ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Чернышёв Юрий Иванович
Жернова

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:

ЮРИЙ ЧЕРНЫШЕВ

ЖЕРНОВА

ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

2 0 1 3

  
  
   УДК 821.161(477)-4
   ББК 84.4УКР=РОС6-4
   Ч-52
  
  
   Ч-52 Чернышёв Юрий Иванович
   ЖЕРНОВА : Исторический роман - ....
   Художественное отображение создания, становления и развития Российского флота
  
  
   Новая книга Юрия Ивановича Чернышёва представляет собой развернутое историческое полотно, с документальной точностью отражающее основные вехи развития и становления РУССКОГО ФЛОТА. Но флот - это не просто сосредоточение кораблей с их экипажами. Роль и значение военного флота - во все времена и во всех странах - определял его высший командный состав - ФЛОТОВОДЦЫ.
   Вот на этих личностях, начиная с послепетровских времен, и сосредоточился автор. Есть в книге упоминания о тех, кто создавал базу флота: Потёмкине Г.А., Чернышёве Г.И, Грейге А.С., Бутакове Г.И.. Но значительно больше внимания уделено русским адмиралам - тем, кто водил в сражения флоты и эскадры, прославляя победами свою Родину, а то и сложив голову за правое дело.
   Это и прославленный адмирал Макаров С.О., и "демонический" Правитель России
   Колчак А.В., и многочисленные командующие флотами на Балтике и Черном море. Но в центре событий, по воле автора, зачастую оказываются представители славного флотского рода Саблиных, в каждом из поколений которого - в досоветскую эпоху - были адмиралы. Лишь Октябрьская революция 1917 года и последовавшая за ней Гражданская война под корень истребили этот род русских патриотов, как и сотни тысяч других сыновей и дочерей своего Отечества.
   ЖЕРНОВА власти, во все времена беспощадно перемалывавшие лучших, самых талантливых людей, наибольшие обороты приобрели с приходом на "трон" большевистского "царя" И.Сталина. Да и его наследники нередко задействовали различные инструменты репрессий, а сталинские идеи и сейчас живы - как на вершинах власти, так и среди простых граждан бывшего СССР. И потому главной целью автора является привлечение внимания русскоязычной читательской аудитории именно к этой порочной тенденции. Пора уже всем нам становиться человеками!..
  
  
  
  
  
  
  
   Чернышёв Ю.
   Ч-52 ЖЕРНОВА. Роман. - Ж.: Издательство "Рута", 2013. - 452 с.
   ISBN 5-237-01411-9.
   "Жернова" - новый роман автора, продолжающий тему ранее вышедшей в свет трилогии "Покоя нет" и раскрывающий новые страницы прошлого и современности нашего общества.
  
   с Юрий Чернышёв
   с "Рута"
  
  
  
   0x01 graphic

П Р О Л О Г

  
  
   Из Североморска, где "Сторожевой" проводил боевые ракетные стрельбы, корабль должен был идти в Лиепаю на докование в СРЗ-25. За два года после спуска на воду этот суперсовременный БПК - большой противолодочный корабль - избороздил не одну тысячу миль. Первый его дальний поход на Кубу был для молодого, лишь недавно сформированного экипажа нелегким испытанием, и тем радостнее стало возвращение на свою базу, где моряков с волнением ожидали не только их семьи, но и флотское командование, без достаточной подготовки отправившее "Сторожевой" в столь длительное одиночное плавание.
   В следующем году БПК так далеко не отправляли, но многомесячная боевая служба в Средиземном море потребовала от офицеров и матросов никак не меньшего напряжения духовных и физических сил. А уже при возвращении домой поступил приказ командующего Балтийским флотом о заходе на Североморский полигон для проведения ракетных стрельб. Да и в родном Балтийске отдых для экипажа корабля был слишком непродолжительным. Еще не закончили сдачу на береговые склады всех артиллерийских боеприпасов, что делается всегда перед уходом на ремонт, как штаб флота придумал для "Сторожевого" новую задачу.
   Теперь, прежде чем идти в Лиепаю, корабль должен был принять участие в военно-морском параде в Риге. В столице Латвии базировались лишь подводные лодки и малые корабли, а местным "бонзам" вдруг захотелось отметить 58-ю годовщину Октябрьской революции собственным парадом, и на роль флагмана был определен БПК "Сторожевой".
   Командир корабля капитан второго ранга А.В. Потульный, выходец с Украины, был типичным для застойного брежневского времени строевым офицером - добросовестным служакой, не задумывающимся над проблемами мироздания. Для него всего важней было прогнуться перед флотским начальством, а пределом мечтаний его было дослужиться до "каперанга" и к концу службы попасть на родное и теплое Черное море, чтобы там уже "бросить якорь" на пенсии.
   С подчиненными Потульный был строг, друзей среди них не имел, так как считал, что этим он подорвал бы собственный авторитет. Но он, как и многие офицеры, сильно заблуждался, считая авторитетом командира то, как его боятся "срочники" - матросы и старшины и как выдерживают "дистанцию" офицеры и мичманы. В действительности авторитет командира - это когда он не только начальник по штату, но подлинный лидер экипажа, за которым без колебаний пойдут буквально в огонь и воду. На "Сторожевом" таким лидером в последнее время все больше становился капитан третьего ранга Саблин, после окончания Военно-политической академии назначенный замполитом корабля.
   Будучи потомственным моряком, он в 16-летнем возрасте стал курсантом Высшего военно-морского училища имени Фрунзе (бывшего Морского корпуса) и в 1960 г. окончил его по специальности "корабельная артиллерия". А девятилетняя служба Саблина на командных должностях - до академии - была первой составляющей его авторитета. На кораблях замполитов обычно не любили именно из-за отсутствия такого опыта, за плохое знание ими корабельных специальностей, но Валерий Саблин пришел на корабль с весьма большим багажом опыта и знаний. А вот вторую составляющую своего авторитета лидера он создавал уже в совместной службе с экипажем "Сторожевого".
  
   В своей работе замполита он отказался от обычных скучных лекций, которые обычно не воспринимаются матросской аудиторией. Он уделял особое внимание идеям истинного ленинизма, истории Октябрьской революции. В своих выступлениях Саблин часто упоминал революционные традиции флота, особенно - восстание на броненосце "Потемкин". Он стремился продолжать революционные традиции, сам был их частью. Он был плоть от плоти партии большевиков! Но брежневское партийное и государственное руководство СССР все дальше уходило от ленинских устоев и все меньше пользовалось поддержкой народа. И об этих проблемах замполит Саблин все чаще и все откровеннее говорил с матросами - в большинстве своем вчерашними рабочими, на себе успевшими испытать неравенства общества "победившего пролетариата"...
   И в том переходе из Балтийска в Ригу Валерий Михайлович, решив, что настал его звездный час, стал готовиться к бунту на корабле. Хотя конкретных соратников в экипаже он не имел, его роль неформального лидера коллектива, которым он в действительности являлся, вселяла веру в успех замысла, в поддержку большинства матросов, старшин и мичманов - выходцев из народных низов. Среди офицеров своими соратниками Саблин видел разве что двух-трех лейтенантов, с которыми он неоднократно беседовал. Да они ему и не были нужны: он хотел стать зачинщиком революции "низов" - Четвертой русской революции, направленной против правящей бюрократической верхушки. Хотя вряд ли он до конца осознавал всю бесперспективность этого выступления, даже не предполагая, на какие крайние меры готово пойти советское руководство, отстаивая свою власть и привилегии...
  
   Этот инцидент из далекого теперь 1975 года подтолкнул меня, человека в большей мере "сухопутного", взяться за исследование истории Российского флота, с акцентом на те "жернова" власти, которые год за годом и век за веком "перемалывали" лучших сынов своего Отечества - морских офицеров и адмиралов. И то, что Украина ныне существует отдельно от Российской федерации, вовсе не означает отрыва ее от нашей общей истории - Великой истории Великой Руси. Наиболее же связывает Украину с Россией Черное море, на берегах которого сам я родился и вырос, и где в нынешние времена несут службу совместно военные моряки двух наших стран. Именно в таком контексте следует рассматривать базирование в Крыму Черноморского флота РФ, а не с националистическим прицелом на будущее противостояние. Ибо лишь этот фактор издавна сдерживает флоты других стран бассейна от соблазна войти в гавани Севастополя. А что может последовать за таким актом "недоброй воли" - нетрудно догадаться...
  
  
  
  
  
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ФЛОТСКАЯ ДИНАСТИЯ

  

Все наши дела ниспровергнутся,

ежели флот истратится.

Петр I

  
  

Глава 1. НОВОРОССИЯ

  
   Первая при императрице Екатерине II Русско-турецкая война, завершившаяся подписанием в 1774 г. Кучюк-Кайнарджийского мира, возвратила России контроль над Черным морем - южным окном в Европу. Но она же отчетливо показала, что Российской империи явно недостает там современных боевых кораблей. И в том же году Екатерина издала указ, обязывающий Адмиралтейств-коллегию избрать на Днепровском лимане, вблизи урочища Глубокая Пристань, "удобное место для построения гавани, в которой поместить можно было бы не менее 20 больших военных судов, устроить все потребное для Адмиралтейства... сделать не менее 15 эллингов, так чтобы они были вместе один подле другого, дабы само Адмиралтейство и все будущие строения можно было обнести укреплениями".
   И уже 18 июня 1778 г., по Высочайшему указу, в 14 верстах от впадения Ингульца в Днепр был заложен город, нареченный Херсоном. Управляемая графом Григорием Ивановичем Чернышёвым Адмиралтейств-коллегия России самым активным образом взялась за освоение Причерноморья и создание сильного военного флота на южных морях империи. А развязанная турками в 1787 г. новая война против России подтолкнула наместника Новороссийского края князя Григория Александровича Потёмкина к расширению южной базы кораблестроения. Свой приказ о закладке новых верфей он подписал прямо в полевом лагере Екатеринославской армии, которой командовал, во время штурма крепости Очаков, яростно обороняемой янычарами. И уже в 1788 году в устье реки Ингул была заложена новая верфь.
   Вскоре вокруг стройки вырос палаточный городок, не имевший первоначально собственного названия. Лишь более чем через год после победного штурма крепости Очаков - 6 декабря 1788 года, в день святого Николая - будущему городу корабелов было дано имя Николаев. Строился он по плану, составленному архитектором И.Старовым, как главная судоверфь юга России и новая база Черноморского флота.
   Народ, чуткий ко всему новому, добровольно стекался в эти места, и ничто не отпугивало людей - ни близость войны, ни скудость заработка, ни хаос неустроенной жизни. Наведавшись на верфи, где было заложено сразу четыре фрегата, Потемкин отдал приказ сажать корабельные рощи, для чего вывозить из Самары саженцы дубовые.
   - Пора закладывать корабли стопушечные, - сказал он. Мастерам платить пять рублев в месяц, а подмастерьям - по три. Если скажут, что на харч не хватает, отвечать так: разводите свое хозяйство и живите с огородов да садов. Земля жирная, даст много.
   Капитан над портом пожаловался, что дров нет для обогрева. Наместник отвечал:
   - Дрова - лес! Спалить все можно. Учитесь греться углем каменным. Он и для печек и для приготовления пищи годен. Завести потребно сад аптекарский, бани на манир турецких. Вот здесь, - указал светлейший тростью, - должно фонтан пустить. Из него корабли станут воду пресную брать для плаваний. Нужна фабрика для соления мяса матросам. Сейте горох, чечевицу. - Помолчав, генерал-губернатор добавил: - А чтобы на меня клевет лишних не было, я своих крепостных со Смоленщины переселю к вам жить.
   Случайно возникший, Николаев случайно и заселялся. Но уже торговали лавки, винные погребки и трактиры, греки открывали кофейни. Вначале строительство города велось лишь на левом берегу Ингула, а в центре его росла Адмиралтейская верфь, напоминающая столичное Адмиралтейство. В землю были вкопаны высокие мачты с рангоутом и такелажем, как на корабле, дабы солдат переучивать на матросов, чтобы по вантам лазали, по реям разбегались. В устье Ингула заводили литейное производство, дабы переливать негодные пушки, в чадных кузницах ковали якоря и цепи.
   - Чует мое сердце, - произнес князь Потемкин-Таврический, завершая проверку новостройки на берегах Бугского лимана, - здесь большому и нужному городу быть. Помрачит он нынешнюю славу Херсона, да и климатом получше будет...
   Жизнь нового города была полностью подчинена флоту и судостроению, и уже в 1790 году с его новых стапелей сошел первый корабль - 44-пушечный фрегат "Святой Николай", изображение которого и сегодня украшает герб города. В 1794 году было построено здание управления Главного командира портов и флота Черного моря, тогда же был спущен на воду и флагманский корабль Черноморского флота "Святой Павел".
   Николаев рос и застраивался быстрыми темпами, и к 1820 году уже относился к числу крупнейших городов Юга Российской империи. Вначале он входил в Херсонскую губернию, а в 1802-03 г.г. сам являлся центром губернии, но затем был переподчинен военно-морскому ведомству. И с 1805 года Главному командиру портов и флота Черного моря были предоставлены права военного губернатора Николаева и Севастополя. Одним из первых губернаторов был адмирал Грейг - чье имя до сих пор связывают со многими сооружениями Николаева, его водопроводом, с привлечением в новый город многих талантливых людей. А при его преемнике вице-адмирале Лазареве были построены литейный завод, машинная, кузнечная и чертежная мастерские - город в полной мере становился южной корабельной столицей империи. Николаевское Адмиралтейство дало России множество отличных кораблей и прекрасных корабелов...
  
   В годы Крымской войны (1853-56 г.г.) город Николаев являлся главной базой Черноморского флота, через которую осуществлялось снабжение защитников Крыма боеприпасами и продовольствием, пополнение личным составом и вооружением. После плачевного для России окончания войны, в соответствии с Парижским мирным договором 1856 года, ей запрещалось содержать военный флот на Черном море, а на его берегах - военно-морские базы. Николаевское управление Главного командира было упразднено, верфи закрыты, а Николаев перестал быть военным портом, войдя в состав Херсонской губернии как уездный город.
   Спас его от запустения тогдашний генерал-губернатор Глазенап, сумевший в 1862 году добиться у правительства разрешения на открытие порта для иностранных судов, иностранных консульств и таможни. Удобное географическое положение Николаева способствовало его становлению как одного из крупнейших коммерческих центров на Черном море. Но и позабыть свое первоначальное назначение - быть главной базой Черноморского флота и его верфью - город не мог. По одному, по два приезжали в Николаев молодые флотские офицеры, принимая под свой контроль постройку новых судов, которые пригодились бы военному флоту. Одним из них был потомственный моряк лейтенант Павел Саблин, за шесть лет после окончания Морского корпуса в Петербурге успевший побывать на многих морях.
   Унизительный Парижский договор не мог устраивать нового российского царя Александра II, вступившего на престол в 1855 году, после смерти его отца Николая I, правившего страной долгие 30 лет и проигравшего Крымскую кампанию. Главным направлением во внешнеполитической деятельности нового русского правительства стал пересмотр итогов той войны, что было не так-то просто - Договор предусматривал гарантии целостности Османской империи со стороны Великобритании и Франции. Осложняла ситуацию и откровенно антирусская позиция Австрии. Из великих держав только с Пруссией сохранились у России дружеские отношения, поскольку она заняла нейтральную позицию в деле объединения германских земель.
   В марте 1871 года, воспользовавшись сокрушительным поражением Франции в франко-прусской войне, Россия при активной поддержке канцлера Пруссии Бисмарка добилась международного согласия на отмену ряда положений Парижского договора, запрещающих ей иметь флот на Черном море. Хотя все другие положения этого договора продолжали действовать, в частности, Великобритания и Австрия имели право в случае конфликта России с Турцией вмешаться в него на стороне последней. Это вынуждало российское руководство проявлять особую осторожность в ее отношениях с османами и все свои действия согласовывать с другими великими державами. Таким образом, война с Турцией один на один возможна была только при получении карт-бланш от остальных европейских стран на такие действия, и дипломатия России выжидала удобного момента.
  

***

  
   Летом 1875 года в Боснии и Герцеговине началось антитурецкое восстание, основной причиной которого были непомерные налоги, установленные финансово несостоятельным правительством Османской империи. Некоторые уступки не снизили накала на Балканах, и весной следующего года поднялась против турок Болгария. В ходе подавления болгарского восстания турецкие войска совершали массовые убийства мирного населения, в особенности зверствовали нерегулярные части - башибузуки. Мир возмутился, и не только этими фактами, но и откровенно протурецкой политикой британского правительства. Его глава был вынужден неоднократно выступать, защищая свои позиции в Восточном вопросе в палате общин, но в итоге оказался в полной изоляции. В России тогда же развернулось массовое движение поддержки славянской борьбы, охватившее все общественные слои. Причем прогрессивные круги обосновывали цели освободительной борьбы, а консерваторы рассуждали о возможных политических дивидендах, таких как захват Константинополя и создание славянской федерации во главе с монархической Россией.
   В июне 1876 года Сербия, а за ней и Черногория, объявили войну Турции. Австрия и Россия предостерегали их, но сербы не придали этому значения, будучи уверены, что Россия не допустит их разгрома турками. Но в Рейхштадтском замке, в Богемии, тогда же состоялась встреча императоров Австро-Венгрии и России, на которой было подписано секретное соглашение о том, что в обмен на поддержку Александром II австрийской оккупации Боснии и Герцеговины Франц-Иосиф согласится на возвращение россиянам юго-западной Бесарабии, отторгнутой в 1856 году, и на присоединение черноморского порта Батуми. Там же была достигнута договоренность, что балканские славяне никогда не смогут образовать единое большое государство.
   Следствием такого сговора монархов стали крупные военные поражения сербов и их обращение к европейским государствам с целью прекращения войны. Порту вынудили заключить перемирие и начать переговоры о мире. Но великие державы не нашли общего языка в своих требованиях и война возобновилась, а положение Сербии и Черногории стало критическим. И 18 октября 1876 г. русский посол предъявил Порте ультиматум о заключении нового перемирия. А в Кремле царь произнес гневную речь и предписал произвести частичную мобилизацию - 20 дивизий. Порта приняла ультиматум России и начала переговоры, но уже в декабре заявила, что парламентом принята конституция и теперь выдвинутые ей требования неприемлемы.
   Дипломатические ходы правителей продолжались до самой весны 1877 г., и Россия добилась от Великобритании и Австрии обязательств невмешательства, после чего 12 апреля объявила войну Турции. Неоценимую помощь в этом оказали сами турки, которые своими действиями помогли демонтировать положения Парижского договора, защищавшие их от войны с Россией один на один. План этой войны был составлен еще в октябре 1876 г. генералом Обручевым, а в мае русские войска вступили на территорию Румынии. Выступившие на стороне России войска Румынии стали действовать лишь с августа, а вначале они лишь содействовали продвижению союзников.
  
   Российский флот в войне, проходившей на сухопутном театре, играл всего лишь второстепенную роль, но война эта, равно как и ее результаты, с очевидностью свидетельствовали, во что России обошлось отсутствие морских сил в Черном море. Достигнутая ценой ее громадных жертв и усилий победа была вырвана из рук и русские войска, дошедшие до Константинополя, были принуждены остановиться, а затем отойти, не пожав плодов успеха.
   К началу войны турецкий флот располагал значительными силами: более десятка броненосцев, два монитора и семь канонерок, причем все корабли постройки последних лет. И все это против двух "поповок" - тихоходных броненосцев округлой формы да нескольких малых кораблей. Так что единственно, чем русский флот мог помочь своей армии, это участие в речных операциях посредством наскоро организованных минных флотилий и постановок минных заграждений, а со стороны открытой части моря - помощью береговой обороне. Помехи действиям турецкого флота создавали созданные из вооруженных пароходов флотилии, применявшие в основном шестовые мины. Турки же, ввиду плохой организации флота, не сумели блокировать русское побережье и прекратить сообщение морем, ни, тем более, не были в состоянии предпринять сколько-нибудь значительные операции против береговых объектов.
   Первым рубежом, который должна была преодолевать наступавшая на Балканы русская армия, являлась река Дунай, имевшая в силу этого крупнейшее стратегическое значение. Помимо сухопутной армии турок его обороняли и крупные силы флота, корабли которого были рассредоточены в семи важнейших пунктах. Всего у турок здесь было около двадцати боевых единиц - мониторов, канонерок, корветов и катеров. А у русских для содействия армии были сформированы лишь два отряда моряков (одним из них командовал капитан 2 ранга П.Саблин), задачами которых были организация минной флотилии из присланных по железной дороге паровых катеров и постановка минных заграждений.
   Средства эти были ничтожны, но, ввиду абсолютной апатии турок и высокой предприимчивости и находчивости русских моряков, даже ими удалось парализовать действия турецкого флота на Дунае. Особенно заметную роль сыграли минные катера, вооруженные шестовыми минами, которые провели ряд успешных атак судов противника. Наиболее успешной была атака четырех катеров под командованием лейтенанта Дубасова на отряд из трех малых броненосцев у Браилова. Один корабль был потоплен, другой получил повреждения. Содействие моряков в значительной мере облегчило сухопутным войскам России форсирование Дуная и существенно поддержало их наступательные операции.
   Но на Черном море турецкий флот в начальный период войны доминировал полностью, бомбардируя прибрежные города, и даже сумел захватить Сухум. Средств для противостояния ему Россия не имела, а имевшиеся две "поповки" оставались на рейде и для операций в море были негодны. В какой-то мере отсутствие боевых кораблей помогла восполнить идея лейтенанта С. Макарова использовать коммерческие пароходы РОПТ, зафрахтованные морским ведомством для несения охранной и разведывательной службы. Получив в командование один из них, Макаров устроил на "Константине" оборудование для перевозки четырех минных катеров, которые спускались с командами на воду при подходе к месту стоянки кораблей противника, а затем атаковали их с минами на шестах. Позднее на двух из них были приспособлены только что появившиеся самодвижущиеся мины Уайтхеда (прообраз торпед).
   Хотя катера Макарова и дали несколько ярких эпизодов минной войны, общий ущерб от их применения все же не был значительным. В истории флота остался также бой вооруженного парохода "Веста" под командованием капитан-лейтенанта Баранова с турецким броненосным корветом. Последний встретил русских в море и стал их догонять, обстреливая "Весту". Однако лихие русские комендоры сумели несколькими меткими выстрелами остановить турок, и пароход благополучно вышел из боя. Таким образом, не столько активность маломощного российского флота, сколько инертность и апатия турецкой армады послужили тому, что русские берега не пострадали, а в тыл армии не были высажены десанты, да и морские сообщения России остались не нарушены.
   Так было до тех пор, пока русская армия, после всевозможных затруднений из-за неудачного руководства своего Главкома Великого князя Николая Николаевича, подчас - полной дезорганизации управления, переходила через Балканы и, сломив сопротивление турок, в начале 1878 года подошла к рубежам Константинополя. Главная цель - проливы - была достигнута, поскольку дезорганизованная турецкая армия не могла оказать русским никакого противодействия, и путь в Константинополь открыт. Но тут появился новый фактор: английская эскадра, подошедшая к Дарданеллам, и ее десантный корпус, сосредоточенный на Мальте. Великобритания готова была вмешаться в решительный момент и положить предел наступлению россиян.
   Англичане приняли ряд шагов дипломатического характера и одновременно ввели свою эскадру в Мраморное море. Попытки русских организовать защиту Босфора путем его минирования теми ничтожными силами, которыми располагал Черноморский флот, оказались несостоятельными. Английский флот занял доминирующее положение в проливе, и мирные переговоры с Турцией велись уже под его веским давлением. Пойти на обострение отношений с Англией означало бы новую войну с ней в абсолютно невыгодных условиях - при отсутствии собственного флота и полной беззащитности берегов. И победоносная русская армия, стоявшая на пороге Константинополя, не смогла обеспечить себе выгодную позицию при заключении перемирия, а потом - при подписании мирного договора.
   Берлинский трактат 1878 года подвел окончательные итоги русско-турецкой войны. Россия получила Бесарабию, Батум, новые приращения на границе с Турцией. Болгария, Румыния и Сербия получили независимость. Однако Лондонская конвенция о праве прохода военных судов через Проливы осталась в силе, и Россия нисколько не приблизилась к той цели, ради которой, собственно, и затевалась война - по обеспечению выхода в Средиземное море. Отсутствие по-прежнему собственного сильного флота сыграло в этом виднейшую роль.

***

  
   Один из активных участников войны Павел Саблин родился в 1839 году в столице Российской империи Петербурге, в семье потомственного флотского офицера. Его отец, немало плававший в молодые годы, к тому времени "заякорился" в Главном Морском штабе, имея чин капитана первого ранга. Но к 1854 году, когда 15-летний Павел поступил учиться в Морской кадетский корпус, Россия завязла в Крымской (Восточной) войне сразу на двух фронтах. И отец его, Федор Павлович, получил в командование эскадру (позднее это соединение стало именоваться бригадой) в составе 3-ей дивизии на Балтийском море, перебравшись в Свеаборг, и стал контр-адмиралом. Конечно, главные события этой войны России против англо-франко-турецкой коалиции происходили на Юге, а на Севере основной задачей была оборона столицы империи и прикрывающих ее Кронштадта и Свеаборга.
   Весной 1854 года англо-французская эскадра вошла в Балтийское море и приступила к активным действиям, но приблизиться к русским крепостям ей помешали заблаговременно созданные минные заграждения. И союзникам не оставалось ничего иного как блокирование гаваней, где сосредоточился весь Балтийский флот, численно и качественно уступавший противнику. Попытки высадки десантов в большинстве случаев окончились для англо-французских войск неудачно, и осенью того же года их корабли покинули Балтику. В следующем году союзная эскадра повторила свой "визит", но ее попытки выманить русский флот из Кронштадта не увенчались успехом, и новую свою неудачу интервенты выместили на укреплениях и других постройках Свеаборга, бомбардируя их в течение месяца. Руководил же обороной этой крепости ставший уже вице-адмиралом и командиром дивизии линейных кораблей Ф.П. Саблин.
   А сын его Павел, успешно завершив учебу в Морском корпусе и получив первое офицерское звание "мичман" в 1860 году, стал вахтенным офицером на одном из фрегатов в отцовской дивизии. Время парусного флота заканчивалось - как показала война, будущее за паровым флотом с сильным вооружением и с броневой защитой. Это и стало причиной того, что Павел Саблин, дослужившись на Балтике до командира корвета, неожиданно для себя оказался на юге России, в Николаеве, где уже понемногу начали готовиться к возрождению Черноморского флота. Вступив в должность командира еще лишь закладывавшегося на верфи парохода, лейтенант Саблин принялся знакомиться с дивным для него южным городом.
   В 1867 году Николаев состоял из двух основных частей, в обиходе именуемых Город и Слободка. Пыльная, немощеная Слободка, лишенная тротуаров и освещения, утопала летом в облаках пыли, а с осени по весну - в месиве непролазной грязи. Не намного лучше было и в Городе, где лишь на двух улицах - Адмиральской и Соборной - имелись тротуары из белого камня. В соответствии с замыслом Светлейшего князя Потемкина город застраивался по усадебному типу: каждый дом - казенный либо частный - должен был иметь сад. Поэтому дома по линии улицы стояли далеко друг от друга, а промежутки между ними заполнялись длинными каменными заборами, в лучшем случае оштукатуренными и побеленными известью.
   В одной из таких усадьб и поселился со временем щегольского вида столичный офицер. Поначалу лейтенант Саблин жил прямо на верфи, в неказистом домишке для корабельных мастеров, где пару комнат держали для приезжих. Но затем, осознав, что строительство затянется надолго, да еще - если разрешено будет вооружать пароход и покрывать его борта броневыми листами, он решил устраиваться основательно. Походив несколько дней по улицам Города и поговорив с некоторыми из домовладельцев, Павел остановил свой выбор на упрятанном за сиреневыми кустами и вишневыми деревьями каменном доме с высоким крыльцом и мезонином с резными наличниками. Хозяйкой его была средних лет дама, назвавшаяся генеральшей. Супруг ее, некогда заведовавший местным Арсеналом, погиб в Севастопольскую оборону, вместе с адмиралом Нахимовым, и царским указом его казенное жилье в Николаеве было передано в собственность вдове.
   В Свеаборге и Кронштадте, где довелось Павлу служить ранее, для досуга было не так уж много времени, да и возможности для этого в крепостях весьма ограничены. А в бурно растущем как коммерческий порт Николаеве питейно-развлекательные заведения появлялись в ту пору как грибы после дождя. И почти не занятый по службе лейтенант - ни корабля, ни его экипажа пока еще не было в натуре, а лишь на бумаге - принялся за их детальное обследование. Перепробовав все заморские вина и местные сорта горилки, да перезнакомившись с несколькими компаниями морских и сухопутных офицеров, Павел почувствовал, что этот образ жизни начинает затягивать его, и переключился на книжные лавки, где можно было приобрести как модные новинки из столицы, так и редкие, старинные издания.
  
   В один из теплых сентябрьских дней он, с томиком Толстого в руках, спустился со своего мезонина, где неплохо обустроил к тому времени две маленькие комнатки - кабинет и спальню, чтобы понежиться в садовом гамаке, как это делал не раз прежде. Но с удивлением обнаружил, что его любимое место занято какой-то незнакомкой в пышном платье и широкополой шляпе. Павел свыкся, что в доме, кроме него, проживают лишь две женщины - хозяйка и ее ровесница, которую она именовала компаньонкой. Помнил и то, что сын хозяйки, артиллерийский офицер, служил где-то на Кавказе, а вот о ее дочери он вспомнил, лишь увидев лицо юной незнакомки, очень похожей на мать.
   - Добрый день, мадмуазель, - поприветствовал Саблин по-французски радостно улыбавшуюся девушку. И сразу перейдя на русский язык, полувопросительно произнес: - Вы из Москвы приехали? И зовут вас Даша. Верно ведь?
   Легко выпрыгнув из гамака, придерживая шляпу одной рукой, юная красавица вторую грациозно протянула квартиранту:
   - Верно-верно! А вы - Павел Федорович, командир без корабля! Мне мама о вас вчера весь вечер рассказывала: и какой вы умный, и культурный, начитанный. Что это у вас за книжка. Толстой, - прочла она на обложке, которую он повернул к ней, - нравятся вам его рассказы? А я привезла с собой из Москвы свежий номер его журнала. "Ясная поляна", - добавила Даша, прочитав на лице Павла недоумение. - Это педагогический журнал Льва Николаевича, где кроме статей он печатает и свои новые рассказы, повести.
   Так, с первых слов, завязалась дружба Паши и Даши, очень скоро переросшая в любовь, которая к Рождеству была скреплена их венчанием в Адмиралтейском соборе Николаева. На свадьбе были не только родственники жениха и невесты, включая старого адмирала Ф.П. Саблина, но и командование местного гарнизона, верфи и порта, и даже сам губернатор Б.фон Глазенап, преподнесший в подарок молодым свою новую яхту, которую планировалось с первой водой спустить со стапелей.
   - Пока ваш пароход, Павел Федорович, будет строиться, - сказал почетный гость, - вы получите возможность морской практики; да и молодую супругу будет чем порадовать вам, прокатив ее по волнам и показав свою молодецкую удаль.
   Еще осенью Даша, обсудив с матерью и женихом будущие шаги, отправилась в первопрестольную, где уже два года учительствовала в женской гимназии, и взяла расчет. А по возвращении из Москвы не стала искать новую работу, занявшись подготовкой к свадьбе и обустройством, вместе с Павлом, их будущего семейного гнездышка в отцовском доме. Мать ее не могла нарадоваться счастью своей любимицы и вместе с компаньонкой шила ей белье, готовя приданое. Правда, после свадьбы оказалось, что большинство гостей также отдали предпочтение постельным принадлежностям, и Павел шутил, что им этого количества простыней и наволочек хватит на всю оставшуюся жизнь. А жизнь они себе планировали долгую и счастливую, с множеством сыновей и дочерей.
  
   Первым ребенком, родившимся в самой середине лета 1869 года в Сиреневом доме, как прозвал свою новую обитель лейтенант Саблин, был сын Михаил, определенный как наследник великого флотского рода. "Быть ему адмиралом", - сказал на крестинах младенца его восприемник, друг семьи, вице-адмирал Г.И. Бутаков, возвращавшийся на родину через Николаев из Франции, где последние четыре года пробыл военно-морским атташе. Сразу после Крымской войны и до назначения на Балтику, Григорий Иванович был Николаевским генерал-губернатором, и не воспользоваться возможностью навестить близкий ему город, для которого успел немало сделать, он просто не мог. Да и на Балтику он возвращался, чтобы принять броненосную эскадру от Саблина-старшего, уходившего в отставку. Звал он с собой и Саблина -младшего, но Павел уже ощущал себя черноморцем и с нетерпением ожидал спуска на воду своего первого корабля, он надеялся - боевого. И потому, вежливо поблагодарив адмирала, он кивнул в сторону своего первенца:
   - Вот кого я к вам пришлю на Балтику - вашего крестника! Как подрастет немного. А мне, думаю, Богом определено Черноморский флот возрождать, вместе ними, - показал глазами на своих гостей, моряков и кораблестроителей.
   Жизнь в Николаеве с каждым годом все больше возрождалась - ведь город, рожденный как главная верфь юга России, не мог жить без кораблестроения, а усилиями правительства Александра II черноморская проблема вновь получала преобладающее значение. К тому же поражение Франции - одного из авторов несчастного для России Парижского трактата - во франко-прусской войне вывело ее из строя. 1871 год составил знаменательную дату в истории морской силы России: император Александр II публично отказался от ряда статей того договора, в частности от тех, которые лишали его права иметь флот на Черном море.
   Прусский канцлер Бисмарк подсказывал ему, что в данной обстановке ни к чему запутывать все дело формальным договором, нужно просто, без всякого шума, России начать строить военные корабли на Черном море и дожидаться пока ее спросят, что это значит. Но русскому царю нужно было "сделать жест" и он произвел большой резонанс в Европе, а вопрос пересмотра трактата попал в повестку дня международного конгресса в Лондоне. Заключенная там Конвенция лишала военные суда, в том числе и, прежде всего, русские, права свободного прохода через Босфор и Дарданеллы.
   Таким образом, флот, возрождаемый на Черном море, оставался отрезанным от флота на Балтике. Меньше всего из той Конвенции извлекла пользы Россия, и ее правительство использовало возможность строить на Юге военные суда лишь для "некоторых военно-морских опытов". Недалекие петербургские политики сочли, что добрые отношения с Турцией делают войну на Черном море вопросом отдаленного будущего. В результате, когда через 5 лет на Балканском полуострове разразился острый политический кризис, почувствовалась и реальная потребность в Черноморском флоте.
   Пока же программа строительства пароходов на верфях Николаева выполнялась, но не был решен вопрос их вооружения. Первый сошедший со стапеля, командиром которого числился Павел Саблин, был передан коммерческому флоту. А глубоко огорченному этим лейтенанту приказано было приступать к закладке пароходо-фрегата новой серии. Так прошло еще два года и Павел Федорович уже начал отвыкать от моря, лишь время от времени выходя на собственной яхте в лиман, для прогулки своей семьи и друзей...

Глава 2. ОТ СТОЛИЦЫ ДО ОКРАИН

  
   В начале 1874 года в Кронштадте созданы были Минные классы, и лейтенант Саблин оказался в числе первых его слушателей. В столицу он отправился с женой и сыном, повидать которых давно желали его родители. В семикомнатной адмиральской квартире на Спасской улице они целый год наслаждались столичной жизнью, посещая театры и музеи, иногда бывая и на балах. А по окончании обучения Павел Саблин, которому по выпуску было присвоено звание "капитан второго ранга", получил назначение вновь в Черноморский флот, на должность командира отряда миноносных катеров. Поскольку отряд базировался в Севастополе, семью свою он решил оставить у родителей, пока не подыщет на новом месте жилье.
   Но не зря говорят, что ничего не бывает так постоянно, как временное! Вначале дела не позволяли кавторангу заняться решением семейных проблем, и он поселился в комнатах для приезжих при Морском собрании, а затем и война подоспела. Так и осела семья офицера-черноморца в Петербурге, а он не каждый год даже получал возможность повидаться с ней. Лишь по окончании войны, да и то не сразу, обзавелся Павел Саблин собственным домом в Севастополе и тогда только вызвал к себе жену с сыном. Михаилу исполнилось уже одиннадцать лет, когда у него появился младший брат, которого отец назвал в честь города, в котором он нашел свою подругу жизни.
   Отряд минных катеров, весьма успешно проявивший себя в период войны, стал поэтапно преобразовываться в минную бригаду, командиром которой назначен был П.Ф. Саблин, с присвоением ему звания "капитан первого ранга". В 1886 году старшему сыну его Михаилу исполнилось 17 лет, и он стал кадетом Петербургского Морского училища, как тогда именовался кадетский корпус. С ним отправилась в столицу и мать с младшим сыном, а менее чем через год прибыл туда и глава семьи, назначенный Главным минным инспектором Балтийского флота.
   Первое военно-морское учебное заведение России, больше всего известное как Морской кадетский корпус, создано было по велению Петра Первого в 1701 г. в Москве под названием "Школа математических и навигацких наук". Спустя 14 лет Навигацкая школа была переведена в Санкт-Петербург и названа Академией морской гвардии. В 1752 году царица Елизавета переименовала ее в Морской шляхетский корпус с тремя классами обучения. А в XIX веке каждый из монархов считал необходимым изменить название этого учебного заведения: 1802 - Александр I - Морской корпус, 1867 - Александр II - Морское училище, 1891 - Александр III - Морской кадетский корпус.
   В 1906 г. Николай II назвал его снова Морской корпус, вслед за чем младшие кадетские классы были переведены в Севастополь, а в 1916 корпус был переименован вновь в Морское училище. Так что, обучавшись в одном и том же здании, с разницей в 8 лет, братья Саблины окончили: Михаил - Морское училище, а Николай - Морской кадетский корпус.
   Любимое детище царя Петра, Корпус был первым в России светским учебным заведением, для преподавания в котором привлекались лучшие умы своего времени, что очень скоро стало давать обильные всходы. Вначале на учебу в нем принимались только потомственные дворяне, преимущественно - из флотских семей. В дальнейшем процесс этот неоднократно демократизировался, но все же и в конце XIX века, когда в Корпусе обучались братья Саблины, их сокурсниками в большинстве своем были аристократы и сыновья высших офицеров флота. Так, с Михаилом выпускались Владимир Пилкин - сын адмирала и сам в последующем адмирал, Григорий Глинка - сын баронессы Икскуль, барон Федор Коссинский, а лучшим другом его был Михаил Остроградский - внук известного математика, академика, преподававшего также и в их училище. Срок обучения в Морском училище был установлен 4 года (1 год - общий, по программе 6-го класса гимназии, и 3 - морских), и училище приравнивалось к высшему учебному заведению.
   Император Павел I , будучи генерал-адмиралом, вернул в 1796 году Морской корпус в столицу из Кронштадта, где он находился в течение 25 лет, в специально для него построенное архитектором Ф.Волковым величественное здание в классическом стиле. Настоящей архитектурной редкостью в нем стал Столовый зал на втором этаже - его длина (свыше 70 метров) соответствовала длине миноносца, а ширина достигала 21 метра. Его плоский потолок держался на мощных якорных цепях, прикрепленных к стенам. Украшали зал не только хоры, расположенные над тремя входами, но и великолепные модели боевых кораблей - брига "Наварин" (в половину натуральной величины) и фрегата "Президент", которые служили также и учебными пособиями. К Столовому залу примыкал длинный широкий коридор, впоследствии превращенный в картинную галерею, в которой стали вывешивать подаренные авторами либо выполненные по заказу императора картины известных художников-маринистов.
   Далее, пройдя Змеиным коридором, можно было попасть в Компасный зал, в центре которого размещалась огромная картушка компаса, выполненная из ценных пород дерева, в центре которой размещалась цифра 1701 - дата основания Корпуса. Компасный зал считался чем-то вроде Лобного места, где в наказание выставлялись на виду у всех кадеты, нарушившие дисциплину на занятиях. Картушка была разбита на 32 равные части - румбы, и порой почти все они были заняты...
   Среди воспитанников Корпуса во все времена считались недопустимыми фискальство и доносительство. Бывало, что даже сыновья высокопоставленных особ, уличенные в этом, вынужденно покидали стены учебного заведения. С ними не учиняли кулачной расправы, это считалось ниже достоинства кадета Морского корпуса - будущего офицера. Их просто "не замечали": не подавали руки, не разговаривали и не отвечали на их вопросы. Такой приговор сокурсников заставлял человека навсегда распроститься с мечтой о морской карьере. Немедленно изгонялись из Корпуса, по требованию воспитанников, и лица, уличенные в краже, неблаговидном отношении к женскому полу.
   Не менее страшным позором для питомцев Морского корпуса считались трусость и малодушие. Контр-адмирал Небогатов, осужденный за сдачу японцам отряда кораблей при Цусиме в 1905 году, был вынужден забрать своего сына из Корпуса, дабы избежать последствий негативного отношения к нему товарищей по роте.
   В те времена о выпускниках этого учебного заведения говорили не просто "окончил" или "получил образование" - говорили "получил воспитание". Имея в своем распоряжении немало свободного времени - с 16 до 21 часа - кадеты использовали его для самообразования. Кто-то брал уроки живописи, кто-то учился играть на музыкальных инструментах, а кое- кто помимо двух обязательных иностранных языков осваивал и третий. Многие юноши увлекались военной историей, литературой, посещали театры, где за Корпусом были закреплены ложи. Потому не случайно, что среди выпускников этого элитного учебного заведения есть не только славные флотоводцы и мореплаватели, но также и выдающиеся ученые, художники, писатели.
   Примерно в одно время с Михаилом Саблиным в Морском училище (корпусе) учились и будущий адмирал А.Колчак (выпуск 1894 года), и будущий революционер П.Шмидт (1886 г.), и будущий первый командующий красным Балтфлотом А.Щастный (1901 г.), и его родной брат Н.Саблин (1898 г.) - в будущем командир императорской яхты "Штандарт", близкий ко всей императорской семье. Все это свидетельствует о высоком уровне Морского корпуса как высшего учебного заведения того времени.
   С 1882 года начальником Николаевской морской академии и директором Морского училища был назначен контр-адмирал Д.С. Арсеньев, в молодые годы являвшийся воспитателем двух императорских сыновей и с тех пор пользовавшийся большим уважением всей монаршей семьи. Своим кадетам он напоминал, что для успеха в жизни нужно иметь изящные манеры и хорошо танцевать. Но он же привлекал к преподаванию в училище многих выдающихся ученых и мыслителей того времени. В 1887 г. Арсеньев был произведен в вице-адмиралы и назначен членом Адмиралтейств-совета. За время его работы в академии были учреждены военно-морские курсы, преобразованные позднее в военно-морской отдел, а училище постепенно было преобразовано в Морской корпус. Он был превосходный педагог и до конца жизни пользовался большим уважением своих воспитанников, как венценосных, так и простых тружеников моря. Ставший впоследствии полным адмиралом и генерал-адъютантом, Д.С. Арсеньев оставил после себя несколько сочинений мемуарного характера и ряд переводов с английского языка.
   Выпуск 1890 года в Морском училище растянулся почти на 1,5 месяца: последний год учебы гардемарины проводили в плаваниях на кораблях и судах военно-морского флота и к производству в офицеры представлялись по их окончании. Михаил Саблин и Михаил Римский-Корсаков позже всех возвратились из похода на крейсере "Владимир Мономах". Первый из новой серии броненосных крейсеров после нескольких лет службы на Тихом океане был отозван в Кронштадт для реконструкции и перевооружения, а в начале 1890 года получил приказ о возвращении на Дальний Восток.
   Гардемарины прибыли на корабль в один день с новым командиром - капитаном 1-го ранга Ф.Дубасовым и на протяжении девяти месяцев не столько осваивали морскую службу, сколько наблюдали чехарду и неразбериху, исходившую из Главного Морского штаба. Задачи кораблю менялись, едва начиналось их выполнение, и к концу срока стажировки крейсер находился всего лишь в Пирее, где гардемарины вынуждены были сойти на берег и домой возвращались уже как пассажиры попутного парохода. Лишь 29 октября отдельным приказом обоим Михаилам было присвоено первичное офицерское звание "мичман" и они получили соответствующие назначения. Римскому-Корсакову было уготовано место в гвардейском экипаже, а Саблин возвращался на свою родину, будучи назначен на Черное море, на пароход Добровольного флота "Орел".
  

***

   После очередной русско-турецкой войны 1877-78 г.г., на волне патриотизма по всей стране начался сбор средств для закупки за рубежом быстроходных грузовых и грузопассажирских судов, которые можно было вооружить и выставить против очередных вылазок османов на Черном море. С этой целью в апреле 1878 г. в Москве был создан специальный Комитет по организации Добровольного флота. На первые 3,5 млн. руб., собранные в удивительно краткие сроки, были закуплены в Германии три океанских лайнера, которые по прибытии в Кронштадт получили символические названия - "Россия", "Петербург" и "Москва". После установки на них палубной артиллерии они были переданы в состав военного флота как крейсеры. Четвертым, приобретенным Доброфлотом судном, стал пароход "Нижний Новгород", который был передан в Одессу, где к тому времени открылось его агентство.
   Будучи некоммерческой организацией, Доброфлот всю выручку от грузовых перевозок на линиях Одесса - Владивосток и Одесса - Петербург направлял на закупку новых пароходов, имея в виду возможную их службу как военных крейсеров. Таким образом, на случай войны Добровольный флот являл собой резерв как транспортных судов, так и военных кораблей.
   В составе Добровольного флота к 1888 г. было уже 10 судов, когда на английских верфях Ньюкасла был заказан быстроходный грузопассажирский пароход "Орел", строившийся на пожертвования жителей Орловской губернии. Сроком сдачи его значилось 30 июня 1889 г., однако из-за забастовки рабочих пароход был сдан лишь 1 марта 1890 г. Он отвечал всем требованиям торгового флота того времени, имея две мощные машины и все самое современное оборудование. Длина его достигала 138 м., а среднюю скорость он развивал 20 узлов. Приписан пароход "Орел" был к одесскому порту и осуществлял перевозки грузов и пассажиров на линии Одесса - Владивосток. Когда опасность войны на Черном море снизилась, суда Доброфлота были разоружены и ориентированы на выполнение другой задачи: налаживание постоянной транспортной связи метрополии с ее дальневосточными окраинами, брошенными ранее на произвол судьбы и в зависимость от заморских купцов.
   Мичман Михаил Саблин, прибыв в конце года в Одессу, свой пароход там не застал и добрых две недели посвятил знакомству с Южной Пальмирой, ожидая прихода "Орла" из очередного рейса на Дальний Восток. А продолжительность его составляла до трех месяцев, поскольку лишь в один конец пароход шел более месяца. При этом зимой ледовая обстановка делала мореходство в тех дальних краях невозможным и очередной рейс, в который мичман Саблин отправился в качестве третьего помощника капитана, запланирован был на начало весны. К тому времени он стал уже семейным человеком, взяв в жены 18-летнюю Аннушку - дочь потомственного моряка-черноморца, капитана 1-го ранга А.И.Чернова.
   За десять лет (с 1880 года) существования регулярной линии Одесса - Владивосток судами Добровольного флота было перевезено около 40 тысяч военнослужащих и штатских пассажиров, более 5 миллионов пудов грузов различного назначения. Весьма важной задачей была и перевозка переселенцев из российских губерний на Дальний Восток, земли которого осваивались все более активно. Вот они-то, переселенцы из густонаселенного украинского Черноземья, и составили большинство пассажиров "Орла", размещением которых в трюмах, каютах и на палубах парохода занимался помощник капитана Михаил Саблин.
   Вскоре по возвращении в Одессу, в начале лета 1891 года, он стал отцом, а его "Орел" получил задачу перевозки Государя Императора и его семейства, со всей прислугой, из Севастополя в Ялту. После ремонта в Николаеве пароход вновь перевозил - в обратном направлении - августейшее семейство, а затем отправился в очередной дальневосточный рейс. По тому же графику работал пароход и в следующем году, не предвиделось изменений и в дальнейшем. Карьера "купца", как именовали моряков коммерческих судов, Михаила Павловича не привлекала, и он подал рапорт о зачислении в Минный офицерский класс. В мае 1896 года он был произведен по выслуге в лейтенанты, поскольку стал уже старшим помощником капитана.
   В Минных классах, существовавших в Кронштадте с 1874 года, училось немало талантливых, известных в последующем флотоводцев, в том числе и отец Михаила. К их оснащению приборами, оборудованием, пособиями немало усилий приложил знаменитый ученый Д.И. Менделеев, а преподавателем физики и электротехники стал вскоре после окончания университета А.С. Попов - будущий изобретатель радио. С интересом изучал лейтенант Саблин новое для него минное дело и с отличием завершил годичный срок обучения. Получив квалификацию минного офицера 1-го разряда, он отправляется на уже знакомый ему Дальний Восток. Но теперь уже не заезжим "купцом", а полноправным офицером Тихоокеанской эскадры!
  

***

  
   Во Владивосток Михаилу Саблину пришлось добираться "на перекладных", поскольку строительство Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) еще лишь велось, и от Читы на чем только он не ехал... А свой новый корабль - "Дмитрий Донской" - он нашел в сухом доке Владивостока, где возвратившийся из Средиземного моря крейсер проходил плановый ремонт. Назначенный минным офицером крейсера, Михаил Павлович отыскал своего нового командира в гостинице на Светланской - главной улице Владика, как ласково называли свой город его старожилы. Капитан 2 ранга Ван-дер Шкруф приветливо встретил вновь прибывшего офицера, под началом отца которого ему довелось служить на Балтике. Рассказав о состоянии крейсера и его ближайших задачах, он отправил лейтенанта устраиваться с жильем.
   - На корабль прибудете на следующей неделе, Михаил Павлович, - наставительно произнес командир, провожая Саблина до порога, - тогда и приступите к приему своего заведования. А казначея, дабы получить полагающееся вам жалованье, вы найдете хоть сегодня в экипаже, где проживают все наши кондукторы и нижние чины.
   Поистратившийся в столь долгой дороге офицер последовал в первую очередь этому совету командира, отыскав флотский экипаж, а в нем - комнату казначея. Отметив в своих книгах прибытие лейтенанта Саблина, финансовый служитель тут же выплатил ему подъемные, а получку пообещал на следующей неделе, когда будет готова ведомость. Но и той суммы - а платили на Тихом океане двойные оклады - Саблину вполне хватило и на приличную квартиру неподалеку от экипажа, и на солидный ужин в ресторане "Шато-де-Флер" с двумя встреченными на причале бывшими однокашниками по Морскому училищу. За выходные новый минный офицер успел перезнакомиться с большинством офицеров "Донского", без дела слонявшимися по злачным заведениям города, пока длилось докование их крейсера. И в понедельник он прибыл на корабль, зная о своем новом заведовании практически все.
   С началом нового, 1898 года начались занятия с экипажем, вначале - на берегу, а затем и непосредственно на крейсере, покинувшем док и ошвартованном у стенки завода. Переполненный новыми знаниям, лейтенант Саблин увлеченно делился ими со своими новыми подчиненными, порой забывая о времени. И очень скоро у него установились ровные, деловые отношения как с офицерами и кондукторами, так и с матросами, которых до него фактически никто минному делу и не учил. В марте крейсер "Дмитрий Донской" совершил пробный поход, побывав в только что арендованном Россией у Китая Порт-Артуре. Незамерзающая гавань его, по замыслу петербургских адмиралов, должна была стать главной базой Тихоокеанской эскадры. А Владивосток оставался бы на положении второсортного порта с ограниченными возможностями, являясь базой лишь для одной бригады крейсеров.
   К тому времени международная обстановка на Дальнем Востоке накалилась до крайне горячего состояния. Все больше европейских и американских концессий возникало на территориях Китая, Маньчжурии, Кореи. Подписанная 27 марта 1898 года Русско-китайская конвенция предусматривала аренду на 25 лет Ляодунского полуострова с Порт-Артуром и постройку железной дороги к нему от Харбина. А уже в апреле начались первые вооруженные выступления против иностранного засилья в китайской провинции Шаньдун, впоследствии переросшие в восстание тайного общества "Ихэтуань", что в переводе значит "Кулак во имя справедливости и согласия". Этот кулак, изображенный на знамени повстанцев, стал европейцам поводом для названия восстания Боксерским.
   Император Гуансюй попытался исправить положение в Китае изданием указов, а с Россией он в августе подписал Контракт на постройку КВЖД. В итоге император был отстранен от власти и все полномочия перешли к его матери Цы Си. И тогда повстанцы официально объявили начало восстания против династии Цин и иностранцев. А Россия и Великобритания подписали договор о разграничении сфер влияния в Китае. Императрица же решила принять сторону восставшего народа и разослала губернаторам провинций декрет о необходимости приложить все усилия для защиты родины от "грязных рук чужеземцев". И центр "боксерского" восстания переместился в столичную провинцию Чжили, а число повстанцев достигло ста тысяч.
  
   В апреле 1900 года в водах и на прибрежных территориях полуострова Ляодун начались крупные совместные маневры флота и сухопутных войск. Эскадра под началом вице-адмирала Я.А. Гильдебрандта, разделенная на отряд "десантной экспедиции" и отряд "блокирующий", успешно высадила десант на Квантунском полуострове. Крейсер "Дмитрий Донской", в составе второго отряда, занимался минными постановками, и главной фигурой там неожиданно стал лейтенант Михаил Саблин, проявивший не только обширные знания, но и находчивость. Хотел он увлечь минным делом и своего младшего брата Николая, который по окончании Морского корпуса был направлен в Тихоокеанскую эскадру, но тот отдал предпочтение броненосцам. С обострением обстановки в Китае маневры превратились в реальные боевые действия, а Михаил Саблин вскоре возглавил группу минеров, занявшуюся уничтожением фугасов и минных заграждений китайских укреплений на Печелинском побережье, которое именовалось "воротами на Пекин".
   Меры дипломатического и силового давления европейцев и США на руководство Китая вызвали обратный эффект - еще большее озлобление и активность войск. В мае на рейде Таку начала сосредотачиваться международная эскадра. Не осталась в стороне и Россия, опасавшаяся потерять свое влияние в Китае. 15 мая Главный начальник и командующий войсками Квантунской области и морскими силами Тихого океана адмирал Е.И. Алексеев приказал отправить в Таку отряд кораблей под командованием младшего флагмана эскадры контр-адмирала М.Г. Веселаго в составе броненосцев "Петропавловск" и "Сисой Великий", крейсера "Дмитрий Донской", двух минных крейсеров и двух канонерских лодок. Братья Саблины шли в одной колонне: Михаил - на "Донском", Николай - на "Сисое". И на следующий день началась высадка десантов, а братья повели в бой свои команды: один - минеров, другой - боевую роту. Китайцы ответили нападениями на иностранные миссии в Пекине и жестокими убийствами христиан.
   4 июня начались боевые действия против регулярной китайской армии, после чего она вынуждена была объединиться с отрядами "ихэтуаней", а "железная" императрица Цы Си объявила войну всем странам-агрессорам, включая Россию. Из относительно небольшого конфликта выросла большая война вблизи российских границ, и адмирал Алексеев получил высочайшее повеление направить в провинцию Чжили сухопутные войска для подавления "боксерского" восстания. На Пекин двинулся и сводный англо-американский отряд адмирала Е.Сеймура, но, потерпев вскоре поражение от повстанцев, он возвратился на корабли. Россия же продолжала мобилизацию в восточных округах, и даже из западных перебрасывались наиболее боеготовые части войск. После убийства повстанцами германского посла кайзер Вильгельм II лично отправлял в Китай Экспедиционный корпус фельдмаршала А.фон Вальдерзее, напутствуя его такими словами: "...чтобы ни один китаец впредь не смел искоса взглянуть на немца".
   Война полыхала уже по всему Китаю и угрожала российским городам Хабаровску и Благовещенску. Численность группировки россиян достигла ста тысяч, а командующим союзными войсками на пекинском направлении стал русский генерал Н.Линевич. К середине осени практически вся территория Маньчжурии перешла под контроль России, а вдовствующая императрица приняла все требования союзных держав по обеспечению порядка и стабильности в Китае и подавлению "боксерского" восстания. Начались переговоры об урегулировании военного конфликта, и в сентябре 1901 года в Пекине был подписан унизительный для Китая "заключительный протокол". Но лишь к лету 1902 г. казачьим отрядом в Маньчжурии был ликвидирован последний отряд "ихэтуаней".
   Флот в завершающей стадии той войны задействован был уже в меньшей степени, и броненосный отряд под командованием контр-адмирала Г.П. Чухнина, отправлявшийся на Балтику для ремонта и перевооружения, 12 декабря 1901 года торжественно покинул гавань Порт-Артура. Бывший командир Владивостокского порта, а ныне младший флагман эскадры, Чухнин свой флаг держал на броненосце "Сисой Великий", который замыкал кильватерную колонну. Перед ним шел броненосец "Наварин", а в голове колонны адмирал поставил крейсеры "Дмитрий Донской", "Владимир Мономах" и "Адмирал Корнилов". Михаил Саблин возвращался домой, будучи старшим минным офицером крейсера, и зная, что в России ему предстоит назначение на другой корабль. Надеялся на новое назначение и его брат Николай - вахтенный начальник "Сисоя". Почти пять месяцев длился этот нелегкий поход с Тихого океана на Балтику, и лишь 5 мая 1902 года корабли броненосного отряда Чухнина бросили якоря на родном рейде Кронштадта.

Глава 3. ПРЕДДВЕРИЕ ВОЙНЫ

  
   Спустя две недели адмирал Чухнин спустил свой флаг на "Сисое Великом", будучи назначен начальником Николаевской академии и директором Морского корпуса, а корабли отряда стали в доки Либавы и Кронштадта для ремонта и перевооружения. Большинство офицеров получили награды, звания и очередные отпуска с последующим назначением на новые должности. Михаил Саблин был назначен старшим минным офицером броненосца "Ослябя", еще стоявшего у стенки Балтийского завода на достройке. Его младший брат Николай оставался пока в списках "Сисоя", а за бои под Пекином был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени.
   Все лето и осень братья прожили в родительском доме, отдыхая от ратных трудов и решая собственные проблемы. И вновь младший брат постарался догнать старшего, теперь - на семейном "фронте". Его подруга, еще с гардемаринских времен, дождалась своего суженого и теперь повела 22-летнего мичмана под венец. А Михаилу время было задуматься о будущем старшего сына Павлика и недавно родившейся, уже в Питере, дочурки Настеньки.
   В сентябре эскадренный броненосец "Ослябя" наконец-то вышел на ходовые испытания, в октябре провела стрельбы его артиллерия, а к ноябрю была принята и машина. Отделочные работы и приемные испытания минных аппаратов корабля продолжались до середины 1903 года, и Михаилу вновь стало не до семейных забот. А Николай, в декабре также ставший лейтенантом, с Нового года приступил к исполнению обязанностей флаг-офицера командующего Практического отряда, задачей которого была оборона побережья Балтийского моря.
   25 июля броненосец "Ослябя", вместе с крейсером "Баян", покинул родную базу, взяв курс на Порт-Артур. Однако при прохождении Гибралтарского пролива, в ночь с 8 на 9 августа, он коснулся дна, получив, как выяснилось впоследствии, весьма серьезные повреждения корпуса и насосов. Пришлось идти в итальянский порт Специя на ремонт, который затянулся до начала декабря. Испытания показали, что все изъяны ликвидировать не удалось - оставалась течь внутренней обшивки, но решили отложить ее устранение до капитального ремонта. Из Специи корабль пошел не прямо на Дальний Восток, как этого требовала все более накалявшаяся обстановка, а в тунисский порт Бизерту, где взял на буксир два миноносца, войдя вместе с ними в отряд контр-адмирала А.Вирениуса, который направлялся в Порт-Артур.
   Лишь к 31 января 1904 года отряд добрался до Джибути, где узнали, что уже несколько дней идет война с Японией. И адмирал приказал "Осляби" возвращаться в Кронштадт, поскольку нужный ход она не развивала, расходуя при этом огромное количество угля. В апреле броненосец вернулся на базу и был поставлен в док, где кроме устранения поломок ему поменяли и вентиляцию. Но эти задержки с усилением эскадры в Порт-Артуре в последующем негативно сказались на ходе боевых действий. А сам "Ослябя" после ремонта был зачислен во 2-ю Тихоокеанскую эскадру, которая готовилась к походу на Дальний Восток.

***

  
   Новый век для российского флота ознаменовался интенсивным строительством новых, современных кораблей, на что отпускались из бюджета огромные средства. Но по вине руководителей военно-морского ведомства строительство это шло беспланово, вразнобой. Мировая практика требовала однотипности боевых кораблей, унификации орудийных калибров, широкого внедрения самодвижущихся мин и т.д. Но даже серия из трех крейсеров - "Рюрик", "Россия" и Громобой" - вышла разнотипной: у них было разное число винтов (2 или 3), разный калибр орудий, разнотипные машины. Когда же была заложена серия из пяти броненосцев типа "Бородино", известного теоретика и опытного практика морского дела адмирала С.О.Макарова даже не пригласили к обсуждению проекта. А он сам провел испытания над моделью "Бородино" и выявил, что даже при небольшом крене эти огромные "морские черепахи" переворачиваются вверх килем. На столь печальный результат опытов никто не обратил внимания, продолжая строить эти броненосцы, тем самым заранее обрекая их на гибель в Цусимском проливе.
   Не лучше обстояло дело и с обустройством базы флота на Дальнем Востоке. Еще в 1898 году над крепостью Порт-Артур взвился Андреевский флаг, но крепостью этому крохотному городишке еще лишь предстояло стать. Природа здесь не поскупилась, и гавань была превосходной - просторная, глубокая, надежно укрытая со всех сторон. Да и стратегическое положение будущей главной базы Тихоокеанского флота являлось весьма благоприятным: она позволяла держать под ударом все коммуникации вероятного противника в Желтом море. Но строительство укреплений и морской базы в Порт-Артуре чрезмерно затянулось, хотя неподалеку от него стремительными темпами сооружался коммерческий порт Дальний.
   Окружавшие слабого и безвольного царя Николая II "шустряки" обделывали свои "гешефты", надеясь в будущем превратить Маньчжурию в собственную вотчину, сделав Дальний эдаким дальневосточным Антверпеном - центром мировой торговли. Эту авантюру поддерживал наместник царя адмирал Алексеев, славившийся также трусостью, упрямством и самодурством. Таким образом, рядом со слабо вооруженным Порт-Артуром, всего в 35 верстах, ретиво возводился современный порт Дальний, который острословы именовали "Лишний". Дело даже не в израсходованных на это многих миллионах рублей - само существование Дальнего служило как бы приглашением противнику высадить свой десант в этом заботливо приготовленном и совершенно незащищенном порту.
   Еще в конце XIX века внешняя политика России оказалась в руках так называемой "безобразовской шайки" - по имени авантюриста и темного дельца А.М. Безобразова, который в 1903 году сделался уже статс-секретарем царя. В титулованную эту шайку входили тогдашний министр внутренних дел В.И. Плеве, князь И.И. Воронцов, граф Ф.Ф. Сумароков-Эльстон, адмирал А.М. Абаза и другие. Исходя из собственных корыстных интересов, они толкали царя на путь авантюр и в дальневосточной политике. В частности, на средства царской семьи была организована лесная концессия на реке Ялу в Корее, что вызвало резкое обострение отношений с Японией.
   Для японской армии в Германии уже отливали тяжелые осадные орудия, а главная база российского флота на Дальнем Востоке - Порт-Артур - оставалась по-прежнему без сильной защиты с суши. Самураи откровенно готовились к войне, размещая в разных странах гигантские заказы на вооружение, используя щедрую помощь Великобритании, а немецкие инструкторы обучали солдат армии микадо. В Японии была развернута открыто шовинистическая кампания, направленная против России и русских, нагло выдвигались аннексионистские притязания на дальневосточные российские территории.
   Гроза на Дальнем Востоке надвигалась. Нельзя сказать, что военно-политическое руководство Российской империи совсем не готовилось к войне с Японией. Но подготовка шла небрежно, неспешно, "на фу-фу", как тогда говорили. Не было общего плана войны, отсутствовали планы мобилизации, не существовало даже концепции войны, ее конечных целей. Не представляя политических последствий конфликта, руководители страны и вооруженных сил пренебрежительно относились к противнику и не прислушивались к предостережениям знающих людей.
  
   Высочайшим указом от 3 июля 1903 г. было образовано особое Наместничество на Дальнем Востоке, во главе которого поставлен Евгений Иванович Алексеев, за месяц до этого произведенный в полные адмиралы. В Петербурге, да и на всем Дальнем Востоке витали слухи о его близости к императорской семье - якобы отцом его был сам Александр II Освободитель. И никто не удивлялся стремительному взлету этого весьма недалекого флотского офицера. А созданный при нем Морской штаб на Дальнем Востоке возглавил контр-адмирал В. Витгефт, человек упрямый и недалекий, не пользовавшийся симпатией среди личного состава флота. Постепенно из-под власти ряда министерств выводились вопросы военного планирования и ведение переговоров по Дальнему Востоку.
   Весной 1903 г., когда на Тихий океан прибыло значительное подкрепление в виде отряда Штакельберга (2 броненосца, 6 крейсеров, 8 миноносцев), прежний план военных действий флота был существенно переработан под руководством Витгефта. Но, если Петербург, понимая неготовность своей дальневосточной группировки к войне, постоянно шел на уступки Японии в переговорах по будущему Кореи, Наместник со своим штабом заняли непримиримую позицию. И 10 января 1904 г. они начинают действовать, приведя в боевую готовность Третью стрелковую бригаду с артиллерией и саперами, а также Забайкальскую казачью бригаду генерал-майора П.И. Мищенко.
   17 января последовало Высочайшее повеление о мобилизации ряда частей, и на следующий день войска начали выдвигаться на линию Ляоян - Гайчжоу, а Порт-артурская эскадра и Владивостокская бригада крейсеров начали кампанию. Разведка доносит, что у японского порта Сасэбо поставлено минное заграждение и зафрахтовано 60 пароходов - все говорит о готовящейся всеобщей мобилизации. Совещание у начальника эскадры вице-адмирала О.В. Старка на броненосце "Петропавловск" под председательством самого Наместника приходит к заключению, что война неизбежна. В телеграмме на Высочайшее имя адмирал Алексеев запрашивает разрешение на мобилизацию всего Наместничества, отмечая, что "приготовления Японии достигли опасного предела... Приказал эскадре выйти на внешний рейд, дабы немедленно, по получении Вашего ответа, атаковать неприятеля".
   21 января эскадра выходит в море... и возвращается в Порт-Артур. Эскалация напряженности продолжается. 24 января Япония прекращает переговоры и разрывает дипломатические отношения с Россией. Но даже после этой, уже совершенно откровенной прелюдии к войне, на Тихоокеанской эскадре жизнь продолжала идти мирной чередой. Порт-Артур имел обширный внутренний рейд, надежно защищенный гористыми берегами, но корабли зачем-то, словно дразня японцев, продолжали стоять на совершенно открытом с моря внешнем рейде...

***

  
   Последний раз жители Владивостока видели из своих окон всю броневую мощь Тихоокеанской эскадры летом 1903 года. Но наблюдали эскадру не только русские, но и жившие в городе японцы, а через оптику дальномеров ее подвергли изучению офицеры британских крейсеров, поспешивших в Золотой Рог с "визитами вежливости". Наконец флагман эскадры вице-адмирал О.В. Старк отдал приказ: "К походу". И, лениво шевеля винтами, как жирные моржи окоченевшими ластами, тяжкие громады броненосцев России ушли зимовать в свою новую базу Порт-Артур. А на рейде Владивостока, внезапно опустевшем, остались осиротелые крейсера "Россия", "Громобой", "Богатырь" и "Рюрик". Да еще прозванные "собачками" номерные миноносцы слегка оживляли акваторию гавани своей привычной суетой.
   Совсем недавно возвратился из Японии военный министр Куропаткин, заверивший царя и правительство, что японцы к войне не готовы, а русский Дальний Восток превращен в "нерушимый Карфаген". Но тогда же находившийся во Владивостоке художник Верещагин писал домой, супруге: " По всем отзывам, у Японии и флот, и сухопутные во- йска очень хороши, так что она, в том нет сомнения, причинит нам немало зла. У них все готово для войны, тогда как у нас ничего готового, и все надобно везти из Петербурга..."
   Из Петербурга везли! Да с такой "разумной сноровкой", что эшелон боеприпасов для Владивостока пришел в Порт-Артур, и снаряды там оказались иных, неподходящих калибров. А эшелон для Порт-Артура прибыл во Владивосток и, когда один бронебойный снаряд загнали в казенник орудия, то не то, чтобы выстрелить, но и закрыть затвор не смогли, и с большим трудом удалось хотя бы без происшествий извлечь его обратно.
   Эскадра адмирала Старка, прибыв в гавань Порт-Артура, перешла в "горячее" состояние, приравненное к боевой кампании, и порт-артурцы стали получать двойное жалованье и лучшее довольствие, тогда как бригаду крейсеров во Владивостоке оставили в "холодном" состоянии, что вызывало недовольство экипажей. "Чем это мы хуже их?" - говорили на крейсерах.
   Но в стратегическом плане Россия в конце XIX - начале ХХ.в. немало сделала для закрепления своих дальневосточных окраин. Вначале был создан Добровольный флот, серьезно нарушивший монополию иноземных "купцов" в поставках товаров на Дальний Восток, а затем возникла КВЖД, явившаяся логическим завершением Великого Сибирского пути. И это были не просто рельсы, протянутые в сторону Порт-Артура и Дальнего, - это скорее центральная платформа русско-китайского альянса, обогащенная двумя важными факторами. Во-первых, там, где раньше ядовито полыхали плантации опиумного мака, быстро возник торговый город Харбин. А, во-вторых, Владивосток обзавелся Восточным институтом, ставшим научным придатком КВЖД и всей той запутанной политики, которая возникла на отдаленных рубежах Российского государства.
   Восточный институт готовил не только переводчиков, он выпускал толковых администраторов, негоциантов, товароведов и даже счетоводов, приспособленных действовать в азиатских условиях. Выбор языков был обширен: китайский, японский, корейский, монгольский, ряд маньчжурских наречий - при обязательном знании английского языка. Учили крепко: помимо языков, давали политэкономию, историю религий Азии, этнографию, новейшую историю стран Дальнего Востока. Аудитории института заполнили армейские и флотские офицеры, семейные - рассчитывая на какое-то улучшение своего нынешнего материального положения путем получения каких-то льгот и прибавок, а молодые мичманы и подпоручики заглядывали и в будущее, надеясь полученный диплом применить с большей пользой для себя и отечества.
  
   Эти шаги России, как и недавно закончившаяся война в Китае, обострили не только русско-японские отношения, но и побудили ряд западноевропейских государств повернуть свои взоры к востоку. Престарелая британская королева Виктория отошла уже в мир иной, но колониальные заветы викторианства остались нерушимы для ее наследников. На все упреки в ограблении мира у Лондона был один ответ: "Наше присутствие здесь (или там) необходимо, ибо любое постороннее вмешательство затронуло бы сферу интересов великобританской короны...". Заняв Лхасу, они кричали, что спасли Индию от нашествия русских конкистадоров; их канонерки на Янцзы, оказывается, спасали Китай от броненосцев Германии; присутствие в Сиаме англичане оправдывали тем, что бедных сиамцев надо спасать от французских колонизаторов. Эскадры Англии утюжили воды Персидского залива, а Уайт-холл изошелся воплями на тему о том, что они ограждают несчастных персов от русской алчности...
   Сама Англия воевать с Россией остерегалась. Но, постоянно натравливая Японию на Россию, викторианцы желали укрепить свои позиции в Азии, чтобы легче было им эксплуатировать богатства Китая. При этом кайзеровская Германия исподтишка подталкивала русского царя в Корею и Маньчжурию, ибо в Берлине понимали: ослабив Россию на Востоке, Германия усилит свои позиции в Европе - против Франции и той же Англии. Такова была подоплека готовившейся войны на Дальнем Востоке. Токио вещало на весь мир, что пребывание русской эскадры в Порт-Артуре угрожает народам всей Азии. При этом самураи деликатно умалчивали, что в том же регионе Германия владела фортами Циндао, английские броненосные крейсеры базировались в Вэйхайвэе, а французы ускоренно осваивали Куан-Чжоу. Амбиции японцев многократно возросли, когда Лондон заключил с Токио договор, направленный против России...
   - Россия оказалась в пиковом положении, - рассуждали офицеры на эскадре Старка. - Она и хотела бы выбраться из Маньчжурии, но уже не может, ибо, уйди мы отсюда, завтра же на наше место хлынут японские дивизии. Петербург без устали шлет в Токио все новые проекты уступок, но японцы на все предложения к миру стараются не отвечать.
   Большой знаток стран Дальнего Востока князь Э.Ухтомский в ту пору выступал в Петербурге с публичными лекциями, утверждая:
   - Если бы Россия лучше изучила Японию, а Япония лучше знала Россию, если бы русские и японцы встречались не только на базарах Владивостока, а жили бы едиными соседскими интересами, о войне между нашими странами не могло быть и речи. Эта война, если она возникнет, может быть выгодна только миллионерам Англии, Германии и Америки, но она окажется бедственна для наших народов...
   Однако "мудрый" Плеве, министр внутренних дел, войны желал. И он писал военному министру Куропаткину: "Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война". Властители - микадо и царь - тоже хотели повоевать.
  
   Анализ обстановки, уже в последующие годы, показал, что положение русского флота на Дальнем Востоке не было безвыходным. Дабы успешно противостоять эскадрам адмирала Того, требовалось стратегически верно дислоцировать корабли. Следовало во Владивостоке собрать все сильнейшие крейсеры, усилив их новыми, быстроходными броненосцами, оставив в обороне в Порт-Артуре лишь устаревшие корабли с малым ходом, но с сильной артиллерией. В этом случае самая действенная, самая маневренная часть флота не была бы оторвана от главной базы метрополии, она обрела бы ту боевую активность, какой не могли обеспечить всего лишь четыре крейсера бригады адмирала Рейценштейна. Тактические выгоды крейсерской войны могли бы сыграть решающую роль в общей стратегии войны...
   А в главной базе японского флота Сасэбо, что севернее Нагасаки, эскадры Того уже готовы были к стратегическому развертыванию по всему морскому театру, проникая и в Желтое море - к твердыням Порт-Артура, и в Японское - на путях к Владивостоку. Близ Сасэбо, между берегами Японии и Кореи, затерялся еще малоизвестный остров Цусима, где суждено было потерпеть грандиозный позор российскому флоту...
   - Больше всего я боялся, - рассуждал адмирал Хэйхатиро Того в своем салоне на флагманском броненосце "Микаса", - чтобы русские не перегнали эскадру Старка из Порт-Артура во Владивосток. Тогда бы весь русский флот оказался в одной базе, а наша борьба с ним стала бы весьма опасна. Но теперь, когда этого не произошло, инициатива целиком в моих руках, а броненосцы Старка отделяют от крейсеров Рейценштейна сразу два моря. Именно об этом я молил богов, и боги меня услышали.
   23 января микадо оповестил адмирала о начале войны с Россией. Прибывшим к нему флагманам и командирам броненосцев адмирал зачитал этот приказ императора, добавив, что прерваны дипломатические отношения, а слово "война" первым произнесет флот. "Утром мы будем на пути к Порт-Артуру!" - завершил Того свою речь.
   Английская колония Вэйхайвэй располагалась на кончике полуострова Шантунг, как и Порт-Артур - на окончании Квантунского полуострова. Это - как два острых клыка, торчащих из "пасти" Печелийского залива. И свою гавань англичане предоставили к услугам адмирала Того! Именно оттуда японские миноносцы ринулись в атаку на корабли русской эскадры, стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура.

Глава 4. РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА

  
  
   По-бандитски атаковав, среди ночи с 26 на 27 января 1904 г., эскадру Старка, японские миноносцы подорвали броненосцы "Ретвизан" и "Цесаревич", повредили крейсер "Паллада". Плотный огонь русских кораблей отогнал японцев, и новых атак не было. Но спустя несколько часов в неравном бою с отрядом адмирала Уриу геройски погибли крейсер "Варяг" и канонерская лодка "Кореец". Зачем вообще эти два быстроходных корабля продолжали оставаться в предвидении войны в нейтральном корейском порту Чемульпо, и до сих пор нет однозначного ответа.
   Назначенный командиром крейсера "Варяг" в канун 1903 г. капитан 1 ранга Руднев за короткий срок сумел добиться слаженности экипажа, который стал завоевывать призы Порт-Артурской эскадры - за артиллерийскую стрельбу, за быструю постановку на якорь и снятие с него, за успехи гребцов спасательных вельботов. Поход крейсера в Чемульпо во второй половине года подтвердил близость войны - там русские моряки увидели большое количество японцев явно военной выправки и собранное в порту большое количество десантных средств. И 28 декабря "Варяг" был вновь возвращен в этот корейский порт - в качестве старшего стационера. В составе его экипажа был и молодой офицер из древнего украинского рода - мичман Черниловский-Сокол, которому суждено было прославиться полтора десятилетия спустя - в период Гражданской войны.
   24 января Япония разорвала дипломатические отношения с Россией и в тот же день адмирал Того поставил задачу начальнику 4-го боевого отряда контр-адмиралу Уриу атаковать силами миноносного и крейсерского отрядов русские стационеры в Чемульпо и прикрыть высадку десанта в порту. 27 января японцы блокировали гавань и каперанг Руднев, чтобы уберечь от их огня порт и стоящие в нем стационеры других стран, вывел свой крейсер и канонерку "Кореец" в море. По приказу командира мичман Черниловский-Сокол, занимавший должность ревизора, подготовил крейсер к взрыву, поскольку силы были слишком неравными. И все же русские моряки изготовились к бою и на сигнал с предложением сдачи ответа не дали. В 11.45 прозвучал первый японский выстрел, в ответ ударила батарея главного калибра крейсера "Варяг".
   С японской стороны в бою участвовали 6 крейсеров и 8 миноносцев со 181 орудием против русских 36! К исходу часового боя на крейсере было убито и ранено более трети экипажа, выведено из строя рулевое управление, повреждено 5 орудий. Японцы потеряли миноносец, еще один получил серьезные повреждения, три крейсера после боя вынуждены были отправиться на ремонт в Сасэбо, причем один из них по пути затонул. По мнению Руднева, его корабль не мог продолжать бой, и это стало основанием для возвращения в гавань Чемульпо. Выведя из строя оставшиеся орудия и специальное оборудование, экипаж затопил "Варяг", открыв кингстоны. Канонерка "Кореец" была взорвана. Обе команды перешли на иностранные стационеры, а затем на попутных пароходах были доставлены в Одессу, откуда переправлены в Севастополь. А оттуда специальным поездом моряки отправились в столицу, которая встречала их как героев.
  
   Наместник царя Алексеев, чтобы оправдать свой собственный приказ эскадре оставаться на внешнем рейде, пустил в ход байку о якобы устроенном тогда адмиралом Старком "дне Марии", когда офицеры ушли с кораблей, чтобы плясать на балу в честь супруги адмирала. А самому командующему эскадрой, попытавшемуся оправдаться, приказано было заткнуться, если он желает умереть на заслуженной пенсии. Но лживая легенда о "дне Марии" пришлась по вкусу японским газетчикам, и они переиначили ее, изобразив, что в ту ночь в городском театре Порт-Артура шло представление "Победа России" и пальба на сцене заглушала для русских звуки настоящей битвы на море...
   Как только ледокол "Надежный" доломал льды вокруг крейсеров, контр-адмирал Рейценштейн повел свою бригаду из Золотого Рога в Сангарский пролив, рассекавший север Японии, с целью оттянуть на себя часть эскадры Того, обложившей Порт-Артур. Потопив японский грузовой пароход, командир бригады 1 февраля вдруг отдал приказ возвращаться во Владивосток, чем вызвал массу недовольства на крейсерах, чьи экипажи настроены были на серьезные боевые действия.
   30 января адмирал Алексеев созвал в своей резиденции в Мукдене ответственное совещание. Начальник штаба эскадры контр-адмирал Витгефт тихонечко рассуждал о минной опасности, не осмеливаясь поднимать более серьезные темы. Зато наместник, не желая быть "козлом отпущения", громогласно объявил о предстоящей отставке Старка, что решается сейчас на самых высших этажах империи.
   - Начальником эскадры в Порт-Артуре, вне всяких сомнений, будет назначен Степан Осипович Макаров...
   При этих словах наместника адмирал Витгефт испытал большое облегчение.
   - Слава богу, - перекрестился он, - я так боялся принимать эскадру от Оскара Викторовича... Ну какой же я флотоводец?..
  

***

  
   На Дальний Восток адмирал Макаров спешно убыл 4 февраля, повидавшись перед отъездом с адмиралом Рожественским, собиравшимся вскоре вести с Балтики Вторую Тихоокеанскую эскадру. Назначенный командующим Маньчжурской армией генерал Куропаткин ехал на войну экстренным поездом, прихватив с собой лишь вагон иконок, собранных по всей стране. А вот командующий флотом Тихого океана от такой чести отказался и в обычном эшелоне он вез бригады питерских рабочих-судоремонтников.
   - Теперь главное, - сказал адмирал, - перевозить войска к фронту без замедления, а я своим экстренным поездом испортил бы им весь график!
   В Мукден адмирал Макаров прибыл 22 февраля. И вот они встретились - сын простого матроса, выслужившего офицерский чин и дворянство, вице-адмирал Макаров и внебрачный сын императора адмирал Алексеев. Известна была их взаимная нелюбовь: первый - за подлость и бездарность второго, а тот - за низкое происхождение и независимый нрав первого. Для Алексеева вновь прибывший флотоводец казался куда опаснее всей эскадры микадо. Но он вынужден был проявить к нему радушие и даже преклонение. Ведь это он оконфузился, будучи не в силах овладеть событиями, и, хитрым своим умишком сознавая это, надеялся реабилитироваться с помощью ненавистного ему "выскочки".
   Утром 24 февраля Макаров прибыл в Порт-Артур, с радостью и надеждой встретивший нового командующего флотом и портами Тихого океана. Флаг Старка еще колыхался над "Петропавловском", а Макаров поднял свой на крейсере "Аскольд". Старк признался, что он предвидел катастрофу внезапного нападения и заранее предлагал наместнику меры предосторожности. Он показал Макарову свой рапорт, на котором была зеленым карандашом начертана резолюция: Преждевременно.
   - А теперь из меня сделали столб, возле которого любая собака желает задрать ногу. Наместнику же очень удобно не опровергать клеветы, дабы сберечь чистоту своего мундира.
   Макаров в первую очередь старался изгнать с эскадры "дух казармы", чтобы моряки ощутили себя мореходами, а не просто жильцами кораблей, отданных им для квартирования. Также не терпел он вмешательства генералов во флотские дела:
   - Кавалерии флотом не командовать! Армию нельзя и близко подпускать сюда. Если это, не дай бог, когда-либо случится, эскадра погибнет... Но и среди нас, людей флота, собралось немало таких, кто не знает Дальнего Востока и его условий, кто приехал сюда отбывать цензовые сроки ради повышения в чинах. Таких буду удалять непременно!
   Степан Осипович уже знал о безрадостных делах бригады крейсеров Владивостока: что Камимура обстрелял город и безнаказанно ушел, что Рейценштейна в море и палкой не выгонишь. Командующий флотом вызвал к себе контр-адмирала Иенсена, вместе с ним прибывшего в Порт-Артур, и приказал ему вступить в командование бригадой:
   - Рейценштейн начал страдать водобоязнью, будто укушенный бешеной собакой. А водобоязнь адмиралов хорошо излечивается службой на берегу. Два его выхода на позиции оказались бесполезны, а во время обстрела Владивостока он попросту... ослабел!
   У Макарова была подготовлена для Иенсена подробная инструкция, чтобы новый комбриг, еще недавно командовавший крейсером "Громобой", увереннее взял там дела в руки. При этом подчеркнул, что никак не стесняет его инициативу, а любые действия во вред неприятелю будет считать уместными. Иенсен немедленно выехал из Порт-Артура.
   Главной и совершенно неотложной задачей, вставшей перед новым командующим флотом, была необходимость немедленно начать активные боевые действия против японцев. И эти первые боевые действия непременно должны оказаться удачными. Задача нелегкая, ибо на стороне противника имелся уже большой перевес на море. Макаров располагал лишь пятью исправными броненосцами - "Петропавловск", "Севастополь", "Полтава", "Победа" и "Пересвет". На двух других - "Ретвизане" и "Цесаревиче" - все еще латали повреждения, полученные в первый день войны.
   Степан Осипович всегда был сторонником крейсерской и минной войны, а там он получил в свое распоряжение лишь четыре крейсера и 27 миноносцев, тогда как японцы имели 15 крейсеров, не считая броненосных, и около 60 миноносцев. И, тем не менее, успех нужен был ему как воздух! Моральный дух защитников Порт-Артура оказался надломленным, появилась опасная инерция неудач, когда люди действуют пассивно и вяло, когда даже у закаленного бойца появляется желание махнуть на все рукой, забиться куда-нибудь и ждать конца, каким бы он ни был. Макаров обязан был сломать эту инерцию пассивной покорности судьбе, вселить в людей бодрость и уверенность в конечной победе.
   До его приезда эскадра замерла, как парализованная, на внутреннем рейде Порт-Артура, даже дозорная служба не велась. Пользуясь этим, японские корабли безнаказанно и беспечно разгуливали около самой крепости. Адмирал Макаров сразу же организовал боевое патрулирование на ближайших подступах к базе флота - уже в первую ночь шесть эсминцев под командованием каперанга Матусевича вышли в боевой дозор. Четыре из них столкнулись перед рассветом 26 февраля с японскими кораблями и в завязавшемся бою потопили один из них. Хотя командир отряда был легко ранен, небольшие повреждения получили и его эсминцы, этот успех в те дни беспросветной тьмы имел большое значение для поднятия боевого духа всей эскадры: одержана была первая с начала войны победа в открытом море!..
   Родился Степан Макаров в самом конце 1848 года в городе корабелов Николаеве, в семье старого служаки, сумевшего своим усердием выбиться из матросов в офицеры и в последующем дать своим сыновьям путевку в жизнь, определив их на флот. Но сталось это уже на Дальнем Востоке, куда был назначен в 1858 году поручик Иосиф Макаров. В Николаевске-на-Амуре, всего лишь за 8 лет до того заложенном капитан-лейтенантом Г.И. Невельским, и рос в последующем будущий адмирал. Уже осенью в год прибытия Степан Макаров становится воспитанником местного Морского училища, а его брат Яков поступает в училище инженер-механиков. В свое первое плавание 12-летний кадет Степа отправился на клипере "Стрелок", а в 15 лет он в составе экипажа корвета "Богатырь" посетил загадочную Америку.
   По окончании Морского училища в 1865 году ему было присвоено звание "корабельный гардемарин" (а не "штурман", как всем остальным), что давало ему право в последующем стать офицером. Дальше были плавания на пароходе "Америка", корвете "Варяг", флагманском корвете эскадры "Аскольд", с которым юный мореман преодолел три океана, мечтая попасть в столицу. С 1867 года гардемарин Макаров учится в Морском корпусе Санкт-Петербурга и в мае 1869 года осуществляется его мечта - он получает первый офицерский чин.
   Двадцатилетний мичман, в отличие от своих однокурсников, был уже опытным мореходом, успев послужить на 11 различных кораблях и проплавать в общей сложности почти две тысячи дней. По выпуску он был назначен на легкий броненосец "Русалка" на Балтике. И уже тогда он проявил себя как думающий флотский офицер, анализирующий все явления и события морской службы, сотрудничающий со специальными изданиями. Молодым автором публикаций заинтересовался адмирал Г.И. Бутаков - командующий броненосной эскадрой, талантливый и высокообразованный флотоводец, герой обороны Севастополя. После длительного плавания на паровой шхуне "Тунгус" Макаров вновь оказывается в ставшем для него родным Николаевске. По представлению Бутакова ему было присвоено звание "лейтенант", а вскоре пришел и вызов в столицу, для занятий корабельными науками под руководством адмирала А.А. Попова.
  
   С началом русско-турецкой войны лейтенант С.Макаров выдвинул идею использования на Черном море, ввиду нехватки там боевых кораблей, грузовых пароходов в качестве миноносцев. Получив в командование зафрахтованный военным флотом пароход "Великий князь Константин", Степан Осипович приступил к реализации своей идеи, создав приспособление для транспортировки на нем четырех минных катеров. Доставив их в район базирования вражеских кораблей, причем в подогретом состоянии, пароход спускал катера на воду, и они стремительно шли в атаку, неся на длинных шестах мины. Эффективность таких миноносцев была не очень высокой, но все же лучше, чем ничего, а турки уже не чувствовали себя так вольготно в собственных водах.
   После окончания войны Макаров служил на Каспии, а в конце 1879 года назначен был вновь на Балтику, начальником миноносного отряда. Но спустя два года по его просьбе состоялось назначение в Константинополь, где по условиям Мирного договора стояли тогда стационеры ряда европейских стран. Русским пароходом "Тамань" в течение года командовал капитан 2 ранга Макаров, проведя за это время много интересных исследований в Босфорском проливе. По возвращении в Петербург Степан Осипович, уже в чине каперанга, стал флаг-капитаном Практической эскадры и одновременно занялся обработкой своих исследований, которые получили высокую оценку в Академии наук. А весной 1885 года сбылась давняя мечта морехода: он стал командиром крупного боевого корабля - броненосного фрегата "Князь Пожарский".
   Затем была кругосветка на корвете "Витязь", служба младшим флагманом Балтийского флота, с производством в контр-адмиралы, командование эскадрой в Средиземном море и, наконец, командование Практической эскадрой Балтики с производством в вице-адмиралы. И лишь в 1897 году он возвращается к своей давней идее освоения Арктики, для чего сам проектирует и заказывает в Ньюкасле тяжелый ледокол "Ермак". Под руководством адмирала Макарова на нем были осуществлены два похода к северным островам - в 1899 и 1901 г.г. С декабря 1899 г. и до последнего назначения на Тихий океан Степан Осипович исполнял должность командира Кронштадтского порта и военного губернатора города Кронштадт.
  

***

  
   Итак, адмирал-спаситель прибыл! И буквально через несколько дней броненосец "Ретвизан", поврежденный японцами в первой атаке и застрявший на мели у берега, был наконец-то спасен и отправлен на ремонт. Случайное совпадение казалось всем залогом того, что теперь дела на Тихом океане непременно изменятся к лучшему. Моральный дух защитников Порт-Артура с приездом Макарова резко поднялся. Новый командующий не произносил зажигательных речей, не панибратствовал с подчиненными - он был строг и требователен. Осмотрев поврежденные корабли, он нашел темпы ремонтных работ весьма медленными. И тут в дело включились питерские корабелы - а их адмирал привез с собой более полутора тысяч, с различных заводов. Обнаружив множество неполадок в самом порту, он тут же сменил его начальника, поставив И.К. Григоровича, с производством его в контр-адмиралы.
   Немало нареканий Макарова вызвала и сухопутная оборона, но там его власти не было - ею командовал комендант крепости генерал-лейтенант А.М. Стессель. Человек ограниченный, слабохарактерный (поговаривали, что он целиком "под каблуком" у своей супруги) и безынициативный. Подстать ему оказались и другие генералы - Фок, Рейс и Смирнов. Командующий флотом и комендант крепости были в равных званиях и друг другу не подчинены - предполагалось, что общее руководство ими осуществлять будет Наместник. Но в условиях создавшейся изоляции Порт-Артура - и с моря и с суши - как будет осуществляться это верховное командование? Вопрос оставался открытым...
   А успешный рейд отряда Матусевича имел, к сожалению, трагическое продолжение. К утру стало известно, что миноносец "Стерегущий" отстал от своего отряда и подвергся атаке превосходящих сил японцев, получив серьезные повреждения. Узнав об этом, адмирал Макаров тут же перенес свой флаг на легкий крейсер "Новик" и в сопровождении крейсера "Баян" устремился к месту боя. Он знал, что сильно рискует, выходя в море со столь слабыми силами, но не мог оставить гибнущий корабль без помощи. Спасти "Стерегущий" ему не удалось: почти весь экипаж, включая командира, погиб, остальные были тяжело ранены. Японцы уже спустили шлюпки с десантом, намереваясь захватить разбитый корабль, как матросы открыли кингстоны, предпочтя смерть плену.
   В опасности оказался и сам адмирал: распознав его флаг, японские крейсера стали окружать два русских корабля, а на горизонте виднелись дымы броненосной эскадры Того. Пришлось поворачивать обратно, в Порт-Артур, где "Новик" и "Баян" встречали восторженно. Еще бы! Сам адмирал выходил на помощь гибнущему миноносцу... Это было дерзко, даже недопустимо для занимаемой им должности, но Макаров понимал, что только личным примером бесстрашия он сможет вдохновить офицеров и матросов.
   А в последний день февраля в кабинет адмирала буквально ввалился, весь в мехах, человек, в котором Степан Осипович не сразу и узнал молодого офицера, просившегося к нему в ледовый поход, на "Ермак", лейтенанта Колчака. Будущий диктатор России позднее все же попал на Север и едва выжил в той несчастной экспедиции Э.Д. Толля, а после сам возглавил в 1903 году поиски пропавшего ее руководителя. О начале русско-японской войны А.В. Колчак узнал в Иркутске, при возвращении с поисков в Петербург, и сразу же подал рапорт о возвращении в состав флота и назначении на Тихий океан. Адмирал Макаров предложил ему служить на флагманском броненосце "Петропавловск", но воинственный лейтенант требовал себе в командование миноносец. Назначен же он был вахтенным начальником на крейсер "Аскольд", и это спасло его от вероятной гибели ровно через месяц, когда на минной банке подорвался "Петропавловск"...
  
   Русская Тихоокеанская эскадра готовилась к бою. Корабли неоднократно покидали рейд, выходя в море и маневрируя вокруг крепости. Вечером 30 марта Макаров отправил на разведку два отряда миноносцев, а сам ночь провел на крейсере "Диана", который дежурил у входа на порт-артурский рейд. Адмирал опасался, что японцы снова повторят попытку заблокировать гавань, и старался все время быть в авангарде своих сил. В те последние дни он провел на кораблях много времени и очень устал, но все же лег спать, не раздеваясь и приказав вахтенному офицеру мичману Щастному будить его при первых же признаках противника. Около полуночи встревоженный командир крейсера каперанг Ливен доложил, что вдали замечены силуэты каких-то судов. Но рассмотреть в ночной дождливой мгле ничего не удалось. Через час с небольшим адмирала вновь подняли: вахтенные предположили, что впереди японцы ставят мины. И вновь ничего рассмотреть не удалось! А утром почему-то не было даже протралено то подозрительное место...
   Макаров утром перешел с "Дианы" на свой флагманский корабль - броненосец "Петропавловск", где и дождался возвращения из разведки миноносцев. Вернулись, однако, не все: миноносец "Страшный" заблудился в тумане и отстал от своих. Уже на подходе к Порт-Артуру он был окружен отрядом японских кораблей и принял бой. Узнав об этом, адмирал тут же послал крейсер "Баян" на выручку, но еще на подходе к месту боя сигнальщики с мачты доложили, что миноносец тонет. Спасти из воды удалось лишь пятерых матросов, а самому "Баяну" пришлось спешно возвращаться, чтобы не разделить участь "Страшного".
   В 6 часов утра 31 марта Макаров приказал кораблям выходить на внешний рейд и через час стал выстраиваться кильватер: адмирал повел эскадру, чтобы наказать дерзкого противника. Энергично атаковав эскадру крейсеров, русские корабли нанесли японским существенные повреждения, но те повернули обратно, а преследование вскоре пришлось прекратить, поскольку на горизонте показались главные силы адмирала Того. В 9 часов утра вся русская эскадра легла на обратный курс. Впереди шел "Петропавловск" под флагом командующего флотом.
   Погода к тому времени стала налаживаться, обещая ясный, солнечный день. Макаров и его флаг-офицеры находились на мостике броненосца, здесь же был и художник В.В. Верещагин - известный русский баталист, желавший участвовать в бою. Японские корабли маневрировали в отдалении, еще недавно грохотавшие орудия умолкли. До входа в гавань оставалось меньше мили. Было 9 часов 39 минут...
   И вдруг над морем раздался чудовищной силы взрыв. Сноп желтого пламени взметнулся выше мачт броненосца. Носовая часть "Петропавловска", окутанная густым облаком дыма, стремительно уходила под воду. Корма поднялась, винты корабля продолжали бешено вращаться, калеча людей, прыгавших в воду. Через две минуты все было кончено. Огромный броненосец исчез в пучине, лишь горстка людей барахталась на поверхности моря, цепляясь за плавающие обломки. К месту гибели "Петропавловска" со всех сторон устремились катера и шлюпки. Оглушенных взрывом, раненных и обожженных людей вытаскивали из ледяной воды. Всего было спасено 52 матроса и 7 офицеров. Макарова среди них не оказалось, удалось выловить лишь его шинель, которая была у него на плечах на мостике броненосца.
   Непоправимость происшедшего понимали все порт-артурцы. И это несчастье сразу же отразилось на моряках эскадры. Строй рассыпался, два корабля столкнулись друг с другом. Разнесся тревожный слух: подводные лодки!.. Тогда комендоры принялись палить во всякий плавающий предмет. И тут еще новый взрыв - это броненосец "Победа" тоже натолкнулся на японскую мину. Но вот капризы военного счастья: повреждения на корабле минимальные, убитых - ни одного. Кое-как эскадра, потерявшая своего флагмана, дошла до гавани. Уныние и отчаяние, как густой туман, повисли над Порт-Артуром.
   - Да бог с ним, с утюгом этим, - говорили между собой моряки. - Голова пропала, вот что важно!
  

***

  
   Того узнал о гибели Макарова на следующий день и сразу же сообщил об этом в Токио. Японцы устроили траурную демонстрацию в столице, с фонариками и флажками, выражая уважение к памяти павшего героя. Комментируя это известие, газеты Европы недоумевали: что за дикая гримаса цивилизации? Но имя Макарова давно было известно в Японии, министр Ямамото высоко оценивал его вклад в развитие науки о флоте, в теорию кораблестроения. Так что печальная церемония та была искренней...
   Совсем иной была реакция в Царском Селе. В день гибели адмирала Макарова, уже извещенный телеграфом об этой трагедии, Николай II вышел в парк и, взглянув на небо, восторженно сказал свитскому генералу:
   - Давненько не было такой погоды! Я забыл уже, когда последний раз охотился... Не пора ли нам на охоту?
   Вот о чем была царская забота! А что флот остался без головы, ему и дела нет! Долго гадали тогда в экипажах матросы, загибая пальцы, кого теперь назначат вместо Макарова: "Федора" - имея в виду Дубасова, "Григория" - Чухнина, "Зиновия" - Рожественского. А назначили вице-адмирала Н.И. Скрыдлова, которому приказано было ехать в Порт-Артур. Скрыдлов не спешил и, подобно генералу Куропаткину, тоже собрал немало икон - святых, чудотворных и всяких прочих. В Порт-Артур тотчас после гибели Макарова прибыл наместник Алексеев, поднявший свой адмиральский флаг на "Севастополе", у которого были погнуты лопасти винтов.
   - Неспроста ли выбрал "коробку", которую с места не сдвинешь? - рассуждали матросы. - Куда без винтов ходить? Нет, братцы, это тебе не Степан Осипыч...
   И все же падения Порт-Артура наместник точно не желал. В отличие от генерала Куропаткина, с которым у него завязалась упорная борьба, арбитром в которой выступало правительство. Петербург поддерживал Алексеева, справедливо указывая Куропаткину, что потеря Порт-Артура "подорвет политический и военный престиж России не только на Дальнем Востоке... наши недруги воспользуются этим, чтобы затруднить нас елико возможно, и друзья отвернутся от России, как от бессильной союзницы..."
   Куропаткина мало заботила судьба Порт-Артура, а все его дискуссии с Алексеевым ни к чему не приводили: он отстаивал свой "трезвый взгляд", припоминая Кутузова и совет в Филях, где решено было сдать Москву. Хотя Алексеев сам говорил, что несведущ в делах армии, но предстоящую высадку японского десанта он своевременно почуял, и 22 апреля, вызвав к себе на "Севастополь" адмирала Витгефта, распорядился:
   - Вильгельм Карлович, можете поднимать свой флаг. А я спускаю свой и убираюсь ко всем чертям... в Мукден! До прибытия адмирала Скрыдлова эскадрою Порт-Артура назначаю командовать вас. Комендантом останется Стессель...
   Наместник отъехал так поспешно, что даже оставил свою челядь. На следующий день японцы высадили десант в порту Бицзыво, на подступах к Дальнему, а тот уже и вовсе рядом с Порт-Артуром. Теперь самураям осталось сделать один прыжок, и линия КВЖД, связующая Порт-Артур с Россией, окажется разрубленной. Последний эшелон с боеприпасами привели в осажденную крепость три русских патриота - писатели и журналист! - отчаянно давя на рельсах самураев, пытавшихся остановить состав.
   Витгефт созвал совещание, даже не заметив, что председательское место занял генерал Стессель. Случилось то, чего больше всего опасался Макаров: эскадру прибирала к рукам армия. И в принятом протоколе отразились пораженческие настроения Стесселя: флот якобы уже неспособен к активным действиям, а потому будет лучше, если свои боевые средства с кораблей он передаст командованию гарнизоном. Хотя обстановка не была еще столь драматичной: люди сражались, стойко перенося неудачи и веря в лучшее; не было в Порт-Артуре и голода. Люди жили и верили, что эта осада вскоре закончится...
   1 мая контр-адмирал Иессен доложил наместнику в Мукден, что генеральный фарватер у Владивостока протрален, его крейсера снова готовы вырваться на оперативный простор. В тот же день из Порт-Артура вышел минный заградитель "Амур", забросав минами подходы к крепости. С этого момента начались черные дни для Того и его флота. Вначале в бухте вблизи Дальнего подорвались один за другим два миноносца, затем на минную банку налетел "Яшима" и затонул. Другой броненосец, "Хацусе", в точности повторил его маневр, наскочив тоже на две мины и продержавшись после этого на плаву лишь минуту. Эти взрывы ужасающей силы видели русские наблюдатели с Золотой горы и Электрического утеса. В Порт-Артуре долго кричали "ура!" своим отважным минерам.
   - Расплатились-таки за Макарова, - говорили артурцы. - Сейчас выйдем эскадрою в море, покажем Того кузькину мать!
   Но без меры осторожный контр-адмирал Витгефт поднял сигнал:
   - Командам разрешаю увольнение на берег.
   После гибели адмирала Макарова на эскадре начались серьезные перемещения офицеров. 17 апреля лейтенант Колчак был переведен на минный транспорт "Амур", но спустя четыре дня "выбил" все же для себя миноносец "Сердитый". И с 1 мая он, вместе с четырьмя другими миноносцами - "Скорым", "Смелым", "Внимательным" и "Выносливым" - обеспечивал выход, траление маршрута и охранение "Амура".

Глава 5. КОНЕЦ ПОРТ-АРТУРА

  
  
   8 мая контр-адмирал Иенсен объявил бригаде крейсеров выходной, чтобы люди могли отдохнуть и привести себя в порядок перед приездом адмирала Скрыдлова. Через всю страну ехали в одном вагоне два заслуженных вице-адмирала: Н.И. Скрыдлов - новый командующий флотом Тихого океана и П.А. Безобразов, назначенный командующим 1-й Тихоокеанской эскадрой. Ехали долго, но уже на КВЖД, не доезжая Харбина, получили сообщение, что Порт-Артур отрезан, сообщения с ним нет. В резиденцию наместника в Мукден их не пригласили и, оскорбленные таким невниманием, адмиралы продолжили путь на Владивосток. Скрыдлов считал, что аренда Порт-Артура была непростительной ошибкой, ему жаль было тех миллионов народных денег, которые вбухали в Дальний.
   - Мы имели и имеем одну лишь базу на Дальнем Востоке - Владивосток, и потому, - утверждал он перед Безобразовым, - глупо было оставлять его в небрежении для базирования одних только крейсеров. В результате я, командующий флотом, отрезан от флота тысячами миль, а ты, Петр Алексеевич, только во сне и увидишь ту могучую эскадру, которую должен принять.
   На перроне Владивостока адмиралов встречали городские власти, чины военной комендатуры, начальник порта, другие важные господа и дамы. Скрыдлов тут же принялся дрючить Иенсена, по вине которого крейсер "Богатырь" налетел на камни и надолго вышел из строя. А Безобразов тем временем "вставлял фитиль" начальнику порта Гаупту - из-за неразберихи со снарядами. Теперь во Владивостоке, где оставалось всего три крейсера, было три адмирала - по одному на крейсер! И первым по этому поводу стал иронизировать новый командующий флотом, трезво оценивая сложившуюся ситуацию.
   Он представлял, что Япония сама не в силах вынести бремя войны, если бы Англия и Америка не "впрыскивали" ей все новые инъекции военных поставок. Следовательно, задачей владивостокских крейсеров был разрыв коммуникаций, тянувшихся к портам Японии от берегов Великобритании и США. Скрыдлов понимал значение коммуникаций, знал их уязвимые места, обдумывал план действий. Но, к сожалению, многое зависело и от адмирала Витгефта.
   А тот, продолжая возглавлять основные силы флота в Порт-Артуре, еще не понимал, что ему делать, и продолжал созывать совещание за совещанием, пытаясь свою персональную ответственность растворить в коллегиальной, когда виноватых не сыскать. Адмирал Витгефт совещался с генералами, а генералы призывали адмирала отдать им все то, чего сами не имели. И эскадра разоружалась - с кораблей исчезали орудия, пулеметы, прожекторы, устанавливаемые на берегу. В экипажах роптали, а Вильгельм Карлович лишь разводил руками:
   - Видит бог, я тут ни причем. Таково коллегиальное решение. Обращайтесь к коменданту Стесселю.
  
   В гарнизоне Порт-Артура многие еще верили, что Куропаткин их выручит, не догадываясь, что они уже преданы на умирание. А Куропаткин, вооруженный "трезвым взглядом на вещи", сдавал одну позицию за другой. Дальний он сдал без боя - со всей инфраструктурой современного города, с работающей электростанцией и исправными доками. Японцы, овладев Дальним, сразу получили великолепную базу для миноносцев, а Порт-Артур заполонили беженцы, успевшие захватить с собой лишь жалкие узелки со скарбом. Из своего безопасного далека Куропаткин обещал порт-артурцам выручку, но они уже не верили никому. На очередном совещании у Витгефта моряки требовали от генералов вернуть на корабли орудия, поскольку они, со своим Куропаткиным, сдают позицию за позицией. А генералы требовали и дальше разоружать корабли, чтобы усиливать береговую оборону.
   - Нас воспитывали для сражений на море, - заявили командиры броненосцев, требуя, чтобы Витгефт выводил флот из гавани. - Глупо рассматривать Порт-Артур в отрыве от государственных интересов. Россия переживет его потерю, но русский народ никогда не простит своему флоту, если мы потеряем и Владивосток...
   Витгефт сказал, что придерживается такого же мнения, и готов умереть в бою, но в этом вопросе многое зависит от решения Наместника и даже самого Государя. В конце концов, выход эскадры был назначен на 10 июня. А Скрыдлов еще 28 мая отправил из Владивостока бригаду крейсеров "в самое паршивое место на свете", как он выразился, к острову Цусима, для отвлечения сил противника и оказания помощи Порт-Артуру. Набег русских крейсеров на японские порты и коммуникации оказался неожиданным и весьма успешным, нагнав страху на противника и его союзников.
   Этот успех крейсеров, о котором писала вся мировая пресса, вскоре омрачен был поражением войск у Вафангоу, что в сотне километров к северу от Порт-Артура. А виноват в том был снова Куропаткин, который с легким сердцем приказывал наступать и не испытывал угрызений совести, приказывая отступать. Операция бригады Иенсена, потопившей ряд крупных транспортов, опять отсрочила агонию Порт-Артура: гвардия микадо нашла свою могилу на дне моря возле Цусимы, туда же канули и осадные орудия Крупа. Защитники крепости, солдаты и матросы, еще не теряли надежд на лучшие времена. Питерские пролетарии, привезенные Макаровым, трудились денно и нощно, возрождая былую мощь броненосцев. А из Мукдена диктовал Витгефту свою волю наместник Алексеев: "Выйти в море для решительного боя с неприятелем, разбить его и проложить путь во Владивосток..."
   В два часа дня 10 июня эскадра под флагом Витгефта вытянулась из гавани в Желтое море. А в 17.10 сигнальщики, надрывая голоса, доложили о появлении японцев:
   - Головным "Микаса" под флагом Того... Дальше - "Сикасима", "Асахи", "Фудзи"... ясно вижу - "Ниссин", "Касуга" ...
   370 орудий Того выдвигались против 300 русских стволов (почти сотня осталась на береговых батареях!). Витгефту доложили подсчет миноносцев: тридцать - против наших восьми. В 18.50 флагманский броненосец "Цесаревич" стал ложиться в обратном развороте - домой. Витгефт уклонился от боя, считая, что превосходство противника не позволяет ему принять вызов. На эскадре поворот на 16 румбов был воспринят как беспощадный приговор:
   - Все! Нас предали... Теперь остается только умереть.
   Эскадра уже входила на рейд Порт-Артура, когда громыхнул взрыв - броненосец "Севастополь" наскочил на мину. Это было, как резолюция Того - с печатью дьявола! Не желая отпускать противника, Того бросил в атаку миноносцы, но их отогнали свирепым огнем. Четыре вражеских корабля погибли, а весь берег к утру был усеян телами японцев. В Мукдене реакция на действия Витгефта была крайне резкой: "Старая трусливая баба!". А Скрыдлов, узнав об этом спустя два дня, стал готовить вновь выход в море бригады крейсеров. Адмиралу Безобразову, шедшему с ней, командующий приказал в случае встречи с эскадрой, которая все же должна пойти на прорыв, поднять над нею свой флаг.
   - Витгефту при этом свой флаг придется спустить!
   Но встретиться им не было суждено. Иенсен успешно провел и этот рейд, пройдя через Сангарский пролив туда и обратно, чего японское командование никак не ожидало. А Витгефт все не мог решиться вывести эскадру в море...
   Наместник умолял генерала Куропаткина оттянуть часть японских сил, дабы полегчало защитникам Порт-Артура. И Куропаткин охотно пошел ему навстречу, ...вновь отступив еще дальше вглубь Маньчжурии и сдав японцам ключевой порт Инкоу. В доках там оставалась канонерка "Сивуч", почти завершившая ремонт, и агентство "Рейтер" поспешило сообщить, что русская канонерка сдалась "доблестным японским войскам", хотя моряки взорвали ее, прежде чем уйти вслед за армией. Но, хуже всего, депеши из Порт-Артура в Мукден, ранее шедшие через Инкоу, теперь приходилось доставлять русскому консулу в Чифу, который телеграфировал их содержание Наместнику. Долго и весьма рискованно...
   В ночь на 13 июня русские миноносцы "Скорый" и "Сердитый" имели бой с двумя номерными японскими миноносцами. Но командир последнего лейтенант Колчак к тому времени оказался в госпитале, подхватив на мостике воспаление легких.
   К концу июля японцы начали обкладывать гавань Порт-Артура бомбами из осадных орудий - разнесло телефонную станцию на "Цесаревиче", ранение получил сам адмирал Витгефт. Но на следующий день он открыл совещание флагманов, не подавая виду, лишь попросив всех встать, поскольку он собирался огласить рескрипт императора о прорыве.
   - Объявляю всем вам волю Его императорского величества, которая да будет для всех нас священна... Кто может, тот прорвется. При аварийных ситуациях никого не ждать. При гибели кораблей никого не спасать, чтобы не задерживать общее движение эскадры. При сильном сопротивлении противника на генеральном курсе к Владивостоку разрешается отойти в порты нейтральных государств, даже если это грозит разоружением и интернированием. Но, - заключил Витгефт уже твердо, входя в заглавную роль этого чудовищного спектакля, - ни в коем случае назад в Порт-Артур никому не возвращаться...
   В порту горели цистерны с машинным маслом, черный ядовитый дым окутывал эскадру, а из этого непроницаемого облака русские броненосцы ритмично выплескивали струи ответных залпов, громя перекидным огнем - через горы! - батареи противника. "Пересвет" дважды вздрогнул от попаданий тяжелых снарядов, а "Ретвизан" получил пробоину ниже ватерлинии, и его низы получали забортную воду - тонну за тонной. Но желание сразиться с Того было так велико в команде, что эту пробоину на скорую руку залатали железом и деревяшками. Адмирал Витгефт заранее попрощался со своим сыном, который в чине мичмана служил в десантной роте Квантунского экипажа, к тому времени уже израненный и трижды награжденный за отвагу.
   Вот главное отличие ФЛОТоводцев от ПОЛКоводцев! На суше, чем выше положение начальника, тем более удален он от противника, от опасности. А на флоте иначе: чем выше положение адмирала, тем выше он поднят над мостиком флагмана, открытый для противника в большей степени, чем его подчиненные, укрытые броней. Генералам не надо ходить в атаки, зато адмиралы ведут корабли сами, обязанные увлекать экипажи своим личным примером, личным бесстрашием. Потому-то солдаты и говорят - нас послали, а матросы говорят - нас повели! Значит, от личного поведения Витгефта зависела судьба всей русской эскадры...
  

***

  
   Витгефт был ранен и никто бы не осудил старого адмирала, останься он на берегу. Но Вильгельм Карлович оказался исполнительнее Скрыдлова: с пяти часов утра 28 июля занял он место на адмиральском мостике флагманского броненосца "Цесаревич". Оттуда, со страшной высоты, он видел все, а все моряки издали видели своего адмирала. В его окружении были контр-адмирал Матусевич, его начальник штаба, и флаг-офицеры в мичманских и лейтенантских чинах. Младший флагман эскадры, контр-адмирал князь Ухтомский держал флаг на броненосце "Пересвет" и, в случае гибели Витгефта, он обязан заменить его, продолжая сражение. Крейсер "Новик" открыл движение, за ним плавно тронулся "Цесаревич", в кильватер флагману пристраивались броненосцы, крейсера и миноносцы. Набрав ход двенадцать узлов, взяли курс на Владивосток...
   Берега Квантунского полуострова исчезали вдали. Японские крейсера "Ниссин" и "Кассуга", пересчитав русские корабли, скрылись из виду. А в 11.30 из пасмурной дали проступили очертания главных сил броневого кильватера во главе с "Микасой" под флагом Того. А по флангам уже блуждала свора миноносцев, выискивая, в кого бы вонзить свои хищные зубы. Поворотом "все вдруг" Того сразу вышел на пересечку, чтобы забрать голову русской колонны в клещи, а потом раздавить ее вместе с "Цесаревичем".
   - Четыре румба влево, - не растерялся Витгефт, найдя самое верное решение, отчего противники стали расходиться на контргалсах, и Того не сразу понял, что его маневр сорван. "Ниссин" открыл огонь, на что Витгефт отреагировал без промедления:
   - Броненосцам отвечать из главного калибра!
   Проиграв в маневрировании и потеряв "Читозу" и "Сикисиму", Того решил отойти подальше в море. Русская эскадра шла в направлении Корейского пролива, никто из японцев не рисковал подходить к ней ближе 70 кабельтовых, и лишь в хвосте колонны "Полтава" отбивалась от японских крейсеров. Доклады командиров кораблей о полученных повреждениях были утешительными - ничего серьезного не произошло. Того допустил такие грубейшие просчеты в тактике, он так неумело руководил боем, что на русской эскадре окрепла уверенность в своих силах, и Того уже не казался страшным...
   Но в 16.30 началось новое сближение противников, две эскадры быстро развили бушующие шквалы огня, в которых потери несли обе стороны. "Микаса" уже горел, но забивал пламя, одна из башен японского флагмана не поворачивалась. Ливень осколков осыпал и русские палубы, но комендоры, не обращая внимания на раны, продолжали вести огонь. Контр-адмирал Витгефт не покидал мостик, хотя флаг-офицеры звали его в рубку. Он решил сегодня искупить все свои прежние слабости, бравируя храбростью. Оба флагманских броненосца были поставлены Того под ураганный огонь, и в 17.30 японский снаряд снес фок-мачту на "Цесаревиче". В яркой вспышке исчез навсегда Витгефт. Погиб и весь состав его штаба. Командир броненосца каперанг Н.М. Иванов отдал приказ не спускать флаг адмирала, чтобы эскадра не знала о гибели флагмана:
   - Я сам поведу эскадру!
   В 17.43 снарядом разнесло ходовую рубку "Цесаревича" - полегли все, кто уцелел при первом попадании. Флагман начал скатываться в бессмысленную циркуляцию, однако эскадра посчитала, что адмирал начинает очередной маневр, и послушно стала заворачивать ему в кильватер. Но неожиданно для японцев она удвоила свой огонь, а японцы, наоборот, ослабляли, один за другим выходя из боя. Того был в панике: его "Микаса" превращался в развалину, палуба была усеяна убитыми, орудийные башни молчали. И он распорядился готовить приказ об отступлении - на ремонт, в Сасэбо. Уже были подняты на мачтах предупредительные сигналы, когда Того обратил внимание на странную циркуляцию "Цесаревича" и отменил свой отход. "Продолжаем битву!.."
   Уцелевшие на русском флагмане смогли наконец-то поднять сигнал о передаче командования Ухтомскому. Не зная, что случилось с Витгефтом, младший флагман распорядился оповестить эскадру: "Следовать за мной". Но фалы на реях "Пересвета" все были перебиты и сигнальщики прикрепили флаги к поручням мостика, где их никто не разобрал и за ним не пошел... Полузатопленный "Ретвизан" решил таранить "Микасу", открыв огонь носовой башней по японскому флагману. Лишь поразивший командира броненосца каперанга Щенсновича осколок заставил его изменить решение и отвернуть за эскадрой. "Аскольд" поднял флаги: "Крейсерам следовать за мной", и они ринулись на прорыв, пересекая курс своих броненосцев, которые князь Ухтомский начал все же оттягивать обратно, в сторону Порт-Артура. Между бронированных громадин метался миноносец "Беспощадный", а с его мостика ревел в мегафон кавторанг Михайлов:
   - Куда вы? Предатели!.. Только во Владивосток!..
  
   Того уже отводил свою эскадру. Не потому, что щадил русских, просто у него больше не оставалось сил - снарядные погреба опустели, корабли полуразбиты. Черпая тоннами забортную воду, японская эскадра исчезала во мраке, уходя к себе на базу в Сасэбо, на ремонт...
   Неудачный исход боя, в котором русская эскадра не сражалась, а "терпела бой", не был случайностью. Не выход из строя "Цесаревича" вследствие повреждения рулевого привода и не геройская смерть флагмана эскадры решила бой. Судьба российского флота была предрешена гораздо раньше и подготовлялась теми мыслями и настроениями, которые развивались среди командного состава Порт-Артурской эскадры, этого сражения не одобрявшего, против своего убеждения вынужденного его принять и потому не проявившего тех качеств, которых требовало военное дело от его руководителей. После этого сражения японский флот стал полностью господствовать на море. Совещание русских флагманов и капитанов эскадры 6 августа постановило "ввиду невозможности дальнейших активных действий флота, предоставить все силы и средства в распоряжение сухопутной обороны крепости".
   Перед боем 28 июля 1904 года миноносец "Сердитый", вновь под командованием Колчака, принял участие в тралении фарватера, обеспечивая выход эскадры в море, но в попытке прорыва во Владивосток он участия не принимал. В дальнейшем миноносец продолжал нести сторожевую службу и выставлял минные заграждения. Но сам будущий диктатор России вскоре был списан по здоровью на берег, приняв в командование артиллерийскую батарею 47-мм и 120-мм орудий в секторе Скалистых гор, на северо-восточном участке обороны Порт-Артура. Там он участвовал в боях до самой сдачи крепости 20 декабря, когда увел личный состав батареи в казарму, сдав оружие и боеприпасы японцам.
   ... Адмирал Того остался с кораблями у мыса Элиот, распорядившись, чтобы Камимура не пропустил возле Цусимы владивостокские крейсера. "Ни в коем случае!" - настаивал он. А во Владивостоке спешно заканчивали ремонт "России", готовясь выйти навстречу порт-артурской эскадре. Сам адмирал Скрыдлов вновь решил отсидеться в своем кабинете на Светланской улице, пощадил он на сей раз и Безобразова, сказав ему:
   - Крейсера поведет Карл Петрович Иенсен.
   Телеграмму Алексеева - о выходе эскадры из Порт-Артура и начале сражения во Владивостоке - адмирал Скрыдлов получил лишь в 4 часа дня 29 июля. Что там происходило на то время - не знали ни наместник, ни командующий флотом. Но приказано ему было выслать крейсера навстречу эскадре, к Цусиме. И утром 30-го контр-адмирал Иенсен повел "Россию", "Громобой" и "Рюрик" к Корейскому проливу, повел "туда - не знаю куда".
   А поздно вечером пришла из Мукдена еще одна телеграмма: о гибели Витгефта и разгроме эскадры. Адмирал Скрыдлов, придя в ярость, немедленно отправил вдогонку крейсерам самый быстроходный миноносец, с задачей вернуть уже не нужные артурцам крейсера. Многочасовая бешеная гонка не принесла результата, и крейсера вошли в устроенную им японцами западню.
   На рассвете 31 июля по правому траверзу отряда обозначились дымы кораблей, и матросы, только встававшие с коек, с радостью приняли их за прорвавшихся артурцев. Но на мостике флагманской "России" каперанг Андреев резко опустил бинокль, определив "Идзуму", шедший головным японского отряда бронированных крейсеров. И завязался жестокий бой, длившийся более пяти часов.
   Больше всего досталось шедшему в хвосте "Рюрику", на котором в первые минуты погиб старший офицер и тяжело ранен был командир. Два других крейсера, как могли, прикрывали его, отвлекая огонь противника на себя. Но подошедшие на помощь японцам крейсера и миноносцы добили доблестно сражавшийся корабль. Адмирал Камимура выжидал капитуляции "Рюрика", но, заметив, что русские открыли кингстоны и топят крейсер, приказал вновь открыть огонь. В 10.30 осевший кормой корабль перевернулся вверх килем, а из воды, где плавали на подручных средствах уцелевшие матросы, раздались выкрики: "Ура! Ура, братцы..."
   Возвращение во Владивосток напоминало траурную процессию, только без музыки и факельщиков. Телеграфные агентства уже оповестили весь мир о битве в Корейском проливе, и все жители города собрались на причалах, издали пытаясь распознать степень разрушения крейсеров и рассмотреть своих родственников. В торжественном молчании встречающих "Россия" и "Громобой" входили в бухту Золотой Рог - осиротелые без "Рюрика". Портовые баржи окружили крейсера, начиная принимать раненых для своза их на берег. Из похода не вернулись 45 офицеров и 1178 нижних чинов. Таких потерь русский флот не знал со времен Наваринской битвы...
   13 октября был удален Наместник - адмирал Алексеев, а генерал Куропаткин, переняв от него обширные полномочия власти, сделался Главнокомандующим на Дальнем Востоке. Русская армия сражалась превосходно - она разбила японскую гвардию. Куроки и Оку уже начали откатываться от Ляояна, когда Куропаткин тоже отвел войска от Ляояна в сторону Мукдена, и тогда японцы, не будь дураками, заняли оставленный Ляоян. Из явной победы русского оружия Куропаткин умудрился сделать явное поражение! Не дух русской армии был сломлен японцами - сломили они дух самого Главкома Куропаткина.
   20 декабря в Чифу прорвались четыре артурских миноносца, донесшие черную весть русскому консулу: "Стессель сдает Порт-Артур". Все были в недоумении - ведь военный совет был против сдачи крепости. Но Стессель тайком отправил к японцам своих парламентеров, и капитуляция явилась неожиданной для русского гарнизона. А сам его комендант уже сидел со своей женой на горе чемоданов, ожидая пароход "Австралия", доставивший их затем в Аден...

***

  
   Серая осенняя мгла висела над Петербургом. Туман по утрам так плотно прижимался к земле и стоял так недвижно, что даже фонари, не гасившиеся почти до полудня, были в нем едва различимы. Сырость проникала повсюду - она блестела ртутными капельками на гранитных плитах фасадов, тяжело срывалась с неопавшей листвы деревьев, ложилась на брови и ресницы прохожих. От нее не спасали ни одежда, ни толща стен - она разъедала легкие и вызывала приступы удушья, она была всюду.
   В одно такое кошмарное утро лейтенант Михаил Саблин вышел из подъезда дома на Спасской улице, где вновь остановился у своих родителей (его собственная семья годом ранее возвратилась в родную Одессу) на период испытаний и подготовки к дальнему плаванию своего нового корабля - броненосца "Ослябя". Постояв немного в раздумье, моряк решительно зашагал в сторону гавани, на ходу поплотнее застегивая отвороты шинели. Какой-то лихач с высоких козел окликнул его: "Прокачу, ваше высокбродие?" - но он, кажется, даже не расслышал этого. Михаил все еще был под впечатлением недавнего разговора с отцом. Возвратившись из Адмиралтейства раньше обычного, Павел Федорович позвал старшего сына к себе в кабинет и, приглушив слегка свой командирский баритон, доверительно поведал ему последние новости:
   - По совершенно достоверным сведениям, со дня на день ожидается приказ об отправке вашей эскадры на Тихий океан. Адмирал Рожественский уже вовсю занимается подготовкой к этому походу. Его флагманом назначают.
   ... А дождь все моросит, вперемешку с туманом создавая настолько густую, плотную завесу, сквозь которую в двух шагах невозможно что-либо разглядеть. Далеко поставленные друг от друга уличные фонари кажутся расплывшимися желтыми пятнами на сплошном сером фоне. Холодный ветер забирается за воротник, капельки тумана зависают на бровях, на кончиках усов.
   Саблин ничего этого не замечает. Он идет медленно, припоминая и взвешивая каждое слово давешней беседы. И только теперь он начинает понимать, что за все время после возвращения из Аравийского моря ни разу по-настоящему не задумывался о войне. Да что там не задумывался - просто как-то не принимал ее всерьез, по-настоящему. А как раз в те дни появилось в газетах заявление североамериканского президента Теодора Рузвельта о том, что в случае вмешательства Франции и Германии в возможный русско-японский конфликт на стороне России им придется столкнуться со всей мощью Америки.
  
