ArtOfWar. Чеботарёв Сергей Иванович. И два года по приказу

...И два года по приказу...

Во времена Советского Союза всегда и везде подчёркивали, что самое главное для нашего общества - люди. Это главное наше богатство, двигатель прогресса, строители коммунизма. Не буду отрицать, за гибель человека в этом виновные несли ответственность по всей строгости. Да и невиновные, но являющиеся ответственными за сохранение жизни и здоровья подчинённых им людей часто довольно серьёзно "получали по шапке". И всё же, во все времена имелась в запасе "железная отмазка", которая выражалась одним словом - ВОЙНА. Этим словом, прикрывались потери во времена Великой Отечественной войны. Прикрытие ВОЙНОЙ стала щитом для многих "стратегов" в Афганистане, посылавших батальоны в ущелья, занятые крупными бандами душман. Ведь не секрет, что многие операции, проводимые нашими войсками, в качестве обучения планировались штабами внутренних округов, и "разыгрывались вживую" на территории Афганистана. Не забыли списать потери на это слово в Грозном. И, мне кажется, в местах, где мирная жизнь будет прерываться выстрелами и разрывами, гибель людей всегда спишут на ВОЙНУ. Причём спишут гораздо легче и быстрее, чем списывают вышедшее из строя вооружение и технику.

А ведь, на самом деле, Афганистан в 1979-1989 годах показал, советские военные - офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты, в подавляющем большинстве своём оказались "золотым" фондом нашего государства. Только для того, чтобы это понять, нужно было поставить тех, кто воевал в составе 40 армии, в условия выживания, заставить нас рисковать жизнью, находиться в постоянной жизненной зависимости от своих сослуживцев. Вот тогда и проявились все самые благородные качества советского человека, слетела показушность, открылись самые чистые и благородные черты характера.

Мне не дадут соврать те, кто побывал "за речкой", "поварился в котле" обстановки боевых действий, что преобладающее большинство командного состава Ограниченного контингента советских войск в Афганистане, начиная от командира взвода и до командира батальона (выше я уже не берусь судить), окунувшись в суровую необходимость ведения реальных боевых действий, вынуждены были показать все свои положительные и отрицательные качества. Трусливые натуры, с "гнильцой" в душе, стремились правдами и неправдами сбежать с должностей, где их жизнь подвергалась опасности. Остальные становились "тружениками войны", людьми, которые добивались уважения и авторитета не словами, а практическими действиями. Хочу рассказать об офицерах и прапорщиках той батареи, в которой я служил, и которая стала для меня родной. Таких батарей, рот, эскадрилий в Афгане было очень много. Кто-то выполнял боевую задачу на заставах, охранял места расположения управлений полков и дивизий, склады и предприятия. Другие ходили в рейдовые операции, устраивали засады на караваны, выслеживали банды. Каждому была поставлена своя задача, от выполнения которой зависел успех всех остальных. Миномётная батарея, в которой мне довелось служить, входила в состав горнострелкового батальона, который во время проведения рейдовых операций находился на острие ножа, балансируя между понятиями - ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ.

В Афганистан я попал служить 31 мая 1981 года. В 122 мотострелковый полк мне удалось попасть только в полдень 11 июня. Пять дней пришлось ждать попутного транспорта на пересыльном пункте в Кабуде, шесть дней - в Кундузе. Полк в то время располагался метрах в 500-600 от перекрёстка трассы Мизари-Шариф - Ташкурган и дороги на Хайратон. Офицеры и прапорщики жили по подразделениям в домиках, сложенных из саманного кирпича, солдаты в больших палатках типа УСБ. Все "удобства" на улице.

Офицеры и прапорщики нашего 3-го горнострелкового батальона.

Сидят на бордюре справа налево: прапорщик Виктор Мацборода - командир взвода 82-мм автоматических миномётов, прапорщик М.Ганиев - старшина миномётной батареи, прапорщик Зиньковский - секретарь комитета комсомола, я. Сзади на корточках командир 9-й горнострелковой роты капитан Скибинский А.А. На заднем плане видны кладовые батальона, а дальше - палатки для личного состава.

Оружейные комнаты и кладовые сложены из такого же, как и домики для офицеров, саманного кирпича. Наш батальон имел свою столовую, небольшую баньку. В общем, условия самые, что ни на есть, полевые, хотя всё было устроено, хоть и без комфорта, но с долей своеобразного уюта. Только командование полка жило в вагончиках на колёсах, которые, в первое время "прозрачности" границы, вывезли из Союза. Кстати, рассказывали один случай, когда летом 1980 года были направлены в командировку в Термез прапорщики их нашего полка. Для пересечения границы открытие визы тогда не требовалось. Да и служебных заграничных паспортов - тоже. Возвращаясь из командировки эти "архаровцы" увидели возле дороги вагончик на колёсах, который, видимо, принадлежал какой-то ремонтной дорожной бригаде. Благо, "крюк" Урала-4320 был свободен, вагончик оказался закрытым на замок, и в прямой видимости никого не было. Вагончик прицепили и успешно отбуксировали в расположение полка в Афганистане. Предвкушая благодарности, которые "посыпятся" на них от начальников за предприимчивость, эти "герои" спилили замок и обнаружили в вагончике спящего мужчину. Оказался ремонтник дорожного покрытия, который накануне изрядно приложился к бутылке с "зелёным змием", и в виду своей временной не транспортабельности был закрыт друзьями в вагончике. Сон оказался таким крепким, что пьянчужка ничего не почувствовал когда вагончик цепляли к машине, буксировали до переправы и далее до расположения полка. С огромным трудом мужика привели в чувство, и разъяснили, что он на территории Афганистана. Сообщение до такой степени перепугало работягу, что он начал умолять своих похитителей: "Родненькие! Отвезите меня хотя бы до границы. До Термеза я уж сам как-нибудь доберусь. Клянусь, что никто не узнает о том, что вы увезли вагончик!". Скорее всего, он выполнил свою клятву, так как из-за вагончика никто шум не поднимал и он до переезда полка к новому месту расположения успешно служил жильём для одного из наших полковых начальников.

Чтобы не забыть, хочется отметить тот факт, что к артиллеристам в мотострелковых и танковых подразделениях и частях всегда относились с уважением. Хотя в Советской Армиив то время были случаи, когда половину всех нарядов и львиную долю хозяйственных и строительных работ взваливали на артиллерийские подразделения. Это продолжалось, как правило, до тех пор, пока воинская часть не подходила к итоговой проверке. Вот тут-то всё становилось на свои места. Мотострелки и танкисты, которые год усиленно готовились к проверке, стреляли, водили, отыгрывали БСВ, РТУ и БТУ, получали твёрдые хорошие и отличные оценки. "Зачуханная" артиллерия получала "голый" двояк, в лучшем случае, трояк. Итоговая оценка полку - не выше оценки артиллерии. После этого отношение коренным образом менялось. В разряд "неприкосновенных" вводилась Артиллерийско-стрелковая подготовка (позднее - Управление огнём артиллерии), по плану проводились полевые выходы артиллерии, занятия на технике, боевые стрельбы. Мне приходилось служить и в мотострелковых, и в танковых частях. Где-то получалось по приведённому выше примеру, а кое-где командиры полков были научены горьким опытом раньше, и не хотели "наступать на грабли" ещё раз. Однако, всё выше сказанное ни в коей мере не относилось к Афганистану, и в частности, к нашему батальону. Миномётчики были уважаемыми людьми, чего, кстати сказать, они вполне заслуживали уровнем своей подготовки и затребованностью в бою.

Батарея, практически в полном составе вошла в Афганистан из Чехословакии.

