ArtOfWar. Чеботарёв Сергей Иванович. Солдатами становятся

Солдатами становятся.

Предыдущие свои рассказы я в большей мере посвятил офицерам и прапорщикам нашего 3-го горнострелкового батальона. Теперь считаю своим долгом рассказать о тех, кто наравне с нами "тянул лямку" выполнения интернационального долга в Афганистане. Это военнослужащие срочной службы. Те, у кого не спрашивали согласия на отправку "за речку", кто не гонялся за наградам (хотя и не отказывался от заслуженных), а выполнял свой долг честно и самоотверженно, порой, невзирая на смерть, заставляя отступать опасность и трудности. Справедливости ради отмечу, всё-таки основная тяжесть службы в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане легла на плечи сержантов и солдат.

Только не подумайте, что это один из моих способов самовыражения и попытка "набить себе цену". Постараюсь доказать основательность и правдивость своих слов. Во-первых, если офицеров и прапорщиков, хоть и формально, спрашивали о желании служить в Афганистане, и кое-кто отказывался от этой "почётной миссии", вплоть до увольнения из рядов Вооружённых Сил СССР, то у военнослужащих срочной службы спрашивать, как правило, "забывали". Надо - и вперёд. Во-вторых, командный состав подразделений осознанно шёл на боевые операции, владел исходной информацией и обстановкой в большем или меньшем объёме, зная заранее, что может их ожидать в том или ином месте. Сержанты и солдаты шли туда, куда их вели, и могли опираться в своих действиях только на опыт, везение и мастерство, как своё, так и командиров. И если командир "зарывался", терял выдержку, трезвость мышления, это пагубно отражалось на его подчинённых. Примеров тому масса, и приводить их я не хочу и не буду. В-третьих, после пребывания в опасной обстановке нервных потрясений и сильной усталости, офицеры и прапорщики, на вполне законном основании могли снять стресс с помощью спиртных напитков. Именно это было строжайше запрещено нашим бойцам. Не стану лукавить, да, случаи употребления спиртных напитков сержантами и солдатами срочной службы были в Афганистане, и, естественно, у нас в батальоне, но борьба с этим злом проводилась серьёзная и постоянная. Особенно интенсивную работу приходилось проводить против употребления наркотических средств. Этого "добра" было много, достать его не представлялось трудности, и спасение заключалось только в разъяснительной работе, которая, кстати говоря, в нашем батальоне имела свои несомненные результаты. Можно было бы перечислять, и в-четвёртых, и в-пятых..., но это я оставляю собственному опыту и воображению читателей.

Ни для кого не секрет, что за время службы любого кадрового офицера, через его "руки" проходят сотни военнослужащих срочной службы. Чем выше должность офицера, тем больше у него подчинённых. К сожалению, память человека имеет защитную особенность, накладывать на старую информацию более свежую, предавать забвению некоторые негативные и незначительные явления, и выделять главное, приятное, дорогое. Это в полной мере свойственно и моей памяти. Поэтому, из более чем 80 сержантов и солдат, служивших за два года в миномётной батарее со мной в Афганистане, в памяти осталось фамилии не больше трёх десятков человек. Именно о них я и постараюсь вам рассказать.

Мне очень повезло в том, что я приехал в Афганистан в тот период, когда в батарее практически поменялся весь состав сержантов и солдат. Те, кто первыми входил вместе с 122 мотострелковым полком на территорию Афгана, уже уволились или увольнялись. И буквально перед моим приездом из учебных подразделений в Союзе прибыли молодые сержанты, а вскоре при мне прибыл и рядовой состав. Это дало возможность самому проводить подготовку расчётов миномётов, приучать к своим требованиям, научить понимать меня с полуслова. Конечно, состав батареи по национальному составу, представлял "союз нерушимый республик свободных", хотя особенности обстановки и службы на Востоке, наложила соответственный оттенок на эту многонациональность. Если сейчас проанализировать численный состав Ограниченного контингента советских войск в Афганистане по национальностям, в глаза бросится преобладание узбеков, таджиков, туркменов. Ничего удивительного в этом нет. Командование, не без основания, считало, что в условиях жаркого климата легче служить и выжить людям, привыкшим к такому климату с детства. Не стану отрицать эту точку зрения нашего "всезнающего" начальства. Действительно, славяне и прибалтийцы дольше и труднее привыкали к жаре, пескам, горам, "афганцу". Но и воевали они, в большинстве своём, значительно лучше и увереннее, чем коренные жители Востока. Однако, факт остаётся фактом. Больше 50% личного состава нашей миномётной батареи составляли узбеки. Так называемые "русскоязычные" были, в основном командирами миномётов, наводчиками и водителями. Причём, эта особенность подбора людей была свойственна в большей мере именно мотострелковым частям и подразделениям. В "элитных" подразделениях, к числу которых относились десантники, пограничники, разведчики, связисты, всё-таки преобладали славяне. В мотострелковых ротах вообще практически кроме командиров отделений, связистов и механиков-водителей БТР остальные должности были заняты "восточными людьми". Я не ставлю себе целью ущемлять достоинства узбеков, таджиков, туркменов. В большинстве своём они пытались выполнять обязанности добросовестно. Однако особого рвения воевать с единоверцами многие из них не выказывали. Да и "языковый барьер" имел очень большое значение. Если славяне уже через пол года понимали мои команды с полуслова, то узбекам приходилось порой повторять несколько раз, прежде чем они "въезжали" и начинали действовать. В условиях боя это могло стоить жизни не только им, но и их товарищам.

Хочу покаяться в одном грехе, который до сих пор висит на моей совести. Не подумайте, что это что-то страшное, что не даёт мне спать спокойно до сих пор. Просто, в силу своей молодости, неверия в возможности подчинённых, во время проведения боевых операций к прицелу миномётов практически постоянно становился я сам. Миномётчики, знающие цену каждой мине, вынесенной в горы на своих плечах, поймут меня. Во время службы в составе ОКСВА и я легко обосновывал правильность своих действий тем, что смогу более экономно расходовать боеприпасы, так необходимые в бою. Уже сейчас, анализируя свои действия, признаюсь, что мои действия были в корне неверными. Мало того, что я заменял командиров миномётов и наводчиков, но и выказывал недоверие в их способности к самостоятельным действиям. Ведь занятия и тренировки с расчётами миномётов проводились постоянно, в любое свободное время, в пункте постоянной дислокации и при проведении рейдовых операций, как с боевой стрельбой, так и обычным методом "натаскивания". Я прекрасно знал возможности и умение каждого сержанта и каждого наводчика. Однако, это не мешало мне отстранять от выполнения обязанностей в бою тех, кто должен был самостоятельно вести огонь. Конечно, уже через полгода у меня был колоссальный опыт стрельбы как из 82-мм миномёта "Поднос", так и из 82-мм автоматического миномёта "Василёк". Глазомер, интуиция, методика наводки были отточены до автоматизма. И в тоже время, я сомневался, что до конца смог этого добиться от сержантов и солдат, хотя, уверен на 100%, некоторые из них смогли бы не только сравняться со мной, но и значительно превзойти. Пусть мои сослуживцы простят меня за этот мой эгоизм и неверие в их способности. Поверьте, возраст, опыт службы позволили мне, пусть и с опозданием, но признать свои ошибки. Кстати, в качестве небольшой справки. По моим скромным подсчётам, за время моей службы в Афганистане, только наша миномётная батарея израсходовала более 45 000 мин, что составило около 160 тонн взрывчатого вещества и железа, оставшегося на афганской земле.

Прежде чем я перейду к непосредственному разговору о своих сержантах и солдатах, сделаю небольшое отступление, охарактеризовав суть моих отношений с подчинёнными. В предыдущих рассказах я уже отмечал, что всегда стремился избегать "панибратства" с начальниками любых степеней. Максимально, на что были способны личные отношения с моими командирами, это в неслужебной обстановке называть по имени (позднее по имени и отчеству) и на "ты". Причём последнее было только в случае тёплых, дружеских отношений и, повторюсь, в неслужебной обстановке. Со своими подчинёнными я всегда стремился к поддержанию таких же отношений, не забывая о субординации и воинской вежливости. Это давало мне возможность и право не только проявлять требовательность, но и поддерживать на необходимом уровне чувство собственного достоинства. Замечу, что мои действия давали свои положительные результаты. Я не добивался уважения словами, однако, без излишней скромности отмечу, после увольнения в запас, многие сержанты и солдаты, с которыми мне довелось служить, присылали мне письма. У нас завязывалась переписка, прерывающаяся зачастую только с потерей адреса из-за смены места жительства и моей службы.

Ни для кого не секрет, особенностью отношений между командирами и подчинёнными в Афгане являлась жизненная зависимость одних от других, причём в равной степени. Одно из моих наблюдений, сделанное ещё там, "за речкой", относится к тому, что у сержантов и солдат существовала убеждённость в "везучесть и невезучесть" того или иного командира. Достаточно было офицеру или прапорщику хоть один раз "проколоться", и на его совести "повисал" раненый или, ни дай Бог, погибший подчинённый, как он попадал в категорию людей, с которыми опасно или страшно идти на операцию или даже обычный выезд. Судя по всему, за два года мне в эту категорию попасть, было не суждено. Действительно, мне сказочно везло. За два года в моём взводе не погибло ни одного человека. Основная масса погибших и раненых в миномётной батарее приходилась на то время, когда я или лежал в госпитале, или находился в отпуске. Видимо поэтому в моей подгруппе батареи, действовавшей, как правило, с 8-й горнострелковой ротой, существовало негласное правило, кстати, установленное не мной. Во время передвижения по горам или расположения на позициях рядом со мной всегда находился связист и двое сержантов. Я первое время не обращал на это внимания. Оно и понятно любому, связист в любой момент должен быть рядом. А сержанты, командиры миномётов, находятся поблизости, чтобы вовремя получить распоряжение или приказ, своевременно и более качественно уяснить свои действия. Только позднее прапорщик Витя Майборода раскрыл мне глаза на эту особенность "построения боевого порядка". Оказывается, во многих подразделениях батальона существовало негласное правило прикрывать и страховать "везучих" офицеров и прапорщиков, как "талисман жизни". В первую очередь это касалось командира нашего батальона капитана Сергачёва, прикрывая которого на операции в Мармольском ущелье предназначенную ему пулю добровольно принял на себя связист из взвода связи батальона. Не исключением были и командиры 7-й горнострелковой роты капитан Свиридов С.П., 8-й горнострелковой роты капитан Тенишев В.Ш., миномётной батареи капитан Бурмистров П.А. Знаете, это, чёрт возьми, приятно щекочет самолюбие. Значит, я чего-то стоил, чем-то заслужил такое к себе отношение!