   Проливными дождями, нерассеивающимися туманами, не по времени ранними холодами проводила Россия Вторую Тихоокеанскую эскадру в далекий поход, к японским островам. Война на Дальнем Востоке шла уже десятый месяц, и как ни старались петербургские газеты изобразить ее в виде триумфального шествия русского воинства по выжженным и опустошенным маньчжурским полям, правда проникала даже в город на Неве, и эта правда была далеко не утешительной.
   В тот день, 1 октября рано поутру, капитан первого ранга В.И. Бэр пригласил к себе всех офицеров броненосца "Ослябя" и, глядя куда-то поверх их голов, в дальний угол салона, сказал глухо и как бы утомленно-равнодушно:
   - Итак, господа офицеры, совершилось то, что должно было совершиться. Нас посылают на помощь осажденным русским войскам в Порт-Артуре... Полагаю, нет нужды объяснять значение и важность этого похода, который будет долгим и нелегким. - И повторил задумчиво: - Да, нелегким...
   Как ни держали в секрете предстоящий выход эскадры, добрая половина жителей Либавы уже знала о нем, и на широкой прибрежной песчаной косе не было недостатка в зеваках с утра до самого вечера. На кораблях тем временем завершались последние приготовления к походу. Матросы вкатывали по сходням бочонки с солониной, грузили мешки с сухарями, ящики с галетами. Вполголоса переругивались комендоры, укладывая в погребах боезапас. Все было буднично, обычно и тускло - ни в чем не чувствовалось той возбужденной приподнятости, какая обычно воцаряется на кораблях перед выходом в дальнее плавание. Работы шли вяло и медленно, при всеобщем молчании.
   Очередная задержка случилась, когда на броненосце "Сисой Великий" обнаружили какие-то неисправности в машине, и пока их устраняли, на море опустились сумерки. Лишь на следующее утро броненосец вошел в строй и эскадра - четырьмя эшелонами - тронулась в путь. Основу эскадры составляли два броненосных отряда. В первый, под командованием самого Рожественского, вошли четыре новейших однотипных броненосца - "Князь Суворов" (флагман), "Император Александр III", "Бородино" и "Орел".
   Во второй отряд, под командованием контр-адмирала Фелькерзама, вошли: слабый, фактически недостроенный броненосец "Ослябя", два устаревших броненосца "Сисой Великий" и "Наварин", а также старый броненосный крейсер "Адмирал Нахимов". Крейсерские силы эскадры, под командованием контр-адмирала Энквиста, включали старый броненосный крейсер "Дмитрий Донской", бронепалубные крейсера 1 ранга "Олег", "Светлана" и "Аврора", и 2 ранга - "Жемчуг" и "Изумруд", небронированный крейсер-яхту "Алмаз" и вспомогательный крейсер "Урал".
   В первые же сутки случились еще задержки. Миноносец "Быстрый" неосторожно подошел к "Ослябе", помяв себе форштевень и носовой минный аппарат. Командующий эскадрой Зиновий Петрович Рожественский, лишь накануне ставший вице-адмиралом, вовсю ругался, приводя в смятение окружавших его флаг-офицеров.
   - И с этими старыми калошами я должен идти вокруг света?.. - неистовствовал он. - На посмешище всему миру!..
   И действительно, уже в начальной стадии похода так накуролесили, обстреляв английских рыбаков, приняв их за японцев, что пришлось потом 1-му отряду задержаться в испанском порту Виго, чтобы перед международной комиссией отчитываться. Лишь 21 октября все корабли эскадры собрались на рейде Танжера, где уже шла загрузка угля, а командам было разрешено увольнение на берег.
   Даже после убожества провинциальных городов и нищеты деревень России город Танжер, на западном берегу Африки, произвел на русских моряков удручающее впечатление. А вокруг эскадры без устали сновали английские миноносцы, затем появился тяжелый крейсер "Ланкастер", а стоявший на бочке крейсер "Диана" непрерывно строчил телеграфные депеши - англичане были явно встревожены встречей с армадой русских кораблей.
  
  

Глава 6. ВТОРАЯ ЭСКАДРА

  
   На кораблях же Эскадры жизнь шла давно заведенным порядком. Обед в кают-компании на английский манер именовался завтраком. Командир броненосца "Ослябя" каперанг Бэр придирчиво следил за порядком и этикетом. Огромный стол, составленный покоем, сверкал на солнце серебром, графинами и скатертью, белой и твердой, как кителя офицеров. На ней резко выделялись черными пятнами кожаные спинки придвинутых кресел, орлы на посуде и бутылка малаги в середине стола: старший офицер водки не пил.
   В кают-компанию быстрым шагом вошел старший офицер корабля капитан 2 ранга Похвиснев, на ходу оглядывая стол. Усатая рожа буфетчика скрылась в окошке, вестовые бросились отодвигать стулья, офицеры поднялись с кресел, направляясь к своим местам.
   - Прошу к столу, господа! - сказал Похвиснев, став у своего места в середине стола, и наклонил голову. Отец Виктор, судовой священник, торопливо осенил стол мелким крестом и, не останавливая движения протянутой руки, тотчас взял салфетку и заправил ее за воротник рясы, закрыв ею всю грудь.
   Офицеры сели. Белые рукава кителей одновременно блеснули над столом, и все руки сделали один и тот же привычный жест: согнулись в кисти, ударив безымянным и средним пальцами по уголкам слишком далеко вылезших манжет, потом так же одновременно вынули салфетки из колец и бросили их на колени, после чего потянулись, уже вразнобой, к графинам, к хлебу, к закускам.
   Лейтенант Саблин ополовинил рюмку, как было принято на "Осляби" - каждый корабль имел в этом свои традиции. Закусывали тоже по-разному: на крейсерах - быстро, на линкорах - неторопливо, а на миноносцах пили под запах, нюхая корочку хлеба. Над столом стоял сдержанный одновременный говор. Мичманский конец был мальчишески шумен, лейтенантский - спокойно остроумен, средняя часть, где против Похвиснева и рядом с ним сидели батюшка, врач и старшие специалисты, была куда как солиднее. Разговор перекатывался по столу, как блестящий пустотелый шар, вскидываясь высоко вверх от взрывов смеха, опадая при смене блюд, задерживаясь ненадолго в одном конце стола, чтобы от меткого удара нужной реплики перелететь на другой. Моряки должны уметь пить, и, хотя голова уже приятно кружилась, Михаил еще споловинил рюмку, поставил ее на стол и обвел глазами кают-компанию.
   Курносый молодой прапорщик на другом конце стола, что-то громко сказавший соседу, был мрачен, бледен и заметно пьян. Саблину симпатичен был этот мальчишка - механик Майструк, но не раз уже доводилось опытному офицеру сдерживать его запальчивые речи. Обратил на него внимание и старший офицер: он мигнул вестовым, и рука в белой нитяной перчатке ловко перехватила графин. Водку от мичманов убирали, когда старший офицер находил порцию достаточной - мичмана и прапорщики по молодости лет часто были неумеренны.
   Сквозь двери в коридоре показался рассыльный с вахты; к нему тотчас же выбежал один из вестовых: матросу вход в кают-компанию воспрещен. Матрос попадает в нее лишь в двух случаях: если он ранен в бою (тогда в кают-компании развертывается перевязочный пункт) или если он сам становится вестовым.
   - Прошу внимания, господа! - сказал Похвиснев, прочитав поданный вестовым семафорный бланк. Говор мгновенно утих. - Командир приказал приготовиться к походу к четырем часам вечера. Флагман решил провести стрельбы. Прошу господ офицеров сейчас же изготовить свою часть. Кому нужно распорядиться, прошу вставать не спрашиваясь!
   23 октября эскадра двухкильватерной колонной, подняв готовые к бою орудия, покинула на рассвете танжерский рейд, отправившись вокруг Африки. С "Суворова" почти непрерывно поступали команды: адмирал стремился поднять уровень боевой готовности экипажей, продолжая начатые в Танжере учения. А отряд Фелькерзама двумя днями ранее вошел в Гибралтарский пролив, оставив Рожественскому "Ослябю", которая уже единожды пострадала при проходе в Средиземное море. Встреча отрядов назначена была возле Мадагаскара.
   Сразу же после Танжера эскадра попала в полосу почти непрерывных штормов. Мощные тропические дожди чередовались с густыми туманами, а море круглые сутки ревело, клокотало и пенилось. Естественно, все дефекты технического оснащения эскадры и недостатки организации службы на ней стали все чаще и явственнее проявляться в этих условиях. Строй кораблей растягивался неимоверно, тихоходные и неповоротливые транспорты то отставали, то вовсе выходили из колонны, задерживая общее движение.
  
   Флагман эскадры Рожественский, занимавший до того должность начальника Главного морского штаба, был весьма неглуп и достаточно опытен, хотя и крут нравом. Но всевозможные циркуляры и предписания, непрерывным потоком шедшие за его подписью на корабли, нередко вызывали недоумение и даже возмущение командиров. Плотное кольцо штабных чиновников отгораживало адмирала от эскадры, подсовывая ему все новые, несогласованные между собой "прожекты". А он, сознавая справедливость прозвища "самотопы", данного его эскадре в Петербурге, не слишком в те бумаги и вникал, чувствуя, что идут они, как говорят французы, "прямо в гроб".
   К началу ноября эскадра подошла к Зеленому мысу и встала на рейде Дакара, где моряки надеялись пару деньков передохнуть. Но в ожидавшей эскадру телеграмме из Петербурга было указано принять запас угля почти в два раза больше, чем обычно. Дело в том, что еще с конца сентября в гавани дожидались немецкие и английские пароходы с сорока тысячами тонн угля. Зато перевести валюту для эскадры позабыли, и попытки командиров кораблей взять в местных банках кредит не увенчались успехом, так что ни медикаментов, ни свежего продовольствия приобрести не удалось. Только уголь, уголь...
   Все дальше на юг, огибая Африку, уходила русская эскадра. Штормы сменялись штилями, мелькали яркие, как фазанье оперение, но короткие закаты и рассветы. А корабли все шли и шли вперед. О том, что ждет эскадру впереди, немало было споров среди офицеров на кораблях, и мнения полярно разделились. Одни утверждали, что к их приходу на Дальний Восток Япония будет разгромлена и поставлена на колени, другие более мрачно расценивали перспективы русской армии и флота, не говоря уже о своей эскадре, в которой - кто в лес, кто по дрова...
   Порт-Артур доживал последние дни, все еще надеясь, что "вот придут наши", то есть Эскадра, и выручат отрезанную от главных сил русских войск истерзанную крепость. А Эскадра в это время продолжала идти и идти вперед - исхлестанная штормами, бессмысленно перегруженная углем, растянувшаяся на много миль в неровном строю двух колонн. Свирепым, невиданной ярости штормом встретил эскадру неприветливый Индийский океан, на подходе к острову Сент-Мари, что вблизи Мадагаскара. В середине ночи с 7 на 8 декабря шторм достиг наибольшей силы. Вода каскадами переливалась на палубах и в жилых помещениях кораблей, в кочегарках потемнело от угольной копоти и пара, а ослабления шторма ничто не предвещало. На "Суворове" произошло возгорание угля в бункере, с "Дмитрия Донского" волной смыло катер, "Аврора" поплатилась вельботом, а буксир "Русь" вышел из общего строя.
   Лишь к вечеру третьего дня понемногу стало стихать, и в Сен-Мари эскадра прибыла уже при ясной, тихой погоде. Посланный в Таматаву, где была почта и телеграф, корабль вернулся с печальной новостью: Порт-Артур пал. Адмирал Рожественский собрал к себе на "Суворов" всех командиров кораблей и довел им телеграмму из Главмора, в которой говорилось, что после падения Порт-Артура на Вторую эскадру возлагается задача огромной важности: овладеть морем и тем самым отрезать японскую армию от сообщения с метрополией. А уже от себя флагман добавил, что с теми кораблями, которые находятся в его распоряжении, он не имеет надежды овладеть морем. И что единственно разумное при создавшихся обстоятельствах - попытаться прорваться во Владивосток, а уж оттуда действовать на коммуникациях неприятеля.
   16 декабря отряд Рожественского прибыл к Мадагаскару и встал на рейде бухты Носси-бей, где днем раньше бросил якоря отряд Фелькерзама. По пути этот отряд зашел на Крит, где присоединил к себе два отряда миноносцев, ушедших ранее, и 9 транспортов. Далее - через Суэцкий канал, с заходом в Джибути, он и прибыл к месту встречи. А с Балтики, вдогонку эскадре, 3 ноября был отправлен Дополнительный отряд под командой каперанга Добротворского - в составе крейсеров "Олег" и "Изумруд", вспомогательных крейсеров "Днепр" и "Рион", а также пяти миноносцев, три из которых впоследствии пришлось вернуть обратно из-за поломок. В Носси-бей он прибыл 1 февраля 1905 года. Сюда же самостоятельно прибыли вспомогательные крейсера "Кубань", "Терек", "Урал". 26 февраля пришел из Ревеля транспорт "Иртыш" (с которого в Суэце был списан на берег старпом лейтенант Шмидт) - с углем для эскадры. Но не оказалось на нем ожидаемого продовольствия и второго комплекта боезапаса для эскадры, из-за чего фактически сорвана была боевая подготовка кораблей - стрельбы почти не проводились.
  
   После почти трехмесячной стоянки на Мадагаскаре эскадра вышла в направлении Владивостока. А на кораблях ее к тому времени не осталось, наверно, ни одного человека, от адмирала и до последнего матроса, который бы верил в успех безрассудной авантюры. Хотя вслед за ней, для восполнения паритета после гибели 1-й Тихоокеанской эскадры, с Балтики в тот же день, 3 февраля, был отправлен двумя эшелонами Отдельный догоняющий отряд контр-адмирала Небогатова. В его первом эшелоне шли: эскадренный броненосец "Император Николай I", броненосцы береговой обороны "Адмирал Сенявин", "Адмирал Ушаков", "Генерал-адмирал Апраксин", крейсер "Владимир Мономах", воздухоплавательный крейсер "Русь" и госпитальное судно "Кострома". Второй эшелон включал эскадренные броненосцы "Император Александр II" и "Слава", бронепалубный крейсер "Адмирал Корнилов", броненосный крейсер "Память Азова", минные крейсера.
   Во время стоянки на Мадагаскаре дошли до эскадры Рожественского и сведения о начавшейся в России революции, старт которой дало Кровавое воскресенье в Петербурге. Офицеры, настроенные реакционно, вслух возмущались:
   - Нашей ярмарке только революции сейчас и не доставало! Любая революция - это навоз, на котором произрастают всяческие сорняки.
   Услышав в кают-компании "Осляби" это высказывание из уст старшего офицера броненосца кавторанга Похвиснева, пояснившего, что так рассуждал еще Наполеон в бытность его лейтенантом артиллерии, Михаил Саблин не удержался от комментария:
   - Помилуйте, Давид Борисович, неужели на этом самом навозе и произрастал потом Наполеон, вроде дикого сорняка?
   - Нет, Михаил Павлович! Благоухал он как цветущая лилия. Но все тираны любят забывать о том, что они наболтали в юности... Для нас же, верных слуг престола, самая распрекрасная демократия - это нож острый, сверху медом слегка намазанный.
   В более узком кругу либерально настроенные офицеры позволяли себе несколько иные высказывания:
   - Господа, не станете же вы отрицать, что благодатный ветер реформ освежит наше отечество, обновит громоздкий и дряхлеющий аппарат государственной власти... Лучше уж сейчас стравить лишнее давление из котлов, нежели ждать, когда эти самые котлы взорвутся вроде Везувия.
   - Да пусть летит все к чертям! - вмешивался в спор младший судовой механик, прапорщик Майструк. - Мне двадцать два года, я только вступаю в жизнь, но уже чувствую себя немощным стариком... Я хотел бы точно знать, кто виноват в падении Порт-Артура, в других наших поражениях.
   - Успокойтесь, прапорщик, - пытался урезонить механика лейтенант Саблин, - все образуется со временем.
   - Когда? - бушевал Майструк. - Или вы надеетесь, что наша эскадра принесет России победоносный исход войны? Да нас ждет та же Цусима, что и Первую эскадру...
  

***

  
   Неожиданно притихла война и в Маньчжурии. Куропаткин, как водится, проиграл очередное сражение - уже под Мукденом, и отодвинул вновь, как ему и надлежит, войска назад. И линия фронта стабилизировалась, как бы закостенев в новейших формах войны - в позиционных. Казалось, что японцы, лениво постреливая в сторону русских, уже не были заинтересованы в дальнейшем продвижении к северу - в сторону Харбина. Тогда и подумать никто не мог, что Япония уже полностью истощила свои ресурсы, питая надежды лишь на флот.
   Центр войны переносился с полей и сопок Маньчжурии к проливам возле Цусимы, где главная схватка двух флотов должна решить исход войны. В буквальном смысле весь мир затаил дыхание, когда Русская эскадра, завершив последнюю погрузку угля, легла на курс, ведущий к острову Квельпарт, за которым открывались пугающие жерла Цусимских проливов. И где ее сторожили, прильнув к оптическим дальномерам, самоуверенные японцы во главе с "непобедимым" адмиралом Того.
   Полученные на Мадагаскаре новости из России и Дальнего Востока командование эскадры всеми силами пыталось скрыть от матросов, но, как говорится, шила в мешке не утаишь. И возбуждение в экипажах все нарастало. Унтер-офицеры метались от одной группы матросов к другой, прислушиваясь к ведущимся разговорам. Участились тяжелые происшествия на эскадре: 4 марта с "Жемчуга" выбросился за борт матрос - из лазарета через иллюминатор. Еще через два дня один из матросов на "Урале" отказался выполнять какое-то приказание унтер-офицера. Неделей позже подобное повторилось на "Сисое".
   А начальство продолжало мордовать матросов погрузками угля, которого и так было сверх меры. В угольные ямы превращали световые люки, кают-компании, а горы "кардиффа" на палубах кораблей все росли. Офицеры уже в открытую иронизировали над приказами с флагмана о дополнительных погрузках: либо выбрасывать уголь за борт, либо грузиться сверх всякой нормы и вопреки здравому смыслу.
  
   Матросский кубрик на корабле в зависимости от времени суток служит столовой, спальней, местом для занятий и местом отдыха. Волшебным велением боцманской дудки кубрик обвешивается койками, дымится щами, пустеет или забивается людьми, молчит или поет, обливается водой в час приборки. Живут в кубриках по 30 - 40 человек, по отделениям и ротам. Железные, крытые линолеумом столы перед обедом составляются тесно в ряд. Борщ приносят в медных луженых бачках, которые ставят посредине, и матросы, кто сидя, а кто и стоя, дотягиваются ложками и, расплескивая по столу, приступают к трапезе. Мясо вылавливали горкой прямо на стол (тарелок и вилок не полагалось), разрезали складным ножом, выбив мозг из костей на стол, и ели руками, передавая куски друг другу, как только старшие по бачкам скомандовали: "По мясам!" - предварительно постучав о стол ложками.
   Пообедав, матросы предоставляют очередным уборщикам мыть столы и бачки, а сами, перекурив в отведенных местах, укладываются спать. Устав запрещает приступать к тяжелым работам тотчас же после обеда без важных на то причин и рекомендует давать команде достаточное время для отдыха, во время которого не отдается почестей даже при проходе адмирала: отдых священен. Спит весь корабль, кроме вахтенных и наказанных.
   У флотских офицеров существует несколько видов сна, и люди понимающие считают, что необходимо умело сочетать их со службой, дабы урвать от жестокого распорядка причитающиеся нормальному человеку восемь часов. Урвать же их бывает весьма трудно: служба флотского офицера тяжела и многообразна. Постоянные вахты, необходимость вставать к подъему флага, присмотр за ротой или заведуемой частью, налагаемая общественным положением необходимость бывать в ресторанах до поздней ночи, дружеская беседа в кают-компании, заходящая иногда за рюмкой ликера далеко за полночь, - все эти суровые и трудные обязанности флотского офицера совершенно не оставляют ему времени для сна. Между тем в любой момент присяга и старший офицер могут потребовать полного напряжения духовных и физических сил, и к этому моменту нужно иметь спокойный ум и отдохнувшее тело - то есть выспаться.
  
   Эскадра отстаивалась в бухте Ван-Фонг, что в заливе Камрань на юге Вьетнама, куда она пришла 19 апреля. Ожидали подхода отряда Небогатова, которому пресса уже присвоила название третьей Тихоокеанской эскадры. Создан он был за счет еще большего уменьшения численности Балтийского флота, хотя наиболее разумные в Адмиралтействе предлагали не делать этого, а сформировать Догоняющий отряд за счет Черноморского флота. Но кто когда в Российском государстве прислушивался к умным?..
   Наконец-то 26 апреля долгожданный отряд Небогатова соединился с основными силами Эскадры. Окруженная высоким горным кряжем просторная бухта долго еще повторяла эхо орудийных салютов, устроенных по случаю встречи. Гремела музыка, выстроившиеся на палубах матросы кричали "ура", впрочем, без особого воодушевления: вид потрепанных штормами кораблей, унылые, изможденные многодневной тропической жарой лица прибывших моряков не располагали к ликованию. Ожидали от небогатовцев новостей из России, но уже вскоре выяснилось, что им о делах на родине известно еще меньше, чем на Эскадре.
   Вечером контр-адмирал Небогатов был приглашен к Рожественскому для беседы, как предупредил флаг-офицер, тет-а-тет. В каюте у командующего Второй эскадрой поблескивало на столе серебро дорогого сервиза, разноцветные огоньки вспыхивали в гранях бокалов шлифованного хрусталя.
   - Ну-с, Николай Иванович, - адмирал Рожественский сам налил вино в бокалы. - За встречу!
   Крупный, высокого роста и потому немного сутулившийся, с седым ежиком коротко остриженных волос, в мундире без орденов и регалий, Небогатов выглядел в полном соответствии со своей фамилией. И рядом с эффектным, сияющим адмиралом Рожественским он смотрелся совсем штатским человеком, с усталым лицом, тронутым незаживающей экземой, и глубокими морщинами возле рта.
   - Я, Зиновий Петрович, мечтал об этой минуте, - глуховато произнес он. - Мечтал, когда нас швыряло ураганами в Индийском океане. Мечтал, когда мы голодали, деля последние крохи пищи... Я знал одно: надо соединиться с вами, и тогда мы станем вдвое сильнее! - Он высоко поднял бокал: - За нашу совместную победу!
   - Дай-то бог, дай-то бог, - торопливо согласился Рожественский. И, понизив голос до шепота, вдруг признался: - Я так изуверился в ней!..
   На следующее утро пополнившаяся эскадра разделилась: транспорты, крейсера и весь целиком отряд Небогатова были посланы в пролив, на восточную сторону острова Куа, броненосцы остались в открытом море. Началась новая погрузка угля, хотя ранее сделанные запасы израсходованы были едва на треть. Снова скрипели лебедки, грохотали на рельсах нагруженные мешками артиллерийские тележки, снова матросы бегали взад и вперед, перетаскивая корзины с углем. Снова черные облака висели над кораблями, и понять было невозможно - день сейчас, вечер или уже утро. Погрузка закончилась лишь в канун первомайского воскресенья, и на рассвете следующего дня Вторая эскадра начала сниматься с якорей. Походный строй ее определился к 9 часам утра.
  

***

  
   Корабли вышли в свой последний длительный переход: моряки рассчитывали, что следующая стоянка будет уже во Владивостоке. А впереди их ожидал Великий Тихий океан. Спокойный и ласковый обычно в эту пору года, он встретил русскую эскадру неослабевающими ветрами, громоздящимися одна за одной волнами, густыми ночными туманами. Утром девятого мая эскадра вошла в Восточно-Китайское море. Ежесуточно делали до двухсот миль, вновь грузились углем, по утрам проводили маневренные учения. С тех пор как перешагнули границу тропиков, стало заметно прохладнее, пошел холодный мелкий дождь, не прекращавшийся двое суток.
   12 мая эскадра уменьшилась на восемь вымпелов: ушли в Шанхай транспортные суда под охраной крейсеров "Днепр" и "Рион". Их уход принес какое-то облегчение и оставшиеся с еще "большей надеждой на успех продолжили ускоренным темпом идти навстречу неизбежной судьбе, взяв курс в Корейский пролив", как записал в своем дневнике каперанг Егорьев, командир крейсера "Аврора", ставшего позднее символом Октябрьской революции.
   В ночь на тринадцатое мая радисты "Авроры" перехватили кодированные сигналы одной из береговых японских станций. Разобраться в них штаб Рожественского не смог, поскольку ему не был известен ни один из японских шифров. Но стало ясно, что японцы где-то здесь, неподалеку. А чуть позже на кораблях приняли уже открытый текст: в депеше шла речь о приближении русской эскадры и необходимости подготовиться к проведению минных атак. Вслед за тем с "Суворова" поступил приказ эскадре: не иметь огней, принять меры на случай возможного нападения японцев. Заканчивался последний мирный день...
   Ночь опустилась на море - не по-майски холодная, темная, безветренная. Сырой, промозглый туман наглухо укрыл эскадру. Он плотно прижимался к воде, и окутанные им корабли сделались почти невидимыми, будто пропали вдруг в этой слепой ночи. С глухим и недобрым грохотом били о борт все увеличивающиеся волны, и крупные брызги от них как будто растворялись в тумане, делая его еще более влажным и весомым. Увеличилась бортовая качка. Понемногу усиливавшийся ветер справился все-таки с туманной завесой, и к рассвету уже можно было рассмотреть почти всю эскадру.
   В правой колонне шли первый и второй броненосные отряды: "Суворов", "Александр III", "Бородино", "Орел"; "Ослябя", "Сисой" и "Наварин", почти скрытый туманом. В левой колонне были "Николай II", "Сенявин", "Ушаков", "Олег", "Аврора"... За эскадрой сзади, слегка врезавшись между колоннами, следовали транспорты, головным имея "Анадырь". И уж совсем позади, едва видимые в тумане, шли госпитальные суда "Орел" и "Кострома", не без основания насмешливо прозванные на эскадре "веселыми кораблями" - на них было множество хорошеньких сестер милосердия, не отличавшихся чрезмерной строгостью нравов.
   Крейсер "Урал", вместе с "Алмазом" и "Светланой", шел в самом конце эскадры, как бы закрывая ее замком, и первым обнаружил противника: четыре неизвестных корабля, опознать которые не позволял туман, пересекли его курс сзади. Полным ходом догонял "Урал" эскадру, непрерывно семафоря: "Вижу военные суда". Почти одновременно подняли сигнал на "Осляби": "Вижу неприятельский крейсер. Могу вступить в бой". На кораблях сыграли боевую тревогу.
   Но с флагманского "Суворова" замигал семафор: "В бой не вступать". На кораблях недоумевали: неужели Рожественский хочет уступить японцам преимущество первого залпа? А окрашенные в шаровый цвет японские корабли-разведчики то появлялись вновь, то будто растворялись в тумане, вызывая еще одно недоумение в адрес флагмана: почему он не согласился ранее с предложением перекрасить и свои корабли в защитный цвет? Да и тащить за боевой эскадрой транспорты, сильно тормозящие ее ход, было совсем необязательно; теперь же их не бросишь на произвол судьбы...
   Ночью почти никто на кораблях не спал, ожидая нападения противника, и к утру 14 мая на лицах многих матросов и офицеров лежала печать усталости, что еще больше подчеркивало всеобщую сумрачную, молчаливую настороженность. Но вот на какое-то мгновение солнце осветило эскадру, и лица вмиг прояснились, затеплились изнутри. Прошло немного времени - и усталости как не бывало, все приободрились, глядели веселее. В 9.30 командам разрешено было завтракать, но только матросы принялись за еду, как прозвучал сигнал боевой тревоги.
   Четыре японских крейсера подошли к эскадре настолько близко, что уже можно было без труда опознать их. Все они были малыми крейсерами недавней постройки - очень быстроходные и отлично вооруженные. В русской эскадре подобных еще не было. - Если таких китов в разведку посылают, то каковы же главные силы у Того? - друг друга спрашивали офицеры, разглядывая корабли противника.
   Японцы совершенно откровенно испытывали крепость нервов русских моряков: они демонстративно развернулись по ходу и шли параллельным курсом, очень медленно поводя в сторону русской эскадры стволами крупнокалиберных орудий. Дистанция все время сокращалась, и когда она сократилась до сорока двух кабельтовых, оба броненосных отряда по сигналу с "Суворова" начали заходить влево - так, чтобы вместе с третьим отрядом броненосцев составить одну единую линию. Легко, подобно птицам, вырвавшимся на волю, взлетели разноцветные флаги над "Суворовым": адмирал приказал открыть огонь.
   Первый выстрел прозвучал с "Николая". И странно: все ожидали этого выстрела, сжимая зубы от внутреннего напряжения, а он прозвучал коротко, негромко, почти неслышно, даже эхо не подхватило его отголоска. Еще не растаял сизо-голубой дымок, как японские крейсера открыли ответный огонь. Но не успели русские канониры после первых залпов перезарядить орудия, как японцы внезапно повернули "все вдруг" и начали скрываться в тумане, беспорядочно отстреливаясь на ходу. Лишь один крейсер продолжал следить за эскадрой, по-прежнему оставаясь в отдалении.
   В полдень эскадра изменила курс, подавшись немного вправо, и тогда первый броненосный отряд выдвинулся еще правее, образовав отдельную колонну. А затем, описывая широкую кривую, он начал движение справа налево, выходя в голову броненосных сил эскадры. Это был очень рискованный маневр, окажись противник неподалеку. Но противника вновь не было видно, хотя все понимали, что встреча с его главными силами произойдет очень скоро. Неспроста ведь снуют вокруг эскадры японские крейсера-разведчики.
   Обед был прерван сигналом тревоги - все замерли в ожидании. Японские крейсера и броненосцы показались в одной кильватерной колонне. Сначала их возникло из тумана четыре, потом еще столько же, потом еще три. Они шли, по-утиному переваливаясь с борта на борт, огромные, молчаливые, ощерившиеся всеми своими орудиями. Впереди колонны шел флагманский броненосец "Микаса", колосс в пятнадцать с половиной тысяч тонн водоизмещения. За ним, строго соблюдая дистанцию, шли броненосцы "Чин-Иен", "Фудзи", "Сикисима", "Фусо" и "Асахи", далее в тумане угадывались контуры двух броненосных крейсеров.

Глава 7. ЦУСИМА

  
  
   Сблизившись с кораблями русской эскадры на дистанцию, достаточную для открытия артиллерийского огня, неприятельские корабли пошли почти параллельно курсу эскадры. С русского флагмана последовал приказ правой колонне перестроиться в строй пеленга, и крейсера начали постепенно отворачивать в сторону, так что вскоре "Ослябя", шедший в середине колонны, оказался фактически головным кораблем, а "Суворов" с тремя броненосцами как бы выпали из строя, отходя к востоку. Первый выстрел сделал "Суворов". Было 13.49. Почти в ту же минуту, сотрясая воздух до горизонта, загрохотали орудия японских броненосцев, снаряды взметнули высокие фонтаны воды близ "Осляби" и "Нахимова".
   "Суворов" тем временем все еще вдвигался, входил в строй кораблей, но входил как-то медленно, непростительно долго, и японцы заметили это. Стволы их орудий стали поворачиваться в сторону русского флагмана, еще мгновение - и вся неприятельская эскадра сосредоточила огонь на этом броненосце. Вода вокруг "Суворова" закипела от бесчисленных всплесков, а орудия японцев все били и били, так что в сплошном их грохоте невозможно было даже понять - отвечают русские корабли или все еще молчат...
   Становилось понятно, что японцы, идя на пересечение курса российской эскадры, пытаются заставить ее броненосцы уклониться вправо, чтобы нарушить строй кораблей, а разрозненные они уже не так страшны были бы своим массированным огнем. И потому все усиливали огонь по "Суворову", осуществляя в то же время свой маневр. Вскоре на русском флагмане оказались сбиты обе мачты, снесена задняя рубка, все мостики и шканечные надстройки в кормовой части. Затем снаряд попал в переднюю трубу, она накренилась и рухнула на палубу, после чего весь корабль заволокло густым черным дымом. В носовой части, возле боевой рубки, полыхнул пожар...
   И тут снова заговорила артиллерия "Суворова": это было весьма жуткое и в то же время величественное зрелище - ураганный огонь с почти разбитого, но все еще живого корабля! Неразумный маневр Рожественского с перестроением броненосцев поставил в очень невыгодное положение не только "Суворов", но и "Ослябю", оказавшийся теперь головным. Чтобы не натолкнуться на заходящие корабли, он вынужден был сбавить ход, а затем и вовсе почти остановиться, что сделало его очень выгодной мишенью, чем японцы не преминули воспользоваться. К моменту, когда корабль снова дал ход, в него угодило уже несколько снарядов.
   Носовая башня успела дать всего несколько залпов: в нее попали один за другим три снаряда, причем третий влетел в амбразуру и перебил всю прислугу. Крупный снаряд взорвался у первой переборки жилой палубы. Через пробоину, расположенную большей частью над водой, были затоплены первый и второй отсеки жилой палубы; через разбитые вентиляционные трубы вода стала поступать в левый носовой погреб и подбашенное отделение носовой башни. На некоторое время распространение воды по жилой палубе остановила вторая переборка. Вода отрезала людей, находившихся в носовом отделении динамо-машин и минных аппаратов, но их удалось вывести через носовую башню.
   Через четверть часа после начала боя "Ослябя" потерял грот-стеньгу, а в носовой части было не менее 15 пробоин. Корабль постепенно оседал носом и кренился на левый борт. Очередной крупный снаряд, разрушив броню, попал в угольную яму, которую быстро затопило. Для выравнивания крена стали затапливать правые коридоры, а затем и патронные погреба. По врагу продолжали стрелять кормовая башня и два 152-мм орудия кормового каземата, остальные орудия были выведены из строя. Около 14.30 "Ослябя" с креном до 12R на левый борт, зарывшись носом по самые клюзы, выкатился из строя вправо; на рострах бушевал пожар. Вода с левого борта дошла до нижних орудийных портов и стала через них потоками вливаться внутрь.
   Руководивший борьбой за живучесть лейтенант Михаил Саблин, убедившись в невозможности остановить распространение воды, поднялся на мостик и доложил командиру о неизбежности гибели броненосца. Капитан 1 ранга В.И. Бэр, получивший ранение еще в начале боя, приказал экипажу выходить наверх и спасаться. Сам он покинуть корабль отказался. Около 14.40 "Ослябя" лёг на борт и спустя несколько минут затонул. Вместе с броненосцем погибли 23 офицера, 9 кондукторов и 472 нижних чина. Подошедшие к месту гибели корабля миноносцы "Бравый", "Буйный", "Быстрый" и буксир "Свирь" подняли из воды 376 человек, однако 27 из них в продолжавшемся сражении впоследствии погибли. В полубессознательном состоянии был поднят на борт "Бравого" Михаил Саблин, но все же откачать его удалось.
  
   Практически до двух часов дня русские крейсера в бою не участвовали, охраняя фланги эскадры. Лишь в начале третьего сигнальщик с "Авроры" обнаружил японский крейсер, подкрадывавшийся к транспортам, и все орудия правого борта открыли по нему ураганный огонь. К огню "Авроры" присоединилась артиллерия "Мономаха" и японец, затянутый дымом пожаров на его палубе, поспешил укрыться за островом. Но уже вскоре оттуда появились два отряда японских крейсеров - в одном четыре, в другом пять единиц. На "Олеге" взлетел сигнал: "Внимание! Девять кораблей неприятеля!" Решение могло быть только одно: заслонить собой безоружные транспорты. Два против девяти сражались русские крейсера! Японцы открывали бешеный огонь и тут же отходили за остров, затем снова появлялись и вновь десятки снарядов впивались в "Олега", на котором держал флаг контр-адмирал Энквист, и "Аврору", на которой еще в начале боя был убит командир.
   Израненный, утративший свои прежние гордые и грозные очертания "Суворов", лишенный управления и охваченный пламенем пожаров, продолжал держаться на плаву, и другие русские броненосцы прикрывали его от неприятеля, как прикрывает стая раненого вожака. Лишь в пятом часу дня "Суворову" кое-как удалось справиться с пожарами и повреждениями, рулевое управление было налажено, и он снова занял место в строю, на этот раз - концевым. Вскоре к нему подошел миноносец "Буйный", а когда он вновь отвалил и стал медленно отходить в сторону, на нем взвился сигнал: "Адмирал передает командование Небогатову". И лишь тогда на эскадре увидели, что "Буйный" уходит в сопровождении японских миноносцев - карьера Рожественского была закончена, он сдался на милость победителей.
   Незадолго до захода солнца по всему горизонту начали возникать силуэты японских миноносцев, которые вместе с крейсерами охватывали русскую эскадру плотным кольцом: адмирал Того готовил последний, завершающий удар. В это время на "Бородино", который после выхода "Суворова" стал головным кораблем, до самых туч поднялось пламя - японский снаряд угодил в пороховой погреб. Черный густой дым затянул броненосец, сделав почти невидимым, но он все еще продолжал отстреливаться. В какое-то мгновение громадный корабль, будто был он игрушечным, вдруг перевернулся и скрылся под водой. Уцелевшие броненосцы повернули "все вдруг" на зюйд и, все еще пытаясь сохранять строй, начали отходить к востоку. И внезапно наступила тишина...

***

  
   Основным моментом, погубившим лучшие русские корабли, было неудачное маневрирование командующего в момент завязки боя, которое сразу поставило корабли первого отряда под сосредоточенный удар всей колонны противника, тогда как более половины кораблей колонны фактически оказалось вне линии боя. Вся тяжесть боя была принята на себя пятью передними кораблями против 12 кораблей противника. Русская эскадра понесла критические потери, и только решительное изменение тактики ведения боя могло бы исправить положение. Но на русской эскадре начался период анонимного командования, продолжавшийся до 18.05.
   Никто не знал, кто управляет эскадрой, которую вели в бой головные корабли. Никто не понял, что сталось с Рожественским. Адмирал Небогатов был дезориентирован мыслью о том, что адмирал Фелькерзам мог быть в числе выживших с "Осляби", и именно Фелькерзам должен принять командование всей эскадрой. Но младший флагман эскадры скончался еще 10 мая, о чем командир "Осляби" решил никого не оповещать. А сигнал, поднятый на "Буйном" - о передаче командования, на "Николае" принят не был. И лишь в 18.05 с подошедшего миноносца "Безупречный" голосом отрепетовали приказ Рожественского: Небогатову принять командование и вести эскадру во Владивосток.
   Собственно, последующие фазы боя всё больше напоминали расстрел, от которого русские корабли пытались уклоняться, забирая в сторону от противника, имевшего по-прежнему превосходство в скорости 6-7 узлов. С этого времени и до окончания боя японцы сосредоточили огонь, в основном, на трех оставшихся броненосцах типа "Бородино". Но ещё до гибели "Бородино", в 19.02, адмирал Того приказал прекратить огонь. А один из последних русских выстрелов сделал "Сисой Великий", попавший 12-дм снарядом во флагман Камимуры и чуть было не выведший его из строя. К счастью для японцев, русский снаряд не разорвался (что не было редкостью).
   Наступала ночь и адмирал Того стремился дать своим миноносцам возможность сориентироваться для атаки, поэтому он не стал расстреливать горящий "Орёл", а повел свои боевые отряды на север, назначив точкой рандеву остров Дажелет. С наступлением сумерек японские броненосцы и крейсера ушли с поля боя, чтобы дать миноносцам в оставшуюся часть светового времени определиться с выбором целей. Лишь в южной части пролива оставались вспомогательные крейсера, которым при обнаружении противника было приказано осветить его прожектором, затем поднять луч вверх и провести им в сторону движения.
   "Император Николай I" после гибели "Бородино" стал медленно обгонять горящий "Орел" слева, выходя в голову эскадры. С последними лучами солнца "Николай" под флагом контр-адмирала Небогатова возглавил эскадру русских броненосцев и увеличил её скорость до 12 узлов. В густых сумерках на эскадре заметили противника, находившегося примерно в 50 кабельтовых от них. Поскольку только юго-западное направление было свободно, адмирал Небогатов повернул круто влево на 8 румбов без всякого сигнала. Остальные броненосцы совершили поворот "все вдруг", при этом значительно нарушив строй. Это больше походило не на манёвр, а на беспорядочное отступление в направлении от противника, то есть как раз в сторону русских крейсеров и миноносцев.
   Но эти последние не поняли манёвра. На крейсерах решили, что эскадра как организованная сила распалась, и сами повернули в том же направлении. Тем не менее, броненосцы быстро восстановили кильватерный строй, а вот действия командира отряда крейсеров контр-адмирала Энквиста как раз и привели к распаду эскадры. Хотя до этого момента его действия в бою были практически правильными и смелыми. Но сейчас он поднял сигнал крейсерам "Следовать за мной", повернул на юго-запад и дал полный 18-узловой ход. За ним последовали все крейсера, кроме "Изумруда" и "Алмаза", на которых сигнал замечен не был.
   Совершенно непонятно, как можно согласовать между собой приказ "Следовать за мной" и форсирование хода: ведь Энквисту было известно, что оба старых крейсера - "Мономах" и "Донской" не смогут развить скорость больше 13-15 узлов. Уводя их в сторону от эскадры, он, тем самым, обрекал их на участь одиноких странников в ночи. То же можно сказать и о "Светлане", поскольку с флагманского "Олега" хорошо видели, что она идет с дифферентом на нос. Прямой обязанностью отряда крейсеров было пропустить броненосцы на юго-запад и охранять их от атак неприятельских миноносцев, но он сделал прямо противоположное - заслонился от них своими броненосцами. Таким образом, за два часа Энквист совершил три грубейшие ошибки: бросил и потерял в ночи свои броненосцы, не защитив их от минных атак, увел почти все крейсера от эскадры, а затем бросил три отставших крейсера. Эскадра распалась...
  
   Пока японские миноносцы проводили атаки на русские корабли, главные силы японского флота отошли на север в Японское море, чтобы днем перехватить русскую эскадру. Адмиралу Того представлялось наиболее вероятным, что русские пойдут от места боя у острова Цусима к Владивостоку кратчайшим путём. Расчёт скорости показывал, что днем 15 мая эскадра должна пройти в районе между островом Дажелет и скалами Лианкур. К рассвету 1-й боевой отряд адмирала Того находился в 30 милях южнее Дажелета - расчёт оказался верным.
   Отряд контр-адмирала Небогатова - эскадренные броненосцы "Император Николай I" и "Орёл", броненосцы береговой обороны "Генерал-адмирал Апраксин", "Адмирал Сенявин" и крейсер "Изумруд" - был обнаружен японским 5-м боевым отрядом в 5.20 утра в 100 милях к югу от Дажелета. Адмирал Того был немедленно поставлен в известность радиограммой. С русских кораблей также обнаруживали дымы и силуэты на горизонте и посылали в разведку "Изумруд", который каждый раз опознавал противника и возвращался к отряду, не удаляясь от него далее пределов видимости.
   Тем временем управляемые по радио японские боевые отряды сжимали кольцо вокруг русских кораблей. С 9.30 отряд сопровождали крейсера Камимуры. Небогатов попытался было атаковать, пойдя на сближение, но Камимура, пользуясь превосходством в скорости, отвернул в сторону, так как дожидался подхода своих броненосцев. К 10 часам русские корабли были окружены боевыми отрядами Того и Камимуры. Это произошло в нескольких десятках миль южнее скал Лианкур. Подойдя на 45-60 кабельтовых, главные силы противника открыли огонь, на который отвечал несколькими выстрелами только эскадренный броненосец "Орел".
   Адмирал Небогатов оказался в безвыходной ситуации. "Император Николай I" обладал устаревшей недальнобойной артиллерией и, кроме того, в ходе дневного боя расстрелял почти все фугасные снаряды, а бронебойные на больших дистанциях были неэффективны. "Орёл" же остался практически без артиллерии: у него мог действовать только один ствол 12-дм орудия, почти все 6-дм орудия вышли из строя. Броненосцы береговой обороны уступали противнику в дальнобойности орудий, а все броненосцы в целом безнадёжно уступали в скорости.
   В этой ситуации контр-адмирал Небогатов по совету раненного командира своего броненосца единолично принял решение о сдаче. В 10.34 на мачте флагмана был поднят флажный сигнал "XGE", что по международному своду означает "Сдаюсь". Остальные корабли отряда, кроме "Изумруда", после некоторых колебаний отрепетовали этот сигнал. Противник заметил это и прекратил огонь, а в 10.53 адмирал Того подтвердил согласие принять сдачу.
   Небогатов и офицеры его штаба прибыли на броненосец "Микаса", другие офицеры - на другие, а на русских кораблях японские моряки взяли под охрану важнейшие механизмы, погреба и оружие. Под конвоем русские корабли пошли в японские порты, причём на броненосце "Орел" была сделана попытка затопить корабль путём открытия кингстонов, замеченная и пресечённая японцами. Один лишь крейсер "Изумруд" не сдался в плен японцам, но и во Владивосток он не попал. Уже в бухте Владимира, скрываясь от возможного преследования, крейсер получил серьезные повреждения, наскочив на камни, и был подорван командой, которая затем пешим порядком добиралась к своим.
  

***

  
   Русская эскадра потеряла убитыми и утонувшими 209 офицеров, 75 кондукторов, 4761 нижних чинов, всего 5045 человек. Ранены были 172 офицера, 13 кондукторов и 178 нижних чинов. В плен попали 7282 человека, включая двух адмиралов - Рожественский и Небогатов. Всего личного состава Второй эскадры перед сражением было 16 170 человек, из них лишь 870 прорвались во Владивосток.
   Из 38 участвовавших с русской стороны кораблей и судов затонули в результате боевого воздействия противника, затоплены или взорваны своими экипажами - 21 (7 броненосцев, 3 броненосных крейсера, 2 бронепалубных крейсера, 1 вспомогательный крейсер, 5 миноносцев, 3 транспорта); сдались в плен или были захвачены - 7 (4 броненосца, 1 миноносец, 2 госпитальных судна), из них госпитальное судно "Кострома" было впоследствии отпущено. Интернированы в нейтральных портах до конца войны - 6 кораблей (3 бронепалубных крейсера, 1 миноносец, 2 транспорта). Таким образом, для продолжения боевых действий могли быть использованы безбронный крейсер "Алмаз", миноносцы "Бравый" и "Грозный", сумевшие дойти до Владивостока, а также большой транспорт "Анадырь", ушедший на Мадагаскар.
   Японский флот в результате огневого воздействия потерял только три номерных миноносца. Из кораблей, участвовавших в сражении, снаряды и осколки не попали в крейсера "Ицукусима", "Сума", авизо "Тацута" и "Яэяма". Из 21 эсминца и 24 миноносцев, подвергшихся огневому воздействию, в 13 эсминцев и 10 миноносцев попали снаряды или осколки, несколько получили повреждения из-за столкновений и навалов. Всего на японской эскадре погибло 116 человек и 538 было ранено. Соотношение потерь явно не в пользу российского флота ...
   Все участники сражения были поражены разницей в повреждениях русских и японских кораблей: последствия от разрывов русских снарядов были невелики, около трети снарядов не разрывалось, оставляя только отверстия, равные своему диаметру. При разрыве японских снарядов образовывалась туча мелких осколков, часто задерживаемых даже матерчатыми препятствиями. При разрыве русских снарядов образовывались несколько крупных осколков, но их ударная сила была очень слаба. Иначе говоря, отмечалось низкое бризантное действие русских снарядов.
   Непосредственной причиной решительной победы японского флота в Цусимском сражении стало движение русской эскадры небольшой, 9-узловой скоростью в негибком строю кильватерной колонны. Пользуясь превосходством в скорости в 7 узлов, японский адмирал концентрировал свои корабли возле головы русской колонны и поочерёдно подвергал головные броненосцы длительному (около 5 часов) сосредоточенному расстрелу, чем вывел их из строя. Ответный огонь русских по разным причинам оказался неэффективным. Гибель трёх новейших броненосцев и исчерпание боевых ресурсов четвёртого предопределили поражение русских.
   На протяжении уже более ста лет русские военные историки и специалисты задавались вопросом: как такое могло произойти? В результате дискуссии, в целом, были установлены следующие причины Цусимской катастрофы.
   1. В плане внутри- и внешнеполитическом - потеря управления страной, армией и флотом руководителями государства и Морского ведомства, что проявлялось в чрезвычайной нескоординированности действий (как до войны, так и в её ходе) политиков, дипломатов, финансистов, военных, кораблестроителей, инженеров-артиллеристов, фортификаторов, моряков, сухопутных военных, железнодорожников, а также и различных подразделений Морского ведомства: кадровых, разведывательных, штабных, балтийских, дальневосточных, учебных, боевых и т. д. Всё это приводило, в частности, к низкой боеготовности армии и флота, неготовности страны к войне.
   2. В плане оперативно-тактическом - безынициативность, проявленная русскими адмиралами, что выражалось в отсутствии оперативного плана сражения, нерешительном маневрировании в бою, негибком боевом построении, движении на малой скорости, потере управления в бою и т. д. К этому близко примыкает отсутствие надлежащей боевой подготовки русских моряков, и артиллеристов в частности, которые не воевали ни дня.
   Напротив, японские флагманы с первых же залпов перехватили инициативу в бою, действовали решительно, относительно самостоятельно, а экипажи японских кораблей воевали уже больше года и обладали огромным боевым опытом, в частности, опытом групповой стрельбы, опытом стрельбы на большие дистанции. Всё это позволило японской стороне достичь невиданной на то время концентрации артиллерийского огня.
   3. В плане техническом - чрезвычайно низкие боевые характеристики русских снарядов, а также недостатки системы бронирования русских кораблей. Первое проявлялось в недостаточной бризантности и фугасности, связанных с преступно малым процентом взрывчатого вещества, недооценкой роли фугасных снарядов, облегчённостью снарядов, "тугими" взрывателями. Второе критически усугублялось строительной и эксплуатационной перегрузкой кораблей, хотя сама длительность обстрела русских броненосцев отодвигает вопросы перегрузки и системы бронирования на второй план: в таких условиях не устоял бы любой боевой корабль того времени. С другой стороны, японцы, напротив, переоценили значимость фугасного действия снарядов, чем также снизили их боевой эффект. Обладай японцы качественными бронебойными снарядами, русские броненосцы типа "Бородино" продержались бы гораздо меньше пяти часов.
   4. В плане психологическом - практика восточных единоборств принимает во внимание, что исход поединка, как правило, решается до его начала. В этом отношении личный состав русской эскадры был психологически подготовлен слабее, чем у Того. Сказалось невероятная физическая и моральная усталость экипажей, сумевших довести огромную эскадру разнотипных судов до места боя без существенных потерь. Известие о капитуляции Порт-Артура, а также о начавшихся беспорядках в России, крайне отрицательно сказались на боевом духе всех моряков. Сознание бессмысленности экспедиции, полной заброшенности и одиночества довлели надо всеми.
   Цусимский разгром русского флота произошёл в день коронации Императора Всероссийского Николая Второго - 14 мая. Некоторыми современниками это совпадение было воспринято как плохое предзнаменование его царствования (второе после Ходынки). А уже на четвертый день после Цусимы микадо обратился к президенту США Рузвельту с просьбой о посредничестве к миру, чем Япония невольно признала, что она нуждается в мире больше России. И Николай II, напуганный революцией, с готовностью согласился сесть за круглый стол переговоров.
  
   Закончилась война на Востоке неожиданно сокрушительным поражением Российской империи, чем постарались воспользоваться социалисты и пацифисты всех мастей, зажегших пожар революции. Следствием поражения России в войне было её превращение из субъекта в объект международной политики великих держав, то есть её внешняя политика стала более зависимой. Потерян престиж военной мощи империи. Из страны, имевшей третий флот в мире, Россия, потерявшая почти все главные силы своего флота, превратилась во второстепенную морскую державу, наподобие Австро-Венгрии. Падение престижа России в глазах мировых держав привело к дестабилизации баланса сил в мире, что стало одной из многих причин Первой мировой войны. Во внутренней политике поражение России в Цусимской битве и в войне в целом привело к резкому нарастанию революционного движения, росту национального сепаратизма и дискредитации династии Романовых и вообще руководства страны. С другой стороны - страна понесла громадные материальные потери (не менее 500 млн. рублей), следствием которых стали не менее громадные внешние займы, то есть рост финансовой зависимости России. А это стало одним из существенных факторов для последующего ее вступления в Первую мировую войну и гибели, в конечном итоге, Российской империи.
   В то же время для Японии и всех азиатских народов эта война стала первой крупной победой над "белыми дьяволами", первой в новые времена победой над европейской державой азиатской страны, которая во всей полноте использовала достижения научно-технической революции. Цусимская победа сделала Японию шестой по величине морской державой в мире, особенно после того, как её флот пополнился новейшими кораблями собственной постройки, а также поднятыми в гавани Порт-Артура или взятыми в плен русскими броненосцами и крейсерами. Победа оказала глубокое влияние на японскую культуру и национальное самосознание. Страна получила доступ к ресурсам Кореи и Китая, что значительно ускорило её превращение в развитую индустриальную державу.
   Вместе с тем, в умах части японского военного и политического руководства, она породила мысль, что, с бо?льшим количеством более крупных и более мощных кораблей, похожие победы могут быть одержаны над всеми державами Тихоокеанского региона, над Великобританией, Соединенными Штатами. В годы правления достаточно трезво политически настроенного императора Мэйдзи Япония по праву пожинала плоды храбрости своих матросов и мудрости своих командующих, но она уже медленно становилась на тот порочный путь, который привёл её к победам и поражениям Второй мировой войны.
   В ходе подготовки к мирным переговорам Япония условилась о поддержке со стороны Великобритании и США. Еще в январе 1905 года президент Рузвельт и посол Великобритании Дюранд договорились о передаче Порт-Артура и Ляодунского полуострова Японии. США и Великобритания заранее признали права Японии на Корею.
   Мирная конференция в Портсмуте (США) открылась 9 августа 1905 года. Требования, поставленные Японией, сводились к следующему:
   - Признание свободы действий Японии в Корее.
   - Отвод российских войск из Маньчжурии.
   - Передача Японии Ляодунского полуострова и Южно-Маньчжурской железной дороги.
   - Уплата Россией военных издержек.
   - Передача Японии интернированных ею российских судов.
   - Присоединение к Японии Сахалина (оккупированного японцами перед конференцией ).
   - Ограничение российских морских сил на Дальнем Востоке.
   - Предоставление Японии права ведения рыболовства вдоль российского побережья.
  
   По настоянию российской стороны в протоколе конференции было записано обязательство Японии - не осуществлять без согласования с корейским правительством действий, затрагивающих суверенитет Кореи. Также удалось навязать Японии условие об одновременном и параллельном выводе из Маньчжурии вооруженных сил двух стран. Российская сторона в связи с проблемой ЮМЖД давала согласие уступить Японии лишь ту часть дороги, которая находилась в японской зоне оккупации, причем только при наличии на это согласия правительства Китая.
   Россия отклонила требования Японии по Сахалину, интернированным судам, ограничению российских морских сил на Дальнем Востоке и о контрибуции. Было дано согласие лишь на компенсацию Японии расходов на содержание военнопленных. В связи с твердой позицией российской делегации, заявившей на первом заседании, что "на конференции нет ни победителей, ни побежденных", конференция оказалась на грани провала. Но перед перспективой продолжения войны Япония дрогнула и 18 августа 1905 года отказалась от требований ограничения морских сил, выдачи интернированных судов и уплаты контрибуции - с условием уступки ей южной части Сахалина и уплаты 1,2 млрд. иен за возвращение северной части Сахалина России.
   Российская сторона была готова уступить по Сахалину, но отказывалась платить вознаграждение за возвращение его северной части. С американской стороны последовало давление на Россию с целью вынудить ее принять условия Японии, но Витте был тверд в отстаивании российской позиции. Не добившись уступки от России, Рузвельт настоятельно советовал японской стороне не продолжать войну из-за контрибуции. В конечном итоге, правительство Японии приняло решение пойти на мир без контрибуции с оставлением за Японией южной части Сахалина. Японии также пришлось гарантировать свободу мореплавания в проливе Лаперуза и дать обязательство не укреплять Южный Сахалин.
   Подписание договора было воспринято в японской общественности как унижение и вызвало в Токио массовые беспорядки. А европейские державы и США были довольны заключением договора. Франция в связи с германской угрозой стремилась привлечь Россию к урегулированию Марокканского кризиса. Великобритания после ослабления позиций России на Дальнем Востоке рассматривала ее в качестве возможного союзника против Германии. Германия после заключения Бьеркского договора 1905 года надеялась использовать Россию в своих целях. США считали, что добились своей цели остановить продвижение России на Дальнем Востоке, и в то же время сохранить Россию в качестве противовеса Японии.

***

  
   Среди более чем семи тысяч российских военнопленных находились два адмирала - Рожественский и Небогатов, а также один из персонажей нашего повествования - лейтенант Александр Колчак. Сдав японцам личный состав и вооружение своей береговой батареи, он сам отправился в госпиталь, поскольку обострился его ревматизм, полученный на Севере. Вначале Колчака отправляют со всеми порт-артурцами в Дальний, затем в Нагасаки, а позднее, после тщательного обследования японскими врачами, он был признан больным, подлежащим освобождению из плена и отправке на родину для лечения. В апреле 1905 г. А.В. Колчак через Америку возвращается в Петербург, где продолжает военную службу. Возвратились на Родину и остальные персонажи романа.
   Мичман Алексей Щастный - вахтенный офицер крейсера "Диана" - плена избежал, поскольку его корабль, имея повреждения в бою Первой эскадры в Желтом море, дойти до Владивостока не смог и подвергся интернированию в порту Сайгон. Осенью 1904 г. Алексей Щастный возвратился в Петербург, где продолжил службу на учебном судне "Европа".
   Мичман Николай Черниловский-Сокол - в должности ревизора на крейсере "Варяг" - также плена избежал, поскольку после героического боя вблизи Чемульпо его корабль был затоплен экипажем, который перешел затем на иностранные стационеры. Возвратившись на родину, мичман Н.Черниловский-Сокол продолжил службу на Балтике.
   Лейтенант Николай Саблин был вахтенным начальником на крейсере "Алмаз", единственном из эскадры Рожественского, прорвавшемся во Владивосток, вместе с миноносцами "Грозный" и "Бравый". Впоследствии он возвратился в Петербург и продолжил службу на Балтике.
   Лейтенант Михаил Саблин - старший минный офицер броненосца "Ослябя" - едва не погиб в Цусимском сражении, когда его корабль первым пошел ко дну, но был счастливо спасен миноносцем "Бравый". Вот как он сам описывал этот трагический эпизод своей биографии: "Видя, что гибель "Ослябя" неизбежна, я спустился в жилую палубу и скомандовал: "Из палубы всем выйти". Сам же пошел на верхний мостик, чтобы доложить командиру о всем виденном и о своем приказании. Когда я поднялся на мостик, то застал в боевой рубке командира, старшего артиллерийского офицера и прапорщика Болдырева. Я доложил о всем командиру, командир мне ответил: "Да, тонем, прощайте". Мы все простились. В это время крен был настолько велик, что, чтобы не упасть, я схватился за тентовую стойку с правой стороны от рубки. Помню, как левый край мостика уходил в воду, уходили трубы. Я думаю, что палуба стояла тогда вертикально. Затем я, вероятно, на несколько мгновений лишился сознания, так как следующий момент помню, что я в воде, темно и поднимаюсь вверх. Всплывал я долго, два раза ударялся головой, меня начинало тянуть вниз. Когда я вынырнул на поверхность, то "Осляби" уже не было, и только на поверхности была масса голов и плававших предметов".
   Какой-то миноносец шел к нему. "Спасать", - подумал он. Но миноносец остановился, а затем задним ходом врезался в массу погибающих. И тут появился миноносец "Бравый". Как только "Ослябя" начал тонуть, "Бравый" полным ходом подошёл к гибнущему кораблю и под огнём начал спасать плавающую в воде команду. Саблину бросили конец, но у лейтенанта не было сил подняться по нему. Держась за конец, он поднял над водой ногу - за ногу его и вытащили. И тут, почувствовав прилив сил, Михаил Павлович собственноручно вытащил из воды 9 человек. Всего "Бравый" взял на борт более 150 человек, после чего попал под обстрел японских крейсеров и вынужден был прекратить спасение экипажа броненосца.
   В это же время миноносец получил попадание 203-мм снаряда, который нанёс ему сильные повреждения и сбил фок-мачту. На "Бравом" погибло девять человек, в их числе пять - из состава экипажа "Осляби"; шесть человек получили тяжелые ранения. К вечеру повреждённый миноносец отстал от эскадры, и на нём было принято решение о самостоятельном прорыве во Владивосток в обход японских судов. В пути скорость корабля упала до 5 узлов, и подошёл к концу уголь: в топку пришлось отправить все дерево, имевшееся на миноносце. На подходе к Владивостоку командир по телеграфу вызвал на помощь корабли Владивостокского отряда, был встречен и 17 мая приведён в порт. Таким образом, "Бравый" стал одним из трёх кораблей эскадры, достигших Владивостока. И обоим братьям Саблиным посчастливилось быть на их борту.
   Все названные здесь офицеры были еще достаточно молоды, и главные события их жизни и воинской службы, в том числе - адмиральские должности, были еще впереди. А вот руководившие Второй Тихоокеанской эскадрой адмиралы Рожественский и Небогатов закончили свою службу бесславно - на скамье подсудимых.
  
   Банкротство царского командования флотом, приведшее к сдаче крепости Порт-Артур, гибели Тихоокеанской эскадры и к Цусимской катастрофе, вызывало острые нападки думской оппозиции. Морское министерство получило эпитет "цусимского ведомства". Оппозиция утверждала, что правительство стремится замолчать и покрыть грехи старой "морской бюрократии" и неспособно реорганизовать флот в соответствии с современными требованиями. Правительство же стремилось создать впечатление, что оно не намерено покрывать преступные действия и тяжелую вину отдельных ответственных исполнителей, и готово сурово покарать их за плачевные результаты прошлой военной деятельности. Было принято решение устроить гласный судебный процесс по поводу сдачи кораблей в Цусиме.
   Создали "дело о сдаче четырех кораблей, окруженных под командованием адмирала Небогатова". Кроме самого адмирала к ответственности привлекались командиры сдавшихся броненосцев и весь их офицерский состав. Параллельно также подлежало разбору дело о сдаче миноносца "Бедовый", обвиняемыми по которому были адмирал Рожественский, офицеры его штаба, командир и офицеры миноносца "Бедовый". Одновременно с этим судебным делом образовали "особую следственную комиссию", перед которой была поставлена более широкая задача: рассмотреть в целом все дело Цусимского поражения и вскрыть причины, приведшие флот к разгрому его.
   Таким образом, Рожественский, Небогатов, их штабы, командиры взятых в плен кораблей и все офицеры должны понести кару за гибель флота в Цусиме. Правительство, морской министр адмирал Бирилев и адмиралтейств-совет считали, что, сделав такую уступку общественному мнению страны, им удастся выставить виновниками военных неудач и позора отдельных начальников и руководителей операциями, парализовав таким образом стремление оппозиции вскрыть виновность в поражении всего руководящего аппарата царской бюрократии, связанной общей "круговой порукой" с правительством и самим монархом, и тем самым скрыть от общественного мнения полный военный крах самодержавия. В таком направлении и началось следствие о сдаче небогатовского отряда и миноносца "Бедовый". В качестве свидетелей по делу о сдаче кораблей были привлечены все гражданские чины, находившиеся на кораблях в бою, а также и отдельные матросы, показания которых могли дать материал для следствия.
   Адмирал Небогатов и командиры кораблей "Николай I", "Адмирал Апраксин" и "Адмирал Сенявин", получивших в бою незначительные повреждения, сохранивших артиллерию, снаряды и спасательные средства, приговорены судом к расстрелу с заменой заключением в крепость сроком на 10 лет. Что касается офицеров сдавшихся кораблей, то они от ответственности были освобождены, так как подчинялись приказаниям своих начальников, и их осуждение было бы равносильно требованию бунта и неповиновения на корабле.
   Адмирал Рожественский, будучи ранен и взятый в плен на миноносце "Бедовый" в бессознательном состоянии, от ответственности за сдачу был освобожден. Признаны виновными и присуждены к расстрелу с заменой заключением в крепость на 10 лет организаторы сдачи - начальник штаба адмирала Рожественского капитан 1-го ранга Клапье-де-Колонг, флагманский штурман полковник Филипповский, флагманский минер лейтенант Леонтьев и командир миноносца капитан 2-го ранга Баранов. Всех офицеров "Бедового" и остальных чинов штаба Рожественского от ответственности освободили.
   Комиссия по расследованию обстоятельств, приведших к Цусимскому поражению, возглавляемая адмиралом Гильдебрандтом и при участии ряда боевых офицеров флота, вынесла постановление о главнейших причинах, подготовивших это беспримерное поражение русского флота. Констатировав коренные технические и материальные недостатки флота, устарелость артиллерийского вооружения, неудовлетворительное качество снарядов, недостаток приборов управления стрельбой, отметив чрезвычайную разнотипность кораблей русского флота, комиссия в следующих словах охарактеризовала отрицательную роль Рожественского как виновника Цусимской катастрофы:
   "Неудачный выбор начальника эскадры, принявшего на себя командование без веры в возможность боевого успеха, не уделившего необходимого внимания боевой подготовке эскадры, не терпевшего самостоятельного сотрудничества своих подчиненных и не имевшего мужества признать непосильной принятую на себя задачу, когда сам в этом убедился. Тактические ошибки, сделанные начальником эскадры, еще ухудшили положение. Безнадежная с начала, основанная не на добросовестном расчете, а на слепой надежде на удачу, операция прорыва 2-й эскадры Тихого океана во Владивосток должна была окончиться катастрофой".
   Оценка Рожественского как командующего эскадрой комиссией по делу о Цусиме была сделана правильно. Однако комиссия ограничилась при разборе вопроса об его ответственности за Цусимский разгром флота только личными качествами адмирала и не вскрыла тех подлинных причин, которые привели русский флот к поражению, не указала на вину в этом его высоких руководителей и правительственной верховной власти. Рожественский же вполне понял, какая роль ему отводилась в этой процедуре показного правосудия. Он сам признавал себя ответственным за Цусимскую катастрофу, заявлял, что именно он, будучи самостоятельным начальником эскадры, один во всем виноват, и даже сдача кораблей, порученных его руководству, должна быть признана его виной. Он требовал для себя смертного приговора. Став на эту внешне благородную позицию, он тем самым пресекал дальнейшее углубление дела и, принимая всю вину на себя, заслонял собой вопрос об ответственности всего верховного руководства за катастрофу.

Глава 8. БРАТЬЯ

  
  
   Лейтенант Михаил Саблин за участие в русско-японской войне был удостоен ордена Св. Владимира 4 степени с мечами. А уже в октябре 1905 года, после отпуска и курса лечения, он был назначен старшим офицером учебного судна "Хабаровск" Балтийского флота. Этот грузопассажирский пароход был продан Доброфлотом Морскому министерству и переведен из Одессы на Балтику. А в 1905 году он был приспособлен в Кронштадте для обеспечения базирования подводных лодок и переклассифицирован в учебное судно. 01.11.1905 г. "Хабаровск" ушел из Кронштадта в Либаву, где впоследствии состоял при отряде подводного плавания и входил в число судов Порта императора Александра III.
   Такая служба Михаила Павловича не устраивала, и он неоднократно подавал рапорт о назначении его командиром боевого корабля, с переводом в родной ему Черноморский флот. И в ноябре 1906 г. назначение состоялось: он был назначен командиром миноносца "Завидный", недавно построенного на николаевской верфи и все еще боровшегося с конструктивными недостатками. А спустя месяц пришел приказ и о присвоении ему звания капитана второго ранга. Ровно через год Михаил Саблин был переведен на мореходную канонерскую лодку "Донец", использовавшуюся как учебный артиллерийский корабль Черноморского флота. Этот корабль имел значительно более мощное вооружение и вдвое больший, чем миноносец, экипаж. На нем кавторанг Саблин получил хорошие командирские навыки и прекрасный опыт артиллерийской стрельбы.
   Весной 1909 г. Михаил Павлович становится начальником 5-го (резервного) дивизиона Минной бригады Черного моря, а спустя два года его переводят начальником 3-го дивизиона той же бригады. Отличные аттестации на всех этих должностях позволили 43-летнему офицеру осенью 1912 г. подняться на командирский мостик линейного корабля "Ростислав" и получить звание капитана 1 ранга. А несколько ранее старший из его сыновей - Павел, служивший мичманом на одном из миноносцев Балтийского флота, сумел сделать его дедом, подарив со своей молодой женой Наденькой первого внука Мишу - полного его тезку.
  
   "Ростисла?в" - седьмой эскадренный броненосец Черноморского флота из числа восьми, строительство которых было запланировано 20-летней судостроительной программой 1881 г. Он был задуман как тип малого корабля с мощной артиллерией, обладающего небольшим водоизмещением, хорошей мореходностью и уменьшенной осадкой, что позволило бы ему действовать в прибрежных районах Чёрного моря.
   В 1910 году "Ростислав", "Пантелеймон" и "Три Святителя" образовали бригаду линейных кораблей действующего флота Чёрного моря, к которой был причислен крейсер "Кагул" (бывший "Очаков"). Более старые линкоры окончательно устарели и утратили боеспособность, новые ещё не были введены в состав флота, и бригада включала фактически все боеспособные крупные корабли.
   Продолжались интенсивные учения; одновременно на кораблях по мере возможности внедрялись различные технические новинки - зарядные станки для отработки скоростных навыков заряжания орудий, отмечатели и упредители для тренировок наводчиков, усовершенствованные прицелы и дальномеры, "звучащие" радиостанции, перископы вместо рубок башенных командиров, более быстродействующие затворы орудий, новые системы управления огнём. Правда, "Ростислав" в списках на модернизацию оказывался последним: средств не хватало, и их тратили в первую очередь на более мощные корабли.
   Лишь в 1911 г. в строй вступили два новых линкора - "Евстафий" и "Иоанн Златоуст", что позволило поставить в ремонт "Три Святителя". "Ростислав" продолжал вести боевую подготовку в составе бригады и участвовал вместе с ней в двух больших заграничных плаваниях - в августе с заходом в кавказские, малоазиатские и болгарские порты и в сентябре - в Румынию. В 1912 г. "Три Святителя" окончил ремонт и вступил в строй, а "Ростислав" был выведен в 1-й резерв, куда входили также мореходные канонерские лодки. В случае войны корабли 1-го резерва должны были действовать в прибрежной зоне, где существенно возрастала опасность со стороны вражеских миноносцев, поэтому на "Ростиславе" решили усилить противоминное вооружение. Для этого планировалось снять восемь из двенадцати 47-мм пушек и поставить вместо них четыре 102-мм или хотя бы 75-мм орудия. Однако средств, как обычно в России, не хватило, и модернизация корабля не состоялась.
   В октябре 1912 г. "Ростислав" под командованием капитана 1 ранга М. П. Саблина, вместе с крейсером "Кагул", был направлен в Константинополь, где собралась внушительная международная эскадра под общим командованием французского адмирала. Шла Первая балканская война, и успехи болгарской армии могли вызвать в городе беспорядки. Защитить европейские посольства от погромов и были призваны собравшиеся здесь два десятка кораблей.
   С 11 февраля 1913 г. командование русским отрядом от командира "Кагула" капитана 1 ранга И.С. Денисова перешло к прибывшему на пароходе "Одесса" начальнику штаба Севастопольского порта контр-адмиралу Н.А. Петрову-Чернытину. Всего в отряде вместе с десантными ротами 50-го Белостокского полка было 1407 человек. Для охраны посольств был разработан общий план высадки интернациональных сил, распределены участки обороны, подготовлены, а частично и переправлены в посольства команды пулемётчиков. Неудачи мирных переговоров заставляли усиливать боеготовность кораблей. На "Ростиславе", перешедшем на трехчасовую готовность, в башнях главного калибра загружали зарядные столы, усиливали наблюдение за берегом и рейдом. Запасы угля пополняли с пришедшего из Мариуполя парохода "Батум".
   В Константинополе отметили и 300-летие дома Романовых; юбилейные торжества продолжались с 20 февраля три дня. Корабли международной эскадры расцветились флагами и иллюминацией. Салют, запрещённый особым режимом Черноморских проливов, в виде исключения произвела турецкая яхта "Эртогрул". В Севастополь "Ростислав", с 6 августа зачисленный в Учебный отряд флота, поспел ко второй части торжеств, начавшейся 9 августа. В этот день на корабле у М.П. Саблина побывал сам император Николай II.
   В сентябре корабль совершил плавание с учениками Черноморской учебной команды строевых унтер-офицеров, а в конце месяца принял участие в больших манёврах флота. 4 октября - новое празднование: отмечали день тезоименитства наследника престола. 8 октября 1913 г. "Ростислав" был, наконец, зачислен в вооружённый резерв и поставлен на ремонт. Чинили машины и котлы, перебирали башенные установки, устанавливали новые прицелы, меняли износившийся деревянный настил верхней палубы.
   В апреле 1914 г. "Ростислав" и "Синоп" образовали резервную бригаду линейных кораблей. В сентябре к ней присоединился "Три Святителя", и она была переформирована во 2-ю бригаду линейных кораблей. В состав первой бригады входили более новые линкоры "Пантелеймон", "Евстафий" и "Иоанн Златоуст", до вступления в строй новых дредноутов составлявшие основу боевой мощи Черноморского флота.

***

  
   В отличие от старшего из братьев Саблиных - Михаила, считавшего себя "коренным черноморцем", средний - Николай, родившийся в Петербурге, большую часть своей службы провел на Балтике. После возвращения с Дальнего Востока в 1905 году он был зачислен в отряд генерал-майора В.М. Безобразова по усмирению Прибалтийского края. А весной 1906 года начался самый продолжительный и принесший ему широкую известность период службы в Гвардейском экипаже, на императорской яхте "Штандарт". Вот его собственный рассказ об этом, записанный по его просьбе в Париже, в 1937 году, другим русским эмигрантом - писателем Романом Гулем.
   " Я был представлен императрице и императору в 1906 году в апреле месяце в Царском Селе. Я был тогда двадцатишестилетним лейтенантом гвардейского экипажа. Помню, как сейчас, в Царском Селе парад морскому батальону, только что вернувшемуся с подавления революционных беспорядков в Прибалтике. После парада в присутствии государя в Александровском дворце состоялся высочайший завтрак. В громадном круглом зале дворца были сервированы два стола: за одним, круглым, сидели государь Николай II, императрица, княжны, великая княгиня Мария Павловна-младшая и двенадцатилетний Дмитрий Павлович. С царской семьей сидели несколько приближенных офицеров. Мы же, остальные офицеры гвардейского экипажа, заняли места за другим столом.
   Я уже знал о моем будущем назначении на царскую яхту "Штандарт", но все же был взволнован, когда капитан 1-го ранга Чагин, командир "Штандарта", подошел ко мне, сказав, что хочет меня представить императрице как будущего офицера яхты. И Чагин подвел меня, представляя, к императрице, стоявшей возле сервированного стола. Императрица подала мне руку, сказав: - Я очень рада. - И я занял место за царским столом, недалеко от императрицы. Меня поразила ее спокойная, величавая красота. Императрица держала себя очень просто, разговаривала, смеялась, она хорошо говорила по-русски, хотя и с заметным немецким акцентом.
   Неподалеку от императрицы и прямо против меня сидела ее фрейлина Анна Вырубова, с которой уже тогда была очень близка императрица. Но насколько очаровательное впечатление произвела на меня, молодого лейтенанта, императрица, настолько же мне не понравилась ближайшая к ней фрейлина. Я уже знал от лиц, близких ко двору, что этой слабовольной, доброй женщиной многие пользовались для влияния на императрицу, и это влияние причиняло тогда уже немало зла. После окончания завтрака, во время которого я удостоился разговора с императрицей, я получил официальное назначение на яхту "Штандарт" и с тех пор в продолжение десяти лет стал одним из близких людей к царской семье. Вплоть до трагической катастрофы и революции я был одним из ближайших к императору и императрице людей.
   В продолжение лета и зимы 1906 года мы, несколько офицеров с яхты гвардейского экипажа: я, Тимирев, Салтанов, Вадбольский - часто ездили в Петергоф к фрейлине Вырубовой, где жила она в дворцовом особняке; там обычно играли в домино, любимую игру государыни; иногда ездили к балалаечникам, музыку которых государыня также любила. Это времяпрепровождение вблизи государыни и близких ей лиц всегда было чрезвычайно приятно своей непринужденностью, простотой, весельем. А в следующем, 1907 году мы отправились на яхте с царской семьей в плаванье. В этом плаванье произошло, в свое время обошедшее все газеты, событие, когда царская яхта наскочила на камень около Аосских шхер.
   Помню как сейчас - великолепный июньский день; в четыре часа я сдал вахту старшему лейтенанту Терпигореву и лег отдохнуть в каюте, которая выходила на правый борт яхты, и заснул мертвым сном. Государыня с семьей в это время, окончив дневные игры с детьми, мыла руки, чтобы идти пить чай. Как вдруг в этот момент словно что-то подняло яхту, и раздался страшный удар. Полетели со звоном битая посуда, стекла; в коридоре, в буфете творился форменный хаос, когда я выскочил из своей каюты, бросившись на носовую часть, узнать, в чем дело, где уже была вся команда. Мы шли в тот момент в шхерах в конце Финского залива к северу. После страшного удара на носовой части на мгновение воцарилась полная тишина. Общий взгляд был устремлен наверх, где находилось все начальство. Оттуда раздался крик капитана 1-го ранга Чагина, командира яхты: - Гичка! К спуску! Для его императорского величества! Колокола громкого боя! На яхте тревога!
   По всей яхте водяные звонки тревоги. Все бросились по местам. Я как офицер, заведующий всем кормовым отделением, по уставу должен был проверить, все ли закрыто - от днища до верха, и поэтому волей-неволей встретил государя в его каюте. Государь был спокоен, но быстро собирал бумаги в портфель. (Это было трехнедельное плавание). - Что случилось? Каково положение наверху? - проговорил, обращаясь ко мне, государь. - Каким местом мы сидим, на корме? - В каюте были государыня и дети. Но ничего точного сообщить государю я не мог. Картина же в этот момент была такова: "Штандарт" накренился градусов на 19, кругом яхты масса кораблей, пятнадцать - двадцать, все двигались прямо к яхте, не понимая, что случилось, в сознании необходимости подать помощь. Все начало выясняться спустя первые тревожные мгновенья. Оказалось, что яхта - саженях в двадцати от каменного острова, но на фарватере появилось какое-то неизвестное препятствие. Палуба начала проваливаться, стуки раздавались в днище яхты, нос и корма вылезли, став свободными.
   Командир вошел к государю, прося его тут же съехать с яхты. В первый момент катастрофы мы все бросились искать матроса Деревенько, дядьку цесаревича. Кругом яхты масса судов, шлюпок, все столпилось на случай оказать помощь яхте. Ревельское спасательное общество выслало свой пароход. Были вызваны немедленно все яхты, но ни одна из них не успела прийти. И государь с семьей перешел на рабочий крейсер "Азию", где и заночевал в семь вечера. Тем временем мы, офицеры, вместе с механиками, во главе с командиром осматривали яхту, доискиваясь причины катастрофы. При осмотре яхты мы нашли громадную вогнутость в днище, настолько большую, что если б эта вогнутость превратилась в пробоину, катастрофа могла бы принять куда более страшные формы. К двенадцати часам ночи яхта была уже пуста. Весь экипаж был снят прибывшими Ревельскими пароходами спасательного общества, а вместе с экипажем сняты и уланские трубачи, всегда увеселявшие музыкой государя и его семью в этих увеселительных прогулках на яхте...
   Наступал день отплытия царской яхты, чему предшествовал - и сопровождался большой пышностью - церемониал. Собирались все суда, назначенные к плаванью, с утра в полном составе и в полном порядке, как в смысле погрузки углем, так и в смысле порядка всей команды. Почти всегда плавание государя начиналось в четыре часа. И к этому времени "Штандарт", представлявший из себя красивейшую игрушку, каждый момент слушал и ждал сигнала кондуктора, который стоял на мостике, наблюдая и ожидая выхода из Петергофа "Александра" под флагом императора. Как только кондуктор кричал: "Государь император выходит из порта на "Александре"! - с этого момента и начиналось плаванье. Охрана судна становится на свои места. Все на своей службе. Паровые катера, два чудесных корабля - "Петергоф" и "Бунчук", под командой флаг-капитана идут медленно навстречу "Александру". А "Штандарт" уже готов к принятию государя, его семьи и ближайшей свиты.
   На "Штандарте", уходящем в плаванье с государем, обычно было такое количество народу: десять человек ближайшей государю свиты со своей прислугой; около пятидесяти человек лакеев первого, второго и третьего классов (лакеи первого класса служили государю, второго класса - ближайшей свите, третьего класса - прочим сопровождающим); двадцать пять поваров и кухонной прислуги; хор музыкантов и певчих около ста человек; экипаж "Штандарта" - офицеры и матросы. Паровые катера встречают "Александр", на борту которого находится государь. Государь с семьей переходит с "Александра" на "Бунчук"; оба катера, "Бунчук" и "Петергоф", судна замечательной красоты, и такова же подобранная на них команда: на одном подобраны все брюнеты, молодец к молодцу, на другом такие же молодцы блондины. Катера оборудованы по последнему слову морской техники.
   На яхте оркестр играет встречу - в момент, когда с катера "Бунчук" государь переходит на свою царскую яхту. Государь обходит фронт офицеров и матросов. Государыня принимает поднесенные ей цветы. Наконец раздается команда: - По местам стоять! - И яхта снимается с якоря под звуки оркестра, уходя в море, под флагом государя, и тогда все крепости Кронштадта салютуют. Но это зависело всегда от желания государя - идти ли под вымпелом или под флагом. Иногда государь приказывал выбросить флаг, а в море - брейд-вымпел. Жизнь на яхте всегда шла по своему точному регламенту.
   В начале июля 1909 года яхта уходила в плаванье на двадцать четыре дня. Первый курс был к шведским берегам, где государь должен был отдать визит шведскому королю, который был с визитом в прошлом году. Чудные берега, шхеры идут до самого Стокгольма; днем - видны укрепления; подходя к Стокгольму, государь вышел на борт - смотреть на лагерные укрепления и занятия шведских войск. В этот момент мы ясно различили отплывающий от берега катер, шедший по морю. Оказывается, на катере плыли высшие морские шведские офицеры, везшие ящик орденов для всех офицеров яхты "Штандарт", чтобы, прибыв в Швецию, мы все уже вместе с русскими орденами имели на груди шведские. Ясный день. Солнце. Легкий бриз. Яхта подходит, скользит к Стокгольму. Чудный порт, все в нем сделано на широкую ногу, красиво. Полковник королевской гвардии встречает государя, у пристани уже стоит карета для эскорта государя во дворец, куда государь и уезжает с государыней с пристани под звуки музыки и крики далекой толпы.
   Вечером в королевском дворце - обед. А на другой день - ответный завтрак на яхте. Дабы принять шведского короля и королеву, на рейд выезжаем мы, офицеры, на громадной гондоле в сорок гребцов. Гондола, сделанная из старинного дерева, очень красива. Итак, обменявшись визитом со шведским королем, побывав, кроме того, у великой княгини Марии Павловны-младшей, вышедшей замуж за ненаследного принца Альбрехта, государь отдал приказ яхте плыть дальше, взяв курс на Киль, на свидание с германским императором Вильгельмом II. В Киле было известно о приходе царской яхты; в городе царило оживленье, все готовилось к пышному приему. Но согласно приказанию государя яхта, против всеобщего ожидания, прошла прямо к входному шлюзу. И только здесь, в шлюзе, встретил яхту громадный почетный караул в полковых старинных формах, в белых брюках, с громом оркестров музыки.
   И в тот момент, когда яхта дала ход из шлюза по каналу, справа и слева по берегу появились кавалерийские эскорты первых гвардейских полков Вильгельма II и полк Августа (бессмертные гусары). На каждых одиннадцать человек конников приходился один офицер, все в полной парадной форме, необычайно красивой. На замечательных тонкокровных конях они скакали, сопровождая быстро идущую царскую яхту, скакали в карьер, и через каждые пять верст стоял новый взвод кавалеристов, сменявших доскакавших. Это было чрезвычайно эффектное зрелище, на которое государь и государыня, окруженные свитой, глядели с борта быстро идущей яхты. Чтобы не отстать от яхты, кавалеристам приходилось делать объезды, они неслись карьером и ни на минуту не отставали. В трех главных местах были выставлены большие отряды пехоты с гремевшими оркестрами.
   А на переходе из Киля в Вильгельмсхафен к яхте подплыл катер, везший на борту императора Вильгельма II. В это время я уже был близок к царской семье, как к императору, так, в особенности, и к императрице, и я знаю, что этого свиданья государь не хотел, им он тяготился, поэтому яхта и не заходила в Киль, но тут уже свиданье с германским императором состоялось, хотя было очень кратко и официально. К вечеру из Вильгельмсхафена мы вышли в неуютное туманное Немецкое море. Тут началась качка. Налетел ветер, все наполнилось густым туманом. И только благодаря разным усовершенствованиям на немецких миноносцах, которые сигнализировали в тумане, яхта могла спокойно выйти в бурное море. Началась морская качка, плохо действовавшая на великих княжен. Зато к Шербуру мы подходили в ясную погоду, в полдень, по залитому солнцем морю.
   У Шербура на рейде нас уже ждал весь французский флот. Под гром салютов со всех судов яхта стала в Шербуре на якорь. Из-за тумана навстречу нам были высланы курсировавшие крейсера. И в час дня на дредноуте "Репюблик" в высочайшем присутствии и в присутствии президента Франции Фальера состоялся завтрак. После завтрака у государя была беседа с президентом Фальером с глазу на глаз. А вечером на рейде началось необычайное празднество, электрическая иллюминация, морской маскарад, венецианский оркестр. На другой день произошел неприятный случай, который, к счастью, окончился благополучно. Надо было грузить уголь для похода в обратный путь. И надо было выбрать такое время, когда государя не было бы на яхте. Выбрали обеденное время, государь как раз отбыл на обед, на дредноут "Прованс". Но когда в спешке подтягивали баржу с углем, между яхтой и баржой лопнул трап, и три человека сорвались в воду. К счастью, их спасли. И все обошлось. Через несколько дней царская яхта, провожаемая французскими судами, отбыла в Англию, в Портсмут.
   Посреди пролива нас встретил английский эскорт - три крейсера - и повел нас к Портсмуту. На громадном портсмутском рейде императорскую яхту встретил весь английский флот, построенный в каре. На нем было более тридцати английских адмиралов. Здесь же яхту государя встретил король Георг V на своей яхте "Виктория и Альберт" и, пропустив "Штандарт" вперед, пошел сзади нас. Между английскими кораблями стояли катера с названием эскадры, к которой подходили. Обход всего флота продолжался более полутора часов, после чего взяли направление к одному острову, где были собраны все частные яхты для международных гонок. Тут была и яхта английского короля, и яхта императора Вильгельма. Это была красивейшая картина, так как яхты были богатейшие и все только парусные. Международные гонки яхт продолжались три дня, и на них выявились лучшие силы мира этого спорта. В свободное время государь принимал на "Штандарте" офицеров английского полка, шефом которого он состоял. Играл английский военный оркестр. Принимал государь и разных высших английских должностных лиц, в числе которых был лорд-мэр в своем старинном одеянии.
   В один из вечеров я был позван к государю, который предупредил меня, что на катере он совершит поездку на одну яхту и что эта поездка не подлежит никакой огласке. Яхта, которую посетили государь и государыня, принадлежала бывшей французской императрице Евгении (жене Наполеона III, она скончалась в 1920 году). На яхте государя и государыню встретила очень пожилая женщина, они провели в разговоре около двадцати минут, простились и отбыли на "Штандарт". Из всех офицеров только я и командир не были на берегу. Я командовал катером государя и получил тогда от государыни подарок в память этой стоянки в Англии.
   Обратный путь был тот же. Немецкое море. Вильгельмсхафен. Киль. Мимо Киля мы проходили днем. И вдруг на одном из поворотов совершенно неожиданно увидели катер. Я был на вахте и вижу: катер императора Вильгельма. Он был в русской адмиральской форме (летней, белой), с большим букетом цветов. Это никого не обрадовало. Великие княжны Вильгельма не любили и были недовольны, потому что, как они говорили, - Вильгельм всегда паясничает, любит "валять дурака". Появление его было столь неожиданно, что принят он был на яхту через передний (грузовой) трап. Оставался он на яхте около двух часов и, как я узнал от государыни, - уговаривал их остановиться в Киле, чтобы видеть весь германский флот и участвовать в морских праздниках, которые должны были состояться на другой день. Но государь под каким-то предлогом отказался. И яхте приказано было в Киле взять запас воды и идти в шхеры в Финляндию, что и было сделано. Все плавание продолжалось двадцать четыре дня".
  
   На этом рассказ Николая Павловича Саблина о его службе на императорской яхте "Штандарт" завершается. Хотя возраст его на то время не был преклонным (57 лет), однако сердце было предельно изношенным, и в том же году он скончался. Служил же капитан 1 ранга Саблин на "Штандарте" до начала Великой войны, став в 1911 году старшим офицером, а в 1912 был произведен во флигель-адъютанты императора. В августе 1914 он был "назначен состоять в распоряжении императора во время пребывания на театре военных действий". С осени 1915 до середины лета 1916 года Н.П. Саблин был на сухопутном фронте в качестве командира батальона Гвардейского экипажа, а по возвращении в столицу принял должность командира "Штандарта".
   Еще один рассказ, записанный тем же Романом Гуль, касается Григория Распутина: "Впервые я услышал имя Распутина в 1907 году в Финляндии. И услышал от государыни. Заговорила она о Распутине наедине со мной, сказав, что хотела бы узнать о нем мое мнение. Она попросила меня с ним встретиться. До этого я слышал, что какой-то простой человек бывает в царской семье. Но не придавал этому никакого значения. Я, разумеется, согласился с желаньем государыни, совершенно не представляя себе, кого я встречу. Государыня предупредила меня, чтоб я не искал в этом человеке "чего-то особенного". "Это очень набожный, прозорливый, настоящий русский мужичок, - сказала она, - он знает наизусть церковные службы. Конечно, это человек не вашего круга, но с ним вам будет интересно встретиться". И государыня дала мне его адрес.
   Дня через два я поехал на какую-то улицу (не помню сейчас точно), где-то около Знаменской. В простом доме, как мне кажется, Лахтиных, я разыскал Распутина. По тому, как он меня встретил, я понял, что о моем приезде он уже знал. Встретил он меня очень доброжелательно. И сразу заговорил со мной о религии, о Боге. Я отвечал довольно сдержанно. Распутин начал восторженно говорить о царской семье. Потом он перешел к обычным темам. В частности, спросил, пью ли я? Одет Распутин был в длинную русскую рубаху, штаны заправлены в высокие сапоги, поверх рубахи - какой-то полукафтан, полузипун. Производила неприятное впечатление неопрятная, неровно остриженная борода. Был он шатен, с большими светлыми, очень глубоко сидящими в орбитах глазами. Глаза были чем-то не совсем обыкновенные. В них "что-то" было. Распутин был худой, небольшого роста, узкий, можно даже сказать, тщедушный. Когда я уходил, он попросил у меня пять рублей. "Дай, голубчик, мне пятерку, а то совсем я издержался". Я этому удивился, но дал. Произвел он на меня впечатление скорее неприятное.
   Так как это было желанием государыни, я встречался с Распутиным не раз на его квартире. Государыня хотела, чтобы я ближе его узнал и чтоб получил от него благословение. После нескольких встреч с Распутиным я все-таки сказал государыне о своем не очень благоприятном впечатлении о Распутине. Она ответила: "Вы его не можете понять, потому что вы далеки от таких людей, но если даже ваше впечатление было бы верно, то это желание Бога, что он такой". Во времена этих моих встреч с Распутиным я вел разговоры о нем и с А.Вырубовой, стараясь узнать, что он за человек.
   От Вырубовой я узнал, что Распутина близко знала вел. кн. Милица Николаевна (жена вел. кн. Петра Николаевича) и Анастасия Николаевна (жена вел. кн. Николая Николаевича), что его хорошо знает и сам вел. кн. Николай Николаевич, Распутин бывает у него во дворце. На мой вопрос, почему сейчас Распутин ближе к Вырубовой, чем к вел. кн. Николаю Николаевичу и его окруженью, Вырубова ответила, что это желание императрицы: ей легче и удобней сноситься с Распутиным через Вырубову, чем через Николая Николаевича или через Сандро Лейхтенбергского. Государыня, будто бы, хотела держать свои встречи с Распутиным втайне, она, будто бы, почувствовала, что окруженье вел. кн. Николая Николаевича через Распутина хочет влиять на нее.
   Должен сказать, что, узнавая ближе Распутина, я позволял себе говорить ему резкую правду в глаза. Так, я говорил, что ему не следует ездить из Царского в Петербург в первом классе; сказал, что он держит себя в отношении царской семьи неподобающе развязно; сказал, что мне известно, что на одной станции он крайне грубо ругал начальника станции, а этого он делать не должен. Говорил ему, что он не должен "требовать" приглашений во дворец, не должен лезть нахрапом. На это Распутин ответил: "Вот когда надо молиться о наследнике - зовут, а когда не надо - то нет!" Я видел, что Распутин старается "втереться" во дворец, в царскую семью. Поэтому, когда в 1912 году царская семья была в Ялте, я, чтоб не допустить распространения всяческих слухов (которые уже начали ходить по стране), сделал все, чтобы Распутин не приезжал на яхту, на которой я был старшим офицером. Я попросил священника, бывшего на яхте, пойти и поговорить об этом с Распутиным. Он был, говорил. И вынес то же отрицательное впечатление. В частности, священник тоже обратил внимание на глаза Распутина, сказав: "У него в глазах что-то есть". Так я все-таки устранил приезд Распутина на яхту.
   Помню, в конце войны, в 1916 году летом, как-то в одну из поездок с государем из Царского в Петергоф купаться в Финском заливе (государь любил плавать и хорошо плавал), я решил сказать государю кое-какую неприятную правду о Распутине. Дело в том, что как раз накануне я видел Распутина у него на Гороховой, N2 - в совершенно пьяном, безобразном виде. Это в первый раз я увидел его в таком непотребном состоянии. Я решил доложить об этом государю. После купанья, не без труда, но я все-таки доложил. Государь принял мой рассказ совершенно спокойно, сказав: "При смене дежурства доложите об этом императрице". Я видел, что все, что касается Распутина, государь всецело оставляет на решение государыни. Надо сказать, что в противоположность государю у государыни был очень сильный характер, сильная воля.
   На другой день в девять часов утра императрица приняла меня, и в присутствии государя я рассказал все, чему был свидетелем на Гороховой, 2. Я видел, какое тяжелое впечатление произвел мой рассказ на государыню. Она сдерживала слезы, но не выдержала и заплакала. Овладев собой, она сказала: "Это Господь Бог шлет испытания нам, проверить - признаем ли мы его даже и таким..." Мое отношение к Распутину ухудшалось: я видел, что он приносит много зла и династии, и стране. Государыня мое отрицательное отношение к Распутину чувствовала, видела. "Вы его не поняли", - как-то сказала мне государыня. И с некоторых пор из наших разговоров тема о Распутине была исключена. Поэтому я не знал ни дня похорон Распутина и ничего, связанного с убитым Распутиным. Со мной на эту тему ни государь, ни государыня не говорили..."
  
   На этом прерываются записи рассказов Н.П.Саблина, ибо сердечная болезнь осложнилась, и Р. Гуль больше навещать его не мог. Но одну фразу из рассказов Николая Павловича, которую тот повторял несколько раз, он все же привел, хотя хронологически они в своих беседах до этого времени и не дошли. Эта фраза относится ко времени революции, ко времени перевода государя и его семьи из Царского Села в Тобольск. Саблин неоднократно говорил, что "государь через Нилова передал ему, что он правильно поступил, не поехав с ними в Тобольск". Очевидно, Саблин повторял ее несколько раз потому, что в кругах монархистов некоторые упрекали его - "ваше место было - быть с царской семьей до конца" - в том, что он, очень близкий царской семье человек, не поступил так, как поступил граф Илья Татищев. Тот остался верен царской семье до конца, поехав с ней в Тобольск, и вместе с ней был зверски умерщвлен большевиками.
   После отречения царя его флигель-адъютант Н.П. Саблин был уволен Временным правительством со службы, изолирован от Александровского дворца в Царском селе и фактически оказался не у дел. В период Гражданской войны он вступил в Вооруженные силы Юга России, воевал против красных, а в 1920 году был эвакуирован из Одессы с остатками Белой армии в Турцию. Позднее Николай Павлович перебрался в Берлин, но с нарастанием фашистской угрозы он уехал в Париж, где активно сотрудничал в эмигрантских организациях. Умер он в августе 1937 года и похоронен в Париже.
   Третий сын Павла Федоровича Саблина - Александр - родился в 1888 году в Петербурге, когда отец был уже вице-адмиралом, а старший брат готовился стать морским офицером. Но сыновья адмиралов и генералов по законам Российской империи уже относились к высшей касте, и для них с петровских времен существовал Пажеский корпус, который Александр и окончил в 1907 году. Выпустившись из камер-юнкеров по 1-му разряду подпоручиком в лейб-гвардии бригаду конной артиллерии, юный отпрыск знаменитого флотского рода посвятил себя армейской службе. К началу войны он был поручиком, командуя батареей все в той же бригаде. Но в дальнейшем Александр, по протекции старшего брата Николая (их отец скончался в 1914 г.), оказался в столичном гарнизоне и в 1916 г. стал флигель-адъютантом Свиты царя, а в 1917 году получил звание полковника гвардии. В гражданскую войну он воевал в составе Белой армии, а затем эмигрировал во Францию. Умер А.П. Саблин в 1961 году и похоронен в Париже.
   Значительнее и намного сложнее оказалась жизнь старшего из братьев - Михаила. Как мы уже знаем, к началу германской войны Михаил Павлович командовал линейным кораблем "Ростислав" в чине капитана 1-го ранга. Известно и то, что он в молодости окончил Минные офицерские классы в Кронштадте, получив квалификацию "минный офицер 1-го разряда", что во многом определило его дальнейшую службу. Он был минным офицером на крейсере "Дмитрий Донской", участвуя в войне в Китае, позднее стал старшим минным офицером броненосца "Ослябя", потопленного японцами в Цусиме. А свой командирский опыт Михаил Павлович приобретал в Минной бригаде Черного моря, командуя миноносцем "Завидный", 5-м (резервным) и 3-м дивизионами. И не использовать такой его богатый боевой опыт и обширные знания минного дела просто не имел права командовавший тогда флотом Черного моря вице-адмирал А.А.Эбергард.
  

Глава 9. НА ЮЖНОМ ФЛАНГЕ

  
   В прекрасный летний день 28 июня 1914 года состоялся давно афишированный визит наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда в боснийскую столицу Сараево. Население получило приказ выйти на улицы и приветствовать своего будущего императора. Но большинству жителей Боснии, оккупированной Австро-Венгрией в 1908 году, вовсе не хотелось этого. Молодые сербы, составлявшие большинство населения этой балканской республики, жили в бедности и мечтали о создании велико-сербской державы. Для них австрийский эрцгерцог был не гость, а ярый враг и оккупант. Шестеро из них подготовили к этому дню кровавый сюрприз правящей династии - убийство наследника. Секретная служба Сербии снабдила их инструкциями, оружием и боеприпасами, и теперь боевики, расставив свои посты по известному всем маршруту кортежа, ждали. На вокзале Франц Фердинанд сел в открытый автомобиль и направился к городской ратуше. Первая попытка покушения оказалась неудачной: эрцгерцог успел инстинктивно отбить рукой брошенную в автомобиль бомбу, и она взорвалась на тротуаре, ранив стоявшего там подполковника фон Мерицци. Шофер сразу дал газ, и они помчались к ратуше, где состоялся прием у губернатора Потиорека. Дальнейшая программа визита была изменена - наследник не хотел больше знакомиться с достопримечательностями города, он решил посетить в местной больнице раненного офицера. Кортеж тронулся с места, но водителя не предупредили об изменении маршрута, и на одном из перекрестков он повернул не на ту улицу, после чего пришлось сдавать назад. А боевик Гаврило Принцип уже давно стоял в толпе с револьвером на боевом взводе, но в быстро едущий автомобиль ему вряд ли удалось бы попасть. Когда же автомобиль стал сдавать, престолонаследник оказался прямо перед ним. Сделав несколько выстрелов по сидящим в авто, боевик убил супругу Франца Фердинанда и смертельно ранил его самого.
   Убийство в Сараево вызвало волну возмущения по всей Европе. Но, поскольку убийц удалось схватить и они предстали перед судом, довольно скоро эта новость сошла на нет, тем более, что у великих держав были в то время свои проблемы. Францию вновь потрясали внутриполитические аферы и скандалы, Великобритания была на грани войны в Ирландии... Тем не менее, Вена была настроена не ограничиться судебным процессом над группой молодых людей, за которыми, без сомнений, стояла Сербия. А с ней власти Австро-Венгрии давно уже хотели силой разрешить бесконечные споры. В той империи более 10% населения составляли южные славяне - сербы, хорваты, македонцы, и если бы Сербии удалось объединить их в едином государстве, остальные нацменьшинства также заговорили бы о независимости, а монархии Габсбургов пришел конец.
   Разгоравшийся костер сербского национализма следовало погасить! Правда, за маленькой Сербией стояла огромная и могучая Россия, государи которой всегда считали себя защитниками этого братского народа, поэтому император Франц Йозеф I не мог рассматривать сербскую проблему изолированно. Нападение на Сербию вероятнее всего спровоцирует войну с Россией - очень серьезным противником. Но у Вены также были сильные партнеры, такие как Германский рейх - сильнейшее государство Европы и вторая в мире морская держава. И в начале июля Франц Йозеф отправил в Берлин дипломата для зондирования позиции Германии в случае военного конфликта на Балканах. Рейхсканцлер Бетман-Гольвег пояснил ему, что все зависит от Австро-Венгрии, а она должна знать, что какое бы решение она в отношении Сербии не приняла, за ней стоит Германия - как друг и союзник монархии. Далее канцлер подчеркнул, что немедленное выступление Австро-Венгрии против Сербии будет лучшим решением. Это был карт-бланш для начала войны! Вечером 23 июля австрийский посланник в Белграде вручил сербскому министру ноту, в которой содержалась настоятельная просьба исключить из всех сфер пропаганду против монархии Габсбургов. Основными же были два пункта, содержавшие требования допустить правительственные органы Австро-Венгрии к участию "в подавлении подрывных движений, направленных против территориальной целостности монархии", а также - в судебном следствии по делу о покушении. Эти пункты делали ультиматум неприемлемым, поскольку требовали частичного отказа Сербии от своего суверенитета. В столицах Европы волнения по поводу "сараевского выстрела" уже улеглись, и потому известие об ультиматуме Вены произвело эффект разорвавшейся бомбы. Русский министр иностранных дел Сазонов воскликнул: "Это война в Европе!" Белград ответил со всей возможной уступчивостью, однако требование допустить австрийцев к следствию отклонил. В ответ Вена разорвала дипломатические отношения, и 28 июля объявила войну Сербии и подвергла Белград артиллерийскому обстрелу. Правда, к срочному вторжению на чужую территорию австро-венгерская армия не была готова, и наступление она начала лишь 12 августа. Тем временем все попытки британцев урегулировать конфликт на международной конференции провалились. Шансы остановить большую войну таяли...
   26 июля Российская империя объявила о начале подготовки к войне, а 30-го начала частичную мобилизацию. Николай II и его кузен Вильгельм обменивались телеграммами, а войска продолжали готовиться. 1 августа Германия объявила войну России, 2-го части рейхсвера вступили в Люксембург, 3-го - в Бельгию, в тот же день была объявлена война Франции. Англичане в ультимативной форме потребовали от Берлина вывести войска из Бельгии, но этого не произошло, и 4 августа Лондон объявил войну Германии. Еще через два дня Австро-Венгрия объявила войну России. Круг замкнулся! Одна из самых ужасных войн в истории человечества стала набирать обороты. План боевых действий России на Балтийском море, по которому было произведено развертывание флота с началом войны, был составлен еще в 1912 году. Правда, позже он несколько раз корректировался. Предполагалось, что германский флот начнет вторжение в Финский залив с целью высадки десанта и захвата Санкт-Петербурга. Задача состояла в том, чтобы не допустить высадки десанта и обеспечить мобилизацию и развертывание 6-й армии, предназначенной для обороны столицы. Решение этой задачи предусматривало бой главных сил флота на оборудованной Центральной минно-артиллерийской позиции Порккала-Удд.
   В августе 1914 года немецкое командование действительно предприняло активные действия в Финском заливе. Для этого был выделен отряд контр-адмирала Беринга в составе крейсеров "Аугсбург", "Магдебург" и "Амацоне", канонерской лодки "Пантера", четырех миноносцев и подводной лодки. В ночь на 13 августа отряд направился в Финский залив. Однако разведка у немцев была поставлена плохо, они не знали обстановки на театре. К тому же в ту ночь был плотный туман, корабли шли двумя группами и, конечно, потеряли друг друга. Вскоре после полуночи шедший полным ходом "Магдебург" сел на камни у маяка Ольденсхольм и все попытки его самостоятельно сняться не увенчались успехом. Командир решил свой экипаж снять на подошедший миноносец и взорвать крейсер. Расположенный на маяке русский пост наблюдения успел сообщить в штаб об аварии "Магдебурга", и Ревель срочно выслал миноносцы, а из Балтийского порта вышли крейсеры "Богатырь" и "Паллада". Отогнав артиллерийским огнем немецкий миноносец, русские моряки захватили остатки экипажа во главе с командиром крейсера. Но самой главной добычей были секретные шифры, найденные водолазами возле затонувшего крейсера. Они помогли овладеть методикой составления германских шифров, и в дальнейшем, несмотря на частую смену ключей и кодов, все радиограммы флотского командования Германии довольно легко расшифровывались. Что помогло окончательно установить состав немецкого флота на Балтике и его намерения. Обстановка на театре оказалась более благоприятной, чем предполагалось: немцы не планировали высадку десантов в районе Финского залива. Поэтому в конце 1914 года был разработан новый вариант русского оперативного плана. Обеспечить фланг армии целесообразнее всего оказалось минными постановками в южной части Балтийского моря, чем одновременно нарушить и германскую торговлю со Швецией. Чтобы укрепиться в Моонзунде и Або-Аландском архипелаге, базы миноносцев и подводных лодок были выдвинуты в эти районы. А контр-адмиралу М.П. Саблину довелось в конце 1916 года стать первым начальником уже окончательно оборудованной шхерной позиции.
   В июле 1914 года сбылись тревожные предчувствия миллионов европейцев: началась большая война первой четверти XX ст., которая вошла в историю как Первая мировая. С началом войны российский флот на Черном море почти в точности повторил ошибки Порт-Артурской эскадры, занявшей выжидательную позицию. И тогда же каперанг М.П. Саблин был назначен исполняющим обязанности начальника Минной бригады Черного моря, а к концу года стал ее полноправным командиром. Перед началом Великой войны, как ее тогда именовали, действующий флот Черного моря состоял из бригады линейных кораблей, минной бригады, а также дивизиона подводных лодок и партии траления. Оперативным соединением флота была эскадра, включавшая линкоры, крейсера и эскадренные миноносцы. Устаревшие корабли составляли 1-й и 2-й резервы. Главной базой флота являлся Севастополь, базы - в Одессе и Батуме, тыловая ремонтная база - в Николаеве. К 14 октября на флоте в основном были завершены мобилизационные мероприятия; для защиты Одессы и входа в Днепро-Бугский канал создан специальный отряд (канонерские лодки "Донец" и "Кубанец", минные заградители "Бештау" и "Дунай"). Минная бригада Черного моря в последние предвоенные дни участвовала в боевой стрельбе флота по бывшему броненосцу "Екатерина II". Корабль был успешно потоплен в результате сосредоточенного огня всего флота. Искусство массирования и сосредоточения огня с нескольких кораблей по одной цели - то самое, которое обеспечило японцам победу в Цусиме, постигали теперь моряки-черноморцы. Привлечь особое внимание к артиллерийскому искусству на миноносцах помогла инициатива командира одного из них - капитана 2 ранга С.С. Погуляева.
   "Неоспоримо, - писал он еще 12 ноября 1912 г. в рапорте начальнику 2-го дивизиона, - что миноносец создан не для артиллерийского боя, но также неоспоримо и то, что раз на миноносцах стоят орудия, сила их в бою должна быть использована в возможно полном объеме". Но тогда помешала продолжавшаяся и на Черном море русская традиция частой сменяемости офицерского состава. Усилившийся после войны с Японией некомплект заставлял начальство, как и прежде, перебрасывать офицеров с корабля на корабль. Об ущербе для артиллерийской подготовки, требовавшей постоянной практики, при этом не задумывались. Невелик был и выбор офицеров, пригодных для управления огнем. Их обычно в распоряжении командира корабля имелось только два, и оба уже должны были делить между собой четыре совмещавшиеся должности: артиллериста, минера, штурмана, ревизора. По этим причинам на миноносцах приходилось обязанности вахтенных офицеров возлагать и на механиков. К тому же далеко не каждый офицер обнаруживал таланты и желания посвятить себя артиллерийскому искусству. И если командиры хорошо справлялись с одиночными стрельбами, то в искусстве пристрелки миноносцы от больших кораблей продолжали отставать.
   В канун войны, когда Турция еще торговалась с Германией об условиях нападения на Россию, капитан 2 ранга Б.Б. Жерве, один из героев боев Владивостокских крейсеров, стал настаивать на улучшении артиллерийской подготовки миноносцев. В своем срочном донесении на имя каперанга М.П.Саблина за октябрь 1914 г. он обращал внимание на слишком уж искусственные условия, в которых проходили стрельбы. "Екатерина II" представляла собой "огромный неподвижный щит, курсовой угол дивизиона был точно известен, следовательно, на всех миноносцах дивизиона также известно было и первоначальное расстояние". Наконец, даже курс дивизиона относительно ветра был выбран наиболее благоприятный, вследствие чего "дым не закрывал передним миноносцам показания прицела и целика с пристрелочного миноносца". Да и расстояния стрельбы "были малы" - всего 35-25 кабельтовых. "Все это, - настаивал Б.Б. Жерве, - вряд ли будет иметь место в действительном бою, когда коренные недостатки этой организации, неоднократно указывавшиеся мною в предыдущих записках, скажутся ярко и принесут свои вредные последствия".
  

***

  
   По состоянию на середину 1914 г. Черноморский флот России явно превосходил по мощи военно-морской флот Турции. Однако через 12 дней после начала войны (Турция еще оставалась нейтральной) в Константинополь пришли два германских корабля - линейный крейсер "Гебен" и легкий крейсер "Бреслау", которые прорвались в Восточное Средиземноморье мимо кораблей Великобритании и Франции, а затем вошли через проливы Дарданеллы и Босфор в Черное море. "Гебен" являлся современным линейным крейсером, вооруженным 10 орудиями калибра 280-мм, а также обладавший скоростью 28 узлов. Командовал этим отрядом контр-адмирал Вильгельм Сушон, один из самых способных и энергичных флагманов Первой мировой войны. После фиктивной покупки кораблей правительством Османской империи "Гебен" и "Бреслау" 3 августа 1914 года подняли турецкие флаги и превратились соответственно в "Султан Селим Явуз" и "Мидилли". Адмирал В.Сушон был назначен командующим турецким флотом.
   В то же время в состав Черноморского флота входили лишь устаревшие линейные корабли, каждый из которых был вооружен четырьмя 305-мм орудиями (а броненосец "Ростислав" - четырьмя 254-мм орудиями), их скорость не превышала 16 узлов. Вся российская бригада броненосных кораблей по количеству орудий крупного калибра превосходила артиллерийское вооружение линейного крейсера "Гебен", но он, пользуясь превосходством в скорости, всегда мог избежать встречи с российской эскадрой. Современные же российские корабли еще строились в Николаеве, и ни один из них к началу войны не был готов.
   Относительно оперативного плана кампании в 1914 г. между российским Морским генеральным штабом и командованием Черноморского флота были достаточно большие расхождения. Первый считал, что главное задание флоту заключается в обороне своих берегов. Командование же ЧФ настаивало на необходимости активных действий около турецкого побережья, в первую очередь по блокаде Босфора. Следствием этих споров стала длительная несогласованность конкретного плана действий флота.
   Единственное, в чем совпадали мнения Морского генштаба и командования ЧФ, было то, что в результате потерянного преимущества Черноморский флот должен отказаться от десантной операции на Босфор, приготовления к которой начались еще в 1885 году. В довоенное время главные усилия российских правительственных структур направлялись на выполнение судостроительных программ, а относительно обороны с черноморского направления - на укрепление береговых объектов. Оборудование же будущих театров военных действий оставалось на втором плане.
   Пополнение турецкого флота германскими кораблями придавало ему новое качество: линейный корабль "Гебен" по размерениям, скорости хода, вооружению и бронированию значительно превосходил любой русский линейный корабль. Его боевая мощь примерно соответствовала суммарной силе трех лучших черноморских линейных кораблей, 10-узловой перевес в скорости позволял немцам выбирать время и место боя, а в нем самом командовать дистанцией. "Гебен" представлял также смертельную угрозу русским крейсерам и большинству эскадренных миноносцев, которые из-за недостаточной скорости могли быть быстро уничтожены при удалении от своих линейных кораблей для разведки или торпедной атаки.
   Сравнительно слабый (двенадцать 105-мм орудий) крейсер "Бреслау" благодаря 27-узловому ходу являлся прекрасным дополнением к "Гебену" и пользовался полной свободой передвижения даже в условиях соприкосновения со всем Черноморским флотом, лишенным возможности разделить свои силы. После неформальной передачи туркам и назначения вторых - турецких - командиров, "Гебен" и "Бреслау" полностью сохранили свои хорошо подготовленные экипажи, возглавляемые немецкими офицерами. Качественное превосходство этих кораблей над прочим составом турецкого флота делало их совершенно уникальным фактором в боевых действиях на море.
   Своих самых опасных противников черноморцы метко окрестили "дядей" и "племянником". Коварный адмирал Сушон направил "дядю" к Севастополю, где тот обстрелял старую Константиновскую батарею, внутренний рейд и портовые сооружения. "Гебен" без особого результата выпустил сорок семь 280-мм и двенадцать 150-мм снарядов, маневрируя на минах русского крепостного заграждения, которое ввели в действие с большим опозданием. В результате ответного огня береговых батарей и линейного корабля "Георгий Победоносец" германский крейсер получил три попадания крупными снарядами. После этого "Гебен" благоразумно поспешил удалиться.
   Несмотря на уже полыхавшую в мире войну, флот в Черном море находился в состоянии той неопределенности, в которой порт-артурскую эскадру застало японское нападение 26 января 1904 г. Флот также не приводили в полную боевую готовность и также удерживали от активных действий. Так же, как и накануне японского нападения, не были приняты командованием во внимание поступавшие одно за другим множественные предостережения об обострении обстановки, о лихорадочных приготовлениях Турции и готовности крейсеров "Гебен" и "Бреслау" напасть на русские порты.
   Когда германский крейсер "Гебен" и выведенные им в море диверсионные группы кораблей уже шли для нападения на берега России, командующий Черноморским флотом вице-адмирал Эбергард отдал приказание об отправке в Ялту минного заградителя "Прут". Он должен был доставить туда батальон солдат, и для этой цели не находится более подходящего судна, чем наполненный новейшими минами заградитель. И "Прут" отправляется в Ялту, но, не успев приступить к выполнению задания, получает приказ держаться ночь в море. Здесь, на виду наблюдательных постов, он, оказавшись под огнем "Гебена", поднял боевые стеньговые флаги (их на постах почему-то приняли за белые!) и героически потопил сам себя со своим бесценным грузом новейших мин.
   О развернутых на побережье наблюдательных постах никто не вспоминает, и служба связи по собственной инициативе оповещает их о начале войны. Сообщение с поста Лукулл об обнаружении "Гебена" поступило в 5 ч. 30 м., но до штаба флота дошло лишь через 20 минут. С такой же скоростью передавалось и приказание о включении крепостного минного заграждения. В итоге всей этой "завидной" распорядительности, утопив "Прут", обстреляв крепость, рейд и город, партию траления и державших ближний дозор миноносцев, крейсер "Гебен" благополучно миновал заграждения севастопольской крепости.
  
   Не поддается объяснению и роль Минной бригады Черного моря. Словно самой судьбой изготовленная к атаке, она в составе 19 миноносцев - в ночь нападения на Одессу - в полной готовности оставалась на рейде Евпатории, то есть почти на пути шедшего в Одессу турецкого отряда. Проведя здесь минные стрельбы, бригада под командованием Саблина ожидала дальнейших указаний. В 20 ч. 35 м. в штабе бригады была принята радиограмма командующего морскими силами: "Положение весьма серьезное. "Гебен" видели с двумя миноносцами около Амастро. С рассвета положение первое..." Но за этими обоснованно тревожными предостережениями никаких указаний не последовало - о бригаде как будто позабыли.
   Не получая указаний и уловив каким-то шестым чувством приближение противника (турецкие миноносцы и "Гебен" были уже близки к широте Севастополя), начальник минной бригады решился наконец выразить тревогу по поводу своего неопределенного положения. В 23 часа каперанг Саблин радировал в штаб флота: "Ввиду серьезности положения полагал бы необходимым иметь полный запас топлива. Жду распоряжений". В штабе не нашли нужным отозваться на инициативу бригады...
   Развертывание завесы не состоялось, уроки минувшей войны использованы не были, рутина бездумного исполнительства оставалась в силе. В ответе штаба флота говорилось: "Приготовьтесь к бою, возвращайтесь в Севастополь, подходя в зону обстрела батарей и к минному заграждению не раньше рассвета. В случае появления неприятеля вскройте пакет N 4Ш". Иными словами, командование флота по-прежнему не видело необходимости в использовании своего самого скоростного маневренного соединения для прояснения зловеще сгустившейся обстановки! К полуночи бригада находилась в Евпаторийском заливе с приказом к 06.00 иметь пары во всех котлах.
   Для несения дозорной службы перед Севастополем Саблин направил эскадренные миноносцы "Лейтенант Пущин", "Живучий" и "Жаркий" под брейд-вымпелом начальника 1-го дивизиона капитана 1 ранга князя В.В. Трубецкого. Уже на пути к Севастополю князь Владимир получил радио штаба флота: "В море "Прут", будьте осторожны. В случае появления неприятеля поддержите "Прут"". Зная из полученных накануне радиограмм о выходе германо-турецких военных кораблей в Чёрное море, начальник дивизиона намеренно сузил зону патрулирования и держался главным образом на внешнем рейде Севастополя на случай, если неприятель вознамерится поставить мины на входном фарватере. К восходу солнца эсминцы оказались неподалеку от точки "Аз" исходного пункта фарватера, лежащего на створе Инкерманских маяков.
   Памятуя о приказе поддержать "Прут", который с рассветом должен был возвратиться в главную базу, Трубецкой направился к нему навстречу и вскоре усмотрел силуэт заградителя, находившегося к юго-западу от Херсонесского маяка. Несколько к северу от "Прута" был замечен небольшой корабль, поначалу принятый за неприятельский миноносец, имеющий намерение атаковать наш минный транспорт. Русские эсминцы тотчас повернули навстречу "противнику", но последний оказался шедшим в Севастополь ледоколом "Гайдамак". Убедившись в своей ошибке, начальник 1-го дивизиона направился к "Пруту", и в это время - около половины седьмого - со стороны Качи были усмотрены вспышки выстрелов, и раздался гул канонады крепостной артиллерии. Из-за тумана Трубецкой кораблей противника не наблюдал, с русских миноносцев были изредка видны лишь водяные столбы, поднимаемые снарядами береговых батарей. Начальник дивизиона распорядился увеличить ход и поспешил к "Пруту", двигавшемуся в юго-восточном направлении.
   Через четверть часа русские миноносцы попали в поле зрения "Гебена", вышедшего из-под обстрела крепостной артиллерии. Князь Трубецкой, "открыв" в свою очередь грозный неприятельский дредноут, сыграл боевую тревогу. Миноносцы подняли стеньговые флаги и ещё минут десять лежали на курсе, слегка сходящемся с курсом флагманского корабля противника. Наконец, в 07.10, начальник дивизиона, видя, что "Гебен" продолжает двигаться в направлении беззащитного "Прута", решился на торпедную атаку. Подняв на левом ноке "Пущина" флаг "Рцы", сигнализирующий о минной атаке левым бортом, каперанг Трубецкой увеличил ход до самого полного (24-25 узлов) и начал склоняться влево.
   Тогда на флоте справедливо считали дневные атаки тяжёлых боевых кораблей минами Уайтхеда делом безнадёжным. Так, А.В. Колчак в своей программной статье "Какой нужен России флот" (1908 г.) назвал таковые попытки моряков "совершенно немыслимыми", за исключением разве что случаев "эксплуатации победы", когда целью миноносцев могут стать "ослабленные артиллерийским боем суда". Действительно, простое сопоставление максимальной дальности хода торпед того времени (не более 30 кабельтовых) и радиуса досягаемости противоминной артиллерии линкоров и крейсеров (до 80 кабельтовых) показывает, что при сближении на дистанцию торпедного залпа даже 30-узловому миноносцу приходилось от 5-7 минут до часа (в зависимости от исходной позиции по курсовому углу цели) оставаться беззащитной мишенью для неприятельской артиллерии.
  
   Однако известный храбрец князь Владимир Владимирович, вероятно, не имел досуга углубляться в сложные тактические расчёты и повёл свои миноносцы, далеко не самого современного типа, на неприятельский линейный крейсер, надеясь тем самым отвести смертельную угрозу от заградителя "Прут", до которого, между тем, оставалось не более 70 кабельтовых. Обнаружив дерзкий маневр русских, командир "Гебена" тоже подвернул влево и, приведя дивизион Трубецкого на курсовой угол 60 градусов правого борта, открыл огонь по головному миноносцу "Лейтенант Пущин". Дредноут стрелял шестиорудийными залпами противоминной артиллерии с дистанции 60-70 кабельтовых, которая постепенно сократилась до 45 кабельтовых. Первый залп лёг с большим недолётом (8-9 кабельтовых), второй недолётом в 1-2 кабельтова, третий - с небольшим перелётом. Четвёртый залп дал три попадания 6-дюймовыми снарядами.
   Вот что писал в своём донесении о бое капитан 1 ранга В.В. Трубецкой: "От взрыва 6-дюймового снаряда, попавшего в палубу под мостиком и взорвавшегося в командном кубрике, вспыхнул пожар, и была выведена из строя вся прислуга носовой подачи. Следующим залпом с мостика смело всех сигнальщиков и разворотило штурманскую рубку и привод штурвала. Миноносец управлялся машинами. Нос миноносца начал погружаться, электрическая проводка была перебита, почему нельзя было откачивать воду из кубрика и погреба турбиною. Температура от разгоравшегося пожара быстро стала подниматься, почему начали взрываться патроны. Опасаясь взрыва патронного погреба и видя, что подойти к неприятельскому крейсеру на минный выстрел не удастся, повернул дивизион на восемь румбов от неприятеля".
   Экипаж "Лейтенанта Пущина", потерявший пятерых убитыми, двоих без вести пропавшими и 12 ранеными, молодецки боролся за живучесть корабля, проявляя образцы мужества в духе лучших традиций отечественного флота. Унтер-офицер-электрик, несмотря на ранение, быстро отыскал повреждение электропроводки, и умело заменил испорченный провод, благодаря чему удалось запустить водоотливную турбину и начать осушение всех затопленных помещений. Подводную пробоину сумел заделать трюмный унтер-офицер, который спустился во второй кубрик, невзирая на пожар, разгорающийся в расположенном рядом артиллерийском погребе. На раскуроченном мостике несколько моряков руками обдирали горящую парусину, не давая распространяться огню. Когда осколками неприятельского снаряда было перебито рулевое устройство на ходовом мостике, руль был переведён на ручной привод благодаря грамотным и инициативным действиям рулевого боцманмата. И этот перечень далеко не полон...
   Подбитый и осевший носом "Лейтенант Пущин" своим ходом вернулся в Севастополь без четверти девять; к половине десятого пришли и "Жаркий" с "Живучим", не получившие повреждений. После поворота дивизиона Трубецкого на запад командир "Гебена" капитан цур зее Р. Аккерман, приняв, по-видимому, этот его маневр за свидетельство произведённого торпедного залпа, счёл за благо отвернуть влево. Отступавшие русские миноносцы были оставлены в покое, тем более что перед немцами предстала куда более заманчивая цель - минный заградитель "Прут".
   Героический подвиг дозорных миноносцев, не задумываясь бросившихся в атаку на "Гебен", помочь "Пруту" не смог. Но еще тремя часами раньше, чем был потоплен "Прут", из Одессы пришло принятое всеми кораблями открытое радио дежурного парохода РОПиТ: "Турецкий миноносец взорвал "Донец", ходит в одесском порту и взрывает суда". Это сообщение в штабе флота осмысливали в течение часа. Только в 5 ч. 20 м. на флот была наконец-то "спущена" директива: вскрыть пакет N 4Ш.
  

***

  
   Запоздалый выход в море главных сил Черноморского флота окончился безрезультатно: быстроходные корабли противника не стали дожидаться возмездия. А долгий поиск "Гебена" (без приближения к Босфору) закончился возвращением эскадры в Севастополь. После обстрела германо-турецким флотом русских портов и кораблей высшее командование империи, все еще желая, чтобы Турция сохраняла как можно дольше нейтралитет, обрекло Эбергарда на пассивность. Адмирал не имел права без разрешения Верховного главнокомандующего выходить далеко в море и вести разведку в южной части театра военных действий.
   Следующий выход флота состоялся в период с 22 по 25 октября с целью обстрела угольного порта Зунгулдак и минирования подходов к Босфору. Во время бомбардировки берега русскими "Гебен" находился в море, направляясь в сопровождении турецкого минного крейсера "Берк" к Севастополю. Демонстрацией в районе Ялта - Севастополь Сушон надеялся отвлечь внимание противника от транспортов, перевозивших войска из Босфора в Трапезунд. Замысел новоявленного командующего турецким флотом, мягко говоря, не удался. Транспорты с войсками были обнаружены крейсером "Память Меркурия" и потоплены артиллерийским огнём русских кораблей.
   Получив по радио донесение об обстреле Зунгулдака, Сушон повернул к турецким берегам, вначале собравшись "заставить противника принять бой и, прежде всего, чтобы воспрепятствовать ему незаметно под берегом прорваться на вест". Вскоре на "Гебен" поступило сообщение о силах неприятеля, которые оценивались в шесть линейных кораблей и 13 эскадренных миноносцев. После этого боевой пыл германского адмирала несколько угас, и Сушон призадумался о трудностях обнаружения русских и о возможностях соединения "Гебена" со старыми линкорами "Торгут-Рейс" и "Хайреддин Барбаросса", посланными для защиты Босфора. Так или иначе, прекратив поиски противника, "Гебен" вскоре после полудня 25 октября вошел в Босфор. Почти одновременно с ним эскадра адмирала Эбергарда вернулась в Севастополь.
   Лишь 31 октября 1914 г. Россия, учитывая события, которые произошли около ее берегов, официально объявила войну Турции. В свою очередь, 12 ноября, уже в ходе боевых действий, Турция объявила войну странам Антанты. Черноморский флот начал активные боевые действия 5 ноября, поставив вначале мины около Босфора, и бомбардировав на следующий день Зонгулдак - на южном берегу Черного моря.
   17 ноября соединение линейных кораблей ЧФ, после обстрела Трапезунда и выставления мин возле юго-восточного побережья Турции, направилось в Севастополь. На следующий день около мыса Сарыч оно неожиданно встретилось с крейсерами "Гебен" и "Бреслау". Бой длился 12 минут. "Гебен" получил 14 попаданий снарядами большого калибра и, потеряв 105 человек убитыми и 59 ранеными, вынужден был на большой скорости уйти, скрывшись в тумане. На флагманском линкоре русских "Евстафий" были 4 попадания, 34 убитых, 24 раненых. Тот бой около мыса Сарыч существенных последствий не имел, но противник почувствовал, что встреча "Гебена" с группой российских кораблей достаточно опасна для него, и в дальнейшем отказался от использования этого корабля в дуэльных боях с главными силами Черноморского флота.
  
