев выглядел после вчерашней пьянки не очень хорошо и чувствовал себя соответственно, поэтому был в довольно скверном настроении. Сделав глубокую, нравоучительную паузу, оглядел класс тоскливым взглядом и вновь строго повторил, - так вот..., товарищ Филиппенко, хоть вы и уже опытный сверхсрочнослужащий и служите здесь четыре года, но как вы были дезинфектором дивизии, так им и останетесь, хоть и, может быть, и получите прапорщика. Но никогда не поймёте, что такое ДИСЦИПЛИНА. А вот им....
   Бучнев обвёл пальцем остальных: - Командирам взводов, с этим понятие придётся сталкиваться каждый день и вбивать своим подчинённым в мозги, понятие и суть дисциплины, твёрдо и постоянно. Тогда они и спать будут по ночам спокойно и на службу утром идти с желанием. Ладно, товарищ курсант, садитесь. По-моему бестолку вам это говорить. Хотя.., не всю ведь вы службу будете вонючие туалеты дустом посыпать. Приедете в Союз, а там свои дезинфекторы есть, и все тёплые места заняты и придётся вам идти либо старшиной, либо командиром взвода. Тогда вы вспомните этот разговор....
   Филлипенко, едва обозначив облегчённый вздох, сел и спрятался за спины товарищей. Он совершенно не по делу попытался подъехать к командиру взвода с претензией, типа - они срочники и их ещё можно гонять, а он и остальные сверхсрочно служащие - им можно и некоторые поблажки делать. Вот старший лейтенант немного его и приземлил.
   Бучневу в таком похмельном состоянии совершенно не хотелось вести занятие и он скатился на вольную тему, тем более подвернулась такая тема, как дисциплина: - А так я вам немного и кое-что расскажу, а то наверно смотрите и удивляетесь - какой здесь порядок и культур-мультур....
   Старший лейтенант поёрзал на жёстком стуле, устраиваясь поудобнее, и начал рассказывать: - Так вот, не всегда они такие были и не до такой степени. Старые немцы и немцы, которые ещё помнят время до Гитлера и они иной раз рассказывают нам про то время и как тут было. Наверняка ещё со школы помните, что такое Великая депрессия конца двадцатых и начало тридцатых годов и тогда порядок и культура мало кого интересовала. Лишь бы самим выжить и заработать на жратву для семьи и себе. Так вот в большей степени их к порядку приучил именно Гитлер уже после этой депрессии. Вот идёт военный патруль по городу, а у него приказ - Если они видят, что в доме, мимо которого они проходят, грязные окна, то они их разбивают прикладами. Если окна на втором или на более высших этажах - просто стреляют туда. Если перед домом бардак - бьют все окна на первом этаже. А идёт поезд..., а его в поле - HALT! Окружают эсэсовцы и начинают проверять билеты. У кого есть - тех направо, у кого нет - тех налево. Кого стрельнут тут же - для наглядности и порядка, кого в концлагерь на несколько месяцев. Вот так к порядку быстро и приучили. А про нашу бригаду, то есть про немецкий полк, что здесь тогда стоял, рассказывали следующее. Самый ЧПэшный и не дисциплинированный полк был у них в армии. В самоволки бегали только так. И вот однажды ночью они оцепили полк и всех построили на нашем плацу и всю ночь так продержали, ожидая, когда самовольщики вернутся в часть и их тут же - налево. Так вот самовольщики утром снесли высокий забор вокруг части и вместо него к вечеру поставили невысокий. Говорят, можно было через него просто перешагнуть. Да..., одни рассказывают, что потом самовольщиков прямо перед строем расстреляли, а другие говорят - их в концлагерь сплавили. Так потом, ни один солдат в самоволку не ходил...., - Бучнев помолчал и закончил, - жестоко, но зато доходчиво.
   В принципе, он интересно рассказал про это, но если бы он знал, что его подчинённые и курсанты каждый вечер бегают в самоволку... И вот вчера, именно из-за него, чуть не спалились... Он был бы наверняка шокирован.
   Может быть и сильно было сказано про самоволку - проще самовольная отлучка. А так мы, последнее время, каждый вечер бегали за яблоками на всю батарею в немецкий сад за километр. Как раз по маршруту кросса. Каждый взвод бегал по очереди и вчера была наша очередь - второго взвода.
   Когда я служил в арт. полку, в Ошаце, у нас никто и никогда не ходили в самоволку. Не то что мы были чмошными военнослужащими или в жопу военные, а просто не принято было у нас это. Считалось правилом дурного тона. В нашем городе было два советских военных городка: ракетная бригада. Она стояла на другом конце города и в трёх километрах от него. И наш городок, на противоположной окраине, где был арт. полк, отдельный сапёрный батальон и отдельный автобат. И внештатным комендантом города Ошац был назначен нормальный офицер, начальник химической службы полка майор Нигматов. И в патруль по городу ходили по очереди от каждой части. Офицер и два солдата. Но это был чисто номинальный патруль, потому что - бойцы в самоволку не бегали. И начальник патруля вечером лишь обходил все гаштетты и смотрел, чтобы офицеры и прапорщики соблюдали честь советского военнослужащего и достойно вели себя в места общего пользования. Но, как правило, для начальника патруля это превращалось в довольно увлекательное времяпровождения, потому что в каждом гаштетте, где гуляла компания советских офицеров, считалось в обязаловке начальника патруля пригласить за стол и угостить. Но как рассказывали офицеры, в городе Риза была совместная комендатура союзных войск, которая устраивала раз в два месяца рейды, для выявления некого негатива. Например, посещение гаштеттов советскими офицерами не возбранялось, но только в гражданской одежде и очень косо глядели, считая это нарушением, на военнослужащих в форме. Почему так - никто не мог объяснить. Вот тогда, извещённый заранее комендант города, выходил перед строем офицеров и прапорщиков и объявлял дни, когда посещать гаштетты не рекомендовалось.