Командир батареи старший лейтенант Виктор Корниенко. Его я знал только одну неделю. Человек очень интересный, спокойный, уравновешенный, с сильно выраженными командирскими качествами. Рост выше среднего, худощавый, по внешнему виду хороший спортсмен и изрядно выносливый. Ценился у командования батальона и полка. В Афганистане в тот период главное внимание уделялось боеготовности, исправности техники и вооружения, способности подразделения выполнить поставленную задачу в любых условиях обстановки. На некоторые упущения в ведении ротного хозяйства никто особого внимания не обращал. И именно в это время быт солдат и сержантов батареи был обустроен с максимальными для данных условий удобствами. В палатках - идеальный порядок. Питьевая вода в бачках всегда холодная и свежая, пол постоянно влажный, чтобы создать прохладу. В любое время суток с личным составом занимался один из офицеров или прапорщиков. Даже в личное время военнослужащие срочной службы не оставались одни. С ними кто-нибудь беседовал, организовывал написание писем, или просто проводил добровольные концерты. Организатором и вдохновителем данных мероприятий был, безусловно, Витя Корниенко. Командир батареи умел добиваться необходимой для него цели, используя для этого порой довольно резкие меры. Мне до сих пор вспоминается одна его, довольно для меня жуткая в то время, шутка. Боюсь, что эту шутку не всякий поймёт.

В свободное время офицеры и прапорщики батареи любили поиграть в нарды, в "длинный шеши-беши". Причём "баталии" на единственной доске разыгрывались жаркие. Кто хоть раз играл в эту игру, поймёт, какой азарт проявляется в этой игре. Играли, как правило, на выбывание: проиграл - освободи место. Жди теперь своей очереди сесть за доску с победителем. Игру эту тихой назвать можно только в явном приближении. Треск катящихся по доске "зар", щелчки передвигаемых фишек, азартные крики игроков и комментарии зрителей. Под этот аккомпонимент не только заснуть, но и просто заняться чем-то своим не возможно. Корниенко, к слову сказать, этой игрой не увлекался. Хотя, может быть, это только у меня сложилось такое впечатление. Во всяком случае, играющим в нарды я его не видел. В один из вечеров игра затянулась за полночь. Витя лёг уже спать. До разве тут заснёшь?

Последовала команда: "Мужики! Кончайте игру и ложитесь спать! Уже очень поздно, а завтра рано вставать".

Игра продолжается.

Очередное обращение с попытками воздействовать на совесть: "Не даёте заснуть! Даже соседи сейчас могут прийти".

В ответ: "Витя! Ещё немножко и заканчиваем!". Окончание игры только на словах. Никто и не собирается ложиться спать.

Обращение уже с угрозой в голосе: "Последнее предупреждение - кончайте игру, или будет плохо!".

Результат тот же.

Корниенко: "Я предупреждал? Пеняйте на себя!".

Демонстративно открывает тумбочку, достаёт гранату Ф-1, не торопясь, чтобы все видели и могли "переварить" последствия его действий, вынимает чеку, и бросает гранату под стол игрокам. "Переварили" и среагировали очень быстро. Все шесть человек вылетели "пробкой" из домика. Самый массивный из нас Андрей Микушев бежал первый, и слёту сорвал дверь домика с петель. Поэтому для нас остальных проход был свободен. Спрятались за угол и ждём разрыв. Три секунды. Тишина. Минута. Тишина. Осторожно заходим в домик. Гранаты нет. Витя спокойно спит, или делает вид, что спит. Никто не может ничего понять, ведь должна была разорваться - учебных гранат в Афганистане не было и в помине. Растормошили командира батареи и начали допытываться - в чём фокус? Оказалось, в боевую гранату был закручен взрыватель со сработанным детонирующим составом. Только имитатор взрывателя. Вынув чеку, Витя гранату бросил на пол. Все следили за полётом гранаты, а не за Витей. Хлопок в ладоши прозвучал как накол капсюля. На наше и своё счастье Витя разыграл нас "муляжом" гранаты. А ведь в тумбочке лежали и боевые гранаты!

А вообще, командир миномётной батареи старший лейтенант Виктор Корниенко был стоящим "мужиком", настоящим офицером и мужественным человеком. Жалко, что погиб нелепой смертью. Хотя, любая формулировка, связанная со словом СМЕРТЬ, по своей сущности нелепа. Его гибель была для меня первым случаем боевой потери. И случилось это так.

14 июня 1981 года я вступил в должность командира взвода, а 15 июня мы по тревоге в 22 часа выехали на первую для меня операцию в район города Саманган (административный центр провинции Айбак). По сведениям разведки, душманы спланировали захват и уничтожение зернохранилищ на окраине этого городка. У стоящего там мотострелкового батальона свободных сил даже для временной охраны объекта не оказалось. В 3 часа ночи 16 июня мы были в Самангане. В 7 часов выехали в район зернохранилищ и в 7.30 заняли оборону по периметру двух больших зданий. С одной стороны к хранилищам примыкает пустырь, с другой - чахлый сад, метров 200 глубиной, с остальных двух - дувалы (высокие глинобитные заборы) жилых построек, расположенные в 100-150 метрах от хранилищ. БТРы укрыли за остатками заборов, обложив со всех сторон большими камнями. Грузовые машины поставили между хранилищами, прикрыв бронетехникой. Миномёты поставили на плоские крыши самих хранилищ. Назначили дежурные смены и по очереди легли отдыхать. Днём нападение ждать не приходится.

17 июля 1981 года. Ночь прошла тихо. Изредка освещали местность осветительными минами и ракетами. Где-то рядом слышалась стрельба. Но в нашем районе активных действий банды не предпринимали. Днём по очереди отдыхали. Командир 8-й ГСР капитан Тенишев Валерий Шакирович организовал приготовление шашлыка. Спиртное на операции никто и никогда не употреблял. С наступлением сумерек организовали боевое дежурство. Где-то в 21 час начался обстрел с двух сторон нашей обороны. Ответили из миномётов и пулемётов. Перестрелка длилась около 40 минут. В 21.45 меня вызвал начальник штаба батальона ст. л-т Гасумов и приказал принять батарею, т.к. в 21.30 в живот был ранен мой командир батареи ст. л-т Корнеенко. Несуразное ранение. Вместе в командиром 8-й роты он находился за каменным укрытием возле одного из БТР. Пуля попала в камень и осколками исполосовала Вите живот. На двух БТРах его срочно отправили в госпиталь города Пули-Хумри, а оттуда в окружной госпиталь в Ташкент. Остаток ночи прошёл в относительном покое. Возможно, душманы где-то были рядом, но активных действий не предпринимали.

19 июня 1981 года передали оборону зернохранилищ афганцам и вернулись в полк. Где-то через месяц пришло сообщение из госпиталя, что наш командир миномётной батареи старший лейтенант Корнеенко умер. Точной даты его смерти я не знаю. По слухам, после операции в госпитале он уже начал ходить, но какая-то инфекция вызвала обострение и врачи спасти его не смогли.

Больше месяца наша батарея оставалась без штатного командира. По штатному расписанию исполнять обязанности командира должен был я, но в батарее был командир взвода управления старший лейтенант Василий Чаус, который имел опыт боевых действий и старше меня по званию и возрасту. Командовать батареей по своему складу характера Васька не хотел, поэтому все вопросы с ним мы решали коллегиально. Ну, о нём я расскажу немного позднее.

На должность командира миномётной батареи к нам, из артиллерийского дивизиона нашего полка, назначили старшего лейтенанта Бурмистрова Павла Алексеевича.

Командир 3-й миномётной батареи старший лейтенант Бурмистров Павел Алексеевич.

Фотография сделана в день вручения ему правительственной награды - ордена "За службу Родине" III степени.