   С началом войны важнейшим заданием флота было защищать северо-западное побережье Черного моря и не позволить противнику высадить десант в районе Одессы, где не было достаточно сухопутных сил для обороны. Главной целью флота был полное господство на Чёрном море, чтобы надежно защитить стратегически важные объекты у моря, прикрыть фланг Кавказской армии, обеспечить переброску войск и припасов морем. Одновременно - нарушить судоходство Турции вдоль её Черноморского побережья. При появлении турецкого флота у Севастополя русский флот должен был его уничтожить. Кроме того, при необходимости, Черноморский флот готовился провести Босфорскую операцию - по захвату пролива Босфор силами флота и десантных подразделений. Но, с появлением у Турции немецких крейсеров, планы русского командования были спутаны. Адмирал Сушон не собирался вступать в бой с главными силами русского флота - он, пользуясь своей скоростью, наносил точечные удары и уходил до подхода основных сил Черноморского флота.
   Стратегический замысел командующего объединенным германо-турецким флотом заключался в том, чтобы нанести внезапный удар почти одновременно по главной базе русского флота Севастополю, портам Одессе, Феодосии и Новороссийску. Потопить или серьёзно повредить находившиеся там боевые корабли и торговые суда, а также разрушить наиболее существенные военные и промышленные объекты на берегу и, ослабив русский Черноморский флот, добиться возможности полного превосходства на море. Тем самым немецкий адмирал планировал повторить опыт японцев в 1904 году. Но, несмотря на успех операции, русский флот серьёзных потерь не понёс, у Сушона просто не хватило огневой мощи. Будь флот турок помощнее, Черноморский флот мог получить тяжелейший удар, что резко ухудшило бы положение русской Кавказской армии и нарушило черноморские коммуникации.
   В соответствии со сложившейся обстановкой на театре, перед Черноморским флотом были поставлены следующие задачи: оборона побережья северо-западной части Черного моря от обстрелов и десантов противника; содействие приморскому флангу войск на Кавказском фронте; нарушение морских коммуникаций Турции. К решению последней задачи Черноморский флот приступил сразу же после вероломного набега вражеских кораблей. Целью действий флота было не только прервать проходившие вдоль Анатолийского побережья турецкие коммуникации, но и заблокировать флот противника в Босфоре, а если он попытается прорваться в море, навязать ему бой.
   В качестве основного способа действий в 1914 году и в первой половине 1915 года применялось крейсерство кораблей эскадры, в ходе которого осуществлялись поиск и потопление транспортов, нанесение артиллерийских ударов по наиболее важным турецким портам (Зонгулдак, Трапезунд и др.), постановка минных заграждений, прежде всего у Босфора. В апреле 1915 года за успешные действия Минной бригады ее командир М.П.Саблин был произведен в контр-адмиралы, а находившийся в то время в Севастополе император Николай II лично вручил ему адмиральские эполеты.
   Сослуживцы Михаила Павловича позднее рассказывали, что в одной из операций, попав с тремя миноносцами под огонь тяжелых орудий противника, и не имея возможности из-за дальности расстояния открыть ответный огонь, он поднял на флагманском корабле сигнал: "В случае выбытия из строя одного, с двумя другими иду в атаку". В атаку, которую сам комбриг наверняка считал самоубийственной, но от которой не мог отказаться, поскольку не мог бросить никого из своих соратников. "Погибнем все или никто", - прочитали на кораблях поднятый им сигнал, и то суровое решение Саблина вдохнуло во многих моряков силы и решимость.
   Находясь в море под флагом контр-адмирала Саблина, миноносцы "Счастливый", "Беспокойный" и "Пронзительный" увидели утром на горизонте большой дым, и пошли в его направлении. Вскоре выяснилось, что это - "дядя" без "племянника", как в шутку черноморцы прозвали "Гебен" и "Бреслау". Адмирал Саблин решил воспользоваться случаем и атаковать "Гебен". Подпустив миноносцы на 80-90 кабельтовых, противник открыл по ним жестокий огонь. Его стрельба была очень меткой и только благодаря счастливой случайности не оказалось попаданий. Свой огонь "Гебен" сосредоточил, главным образом, по флагманскому миноносцу "Счастливый", у которого под самой кормой разорвалось два крупных снаряда. Однако все сошло благополучно. Попытка миноносцев подойти к "Гебену" на дистанцию минного выстрела кончилась полной неудачей и, повернув, они стали быстро уходить от него по разным направлениям.
  
   Постепенно Черноморский флот избавлялся от недостатков. Для разведки турецких коммуникаций в 1915 году стали впервые использоваться эскадренные миноносцы, гидроавиация. Улучшилась деятельность разведагентуры. Повысившаяся активность разведки позволила несколько увеличить эффективность действий эскадры. Однако из-за того, что в юго-западной части моря не было баз, а материальная часть изрядно износилась, длительное время вести боевые действия на коммуникациях с большим напряжением сил она все же не могла. В наиболее сложном положении оказались корабли Минной бригады, имевшие ограниченный запас хода.
   Осенью 1915 года, после того как в строй вступили два новых линкора типа "Императрица Мария", в составе дивизии линейных кораблей Черноморского флота были созданы три тактические группы, каждая из которых по боевой мощи превосходила неприятельский линейный крейсер "Гебен". Это позволило перейти к систематическим действиям на коммуникациях противника с использованием крупных надводных кораблей.
   С появлением же в составе флота новых подводных лодок, в том числе первого минного заградителя "Краб", стало возможным привлекать к борьбе на сообщениях и эти средства. Поначалу лодки действовали, как правило, в одиночку, позиционным методом.
   Летом 1915 года на Черном море впервые был применен маневренный метод использования подводных лодок: крейсерство в ограниченном районе. Он позволил командирам проявлять большую инициативу при поиске целей, что положительно сказалось на результативности действий.
   Подводные лодки в 1915 году применялись еще недостаточно широко, но, начиная с февраля 1916 года, стали главным средством борьбы на коммуникациях противника в юго-западной части морского театра. Они проводили крейсерские действия в назначенном районе поочередно, сменяя друг друга. Новым в применении подводных лодок по сравнению с западноевропейскими флотами того периода стали совместные действия их с эсминцами, инициатором чего стал контр-адмирал Саблин. Опыт взаимодействия лодок с надводными кораблями оправдал себя, показал возможность обмена между ними информацией об обстановке в интересах повышения результативности борьбы на коммуникациях противника, блокады Босфора, а также берегов так называемого Угольного района Турции.
   Развивалась и воздушная разведка. В частности, при обстреле в начале мая 1915 года побережья противника (береговых укреплений Босфора) несколько русских гидросамолетов помимо нанесения бомбовых ударов попеременно вели разведку. Они сделали семь фотоснимков района действий эскадры. Это была одна из первых аэрофотосъемок в ходе войны на море. Сделаны были и первые попытки взаимодействия воздушной разведки с морской, которую вели преимущественно миноносцы.
  

***

  
   В 1916 году обстановка на Черном море осложнилась. В августе в войну на стороне Антанты вступила Румыния: на Балканах образовался новый фронт, который потребовал содействия со стороны сил Черноморского флота. Кроме того, значительно усилилась подводная опасность, так как на Черное море из Средиземного перешли 10 немецких подводных лодок (4 из них появились там еще в 1915 г.). Поскольку Черноморский флот не имел организованной противолодочной обороны на театре, его командованию пришлось срочно принимать меры по ее созданию, прежде всего на подходах к главной базе - Севастополю.
   В кампании 1916 года флот должен был решать одновременно несколько важных задач: систематически поддерживать приморский фланг войск Кавказского фронта, а с августа - войск Румынии и русского 47-го корпуса (в связи с наступлением германской армии); продолжать блокаду Босфора; защищать свои базы и морские сообщения от вражеских подводных лодок и надводных сил; вести борьбу на прибрежных коммуникациях противника. Главным звеном в действиях русского Черноморского флота на морских коммуникациях являлась блокада Босфора, имевшего большое военно-стратегическое значение.
   Именно исходя из этого, 21 июля 1916 года командиром 2-й бригады линейных кораблей был назначен контр-адмирал М.П. Саблин, неоднократно отличившийся в боях с германо-турецким флотом. Одновременно на него были возложены и обязанности командира дивизии линейных кораблей. Учтя успешный опыт применения минного оружия на Балтике, командование Черноморского флота во второй половине 1916 года планировало заблокировать пролив минными заграждениями. На минных заграждениях и от действий блокадных сил противник потерял у Босфора подводную и канонерскую лодки, малый миноносец, несколько тральщиков, 4 транспорта, 6 пароходов и десятки мелких паровых и парусных судов. Нарушение судоходства, вызванное блокадой, привело к серьезным затруднениям в снабжении населения Турции, прежде всего ее столицы, электроэнергией, сырьем и продовольствием, а боевых кораблей и паровых судов - топливом.
   Содействие Черноморского флота войскам Кавказского фронта носило в 1916 году масштабный характер, осуществлялось систематически и сыграло важную роль при проведении ими наступательных операций, в частности Трапезундской, на приморском направлении. Помимо артиллерийской поддержки, высадки тактических десантов и диверсионных групп, прикрытия фланга войск от ударов с моря, флот обеспечивал доставку им подкреплений и материальных средств. Перевозки войск и различных видов снабжения производила специально сформированная транспортная флотилия, насчитывавшая к 1916 году 90 транспортов.
   При обеспечении высадки войск в Ризе 5-7 апреля 1916 года впервые зародилось тактическое взаимодействие кораблей отряда прикрытия, охранявших рейд от нападения подводных лодок противника, с авиацией. Позже, в ходе оказания содействия войскам приморского фланга Румынского фронта, также впервые было специально предусмотрено использование надводных кораблей для оказания помощи летчикам самолетов, потерпевших аварию или совершивших вынужденную посадку в море. С созданием в составе Черноморского флота группы авиатранспортов авиация стала использоваться при решении практически всех задач, стоявших перед Черноморским флотом.
   Кампания 1916 года для русского флота на Черном море оказалась наиболее напряженной. С полной отдачей флот одновременно действовал на нескольких операционных направлениях и решал широкий круг задач с использованием разнородных сил: надводных кораблей, подводных лодок и авиации. Несмотря на сложность обстановки и разнообразие задач, Черноморский флот не только в основном успешно справился с порученным делом, но и нанес ощутимый урон германо-турецкому флоту.
   Успешные действия сил флота во многом определялись своевременностью и полнотой получения сведений об обстановке на театре. Разведка долгое время являлась наиболее слабым местом боевого и оперативного обеспечения Черноморского флота, особенно в 1914 - 15 г.г. Нехватка крейсеров, а в первое время вообще быстроходных надводных кораблей и современных подводных лодок, и плохо поставленная агентурная разведка крайне затрудняли действия сил флота по нарушению коммуникаций противника и осуществлению блокады Босфора. В одном из докладов командующий флотом Эбергард писал: "Отсутствие быстроходных крейсеров для разведки и неудовлетворительность нашей агентурной разведки делали блокаду очень трудной, требовавшей очень большого напряжения сил личного состава и большого изнашивания механизмов, так как, не имея сведений о движении флота и транспортов неприятеля, приходилось все время крейсировать, разыскивая транспорты броненосным флотом".
   Несмотря на определенные недостатки, деятельность сил Черноморского флота характеризовалась высоким военно-морским искусством. В ходе боевых действий были применены многие новые способы и тактические приемы использования разнородных сил и различных видов оружия и технических средств: создание специальных соединений боевых кораблей для систематической поддержки сухопутных войск и обеспечения транспортной флотилии, осуществлявшей воинские перевозки; применение специальных десантных судов и десантно-высадочных средств.
   Важное значение имели также: использование авиации и корабельных радиостанций для корректировки огня по береговым целям; привлечение в широких масштабах разнородных сил флота для нарушения сообщений противника; маневренное использование подводных лодок методом крейсерства в ограниченном районе; оперативное взаимодействие подводных лодок и надводных кораблей при блокаде Босфора и Угольного района; включение авиатранспортов в состав эскадры для ведения разведки и нанесения воздушных ударов по неприятельским базам и портам; организация совместных действий надводных кораблей и авиации в интересах борьбы с подводными лодками. И все же в Ставке, которую к тому времени возглавил сам император Николай II, были недовольны осторожностью, с которой действовал командующий флотом Эбергард, приняв неожиданное решение заменить его молодым адмиралом Колчаком.
  

Глава 10. ПРОТИВОСТОЯНИЕ

  
  
   По мнению современников, там имела место обыкновенная интрига, к которой, однако, сам Колчак поначалу и не был причастен. Если он и мечтал о таком повышении, то, безусловно, на Балтике, где он долго служил и только лишь вписался в должность начальника Минной дивизии, будучи назначен на нее в сентябре 1915 года. И вряд ли он сам, при таком скудном командном опыте, считал тогда уже себя флотоводцем, даже учитывая его гонор и высокое самомнение.
   "К этому времени морской отдел Ставки был расширен, - рассказывает мемуарист, - и туда были назначены два офицера, специально ведавшие морями: Балтийским - капитан 2 ранга Альтфатер и Черным - капитан 2 ранга Бубнов. Вышло так, что эти два сравнительно молодых офицера и создавали "мнение Ставки" по морским делам, в особенности по вопросам, не имевшим прямого отношения к операциям. Оба они наметили своих кандидатов для назначения на высшую должность, каждый в своем море. Альтфатер стал проводить Непенина, а Бубнов - Колчака. Возникает вопрос: почему же Альтфатер не остановился на Колчаке, человеке, во всяком случае, более подходящем для должности командующего Балтийским флотом, чем Непенин. Ответ на него, мне кажется, напрашивается сам собой по мотивам личного характера. Колчак, как более искренний и чуткий, давно раскусил Альтфатера и не питал к нему симпатий. Непенин же, легко поддававшийся влиянию лести, - благоволил к Альтфатеру. Бубнов и согласился на кандидатуру Колчака, который хорошо к нему относился. Своих же черноморских кандидатов, могущих соперничать с Колчаком в популярности, - очевидно не было".
   Кавторанга Бубнова сослуживцы характеризовали как "здешнего остроумца с примесью Ноздрева". Он принадлежал к числу горячих сторонников "Босфорской операции" - вначале блокады или минирования пролива, а затем и десанта, который должен был дать в руки России Константинополь и выход в Средиземное море. Следует заметить, что к моменту назначения Колчака на Черное море проблема Константинополя и Проливов (Босфора и Дарданелл) уже обсуждалась дипломатами России и союзников.
   Причем отправной точкой служили русские требования, сформулированные еще весной 1915 года: "Вопрос о Константинополе и Проливах должен быть окончательно разрешен в смысле вековых стремлений России. Всякое его разрешение, которое не включало бы в состав Русской Империи города Константинополя, западного берега Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а равно и южной Фракии по черту Энос - Мидия, было бы не удовлетворительно. Подобным же образом, по стратегическим соображениям, часть Азиатского побережья, заключающаяся между Босфором и рекою Сакариею и между пунктом, подлежащим определению, на берегу Измидского залива, острова Имброс и Тенедос должны будут быть присоединены к Империи".
   Захваченный босфорскими проектами и сохранивший эту увлеченность на неско- лько десятилетий, Бубнов в мемуарах, написанных уже после Второй Мировой войны, рисует удручающую картину управления Черноморским флотом. Его командующий, адмирал А.А.Эбергард, якобы чрезмерно доверился начальнику оперативного отдела своего штаба, капитану 2-го ранга К.Ф. Кетлинскому. По мнению Бубнова, Кетлинский препятствовал "более энергичным действиям против Босфора", и "это было тем более странным, что Кетлинский был одним из талантливейших офицеров нашего флота"; "упорство Кетлинского в этом вопросе было настолько загадочным - если не сказать больше, - что в лучшем случае можно было подозревать в нем недостаток личного мужества, необходимого для ведения решительных операций".
   Подобные слишком далеко заводящие намеки вряд ли делают честь их автору, но до известной степени помогают понять состояние духа, в котором находился влиятельный офицер Ставки, и его глубокую убежденность в необходимости смены черноморского командования. При этом Бубнову изменяло элементарное чувство справедливости, поскольку действия адмирала Эбергарда и его подчиненных отнюдь не соответствовали тому ярлыку "пассивности" и неумеренной "осторожности", который неоднократно навешивался на них как тогда, так, по инерции, и в наши дни.
  
   Известно, что операции против Босфора, в том числе и десантные, включались в число важнейших задач Черноморского флота задолго до 1914 года. А сразу же после появления "Гебена" и "Бреслау" в Дарданеллах, то есть за два с половиною месяца до вступления Турции в Мировую войну, Эбергард испрашивал разрешения на ввод русских кораблей в Босфор, чтобы принудить турок к сохранению нейтралитета. И в дальнейшем он настаивал на необходимости атаковать германо-турецкие крейсера, под каким бы флагом они ни появились в Черном море, и активно действовать у Босфора, чтобы, по меньшей мере, надежно блокировать его. С началом активных боевых действий, когда обнаружилось преимущество эскадренного хода кораблей Сушона над русским флотом, важность такой блокады получила дополнительное подтверждение.
   Адмирал Эбергард настаивал на захвате болгарских портов Бургаса и Варны для превращения их в базу Босфорской операции. Эбергард успешно боролся с турецкими грузовыми перевозками на Черном море. Он бомбардировал форты Босфора, а германо-турецкие корабли не осмеливались выйти навстречу для боя. Эскадра Эбергарда в 1914-1915 годах выставила более семи тысяч мин для обороны своих берегов и почти столько же - у берегов противника. Знаменитый "Гебен" 25 декабря 1914 года подорвался на русском заграждении, выставленном у Босфора, получив значительные повреждения.
   И все же устранение Эбергарда и назначение на его место Колчака было решено...
   Для тех, кто близко знал старого командующего, и мог поэтому воочию судить и оценивать его деятельность на посту командующего флотом, широкий горизонт его государственного ума, обширные познания, опыт, холодную выдержанность перед лицом опасности и, наконец, его исключительное благородство, - для тех эта смена явилась полной неожиданностью. Для тех же, кто далеко стоял от обстановки и условий, в которых протекала его деятельность, и кто судил о ней постольку, поскольку она отвечала чаяниям и заветным стремлениям русского общественного мнения, - для тех эта смена казалась необходимой и была ими муссируема и подготовляема.
   Настроения тогдашнего общества, требовавшего взятия Константинополя и восстановления "Креста на Святой Софии", и побудили верховное командование сместить Эбергарда с его поста. Роль Бубнова при этом заключается в том, что именно он, вместе с адмиралом А.И. Русиным (начальником морского штаба Верховного Главнокомандующего), и явился выразителем этих мнений, направив их против старого командующего Черноморским флотом. Составленный ими в Ставке обширный доклад (названный позднее "обвинительным актом"!) был рассмотрен Императором и... решил судьбу Эбергарда. Что же касается выбора Колчака в качестве его преемника, здесь и вовсе влияние Бубнова представляется неоспоримым.
  
   Бубнов и Колчак были знакомы по "военно-морскому кружку", вместе служили в Морском Генеральном Штабе, преподавали в Академии (сам Колчак, однако, не имел академического образования!). Бубнов, всю жизнь прослуживший на Балтике, просто не мог хорошо знать черноморских офицеров, а мог и не очень доверять им, предполагая возможность сохранения тех же настроений, которые он приписывал Эбергарду и с которыми собирался столь решительно бороться. Поэтому предположение об отсутствии "черноморских кандидатов, могущих соперничать с Колчаком в популярности", кажется верным лишь наполовину - в расчет явно принималась "популярность" не у самих "черноморов" (конечно, слышавших о Колчаке, но вряд ли перед ним преклонявшихся), а у офицеров морского штаба Ставки, да и у невоенной "общественности", - например, думской, которой имя Колчака было хорошо известно с довоенных времен как "горячего патриота" и одновременно борца с "рутиной" и "бюрократией".
   Чтобы с уверенностью довести задуманное до конца, "направленец" на Черноморский флот Бубнов отправляется вместе с Колчаком из Петербурга в Ставку; с ними же поехал и капитан 2 ранга Смирнов, которого новый командующий собирался назначить на место Кетлинского, флаг-офицером по оперативным вопросам. Из Ставки на флот Колчак выезжал уже в чине вице-адмирала, проходив в предыдущем адмиральском звании всего 2,5 месяца (рекорд всех времен России!).
   "В пути мы трое, - писал Бубнов в своих мемуарах, - объединенные единством взглядов по нашей совместной службе в Морском Генеральном Штабе и связанные взаимными чувствами симпатии, подробно обсудили обстановку в Черном море. И А.В.Колчак со свойственной ему ясностью ума и решительностью принял определенную точку зрения на направление операций в Черном море, каковую немедленно по своем прибытии в Севастополь стал неукоснительно проводить в жизнь".
   Несомненно, что старый сослуживец приложил все усилия, чтобы сделать Колчака сторонником "Босфорской операции", а молодой и горячий адмирал после принятия командования и вправду действовал в этом направлении решительно и целеустремленно, еще ни в чем обстоятельно не разобравшись. Он считал, что таким образом наследует пример великого С.О. Макарова, которого неоднократно именовал своим учителем. Но тот был старым дальневосточником, прекрасно знающим Тихоокеанский флот, и потому сразу же повел его в море, едва приняв командование. В отличие от него, Колчак к Черному морю не имел ранее никакого отношения (разве что - через своего предка, коменданта турецкой крепости Ильяса Колчак-пашу, в 1738 году попавшего в русский плен!), и потому, еще не приняв флот, он стал действовать, как говорят, очертя голову...
   Утверждали, будто старый адмирал, узнав, кто станет его преемником, сказал: "Всякое другое назначение показалось бы мне обидным". Вполне вероятно, что адмирал Эбергард действительно слышал о Колчаке и ценил его. Но все же звучащее в этой фразе уважение выглядит несколько преувеличенным и, возможно, ироничным: назначение офицера с другого флота, молодого и недостаточно опытного, в обход достойных кандидатов - "черноморов", которых Эбергард наверняка мог бы предложить, если бы его об этом спросили, носило все-таки оттенок обиды. Более аутентичными представляются сухие слова экс-командующего флотом, приведенные другим очевидцем: "Вместо меня вашим командиром будет молодой энергичный адмирал Колчак. Он использует имеемую подготовку и, даст Бог, уничтожит германо-турецкий флот". И Колчак ринулся в бой...
  

***

  
   Это не метафора и не преувеличение. В первые же сутки по приезде Александра Васильевича в Севастополь радиоразведка донесла о появлении в Черном море крейсера "Бреслау". (Заметим, не линейного крейсера "Гебен" с его тяжелой артиллерией, а всего лишь легкого, чаще всего использовавшегося во второстепенных целях). Адмирал Колчак хотел немедленно выйти с флотом в море для встречи с "Бреслау", но оказалось, что выход флота в море в ночное время не организован, а также, что выходные фарватеры не протралены и займет это шесть часов. Поэтому, если начать траление на рассвете, в три часа, то флот сможет выйти в море лишь в девять часов утра. Ничего не оставалось делать, как ждать...
   Вице-адмирал Колчак тотчас же дал указания начальнику охраны Севастопольских рейдов организовать на будущее ночной выход флота в море, с тем, чтобы эта новая организация уже действовала через двое суток, когда они будут возвращаться с моря. Быть может, эти часы нервного ожидания не лучшим образом сказались на Колчаке, когда на следующий день он вывел, наконец, в море дредноут "Императрица Мария" (под флагом командующего), один из крейсеров и пять эскадренных миноносцев под командой начальника Минной бригады контр-адмирала М.П. Саблина.
   В плане преследования "Бреслау", принятом новым командующим флотом по предложению его флаг-офицера Смирнова (также никогда на Черном море не служившего!), просматривается следующая оперативно-тактическая идея: концентрация сил в личном распоряжении Колчака (лишь в случае неудачных поисков в течение целого дня этим силам предстояло бы разделиться, дабы одновременно прикрыть Батум и Новороссийск), и перехват противника еще до того, как тот приблизится к своей предполагаемой цели, дабы в любом случае помешать немецкому капитану выполнить свою задачу.
   Разделять силы не пришлось: примерно через семь часов поиска шедший на эсминце "Свирепый" контр-адмирал Саблин радировал об обнаружении крейсера "Бреслау" и вскоре вступил с ним в артиллерийский бой на дистанции 80 кабельтовых (дальность минного залпа составляла 28 кабельтовых, и потому минная атака была невозможна). Вскоре противник стал виден и с "Марии", которая открыла огонь из главного калибра, но безрезультатно. Даже не пытавшийся вести бой с могущественным противником, уходивший на предельной скорости "Бреслау" был дважды почти накрыт залпами русского дредноута. После того как вражеский корабль окутался облаком дымовой завесы, Колчак сделал попытку уничтожить его минной атакой, но она не удалась (да и не могла удаться!), и "Бреслау" сумел укрыться в Босфоре.
  
   Относительно управления миноносцами вообще следует упомянуть, что командующий флотом допустил серьезную ошибку, начав распоряжаться ими помимо контр-адмирала Саблина и затеяв слишком сложный маневр. При этом Колчак плохо ориентировался в своих новых кораблях и не представлял себе их возможностей, что было им признано на заседании флагманов и капитанов, созванном для обсуждения результатов боя. Вот как описывает это заседание один из его участников: "Взволнованным голосом адмирал Саблин начинает свой доклад с указания, что в этой операции инициатива была изъята из его рук, что не он командовал минной бригадой, а сам командующий распоряжался ею, давая непосредственно от себя директивы отдельным миноносцам.
   - Так, вы, Ваше Превосходительство, приказали "Беспокойному" идти на пересечку "Бреслау", причем дали ему неосуществимую задачу, ибо, чтобы выполнить ее, миноносец должен был развить ход больший, чем данный им на испытании. В результате у него развалились вкладки.
   - Я вполне признаю свою ошибку, - соглашается Колчак. - Не освоившись еще с миноносцами, я спутал их".
   Если рассказ достоверен, то неожиданная кротость Колчака, который "был вне себя" после получения известия о неудачной атаке, может объясняться только его сконфуженным или даже подавленным состоянием. Однако дальнейший ход обсуждения должен был полностью переадресовать негативные эмоции Александра Васильевича авторитетному черноморскому адмиралу, который теперь окончательно станет для Колчака личным врагом.
   Саблин, ссылаясь на свой опыт и опыт морских операций вообще, утверждал, что минные атаки в условиях погони не приводят к успеху, и "заканчивает указанием, что, занимаясь всю свою жизнь изучением вопроса, он приходит к выводу, что минные атаки неосуществимы ни днем, ни ночью, разве только какой-нибудь шальной случай". Колчак, похоже, почувствовал раздражение, помешавшее ему вспомнить, как за восемь лет до этого он сам - талантливый морской офицер! - рассуждал в печати о возможностях боевого применения миноносцев. И собственные выкладки Колчака, подкрепленные примерами из различных кампаний, скорее подтверждали точку зрения Саблина (и даже в наиболее пессимистическом ее варианте!), чем ей противоречили. Поэтому лишь отчасти верно предположение, что доклад адмирала Саблина произвел на командующего флотом неблагоприятное впечатление, и у того возникла мысль о необходимости сменить его. Ясно, что, кроме воззрений на эффективность минных атак, между двумя адмиралами вставало и многое другое...
   По-видимому, сразу же сложилась ситуация, когда два человека, волею судьбы и начальства призванные к сотрудничеству, просто органически к нему неспособны. Саблин явно раздражал Колчака, который жаловался морскому министру Григоровичу: "... Из всех начальников контр-адмирал Саблин больше всего озабочивает меня своим пессимизмом и разочарованностью. У него все является невыполнимым, или не достигающим цели, или не оправдывающим риска и т. п.".
   Еще дальше пошел тогдашний флаг-офицер Смирнов, в воспоминаниях об Александре Васильевиче рассказывавший: "Начальник минной бригады подал адмиралу Колчаку докладную записку, в которой заявил, что считает идею заграждения Босфора минами бесцельной, вредной и рискованной. Пришлось выполнять план без его участия". Особенно выразительно обвинение выглядит в сопоставлении с тем фактом, что именно Саблин был одним из первых, кто ставил мины в "предпроливной зоне" - еще 23 октября 1914 года! Но нарисованный этим соратником Колчака, пришедшим вместе с ним на Черное море и впоследствии с ним же сбежавшим в США, неприглядный образ сразу же развеивается при сопоставлении с истинной биографией Михаила Павловича Саблина - строевого офицера, обстрелянного в трех войнах, опытнейшего черноморца, хорошо известного своим мужеством, хладнокровием и выдающейся силой воли.
  
   Заслуги Саблина и его мужество были хорошо известны - не случайно он одним из первых среди черноморских моряков уже 3 декабря 1914 года, через полтора месяца после начала войны на этом театре, был награжден Георгиевским оружием "За смелые действия на путях сообщения неприятеля с явною для себя опасностью", а 24 февраля 1915 года вошел в состав Думы Георгиевского оружия - органа, рассматривавшего представления к этой награде и выносящего решение об их соответствии Статуту (то есть был признан достойным оценивать подвиги других). И в контр-адмиралы Михаил Павлович Саблин был 18 апреля 1915 года произведен "за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий".
   Похож ли этот человек на ноющего пессимиста, изображенного Колчаком и Смирновым?! Задаваясь таким вопросом, можно предположить, что Саблин просто отличался скептическим складом ума, заставлявшим, прежде всего, обращать внимание на возможные сложности и отрицательные стороны любого нового предприятия. Это отнюдь не исключало ни честного исполнения адмиралом своего долга, ни проявлений инициативы. Но в соприкосновении с азартным, порывистым и нетерпеливым характером Колчака сдержанность и скепсис Саблина давали такую гремучую смесь, от которой могло не поздоровиться не только обоим адмиралам, но и окружавшим их подчиненным. К тому же крутой и прямолинейный нрав адмирала Саблина был всем известен, а о темпераменте Колчака уже и на Черном море были достаточно наслышаны. Если бы тогда какой-нибудь астролог сопоставил гороскопы двух этих адмиралов, стало бы ясно, что рожденный под знаком Скорпиона А.В. Колчак и "Лев" М.П. Саблин несовместимы!..
   К деловым спорам и разногласиям могло примешиваться и чувство взаимной ревности. Саблин не случайно говорил, что занимался вопросом о применении мин "всю свою жизнь": он действительно был профессиональным минером с завидным стажем и опытом. Он окончил Минный офицерский класс, еще с 1898 года состоял минным офицером 1-го разряда, в 1893-1906 годах плавал на миноносцах, минном транспорте "Дунай", минных крейсерах "Казарский", "Гридень", "Абрек", минным офицером на эскадренном броненосце "Чесма", канонерской лодке "Кубанец", крейсерах "Память Меркурия", "Россия", "Дмитрий Донской", на "Ослябе"... По специальности довелось ему служить и на сухопутье - во время "китайского похода", будучи офицером "Дмитрия Донского", он в отряде генерал-майора Волкова при занятии крепости "Шанхай Гезан" уничтожал там фугасы и минные заграждения.
   С ноября 1906 Саблин год командовал миноносцами, с марта 1909 по сентябрь 1912 был начальником дивизиона миноносцев. 4 августа 1914 года он получил назначение на пост начальника Минной бригады. Напомним, что стояли тревожные дни, когда от Балтики до Галиции уже полыхала война, а адмирал Эбергард настаивал на превентивных операциях у Босфора, - и значит, такое назначение должно было говорить о высоком доверии командующего флотом. Вдобавок к этому, в начале 1916 года Саблин заведовал краткими минными офицерскими курсами, за что 28 июня получил благодарность адмирала Эбергарда. Неудивительно, что Саблин скептически смотрел на идеи Колчака, почти не служившего на миноносцах и не оканчивавшего Минные классы. А тот, в свою очередь, не мог посчитать пренебрежимым свой опыт, полученный за девять месяцев во главе Минной дивизии на Балтике. Нормальным рабочим и служебным отношениям все это также не способствовало.
   Наконец, Саблин, кажется, имел основания при смене Командующего флотом надеяться на продвижение по службе. В 1912-14 г.г. он откомандовал линейным кораблем "Ростислав", с 14 апреля 1916 года совмещал с командованием Минной бригадой еще и должность начальника противолодочной обороны. Высочайшим приказом от 21 июля 1916 года адмирал Саблин был назначен начальником 2-й бригады линейных кораблей и исполняющим должность начальника дивизии. И хотя назначение состоялось уже при Колчаке, вряд ли Александр Васильевич желал, да и был в состоянии провести его через Ставку менее чем за две недели, так что выдвижение Саблина также естественно бы приписать Эбергарду. Вряд ли Колчак, неожиданно появившийся на Черном море, к тому же, как представляется, креатура Бубнова, которого "черноморы" не любили, мог расположить к себе Саблина, - сам же Александр Васильевич, имея все возможности избавиться от адмирала, который его не устраивал, не замедлил ими воспользоваться.
  
  
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛУХИЕ ВРЕМЕНА

Добро и зависть - вечные враги.

От зависти, как от чумы, беги.

Завистник любит близких упрекать

И даже друга может оболгать.

Он почитает за великий грех

Любой не им достигнутый успех.

Сергей Баренц

Глава 11. НА БАЛТИКЕ

  
   Контр-адмирал М.П. Саблин 5 августа сдал Минную бригаду подчиненному - капитану 1-го ранга князю В.В.Трубецкому, 7-го - принял бригаду линкоров (но в одновременное командование дивизией линейных кораблей он так и не вступил). А уже 31 октября Михаил Павлович был назначен "состоять при Морском Министре" и переведен из Черноморского флота в Балтийский, с зачислением во 2-й Балтийский флотский экипаж. Жалобы вице-адмирала А.В. Колчака Морскому министру адмиралу И.К. Григоровичу, очевидно, не пропали даром!
   Справедливость требует признать, что Саблин имел и среди черноморских офицеров не только сторонников. "В Черном море им как будто бы были недовольны... Кто? Поклонники Трубецкого, кажется, начальником которого Саблин был и который, вероятно, против Саблина интриговал", - задумывался адмирал Пилкин, старый друг и однокурсник Саблина. Но если смену Саблина Трубецким можно приписать Колчаку лишь под большим сомнением, то уход боевого адмирала с Черного моря, похоже, не допускал двух толкований. "Колчак Саблина не оценил, и Михаил Павлович ушел "по соображениям принципиальным", - вспоминал Пилкин. - Я его встретил в Гельсингфорсе. Он мне начал рассказывать. Я был на его стороне, но, конечно, надо выслушать обе стороны".
   Разумеется, и Командующий флотом имел свои основания и аргументы в этом конфликте, хотя сам тот конфликт все-таки делает очень мало чести адмиралу Колчаку. И это столкновение, судя по всему, было далеко не единственным. "В адмиральском кабинете, в открытом море на мостике, всюду, где впервые появлялся адмирал, происходили драмы", - вспоминал флаг-офицер Колчака. А другой моряк рассказывал, что "молодежь восторгалась молодым адмиралом, а люди постарше только кряхтели и желали ему от души сломить шею".
   Эффект столь стремительного броска Колчака в погоню за противником не ограничивался одним флотом Черного моря: на Балтике тоже стало известно о погоне за "Бреслау". И адмирал Канин, кажется, воспринимавший новое назначение Александра Васильевича с долей иронии (при отъезде своего коллеги он почему-то посоветовал провожавшим дамам "купить ему средство от загара"), теперь писал Колчаку: "Поздравляю Вас с хорошим вступлением в должность. Выйти в море для преследования неприятеля в первое же утро по подъеме флага - очень хороший признак и вполне соответствует Вашему активному характеру и образу действий". Так что даже неудача с преследованием "Бреслау" как будто начинала превращаться в победу Александра Васильевича, всегда умевшего сыграть "на публику".
   Будучи, таким образом, переведен с Черного моря на Балтику, контр-адмирал
   М.П. Саблин на первое время был назначен "состоять при Морском министре", но уже в декабре 1916 года принял он под свое командование Або-Аландскую шхерную позицию, которая была окончательно завершена строительством и реорганизовывалась в "укрепленную позицию".
  
   Перед Балтийским флотом стояла задача защищать со стороны моря столицу России - Петроград, как с началом войны стал именоваться Петербург. Русское командование считало, что немецкие военно-морские силы, имея большое численное превосходство, предпримут попытку вторгнуться на побережье Финского залива. В первый же день войны русские корабли поставили минные заграждения в районе Центральной минно-артиллерийской позиции. Здесь же находились главные силы Балтийского флота. Одновременно были приведены в боевую готовность береговые батареи, расположенные на флангах минно-артиллерийской позиции и в районе шхер.
   К началу войны артиллерийская защита Балтийского театра, как в качественном, так и в количественном отношении была неполноценной. Артиллерия западной части Балтийского театра к августу 1914 года состояла всего лишь из 19 батарей. Морское и военное ведомства долго не могли прийти к единому мнению о создании артиллерийской обороны на Балтике. Основу обороны восточной части Финского залива к началу войны составляли укрепления Кронштадта. Здесь на вооружении находились современные артиллерийские орудия, часть которых была установлена в период с 1907 по 1912 годы. Кроме того, на побережье Финляндии был построен форт Ино, а на южном побережье Финского залива - форты Красная Горка и Серая Лошадь.
   Эти форты имели мощные береговые орудия, прочные железобетонные перекрытия, удобные и надежные помещения для личного состава. В форту Красная Горка, например, располагалась батарея 305-миллиметровых, батарея 254-миллиметровых и батарея 152-миллиметровых орудий и большой запас снарядов. На форту находилась автономная силовая станция. Орудия фортов Ино и Красная Горка своим огнем перекрывали Финский залив. Они играли большую роль в обороне Кронштадта и Петрограда. Все эти пункты, вместе с Кронштадтом, представляли сильный тыловой укрепленный район на подступах к Петрограду со стороны моря.
   Как только выяснилось, что немцы не собираются начинать решительных операций против Финского залива и ограничиваются лишь демонстративными действиями, командованием тотчас была оценена возможность расширения оперативной зоны Балтийского флота. Работы велись в спешном порядке, потому что командование флотом стремилось с наступлением продолжительных темных ночей приступить к постановке активных минных заграждений у берегов Германии. К 14 сентября было завершено навигационное оборудование входа на рейды Ганге и Лапвик, 16-футового шхерного фарватера в районе Ганге - от Гельсингфорса. Поэтому на Гангутском рейде формировались отряды кораблей перед выходом на боевые операции в Балтийском море.
   В августе 1914 года на побережье Финского залива начались крупные работы по усилению его артиллерийской обороны. Орудия устанавливались в наиболее важных пунктах побережья. Вновь построенные батареи укомплектовывались моряками Балтийского флота. Осенью 1914 года командование флотом решило провести активные боевые действия в западной части Балтийского моря. С этой целью были приняты меры по оборудованию новых пунктов базирования легких сил и подводных лодок в Моонзундском и Або-Аландском районах. Здесь началось строительство береговых батарей и минирование подходов к побережью, что способствовало созданию более глубокой обороны Финского залива. В этом же году установкой 6- и 8-дюймовых орудий была усилена береговая артиллерия главной базы Балтийского флота - Ревеля. К концу года артиллерийская оборона Финского залива состояла из 29 батарей со 106 орудиями.
  
   В 1915 году русский Балтийский флот, которым командовал опытный и авторитетный адмирал Н.О. Эссен, пополнился четырьмя линейными кораблями типа "Севастополь" и тремя эскадренными миноносцами типа "Новик". Одновременно и немецкое командование сосредоточило в Балтийском море много боевых кораблей и вспомогательных судов в связи с тем, что в 1915 году Восточный фронт стал главным фронтом Первой мировой войны. Немецкие войска, имея значительное превосходство в силах, заняли часть Прибалтики, и вышли к Рижскому заливу. Фланги русской и немецкой армий упирались в море. В связи с этим важное значение приобретали действия военно-морских сил. Все это заставило русское командование принять дополнительные меры по усилению обороны Балтийского побережья.
   Главное внимание при этом было уделено обороне Аландских и Моонзундских островов. На Аландских островах было установлено четыре береговые батареи и выставлено возле побережья более 100 мин. Артиллерийская оборона Моонзундских островов была доведена до пяти береговых батарей, а в Моонзундском проливе выставлено около 2500 мин. В конце 1915 года артиллерийская оборона всего побережья Балтийского моря состояла из 45 батарей (176 орудий). В различных районах моря было выставлено около 10 тысяч мин.
   В августе 1915 года немецкое командование, стремясь оказать содействие флангу своей армии, решило осуществить прорыв в Рижский залив, обстрелять приморские пункты и уничтожить русские корабли. В прорыве участвовали большие силы: семь эскадренных броненосцев, пять крейсеров, 24 эскадренных миноносца, 14 тральщиков и много вспомогательных судов. Кроме этого, корабли противника имели оперативное прикрытие из состава сил Северного моря: восемь линейных кораблей, три линейных крейсера, четыре крейсера, 32 миноносца и 13 тральщиков. Эти силы значительно превосходили русский Балтийский флот, во главе которого вместо внезапно умершего весной адмирала Эссена был поставлен невзрачный вице-адмирал В.А. Канин, до этого командовавший минной обороной Балтийского моря.
   Эссена не стало. Умер талантливый флотоводец. Именно Эссен из собрания кораблей различной классификации сумел выпестовать флот - как единую боевую организацию. Именно он приучил корабли ходить там, где никто не ходил раньше - из страха распороть днище о камни. При Эссене минное дело было поставлено как нигде в мире. Эссен добился того, что артиллерия русских кораблей накрывала противника почти с первого залпа. Но многие на флоте в его смерть от простуды не поверили - а виной тому его нерусская фамилия. Перед смертью Эссен настойчиво заговорил о своем преемнике, при этом он стал сильно волноваться:
   - Никого, кроме Колчака... только Колчака можно ставить над флотом! Радируйте в Ставку: пусть срочно дают ему чин контр-адмирала и ставят на мое место... Он справится, я верю!
   Но император не решился поставить Колчака над флотом:
   - Он же молод, ему всего сорок, а есть на флоте люди с большим цензом, для которых подобное назначение покажется обидным... даже оскорбительным!
  
   В целях усиления обороны Финского залива, Або-Аландского района, Моонзунда и Рижского залива адмирал Канин провел в 1915 году установку 10 новых береговых батарей на флангах Центральной минно-артиллерийской позиции, создал линию противолодочных сетей, сформировал Або-Аландскую укреплённую позицию, начал создание передовой позиции между полуостровом Ганге и островом Даго. А также продолжил установку минных заграждений в Ирбенском проливе, у Моонзунда и западных берегов Даго и Эзеля, и приступил к созданию противовоздушной обороны Балтийского флота.
   Первую августовскую (1915 г.) попытку германского прорыва в Рижский залив русские корабли сорвали, не позволив неприятелю протралить фарватеры. Второй прорыв был предпринят немцами 16 августа. На этот раз со стороны противника участвовали линейные корабли, имевшие сильную и дальнобойную артиллерию. Это дало ему возможность вести огонь вне пределов дальности стрельбы русских кораблей. 19 августа немецким кораблям удалось все же прорваться. Однако, потеряв на минном поле один эскадренный миноносец и не выполнив задачи, они 21 августа покинули Рижский залив. Этот прорыв наглядно показал, что на побережье острова Эзель должны быть сооружены береговые батареи, которые могли бы защищать минные заграждения Ирбенского пролива. Позднее такие батареи были установлены.
   К осени 1916 года передовая позиция фактически превратилась в центр всей оборонительной системы, а центральная позиция стала тыловой. В связи с этим главные силы русского флота были выдвинуты из Гельсингфорса на запад - в гангутские шхеры, а в конце года было решено построить на полуострове Сырве (остров Эзель) 12-дюймовую батарею для прикрытия минных заграждений Ирбенского пролива. К этому времени значительно усиливается Центральная минно-артиллерийская позиция. На острове Нарген (южный фланг позиции) устанавливается 12-дюймовая батарея, а на острове Макилуотто (северный фланг) - 8-дюймовая батарея. Огонь этих батарей перекрывал Финский залив.
   Большие работы были проведены тогда на Аландских и Моонзундских островах - артиллерийская оборона здесь увеличилась вдвое. К концу 1916 года на побережье Балтийского моря стояло 67 батарей (232 орудия). Более 25 тысяч мин прикрывали морские подступы к важнейшим участкам обороны. В этом году противник не предпринимал попыток прорвать глубоко эшелонированную оборону Балтийского моря. Единственная попытка, осуществленная им в ноябре, окончилась провалом: противник потерял на русских минах семь эскадренных миноносцев из одиннадцати.
   Або-Аландская позиция являлась правым флангом обороны Финского залива, защищая юго-западное побережье Финляндии (со стороны Швеции) и включала в себя Аландский архипелаг, район г. Або (Турку), острова Эрэ и Утэ. Обслуживалась она базировавшимся здесь отрядом канонерских лодок. К концу 1916 г., когда ее возглавил контр-адмирал М.П. Саблин, позиция насчитывала 23 батареи (из них 5 зенитных), линию заграждения и стоянку действующего флота.
   На кампанию 1916 г. штаб флота разработал оперативный план обороны, который предусматривал защиту передовой минно-артиллерийской позиции Эрэ - Ганге - Лапвик, которая должна была служить первым рубежом для боя с флотом противника при попытке его прорыва в Финский залив. Именно потому решено было поручить Або-Аландскую позицию контр-адмиралу Саблину, имевшему большой опыт ведения минной войны. Но еще одной странностью царской Ставки явилось то, что командующим Балтийским флотом к тому времени был назначен, с присвоением звания вице-адмирала, А.И. Непенин, двумя годами позже М.П. Саблина окончивший Морской корпус и выше командира дивизиона миноносцев не поднявшийся. В 1911 - 16 г.г. он был начальником службы связи в штабе командующего Балтийским флотом. Вот что значит находиться поближе к начальству!
  

***

  
   Проведя немало лет на Черном море (в том числе и два первых года войны), Михаил Павлович Саблин почти совсем позабыл о собственной семье, так и оставшейся жить в столице, в адмиральской квартире его отца. Перевод в октябре 16-го на Балтику позволил ему разобраться, наконец-то, с семейными делами, тем более, что почти два месяца он провел в Петрограде, будучи в распоряжении Морского министра адмирала Григоровича. Встретиться же со своим единственным наследником ему и тогда не довелось, поскольку лейтенант Павел Саблин за полгода до этого... был откомандирован с Балтики на Тихий океан.
   С началом Мировой войны Япония стала уже союзником России и согласилась на переговоры о возвращении ей кораблей, захваченных или поднятых со дна. И в начале 1916 г. во Владивостоке из их числа стал формироваться Особый отряд контр-адмирала Бестужева-Рюмина, которому предстояло совершить переход в Архангельск, где начала создаваться флотилия Северного Ледовитого океана. А почему сыну адмирала Саблина была уготована столь незавидная доля, можно лишь догадываться...
   После выпуска из Морского корпуса в 1910 году мичман Павел Саблин был назначен вахтенным офицером эсминца "Пограничник" - одного из лучших кораблей Балтийского флота. И успешно служил на нем до самой весны 1916 года, когда приказом командира Минной дивизии был выведен в резерв, откуда и отправлен во Владивосток поездом, в составе группы офицеров и матросов, назначенных для пополнения экипажей Особого отряда. Подоплекой такой метаморфозы блестящего офицера, потомственного моряка, является фамилия тогдашнего командира Минной дивизии - это Колчак, только что произведенный в контр-адмиралы.
   А в 1913 - 14 г.г. именно Колчак командовал эсминцем "Пограничник"! И есть основания полагать, что его неприязнь к роду Саблиных зародилась еще тогда, к своему вахтенному офицеру - потомственному моряку, из адмиральского рода, с которым не один час довелось простоять на мостике корабля и который не раз перечил командиру, вступаясь за "нижних чинов". Новый командир эсминца, еще не снявший аксельбант флаг-офицера флота, с откровенным презрением относился к матросам, называя их скотами, дубинами или, в лучшем случае, "Митьками".
   Когда началась Первая мировая война, основные силы русского флота оказались заперты немцами на Балтике и в Черном море. Для действий же в океанах Морской генеральный штаб располагал только крейсерами Сибирской флотилии - "Аскольдом" и "Жемчугом", из которых последний погиб уже в конце октября 1914 г., будучи потоплен в малайзийском порту Пенанг германским рейдером "Эмден". Крейсер "Аскольд" осенью 1914 года перешел в Средиземное море, действуя затем в составе союзной эскадры, и в апреле 1915 года принял активное участие в Дарданелльской операции. Союзное командование неоднократно отмечало русский крейсер, который всегда имел блестящую репутацию и вызывал всеобщее восхищение точностью стрельбы.
   Так называемую Дарданелльскую операцию начали союзники России по Антанте. Поскольку здесь затрагивались интересы России, давно лелеявшей мечту о захвате черноморских проливов, Морской генштаб считал абсолютно необходимым присутствие в составе союзных эскадр русских кораблей. Кроме того, большое значение приобрели морские перевозки военных грузов и войск между Россией и ее союзниками, которые могли вестись только через северные порты Архангельск и Романов. Было необходимо защищать эти коммуникации от немецких надводных рейдеров и подводных лодок.
   По первоначальному плану штурм Дарданелл был предпринят силами союзной англо-французской эскадры, без привлечения сухопутных войск. Когда же это не удалось, и союзники потеряли почти треть эскадры, стала готовиться высадка на Галлиполийский полуостров крупного десанта. Но и турки предвидели такое развитие событий и заранее сформировали там 5-ю армию, которая успешно отбила все атаки союзных войск. К концу лета 1915 года стало очевидным поражение Антанты на этом театре и принято решение об эвакуации всех ее сил с полуострова, продолжавшейся до конца года. Германия и Турция с большой помпой отпраздновали эту победу, а Болгария решилась стать их союзницей.
  
   На Северном морском театре к началу Первой мировой войны находилось, не считая гидрографических судов, лишь одно русское военное судно (посыльное судно "Бакан"), которое несло службу по охране рыбных промыслов. Появление в 1915 г. в Белом море германских мин, на которых подрывались торговые суда, заставило Морское министерство приступить к организации "Партии траления Белого моря". Обещанная помощь со стороны Великобритании, к которой неоднократно обращалась Россия, была эпизодической и крайне слабой.
   Итоги кампании 1915 г. показали, что траление, охрану коммуникаций и оборону побережья Северного Ледовитого океана и Белого моря необходимо обеспечивать силами русского флота, не полагаясь на англичан. Между тем, возможности пополнения флота на Севере были крайне ограничены, так как наиболее крупные флоты России (Балтийский и Черноморский) в период войны были изолированы от Севера. Относительно свободное сообщение Север имел лишь с Владивостоком, но базировавшаяся на него Сибирская флотилия на то время была немногочисленна, понеся большие потери в русско-японской войне.
   При сложившейся обстановке царское правительство было вынуждено пойти на использование хотя бы устаревших судов. Поэтому были начаты переговоры о покупке у Японии трех бывших русских кораблей: броненосцев "Полтава" и "Пересвет" и крейсера "Варяг", затопленных в 1904 г., а затем поднятых и восстановленных японцами. Приобретение этих кораблей, а также перевод некоторых военных судов из Сибирской флотилии на Север позволили Морскому министерству в феврале 1916 года принять решение об организации флотилии Северного Ледовитого океана (СЛО).
   В начале апреля 1916 г. оба броненосца и крейсер спустили японские флаги и прибыли во Владивосток. "Полтава" была зачислена в класс линейных кораблей, переименована в "Чесму", поскольку на Балтике уже нес службу новый линкор "Полтава", и направлена в Средиземное море для замены находившегося там крейсера "Аскольд", который предназначался к переводу на Север. Крейсер "Варяг" в конце 1916 г. прибыл в Кольский залив, куда в январе 1917 г. пришел и линейный корабль "Чесма", так как надобность в нем на Средиземном море миновала. "Пересвет" же, следуя на Север, в декабре 1916 г. по выходе из Порт-Саида подорвался на немецкой мине и затонул. И, наконец, крейсер "Аскольд", пройдя ремонт во Франции и Англии, прибыл в Кольский залив в июне 1917 года.
   Из Сибирской флотилии во флотилию СЛО были также переведены: минный заградитель "Уссури", миноносцы "Властный" и "Грозовой", эскадренные миноносцы "Капитан Юрасовский" и "Лейтенант Сергеев". А миноносцы "Бесшумный" и "Бесстрашный" и устаревшая подводная лодка "Дельфин" фактически завершили формирование флотилии СЛО. Из числа новых военных судов, которые удалось заказать за границей, в Англии было построено 12 тральщиков и в Италии - подводная лодка "Святой Георгий".
   Не имея возможности производить новые заказы или покупку готовых военных судов за границей, царское правительство было вынуждено покупать там траулеры, китобои, яхты, пароходы и переоборудовать их в военные суда. Так, еще в 1915 г. было приобретено шесть норвежских и английских траулеров. Пополнение флотилии СЛО шло крайне медленно. Купленные яхты, пароходы и траулеры, предназначавшиеся в качестве посыльных судов и тральщиков, проходили, как правило, переоборудование и ремонт за границей, так как собственные ремонтные средства флотилии были крайне ограничены.
  
   Во Владивостоке "Пересвет", "Чесма" и "Варяг" образовали Отдельный отряд судов особого назначения под командованием контр-адмирала А.И. Бестужева-Рюмина. 30 мая 1916 г. "Чесма" вышла в море для испытания машин и артиллерии, а уже 19 июня вместе с "Варягом" ("Пересвет" после аварии на камнях в бухте Патрокл находился в ремонте) отправились в поход. Проходя ежедневно по 250 миль, корабли попутно проводили артиллерийские учения и совместные маневры, длившиеся иногда по нескольку часов. В Гонконге, Сингапуре, Коломбо, порту Виктория на Сейшельских островах "Чесма" и "Варяг" пополняли запасы угля, воды и провизии, проводили работы, которые не успели закончить во Владивостоке.
   В Адене, куда отряд прибыл 27 августа, корабли были перекрашены в защитный цвет и перешли на несение службы по боевому расписанию. Дальнейшее продвижение было уже связано с риском атак подводных лодок. 6 сентября оба корабля прибыли в Порт-Саид, откуда их пути разошлись: "Чесма" взяла курс на Александрию, чтобы присоединиться к Средиземноморскому флоту союзников, заменив там крейсер "Аскольд", который давно нуждался в ремонте. (Но на Север этот овеянный боевой славой корабль прибыл не скоро: годичный ремонт во французском Тулоне оказался некачественным, и довелось еще идти на докование в Англию). А Особый отряд Бестужева-Рюмина, уменьшившись до одного корабля, продолжил путь на Мурман, куда прибыл под Рождество 1916 года.
   Крейсер "Варяг" был еще в 1905 году поднят японцами со дна бухты Чемульпо, отремонтирован и в течение почти 11 лет носил на мачте флаг с восходящим солнцем, а на борту - новое название "Сойя". Будучи выкуплен российским правительством, славный крейсер перешел во Владивосток и был зачислен в Сибирскую флотилию. Ему вернули прежнее имя, а на его мачте взвился Андреевский флаг. Новый экипаж "Варяга" формировался частично сибиряками, но в основном - прибывшими из Петрограда балтийцами. Должность минного офицера крейсера занял 26-летний лейтенант Павел Саблин, воспринявший это назначение с гордостью...
   И вот он - суровый Мурман! Город Романов-на-Мурмане радостно встретил "Варяг": огни и фейерверки разорвали мглу полярного утра, загромыхали затворы теплушек, в которых жили многие из новоселов, хлопали фанерные двери избушек, в которых ютились остальные обитатели нового, лишь полтора года назад основанного города - будущего Мурманска.
   - "Варяг", - доносились крики из гавани, - "Варяг" идет!..
   Брандвахтенный тральщик англичан разводил сетевые боны, что утопали до самого грунта, ограждая гавань от германских субмарин. А из черной впадины Кольского залива, прямо с океана, надвигалась на город бронированная темень русского крейсера. С поста наблюдения и связи ударил проблеск вызова: "Дайте рождественскую елку". И с мостика "Варяга" - прямо в пустоту северного неба - ударили три прожектора, соорудив подобие рождественской елки. На палубе крейсера заиграл судовой оркестр, и толпа, стоявшая на берегу, с восторгом дружно подхватила:

Наверх вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает...

Врагу не сдается наш гордый "Варяг",

Пощады никто не желает...

***

   В 1914 году стратегическая задача Балтийского флота заключалась в обороне восточного района Финского залива, рубежом которой являлась узость Ревель - Порккала-Удд. Здесь, за поставленным минным заграждением, фланги которого защищались временными береговыми батареями, Балтийский флот должен был дать решительный бой германскому в случае его намерения прорваться вглубь залива по направлению к столице. Выполнением этой задачи была обусловлена возможность отправки на западный фронт крупных соединений сухопутных войск, которые в противном случае были бы прикованы к защите столицы и побережья. Действия в открытом море, по причине слабости флота, целью ему не ставились. Наоборот, упорное подтверждение необходимости местной обороны Финского залива, запрещение выходить в море, подвергать суда риску потери было основным мотивом всех директив Ставки Балтийскому флоту.
   Главной целью флота считалась защита Финского залива, все прочее русское побережье Балтики, не говоря уже об открытой части моря, оставалось на произвол судьбы. Таковы были идеи к моменту начала войны, и им отвечало развертывание российского флота, сосредоточенного в Ревеле и Гельсингфорсе, с выдвинутыми в устье Финского залива к меридиану Дагерорта стратегическими дозорами.
   Буквально с первых дней службы на Балтике Александр Колчак рвался к славе. Не получалось вначале на военном флоте - он попросился к полярным исследователям, перейдя в структуры Академии наук, где затем крах экспедиции Толли сумел обратить к собственной славе. Узнав о начавшейся войне с Японией, он тут же попросился вновь на военный флот, а уже в Порт-Артуре заявился лично к адмиралу Макарову, потребовав себе в командование миноносец. Когда же оказался он на мостике боевого корабля, его стали донимать разные недуги, и вскоре "бравый миноносник" списался на берег. Закончилась же его "доблестная" порт-артурская эпопея сдачей в плен японцам, однако в Петербург Колчак вернулся героем и сумел даже получить Георгиевское оружие. Не следует, однако, забывать, что в ту пору его отец, генерал-майор по Адмиралтейству, хотя и был уже в отставке, но сохранил весьма влиятельные связи.
   В дальнейшем будущий диктатор проявил себя умелым штабистом, да еще и литератором, печатаясь в морских изданиях, чем привлек к себе внимание адмирала фон Эссена. Став с началом Мировой войны во главе Балтийского флота, адмирал приблизил Колчака к себе, сделав его флаг-офицером, а после назначив командиром лучшего на флоте эсминца "Пограничник", на котором нередко поднимал он свой флаг, выходя с отрядом в море. Так, не заканчивая Морской академии и не командуя дивизионом и бригадой кораблей, капитан 1 ранга А.В.Колчак в сентябре 1915 года стал начальником Минной дивизии Балтфлота, что открывало для него широкий путь уже к славе большой, всеобъемлющей, всероссийской.
   Назначение Колчака на Минную дивизию было внезапным, точно по присказке: не было бы счастья, да несчастье помогло. Правда, несчастье случилось не с ним, а с контр-адмиралом Трухачевым, который сломал ногу, не удержавшись в шторм на мостике флагманского эсминца. Чтобы сдать пострадавшего начальника дивизии в хороший госпиталь, "Новик" зашел в Ригу, зашвартовавшись прямо к набережной. А там уже поджидал их штабной автомобиль марки "рено", в котором сидел флаг-офицер Колчак. Когда мимо него проносили адмирала, Колчак взмахом руки задержал санитаров с носилками. Нагнулся и поцеловал Трухачева:
   - Павел Львович, желаю скорей поправиться.
   - Минная дивизия, - простонал адмирал, - ... моя дивизия... кому достанется?
   - Минную дивизию от вас принимаю я!
   Еще будучи исполняющим обязанности начдива, Колчак за боевые действия, совместно с сухопутными войсками у Кеммерна, получил вскоре Георгиевский крест. Вокруг имени Колчака газеты подняли шумиху. И он был утвержден в должности начдива, а Трухачева перевели на бригаду линкоров. Россия начинала свое знакомство с Колчаком. Пока что - как с джентльменом, как с кавалером. Колчак еще не раскрылся...
   Обладая щуплой фигурой, новый начдив еще больше похудел, сделался сух и костист, как марафонский бегун; летал с эсминца на эсминец - всюду резкий, нервный и требовательный. Колчак двигался стремительно, словно разрубая перед собой ветер длинным и плоским колуном своего носа. Белая лайка его перчаток позеленела, истертая медью траловых поручней. Мерлушка походной шапки - седая от соли, а каблуки на сапогах, никогда не просыхающих от воды, разбились и скособочены, словно Колчак служил курьером на побегушках.
   Минная дивизия, созданная Эссеном и взлелеянная Трухачевым, "творила чудеса", и этим укреплялась популярность Колчака, особенно среди офицерства и буржуазии. На флоте еще не догадывались, что Колчака выдвигает не только пресса столичных изданий. Сейчас им управляла сильная рука из кулуаров Государственной думы. Дружба флотского начдива с Гучковым никому не бросалась в глаза, но эта связь издавна существовала, и Колчак сам понимал, что его взлет состоится... Скоро он взлетит высоко!
   Кажется, сейчас он хотел заработать себе второго "Георгия", чтобы этим торжеством закончить навигацию перед ледоставом. В самый сочельник, когда всем на дивизии хочется посидеть за столом с выпивкой, помянуть родных и просто подзабыться, Колчак сорвал от стенок к походу три эсминца - "Новик", "Забияку" и "Победителя". Начдив был краток и возражений не терпел.
   - Ночь как ночь, - объявил Колчак. - Сочельник встретим с минами на борту возле Либавы. Пойдем к черту на рога, уповая на божью милость! Мины брать, со швартов сниматься по готовности...
   И уже на третьи сутки германские крейсер "Бремен" и номерной миноносец затонули, подорвавшись на выставленном тогда минном заграждении за Виндавой. Еще через несколько дней в той же "ловушке" оказались еще два немецких корабля. И все это шло "в зачет" молодому начдиву...
  
   К концу 1916 года, когда волею судьбы контр-адмирал М.П. Саблин возвратился на Балтику, там изменилось очень многое. И, прежде всего, после кончины адмирала Эссена все менее активными становились боевые действия флота. Кампания 1916 года на Балтийском море началась продолжительным периодом затишья в военных действиях. Немцы не проявляли широкой активности. Они ограничивались воздушными налетами, высылкой подводных лодок к русским берегам, и изредка - крейсерством отдельных отрядов в море. Крупных морских операций, как весной, так и до конца кампании этого года, ими не предпринималось. Что касается русской стороны, то запланированные на 1916 год операции остались в значительной части неосуществленными. Заграждений неприятельских берегов не производилось. Вся энергия ушла на усиление минных полей Передовой, Ирбенской и Главной позиции, и в море - в средней Балтике. Сюда были израсходованы наличные запасы мин заграждения. (И где же здесь "героические" действия Колчака с его Минной дивизией?!)
   Лишь операции русских подводных лодок проходили систематически и по определенному плану. Почти в течение всей кампании они посменно крейсировали в районе Либавы и у германского побережья, утопив несколько вспомогательных судов противника и ряд коммерческих пароходов. Но крупного результата ими также не было достигнуто. В равной мере не достигли цели операции, предпринятые крейсерами и миноносцами для нападения на торговые пути между Германией и Швецией. Таковые операции были организованы в порядке отдельных набегов и привели лишь к потоплению нескольких пароходов. Из этого следует, что главные силы Балтийского флота в течение всего лета были в состоянии тягостного бездействия. Операции в Рижском заливе не переходили значения небольших стычек, действия подводных лодок являлись более или менее обычными их крейсерствами. Флот в целом не выполнил тех надежд, которые связывались с представлением командующему флотом права использования всех его боевых средств и большей свободы действий - "в силу изъятия из подчинения Северному фронту и передачей такового Ставке непосредственно".
   Это вызвало сначала на самом флоте, а затем и в царской Ставке недовольство командованием Балтийского флота. Против адмирала Канина начался поход, прежде всего в его собственном штабе, где сформировалась группа заговорщиков, а затем и в морском штабе Ставки. А там, как уже известно читателю, всю "погоду" делали два кавторанга: Бубнов - для Черноморского флота и Альтфатер - для Балтийского. Используя свое влияние на адмиралов Ставки, эти честолюбцы продвигали, из личных соображений, своих однокашников - Колчака и Непенина. Таким образом, уже вскоре, вслед за Эбергардом, смещен был и адмирал Канин.
   Однако неудовлетворенность действиями Балтийского флота не может быть приписана только личным качествам адмирала Канина, тем более, что его преемник тоже не смог внести ничего существенного в ту обстановку, которая сложилась на театре действий Балтийского флота. С большим основанием можно утверждать, что первая причина той недостаточной активности лежала в систематическом, в течение двух лет производимом угашении духа флотского командования именно директивами Ставки.
   Утверждение в течение всего времени одной и той же главной задачи - обороны подступов к столице - давно потеряло свою актуальность. После вступления в войну Англии и развившейся ожесточенной борьбы на сухопутных фронтах она могла уже считаться задачей мало реальной, в особенности после того, как местная оборона Финского залива была значительно усилена. Но она уже сделала свое черное дело, убив инициативу флота в ведении боевых операций.

***

  
   Контр-адмирала Колчака (это звание он получил лишь в апреле 1916 г.) из дивизии в Моонзунде 28 июня вызвали в главную базу флота Ревель, где его с нетерпением ожидал вице-адмирал Канин. Командующий флотом вынул из ящика стола новенькие погоны вице-адмирала и сердито шлепнул их перед начальником Минной дивизии:
   - Обскакиваете нас, стариков... Дарю! Носите.
   - Василий Александрович, как понимать ваш подарок?
   И Канин вручил ему телеграмму из царской Ставки, в которой черным по белому сказано о назначении А.В. Колчака командующим флотом Черного моря, с производством его в чин вице-адмирала.
   - Выезжать сегодня. Знаете, где находится Ставка?
   - Этого не знает никто. Кажется, она на рельсах.
   - Она... в Могилеве. Желаю удачи.
   В либавской гостинице Колчак в тот же день навестил жену с сыном. Софья Омирова, дочь начальника Подольской казенной палаты, блестяще закончила Смольный институт благородных девиц. Она любила читать, изучала философию, знала семь языков. Причем английским, французским и немецким владела в совершенстве. Познакомились будущие супруги на одном из балов в Морском корпусе. Ухаживание его продолжалось несколько лет, и перед отбытием лейтенанта Колчака в северную экспедицию барона Толля они уже были помолвлены. А свадьбу сыграли - срочно! - в Иркутске в 1904 году: невеста примчалась к любимому в Якутию с острова Капри. На пароходах, поездах, оленях, собаках - чтобы встретить его, полуживого после полярной экспедиции. Венчались в Архангело-Михайловской церкви скоропалительно - разразилась война с Японией и муж, лейтенант, уже выхлопотал себе назначение во Владивосток ...
   - Ты сегодня странный... Что с тобою?
   - Ах, Соня! Ты даже не знаешь, как высоко я взлетел.
   - Саня, я тебя не совсем понимаю, - растерянно сказала жена.
   Тогда он выбросил перед ней погоны с двумя орлами:
   - Собирайся! Мы едем... в Севастополь! Принимать флот...
   Но прежде он завернул в Петроград, поехал на Фурштадтскую, в дом N 36. Царская лестница под коврами. Лакей долго вел Колчака через длинную анфиладу комнат. И всюду в адмирала всматривался похожий на цыгана премьер Столыпин - портреты, бюсты, фотографии Столыпина. Покойный премьер властно - даже после смерти! - заполнял эти роскошные покои. Чьи они, эти комнаты? Кто здесь живет?.. Лакей довел адмирала до тихой спальни, и шторы отдернулись. На высоких подушках, бледный, весь в поту, лежал изможденный человек. Это был депутат Госдумы Александр Гучков.
   - Кажется, - сказал Колчак, пожимая вялую влажную руку, - я обязан именно вам своим столь высоким назначением?
   - Не только мне. Вашу кандидатуру поддержал и Родзянко. Наконец, московский голова Челноков - тоже за вас. Ваше назначение - победа кругов, обладающих разумом и капиталами. Довольно блуждать! Мы видим в вас, адмирал, человека, который способен бороться не только с "Гебеном" и "Бреслау". Мы уверены, что Севастополь в случае переворота будет салютовать нам! Садитесь...
   - Вы опять болеете, Александр Иваныч?
   - Меня отравили... С тех пор, - отвечал Гучков, - как я пришел к политической деятельности, я постоянно принимаю колоссальные дозы ядов... от царя, от жидов, от большевиков, от поляков! Сейчас я отлеживаюсь после приема яда от Гришки Распутина. - Гучков принял из пузырька столовую ложку противоядия.
   - Адмирал, пусть это останется между нами... После боев под Сольдау я от Красного Креста был у немцев в Пруссии. Я имел приватное поручение вывезти от них труп генерала Самсонова. Возле проволочных заграждений меня встретил германский обер-лейтенант, отлично говоривший по-русски. Между прочим, он сказал: "Александр Иваныч, я ведь немало штанов протер в вашей Думе, выслушивая всякие речи. Вы не можете меня вспомнить, это верно - военная форма меняет облик человека. А ведь мы лично знакомы!" Это меня чрезвычайно потрясло, ибо в своих думских речах я не раз касался государственных секретов России, и я спросил немца: "А кто нас знакомил и где?" На что получил ответ: "Нынешний премьер Штюрмер". Обер-лейтенант затем рассмеялся. "Вы тогда, - сказал он мне, - решали с премьером вопросы обороны... о запасах вооружения для войны с нами!" Я спросил немца, кем он считался в России, и обер-лейтенант, ничуть не смутившись, ответил: "Я состоял в охране Распутина, от вашего эм-вэ-дэ..."
   Гучков замолк, и Колчак веско заметил:
   - Распутина нельзя терпеть далее.
   - Скоро его не станет, - спокойно отозвался Гучков.
   - Вы его уберете, но... где же твердая власть? Не боитесь ли вы, что вас и ваши начинания захлестнет и закроет волна общенародной революции? В море ведь проще: стихия не политика, и мы научились ловко маневрировать...
   - Александр Васильич, - перебил его Гучков, - отныне вы должны позабыть, что вы только моряк. Отныне вы должны - и даже обязаны! - быть политиком. Если не сумеете сманеврировать в политике, вас захлестнет, как в шторм. Кстати, - добавил Гучков, - политика не такая уж сложная штука, как о ней принято думать. Главное - учитывать настроение людей. Я уверен - вы справитесь!
  
   Вечером Колчак уже отъехал в Могилев... Он любил повторять: "Меня выдвинула война!" Но, кажется, адмирал и сам не заметил, когда и как он целиком отдал себя на служение финансовым тузам, политическим воротилам страны. Сейчас за их мощью, за их думскими трибунами Колчак угадывал силу - ему близкую, ему понятную, его же - Колчака! - ласкающую.
   Поезд остановился. Могилев - Ставка - Царь - Колчак. Его встретил начальник Морского штаба адмирал Русин, по прозвищу "железный клюв", ибо любое дело он доводил до конца. Возле Русина ласково улыбался Вася Альтфатер, которого Колчак терпеть не мог за его прогерманские настроения.
   - Мы вас вытащили, - намекнул Русин на свой "клюв".
   На улице возле кинематографа Колчака встретил адмирал Кедров:
   - Тебя ждет Алексеев, а потом наверняка примет и государь. Ну, учить тебя не стану. Если есть сабля - нацепи. Ордена не нужны, если нет орденов с мечами. Фуражка обязательна. Для тех, кто представляется впервые, необходимы перчатки...
   Разговор с косоглазым генералом от инфантерии М.В. Алексеевым, который был начальником штаба при Верховном главнокомандующем, состоялся сразу же. Два часа он инструктировал Колчака, открыв перед ним, как перед новым командующим флотом, многие секреты Антанты и России. Разговор касался Румынии и "Гебена" с "Бреслау", пробравшихся в Черное море.
   - Вы должны их выжить! - требовал Алексеев. - Эбергард размазня и плакса. Он окружил себя льстецами... гнать всех в три шеи! Сейчас важно общерусское стремление на Босфор и Дарданеллы... Вы поняли, адмирал?
   Колчак не был свитским офицером, за одним столом с императором он сидел впервые. Его, человека дела, крайне поразило, что Николай засунул его в дальний угол стола, сам же воссел между Ниловым и сыном, которых и без того каждый день видел. А ведь, казалось бы, сегодня царя должен интересовать только он, новый командующий Черноморского флота... Лишь после кофе, когда дворцовые лакеи, одетые по случаю войны в солдатскую форму, стали убирать со стола, император вспомнил о Колчаке.
   - Александр Васильич, - сказал он ему, - прошу в сад...
   В саду он, как попугай, повторил - слово в слово - все то, что Колчак уже слышал от Алексеева. От солдатской шинели царя неприятно разило карболкой, и этот запах мешал Колчаку, который на флоте привык больше к духам. В завершение Николай II сказал адмиралу:
   - Мне о вас так много говорили, что я стал подозрителен. Мне известно, что вы недостойно якшаетесь с этим... как его... с этим Гучковым, это нехорошо. Они, эти думские горлопаны, желают мне зла, это тоже нехорошо. Я могу нажать кнопку на столе, и их не станет. Но я этого пока не делаю, что уже хорошо...
   Колчак вернулся в свой вагон, который ждал его на путях, и который сразу же прицепили к составу, идущему на Севастополь.
   - Саня, - спросила жена, волнуясь, - ну что там?
   Поезд тронулся. Колчак проводил глазами халупы могилевских окраин, которые показались ему даже красочными из-за обилия садов и цветущей зелени обывательских огородов.
   - Ничтожество! - ответил он жене. - Нужны другие люди...
   Поезд летел через великую страну в солнечный Севастополь. Колчаку было тогда 43 года - не только в России, но даже за рубежом не было такого молодого командующего флотом! А пресса буржуазных газет уже работала на него. Адмирал был эффектен, как герой авантюрного романа, и газеты подняли Колчака на щит славы. Севастополь встретил его оркестрами, золотом цвела огромная свита флотских штабов и местного начальства. В приветственных речах была выражена надежда, что скоро воды Черного моря увидят его вымпел.
   - Увидят! - сказал Колчак, словно облаял всех. - Через полчаса уже все увидят мой флот в море...
   Прямо с вокзала - в гавань, и через полчаса его вымпел был поднят над флагманским броненосцем "Императрица Мария".
   - Карту, - потребовал Колчак. Орудуя параллельной линейкой, он сам проложил курс эскадре:
   - На Босфор! (Как он там навоевал - читателю уже известно!..)
   Но он не был похож на других адмиралов. Помня об указании Гучкова, Колчак стал доступен матросам. Пересилив себя, он беседовал с ними запросто. На Николаевском судостроительном заводе новый Комфлота стал кумиром рабочих, когда выточил на токарном станке сложную деталь.
   - Не удивляйтесь моему умению. Я провел детство на Обуховском сталелитейном заводе, среди пролетариев и всегда знаю их нужды!
   Так он говорил, и Черноморский флот носил его на руках:
   - Ура! Да здравствует наш славный адмирал Колчак! С нашим адмиралом умрем за веру, за царя, за отечество!
   Это была политика - весьма дальновидная. Но зато и скользкая - как каток. Рано или поздно, а шея будет свернута...

***

  
   Флот продолжал сражаться, не щадя себя, он нес страшные потери, по волнам Балтики неделями носило трупы, раздутые, как бочки... Офицеры говорили о войне. О войне говорили и в кубриках. Внешне казалось, что матросам сейчас не до политики - только о войне они помышляют. Зато усиленно политиковало "подполье" штабного офицерства на "Кречете" - штабном корабле адмирала Канина.
   - Нам легко доказать, - утверждал князь Черкасский, "оперативник" флота, - что командующий не справился в эту кампанию. Балтфлот мог бы стать гораздо активнее, если бы не Канин.
   - Наши друзья в Думе, - поддержал князя Ренгартен, второй флаг-офицер, - такого же мнения. Флот должен дерзать, а Канин похож на чиновника...
   Опять пришли в действие потаенные пружины, работа которых укрыта от обывательского глаза российских сограждан. Князь Черкасский, интригуя, отписывал в Ставку, к адмиралу Русину: "Искренно считая, что старый режим ведет к новой Цусиме... я написал В.М. Альтфатеру письмо, в котором подробно изложил все дефекты командования (т. е. комфлота Канина) и указал на адмирала Непенина..."
   В один из дней кавторанг Довконт столкнулся на трапе "Кречета" с контр-адмиралом Непениным. С умом, дурачась, он подчеркнуто вежливо сошел с трапа, уступая дорогу, и церемонно отдал честь.
   - Не ломайся, Феденька, мы же друзья, - сказал Непенин.
   - Адриан Иваныч, ломаюсь с выгодой на будущее. Ходят слухи, что Канина выкинут на пенсию, а в комфлоты тебя назначат.
   - Думато ли? - спросил Непенин, чуть не упав с трапа.
   - Думато. Крепко думато...
   Вице-адмирал Канин, естественно, об этой "мышиной возне" ничего не знал и плакался тому же Непенину:
   - В чем меня обвиняют? В малой активности? Но, помилуй бог, не сама ли Ставка хватала меня за хлястик каждый раз, когда я хотел вытащить из Гельсингфорса новейшие дредноуты. Я дошел до крайности, желая облегчить "Андрея Первозванного". Снимали броню, пересыпали уголь в бункерах, перекачивали воду, но... фокус не удался! Пролив Моонзунд пропустил только "Славу".
   Наконец и ему стало ясно, что на его место садится Непенин. Если спокойно разобраться в этом назначении, с чисто военной точки зрения, то оно было "продумато" заговорщиками. Флот получал образованного офицера, который долго возглавлял морской шпионаж на Балтике и был в курсе дел - своих и чужих. А Николай II пожелал видеть нового командующего Балтийским флотом.
   - Колчак на Черном справляется неплохо, - сказал Непенину на приеме император. - Мне только не нравятся его поблажки нижним чинам. К чему этот приказ, разрешающий матросам шляться по главным улицам? Почему он разрешил им бывать в театре? Вообще Колчак порою для меня непонятен... Возможно, что его подзуживают из Думы, где сидят люди, желающие мне зла. - Николай II подошел к адмиралу вплотную. - Вас я знаю, Адриан Иваныч: вы поблажек флоту давать не станете. И вы способны раздавить гадину революции, если она станет заползать на балтийские корабли...
   Император хотел еще что-то сказать, но никак не мог решиться. Вопрос был слишком щекотлив. Лишь после ужина, подвыпив, Николай II решился на откровенный разговор:
   - Адриан Иваныч, я не против вашего назначения на высокий пост командующего Балтийским флотом. Но только ответьте мне честно - зачем вы облаяли мою жену?
   Непенин, мужчина откормленный и плотный, стал медленно наполняться кровью: вот-вот его хватит кондрашка.
   - Ваше величество! - воскликнул он, зашатавшись. - Видит бог, что я не был тогда виноват. Позвольте объясниться...
   Непенин и в самом деле не был виноват. Он никогда и не помышлял лаять на царицу, верноподданным которой по праву считался. Случилось так, что была у Непенина любовница - вполне приличная дама средних лет (он пребывал тогда в чине каперанга). Перед войной он оказался, вместе с любовницей, летом в Ливадии. Однажды вечерком они договорились встретиться. Еще издалека Непенин заметил свою пассию, которая шла ему навстречу. Решив прослыть остроумным кавалером, каперанг опустился на четвереньки и, громко лая, поспешил ей навстречу. Белое платье женщины приближалось, а каперанг, радуясь своей выдумке, лаял - все громче и громче. Наконец они сблизились, и - о, ужас! - это была сама императрица. Хозяйка всея Руси в удивлении обозревала лающего капитана I ранга. От великого же смущения, как это бывает с людьми при полной растерянности, Непенин с четверенек уже не вставал. Продолжая лаять, он завернул мимо царицы - в калитку дома своей возлюбленной. Придворная полиция, конечно, сразу выяснила, кто этот дерзкий пес...
   - Ваше величество, - с чувством проговорил Непенин, - я не хотел. Видит бог, я тогда просто ошибся. И пьян я не был. Но лай собачий, помимо воли, так и вырывался из груди моей.
   Император посмеялся еще и высочайше соблаговолил его простить, а Непенин стал командовать славным Балтийским флотом...
  
  

Глава 12. КРАХ ИМПЕРИИ

  
  
   Крейсер "Варяг" встал на якорь в Семеновской бухте Романова-на-Мурмане в самом конце 1916 года, а спустя два месяца покинул ее, уйдя в Англию, на ремонт. За время стоянки минный офицер крейсера лейтенант Павел Саблин успел побывать в столице, где оставил он свою семью. В обширной адмиральской квартире после кончины деда большинство комнат пустовали, теперь же, в голодную и морозную зиму, тепло поддерживалось лишь в одной из спален, в которой скучились мать лейтенанта, его жена и шестилетний сын. И Павел сразу же предложил увезти их всех из голодного Петрограда на Мурман, питавшийся без ограничений благодаря щедрым поставкам союзников.
   Анна Александровна эту тему не захотела обсуждать, поскольку муж ее, Михаил Павлович, лишь недавно возглавивший Або-Аландскую позицию, время от времени появлялся в Петрограде, и она чувствовала себя обязанной быть поближе к нему. А вот Наденька - лейтенантская жена, окончившая Смольный институт и в нем же теперь преподававшая словесность, лишь поинтересовалась: есть ли в том новом городе школа. Встретив в Петрограде с семьей новый, 1917 год, Павел без промедлений увез ее к новому месту службы. Он был в курсе того, что орудиям "Варяга" необходим серьезный ремонт, но не думал, что это произойдет так скоро.
   Поскольку крейсер нуждался также в ремонте котлов и машин, это можно было осуществить на фирме, которая строила "Варяг", - на верфях Крампа, в Филадельфии. В условиях разгара подводной войны Германии против стран Антанты и США в Атлантике, посылать крейсер в Филадельфию для ремонта было бы, по крайней мере, неразумно. Поэтому российское Морское ведомство договорилось послать "Варяг" на ремонт в Англию. 25 февраля 1917 года "Варяг" поднял якорь и взял курс на Ливерпуль, куда прибыл 17 марта, когда Российской империи уже не стало...
   Команда принимала участие в ремонте, и к сентябрю того же года крейсер должен был вновь стать в строй. Однако британские фирмачи не спешили, поскольку ремонт не был полностью проплачен Временным правительством. Тем временем в Петрограде большевики и левые эсеры взяли власть. Отголоски новой революции докатились до Ливерпуля, и команда крейсера подняла красный флаг. Офицеры первыми покинули корабль, один за другим стали уходить и матросы. Тогда английские власти приняли решение команду интернировать, а сам "Варяг" компания желала продать на слом другой фирме. 21 декабря 1917 года крейсер был за долги реквизирован Англией, а в марте 18-го разоружен.
   Вернуться Павлу Саблину к семье не удалось, поскольку британские власти ввели строгий учет российских офицеров, обеспечив их денежным содержанием, а также разместив тех, кто не имел жилья, в казармах Королевской академии. Естественно, за все нужно платить! И уже к весне 1918 года началось формирование офицерских батальонов - для отправки на Дон, где развернулась Гражданская война. Российских офицеров собрали в Ньюмаркетский лагерь вблизи Кембриджа и приступили к их экипировке и подготовке. А уже вскоре пронеслись слухи, что отправка их предстоит не на юг, а на север России, на помощь адмиралу Колчаку, проявившемуся в Сибири.
   Англичане ударили в барабан, и бар, где офицеры проводили большую часть времени, пропивая получаемые еженедельно в канцелярии фунты, стали открывать только на уикэнд. Юный барабанщик бил на рассвете, объявляя побудку, вызывал на занятия всех ленивцев. Безусые подпоручики и седовласые генералы занимали свои места в строю - есть ведь хочется всем, а в столовую можно попасть только строем...
  
   Письма в Мурманск, как после Февральской революции стал именоваться Романов, приходили от Павла Саблина достаточно регулярно: англичане поставляли амуницию и продовольствие не только для экипажей стоявших там своих кораблей, но и для местного населения. С этими же транспортами доставлялась и почта. В деньгах семья лейтенанта также не испытывала нужды, поскольку он оставил супруге свой денежный аттестат. Да и сама Надежда Ивановна вскоре после ухода "Варяга" получила место учительницы в единственной на весь Мурманск школе, размещавшейся в двух сборных щитовых домиках.
   Из таких домов, привезенных из Англии, вырос в первые дни Романов, а затем главным "проспектом" города стала железная дорога, протянутая из столицы империи до самого Ледовитого океана. Протянутая ценой невероятных усилий и огромных жертв. История грандиозной мировой бойни связана с этой дорогой, которая кончается здесь, и конец которой виден из окон школы. Россия несла все эти годы на своих плечах главную тяжесть войны. И когда туго становилось на Западном фронте, Запад обращался к Востоку - к тем лесам и болотам, где одетые в шинели русские мужики ходили в атаку на штык, ибо патронов не хватало. Русский солдат вынослив и мужествен, надо только его оружием обеспечить. И союзники изъявили готовность взять это на себя.
   Балтика и Черное море были заблокированы немцами, через Дальний Восток - слишком далеко. Оставался лишь один путь, северный - к набережным Архангельска. Но уже вскоре Архангельск задохнулся в товарах, сваленных у реки, а то и просто на лед. Спасти не только боевой престиж России, но и выручить англичан и французов, также отступавших под натиском кайзеровских войск, могла лишь новая, незамерзающая гавань. Тогда-то и взялись за работу: самым срочным образом нужно было пробить среди утесов и карельских болот новое русло - от Кольского залива прямо на Петроград. Полтора года никто в мире не верил, что эта работа, сродни подвигу, будет выполнена. Лишь поднята была первая лопата земли, как завязался на Мурмане клубок - из шпионажа, подкупов, аферизма и героизма. Но вот титаническая работа проделана, и на берегу Ледовитого океана слышны уже гудки паровозов! И хлынули в Россию тысячи тонн военных грузов.
   Вскоре после ухода в Англию крейсера "Варяг" на том же месте встал на якоря не менее знаменитый "Аскольд", завершивший наконец-то серию ремонтов. Еще в Тулоне командование крейсером принял капитан 1 ранга К.Ф. Кетлинский. Тот самый, из-за которого в значительной мере и лишился своей должности командующий Черноморским флотом Эбергард. А занявший этот пост Колчак без промедлений начал большую "чистку", и первым был отправлен из штаба командующего флаг-офицер по оперативным вопросам Кетлинский.
   В Мурманск он привел вверенный ему крейсер, стоя на мостике в гордом одиночестве - все остальные офицеры сошли на берег еще в Девенпорте, опасаясь идти в Россию со своей революционной командой. Точили матросы зуб и на самого командира, но взявший власть на крейсере судовой комитет принял решение доверить ему управление на переходе, поскольку никто больше с этой задачей не справился бы. А в Мурманске он получил телеграмму с вызовом в Петроград, к Керенскому, ставшему военным министром во Временном правительстве. Вернулся Кетлинский в Мурманск лишь в сентябре, уже с погонами контр-адмирала, и возглавил власть региона - созданный им Главнамур.
  

***

  
   С началом Мировой войны Верховным главнокомандующим стал дядя царя Великий князь Николай Николаевич, а его Ставка расположилась в Барановичах. Неудачи начального периода войны, а особенно - масштабное отступление русской армии в 1915 году, привели к тому, что дядю отправили наместником на Кавказ, а Главковерхом стал сам монарх. Первым его "стратегическим ходом" было перемещение Ставки в Могилев, а поскольку в военном деле (как, впрочем, и во всех остальных) Николай II разбирался весьма слабо, начальником своего штаба он назначил самого авторитетного на то время генерала от инфантерии М.В. Алексеева. Лишь две недели успел Михаил Васильевич покомандовать Западным фронтом, будучи переведен туда с должности Главкома Северо-Западного фронта.
   - Мои мозги здесь отдыхают, - часто говорил в Ставке царь, что было истинной правдой, ибо всю работу там за него проводили Алексеев и подобранный ним штаб. А делами империи, там - в столице, занималась Алиса, его венценосная супруга. Проживал император в доме могилевского губернатора, где на первом этаже размещалась охрана, требовавшая от всех посетителей сдавать холодное и огнестрельное оружие.
   В один из зимних дней к особняку подкатил сверкающий никелем автомобиль, за рулем которого восседала разодетая в меха красавица. Следом на рысях подошел эскорт - сотня ингушей из Дикой дивизии, а из кабины уже легко выскочил генерал в бешмете и с кинжалом у пояса. На входе его остановила охрана, вежливо предложив сдать оружие.
   - Прочь руки! Я брат царя - Великий князь Михаил...
   Скандально известный своей женитьбой Михаил был выдворен братом-царем из России, но с началом войны им же келейно прощен и назначен командовать горцами, наводившими ужас на немецкую кавалерию. Братья сдержанно обнялись, и Михаил, сбросив медвежью папаху, кивнул в сторону окна:
   - Там Наталья, в машине. Позволь ей подняться сюда.
   - Да-а, пусть она лучше едет в гостиницу.
   - Но так же нельзя, Ники! Пойми, что я люблю эту женщину. Если ты боишься Аликс, так я обещаю не проговориться об этом визите.
   - Как твоя дивизия? - круто переменил тему царь. - Не мародерствуют джигиты?
   Автомобиль, управляемый твердой рукой Натальи, двинулся в сторону гостиницы, сопровождаемый визжащей и воющей "дикой" сотней. А братья продолжили разговор.
   - Ники, ты должен убрать Распутина, - приступил Михаил к тому, ради чего он и приехал к брату. - Я не вмешиваюсь в твои личные дела, хоть ты и не стыдишься влезать в мои, но ты послушай, что говорят в народе... Даже мои джигиты уже понимают, что добром это не кончится, и среди них появляются большевики. Война ведется неумело и по-дурацки, а в тылу - сплошная разруха и воровство. Поезда не столько едут, сколько стоят на разъездах. Вопрос продовольствия нужно решить, как сделал Вилли, введением карточек. А то у нас один обжирается в три горла, а другой даже куска хлеба не имеет...
   - Я все это знаю, - угрюмо перебил его царь.
   - Так делай же что-нибудь! - воскликнул Михаил. - Это когда-то Распутин был лишь анекдотом, а теперь он стал уже огромной язвой, от которой нужно избавиться.
   - Мишель, ты просто ничего не понимаешь!
   - Ну, так объясни, чего я не понимаю.
   - У меня роковая судьба...
   - Да, маман тоже говорит, что ты обречен. Пойми и ты, что мне плевать на шапку Мономаха, я потерял на нее право, женившись на Наталье, но как брат брату хочу сказать тебе: уступи!
   - Уступать я не буду! А рок есть рок... И столько всего... Вот, надобно утвердить государственный бюджет, уже ведь февраль, а для этого нужно созвать Думу.
   - Так созови.
   - Да не хотелось бы... Родзянко начнет снова учить меня, как надо жить. Левые раскричатся о предательстве в верхах. Даже правые сейчас стараются мне напортить...
  
   Пока во главе Ставки находился дядя Николаша, фронт не знал особого влияния распутинщины. При царе же положение круто изменилось. Конечно, запускать свои лапы в стратегию военных штабов Гришка не осмеливался. Пока! Но советы его подавались под видом "пророчеств", "откровений" и "сновидений". Брату император не стал обо всем этом говорить, но одно письмо царицы дал прочесть. "Будь стоек - будь властелином, - приказывала она. - Покажи всем, что ты - властелин, и твоя воля будет исполнена... Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом - сокруши их всех... Будь львом в битве против маленькой кучки негодяев и республиканцев!"
   Михаил решил перевести разговор на другую тему - о жившей в Киеве их матери:
   - А маман состарилась. Так же красится и румянится, но глаза уже потускнели, ходит медленно... Годы! - На что царь ответил: - Мы тоже не молоды.
   - Наверное, нас что-то всех ждет... ужасное, - промолвил Великий князь.
   - Я верю в это, - спокойно ответил царь. - Но я не изменю мотивам самодержавия до конца. Каким бы он ни был!
   На следующий день Николай II, вместе с братом, отправились царским поездом в столицу. Прямо с вокзала они прибыли в автомобиле к Таврическому дворцу, где заседали парламентарии. Политически появление в Думе царя не имело существенного значения, ибо страну уже потрясали забастовки, предсказывающие ее будущее. Обойдя помещения дворца и перекинувшись несколькими фразами с депутатами, царь сел в автомобиль и отправился к своей Аликс, как он называл царицу. Зато брат его остался на заседании, а потом навестил Родзянко в его председательском кабинете. После обмена общими словами, Великий князь обратился к председателю Думы с просьбой поговорить с царем.
   - Но вам-то легче поговорить, как брату с братом!
   - Я пробовал, но все бесполезно.
   - А я не только пробовал, я ему талдычил, что страна скатывается в хаос, нас ждут небывалые потрясения, надо спасать монархию. Но, увы! Женское влияние сильнее моего.
   - С этой женщиной, - отвечал Михаил, имея в виду Аликс, - дел никаких не имею. Как будто ее вовсе не существует.
   - А я ее даже побаиваюсь, - признался Родзянко.
   Дни царской власти были уже сочтены, а власть эта - основа всей архисложной системы управления государством. И нужен был лишь повод, чтобы разразилась революция. А в русских условиях она может быть только всенародной, причем сигнал к ней дадут непременно интеллигенты, не теряющие надежды спасти Великую Россию одними только словами. Посол республиканской Франции в Российской империи Морис Палеолог прозорливо предрекал тогда, что от буржуазной революции, революции "белых воротничков" страна очень скоро перейдет к революции пролетарской - беспощадной и кровавой. Это было как раз время боев под Верденом и, чтобы помочь солдатам Франции, солдаты России перешли в наступление на Двинском фронте, платя за каждую версту по десять тысяч жизней. А в Могилеве состоялся все же разговор царя с Родзянко:
   - Михаил Васильевич, как вы мыслите, чем закончится война? Благополучно ли для нас?
   - Победа уже невозможна, - ответил председатель Госдумы.
   Великий царь и государь, как гласил его титул, подумал и равнодушно так изрек:
   - Благодарю вас. Больше не смею задерживать.
   Странно об этом читать или слушать, но уже тогда, весной 1916 года Романовы знали что-то такое, что давало им право планировать на осень заключение мира с Вилли. Во всяком случае, Ники и его жена Аликс были твердо уверены, что той осенью война закончится, и штыки можно будет повернуть внутрь России, чтобы задавить все растущее движение пролетариата...
  
   Императрица знала, что среди генералитета она популярностью не пользуется, и потому наведывалась в Могилев крайне редко. Но в канун Брусиловского прорыва на Юго-Западном фронте Алиса зачастила к мужу. Хотя в Ставке реально главный не он, а этот неопрятный косоглазый генерал с усами в стрелку - Алексеев. И прихватив его под руку, пошла императрица после обеда погулять в губернаторском саду. Царские просьбы всегда воспринимаются как приказ, но все попытки Алисы уговорить Алексеева принять в Ставке "чудного и святого человека", посещение которого принесет крупный успех в войне, были отвергнуты.
   - Ваше величество, допускаю, что Распутин горячо к вам привязан, но ежели он появится в Ставке, я немедленно оставляю пост начальника верховного штаба при вашем венценосном супруге.
   - Это, генерал, ваше окончательное решение? - спросила царица, не ожидавшая такого ответа.
   - Несомненно, - ответил ей Алексеев.
   Генерал Брусилов, прибыв на совещание в Ставку, сразу же встретился с генералом Алексеевым и сообщил, что он решил "торпедировать" Австрию немедленно и, отступая от шаблонов, задумал прорыв сразу в пяти пунктах, дабы запутать противника, который, не зная, где наносится главный удар, не смог бы маневрировать своими резервами. И он пошел, на свой страх и риск, "ставить Австрию на колени". Россия потеряла в этой битве шестьсот тысяч солдат(!), но империя Габсбургов потеряла их полтора миллиона, да еще полмиллиона целыми колоннами выходили из дубрав Галиции и Буковины, сдаваясь в плен. Эшелонами вывозили их в глубину российских провинций, где украинцы, чехи, словаки, венгры, хорваты, сербы встречали радушный прием у населения.
   Но есть очень большие сомнения в том, что славная победа войск Брусилова была нужна царствующему дому Романовых. Там уверены были в скором заключении мира и потому, очевидно, другие фронты не поддержали Юго-Западный, потому и вынужден был генерал Брусилов остановить наступление, не получив вовремя поддержку и пополнение. А в Могилев снова прикатила Алиса и стала обхаживать своего Ники:
   - Наш Друг просит, чтобы ты задержал наступление на севере. Григорий сказал, что если мы наступаем на юге, то зачем же наступать и на севере? Наш друг сказал, что видел на севере окровавленные трупы, много трупов. И это разумный совет...
   А Распутин все время, пока наступали наши войска, был не в духе, материл нашу армию, саму царицу крыл на все корки. И она взывала в письмах к мужу: " Скажи Брусилову, чтобы он, дурак такой, не вздумал залезать на Карпаты... Этого не хочет Друг, и это - божье!.. Ах, отдай приказание Брусилову остановить эту бесполезную бойню - наш Друг волнуется!" Но Брусилов игнорировал эти советы и продолжал давить, доказывая всему миру, что русская армия способна творить чудеса!
   Николай II в письмах жене подробнейшим образом описывал не только обстановку на фронтах, но и планы будущих операций, не забывая при этом напомнить: "Прошу, любовь моя, не сообщай этих деталей никому, я написал их только тебе..." Только тебе - это значит, что будет знать и Распутин! Сама императрица в военных делах вовсе не разбиралась, зато чутко воспринимала директивы "отца Григория", рождавшиеся в его голове после тяжкого похмелья. И это - в лучшем случае! По словам Феликса Юсупова, Распутин не раз упоминал в приватных разговорах с ним какое-то подполье, работающее на сепаратный мир. Гришка называл их зелеными и говорил, что живут они в Швеции.
   - А у нас на Руси тоже есть зеленые? - спросил как-то князь. На что Распутин подпустил загадочного туману:
   - Зеленых нет, а зеленоватых полно. У меня, брат, друзья не тока дома. За границей тоже людишки с башками водятся...

***

  
   Лето 1916 года было для Николая II временем вялым, пассивным, пьянственным. Зато для жены его это был период активный, деятельный. Словно челнок, сновала Алиса между Царским Селом и Ставкой в Могилеве, отчаянно интригуя. Шла сортировка людей: на своих и чужих. Распутин утешал "царицку", что на случай революции у них есть верное средство: "Откроем фронт перед немцами, и пущай кайзер сюды придет и порядок учинит. Немцы, они люди строгие... не балуют!" А пока между Царским Селом и Ставкой шло как бы негласное состязание - кто кого пересилит. Императрица свергла министра юстиции Хвостова и провела туда Макарова. Тогда генералы подхватили уволенного Хвостова и сделали его министром внутренних дел. Распутин в те дни сказал:
   - Ша! Боле переменок не допушшу. Папашка глупостей там наделает. Его, как ребенка малого, без призору одного оставить нельзя. Завтра же мамашку настрополю и пущай в Могилев катит.
   И царица вновь "прикатила", и стала накручивать своего Ники, чтобы спас от ссылки в Сибирь ее друзей-мошенников:
   - А знаешь, кто Митьку посадил? Это же легко догадаться - Гучков! Тот, которого я страстно желала бы повесить...
   Когда портфель министра иностранных дел оказался в руках Штюрмера, пресса Германии взвыла от восторга - царизм помахал кайзеру белым флагом. Но Антанта не могла переварить это назначение. И с берегов Невы радиостанция "Новая Голландия" слала в эфир срочные депеши, которые принимала антенна Эйфелевой башни в Париже. А с берегов Темзы по океанскому кабелю мчались новые указания британскому консулу в еще только зарождающийся город Романов-на-Мурмане.
   Мировая война тем временем продолжалась, и мира между противниками не было заметно. К осени 1916 года русская военная сила уже практически не имела гвардии - весь ее цвет полег под шрапнелью, был вырублен под корень германскими пулеметами. Полегла славная, еще с Петровских времен, гвардия в мазурских болотах непогребенной, приняла смерть она в желтых облаках германских газов. И уже не только пролетариат - армия тоже волновалась, в окопах бродила закваска мятежа, а на страну надвигался голод. При том, что урожай тем летом в России собран был рекордный, какой бывает раз в столетье. Мужики все почти были на фронте и урожай - до зернышка! - собрали старики, бабы и мальчишки. Но вот куда он потом девался - вопрос? И не зря, наверное, говорили англичане, что солдаты Вильгельма "обжираются русским хлебом"...
   В шестнадцатом году в бой против немцев был брошен уже последний резерв царя - его любимая морская гвардия. Сразу после начала войны императорские яхты были поставлены на прикол, а их команды переведены в Гвардейский экипаж. Не желая распределять офицеров и матросов с императорских яхт на корабли флота, было решено сформировать, по опыту предыдущих войн, от Экипажа два отдельных батальона, которые будут воевать на сухопутном фронте вместе с гвардией. Из армейских складов было получено защитное обмундирование, а для отличия моряков от сухопутных частей на левом рукаве выше локтя были вышиты якоря. В августе 1914 года оба батальона прошли курс полевых маневров и учебных стрельб и вскоре были отправлены на Западный фронт, где несли службу на реках Неман и Висла. К весне 1915 года родилась идея высадки десанта для захвата Босфора, и оба батальона перевели в Одессу, позднее - в Севастополь, где они, образовав Отдельный отряд, вели подготовку к захвату плацдарма на турецком берегу.
   Однако в конце ноября командование Ставки отказалось от десанта на Константинополь, и подготовленный к нему Отдельный батальон Экипажа был переброшен в Николаев, где 4 декабря в командование ним вступил капитан 2 ранга Н.П.Саблин, бывший до этого старшим офицером императорской яхты "Штандарт". Смена командира Отдельного отряда происходила в присутствии контр-адмирала Великого князя Кирилла Владимировича - Командира Гвардейского экипажа и Начальника морских команд в Действующей армии, который лично вручил новому командиру погоны капитана 1 ранга.
   В первые два месяца 1916 года из Отдельного батальона было отправлено значительное количество офицеров и нижних чинов во Владивосток для формирования нового экипажа легендарного крейсера "Варяг", выкупленного Россией у Японии. А сам батальон был причислен к 3-му лейб-гвардии Стрелковому полку, входившему в состав 2-го Гвардейского корпуса, который совместно с 1-м Гвардейским корпусом был объединен в Гвардейский отряд под командованием генерал-адъютанта Безобразова.
   Батальон в составе Гвардейского отряда перевели с юга на север и поставили в феврале 1916 года в резерв до конца мая, после чего вместе с гвардией он прибыл в Ковельский район. Летом 1916 года Ставка планировала наступление русских армий на немецкие позиции по всему Северо-Западному фронту. По этому плану в начале июня к Гвардейскому отряду были присоединены два корпуса 8-ой армии, и была образована Особая армия генерала Безобразова. Эта Особая армия должна была атаковать Ковель по обе стороны железной дороги Ровно-Ковель с юга, а 3-я армия - с востока и севера. В районе Ковеля батальон Саблина находился все время на передовых позициях в окопах под огнем противника и понес первые потери - были убиты и ранены 15 человек.
   Общее наступление армий было назначено на 15 июля. После 4-х часовой артподготовки Гвардия перешла в наступление. Батальон Экипажа находился в первой линии атаки, в промежутках между лейб-гвардии Павловским и лейб-гвардии 3-м Стрелковым полками. Морякам Саблина была поставлена боевая задача - выбить немцев из д. Щюрино и отбросить противника за Стоход. Около 10 часов утра наступление начал 3-й Стрелковый полк и занял несколько линий немецких окопов справа от Щюрино. Немцы, сгруппировав свои резервы, контратаковали стрелков, но их атака захлебнулась. Тогда лейтенант Гвардейского экипажа Хвощинский со своей 2-ой ротой моряков атаковал немцев во фланг в штыки, чего они никак не ожидали и стали отступать, неся потери. Стрелки присоединились к атаке моряков и при поддержке гвардейской артиллерии захватили восемь линий немецких окопов.
   Немцы начали отступление, последовавшее по всему фронту. Пройдя немецкие окопы, батальон Экипажа к вечеру занял новые позиции и окопался в них. Эта победа далась нелегко, потери Отдельного батальона Саблина составили 50 человек убитыми и 120 ранеными. Трофеями были захвачены две батареи артиллерии, несколько пулеметов, оружие, снаряжение, а также 160 человек пленных. За эти дни боев, известных в истории как "бои за Стоход" или как "Ковельская операция", русская Гвардия потеряла около 32 тысяч человек убитыми, не считая раненых. Гвардия понесла невосполнимые потери, но, погибая, не отступила.
   Простояв несколько дней в районе Стохода, Гвардейские корпуса были заменены стрелковыми частями и выведены в тыл для пополнения и отдыха. Через месяц Гвардейский отряд был снова возвращен на фронт, где заменил 5-й Сибирский и 25-й армейские корпуса, которые понесли весьма сильные потери во время неудачных атак на противника. Повторить эти атаки возлагалось на гвардию. К концу августа Гвардейские части заняли позиции. В боях за Квадратный лес, которые продолжались до 21 сентября, особенно отличились пулеметные команды Отдельного батальона Экипажа. Около 30 Георгиевских крестов и медалей были наградами за мужество и стойкость моряков в этих тяжелых и кровопролитных боях.
   В конце сентября Отдельный батальон Саблина был отправлен в Одессу на отдых, а затем, в начале декабря, переведен на Дунай, в крепость Измаил. Противником теперь, на другом берегу Дуная, были болгары... В одну из январских ночей 1917 года около роты болгар переправились через Дунай в районе г. Тульчи с целью разведки русских позиций. Болгарам дали возможность переправиться, и этой же ночью они были окружены частью батальона Экипажа. Около ста человек болгар были взяты в плен, остальные перебиты в ходе операции захвата.
   В конце января 1917 года Отдельному батальону Гвардейского экипажа было приказано срочно вернуться - сначала в Одессу, а затем сразу же поездом в Петроград. 15 февраля батальон прибыл на ст. Александровская под Царским Селом и отправлен на охрану Царской семьи.
  

***

  
   Прелюдией к Февральской революции был ноябрь 1916 года. Россия даже пропустила мимо ушей сообщение, что 97-летний австрийский император Франц Иосиф пребывает в агонии. В собственном государстве происходили вещи более интересные. Гришка Распутин до предела упростил роль русского самодержца. Новый премьер Штюрмер и сам не понял, как и когда этот "святой" задвинул его в дальний угол, а все дела империи решал с царицей, которая стала промежуточной инстанцией, передававшей мужу указания старца. И царь ничуть за это не обижался! Пересылая в Ставку список очередных распоряжений, Алиса наказывала супругу: "Держи эту бумажку всегда перед собой... Если б у нас не было Распутина, все было бы давно кончено!"
   Терпеть дальше такое надругательство над великой страной, над государственной властью не мог больше ни простой народ, ни русская аристократия. Заговор с целью убийства Григория Распутина возник по инициативе ... двоюродного брата царя, Великого князя Дмитрия Павловича. К этой мысли он пришел сознательно, желая, как он писал, "дать возможность государю открыто переменить курс, беря ответственность за устранение этого человека на себя... Аликс ему этого бы не дала сделать!" Его ближайшими соратниками в этом правом деле были двое: князь Феликс Юсупов, наследник несметного состояния по линии своей матери, и депутат Думы Владимир Пуришкевич, выходец из Бесарабии, ярый реакционер и мракобес. Вот таких разных людей объединила одна цель!
   Когда заговор окончательно вызрел, его целью оказался тронный переворот. Первым пунктом значилось убийство Распутина, которое должны были осуществить вышеназванные заговорщики, а дальше должна была выступить Гвардия. На Царское Село должны были двинуться четыре гвардейских полка, чтобы силой своих штыков заставить Николая II отречься от престола. А если откажется - убить! Алису упрятать в монастырское заточение, а на трон посадить цесаревича Алексея при регентстве Великого князя Николая Николаевича. Рвавшаяся к власти буржуазия была извещена о перевороте, а военная хунта выдвигала в регенты малолетнего гемофилитика Алексея брата царя Михаила (естественно, с его женой Натальей Брасовой).
   Осуществить участникам этого монархического заговора удалось лишь первый пункт, а последующим не дали реализоваться грянувшие революции - Февральская и Октябрьская, - разломавшие самодержавие, обломки которого оказались разбросаны по всему миру...
  
   Февральскую революцию на Мурмане встретили весьма равнодушно. Так - выпили, закусили, поболтали... В соборе Николы Морского отслужили благодарственный молебен по случаю водворения в Петрограде Гучкова, Терещенко, и Керенского. Зло сорвали только на городовых, которых так затюкали, что они попросились уволить их "по домашним обстоятельствам". Не было на Мурмане той среды, которая могла бы проявить активность в революции. Большинство офицеров, включая и монархистов, приняли свержение царизма как должное: всем было ясно, что эта выродившаяся династия не в состоянии управлять страной.
   В первые дни колобродили матросы с "Чесмы" - в отличие от "Аскольда", почти полностью сохранившего сибирский экипаж, на броненосце еще во Владивостоке была сформирована команда из присланных Колчаком черноморцев. Чистку новый Комфлота проводил не только среди офицеров, но и среди "нижних чинов", убрав все остатки смуты. И вот эти отпетые разгильдяи, кулацкие сынки с Полтавщины и Херсонщины, мели теперь по мурманским шпалам широченными клешами. Ленты - до ягодиц, бушлаты подрезаны до того же уровня, а в глубоких вырезах форменок - голые груди с русалками и кулонами из драгоценных камней.
   Дошел наконец до флотилии и одиозный Приказ N1, в котором объявлялось равенство чинов, контроль комитетов над распоряжениями командиров, честь офицерам можно было не отдавать... На Мурмане честь отдавали, командиров не выбирали, каждый был занят собой, стремясь как можно скорее удрать с флота домой. А вскоре дошли слухи о кронштадтских событиях, позднее - о беспорядках в Севастополе. Созданный затем Совет оказался целиком эсеровским, еще через несколько дней стали создаваться и на флотилии свои союзы, но не партийные, а сословные - отдельно офицеров, кондукторов, матросов.
   Старшим на мурманском рейде был британский адмирал Кэмпен, державший свой флаг на линкоре "Юпитер". Чуть поодаль стоял на якоре броненосный крейсер "Глория", французы были представлены в этом отряде союзников броненосцем "Адмирал Обо". Транспорты, регулярно продолжавшие приходить из Европы в этот незамерзающий порт России, сгружали товары прямо на снег, и горы коробок с консервами стыли в ожидании своей участи. Подальше, за рядами бараков и складов, развевались флаги иностранных консульств. Антанта прочно обосновалась на берегах Кольского залива...
   В ту пору на русском Севере жили больше слухами: один услышал, другому рассказали, третий где-то вычитал, а то и сам придумал. Архангельск тяготел к Вологде, а через Вологду - к Москве; Мурманск же был напрямую связан с Петроградом, и оттуда по временам налетали буйные вихри. Страна переживала шторм: ее валило с борта на борт в затяжном крене - то направо, то налево. Нужен был опытный кормчий, но Керенский, чьими портретами вскоре запестрел Мурманск, не вселял уверенность, скорее наоборот. Но все же новоиспеченный контр-адмирал Кетлинский именно от него привез на Мурман полномочия высшей власти. Новый наместник громадного края был наделен не только военной, но и сугубо гражданской властью. Он распоряжался и всеми военными действиями против обнаглевших немецких подлодок, заглядывавших уже и на ближний Кильдинский плес, и железнодорожным транспортом, и даже артелями докеров.
   Известие о большевистском перевороте в Петрограде раньше всех получил британский консул Холл, имевший прямой телефонный канал (по дну океана) с Лондоном и регулярно получавший оттуда указания. На "Аскольде" новую революцию приветствовали флагами расцвечивания и "Марсельезой" в исполнении корабельного оркестра, а на "Чесме" наяривали, как при угольной погрузке, британский "янки дудль". В краевом клубе прошло общегородское собрание, принявшее резолюцию в поддержку Советской власти. Адмирал Кетлинский, вызвав в свой штаб всех "тузов" Мурманска, заслушал мнение каждого из них, после чего объявил свое решение:
   - Я рад, что вы отнеслись к разрешению этого вопроса разумно - без лишнего пафоса, спокойно и деловито. Вот теперь мы начнем укреплять власть на Мурмане...
  

***

  
   Опасения русской Ставки о могущих последовать осенью 1916 года решительных операциях со стороны германского флота на Балтийском море не оправдались. Осень прошла в относительном боевом затишье, чему способствовали и штормовые погоды, длительными периодами державшиеся на театре. Немцы ограничились операциями преимущественно подводных лодок, которыми были поставлены минные заграждения в восточной части Финского залива, за Центральной позицией. На этих минах подорвался крейсер "Рюрик" и один новый миноносец. Появление лодок в тыловой зоне Балтийского флота поставило его в трудное положение и в значительной мере парализовало его деятельность. Кроме того, немцами была предпринята безрассудная попытка прорваться миноносцами, без предварительного траления, через Передовую позицию - для атаки русских судов в районе Ревеля. Она им стоила потери семи лучших миноносцев, а результат ее - несколько шальных снарядов, брошенных в Балтийский порт - был очевидно ничтожен.
   С 6 сентября 1916 г. произведенный в вице-адмиралы Непенин был назначен командующим Флотом Балтийского моря. И сразу, вместе со своими старыми соратниками по службе связи, стал готовить фантастическую операцию, которая должна была стать ключевой в кампании 1917 года: вывести в море все главные силы флота, поднять в воздух все 108 "Муромцев", нанести удары по тыловым германским морским базам и высадить десант под Кёнигсбергом. Но мало кто знал, что в действительности представляла ранее им возглавлявшаяся служба - фактически это была завуалированная служба разведки. И потому вице-адмирал Непенин, как никто другой на флоте, настроен был максимально использовать все добытые нею сведения.
   Но времени этому отчаянному адмиралу историей было опущено слишком мало. А действия русского флота на германских коммуникациях в 1916 г. следует характеризовать как совершенно неудовлетворительные. Потерь немцы почти не понесли, их система перевозок не была нарушена. К тому же снова вмешались дипломаты. По требованию министерства иностранных дел операции у шведского побережья были прекращены, "чтобы не осложнять отношения со Швецией". Можно было бы умилиться подобной щепетильностью, если бы она не граничила с откровенной глупостью!..
   Основной задачей Балтийскому флоту на 1917 год по-прежнему ставилось: всеми силами не допускать проникновения противника к востоку от Нарген-Порккалаулдской позиции. Но, в развитие этой главной задачи, в целях удержания подступов к Центральной позиции с моря, директивой Высшего Командования указывалось:
   а) Прочно удерживать Або-Аландскую укрепленную позицию, препятствуя вместе с тем проникновению немцев в Ботнический залив и к юго-западному побережью Финляндии.
   б) Прочно удерживать Моонзундскую укрепленную позицию.
   в) Всеми силами, могущими быть сосредоточенными в Моонзунде и Рижском заливе, оказывать упорное сопротивление проникновению в залив противника, а в случае прохода его туда всеми мерами затруднить его операции в Рижском заливе.
   г) Возможно длительно удерживать Передовую Морскую позицию Финского залива.
   Но события в России и на ее западных фронтах уже в начале года сделали во многом бессмысленными эти планы морского командования. А заговорщики из Государственной Думы и высшего генералитета уже приговорили правившую в стране более 300 лет царскую династию Романовых. В октябре 1916 года в столице прошло тайное заседание, на котором было обсуждено политическое положение в стране. На нем А.И. Гучков заявил, что надо переходить от слов к действиям, что только дворцовый переворот, по его словам, "является единственным выходом для спасения России от всех бед, связанных с грозящей ей стихийной революцией".
  
   После убийства Распутина заговорщики намеревались арестовать царя. Но их планы не осуществились: в Петрограде стихийно началась революция. Утром 28 февраля 1917 года по телефону состоялся известный разговор лидера правой оппозиции России А.И. Гучкова с начальником военной охраны Петрограда М.И. Занкевичем:
   - Генерал! Срочно нужны войска для защиты престола!
   - Их нет!
   Тогда Александр Иванович отправился в Таврический дворец. Там высказывались за сохранение монархии, но без Николая Второго. На следующий день Гучков объехал город, знакомясь с положением в гарнизоне столицы. Картина была удручающей: в частях начались самосуды, большинство офицеров арестовано. Автомобиль Гучкова был обстрелян неизвестными солдатами. Вернувшись в Государственную Думу, он предложил добиваться отречения царя. Лидер кадетов П.И. Милюков вспоминал, что для думских деятелей уход Николая II был предрешен, но "о технических средствах для выполнения этого общего решения никто как-то не думал. Никто, кроме одного человека - Гучкова".
   "Гучковский" план состоял в том, чтобы добиться отречения царя в пользу его брата, великого князя Михаила Александровича. 2 марта в Псков, к Николаю II отбыли Гучков и монархист В.В. Шульгин. Экстренный поезд состоял из паровоза и одного вагона, в котором находились Гучков, Шульгин и пять солдат охраны. На солдатских шинелях были красные банты. Шульгин вспоминал, что они явились к монарху грязные, немытые, четыре дня не бритые, крайне уставшие. Гучков пошел на обходной маневр, предложив императору отречься в пользу сына с регентством Михаила Александровича. И, как ожидал, получил царский ответ, что он не хочет расставаться с сыном, а потому отрекается в пользу брата. По прибытии в Петроград, на Варшавском вокзале Гучков был арестован вооруженными рабочими, но вскоре ими же и освобожден. Массы не хотели монархии, и власть перешла к Временному правительству, в котором Александр Иванович получил портфель военного и морского министра.
   В день подписания отречения императора Николая II, 2-го марта, российские газеты сообщили: "Свершилось. Великая Русская Революция произошла. Мгновенно, почти бескровно, проведенная гениально". Но уже на следующий день в Гельсингфорсе произошли события, перечеркнувшие это восторженное сообщение. Вечером 3 марта во время ужина командующему Балтийским флотом вице-адмиралу А.И. Непенину доложили, что на линкорах 2-й бригады "Андрей Первозванный" и "Павел I" слышна ружейная стрельба и подняты красные флаги. Там началось избиение офицеров.
   Первой жертвой на "Андрее Первозванном" стал вахтенный офицер лейтенант Бубнов. Он отказался дать разрешение поднять на корабле красный флаг вместо Андреевского, отказался выполнить требование матросов сдать вахту другому офицеру. Разгневанной толпой Бубнов был поднят на штыки. Это послужило началом расправы с офицерами корабля. На трапе "Андрея Первозванного" был застрелен сам начальник 2-й бригады линкоров контр-адмирал А. К. Небольсин. Кровавые расправы происходили и на "Павле I". В эту ночь матросами было убито 16 офицеров, причем некоторые - с особой жестокостью. Читая обо всем этом, невольно задаешься вопросом: почему дали себя убить вооруженные офицеры? Видимо, потому же, почему адмирал Непенин не отдал приказа подавить бунт военной силой. "Я русской крови не пролью", - будто бы сказал он.
  
   Не созрели тогда офицеры Российского флота, чтобы во время войны с неприятелем начать еще и войну с собственными матросами. Самые смелые из них пытались уговорами прекратить кровопролитие. Но "русский бунт, бессмысленный и беспощадный", начавшись, уже шел по своим законам, и остановить его не было возможности.
   - Колчак-то, господа, мерзавцем оказался, - с возмущением говорил перед своим штабом командующий Балтфлота. - На митингах треплется. Всю полицию разогнал, а в Ливадии великим князьям обыск устроил. Вскормили мы с вами змия у груди своей...
   По салону обеспокоенно расхаживал флаг-офицер князь Черкасский, рассуждая:
   - Революция пошла с креном на левый борт... Метацентр высоко поднялся, и Россия может опрокинуться кверху килем...
   На столе Комфлота лежали груды бумаг, разложенные стопками. Рука адмирала Непенина, мягкая и розовая, парила над "Этнами и Везувиями" восстаний, словно над раскаленными плитами:
   - Вот Кронштадт... вот Ревель... В Або, у Саблина, пока спокойно...
   Начальник разведотделения штаба каперанг Ренгартен почти не спал эти дни, взвинченный до предела. Время от времени, наглотавшись новостей и слухов, он забегал в каюту, торопливо доверяя впечатления своему дневнику:
   "Жалко смотреть на Непенина - так он устал, бедняга, так он травился и с таким трудом сдерживался... Провокация по радио: смерть тирана... Развал полный! Опять надо рассчитывать на Бога, на чудо... Дал мысль Непенину снять везде царские портреты. Уже приказано им... Депутаты к Адриану (к Непенину) приходили - он выслушал их. Велел для них в столярной мастерской дать чаю с хлебом... Неужели все погибнет?.."
   Офицеры-заговорщики были обеспокоены. И снова - князь Черкасский:
   - Только бы наш комфлот не вздумал выступать с речами перед матросами. Так, келейно, он еще держится в рамках демократии. Но случись митинг команд, он же гавкнет... обязательно гавкнет!
   Революция шла по флоту зигзагом: побывав в Кронштадте, она навестила Ревель, а теперь подкрадывалась к главной базе, к Гельсингфорсу.
   На совещании флагманы стали терзать адмирала Непенина упреками.
   - Это преступно! - кричали из зала. - Это несовместимо с понятием о чести ... Разве можно порывать с династией так легко?
   Красный как рак, Непенин отбивался от флагманов:
   - А что мне прикажете делать, если вся Россия отшатнулась от престола... вся! С царем порвали люди, знавшие его от самых пеленок. У нас, господа, сейчас уже нет иного выхода, как идти в струе за новым кабинетом России...
   Поднялся начдив линейных кораблей контр-адмирал Бахирев, заявив конкретно:
   - Остаюсь верен его императорскому величеству.
   - Михаил Коронатович, - с горечью ответил ему Непенин, - неужели ты думаешь, что я монархист меньше твоего? Ты же меня знаешь. Но сейчас война. Верь, как я верю, что после войны государь снова займет престол. А теперь флагманам нельзя разбегаться. Бороться нам предстоит не только с немцами. Но и здесь... в своем доме!
   С флагманами он справился. Но общения с командами не избежать, и Непенин был вынужден выступить перед матросами с дредноутов. Свой монархизм он запечатал в душе, как недопитое вино в бутылке, и держался на митинге идеально. Заговорщики-офицеры перевели дух. Но тут из команды "Полтавы" адмирала вдруг спросили:
   - А кады мыло дадут? Кады белье грязное сменят?
   И Непенин сорвался. В одну кучу адмирал свалил революцию и грязное белье с мылом. Наполняясь гневной кровью, он кричал:
   - Страной управляет черт какой-то! Кронштадтцы - сволочи и трусы. Красные фонари на клотиках зажигают, предатели... бордель развели на флоте! Спрашивайте еще - я вам отвечу!
   Его спрашивали об уважении к матросу, чтобы разрешили курить на улице, чтобы честь не отдавать офицерам. Непенин еще больше распалился:
   - А вы и не нужны мне со своей "честью"! Хотите по улицам с цигарками шляться - ну и шляйтесь... Только полезьте ко мне на "Кречет", только суньтесь в мои дела, тогда худо будет!
   Кажется, он и сам понимал, что его занесло. Занесло в безудержности лая, помимо воли его, как тогда в Ливадии, когда он без передышки лаял на императрицу. Но та его простила, а революция может и не простить. В командах слышался ропот:
   - Слыхали? Дракон был - драконом и сдохнет...
  
   Неожиданно выручил Керенский - обратился ко всему Балтийскому флоту со строгим приказом к матросам, чтобы во всем повиновались Непенину, власть которого признана Временным правительством... Адриан Иванович даже обмяк от удовольствия:
   - Охранная грамотка мне... спасибо этому адвокатишке.
   Обращение Керенского размножили, и офицеры с "Кречета" стали объезжать корабли, зачитывали его на больших сборах. Казалось, поддержка комфлоту обеспечена. Однако примитивный Непенин не настолько был изворотлив и хитер, как Колчак. Прямой и грубый, с мужицкими повадками, он, низко опустив голову, хотел бодать революцию рогами, словно бык, увидевший красную тряпку...
   Вечером 3 марта, выписывая зигзаг над Балтикой, молния революции достигла Гельсингфорса, она ударила в клотиковые огни, и клотики загорелись красным пламенем... Что ни день, то новая база революции: 1 марта - Кронштадт, 2 марта - Ревель, а сегодня она уже в главной гавани линейных сил флота. Днем 4 марта вооруженные матросы сняли командующего флотом и его флаг-офицера со штабного судна "Кречет" и под конвоем повели на митинг по случаю приезда в Гельсингфорс членов Временного правительства. На выходе, в воротах военного порта, вице-адмирал Непенин был убит выстрелом в спину из толпы. Позднее эту "революционную заслугу" приписал себе бывший унтер-офицер береговой минной роты Петр Грудачев.
   В "Анкете моряков-участников революции и Гражданской войны", хранящейся в Центральном военно-морском музее в Санкт-Петербурге, он подробно описал, как стрелял в спину командующего вместе с тремя другими матросами. Кроме адмирала, в этот день было убито еще семь офицеров. Среди погибших чинов Балтийского флота - три адмирала и генерал флота, офицеры флота, офицеры-механики, офицеры-кораблестроители, кондукторы, флотский врач и капитан военного транспорта. Еще шла война, но Балтийский флот был обезглавлен и понес такие потери командного состава, которых не случалось ни в одном морском сражении русского флота.
   Кто же виноват в гельсингфорсской трагедии? Убедительнее всего ответ на этот роковой вопрос дается в высказывании, которое приводит в своих воспоминаниях морской писатель Г.К. Граф, в то время служивший старшим офицером эскадренного миноносца "Новик": "Прошло два, три дня с начала переворота, а Балтийский флот, умело руководимый своим командующим, продолжал быть спокоен. Тогда пришлось для углубления революции, пока не поздно, отделить матросов от офицеров и вырыть между ними непроходимую пропасть ненависти и недоверия. Для этого-то и был убит адмирал Непенин и другие офицеры. Образовалась пропасть, офицеры уже смотрели на матросов как на убийц, а матросы боялись мести офицеров в случае реакции".
   Как бы ни было на самом деле, гельсингфорсский расстрел стал актом революционной трагедии России, хотя в марте 1917 года еще не было ни белых, ни красных, а русский царь не сделал никаких попыток удержать власть.
   4 марта на многолюдном митинге матросов, солдат и рабочих в Гельсингфорсе было принято решение присоединиться к восставшим Петрограда. Командующим Балтийским флотом был избран начальник минной обороны вице-адмирал А.С. Максимов, пользовавшийся большим уважением и доверием матросов. В конце апреля по инициативе матросов-большевиков был создан Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) - высший революционно-демократический орган флота. Председателем Центробалта 1-го созыва избрали матроса-большевика П.Е. Дыбенко. В первом его уставе четко указывалось, что "без одобрения ЦКБФ ни один приказ, касающийся внутренней и административной жизни всего Балтийского флота, не будет иметь силы".
   В марте-апреле 1917 года во всех флотах и флотилиях, в базах, соединениях и на кораблях были созданы судовые, бригадные и флотские комитеты, ставшие опорными пунктами в борьбе с контрреволюцией. Комитеты занимались вопросами демократизации флота, предоставления матросам гражданских прав, участия всего личного состава в общественной жизни, разрешали конфликты между матросами и офицерами. В их руках были практически сосредоточены все дисциплинарные права, вплоть до пересмотра некоторых статей устава царского флота и увольнения со службы офицеров, не пользующихся доверием у команд. 5 марта в Аренсбурге начал работу Совет депутатов воинских частей Моонзундской укрепленной позиции, 8 марта - Або-Аландской.
   С апреля, когда акватория начала очищаться ото льда, возобновились боевые действия авиации, прежде всего в районе Моонзунда. Немцы, кроме пополнившейся количественно и качественно морской авиации, стали привлекать и крупные соединения сухопутной авиации (разведчиков, истребителей, бомбардировщиков, включая дальние -- "Гота", "Райзены") для завоевания господства в воздухе. Летом напряженность боевых действий резко возросла, налеты противника выполнялись по сосредоточенным направлениям.
  