   Внутри нашего городка тоже был патруль, но уже сержантский и я несколько раз ходил начальником патруля. С развода и до 23 часов мы патрулировали по небольшому офицерскому городку, чтобы там не появлялись срочники, а с подъёма и до развода мы дежурили у ворот проволочного забора, отделяющего территорию полка от офицерского городка. С этой точки хорошо проглядывалась вся подконтрольная территория и мы лишь периодически гонялись за бойцами, которые днём пытались пробраться в офицерский магазин за покупками.
   А тут нужно было идти в самоход, хоть и за яблоками. И вся моя добросовестная, дисциплинированная сущность протестовала против этого. Поэтому я под различными предлогами пару раз уклонился от участия в набеге на немецкий сад и наконец-то настроился....
   После ужина, взяв пару простыней и штук восемь наволочек, группа из двенадцати человек перемахнула забор и стремительным броском пересекла ярко освещённую улицу. А за дорогой, когда нас надёжно скрыл лес, мы рванули по знакомому маршруту к саду, никого не опасаясь. Офицеры тут вечерами не ходили, да и днём тоже, а немцы, увидев толпу военных русских, предпочтут уйти в сторону. Сад нас тоже встретил безлюдством и сбор яблок занял минут двадцать. Обратным путём мы уже двигались не спеша, времени до вечерней поверки ещё было в избытке, да и тащили мы яблок на всю батарею в огромном количестве. Но вот когда мы затаились перед дорогой, чтобы оглядеться и без помех сделать последний рывок через дорогу, подать ждущим с той стороны забора товарищам вкусный груз и самим перескочить через забор, вот тут нас ждала засада. Только собрались рвануть через улицу к забору, над которым уже торчали головы товарищей, как слева, от ближайшего гаштетта, показался командир батареи с командирами взводов. И были они очень хорошо навеселе. И как назло остановились прямо в том месте, где мы должны были перелезать через забор. Если командир батареи мог ещё контролировать ситуацию и себя, то вот командиры взводов были в том пограничном состоянии, когда казалось, что можно запросто пить половину ночи, а вторую неутомимо трахаться и после этого спокойно прийти на утренний развод и на высоком методическом уровне провести занятия до обеда. Но с другой стороны явно было видно, что ещё пару порций водки и хорошо, если включится автопилот и ноги принесут тело домой...
   Вот на этой почве и разгорелся среди них жаркий спор, где особенно горячился наш командир взвода, который и так еле стоял на ногах, но продолжал настаивать на своём.
   - Комбат..., да ты чёёё....? Чёёё.., мы так рано сорвались? Ещё бы могли посидеть....
   - Так... Всё! Хорош! И так хорошо посидели, а теперь по домам..., - но у Бучнева и остальных командиров взводов было совершенно другое видение данного вопроса, которое ну ни как не совпадало с командирским. Но они пьяно молчали, предоставляя возможность более старшему товарищу ломать Скляра. И данный спор вновь пошёл на очередной круг. А за забором тревожным набатом послышалась задорная команда дежурного по батарее: - Батарея приготовиться к построению на вечернюю прогулку....
   Чёрт побери...! Мы в лёгкой панике заёрзали в кустах, а над забором, как раз над нашими офицерами, замелькали головы товарищей, которые руками показывали - Блин.... Пацаны чего думайте...? Действуйте, а то влетите...
   Да..., это будет ещё тот ВЛЁТ. Старшина Шевелюхин, конечно, знал о наших набегах на немецкие сады, но старательно делал вид, что - "Ни сном, ни духом....", но вот сдать.... Если мы всё-таки влетим.... Тут мнения расходились и большинство считало - сдаст, чтоб прикрыть свою задницу. Если влетим, то всех нас отдерут по полной программе, а кого-нибудь обязательно, для укрепления и так крепкой дисциплины, исключат из школы. И наверняка это буду я. Поэтому мы и заволновались нешуточно, но ещё была надежда, что командир батарее всё-таки заломает Бучнева и офицеры побредут домой, а мы вовремя окажемся в строю.
   И на тротуаре у забора к этому всё и подошло. У комбата закончилось терпение и он уже категорично заявил: - Хватит базарить. Я сказал идём домой - значит домой....
   Взводники огорчённо вздохнули, подчиняясь командирской воле, но вот Бучнев упёрся: - Нееее..., комбат, мы сейчас не на службе. Не хотите продолжения и не надо, а я вот пойду и ещё немного посижу...., - пьяно и с апломбом заявил он. Неуклюже взял под козырёк и пошёл в сторону гаштетта, качаясь из стороны в сторону.
   Комбат обиженно вздёрнул головой и громким, пьяным и многообещающим голосом закричал: - Стой! Ну-ка вернись сюда....
   Господи ты Боже мой...!!! Нам только и не хватало стать невольными свидетелями пьяных разборок, а то и драки между ними. Там через пять минут мы уже должны будем с песней шагать на вечерней прогулке, а вы тут не можете решить - то ли идти домой и бай..., бай... То ли идти в гаштетт и убить свой организм.... Блядь..., быстрее принимайте решение.
   Кусты шевелились, волновались вместе с нами, потрескивали сломанными веточками под ногами взбудораженных и возмущённых курсантов, а там, на противоположной стороне улицы спор вступил в новую фазу. Бучнев воинственно и вызывающе приблизился к комбату, который встрёпанный и возмущённый готовился к решительному действу. Взводники, тоже приготовились к этому же сценарию развития событий и стали по бокам, чтобы сразу растащить их в сторону. Высокий комбат навис над невысоким Бучневым и....
   - Ладно, хер с вами... Пошли в гаштетт. - Сдался комбат, разряжая обстановку, а из-за забора новый вопль дежурного.
   - Батарея строиться на вечернюю прогулку...