Теперь перейду на описание тех сержантов и солдат, которые оставили в моей памяти по службе в Афганистане свой заметный след. Не скрываю, всё, что мной будет написано ниже, носит крайне субъективный характер. Возможно, те, кто знал или знает этих людей, со мной не согласятся, или согласятся частично. Это их право, но я выражу именно своё мнение и взгляды на данных людей.

Взвод управления 3-й миномётной батареи.

Командир отделения разведки сержант Гайжаускас. В батарее его звали Витей, хотя его литовское имя я сейчас точно выговорить не берусь. Он был единственным представителем Прибалтийских республик в батарее. Рост немного ниже среднего, поджарый, стройный, педантичный и исполнительный командир отделения, с характерным лицом, свойственным литовцам, чистым русским выговором, который не портил еле заметный литовский акцент. Специфика его обязанностей в бою подразумевала вести артиллерийскую разведку наземных целей, что мало соответствовало практической деятельности. Как правило, этим занимались офицеры и прапорщики батареи. Тем более, что стСящих приборов разведки (типа квантового дальномера ЛПР) в батарее не было, и приходилось использовать или бинокль, или прицел миномёта. Вот и применяли всё отделение разведки в качестве подносчиков боеприпасов. А вот и нет, вы не совсем правильно поняли это несомненное "понижение" командира отделения в должности. Выходить в горы с миномётами, но без мин - это пустая трата времени и сил. Порой в горы группа брала вместо трёх два, а то и один миномёт, чтобы использовать освободившихся людей подносчиками мин и больше взять боеприпасов. Довольно часто выносить мины в горы нам помогали наши горнострелки, перевязывая верёвкой за хвостовики две мины, и вешая их на шею. Эти мины мы использовали в первую очередь, чтобы облегчить пехоту. А свои, вынесенные во вьюках, оставляли как неприкосновенный запас. Поверьте, тащить на спине, кроме боеприпасов к автомату, гранат, воды и сухпайка, дополнительные 22 килограмма - удовольствие ниже среднего. А теперь представьте себе, что при собственном весе около 70 килограмм, на тебе ещё около 25-30 килограмм. Станешь на весы и почувствуешь себя как Карлсон, "мужчиной средней упитанности". Однако и такой вес сержант Гайжаускас, без жалоб и стонов, нёс на себе в горах. И не только нёс, но и активно участвовал в боях, умея стрелять не только из автомата, но и овладев стрельбой из миномёта. К сожалению, в большинстве случаев, Гайжаускас воевал в подгруппе командира миномётной батареи. Поэтому я не часто имел возможности непосредственно наблюдать за его действиями. В тоже время командир батареи Паша Бурмистров постоянно отмечал командира отделения разведки за его инициативу, храбрость и умелые действия. Уже в октябре 1982 года его наградили боевой медалью "За боевые заслуги". Не удивлюсь, если после развала Советского Союза эта медаль оказалась брошенной на землю в знак протеста против "оккупации русскими Литвы". Хотя, мне в этом вопросе хотелось бы ошибиться. Уж больно мне нравился этот человек, и слишком сильно я его уважал.

Старший вычислитель рядовой Кучеров Сергей. Земляк из Белоруссии. Когда он в июне 1981 года только приехал в составе молодого пополнения в батарею, всем нам представился с характерным белорусским акцентом Кучара? Сяргей. Так его в батарее и называли до конца службы - Сярожка. Ростом около 160 сантиметров, среднего телосложения, лицо простое, округлое, типично славянское, нос картошкой, волосы тёмно-русые, как говорят, "крытые под прошлогоднюю солому". Крестьянская основательность, обдуманность действий, неимоверная выносливость, умение делать всё, что свойственно настоящему мужчине. Белорусов в батарее было очень мало, поэтому я к ним всегда испытывал симпатию и бережное отношение. Тем более, что своим отношением к службе, порученному делу все они ни разу не дали мне повода разочароваться в моих земляках. Часто Сергей попадал в мою группу огневой поддержки горнострелков. С его ростом и "бараньим" весом, тащить мины было выше всяких сил. Все это понимали, но любые попытки облегчить ношу Сергея, встречали яростное сопротивление с его стороны. Гордость не позволяла оказаться в более выгодном положении, чем остальные. Приходилось идти на уловки, чтобы уменьшить переносимый им вес, хотя бы до 20 килограмм в целом. То ему давали "бурдюк" с водой, в который больше 12 литров воды не зальёшь, то загружали дополнительными питаниями к радиостанции. Но зато лучшего посыльного в горах найти было трудно. Воевал Сергей с той же крестьянской основательностью, свойственной им в жизни. В герои не лез, но и сзади не плёлся. Надо отразить атаку "духов" - отразим. Необходимо оборудовать позицию - сделаем и это. Причём всё сделает старательно, качественно, без необходимости доделывать и переделывать. Такие люди мне всегда импонировали. Да и хоть ростом он не вышел, и восточными единоборствами не владел, в батарее его никто никогда не трогал, и, пожалуй, уважали. На Родину Кучеров поехал с боевой медалью на груди.

Командир отделения связи рядовой Арловский. К сожалению, с ним служить мне пришлось всего три месяца. Ещё один мой земляк из-под Минска. Среднего роста, худощавый, спокойный по характеру. В глаза особо не бросался, и от работы не отлынивал.

Радиотелефонист рядовой Будников. Сейчас я даже не могу припомнить, откуда он родом. Чем-то с Арловским они было похожи, и не только внешне, но и поведением, характером. Не стану врать, особо на них внимание обращать мне не пришлось. В этот период мне хватало проблем с обучением миномётных расчётов и сколачиванием батареи. Со взводом управления занимался их непосредственный командир Вася Чаус, и в его дела я не лез. После рейдовой операции в Мармольском ущелье я попал в госпиталь города Термез. После госпиталя - отпуск, так что вернулся я в батарею после более чем двухмесячного отсутствия. Только в полку мне и сообщили известие о гибели двоих военнослужащих взвода управления - рядовых Арловского и Будникова. Во время проведения рейдовой операции колонна батальона вышла в район предполагаемого расположения одной из банд. По команде командира батальона роты пошли на обхват населённого пункта, а управление батальона с отдельными взводами и миномётной батареей продолжили движение к кишлаку, чтобы перекрыть дорогу к выходу в горы. Как обычно, миномётная батарея шла за бронегруппой, в готовности развернуться в боевой порядок. В самый неожиданный и неподходящий момент, когда бронегруппа подошла к кишлаку, духи из засады с флангов открыли по автомобильной колонне плотную стрельбу из автоматического оружия. Как на грех, наибольший огонь "накрыл" машину взвода управления миномётной батареи, в кузове которой сидели рядовые Арловский и Будников. В считанные секунды тент машины превратился в решето. Естественно, что в таких условиях возможность выжить никому не представлялось. Можно было бы назвать их смерть нелепой случайностью, если бы огонь велся вслепую и на удачу. Однако этот обстрел был планомерным, с целью отвлечь на себя внимание остальных подразделений батальона и сорвать блокировку банды. Как бы то ни было, погибли наши товарищи в бою, выполнив свой долг до конца.

Радиотелефонисты - рядовой Курамшин Саид Рафатович. Больше года на всех рейдовых операциях с этим человеком мы были рядом. Именно он постоянно обеспечивал меня радиосвязью с командирами батальона и батареи, порой прикрывая от опасностей своим телом. Татарин по национальности, среднего роста, худощавый, даже излишне, возможно от привычки распределять вес радиостанции по всей спине несколько сутулый, ничем особо внешне не выделяющийся. И гражданская профессия была самая, что ни на есть мирная - преподаватель трудового обучения в школе. Всегда меня удивляла неимоверная выносливость и жизненный оптимизм Саида. Кроме обычной экипировки солдата, которая вместе с автоматом составляла около 10 килограмм, ему досталось постоянно переносить радиостанция Р-107 М. А это довольно тяжёлая и неудобная штуковина.

Вообще-то меня всегда раздражала система составления перечня вооружения и имущества подразделений в Вооружённых Силах Советского Союза. Разве это не абсурд, когда в горнострелковом батальоне основные средства связи представлены новыми полупроводниковыми ультракоротковолновыми радиостанциями Р-159 и Р-148, а миномётная батарея возится со старыми Р-107. Мало того, что новые радиостанции более лёгкие, надёжные в работе, стойкие к ударам и встряскам, так и аккумуляторные батареи к ним гораздо удобнее и легче заряжать. Но табель к штатам подразумевал вооружить нас, миномётчиков, именно Р-107М, вот и приходилось нам возиться с этим металлоломом. Хотя, уверен, найдутся специалисты, которые постараются доказать, что надёжность ламповой радиостанции Р-107 на порядок выше, чем у полупроводниковой (на интегральных схемах) Р-159. Не спорю, узкому специалисту виднее. Впрочем, этот факт уместно доказывать, когда эти две радиостанции стоят рядом на столе, а не висят за спиной у солдата. Потаскай эту "железяку" по горам 20-25 километров в день, и разница в 5-7 килограммов покажется для тебя более веским аргументом, чем устойчивость в работе. Да и надёжность наших радиостанций на интегральных схемах, типа Р-159, Р-148, проверили сами условия реальной войны. Был у нас один случай, когда мне пришлось столкнуться с изрядным запасом прочности радиостанции Р-148. Случилось это 25 мая 1982 года во время проведения операции в ущелье Вальян. В 20.35 пошёл сильнейший ливень. Такого я не видел прежде ни разу, даже побывав под проливным дождём возле Чёрного моря. Только теперь я стал понимать выражение: "Льёт как из ведра". Такое впечатление, что с неба вода бьёт из брандспойта. Струи воды в прямом смысле слова сбивают с ног. Офицерская плащ-накидка мгновенно промокла насквозь и от воды не спасала. Всё обмундирование мокрое, в ботинках вода выливается через край. По склону горы сходит сплошной водопад. Хорошо, что мы были на самом хребте горы, а иначе нас, вместе со всем вооружением и имуществом, пришлось бы "вылавливать сачками" у подножья горы. На наше счастье, такие ливни обычно скоротечные, и минут через 10 дождь напоминал о себе только лёгким покапыванием, мокрым обмундированием, и грязным орудием. Даже небольшой ветерок вызывал сильный озноб. Холодно. Дров поблизости для костра нет. Обсушиться невозможно. В первую очередь сожгли всю имеющуюся укупорку из ящиков для мин. Когда эти небольшие деревяшки закончились, у сапёра обнаружили 500-грамовые тротиловые шашки. С помощью рукоятки штык-ножа начали откалывать небольшие кусочки и подкладывать в огонь. Дыма и копоти много, тепла - мало. Однако приятно сидеть возле этого костерка и греться, больше глазами, чем по-настоящему. От усталости, холода и безысходности подступила такая апатия, что вообще ничего делать, ни о чём думать не хочется. Благо, что ливень превратил склоны горы в непроходимые кручи глины, подняться по этим склонам ночью практически невозможно и ждать нападения духов не приходилось. Всю ночь не спали, спасаясь от холода, обернувшись плащ-палатками. Только с нетерпением ждали первых лучей солнца, чтобы немного согреться. Если бы такое произошло не на рейдовой операции, а в обычных условиях, уже утром половина личного состава лежала бы с температурой. А так нервное напряжение помогло организмам перебороть болезнь.