***

  
   Сейчас мало кому известно, что, наряду с революционным подпольем, на русском флоте существовало еще одно "подполье" - тоже глубокое, тоже закопавшееся в конспирацию. Эти заговорщики имели столь респектабельный вид, что никто бы и не заподозрил в них карбонариев. Они постоянно держались на виду у власть предержащих, имели высокие чины, на императорских смотрах и в дни тезоименитств они сверкали, как иконостасы, орденами и оружием. Это подполье тоже имело свою историю...
   Цусима не прошла для России бесследно, оставив на сердце многих болезненные шрамы. Немало тогда офицеров флота очертя голову кинулось в пропаганду, твердя о значении флота для России. Агитация велась широко и весьма умело. На добровольные пожертвования строились эскадры, возводились новые гавани. Идеи морской пропаганды глубоко проникли и в русскую провинцию, и в эти годы новобранец охотнее шел на флот, нежели в армию. От вопросов чисто специальных офицеры постепенно перешли к вопросам политики. Так зародилось это подполье. И если подпольщики-матросы смыкались с ленинской партией, работавшей в условиях эмиграции, то заговорщики-офицеры тесно смыкались с тем крылом Государственной думы, которое предвидело неизбежность краха монархии. Мало того, когда самодержавие падет, думцы решили брать власть над страною в свои руки.
   Это был заговор, но не слева, а справа. Душою его были флаг-офицеры штаба Балтийского флота - Ренгартен, князь Черкасский, а также Довконт, Щастный, Альтфатер и Житков - редактор "Морского сборника". Собирались они келейно, причем беседы свои стенографировали. Штабной "Кречет" - еще под флагом адмирала Канина - давно трясло и качало. Очевидно, и Колчак бывал в этом "кружке", но он предвидел скорое свое возвышение и откровенно беседовал лишь со своим покровителем Гучковым, да еще с кавторангом Щастным, с которым давно был дружен - даже свой любимый эсминец "Пограничник" осенью 1915 г. он передал именно ему.
   В феврале 1917 г. адмирал Непенин назначил А. Щастного своим штаб-офицером для поручений, и с того момента карьера 35-летнего выходца из дворянства Житомира стремительно пошла вверх. Когда командующий флотом был убит матросами, его первый флаг-офицер князь Черкасский фактически стал руководить штабом, потянув за собой и Щастного. В июле Керенский присваивает князю Черкасскому звание "контр-адмирал" и назначает командующим Балтийским флотом. Тем же приказом Щастный производится в каперанги, а еще раньше он становится флаг-капитаном по распорядительной части штаба флота. В такой связке и руководили эти два неординарных украинца Балтфлотом до самой Октябрьской революции. Адмирал Черкасский большевистский переворот не принял, и в январе 1918 года, подав в отставку, уехал жить на Украину.
   А каперанг Щастный Алексей Михайлович, сняв погоны, поскольку звания были отменены, продолжал фактически руководить флотом Балтики, будучи назначен первым помощником начальника военного отдела Центробалта. В те месяцы 1918 г., до и после подписания Брестского мира, судьба молодой Советской республики висела на волоске. Тревожные вести поступали и с фронта, и из Гельсингфорса, где ещё осенью были сосредоточены основные силы Балтийского флота. А признание ленинским Совнаркомом независимости Финляндии поставило флот на грань катастрофы.
   По условиям Брестского мира все русские корабли должны были покинуть финляндские порты, а на период, пока ледовый покров не позволяет этого сделать, на кораблях могли находиться лишь малые команды. Но это позволило бы немцам легко их нейтрализовать и завладеть кораблями. И потому было принято решение увести эскадру в Кронштадт, не дожидаясь вскрытия моря. В середине марта два ледокола проложили путь первому отряду кораблей - 4 линкора и 3 крейсера благополучно прошли в пункт назначения.
  
   В первой декаде апреля возникла реальная угроза захвата остальных кораблей и вспомогательных судов - разведка сообщила, что германская эскадра уже на подходе к Гельсингфорсу. Ранним утром 11 апреля с борта немецкого флагмана поступила радиограмма-ультиматум: "Германское командование вынуждено занять Гельсингфорс для защиты интересов Финляндии сегодня, а не 12 апреля в 12 часов дня. Все суда и вооружённые пункты просят поднять бело-красные флаги...". На немецкой эскадре были убеждены - теперь русский флот никуда не денется, капкан должен захлопнуться.
   С первых дней переговоров в Бресте о заключении мира между Германией и Россией Балтийский флот - предмет тайных планов германского командования. В договорных документах оговаривался отвод в российские порты всех военных кораблей или немедленное их разоружение. А фактически немцы замышляли захват Балтийского флота. "Высадка немцев в Ганга, - сообщалось в одном из агентурных донесений в Морской Генеральный штаб, - имеет целью в ближайшее время занять Гельсингфорс, дабы помешать русским военным судам выйти в Кронштадт. Завладев ими, в случае возобновления войны с Россией немцы будут смотреть на суда как на военную добычу, в противном случае суда будут переданы Финляндской Республике. Во всяком случае, немцы хотят покончить с Русским флотом до начала навигации в Финском заливе, дабы иметь там полную свободу действий...".
   Враг рассчитывал, что в марте-апреле Гельсингфорс будет отрезан от Кронштадта сплошными ледяными полями с бесчисленными нагромождениями торосов, и в таких условиях не будет даже попыток переходов. Однако когда днём 11 апреля германская эскадра подошла к Гельсингфорсу, немцы увидели на горизонте лишь дымы уходящих русских кораблей. Это взял курс на Кронштадт третий (и последний!) отряд флота. Путь каравану из 167 кораблей, шедшему шестью колоннами, как и первым двум отрядам, покинувшим Гельсингфорс ранее, пробивали ледоколы. Всего за этот поход, который вошел в историю Балтийского флота под названием "Ледовый", в главную базу пришли 211 кораблей. В их числе 6 линкоров, 5 крейсеров, 54 эскадренных миноносца, 12 подводных лодок, 10 тральщиков, 5 минных заградителей, 15 сторожевых судов. Именно эти корабли стали потом основой Красного Балтфлота и ряда флотилий.
   Можно представить, какие чувства испытал начальник сил Балтийского флота А. Щастный, когда на Большой Кронштадтский рейд подошли корабли последней колонны. На эту высокую должность он был назначен по рекомендации члена Морской коллегии Ф. Раскольникова и при единодушной поддержке совета флагманов уже в ходе операции. Но с самого начала, ещё как начальник штаба, он осуществлял её разработку, а затем и практическое выполнение. Все последние недели Алексей Михайлович жил в большом напряжении, и только теперь, наблюдая, как втягиваются во внутренние гавани Кронштадта корабли, Щастный, покинувший Гельсингфорс на штабном судне "Кречет", когда уже развернулись бои за город и порт, смог, наконец, облегчённо вздохнуть - Балтийский флот спасён! Но не знал он, что командовать флотом, который ему удалось увести из-под носа врага, придётся совсем недолго...
   Успешное руководство Ледовым походом в сложнейших условиях подняло авторитет Щастного среди балтийцев, что вызвало зависть и недовольство в руководстве Наркомата по военным и морским делам. Его арест был произведён 27 мая в кабинете Троцкого, сразу после бурного объяснения между Щастным и Троцким. Начальника морских сил Балтийского моря (Наморси) сгубило то, что он прямо заявил о гибельной политике тех, кто стоит во главе флота. Наркомвоенмор вскипел, а Наморси продолжал говорить правду: "В настоящее время на службе остались те из офицеров, которые, сознавая, что присутствуют при агонии флота, настолько, тем не менее, с ним сжились, что решили остаться до полной его ликвидации, которая, по-видимому, уже недалеко, таким образом исполнив свой долг до конца. Трагическое положение немногочисленного этого офицерства, несущего на себе всю тяготу службы, должно быть по заслугам оценено государством и обществом".
   Вывод Щастного о тяжелейшем положении Балтийского флота в 1918 году не был надуманным, и абсолютно неправ Троцкий, что Щастный использовал это обстоятельство в контрреволюционных целях. Арестовал его лично Лев Троцкий без каких-либо санкций. Арест явился неожиданностью не только для самого Щастного, он был полной неожиданностью и для Высшего военного совета. А вместо закона, подлежащего утверждению ВЦИКом, 16 июня 1918 года, как раз в день объявления обвинительного заключения по делу Щастного, в прессе (что не случайно!), было опубликовано постановление Наркомата юстиции об отмене всех доныне изданных циркуляров о революционных трибуналах. В нём говорилось, что "ревтрибуналы в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и прочим не связаны никакими ограничениями".
  
   Криминальная история по делу Щастного раскручивалась с поразительной быстротой. Весь апрель и часть мая газеты пестрели заметками о легендарном "Ледовом переходе", когда было спасено боевое ядро Балтийского флота, и мужество его руководства, где главным организатором был А.Щастный. И тут такой поворот! Нарком по военным и морским делам Л.Троцкий не имел права увольнять своим приказом Щастного, назначенного декретом Совнаркома, а тем более, лично арестовывать его...
   На процессе по делу Щастного, состоявшемся 20 - 21 июня, некоторые закулисные интриги вокруг кораблей Балтийского флота затронул сам единственный свидетель Лев Троцкий. Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно прочесть относительно большой кусок стенограммы Ревтрибунала, хотя здесь Троцкий и напустил немало тумана. "На самом деле в самый острый момент ко мне приходили представители английского адмиралтейства и запрашивали о том, примем ли мы меры для уничтожения Балтийского флота. О личности английских офицеров хорошо осведомлены Беренс и Альтфатер. Когда этот вопрос был затронут на военном совещании, Щастный крайне неопределённо высказался о возможности уничтожения. Лишь после его отъезда этот вопрос был рассмотрен на том же совещании конкретнее... В это время к одному из членов коллегии явился английский офицер и заявил, что Англия заинтересована во взрыве наших судов настолько, что готова заплатить тем матросам, которые возьмутся за это дело...".
   Несмотря на слабую доказательную базу, Революционный трибунал при ВЦИК приговорил 21 июня 1918 г. к расстрелу Начальника морских сил Балтийского флота, капитана 1 ранга Алексея Михайловича Щастного, обвинив его в совершении контрреволюционного преступления. Выступая на суде, Троцкий заявил, что Щастный "настойчиво и неуклонно углублял пропасть между флотом и Советской властью... Сея панику, он неизменно выдвигал свою кандидатуру на роль спасителя... Авангард заговора - офицерство Минной дивизии - открыто выдвинуло лозунг о диктатуре флота". Сразу после оглашения приговора по делу Щастного, против выступили левые эсеры, к которым присоединились и эсеры-максималисты.
   Но приговор поддерживают руководители страны - Ленин и Свердлов. Левые эсеры Янушкевич и Вердников заявляют о выходе из состава Верховного революционного трибунала, а его председатель С. Медведев в это время отдаёт распоряжение начальнику дежурной части, состоящей целиком из латышских стрелков, о приведении приговора в исполнение. На рассвете 23 июня "красный адмирал" А.М. Щастный был расстрелян в подвалах Александровского юнкерского училища. Последними его словами стали: "Смерть мне не страшна. Свою задачу я выполнил - спас Балтийский флот".
   Алексей Михайлович Щастный спас Балтийский флот дважды. Первый раз - благодаря искусству стратега ("Ледовый переход"), второй - ценой собственной жизни. Тело его не было выдано семье, а место захоронения неизвестно и теперь. Только на его родине - в Житомире - да и то лишь после кончины Союза, увековечили имя "красного адмирала" Щастного, переименовав в его честь улицу Парижской коммуны и установив на одном из ее зданий мемориальную доску.

Глава 13. ВОЗНЕСЕНИЕ ДИКТАТОРА

  
   Одной из проблем Черноморского флота была нехватка современных боевых кораблей. И ввод в строй летом 1915 г. линкора "Императрица Мария", построенного в Николаеве, символизировал начало ее разрешения. Когда же годом позднее прибыл в Севастополь вице-адмирал А.В. Колчак, он без раздумий поднял на линкоре свой флаг, и в дальнейшем в море выходил только на нем. Все же Черное море - не Маркизова лужа, как зачастую называли русскую Балтику, где адмиралам удобнее и проще было на крейсере, а то и на быстроходном эсминце.
   Но 7 октября Черноморский флот постигло несчастье - в Севастополе, в его главной базе, погиб флагманский корабль. Колчак лично руководил спасательными работами - а куда же без него! - однако причины взрыва порохового погреба на "Императрице Марии" остались невыясненными. 225 моряков линкора погибли, еще 85 получили тяжелые увечья. И, что удивительно, никаких последствий для командующего не было, хотя для любого другого адмирала снятие с должности было бы - во все времена! - минимальным наказанием...
   Февральская революция первоначально меньше отразилась на Черноморском флоте, чем на других российских флотах. Колчак сам сообщал экипажам кораблей о событиях в Петрограде, а 5 марта 1917 г. приказал провести парад и молебен по случаю победы революции. Вслед за тем он вывел эскадру в море, чтобы продемонстрировать противнику сохранение ею боеспособности. Колчак горячо провозглашал в Севастополе здравицы за свободу и демократию грядущего мира. Куда там до него адмиралам Вирену, Небольсину или Непенину, погибшим от рук балтийских матросов!
   На революции он еще больше укрепил свой авторитет среди черноморцев. И флот пошел за ним - слепо и глухо. Здоровенные бугаи-"братишки" на своих руках выносили Колчака из автомобиля и перли его на трибуну. А после пламенных речей несли обратно в автомобиль, крича во всю глотку: "Весь мир насилья мы разрушим... Во мы какие!" Колчак обратил комитеты флота в придатки своей канцелярии. Черноморский флот посылал проклятья флоту Балтийскому. "Предатели, - доносилось из Севастополя до Кронштадта, - в этот грозный час... не бунтовать, а воевать надо!" Гучков пристально следил за своим протеже и счел необходимым вернуть его на Балтику.
  
   Адмирал прибыл в столицу, когда там назревал кризис. Политический - после речи Милюкова. Этот историк в ноте своей, обращенной к Антанте, заверил союзников, что Россия остается верна прежним договорным обязательствам; особенно Милюков нажимал на Босфор и Дарданеллы - так называемую "глотку.
   - Александр Васильич, - говорил при встрече в своей квартире Гучков адмиралу, - наше правительство чрезвычайно довольно вами. Отлично вы справились с черноморцами! Теперь мы желаем, чтобы вы взяли под свое начало и Балтийский флот... Вы уже имеете опыт общения с массами.
   - Я готов хоть сегодня поднять флаг в Гельсингфорсе, - сказал Колчак министру. - Но я не выдержу борьбы с большевиками. Я охрип от митингов Севастополя, здесь я могу изойти в крике - в успех не верю. Офицеры говорят, что надо ожидать рецидива резни...
   В спальню военного министра вошел контр-адмирал Кедров. Бывший командир "Гангута" и флигель-адъютант, Михаил Александрович состоял теперь помощником по морским делам при министре Гучкове.
   - Прибыл комфлот Максимов с делами по Балтийскому флоту. Море стало освобождаться ото льда... Прикажете допустить?
   - Нет! - вскрикнул Гучков. - С адмиралами, которые поддерживают демагогию ослепленных масс, я иметь дел не желаю.
   Кедров в смущении перетопнулся, развел руками:
   - Что ему сказать?
   - Скажите, что министр болеет, отбыл... придумайте что-либо.
   Кедров умоляюще глянул на Колчака, но тот отвернулся.
   - Александр Иваныч, неудобно. Выборный или назначенный адмирал, но флот-то открывает сейчас военную навигацию.
   - Видеть Максимова не могу! - заключил Гучков.
   Кедров вышел в прихожую, где с папками "к докладу" поджидал приема командующий славным Балтийским флотом.
   - Андрей Семеныч, министр дома. Но велел мне соврать, что его нету... Не осуди меня. Гучков не верит тебе.
   Адмирал Максимов сердито запихивал свои папки в портфель:
   - Знаю. Мне вредят. Я перешел на сторону народа. Меня уважают матросы. Сейчас флот исходит в вопле: "Долой министров-капиталистов!" Я молчал. А завтра буду кричать это вместе с ними...
   После его ухода Кедров приник к двери спальни. Послушал.
   - Вам будет трудно, - говорил Гучков. - "Декларация прав солдата" учит солдата, как быстрее развалить армию. Флот уже в брешах. Немцы лезут. Мы задыхаемся. Я болею... Не хотите спихнуть Максимова, мы сами его спихнем. Ладно, езжайте в Севастополь, и мы будем уверены, что хоть черноморцы сохранят флот.
   - Конечно, трудно, - соглашался Колчак. - Кто-то пустил слух, будто я богатейший хлебный помещик. Босфор нужен для меня, чтобы я имел прямой вывоз зерна за границу. Пришлось мне взять два чемодана, которые я вывез из Либавы, и выйти с ними на митинг. Перед всем флотом я открыл чемоданы, откуда посыпались тряпки жены, игрушки сына, семейные фотоальбомы и прочая ерунда. "Вот, - сказал я Севастополю, - любой из вас имеет больше моего!" Я дал им представление, как у Чинизелли, и пожар на время был потушен.
   - А что вам сказал Родзянко при встрече?
   - Он посоветовал мне обратиться к Плеханову. Но я сомневаюсь, стоит ли мне общаться с лидером Второго Интернационала?
   - Вполне стоит... Георгий Валентинович здравомыслящая единица. Сейчас он вернулся из Италии, где залечивал свой туберкулез, и он примет вас... примет! Он очень недоволен большевизмом, особенно его возмутили тезисы, которые выдвинул этот Ульянов-Ленин.
   - Итак. Плеханов? - спросил Колчак; было слышно, как скрипнул под ним стул, и Кедров отскочил от двери; Колчак вышел из спальни министра, спросил: - Миша, ты не дашь ли мне свой автомобиль?
   - Бери, Саня, - ответил Кедров. - Желаю тебе удачи...
  
   Плеханов тоже болел - так уж случилось, что Колчак все время встречался с людьми нездоровыми и сам чувствовал себя прескверно. На пустынной холодной даче в Царском Селе, кутаясь в халат, Плеханов встретил Колчака.
   - Я счастлив видеть вас, мой доблестный адмирал! Знаете ли вы, какое историческое значение имеет ваша активность в борьбе за проливы? Отказаться сейчас от Босфора и Дарданелл - все равно, что жить с горлом, которое зажато вражескими руками. Садитесь. Что вас привело ко мне?
   Колчак объяснил: против большевистской агитации его флот нуждается в контрагитации, выводящей корабли из череды митингов в череду сражений за победу. Насильственным методам борьбы еще не пришло время. Пока требуется слово, переворачивающее в черепе мозги, и слово за вами, знаменитый маэстро, прославленный в политических деяниях, а я - не политик, я послушаю, что вы скажете...
   - Увы, - сказал Плеханов, - я изжил самого себя. Приехал вот. Говорю: "Плеханов", а на меня глядят, как на покойника. Иные же спрашивают: "Плеханов? А какой это Плеханов?" Меня забыли... я чужой. Сейчас другие имена. Их знают. Им верят... Чем же я могу помочь вам, если события управляют правительством, а не министры событиями? Говорят, опять протестация. Опять стреляют... Кризис! Не успели обогреть гнездышка, как птенцов уже разбрасывает буря. Масса стала требовать обновления кабинета в сторону левизны...
   Колчак убедился, что Плеханов действительно помочь флоту не сможет. В автомобиле Александр Васильевич долго думал, потом сказал шоферу:
   - Обратно - на Мойку...
   А в столице уже вовсю трудился командующий столичным округом генерал Корнилов. Недавно он лично пришел арестовать царицу и этим доказал свою "демократичность". Сейчас же по приказу Корнилова выкатывали на площади пушки, чтобы расстреливать народ. Надо думать, что и в этом деле он останется "демократом". Колчак проезжал мимо бунтующих толп, клаксон ревел, никого не пугая. В окна автомобиля заглядывали разные прохожие.
   - А это еще кто такой? - спрашивали.
   Вид адмиральских эполет был необычен для них (уже успели отвыкнуть).
   - Я адмирал Колчак, - говорил он. - Пропустите меня. На Черном море погоны не сняты, у нас такого хамства не знают...
   У Гучкова собрались министры, явился генерал Корнилов:
   - Пушки готовы, дайте только согласие, и я начну!
   Керенский возвышенно объяснил Корнилову:
   - Наша сила в моральном воздействии на массы. Применить вооруженную силу - значит вступить на прежний путь насилия...
   Итог подвел Милюков:
   - Мы можем говорить и решать здесь что угодно, но закончится все тем, что наша корпорация очутится в Крестах или в Петропавловской крепости... Там мы, господа, запоем иные романсы!
   Керенский пообещал Колчаку своих агитаторов.
   - Но и вы, адмирал, прилагайте посильные старания...
   Колчак смотрел всем прямо в глаза - как беркут на солнце, не мигая. Древняя кровь ногаев еще просвечивала в смуглоте адмиральских скул. За спиною Колчака чудилось хищничество Батыя, слышались пения татарских стрел в давних сечах. Колчак, по сравнению с сидевшими перед ним болтунами, был человеком действия. Ничто не дрогнуло в лице его, энергичном и гладко выбритом, но в запавших глазах сквозило явное презрение к сладкоглаголящему Керенскому...
   - Господа, - призывал Гучков, - прошу вас к моему столу!
   Стол был первогильдейский: сочные балыки и розовые ломти семги; грибки соленые и маринованные; аппетитно пузател бочонок с икрой, под водку охотно ели министры селедку. Колчак выпил стопку рябиновки и, не закусив, ускользнул... С улиц кричали: "Долой Милюкова!" Милюков перетащил к себе на тарелку балтийского угря.
   - Александр Иваныч, - спросил он у Гучкова, - но вы-то, голубчик, понимаете, что без Босфора нам нельзя? Нельзя нам без Босфора!
   - Я вас понимаю, Павел Николаич, никак нельзя.
   - Тогда нам придется уйти из кабинета. Где Колчак? - Колчак ушел по-английски, ни с кем не попрощавшись.
  

***

  
   И Севастополь бурлил. Кадетские газеты сообщили, что Ленин, "разложив" флот Балтийский, собирается в Севастополь, дабы начать "разложение" флота Черноморского. Московская городская дума надеялась, что "лозунги черноморцев спасут Россию от гибели". Буржуазия носилась с черноморцами как с писаными торбами. Отличившихся в боях награждали уже не деньгами, не крестами, - им вешали на грудь кулоны с яхонтами, бриллиантами, сапфирами.
   Колчак еще в поезде обдумал, как из Севастополя удобнее ломать шею мятежному Кронштадту. Для начала он выступил на матросском митинге:
   - Германия смотрит на русских, как на навоз для удобрения германских полей. Я читал Трейчке, я знаю... Сентиментальности в политике не существует - Милюков был прав, когда подтвердил верность старым договорам. Если немцы победят, Россия будет расплачиваться не только унижением. Хлебом, салом, спиртом, золотом! Гинденбург вернет нашу страну в первобытное состояние Московии, когда вокруг Москвы ютилось несколько городов... так уже было! Балтийцы - негодяи, продались немцам за деньги, а вы, бравые черноморцы, должны делом заставить балтийцев воевать.
   Он был зорок, и он присматривался, а флаг-офицеры брали нужных людей на заметку. Скоро Колчак составил громадную (в 300 человек) делегацию от Черноморского флота, и матросы-ораторы поехали по всем фронтам, разнося боевой клич к переходу в наступление. Адмиралу особо понравился студент Федя Баткин, он его приласкал:
   - Вам бы жить в Древней Греции... в Афинах, юноша! Но у нас тоже завелись Афины. Я говорю о Кронштадте... Не рискнете?
   - Я же не матрос. Меня кронштадтские освищут.
   - Зачисляю вас в Черноморский флот... матросом!
   И лжематрос Баткин поехал на Балтику, ближе к "Афинам". Момент для погромной агитации был удобный. Ленина как раз стали открыто обвинять в том, что он тайный германский шпион. Делегацию черноморцев встретил сам Керенский.
   - Вылечите от безумия Балтийский флот, - истошно призывал он колчаковцев, - и родина никогда уже вас не забудет!..
   Керенский верил в магическую силу словосочетаний, брошенных навзрыд в орущую и приседающую в истеричности толпу. Ему казалось, что на словах только и держится вся революция, и отними у нее слова - революция распадется, как дом бабы-яги, из-под которого выдернули куриные ножки. Керенский расщедрился: агентам Колчака выдали 25 миллионов рублей. Каждому - по "Георгию": красуйтесь на здоровье. Их пламенно целовал плачущий Родзянко:
   - Ваши лозунги - это святые слезы поруганной отчизны...
   В цирке Чинизелли была устроена проба голосов. Для затравки на арену выпустили послов Франции и Англии - Палеолога и Бьюкенена. Говорил Керенский - с истерикой, затем Брешко-Брешковская - с плачем, министр-социалист Вандервельде - с тигриными воплями, Алексинский - с клеветой на Ленина. Матросы толкнули Баткина:
   - Федька, твоя очередь... прыгай!
   Баткин черной пантерой выскочил на арену - экзальтированный, худущий, крикливый и хитрый. Вот именно таких ораторов и просил Колчак у Плеханова... Баткин заговорил. Один матрос-большевик с крейсера "Диана" вспоминал позже о Баткине: "Надо отдать ему должное - говорил он здорово, оратор был - хоть куда!" Выдержат ли балтийцы этот натиск? Не пойдет ли Балтийский флот на поводу у Колчака? Неизвестно... Но черноморские делегаты "осмелились задеть" имя Ленина, и это решило их судьбу.
  
   Двоевластие в стране - Совет и Правительство. Двоевластие на Балтике - Центробалт и Командование. Как дети малые, играли матросы со свободой, и эти игры становились порой опасны. Опасны для них же - для самой революции! За бастионами фортов, отрезанные морем, кронштадтцы варились в собственном соку, и сок бродил, грозя закваситься микробами анархии, вредными бациллами самочинств и самостийности.
   Избранный матросами А.С. Максимов командовал Балтфлотом лишь три месяца. Пятым командующим на Балтике с начала войны стал контр-адмирал Д.Н. Вердеревский.
   Во время Февральской революции 1917 года он был начальником дивизии подводных лодок в Ревельской морской базе. В марте, с рядом офицеров базы, подписал обращение: "Воинская сила может быть сохранена лишь при единой и сильной власти в центре, которая и возродит таковую же на местах, не предусматривая, будет ли это власть существующего правительства, или другая, составленная из представителей рабочих партий. Мы настаиваем на необходимости сильной и единой власти, которая бы взяла на себя ответственность за судьбы Родины".
   В апреле - мае Вердеревский - начальник штаба Балтфлота, в мае - командир бригады линкоров, 1 июня назначен командующим Балтфлотом. Неглупый человек, он понимал, как будет ему трудно. И постарался смягчить Максимову его отставку.
   - Андрей Семеныч, поймите, - сказал Вердеревский, поблескивая лысою головой, - я должен исполнить свой долг.
   - Сейчас, - ответил ему Максимов, - помимо долга воинского, существует еще и понятие долга революционного. Как-то воспримут на эскадре Гельсингфорса мое "повышение" и ваше назначение?..
   Ставка не простила балтийцам выборности комфлота. Сам принцип голосования приводил в ярость генералов из Могилева, еще вчера пивших-евших на походном серебре императорского двора. Ставка нажала на Керенского, и он назначил в командующие Балтийским флотом контр-адмирала Вердеревского; Максимова же, чтобы не остался человек на обсушке мели, перепихнули в начальники Морштаба.
   Вердеревский щелкнул себя перчатками по ладони:
   - Обойдем корабли эскадры... вместе.
   На адмиральском катере, стоя рядом, два командующих (приходящий и уходящий) выкрикивали в мегафоны обращения к эскадре.
   - Будем работать, рука об руку! - обещал Вердеревский, проходя мимо линкоров, тяжко лежащих на воде, словно черепахи.
   Строй "Андрея Первозванного" сердито отвечал ему:
   - Долой Вердеревского... вернуть Максимова!
   - Андрей Семеныч, что мне ответить на это? - недоуменно спросил Вердеревский.
   - А вы лучше промолчите...
   Вердеревский опустил бинокль, обеспокоенный:
   - По антеннам "Петропавловска" пробежала искра передачи...
   Линкор по радио оповещал "всех, всех, всех", чтобы Временные министры признали за балтийцами право избирать для себя начальников. Около 80 кораблей гельсингфорсской эскадры поднимали флаги, тут же голосуя в реве сирен за выборное начало, пока адмиральский катер пролетал вдоль строя...
  
   Керенский совершал массу глупостей... Зачем-то сделал своим помощником по морским делам лейтенанта Лебедева, которого флот совсем не знал. Да и откуда знать, если этот Лебедев был лейтенантом французской службы! Матросы крайне возмущались:
   - Ну, разве можно чужака к нашим секретам подпущать?
   Офицеры вполне соглашались с матросами, не воспринимая Лебедева.
   - Уважающий себя офицер, - рассуждали флотские эстеты, - не станет носить черный мундир при белых штанах. Когда смотришь на Лебедева, испытываешь лишь одно желание: перевернуть его с ног на голову, чтобы черное - внизу, а белое наверху...
   Первый съезд Балтфлота собрался, и грызня началась сразу же. Партийные распри - это тебе не дележ бачка с кашей. Бой для большевиков слишком неравен: поджимают эсерствующие товарищи, анархиствующие и прочие. Председатель Центробалта Павел Дыбенко совершенно спокоен за Гельсингфорс, за Кронштадт, даже за Або и Аренсбург.
   - Но зато Ревель ведрами мою кровь пьет!
   Ох уж эти ревельцы... На высоких скоростях носятся по морю как ошалелые. Для них Милюков - авторитет (профессор, как же!). Резолюции свои Керенскому пересылают, он для них - непогрешим.
   - Где Лебедев? - спрашивал Дыбенко у собравшихся делегатов.
   Нет Лебедева. Устав Центробалта утвердили (со скрипением стульев) без него. Слово взял Дыбенко - как берут быка за рога:
   - Предлагаю лейтенанта Лебедева вычеркнуть из списка почетных председателей. Семеро одного не ждут, а эскадра, когда она движется, не станет волокитничать, ежели один тралец отстал...
   Выбросили Лебедева! Заодно и Керенскому наука. А Лебедев, приехав, сразу же поперся на трибуну:
   - Утверждение устава Центробалта в таком большевистском виде есть предательский акт, означающий непризнание правительства.
   Матрос Дыбенко, рослый и мрачный, шлепнул перед адмиралом Вердеревским отпечатанный на машинке устав:
   - Ваша очередь... перышко есть? Подпишите.
   - Не могу, - отвечал ему Комфлот.
   - Чернил нет, что ли?
   - Министр еще не подписал - Керенский!
   - Вы же клялись, что "рука об руку".
   - И будем работать дружно, но... не могу, Павел Ефимыч! Поймите и вы меня: Керенский подмахнет, тогда и я "добро" спущу.
   Керенский прибыл наконец-то. На перроне Гельсингфорса выли оркестры, встречая вождя. Дамы просили своих кавалеров поднять их повыше, чтобы взглянуть на первого "министра-социалиста". "Ах, душка! Как он демоничен..."
   Керенского уже завинчивало в гулком зените славы...
  

***

  
   Балтика своим крылом задела и солнечный Севастополь. Большевики-балтийцы переломили черноморцев на митингах - в их же базах! Черноморский флот развернулся на борьбу с контрреволюцией, и пришел последний час Колчака. По каютам кораблей гремели выстрелы - не убивали, нет, это офицеры сами кончали счеты с жизнью. 6 июня 1917 г. Севастопольский Совет принял решение отстранить Колчака и его начальника штаба Смирнова от руководства флотом, и разоружить всех офицеров.
   В этот последний свой час Колчак сбросил маску демократа. На броненосце "Георгий Победоносец", на который он перенес свой флаг после бесславной гибели "Императрицы Марии", Колчак, покраснев от натуги, кричал в мегафон морякам сгрудившихся вокруг кораблей эскадры:
   - Вы не свободные граждане, а бунтующие рабы. Вас не вразумить словами - вас надо стрелять как собак!
   Эскадра взревела:
   - За борт его! Эй, на "Георгии", - хватай адмирала за ноги...
   Флаг Колчака дрогнул на мачте броненосца и медленно стал ползти вниз.
   - Сдать оружие, - приказали матросы командующему.
   Колчак отдал кобуру с револьвером ближайшему матросу, вытащил из ножен наградную саблю, сломал ее на колене и обломки швырнул за борт. Сбежав с мостика, он прыгнул под капот катера, и тот отошел от эскадры, быстро доставив адмирала на Графскую пристань. Придя домой, Колчак сказал жене:
   - Соня, моя карьера сегодня кончилась навсегда.
   - Нет, Саня, - ответила жена. - Ты посмотри, что пишут о тебе в газетах: тебя прочат в диктаторы всей России...
   В дверь постучали и, словно в сказке, появился долговязый американский адмирал Глэнон, прибывший в Севастополь со специальной миссией.
   - Мы прибыли, чтобы учиться у вас, адмирал. Америка - страна богатых возможностей, и она сумеет расплатиться с вами...
   Вечером Колчак уже покинул Севастополь, и едва исчезли окраины города, как в купе к нему просунулась голова Глэнона.
   - Адмирал, - сказал он, - Штаты нуждаются в таких людях, как вы. Поверьте, здесь вы уже никому не нужны, а в Америке...
   - Закройте дверь. Я устал, - грубо ответил ему Колчак.
   - Чего он хочет от тебя, Саня? - спросила жена.
   - Американцам нужны наши секреты минного дела. Ты же знаешь, что в этом вопросе мы, русские, обскакали флоты всего мира. За океаном - детские игрушки, а не минные постановки...
   На вокзале в Петрограде опять подкатился к нему Глэнон:
   - На досуге, адмирал, поразмыслите над нашим предложением. Мы не пожалеем золота. В случае согласия - вот мой адрес: Зимний дворец - миссия адмирала Глэнона...
  
   В Мариинском дворце Колчак выступал перед министрами.
   - Вы слабые люди, - заявил он правительству. - Вы замусорили всю Россию высокопарными словами, когда требуется только кулак...
   Ему предложили ехать обратно в Севастополь и поднять на флагмане свой вымпел - тогда якобы все уладится.
   - Мой вымпел разорван в клочья... Вам этого не понять!
   - Может, примете на себя Балтийский флот?
   - Из огня да в полымя? - спросил Колчак, кося глазами.
   На выходе из дворца за адмиралом вдоль тротуара следовала машина под звездным флагом Штатов... Глэнон помахал рукой:
   - Адмирал, садитесь. Я подвезу вас... Кстати, опять об Америке. Вы напрасно так относитесь к поездке за океан. Вы, русские, плохо представляете страну, которая вас отлично знает.
   Колчак, не отвечая, развернул столичную газету. В глаза бросилось крупное клише. Плакат. Не русский плакат - американский! Дядя Сэм в шляпе квакера строго указывал на Колчака пальцем, а под плакатом - броская надпись:
  
   I WANT YOU FOR US ARMY (ВЫ МНЕ НУЖНЫ ДЛЯ АРМИИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ)
  
   Колчак в раздражении перевернул страницу. Зачем ему это? Он ждал момента, когда реакция призовет его в диктаторы: нужен Наполеон, нужен кулак! Но... Колчак просчитался, ибо в диктаторы уже нацелился сам Керенский. Адмирал сейчас ему просто мешал, и, кажется, он был не прочь спровадить его от себя подальше - за океан...
   Колчака навестил французский легионер Зиновий Пешков:
   - Адмирал, имею до вас поручение Пуанкаре - вас ждет высокий пост, если вы согласитесь взять на себя командование...
   - Постойте. Не торопите меня. Я жду...
   Лига георгиевских кавалеров (самая монархическая) вручила Колчаку золотое оружие. Колчак почти с яростью схватил его в свои костистые пальцы. Бледными от волнения губами он истово целовал мерцающее лезвие. Он задыхался:
   - Клянусь! Все свои силы... единая и неделимая... триста лет династии... А Руси - восемьсот... стояла, стоит и стоять будет! Я, адмирал Колчак... торжественно... клянусь при всех...
   Глэнон первым поздравил его с высокой наградой:
   - Завтра об этом будут писать наши газеты. Вас там ждут, а чего ждете здесь вы? Британская "Интеллидженс сервис" уже взяла вас под негласное наблюдение. О, пусть это вас не слишком пугает: просто британской разведке стало известно, что германская агентура готовит на вас покушение в Петрограде. А вот за океаном...
   Временное правительство выдерживало Колчака "на льду", чтобы он сохранился в лучшей форме для боев с революцией. Оно требовало от адмирала жертвы. "Принесите себя в жертву... ради нас!" - так прямо и заявляли ему министры. Но ради них он не хотел идти на заклание, как глупый агнец. Разговоры и слухи о его диктаторстве не прекращались. Суворинские газеты декларировали открыто: "Пусть все сердца, которые жжет боль об армии, будут завтра на улице... Пусть ... уступят место председателя в кабинете адмиралу Колчаку. Это будет правительство победы!"
   Германские подводные лодки, шныряя по Северному морю, задерживали для обысков корабли, идущие в Англию. Шла проверка документов - немцы искали Колчака. Под измененным именем, с подложным паспортом в кармане, одетый в штатское платье, Колчак благополучно прибыл в Америку как почетный гость США.
   Революционная Россия на время рассталась с адмиралом, чтобы встретиться с ним уже в сибирских снегах. Именно там, поддержанный всесильной Антантой, он и станет тем Колчаком, которого знает наш народ. Россия забудет, что он был прекрасным минером и талантливым флотоводцем, что он был полярником и гидрографом, - отныне и во веки веков адмирал Колчак останется памятен как враг народа - самый опасный, самый коварный и самый сильный...

***

  
   Эссен - Канин - Непенин - Максимов - Вердеревский... Теперь начальник Минной дивизии контр-адмирал Развозов получил приказ сдать дивизию контр-адмиралу Старку, а самому заступить пост Комфлота. С чего начать и за что браться?..
   - Я за старые порядки, - предупредил Развозов. - Флот распустился, он потерял боевые качества. Вернем ему божеский вид...
   Керенский, став уже премьером, публично объявил балтийцев германскими агентами, сознательно разрушающими русский флот. Центробалт переизбрали заново, и Развозов взял его в свои руки, как когда-то Колчак держал в руках вожжи черноморских ревкомов. Немцы наступали по всему фронту, и сложный вопрос о братании заглох сам по себе. Куда же там брататься, если брат-немец своего брата-русского на штык сажает и радуется... Кайзер забрал Тарнополь, наши войска оставили Галич и Станислав, все рушилось в наступлении, к которому призывал Керенский, и наступление обратилось в беспорядочное бегство и дезертирство. Русские войска разложились! Не желая воевать, они мародерствовали, занимались грабежом, насиловали женщин. Это была уже не та победоносная армия России, какую знали раньше, - это был деморализованный сброд...
   После отречения царя Временное правительство назначило генерала Алексеева Верховным главнокомандующим русской армии, в которую уже ворвались политические страсти, раскалывавшие и разваливавшие ее. Алексеев делал все возможное, пытаясь сохранить боевую мощь войск и довести войну, которой было принесено уже так много жертв, до победоносного конца. Увы, воскресения не происходило. Страну и армию все более захватывала революционная анархия. 21 мая Алексеев направил Временному правительству телеграмму, требуя принять самые жесткие меры для восстановления дисциплины в армии. "Развал внутренний, - писал он, - достиг крайних пределов, дальше идти некуда". Но в тот же день М.В. Алексеев был смещен с поста главнокомандующего и заменен генералом Брусиловым - самым популярным в то время генералом.
   Но и ему не удалось остановить развал армии и ее отступление на всех фронтах. На 16 июля Керенский созвал в Ставке экстренное совещание, в котором приняли участие: министр иностранных дел Терещенко, Верховный главнокомандующий генерал Брусилов и его начальник штаба генерал Лукомский, генералы Алексеев и Рузский, главком Северного фронта генерал Клембовский, главком Западного фронта генерал Деникин и его начальник штаба генерал Марков, начальник Морштаба адмирал Максимов, генералы Величко, Романовский, комиссар Юго-Западного фронта Савинков.
   Генерал Брусилов обратился к присутствующим с краткой речью, которая поразила всех слишком общими и неопределенными формами. В сущности, он не сказал ничего. Затем слово было предоставлено Деникину, выступление которого высоко оценил Керенский, поблагодарив генерала. Через два дня Брусилов был освобожден и Верховным главнокомандующим стал генерал Корнилов. Все надеялись, что, может быть, именно Корнилов сумеет справиться с надвигавшейся катастрофой. "Дай Бог Корнилову сил, терпения, мужества и счастья", - писал Алексеев в июле 1917 года. Большинство руководителей России, считал он, "ничтожны, заняты делами личными и интересами своих партий". Генерал Корнилов во главе верных ему войск продвигался к Петрограду, надеясь предотвратить надвигающуюся революцию.
   Прямого участия в корниловском движении Алексеев не принимал. Когда войска Корнилова шли к столице, он находился в Петрограде, заседал в Совете республики - некоей форме представительного совещания при Временном правительстве. Некоторые члены Временного правительства и либеральные лидеры в момент "корниловского кризиса" уговаривали Алексеева возглавить правительство. Он согласился. Но кавалерийские части генерала А.Крымова, посланные в помощь Корнилову, до Петрограда так и не дошли. "Путч" провалился. Сместив Корнилова, Керенский сам стал Верховным главнокомандующим, а должность начальника штаба Ставки уговорил все же принять генерала Алексеева.
  
   В то время вице-адмирал А.В. Колчак, наравне с генералом от инфантерии Л.Г. Корниловым, рассматривался как потенциальный кандидат в военные диктаторы. Именно по этой причине в августе А.Ф. Керенский, который мечтал сам вознестись на этот пост, вызвал адмирала в Петроград, где принудил его подать в отставку. А затем Колчак, по приглашению командования американского флота, отправился в США. Для якобы консультирования американских специалистов об опыте использования русскими моряками минного оружия на Балтийском и Чёрном морях в Первую мировую войну. По словам самого Колчака, существовала и иная, тайная, причина его поездки в США:
   "Адмирал Глэнон совершенно секретно сообщил мне, что в Америке существует предположение предпринять активные действия американского флота в Средиземном море против турок и Дарданелл. Зная, что я занимался аналогичными операциями, адмирал Глэнон сказал мне, что было бы желательно, чтобы я дал все сведения по вопросу о десантных операциях в Босфоре. Относительно этой десантной операции он просил меня никому ничего не говорить и не сообщать об этом даже правительству, так как он будет просить правительство командировать меня в Америку, официально для сообщения сведений по минному делу и борьбе с подводными лодками".
   В августе 1917 г. Колчак посетил Англию, а уже оттуда на английском крейсере "Глодчестер" отправился в Соединенные Штаты. В то время этот русский адмирал интересовал союзников как незаурядный специалист военно-морского минного дела. И "русский адмирал" охотно согласился предоставить себя в распоряжение иностранных держав. В США А.В. Колчак пробыл чуть меньше двух месяцев. Он встретился там с русскими дипломатами во главе с послом Б.А. Бахметьевым, затем нанес визиты военным и государственным деятелям США - морскому министру, его помощнику, госсекретарю, военному министру, другим лицам, с которыми ему предстояло общаться и вести совместную работу.
   Позднее, 16 октября, Колчака принял сам президент Вудро Вильсон. Внешне прием выглядел даже помпезным. Но пока с июня по октябрь шло время, положение в мире, особенно в России, сильно изменилось. Эта бывшая союзница США, других стран антигерманского блока, оказалась малополезной в совместной борьбе. Большевики и анархическая стихия заканчивали разложение вооруженных сил страны. Выступление генерала Корнилова, имевшего главной целью спасение и оздоровление армии, потерпело тяжелую неудачу. Поэтому к представителям России, к планам совместных военных действий с ней уже не могло быть прежнего отношения. Неуважение к России ощущалось даже сквозь внешнюю любезность американцев.
   Почти сразу стало ясно, что идея совместных союзнических действий по захвату проливов Босфор и Дарданеллы и выведению из войны Турции уже невыполнима. Главный смысл миссии адмирала Колчака, встреч с ним военных и государственных деятелей США практически отпал. А ведь Колчак намеревался не только тщательно познакомить союзников с планом десанта в Босфор, захваченными с собой документами, быть консультантом и советником, но и стать непосредственным участником сражения.
   Колчак об этих столь неожиданных изменениях говорил: "После обмена визитами в первые же дни официальных приемов я выяснил, что план относительно наступления американского флота в Средиземном море был оставлен. Его выполнение невозможно было ввиду того, что шла перевозка американских войск на французский фронт, и производить новую экспедицию на Турцию, Дарданеллы было совершенно невозможно. Хотя военные круги и говорили, что это имело бы большое значение, так как захват Константинополя и вывод Турции из состава коалиции послужил бы началом конца всей войны... Я был глубоко разочарован, так как мечтал продолжить боевую деятельность, но видел, что отношение, в общем, к русским тоже отрицательное, хотя, конечно, персонально к себе я этого не замечал и не чувствовал...".
   После приема президентом Вильсоном миссия 20 октября выехала в Сан-Франциско, где Колчаку предложили остаться в США, обещая ему кафедру минного дела в лучшем военно-морском колледже и богатую жизнь в коттедже на берегу океана. Колчак ответил отказом, решив отправиться назад в Россию. И все же адмирал и его спутники с пользой провели время в Америке. Колчак по просьбе коллег-союзников вел занятия в Морской академии. Он также принял предложение от морского министра познакомиться с американским флотом, и на его флагмане "Пенсильвания" вместе с членами своей миссии более десяти дней участвовал в маневрах.
   В Сан-Франциско им довольно долго пришлось ждать парохода. Здесь Колчак получил некоторые известия об октябрьских событиях, но не придал им серьезного значения. На полученную из России телеграмму с предложением выставить свою кандидатуру в Учредительное собрание от партии народной свободы и группы беспартийных по Черноморскому флоту он ответил согласием, однако его ответная телеграмма опоздала. А сесть на перегруженный японский пароход "Карио-Мару" удалось с большим трудом, при помощи государственного секретаря Р. Лансинга и морского ведомства. Примерно через две недели члены миссии, кроме оставшегося в США Смирнова, прибыли в Йокогаму.
   И вот там, после длительного отрыва от информации о событиях в России, на Колчака обрушились ошеломляющие сообщения о свержении Временного правительства и захвате власти Советами, большевиками. Спустя некоторое время было получено известие и о начале переговоров правительства В.И. Ленина с немецкими властями в Бресте на предмет заключения мира, который Колчак расценивал, как "полное наше подчинение Германии, полную нашу зависимость от нее и окончательное уничтожение нашей политической независимости".
  

***

  
   Октябрьский большевистский переворот Колчак встретил с негодованием и к Советской власти до конца своих дней был крайне враждебен. Он был глубоко уверен (в отличие от значительной части военной интеллигенции), что от Ленина и его партии ничего позитивного для России, как и ее народа, ждать не приходится. Эти известия были для Колчака, как он потом отмечал, "самым тяжелым ударом, может быть, даже хуже, чем в Черноморском флоте. Я видел, что вся работа моей жизни кончилась именно так, как я этого опасался и против чего я совершенно определенно всю жизнь работал".
   В дальнейшем последовало заключение ленинским правительством Брестского мира, позорнее, кабальнее которого трудно было что-либо представить. Что дело идет к этому, Колчак предвидел и перед ним встал острейший вопрос: что же делать, как поступить дальше? В стране утверждается враждебный ему и массе других людей режим. Связывать служение Родине с большевизмом для него было немыслимо. Наоборот, надо было вступить в борьбу с ним. В этом отношении Колчак был тверд. Но как и где начинать эту борьбу - вот в чем вопрос. Будь Колчак в России в период переворота, он, несомненно, оказался бы в гуще контрреволюционных событий.
   А так, он подает прошение принять его на английскую военную службу и получает назначение на Месопотамский фронт. Адмирал выехал по назначению. Однако в Сингапуре он получает телеграмму от английского правительства, в которой сообщалось, что вследствие изменившейся обстановки на Месопотамском фронте и ввиду просьбы русского посланника в Пекине князя Кудашева английское правительство считает, что адмиралу следует направиться в Пекин, где поступить в распоряжение князя Кудашева.
   С недовольством и возмущением пустился Колчак в обратный путь. Еще назначенный царем посол Кудашев встретил адмирала радушно, пригласив сесть и предложив сигару.
   - Вы что же думаете, князь, - ринулся в атаку гость, - что со мной теперь можно делать все что угодно? Я был уже далеко от России...
   - Александр Васильевич, - улыбнулся посол, - этого требуют интересы родины.
   - Но у меня теперь нет родины! И я давно примирился с этим.
   - Ее надобно возродить отсюда, с Востока - маршем через Урал на Москву! Что вам далась эта Месопотамия? Да там уже вряд ли кто остался из русских. Все разбежались с приходом Ленина к власти. А из окон моего кабинета вам не видятся башни Кремля?
   Колчак сложил на груди руки, почти утонув в шикарном кресле, - он уже понял, что все решено без него, и ему остается лишь подчиниться. Князь Кудашев без обиняков подтвердил это:
   - Да, адмирал, вопрос решен. Дальний Восток станет базой для дальнейшего продвижения в глубину несчастной нашей России. Вам предстоит утвердить в Сибири основы истинной демократии. Средства, - ответил он следующий вопрос Колчака, - для начала вы получите с полосы отчуждения КВЖД, дальше помогут японцы, американцы, те же англичане. Отличная артиллерия из Канады! Шестнадцать тысяч чехов уже во Владивостоке. Вы понимаете, какая гигантская дуга опоясывает большевистскую Москву и ее губернии, адмирал? Не говоря уже о французах, которые на юге поддерживают Деникина... Нужен только блестящий организатор, и союзники единогласно сошлись во мнении, что лучше вас никого нет... Итак, адмирал, - Харбин!
   В замусоренном Харбине, с его многочисленными притонами, Колчака ожидали финансисты Путилов, прибывший из Франции, и Гойер - глава Русско-Азиатского банка. На заседании правления КВЖД Колчака сделали акционером. Затем японский генерал Накасима, ласково улыбаясь адмиралу, обещал дать ему оружие, но больше всего он интересовался пространственными компенсациями. Колчак сделал вид, что не понял вопроса - он был сторонник "единой и неделимой". Но японцы не желали иметь у себя под боком сильную русскую армию, к организации которой приступал адмирал. Они хотели, чтобы в Сибири была только японская армия, и науськивали атамана Семенова против Колчака.
   Адмирал отплыл в Японию, чтобы пожаловаться на агентов русскому послу в Токио Крупенскому. Но тот пожурил Колчака за слишком независимую позицию, на что услышал ответ: "Самурай для меня - не джентльмен!" Встреча с начальником генштаба Ихарой ничего, кроме улыбок и комплиментов, не содержала, а гостю было предложено отдохнуть. Фактически это был арест Колчака: колоритный домик в горах, певучий звон ручьев по ночам. К адмиралу приставили молоденькую японку с печальными глазами. Она приходила по утрам и, сняв туфли, долго кланялась, затем разливала чай и подавала адмиралу халат. Когда же он мылся в ванне, она терла ему спину, а потом сама залезала к нему в горячую воду...
   Здесь, в горах, и отыскал его британский генерал Нокс, заверивший адмирала, что формирование армии возможно лишь под наблюдением английских организаций. Колчак согласился: джентльмены - не самураи. За спиной нового полководца встала и Америка: адмирал был выгоден ей, ибо он являлся врагом и большевизма, и японцев. Колчак выехал в Харбин, намереваясь затем пробираться в Россию.
  
   Демонстративно (как всегда!) сложив с себя обязанности члена правления КВЖД, адмирал Колчак принял решение пробраться на Юг и примкнуть к Добровольческой армии Деникина. В середине октября он прибыл в Омск, где ему было предложено войти в состав Директории, а уже 4 ноября был назначен военным и морским министром. Всего две недели пробыл Колчак в этой должности, а затем возглавил военный переворот, вследствие которого Директория, представлявшая собой блок правых эсеров и левых кадетов, была упразднена. Власть перешла в руки Совета министров, и на его заседании Колчак был избран Верховным правителем России с производством в полные адмиралы. По его указанию арестованные руководители Директории эсер Н.Д. Авксентьев, В.М. Зензинов и другие были снабжены крупными денежными суммами и высланы за границу.
   Власть Колчака признали руководители основных формирований белых в других районах России, в том числе А.И. Деникин, на которого нажали союзники. В руках А.В. Колчака оказался золотой запас России, он получил военно-техническую помощь от США и стран Антанты. Ему удалось создать к весне 1919 года армию общей численностью до 400 тысяч человек. Высшие успехи армий адмирала Колчака пришлись на март-апрель 1919 года, когда они заняли Урал. Однако вслед за этим начались поражения, которые объяснялись, прежде всего, стратегическими и тактическими просчетами. Сам адмирал был некомпетентен в военных делах, а его генералы не блистали особыми дарованиями.
   Были и другие причины: фактический отказ Правителя от решения аграрного вопроса, коррупция в тылу, атаманщина, а также - борьба против колчаковского режима эсеров, партизанское движение, постоянные конфликты и противоречия с союзниками, в том числе с руководством Чехословацкого корпуса, с командующим союзными войсками в Сибири французским генералом М.Жаненом. Колчак упорно придерживался принципа "единой, неделимой" России, и в июне 1919 г. отверг предложение барона Маннергейма двинуть на Петроград 100-тысячную армию в обмен на признание независимости Финляндии, которая уже стала фактом и без его санкции.
   Колчак своим прошлым, воспитанием и образованием не был подготовлен к роли Диктатора в условиях Гражданской войны: он плохо разбирался в политических вопросах (еще в апреле 1917 считал Георгия Плеханова эсером!), в проблемах государственного управления, и был зависим от добросовестности своих советников. Не последнее место в перечне недостатков новоявленного "Бонапарта" следует отвести и его великорусскому шовинизму, что зачастую характерно именно для людей нерусской национальности. Вспомним, что его прапрадед был ногайским беем на службе у турецкого султана...

Глава 14. ИНТЕРВЕНЦИЯ

  
  
   Еще в 1917 году началась интервенция иноземных войск на Мурмане - в самом северо-западном углу России. Начиналась она тихо, ползуче, понемногу превращая союзную миссию Антанты по защите края от общего врага - Германии в прямую оккупацию этой исконной территории России. В марте 1917 г. в ходе Первой мировой войны произошли некоторые изменения. После отречения Николая II и формирования Временного правительства президент США объявил войну Германской империи (а позже и Австро-Венгрии). Тогда же США начали оказывать экономическую и техническую поддержку Временному правительству России.
   Последнее наступление русских армий было остановлено контрнаступлением немцев в июне. В полках и дивизиях тогда же начались мятежи и дезертирство. Военное снаряжение, которое союзники продолжали доставлять через Архангельск и Мурманск, в войска больше не поставлялось и начало накапливаться в этих портах. А для его охраны там появились антантовские контингенты.
   С приходом к власти в октябре 1917 г. большевиков ими был подписан сепаратный мирный договор с Центральными державами, что позволило Германии перебросить силы на Западный фронт, чего так не желала Антанта. А в апреле 1918 г. Германия высадила десант в Финляндии и появилась угроза, что немцы с финнами захватят железную дорогу Мурманск-Петроград и стратегически важный незамерзающий порт Мурманск. В таких сложных обстоятельствах английское и французское правительства решили провести интервенцию на север России, чем планировалось достичь следующих целей:
   - не дать большевикам или немцам захватить поставленное Антантой снаряжение в Мурманске и Архангельске;
   - поддержать Чехословацкий легион, который был рассредоточен вдоль Транссибирской магистрали;
   - вновь открыть Восточный фронт, свергнув большевиков с помощью Чехословацкого легиона и антибольшевистских сил.
   Не имея возможности послать большую армию, Англия и Франция попросили о помощи президента США Вудро Вильсона. В июле 1918 года Вильсон, не прислушавшись к мнению своего Военного департамента, дал согласие на участие в той интервенции ограниченного контингента войск США. Эти американские подразделения составили Американский экспедиционный корпус в Северной России, а все силы интервентов на Севере находились под британским командованием, возглавляемым сначала генералом Пулем - в Мурманске, а затем генералом Айронсайдом - в Архангельске.
  
   После прихода к власти в Петрограде большевиков ситуация в Мурманске стала еще более запутанной. Во главе Совета стоял Юрьев - старый соратник Троцкого, и ему удавалось поддерживать видимость подчинения края столице, но был и Главнамур под началом контр-адмирала Кетлинского, назначенного еще Керенским. А главное, что и тому, и другому нужно было согласовывать все свои действия с британским адмиралом Кэмпеном - старшим на мурманском рейде. И окружение Кетлинского все больше тянулось именно к союзникам, считая, что только они помогут сохранить этот край для России. С чем сам главнамур никак не желал соглашаться, говоря:
   - Даже бессильные, сидя на этом берегу, мы являемся залогом того, что Мурман принадлежал, и будет принадлежать России... Дальнейшее проникновение англичан на наш Север может обернуться катастрофой.
   - Но союзники, - возражал ему начштаба Веселаго, - не могут доверять нам, пока в стране царит анархия! Если мы сами не позовем их, они будут вынуждены вмешаться силой. Лучше иметь с ними дело как с друзьями, нежели как с хозяевами... У них давно определены зоны влияния: Франция берет на себя Юг России, Англия - Север, японцы будут на Дальнем Востоке, американцы будут везде. Разве можно простить большевикам позор Бреста?.. Добавьте сюда еще угрозу немецкого вторжения и угрозу финских егерей под командованием барона Маннергейма!
   - Куда вы толкаете Главнамур? - теряя самообладание, закричал адмирал. - Я скорее подчинюсь Совнаркому Ленина, но только не власти морской пехоты его королевского величества! Мы вовлечены в работу чудовищных ЖЕРНОВОВ - между двумя этими мирами...
   А всего лишь через несколько дней труп контр-адмирала Кетлинского нашли в сугробе неподалеку от его дома. Убийцы, конечно, найдены не были, но их назначили: матросы с крейсера "Аскольд", отомстившие бывшему своему командиру. Так, одним ударом были устранены сразу два препятствия союзников: не соглашавшийся передать им власть русский адмирал и единственный, державший порох сухим, русский корабль. А вскоре на мурманский причал выгрузился прибывший из Англии десант морской пехоты, имея задачу оказание помощи уже находившимся в Мурманске британским войскам.
   Сигналом для таких действий стала телеграмма Наркоминдела Льва Троцкого - в ответ на запрос Мурсовета о возможных формах помощи союзников. "Вы обязаны принять любое содействие союзных миссий", - распорядился второй человек Совнаркома.
   Руки союзников были развязаны, и теперь вся власть на Мурмане перешла к срочно созданному Союзному военному совету - по одному представителю от Англии, Франции и России. Что на деле означало начало интервенции Антанты. На правах старой дружбы и согласия...
   6 марта десант высадил линкор "Глория", на следующий день на Мурманском рейде появился еще один английский крейсер "Кокрен", 18 марта - французский крейсер "Адмирал Ооб", а 27 мая - американский крейсер "Олимпия". В середине марта в Лондоне состоялась военная конференция Антанты, на которой обсуждался вопрос об интервенции. В условиях начавшегося немецкого наступления на Западном фронте было решено не отправлять в Россию крупных сил. В июне в Мурманске высадилось ещё 1,5 тысячи британских и 100 американских солдат.
   Ключевыми пунктами на севере России были незамерзающий порт Мурманск, основанный всего двумя годами раньше, и крупный портовый город Архангельск, в котором, по сведениям Антанты, хранилась основная часть поставленного вооружения. В дальнейшем предполагалось завербовать достаточное количество антибольшевистских сил, чтобы развить наступление на юг и соединиться там с Чехословацким легионом.
   Начиная с конца марта в Карелию также вторглись отряды белофиннов численностью около 2500 человек, основными целями которых были города Кемь и Кандалакша. Местное население оказывало им активную поддержку. Красноармейцы в Карелии располагали лишь небольшими отрядами в 10-15 человек на станциях железной дороги и около 150 человек на станции Кемь. Оказать серьёзное сопротивление белофиннам они не могли, но, отступая, им все же удавалось сжигать мосты и мешать продвижению сухопутных сил противника.
  

***

  
   2 августа 1918 г. с помощью эскадры из 17 военных кораблей произошла высадка 9-тысячного отряда Антанты под командованием генерала Пуля в Архангельске, где к тому моменту советская власть уже была свергнута в ходе переворота, организованного кавторангом Чаплиным, имевшим британское гражданство. Однако военных припасов войска Антанты там не нашли - большая их часть была заблаговременно вывезена вверх по Северной Двине. Первое время, пока силы РККА на севере были дезорганизованы и неукомплектованы, американские и английские войска активно продвигались вглубь Архангельской области. Однако транспортные возможности на севере России были крайне ограничены, фактически наступление могло идти только по крупным рекам, в первую очередь по Северной Двине, и вдоль железной дороги на Вологду. В итоге зоны контроля интервентов оказались исключительно вытянутыми, защищать фланги становилось всё сложнее.
   Войска Красной армии оказались гораздо более организованными, чем предполагалось. К примеру, когда 28 августа 1919 года британский шестой батальон морской пехоты получил приказ выбить большевиков из посёлка Койкари, он понес потери - 3 человека убитыми и 18 ранеными (включая командира батальона) - из-за небрежно спланированной атаки. Неделей позже поражением закончилась очередная атака англичан. Русский проводник завёл отряд в крайне неудобное для обороны место, где на него напали отряды красноармейцев, в итоге погибло два ротных и батальонный офицер. Узнав о том, что на следующий день вновь назначена атака на деревню, одна рота морпехов отказалась подчиняться приказам, и отступила в союзное поселение.
   После взятия союзниками Архангельска был сформирован флот для действий на судоходных реках Северная Двина и Вага, состоящий из 11 мониторов, а также захваченных в гавани тральщиков и канонерских лодок. Он являлся основной силой интервентов, неоднократно помогая наземным войскам огнём своих пушек и отдельными десантами в тыл позициям красноармейцев. Однако срочно сформированная красная речная флотилия, не имевшая крупных судов, успешно противодействовала интервентам, постепенно выводя из строя один корабль за другим.
   Войска интервентов также имели значительное преимущество в вооружении и артиллерии; пулемёты Льюиса были исключительно эффективны против красноармейской пехоты, вооружённой в основном винтовками Мосина. Но и эти преимущества не помогли преодолеть всё усиливающуюся оборону Красной Армии. В итоге к осени 1918 года интервенты остановились, продвинувшись максимально до города Шенкурск на реке Вага, и до устья Нижней Тоймы на Северной Двине, и начали готовиться к наступающей зиме. Но, неожиданно для интервентов, с наступлением морозов началось крупное наступление большевиков.
   И напрасно генерал Пуль клялся, что, вступив в Архангельск, он через десять дней будет сидеть в Вологде. А в Версале пришли к выводу, что Пуль, с его способностями, лучше всего подойдет для армии Деникина на юге России, и на его место в Архангельск англичане прислали отчаянного смельчака генерал-майора Айронсайда - молодого и энергичного колонизатора. Вслед за Айронсайдом въехал и генерал Марушевский, командовавший прежде русским экспедиционным корпусом во Франции.
   В сравнении с гигантом Эдмундом Айронсайдом генерал Владимир Марушевский выглядел чуть не гномом, и в армии его называли "Володенька". Если наличие русского и английского командующих в Архангельске еще как-то можно было объяснить, то прибытие вскоре еще и генерала Миллера вовсе покоробило "Володиньку", который активно взялся было создавать Северную армию. И он с возмущением говорил в кругу приближенных офицеров:
   - Политика союзников здесь колониальная. Именно такая, какую они применяют в отношении цветных народов. В русском человеке очень развито инстинктивное чувство, и вот заметьте, с каким недоверием относятся в Архангельске к англичанам... Но у нас нет сейчас иного выхода, и мы вынуждены принять помощь даже от явных колонизаторов. Для начала давайте, господа, наводить порядок...
   Но порядка не было, как не было и денег. На призыв Северного правительства к населению вступать в ряды новой армии откликнулись лишь несколько гимназистов. Рабочие архангельских верфей и заводов не хотели вступать в Белую армию, как ранее не желали вступать и в Красную. Начал Марушевский, как и положено убежденному монархисту, с введения погон. Но даже старые боевые офицеры категорически были против - что угодно, только не погоны. Но Марушевский гнул свою линию: кокарды, погоны, ордена, именное оружие. С трудом разыскали у букинистов экземпляр царского устава - внутреннего, а затем и дисциплинарного. Отпечатали тираж в типографии, как было - с "ятями", и теперь читали вслух, как стихи, с упоением.
   Кое-как армия была создана, и теперь приступили к ее экипированию, вооружению и обучению. А пока фронт против большевиков держали англичане и американцы. Пробки интервентов, забитые в горло Северной Двины и колею железной дороги, сидели крепко, закрывая Архангельск от 6-й армии красных. А Колчак, преодолев Урал, рвался дальше, на соединение с Северной армией в районе Котласа. Но прежний пыл в частях союзников заметно поугас, особенно - у американцев, рвавшихся домой. Айронсайд убеждал нового командующего Северной армией Миллера, что вскоре по прибытии из метрополии двух новых бригад они начнут новое наступление на Котлас. Сдавший сразу после Пасхи свою должность Марушевский убывал в Хельсинки, как стали теперь именовать финскую столицу Гельсингфорс, на переговоры с бароном Маннергеймом...
   Никогда еще не была британская армия так сильна на севере России, как весной 1919 года. Громадная сила выросла перед 6-й армией большевиков. Но фронт уже начал разваливаться, и английское командование считало абсурдом выправлять и удерживать его. Лондон упрекал Айронсайда как раз в том, что он засиделся в Архангельске и не вывел свою армию из России гораздо раньше. Теперь эвакуация грозила обернуться постыдным драпаньем, а этого англичане всегда боялись: для них престиж значил много. Громадная эскадра транспортов уже спешила из британских портов, чтобы снять в Архангельске целую армию.
   А среди белогвардейцев лишь немногие знали о предстоящей эвакуации англичан, остальные по дурости продолжали рассчитывать на грандиозное наступление. Генерал Роулсон, прибывший с двумя бригадами и пятью мощными танками, был прекрасным специалистом по эвакуации, и свежие силы нужны были лишь для ее прикрытия. На прямой вопрос Миллера, что будет с краем, когда уйдут союзники, Айронсайд ответил:
   - Нетрудно догадаться, что вслед за нами, наступая нам на пятки, сюда придут большевики... А вам наше правительство предлагает тоже уйти - ваши силы пригодятся еще на юге России.
   Итак, интервенция на Севере заканчивалась, наступал период "миллеровщины"...

***

  
   В ноябре 1918 года и в Германии грянула революция, ликвидировавшая монархию. Непобедимая немецкая армия уносила ноги из России, прихватив, однако, все, что только можно было увезти и унести. Перелом в борьбе на Западном фронте уже обозначился резко, и до Ньюмаркета, где несуразным скопищем засели русские офицеры, давно стремящиеся попасть в Белую гвардию, доходили слухи, что фронт теперь надвигается на саму Германию и что немцы уже сыты войной по горло. Как ни странно, настроение в Ньюмаркетском лагере от этих вестей было подавленное.
   - Мир воспрянет, - говорили со злостью, - но что Россия? Ограбленная, голодная, изнасилованная, - ей не бывать на пиршестве всеобщей победы. Большевики свой мирный пирог слопали еще в Брест-Литовске, и Россия разодрана на куски!..
   - Россия нас отвергла. Европа прокляла, - говорили офицеры. - Что мы способны еще сделать? Только одно: ворваться в отечество - с бою!
   Павел Саблин уже не раз пожалел о своем решении, приведшем его в этот лагерь, откуда никак не выбраться на родину. И вот, наконец, появилась информация о скором отъезде. Правда, не на Тихий океан, как обещали англичане ранее, а северным путем, через льды. В Ливерпуль пришел русский ледокольный пароход "Соловей Будимирович" и белогвардейских офицеров отправили на погрузку.
   Близился уже конец Великой войны в Европе, а для них война еще только начиналась - братоубийственная, гражданская. Ледокол числился за флотилией СЛО, но давно уже был захвачен англичанами. Команда на нем была вся из латышей, а ходил он по морям под малиновым флагом "фльоты" УНР. В ожидании "добра" на выход "Соловей" очень долго стоял на швартовых, и капитан беспокоился: навигация подходила к концу, как бы не затерло их льдами в Карском море. Оказалось, что ждали вестей из России: там свергнута была омская Директория, и Верховным правителем России объявил себя адмирал Колчак. Вот к нему-то в помощь и собирались британцы отправить русских путем Нансена. Наконец-то из далекого Омска радиотелеграф донес потрясающую весть: Колчак пошел на Москву!
   Вот тогда пошел и ледокол "Соловей Будимирович". Впереди далекий и трудный путь за Вайгач, а потом - на баржах предстояло белогвардейскому пополнению из низовьев Оби спуститься к наступающей армии, прямо в бой. Чтобы через хребты Урала, минуя Ярославль, шагнуть с Колчаком в златоглавую и первопрестольную!..
  
   Ледокол, облепленный мокрым снегом, вибрируя всем корпусом, взбирался на крутую волну. Выбрался на самый ее гребень и, словно самоубийца, кинулся в пропасть. Распалась под днищем вода - и хлынула через палубы. Мутные потоки неслись над мостиком, ломая хрупкие сосульки льда. Повалив ледокол в затяжном крене, море несло его на сверкающий гребень другой волны. Саблин встал - его отшвырнуло в сторону. Хватаясь за пиллерсы, бегущие от подволока, пробирался он к трапу. Командный отсек был заполнен тяжелым воздухом, а в синем ночном свете лица офицеров, смертельно страдающих от качки, казались масками. Один лишь он - единственный моряк в отряде - терпел это испытание стойко.
   При подходе к норвежскому порту Тромсе, где предстояла бункеровка, Саблин растормошил офицеров, предложив вымыть за собой травлю. В Тромсе узнали, что Колчак взял Пермь, и настроение сразу поднялось, появилось желание посмотреть город. Но вскоре ледоколу пришлось вновь идти в море, поскольку угля ему не дали, и басистый его гудок стал срочно созывать пассажиров, разбредшихся по местным кабачкам. И вновь - качка, вновь невыносимые страдания сухопутных офицеров.
   В Варде, где обещали дать уголь, пришли глубокой ночью, и берега было не видать. Тут уже царила настоящая полярная тьма, и лишь сполохи, бегущие по небесам, едва освещали ряды заснеженных скал. К ледоколу подошел консульский мотобот, и чья-то рука злорадно швырнула в кубрик офицерам пачку свежих английских газет. То, что они узнали из этих газет, потрясло всех: большевики остановили Колчака, а 25 февраля 6-я армия красных отбила у англичан обратно город Шенкурск. Английский парламент, судя по этим газетам, был настроен панически: он признавал удивительную гибкость стратегии большевиков, выдержку и боеспособность красных бойцов.
   Под мертвым синим светом, сочившимся в глубину отсека, никому не хотелось говорить. Как стало известно, льды за Карскими воротами уже сомкнулись и к Колчаку им не пройти. А из Архангельска пришла телеграмма от имени генерала Миллера: офицеров, прибывших из Англии, отправить в деревню Усть-Щугор на Печоре, где действует отряд князя Вяземского, причисленный теперь к колчаковской армии. И - снова в путь. Ледокол, отряхивая с палубы тяжелую воду, медленно огибал остров Рыбачий... И вот взревел гудок ледокола, утихомирились волны: прямо с Кильдинского плеса "Соловей Будимирович" входил в теснину Кольского залива.
  
   Лейтенант Саблин заранее вышел на палубу, чтобы приветствовать появление родной земли, от которой он отвык и по которой очень скучал на чужбине. С грохотом обрушились из клюзов якоря с развернутыми для зацепа лапами, и задумавшийся Павел вздрогнул от неожиданности:
   - Неужели пришли? А где же Мурманск?
   Пригляделся моряк: да, действительно пришли. Вон и огни бараков, а луч прожектора выхватил вокзальные рельсы и скопившиеся на них вагоны. А вдали, от причала, уже тарахтел двигатель портового катера, спешившего к ним навстречу. Саблин заблаговременно договорился с командиром отряда об отлучке на берег, чтобы навестить оставленную им еще в Романове семью. И теперь он с нетерпением дожидался катера...
   Почти двое суток простоял ледокол на мурманском рейде и все это время Павел провел с семьей, ничего о нем не знавшей с лета минувшего года. Через девять месяцев после ухода в Англию крейсера "Варяг" его супруга благополучно разрешилась вторым ребенком, и теперь просоленный морем и похудевший лейтенант Белой армии целыми днями забавлялся с малышкой Дашей и заметно подросшим Мишей. Учился он в той же школе, в которой преподавала словесность его мать.
   Но сытые и благополучные времена Мурманска ушли в прошлое и питались они теперь, как и большинство простых мурманчан, рыбой да примороженной картошкой. Кратковременный визит главы семейства, убывавшего на фронт, подтолкнул его супругу перебраться с детьми в уездный Александровск, куда ее давно уже звали петроградские знакомые. Павел не стал противоречить, поскольку там, в научном городке, по словам Нади, все было, как в мирное время: тихо, чисто, да и с продовольствием вопрос урегулирован - его регулярно подвозили из соседней Норвегии.
   К полудню второго дня все семейство Саблиных перебралось на борт ледокола, разместившись на время в штурманской каюте и, спустя два часа, высадилось на пирсе Александровска, расположенного в самом устье Кольского залива. После мурманского развала здешняя Екатерининская гавань выглядела очень уютно: чистенькие коттеджи, как в Норвегии, библиотека и школа на горке, культурные и приветливые жители, встретившие ледокол и высадившихся с него пассажиров. Доставив свою семью в колонию ученых, занимавшихся изучением рыб, Павел Саблин разместил ее в домике, предоставленном для новой заведующей библиотекой.
   Наскоро попрощавшись с женой и детьми, он почти бегом возвратился в порт, где "Соловей Будимирович" уже нетерпеливо погукивал, звал его на Печору. Туда, к бородатому князю Вяземскому, уничтожившему все советы Полярного Урала, ранее отправлены были из Мурманска караваны судов, груженые отрядами чехов и сербов - бывших пленных из австро-венгерской армии. Теперь шло подкрепление из Англии - собранные по разным притонам русские офицеры, рвавшиеся спасать свою отчизну от большевиков.
  

***

  
   В декабре 1918 года Сибирская армия Колчака предприняла мощный натиск на противника: 3-ья Красная армия была разгромлена. После захвата Перми колчаковцы двинулись на Глазов и Вятку. А в Зауралье, в районе Ляпино - Березов, белые сконцентрировали батальон князя Вяземского, примерно в 400 штыков, и 20 декабря атаковали в деревне Щекурья красную заставу, почти полностью ее уничтожив. Но два дня спустя белые снова были выбиты из Щекурьи.
   В январе 1919 года командир северной группы Сибирской белой армии полковник Казагранди усилил в Ивделе батальон князя Вяземского ротой чехословаков в 134 штыка. По указанию Колчака в Тюмени был сформирован северный экспедиционный отряд. 17 декабря часть этого отряда вышла из Тобольска на Север. Отряды соединились в селе Самаровском, и батальон князя Вяземского стал насчитывать более 600 штыков.
   В ночь на 16 января белые атаковали Ляпино. Предварительно село подверглось обстрелу из бомбометов, и с криками "Ура" белые вошли в деревню. Бежавшие из села красные собрались в Щекурье. Было принято решение отступать в Усть-Щугор. Стоял лютый мороз, в то время как большинство ляпинских красноармейцев были легко одеты и во время 200-километрового отхода по Сибиряковскому тракту 15 человек замерзли насмерть. 21 января остатки красноармейского отряда появились в Усть-Щугоре, вызвав там переполох известием о наступлении белых из-за Урала.
   Когда Ляпино снова захватили белогвардейцы, они жестоко расправились со всеми, кто помогал красным. Но недолго были они здесь хозяевами - к деревне подошли крупные силы красных под командованием Лепехина. Его отряд в очередной раз освободил деревню от белых. В последний момент, когда красноармейцы подходили к деревне, белогвардейцы решили отомстить всем - они бросили оставшийся хлеб на берегу реки Ляпин и засыпали его песком. На этом, собственно, и закончились "подвиги" бывшего командира миноносца "Бесшумный" лейтенанта князя Вяземского.
   Директивой командования белых от 3 марта 1919 г. полковник Д.Д.Шапошников официально был назначен командующим Мезенско-Печорским районом Северного фронта. Постановлением ВПСО от 17 марта он был произведен в генерал-майоры и награжден британским орденом "За выдающиеся заслуги" - за успешное строительство армейских подразделений на Удоре и Печоре. А уже своим приказом генерал-майор Шапошников произвел структурные изменения в своих частях, призванные улучшить боеспособность армии. В этот приказ попали и некоторые из офицеров, недавно прибывших на ледоколе из Англии.
   Мезенский район был разбит на три боевых участка - Чубласский, Вашский и Койнасский. Начальникам этих участков были присвоены права командиров линейных батальонов. Действующие в Мезенском районе силы были разбиты на шесть рот и артбатарею, а в Печорском - на четыре роты, пулеметную команду и артиллерийскую полубатарею, командиром которой стал лейтенант Саблин. Численность всех войск, находившихся в ведении генерала Шапошникова в апреле 1919 г., оценивается, по меньшей мере, в полторы тысячи человек, из них 34 офицера.
   В марте 1919 г. штаб Шапошникова пережил кризис в настроениях солдат на Удоре, вызванный победоносным наступлением красных. В вашских подразделениях был раскрыт заговор с целью сдачи фронта и ареста всех офицеров. 40 солдат были тогда обезоружены, двоих расстреляли. Иное дело было на Печоре, где под влиянием кровавой политики красного террора, осуществлявшейся командиром ижмо-печорских отрядов красных (из бывших австрийских пленных) Морицем Мандельбаумом, крестьяне поддерживали белых.
  
   21 марта в районе Усть-Кожвы на средней Печоре произошла встреча архангельских и сибирских белых войск. Стороны обменялись приветствиями. Генерал-майор Шапошников доносил в Архангельск, что "...вооружение сибиряков слабое, ибо есть часть берданок, пулеметов мало", и просил выслать для печорских частей колчаковцев 20 пулеметов, 500 винтовок, 300 тыс. патронов и две портативные радиостанции для связи. Весной колчаковцы планировали развернуть наступление на Котлас, в связи с чем их командование запросило союзников усилить снабжение Сибирской армии.
   К лету 1919 г. англичане сосредоточили в Архангельске оружие, боеприпасы, снаряжение и обмундирование на 100 тыс. чел., чтобы при соединении архангельских белых частей с колчаковцами у Котласа передать это последним. Командир 25-го Тобольского полка полковник Бордзиловский запросил штаб Шапошникова о присылке в Троицко-Печорск "винтовок, орудий, пулеметов, бомбометов, 50 дюжин фотографических пластинок...". Колчаковцы просили также автомобили и даже танки, высылка которых на Печору морским путем была вполне реальной. В случае быстрого получения требуемого Бордзиловский гарантировал "взять Усть-Сысольск и Котлас в кратчайшие сроки".
   При штабе генерал-майора Шапошникова находилась для связи группа колчаковских офицеров во главе с подпоручиком Жалковским. А рота из печорского батальона Алашева по просьбе колчаковцев воевала с противником на Восточном фронте в апреле - мае 1919 г., участвуя в попытках колчаковцев прорваться на Вычегду. В апреле передовые казачьи части Сибирской армии появились недалеко от Кажима на юге Коми края, а красные спешно строили укрепрайон на Сысоле у Объячево.
   Оценку классового самосознания населения в Коми крае, в частности на Печоре, дал позже в своих мемуарах генерал В.В.Марушевский: "В этих глухих местах между Усть-Цильмой и Чердынью - революция потеряла уже давно свои политические признаки и обратилась в борьбу по сведению счетов между отдельными деревнями и поселками. На почве одичалости и грубых нравов местного населения борьба эта сопровождалась приемами доисторической эпохи. Одна часть населения зверски истребляла другую. Участники экспедиции (имеется в виду посланный из Архангельска в Омск отряд есаула Мензелинцева) видели проруби на глубокой Печоре, заваленные трупами до такой степени, что руки и ноги торчали из воды... Разобрать на месте, кто из воюющих красный или белый - было почти невозможно. Отравленные ядом безначалия, группы этих людей дрались каждая против каждой, являя картины полной анархии в богатом и спокойном когда-то крае".
   Негативное отношение населения к советской власти, вызванное красным террором и жесткой продовольственной политикой большевиков в деревне, позволили белым одержать в первой половине 1919 г. значительные успехи на Восточном фронте. В начале июня части Сибирской армии под командованием генерал-лейтенанта А.Н. Пепеляева заняли г. Глазов Вятской губернии. Одновременно союзники и Северная Добровольческая армия предприняли наступление на других направлениях Северного фронта. Планировалось, что после соединения с колчаковскими частями в районе Котласа специальная британская бригада, действуя в союзе с подразделениями генерал-майора Шапошникова, завершит разгром красных в Коми крае по Вычегде. 14 мая Шапошников подготовил директиву о наступлении на Яренск. Однако провал наступления в июне на пинежском направлении вынудил белых отказаться от дальнейших попыток овладения Котласом. И в том неудавшемся наступлении погиб, со всей своей батареей, лейтенант Павел Саблин, не успев отойти вместе с пехотными ротами...
   Общей причиной поражения колчаковцев на Восточном фронте является их стратегический просчет в выборе направления главного удара. Пытаясь соединиться с союзниками и Северной Добровольческой армией, сибирские войска основной удар по красным наносили на северном (пермском) направлении, что позволило противнику сосредоточить усилия и нанести контрудар на центральных участках Восточного фронта. В начале июля 1919 года Северная группа войск колчаковцев из-за массового отступления своих частей на центральных участках Восточного фронта вынуждена была также отходить на восток. 8 июля генерал-майор Шапошников проинформировал Архангельск об уходе колчаковских войск с Печоры, что поставило самого Шапошникова в трудное положение, поскольку на Печоре из состава архангельских войск был расквартирован только батальон Алашева.
  

***

  
   После заключения Брестского мира Германия предприняла новое наступление на Западе. Летом 1918 года германские войска прорвали оборону союзников и вновь вышли на берега Марны. Из дальнобойных орудий начался обстрел Парижа. Однако развить успех германская армия не смогла: иссякли ее последние резервы. В июле объединенные союзные армии, получившие свежие подкрепления из США и заморских территорий Великобритании, перешли в контрнаступление и начали постепенно вытеснять германские войска с оккупированных территорий Франции и Бельгии.
   Одновременно союзники развернули наступление на Балканском полуострове, которое вынудило к выходу из войны Болгарию. 29 сентября болгарское правительство запросило перемирия. Наступление англичан в Сирии, Месопотамии и Палестине, поддержанное арабскими повстанцами, заставило капитулировать Турцию, которая 30 октября подписала перемирие. Турецкие войска выводились из арабских стран. Турецкая армия разоружалась, а флот переходил под управление англичан и французов.
   Приближающийся военный крах совпал в Австро-Венгрии и Германии со своим революционным кризисом. Всеобщая политическая стачка в Чехии 14 октября переросла в национально-освободительную демократическую революцию. Чехия и Словакия вышли из состава Австро-Венгрии, провозгласив создание независимой Чехословацкой республики. Революционные выступления солдат Истрии, Далмации, Хорватии привели к отделению от Австро-Венгрии всех южнославянских провинций. 28 октября было объявлено о создании Королевства сербов, хорватов и словенцев. Северная Буковина объявила о присоединении к Украине, а Галиция - к Польше.
   31 октября начались демократические революции в Австрии и Венгрии, в ходе которых были свергнуты монархии. На политической карте Европы появились Австрийская и Венгерская республики. 3 ноября новое австрийское правительство от имени уже фактически переставшей существовать Австро-Венгрии подписало условия перемирия, продиктованные Антантой. Неизбежность поражения заставила Германию искать пути к прекращению войны. Созданное 30 сентября новое германское правительство с участием социал-демократов обратилось к США с просьбой о перемирии на основе предложений американского президента.
   Так называемые "14 пунктов" Вудро Вильсона содержали предложения об открытом договоре о мире, предполагавшем:
   - свободное плавание в мирное и военное время и свободу торговли;
   - контроль за вооруженными силами стран на уровне, не допускающем агрессии;
   - свободный, открытый пересмотр колоний с учетом права народов;
   - освобождение территории России и урегулирование в её интересах, право ей самой определить свой строй;
   - восстановление Бельгии;
   - возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии;
   - исправление итальянской границы по этническому принципу;
   - предоставление автономии народам Австро-Венгрии;
   - восстановление Румынии, Сербии, Черногории;
   - выход к морю для Сербии;
   - суверенитет для турок Османской империи, другим народам - автономное развитие;
   - свободу черноморских проливов для гражданских судов;
   - восстановление Польши;
   - создание Лиги Наций.
   Пока же империалистические группировки Антанты сопротивлялись планам даже Вильсона, и "мирное урегулирование", как казалось, развивалось по сценарию Брестского и Бухарестского мирных договоров, навязанных России и Румынии.
   В этих условиях германская делегация, прибывшая в ставку командующего войсками Антанты маршала Фоша, поспешила завершить переговоры о прекращении огня. 11 ноября 1918 г. в штабном вагоне Фоша, стоявшем в Компьенском лесу, было подписано соглашение о перемирии. Германия, признав себя побежденной, обязалась немедленно вывести свои войска с западных оккупированных территорий и левого берега Рейна, отвести свой военный флот в порты союзников и передать странам Антанты большое количество вооружения и военного имущества. С подписанием Компьенского перемирия Мировая война закончилась. А Советская Россия аннулировала тот позорный Брестский мирный договор.
  
   С окончанием осенью 1918 г. Первой мировой войны остро встал вопрос о необходимости иностранного военного присутствия в России. Задачи открытия Восточного фронта были уже не актуальны, а воевать и погибать за Белое движение были готовы далеко не все. Мораль в войсках интервентов упала, в течение зимы нередки были случаи дезертирства, диверсий. Увеличивалось количество тюрем и лагерей для собственных солдат, всё чаще военные трибуналы приговаривали соотечественников к смерти. Не оправдались также надежды на вербовку среди местного населения: воевать оно шло неохотно, в любой момент было готово перейти на сторону большевиков.
   Тем не менее, к весне 1919 года войска интервентов на Севере предприняли очередную крупную атаку на юг и юго-восток, имея в виду возможность соединиться с армиями Юденича и Колчака, также начавшими наступление. Используя новые подкрепления от белофиннов, интервенты смогли значительно продвинуться в сторону Петрозаводска. Но на этом их успехи закончились, успешная контратака при поддержке Онежской флотилии отбросила интервентов назад. На Котласском направлении особых успехов англичанам достичь не удалось, несмотря на подкрепление из речных мониторов и активное использование авиации.
   Из-за возрастающего недовольства в своих войсках, поражений на фронте и волнений среди рабочих в странах-интервентах, войска Антанты решено было срочно эвакуировать. В спешном порядке в течение сентября английские войска снимались с передовых позиций, и уже к 27 сентября последний английский корабль покинул Архангельск; итальянцы и французы ушли еще раньше.
   Получив сведения о готовящемся отходе, части Красной армии перешли в наступление 4 сентября. При поддержке артиллерии красной речной флотилии, оборона интервентов и белых была прорвана, организованное их отступление превращалось в бегство. Интервенты бросали тяжёлую технику, 17 сентября англичане были вынуждены взорвать два своих монитора. Однако успешное минирование Северной Двины новым типом мин и сопротивление белогвардейцев под предводительством генерала Миллера задержали красные части и не позволили разгромить отступающих интервентов. К началу зимы, из-за ледостава, Красная армия вынуждена была прекратить наступление.
   Но уже в начале февраля 1920 года наступательные действия возобновились, к армейским частям присоединились моряки, сформировавшие бронепоезд "Красный моряк". Войска белогвардейцев не выдерживали натиска, тем более что в тылу, в самом Архангельске, вспыхнуло восстание. Восставшие, при поддержке освобождённых из тюрем заключённых, не дали белогвардейцам увести остававшиеся в Архангельске суда, включая линкор "Чесма", 2 миноносца, подводную лодку "Св. Георгий", 2 посыльных судна, 6 тральщиков, ледокол "Святогор".
   А 19 февраля и сам генерал Миллер бросил войска, уговорив полковника Костанди принять от него "правительство спасения", и бежал на ледоколе "Минин". Но уже на выходе из гавани Миллеру вздумалось "распушить" снарядами два парохода, не пошедшие за ним. Однако первым выстрелом попали ... в пристань, где стояли провожавшие их офицеры, вторым разнесли в щепки жилой дом. Мастера! Костанди также находился на причале и приказал открыть ответный огонь:
   - Покажем, господа офицеры, им, как надо стрелять!..
   Пулеметные очереди вмиг смели с мостика "Минина" все командование. А затем новый глава края отправил вдогонку ледокол "Канада" с приказом вступить в бой со старым. Огнем из винтовок провожали Миллера и рабочие отряды за Соломбалой. На следующий день полковник Костанди провел переговоры с представителями 6-й армии и принял их условия капитуляции.
   Узнав об освобождении Архангельска, подняла вооружённое восстание также и подпольная группа в Мурманске - 21 февраля город перешёл в руки большевиков. Таким образом, оставшиеся белогвардейские части оказались отрезаны от линий снабжения и от возможности морской эвакуации. 23 февраля части Красной армии из-под Петрозаводска перешли в стремительное наступление вдоль Мурманской железной дороги и 25 февраля освободили Медвежью Гору, 2 марта заняли станцию Сорока. Через неделю была взята Кандалакша, а 13 марта войска вступили в Мурманск. Организованное сопротивление белых на Севере завершилось. Остатки их уходили по лесным дорогам в Финляндию.
   Через несколько лет после эвакуации американских войск из России уже новый президент США Уоррен Гардинг назвал интервенцию ошибкой.

***

  
   Контр-адмирал М.П. Саблин, попав в немилость у начальства, с подачи Колчака, до самой последней возможности выполнял возложенные на него обязанности по защите Або-Аландской позиции на Балтике. И даже смена царизма на власть Временного правительства не пошатнула его верности воинскому долгу. С середины марта адмирал Саблин состоял в распоряжении военного и морского министра, поскольку эти новые "товарищи" его не признавали. А министром был, как известно, Гучков - друг и покровитель Колчака. Состоял до тех пор, пока в Петрограде не грянул новый скандал.
   18 апреля министр иностранных дел Милюков направил союзникам ноту, в которой подтвердил военные обязательства России. Документ этот вызвал бурю протеста в армейских казармах. 20 апреля на улицы Петрограда вышли колонны вооруженных солдат и рабочих под лозунгами: "Долой Милюкова!", "Долой Гучкова!", "Долой захватническую политику!". Некоторые плакаты были даже с надписью "Долой Временное правительство!"
   Ситуация накалилась, когда стало известно, что командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов отдал приказ вверенным ему воинским частям выйти на Дворцовую площадь с артиллерией. В этот момент страна была на краю гражданской войны. Глубокий внутренний раскол революции был налицо. Исполком Петроградского Совета потребовал от Корнилова увести войска. Приказ Лавр Георгиевич выполнил, но, оскорбленный вмешательством Совета в сферу его действий, вскоре подал в отставку.
   24 апреля занимавший пост министра юстиции А.Ф. Керенский пригрозил выходом из состава правительства и переходом Советов в оппозицию, если Милюков не будет снят со своего поста и не будет создано новое, коалиционное правительство, включающее представителей социалистических партий. 5 мая глава кабинета князь Г.Е. Львов был вынужден выполнить это требование и пойти на создание первого в России коалиционного правительства.
   Милюков и Гучков подали в отставку, в состав правительства вошли социалисты, а Керенский получил портфель военного и морского министра. Однако вхождение социалистов в кабинет министров несло в себе опасность не преодоления, а углубления кризиса власти - с потерей авторитета и влияния уже самых умеренных социалистов и Советов, что и подтвердило дальнейшее развитие событий в стране.
   Новый военный министр сразу же назначает на ключевые должности в армии пусть и малоизвестных, но приближённых к нему офицеров. Помощниками военного министра Керенский назначил полковников генерального штаба Якубовича и Туманова, людей, пусть и недостаточно опытных в больших военных делах, но зато активных участников февральского переворота. А после публичного позора Колчака, изгнанного матросами с Черного моря, министр отправляет в Севастополь контр-адмирала А.В. Нёмитца, недолго командовавшего Минной дивизией на Балтике. В одном купе с новым Командующим ЧФ ехал и адмирал М.П. Саблин, назначенный начальником штаба Черноморского флота.
   В середине июля 1917 года Саблин вступает в новую должность, пытаясь хоть как-то упорядочить дела на флоте, где царили разброд и шатания. Но боевые действия еще не были прекращены и немецкие подлодки шныряли в районе Одессы, торпедировали транспорты у кавказских берегов. В ответ адмирал Нёмитц отправляет отряд в составе двух эсминцев и авианесущего транспорта к европейскому побережью Турции. Но ему приходится все вопросы согласовывать с большевистским Советом Севастополя, а после - с созданным Центрофлотом, лидирующие позиции в котором занимали левые эсеры. Свой последний поход, который имел скорее политическое, чем военное значение, комфлота предпринял 1 - 5 ноября, а 13 декабря Нёмитц объявил об отставке. Управление всеми силами флота перешло в руки Центрофлота.
   Контр-адмирал Саблин после Октябрьского переворота в Петрограде остался в должности начальника штаба ЧФ, несмотря на сложность обстановки троевластия в Севастополе - большевистского Совета, эсеровского Центрофлота и националистической Центральной Рады. 14 января 1918 года военмор (старые звания были отменены) Саблин назначается оперативным членом Центрофлота и принимает участие в планировании морских операций поддержки установления советской власти на всем Черноморском побережье, в том числе - по разгрому крымско-татарских националистов.
   А 23 февраля Центрофлот вводит вновь должность командующего флотом и назначает на нее М.П. Саблина. Делегатское собрание флота утвердило это решение. В своем приказе о вступлении в должность новый командующий ЧФ писал: "Будучи коренным черноморцем и любя Черноморский флот, я считаю себя не в праве в такую трудную минуту отойти в сторону и нахожу своим долгом служить флоту, пока на это хватит моих сил..."
  
  

Глава 15. УКРАЇНСЬКА "ФЛЬОТА"

  
  
   Еще до Февраля 17-го в Русской армии были созданы некоторые национальные части: латышские батальоны, кавказская туземная дивизия, сербский корпус. После переворота процесс национализации армии принял уже лавинообразный характер. Сначала был сформирован чехословацкий корпус, а потом формирования своих "армий" стали требовать все! Попробуй откажи в этом горластым национал-революционерам! Офицерство забито, командование растеряно и не знает, как заставить солдат повиноваться приказам. Поэтому генерал Брусилов и разрешил создание "Украинского полка имени гетмана Мазепы". Тут же началась "украинизация" армии - у многих солдат появился прекрасный повод для отказа от отправки на фронт: "Пiдем лише пiд українским прапором".
   Что касается вооруженных сил Украины, то наилучшие шансы иметь их были упущены политиками из Центральной Рады в период между двумя революциями 1917 года. Еще весной командир 34-го армейского корпуса генерал-лейтенант от кавалерии П.П. Скоропадский, проникшись национальными идеями, целиком украинизировал свое соединение и наладил связи с Украинским генеральным комитетом по военным делам, который возглавлял С.В. Петлюра. Но большинство левых украинских политиков отрицательно отнеслись к самой идее создания собственной регулярной армии. А в таких генералах, как Скоропадский, они усматривали Бонапартов. Когда же вновь созданное Украинское вольное казачество в октябре избрало Скоропадского Почетным войсковым атаманом, противодействие еще более усилилось.
   Даже большевики, которые пытались в ноябре 1917 года взять Киев силами 2-го гвардейского корпуса, находившегося под их влиянием, не смогли объединить киевских социалистов и будущего гетмана Украины как реальную силу. Незадолго до этого Павел Скоропадский выставил свою кандидатуру в Учредительное собрание, что еще больше вызвало зависть новых политиков. Его боялись и стремились избавиться от 60-тысячного Первого украинского корпуса и его вельможного командующего.
   В декабре корпус оказался без зимнего обмундирования и обуви, тогда как в Киеве армейские склады были забиты всем этим. Многократные письма и поездки генерала Скоропадского в Киев ничего не дали, и деморализованные этой ситуацией солдаты стали расходиться по домам. А должность Главнокомандующего украинской армией (от которой уже почти ничего не осталось!) отдали полковнику Ю. Капкану - способному лишь к интригам и авантюрам. И Первый украинский корпус перестал существовать, после того как его создатель генерал Скоропадский подал в отставку...
  
   У Временного правительства России с самого начала возникли проблемы с регионами, причем наиболее неудачно сложились его отношения с Украиной. Уже 4 марта на собрании ряда социалистических партий в Киеве была образована Центральная рада, которая требовала территориально-национальной автономии Украины в составе России. Председателем Рады был заочно избран профессор истории М.С. Грушевский - масон и либерал. 14 марта профессор триумфально возвращается в Киев из Москвы, где он трудился на пользу Российской академии наук, и превращается в политика.
   С приходом к власти Центральной рады украинский язык стал стремительно "обновляться" за счет терминологии галычан, хлынувших в 1918 году в Киев. Вождь УНР Михаил Грушевский имел и собственного "обновителя" в лице супруги Марии Сильвестровны. Сам-то он, рожденный в семье греко-католиков на Чигиринщине и окончивший Киевский университет, своих польских корней уже не ощущал, но во Львове, куда его, 28-летнего историка, пригласили заведовать кафедрой в университете, впитал идеи Унии - объединения украинцев в едином вероисповедания. И особую роль в этом "просвещении" профессора сыграла молодая львовская учительница из шляхетного польского рода Вояковских, ставшая его женой и советчицей.
   После начала Мировой войны Михаил Грушевский оказался персоной "нон грата" во Львове, входившем в состав Австро-Венгерской империи. Когда же в ноябре 1914-го он сумел возвратиться в Киев, его там обвинили в "австрофильстве" и выслали в Сибирь. Позднее его перевели, по просьбе Российской академии наук, в Симбирск, затем в Казань, а потом и в Москву, где профессор работал до самой Февральской революции.
   Возглавив Центральную раду, М.С. Грушевский политиком, по большому счету, так и не стал, отдавая большую часть практической работы правительству во главе с В.К.Винниченко. Сам же он всегда оставался историком, публицистом и популяризатором украинского вопроса. Полная неопределенность политических взглядов, наряду с пылким "народофильством", стала причиной его неожиданного союза с радикальной молодежью, которая основала партию украинских эсеров (УПСР). Понятно, что практической роли в руководстве армией и флотом Украины М.С. Грушевский не имел, являясь всего лишь "национальной иконой".
   Наибольшую активность в первом составе Центральной Рады проявлял писатель В.К. Винниченко, возглавлявший левое крыло украинских социал-демократов (УСДРП). В апреле 1917 года он стал заместителем Грушевского, а с 15 июня возглавил Генеральный секретариат - высший исполнительный орган Центральной Рады. Но Владимир Винниченко, не имевший законченного образования, и в политике до конца не смог определиться со своим мировоззрением. Из Елисаветградской гимназии он был исключен за "мазепiнськi переконання" и экзамен на аттестат зрелости сдавал экстерном. А за участие в крестьянских "заварушках" 1902 года его изгнали из Киевского университета, где он и двух лет не проучился на юридическом факультете. В дальнейшем свое образование он пополнял в революционных организациях, работая в газетах, пробуя себя на писательской ниве. Понятно, что и он, сугубо штатский человек, военными и морскими делами всерьез заниматься не мог, перекладывая их на Генеральный секретариат по военным делам, которым с июня 1917 г. руководил С.В. Петлюра.
   В мае Центральная Рада решила добиваться от Временного правительства России немедленного провозглашения особым актом принципа национально-территориальной автономии Украины. Предполагалось, что в ее состав должны были войти восемь украинских губерний, а также территории южного берега Крыма, некоторых уездов Курской, Воронежской, Бессарабской губерний, Донской области и Кубани с преимущественно украинским населением. 16 мая в Петроград была направлена делегация УЦР во главе с Владимиром Винниченко для переговоров с Временным правительством о признании Центральной Рады высшим органом власти на Украине и предоставлении Украине автономии в составе федеративной России.
  

***

  
   На заседании Юридического совещания Временного правительства меморандум был рассмотрен и сделан вывод о том, что Центральная рада некомпетентна, а некоторые пункты меморандума недопустимы: войско, казначейство и пр., что "предрешать волю Учредительного собрания нельзя". Кроме того, были высказаны мнения о том, что территория, которую контролирует Центральная Рада, неясна, а на предложение прямых выборов представители Рады не согласны и выказывают желание власти одной партии. Относительно пункта об участии Украины в международной конференции и вообще в международных делах Керенский прокомментировал так: "Рано!"
   В ответ Центральная Рада своим Универсалом от 10 июня провозгласила автономию Украины, что Керенским было объявлено "открытым мятежом". Но в целом политику Временного правительства следует признать непоследовательной, а ее тактика все откладывать "на потом" (до созыва Учредительного собрания) в итоге привела к отделению Украины, хотя позиции сепаратистов там были исключительно слабы.
   В ноябре 17-го был принят Третий Универсал, расширивший территориальные притязания Украины. Но в условиях сложившегося на Украине двоевластия была практически парализована деятельность местных органов, а переговоры Винниченко в декабре с большевиками не принесли результата. Правительство Советской России 4 декабря выдвинуло Украине ультиматум с требованием "оказывать содействие революционным войскам в деле их борьбы с контрреволюционным кадетско-калединским восстанием", который УЦР отвергла.
   Чтобы до конца понять военную политику Центральной Рады, следует уяснить, кто ее формулировал и осуществлял. Семен (позднее - Симон) Петлюра, недоучившийся семинарист из Полтавы, так и не был принят в университет, а чтобы прокормиться, брался за любую работу. Сын возницы был и журналистом, и сценаристом, и даже бухгалтером. Вот только военным он не был никогда до революции. С 1915 г. Петлюра числился за санитарным отрядом Западного фронта, после пробился в руководящие структуры Земгора - организации, занимавшейся поставками продовольствия в армию.
   Свою карьеру политика Петлюра начал после Февральской революции - председатель Украинского ревкома фронта, делегат Первого Всеукраинского военного съезда, на котором был избран головой Генерального Украинского военного комитета и переехал в Киев, где месяц спустя фактически стал военным министром в правительстве Винниченко. Но, будучи полным профаном в военных вопросах, он окружил себя "спецами" вроде авантюристов Ю.Капкана и О.Волоха. А рекомендовавший Петлюру на должность министра Винниченко позже заявлял, что Петлюра не проявил "ни знаний, ни умения, ни талантов в военной работе... однако проникся огромным честолюбием".
   Действительно, у Петлюры, в начале его военной карьеры, не было, да и не могло быть знаний и умений "военного министра". Но кто из генеральных секретарей был готов к исполнению обязанностей министра? Писатель Винниченко или иные "партийные" аматоры-секретари? Это было типичное непрофессиональное революционное правительство, в котором степенью компетенции и необходимости выступала только "партийность". Поначалу, когда "военный министр" полностью был "его человеком", Винниченко удовлетворяла работа Петлюры, иначе во втором кабинете министров, созданном через месяц после формирования первого кабинета, тот не возглавил бы снова Генеральный военный секретариат.
  
   Когда же в Центральной Раде произошел раскол, и большевистски настроенные депутаты Рады переехали в Харьков, 12 декабря 1917 г. там было создано собственное правительство - Народный секретариат УНР, не подчиняющийся Киеву. Во всех крупных центрах власть правительства Центральной Рады существовала к концу года лишь номинально. В Киеве это сознавали, но ничего уже поделать не могли. Рада, лишённая опоры в широких слоях населения, настроившая против себя города - своей националистической политикой, деревню - боязнью разрешить земельный вопрос, солдат - продолжением войны, была уже властью призрачной.
   С принятием Четвертого Универсала 22 января 1918 года Винниченко стал премьер-министром УНР, объявившей себя независимым государством. Но уже через неделю он, в условиях падения популярности Центральной Рады и отступления остатков ее войск на Правобережье, подал в отставку и уехал, как частное лицо, в Бердянск.
   Большевики организовали январское восстание в Киеве, а после его кровавого подавления заняли Киев. Однако покинувшая 26 января город Центральная Рада отправила из ставшего новой столицей Житомира свою делегацию на мирную конференцию с Центральными державами в Брест, желая мирного договора с зарубежными странами и её признания во всем мире. Представители Великобритании и Франции, стремившиеся продолжать войну, не желали признавать суверенитет Украины, но Центральные державы видели в этом возможность ослабить Россию.
   Сепаратные мирные переговоры были начаты делегациями правительств Советской России и Германии 3 декабря 1917 г., а 12 декабря стороны подписали соглашение о перемирии, приостановившее военные действия на фронте. Январские волнения рабочих в Германии и Австро-Венгрии, бурные выступления болгарского народа за мир с Россией вынуждали делегации Четвертного союза маневрировать на переговорах в Бресте. Немцу Кюльману, австрийцу Чернину, болгарину Попову и даже турку Талаат-паше пришлось произнести немало красивых речей о стремлении их правительств к миру, об уважении к другим народам, особенно к тем, земли которых топтали сапоги кайзеровских солдат, - полякам, литовцам, латышам, украинцам, о праве этих народов на государственность, на самоопределение.
   Генералы говорили более конкретно и решительно. Немецкий генерал Гофман - представитель партии войны, воспитанник прусской военной школы, в которой издавна культивировалась ненависть к славянам, предъявил советской делегации карту с обозначением земель, которые Германия "вынуждена" удерживать за собой. Это была наглая аннексия всей Польши, значительной части Литвы, Латвии, Эстонии, Белоруссии с сохранением жестокого оккупационного режима, полной власти над народами, вконец разоренными войной, доведенными до нищеты.
   По существу, это был ультиматум, хотя еще и замаскированный. Карта возмутила членов советской делегации, а ее руководитель Лев Троцкий, мастер логических комбинаций, сразу сообразил, какой сильный козырь немцы дали ему против Ленина - для поддержания его тезиса "ни мира, ни войны". После обмена телеграммами с Петроградом - связь предоставляли немцы! - Троцкий предложил сделать перерыв в переговорах и срочно выехал в столицу.
   А делегация Украинской Центральной Рады, которую не признавало руководство России, но признали остальные участники переговоров, продолжала вести свою линию. Голубович, позднее Севрюк и Левицкий, избегая встреч с советской делегацией, регулярно устраивали шумные попойки с немецкими и австрийскими офицерами. На заседаниях они стремились показать свое внимание выступающим представителям Четвертного союза, когда же слово брал советский дипломат, громко и демонстративно переговаривались между собой, выказывая нежелание слушать его.
   Тем временем в различных городах Украины большевики подняли восстания, что привело к продовольственной проблеме. Такое положение вещей не устраивало Центральные державы, особенно Австро-Венгрию, страдающую от нехватки продовольствия...
  

***

  
   15 января 1918 года на совместном заседании Киевского комитета РСДРП (б) с городским советом рабочих и солдатских депутатов было решено немедленно начать восстание. Присутствующие на заседании делегаты от двух полков пообещали его поддержать. Собрание избрало для руководства ревком во главе с Яном Гамарником. Восстание началось выступлением рабочих завода "Арсенал", к ним присоединились рабочие других предприятий города, часть солдат из Богдановского, Шевченковского полков и полка имени Сагайдачного. Утром 16 января представители Киевских советов рабочих и солдатских депутатов вручили Центральной Раде требование восставших передать власть советам. Центральная Рада их требования отклонила.
   С вечера в городе возобновились вооруженные столкновения. Главные силы восставших сосредоточивались вокруг "Арсенала" на Печерске, очаги восстания с отдельным руководством возникли также на Шулявке, Демеевке, Подоле. Восставшие захватили железнодорожную станцию "Киев-товарный", мосты через Днепр, Киевскую крепость и несколько складов оружия. Красногвардейцы Подола захватили Старокиевский полицейский участок и гостиницу "Прага" неподалеку от Центральной Рады. На следующий день повстанцы заняли центр Киева, в городе началась всеобщая забастовка, прекратили работу водопровод, электростанция, городской транспорт.
   Центральная Рада оказалась неспособной навести порядок в столице. В Киеве почти не было лояльных ей войск, против восставших воевали лишь отдельные подразделения Богдановского, Полуботкивського, Богунского полков, а также Галицко-Буковинский курень сечевых стрельцов и Вольное казачество. Часть войск выступила на стороне большевиков, большинство - держали нейтралитет. В Киеве находилось до 20 тысяч солдат и офицеров старой русской армии, которые оставались сторонними наблюдателями.
   В то же время в Киеве проходило собрание Центральной Рады. 19 января Рада обратилась к киевлянам с воззванием, в котором сообщала, что она контролирует ключевые учреждения города, призывала рабочих прекратить забастовку и обещала решение насущных потребностей рабочих, проведение социально-экономических реформ. И в тот же день в Киев вошли Гайдамацкий кош Слободской Украины под командованием Симона Петлюры, который отступал под ударами войск Муравьева, и Гордиенковский полк Северного фронта полковника Всеволода Петрова.
   На следующий день их силами восстание на улицах Киева было подавлено, держался только его главный оплот - завод "Арсенал". Но после кровопролитного штурма и он был взят утром войсками Петлюры. За следующие четыре дня сечевые стрельцы под командованием Петлюры и Коновальца расстреляли более 1200 рабочих. Всего же за время подавления этого восстания буржуазными националистами было убито более 1800 арсенальцев.
  
   Ленинский кабинет, ведя сложную игру "в украинский суверенитет", провозгласил РСФСР нейтральной державой, переложив ответственность за действия войск Муравьева - Антонова-Овсеенко на Харьковское большевистское правительство Украины, хотя эти войска и не думали подчиняться "украинским товарищам". А войска УНР не ждали наступления большевиков, не были готовы к обороне. Когда на рассвете 19 января 1918 года красные части вошли в Полтаву, им не было оказано никакого сопротивления. Захватив юнкерское училище, Муравьев приказал уничтожить всех пленных юнкеров вместе с офицерами. И он, как главный "спец", разработал план "молниеносной эшелонной войны", которая шла без объявления самой войны и использовала замешательство в стане властей УНР.
   "Эшелонная" война предполагала быстрое продвижение советских войск в эшелонах по железным дорогам, при полном отсутствии фронта. Отряды продвигались в направлении Киева, Чернигова, Екатеринослава, Донбасса на поездах, неожиданно нападая на гарнизоны УНР в городах и на станциях. Этот план сработал, и за пять недель войска УНР были разбиты, а все пути сообщения заняты красными. Поражению украинских частей способствовал полный паралич власти Центральной Рады, которая практически самоустранилась от решения вопросов обороны. Украинские части, не желавшие ни с кем драться и не получившие четких военных команд из Киева, разоружались или объявляли нейтралитет.
   В январе 1918 года ленинское правительство, почувствовав бессилие Центральной Рады, решает немедленно захватить Киев. Правительство УНР не смогло организовать серьезного сопротивления, надеясь на протесты, уступки, компромиссы и переговоры с Москвой. Крупнейшей ошибкой Грушевского и компании стала демобилизация украинизированных частей армии, в то время как враг приближался к Киеву. Муравьев фактически не встретил сильного военного противодействия, продвигаясь к столице республики. Пассивность украинских частей объяснялась тем, что они не получали точных указаний из Центра относительно обороны.
   Войска Муравьева, спешившие на помощь восставшим, уже 27 января вышли к пригородам Киева, имея к тому времени почти семь тысяч штыков. Осадив столицу, Муравьев приказал беспрерывно обстреливать город из всех имевшихся у него орудий. Огромные разрушения и пожары привели к панике. Система водоснабжения была разрушена, и тушить пожары оказалось нечем. Этот обстрел стоил жизни тысячам киевлян и привел к уничтожению дома Грушевского, где находился уникальный музей украинских древностей. В огне погибли коллекции икон, ковров, первопечатных книг.
   Начав штурм Киева 4 февраля, и не добившись за два дня успеха, даже не сумев форсировать Днепр, Муравьев, однако отправляет телеграмму: "Всем! Всем! Всем!", сообщая о победе и захвате Киева уже 5 февраля. Но только 9 февраля в рапорте Антонову-Овсеенко Муравьев докладывает, что окончательно захватил Киев, хотя и упустил из города правительство УНР с частью украинской армии.
  
   ...1 февраля заседание в Бресте посетили представители Советской Украины в лице Ю. Медведева и В. Шахрая, но их там не посчитали представителями украинского народа, в отличие от делегации УНР. В то время как советские войска занимали Киев, 9 - 10 февраля соглашение между Центральными державами и УНР всё же было подписано, вопреки протестам России. Согласно Брестскому миру 1918 года на территорию УНР вступили войска Центральных держав численностью 450 000. 2 марта Центральная Рада возвратилась в Киев, поскольку город заняли части армий Германии и УНР. Соглашение признало следующую границу Украинской Народной Республики: на западе - бывшая австро-венгерско - российская граница, с включением в УНР Галиции; на севере - линия, охватывающая территорию современного Люблинского воеводства, Сарнаки (в современном Мазовецком воеводстве), Каменец и Пружаны (в современной Брестской области). Точные границы должны были быть определены смешанной комиссией на основе этнического состава и плебисцита.
   Статьи в Соглашении также предусматривали эвакуацию жителей занятых областей, установление дипломатических отношений, взаимный отказ от военных компенсаций, возвращение военнопленных, обмен интернированными гражданскими лицами и возобновление общественных и частных юридических отношений. Отдельно предусматривалось возобновление экономических отношений и торговли, с записью принципов бухгалтерского учета и тарифов. За помощь УНР в "защите от посягательств Москвы" Центральная Рада обязывалась "передать Германии 135 млн. пудов хлеба, 15 млн. пудов мяса, 2 млн. пудов сахара".
   Австро-Венгрия и УНР также подписали секретное соглашение относительно Галиции и Буковины. Австро-Венгрия согласилась объединить к 31 июля 1918 г. в одной коронной земле те области восточной Галиции и Буковины, где украинское население преобладало. Но 4 июля Австро-Венгрия аннулировала это секретное соглашение под предлогом, что Украина не поставила такое количество зерна, какое обещала по Соглашению. Известно, что это действие было совершено под польским давлением...
   А с Советской Россией Центральные державы подписали 3 марта 1918 года отдельное Соглашение. Россия согласилась признать заключенный договор с Украинской Народной Республикой и немедленно подписать мирный договор с Украиной, определить границы между Россией и Украиной без задержки, очистить украинскую территорию от Красной армии, а также положить конец всякой агитации и пропаганде против правительства или государственных учреждений УНР.
   Брест-Литовское соглашение предоставляло Украинской Народной Республике немецкую и австро-венгерскую военную помощь в оттеснении советских сил с Украины в феврале-апреле 1918 года. Вскоре приглашенные украинским правительством для борьбы с Советской Россией силы Тройственного союза заняли большую часть молодого государственного образования. В конце апреля немецкий главнокомандующий войск на Украине генерал Эйхгорн издал приказ о расширении юрисдикции немецких военных судов на граждан УНР. Первая Украинская дивизия была разоружена, и даже четыре министра были арестованы немецкой администрацией - за похищение местного банкира Доброго, чей банк сотрудничал с германскими банками. В итоге, при содействии оккупационной администрации, на проходившем в Киеве съезде хлеборобов Павел Скоропадский был объявлен гетманом Украинской державы. А Центральная Рада была распущена и все ее участники, за исключением вышеупомянутых министров, отпущены по домам.

***

  
   Осенью 1917 года разгорелась уже борьба и за Черноморский флот. С линейных кораблей "Воля" и "Память Меркурия" было списано около половины всего состава матросов-неукраинцев, а вместо Андреевского были подняты украинские национальные флаги. Контр-адмирал Д.Н.Вердеревский - морской министр в новом составе Временного правительства, во главе которого стоял Керенский, 16 октября послал Центральной Раде в Киев телеграмму следующего содержания: "Подъем на судах Черноморского флота иного флага, кроме русского, есть недопустимый акт сепаратизма, так как Черноморский флот есть флот Российской республики, содержащийся на средства государственного казначейства. Считаю Вашей нравственной обязанностью разъяснить это увлекающимся командам Черноморского флота".
   Пройдет еще две недели, и адмирал вместе со всем правительством отправится в казематы Петропавловки, а Центральная рада вскоре объявит об отделении Украины от России. Это будет позже, уже при большевиках, но корни всего этого заложило демократическое Временное правительство. Разложение страны шло так быстро, что уже при Временном правительстве начался и Распад. Прежде всего распадаться на составные части стала армия, а на Черном море - и флот. На I Военном съезде в Киеве 5-8 мая 1917 г. было принято решение о "мире без аннексий и контрибуций" и создан Генеральный украинский военный комитет из 18 человек во главе с С.В.Петлюрой.
   Военный съезд выступил за украинизацию армии и принял требование "немедленного провозглашения особым актом принципа национально-территориальной автономии" и "немедленного назначения при Временном правительстве министра по делам Украины". Кроме того, съезд заявил о необходимости создания национальной украинской армии, а также украинизации Черноморского флота и отдельных кораблей Балтийского. Военный съезд поручил своим представителям войти в состав Центральной Рады, после чего Симон Петлюра занял пост генерального секретаря (министра) по военным делам Центральной Рады.
   Но Крым в состав Украины не входил, оставаясь частью советской России. Однако с этим не были согласны ни монархисты, ни татарские националисты. В середине декабря 1917 г. произошло объединение Татарской национальной Директории (Бахчисарай) и Совета народных представителей (Симферополь) в "Объединенный крымский штаб" во главе с татарским националистом Джафаром Сейденетом и полковником Макухиным. Под ружьем у них оказались не только крымско-татарские отряды, но и 2,5 тысячи русских офицеров. 11 января орда Сейденета двинулась на Севастополь, но Центрофлот был готов к этому и бросил против нее боевые роты с кораблей. К утру 14-го, после ожесточенного боя, черноморцы заняли столицу Крыма Симферополь. Позднее состоялся губернский съезд Советов, избравший Таврический ЦИК, а он, в свою очередь, провозгласил 21 марта Крым независимой Республикой Таврида и объявил полуостров нейтральной зоной.
   Вошедшие после подписания Брестского мира на территорию Украины германские и австро-венгерские войска, а с ними - и части УНР, почти не встречая сопротивления, продвигались на восток и юг, с каждым днем приближаясь к черноморским гаваням. В этой ситуации Высший военный совет РСФСР 25 марта принял решение о немедленном вывозе материальных запасов из Севастополя в Новороссийск с последующим выводом туда кораблей и судов флота. Поднятое эсерами и меньшевиками в Севастополе 9 апреля антибольшевистское восстание было в три дня подавлено красногвардейскими отрядами, после чего уже на всех кораблях взвились красные флаги РСФСР.
   Немцы не замедлили обвинить Черноморский флот в нарушении ст.5 Брестского договора о выводе его в российские порты. Но 17 апреля наркоминдел России Чичерин это опроверг. 20 апреля в спор включился премьер-министр УНР Голубович, заявивший послу Германии в Киеве, что "весь флот принадлежит УНР ... некоторые подразделения в настоящий момент находятся в руках банд, с которыми мы с помощью ваших доблестных солдат ведем борьбу". Еще накануне немецкие войска захватили Джанкой, а после такого заявления они решительно двинулись на Симферополь.
  
   Центральная Рада, несмотря на то, что потеряла всякую возможность иметь собственный флот, все же организовала собственное военно-морское ведомство. Делами флота во времена Центральной Рады занимался Генеральный Украинский Морской Совет, созданный в начале октября, а с декабря 1917 - Генеральный Секретариат Морских Дел. С 23 декабря по 14 марта 1918 г. министром морских дел был Дмитрий Антонович, в дальнейшем обязанности морского и военного министров были совмещенными (по причине ликвидации Секретариата Морских Дел).
   В составе Генерального Секретариата Морских Дел работали три офицера: подполковник Владимир Савченко-Бельский, бывший командир севастопольского флотского полуэкипажа, ставший директором канцелярии министерства, подполковник по военно-судебному ведомству Вадим Богомолец, ставший юридическим консультантом, и лейтенант Михаил Билинский, ставший заведующим контролем. Директором инженерно-механического отдела стал корабельный инженер Коваленко, в секретариате на разных должностях работали лейтенант Шрамченко и капитан 2 ранга Акимов.
   Генеральный Секретариат немедленно включился в деятельность. На первом его заседании, состоявшемся 4 января 1918 года, было сделано заключение, что Украине для охраны морского побережья достаточно двух броненосцев и флотилии миноносцев с командой в 10-12 тыс. матросов. Остальные корабли демобилизовать и обратить в государственный торговый флот, развитие которого лежит в ближайших интересах Украинской Республики. В новом правительстве В.Голубовича пост военного министра занял некто А.Жуковский.
   После прихода на Украину германских войск начались грабежи судостроительных предприятий. Так, 17 марта части 52-го германского корпуса, захватив Николаев, закрыли местные заводы, рассчитали рабочих и начали вывоз оборудования в Германию. 22 марта в городе вспыхнуло восстание против оккупантов, подавление которого сопровождалось террором в отношении мирного населения: почти третья часть города была сожжена.
   Приказом по военному ведомству УНР от 27 марта был создан район охраны Юго-Западной части Чёрного моря со штабом в Одессе. Были заново сформированы Дунайская и Транспортная флотилии. Начальником района и главным командиром портов Чёрного и Азовского морей назначался вице-адмирал Андрей Покровский, в будущем один из основателей Флота Украинской Державы. Транспортную флотилию возглавил капитан первого ранга Степанов, а Дунайскую - кавторанг Хомотиян. Комендантом Одесского порта Покровский назначил каперанга Озерова, а старшим морским начальником в Одессе и начальником отдела морских перевозок - контр-адмирала Владимира Шрамченко.
   Штаб в Одессе контролировал также Николаев и Херсон. Немного позже была восстановлена деятельность морских авиационных отрядов. Согласно приказу военного министра Жуковского, 22 апреля на технической базе 3-го дивизиона гидроавиации Чёрного моря был создан 1-й Украинский дивизион гидроавиации. Там было около 20 учебных и боевых гидросамолетов и летающих лодок. Также при Жуковском была введена присяга, называвшаяся торжественным обещанием. Центральная Рада, при формальном отсутствии морского министерства, все же обзавелась собственным, пусть и маленьким, флотом. Но адмирал Покровский все это время находился в Киеве, так и не сумев выехать в Одессу для принятия командования им, а созданный флот бездействовал из-за банальной нехватки благонадежного личного состава...
  

***

  
   Несмотря на подписание мирного договора между РСФСР и УНР, правительства советских Донецко-Криворожской и Таврической республик, поддерживаемые Москвой, продолжали сопротивление. Войска Центральной Рады заняли юг Украины, открыв, таким образом, дорогу на Крым. К тому времени, когда к полуострову приблизились отряды 2-й Запорожской дивизии УНР под командованием полковника Болбочана, передовые части немецких войск были обстреляны перед Севастополем; поэтому они не торопились входить в неспокойный город. На склонах гор немцы начали сооружение артиллерийских батарей и наблюдательных пунктов. Черноморский флот оказался в серьезной опасности.
   Ситуация в Севастополе по состоянию на 30 апреля была очень странной. С одной стороны отряды большевиков на окраинах города продолжали сопротивление. В то же время в городе осуществлялась украинская агитация. После подписания мира с РСФСР, представители этих двух противоборствующих сил вполне спокойно уживались в одном городе. Однако отношения Центральной Рады с Таврической Республикой были достаточно невыясненными, поэтому украинские агитаторы действовали на свой страх и риск. Ситуация с флотом тоже была не ясна. Он весь стоял под красными флагами, а крейсер "Алмаз" и некоторые эсминцы даже делали набеги на береговые коммуникации немецких войск. Во флоте с новой силой возобновилась украинская агитация, а в последнюю неделю апреля на кораблях были проведены митинги в поддержку УНР.
   23 апреля Совнарком предоставил комфлота М.П. Саблину чрезвычайные полномочия для организации обороны Севастополя и эвакуации флота. Но было уже поздно. И в посланной 25 апреля в Москву телеграмме он заявил, что при современной организации флота и сложившейся в Крыму военной и политической обстановке чрезвычайные полномочия являются пустым звуком. Во второй телеграмме, посланной в тот же день, адмирал сообщал: "Командовать далее флотом не могу и передаю окончательное командование Центрофлоту". А Совнарком России обязал флот "оказать энергичное сопротивление захвату Севастополя, в случае невозможности... перейти в Новороссийск". На фронт ушел отряд моряков численностью 700 человек, и почти полностью полег в неравных боях в районах Альмы и Бель-бека. Немцы вышли к окраинам Севастополя, а бывший комфлота был посажен матросами под арест. В городе поднялась паника, тысячи жителей стояли в очереди на Нахимовском проспекте за украинскими паспортами.
   И тогда команды линкоров "Воля" и "Свободная Россия" обратились за помощью к "арестанту", чтобы он снова принял на себя командование флотом, обещая выполнять все его приказы и принудить к повиновению другие корабли - если надо, то и огнем главного калибра. Саблин, осознавая безнадежность положения флота и мало веря обещаниям матросов, решился не сразу, но чувство долга победило в нем все прежние обиды, и он принял командование. А в самом городе мнения разделились. Большевики добивались выполнения директивы СНК о выводе флота в Новороссийск, возглавляемый левыми эсерами Центрофлот требовал дать бой немцам на берегу, а украинские эсеры и представители ЦР требовали поднять украинские флаги и оставить корабли на месте, так как наступают украинские войска - дивизия генерала Натиева - и немцы только помогают им. У части офицеров и местного чиновничества были надежды договориться с немцами.
   Комфлота Саблин поначалу не соглашался с украинскими "представниками", но, в связи с приближением германских войск, командующий принял решение передать все корабли Центральной Раде. 29 апреля 1918 года М.П. Саблин согласился поднять украинский флаг, но всё это он делал только ради сохранения кораблей. Как писали его современники, Михаил Саблин находил украинизацию флота и подъем украинского флага лишь временным явлением. Он пытался сохранить Черноморский флот, пусть для этого и придется временно поднять украинский флаг. Украинцы Севастополя всерьёз поверили в искренность его стремлений и доверяли Саблину, а большевики некоторое время были полностью дезориентированы известием о "переходе" Саблина на сторону Рады.
   Видя, что находящийся в Севастополе флот вот-вот окажется в руках немцев, адмирал приказывает поднять на кораблях желто-голубые флаги Центральной Рады в надежде, что оккупанты не покусятся на "фльоту" Украины, с которой у Германии подписан мирный договор. Германскому командованию Саблин дал телеграммы о вступлении в командование Украинским флотом. Прибывший тогда в Севастополь представитель Центральной Рады заявил адмиралу, что " Украинский флот не уйдет из Севастополя и не даст возможности уйти врагам украинского народа". Послал адмирал телеграмму и в Киев - о вступлении в должность командующего украинским флотом, но ответа не получил, поскольку Центральная Рада уже была свергнута Гетьманатом. А в Симферополь, занятый немцами, Саблин направляет парламентеров для переговоров о дальнейшей судьбе флота.
   В делегацию вошли представители города и флота, в том числе - и откровенно националистически настроенный начальник воздушной дивизии флота капитан 1 ранга Н.И.Черниловский-Сокол. Пока шли переговоры, командир эсминца "Калиакрия" Гернет поднял сигнал "Иду в Новороссийск" и увел за собой еще 14 кораблей, 10 катеров и 8 транспортов с моряками и красноармейцами. А немцы приняли парламентеров весьма холодно и никаких гарантий относительно дальнейшей судьбы флота давать не стали. Украинской же дивизии генерала Натиева они запретили продвигаться дальше Бахчисарая. И тогда командующий Черноморским флотом М.П. Саблин приказал вновь поднять на кораблях Андреевские флаги и в ночь на 1 мая вывел эскадру из 19 вымпелов, уже под огнем немецкой артиллерии, в море, взяв курс на Новороссийск.
  