Рост выше 180 см, крепкого телосложения с фигурой борца, ладонь как пехотная лопатка, добродушное, улыбчивое лицо и "железный", настойчивый характер. В Афганистан мы с ним приехали по замене примерно в одно и тоже время, так что служить нам вместе предстояло долго. Бурмистров уже в возрасте где-то старше 25 лет экстерном сдал экзамены за курс артиллерийского училища. Среди командиров взводов он был "переростком". В его годы некоторые уже командовали дивизионами. Удивительнее всего, что человек уникальный, воспитатель от рождения, талантливый руководитель, с очень общительным характером, требовательный офицер, умеющий добиваться выполнения своих приказов и распоряжений без нервозности и криков - чисто силой убеждения в необходимости данных действий. И как дополнение к характеристике - смелый, надёжный и верный товарищ. С ним у нас с самого начала сложились полу деловые, полу дружеские отношения. По своему характеру я не стремился к панибратским отношениям, воспринимая Пашу не только как друга, но и как командира. У нас было чёткое распределение обязанностей: я отвечал за состояние вооружения, боеприпасов, боевую подготовку батареи, он - за воспитание сержантов и солдат, состояние воинской дисциплины и порядок. Это меня вполне устраивало, так как по молодости лет я ещё не умел часами проводить нравоучительные беседы, был нетерпелив и скор на принятие решений, порой не совсем верных. В общем, о таком командире батареи я, и мечтать, не смел. За его "широкой спиной" и под прикрытием его авторитета нам жилось в батарее очень спокойно и комфортно. Правда, Пашин авторитет нам приходилось постоянно подкреплять практическими действиями. Это заставляло постоянно находиться в положении лидера, как в вопросах внутреннего порядка, так и в вопросах дисциплины и исполнительности. По системе действий рейдового горнострелкового батальона в полном составе миномётная батарея воевала очень редко. Как правило, батальон делился на две части, каждая из которых "работала" самостоятельно, порой на расстоянии от прямой видимости до нескольких километров. Соответственно, для огневого прикрытия каждой части батальона выделялась полу батарея, составляющая отдельную группу. Одной такой группой, в составе первого огневого взвода, командовал я, другую группу из второго огневого взвода возглавлял Бурмистров. Третий огневой взвод "Васильков" или оставался в резерве командира батальона с бронегруппой, или, без миномётов, распределялся равномерно между группами батареи, как подносчики боеприпасов. В результате этой системы нам с командиром батареи воевать вместе, полным составом, приходилось редко. О состоянии и успехах соседней группы мы узнавали или по радиостанции, или, уже после окончания операции, из рассказов участников и очевидцев. В принципе, вполне возможно, что такая тактика применения артиллерии была свойственна не всем батальонам в Афганистане. Но для нашего района боевых действий, где в основном преобладали мелкие, мобильные банды численностью от 50 до 200 человек, районы сосредоточения "духов" приходилось брать в "клещи", чтобы не дать улизнуть. Я на эту особенность боевого применения обратил внимание только по той причине, чтобы охарактеризовать старшего лейтенанта Бурмистрова только тем примером, очевидцем и участником которого я был сам. Как-то не хочется передавать слухи и рассказы от третьего лица.

Вот вам один из случаев, который раскрывает черты характера Паши в самом лучшем свете. В конце мая месяца 1982 года батальон участвовал в проведении операции в зоне ответственности 395 мотострелкового полка нашей дивизии. Шёл пятый день операции. В основном проводились блокировки и "чистка" населённых пунктов в районе Чирикарской долины. В большинстве случаев такие "чистки" проводятся без особой стрельбы, однако забирают много времени. Наша задача, как и прежде, быстро занять господствующие высоты вокруг кишлака и отрезать пути возможного отхода банды и неблагонадёжных в горы. Остальная работа выполняется "зелёными" совместно с контрразведчиками.

24 мая 1982 года. В 4.00 выехали прочёсывать ущелье Вальян. Знакомое место, знакомая обстановка. И банда одна и та же. Месяц назад мы были в этом ущелье и имели возможность "познакомиться" с бандой. Этот район славится богатством и независимостью здешнего главаря банды. Ущелье выходит двумя рукавами на дорогу Термез-Кабул. Объехать его практически невозможно - дорога зажата между гор. Левой стороной ущелье подпирает перевал Саланг. Весь афганский транспорт, перевозящий грузы от границы с Союзом в южные районы Афганистана и обратно подвергается взиманию "пошлины" со стороны банды. Да и местное население кишлаков, расположенных в самом ущелье, находятся во власти этой банды. Последнее время участились случаи нападения на наши колонны. А ведь банда совсем небольшая, стволов около 200. Вот эту банду мы и должны потрепать. Уничтожить её явно невозможно, так как члены банды все из местного населения. Разбегутся по своим домам, спрячут оружие и поди докажи, что он из банды. А местные жители просто побоятся выдать их. Мы то уйдём, а бандиты останутся. Что они сделают с предателями? Да и мы для местного населения никогда не станем своими. Тем более, что иноверцы. Вот и идём мы делать совершенно бесперспективную работы, зная наперёд её результат. Но идём! А вдруг удастся встретиться с бандой в открытом бою и ликвидировать хоть какое-то число "правоверных" душманов. Только на этот раз выдвигаться в глубину ущелья будем по правому, противоположному гребню. Технику бронегруппы и машины батареи оставили на противоположном от кишлаков скате горы. Командир батальона приказал развернуть "Васильки" для стрельбы с закрытой огневой позиции. Огневая поддержка во время движения в пешем порядке обеспечена. Периодически сообщаю командиру взвода автоматических миномётов прапорщику Майбороде координаты нахождения головы колонны, а он уже определяет данные для стрельбы, чтобы не накрыть огнём своих. Прошли по гребню горы и расположились в прямой видимости кишлака, где-то километрах в четырёх от входа в ущелье. Панорама с высоты горы открывается изумительная. Местность, с точки зрения удобства для жизни, просто превосходная. Кишлак находится с двух сторон небольшой речушки. Дома окружены цветущими деревьями. Чётко различаются ухоженные прямоугольники полей. В такой местности и жить бы хорошо, и обеспечить себя и свою семью без проблем. Да только банды и вооружённые дармоеды не дают спокойно жить. Заняли вместе с 7-й горнострелковой ротой позиции на скате, направленном внутрь ущелья. Миномёты расположил на обратном скате, приведя их в боевое положение. Огня по нам пока особо никто не ведёт. Да и в ущелье пока тихо. Управление батальона с отдельными взводами и 8-ё горнострелковой ротой продолжили движение по гребню в глубь ущелья. Командир батареи старший лейтенант Бурмистров с радистом ушёл вместе с командным пунктом батальона. В 14 часов два взвода 7-й роты получили приказ сняться с позиции, и пошли на поддержку батальона. Здесь, в моём районе, тишина и делать особе нечего. Тем более, что по старой памяти нас, миномётчиков, привыкли использовать в качестве пехоты. Отразить атаку небольших групп противника мы в состоянии своими силами, а чтобы обстрелять из миномётов противника, пытающегося уйти из кишлака мне никакой помощи не нужно. Предприняли попытку пристрелять подступы к кишлаку из "Васильков", стоящих вместе с бронегруппой. Эффект, прямо скажу, отрицательный. Автоматические миномёты стреляют минами с дальнобойным зарядом, траектория полёта мины очень высокая, вес мины всего 3,6 килограмма, и мины сильно сносит приземным ветром. Кучности стрельбы нет вообще. А просто так разбрасывать боеприпасы нет резона. Конечно, в крайнем случае, огонь этих миномётов можно использовать, но наиболее эффективна стрельба прямой или полупрямой наводкой. Созерцать мирную долину и любоваться весенним пейзажем, прямо скажу, надоело. Даже через оптический прицел снайперской винтовки мне не удалось обнаружить малейших признаков движения в кишлаке. На противоположном скате гор, также всё спокойно. Нутром чувствую, что тишина действует расслабляющее не только на меня. Нужно как-то взбодрить своих миномётчиков и оставшихся под моей "опекой" мотострелков. Организовал подготовку запасных позиций, укрытий для миномётов и охранения. Верхний слой земли оказался всего сантиметров 40-50. Дальше идёт сплошной камень. Дурное занятие "грызть" сапёрными лопатками гранит. Выкладываем бруствера окопов с использованием камней, во множестве лежащих на гребне и скатах горы. Пусть меня простят подчинённые за, возможно, ненужную работу, но полудрём и самоуспокоенность могут привести к печальным последствиям.

Видимое спокойствие окружающей обстановки и на самом деле оказалось обманчивым. Поступило сообщение по радиостанции, что в соседнем кишлаке "духи" зажали замполита 8-й горнострелковой роты старшего лейтенанта Серёжку Шестопалова и с ним 7 человек. Серёга с отделением должен был занять господствующую высотку возле кишлака, но немного ошибся в направлении и выскочил на окраину кишлака. Здесь и напоролся на большую группу басмачей. Хорошо, что противника увидели первыми и огнём прижали к земле. Это дало возможность всей группе забежать в дом и занять оборону. Правда, одного солдата тяжело ранило. Благо, дом оказался двухэтажный, прочный, свободный от местных жителей, и со всех сторон имел отличные сектора обстрела. Для семи хорошо вооружённых человек оборонять его не составило трудности. Боеприпасов было вполне достаточно. Трудность составляло только то, что с ними был раненый, который самостоятельно передвигаться уже не мог. Для того, чтобы прорваться из дома к своим, соорудили носилки. Первоначально командир батальона приказал только обороняться и попыток прорыва не предпринимать. Попытались деблокировать попавшую в засаду группу частью сил 8-й горнострелковой роты. Нарвались на плотный огонь "духов". Почувствовав добычу, душманы решили группу Шестопалова из кишлака живыми не выпускать. Мало того, что за каждого убитого "шурави" получили бы солидную награду, так и захватили бы восемь "стволов" автоматического оружия. Тем более, что группу Серёги "духи" серьёзно в расчёт не брали, и надеялись расправиться с ними довольно быстро. Обычно, почувствовав давление с нашей стороны, они отходили и в активный бой не ввязывались, а здесь вцепились мёртвой хваткой. При проведении этой операции для поддержки нашего батальона была выделена артиллерийская батарея 122-мм гаубиц Д-30, которая занимала огневые позиции недалеко от входа в ущелье, на обочине автотрассы Термез-Кабул. Пока мы выдвигались для блокирования ущелья по гребню гор, эта батарея "утюжила" подходы к кишлакам, не давая никому уйти в глубину ущелья. Командир батальона принял решение с помощью этой батареи поставить дымовую завесу вокруг дома, где засела группа Шестопалова, и под прикрытием этой завесы вывести группу к своим войскам. Связь с артиллеристами держал артиллерийский корректировщик от батареи, который шёл вместе с командным пунктом батальона. С батареи доложили, что к постановке дымовой завесы они готовы. Произвели пристрелку дымовыми снарядами (дымовой снаряд 122-мм гаубицы даёт всего 7% осколков по сравнению с осколочно-фугасным, такого же калибра, поэтому вероятность поражения своих войск сводится до минимума), дали команду Шестопалову подготовиться к прорыву в направлении к своим. Батарея по команде дала один залп, второй, и когда группа Шестопалова выскочила из дома, с огневой позиции доложили, что дымовых снарядов больше нет. Дым от завесы рассеялся очень быстро. В результате восемь человек, один из которых был на носилках, оказались на открытой местности перед стволами "духов". Группа выходила в боевом порядке: двое впереди, двое с носилками, на которых был раненый, за ними, и прикрывал отход Серёжка с двумя солдатами. Душманы незамедлительно воспользовались тем, что наши солдаты вышли на открытое место, и огнём положили двоих передовой группы, двоих с носилками и добили раненого. Обратно в дом успели забежать только Шестопалов и с ним ещё двое. Трудно передать словами горечь и злость, которая была у всех нас на душе. Материли духов, досталось и артиллеристам с батареи. Как можно было не пересчитать все имеющиеся дымовые снаряды и не подготовить надёжную дымовую завесу? Конечно, можно оправдать их тем, что они не знали, что прикрывают деблокацию нашей группы. Но в тот момент никто не собирался защищать артиллеристов. Все мысли направлены только на то, что потери совершенно неоправданные, и троим, оставшимся от группы, шансов продержаться, а тем более вырваться из окружения, практически не осталось. Однако и душманы, возможно, понеся чувствительные потери, а возможно и частично удовлетворившись результатами, атаки дома прекратили. Можно предположить, что задачу полного уничтожения группы они оставили на ночь. С нашей стороны предпринимались попытки прорваться к группе, но в связи с тем, что все подразделения батальона были мелкими группами разбросаны вдоль ущелья, собрать относительно мощный кулак не представляло возможности. Тем более, что во второй половине дня люди валились с ног от усталости, и при проведении прорыва не могли полноценно выполнять поставленную перед ними задачу. Одну из попыток выручить группу Шестопалова я всё-таки хочу отобразить. Так как мы все находились на связи в сети командира батальона, я по радиостанции мог слышать переговоры командиров рот с комбатом.

И вот слышу: "Я, 80-й! 80-й и 40-й, идём на прорыв к 85-му!". По таблице позывных я знаю, что 80-й - это командир 8-ё горнострелковой роты капитан Валера Тенишев, а 40-й - командир миномётной батареи старший лейтенант Павел Бурмистров.

Соответственно, можно было предположить, что на прорыв пойдут, по крайней мере, человек 40-50. Но никто не мог даже подумать, что с командиром 8-й роты всего два человека -радиотелефонист и стрелок, а с командиром батареи только радиотелефонист. Пять человек, из которых двое, хоть и опытные офицеры, готовы были пойти против больше чем, сотни вооружённых духов, лишь бы помочь своим товарищам выйти живыми из создавшегося катастрофического положения. Прорыв, конечно, не удался, так как эта пятёрка была встречена плотным огнём и была вынуждена отойти. В результате группа Шестопалова осталась оборонять дом от духов в одиночку. Поддержка огнём им оказывалась постоянно, но бандиты предпочитали не высовываться из своих укрытий. С моей стороны также поступило предложение командиру батальона, оставить миномёты на гребне хребта, и силами имеющихся у меня 30 человек, довольно свежих и полных энергии, спуститься к подножью гор, пройти до кишлака и попытаться выручить Серёгу и его людей. Правда, от моего места расположения до места расположения группы мне пришлось бы идти под огнём душманов около пяти километров по открытой местности. Это предложение командир батальона не утвердил и приказал мне оставаться на месте, беспокоя духов огнём из миномётов. Ночью остатки 7-й роты ушли на командный пункт батальона, и со мной остались только миномётчики, сапёры и расчёт пулемёта ПК. Ночью духи периодически обстреливали нас, не давая возможности передвигаться по гребню горы. Серьёзного беспокойства это нам не доставляло, так как близко подходить они не решались из-за открытости склона горы, а издалека ночью вести прицельный огонь практически невозможно.

25 мая 1982 года. В 4 часа утра остаткам группы Шестопалова удалось выйти к своим. Как это ни парадоксально, но удалось пройти через цепи басмачей всем троим, оставшимся в живых - Серёжке, сержанту командиру отделения и солдату-таджику. Выйти способствовало правильно принятое Шестопаловым решение, выходить по одному в разные стороны. Причём в сторону расположения подразделений никто не пошёл. Решили, что таджик, сняв хлопчатобумажную куртку и панаму, отправится проверить одно из направлений отхода. Пойдёт без оружия, только взяв с собой граниты. Направили его по той причине, что он знает язык фарси, местное наречие. В крайнем случае, если пройти не удастся, вернётся обратно. Если прохода нет и вернуться назад невозможно, прорываться дальше, подав сигнал с помощь гранат. Остальные ждут сигнала. Если в течение часа взрыва гранат не последует, выходить в этом же направлении, опять же по одному. В случае взрывов - уходить в другом направлении. Таджик, пройдя почти до конца кишлака, был остановлен окриком наблюдателя. Ответив, что идёт свой, таджик продолжил движение и за дувалом увидел группу около десятка басмачей, которые сидели у костра. Не долго думая, он кинул две гранаты в эту группу, и с одной гранатой сумел, воспользовавшись паникой, выйти к своим. Созданная таджиком паника способствовала выходу оставшихся двоих. Они сразу после взрывов гранат выскочили из дома и побежали в разных направлениях. Надеяться на то, что их примут за своих, не приходилось. Сержанту удалось проскочить через охранения духов без стрельбы. На его пути никого не встретилось. Старшему лейтенанту Шестопалову пришлось выходить со стрельбой. Он нарвался на группу басмачей, человек 5-6. Стреляя на звуки голоса, Сергей под прикрытием домов и дувалов сумел оторваться от преследования. Вот так из группы в восемь человек в живых осталось только трое. Трудно передать словами, что пришлось пережить оставшимся в живых за эти сутки. В любом случае, эти сутки они будут вспоминать до конца своей жизни. А что касается Шестопалова, то за два года, которые мне пришлось ёжке, сержанту командиру отделения и солдату-таджику. ачей всем троим оставшимся в живых-сти склона горы, а издалека ночью вестслужить вместе с ним в одном батальоне, ему несколько раз пришлось встречаться со смертью лоб в лоб, и из всех передряг он сумел выходить без единой царапины. За спину солдат он никогда не прятался, всегда показывал пример самоотверженности, героизма и профессионализма. В самых тяжёлых местах с автоматом или с пулемётом в руках находился рядом со своими подчинёнными. Ему стоило быть не заместителем командира роты по политической части, а строевым командиром. Не зря ему почти всегда доверяли с отдельной группой выполнять самые ответственные задания. После выхода Шестопалова с остатками группы, перед батальоном встала задача забрать у духов тела погибших. Естественно, просто так наших погибших никто отдавать не собирался. Все подразделения батальона подтянулись к командному пункту батальона. Около 10 часов 7-я и 8 роты с двух сторон двинулись к кишлаку. Меня с миномётчиками оставили на командном пункте. Для нормальной обороны в случае нападения духов у меня всё есть: вода, боеприпасы, продовольствие. Пулемётов мне не оставили, но и с автоматами жить можно. Как и следовало ожидать, душманы ждали, что своих убитых мы должны обязательно забрать, поэтому устроили в районе дома довольно сильную засаду. Не ожидали они только того, что выходить к кишлаку наш батальон будет не напрямую, а одновременно с двух сторон, зажимая их в клещи. Но, всё равно, бой был очень жаркий, и только к вечеру подразделения батальона вышли в район боя группы Шестопалова. Забрать убитых под огнём духов не удалось, закрепиться в кишлаке не смогли и подразделения батальона отошли к горам. Получен приказ до утра оставаться на своих местах, подготовиться к отражению возможных ночных нападений. В 20.35 пошёл сильнейший ливень. Такого я не видел раньше ни разу, даже побывав под проливным дождём на побережье Чёрного моря. Только сейчас я стал понимать выражение: "Льёт как из ведра". Такое впечатление, что с неба вода бьёт из брандспойта. Струи воды, в прямом смысле слова, сбивают с ног. Офицерская плащ-накидка промокла насквозь мгновенно и от воды не спасает. Всё обмундирование мокрое, в ботинках вода выливается через край. По склону горы сходит сплошной водопад. Хорошо, что мы были на самом хребте горы, а иначе нас, вместе со всем вооружением и имуществом, пришлось бы вылавливать у подножья горы. На счастье, такие ливни обычно скоротечные, и минут через 10 дождь напоминал о себе только лёгким покапыванием, мокрым обмундированием, и грязным орудием. Даже небольшой ветерок вызывал сильный озноб. Холодно. Дров для костра поблизости нет. Обсушиться невозможно. Сперва, сожгли всю имеющуюся укупорку из ящиков мин. Когда эти небольшие деревяшки закончились, у сапёра обнаружили 500-грамовые тротиловые шашки. С помощью рукоятки штык-ножа начали откалывать небольшие кусочки и подкладывать в огонь. Дыма и копоти много, тепла - мало. Только приятно сидеть возле этого костерка и греться больше глазами, чем по-настоящему. От усталости, холода и безысходности подступила такая апатия, что вообще ничего делать, ни о чём думать не хочется. Благо, что ливень превратил склоны горы в непроходимые кучи глины, подняться по этим склонам ночью практически невозможно и ждать нападения духов не приходится. Всю ночь не спали, спасаясь от холода, обернувшись плащ-палатками. Только с нетерпением ждали восход солнца, чтобы немного согреться. Если бы такое произошло не на операции, уже утром половина личного состава лежала бы с температурой. А так нервное напряжение помогло организмам перебороть болезнь.

Выводы из всего, что мной рассказано, делайте сами. Случай с группой старшего лейтенанта Шестопалова дал возможность ещё раз убедиться в крепости нашей дружбы, готовности к самопожертвованию, ради спасения сослуживцев. И, одновременно, напомнил, что наш противник не всегда стремится уйти при появлении шурави, способен вести упорный огневой бой с равными, а порой и превосходящими силами советских войск, наносить нам чувствительные потери.

С Пашей Бурмистровым мне довелось вместе служить и воевать до ноября 1982 года. Большую часть рейдовых операций мы прошли с ним плечом к плечу. С полной ответственностью за свои слова, не скрывая и не пытаясь показаться в лучшем свете, заявляю: ни разу ни у меня ни у него не возникло необходимости поругаться, перейти на официальный тон, типа "Я Вам приказываю, товарищ старший лейтенант!". Почти полтора года мы прожили душа в душу. Вместе решали все вопросы, преодолевали трудности, радовались успехам, огорчались неудачам. В конце 1982 года в артиллерийском дивизионе нашего полка случилось чрезвычайное происшествие - пропал солдат. То ли его "духи" украли, то ли он сам куда-то ушёл. Командира дивизиона и начальника штаба дивизиона сняли с должностей и назначили с понижением. Как лучшего и перспективного командира батареи капитана Бурмистрова П.А. назначили начальником штаба дивизиона. Таким образом, Паша ушёл в дивизион, а на его место прибыл бывший начальник штаба. Как это ни прискорбно и ни стыдно, но не только имени его я не помню, но и фамилия выскочила из головы. А в "блоке холодной памяти" - моём афганском блокноте - он, почему-то, не упоминается. Да и ничего выдающегося, связанного с новым командиром батареи, я вспомнить не могу. Помню, что он постоянно сидел на своём гарнизоне, выезжал куда-то крайне редко, занимался чем-то, что было его хобби. Поэтому, в своём рассказе я его упоминать (пусть меня за это извинят) больше не буду. Уехал из Афганистана капитан Бурмистров 5 апреля 1983 года. Уезжая к границе, Паша, вместе со своим закадычным другом и нашим боевым товарищем командиром 8-й горнострелковой роты капитаном Тенишевым Валерием Шакировичем, заезжали на мой гарнизон попрощаться. Обменялись адресами, обещаниями найти друг друга, и расстались. К величайшему сожалению, больше никаких сведений о Бурмистрове Павле Алексеевиче я не имел.

Вот такие командиры были в 3-й миномётной батарее на момент моего нахождения на территории Афганистана. Теперь постараюсь объективно (а может быть и с оттенками субъективности) охарактеризовать остальной командный состав батареи - командиров огневых взводов и взвода управления, старшин батареи, с которыми мне пришлось жить под одной крышей, есть один хлеб и вкушать "прелести выполнения интернационального долга".

По рассказам офицеров и прапорщиков, первые боевые потери в батарее были в 1980 году. Во время операции погибли четыре человека из взвода управления, во главе с командиром взвода лейтенантом Юрием Панченко. Это группа должна была корректировать огонь артиллерии, и её отправили в горы для выполнения задач по предназначению (удивляюсь только, почему отдельно, без прикрытия пехоты). Вечером группа не успела спуститься к своим, и осталась ночевать в горах. Утром все четверо спустились к кишлаку у подножья горы за водой. Казалось, вокруг всё тихо, в прямой видимости вооружённых людей нет. Подвел извечный русский "авось". Взяли воду, сели завтракать недалеко от кишлака. Где бдительность, беспокойство о своей жизни? Как обычно, неизвестно откуда, появились "духи". Сержант, командир отделения разведки, успел дотянуться до автомата и выпустить полмагазина. Выстрел из "бура" оборвал стрельбу. Юра Панченко бросил три гранаты, четвёртой подорвал себя. Оставшиеся в живых двое солдат пытались спастись бегством, но были ранены и добиты камнями. За четверых наших военнослужащих, "духи" потеряли всего трёх своих. Да и в добавок к этому получили четыре автомата и имущество. При встрече нового пополнения этот случай ещё долго приводили, как негативный пример.

На место Панченко был назначен старший лейтенант Чаус Василий Иванович. Рост "метр с кепкой", рыжая шевелюра, свойственная всем рыжим, конопатая физиономия, быстрая, немного переваливающаяся походка. На месте больше пяти минут спокойно посидеть не может. Взвод управления миномётной батареи горнострелкового батальона по своему прямому предназначению не применялся. На вооружении во взводе были только буссоли ПАБ-2А и зенитный дальномер ЗД-1 (пользоваться которым никто не умел, и, поэтому, на операции мы его не брали). Как правило, командир взвода управления батареи назначался в одну из групп, сопровождавших горнострелковые роты, а остальной личный состав распределялся поровну между группами, и выполнял роль связистов и подносщиков мин. Васька хорошо стрелял и из 82-мм миномёта "Поднос", и из 82-мм автоматического миномёта "Василёк". Любил поэкспериментировать при стрельбе с закрытой огневой позиции. А вообще, по своей сущности, человек очень миролюбивый, общительный, компанейский. В полку "Мухомора" знали и любили все. Да и никакого вреда, в силу своего характера, он принести никому не мог. В конце 1981 года на территорию Афганистана были введены, так называемые, отдельные мотострелковые батальона. Мотострелковыми эти батальоны только назывались. На самом деле это был самый настоящий десантно-штурмовой батальон, попросту - ДШБ. Практически 100% офицеров были десантниками. Штатная структура батальона существенно отличалась от нашей. В составе батальонов были миномётчики, которые, судя по всему, в ведении огня из этого оружия ничего не понимали. Такой 1-й мотострелковый батальон первоначально расположился в районе Маймано. Для подготовки и обучения миномётчиков туда направили старшего лейтенанта Чаус. Я в это время находился в военном госпитале города Термез. Чауса не было в части больше месяца. И только 1 декабря 1981 года, когда наш батальон вышел на рейдовую операцию в район Сари-Пуль, мы увиделись с Васькой. Благодаря своему характеру, Василий Чаус стал уже своим в этом батальоне. Все его знали. Он знал всех. Если бы я не знал Чауса, и то, что он находится в этом ДШБ, я бы, наверное, не узнал его. В том батальоне переодели его в свою специальную форму. Вместе с ДШБ мы провели в этом районе операцию по ликвидации лагеря-школы подготовки афганских боевиков для бандформирований. Меня и Чауса назначили корректировщиками, и одновременно консультантами к миномётчикам в отдельные группы от ДШБ. Не стану описывать, как мы блокировали это "осиное гнездо", что увидели в этом кишлаке, скажу только, что операция была для нашего батальона успешная, взяли много вооружения, боеприпасов, техники и имущества. Для Чауса это была последняя боевая операция. 16 декабря приехал заменщик Васьки - лейтенант Сергей Полушкин, и уже 24 декабря старший лейтенант Чаус Василий Иванович, пересекая границу по мосту в Хайратоне, последний раз имел возможность полюбоваться пейзажами Афганистана. Уже в Германии мне довелось около трёх лет служить с Чаусом в одной части.

Командный состав 3-й миномётной батареи на операции. Весна 1982 г.

Справа налево: старший лейтенант Чаус В.И. - командир взвода управления, старший лейтенант Бурмистров П.А. - командир батареи, я, прапорщик Майборода В. - командир взвода 82-мм автоматических миномётов, прапорщик Грошек М.И. - командир второго огневого взвода.

Лейтенант Сергей Полушкин. Выпускник Тбилисского артиллерийского училища. Ростом около 175 сантиметров, худощавый, усатый офицер, внешне, чем-то смахивающий на грузина. Большую часть своей жизни прожил в Тбилиси. И в разговоре и в действиях его явно проступает характерная особенность молодых грузин. Нет, по национальности он был не грузином, а чистым славянином, но атмосфера столицы Грузии наложила на него характерный для населения Закавказья отпечаток. Характер простой, общительный, доброжелательный. Как и все молодые офицеры, готов впитывать любые новые знания и приобретать необходимые на войне навыки сходу, не вдумываясь порой, а пригодятся ли они в будущем. Вместе нам пришлось ещё участвовать в шести или семи крупных операциях, но, как и Чаус, он, как правило, находился в полубатарее, которая поддерживала огнём другую роту нашего батальона. А вообще-то Серёжке везло. За всё время, что мне пришлось с ним служить, он ни разу не попал в угрожаемое положение. Хотя, это понятие довольно относительное. Даже когда наш батальон в конце 1982 года вывели из состава рейдовых, горнострелковых батальонов и поставили охранять трубопровод, ему достался самый опасный гарнизон, находящийся где-то в 500-600 метрах от дороги позади небольшого кишлака Лархау. Место поганое. Даже днём туда проехать весьма проблематично из-за отвратительной и узкой дороги. А уж ночью ждать подмоги, нет смысла. Гарнизон находился на возвышении. На самом "пупке" горы было построено двухэтажное здание с площадкой для наблюдения и ведения огня. Склон горы весь изрыли окопами и траншеями, обложили камнями, установили миномёты "Поднос". Всю территорию гарнизона обнесли колючей проволокой - где забором, где рогатками. На подходе к "колючке" растянули малозаметное препятствие МЗП. Освещение с помощью керосиновых ламп, всё остальное, включая воду, привозное. Солдаты, сержанты размещались на первом этаже дома в комнатах с маленькими окошками. Полушкин и командир 2-го огневого взвода батареи прапорщик Лоза жили в отдельной комнатке, в которой с трудом поместились две койки, столик и пара табуретов. Кухонька размещалась в отдельном месте. Склад с боеприпасами - в землянке. Проходы внутри здания узкие, тёмные даже в дневное время. А ведь на этот гарнизон только на моей памяти, было несколько нападений. В общем, когда я приезжал на этот гарнизон и видел эту обстановку, надолго оставалось угнетающее настроение. А вот Серёжка Полушкин никогда не поддавался упадническому настроению. Вечно он что-то изобретал, усовершенствовал на своём гарнизоне. Не всегда всё получалось так, как задумывал. Ничего. Переделывал заново, экспериментировал, стремился сделать лучше, удобнее, надёжнее. На гарнизоне Полушкин организовал службу выше всяких похвал. Несколько раз на его гарнизон пытались напасть местные "духи", однако все их попытки заканчивались для нападавших весьма плачевно. Я уезжал из Афганистана без замены, передав должность старшего офицера на батарее Серёжке. В 1985 году мы встречались с Полушкиным в Белоруссии. Посидели, вспомнили наших сослуживцев и расстались. Связь оборвалась и до сих пор я не знаю, куда забросила его военная судьба.

Командир первого огневого взвода старший лейтенант Микушев Андрей. В момент моего прибытия, он находился в "контрах" с офицерами и прапорщиками батареи, и жил в отдельном помещении в палатке солдат батареи. Особо о нем я ничего сказать не могу, да и не хочу, т.к. знал его только три дня. Знаю, что он написал много стихов о службе в Афгане. Некоторые его стихи переложили на песни, и, насколько я знаю, эти песни и сейчас исполняются, как народные. Заменился он на моё место в Бузулук, и через год погиб в аварии.

Командир второго огневого взвода прапорщик Грошек Михаил. Типичный хохол. Скорее всего, лет 200-300 назад его предки, были в числе запорожских казаков и совершали набеги в Туретчину. По своему характеру Мишка - человек настроения. Может шутить, балагурить, подтрунивать (беззлобно) над окружающими. А через пол часа ляжет на койку, и слова из него не вытянешь. Вот чего у него не отнимешь, так это смелости и бесшабашности, в равных пропорциях. Из-за своей бесшабашности Мишка 21 августа 1981 года получил пулевое ранение в живот. На операции в "зелёнке" между Пули-Хумри и Айбаком он решил в бой пойти в рубашке с погонами. Все остальные, как обычно, были одеты в куртки х/б. Снайпер засёк отличающегося по одежде командира и стал за ним "гоняться". С третьей попытки Мишку подстрелили. Спасла от смерти только неимоверная везучесть. Пуля из "бура" прошла навылет через живот, не повредив ни одного жизненно важного органа. Очень скоро Мишка вернулся из госпиталя в часть. Миномётчик-практик. Как стрелки из лука учитывают ветер, положение цели и другие факторы, влияющие на точность выстрела, так и Грошек в доли секунды мог подготовить данные для попадания первой миной в цель. Чаще всего это была просто интуиция и опыт. Во всяком случае, рассказать мне потом, почему он на прицеле поставил именно такие установки, он не мог. А вообще-то, мне не было возможностей наблюдать за тем, как воевал командир второго огневого взвода. Как правило, его взвод находился с командиром батареи и действовал отдельно от меня. Да и занятия с его взводом я проводил в составе всей батареи, а Миша в это время предпочитал заниматься любым другим делом. Не лежала у него душа к проведению тренировок расчётов. Замены Мишке пришла в начале июля 1982 года. Он в это время находился в Союзе, поэтому пришлось вызывать его телеграммой. К сожалению, когда Грошек уезжал в Союз, мы находились на операции и проводить его не смогли. По непроверенным данным, Грошек попал служить куда-то на Украину, и даже где-то "рулил" общевойсковым полигоном.

На место Грошека пришёл прапорщик Гриша Лоза. Вот уж кому не следовало выбирать судьбу военного. Небольшого роста, худенький, какой-то несобранный, суетливый, неуверенный (по виду) в правильности любых своих действий. Таким он и остался в моей памяти. Благо, на операциях вместе с ним постоянно находился командир взвода управления лейтенант Полушкин, который сразу же взял его взвод под свою опеку, и уверенно командовал двумя взводами - своим взводом управления и 2-м огневым взводом. В общем, вспомнить что-то интересное о Грише Лозе у меня не получается, а сочинять и создавать героя-вояку как-то не поднимается рука. Пусть он будет просто командиром взвода без взвода.

Командир третьего огневого взвода автоматических миномётов "Василёк" прапорщик Майборода Виктор. Это уникальный во всех отношениях человек. Общительный, имеющий тонкое чувство юмора, отзывчивый, сочинитель и исполнитель песен под собственный аккомпанемент на гитаре, природный методист и многое - многое другое можно сказать о нём. Сказать, что он виртуоз в стрельбе из "Василька" - это значит, ничего не сказать. Простой пример. В 1981 году из Союза по замене в полк прибыл начальник артиллерии майор Журавлёв. Первое, что он сделал, знакомясь с батареей, это вывел нас с техникой и вооружением за расположение полка, ближе к горам на импровизированный полигон. Началась проверка того, как мы можем выполнять огневые задачи прямой, полупрямой наводкой и с закрытых огневых позиций. Одна из мин "абортировалась", т.е. основной заряд не сработал. Мину необходимо уничтожать или сдавать на склад. Второе, практически невозможно, т.к. она там никому не нужна. Витя предложил Журавлёву: "Товарищ майор. Давайте, я её расстреляю из "Василька". Только вы меня больше не мучайте". Попасть миной в мину, учитывая, что она стоит на оперении в 200 метрах от миномёта и имеет размеры 82 мм в диаметре и около 300 мм в высоту практически невозможно. Однако данный факт случился. Первая мина, выпущенная прямой наводной, точненько попала в цель. На этом проверка батареи закончилась. Больше нас никто не приходил проверять. Я, как правило, был командиром второй группы огневой поддержки наших горнострелковых рот, и со мной, чаще всего был Витя. Приходилось нам и ночные атаки басмачей отражать, сидя в одном окопе, и быть под обстрелом своих орудий и вертолётов. По рассказам тех, кто служил с ним до моего приезда в Афганистан, неординарных случаев в практике прапорщика Майбороды было очень много. Один раз ему пришлось вести огонь из "Василька" прямой наводкой по ущелью, в котором засела банда. Вроде бы, ничего необычного в этом нет, если не сказать, что миномёт стоял на вершине горы, и ущелье было под ним. Естественно, для стрельбы не хватало угла склонения ствола. Пришлось привязать станины миномёта к машине верёвками и опускать его по склону горы до тех пор, пока всё ущелье не окажется в прямой видимости. Представьте себе, стоящий над ущельем миномёт под углом 45-50Њ, стволом вниз. А на станине за прицелом - Майборода. "Духи" никак не могли ожидать, что сверху по ним прицельно откроет огонь миномёт. Эффект неожиданности и точность огня заставили банду разбежаться в горах. Правда, не всем удалось испытать счастье спасения от смерти. Опять же и Майборода и Грошек рассказывали мне случай, когда меткостью и умением обращаться с автоматическим миномётом Витя спас много жизней солдат и сержантов нашего батальона. Во время проведения одной из операций, во время боя с довольно крупной бандой в кишлаке во фланг наступающим ударили из окон дома два пулемёта. Ударили вовремя, когда наступающая цепь оказалась на открытом месте. Единственно, что спасло залегших стрелков, так это то, что "Василёк" стоял выкаченным из машины. Мгновенно развернули станины, и прямо с колёс, не поднимая миномёт на домкрат, Витя "загнал" две мины в окна дома. Больше пулемёты из этого дома не стреляли.

Лично мне неоднократно пришлось быть свидетелем умения воевать прапорщиком Майбородой, ведь вплоть до его замены, он постоянно "работал" рядом со мной. В ночь с 30 на 31 августа 1981 года мы рядом в одном окопе отбивали ночную атаку басмачей на высоте с отметкой 2580,0 метров. Это могло стать нашим последним боем, если бы именно Витя не сказал: "Гранаты РГД закончились! Будь что будет, бросаю Ф-1". Те, кто видел, как гранаты применяют только в кино, или, в лучшем случае, несколько раз кидал гранаты в учебных целях, не поймут меня. Психологически очень трудно впервые применить оборонительную гранату Ф-1 в настоящем бою, зная, что осколки этой "игрушки" разлетаются в радиусе около 200 метров. В своей жизни я ещё ни разу не видел человека, который мог бы зашвырнуть эту гранату хотя бы на половину дальности разлёта осколков. А, следовательно, есть вероятность при применении этой гранаты получить свой осколок. Применение гранат в массовом порядке отбило охоту "духов" продолжать наступление на мою малочисленную группу. Именно благодаря постоянной взаимозаменяемости при ведении огня из автоматов, мы имели возможность перезаряжать опустевшие магазины и создавать необходимую плотность огня.

У него был один существенный недостаток. По прибытию с операций в полк Витя не мог остановиться в распитии спиртных напитков и в употреблении "чифиря". Как результат - подорвал своё сердце. Несколько раз приходилось вытаскивать его "с того света" - останавливалось сердце. Да и вообще, о Вите Майбороде можно рассказать много интересного. Тешу себя надеждой, что соберусь с силами, напрягу свою память, подниму все свои воспоминания со дна черепной коробки, и напишу об этом человеке отдельный рассказ. Он этого достоин. Кстати, заголовок этого рассказа взят из его песни-отчаянья, которую он сочинил после того, как пошёл третий год его службы на территории Афганистана. Музыкой к песне послужил мотив модной в то время песни группы "Машина времени" "Марионетки". Постараюсь привести слова песни по памяти.

Наша армия имеет, толи птицу, толи зверя,

Прапорщиком кличут все его.

Всюду можно его встретить, и в казарме, и в буфете.

Но приказ он выполнит любой.

Вот в Афгане заваруха, прапора берут за ухо.

"Ты, дружёк, давай, в Афган валяй.

И два года по приказу, отвоюй и прямо сразу,

По замене на Союз валяй!"

Вот два года пролетели, прапорюге нет замены.

"В чём же дело, ведь наш срок истёк?"

"Вы не очень огорчайтесь - отвечает им начальство,

- Мы этот вопрос решим за год".

Как в народе говорится, курица - это не птица,

Прапорщик совсем не офицер.

Но они ведь тоже люди, жён, детей они ведь любят.

"Как же быть начальники теперь?"

7 сентября 1982 года на должность командира 3-го огневого взвода нашей батареи на замену Майбороде приехал прапорщик Бондарчук Николай. По своему характеру, внешнему виду, повадкам - вроде настоящий военный человек, способный вызывать уважение у окружающих. И в засадах на басмачей участвовал, и подчинялся беспрекословно, и в целом делал всё, что должен делать, но из-за нескольких случаев, о которых не хочется, не только писать, но и вспоминать, больше о нём язык не поворачивается говорить. Пусть меня простят за субъективизм, но пусть лучше он так и останется Колей Бондарчуком.

Ну и старшина батареи прапорщик Ганиев М.М. Татарин по национальности, спокойный, уравновешенный, хозяйственный. Исполнитель всех приказов и предложений в хозяйственных вопросах. Хотя, приказы ему можно было не отдавать. По книгам учёта в батарее числились только те вещи, которые были одеты на личном составе. В кладовой никаких лишних вещей найти было невозможно. Но вот в подвале под каптёркой, о котором знали только мы, можно было найти всё, что необходимо в данный момент. Вернулся солдат с операции в брюках, у которых вся задница превращена камнями в одну сплошную дыру - получасовая беседа о необходимости беречь казённое имущество, два часа на ремонт брюк и только после этого - выдаст другие брюки. Откуда у него всё бралось, не могу сказать до сих пор. Все его запасы пригодились в 1982 году, когда сменилось командование армии и новые начальники начали перед операциями проводить строевые смотры. На этот случай имелся комплект полностью укомплектованных вещевых мешков, который после смотра бережно укладывался и в горы мы брали только то, что будет нам необходимо. А вообще, старшина в глаза не бросался, был как-то на заднем плане. Только в любой момент мы знали, что с обеспечением, порядком в расположении, в службе внутреннего наряда у нас проблем никогда не будет. Уехал из Афганистана наш старшина 15 июля 1982 года.

На смену Ганиеву 6 июля 1982 года прибыл прапорщик Овчинников Женя из Чапаевска. Мужчина средних лет, "очкарик", как и я, с далеко не "воинственным" телосложением, спокойный, уравновешенный, даже несколько флегматичный. Если его никто не трогал, не причинял ему неприятностей, это был самый миролюбивый человек на земле. Зато Женя коренным образом менялся, если видел беспорядок в расположении, валяющееся обмундирование или имущество. Начинались "разборки" в спокойном тоне, которые в случае пререканий могли перерасти в "извержение вулкана". После этих вспышек Овчинников долго внутренне переживал, ходил насупившись, сожалея о своей несдержанности. Приняв "хозяйство" батареи в идеальном состоянии, он всеми силами стремился это состояние поддержать на должном уровне, что выходило у него с неизменным успехом. В общем, со старшинами нам везло, и никто ни разу не упрекал их в отсутствии "персональных подвигов" и нахождении в относительной безопасности во время рейдовых операций. Мы ходили в горы, спокойные за свой "тыл", уверенные в том, что будем всегда накормлены, одеты, обуты и сможем по возвращению в полк отдохнуть.

Я рассказал об офицерах и прапорщиках миномётной батареи. С горечью вынужден констатировать, что связь с ними утеряна. Честно говоря, прибывшие на замену первого состава батареи прапорщики по своим деловым качествам были слабее. И того взаимопонимания, взаимовыручки, и ДРУЖБЫ в батарее уже не стало. Последним, в сентябре 1982 года, заменился Витя Майборода. Уже тогда наш батальон был переведён на охранение трубопровода и транспортных коммуникаций. И рейдовых операций не стало, и опасность отступила на второй план, и время появилось решать свои проблемы. Нет. Всё-таки мне очень повезло, что службу свою я начал в рейдовом батальоне. Только здесь, перед лицом опасности, можно понять, почувствовать истинную цену дружбы. И сама стоимость жизни, своей и товарищей, оценивается совершенно по-другому. Могу сказать без ложной скромности, отвечая за эти свои слова, первый состав офицеров и прапорщиков моей батареи заслужил право с чистой совестью, открыто и прямо смотреть в глаза матерям, жёнам и детям всех тех наших военнослужащих, кто сложил свои головы в Афганистане. Ни один человек в батарее не погиб по их вине. Да и вообще, с момента ввода и до момента моего выезда из Афгана в батарее погибли всего восемь человек:

лейтенант Панченко Ю, и с ним три человека группы корректировки;

старший лейтенант Корниенко В. - ранение в живот.

рядовые Будников и Арловский - погибли при обстреле колонны батальона.

младший сержант Ашихмин М. - погиб в аварии.

Жалко, что время и границы сделали наши встречи затруднительными.

Комментарии: 8, последний от 13/04/2011. © Copyright Чеботарёв Сергей Иванович (chebotarev2906@mail.ru) Размещен: 30/11/2009, изменен: 30/11/2009. 90k. Статистика. Рассказ: Афганистан Годы событий: 1981-1983	Оценка: *7.636** Ваша оценка:

Чеботарёв Сергей Иванович И два года по приказу

Чеботарёв Сергей Иванович
И два года по приказу