Наверное, с большой долей достоверности в правоте своих слов можно заявить, что путь к званию воина-интернационалиста, в народе именуемом "афганцами", у каждого из нас был свой, в той или иной мере отличающийся от всех остальных. Что даёт повод так думать? Простой опыт жизни, подкреплённый результатами общения с различными людьми в погонах, которым в своё время довелось заниматься вопросами отправки пополнения в Афганистан. Согласитесь, что не все стремились попасть в эту жаркую страну по своей воле. Тем более, что "там стреляли". Хоть в начальный период ведения боевых действий, после ввода советских войск в Афганистан - где-то до 1985 года - информация об этой войне в Советском Союзе была покрыта мраком и сохранялась в тайне от населения. Однако, в то же время, определённые слухи, подтверждённые после проведения первой замены офицеров и прапорщиков в 1981 году, очень быстро распространились сперва по Советской Армии, а потом уж, посредством самой быстрой связи - ОБС (одна бабушка сказала) и среди большей части населения СССР. Афганистан стал трагедией и явной угрозой для всех, у кого к призывному возрасту приближались сыновья. Да и для семей кадровых военных перспектива "загреметь" кормильцу семьи в Афган была не особо желанной. В общем, отношение к службе в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане было действительно неоднозначным. Скажем больше - это было реальной угрозой для мирного населения Советского Союза. Причём, даже не только и не сколько Афган, но и любые союзные республики СССР, находившиеся в непосредственной близости от него: Узбекистан, Таджикистан, Казахстан.
Сейчас, по-прошествие четверти века после вывода советских войск из Афганистана, вполне понятное дело, подавляющее большинство "афганцев" с уверенностью говорят, что служба "там" была их добровольным решением. Не буду предпринимать попытки их оспаривать, так как лично для меня так оно и было. Однако, и, тем не менее, нет-нет да в глубине сознания возникает определённое сомнение в отношении определённой группы кадровых военных. Да. Молодые офицеры и прапорщики, не обременённые семьёй, ехали туда с явной охотой. Терять им было нечего. Приобретать - многое: уверенность в то, что второй раз не посылают, сознание выполненного долга, статус участника боевых действий, перспективы карьерного роста и так далее. Ещё одной причиной собственного волеизъявления поехать в Афганистан уже для семейных людей, была перспектива получения своей квартиры или возможность покинуть незаменяемый район службы. Да-да! Что бы вырваться из Забайкалья, Среднеазиатского военного округа, а то и отдельных "дыр" в центральных округах, на семейном совете порой принималось решение дать согласие на отправку в Афган. Не является секретом и тот факт, что дети высокопоставленных родителей или офицеры, поддерживаемые "волосатой лапой" также попадали "туда". Здесь уж отдельный разговор. Многие знают подоплёку подобных отправок. В общем, что важно, "добровольцами" того и иного направления было подавляющее большинство нынешних "афганцев". А остальные...
Наверное, стоит, вскользь коснуться, и "подавляющего меньшинства". Перескажу только ту достоверную информацию, которая у меня сохранилась с тех давних пор. Не станет открытием тот факт, что были и такие, кто ехал служить в Афганистан по принуждению. Я не имею в виду тех, кто не особо горел желанием, но и особо не сопротивлялся. Их стоило относить в некотором приближении к "добровольцам". Ведь явного протеста они не выражали? А были и такие, кто на информацию в кадровых органах о планируемой отправке "туда", открыто заявлял, что служить "за речку" не поедет. Не поедет, и всё. Скажете, что я просто "навожу тень на плетень"? Ни в коей мере. Скажу даже больше. Порой "отказники" доходили до того, что просто предпочитали увольнение из армии перспективе служить в "горячей точке". Не верите? А зря! К великому сожалению, подобные инциденты в истории кадровых органов Советской Армии имеются. Причём, далеко не единичные случаи. В недалёком прошлом я их понять и оправдать не мог, да и не хотел. Как так? Отказаться ехать туда, куда тебя направляет государство? Это явное нарушение Присяги и Закона! Уму непостижимо. Выдвину в качестве их косвенного оправдания одну гипотезу. Вполне возможно, что внутреннее чувство, в которое нам всем запрещал верить атеизм, подсказывало тем "отказникам", что их ждёт смерть в Афганистане. Жизнь без славы лучше преждевременной смерти. Да и стоит заметить, что в той же Советской Армии не все кадровые военные были отъявленными смельчаками. Немало встречалось и таких, кто предназначен был служить только в мирных условиях и "воевать" только на полигонах. Пожалуй, стоит сказать спасибо тем, кто из-за явного отсутствия храбрости не побоялся отказаться ехать в Афган. Попади такие "туда", пожалуй, потерь у нас тогда было бы значительно больше. За примерами далеко ходить не приходится. Об этом уже рассказывалось десятки раз.
Пожалуй, всё сказанное ранее буду считать вступлением. А вообще мне хочется рассказать о том, как же мне довелось попасть служить в Афганистан и что довелось увидеть, узнать и пережить в начальном периоде своей службы "южнее Кушки". Возможно, у кого-то было что-то похожее. Если это так, то тешу себя надеждой, что вспомнить свои личные подробности, навеянные моими воспоминаниями, будет интересно. У кого было совсем по-другому, те смогут сравнить и сказать, легче им было или тяжелее. В общем, вам судить о пользе моего рассказа.
1
Как же началась моя "Афганская эпопея"? Начну издалека. Хотя, по большому счёту, это "издалека" кажется далёким, только сейчас, по прошествии более трёх десятков лет. А тогда оно было больше чем близким.
Хочется ещё совсем на чуть-чуть отклониться от основного направления своего рассказа. И в качестве "увертюры", и в качестве хвалебной оды Советскому Союзу. Что бы мне сейчас не пытались доказать ярые противники Советской власти, какие бы аргументы не старались привести, я до конца своих дней не изменю личного мнения, что вопросы идеологии в СССР стояли на самом высоком уровне. Патриотизму и верности Родине людей учили с пелёнок. Потом всё это "шлифовалось" в детском саду, в школе, используя разнообразные методы и материалы в виде октябрятской звёздочка, пионерского галстука, комсомольского членского билета, и в качестве окончательной "огранки" - партийного билета члена КПСС. С грустью приходится констатировать, что с развалом Советского Союза развалилась и стройная идеологическая система. А вот на смену ей ничего подобного и результативного не пришло. В Белоруссии, правда, сейчас пытаются восстановить и воссоздать то, что СССР накапливал десятилетиями. Есть и пионерская организация, и что-то подобное комсомолу. Однако, время улетело безвозвратно, и сейчас у молодёжи точка зрения базируется значительно ближе к поверхности земли, чем у их предков, "рождённых в СССР". К чему речь? К тому, что воспитанные на героическом прошлом своих отцов, примерах Великой Отечественной войны, в конце семидесятых - начале восьмидесятых годов прошлого столетия большинство таких же как и я, молодых пацанов, которым в это время было в районе двух десятков лет отроду, с жарам откликались на все лозунги и призывы, которые преподносило нам государство. Правильные или неправильные. А эти лозунги и в средствах массовой информации, и посредством руководителей идеологической направленности различного государственного уровня менялись постоянно, не давая "застояться чувствам в стоячей воде". Типа:
"Свободу Анжеле Девис"!
"Защитим завоевание Апрельской революции в Афганистане"!
"Скажем: "Нет" американскому вмешательству во внутренние дела Н..."
В общем, в декабре 1979 года, когда стало известно о вводе советских войск на территорию Афганистана, очередные лозунги заставили всколыхнуться патриотические массы страны Советов. Не буду вести речь о том, что творилось на гражданке, а скажу только за армию. Допустим, в нашей 213 мотострелковой дивизии Приволжского военного округа, основная масса молодых офицеров, только в этом году прибывших на укомплектование воинских частей в городок Тоцкое-2, написали рапорта с просьбой отправить их "служить и оказывать интернациональную помощь дружественному афганскому народу". Порой, в рапортах допускали грамматические ошибки при написании названия этого государства. Вполне понятно, что подобный рапорт написал и я. Причём, искренне веря в правоту своего дела и правильность принятого решения. Стоит отметить, что практически все эти рапорта получили свою реализацию. Уже в феврале 1980 года со станции Тоцкое в направлении города Термез воинской эшелон увёз почти всех молодых офицеров. В гарнизоне остались только четыре офицера ракетного дивизиона, замполит батареи управления и артиллерийской разведки дивизии и пара лейтенантов, попавших в число опальных. Что поделать? Ракетчики в Афгане не требовались. А "репрессированные" по своим морально-деловым качествам не подходили под статус воинов-интернационалистов. В общем, к "первой ложке горькой похлёбке войны" я не успел.
Очередной всплеск патриотизма произошёл уже ближе к осени 1980 года. В то время мы ещё "ни сном ни духом" не знали, что причиной его были потери, которые понесли советские войска в Афганистане. Просто, в нашей дивизии начался очередной набор офицеров для отправки туда, "за речку". На этот раз подчистили практически всех, кто остался из нашего выпуска. "Не повезло" только мне и всё тем же "репрессированным". Из моих друзей в Афган отправились Сашка Мелентьев - замполит батареи управления и артиллерийской разведки дивизии, и Славик Алымов - мой сослуживец по ракетному дивизиону. Опять же, мой рапорт остался не реализованным. Зато, ракетные войска я покинул и был переведён в Бузулук командиром взвода учебного артиллерийского полка. Этот момент значительно укрепил вою надежду в том, что не за горами и моя отправка в Афганистан.
Весной 1981 года подошла и моя очередь стать в ряды воинов-интернационалистов. Из штаба округа пришла разнарядка на отправку в Афганистан для замены офицеров пятерых офицеров в ранге командиров взводов. К этому времени у нас в полку уже был один офицер, которому довелось служить в мотострелковом полку населённого пункта Файзабад. Старший лейтенант Дима Ионе. Заменился он оттуда к нам после получения пулевого ранения в шею. Так как он жил с нами в одном общежитии, мы уже в общих чертах имели представление, что же в действительности происходит в той стране. Хотя, стоит заметить, что сия информация носила явно поверхностный характер. Димка, даже во время застолья, не особо любил распространяться об этом своём периоде военной службы. Тогда я его не совсем понимал. У меня складывалось впечатление, что Ионе просто "важничает и слишком высоко возносится". Не мог я понять, скупость его рассказов и мгновенной смены настроения в случае наших расспросов об Афганистане. Хорошо, что особо никто не настаивал и наши разговоры постепенно переходили в иное русло. Смену Диминого настроения я понял уже тогда, когда сам оказался в его "шкуре".
Не стану останавливаться подробно на том, как происходил наш отбор для отправки "туда", как ездил в очередной отпуск домой, когда сообщил родителям о том, что еду в Афганистан. Это в нынешний момент уже не особо важно. Стоит отметить, что сам отбор кандидатов носил формальный характер. После наших рапортов, с нами побеседовало командование полка "на общие темы", спросили наши пожелания, которых, в прочем, не оказалось, и без всякой медицинской комиссии, которая стала обязательной в более поздний период времени, сообщили, что в мае нас отправят к новому месту службы.
Из своего очередного отпуска за 1981 год в Бузулук я возвратился 22 мая. Вполне понятно, что нас, пятерых командиров взводов, направляемых в Афган, уже ни к каким мероприятиям в своей воинской части не привлекали. Более того, за нас уже сдали всё то, что числилось, подготовили весь пакет документов, сопровождающий офицера к новому месту службы, и предоставили полнейшую свободу действий и передвижения. Эта неделя была просто как продолжение отпуска, который мы только что отгуляли.
25 мая 1981 года приказом по части нас всех пятерых отчислили из списков военнослужащих войсковой части 22267 в распоряжение командующего Туркестанским военным округом. Кого всех? Стоит перечислить. Я, Алик Гашимов, Сашка Потев были ещё лейтенантами, выпускниками артиллерийских училища 1979 года. Мишка Бикташев был уже старшим лейтенантом, так как выпустился из училища на год раньше нас. Самым "старым" среди нас был Ваня Ясюкевич. Афганистан, к моему глубокому сожалении и искренней скорби, поставил на нём, единственном из нашей пятёрки, свою "заключительную точку". Прискорбно, но Ваня, единственный из нас семейный человек, живым из Афгана не вернулся. Правда, об этом я узнал уже позднее, читая Книгу Памяти Белоруссии.
Из списков части нас-то уже отчислили, однако, не всё так просто в жизни военного человека. Скорее всего, в полку, во исполнение распоряжения управления кадров Приволжского военного округа, несколько поспешили. Отправка в служебную командировку в Демократическую республику Афганистан имела одну особенность, которая была несвойственна всем прочим регионам Советского Союза. Команда для отправки от каждого военного округа собиралась в полном составе в штабе округа, и после этого под, началом одного из представителей Управления кадров, следовала в город Ташкент. Там нас вместе с сопроводительными документами передавали на окружной пересыльный пункт, и мы становились "собственностью" Туркестанского военного округа. Как дисциплинированные и законопослушные военнослужащие, никто не возмущался подобным детсадовским методам обращения с взрослыми людьми. Более того, лично мне это понравилось тем, что совершенно не нужно было ни о чём думать. Привезут, устроят, разместят. Всё чин-чинарём. В пределах низкой житейской требовательности кадровых военных.
С 25 и до 28 мая, в связи с отсутствием указания сверху на нашу отправку в Куйбышев, мы попросту отдыхали, бродили по городу Бузулуку, прощались со знакомыми. Правда, уже 27 мая нам сообщили, что утром 29 числа мы должны быть в штабе округа. Можно было выезжать хоть сейчас. Да только, где потом искать место для ночлега, приёма пищи и прочих мероприятий. Лучше уж было оставаться здесь, в общежитии, в знакомой обстановке.
27 мая мы, отъезжающие, своей компанией устроили прощальный ужин в ресторане "Бузулук" со всеми, кто нас знал, и кого знали мы. Застолье получилось шумное, с размахом, в отдельном, выделенном специально для нас зале.
Утром 29 мая мы прибыли сперва в штаб нашей учебной мотострелковой дивизии, находящийся в пригороде Куйбышева, где с нами быстро и явно формально побеседовали представители командования. А уж потом, на специальном автобусе отправились в штаб округа. В управлении кадров нам всем выдали заграничные паспорта, документы, которые нужно было представить на новом месте службы, и отпустили "с миром" до десяти часов вечера этого же дня. Учитывая то, что у Алика Гашимова в Куйбышеве (Самаре) жили родители, мы гурьбой отправились к нему. Хоть это было несколько неудобно, но там нас родители Алика усадили за стол, который, вполне понятно, нес на себе спиртную нагрузку. Правда, учитывая тот момент, что нам вечером ещё предстояло встречаться с начальством из Управления кадров округа, "набираться" мы не стали. Выпили чисто символически с небольшим "прицепом". В общем, в аэропорту были транспортабельными, адекватными и в хорошем настроении.
В 22 часа 15 минут 29 мая 1981 года самолёт, на котором в числе пассажиров находилась наша группа офицеров и прапорщиков от Приволжского военного округа в количестве около двух десятков человек, оторвался колёсами от взлётно-посадочной полосы и направился в город Ташкент. Учитывая наличие в крови определённого процента спирта, все заснули сразу после выключения транспаранта "С мест не вставать. Застегните ремни". Перелёт продлился часов пять с небольшим. Уже в 3.30 30 мая 1981 года мы оказались в аэропорту города Ташкент. После относительной прохлады города Куйбышева, мы поняли и ощутили на практике выражение "жарко как в Ташкенте". Даже в середине ночи всё здесь излучало жар. Только тепло в это время суток шло снизу, от зепли и асфальта. Стоило только предполагать, что же будет днём, когда солнце начнёт свою работу в полном режиме.
В Ташкенте нас никто не встретил, хотя сопровождающий нас офицер штаба округа говорил, что должен был быть автобус с пересыльного пункта, который сразу же нас доставит к месту отдыха. Конечно, можно было бы попытаться добраться до пересылки своим ходом. Однако, на решение не предпринимать подобных действий повлияли три причины. Во-первых, никто не имел понятия, где же этот самый пересыльный пункт находится. Все прибывшие в Ташкенте были впервые. Даже сопровождавший нас офицер. Во-вторых, многие тащили с собой личное "барахло" в количестве, указанном в списке рекомендованных вещей. А это - солидная поклажа. Наверное, только молодые офицеры-холостяки не особо обременили себя вещами, взяв с только повседневную и полевую форму. Что впоследствии оказалось правильным. В-третьих, раз уж нас должны были довезти до самого места, значит - пусть везут. Наш сопровождающий куда-то звонил, с кем-то договаривался, в итоге чего около семи часов утра приехал автобус и благополучно доставил нас на пересыльный пункт.