   К вечеру 1 мая последний отряд кораблей во главе с Саблиным вошел в Цемесскую бухту Новороссийска. Адмирал сразу же собрал командиров кораблей и представителей судовых комитетов, обратившись к ним с речью: "Поверив вашим обещаниям, я принял командование с единственной целью - вернуть флоту его военное значение. Но я не могу обеспечить безопасность нашей последней базы: для этого нужно иметь пехоту - хотя бы несколько надежных полков, которые прикрыли бы Новороссийск с суши. Но где взять эти полки? Их нет! Теперь, когда над нами всеми нависла смертельная угроза, вы поняли, что вам никто не поможет, кроме офицеров, которых вы убивали и мучили, над которыми издевались, кого всячески унижали. Но когда нужно было спасти флот, офицеры, забыв все, бросили свои семьи и снова прибыли на корабли, подтвердив преданность родному флоту. Теперь вы можете сами судить, куда вас завели большевики своими сладкими речами. И где они теперь, ваши большевики? Они бежали с награбленным, бросив вас. Покинутые ими, вы снова кинулись ко мне, старику, в надежде получить спасение от меня. Я попытаюсь это сделать, но предвижу, что вас снова будут подстрекать против меня и офицеров, ибо среди вас еще много желающих продолжить грязное дело измены. Избавьтесь от них, если хотите спастись! Да здравствует наша бедная и опозоренная Россия и славный Андреевский флаг!"
   Взволнованные речью всеми уважаемого адмирала моряки ответили громким "Ура!" На всех кораблях в гавани вновь взвились Андреевские флаги, служба начала налаживаться, за порядком в городе следили матросские патрули. Корабли заново красились, приводились в порядок орудия, машины и механизмы. Адмирал Саблин фактически заново формировал штаб и службы Черноморского флота.
   Оставшиеся из-за поломок и повреждений в Севастополе корабли - 7 старых броненосцев, 3 крейсера, 11 миноносцев, 16 подлодок и две плавбазы, - а также портовые сооружения должны были быть взорваны, но сформированная накануне группа подрывников разбежалась. Командование над оставшейся частью флота принял контр-адмирал Остроградский, а начальником его штаба стал Черниловский-Сокол.
   Но 29 апреля в Киеве произошёл государственный переворот - немцы упразднили Центральную Раду и поставили во главе Украины гетмана Скоропадского. Назначенный министром иностранных дел Директории Дорошенко поспешил заявить: "Севастополь - ключ к господству на Черном море - не может быть оставлен в чужих руках". А в то же время сечевые стрельцы УНР, попытавшиеся войти в город раньше "союзников", были наголову разбиты немцами.
   1 мая 1918 г. германские войска вступили в главную базу ЧФ. В их руки попало около 170 больших и малых судов, две авиабригады, склады с боеприпасами. На всех кораблях, которыми стал командовать контр-адмирал Остроградский, через три дня флаги "Украинской Державы" были спущены, и подняты кайзеровские. Такова была цена несвоевременного выполнения приказа Совнаркома и промедления с переходом в Новороссийск. А немцы, с санкции своего контр-адмирала Гофмана, предались безраздельному грабежу Севастополя и флота. Оккупанты вывезли имущество ЧФ на сумму 2 млрд. руб. золотом!
   К сожалению, пришедшему к власти на волне возросшей активности земледельцев
   Гетману П.П. Скоропадскому пришлось сотрудничать с германскими оккупантами, что не могло добавить ему авторитета в массах. Сами же немцы всячески тормозили создание Гетманатом собственных вооруженных сил, включая и Черноморский флот. Старое республиканское военное министерство было частично расформировано и Гетман начал привлекать на украинскую службу русских адмиралов и генералов.
   4 мая был сформирован министерский состав Украинской Державы; исполняющим обязанности Морского министра был назначен контр-адмирал Н.М. Максимов, 6 месяцев пробывший на этой должности, и приложивший немало усилий для наведения порядка во флоте. Как писал в своих воспоминаниях Гетман, "...этот человек был искренне преданный своему делу и выбивался из сил, чтобы как-нибудь собрать остатки того колоссального имущества, которое еще так недавно представлял наш Черноморский флот".
   10 мая 1918 года Гетман создал комиссию по реформированию морского ведомства. Начальником комиссии был назначен адмирал Покровский, а итогом ее работы стало решение оставить ведомство в составе военного министерства, не выделяя его как отдельный орган. Лишь 14 ноября был назначен морской министр - им стал адмирал Покровский, который целый месяц (!) пробыл на этой должности, вплоть до падения Гетманата. Министерство, в свою очередь, координировало свою деятельность вместе с Главным морским штабом, которому подчинялся и отдел Морской пехоты. На момент прихода Скоропадского к власти весь флот под теми или иными предлогами был захвачен немцами. Затрудняло переговоры о флоте и то, что Крым был тогда автономен - немцы содействовали созданию Крымского правительства генерала Сулькевича, татарина по национальности. Соответственно возникали серьезные проблемы с притязаниями Украины на флот.
   До начала июня Украинской Державе прямо не подчинялся ни один ходовой военный корабль. 9 эсминцев и 4 подводные лодки немцы включили в состав своей эскадры, укомплектовали экипажами и использовали в своих целях. В дневнике директора Украинского Телеграфного Агентства и главы Державного Бюро Прессы Дмитрия Донцова, известного в будущем националиста, есть следующая запись: "Вечером был у гетмана. Боялся, что не удастся увидеть. Как раз у него были морской министр, потом начальник его штаба, потом пришёл посол Мумм, бывший во дворце впервые по возвращении из Крыма. Но все же удалось дождаться. Гетман опроверг мне слухи о том, что наша армия не формируется. Похвалился, что с флотом хорошо. Большевикам признали Балтийский флот, нам - Черноморский. Но, как он доверительно мне сказал, не полностью. Подводные лодки и ещё некоторую мелочь немцы забирают себе за деньги. Заявили они гетману, что Украине нужен только оборонительный флот".
   Проблема флота, несмотря на возвращение Украине некоторых кораблей, оставалась и давала о себе знать. А германское командование, продолжая нарушать условия Брестского договора, вновь категорически потребовало возвращения кораблей в Севастополь, угрожая наступлением на Кубань и Новороссийск. Совнарком в тот же день отправил протест германскому правительству, но немцы повторно потребовали возвращения кораблей, дав срок до 14 июня. В сложившихся обстоятельствах В.И. Ленин, посоветовавшись с морскими специалистами - бывшими офицерами царского флота, принял 28 мая роковое решение: "Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот (в Новороссийске) уничтожить немедленно...".
   И в первых числах июня на флот пришла телеграмма за подписью Ленина и Троцкого, которой, без объяснения причин, приказывалось затопить все корабли, стоящие в Новороссийске. Посоветовавшись со старшими офицерами и представителями команд, комфлота Саблин посылает ответ:
   " Москва, Ленину и Троцкому. Сегодня, 7 июня, на борту линейного корабля "Воля" состоялся совет командиров кораблей и выборных делегатов от команд для ознакомления с вашими предписаниями. Исходя из того факта, что в настоящее время не существует реальной угрозы продвижения немцев к Новороссийску и создания непосредственной опасности флоту, совет рассматривает предписанные вами меры по затоплению флота как преждевременные и граничащие с изменой. Саблин".
   Адмирал категорически отказался выполнять эту директиву, и через два дня по вызову Советского правительства прибыл в Москву, имея намерение убедить руководство не топить корабли флота...
  

***

  
   Исполнять должность командующего стал командир линкора "Воля" каперанг А.И.Тихменев. И пошла там телеграфная игра: открытым текстом Москва приказывала ему немедленно уничтожить корабли, а шифртелеграммы гласили: "открытое радио не выполнять". На боевых кораблях в Новороссийске был проведён матросский референдум. Треть личного состава, под воздействием каперанга Тихменева, отказалась топить свои корабли, и приняла решение о возвращении в Севастополь. Утром 17 июня линкор "Воля", семь эсминцев, а также посыльная яхта "Креста" и гидрокрейсер "Император Траян", под Андреевскими флагами, взяли курс на Севастополь. Через два дня эти корабли пришли к месту назначения, и немцы поставили их на прикол в Стрелецкой бухте. Это требование укладывалось в рамки пока ещё действующего морского законодательства УНР, по которому большую часть военного флота следовало разоружить и обратить в торговый, и поэтому линкор начали разоружать.
   "Судам идущим в Севастополь: позор изменникам России", - подняли флажный сигнал оставшиеся в Новороссийске корабли. На вечернем совещании их командиров был выработан "план потопления кораблей". С рассветом следующего дня эсминец "Керчь" под командованием В. Кукеля и эсминец "Лейтенант Шестаков" начали буксировку кораблей на рейд. Во второй половине дня началось затопление в Цемесской бухте линкора "Свободная Россия", эсминцев, миноносцев, вспомогательных судов. Проводивший затопление эсминец "Керчь", израсходовав весь запас торпед, ушел ночью к Туапсе и затопился сам.
   Гетман в Киеве создавал Морское ведомство, а командовать флотом на Черном море (под контролем немцев) почти до конца июня продолжал Тихменев. Надежды Украины на скорую передачу ей хотя бы части Черноморского флота рухнули. Все корабли, оставшиеся в Севастополе, а также остатки эскадры контр-адмирала Саблина, вернувшейся через месяц на Севастопольский рейд из Новороссийска, хотя и подняли малиновые флаги украинской "фльоты", были объявлены интернированными до заключения мирного договора. Несколько боевых кораблей и судов обеспечения, в том числе эсминец "Зоркий", были укомплектованы немецкими моряками. А Морское министерство Украины продолжало финансирование находившихся в Севастополе и вновь формируемых "украинских" военно-морских учреждений.
   Единого мнения касательно того, каким должен быть флаг Державного Флота не существовало. 20 мая 1918 года начальник портов Чёрного моря адмирал Покровский обратился к товарищу военного министра контр-адмиралу Н.Максимову с просьбой утвердить военно-морской Андреевский флаг России в качестве кормового флага Украины и тот согласился. Вид флага при Директории не менялся; этот же флаг и в настоящее время является флагом возрожденных ВМС Украины. 17 сентября были дополнительно утверждены морские должностные флаги и вымпел (майовець). Особняком стоял вопрос о военно-морской униформе. В мае 1918 года геральдической комиссией был представлен проект униформы для Украинского Державного Флота, определивший внешний вид украинского моряка,
   21 мая был назначен Главным представителем Украины в Крыму контр-адмирал Остроградский. Но его попытка создания "Украинско-Крымской флотилии" под началом члена бывшего Украинского штаба в Севастополе контр-адмирала Бурлея рухнула. Вскоре тот был снят с должности из-за постоянных конфликтов с немцами, а флотилия расформирована. С 10 июня представителем Украины в Крыму стал контр-адмирал Клочковский, который организовал управление флотом и занялся учетом кадров с зачислением их на украинскую службу, причем начальником его штаба был вновь назначен капитан 1-го ранга Черниловский-Сокол.
   Под контроль Германии попали: 7 линкоров, 3 крейсера, 12 эсминцев, 15 подводных лодок, 5 плавбаз, 3 румынских вспомогательных крейсера, торговые и учебные суда, минные заградители, воздушная дивизия флота. На судах, после захвата их немцами, оставалось по 10-20 русских матросов на каждом, а в городе до 4000 матросов, которые, лишившись своих руководителей-большевиков, вели себя спокойно. Несмотря на это, для большей безопасности германцы арестовали до 400 наиболее неблагонадёжных моряков, находившихся на кораблях, и отправили их по железной дороге в Харьков.
  
   Время шло, а германское руководство по-прежнему держало Черноморский флот под своим флагом и не собиралось возвращать его Украинской Державе. Призовой суд немцы организовывать явно не собирались. В ходе государственного визита Гетман Украины Павло Скоропадский посетил германскую ставку в Спа, где он встречался с фельдмаршалом Гинденбургом и генералом Людендорфом, и военно-морскую базу Киль, где он встретился с принцем Генрихом, братом кайзера, который устроил Гетману небольшую экскурсию по кораблям германского флота.
   Адмирал Гофман, согласно решению германского военно-морского командования, 8 ноября снял арест с части судов черноморского флота и передал их представителю Украинской державы контр-адмиралу Клочковскому, и представителю, не признававшему украинской ориентации, капитану 1 ранга Тихменеву. Уже 12 ноября появился приказ Гетмана Скоропадского о боевом расписании Украинского флота, временное расписание чинов, с тем, чтобы пополнить экипажи и береговые части офицерами, кондукторами и чиновниками. В тот же день контр-адмирал Клочковский был назначен временно исполняющим обязанности "командующего всеми морскими силами (украинскими) Чёрного моря". С этого дня в течение двух недель в Крыму и, в частности, в Севастополе находились суда, части и учреждения фактически четырёх, формально независимых, флотов:
   - Черноморского флота Украинской державы
   - Морского ведомства Крымского Краевого правительства
   - суда Черноморского флота каперанга Тихменева (Добровольческой ориентации, но теоретически принадлежащие Совнаркому)
   - суда Черноморского флота под Германским флагом.
   Можно бесконечно перечислять названия кораблей и командиров, числившихся в боевом расписании "Украинского флота". Приказы военных ведомств УНР и Гетмана Павла Скоропадского в большинстве своём опубликованы. Но кто сказал, что они выполнялись? Большинство украинских историков сходится в одном: в декабре 1918 года, после высадки десантов Антанты в Севастополе и Одессе, Украинский флот перестал существовать. Но точной даты они не сообщают - и это вполне резонно, поскольку Украинского Черноморского флота никогда не существовало. Да, сохранились документы, явно говорящие о существовании ведомств, управлений, отделов, в которых числилось уйма народу. Но флота в действительности не было!
   24 ноября на всех судах Черноморского флота в Севастополе, по приказу контр-адмирала Украинской державы Вячеслава Клочковского, были вновь подняты Андреевские флаги, но прибывшие на смену немцам англичане и французы вновь приказали их спустить. Гордый Андреевский флаг остался поднятым только на судах дивизии подводных лодок. Эти спуски и поднятия флагов до конца года так и не принесли никакой пользы, кроме как "союзникам" и ... Краевому Морскому ведомству.
   Назначенный 21 ноября Морским министром контр-адмирал Канин начал формирование Штаба Морского Ведомства, начальником которого назначает произведенного Гетманом в контр-адмиралы Черниловского-Сокола. При этом оба получают параллельные назначения и от имени Добровольческой армии. Канин еще 13 ноября приказом генерала Деникина назначается командующим Черноморским флотом, с правами Командующего Флота и министра, а также членом Особого совещания при Главнокомандующем Добровольческой армии. Командующий флотом адмирал Канин в приказе N 2 от 5 декабря распорядился: "Впредь до сформирования штаба командующего возложить исполнение обязанностей его на штаб главного командира Севастопольского порта", т.е. на Клочковского и Черниловского-Сокола.
   Несомненно, что в Морское ведомство адмирала Канина и влились "украинские" структуры, созданные Морским министерством Гетмана Скоропадского, причем произошло это намного раньше прекращения существования гетманского режима. Но, несмотря на то, что большинство приказов Канин отдавал как Командующий Черноморским флотом, подчинённые ему учреждения и подразделения позиционировали себя четко как "Морское Ведомство Крымского Краевого правительства", чему так возмущались многие историки Белого флота. По другому просто и быть не могло, т.к. "союзники", как и до этого германцы, открыто блокировали создание Русских национальных морских сил.
   Это подтверждает и случай, когда в декабре 1918 года в Севастополь прибыла группа из восьми морских офицеров во главе с Ваксмутом с целью получить у Краевого правительства военное судно для флота Добровольческой Армии. Предварительно ее Главком генерал Деникин послал личное письмо контр-адмиралу Канину. Но, несмотря на это, а также - старания адмирала Канина, Краевое правительство, под давлением англичан, ответило отказом. Упорный в достижении поставленной цели Ваксмут побывал и в штабе Украинского флота, у контр-адмирала Черниловского-Сокола, но тоже ничего не добился. Потеряв около двух недель, делегация вернулась в Новороссийск ни с чем.
   Морским ведомством был продолжен сбор имущества и организована его охрана вольнонаёмными командами, преимущественно из бывших чинов Императорского флота. Одним из самых известных подразделений такого типа стал Офицерский отряд Морской охраны Севастополя под командованием старшего лейтенанта Кисловского. Штаб отряда и часть личного состава, состоявшего в основном из инженер-механиков флота, размещались в севастопольской гостинице "Северная". В течение ноября-декабря Морскому ведомству Крымского Краевого правительства были переданы и начали укомплектовываться командами минимум три боевых корабля: посыльное судно "Буг", подводная лодка "Тюлень" и эскадренный миноносец "Живой".
   Личный состав комплектовался путем вольного найма, причем каждый поступающий на службу должен был принести рекомендации двух офицеров флота. Первым в строй вступил "Буг", постоянно находившийся в распоряжении адмирала Канина. Вопреки противодействию англо-французов, опасавшихся подводных лодок, капитаном 2-го ранга Погорецким и группой офицеров была восстановлена подводная лодка "Тюлень". По поручению адмирала Канина она дважды ходила в Новороссийск: 6 февраля с посланным им для связи в Екатеринодар капитаном 1-го ранга Келлером, а потом за деньгами для "флота". В начале января был укомплектован экипажем и вооружен эсминец "Живой", в командование которым вступил Кисловский.
  
   Когда грянула революция в Германии и закончилась Мировая война, германские войска по заключенному с Антантой перемирию должны были оставить территорию Украины, и Гетьман намерен был принять ее под полную свою юрисдикцию. Контр-адмирал Клочковский был назначен временным командующим всех морских сил, а адмирал Покровский стал Министром морских дел. 12 ноября приказом по Главному морскому штабу объявляется штат учебного отдела новобранцев флота, при этом заведующему их обучением старшему офицеру флота даются права командира полка. В это же время только началось ускоренное формирование экипажей для линейного и крейсерского флота.
   Однако намерениям Гетмана создать национальный флот не было суждено сбыться. Главной причиной этого стало появление в конце ноября в Чёрном море многочисленных морских сил Антанты. Руководство Антанты расценивало Украинскую Державу как германского сателлита, соответственно решило занять освобождаемую немцами территорию Украины. Союзники быстро поделили германские подлодки, на линкор "Воля" и часть эсминцев посадили свои экипажи и увели их в турецкий порт Измир в Мраморном море. Всего в Севастополе ими было захвачено имущество порта на сумму 5 миллиардов рублей!
   Пока Гетман пытался наладить дипломатические контакты с руководством Антанты, в Украинской Державе произошёл антигетманский мятеж Симона Петлюры. Главным поводом для восстания стала федеративная грамота, принятая Гетманом в начале ноября для возможности установления переговоров с Антантой, а также неразрешенность аграрного вопроса. За короткое время Петлюре удалось подчинить себе значительные силы - на сторону восставших перешли части Сечевых стрельцов и Серожупанников. На Украине начиналась Гражданская война...
   Вечером 14 ноября Петлюра, освобожденный Гетманом за несколько дней до восстания из-под ареста, уехал в Белую Церковь к Сечевым стрельцам, которые в тот же день начали наступление на Фастов. Уже 18 ноября, под станцией Мотовиловка, что в 40 километрах от Киева, произошло первое серьёзное столкновение восставших с Сердюцкими частями. В начале декабря над Вторым Гетманатом начали сгущаться тучи, дни его были сочтены - Киев со всех сторон был осажден петлюровцами.
   А 16 ноября 1918 года в Чёрное море вошёл объединенный флот стран Согласия, в составе которого было 8 новейших линкоров-дредноутов, 15 легких крейсеров, 40 эсминцев и других более мелких кораблей и судов. Державный флот был захвачен врасплох. В это время только началось ускоренное формирование экипажей для линейного и крейсерского флота, а только созданный летом флот никак не мог вступить в противоборство с таким сильным противником, которое, к тому же, и не планировалось.
   В сложившейся ситуации Гетман Скоропадский решил применить тактический ход. 22 ноября контр-адмиралы Клочковский и Черниловский-Сокол, обращая внимание на опасность боевого столкновения с эскадрами Антанты, поставили вопрос о поднятии на кораблях "нейтральных" Андреевских флагов. Гетман согласился - он намеревался таким образом предотвратить гибель зарождавшегося Украинского Флота; это был вынужденный шаг, необходимый для спасения Украинского Флота. После этого решения, 24 ноября контр-адмирал Клочковский приказывает поднять на кораблях и судах в Севастополе Андреевские флаги. В этот же день вошли в бухты Севастополя корабли Антанты, а ещё через два дня французская эскадра заняла Одессу. Флот был украинский, но пока он стоял под Андреевскими флагами. Как полагали в морском ведомстве, вскоре эта ситуация должна измениться.
   Но 14 декабря в Киев войдут войска петлюровской Директории, а Гетман будет вынужден отречься от власти и покинуть пределы Украины. Скоропадский так и не успел договориться с Антантой о признании Украины и Украинского Черноморского Флота. Французский консул Энно, ведавший этими вопросами, приехал в Киев только 14 декабря, когда уже все было кончено. Не признав новую власть в лице Директории УНР, Антанта передала остатки Черноморского флота своему ставленнику - белому генералу Деникину. К белым войскам вскоре пристала и большая часть флотского офицерского состава, а Украина осталась ни с чем. В дальнейшем об украинском флоте можно было лишь мечтать...
  
   По-разному сложилась судьба людей, участвовавших в строительстве флота. Не поддержав происходящих изменений и не признав правительства Директории с его радикальными наклонностями, на сторону белых перейдут украинские адмиралы Саблин, Покровский, Максимов, Канин, Клочковский, Сокол-Черниловский, Гадд, Фабрицкий, Бурлей и многие другие. Некоторые из этих людей впоследствии были вынуждены просто бежать из Киева, спасаясь от шовинистически настроенных петлюровцев. Дошло до того, что даже такие проверенные украинские деятели, как, например, кавторанг Неклиевич, не пожелали иметь ничего общего с новым правительством и ушли к Деникину.
   Была и другая, незначительная часть офицеров морского ведомства, которая согласилась с идеями Директории и даже поддержала её выступление. В морском ведомстве УНР, как и в армии, также произошёл раскол. 14 декабря, после отказа гетмана П. Скоропадского от власти, была восстановлена Украинская Народная Республика. Военные силы Украины на это время составляли 300 тысяч человек, но их боевая способность была низкой: не хватало квалифицированных военных кадров, осталось мало регулярных воинских частей, а повстанцы были плохо организованы.
   До начала гражданской войны войско Директории состояло из 6 дивизий и двух корпусов - Запорожского и Сечевых стрельцов. Остальные военные формирования были неустойчивыми, постепенно теряя свою военную силу. После поражения в боях с Красной Армией на Правобережье Украины Надднепрянская армия было реорганизована и переведена на Волынь. Директория УНР начала координировать действия уже двух украинских армий - Надднепрянской и Галицкой. Однако в совершенстве организовать их силы и резервы не удалось, и после пятимесячных боев Вооруженные силы Украины потерпели поражение. Центр вооруженной борьбы УНР переместился в Западную Украину.
   Украинская Галицкая Армия (УГА) была создана на территории Западной Украины в начале 1919 г. и насчитывала 45 куреней пехоты, 40 артиллерийских батарей, несколько сотен конницы. На вооружении было около 25 тысяч винтовок, 150 орудий и до 600 сабель. В составе УГА была авиационная сотня, много вспомогательных воинских подразделений. Правительство Директории передало УГА шесть бронемашин. В конце 1919 года численность УГА с тыловыми частями составляла около 100 тысяч человек.
   Но флота у Директории не было уже даже на бумаге, а его последний командующий контр-адмирал Черниловский-Сокол еще в апреле 1919 года сумел покинуть Одессу, которую французы решили передать большевикам, и отправился на Тихий океан, чтобы служить Колчаку.

Глава 16. ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ АРМИЯ

  
  
   Прибывший 13 июня в Москву адмирал Саблин общего языка с военными большевистскими руководителями не нашел и решил заявить об отставке по болезни. Но вместо этого он оказался под арестом, и, зная уже о трагической судьбе флагмана Балтийского флота Щастного, Михаил Павлович решился на побег. При помощи моряков из караула, охранявшего тюрьму, он в октябре бежал и пробрался в Финляндию, где повидался со своим однокурсником по Морскому корпусу Пилкиным, другими бывшими сослуживцами. В своих мемуарах адмирал Пилкин тепло вспоминал эту встречу в Гельсингфорсе 13октября: " Михаил Саблин - хороший товарищ, хороший человек, хороший офицер. Очень он беспокоился о своей жене, оставшейся в Севастополе".
   Дальнейшие события адмирал Саблин описал сам: "В ноябре 1918 г. я, после бегства из России, прибыл в Лондон. Узнав это, адмирал Колчак прислал русскому послу в Лондоне Набокову телеграмму с запрещением мне въезда в Россию и просил принять меры, чтобы англичане не давали мне возможности командовать Черноморским флотом. На телеграмму Колчаку ... был получен ответ, что Колчак действовал на основании сообщений приезжих к нему офицеров, а что теперь он не препятствует Саблину ехать в Россию как частному лицу... В феврале 1919 г. я прибыл в Севастополь, куда был доставлен по распоряжению английского правительства, причем в пути мне было оказано исключительное внимание со стороны английских властей, как морских так равно и военных. По прибытии в Севастополь я начал искать частного места, но, узнав, что была послана в Лондон телеграмма о моем назначении в Париж - консультантом от флота, я поехал в Екатеринодар, чтобы явиться и доложить о запрещении мне адмиралом Колчаком занимать какие-либо должности. В это время в Севастополе во флоте определенно царило убеждение, в особенности в штабе флота, что дело Добровольческой армии погибло, что не сегодня-завтра она перестанет существовать".
   Бегство из Москвы, безусловно, спасло жизнь Михаилу Павловичу Саблину, не сломавшемуся и не опустившему рук, как многие, после всех мытарств, перенесенных на советской службе да под руководством матросского комитета. Свобода, впрочем, также неласково приняла его из-за негативного к нему отношения адмирала Колчака, ставшего к тому времени Верховным правителем России. Полученное затем разрешение проживать в Крыму как частное лицо вряд ли могло утешить столь энергичную натуру, как Саблин.
  
   В штабе Деникина опальному адмиралу предложили занять должность Главного командира Севастопольского порта. После долгих раздумий М.П. Саблин дал согласие. "Вопрос о том, принимать ли мне эту должность или нет, - писал он, - был поставлен так, что это мой долг и отказываться от исполнения своего долга я не могу". Но он попросил о расследовании своей деятельности в 1918 году особой следственной комиссией. Вердикт, вынесенный комиссией, гласил, что адмирал Саблин М.П. может быть назначен в состав Вооруженных сил юга России (ВСЮР). Постановление комиссии утвердил лично Главнокомандующий А.И. Деникин, он же произвел Саблина в вице-адмиралы. По пути в Новороссийск его догнал курьер с письмом о том, что Севастополь будет сдан дней через 10, поэтому его нужно срочно эвакуировать.
   Но еще 25 марта, ввиду бездействия адмирала В.А. Канина и его штаба, приказом Главкома должность командующего несуществовавшего Белого флота была упразднена. Вместо этого со званием "Главного командира судов и портов Черного моря" теперь был назначен энергичный вице-адмирал М.П. Саблин, который лишь 2 апреля прибыл в Севастополь. Тяжелое наследство адмирала Канина и его штаба усугубилось по существу предательской политикой французского адмирала Амета. Да и время было упущено, так как до эвакуации оставалось менее двух недель.
   4 апреля Красная армия прорвала Перекопские позиции, обороняемые слабым отрядом добровольцев и двумя ротами греков. Спустя пять дней красные уже заняли Джанкой, и добровольческие части генерала А.А. Боровского отходили на Ак-Монайский перешеек, связывающий Керченский полуостров с Крымом.
   Вице-адмирал Саблин приказал всеми силами ускорить приготовления для перехода кораблей в Новороссийск и, ввиду того, что там не имелось никаких необходимых военным кораблям запасов, взять возможно большее количество материалов из складов Севастопольского порта, погрузив их на транспорты. После отказа рабочих что-либо делать, погрузка происходила силами малочисленных команд кораблей и с помощью некоторого числа сухопутных офицеров, а все это - при противодействии содержателей и прочих служащих порта. Кроме того, транспорты и предназначенные для перевода в Новороссийск кораблей буксиры надо было снабдить углем и составить экипажи. Группы офицеров заняли некоторые миноносцы, но недостаток времени и команды не дал им возможности привести корабли в порядок.
   Немного ранее, по распоряжению крымского правительства, решившего обзавестись флотом, начали восстанавливать миноносец "Живой", который по исчезновении этого правительства поднял Андреевский флаг. Вскоре командиром миноносца стал старший лейтенант Кисловский, и ко времени ухода из Севастополя его команда состояла из десяти морских и десяти армейских офицеров и некоторого количества студентов и гимназистов. Уже в Новороссийске с транспорта "Шилка" на "Живой" были переведены гардемарины и кадеты Морского корпуса. Капитан 2 ранга Потапьев, после переговоров с лицами штаба и двух рапортов на имя командующего флотом, 28 марта добился разрешения с помощью морского офицерского отряда занять крейсер "Кагул" и снять с него рабочих спасательной партии.
   Этот крейсер в конце 1917 года окончил капитальный ремонт, и его котлы и машины были в относительном порядке; его артиллерия была модернизирована и теперь состояла из четырнадцати 130-мм, двух 75-мм пушек и двух 40-мм зенитных орудий системы Виккерс. По распоряжению немцев в 1918 году крейсер был передан адмиралом Каниным в качестве базы спасательной партии, работавшей по подъему затонувшего при Колчаке линейного корабля "Императрица Мария". Вероятно по этой причине, считая "Кагул" небоеспособным, союзники им не завладели. Кавторанг Потапьев начал набирать команду и готовить крейсер к походу.
   К моменту ухода из Севастополя команда крейсера состояла из 42 морских офицеров, 19 инженер-механиков, двух врачей, 21 сухопутного офицера, нескольких унтер-офицеров и 120 охотников флота, включая три десятка присланных из Екатеринодара кубанских казаков. Всего чуть более 200 человек при нормальном составе в 570 человек. Перед уходом из Севастополя прибыл из Екатеринодара капитан 1 ранга Лебедев и вступил в командование "Кагулом", а Потапьев стал его старшим офицером.
   Офицеры "подплава" были наиболее активными, и по примеру "Тюленя" готовили еще две подлодки, несмотря на ряд неприятностей с французами. Кавторанг Шрамченко начал восстанавливать канонерскую лодку "Терец", большинство команды которой составил прибывший из Ялты в день эвакуации кавалерийский отряд во главе с полковником, вмешивавшимся во все корабельные дела. Большой транспорт "Рион", на котором фактически не было команды, должен был идти на буксире и предназначался для эвакуации гражданских лиц.
  

***

  
   Утром 12 апреля 1919 года была занята Балаклава, где во избежание захвата красными был затоплен груженый снарядами транспорт "Батум". Защитить Севастополь от красных шансов почти не было. Добровольцы располагали лишь незначительным гарнизоном, у интервентов имелся батальон греков, несколько батальонов алжирских и сенегальских стрелков и два батальона французского 175-го полка, которые отказывались воевать. Стоявшие в Северной бухте французские линейные корабли могли составить своей артиллерией большую помеху продвижению красных, но в случае боев в городе они бы причинили ему неисчислимые разрушения.
   Французы не могли в ближайшие дни покинуть Севастополь, так как в Северном доке стоял их линейный корабль "Мирабо", севший на камни и только что стянутый с них при помощи крейсера "Кагул"; для заделки его пробоин требовалась двухнедельная работа. 15 апреля передовые части Заднепровской дивизии красных заняли Инкерман и подошли к Корабельной слободке. С целью воспрепятствовать их дальнейшему продвижению французская полевая артиллерия открыла огонь, но по ошибке обстреляла своих в районе Черной речки и радиостанцию.
   В это же утро на флагманский корабль командующего французским флотом адмирала Амета "Жан Бар" прибыли парламентеры с одним предложением - начать переговоры о заключении перемирия и нейтрализации Севастополя с условием, что отряды добровольцев и занятые ими корабли должны быть немедленно разоружены. В связи с этим адмирал Амет послал адмиралу Саблину письмо, полученное им лишь вечером, следующего содержания: "В интересах сохранности арсенала, которую я вполне надеюсь обеспечить, я Вас прошу приказать "Кагулу" и остальным кораблям, которые Вы хотите увести отсюда, сняться в течение ночи и ближайшего утра. Это будет также соответствовать положению, что Вы лично вместе с морскими офицерами тоже уйдете отсюда, за исключением командира над портом и тех офицеров, без которых нам нельзя обойтись в деле помощи нам по сбережению портовых учреждений. Я считаю также условленным, что тральщики останутся здесь, чтобы очистить минные поля, вместе с помощью летчиков".
   Коменданту крепости генералу Субботину адмирал Амет предложил немедленно оставить город и вывести из него русские войска. Возмущенный адмирал Саблин отправил французскому адмиралу письменный протест, в котором говорил, что такое распоряжение является совершенно неожиданным, ввиду ранее сделанных адмиралом Аметом заявлений, что Севастополь не будет эвакуирован в ближайшее время, и что собрать быстро личный состав затруднительно, так как многие из людей живут в городе, и что в течение 12 часов нет возможности погрузить на суда все необходимое, войска и беженцев. В конечном результате адмирал Амет, который не имел другой возможности спасти "Мирабо", как заключить перемирие с красными, назначил последним сроком для выхода русских судов 16 апреля в 15 часов, после чего оставшиеся суда должны были спустить русские флаги.
   Получив это распоряжение, адмирал Саблин приказал всем кораблям, имевшим на то возможность, выходить в море для следования в Новороссийск. Один за другим транспорты, некоторые - имея на буксире военные корабли без команд, начали покидать Севастополь, и по ним с Корабельной стороны время от времени стреляли из винтовок. Утром из Северной бухты под флагом адмирала Саблина вышел "Кагул", последним кораблем, в 15 часов - подводная лодка "Тюлень".
   В течение двух суток "Кагул", на случай оказания кому-либо помощи крейсировал вдоль южного берега Крыма, пока не прошли все корабли. Своими машинами шли: посыльное судно "Буг", бывший миноносец N 273, транспорты и пароходы. Пароход "Дмитрий" вел на буксире подводные лодки "Утка" и "Буревестник", буксир "Бельбек" - миноносец "Жаркий", "Доброволец" - миноносец "Живой", который с полпути пошел своим ходом. Кроме того, шли на буксирах: эсминцы "Поспешный" и "Пылкий", миноносцы "Строгий" и "Свирепый", канонерская лодка "Терец", посыльное судно N 10 и транспорт "Рион". Вернувшаяся из Каркинитского залива канонерка ушла в Керчь.
  
   С утра 16 апреля французские линейные корабли "Жан Бар", "Франс" и "Вернио", с целью задержать продвижение к городу красных частей и, может быть, больше для психического воздействия, начали обстрел Корабельной стороны, района Английского кладбища, Малахова кургана, и снаряды частично падали в пригородных кварталах. Систематический обстрел продолжался ночью и был остановлен в 10 часов следующего утра, когда прибыли парламентеры, уполномоченные командованием 2-й украинской Красной армии. Французский адмирал Амет, как старший на рейде, действуя от имени всех союзников, заявил им:
   1) к 30 апреля союзные войска будут эвакуированы из города;
   2) подводные лодки, которые находятся в порту, будут потоплены;
   3) все миноносцы и боевые корабли будут приведены в негодность путем взрывов цилиндров машин.
   Желая спасти корабли русского флота, руководитель советской делегации спросил, нельзя ли этого избежать, если украинское советское правительство даст гарантию, что корабли не будут употреблены для действий против союзников. На это предложение адмирал ответил, что советское правительство никем не признано и никаких обещаний и гарантий от него он не примет. В конечном результате было все же заключено перемирие.
   Вместе с тем, на французских кораблях произошли революционные выступления матросов и были подняты красные флаги. А 20 апреля в Севастополе прошла большая манифестация французских солдат и матросов, не желавших воевать против красных, к которой присоединилось и гражданское население города.
   Приведение в негодность кораблей взяли на себя англичане с линейного корабля "Имперор оф Индия". Уже за два дня до ухода "Кагула", по распоряжению союзного командования, буксиры вывели с базы 12 подводных лодок, на которых не было команд, и поставили на одну бочку в Северной бухте. В окружении адмирала Саблина предполагали, что это было сделано во избежание захвата лодок красными, в случае их внезапного вторжения в город, и для облегчения дальнейшего увода лодок союзными судами. Но если бы Саблин знал, что готовят англо-французы, он, безусловно, принял бы меры для спасения хотя бы новых лодок.
   26 апреля подводные лодки "Орлан", "Гагара", "Кит", "Кашалот", "Нарвал", АГ-21, "Краб", "Скат", "Судак", "Лосось" и "Налим" были выведены на внешний рейд и потоплены подрывными патронами на большой глубине. Подрывные команды английских матросов взорвали крышки цилиндров высокого давления и иногда упорные подшипники на шести старых линейных кораблях, крейсере "Память Меркурия", эскадренных миноносцах "Быстрый", "Жуткий", "Заветный" и даже на старых номерных миноносцах и служившем казармой транспорте "Березань". Лишь штабной корабль "Георгий Победоносец" почему-то избежал этой участи.
   Французы занялись приведением в негодность орудий береговых батарей и разгромили базу гидроавиации, уничтожив все самолеты. Оставшиеся в их распоряжении десять летчиков, которые по заданию французского начальника войск вылетали на разведку, получили разрешение погрузиться на транспорт "Почин", на котором был поднят греческий флаг, ушедший в Пирей с беженцами-греками. Французы грузили на транспорты войска и их материальную часть, но, кроме того, брали, что им нравилось, из складов порта. Поставленный ранее в Северной бухте крейсер-яхта "Алмаз" был ими уведен в Константинополь.
   Из Новороссийска адмирал Саблин прислал пароход "Святой Николай", чтобы попытаться взять в Севастополе снаряды, но адмирал Амет запретил ему что-либо грузить, а на время пребывания парохода в Севастополе приказал спустить русский флаг. Вот так хозяйничали в Севастополе французы, ничуть не лучше, чем немцы годом ранее. Наконец "Мирабо" смог выйти из дока и на буксире линейного корабля "Жюстис" ушел в Константинополь, оставив по недостатку времени снятые с него тяжести. (Уже при Врангеле, когда всеми способами стремились получить валюту для покупки за границей угля, более тысячи тонн его броневых плит были погружены на пароход и проданы в Италии). 28 апреля была закончена эвакуация французских войск, и во второй половине следующего дня красные войска торжественно вступили в город.

***

  
   Пришедшие на буксире в Новороссийск корабли требовали серьезного ремонта. За время беспрерывных походов во время войны и более чем года стоянки в Севастополе без присмотра, механизмы и главным образом котлы пришли в плачевное состояние. Все было покрыто ржавчиной и грязью, вся утварь, инструмент, весла и паруса со шлюпок, сигнальные флаги и даже мелкое электрическое оборудование было растащено, а обивка мебели срезана. Новороссийск, хотя и большой коммерческий порт, но не имел вовсе ремонтных мастерских. Лишь в конце 1917 года в Новороссийск было эвакуировано отделение Ревельского судостроительного завода, но у него почти не было ни материалов, ни квалифицированных рабочих.
   Дока в Новороссийске также не было, и лишь в июне, после занятия Мариуполя добровольцами, буксир "Черномор" привел оттуда секцию плавучего дока, которая могла поднять суда до подводных лодок включительно, но была мала для нефтяных миноносцев. Самое незначительное количество запасов флота, к тому же погруженных без всякой системы, удалось вывезти из Севастополя. По этим причинам ремонт кораблей должен был производиться своими, вначале малочисленными и неопытными, командами и офицерами инженер-механиками.
   Постепенно удалось пополнить команды, главным образом за счет учащихся из приморских городов, а также кубанских казаков. Матросов и специалистов старого флота почти не было, за исключением эскадренного миноносца "Поспешный". Новобранцев надо было обучать всем премудростям морской службы, что было сравнительно нетрудно сделать с достаточно развитыми охотниками флота. На транспорте "Рион" были организованы школы сигнальщиков и радиотелеграфистов, а на большой барже N 69 образован флотский экипаж. Затопленное в порту посыльное судно "Летчик" было поднято и затем поставлено в док. Большинство сухопутных офицеров с кораблей были списаны на берег.
   В начале мая весь действующий флот Добровольческой армии состоял из крейсера "Кагул", миноносца "Живой", речной канонерской лодки К-15, подводной лодки "Тюлень", посыльных судов "Буг", "Разведчик" и "Граф Игнатьев" и двух вооруженных буксиров - "Полезный" и "Никола Пашич". Кроме того, для исполнения специального задания пароход "Георгий" был вооружен тремя 3-дюймовыми пушками и зачислен во флот вспомогательным крейсером. Сохранявшаяся в секрете цель операции была освободить и погрузить на пароходы, не входя в сношения с румынскими властями, находившуюся в Тульче добровольческую бригаду генерала Тима-Невского.
   29 апреля "Георгий" и пароходы "Анатолий Молчанов" и "Россия", под общим командованием командира крейсера старшего лейтенанта Машукова, вышли из Новороссийска. Через двое суток отряд прибыл в Тульчу, где пароходы сразу подошли к пристани. Очень быстро погрузив - почти бегом - около 3 тысяч человек бригады, прежде чем румыны решили, что им предпринимать, пароходы отдали швартовы и пошли вниз по Дунаю в Черное море. Принимая во внимание малочисленность Добровольческой армии, доставленная бригада явилась на то время хорошим пополнением.
   14 мая старший лейтенант Машуков получил от адмирала Саблина следующее предписание: "Предлагаю Вам, приняв на "Георгия" офицерский отряд старшего лейтенанта Никитенко, с буксиром "Черномор" следовать на Тендру. На Вас возлагается задача вывести в Новороссийск стоящие там суда, причем при выборе судов надлежит руководствоваться следующим порядком:
   1) канонерские лодки "Кубанец" и "Донец";
   2) транспорты Морского ведомства;
   3) суда Добровольного флота и Русского общества;
   4) прочие русские пароходы".
   18 мая "Георгий" и "Черномор" - самый сильный буксир на Черном море, но не имевший вооружения, - вышли из Новороссийска. Им предстояло дважды обогнуть занятый красными Крым, и не была исключена возможность встречи с каким-либо вооруженным красным судном. Прибыв на Тендру, старший лейтенант Машуков приступил к осмотру стоящих там со времени эвакуации Одессы судов. Оказалось, что разыгравшимся в конце апреля штормом канонерская лодка "Донец" была сорвана с якоря и, ударившись о корпус служившего в 1913 году для опытных стрельб броненосца "Чесма", затонула у его борта; большой транспорт "Грегор", два парохода и два буксира были выброшены на песчаный берег, а пароход "Князь Потемкин" затонул. Но машины пароходов "Харакс" и "Херсонес" были в относительном порядке, и они могли совершить самостоятельный переход.
   Для них из офицерского отряда, в составе которого были инженер-механики, и из экипажа "Георгия" были образованы команды. Подготовка судов к походу, погрузка угля, завоз буксиров, подъем вручную якорей стоили командам больших усилий, но через неделю отряд вышел в обратный путь. "Георгий" вел на буксире канонерскую лодку "Кубанец" и транспорт "Рома", "Черномор" - пароход "Гапонов", "Харакс" взял "Румянцева" и "Херсонес" - "Ай-Тодор". Погода благоприятствовала, и переход в четыреста миль прошел без особых приключений. 27 мая "Георгий", приветствуемый командами стоявших в порту судов, привел всю армаду в Новороссийск. К сожалению, при детальном осмотре "Кубанца" выяснилось, что его котлы требуют замены, и он был разоружен и зачислен базой "Спасательной партии", а его орудия установлены на сооружавшиеся в Новороссийске бронепоезда.
  
   С потерей Севастополя должность вице-адмирала Саблина, казалось бы, являлась фикцией, но Главный командир флота и портов стремительно превращал разношерстные, слабые качественно и количественно экипажи и службы в Новороссийске в подлинно боеспособный флот, соответствующий уровню оперативных задач, решаемых в то время Добровольческой армией. Кроме кораблей, непосредственно подчиненных адмиралу Саблину, Донское правительство создало под начальством контр-адмирала Кононова свое морское управление, образовавшее флотилию, состоявшую из речного отряда, Азовского отряда и морских железнодорожных батарей. Пользуясь хорошими отношениями атамана Краснова с немцами, орудия для вооружения некоторых судов и железнодорожных батарей были сняты ранее с находившихся в Севастополе броненосцев.
   Образованный 1 марта 1919 года в Таганроге Азовский отряд состоял из флагманского судна "Пернач" (бывшая "Колхида"), двух канонерских лодок - К-10 и
   К-12, вооруженного буксира "Атаман Каледин", "Ледокола Донских Гирл" и трех барж-болиндеров, вооруженных одним 6-дюймовым орудием каждая. В мае 1919 года, после объединения генералом Деникиным Верховного командования Вооруженных сил Юга России, корабли Донской флотилии вошли в состав Черноморского флота, подняв Андреевские флаги, а флагману "Колхиде" вернулось ее старое название.
   Еще в первой половине февраля 1919 года грузины, желая воспользоваться слабостью Добровольческой армии и расширить свою территорию, начали военные действия и потеснили находившийся у Адлера отряд генерала Черенова, но после нескольких дней боев положение было восстановлено. В середине апреля они возобновили свою попытку более крупными силами и принудили державший фронт 1-й Кавказский офицерский полк отойти за Адлер. 21 апреля из Новороссийска вышел транспорт "Шилка", имея на борту хорошо вооруженный офицерский отряд в 80 человек. Этот отряд состоял ранее в охране ялтинских дворцов, где находились императрица Мария Федоровна и другие члены императорской фамилии, которые были эвакуированы английским дредноутом. С помощью этого отряда грузины были снова отброшены за Адлер, и в конечном результате граница была установлена по реке Псоу.
   Все снабжение войск у Адлера и других мелких отрядов, боровшихся с "зелеными" на побережье, шло через Туапсе, откуда развозилось на места нанимаемыми моторно-парусными шхунами, которые попутно брали пассажиров. Позднее для этой цели был назначен небольшой транспорт "Осторожный", а для использования железнодорожных мастерских Туапсе туда были переведены четыре бронекатера с их базой "Ингул". В июле катера отправили железной дорогой в Царицын, где они вошли в Волжскую флотилию.
   Батум в это время был оккупирован англичанами, которые через него держали связь с их силами на Каспийском море. Находившийся в Батуме военный представитель Добровольческой армии получил от англичан разрешение на вывоз боеприпасов из оставшихся складов Кавказской армии. Для этой цели в конце мая был послан транспорт "Ризе", а для его защиты от нападения грузинских быстроходных катеров и ввиду сообщения англичан о замеченной их миноносцем большевистской подводной лодке, в качестве конвоира была придана подводная лодка "Тюлень". Но сообщение англичан было ложным, и "Ризе" сумел благополучно доставить в Новороссийск столь нужные Добровольческой армии снаряды.
  
   Отошедшие на Ак-Монайский перешеек части генерала Боровского, силой не более 3 тысяч человек, получили приказание защищать, во что бы то ни стало, эту позицию. Эта задача оказалась возможной лишь благодаря артиллерийской поддержке действовавших на двух флангах кораблей, орудия которых простреливали всю позицию. 19 апреля, с помощью транспортов "Мечта" и "Маргарита", была эвакуирована белая Феодосия, и части Красной армии начали подходить к Ак-Монаю.
   После прихода крейсера "Кагул" в Новороссийск его командиром был назначен капитан 1 ранга Остелецкий, но команда продолжала оставаться малочисленной. И все же 27 апреля крейсер пошел к Ак-Монайской позиции. По недостатку кочегаров переход был совершен 6-узловым ходом. В Феодосийском заливе, примерно в двух милях от берега, вытянувшись в одну линию, стояли английские дредноуты "Айрон Дьюк" и "Мальборо", один крейсер, матка гидросамолетов "Эмпресс", греческий броненосец "Лемнос", несколько английских и два французских миноносца.
   28 апреля, по просьбе из штаба сухопутного отряда, "Айрон Дьюк" (под флагом командующего английским флотом адмирала Сеймура) бомбардировал селение Владиславовка - место сосредоточения красноармейских отрядов. Через несколько дней по той же цели, при корректировке английского гидросамолета, одним орудием стрелял "Кагул"; это были его первые выстрелы по позициям красных. Для поддержки азовского фланга позиций 29 апреля был послан "Граф Игнатьев", к которому 1 мая присоединился вооруженный буксир "Полезный" с начальником отряда капитаном 1 ранга Дмитриевым. Кроме того, здесь же находились два малых английских монитора и немного позже прибыли канонерская лодка и болиндер из Донской флотилии.
   1 мая красные части перешли в наступление на азовском фланге позиции, и занимавшая этот участок фронта гвардейская кавалерия в беспорядке отошла назад. Лишь благодаря интенсивному огню кораблей, причем "Полезный" подошел к самому берегу, удалось остановить продвижение красных вглубь полуострова и на третий день восстановить положение. 4 мая красные снова начали наступать, на этот раз в центре, но сильный огонь с двух сторон морской артиллерии не позволил им продвинуться вперед. Английские корабли выпустили сотни снарядов, и разрывы 13,5-дюймовых с дредноутов были очень эффектны. Греческий броненосец "Лемнос" и русский крейсер "Кагул" приняли участие в этой бомбардировке, а прибывшая накануне канонерка К-15, стреляя по указанию берегового наблюдательного поста по невидимой цели, выпустила 187 6-дюймовых снарядов.
   После этой неудачи красных наступило относительное затишье, но по заявкам сухопутного командования корабли обстреливали те или иные цели. Воспользовавшись этой обстановкой, "Кагул" ушел в Новороссийск, где, в пополнение команды, на крейсер было прислано около 100 кубанских казаков, из которых образовали кочегарную роту. Под руководством офицеров инженер-механиков кубанцы довольно быстро стали заправскими кочегарами.
   11мая К-15 была отправлена на усиление Донской речной флотилии, но из-за недостаточных глубин устья реки зашла в Таганрог, где присоединилась к отряду каперанга Собецкого. "Айрон Дьюк" с адмиралом Сеймуром и "Лемнос" тоже ушли, и командир "Мальборо" стал начальником Феодосийского отряда кораблей, в состав которого входили крейсер "Сентаур", матка гидросамолетов "Энгадайн", два-три английских и два французских миноносца.
   Но на Керченском полуострове враг был не только на фронте. В лабиринте километров штолен находившейся близ Керчи каменоломни, еще со времен немцев и гетмана, укрывались большевики и разного рода дезертиры, количество которых не переставало увеличиваться. Имея вооружение, они время от времени совершали вылазки с целью раздобыть провиант и захватить оружие. Малочисленный керченский гарнизон, которого поддерживал "Граф Игнатьев", с трудом с ними боролся, и в конце мая партизанам удалось даже на некоторое время занять город. Лишь с помощью прибывших с фронта частей и артиллерийского обстрела "Графом Игнатьевым", английским лидером "Монтроз" и французским миноносцем удалось снова загнать повстанцев в каменоломни, где они продолжали находиться до конца Гражданской войны.
  

***

  
   В середине мая началось наступление Добровольческой армии в Донбассе. На побережье Азовского моря корабли оказывали содействие войскам. 17 мая при поддержке отряда каперанга Собецкого был занят Мариуполь. 30 мая посланный в крейсерство "Граф Игнатьев" высадил с демонстративной целью небольшой судовой десант у деревни Куль-Тепе. 6 июня при содействии отряда Собецкого был занят Бердянск, а "Кагул" еще 13 мая снова ушел в Феодосийский залив.
   Условия службы на крейсере в течение его пребывания там были неважные: команда питалась главным образом солониной и сухарями; иногда давали свежую провизию с "Мальборо" - белый хлеб и картофель по полфунта на человека в день. Обмундирования не было, и люди ходили одетые во что попало. Лишь к концу операции, по распоряжению командира "Мальборо", выдали на "Кагул" пятьсот комплектов английского матросского обмундирования, что сильно подняло дух команды.
   22 мая "Мальборо", с корректировкой привязного аэростата, и английские миноносцы обстреляли район восточнее Владиславовки. Ввиду полученных англичанами агентурных сведений, что красные подготовили три моторных катера для атаки торпедами кораблей, 24 мая "Кагулу" было поручено обследовать находящуюся западнее Феодосии Двуякорную бухту, где была торпедная пристрелочная станция; одновременно эта операция должна была потревожить тыл красных. Подойдя к бухте, катер пограничной стражи "Ворон", сопровождавший крейсер, высадил под командой кавторанга Кочетова небольшой десант из команды "Кагула", при приближении которого отдельные вооруженные люди бежали в горы.
   В этот же день для усиления демонстрации "Мальборо" обстрелял берег и 26 мая снова изредка стрелял отдельными орудиями, продолжая поиски мнимых катеров. На состоявшемся на "Мальборо" совещании было решено осмотреть Феодосийский порт, для чего был назначен лидер "Монтроз", а для его прикрытия, не входя в гавань, крейсер "Кагул". 3 июня "Монтроз" под парламентерским флагом вошел в порт и его командир вступил в переговоры с городским советом о том, чтобы было дозволено осмотреть порт. Хотя из этого ничего не вышло, все же было установлено, что гавань совершенно пуста. Тогда же "Мальборо" давал одиночные выстрелы по берегу, а 6 июня произвел стрельбу по двум железнодорожным постам с целью затруднить подвоз снабжения к фронту. В этот же день отряд добровольцев пытался проникнуть в деревню Дальние Камыши, но был с потерями отбит. На следующий день "Мальборо" бомбардировал эту деревню. "Кагул" и французский миноносец "Каск" стреляли по той же цели. Деревня в результате бомбардировки была сильно разрушена, причем, не считая занимавших ее красноармейцев, пострадало гражданское население.
  
   17 июня началось новое наступление Добровольческой армии в Донецком бассейне, и на 18 июня было назначено наступление войск на Ак-Монайской позиции. В то же утро "Кагул" должен был высадить в тылу у красных у местечка Коктебель десант, задачей которого был захват узла дорог, ведущих из Феодосии вглубь Крыма. Ночью крейсер принял на борт 160 человек при десяти пулеметах Виленского полка, под командой полковника Королькова.
   Рано утром "Кагул" в сопровождении английского миноносца подошел к Коктебелю и с помощью буксира "Дельфин" без сопротивления высадил десант, который быстро пошел вперед и занял поселок Насыпной. После этого "Кагул" с дистанции в 17 км сделал 20 выстрелов по городку Старый Крым, где находились резервы красных. Кроме того, имея телефонную связь с начальником десанта, крейсер по его указанию осуществлял огневую поддержку. К вечеру десант соединился с прорвавшими фронт левофланговыми частями генерала Боровского. Наступление на перешейке было поддержано артиллерийским огнем: со стороны Черного моря - "Мальборо" и другими английскими кораблями, со стороны Азова - "Графом Игнатьевым" и мониторами.
   Ввиду прорыва фронта и угрозы на севере красное командование решило эвакуировать Крым, и в частности Севастополь, но отошедшие на Арабатскую стрелку части все же оказывали сопротивление. А находившиеся в Азовском море корабли оказали сильную поддержку наступавшим по Стрелке добровольцам. Семь моторных катеров, вооруженных пулеметами, прошли в Сиваш, и 20 июня судовой десант, высаженный под прикрытием артиллерийского огня, взорвал железнодорожный путь у Геническа. На следующий день десантом был занят остров Бирючий.
   22 июня была произведена операция, имевшая целью занятие последнего, находившегося в руках красных, порта Геническ. По агентурным сведениям и наблюдениям с моря, береговых батарей у Геническа не было, и в самом городе почти не было войск, но находились заслоны в сторону Бердянска. Согласно выработанному плану, в ночь на 18 июня, при поддержке кораблей отряда каперанга Собецкого, армейский десант силою в 500 человек, под командой генерал-майора Залесского, должен был высадиться с "Колхиды" северо-восточнее Геническа. Утром же 18 июня невооруженная паровая шхуна "Перикл" должна была высадить в самом порту сформированную для этого морскую роту в 80 человек под командой кавторанга Медведева. Два английских миноносца должны были поддержать "Перикл".
   В 3 часа ночи, после обстрела Юзкуя канонерской лодкой К-15, два болиндера высадили десант, который, встретив вскоре сильное сопротивление, не смог продвинуться вперед. Утром, под прикрытием редких выстрелов английских миноносцев, "Перикл" вошел в канал и начал высадку. В это время совершенно незамеченный из-за проливного дождя, оказавшийся случайно в Геническе бронепоезд подошел на близкое расстояние и открыл по "Периклу" беглый огонь из своих орудий и пулеметов. Командир отряда Медведев был убит на мостике, а "Перикл", пытаясь отойти, сел на мель. Большая часть отряда, которая успела высадиться, в надежде на подход десанта из Юзкуя двинулась к центру города, но на главной площади была окружена и сложила оружие.
   Десант у Юзкуя к вечеру был взят обратно на корабли. В течение этого дня "Граф Игнатьев", вооруженный буксир "Гидра" и "Ольга Мефенити" поддерживали артиллерийским огнем наступавшие вдоль Арабатской стрелки части. В конечном результате Геническ был занят Добровольческой армией лишь 6 июля, причем "Граф Игнатьев" содействовал с моря. С этого дня все побережье Азовского моря оказалось в руках Добровольческой армии. Во второй половине июня вспомогательными судами, при поддержке миноносцев "Живой" и "Жаркий", были высажены десанты в портах Хорлы и Скадовск на северном побережье Черного моря, проведена разведка в районе Тендровской косы. А затем отряд под командованием кавторанга Кисловского взял курс на Севастополь.
  
   Поддержка защитников Ак-Монайских позиций, разведка и десанты при освобождении Крыма летом 1919 года, борьба с Очаковским батареями, прорыв в Днепро-Бугский лиман и Каркинитский залив, содействие войскам при взятии Херсона и Николаева, десант в Одессе - все эти славные боевые дела стали весомым результатом трудов командования Флотом, как бы оно формально ни называлось. А стоявший во главе его Михаил Павлович Саблин заслужил тем самым в российской истории характеристику человека, возродившего Черноморский флот из чудовищной разрухи, из состояния, которое, с учетом изменившихся масштабов, вполне может быть сравнимо с состоянием Флота после Цусимы.
   Крейсер "Кагул" 19 июня, после занятия Феодосии, ушел в Новороссийск, на этот раз имея пары в девяти котлах, 13-узловым ходом. Во время прошедшей операции, зная, что в Новороссийске не было снарядов для орудий крейсера, а на самом корабле был запас лишь на 600 выстрелов, каперанг Остелецкий их экономил, и за все время израсходовал 71 снаряд из 130-мм орудий и 16 - из зенитных пушек, предоставляя англичанам, когда это было необходимо, вести массированный огонь, что те делали весьма охотно.
   В связи с революционными выступлениями своих матросов и солдат на юге России, французское правительство постановило прекратить вооруженную интервенцию, и после этого французские корабли, за редкими исключениями, непосредственного участия в операциях не принимали.
   Пополнив в Новороссийске запасы и дав команде отдохнуть, 27 июня "Кагул", имея на борту генерала А.И. Деникина и адмирала М.П. Саблина, в сопровождении посыльного судна "Буг" и отремонтированного "Летчика", пошел к берегам Кавказа. Целью похода было как бы подтверждение принадлежности Сочинского округа правительству Юга России. Посетив Туапсе, Сочи и Адлер, 30 июня отряд вернулся в Новороссийск. А в Феодосию взамен крейсера "Кагул" прибыл миноносец "Живой".
   В это время красные уже оставили побережье и спешили на север. 24 июня красноармейские отряды и администрация покинули Севастополь, но об этом стало известно лишь через несколько дней. Идя вдоль южного берега Крыма, "Живой" своим появлением в попутных местах как бы санкционировал их занятие Добровольческой армией и оказывал моральную поддержку образовывавшимся местным властям. 28 июня "Живой", первым кораблем под Андреевским флагом, пришел в Севастополь и встал на якорь против Графской пристани.
   6 июля 1919 г. "Кагул", с адмиралом Саблиным и всем его штабом на борту, пришел в Севастополь. Адмирал Саблин поднял свой флаг командующего флотом на стоявшем брандвахтой старом броненосце "Георгий Победоносец", и Севастополь снова стал главной базой флота. Несмотря на расхищения, которым подверглись запасы флота в складах порта, все же многое осталось, но далеко не всегда то, что в настоящий момент было нужно кораблям и морякам.
   Склад огнеприпасов в Сухарной балке имел еще много снарядов разных калибров, но 4-дюймовых гильз почти не было. На блокшиве "Двенадцать Апостолов" находилось 1500 малых мин тина "Рыбка", а на кораблях с взорванными машинами было много орудий, которые могли быть использованы для вооружения канонерских лодок и бронепоездов. Судоремонтные мастерские и доки остались в сохранности, однако не хватало многих материалов, но, поскольку рабочие не бастовали, все же можно было ремонтировать корабли. Кроме того - в Севастополе оказалось несколько тральщиков, оставленных во время эвакуации в распоряжении французов, и несколько минных катеров, да англичане еще в Новороссийске передали два 19-узловых сторожевых катера.
   Находившиеся в Новороссийске корабли, насколько им позволяло состояние механизмов, спешили перейти в Севастополь. 14 июля пришел уже закончивший ремонт миноносец "Жаркий", и в то же время - канонерка "Терец". 21 июля восьмиузловым ходом пришел "Поспешный" и был поставлен к Минной базе для ремонта котельных ветрогонок, исправить которые в Новороссийске не было возможности. 5 августа из Мариуполя прибыл строившийся там как минный транспорт для Очаковской крепости "Грозный" и был зачислен канонерской лодкой. По готовности и с пополнением запасов и команд корабли уходили в Тендровский залив для участия в операции, закончившейся занятием Николаева и Одессы.

***

  
   В конце июля по просьбе адмирала А.В. Колчака, в Сибирской армии которого имелся большой некомплект в командном составе, во Владивосток был отправлен генералом Деникиным пароход "Иерусалим", на борту которого находилось более двухсот сухопутных офицеров. Но именно тогда же, летом 19-го, вновь возобновился старый конфликт, в котором стороны занимали явно неравное положение: из Сибири через Париж доходили на Черное море требования Верховного правителя устранить адмирала Саблина от командования флотом.
   Сам Михаил Павлович, да и Главком ВСЮР генерал Деникин, склонны были считать эти требования Колчака следствием интриг тех, о ком Саблин с гневом писал: "Были и здесь адмиралы, было еще много орлов с заячьими душами, которые прятались в тяжелые минуты за границей, интригуя там и набивая себе карманы. У них были пароходы, которыми они торговали вместо того, чтобы на них придти в Новороссийск и предоставить себя в распоряжение Добровольческой Армии. Теперь, когда положение Добровольческой Армии окрепло, когда на флоте водворился порядок, они являются в большом числе, они уже говорят и говорить будут: "Саблин большевик, он служил с большевиками, - а вот мы такие хорошие да чистенькие, даже близко к большевикам не подходили, мы только одни имеем право спасать родину и достойно служить на флоте"".
   Самолюбие адмирала Саблина, безусловно, было жестоко уязвлено, но все же лейтмотив своей позиции он выразил вполне честно: "Я полагаю, что благо Родины зиждется не на том, уйду ли я или не уйду из флота, а зиждется, кроме всего прочего, на справедливости, на уважении к суду и на признании заслуг тех лиц, которые работали и работают для спасения России". Ссылка на суд не была голословной - деникинское Морское управление запрашивало Колчака, известно ли в Омске, что Саблин прошел через следственную комиссию.
   Хотя сам генерал А.И. Деникин без особого пиетета относился к ставшему над ним А.В. Колчаку - к "этому адмиралу с ледокола!" - решение он все же, из присущей ему осторожности, принял компромиссное. С восстановлением должности командующего Черноморским флотом на нее с 20 августа 1919 года назначен был вице-адмирал Д.В. Ненюков, а вице-адмирала М.П. Саблина перевели в его первоначальный статус Главного командира судов и порта Севастополь, что фактически вновь отодвинуло его на второй план. Более того, значительную часть зимнего сезона он провел в Константинополе. Лишь бесславная кончина в Сибири Верховного правителя России вновь открыла для Михаила
   Павловича возможность служить своему Отечеству.
   Взойдя на вершину власти, адмирал Колчак, обращаясь к населению, заявил: "Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю, что не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности". Далее Верховный Правитель провозглашал цели и задачи новой власти. Первой, наиболее актуальной задачей называлось укрепление и повышение боеспособности армии. Второй, неразрывно с первой связанной - "победа над большевизмом". Третьей задачей, решение которой признавалось возможным лишь при условии победы, провозглашалось "возрождение и воскресение погибающего государства". Вся деятельность новой власти объявлялась нацеленной на то, чтобы "временная верховная власть Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего могла бы передать судьбу государства в руки народа, предоставив ему устроить государственное управление по своей воле".
   Однако провозглашение адмирала Колчака Верховным Правителем не прошло гладко. Российское отделение Чехословацкого национального совета 21 ноября 1918 года выступило со следующим заявлением: "Чехословацкий национальный совет (отделение в России), чтобы пресечь распространение разных слухов о его точке зрения на текущие события, заявляет, что чехословацкая армия, борющаяся за идеалы свободы и народоправства, не может, и не будет ни содействовать, ни сочувствовать насильственным переворотам, идущим вразрез с этими принципами. Переворот в Омске от 18 ноября нарушил начало законности, которое должно быть положено в основу всякого государства, в том числе и Российского. Мы, как представители чехословацкого войска, на долю которого в настоящее время выпадает главная тяжесть борьбы с большевиками, сожалеем о том, что в тылу действующей армии силами, которые нужны на фронте, устраиваются насильственные перевороты. Так продолжаться больше не может. Чехословацкий национальный совет (отделение в России) надеется, что кризис власти, созданный арестом членов Всероссийского Временного Правительства, будет разрешён законным путем и потому считает кризис незаконченным".
   Находившиеся в Уфе и Екатеринбурге члены Учредительного собрания России во главе с эсером В.М. Черновым заявили, что они не признают власти адмирала Колчака, что они откроют фронт большевикам и будут всеми силами противодействовать новой власти. Чернов и его сподвижники были арестованы сибирскими войсками, но по пути отбиты от них чехами. Чернов пробрался в Советскую Россию. С этого времени деятельность партии социалистов-революционеров в Сибири ушла в подполье. Они заявили, что им ближе большевики, чем националисты, и во всём дальнейшем течении Гражданской войны в Сибири они занимались агитацией в армии, возбуждением земств и кооперации против колчаковской власти, а также подготовкой заговоров.
   Колчак же надеялся, что под знаменем борьбы с красными ему удастся объединить самые разнородные политические силы и создать новую государственную власть. Вначале положение на фронтах благоприятствовало этим планам. В декабре 1918 года Сибирская армия заняла Пермь, имевшую важное стратегическое значение и существенные запасы военного снаряжения. В марте 1919 года совместно войска Сибирской и Западной Армий белогвардейцев развернули генеральное наступление в направлении на Самару и Казань. В апреле они заняли уже весь Урал и приблизились к Волге.
   Вследствие того, что не была выбрана основная цель наступления (либо на север на соединение с Миллером, либо на юго-запад, на соединение с Деникиным), наступление войск Колчака проходило по концентрически расходящимся направлениям. Благодаря стратегическим просчётам колчаковской Ставки (начальник штаба генерал-майор Д.А. Лебедев), уровень командования которой был весьма низким, войска Восточного фронта красных сначала остановили наступавших белых, а затем, в мае, нанесли им тактическое поражение. Последовательно Колчаком были оставлены Уфа, Екатеринбург и Челябинск.
   Ставший в августе колчаковским военным министром генерал Будберг писал:
   "У Ставки при начале апрельского наступления вообще не было никакого плана, не появилось его и в мае, когда красные перешли в контрнаступление. Такая стратегия всегда ведет к катастрофе, в тех же обстоятельствах (фронт страшно растянут, резервов нет, войска и командиры слабо подготовлены и маневрировать не способны и вообще безграмотны) было особенно опасно. Красные по военной части также безграмотны, все их планы очень наивны и сразу разгадываются, при мало-мальски грамотных начальниках и обученных маневрированию солдатах, всякую операцию красных можно легко обратить в их разгром. Но у красных есть планы (операций), а у белогвардейцев их вообще нет, в этом главное преимущество".
   В июне 1919 года Верховный Правитель адмирал Колчак отклонил предложение генерала Маннергейма двинуть 100-тысячную финскую армию на Петроград в обмен на признание независимости Финляндии, заявив, что "не поступится никогда и ни за какие минутные выгоды" идеей "великой и неделимой России". Итогом всему стал более чем полугодовой отход колчаковских армий на восток...
  
   Главное военное командование Антанты планировало начать наступление одновременно на всех театрах военных действий, чтобы объединить силы западной, северной, восточной и южной группировок Белой армии. Главный удар на этот раз должен был наноситься армией Колчака, который еще 16 января 1919 г. подписал соглашение. Согласно ему "высшее русское командование" обязывалось согласовывать свои действия с директивами "высшего междусоюзного командования".
   Сибирская армия Колчака, в которой к тому времени насчитывалось 400 тыс. человек, в том числе 30 тыс. офицеров, должна была наступать своим правым флангом на соединение с подразделениями Антанты и белыми формированиями в районе Котласа, а остальными силами - в общем направлении на Саратов, где соединиться с армией Деникина. В дальнейшем предполагалось вместе наступать на Москву. На подразделения Антанты и белые формирования, действовавшие на Севере, возлагалась задача нанести удары от Мурманска на Котлас, навстречу армии Колчака, и на Петроград - на соединение с Юденичем и эстонцами. Планировалось также активизировать действия Антанты и белых формирований в Туркестане.
   Государства Антанты, США и Япония предоставили Белой армии значительные кредиты и займы. На поддержку армии Колчака выделяется американский кредит в сумме свыше 262 млн. долларов, оставшихся от кредита царского правительства. На 50 млн. фунтов стерлингов предоставила военного имущества Белой армии Англия, на 210 млн. франков - Франция, на 16 млн. иен - Япония. В порты на Севере и Дальнем Востоке, на Балтийском и Черном морях прибывали транспорты из США, Англии, Франции и других стран - с оружием, боевой техникой, боеприпасами, обмундированием, продовольствием.
   И кредиты, и займы, и военное имущество предоставлялись белым армиям не бескорыстно. Главной денежной единицей "расчетов" стала Русская земля. Государства Антанты и Япония заранее поделили между собой "сферы интересов" в России, распределили между собой обязанности по поддержке различных белых формирований и личное участие стран в военных действиях в определенных регионах. Великобритания имела "свои интересы" на севере, в Прибалтике, на западе и юго-востоке, США - на западе и востоке, Франция - в Сибири и Малороссии, Италия - в Малороссии, Япония - в Сибири и на Дальнем Востоке. Такое разделение "сфер интересов" означало подготовку к расчленению территории России, на котором особенно настаивали правящие круги США и Великобритании.
   Уже тогда "правительства" ряда территорий, которые контролировались белыми армиями, создавались под диктатом Антанты. Так, например, Северо-Западное правительство генерала Юденича формировалось по списку, заранее составленному англичанами. Причем этому "правительству" сразу же было поставлено условие: признать независимость Эстонии (российской территории, на которой никогда не было иной государственности!), иначе Антанта не соглашалась помогать. И условие было немедленно принято. Также с согласования Антанты были сформированы правительства Колчака, Чайковского - Миллера, Деникина и Врангеля. Естественно, Антанта определяла и всю политику этих правительств.
  

***

  
   Здесь самое время вспомнить о царской семье Романовых, находившейся под арестом со времени Февральской революции. Вначале ее содержало в комфортных условиях Временное правительство, имевшее намерение переправить августейших арестантов за границу, но не сумевшее даже себя отстоять. Что собирались сделать с царской семьей большевики, которым она досталась "в нагрузку" к захваченной ими власти в бывшей Российской империи, до сих пор не существует единого мнения.
   Николай II мечтал, что ему и семье разрешат жить в Крыму, в любимой Ливадии, и стоически переносил заключение в Царском Селе. Между тем шли переговоры об отправке царской четы за границу, в Великобританию. Но летом 1917 года Временное правительство получило официальный ответ Лондона, что "до окончания войны въезд бывшего монарха и его семьи в пределы Британской империи невозможен". В Петрограде поползли слухи о готовящемся бегстве царской семьи, революционный Совет требовал усилить ее охрану, атмосфера вокруг Царского Села сгущалась. И тогда глава Временного правительства А.Ф. Керенский принял решение вывезти Николая и его близких в Сибирь, в Тобольск. 1 августа поезд с царской семьей двинулся на восток.
   Октябрьская революция разделила семью на мучеников и эмигрантов. Большевики сочли, что держать царскую семью в Тобольске слишком опасно: жители настроены промонархически, охрана ненадежна, не исключена возможность похищения. Дать в руки поднимающейся контрреволюции такое знамя, как бывший царь, большевики позволить себе не могли. Царскую семью срочно вывезли в Екатеринбург, где был крепкий местный Совет и надежные части. Николая Александровича с близкими разместили в доме инженера и предпринимателя Н.Н. Ипатьева, которого накануне выселили по решению местного совета. Историки спорят, предполагался ли суд над бывшим царем. Судя по всему, такой план существовал, но все время откладывался. Великая французская революция судила и казнила Людовика, нация через депутатов Конвента вынесла свой суровый приговор, и все точки над "i" были расставлены. У большевиков же не хватило ни времени, ни решимости пойти законным путем.
   Развязку ускорило наступление белочехов на Екатеринбург. 16 июля руководители Уралсовета отправили в Москву телеграмму, требуя санкции на расстрел Романовых ввиду угрозы сдачи города. Решился ли вопрос о судьбе Романовых окончательно в центре, не выяснено до сих пор. Непосредственно роковую роль в судьбе царской семьи сыграли всего три человека: руководитель уральской партийной организации и военный комиссар Уральской области Ф. Голощекин, председатель президиума исполкома Уралоблсовета А. Белобородов и член коллегии уральской ЧК, комендант "дома особого назначения" Я. Юровский.
   Были, однако, различные группировки, стремившиеся освободить монарха и его семью. Но мощных стихийных народных выступлений в защиту Царя не было, так как, с одной стороны, не было ни одной организующей народ силы, способной его поднять под царским знаменем, а с другой - совесть народная все больше смирялась с отсутствием и пленением Царя. Поэтому ни для большевиков, ни для немцев народные выступления не представляли опасности (в смысле их возможности освободить Царскую семью) до тех пор, пока у этих выступлений не появился бы вождь. Но вождя, который бы открыто призывал народ подняться за восстановление на престоле Императора Николая Александровича, ни в 1917, ни в 1918 годах не было.
   Исходя из этого, нельзя не прийти к выводу, что вызволить Царскую Семью из плена можно было только с помощью организованного похищения, которому предшествовала бы тщательная подготовка, проводимая в полной конспирации. Истории известны следующие такие попытки: действия группы Е. Маркова; действия "кружка А. Вырубовой"; действия "Военной организации" штабс-капитана К. Соколова и митрополита Камчатского Нестора; действия "Правого Центра"; действия капитана Малиновского. Разбирать их все подробно не имеет смысла. Разве что стоит привести цитату из письма германского посла Мирбаха, в которой он оценивал способности русских монархистов: "Уж очень они бестолковые, ненадежные и равнодушные люди и, в общем, стремятся к тому, чтобы с нашей помощью восстановить свои старые, обеспеченные условия существования и личные удобства".
  
   С окончанием Мировой войны роль Германии упала до нуля, зато всесильной стала Антанта - в лице Великобритании и Франции. А значительную часть территории России стали контролировать белые "правительства", назначенные - на Севере, на Юге, в Сибири и на Дальнем Востоке - все той же Антантой при поддержке США и Японии. Все они были непримиримыми врагами большевиков, но было ли у них желание освободить бывшего монарха, вырвать его из "когтей Ленина" - вот в чем вопрос. И лучше, чем тогдашний Верховный правитель Колчак, вряд ли кто сумел бы ответить...
   До настоящего времени невозможно найти ни одного точного доказательства в подтверждение того, что Антанта собиралась восстанавливать в России монархию, тем более свергнутого ею же Николая II или его сына, а также попыток спасти Царскую семью. Русские же ставленники Антанты - и руководители Комуча, и впоследствии адмирал Колчак, относились либо откровенно враждебно к какой-либо реставрации монархии, либо, на словах выказывая симпатию к монархии как форме правления в России, тут же уверяли общество в невозможности ее реставрации. Главной причиной такого отношения к монархии со стороны белых была именно антимонархическая установка Антанты.
   Генерал Сахаров, близкий соратник адмирала Колчака, приводил такой с ним разговор: " Не может Русский народ, - продолжал адмирал, - остановиться ни на ком, не удовлетвориться никем. - Как вы представляете себе, Ваше Высокопревосходительство, будущее? - Так же, как и каждый честный русский. Вы же знаете не хуже меня настроения армии и народа. Это - сплошная тоска по старой, прежней России, тоска и стыд за то, что с ней сделали. В России возможна жизнь государства, порядок и законность только на таких основаниях, которых желает весь народ, его массы. А все слои русского народа, начиная с крестьян, думают только о восстановлении монархии, о призвании на престол своего народного Вождя - законного Царя. Только это движение имеет успех. - Так почему же не объявить теперь же о том, что Омское правительство понимает желания народа и пойдет этим путем? - Адмирал саркастически рассмеялся. - А что скажут наши иностранцы, союзники? Что скажут наши министры? - Верховный правитель развил мне свою мысль, что необходимо идти путем компромиссов, и он, местами противореча сам себе, защищал точку зрения, что временное соглашение с эсерами найти нужно, так как их поддерживают все союзные армии".
   Наиболее откровенно демократический характер режима Колчака раскрыл глава Архангельского "правительства", эсер Н.В. Чайковский. В 1919 году он был вызван в Версаль на конференцию "держав-победительниц", где у него 9 мая состоялся разговор, весьма напоминавший допрос, с президентом США В.Вильсоном и премьер-министром Англии Ллойд Джорджем. Речь шла о правительстве Колчака. Чайковский сказал: "Я знаю, кто поддерживает Колчака: как я вам уже сказал, это - демократические силы".
   Слова народника, эсера и масона Чайковского, которому, безусловно, доверяли правители Антанты, не были пустым звуком: он знал, что говорил. Он знал, что Антанта больше всего на свете боится реставрации "старого режима" и хочет быть полностью уверенной в своей ставке на Колчака. Поэтому говорить о каком-либо монархизме Антанты и самого Колчака просто не приходится.
  

Глава 17. ТРАГЕДИЯ В ИРКУТСКЕ

  
   Весеннее наступление колчаковских армий началось в марте 1919 года, и уже 13 марта войсками Западной армии была взята Уфа. 18 марта началось одновременное наступление частей Южной группы Западной армии и Отдельной Оренбургской армии. К двадцатым числам апреля они вышли на подступы к Оренбургу, но увязли в попытках овладеть городом. 5 апреля Западная армия заняла Стерлитамак, затем Белебей, Бугульму и 15 апреля - Бугуруслан. Сибирская и Западная армии нанесли сокрушительныее удары по 2-й и 5-й армиям красных.
   В этой ситуации важно было, не теряя соприкосновения с противником, энергично преследовать его, чтобы до вскрытия рек овладеть стратегически важными пунктами. Однако сделать это колчаковцам не удалось. Хотя конечной целью наступления являлось занятие Москвы, намеченный план взаимодействия армий при наступлении был ими сорван практически сразу, а плана действий за Волгой не существовало вовсе. Лишь предполагалось, что основное сопротивление красные будут оказывать у Симбирска и Самары. 20 мая в наступление на Вятку перешла Северная группа Сибирской армии, занявшая 2 июня Глазов, но этот успех носил лишь частный характер и не сказался на положении фронта и, прежде всего, на ситуации в начавшей отступление Западной армии.
   9 июня белыми оставлена Уфа, 11 июня - Воткинск, а 13-го - Глазов, поскольку его удержание уже не имело никакого смысла. Вскоре колчаковцы утратили практически всю территорию, которой овладели в период наступления, и откатились за Урал. А вскоре они были вынуждены отступать уже в суровых условиях зимы по Сибири и Туркестану. Войска претерпевали чудовищные лишения, на которые их обрекла недальновидность собственного руководства.
   Важнейшими среди причин поражения Колчака стали проблемы высшего военного управления и стратегического планирования. Не следует забывать, что у истоков каждого решения стоял офицер Генерального штаба, обладавший индивидуальным теоретическим и практическим опытом, своими сильными и слабыми чертами. Наиболее одиозной в белом лагере представляется фигура генерал-майора Лебедева - начальника штаба Ставки Колчака. Но на самом деле вряд ли один человек, даже самый бесталанный, может быть виновен в провале такого масштабного движения. Представляется, что генерал Лебедев в общественном сознании просто стал "козлом отпущения" и был обвинён и в тех ошибках и неудачах, за которые ответственен не был.
   Восточному фронту белых вообще не везло с руководителями. По сравнению с Югом здесь всегда существовала нехватка кадровых офицеров, особенно - выпускников академий. По мнению генерала Щепихина, "уму непостижимо, удивлению подобно, до чего долготерпелив наш страстотерпец рядовой офицер и солдат. Каких только опытов с ним не производили, какие при его пассивном участии кунштюки не выкидывали наши "стратегические мальчики", - Костя Сахаров и Митька Лебедев - а чаша терпения всё ещё не переполнилась". А чего стоил, как стратег, сам Верховный Правитель - "адмирал с ледокола", ничего кроме Морского корпуса не оканчивавший!..
   По-настоящему талантливых и опытных военачальников и штабистов у белых на Восточном фронте было крайне мало. Наиболее яркие их имена можно пересчитать буквально по пальцам: генералы Болдырев, Каппель, Войцеховский, Дитерихс, Щепихин, Пепеляев, Акулинин, Молчанов. Вот и все, кого можно было бы отнести именно к талантливым военным деятелям высшего звена. Но даже эти столь скромные кадровые ресурсы использовались белым командованием крайне нерационально.
   Приход к власти адмирала Колчака лишил белых такого талантливого военного руководителя, как прежний Главком генерал-лейтенант Болдырев. А генерал Дитерихс от решения военных вопросов долгое время был фактически отстранён и всю первую половину 1919 года по поручению адмирала Колчака занимался расследованием убийства царской семьи, что вполне могло быть поручено гражданскому чиновнику. Каппель с января по начало мая 1919 года также не участвовал в боевых операциях, занимаясь формированием своего корпуса в тылу.
   Крайне неудачно были подобраны командующие всех трёх основных армий Колчака. Во главе Сибирской армии был поставлен 28-летний плохо управляемый авантюрист Гайда с кругозором сербского фельдшера австро-венгерской армии, более других способствовавший своими действиями срыву весеннего наступления. Западную армию возглавлял генерал Ханжин - грамотный и опытный, но все же артиллерист, а не пехотинец. Командующий Отдельной Оренбургской армией атаман Дутов был скорее политиком, чем полководцем, поэтому большую часть времени в первой половине года его замещал начальник штаба.
   На другие руководящие должности в казачьих частях выдвигались почти исключительно казаки по происхождению, иногда даже вопреки профессиональной пригодности кандидата. А сам адмирал Колчак был флотским человеком и весьма слабо разбирался в сухопутной тактике и стратегии, вследствие чего в своих решениях зачастую вынужден был полагаться на собственный штаб во главе все с тем же Лебедевым.
   Однако какими бы талантами ни обладали военачальники, без войск они ничего сделать не могут. А войск у Колчака не было. По крайней мере, в сравнении с красными. Законы военного искусства непреложны и говорят о необходимости, как минимум, троекратного превосходства над противником для успешного ведения наступления. Несоблюдение этого условия и отсутствие резервов для развития успеха операция приведёт лишь к напрасной гибели людей, что и произошло весной-летом 1919 года. К началу наступления белые обладали менее чем двойным превосходством в силах.
   К 15 апреля в наносившей главный удар Западной армии было всего 63 тысячи офицеров и нижних чинов. В Сибирской армии числилось 60 тысяч бойцов. А Отдельная Оренбургская армия насчитывала в своих рядах почти в шесть раз меньше войск (в том числе за счёт передачи наиболее ценных в боевом отношении неказачьих частей в Западную армию), чем соседи, командование которых позволяло себе ещё и систематические издёвки над оренбуржцами. Всего же в весеннем наступлении колчаковских армий приняло участие не менее 135 тысяч солдат и офицеров.
  
   Когда большевистское руководство обратило внимание на угрозу с востока, на фронт были направлены подкрепления, сравнявшие соотношение сил уже к началу мая. Белым же выставить на усиление измотанных частей было нечего, и их наступление быстро выдохлось. Вопиющие ошибки и дезорганизация в управлении войсками были очевидны даже простым офицерам и солдатам, и подрывали их веру в командование. Это и не удивительно, если учесть, что даже не во всех корпусных штабах было известно о замысле предстоявшего наступления.
   Помимо неподготовленной армии, командование белых не имело продуманного плана операции, а само стратегическое планирование находилось на младенческом уровне. Когда же на фронте Западной армии начались неудачи, Гайда, вместо оказания немедленной поддержки, открыто радовался неудаче своего соседа слева. Очень скоро красные перебросили часть освободившихся при разгроме армии Ханжина войск против Гайды, который и повторил печальную судьбу им осмеянного коллеги.
   До сих пор до конца не ясен вопрос о направлении главного удара белых. Весной 1919 года он мог быть нанесён в двух направлениях: 1) Казань - Вятка - Котлас на соединение с войсками Северного фронта генерала Миллера и союзниками и 2) Самара - Царицын на соединение с войсками Деникина. Концентрация значительных сил в Западной армии и оперативная переписка, а также простейшая логика свидетельствуют в пользу главного удара в центре фронта - вдоль линии Самаро - Златоустовской железной дороги на наиболее перспективном уфимском направлении, позволявшем кратчайшим путём выйти на соединение с Деникиным.
   Однако сконцентрировать все силы в Западной армии и скоординировать наступление с соседними объединениями не удалось. Правофланговая Сибирская армия была почти столь же мощной по своему составу, как и Западная, а её действия в значительной степени были связаны именно с северным направлением наступления на Архангельск. Сторонником этого пути был сам командарм Гайда, не скрывавший своих взглядов на этот счёт даже от штатских. Из Сибирской армии всегда можно было взять одну - две дивизии, а попытки Гайды, вместо поддержки соседа слева ударами на Сарапул и Казань, действовать самостоятельно в северном направлении были серьёзной стратегической ошибкой, сказавшейся на итогах операции.
   Не случайно ещё 14 февраля, до начала наступления, опытный полководец генерал Деникин писал "штафирке" адмиралу Колчаку: "Жаль, что главные силы сибирских войск, по-видимому, направлены на север. Соединённая операция на Саратов дала бы огромные преимущества: освобождение Уральской и Оренбургской областей, изоляцию Астрахани и Туркестана. И главное - возможность прямой, непосредственной связи Востока и Юга, которая привела бы к полному объединению всех здоровых сил России и к государственной работе в общерусском масштабе".
   Белые стратеги подробно расписывали преимущества именно южного варианта, отмечая важность создания общего фронта с Деникиным, освобождения казачьих областей и других территорий с антибольшевистски настроенным населением (немецкие колонисты, поволжские крестьяне), захвата зерновых районов и районов угле- и нефтедобычи, а также Волги, позволявшей осуществлять транспортировку этих ресурсов. Конечно, при этом неизбежно растягивались коммуникации Колчака, что еще до соединения с Деникиным могло привести к неудаче, но зато армия выходила в более развитый район, обладавший более густой железнодорожной сетью; к тому же сокращался фронт и высвобождались резервы.
   Именно тогда прибыл в Самару и вступил в командование 4-й армией красных Михаил Фрунзе - известный революционер, но человек абсолютно штатский, не имеющий ни военного образования, ни боевого опыта. Но его природный талант, существенно подкрепленный привезенным с собой начальником штаба Федором Новицким - бывшим генералом-генштабистом, уже вскоре превратил "штафирку" в настоящего полководца, покрывшего себя славой в боях против Колчака, затем в Туркестане, а позднее - в Крыму, против Врангеля.
   Вдумчивый и любознательный Фрунзе допытывался у своего бывалого начштаба:
   - Вы не встречались с Колчаком, Федор Федорович? Что за человек? Я ведь к тому говорю, что война не просто стихия. Она может быть и очень целенаправленным процессом, если ее ведет талантливый полководец.
   - Колчака я видел однажды, - начал свой рассказ маститый военачальник, - на приеме у императора. Высок, горбонос, чванлив. Галантный кавалер и, я бы сказал, с актерскими манерами. Но это не то, что вас интересует... Тогда говорили, что он делает блестящую карьеру: из командира минной дивизии на Балтике он быстро обернулся командующим Черноморским флотом. Никаких громких побед за ним не числилось, и его возвышение истолковывали как победу самых крайних течений при дворе. Он монархист чистой воды и активно действующий... Конечно, для масштабов всей России - это не фигура. И он, и Деникин, и Юденич - марионетки, правда, с большим самомнением. По шкале бывшего генерального штаба - они люди второго или третьего эшелона, и их выдвижение - прямое следствие социального катаклизма... Словом, заговорил я вас, но одно несомненно: Колчак не фигура для России, и народ никогда его не примет. И в его блестящее командование я не верю. Однако у него крепкая армия, и его генералы наступают почти безостановочно...
   Но до координации Колчака с Югом дело так и не дошло, поскольку наступления двух белых фронтов развивались в противофазе. Крупные успехи Деникина начались уже после того, как наступление Колчака захлебнулось. Фактически из-за ошибочного решения Ставки Верховного Главнокомандующего белое наступление, и без того весьма слабо подготовленное и малочисленное, превратилось в удар растопыренными пальцами. Не получилось не только координации с Деникиным, но и эффективного взаимодействия между самими колчаковскими армиями. Полная дезорганизация собственного военного управления и внушительные успехи красных привели к утрате среди белых веры в победу.
   После освобождения от красных Ижевского и Воткинского заводов домой захотели даже легендарные ижевцы и воткинцы - единственные в своём роде белые части из рабочих. В период самых тяжёлых боёв конца апреля, когда решалась судьба Белого дела на востоке, большинство этих "героев" борьбы с большевиками просто разошлись по домам. К маю в Ижевской бригаде осталось только 452 штыка из прежнего состава, прибывшие пополнения оказались плохо обученными и сдавались в плен. 10 мая Гайде пришлось распустить по домам бойцов Воткинской дивизии.
   Казаки вообще не хотели выходить за пределы своей территории, ставя местные интересы выше общих. Как показала жизнь, казачество могло лишь выделить часть своих сил для общегосударственной борьбы с красными, а также предоставить свою территорию как базу для Белого движения. До создания Красной армии эта особенность казачества давала белым неоспоримое преимущество перед противником. Однако отсутствие у белых эффективного репрессивного аппарата не позволило вождям Белого движения быстро сформировать массовые армии и в конечном итоге обрекло их на поражение.
   Так было на фронте. Что же касается тыла - от Урала до Байкала, то там сгруппировались остатки левого крыла бывшего чехо-русского военного блока: чехо-войска и эсеры, открывшие враждебные действия против диктатуры Верховного правления адмирала Колчака. Разумеется, при столь разнородном составе боевой дух колчаковских войск оставлял желать много лучшего. Щепихин, Пепеляев и другие генералы отмечали безразличие населения к делу возрождения России, которое влияло и на моральный дух войск. По мнению Пепеляева, "настала такая минута, когда не знаешь, что будет завтра, не будут ли части сдаваться в плен целиком. Должен быть какой-то перелом, новый взрыв патриотизма, без которого мы все погибнем". Чуда не случилось!..
   Опередить наступление распутицы не удалось, и белые увязли. Остановка же в условиях маневренной Гражданской войны почти всегда была предвестником отступления и поражения. Красные, пользуясь временной передышкой, подтянули резервы, взяли инициативу в свои руки, перебрасывали подкрепления на угрожаемые участки и тем самым не позволяли белым достичь где-либо решающей победы. Белые же так и не получили столь необходимых им резервов. Именно распутица позволила красным оправиться и нанести силами Южной группы Восточного фронта контрудар.
   Передача стратегического резерва Ставки - 1-го Волжского корпуса Каппеля - в Западную армию и введение его в бой по частям оказались серьёзными просчётами белого командования. В составе Отдельной Оренбургской армии корпус Каппеля мог бы изменить обстановку, но армия Дутова в решающий момент оказалась действиями Ставки предоставлена своей собственной участи. При этом корпус Каппеля был направлен на фронт в сыром виде, частично перешёл к противнику, а оставшаяся часть была использована для затыкания дыр на фронте одной лишь Западной армии.
   Ещё один резерв - Сводноказачий корпус - также большой роли в операции не сыграл. В составе Сибирской армии в качестве резерва находился формировавшийся с февраля-марта 1919 года Сводный Ударный Сибирский корпус. Он был введён в бой 27 мая, чтобы прикрыть образовавшийся разрыв между Западной и Сибирской армиями. Но буквально за два дня боевых действий лишился половины своего состава, прежде всего за счёт сдавшихся в плен, и в дальнейших боях никак себя не проявил. Причины неудачи корпуса одновременно очевидны и невероятны: войска были направлены в бой без сколачивания и надлежащей подготовки, большинство полковых, батальонных и ротных командиров получили свои назначения лишь накануне или во время выдвижения корпуса на фронт, а начальники дивизий - уже даже после разгрома корпуса.
   Почему же даже такие скромные пополнения белые не обеспечили всем необходимым? Дело в том, что вопросы материального обеспечения стали самым узким местом колчаковской военной машины. Через всю Сибирь проходила единственная Транссибирская железнодорожная магистраль, от пропускной способности которой во многом зависела судьба наступления. Железная дорога в 1919 году работала из рук вон плохо, и снабжение отличалось крайней нерегулярностью. В результате войскам приходилось возить всё необходимое с собой, а, в крайнем случае, переходить на самоснабжение, граничившее с мародёрством, озлоблявшее местное население и разлагавшее войска. Особенно трудно было в тех районах, где железная дорога отсутствовала, и необходимо было обеспечивать подвоз гужевым транспортом.
  
   В мае прибывший на передовую Колчак "выразил желание видеть части 6-го Уральского корпуса, и ему были показаны выводимые в тыл части 12-й Уральской дивизии. Вид их был ужасный. Часть без обуви, часть в верхней одежде на голое тело, большая часть без шинелей. Прошли отлично церемониальным маршем. Верховный правитель был страшно расстроен видом". Эта картина не вяжется с данными о многомиллионных поставках союзников Колчаку, в том числе о двух миллионах пар обуви и полном обмундировании на 360 тысяч человек, не говоря уже о сотнях тысяч снарядов, винтовок, сотнях миллионов патронов, тысячах пулемётов. Если всё это и было поставлено во Владивосток, то до фронта так и не дошло.
   Голод, усталость от беспрерывных маршей и боёв, отсутствие нормальной одежды создавали благодатную почву для большевистской агитации, а чаще - и помимо неё, приводили к волнениям в войсках, убийствам офицеров, переходам на сторону противника. Мобилизованные крестьяне воевали неохотно, быстро разбегались, переходили к противнику, унося с собой оружие и открывая огонь по своим недавним товарищам. Имели место случаи массовой сдачи в плен. Наибольшую известность получил бунт в 1-м Украинском курене имени Тараса Шевченко 1-2 мая, в ходе которого было убито около 60 офицеров, а на сторону красных перешло до 3000 вооружённых солдат при 11 пулемётах и 2-х орудиях.
   При неспособности командования создать войскам элементарные условия, результат колчаковского наступления неудивителен. Начальник 12-й Уральской стрелковой дивизии генерал-майор Бангерский доносил командующему корпусом 2 мая: "Тыла у нас никогда не было. Со времени Уфы мы хлеба не получаем, а питаемся чем попало. Дивизия сейчас небоеспособна. Нужно дать людям хотя бы две ночи поспать и придти в себя, иначе будет большой крах". При этом Бангерский отмечал, что не видел в старой армии такого героизма, какой был проявлен белыми во время Уфимской и Стерлитамакской операций, но всему есть предел. "Хотелось бы также знать, во имя каких высших соображений пожертвовано 12-й дивизией?" - вопрошал генерал-майор.
   Но пожертвовано было не только дивизией Бангерского, а всей колчаковской армией. Оренбургские казаки в составе Западной армии не имели фуража, лошади страдали от бескормицы, постоянных переходов и еле передвигались шагом. Такое плачевное состояние конского состава лишало его важного преимущества - быстроты и внезапности. Белая конница, по свидетельству участника боёв, не шла ни в какое сравнение с красной, где лошади были в отличном состоянии, вследствие чего обладали высокой подвижностью.
   Венцом чудовищного состояния колчаковской военной машины был тыл, который белыми контролировался очень слабо. Вся Енисейская губерния и часть Иркутской были охвачены партизанским движением, приковавшим к себе значительные силы белых. В мае 1919 года партизаны систематически и ежедневно разбирали пути, что приводило к длительным срывам движения поездов на Транссибе, сжигали мосты, обстреливали поезда, перерезали телеграфные провода, терроризировали железнодорожников. На каждые 10 дней к началу июня приходилось 11 крушений, восточнее Красноярска в итоге скопилось более 140 составов с боеприпасами и снабжением, которые были бы совсем не лишними на фронте.
   Дела в Енисейской губернии были ножом в спину Сибирской армии. Конечно, белые проиграли в Сибири Красной армии, но причина их гибели была в беспорядках в тылу. Восстаниями были охвачены уезды Тургайской и Акмолинской областей, Алтайской и Томской губерний. На их подавлениях использовались тысячи солдат, которые при иных обстоятельствах могли быть направлены на фронт. Кроме того, само по себе участие десятков тысяч боеспособных мужчин в партизанском движении наглядно свидетельствовало о провале колчаковской мобилизации в Сибири.
   С окончанием Мировой войны большевики утратили облик предателей, который за ними закрепился после Брестского мира. Белые же, наоборот, оказались теперь в роли пособников интервентов. Вожди Белого движения, в отличие от их противников, не поняли всей сложности стоявшей перед ними задачи, не осознали необходимости самых жёстких мер для достижения победы. Сколько бы ни говорили о белом терроре, очевидно, что белые вожди - люди, порождённые старым режимом, - не могли представить себе тот масштаб насилия, который был необходим в 1917-1922 годах для успешной реализации их планов. Такое представление имелось у закалённых годами нелегальной борьбы большевиков. Впрочем, их методы воздействия не сводились к одному лишь террору, составляя жестокую, но при этом эффективную систему управления.
   Большевистские лидеры сумели постичь принципы ведения войны в новых условиях, соединив войну и политику, что не удалось белым. Именно создание массовой Красной армии под управлением квалифицированных генералов и офицеров старой армии, контролировавшихся комиссарами, а также выдвижение понятных и привлекательных для большинства лозунгов принесло большевикам победу. У белых были свои преимущества, но эффективно воспользоваться ими они не смогли. В итоге красная организация победила белую импровизацию.

***

  
   Поражение войск Колчака, обозначившееся летом 1919 г., обнаружило гнилость режима "Верховного правителя". Складывалось парадоксальное положение: наконец сбылась мечта кадетско-монархического контрреволюционного лагеря - во главе его стоял военный диктатор, сосредоточивший в своих руках всю полноту власти. Никакие "представительные организации", столь ненавистные реакции, не ограничивали его власть, но, странным образом, на практике она оказывалась дряблой, нередко просто бессильной.
   Почти со всей России сбежались в Омск "бывшие": помещики, предприниматели, банкиры, чиновники, генералы, офицеры, их дети, жены, любовницы. Жить практически негде, все дома забиты. Даже для министерств было трудно найти помещение. Многие важные "инстанции" - русские и иностранные - жмутся к станции, где в здании управления железной дороги разместилась Ставка Верховного правителя. Сюда подведено множество запасных путей и тупиков, заполненных поездами и вагонами, в которых помещается "высокое начальство", и отсюда берут начало различные истоки "государственной жизни". Однако в сознании многих эта жизнь "на ветке" создавала впечатление чего-то неустойчивого, временного.
   Но хоть город кишел людьми, а людей не было. Катастрофически не хватало людей, способных и, главное, готовых служить той самой "святой белой идее", о которой так упорно говорили и писали в Омске, Екатеринодаре и других центрах "белого движения". Современники вспоминали горькие слова самого Колчака, сказанные им на приеме представителей "общественности" у себя в доме, на берегу Иртыша: "Скажу вам откровенно, я прямо поражаюсь отсутствию у нас порядочных людей. И то же самое у Деникина: я недавно получил от него письмо. Худшие враги правительства - его собственные агенты. Я фактически могу расстрелять виновного агента власти, я отдаю его под суд, а дело затягивается. Дайте, дайте мне людей!"
   Отсутствие людей Колчак объяснял "общим русским явлением", но это, по меньшей мере, было его заблуждением. Борясь против новой, революционной России, Верховный правитель неизбежно становился магнитом, к которому притягивались и примыкали политические и моральные банкроты старой, буржуазно-помещичьей России, правящие круги которой закончили "распутиниадой". Другой современник, сравнивая большевиков с белыми, с горечью констатировал: большевики "бесконечно опередили нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности организовывать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними".
   Корыстолюбие, коррупция, интриги, сколачивание группировок - своеобразных мафий - разрывали омские "правящие круги". Деление шло по различным признакам, но наиболее заметно по признаку того, кто был "от Сибири", а кто прибыл сюда "из России" и усиливал свое влияние в "омской комбинации". Омск жил по принципу "человек человеку - волк". В июне Колчак издал особый приказ, в котором констатировался почти полный разлад в деятельности "различных ведомств", усиливающаяся "преступная рознь" между ними. "Опять, как и раньше, - говорилось в приказе, - в общую дружную работу начинают въедаться борьба удельных самолюбий, мелкие честолюбивые желания выставить всячески свою работу и по возможности опорочить работу соседа... что создает атмосферу взаимной недоброжелательности и подозрительности".
   Не лучше обстояло дело и в армии. Многие офицеры под различными предлогами уклонялись от отправки на фронт, укрывались в тыловых учреждениях, переполняли рестораны и салоны, проводя время в кутежах и попойках. Шел "пир во время чумы"! Дело дошло до того, что в начале июля Колчак секретно распорядился в кратчайший срок направить всех офицеров, сумевших окопаться в многочисленных тыловых частях и учреждениях, на позиции. Но грозные указы и распоряжения не достигали цели. Зачастую они "растворялись" в различных учреждениях, через которые шли, уходили, словно вода в песок, впитывались, как в вату. Коррумпированная "штатская" и военная бюрократия, порожденная бесконтрольным режимом, умело обходила "повеления" Верховного правителя там, где они затрагивали ее интересы или интересы связанных с ней людей.
   Регулярно составлявшиеся в осведомительном отделе штаба Верховного правителя обзоры положения рисуют мрачную, унылую картину: все рассматривается, прежде всего, "с точки зрения личных отношений", нет "никакого энтузиазма и воодушевления", нет "желания устроить судьбу своей родины". По настойчивым требованиям буржуазии и торговцев власти отменили монополию на хлеб, мясо и масло. Результатом явился безудержный рост цен, невероятная спекуляция. Сибирские газеты констатировали, что "героизм Мининых" чужд нашему торгово-промышленному классу. Большинство купцов и промышленников, чувствуя шаткость режима, гребло в основном "под себя", не останавливаясь даже перед разбазариванием ценностей иностранцам.
   Транссибирская железнодорожная магистраль имела жизненно важное значение для функционирования всего колчаковского тыла и фронта. Естественно, что союзники постарались взять ее под свой контроль. В марте 1919 г. был создан так называемый Межсоюзнический железнодорожный комитет в целях восстановления "деятельности транспорта на КВЖД и Сибирской железнодорожной магистрали". В него вошли представители Англии, Франции, Японии, Италии, США и Китая. Председателем комитета был назначен министр путей сообщения правительства Устругов, но ему принадлежала лишь номинальная власть, а фактически распоряжались иностранцы.
  
   Между тем развал колчаковщины усиливался. Сохранились целые подшивки анонимных писем, авторы которых наивно считали, что от Колчака скрывают правду, не докладывают ему о том, что происходит "внизу". Но Колчак сам чувствовал, как его власть обволакивается липкой, вяжущей паутиной интриг, межведомственной грызни, коррупции. По свидетельству многих, он был человеком неуравновешенного характера - легко впадал в гнев, быстро сменявшийся депрессией, безразличным состоянием. Нервность Верховного правителя все больше бросалась в глаза: даже сидя за столом в кабинете, он не мог спокойно выслушивать доклады. Перочинным ножом непрерывно резал поручни своего кресла, опустив голову, не глядя на своего собеседника. Вспышки гнева становились все более частыми. Многие искали причины "нервического" поведения Верховного правителя в каких-то "искусственных" причинах. Основная же причина коренилась в сложившейся ситуации, при которой формально всевластный правитель ощущал свое нараставшее бессилие.
   Ощущение того, что долгожданная диктатура "не срабатывает", что диктатор оказался "слабым", усиливало закулисные интриги с целью оказания на него давления. Оно шло в противоположных направлениях. Кадеты, напуганные резким усилением черносотенно-монархической военщины, старались каким-то образом повлиять на Верховного "слева". Говоря о народных восстаниях и партизанском движении, охвативших весь тыл, они указывали, что причина их коренится в неправильной "тактике" власти, которая широко применяет расстрелы, массовые порки, преследует такие общественные организации, как земства, городские думы и кооперативы. На территории белых фактически нет никаких законов, царит полный произвол. Выход предлагался такой: сместить реакционных чиновников, прямо объявить о подготовке выборов в Учредительное собрание, созвать съезд земских и городских гласных, т.е. взять "демократический" курс.
   Но Колчак и его окружение решительно отвергали непрошеные советы либеральных "спасителей" сибирской власти. Верховный правитель считал, что решающим фактором в стабилизации режима станет победа на полях сражений, а не реформаторская "возня" в тылу, способная лишь подорвать военные усилия. Поэтому разного рода записки, шедшие, по его мнению, "слева", отправлялись под сукно.
   Верховному правителю больше по душе были записки с противоположной стороны, например, от так называемого "Совета объединения несоциалистических общественных деятелей земской и городской России", который высказывался против всяких "компромиссов и соглашений" и требовал отменить "все то, что торопливо создавалось в угоду социалистическим партиям" после Февральской революции.
   Таким образом, колчаковский режим силою обстоятельств во многом оказывался в положении, сходном с положением царизма в канун крушения. Правительство стояло перед альтернативой: либо закручивать гайки военно-монархической диктатуры жестко и последовательно, на что, собственно, и рассчитывали крайне правые, монархические элементы, совершившие переворот 18 ноября, либо в интересах сплочения всех антибольшевистских сил и обеспечения дальнейшей поддержки союзников хоть в какой-то степени соблюсти либеральный декорум Февраля 1917 года. Нужно было выбирать! Но любой выбор, притягивая одних и отталкивая других, заводил в тупик. Оставался курс бонапартистского лавирования...
   Для либерального прикрытия, рассчитанного на концентрацию всех "живых сил", а главным образом все на то же "внешнее употребление", еще в самом начале своего правления Колчак согласился на создание так называемого "Государственного экономического совещания". Политика из сферы его деятельности исключалась. Оно должно было "содействовать правительству в трудах по восстановлению хозяйственно-экономической жизни государства", конкретнее, имело право: делать правительству представления по экономическим вопросам, обсуждать законопроекты, вносимые различными министерствами и ведомствами, и высказывать свое мнение Совету министров. Порядок формирования, определявший его состав, ставил "совещание" под полный контроль власти.
   В целом "совещание" представляло собой пустую говорильню, никакого реального значения не имело. Но летом в связи с ухудшением общего положения члены "совещания" зашевелились. Они добились приема у Колчака и вручили ему записку, в которой указывалось, что военная власть узурпировала гражданское управление, и обращалось внимание на "противоречия между заявленными властью демократическими принципами и действительностью". Предлагалось начать подготовку к созыву Учредительного собрания, устранить вмешательство военных властей в дела управления, превратить "совещание" в законодательный орган.
   По свидетельству возглавлявшего Совещание Г. Гинса, Колчак молча выслушал депутатов, а в заключение мрачно заявил, что их предложения либо "не новы", либо "неосуществимы". Такая "сдержанность" Верховного правителя объяснялась обстановкой официального приема. В своем же кругу он был более прям. "Они парламента захотели",- с презрением говорил он о членах "совещания" и, срываясь в гнев, стуча кулаком по столу, грозился "разогнать этот Совдеп". Колчак вообще почти не слушал, что ему говорили, швырял все предметы, которые были на столе. "Какие теперь преобразования! - в гневе кричал он. - Оставьте меня в покое. Я приду... в Совет министров и заявлю, что никаких преобразований сейчас не будет!"
   По свидетельству многих, наблюдавших его в то время, Колчак стал угрюмым, недоверчивым и подозрительным. Зачитывался "протоколами сионских мудрецов", постоянно возвращался к ним в своих доверительных беседах. Повсюду ему мерещились масоны; он видел их и в свергнутой Директории, и в собственном окружении, и среди членов союзных миссий. Однако нажим "слева" усиливался. Политические банкроты, еще недавно верившие в то, что только методами жестоких репрессий и насилия можно покончить с революцией, восстановить и укрепить буржуазно-помещичьи порядки, теперь вынуждены были менять тон.
   С конца августа - начала сентября уже в самом Совете министров и близких к нему кругах начали раздаваться голоса в пользу хотя бы частичной "либерализации" власти, частичного отказа от военного управления в пользу гражданского с привлечением некоторых представителей так называемых оппозиционных сил. В конце августа состоялось заседание Совета министров с участием Колчака. На нем впервые и прямо был поставлен вопрос о частичном пересмотре "конституции 18 ноября". Конкретно предлагалось сменить министров, имена которых стали особенно одиозными (Михайлов, Зефиров и др.), назначить хотя бы министрами без портфеля людей из среды "общественности", а главное, превратить "Государственное экономическое совещание" в законодательный орган, который должен избираться, иметь право "возбуждения" законодательных проектов и запросов правительству.
  
   Поражения на фронте и усиливающийся развал в тылу, по-видимому, поколебали Колчака. В принципе он уже высказывался "за", но все же ссылался на несвоевременность "реформ" из-за тяжелого положения на фронтах. Результатом этих колебаний стала "грамота русскому народу" и письмо на имя Вологодского, которые Верховный опубликовал в середине сентября 1919 года. Возвещалось о созыве "Государственного земского совещания" и Совету министров предписывалось разработать положение о нем. "Положение" было разработано только к началу ноября.
   Помимо депутатов совещания "по выборам" в него должны были войти члены "по назначению", что составляло компетенцию Верховного правителя. Предполагался, таким образом, созыв подобранного властями "представительного органа", не имеющего никакой законодательной силы. Власть Верховного правителя в случае созыва "Государственного земского совещания" не ограничивалась ни на йоту. Эта жалкая подачка лишний раз показала, в каком тупике, в каком порочном, безысходном круге оказалась колчаковщина. Грамотой и "положением" остались недовольны как правые, так и левые. Первые возмущались "этими парламентами", а вторые справедливо считали, что уступка слишком незначительна.
   И хотя Колчак 8 ноября "повелел" произвести выборы членов "Государственного земского совещания" не позднее 1 января 1920 г., мало кто принял это указание к исполнению. Из многих мест в центр сообщали, что сложившиеся условия не позволяют обеспечить проведение выборов. Уже мало кто обращал внимание на "грамоты" и прожекты новых "совещаний".
   А Красная Армия подходила к столице "колчакии". Верховный правитель выдвинул лозунг защиты Омска во что бы то ни стало. Колчак делал лихорадочные перестановки в командовании. Правитель одновременно принимал Главкома генерала Дитерихса и генерала Сахарова. Дитерихса он обвинял во всех неудачах, в волнении сломал несколько карандашей, разбил чернильницу. Когда Дитерихс начал было оправдываться, Колчак стал кричать, топать ногами. Тут же Дитерихс был отставлен, а "бетонноголовый" Сахаров (по характеристике генерала Будберга) назначен Главкомом. "Стоя в позе Наполеона", он развивал свой план "неприступной" обороны Омска. Слушая Сахарова, Колчак успокаивался, совершенно забыв о его позорных поражениях в боях под Челябинском и другими городами.
   Но спасти белый Омск уже никто не мог. Приходилось бросать все и срочно бежать. 10 ноября 1919 г. Совет министров погрузился в эшелон, но, чтобы этот министерский поезд своевременно ушел из Омска на Иркутск, пришлось дать взятку железнодорожному начальству! Колчак задержался в Омске еще на два дня и оставил его 12 ноября вместе с отходившими частями своих армий. Но через несколько дней на станции Тайга он "отделился" от войск, двинувшись к Иркутску вместе с несколькими эшелонами, в которых находился остававшийся в его руках золотой запас.
   Положение Верховного правителя оказалось крайне тяжелым. Совет министров с середины ноября пребывал в Иркутске; его войска под командованием Войцеховского, Каппеля и Пепеляева, с трудом отбиваясь от Красной Армии и партизан, отходили все дальше на восток. А где-то между фронтом и новой столицей - Иркутском двигался поезд Верховного правителя. Странным образом его финал напоминал конец последнего российского самодержца, правда, в более мелком, провинциальном варианте. В обоих случаях судьба распорядилась почти одинаково: как и царь Николай II, Правитель Колчак, покинув Ставку и фронтовые части, оказался оторванным и от правительства, медленно продвигаясь по забитой составами Сибирской магистрали.
   Но события повторялись не только своей внешней стороной. Как и тогда, в начале марта 1917 г., в правящих кругах "колчакии" теперь резко активизировалась оппозиция, целью которой было спасти падающий режим путем понуждения его главы к либеральным, "конституционным" уступкам. Эта тенденция в Омске наметилась еще в августе 1919 г., но тогда военная и политическая ситуация не представлялась Колчаку настолько безысходной, чтобы он поддался нажиму "общественности", представляемой главным образом лидерами "Государственного экономического совещания" и отдельными министрами. Во второй половине ноября положение резко изменилось.
   То, что режим идет к своему краху, становилось яснее с каждым днем. Личный престиж Верховного правителя быстро падал как в кругах его сторонников, так и в среде интервентов - белочехов и антантовских союзников. Колчак, конечно, знал об этом. В бумагах, найденных при его аресте в поезде, находилась вырезка из "Шанхайской газеты" еще от 11 октября 1919 года. Это была статья под названием "Нанятый патриотизм". "Господин Колчак, - говорилось в ней, - иностранным вмешательством произведен из адмиралов в правители России. Это до того перестало быть полишенелевым секретом, что в заинтересованной в русском вопросе иностранной печати, с одной стороны, приводятся данные о стоимости этого "дела", а с другой - соображения о том, не пора ли нанять для него какое-либо другое лицо..."
   В середине ноября произошел инцидент, который чуть было не привел к разрыву между Верховным правителем и белочешской верхушкой. Разложение корпуса к этому времени уже зашло далеко. Чешские интернационалисты вели пропагандистскую и агитационную работу, в результате которой сотни солдат и офицеров переходили на сторону Красной Армии. Многим становилось ясно, что чехи - всего лишь пешки в антисоветской игре Антанты, и это резко усиливало недовольство союзниками.
   Еще в дни падения Омска русское отделение Нацсовета опубликовало меморандум союзным представителям, в котором содержались резкие нападки на колчаковский режим. "Охраняя железную дорогу, - говорилось в нем, - и поддерживая в стране порядок, войско наше вынуждено сохранять то состояние полного произвола и беззакония, которые здесь воцарились. Под защитой чехословацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир". Нацсовет демонстративно запрашивал союзников, каким образом можно ускорить возвращение чешских войск на родину.
   Взбешенный Колчак "повелел" прекратить всякие сношения с Павлу и Гирсой,
   "как вставшими на путь политического интриганства и шантажа", потребовать от чехословацкого правительства отозвать их из России и заменить другими, "умеющими хотя бы вести себя прилично". В пространной телеграмме представителям Антанты он обвинял чехов в том, что они чуть ли не с самого начала занимали враждебную позицию по отношению к его власти.
   С большим трудом удалось уладить конфликт хотя бы внешне. Пепеляев, Сукин и другие буквально бомбардировали из Иркутска поезд Верховного правителя телеграммами о недопустимости "резких выражений", которые могут "бросить всю массу чехов в объятия наших врагов". Пепеляев грозил отставкой, а Колчак упорствовал, требуя, чтобы чехи предварительно аннулировали свой "акт". В конце концов, в специальной ноте Гирса разъяснил, что меморандум неправильно понят, что речь шла только о местных властях, но отнюдь не о Верховном правителе и его правительстве. Колчаку ничего не оставалось, как удовлетвориться таким разъяснением.
  

***

  
   Но еще до "чешского инцидента" позиция тех, кто выступал за либерализацию режима, значительно укрепилась. Их ряды пополнил не кто иной, как сам В. Пепеляев, всего лишь год назад бывший чуть ли не главным мотором политики установления "твердой власти", единоличной военной диктатуры, непримиримым врагом каких-либо компромиссов с "демократической контрреволюцией". Такая смена вех, осуществленная Пепеляевым, в политическом плане свидетельствовала о глубочайшем кризисе военно-монархической диктатуры, а в субъективном - о конъюнктурной приспособляемости и изворотливости самого Пепеляева. Существовали, впрочем, весомые обстоятельства, которые заставляли его форсировать вопрос о перемене политического курса.
   Примерно в то самое время, когда начало усиливаться либеральное крыло в колчаковских правящих сферах, значительно активизировали свою деятельность лидеры эсеровских кругов. В период успехов колчаковщины они практически не проявляли себя, но, когда под ударами Красной Армии власть Верховного правителя зашаталась, эсеры, меньшевики и другие представители "демократической общественности" в земствах, городских думах, кооперативах оживились. Основными центрами их деятельности стали Иркутск и Владивосток. В Иркутске в канун падения Омска на нелегальном заседании представителей Всесибирского краевого комитета эсеров, Бюро сибирской организации меньшевиков, Центрального комитета объединений трудового крестьянства Сибири и Земского политического бюро был создан так называемый "Политцентр".
   В опубликованной им декларации колчаковский режим квалифицировался как режим военно-монархической реакции, режим насилия и террора, "перед которым бледнеют кошмары последних десятилетий царизма". Он довел государственную и экономическую жизнь Сибири до полного развала во всех сферах, привел ее к порабощению "иностранными силами", особенно Японией. Но теперь он обанкротился полностью и должен быть заменен новыми силами - властью "революционной демократии", руководящим ядром которой "Политцентр" объявлял себя. Руководители "Политцентра" заявляли, что в отличие от колчаковской власти они решительно отвергают всякие претензии на "всероссийское правительство", поскольку это ведет лишь к углублению гражданской войны и расширению иностранного вмешательства.
   Задача "Политцентра" - создание "местной", сибирской власти, которая будет стремиться к прекращению гражданской войны и "установлению договорных отношений с государственно-демократическими образованиями, возникшими на территории России". Замысливалось, таким образом, создание на развалинах колчаковщины некоего буферного "демократического" государства, противостоящего Советской России. В новых условиях эсеры вознамерились вновь реализовать свою обанкротившуюся еще осенью 1918 года идею "третьей силы".
   Утверждение, что "Политцентр" был продолжением колчаковщины, верно лишь в определенном, хронологическом смысле. Фактически же "Политцентр" имел антиколчаковскую направленность, планировал восстания и захват власти в ряде городов Сибири, что создавало определенную основу, на которой большевики, руководимые Сибирским бюро ЦК РКП (б), могли контактировать с ним в деле свержения власти Колчака. Это подкреплялось еще и тем, что попытки колчаковских "либералов" привлечь эсеровские организации и вообще "демократическую общественность" на свою сторону, создав вариант пепеляевской "керенщины", не увенчались успехом. Эсеры, меньшевики и близкие им "общественные деятели" не спешили блокироваться с "полевевшими" кадетами и монархистами, сознавая, что те уже политические мертвецы.
   Во Владивостоке ядро возрождающейся "демократической контрреволюции" составили те недобитые Колчаком эсеры, которые летом и осенью 1918 г. группировались в Сибирской областной думе и вокруг Временного правительства автономной Сибири. С ними было связано так называемое Центральное бюро военных организаций Сибири, о политической программе которого можно судить по изданным им листовкам "Братья солдаты", "Братья солдаты и офицеры", "Братья чехословаки". В них клеймилась колчаковская власть, свергнувшая "законно избранную Директорию" и убившая членов Учредительного собрания. Говорилось о необходимости созыва сибирского Учредительного собрания для создания "демократической федеративной России". Бюро заявляло, что оно войдет в переговоры с большевиками о прекращении гражданской войны, но, если они не согласятся на предложенные условия, тогда борьба с ними будет продолжаться до конца.
   Колчаковская контрразведка была хорошо осведомлена о деятельности этих организаций. В докладах начальника контрразведки при штабе Верховного Главнокомандующего, датированных сентябрем - ноябрем 1919 г., отмечалось, что во Владивосток (так же, как и в Иркутск) "прибывают лица времен Керенского и Дербера", связанные с руководителями эмигрантских эсеровских центров в Западной Европе (в частности, с Керенским, Черновым, Авксентьевым), устанавливающие контакты с чешскими и союзническими представителями, особенно американцами. Последнее не должно удивлять. Поддержав в свое время колчаковскую диктатуру, интервенты теперь исподволь прощупывали те силы, на которые можно было бы переориентироваться в случае быстрого краха режима Верховного правителя.
  
   Иркутск, где также планировалось эсеровское антиколчаковское выступление, не поддержал гайдо-эсеровскую владивостокскую авантюру. В Иркутск в эти дни ожидалось прибытие колчаковского правительства, бежавшего из Омска, и военные власти еще в ночь на 12 ноября провели здесь обыски и аресты ряда местных эсеровских лидеров и представителей "демократии". Правда, после протеста чехов часть из них выпустили. С другой стороны, "Политцентр" еще не успел полностью сконструироваться. 18 ноября, в тот самый день, когда "унылый" Гайда брел под конвоем в штаб генерала Розанова, премьер Вологодский и другие министры прибыли в последнюю колчаковскую столицу - Иркутск. Хотя авантюра во Владивостоке провалилась, сторонники пепеляевского крыла колчаковщины не могли не сделать выводов.
   Нужно было торопиться: эсеровские элементы в новой столице все выше поднимали голову, "Политцентр" уже функционировал. С присущей ему напористостью Пепеляев предпринял попытку "сомкнуть" "общественные элементы" с рушащейся под ударами Красной Армии колчаковщиной, влить в нее "демократические силы" и в таком обновленном виде сохранить для продолжения борьбы с Советской властью. Как министр внутренних дел, Пепеляев собирал представителей "общественных организаций" к губернатору Яковлеву и там "за чашкой чая" предлагал им министерские портфели. "Представители" пили чай, слушали Пепеляева, но в заключение заявляли, что составить новый кабинет вообще-то можно, однако "в этом кабинете Пепеляеву места нет".
   Но Пепеляев был не из тех, кто быстро отступает. Да и Колчак, собственно, не противодействовал "либеральным" проектам Пепеляева. Но детальный анализ переговоров Верховного правителя раскрывает ту напряженную внутреннюю борьбу, которая развернулась в верхних эшелонах колчаковской власти в канун ее полного крушения. Эти документы показывают, что Колчак стремился сохранить диктаторский режим и медленно, со скрипом поддавался "конституционному" давлению Пепеляева. Было ли это следствием одного только "упрямства", или он понимал, что "самый опасный момент для дурного режима, когда этот режим хочет исправиться".
   Соглашаясь назначить Пепеляева главой "солидарного кабинета", он в то же время заявил Вологодскому, что для "согласования работы военного командования и Совмина" решил реконструировать свою "звездную палату" - "совет Верховного правителя". Теперь он будет называться "верховным совещанием" при Верховном правителе и состав его будет несколько расширен: туда войдут Главком, военный министр, министры внутренних и иностранных дел, министры сообщений, финансов и снабжения. Лишь после получения через Вологодского согласия Колчака на назначение Пепеляева на сцену выступил он сам. 22 ноября состоялся его разговор по прямому проводу с Колчаком.
   Суммируя пункты пепеляевской программы, можно сказать, что она преследовала цель создания своего рода "министерства доверия" или, скорее, "ответственного министерства", так же как это делала либеральная оппозиция в канун крушения царизма. Колчак сразу уловил эту суть пепеляевских условий. О каком расширении прав "земского совещания", и о каком сближении с чехами идет речь - спрашивал он. Чехи сами не хотят никакого сближения, о чем свидетельствует их меморандум, а "земского совещания" вообще еще нет. Только после выборов, когда определится его "характер и состав", можно будет вернуться к этому вопросу, но отнюдь не теперь. Вместо "сближения с чехами", говорил далее Колчак, "я бы поставил вопрос о сближении с Японией, которая одна в состоянии помочь нам реальной силой по охране железной дороги...".
   Из ответа Колчака следует, что он не склонен был менять внутриполитический курс, зато скорректировать внешнеполитическую линию был готов. Придя к власти, как англофил, он теперь пришел к японофильству, т. е. к тому, из-за чего когда-то расходился с Хорватом и Семеновым. Колчак отстаивал диктаторскую власть, все еще рассчитывая на армию и интервентов. Пепеляев, по-видимому, пришел к заключению, что Верховный еще не созрел для уступок в полном объеме и, явно не желая рисковать постом премьера, осторожно дал задний ход. Что касается расширения прав "государственного земского совещания", разъяснил он, то хотя и имеется в виду превращение его в законодательный орган, но отнюдь "не в первую очередь", а когда-то впоследствии.
   Разговор закончился уверением Пепеляева в том, что его жизнь - в полном распоряжении Верховного правителя. 23 ноября в Новониколаевске Колчак подписал рескрипт о назначении В. Пепеляева председателем Совета министров. Но в нем он ни словом не обмолвился о каком-либо изменении внутриполитического курса нового кабинета. Эра Вологодского закончилась. Он сыграл свою роль фигуры, прикрывавшей переход контрреволюции от "демократического" этапа к этапу военно-монархической диктатуры. Теперь заканчивался и этот этап, и, казалось, начинался третий, который должен был, по замыслу Пепеляева, в некоторых чертах возродить "демократическую контрреволюцию" и ее блок с контрреволюцией буржуазно-помещичьей.
   Между тем уклончивость и непоследовательность Колчака, с одной стороны, и нежелание "демократической общественности" поддержать падающую колчаковщину по "либеральному", пепеляевскому рецепту - с другой, понудили В. Пепеляева решиться на новый шаг, прибегнуть к новому плану. На этот раз он был непосредственно связан с его братом - генералом А. Пепеляевым. У того имелось немало причин быть недовольным Колчаком. Еще перед падением Омска Колчак назначил главкомом генерала Сахарова, на что, по некоторым данным, рассчитывал А. Пепеляев.
   Но этого мало. Новый главком, перетасовывая разбитые войска, вознамерился переформировать 1-ю Сибирскую армию Пепеляева в "неотдельный корпус" в составе 2-й армии генерала Войцеховского. В ответ уязвленный Пепеляев угрожал даже бунтом своей армии, отведенной в район Томска. Его отношения с Сахаровым становились все более напряженными. Позднее Сахаров утверждал, что генерал Пепеляев "попался в сети эсеров", даже "тайно состоял в партии".
  
