По распределению, порядок проведения которого никто из первокурсников не знал, да и нужно было ли вникать им, осчастливленным самим фактом поступления в военное училище, Влад попал в первое отделение четвёртого учебного взвода второй учебной батареи первого дивизиона. Попросту, как это обозначалось в училище, учебная курсантская группа (взвод) номер 24 (двадцать четыре).
Опять же, только в качестве общей информации. Для тех, кому довелось в своё время обучаться в высшем военном училище, возможно, что эта информация не представляет интереса. Хотя, неоспоримым фактом является то, что во многих военных училищах различных профилей, система комплектования имела значительные отличия. В частности, кое-где учебные дивизионы и батальоны были смешанных курсов. Даже батареи и роты комплектовались по принципу: два взвода первого курса, два взвода третьего курса. Поэтому, будет целесообразным познакомиться с системой военного училища в Одессе в восьмидесятых годах прошлого столетия.
В Одесском высшем артиллерийском командном ордена Ленина училище имени М.В. Фрунзе было всего четыре учебные дивизиона - по количеству курсов (годов) обучения, - в каждом из которых до 1975 года состояло по три учебные батареи. В каждой учебной батарее имелось по четыре учебные взвода с тремя отделениями. Численность одного взвода было примерно двадцать пять - тридцать человек. По "арифметику Пупкина с картинками", в одной батарее были чуть больше ста человек, и в дивизионе - около трёхсот. Первоначально, для обучения на первом курсе в учебные взвода набирали около тридцати человек курсантов. В процессе учёбы происходило отчисление обучаемых из-за низкой успеваемости, за нарушения воинской дисциплины и по их же собственному желании. Таким образом, чаще всего к моменту выпуска из училища, во взводах оставалось по двадцать-двадцать два человека, в батареях - около девяносто человек, и всего за курс - около двухсот семидесяти человек.
Особенностью первого дивизиона, набора 1975 года было то, что впервые сюда набрали не три, а четыре учебные батареи. В училище появилась тринадцатая по счёту и номеру учебная батарея. Всего на учёбу в этом году приняли более четырёхсот пятидесяти человек. Это была уже довольно внушительная цифра. Особенно, если учесть, что всего до этого момента в училище обучалось всего чуть более 1200 курсантов.
Кроме учебных дивизионов курсантов, в училище существовало ещё одно подразделение - дивизион обеспечения учебного процесса, попросту - ДОУП. В нём служили сержанты и солдаты срочной службы. Говоря откровенно, в структуру штата этого подразделения, никто из курсантов особо не вникал. Просто это было не шибко им интересно. Знали однако доподленно, что там имеются водители, обеспечивающие использование автомобильного транспорта училища, повара, ремонтники, кодировщики, инструктора по различным видам обучения, начальники тренажёров, связисты, оркестр и прочие обеспечивающие специальности. В период проведения учебных занятий с курсантами училища, военнослужащие ДОУПа занимались только непосредственным обеспечением учебного процесса этого высшего военного учебного заведения. Во время зимнего и летнего каникулярного отпусков, ДОУП, дополнительно, осуществлял охрану городка училища, неся службу в караулах и всевозможных внутренних нарядах.
Вернёмся опять к примерной схеме комплектования учебных взводов. Глубоко копать не станем, дабы не допустить, по незнанию и забывчивости, явной ошибки. Итак. На первый курс обучения, как уже говорилось ранее, без экзаменов были приняты выпускники суворовских военных училищ Советского Союза. В первом учебном дивизионе они заняли примерно около пятидесяти мест. То есть, ориентировочно каждый девятый новоиспечённый курсант первого курса был "кадетом". При проведении комплектования их постарались, более или менее равномерно распределить по учебным взводам, тем самым, "разбавив" общую массу курсантов. Во взводе, куда попал учиться Владислав Птица, "кадетов" было пятеро. Это немного превышало среднестатистические данные по всему первому дивизиону. Поступившие из войск военнослужащие срочной службы, также распределялись по взводам по возможности равномерно. В 24-м учебном взводе оказалось четверо курсантов, уже принявших в войсках Военную Присягу. Вполне понятно, что большой процент курсантов, поступивших на первый курс обучения, составляли одесситы, которым грех было не воспользоваться возможностью учиться в находящемся под боком военном учебном заведении. Вместе с Владиком учёбу начали семеро одесситов. Если исходить из того, что первоначально в 24-м учебном взводе было 29 человек, то половина из них была иногородними выходцами гражданской молодёжи, вчерашними школьниками, а оставшиеся были представлены вышеперечисленными категориями курсантов. Кстати говоря, к моменту выпуска во взводе было 28 человек. в конце первого курса, по собственному желанию, ушёл один курсант из категории поступивших из войск. Именно по желанию. Учился он, хоть и не особенно легко, но брал своей усидчивостью и педантизмом. Просто этот человек вовремя понял, что быть офицером, тем более, строевым - не его призвание. Правильное решение. Мудрое. Не стал мучаться сам, и создавать в последующем головную боль для своих будущих начальников. Думаю, на этом освещение статистических данных стоит закончить. Пора возвращаться к прерванному общему повествованию. Или, всё-таки, стоит ещё немного расширить обозначение той обстановки, в которой Владу предстояло жить ближайшие годы? Целесообразно, не правда ли?
2
Командный состав Одесского высшего артиллерийского командного ордена Ленина училища имени М.В. Фрунзе.
Первый начальник училища, при котором начинал обучение курсант Владислав Сергеевич Птица, генерал-майор Малакян Сурен Аратюнович. Уникальный человек, недосягаемый для всех курсантов этого высшего военного учебного заведения высотой своего служебного положения. Уникальный ещё и в отношении общего понимания сущности всех его действий. Армянин с генеральскими погонами являлся просто Богом для всех обучаемых в училище, профессорско-преподавательского и офицерского состава. Богом, не в смысле своего огромного и неоспоримого авторитеты, а своим всевластием. Для него, казалось, в пределах территории ОВАКОЛУ, не существовало ничего невозможного. Почти полторы тысячи курсантов и солдат ДОУПа, около полутысячи командного, преподавательского и обслуживающего персонала беспрекословно подчинялись его железной воле. А, попробуй-ка, не подчинись! Курсант и солдат мгновенно мог вылететь в линейные войска. Офицерам грозила та же участь. Ну, а гражданский люд, мог уже начинать искать новую работу, только теперь уже за стенами этого славного училища. Нет. Деспотом его назвать было невозможно. Самодуром - тоже. За своих подопечных он, при крайней и острой необходимости, стоял горой.
Простой пример из жизни училища. Ни для кого не будет секретом, что для местных (имеется в виду одесских) представительниц прекрасного пола, в тот период советского времени, выйти замуж за будущего офицера, в ряде случаев, было огромным счастьем. И заработная плата приличная, и перспектива побывать за границей "маячила" вполне реальная. Да и стать генеральшей, а на крайний случай - полковничихой, - тоже перспектива очень заманчивая. Поэтому, уже после окончания курсантами первого курса открывался настоящий "сезон охоты" за этими", с точки зрения претенденток на обручальное кольцо, "несмышлёнышами. Способов "заарканить" курсанта-артиллериста существовало необозримое множество. Наиболее реальным и простым, по проверенной методике одесситок, заключался в явном соблазнении 18-летнего юнца, с последующей "постельной сценой". Всё это заканчивалось "походом", в сопровождении родителей, к командованию училища с явно выраженным ультиматумом и выработанными уже жалобщиками предложениями по разрешению возникших проблем:
"Ваш курсант Н. переспал с нашей дочкой, в результате чего она сейчас "в интересном положении". Принимайте меры. Или он женится на нашей несчастной девочке, или..."
По бытовавшим в то время слухам, в других военных училищах Советского Союза, подобная методика действовала без каких-либо срывов. Правда, применялась довольно не часто. Курсант вызывался на "очную ставку", ему предъявлялся ультиматум родителей "соблазнённой" девушки, и давалось право выбора - или идти "под венец", или оставлять учёбу и убывать в войска уже в качестве солдата. При явном и категорическом нежелании брать в законные жёны указанную девушку, выбор останавливался на втором варианте. А это означало крах мечты и перспектива начинать строить свою судьбу с самого начала. Как правило, скрипя зубами, "влипший в историю" курсант вёл "жертву" своего прокола в ЗАГС.
По преданиям училищной "древней старины", этот проверенный способ, до определённого времени, был беспроигрышным и в ОВАКОЛУ. С приходом "к рулю правления" генерала Малакян С.А., у женской половины претенденток на мужей-офицеров начались явные и всё более частые "проколы".
Дело в том, что Сурен Аратюнович сам был из категории настоящих мужчин кавказских кровей. Ничто человеческое, а тем более, мужское, не было ему чуждо. Вот и встал он на защиту своих курсантов-"залётчиков". Делал он это очень дипломатично, взвешено, продумано, так, чтобы не навлечь на себя возможный поток жалоб от своих посетителей в вышестоящие инстанции.
Один пример, чисто для примера. Обычный случай. Обычный, не единичный, только вот далеко не безобидный в истории училища восьмидесятых годов прошлого столетия. В кабинет начальника училища звонит дежурный по училищу:
"Товарищ генерал! К вам на приём просится гражданин П. со своей женой и дочерью. Пропустить?"
Всё понятно. Если бы с сыном, то допустимых вариантов их прихода было бы множество. Просьба восстановить отчисленного за нарушения дисциплины курсанта, принять на учёбу на первый курс, устроить на работу, и так далее и тому подобное. А вот с дочерью... Делать нечего. Нужно принимать.
В кабинет входит ранее названная дежурным по училищу семья. Одежда, выражения лица, унылый, траурный вид сразу подчёркивают цель их прихода. Далее, в зависимости от того, кто более "языкастый" - отец или мать "пострадавшей", - следует заявление:
"Курсант такого-то курса, такого-то взвода, такой-то (полнейшая информация о "кандидате" в мужья, вплоть до размеров обмундирования и обуви), воспользовавшись неопытностью и доверчивостью нашей доченьки, соблазнил её, вступил в интимную связь, в результате чего она сейчас беременная. Что прикажете теперь нам делать в данной ситуации?"
А делать то, по большому счёту, нечего. Если данный факт будет подтверждён, то выходы из положения уже были указаны выше. Остаётся только сделать попытку доказать, что курсант, в общем-то, не виновен. Или же, виноват косвенно. Для этого генерал-майор Малакян, "по тревоге" вызывает в соседний кабинет начальника политотдела "залётчика", просит родителей немного подождать, и начинается "допрос с пристрастием".
"Ну что, з...ц, влип? Быстро и честно рассказывай, что у тебя произошло с такой-то тогда-то. Только всю правду, ничего не утаивая. Всё, что ты про неё знаешь, а также и про то, кто мог быть раньше или позже тебя с ней в контакте. Учти, от этого будет зависеть твоя дальнейшая судьба и учёба в училище".
Чаще всего в результате быстрого, но тщательного расследования вскрывались факты, что данная "неопытная и доверчивая доченька" имела интимную связь не только с данным курсантом, но и с ещё тремя-четырьмя его сотоварищами по несчастью. Всё понятно. Из кучи возможных кандидатов был выбран наилучший, с точки зрения доченьки и её родителей, "претендент" на руку чада. Так сказать, беспроигрышный вариант, "мальчик для битья". В срочном порядке, а делалось это очень и очень быстро, в здание управления начальником училища вызывались все, кто имел хоть какое-то касательство к данному инциденту. Все они представлялись "пострадавшей стороне" со словами:
"Ну и кто из них виновен в "совращении" вашей дочери?"
Если, всё-таки, родители пытались сделать вид полнейшего непонимания и неосведомлённости, начинался процесс дачи показаний всеми участниками конфликта в процессе, так сказать, очной ставки. Результат, как и следовало сразу после первичного разбирательства ожидать, превращал прогнозируемую победу заинтересованной стороны, в страшнейший разгром. Посрамлённые родители, вместе с дискредитированной дочерью, с позором покидали кабинет начальника училища и территорию военного учебного заведения.
После этого начиналась "экзекуция" над непосредственными участниками процесса. Вот здесь уж генерал давал волю своему темпераменту. "Не умеешь - не берись! Взялся - не попадайся!" Об исключении из училища речь, обычно, не шла. Как правило, дело заканчивалось "посещением" участниками "торжества" прославленной одесской гауптвахты. А это, смею заверить, место во всех отношениях очень неприятное.
Теперь стоит отметить ещё одну особенность характера генерал-майора Малакян Сурен Аратюновича. Самым страшным нарушением, которое не мог терпеть начальник училища, пребывая в любом расположении духа, это была всякая попытка движения в момент его появления на территории училища и подачи команды "Смирно!".
Особенностью ритуала встречи дежурным по училищу начальника училища являлось то, что встречать его было необходимо непосредственно при въезде машины генерала Малакяна через ворота контрольно-пропускного пункта училища. Всем было известно время выезда "Волги" начальника училища из парка, приезд её к дому Малакяна, выхода из подъезда генерал-майора и прибытия машины к воротам училища. К этому времени ворота училища возле КПП были открыты на распашку. Дежурный по КПП стоял возле ентих самых ворот с внешней стороны, то есть, на улице Перекопской дивизии. Ни один посторонний человек в ста метрах в округе не рисковал появиться или даже мелькнуть вдалеке. Дежурный по училищу находился в 20-30 метрах от ворот на дороге по направлению к главному корпусу. При въезде машины через ворота, дежурный во всю силу своих голосовых связок и лёгких, а у артиллеристов, чаще всего, голоса всегда были очень громкие, подавал команду "Училище. Смирно!", и строевым шагом шёл рапортовать. С момента подачи данной команды и до команды "Вольно!", ни одна живая душа не смела даже пошевелиться. Малейшее движение, замеченное генералом, хоть и в призрачном далеке, вызывало вспышку бешенства. Машина с начальником училища мгновенно мчалась к месту "допущенного нарушения". Тут уж пощады ждать не следовало. Взыскание следовало здесь же на месте и "на полную катушку". Но это, не самое худшее. Самое плохое заключалось в том, что у него, то бишь, начальника училища, на весь грядущий день портилось настроение. А уж тут, держись. Доставалось всем, и правым и виноватым. Этого стоило бояться, да и, говоря по правде, побаивались все, в данном высшем военном учебном заведении.
Случился один раз казус подобного характера с курсантом из взвода Влада Птицы. Начальник училища изволил в тот день приехать на службу во время проведения утренней физической зарядки, почти сразу же после подъёма. Даже во время проведения данного обязательного мероприятия распорядка дня, закон о прекращении всяческого движения после команды "Смирно", продолжал действовать неукоснительно. Не составляло исключения даже, если в это время учебные взвода занимались кроссовой подготовкой или разминкой на спортивном городке.
Как на грех, вышеупомянутый курсант Юрий Гросул выполнял в тот момент на турнике упражнение "солнышко". Для тех, кто не совсем в курсе дела, коротко информирую. Смысл упражнения состоит в том, что, раскачавшись в висе на руках на данном гимнастическом снаряде, выполняющий упражнение производит полный обороны всем телом вокруг перекладины. Естественно, в процессе вращения, под воздействием центробежной силы инерции, возможен был отрыв рук от перекладины, что могло повлечь за собой падение всем телом с неминуемыми травмами, а то и летальным исходом. Во избежание всего этого, руки выполняющего упражнение обычно привязывали за кисти брючными ремнями к перекладине. Самостоятельно ни привязать руки, ни, естественно, их отвязать выполняющий данное упражнение "солнышко" не мог. Зато и страховка в смысле надёжности была абсолютной.
Команда дежурного по училищу застала курсанта в момент его максимально полного вращения вокруг перекладины. Если ещё затормозить вращение он смог, то вот спрыгнуть с перекладины и замереть по стойке "Смирно", ему было отнюдь не под силу, в свете обстоятельств и ремней, намертво прикрепивших его к турнику. Так он и "болтался" в нижнем висе, подёргиваясь как червяк, в безуспешных попытках высвободить руки. Как уже отмечалось раньше, генерал Малакян, как охотник-инопланетянин, реагировал на любые, самые малейшие движения. Увидев "телодвижения" курсанта на перекладине, ещё не "переварив" в мозгу, что бы это могло означать, начальник училища на машине помчался к месту нахождения нарушителя. Только подъехав ближе и, выйдя из машины, он смог рассмотреть то, что вызвало его гнев. Улыбнувшись, генерал сел в машину и в хорошем настроении, уехал к зданию управления училища.
Уже в 1976 году на смену генерал-майору Малакян С.А. пришёл новый начальник училища полковник Ананьев. Через определённый промежуток времени ему было присвоено звание генерал-майор артиллерии. Но вот, хоть убейте, но ничего выдающегося, связанного с новым начальником Одесского высшего артиллерийского командного ордена Ленина училища, стоящего того, что бы об этом можно было поведать всем, на ум не приходит. Начальник, как начальник. Командир как командир. Хотя, судя по тому, что на этой должности он смог получить последующее воинское звание генерал-лейтенанта артиллерии, авторитетом в Одесском военном округе и Управление боевой подготовки Вооружённых Сил СССР он пользовался. Возможно, что это просто курсанты не знали всех его заслуг?
3
Предлагаю теперь бегло ознакомиться с основным командным составом 1-го учебного артиллерийского дивизиона Одесского высшего артиллерийского командного ордена Ленина училища имени М.В. Фрунзе "образца" 1975 года.
Командиром учебного дивизиона курсантов был подполковник Троянцев. Ближе к выпуску курсантов данного набора, он получил очередное воинское звание полковник. Служба этого офицера стоила того, чтобы вкратце её можно было осветить. Одессит. Будучи ещё допризывным пацаном, был принят воспитанником в оркестр Одесского артиллерийского училища на должность трубача. Ходил на занятие в общеобразовательную школу, но уже носил военную форму, жил и питался в училище. В выходные дни, если оркестр не привлекался на какие-нибудь мероприятия, ходил домой "на побывку в увольнение". В 17 летнем возрасте, после получения аттестата о среднем образовании, поступил в своё, уже родное училище в качестве курсанта. Естественно, будучи воспитанником оркестра, получил для себя право поступления вне конкурса. Отучился положенное время, получил звание лейтенанта, и практически до выхода на пенсию, находился на командных должностях в самом училище. Почему "практически"? А потому, что в то время в Вооружённых Силах Советского Союза существовало одно правило, нарушить которое никто не осмеливался. Для того, чтобы командовать учебными курсантскими подразделениями или занимать должности профессорско-преподавательского состава, необходимо было "отметиться" в войсках, то есть, какое-то время прослужить на строевых должностях в линейных воинских частях. Это называлось "получить опыт и практику в управлении воинскими подразделениями". Так вот, Троянцев "отмечался" в Группе советских войск в Германии. После этого он вернулся назад в своё же училище. Заочно, в процессе службы в ОВАКОЛУ, окончил Военную артиллерийскую академию имени Калинина. В общем, такой службе можно было только позавидовать. Как тогда в шутку говорили: "Служил в Одесском военном округе и в городе Одессе. Причём, без получения подъёмных".
Непосредственно ему было подчинены два человека, входившие в состав управления дивизиона - заместитель командира учебного дивизиона по политической части подполковник Иваников и секретарь комсомольской организации этого же дивизиона капитан Клюйков. Сильнейшее управление учебного артиллерийского дивизиона! В принципе, бóльшего по количеству штата было и не нужно. Только самое необходимое.
Второй учебной батареей в первый год обучения наших курсантов, командовал майор Рязанов. Вот уж кого курсанты боготворили. Опытнейший офицер, прекрасный воспитатель, да и вообще, ЧЕЛОВЕК. Как это принято говорить в таких случаях: "строгий, но справедливый". Своих подчинённых в обиду не давал. Имея дружеские отношения почти со всем профессорско-преподавательским составом, частенько помогал тем из курсантов, которые, по стечению обстоятельств, "заваливали" зачёт или экзамен. Но только тем, кто учился стабильно. Лодыри и "турки" на его помощь могли не рассчитывать. Прокомандовал Рязанов батареей всего один год. После этого перевёлся служить преподавателем в расположенное по соседству Одесское объединённое училище, готовившее к военной офицерской службе представителей зарубежных государств - вьетнамцев, эфиопов, арабов монголов. Как это ни удивительно, но до самого выпуска из училища в 1979 году курсантов 2-й батареи называли "рязановцами".
После ухода майора Рязанова командовать батареей стал старший лейтенант Мыльничков. Командир, как командир. Ничего выдающегося, кроме сильнейшей злопамятливости. Если кто-то из курсантов делал ему "бяку", а к этой категории относилось всё, за что ему доставалось или могло достаться от командования дивизиона и училища, или, ни дай Господь, пререкался и говорил "кривое слово", месть Мыльничкова была долгой и мелкопакостной. Особенно много гадостей он сделал своим потенциальным и действительным "недругам" перед самым выпуском из училища. Всё дело в том, что занятия по Общевоинским уставам, огневой подготовке, строевой подготовке с курсантами проводили командиры учебных взводов и батарей. Естественно, оценки зачётов и экзаменов по этим предметам курсантам в ведомости выставляли именно офицеры батареи. Поэтому, многим из выпускников, учившимся все четыре года только на оценки хорошо и отлично, а, тем более, потенциальным претендентам на получение "красного" диплома, было явно удивительно увидеть в своих оценочных ведомостях приложений к дипломами тройки по Уставам. Ещё большее недоумение вызывали отдельные первые офицерские служебные характеристики, с которой лейтенантов ознакомили уже в войсках. Суть в том, что перед выпуском из училища всех курсантов-выпускников заранее ознакомили с их же характеристиками. На них были поставлены личные подписи выпускников, как подтверждение об ознакомлении. Но уже в частях, вместе с личными делами, у некоторых молодых лейтенантов пришли совершенно другие, в корне негативные характеристики. Уже после выпуска молодых лейтенантов в 1979 году, старший лейтенант Мыльничков поступил учиться заочно в Ленинградскую военную артиллерийскую академию имени Калинина, успешно её окончил и с получением диплома о высшем военном образовании оставил строевую должность командира батареи, перейдя в профессорско-преподавательский состав этого же училища.
Командиром взвода в самом начале учёбы был по совместительству, в связи с текущим некомплектом, и в 23-м и в 24-м взводах старший лейтенант Покупович. Ещё один "фрукт", подстать Мыльничкову, только с более изощрёнными способами мести. Вот уж этот не упускал случая поквитаться с провинившимися курсантами. Находясь значительно "ближе" к основной массе курсантской среды, и в тоже время, будучи очень далёким от проблем своих подчинённых, этот офицер всегда стремился к решению только своих, "шкурных" проблем. В общем, одессит в самом плохом виде и смысле слова.
Где-то на третьем курсе у 24-го взвода появился "свой" командир лейтенант Хрустин. Первое время никто не мог понять этого человека. Какой-то, на вид, медлительный, "ушедший в себя", от всего отрешенный. Правда, это оказалось только внешними атрибутами данного офицера. Хрустин занимался воспитанием подчинённых курсантов взвода очень тщательно и дотошно. Дружбы и любви не домогался, но уж уважение - заслужил сполна. Мог он, и поговорить с курсантами в доверительной форме, и выслушать проблемы, да и оказать посильную помощь. Не стоит, пожалуй, скрывать, что во время зачётов и экзаменов порой помощь его была неоценимой. А, самое ценное в этом офицере было то, что он отличался прямотой, порядочностью и честностью. Его-то курсанты взвода запомнили только с самой лучшей стороны. Именно ему на память была оставлена отникелированная гильза от артиллерийского снаряда с выгравированными на её стенках фамилиями всех 28 лейтенантов-выпускников 24 учебного взвода. Из этой гильзы в ресторане на выпуске выпили все бывшие курсанты взвода.
Курс молодого бойца, в качестве прохождения стажировки, с 24-м учебным взводом проводил курсант выпускного 4-го курса училища Латов. Фамилию его стоило бы запомнить, так как именно он учил первым шагам военной службы. Да и общие понятия о внутренних законах курсантской среды, законах чести, дал многим первокурсникам именно он. После выпуска лейтенант Латов остался командиром учебного взвода в училище.
Вот такой офицерский, командный состав и окружал Владислава Птицу в период учёбы в училище.
4
Как это и положено, у каждого из нас военная служба начиналась с получения казённого белья первой категории, новенького обмундирования, погон, пришивания их на куртки, оборудование, "согласно требованиям руководящих документов", первого, неумелого подшивания подворотничка, глажения трехкилограммовым "армейским" утюгом и первым появлением в обличии военного. Точно также это было и с Владиславом Сергеевичем Птицей. Переодевание принятых на первый курс обучения курсантов было организовано в учебном центре Чабанка. Расчёт был основан на том, чтобы в училище приехала не разношерстная толпа гражданской молодёжи, а, хотя бы, видимость воинских, пусть и учебных, подразделений. Всю гражданскую одежду засунули в мешки и уложили в каптёрки. Уже тогда всеми действиями молодых курсантов-первокурсников начали руководить командиры отделений, назначенные из поступивших с ними одновременно военнослужащих срочной службы. Они-то и давали первые "уроки" правильности обращения с иголками и нитками, показывали, с какой стороны нужно подходить к утюгу, распространяли войсковой опыт по намыливанию внутренней стороны стрелок на хлопчатобумажных брюках, их последующей глажки, чтобы стрелки держались лучше. Кое в чём им помогали и бывшие суворовцы-"кадеты". Правда, они в первое время держали себя несколько с превосходством с остальной "серой" массой взвода. "Старые воины", знающие, что такое строй, воинская дисциплина, армия! По большому счёту, вчерашние абитуриенты и не пытались в тот, начальный период времени, идти на контакт с "кадетами" и бывшими солдатами. В лучшем случае, находили себе компанию среди таких же, как и они сами, обзаводиться новыми друзьями, которые были бы в равном с ними положении. Стоит заметить, что эти новые друзья, как правило, оставались ими аж до самого выпуска из училища. Да и после выпуска связь не терялась. Ведь первое впечатление о человеке, зачастую, самое правильное? Влад также не остался в стороне от этого процесса. Появились и у него друзья, с которыми он мог бы поделиться своими проблемами, найти сочувствие и понимание.
И вот первокурсников в новенькой, отутюженной хлопчатобумажной форме, с чёрными погонами, обрамлёнными жёлтым галуном и с буквой "К" на краю, загрузили в военные машины и повезли из учебного центра Чабанка в Одессу, в расположение училища. Из кузова машины дорога, по которой ехали поступать неделю назад, выглядела теперь совсем по-другому. В чём отличие? Да, в общем-то, никто толком сказать бы и не смог. Что-то было. Может быть, необычность самой своей одежды и общества бывших конкурентов, а теперь - однокурсников? А может быть и сознанием того, что сбылась сокровенная мечта?
Машины подошли к воротам с тыльной стороны училища, туда же, откуда и вывозили абитуриентов для сдачи экзаменов. Теперь Владислав с товарищами увидели не только лицевую, парадную сторону училища, которое должно было стать для них родным, но и "внутренности". Курсантов выгрузили возле массивного трёхэтажного здания из красного кирпича. С первого взгляда можно было определить, что здание старой постройки, возможно, что и начала века. Только сами оконные проёмы показывали толщину стен около метра. На глаз было видно, что высота потолков во внутренних помещениях составляет более трёх метров. С одной стороны это здание примыкало к кирпичному забору, высотой более трёх метров, который отгораживал училище от улицы. Из окон здания, которое должно было стать казармой дивизиона на долгие три года, было видно кладбище и тюрьма Одессы. С другой стороны от казармы размещались одноэтижные складские помещения, перед которыми имелась довольно внушительная заасфальтированная площадка. Вот на этой-то самой площадке, которая в последующем использовалась первым дивизионом как место построения подразделений дивизиона и для проведения занятий по строевой подготовке и прочим общевоинским предметам, повзводно выстроились все четыре батареи первокурсников - шестнадцать учебных взводов. За складами находилась территория какого-то инструментально-ремонтного предприятия города Одесса.
Построив учебные взвода, подали общую команду с мест не сходить, и все офицеры дивизиона, оставив вместо себя назначенных ранее младших командиров, зашла в казарму. Там должно было произойти конкретное распределение помещений между учебными батареями и взводами. Процесс этот затянулся на довольно значительное время. Двадцать минут. Сорок. Час. А вчерашние абитуриенты продолжают стоять в строю. Никто не смеет даже присесть на корточки, не говоря уж о том, чтобы выйти из строя и спрятаться в тень. Сказать честно, жара в Одессе в начале августа месяца 1975 года было неимоверная. Не стоит думать, что до этого года, да и в последующие после него года, жара в этот период времени года была меньшей. Просто люди уже имели возможность адаптироваться к новым условиям жизни. Особенно это могли ощутить те, кто приехал стать курсантом из расположенных более севернее районов нашей необъятной Родины. Разве можно сравнить температуру в 25-30 градусов на своей малой Родине, допустим, в Смоленщине, с одесским, южным солнцепёком в 45-50 градусов. На второй час мужественного ожидания стали проявляться первые результаты длительного нахождения под лучами палящего солнца. В 24 учебном взводе, сражённый солнечным ударом, как подкошенный упал один курсант. Самые разумные из окружающих его, воспользовавшись удобным моментом, на руках отнесли упавшего курсанта в тень и начали пытаться предпринимать попытки привести его в чувство. А соседней батарее падение от солнечного удара повторилось. После падения третьего курсанта, до командования дивизиона, наконец-то дошло, что люди мучаются зря, без видимой причины. Была, наконец-то, подана команда, всем курсантам зайти в тень от деревьев и зданий. А распределение в казарме всё ещё продолжалось.
По истечении ещё небольшого промежутка времени подали очередную команду строиться, и первокурсников, более-менее организовано, завели в расположения батарей. Распределение подразделений выглядело следующим образом. Всего для размещения дивизиона было выделено два этажа - второй и третий. На первом этаже с отдельным входом в него размещался дивизион обеспечения учебного процесса (ДОУП) и оркестр училища. Второй этаж в равных долях заняли первая и тринадцатая батареи, на третьем этаже, опять же, в равных долях разместились вторая и третья батареи. Расположение второй батареи составляли три спальных помещения, ленинская комната, комната для хранения оружия, канцелярия офицеров, каптёрка, сушилка, бытовая комната, умывальник и туалет. Учитывая то, что спальные помещения представляли собой две относительно небольшие комнаты и одну довольно большую, 21 и 22 учебные взвода стали обладателями каждый своего собственного расположения, а 23 и 24 взвода поселились в одном общем. В ленинской комнате вся батарея в количестве более 100 человек, могла легко поместиться. Кладовая (каптёрка), комната бытового обслуживания, канцелярия и сушилка не заслуживают того, чтобы их подробно описывать. Ничего примечательного или особенного. А вот комната для умывания и туалет были теми объектами, в которых курсанты бывали часто и, для поддержания порядка в которых, затрачивали огромные усилия. В умывальнике вдоль стен размещались чугунные раковины с кранами. По углам, граничащим с окном, находились специальные, также чугунные, раковины для мытья ног. На стенах были закреплены зеркала и полочки для "рыльно-мыльных" принадлежностей. Если у кого-то появится превратное мнение, что в этой казарме, хоть когда-то имелась горячая вода, пусть выбросит сие из своей головы. Горячего водоснабжения не было и в помине. Да и вообще, умывальник, хоть и соответствовал требованиям Устава о количестве кранов на "рыло" военнослужащего, но помыться утром в отведённое для этой процедуры время, было, реально, проблематично. Наиболее ушлые из курсантов предпочитали вставать за 10-15 минут до подъёма, и, не торопясь, совершать утреннее умывание. Туалет также значительными размерами не отличался. Размещался он за стенкой умывальника и имел в длину такой же размер, как и умывальник, но в ширину - раза в два меньше. Там было около десятка кабинок и штук десять "чаш генных". В углу туалета стоял большой фанерный ящик, объёмом этак, на 1,5 куба, куда сносили разнообразный мусор со всех расположений батареи. В обязанность дневальных по батарее входило два раза в сутки, а то и чаще, в зависимости от наполнения этого ящика, выносить его на училищную мусорку. Можно с уверенностью сказать, что этот ящик остался в памяти всех курсантов батареи на всю жизнь. И вот в этой казарме предстояло прожить курсантам, однокурсникам Владика, три последующие года обучения в училище.
После третьего года обучения в училище было закончено строительство так называемого общежития для курсантов выпускного курса. Размещалось оно возле забора, который отделял территорию училища от одной из достопримечательности Одессы - ипподрома. Из окон этого "общежития" можно было наблюдать воскресные скачки на лошадях. А в будние дни беговые дорожки нередко использовались для проведения кроссовой подготовки курсантов. Превратности жизни. Люди сменяли лошадей, лошади - людей.
Здание этого общежития было построено пятиэтажное. Комнаты, как правило, на пять человек, просторные фойе, большие комнаты досуга, паркетный пол. Таких казарм, а другого слова для данного общежития и не применишь, было очень мало в Советской Армии. В качестве показухи, для 2-й батареи было выделено аж целых два этажа - первый и второй. Одноярусные кровати явно выраженного не армейского образца, новенькие светлые лакированные тумбочки и стулья, платяной шкаф в каждой комнате, прикроватные коврики, красивые шторы. Для пяти курсантов, проживавших в каждой комнате, условия были комфортные. Живи и радуйся. Только вот "обратная сторона медали" оказалась крайне негативной. Не зря "от своих щедрот" командование училища выделило 2-й курсантской батарее "жизненного пространства" в два раза больше, чем всем остальным батареям дивизиона. Расположение батареи стало показательным в училище. В смысле того, что это расположение показывали всем делегациям, комиссиям и начальникам, приезжавшим в военное училище. А таковых, к сожалению, было не только достаточно, но и довольно много. Как итог, бедные курсанты второй учебной батареи почти всё свободное время тратили на то, чтобы содержать помещения в идеальном состоянии. Чтобы не портить новенький паркетный пол отечественной мастикой, каждую пятницу в магазинах Одессы на свои собственные деньки курсанты покупали импортную мастику "Эдельвакс". В субботу отмывали старую мастику, нанесённую неделю назад и, по новой, мастичели коридоры и спальные расположения. Да и внутренний наряд в батарее был увеличенный - на оба этажа по два дневальные при одном дежурном по батарее. По закону подлости, первый этаж, наиболее часто посещаемый гостями, достался 23-му и 24-му учебным взводам. Вот и приходилось нести всё внешне показушную повинность курсантам именно этих взводов. Естественно, Владик не остался в стороне от всех этих мероприятий. Хотя, во всём плохом можно было найти и хорошее. И заходить в своё расположение было ближе, и командир дивизиона вход в свой кабинет имел через второй подъезд, и ... Если покопаться более тщательно в памяти, то можно этот ряд "плюсов" существенно расширить.
Что бы картинка была полной, стоит остановиться коротенько на остальной территории училища, которой в данном повествовании ещё не касались. Слева от центральной дороги, ведущей от контрольно-пропускного пункта училища в сторону главного учебного корпуса, так сказать, "визитной карточке" этого военного высшего учебного заведения, размещалась довольно внушительных размеров казарма курсантов, в которой и проживали остальные три учебные дивизионы училища. Казарма, по тем временам, была современной постройки. Только вот в ней условия жизни скорее напоминали общую картину огромного большинства казарм в воинских частях. Стандартная постройка. Вход на этаж. Перед входом - место расположения дневального. В непосредственной близости от тумбочки дневального, в торцевой части казармы размещалась комната для хранения оружия батареи. Подсобные помещения учебных батарей: санузел, умывальник, каптёрки, канцелярия для офицеров, сушилка, бытовая комната. Большое спальное помещение с двух сторон от широкого коридора на весь состав учебной батареи. На одном этаже, перегороженном дверным проёмом, располагались, как правило, две учебные батареи курсантов. Говоря откровенно, казёнщина, в самом ярком своём проявлении. Зато, всё спальное помещение учебной батареи просматривалось насквозь уже от входной двери. Да и кровати стояли в один ярус, свободно, ровненько, не скучено. Перед этой казармой, имевшей в длину около 100 метров, располагался, не менее огромный, по своим размерам, спортивный городок для всего училища. С левой стороны к казарме примыкал большой спортивный зал, в котором с курсантами и офицерами проводились занятия по рукопашному бою, гимнастике и прочим дисциплинам физической подготовки, требовавшим использование тренировочных матов. Дальше, пройдя через небольшой участок ровной местности, начинался парк боевой техники с пунктом технического обслуживания и ремонта, открытыми стоянками для машин, хранилищами, складами, мойками и заправками. В общем - полный стандартный комплект воинского парка. За указанной выше казармой имелось здание, в котором проводились занятия по артиллерийскому вооружению. Ну, а дальше, непосредственно возле забора, отделявшего училище от территории Одесского ипподрома, как уже отмечалось, стояло здание курсантского общежития.
Центральная дорога от КПП в глубину территории училища, шла вдоль левой боковой "перекладины" учебного корпуса, упираясь в самое посещаемое курсантами место - чайную. Совсем рядом с чайной находились: караульное помещение, караульный городок и малый спортивный городок училища. Уже где-то в 1976 году в районе всех этих атрибутов училища, за малым спортивным городком начал функционировать современный, по тем временам, трёхэтажный винтовочный артиллерийский полигон, перед которым, в качестве украшения, с прицелом на удобство, были посажены деревья, поставлены скамейки. Типа - позанимался артиллерийско-стрелковой подготовкой - отдохни, почитай книжечку. Ага! Делать больше нечего. Хотя. В летнее время, в период сдачи экзамена по стрельбе и управлению огнём артиллерии, курсанты с удовольствием готовились на скамейках под ивами к отчёту по означенному предмету. И не так душно, как в классе, и обстановка вполне приемлимая.
В парке боевой техники размещались артиллерийские орудия, подвижные средства управления огнём и тягачи, а также автомобильный транспорт, предназначенный для обеспечения проведения занятий по вождению курсантов и жизнедеятельности этого большого воинского коллектива. Что возможно будет интересно, так это то, что за каждой учебной батареей курсантов были закреплены по шесть орудий одной из артиллерийских систем, в зависимости от того, какую систему использовали курсанты на занятиях и при проведении боевых артиллерийских стрельб. На первом курсе - противотанковые орудия, типа 85-мм пушки Д-44, 57-мм пушки ЗИС-2, 100-мм противотанковые орудия Т-12, 120-мм полковые миномёты ПМ-120. на втором курсе - 122-мм гаубицы М-30, 122-мм гаубицы Д-30, и так далее, по нарастающей. Причём, после окончания летней сессии и перевода на очередной курс обучения, артиллерийские системы тщательно готовились курсантами к сдаче и передавались более младшему курсу. Каждую субботу, под руководством командиров учебных взводов производилось текущее обслуживание закреплённой техники, так что, более ухоженной материальной части в Вооружённых Силах СССР найти было сложно. А, общий результат - в случае необходимости Одесское артиллерийское училище в состоянии было выставить прямо из стен основного городка немедленно тринадцать и более артиллерийских батарей. Если же взять в учёт ту технику, которая стояла на длительном хранении в огромных ангарах, размещённых в учебном центре Чабанка, то, пожалуй, это же училище в состоянии было развернуть на своей базе полнокровную артиллерийскую дивизию. А там, в ангарах, находились артиллерийские системы, составляющие гордость артиллерии большой и особой мощности, начиная от 130-мм пушек М-46 и кончая 240-мм миномётами М-240. Чем не резерв Одесского военного округа?
На этом, мне кажется, стоит закончить лирические отступления, связанные с тем, в какие условия для жизни попал Владислав Птица на время обучения в Одесском артиллерийском училище. Нужно ли, более подробно на этом останавливаться? Наверное, нет. Для того, что бы воскресить в памяти некоторые подробности - достаточно. Что бы познакомиться с общей, ранее не знакомой обстановкой - в самый раз. Чего ещё нужно?
5
Как уже ранее было вскользь отмечено, первыми командирами отделений у курсантов были вчерашние солдаты - новоявленные курсанты, поступившие в училище из войск. Да и заместителей командиров взводов и старшин батарей командный состав учебных батарей стремился назначить из них же. Естественно, что деловых и командных качеств новых курсантов никто из офицеров учебных батарей ещё не знал. Действовать им в данном случае нужно было, опираясь на свой опыт и интуицию. К слову будет сказать, что из тех, кто в порядке первой пробы был назначен на должности младших командиров в учебные взвода, ни один человек постоянно на этой должности все четыре года так и не "усидел". Наиболее часто менялись курсанты на должностях старшин батарей. Уж больно "лакомой" была эта должность. За неё во второй учебной батарее в постоянном единоборстве находилось трое или четверо бывших военнослужащих срочной службы. И так до самого выпуска. Это уж, забегая вперёд "паровоза". Хотя, не слишком это нужная подробность. Вернёмся обратно к вчерашним военнослужащим срочной службы. Ещё совсем недавно, это были сержанты и солдаты нашей Советской Армии, пожелавшие связать свою жизнь с кадровой службой офицерами. Во всех вопросах, касающихся военной службы, они были чуть более просвещенными, чем остальная курсантская масса и уже считали себя "дедами". Не стоит удивляться, что определённые "армейские традиции", почерпнутые ими, будучи ещё в статусе солдат в войсках, они привезли с собой в училище. Опять же, большинство данных "традиций" были связаны, почему-то, с вопросами "неуставных" взаимоотношений. "Салаги", "черпаки", "деды", "дембеля". Это было так характерно для нашей армии. Станут ли данные действия приемлемы в стенах военного училища? Никто из выходцев армейской среды не мог доподлинно прогнозировать этого. Но, попробовать и поэкспериментировать, на их взгляд, стоило.
Один из таких экспериментов по опробованию "старых армейских традиций" в условиях училища и был поставлен на Владике Птице. Вскользь стоит напомнить, что на несправедливость, даже самую маленькую, Влад реагировал болезненно и порой бурно. Да и характер у него в то время был прямой, без каких либо "извилин и загогулин". Положено, чтобы было вот так, значит, должно быть именно так, а не иначе. Никакие "человеческие факторы" не могли быть оправданием противоположного действия. Если нагрузка во внутреннем наряде по батарее должна была распределяться поровну, то все дневальные должны быть в одинаковом положении. Если при распределении на работы одним достаётся разгружать картошку, а другим - перекладывать бумажки в канцелярии - это не справедливо. Но, одно дело - чувствовать несправедливость и "переживать" её внутри себя. Другое дело - открыто высказывать свою точку зрения на неправильные действия, выставляя привилегированность или, наоборот, предвзятое отношение к кому-либо на всеобщее обозрение. Птица именно и подымал, в данных случаях, свой голос протеста. Как результат - у бывших "вояк" появился повод "обуздать мальчика". Наряды вне очереди и на работу его не сломили. Решено было собрать "совет стаи дедов" и сделать соответствующее внушение строптивому курсанту.
К исходу одного из осенних дней 1975 года, после команды "Отбой", курсанта Птицу разбудили и вызвали в каптёрку батареи. Если исходить из положений устава Внутренней службы СССР, то данное действие носило ярко выраженный противозаконный характер. Кто и в часть какого "праздника" имеет право поднимать с постели отдыхающего военнослужащего? По большому счёту, только командир, да и то, при явной служебной необходимости. Хотя, не выполнить приказ прибыть к старшине батареи - это, тоже нарушение всё тех же Уставов. В общем, оставим не нужную полемику и последуем за Владом.
Как только Владислав вошёл в каптёрку, он услышал сзади звук поворота ключа в замочной скважине. Дверь за его спиной оказалась уже закрытой. За столом, в позе хозяина, восседал старшина батареи, тоже "из породы птичьих", скажем так, Ястребовский. Вокруг него на стульях, или просто, прислонившись спиной к стеллажам, кучковались ещё человека три из бывших сержантов и солдат срочной службы. Как и стоило того ожидать, разговор состоял, в большинстве своём, из ярко выраженных нецензурных выражений, которыми молодёжь всегда стремилась показать свою "взрослость". Предположим, что передача его в той форме, не доставит удовольствия никому. А уж кто захочет в индивидуальном порядке "получить заряд бодрости", предоставляем возможность заняться дословным "переводом" литературной формы на речь совершенно другого плана. Вот вам и материал для анализа:
"Ну что, Птица? Ты нас уже достал со своими поисками правды. Что-то ты никак не хочешь угомониться. Чего ты добиваешься? Обычные наказания на тебя не действуют. Пора к тебе принимать самые экстренные меры. Мы это можем. Уж поверь", - такими словами встретил его старшина, пытаясь сразу же взять на испуг, так сказать, "быка за рога".
"И как вы собираетесь это делать? Может быть, попытаетесь применить силу? Не советую. Всем здесь мало не покажется. Так что, если не хотите поиметь большие неприятности, советую скоренько открыть дверь, закончить этот бесполезный разговор и не пытаться в дальнейшем повторять подобное. Во всяком случае, в отношении меня. Я понятно всё изложил? До вас дошло?"
На этом, можно сказать, разговор и закончился. Дверь открыли, разговор завершили, строптивого курсанта отпустили. Прецедент остался попросту безрезультатным, не разрешённым в том понимании, которое ему некоторыми людьми отводилось. Поняли ли бывшие солдаты, что в курсантской среде армейские, "дедовские" фокусы не проходят? Не стоит гадать. Но больше подобных экспериментов они не предпринимали. Да и вообще, всё построение служебной деятельности в дальнейшем перешло на строго уставные "рельсы". Знай наших!
6
Стоит отметить ещё один, довольно интересный момент, который сейчас уже не многие и помнят. Суть его вот в чём. До конца 1975 года первокурсникам пришлось жить по старым Общевоинским уставам. После Нового года в силу вступили уставы новой редакции, "образца 1975 года". Так вот. В старых Уставах, по которым в первом семестре пришлось жить однокурсникам Влада, имелся такой вид наказания за дисциплинарные проступки, как внеочередные наряды на работу. В отличие от внеочередного наряда на службу, внеочередной наряд на работу подразумевал привлечение военнослужащего к внеочередному выполнению любой срочной работы и в любое время суток. Для курсантов, которые в дневное время привлекались к обязательным учебным занятиям, наряд на работу заключался в том, что после команды "Отбой" он спать не ложился, а исполнял трудовую повинность в самых неприятных местах. К подобным местам относились: уборка умывальника и туалета, вымывание с мылом коридора расположения батареи, под названием "взлётка", покраска лестницы в вечернее время, и прочее, и прочее. В общем, найти работу для "внеочерёдников" можно было всегда. Весь смысл заключался в обычном, чисто военном понятии: "Что бы подчинённые ни делали, абы мучались! В качестве воспитания!"
Вот этими-то нарядами на работу и начал "обрастать" строптивый курсант Птица. Доходило до того, что их у него было навешано до семи штук зараз. Каждую ночь он оставался после отбоя чистить места соблюдения личной гигиены. Казалось порой, что не было в батарее ни одного латунного краника, у которого бы Влад не знал каждой царапины и вмятины. Как все должны понимать, наведение порядка в санузле - дело не одного часа. Порой на это уходило пара-тройка часов. Особенно много времени уходило в первый период выполнения работ. Постепенно выполнение ночных работ переросло у Влада в хроническое недосыпание. Курсант, подсознательно, запросто дремал на занятиях в аудиториях. Особенно часто процесс засыпания происходил во время лекций. Левая рука подпирала подбородок, чтобы голова не упала на стол. Правая же рука, инстинктивно пыталась продолжать конспектировать доводимый материал. А глаза у человека попросту закрывались. Наступал промежуток времени, когда сознание полностью куда-то уходило, и человек погружался в чуткий сон. Эти промежутки времени обычно были зафиксированы на листах конспектов в виде "кривых сна". Кто из обучавшихся в учебных заведениях не помнит эти "синусоиды", кривые, перескакивающие со строчки на строчку? Не стоит даже сомневаться, что у многих они остались в памяти до сих пор.
Об этом периоде изматывания физических сил у Влада сохранилось ещё одно воспоминание юмористического характера. Будучи от природы крепким парнем и при росте около 180 сантиметров, Владик привык к мгновенному реагированию на любые попытки силового воздействия против себя. Эта привычка уже неоднократно его выручала. Отрабатывая как-то очередной для себя, но далеко не последний наряд на работы, он занимался в период ночного отдыха остальных курсантов, уборкой туалета батареи. В туалет зашёл курсант из 23 учебного взвода, поступивший из войск. Назовём его Догоря. Этакий невзрачный, ниже среднего роста молдаван. Ходячее недоразумение. По своей сущности, "боец - никакой". Но ведь, по армейским понятиям - старослужащий! Как это и было обычно, чужая работа, тем более, носящая ярко выраженный характер наказания, вызвала у него поток насмешек:
"Что, Птица, пашешь? Ну, давай, давай, старательней и получше! А то придётся всё переделывать заново".
"Да пошёл ты..."
"Что ты сказал?"
"Что слышал. Отвали. Не мешай работать".
"Да я тебя..."
В порыве искреннего негодования на нанесённое "деду" оскорбление, Догоря схватил Влада за грудки. И вот здесь произошло совсем непредвиденное. Разворот, короткий удар и Догоря влетел в одну из открытых для уборки кабинок туалета. Да не просто влетел, а приземлился пятой точкой прямо на "очко". Ситуация сложилась, прямо сказать, комическая. Хотя, пользу принесла обоим. Влада больше никто не пытался трогать, а Догоря понял, что на любые действия есть противодействия, порой очень даже неприятные.
До чего довели наряды на работу, обычные наряды, занятия, всевозможные мероприятия физического характера бедного Владика, можно судить по ещё одному такому, не очень эстетическому случаю. Конечно, в понимании курсантов, это всё было вполне обыденно и оправдано. Ведь в курсантском фольклоре и на военном лексиконе первый курс обучения называли "Приказано выжить!". Оно всё и было так, без преувеличения. И именно так. С наступлением зимних холодов весь запас Владькиных сил, здоровья и нервов начал постепенно иссякать. Постоянное желание спать превалировало над любыми прочими жизненными потребностями. Если сил и злобы на отпор любым попыткам посягательства на свою личность ещё хватало, то уж сам организм начал сдавать. Глаза, порой, довольно часть закрывались вопреки сигналам мозга. Да и сам мозг мог в любое время подвести, отключиться, "перейти в режим дрёма". Стоило немалых сил себя в этом перебороть. Даже те, кто имел склонности к дальнейшему угнетению строптивого курсанта, видя такое его состояние, порой старались, из жалости, "не заметить" его, из последних сил огрызания. Да и их чувство самосохранения довольно часто начинало "шептать", что у Владика не далеко и до нервного срыва. А там уж - держись. Действительно, мало не покажется.
Именно в такой период и произошёл тот эпизод, который, может и не очень хочется, но, следует осветить. Вся соль эпизода заключалась в том, что в самом расположении двадцать третьего и двадцать четвёртого учебных взводов, или как его называли на одесский манер - кубрике - в личное время курсанту спокойно посидеть и откровенно подремать было невозможно. Во-первых, в дневное и вечернее время ложиться на кровать в обмундировании строжайше запрещалось. Сидя отдыхать с закрытыми глазами на стуле в проходе было также не совсем удобно. Вокруг ходило более полусотни таких же, как и сам ты, полусонных созданий в курсантской форме, которые могли, пусть и не со злым умыслом, ненароком тебя задеть. В общем, не комфортно, или комфортно не совсем. Да и в кубрик чаще всего заходило начальство разного уровня. Увидят - зацепятся и не отстанут.
Вот и пришлось Владу спрятаться в туалете. А именно в кабинке. Там его и застал один из его товарищей, Лёшка Чернявский. Кстати говоря, тот самый абитуриент, которому он помог на экзамене по математике. Открывает Лёха кабинку, а там, на корточках, полностью одетый, сидит Владик с закрытыми глазами и мирно посапывает.
"Влад, ты что? Может тебе плохо? Может чем-то помочь?"
Владька приоткрыл глаза, посмотрел непонимающим взглядом, опять их закрыл и продолжил прерванный сон "в пол глаза". Ведь от его товарища, говоря по-простому, в тот момент не веяло никакой угрозой. "Спи спокойно, дорогой товарищ!" Значит, можно ещё подремать.
7
Случился ещё один случай, когда конфликт чуть не перерос в серьёзную драку. В 24-м учебном взводе учились одна пара братьев - близнецов и ещё одна пара братьев - двойняшек. Двойняшек звали Юрий и Илья Звёздные. Юрий был серьёзным парнем и к концу учёбы его даже назначили на должность заместителя командира 24 учебного взвода. А вот Ильюха разительно отличался от своего брата. Этакий "рубаха"-парень. Весёлый, общительный, немного бесшабашный. И Юрий и Илья до учёбы в ОВАКОЛУ окончили суворовское училище. Родной их дом находился рядом, в Одесской области. Где-то на третьем курсе, когда Юрий стал, по сути дела, командовать взводом, ему поступила команда "свыше", любыми средствами воздействовать на Птицу, чтобы он "не выступал". А какое средство может придумать молодой человек в возрасте примерно двадцати лет? Конечно же, "поговорить по душам" и, в случае необходимости, набить рожу. Может быть, именно физическое воздействие поможет успешно выполнить поставленную ему задачу? Так и решил Юрий. Он вызвал Владика "на аудиенцию" на лестничную площадку возле чердака. Для полной уверенности в своём физическом преимуществе, взял за компанию и своего брата Илью. Разговор начался, как обычно, с доведения причины вызова на условную "аудиенцию".
"Опять ты, Птица, портишь всем нервы. Сколько можно? Пора бы уж угомониться. Неужели не понимаешь, что своими действиями только мешаешь другим спокойно жить? Может быть, с тобой уже нужно разговаривать другими методами?"
"И какие методы ты можешь предложить? И вообще, что ты от меня хочешь? В чём я не прав? В чём виноват? В чем, конкретно, ты меня обвиняешь?"
"Ах, ты ещё и не понимаешь?"
Юрий предпринял попытку нанести удар кулаком в лицо, но промахнулся и попал в плечё. В ответ Влад со "всей пролетарской ненавистью" залепил ему правой рукой в скулу. Юрий плюхнулся на мягкое место. Стоящий сзади Владика Илья коротко ударил его по печени. От боли, а, может быть и от неожиданности, Влад осел на пол. Удара от Ильи он никак не ожидал. В принципе, на этом, к общему удовольствию, инцидент был исчерпан. Хотя, несколько позже произошел дополнительный и внеплановый разговор теперь уже между Владом и Ильёй:
"Ильюха, как ты мог меня ударить, тем более в спину?"
"Так ведь ты ударил брата. Он ведь мой брат! Что мне оставалось делать?"
На этом конфликт и закончился. Наступило мирное время. Влад на Илью, да, в общем-то, и на Юрку, зла не держал. Умел он понимать действия под принуждением. Да и чувство справедливости сыграло свою роль. Ведь, как такового особого ущерба данный инцидент ему не принёс. Обычные мелкие разборки, свойственные данному возрасту. Прошло и забыто. Забыта обида, но, оказывается, сам случай в памяти сохранился на десятилетия.
8
Стоит, пожалуй, хотя бы вскользь остановиться на общем процессе обучения курсантов в Одесском высшем артиллерийском командном ордена Ленина училище имени М.В. Фрунзе. Иначе может создаться ложное впечатление, что в этом высшем военном учебном заведении только ругались с начальством и своими сослуживцами, получали и отрабатывали внеочередные наряды и дрались. А вот и нет!
Процесс обучения в училище был налажен и поставлен прекрасно. Плановость в организации учебного процесса была на первом месте. Всеми этими действиями успешно руководил учебный отдел училища под руководством полковника Лункина В.И. Говоря откровенно, заметить хоть малейший сбой в системе обучения в училище было весьма затруднительно. Казалось, что всё спланировано какой-то электронной вычислительной машиной. Спланировано с точностью до минуты.
Год обучения курсантов в училище делился на два семестра - зимний и летний. В этом система обучения, в принципе, ничем не отличалась от прочих учебных заведений Советского Союза. С первого сентября начиналось обучение на очередном курсе. Занятия проводились в пункте постоянной дислокации, а если говорить нормальным гражданским языком, то в городе Одесса на улице Перекопской дивизии, на основной учебной базе ОВАКОЛУ. Вполне естественно, что в течении первых двух месяцев учёбы практически все занятия носили теоретический характер. Изредка только по отдельным предметам общеобразовательных дисциплин проводились практические занятия, лабораторные и контрольные работы. По военным же предметам, кроме стрельбы и управления огнём и материальной части артиллерийского вооружения, давались преимущественно теоретические основы. К слову, общеобразовательные дисциплины курсантам военных училищ давались в объёме, несколько более суженном, чем в гражданских высших учебных заведениях, но, в то же время, обеспечивающем получение высшего гражданского образования по специальности, которая в последующем сбивала с толку всех гражданских людей, которым доводилось слышать её название. Инженер по эксплуатации артиллерийского вооружения. Можно было подумать, что Советский Союз был просто перенасыщен предприятиями, где требовались бы гражданские специалисты, предназначенные производить, ремонтировать и эксплуатировать именно артиллерийское вооружение. А как можно было судить по-другому? Представьте себе, что в СССР существовало шесть высших артиллерийских командных училищ: Ленинградское, Коломенское, Одесское, Сумское, Хмельницкое и Тбилисское. Каждое из них выпускало в год от 250 до четырёхсот молодых лейтенантов. По скромным подсчётам, ежегодно диплом инженера по эксплуатации артиллерийского вооружения получали от полутора до двух тысяч молодых лейтенантов. Ясное дело, что данные офицеры предназначались, в первую очередь, для кадровой военной службы. Но ведь через 25 лет службы в армии они должны были вернуться к гражданской жизни, откуда, в сущности, и пришли в училище. В 42 года офицерам ещё не следовало ставить крест на своей оставшейся жизни. Можно было ещё пару десятков лет поработать на поприще "поднятия с колен народного хозяйства". Только вот, кем? С тем дипломом о высшем гражданском образовании, который был в наличии у офицеров-артиллерийстов, особо побаивались брать на работу даже на заводы, которые занимались различными видами холодной обработки металлов. Ну, не было, и нет у нас в достаточном количестве в каждом более-менее крупном городе заводов по изготовлению и ремонту артиллерийских частей. А надо было бы иметь, исходя из того, что специалистов на данные заводы найти и сейчас легче лёгкого.