На пересылке всех нас устроили по койко-местам, вещи разместили в камере хранения, которая представляла собой большую комнату со стеллажами, и после этого началось проведение культурно-просветительной работы. Что удивительно, так это то, что на пересыльном пункте не оказалось ни столовой, ни буфета. Пожалуйста! Хочешь кушать - ешь из своих собственных запасов. Нет запасов - твоя проблема. В общем, у большинства из нас тогда с собой ничего не оказалось. Во всяком случае, пятеро из нас, прибывших из города Бузулука, остались без завтрака. Хотя, "курятина", в виде сигарет, несколько отбила желание срочного насыщения желудка. Да и если брать в учёт, что и до Ташкента нам нередко доводилось обходиться без одного или двух суточных приёмов пищи, это тогда было вполне привычно явлением. Несколько нас удивлял и вопрос размещения офицеров в помещениях пересыльного пункта. Имелись двух ярусные армейские койки. Матрасы, одеяла и подушки также присутствовали на кроватях. А вот какого-то отголоска постельного белья явно здесь давненько не было. Впрочем, это было не особо важно. Постелив одеяло, можно было вполне передохнуть "сидя на спине". Да и много ли нам тогда было нужно.
Где-то в районе девяти-десяти часов, как уже отмечалось, представители Политуправления Туркестанского военного округа начали проводить с вновь прибывшими офицерами и прапорщиками лекции самой различной направленности. Общие сведения об Афганистане. Традиции и образ жизни коренных жителей этого государства. Кук нужно вести себя советским воинам в этой стране. Каждому из нас выдали памятки, отпечатанные на газетной бумаге. Жалко, что у меня эта памятка не сохранилась. Довольно толковый справочник по Афгану, созданный в духе советской идеологии. Сейчас в Интернете подобное практически найти затруднительно.
После проведения двухчасовых информационно-пропагандистских мероприятий, нас всех распустили для ознакомления с городом Ташкент, предупредив заранее об особенностях общения с местными жителями. Впрочем, лично у меня никакого желания общаться с ними как-то не возникло. Вышли с пересыльного пункта, что вполне логично, составом своей полковой компании. Да и вообще, может быть в силу окружающей обстановки, а может быть и по какой-то другой причине, даже с офицерами, прибывшими вместе с нами из Куйбышева, общение так до конца и не наладилось. Компании "вращались" в своих узких границах. Хотя, судя по всему, это никого не огорчало. Вот именно поэтому, уточнив несколько интересующих всех нас вопросов у дневального на проходной пересыльного пункта, мы отправились осматривать Ташкент. Хотя, пожалуй, это сказано громко. Далеко от пересыльного пункта мы заходить не решились. Да и желания бродить по жаре как-то ни у кого не возникло. Поэтому, весь наш маршрут был проложен в направлении ближайшей точки общепита, потом - до киоска Союзпечати и закончил своё конкретно ориентированное действие в общественных банях с узбекским уклоном. Причём, баня, как и столовая, была общим выбором. Не стоило исключать из маршрута движения и осмотр местных достопримечательностей. Свой поход мы ближе к вечеру завершили заходом в ближайшее кафе. Глупо было бы игнорировать тот факт, что до утра нас кормить никто не обещал, да и потом, до прибытия в Афган, подобных возможностей могло не возникнуть вообще. Именно полученная ранее "наука" пересыльного пункта пошла нам на пользу в том разреза, что к месту ночлега мы пришли с определённым набором съестных припасов и парой бутылок водки. Впрочем, деньги за этот день мы потратили не полностью, в предвидении того, что завтра, может быть, придётся повторить свой поход в город. Ведь нужной информацией о предстоящем вылете в Кабул, мы тогда не владели.
Чем, по большому счёту, запомнился мне Ташкент? В общем-то, видеть этот город мне довелось только в двух районах. В районе, где размещался пересыльный пункт и военный аэродром, и в гражданском аэропорте Ташкента. Возле пересыльного пункта он представлял собой самый обыкновенный, затрапезный, провинциальный, азиатской направленности городок, по которому, и судить-то о Ташкенте было затруднительно. Учитывая ещё и тот момент, что после землетрясения, которое, по существу, "подготовило строительную площадку для нового строительства", дома современной постройки почти не оставили памяти о старинных зданиях. Поэтому, особых воспоминаний в голове на тот момент времени не осталось. Аэропорт Ташкент, что ни говорите, соответствовал уровню столицы богатой союзной республики СССР. Большой, современной постройки, с обустроенной окружающей территорией. Здесь мне довелось побывать всего раза три. Причём, один раз из него улетать в отпуск, покупая билет до Москвы непосредственно здесь же.
Выскажу своё личное мнение, которое, может быть, несколько расходится с общими впечатлениями. Уже тогда, в 1981-1983 годах соседство Афганистана, в котором находились наши войска, окончательно испортило определённую часть населения Ташкента. Хотя, и до этого времени, оно не являлось примером порядочности и честности. Прибывая из Афганистана после длительного промежутка времени нахождения в условиях окружающей дикости, кадровые военные сталкивались с "дикостью" несколько иного характера. Зная, что "афганцы", как правило, везут с собой солидные деньги, включая и чеки, в Ташкенте местные барыги стремились всеми средствами вытянуть из них как можно больше. Воспользоваться местным такси тогда стоило не намного меньше, чем долететь до Москва. Билет на самолёт в любую точку Союза, кроме номинальной своей стоимости, облагался дополнительным "налогом", который, в зависимости от спроса, мог быть в разы дороже стоимости самого билета. Да и самих билетов в кассах в свободной продаже никогда не было. Во всяком случае, по ответам кассиров. Зато местные пройдохи, предлагая за вознаграждение свои услуги, заходили в эти же кассы через служебный вход, и приносили требуемый "товар". Просто так, в общепринятом порядке, ни одной малости с коренными ташкентскими узбеками решить было невозможно. В первый раз, помыкавшись в Ташкенте с добыванием билетов и получением прочих местных услуг, я дал себе зарок, в дальнейшем объезжать этот город стороной, даже если придётся делать изрядный крюк. Благо, от Термеза мне было удобнее ехать через город Душанбе. Гораздо более приветливый и порядочный народ, не стремящийся к открытой наживе так явно выражено, как узбеки. Вот вам и две соседние республики, два народа, две столицы.
Вернусь к тому месту, где и остановился. Ужин на пересыльном пункте прошёл в обычном режиме, свойственном компании холостяков во время поездок. Выпили, закусили, поболтали о том и о сём. Попутно узнали, что вылет в Кабул назначен рано утром 31 мая. Соответственно, вставать предстояло в районе пяти часов утра, что бы с вещами проследовать через таможенный осмотр на посадку. Это сообщение заставило нас "свернуть" застолье и улечься спать. Ночевать, если вы помните, пришлось нам в трущобных условиях. Без постельного белья.
Утром объявили побудку. В "темпе вальса" умылись в умывальнике на улице, оделись и с личными вещами проследовали в зал ожидания. Хотя, какой он к чёрту зал. Какой-то ангар, в котором сделаны импровизированные прилавки для осмотра личных вещей. Впрочем, как такового осмотра и не было. Таможенники только интересовались наличием спиртного. Больше двух бутылок водки на человека везти возбранялось. Хотя, мне до сих пор не совсем понятно, почему же существовала именно такая норма. Почему не три? Или пять? Если исходить из того, что в среднем на одного человека в день норма составляет 250 граммов, то получается на четыре дня. А если для отдельных личностей и 500 граммов - мало? В общем, спорь, не спорь, а больше двух бутылок не пропускали. Да и предупреждённые об этом заранее, мы с собой не везли. Зачем нарываться на неприятность и "дарить" таможенникам оказавшуюся лишней водку? Всё равно они её не оприходуют законным порядком, а просто "прихватизируют".
Таможня "дала добро". Проверка документов и осмотр личных вещей были пройдены без каких-то эксцессов. Первый штамп закрасовался в новеньком заграничном паспорте. Всю толпу пассажиров, убывающих в Кабул, запихнули в громадный транспортный самолёт ИЛ-86. Естественно, о персональном мягком посадочном месте, разговор заводить не стоило. Да и багаж никто не сдавал. "Всё своё - ношу с собой". Вот и носи, как улитка собственный дом. Разместились более-менее нормально. В шесть часов утра последнего дня весны 1981 года под аккомпанемент рёва самолётных турбин, я покинул территорию Советского Союза, начав, тем самым, свою службу в Афганистане. Хотя, если уж быть до конца точным, сам перелёт через границу, был в своём роде, промежуточным этапом в службе, причём, довольно опасным и не предсказуемым. Спросите: "Почему"? Да всё дело в том, что, прибывающие в Афганистан на замену офицеры и прапорщики, в этот момент времени попросту "зависали между небом и землёй". В штате своих прежних частей они уже не состояли. В списки новых частей ещё не были включены. А теперь представьте себе такую ситуации. При заходе на посадку в Кабуле, самолёт внезапно сбивают "духи". Где погиб прибывший заменщик? Какая это потеря, боевая или бытовая? Вроде и на территории Афганистана, и в результате ведения боевых действий. И, в то же время, не было таковых ещё в составе сороковой армии.
2.
31 мая 1981 года в 7 часов 15 минут мои, армейского образца туфель, впервые соприкоснулся с пылью афганской земли. Вынужден констатировать как факт, что никаких особых эмоций в этот момент времени в моей душе не возникло. Подумаешь, ещё один образец познания природоведения. В общем, голова была занята несколько иными мыслями. Точнее сказать, глаза просто собирали новую информацию, отправляли её потоками в мозг, а там, эта самая информация, накапливалась в одной куче, что бы потом, в процессе разъяснений и обдумывания, быть разложенной по полочкам. Этому меня с детства учил мой отец. Это уже вошло в привычку.
Предвижу на лицах улыбки с оттенком сарказма. "Какую такую важную информацию мог увидеть и почерпнуть для "переваривания" молодой офицер на военном аэродроме Кабула"? Отвечаю. Было бы желание, а нужную информацию можно получить всегда и везде. Поведаю о ней, дабы улыбка не переросла в откровенный хохот.
Для тех, кому довелось побывать в Кабуле в летнюю пору начала восьмидесятых годов прошлого столетия, смогут представить себе, что я мог увидеть там и чему подивиться. Относительно ровный участок местности, окружённой со всех сторон горами. Своеобразная естественная природная чаша. Простирающийся на километры во все стороны однообразный серо-жёлто-коричневый ландшафт. Поднимающиеся при порывах ветра столбы пыли, превращающиеся порой в сплошную пылевую завесу. Все эти, не зависящие от воли человека природные явления, накладывались на ощутимый даже в ранние утренние часы зной, разительно отличающийся даже на фоне оставшейся в памяти от Ташкента жаркой обстановки.
Что ещё? Пожалуй, те людские массы, которые своим движением дополняли окружающий ландшафт военного аэродрома. Лётно-технический персонал в выгоревших специальных комбинезонах суетился в основном возле летательных аппаратов различных размеров, форм и военного назначения. Говоря откровенно, как-то на них внимание не особо останавливалось. Обычное явление, когда возле самолёта или вертолёта находятся люди, выполняющие ту или иную работу. Хоть и говорят, что человек может до бесконечности смотреть на работающих других людей, однако, видимо к данной категории "наблюдателей" я не особо подходил по своему характеру. Выполняют специалисты то, что определено их служебными обязанностями, ну и прекрасно. Не стоит им мешать своим заинтересованным взглядом. Тем более, что я и сам не любитель того, что бы во время работы кто-то стоял и смотрел за тем, что я делаю. Это мешает сконцентрироваться.
Следующие, более многочисленные группы, передвигающиеся по территории аэродрома, заинтересовали меня больше всего своей однообразной одеждой. После службы на территории Союза, где более привычным было видеть военнослужащих срочной службы, одетых в светлого тона хлопчатобумажное обмундирование и пилотки, а офицеров и прапорщиков - в повседневную или полевую полушерстяную одежду при фуражках, непривычно было на всём необозримом окружающем нас пространстве, наблюдать всех военных в однообразной форме. Форменная панама, хлопчатобумажные китель и брюки навыпуск, армейские ботинки. Практически у каждого на плече автомат Калашникова, или стволом вверх, или - вниз. Поясной ремень у всех оттягивал подсумок, заполненный четырьмя магазинами. Судя по растяжению ремня, магазины были по самое окошко снаряжены патронами. Вблизи можно было отличить офицеров и прапорщиков по наличию на правом боку кобуры с пистолетом Макарова. Многие свои кобуры обрезали на манер американских полицейских или военных, так что, рукоятка и тыльная части пистолета полностью оставались открытыми, фиксируясь в своём гнезде только узеньким ремешком, оставшимся в результате обрезания верхнего клапана кобуры. Красиво, модно, и, возможно, удобно. В мозгу от этой картинки всеобщего однообразия возник вопрос - "Зачем?", который сразу же получил внутренний логический ответ - "Что бы, не выделяться!". Уже потом, в процессе разговоров с офицерами, правильность моего интуитивного вывода получила подтверждение. На войне, как на войне. Снайпера и стрелки противника во все времена стремились в первую очередь выбить офицеров, как наиболее подготовленных специалистов. Это, как правило, полностью деморализовало всё подразделение, затрудняя его дальнейшее управление. Можете мне поверить, но с того самого момента, как я попал в свою часть и получил новенькую хлопчатобумажную форму и панаму, я до последнего дня пребывания в Афганистане, старался "не высовываться" различием в одежде с подчинёнными. Единственно, в зимнее время, когда приходилось носить офицерский бушлат с воротником из искусственного меха. Тут уж ничего поделать было нельзя. Одевание на себя обычный солдатского бушлата выглядело бы явным проявлением трусости и не было бы понято другими офицерами о прапорщиками. Да и в холодное время года мы не особо часто выходили в рейдовые операции, так что различие одежды не особо бросалось в глаза.
У трапа самолёта нас, прибывших на замену, уже ждал представитель Управления кадров армии. Ждал именно нас, так как остальные наши попутчики, возвращавшиеся из командировок и отпусков, сразу же рассосались от самолёта в разные стороны. Кого-то встречали сослуживцы на машинах, другие, которым ещё предстояло дальше добираться в свои части, самостоятельно отправились к диспетчерам, уточнять возможность отлёта в нужном направлении попутными бортами. В общем, возле прилетевшего самолёта нас осталось порядка трёх-четырёх десятков. Все в повседневной форме одежды, фуражках и с чемоданами. Как "белые вороны" среди всеобщего полевого однообразия. По команде встречающего нас офицера, мы взяли свои личные вещи и пешедралом направились на пересыльный пункт сороковой армии.
Пересылка сороковой армии ничем особо не выделялась из ряда ей подобных. Пара десятков больших армейских палаток, расставленных в порядке¸ определённом уставом. Полевые умывальники, место для приёма пищи, отхожее место. Вся территория пересылки было огорожена столбами с колючей проволокой. По периметру располагалась охрана. Если бы не знал, что это нас охраняют от нападения "духов", могло бы сложиться впечатление, что попал в арестанты. Впрочем, это уже пришло на ум позднее, в процессе обдумывания полученной свежей информации. Сразу же, что бы, не возвращаться позднее, отмечу, что охрану пересыльного пункта армии на момент нашего прибытия, осуществляли советские солдаты, во главе с офицером из местного артиллерийского полка, расположенного в Тёплом стане. Видимо, это было чем-то вроде гарнизонного наряда. А вообще, не стану гадать, так как тогда, в мае 1981 года не удосужился конкретно этим поинтересоваться. Или, поинтересовался, да забыл. И такое бывает.
Всех прибывших разместили в палатках типа УСБ, дали указание оставить личные вещи и к указанному времени собраться возле палатки управления пересыльного пункта. Началось распределение вновь прибывших офицеров и прапорщиков по местам их дальнейшей службы. Говоря откровенно, именно в этот момент решалась судьба каждого из нас. Руками кадровиков, на предписаниях, вместе с буквами и цифрами, указывающими номера частей, должности и фамилии заменяемых офицеров, невидимая глазом появлялась отметка жить или не жить. Вот вам и подтверждение старого армейского выражения: "Выше кадров только солнце". Понятное дело, что это я сказал не в качестве обвинения офицеров кадровых органов. Никто из нас и из них не знал, что всех ждёт впереди. Однако, и тем не менее. Представьте себе такую ситуацию. Погиб человек во время проведения рейдовой операции. А, если бы он попал служить в другой батальон, не участвовавший в операциях, возможно, остался бы жить. Ну да ладно. Подобные мысли могут вызвать мысли, не приводящие ни к чему хорошему.
Всё же, вернёмся к моменту распределения вновь прибывших на замену офицеров и прапорщиков. В хорошо налаженном военном механизме, данные вопросы, как правило, не вызывают каких-то существенных проблем. Раз кадровый военный направляется из одного места службы в другое, значит, всё это делается в плановом порядке. Уже известно, кого и на какой должности он должен заменить. Или же, что было характерно в Афганистане, какую возникшую вакантную должность занять. В общем, здесь всё было вполне понятно. Распределение по должностям и дивизиям было проведено достаточно быстро. Трое из нас, прибывших их Бузулука, получили назначение командирами взводов минометных батарей мотострелковых батальонов. Алик Гашимов должен был отправиться в батарею управления и артиллерийской разведки. Для нас, сходу попавших в миномётчики, это было целой трагедией. Как же так? Мы, "истинные артиллеристы", будем теперь миномётчиками? Тем более, после учебного артиллерийского полка, с капитанских должностей, загреметь на "самовары". В общем, в первоначальный период расстройств было много. Хорошо, что мне не в гордом одиночестве довелось испить сию чашу. Рядом находились подобные мне однополчане, ставшие такими же миномётчиками. А, "на миру и смерть красна".