   В конце ноября премьер Пепеляев, не добившись уступок со стороны Колчака в ходе длительных телеграфных переговоров, решил лично выехать к нему. Но в канун отъезда из Иркутска он связался по прямому проводу с находившимся в Томске братом.
   Генерал Пепеляев, узнав, что брат направляется к Колчаку, убедительно просил его заехать в Томск: "это необходимо для дела", поскольку "настроение у всех таково, что не нужно терять ни минуты и спасать положение". Содержание ответа А. Пепеляева настолько туманно, что сказать что-либо определенное, к сожалению, невозможно. Неизвестно также, о чем говорили братья при встрече в Томске. Однако то, что последовало через несколько дней, в начале декабря, все же дает определенное основание сделать вывод о подготовке братьями Пепеляевыми своего рода дворцового переворота с целью устранения Колчака.
   В. Пепеляев поставил перед Колчаком вопрос о созыве земского собора. Не "государственного земского совещания" с расширенными правами, как это предполагалось ранее, а нового "представительного органа" - земского собора. И заявил, что это "ультимативно развито 1-й армией" (т. е. армией А. Пепеляева). Колчак даже заговорил об отречении в пользу Деникина, но все убеждения в необходимости созыва земского собора оказались безрезультатными. Колчак и его окружение искали спасения не в политических, а в военных решениях.
   8 декабря на станцию Тайга, где стояли поезда Сахарова и Колчака, подошли бронепоезд, егерская бригада 1-й Сибирской армии Пепеляева и личный конвой генерала. На другой день егеря окружили поезд Сахарова, выкатили на открытую позицию батарею. Сахаровский конвой приготовился было пустить в ход винтовки и гранаты, но комендант сахаровского поезда сумел предотвратить столкновение. Тем не менее, Сахаров со всем штабом был арестован. Пепеляевы предъявили ему обвинение в преступной сдаче Омска. Правда, вскоре после прибытия на станцию Тайга нового главнокомандующего генерала Каппеля, он был освобожден до официального расследования его дела.
   Но устранением Сахарова дело не кончилось. В тот же день со станции Тайга братья направили Колчаку (его поезд уже находился на станции Судженка) телеграмму, в которой "в последний раз" предлагали ему издать акт о созыве "Сибирского земского собора" и сформировании правительства. А дальше Пепеляевы переходили на напыщенный, но суровый язык ультиматума: "Мы ждем до 24 часов 9 декабря... Время не ждет, и мы говорим Вам теперь, что во имя родины мы решились на все. Нас рассудит бог и народ". Телеграмма настолько потрясла начальника канцелярии Колчака генерала Мартьянова, что он немедленно вызвал В.Пепеляева к прямому проводу.
   - Как прикажете понимать Вашу телеграмму? - запрашивал Мартьянов. - Как ультиматум или как представление главы кабинета, а также, что означают Ваши слова: "Во имя родины вы решились на все, и вас рассудит бог и народ?"
   - Я отвечу через некоторое время, - последовал ответ В. Пепеляева.
   По-видимому, что-то удержало его от решительного шага. Лишь через некоторое время Мартьянову было сообщено: "Нашу телеграмму нужно понимать, как последнюю попытку спасти Верховного правителя помимо его воли. Больше ничего не могу сказать".
   Очевидно, что Пепеляевы дали отбой. О причинах можно высказать лишь более или менее обоснованное предположение. Если "братья-разбойники", как их звали в Сибири, действительно планировали переворот, то их расчет, очевидно, делался на части 1-й Сибирской армии А. Пепеляева, отведенные в район Томск - Тайга - Ачинск. Но если на станции в Тайге они еще действовали по приказу Пепеляева, то положиться на свои и другие войска было рискованно: фактически они находились в состоянии разложения.
   Очевидно, план Пепеляева не был его собственным изобретением, а скорее всего отражал тенденцию, намечавшуюся в союзнических кругах и среди белогвардейского представительства за границей к концу 1919 г. Об этом, в частности, свидетельствует секретное письмо военного представителя Верховного правителя при союзных правительствах генерала Щербачева, направленное А.И. Деникину в Екатеринодар буквально в те же дни, когда Пепеляев готовился к своему "крупному политическому шагу". Указывая на падение "авторитета Сибирского правительства", особенно после потери Омска, Щербачев писал: "Надо учитывать... возможность наступления момента, когда в интересах дела может потребоваться перенесение верховной власти на юг". По его мнению, это может произойти двумя путями: либо Колчак переедет на юг, либо он передаст власть Деникину. Можно, таким образом, предположить, что "план" Пепеляева учитывал и меняющуюся позицию союзников.
   А через день, утром 12 декабря, в шифровке Колчаку В. Пепеляев уже заверял его в своей полной лояльности. "Конец моей телеграммы, - уверял он, - мог быть понят неверно, если забыть основную идею моей деятельности, в силу которой я ни теперь, ни когда-либо ничего не предприму против носителя верховной власти". Новый пепеляевский переворот не состоялся. Фактически он был попросту сметен тотальным развалом колчаковщины, вызванным сокрушительными ударами наступавших с запада советских войск. Год назад, 18 ноября 1918 г., верхушечный переворот, подготовленный В. Пепеляевым и другими в Омске, оказался удачным в обстановке общего торжества реакции. Теперь, когда политическая ситуация определялась на полях сражений, закулисные махинации его "спасителей" напоминали не более чем мышиную возню. Все это безнадежно запоздало.
  
   Если В. Пепеляев лихорадочно пытался спасти "белое дело" в Сибири политическими средствами, переведя его на путь либерализации, то правые элементы колчаковщины упорно искали спасения в новых военных авантюрах. Сразу после падения Омска они предлагали Колчаку решительно отбросить всякие "парламентские" проекты, отвести пока еще надежные части в глубокий тыл, переформировать их, пополнив добровольцами из числа главным образом имущих классов. Одним из инициаторов такого "добровольческого движения" был некий "философ" Болдырев. А бывший начштаба генерал Лебедев, находившийся, по его словам, "в самой толще армии и населения", в начале декабря обратился к Колчаку с письмом, в котором требовал "сберечь кадры".
   Колчак почти до конца верил в реальность "добровольческого движения" во имя спасения его власти. Но на призыв "философа" Болдырева и ему подобных фанатиков мало кто откликался. Последней надеждой казался засевший в Чите атаман Семенов, тот самый, который когда-то не желал признавать Колчака в роли "верховного правителя". Теперь предлагалось принять его требование о передаче ему всей власти к востоку от Байкала. И в 20-х числах декабря Колчак сделал свой выбор, назначив атамана Семенова - монархиста-черносотенца и японского ставленника - главнокомандующим вооруженными силами на Дальнем Востоке. Это был откровенный удар по "левому" курсу на так называемую либерализацию режима. Но практически адмирал Колчак уже утратил какое-либо влияние на ход событий.
   Сибирская магистраль - единственный путь, по которому в хаосе и неразберихе откатывались на восток разбитые колчаковские войска, - находилась под контролем белочехов, а фактическим распорядителем на ней являлся главком союзными войсками в Сибири генерал М. Жаннен. Он и устанавливал "порядок" эвакуации воинских частей. Преимущество получали интервенты; русским белогвардейцам отводились худшие вагоны, поезда с ними отправлялись во вторую очередь, подолгу задерживались. Не были исключением и эшелоны самого Верховного. Если вначале поезд Колчака состоял из восьми эшелонов, в одном из которых размещался золотой запас России примерно в 30 тысяч пудов золота, то в Красноярске все поменялось. Здесь чехи вынудили сократить его до трех эшелонов, и личному конвою правителя в 1000 штыков пришлось потесниться.
   Да и продвигался он на восток с большими остановками. Возмущенные генералы Каппель и Войцеховский требовали беспрепятственного пропуска поезда. Войцеховский угрожал даже, что пробьет путь силой. Но чехи отобрали для своих нужд поезд у самого Каппеля. В ответ он вызвал чешского командующего генерала Сыровы на дуэль. Конфликт уладил Жаннен, заявивший, что запрещает дуэли. Сам же Сыровы ответил на перчатку, брошенную ему Каппелем, площадной бранью "по адресу адмирала, генералов и армии". Дело, однако, было не в этой пошлой генеральской перебранке.
   Гораздо хуже было то, что после ухода поезда Колчака из Красноярска командир стоявшего там 1-го Сибирского корпуса генерал Зиневич выпустил манифест с требованием все того же "земского собора". В противном случае он угрожал решительными действиями. В результате сложилось положение, при котором Колчак оказался отрезанным от своих отступавших войск. Ему оставалось одно - спешить в Иркутск, где находился Совет министров. Но в Нижнеудинске поезд Верховного правителя застрял почти на две недели.
   Между тем колчаковский Иркутск явно доживал последние дни. Вся надежда была на Читу, откуда должны были прибыть семеновские, а может быть, и японские войска. 21 декабря вспыхнуло восстание в Черемхове, а 24-го уже в предместье Иркутска - Глазкове. Колчаковские министры отсиживались в темной и холодной гостинице "Модерн", ведя сумбурные переговоры с представителями земств и городской думы, поддерживавшими "Политцентр". Они выторговывали возможность отступления остатков колчаковской армии и самого Верховного правителя, соглашаясь даже на его отставку и обещая созвать "земский собор" по рецепту В. Пепеляева. Впрочем, как вскоре выяснилось, это был лишь маневр: как только из Читы было получено сообщение о том, что семеновские части в авангарде японского отряда двинулись к Иркутску, колчаковские министры прекратили переговоры. Но когда семеновцы под командованием генерала Скипетрова подошли к Иркутску, там уже началось восстание революционных рабочих и солдат.
   В результате кровопролитных столкновений с повстанческими частями семеновцы отошли. 2 января 1920 г. правительство возобновило переговоры с "Политцентром" при посредничестве представителей союзников. "Политцентр" требовал отречения Колчака, смещения Семенова, ликвидации власти колчаковского Совета министров и безоговорочной передачи ее "Политическому центру". "Высокие комиссары" союзников и представители белочешского командования поддержали "Политцентр", поскольку его представители заявили им, что будут продолжать борьбу с большевизмом. Интервенты готовы были монархическую контрреволюцию вновь сменить на "демократическую".
   Днем 3 января из Иркутска в Нижнеудинск, где продолжал стоять весь поезд Верховного правителя, пошла телеграмма. В ней министры доводили до сведения Колчака, что остался лишь один выход: "выговаривая через посредство союзного командования охрану порядка и безопасности города", увести на восток войсковые части, "которые этого пожелают", и "государственные ценности" для того, чтобы там, на востоке, создать новый "антибольшевистский центр". Но непременным условием этих переговоров, говорилось далее в телеграмме, "является Ваше отречение, т. к. дальнейшее существование в Сибири возглавляемой Вами Российской власти невозможно...".
   Совет министров предлагал Колчаку отказаться от звания Верховного правителя в пользу Деникина. Министры подчеркивали в заключение, что на такой же точке зрения стоит и министр иностранных дел Сазонов, находившийся в Париже. Этим Колчаку давали понять, что вопрос о его отречении согласован с союзниками. А они сообщали Колчаку, что лично он может быть вывезен из Нижнеудинска под охраной чехов только в одном вагоне; вывоз же всего поезда с конвоем невозможен. В тот же день золотой запас был передан под чешскую охрану.
  

***

  
   Последним "государственным актом" Колчака стал подписанный им 4 января указ о сложении с себя звания Верховного правителя и передаче его генералу Деникину. Но это была не более чем пустая бумажка: разбитая деникинская армия под нарастающими ударами Красной Армии также беспорядочно отходила к черноморским портам. Всего лишь чуть больше года прошло со дня омского переворота Колчака. Контрреволюция, приветствуя тогда новоявленного "верховного правителя", гадала, кем он войдет в историю России: "русским Наполеоном" или "русским Вашингтоном"? И вот теперь "жестокая судьба воочию обнаружила, что наполеоновский мундир, готовившийся для Колчака русскими национал-либералами, не подошел к несчастному адмиралу, как и костюм Вашингтона, примерявшийся для него же некоторыми русскими демократами". Обанкротившийся Верховный правитель был брошен всеми, даже теми, кто когда-то, как говорил У. Черчилль, "вызвал его к жизни...".
   Утром 5 января в Иркутске появились объявления о падении власти Колчака и принятии ее "Политцентром". Но вся Иркутская область была уже советской, и лишь присутствие союзников и белочехов удерживало "Политцентр" в Иркутске. Вышедшие из подполья большевики, опираясь на широкую поддержку рабочих и революционных солдат, создали Центральный штаб рабоче-крестьянских дружин и вели энергичную борьбу за созыв Совета рабочих депутатов. Переход власти в его руки был делом дней, в крайнем случае - недель. Попытка "демократической контрреволюции" заменить колчаковщину также терпела провал. 4 января 1920 года было датой, когда колчаковщина как контрреволюционное военно-политическое явление, претендовавшее на всероссийский характер, и фактически и формально прекратила свое существование.
   Но и у нее еще был свой финал. После отречения Колчака в его окружении возник план ухода из Нижнеудинска в Монголию через горные перевалы походным порядком, и Колчак с готовностью ухватился за него. Однако вскоре стало ясно, что в реальности план этот неосуществим. Солдаты конвоя экс-Верховного перешли на сторону рабочих, возглавляемых большевиками, а затем и многие офицеры выразили желание "уходить" в Монголию... без Колчака.
   Тогда "верховному правителю" предложили переодеться в солдатскую шинель и вместе с адъютантом Трубчаниновым, затерявшись в одном из чехословацких эшелонов, бежать на восток. Колчак, однако, по словам находившегося при нем генерала Занкевича, не захотел принимать милостыню от белочехов. Планы бегства отпали. "Все меня бросили, - сокрушенно говорил Колчак, - ничего не поделаешь, надо ехать". За одну ночь он поседел. Вагон Колчака, как и вагон его премьер-министра Пепеляева, расцвеченный союзными флагами, прицепили к хвосту эшелона одного из белочешских полков. Остатки личного конвоя "верховного правителя" были сменены белочехами, которые собирались в Иркутске передать его под охрану японских войск.
   Когда примерно через неделю поезд Колчака подходил к Иркутску, некоторые офицеры предприняли последнюю попытку спасти бывшего Верховного правителя. Увидев стоявший японский эшелон, они направили туда Трубчанинова с запиской, содержащей просьбу принять Колчака под японскую охрану. Но в поезде вместе с чешской охраной уже находились восемь вооруженных рабочих во главе с В. Буровым: они сели еще в Черемхове для наблюдения за чешской охраной. Трубчанинова тут же завернули обратно.
   Днем 15 января поезд прибыл в Иркутск. В поредевшем окружении Колчака лихорадочно гадали, куда их повезут дальше: в Харбин или во Владивосток? Они не знали, что все уже решено. Впоследствии, уже после Гражданской войны, бывшие интервенты и белогвардейцы ожесточенно спорили о том, кто виноват в "выдаче" Колчака. Но спор этот во многом был беспредметен. Руководимые большевиками сибирские рабочие и крестьяне, испытавшие все ужасы колчаковщины, требовали не выпускать бывшего "правителя" за границу: он должен был дать ответ за все злодеяния, совершенные его именем. "Политцентр" маневрировал, но под угрозой забастовки черемховских шахтеров и решительных действий партизан вынужден был уступать.
   В Иркутске большевистский губком еще в начале января вступил в переговоры с "Политцентром", настаивая на предъявлении союзному командованию требования о выдаче Колчака, Пепеляева и золота. В случае попытки вывезти их губком угрожал взорвать кругобайкальские железнодорожные туннели. Понимая, что реальная сила на стороне большевиков, "Политцентр" принял это требование. Союзное командование также вынуждено было согласиться. Иного выхода у него не существовало: необходимо было обеспечить отход своим войскам и выдачей Колчака укрепить позиции эсеровского "Политцентра". А когда колчаковский поезд прибыл в Иркутск, чешскому коменданту поезда оставалось только съездить в город к генералу Сыровы (Жаннен уже уехал из Иркутска) и, вернувшись, сообщить, что дальше Иркутска Колчак не поедет.
   На другой день в городе появилось обращение, подписанное председателем "Политцентра" Ф. Федоровичем и другими его членами. В нем объявлялось, что 15 января в 21 час 55 мин. уполномоченные "центра" приняли от чешского командования бывшего правителя адмирала Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева. Под усиленным конвоем, выделенным большевистскими дружинами, они были доставлены в тюрьму и помещены в одиночные камеры. Охрана их поручена частям так называемой народно-освободительной армии "Политцентра".
  
   Но к этому времени политическое положение в Иркутске уже значительно изменилось. Стало очевидно, что "Политцентр" быстро теряет поддержку масс. 17 января большевик Бурсак сменил эсера Кашкадамова на посту коменданта Иркутска. Декларация советских организаций объявила о созыве 25 января Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а ввиду опасности со стороны белогвардейских банд, подходивших к Иркутску, предлагала передать власть ревкому, состоявшему из большевиков и левых эсеров. 21 января обанкротившийся "Политцентр", просуществовав чуть более двух недель, передал власть Военно-революционному комитету, и в это же время Чрезвычайная следственная комиссия, созданная еще "Политцентром", приступила к допросу Колчака. Возглавил ее председатель губчека большевик С.Чудновский.
   Полученная тогда же телеграмма штаба авангардной 30-й дивизии красных на имя председателя Иркутского ВРК Ширямова гласила: "Реввоенсовет 5-й армии приказал адмирала Колчака содержать под арестом с принятием исключительных мер стражи и сохранения его жизни и передачи его командованию регулярных советских красных войск, применив расстрел лишь в случае невозможности удержать Колчака в своих руках для передачи Советской власти Российской республики". Эта телеграмма была следствием шифрованного распоряжения Ленина, полученного еще в Красноярске, "в котором он решительно приказывал Колчака не расстреливать". За совершенные им и его именем злодеяния против народа он подлежал суду. Но вышло по-иному...
   Остатки разбитых войск армий Войцеховского и Сахарова днем и ночью, почти безостановочно, отступали на восток. Их было почти 30 тысяч. Они двигались по дорогам вдоль железнодорожного полотна, забитого отходящими эшелонами. 22 января в Нижнеудинске Каппель, еще в начале декабря назначенный главнокомандующим, устроил военное совещание. Было решено форсировать движение к Иркутску двумя колоннами, взять его с ходу, освободить Колчака, захватить золотой запас.
   Затем предполагалось установить прочную связь с атаманом Семеновым и создать новый боевой фронт. Обе каппелевские колонны должны были соединиться в районе станции Зима и здесь изготовиться для решающего броска к Иркутску. Каппель гнал войска на восток, невзирая на морозы и глубокие снега, не щадя ни себя, ни людей. У него уже были отморожены ноги, когда в пути его конь провалился в ледяную полынью. 26 января на разъезде Утай (под Иркутском) он умер от воспаления легких. Дальше войска повел генерал Войцеховский. Это были наиболее стойкие и упорные в борьбе с Советской властью части, выдержавшие всю двухлетнюю кампанию.
   30 января в районе станции Зима каппелевцы разбили небольшую заградительную группу красных, и вышли к Иркутску, на подступах к которому 5 - 6 февраля завязались бои. Они шли при 30-градусном морозе и отличались огромным упорством. Пленных не было - раненые противники замерзали на месте. Красное командование предложило генералу Войцеховскому сложить оружие. В ответ он потребовал отвести советские боевые части к северу, передать Колчака союзным представителям для последующей отправки за границу, выдать золотой запас и обеспечить белых продовольствием, фуражом и теплой одеждой. За это он обещал войти в Иркутск только на два-три дня, а затем увести свои войска за Байкал.
  
   Ультиматум Войцеховского оживил контрреволюционное подполье Иркутска. Появились прокламации черносотенного содержания, восхвалявшие Колчака как мученика монархической идеи и призывавшие к его освобождению. По всем данным, в Иркутске назревало контрреволюционное восстание, знаменем которого становился свергнутый и арестованный "верховный правитель". Судьбу Колчака фактически решили каппелевцы, рвавшиеся в Иркутск, и контрреволюционные элементы, готовившие восстание в городе. Это понимал и сам Колчак. Его гражданская жена Анна Тимирева, сидевшая в той же тюрьме, что и бывший "верховный правитель", сумела передать ему в камеру записку, в которой сообщала об ультиматуме Войцеховского и спрашивала, как Колчак к нему относится. Адмирал ответил, что он "смотрит на этот ультиматум скептически" и думает, "что этим лишь ускорится неизбежная развязка...".
   Реввоенсовет 5-й армии был информирован о положении в Иркутске и вокруг него. В городе сложилась та самая ситуация, которая создавала "невозможность удержать Колчака" в руках Советской власти. Вследствие этого член РВС 5-й армии и председатель Сибревкома И.Смирнов направил в исполком Иркутского Совета следующую телеграмму: "Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в Иркутске настоящим приказываю вам: находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя Совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить".
   6 февраля Военно-революционный комитет принял "Постановление N 27", в котором объявлялось: "... основываясь на данных следственного материала и постановлении СНК РСФСР, объявившего Колчака и его правительство вне закона", и постановил расстрелять Колчака и премьер-министра его правительства В. Пепеляева. "Лучше казнь двух преступников, давно достойных смерти, чем сотни невинных жертв", - говорилось в нем. В ночь на 7 февраля это постановление было передано председателю следственной комиссии С.Чудновскому для исполнения.
   Когда на рассвете 7 февраля за бывшим "верховным правителем" пришли в камеру, он пытался покончить с собой при помощи ампулы с ядом, зашитой в носовой платок. Пепеляев вел себя жалко, плакал и молил о пощаде. Что было потом, рассказывает руководитель казни Чудновский: "Мороз 32 - 35. Ночь светлая, тишина мертвая... Команда дана. Где-то далеко раздался пушечный выстрел, и в унисон с ним, как будто в ответ ему, дружинники дали залп". Тела расстрелянных опустили в прорубь на Ангаре...
   Антанта доверила своему верному слуге Колчаку единоличную диктаторскую власть. Антинародную диктатуру Верховного правителя иностранные империалисты использовали - помимо чисто военных целей - для установления своего господства над экономикой Сибири. Особенно активно действовали в этом направлении США. Проще говоря, иностранные державы пытались прибрать просторы Сибири, а по возможности - и другие российские территории к своим рукам. А вознесенный на вершину российской иерархии Колчак активно помогал в ИНТЕРВЕНЦИИ тем заморским колонизаторам, продавая родину в обмен на личную власть. И напрасно новые исследователи пытаются героизировать эту мрачную, демоническую личность!..
  

Глава 18. ДВОЙНАЯ СДАЧА ОДЕССЫ

  
   С конца февраля 1919 года французы вели постоянные переговоры с правительством УНР и местными "южными общественными кругами" относительно создания Особого Юго-Западного Краевого правительства (не подчиненного ни Деникину, ни Колчаку, ни Петлюре) и Смешанной франко-русско-украинской армии (из местного населения во главе с французскими офицерами) для похода на Киев и Москву. В начале марта уже казалось, что эти переговоры должны успешно закончиться, ведь Франция решила признать УНР после выполнения Директорией ряда предварительных требований. В Одессу прибыл главнокомандующий войсками Антанты на Востоке генерал Ф. д'Эспре с идеей создания в Одесском районе независимого правительства Юго-Западного края под протекторатом Франции. Это правительство должно было бороться с красными в союзе с петлюровцами.
   До формирования Смешанной армии Одесского края французы планировали в конце марта перебросить под Одессу значительные силы своих войск, стоявших в Румынии. Французский корпус генерала Вертело должен был занять позиции для прикрытия Одессы со стороны Бирзулы и Березовки. Греческий корпус и 9 батальонов колониальной пехоты должны были занять восточное направление. Реализация этого плана началась 14 марта, когда Одесса была объявлена на осадном положении, а генерал д'Ансельм взял на себя всю полноту власти в Одесском регионе.
   19-20 марта 1919 года генералы деникинской ориентации Гришин-Алмазов и Санников были отстранены от управления Одессой и регионом, причем Гришин-Алмазов немедленно покинул Одессу. Вместо них для управления Одесским районом французы создали совещательный Совет из представителей русского, украинского и еврейского обществ Одессы (Директорию). 21 марта генерал-губернатором Одессы и "союзной зоны" стал генерал-лейтенант А.В. Шварц, которому поручалось создать не зависимую от генерала Деникина Народную Южно-русскую армию из жителей Одесской губернии.
   Генерал Шварц стал главой краевой власти Юго-Запада России (Одесской зоны) и командующим войсками. Шварц и совещательный Совет заявили о своем неподчинении Деникину и объявили набор в новую "народную" армию, в которую за несколько дней записалось до 1 тысячи офицеров, находящихся в Одессе. Эти действия одесситов вызвали возмущение генерала Деникина, который прислал гневную телеграмму генералу д'Эспре: "Устранение назначенных мной властей повергло меня в полное недоумение... в этом деле кроется недоразумение, которое может вызвать серьезные последствия".
   Однако реализовать идею Краевого правительства и Смешанной армии не удалось. 25-27 марта на Парижской мирной конференции (в ходе заседания Совета Четырех) было принято общее решение стран Антанты эвакуировать войска из Одессы. В начале апреля во Франции пало правительство Клемансо, и первыми шагами его преемников - "правых радикалов" было возвращение во Францию своего десанта из Украины, Крыма и прекращение интервенции на Юге России. 25 марта атаман Григорьев выслал ультиматум добровольцам и союзникам, которые "засели в Одессе", обращаясь к "товарищам офицерам добровольческой армии": "Если к 29 марта по новому стилю вы не сдадитесь, то в этот день я возьму Одессу штурмом..."
   Но штурма Одессы не последовало, хотя 25 марта григорьевцами была захвачена станция Сербка, а 26 - станция Колосовка (в боях за станцию взято в плен до 2 тысяч союзников), 28 - пала станция Кремидовка. Попытка сил Антанты провести 29 -31 марта контрнаступление на станцию Сербка не принесла желаемого успеха. В нем приняли участие около 8 тысяч французских, греческих, румынских, польских войск. После массированного артобстрела погибло более 100 григорьевцев, и станция Сербка была временно отбита. Но это не остановило повстанцев. На следующую ночь григорьевцы ликвидировали охрану станции и перерезали телеграфную связь. Ночная атака григорьевцев повергла в панику союзных солдат, которые спешно покинули станцию, оставив повстанцам ценный трофей - новый французский самолет.
   29 марта частями белогвардейцев был оставлен порт и крепость Очаков, и оборона Одесской белой армии сконцентрировалась на участке Раздельная - Сербка - Одесса. Случилось то, чего никто еще месяц назад не мог предвидеть: Одесса оказалась в окружении красных повстанцев. 31 марта союзники попытались атакой, при поддержке двух танков, снова отбить станцию. Но атака захлебнулась в пулеметном огне повстанцев. В боях за Сербку было убито и тяжело ранено до 600 бойцов союзных войск.
  
   27 марта во время боя с частями Махно (тогда бригада Красной Армии) за Мариуполь военно-морские силы Антанты, стоявшие на рейде Мариуполя, вмешались в военные действия. Французские миноносцы "Гуссар", "Энсень Энри" и канонерская лодка "Ла Скарп" обстреляли наступавших махновцев. Для защиты порта Мариуполь и охраны складов французы высадили небольшой десант. Однако 29 марта был подписан договор с махновской делегацией, устанавливающий однодневное перемирие для эвакуации порта. За этот день французские корабли вывезли из порта Мариуполь несколько недостроенных судов, ценности и беженцев.
   Большим просчетом командования Антанты было то, что оно не разрешало белым добровольцам Одесского района формировать свои новые части в Николаеве и Херсоне. Командование Антанты, проводя переговоры с Директорией УНР, признало район Николаева - Херсона частью УНР, временно переданной под контроль французского командования. Белые не могли формировать там отряды без согласия Директории. Но понятно, что такого согласия они бы никогда не дождались...
   3 апреля 1919 года генерал д'Ансельм объявил об эвакуации сил Антанты из Одессы в течение 48 часов. Это было внезапное, неожиданное бегство. Ведь еще несколько дней назад союзнические войска, удерживая фронт, бились с григорьевцами на подступах к Одессе. Известие об эвакуации вызвало восстание на рабочих окраинах - на Молдаванке, Пересыпи. Забастовка рабочих и судовых команд, покинувших пароходы, сорвала вывоз интервентами материальных ценностей из Одессы. 5 апреля французское командование передало власть советским и общественным деятелям и освободило политических заключенных, а 6 апреля в город вошли войска Григорьева.
   Долгое время причина такого предательства французов оставалась загадкой для всех, и лишь теперь документально подтверждено, что Одесса была не просто предана, а в буквальном смысле продана. Взятку начальнику штаба французских войск вручил агент ВЧК Де Лафар ("Сумма есть сумма" - написано в его донесении начальству). Интересно, что тем полковником был уроженец Одессы Анри Фрейденберг, с конца XIX века состоявший на службе в армии Франции. По свидетельству очевидцев, он занимался политической работой, которая "поразительно совпадала с работой большевистских и немецких агентов" и именно он, а не генерал д`Ансельм, был подлинным командующим союзными войсками в Одессе.
   Полковник проводил политику, направленную против Добровольческой армии. В частности, он запретил проводить её представителям мобилизацию, создавать отдельные воинские команды, а разрешил формировать только "бригады-микст", состоящие из французских офицеров и русских рядовых, что командованием Добровольческой армии было категорически отвергнуто. Он вступил в переговоры с властями УНР (с атаманом Змиевым) с целью передачи Одессы петлюровцам, которые не были доведены до конца, так как Киев был занят большевиками, и власть Петлюры пала. Сформировал полковник Фрейденберг в Одессе и не признанное Деникиным "областное правительство".
   Анри Фрейденберг, согласно донесению Де Лафара в Петроград, был влюблён в Веру Холодную - симпатизировавшую большевикам знаменитую русскую киноактрису, с которой неоднократно встречался. Их отдельные кабинеты в "Доме артистов" в Одессе находились рядом. Белая одесская газета "Вечерний час" писала тогда о "чарующей, обаятельной королеве экрана" Вере Холодной, "украшавшей одну из лож театра-кабаре в одесском "Доме артиста"... "прекрасной совратительнице... загипнотизировавшей того, в руках которого была власть и сила". И в результате чего западные союзники так спешно эвакуировались из Одессы.
   После эвакуации - в оккупированном Антантой Константинополе - полковник
   А.Фрейденберг сразу же вышел в отставку и открыл свой банк. Надо полагать, на деньги большевиков!.. Позднее французские власти признали его невиновным в сдаче Одессы, и он был возвращен на военную службу, уже в чине генерала...
  

***

  
   Во второй половине лета 1919 года положение советской власти в Европейской России чрезвычайно усложнилось. Деникин начал поход на Москву. В Северо-Западной области генерал Юденич начал получать материальную помощь от Великобритании и финансовую от Российского правительства и развернул подготовку наступления на Петроград. На западе польские войска громили советский Западный фронт. По всей стране происходили антисоветские выступления недовольных продразвёрсткой крестьян.
   Положение Одессы, как самой крайней юго-западной точки советской власти, было крайне уязвивым. С моря её блокировали военно-морские силы Антанты. С суши в любой момент отрезать от центра могли и петлюровцы, и деникинцы, и махновцы, и восставшие крестьяне пригородных сёл. "Красная" Одесса того времени, по выражению одного из руководителей "комитета обороны" города И. Клименко, "всё время жила на положении эвакуации".
   18 июля белые выбили красных из Николаева. Защищавшая его 58-я дивизия РККА в панике бежала, частью на территории, контролируемые махновцами, частью - в сторону Одессы. Над большевиками нависла непосредственная угроза потери города. В середине лета в городе начались эпидемии тифа и холеры, принявшие чрезвычайно острый характер. А в Севастополе полным ходом шла подготовка десантной операции в районе Одессы. Привлекавшаяся к ней эскадра имела в своем составе крейсер "Кагул", два эсминца - "Живой" и "Поспешный", транспорт "Маргарита", тральщики "Адольф" и "Роза", буксир Доброволец" и полдюжины катеров и барж. 22 августа к русской эскадре присоединилась вспомогательная эскадра Королевского флота Великобритании в составе крейсера "Карадок", четырех миноносцев и двух гидроаэропланных маток. Руководил всей операцией командир "Кагула" капитан 1-го ранга Остелецкий.
   По сигналу десанта в Одессе готовились поднять антибольшевистское восстание офицерские организации - полковника А.П. Саблина, поручика А.П. Маркова и другие. В конце июля 1919 года в сёлах вокруг Одессы вспыхнуло мощное крестьянское восстание, причиной которого послужили стопроцентная продразвёрстка и поголовная мобилизация в Красную армию всего мужского населения от 18 до 45 лет. Лидеры восставших связались с командованием Добровольческой армии, прося о помощи. Командование ВСЮР, желая воспользоваться моментом, попыталось как можно скорее провести десантную операцию, надеясь опереться на силы восставших.
   Белый Крым, будучи сам только что очищен от советских войск, испытывал острую нехватку людских ресурсов. Ввиду их скудости командование ВСЮР не могло выделить для проведения операции достаточные сухопутные части. Было решено использовать недавно сформированный в Севастополе "Сводно-драгунский конный полк". В него вошёл личный состав Крымского конного полка (4 эскадрона) и присоединённые к нему два эскадрона 3-го драгунского Новороссийского полка и один эскадрон уланского Петроградского полка.
   В сводном соединении под командованием полковника Мирза-Туган-Барановского были только что призванные новобранцы, которые составили 2/3 от общей численности. Ни одного пленного красноармейца в полку не было, а только что мобилизованный контингент - учащаяся молодёжь, русские хуторяне, немцы-колонисты, крымские татары - хоть и был благонадёжен, но не обучен и не обстрелян. Поэтому полк не мог считаться надёжной частью, что обусловило осторожность, с которой его применяло командование десантной операции.
   Эскадра вышла из Севастополя 20 августа. В целях сохранения задач операции в тайне, по выходу из Севастополя эскадре не было дано никакого иного приказа, кроме как прибыть в район Сухого лимана, в 15-ти милях южнее мыса Большой Фонтан. Вечером следующего дня к эскадре присоединились миноносцы "Поспешный" и "Живой". На последнем был доставлен командиру крейсера "Кагул" секретный пакет с приказом высадить десант на косу Сухого лимана, закрепиться на плацдарме Сухой лиман - Большой Фонтан и овладеть городом Одесса. Несмотря на плохое соблюдение военной тайны в белом Крыму, выбранное командованием ВСЮР место десантирования стало неожиданным для большевиков, которые полагали, что белые попытаются осуществить высадку где-то на побережье между Одессой и Николаевым и там расположили значительные силы противодействия. В районе Сухого лимана красных частей не было.
  
   Командующий операцией каперанг Остелецкий приказал расположить суда и корабли эскадры вне видимости с берега и, ввиду недостаточного времени для организации высадки десанта до рассвета следующего дня, назначил начало операции на сутки позже - на вечер 22 августа. В полдень того же дня к эскадре флота Юга России присоединилась вспомогательная эскадра Королевского флота Великобритании.
   "Совет обороны" Одессы также готовился к отражению десанта, зная о приготовлениях белых. А.И. Деникин вспоминал, что накануне отправки десанта из одесского отделения "Азбуки" пришло следующее сообщение: "22 июля в Одессе получены от советского агента, работавшего в штабе генерала Деникина, сведения о том, что ... в Новороссийске будет посажен десант из 30 транспортов. Десант сопровождают английский дредноут и несколько крейсеров и миноносцев...". По всему побережью были установлены посты наблюдения за морем и мобильные береговые батареи, на вооружении которых стояла разнообразная полевая артиллерия.
   Готовилось к захвату города и белогвардейское подполье. Члены подпольной офицерской организации Александра Саблина - младшего из трех братьев, разбитые на десятки, каждой из которой поручался отдельный сектор города, должны были портить городские средства связи и вооружение, отправляемое на фронт. Командующий красным Черноморским флотом - военспец и бывший каперанг А.Шейковский, будучи на самом деле сторонником добровольцев, еще до своего увольнения с должности в конце июля 1919 года, успел укомплектовать береговые батареи в районе Одессы членами офицерских организаций - в результате батареи переходили на сторону белых, не сделав ни единого выстрела. Командование ВСЮР располагало точными и свежими данными о количестве красных войск и их дислокации, а также обо всём происходящем в городе, от подполья.
   Однако, первоначальным планам командования ВСЮР - проведении совместных действий десанта и восставших крестьян - не суждено было сбыться: собрав все имеющиеся в его распоряжении силы, "совет обороны" сумел победить восстание, утопив его в крови. Уже к 16 августа восстание было, в основном, подавлено, остались лишь незначительные очаги сопротивления. Более того, Одесской ГубЧК удалось выйти на след офицерских организаций в городе и в канун высадки десанта арестовать их руководителей - полковника Саблина, поручиков Маркова, Челакаева, Накашидзе.
   В таких обстоятельствах десанту Остелецкого ничто не предвещало успеха.Во второй половине дня 22 августа с британских гидроаэропланных маток на разведку побережья в районе Сухого лимана вылетели два гидроплана. В районе Александровки располагалась красная военная часть. Красноармейцы начали обстреливать летательные аппараты, в результате чего им удалось ранить одного летчика, и он был вынужден совершить посадку на берегу. Гидроплан был захвачен красными, а пилота и второго члена экипажа - наблюдателя - увезли в Одессу на автомобиле.
   Около 3-х часов утра на тральщик "Роза" началась посадка головного отряда десанта. Тральщик отшвартовался от транспорта под бодрое пение "десантников", выстроившихся по его бортам. В 5 часов утра 23 августа головной отряд Сводно-драгунского полка в 250 - 300 человек десантировался на косу Сухого лимана. Последующие партии по 35 - 40 человек высаживались баржами. Из-за бурного моря не удалось перевести лошадей с "Маргариты" на средства десантирования, полк высадился в пешем строю. Лошадей удалось "десантировать" только для ординарцев, которые осуществляли связь между наступающими колоннами и пунктами наблюдения на берегу, которые в свою очередь обменивались информацией с эскадрой, для чего на берег с борта "Кагула" были высажены сигнальщики. Связь была налажена великолепно, что сыграло выдающуюся роль в успехе десанта.
   Высадка прошла бесшумно, советских войск на берегу не было. Передовой отряд на подводах начал продвигаться вдоль берега в сторону Одессы, занимая по плану операции плацдарм для обеспечения высадки основных сил. Но, не встречая никаких красных частей, к 8 утра он достиг Дачи Ковалевского, где обнаружил береговую батарею из 2 гаубиц. Расчёты батареи тут же перешли на сторону белых, а командир батареи сообщил, что он и его команда давно ожидают деникинцев и просят зачислить их в Белую армию. Батарея тут же была присоединена к передовому отряду.
   Главные силы десанта высадились рядом с немецкой колонией Люстдорф, где местные жители очень тепло встретили бойцов и все были хорошо накормлены обильным завтраком. Колонисты рассказали, что красных частей нет вплоть до самой Одессы, а в противоположном направлении, в районе Александровки, имеется красноармейская часть, охраняющая склады мануфактуры, численностью примерно в 100 бойцов (та, что обстреляла и подбила один из британских гидропланов).
   Командир головного отряда по собственной инициативе, ввиду отсутствия всякого противодействия со стороны красных, принял решение продвигаться дальше и дошёл до линии Аркадия - Малый Фонтан - село Татарка, где и занял оборону. По пути были захвачены наблюдательный пункт с исправными прожекторами на мысе Большой Фонтан и брошенная полевая кухня в Аркадии с готовым обедом, там же на сторону десанта в полном составе перешли пост пограничной стражи и ещё одна тяжёлая береговая батарея.
  
   Когда высадка всех сил десанта на берег завершилась, полк разбился на колонны и начал наступление на город в следующем порядке:
   - 1-я колонна Петроградского эскадрона ротмистра Рубцова продвигалась по побережью через Аркадию, Французский бульвар, Ланжерон и далее к центру города;
   - 2-я колонна 2-го эскадрона ротмистра Лесеневича - по линии трамвая через Большой Фонтан к Главному ж.д. вокзалу;
   - в направлении главного удара две колонны - 3-я и 4-я - полковника Зотова и штабс-ромистра Глазера под общим командованием самого Мирза-Туган-Барановского к главной тюрьме на Люстдорфской дороге. Из тюрьмы были выпущены все узники, посаженные большевиками по классовым мотивам. Среди прочих был освобождён генерал Безрадецкий - бывший командир 15-й пехотной дивизии, старик с седой бородой;
   - 5-я колонна из 1-го эскадрона ротмистра Юрицына направлялась на товарную станцию;
   - 5-й Новороссийский эскадрон ротмистра Ляшкова следовал за центральным отрядом в резерве, на расстоянии 400 шагов;
   - 6-й Новороссийский эскадрон ротмистра Аладьина остался на месте высадки для прикрытия путей отхода и Овидиопольского направления.
   Каждой колонне были выданы планы города, разбитые на пронумерованные квадраты. Такие же карты были на кораблях эскадры. Когда была необходима помощь эскадры - ординарцы скакали на пункт связи на берегу и сообщали, по какому квадрату необходимо вести огонь корабельной артиллерии. Русский крейсер "Кагул" и английский "Каррадок" следовали вдоль побережья совместно с продвижением десанта и открывали огонь по квадратам "вслепую" по запросам десанта.
   К полудню, узнав о десанте, город покинули все высшие красные командиры - Ян Гамарник, Борис Краевский и Иона Якир, заявив, что они "направляются на фронт в районе Вознесенска". Из-за бегства всего командования некому было объявить эвакуацию города, что привело к тому, что многие видные деятели советского режима попали в руки восставших. К 3 часам дня поступили сведения, что в районе Сергеевского артиллерийского училища и в Лагерном месте (месте лагерного сбора кадетского, юнкерского и артиллерийского училищ) скапливаются силы красных - до 600 человек при шести гаубицах и одном броневике. Эта информация была передана на корабли. Крейсеры "Кагул" и "Карадок" немедленно открыли огонь по местам скопления красноармейских частей и добились ряда удачных накрытий целей, что привело к панике у красных.
   Около 17 часов на пересечении дороги из Молдаванки на Аркадию с линией трамвая было замечено новое скопление сил красных (415-й и 416-й полки), в количестве до 800 человек, готовившихся к атаке на авангард десанта, но которое также в короткое время было рассеяно метким огнём корабельной артиллерии. Затем передовой отряд возобновил своё продвижение в сторону Одессы и дошёл до железнодорожных путей, огибающих город и, ввиду наступающей темноты, остановился на ночлег. Тем временем, согласно договоренности с офицерским подпольем, тяжелая батарея в Аркадии, перешедшая на сторону ВСЮР, сделала три выстрела в сторону Одессы, что являлось сигналом к началу восстания. Тут же по всему городу поднялась ружейная стрельба.
   В 20 часов 25 минут офицер на мотоцикле привёз из города последние данные: в районе железнодорожного вокзала идёт беспорядочная погрузка в вагоны, скопилось до двух тысяч красноармейцев и советских работников, которые пытаются эвакуироваться, а вся восточная часть города (от порта до улицы Пушкинской) уже находится в руках восставших. Корабельная артиллерия немедленно открыла огонь по станции, повредив железнодорожные пути, уничтожив подвижной состав и рассеяв красноармейские части. После этого с вокзала не ушёл ни один состав, а при обстреле вокзала сгорел вагон, в котором эвакуировался архив Одесской ЧК.
   С наступлением ночи десант никаких военных действий не предпринимал и оставался на занятых с вечера позициях, а тем временем Одессу занимали подпольные офицерские организации. Восстание в городе началось по условному сигналу, а особую роль сыграла грузинская сотня под командованием бывших офицеров Русской императорской армии - ротмистра Ассабалова и поручика Габахадзе. Эта "летучая" сотня состояла при Особом отделе. По сигналу о начале восстания её члены захватили здание ОдГубЧК и освободили заключённых руководителей восстания, арестованных накануне. Восставшие вытеснили красные части из района порта и начали продвигаться по улицам Маразлиевской и Канатной в сторону железнодорожного вокзала, очищая от красных квартал за кварталом. В самом начале восстания были захвачены штаб совета обороны и штаб военного округа, причём многие красные руководители арестованы.
   К 23 часам вся восточная часть города - район, где проживали зажиточные сословия - была под контролем восставших, которые продолжили очищать город от разбегающихся красных, продвигаясь в рабочие районы - Молдаванка, Слободка, Пересыпь. К 8 утра 24 августа весь город перешёл под контроль восставших белогвардейцев. Полковник Александр Саблин объявил себя "Командующим силами Одессы". Были захвачены богатые трофеи - три артиллерийские батареи с полными боекомплектами, полевые кухни с готовыми обедами, склады с военным имуществом.
  
   24 августа боевых действий стороны не вели. Быстро перебрасывать подкрепления красные могли только железной дорогой, поэтому было решено пресечь такую возможность, разместив воинские заслоны на железнодорожных подъездах к городу. Десантный отряд, разделившись на две колонны, начал движение через город с его южной окраины, где он ночевал, для занятия северо-восточной и северо-западной окраин (жд. станций в районах Слободки и Молдаванки). Местные офицеры из подпольных организаций присоединились к отрядам и показывали дорогу в незнакомом городе.
   Утром этого же дня к Туган-Мирзе-Барановскому явился генерал-лейтенант Розеншильд фон Паулин, находившийся в Одессе и доложил, что им уже сформирован офицерский батальон, который может немедленно приступать к боевым действиям. Батальон действительно тут же присоединился к 1-му эскадрону ротмистра Юрицына и проследовал на позиции по защите города от красных. Также одесским офицерам-подпольщикам удалось сформировать при большевиках Конный дивизион, который утром 24 августа в полном составе перешёл на сторону деникинцев. Однако в Добровольческую армию члены этого дивизиона отказались записываться, передав уланам только своих лошадей. Благодаря этому дару Петроградский эскадрон входил в Одессу в конном строю.
   Заняв позиции на железнодорожных станциях к северу от Одессы, Сводно-драгунский полк должен был отразить возможную попытку красных вернуться в город.
   Утром 25 августа со стороны станции Раздельная к Одессе начал подходить красный бронепоезд и эшелон с пехотой. Дойдя до участка 14 - 16 версты бронепоезд открыл артиллерийский огонь по городу, а его ремонтная команда приступила к ремонту поврежденного железнодорожного полотна. Красная пехота начала высадку из вагонов.
   Но корабельная артиллерия сработала чётко и в этот раз - её огнём бронепоезд был уничтожен, а железнодорожное полотно было настолько испорчено, что о его быстрой починке, да еще и в боевых условиях, уже не могло быть и речи. Больше красные попыток вернуться в Одессу не предпринимали, а продолжили отступление на север.
   Одесситы восторженно отнеслись к своим освободителям. В гостинице "Лондонская" был устроен банкет, на который были приглашены все офицеры. Правление Яхт-клуба записало всех офицеров в действительные члены клуба. Главнокомандующий ВСЮР Деникин прислал полковнику Туган-Мирзе-Барановскому поздравительную телеграмму, в которой благодарил его за блестяще проведённую операцию, а чинов полка - за проявленую храбрость и энергию.
   30 августа, в день прибытия в город командующего войсками Новороссийской области ВСЮР генерала Шиллинга, был проведён благодарственный молебен в кафедральном соборе, а после молебна состоялся парад. В нём участвовали моряки крейсера "Кагул" со своим оркестром, затем весь Сводно-драгунский полк. В награду за взятие Одессы каждому эскадрону было пожаловано по два Георгиевских креста. Все три батареи, которые были взяты на побережье, в параде не участвовали, но были приняты в Добровольческую армию.
   16 сентября с Одессы было снято осадное положение. В город можно было приехать и выехать из него без специальных пропусков. Была снята морская блокада, благодаря чему начал работать морской порт, и возобновился нормальный товарообмен. Городская Дума приняла решение о проведении новых выборов в гласные Думы. Датой проведения было назначено 14 декабря 1919 г., а подготовка к выборам началась незамедлительно.
   Эта десантная операция белых, неожиданно для ее организаторов, увенчалась блестящим успехом. Всего лишь 800 плохо обученных и не проверенных в бою солдат Сводно-драгунского полка смогли за одни сутки захватить город с полумиллионным населением, обороняемый противником, превосходящим их десятикратно. Это могло произойти вследствие ряда причин. Большевистская власть была ненавистна местным жителям, она не смогла найти поддержки в различных социальных группах. Большевики во всех видели своих врагов, а жители Одессы и крестьяне пригородных сёл отвечали им тем же - поднимали восстания, портили военное имущество, воинские части разбегались или переходили на сторону противника.
   Огромную роль в успехе операции сыграл Белый флот. Огонь орудий его главного калибра уничтожал все очаги сопротивления. Крейсер "Кагул" по количеству выпущенных снарядов и по их массе превзошёл в этом отношении все остальные корабли, участвовавшие в операции. Еще большую роль сыграло белогвардейское подполье, которое не только снабжало командование ВСЮР всей необходимой информацией на стадии подготовки, но и фактически самостоятельно очистило Одессу от большевиков в ходе операции. Сыграл свою роль и выбор места операции - он оказался совершенно неожиданным для большевиков. Потеряв Одессу, большевики были вынуждены оставить весь юго-запад Украины.
  

***

  
   Успешно начавшееся в июле 1919 г. наступление белогвардейской армии генерала Деникина на Москву к осени притормозило, а к началу октября и вовсе выдохлось. С 11 октября началось уже контрнаступление войск Южного фронта Красной Армии, приведшее в течение месяца к поражению деникинцев под Воронежем и Курском. Во второй половине ноября было развернуто наступление Южного и Юго-Восточного фронтов, в ходе которого советские войска расчленили деникинскую армию на две группировки. Одна из них отходила на Одессу и Крым, а главные силы - на Ростов и Новочеркасск. В Ростово-Новочеркасской операции 3-10 января 1920 г. были разгромлены белогвардейские Добровольческая и Донская армии. Не менее активно шло наступление Красной Армии и к побережью северо-западной части Черного моря.
   Стараясь не оставить наступающим красным частям строящиеся корабли, из которых они смогли бы сформировать свои морские силы, командование белых принимало все возможные меры. В начале января 1920 г. командир Николаевского военного порта контр-адмирал М.М. Римский-Корсаков, воспользовавшись присланным из Одессы ледоколом и буксирами, вывел в Одессу недостроенные крейсер "Адмирал Нахимов", эсминцы "Цериго" и "Занте", подлодки "Лебедь" и "Пеликан", 2 десантных судна и большие транспорты "Дон" и "Баку".
   В Николаеве оставались лишь три недостроенных десантных судна типа "Эльпидифор" и несколько недостроенных катеров. Во время бегства из Николаева интервенты и белогвардейцы не успели уничтожить корпуса и механизмы подлодок. На заводе "Руссуд" сохранились две подлодки - АГ-23 стояла на стапеле почти в полной готовности, а АГ-24 находилась в сборке. Детали еще двух подлодок продолжали лежать в ящиках нераспакованными. Здесь же стояла и "Нерпа", прибывшая на капитальный ремонт.
   Когда Красная армия вышла к побережью Азова и овладела Ростовом-на-Дону, Белые армии были окончательно рассечены на две части. Причём войска Киевской и Новороссийской областей, недавно объединенные под командованием генерала Шиллинга, оказались отрезанными от основных баз и центрального командования. Имеющимися в наличии частями было невозможно удерживать Крым и Новороссию одновременно. Приоритет был отдан Крыму, и Новороссией было решено снова пожертвовать.
   Это вызвало негативное отношение в союзных миссиях: представители Франции Манжен и Великобритании Хольмэн убеждали Главкома ВСЮР обязательно удерживать Одесский район, доказывая, что в противном случае союзные правительства сочтут, что война проиграна и могут прекратить всяческое снабжение армий Юга России. Причём для организации и усиления обороны района англичане обязались поставить в Одессу материальные припасы в необходимом количестве и предоставить, в случае необходимости, силу английской корабельной артиллерии для поддержки белых войск.
   Под влиянием этих факторов - скорее политического свойства, чем военного - Главнокомандующий ВСЮР Деникин дал 18 декабря года приказ Шиллингу удерживать и Крым, и Одессу. А 22 декабря он направил союзникам телеграмму, где сказано "...для обеспечения операции и морального спокойствия войск и, главное, на случай неудачи необходимо: 1) обеспечение эвакуации Одессы союзным флотом и транспортом; 2) право вывоза семейств и лиц, оставление которых грозило им опасностью; 3) право прохода в Румынию войск, подвижных составов и технических средств".
   Задача, поставленная перед Шиллингом, была невыполнимой для имеющихся войск (обещанная материальная помощь от англичан в необходимых количествах так и не прибыла, бо?льшая часть войск перешла в Крым - в Одесском районе оставались только войска бывшей Киевской области и немногочисленные части УГА) - главным образом из-за их морального состояния. Неудачи главного театра военных действий и опасения провала морской эвакуации подавляли способность войск к сопротивлению. В отступающих войсках свирепствовала эпидемия тифа, превосходящая по своим пагубным последствиям боевые действия. Так, войска галичан практически полностью утратили боеспособность из-за эпидемии.
   Уже тогда генерал Шиллинг указывал Ставке, что полная эвакуация морем может оказаться невыполнимой даже с помощью флота союзников, и поэтому просил получить при посредничестве Держав Согласия румынское разрешение на пропуск части войск и беженцев в Бессарабию. Одновременно с этими сообщениями о потенциальных угрозах, его доклады о текущей обстановке, вопреки реальному положению дел, носили вполне оптимистичный характер - он сообщал, что военные действия в Новороссии вполне успешны и Одессе в ближайшем будущем ничто не угрожает.
   Связь между Одессой и Ставкой в Екатеринодаре не была постоянной, поэтому Деникину приходилось полагаться на оптимистические донесения Шиллинга. При этом возможность начать предварительную эвакуацию Одессы осложнялась шатким положением Белого Крыма. Принимая во внимание заверения генерала Шиллинга о твёрдом положении Одессы, захват Красной армией Крыма казался более вероятным. Английское командование также считало угрозу захвата Крыма вполне реальной и на случай эвакуации держало там два-три транспорта и военные корабли.
   Этими же соображениями руководствовался и командующий флотом белых вице-адмирал Ненюков. К тому же выход Красной армии в первых числах января к берегам Азовского моря заставил его срочно заняться эвакуацией Мариуполя, Херсона, Николаева и других портов, для чего были задействованы все имеющиеся в наличие корабли, ледоколы и запасы угля. Генерал Деникин, однако, позднее охарактеризовал такое поведение своих военных моряков как "саботирование одесской эвакуции".
  
   Для организации обороны города в начале декабря 1919 г. приказом генерала Шиллинга была учреждена должность Начальника обороны Одесского района и назначен на неё генерал-майор граф Игнатьев, бывший командир Лейб-гвардии Преображенского полка. Ему подчинялись все местные отряды "самообороны" и добровольческие отряды, а также поручалось создать линию фортификационных укреплений, опоясывающих город. За полтора месяца дело возведения этих укреплений не продвинулось ни на шаг - были утверждены планы и подрядчики, последние получили гигантские авансы на возведение укреплений, но всё осталось только на бумаге.
   В создаваемые отряды записывались в основном те, кто хотел уклониться от настоящего призыва в армию Юга России или жулики, которые, встав на учёт и получив тёплое обмундирование, сапоги, денежное довольствие, сразу же направлялись на базар, продавали всё полученное имущество и шли записываться в следующий отряд. Таким образом, в Одессе номинально числилось несколько "добровольческих полков", на деле же состоявших только лишь из 5 - 6 человек штабных работников.
   Во второй половине декабря из Одессы в Варну были эвакуированы семьи высших лиц Новороссийской области, что вызвало тревогу у простых одесситов. Командующий войсками Новороссийской области Шилинг в начале января 1920 г. пытался на местном уровне добиться от английских представителей подтверждения всего того, что было ранее обещано начальниками союзных миссий главнокомандованию ВСЮР, на случай эвакуации Одессы. 8 января от местного представителя английского командования был получен ответ, который являлся копией телеграммы, полученной им из Константинополя: "Британские власти охотно помогут по мере своих сил, но сомневаются в возможности падения Одессы. Это совершенно невероятный случай... и что для эвакуации 30 000 человек (как того запрашивал Шиллинг) транспортов всё равно нет, а если бы и были, то нет стран, которые были бы согласны принять такое количество беженцев".
   В деле привлечения к обороне многочисленных добровольческих отрядов, создаваемых в то время в Одессе, особых успехов также не было. Штаб самообороны немцев-колонистов, справедливо считавшихся дисциплинированной и морально твёрдой силой, конфликтовал со Штабом обороны. Немцы-колонисты желали защищать только свои собственные колонии, отказываясь выходить на назначенные им позиции под Вознесенском и Николаевом, и после этого были объявлены "ненадёжным элементом", а их снабжение и вооружение было прекращено.
   В связи с новой директивой Ставки генерал Шиллинг приказал группе войск генерала Слащева, ведшей до того времени борьбу с махновцами в районе Екатеринослава, прикрыть Крым и Северную Таврию. А правофланговому 2-му корпусу - в районе Кривого Рога - было указано базироваться на Северную Таврию, что предопределяло его отход в сторону Крыма. Главным силам генерала Бредова предписывалось отходить постепенно к нижнему Днепру и Бугу и прикрыть непосредственно Одессу.
   Между тем 13-я советская армия, ввиду отхода частей генерала Слащева, начала продвигаться вдоль левого берега Днепра. И для прикрытия Херсона явилась потребность оборонять этот район не только с севера, но и с востока 2-м корпусом, перенеся его базирование на Одессу. Изменение первоначального плана выдвигало вопрос об эвакуации в случае неудачи через Одессу всех находившихся в Новороссии войск, большого числа гражданских лиц и огромных складов военного имущества. В своих донесениях в Ставку генерал Шиллинг указывал, что полная эвакуация морем может оказаться невыполнимой даже при содействии союзников, и поэтому просил получить через них разрешение на пропуск войск и беженцев в Бессарабию.
   4 января 1920 г. генерал Деникин обратился к начальникам союзных миссий с просьбой о содействии в этом вопросе. После переговоров, происходивших в Константинополе между представителем Главкома генералом Лукомским и английским командованием, последнее обещало обеспечить эвакуацию морем раненых, больных и семейств офицеров. Остальных беженцев оно предлагало направить в Одессу. Это мнение основывалось, во-первых, на здравых стратегических соображениях, которыми, казалось бы, должно было руководиться командование Красной армии, и, во-вторых, на малочисленности войск генерала Слащева, отходивших к Крымским перешейкам.
   Выход Красной армии в первых числах января к берегам Азовского моря заставил командующего флотом вице-адмирала Ненюкова озаботиться эвакуацией Мариуполя и других портов. Для этого в Азовское море были посланы все наличные ледоколы и несколько пароходов. 7 января был отдан приказ об образовании под командой кавторанга Машукова "Отряда судов Азовского моря", в состав которого вошли ледоколы и канонерские лодки. С 12 января и до самой эвакуации Крыма корабли этого отряда оказывали сильную огневую поддержку сухопутным войскам, и можно утверждать, что только благодаря артиллерийскому огню кораблей и судовым десантам, а также действовавшему с другой стороны, у Ишуни, дивизиону вооруженных барж, войска генерала Слащева смогли удержаться на перешейках.
   В это время флот терпел большой недостаток во всякого рода снабжении и питании. Запасов угля в Севастополе не было, и его скудные остатки выдавались лишь на корабли, находившиеся в операции. Так, флагманский крейсер "Генерал Корнилов" (бывший "Кагул") для экономии угля прекратил пары и, несмотря на морозы, стоял без отопления и освещался керосиновыми лампами. Сам флот был весьма немногочислен: не считая действовавших у перешейков канонерских лодок и ледоколов, фактически были боеспособными в январе 1920 года лишь один крейсер, три вспомогательных крейсера, пять миноносцев и две-три подводные лодки. Из этого числа один вспомогательный крейсер и часть миноносцев для устрашения грузин и для борьбы с "зелеными" находились постоянно у кавказских берегов. Накануне падения Одессы, по распоряжению высшего командования, "Генерал Корнилов" под флагом произведенного в контр-адмиралы Остелецкого был послан в Новороссийск, и это ясно указывает на то, что в Екатеринодаре не отдавали себе отчета в серьезности положения в Одессе. Все эти обстоятельства лишали флот возможности оказать Одессе существенную помощь.
  

***

  
   Между тем в Новороссии события стремительно развивались: 23 января советская 41-я стрелковая дивизия и приданная ей кавалерийская бригада Котовского начали наступление по правому берегу Днепра в направлении на Николаев, на фронт 2-го корпуса Добровольческой армии генерала Промтова, усиленного частью Одесского гарнизона. Сильно поредевшие от потерь в предыдущих боях и от сыпного тифа, а также из-за массовой сдачи в плен солдат Одесского полка, добровольческие части не выдержали натиска и начали отходить к реке Южный Буг, на северном берегу которого расположена судостроительная база Черноморского флота Николаев.
   Последним ушел из Херсона "особый отряд обороны Днепро-Бугского лимана" под командой каперанга Собецкого, состоявший из двух азовских паровых шхун, вооруженной баржи и других мелких судов. На замерзшем Днепре отряд был принужден оставить вооруженный колесный пароход "Корсунь" и три катера. В пути суда были несколько раз обстреляны с берега пулеметным огнем. Преодолев лед, отряд с целью оказать поддержку своей артиллерией войскам, оборонявшим Ишуньскую позицию, направился в Каркинитский залив. 25 января две плавучие батареи своей 6-дюймовой артиллерией содействовали успешной контратаке добровольцев.
   29 января 1920 г. красные заняли Херсон и на следующий день - Николаев. В связи с положением, создавшимся на фронте, стало очевидно, что продолжительная оборона Одессы больше невозможна. 31 января генерал Шиллинг послал генералу Деникину телеграмму с изложением обстановки, а на следующий день уведомил о том же начальника английской миссии. Для ускорения получения помощи из Крыма генерал Шиллинг отправил в Крым своего начальника штаба генерала Чернавина, который вечером 31 января на эскадренном миноносце "Жаркий" отбыл в Севастополь. Лишь после его доклада командующему флотом Ненюкову последний уяснил себе истинное положение в Одессе и неизбежность ее эвакуации.
   Вместе с генералом Чернавиным адмирал Ненюков посетил старшего английского морского начальника в Крыму, командира линейного корабля "Мальборо", который обещал немедленно направить в Одессу два транспорта и пароход с углем. Но, опасаясь все же за судьбу Крыма, англичанин обусловил дальнейшую посылку четырех пароходов и крейсера тем, что генерал Слащев даст ему заверение о прочности положения на перешейках. В ночь на 3 февраля в Джанкое состоялось совещание, на котором генерал Слащев дал просимое заверение. В этот же день из Севастополя вышли приспособленные для перевозки войск английские транспорты "Рио-Прадо" и "Рио-Негро" и распоряжением английского командования в Одессу был послан пароход с углем и крейсер "Кардифф".
   Другие корабли должны были следовать в течение ближайших нескольких дней. Со своей стороны адмирал Ненюков отправил для эвакуации сыпнотифозных больных пароход "Св. Николай" и на следующий день - транспорт "Николай". Воспользовавшись предоставленными командиром "Мальборо" с пришедшего в Севастополь угольщика 2000 тонн угля, адмирал Ненюков приказал вспомогательному крейсеру "Цесаревич Георгий", миноносцу "Жаркий" и транспортам готовиться к походу в Одессу.
   Но события на фронте развивались быстрым темпом. Деморализованный поражением 2-й корпус не смог удержаться на линии реки Южный Буг и стал отходить к Одессе. Считая, что его эвакуация через Одессу морем невозможна, генерал Шиллинг приказал генералу Промтову отходить, минуя Одессу, к Днестровскому лиману с целью переправиться в Румынию. Находившиеся гораздо дальше к северу главные силы армии под командованием генерала Бредова оказались отрезанными от Одессы и получили приказ сосредоточиться у Тирасполя и отступать в Румынию. Но румыны отказались впустить белые войска на свою территорию, следствием чего явился 13-дневный поход частей генерала Бредова - до соединения их с поляками.
   Вследствие отхода остатков 2-го корпуса на запад между наступавшими со стороны Николаева красными и Одессой не оказалось больше никаких войск. 3 февраля выделенный из советской 41-й стрелковой дивизии отряд занял приморскую крепость Очаков, запиравшую Днепро-Бугский лиман, а главные силы дивизии двинулись прямо на Одессу. 4 февраля генерал Шиллинг опубликовал приказ об эвакуации. Но время для ее планомерной организации, для погрузки десятков тысяч людей и огромных военных запасов было безвозвратно упущено. В Одессе имелось управление военного порта под начальством капитана 1 ранга Дмитриева, который, основываясь на словах генерала Шиллинга и на публикуемых комендантом города полковником Стесселем успокоительных приказах, не проявил инициативы и не принял предварительных мер по организации эвакуации.
   Находившиеся в порту частновладельческие пароходы не были им мобилизованы, и многие портовые буксиры не имели военных командиров. Вместе с тем в Одессе состояло на учете достаточное число морских офицеров, не считая даже личного состава эвакуированного в Одессу управления Николаевского военного порта, который тоже не был использован. После ухода "Жаркого", кроме посыльного судна "Летчик" в Одессе не было русских военных кораблей. Однако, ошвартовавшись кормой к оконечности Платоновского мола, стоял английский крейсер "Серес" и два больших миноносца, а на внешнем рейде отдал якорь дредноут "Аякс" и пришедший затем крейсер "Кардифф".
  
   С утра 5 февраля весь порт пришел в движение, но командование, поставленное более или менее неожиданно перед огромной задачей, не приняло достаточно энергичных мер для упорядочения эвакуации. Пароходы грузили без всякого плана - то, что было вблизи их стоянки, или же имущество и снаряжение, которое доставлялось к их борту по инициативе начальников частей. В первый день эвакуации, еще не веря, очевидно, в близкую опасность, сравнительно малое число людей спускалось к молам. В конце дня линейный корабль "Аякс" обстрелял из башенных своих орудий места предполагаемого скопления красных войск северо-восточнее Одессы. С наступлением темноты в самом городе здесь и там возникала ружейная перестрелка между белыми войсками и начавшими проявлять активность местными большевиками.
   К утру 6 февраля доносившаяся с севера артиллерийская стрельба, которую вели отходившие к Одессе бронепоезда, становилась все слышнее, и в городе создавалось если не паническое, то во всяком случае нервное настроение. Тысячи людей толпились у молов, где стояли большие пароходы. Взамен нашедших на них место людей все время подходили новые толпы военных и гражданских лиц, женщин и детей. Порядка при посадке не было, но английские транспорты, как правило, брали лишь по специальным пропускам семейства чинов армии и гражданских лиц, чья предыдущая деятельность или служебное положение не позволяли им остаться у красных. Русские военные транспорты предназначались для эвакуации военных, а один иностранный пассажирский пароход принимал на борт беженцев лишь за солидную плату валютой.
   В эти дни стояли морозы около 5-10 градусов, и море на подходах к Одессе было покрыто довольно густым плавучим льдом, образовавшим в порту от движения судов ледяную кашу, в которой пароходы застревали и испытывали затруднения при швартовке к молам. В глубине порта образовался ледяной припай, и команде посыльного судна "Летчик" пришлось ломами прорубить канал до более или менее свободной воды. Ни одного ледокола в порту не было, но имевшие военные команды ледокольные буксиры "Смелый" и "Работник" и большой английский буксир оказывали до последних часов эвакуации помощь транспортам, тогда как некоторые портовые буксиры предпочитали выводить в море за хорошую плату частновладельческие пароходы.
   У борта ставшего на якорь английского угольщика "Вотан" была толчея, и капитаны пароходов спорили между собой, кому раньше грузить уголь. Некоторые частные пароходы, никому не подчиняясь, стремились покинуть порт как можно скорее, и ушли почти без пассажиров. Имевшие же военных комендантов пароходы, не говоря уже о военных транспортах, брали на борт как можно больше людей и только тогда отходили от молов, когда все палубы и трюмы были заполнены людьми. Ввиду того, что главная масса боевых частей была отрезана от Одессы, на пароходы были взяты главным образом чины различных учреждений и штабов, тыловые части армии, технические войска, вольно или невольно отбившиеся от полков военные и некоторое количество гражданских лиц.
   Управление военного порта перешло на пароход "Румянцев", который вскоре пошел к "Вотану" для погрузки угля, но командир порта находился на пароходе "Анатолий Молчанов", стоявшем у Платоновского мола. Управление движением в порту совершенно отсутствовало. В последние два дня это частично взял на себя командир крейсера "Серес", который указывал приходившим пароходам место и время швартовки. Подошедший к молу пароход, предназначенный для эвакуации раненых, был взят штурмом толпой военных и беженцев. Но начальнику санитарной части удалось через англичан получить в свое распоряжение последний еще свободный большой русский пароход, хотя далеко не всем раненым и больным нашлось на нем место.
   В ночь на 7 февраля генерал Шиллинг со штабом перешел на пароход "Анатолий Молчанов", а в 6 часов утра части советской 41 сд со стороны Пересыпи и Куяльника вошли почти без потерь в северо-восточную часть города. Посланная в обход города кавалерийская бригада вскоре заняла станцию Одесса-Товарная. Продвигаясь к центру города, красные встретили сильное сопротивление, организованное комендантом города полковником Стесселем. С боем, особенно упорным за здание офицерского собрания, красные медленно продвигались к центру города. Одному отряду, составленному, видимо, из партизан, удалось почти без сопротивления проникнуть на господствующий над портом Николаевский бульвар и около 11 часов, после жаркого боя с караульной командой, занять комендантское управление, помещавшееся в Воронцовском дворце.
   Дальнейшее продвижение красных вниз, на территорию порта, было остановлено заставами юнкеров Сергиевского артиллерийского училища, которые прикрывали его южную половину, начиная от Военного мола, но Каботажная гавань оказалась вне этого периметра. С высоты бульвара красные открыли ружейный и пулеметный огонь по прилегающей территории порта и по ближайшим Военному и Новому молам. Стрельба, хотя и малодействительная из-за расстояния до молов, вызвала панику среди ожидавших возможности погрузиться. Люди искали укрытия за ангарами и железнодорожными составами и бросились в южную часть порта, куда пули не долетали.
   У стоявших еще у молов пароходов образовалась неимоверная давка, и они стали торопиться уйти. Не догрузившись, имея на борту всего лишь несколько сот человек конвоя командующего, "Анатолий Молчанов" вышел на рейд. Взяв двойное против нормального количество пассажиров - 1400 человек, ушел "Рио-Негро", оставив на молу большую толпу народа. Через некоторое время юнкера, усиленные некоторыми частями, при поддержке полубатареи, проскочившей в порт по находившемуся в южной части Польскому спуску, перешли в контратаку, без особого труда вытеснили красных с Николаевского бульвара и снова заняли Воронцовский дворец.
   В порту стало спокойнее, но с центром города, где продолжался бой, связь восстановлена не была, и Военный мол оставался под угрозой обстрела с севера. В это время английское командование, принимая во внимание малочисленность сил, оборонявших порт, приняло решение закончить эвакуацию и отдало приказание своим кораблям еще до темноты выйти на внешний рейд. По распоряжению английского командования крейсер "Серес" должен был взять на борт прикрывавших порт юнкеров, а прочие воинские части должны были сами найти себе место на стоявших еще у молов русских пароходах. После 15 часов юнкера получили приказание постепенно отходить к Платоновскому молу.
   Бывшие еще в порту русские транспорты старались взять на борт возможно больше людей, но при отсутствии там какого-либо морского командования (!) каждый из этих транспортов был предоставлен своей судьбе. А известный своим умением организовать действия подчиненных вице-адмирал Саблин, по "милости" себялюбивого Колчака, фактически оставался в то время не у дел!..
  

***

  
   Имея фактически неисправную машину, транспорт "Дон", на котором находились в большинстве чины технических частей, остался в беспомощном состоянии у Военного мола. Продвигавшаяся к молу цепь красноармейцев была взята под сильный огонь установленных на "Дону" пулеметов бронеавтомобильного дивизиона и залегла. Тогда поручик корпуса корабельных офицеров Моренко с тремя охотниками флота, одним старым матросом и двумя офицерами бронеавтомобильного дивизиона, спрыгнули на стенку и под градом пуль добежали до стоявшей у этого же мола паровой шаланды "Сурож".
   Шаланда была под парами, но ее команда не имела намерения уходить в море. Заменив команду своими людьми и обрубив швартовы, Моренко подвел "Сурож" к "Дону" и, несмотря на слабую машину шаланды, не без труда вывел большой транспорт на рейд. Оценив поведение новой команды "Сурожа", англичане снабдили его углем, но ввиду малой его мореходности поручили французскому пароходу отконвоировать его до Сулины. Готовый к выходу небольшой пароход "Дмитрий" по невыясненной причине не ушел. Возможно, что не нашлось смельчаков отдать под огнем швартовы, но, может быть, и его команда не пожелала идти в море.
   Сняв заставы, юнкера-сергиевцы благополучно погрузились на "Серес", взявший также полуроту старших кадет Одесского корпуса, прибывших в порт. В сутолоке на крейсер проникло некоторое количество и других военных. В то время, когда последние юнкера грузились на крейсер, по Ланжероновскому спуску, под обстрелом красных, прибежали еще 130 кадет младших классов корпуса, которые были погружены на стоявший у борта крейсера каботажный пароход.
   Толпа на берегу стала к этому времени рассеиваться, так как многие, не видя возможности эвакуироваться, уходили постепенно назад в город. Через некоторое время после отхода юнкеров красные снова вышли на Николаевский бульвар и возобновили ружейный и пулеметный обстрел порта. Опасаясь, вероятно, огня судовой артиллерии, вниз, к молам, они не пошли. Полевая батарея красных открыла редкий и безрезультатный огонь шрапнелью по стоявшим на рейде судам. Вскоре пули начали щелкать по надстройкам "Сереса", и перед сумерками, отдав швартовы, крейсер направился к выходу из порта. Молчавшая весь день, несмотря на обещание огневой поддержки, артиллерия крейсера открыла огонь по предполагаемой позиции батареи.
   Последняя группа раненых и больных, около двухсот человек, которая смогла достигнуть порта, прибыла, когда не было уже возможности найти для нее место на пароходах, и была укрыта в одном из ангаров. Сопровождавшему эту группу доктору удалось обнаружить портовой буксир, который, не будучи мореходным, остался в порту. Доктор уговорил капитана буксира доставить раненых на внешний рейд. Сажая раненых на палубе вплотную одного к другому, удалось уместить около ста человек, которые на рейде были переданы на только что пришедшее из Константинополя английское госпитальное судно. Затем, не слушая уговоров англичан, тот же доктор решил вернуться в порт за оставшимися в ангаре тифозными и для переноски больных вызвал себе в помощь добровольцев. Находившийся на госпитальном судне начальник английской военной миссии, восхищенный его самоотвержением, вызвался сопровождать доктора, и в сумерках, когда все корабли уже покинули порт, буксир подошел к назначенному месту. Красных в этом районе еще не оказалось, и все больные были быстро перенесены на буксир. На обратном пути некоторые из больных, не имевшие даже шинелей, умерли, не выдержав мороза. Предполагалось, что буксир, передав больных на госпитальное судно, вернется в Одессу, но по настоянию его капитана, боявшегося репрессии за помощь, оказанную белым, буксир был отведен госпитальным судном в Варну.
   На следующее утро английский миноносец подошел к застрявшему в проходе "Даланду", и с его помощью транспорт вышел на рейд. Одновременно был выведен из порта имевший аварию двигателя танкер "Баку", на котором оказалось более шестисот пассажиров. "Цесаревич Георгий" и миноносец "Жаркий" пришли на Одесский рейд, когда эвакуация была уже закончена. "Жаркий" получил задание войти в сумерках в порт и содействовать выходу оставшихся там пароходов, тогда как "Цесаревичу Георгию" было поручено вывести на рейд две груженные снарядами баржи.
   Следуя за большим английским миноносцем, который открыл ему до входного маяка фарватер в более или менее битом льду, "Жаркий" стал пробиваться дальше самостоятельно самым малым ходом из-за густого льда. В порту все было спокойно, и командир миноносца старший лейтенант Манштейн по собственной инициативе решил попытаться захватить и вывести на рейд недостроенный крейсер "Адмирал Нахимов". Миноносец подошел кормой к молу, а высаженная партия дошла до крейсера и обнаружила, что он вмерз в лед и без помощи ледокола сдвинуть его с места нет возможности.
   "Георгий" направился в порт после "Жаркого". Он был также обстрелян с берега и в ответ открыл огонь из своих 75-мм орудий. В темноте найти баржи не удалось, и крейсер вышел на внешний рейд. Затем "Георгий" получил задачу произвести рекогносцировку берега в районе Днестровского лимана, в сторону которого отошли части полковника Стесселя, защищавшие центр города. Часть их попала в плен, но группе во главе со Стесселем после кровопролитного боя 12 февраля у станции Выгода удалось частично прорваться на соединение с генералом Бредовым, а некоторое количество кадет было все же пропущено румынами в Бесарабию.
   В самой Одессе упорные бои продолжались сутки и лишь утром 8 февраля красные части проникли в южную часть порта, а к 14 часам завершили занятие всей территории города. Ввиду их малочисленности, они не распространились вдоль всего побережья, что дало возможность некоторым лицам добраться на яликах до стоящих на рейде пароходов. Часть английской эскадры оставалась на рейде еще три дня, в течение которых взятые на военные корабли беженцы были пересажены на присланный болгарским правительством пароход "Царь Фердинанд" и на другие, стоявшие еще на рейде транспорты. Раненые и больные были переведены на госпитальное судно. Пароходы догружали уголь и по готовности уходили. 9 февраля последним ушел в Крым "Анатолий Молчанов" с генералом Шиллингом на борту.
  
   С красными установилось как бы перемирие, и командир пришедшего американского миноносца в сопровождении английского офицера съехал на берег для переговоров об эвакуации нескольких оставшихся в Одессе подданных этих стран. Но английское командование было обеспокоено фактом оставления в Одессе двух почти законченных постройкой подводных лодок и приказало их обезвредить. 11 феврали неожиданно для красных английские корабли открыли по порту сильный огонь, под прикрытием которого миноносцы вошли в гавань и захватили подводные лодки "Лебедь" и "Пеликан". Как и в других местах, англичане искали лишь случая уничтожить столь навредившие им во время Великой войны подводные лодки и под предлогом закупорки порта затопили лодки в южном проходе.
   Ввиду неопределенности положения в Крыму английское командование направляло бывшие под его контролем пароходы с беженцами в Константинополь. Некоторые пароходы частных обществ, в том числе и "Румянцев", ушли в Варну; большинство же немореходных и мелких судов направились в ближайший порт Сулина. Лишь военные транспорты и мобилизованные пароходы ушли в Севастополь. Несмотря на изношенность машин на многих пароходах и на поднявшийся 8 февраля сильный северный ветер, почти все суда, порой обледенев до верхушек мачт, благополучно достигли порта. Исключением был транспорт "Грегор", которого вел английский буксир: при штормовом ветре лопнул буксирный трос и транспорт был выброшен волнами на турецкий берег у мыса Шили. Бывшим на нем 350 пассажирам и команде удалось высадиться на берег.
   Принимая во внимание, что покинувшие Одессу пароходы направились в различные порты, трудно установить количество эвакуированных людей. Но, судя по сведениям, касающимся части транспортов, можно определить это число примерно в 15 000 человек. Что касается материальной части, то из Одессы были вывезены все танки, все исправные бронеавтомобили, часть оборудования технических войск, автомобилей и авиационного имущества. И все же огромные военные запасы были там оставлены. По донесению командующего 14-й советской армией в Одессе было взято в плен три генерала, около двухсот офицеров и три тысячи солдат. Было захвачено сто орудий разных калибров, 4 бронепоезда, 4 бронеавтомобиля, несколько сот тысяч снарядов и патронов, склады инженерного, автомобильного, авиационного и прочего имущества и продовольствия. В порту были оставлены недостроенный крейсер "Адмирал Нахимов", два десантных судна, несколько небольших пароходов, требовавших ремонта, и десяток немореходных буксиров и катеров.
   Учитывая малочисленность красных войск, не без труда овладевших Одессой, можно смело предположить, что при продуманной организации обороны и при разумном использовании частей генерала Промтова, без всякой пользы направленных к румынской границе, город, и в частности район порта, можно было бы удерживать гораздо дольше, чем это имело место. А каждый выигранный день позволил бы эвакуировать значительное количество людей, так как к Одессе все время подходили новые пароходы. Лучшая организация посадки позволила бы вывезти больше людей, а опоздавшее лишь на два-три часа большое госпитальное судно могло бы погрузить несколько сот раненых из числа выразивших желание эвакуироваться, вследствие чего 1500 раненых и больных были оставлены в госпиталях.

***

  
   Нельзя отрицать того, что десятимесячная оборона Крыма оказалась возможной лишь при условии господства в море Белого флота. Благодаря флоту были перевезены в Крым десятки тысяч войск из Новороссийска, Туапсе, Сочи, Одессы. А после - и прорвавшиеся к морю через Кавказский хребет в Адлер и Грузию кубанцы генерала Фостикова, и, наконец, 27 июля из Сулины - бригада генерала Бредова. Артиллерия флота позволила отошедшим в Крым слабым частям Добровольческой армии удержать перешейки. В дальнейшем флот произвел несколько армейских десантов, а его демонстрации у вражеских берегов оттягивали силы красных от главного фронта. Владея морем, Белый флот обеспечивал спокойствие и безопасность крымских берегов и беспрепятственную доставку в Крым снабжения и продовольствия, которые почти полностью шли морским путем.
   Господство на море ставило флоту главной задачей не допустить выхода в открытое море судов красных, что реализовалось, в частности, блокадой Одесско - Очаковского района. Для выполнения этой задачи силы флота были вполне достаточны: летом 1920 г. они состояли из одного линейного корабля, одного крейсера, двух или трех вспомогательных крейсеров, трех больших и пяти старых эскадренных миноносцев, четырех подводных лодок, девяти канонерских лодок из оборудованных для этой цели пароходов. Но после трех лет войны и революционной разрухи механизмы на кораблях были сильно изношены, и ощущался большой недостаток в материальной части.
   Эти пробелы возглавляемый адмиралом Саблиным Севастопольский порт, разграбленный разными оккупантами, с его часто бастующими рабочими, просто не мог, не был в состоянии устранить. Не все было благополучно и с личным составом, где был недостаток в опытных унтер-офицерах, и далеко не все корабли имели полный комплект кадровых офицеров. Многие из морских офицеров находились тогда в армии, служили в артиллерии, на бронепоездах. А иные стремились уклониться от боевой службы - на различных импровизированных военных судах, разных "болиндерах", буксирах и "каках", как в шутку называли переделанные в канонерские лодки суда, обозначенные литерой "К".
   Для пополнения офицерского состава флота был учрежден Корпус корабельных офицеров, состоявший из кондукторов, обладавших хорошими знаниями по своей специальности, из офицеров военного времени, из прапорщиков флота, из переводимых на флот сухопутных офицеров и даже кадетов Морского корпуса. Некоторые из них не имели никакого опыта в морской службе, так что многие командиры кораблей имели чрезвычайно пестрый комсостав.
   Матросов старого флота, за исключением части команды эскадренного миноносца "Дерзкий", было самое ограниченное количество. Флотский экипаж давал лишь новобранцев, которых надо было еще обучать на кораблях. "Охотники флота" из учащейся молодежи приморских городов, которых было немало на действующих кораблях, благодаря своей культуре и свойственному молодежи энтузиазму, довольно быстро изучили палубные, главным образом, специальности. Но они все не были привычны к тяжелой физической работе, да и практики было недостаточно, так как обстановка не давала времени на планомерное обучение специалистов, и первая же стрельба была обычно уже боевой. Особенно трудно было с машинными командами, обслуживавшими сложные и хрупкие механизмы боевых кораблей, и офицерам инженер-механикам пришлось немало трудиться и иногда самим браться за кочегарную лопату.
   Все же к лету 1920 года на некоторых кораблях, ходивших в боевой обстановке уже целый год, как, например, на "Генерале Корнилове" (за отличные действия против частей Красной армии в ноябре 19-го крейсер ''Кагул'' был переименован в честь героя Белого движения генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова), "Дерзком", "Жарком", "Тюлене" и некоторых других команды накопили достаточный боевой опыт.
   Ввиду того, что вооруженные красными суда по своим малым размерам не представляли объектов для торпедных атак, а действия кораблей флота были направлены против береговых целей, эскадренные миноносцы торпед не имели и действовали, так же как и подводные лодки, только своей артиллерией. Лишь позднее, осенью 1920 года, "Беспокойный" и один миноносец типа "Жаркий" получили торпеды.
  
   Для поддержки малочисленных частей, оборонявших крымские перешейки, 7 января 1920 года был сформирован под командой капитана 2 ранга Машукова "Отряд судов Азовского моря", оперировавший у Геническа и Арабатской стрелки. С другой стороны, у Перекопского перешейка, действовал "Отряд Каркинитского залива". Но здесь мелководный залив, в который даже плоскодонные баржи не всюду могли проникнуть, ограничивал действия этого отряда. Лишь у мыса Карт-Казак, примерно на высоте Ишуни, глубины позволяли вооруженным баржам стать на якорь и держать под обстрелом местность впереди Ишуньских позиций.
   22 января бригада 46-й советской дивизии пыталась с хода ворваться в Крым. К 24 января ей удалось подойти к деревне Ишунь, но на следующий день контратакой частей генерала Слащева, поддержанных огнем двух барж - болиндеров, вооруженных шестидюймовыми орудиями, красные были отброшены. Повторное наступление красных, предпринятое 31 января, было снова отбито при активном участии артиллерии болиндеров.
   В последние дни января, после эвакуации Николаева и Херсона, в Каркинитский залив пришел действовавший ранее в Днепро-Бугском лимане отряд каперанга Собецкого в составе канонерской лодки "Альма", болиндера, парохода-базы и нескольких катеров. Собецкий вступил в командование объединенным отрядом, получившим наименование "Отряд Каркинитского залива". Для передовой базы было выбрано место при входе в залив, в укрытии мыса Сары-Булат, тыловая же находилась в Ак-Мечети (ныне - Черноморское), доступной судам с большой осадкой. 12 февраля войска белых, при поддержке двух болиндеров, перешли в успешное контрнаступление и, продвинувшись к Перекопу, вышли из сферы действия корабельной артиллерии. Разрывы 6-дюймовых морских снарядов, кроме потерь и разрушений, оказывали большое психологическое воздействие на красных и этим немало способствовали успеху белогвардейцев.
   С целью ослабить давление, оказываемое противником на крымские перешейки, и дезорганизовать его тылы командование приняло решение произвести одновременно два десанта за флангами занимаемых красными позиций. Высаженные войска должны были затем прорваться на соединение с частями, занимавшими перешейки. Во исполнение этого плана 15 апреля Азовский отряд судов высадил у села Кирилловка два пехотных полка, которые прорвались затем в Геническ и соединились с продвинувшимся навстречу Сводным полком. Второй десант надлежало высадить в порту Хорлы. Фарватер, ведущий между отмелями к Хорлам, оканчивался прямым и узким каналом около трех километров длиной, но которому суда могли идти лишь в кильватерной колонне. Акватория порта была очень мала, и имелось всего лишь две пристани, одна - параллельно высокому берегу, другая - перпендикулярно. Все эти условия осложняли морскую часть операции.
   В десант была назначена Дроздовская бригада под командованием генерала Витковского в составе 1600 человек, при 4-орудийной батарее. Войска были погружены в Севастополе на пароходы "Веста" и "Россия", паровую шхуну "Павел" и тральщик 412. Начальник отряда капитан 1 ранга Федяевский и генерал Витковский находились на вспомогательном крейсере "Цесаревич Георгий"; эсминец "Беспокойный" сопровождал отряд. В Каркинитском заливе к ним присоединились малые тральщики "Скиф" и "Березань", буксир "Смелый" и моторный сторожевой катер СК-3.
   По данным разведки, красных войск в Хорлах не было, и в связи с этим предполагалось подвести оба больших парохода к пристани и прямо с них высаживать десант. Утром 15 апреля пароходы, имея головным "Цесаревич Георгий", начали приближаться к порту. Внезапно полевая батарея красных открыла беглый огонь, застрочили и пулеметы. Имея три 75-мм орудия, из которых лишь два могли стрелять на один борт, "Цесаревич Георгий" не мог подавить своим огнем батарею. Начальник отряда приказал оставшемуся мористее "Беспокойному" приблизиться и обстрелять батарею, но командир миноносца кавторанг Романовский, считая, что среди отмелей его длинный корабль не сможет сманеврировать, не выполнил приказ и остался вдали.
   Ввиду неожиданного противодействия противника высадке был выработан новый план: тральщики "Скиф" и "Березань" получили задачу высадить на пристани авангард силой в батальон, который должен был оттеснить красных от берега и обеспечить высадку с пароходов главных сил отряда. Перед рассветом, малым ходом, чтобы уменьшить шум машин, тральщики вошли в канал. У входа в порт ход был увеличен до полного, и два пулемета, стоявшие открыто на берегу, открыли огонь по шедшему головным "Скифу". Пулеметной очередью, прошедшей вдоль тральщика, был убит его командир и были убитые и раненые среди стоявших на палубе вплотную дроздовцев.
   Тяжело раненный рулевой, падая, повернул штурвал, и "Скиф" врезался в деревянные сваи пристани, возвышавшейся над палубой тральщика. Меткими очередями, выпущенными из "Люиса" дроздовским офицером, пулеметы красных были подавлены. В одном месте пристани оказалась лестница, по которой дроздовцы стали быстро взбираться на берег и бросились в атаку. Вошедший тем временем в порт "Цесаревич Георгий" дал несколько выстрелов по гребню обрыва, но, видя, что дроздовцы почти уже достигли его, прекратил огонь. А красная батарея на рысях ускакала за перешеек, где на следующий день была захвачена дроздовцами.
   Довольно скоро весь полуостров, на котором расположены Хорлы, был занят высадившимся батальоном авангарда, и после 10 часов утра к пристани подошли пароходы, начав высаживать главные силы и артиллерию. По окончании разгрузки, взяв на борт раненых, пароходы выходили на внешний рейд, где становились на якорь. Переночевав в Хорлах, утром 17 апреля Дроздовская бригада двинулась вперед и, ведя непрерывный бой, прорвалась к Перекопу. После ухода бригады из порта Хорлы отряд кораблей направился в Севастополь, так как мелководный залив, вдоль которого шли с боем дроздовцы, был недоступен даже катерам.
  
   После эвакуации Одессы этот порт до самого окончания Гражданской войны имел некий особый статут и был как бы "полунейтральным". Флот установил и за портом Хорлы наблюдение, летом 1920 года превратившееся в почти непрерывную блокаду. Но в то же время туда свободно ходили французские и итальянские транспорты с русскими военнопленными и солдатами "особых" бригад с Западного и Салоникского фронтов.
   Начавшаяся после Новороссийской эвакуации в конце марта и укрепления положения в Крыму посылка кораблей в Одесско-Очаковский район имела целью вести наблюдение за возможными действиями и предприятиями красных. Имелись в виду: воспрещение морских перевозок между занятыми красными портами и коммерческих сношений с заграницей, диверсионные действия и высадка мелких десантов, беспокоившие красное командование, высадка на берег и прием агентов разведки. Для экономии угля и продления таким образом операции корабли, действовавшие в этом районе, стояли обычно на якоре в виду Очакова, в Тендровском заливе, выходя время от времени в крейсерство вдоль берегов.
   Иногда перед рассветом "Жаркий" подходил ближе к берегу и становился на якорь по западную сторону Очакова. Когда светало, обнаруживались обыкновенно идущие из Одессы фелюги, которые миноносец несколькими выстрелами принуждал подойти к своему борту. Когда пришло время возвращаться в Севастополь, "Жаркий" привел туда на буксире несколько таких фелюг. Канонерская лодка "Альма", из отряда Каркинитского залива, высадила однажды на берег несколько человек для покупки провизии у крестьян. Красные приняли этот "десант" за рекогносцировку для готовящейся операции. Советское командование отлично понимало роль флота в предстоящей кампании и сразу же после выхода Красной армии к морю предприняло шаги для создания флотилий и организации береговой обороны. Нетронутые запасы на Балтийском флоте облегчали им эту задачу...
  
  

Глава 19. ТРЕТЬЕ ПРИШЕСТВИЕ АДМИРАЛА

  
  
   В первый февральский день 1920 года генерал Деникин уже привычно посетил салон вдовы графа Салтыкова в Симферополе, ставшем его новой столицей. После падения в далекой Сибири Верховного правителя России А.В. Колчака его полномочия перешли на Юг, к Антону Ивановичу. Но от столь пышного титула генерал-лейтенант Деникин отказался и продолжал именоваться Главнокомандующим вооруженными силами Юга России. В салоне на Губернаторской улице Главкома всегда ждали с нетерпением, надеясь услышать от него хорошие новости с полей сражений Добровольческой армии. Хотя после официального ее объединения с Донской армией год назад официально все его войска именовались ВСЮР, сам Главком по привычке чаще употреблял прежнее, такое дорогое для сердца название.
   В гостиной, за ярко освещенным столом, собрались завсегдатаи салона, люди давно и хорошо знакомые генералу. Граф де Мартель - глава французской дипломатической миссии, бывший представитель Франции при Колчаке, доверенное лицо президента Мильерана. Недавно прибывшую британскую миссию возглавлял Мак-Киндер - член парламента Соединенного королевства. Рядом с ним, сверкая ярким румянцем, устроился Иван Бернацкий - начальник департамента финансов правительства Юга. При появлении Главкома все поднялись, а он, махнув рукой, торопливо подсел к столу и подвинул карты.
   - Что сообщает генерал Слащев? - без обиняков задал первый вопрос Де Мартель, сбросив на стол две карты. Антон Иванович держал паузу, протирая замшей свои очки.
   - Слава богу, стоит у Перекопа ... Авось и выдюжим эту зиму...
   - Британское правительство беспокоит судьба Одессы, - заметил Мак-Киндер, не торопясь и старательно подбирая русские слова. - Я получил приказ оказать вам всеми силами флота содействие. Сейчас наша эскадра стоит в Одессе, и туда пришел на "Аяксе" адмирал де Роббек. Там же и американские эсминцы с адмиралом Мак-Келли на борту. Теперь все зависит от генерала Промтова, назначенного вами командовать обороной...
   - Знаю все, голубчик, знаю, - Антон Иванович потер пальцами лоб, - лучше бы вы уголька подвезли. Флот наш в бездействии стоит в гаванях - силища какая простаивает! Матросы тем временем дезертируют, гимназистов в комендоры берем. А все из-за вашего суперделового подхода, господа... Прогадать боитесь? Ан как бы все сразу не проглядели. Ох, тяжкие дни грядут...
   - Ваше правительство, генерал, задолжало Франции миллиарды рублей, - отозвался французский посол, продолжая подпиливать ногти. - Наше правительство еле отбивается от оппозиции по этому вопросу. А война снова затягивается. Ну почему вы не желаете признания Польши? От нее вы могли бы получить помощь солдатами. Вы все еще в плену у прошлого, а нужно смотреть реально... Пилсудский имеет под ружьем трехсоттысячную армию, и весьма неплохо обученную. Он готов начать военные действия против Советов.
   - От России я никогда не отрекусь, - сердито отвечал Деникин. - Если потребуется, я сам первый пойду с винтовкой в руках в цепи...
   Дальше разговор переключился на иную тему, особенно неприятную для Главкома - о "бунтовщике и порушителе воинской дисциплины" Врангеле. Союзники откровенно говорили о нем, как о преемнике Деникина во главе Русской армии. Мак-Киндер заявил:
   - В парламенте Великобритании генерала Врангеля знают как одного из героев похода на Москву. Его устранение от дел произвело нежелательное впечатление на британскую общественность. К тому же барон Врангель пользуется особым уважением лорда Черчилля. А это много значит в теперешних условиях...
   - Воля ваша, господа... Однако вред нашему общему делу от этого стратега неисчислим... - Главком бросил карты и продолжил. - Уйду. Так и передайте господину Ллойд-Джорджу, ваше сиятельство. На сем посту загубил я свое здоровье, когда еще в степях Калмыкии создавал освободительную армию. Из мальчишек-сосунков генералов делал, принимая их ошибки на себя. Теперь вижу развал нашего дела...
   - Вы должны удержать Одессу, - продолжал гнуть свою линию англичанин. - Без Одессы крымская оборона не стоит ничего. Советую помнить об этом, генерал. Завтра я на крейсере "Конкорд" сам выйду в Одессу. Может быть, удастся чем-то помочь вашим генералам Промтову и Шиллингу...
   Французский посол в их пикировке не участвовал, увлекшись чисткой собственных ногтей, но когда чопорный англичанин откланялся, сославшись на трудности завтрашнего маршрута, Де Мартель без промедления взялся обрабатывать русского генерала:
   - Англичане никогда не поймут вас, Антон Иванович. Они всегда были больше купцами, чем политиками. Только Франции нужна сильная и независимая Россия. Мы вам доставим через две недели двенадцать тысяч пудов угля и пятьдесят тысяч пар ботинок. А кроме этого - сахар, пулеметы, горные орудия и восемь аэропланов... Есть только одна просьба: в случае, если военные действия завершатся не в вашу пользу, русский флот должен стоять во французской гавани до тех пор, пока мы не утрясем вопрос финансов...
   Деникин, хорошо знавший союзников, сразу догадался, куда клонит француз.
   - Флот никогда не спустит русского флага, - твердо ответил он.
   Де Мартель обхаживал Главкома с разных сторон, но Деникин стоял на своем и дождался, когда и от этого союзника посыпались угрозы:
   - Армия вам слишком многого не простит, генерал. К сожалению, господин барон прав. И вам следует признать Финляндию, прибалтийские государства, Польшу. Нет, вы не политик, генерал...
   15 февраля неожиданный подарок отчаявшемуся Главкому преподнес госсекретарь США Лансинг, разославший своим послам в Западной Европе сообщения о поддержке американским правительством существующей в Крыму власти Деникина. Установление же контактов с большевиками в письме отвергалось. Сообщники Антона Ивановича в штабе ликовали, а генерал Кутепов в Новороссийске высказался без обиняков:
   - Теперь следует ожидать суда над теми, кто стоял за Врангелем. Второго такого подарочка от союзников старик ждать не будет. Он не простит бестактности, с которой его игнорировали в течение последних недель...
   А в ночь на шестнадцатое в Ставке получили долгожданное сообщение о начале контрнаступления: конный корпус генерала Павлова смял две дивизии красных и успешно продвигается к Ростову. К утру стало известно о разгроме павловцами 28-й стрелковой дивизии и пленении ее командира Азина. Но дальнейшие события развивались уже не столь оптимистично, и 19 февраля стало известно о разгроме корпуса Павлова 1-й Конной армией Буденного. Деникин отдал приказ Добровольческому корпусу Кутепова атаковать Ростов - через два дня город был взят. Но спустя сутки он же приказал оставить город - Десятая армия красных выходила в тыл белым, к станице Тихорецкой.
  
   Генерал-лейтенант П.Н. Врангель, отстраненный в декабре 1919 г. от командования Добровольческой армией, которая подлежала расформированию, осел в Евпатории, на своей даче. В его подчинении оставался местный гарнизон, состоявший из казачьей дивизии неполного состава и авиаотряда. После сдачи Деникиным Одессы, где красным достались огромные трофеи, союзники приняли окончательное решение произвести "смену караула". И в Евпаторию к Врангелю отправился лично Мак-Киндер. Особого доверия к этому барону из прибалтийских немцев британский посол не питал, но и дальше содержать Красную армию, снабжавшуюся в основном трофеями, союзники не намерены.
   То, что Деникина, измученного болезнями и военными неудачами, следует менять, не вызывало сомнений у Мак-Киндера. Но кого, кроме Врангеля, можно поставить во главе Белого движения? Настоящий вождь был генерал Корнилов, но так глупо погиб... А Деникину бы протоиереем быть, а не командующим! Из ныне здравствующих не годится ни Шкуро, из эсаулов шагнувший в генералы - только и умеет, что шашкой махать, ни Слащев - хоть и умел в военных делах, да груб и недипломатичен. Не доверяют союзники и Кутепову, уже не раз демонстрировавшему свою решимость в бою, подкрепленную великорусским патриотизмом. Вот и остается, что только с бароном Врангелем можно будет договориться...
   - Так вот, генерал, я бы посоветовал вам окружить свой штаб преданными лично вам войсками, - попыхивая сигарой, продолжил беседу британский посол. - В ближайшие дни может последовать приказ Деникина о вашем аресте и предании суду военного трибунала. Мы оставляем здесь свой миноносец, и в случае необходимости вы сможете прибегнуть к его помощи. Вы будете главнокомандующим, и с этой минуты вам будет оказана поддержка всей мощью флота его величества.
   - Я сделаю все, что вы хотите, - дрогнувшим от радости голосом откликнулся барон Врангель. - Ради себя я не сделал бы и одного движения, но меня зовет Россия...
   25 февраля в Евпаторию прибыл сенатор Кривошеин - один из вернейших друзей Врангеля, который привез радостные вести о встрече с графом де Мартелем, который предложил союз и помощь генералу. Конечно, в обмен на гарантии опеки Франции над оставшимися кораблями Черноморского флота. И при условии формирования русского правительства по списку, составленного де Мартелем. Кривошеин остался ночевать в доме Врангеля, не подозревая, что именно в эту ночь Главком подписал приказ об аресте Врангеля. Его же фамилия была четвертой в том списке, после адмирала Саблина...
   На флоте "смена караула" была проведена еще 8 февраля, когда Главком ВСЮР Деникин уволил вице-адмирала Ненюкова, заподозрив его в интригах и подрыве власти Главнокомандующего, поскольку тот являлся сторонником Врангеля. Исполняющим обязанности комфлота был назначен М.П.Саблин, но и его, не без оснований, считали приверженцем Врангеля, так что спустя десять дней во главе флота был поставлен вице-адмирал А.М. Герасимов, занимавший должность начальника Морского управления ВСЮР и постоянно строивший козни Саблину. Однако и дни самого Главкома Деникина, потерпевшего ряд сильнейших поражений на фронтах, были сочтены...

***

  
   В первых числах марта Главком ВСЮР отбыл на эсминце "Пылкий" с офицерской командой в Новороссийск. Сопровождал его крейсер "Алмаз" под флагом адмирала Герасимова. Должен был убыть с Деникиным на Кавказ, где происходили важнейшие события, и начальник штаба Лукомский, однако его машина с полдороги повернула обратно - у него оказались какие-то более срочные дела. А вечером квартиру генерала посетили чины британской военной миссии генерал Перси и полковник Уолш, имевшие полномочия втянуть начальника штаба в заговор против Деникина. Им нужно было его влияние в среде русского генералитета, особенно - в отношении Якова Слащева, героя и спасителя Крыма, который игнорировал союзников.
   К 10 марта 1920 года обстановка на Кавказе сложилась для белых устрашающе: передовая проходила всего в 40-50 километрах от Новороссийска. Донской корпус к тому времени полностью потерял боеспособность, оборону держал только Добровольческий корпус, но его остатки с трудом сдерживали натиск частей РККА. Казаки не сумели пробиться на Тамань, и в результате многие из них оказались в Новороссийске с единственной целью - попасть на корабли. Фактическое управление всеми боевыми действиями вынужден был принять на себя Главком, но он оказался в Новороссийске без штаба, всего лишь с тремя адъютантами, которые сбились с ног, выполняя его поручения.
   И вот всю накопившуюся за последние дни ярость Деникин извергал на стоявшего перед ним руки по швам коменданта города генерала Корвин-Круковского, за спиной которого пытался спрятаться командир Новороссийской военной базы полковник Калидников. Антон Иванович внезапно стих и, придвинув к себе карту, еще раз попытался найти выход для его армии. Армии, созданной им, проведенной сквозь столько испытаний и тревог, терпевшей теперь поражение за поражением. Люди, которых он вытащил из небытия, теперь диктовали ему свою волю. Россия, которую он любил всем сердцем и видел в образе работящего, доброго, но ленивого душой мужика, вдруг вздыбилась стальной щетиной штыков. Что же нужно ему, чтобы вновь стал покорен, ласков и широк душой?
   - Да, Александр Павлович, - повернулся Деникин к примостившемуся у края стола барственно бледному черноволосому генералу Кутепову, - выхода нет: довоевались наши полководцы. Надо начинать эвакуацию Добровольческого корпуса.
   Кутепов молча пожал плечами. Когда же полковник Калидников, докладывая ему о положении на подступах к Новороссийску, попросил выделить для охраны траншей на высотах хотя бы один полк, командир Добровольческого корпуса отказал:
   - Не могу, полковник... Мой корпус - скелет Белого движения. Я получил приказ на эвакуацию. Я должен увести части, полки потеряли половину своего состава...
   А Верховный, съежившись в просторном кресле генерала Корвин-Круковского, отдавал последние распоряжения: "Немедленная эвакуация. Все в Крым". Задачу прикрытия уходящих войск он возложил на коменданта города. Вызвав усталого генерала к себе, Деникин усадил его в кресло и, пройдясь перед ним взад-вперед, торжественно произнес:
   - Мы с вами старые солдаты, генерал. Давайте же будем говорить напрямик. Я должен покинуть порт и всеми остающимися здесь войсками я назначаю командовать вас. Вы будете стоять здесь насмерть...
   Между тем пароходов не хватало. Часть из них запаздывала из-за штормовой погоды, часть не сумела вовремя прийти на помощь из-за карантина, установленного в иностранных портах (все суда, прибывавшие из России с очередной партией беженцев, подолгу держали в карантине из-за страшной эпидемии тифа, поэтому они не успевали сделать нужное количество рейсов). Командование распорядилось о первоочередной погрузке раненных и больных военнослужащих, но на деле перевезти лазареты не представлялось возможным, так как не было транспорта. Более того, стекавшиеся в Новороссийск военные начали самовольно занимать пароходы, а чиновники больше заботились о вывозе имущества, которое можно было продать по окончании войны.
  
   11 марта в Новороссийск из Константинополя прибыл главнокомандующий английскими войсками в регионе генерал Д. Мильн и командующий Средиземноморским флотом адмирал Сеймур. Генералу Деникину было сказано, что англичане смогут вывезти только 5-6 тысяч человек. Остаток дня Верховный провел на крейсере "Алмаз". Оттуда он наблюдал, как к грузовым судам, стоявшим у причала, хлынул поток людей. Грузились пушки, пулеметы, лошади и боеприпасы. Корпус генерала Кутепова готовился покинуть Кавказское побережье.
   Ночью английский линкор "Имперор оф Индиа" открыл огонь из главного калибра по горам, окружавшим Новороссийск. Обстрел был спровоцирован тем, что "зеленые" ворвались в городскую тюрьму и освободили несколько сот арестованных, которые убежали с ними в горы. Конницу красных, появившуюся на Приморском шоссе, обстреляли английские миноносцы, сновавшие вдоль побережья. К утру открыли огонь и русские корабли, стоявшие на рейде. "Алмаз" отошел от стенки порта в два часа дня, а в четыре его место заняли английские миноносцы, принимавшие на борт только военных. 13 марта в Новороссийске появились признаки паники, а через три дня там было ликвидировано Южно-русское правительство. Днем позже красные взяли Екатеринодар. Войска вывозились в Крым - в Керчь, Феодосию и Севастополь, а гражданское население эвакуировали за рубеж - в Турцию, Сербию, Египет, на Мальту и другие острова.
   Прибыв на "Алмазе" в Феодосию, генерал Деникин попытался навести порядок в том кошмарном исходе из Новороссийска, но все было напрасно - его уже никто всерьез не принимал. А встреча затем, в Севастополе, с британским генералом Хольмэном дала ему окончательный ответ: его отправляют в отставку. Накануне к только что прибывшему в главную базу флота Верховному прибыл с визитом Главный командир порта адмирал Саблин, и генерал Деникин вполуха слушал его доклад, недоумевая, почему этот сторонник Петруши Врангеля, а, следовательно - его личный враг, до сих пор на свободе. Впрочем, вспоминал генерал, и самого Врангеля ему довелось, под давлением союзников, освободить, выслав его в Константинополь, так что и остальные заговорщики избежали заключения. Адмирал же тем временем докладывал, не заглядывая в принесенную папку:
   - Из тридцати четырех кораблей базы лишь несколько готовы к выполнению боевых заданий. Линейный корабль "Генерал Алексеев" имеет ход не более восьми узлов,
   а команда оного на треть состоит из вчерашних гимназистов. Орудия на крейсере "Генерал Корнилов" в неисправности. Только эсминцы "Пылкий", "Гневный", "Быстрый" и "Беспокойный" в состоянии вести артиллерийский бой. Броненосец "Георгий Победоносец" требует срочного ремонта, а "Ростислав" без машин и мы вынуждены поставить его на охрану минных заграждений в качестве плавучей батареи. Торпеды имеются лишь на одном эсминце "Беспокойный". Что прикажете делать, ваше высокопревосходительство?
   - Ступайте, адмирал, - махнул рукой Деникин, даже не дослушав доклад Саблина.
   А 2 апреля Антон Иванович подписал последний приказ в качестве Верховного главнокомандующего ВСЮР, назначив на свое место злейшего врага - Петра Врангеля, который спустя два дня возвратился в Крым на британском линкоре "Имперор оф Индиа". И уже вскоре в Севастополе произошла очередная перемена в командном составе: вместо Герасимова, в продолжение трех месяцев занимавшего должность командующего флотом, был вновь назначен вице-адмирал М. П. Саблин.
  
   Принявший на себя новый титул Верховного правителя Юга России и Главнокомандующего Русской армией генерал-лейтенант П.Н. Врангель с первых дней активно взялся за реформирование вооруженных сил, целиком полагаясь в морских делах на Саблина, который стал фактически Морским министром, будучи одновременно назначен и начальником Морского управления. Новому вождю Белого движения не пришлось жалеть об этом: ряд новых боевых операций подтвердил, что М. П. Саблин по-прежнему остается волевым и умелым флотоводцем, подлинно ВЕЛИКИМ адмиралом Российского флота!..
   Позже, описывая деятельность адмирала, Врангель замечал: "Энергичный и знающий адмирал Саблин, несмотря на необыкновенно тяжелые условия, полное расстройство материальной части, сборный, случайный, неподготовленный состав команд, сумел привести флот в порядок, корабли подчистились, подкрасились, команды подтянулись. Материальная часть в значительной мере была исправлена, образованы были в портах неприкосновенные запасы, ... военные суда эскадры успешно несли охранную службу побережья, прикрывая наши операции. Производившиеся нами десанты были всегда удачны".
   Спустя неделю после прибытия в Крым, генерал Врангель обратился к жителям полуострова, к армии и флоту с письмом, в котором сообщил, что "как правитель и главнокомандующий вооруженными силами Юга России соединяет всю полноту военной и гражданской власти без всяких ограничений". Армией это было воспринято как конец "деникинских штучек" - малопривлекательной для генералов игры в великое множество всяких комитетов, растаскивавших под себя различные сферы политической и военной жизни. Но у политиков оно вызвало протест - они-то мечтали, поддерживая Врангеля, о чудесных думских временах, когда месяцами можно было мусолить любой вопрос. Теперь до них дошло, что вольготные времена кончились и с новым правителем шутки плохи. Во все газеты были посажены военные цензоры, которые вычеркивали из них все, что могло бросить тень на диктатуру Врангеля.
   Затем был опубликован состав нового правительства, которое возглавил, как и ожидалось, Кривошеин. Иностранные дела Врангель поручил, по настоянию французов, бывшему "легальному марксисту" Струве, торговлю и промышленность - Налбандову, одному из активнейших черносотенцев. Земледелием стал ведать его соратник по партии Глинка, министром внутренних дел был назначен генерал Климович, в царское время возглавлявший департамент полиции. Но что удивило многих - финансами продолжал ведать и в новом кабинете все тот же "специалист по инфляции" профессор Бернацкий.
   Западная пресса, подробно описывая события в Крыму, сообщала также об освобождении из тюрем украинских националистов и намерении генерала Врангеля предоставить Украине самую широкую автономию. Французские газеты извещали, что новый правитель отправил к Петлюре свою военную миссию. А румынские газеты легкомысленно проговорились о том, что в Белой армии создана специальная служба для проведения диверсий и организации восстаний в ближнем советском тылу. И читатели делали вывод, что Врангель круто брался за дело...
  

***

  
   Сделав ставку на Врангеля - последнего полководца Белой армии, на которого еще можно было надеяться, правители стран Антанты поспешили выдать ему авансы. В Париже генералу вручили саблю в золоте и с надписью "Дар благодарной Франции", а из Лондона прислали платиновый орден, усыпанный бриллиантами, который вручил Петру Николаевичу всесильный генерал Хольмэн. Англичане же помогли новому Главкому перебросить с Кавказского побережья остатки Добровольческого и Донского корпусов в Крым, усилили поставки вооружения, техники, боеприпасов и снаряжения. В Феодосии открыли пулеметную школу, в части поступили новые орудия, броневики, танки, самолеты, а на всех перешейках сооружались новые противопехотные заграждения.
   Стратегической ошибкой красных было то, что минувшей весной, когда войска Деникина гнали по Кубани, они не взяли Крым, где оставался лишь один корпус Слащева из трех потрепанных стрелковых бригад. Белая армия была в смятении, и два корпуса легко сбросили бы Слащева в море. Но против него послали всего две бригады, атаки которых очень скоро захлебнулись у Перекопа и Чонгара. И Врангель получил, таким образом, для своей армии возможность основательно отдохнуть и подготовиться.
   При новом Главкоме изменилось очень многое. Деникинский "демократизм", его стремление почаще бывать на людях, говорить длинные и складные речи новым "вождем" были осуждены. Ставка стала работать круглосуточно, а отпуска офицерского состава по любым причинам были запрещены. Но перенос резиденции Врангеля в Севастополь стал поводом для ехидных шуток фронтовиков, а в штабах и в самой Ставке рождались все новые анекдоты. Однако все разговоры стихали, едва в помещение входил барон. Худое, в преждевременных морщинах лицо его никогда не озарялось улыбкой. Всем своим видом Врангель хотел создать облик крутого и решительного вождя. Высокий и стройный, он проходил сквозь комнаты, где трудились штабисты, и резким движением открывал дверь в кабинет генерала Лукомского, сохранившего за собой должность начальника штаба.
   Получив власть над Крымом, Врангель не замедлил с провозглашением "нового курса", который фактически являлся полной ревизией политики Деникина. Барон отказался от главного лозунга деникинцев - "единой и неделимой" России. Он решил объединить в борьбе против большевиков все оппозиционные к ним силы - от анархистов и "сепаратистов" до правых монархистов. Однако эта политика широких блоков "хоть с чертом" не принесла ожидаемых результатов. Врангель так и не смог наладить с Польшей реального военного союза, хотя проявил гибкость в вопросах о будущих границах. Попытки планирования общих кампаний не пошли дальше разговоров, хотя Франция подталкивала Польшу и Крым к взаимному сближению. С Петлюрой Врангель также не смог заключить военный союз, определив только сферы влияния и театры военных действий в Украине.
   В поисках союзников Врангель даже сделал попытку договориться с вождем крестьянства Юга Украины "батькой" Махно. Но и тут барона постигла неудача: Махно не только казнил врангелевских парламентеров, но и призвал все крестьянство к сопротивлению режиму Врангеля. Неудачными были и переговоры с лидерами крымско-татарского народа, которые мечтали о восстановлении своей государственности. Некоторые лидеры татар Крыма обратились к диктатору Польши Пилсудскому с просьбой взять Крым под свое покровительство, гарантировав автономию крымским татарам.
   Провозглашая "новый курс", Врангель объявил о создании новой - Русской армии, надеясь, что в ней будут сражаться не только офицерство и казачество, но и крестьянство. Для привлечения крестьянства была задумана широкая аграрная реформа. Но крестьянин, несмотря на страх перед продразверсткой и продотрядами красных, не пошел в Русскую армию. Старый "добровольческий" генералитет этой армии, традиции и золотые погоны были убедительнее врангелевских листовок, и крестьяне опасались, что с победой Русской армии вернется в село помещик.
  
   13 апреля красные - силами укрепившейся 13-й армии - попытались снова ворваться в Крым. Они даже захватили твердыню Турецкого вала на Перекопе, но части Слащова сумели выбить их с перешейка. 13 - 18 апреля конница, танки и броневики новой Русской армии вырвались из Перекопа и овладели выходами из Перекопского и Сальковского дефиле на материке. Десанты врангелевцев овладели Геническом и сивашскими укреплениями со станциями Сиваш и Сальково, Чонгарским полуостровом. Это первое наступление новой армии подняло дух бойцов и рейтинг нового Главкома. В конце апреля 1920 года поражение красных на польском фронте вселило надежды на успех будущего наступления и развязало руки Врангелю. Ведь с крымского фронта красные сняли единственную кавдивизию, направив ее против армии Польши.
   Большое значение в прочном удержании крымских перешейков имел Белый флот. 1-й Черноморский отряд флота прикрывал огнем своих орудий оборону у Перекопа. 2-й Азовский отряд флота силами в две канонерские лодки удерживал фланг фронта у Арабатской стрелки, помогая в обороне ее малочисленному отряду полковника Границкого. Обладая полным превосходством на Черном и Азовском морях, Белый флот под началом адмирала Саблина провел также ряд удачных десантных операций.
   15 апреля был высажен десант Дроздовской бригады в Хорлах. Части бригады прошли с боями по тылам красных до 60 км, разрушив подготовку к очередному наступлению. Из Хорлов бригада дошла до Перекопа, ударив по красным с тыла и посеяв в их частях панику. В ходе десанта белые потеряли около 600 человек убитыми и ранеными. В тот же день врангелевцы высадили десант у Кирилловки (отряд кавторанга Машукова), который разрушил железную дорогу, посеял панику, оттянув на себя до 5 тысяч красных, и через Геническ вернулся в Крым, потеряв 80 человек. В мае состоялся налет Белого флота на Мариуполь, в ходе которого был произведен обстрел города и увод некоторых судов, планировавшихся стать основой Красного флота, в Крым.
   Уже в конце апреля 1920 года Врангель одобрил план общего наступления из Крыма. План предполагал молниеносный захват района Днепр - Александровск - Бердянск. При успехе первого этапа операции следовал второй этап: выдвижение на линию Днепр - Синельниково - Гришино - Таганрог, и далее третий - наступление на Дон и Кубань. Предполагая перенести на Дон и Кубань главный удар наступления, Врангель рассчитывал оставить для прикрытия Крыма только треть своих сил.
   Не веря в мобилизационные возможности Украины (понимая, что украинского крестьянина будет сложно затянуть в Русскую армию), и, не желая сталкиваться с армией Петлюры, Врангель считал, что на Дону и Кубани находится главный людской ресурс - казачество, которое могло бы дать Русской армии еще тысяч 50-70 бойцов для нового похода на Москву. Очевидно, захват украинских земель не был самоцелью Врангеля. При неудаче общего наступления планировалось захватить продовольственные запасы Северной Таврии и укрыться за перешейком. Успех наступательной операции Врангелю виделся в связи с организацией широкого фронта с польской армией, частями Петлюры, Булах-Балаховича и украинскими повстанцами, с восстаниями на Дону и Кубани.
   5 мая Врангель праздновал успех эвакуации силами флота окруженных частей Кубанской и Донской армий из района Сочи, что давало Русской армии новое боевое пополнение. Общая численность врангелевцев выросла до 40 тысяч человек, однако во фронтовых частях их количество не превышало 22 тысяч штыков и 2 тысяч сабель, объединенных в 4 корпуса. Противостоявшая им 13-я советская армия в мае 1920 года, перед наступлением врангелевцев, усилилась до 15 тысяч штыков и 4 тысяч сабель. Реорганизация Русской армии в конце апреля - мае прошла успешно, поскольку большевики оставили пока свои планы вторжения в Крым после серии поражений от Пилсудского под Киевом. Врангель подавил оппозиционность в войсках казаков, отстранив командующего Донской армией Сидорина. Но, несмотря на перелом в боевом духе белогвардейцев, Русская армия Врангеля была все еще слабой вследствие малого количества конницы и артиллерии.
  
   За полтора месяца новый Верховный основательно укрепил перешейки, заново сколотил свои дивизии, создал несколько полков из одних только офицеров. И 6 июня "черный барон", как прозвали Врангеля, почти всегда носившего черную "черкеску" с газырями, выступил из Крыма. 2-й армейский корпус генерала Слащева ринулся к Мелитополю, днем позже 1-й армейский корпус генерала Кутепова перешел в наступление от Перекопа, а Сводный Кубанский корпус генерала Писарева - от Чонгара.
   В соответствии с планом общего наступления армии, 6 июня Азовский отряд судов, выйдя накануне из Феодосии, произвел высадку частей 2-го армейского корпуса у Кирилловки, практически не встретив сопротивления. Успеху операции способствовали намеренно распускавшиеся слухи о том, что десант будет произведен в Хорлах и Скадовске. Активные действия флота белых в северо-западном районе моря служили, с точки зрения красного командования, подтверждением этих слухов, и, ожидая высадки главного десанта в Хорлах, красные усиливали свои войска в этом районе, оставив побережье Азовского моря почти без защиты. Чтобы держать противника возможно дольше в заблуждении, отряд судов Каркинитского залива утром того же 6 июня произвел демонстрацию в Джарылгацком заливе, и три вооруженные баржи, став на якорь, обстреляли порт Хорлы. Вскоре полевая батарея красных открыла ответный огонь, и суда, отойдя в море, оставались в видимости целый день.
   7 июня 1920 г. войска Кутепова и Писарева прорвали Перекопские позиции красных и, быстро продвигаясь по Северной Таврии, 12 июня вышли к Днепру у Каховки, а на следующий день заняли Алешки. В перспективе дальнейшего наступления армии в Новороссию овладение широким, в 50 километров длиной, Днепро-Бугским лиманом приобретало большое значение. Но для овладения им и для прохода туда достаточно сильного отряда судов было необходимо нейтрализовать защищавшие вход в лиман очаковские батареи.
   В первые же дни наступления отряд судов Каркинитского залива, оставив там на всякий случай болиндер Б-2, перешел в Тендровский залив, и его дивизион вооруженных барж был поставлен в Егорлыцком заливе, отделенном от лимана узким перешейком. Выставив на берегу лимана связанные телефоном наблюдательные посты, баржи имели возможность обстреливать значительную его часть. Оборудованная в Севастополе дунайская баржа Б-1 была вооружена двумя 130-мм орудиями, имевшими дальность стрельбы около 16 км, и двумя зенитками, и имела радио, позволявшее ей держать связь с кораблями в Тендровском заливе.
   Казачий Донской корпус генерала Абрамова выступил от Чонгарской переправы в направлении к северо-западу - на Мелитополь, а далее к Ногайску и Бердянску, имея приказ продвигаться в направлении Дона вдоль Азовского моря. За первую неделю наступления Врангеля красные потеряли почти всю Северную Таврию, около 7 тысяч пленных, 27 орудий, 2 бронепоезда. Однако через неделю наступление белых приостановилось - части Врангеля подтягивали свои резервы, закрепляли занятые районы, отбивались от контратак красной конницы, которая 10 июня остановила продвижение Сводного корпуса Писарева.
   К 19 июня войска Врангеля достигли рубежа Днепр - Орехов - Бердянск. Красное командование направило против Врангеля еще три дивизии и две отдельные бригады, конный корпус Жлобы. Это привело к усилению 13-й армии до 30 тысяч штыков и 11 тысяч сабель. С этими силами красные могли вновь вернуть себе Северную Таврию и разгромить Врангеля. Вместо опозорившегося командарма-13 Эйдемана (бывший прапорщик) был назначен Уборевич (бывший подпоручик). Новый командарм немедленно развернул наступательную операцию, создав две ударные группы - Федько и Жлобы, которые ударом с востока должны были смять корпус Абрамова и выйти в тыл корпуса Кутепова, отрезав отступление врангелевцев в Крым.
   27 июня началось контрнаступление 13-й армии. На первых порах неудачи постигли группу Федько, которая не только не смогла разбить корпус Кутепова, но и сама была отброшена и обращена в бегство, а белые двинулись на Александровск. В то же время некоторых успехов достигла группа Жлобы, которая, незаметно сосредоточившись у линии фронта, прорвала линию пехоты корпуса Абрамова, врезавшись в тылы белых.
   Врангель бросил на направление прорыва все имеющиеся у него силы: несколько полков донских казаков, броневики, 20 самолетов. В результате боев группа Жлобы была остановлена и потеснена, но 2 июля она повторила наступление. Жлоба стремился прорвать фронт у села Черниговка, однако и второе наступление было отбито. Красная конница вклинилась в оборону, но не развила глубокого прорыва, потому что внутренние фланги белых корпусов оказались стойкими и не отступили, из-за чего части Жлобы оказались лишенными свободы маневрирования. Для разгрома Жлобы Врангель направил против конницы все резервные самолеты, броневики, бронепоезда, а также Корниловскую дивизию и донскую конницу.
   3 июля группа Жлобы была окружена и разобщена на две части. Жлоба ринулся на север, но напоролся на Корниловскую дивизию и линию бронепоездов, что привело к распаду красной конницы на мелкие группы, которые были остановлены бронепоездом и пехотой белых на подводах. Одна из групп красной конницы вырвалась на юго-восток, но и там она столкнулась с донской конницей и авиацией белых. В результате полного разгрома группы Жлобы в плену оказалось до 9 тысяч красноармейцев, более тысячи красноармейцев погибли. Трофеи составили 3 тысячи коней, 60 орудий, 200 пулеметов.
   Но, одновременно с контрнаступлением Жлобы, красные переправились через Днепр (у Каховки), выйдя в тыл белым, однако были легко отброшены за Днепр. После побед над Жлобой и Федько врангелевцы перегруппировались (объединены Донской и Сводный корпуса, корпус Слащева с северного участка фронта был переброшен на запад, заняв оборонительные позиции вдоль Днепра, а на его место прибыл корпус Кутепова) и начали новое наступление, не дав советским частям опомниться. 15 июля корпус Кутепова прорвал северный сектор обороны и захватил Орехов, разгромив части 16-й и 20-й кавдивизий, 40-й стрелковой дивизии красных. 3 августа белые заняли Александровск, но на следующий день все же вынуждены были оставить город.
  
   В августе Русская армия заметно увеличилась и окрепла. Разгром конницы Жлобы дал возможность посадить 3 тысячи казаков на трофейных лошадей, еще 5 тысяч голов дала мобилизация конского состава в Северной Таврии. В Крым, из Польши через Румынию, прибыли части генерала Бредова - около 9 тысяч бойцов. В Русскую армию были мобилизованы крестьяне и рабочие (до 10 тысяч человек), а также 5 тысяч пленных красноармейцев. На сторону Врангеля перешло несколько махновских и петлюровских атаманов: Володин, Савченко, Чалый, Хмара... Продвинулись переговоры с Польшей о создании 3-й Русской армии (из оставшихся на территориях, захваченных Польшей, отрядов генералов Бредова и Перемыкина, атамана Булах-Балаховича, пленных красных казаков, что вместе составляло до 70 тысяч бойцов).
   Бои под Варшавой заставляли командование Красной Армии лучшие силы направлять на польский фронт. Все это давало возможность генералу Врангелю развить августовскую наступательную кампанию. Главной задачей кампании была высадка на Кубани примерно 12-13 тысяч бойцов для форсирования всеобщего восстания казаков и захвата Кубани. С 1 по 21 августа было высажено три десанта белых на Кубань и в район Новороссийска. Удары белых в августе посыпались в направлении Александровска и Гуляй-Поля. С помощью флота они также попытались овладеть Николаевом и Очаковом.
   Узнав о первых успехах белых на Кубани, Ленин писал: "В связи с восстаниями, особенно на Кубани, а затем и в Сибири, опасность Врангеля становится громадной, и внутри ЦК растет стремление тотчас заключить мир с буржуазной Польшей...". Уже 5 августа пленум ЦК РКП(б) признал приоритет врангелевского фронта перед польским, однако при этом было решено давления на Варшаву не ослаблять.
   Красные, на гребне временных удач на польском фронте, решились на второе общее контрнаступление в Северной Таврии, образовав на правом берегу Днепра ударную группу с целью разгрома корпуса Слащева и выхода к Перекопу, отрезав тем самым армию Врангеля в Северной Таврии. В районе Берислав - Каховка красные полководцы сконцентрировали Латышскую, 15-ю и 51-ю дивизии, которые 7 августа сумели успешно переправиться через Днепр у Каховки и Алешек, оттеснив части Слащева, и прорваться в глубокий тыл корпуса. Наступающие не дошли до Перекопа всего 25 километров.
   Врангелевцы, ценой предельного напряжения сил, контратакой отбили красных за Днепр. В ходе этого боя смертельно ранен был один из ветеранов Белого движения, командир 4-й бригады полковник Г.И. Чернышев. Но в районе Каховки красные сумели удержать важный плацдарм, на котором сконцентрировали три дивизии своих войск. Тот плацдарм был как кость в горле белых, так как наличие его сохраняло для них большой риск быть отрезанными от Крымского полуострова и сковывало большое количество сил Врангеля. Части корпуса Слащева не смогли взять Каховку, несмотря на помощь конницы генерала Барбовича. После неудач в боях за Каховку генерал Слащев подал рапорт об отставке и был заменен совсем юным генералом Витковским.
   Наступление красных на северном участке фронта, от Александровска на Мелитополь - против 1-го корпуса, велось войсками 2-й Конной армии и трех стрелковых дивизий. Наступление начало развиваться успешно, и конница красных вышла под Мелитополь, грозя полным окружением двум корпусам белых. Но и это наступление врангелевцы смогли отразить, несмотря на свои огромные потери, когда полки таяли до численности батальонов. 18 августа красные возобновили наступление на фронте 2-го корпуса - от Каховки на восток. Но это наступление провалилось, как и наступление в последних числах августа, хотя 2-й Конармии и удалось на несколько дней ворваться в тыл белым.
   В конце августа 1920 года Польша, разгромив большевиков на Висле, начала свое второе наступление на Киев. Врангель призывал польскую и петлюровскую армии выйти на линию Киев - Фастов - Умань и совместно замкнуть фронт, обещая, в таком случае, провести наступление на Елисаветград, в районе которого и планировалась встреча союзных армий. Для лучшей координации войск Врангель создает две армии, на базе трех корпусов: 1-я генерала Кутепова и 2-я генерала Абрамова. Силы Врангеля на фронте к сентябрю возросли до 40 тысяч бойцов (в том числе 13 тысяч кавалерии).
   В первую неделю сентября 1-я армия Кутепова безуспешно пыталась отбить каховский плацдарм, а 12 сентября Главком Врангель направил свой главный удар на Александровскую группу противника, которая перешла в новое наступление. Разгромив наступавших большевиков в кровавых боях 15-23 сентября, врангелевцы ворвались в Александровск, Гуляй-Поле, Орехов, на станцию Синельниково, подойдя вплотную к главному центру Приднепровья - Екатеринославу, где уже началась паника и эвакуация властных структур.
   С 13 сентября 2-я армия генерала Абрамова развивала наступление на Донбасс, разгромив 13-ю советскую армию, и к концу месяца заняла Бердянск, Мариуполь и Волноваху, подойдя на 17 км к Юзовке (ныне Донецк) и на 30 км к Таганрогу (от Таганрога на восток начиналась область Войска Донского - главная цель кампании). Громкие победы врангелевцев в сентябре 1920 года привели к дезорганизации и деморализации красных частей, а трофеи белых были огромны - до 12000 пленных, 40 орудий, 6 бронепоездов...
  