   Мы пошли Ва-банк. Если бы офицеры в этот момент оглянулись....!? Они прошли буквально пять метров в сторону гаштетта, как из кустов, бесшумно, возникла толпа курсантов с наволочками в руках полными яблоками, с двумя здоровенными тюками из простыней, бестелесными тенями метнулись к забору, где уже перегнувшиеся через верх товарищи тянули руки. Ещё одно мгновение и яблоки исчезли за забором, второе и курсанты орлами улетели туда же. Всё это заняло, как говорили потом товарищи, всего тридцать секунд, а мне вот показалось - минуты две бестолково толкались у забора. В последующие тридцать секунд яблоки стремительно исчезли в сарайчике караульного городка, а через минуту из входа казармы вышел невозмутимый Шевелюхин, принял доклады замкомвзводов и повёл батарею на вечернюю прогулку. Честно говоря, я ещё ни разу так проникновенно не пел на радостях песню, решив про себя - Ну..., его на хрен, но больше за забор в самоволку не пойду....
   Но это было вчера, а сегодня, после того как рассказал про воспитание Гитлером дисциплины и порядка в немцах, Бучнев переключился на меня. Поднял из-за стола и впервые открыто высказал своё неприязненное отношение ко мне. И это он мне высказывал в присутствии всего взвода минут пятнадцать, закончив речь сомнением того, что я могу и не получить звёздочки на погоны. В течение всех этих минут я ждал, что наконец-то выяснится причина такого отрицательного отношения ко мне. Но - не услышал. Справедливости ради, надо отметить, что это был единственный раз, когда он так открылся в отношении меня. В остальное время он был корректен и нейтрален, что меня полностью устраивало. А сам я был всегда настороже.... Понимая, что впереди ещё много чего будет за эти четыре месяца.
   ....... - Боря, к тебе земляк. Чего он там трётся...? Зови его сюда, пусть не боится.., - мы сидели в курилке после ужина и обсуждали прошедший выезд на Зеебурский полигон. Оборвав себя на полуслове, я обернулся и увидел своего земляка, который нерешительно мялся недалеко от курилки. Это был Андрей Синицын с соседнего посёлка Валай. Может, для солдат со средней полосы России, шестьдесят километров до его посёлка было бы и много, то для наших северных, малонаселённых просторов Урала, это почти что парень с соседней улицы. И мы действительно знали друг друга и с остальных ребят с других посёлков, которые приезжали в Ныроб и жили в интернате, учась в 9-10 классах, так как у них в посёлках были восьмилетки или же только начальные школы. Мы учились вместе в одной школе в Ныробе, но в разных классах. Он был старше на год и когда заканчивал школу, я только перешёл в десятый класс. С ходу у него не получилось поступить в институт, зиму проболтался на Валае у родителей, готовился, на следующее лето взял отсрочку от армии и снова не поступил. Так и дотянул до призыва. Только я попал в учебку сначала, а он в Германию и сюда. Он узнал меня сразу в строю курсантов, но пока у нас с дембелями шла вражда, то и он не подходил ко мне, а потом... После всех этих драк, откуда мы вышли победителями и когда у дембелей настал период, где все мысли сосредотачивались только на приближающемся дембеле, он подошёл и мы стали часто встречаться. Вернее, в основном он приходил ко мне, так как по расстоянию и по совместной учёбе, общим знакомым, воспоминаниям и детству в целой бригаде ближе, чем я, никого не было. Мы, как правило, садились на ступеньках трибуны нижнего плаца около нашей казармы и там общались, вспоминая ту далёкую гражданскую жизнь. Но разговор быстро сводился к его дембелю, о котором он неистово мечтал. И всё удивлялся моему такому решению остаться и стать прапорщиком.
   - Аааа..., - досадливо махал он рукой, - что ты меня моим отцом укоряешь? Куда ему после войны было идти? В разрушенный немцами город...? Чтоб там ютиться непонятно где? Вот он и остался на Урале, на сверхсрочной, при колонии на Валае и там всю жизнь прослужил. Только женился - на и тебе колония заключёнными дом отгрохала..., паёк, жалование хорошее, надбавки разные. И прапорщика он получил "автоматом"... Да и жизнь тогда была другая и тяжелей...
   А я знаешь, как я за эти два года устал? Не могу дембеля дождаться. Вроде бы осталось какой-то месяц..., ну, полтора. А как это время прожить не знаю? И время тянется так тягуче, так медленно..., боже ты мой... Одно радует - день прошёл, лёг спать, а утром дырочку в календарике колешь... И их осталось колоть совсем немного. Я вот уеду, а ты останешься и будешь тянуть эту лямку до отпуска. А когда этот отпуск у тебя будет...? Ведь это никто не знает. Как говорится среди офицеров - "На дворе январь морозный - в отпуск едет Ванька взводный". И в этот январь, Боря, ты ещё учиться будешь и поедешь лишь в следующем декабре, как минимум. Представляешь, что до него..., - тут Андрей округлял в показушном испуге глаза, - ещё БОЛЬШЕ года. А я через месяц, через полтора буду дома. Буду свободен. Не будет надо мной командиров и начальников, куда захочу - туда и пойду, когда захочу лечь спать - лягу, и проснусь, когда захочу, а не по этой ненавистной команде "Подъём!". Ёлки палки, Боря.... СВОБОДА. Два месяца, на законных основаниях... А как я по лыжам соскучился!? Вчера получил письмо от предков: тут вот мы сидим ещё плюсовая температура, тепло, а дома уже снег. Там у меня такая любимая горочка есть... Иэйх..., закачаешься. Боря, на фиг тебе эта школа? Пиши рапорт и на дембель вдвоём пойдём... Представляешь, мне уже полгода снится сон, как я с вашего аэропорта иду к Ныробу через поле...
   Я посмеивался в ответ и меня совершенно не волновали эти болезненные для него вопросы. Решение принял твёрдо и никаких колебаний. По крайней мере, так я думал. Но всё оказалось совершенно НЕ ТАК.
   Неделю назад он прибежал ко входу нашей казармы с вытаращенными от перевозбуждения глазами и вызвал меня.
   - Чего ты такой взбудораженный? Помощь нужна что ли?