Начиная с первых чисел октября месяца на плацу училища ежедневно, кроме выходных и праздничных дней, проводились в утренние часы тренировки парадного расчёта, основное предназначение которого было прохождение торжественным маршем в очередную годовщину Великой Октябрьской социалистической революции 7 ноября по Октябрьской площади города Одессы. Этими занятиями руководил первый заместитель начальника училища полковник Фисунов А.Ф. Говоря честно и откровенно, полковник Фисунов А.Ф. был гордостью училища. Ветеран Великой Отечественной войны, боевой офицер-артиллерист, награждённый многими боевыми орденами и медалями, он самим своим внешним видом, подтянутостью служил примером для всех курсантов училища того времени. Эти же тренировки парадного расчёта довольно сильно изматывали курсантов в физическом и моральном плане. Особенно в самые первые десять дней, когда тренировались по разделениям, по шеренгам, в медленном темпе, под звуки барабанов училищного оркестра. Позднее прохождения производились уже в составе полных парадных "коробок" десять на десять колонн и шеренг. Всего в "коробке" без учёта запасного состава, было по сто человек. Легче всего курсантам было тогда, когда данные тренировки производились уже в составе всего парадного расчёта гарнизона на плацу соседнего Объединенного общевойскового училища, на военном аэродроме или непосредственно на самой Октябрьской площади. Она сейчас называется Марсовом полем. Всё дело в том, что как ни говори, но в строевом отношении курсанты были подготовлены значительно лучше, чем военнослужащие срочной службы. Что бы задать дух соревнования и создать стимул к более качественному прохождению парадных "коробок" на тренировках, руководители данных тренировок объявляли, что та "коробка", которая пройдёт на оценку не ниже хорошо, освобождается от двух кругов прохождения. В конце же тренировки и вообще стимул был огромным. Прошли на "хорошо" - свободны и можете следовать домой. Вот в этих-то случаях курсантские "коробки", собравшись и нацелившись на достижение нужного результата, проходили так, как нужно и освобождались от лишних кругов прохождения. Всего в параде участвовали, как правило, порядка шести курсантских парадных "коробок", да плюс к этому ещё одна офицерская коробка управления училища. То есть, это получалось, что учебная батарея в состоянии была выставить одну "коробку" парадного расчёта. Остальные шесть-семь батарей, которым не "выпала честь" участвовать в параде, осуществляли обеспечение подготовки и самого парада, в основном выставляя наряды по училищу, линейных, оцепление и так далее и тому подобное. Одной из привилегий курсантов, непосредственно участвовавших в параде, было то, что после окончания этого мероприятия, сдачи оружия в комнаты для хранения оружия, они, как правило, могли сразу же уйти до вечера в увольнение. Если не заступали в наряд в этот же день.
Второй учебной батарее, как это ни покажется странным, приходилось участвовать в парадах все четыре года учёбы. Всё дело в том, что в батарее в основном преобладали курсанты с ростом от 175 и до 190 сантиметров. Так называемых "окурков", то есть парней с ростом ниже 165 сантиметров, в батарее было очень мало, единицы. Именно они и выставлялись в день 7 ноября во внутренний наряд по батарее. Стоит отметить и ещё один немало важный факт, связанный со второй учебной батареей. Заключается он в том, что на все праздники, когда в Советском Союзе приказом Министра обороны СССР указывалось произвести праздничный салют в Москве, столицах союзных республик и городах-героях, начиная с 1976 года и до самого выпуска из училища вторая батарея, практически в полном составе обеспечивала производство именно этих салютов. Кто-то обслуживал 107-мм 250 зарядные салютные установки. Кто-то 23-мм 100 зарядные станки ракетниц. А кому-то выпадала честь производить выстрелы холостыми зарядами из 85-мм дивизионных пушек Д-44. Тяжелее всего было обслуживать 23-мм 100 зарядные станки ракетниц. На каждом станке устанавливалось четыре кассеты по 25 ракет в каждой. При проведении, допустим, тридцати залпов с интервалом в 20 секунд, необходимо было 30 раз за 10 минут на станок установить по четыре кассеты ракетниц. Это - 3000 ракет. На каждый салютный станок было предусмотрено всего 12 кассет, то есть, на три полные залпа. После очередного залпа кассеты снимались со станка, на специальной подставке из них выбивались гильзы ракетниц и освободившиеся ячейки набивались новыми ракетами. В общем-то, получалось так, что за 40 секунд нужно было произвести разряжение установки, и новое заряжание кассет 25 ракетами. Работёнка, смею заметить, очень напряжённая. Всё в быстром темпе, бегом, не теряя ни секунды времени. Да и потерять ракету или уже использованную гильзу было чревато огромными неприятностями. Это - боеприпас. Получали, допустим, 3000 штук. На склад надлежало сдать 3000 гильз. Поэтому, уже после окончания салюта, при свете фар грузового автомобиля, на котором приехали на "точку", производили пересчёт боеприпасов. Если, ни дай Бог, не хватало одно-двух гильз, начинались усиленные поиски по всей площадке. Хорошо, если потеря находилась. Хуже, если кто-нибудь из местных мальчишек-одесситов, будучи зрителями салюта, прорывался через оцепление и успевал стянуть с плащ-палатки гильзу. Поиски пропажи могли затянуться довольно надолго. И уже только после того, как старший офицер на "точке" доподлинно убедится, что дальше терять время не имеет смысла, все действия сворачивались и курсанты возвращались в училище. С 107-мм 250 зарядные салютными установками было значительно проще. Все 250 стволов заряжались прямо в училище и потом, уже на месте, производился выборочный залп, допустим, из 8-10 стволов. Кстати говоря, салютных мест в Одессе было несколько. На Приморском бульваре в районе ратуши, в парке имени Шевченко недалеко от Могилы неизвестному матросу, возле Джутовой фабрики, в районе стадиона Динамо. Причём, в этих местах размещали только определённые установки, что обеспечивало огромную зрелищность вечернего фейерверка. Хотя, и в этом мероприятии для второй батареи имелся значительный минус. Дело в том, что в то время, как остальные курсанты училища имели возможность в эти праздники сходить в увольнение и отдохнуть, сослуживцы Владислава Птицы заранее, за пару часов до начала салюта вывозили всё оборудование в город, разворачивали места проведения салюта, организовывали их охрану и оцепление. В общем, основные праздничные дни, такие как 7 ноября, 30 декабря, 1 и 9 мая, как правило, из календарей "рязановцев" были вычеркнуты.
Будем считать, что это было небольшим отступлением, дабы дать некоторые пояснения на отвлечённые темы. Вернёмся к системе учёбы. Сразу же после ноябрьских праздников начинался период лагерных выходов курсантов. Заключался он в том, что по очереди, чётные курсы (второй и четвёртый), а за ними, нечётные курсы (первый и третий) училища выезжали в учебный центр ОВАКОЛУ в Чабанку. В этот промежуток времени курсанты размещались в кирпичных одноэтажных казармах. Питались в столовой. Основной целью лагерного выхода было проведение практических полевых занятий и тренировок по предметам чисто военного плана. Боевая работа на артиллерийском вооружении. Тактическая подготовка со всеми её составляющими, типа военно-инженерной подготовки, защиты от оружия массового поражения, связи. Топогеодезическая подготовка и артиллерийская разведка. Огневая подготовка из стрелкового оружия. И, самое важное - стрельба и управление огнём артиллерии. Стоит сказать, что в период этих выходов занятия в классах проводились только в крайнем случае. А так, всё на воздухе, в поле, на специальных городках. Не зависимо от того, идёт ли снег или дождь, свирепствует ли на море, которое находилось в ста метрах от расположения казарм, шторм. Именно здесь закалялся характер, происходила психологическая подготовка будущих офицеров к преодолению последующих трудностей в службе. Хочется отметить, что в этот период времени простудные заболевания у курсантов случались крайне редко. Организм, находясь в постоянном возбуждении, успешно боролся с любой хворобой. А ведь осень в Одессе нельзя было назвать хорошей порой времени года. Даже наоборот.
Венцом периода лагерных выходов курсантов являлась поездка на один из артиллерийских полигонов. Обычно курсанты Одесского артиллерийского училища выезжали зимой на полигон Широкий Лан, а летом - на полигон Тарутино. Эти выезды были в том же составе, что и в Чабанку, то есть по очереди, второй и четвёртый курсы, а за ними, первый и третий курсы. Могли быть и некоторые изменения, связанные со спецификой составления учебных программ. То есть, первыми выезжали первый и третий курсы, а за ними - второй и четвёртый курсы. Это совместное нахождение в один и тот же период времени указанных курсов, создавал своеобразное шефство старших курсов над младшими. Так, третий курс опекал первокурсников, а выпускники - второкурсников. После очередного выпуска происходил довольно часто бой за лидерство в училище между новыми четверокурсниками и третьекурсниками. Бой, говоря откровенно, чисто формальный. Просто попытка некоторого подтверждения своих привилегий. Обычно, победа доставалась выпускному курсу. Но это, опять явное отклонение от существа повествования. Остановились мы на выездах на артиллерийские полигоны. Те, кто выезжал для проведения боевых артиллерийских стрельб первыми, ехали туда на автомобильном транспорте, к фаркопам которых были прицеплены артиллерийские системы. После самих стрельб, продолжительность которых была около одной недели, но, как правило, три - четыре дня, на тот же полигон прибывали пассажирским железнодорожным транспортом новые батареи другого потока, которые принимали сам лагерь, материальную часть и, опять же в течение трёх - четырёх дней проводили свои стрельбы. Уже "отстрелявшиеся" возвращались в училище по железной дороге, а их смена - автомобильной колонной. Таким образом, все оказывались, в конечном итоге, в равных условиях.
Каждый учебный семестр у курсантов заканчивался сдачей соответствующей сессии. Зимой этот процесс происходил уже после празднования Нового года. После сдачи зимней сессии, состоявшей их штук пяти экзаменов и примерно такого же количества зачётов с оценкой или без оценки, курсантам предоставлялся двухнедельный каникулярный отпуск, с правом выезда на родину.
Второй, летний семестр учебного года (курса) происходил по примерно той же схеме¸ что и зимний. Разница заключалась только в том, что к параду на Октябрьской площади готовиться было не нужно. Период лагерного выхода курсантов приходился на июнь-июль месяц, самое золотое время для отдыха на одесских пляжах. В учебном центре ОВАКОЛУ курсанты летом размещались в лагерных "гнёздах", знакомых им с момента поступления в училище. Опять же, все занятия проводились только на свежем воздухе. Некоторой разницей и отличием от зимнего лагерного выхода было то, что переводная летняя сессия начиналась уже в учебном центре в Чабанке. Часть зачётов и экзаменов курсанты сдавали в учебных классах учебного центра. Потом следовала поездка на артиллерийский полигон, боевые артиллерийские стрельбы, возвращение в училище, сдача экзаменов и убытие в отпуск на тридцать дней. И так, из года в год. Вступительные экзамены, восемь сессий, государственные экзамены, четыре зимних отпуска, три летних отпуска и первый офицерский отпуск после окончания училища. Вот он краткий план обучения курсантов в училище.
9
Давайте немного займёмся сравнительным анализом. В чем отличие учёбы студентов гражданских высших учебных заведений и курсантов военных училищ? Вполне естественно, что студенты, отсидев положенное время на занятиях, предоставлены остальное время самим себе. Хочешь - гуляй. Хочешь - готовься к завтрашним занятиям. Хочешь - спи. Не нравится всё выше перечисленное - придумай сам. Никто тебе ничего не скажет. Никто не заставит делать то, что тебе в данный момент совершенно не по душе.
Существенное отличие представляет собой жизнь курсантов высших военных училищ. Весь день курсанта подчиняется строгим пунктам распорядка дня. Каждая минута расписана. В принципе, как и жизнь любого военного человека, будь то простой рядовой стрелок или командир дивизии. Хотя, что-то слишком высоко мы замахнулись - аж на генерала, на командира дивизии. Речь то идёт, в данный момент, о рамках, за пределы которых курсанту выйти возбранялось. Описывать подробно распорядок дня курсанта, предположим, не представляет существенного интереса. А вот некоторых аспектов данного документа стоит коснуться.
В первую очередь, самым большим положительным преимуществом жизни курсантов по строгому выполнению распорядку дня являлось то, что выдерживался определённый режим, обусловленный такими понятиями, как стабильность и однообразие жизнедеятельности организма человека, независимо от того, какие имеются финансовые возможности и что делается вокруг. Согласитесь, что курсантов совершенно не волновал вопрос организации своего питания. Трёхразовое, полновесное питание в день ему было гарантировано государством. Да и ещё, стоит заметить, что хочет в данный момент курсант есть или нет, никого, в сущности, не волновало. В столовую он должен прийти в общем строе своего подразделения. Зайти в столовую и сесть на своё место - опять же, его обязанность. Ну, а дальше, можешь не есть, ежели тебя от одного вида еды мутит. Сиди и смотри, пусть и через силу, как едят твои товарищи. Только, вот, не так уж много было курсантов, которые, все-таки, придя в столовую, категорически отказывались от еды. Пусть и через силу, но ели. А это, уже сам по себе огромный плюс. Что ни говори, но в желудке имеется продукт, требующий своего последующего переваривания. Значит, очередной жизненный цикл действовал. И этот плюс активно фигурировал во всех статистических данных, связанных с состоянием здоровья вчерашних студентов и курсантов. Довольно редким явлением у молодых лейтенантов была язва желудка. А вот у студентов это - сплошь и рядом. Правда, реже она проявлялась у тех, кто получал возможность учиться в своём родном городе. Здесь уж родители брали под контроль питание своих чад.
Очередными положительными аспектами жизни курсантов были то, что ни об одежде, белье, бане, месте проживания им думать не приходилось. Родное училище, со всеми его службами организовывало полное обеспечение всех своих подопечных. Причём, всё это делалось не зависимо от того, есть у этих подопечных желание к оному или оно отсутствует напрочь. Как результат - ухоженные, опрятно одетые, сытые, уже со второго курса, курсанты составляли явную конкуренцию студентам в глазах представительниц прекрасного пола. Если к этому ещё добавить хорошее физическое развитье, строевую подтянутость, умение держать себя в рамках дисциплины и приличия, то и вообще студенты оставались далеко позади курсантов.
Но это, явные плюсы. Для справедливости, осветим противоположную сторону жизни курсантов. Хотя, явный негатив в этой стороне могут найти всё только те же студенты. Пусть они, эти отрицательные аспекты жизни, были курсантам неприятны, создавали определённые трудности, но их прямое предназначение определялось именно требованиями обучения будущих офицеров.
Первое, что не понравилось бы свободолюбивым студентам, это то, что нужно было жить по распорядку дня. И ни как по-иному. Утренний подъём, физическая зарядка, утренний осмотр, завтрак, шесть часов занятий, обед, самостоятельная подготовка, спортивно-массовая или культурно-массовая работы, ужин, личное время с обязательным просмотром по телевизору новостей, вечерняя проверка и отбой. Ни одно из этих мероприятий "обойти стороной" или выполнить "условно" было нельзя. Даже во время самостоятельной подготовки, которая и называлась именно САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ, курсанты сами себе предоставлены не были. Даже подремать в течение отводимых для этой цели трёх часов было невозможно. Да и разве подремлешь, если в одном классе, рядом с тобой находятся двадцать семь твоих товарищей. Они то все готовятся к завтрашнему дню! Повторяют пройденный материал, изучают то, что было задано на время самоподготовки, решают задачи. Постепенно, под воздействием законов стадности и ты сам начинаешь что-то делать, даже если настроение "шепчет" тебе, что сегодня можно вообще ничего не делать. Да и, говоря откровенно, если первое время в часы самостоятельной подготовки курсанты первого курса занимались ещё под нажимом, но, явно с испуга за свою участь в случае совершения каких-то нарушений дисциплины, то уже со второго семестра обучения это вошло в привычку и стало, по сути дела, просто физиологической потребностью организма.
Кроме строгого выполнения распорядка дня, который предназначался, в первую очередь, для того, что бы научить будущих офицеров дисциплинированности и беспрекословному подчинению, ибо, "что бы командовать, нужно самому научиться подчиняться", были ещё мероприятия, которые не понравились бы студентам. В первую очередь к ним относится несение службы в нарядах. Вот нарядов на службу у курсантов Одесского высшего артиллерийского командного ордена Ленина училища имени М.В. Фрунзе было довольно много. И причём, различных разновидностей. На первом месте, несомненно, стояло несение службы в карауле.
"Караулом называется вооруженное подраздеќление, назначенное для выполнения боевой заќдачи по охране и обороне боевых знамен, военќных и государственных объектов, а также для охраны лиц, содержащихся на гауптвахте и в дисциплинарном батальоне".
Так написано в Уставе гарнизонной и караульной службы. И что хотелось бы отметить в связи с этим. Это то, что начиная с первого своего караула ещё на первом курсе Владислав Птица имел возможность не только слепо принять, но и осознать тот момент, что в мирное время только в карауле, на вполне законном основании, человеку в военной форме давалось право держать в своих руках жизнь других людей, решать, жить им или умереть. Попробуйте не просто "проскочить" глазами эту фразу, а "пропустить" её через свой разум.
Простой пример из жизни. Идёт изрядно подвыпивший человек, находящийся уже в стадии слабого управления со стороны. Как это говорится, "тормоза сорвало". Натыкается на военный объект, охраняемый часовым. Часовой действует согласно Устава гарнизонной и караульной службы. "Стой, кто идёт?". Стой, назад!". "Стой, стрелять буду!". Предупредительный выстрел вверх. Нарушитель не реагирует, находясь в явной прострации. Прёт себе вперёд, не произнося ни слова. Он уже просто не в состоянии сказать "Му!". И вот теперь то и наступает "момент истины". Молодому парню предстоит сделать выбор. Произвести выстрел и лишить жизни человека? Всё будет сделано по закону. Да. Расследование будет. Изрядно потреплют нервы, прежде чем признают невиновным. Но, ведь не осудят? Нет за что. Второй вариант, опять же, согласно всё того же устава. Задержать нарушителя "смело действуя штыком и прикладом". Хотя, кто его знает, этого нарушителя. Не окажется ли это явной "подставой". Окажется трезвым и более сильным. Заберёт автомат, да ещё и тебя самого лишит жизни. Вот и выбирай, что делать? А времени, говоря откровенно, меньше, чем можно представить. Делай выбор, парень! Не соверши ошибку! Чаще всего, пользуясь своим правом применять оружие, часовые стреляли в нарушителя, надеясь его всего только ранить. Вот тут-то и вступал в силу очередной закон - "закон подлости". Даже человек, который никогда в жизни на стрельбище и близко не попадал в мишень, стреляя в живого человека, почему-то, с первого выстрела попадал ему прямо в сердце. Был человек, и нет его уже. Попробуйте всё это осмыслить.
Внутренний караул, на территории училища по составу своих постов имел хорошие и плохие места.
Труднее всего было нести службу на Первом посту. Находился он возле Боевого Знамени училища в центральном холле учебного корпуса напротив комнаты дежурного по училищу. Мало того, что службу нужно было нести стоя на одном месте на специальной подставке, к которой была подведена кнопка сигнализации, дающая звуковой сигнал дежурному по училищу в случае покидания часовым своего места. Так ещё, в довершении к этим неудобствам, часовые поста Љ 1 службу несли в парадной форме одежды.
Больше всего курсанты ОВАКОЛУ в карауле любили нести службу часовыми по охране секретного делопроизводства и секретной библиотеки на третьем этаже правого крыла учебного корпуса. Хоть пост был двухсменным ночным, но зато там можно было посидеть, расслабиться, будучи полностью уверенным, что к тебе незаметно и неслышно по лестнице на третий этаж никто не подойдёт. Обычно часовой этого поста слышал приближение смены ещё метров за пятьдесят до того, как она только ещё подходила к подъезду, где располагался пост. Смена-то двигалась в проходе между учебным корпусом и управлением училища. Мало того, что акустика в этом месте была превосходной, так и ещё подкованные каблуки звучно звякали по брусчатке, а штык-ножи, пристёгнутые к АКМ издавали характерное бряцанье, перепутать которое с каким-либо другим звуком было весьма затруднительно.
Посты по охране чайной и складов училища особо не пользовались успехом у курсантов по той причине, что находился в непосредственной близости от караульного помещения и казармы дивизиона. Любой проверяющий, смены, проверки несения службы часовыми не проходили мимо этих постов. Спрятаться куда-либо было невозможно. Прямая дорога, по которой нужно было ходить туды-сюды. Да и прятаться - тебе дороже. Нет часового на маршруте, значит он где-то спрятался и спит. Других мнений у проверяющих несение службы не было и быть не могло.
Пост в парковой зоне, скажем откровенно, был самым неприятным. Во-первых, территория, которую нужно было охранять, занимала солидную площадь. Во-вторых, на территории парка боевой техники имелись плохо просматриваемые места, куда даже подходить бывало страшновато. В-третьих, в случае проверки несения службы часовым, трудно было даже предположить, откуда может появиться данная проверка. Да и в дневное время часовой, находясь на вышке, был виден издалека. Как синичка в кормушке. В общем, гадкое место службы. Досконально известно, и это не секрет, что многие курсанты-первокурсники, неся первое время службу на этом посту, из какого-то невольного чувства страха досылали патрон в патронник и до прихода смены ходили по посту не убирая пальца со спускового крючка. Хоть и явное нарушение, но зато спокойно. Это - внутренний караул училища.