   Единственная морская битва той войны произошла 15 сентября 1920 годау косы Обиточная (северо-западное побережье Азовского моря). 12 сентября проходившие ремонт в Керчи корабли 2-го (Азовского) отряда Черноморского флота получили приказ выйти для охраны судов, вывозивших из района Геническа запасы зерна, предназначенные для продажи за границу. Дополнительно командующий белым флотом вице-адмирал Саблин отдал распоряжение осмотреть Бердянск, где по агентурным сведениям красные готовили средства для перевозки морского десанта в Крым.
   Из-за неоконченного ремонта в походе смогла участвовать лишь часть кораблей отряда. В ночь на 13 сентября из Керчи вышли канонеркие лодки "Урал" и "Салгир" (по два 150-мм орудия), ледоколы "Гайдамак" (одно 150-мм и два 75-мм орудия) и "Джигит" (одно 100-мм и два 75-мм орудия), катер "Петрель" (одно 75-мм орудие) и тральщик "Дмитрий Герой". Отряду также был придан "для разведочной службы" из состава Черноморского флота миноносец "Зоркий" (два 75-мм орудия). Отрядом командовал начальник 1-го дивизиона капитан 2-го ранга Карпов, державший брейд-вымпел на "Урале". 14 сентября белые подошли к Бердянску. "Урал" и "Салгир" подвергли город обстрелу, под прикрытием которого "Петрел" вошёл в гавань, но не обнаружил там каких-либо десантных средств. После этого флотилия перешла к деревне Цареводаровка, где происходила погрузка зерна на грузовые суда. Корабли отряда встали на якорях за Обиточной косой.
   В тот же день, получив сведения о бомбардировке белыми Бердянска, красное командование направило туда из Мариуполя корабли своей Азовской флотилии: канонерки (бывшие землеотвозные шаланды) "Буденный", "Красная звезда" (по одному 130-мм орудию) и "Свобода" (одно 150-мм орудие), ледокол "Знамя социализма" (два 75-мм орудия), а также сторожевые катера "Данай", "Пугачёв" и "Пролетарий". Отряд кораблей возглавлял командующий красной Азовской флотилией, бывший лейтенант Хвицкий. (Еще один российский моряк, сгинувший в "жерновах" большевиков: с 1926 года отбывал срок за "контрреволюционную деятельность" на Соловках, а в 1938 расстрелян). Не найдя в Бердянске белых, красная флотилия двинулась вдоль берега на запад. Вечером 14 сентября и красные, и белые заметили дымы друг друга, но сражение отложили на следующий день.
   При примерном равенстве в числе кораблей у белой флотилии было заметное превосходство в силе артиллерийского огня, хотя сами белые преувеличили силу красных. Также за белыми было преимущество в скорости. Несмотря на плохое состояние механизмов, их корабли могли ходить на 7 узлах, а миноносец на 12 узлах, тогда как красные ходили не более чем на 5 узлах. Главным своим преимуществом белые считали высокий боевой дух и подготовку, благодаря которому они были готовы атаковать сильнейшего врага.
   На рассвете красная флотилия снялась с якоря и двинулась в сторону противника. Корабли шли в кильватерной колонне: "Буденный" (флагман Хвицкого), "Красная звезда", "Знамя социализма", "Свобода", "Данай", "Пугачев" и "Пролетарий". В 6 утра красные обогнули Обиточную косу и, заметив стоявшую в бухте флотилию белых, открыли по ней огонь с дистанции 60 кабельтовых. Обстрел не принес белым никакого ущерба, напротив, у красных возникли серьёзные трудности. После первых же выстрелов на большей части советских кораблей вышли из строя орудия, и бой пришлось прекратить. Флагманский артиллерист на сторожевом судне обошел канонерские лодки и лично привел артиллерию в боеготовое состояние.
   Воспользовавшись возникшей у красных заминкой, белые быстро снялись с якоря и стали перестраиваться в боевой порядок, чтобы атаковать противника. Оба белых ледокола отошли в сторону - у "Гайдамака" обнаружилась техническая неисправность, а глубокосидящий "Джигит" боялся маневрировать у берега, опасаясь сесть на мель. С ледоколами также остались миноносец и катер. В результате в первой фазе боя со стороны белых приняли участие только две канонерки - "Урал" и "Салгир". В это время красная флотилия, находившаяся в море к юго-западу от белых, повернула на восток, пытаясь вернуться на собственную базу. Белые вышли в море и легли на пересечение курса красным.
   В 6.35 суда вступили в перестрелку друг с другом, постепенно сближаясь до 35 кабельтовых. Оказавшись на створе кильватерной линии противника, "Урал" и "Салгир" открыли беглый огонь по головному в красной колонне "Будённому". Не выдержав обстрела, красные стали последовательно поворачивать на запад. Белые продолжали прицельно бить в точку поворота, и уже третий корабль противника повернул раньше, в результате строй красной флотилии смешался и она стала отходить уже без всякого порядка.
   В 7.15 белые прекратили преследование, на что повлиял выход из строя одного из орудий "Урала". Было решено, что повернувшая на запад красная флотилия уже никуда не денется, а двум белым канонеркам следует дождаться других своих судов. В 7.30 о произошедшем бое был извещен по радио начальник 2-го отряда капитан 1-го ранга Машуков с просьбой о высылке из Керчи подкрепления.
   Около 8 часов к "Уралу" и "Салгиру" подошли "Зоркий", "Джигит" и "Гайдамак". Вскоре было замечено, что красные пытаются обойти белых в открытом море с юга. Белая флотилия двинулась вслед за красными судами, чтобы не пропустить их в Мариуполь. Вперед был выслан наиболее быстроходный миноносец "Зоркий". Обе флотилии шли параллельными курсами на юг. Белые постепенно догоняли и сближались с красными. С 10 часов противники, оказавшиеся на траверсе друг друга, стали эпизодически обмениваться огнем с дистанции 55-60 кабельтовых. При низкой подготовке артиллеристов и начавшемся волнении стрельба на дальней дистанции была совершенно безрезультатной. Около 11 часов миноносец "Зоркий" на полном ходу обошел красных впереди и оказался у них с правого борта. По "Зоркому" открыли огонь "Буденный" и "Красная звезда", заставив его отступить.
   В 11.45 белая флотилия прибавила скорость, стремясь охватить голову красной колонны. В 12 часов противники сблизились до 40 кабельтовых и открыли беглый огонь. Вскоре снаряд с "Гайдамака" попал в "Знамя социализма", который вел на буксире тихоходную "Свободу". На красном ледоколе были повреждены трубы питания котла. Он потерял ход и окутался паром. Повреждение красного судна вызвало у белых ликование. "Знамя социализма" было взято на буксир канонеркой "Красная звезда", перешедший на ледокол с "Даная" механик занялся срочным ремонтом котла. Скорость красной флотилии снизилась до 3 узлов. Противники продолжали сближаться
   В 12.30 успеха добились красные. Белая канонерка "Салгир" была поражена с "Красной звезды" двумя снарядами в борт у ватерлинии. В 12.40 "Салгир" стал быстро тонуть. К тонущему судну подошел "Урал", застопорив машину, и стал снимать команду. Были спасены все, кроме двух пропавших без вести. Это были единственные людские потери у белых. Бой продолжался уже на дистанции в 30 кабельтовых. К этому времени у белых стали подходить к концу снаряды (значительная их часть была потрачена накануне при бомбардировке Бердянска). Было принято решение о выходе из боя.
   В 12.50 белые демонстративно двинулись прямо на красных. Красные, не желавшие слишком сближаться, отвернули на запад. В этот момент белые, выпустив последние снаряды, совершили полный разворот и легли курсом на восток, к Керчи. Красная флотилия (кроме повреждённого "Знамя социализма"), опомнившись, тоже развернулась и стала преследовать противника, ведя огонь по замыкавшему белую колонну "Гайдамаку". В 13.30 стрельба из-за увеличения дистанции прекратилась. В 14.30, убедившись, что белых им не догнать, красная флотилия легла курсом на северо-восток к Мариуполю.
   После получения утренней радиограммы от Карпова, из Керчи для поддержки его отряда должны были выйти эсминец "Беспокойный" и пограничный крейсер "Страж", которые могли бы переломить ход сражения в пользу белых. Однако при выходе в море "Беспокойный" подорвался на мине и поход был отменен. В итоге, белая флотилия потеряла один из кораблей (канонерку "Салгир", но повреждения получила также канонерка "Урал") и была вынуждена отступить, преследуемая противником. Тем не менее, обе стороны объявили сражение своей победой.
   По мнению белых: "Тактически это была несомненная победа, так как благодаря этому бою, хотя и нерешительному, были спасены многочисленные транспорты, которые грузились под нашей защитой зерном у Цареводаровки и в Геническе. Задание, данное флоту, опять было выполнено, несмотря на очень тяжелые условия, и главное командование получило теперь зерно, а значит, и хлеб для армии, и деньги для снаряжения, так как иностранцы давали его нам не даром. Практически после этого боя, несмотря на его нерешительный результат, красные больше не показывались в Азовском море, справедливо считая, что если только половина нашего отряда оказалась такой крепкой, то уж при встрече с целым отрядом им несдобровать".
   По мнению советской историографии: "Корабли противника вынуждены были выйти из боя и спасаться бегством. Впредь они уже не решались выходить в Азовское море. Эта победа принесла советским морякам полное господство на Азовском море и лишила войска противника, начавшего 12 сентября наступление в направлении Донбасса, поддержки с моря".
  

***

  
   К концу сентября 1920 г. польские и петлюровские войска были уже под Киевом и Винницей и имелись все возможности создать единый фронт Пилсудского - Петлюры и Врангеля. Боясь этого объединения, В.И.Ленин настаивал на общем контрнаступлении Красной Армии уже в двадцатых числах сентября. Но М.В.Фрунзе, прибывший в Харьков лишь 26 сентября, понимал губительность неподготовленного наступления и затягивал его начало до 18-22 октября, ожидая прибытия свежих резервов, прежде всего 1-й Конной армии. В день его приезда лишь создаваемый Южный фронт включал три армии - 6-ю, 13-ю и 2-ю Конную, а штаб фронта пришлось формировать ему самому.
   Страх большевиков перед наступлением Врангеля приводит к тому, что в конце сентября Повстанческая армия батьки Махно становится союзницей Красной Армии. Этот неожиданный военный союз послужил тому, что более 15 тысяч повстанцев-махновцев (30% всех антибольшевистских повстанцев Украины) прекращают борьбу в тылу Красной Армии и направляются против белых. На этот феноменальный союз махновцев толкнула не только общая ненависть к белым. Махновцы стремились отдохнуть, выйти из состояния ежедневных боев, прекратить репрессии против своего движения, пополнить свое вооружение за счет Красной Армии, провести "анархический эксперимент" на отвоеванной территории, добиться от большевиков свободы анархистской пропаганды.
   Планируя военную кампанию на октябрь, штаб Врангеля учитывал, что красные сосредоточивают против Русской армии все новые и новые дивизии (частью снимая их с польского фронта). Целью нового наступления белых стали: срыв сосредоточения красных войск в районе Александровск - Каховка (не допустить концентрации 1-й и 2-й Конных армий), выход на Правобережную Украину и ликвидация каховского плацдарма.
   3 октября врангелевцы провели новый налет на станцию Синельниково. Красные были разбиты на восточном и северном направлениях и активности там не проявляли - их деморализованные части уклонялись от боев.
   8 октября врангелевцы (силами 3-й дивизии конницы генерала Барбовича и конницы генерала Бабиева - всего 6 тысяч штыков и сабель) успешно переправляются у Никополя через Днепр и захватывают Никополь и Апостолово. На правый берег Днепра переправились также Марковская и Корниловская дивизии - с целью захвата сети железных дорог, чтобы не позволить перебросить большие массы красных войск под Каховку. Утвердившись в излучине Днепра, врангелевская конница попыталась выйти на оперативный простор к Кривому Рогу, Александровску, в тыл каховского плацдарма.
   Но на правом берегу Днепра врангелевцев встретили: 2-я Конная армия Миронова (6 тысяч сабель), 6-я армия (17 тысяч сабель и штыков), группа Федько из частей 30-й дивизии (4 тысячи штыков и сабель). Бои 11-14 октября на Правобережье, против 2-й Конной армии, обескровили врангелевскую группу. В ходе боев врангелевцы, впервые за кампанию лета - осени 1920 года, начали испытывать падение боевого духа, смятение, панику. Последовавшее за этим поражение вынудило командование 16-17 октября отвести врангелевские войска из Правобережья. Одновременно большие потери белые несли, стремясь любой ценой отбить каховский плацдарм. 14 октября на последний штурм Каховки выступило 6,5 тысячи бойцов при 10 танках, 14 броневиках и авиации. Но, несмотря на жестокие бои и большие потери, каховский плацдарм красных так и не был взят...
  
   С 8 октября 13-я армия красных (30 тысяч штыков, 7 тысяч сабель) стала давить на фланги Русской армии - заняв Бердянск и начав наступление у Гуляй-Поля, что вынудило Врангеля перебросить часть сил на эти направления. 5-я кавалерийская дивизия из-под Бердянска совершила удачный рейд по тылам белых, подойдя к Мелитополю. 13 октября Махно (его части были подчинены лично командующему Южным фронтом Фрунзе) привел на врангелевский фронт около 12 тысяч сабель и штыков, при 500 пулеметах и 10 пушках, заняв фронт между станциями Синельниково и Чаплино. На призыв Махно из армии Врангеля к нему перебежали повстанческие атаманы, находившиеся в Русской армии, и часть мобилизованных Врангелем крестьян (всего около 3 тысяч бойцов). В начале октября в Русскую армию также влились новые силы - из района Адлера было вывезено в Крым несколько тысяч кубанских казаков из "Армии освобождения России" генерала Фостикова.
   В первой половине октября советскому командованию удалось провести гигантскую операцию по переброске войск на Южный фронт. Фронт вырос на 80-90 тысяч бойцов, в основном сосредоточенных у Каховки и Александровска. Численность Южного фронта превысила 140 тысяч штыков и сабель. Непосредственно на фронте находилось около 100 тысяч - при 500 орудиях, 17 бронепоездах, 31 броневике, 29 самолетах. К этому времени общая численность Красной Армии по всем Советским республикам уже достигла 5 миллионов бойцов.
   Против такой махины врангелевские войска (на фронте - 37 тысяч штыков и сабель, 213 орудий, около 1700 пулеметов, 6 бронепоездов, 20 броневиков, 25 танков, 42 самолета) выступали в одиночку - в двадцатых числах октября было заключено перемирие между советскими и польскими войсками, к которому были вынуждены подключиться и петлюровцы. Всего же Русская армия, учитывая запасные и тыловые части, составляла 58 тысяч бойцов при 260 орудиях.
   Несмотря на 4-5-кратное превосходство красных в живой силе, Военный совет Русской армии высказался за то, чтобы принять решающий бой кампании в Северной Таврии, отклонив план отхода в Крым. Такое смелое решение было продиктовано не столько стратегическими расчетами, сколько международной конъюнктурой. Отход в Крым мог привести к отказу Франции предоставить помощь Русской армии и ставил крест на возможности перехода русских частей из Польши через Украину. Врангель расценивал общие силы красных и махновцев в 100 тысяч бойцов, считая, что Русская армия сумеет отбить такое количество наступавших, в то время как реальные силы противника были 150-180 тысяч бойцов. Эта ошибка в расчетах повлияла на дальнейший ход операции.
   План, разработанный командованием Южного фронта красных, отличался своей простотой, исходя из географических особенностей театра действий. Главный удар наносила Западная группа - 6-я армия и 1-я Конная армия - из района Каховки в направлении перешейков и Сиваша, с целью отрезать противника в Северной Таврии, овладеть Перекопом и Чонгаром. На Западную группу возлагалась задача взять в клещи, отрезать от Крыма и уничтожить Русскую армию и по возможности ворваться в Крым. Северная группа (4-я армия и 2-я Конная армия) ударом от Никополя на юг, к Чонгару, должна была расчленить элитные силы противника, окружив Корниловскую, Марковскую и Дроздовскую дивизии и выйти в Крым через Чонгарский перешеек. Вспомогательный удар наносила Восточная группа, состоявшая из частей 13-й армии, которая двумя параллельными ударами должна была захватить Токмак и Мелитополь. Общей главной задачей было недопущение Русской армии за крымские укрепления.
  
   Главную битву кампании начали врангелевцы - 20 октября они попытались развернуть наступление на Павлоград, но завязли на подступах к городу в боях против махновцев и 42-й дивизии. А уже 23 октября махновцы и части 4-й армии, опрокинув северную группировку Русской армии, ворвались в Александровск. 24 октября, в метель и мороз (минус 12 градусов), махновцы выступили в рейд по тылам Русской армии к Мелитополю. Но затем Махно круто свернул на северо-восток к линии фронта и ударил на свою "столицу" Гуляй-Поле (что не соответствовало полученному приказу). Два дня боев за Гуляй-Поле обескровили махновскую группу, а невыполнение Махно приказа едва не сорвало общий план. 26 октября 2-я Конная армия форсировала Днепр у Никополя, заняв два плацдарма для будущего наступления.
   Только 28 октября началось общее контрнаступление Красной Армии на фронте в 350 километров. Проходило оно в сильный (непривычный для этих мест) мороз, а метель скрывала продвижение войск. Русская армия, начавшая кампанию еще летом, не была подготовлена к такому резкому изменению погоды и к зимним баталиям. Солдаты в окопах, не имея теплой одежды, кутались в тряпье, уходили с позиций в тыловые села. Мороз стал причиной как падения духа войск, так и обморожения сотен бойцов на передовой. К тому времени, после бесконечных боев за Северную Таврию, состав Русской армии изменился, и она заметно ослабела. Кадровые фронтовые офицеры и казаки частью были выбиты из строя, а на их место направлялись пополнения из числа мобилизованных крестьян и пленных красноармейцев - далеко не самый надежный "боевой материал".
   В первые дни контрнаступления наибольших успехов достигла Западная группа советских войск. 6-я армия частично справилась со своей задачей, овладев 29 октября поселком Перекоп и прорвавшись в тыл 1-й армии генерала Кутепова. Но красноармейцы так и не смогли с ходу взять укрепления Турецкого вала Перекопа (11 км длины, 10 метров высоты, глубина рва 10 метров). Советская 51-я дивизия Блюхера, преодолев три ряда проволочных заграждений вала и поднявшись на отдельных участках на гребень Турецкого вала, была отбита контратакой врангелевцев. 1-я Конная армия, глубоко вклинившись в тыл противника, прошла до Чонгара, стремясь полностью отрезать Русскую армию. Походная Крымская группа Махно (5 тысяч сабель и штыков, 30 орудий, 450 пулеметов), углубившись в тыл противника, ворвалась в Мелитополь.
   Но наступление Северной и Восточной групп красных было приостановлено яростным сопротивлением врангелевцев. 4-я и 13-я армии полностью не выполнили свою задачу, а 2-я Конная армия вообще не смогла продвинуться, сцепившись с тремя казачьими кавдивизиями противника. И все же 30 октября путь в Крым через Чонгар для 1-й Конной армии оказался открыт. В столь критический момент Врангель собирает всех крымчан, способных носить оружие: юнкеров, артиллерийскую и пулеметную школы, свой личный конвой и бросает эти силы на прикрытие Чонгара. Замедление наступления Северной и Восточной групп красных дало возможность Врангелю перегруппировать свои части и всей армией пробиваться в Крым.
   Отступающая Русская армия ударом с севера отбросила части 1-й Конной от Чонгарского перешейка и окружила конницу Буденного у Сальково - Геническа, прижав красных конников к Сивашу. И хотя Фрунзе приказал Буденному собрать все силы и не пропустить врангелевцев в Крым, 1-я Конная сама была застигнута врасплох и оказалась на грани полного разгрома. 30-31 октября корпуса Русской армии пробили себе путь сквозь оборону 1-й Конной и разгромили ее по частям. Конница генерала Барбовича разбила 6, 11, 14-ю кавдивизии красных и штаб 1-й Конной армии, командование которой утеряло связь со своими частями. За 31 октября и 1-2 ноября большая часть Русской армии сумела все же уйти из Северной Таврии в Крым.
   Только 3 ноября брешь на Чонгаре была захлопнута частями красных. В тот же день Фрунзе обрушил свежие войска на оборону врангелевцев у Сиваша, и на плечах отступающих, прорвав фронт, они ворвались на Чонгар. Но этот прорыв был отбит, и врангелевцы взорвали за собой все мосты в Крым. План Фрунзе по ликвидации Русской армии не был реализован, однако Врангель потерял всю Северную Таврию, а Русская армия за неделю боев сократилась на 50% за счет убитых, раненых, плененных, обмороженных. Фрунзе настаивал на скорейшем штурме крымских перешейков, пока противник еще не успел окопаться и перегруппироваться. Первоначальный его план - ударить по чонгарским укреплениям - сорвался из-за рано образовавшегося льда на Азовском море, который сковал советскую Азовскую флотилию в Таганроге, не дав ей поддержать своим огнем операцию.
   Удар частями 1-й Конной от Геническа, через Арабатскую стрелку на Феодосию был пресечен огнем врангелевского флота, часть которого подошла к Геническу. В результате советским командованием был принят новый план - главный удар нанести через Перекоп-Сиваш (частями 6-й армии, армии Махно, 2-й Конной армии), а на Чонгаре и Арабате провести демонстрационный, вспомогательный удар силами 4-й армии и 3-го Конного корпуса. Красные начали операцию по захвату Крыма уже 3 ноября с очередной безуспешной лобовой атаки перекопских укреплений. Против 19,5 тысячи врангелевских войск выступило 133 тысячи красных и 5 тысяч махновцев. На главных направлениях разница между обороняющимися и наступающими доходила до соотношения 1:12.
  
   Донской корпус Абрамова (3 тысячи) занял оборону Чонгара, а корпус Кутепова (6 тысяч) был направлен на защиту Перекопа. В запасе перекопской обороны стоял конный корпус Барбовича (4 тысячи сабель), еще 13 тысяч штыков и сабель находилось во фронтовом резерве. Оборону Крыма возглавил генерал Кутепов. Первая оборонительная линия белых находилась на Турецком валу (обороняло вал всего 3300 человек), вторая оборонительная линия (через 20 км от Турецкого вала) пролегала у станции Ишунь. Левый фланг поддерживался артиллерией флота, фланги обороны упирались в водные преграды.
   Потерпев первые неудачи в ходе штурма Турецкого вала, Фрунзе одобрил новый план обхода укреплений на Турецком валу через броды озера Сиваш (7 км) и Литовский полуостров, который обороняла кубанская бригада генерала Фостикова (1,5 тысячи штыков при 12 орудиях). Эта часть недавно прибыла в Крым, после полугодичного партизанства в предгорьях Кавказа, и еще была слабо подготовлена к обороне. 5 ноября, в день намеченного Фрунзе десанта, восточный ветер пригнал с моря воду в Сиваш, на бродах она поднялась до двух метров. Махновцы, которым первым было приказано начать форсирование, наотрез отказались выступать впереди десанта, и форсирование Сиваша было отложено до нового обмеления бродов.
   Но уже 6 ноября ветер изменился, и за сутки западный ветер выгнал из Сиваша почти всю воду. Сильное обмеление залива давало возможность пройти по бродам, по совершенно открытому дну, по подмерзшей грязи, а сильный туман создавал идеальную возможность для маскировки десанта. В ночь на 8 ноября части Ударной советской группы (15, 51 и 52 дивизии, конная группа - всего около 20 тысяч штыков и сабель при 36 орудиях) перешли Сиваш, сломив оборону бригады Фостикова на Литовском полуострове. Утром 8 ноября части десанта начали наступление на городок Армянск, в тыл обороны Турецкого вала.
   Хотя красные и утвердились на Литовском полуострове, успешно отбивая контратаки противника, они не смогли продвинуться дальше к Перекопу из-за недостатка кавалерии. Самим же красным частям на Литовском полуострове угрожало полное уничтожение по причине того, что вода в Сиваше вновь стала прибывать и грозила полностью отрезать десант от баз снабжения и подкреплений. На выручку десанту была послана махновская группа атамана Каретникова и части 7-й кавдивизии.
   Даже утратив Литовский полуостров, Врангель считал, что еще не все потеряно. Дроздовская дивизия из Армянска и Марковская дивизия от Ишуни пытались изолировать и разгромить красный десант на Литовском полуострове. Но в течение суток бой за полуостров не принес результата, а красные даже усилили давление, немного расширив свой плацдарм. В то же время бригады 51-й дивизии 8 ноября возобновили наступление "в лоб" Турецкого вала, но успеха не имели, при штурме потеряв половину своего состава.
   Однако нервы у обороняющих Турецкий вал белых не выдержали, когда они узнали, что в их ближайшем тылу находятся красные. В ночь с 8 на 9 ноября врангелевцы прекратили оборону на Турецком валу, и перешли на вторую линию обороны - Ишуньскую. А днем 9 ноября Красная Армия уже начала штурм Ишуни. Наиболее сильным участком этой линии обороны была ее восточная часть, где сосредоточилось до 6 тысяч врангелевцев. Западный сектор обороны (от Карповой Балки до Каркинитского залива) располагал только 3 тысячами штыков, но его поддержал флот, который срочно прибыл в район Перекопского перешейка.
   10 ноября конный корпус генерала Барбовича сумел вновь оттеснить 15-ю и 52-ю дивизии красных от ишуньских позиций к Литовскому полуострову, разметать 7-ю и 16-ю кавдивизии, угрожая тылам прорвавших Перекоп войск. Этот контрудар был последней надеждой обороняющихся. Но конники Барбовича натолкнулись на махновскую конную группу, которая, имитируя свое отступление, развернула впереди наступающих врангелевцев линию тачанок в 250 пулеметов и покосила передовые силы белой конницы, заставив ее повернуть назад. После этого конники махновцев и 2-й Конной армии принялись рубить отступающих. В это же время на противоположном участке фронта (у Каркинитского залива) 51 дивизия смогла овладеть двумя линиями окопов ишуньских укреплений.
   6-10 ноября продолжались беспрерывные атаки обороны чонгарских укреплений. В ночь на 11 ноября начался общий штурм Чонгара, и у Тюп-Джанкоя красные прорвались через две линии обороны. В ночь на 11 ноября генерал Кутепов предложил контратаковать красных и занять утерянные позиции на Ишуни. Но дух воинства был уже подорван, лучшие командиры убиты или ранены. Ранним утром 11 ноября, когда 51-я дивизия овладела последней, третьей линией обороны и совместно с Латышской дивизией заняла станцию Ишунь, стало ясно, что Крым падет в ближайшие дни. Это был кризисный момент сражения. Не дожидаясь полного окружения, белые днем 11 ноября стали отходить со всех позиций. Остатки конницы Барбовича еще пытались сломить наступление 2-й Конной армии у Ишуни, но к вечеру того же дня они были разбиты махновцами и Конармией у станции Воинка.
   Штурм красными чонгарских укреплений принес ощутимые результаты только к полудню 11 ноября, когда основные части защитников Чонгара были переброшены к Ишуни. Утром 12 ноября красные прорвали последнюю линию чонгарских укреплений (захватив ст. Таганаш) и ворвались в Крым. Большинство защитников Чонгара к этому времени уже отходило на Джанкой. 11 ноября красным удалось переправиться через Генический пролив и развить наступление в тыл врангелевцев, по Арабатской стрелке. Утром 12 ноября части 9-й советской дивизии с Арабатской стрелки высадились на Крымский полуостров в устье реки Салгир.
   12 ноября произошли последние бои кампании за Джанкой и село Богемка, в которых махновцы и конники 2-й Конной сбили последний арьергард Русской армии. Во время штурма Крыма Красная Армия и махновцы потеряли более 12 тысяч бойцов, врангелевцы - примерно 7 тысяч бойцов. В тот же день, после того как рухнули последние рубежи белой обороны, Врангель подписал приказ о всеобщей эвакуации из Крыма, хотя частичная эвакуация началась еще 10 ноября. К этому времени части 2-й Конной, 6-й и махновской армий уже вступили в Крым. Однако после прорыва обороны на Перекопе нажим красных заметно ослабел, а 6-я армия, получив 12 ноября день для отдыха, фактически отказалась от преследования врангелевцев, которым удалось сильно оторваться от противника.
   Только 13 ноября 6-я, 1-я Конная и махновская армии развернули наступление на Симферополь, а 4-я и 2-я Конная армии - на Феодосию и Керчь. 15 ноября без боя красные вступили в Севастополь и Евпаторию, 16 ноября - в Керчь. Но наступавшие так и не настигли армию генерала Врангеля, которому удалось совершить невозможное. Рассредоточив эвакуацию по всем портам Крыма, он за 12-16 ноября успел эвакуировать из Крыма более 150 тысяч военных и гражданских беженцев. Последний транспорт с арьергардом отплыл из Крыма 16 ноября. Это событие и стало официальным окончанием Гражданской войны в России ...
  

***

  
   Еще до начала наступления Русской армии в Севастополе были подготовлены команды, имевшие легкие орудия и пулеметы для вооружения двух речных отрядов судов на Днепре. Команды вышли на запад вслед за войсками и, в ожидании возможности сформировать флотилии, включились в оборону берега Днепра. 1-й Днепровский речной отряд под командой кавторанга Рыкова направился в район нижнего Днепра, где при занятии Голой Пристани был захвачен буксирный катер "Николай", на котором установили одно 47-мм орудие. Такое же орудие было поставлено и на маленькую баржу, а для разведок в лимане взяли две парусные фелюги.
   Из местных партизан и кадровых моряков был образован "морской кавалерийский отряд", ведший разведку вдоль берега. 30 июня часть отряда под командой старшего лейтенанта Фомина, совместно с полуэскадроном мариупольских гусар, которым командовал штабс-ротмистр Векслер, огнем своих многочисленных пулеметов отбили попытку красных переправиться по островам Днепра у Алешек. Таким образом, морские команды с помощью вооруженных барж, усиленные в июле десантной ротой крейсера "Генерал Корнилов", а в начале августа - ротой линейного корабля "Генерал Алексеев" и стрелковой ротой Черноморского экипажа, обеспечили фланг армии вдоль лимана.
   Судьба 2-го Днепровского речного отряда, образованного из части команды разоруженного к тому времени вспомогательного крейсера "Цесаревич Георгий", под командой его бывшего командира кавторанга Домбровского, сложилась трагично. В предвидении взятия Александровска (ныне Запорожье) он был направлен на Днепр для создания там флотилии. Походным порядком отряд пришел в село Водяное, лежащее почти напротив Никополя. Здесь он имел частые перестрелки с занимавшими противоположный берег красными и произвел несколько ночных поисков на дубках на другую сторону, После начавшегося наступления Красной армии отряд получил приказание отходить. У селения Малая Белозерка он встретился с Донским стрелковым полком и, поступив под начальство командира полка, занял позицию перед селением. На следующий день, 15 августа отряд был атакован крупными силами красной конницы, которая, несмотря на пулеметный огонь, буквально раздавила отряд и захватила пленных.
   3-й отряд судов постепенно усиливался. Вскоре в Тендровский залив прибыл эсминец "Капитан Сакен", имевший два 120-мм орудия, а также четыре сторожевых катера; тогда же эсминец "Звонкий" был отправлен в Скадовск, через который шло снабжение частей, находившихся у южной части Днепра. В середине июля отряд был усилен эсминцем "Дерзкий", затем прибыли четыре тральщика. На случай прорыва в лиман в первую очередь предназначались канонерские лодки "Кача" и "Альма". Все снабжение отряда, до котельной воды включительно, высылалось на транспортах из Севастополя, но впоследствии у Тендровской косы была поставлена баржа-база "Тилли".
   Сосредоточение кораблей в Тендровском заливе и производимые ими демонстрации убеждали красное командование в подготовке большой операции и высадки десанта, и оно приняло меры для усиления обороны. Уже 30 мая в Николаев из Каспийского моря прибыли 4 гидросамолета, а в Очаков был доставлен наблюдательный аэростат. Второй гидроавиационный отряд формировался в Одессе. В лимане уже действовали три плавучих батареи, а из вооруженных 75-мм орудиями буксиров создавался дивизион канонерских лодок. Николаевский остров, лежащий у входа в лиман, во избежание захвата его десантом был занят батальоном красной пехоты, и в июле на нем были установлены два 130-мм и одно зенитное орудия. Созданная таким образом там батарея получила название "Первомайской". В то же время трехорудийная батарея того же калибра была установлена в Люстдорфе, у Одессы, и начались подготовительные работы для создания 8-дюймовых батарей из снятых с "Андрея Первозванного" орудий, одной - у Одессы, другой - на острове Березань.
   17 июля, имея на борту, кроме нормального состава команды, еще и полуроту гардемарин Морского корпуса, вышел из Севастополя крейсер "Генерал Корнилов". Зайдя по пути в Ак-Мечеть, куда в качестве стационера и для тренировки команды был послан крейсер "Алмаз", и затем в соседнюю бухту Ярылгач, 20 июля крейсер пришел в Тендровский залив и, приблизившись к Кинбурнской косе, открыл огонь по Очакову. Дав несколько залпов, как бы в подтверждение своего прихода, крейсер отошел и стал на якорь в заливе. Первомайская батарея ответила на этот "привет" семью выстрелами, и, хотя снаряды упали вблизи крейсера, попаданий не было. На следующий день десантная рота "Генерала Корнилова" была свезена на берег и заняла район Прогнойска. С той поры "Генерал Корнилов" оставался на Тендре до самой эвакуации, и каперанг Федяевский поднял на нем свой брейд-вымпел командира отряда.
  
   В связи с начавшимся 25 июля наступлением Русской армии, для отвлечения красных сил и для выяснения возможности прорыва отряда судов в лиман, 29 июля была произведена энергичная бомбардировка очаковских батарей. "Генерал Корнилов" со стороны Кинбурнской косы открыл залповый огонь по Первомайской батарее. "Кача" и "Альма", делая вид, что идут на прорыв, приблизились к входу в лиман и несколько позже, демонстрируя высадку десанта, обстреляли Карабуш. Миноносцы также приняли участие в бомбардировке, а подводная лодка была послана к Одессе. С промежутками бомбардировка продолжалась семь часов, и корабли израсходовали около 650 снарядов.
   Два-три раза, когда крейсер временно прекращал огонь, батарея на острове оживала и давала несколько залпов. Кроме того, "Генерал Корнилов" был дважды атакован гидросамолетом, заставившим его маневрировать, уклоняясь от бомб. Для уничтожения очаковских береговых батарей необходимо было применить снаряды большого калибра, в полтонны весом, и это явилось задачей пришедшего 1 августа, под флагом вице-адмирала Саблина, линейного корабля "Генерал Алексеев". Одновременно с ним прибыла яхта командующего "Лукулл" и подводная лодка "Тюлень". Доставленный линкором гидросамолет отправили на Тендровскую косу, где для него оборудовали базу. С линкора свезли в Покровку десантную рота и роту Черноморского экипажа.
   2 августа тральщики произвели контрольное траление по направлению к Очакову и, чтобы красные ночью не набросали бы здесь мин, в конце протраленного фарватера был оставлен в дозоре тральщик "Бакан". Следующим утром, следуя за тральщиками, "Генерал Алексеев" подошел ближе к берегу и стал на якорь в 97 кабельтовых от Первомайской батареи. На Кинбурнской косе, против острова, был оборудован наблюдательный пункт, связанный телефоном со стоявшей в Егорлыцком заливе баржей Б-1, которая по радио передавала корректировку на корабли. Позднее на посту установили радиостанцию, позволившую ускорить передачу наблюдений. В 10 часов утра линкор открыл огонь одиночными орудиями из носовой башни, произведя 21 выстрел, причем 6 или 7 снарядов попали в остров.
   Утром 4 августа по протраленному накануне в сторону Очакова фарватеру, в конце которого снова был оставлен "Бакан", "Генерал Алексеев" подошел ближе к городу и был установлен на якорях, бортом к берегу. "Генерал Корнилов" стал в двух милях от него. В 14 часов линкор открыл огонь из своей третьей башни по батарее Кане, но связь с Б-1 нарушалась все время радиопомехами красных, и за этот день было произведено лишь 7 выстрелов. На ночь корабли остались на месте, и с 14 часов следующего дня "Генерал Алексеев" возобновил обстрел той же батареи, сделав за день 21 выстрел, причем "Генерал Корнилов" давал добавочную корректировку. По наблюдениям с корабля, попаданий в стоявшую перед самым обрывом батарею было мало. За действиями наших кораблей наблюдал из Очакова привязной аэростат красных, часто менявший место, что исключало возможность уничтожения его артиллерийским огнем.
   С утра 6 августа "Генерал Алексеев" вновь обстреливал батарею Кане из своей третьей башни, сделав с хорошими результатами 29 выстрелов. Снаряды в полтонны весом падали в районе цели, вздымая огромные столбы земли, и на батарее было замечено три взрыва. Во время полуденного перерыва стрельбы из-за Николаевского острова полным ходом вышел буксир и открыл огонь из 75-мм орудия по наблюдательному пункту. "Генерал Алексеев" произвел по нему 6 выстрелов, но буксир, повернув назад, быстро вышел из поля зрения комендоров. Во второй половине дня первая башня сделала еще 21 выстрел по той же батарее, и с поста сообщили, что батарея уничтожена.
   7 августа была произведена как бы "генеральная репетиция" прорыва канонерских лодок в лиман, имевшая целью вызвать огонь уцелевших на красных батареях орудий. Утром "Генерал Корнилов", следуя за тральщиками, подошел на 50 кабельтовых к Очакову, а затем канонерские лодки "Кача" и "Альма", идя от Березани, прошли всего лишь в трех милях от берега и обстреляли очаковские батареи беглым огнем. Потом "Кача" прошла еще раз туда и назад, а после полудня "Альма" с близкого расстояния еще раз обстреляла Очаков, и к берегу был послан тральщик "Язон".
   Весь день "Генерал Алексеев" и "Генерал Корнилов" находились в готовности поддержать ходившие вдоль берега корабли, но батареи красных молчали. Выяснилось, что ввиду невозможности бороться с дредноутом прислуга батарей покидала их с утра и возвращалась лишь ночью, для исправления полученных за день повреждений. Затем командующий флотом Саблин получил из своего штаба телеграмму, в которой сообщалось, что ввиду начавшегося наступления красных командование ВСЮР не предполагает перенести в ближайшем будущем действия своих войск за Днепр и это исключает необходимость прорыва флота в лиман. В связи с этим адмирал Саблин приказал временно прекратить операцию, и после двух часов все корабли отошли к Тендровский косе.
   В эту же ночь вице-адмирал Саблин ушел в Севастополь на "Лукулле", который взял с "Генерала Алексеева" находившуюся на нем без дела полуроту гардемарин. По пути "Лукулл" зашел в Ак-Мечеть, где адмирал посетил стоявший там крейсер "Алмаз". Вечером после выхода "Лукулла" из бухты поднялся ветер, который быстро развел сильную волну. Старая, с комично качающимися горизонтальными цилиндрами машина, построенная в 1866 году, внезапно остановилась, и яхту, развернувшуюся бортом к волне, стало нести к берегу. Качка дошла до предела, и волны ежеминутно вкатывались на палубу с двух сторон, через фальшборт. Гардемарины цеплялись, за что могли, чтобы не быть унесенными за борт. Адмирал Саблин вышел из кормового помещения и, держась за протянутый вдоль палубы леер, прошел на ходовой мостик - не без того, чтобы его не окатило волной. Его спокойный вид придал всем морякам бодрости. Довольно скоро машинисты исправили аварию, цилиндры снова закачались, и "Лукулл" пошел дальше.
   Как раз в эти дни между красными и французами произошел новый инцидент. 1-го августа в Одессу под конвоем эскадренного миноносца "Алжерьен" прибыли два транспорта с репатриированными солдатами. На одном из них находились десять гидросамолетов, предназначенных, по всей вероятности, для доставки в Крым. Красное командование в Одессе, считая самолеты военной контрабандой, потребовало их выгрузки в порту и, ввиду отказа французов это сделать, задержало транспорты. 5 августа к Одессе пришел отряд французских кораблей в составе броненосного крейсера "Вальдек Руссо", двух авизо типа "Изер" и тральщиков. Командующий отрядом адмирал Кипе, угрожая бомбардировкой порта, потребовал освобождения транспортов. 10 августа, по приказу из Москвы, транспорты были отпущены и вместе с миноносцем "Алжерьен" вышли из порта.
   В ночь на 7 августа, при активной помощи своей флотилии, красные переправились через Днепр в районе Алешек и у Каховки. 10 августа в Голой Пристани их канонерские лодки захватили пароход "Николай", баржу и два паровых катера. На следующий день, с целью отвлечения красных демонстрацией десанта, "Кача" и "Альма" бомбардировали находящийся между Одессой и Очаковым Сычевский мыс. 13 августа корабли отряда подошли к Очакову, но к этому времени красные, кроме ставшего потом знаменитым Каховского плацдарма, везде были отброшены за Днепр.
   Не предвидя в ближайшее время крупных операций, линкор "Генерал Алексеев", эсминец "Капитан Сакен" и два сторожевых катера были 17 августа отправлены в Севастополь. Они были заменены приведенными транспортом "Ингул" катерами СК-4 и СК-6. И в конце августа отряд судов в Тендровском заливе, в командование которым снова вступил каперанг Собецкий, состоял из крейсера "Генерал Корнилов", эскадренного миноносца "Дерзкий", подводной лодки "Тюлень", канонерских лодок "Кача" и "Альма", сторожевых катеров "Киев" и "Полтава", барж Б-1 и Б-3, трех СК, вооруженного катера К-51, тральщиков "Скиф" и "Язон", буксира "Смелый", баржи-базы "Тилли" и, попеременно, одного из транспортов с углем. 3 сентября прибыл на буксире "Рабочего" еще болиндер Б-2.

***

  
   В связи с начавшимся новым наступлением красных 3-й отряд произвел 24 августа демонстрацию возле Очакова. С 9 до 13 часов "Генерал Корнилов" в сопровождении других кораблей произвел сильную бомбардировку батарей. А вечером, уже после возвращения к Тендровской косе, корабли были атакованы гидросамолетом красных. 29 августа "Генерал Корнилов" бомбардировал Первомайскую батарею, выпустив 182 снаряда, но батарея ему не отвечала.
   Красные продолжали усиливать минные заграждения, и 31 августа четыре тральщика поставили 80 мин типа "Рыбка" у Сычевки. Сопровождавшее их посыльное судно было замечено "Тюленем", который за ним погнался. В этот же день произошла безрезультатная перестрелка между болиндером красных, которого сопровождали две канонерские лодки, и баржами из Егорлыцкого залива. Со 2 по 4 сентября красные усилили минами заграждение у Большого Фонтана. Высланный в дозор к Сычевке катер "Ястреб", увидя "Тюленя", поспешно вернулся в Одессу.
   Ввиду перенесения центра тяжести морских действий в Азовское море силы 3-го отряда постепенно уменьшались. 9 сентября ушел "Дерзкий", последний из находившихся в Тендровском заливе миноносцев, у которого оставалось нефти лишь на переход в Севастополь. 16 сентября, с пирамидами арбузов на палубе, ушла "Кача"; ушел, израсходовав свои запасы, "Тюлень" и ушли также два катера.
   13 сентября были получены сведения, что собранная в Николаеве подводная лодка АГ-23 вышла на пробу в лиман. Из предосторожности начальник отряда приказал всем кораблям перейти ближе к Тендровской косе, где глубины не позволяли подводной лодке подойти в подводном положении. Во избежание ночной атаки с поверхности два катера становились на ночь мористее крейсера. "Генерал Корнилов" произвел учебную стрельбу противолодочными снарядами. Эти меры были целесообразными, но каперанг Собецкий не мог знать, что в Николаеве не оказалось торпед для американских аппаратов АГ-23!
   С целью вызвать огонь батарей, которые после августовских бомбардировок линейным кораблем упрямо молчали, утром 15 сентября СК-4 был послан к Очакову. Когда катер подошел к берегу на 20 кабельтовых, 6-дюймовая батарея внезапно ожила, но попасть в уходивший зигзагами 25-узловым ходом катер, конечно, не могла. Когда СК-4 уже подходил к месту стоянки отряда, красные предприняли воздушный налет. Заметив одинокий катер, два гидросамолета бросились к нему и, снизившись, обстреляли его из пулеметов и старались попасть в катер бомбами. Но при каждом заходе самолета шедший полным ходом катер бросался в последний момент в сторону, накренившись так, что вода доходила до палубы. Бросив без результата все 4 бомбы, самолеты ушли.
   В связи с начавшейся Заднепровской операцией армии 3-й отряд получил приказ активизировать свои действия. 8 октября в 17 часов "Генерал Корнилов" снялся с якоря и, следуя за тральщиками, подошел на 84 кабельтова к Первомайской батарее, которую бомбардировал трехорудийными залпами, выпустив более ста снарядов. В то же время "Альма", подойдя со стороны Березани, начала обстрел Очакова, но открывшая по ней огонь батарея Кане вынудила канонерскую лодку отойти в море. Высланный на поддержку батарей болиндер красных обстрелял Покровку. Перед сумерками "Генерал Корнилов" стал на якорь у Кинбурнской косы на высоте Покровки и ночью тревожил противника светом своего прожектора.
   На следующий день авиация красных была особенно активна. Утром два гидросамолета атаковали баржи в Егорлыцком заливе, а третий сбросил бомбы на наблюдательный пост на косе. В 17 часов "Генерал Корнилов" снялся с якоря, и в то же время показались три самолета, атаковавшие крейсер с трех сторон, принудив его маневрировать, чтобы уклониться от их атак. Настойчивость летчиков и их тактика значительно улучшились, но и зенитная артиллерия крейсера тоже стала более действенной, и самолеты вернулись на свои базы, имея, вероятно, много пробоин от шрапнельных пуль. Когда налет окончился, оставалось уже мало времени до темноты, вследствие чего предполагавшаяся бомбардировка Очакова была отменена, и крейсер ушел к Тендровской косе.
   В течение этого времени "Альма" в сопровождении двух тральщиков обстреляла посты в Аджиаске и Карабуше. Когда отряд проходил мимо Первомайской батареи, она с большой дистанции сделала по кораблям несколько выстрелов. 11 октября из Севастополя пришел транспорт "Добыча", имевший всякого рода снабжение и материалы для отряда и предназначенный служить ему плавучей базой. Но самым трудным вопросом было снабжение отряда водой. Опреснители крейсера, работая без остановки, не могли удовлетворить все корабли, и воду приходилось привозить на "Водолее" из Севастополя или же на барже из Хорлов либо Скадовска.
   11 октября у Одессы была опробована 8-дюймовая батарея. Готовность батареи того же калибра, которую устанавливали к западу от Очакова, ожидалась через три-четыре недели. По мнению начальника Морских сил Советской республики, бывшего адмирала Немитца, после вступления в строй этих батарей весь Одесско-Очаковский район окажется, без участия в операции дредноута, недоступным другим кораблям.
   Тогда же красные при помощи своей флотилии совершили несколько десантов, в Алешках, Голой Пристани и в других местах нижнего Днепра. В происшедших затем боях суда их флотилии получили повреждения, и ее начальник, бывший старший лейтенант Хорошхин, был ранен. 20 октября контратакой действовавшего здесь гвардейского отряда положение было восстановлено. Но 18 октября были прекращены военные действия на Польском фронте, что дало возможность красным перебросить на юг освободившиеся войска и перейти здесь в решительное наступление...
  
   Еще в конце сентября 1920 года серьезно обострилась болезнь командующего флотом Черного моря Михаила Павловича Саблина, и он вынужден был отправиться на лечение в Ялту. 12 октября приказом Главкома ВСЮР генерала барона Врангеля вместо вице-адмирала М.П. Саблина командующим флотом был назначен контр-адмирал М.А. Кедров, а начальником штаба флота стал контр-адмирал Н.Н. Машуков. Поскольку адмирал Саблин возглавлял также Морское управление, эту должность стал исполнять его начштаба контр-адмирал А.И. Тихменев. А спустя пять дней выдающийся российский флотоводец Саблин, с именем которого была тесно связана история Черноморского флота последних десятилетий, скончался от рака печени. По решению правительства и Главнокомандующего, гроб с телом покойного был перевезен 20 октября из Ялты в Севастополь для захоронения в нижнем храме собора святого Владимира.
   И не может быть случайностью, что свою посмертную судьбу, столь же трагическую, Михаил Павлович Саблин разделил с такими Великими Адмиралами, чьи имена золотыми буквами вписаны в историю России, как герои Черного моря - Лазарев, Корнилов, Истомин, Нахимов. Ему не довелось покидать Родину со своим флотом и Русской армией Врангеля, но беспрецедентная Крымская эвакуация белых во многом была подготовлена трудами Саблина. Им были созданы неприкосновенные запасы угля и масла на случай эвакуации, да и сам флот был вновь подтянут им после труднейшей зимы. Таким образом, спасение десятков тысяч военных и гражданских беженцев от кровавой большевистской расправы стало еще одной, уже посмертной заслугой адмирала.
   Торжественная траурная церемония подробно была описана в газете "Юг России":
   "20 октября на крейсере "Алмаз" состоялось перевезение тела скончавшегося в Ялте адмирала Саблина. В 10 часов утра под траурный салют наших и союзных кораблей бросил якорь на рейде крейсер "Алмаз". В 11 часов траурная баржа с телом покойного подошла к Графской пристани, где к этому времени собрались: командующий флотом контр-адмирал Кедров, контр-адмирал Машуков, контр-адмирал Николя и другие высшие чины морского и военного ведомств. На площади для отдания воинских почестей покойному адмиралу расположились юнкера-сергеевцы из Одессы, гардемарины Морского корпуса,части русских судовых команд, команды с английского броненосца "Центурион" и французских миноносцев. Под звуки похоронного марша гроб, накрытый Андреевским флагом и адмиральской фуражкой, был вынесен на руках адмиралами во главе с командующим флотом. На всех судах, русских и иностранных, флаги приспущены. К моменту выноса тела на пристань прибыл глава правительства Кривошеин. Траурный кортеж под салют с линейного корабля "Генерал Алексеев" двинулся по Екатерининской улице к Владимирскому собору. Впереди процессии выступали попарно офицеры-ассистенты, несшие флаги контр-адмиральский, вице-адмиральский и командующего флотом. За гробом следовали родные покойного адмирала, члены правительства во главе с А.В. Кривошеиным, чины военного и морского ведомств, командир и офицеры английского броненосца "Центурион", офицеры французских миноносцев и много публики. Шествие замыкали команды русских и иностранных судов. После краткой литии у Никольского собора процессия проследовала дальше. Во Владимирском соборе отпевание совершал епископ Вениамин..."
   Среди провожавших в последний путь Михаила Павловича были его супруга Анна Александровна и сестра Мария Павловна. Младший брат покойного - Александр Павлович, полковник гвардии, минувшим летом возглавивший антибольшевистское восстание в Одессе, был вынужден покинуть Родину при повторной сдаче города. Средний из братьев Саблиных - Николай Павлович, капитан 1 ранга и флигель-адъютант, еще при первой эвакуации, в феврале, отправился в Константинополь из Одессы, где он в последнее время командовал флотским офицерским отрядом в группе генерала Стесселя...

***

  
   28 октября 1-я Конная армия прорвала фронт у Каховки, а переправившаяся через Днепр южнее 6-я армия на рассвете 30 октября вышла к Перекопу. Уже вечером 28 октября войска, занимавшие линию нижнего Днепра, начали отходить к Перекопу и, частично, к Скадовску. В последних числах октября наступили морозы, и сильный норд-ост развел в Тендровском заливе волну, не позволявшую грузить уголь на мелкие суда, которые вместе были отправлены к Покровке. 30 октября температура упала до минус 7 градусов, и Егорлыцкий залив начал покрываться льдом, что вынудило перевести баржи к выходу из залива. Тогда же было приказано эвакуировать Прогнойск и Покровку.
   Утром 1 ноября "Генерал Корнилов" для прикрытия эвакуации стал на якорь против Покровки и принял с берега свою десантную роту. Накануне были сняты Алексеевская и стрелковая рота экипажа и переданы на "Добычу". Находившийся в Прогнойске катер "Игрушка" был взорван. 2 ноября эвакуация была закончена, и весь отряд собрался у затопленного броненосца "Чесма". Утром 4 ноября каперанг Собецкий получил приказание отправить вооруженные баржи и катера в Каркинитский залив для оказания поддержки войскам на Перекопском перешейке.
   "Генералу Корнилову" и "Альме" предписывалось продолжать блокаду и не допустить выхода судов красных из лимана в море. Сам каперанг Собецкий, предназначавшийся в предвидении возможной эвакуации Крыма начальником морской части посадки в Севастополе, должен был идти туда на "Добыче", которая взяла на борт находившихся на крейсере гардемарин. В то же утро Тендровский залив покинули тральщик "Язон" с Б-1 на буксире, в полдень - "Работник" с Б-2 и "Скиф" с Б-3 и около 17 часов - "Добыча", буксируя "Тилли" и минную баржу, и "Смелый" - с катерами "Киев", СК-4 и К-51.
   К вечеру поднялся сильный ветер, который развел большую волну. В 22 часа, ввиду того, что волны заливали катера, "Смелый" стал на якорь у берега и "Добыча", которая до входа в Каркинитский залив сопровождала другие суда, последовала его примеру. Утром суда пошли дальше, но маленький "Работник" не выдержал волны и повернул назад. Его встретила получившая накануне вечером приказ также следовать в Каркинитский залив "Альма", которая и взяла Б-2 на буксир.
   Вечером, после ухода "Добычи", "Генерал Корнилов" получил приказание командующего флотом Кедрова срочно идти в Севастополь, и утром 5 ноября, после пятимесячного пребывания у Очакова, крейсер покинул Тендровский залив. В тот же день был эвакуирован и Скадовск, где находился грузившийся зерном пароход "Саратов" с баржей. "Альма" и баржи, преодолев штормовую погоду, пришли в Каркинитский залив, где уже находились заградитель "Буг", посыльное судно "Атаман Каледин", болиндер Б-4 и база - плавучий маяк "Песчаный". В командование составленным таким образом 3-м отрядом вступил командир "Буга" кавторанг Вилкен, подчинявшийся в оперативном отношении командующему фронтом генералу Кутепову.
   Для артиллерийской поддержки войск на Ишуньских позициях четыре баржи (пять 130-мм и 6-дм орудий) заняли позицию у Кара-Казак. Уже при первой попытке красных прорваться в Крым Б-4 своим беглым огнем способствовала отражению их атак. В ночь на 8 ноября красные части переправились через Сиваш, и подошли вскоре к Ишуньским позициям. 9 и 10 ноября баржи и "Альма", получая по телефону указания целей и корректировку, вели интенсивный огонь по наступавшему противнику. Несмотря на неблагоприятные условия, огонь судов был действительным, и части 6-й армии красных несли потери от флангового обстрела из Каркинитского залива. 11 ноября Ишуньские позиции были оставлены белыми, но суда продолжали находиться на своих позициях и утром бомбардировали станцию Ишунь. Во второй половине дня отряд Вилкена получил из штаба приказание идти в Евпаторию...
  
   Генерал Врангель понимал: даже при определенной помощи западных союзников, более всего озабоченных собственной выгодой, ему долго не удержаться на Крымском полуострове под напором во много раз превосходящих сил большевиков. Он только мог постараться максимально выиграть время и попытаться спасти остатки своей армии и скопившихся в Крыму беженцев. Основная ставка делалась на стойкость, мужество и военную выучку офицерских полков и укрепления Перекопского перешейка. Скорее всего, именно для того, чтобы выиграть время, генерал и предпринял отчаянную попытку контрнаступления под Каховкой - человек чести, барон не мог обмануть ожидания доверившихся ему людей.
   - Армия должна оставить Крым в полном боевом порядке, - сказал Петр Врангель. - Гражданское население также должно получить возможность покинуть пределы России.
   - Ваше превосходительство! Это потребует множество плавсредств, то есть кораблей. И, самое главное, нужно время, - пытались усомниться его министры.
   - Крым должны беспрепятственно покинуть все, кто пожелает! - сказал, как отрезал Верховный. - И не забудьте о детях!
   О детях не забыли: из Крыма вывезли всех воспитанников нескольких сухопутных кадетских корпусов и морского корпуса. Вопреки утверждениям большевистской пропаганды, кадеты никогда не принимали участия в боевых действиях, а при попытках "сбежать на фронт" им грозило суровое наказание от начальников. Командующий и все генералы Добровольческой армии считали, что для юношества главное - получение знаний и хорошее образование.
   Позднее военные академии многих стран мира изучали опыт генерала Врангеля по эвакуации из Крыма более чем ста тысяч людей: все было четко организовано, и над кораблями готовой к отплытию эскадры гордо реял Андреевский флаг. На суда в Севастополе, Феодосии, Керчи и Евпатории грузились спешно, но без паники. Кроме военных, уходили дети, старики, женщины и цвет нации: известные писатели и художники, журналисты и врачи, инженеры и ученые - все те, кого потом в Советской России назовут одним словом: белоэмигранты. Каждому из них нашлось место на корабле - кроме тех, кто сам пожелал остаться. И таким, по приказу Врангеля, не чинилось никаких препятствий.
   Судьба последних оказалась трагичной, и тайна крымской трагедии сохранялась десятки лет. Практически всех до одного из оставшихся офицеров отвели в степные балки и там расстреляли из пулеметов. Руководили этой "акцией" коммунист-интернационалист из Венгрии Бела Кун и большевичка Р. Землячка. Об уничтожении офицеров и солдат Добровольческой армии, поверивших обещаниям большевиков дать амнистию, прекрасно знал и командовавший Южным фронтом М. Фрунзе.
   Ещё в мае 1920 года генералом бароном Врангелем был учреждён так называемый "Эмиграционный Совет". Гражданских и военных беженцев расселяли в лагерях под Константинополем, на Принцевых островах и в Болгарии; военные лагеря в Галлиполи, Чаталдже и на Лемносе находились под английской или французской администрацией. Последние операции по эвакуации армии Врангеля прошли с 11 по 14 ноября 1920 года: на корабли и суда было погружено 15 тысяч казаков, 12 тысяч офицеров и 5 тысяч солдат регулярных частей, 10 тысяч юнкеров и кадетов, 7 тысяч раненых офицеров, более 30 тысяч офицеров и чиновников тыла и до 60 тысяч штатских лиц, в основном, членов семей офицеров и чиновников.
   Флот генерала Врангеля, воссозданный адмиралом Саблиным, принявший на борт остатки Добрармии и гражданских беженцев, уходил из России в никуда. Курс взяли на Константинополь, где и осталась большая часть кораблей. А тридцать три военных корабля по приказу своего командующего ушли затем из Константинополя в Бизерту - небольшой порт на побережье Туниса, являвшегося в то время французской колонией. Фактически там оказались все уцелевшие после страшных лет революций и Гражданской войны осколки славного громкими победами Черноморского флота. Русские моряки, несмотря на то, что французское командование относилось к этому крайне неодобрительно, принципиально не спускали Андреевский флаг. Эскадра врангелевских кораблей представляла собой еще весьма грозную опасность - огневой мощью орудий и способностью судов нести на борту десант.
   После эвакуации Крыма остатки Русской Армии были размещены в Турции, где генерал П.Н. Врангель, его штаб и старшие начальники получили возможность восстановить её как боевую силу. Ключевой задачей командования стало, во-первых, добиться от союзников по Антанте материальной помощи в необходимых размерах, во-вторых, парировать все их попытки разоружить и распустить армию и, в-третьих, дезорганизованные и деморализованные поражениями и эвакуацией части в кратчайший срок реорганизовать и привести в порядок, восстановив дисциплину и боевой дух. Большевики же откровенно боялись Врангеля - боевого генерала, с оставшимися у него двумя десятками тысяч проверенных бойцов и несколькими десятками кораблей.
  

Глава 20. И НА ТИХОМ ОКЕАНЕ...

   Эвакуация из Крыма остатков Русской Армии Врангеля не имела прямого отношения к событиям на Дальнем Востоке, поскольку штабы и части были выведены в Турцию, а впоследствии размещены на европейском континенте по решению Антанты. Но в индивидуальном порядке кое-кто из Белого офицерства изъявил желание продолжить борьбу с большевизмом на другом конце России. Одним из них оказался контр-адмирал Н.И. Черниловский-Сокол, командовавший на Черном море Державным флотом Украины до конца существования режима Гетмана Скоропадского. А затем он снова стал начштаба флота - но уже Белого - при адмирале Канине.
   С возвращением в Севастополь адмирала Саблина в марте 1919 года флот стал преобразовываться, и Черниловскому в новом штабе не нашлось места. Хорошо помнивший его Саблин определил "украинского" адмирала временно исполняющим обязанности начальника снабжения флота, фактически отправив его в Константинополь, куда союзники вывели большую часть русских кораблей. Что там успел Николай Иванович сделать полезного - история умалчивает. Но в апреле он прибыл по служебным делам в Одессу, а та оказалась уже в руках большевиков. И тогда он принял решение уйти с ближайшим коммерческим судном подальше от Черного моря, где не складывалась его дальнейшая служба, предпочтя воевать под началом Колчака. В сентябре того же года, после долгих скитаний, Черниловский-Сокол добрался до Владивостока, где был зачислен в списки Морских сил на Дальнем Востоке в чине контр-адмирала. После тяжелых боев армия Колчака отступала на восток, и 38-летний контр-адмирал, ставший Георгиевским кавалером именно на Тихом океане, теперь оказался не к месту во Владивостоке.
   После разгрома в Русско-японской войне обеих Тихоокеанских эскадр, на Дальнем Востоке у России осталась лишь малочисленная Сибирская военная флотилия с главной базой во Владивостоке. В нее входили находившиеся в строю корабли всех классов и типов. Благодаря усилиям русских моряков флотилия сравнительно быстро стала наращивать боевую мощь. Уже к 1910 г. в ее состав входили крейсера "Аскольд" и "Жемчуг", минная бригада (два дивизиона миноносцев), дивизион подводных лодок (13 лодок и транспорт "Ксения"), канонерская лодка "Маньчжур", минные заградители "Монгугай" и "Уссури", семь транспортов, суда партий траления и портовые плавсредства.
   На сторону Белого движения Сибирская военная флотилия перешла после выступления Чехословацкого корпуса в июле 1918 года, в ходе которого были захвачены ее корабли: вспомогательный крейсер, канонерская лодка, пять эсминцев, девять миноносцев, 13 транспортов, вспомогательных и прочих судов. А первым командующим флотилией стал контр-адмирал С.Н. Тимирев - старый друг Колчака (у которого тот, однако, не постеснялся увести жену!). Восставшие чехословаки свергли советскую власть во Владивостоке, и на флоте восстанавливались прежние порядки.
   Но матросы выступили с протестом против захвата власти контрреволюцией и потребовали освобождения руководителей Владивостокского Совета. Окончание Мировой войны позволило западным державам использовать свои силы в борьбе против Советской России. Но еще 6 июля 1918 г. правительство США официально заявило об участии своих войск в оккупации Приморья, а затем объединенная интервенция сил Антанты помогла белым свергнуть советскую власть на Дальнем Востоке. В 1919 году весь Дальний Восток был охвачен партизанской борьбой, и значительная часть матросов Сибирской флотилии ушла в партизанские отряды.
  
   С 18 июля 1919 г. в должность Главного начальника Приамурского края вступил генерал С.М. Розанов, возвращенный Колчаком из небытия и стремившийся доказать ему свою верность и решительность. В августе туда же, во Владивосток, прибыл неудавшийся кандидат в "сибирские наполеоны" Р. Гайда. Еще так недавно помогавший Колчаку прийти к власти, теперь же он рассорился с ним. Причины были разные, но главным образом - военные неудачи. Доходило даже до взаимных оскорблений, и Гайда даже требовал от Главкома Колчака... сатисфакции. Дело кончилось отставкой Гайды, но он не желал уходить в тень. Однако теперь, "разочаровавшись в реакции", он решил сделать ставку на "демократические элементы". Еще по пути на Дальний Восток у него состоялась тайная встреча с видным сибирским эсером Е. Колосовым.
   19 сентября начальник Приморского областного управления государственной охраны полковник Немысский в секретной докладной записке управляющему Приморской областью сообщал, что 9 сентября в здании городской думы состоялось "тайное совещание", на котором присутствовали Гайда, бывший министр Старынкевич и другие: "обсуждался вопрос о государственном перевороте и проведении к власти правых эсеров". Срок выступления примерно через 2 - 3 недели, при поддержке чехов, которые в свою очередь якобы заручились поддержкой американцев.
   Почему эсеры установили связь с таким человеком, как Гайда - белогвардейцем, бывшим правой рукой Колчака? Колосов писал позднее, что многие резко порицали его за альянс с Гайдой. Но ведь Гайда, оправдывался Колосов, еще имел "крупное имя" в армии и у союзников. Привлечь его на свою сторону и тем самым получить "авторитетный доступ" в офицерско-генеральскую среду казалось эсерам весьма соблазнительным. Была и другая, не менее важная причина: для эсеров Гайда был как бы "громоотводом от подозрений в большевизме" со стороны союзников.
   Обосновавшись на владивостокском вокзале в собственном поезде, Гайда превратил его в штаб готовившегося выступления. Здесь проходили совещания заговорщиков, среди которых были Якушев, Краковецкий, Моравский, чешский генерал Чечек и другие. Якушев и Гайда поддерживали связь с находившимся в Японии Болдыревым, некогда главкомом, членом Директории, и с Д. Хорватом, в свое время метившим в "верховные правители", а летом 1919 года смещенным даже с поста "уполномоченного на Дальнем Востоке". Группировались там все "обиженные и обойденные" адмиралом Колчаком.
   26 сентября генерал Розанов получил от Межсоюзного комитета военных представителей требование вывести русские отряды из Владивостока, которые сопровождались угрозой применения военной силы. Генерал запросил по телеграфу Омск и получил от Колчака приказ оставить войска во Владивостоке, что и исполнил. Затем Розанов легализовал атаманское управление, назначив Семёнова и Калмыкова уполномоченными по охране общественного порядка, с правами генерал-губернаторов.
   В октябре Розанов доносил Колчаку о росте оппозиционных настроений к омскому правительству в крае и о готовящемся выступлении против правительства - с генералом Гайдой во главе. События, вероятно, были ускорены чехословацким меморандумом, опубликованным 16 ноября и содержавшим резкие обвинения колчаковскому режиму. "Гайдо-эсеры", по-видимому, решили, что их час пробил...
   Но готовился и штаб колчаковского "наместника" генерала Розанова. С утра 16-го по его распоряжению город стал принимать вид военного лагеря. Кое-где уже шла стрельба. А в поезде Гайды создавался "Комитет по созыву Земского собора". В городе появились листовки, возвещавшие о свержении власти Колчака и переходе власти в руки "Временного народного управления". Главкомом объявлялся Гайда, и тут же, у поезда, шла запись в его "армию". Записывались в основном военнопленные, кое-кто из чехов, дезертиры, деклассированные элементы, незначительная часть рабочих. Всего набрали примерно 1500 человек. В перевороте Гайды участвовали все антиколчаковские силы Владивостока, в том числе большевики, полтора года находившиеся в подполье. В штаб восстания, находившийся в поезде Гайды, были посланы самые опытные руководители большевиков.
   Чешский генерал Чечек дал восставшим обмундирование, оружие и патроны, кооператоры города помогли им деньгами. 17 ноября в городе начали разбрасываться с автомобилей листовки с призывом к свержению власти Колчака и подчинению Временному народному управлению. Большевики призвали к стачке - речь об участии в боях горожан не стояла, хотя рабочие дружины создавались. Около двух часов дня 17 ноября "гайдовцы" начали наступление из поезда с целью захвата учреждений и правительственных зданий центра Владивостока. Но окружившие к тому времени станцию войска генерала Розанова быстро пригасили их наступательный порыв.
   Интервенты вначале отнеслись к борьбе за власть среди русских нейтрально. Однако большевистские листовки в поддержку "главкома" Гайды придали мятежу не демократическую, а скорее яркую левую окраску. Японские патрули окружили плотным заслоном весь район Первой Речки, откуда к восставшим должны были перебраться отряды вооруженных портовиков и железнодорожников. Они же не допустили и разоружения охраны концлагеря, где находились сотни арестованных большевиков и красногвардейцев, задерживали на улицах Владивостока всех спешивших к вокзалу. О грядущем восстании во Владивостоке знали, что помогло колчаковцам своевременно пригнать на вокзал бронепоезд атамана Калмыкова, вступивший в бой с мятежниками.
   17 ноября по городу разнеслись слухи о возникновении нового правительства. В поезде действительно заседали несколько бывших "сибирских политиков", уже назначивших Гайду главнокомандующим вооруженными силами Сибири. Рядом, на путях, шел набор добровольцев: вступавший в "Гайд"-армию расписывался под "присягой" и тут же получал винтовку с патронами. Повстанцы вскоре захватили здание вокзала, где у них появились штаб и убежище от обстрела белыми. Ночью Гайда сумел захватить пароход "Печенга", с которого попытался начать захват города десантом. Но союзные крейсера направили прожектора на пароходик, а расстреляли его миноносцы Сибирской флотилии, которой командовал тогда контр-адмирал М.А. Беренс.
   К 10 часам утра 18 ноября юнкера при поддержке бронепоезда Калмыкова захватили вокзал и прилегающие железнодорожные пути, оттеснив восставших к причалам Доброфлота. Под утро Гайда поднял белый флаг и сдался на милость Розанова. Рассказывали, что он, будучи привезен в штаб, плакал и молил о пощаде. Гайду спасло от расправы казаков поручительство чехов, что он немедленно оставит Россию. 28 ноября 1919 г. несостоявшийся "властелин Сибири" навсегда покинул Владивосток на палубе парохода "Пенза". А пленных мятежников калмыковцы замучили в своем бронепоезде.
  

***

   В конце января 1920 г. в Приморье все же был осуществлен антиколчаковский переворот - власть генерала Розанова была свергнута. В ночь с 25 на 26 января для руководства восстанием Дальневосточным комитетом РКП(б) был создан объединенный штаб военно-революционных организаций Владивостока во главе с Сергеем Лазо. В течение 26 - 27 января партизанскими отрядами были заняты все крупные населенные пункты Приморья, 31 января партизаны вошли во Владивосток, гарнизон которого тут же перешел на сторону объединенного штаба. В ходе восстания моряки Сибирской и Амурской военных флотилий избрали свой Военно-морской революционный штаб для руководства "движением революционных моряков".
   Вот тогда-то и вспомнили о Черниловском-Соколе! Когда власть в регионе перешла к Временному правительству Приморской областной земской управы, ее приказом от 1 февраля контр-адмирал Черниловский-Сокол назначается командующим Сибирской флотилией. В распоряжении его находилось 10 миноносцев, 2 тральщика, 5 посыльных судов и несколько катеров, но из-за полного отсутствия топлива флотилия бездействовала. Более убого она не выглядела даже после русско-японской войны! К тому же была она под полным контролем японцев. И все же командование Сибирской военной флотилии приступило к восстановлению корабельного состава и подготовке его к выходу в плавание. Стали возвращаться на свои корабли опытные моряки, воевавшие в составе партизанских отрядов.
   Однако в ночь с 4 на 5 апреля 1920 г. японские войска, занявшие к тому времени значительную часть территории Приморья, произвели вооруженные выступления во Владивостоке и других городах области. Военный совет ими был арестован, а входившие в него большевики С. Лазо, А. Луцкий и В. Сибирцев уничтожены. Воинские части, находившиеся во Владивостоке и получившие приказ не оказывать сопротивления, были без боя разоружены. Только отдельные части, расположенные вне города, оказали интервентам сопротивление, однако, ввиду отсутствия единого руководства, оно носило случайный и неорганизованный характер.
   Японское командование предъявило ряд требований Временному правительству, основным из них было признание всех соглашений и договоров, ранее заключенных Россией. Временное правительство пошло на эти условия, а японским командованием были выпущены арестованные военнослужащие, в том числе и Черниловский-Сокол. 7 апреля Временным правительством был назначен новый командующий сухопутными и морскими силами Дальнего Востока генерал-лейтенант Болдырев, который приступил к воссозданию разгромленных вооруженных сил Приморской областной земской управы.
   Приказом Временного правительства от 17 апреля был восстановлен Военный совет во главе с А. Медведевым, но упразднен оперативный отдел Военного совета, а его функции переданы оперативному отделению штаба командующего, объединявшему все оперативное руководство войсками Приморья. Структура штаба также измененилась: были расформированы разведывательное отделение и военно-морское управление. И с 5 мая контр-адмирал Черниловский-Сокол стал именоваться всего лишь начальником Владивостокского порта, маяков и лоций. Фактически все оставалось без изменений, лишь формальные права его были урезаны местным чиновничеством...
  
   После поражения Омского правительства и ареста Колчака, ключевые события Гражданской войны проходили в Забайкалье. А завершение войны и восстановление Советской власти на Дальнем Востоке отличались своеобразием. После разгрома остатков колчаковских войск в районе Иркутска в начале марта 1920 г. возникла угроза прямого столкновения Красной Армии с японскими частями. Понимая, что война с Японией в то время для России была непосильна, большевики приняли решение о создании на территории от Байкала до Тихого океана "государственного образования под демократическим флагом". Так была провозглашена 5 апреля 1920 г. Дальневосточная республика (ДВР), изначально рассматриваемая как временное "буферное образование", политика которого диктовалась из Москвы.
   Для сплочения разрозненных партизанских сил, а также для установления и охраны внутреннего порядка и обеспечения внешней безопасности ДВР весной 1920 г. началось создание Народно-революционной армии (НРА), которая формировалась в Прибайкалье, Амурской области и Восточном Забайкалье. Предпринимались также попытки создать регулярную армию и в Приморье, однако в то время условий для реализации этого плана не было. Здесь находились японские интервенты и отсутствовали материальная база и стабильный, сложившийся тыл, необходимый для регулярной армии.
   С образованием Дальневосточной республики на конференции областных правительств Дальнего Востока декларировалось, что вооруженные силы отдельных областей подчинялись единому командованию при центральном правительстве. Главнокомандующий вооруженными силами ДВР объявил о вступлении в командование всеми воинскими формированиями на территории республики, в том числе и Приморской области, о прекращении войны на территории Дальнего Востока.
   В соответствии с декларацией от 28 ноября при Приморском народном собрании была учреждена комиссия по реэвакуации на родину бывших военнослужащих белых армий и объявлено о начале отправки их на Запад. Через комиссию должны были проходить все части каппелевских и семеновских войск, они переводились на довольствие при комиссии. Но из-за препятствий со стороны китайских властей войска стали переправляться в Приморье, а позднее, в результате срыва переговоров с китайской стороной, деятельность комиссии была прекращена.
   В декабре 1920 г. командующий войсками Приморской области генерал-лейтенант Болдырев был отстранен, и временно исполняющим должность командующего был назначен комендант крепости Владивосток генерал-майор Травников, но вскоре его сменил коммунист Лепехин. В связи с вхождением войск Приморской области в состав НРА ДВР и их переходом под единое командование Главкома всеми вооруженными силами ДВР, была произведена реорганизация воинских частей, учреждений и заведений, они начали переводиться на новые штаты. Штаб сухопутных и морских сил Приморской области был слит со штабом Владивостокской крепости и переименован в штаб сухопутных и морских сил Приморского района и крепости Владивосток.
   Работа адмирала Черниловского-Сокола по восстановлению флотилии прерывалась вооруженными выступлениями японских войск в апреле 1920 года. Часть моряков вынуждена была уйти в сопки, влившись в партизанские отряды, некоторые были арестованы. Особенно сильный удар был нанесен миноносцам: японцы объявили их конфискованными, разоружили и лишили права поднимать свой флаг. В Приморье было введено полуоккупационное положение. Лишь в июле японское командование вернуло Приморскому правительству корабли Сибирской флотилии, и можно было продолжить ее возрождение.
   К началу 1921 года Сибирская военная флотилия насчитывала 3 действующих миноносца (из 10) и 5 посыльных судов. По состоянию на 1 февраля на судах и в учреждениях флотилии находились 324 человека командного и административного состава и 1385 - рядового. В течение зимы на флотилии проводились восстановительные и ремонтные работы. В связи с образованием Дальневосточной республики появилась возможность перебросить на Амур часть катеров и личного состава Сибирской военной флотилии. В марте для оказания помощи НРА ДВР в борьбе с интервентами и защиты ее морских границ, при помощи РСФСР началось создание Народно-революционного флота ДВР, в состав которого вошли Штаб Морских сил в Чите, Амурская военная флотилия, Байкальский дивизион судов и часть кораблей Сибирской военной флотилии.
   Однако восстановительную работу оказалось трудно вести из-за напряженной обстановки. Несмотря на зверства японской военщины и белогвардейцев, власть в крае оставалась в руках Приморской областной земской управы, руководимой большевиками.
   Хотя в состав флота Дальневосточной республики вошли корабли и суда Сибирской флотилии, но они были поставлены в очень жесткие рамки - выходить в плавание, расходовать различные материалы и топливо разрешалось только с ведома японского командования. Артиллерийские и минные склады охранялись японскими караулами. Требовались исключительная гибкость и осторожность, чтобы не дать повода японским интервентам развязать военный конфликт.
  
   26 мая 1921 г. остатки каппелевских войск, находившиеся в Приморье, свергли власть Приморского областного управления ДВР, и взамен было образовано белогвардейское Приамурское правительство во главе с С.Д.Меркуловым. Существенную поддержку "меркуловцам" оказали японцы, нейтрализовавшие немногочисленный гарнизон Владивостока. 11 июня штаб сухопутных и морских сил Приморской области был расформирован. Тот переворот оторвал Южное Приморье от ДВР и превратил его в плацдарм для продолжения империалистической интервенции на Дальнем Востоке.
   В июле 1921 года правительство США объявило о созыве Вашингтонской конференции, рассчитывая добиться благоприятного для себя решения вопроса о взаимоотношениях на Тихом океане и Дальнем Востоке. Японцы же, понимая, что американский капитал стремится вытеснить их с русского Дальнего Востока, еще до начала конференции в Вашингтоне решили начать переговоры с правительством ДВР с целью урегулировать с ним спорные вопросы. 26 августа в Дайрене конференция начала свою работу.
   Правительство ДВР, используя японо-американские противоречия, потребовало уточнения сроков эвакуации японских войск из Приморья и заявило о своем согласии предоставить японским концессионерам в ДВР ряд значительных экономических льгот. Однако Япония выдвинула контрпроект договора, принятие которого означало бы фактическое превращение Дальнего Востока в ее колонию. Делегация ДВР отвергла эти требования, и в декабре переговоры были прерваны.
   Одновременно с переговорами японские империалисты, чтобы укрепить свои позиции на Вашингтонской конференции, готовили нападение на ДВР белогвардейцев из Приморья. Правительство Меркулова создало так называемую белоповстанческую армию под командованием генерала Молчанова. Для оказания помощи белогвардейцам японские интервенты держали наготове в Приморье пехотные дивизии общей численностью до 20 тысяч. В ноябре меркуловское правительство объявило новый поход на Москву. А уже в декабре был захвачен Хабаровск, белоповстанческая армия подошла к станции Иман. Но здесь войска генерала Молчанова столкнулись с силами НРА, во главе которых находился В.Блюхер, и Белая армия перешла к обороне.
   Переломным моментом Гражданской войны на Дальнем Востоке стал бой под Волочаевкой, взятой красными 12 февраля, и освобождение Хабаровска 14 февраля 1922 года. 18 марта была освобождена станция Иман. Дальше начиналась "нейтральная зона", куда под защиту японцев устремились белогвардейцы, поэтому освобождение Приморья затянулось еще на несколько месяцев. Чтобы предотвратить вооруженные столкновения с японскими войсками, которые могли повлечь за собой открытие военных действий со стороны Японии, командование Восточного фронта по указанию Военного Совета НРА и флота ДВР отвело свои войска за реку Иман, где они и заняли оборону. Боевые действия НРА временно прекратила.
   Убедившись в неспособности меркуловского правительства подавить выступления в Приморье, японцы поставили у власти открытую военную диктатуру. 23 июня на так называемом земском соборе "правителем Приамурского земского края" и воеводой "земской рати" был провозглашен известный монархист генерал М.К. Дитерихс. При активной помощи японской военщины он собрал, вооружил и организовал остатки белогвардейских отрядов, бежавших из Забайкалья, Амурской и Приамурской областей. Японцы передали ему Спасский укрепрайон.
   Тем временем правительство ДВР и командование НРА принимали меры для укрепления и частичной реорганизации военного управления и вооруженных сил. К октябрю вооруженные силы республики насчитывали свыше 35 тыс. человек, 101 орудие, 832 пулемета, 8 бронепоездов, автобронеотряд, 2 авиаотряда. 4 октября Ударная группа НРА перешла в общее наступление и в течение трех дней нанесла поражение Поволжской группе войск генерала Молчанова, отбросив противника к Спасскому укрепрайону, а затем и захватив его. Теперь для войск НРА был открыт путь в Южное Приморье - к 17 октября войска НРА освободили станцию Раздольное и через два дня вышли на ближние подступы к Владивостоку, занятому японскими интервентами.
   Японцы, согласно договоренности с ДВР, не допускали НРА во Владивосток, пока полностью не эвакуировались. 25 октября 1922 г. в 15 часов последние суда с японскими частями отчалили, и НРА ДВР вступила во Владивосток. Японская интервенция на русском Дальнем Востоке, длившаяся с апреля 1918 года, закончилась.

***

  
   После "меркуловского" переворота часть судов Сибирской военной флотилии партизаны увели в бухту Ольга, где из них сформировали дивизион, но в ноябре "меркуловцы" вновь захватили эти корабли и возвратили во Владивосток. Братья Меркуловы нуждались в опоре и видели они ее в воссоздании флота. Достойной фигурой, по их мнению, способной выполнить эту задачу, был адмирал Г.К.Старк, с которым братья познакомились еще в Харбине. Старк получил телеграммы за подписью главы правительства Меркулова и командующего войсками генерал-лейтенанта Вержбицкого с приглашением возглавить флотилию. Контр-адмирал Старк, приняв это предложение, энергично взялся за дело. А его предшественник, контр-адмирал Черниловский-Сокол приказом от 26 июля 1921 года был уволен в отставку, с зачислением в резерв при штабе Сибирской флотилии.
   Первым шагом Старка явился приказ об исключении из списков личного состава флотилии всех комиссаров, зато вводились в штат священники. От приходивших на флотилию "добровольцев" он брал подписку "беспрекословно повиноваться начальству", не участвовать "в каких бы то ни было политических выступлениях". И это было бы нормально, однако коммерсанты Меркуловы вкупе с монархистом Старком начали разбазаривать флот - продали японцам семь эсминцев и четыре парохода. Но революционно настроенные матросы не прекратили борьбы - они выводили из строя машины и орудия, чтобы корабли флотилии нельзя было использовать против революции.
   К осени 1922 года, благодаря успешному весенне-летнему наступлению НРА под командованием Блюхера и партизанских отрядов, для белогвардейцев и интервентов в Приморье сложилось угрожающее положение. Иностранные войска спешно покидали Владивосток. Покидали город и отряды Белой армии. А 23 октября командующий Сибирской военной флотилией адмирал Старк увел военные суда в корейский порт Гензан. Всего было уведено 30 единиц: канонерская лодка "Манчжур", вспомогательные транспорты, пароходы, военные буксиры, посыльные суда, катера. Все это были суда, давно отслужившие свой срок и малопригодные для морского перехода.
   Адмирал Старк решил не задерживаться в Гензане и, отобрав более или менее пригодные к плаванию суда, вышел в море, взяв курс на Шанхай. Под его командой находились суда "Байкал", "Свирь", "Батарея", "Взрыватель", "Илья Муромец", "Улисс", "Патрокл", "Диомид", "Фарватер", "Парис", "Аякс" и яхта "Лейтенант Дыдымов". Этот переход для старых судов оказался тяжелым из-за штормовой погоды - жертвами налетевшего тайфуна стали "Аякс" и "Лейтенант Дыдымов".
   Лишь в начале декабря флотилия адмирала Старка пришла в Шанхай. Ее приход оказался полной неожиданностью для администрации муниципалитета и встречен весьма неприязненно. Вскоре адмиралу предложили покинуть Шанхай, и он вынужден был подчиниться - 10 января 1923 г. флотилия вновь вышла в море, направляясь в Манилу. Но предварительно, несмотря на протесты администрации, Старк высадил на берег своих пассажиров - гражданских лиц и кадетов Сибирского и Хабаровского корпусов.
   По прибытии в Манилу Старк продал остатки флотилии и пароходы Доброфлота. Все деньги, вырученные от продажи, и тот небольшой золотой запас, который вывезли при эвакуации, адмирал разделил среди нижних чинов и офицеров бывшей Сибирской флотилии. Лагерь беженцев в Маниле просуществовал около года. В течение этого времени многие уехали: кто в Америку, кто в Австралию, кто во Францию. Сам адмирал Г.К.Старк уехал во Францию, в Париж; там он жил и скончался 2 марта 1950 года.
   На долю моряков Сибирской флотилии в годы революции и гражданской войны выпали тяжелые испытания. Многим пришлось выбирать, на чьей стороне сражаться за свои идеалы. Кто-то выбрал сторону советской власти, кто-то остался верен даной присяге и вынужден был уйти в эмиграцию. Так же происходило несколько ранее и на других флотах и флотилиях распавшейся Великой империи...
  
   Странная судьба выпала Николаю Черниловскому-Соколу, этому наследнику старого дворянского рода Киевской губернии. В 14-летнем возрасте отдал его учиться в Морской корпус отец - сам в прошлом офицер, участник экспедиций по освоению Сибири. А с 1901 года двадцатилетний мичман начал свою флотскую службу на Балтике, но спустя два месяца он уходит в кругосветное плавание на крейсере "Варяг". Весной 1902 г., пройдя три океана, крейсер прибыл в гавань Порт-Артура и был включен в состав эскадры Тихого океана. Под командованием капитана 1 ранга В. Руднева "Варягу" было суждено в 1904 г. первым вступить в бой с японцами и стать на века славой российского флота. Не оплошал в том бою у Чемульпо и молодой мичман Черниловский-Сокол.
   После возвращения на родину он служил в Кронштадте, а затем был зачислен в Минный офицерский класс; в 1905 г. Николай становится лейтенантом и минным офицером 2-го разряда. После поражения России на Дальнем Востоке упал престиж армии и флота в глазах молодежи. В учебных заведениях требовались молодые офицеры-воспитатели, отличившиеся на фронте. После окончания Минных класссов в сентябре 1906 года Георгиевский кавалер Черниловский-Сокол был прикомандирован к Морскому кадетскому корпусу, а через год назначен младшим отделенным начальником.
   И тогда же, подружившись с семьей контр-адмирала С.А. Воеводского - директора Морского корпуса и начальника Морской академии, он вступает в брак с его племянницей Людмилой. Казалось бы, все наладилось наилучшим образом: жена-красавица, тесть - Госсекретарь, брат его - адмирал, а род свой Воеводские числили по материнской линии от самого Нахимова! Да и служба у Николая шла успешно - к 1911 году он получил и очередное звание, и повышение в должности. Тогда же родился и его сын Сергей.
   Но вот следующий год принес ему большое горе: умерла от туберкулеза его любимая жена, завещав супругу взять в жены ее сестру Марию. В начале 1913 года Николай Иванович исполнил последнюю волю покойной, а к концу года был произведен в кавторанги. Но на пороге уже стояла Мировая война и его отпраляют служить на Черное море - старшим офицером крейсера "Кагул" (бывший "Очаков"). За успехи в морских сражениях Черниловский-Сокол был награжден орденом св.Анны с мечами и золотым Георгиевским оружием. Но жестокая судьба во второй раз сделала его вдовцом - в конце 1914 года в Севастополе трагически погибла его вторая жена Мария Николаевна, своих детей не имевшая, но воспитывавшая сына старшей сестры.
   Все свои силы и знания отдавал потомственный офицер флотской службе, постоянно находясь в боевых операциях. В 1916 году на Черном море был сформирован специальный отряд по борьбе с германскими подводными лодками, и во главе его был поставлен капитан 2 ранга Черниловский-Сокол. Он отвечал за противолодочную оборону всех портов Черного моря, а суда и катера его отряда располагались поотделенно по всему побережью - от Сулины до Трапезунда.
   После Февральской революции, которую он воспринял спокойно, Николай Иванович был избран членом Севастопольского Центрофлота от офицеров и подписал опубликованное в печати воззвание офицеров - сторонников демократической республики. В июле 1917 года приказом Керенского ему было присвоено звание "капитан 1 ранга", а в августе он стал начальником Черноморской Воздушной дивизии. Черниловский-Сокол был сторонником "украинизации" Черноморского флота, почему и отказался уйти с адмиралом Саблиным в Новороссийск.
   Смена власти в Киеве не имела для него принципиального значения, и он делал все возможное для создания собственного флота молодой республики. Хотя германское командование и не допустило украинские части дальше Бахчисарая, а 3 мая на судах в Севастополе были спущены украинские и подняты германские флаги, Черниловский-Сокол стал начальником штаба у официального представителя Морского министерства Украинской державы в Севастополе адмирала Клочковского, будучи произведен в чин контр-адмирала. Порт был полностью в руках немцев, в строй под немецкими флагами были введены захваченные в Севастополе суда, к тому же под немецкими названиями, и штаб фактически был без флота...
   Период германской оккупации длился недолго, и в середине ноября 1918 года в бухте Севастополя бросили якоря суда англо-французской эскадры, а в город прибыл эшелон Добровольческой армии. 6 декабря Николай Иванович был назначен начальником штаба белого Черноморского флота, и в этой должности он пробыл до марта 1919 года. Основные боевые корабли союзники в ноябре перевели в Константинополь, и в подчинении командующего и его штаба находилось небольшое количество мелких боевых судов и транспортов, срочно нуждавшихся в ремонте, и береговые структуры.
   В марте вновь назначенный командующим флотом адмирал Саблин отправляет Черниловского-Сокола в Константинополь в качестве исполняющего обязанности начальника управления снабжения. В Турцию увез Николай Иванович и своего сына, но в январе 1920 года девятилетний Сережа скончался от наследственного туберкулеза. Похоронен он в Греции, куда перевезли его родственники матери.
   А потом было поспешное бегство адмирала из Одессы, захваченной большевиками, странствие по чужим морям и портам, и, наконец, Тихий океан. где, как поется в песне, "свой закончили поход". При эвакуации остатков Белой армии Николай Иванович остался во Владивостоке, видимо, надеясь, что о нем еще вспомнят и он снова послужит флоту России. Но не дождался. В 1922 году отставной адмирал Черниловский-Сокол, которому едва перевалило за 40, уехал в Китай, где позднее трудился в кампании "Андерсен, Мейер и Ко". Умер он 26 ноября 1936 году и похоронен в городе Тяньцзин. Жернова истории провернулись в очередной раз...
  
  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОД КРАСНЫМИ ФЛАГАМИ

Балтийский характер - красивый характер,

Имеет он в жизни свой строгий фарватер.

....................................................................

Балтийский характер - характер героя,

В нем порох и пламень - для жизни и боя.

Сергей Баренц

  

Глава 21. ВОССОЗДАНИЕ ФЛОТА

  
  
   Победоносно завершив Гражданскую войну, большевики под руководством В.И.Ленина приступили к мирному хозяйственному и культурному строительству. Предстояло преодолеть огромные трудности восстановления разрушенного войной народного хозяйства. Партия и правительство, стремясь как можно быстрее поднять хозяйство и уровень жизни людей, ввели новую экономическую политику (НЭП).
   К этому времени партии удалось сплотить народы, населяющие страну. 30 декабря 1922 г. на I Всесоюзном съезде Советов на основе добровольности и равноправия был образован Союз Советских Социалистических Республик - СССР - в составе России, Украины, Белоруссии и Закавказья. Были созданы необходимые условия для экономического, политического и культурного развития Советского государства. Появилась возможность для перевода Красной Армии и Военно-Морского Флота на мирное положение и сокращения расходов на их содержание.
   После окончания Гражданской войны положение на флоте было крайне тяжелым. За семь военных лет он израсходовал все свои боевые и материально-технические запасы, потерял значительную часть кораблей и баз. В годы Гражданской войны десятки тысяч военных моряков, преданных делу революции, ушли с кораблей на фронт, а затем оказались на партийной, советской и хозяйственной работе. Некоторые корабли были укомплектованы рядовым и командным составом лишь на 20-40%., а сами корабли нуждались в капитальном ремонте - механизмы и вооружение их были изношены. Война и разруха тяжело отразились и на судостроительной промышленности.
   С Черного моря и с Севера интервенты при содействии белогвардейцев увели 2 линейных корабля, 3 крейсера, 10 эскадренных миноносцев, 6 подводных лодок и большое число вспомогательных судов и транспортов. Даже сохранившийся лучше других Балтийский флот представлял собой скопище безжизненных кораблей, стоявших на приколе. А на Черном море, эскадры которого дважды топили сами моряки - в Севастополе и Новороссийске, остатки флота оказались в конечном итоге в Бизерте - на африканском побережье Средиземного моря, под Андреевскими флагами.
   Что же касается флотилии СЛО, то ее создание фактически началось лишь в период революций, а Гражданская война лишила ее большей части того корабельного состава, что по крупицам собирался отовсюду. Так что Северный флот оказался для СССР далеко не первостепенным. Но именно там, на скалистых берегах Мурмана, взрастал последний уцелевший росток славного флотского рода Саблиных.
   Известие о гибели своего мужа, лейтенанта Павла Саблина, его супруга Надежда получила в апреле 1919 г. от командующего Северной группы генерала Шапошникова. Вслед за официальным письмом вскоре пришла и посылка из Архангельска с вещами покойного офицера. Доставил ее и деньги, собранные сослуживцами погибшего, средних лет унтер-офицер Кашин - единственный выживший из батареи Саблина. Уволенный вчистую по ранению, Петр Иванович решил устроиться в Александровске, где в ту пору было и тихо, и сытно. По рекомендации Надежды Ивановны его приняли на работу - вначале матросом, а впоследствии шкипером шхуны Научного центра, в котором она заведовала библиотекой. Петр стал большим другом семьи погибшего командира, помогая вдове воспитывать двух детей и содержать дом в суровых условиях Заполярья.
  
   Оценивая состояние флота после Гражданской войны, М.В.Фрунзе писал: "В общем ходе революции и... гражданской войны на долю морского флота выпали особенно тяжкие удары. В результате их мы лишились большей и лучшей части его материального состава, лишились огромного большинства опытных и знающих командиров, игравших в жизни и работе флота еще большую роль, чем во всех других родах оружия, потеряли целый ряд морских баз и, наконец, потеряли основное ядро рядового краснофлотского состава. В сумме все это означало, что флота у нас нет".
   Между тем для защиты страны, морские рубежи которой составляли две трети общей протяженности государственной границы, необходим был достаточно сильный военно-морской флот. Но страна была пока не в состоянии строить новый флот. Поэтому в первую очередь началось восстановление флота на Балтийском море, где с точки зрения защиты морских подступов потребность во флоте была наибольшей.
   К плановой работе по восстановлению флота страна приступила в 1921 г., после X съезда РКП(б), который специально рассмотрел вопрос о флоте и постановил: "В соответствии с общим положением и материальными ресурсами Советской республики, принять меры к возрождению и укреплению Красного военного Флота". Далее съезд в своих решениях отметил, что вся работа по восстановлению и организации флота должна вестись в программном порядке. Экипажи кораблей предусматривалось комплектовать преимущественно из фабрично-заводских рабочих. Съезд потребовал укрепить флот политработниками, главным образом из числа моряков-коммунистов, работавших в советских органах и учреждениях.
   Съезд также обратил внимание на необходимость проведения мероприятий по реорганизации центральных военных органов и всемерного улучшения воспитательной работы среди личного состава и военно-учебного дела. Согласно Постановлению ЦК, в 1921-1922 г.г. на флот из народного хозяйства и советских органов было возвращено 1218 моряков-коммунистов, из которых 697 человек направлено на Балтийский флот, 427 - на Черноморский, 84 - на Каспийскую военную флотилию и 10 человек - на Север.
   Перевод Красной армии и флота на мирное положение по окончании Гражданской войны характеризовался крупным сокращением численности и их реорганизацией. К концу 1924 г. численность Вооруженных Сил сократилась в 10 раз - с 5,5 млн. до 562 тыс. человек. Однако, сокращая армию и флот, уменьшая расходы на их содержание и этим улучшая экономическое положение Республики, партия и правительство следили за тем, чтобы не снизилась обороноспособность страны, чтобы были сохранены основное ядро армии и флота, а также их пролетарская и коммунистическая прослойка.
   На флотах и флотилиях демобилизация военнослужащих совпала с проверкой (фильтрацией) всего личного состава после кронштадтского мятежа 1921 г. Одновременно проводилась чистка партийных рядов. В результате этих мероприятий личный состав военного флота за 1921 г. сократился с 87 до 41 тыс. человек, но укрепился в социальном и партийном отношении. При этом на флоте остро ощущался недостаток командных кадров. Поэтому в 1922 г. были проведены наборы в Академию Рабоче-Крестьянского Красного Флота и в три училища: Военно-морское, Военно-морское инженерное и Военно-морское политическое.
   Для обсуждения первоочередных вопросов восстановления флота в начале апреля 1922 г. в Москве было созвано Первое Всероссийское совещание военных моряков-коммунистов, которое наметило пути реализации решений по восстановлению флота, подвело итоги проделанной работы и выработало рекомендации по его строительству. При этом подверглись критике сторонники крупных кораблей, на строительство которых не было ни средств, ни производственных возможностей, ни людских ресурсов. Совещание указало также на то, что только взаимодействие флота с частями Красной Армии, а на флоте - взаимодействие всех классов надводных кораблей с подводными лодками и морской авиацией принесет успех в бою с врагом. Детально обсуждался на совещании и вопрос обновления и улучшения технической и материальной части флота и морской авиации. Совещание высказалось за то, чтобы устаревшие и утратившие боевое значение корабли на Балтийском и Черном морях продать на внутреннем или внешнем рынке, а вырученные средства обратить на нужды флота.
   16 октября 1922 г. Комсомол взял шефство над флотом, целью которого было, во-первых, пополнение рядов флота за счет мобилизации своих лучших представителей, во-вторых, проведение пропаганды среди населения необходимости восстановления и строительства флота. Тысячи митингов и собраний были проведены в стране в первые месяцы шефства. Комсомол привлек к флоту внимание широких масс трудящихся. В течение первого года шефства были проведены три добровольные мобилизации, в результате которых комсомол послал на флот (не считая учебных заведений) 7766 человек. Это было молодое рабочее пополнение, которое оздоровило флот в целом, укрепило его ряды.
   В 20-е годы обстановка в стране была особенно тяжелой: царили голод и разруха, было мало угля, чугуна и стали, остановились поезда на железных дорогах. Все это не могло не сказаться на темпах восстановления флота. По воспоминаниям современников, на одном из первых кораблей Балтийского флота, введенном в строй после гражданской войны, - линейном корабле "Марат" - к началу восстановительных работ машины были законсервированы, уголь собирали по кусочкам, дрова добывали по полену, освещение было керосиновым. Не лучше было положение и на других кораблях.
   На местах были созданы комиссии по содействию флоту. Кампания прошла с большим успехом. В 1923 г. только комсомольцы Петрограда передали Балтийскому флоту свыше 1500 аршин сукна, 500 пудов соли, 1100 пудов мыла, 1750 пар ботинок и крупную сумму денег. Помощь шла со всех концов страны. Трудящиеся посылали на корабли мясо, муку, крупу, мыло, папиросы, и т. д. Было установлено шефство отдельных государственных учреждений, предприятий, заводов и фабрик над кораблями и частями.
  
   Проведенные мероприятия дали свои положительные результаты. В 1922-1923 гг. в состав действующих кораблей Балтийского флота вошли линейный корабль "Марат" (бывший "Петропавловск"), крейсер "Аврора", учебное судно "Комсомолец", отдельный дивизион, состоявший из 8 эскадренных миноносцев, отдельный дивизион из 9 подводных лодок, отряд траления из 20 тральщиков.
   Значительные успехи были достигнуты на Черноморском флоте. В 1923 г. в его состав вошли крейсер "Коминтерн" (бывший "Память Меркурия"), эскадренный миноносец "Незаможник" (бывший "Занте"), две подводные лодки и ряд других кораблей. Увеличилось число кораблей в Каспийской военной флотилии, частично была восстановлена Амурская военная флотилия. Однако на северных и восточных морских рубежах СССР военно-морских сил еще не было и долгое время охрану территориальных вод и промыслов несли одиночные пограничные суда.
   Одновременно с восстановлением корабельного состава флота велась подготовка командных кадров. Училище командного состава флота (бывший Морской корпус) было реорганизовано в Военно-морское училище закрытого типа с четырехлетним сроком обучения. Программа была рассчитана на подготовку вахтенных офицеров. В связи с этим для совершенствования офицеров плавсостава по специальности артиллеристов, минеров, штурманов и подводников были открыты Высшие курсы специалистов командного состава флота. Летом 1922 г. из училища командного состава флота были выделены отделения механическое, кораблестроительное и электротехническое в отдельное Морское инженерное училище с пятилетним сроком обучения.
   В октябре 1922 г. подготовительная школа была реорганизована в Военно-морское подготовительное училище, рассчитанное на 500 человек, с трехлетним сроком обучения. Подготовительное училище имело целью дать общеобразовательную подготовку рабочей и крестьянской молодежи, пришедшей на флот, чтобы она могла учиться в командных и инженерных военно-морских учебных заведениях. Кроме того, были развернуты двухгодичные общеобразовательные курсы на флотах, которые давали возможность личному составу флота без отрыва от исполнения служебных обязанностей готовиться в военно-морские училища.
   Подготовка кадров высшей квалификации осуществлялась в Морской академии, которая с февраля 1922 г. официально называлась Военно-морской академией Рабоче-Крестьянского Красного Флота. Для подготовки политического состава флота в сентябре 1921 г. были созданы Военно-морские политические курсы Балтфлота. В 1922 г. они были реорганизованы вначале в Центральные военно-морские политические курсы с годичным сроком обучения, а в 1923 г. - в Военно-морское политическое училище. В 1925 г. отделение старшего политсостава при этом училище было ликвидировано, а его слушатели переведены в созданную Военно-политическую академию РККА.
  
   Летом 1922 г. отряд кораблей Балтийского флота впервые после Гражданской войны вышел в поход, чтобы обучить личный состав совместному плаванию, несению ходовых вахт и отработке тактических приемов. Политическое значение этого похода заключалось в том, что он продемонстрировал первые результаты по укреплению морских границ нашей Родины. Осенью 1922 г. в целях проверки боевой готовности были проведены маневры Балтийского флота, которые показали хорошую для того времени боевую выучку личного состава. Были также проведены учения Черноморского флота совместно с Севастопольской крепостью и частями Красной Армии.
   В 1924 г. корабли Балтийского флота (крейсер "Аврора" и учебный корабль "Комсомолец") с группой курсантов командного и инженерного училищ, а также Военно-морского подготовительного училища прошли по маршруту Кронштадт - Берген - Мурманск - Архангельск - Тронхейм - Кронштадт. 15 июля отряд благополучно прибыл в Берген. За время трехдневного пребывания в порту на кораблях побывали представители норвежского морского командования и рабочих организаций Бергена. После 47-дневного похода отряд кораблей без происшествий и аварий вернулся в Кронштадт. В том же году состоялся переход посыльного судна "Воровский" из Архангельска во Владивосток южным морским путем. 14 июля "Воровский" вышел из Архангельска, а 20 ноября встал на якорь во Владивостоке, пройдя почти 14 тыс. миль, включая плавание за Северным полярным кругом, в тропиках и в умеренном поясе. Судно было оставлено во Владивостоке для охраны побережья Японского и Охотского морей.
   М.В. Фрунзе, на то время - заместитель Наркомвоенмора СССР, в статье "Итоги и перспективы военного строительстве" дал такую оценку состояния флота и перспектив его развития: "Независимо от ближайшей перспективы развития флота, Реввоенсовет твердо и незыблемо стоит на той точке зрения, что флот нам крайне необходим, что мы должны его развивать и дальше. Я недавно познакомился с положением дела в Черноморском и Балтийском флоте и вынес определенное заключение, что по части внутреннего укрепления флота дело обстоит хорошо; сравнительно с прошлым годом мы сделали гигантский шаг вперед. В отношении боеспособности, в отношении улучшения командного состава нужно констатировать, что мы достигли многого, и эти наши достижения нужно развивать и двигать дальше".
   В 1925 г. в заграничное плавание вышли эскадренные миноносцы Черноморского флота "Незаможник" и "Петровский". Военно-морской флаг Страны Советов впервые был пронесен кораблями по Средиземному морю. Появление наших военных кораблей в Норвегии, Швеции, Италии, безукоризненная организация службы и примерное поведение команд на берегу сыграли известную роль в укреплении внешнеполитических отношений нашей Родины. Напряженной была деятельность тральных сил флотов. На Балтийском, Черном и Азовском морях тральные работы были начаты в конце 1920 г. и продолжались по 1925 г. Позднее проводилось в основном контрольное траление. Флоты свою задачу выполнили, и все суда плавали, не опасаясь подрыва на минах.
  

***

  
   После смерти Ленина во главе Страны Советов стал И.В. Сталин, который своей первостепенной задачей считал устранение конкурентов в борьбе за власть. Наиболее авторитетным и влиятельным, безусловно, был Л.Д. Троцкий, под руководством которого был осуществлен Октябрьский переворот 17-го, под его же началом создавалась и РККА. Оставлять в его руках Вооруженные силы было крайне опасно, и в начале 1925 г. Троцкий был снят с постов Народного комиссара по военным и морским делам и Председателя Реввоенсовета. Вместо него был назначен М.В. Фрунзе, сразу круто взявшийся за дело.
   Одним из важных мероприятий проводимой новым руководителем военной реформы явилось введение территориального принципа комплектования Красной Армии в сочетании с кадровым. В рамках реформы была перестроена вся организационная структура Вооруженных Сил СССР, введены в действие новые штаты. 18 сентября 1925 г. был принят закон "Об обязательной военной службе", который подтвердил классовый принцип комплектования армии и флота, установил порядок прохождения службы. На флоте устанавливался четырехлетний срок службы, в армии - трехлетний.
   Большую роль в организационном укреплении Вооруженных Сил сыграл переход к единоначалию, осуществленный в 1924-1925 г.г. (на плавающих кораблях оно было введено с 1933 г.). Институт комиссаров, имевший исключительно важное значение в годы Гражданской войны, с укреплением командных кадров и ростом партийной прослойки в армии и на флоте в прежнем виде перестал соответствовать новым условиям. Единоначалие в Вооруженных Силах вводилось постепенно, в двух основных формах:
   1) сосредоточение в руках командира строевых, административных и хозяйственных функций. Комиссар как представитель партии нес полную ответственность за морально-политическое состояние части и руководил всей партийно-политической работой, но не выполнял контрольных функций в отношении строевой, административной и хозяйственной деятельности командира-единоначальника;
   2) сосредоточение в руках командира не только строевых, административных и хозяйственных функций, но и руководства всей партийно-политической работой части, соединения.
   Работая над укреплением Вооруженных Сил, Фрунзе уделял много внимания Военно-Морскому Флоту. В строй вводились более совершенные корабли, налаживались организация службы, систематическая боевая и политическая учеба. 25 мая 1925 г. новый Наркомвоенмор Фрунзе утвердил Устав корабельной службы. Осенью того же года эскадра Балтийского флота во главе с линкором "Марат" под флагом Председателя Реввоенсовета вышла в первый большой учебный поход. Эскадра вошла в южную часть Балтийского моря и встала на якорь в Кильской бухте. За семь дней похода эскадра прошла более 1700 миль и провела несколько тактических учений, за которыми наблюдал сам Наркомвоенмор и его штаб.
   В ноябре 1926 г. Советом Труда и Обороны была утверждена шестилетняя программа военно-морского судостроения (1926-1932 г.г.), предусматривавшая строительство 12 подводных лодок, 18 сторожевых кораблей, 36 торпедных катеров, капитальный ремонт линейного корабля "Октябрьская революция" (бывший "Гангут"), достройку крейсеров "Червона Украина", "Красный Кавказ", а также четырех эскадренных миноносцев. Героическими усилиями советского народа и военных моряков эта программа успешно выполнялась. В 1928 г. в составе Балтийского флота было 3 линейных корабля, 2 крейсера, 12 эскадренных миноносцев, 9 подводных лодок. Черноморский флот имел 2 крейсера, 5 эскадренных миноносцев, 8 сторожевых катеров, 5 подводных лодок, 4 канонерские лодки, 6 торпедных катеров и другие суда. Балтийский и Черноморский флоты представляли достаточно серьезную боевую силу на своих театрах.
   Успехи, достигнутые страной в области промышленности, создали все условия для завершения восстановления и модернизации кораблей советского флота. К этому времени флот имел уже в достаточном количестве подготовленные кадры. За выдающиеся заслуги в революции и гражданской войне и самоотверженную работу по восстановлению кораблей Морские силы Балтийского моря 23 февраля 1928 г. были награждены орденом Красного Знамени.
  
   В 1929 г. на Западе разразился экономический кризис, обострилась международная обстановка. Это создавало угрозу военного нападения на нашу страну. Пришлось предпринять ряд мер по усилению ее обороны. По решению партии и правительства линейный корабль "Парижская коммуна" и крейсер "Профинтерн" зимой 1929 года совершили переход с Балтики на Черное море вокруг Европы. 22 ноября отряд кораблей вышел с Большого Кронштадтского рейда. После короткой стоянки во французском порту Брест, в полдень 7 декабря советские корабли покинули его. Неприветливо встретил их Бискайский залив: штормовой погодой, ветром, превышавшим 10 баллов, с порывами ураганной силы. Крен линейного корабля доходил до 38R, а крейсера - до 46R, вода проникала во все помещения кораблей. Напором волны сломало волнорез линкора, шлюпки разбило и унесло за борт. Положение крейсера было еще более тяжелым.
   Получив серьезные повреждения в борьбе со стихией, корабли возвратились в Брест. Французы были изумлены, увидев советские корабли. По сообщениям английских и французских газет, в эти дни в заливе погибло свыше 60 различных судов. Победив шторм, советские моряки выдержали серьезный морской экзамен. В этом была огромная заслуга командира отряда Л.М. Галлера, комиссара, члена Реввоенсовета Морских сил Балтийского моря Г.П. Киреева и флагманского штурмана Н.А. Сакеллари. После ремонта кораблей и отдыха команд отряд 28 декабря снова вышел в Бискайский залив и 9 января благополучно прибыл в Неаполь. Утром 14 января 1930 г. корабли покинули Неаполь и через четыре дня вошли в Севастопольскую бухту.
   В апреле 1929 г. был принят первый пятилетний план развития народного хозяйства СССР. Одна из задач пятилетнего плана состояла в том, чтобы создать в стране все необходимые предпосылки для максимального поднятия ее обороноспособности, технического перевооружения армии и флота. Одновременно была принята и утверждена Советом Труда и Обороны пятилетняя судостроительная программа на 1928-1933 г.г. Эта программа была более обширной по сравнению с программой 1926 г. и предусматривала строительство малых кораблей всех классов до эскадренного миноносца включительно. Наибольшее развитие получали подводные лодки. В то же время был отремонтирован весь корабельный состав и произведена частичная модернизация линейных кораблей и эскадренных миноносцев типа "Новик". В декабре 1930 г. вступили в строй первый сторожевой корабль отечественной постройки "Ураган", затем - первые шесть подводных лодок типа "Декабрист" и "Ленинец". В 1932 г. был заложен первый лидер эскадренных миноносцев "Ленинград".
  
   Исключительно важное значение для СССР имели мероприятия, направленные на освоение Северного морского пути, который соединял Архангельск с Владивостоком. В 1932 г. было организовано Главное управление Северного морского пути. В этом же году ледокольный пароход "Александр Сибиряков" в одну навигацию совершил сквозной арктический переход, а через два года такой же переход, но с востока на запад совершил ледорез "Федор Литке". В 1936 г. на Дальний Восток наряду с транспортами пришли боевые корабли различных классов. К 1939 г. Тихоокеанский флот представлял собой серьезную силу - в его составе насчитывалось более 100 надводных и подводных кораблей. Вместе с войсками и авиацией он стал надежной опорой обороны на Дальнем Востоке, где вновь активизировалась японская военщина.
   В 1933 году, после прихода к власти в Германии фашистов во главе с А. Гитлером, в центре Европы образовался второй очаг войны. Советский Союз не мог не реагировать на факты готовящейся агрессии, он стал укреплять обороноспособность своих западных и северных рубежей. Важным шагом в этом направлении было решение о создании Северной военной флотилии. По Беломорско-Балтийскому каналу в Мурманск 5 августа 1933 г. пришли первые корабли Экспедиции особого назначения (ЭОН-1) в составе эсминцев "Урицкий" и "Куйбышев", сторожевых кораблей "Смерч" и "Ураган", подводных лодок "Декабрист" и "Народоволец". В Мурманске личному составу кораблей было объявлено, что решением правительства создается флотилия. В сентябре того же года на Север прибыли корабли ЭОН-2 в составе эсминца "Карл Либкнехт", сторожевого корабля "Гроза", подводной лодки "Красногвардеец". В состав флотилии вошли также тральщики "Форель" и "Налим". Это было уже вторичное воссоздание военного флота на Севере...
  
  

Глава 22. ВНУКИ ФЛОТОВОДЦЕВ

  
   На Северном морском театре, после изгнания интервентов и белогвардейцев, из числа оставшихся кораблей и береговых частей 1 марта 1920 г. была сформирована Беломорская флотилия. 25 апреля она переименовывается в Морские силы Северного моря. Основное ядро этих сил составили два миноносца ("Капитан Юрасовский" и "Лейтенант Сергеев"), отряд моторных катеров-истребителей, двенадцать тральщиков, посыльное судно "Ярославна", семь гидрографических судов, несколько буксиров и вспомогательных судов. В состав нового объединения были включены также корабли бывшей Северо-Двинской речной флотилии, а главной базой стал Архангельск, где размещались штаб и политотдел. Начальником Морских сил был назначен активный участник гражданской войны, бывший мичман (из старинного дворянского рода) В.Н. Варваци, начальником политотдела - Э.И. Батис.
   Основные задачи Морских сил Северного моря заключались в охране территориальных вод, побережья и рыбных промыслов, тралении мин, подъеме затонувших судов, обеспечении безопасности кораблевождения на Севере, проведении гидрографических исследований. Североморцы горячо взялись за восстановление кораблей и военных портов, упорно преодолевая материальные трудности и тяжелые климатические невзгоды. В первую очередь ремонтировались поврежденные миноносцы, затем - сторожевые корабли и тральщики. Одновременно восстанавливались порты. По мере возрождения корабельного состава и оборудования мест базирования налаживалась боевая и политическая подготовка личного состава.
   Первые плавания восстановленные корабли совершили в 1921 г. Особенно много плавали тральщики и посыльные суда, которые осуществляли боевое траление и охрану рыбных промыслов и побережья. Характеризуя первые походы кораблей на Севере, журнал "Красный флот" писал, что североморцами пройдено расстояние, равное почти трем кругосветным плаваниям, что Северный Ледовитый океан служит хорошей школой морской выучки и закалки. В кампанию 1922 г. на всех морях, где были возрождены Морские силы, проводились учения и маневры, которые явились смотром первых итогов боевой и политической подготовки личного состава Красного Флота. На Севере участие в учениях приняли четыре катера-истребителя и шесть тральщиков. Дальний поход совершил флагманский корабль "Ярославна". Выйдя из Архангельска, он прошел вдоль побережья Кольского полуострова, посетил Иоканьгу и Мурманск, затем пересек Баренцево море и достиг Новой Земли.
   Охраняя северные морские рубежи Советской республики, сторожевые корабли в 1922 г. задержали несколько иностранных судов, занимавшихся рыбной ловлей в наших территориальных водах. Тогда же произошел бой советского сторожевого корабля "ПС-1" с тремя английскими кораблями, пытавшимися прощупать оборону Страны Советов на Севере. Английские корабли, приняв боевой порядок, устремились к сторожевику и начали обстреливать его. "ПС-1", удачно уклоняясь от снарядов, открыл ответный огонь. Не выдержав метких залпов советских моряков, непрошеные гости поспешили скрыться. Североморцы стойко несли трудную службу на береговых постах и радиостанциях, расположенных на огромных пространствах побережья Северного Ледовитого океана.
   Успешно справлялось со своими задачами Управление по обеспечению безопасности кораблевождения. Во многом это объяснялось тем, что на Севере сохранились все суда и имущество гидрографической службы. Поэтому ее восстановление прошло без особых трудностей. В начале марта 1920 г., буквально через несколько дней после освобождения Архангельска от англо-американских интервентов, была организована Северная научно-промысловая экспедиция для изучения Белого и Баренцева морей. А несколько позже из Архангельска в море вышла первая Карская экспедиция. В работе этих экспедиций, положивших начало советскому периоду изучения и освоения Северного морского театра, активное участие принимали североморские гидрографы.
  
   В 1920 г. в северных районах европейской части Советской республики возникла серьезная угроза голода. В.И. Ленин поставил задачу обеспечить доставку сюда сибирского хлеба через Карское море. Для выполнения этой задачи была организована Сибирская морская экспедиция. В ее состав вошли 15 различных судов, в том числе ледокольные пароходы "Г. Седов", "Малыгин", "В. Русанов" и "А. Сибиряков". В ней участвовали и военные гидрографы. Возглавлял экспедицию опытный военный моряк М.В. Николаев. Несмотря на большие трудности предприятия, морские суда в течение месяца перевезли из устья рек Обь и Енисей в Архангельск свыше полумиллиона пудов ржи и пшеницы. Тем самым население северных областей Советской республики смогло избежать голода. Сибирская морская экспедиция явилась крупным успехом советских моряков в освоении Арктики.
   Большое значение для изучения Северного Ледовитого океана имело создание плавучего морского научного института. В 1922 г. в Архангельске было оборудовано специальное судно "Персей", приспособленное для плавания во льдах. На этом судне работники института совершили на Севере 84 плавания, пройдя в общей сложности свыше 100 тыс. миль. Исследователи собрали огромный материал, имевший важное научное и практическое значение для освоения плавания и организации рыбных промыслов в северных морях. Крупные гидрографические работы проводились в районе Баренцева и Карского морей. Возглавлял их профессор Военно-морской академии Н.Н. Матусевич. Под его руководством был разработан пятилетний план гидрографических исследований в северных морях европейской части СССР.
   На кораблях и в частях Морских сил Северного моря в этот период прошли школу флотской закалки немало замечательных моряков, сыгравших в дальнейшем большую роль в укреплении советского Военно-Морского Флота. Среди них были Н.Г. Кузнецов, Ф.С. Октябрьский, С.П. Лукашевич, Я.В. Настусевич и многие другие. Однако сохранить военный флот на Севере Советской республике тогда не удалось. Невероятно трудное экономическое положение страны вынудило партию и правительство ради экономии средств пойти на существенное сокращение Военно-морских сил Республики. В мае 1922 года было принято решение о расформировании Морских сил Северного моря.
   Часть кораблей вместе с личным составом перешла в сохраненную морскую пограничную охрану и продолжала нести боевую службу на Севере. 12 тральщиков, переданных промысловому флоту, были переоборудованы в рыболовные траулеры. Посыльное судно "Ярославна", переименованное в "Боровский", в 1924 г. после капитального ремонта перешло на Дальний Восток. Для обеспечения безопасности мореплавания на Севере и выполнения гидрографических работ было сохранено Управление по обеспечению безопасности кораблевождения. Эта организация включала дирекцию маяков и лоций Белого и Баренцева морей, службу связи и гидрометеоцентр. Она имела 9 гидрографических судов и один плавучий маяк.
   Следуя славным боевым традициям североморцев, пограничники и военные гидрографы самоотверженно выполняли стоявшие перед ними задачи. В конце 20-х годов английские, норвежские и немецкие суда под прикрытием военных кораблей расхищали морские природные богатства в советских территориальных водах, вели разведку побережья СССР. В тот период пограничники Севера задержали свыше 500 судов-нарушителей. Им неоднократно приходилось давать отпор иностранным военным кораблям, нарушавшим северные морские границы Советского Союза с разведывательными целями. Однажды английский тральщик, приблизившись к острову Кильдин, попытался высадить на берег группу разведчиков. Однако это ему не удалось: подошедший сюда пограничный корабль "Нептун" заставил тральщик покинуть советские территориальные воды.
   Военные гидрографы и после расформирования Морских сил Северного моря продолжали напряженно трудиться над изучением и освоением морей Северного Ледовитого океана. Экономическое развитие северных областей и Сибири требовало новых путей сообщения. Освоение Северного морского пути стало настоятельной задачей, и Советское правительство выделило на это огромные средства. На побережье и островах Ледовитого океана создавались радиостанции, производилось навигационное оборудование трассы и съемка берегов, разрабатывались новые навигационные карты и лоции для плавания в высоких широтах. В осуществлении ледовой разведки все шире использовалась авиация. Пионерами воздушной разведки в Арктике стали советские полярные летчики Б.Г. Чухновский и М.С. Бабушкин, совершавшие полеты над северными морями с 1924 года.
  
   История русского флота на Севере неразрывно связана с городом, котрый ныне известен как Полярный. В 1894 году министр финансов России С.Ю. Витте посетил Екатерининскую гавань, после чего предложил императору Николаю II устроить здесь коммерческий порт. В мемуарах Витте писал: "Такой грандиозной гавани я никогда в своей жизни не видел". Спустя всего лишь два года там был заложен коммерческий порт Александровск, который в 1899 году получил статус города и стал (вместо Колы) центром Александровского уезда Архангельской губернии. Развитие порта и обустройство города проводились быстрыми темпами, поскольку Витте лично следил за финансированием этого проекта. Надо полагать, что, если бы не Мировая война и последующие потрясения, быть бы Александровску крупным городом и губернским центром.
   Так считали многие старожилы города, к числу которых стала причислять себя и вдова лейтенанта П.М. Саблина Надя, прочно вросшая в научную среду Александровска, заведуя единственной в городе библиотекой. На берегу Екатерининской гавани еще в первые годы было построено здание для биологической станции, переведённой с Соловецких островов. В гавани базировалось одно из первых научно-исследовательских судов в мире - "Андрей Первозванный". Отсюда выходили в Арктику суда многих полярных экспедиций (Г. Брусилова, В. Русанова). Одним из основных направлений научных исследований биологической станции и экспедиций было изучение флоры и фауны Северных морей. С открытием в 1916 году нового центра Кольского Севера - Романова-на-Мурмане, Александровск утратил своё административное значение и уже к 1925 г. превратился в рыбацкий посёлок, утратив статус города.
   Работы на Биостанции в Александровске были прерваны Первой мировой войной, а ее здания заняты Морским ведомством. Большинство отрудников разъехались, но заведующий станцией Г.А. Клюге остался, чтобы сберечь музей, библиотеку и оборудование. Оставался он здесь и во время английской оккупации, сумев сохранить музейные коллекции, которые интервенты пытались вывезти. Не согласился он и сам уехать в Англию, что ему неоднократно предлагали. После окончания гражданской войны благодаря энергии и настойчивости Г.А. Клюге Биостанция была восстановлена, и на ней снова развернулась научная работа.
   С 1921 г. были возобновлены комплексные разрезы по Кольскому меридиану, проводящиеся по международной программе; в 1928 г. к ним прибавились разрезы по 38-му меридиану - они велись на военных тральщиках. Каждые 30 миль к северу суда останавливались на несколько часов для производства биологических, гидрологических и метеорологических работ; во время перехода проводилась первичная обработка материала, затем новая станция - и так до кромки льда.
   Крупнейший авторитет в области полярных исследований Фритьоф Нансен сказал об этих разрезах: "Если бы станция вела только одни исследования Баренцева моря в пределах Кольского меридиана, то этой работой она вполне оправдала свое существование"'. Но кроме этих исследований проводились ежемесячные работы по Кольскому заливу, велись изучение литорали залива и сбор самого разнообразного научного материала. Его обработка проводилась в лабораториях станции; кроме 10 - 11 штатных сотрудников каждый сезон здесь работали многие десятки исследователей и студентов из Ленинграда, Москвы и других городов.
   Когда ученые Биостанции перебрались в Мурманск и другие города, библиотека стала никому не нужной. Надежда Саблина и ее дети остались бы без средств к существованию, если бы не бывший унтер-офицер флота Кашин, служивший под началом Павла Саблина. За несколько лет он из матроса вспомогательной шхуны, а затем - ее шкипера, превратился практически во второго человека Научного центра, став заместителем Клюге по хозяйственной части. Именно Петр Иванович не дал окончательно закрыть Биостанцию, добившись превращения ее в филиал созданного в Мурманске нового научного учреждения.
   К скромному Надиному жалованью хранительницы музея Кашин регулярно добавлял свой флотский паек и различные дары моря. Их давние дружеские отношения давно перешли в стадию интимных, но о браке речь зашла, лишь когда единственный наследник адмиральского рода Михаил перешел в десятый класс и заявил о желании поступать в военно-морское училище. Вряд ли кто-либо еще в Александровске знал, чей он внук, но о его отце - белом офицере все же было известно.
   И тогда Петр Иванович попросил руки давно любимой им женщины, предложив усыновить ее детей, что навсегда превращало их в потомков простого революционного (трехмесячную службу у белых он утаил!) матроса. Фамилию Мише менять не пришлось, он был по матери - Саблин, а отчество выправили на Петрович. Позднее он в анкете и автобиографии стал писать: отец - Кашин Петр Иванович, бывший матрос крейсера "Паллада", участник Гражданской войны. Именно от него передалась Мише любовь к морю. Лет с 12 начал он реально осваивать морские профессии, готовя с Петром Ивановичем шхуну к очередному выходу в море, а затем и получив право стать к ее штурвалу. В Ленинграде, куда отправился за своей мечтой Михаил Саблин, бывший Морской корпус с 1926 года стал именоваться Военно-морским училищем имени М.В. Фрунзе, и юный североморец направил туда свои стопы...
  

***

  
   Благодаря настойчивости профессора Клюге Биостанция в Александровске возродилась. Пополнился флот станции: было заказано в Норвегии и в 1928 г. получено новое научно-исследовательское судно "Николай Книпович". Официальный статус биостанции неоднократно менялся. В 1925 г. в соответствии с расширившимся масштабом работ декретом Совнаркома она была объявлена самостоятельным научным учреждением на правах научно-исследовательского института. А в 1929 г. станция была объединена с Плавучим морским научным институтом в Государственный океанографический институт (ГОИН), оставшись его отделением. Руководителем института назначили профессора И.И. Месяцева, а Клюге по-прежнему оставался заведующим Мурманской станцией.
   Но Анна Саблина, вместе с дочерью и вторым мужем, годом ранее перебрались, вслед за Михаилом, в Ленинград. Она вспомнила свою профессию филолога и устроилась на соответствующую кафедру университета, а Петр продолжил морскую службу, правда, на берегу - в управлении торгового флота, где нашлись его старинные друзья, еще по крейсеру "Паллада". А Миша, уже ставший второкурсником того же учебного заведения, которое заканчивали, хотя и под другим названием, его славные предки, вновь обрел свой дом, куда с радостью бегал - и в увольнение, и в самоволку.
   Курсанты училища имени Фрунзе каждый год проходили летнюю морскую практику. Училище стояло на берегу Невы, закованной в бетон, и море казалось таким далеким, за домами и оградами. Перед отъездом на практику ребята ходили прощаться с Медным всадником, вздыбившим своего коня на гранитной глыбе. В новеньких, тщательно подогнанных форменках с золотыми "птичками" на рукаве, в "мичманках" - аккуратных фуражечках, надетых строго по-уставному, чтобы звездочка приходилась над переносицей, они отправлялись на флоты, навстречу тревожному ветру манящих голубых широт.
   Возвращались они поздней осенью загорелые и обветренные, "мичманки" на их головах уже выглядели приплюснутыми небрежными "блинчиками", приводящими в ярость комендантские патрули. Курсантские тельняшки, полученные лишь весной, были совершенно вылинявшими, конечно, не без применения хлорки, а в курсантском словаре появлялись такие словечки, от которых педагоги-интеллигенты хватались за голову.
   Миша Саблин узнавал на этих летних практиках много такого, о чем в училище им не рассказывали. Он научился определять глубины на глаз - по цвету водорослей: зеленые на мелководье, бурые - поглубже, еще глубже красные, а дальше - темные пучины. От старых боцманов узнавал он какие бывают мысы - приглубые, обрубистые, отмелые. А штурманы дозволяли ему делать самостоятельные прокладки курса. От них он узнал, не отвлеченно, не теоретически, что такое невязки, и где искать точку надира, и как определять зенит. Для него перестали быть просто терминами "счислимое место" или "угол сноса", тактический диаметр циркуляции или элементарное отшествие - все это жило теперь в нем красками и запахами воспоминаний о море, а не линиями чертежей с буковками.
   Осенью, когда курсанты возвращались в училище, на добрых полтора - два месяца растягивалась их "шехерезада", как они сами называли свои воспоминания. Тогда в их спальнях, длинных гулких коридорах свирепствовали вечерами ураганы, буйствовали штормы и разъярялись тайфуны, а рассказчики, разумеется, проявляли мужественное презрение к стихиям. Все училище буквально гудело, особенно в первые недели учебы, от всех этих немыслимых потрясений и подвигов!
   Четыре года курсантской жизни промелькнули незаметно, вот они стоят на плацу училища - "свежеиспеченные" краскомы, в новенькой командирской форме, готовые к распределению по флотам и флотилиям; шло лето 31-го, а им всем было по 20 с небольшим. Фамилия Саблиных снова появилась в списках командного состава флота Великой России. В этом род Саблиных еще раз подтвердил свою уникальность. Ведь только он один, из всех упомянутых на страницах этой книги фамилий флотоводцев, продолжил свое существование в Советском Союзе. Несмотря на революции и войны, унесшие сотни миллионов жизней и вырубившие под корень русскую аристократию - ум, честь и совесть великой нации, Саблины сумели, мимикрируя в условиях "построения коммунизма", выжить и дать новые ростки для отечественного флота.
  
   Морозной февральской ночью 1920 года в Иркутске расстрелян был Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак. Жена его Софья Фёдоровна с сыном Ростиком, эвакуированные из Севастополя на английском военном корабле, жили в Париже, постоянно испытывая нехватку средств. Софья Фёдоровна бралась за любую работу, даже занималась огородничеством. Необходимо было дать образование сыну, и она обратилась с просьбой к известному полярнику Ф. Нансену. М.И. Смирнов создал в Лондоне фонд имени своего погибшего друга, и, благодаря деньгам, поступающим в него, Ростислав Колчак смог обучаться в Сорбонне. Семье Колчака помогали не только его друзья, но и сын адмирала С.О. Макарова Вадим, а также английские военные и моряки - адмирал Холль, генерал Нокс и другие. Софья Фёдоровна умерла в 1956-м году в госпитале под Парижем и была похоронена на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
   Ростислав Колчак во Вторую Мировую войну служил во французской армии, оказался в немецком плену, но сумел выжить. Чрезвычайно дорожа памятью об отце, он собирал все сведения о нём. Р.А. Колчак был женат на Екатерине Развозовой, дочери умершего в большевистском заключении контр-адмирала. Сына в честь дедов-адмиралов родители назвали Александром. Ростислав Колчак прожил недолгую жизнь и скончался в Париже в 1965 году. Он и его жена покоятся в той же могиле, что и Софья Фёдоровна.
   А их сын, А.Р. Колчак, поразительно похожий на своего деда, живёт в Париже и известен по фильму "Русские без России". Остались дальние родственники Колчака и в самой России. Это потомки его дяди, контр-адмирала А.Ф. Колчака, оставшегося на Родине и поменявшего фамилию на Александрова, которую и носит по сей день его семья.
   Анна Васильевна Тимирёва заплатила за свою любовь и верность адмиралу страшную цену. 37 лет она провела в советских лагерях, в которых судьба сводила её с такими "врагами народа", как Зоя Фёдорова, Лидия Русланова, но выжила, сумела сохранить ясную душу и память. Анна Тимирёва дожила до глубокой старости, до конца сохранив память о своём адмирале.
   Муж Анны Васильевны контр-адмирал С.Н. Тимирёв состоял в Белом движении Владивостока, до весны 1919-го года был командующим морскими силами на Дальнем Востоке. После краха белых сил Сергей Николаевич эмигрировал в Китай, был капитаном торгового флота в Шанхае, написал ряд мемуаров, в том числе рассказы о гардемарине Колчаке, с которым некогда вместе учились. Он скончался в Шанхае в 1932-м году.
   Трагически сложилась судьба сына Тимирёвых Володи, который остался в России, чему очень радовался Сергей Николаевич, считая, что сын, подающий надежды талантливый художник, будет полезен Родине. Владимир Тимирёв был арестован в Москве в 1938 году и тогда же расстрелян.
   Расстрелян по приказу Троцкого флагман Балтийского флота А.М. Щастный, его трагическую судьбу разделили в годы революции и гражданской войны адмиралы Бахирев В.И., Бутаков А.Г., Вирен Р.Н., Литвинов В.И., Небольсин А.К., Черкасский М.Б. и другие. Еще большее число адмиралов Императорского и Белого флота эмигрировали в самые различные страны. Среди них - Черниловский-Сокол Н.И., Тихменев А.И., Трубецкой В.В., Старк Г.К., Русин А.И., Римский-Корсаков М.М., Пилкин В.К., Остроградский М.И., Остелецкий П.П., Ненюков Д.В., Машуков Н.Н., Клочковский В.Е., Кедров М.А., Канин В.А., Григорович И.К., Герасимов А.М., Воеводский С.А., Вилькицкий Б.А., Вердеревский Д.Н., Бубнов А.Д... И никаких следов от этой элиты российского флота не осталось! Ни дети, ни внуки их не смогли вновь обрести Родину...
   Но без флота не могла существовать великая держава. И в возрождении российского флота активно участвовали не только революционеры и большевики, но и значительное число флотских офицеров, на различных этапах ставших на сторону победившего народа. Были даже бывшие царские адмиралы, в большинстве своем ни в чем не отличившиеся в войнах империи. Подлинных же флотоводцев среди них не оказалось, как не было и сыновей, и внуков этих замечательных русских моряков. А если судьба все же сыграла с кем-то из потомков злую шутку, они вынуждены были скрывать свое происхождение, мимикрировать ради того, чтобы выжить в условиях деспотичного сталинского режима. Наиболее ярким примером является знаменитый род адмиралов Саблиных, почти пресекшийся в годы революций и Гражданской войны, чьи потомки стали вести свою родословную якобы от революционных матросов...
  

***

  
   В начале 30-х годов, в связи с обострением международной обстановки и возросшей угрозой империалистической агрессии против СССР, было принято решение создать на Дальнем Востоке и Крайнем Севере военно-морские флоты, способные надежно защитить морские рубежи Советского Союза. Индустриализация страны позволила значительно расширить строительство современных военных кораблей. В строй начали вступать торпедные катера, сторожевые корабли, тральщики, эскадренные миноносцы и легкие крейсера. Особенно много строилось подводных лодок различных типов.
   В 1933 г. были завершены работы по строительству Беломорско-Балтийского канала. Создание этого крупнейшего гидротехнического сооружения имело огромное экономическое и оборонное значение для страны, особенно для промышленного развития северных областей Советского Союза и развертывания морских сил на Севере. Открытие судоходства по этому каналу позволило перевести с Балтийского моря на Северный морской театр часть кораблей. 18 мая корабли, выделенные для перехода на Север, оставили Кронштадт, благополучно прошли по Неве, Ладожскому озеру, реке Свирь и достигли Онежского озера. До Вознесенья их провожал командующий Балтийским флотом Л.М. Галлер. После Вознесенья корабли прошли через Онежское озеро и 19 шлюзов только что построенного Беломорско-Балтийского канала. 18 июля они прибыли в Беломорск, а 5 августа достигли конечной цели похода - Мурманска. Мурманчане устроили военным морякам торжественную встречу. Вот как описала ее местная газета "Полярная правда":
   "Вчера на рейд Мурманского порта прибыла флотилия военных судов... Тысячи трудящихся нашего заполярного города организованными отрядами вышли встречать краснофлотцев. Заместитель предисполкома открыл митинг на площади Труда. В горячих приветствиях от рабочих и колхозников, от всех организаций Мурмана, от горняков и обогатителей Хибиногорска была выражена любовь трудящихся Заполярья к защитникам советских границ, лучшим сынам рабочего класса - краснофлотцам. После митинга в клубах города были организованы вечера смычки краснофлотцев и трудящихся Мурманска. Приход военной флотилии в мурманские воды имеет огромное политическое значение. Задача всех организаций и трудящихся Мурмана - окружить краснофлотцев заботой и вниманием".
   В то время как первая группа кораблей находилась в пути, начальник Штаба РККА издал циркуляр о создании на Севере военной флотилии. В этом документе говорилось:
   "С первого июня 1933 г. сформирована военная флотилия в составе: 1. Командования и штаба флотилии. 2. Политического отдела флотилии. 3. Мурманского военного порта. 4. Командования и штаба дивизиона подводных лодок. 5. Подводных лодок (2 ранга) "Декабрист" и "Народоволец". 6. Эскадренных миноносцев (2 ранга) "Урицкий" и "Куйбышев". 7. Сторожевых кораблей (2 ранга) "Ураган" и "Смерч". 8. Управления Мурманского сектора и отдельного артдивизиона береговой обороны. Постоянное базирование флотилии установлено в Мурманске - Кольский залив".
  
   В короткий срок для кораблей Северной военной флотилии в Мурманском порту была оборудована временная база. Это позволило военным морякам приступить к освоению театра и отработке задач боевой подготовки. В августе было сформировано командование Северной военной флотилии. Командующим назначается З.А. Закупнев, начальником политического отдела - П.П. Байрачный. В сентябре из Кронштадта в Мурманск тем же путем прибыл второй отряд особого назначения в составе эскадренного миноносца "Карл Либкнехт", сторожевого корабля "Гроза" и подводной лодки "Красногвардеец". Переходом второго отряда кораблей, который продолжался 28 суток, руководил И.С. Исаков, а штурманом на флагманском корабле был М.П. Саблин.
   В состав Северной военной флотилии были также включены тральщики "Налим", "Форель" и "Ролик", переоборудованные из рыболовных судов, подразделения береговой обороны Мурманского сектора и посты наблюдения и связи, развернутые на побережье Кольского залива еще до прихода на Север кораблей с Балтики. Из кораблей, переданных Балтийским флотом Северной военной флотилии, в октябре были сформированы отдельный дивизион эскадренных миноносцев и сторожевых кораблей и отдельный дивизион подводных лодок. Одновременно с боевыми кораблями на Север переводились вспомогательные суда, необходимые для обеспечения базирования, ремонта и управления флотилией. Так, в качестве временного штабного корабля использовалось учебное судно "Комсомолец", пришедшее с Балтики в Кольский залив вокруг Скандинавии. Небольшой транспорт "Умба" был оборудован под плавучую базу для подводных лодок. Ремонтной базой им служила плавучая мастерская "Красный Горн".
   В 1933 г. по решению Правительства в Кольском заливе (Екатерининская гавань) началось строительство главной базы флота. С 1936 года осуществлялось дальнейшее расширение военно-морских баз и аэродромов на Северном морском театре. Глубоко вникали в ход строительства баз и аэродромов, организацию ремонта и снабжения кораблей на Севере К.Е. Ворошилов, А.А. Жданов, С.М. Киров, А.И. Микоян, И.В. Сталин и другие руководители партии и правительства. Посещая Кольский полуостров, они на месте решали важнейшие вопросы, связанные с созданием флота.
   Большую роль в становлении Северного флота играли трудящиеся Ленинграда, Мурманска и Архангельска. Ленинградцы строили и отправляли в Заполярье новые корабли, обеспечивали североморцев вооружением, производили ремонт кораблей. Трудящиеся Мурманска и Архангельска непосредственно участвовали в строительстве военно-морских баз, аэродромов и других оборонных объектов. В Архангельске и Беломорске производилось довооружение кораблей, прибывавших с Балтики. Существенную роль играла местная пресса, регулярно печатавшая материалы, освещавшие ход ремонтных работ, жизнь и деятельность военных моряков, и шефство над ними трудовых коллективов.
   Строительство военно-морских баз и аэродромов на Севере было сопряжено с большими трудностями. Люди работали в сложных климатических условиях. Пирсы, пристани, казармы, береговые батареи и другие военные объекты сооружались на гранитных скалах. Несмотря на все это, важное правительственное задание было выполнено в короткий срок. Уже в 1935 г. завершились основные работы по созданию главной базы флота в Полярном, и в нее перешли из Мурманска отдельный дивизион подводных лодок, отдельный дивизион эскадренных миноносцев и сторожевых кораблей - вместе со штабом, политотделом и всеми центральными учреждениями флотилии. Это было большим праздником для военных моряков и трудящихся Заполярья. Во время торжеств эсминец "Карл Либкнехт" произвел артиллерийский салют из 21 выстрела. Над главной базой были подняты Государственный и Военно-морской флаги, а на кораблях и в береговых частях - флаги расцвечивания.
  
   Северный флот с первых лет существования развивался как полнокровное объединение разнородных сил, состоявшее из надводных кораблей, подводных лодок, авиации и береговой артиллерии. В 1935 г. командующим Северной флотилией был назначен К.И. Душенов - бывший матрос крейсера "Аврора". В соответствии с приказом Народного комиссара обороны от 11 мая 1937 г. флотилия реорганизуется в Северный флот. Принимаются меры по усилению его корабельного состава: в конце 1937 г. флот пополняется новыми подводными лодками "Щ-401", "Щ-402", "Щ-403" и "Щ-404", которые совершили переход с Балтики, составив второй дивизион подводных лодок Северного флота.
   В 1939 г. из Кронштадта на Север по Беломорско-Балтийскому каналу перешли 14 боевых кораблей, в том числе 4 новых эсминца ("Грозный", "Громкий", "Гремящий" и "Сокрушительный") и 10 подводных лодок (4 - типа Щ и 6 - типа М). Для Северного флота предназначались также строившиеся тогда крейсерские подводные лодки типа К.
   В случае войны они должны были действовать на удаленных коммуникациях противника. Летом 1940 года в Заполярье были переведены две первые подводные лодки этого типа - "К-1" и "К-2", вместе с эскадренным миноносцем "Стремительный", двумя плавучими мастерскими и сетевым заградителем.
   Значительное пополнение флота новыми кораблями позволило сформировать в составе Северного флота два корабельных соединения: бригаду эскадренных миноносцев двухдивизионного состава и бригаду подводных лодок четырехдивизионного состава. Несколько ранее было создано соединение охраны водного района главной базы, в состав которого вошли два тральщика, три торпедных катера и несколько сторожевых катеров - малых охотников за подводными лодками, также выделенных из состава Балтийского флота. Одновременно росли и укреплялись военно-воздушные силы и береговая оборона флота. В 1940 г. в составе флота был сформирован 72-й смешанный авиационный полк. Зародилась и начала развиваться противовоздушная оборона флота. Береговую оборону, состоявшую из артиллерии калибра от 76 до 180 мм, составили два укрепленных района - Мурманский и Беломорский.
   Партия и правительство проявляли заботу о развитии на Севере судостроительной промышленности. Были начаты работы по созданию новой главной базы флота в Ваенге, оборудованию мест базирования кораблей, строительству новых аэродромов. Однако эти работы велись недостаточно интенсивно, что явилось главной причиной, сдерживавшей дальнейший рост состава корабельных соединений. Так, в 1940 г. из-за недостатка баз Северный флот не смог принять всех построенных для него кораблей.
   Вместе с численным ростом флота повышалась и совершенствовалась боевая и политическая подготовка североморцев. Краснофлотцы и командиры упорно изучали и осваивали суровый морской театр. В морских походах, в полетах и учениях, в постоянной борьбе со стихией Ледовитого океана совершенствовались боевая выучка воинов флота, их мастерство в кораблевождении и пилотировании. В отличие от Балтийского театра, на котором боевая подготовка флота носила сезонный характер, на Севере ею занимались круглый год. С началом весны надводные корабли и подводные лодки приступали к отработке курса учебных задач в Кольском заливе и Белом море, а осенью совершали дальние плавания.
   Интенсивный характер носила боевая подготовка в бригаде подводных лодок, которая была одним из основных соединений флота. Подводники плавали между Кольским заливом и Белым морем, ходили к берегам Новой Земли, в Карское море, достигали Норвежского и Гренландского морей. Нередко дальние походы совершались лодками в условиях сильных штормов, и это служило хорошей школой морской закалки и боевой выучки североморцев. В тяжелых метеорологических условиях протекал в 1935 г. дальний поход дивизиона подводных лодок типа Д под командованием К.Н. Грибоедова.
   Во время этого плавания подводники побывали на Новой Земле, затем лодки через пролив Маточкин Шар вышли в Карское море, с намерением обойти с востока северную оконечность острова. Но, встретив сплошной лед, они вдоль западного побережья Новой Земли направились к мысу Желания, потом спустились до мыса Нордкап и, повернув на восток, вернулись в Баренцево море. Здесь подводники приняли участие в тактическом учении, которое проводилось по плану штаба флотилии.
  
   Не менее интенсивно плавали и надводные корабли, особенно эскадренные миноносцы, составлявшие основное соединение надводных сил флота. Они выполняли артиллерийские стрельбы и торпедные атаки, решали задачи по поиску и уничтожению подводных лодок, конвоированию транспортных судов, отрабатывали взаимодействие с береговыми батареями и сухопутными войсками, участвовали в тактических учениях флота. Эскадренный миноносец "Карл Либкнехт", например, в 1938 г. находился в море 136 дней и прошел свыше 14 тыс. миль. Однако в жизни и деятельности флота были неудачи и срывы. Так, в ноябре 1940 г. при отработке задач боевой подготовки в районе Мотовского залива погибла подводная лодка "Д-1". Причины ее гибели остались неизвестны, но вероятнее всего она, проскочив предельную глубину погружения, не смогла выдержать давления воды. Вследствие гибели "Д-1" для плавания подлодок были введены ограничения, которые некоторое время затру- дняли отработку подводниками ряда учебных задач.
   Переход эсминцев "Войков" и "Сталин" в 1936 году по Северному морскому пути доказал возможность успешного плавания военных кораблей из Северного Ледовитого океана в Тихий. Опыт этой экспедиции был широко использован при последующих проводках кораблей на Дальний Восток. В мае 1937 г. Советское правительство приняло решение о передаче Тихоокеанскому флоту с Балтики трех гидрографических судов ("Охотск", "Океан" и "Камчадал"). Их тоже решили перевести на Дальний Восток Северным морским путем. В июле 1937 г. они перешли вокруг Скандинавского полуострова в Мурманск для подготовки к арктическому плаванию. А в сентябре прибыли на свою новую базу в Петропавловске-Камчатском и приступили к выполнению заданий.
   Успешные переходы надводных кораблей побудили командование Военно-Морского Флота попытаться выявить возможность проводки Северным морским путем подводных лодок. Для этой цели была выделена "Щ-423". При подготовке к плаванию во льдах корпус "Щ-423" покрыли деревянной "шубой" с металлическими креплениями и заменили винты. 5 августа 1940 г. "щука" вышла из Полярного. В районе Маточкина Шара она присоединилась к ледоколу "Ленин" и транспорту "А. Серов", на котором находилось топливо и другие грузы, предназначенные для снабжения подводной лодки на переходе. 10 августа экспедиция миновала пролив Маточкин Шар и вышла в Карское море. Переход проходил в тяжелой ледовой обстановке, но 17 октября 1940 г. "Щ-423" благополучно прибыла во Владивосток и была включена в состав Тихоокеанского флота.
   Создание военного флота на Севере вызвало расширение работ по изучению Северного Ледовитого океана. В освоении северных морей, в научных экспедициях, проводившихся в Арктике, и их обеспечении самое активное участие принимали военные моряки и, прежде всего, гидрографы-североморцы. Выдающимся событием явилась организация в 1937 г. геофизической станции "СП", предназначенной для всестороннего исследования центральной части Арктики.
   Двадцатилетний опыт изучения учеными полярного бассейна показал тесную связь режима льдов в районах, через которые лежит Северный морской путь, с режимом льдов в зоне Центральной Арктики. Стало очевидно, что успех проводки судов на Дальний Восток во многом зависит от знания законов образования льдов и их дрейфа. Успешное участие гидрографических судов, эскадренных миноносцев и подводных лодок Северного флота в эвакуации героев-папанинцев с дрейфующей льдины и в обеспечении первого беспосадочного полета самолета "Москва" в Америку явилось еще одним значительным шагом в освоении североморцами Северного морского театра.
  

***

  
   В конце 30-х годов международная обстановка все более обострялась. Фашистская Германия, стремясь к мировому господству, открыто шла на развязывание новой мировой войны. Пользуясь попустительством правящих кругов США, Англии и Франции, гитлеровцы захватили Австрию и Чехословакию. Затем, вместе со своим союзником Италией, помогли генералу Франко установить режим фашистской диктатуры в Испании. А 1 сентября 1939 года, коварно напав на Польшу, развязали Вторую мировую войну. Милитаристская Япония, захватив огромные территории Китая, готовилась к широким агрессивным действиям против СССР, а также на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии.
   17 сентября, в соответствии с Советско-германским договором, дивизии Красной Армии вступили на территорию западных областей Украины и Белоруссии, почти два десятка лет находившихся под властью Польши. А в непосредственной близости от Ленинграда зашевелились белофинны, подзуживаемые Англией и Францией, еще не определившимися, с кем им быть в начинающейся Мировой войне. Руководство СССР, желая обезопасить "колыбель революции" Ленинград, потребовало от Финляндии территориальных уступок, дабы отодвинуть за Выборг государственную границу.
   Но финны, получившие в 1918 году независимость из рук большевиков, а позднее, в угаре национализма, силой захватившие почти весь Карельский перешеек, не пожелали идти даже на равнозначный обмен территориями. В этой обстановке Генштабом РККА был разработан план отражения возможной агрессии финнов, выполнение которого возлагалось на Ленинградский военный округ. Наиболее сложная задача прорыва на перешейке оборонительной линии Маннергейма - в случае нанесении контрудара - была возложена на 7-ю армию, командование которой принял сам командующий ЛенВО К.А. Мерецков. А севернее, на огромном фронте протяженностью 1500 км, предусматривались действия крайне слабых по своему составу 8-й, 9-й и 14-й армий.
   В период 26 - 29 ноября 1939 г. финны предприняли несколько провокаций в районе селения Майнила, открывая огонь по советским пограничникам. И 30 ноября подтянутым к границе частям Красной Армии был дан приказ начать боевые действия. Но легкой прогулки, как в Освободительном походе - в уже разгромленную немцами Польшу, не получилось. Имевшиеся разведданные оказались неточными, особенно - в отношении организации, вооружения и тактики действий финской армии. В течение декабря войска ЛенВО, преодолевая ожесточенное сопротивление противника и неся серьезные потери, смогли пройти лишь зону заграждений и подойти к главной полосе обороны. Попытки прорвать ее с ходу успеха не имели, потребовалось значительное усиление действующих войск дополнительными соединениями, вооружением и техникой.
   К началу этой, так называемой "зимней", войны Северный флот представлял собой значительную силу, способную обеспечить безопасность морских рубежей Советского государства на Крайнем Севере. Командовал флотом флагман 2 ранга В.П. Дрозд, а начальником штаба флота был капитан 1 ранга И.Ф. Голубев-Монаткин. Основной задачей североморцев, в соответствии с военно-политической обстановкой и общими задачами Советских Вооруженных Сил в войне, было оказание поддержки войскам 14-й армии на приморском направлении и недопущение прорыва кораблей противника в Кольский и Мотовский заливы, а также - препятствие высадке неприятельских десантов на Мурманском побережье.
   Финских военно-морских сил в Баренцевом море не было. Но учитывалось, что флоты Англии, Франции и других империалистических государств могли в любое время появиться на Севере и атаковать наши корабли и базы. Это предположение подтверждали и следующие слова английского генерала Губерта Гофа: "Я убежден, что рано или поздно нам придется воевать с Россией... Мы должны послать морскую эскадру в Петсамо, чтобы уничтожить русский флот, базирующийся в Арктических морях, защитить левый фланг финнов и блокировать Мурманск".
  
   Развертывание сил Северного флота проводилось еще до начала военных действий, по мере нарастания конфликта и сосредоточения финской армии на советской границе. Когда стало ясно, что война с Финляндией начнется в ближайшее время, Советское правительство дало указание Главному Командованию Красной Армии принять необходимые меры для надежного прикрытия страны с северо-запада. В частности, было проведено развертывание частей 14-й армии к государственной границе; осуществлялось оно при содействии Северного флота. В ответ на провокационные действия финнов на границе 14-я армия получила приказ перейти в наступление и овладеть западной частью полуостровов Средний и Рыбачий, которые находились на фланге фронта и контролировали вход в Кольский залив и Печенгскую губу.
   Для решения этой задачи были созданы две группы войск. Первой предстояло наступать на полуострове Средний, второй - на Рыбачьем. Для артиллерийского содействия первой группе командование Северного флота выделило эскадренный миноносец "Карл Либкнехт", а второй - отряд кораблей, включавший сторожевой корабль "Гроза", два пограничных сторожевика и три тральщика. Обеспечивающие силы составляли несколько эскадренных миноносцев, подводные лодки и авиация. Эсминец "Карл Либкнехт", получив приказ обстрелять становище Пумманки и Мааттивуоно на полуострове Средний, вышел в Мотовский залив и занял назначенную для него позицию. Корабли, выделенные для содействия наступлению войск второй группы, 30 ноября развернулись вдоль западного побережья полуострова Рыбачий.
   Для прикрытия кораблей артиллерийской поддержки с моря в районе мысов Маккаур и Вардё заняли позиции подводные лодки "Щ-402" и "Щ-404". На подходах к полуостровам Средний и Рыбачий в заливе Варангер-фьорд маневрировали эскадренные миноносцы "Грозный" и "Куйбышев". Шесть самолетов МБР-2 из 118-го авиаполка вели воздушную разведку в районах Варангер-фьорда и Тана-фьорда с задачей своевременно обнаружить вражеские корабли.
   В 8 час. 30 мин. 30 ноября войска 14-й армии начали наступление на полуостровах Средний и Рыбачий. Корабли Северного флота открыли огонь по намеченным береговым целям. К концу первого дня боевых действий советские войска при содействии флота полностью овладели полуостровами Средний и Рыбачий и начали развивать наступление на Петсамо. Для разведки обороны противника 1 декабря в Печенгскую губу были посланы сторожевой корабль "Гроза" и два тральщика. Прикрывали их с моря у входа в Петсамо эскадренные миноносцы "Грозный" и "Куйбышев". Войдя в Печенгскую губу, сторожевик в 11 час. 16 мин. открыл огонь по предполагаемому местонахождению финских береговых батарей, а затем начал обстрел Линахамари - небольшого финского порта, расположенного в глубине губы.
   Не встречая противодействия противника, тральщики с поставленными тралами направились к Петсамо. За ними последовала "Гроза", продолжая вести огонь по порту Линахамари. К 14 часам корабли подошли к Петсамо, на подступах к которому уже вели бои части 104-й дивизии. Сторожевик "Гроза", получив приказание подавить пулеметную точку, установленную на колокольне, меткими залпами уничтожил ее. Советские войска к вечеру овладели важными портами Линахамари и Петсамо и без паузы продолжали наступление на запад.
   С овладением этими портами командование флота организовало их оборону с моря. На подходах к Печенгской губе были выставлены постоянные дозоры надводных кораблей и подводных лодок. Одновременно гидрографы провели необходимые работы по навигационному оборудованию этого района моря. После перенесения военных действий вглубь территории Финляндии Северный флот в основном выполнял задачи по обеспечению воинских перевозок и охране побережья от возможных ударов морских сил империалистических государств, стоявших за спиной Финляндии.
  
   Для наступления на Наутси командование 14-й армии выделило 52-ю дивизию и некоторые другие части. Переброска этих войск из Мурманска в Петсамо была возложена на Северный флот. Она началась в первых числах декабря 1939 г. и продолжалась до 12 марта 1940 г. Погрузка войск на транспорты производилась в различных пунктах Кольского залива. Переход судов в Петсамо совершался в составе конвоев. В качестве кораблей охранения использовались эскадренные миноносцы и сторожевые корабли. На подходах к Кольскому заливу и Петсамо постоянно находились подводные лодки, иногда развертывался также дозор из надводных кораблей.
   За три месяца в Петсамо морем было доставлено около 29 тыс. бойцов с вооружением и до 35 тыс. тонн различных грузов. Перевозки осуществлялись при сильных морозах. Еще более сложными были условия в Белом море, где корабли Северного флота в период с 21 декабря 1939 г. по 1 января 1940 г. перебросили из Архангельска в Кемь около двух дивизий с полным вооружением и другими военными грузами. Перевозки производились с помощью ледоколов. На случай нападения военно-морских сил империалистических стран, поддерживавших Финляндию, на подходах к базам и важным пунктам побережья были выставлены постоянные корабельные дозоры, главным образом из сторожевых кораблей, переоборудованных из рыболовных траулеров. В районе горла Белого моря, у выхода из Кольского залива и в Варангер-фьорде непрерывно находились подводные лодки.
   В январе 1940 г. на подходах к Печенгской губе надводные минные заградители "Пушкин" и "Мурман" поставили оборонительное минное заграждение из нескольких линий и отдельных банок (свыше 200 мин). В феврале "Мурман" выставил в этом районе дополнительные минные заграждения из 170 мин. В занятых войсками портах, а затем на побережье полуостровов Средний и Рыбачий были установлены береговые батареи. Чтобы усилить разведку на морском направлении, в район мыса Нордкин были выдвинуты подводные лодки.
   В начале марта 1940 г. Красная Армия разгромила основные силы противника на Карельском перешейке и принудила его капитулировать. 13 марта военные действия прекратились повсеместно. На основании мирного договора, заключенного в Москве с правительством Финляндии, часть полуостровов Средний и Рыбачий отошла к Советскому Союзу. СССР обязался вывести свои войска из области Петсамо, добровольно уступленной им Финляндии по договору 1920 года. Присоединение же полуостровов Рыбачий и Средний позволило Советскому Союзу существенно укрепить оборону Кольского залива и установить контроль над входом в Печенгскую губу.
   Советские военно-морские силы на Балтийском и Северном морских театрах и в районе Ладожского озера на протяжении всей войны активно содействовали войскам Красной Армии, сыгравшей решающую роль в достижении победы над противником. А
   сам Военно-Морской Флот приобрел определенный опыт совместных действий с сухопутными войсками. На основании этого опыта были откорректированы оперативно-тактические документы и приняты меры к устранению недостатков в боевой подготовке флота, давших себя знать в ходе войны. Советско-финляндская война показала, что сухопутные войска на Севере успешно могут действовать только при условии тесного взаимодействия с флотом.
   Северный флот, заняв совместно с частями 14-й армии порты Линахамари и Петсамо, лишил Финляндию возможности получать от западноевропейских стран помощь морским путем, обеспечил своевременную перевозку войск на приморском направлении и защиту своего побережья. Североморцы в советско-финляндской войне с честью выдержали боевое испытание. Действуя в чрезвычайно суровых климатических условиях, они показали образцы мужества, стойкости и выносливости при выполнении заданий командования. Советское правительство высоко оценило боевые заслуги воинов Северного флота в войне, наградив 72 командира, старшины и краснофлотца орденами Советского Союза. Одним из первых среди них значился старший помощник командира эсминца "Карл Либкнехт" капитан-лейтенант Саблин Михаил Петрович.

***

  
   По окончании в 1931 г. Ленинградского военно-морского училища им. Фрунзе Михаил Саблин, как первый в выпуске, был назначен вахтенным офицером линкора "Марат" (бывший Петропавловск"), только что завершившего модернизацию и введенного в состав Балтийского флота в качестве его флагмана. Два года на столь славном корабле стали для молодого краскома прекрасной школой службы и кораблевождения. Но, когда на Балтике стали формировать отряд для отправки на Север, Михаил подал рапорт о переводе в его состав. Конечно, после блеска и новизны на флагманском линкоре, старенький эсминец "Карл Либкнехт" (бывший "Капитан Белли") показался Саблину ржавой посудиной, но все же там он был уже старпомом, а не младшим вахтенным офицером...
   К началу 30-х годов на северных рубежах СССР не было судостроительной базы, способной строить крупные боевые надводные корабли и подводные лодки. Именно для безопасной переброски военных кораблей на северные моря, а оттуда на Дальний Восток и быстрого стратегического маневрирования морскими силами в этих регионах было принято решение о соединении каналом Онежского озера с Онежской губой Белого моря. Его протяженность от Повенца до Беломорска должна была составить 227 км. Для обеспечения перевода кораблей и судов по северным морям 17 декабря 1932 года было образовано Главное управление северного морского пути - Главсевморпуть.
   После того, как всего за 2 года усилиями (и жизнями!) десятков тысяч заключенных ГУЛАГа к 1933 году были закончены основные работы на Беломорско-Балтийском канале, получившем имя Сталина, было принято решении о формировании Северной военной флотилии. Главной ее базой должен был стать Мурманск, а костяк составить корабли Балтийского флота, переведенные в Кольский залив по Беломорско-Балтийскому каналу. Именно поэтому канал рыли с расчетом прохода по нему эсминцев и подводных лодок. 15 апреля 1933 года приказом Народного комиссара по военным и морским делам была сформирована экспедиция особого назначения (ЭОН-1) для перевода из Финского залива в Мурманск первого отряда кораблей. Общее руководство подготовкой и проведением экспедиции осуществлял С.М. Киров.
   А в сентябре по тому же маршруту в Мурманск перешли и корабли ЭОН-2 во главе с И.С. Исаковым. Начальником штаба к нему был назначен Ю.А. Пантелеев, только что закончивший Военно-морскую академию. Именно воспоминания этого, в последующем известного адмирала позволяют теперь яснее представить картину небывалого по сложности перехода: "...Чтобы уменьшить осадку, снимаем с кораблей орудия, торпедные аппараты, аккумуляторные батареи и другие тяжести. Все это последует за нами на специальных баржах. Но эсминец "Карл Либкнехт" (типа "Новик") и после разгрузки сидел слишком глубоко. Пришлось вогнать его в деревянный док и везти в этом огромном ящике. Демонтаж кораблей происходил в Кронштадте.
   За ходом работ пристально наблюдал командующий флотом Л.М. Галлер и, пожалуй, еще внимательнее - секретарь Ленинградского обкома партии С.М. Киров. Сергей Миронович часто бывал на заводе и на кораблях, беседовал с моряками, с нами, руководителями экспедиции, интересовался нашими нуждами и всемерно помогал нам. Он и в дальнейшем внимательно следил за ходом операции, добивался, чтобы вовремя подавали буксиры и снабжали нас всем необходимым. В те годы шлюзов на Свири еще не было, и эта часть пути длиною в 224 километра оказалась для нас самой трудной. Особенно тяжело было тащить эсминец в неуклюжем деревянном доке. Свирь вьется змеей, течение сильное, но страшнее всего пороги. Их тогда было много здесь. Протащи-ка тяжелые корабли по узкому и извилистому фарватеру, среди каменных гряд, навстречу бурному течению... Чуть недоглядел - выбросит корабль на камни.
   Док с эсминцем по Свири тащили четыре старых колесных буксира. А когда приблизились к длинному, с тремя крутыми поворотами порогу Медведец, в упряжку впряглись сразу двенадцать буксиров. И все-таки мы едва-едва двигались. Жутко было смотреть с высокого борта дока вниз: вода прозрачная, на дне камни с острыми вершинами. Иногда на поворотах, в узкостях, док задевал за угловатую каменную глыбу, и тогда от его стен отдирались большущие щепы, словно из-под гигантского рубанка. Мы стояли с помощником начальника экспедиции по строевой и хозяйственной части Карповым и ежились, глядя, как от нас в полном смысле слова "щепки летят".
   Буксиры, перекликаясь гудками, отчаянно били плицами по воде, из широких труб валил густой черный дым, а док полз со скоростью черепахи. Наконец старики - лоцманы довели нас до Вознесенья. Здесь мы вздохнули свободнее. Эсминец выбрался из бревенчатой скорлупы и теперь мог следовать куда быстрее на поводу одного-двух буксиров. А в Онежском озере, раздольном и глубоком, моряки и вовсе почувствовали себя в родной стихии.
   Собственно, канал начинается от Повенца - местечка на северном берегу Онежского озера. Там знаменитая "Повенецкая лестница" - целый каскад шлюзов. С их помощью наши корабли, как по ступеням, вскарабкались на высоту в несколько десятков метров. А дальше еще 227 километров пути по рекам и озерам, соединенным в единую систему. Это было большое событие в жизни нашей страны. Морской путь из Ленинграда в Белое море сократился на четыре тысячи километров. Велико стратегическое значение канала: теперь корабли из Балтики на север могут идти по нашим внутренним водным путям. Пусть эта дорога пока нелегка, но зато много короче, а главное, недосягаема для глаз наших недругов.
   ...Вот и Беломорск (бывшая Сорока). Здесь дождались барж с имуществом. С помощью рабочих, прибывших из Ленинграда, привели корабли в порядок, и вышли в Белое море. Осень на Севере бывает тихая и приятная. Горы еще буро-зеленые. Ярко светит нежаркое солнце. На рейде острова Сосковец нас торжественно встретили корабли молодой Северной военной флотилии. Тепло приветствовали нас командующий 3.А. Закупнев и член Военного совета П.П. Байрачный.
   Баренцево море приняло хмуро. Корабли обступил густой туман. Чтобы не столкнуться друг с другом, они все время перекликались сиренами. Но с восходом солнца туман начал редеть, и в Мурманск мы вошли при ясном и чистом небе. Флотилии отвели длинный пирс в торговом порту. Базой подводных лодок был небольшой пароход "Умба", на котором с трудом размещались экипажи трех лодок. Военный совет, штаб и политотдел флотилии находились на учебном корабле "Комсомолец", который прошел с курсантами из Кронштадта в Мурманск вокруг Скандинавии. Он обеспечивал связь с кораблями в море. Но уже строилась главная база флотилии в Екатерининской гавани, в Полярном.
   ЭОН-2 завершилась. И.С. Исаков убыл в Кронштадт. А я неожиданно получил новое назначение: приказали принять дела начальника штаба флотилии".
  
   Правительство требовало в короткие сроки выбрать места для базирования кораблей, установить береговые батареи и посты наблюдения и связи, которых здесь до этого вовсе не было. Гидрографы облазали все побережье, составляя подробные карты. Краснофлотцы на выбранных точках возводили наблюдательные вышки, а пока развертывали свои временные посты на маяках, а то и на крышах рыбачьих домов. Вскоре главная база флотилии имела свои "глаза и уши" по всему побережью. И вовремя! Иностранные разведки стали усиленно интересоваться советским Севером. Чаще всего эти лазутчики маскировались под рыбаков и зверобоев. Однажды дежурный по штабу доложил Пантелееву: в миле от мыса Цып-Наволок иностранный траулер ловит рыбу в наших водах.
   Морская пограничная служба здесь еще была слаба, поблизости ее кораблей не оказалось. Пришлось готовить дежурный эсминец "Карл Либкнехт", который полным ходом помчался к Цып-Наволоку. А там, действительно, траулер тащит за собой сеть, медленно ползет, чуть ли не вплотную к берегу. "Рыбаки" были поражены, увидев советский корабль - они не могли понять, откуда он здесь взялся. Но деваться им было некуда - пришлось дожидаться вызванного пограничного катера. Задержанное судно было отведено в наш порт, его командой занялись соответствующие органы.
   Мрачно осматривал бухты и заливы флагманский минер В.И. Платонов - везде были очень большие глубины. А по тогдашним правилам там не могли производить торпедные стрельбы, ибо, если торпеда утонет и ляжет на грунт, водолазы не смогут ее поднять. Но, в конце концов, Платонов решил и эту проблему: для торпедных стрельб выбрали мелководные районы Белого моря. Климат Севера суров, к нему нелегко привыкнуть. Но мрачные прогнозы, что кто-то из моряков не выдержит, не оправдались. Ни плохая на первых порах питьевая вода, ни солнце, круглосуточно светящее летом, ни долгая беспросветная полярная ночь не одолели людей.
   Пока не наступила полярная ночь, "Комсомолец" отпустили обратно на Балтику, а штаб и политотдел флотилии передислоцировались в Полярное, в деревянные помещения музея ПИНРО (Полярного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии). Директор института профессор Клюге с помощью моряков перевез все свое хозяйство на новое место, в Мурманск, а на вышке созданного им музея заработал пост наблюдения и связи штаба флотилии.
   Экипажи остававшихся в Мурманске кораблей вынуждены были на них и жить, поскольку ничего своего там еще не имели. Вскоре начались трудные походы по освоению нового морского театра действий, строительство базы в Екатерининской гавани. Как всегда, не хватало ни материалов, ни рабочей силы. И все же в октябре 1934 года, после завершения основных работ по созданию главной базы флотилии в Полярном, на его рейд были переведены надводные корабли.

Глава 23. СТАЛИНСКИЕ ЖЕРНОВА

  
  
   Маховик "Большого террора", прошедшего по стране и армии в середине тридцатых годов, не мог оставить в стороне и Военно-Морской флот. В начале 1937года, после серии политических процессов над некоторыми высокопоставленными партийными чиновниками, началось расследование "военно-фашистской организации" в РККА. После ареста в конце мая группы из восьми высших командиров во главе с маршалом Советского Союза М.Н. Тухачевским и их расстрела 12 июня 1937 г., по Вооруженным Силам, в том числе и флоту, прокатилась волна политических чисток и репрессий. Уже 28 мая был арестован заместитель наркома оборонной промышленности (Наморси в 1926-1931 гг.) Р.А. Муклевич, 13 июня - старший руководитель кафедры Академии Генштаба (Наморси в 1921 - 1924гг.) Э.С. Панцержанский, 10 июля были взяты действующий Наморси РККА В.М. Орлов и начальник академии (бывший заместитель Наморси) И.М. Лудри, в августе - командующий Балтфлотом А.К. Сивков, 5 октября - командующий ЧФ И.К. Кожанов.
   Руководители флота в это время меняли друг друга слишком часто, оказываясь почти все "врагами народа". Начальник Морских сил РККА - флагман флота 1 ранга Орлов арестован 10 июля 1937 (расстрелян 28.07.1938), с 10 июля по 15 августа 1937г. ВРИО был Л.М.Галлер, а сменивший его флагман флота 1 ранга М.В. Викторов был взят 22 апреля 1938 г. (расстрелян 1 августа). С введением должности Народного комиссара ВМФ ее занял бывший начальник ГПУ РККА армейский комиссар 1 ранга П.А. Смирнов. Но недолго побыл он на свободе: уже 30 июня 1938 г. его арестовали и 22 февраля 1939 г. расстреляли. Чуть больше двух месяцев, с 22 июня по 8 сентября 1938 г., флотом командовал флагман 2 ранга П.И. Смирнов-Светловский, его арестовали 26 марта 1939 г. (расстрелян 17.03.1940). Вместо него 8 сентября 1938 г. Наркомом назначили М.П.Фриновского. Никакого отношения к флоту он в прошлом не имел, зато раньше был заместителем кровавого главы НКВД Н.И. Ежова и судьбу затем имел аналогичную. 25 марта 1939 г. он сдал дела Н.Г.Кузнецову, а уже 6 апреля после окончания рабочего дня сел в машину и поехал домой. Но шофер и личная охрана отвезли его не на дачу, а в Управление госбезопасности. Фриновского расстреляли 4 марта 1940 года - в один день с бывшим его шефом Ежовым. И только с приходом на пост Наркома ВМФ Николая Герасимовича Кузнецова - любимца Сталина - прекратилась эта бесконечная смена руководителей.
   Естественно, вместе с начальниками "врагами" оказывались и их замы, начальники штабов, управлений. Прошлась "гребенка" органов по всем флотам и флотилиям, лишая их командующих: Северный - К.И.Душенов, Балтийский - А.К.Сивков, Черноморский - И.К.Кожанов, П.И.Смирнов, Тихоокеанский - Г.П.Киреев, Каспийская флотилия - Д.П.Исаков, Амурская - И.Н. Кадацкий-Руднев. Всего в 1937-1938 гг. почти 3700 командиров и политработников были уволены из рядов флота и, по большей части, арестованы. И это - при штате в 1938 году всего 19500 единиц!..
   Количество репрессированных является не слишком масштабным, но это были наиболее подготовленные кадры, выращенные после разгрома офицерского корпуса флота в 1917 году, потерь в Гражданской войне и в многочисленных чистках 20-30 годов. Это, а также то, что корабельный состав флота увеличивался огромными темпами, не могло не привести к возникновению "черных дыр" в боевой подготовке флота. Кроме того, репрессии отучили командиров от принятия самостоятельных решений, заставляли все время согласовывать их с комиссарами, с вышестоящими руководителями.
   Волна необоснованных репрессий, прокатившихся по стране, не оставила в стороне и Северный флот: уже 23 марта 1937 был арестован начальник штаба отдельного дивизиона эсминцев и сторожевых кораблей Северной военной флотилии Э.И. Батис, 16 августа был уволен со службы командир ПЛ "Д-2" капитан 2 ранга Л.М. Рейснер, 20 октября уволили и арестовали пришедших с Балтики командиров ПЛ "Щ-403" капитан-лейтенанта И.Е. Ефимова и "Щ-401" старшего лейтенанта И.А. Немченко. 21 ноября командира 2-го дивизиона ПЛ капитана 3 ранга А.В. Витковского "за утрату политической бдительности" арестовывают и увольняют с флота. Дальше - больше...
   На Военном совете РККА в ноябре 1937 г. командующий СФ К.И. Душенов доложил следующее: "За это время непрерывно шел процесс проверки начальствующего состава, отсев людей враждебных и ненадежных выразился в общей сложности к наличному составу - 6,3%. Примерно такой же процентный отсев произошел на Балтийском море, на Черном море - больше, по Тихоокеанскому флоту не знаю... Чистка начсостава флота, которую мы производили, еще не закончена". Ему вторил член Военного совета СФ П.П. Байрачный: "Политическое настроение и политико-моральное состояние личного состава флота, в связи с мероприятиями, проводимыми партией и правительством по выкорчевыванию врагов, - крепкое. Личный состав единодушно встретил с большим одобрением выдвижение молодых кадров начсостава..."
   29 декабря 1937 г. взяли под стражу помощника командующего флотом бригинтенданта П.А. Щетинина. Член большевистской партии с июня 1917 года, Щетинин активно боролся за победу Советской власти, избирался членом судовых комитетов и членом Гельсингфорского флотского комитета. И вот, через 20 лет после Октябрьской революции, он попал в тюрьму. В течение девяти месяцев длилось следствие. 21 сентября 1938 года военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Щетинина к высшей мере наказания. Одним из главных оснований вынесения расстрельного приговора был представленный суду акт о проводимой подсудимым "вредительской деятельности". Но когда в ходе дополнительной проверки в 1956 году был допрошен председатель комиссии, составившей в 1938 году этот акт, некто Черниго, то он сказал: "Комиссия, составляя акт проверки деятельности Щетинина, не имела данных о том, что он занимался вредительской деятельностью, но записала об этом потому, что Щетинин был арестован как враг народа..." Далее Черниго заявил, что "выводы комиссии о вредительской деятельности Щетинина являются ошибочными". Он пояснил, что они внесены были в акт под влиянием того, что в приказе командующего флотом Щетинин был объявлен врагом народа.
  
   Тем не менее, поначалу руководство Северного флота пыталось отстаивать своих подчиненных, но потом и само оно попало в руки НКВД. Вот как об этом времени вспоминал начальник политуправления Северного флота П.М.Клипп:
   "В конце 1937 - начале 1938 года, как известно, проходила проверка всего руководящего и личного состава. Тех, кто имел родных среди арестованных, состоял когда-нибудь в оппозиции и т. д., из флота изгоняли, из партии исключали, а то и арестовывали. Такая "чистка" была и у нас, на Северном флоте. Встал вопрос о Рейснере, Дрыкине и Сидер-Броке. В чем состояли их грехи? Леонид Михайлович Рейснер (командир подводной лодки, пионер подводных плаваний советского флота в тогда еще совершенно незнакомом, неизученном Баренцевом море) был награжден орденом Ленина. Этот широко образованный человек имел все основания считаться образцовым командиром, но мешали его некоторые своеобразные взгляды.
   Рейснер считал, что на флоте командир имеет мало прав, внешне почти не отличается от краснофлотцев, а это ведет к панибратству, говорил, что мы в области морской культуры должны кое-что взять у старого флота. Проскальзывала в словах Рейснера и недооценка партийно-политической работы. Нельзя было не уважать его за талант и способности как подводника, но трудно было мириться с его настроениями, тем более, что он имел влияние на известную часть командиров, особенно молодых подводников, преклонявшихся перед его мастерством. Мы пытались разъяснить Рейснеру ошибочность его взглядов.
   Но Рейснер, признавая кое-какие ошибки, в целом взглядов но менял. А во второй половине 1937 года они уже расценивались как "политически чуждые". К тому же ему ставили в вину семейные связи: он был братом известной писательницы и активной участницы гражданской войны Ларисы Рейснер, которую уже после смерти (умерла она в 1926 году) стали обвинять "в связях с троцкистами". Этот факт имел тогда большое, если не решающее, значение в дальнейшей судьбе Рейснера. Встал вопрос о его пребывании на флоте.
   Дрыкин, начальник одного из отделов штаба флота, опытный, добросовестный, хорошо знающий свое дело командир, честный и принципиальный коммунист, в 20-е годы некоторое время примыкал к троцкистской оппозиции. Этого он никогда не скрывал и раскаивался в случившемся. Он также подлежал увольнению с флота,
   Сидер-Брок служил в Архангельском военном порту, затем в штабе флота. Это был прекрасный командир и специалист, но человек с очень сложной биографией, с длинным и тяжелым "хвостом", как говорили тогда. В конце 1917 - начале 1918 года он примыкал к левым эсерам, затем недолго находился в колчаковской армии. Но, перейдя добровольно в Красную Армию, отлично воевал всю гражданскую войну, был принят в партию и стал образцовым коммунистом. Согласно имевшимся тогда указаниям сверху он тоже подлежал увольнению.
   Константин Иванович вступился за этих товарищей. Он доказывал нам с Байрачным (член Военного Совета СФ), что уверен в их безусловной честности и преданности, что ошибки в прошлом не могут служить основанием для увольнения, а что касается Рейснера, то, хоть его настроения и подлежат осуждению, его можно переубедить и перевоспитать. Потеря же такого талантливого командира для флота очень тяжела. Соглашаясь в основном с Душеновым, Байрачный и я ссылались на указание и настаивали на их увольнении. Мы долго спорили и решили обратиться за советом к Наркому Военно-Морского Флота П. А. Смирнову, но Смирнов был очень занят и отправил нас к начальнику политуправления Наркомата Военно-Морского Флота М. Р. Шапошникову. Тот безоговорочно принял нашу сторону, сказал, что Байрачный и я занимаем правильную позицию, а Душенов - ошибочную.
   Тем не менее Константин Иванович остался при своем мнении. Кто-то из нас предложил посоветоваться с А. А. Ждановым - секретарем ЦК и Ленинградского обкома, который по поручению Политбюро курировал флот, а в 1938 году стал членом Главного военного совета ВМФ. Придя в Смольный, мы сначала доложили Жданову о состоянии дел на флоте, ответили на его вопросы, а потом попросили разрешить наш спор. Выслушав мнение каждого из нас, и уточнив характеристики этих трех командиров, Жданов сказал:
   - То, что они хорошо работают, еще ничего не доказывает. Я бы им доверять не стал, раз они были троцкистами или как-то связаны с ними.
   Душенов хотел возразить, но Жданов дал понять, что вопрос исчерпан, и, пожелав счастливой дороги, попрощался с нами. На обратном пути мы только и говорили, что о приеме у Жданова. Константин Иванович сидел удрученный и все повторял:
   - Ведь это честные, хорошие работники и люди - почему им нельзя доверять?..
   Увольнять этих товарищей нам не пришлось. Вскоре Рейснер, а за ним Дрыкин были арестованы. Рейснер не вернулся, о судьбе Дрыкина не знаю, а Сидер-Брок избежал ареста, воевал во время Великой Отечественной войны и в звании контр-адмирала вышел в отставку...
   Июнь 1937 года. Расстреляны Тухачевский, Якир. Застрелился Гамарник. А ведь Константин Иванович их хорошо знал, был близок с ними, гордился дружбой с этими замечательными людьми. И вдруг - они "враги народа". На флоте поползли всякие слухи о связи Душенова с расстрелянными "заговорщиками". Арестовали брата его жены - инженера-геодезиста, обвиненного в шпионаже, подготовке диверсий (впоследствии он полностью реабилитирован). Кое-кто перестал доверять Константину Ивановичу. Душенов чувствовал все это и очень переживал. Байрачный и я посоветовались и решили поставить об этом в известность Наркома обороны. Послали письмо за подписью Байрачного. Через некоторое время Ворошилов вызвал Байрачного и заявил, что, хоть и не видит оснований не доверять Душенову, тем не менее, он передал письмо Ежову для проверки. Вернувшись из Москвы, Байрачный поделился со всеми новостями. Подумали, подумали и решили рассказать обо всем Душенову. Константин Иванович очень разволновался, но тут же сказал, что считает наше поведение правильным и проверку необходимой: он и сам чувствует ложность своего положения.
   Вскоре Душенова вызвали в Москву. Состоялся разговор сначала с Ворошиловым, затем с Ежовым. Ему дали прочесть письмо Байрачного и предложили тут же написать объяснение. Затем он получил приказание вернуться на флот и передать Байрачному и мне, чтобы мы дали характеристику его партийной и служебной деятельности и, ознакомив с нею Душенова, срочно направили ее на имя Ворошилова. Мы написали, что политотдел и вся парторганизация флота, безусловно, доверяют Душенову и считают необходимым оставить его на посту командующего. Через некоторое время Душенова и Байрачного снова вызвали к Ворошилову и Ежову. Оказалось, что за Константином Ивановичем нет ничего предосудительного, и что он остается на посту командующего флотом. Мы созвали партийный актив и объявили о состоявшейся проверке и решении. Константин Иванович повеселел...".
  
   Но спокойствие длилось недолго. 18 мая отмечали пять лет со дня рождения Северного флота - в этот день в 1933 г. "ЭОН-1" вышел из Кронштадта. Празднование юбилея приняло характер массовой демонстрации советского патриотизма, любви трудящихся к своему флоту. И в общем торжестве никто не заметил отсутствия председателя комиссии по проведению праздника, участника ЭОН-1, члена военного совета Петра Порфирьевича Байрачного. Накануне праздника 17 мая он был неожиданно отозван с флота и немедленно вызван в Москву, где 23 мая арестован.
   Сразу после праздника командующий Душенов, начальник политуправления Клипп и другие делегаты убыли в Мурманск на окружную партконференцию. На второй день работы конференции, 21 мая, когда Душенов закончил свой доклад, его и Клиппа прямо из Дома культуры телефонным звонком вдруг вызвали в Ленинград. Нарком ВМФ Смирнов предложил Душенову и Клиппу немедленно выехать в Ленинград для решения срочных вопросов, кроме того, он сказал, что Байрачный в Ленинграде, но на СФ не вернется, получит новое назначение. Вечером того же дня оба выехали.
   А в ночь на 22 мая в Полярном секретарь партийной комиссии флота Сергеев вручил исполняющему обязанности начальника штаба флота Рыкову записку, написанную карандашом размашистым душеновским почерком: "Для встречи наркомфлота все корабли перевести в Полярное, покрасить, привести в порядок. За меня остается начальник береговой обороны комбриг Лаковников..." В пути, 23 мая на станции Волховстрой оба - Душенов и Клип - были арестованы и препровождены во "внутреннюю тюрьму" Ленинградского управления НКВД.
   Начались допросы, очные ставки. Схема обвинения была примитивна и проста: недостатки в боевой готовности флота, ремонте кораблей, в строительстве баз расценивались не иначе, как вредительство. Поездки за границу и наличие у жены родственников в Скандинавии связывалось со шпионажем, разговоры о политике - с контрреволюцией. В результате издевательств и избиений, пыток и обмана Душенов сломался и стал подписывать все, что сочиняли следователи. Так, он согласился с обвинением, что, "являясь участником военно-фашистского заговора, проводил активную подрывную контрреволюционную работу, снижая боевую мощь РККФ". 25 мая он дал "собственноручные показания об участии в военно-фашистском заговоре", в который его якобы вовлек Кожанов.
   По докладу начальника Политуправления СФ полкового комиссара Д.О.Корниенко в адрес курировавшего флот секретаря ЦК ВКП(б) А.А.Жданова, к октябрю 1938 г. было арестовано 79 врагов народа, список которых начинался с командующего флотом. От арестованных добивались "чистосердечных" и "собственноручных" показаний, от которых они в конце следствия, как правило, отрекались. Вот показание В.А. Александрова: "...Протокол мне представлен в отпечатанном виде. Причины, заставившие меня подписать эту от начала до конца вымышленную ложь, как на себя, так и на ряд лиц, следующие: угроза со стороны следователя Пятина ареста моей жены, лишение сна в течение 26-30 мая, а в момент подписания протокола приход 4 неизвестных мне лиц с целью избиения меня в случае неподписания мною от начала и до конца вымышленного протокола". Для давления на арестованных были подвергнуты аресту их родные. Жену и сына Душенова вместе с семьями других "врагов народа" взяли под арест в Полярном и спешно доставили на катере в мурманскую тюрьму НКВД. Там Адель Карловна Душенова, Мария Михайловна Байрачная, Лина Мефодьевна Донченко отсидели почти год. Так как подводные силы составляли основную ударную мощь флота, они не могли не подвергнуться "чистке". 24 мая как один из основных участников "военного заговора" был арестован командир бригады ПЛ капитан 1 ранга К.Н. Грибоедов. Не последнюю роль в этом сыграла аттестация, составленная военкомом Межедой: "Ведь никто иной, как Грибоедов все время держал возле себя врага народа Рейснера. Его политические взгляды остаются скрытыми тогда, как все действия идут в разрез с установкой партии. Даже о таких событиях как арест контрреволюционной фашистской банды в армии и на флоте не обронил ни слова открыто. Молчит. Для Грибоедова пленум ЦК ВКП(б) как будто бы не существует... Как старый специалист, дворянин, путаясь в нашей системе, пользуясь доверием, прикрываясь и кичась своими знаниями, проводит линию воспитания личного состава не на указаниях партии... Так, за все время командования дивизионом ПЛ систематически и твердо проводит курс на вытеснение партийно-политической работы". Охота на "врагов народа" нанесла удар по моральному состоянию большинства военнослужащих. Служивший тогда на Северном флоте флагманским специалистом В.И.Платонов вспоминал, что: "... люди перестали доверять друг другу, боялись навещать своих знакомых, в каждом офицере подозревали заговорщика, в каждом руководителе - кандидата на арест". Замкнувшись в себе, они жили в состоянии перманентного стресса, находя выход из него в пьянстве. Дело дошло до того, что 28 декабря 1938 г. Наркому обороны пришлось издать специальный приказ "О борьбе с пьянством в РККА", аналогичный приказ появился и на флоте. В октябре 1938 г. член Военного совета СФ Корниенко докладывал: "вообще дисциплина на флоте на низком уровне". После массовых репрессий штаты заполнились молодежью, пришедшей с Балтики и Черного моря, но её нужно было повседневно и терпеливо учить, а руководители флота сами были здесь новичками. Корабли плавали мало. Все это не могло не сказаться на качестве боевой подготовки. Вот как описал это время в своих воспоминаниях контр-адмирал Колышкин: "Мне вспоминаются давяще унылые дни 38-го года. На флоте свирепствовала "врагомания". Шли аресты. Из наших рядов исчезали командиры, политические руководители, специалисты. Порой и тот, кто сам "разоблачал врагов", оказывался арестованным. Работала какая-то комиссия, выясняла: не было ли строительство новой базы в Вайенге вредительством. Мол, база флота - и расположена в Кольском заливе, там, где ходят иностранные суда (будто - военно-морскую базу или даже крупный корабль можно спрятать в карман!). Я в ту пору командовал лодкой. Помню, стояли мы у пирса и проклинали хозяйственников с береговой базы, не доставивших вовремя хлеба - из-за этого задерживался выход в море. Тут на пирсе появились два флотских начальника. - Почему не в море? - спросил один. - База задержала, не подвезли хлеба, - ответил я. - Безобразие! Вы что же, и во время войны стали бы задерживаться, из-за хлеба? - со зловещими интонациями в голосе произнес другой. - Да за это к стенке ставить будут! Я промолчал, не зная, что возразить на столь явную ахинею. А первый авторитетно поддержал: - Да тут все командиры, которые с тридцать третьего года, враги. Точно говрю. Незадолго до этого, в день 20-летия РККА, меня наградили орденом за освоение Севера, иными словами, за постоянную службу здесь, начиная с 1933 года. Горько и жутковато стало мне от этих слов. В том походе я старался пробыть как можно дольше..." Ситуация выправлялась не легко. Колышкин далее писал: "Постепенно арестованные, от которых не сумели добиться "признания", стали возвращаться на флот. А нервозная обстановка подозрительности и взаимного недоверия выветрилась не сразу. Это давало себя знать в наших будничных делах и, что самое страшное, отражалось на боевой подготовке. Помню, лодкам после разгула "врагомании" целый месяц запрещали плавать в подводном положении. Во время учений можно было наблюдать такую нелепую картину: лодки маневрировали на поверхности, время от времени вздымая вверх трубы перископа: это обозначался выход в торпедную атаку. А на каждой лодке находился не один представитель штаба, дабы командир не своевольничал. Хорошо, что летчикам не запретили подниматься в воздух, а то, следуя той же логике, им могли бы предложить учиться летать только на земле. Страшно подумать, что было бы с флотом, начнись тогда война..." *** Когда от руководства НКВД был отстранен Н.И. Ежов, возникла надежда на восстановление справедливости. П.М.Клипп вспоминал: "Прошло много месяцев. И вот однажды в тюрьме на перекличке я встретил К.И. Душенова и начальника штаба флота П.С. Смирнова. Нас отправляли в Москву. Мы полагали - не иначе как для пересмотра "дела" и, следовательно, для освобождения. В Москве через четыре месяца мне довелось в последний раз увидеть Константина Ивановича, по его виду я понял, что надежд на скорее освобождение он уже не питает". Душенова во внутренней тюрьме НКВД в Ленинграде и в камере N 220 в Лефортовской тюрьме морили голодом, не давали спать, мучили электросветом и многочасовым стоянием. Душенов обвинялся в том, что "он с 1934 г. являлся активным участником антисоветского заговора. Занимая должность командующего Северным флотом, Душенов по заданию антисоветской организации проводил вредительство, направленное на понижение боевой мощи флота и на поражение его в войне, а также вел подготовку к вооруженному восстанию боевых единиц против Советской власти, был в курсе террористической деятельности, направленной в отношении руководителей партии и правительства, поддерживал преступные связи с бывшим командующим Черноморским флотом И.К. Кожановым". Но как только Душенов пришел немного в себя, он отказался от прежних показаний. На вопрос нового следователя о том, "почему своим вербовщиком он назвал Кожанова, Душенов ответил, что сам он не называл Кожанова как своего вербовщика, эту фамилию ему подсказали на следствии". Через год после ареста, находясь в Мурманской тюрьме, он, в заявлении на имя Предсовнаркома В.М. Молотова, указал на причины, заставившие его признать себя "врагом народа": "23 мая 1938 г. меня арестовали в Ленинграде и после 22 часов применения ко мне жестоких физических методов воздействия, я почти в бессознательном состоянии, в результате внутреннего кровоизлияния, - написал под диктовку следствия ложное заявление, что я заговорщик и вредитель... В течение года я три раза отказывался от ложных протоколов, но все три раза ко мне применяли физич. методы воздействия, и я вновь подписывал ложь... Я всем сердцем прошу Вас, не сможете ли сделать так, чтобы меня больше не били. Я не смею Вас просить об этом, чтобы вновь провели следствие без физич. методов воздействия и дали бы мне возможность доказать свою невиновность и преданность партии, советской власти и Правительству. Мне сделать это очень легко, а если я что тогда совру, то прошу меня расстрелять, но не бить". В справке НКВД, приложенной к этому заявлению, сказано, что действительно "физические меры воздействия к Душенову К.И. применялись". Об этом же Душенов заявил и в суде, категорически отрицая свою вину в совершении контрреволюционных преступлений. Так, когда на судебном заседании зашел разговор о причинах происшедшего, Душенов разъяснил, что "следователь Авсеевич за отказ от показаний грозил мне новыми избиениями, и я не мог решиться на отказ". Неблаговидную, а точнее, убийственную, роль в решении судьбы Душенова сыграли две технические экспертизы, проведенные московскими специалистами. Вот заключение одной из них, сделанное 23 сентября 1939 г.: "Неподготовленность флота к боевым действиям, необорудованность театра к войне, оторванность боевой подготовки флота от его основных задач, отсутствие необходимых (но возможных) запасов и низкая боевая готовность флота, являющиеся результатом деятельности Душенова, были направлены и могли привести к захвату противником Северного побережья СССР, а оставление открытым Белого моря давало возможность выхода противника в глубокий тыл Красной Армии". И вывод: "Душенов это делал со злым умыслом - умыслом предательства в случае войны". На этом основании Душенов был обвинен по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР (измена Родине, контрреволюционная деятельность и т. п.). 3 февраля 1940 г. суд приговорил Душенова к высшей мере наказания. На следующий день приговор был приведен в исполнение! Судьбы у других арестованных были различными. Были расстреляны - Э.И. Батис (1937), П.П.Байрачный (1938), К.Н. Грибоедов (1940), умерли в заключении - В.А. Александров (1940), Л.М.Рейснер (1941). В 1938 г. А.В.Витковского в марте восстанавливают в кадрах ВМФ, в мае - Г.Г. Дядченко, в июне - А.И.Мадиссона, в октябре П.Н.Васильева. В декабре 1939 г.восстановили Б.Н.Мещерякова и тогда же судом был оправдан и освбожден Н.А. Лунин. В 1940 г., после двух лет заключения, освободили В.А.Фокина, П.И. Лаковникова, А.Е.Пастухова, Н.И.Цветкова, Сидер-Брока, Д.А.Печенкина, Г.А. Визель и некоторых других; всех их восстановили в ВМФ. В дальнейшем Фокин дослужился до адмирала, став первым заместителем Главкома ВМФ; Цветков, став вице-адмиралом, с 1947 по 1954 г. занимал должность начальника связи ВМФ, под его непосредственным руководством система связи ВМФ была не только восстановлена, но и значительно усилена; П.И.Лаковников дослужился до генерал-майора береговой службы ВМФ. С.С.Рыков в сороковых годах был освобожден, но в 1949 году вновь репрессирован и просидел до смерти вождя. После смерти И.В. Сталина оставшиеся в живых все вышли на свободу - в 1954 г. были освобождены и реабилитированы Сергей Людвиг, П.С.Смирнов, П.М.Клипп... В середине 50-х всех "участников военного заговора" реабилитировали. При этом была назначена военно-морская экспертиза, затребованы и изучены старые дела, найдены и допрошены еще живущие свидетели. В декабре 1954 года был допрошен адмирал В.И. Платонов. Конечно же, он ничего не помнил, не знал, не писал. На прямой вопрос следователя, считает ли он, что на самом деле на Северном флоте существовало вредительство, адмирал ответил: - Считаю, что никакого вредительства не было. Сталинские ЖЕРНОВА за годы строительства социализма перемололи уже не единицы или сотни, как при царизме, а МИЛЛИОНЫ людей, причем в абсолютном большинстве невинных! Глава 24. ВТОРАЯ МИРОВАЯ До начала войны оставались считанные часы. Но военно-морской флот, в отличие от сухопутных сил и авиации, встретил ее в полной боевой готовности. В 1.30 22 июня штабы Северного, Балтийского и Черноморского флотов получили шифровку из Москвы: "Оперативная готовность N1. Немедленно. Кузнецов". Тотчас же на кораблях и в частях береговой обороны был объявлен "большой сбор". В Севастополе и других базах введено было полное затемнение, корабли выводились из гаваней и рассредотачивались. В 3.07 над Севастополем появились германские самолеты, имея задачу заблокировать ЧФ, для чего сбросить на входной фарватер электромагнитные мины. Рассчитано было на полную внезапность, но решительность Наркома ВМФ и умелые действия его подчиненных лишили фашистскую авиацию этого аргумента. Ее встретил плотный зенитный огонь кораблей и береговых батарей. Воздушным атакам подверглись также Лиепайская и Рижская военно-морские базы. Магнитные мины были сброшены с самолетов в районе Кронштадта. Бомбили и главную базу Северного флота - Полярный. ВМФ противопоставил внезапности нападения высокую степень боевой готовности, и 22 июня 1941 года флот не потерял ни одного корабля, ни одного самолета морской авиации. Все налеты на базы флота были отражены огнем корабельной и береговой артиллерии. Тогда, среди ночи 22 июня, доложив в Кремль о налете на Севастополь, адмирал Кузнецов, не дожидаясь указаний сверху, приказал всем флотам: "Немедленно начать постановку минных заграждений по плану прикрытия". Вышедшие в море тральщики прикрыли минным кольцом свои базы, поставили минные банки на путях германских конвоев. Впоследствии стало известно, что планом "Барбаросса" предусматривалось войну против Советского Союза вести главным образом на суше, и уже в ходе войны Кузнецову и его штабу довелось внести существенные поправки в подготовку и использование сил флота. Его главным противником стал не морской, а воздушный и сухопутный. За годы войны до 85% боезапаса корабельной артиллерии было израсходовано по береговым целям и до 40% самолетовылетов морской авиации было произведено для нанесения ударов по сухопутным войскам. Главным в боевой деятельности флота стало содействие приморскому флангу сухопутных войск в обороне и наступлении. Вторая по значимости группа задач - нарушение морских коммуникаций противника, уничтожение сил противника в море, нанесение ударов по объектам на его побережье и территории, защита собственных коммуникаций. Решая эти задачи, Военно-Морской Флот провел 88 операций, из них 23 раза привлекался к участию в армейских и фронтовых операциях. Судьба Второй мировой и Великой Отечественной войн решалась на сухопутном фронте, поэтому планы флота и его действия подчинялись зачастую интересам группировок сухопутных войск на приморских направлениях. В годы войны Военно-Морской Флот направил на сухопутные фронты свыше 400 тысяч человек. Сформированные из моряков подразделения отличались высокими боевыми качествами и использовались там, где были необходимы или особая стойкость в обороне, или яростный наступательный порыв. К началу Великой Отечественной войны корабельный состав ВМФ СССР насчитывал: 3 линейных корабля, 7 крейсеров, 59 лидеров и эскадренных миноносцев, 218 подводных лодок, 269 торпедных катеров, 22 сторожевых корабля, 88 тральщиков, 77 охотников за подводными лодками и ряд других кораблей и катеров, а также вспомогательных судов. В постройке находилось 219 кораблей, в том числе 3 линейных корабля, 2 тяжелых и 7 легких крейсеров, 45 эсминцев, 91 подводная лодка. По боевым и эксплуатационным качествам построенные отечественные надводные корабли были на уровне аналогичных кораблей иностранных флотов. Они обладали достаточными скоростями, надлежащей защитой, высокой живучестью и непотопляемостью. На вооружении крейсеров и эсминцев состояли надежные дальнобойные артиллерийские системы 180-мм и 130-мм калибров. Первые операции врага и последующая линия его поведения совершенно отчетливо показали, что германское командование ставило своим морским силам главной задачей блокаду нашего флота на всех морях. В дальнейшем планировалось уничтожение его при помощи авиации, с захватом баз с суши. Но решение этой задачи хотя бы только в форме блокады, очевидно, должно было отвечать двум целям: 1) обеспечить беспрепятственное продвижение приморских флангов германских армий, двигающихся к Мурманску, Ленинграду, Одессе, Николаеву и Севастополю, и 2) изолировать СССР от внешнего мира с тем, чтобы исключить подвоз вооружения и продовольствия из США и Соединенного Королевства. Предполагаемым захватом наших морских баз и аэродромов одновременно достигалось бы обеспечение германских морских коммуникаций. На первых порах немцы, заранее спланировавшие все победы, не придавали большого значения этой негативной задаче, рассчитывая, что победы на суше и захват всех наших военно-морских баз автоматически сделают все моря "немецкими" и тем самым забота об охране их транспортов или караванов будет снята. Когда советские армии доказали на практике несостоятельность германского плана, все приложенные к этому плану расчеты и графики начали расползаться, и это в первую очередь сказалось на использовании транспорта. Удлинение сухопутных коммуникаций немецких армий, колоссально возросшие потери людей, техники и всех видов боевого снабжения, а также те коррективы, которые все чаще начали вносить в транспортные дела советские партизаны, помимо прочих мер, потребовали пересмотра напряжения многих железнодорожных магистралей. В первые дни войны транспортный флот Германии мало помогал вторгающимся армиям. В Балтике он, как и в мирное время, продолжал обеспечивать подвоз из Швеции железной руды и из Финляндии леса и целлюлозы. На Севере немцам пришлось питать морем свою группировку войск и посылать транспорты вокруг Скандинавии только потому, что на этом театре нет железнодорожных путей. Когда же первый "блитц" провалился, пришлось всю группировку в Финляндии и в советских прибалтийских республиках, а позже все части, оккупировавшие южную Украину, Крым и часть Северного Кавказа, перевести на питание исключительно морским транспортом. Таким образом, неожиданно для немцев и вопреки их желанию, задача обеспечения своих морских коммуникаций начала перерастать в главную задачу германского флота, тем более, что советские моряки все успешнее боролись с блокадой противника и топили все больше его транспортов. Так произошла эволюция замыслов и планов Германии. Главнейшая задача, которую выполнял советский флот на всех морях, заключалась в том, чтобы любыми методами и средствами морской войны обеспечить стратегические фланги Красной Армии, упирающиеся в море, от десантов или ударов флота противника, и в нанесении ударов во фланг и тыл группировки войск противника. Ни на одном театре фланг нашей армии не был атакован противником с моря, в то время как советские эсминцы, канонерские лодки и сторожевики многократно губительным фланговым огнем поражали артиллерию, доты и скопления немецких, финских и румынских войск в Мотовском и Финском заливах, на Ладожском озере, в Крыму, в Азовском море и под Сталинградом. Поддержка флангов осаждаемых частей в Ленинграде, Одессе и Севастополе и позже на Керченском полуострове производилась не только миноносцами и малыми кораблями, но и крейсерами и даже линейными кораблями, когда этого требовала обстановка. Если в первые дни немецких успехов на суше казалось, что противнику незачем обходить фланги нашей армии через море, то в последующий период он много раз был поставлен перед такой необходимостью, когда его фланговая группировка натыкалась на твердую оборону приморских частей Красной Армии. Однако немцы, располагая соответствующими средствами, ни разу не рискнули ими воспользоваться. Морские подступы к Ленинграду за все время войны оставались незыблемыми, а славный Кронштадт, обойденный противником как по северному, так и по южному берегу, был неприступным для врага и принял затем деятельное участие своей артиллерией в разгроме группировки войск противника под Ленинградом. Неоднократно немцы накапливали силы для производства десанта из Керчи, из Мариуполя, из других портов, но всякий раз, после своевременных ударов с моря и воздуха, отменяли высадку. *** Немецкое морское командование, начиная войну против советского флота на Балтике, имело, помимо элемента внезапности, исключительные преимущества по сравнению с условиями Первой мировой войны. В 1914 году весь финский плацдарм, включая Або-Оландский архипелаг, был в руках России, а русский флот располагал хорошо укрепленными базами на обоих берегах Финского залива - Гельсингфорсом и Ревелем, что позволило оборудовать поперек залива минно-артиллерийскую позицию большой глубины. Кроме того, в Або-Оландском архипелаге и в Рижском заливе были оборудованы фланговые позиции для легких сил. В этих условиях оборона столицы России - Петербурга была вынесена к горлу Финского залива. В 1940 году в связи с подписанием мирного договора с Финляндией и включением Эстонии, Латвии и Литвы в состав Советского Союза военно-стратегическая обстановка на Балтийском море существенно изменилась. Протяженность морской границы Советского Союза увеличилась на 1740 км. Краснознаменный Балтийский флот получил открытый выход в море и возможность организации новой, разветвленной системы военно-морских баз. Операционная зона КБФ расширилась более чем в 10 раз. Главной базой флота стал Таллинн. Легкие силы теперь базировались на Либаву, Ригу, Палдиски, Ханко. Ремонтными средствами располагали лишь Либава и Таллинн. Удаленность портов и военно-морских баз друг от друга и от тыловой базы требовала многочисленного вспомогательного флота, которого не было. КБФ располагал всего четырьмя нефтеналивными и двумя водоналивными судами. В течение 1940 года на флоте было сформировано 245 частей и подразделений. В строй вступили несколько эскадренных миноносцев, надводный заградитель "Урал", шесть подводных лодок, шесть быстроходных тральщиков и большое число катеров. Построено и находилось в стадии строительства около 50 батарей крупного, среднего и малого калибров. К началу войны КБФ имел в своем составе: два линкора, два крейсера, 21 эсминец, 33 тральщика, шесть надводных заградителей, 48 торпедных катеров, 33 сторожевых катера, 68 подводных лодок и 656 самолетов. Организационно эти силы входили в эскадру надводных кораблей, отряд легких сил, три бригады подводных лодок, военно-воздушные силы, военно-морские базы, береговую оборону Балтийского района. Соединения и части ВВС флота из-за отсутствия достаточного количества пригодных аэродромов на территории Эстонской и Латвийской республик дислоцировались главным образом на аэродромах восточной части Балтийского морского театра. Гидроавиация находилась на южном берегу Финского залива и на острове Сааремаа. Всего к началу войны на западных аэродромах базировались 155 самолетов. Такая дислокация приводила к тому, что корабли, действовавшие в Рижском заливе и Балтийском море, не имели истребительного прикрытия, а для нанесения ударов бомбардировочной авиации по вражеским кораблям в этих районах могли быть использованы только две авиаэскадрильи 73-го авиационного полка. Основные же силы ударной авиации оказались на значительном удалении от районов боевых действий. Штаб ВВС флота, находившийся в Таллинне, имел прямую проволочную связь только с 10-й авиабригадой и частями, расположенными в эстонской столице. С остальными связь поддерживалась по радио и самолетами. К лету 1941 г. только Ганге, изолированный на территории враждебной страны, представлял собою вынесенный вперед опорный пункт нашего флота на северном берегу Финского залива. Но и он еще не был закончен оборудованием и не имел огневой связи с южным берегом, так как с момента вступления прибалтийских республик в состав Советского Союза прошло слишком мало времени, чтобы завершить строительство оборонительных сооружений и организацию системы базирования Балтфлота. Поэтому с первого же дня войны немцы располагали, помимо сухопутного плацдарма, всеми портами, базами, аэродромами, наблюдательными постами и рациями Финляндии, включая Або-Оландский архипелаг и Ботнический залив. В этих условиях не только становилась реальной непосредственная опасность Ленинграду и Кронштадту с суши и с воздуха, но и ставилась под угрозу вся система базирования Балтийского флота. Развернутый в Рижском заливе и в горле Финского залива, он, в момент удара из Германии, имел в тылу у себя опорный пункт противника на о. Макилот, главную базу финского флота Гельсингфорс с крепостью Свеаборг и ряд маневренных баз. Все они, прикрытые, помимо наличия системы обороны, естественной преградой шхерных островов, висели над основной и единственной водной коммуникацией Балтийского флота, базировавшегося на Таллин, и отрезали его от тыловой базы Кронштадт. Такая беспримерно тяжелая обстановка, вынудившая балтийцев с первых дней вероломного нападения фашистской Германии по сути дела драться на два фронта, усугублялась нарушением Финляндией нейтралитета, оформленного обязательством, взаимно данным Советским Союзом и Финляндией при подписании мирного договора 12 марта 1940 года. Статья III этого договора гласила: "Обе Договаривающиеся Стороны обязуются взаимно воздерживаться от всякого нападения одна на другую и не заключать каких-либо союзов или участвовать в коалициях, направленных против одной из Договаривающихся Сторон". Подлость и предательство финского правительства особо подчеркиваются тем фактом, что оно ударом в спину, направленным против Советского Союза, должно было помочь германским хозяевам пробить дорогу к Ленинграду. Финны проворно услужили фашистской Германии: уже с первого дня нападения часть германских сил действовала с финских баз; развернуться для этого немцы должны были по крайней мере накануне, а сговориться с финнами - значительно раньше. Конечно, этими колоссальными преимуществами для своего флота и авиации германское командование постаралось воспользоваться в полной мере. Еще со времен экспедиции фон-дер-Гольца немцы хорошо знали местные условия своеобразного финского театра; в проводниках и консультантах недостатка не было, так как не только финский флот и армия, но и все лапуасцы и шюцкоровцы всячески изощрялись в прислужничестве немецким нацистам. Однако, несмотря на такие громадные преимущества, как внезапность нападения и наличие готового плацдарма в тылу у Балтийского флота, германские морские силы не много сумели достичь в ослаблении последнего и мало помогли с моря своей армии. Главную задачу, которую ставили себе немцы, - полное заблокирование Балтийского флота с последующим уничтожением его в Таллине - они решить не сумели. Так же, как после вынужденного пересмотра всех своих планов, они не сумели уничтожить его в Кронштадте и Ленинграде. Почти полугодовая героическая оборона изолированного Ганге, громадные потери, нанесенные немцам в боях за Таллин, упорная оборона Эзеля, поддержка фланга Красной Армии в Нарвском заливе и, наконец, успешная борьба за острова на подступах к Кронштадту - все это было той школой современной войны, которая подготовила Балтийский флот к достойному участию в борьбе за Ленинград. Помимо прямой и непосредственной ответственности за оборону морских подступов к колыбели революции, которую нес Кронштадт с его корабельными соединениями, все силы и средства флота были призваны на защиту города совместно с частями Ленинградского фронта и его героическим населением. Большие корабли, временно лишенные маневра в открытом море, заняли артиллерийские позиции на взморье и на Неве и своим огнем более двух лет поддерживали соответствующие сектора оборонительной системы. Авиация флота и зенитная артиллерия кораблей и береговой обороны явились составной частью системы ПВО Ленинграда. Стационарная и подвижная артиллерия береговой обороны, в том числе кронштадтские форты, переключилась на сухопутные цели, взаимодействуя с артиллерией фронта. Много моряков с кораблей и баз ушло на берег, в морскую пехоту, и дралось с захватчиками в составе соединений Красной Армии. Ладожская военная флотилия своей боевой деятельностью обеспечивала тыловую коммуникацию города и фронта. Конечно, решающую роль в обороне Ленинграда, его деблокаде, а затем и в разгроме германской группировки принадлежит войскам Красной Армии, но разносторонняя помощь, оказывавшаяся им Краснознаменным Балтийским флотом, былавесьма значительна. Именно здесь, под Ленинградом, впервые захлебнулось большое германское наступление, и немцы вынуждены были больше двух лет топтаться на месте, затрачивая колоссальные усилия, живую силу и технику с тем, чтобы, в конце концов, дождаться своего разгрома. Что Ленинград сам по себе, как "вторая столица", как важнейший стратегический узел и громадный промышленный центр, являлся для немцев главным объектом на северо-западном направлении, - это общеизвестно; сами германские фельдмаршалы во главе с "фюрером" многократно, начиная с июня 1941 г., об этом возвещали. Но нужно отметить, какую значительную роль при этом играло желание врага одновременно с захватом Ленинграда ликвидировать Краснознаменный Балтийский флот, которому больше некуда было отходить. Нацеленность тяжелой артиллерии и авиации противника на советские корабли видна была из их действий. Об этом намерении немцев и о том, насколько Балтийский флот им досаждал, свидетельствует множество германских документов, захваченных при разгроме их группировки под Ленинградом. Северному флоту с первых дней войны пришлось помогать развертыванию армейских частей морскими перевозками, питанием и снабжением, а позже - наносить удары по немецким позициям и тылам в пределах досягаемости огня наших миноносцев и радиуса действий морской авиации. Ему также пришлось неоднократно выделять из своих кадров морскую пехоту с тем, чтобы отстаивать сухопутные подступы к своим базам, и, наконец, высаживать тактические десанты и разведотряды в тыл северной группировки противника, наступающего с финской территории. В условиях Заполярья, с его суровым климатом, длительной полярной ночью, исключительно сложным и переменчивым гидрометеорологическим режимом, очень пересеченной местностью и изрезанными берегами, корабли, авиация, береговая оборона и морская пехота Северного флота, тесно взаимодействуя с частями фронта, помогали Красной Армии крепко держать немецкие полчища в прибрежном районе вплотную у советской границы, обескровливать и выматывать врага. Северный флот сыграл решающую роль в срыве полярного варианта первоначального вражеского плана "дранг нах остен". Активными операциями на морских коммуникациях противника североморцы, помимо нанесения немцам потерь в боевых кораблях и в транспортных судах, решали задачу ослабления их заполярной группировки войск, так как она пополнялась и питалась главным образом морем из-за отсутствия железных дорог и наличия только одной шоссейной магистрали на Рованиеми - в сторону Ботнического залива. Но, дополнительно к общим задачам, сходным по существу с такими же для Балтийского и Черноморского флотов, североморцы с первых дней войны получили еще одну очень важную задачу - защищать наши внешние морские коммуникации с Англией и США в своей операционной зоне. Доставка предметов вооружения, боевого снабжения и продовольствия, закупаемого СССР или получаемого в порядке реализации соглашения о передаче взаймы или в аренду (так же как и наш вывоз), в силу сложившихся военно-политических и географических условий, осуществлялся главным образом через Персидский залив и Иран, и через порты нашего Севера. Но транс-иранская трасса недостижима для германских вооруженных сил, и немцы не смогли оказывать какое-либо воздействие на нее, за исключением безуспешных попыток осуществления диверсионных действий своих агентов. Что же касается той трассы, которая проходит на стыке двух океанов - Атлантического и Северного Ледовитого, то она долгое время функционировала под угрозой воздушных и надводно-подводных сил Германии, базирующихся на порты и фиорды северной Норвегии. В дальнейшем эта угроза в значительной степени была преодолена, в чем главная роль принадлежала союзному английскому флоту. Однако в своей операционной зоне Северный флот также успешно выполнял эту задачу. В отличие от других флотов, Северный флот в течение войны увеличил свои силы. Так, к началу Великой Отечественной он имел всего 15 ПЛ, 8 эсминцев и 7 сторожевых кораблей; его авиация насчитывала всего 116 боевых самолетов. А к 1945 году в составе СФ были: линейный корабль "Архангельск", крейсер "Мурманск" (бывший американский "Милуоки"), 17 эскадренных миноносцев (9 поставлены по ленд-лизу), 51 сторожевой катер, 45 охотников за подводными лодками, 43 тральщика, 56 торпедных катеров, 42 подводные лодки, 718 самолетов различных классов, 256 орудий береговой артиллерии и более 25 тысяч морских пехотинцев. В ходе войны флот надежно прикрывал приморский фланг 14-й армии от десантов и обстрелов вражеских кораблей, защищал свои морские сообщения, непрерывными ударами по коммуникациям врага нарушал транспортные перевозки противника и лишал его инициативы на море. Флот высаживал десанты и разведывательные отряды в тыл врага. Большую роль в сражениях при обороне Заполярья сыграли десанты в губе Большая Западная Лица, десант на мыс Пикшуев, десантная операция в Мотовском заливе. Во время советского наступления в 1944 году Северный флот высаживал десанты в губе Малая Волоковая, в порту Лиинахамари, в Варангер-фьорде. Флот постоянно формировал и посылал на сухопутный фронт части морской пехоты. Североморцы прославились в боях под Москвой, Ленинградом, Сталинградом, на Северном Кавказе. Подвиги моряков в Великой Отечественной войне яркими страницами вошли в героическую историю Вооруженных Сил. Подвиг команды сторожевого корабля "Туман", принявшего 10 августа 1941 года неравный бой с 3-мя эсминцами кригсмарине, прикрывая вход в Кольский залив, подвиг экипажа ледокольного парохода "А.Сибиряков" принявшего бой 25 августа 1942 г. с линкором "Адмирал Шеер", потопление сторожевым кораблем "Бриллиант" немецкой подводной лодки. На советском Севере сражались и моряки союзных держав. В 1942-44 г.г. в Полярном на ротационной основе базировались 2-3 английские подводные лодки, надводные корабли Англии и США, а при проводке конвоев на Север погибли 40 000 моряков союзных флотов. Черноморский флот к началу войны был одним из наилучше оснащенных и готовых к отражению атак вероятного противника. А таковым считались флоты других черноморских стран - Турции, Румынии и Болгарии, над которыми ЧФ имел большое преимущество. В его составе были: линкор "Парижская коммуна", 5 крейсеров, 3 лидера и 16 эскадренных миноносцев, учебный крейсер "Профинтерн", 47 подводных лодок, 2 бригады торпедных катеров, несколько дивизионов тральщиков, противолодочных и сторожевых катеров. В состав ЧФ входили Дунайская (до ноября 1941) и созданная в июле 1941 г. Азовская военная флотилии. Высокая боевая готовность Черноморского флота сорвала попытки вывести из строя его основные силы в первые же дни войны. Авиация Черноморского флота нанесла ответные удары по Констанце, Сулине, Плоешти. Со стороны Германии на начальном этапе участвовала лишь авиация, а по мере продвижения вермахта появился и германский флот (малые подводные лодки, сторожевые корабли, тральщики, быстроходные десантные баржи). Активно действовал румынский флот - минные постановки и разного рода перевозки. Болгарские военные корабли не выходили за линии своих оборонительных минных заграждений. Важнейшими задачами Черноморского флота были: воспрепятствование активными минными постановками и действиями подводных лодок проходу флота противника в Черное море, воспрещение действиями на морских коммуникациях перевозок через Черное море войск и военных грузов в порты враждебных держав, недопущение высадок морских десантов противника на советское побережье, содействие приморскому флангу советских войск в их наступательных операциях, защита своих морских коммуникаций. К началу войны Черноморский флот располагал развитой системой базирования (главная база Севастополь, военно-морские базы Одесса, Николаев, Новороссийск, Батуми). Одним из недостатков системы базирования Черноморского флота, которые в полной мере сказались в первые же месяцы войны, являлось отсутствие подготовленных опорных пунктов на Кавказском побережье. В значительной степени это объяснялось слабой изрезанностью Кавказского побережья, хотя неблагоприятное развитие обстановки в начальный период войны заставило использовать имевшиеся и найти новые пункты базирования сил флота. Военные действия на Черном море начались на рассвете 22 июня. Фашистская авиация произвела налеты на Севастополь и Измаил, подвергла артиллерийскому обстрелу населенные пункты и корабли на Дунае. Советский Черноморский флот был готов к отражению нападения врага: Севастополь затемнен, весь личный состав находился в частях и на кораблях. В результате противник не смог добиться внезапности, на которую возлагал большие надежды. Его самолеты сбросили несколько магнитных мин на входном фарватере и в Северной бухте. Именно из Севастополя в Москве впервые узнали о нападении фашистской Германии на Советский Союз, и моряки-черноморцы одними из первых начали боевые действия. В течение первого дня войны во всех базах были установлены дозоры надводных кораблей, в дальний дозор вышли подводные лодки, начались постановки минных заграждений, в районы между Констанцей и Сулиной, Констанцей и Бургасом были высланы подводные лодки для действий на вражеских коммуникациях. Удары по морским сообщениям противника должны были затруднить снабжение его горючим. Основным портом вывоза румынской нефти морским путем была Констанца - главная военно-морская база противника на Черном море. Флот должен был нарушать перевозки румынской нефти морским и речным путем в страны фашистского блока и пресечь морские перевозки по линии Констанца - Босфор. В ночь на 23 июня был произведен первый налет на военные объекты Констанцы. Советские самолеты внезапно появились в районе порта и сбросили бомбы на нефтебаки, вызвав взрывы и пожары. В течение дня было совершено еще три налета на Констанцу и два на Сулину. 24-25 июня авиация продолжала наносить бомбовые удары по объектам Констанцы, которая подвергалась также и артиллерийскому обстрелу с моря кораблями Черноморского флота. В последних числах июля 1941 года войска левого крыла Южного фронта, ведя тяжелые оборонительные бои, отошли за Днестр. Приморская группа (затем армия), созданная из левофланговых дивизий 9-й армии - в составе 25-й и 95-й стрелковых и 1-й кавалерийской дивизий, переправилась на восточный берег Днестра и заняла оборону от Тирасполя до Каролино-Бугаза. Наступление вражеских войск развивалось быстро, и к 7 августа они овладели городами Котовск, Первомайск, Кировоград, Вознесенск, а их авангардные части достигли Кременчуга. Создалась прямая угроза разгрома всего левого фланга Южного фронта. Опасность нависла над Одессой, Николаевом, Очаковом и Херсоном. 8 августа 1941 года Одесса с окрестностями была объявлена на осадном положении. В середине сентября 1941 г. немецко-румынские войска вышли к Перекопу, создав непосредственную угрозу вторжения в Крым. Для захвата Крымского полуострова в северной части Херсонской области сосредоточилась 11-я немецкая армия. Вследствие неудачных оборонительных действий в Северном Крыму уже 29 октября в Севастополе было объявлено осадное положение, а 30 октября части гарнизона заняли укрепления на передовом оборонительном рубеже. В этот же день немцы начали наступление на Севастополь. Две пехотные дивизии нанесли удар по отрядам моряков, прикрывавших подходы к передовому оборонительному рубежу. Так началась героическая оборона Севастополя. Отступая с тяжелыми боями на Керченский полуостров, 51-я армия пыталась задержать противника сначала на Ак-Монайских позициях, а затем у Керчи на рубеже Турецкого вала. Действия частей поддерживались огнем кораблей Азовской флотилии. Не имея возможности задержать стремительное наступление немцев, 51-я армия по приказу Верховного Главнокомандования оставила Керченский полуостров. В ночь на 16 ноября под прикрытием Азовской флотилии она была переправлена на Таманский полуостров. Наряду с непосредственной защитой Севастополя флот обеспечивал перевозку в Севастополь и Керчь войск, отошедших в Ялту, а также доставлял из Севастополя и Керчи на Кавказ все ценное оборудование, не нужное для обороны. Кроме того, корабли снабжали Севастопольский оборонительный район всем необходимым. Чтобы флот мог комплексно решать боевые задачи, было принято решение рассредоточить корабли и части в портах и базах Кавказского побережья. Дневной прорыв 21 декабря 1941 г. в Севастополь отряда кораблей с бригадой морской пехоты на борту при ураганном артиллерийском обстреле и массированной бомбардировке с воздуха требовал большого мужества и высокого мастерства. Корабли прорвались в гавань и организованно высадили морских пехотинцев у Сухарной Балки, которые с ходу вступили в бой с врагом. В 1942-1943 гг. Черноморский флот участвовал в битве за Кавказ. Подводные лодки из Батуми и Поти совершали 600-мильные переходы для действий на коммуникациях противника, надводные силы, авиация и морская пехота сражались за Новороссийск и в районе Туапсе. Героическими страницами в истории Черноморского флота стали десанты в районе Южной Озерейки и Станички в феврале 1943 г., оборона Малой земли, Новороссийско-Таманская и Керченско-Эльтигенская десантные операции 1943 года. Находившаяся в составе Черноморского флота Азовская флотилия своими действиями по поддержке сухопутных войск участвовала в освобождении портов Азовского моря. Корабли и части Черноморского флота участвовали в освобождении Крыма, Николаева, Одессы, Ясско-Кишинёвской операции. Оборона Одессы в течение более двух месяцев сдерживала крупные силы румынской армии. А оборона Севастополя свыше восьми месяцев сковывала значительную группировку немецко-фашистских войск в Крыму, не дав использовать ее в весеннем наступлении на юге в 1942 г. Черноморский флот в очень большой степени способствовали успеху оборонительных действий Советской Армии на Северном Кавказе. Глава 25. СЕВЕРОМОРЦЫ Михаил Саблин женился еще до перевода на Северный флот, когда служил в Кронштадте. А жену себе он высмотрел в Ленинграде, во время одного из военно-морских парадов, к которым регулярно привлекался его "Марат". Особенно ярко отмечался в 1932 году 15-летний юбилей Октябрьской революции, а флагман Балтийского флота линкор "Марат", ошвартовавшийся после парада неподалеку от Летнего сада, был открыт для посещения. В той праздничной атмосфере и состоялась встреча стройного вахтенного офицера с миловидной студенткой медицинского института, пришедшей на корабль с группой своих однокурсников. Симпатичных девушек в тот день побывало на линкоре много, и глаза моряков разбегались от такого обилия красоты. Обратил Михаил особое внимание на студентку в красном пальто лишь потому, что кто-то из друзей окликнул ее, назвав Нюшей. А ведь его маму все близкие чаще всего называли именно таким милым и ласковым уменьшительным именем. Как позднее призналась Аня своему супругу, она же обратила внимание на него - видного краскома, встречавшего гостей у трапа линкора, с первого взгляда. И затем, знакомясь с кораблем, невольно переводила взор в его сторону. Когда же он, услышав имя девушки, подошел к ней и представился, заметив, что и его маму зовут так же, между ними сразу установился незримый контакт. А провожая гостей, Миша осторожно взял Аню под локоток и тихо попросил встретиться через неделю. Так завязался роман, сразу увлекший их обоих. И уже следующей весной молодая пара сыграла свадьбу, приурочив ее ко Дню Парижской коммуны, который на "Марате" считали своим праздником. Торжественный акт бракосочетания политуправление решило провести в Доме культуры флота, а застолье было организовано в гарнизонной столовой. Такого празднества не могли припомнить даже старейшины Балтфлота! Не обошлось и без подарков, главным из которых стала квартира, выделенная командующим в только что отстроенном доме на Фонтанке. Летом молодая супруга краскома Анна Саблина стала дипломированным врачом и получила назначение в Адмиралтейский госпиталь. Жизнь для них становилась все прекрасней! Но для потомственного моремана служба стояла на первом месте, и, когда стала готовиться отправка кораблей на Север, где родился и вырос Михаил, он первым из команды "Марата" подал рапорт о переводе. По-отечески относившийся к нему командир линкора Иванов не хотел опускать Саблина, но прямо сказать об этом не рискнул, а просто задержал рапорт у себя. Когда же он отправил его в штаб флота, ЭОН-1 уже была сформирована. Но вскоре стало известно, что формируется ЭОН-2, и Михаил Саблин был назначен помощником командира эсминца. Вадим Иванович вызвал его в свой салон и час целый давал ему наставления, что и как он должен делать в новой должности, как вести себя в новой обстановке. И молодой краском запомнил буквально каждое слово любимого командира, сверяя в дальнейшем каждый свой шаг с его наставлениями. Однако жене он сообщил о переводе лишь после этой беседы, заранее зная, что она с ним не поедет на Север. По крайней мере, пока. Растянулось это "пока" на долгие пять лет. Весной 34-го Анна родила их первенца Борю и, конечно, ни о каком Севере не могло быть и речи. Михаил приезжал в Ленинград в отпуск, изредка - в командировку, а все остальное время он отдавал службе. Лишь к весне 38-го главная база флота в Полярном была обустроена, а большинство офицеров получили жилье в новых домах. И тогда Анна, истосковавшаяся по нормальной семейной жизни, прилетела с сынишкой в Полярный. Но к концу года, когда приблизился срок рождения второго ребенка, Михаил сам отвез Аню с Борей в Ленинград, в их квартиру на Фонтанке, где последний год жила его мама, овдовевшая вторично, поручив ей заботу о своей семье. И возобновилась его холостяцкая жизнь. О рождении сына, которого нарекли Валерием, отец узнал из радиограммы, полученной в море, во время очередного похода. Летом Михаил вновь побывал в Ленинграде, на этот раз - в отпуске. А там и "незнаменитая" война с финнами подоспела... И лишь в мае 40-го семья Саблиных в полном составе, включая бабушку, собралась в Полярном, в только что полученной Михаилом новой, трехкомнатной квартире. После введения в армии и на флоте системы персональных воинских званий он был аттестован капитан-лейтенантом и, в соответствии с этим званием старшего офицера, вскоре получил должность в разведотделе штаба флота. В море теперь Михаил выходил не часто, зато в штабе, жившем предчувствием большой войны, работы офицерам хватало "выше крыши". Нападение гитлеровцев не застало североморцев врасплох. В середине июня обстановка в приграничных районах Заполярья, как и на других морских театрах, крайне обострилась. 17 и 18 июня 1941 года над полуостровами Средний и Рыбачий, как и над главной базой в Полярном, неоднократно появлялись немецкие самолеты-разведчики. Они подвергались обстрелу зенитной артиллерией, в воздух поднимались североморские истребители. Флотом командовал молодой, но уже опытный, а главное - деятельный адмирал Арсений Головко. По его решению 19 июня Военный совет Северного флота ввел повышенную оперативную готовность. В выполнении его указаний большую помощь командованию соединений и частей оказывали на местах специалисты штаба флота. В соответствии с теми указаниями на подходах к базам и портам были развернуты корабельные дозоры и выставлены оборонительные минные заграждения. На театре стала вестись систематическая воздушная разведка, началось оборудование рейдов и якорных стоянок противолодочными и боносетевыми заграждениями. Были приняты необходимые меры по обеспечению безопасности плавания между Мурманском и Архангельском. Все это позволило Северному флоту во всеоружии встретить врага. В первый же день войны трехорудийная 130-мм береговая батарея старшего лейтенанта Космачева, контролировавшая вход в Печенгскую губу, точным огнем потопила вражеский тральщик. На следующий день отличились зенитные батареи старших лейтенантов Казарина, Исаева и лейтенанта Сацука, сбив два фашистских самолета, которые упали в море. 24 июня добилась успеха зенитная батарея старшего лейтенанта Стебенева, уничтожившая вражеский самолет в районе Полярного. В этот же день боевой счет авиации Северного флота открыл командир эскадрильи 72-го авиаполка старший лейтенант Сафонов, сбивший в воздушном бою вражеский самолет Хе-111. В соответствии с обстановкой, сложившейся на театре, перед Северным флотом были поставлены следующие задачи: поддерживать сухопутные войска на мурманском направлении, защищать внутренние и внешние коммуникации страны в Заполярье и нарушать морские пути противника вдоль побережья Северной Норвегии. С первых дней войны боевая деятельность североморцев приняла крайне сложный и напряженный характер. Это объяснялось необходимостью параллельно решать ряд больших и ответственных задач, а также огромной протяженностью морского театра. В таких условиях командованию флота приходилось постоянно распылять и без того ограниченные силы по нескольким операционным направлениям. Немецко-фашистские войска, развернутые в Заполярье, начали наступление 29 июня. Гитлеровское командование ставило своей целью захватить Мурманск, Кировскую железную дорогу, выйти на побережье Белого моря и овладеть Архангельском. (Собственно, ничего нового гитлеровский генштаб не придумал - именно такие задачи ставили перед собой немцы и в Первой мировой.) На приморском направлении, которое противник рассматривал в качестве главного, наступление вел 19-й горнострелковый корпус, стремившийся захватить Мурманск и Полярный. Первый удар превосходящих сил противника приняла на себя 14-я стрелковая дивизия. Она оказала врагу упорное сопротивление, но основные ее части, понеся потери, были вынуждены под его нарастающим натиском отходить с тяжелыми боями к Мурманску. Лишь 135-й полк этой дивизии сумел закрепиться на перешейке полуострова Средний и не отступил ни на шаг. Гитлеровцы, придавая большое значение полуостровам Средний и Рыбачий, контролирующим выход из Печенгской губы, пытались с ходу захватить их. Однако советские войска успешно отбили все атаки врага, и ему пришлось на этом участке отказаться от наступления и перейти к обороне. Отходившие части 14-й стрелковой дивизии, вместе с 52-й стрелковой дивизией, закрепились на рубеже реки Западная Лица. В июле здесь развернулись ожесточенные бои. Захватчики, не считаясь с большими потерями, стремились форсировать водный рубеж, прорвать оборону и, выйдя на побережье Кольского залива, овладеть Мурманском и Полярным. Советские воины успешно отражали атаки противника, имевшего превосходство в численности войск и авиации. В те исключительно тяжелые дни обороны Заполярья Северный флот приложил большие усилия, чтобы помочь 14-й армии сорвать новый натиск врага. Эта помощь выражалась в артиллерийской и авиационной поддержке действий оборонявшихся войск, в высадке тактических и разведывательно-диверсионных десантов на побережье, занятое гитлеровцами, в формировании из моряков подразделений для усиления армейских частей и в обеспечении воинских перевозок. Корабли флота оказывали артиллерийскую поддержку приморскому флангу армии с самого начала военных действий. Когда 135-й стрелковый полк, оборонявший полуостров Средний, подвергся ожесточенным вражеским атакам, эскадренный миноносец "Куйбышев" под командованием капитан-лейтенанта Максимова несколько часов вел орудийный огонь по наступающим частям противника. На следующий день для артиллерийской поддержки полка в Мотовский залив вышли эскадренные миноносцы "Куйбышев" и "Урицкий" и два сторожевых катера. В течение трех часов они обстреливали немецко-фашистские войска на подходах к полуострову Средний. В последующие дни артиллерийский обстрел наступавшего противника вели сторожевые корабли "Гроза" и "Смерч", сторожевые катера типа МО, а с сентября - новые эскадренные миноносцы типа "Гремящий". Эта помощь 135-му стрелковому полку, у которого почти не было своей артиллерии, сыграла существенную роль в срыве наступления фашистских войск на полуострова Средний и Рыбачий. Еще активнее корабли и береговая артиллерия Северного флота поддерживали войска, оборонявшиеся на рубеже реки Западная Лица. Они наносили удары по скоплениям противника, прикрывали перегруппировку своих войск и эвакуацию раненых морем, подавляли вражеские артиллерийские и минометные батареи, обеспечивали высадку десантов. Корабли обычно вели огонь из района Мотовского залива по заявкам сухопутного командования в зависимости от обстановки - на ходу или с заранее оборудованных якорных позиций. Наибольшую угрозу для кораблей на огневых позициях представляла вражеская авиация. Для прикрытия их с воздуха выделялось от двух до шести истребителей. При появлении фашистских самолетов корабли открывали по ним огонь и начинали маневрировать. В результате авиации противника не удалось причинить кораблям существенного ущерба. Также систематическим ударам вражеских самолетов подвергалась главная база флота - 20 июля группе немецких бомбардировщиков, зашедших со стороны солнца, удалось потопить там эсминец "Стремительный". Поэтому личный состав частей противовоздушной обороны и кораблей, стоявших в Полярном, находился в постоянной готовности к отражению атак фашистских самолетов. С наступлением глубокой осени и полярной ночи тактика использования корабельной артиллерии для стрельбы по береговым целям существенно изменилась. Корабли перешли от коротких огневых налетов к ежедневным длительным обстрелам укреплений противника. Обычно огонь велся двухорудийными залпами с различными временными интервалами. Поэтому гитлеровцы не только несли потери в живой силе и технике, но и постоянно находились в состоянии большого нервного напряжения. В 1941 г. корабли Северного флота совершили 63 выхода для стрельбы по береговым целям и израсходовали 7344 снаряда калибров 102-130 мм. Из эскадренных миноносцев чаще всего такую задачу выполнял "Громкий" (10 выходов, выпущено 1730 снарядов), а из сторожевых кораблей - "Смерч" и "Гроза" (по 13 выходов). По неполным данным, корабли уничтожили 22 артиллерийские и минометные батареи, 17 станковых пулеметов, разрушили 116 дотов, блиндажей и землянок, взорвали 6 складов с боеприпасами, уничтожили более тысячи вражеских солдат и офицеров. Большую роль в поддержке приморского фланга 14-й армии в начальный период войны играла авиация Северного флота. Действия армейских авиационных частей в районе Мурманска в это время носили ограниченный характер - они в основном участвовали в отражении натиска врага на кандалакшском направлении. Морская авиация в те дни наносила бомбоштурмовые удары по наступающему противнику и по его аэродромам, вела воздушные бои, прикрывая свои войска и Мурманск с воздуха. Летчикам-североморцам приходилось действовать в тяжелых условиях. Враг имел не только численное, но и качественное преимущество в авиации. Особого напряжения действия в воздухе достигли в период с июля по сентябрь, когда бои на мурманском направлении приобрели наиболее ожесточенный характер. Непрестанные атаки врага, стремившегося любой ценой захватить Мурманск, поддерживали крупные авиационные силы. Над позициями советских войск появились группы по 50 - 60 бомбардировщиков под прикрытием нескольких десятков истребителей. В свою очередь советская авиация для нанесения бомбардировочных и штурмовых ударов в этот период ежедневно совершала до 150 самолетовылетов. Причем бомбардировщики действовали небольшими группами (по 3-5 самолетов) под прикрытием истребителей, которым приходилось вылетать по три-четыре раза в день. В жестоких боях тех дней ярко проявились высокие морально-боевые качества летчиков-североморцев. Среди мастеров воздушного боя особенно искусным был командир эскадрильи истребителей Борис Феоктистович Сафонов. За свою короткую боевую деятельность - до июня 1942 г. - он сбил 33 вражеских самолета, из них 30 лично и 3 в групповых боях. За выдающиеся боевые заслуги Сафонов через три месяца после начала войны был удостоен высокого звания Героя Советского Союза, а в июне 1942 г. - второй медали "Золотая Звезда". 15 сентября 1941 г. 52 вражеских самолета направились для нанесения удара по советским войскам на рубеже реки Западная Лица. Навстречу этой армаде поднялись семь истребителей во главе с Сафоновым. Несмотря на огромное численное превосходство противника, советские самолеты, ведомые бесстрашным командиром, решительно атаковали врага. Завязался ожесточенный воздушный бой, в котором североморские летчики уничтожили 10 фашистских самолетов. Два из них сбил Сафонов. Не выдержав столь решительной атаки, гитлеровцы отказались от выполнения задачи и, беспорядочно сбросив бомбы, поспешили уйти на свои аэродромы. В тот же день истребители эскадрильи Сафонова уничтожили в воздушных боях еще 8 вражеских самолетов. За шесть месяцев 1941 года авиация Северного флота совершила около 10 тысяч самолетовылетов, из них 70 % - для поддержки действий 14-й армии. За это время североморские летчики уничтожили около 150 самолетов, 10 артиллерийских и минометных батарей, 11 складов, 76 автомашин, несколько мостов и переправ и большое количество вражеских солдат и офицеров. Наиболее существенной помощью войскам 14-й армии на приморском направлении была высадка флотом морских десантов. По своей численности они были небольшими (от батальона до бригады морской пехоты), но их действия отличались высокой эффективностью. В период наиболее тяжелых боев на мурманском направлении Северный флот высадил во фланг и тыл противника несколько тактических десантов. Их задача состояла в том, чтобы, задержав наступление немецко-фашистских войск на Мурманск, дать возможность нашим войскам получить подкрепления и усилить свои позиции на занимаемых рубежах обороны. Северный флот не имел подготовленных к десантным действиям частей морской пехоты и десантных судов специальной постройки. Поэтому десанты пришлось формировать наспех, преимущественно из моряков-добровольцев или стрелковых частей. Недостатка в желающих пойти на сухопутный фронт не было. На призыв командования в течение нескольких дней свыше 12 тысяч моряков подали рапорты с просьбой о зачислении в отряды морской пехоты. Буквально в два-три дня было сформировано несколько таких отрядов. Одни из них приняли участие в десантах, другими были усилены сухопутные части, занимавшие оборону на рубеже реки Западная Лица. В десантах в качестве высадочных средств обычно использовались военные корабли, преимущественно сторожевики, тральщики и катера МО, но и их не хватало. Обстановка на сухопутном фронте оставалась напряженной, нередко советские войска нуждались в срочной помощи. Поэтому десантные части для специальной подготовки времени не имели. Не было его и для подготовки необходимой в таких случаях документации - все делалось на основании устных приказов начальников. Высадку приходилось осуществлять в период полярного дня в условиях господства в воздухе вражеской авиации. Это существенно влияло на характер десантных действий, способы их обеспечения и выбор района высадки. Обычно десанты действовали всего в нескольких километрах от линии фронта. Их высадку обеспечивали эскадренные миноносцы, сторожевые корабли и самолеты-истребители. Михаил Саблин почти непрерывно в ту пору был в опергруппе по координации действий флота, авиации и десанта. Первым был высажен десантный отряд из 529 человек в губе Нерпичья 6 июля. При этом он не встретил противодействия противника. В ночь на 8 июля в районе губы Андреева высадился второй тактический десант в составе 500 человек - с целью отвлечь наступающего противника с главного направления. Отряд успешно выполнил свою задачу и на следующий день был снят кораблями Северного флота. Первый отряд пробился к частям 52-й стрелковой дивизии и, соединившись с ними, принял участие в отражении натиска врага. Дальнейшее обострение обстановки на рубеже Западной Лицы побудило командование 14-й армии и Северного флота высадить в тылу гитлеровцев более крупные силы. В состав третьего десанта вошли стрелковый полк и отдельный батальон морской пехоты (общей численностью 1600 человек), возглавляемые майором Шикитой, а также 18 различных кораблей. Командование кораблями и обеспечение высадки было возложено на каперанга Платонова. Десант, сформированный в течение нескольких часов, 14 июля под прикрытием авиации и при артиллерийском содействии эскадренных миноносцев высадился на западном берегу губы Большая Западная Лица. Противник, оттянув с фронта довольно крупные силы, предпринял против группы Шикиты ожесточенную контратаку, но не смог сбросить ее в море. Для поддержки высаженных войск 16 июля был направлен стрелковый батальон. Все задачи десант решить не смог, но он оказал существенную помощь 14-й армии в срыве июльского наступления гитлеровцев на Мурманск. Тяжелая обстановка на сухопутном фронте вынудила командование Северного флота срочно создавать новые части и соединения морской пехоты. В течение 1941 года были сформированы отдельная бригада, несколько полков и батальонов общей численностью 10 тыс. человек. Части и подразделения моряков, включенные в состав стрелковых соединений, значительно усилили войска 14-й армии на мурманском направлении. Моряки-добровольцы обычно направлялись на наиболее ответственные участки фронта. В жестоких боях с врагом они проявляли образцы воинской доблести, бесстрашия и героизма. Одним из первых североморцев пошел на сухопутный фронт главстаршина Кисляков. В одном из боев в июле он заменил убитого командира взвода, и бойцы под его командованием в течение нескольких часов успешно отражали яростные атаки превосходящих сил противника. В этой схватке советские воины во главе с Кисляковым уничтожили десятки вражеских солдат. За героизм, проявленный в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, В.П. Кислякову было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. К октябрю 1941 г. объединенными усилиями приморской группы войск 14-й армии и моряков Северного флота вражеский план захвата Мурманска и Полярного был сорван. Хваленые гитлеровские горноегерские дивизии, привыкшие к легким победам на Западе, впервые испытали горечь поражения в советском Заполярье. Понеся большие потери в живой силе и боевой технике, они смогли продвинуться на приморском направлении всего лишь на несколько десятков километров, и вынуждены были остановиться. *** Баренцево море почти не бывает тихим. Даже в безветрие перекатываются по нему свинцовые волны. Тяжелые, медлительные на просторе, они, приближаясь к берегу, как бы убыстряют свой бег, становятся выше, круче и с яростью набрасываются на черные скалы. Холмами вздымается ослепительно белая пена, словно соленые брызги мгновенно замерзают на лету и превращаются в снег, в тот самый, что даже в разгар лета заполняет лощины обомшелых коричневых сопок. Бушует море в полярный день, продолжающийся несколько месяцев, когда солнце ни на минуту не прячется за горизонт, и еще неистовее в столь же долгую беспросветную полярную ночь. В любое время года здесь туманы и ветры. Чуть прояснится небо, моряки улыбнутся слабо греющему, никогда высоко не поднимающемуся солнцу, и вдруг налетит снежный буран. Все скроется в белой мути, настолько густой, что матросы на палубе натыкаются друг на друга. И так же внезапно снова проглянет солнце - как будто и не было слепящей метели. Даже многоопытные синоптики не могут предсказать, какую проделку выкинет Баренцево море через пару часов. Штиль сменяется ураганом, ясное небо - дождем, снегом, туманом. Шеф-повар этой адской кухни - Гольфстрим, теплое течение из Атлантики. Его могучий поток находится в извечной борьбе с вечной стужей Ледовитого океана. Беспокойный атлантический гость доставляет уйму хлопот морякам. Но они не в обиде: ведь это Гольфстрим, с его теплом, растапливает полярные льды и делает Баренцево море и его заливы судоходными круглый год. Подлинно мужественный человек, комфлота адмирал Головко никогда не перекладывал ответственность за промахи на плечи других. Он умел видеть свои ошибки и решительно исправлять их. Когда четыре вражеских эсминца вышли на морской разбой, разведка не запоздала сообщить об этом. Несмотря на туман, удалось проследить их путь. В море в это время находилось гидрографическое судно "Меридиан" - оно направлялось от маяка к маяку вдоль побережья с заданием принять на борт семьи маячных служителей, чтобы потом доставить их в Архангельск. Капитан судна по радио был предупрежден об эсминцах противника и получил приказ укрыться в бухте Восточная Лица, но не сразу выполнил его. Это погубило корабль: эсминцы настигли его у входа в бухту - расстреливаемый в упор "Меридиан" затонул. Фашисты со звериной жестокостью добивали плававших в ледяной воде людей, в том числе женщин и детей. Но на этот раз нападение не оказалось безнаказанным. Заблаговременно поднятые с аэродромов советские самолеты в тумане разыскали вражеские миноносцы и атаковали их. Один миноносец был подбит, а затем и потоплен. И только 10 августа враг решился на новую вылазку. Тактика прежняя - скопом навалиться на тех, кто слабее. На этот раз объектом атаки трех вражеских эсминцев стал сторожевой корабль "Туман" - переоборудованный рыболовецкий траулер. Он нес боевой дозор у острова Кильдин, когда над ним низко пролетел фашистский бомбардировщик. Командир корабля старший лейтенант Шестаков сейчас же донес об этом. А вслед за тем сторожевик, со своими двумя сорокапятками, вступил в бой с тремя боевыми кораблями врага. На "Тумане" вспыхнули пожары, через пробоины врывалась вода, но экипаж сражался. Когда осколком снаряда перебило флагшток, раненый матрос Семенов подхватил флаг корабля и поднял его над головой. Герой получил вторую рану. На помощь ему подоспел радист Блинов и до последней минуты на гибнущем корабле алел флаг Родины. А в бой включилась расположенная на берегу артбатарея. Ее залпы отогнали фашистские эсминцы. Но спасти "Туман" уже было невозможно и уцелевшие моряки сошли в шлюпки. Шестакова, убитого в начале боя, сменил лейтенант Рыбаков. Он покинул тонущий корабль тридцать седьмым по счету, то есть последним, как положено командиру. Отходившие от места боя вражеские эсминцы настигла поднятая командующим флотом авиация: один из них был поврежден у острова Варде. А гитлеровцы убедились, что впредь им не удастся безнаказанно нападать на советские корабли. Теперь они стали действовать куда осторожнее... С первых дней войны Северный флот не только отбивался от врага, но и наносил ему удары, которые становились все чувствительнее. Советское командование верно определило самое уязвимое место противника - его морские коммуникации. Лапландская группировка гитлеровцев не могла существовать без связи с тыловыми базами в Норвегии. По суше здесь много не подвезешь: железных дорог нет, а пропускная способность автомобильных дорог незначительна. Снабжение войск и подвоз подкреплений фашисты могли осуществить только морем. Морем же они вывозили из Киркенеса и Петсамо столь необходимое им стратегическое сырье - никелевую руду. Размышления над картой привели командующего флотом к выводу: если нарушить морские коммуникации врага, то его лапландской группировке будет не до наступления. И Головко нацеливает на вражеские пути основную ударную силу флота - подводные ло- дки. Налеты фашистской авиации вынудили перенести флагманский командный пункт флота в безопасное место - в убежище, вырубленное в огромной скале. Кабинет командующего здесь - крохотная комната, а вся ее обстановка - письменный стол с телефонами, несколько стульев и койка. Зато несомненно одно преимущество нового КП: рядом с кабинетом Головко - командный пункт бригады подводных лодок. Командующий в курсе всех дел подводников. Он знает, где действует каждая лодка, что она делает в данную минуту. А командир бригады Виноградов имеет доступ к командующему в любой час дня и ночи. Головко, как правило, лично провожает в поход каждую лодку, подолгу беседует с командиром корабля, разъясняя задачу. А условия для действий подводников сложились очень трудные. Берег на запад от Рыбачьего занят противником. Вдоль всего побережья - вражеские посты наблюдения, батареи, аэродромы. Используя большие глубины прибрежных вод, гитлеровцы свои конвои вели почти вплотную к берегу, где во множестве удобных бухт и заливов были рассредоточены их сторожевые суда. Вначале фашисты пускали транспорты без охранения. Но после первых же атак наших лодок стали водить их в конвоях - в сопровождении множества боевых кораблей и под постоянным прикрытием авиации. И все же потери гитлеровцев на море росли с каждым месяцем. Боевой счет советские подводники открыли 14 июля, когда Щ-402 под командованием капитан-лейтенанта Столбова проникла в порт Хоннингсвог и двухторпедным залпом потопила стоявший там на якоре вражеский транспорт водоизмещением в 3000 тонн. 21 августа в порт Лиинахамари проникла "малютка" под командованием капитан-лейтенанта Фисановича и потопила еще одно неприятельское судно. 26 сентября в этом же порту атаковала немецкий транспорт подводная лодка М-174 под командованием капитан-лейтенанта Егорова. 2 октября М-171 капитана 3-го ранга Старикова тоже непосредственно в порту торпедировала большое вражеское судно. Адмирал Головко добивался, чтобы каждый поход был для командиров подлодок настоящей школой. Вместе с молодыми командирами в плавание отправляются старейшие подводники - командиры дивизионов Колышкин и Гаджиев, которые почти не бывают на берегу. Вернутся с моря и тут же переходят на другие лодки, готовые отдать швартовы. Осенью Северный флот к имевшимся пятнадцати подводным лодкам получил еще восемь, переведенных с Балтики. Возможности действий флота на вражеских коммуникациях расширились. В декабре общее водоизмещение потопленных североморцами вражеских судов составило 66 тысяч тонн. Подводники уже привыкли к тому, что когда лодка после похода возвращается в родную гавань, на пирсе ее встречают командующий флотом и командир бригады. Адмирал обходит выстроившихся на палубе моряков, поздравляет с победой, каждому жмет руку. Здесь же, на, корабле, он выслушивает доклад командира, потом ведет офицеров лодки на флагманский командный пункт, где начинается обстоятельный разговор о подробностях похода, удачах и ошибках. Так общими усилиями были выяснены причины низких результатов атак в первые месяцы войны: командиры экономили торпеды и старались поразить цель одним выстрелом, что часто приводило к промахам. Следуя указаниям командующего, все командиры перешли к залповой стрельбе, что очень скоро дало результаты. После очередного похода подводная лодка Щ-421, которой командовал капитан 3-го ранга Лунин, отсалютовала трижды. А Д-3 капитан-лейтенанта Константинова, применяя залповый метод стрельбы, в течение одного плавания успешно атаковала четыре вражеских транспорта. В декабре вернулась в Полярный лодка капитана 2-го ранга Котельникова, на которой выходил в море командир бригады Виноградов. Командующий флотом поджидал ее на причале. Не дожидаясь, когда корабль отшвартуется, адмирал вбежал на ходовой мостик, крепко обнял Котельникова. - А знаете, что вез транспорт, который вы потопили? - Нет, товарищ командующий. - Полушубки он вез для лапландской группировки. Двадцать тысяч полушубков! Сами немцы в газете плакались: русские, мол, воюют не по правилам, бесчеловечно. Горные егеря теперь простудиться могут... Моряки - подводники дружно смеются: - Пусть егеря на морозе попляшут! Мы их в гости не приглашали!.. Начальник береговой базы капитан 3-го ранга Морденко вручает Котельникову живого поросенка. Это тоже стало традицией - экипаж лодки после похода получает в подарок столько поросят, сколько потоплено судов. Потом поросята в зажаренном виде будут украшением праздничного обеда, на который экипаж лодки пригласит боевых товарищей с других кораблей. Командующий любил вместе со всеми порадоваться победе. Он умел и веселую застольную беседу сделать задушевной и полезной. Здесь снова во всех деталях - драматических, а то и смешных - обсуждались перипетии боевого похода, подчас вносились очень деловые предложения. И вся атмосфера таких встреч согревала души подводников, наполняла сердца гордостью за свои дела, за то, что вокруг такие чудесные, верные друзья, Командующий требовал от подводников непрестанно совершенствовать тактику борьбы. Флот непрерывно пополнялся подводными лодками. Пять из них пришли на Север с Дальнего Востока, совершив беспримерный в истории подводного плавания переход через Тихий и Атлантический океаны общей протяженностью около 17 тысяч миль. Все новые корабли давали Северному флоту героические труженики судостроительных заводов. С особым волнением встречали североморцы лодки, построенные на средства, собранные трудящимися. Принимали такие корабли торжественно, об этом заботились командующий и политуправление флота. Семья кораблей, построенных на трудовые сбережения молодежи, росла. Вслед за "Ярославским комсомольцем" появились лодки "Челябинский комсомолец", "Новосибирский комсомолец"... Командующий нацеливал на вражеские коммуникации не только подводные лодки, но и другие силы флота. Много он работал с летчиками. Вначале результаты их ударов по конвоям были сравнительно низкими. Объяснялось это тем, что в распоряжении морских летчиков было много типов самолетов. