ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Чеботарёв Сергей Иванович
Страх

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.51*4  Ваша оценка:
  Страх.
  
   Меня, довольно часто спрашивают, узнав, что мне довелось служить в Афганистане, было ли мне реально страшно в течение двух лет службы "за речкой". Вопрос, безусловно, представляет определённый интерес. Что бы на него ответить, не кривя душой, приходится хорошенько подумать, невольно вспоминать все эпизоды, которые случались с тобой там, в Афганистане. Вот и до сих пор я не в состоянии дать полностью правдивый и исчерпывающий ответ на этот прозаический вопрос. Попробую, с вашей помощью, разобраться в самом себе. А вдруг и получится?
  
   Перечитывая многие повествования воинов-интернационалистов, написанные от полутора и более десятков лет назад до настоящего времени, я заметил, что чувству страха на войне практически все уделяют внимание. Кто - в большей мере, кто - мимоходом. Значит, эта проблема существует не только в моём "воспалённом воображении", но и у таких же, как и я, у которых, вероятно, все человеческие чувства находятся на своём законном месте.
  
   Для начала, вот что мне удалось выудить из Интернета и всевозможных толковых словарей по классификации данной проблемы.
  
   Страх - внутреннее состояние, обусловленное грозящим реальным или предполагаемым бедствием. С точки зрения психологии считается отрицательно окрашенным эмоциональным процессом. В теории дифференциальных эмоций К. Изарда страх отнесён к базовым эмоциям, то есть является врождённым эмоциональным процессом, с генетически заданным физиологическим компонентом, строго определённым мимическим проявлением и конкретным субъективным переживанием. Причинами страха считают реальную или воображаемую опасность. Страх мобилизует организм для реализации избегающего поведения, убегания.
  
   Страх - муж. страсть, боязнь, робость, сильное опасенье, тревожное состоянье души от испуга, от грозящего или воображаемого бедствия. (Страх обуяет, и растеряешься. Со страху, со страстей поджилки дрожат, ноги подкосились. Страх на тараканьих ножках...)
   Толковый словарь Даля
  
   Страх - эмоция, возникающая в ситуациях угрозы биологическому или социальному существованию индивида и направленная на источник действительной или воображаемой опасности. В отличие от боли и других видов страдания, вызываемых реальным действием опасных...
   Большая психологическая энциклопедия
  
   Страх - состояние крайней тревоги и беспокойства от испуга, от грозящей или ожидаемой опасности, боязнь, ужас. Чувство страха. Панический страх. В смертельном страхе. Страх перед неизвестностью. Страх смерти ...
   Толковый словарь Ушакова
  
   Страх как базовая эмоция человека, сигнализируя о состоянии опасности, зависит от многих внешних и внутренних, врождённых или приобретённых причин. Когнитивно сконструированные причины возникновения страха: чувство одиночества, отверженности, подавленности, угрозы самоуважению, чувство неминуемого провала, ощущение собственной неадекватности. Последствия страха: эмоциональные состояния неуверенности, сильное нервное напряжение, побуждающие личность к бегству, поиску защиты, спасения. Основные функции страха и сопутствующих ему эмоциональных состояний: сигнальная, защитная, адаптационная, поисковая.
  
   Именно осознание конца своего существования, грубее - страх смерти, ритуализировало жизнь первобытного человека. Ритуал, нивелируя страхи, позволял копить культурную информацию.
  
   В повседневной жизни или в чрезвычайных ситуациях человеку приходится преодолевать опасности, угрожающие его жизни, что вызывает страх, то есть кратковременный или длительный эмоциональный процесс, порождаемый действительной или мнимой опасностью, сигнал тревоги. Обычно страх вызывает неприятные ощущения, но при этом он может являться сигналом к защите, так как главная цель, стоящая перед человеком, - остаться живым. Однако следует учитывать, что ответом на страх могут быть необдуманные или бессознательные действия человека, вызванные паникой - проявлением сильной тревоги.
  
   Страх может проявляться в виде возбуждённого или подавленного эмоционального состояния. Очень сильный страх (например: ужас) часто сопровождается именно подавленным состоянием. Помимо общего термина "страх", для различных близких по природе негативных эмоциональных состояний используются термины "тревога", "испуг", "паника", "фобии" и так далее. Например, кратковременный и сильный страх, вызванный внезапным сильным раздражителем, называют "испугом", а длительный, слабо выраженный, диффузный страх - "тревогой".
  
   Это, скажем так, сухие, сжатые теоретические выкладки, сформулированные различными учёными людьми, с которыми, учитывая тот факт, что я их здесь привожу, я в целом согласен. Однако, это только теория.
  
   В теоретическом плане, немного добавлю от себя, используя личные наблюдения. На мой взгляд, у человека существует ещё одна разновидность страха, которая способна толкнуть его на не совсем обдуманные поступки, не менее чем страх за свою жизнь. Наверное, с этой разновидностью многим приходилось сталкиваться. Обычно его в простом обиходе называют "комплексом неполноценности". Мужчины маленького роста из-за насмешливого взгляда, брошенного в свою сторону, способны вызвать на бой "весь земной шар". Человек, испытавший когда-то внезапный испуг, но не желающий даже себе самому в этом признаться, готов доказать свою смелость и мужество всеми доступными и недоступными способами. Думаю, я суть данной проблемы обрисовал. Признаюсь, с подобной разновидностью страха мне приходилось сталкиваться в самом себе. Нет, не в плане комплекса "маленького роста". С моими 180 сантиметрами, мне это не грозит. А вот показывать, что я далеко не трус, приходилось. В чём? Да, хотя бы в том, что я серьёзно боюсь высоты. Глядя вниз, с высоты более пяти метров, у меня появляется холодок под "ложечкой" и начинает "ехать крыша". В общем, о службе лётчиком или десантником, я никогда не мечтал. Во время службы в Афгане, мне многократно приходилось летать на вертолётах и передвигаться вдоль пропастей. Как на машинах, так и в пешем порядке. О десантировании с вертолётов посадочным методом и вообще говорить не приходится. Смею вас заверить, что за два года службы никто из моих товарищей так и не узнал о моей панической боязни высоты. Соответственно, ни одной насмешки по этому поводу в свой адрес, я никогда не слышал. Скажете, что я смог перебороть свой страх? Ошибаетесь. Не смог. Я и до сих пор боюсь высоты. Только сейчас мне его скрывать нет необходимости.
  
   Ладно, пора переходить к самой сути рассказа, не откладывая в долгий ящик. Что такое Страх и как с ним бороться. Постараюсь в последующем повествовании отобразить свои представления по данной проблеме. Может быть, и не так научно, но в меру своего понимания.
  
  1.
  
   И, всё-таки, страшно ли мне было на войне в Афганистане? Начну "от печки".
  
   Лично я попал в Афганистан по своему собственному желанию и на основании массы рапортов, написанных мной вышестоящему начальству без какого-либо давления с их стороны. Что стало стимулом для данных действий? Или, скажем несколько по простому: зачем и почему я писал рапорта с просьбой отправить меня на ту войну? Ведь уже к концу 1980 года в военной среде было достоверно известно, что служба в Афганистане это далеко не благотворительная акция Советской Армии по озеленению хребтов Гиндукуша и строительству больниц и школ в Джелалабаде. Откуда поступали подобные сведения? Расскажу.
  
   В начале 1980 года из военного городка Тоцкое-2 в Оренбургской области в Афганистан убыл первый железнодорожный эшелон, увозивший в своих вагонах офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат, предназначенных для укомплектования воинских частей 40-й армии. Местная 213 мотострелковая дивизия, по сути дела, осталась без требуемого количества не только офицерских кадров, но и вообще, военных специалистов. Среди отъезжающих было много моих друзей, с которыми я прибыл в августе 1979 года на доукомплектование данной дивизии. Практически девяносто пять процентов молодых офицеров уехали "за речку". Остались только те, кто состоял на элитных (дефицитных) должностях в частях повышенной боевой готовности, да ещё и уже успевшие "залететь" по воинской дисциплине лейтенанты. К концу 1980 года некоторые из офицеров, убывших в Афганистан для замены офицеров запаса и имевших семьи в Тоцком, начали приезжать домой в очередные отпуска. Из моих знакомых приехал бывший начальник автомобильной службы ракетного дивизиона, который в Афгане служил командиром автомобильного взвода в армейской бригаде материального обеспечения. Ни для кого не секрет, что колоннами данной бригады осуществлялось снабжение воинских частей ограниченного контингента советских войск в Афганистане всем необходимым для жизни, деятельности и ведения боевых действий. Так вот, этот командир взвода уже успел к тому времени побывать не в одном десятке рейсов, несколько раз попадал под обстрелы духов и даже получил множественные осколочные ранения в одном из рейсов в Союз. Можете представить, что он рассказал нам, тем, кто ещё "не нюхал пороха". В общем, информации у офицеров, служивших в это время во внутренних округах Советского Союза, хватало с избытком. Причём такой, о которой населению нашей страны ещё длительное время не сообщалось в средствах массовой информации СССР.
  