К несчастью, ливень вызвал селевой поток с гор, который потоком прошёл по ущелью, где стояла в районе сосредоточения техника батальона. 15-тонные БТР-70 отделались только грязью на колёсах и бортах, а вот нашим ГАЗ-66 досталось изрядно. Машина ГАЗ-66 N 91-76 была изуродована довольно сильно. Поток с крупными камнями прошёлся по кабине и забросил "камешек", килограмм около 100 в кузов машины, превратив тент в огромную дыру. Водитель получил травмы головы и сотрясение мозга. Селевой поток унёс из бронегруппы (у пехоты) два автомата АКС-74 (пытаясь забраться на БТР два солдата не удержали свои автоматы и их унесло течением) и радиостанцию Р-148 (она висела на поручне БТРа на ремне сумки). Почти два часа батальон прочёсывал русло схода селевого потока до самой дороги, но обнаружить удалось только радиостанцию, причём совершенно целую и исправную, не повреждённую грязью и водой. Автоматы похоронила грязь, и даже миноискатели не смогли обнаружить их. Хотя, вполне вероятно, что их могли подобрать кто-нибудь из местных жителей, проходивших за день в этом районе. Как видите, радиостанции у наших мотострелков были вполне надёжные, а обеспечение с помощью их связью зависело чисто от погодных условий. Бывало такое, что при низкой облачности дальность надёжной и устойчивой связи составляла километров 5-7, а бывало, что устойчивый сигнал наших радиостанций принимали с помощью обычного радиоприёмника на УКВ-частотах, даже не поверите, в военном госпитале города Ташкента. Был случай, когда из госпиталя приехал один офицер полка и рассказал, что слышал наши переговоры во время проведения операции. Мы ему сначала не поверили, но когда он передал нам содержание разговора почти дословно, перечислив позывные, пришлось убедиться в правдивости его рассказа. Но, что-то я слишком сильно уклонился от темы моего рассказа.

Продолжу свой рассказ о Саиде Курамшине. Сила привычки - большое дело в нашей работе. Почувствовав с первых операций надёжность своего "персонального" связиста, я настоял на том, чтобы связь мне во всех дальнейших рейдах обеспечивал только Саид. Можете мне поверить, в этом решении в дальнейшем я не разочаровался. Человек понимал меня не только с полуслова, но и с полувзгляда. Мне не надо было, как это часто показывают в фильмах, говорить: "Где связист? Дай связь с комбатом!". Связист всегда был рядом со мной, и достаточно мне было протянуть руку, как наушники с тангентой оказывались у меня в руке. Запомнился мне случай, да и забыть его я не смогу, наверное, до самой смерти, когда в районе ущелья Мармоль нам пришлось отражать ночную атаку басмачей. Бой этот я уже упоминал в рассказе "Комбат". Дополню только подробностями, связанными с Курамшиным. 31 августа 1981 года. В 0.30 проснулся от стрельбы. Огонь ведётся в нашу сторону с довольно большой плотностью. На позицию напала банда. Как я уже писал, ошибкой было то, что свой окоп мы отрыли больше для удобства отдыха, а не ведения боя. Ни в одном наставлении по инженерному делу окопов такой формы и размеров не найдёшь. Это даже не окоп, а прямоугольное углубление в земле глубиной около 80 сантиметров, способное разместить для отдыха и отражения нападения трёх человек, при условии ведения огня из положения с колена, широкой стороной направленное в сторону возможного подхода противника. В результате из своего окопа стрелять могли только мы с прапорщиком Майбородой. Курамшин с радиостанцией размещался за спинами у нас. В первые минуты боя снайпер, приданный мне из 8-й горнострелковой роты, в получил ранение правую руку. В довершению ко всему, он приполз в наш окоп, не забыв притащить в левой руке винтовку СВД. Курамшин на скорую руку сделал ему перевязку и уложил за нашими спинами рядом с собой. В нашем окопе развернуться стало совершенно невозможно, хотя в запале боя это особо не чувствовалось. Только после боя в голову пришла шальная мысль, что если бы духи подошли вплотную к окопу, достаточно было бы одной очереди из автомата, или одной гранаты, чтобы прекратить существование всех нас четверых. В бою же отчаяние удесятерило силы и позволило предпринять всё возможное, и даже сверх возможное, чтобы не допустить прорыва банды. Поверьте, это только в боевиках автомат способен стрелять очередями с одним и тем же пристёгнутым магазином минуту и даже больше. В реальности магазин на 30 патрон "вылетает" одной очередью за 3 секунды, и даже, если у тебя пять магазинов, этого хватит, в лучшем случае, на 3-4 минуты ночного боя. Благо, интуиция нам с Витей Майбородой подсказала вести огонь по очереди, чтобы во время перезаряжания автоматов плотность огня не ослабевала. Опустошённые магазины мы бросали на дно окопа, где их подбирал Саид и набивал патронами. С учётом его запасов у нас имелось 14 магазинов, плюс по 450 патронов в пачках на каждого. Боеприпасы, имевшиеся у снайпера в расчёт не брались, так как 7,62 мм винтовочные патроны было бы верхом идиотизма пытаться "забить" в автомат. Естественно, полностью по 30 штук патрон в магазин Саид набивать не успевал, поэтому, сколько набьёт, столько и передаёт нам. К слову сказать, норматив по снаряжению магазинов патронами Курамшин выполнил на отлично, и этим заработал право на жизнь не только себе, но и нам, да и, возможно, всей моей группе. Ведь кроме двух наших "стволов" я слышал со стороны обороны ещё от силы 5-6 автоматов. Да с правого фланга уверенно и деловито давил на психику наступающим душманам пулемёт ПКМ. А это значит, что две трети моей группы не смели поднять голову из окопов, а тем более, вести огонь по нападавшим. В какой то момент сложилось впечатление, что банда подошла метров на 25-30 и достаточно одного рывка, чтобы бой перешёл в рукопашную схватку. Отбиться от превосходящего по численности противника мы были не в силах. В дело пошли гранаты: сначала наступательные РГД-5, а потом и Ф-1. Блага гранат у нас троих было более 15 штук. По нашему примеру пустили в ход гранаты и остальные "активные штыки" из моей группы. Огонь духов начал ослабевать. Банда с моего участка отошла и попыталась прорвать оборону 8-й горнострелковой роты. Эта попытка имела более плачевный результат, так как вооружение роты более солидное, чем миномётной батареи. Этот бой сделал мою привязанность к Саиду ещё прочнее. Весной 1982 года Курамшин, отслужив положенный срок, уволился в запас и уехал к себе на родину. Долгое время мы с ним переписывались, но так уж произошло, что почти одновременно он изменил свой адрес жительства, а я место службы, и наша связь оборвалась.

Командир отделения тяги младший сержант Сердюк. В целом его можно назвать техником миномётной батареи. Такой должности по штату у нас не было, но все вопросы, связанные с ремонтом и обслуживанием всех двенадцати наших машин решал именно Сердюк. Что интересно, но он был создан для этого дела. Шустрый, пронырливый, общительный парень. Если нужно было достать какую-то деталь для машины, он пускал в дело все свои связи. Если связи не помогали - узнавал, где можно найти и в дело вступала "тяжёлая артиллерия" в лице командира батареи Паши Бурмистрова. Хотя, пока у нас была возможность использовать на запасные части трофейную технику, проблемы решались, как правило, без вмешательства полкового начальства и ремонтной роты. Любую нужную запасную часть меняли на то, что у нас имелось в запасе. В результате все 12 машин были в постоянной боевой готовности. Кстати, благодаря Сердюку, водители батареи были дружны между собой, держались вместе, и если возникала необходимость срочного ремонта какоё-то машины, в это дело включались все, одновременно не только ремонтируя, но и обучая молодёжь. Как-то раз было, что из-за прорыва бензопровода на марше вспыхнула одна машина батареи. Вся гирлянда электропроводки в районе двигателя сгорела. Машину взяли на сцепку и дотащили до места привала. За время двухчасового привала старая гирлянда была снята и на её место поставлена новая. Одному, или даже двум водителям такой ремонт за столь короткое время был бы не под силу. А вот силами всех 12-ти водителей удалось сделать чудо. Эта слаженность работы наших водителей, их готовность прийти на помощь друг другу сохранилась и после увольнения в запас Сердюка. Мне непосредственно мало приходилось контактировать с командиром отделения тяги, так как вопросы обеспечения исправности автомобильной техники курировал в батарее командир. Да и большую часть времени, в основном ему приходилось бегать по складам полка и решать вопросы в ремонтной роте.

Водитель рядовой Годованюк Володя. Типичный хохол, высокого роста, крепкого телосложения, круглолицый, с густыми усами, спокойный и неторопливый не только в движениях и действиях, но и в мыслях. Нет, именно не тугодум, а человек, склонный к принятию основательных решений и продуманных действий. Причём принятое решение будет приводиться в исполнение с упорством носорога. В батарее его звали Вовца, что не мешало относиться к нему с уважением. Оно и понятно. Вывести из себя Вовцу было трудно, но и в гневе остановить ещё труднее. Без особых усилий Годованюк на двух вытянутых впереди руках удерживал автомобильную аккумуляторную батарею. Машина ГАЗ-66, за которой был закреплён Вова, всегда была ухоженная, без "скрипов, скрежета и посторонних звуков". Вечно он что-то на ней делал, подтягивал, чистил, проверял. Я не хочу сказать, что Годованюк был одиночкой, отшельником, целиком посвятившим себя своим непосредственным обязанностям. Нет. Он любил и в компании посидеть, послушать других. Хотя сам, по-моему, не очень рвался в рассказчики. Да и рассказывать что-либо, используя в основном украинские слова и выражения, Володя, мне кажется, стеснялся. Вообще, мне этот солдат нравился.

1-й огневой взвод:

Командир 1-го миномёта сержант Фаворский Юрий. Мой заместитель командира взвода. Среднего роста, нормального телосложения (не худой и не толстый), светловолосый, с несколько наивными глазами, невозмутимый, сдержанный, спокойный человек. Как это свойственно уравновешенным людям, все свои слова и действия тщательно взвешивал. Это не удивительно, парень до службы в армии успел получить высшее образование. Это не юнец, пришедший в армию сразу после школьного звонка. Незаменимый исполнитель всех моих решений и приказов. Уже сейчас могу согласиться, что не всё, что я приказывал, носило вполне обоснованный и взвешенный характер. Хотя, и особого вреда не причинило. Возможно, именно это и оправдывает меня, что мои распоряжения добросовестно выполнялись моим заместителем. Особенностью Фаворского было то, что когда он волновался, начинал немного заикаться. Эта особенность могла бы ему в солдатской среде "выйти боком"- начали бы дразнить, подтрунивать. Однако, поставив себя с самого начала, как настоящий, серьёзный командир, мой ЗКВ пресёк в зародыше возможные попытки насмешек. Не собираюсь скрывать, с заместителем мне повезло. Мало того, что за всё время совместной службы он меня ни разу не подвёл, добросовестно управлял взводом в период, когда я валялся в госпитале и находился в отпусках, так и ещё я, да и не только я, обязаны ему жизнью. Это не просто фраза, брошенная ради "красного словца". Это факт, реальный факт. Ведь благодаря его бдительности, ответственности к порученному делу, моя группа в 21 человек, в последний день лета 1981 года не была уничтожена душманами. Тогда половина нашего батальона была высажена в горах в глубине Мармольского ущелья, с задачей проведения блокировки отходящих вглубь банд басмачей. Высадка производилась вертолётами поздно вечером, что несколько затруднило осмотреться на местности и полноценно подготовиться к отражению возможных атак басмачей. До полуночи моя группа усиленно окапывалась и готовилась к бою. Проверив готовность позиции к обороне и доложив об этом командиру батальона по радиостанции, я произвёл боевой расчёт, назначил дежурные смены и старших в сменах. В первой смене старшим был назначен сержант Фаворский. Хоть вместе мы служили только около двух с половиной месяцев, но в добросовестности и порядочности его я был уверен полностью. Ночь, как на зло, была безлунная, как говорится, "хоть глаз выколи". На небе не видно звёзд, что, обычно не характерно для гор и этого времени года. В 0.30 проснулся от стрельбы. стреляли в нашу сторону из автоматического оружия. На позицию напала довольно крупная банда. Уже утром я смог рассмотреть, что от подножья горы к моей вершине вела еле заметная тропинка, которую, видимо, хорошо знали не только местные жители, но и бандиты. Вот по этой тропинке банда, возможно заметив нашу высадку с вертолётов, и подсчитав примерную численность десанта, решила подняться, и под покровом ночи вырезать всю высадившуюся в горах группу. Хотя, это только моё предположение. Подошли они почти вплотную, на дальность около 50-60 метров. Судя по тому, что шли очень тихо, стрелковое оружие применять не собирались, надеясь смять нас в рукопашной схватке. Спасло то, что старший смены мой заместитель командира взвода сержант Фаворский заметил в кромешной темноте какое-то подозрительное движение. Зная, что впереди своих подразделений нет, он выстрелил короткой очередью из автомата в район движения. Стрелял чисто для проверки и собственного успокоения. Душманы посчитали, что их обнаружили, не выдержали и открыли ответный огонь. Это послужило сигналом к отражению атаки. По моей команде на минимальную дальность выстрелили оба миномёта. Эффекта от этих выстрелов я добиться не ожидал, так как противник находился вне досягаемости огня (ближе 425 метров), но надеялся взять на испуг и одновременно подать сигнал всем остальным подразделениям батальона. К сожалению, больше выстрелов миномёты сделать не смогли. Следующие мины затормозились в стволе из-за нагара и смазки и не накололи капсюль с нужной силой. Произошло "утыкание". Теперь оба миномёта стали бесполезными. Снизу, откуда наступали "духи", были видны вспышки выстрелов из автоматов и карабинов. Душманы вели более-менее прицельный огонь. Меня сильно озадачило, что кроме двух наших автоматов, моего и прапорщика Майбороды, я слышал со стороны своей обороны ещё от силы 5-6 автоматов. Как я был и уверен (это со слов сержантов подтвердилось после боя), отражали атаку только трое моих сержантов (четвёртый, младший сержант Попович получил сквозное ранение в лицо) и три наводчика миномётов. Остальные номера расчётов - узбеки - в страхе попрятались на дно окопов, и только в конце боя, смогли прийти в себя. Особо их винить не хочется, ведь опыта ведения огневого боя, а тем более, ночного, в качестве мотострелков, они не имели. Да с правого фланга "в божий свет, как в копейку" уверенно стрелял приданный мне пулемёт. Со стороны "духов" наоборот плотность огня становилась всё сильнее. Всё ближе раздавались крики "Алла", что психологически действовало гораздо сильнее, чем свистящие над головой пули. Тогда я понял, какую силу имеет для идущих в атаку призыв "Ура". В какой то момент сложилось впечатление, что банда подошла метров на 25-30 и достаточно одного рывка, чтобы они перешли в рукопашную. Для меня это означало не только мою смерть (я знал, что отступать некуда, а бегство в незнакомой местности не спасёт), но и гибель всей моей группы. Отбиться в рукопашной схватке от превосходящего по численности противника мы были не в силах. И погибать, ох как не хотелось. В дело пошли гранаты. По нашему примеру пустили в ход гранаты и остальные из моей группы. Огонь духов начал ослабевать. Видимо банда, понеся потери и не добившись успеха на моём участке, решила "прощупать" оборону в другом месте. Только один стрелок обошёл нас сзади, и стреляя одиночными выстрелами нам в спину из ППШ, не давал высунуться из окопов до тех пор, пока командир батальона не направил к нам за раненными разведывательный взвод и они не "выкурили" эту сволочь. Вот здесь я поблагодарил бога, что надел каску. Одна пуля попала в каску справа сзади и ушла рикошетом. Ощущение не из приятных. Без каски голова была бы пробита.

Когда расцвело и все убедились, что банда, не достигнув в целом поставленных для себя целей, отошла, мне пришлось проводить "разбор полётов". Хотя ни физических, ни моральных сил для этого не было. Просто после пережитого наступила какая-то апатия, расслабление организма. И только мысли, что такое может повториться в дальнейшем, заставили действовать, а не "спускать на тормозах" этот случай и сидеть, сложа руки. Этот бой ещё раз убедил меня в том, что во взводе есть на кого опереться. Полтора года мы с Фаворским служили вместе. Постоянно, на всех операциях он находился рядом со мной. Вполне возможно, не будь рядом такого заместителя, не суждено было бы появиться и этим строкам. Осенью 1982 года он получил из рук командира батальона медаль "За отвагу".

Командир 2-го миномёта младший сержант Мамедтаганов. Родом из Азердбайджана, причём, как и большинство людей с Востока, на вопрос: "Ты откуда родом?", неизменно отвечал: "Азердбайджан, Баку!", хотя сам жил, насколько я помню, довольно далеко от столицы этой республики. Парень был высокого роста, поджарый, жилистый и довольно выносливый. Возможно, что его выносливость питалась кавказской гордостью, стремлением показать себя настоящим мужчиной, для которого фраза "Мужчины не плачут, мужчины огорчаются!" - не пустые слова. Во всяком случае, на моей памяти не было ни одного случая, чтобы Мамедтаганов даже своим видом показал, что устал, и сил у него нет идти дальше. Смотришь на него, лицо залито потом, серого цвета, губы искусаны, но идёт, и даже старается помочь товарищам. Становится его жалко. Только жалость в данный момент совершенно неуместна. Не стану утверждать, что как командир миномёта он был силён. Нет. Обычный сержант, которому свойственны были ошибки, слабость в отношении с подчинёнными, порой неумение принять правильное решение, подчинить своей воле. Но его старание запомнилось мне очень хорошо. Именно старание и желание не доставить другим неприятности. Да и в бою за спины других он не прятался, и от опасностей не бежал. Исполнял свои долг и обязанности добросовестно, старательно, как только умел.

Командир 3-го миномёта - младший сержант Попович. Хоть фамилия с украинским или польским уклоном, но родом он был из Молдавии, и по национальности - молдаванин. Роста ниже среднего, щупленький, какой-то с виду слабенький, неуверенный в себе и окружающих. Как он попал в учебное подразделение и стал командиром миномёта, а тем более в Афганистане - уму не постижимо. Хотя в то время в учебные полки из военных комиссариатов направляли всех подряд, не пытаясь даже, хоть поверхностно, изучить особенности характера будущего командира отделения - лишь бы выполнить разнарядку. Знаю это по своему личному опыту, когда перед Афганистаном служил в учебном артиллерийском полку и готовил командиров отделений разведки и пытался из тех, кого нам присылали из военкоматов сделать хоть каких-то командиров. А Попович совершенно был лишён командирских качеств. Не отрицаю, подчинённым он был неплохим. И работу сам мог выполнить добросовестно и качественно. Но, достаточно было его назначить старшим, как он терялся, не знал, что сказать и что сделать. В общем, "рождённый ползать, летать не может" - "рождённый только подчиняться, командиром не будет". С ним вместе мне пришлось служить всего два с половиной месяца, до 31 августа 1981 года. А том ночном бою, который я уже описал в этом рассказе, мой командир 3-го миномёта получил пулевое ранение в лицо. Причём уникальное ранение, которое долго вызывало у нас улыбки ( не принимайте это за скрытые наклонности к садизму и неуважение к страданиям) и недоумение. Судите сами. Пуля прошла навылет через обе щеки, не повредив ни языка, ни одного зуба. Простреленными оказались только обе оболочки щёк. Представьте себе, что нужно было делать, чтобы язык и зубы остались не повреждёнными. Именно так мы и предположили. Скорее всего, в этот момент Попович кричал. А так как склонность командовать ему была не присуща, скорее всего, это был или крик отчаянья, или призыв к помощи. После боя его забрали в госпиталь, и обратно он уже не вернулся. Не стану уверять, но, скорее всего, его или комиссовали, или оставили дослуживать где-то в другом месте.

Наводчики миномётов. От умения и навыков этих людей в бою зависело очень многое. Это и точность ведения огня, и своевременность производства выстрела, и ещё многое-многое. Не удивительно, что на эту должность, как правило, назначали или славян, или самых толковых выходцев с Востока. Командир миномёта и наводчик должны понимать друг друга с полуслова. Вдобавок ко всему, между этими двумя людьми должно быть доверие, уверенность в честности и качественности взаимных действий. Речь идёт не о дружбе, а о чём-то более прозаическом, что позволяет с высоким результатом выполнять поставленные задачи. Хотя одно другому не мешает. Всё это достигалось длительными тренировками расчётов, как с боевой стрельбой, так и без неё. На тренировках я, вполне естественно, сам к прицелу миномёта не становился, и стремился только "сколотить" расчёты, способные выполнять свои обязанности в бою. Естественно, проводились тренировки и остальных номеров расчётов, причём присутствовал такой модный в то время элемент взаимозаменяемости. Ещё, на чём хочется заострить ваше внимание, так это на том, что при переноске миномётов во вьюках, самая тяжёлая и неудобная часть миномёта переносится именно наводчиком. Да, это ствол миномёта. Тяжёлая и длинная стальная труба, весом около 18 килограмм, которая в переноске очень обременительна. Плюс к этому ещё и прицел миномёта. В общем, наводчикам в миномётной батарее доставалось больше всех, хотя, своим решением и по согласованию с командиром батареи я, чаще всего, старались уменьшить нагрузку на наводчиков, хотя бы в вопросах нарялов и работ. Поверьте, мои, не всегда справедливые, с точки зрения солдат, действия, приносили мне немалую пользу, да и не только мне, но и всей батарее. И кажется, мне удалось создать надёжную цепочку в звене "командир-наводчик" в каждом из девяти расчётов батареи. Поэтому о моих наводчиках я и продолжу рассказ.