   - Боря..., - с придыханием начал он, - Боря, мне только что в штабе сказали, что первая партия увольняемых это Уральцы и через неделю мы улетаем на Урал. Боря, пиши рапорт и через неделю мы с тобой пойдём через Ныробское поле. Ты представляешь..., как мы пойдём через поле, небрежно помахивая чемоданами..., - через пару минут он умчался, оставив меня в диком раздрае и с такой Ха-ро-шей трещиной в моей уверенности.
   Чёрт побери, да я хотел.... И мне тоже часто снится это поле между Ныробом и аэропортом... И я на нём. Всего через семь... Ну..., ладно пока долетим, пока доеду до Севера... Через десять дней, я могу спокойно валяться свои законных два месяца на диване с книжкой в руках, пойти, ни о чём не думая на танцы, гулять с девчонками. Да я ведь тоже по лыжам соскучился... А потом...! А потом, мать, большой начальник в Ныробе куда-нибудь меня пристроит, а может быть даже и в Перми, где у неё полно знакомств и блата. Конечно, когда напишу рапорт - мне будет очень стыдно, что не сдюжил, я уж не говорю, что и перед ребятами стыдно тоже будет. Он, этот стыд, будет ощущаться и потом, и даже когда приеду домой, но с каждым днём он будет всё меньше и меньше. А потом и совсем забудется этот печальный эпизод перед самим собой. И родителям ничего не буду говорить... Да..., вспомню когда-нибудь, с досадой передёрну плечами и постараюсь тут же забыть.... Что когда-то пасанул....
   Вот так меня не хило колбасило и лихорадило всю неделю. Ночами я спать не мог: то садился с чистым листом в Ленинской комнате с твёрдым решением написать рапорт, но рука не подымалась. Было стыдно от своего малодушия. Я зажимался последними усилиями воли и шёл в кровать, но не мог заснуть от всех этих противоречивых мыслей, ворочался, вставал, шёл в умывальник, пил воду и снова ложился. Забывался лишь к утру и вставал с красными от недосыпа глазами, а вокруг меня крутился замкомвзвод, встревоженно спрашивая: - Боря, ты не заболел случаем? - и мне было стыдно перед ним, отнекивался с преувеличенной бодростью. Лишь на занятиях забывал о близком дембеле, но после обеда на меня опять накатывало, а после ужина вновь приходил Андрей и, не видя в каком состоянии я находился, взахлёб делился дембельскими проблемами и планами. И опять бессонная ночь... И на следующий день не только Халилов беспокоился о моём здоровье, но остальные ребята. И всё-таки я еле смог преодолеть соблазн уволиться со школы прапорщиков.
   Сегодня он пришёл в последний раз. Уже одетый на выезд.
   - Ну как? - Он картинно крутанулся и я молча выставил большой палец, подтверждая его лихой вид. Отглаженная, отпаренная, начёсанная шинель, с золотыми анодированными пуговицами отутюженные брюки, новенький поясной ремень с блестящей, надраенной бляхой, шапка кубиком и стандартный набор солдатских значков. К дембелю он был готов. Мы присели на ступеньки трибуны, молчали, лишь иной раз перекидываясь односложными фразами и чувствовали себя неловко.
   - Прощаться завтра придёшь?
   - Нет. Сейчас попрощаемся.
   - Может к твоим зайти, рассказать как ты тут?
   - Да нет..., не надо.
   - Тогда я пошёл...?
   - Да... Давай прощаться. Удачи тебе.
   - И тебе тоже, - мы обнялись, похлопывая друг друга по спине и разошлись. В эту ночь я спал спокойно и без сновидений. И встал утром свежим и бодрым. Кризис миновал - можно дальше смело смотреть вперёд.
   Но через пару дней, следующую партию курсантов охватили такие же безысходные настроения - теперь подошла очередь их земляков увольняться. И сколько бы человек подали рапорта на увольнения - ещё неизвестно. Но двусмысленную ситуацию вовремя переломила первая курсантская зарплата в 300 марок и разрешение свободного увольнения в город.
   300 марок, это огромные деньги для срочников. Рядовые получали в частях 15 марок, а я как замкомвзвод 30 марок. И, получив такие сумасшедшие деньги, теперь все были охвачены радужными планами на будущие покупки. В первую очередь чемоданы Гросс Германия или "мечта оккупанта", а потом уже планы на гражданку, которую туда и всё остальное военное будут складывать. И, конечно, свободные увольнения. Пусть хотя бы и на восемь часов в субботу и воскресенье. Но всё равно было приятно выйти за пределы КПП и пойти куда хочешь. И ведь был хороший выбор - Куда? Парк Сан-Суси, просто погулять по улицам большого города или пошататься по магазинам...
   У нас и раньше были увольнения по выходным. Но под руководством офицеров. В каждое воскресенье, один из командиров взводов набирал команду в пятнадцать, двадцать человек и первое, куда нас вели, это парковый ансамбль или дворцовый комплекс Сан-Суси, летняя резиденция прусских королей. Подавляющее большинство нас никогда не были в Ленинграде и не видели дворцовых комплексов Павловска, Петергофа, Царское село.... И эта прусская красота просто ошеломляла. Картинная галерея, оранжереи, римские купальни, Новый дворец (хотя он и был построен в конце 18 века), Чайный домик, костёл, дорожки, гроты, водоёмы, фонтаны - всё это впечатляло. А когда зашли в величественный Новый дворец, где в одном большом зале скромно сидела девушка в старинном платье и тихо играла на флейте и услышали, как хрустальные звуки флейты парили в высоком зале и тихо растворялись в огромном дворцовом пространстве. Божественно и очаровательно....
   Как-то раз, среди недели, командир батареи решил свозить нас на одно престижное спортивное соревнование. Собрал целый автобус отличившихся курсантов и повёз. Правда, он толком не знал куда ехать, поэтому сидел на месте старшего, тихо и раздражённо матерился, сомневаясь куда правильней свернуть, но всё-таки, хоть и с опозданием, к громадному его облегчению, мы приехали к большому спортивному комплексу.