Впрочем, коллектив наш довольно быстро разбежался в разные стороны. Часть из моих сослуживцев получила назначение в кабульскую дивизию, и их сразу же отвезли в штаб. В общем, на пересыльном пункте в ожидании транспорта в Кундуз, где находился штаб 201 мотострелковой дивизии, из нашей пятёрки я остался один. Правда, в Кундуз попутный борт ждали ещё несколько офицеров, к которым, я особо не присматривался, однако, визуально запомнил. Как на грех, это моё сидение на пересыльном пункте затянулось. Не стану сейчас пытаться отгадать, в чём была проблема, однако эта палатка, где мне было определено место для отдыха, пыль, жара, солнечный зной мне со временем изрядно надоели. Представьте себе, что это такое, сидеть в замкнутом пространстве, за колючей проволокой, без права выхода за пределы пересыльного пункта. Ночью можно было выспаться. Кормили в столовой довольно неплохо, а главное, три раза в день. Можно было хоть изредка помыться в душе. Ну, а днём... валяйся на кровати, читай те книжки, которые валяются в палатках в качестве "малой библиотеки", и ожидай команду: "С вещами на выход". Нет ничего хуже, чем ожидание.
На второй день своего нахождения на пересыльном пункте армии, удалось познакомиться начальником охраны пересылки. Благо, он оказался артиллеристом. В принципе, правильнее будет сказать, что это он познакомился со мной. В силу того, что дневная жара ещё была для меня не совсем привычной, из палатки под солнце я старался особо не высовываться. Зато вот офицеры, послужившие здесь, в Афгане, старались походить по палаткам, поискать земляков, выпускников своих родных училищ или бывших сослуживцев. А уж для офицера, в силу исполнения служебных обязанностей постоянно привязанному к пересыльному пункту, дабы хоть как-то убить время, грех было не пообщаться с вновь прибывшими сюда по замене офицерами. Вот так мы и познакомились. В разговоре об офицерах местного артиллерийского полка, в котором он служил, всплыли знакомые мне фамилии. Лёшка Белявский и Мишка Эфендиев - мои однокашники по училищу, да ещё и соседи по комнате в училищном общежитии. Володька Артюхин - сослуживец по Тоцким лагерям. А ними я не виделись почти два года. Леша и Миша были уже старожилами в Афгане. Они в числе первых вводились из Термеза со своими частями, доукомплектованными ещё военнослужащими из запаса. Володя приехал на замену офицеров запаса, которые вводились сюда с полком. По сути дела, все они должны были в ближайшее время покинуть территорию этого государства. Такие как я предназначались их заменить. Эта новость подтолкнула меня к мысли о том, что не плохо бы было повидаться с друзьями. Рядом, в каких-то нескольких километрах. Сейчас это было вполне осуществимо. Из Кундуза же, подобное мероприятие становилось практически невыполнимым. Своими мыслями я поделился с начальником охраны и получил от него поддержку в выполнении сего мероприятия, как моральную, так и реальную.
Мы договорились, что вечером, когда всё местное начальство из штаба армии отправится к местам своего отдыха, начальник охраны пересыльного пункта на своём БРДМ-2 (боевая разведывательная дозорная машина) отвезёт меня в Тёплый стан к месту расположения артиллерийского полка. Говоря честно, само это мероприятие сильно попахивало авантюризмом. Ехать на одной, пусть и легкобронированной боевой машине вчетвером (начальник охраны, я, механик-водитель и башенный стрелок) по ночному Кабулу, дело далеко не безопасное. Мало того, что местные душманы, в дневное время имитировавшие мирных жителей, а ночью, с оружием в руках, выходившие на охоту за шурави, могли легко сжечь БРДМ, так ещё и от своих можно было ждать неприятностей в связи с внеплановым перемещением одиночной машины по просторам города. Что бы ни говорили мне, однако, охранение того же Тёплого стана осуществлялось по законам военного времени. То же охранение могло принять боевую машину за противника и обстрелять, если и не из орудия, то уж из крупнокалиберного пулемёта. В общем, по молодости лет, мы не всё умели предусмотреть и просчитать, больше надеясь на своё везение и живучесть.
Как бы то ни было, с одной остановкой на афганском блокпосте, за полчаса наш БРДМ добрался до артиллерийского полка. К тому времени военный городок полка был уже более-менее благоустроен. Хотя, должен признаться, рассмотреть его подробно в ночное время мне не удалось. Помню только внушительный плац, окружённый фанерными модулями, палатки для личного состава. К слову сказать, в это время модули для проживания офицеров и прапорщиков были явлением не совсем обычным для пунктов постоянной дислокации советских воинских частей. Но об этом несколько позднее.
Мы, с моим сопровождающим, приехали в артиллерийский полк несколько в неудачное для меня время. Именно в этот вечер Алексей Белявский, который в училище у меня был командиром отделения, делал "отвальную". Если переводить на обычный гражданский язык, то это было стандартное застольем для сослуживцев, посвященное прощанию офицера в связи с его убытием к новому месту службы. Несколько дней назад для замены Белявского из Союза прибыл новый офицер. Дела и должность уже были переданы от старого командира батареи новому. Третьего июня Лёшка должен был улетать в Белоруссию. Мы приехали уже к "заключительному аккорду" данного мероприятия. Понятное дело, что основная масса присутствующих в комнате, требуемую дозу спиртного в себя влила. Только мы, два вновь прибывшие офицеры, были совершенно трезвыми. Конечно, на встречу со своими друзьями я захватил с собой одну из двух, перевезённых через границу бутылок водки. Вот её-то, в более узком кругу тех, кто ещё мог продолжить возлияние, мы и распили. За встречу, за дружбу, за удачу. Особо побеседовать нам не удалось. Так, короткие фразы, воспоминания о годах учёбы, перечисление имеющихся сведений о сослуживцах. К сожалению, у нас было явное расхождение в состоянии алкогольного опьянения. Большинство уже могло на водку смотреть, если и не с отвращением, то уж точно, с безразличием. Мы бы, может быть, выпили ещё, да понимали, что предстоит возвращаться обратно на пересыльный пункт. Очередная порция опасности, которую следовало всеми силами избежать. В общем, в районе часа ночи мы начали собираться в обратный путь, распрощались с присутствовавшими, пообещали друг другу встретиться "по-трезвяне" на следующий день, и разошлись. Мы - к БРДМу, который ждал нас возле внешних ворот полка, о остальные - "в люлю". Где-то в районе двух часов ночи третьего июня я смог уронить свою голову на ватную армейскую подушку в палатке пересыльного пункта.
К сожалению, никто из вчерашних друзей и знакомых до моего отлёта в Кундуз, меня так больше и не посетил. Пришлось мне ещё двое суток находиться на пересыльном пункте в Кабуле в ожидании вылета в дивизию. Хоть работать было не нужно, офицеров никуда не привлекали и вообще, кажется, что забыли, однако это были не самые хорошие дни в моей жизни. Безделье угнетало хуже изнурительной работы. Тем более, со счетов не стоили сбрасывать и то, что бытовые условия пересыльного пункта оставляли желать лучшего. Да и колючая проволока по всему периметру, ассоциировалась с не совсем нормальными сравнениями.
Утром пятого июня мне дали команду на вылет в Кундуз. Предстояло лететь вертолётом МИ-6, который в простонародье называли "летающим сараем". Знаете, это такой здоровенный летательный аппарат, снабжённый солидными лопастями несущего винта, свисающими во время стоянки почти до самой земли. Во внутренности вертолёта без проблем, через хвостовую рампу, можно было загнать автомобиль ГАЗ-66. Да ещё и пассажиров взять дополнительно пару-тройку десятков. Признаюсь, что для меня это был первый полёт на вертолёте. Учитывая тот факт, что подниматься в небо на летательных аппаратах, да и вообще, отрываться от бренной земли на высоту более своего роста я не любил из-за явно выраженной боязни высоты, подобный перелёт для меня должен был стать испытанием воли. Для тех, кому не довелось летать на вертолёте МИ-6, сообщаю. Дело это не совсем обычное и приятное. Особенно в небе Афганистана. За счёт чего в воздухе держится эта махина, просто уму непостижимо. По звуку вращающегося винта и работе турбины можно ожидать в любой момент того, что "сарай", как молоток, опущенный из люка, камнем устремится к земле. Да и вообще, у меня сложилось впечатление, что винт этого вертолёта работал как-то с перебоями. Можно предположить, что это было связано с попаданием в воздушные ямы или какие-то иные атмосферные потоки. Благо, что всё закончилось благополучно, и вертолёт приземлился на аэродроме Кундуза. Как это было и в Кабуле, все прочие пассажиры, кроме нас, бедолаг, прибывших в команде заменщиков, сразу же разбежались по своим делам и частям. Мы же, по указанию диспетчера, или какого-то иного должностного лица, отошли от стоянок вертолётов и спрятались в тени небольшого двухэтажного кирпичного знания, напоминающего вышку директрисы на полигоне. Судя по всему, здание в этот момент было явно необитаемым. Никто не входил и не выходил через его дверь. Да и в окнах движения не наблюдалось. Вот возле этого строения нам пришлось находиться в томительном ожидании более двух часов. А вокруг нас кипела жизнь. Садились и уходили в небо пары вертолётов МИ-8 и Ми-24. Передвигались по территории и возле зачехлённых летательных аппаратов люди в тёмно-синих комбинезонах и полевой летней форме. Куда-то ехали бортовые и специальные автомобили. Совсем рядом, за колючей проволокой внешнего ограждения аэродрома, перемещались боевые машины пехоты БМП-1 и бронетранспортёры БТР-70. В общем, пока мы предавались вынужденному безделью, жизнь советских войск, направленная по своей сути на обеспечение боевых действий, не останавливалась.
Стоит отметить, что в отличие от Кабула, который находится как-бы в огромном чаше-котле, расположение Кундуза напоминает большое плато, поднятое над всей окружающей местностью. Естественно, это мне довелось узнать не в тот момент, когда я имел счастье впервые посетить место дислокации штаба дивизии, а гораздо позднее. Хотя, не кривя душой, к краю этого плато мне лично подходить, не довелось. Как-то даже в голову не приходило мысли в пешем порядке обследовать окружающую местность.
В тот период времени, когда наша группа офицеров и прапорщиков, прибывших по замене, в томительном ожидании находилась под палящими лучами солнца возле вышеупомянутой двухэтажной вышки, к нам только один раз подъехал военный УАЗик, который забрал прилетевшего вместе с нами подполковника. Старший машины дал нам команду ждать прибытия автобуса, который "отвезёт всех к штабу дивизии в отдел кадров". Кстати, я тогда ещё не знал, что тот подполковник, которого спешно забрали на отдельной машине, будет в нашем полку заместителем командира, и с ним мне доведётся неоднократно выходить в рейдовые операции.
В общем и целом, автобус пришлось ожидать более двух часов. За этот промежуток времени довелось быть свидетелем интересного действия. Недалеко от нас приземлилась пара вертолётов МИ-8. Из них высыпала группа вооружённых солдат, одетых в костюмы КЗС (костюм защитный сетчатый) со специальными "лифчиками" сделанными из спасательных жилетов защитного цвета. После этого из чрева вертолётов вывели группу афганцев около десяти человек. Под конвоем эту группу отвели на ровное место вблизи одиночных деревьев. Через калитку во внешнем ограждении аэродрома прибежали человек шесть других солдат, вооружённых автоматами при двух пулемётах ПК. Эта шестёрка взяла под охрану афганцев, которых усадили на корточки на самом солнцепёке.
Я заметил, что сидеть на корточках являлось привычкой местного населения. Это мы, славяне, предпочитаем приземлить свою пятую точку на грунт, или же просто "посидеть на спине". Афганцы, в своём большинстве, садятся на пятки собственных ног, даже если эти пятки в данный момент, гораздо грязнее земли. Порой доводилось наблюдать, как в процессе ожидания афганские мужчины забирались на камни и даже придорожные столбики ступнями ног, и садились на пятки. Напоминало по виду орла или беркута, сидящего в ожидании добычи.
Вернёмся к нашим "баранам". Вернее к афганцам, сидящим под вооружённой охраной наших солдат. Вполне естественно, что часть из нас, только что прибывших в Афганистан, заинтересовало, что же это за люди и в чём их провинность? Подошли с расспросами к старшему группы, который командовал конвоем. Из расспросов, на которые, к слову, старший сержант из конвоя отвечал явно с неохотой, удалось выяснить, что рейдовая группа разведывательного батальона дивизии где-то наткнулась на группу вооружённых душманов. В бою банду уничтожили. Часть из них удалось взять живыми. Теперь предстояло их допросить местным контрразведчикам, а потом передать афганским властям для решения их дальнейшей судьбы. Это были первые "духи", которых мне довелось увидеть. Вполне естественно, что лично меня заинтересовали те, с кем предстояло в последующем воевать. Замечу, что никаких враждебных чувств они у меня тогда не вызвали. Естественно, что это было связано с союзной привычкой - не видеть в любом человеке своего врага. Чувство опасности и недоверия появилось, или, если сказать точнее, выработалось значительно позднее. А сейчас это были обычные люди, восточной внешности, в халатах или длинных рубахах, свободных штанах светлых оттенков цвета, туфлях или галошах на босую ногу, в чалмах или шапочках в виде больших беретов. Что меня удивило и даже озадачило в тот момент, так это те, полные ненависти взгляды, которые более молодые из афганцев, бросали на всех нас. Возможно, именно в тот момент и появилось у меня первое убеждение в том, что душманы никогда не станут для нас, шурави, друзьями или просто нейтральными соседями. Мы для них были врагами, не только по вере, но и по всем прочим критериям. Впрочем, смотреть на группу пленных скоро надоело, и мы все переключили своё внимание на другие вещи, нас окружающие. Тем более, что ожидание автобуса стало утомительным, а палящие лучи солнца ещё больше усугубили и без того скверную обстановку.
Наконец-то появился автобус. Потрёпанный ПАЗик, дребезжа всеми своими составляющими, скрипнув остатками тормозных колодок, остановился возле нас. Офицер в полевой форме одежды, не выходя из автобуса, прямо черед открытые передние двери, предложил нам занять места, двери с металлическим скрежетом закрылись, и мы поехали по пыльным дорогам в сторону военного городка. Поднятая колёсами автобуса пыль проникала в салон через все имеющиеся щели и дыры. Закрытые форточки не спасали от её проникновения. К концу пути все мы были изрядно припорошены "афганской пудрой", так что это новое для нас впечатление стало, пусть и первым, но не последним. Возле модуля штаба дивизии, что бы, не выглядеть явными зачухонцами, пришлось наспех обтрясти взвесь афганских дорог с одежды и фуражек, обтереть лицо и руки носовым платком, и только после этого, проследовать в отдел кадров.
Распределение по воинским частям дивизии прошло очень быстро. Оно и понятно, ведь из Кабула данные на всех нас были переданы заранее. Направленец по артиллерии сообщил мне, что я назначен в третий мотострелковый батальон 122-го мотострелкового полка командиром первого миномётного взвода - старшим офицером миномётной батареи. Пункт постоянной дислокации полка находится в районе населённого пункта Ташкурган. Опять же. Кому-то повезло, так как он попал служить в близлежащие воинские части кундузского гарнизона. Некоторым из нас было указано следовать в полки, располагавшиеся в Пули-Хумри или Ташкургане. Этим "некоторым" предстояло теперь ждать попутного транспорта в свои части. Нет, не общественного предназначения, который был так привычен в Союзе. Здесь было бы неоправданным риском ехать в одиночку или даже группой, без оружия к себе в часть на попутном транспорте. Тем более, что такого понятия, как автобусное сообщение между городами, в Афгане не существовало. Только "автостоп". Договоришься с водителем, следующим в нужный тебе пункт назначения, отбашляешь афгани, пристроишься как-нибудь на кузове, и можешь ехать. Однако, безопасность никто не гарантировал. Путь твой можег прерваться в любой момент, причём, даже и жизненный.
Тех, кто не попал в состав "счастливцев", за которыми уже приехали из воинских частей, отправились в импровизированную "гостиницу" штаба дивизии. Представляла она собой в то время группу палаток УСБ, размещённых возле пункта постоянной дислокации 149 мотострелкового полка. Те же армейские койки в один ярус. Табуретки и тумбочки возле них. Умывальник, туалет - на улице. Единственно, так это офицерская столовая была не отдельная, как на пересыльном пункте в Кабуле, а самая что ни на есть, стационарная.