   И, тем не менее, рапорта офицеров начальству на отправку в Афган, продолжали поступать. Что заставляло лично меня писать рапорта. Во-первых, в этот период времени я ещё был не обременён семьёй, что, согласитесь, существенно развязывало мне руки. Во-вторых, Приволжский военный округ не являлся идеальным местом службы, как в вопросах карьерного роста, так и в вопросах сугубо бытовых. Пара-тройка учебных и боевых дивизий и масса военных учебных заведений, - вот и весь военный потенциал округа. В-третьих, более опытные офицеры с солидным стажем службы, прогнозировали, что большинство офицерских кадров Советской Армии, рано или поздно, пройдут по дорогам Афгана. Лучше было это сделать именно раньше, пока отвечаешь только за себя, чем позже, когда за спиной будет жена с детьми. В-четвёртых, молодому лейтенанту чувство страха за свою жизнь ещё не окончательно пришло в его сознание. Мне казалось, что убить могут кого угодно, только не меня самого. Из всего сказанного вполне ясно, что лично я в то время как такового страха, беспокойства за свою жизнь совершенно не испытывал. Да и бравада перед такими же, как и я, молодыми офицерами, попросту не позволяла сформироваться этому самому страху. "На миру и смерть красна".
  
   Не появилось противного чувства страха, даже в самой поверхностной своей форме и тогда, когда мне официально в апреле месяце 1981 года сообщили, что меня отправляют служить в Афганистан. Единственно, чего я боялся, так это реакции моих родителей на данную весть. Поэтому, находясь у себя дома в очередном отпуске за 1981 год, я практически до последнего момента тянул с разговором с родителями на эту тему. Как родители среагировали на моё сообщение, описывать не стану. И так понятно. Вернулся в часть, полностью рассчитался, отправил лишние вещи багажом домой и в компании с подобными мне офицерами, убыл к новому месту службы.
  
   Пересечение государственной границы СССР-Афганистан на военно-транспортном самолёте, пребывание на пересыльном пункте в Кабуле, поездка по ночному Кабулу к сослуживцам в артиллерийский полк Тёплого стана на одиночном БРДМе, перелёт в Кундуз, поездка с другом Сашкой Мелентьевым к нему в гости в Северный городок, расстрел на дороге противотанковой мины, заложенной душманами, поездка из Кундуза в Ташкурган на БТРах, никаких, в общем-то, особых эмоций, кроме любопытства, не вызвали. Так, мелкие эпизоды, которыми, скорее всего, была наполнена служба в Афгане, но были явно недоступными в условиях службы в Союзе. Просто всё было интересно, ново, запоминаемо. Даже увидеть первый раз в жизни пленных "духов" на аэродроме в Кундузе было скорее интересно, чем тревожно. Тем более их явно враждебные взгляды исподлобья в сторону шурави не вызвали никаких негативных мыслей, а уж, тем более, страх. Попросту сделал для себя неутешительный вывод, что с подобным врагом долго ещё придётся вести жестокую борьбу.
  
   Прибыл в свой полк в Ташкургане. Принял дела и должность старшего офицера на миномётной батарее. Получил автомат, девять миномётов, кучу боеприпасов, хранящихся совсем не так, как во внутренних округах. Всё, как-то обыденно, просто, привычно для окружающих. Даже если в чём-то ловил себя на мысли, что это выходит за рамки обычного понимания, приходилось сдерживать эмоции и подстраиваться под сослуживцев, что бы не выглядеть на их фоне нелепо. Страх ещё не появлялся как таковой. Было только несколько тревожно за то, как я лично поведу себя во время первой моей рейдовой операции, и сумею ли заслужить, если уж не уважение, то, хотя бы дружеские отношения сослуживцев по батальону.
  
  2.
  
   Первый выход на рейдовую операцию. Боялся ли я его? По большому счёту, особо никаких видимых опасений и тревоги, кроме того, что мной было упомянуто выше, у меня не возникло. Всё было как-то обыденно, просто, размерено. Естественно, благодаря тому, что со мной рядом были мои многоопытные товарищи. Мне и делать, в общем-то, было тогда ещё нечего. Без толку суетиться и вмешиваться в действия офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат батареи было попросту смешно. Каждый делал то, что должен был в данной ситуации. По сути дела, в тот момент в батарее я был самым молодым по сроку службы в Афганистане. Сержанты и солдаты срочной службы были все опытные, часть из них - старослужащие, человек двадцать - прибывшие в Афганистан в январе 1981 года. В тот момент мне оставалось только взять свои личные вещи и оружие, переданные мне заменённым мной старшим лейтенантом Андреем Микушевым, занести это всё в свою машину, для порядка, с чувством собственного достоинства, постоять рядом с машинами своего взвода и понаблюдать за укладкой имущества, по команде командира батареи занять своё место, и в составе колонны батальона, выехать из расположения полка. Складывалось впечатление, что без меня в этой суете, могут с лёгкостью обойтись. Впрочем, в тот момент даже обиды не возникло. Хотя, внутренне я дал себе слово, что в последующем постараюсь сделать так, что бы не выглядеть глупо и показать себя настоящим командиром. Но, это в последующем. А сейчас стоило всё запоминать и учиться на практике у сослуживцев. Благо, учиться я умел и делал всегда это с удовольствием.
  
   Учитывая тот факт, что марш в Айбак мы совершали в ночное время, дорога для меня, пусть была довольно долгой, но ничем особо не запомнилась. Кроме, разве что, монотонностью движения. Предыдущая служба на территории Союза и постоянные настоятельные советы отца приучили меня к тому, что старший машины никогда не должен спать, или даже дремать в кабине. Монотонное посапывание старшего машины в кабине неминуемо усыпит любого, даже самого добросовестного водителя. Что последует за этим, гадать нет необходимости. Вот на привалах - дело другое. Хотя, привал-то и предназначен для того, что бы взбодриться и размять все конечности. Для последующего продолжения движения.
  
   В Айбаке с утра заняли оборону возле зернохранилищ провинции. Командир батареи старший лейтенант Витя Корнеенко, учитывая мою неопытность и полное отсутствие практики, всю работу сделал за меня. Определил места для огневых позиций двух огневых взводов 82-мм миномётов "Поднос" и взвода "Васильков", установил, где нужно поставить машины, что бы они не попали под возможный обстрел, и в то же время, удобно было из них подносить боеприпасы. Всё это он сделал, объясняя по ходу, почему и зачем это делается. Личный состав подготовил укрытия для миномётов и себя, на случай обстрела из стрелкового оружия. В общем, был выполнен полный комплекс минимальных и оптимальных мероприятий. И всё это делалось под неусыпным наблюдением местных пацанов и, больше чем уверен, скрытого наблюдения менее дружеских глаз. До наступления сумерек всё было мирно и спокойно. Да и первая ночь прошла тихо, хотя ухо невольно ловило звуки совсем близкой стрельбы из стрелкового оружия. Несколько непривычно после тишины вокруг пункта постоянной дислокации полка, а тем более, после мирной жизни в Союзе.
  