   - За мной! - Скомандовал он и мы полетели за комбатом к широким стеклянным дверям, ворвались в гулкий вестибюль, прогрохотали сапогами по мраморному полу, заскочили в длинный коридор, пару раз свернули и наконец-то заскочили в дверь зала. Это так думал комбат, а мы не думали, а пёрли за своим командиром и когда тоже туда залетели, то чуть не спихнули его в воду. Оказывается, мы приехали совершенно в другой спортивный комплекс и сейчас стояли на краю скользкой, кафельной поверхности огромного бассейна. Что ж уж тут происходило, какие занятия или соревнования и по чём - хрен его знает, но в бассейне плавало около двадцати совершенно голых немок. Уж что они там подумали, но они так и замерли в воде, увидев ворвавшихся в бассейн советских военнослужащих. Мы в свою очередь тоже застыли, увидев такое соблазнительное зрелище, множество титек от первого размера до коровьего вымя, тёмные треугольники в толще воде и всё это в комплексе.
   Первым опомнился комбат, глянув на нас, стоявших в столбняке - "За углом стояло трое - он, она и у него...", с досадой крякнул и снова подал команду - За мной! Но вместо того чтобы помчаться по самому наикратчайшему пути, то есть развернуться и выскочить обратно в ту же самую дверь, он побежал, огибая по периметру пятидесяти метровый бассейн к самой дальней двери. Он то побежал, а мы от такого зрелища, разинув рот, побежали совсем уж неспешной рысью. Побежали бестолково, натыкаясь друг на друга, толкаясь и уставившись в слегка парящую воду, где оправившиеся от нашего неожиданного вторжения, немки забарахтались в воде, смеясь и призывно махая нам руками, выскакивая из воды чуть ли не по пояс и выставляя на показ свои женские прелести. Отчего мы пришли в ещё большей смущение. А комбат уже достиг такой желанной двери, обернулся и, увидев это стадо смущённых слонов, застонал в бессильном возмущении и рявкнул новую команду - Бегомммм.... Бараны....!!!!!
   Лучше бы он просто дождался, пока мы спотыкающимся бегом добежим до него. Команда подстегнула нас и мы ускорили свой бег, но в такой спешке, неуклюжий, деревянный по пояс и по жизни курсант Андреев, поскользнулся на мокром кафеле и стал целеустремлённо падать в бассейн, прямо в кучу голых баб. Вот картина была - в шинели, в шапке, в сапогах, размахивая крыльями, Андреев падает в бассейн, подняв огромный фонтан брызг. А потом, беспомощно барахтаясь в воде, пытается выбраться и обратно падает под весёлый хохот голых немок, прямо на них. Воооо позорище!!! Комбат даже закрыл глаза, чтобы не видеть этого бедлама.
   Но когда он их открыл, болезненно, но облегчённо простонал. Мы как-то извернулись и в самый последний момент, сумели его подхватить и предотвратить позор. Мы вывалились за комбатом в целый лабиринт коридоров и дверей в задней части спорткомплекса. Поплутав в лёгком галопе минуты три, мы за командиром опять залетели в дверь.... И о судьба-злодейка, обогнув всё, мы оказались снова в этом бассейне, но уже с другой стороны и были встречены новой порцией смеха, призывов присоединиться к нам и слиться с ними в едином порыве страсти и любви....
   Ох и крыл нас матом комбат в автобусе, а мы ничего не слышали, потому что перед нашими мысленными взглядами были только - титьки..., титьки... и титьки...
   Комбат на полуслове захлебнулся, вдруг поняв, что его никто не слышит и залился смехом сам. А увидев наши тусклые, потусторонние глаза, олигофренные лица, сквозь смех выдавил: - Парни, ну и рожи у вас.... Хотя..., я сам тупонул тоже и не хило...., - и снова расхохотался во всё горло. Всё-таки он постарался привезти нас на это долбанное соревнование, но снова ошибся и вместо соревнований мы попали на какую-то сельскохозяйственную выставку, где в течение часа бродили с вумными лицами.
   В другой раз, командир батареи возил отличников, в число которых входил и я, на экскурсию в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Мы были впечатлены увиденным, в том числе и стойкостью, силой духа людей, прошедших таких сильные и тягостные испытания, но и одновременно у многих из нас возникли противоречивые мысли. Наше поколение было воспитано на книгах и фильмах о войне. Нас кругом окружали ещё совсем не старые ветераны войны, слышали их героические рассказы. В фильмах, хотя бы таких как "Судьба человека", "Жаворонок" и другие, показывали пленных в лохмотьях от той формы, в которой их и взяли в плен, жили они в жутких бараках, где стояли двух, трёх ярусные нары, покрытые гнилой соломой и много других негативных вещей. Крематории, бесконечные расстрелы, репрессии и публичные повешенья.
   Парни, которые призывались с центральных областей России, видели и знали прошедшую войну в подавляющем большинстве из рассказов фронтовиков, а вот такие парни как я, с северов и таёжных посёлков, ощущали войну более разнообразней, глубже и сразу с нескольких сторон. Так в нашем Ныробе около 60% населения составляли бывшие политические репрессированные по 58 статье, бывшие немецкие военнопленные, полицаи отсидевшие своё и советские военнопленные испившие чащу невзгод в сначала в немецком плену, а потом уже в наших лагерях, и которым по тем или иным причинам, было запрещено проживание в центральных областях.
   Они тоже рассказывали про СВОЮ войну нашим родителям, своим соседям, рассказывали не боясь, потому что уже отсидели своё сполна, да и время было не тридцатые годы, а шестидесятые. А мы слышали эти рассказы. У нас в ЖКХ, когда я там работал электриком, работал сантехником бывший наш военнопленный. Крепкий, ражий мужик пятидесяти пяти годков от роду. Как-то выпивал он в нашей компании электриков и рассказал, как попал в плен и как там жил.