После размещения в "гостинице" меня вызвали опять же в штаб дивизии, где я имел беседу с начальником артиллерии дивизии. Ничего примечательного в той беседе для меня не было. Обычные вопросы дежурного характера: "Что окончил? Как учился? Где служил? Как подготовлен?" В общем, ни начальник, ни лично я, из этой беседы ничего полезного вынести не смогли. Формальность, которая была соблюдена. Впрочем, кое-что для себя полезного я всё же почерпнул. Как-то вскользь было упомянуто, что в 201-й мотострелковой дивизии, из Тоцких лагерей служит лейтенант Мелентьев Сашка. Он был замполитом батареи управления и артиллерийской разведки дивизии. Все воинские части артиллерии дивизии располагались в Северном городке, недалеко от Кундуза. Опять же, грех было не предпринять попытку повидаться с другом, с которым больше года жили бок обок в одной комнате общежития Тоцкого-2, неоднократно наведывались на бахчи за арбузами, "съели" не один литр водки. Да и вообще, было что вспомнить. В Афганистан он попал осенью 1980 года, на полгода раньше, чем я. В общем, удалось с офицером артиллерийского полка, который как раз был в штабе артиллерии дивизии по служебным делам, передать Сашке весточку о том, что я застрял здесь, в Кундузе. Насколько? Не знаю. Появится возможность, пусть приезжает.
Во время беседы в штабе дивизии я поинтересовался перспективами длительности моего очередного ожидания. Оказалось, что в ближайшие пару дней, никакого транспорта в мой (уже мой) полк не ожидалось. Ни вертолётов. Ни бронегруппы. Ни колонн. Можно было спокойно ложиться на койку и ждать. Опять занимаясь тем, чем занимался и в Кабуле. Ставшее привычным за последние дни времяпровождение.
С утра шестого июня 1981 года в мою жизнь ничего нового не принесло. Встал как обычно, в районе шести часов. Попробуй в армейских условиях не встать! Когда вокруг палатки начинается усиленное движение, Наряд начинает разговаривать в полный голос. А в соседних палатках, где размещается личный состав срочной службы, подаются команды на выполнение элементов распорядка дня. Тут нужно быть или полностью глухим, или же иметь такой крепкий сон, что "из пушки не разбудишь". Ни к первой категории, но ко второй я не относился. Хотя, в дневное время, при наличии возможности, не упускал оную для того, что бы минут 120 поспать. На сытый желудок. Вне ожидания каких-то трудностей и неприятностей.
После завтрака, который, стоит заметить, был довольно неплохим, предчувствуя очередное длительное сидение в палатке, нашёл какую-то книженцию без начала и конца о героях гражданской войны и устроился на кровати читать. Благо, офицерам дозволялось и в дневное время продавливать спиной матрас кровати. Не успел даже вникнуть в суть повествования, как где-то в районе десяти часов в палатку влетел Сашка Мелентьев. С распахнутой на груди курткой, закатанными рукавами, загорелый до черноты и автоматом АК-74 без приклада, который был просто отпилен до ствольной коробки. Бурная встреча, обмен информацией о знакомых, вопросы "что, где, когда", и от Сашки поступило внезапное предложение:
"Поехали ко мне в батарею. Денёк отдохнёшь, помоешься в бане, посидим за "рюмкой чая", поговорим о том, о сём. А завтра я тебя утром посажу на какую-нибудь нашу попутную колонну, идущую в штаб дивизии, и всё будет в порядке".
Предложение было заманчивым, однако попахивало явным авантюризмом, в стиле Мелентьева. "И хочется и колется". Как-то не особо хотелось нарываться на новом месте на заведомо ожидаемые неприятности. Эти свои соображения я Сашке и высказал. Однако, всё оказалось вполне решаемо. Мелентьев побежал в штаб дивизии, уточнил у кадровиков перспективы моего дальнейшего пребывания в режиме ожидания, и даже умудрился испросить соизволения артиллерийского начальства на нашу поездку в Северный городок. Вот теперь всё стало почти официальным.
Вышли мы с ним на КПП, откуда отправлялись колонны в Северный городок, дождались попутного транспорта и уселись в один из БТР-70, который сопровождал колонну. Первый раз мне предстояло проехать по настоящим дорогам Афганистана. Переезд с аэродрома до штаба дивизии в учёт не беру. Здесь была полностью контролируемая территория, проходящая среди своих воинских частей. Вообще-то, в Афгане, в начальный период моего пребывания, было почти всё в первый раз. К этому сразу следовало привыкать. Что поделать, если сама страна и обстановка в ней были совершенно незнакомыми.
Ехать пришлось по дороге, когда-то покрытой асфальтом. Впрочем, это только громко сказано. Вся дорога была разбита транспортом и минами вдрызг. Для восьми колёсного БТР-70 это было не помехой. Небольшие ямки он практически не замечал. Только стук подвески при попадании одного из колёс в неровность покрытия, сообщал, что очередная яма осталась позади. Доехали в принципе, вполне нормально. Правда, где-то на середине пути, колонна вынуждена была остановиться. На переднем БТРе прикрытия сидел опытный офицер-сапёр, из инженерно-сапёрного бвтальона дивизии, дислоцировавшегося всё в том же Северном городке. Толи шестым чувством, толи зорким взглядом он заметил на дороге заложенную мину. Дабы не рисковать, эту мину просто расстреляли из башенного пулемёта. Взрыв был не особо сильным, хотя, при подрыве под машиной, это впечатление могло бы быть несколько иным. На безопасном расстоянии около ста метров, всё воспринимается в уменьшенном размере. Как в кино.
Северный городок. В то время, если мне не изменяет память, там размещался артиллерийский полк дивизии, отдельный реактивный дивизион, батарея управления и артиллерийской разведки дивизии, отдельный инженерно-сапёрный батальон и, если не ошибаюсь, рота химической защиты. Артполк уже успел здорово обустроиться. Офицеры, как, и в Тёплом стане Кабула, жили в сборных модулях с паровым отоплением. Столовые были в виде внушительных ангаров серебристого цвета. Расположение остальных частей гарнизона я не видел, поэтому ничего о них сказать не могу. Офицеры батареи управления и артиллерийской разведки дивизии (БУАР) жили по старинке в палатке УСБ. Ничего в этом удивительного не было. Сами поймёте почему, после того, как я вам расскажу об этом месте. Это того стоит. Хотя бы потому, что подобного благоустройства полевого места жизни офицеров, мне ни до, ни после наблюдать не приходилось.
Итак, что же собой представляла палатка БУАР. Правильнее будет сказать, что не палатка, а целый жилой комплекс. По внешнему виду это была действительно армейская палатка типа УСБ. Только, один шатёр палатки был надет на другой, с утеплителями и отбеливателем. Так что, по своей толщине и утеплённости, эта палатке не уступала фанерным стенам модуля. Жилая зона в палатке составляла где-то три четверти всего пространства. Обстановка в этой части напоминала обычное и привычное для всех общежитие. Ничего лишнего, всё на своих местах, явно заметна экономия площади. Стандартные армейские койки, тумбочки, вешалки для одежды, стол и некоторые другие атрибуты мебели, необходимые для проживания группы до десяти человек. Оставшаяся четверть была отгорожена брезентом и представляла собой небольшую кухню, в которой имелось всё для приготовления пищи, включая печку и электрическую плитку, полочки, ящики с посудой, местами для хранения продуктов и имущества. Хотя официально БУ и АР стояла на довольствии в артиллерийском полку и питалась в их столовой, иметь своё место приготовления пищи в экстренном порядке, было совсем неплохо. Дальний тамбур палатки вёл в огороженный дворик. Причём, огороженный со всех сторон, включая и верх. Стены, кроме маскировочных сетей, имели в своём составе и брезентовые полотнища, скрывая внутренность дворика от посторонних глаз. Вот здесь то и находились "предметы роскоши" обиталища БУАР. Конечно, это может понять только тот, кто сталкивался с условиями жизни в полевых условиях в жарких районах. Во дворике размещалась небольшая банька с парилкой на двух-трёх человек, отделанная струганными досками. Рядом располагалась простенькая душевая кабинка, защищённая всё тем же брезентом. Самым уникальным был бетонный бассейн размером 3х3 метра по верху и около 1,5 метров глубиной. Сейчас я уже не смогу с достоверностью сказать, каким образом в бассейне менялась воде, однако, она всегда была чистая и свежая. Это при том, при всём, что в бассейн нужно было заливать более десяти кубов воды. Две водовозки. В условиях существования явного дефицита этой живительной влаги. Хотя, может быть, для Северного городка это не было явной проблемой? К нашему приезду баня была натоплена, так что после недели "отлучения" от банно-прачечного обслуживания, я получил возможность впервые смыть афганскую пыль и грязь со своего тела. Возможно, именно эта процедура усилила положительное впечатление от условий жизни в батарее управления и артиллерийской разведки дивизии. Вот именно поэтому офицеры и прапорщики БУАР категорически отказались переселяться в модуль, хотя им выделяли в артиллерийском полку вполне приличные комнаты.
После бани и ополаскивания в бассейне, освежившиеся и полные жизненной энергии, мы сели за стол прямо во дворике. Понятное дело, что по случаю встречи, Сашка выкатил на стол спиртное. Впрочем, в умеренном количестве. Посидели компанией офицеров и прапорщиков батареи, выпили, поели "грубой солдатской пищи" в виде мяса тушёного, поговорили о разных вопросах имеющих тематику, явно далёкую от военных вопросов. Ну, а уж после "торжественной части", вдвоём с Сашкой "пошептались за жизнь". Благо, что было о чём и о ком вспомнить.
Утром седьмого июня, после завтрака в столовой артиллерийского полка, Мелентьев посадил меня на одну из военных колонн, следовавших в штаб дивизии, и я отправился к себе в палатку, ждать тот транспорт, который должен был меня доставить в Ташкурган. Больше с Сашкой в Афгане мне встретиться не довелось. Передавали друг другу весточки. Слышал я, что он получил в Афганистане ранение. Во время лечения "подхватил" желтуху, и уже на излечении в инфекционном отделении госпиталя - тиф. В общем, собрал полный букет "афганских удовольствий".
До своей палатки в "гостинице" я добрался без приключений. Единственно, что удручало всю дорогу от Северного городка до штаба дивизии, так это то, что в своей повседневной форме одежды с фуражкой я выглядел "белой вороной" среди всех остальных военнослужащих. Интуитивно на себе замечал удивлённые и заинтересованные взгляды окружающих, типа: "А что здесь делает этот лейтенант? Он что, не понимает, что выставляет себя в качестве цели для душманских стрелков?" Впрочем, это повышенное внимание быстро пропадало. Мало ли зачем едет лейтенант в Кундуз в повседневной форме? Может быть, собирается ехать в командировку или ещё куда. В "гостинице" никто также не выразил удивления тем, что я на сутки внезапно пропал и также внезапно появился обратно. Насколько у меня сложилось тогда впечатление, что Афганистан как-то притупил в наших военных чувство любопытства. С пустыми расспросами никто старался в душу не лезть. Да и рассказывать о своих "подвигах" было не принято. Даже наоборот. Порой от других можно было услышать хвалебные, а порой даже восхищённые слова о человеке. Из самого же героя торжества, слова вытянуть было невозможно. Порой заслуженные и полученные боевые награды просто прятали в чемоданы и о их существовании многие, не присутствовавшие на самой церемонии награждения, даже не догадывались.
Как будто бы мне назло, в качестве испытания выдержки и долготерпения, во второй половине дня седьмого июня 1981 года подул "афганец". Что это такое, нужно видеть. Попробую передать свои впечатления об этом природном явлении.
Те, кто сталкивался непосредственно с "афганце" знают, что внезапно, "сразу резко вдруг" он не появляется. Симптомы его становятся заметными за несколько часов до начала непосредственного действия. С той стороны, откуда он задует, постепенно сереет линия горизонта. Как бы заволакивает дымкой. Начинается слабенький ветерок, который закручивает лёгкие крупицы грунта в виде воронок и гонит их в одном направлении. Постепенно нарастает скорость ветра. Теперь пыль уже не закручивается в спирали, а летит в одном направлении, поднимаясь на десятки метров от поверхности земли. С достижением наибольшей силы "афганца", сила ветра такая, что порой запросто передвигаться на открытых участках местности невозможно. И не только по той причине, что ветер валит с ног, но и от того, что пылевая и песчаная масса, летящая с большой скоростью в одном направлении, колотит с силой по всему телу. Напоминает по ощущениям, что в тебя несколько человек непрерывно лопатами бросают со всего размаха песок. В такие моменты лучше всего прятаться в закрытые помещения. Впрочим, учитывая малые размеры пылевых частичек, и в помещения она легко проникает черед различные щели. Что ещё характерно. Скорость ветра постоянно меняется. То налетает очередной шквал, то происходит его небольшое ослабление. Свист перемещающихся пылевых масс такой, что порой напоминает нашу пургу. На улице видимости совершенно никакой. Порой дальше десяти меттов даже контур перемещающегося человека разглядеть ревозможно. Во время "афганца" немудрено заблудиться даже в родном городке, не говоря уж об открытой, незнакомой местности. Поэтому, только безголовый человек может рискнуть куда-то идти или ехать. Лучше всего переждать на месте. Хотя бы знаешь, где произвёл очередную остановку. Подобное природное явление может продолжаться до нескольких дней к ряду. Конец "афганца" тоже можно заранее заметить. Внезапно, как закрытие занавеса в театре, это не происходит. Ветер постепенно стихает, пока не прекратится совершенно. Некоторое время в воздухе ещё продолжает висеть пыль, которая медленно оседает. Наступает затишье, во время которого даже слабого дуновения ветерка почувствовать нельзя. Полнейший штиль.
Вот в очередной раз впервые я узнал что такое "афганец". Причём, сильный, с яростными порывами ветра. Продолжался он почти двое суток. Из палатки выйти было невозможно. Заставлял себя с трудом ходить только на приём пищи. Да и то сказать, это были ещё те "приёмы пищи". Превратился в принудительном порядке в птицу. Они специально глотают камни, а я - вынуждено. Вся еда была с песком, скрипела на зубах, и казалось, что комками забивает желудок. Однако, жизнь продолжалась, а без еды это стало бы очередным мучением. Да и в палатке находиться было совсем гадко. Сами можете меня понять. О герметичности этого полевого сооружения можно не говорить. Даже с опущенными шторками окон и зашнурованными входами, щелей для попадания пылевой и песчаной массы было больше чем достаточно. К моменту окончания "афганца" всё внутри палатки было покрыть слоем песка, включая и постели. Скажу честно, что эти двое суток для меня стали настоящим испытанием. Делать было нечего. Все печатные изделия, где имелись бы какие-то буквы и цифры, найденные в окружающем пространстве, я перечитал. Спать просто опротивело. Сидеть на стуле надоело. Безделье приводило в отчаянье. Примечательно и то, что вообще в это время жизнь во всём гарнизоне как бы замерла. Только дежурные смены выполняли свои обязанности. Остальные закрылись в модулях, палатках, вагончиках, домиках и занимались тем, что хотел каждый. Военнослужащие срочной службы отсыпались "про запас". Кадровые военные делали то, что не успевали в обыденной жизни. Аэродром практически вымер. Никаких колонн из соседних воинских частей не приходило. А те, что успели приехать в Кундуз до начала "афганца", стояли без движения в ожидании улучшения погоды. Вполне понятно, что и для меня попутного транспорта для убытия в полк не было.
К исходу девятого июня ветер стих. Десятого числа ко второй половине дня из Ташкургана, из пункта постоянной дислокации 122 мотострелкового полка, прибыли два БТР-70. Об этом меня сразу же уведомили и приказали быть готовым к убытию в полк утром на следующий день. Это известие стало для меня почти что праздником. Ещё бы. Почти неделю просидел здесь без какого-то занятия. Даже на спинке кровати каждая вмятина и царапина уже стояли в глазах.
Одиннадцатого июня 1981 года в девять часов утра наша маленькая колонна, состоящая из двух БРТ-70, выехала от КПП гарнизона Кундуз в направлении своего полка. Народа было немного. Экипажи боевых машин, офицеры в качестве старших, пара таких же, как и я офицеров, прибывших на замену, да и ещё два-три пассажира из полка. Места было больше чем достаточно. Все, кроме механиков-водителей и башенных стрелков, уселись на броне, положив под мягкие места подушки от штатных сидений. Удобно, мягко, вольготно. Обдувает лёгкий ветерок, создаваемый движением машин. Обзор на все 360º.
От следования в общей колонне за гусеничным тягачом с минными тралами, старший нашей колонны отказался, сказав, что поедет по другой дороге с заездом куда-то. Обычно же, до выхода из зелёной зоны Кундуза, было законом ехать всем колоннам за этим средством разминирования. Здесь душманы довольно часто закладывали на дороги мины, что могло бы привести к подрывам нашей техники. Только вот тягач с более чем трёхтонными катками противоминных тралов двигался по дороге очень медленно, со скоростью не более 10-15 километров в час. Что бы колонне выйти на вольные просторы, затрачивалось более двух часов. Впрочем, я убедился, что для такой техники, как БТР, подрыв на противотанковой мине, не особо страшен. Отрывает, как правило, одно колесо. Подвязывают ступицу, что бы, не болталась в воздухе и не мешала движении, и можно было двигаться дальше. Вот фугас - это серьёзно. Броню машины мог развернуть как консервную банку. В общем, поехали мы самостоятельно о двух машинах.