Существовал ещё и гарнизонный караул, который занимался охраной гарнизонной гауптвахты и военной прокуратуры города Одесса. Это было ещё более страшное и опасное место. Начальником гауптвахты был выпускник Одесского артиллерийского училища старший лейтенант Андрианов. Как это всегда было свойственно людям, занимавшим довольно длительное время подобные должности, Андрианов был изрядной сволочью, способной переступить через любого, затоптать, если нужно, смешать с грязью. В принципе, его можно было бы и оправдать. Находиться на должности начальника гарнизонной гауптвахты города Одессы было не только престижно, но и доходно. Куча знакомых в различных организациях и учреждениях Одессы, куда постоянно требовалась дармовая рабочая сила, которую и представляли арестованные в дисциплинарном порядке военнослужащие срочной службы и курсанты училища. Молва того времени в училище гласила, что старший лейтенант Андрианов страшно не любил цифру три. Если к нему приводили военнослужащего, в записке об аресте у которого срок наказания за дисциплинарный проступок определялся тремя сутками, даже не видя объект будущей "опеки", старший лейтенант Андрианов сразу же добавлял арестованному пять суток. Имел такое право, к сожалению. Так вот. Стоит уйти от начальника гауптвахты и вернуться к сущности караула на данном военном объекте. Уже с первого раза несения службы на гарнизонной гауптвахте, Влад Птица и его товарищи по учебному взводу имели возможность убедиться наяву, что это самый плохой наряд из всех, которые можно только придумать. Вероятность после окончания несения оказаться в компании тех, кого совсем недавно охранял, составляла в ряде случаев девяносто девять процентов. Многого для этого не требовалось. Будучи конвойным или выводным заговори с арестованным не уставными командами, и ты уже его сокамерник. Оставь без наблюдения арестованного хотя бы на минуту - тот же эффект. Допусти хоть незначительное нарушение устава гарнизонной и караульной службы, и пять суток ареста тебе гарантированы. Самое страшное заключалось в том, что причиной для ареста мог послужить простой донос писаря гауптвахты. Даже ложный донос сулил тебе массу неприятностей, связанных с общением с всевластным начальником гауптвахты старшим лейтенантом Андриановым. В гарнизонный караул, как правило, курсанты училища ходили 10-15 раз в месяц. Всего получалось, что учебный взвод мог подвергнуться данной нагрузке раз в два-три месяца. Хотя, кое-какие учебные взвода в караул на гауптвахту попадали значительно чаще. Это могло зависеть и от того, есть ли в данном взводе офицер, способный пойти начальником караула. Хорошо, если вокант. Всё-таки, со своим "родным" взводом офицеры с большим желанием шли в этот наряд.
Следующим и довольно крупным по численности нарядом был наряд по столовой. Благо, что в столовую ходили дежурить только курсанты первого, второго и третьего курсов. Выпускной курс от этого вида наряда полностью освобождали. Но и в этом наряде существовали свои хорошие и плохие места. Допустим, посудомойка являлась самым трудным местом службы. Связано это было с тем, что приходилось три раза в сутки небольшой группой людей в три - четыре человека, перемывать более шести тысяч предметов различной посуды. Вроде бы это не так уж и много, на первый взгляд. Однако, находиться целый день в воде - мало удовольствия. Относительно небольшой объём работы был у рабочих в обеденных залах. Собрать остатки посуды, убрать начисто столы, вымыть пол, помочь официантке. Овощерезка, где два человека, назначенные на данный объект были не в состоянии перечистить ту картошку, морковку, свеклу и прочие овощи, после окончания работы на своих участках работы наполнялась всем составом наряда. Принцип был один. Перечислили всю картошку - можно идти отдыхать в казарму. Что ни говори, но почистить более чем 750 килограмм картошки, это было очень и очень много. Если же ещё учесть, что картофелечистки, как правило, не работали, и всё приходилось чистить вручную с помощью простых ножей, то этот процесс затягивался почти до двух-трёх часов ночи. Единственным "призом" за успешную работу в наряде по столовой бал довольно внушительных размеров противень жареной картошки, которую к моменту окончания работы готовил один из курсантов того учебного взвода который в данный день дежурил в столовой.
Стоит наконец, наверное, отметить тот факт, что для выставления полностью всего наряда по училищу требовалось не так уж много людей. Один взвод в состоянии был выставить внутренний караул. Второй взвод легко вытягивал наряд по столовой и все остальные мелкие наряды, типа по контрольно-пропускному пункту училища, учебному корпусу, винтовочно-артиллерийскому полигону, чайной, батарее. Если не нужно было выделять гарнизонный караул и патруль по гарнизону, половины учебной батареи, или двух взводов, вполне хватало для организации несения службы. В лучшем случае два-три раза в месяц батарея организовывала несение службы нарядов в училище. Конечно, с учётом внутреннего наряда по батарее и при условии равномерности распределения нагрузки между всеми курсантами одного подразделения, один отдельно взятый обучаемый училища мог сходить в наряд не более чем три-четыре раза в месяц. К сожалению, этого не случалось. Были такие курсанты, кто часто нес службу. Имелись и такие, для которых вообще наряды являлись редкостью. Такова жизнь. Именно с данными вопросами "несправедливого" распределения очередных нарядов и приходилось, чаще всего, бороться Владу Птице. Вот уж, неуёмный характер! Всё-то ему нужно, до всего есть дело! Казалось бы, сиди и не чирикай. Так, нет.
10
Информация, пусть и поверхностного плана, в общих штрихах, дана. Вернёмся к Владиславу. Вообще-то Влад Птица был во взводе фигурой заметной и даже "важной". Учился он легко, без каких-то особых и чрезмерных напряжений умственного и физического аппаратов. Для него это было не к чему. Всё ему в училищных военных и общеобразовательных науках было понятно и доступно. Схватывая доводимый на занятиях материал слёту, он его внутренне "переваривал" и после этого мог не только полностью доложить в процессе ответа на занятиях, то и доходчиво объяснить своим товарищам. А, самое главное, Влад никогда не отказывался оказывать помощь своим однокашникам в вопросах учёбы. Даже в ущерб себе и своему отдыху. Нередко можно было видеть его в ленинской комнате после отбоя с кем-нибудь из 24 взвода. Значит, кто-то в очередной раз попросил помощи. "Урок" закончится только тогда, когда Птица убедится, что данный материал усвоен его товарищем прочно. Исключением могла быть только личная просьба однокурсника - обучаемого, закончить занятие:
"Влад! Больше не могу. Устал. Ничего в голову не лезет!"
Как уже было сказано в процессе предыдущего повествования, Птица отличался в училище повышенным чувством справедливости. Все существующие каноны порядочности, правды, уважения, человеколюбия были заложены в его головном и спинном мозгу почти интуитивно, подсознательно. Окружающие его однокурсники, досконально изучив особенности характера Птицы, были абсолютно уверены, что Влад не способен на подлость, ложь, измену, увиливание от прямого ответа, даже в том случае, если его же слова смогут принести ему самому личный вред. Во взводе он славился по многим косвенным причинам, но его слава последнего, в условиях училища, звена решения спорного вопроса, своеобразного арбитра, была на первом месте. Конечно, в определённых ситуациях "судьями" могли бы выступить некоторые преподаватели и офицеры училища. Только, вот незадача! Как-то у курсантов, даже выпускных курсов, слишком редко могла возникнуть такая нелепая мысль, вынести суть своих споров для решения их правоты к старшим офицерам. Да и не всегда спорные вопросы имели характер строгого соблюдения уставных требований. Вот вам и вывод. Лучшего, самого доступного в жизни курсантов учебного взвода арбитра, чем Владик Птица, найти в этом взводе было невозможно.
Опять же, реальный пример, в качестве подтверждения ранее сказанных слов. Как-то между двумя курсантами 24 учебного взвода, коренными одесситами - Юриком Мякитиным и Толиком Хомячковым, уже на четвёртом году обучения в училище зашёл спор. В суть и подробности данного спора вдаваться не будем. Касался данный спорный вопрос только непосредственно их двоих, участников разговора. Вопрос полемики заключался в том, кто их них прав, а кто не прав. Как это бывает обычно, каждый доказывал свою точку зрения, приводя различные, с его точки зрения, веские аргументы. Судя по всему, спор, длившийся уже довольно длительное время, начал приближаться к тупиковой точке. Вот тогда-то и прозвучала знаковая фраза, высказанная Юркой:
"Ладно! Пойдём к Владику Птице. Он-то уж точно скажет, кто из нас прав".
Только вот своим правдолюбием, стремлением жить по справедливости, попытками "наставить на путь истинный" отцов-командиров различной категории, Владик нажил себе непримиримых врагов в лице командира батареи старшего лейтенанта Мыльничкова и командира 23-го учебного взвода старшего лейтенанта Покуповича. Особенно невзлюбил строптивого курсанта Покупович. Реально, он его "щипал" по мелкому все четыре года учёбы. Там, походя, накажет за расстегнутый подворотничок или иное нарушение формы одежды, здесь - зацепит за беспорядок в тумбочке. По серьёзным проступкам зацепиться к Владу было довольно тяжело. Или он просто не попадался, или, действительно не совершал особых серьёзных противоправных и антиуставных поступков. Это оставалось для многих тайной, спрятанной за семью печатями. Гадать и предполагать нет смысла. Хотя, если поразмыслить логически, не мог Владислав, в возрасте двух десятков лет, быть во всём правильным и дисциплинированным. Если бы это было так, то с него стоило бы "сляпать" скульптуру и поставить посредине училищного плаца. Не думаю, что парню в данном возрасте не свойственны были шалости, проказы и попытки втихаря выйти за рамки дозволенного. Да и остальные, скажем прямо, в этом окончательно не были уверены. Пусть это останется его личной "теневой стороной". Продолжим вырисовывать его образ, стараясь подчеркнуть только положительные черты этого человека. Нам легче, а ему - приятнее.
11
Стоит, вскользь, наверное, остановиться на некоторых природных аспектах той жизни и деятельности, с которыми пришлось в процессе учёбы в училище столкнуться Владиславу Птице. Пожалуй, главное, что желательно отметить, это то, что учёба в училище, расположенном в южных широтах Советского Союза была сопряжена с определёнными трудностями климатического характера. Кто бы мог подумать, что кроме изнуряющей жары в летние месяца, к которой курсанты со временем привыкали, могут в Одессе наступать периоды довольно чувствительного холода. Ни в жизнь не поверите! А ведь приходилось сталкиваться и с особенностями этого приморского города, когда погода создавала для своих жителей труднопереносимые проблемы. Однако, насколько можно судить по коренным одесситам, особого желания покидать свой родной город у них не появлялось. Даже наоборот. Выпускники одесского артиллерийского училища, волей судьбы и военной службы оставившие Одессу, всеми силами стремились вернуться обратно. Иным удавалось это сделать ещё нося погоны офицеров. Другие, уволившись в запас, возвращались домой. Родной город оставался для них родным. Всё это звучит хорошо. Однако, погодные катаклизмы, что ни говорите, оставили существенные отметины не только в памяти, но и на здоровье многих иногородних курсантов.
Первый раз курсанты-первокурсники первого учебного дивизиона столкнулись с с подобными природными катаклизмами уже зимой 1975 года. Как это было до них и после их, первый и третий курс училища в декабре месяце были вывезены на учебный полигон для выполнения боевых артиллерийских стрельб. Учитывая многолетний опыт предыдущих посещений курсантами полигонов, командование училища предусмотрело факт возможных морозов, обеспечив каждого курсанта тёплыми ватными шароварами и телогрейками, валенками и рукавицами. Всё это дополнительное "утепление" до требуемого момента непосредственного применения было приторочено к вещевым мешкам каждого из курсантов. Учебные взвода же перевозились в учебный центр на грузовых автомобилях, в которых все 29 человек 24-го учебного взвода размещались в одной машине. Это при максимальной нагрузке автомобиля Урал-375 с тремя лавками не более 27 человек. Два излишние человека в кузове, в принципе, не велика проблема. А вещевые мешки? А автоматы? А прочие необходимые на стрельбах причиндалы взвода, которые успешно загрузили в эту же машину? Получился изрядный объём из барахла и тел курсантов. Тесно, скученно, но, другого выбора не было. Уже через час поездки без особого движения, холодный воздух начал уверенно забираться под шинели и в сапоги пассажиров. Что бы, хоть немного согреться, по очереди пытались подвигаться, потопать ногами, размять затекшие конечности и само туловище. Начинало казаться, что ещё час-другой подобного мучения и наступит предел человеческого терпения. Однако, голова думает, что мочи нет совершенно, а остальной организм предпринимает всевозможные попытки к тому, что бы всё это выдержать. Несмотря ни на что, до полигона курсанты доехали изрядно замёрзшие, но, в целом, готовые продолжать активную жизнедеятельность.