Рядовой Горнак Василий. По национальности белорус, с характерным для белорусов лицом и акцентом, маленького роста, худощавый, даже несколько хрупкий, настоящий уроженец села, умеющий делать всё, что необходимо в хозяйстве и жизни. Родители не пожалели для него времени и старания, чтобы воспитать настоящим человеком. И спасибо им, это удалось в полной мере. Не стану уже сейчас скрывать, это был мой любимец, хотя ни своими действиями, ни отношением, я в те далёкие годы, этого старался не показывать, зная, как ревниво относятся к любимцам командиров остальные солдаты и сержанты срочной службы. А характер у Васи был действительно золотой. Спокойный, уравновешенный, миролюбивый, готовый в любую секунду прийти на помощь не только другу, но и незнакомому человеку. Особенно мне жалко было Горнака, когда мы выходили пешим порядком в горы. Труба миномёта по длине была почти такого же размера, как и рост Василия. Надев вьюк с трубой, Горнак становился похожим на муравья, который старается перетащить спичку, или на завод, над которым возвышается труба котельной. Я и сейчас не могу понять, откуда у него брались силы нести всё, что было на нём навешено. Причём, в самые тяжёлые моменты, когда, кажется, сил больше нет, Вася отказывался от предложенной ему помощи и продолжал с упорством всё того же муравья, тащить поклажу. И за прицелом миномёта Горнак научился работать качественно, с крестьянской основательностью и смекалкой, используя не только свой личный опыт, но и перенимая передовые технологии других наводчиков, которыми, к слову будет сказано, наводчики в батарее обменивались безвозмездно и постоянно. Когда осенью 1982 года командиры миномётов, отслужив свой срок, должны были увольняться в запас, я предложил Горнаку назначить его на место Фаворского. От этого предложения Горнак честно отказался, признавшись, что у него нет командирских качеств. А согласиться, ради того, чтобы получить сержантские лычки, и потом подвести своих командиров, он не хотел. Вместе с Горнаком мы служили до конца моей службы в Афганистане. Из Афгана Горнак вернулся с боевой медалью "За боевые заслуги".

Рядовой Пунтус Сергей. Ещё один мой земляк из Белоруссии. Он значительно отличался от Горнака, не только внешностью, но и характером. Это уже не житель сельской глубинки, а "отшлифованный городской цивилизацией" человек. Среднего роста, худощавый, жилистый, как говорится "засушенный Геракл". Характер в целом хороший, однако, городская жизнь наложила свой отпечаток, придала некоторую плутоватость, пронырливость, хоть и в хорошем смысле. Нет, я не буду уверять, что эти оттенки характера Серёги мне были приятны, но живой блеск в глазах и умение не унывать в любых условиях обстановки явно импонировали. Знаете, я уже к тому времени (а опыта работы с людьми у меня в 1981 году было "с гулькин нос") пришёл к выводу (опять же, опираясь на советы более опытных в этом деле офицеров), что судить о людях нужно не по характеристикам, написанных классными руководителями, а именно по живому блеску в глазах и личному общению с человеком. Порой приходит молодой солдат в подразделение, все документы у него, да и он сам, "дышат" ухоженностью, старанием, любовью (порой и излишней) со стороны учителей и родителей. Аттестат пестреет пятёрками и четвёрками. А живого блеска в глазах нет. Этакий, прилежный исполнитель чужой воли и мыслей, без малейшего проблеска собственной инициативы. Вроде и неприятностей по службе он не доставляет, и выполнять всё старается прилежно. Ан, нет в нём того, что отличает настоящего служаку, способного принять в тяжёлую минуту, не менее тяжёлое решение. Порой из-за недоверия к способностям такого человека служить с ним становится ещё тяжелее. Вот Пунтус, как раз, был способен на разумную инициативу, умел незлобно подшутить, поднять настроение в тяжёлую минуту. Хотя, из-за не совсем серьёзного отношения ко всему, что его окружало, вдумчивым командиром он стать не мог. Не дано это было ему. А хорошим специалистом в стрельбе из миномёта и автомата он стал довольно быстро. Да и общительность характера позволили ему стать, если не любимцем, то, по крайней мере, желанным собеседником в компании сержантов и солдат батареи. Конечно, были у меня с ним и некоторые неприятности. В основном это касалось нарядов и работ в пункте постоянной дислокации полка, когда он мог позволить себе проигнорировать команды сержантов, назначенных дежурными по батарее, или старшими на объектах. Причём, с сержантами, которые могли заставить его выполнить свои приказы, он не шутил и избегал конфликтов. А вот "слабеньких" стремился подмять под себя. Вот в этих случаях приходилось всеми средствами подавлять на корню эти действия Пунтуса. Буду объективен, но во время проведения рейдовых операций ни одного случая даже малейшего неповиновения со стороны Сергея не было. А, в принципе, Пунтус мне здорово помогал воспитывать у сержантов командирские качества. В общем и целом, воспоминания о нем у меня вызывают только тёплые эмоции.

Рядовой Чернышев Юрий. К своему стыду я не могу сейчас вспомнить, откуда он был родом. Нормального телосложения, среднего роста, в первое время особо не выделяющийся среди таких же, как и он, молодых солдат. Не могу назвать его сильным, но и среди слабаков не числился. Характер спокойный, уравновешенный. Свои слова и действия тщательно взвешивал и в любой момент был готов ответить за них. В глаза начальству не лез, однако и в "тени" не прятался. В общем, обычный человек, обычный солдат, каких было десятки тысяч. Специальности наводчика миномёта обучался старательно. Но в глаза мне сразу бросилось то, что он не только старается до автоматизма отработать работу по наводке миномёта, но и не упускает возможности научиться чему-то большему, вдумчиво разобраться в особенностях ведения огня и корректирования разрывов мин. Мне всегда доставляло удовольствие заниматься с любознательными людьми, учить их тому, что знаю сам, отвечать на их вопросы, порой неожиданные и каверзные. Разбираясь с этими заданными вопросами, порой узнаёшь для себя что-то новое, ранее не встречавшееся. В целом, Чернышёв сумел за два месяца научиться очень многому, и даже превзойти в своих знаниях кое-кого из сержантов, обучавшихся пол года в учебных подразделениях. Поэтому, ни для кого не стало неожиданностью, когда после ранения младшего сержанта Поповича он был назначен на должность командира миномёта. Мне не пришлось в дальнейшем сожалеть об этом назначении. Чернышёв сумел в короткий срок стать хорошим командиром. А умению потребовать от подчинённых выполнения своих приказов могли позавидовать некоторые другие сержанты батареи. Причём добивался он подчинения не кулаками, а убеждением. Не путайте с уговорами. Уговаривать Чернышёв никого не собирался, а вот всеми своими действиями заставил всех понять, что всё равно его требования будут выполнены, только с дополнительными для них трудностями. И за помощью к офицерам также не обращался, стремясь укреплять свой авторитет только своими силами. Что поделать, встречались раньше, да и сейчас это не редкость, люди с врождёнными качествами лидера, руководителя, командира. Не хочется гадать, но существует немалая вероятность того, что Чернышев сейчас занимает должность руководителя какого-нибудь предприятия или организации.

Водители взвода. Рядовой Лазаренко Валера - мой персональный водитель, только не легкового автомобиля, а ГАЗ-66. Сколько километров афганских дорог "намотал на коленвал" наш автомобиль за время операций? Хотя и на этот вопрос я могу ответить с достаточной точностью - более 5 000. Не стоит удивляться, ведь перед выездом на операции я всегда фиксировал показание спидометра моей машины, и когда вся техника становилась в парк, спидометр показывал мне, сколько мы проехали за данную операцию. Но это уже статистика. А сухие статистические данные у многих вызывают сонливость. Не хочу выступать в качестве гипнотизёра, и продолжу рассказ о Лазаренко. Родом он был из Молдавии. Высокий, худощавый солдат, с замкнутым характером, малоразговорчивый, чаще всего, занимающийся чем-то своим. Порой казалось, даже его глаза смотрели куда-то внутрь себя. Неоднократно я предпринимал попытки "залезть ему в душу", постараться разговорить, рассказать о себе. Однако все попытки наталкивались на какую-то стену, пробить которую мне так и не удалось. Нет, не хочу сказать, что его что-то угнетало, томило душу. Просто по складу своего характера Лазаренко чурался активного общения, стремился остаться в своём собственном мире и не допускать в него никого постороннего. Возможно, что в солдатской среде он несколько раскрепощался, но с офицерами и прапорщиками держался сдержанно, замкнуто. Зато, как водитель и специалист по обслуживанию машины это был непревзойдённый мастер. Чем-то он мне напоминает одного из героев художественного фильма "Блондинка за углом", который без лишних слов умел сделать всё, что от него требовалось. Моя машина ГАЗ-66 всегда была обслуженная, чистенькая, работала "как часы". Я не помню ни одного случая, чтобы после совершения марша Валера уходил отдыхать, не проверив в машине всё, что могло бы "закапризничать" на следующий день. Причём проверял быстро, со знанием дела, не поверхностно, а именно досконально. Следует заметить ещё один немаловажный факт. Лазаренко умел своим нутром чувствовать машину, определять чуть ли не по звуку неисправности. Бывало так, у кого-то из водителей батареи возникли проблемы с машиной. Собирается "консилиум" водителей, во главе с командиром отделения тяги. Споры, высказываются различные версии, однако пока никто не в состоянии определить неисправность. Подходит Лазаренко, слушает "голос" машины, несколько минут думает, и выдаёт готовый диагноз. Первое время с ним могли не согласиться, "опротестовать" его мнение, но диагноз, практически всегда оказывался верным. Причём Валера был не только "консультантом", но и "врачом". При этом ремонт происходил быстро, качественно и "безболезненно". Это заставляло остальных водителей всегда приходить на помощь Лазаренко, а если он участвовал в ремонте какой-то машины, даже самые ленивые водители в батарее опасались остаться в стороне от оказания помощи, во избежание того, в следующий раз он может остаться без помощи коллектива водителей. Таким образом, Лазаренко вольно или невольно способствовал укреплению дружбы и взаимопомощи в коллективе. Как итог - мой водитель оказался "золотым" человеком с "платиновыми" руками. Я даже не могу припомнить случая, когда мне пришлось бы разговаривать с ним "на повышенных тонах", делать замечание, указывать на какие-то недостатки. Не исключаю и того факта, что привычка, незыблемая вера в добросовестность и исполнительность Лазаренко, делали меня снисходительным к каким-то ошибкам моего "персонального" водителя. Он был этого достоин.

Рядовой Виробян. Ещё один представитель когорты водителей. Фамилия сама за себя говорит о национальности этого солдата. Ниже среднего роста, крепкого телосложения, подвижный в меру, скорый на принятие решений. В нём сочетались в равной мере живость, предприимчивость и изворотливость, с чувством долга, совестливостью и дружелюбием. Причём, даже на первый взгляд, отрицательные черты его характера с лихвой перекрывались положительными. Вполне возможно, что, попав в другой коллектив, у Виробяна прогрессировали бы отрицательные качества. Не стану гадать и фантазировать, кем он стал бы. Важно то, каким он стал. А водителем он стал хорошим, добросовестным и старательным. Проблем с ним особых никогда не возникало. Единственно, с чем приходилось бороться, причём, бороться без особой надежды на успех, так это с украшением кабины его машины. Чего там только не было? Штуки три вентилятора, картинки со всех сторон, украшения на стёклах, коробочки, ящички, оплетение руля и прочее и прочее. И убеждал я его, что это пожароопасно, и заставлял убирать всё лишнее из кабины - бесполезно. Хватало это на неделю, и опять кабина превращалась в подобие местных афганских машин.

Вот я и закончил рассказ о моём первом огневом взводе. Конечно, здесь представлены только восемь человек из восемнадцати, но, пусть простят меня все остальные, писать о них я не могу, так как ничего выдающегося не помню, а выдумывать не хочу.

2-й огневой взвод

Этот взвод был не на столько близок мне, хотя занятия я с ними проводил регулярно. Скорее всего это связано с тем, что во время проведения рейдовых операций этот взвод составлял основной костяк другой подгруппы огневой поддержки. С ними мне воевать приходилось крайне редко. Поэтому и рассказ об этих сержантах и солдатах будет несколько короче. В основном я постараюсь раскрыть черты характера некоторых военнослужащих, их наклонности и особенности, не вдаваясь в описание боевого опыта.

Командир 4-го миномёта сержант Воробьёв. Заместитель командира второго огневого взвода. Среднего роста, плотного телосложения, хорошо развитый физически и очень выносливый человек. Уравновешенный, спокойный и вдумчивый командир отделения. Всем, я уверен, встречались на жизненном пути такие люди, которые уже своим видом успокаивают окружающих. Я не имею в виду "качков", которые устрашающе действуют на всех, заставляют вести себя тихо и спокойно в ожидании возможной "трёпки". И, тем более, экстрасенсов, способных подавлять всех своими недюжинными способностями. Это простые люди, присутствие которых, их спокойствие, рассудительность, умение слушать и говорить только по существу, успокаивает самые "горячие" головы. Мне кажется, к этой категории относился и ЗКВ 2-го огневого взвода. Довольно редко мне приходилось видеть его в возбуждённом состоянии. Обычно он "накалялся" довольно долго, стойко выдерживая любые непотребные действия подчинённых, пытаясь их вразумить и "поставить на путь истинный" методом убеждения, а не принуждения. Но, ни дай бог, если наступал предел его терпения. В гневе он был страшен, и остановить его тогда способны были или Фаворский с Коровниковым (замкомвзвода 1-го и 3-го взводов), или мы с командиром батареи. И в этом случае удивляло то, что успокаивался он также долго, как и приходил в состояние неистовства. Обычно, люди утихомириваются быстро, выплеснув негативные эмоции наружу. Могу предположить, что в его душе долго бушевало именно негодование к объекту, вызвавшему "взрыв эмоций", а не бешенство. Во всяком случае, кто попадал под вспышку гнева Воробьёва, больше никогда не пытался, даже косвенным образом, повторять попытку, и советовал другим не попадаться под "горячую руку" сержанта. В боевой обстановке Воробьёв всегда действовал уверенно, смело, обдуманно, как это и пристало ему по складу характера. Хотя, чаще всего, на рейдовых операциях миномётчикам, в силу особенности их коллективного оружия, необходимо было только быстро и правильно выполнять приказы своих командиров, и личная инициатива часто могла только помешать выполнению поставленной задачи. Как и Фаворский, Воробьёв перед увольнением в запас был награждён боевой медалью.

Командир 5-го миномёта младший сержант Автомонов. В моей памяти он остался этаким "русским медведем", и не только по своему облику, но и по складу характера. Среднего роста, кряжистый, несколько неповоротливый, тяжеловатый на подъём, с несколько заторможенной реакцией. Да и силой Автомонов был не обделён. В общем и целом, неплохой командир миномёта, если дело касается только выполнения команд. И управлять своими подчинёнными он умел, и добросовестно выполнял поставленные ему задачи. Только у меня, почему-то, всегда возникали опасения, когда необходимо было назначить из числа сержантов старшего на какой-нибудь объект, и предлагалась кандидатура Автомонова. А вот командир батареи Паша Бурмистров, почему-то, без колебания его назначал. Ему было виднее, учитывая то, что он больше видел Автомонова в боевой обстановке. И, как показала практика, Паша, практически всегда, оказывался правым.

Командир 6-го миномёта младший сержант Гальковский. Роста ниже среднего, худощавый, жилистый, темноволосый, внешним видом примечательный тем, что несколько "губастое" лицо имело печально-комичное выражение. Иногда создавалось впечатление, что он вспомнил о чём-то неприятном, но готов выбросить грусть из головы и "сморозить" какую-нибудь шутку. Однако это выражение лица у Гальковского сохранялось почти всё время. Характер спокойный, уравновешенный, даже несколько флегматичный. В делах неторопливый, и иногда создавалось впечатление, что каждое свое слово, каждое действие очень скрупулёзно обдумывает. Если не знать его долгое время, то все его действия, весь вид создаёт впечатление нерешительности. Однако, дело обстояло совсем по другому. В глазах у Гальковского нередко можно было увидеть "чёртиков", которые появлялись внезапно, и он старался их быстро спрятать, видимо опасаясь выдать себя, допустить постороннего в свой внутренний мир. Да и мне удавалось замечать, в компании друзей он раскрепощался, становился неплохим рассказчиком, мог пошутить и посмеяться. Не хочется гадать, с чем была связана эта скрытность. В души сержантов и солдат этого взвода я старался не влезать, уступив эту прерогативу их законному командиру взвода. Важнее всего для меня было то, что это был хороший командир миномёта, способный самостоятельно выполнять огневые задачи, неплохо производить пристрелку целей и умело управлять своим расчётом.

Наводчики второго огневого взвода. С ними, как указано выше, я общался в основном при проведении занятий по специальной подготовке. Однако, знал я их довольно неплохо. Рядовой Омаров. Парень родом был из Узбекистана. Среднего роста, крепкого телосложения, с типичным, для большинства узбеков, несколько "плоским" лицом. И в тоже время, Омаров существенно отличался в батарее от своих земляков старательностью, заинтересованностью, желанием не только в совершенстве овладеть своей военной профессией, но и вообще добросовестно отслужить срочную службу. Кто имел возможность общаться с узбеками в обстановке военной службы, не дадут мне соврать и могут подтвердить правдивость моих слов. Как правило, за малым исключением, в начале службы выражение лица у них приобретало какую-то отрешённость, задумчивость и заранее подготовленное непонимание всего того, что им говоришь или требуешь. Внезапно проявлялось полнейшее непонимание русского языка, знания которого "прорезались" не ранее чем через год службы. Меня всегда убивало в узбеках желание как-то приспособиться, создать для себя условия, удобные для того, чтобы "тяготы и лишения воинской службы" прошли стороной, или, в худшем случае, переносились более легко. А вот у Омарова, почему-то, с самого начала службы в батарее, проявлялось рвение к нормальной службе. Это выделило Омарова из общей массы его земляков, позволило нам назначить его на должность наводчика миномёта. И наводчиком он стал классным. Чем он мне запомнился, так это случаем, который оставил Омарову отметину на всю жизнь о службе в Афгане. Как-то ночью, будучи в наряде по батарее он, сидя возле печки-"буржуйки" в палатке расположения личного состава, прикорнул, и коснулся раскалённой печи щекой. Это прикосновение оставило у него на щеке довольно большой ожёг. Так и пришлось ему до конца службы носить эту отметину. Как бы то ни было, был Омаров хорошим солдатом, а под конец службы, будучи назначенным на должность командира миномёта, стал хорошим сержантом. Отмечу, что командовать он научился довольно быстро, окунулся в эту работу с головой, и числился на хорошем счету в батарее. Да и медаль "За боевые заслуги", полученная им осенью 1982 года, способствовала укреплению его авторитета среди сослуждивцев.

Рядовой Нагметуллаев. Это был единственный таджик в батарее. Роста ниже среднего, худощавый, подвижный, и в тоже время, не суетливый. Характер спокойный, уравновешенный, сдержанный. Отличался немногословием и исполнительностью. Это вовсе не означало, что он плохо понимал русский язык. Наоборот, русским языком он владел хорошо. Мне вообще всегда нравились солдаты-таджики. За всё время моей службы, я не встречал ни одного таджика, который меня бы подвёл в каком-нибудь вопросе. Возможно, что именно благодаря Нагметуллаеву, воспоминания о котором у меня вызывали тёплые чувства, таджикам я доверял больше, чем всем другим выходцам Востока. В батарее, благодаря знаниям языка афганцев, местного наречия, его использовали в качестве переводчика. Правда, применение Нагметуллаева в этом качестве требовалось довольно редко, так как в непосредственный контакт с местным населением мы вступали крайне мало, но сам по себе факт того, что в батарее есть человек, способный служить "мостиком" при общении с афганцами, был для нас очень важен. Насколько я помню, у него был неплохой подчерк, кстати, что было свойственно большинству таджиков, получивших более-менее сносное образование. Поэтому Нагметуллаева привлекали в батарее к исполнению обязанностей нештатного писаря. Это, в прочем, не освобождало его от занятий и участия в рейдовых операциях.

Рядовой Кононенко. Хохол, среднего роста, крепкого телосложения, этакий увалень, с неторопливыми, размеренными движениями. Запомнилось, что придя в батарею молодым солдатом, даже выполняя команду, которую нужно было делать бегом, он передвигался как-то не торопясь, как бы нехотя, за что ему первое время здорово влетало. Никто не мог поверить, что это обычная привычка, выработанная в процессе жизни, а не стремление показать своё пренебрежительное отношение к отдавшему приказ. Честно скажу, сделать из Кононенко хорошего солдата стоило немалых трудов. Много с ним возились офицеры и прапорщики батареи. Особенно много с ним беседовал командир батареи Паша Бурмистров. Только благодаря Паше, его педагогическим наклонностям и влиянию на остальных офицеров и прапорщиков, Кононенко не "сломали" в первые пол года его службы. Как-то Бурмистров сумел рассмотреть в нём "зерно истины", растормошить, поднять жизненный тонус. И Кононенко действительно стал примерным солдатом. На его неторопливость все смотрели уже не как на лень, зная, что любую порученную работу, любую задачу он выполнит осмысленно, качественно и в установленные сроки.

Водитель рядовой Федин. Этот человек в моей памяти находится на грани между воспоминаниями и забвениями. Помню его фигуру, лицо, основные повадки, однако в памяти окончательно стёрлись какие то свойственные только для него, особенности. Для меня он остался водителем, отличительной чертой которого было то, что его машина всегда была в исправном состоянии, "бегала" прытко и ни разу не "закапризничала" в ответственную минуту. Да и по своему характеру Федин был спокойным, скрупулёзным, малообщительным человеком. В глаза начальству не лез, старался находиться в тени других, не выпячивая свои достоинства. Не хочется что-то придумывать, фантазировать. Но, мне кажется, лучше остаться в памяти других человеком, которого помнят за то, что он не доставил никому неприятностей, чем быть полностью забытым, без внешности и фамилии. Недавно, просматривая афганские фотографии, я сделал для себя открытие. Оказывается, Федин был награждён медалью "За боевые заслуги". Награждение производили в то время, когда я был в отпуске, поэтому данный факт ускользнул от моего внимания. Командир батареи не из тех людей, которые подают представление к награждению просто так, ради увеличения численности награждённых в батарее. Наоборот, необходимо было попасть в поле зрения Паши, и потом ни один раз подтвердить делом свои заслуги, чтобы он предпринял шаги к представлению тебя к боевой награде. Это касалось не только сержантов и солдат, но и офицеров и прапорщиков. Значит, увидел он в этом солдате выдающиеся черты, которые мне были не заметны или прошли мимо моего внимания.

3-й огневой взвод:

Командир 7-го миномёта сержант Коровников Сергей. Заместитель командира 3-го огневого взвода 82-мм автоматических миномётов "Василёк". Роста немного ниже среднего, коренастый, плотный, круглолицый, без излишней полноты, темноволосый, черты лица несколько крупноваты с южнорусским уклоном, обладающий значительной силой и выносливостью человек. Примерно одного со мной возраста. Сергею до службы в армии пришлось многое повидать и испытать. Поработал он и шахтёром, и в моряках побывал. В общем, к нам в батарею он прибыл обогащённым значительным жизненным опытом, если исходить из того, что у меня в тот период, практического опыта было ещё мало. Как-то сразу Коровников "прибрал" весь личный состав батареи к рукам, захватил лидерство, сумел подавить своим авторитетом. Кстати сказать, авторитет Сергей завоёвывал не пустыми словами, не кулаками, а личным примером. Гордости, самолюбия, стремления во всём быть первым, лучшим, у него было не только в меру, но и немного выше меры. Чтобы в боевом подразделении стать лучшим, нужно хорошо постараться и много поработать. Для миномётных расчётов в первую очередь всегда отрабатывались до автоматизма нормативы на приведение миномётов в боевое положение и возвращение в походное. От слаженности работы номеров расчётов при выполнении этих нормативов, порой зависела жизнь. Смею вас заверить, временные характеристики выполнения команд "К бою" и "Отбой" были очень сжатые, и чтобы выполнить их на оценку отлично, расчёту приходилось не только в совершенстве знать свои действия, но и проявлять изобретательность, чтобы сэкономить драгоценные секунды. Так вот, расчёт Коровникова добился сокращения времени выполнения нормативов почти на 30-40 секунд. Это очень много, учитывая, что команду "К бою" нужно было выполнять где-то за 2 минуты. Мало того, что этот расчёт перевыполнял нормативы, так Сергей на спор в одиночку переводил миномёт "Василёк" в боевое положение и обратно. А это практически невозможно, так как миномёт в походном положении закрепляется в кузове машины комплекса, откуда его нужно с помощью полиспаста по лежням спустить на землю, произвести поддомкрачивание, вывесить колёсный ход, одновременно развернуть станины и опустить домкрат. В обратной последовательности проводится свёртывание миномёта. Попробуй-ка на полиспасте опустить из кузова и поднять обратно 622-килограммовый миномёт. Порой три человека расчёта с трудом производят эту операцию. А вот Коровников умел это делать в одиночку. Это только один эпизод его пути к совершенству. Как правило, когда мы выходили в горы, и из-за большёго удаления района действия батальона в пешем порядке применение автоматических миномётов не предполагалось, взвод "Васильков" разбивался на две группы и использовался в качестве подносчиков мин и имущества. Серёга Коровников обычно входил в состав моей группы. Это был незаменимый помощник. Мало того, что он сам переносил 25 литровую жестяную ёмкость с водой, так и умудрялся оказывать помощь тем, кто "выдыхался" и не мог уже продолжать движение дальше. Выносливость Коровникова была неимоверная. Да и подбодрить товарищей умел не только словом, но и действиями. У нас незыблемым правилом было, что как бы ты не устал, помощь можешь принять только в переноске вооружения и имущества, но не личного оружия. Автомат всегда оставался при тебе. Вот и получалось, что кроме цинковой ёмкости с водой, своего вещевого мешка и автомата Сергей тащил или трубу миномёта, или двуногу-лафет, или плиту, давая возможность передохнуть товарищу. Отваги и смелости Коровникову также хватило бы на двоих. Мне неоднократно выпадали случаи видеть его действия в боевой обстановке. Усомниться в надёжности Сергея было невозможно. И мне было гораздо спокойнее, когда его коренастая,внушительная фигура во время передвижения по горам, находилась рядом со мной. От него веяло такой силой, что я ни на миг не мог усомниться, что в тяжёлую минуту могу остаться один на один с угрозой смерти или плена. Вообще-то, я очень уважал этого человека, ценил в нём все те качества, которые он, не стесняясь, демонстрировал всем. Да и весь командный состав батареи относился к сержанту Коровникову с не меньшей симпатией. Ему и доставалось нагрузки больше всех в батарее, как на боевых операциях, так и при нахождении в пункте постоянной дислокации. Есть такая категория людей, которые способны выдерживать повышенные нагрузки. По сути дела, это был первый помощник старшины батареи, право которого командовать признали все в батарее. Ещё одной из положительных черт Сергея было то, что он ни разу не переступил черту субординации. Казалось бы, ровесник, видел явное к себе расположение, но ни разу не попытался даже показать стремление стать на одном уровне с офицерами и прапорщиками. Это чувство такта, все ценили в нём, и уважение становилось ещё глубже. Всё-таки есть проведение на земле, которое собрало в одном взводе двоих человек, достойных друг друга, и дополнявших друг друга - командира взвода "Васильков" прапорщика Витю Майборода и его заместителя сержанта Сергея Коровникова. Не зря он был награждён медалью "За отвагу".

Командир 8-го миномёта младший сержант Гаевский. В первое время, когда я прибыл в батарею, долгое время я путал Гаевского и Гальковского. Внешне эти два сержанта были чем-то похожи. Гаевский был роста чуть ниже среднего, худощавый, жилистый. Характер спокойный, уравновешенный, но вот флегматичным его назвать никак нельзя. Он всё умел делать быстро, как-то весело и с азартом. Физиономия то серьёзная, то смешливая. В общем, человек, способный легко идти по жизни, без особого напряжения преодолевать возникающие преграды, находить контакт с окружающими. Практически со всеми сослуживцами в батарее у него было дружеские отношения. Обычно Гаевский ни с кем не конфликтовал, стремился добиться нужного для него результата убеждением и мирным путём. Я имел в своей практике случаи, когда командиров с таким характером, как у Гаевского, подчинённые "подминали" под себя, однако, к моему удивлению, расчёт Гаевского отличался дисциплинированностью, хорошими результатами в специальной подготовке, исполнительностью. Знаю, что это заслуга не только Гаевского, но и командира взвода прапорщика Майбороды, а ещё больше - заместителя командира взвода сержанта Коровникова, которые ревностно следили за тем, чтобы их взвод всегда был на высоте, в лидерах. Я не умаляю этим заслугу самого командира расчёта, напротив, подчёркиваю то, что он смог сам заслужить уважение у своих подчинённых. Перед увольнением в запас грудь Гаевского украсила медаль "За боевые заслуги".

Командир 9-го миномёта младший сержант Лисин. Маленького роста, щупленький, невзрачный, какой-то незаметный как по внешнему виду, так и по поведению. По характеру совершенно не подходящий для должности командира миномёта. Опять же, хочется отметить тот факт, что Лисину повезло с назначением во взвод прапорщика Майбороды. Витя сделал всё возможное, а порой и невозможное, чтобы расчёт Лисина смог достойно выглядеть на уровне всех остальных расчётов в батарее.