Выехав из зелёной зоны, окружающей Кундуз, я попал в самую настоящую степь. Вообще от Кундуза до Ташкургана протяжённость пути составляет около 150 километров. Километров восемьдесят из них нужно было ехать по пустынной местности. В какой-то период времени, почти посередине отрезка всего пути, в старинной афганской крепости, а вернее, в её развалинах, в то время стоял небольшой гарнизон от нашего полка. Не скажу точно когда, но он был потом снят. Вообще, дорога от Кундуза до Ташкургана, была, в общем-то, номинальной. На картах она была обозначена. Однако все предпочитали двигаться напрямую. Ровная как стол степь позволяла двигаться в любом направлении с максимально возможной скоростью. Кроме чахлых кустиков верблюжьей колючки, шаров "перекати поле" да редких пучков степного ковыля, на всём необозримом пространстве этого "природного стола", ничего увидеть было невозможно. Даже небольшие, песчаные барханчики, надутые ветром вокруг редких растений, встречались довольно не часто. Дабы не глотать пыль, поднятую идущим впереди бронетранспортёром, обе машины поехали параллельными курсами на расстоянии около ста метров одна от другой.
Как это принято у славян, сперва ехали нормально, придерживаясь скорости около шестидесяти километров в час, а потом, вошли в азарт и устроили самые настоящие гонки. Кто быстрее. На показания спидометров я посмотреть не имел возможность, так как сидел в верхнем десантном люке, но могу предположить, что она была не менее девяноста километров в час. Не знаю, как мы при такой скорости не влетели в яму. Видимо здесь подобного препятствия попросто не было. На одном из участков местности "подняли" варана, длиной чуть больше метра. Представляете себе, что это такое? Большая ящерица, напоминающая по своему виду обычного крокодила. Даже зубы в пасти имеются солидные. Единственная разница в том, что на человека и крупных животных варан не нападает. Да и расцветка больше соответствует окрасу местности. Очередное развлечение. Стало нужно догнать этого песчаного крокодила. Обе машины помчались за ним. Если бы пресмыкающееся бежало по прямой, возможно, его бы догнали легко. Однако, животное бежало, постоянно меняя направление. Так бы варан и ушёл от нашего преследования, если бы по нему с обеих машин не начали стрелять из автоматов. Одна из пуль попала в его плечевой сустав, заставив перевернуться и завертеться на месте. Машины остановились возле "добычи". Все слезли и пошли на него смотреть. Впечатляющее зрелище. Даже с перебитой лапой, варан был готов защищаться. Используя свои зубы. Когда его начали дразнить с помощью приклада автомата, он так сильно вцепился в него, что стало возможным оторвать пресмыкающееся от земли и поднять полностью в воздух. Сбили варана с приклада вторым автоматом. Так как он уже никого не интересовал, а оставлять раненым посреди степи было далеко не гуманным делом, пристрелили варана выстрелом в голову. Сели на БТРы и продолжили движение прежним порядком. В крепости, о которой я говорил раньше, остановились на небольшой привал. Через полчаса продолжили движение до населённого пункта Ташкурган. Оказалось, что пункт постоянной дислокации нашего полка находился ещё в восемнадцати километрах западнее городка. А название полку Ташкурганский - давалось по той причине, что это был самый ближайший населённый пункт в Афганистане. До Мазари-Шариф было почти в полтора раза дальше - двадцать девять километров. Вообще-то в 1981 году полк располагался почти на перекрёстке дорог ведущих в Мазари-Шариф, Ташкурган и Хайратон. Можно сказать, что стоял он на ровном месте, "привязанный" только к вышеуказанному перекрёстку. Как правило, все колонны, следовавшие с территории Советского Союза в сторону Кабула и обратно, останавливались возле полка на привал. От границы СССР до полка тогда было около пятидесяти километров.
Въехав на территорию полка, наши бронетранспортёры остановились невдалеке от двухосных строительных вагончиков, огороженных по периметру забором из маскировочной сетки. Вот я и приехал к месту своей дальнейшей службы. Хотя, наверное, слишком уж долго мне пришлось сюда добираться. Даже по меркам Афганистана, мое перемещение от Кабула до Ташкургана отняло одиннадцать дней. Именно в этот промежуток времени, я был совершенно беззащитен в юридическом плане. Ни в одном официальном списке, за исключением тех, которые имелись на руках работников кадровых органов, я не числился. Случись что, это самое "случись", произошло бы со мной в неофициальном порядке. Уже уезжая в Союз по своей собственной замене, мне на руки дали справку о том, что проходил службу я не с конца мая месяца - времени пересечения государственной границы СССР, - а с середины июня 1981 года. Всё бы ничего. А вдруг бы мне до закрытия года выслуги при уходе на пенсию не хватало бы месяца? Эти две недели, умноженные на два, как раз бы пригодились.
3.
Итак, я уже находился в том месте, где при благополучном стечении обстоятельств, мне предстояло служить два года. Коротко познакомлю с этим местом.
Место дислокации управления полка, нашего 3-го горнострелкового батальона и подразделений обеспечения 122 мотострелкового полка 201 мотострелковой дивизии с момента ввода на территорию Афганистана и до конца 1981 года было, наверное, самым удобным из всех воинских частей, дислоцировавшихся на территории Афганистана. Судите сами. Трасса Термез-Кабул. Развилка дороги из Кабула на Хайтатон и Мазари-Шариф. В 500 метрах от этой развилки и находился наш полк. До границы с Союзом около 50 километров. До Мазари-Шариф - 29 километров. И хотя до Ташкургана было 18 километров, наш полк называли именно Ташкурганским (почти как в царской армии все полки имели почётное наименование от названия какого-нибудь населённого пункта). Пункт постоянной дислокации располагался на равнине, или, более правильным было бы сказать, в предгорье. На север, в сторону Союза, простиралась равнина, возле речки Аму-Дарья, переходящая в болота, густо заросшие кустарником, деревьями и другой всевозможной растительностью. На запад, в сторону города Мазари-Шариф равнина перемежевывалась небольшими холмами, возвышавшимися над уровнем местности метров на 20-50. На восток, до самого Ташкургана - опять же равнина, хотя сразу на восточной окраине этого городка или кишлака, начинались горы, а вернее, за Ташкурганом дорога входила в ущелье. На юге от расположения полка, километрах в 5-ти начинались самые настоящие горы, высота которых постепенно начиналась от 1000 метров и достигала 2500 метров и более. В этих горах обитали свободолюбивые пуштунские племена, которые при мне, как это ни прискорбно теперь говорить, несколько раз давали внушительную "трёпку" нашим войскам. В общем и целом, место расположения полка было бы совершенно идеальное, если бы где-нибудь поблизости находился нормальный источник питьевой воды. Однако, питьевую воду для нужд полка приходилось возить или из Мазари-Шариф, или из источника, находившегося в 30 километрах от нас, за Ташкурганом.
Населённый пункт Ташкурган, давший название нашему полку, представлял собой скорее всего большей кишлак, расположенный возле гор. Кабульская трасса проходила по южной окраине кишлака. За дорогой, на противоположной от кишлака стороне, сохранились развалины старинных культовых мусульманских строений, сложенных из саманного кирпича. Удивительнее всего, что в самом кишлаке вдоль дороги не было ни одного духана, ни одной торговой точки. А ведь, если судить по домам, крыши которых чаще всего были крытые оцинкованным железом, высоким дувалам, добротным воротам, жители кишлака давно перешли из категории бедняков в более высокий статус, и чаше всего даже относились к категории зажиточных. Площадь данный кишлак занимал где-то около восемнадцати квадратных километров, учитывая то, что с запада на восток он был протяжённостью около шести километров, а с севера на юг - около трёх. Своей формой напоминал неправильный ромб, направленный вершинами во все четыре стороны света. Учитывая, что дома были в основном одноэтажные, реже - двухэтажные, всего там могло проживать от 200 до 400 семей. На восточной окраине Ташкургана располагалась старинная крепость, сохранившаяся до нашего времени в довольно "воинственном" виде. В конце 1981 года (точно сказать когда, я затрудняюсь) в этой крепости разместился отдельный пограничный батальон КГБ СССР или, если быть более правильным, мотоманевренная группа (ММГ) Пограничных войск. Вообще-то, чем занимались пограничники в 50 километрах от границы, для нас оставалось загадкой и пищей для обсуждения. Знаю только, что по разведывательным сведениям данного батальона, в середине апреля 1982 года наш батальон участвовал в проведении операцию в Ташкургане. Операции успешной, хорошо спланированной и реализованной в полном объёме. Действия этого пограничного батальона у меня в памяти оставили самые лучшие воспоминания. Чем ещё мне запомнился Ташкурган, через который мне пришлось ездить десятки раз, так это плодовыми деревьями, растущими прямо вдоль дороги. Гранатовые, шелковичные и другие "вкусные" растения находились в полном распоряжении всех проезжающих в направлении Кабула или Термеза. Возле трассы, входящей в узкое ущелье, протекала небольшая горная речушка Саманган, от самого населённого пункта расходящаяся на север сетью арыков в виде веера. Через Ташкурган проходила дорога, соединяющая трассу Термез-Кабул с Кундузом. Причём, дорога довольно своеобразная, относящаяся к категории грунтовых. В общем и целом, если судить по нашим меркам, кишлак находился на узле оживлённых дорог, и, вполне естественно, процветал уже только благодаря самому своему расположению.
Город Мазари-Шариф. Довольно большой город по меркам Афганистана. Могу предположить, что в городе проживало несколько десятков тысяч человек. Запомнилось, что на въезде в город располагалась триумфальная арка, кем и в честь чего построенная, даже не знаю. Скорее всего, эта арка символизировала неизвестный мне мусульманский ритуал. В общем, не стану гадать. На окраинах города дома преобладали одно- и двухэтажные. Ближе к центру уже можно было увидеть и трёхэтажные, постройкой напоминающие наши дома времён начала прошлого века. Цивилизация этого города коснулась только "краешком своего крыла". Здесь даже имелись какие-то средне-специальные учебные заведения, типа техникума и училищ. В городе можно было увидеть молодых девушек и женщин, ходивших без паранджи, в национальной одежде, с некоторыми отголосками европейского стиля. Где-то на западной окраине города располагались какие-то промышленные объекты, на которых работали советские специалисты. В самих Мазарях имелся отдельный городок для этих самых специалистов, который называли Департаментом. Охраняла советских специалистов в то время девятая мотострелковая рота нашего батальона, которую "с кровью" начальники оторвали у нашего командира батальона. Ротой командовал капитан Скибинский Александр Александрович, с которым мы прибыли в Афганистан одновременно, и даже на одном и том же самолёте. В городе располагался базар, рынок, а в общем-то, торговый центр. Море магазинов, в которых торговали всем, чем только можно торговать. Специализированных магазинов было немного. В основном это такие, где продавали изделия из кожи и меха, посудные магазины и магазины с радиотехникой. Однако, 90% магазинов из товаров имели всё, начиная от сигарет, зажигалок, сувениров, продуктов и кончая джинсами, одеждой, радиоаппаратурой. В общем, супермаркет в миниатюре. Были даже в городе два магазина, своими названиями на русском языке нацеленными на советских граждан: духаны "Весна" и "Мечта". На любом перекрёстке, в любой подворотне можно было найти мангал, на котором тебе за 5-10 минут приготовят шашлык в ароматной булке, продадут "Фанту" или "Колу". Голодным, если у тебя есть деньги, ты не останешься. Основная особенность местных "торгашей" - тебя зазывают, предлагают товар, расхваливают качество. И никогда ты не услышишь, такую привычную в наших магазинах фразу: "Не нравится - можешь идти в другой магазин!" Наоборот, хозяева духана стремились любыми методами "всучить" тебе именно свой товар. Эту особенность торговли в Афганистане наши военные "уловили" очень быстро, и научились использовать в своих целях.
Жемчужиной города Мазари-Шариф являлась "Голубая мечеть". Это грандиозное сооружение культового назначения находится в центре города. По слухам, именно "Голубая мечеть" является второй по красоте и значимости в мусульманском мире, после мечети в Мекки. Стоило один раз увидеть это красивейшее строение, и не забудешь его всю жизнь. Представьте себе, стоящее на большой площадке, размеров около 3 гектаров, здание, высотой более 20 метров, причудливой, неправильной геометрической формы, с двумя куполами, увенчанными шишковидными набалдашниками. Вокруг куполов располагаются где-то с десяток минаретов, причём высота их разная, но даже самый высокий из них находится только чуть выше куполов. Именно с этого, самого высокого минарета мулла призывает правоверных приступить к совершению молитвы Аллаху. В небольших мечетях мулла взывает к мусульманам своим голосом, используя силу только своих голосовых связок. В "Голубой мечети" использовались достижения современной радиотехники, поэтому "бедному служителю культа" не приходилось надрываться. Его голос многократно усиливался динамиками, а учитывая, что микрофон в руках он не держал, не удивлюсь, если все его крики были записаны на магнитофон, и для призыва на молитву с высоты минарета мулла только делал "упражнения утренней гимнастики", иначе говоря, все те телодвижения, которые присущи данному моменту. Все наружные стены покрыты голубой керамической плиткой в виде рисунка разных оттенков. В связи с этой внешней облицовкой мечеть и получила название "Голубой", а не по тому, что её посещают... Такая же плитка, только белого цвета, создаёт надпись на фасаде арабской вязью. К центральному входу в мечеть через всю площадь ведут две дорожки, шириной около 10 метров каждая, выложенные плитами, которые упираются в площадку перед мечетью, выложенную мраморными плитами и отгороженную резным заборчиком, высотой около метра или чуть ниже. Дальше можно пройти, только оставив обувь за заборчиком. Причём это делается в любую погоду, независимо от того, снег на дворе, дождь ли идёт, или плиты раскалены солнцем. Правда, стоит сказать к чести местных "мечетеслужителей", мраморная площадка перед мечетью всегда очищена от пыли, грязи, снега. За этим следят специальные люди, которые как муравьи, со швабрами шныряют по мрамору. С обеих сторон каждой дорожки, метров через пять, установлены простенькие скамейки, чтобы правоверные могли присесть и отдохнуть. Между дорожками разбиты ухоженные цветники, стоят столбы с фонарями. В ночное время вся площадь освещена, а сама мечеть подсвечивается цветными фонарями и прожекторами. Когда из торговых и жилых кварталов выходишь к мечети, кажется, что из трущоб попал во дворец. Всё здесь сделано так, чтобы впечатление было максимально полным. Я не поэт и не писатель. Описать своими словами так, чтобы все поняли эту красоту, не смогу. Не поймите, что я приверженец культовых сооружений, тем более, исламских. Но что красиво, то красиво. Думаю, что в Интернете можно найти фотографии "Голубой мечети" и убедиться в достоверности моих слов. Да и описание, сделанное профессионалами, только подтвердит достоверность моих слов. В связи с этой мечетью в нашем полку бытовала одна легенда, которую я вам хочу поведать. В самом начале своего пребывания в Афганистане наш полк несколько раз подвергался обстрелу со стороны басмачей. Естественно, это создавало определённые трудности в организации охранения. Хотя, охранение вокруг полка стояло в постоянной боевой готовности, но сами обстрелы заставляли высылать резервные подразделения для отражения нападения, вынуждали всех находиться в повышенном напряжении. Первый командир нашего полка полковник Изварин направил через старейшин "духам" письмо-ультиматум примерно такого смысла: "Если и в дальнейшем расположение полка будет подвергаться обстрелам и нападениям, направлю в Мазари-Шариф сапёров со взрывчаткой и превращу вашу "Голубую мечеть" в развалины!". Не буду заявлять с полной ответственностью, исполнил бы командир полка эту свою угрозу, или она "повисла бы в воздухе", но обстрелы полка прекратились, и за полтора года моей жизни на месте ППД полка, только один раз, в новогоднюю ночь, пули летали над домиками. Да и то, под сомнением, было ли это нападение "братков", или кто-то из своих, спьяну, палил из автомата. Но легенда осталась, и, возможно, те, кто служил в 122 мотострелковом полку после меня, эту легенду слышали.
Теперь немного об ещё одном населённом пункте, находившемся поблизости от "базы" полка. На самой границе с Союзом располагался населённый пункт Хайратон. Возможно, что это место тогда даже населённым пунктом называть было нельзя. Располагались там большие советские склады, на которые с нашей территории завозили всевозможные грузы для сороковой армии и Демократической республики Афганистан, которые потом развозились по всей территории государства. Местность ровная, как стол, песок, который во время "афганца" поднимается вверх метров на 100. Кое-где встречались невысокие холмы. Километрах в 10 от Хайратона находились природные сероводородные источники. Горячая вода даже зимой имела температуру около 40-45 градусов тепла. Единственный минус - довольно неприятный запах, правда, концентрация сероводорода была небольшая, и находиться рядом с источником было вполне терпимо. Где-то до середины 1981 года колонны через реку Аму-Дарью проходили по паромной переправе, но с открытием нового моста, часть грузов доставлялась автомобильным транспортом, а то, что должно было складироваться в Хайратоне - железнодорожными составами. На складах в Хайратоне железнодорожные пути и обрывались. Уже после возвращения в СССР мне пришлось слышать "новости", передаваемые ОБС ("одна бабушка сказала") о том, что в Афганистане басмачи подорвали железнодорожный эшелон, который, якобы, вёз в Союз "дембелей". В результате диверсии было очень много убитых и раненых. Эта новость меня весьма сильно развеселила, ведь в Афгане длина железнодорожных путей тогда составляла всего около пяти километров, и все они проходили по складам Хайратона. Перед открытием железнодорожного моста одну роту нашего батальона где-то на две недели выделяли для усиления охраны Хайратона. После этого офицеры роты рассказывали, что на открытие моста приезжал президент Афганистана Бобрак Кармаль. На праздничном банкете он со своим братом так "нажрались", что охране пришлось как тюки грузить их в вертолёты. И скажите, какое уважение может иметь президент среди своего народа, в государстве, где религией установлен сухой закон. Я не хочу вступать в ряды "трезвенников и язвенников", но закон есть закон, и не следует его нарушать на людях. Раз десять мне пришлось проезжать через Хайратон, однако кроме больших складских территорий, песка и пыли ничего там интересного не увидел.
Приехав в полк, я столкнулся с условиями жизни, значительно отличавшимися от тех, что мне уже удалось увидеть ранее в различных советских военных городках Афганистана. В полукилометре от трассы Термез-Кабул начинался пункт постоянной дислокации (ППД) полка. Вместе с управлением полка в ППД размещался рейдовый горнострелковый батальон, в описываемое мной время это был наш, 3-й батальон. Кроме нас в городке располагались отдельные подразделения полка: разведывательная рота, зенитно-артиллерийская батарея, батарея ПТУР, инженерно-сапёрная рота, рота связи, ремонтная рота, рота материально-технического обеспечения, комендантский взвод, взвод химической защиты, медицинский пункт полка, оркестр. Кроме того, время от времени в ППД размещалась одна из артиллерийских батарей нашего артиллерийского дивизиона.
Зенитно-артиллерийская батарея, зенитно-ракетные взвода мотострелковых батальонов, которые забрали из батальонов за их ненадобностью и батарея ПТУР, постоянно стояли в охранении по периметру полка. В дневное время их боевые машины БРДМ-2 и БТР-70 уходили сопровождать колонну водовозок к источникам воды в Мазари-Шариф или Ташкурган. Охранение жило в землянках, прямо на своих постах. Учитывая то, что их задача всегда оставалась неизменной, обживались на постах охранения эти подразделения по своему усмотрению и наличию материалов для обустройства землянок. Пищу им подвозили из столовой РМО. Освещение осуществлялось или керосиновыми лампами или от аккумуляторных батарей. Контроль санитарного состояния постоянно производили полковые медики. Так что рассказывать, как жили эти подразделения - в пустую тратить время. Кто как устроился, тот так и жил.
Остальные подразделения располагались в строгом соответствии с уставными нормами размещения в полевых лагерях. Передняя линия была обозначена импровизированным плацем, отличавшимся от остальной территории только тем, что эта площадка была засыпана камнем-голышом, который в период дождей полностью ушёл в землю, создав плотное покрытие. На краю "плаца" замполиты установили стенды наглядной агитации, свойственной всем военным городкам. Далее проходила дорожка, отороченная бордюрным камнем, и начинались палатки для сержантов и солдат. Ничем особым оборудование палаток не выделялось, за исключением того, что вместо нар стояли двухъярусные кровати и сделаны были вешалки для шинелей. Метрах в десяти от второго ряда палаток находились домики, в которых с одной стороны, обращённой к палаткам, размещались комнаты для хранения оружия, в которых вместо дверей располагались решетки, а с противоположной стороны - кладовые подразделений. Домики сложили из саманного кирпича (размачивали глину, добавляли в неё траву, верблюжью колючку и другую растительность, заливали эту "кашу" в ящики из-под ручных гранат и высушивали на солнце), крышу перекрыли брёвнами, обшили досками, на которые уложили рубероид, брезент, шифер и другие материалы. За кладовыми начиналась ровная площадка, шириной около 50 метров и длиной по всей линии городка, которая заканчивалась дорожкой перед офицерскими домиками, отороченной бордюрным камнем и крупными булыжниками.
Все офицеры батальона жили по подразделениям в отдельных домиках, слоќженных из саманного кирпича. Домики батальона размещались в одну линию, стена к стене, причём домик управления батальона ничем особенным не отличался от остальных соседних. Строились домики каждого подразделения по "индивидуальному проекту", разрабатываемому с учётом имеющихся и найденных строительных материалов. Естественно, это наложило определённый отпечаток на устройство каждого жилища. Выполнено было только одно требование - передняя и задняя стенки домиков должны находиться на одной линии, не выступая наружу и не утопая внутри. Зато в высоту никаких ограничений не было. Однако строили надёжно, с 200, а порой и 300% надёжностью. У нас в миномётной батарее, как и в других подразделениях, была довольно большая комната, размеров где-то 5х5 метров, веранда, отгороженная маскировочной сеткой, в которой размещался импровизированный душ, "сляпанный" из 200-литровой бочки. На передней стенке, в самом верху к крыше крепилась рама со стёклами, так что на веранде постоянно было светло, да и в комнату, несмотря на то, что стена веранды прикрывалась маскировочной сеткой, поступал свет. Обстановка в комнате была максимально приближена к спартанской. Ничего лишнего. Деревянный пол, покрытый синей плёнкой, добытой в трубопроводном батальоне, солдатские кровати в один ярус, тумбочки армейские, табуреты, стол солдатский обеденный посередине комнаты, на стенах возле кроватей - домашние коврики с закреплёнными фотографиями, пара полок для книг, печка-"буржуйка", обложенная булыжником - вот и всё. Личные вещи хранили в чемоданах, которые на время операций закрывали в кладовой батареи. В общем, условия самые, что ни на есть, полевые, хотя всё было устроено, хоть и без комфорта, но с долей своеобразного уюта. Наш батальон имел свою собственную столовую, которая примыкала к нашему батарейному домику. Пропускная способность столовой была рассчитана на 24 человека одновременного приёма пищи. В батальоне была сделана небольшая банька с парилкой на 3-4 человека. Для нагревания воды и парилки использовалась полевая кухня КП-2-48, снятая с колёсного хода, для хранения холодной воды - 400 литровые емкости ЦВ-4. За линией домиков офицеров располагались подсобные помещения полка. Далее шла линия туалетов. Командование полка жило справа от общего лагеря в строительных вагончиках на колёсах, которые, в первое время "прозрачности" границы, вывезли из Союза. За вагончиками, в отдельном домике, размещался медицинский пункт полка.
Слева от общего лагеря размещался парк боевых машин, огороженный забором из колючей проволоки. Вся техника стояла на открытых стоянках. Единственным в то время капитальным строением в парке был контрольно-технический пункт, являющийся одновременно и технической частью полка. Кроме того, в парковой зоне были развёрнуты походные мастерские по ремонту автомобильной, бронетанковой техники и имущества службы РАВ. Служба в парке была налажена идеально. Хотя, выйти технике из парка не составляло особого труда. Достаточно было дежурному по парку позвонить заместителю командира полка по технической части, получить от него разрешение на выход машины, и техника, без всяких нарядов и других формальностей, выходила для выполнения внезапно возникающих задач. Конечно, это было связано в первую очередь с тем, что наш батальон в любой момент мог быть поднятым по тревоге, и уйти на выполнение боевых задач. Кстати, машины в парке стояли в полной боевой готовности, загруженные боеприпасами, вооружением, имуществом. И ни у кого не возникало потребности что-нибудь из машин "утянуть". По периметру проволочного ограждения стояли наблюдательные вышки для часовых. Это позволяло в дневное время часовому наблюдать за всем, что происходит в парке и на прилегающей территории, а начальнику караула следить за правильным выполнением своих обязанностей часовыми, так как караульное помещение было построено недалеко от парковой зоны. Хоть вышки были построены в соответствии с Уставом, в нашем жарком климате это сооружение становилось сущим наказанием. Особенно это пришлось прочувствовать летом 1981 года, когда жара в тени доходила порой до 55-60ºС. Часовых приходилось на постах менять через каждый час, а кое-когда и отравлять разводящего на временную подмену часового, чтобы он мог намочить панаму водой и сполоснуть лицо.
За парком, метрах в 200, начинались склады полка: вещевой, продовольственный, инженерного имущества, технической части, и другие. Часть имущества находилось в палатке, часть под навесами или даже просто под открытым небом. Территория складов была огорожена забором из колючей проволоки. Самый дальний склад был ракетно-артиллерийского вооружения. По периметру его была сделана земляная обваловка. Здесь имелось даже здание, построенное из саманного кирпича, хотя ящики с боеприпасами хранились на улице, частью под навесами, частью - укрытые брезентом.
Вот таким мне запомнилось первое место расположения 122 полка.
Итак, в пункте постоянной дислокации 122 мотострелкового полка (войсковая часть полевая почта 65753) я был уже в 12 часов 15 минут 11 июня 1981 года. Можно так сказать, что именно с этого самого момента и началась моя служба в Афганистане в качестве воина-интернационалиста. Учитывая то, что старший нашей колонны из двух БТР-70 постоянно поддерживал радиосвязь с узлом связи полка, о нашем прибытии уже знали те, кто был в этом заинтересован. Поэтому, возле штаба полка меня уже ждал офицер, которого я и должен был менять. Старший офицер миномётной батареи старший лейтенант Микушев Андрей. Ему-то меня узнать не представляло проблемы. Не так много приехало в полк офицеров в повседневной форме одежды, с эмблемами артиллериста на петлицах, да ещё и с чемоданом в руках. Всего-то один. Поэтому он сразу же подошёл ко мне, и мы познакомились. Не нужно было быть психологом, что бы сразу же увидеть его радость от моего прибытия. Как это всегда было предусмотрено Уставом, я доложил о своём прибытии командиру полка подполковнику Ковалёву, представился начальнику штаба полка и сдал документы в строевую часть. На этом формальности моего прибытия в полк были выполнены полностью. Мне дали команду следовать в третий горнострелковый батальон. Андрей сразу же повёл меня к домику, где размещались офицеры и прапорщики нашей миномётной батареи. Там я оставил свои личные вещи, познакомился с остальным командным составом батареи. Командир миномётной батареи старший лейтенант Виктор Корнеенко. Командир взвода управления старший лейтенант Василий Чаус. Командир второго огневого взвода прапорщик Михаил Грошек. Командир третьего огневого взвода прапорщик Витя Майборода. Отсутствовал в тот момент только старшина батареи прапорщик Ганиев. Он в этот момент занимался с личным составом батареи, готовя его к убытию на приём пищи. Впрочем, долго знакомиться не было времени, так как требовалось выполнить ещё одну формальность - представиться командованию батальона. Для этой цели Микушев повёл меня в самое начало линии домиков офицеров, где обитало управление 3-го горнострелкового батальона. Учитывая то, что на улице стояла довольно серьёзная жара, основная масса людей пряталась в своих комнатах. Это в полной мере относилось и к обитателям первого домика. Испросив разрешение войти, я оказался в помещении, которое служило одновременно и кабинетом командира батальона, и штабом батальона, и спальным помещением. Три в одном. За столом сидели четыре человека, голые по пояс. Естественно, определить, кто из них кто, было затруднительно. Все одинаково загорелые, только по своим фигурам совершенно разные. Пришлось докладывать о своём прибытии в их распоряжение всем четверым в неопределённой форме:
"Лейтенант Чеботарёв прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы".
Как и следовало ожидать, командир батальона капитан Виктор Александрович Сергачёв проявился сразу же. Он первым встал, первым поздоровался и первым начал задавать вопросы. Так, общего характера, с чисто ознакомительной целью. Остальными офицерами, о чём я узнал несколько позднее, были начальник штаба батальона старший лейтенант Гасумов, заместитель командира по политической части капитан Щанкин и заместитель командира по технической части капитан Шрамков. Как видите, если судить по воинским званиям, всё командование батальона было молодое. Старше меня буквально на четыре-пять лет. Однако, учитывая тот факт, что в полку наш батальон единственный предназначался для проведения рейдовых операций против бандоформирований, все эти молодые тогда офицеры, соответствовали своим должностям. В домике управления батальона я задержался совсем недолго, буквально в течение пяти - семи минут. Меня отпустили с миром, и я вернулся обратно в домик батареи.
Теперь можно было познакомиться более детально с теми, с кем предстояло вместе служить и жить определённый промежуток времени. Хотя, если ссылаться на общепринятый народный опыт, для того, что бы стать хорошими друзьями, нужно вместе "съесть пуд соли".
Что меня сразу же удивило в общении с офицерами и прапорщиками батальона, так это доброжелательность, забота и теплота в отношении друг к другу. Понятное дело, что в жизни всё может случиться. Бывало, что и поругается один с другим. И в крепких выражениях особо никто никогда не стеснялся. Но было это всё без злобы, без желания обидеть. Поругаешься - помиришься. Все понимали, что иметь врага среди своих сослуживцев в батальоне это дело очень плохое. Тем более в рейдовом батальоне, где порой жизнь, и благополучие зависит от этого самого сослуживца. Да и с расспросами никто в душу насильно не лез. Даже наоборот, видя, что у человека что-то тяжёлое на душе, стремились оставить в покое, отвлечь коллективом от этих дум, ведя нейтральные разговоры. В общем, стоит отметить, таких взаимоотношений между офицерами и прапорщиками, какие были в батальоне, мне ни до того, ни после того встречать не довелось. Хотя, случались и исключения. В частности, наш батальонный коллектив никогда и никому не прощал любые проявления непорядочности, трусости и душевной гнилости. Кого-то просто игнорировали, вынужденные обстоятельствами терпеть его рядом. Другого человека в открытую бойкотировали, вынуждая покинуть свой коллектив любой ценой. Оценку тяжести проступка выносили неофициально в своих беседах. Что можно было простить или принять за невольную ошибку - прощали. Если видели, что человек в состоянии исправиться, что его негативные деяния связаны с растерянностью, неопытностью - всеми силами помогали. Естественно, если эта неопытность и растерянность не усугублялись внутренней гнилостью. В общем, подход к каждому был индивидуальный в силу интуиции и внутреннего самопонимания.
Например, в нашей батарее мне пришлось столкнуться с необычным конфликтом, возникшим между офицерами и прапорщиками. Дело касалось как раз-то того, кого мне предстояло менять на его должности. Место мне в нашем домике определили сразу же, так что, ничего приносить из каптёрки не пришлось. Меня сразу же удивил тот факт, что в комнате стояло ровно шесть коек, по количеству офицеров и прапорщиков. Вначале у меня возникла мысль, что к моему приезду готовились заранее, и Андрей уже переселился куда-то в другое, временное место для проживания. Когда мы начали передавать друг другу "хозяйство" взвода, оказалось, что он оборудовал себе место в отгороженном закутке палатки солдат батареи. И это также меня не особо удивило, учитывая опыт Союза, когда контроль за личным составом подразделения осуществлялся постоянно, дабы не допустить каких-то нарушений воинской дисциплины со стороны военнослужащих срочной службы. Уже несколько позднее, после отъезда Андрея в Союз, мне стало известно, что между ним и остальными обитателями нашего домика "пробежала чёрная кошка". Да и то, об этом инциденте напрямую мне никто не рассказывал. Выводы сделал из обрывков фраз и скудной информации, полученной из других источников. Оказалось, что Андрей как-то месяца за два до своей замены, был направлен в штаб дивизии для восстановления каких-то батальонных документов. Командировка была довольно длительная, где-то полмесяца или того дольше. Работать ему пришлось в отделе кадров дивизии. Там он, используя свои свежие связи, умудрился каким-то образом ускорить время прибытия ему замены. Что-то в этом деле было нечистое. Даже при первой замене, в полк прибывал список офицеров и прапорщиков, в котором указывался срок прибытия нового офицера. Как правило, только что-то экстренное могло отодвинуть этот срок на более позднее время, допустим, необходимость "залатать дыры", возникшие из-за потерь. А тут "всплыло", что замену Андрею ускорили. Причём, что не стоит сбрасывать со счетов, ему - ускорили, а кому-то - перенесли на более поздний срок. Подобные действия в батальоне воспринимались как явная непорядочность. Перенос срока замены для офицера или прапорщика мог означать весьма тяжёлые последствия. Вообще, всякие вмешательства в любые первоначальные планы, способны были кардинально изменить судьбу. В общем, всё это в комнате Андрею было высказано в глаза, без всяких дипломатических тонкостей и выбора выражений. Как результат - он вынужден был попасть под бойкот и переселиться жить в одиночку в палатку к личному составу. Этот бойкот так до его убытия снят и не был.
С 12 июня 1981 года началась официальная часть передачи дел и должности командира первого огневого взвода - старшего офицера миномётной батареи третьего горнострелкового батальона.
Первым деянием, которое было мной проведено, так это осуществление своего материального обеспечения. Получил я на вещевом складе новенькую хлопчатобумажную форму, панаму и ботинки. Вариант формы был для жарких районов службы. Куртка, в принципе, была такая же, как и везде в Советском Союзе. Брюки - вместо галифе, имели свободный, прямой покрой, что бы ложиться внизу на ботинки. Ботинки, что естественно, имелись только единого образца и для военнослужащих срочной службы и для кадровых военных. На панаме немного задержусь. Новенькая, ещё не обтрёпанная и не стираная, она имела приличный вид, и поля её с боков не опускались. Со временем, что бы вид панамы не начинал напоминать картинки детского сада или пионеров тридцатых годов, в боковые швы полей этого головного убора вставляли медную проволоку, что позволяло принудительно приподнимать их с боков вверх. Конечно. Привычнее было бы ходить в пилотке. Только полушерстяная пилотка здорово отличалась по цвету, и, в чём я сразу убедился, поля панамы хорошо прикрывали лоб и уши от прямого воздействия солнечных лучей. Кто не имел счастья длительное время находиться под южным солнцем, за исключением курортного периода, не поймёт, как обгорают верхние части ушей. Изрядно болевые ощущения. Порой, до кровавых язв. Вот поэтому армейские кепи в Афганистане, были в разы хуже панам.
В службе ракетно-артиллерийского вооружения полка переписали на меня автомат АКС-74 Микушева, со всеми причиндалами к нему. Признаюсь, что с 5,45-мм автоматом АК-74, да ещё и в десантном варианте, мне пришлось здесь встретиться впервые. Во внутренние округа они ещё тогда не поступали. Или поступали в единичных вариантах. Удобная и надёжная штуковина. С чехлом и приспособлениями для ускоренного заряжания магазинов. Планки и переходники у нас в батальоне как-то не прижились. Сам я пытался тренироваться снаряжать магазины с помощью штатных планок, однако, муторное и ненадёжное это дело. Удобнее всего загонять патроны из планки в магазин о край стола или угол строения. Да и то, достаточно нажать не совсем в нужном месте и не с той силой, как патрон перекашивает, и можешь плеваться, материться, вспоминать маму изобретателя этого устройства, но дольше этого дело не пойдёт. В бою с этим приспособлением делать нечего. Хотя, в нормальных, домашних условиях, магазин можно зарядить за несколько секунд. Хотя, имеется ещё один веский аргумент против планок и переходников. Суть его в том, что при ручном снаряжении магазинов, а этим мы занимались очень часто, с периодичностью раз в неделю, а то и чаще, что бы освободить внутреннюю полость магазинов от пыли и грязи, каждый патрон протирался ветошью или просто пальцами. Зачем? Что бы потом, в нужный момент, не получить задержек при стрельбе. Опыт показал, что забота об оружии и боеприпасах, содержание их постоянно в чистом виде, себя оправдывает.
В общем, стал я на все виды довольствия, сдав в соответствующие службы полка аттестаты, и стал полноправным военнослужащим войсковой части полевая почта 65753.
Передача имущества взвода было делом чисто номинальным. Посмотрел на свой личный состав, выведя его в парк боевых машин. Там же выгрузили всё, что находилось в кузовах машин взвода, привели 82-мм миномёты 2Б-14 "Поднос", состоящие на вооружении, в боевое положение, и я проверил их наличие, соответствие номеров, комплектацию и прочие вопросы, которые положено было проверить. Немного было не привычно, что боеприпасы к стрелкоќвому оружию и миномётам практически не учтены. Сколько числится за батареей, мне сказали точно, а вот, сколько имеется в наличии - только приблизительно, с большим округлением. Я даже предпринял скромную попытку просчитать все боеприпасы различных калибров и видов, которые нашёл в машинах, что бы иметь точную картинку по этому вопросу за свой взвод. Когда же мне открыли ящик из-под 85-мм артиллерийских снарядов, под завязку забитый 5,45-мм патронами россыпью, и объяснили, что чего-чего, а боеприпасов здесь, сколько душа пожелает, я от своей затеи отказался. При сверке данных в службе РАВ полка, мне назвали цифру боеприпасов различного вида, "висящих" за миномётной батареей. Только патронов было более 190 тысяч штук, что представляло собой почти девяносто ящиков. Внушительная цифра? Меня она также впечатлила. Пришлось почти сразу после принятия дел и должности, заняться составлением актов на списание боеприпасов и укупорки к ним. Не всех сразу, а постепенно. Хотя, после каждой стрельбы, каждой операции в акте приходилось указывать такие значения, что в Союзе за них бы меня просто повесили.
Учитывая то, что я всё-таки был старшим офицером батареи и отвечал за всё, что находилось на огневой позиции батареи, заодно проверил я технику и вооружение второго и третьего огневых взводов. Всего получилось шесть 82-мм переносных облегчённых миномётов 2Б-14 "Поднос" и три 82-мм автоматические миномёты 2Б-9 "Василёк". Вооќружение относительно новое, полностью исправное. Машины тоже в хорошем состоянии. Всё ухоженное, многократно проверенное, хотя и не парадного вида. Хотя в основном, и у меня во взводе, и в остальных двух огневых взводах принимать было нечего. Всё оружие, техника, имущество и боеприпасы "висели" на команќдире батареи старшем лейтенанте Корнеенко Викторе. Да ещё материально ответственным лицом в батарее являлся старшина батареи прапорщик Ганиев. Акты с Микушевым мы всё-таки составили. И сдали в штаб полка.
Три дня, отведённые законом для принятия дел и ложности закончились, и 14 июня 1981 года я стал полноправным хозяином в своём огневом взводе. Старший лейтенант Андрей Микушев, закончив свой период службы в Афганистане, 15 июня убыл на моё место к новому месту службы в Бузулук Приволжского военного округа.
Состав нашей миномётной батареи третьего горнострелкового батальона несколько отќличался от классической схемы, которую мы изучали в училище. Баќтарея, которой командовал старший лейтенант Корнеенко Виктор, состояла из трёх огневых взводов (два взвода переносных 82-мм миномёта 2Б-14 и один взвод автоматических миномётов 2Б-9 - всего 9 миномётов) и взвода управления. Взводом управления команќдовал старший лейтенант Чаус Василий, первым огневым взводом - я, вторым огневым взводом - прапорщик Грошек Михаил, третьим взвоќдом - прапорщик Майборода Виктор и старшиной батареи был прапорщик Ганиев Мирбек. Теперь на два года с этим подразделением была связана моя служба.
4.
Мне особо долго знакомиться с новой обстановкой службы не дали. 15 июня 1981 года в полк поступила инфорќмация, что в городе Айбаке местная банда собирается захватить и сжечь хранилища с запасами зерна всей провинции. После обеда этого дня нам дали команду подготовиться к выезду на операцию. Хотя, ловлю себя на мысли, что такого термина, как рейдовая операция я на тот момент не слышал. В общепринятом понятии это был обычный выезд за пределы пункта постоянной дислокации полка для проведения каких-то мероприятий в поддержку действующей власти Демократической республики Афганистан. Да и сборы на этот выезд, так же как и все прочие, были недолгими. Практически всё, что требовалось для подобных выездов, находилось в машинах, в уложенном, подготовленном и закреплённом виде. Включая тяжёлое вооружение и боеприпасы. Резерв боеприпасов, продовольствия и горючего также находился в машинах взвода обеспечения батальона. По большому счёту, нам необходимо было только вывести транспорт, планируемый к выезду, за территорию парковой зоны, загрузить туда необходимое количество спальных принадлежностей, взять с собой вещевые мешки, оружие и нужную экипировке, получить боевой приказ на совершение марша и начать движение. Всё перечисленное было выполнено, не торопясь, но качественно, и в 22.00 15 июня наш 3-й горнострелкоќвый батальон, в составе восьмой горнострелковой роты, миномётной батареи, взводов связи, АГС (автоматических гранатомётов), хозяйственного и ремонтного, медиќцинского пункта, выехал из расположения полка. Для усиления нам дали отделение из инженерно-сапёрной роты на БТР-60 и врача из полкового меќдицинского пункта без транспорта. Общее руководство подразделениями батальона во время этого выезда осуществлял начальник штаба батальона старший лейтенант Гасумов. Командир батальона капитан Сергачёв В.А. остался в пункте постоянной дислокации полка с седьмой горнострелковой ротой и некоторыми отдельными взводами. Хотя для меня в то время ещё было совершенно безразлично, кто руководит проведением боевой операции, так как это был мой первый подобный выезд. Ничего не знал, ничего не понимал, окружающей меня обстановкой не владел. В общем, был я тогда наподобие перепуганного кутёнка, оказавшегося без мамки в незнакомой обстановке.
Говоря откровенно, в пути следования до города Айбак во время той поездки я ничего особо не увидел и не запомнил. Во-первых, движение в тёмное время совершенно не располагало к созерцанию и созданию какого-то впечатления. Особенно, если принять во внимание тот факт, что в кишлаках напрочь отсутствовало всяческое освещение. Даже при лунном свете населённые пункты, находящиеся в 200 и более метрах от дороги, совершенно терялись на фоне местности. Как и следовало предполагать, всё-таки кое-какие скудные впечатления от окружающей меня местности вдоль дороги я всё же составил. Уже тогда у меня стало неукоснительным правилом, будучи старшим машины, не позволять себе дремать, а тем более, спать. Наоборот, всячески старался взбодрить водителя, разговаривая с ним, задавая вопросы по существу и без него. Благо, с самого начала службы в армии, меня подобному упорно обучал мой отец, прослуживший в рядах Вооружённых Сил около тридцати лет. Конечно, в последующем, проехав по маршруту моей первой рейдовой операции не один десяток раз, я досконально его изучил. Именно досконально, так как даже теперь в памяти зримо встают каждый изгиб дороги, строения населённых пунктов и стены красных гор ущелья возле Ташкургана.
В три часа двадцать минут 16 июня 1981 года наша колонна прибыла в город Айбак, который в то время являлся административным центром провинции Саманган. За пять с небольшим часов движения мы проехали по трассе Термез-Кабул восемьдесят километров. По современным меркам движения по хорошим дорогам, этот путь, можно было проделать за час. Хотя, для воинских колонн, с выполнением нормативных параметров соблюдения скорости в 30 километров в час, да с учётом остановок и небольшого привала в районе Источника, мы совершили марш вполне прилично. Тем более, ночью.
Город Айбак встретил нас абсолютной тишиной и отсутствием какого-либо движения. Внешне создавалось впечатление, что ты находишься не в заправдашнем населённом пункте, а возле грандиозных декораций киностудии Мосфильм. Глаза и сознание ещё не привыкли к этим картинкам современного средневековья. Даже в самой затрапезной деревеньке Псковской или Рязанской областей того времени, цивилизация была на несколько порядков выше, чем в Айбаке 1981 года. Судите сами. Вдоль современной асфальтированной трассы, пусть местами разбитой взрывами мин и колёсами транспорта, располагалась шеренга одноэтажных строений из саманного кирпича, напоминающих чем-то гаражный кооператив. Уточню. Не "чем-то", а именно разнокалиберностью своих архитектурных форм. По принципу: кто, как и из чего мог, тот так и строил. Учитывая то, что дело происходило в три часа утра, трудно было предположить, что данные строения имеют отношение к торговым точкам. Хотя, и к жилым помещениям их также отнести можно было только с большим приближением. Зато днём, в разгар жизнедеятельности, даже слепой мог бы по шуму торговли определить, что это духаны. Причём, довольно бойкие и развитые. Колонна нашего батальона по приезду в Айбак остановилась возле командного пункта второго мотострелкового батальона нашего же полка. Всю территорию командного пункта огораживал высокий забор. Кое-где примыкавший к наружным стенам строений. За забором был виден набалдашник водонапорной башни. Широкие ворота загораживали проезд во внутренний двор. Соблюдая требования воинской дисциплины, я, при остановке колонны батальона, остался возле своей машины, хотя любопытство так и подстёгивало меня пойти на экскурсию в этот военный гарнизон. Ничего. Позднее мне доводилось неоднократно здесь бывать. Так что, пусть и через определённый промежуток времени, но моя любознательность была удовлетворена. Сам город Айбак, вернее сказать, его основная жилая зона, размещалась на некотором удалении от трассы. Учитывая тот факт, что, как правило, населённые пункты в Афганистане появлялись возле источников воды, а Айбак и вообще находился в своеобразном оазисе, созданном на берегах реки Саманган, городок этот в тёплое время года весь утопал в зелени. В основном преобладали фруктовые деревья. Да и вообще, как я мог убедиться, в любом месте, где могли прижиться деревья, афганца старались посадить именно фруктовые или прочие съедобные растения. Вот из-за этого обилия деревьев, с трудом можно было различить глухие коробки дувалов, окаймляющих жилые строения. Да и вообще, трудно в Афганистане было увидеть жилой дом, не имеющий прочной и высокой ограда из глины. Вот уж действительно: "Мой дом - моя крепость"!
Наш привал возле командного пункта второго мотострелкового батальона продлился до семи часов утра. За это время, кое-кому удалось покимарить, сидя в кабинах, кузовах и десантных отделениях техники. Естественно, как это было всегда заведено в армейских коллективах, каждое подразделение батальона выставило своё охранение. Не только для того, что бы предотвратить внезапное нападение противника, сколько во избежание воровства со стороны вездесущих афганских бача (мальчишек), которые уже после шести часов утра стали зарисовываться в непосредственной близости от нас. Приходилось их отгонять.
После постановки задачи командирам подразделений, начальник штаба батальона развернул колонну и повёл её вглубь Айбака. Признаюсь честно, что этот путь я и вообще не запомнил. Ехали куда-то по улице, перпендикулярной трассе. Проезжали мимо каких-то переулков и разветвлений дорог. Кругом, с обеих сторон улицы возвышались более чем четырёхметровой высоты глинобитные дувалы, изредка прерываемые глухими высоченными деревянными воротами. Что там, за этими стенами? Кто живёт? Чем занимается в сию минуту? Всё было скрыто от посторонних глаз. Может быть, именно за этой стеной двор, набитый вооружёнными душманами. Или там, в зиндане, томятся пленные советские солдаты. Нам сего знать в тот момент было не дано. Да и вообще, заходить в жилые дома афганцем "шурави" строжайше запрещалось, дабы не нарушить местных традиций. Исключением было только прочёсывание заведомо вражеских кишлаков во время рейдовых операций. Тут уж право на осмотр жилых домов определялось приказом.
В половине восьмого утра наша группа от батальона вышла к местным зернохранилищам. Даже по внешнему виду этих внушительных зданий можно было догадаться, что они предназначены были служить в качестве складских помещений. Два, практически зеркального изображения здания, построенные параллельно друг другу. Стены явно не из саманного кирпича, а из более прочного материала. Каждое здание метров пятьдесят в длину, около двадцати в ширину и высотой примерно более семи метров. Естественно, все эти размеры имели явно глазомерный характер. Что больше всего запомнилось, так это каменные лестницы, ведущие на плоские крыши хранилищ. Сплошной кладки, как на набережных, они утолщали в этом месте стену, где-то на полтора метра. Примерно по принципу: "Могу копать. Могу не копать. Могу лестницу выкопать, но это долго копать". Крыши хранилищ были совершенно плоские, с полуметровыми кирпичными бордюрчиками по всему периметру, в которых имелись стоки для дождевой воды. Обзор с этих крыш открывался превосходный. Да и в случае ведения оборонительного боя, вести огонь сверху, было изумительным преимуществом перед противником.
Местность вокруг хранилищ была также пригодной для ведения успешной обороны. С одной стороны к хранилищам примыкал внушительный пустырь, где-то глубиной более двухсот метров. С противоположной стороны - чахлый сад примерно такой же глубины. Деревья были явно молодые, с толщиной стволов не более десяти сантиметров. Да и расстояния между деревьями были такие, что не позволяли скрытно подойти к нам с этой стороны. С двух других сторон, на расстоянии в 100-150 метров начинались глухие дувалы жилых дворов, очень высокие и без каких-то скрытых подходов. В дувалах имелись ворота, направленные в нашу сторону, которые, впрочем, за всё время нашего нахождения в обороне, ни разу так и не открылись. Или они имели функцию запасного выхода, или же, можно предположить, за дувалами никто не обитал. Что меня несколько удивило в последующих действиях всего личного состава нашего батальона, так это быстрота и чёткость действий. Как по мановению волшебной палочки, бронетехника сразу и сходу разошлась по своим местам, где и заняла боевые позиции. Так же, без суеты, криков и лишних команд, автомобильная техника стала в колонны между хранилищами, после чего вход был прикрыт бортом одного из БТР-70. Причём, расстановкой техники руководили сержанты. Никакой рекогносцировки и уяснения задач офицерами не производилось. Как будто бы, подразделения батальона уже не один раз тренировались в выполнении этих действий. Как-то сам собой напрашивался вывод, что сержантский состав, заинтересованный в качественном выполнении поставленной задачи, и обеспокоенный за свою жизнь и жизнь своих подчинённых, с истинным пониманием выбирал позиции и производил в дальнейшем подготовку их к ведению боевых действий. Понятное дело, что командиры взводов и роты позднее обошли весь боевой порядок, однако же, перестановки техники и каких-то прочих кардинальных действий не последовало. Для укрытия бортов бронетранспортёров от выстрелов гранатомётов использовали развалины заборчика, окружавшего хранилища, которые укрепили крупными камнями, найденными в округе. Так что, вокруг хранилищ было создана очажная обороны, способная предотвратить нападение банды "духов" численностью до трёхсот штыков.
Огневую поддержку восьмой горнострелковой роты осуществляли шесть 82-мм миномёта "Поднос" нашей батареи и взвод автоматических гранатомётов "Пламя". Я со своими тремя миномётами занял огневую позицию на крыше одного из хранилищ, а второй огневой взвод во главе с прапорщиком Грошиком - на крыше второго хранилища. Взвод "Васильков" - в резерве. К миномётам поднесли по тридцать осколочных мин и по десятку осветительных. Когда всё было готово к отражению возможного нападения со стороны басмачей, поступила команда выставить охранение и посменно отдыхать до темноты. В дневное время активных действий со стороны местных банд ожидать не приходится. Такой наглости даже с их стороны быть не могло. Ночью, скорее всего, отдых не предусматривался. В тёмное время суток могло всякое произойти.
Ночь с 16 на 17 июня прошла тихо. Где-то в окрестностях города слышалась стрельба. Судя по длине очередей, стрельба велась с наших, советских гарнизонов, располагавшихся вокруг города. Хотя, я мог и ошибаться. Как назло, окружающую нас местность не освещала даже луна, которую прикрыли плотные облака. От этой темноты и окружающей тишины становилось как-то не по себе. Хорошо, что командир батареи, скорее всего с подачи начальника штаба батальона, дал разрешение периодически освещать местность осветительными минами, подвешивая их на предельно выгодной высоте. Особенность 82-мм осветительных мин состоит в том, что факел горит в течение от 40 секунд и до минуты. От горящего фосфорного заряда вниз сыпется дорожка искр, которые имеют возможность поджигать сухие горючие материалы, в виде сена или дерева. Что бы в преднамеренном порядке подобное не происходило, нужно было факел вешать с таким расчётом, что бы при полном сгорании заряда дорожка искр догорала над землёй, не вызываю пожара. Хотя, это в первое время я ещё как-то заботился о безопасности местных жителей. Чисто в силу привычки, выработанной на территории Советского Союза. В последующем "работая" на операциях, подобная забота об афганцах притупилась и отпала полностью сама собой. Да и ещё. Возможность самостоятельно, по своей прихоти и без команды производить выстрелы из смертоносного оружия, каковым являлся не только автомат, но и более солидное оружие, в то время приятно горячило кровь. Поэтому, в первую же ночь мной были сожжены все осветительные мины, вынесенные на крышу, да ещё и под утро, по моей команде, от машин принесли ещё по ящику на каждый миномёт. Кстати будет упомянуть один ляпсус, касающийся 82-мм миномёта "Поднос". Даже, больше не самого миномёта, а его сопутствующей документации. С ним мне пришлось столкнуться сразу же при приёме миномётов на зимних квартирах в пункте постоянной дислокации полка. Скажем так. И техническое описание, и инструкция по эксплуатации, и таблица стрельбы к этому миномёту в то время были исполнены в размере стандартного листа формата А4 и толщиной каждая книга была сантиметра два. Ладно техническое описание и инструкция по эксплуатации. Прочитал их один раз и можно забыть о существовании данных книг. С собой я, как правило, возил только один комплект. На всякий случай. А вдруг, что-то сломается? Таблицами стрельбы приходилось пользоваться постоянно. Мало того, что книга была внушительных размеров. Так ещё и найти в ней требуемую информацию было делом довольно затруднительным. В результате уже сказанного, каждый офицер и прапорщик батареи, а также каждый командир миномёта сделали для себя миниатюрную выписку из таблицы стрельбы, со всеми необходимыми данными. Эта выписка легко вмещалась во внутренний карман куртки. А самое важное состояло в том, что в сжатом виде в ней имелись только те сведения, которые нужны были для производства первого выстрела. Остальное всё зависело только от личного опыта и глазомера.
Днём, согласно полученных приказов, был организован отдых посменно, что бы к очередному бденью следующей ночью, все были бодренькими. К слову будет сказано, что отдых и военнослужащих срочной службы и кадровых военных был делом святым. Особенно во время проведения рейдовых операций. Уже в последующее время своего нахождения на территории Афганистана я имел возможность неоднократно убедиться в том, что если командир подразделения относился явно к думающим людям, отличался способностью всё просчитывать заранее, у него подчинённые военнослужащие всегда выглядели бодрыми и готовыми к действиям. Методика Советской Армии, трактовавшая точку зрения о том, что солдата нужно замучить до полусмерти в дневное время занятиями и работами, что бы он после команды отбой не думал ни о чём, крове подушки и одеяла, здесь, в условиях боевой обстановки была не только неприемлемой, но и пагубной. Во время рейдов нам и так доставалось нагрузки выше крыши. Особенно с выходом пешим порядком в горы. Физические нагрузки усугублялись моральным напряжением. Порой усталость доходила до такой степени, что никакие мысли, кроме как об отдыхе, в голову не приходили. Как следствие - общая сонливость. Кому хоть раз приходилось с подобным сталкиваться, в последующем старался отоспаться "впрок". Командиры этому особо не препятствовали. Да и зачем? Ведь нужно быть полным идиотом, что бы не понимать видимой истины: сонный солдат - это не солдат, а твоя дополнительная головная боль. В общем и целом, методика Союза о постоянной загрузке подчинённых всяческими нужными, а, в основном, ненужными мероприятиями, в Афгане "не катила". Наоборот, старались дать отдых при любой возможности. Вплоть, до принуждения.
Понятное дело, спать целый световой день, особенно в жару, дело невозможное. Даже если взять в учёт бессонную ночь. Тем более, что не стоило забывать о близости банды "духов", которые не преминули бы воспользоваться беспечностью шурави и вырезать в дневное время поголовно спящих советских военнослужащих. Примерно около тритии личного состава нашей группы, осуществляли охрану сна своих товарищей. В числе охранения были офицеры и прапорщики. Естественно, не в самих окопах и башнях боевых машин, а в качестве организаторов. Знаете, к чему приводит вынужденное безделье? В ряде случаев к возникновению негативных явлений. Если со стороны командного состава нет нужного руководства. И, наоборот. При грамотном управлении подчинёнными, безделье можно превратить в увлекательное мероприятие. Отмечу, что в нашем батальоне никогда не возникала проблема с тем, как любое действо, даже весьма неприятного плана, сделать полезным, поучительным и интересным во всех направлениях. В мотострелковых подразделениях зачастую нахождение в охранении (самое нудное времяпровождение) стремились использовать для повышения уровня профессиональной подготовки. Чаще всего это возлагалось на младших командиров. Тот же снайпер или пулемётчик передавал свои знания и навыки остальным. Естественно, не в ущерб несению службы. Часто можно было видеть такую картину. Окоп. В нём, в готовности к действию сидят три-четыре солдата. Глаза устремлены в сектора своего наблюдения. Более старослужащий солдат неторопливо рассказывает остальным об особенностях действий душманов в различных ситуациях боя. И при этом, свой рассказ подкрепляет реальными жизненными фактами из своего опыта. Или из опыта своих предшественников. Лучше подобной "школы" трудно было что-то придумать. Это вам не книжная премудрость, а жизнь. Понятное дело, что порой определенной группе солдат, такая "учёба" была в тягость. В силу их безразличия. До определённого момента. Пока сами они не сталкивались с тем, о чём им рассказывали раньше, и что они, хоть в пол уха, но слышали. После подобного урока, преподнесённого самой жизнью, интерес к подобным занятиям становился гораздо более высоким.
Кроме подобных "занятий", на первой своей рейдовой операции мне довелось увидеть и другую сторону времяпровождения личного состава батальона. Относилась она не только к взаимоотношениям между кадровыми военными, но и вообще ко всем категориям военнослужащих в батальоне. Вероятнее всего, подобное можно было наблюдать во многих местах Афганистана, где дислоцировались воинские подразделения советских войск. Однако, не отметить подобное явление у себя, невозможно. В чём суть дела? А, вот в чём.
В момент моего прибытия в третий горнострелковый батальон, восьмой горнострелковой ротой командовал капитан Тенишев Валерий Шакирович. Сам он приехал сюда немного раньше меня. Только вот учитывая тот факт, что заменённого им офицера мне увидеть не довелось, для меня он был уже вроде "ветераном". Впрочем, суть в ином. Валера в то время был человеком крайне подвижным, и не умеющим ни минуты оставаться без дела. В периоды вынужденного "ничего-не-деланья", он не мог найти себе места, что заставляло его же, постоянно что-то выдумывать, разрабатывать, экспериментировать, созидать. Если же взять в учёт тот факт, что он был ярким представителем Северного Кавказа, причём, одним из лучших, любую "мужскую работу" Валера выполнял качественно, быстро и весело. У меня, к примеру, всегда было чувство, наблюдая за Тенишевым, что даже случись ему вместо Сизева закатывать камень на гору, он своей жизнерадостностью и сноровкой увлёк бы к выполнению этой работы всех окружающих.
В описываемый мной день, отдохнув после ночи, обойдя позицию роты, озадачив очередную смену охранения, командир восьмой роты пришёл к тому, что больше неотложных дел не осталось. Видимо именно тогда у него и возникла мысль, заняться приготовлением пищи, которая была явно недоступна в условиях нахождения в пункте постоянной дислокации полка. Как по времени, так и по содержанию. Толчком к выбору вида планируемого блюда послужило неимоверно большое количество диких голубей, обитавших в районе зернохранилищ. Горлицы. Пернатые, размером раза в два меньше всем нам привычных голубей. Следует заметить, что эти птицы у меня лично не вызывали никаких ассоциаций с применением их в пищу. Впрочем, как и перепела. А вот Тенишев решил побаловать офицеров и прапорщиков изысканным восточным блюдом под названием шурпа. Для этого, естественно, требовалось вначале подстрелить десятка полтора птиц, освободить их от перьев, подготовить к приготовлению и сварить. Признаюсь честно, за этим процессом мне наблюдать не пришлось. Хотя отстрел пернатых наблюдать было интересно и поучительно. В чём? Да в том, что я смог воочию убедиться в прекрасных стрелковых навыках моих товарищей. Согласитесь, важно знать, что вокруг тебя есть профессионалы, которые всегда смогут оказать тебе квалифицированную помощь.
Для полного завершения картинки, стоит отметить, что вышеуказанное блюдо готовилось в большом казане, являвшемся частной собственностью восьмой роты. Подобные предметы кухонной утвари походного варианта, имелись во всех подразделениях батальона. Сами можете представить размер казана, если сообщить, что шурпы хватило на почти две сотни военнослужащих, бывших в этот раз на операции. Именно тот факт, что пища готовилась не только на кадровых военных или даже отдельной их группы, а для всех, меня несколько удивил. Хотя и сказал о многом. В первую очередь о крепости коллектива. Признаюсь, подобное было не свойственно воинским подразделениям в Союзе. Скажу даже больше. Случись такое, многие офицеры не одобрили бы этот факт. В Афгане же это было в порядке вещей. Зато, ни один военнослужащий срочной службы здесь, не забыл бы оказать внимание и заботу своему командиру. И это не относилось к категории подхалимажа. Ещё один момент, на который хотелось бы обратить внимание. Под такую хорошую закуску не грех было бы и выпить. А вот тут - дудки. Во время выполнения боевых задач на операциях в батальоне спиртное не употребляли. Хотя, случались определённые исключения. Допустим, во время суточных привалов в районах стационарного размещения наших воинских частей. Редкие случаи, но и о них умалчивать нет смысла.
С наступлением сумерек, был уточнён боевой расчёт, назначены дежурные смены, как в окопах охранения роты, так и на крышах зернохранилищ, и все разбежались по своим местам. В разрез с устоявшейся традицией, не ставить в ночное время водителей на охрану своей техники, именно им было поручено следить за подходами к стоянке транспорта. Сразу стоит оговориться. В преддверье совершения любого перемещения в составе колонны, будь то на двадцать километров или на триста двадцать, водительский состав ночью обязательно отдыхал не менее шести часом. Сонный водитель - спрогнозированная авария. Себе дороже. Поэтому, сию аксиому сразу же объяснили всему личному составу, и никто после этого не возбухал. Пусть подобное и можно было отнести к некоторой привилегированности водителей. Впрочем, водителям тоже доставалось трудностей с организацией самоохранения в тот период времени, когда батальон уходил в горы пешим порядком. Ведь кроме водителей и башенных стрелков в бронегруппе никого на стоянке не оставалось.
Где-то в районе двадцати одного часа по нашей обороне с двух противоположных сторон, начался обстрел из стрелкового оружия. Скажу так. Неприятное ощущение, когда вокруг тебя "поют" и "свистят" пули. Любой подобный звук в первое время вызывает потребность втянуть голову в плечи и поплотнее прижаться к земле. Со временем начинаешь по звуку определять степень опасности. "Поёт", значит далеко. "Свистит" - рядом. Но и в том, и в другом случае, опасность уже прошла стороной. Свою пулю не услышишь. Огонь со стороны "духов" становился всё более плотным. В эту "симфонию" вплелись голоса крупнокалиберных башенных пулемётов БТР-70, ПКМБ, РПКС и АКС-74 нашего охранения. Изредка бабахали миномёты моего и второго огневого взвода, посылая в небо осветительные мины. Осколочными стрелять было пока некуда, так как видимых целей я визуально определить пока не смог. Да и команду от командира батареи не получал. В общем, обе стороны пока впустую расходовали боеприпасы. Может быть, наши позиции скрытно в дневное время были душманами изучены, и они могли вести более прицельный огонь. Мы же имели возможность только догадываться об их местах расположения. Стреляли больше для самоуспокоения и показа своей готовности к отражению возможных атак. Эта обоюдная бестолковая стрельба продолжалась около сорока минут. Никаких видимых результатов она, на мой взгляд, не дала. Душманы открытую атаку наших позиций не предпринимали. Да и мы предпочитали сидеть в своих окопах, не собираясь отгонять "духов" подальше от зернохранилищ.
В 21 час 45 минут через посыльного меня к себе вызвал начальник штаба батальона. Когда я прибыл к нему в БТР-70 взвода связи, то получил приказ принять командование миномётной батареей. Согласитесь, не совсем понятный приказ для командира взвода, всего менее недели назад прибывшего в батальон. Всё стало на свои места после того, как мне объяснили, что командир батареи старший лейтенант Корнеенко получил ранение в живот и готовится к отправке в госпиталь. Дальнейшие расспросы было излишними. Важнее было организовать последующее выполнение поставленной задачи. Ведь "духи" могли в любое время возобновить свой обстрел, а, может быть, даже напасть на нас. Задачей их было не столько нанести поражение нашей группе, сколько уничтожить запасы зерна целой провинции. Впрочем, одно другому не мешало. Скорее, уничтожение или же рассеивание охранения, способствовало бы ликвидации зернохранилищ. В общем, я побежал к себе на крышу, и оттуда по радиостанции сообщил во второй огневой взвод, что принял командование всей батареей, что, как следствие, давало мне право отдавать приказ на открытие огня осколочными минами.
Несколько позднее, уже с восходом солнца, мне стали известны подробности ранения командира батареи. Он, вместе с командиром восьмой горнострелковой роты, в момент обстрела находился за развалинами каменного забора. Рядом располагалась позиция одного из бронетранспортёров охранения. Вполне понятно, что пулемёты БТР-70, палившие "в Божий свет, как в копейку", пламенем с кончиков стволов неплохо освещали близлежащее пространство. Видимо душманы как-то заметили шурави, прятавшихся за камнями забора, и сосредоточили свой огонь на более достижимых целях. Прицельный огонь даже в условиях кромешной темноты, изрядно опасен. Два офицера и сопровождавшие их солдаты, вынуждены были находиться в своём укрытии, так как любая попытка их отойти назад, привела бы к выходу на открытое место. В какой-то момент времени одна из пуль, выпущенная из винтовки, попала в камень недалеко от Вити Корниенко, отрекошетировала, и каменными осколками исполосовала ему брюшную полость. Тут уж стало не до осторожностей. По радиостанции капитан Тенишев вызвал усиление огня всех БТРов, чьи стволы были направлены в эту сторону, и под прикрытием их огня удалось эвакуировать Корнеенко в медпункт между хранилищами. Там ему полковой врач лейтенант Казаков сделал перевязку, доложил о состоянии раны Гасумову, и было принято решение отвезти раненого в ближайший госпиталь Пули-Хумри. Для этого выделили два БТР-70 из резерва, так как эвакуация вертолётами в ночное время была бы весьма затруднительным и долгим мероприятием. Стоит наперёд сказать, что больше старшего лейтенанта Корнеенко мне видеть не довелось. В госпитале ему сделали успешную операцию и вывезли в Союз. По слухам, дело уже пошло на поправку. Не стану гадать, что же произошло потом на самом деле, однако, в полк почти через месяц пришло сообщение, что старший лейтенант Виктор Корнеенко от полученных ран умер.