   - Мне, если по-честному сказать, повезло. Я ведь должен был в 41 году заканчивать действительную службу и домой. А тут война и нас разбили буквально на второй день на марше, когда мы стрелковым полком выдвигались к границе на помощь.... А тут как налетели на нас немецкие самолёты, как давай нас бомбить, да всё мелкими бомбочками. В течение часа посекли нас осколками, а когда они улетели, мы и очухаться не успели, как нас окружили мотоциклы, танки и машины с немцами. Кругом крики, стоны раненых и умирающих, стрельба по тем, кто не бросил оружие. Ну и все, кто остался живыми, стали подымать руки. Ну..., и я поднял. Чё..., второй день войны, на нашем направлении особого сопротивления не было, немцы не злые. Нас даже своими сигаретами угощали и сразу погрузили в эшелон и в лагерь на территорию Германии. Лагерь, вполне приемлемые условия. Арестантская форма, питание не особо конечно, но жить можно. И вот тут мне здорово и помог опыт службы в армии, крепкое здоровье и оптимизм. Сорок первый и сорок второй года были очень морально тяжелы. Информация с войны шла очень негативная, но я всё-равно не верил, что Германия победит. Не может быть, чтобы 60 миллионов немцев смогут задавить 150 миллионное население Советского Союза. Да эта Германия, которую на карте можно ладонью закрыть - просто утонет в наших просторах.
   У нас лагерь был на 20 тысяч пленных и вот от такого пессимизма и если не имеешь твёрдого стержня внутри, люди ломались. Я говорю..., от голода там мало мёрло и если человек настроен на выживание, то и организм тоже выстаивает в этой борьбе. А если ты терял веру, всё тебе становилось безразлично, ты переставал умываться, стираться.... А как бы там не было, даже в концлагере была своя жизнь и даже своя своеобразная мода. Даже заказывали себе арестантскую форму, головной убор чуть фасонистый шили. По образцу единому, но всё равно чуть-чуть по-другому. Даже по тому, как военнопленный носит головной убор, можно было определить - выживет он или нет. Или сколько ему осталось до смерти. Вот и получалось, сначала было небрежение к головному убору, потом переставал мыться, стираться и очень быстро превращался в "доходягу". Так мы обычно обозначали таких. А из доходяги, если он не сможет себя преодолеть или его никто не поддержит, путь один - смерть. Вот такие и умирали в первую очередь: либо от голода и болезни, потому что организм переставал сопротивляться. Либо кончали от безнадёги жизнь самоубийством - вешались, бросались под огонь часовых или конвоиров, или на колючую проволоку. И так каждый день по 10-15 человек.
   Мне тоже было тяжело первые два года от всех этих неприятных известий о поражениях Красной Армии, но в сорок третьем появилась надежда - наши пошли вперёд. И стало легче. Тут ещё такой момент был и довольно существенный, что в первые два года нас охраняли в основном молодые солдаты эсесовцы. Вот те борзые были и запросто на спор могли застрелить любого или устроить какую-нибудь тяжёлую каверзу. Мы почти загибаемся, а они веселятся. А в сорок третьем их забрали на фронт в качестве пополнения, а вместо них пришли пожилые охранщики. Мы для них были вроде скота и относились они к нам равнодушно и спокойно. Так что с их стороны мало было издевательств и расстрелов. Но кормить уже стали гораздо хуже и в день у нас в лагере тогда умирало и погибало уже больше. И на этом фоне многие ломались, когда приезжали вербовщики от Русской освободительной армии Власова и уходили туда служить. И ломали людей тоже довольно подло. Приезжали в форме, садились напротив строя за столы и жрали нормальную пищу, даже не разносолы или деликатесы какие-то, а просто наваристый борщ, картошку с котлетами и от одного запаха и вида еды люди плевали на честь, совесть и выходили из строя.
   Но я выдержал и всё прошёл с честью. И не обязательно, как это часто показывают в кино или расписывают в книгах, чтобы выжить надо было либо предавать, доносить или же подлизываться и угождать капо или уголовникам. Просто надо быть человеком и иметь в душе стержень. А когда нас освободили американцы, то мне в том числе, предложили остаться на западе. Я отказался, хотя нам говорили и немцы, когда я сидел в лагере, а потом американцы предупреждали, что нас, военнопленных в СССР считали предателями. Ну, а я думал - ничем себя не замарал и единственной моей виной было, что вместе со всеми поднял руки вверх, сдаваясь. Честно сказать, таких, как я, которые вот так - с самого начала и до конца войны выжили, в лагере были единицы, поэтому мне и не поверили наши, когда поместили в фильтрационный лагерь.
   - Как это так - никого не предавал, не угождал и выжил сам по себе, когда десятки тысяч погибли в лагере? - Вот так мне заявили и бабахнули уже сюда на десять лет. Отсидел от звонка до звонка. Вышел.... И остался здесь. И не жалею, что к американцам не ушёл....
   Вот он мне и вспомнился, когда оказались на территории лагеря Заксенхаузен. Аккуратные бараки на 250-300 человек, внутри всё как в казарме. Только вместо кроватей двуярусные нары с тоненькими матрацами, такие же подушки и одеяла. Умывальник на 20 сосков, тут же железные унитазы, выкрашенные в красный цвет. Все, какие положено помещения, каптёрка, комната капо, то есть старшего барака. Чисто. И таких бараков, судя по плану больше шестидесяти. Провели нас по мед блоку, с кафельным столом, где проводились вскрытия с медицинской целью и сдирание кожи с красивыми татуировками. В морг, с ослепительно белыми кафельными стенами и таким же полом ёмкостью на 250 тел, крематорий на четыре печи, где сжигались трупы умерших пленных. Музей с уже абажурами из человеческой кожи и многими другими ужасными вещами.
   Но меня больше всего поразила дорожка, огибающая плац. Шириной 2 метра и с участками - асфальта, крупного щебня, мелкого щебня, глина, грязь, песок, брусчатка, крупные и мелкие камни, валуны, грунтовка и другие дорожные рельефы. Кто попадал на эту дорожку, а это были в основном штрафники, могли продержаться здесь максимум две недели. Дорожка предназначалась для разнашивания новой обуви для германских солдат. Выдавали пленному сапоги на размер больше, либо на размер меньше и запускали на дорожку. За день он должен был пройти от 20 до 40 километров. Причём чередовали: день ходишь налегке, день ходишь с грузом за плечами в 20 килограмм.....
   Так что мы жили в своей школе прапорщиков интересно и не сидели взаперти по выходным в городке. Жалко только одно, комбат задумал поездку с курсантами с обменом опыта в головную школу прапорщиков в Фортсцину. Чтобы мы посмотрели, как они живут и учатся и сравнили со своими условиями. Но не получилось.
   И вот тут первое самостоятельное увольнение. Плотной группой в восемь человек вышли за КПП... Посмотрели направо, в сторону моста через канал и Крампица. Не... Мы туда не пойдём. Посмотрели налево, в сторону центра города - вот туда и пойдём. Дошли до трамвайного кольца, посмотрели на стоявший трамвай. Если бы среди нас был сверхсрочник, который показал, как в вагоне покупать билеты, мы может быть и сели в трамвай. Ну..., а так несмело посмотрели и пошли пешком. И тут снова у нас отличился деревянный Андреев. Мы шли кучкой по тротуару, а Андреев перебежал через улицу и картинно зашагал по шпалам трамвайной линии.
   - Парни, смотрите, как я марширую по рельсам в Союз..., - Андреев дурачился на рельсах под наш смех и не видел, как сзади него, со спины тихо накатывался трамвай, а из кабины нам махал вожатый трамвая, старый немец, чтобы мы не предупреждали товарища, а он сейчас подшутит над ним. И мы приготовились к потехе, затаив дыхание и были полностью удовлетворены. Шутка удалась. Мы чуть не лопнули от смеха, также веселились и немцы, оказавшиеся невольными свидетелями юморного действа. Подкатив со спины почти вплотную, водитель громко и требовательно за тренькал пронзительным звоном, требуя освободить дорогу, и он думал, да и мы тоже, что Андреев в великом и неожиданном испуге скаканёт с насыпи в сторону, но получилось по-другому. Даже ещё смешнее.
   Услышав сзади громкие звонки и кинув испугано-загнанный взгляд на надвигающийся железную махину, Андреев ломанулся по шпалам впереди трамвая. Задыхаясь от смеха, мы орали незадачливому товарищу, чтобы он сворачивал в сторону..., пропустил трамвай. Это же самое, пронзительными звонками требовал и веселящийся водитель, но Андреев, бросая через каждые десять метров мимолётный взгляд назад и видя, что трамвай не отстаёт, прибавлял ходу и летел над шпалами большой и глупой птицей. Даже по прошествии сорока лет, я явственно вижу курсанта Андреева, упорно мчавшегося по рельсам с невообразимой скоростью, с развивающимися полами шинели. А сзади трамвай. Только через двести метров Андреев наконец-то сообразил и соскочил с насыпи в сторону, остановился и, запалено дыша, обалделым взглядом провожал удаляющийся трамвай.
   Увольнение удалось. За восемь часов мы обошли кучу магазинов, приценились к будущим покупкам, осмотрели город и возвращались к себе в казарму через старинный замок, возвышающийся над окрестностями. И нас не остановили категорические надписи на немецком языке, вещающие, что данный замок вконец обветшал и подвержен внезапному обрушению. Мы всё равно залезли на самую верхотуру, а потом полезли в подвалы. Правда, далеко не ходили - не хватало тусклого света зажигалок. Но пришли в казарму не пустые, каждый из нас втихую купил по бутылке спиртного. Я купил пол литра немецкого бренди Вайнбранд и первым чем озаботился, это спрятать бутылку до ночи, чтобы потом тихонько обмыть первое увольнение. Но в какие либо укромные уголки я не пихался, везде уже было всё забито спиртным. Каждый принёс с собой из увольнения по бутылке. Я стоял в растерянности посередине коридора, усиленно соображая, куда ещё можно засунуть свою злополучную бутылку и задумчивым взглядом блуждая по расположению, пока не наткнулся на дверцу электрического щитка, опечатанной печатью дежурного по батарее. Во..., вот оно искомое место. Дежурным заступил Алик Гутник, дружище и сосед по прикроватной тумбочки.
   - Алик, дай печать?
   - А на хрена она тебе?
   - А надо...
   - Ну, на...
   Я подскочил к щитку, смело содрал пластилиновую печать, повернул защёлку и.... Японский городовой, я еле успел удачно остановить водопад бутылок с разноцветными этикетками. Втолкал всё с трудом обратно и не сумев засунуть туда свою бутылку, опечатал щиток и угрюмо отдал печать ухмыляющемуся товарищу. Да и чёрт с ним и просто, без затей сунул бутылку к себе под подушку.
   Ночью проснулся от сдержанного гула голосов. В тёмном, спальном помещении курсанты, разбившись по компаниям и группкам, обмывали первое увольнение. Вышел в коридор, где болтались капитально выпившие курсанты с других взводов, и обошёл все помещения. Везде шло тихое, но активное квашение. Трезвые был только наряд и то они с завистью смотрели на весь этот бардак. Шевелюхин уехал в свой Ютербог на побывку и оставил батарею на нашего замкомвзвода, но и Миша был тоже далеко не трезвый.
   - Алик, я один не могу, пошли хоть посидишь рядом... А то может быть выпьешь? - Предложил товарищу.
   - А..., пошли.
   Из тумбочки, в качестве закуски, достал пачку аппетитно хрустящих палочек посыпанных крупными кристалликами соли, открыл бутылку. Посуды не было, поэтому пришлось с показной лихостью, типа - чего мы только не пили, запрокинув голову, сделать первый глоток. И всё... Не могу больше... Не идёт... Первый-то глоток я впихнул в пищевод каким-то усилием, а последующие - просто не принимает организм. Ни каких рвотных позывов, в принципе, всё нормально - но клинит какие-то глотательные мышцы и я не могу глотать. Я и в последствии не мог пить вайнбранд. Пью любые спиртные напитки, спирт только чистый, а вайнбранд - не идёт.
   Я сунул бутылку товарищу и тот тут же подтвердил свои рассказы о бурной, до армейской молодости, в чём я очень сомневался. Он одним махом, из горла, выдул чуть ли не пол бутылки и удовлетворённо крякнул по мужицки, вытерев губы рукавом: - Хорошо...
   Попробовал я ещё раз, но не получилось и решительно отдал Алику. Гутник ушёл в коридор, а я с чистой совестью завалился спать, особо не переживая, что с выпивкой не получилось. На утро все ходили унылые, с красными глазами и искали чем бы зажевать, чтобы от них не несло перегаром. Больше всех переживал замкомвзод Миша и дежурный по батарее Алик Гутник, так как им придётся докладывать и общаться с командиром батареи.
   Но как всегда пронесло, комбат оказывается тоже вчера не хило где-то отметился и пришёл в десять утра, в даже в более жестоком состоянии, поэтому ничего не заметил.
   Но в понедельник ответственный по бригаде в воскресенье, нашему Скляру шепнул: - Я никому не докладывал, но твои ночью нажрались... Ты за ними поглядывай.
   - Товарищ майор, с чего вы взяли? Я вчера сам в батарее был. Всё в порядке, - твёрдо усомнился комбат.
   - Ха..., я вчера тебя тоже видел. Ты не лучше их был и они могли запросто при тебе пить, а ты бы даже не заметил. А так я тебе сказал, а ты сам разбирайся: хочешь - верь, хочешь не верь....
   После такого "звонка", командир батареи, с командирами взводов устроили капитальный шмон в расположении и в сарайчике, на караульном городке, обнаружили огромное количество пустых бутылок самых разных спиртных напитков. По тревоге построили в расположении курсантов и с ходу наехали, предполагая по мелочным косвенным уликам убедиться в причастности курсантов к выпивке, но..., но получился облом. Строй, в отличии от вчерашнего, излучал оптимизм, непробиваемое здоровье, наивно хлопал чистыми и незамутнёнными глазами, в душе ехидно посмеиваясь над нездорово возбуждёнными командирами: - Поздно..., поздно спохватились. Вот вчера бы..., тогда ДА... Можно было и шашкой помахать, да так чтобы кровь по стенам текла. А сейчас поздно.
   Также решительно произведено дознание, где самыми допрашиваемыми были наш замкомвзвод Халилов, как старший в батарее и наряд по батарее. Но те стояли насмерть - Ни как нет, товарищ старший лейтенант... Всё было нормально... Да вы что? Никто бы не посмел пить в расположении....
   Но в конце-концов, хорошо нажав на наряд, Гутник признался.
   - Хорошо, не хотел кидать тень на офицеров бригады... Скажу неприятную правду. Выхожу я рано утром на улицу и вижу ..., а на караульном городке офигенное количество пустых бутылок. Ну..., я их собрал и сложил в сарайчик, чтобы не подумали на нашу батарею...
   - А офицеры тут причём? - Озадаченно спросил комбат.
   - Так это наверняка, офицеры бригады с верхних этажей пили и к нам кидали....
   Миша Халилов потом рассказывал, а мы смеялись и одобрительно хлопали Алика по плечу: - Я стою рядом и думаю, что если он расколется, то выкинут из школы меня, как не оправдавшего доверие. А этот стоит с видом тупенького, деревенского пастушка лет двенадцати и наивным голосом рассказывает. А офицеры сидят за столом и с лиц у них, загоревшихся с надеждой, что они сейчас докопаются и вскроют нарыв, начинает всё сползать. Особенно у комбата, тот аж позеленел от гнева, а потом как грохнет кулаком по столу, да как заорёт.
   - Ты чё тут мне за херню порешь? Говори - кто пил? Кто организовал эту пьянку?
   А Гутник с обиженным лицом и ручки так в сторону разводит: - Так я же вам говорю - офицеры, нам эти бутылки накидали....
   Комбата аж зашатало и он внезапно командует: - Кругом! Сейчас идём к сарайчику и пока идём... Лучше признавайтесь. Правду расскажете, на первый раз прощу.
   Пока шли, комбат остыл, но ещё такой был, что мог и сорваться: - Считай, Гутник, - говорит он Алику.
   Алик посчитал, а Скляр довольным голосом говорит: - Вот так, на таких мелочах и проваливаются шпионы. Здесь, если вычесть уехавших и наряд, чуть ли не штатная книга батареи. Это первое. Второе, Гутник: если бы офицеры и пили и кидали сюда бутылки, больше половины, если бы не все - разбились. И третье: если бы они употребили энное количество выпивки - да они бы там сами сгорели и померли.... Так что - либо признаётесь и рассказываете правду, либо я приму самые жёсткие меры вплоть до отчисления.
   И тут Гутник приводит новую тупую версию: - Товарищ старший лейтенант, ну если не офицеры, то тогда бригадные дембеля. Видите, какие разные спиртные напитки....? Пособирали сволочи по всюду и подкинули, чтобы нам отомстить....
   Миша скромно промолчал и про свою заслугу, когда он вдруг брякнув, поставил финальную точку: - Товарищ старший лейтенант, ну вы же сами приходили и видели, что мы все трезвые были. Тут ведь как раз по бутылке на каждого и срочники бы валялись облёванные, если бы выпили столько....
   Комбат только головой в великой досаде поводил из стороны в сторону, вспомнив какой он пришёл в батарею, и невольно оглянулся на лыбившихся командиров взводов, тоже вспомнивших, как они накануне нарезались батарейным коллективом. И комбат сломался.
   - Ладно, идите. Повезло вам.... Но... смотрите.....
  
  
  
  Продолжение следует....
  
Оценка: 9.27*13  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023