   Вторая ночь на охране зернохранилищ стала для меня настоящим боевым крещением. С наступлением сумерек, с двух противоположных сторон душманы начали обстреливать нас из стрелкового оружия. Первый раз я услышал "пение" и "свист" пуль вокруг меня. Непривычно, опасно, но, что тогда было удивительно, не особо тревожно. Первое время непроизвольно вжимал голову в плечи и старался оказаться ближе к горизонтальной поверхности или за укрытием. Потом - привык. Хотя, какого там, привык. Привыкнуть к жужжанию пуль вокруг тебя, невозможно. Пусть и понимаешь, что "свою" пулю уже не услышишь, всё равно, неприятно. В районе половины десятого вечера, я узнал, что мой командир миномётной батареи старший лейтенант Витя Корнеенко получил ранение в живот. Даже этот прискорбный случай, меня как-то не испугал. Или же, я попросту не воспринял его так, как, возможно, воспринял бы уже сейчас. Тем более, что ранен - не убит. Впрочем, анализируя сейчас свои действия и поведение, невольно прихожу к выводу, что меня в то время больше занимали проблемы личного характера, типа постоянного контроля своего собственного поведения, дабы не попасть впросак. А ещё - стремление к созданию авторитета среди сослуживцев, как надёжного товарища, способного перебороть свои страхи. С какой-то стороны это моё поведение сродни страху. Ведь, всё-таки, я боялся? Боялся, пусть и не за свою жизнь, но за собственный авторитет, имидж. А вдруг, да проявлю, ненароком, хоть каплю трусости! Совсем непроизвольно, поддавшись инстинкту. Как ни странно, но этого не произошло. Всё было под контролем, действия - взвешенные, приказы - правомерные. Первый экзамен я выдержал. Судить об этом могут окружающие меня тогда люди. Впрочем, они, я так понимаю, оценили меня на вполне положительную оценку. Я это почувствовал практически сразу по их отношению. Соответственно, это придало мне новые силы, вселило уверенность в самом себе, но и заставило предпринимать новые действия, что бы данный, пока ещё слабенький авторитет укрепить.
  
   На четвёртый день данной рейдовой операции мы сдали "зелёным" охрану и оборону зернохранилищ провинции, построились в колонну и отправились к себе в Ташкурган - в пункт постоянной дислокации полка.
  
   Марш из Айбака до полка совершили как-то легко и довольно быстро. Так мне показалось. Хотя, в последующем, бывало, что ехали значительно быстрее и без ненужных привалов. Восемьдесят километров - это ведь сущий пустяк. Полтора-два часа движения в колонне. Во время движения "домой" я с удовольствием глазел по сторонам. Всё было интересно и ново. Средневековый вид Ташкургана и кишлаков вдоль дороги. Пятна небольших, обработанных вручную участков земли местных дехкан вблизи кишлаков. Горы красного цвета и красивое ущелье возле источника. Быстрая река Саманган. Необозримые участки земли в предгорьях, которых не касалась мотыга или деревянный плуг крестьянина. Земля, выжженная палящим солнцем до такой степени, что, казалось, ничего, даже из сорняков расти, здесь не сможет. На дорогах встречались раскрашенные, как павлины бурубухайки, огромные наливники на базе чехословацкой Татры, легковые Тайоты и Форды. В общем, пока ты ехали к Айбаку, только и дел было, что наблюдать, впитывать новые впечатления, удивляться и сравнивать с пейзажами Союза. Признаюсь, что тогда саму дорогу я особо то и не запомнил. Хотя, сбиться с неё, уехать в сторону, было попросту невозможно. Всё время - только по прямой. Автомобильная трасса Термез-Кабул. Никаких ответвлений в бетонном виде от неё не существовало. И, тем не менее, вот не запомнил, и всё. Ночью - дело понятное, там и ориентиров-то никаких нет. А вот днём - совсем непростительно.
  
   В последующем у меня было довольно много рейдовых операций, да и просто, переездов по просторам Афганистана, несомненно, связанных с риском и угрозой для жизни. Однако, после первого выезда на операцию, я попросту поверил сам в себя, поверил в то, что трусом не прослыву ни при каких обстоятельствах. А это - здорово. Хотя, это сейчас, когда уже всё позади, можно делать такой вывод. А тогда, была только надежда, что самому не придётся краснеть за своё поведение.
  
  3.
  
   Теперь, пожалуй, хотелось бы обратить внимание именно на те эпизоды, которые во время пребывания в Афганистане, запросто могли стимулировать появление лично у меня чувства страха. К сожалению, за почти два года нахождения "за речкой" случались и такие. Причём, неоднократно. В некоторых случаях я попросту сразу не осознавал, что мгновение назад находился бок обок с "костлявой барышней, вооружённой косой". Бывало и такое, что задумываться попросту времени явно не было. Нужно было, подчинившись врождённому чувству самосохранения, бороться за своё дальнейшее существование. В общем, всё как в классической схеме жизни любого человека, начиная с древних времён и каменных топоров первобытного человека и до нынешних дней.
  
   Пробегусь по таким эпизодам чисто в хронологическом порядке своей службы в Афгане. Только ярко выраженные эпизоды, на которые, я так думаю, попросту, стоило обращать внимание. Как я уже отмечал, к "пению" и "свисту" пуль привыкнуть было, как это ни удивительно, довольно просто. Или, даже не столько привыкнуть, сколько заставить себя перестать обращать на это внимание. Даже на весьма неожиданный шум, вызванный воем всяческих железячек и камней, когда в районе кишлака Карайлу под Меймене по нашей колонне душманы выпуляли из самодельного орудия, внутреннее сознание, как-то не отреагировало сигналом "Тревога". Да и не мудрено. Вокруг стояла весьма сильная какофония, вызванная стрельбой из башенных пулемётов бронетранспортёров наших горнострелковых рот и 82-мм автоматических миномётов "Василёк". Только уже несколько позднее, после отхода местной банды в глубину гор, мы имели возможность лицезреть данное "изобретение двадцатого века". Обычный самопал, сделанный из обрезка толстостенной трубы и укреплённый на довольно внушительной коряге. И я, и все окружающие меня офицеры и прапорщики батальона, веселились от души. Брать это "орудие" в качестве трофея, как-то желания не возникло. Попросту в ствол засунули 200-грамовую тротиловую шашку, которая разнесла трубу на отдельные полоски.
  
   В конце августа 1981 года, во время проведения рейдовой операции в районе города Пули-Хумри, произошел весьма неприятный инцидент, наподобие тех, о которых многократно рассказывалось с момента появления первых летательных аппаратов. Да-да! Именно накрытие авиацией своих войск с воздуха. Я не стану винить в этом вертолётчиков, ведь им с высоты птичьего полёта, было весьма затруднительно определить, где свой, а где - чужой. Тем более в горной обстановке, когда наша пехота была прижата к земле огнём неизвестно где находящихся духовских стрелков. В общем, накрыли огневую позицию моего огневого взвода, расположенную между двумя хребтами, залпом НУРСов вертолёта Ми-8. Накрыли плотно, не пожалев для этого ракет. Благо, что мои натренированные миномётные расчёты вовремя успели залечь и спрятаться за близлежащими камнями. Ни одного убитого или раненого. На миномётах - ни царапинки. Распотрошенные вьюки с минами, так и остались лежать возле миномётов. А вокруг - небольшие воронки от "дружеского привета с небес". Было ли мне тогда страшно? Что бы да, так и нет. Во-первых, я попросту не успел испугаться. Даже тогда, когда увидел вертолёт, спикировавший явно на огневую позицию. Во-вторых, как-то сознание не подсказало, что это может быть летит моя смерть. Смерть от своих? Абсурд! В сознании подобное попросту не укладывалось. Злость - появилась, найдя своё отражение в громком словоизлиянии нецензурной формы. Что же говорить о воспоминаниях этого эпизода потом, после окончания операции? Вспоминались только смешные факты. Как резво все улеглись на землю. Как лихо материли вертолётчиков. Какое облегчение появилось после того, как убедился, что все окружающие живы и невредимы, и вооружение цело. Зато на своём личном опыте тогда я смог убедиться, что накрытие противника залпом вертолётных НУРСов - зрелищно, однако ещё вовсе не означает, что цель подавлена. Не такое это грозное оружие, как кажется со стороны. Если не сказать грубее.
  
   Следующий эпизод, произошедший в последний день лета 1981 года - буквально через десять дней, после описанного ранее случая, - был несколько более трагичен. Злополучная рейдовая операция в районе населённого пункта Мармоль. Ночная атака басмачей на участок обороны нашего горнострелкового батальона, занимаемый моей полубатареей. Всё произошло слишком неожиданно. Спросонья я даже не смог сразу сообразить, что это именно на меня, в кромешной темноте, валит толпа бородатых дядек, с целью лишить меня, и моих подчинённых жизни. Все действия были чисто автоматическими. Автоматически стрелял из автомата, с трудом успевая менять опорожненные рожки. Куда стрелял? В сторону криков душман. Автоматически кидал гранаты. Автоматически надел каску, которая спасла жизнь при последующем попадании в неё пули. Автоматически при этом спрятал голову в окоп. Автоматически, сразу же высунулся из окопа, что бы продолжить бой. Какие мысли роились в это время в голове? Только одна: "Не допустить рукопашной схватки. Тогда - точно конец. Ни я, ни мои пацаны, не смогут устоять, если дело примет именно такой оборот. Или насильственная смерть, или плен. Ни то, ни другое не входит в мои планы. Лучше уж смерть от своей резервной гранаты". Причём, все эти мысли были без малейшего намёка на панику. Если бы я запаниковал, как это произошло с большинством моих подчинённых, дело приняло бы именно тот оборот, который гвоздём сидел в тот момент в голове. Ведь из более двух десятков автоматов, находившихся на моей позиции, стреляли от силы только около трети. Отчаянная оборона на моём участке, помогла нам выстоять и заставила банду уйти искать более слабое место в обороне батальона. Хотя, куда уж слабее? Несколько автоматов и один пулемёт ПКМ. Патроны в рожках на исходе. Гранаты - тоже. Присутствовал ли у меня, пусть даже в подсознании, страх? Отчасти - да. Что удивительно, так это то, что страх был явно с командирской окраской. Не столько за себя, сколько за всех. За выполнение задачи. За стойкость обороны. За возможные потери. Боялся ли я ответственности за невыполнение всех этих задач? Боялся. С твёрдой верой в то, что ничего плохого со мной произойти не может, не должно. А, значит, мы должны были выстоять, удержать позицию, не позволить "духам" пройти через нас. Ведь отступать, по большому счёту, было некуда. За спиной Москвы, в тот момент, понятное дело, не было. Однако, любая попытка во имя собственного спасения, покинуть свой окоп, могла привести к неминуемой смерти. Здесь, в укрытии, ты практически не был виден, а на открытой местности - реальная цель.
  
   Духи отошли. Отошли как-то незаметно, продолжая изредка постреливать в нашу сторону. Слева, в районе обороны восьмой горнострелковой роты, возникли звуки нового боя. По радиостанции командир батальона капитан Сергачёв, запросил обстановку. Во время боя, говоря откровенно, на доклады совершенно не было времени. Да и чуть позднее, когда стрельба начала угасать, докладывать было ещё нечего. Методом голосовой связи, опросил сержантов о потерях. Смог только доложить командиру батальона, что есть раненые и на позиции установилась относительная тишина. В ожидании возобновления атаки душман, поспешно набивали магазины патронами, считали, сколько осталось гранат. Практически ещё часа три после наступления затишья, из окопов не выходили. Только отправили раненых - снайпера из восьмой горнострелковой роты и командира миномёта, - на командный пункт батальона, где находился врач из полкового медицинского пункта Сергей Казаков. Ближе к рассвету, стали появляться первые раненые из горнострелкового батальона 149 мотострелкового полка, которые выходили на наш боевой порядок. Их, с сопровождающим, также отправил на КП батальона. Утром, когда ко мне пришел капитан Сергачёв, начали менять огневую позицию, подняв её несколько ближе к вершине горы. Наверное, именно с приходом командира батальона, наступило какое-то расслабление. Появилась усталость, просто ноги свои тащить не было сил. Только ближе к обеду, состояние несколько нормализовалось. Были ли в это время какие-то переживания, сумрачные воспоминания или что-то ещё, подобного характера? Только явно выраженная апатия. Да и ещё, все дума в тот день были направлены на то, что бы подготовиться к следующей ночи и возможному возобновлению ночной атаки басмачей. И подготовились к встрече, действительно достойно. Уцелевшие после этой, второй по счёту ночи на данной горе басмачи, могут подтвердить правдивость моих слов. Ежели Аллах дал им возможность дожить до сего момента. После того ночного боя порядок организации ночного дежурства в нашей миномётной батарее изменился кардинально на весь период моего пребывания в Афганистане. Ночью постоянно старшим смены был один из офицеров или прапорщиков, независимо от того, находились ли мы в горах, или стояли в колонне. Даже если на позиции оставался всего только один офицер или прапорщик. Так было спокойнее. Для всех.
  
   На этой же операции, только несколько позднее - дней через пять, - случился ещё один эпизод, довольно неприятный для своего восприятия. Во время выдвижения в пешем порядке к месту штурма серпантина, наша группа попала под обстрел душманских снайперов. И огонь назвать плотным, просто язык не поворачивается. Так, одиночные выстрелы с довольно большой дистанции. Пожалуй, только эхо далёкого выстрела в горах, извещало о проводимом обстреле. Даже звукового эффекта от полёта пули, зачастую не было. Видимо по этой причине, на эти выстрелы особо никто не обращал внимания. Сами понимаете. С большой дистанции даже из дальнобойного "бура" попасть в плохо наблюдаемую цель, весьма проблематично. Да и к тому времени, все уже изрядно устали от всей этой операции. Всё-таки, десять дней нахождения в постоянной опасности, притупили все возможные инстинкты и ощущения людей. В общем, двигались мы, почти на автопилоте. Я бы, может быть, и не заметил этой пули, предназначенной, ворзможно, мне. Не заметил бы, если бы не почувствовал что моя армейская фляга, подвешенная на поясном ремне, как-то странно не подпрыгнула, и по штанам что-то потекло. Несколько неуютно себя почувствовал в этот момент. То ли я ранен, то ли, ещё что-то подобное? Хотя, никаких болевых ощущений, явно не замечалось. На ходу снял флягу с пояса и обнаружил в её боку дырку, совсем не геометрического вида. Больше стакана воды оказалось на моих штанах. Внутри фляги что-то дребезжало. Позднее, опустошив флягу, я через горлышко вытряс деформированную пулю калибра 7,62 мм. Предположительно, пуля отрекошетировала от какого-то камня, и попала на излёте во флягу. Алюминий легко пропустил этот смертоносный кусочек свинца в латунной оболочке, лишив меня тем самым, запаса воды. Благо, в вещевом мешке лежала ещё одна пластиковая фляга с водой на 2 литра. Как-то этот случай сразу же растворился в сознании. Осталась только досада от испорченного имущества. Благо, у старшины батареи в колонне наших машин, всегда имелся запас всевозможного военного имущества. По возвращении к месту ночлега, я легко заменил свою дырявую флягу на другую. На этом, пожалуй, инцидент был исчерпан. Даже память о нём попросту стёрлась. Или, что вернее, зафиксировалась в моём дневнике. Не будь этого "блока холодной памяти", не удивлюсь, если бы вообще не вспомнил. А так... Сам же себя и успокоил, что данная пуля на излёте вреда мне причинить просто на могла. Не осталось у неё кинетической энергии.
  
   Страх? У человека, находящегося длительный промежуток времени в постоянной опасности, все внутренние чувства попросту притупляются. На их место приходит усталость, безразличие и раздражение. Я заметил, что в таком состоянии, человек чаще всего совершает самые необдуманные поступки. В том числе и те, что называют лихостью и бесстрашием. Гадкое состояние, которое проходит только после пары-тройки дней полного отдыха в спокойной обстановке. Или нейтрализуется возлиянием спиртных напитков. Тоже - проверенный метод.
  
   Далее, до начала декабря 1981 года, в моей жизни и службе на афганской земле никаких, особо значимых событие не произошло. Лечение в госпитале от желтухи. Последующая реабилитация в домашних условиях. Возвращение в часть в последних числах ноября в составе колонны на попутной машине. В первых числах декабря наш батальон отправился в очередную рейдовую операцию в район Меймене. Тогда первый раз должны были мы работать с отдельным десантно-штурмовым батальоном, совсем недавно введённым в Афганистан с территории Союза. К слову, миномётчиков в этом батальоне практически "с нуля" готовил наш командир взвода управления Васька Чаус. Видимо по той причине, что люди в этом батальоне были явно не обстрелянными, нас, офицеров и прапорщиков миномётной батареи, распределили в качестве "советников" и артиллерийских корректировщиков в боевые группы данного ДШБ. Задачей операции было уничтожение базы по подготовке басмаческих специалистов в районе кишлака Джаркудук. Вертолётным десантом посадочным методом боевые группы ДШБ перекрыли возможные пути отхода душман в горный массив. Колонна бронегруппы по единственной дороге вышла к кишлаку, завершив этим полное его окружение. После этого началось повальное истребление всей живой силы противника всеми доступными способами. Артиллерийский дивизион нашего полка, уже получивший к тому времени наряд на перевооружение с 85-мм пушек Д-44 на 122-мм гаубицы Д-30, сжигал все боеприпасы, имевшиеся в боеукладке и транспорте дивизиона. Вертолёты и штурмовики по очереди обрабатывали всё, что оказалось в кольце блокировки. В общем, огневая поддержка была солидной. Всё бы ничего, если бы в какой-то момент времени, в районе группы ДШБ, в которой я был артиллерийским корректировщиком, не начали рваться 85-мм снаряды нашего артиллерийского дивизиона. Причём, первый, видимо пристрелочный, разорвался буквально метрах в двадцати от того места, где я залёг вместе с командиром десантно-штурмовой роты. Сказать, что ощущение было далеко не из приятных, значит, ничего не сказать. Зная не понаслышке, закон рассеивания снарядов, можно было прогнозировать, при залпе батареи, попадание одного из снарядов в то место, где мы укрылись. А до этого самого залпа оставались минуты, если не секунды. Пришлось в спешном порядке выходить на связи с командиром нашего горнострелкового батальона, что бы он передал на огневую позицию дивизиона команду на прекращение огня. Ещё одна глупость. Артиллерийский корректировщик и не имеет связь с теми, огонь которых должен корректировать. Сами понимаете, на это времени было слишком мало. Благо, и артиллеристы в этот момент явно не спешили. Правда, ещё пара снарядов разорвалась несколько в стороне, но залп батареи не прозвучал. Что это было? Пристрелка цели или же просто шальная стрельба? Никто сейчас сказать уже не сможет. Будь это в мирных условиях, последовало бы длительное расследование, которое, возможно, сняло бы пелену таинственности с данного вопроса. Здесь, на войне, да ещё и в сложившейся обстановке, разбираться никто не захотел. Тем более, что потерь эти выстрелы не принесли. Всё тот же, традиционный для данного повествования вопрос. Сопровождался ли этот инцидент чувством страха? Разговор только обо мне. А вот его-то как раз и не было. Неприятно, прикольно, удивительно, необычно. Но и только. "Лес не рубят, а щепки летят. По своим артиллерия бьёт". Вообще-то не каждому артиллеристу в жизни выпадает такая возможность - попасть под огонь артиллерии, да ещё и своей. Причём, без вызова этого огня на себя. Мне подобное "счастье" выпало. Без трагических, к этому самому счастью, последствий.
  
   Довольно неприятные ассоциации и сейчас возникают у меня при воспоминаниях, связанных с рейдовыми операциями нашего батальона в районе ущелья Вальян. Одним своим концом это ущелье соседствовало с перевалом Саланг, а другим - упиралось в дорогу Термез-Кабул. Реально в ущелье Вальян наш батальон в пешем порядке работал несколько раз. Причём, скажу честно, постоянно без особо положительных результатов. Местная банда отличалась боеспособностью и мобильностью. Да и в тактическом плане была подготовлена весьма хорошо. Возможно, не вся банда, но командование - точно. В затяжной бой с превосходящими силами не вступала, однако при отходе, выставляя заслоны, "покусывала" довольно неприятно и чувствительно. Мне лично два раза пришлось прочувствовать это на собственной шкуре. Извиняюсь, несколько увлёкся и оговорился. Не на собственной "шкуре", а на своих нервных окончаниях. "Шкура", на счастье, осталась целой.
  
   В начале апреля 1982 года довелось мне в составе пешей колонны батальона выдвигаться по гребню гор вдоль ущелья, для проведения блокировки находящихся в ущелье Вальян кишлаков. Как это было всегда, миномётчики следовали в середине "цепочки" за управлением батальона и горнострелковой ротой. Учитывая солидный вес всего того, что каждый из нас нёс с собой, и условия высокогорья, скорость движения была относительно небольшой. Во время такого движения работают только ноги. Чаще всего, в сознании фиксируются только спина и обувь, идущего впереди тебя. Наподобие "робота". Конечно, на командирах подразделений добавочно довлела ответственность за своих подчинённых, однако, порой уже после часа подобного движения, и эта ответственность несколько притуплялась, особенно если вся цепочка двигалась без каких-то отклонений от установленного ритма и порядка: никто не отстаёт, никто не падает от бессилья. Весной 1982 года и в миномётной батарее, и в остальных подразделениях батальона, необстрелянной молодёжи, как таковой, не было. Основная масса военнослужащих срочной службы, успела адаптироваться к тем трудностям, которые сопровождали нас при проведении рейдовых операций. Да и система передвижения в горах в пешем порядке, была здорово отлаженной. В общем, двигались мы в тот раз в горах, особо не забивая себе голову какими-то посторонними мыслями. Во всяком случае, это относилось именно ко мне. Тем более, что в этот раз командир батареи Паша Бурмистров находился рядом, и, автоматически, командование личным составом было возложено непосредственно на него. Я только, чисто по привычке, изредка оглядывался назад, что бы убедиться, что всё в порядке.
  
   Обстрел "цепочки" батальона одиночными стрелками духов произошёл совсем неожиданно. Только резко прозвучавшее эхо в горах обозвалось на первые выстрелы. Впереди, совсем рядом со мной, упал солдат, получивший лёгкое ранение. Цепочка батальона мгновенно исчезла из поля видимости стрелка. Все залегли, подготовив оружие для ведения стрельбы. Только вот, куда стрелять, никто толком не знал. Стоило кому-то из шурави приподняться, как следовал очередной выстрел. И, опять, лёжку стрелка никто засечь не мог. Методом осмотра местности и исключения, определили возможные места расположения снайпера. Причём, наиболее вероятная позиция, - среди нагромождения солидных валунов, - для поражения стрелковым оружием была весьма затруднительной. Благо, противотанково-огнемётный взвод батальона, имел с собой станковый противотанковый гранатомёт СПГ-9 "Копьё". Пара осколочных гранат в район валунов, дала нам возможность подняться и продолжить движение по намеченному маршруту. Сопровождалось ли у меня всё это действо, каким-то страхом? Скорее нет, чем да. Ну, стреляли по колонне, ну, есть потери во взводе связи, ну, приостановлено движение. Да и как-то не было времени и желания думать о страхе. Может быть, уже сила привычки и опыт заставляли соответственно реагировать на подобные обстрелы. Или, чувство самосохранения. Бравада? Не думаю. В батальоне, среди равных, и, тем более, уже заработав на предыдущих операциях какой-то авторитет, показывать свою храбрость было бессмысленно. Даже, совсем наоборот, в случае явно показушных действий, можно было услышать нарекания от других своих товарищей. Ведь не секрет, что появление раненых и убитых во время пеших переходов, сильно связывает всё подразделение. Нужно переносить вышедших из строя сослуживцев до удобного для эвакуации вертолётами места. Порой, до этого района бывало довольно приличное расстояние. В чём проблема? А в том, что можно было поставить под срыв выполнение всей поставленной задачи. Тогда, на наше счастье, ранение солдата оказалось не слишком тяжёлое. Он потом смог передвигаться относительно самостоятельно, хотя и стал ограниченно боеспособным. И, всё равно, одиночный снайпер, или, что вероятнее, пара-тройка душман, минимум на пол часа задержали колонну более чем двух сотен вооружённых шурави.
  
   Где-то через полтора месяца, после рассказанного ранее случая, довелось нам вновь посетить уже знакомую местность в районе ущелья Вальян. На этот раз тактика действий нашего батальона несколько изменилась. Батальон по пути следования цепочки, занял на господствующих вершинах отдельные опорные пункты вдоль кишлаков, расположенных в ущелье. Естественно, не спускаясь с гребня горы к самим кишлакам. Мне несколько повезло, по сравнению с другими, так как позиция моего миномётного взвода совместно с горнострелковым взводом седьмой роты оказалась первой от входа в ущелье, километрах в четырёх от дороги, напротив кишлака с одноимённым названием. Именно поэтому, от места расположения бронегруппы пришлось пройти пешком всего ничего. Развернул миномёты на противоположном скате горы, вне зоны видимости из кишлаков, и выставил наблюдателей. Остальные подразделения батальона, вместе со второй частью миномётной батареи, отправились дальше в глубину ущелья. Даже невооружённым глазом было видно, что в кишлаке происходит какое-то хаотическое движение, отдалённо смахивающее на панику. Хотя, в нашу сторону никаких враждебных действий не предпринималось. Понятное дело, что подобная обстановка невольно расслабляла. Солдатики начали бродить в полный рост сперва на обратном скате горы, а потом и на самом гребне. Пришлось прикрикнуть на "героев" из своей группы. Мои окрики подействовали и на пехоту. Хотя, получил, в качестве "наказания", осуждающие взгляды отдельных "смельчаков". Не скажу, что эти действия с моей стороны, были своевременными. Хотя, с другой стороны, лучше перестраховаться, чем недостраховаться. Всё-таки, до ближайшего строения от нас было всего ничего - чуть более половины километра. Хороший стрелок, да ещё и вооружённый приличной винтовкой, да ещё и с оптикой, мог бы запросто кого-нибудь подстрелить. В общем-то, до обеда окружающая обстановка была спокойной. Пока группа замполита восьмой горнострелковой роты Сергея Шестопалова, не попала в засаду и не оказалась полностью блокирована в отдельно стоящем доме на окраине кишлака, километрах в пяти от того места, где находились мы. Не узнай мы об этом по радиостанции, по активизации действий басмачей со стороны кишлака Вальян, вполне могли бы понять, что что-то не так. Сперва, в нашу сторону стали звучать одиночные выстрелы из "буров". Впрочем, они не особо нас беспокоили. Только заставили быть более собранными и аккуратными. Потом стали появляться, перебегающие за низкими глинобитными дувалами, вооружённые фигуры "духов". Как в театре, мы стали сопровождать эти перебежки "аплодисментами" из снайперских винтовок СВД и пулемётов ПКМ. Впрочем, без особой эффективности. Во всяком случае, создавалось впечатление, что нашу группу пытаются связать вялотекущим боем, дабы никто не смог уйти с позиции на подмогу группе Шестопалова. В какой-то момент пришлось мне даже применить миномёты, так как на окраине Вальяна появилась переносная установка 12,7-мм крупнокалиберного пулемёта ДШК, которую "духи" сходу применили по нам, пустив пару-тройку коротких очередей. Сама установка заслуживала того, что бы обратить на неё внимание. Станок для пулемёта представлял собой два внушительных бревна, соединённые между собой в виде буквы Т. Верхняя перекладина чуть больше одного метра. Ножка - около двух метров. Сам пулемёт ДШК был закреплён в пересечении брёвен. На длинном бревне было закреплено неказистое сидение. Переноска такого станка осуществлялась тремя человеками. Каждый держал свой конец бревна. Хоть установка весьма не лёгкая, однако "духи" переносили её без видимых усилий, бегом. Причём так быстро, что сумели убежать и от моих мин. После того, как я "погонял" расчёт пулемёта ДШК по полю стрельбой из миномёта, эта установка больше нас не беспокоила. Видимо, поняв, что у нас имеется средство противодействия крупнокалиберному пулемёту, душманы решили не рисковать вооружением и людьми. Наверное, установку переместили в какое-то другое место. Во всяком случае, должен признаться, что обстрел из крупнокалиберного пулемёта, пусть и пулями ПС, весьма неприятное явление. И полёт пуль над головой, и чмяканье их при попадании в грунт или камни, разительно отличается от 7,62-мм. Попадание 12,7-мм пули в человека, или сразу прекращает его жизненный путь, или делает калекой на всю жизнь. К счастью, это был первый и единственный случай моего непосредственного контакта с этим оружием в качестве мишени. Сразу испугаться я не успел. Да и в тот момент во мне преобладал больше азарт от желания накрыть подобную цель из миномёта. Страшно стало потом, когда рассматривал места попадания 12,7-мм пуль. Аж мороз по коже пробежал. Не надолго, но факт сам по себе. Появились новые изменения обстановки, которые отодвинули переживания на более позднее время. Время, которое, к счастью, подошло только сейчас.
  
   Несколько позднее "духи" даже попытались обстрелять нашу позицию из 82 или 81-мм миномёта. Ни на траектории полёта, ни по воронке разрыва, калибр миномётной мины сходу не определишь. Тем более, когда вопрос разницы калибра всего в одном миллиметре. К этому времени на гребне горы остались только мои миномётчики, два сапёра и расчёт 7,62-мм пулемёта ПКМ. Остальные военнослужащие седьмой горнострелковой роты, ушли на усиление главных сил батальона. По всей видимости, боеприпасов к миномёту у местной банды было маловато, так как они мины явно берегли. Кинули штуки четыре с промежутком минут в пять, и успокоились. Откуда велась стрельба по моей группе, я так и не определил. Тем более, что миномётчиками басмачи были явно погаными. Ближе пятидесяти метров ни одна мина от нас не разорвалась. Для острастки, я в ответ выпустил по кишлаку несколько мин "в белый свет, как в копейку". Или даже просто для самоуспокоения. В дальнейшем, огонь, беспокоящего характера, банда вела по моей группе только из стрелкового оружия. Что бы шурави нюх не потеряли. Ночью это вообще было не страшно, так как с такого большого расстояния даже днём попасть в человека проблематично. А днём мы все соблюдали осторожность. В полный рост не вставали, наблюдение вели только в касках, высовываясь только так, что бы видеть склон горы и подступы к нему. Результат - потерь не было вообще. В принципе, в течение последующих двух недель нахождения на этой рейдовой операции, никаких особых событий, способных вызвать резкий выброс адреналина, не случилось. Во всяком случае, я не вижу причин акцентировать на них внимание. Всё происходило в рамках привычного действия.
  
  4
  
   Пожалуй, на этом моё участие в относительно масштабных боевых действиях, связанных с участием в рейдовых операциях третьего горнострелкового батальона можно считать оконченными. В конце лета 1982 года нас перевели на охранение магистрального трубопровода вдоль трассы Термез-Кабул. Наступил период относительного спокойствия. Хотя, это ещё, как сказать. Какое, к чёрту, спокойствие? Одно дело находиться в составе батальона, когда тебе на помощь готовы прийти десятки и сотни вооружённых сослуживцев. Другое дело - гарнизон в два с половиной десятка человек, расположенный на отшибе. Сколько было случаев, когда по беспечности, вырезали и более крупные гарнизоны? Без единого выстрела. Первое время на гарнизоне мне бывало действительно страшно. Особенно в ночное время. Территория гарнизона такая, что полностью организовать круговую оборону моими силами не вполне реально. Освещение на гарнизоне отсутствует. Кроме керосиновых ламп. Дежурная смена состоит всего из шести человек, за которыми нужно постоянно осуществлять контроль. Помощи, ранее чем через пол часа, ожидать не приходится. В общем, было от чего задумываться. Делать дежурную смену большую по количеству людей, значит уже через пару недель превратить весь личный состав гарнизона в ходящих зомби. А уж усталость приведёт к тому, что вместо бдительных часовых, получишь людей, готовых в любую минуту заснуть на посту. В общем, первый месяц у меня сложился кошмарным. Каждые два часа проверяли часовых. Проводили тренировки по организации возможного отражения нападения. Совершенствовали инженерные минные и невзрывные ограждения. Постепенно напряжение спало, и осталась только чётко спланированная система боевого дежурства и организации жизни и деятельности гарнизона, которая, должен сказать, до самой моей замены из Афганистана, ни разу не дала сбоя. Впрочем, и во время службы на гарнизоне, отдельные эпизоды, явно связанные с угрозой жизни, всё-таки, случались.
  
   Не хотелось мне останавливаться на этом эпизоде, когда, вполне возможно, мой жизненный путь мог запросто прерваться, да, раз уж коснулся данной темы, нет смысла "выбрасывать слово из песни". Хотя, если уж так разбираться, данный случай уж никак не был связан с появлением чувства страха. Дело в том, что произошёл этот случай ночью, а именно в ночь с 31 декабря 1982 года на 1 января 1983 года. На этом можно было бы и закончить, ибо все поняли, что в этот временной отрезок, трезвым я себя назвать смог только с большим приближением. Год замены я встречал с солидным запасом спиртосодержащих жидкостей элитных марок. Армянские коньяки и бренди, шампанское. Впрочем, и закуска была солидная. Но, дело не в том, как встречал Новый год, а в том, что произошло потом. А потом... случилось непредвиденное событие.
  
   Всё было тихо и спокойно, пока где-то в два часа ночи, дежурный по гарнизону не привёл к нам в домик солдата с соседнего поста, где размещался один из гарнизонов 9-й мотострелковой роты. Не стану сильно вдаваться в подробности, но оказалось, что, возвращаясь на свой гарнизон неизвестно откуда, БТР-70в этой роты, где-то в двух километрах от моего гарнизона был обстрелян, невесть откуда появившимися "духами". Оба двигателя бронемашины заглохли. Попытки сходу и в спешке, не зная причины неисправности, вновь завести двигатели привели к тому, что аккумуляторы сели. Как результат - система электроспусков башенных пулемётов, подсветка прицела, питание прибора ночного видения оказались обесточенными. Не говоря уже о том, что и радиостанция, по которой можно было бы вызвать подмогу, не светилась индикаторными лампочками даже в полнакала. БТР превратился в 13-тонную неподвижную железяку, способную в любую минуту стать могилой для техника роты о двоих его солдат. Чтобы этого не произошло, башенного стрелка отправили в одиночку по дороге на мой гарнизон за помощью. Удивляюсь, откуда у этого солдата взялось столько отваги, чтобы одному, ночью, по вражеской территории пройти эти два километра, отделяющие заглохшую боевую машину от моего гарнизона. Как бы то ни было, но он дошёл.
  
   Сидя за праздничным столом, мы приняли решение: с командиром взвода автоматических миномётов прапорщиком Колей Бондарчук выехать на машине ГАЗ-66 для оказания помощи соседям. Вот они - последствия выпитого спиртного. С трезвой головой я бы принял совершенно иное решение. Уж, во всяком случае, выехал бы к БТРу не вдвоём, а, как минимум, с пятью-шестью солдатами. А тут, "герои", готовые к бою с неизвестным количеством противника. Однако, что сделано, то сделано. Время вспять не повернёшь. Дежурному по гарнизону мной была поставлена задача, проинформировать всех на постах гарнизона о случившемся нападении, поднять резервную группу и держать её до моего возвращения в боевой готовности. Посадив башенного стрелка (посыльного), в кабину, втроём выехали с гарнизона в сторону Ташкургана. Я, что для меня сейчас не вполне оправдано, сам сел за руль. Понятно, что во время службы в Афганистане, мне многократно приходилось садиться за руль автомобиля ГАЗ-66. Однако, это было на трезвую голову и на небольшие расстояния. Здесь же, пусть расстояние до бронемашины было относительно небольшое, но вот о своём трезвом состоянии правдиво сказать попросту стесняюсь. К слову, это был, пожалуй, первый и последний случай, когда я сел за руль пьяным.
  
   БТР стоял посреди дороги. Вокруг, как по заказу, расстилалось ровное поле. Конечно, ровность поля была относительная, созданная более чисто ночными ощущениями. Да и ночь выдалась как на грех, непроглядная - ни луны, ни звёзд на небе разглядеть было невозможно. Не известно, кто на кого нарвался. То ли БТР на "духов", то ли "духи" на БТР. Остаётся только констатировать факт стычки двух противоборствующих сторон.
  
   Зная Виталика Селезнёва и его скрупулёзную подготовку техники к каждому выезду со своего гарнизона, оставалось только удивляться, что эта боевая машина в данный момент стоит совершенно без движения. Хотя, я сейчас не совсем уверен, что он выехал куда-то именно на СВОЕЙ машине. Бортовой номер память как-то не зафиксировала. Факт оставался фактом. Попытки завести БТР с помощью ГАЗ-66 "с толкача", не увенчались успехом. Не потянула моя маломощная машина тринадцать тонн железа. Решили отправить техника роты с Бондарчуком на их гарнизон за другим БТР, а меня с водителем и башенным стрелком оставить охранять повреждённую бронемашину.
  
   Судя по всему, банда, или бандиты, далеко от дороги не ушли, очевидно, имея скромную надежду, захватить этот "лакомый кусочек". Со стороны поля изредка раздавались, то непонятные звуки, то одиночные выстрелы. Пришлось нам троим, находиться в постоянном напряжении. Не стану сочинять, но под воздействием спиртных паров особого страха за свою жизнь я не испытывал. Это чувство пришло уже дня через два, когда мне довелось опять встретиться с Виталиком Селезнёвым. Тогда он мне и рассказал всю историю своего приключения и предположения той ночи. Водителя я посадил за башней БТРа, а стрелка - между колёсами машины, с задачей - внимательно следить за подходами к дороге. Сам залез в башню, и, используя механические приводы для наводки и спусковой механизм пулемёта ПКТ, простреливал короткими очередями местность. Честно говоря, делал это чисто "на испуг", так как без подсветки в прицел ничего разглядеть было не возможно. Пару раз душманы, прикрываясь редким огнём, вроде бы, предпринимали попытки подойти к нам, и только плотный, хотя и не особенно прицельный огонь из двух автоматов и пулемёта, позволили нам удержать их на безопасном расстоянии. Как бы то ни было, в итоге, как в песне Высоцкого: "Конец один - пришёл тягач, и там был трос...". Два БТРа, пришедшие на помощь, сходу простреляли поле из своих башенных пулемётов, после чего один их них зацепил повреждённую машину на два троса и потащил её на свой гарнизон. Мы с Колей, под прикрытием второго БТРа, благополучно доехали до моего гарнизона и поставили машину на место. Зашли в домик и вместе с Виталиком выпили по рюмке коньяка за успешное окончание данного инцидента. Резервной группе была дана команда "Отбой". После этого все улеглись спать до утра.
  
   Дабы, не опускаться до мелочей и пытаться отдельные недоразумения выдать за реальную опасность, коснусь ещё одного случая, который, на мой взгляд, был явным "звоночком" для моей собственной безопасности. Не буду скрывать, но в моей практике отмечался такой случай, когда я чуть не поплатился за русский "Авось". Дело было где-то в начале весны 1983 года. Получил я приглашение на день рождения от одного из офицеров нашего батальона. Праздник решено было отмечаться в гарнизоне "Источник" на Кабульской трассе. Выехал я туда на своём "личном" автомобиле ГАЗ-66, без прикрытия бронетехники, которой, впрочем, у меня и быть не могло. Посидели, погульбанили, употребили горячительные напитки с солидной закуской, представленной на праздничном столе с восточной щедротой и, опять же, восточной избирательностью. Естественно, по причине необходимости возвращения домой посветлу, выехал обратно на той же "легкобронированной" машине ГАЗ-66, часа в четыре вечера. Всё бы ничего, ибо ехать нужно было только 27 километров, если бы в 15 километрах от "Источника" не наткнулся на, стоящую на дороге, разношерстную колонну советских и афганских грузовых машин. Оказалось, что в оросительных каналах вдоль дороги, в полутора-двух километрах впереди, засела какая-то банда, обстреливающая все, без исключения, проезжающие машины. Видимо это для того, что бы не разбираться, где - свои, а где - чужие. Как на грех, ни с нашей, ни с обратной стороны движения не оказалось бронетехники, способной своим огнём рассеять эту мелкую банду. Да и пехоты, способной прочесать тот, небольшой участок местности вдоль дороги, где засели "духовские" стрелки, под рукой не было. Как это говорилось в одном из популярных советских художественных фильмов: "Смеркалось!" Помощи ждать, да и вообще, ждать, что бы то ни было, становилось небезопасно, так как изрядное скопление техники на дороге свело на нет всякую возможность развернуться, и удрать в случае возникновения у этой банды желания, подойти к нам и "пощипать" эту скученность машин. Именно удрать, ибо, вступать в открытый бой в данных условиях - полнейшее безумие. Посоветовавшись со своим водителем, как главным исполнителем предстоящей авантюры, решили на предельной скорости проскочить обстреливаемый участок дороги. "Авось!" Разогнали машину где-то до 70-80 км/час (большую скорость развить на военной машине мало вероятно), легли головами на двигательный отсек машины (чтобы исключить возможность противником ведения огня по грудным фигурам, сидящим в кабине-"аквариуме"), и, наблюдая, я правым, а водитель - левым глазом за дорогой, проскочили опасный участок дороги. Только цоканье пуль по кабине сопровождало наше "триумфальное" бегство. Удачно! Никто не пострадал. Только уже дома, осматривая машину, обнаружили пулевые пробоины в дверце, капоте, кузове и обшивке кабины. Одна из пуль, судя по входным отверстиям в двери и капоте двигателя, прошла в сантиметре от коленной чашечки правой ноги водителя. Попади она в ногу, жмущую на педаль газа, наша машина оказалась бы в кювете, а мы, или на том свете, или в руках у басмачей. Вот такой гадкий расклад дела. А ведь была вероятность более точных выстрелов со стороны басмачей. Вероятность гибели водителя в том случае, была значительно большей, чем моя собственная, так как банда засела именно с левой стороны дороги. Хотя, при стрельбе в лобовую часть кабины, одинаковой опасности подвергались мы оба. На этот раз "Авось" сработал, но где гарантия, что он мог бы сработать в следующий раз? Я совершенно не стремлюсь показать себя этаким "героем апрельской революции". Как раз, наоборот. Сейчас, в зрелом возрасте я бы вернулся на "Источник", попросил бы пару БТР-70, и, разметав банду в разные стороны, спокойно приехал бы к себе домой на гарнизон. Но, это сейчас, с холодной головой и холодным рассудком. Да и, к тому же, с не отравленным алкоголем мозгом.
  
   Ещё один интересный эпизод. Дело было уже перед самой моей заменой из Афгана. "Год заменщика" был в самом разгаре. Впрочем, как таковой "год заменщика" ни в малейшей мере не повлиял на изменение моей личной деятельности. Всё так же я отвечал за подчинённый личный состав. Всё так же неусыпно поддерживал дисциплину на гарнизоне. Всё так же периодически выезжал на командный пункт батальона по служебным делам.
  
   Именно в тот день я ехал на командный пункт нашего батальона в Айбаке. Ехал, в общем-то, расслабившись, так как наиболее опасный участок дороги был уже позади. Буквально в паре километрах виднелся кишлак Ларган - гарнизон Сергея Полушкина. Движения на трассе в это время практически не было. Ни в попутном направлении, ни во встречном. Довольно удивительное явление для этого участка дороги в это время суток. Изредка, с промежутком в пару-тройку километров, встречались отдельные афганские бурубухайки. И опять всё замирало. Меня это отсутствие машин на дороге особо не печалило. Нет машин, ну и хорошо. Зато никто не закрывает обзор во все стороны. Да и ехать можно было на максимально допустимой для военной машины ГАЗ-66 скорости. Это, скажу я вам, была ещё одна предосторожность при движении в Афганистане. В быстро движущуюся цель попасть труднее. Что из гранатомёта, что из стрелкового оружия. Глаза привычно производили прощупывание участков, представляющих вероятную опасность со стороны "духов". "Шестое" чувство подрёмывало, не подавая никаких импульсов в те места, где должна была включаться немедленная реакция. Полностью расслабляющая обстановка.
  
   Когда уже первые дувалы кишлака Ларган стали мелькать с левой стороны машины и стал отчётливо виден танк, выведенный с командного пункта батальона на свою дневную позицию, навстречу нам попалась машина "Татра", оборудованная под топливоцистерну. Можете представить себе эту машину? Этакая махина с полукруглыми кабиной и капотом двигателя. Рама в виде трубы. Огромная бочка, ёмкостью этак тонн на двадцать. Когда бочку заливали топливом под горловину, казалось, что задние рессоры шасси выгибались в обратную сторону. Обычно эти "наливники" принадлежали государственным организациям. Даже окраске у них было практически одинаковая. Кабина - от светло серого цвета до "белой ночи", а бочка - серебристого. Давно стало привычным, что водители-афганцы к категории "лихачей" - малоподходящие кандидатуры. А уж водители наливников и вообще ездили со скоростью не более шестидесяти километров в час. Это - пустые. Загруженные топливом - и того меньше. В общем, встречная "Татра" ехала со скоростью не более сорока километров в час. А то и ещё медленнее. Когда до неё осталось метров сто, внезапно прогремел взрыв или самой машины, или только цистерны. Над цистерной поднялся дым. Моя команда: "Стой!" совпала со скрипом резины колёс нашего ГАЗ-66 о дорогу. Мгновенно с водителем выскочили из кабины и залегли в кювете дороги. "Татра" медленно скатились с дороги под откос и, остановилась. Вид у неё был такой, что на это нужно было посмотреть. Из наливной цистерны выбило оба дна, и теперь она представляла собой трубу, длиной около восьми метров. Это лишний раз доказывало, что емкость цистерны была практически пустой. Будь бы там какое-то топливо, взрыв сопровождался бы солидным выбросом дыма и пламени. Переднее дно цистерны, сопровождаемое взрывной волной, начисто срезало всю кабину до капота. Вполне понятно, что водитель и возможные пассажиры уцелеть там не могли. Простейшее сопоставление фактов говорило о том, что этот взрыв следует отнести к категории диверсии. Просто так бочка взорваться не могла. Даже если бы её прострелили из стрелкового оружия, эффект был бы несколько иной. Вырвало бы заливные горловины и краны, но, никак не оба дна. Правда, соображений безопасности у меня хватило, не играть в следователя и не пытаться приблизиться к изуродованной машине. Будь это наша, советская машина, реакция и действие были бы совершенно иными. А в той ситуации, даже особых переживаний за афганцев не появилось. Только боязнь за собственные жизни. Да и что говорить. Хоть за прошедший период службы "за речкой" повидать довелось многое, но именно в этой ситуации я трухнул здорово. Может быть из-за того, что был в некотором расслаблении. А тут - на тебе, довольно сильный взрыв в непосредственной близости. Испуг, перешедший в явный страх. А может быть сработал закон самосохранения: "Замена в опасности"? В общем, что было, то было. Впрочем, страх подтолкнут к принятию решения. Принятое решение - к его исполнению. И вот я уже был возле нашего танка, связался по радиостанции с пунктом управления, доложил о случившемся дежурному радиотелефонисту, и продолжил движение к намеченной точке. На этом страх, как таковой, притупился. Без противной дрожи в конечностях и подёргивания головы.
  
  5
  
   На этом, пожалуй, следует закончить свои разглагольствования по поводу чувства страха. Обычного, человеческого страха. Уже сейчас, что бы мне не пытались доказать, хотелось бы отметить, что людей, полностью лишенных чувства страха, в природе не существует. Нормальных людей. Насчёт одурманенных наркотиками или спиртными напитками, не говоря уж о психически ненормальных, речь не ведётся. Им, уж точно, любое "море по колено". Самосохранение, заложенное инстинктом человеку с рождения, всегда сопровождается какими-то отголосками такого, порой неконтролируемого чувства, как страха. Можно ли этот страх перебороть или сделать контролируемым? У кого как получится. У кого данное действие выходит из-под контроля, зачастую приходится туго. Далеко за примерами ходить не приходится. Всплеск неконтролируемого страха, может вызвать панику, заставить совершать необдуманные поступки. Что последует за этим? Догадаться не трудно. Зато для людей, которые сумели перебороть или даже только притупить собственный страх, как правило, уйма личных проблем уходит в сторону. Как в конечном результате, так и внутренне, морально. Представляете, какое облегчение появляется у нормального человека, который убедился, что он в состоянии частично или полностью контролировать свои инстинкты? Пусть не все, а только те, от которых может зависеть его дальнейшее существование. Я даже отдалённо не пытаюсь причислять себя к абсолютно волевым людям, способным полностью внутренне контролировать себя. С чем-то я с раннего детства справиться так и не смог. Боюсь высоты. В панику впадаю, если, ни дай Бог, при нахождении в воде, в дыхательные пути попадёт окружающая меня жидкость. Болезненно реагирую на любые попытки меня унизить или оболгать. Всяческими доступными способами и до конца отстаиваю свою правоту и свой авторитет. Не могу хладнокровно причинить боль или даже лишить жизни мыслящих животных. Да, мало ли их, этих внутренних ограничений, которые "не могу"... Зато могу позволить себе не бежать в панике от явной опасности, сумею себя защитить и встать на защиту своих близких. И это - здорово. А вообще, исходя из всего того, что мной было сказано в этом повествовании ранее, можно сделать вывод, что мне в Афганистане страшно всё-таки было. Не все два года, но в какие-то отдельные периоды службы. О которых, по существу, я вам и рассказал.
Оценка: 8.51*4  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023