Командир 7-го миномёта младший сержант Ашихмин Миша, 1962 года рождения. Прибыл к нам осенью 1982 года на замену командиров миномётов, отслуживших положенный срок в Афганистане. Худощавый, роста около 175 сантиметров, среднего телосложения, несколько застенчивый, неброский с виду. Характер спокойный, уравновешенный, немного флегматичный. Всегда добросовестно относился ко всем, порученным ему делам - от несения службы в наряде, дежурным по гарнизону, в охранении, и до выполнения рутинных хозяйственных работ. Специфика использования миномётчиков на гарнизоне заключалась не только в том, что мы охраняли важный мост на трассе Хайратон-Кабул. Довольно часто, по приказу командира батальона, выезжали по-расчётно на другие гарнизоны, а порой и в окружающие охраняемую трассу горы, для обеспечения огневой поддержки и прикрытия действий разведвзвода батальона и небольших операций, проводимых батальоном в зоне ответственности. Чаще всего для выполнения этих задач использовался расчёт 82-мм автоматического миномёта "Василёк". Если наши подразделения действовали в вечернее и ночное время, часто для обеспечения подсветки местности осветительными минами привлекался и один из расчётов "Подноса". Расчёт Ашихмина, вместе с командиром взвода прапорщиком Бондарчук, нередко выезжал для выполнения таких задач. Один из таких выездов состоялся 4 января 1983 года. В вечернее время заняли огневую позицию в районе одного из гарнизонов трубопроводного батальона. Рано утром небольшой сводный отряд нашего батальона должен был проверить разведывательную ориентировку ХАДА о приходе местной банды в соседний кишлак. В случае боя и отхода этого отряда, огневую поддержку должен был осуществить наш 82-мм автоматический миномёт. Утром 5 января, наш отряд окружил кишлак и провёл операцию по ликвидации небольшой банды, где-то 20-25 активных "штыков". Повезло то, что банда не ожидала появления в этом районе "шурави", расположилась на отдых, разбрелась по домам, и спокойно "разговела". Налёт разведчиков, усиленных мотострелками, был для них сюрпризом. В результате, активного сопротивления оказано не было, большую часть банды уничтожили прямо в кишлаке, пытавшихся уйти в горы, расстреляли из миномёта, благо, видимость была отличная, подходы открыты, до ближайших гор около 600-800 метров. Есть результат реализации! После операции дали команду возвращаться на свои гарнизоны. Сводный отряд убыл на командный пункт батальона, а "Василёк", во главе в командиром взвода - самостоятельно на мой гарнизон. И ехать было всего ничего - около 10 километров. Однако, разве можно в жизни всё предусмотреть? Кто думал, что именно на этом участке дороги и именно во время возвращения миномёта на гарнизон душманы выйдут "на тропу войны"? Да и время было уже около 13 часов. В общем, машину обстреливают из стрелкового оружия. Машина срывается на полной скорости с бетонного моста через небольшой арык, ударяется передним бампером в бетонную стенку арыка с такой силой, что кузов с миномётом срывает со стремянок креплений к базе марины. Водитель, старший машины и расчёт миномёта, находившийся в кузове, отделываются ссадинами и ушибами. А вот Миша Ашихмин погиб. Вот вам и простое стечение обстоятельств. Как бы то ни было, а младший сержант Ашихмин М.А. погиб при выполнении боевой задачи. Позднее он был награждён орденом Красная звезда (посмертно).

Вот фамилии наводчиков миномётов, а тем более номеров расчётов 3-го огневого взвода "Васильков" в моей памяти не осталось.

Не поймите меня превратно. Я не ставлю себе задачей показать, что, вот, у нас в батарее служили такие прекрасные люди, с которых нужно "лепить" бронзовые бюсты и устанавливать их на родине "героев". Негативных моментов было также достаточно, таких моментов, которые и сейчас, порой, вспоминаются с брезгливостью.

Вот один из таких случаев. Осенью 1981 года прибыл к нам в батарею молодой солдат. Фамилию его я не помню, да и если бы помнил, в этом рассказе не назвал, чтобы не ставить рядом, на одном уровне с остальными. Назову его К. Родился и вырос он в Киеве. Единственный сын у матери. Ростом около 180 сантиметров, крепкого телосложения, мордатый "хохол", по виду сильный и выносливый парень, как говорят о таких, можно об шею рельсы гнуть. Специальность, по тем временам, дефицитная и денежная - мастер по пошиву модельной женской обуви. По разговорам с ним (а беседовать мне с ним пришлось очень даже много), до призыва в армию деньги он зарабатывал немалые, и мало того, что ни в чём не нуждался, так ещё мог позволить себе и на побережье Чёрного моря съездить, и в ресторанах посидеть. Судя по его внешнему виду, перспективы службы для него в батарее могли быть самые радужные и хорошие, однако под красивой оболочкой оказалась гнилая душа. Вполне естественно, сержанты и солдаты, побывавшие в рейдовых операциях, в палатке рассказали "страсти" об опасностях, с которыми им пришлось столкнуться в боях. Вот трусливая душонка и запаниковала. Ещё бы! Появилась реальная угроза погибнуть "в схватке с басмачами". Начались наши мучения с К. Сперва, он убегал из расположения батареи и прятался, где только возможно, не покидая расположения полка. Его исчезновения обнаруживались очень быстро, так как контроль за военнослужащими срочной службы был у нас в батальоне поставлен на высочайшем уровне, причём контроль не только со стороны офицеров и прапорщиков, но и со стороны сержантов. Шутка ли сказать, за охранением полка любого могли подстерегать какие угодно опасности, включая и встречу со смертью. Да и в частях армии уже имели место случаи перехода на сторону басмачей. Поиски пропавшего К. организовывались всем составом батареи. А это, вполне естественно, не давало возможности нашим солдатам спокойно отдохнуть после дневных трудов, озлобляло, вызывало предпосылки к неуставным взаимоотношениям. Был случай, что К. спрятался на чердаке модуля, в котором жили офицеры батареи. Тогда мы его искали почти сутки, и нашли чисто случайно, получив информацию от одного из солдат другого подразделения, который видел, как он забирался на чердак. Что только с нашим К. не делали, кто только не беседовал с ним. А он твердил только одно, как попугай - "Переведите меня служить в роту материального обеспечения! Я не хочу служить в батальоне!". В конечном итоге, выход для себя этот "солдат" нашёл. В полку эпидемия "желтухи" уже пошла на спад, но случаи заболевания ещё были. С использованием мочи больного, К. заразился "желтухой" и был отправлен в госпиталь Термеза. Оттуда он "мужественно" сбежал и нашли его только в Киеве, где в отношении его было возбуждено уголовное дело по статье "дезертирство". Не знаю, что повлияло на решение суда - деньги или связи - только ни в тюрьме, ни в дисциплинарном батальоне наш "герой" не оказался. Получил "белый билет" и с чувством исполненного долга продолжил свою деятельность на поприще пошива модельных туфелек для местных модниц. Кстати, когда нам довели решение суда о прекращении уголовного дела, и признании К. по психическим данным не годным к военной службе, возмущались не только офицеры и прапорщики, но и военнослужащие срочной службы. Не удивлюсь, если он и сейчас рассказывает друзьям и знакомым, как он "сражался с душманами, геройствовал в бою и только травма (ранение, контузия) не позволили ему выполнить интернациональный долг в полной мере". Хотя ни в одной рейдовой операции ему участвовать было так и не суждено.

Ещё пара подобных случаев, менее удачных для их героев, произошли в нашей батарее. Только связаны они были уже с узбеками. Особого удивления эти случаи не вызывали, так как у многих выходцев из восточных республик желания служить в рейдовом батальоне пропадало сразу после первой же операции. Был у нас такой рядовой, назову его Х., который сделал всё, чтобы попасть служить поваром на кухню роты материального обеспечения полка. Ещё один водитель стремился всеми силами перевестись или в роту материального обеспечения, или в ремонтную роту полка. Они были переведены в эти подразделения, чему предшествовала длительная и настойчивая работа с ними офицеров батареи и батальона, и только тогда, когда стало предельно ясно, что их совместная служба до предела раздражает солдат и сержантов батареи, и в условиях боя может случиться непоправимое.

Хочется привести ещё один случай, воспоминания о котором у меня вызывают отрицательные эмоции. Сначала расскажу о нём, а уж потом постараюсь сделать кое-какие выводы, которые, возможно, будут слишком субъективными и не отражающими мнения большинства читателей этого рассказа. Однако, это мои выводы, и я имею право их высказать. Суть дела. На должность водителя к нам в батарею прибыл рядовой Клинков. В общем-то, неплохой водитель, и как человек, не отличался особо выраженными отрицательными чертами. Обычный солдат, которых ни выделить из общей массы подразделения не за что, ни в категорию нарушителей включить нельзя. Довольно часто мимо расположения нашего полка проходили военные колонны бригады материального обеспечения армии, перевозившие всевозможные грузы из Союза. Завелись у Клинкова в этих колоннах друзья-товарищи. Естественно, рассказы о вольной жизни водителей транспортных рот бригады, соблазн часто пересекать границу и бывать в Союзе, подействовали на нашего водителя. Начал он проситься перевести его из нашего батальона в бригаду материального обеспечения. Сперва, действовал только слёзными просьбами и надоеданием рапортами. Потом начал угрожать, что сбежит из батареи. Никакие беседы и увещания на него не действовали. В общем, пошли ему на встречу и правдами-неправдами, организовали перевод в транспортную роту по перевозке грузов бригады материального обеспечения, размещавшейся в Пули-Хумри. Посадили его на машину КамАЗ. Несколько раз, проезжая мимо нашего расположения, Клинков заходил в батарея. Не буду вдаваться в подробности его рассказов, скажу только, что службой он был доволен, выглядел этаким свободным солдатом, для которого все и вся нипочём. Не стану скрывать, после его посещений многие завидовали его вольной жизни. Только это длилось не долго. В общем и целом прослужил Клинков в бригаде где-то около пяти месяцев, и нам пришло сообщение, что он погиб. Не буду врать, погиб не по дурости, а из-за того, что колонна роты попала на дороге в засаду басмачей. Боже упаси мне злорадствовать по этому поводу. Человек, солдат погиб в бою, хотя в то время было немало случаев с колоннами по перевозке военных грузов, когда водители гибли по дурости и личной недисциплинированности. А мой вывод таков. Не стоит искать в жизни чего-то более лёгкого, удобного, а, тем более, играть с судьбой в "азартные игры". Жизнь - это слишком скользкая вещь. Сделаешь один неверный шаг - и она выскользнет из рук. Ведь, останься Клинков в батарее, был бы жив и здоров, хотя и служил бы в батальоне, который сам постоянно стремился вступить в огневой контакт с "духами". Ведь потери у нас были, но не такие, какие случались с колоннами на дорогах. Но это всё негативные случаи, не отражающие реальной атмосферы коллектива батареи и батальона.

Вот вроде я и рассказал о всех сержантах и солдатах моей батареи, которые на всю жизнь остались в моей памяти, оставили неизгладимый след о совместной службе в Афганистане. Не спорю, можно было бы ещё рассказать многое, вспомнить, на первый взгляд, незначительные мелочи. Не мной было сказано, что любой человек достоин того, чтобы о нём написали другие. Только в этом случае жанр повествования будет различный. Кто-то достоин романа, кто-то фантастической повести, кто-то детектива, а для кого-то достаточно будет и некролога. Поверьте мне, те, о ком я сейчас рассказал, даже с учётом всех их недостатков, достойны хороших, тёплых слов. Хочется надеяться, что все они сейчас живут и здравствуют, имеют свои семьи, с гордостью надевают 15 февраля боевые награды и приходят на встречу в "братанами". Пусть им всегда и везде сопутствует удача! Уверен, они оставили прекрасные воспоминания не только в моей памяти, но и в памяти всех тех, кому довелось с ними служить в Афганистане.

Комментарии: 2, последний от 12/01/2010. © Copyright Чеботарёв Сергей Иванович (chebotarev2906@mail.ru) Размещен: 12/01/2010, изменен: 12/01/2010. 138k. Статистика. Рассказ: Афганистан Годы событий: 1981-1983	Оценка: *6.004** Ваша оценка:

Чеботарёв Сергей Иванович Солдатами становятся

Чеботарёв Сергей Иванович
Солдатами становятся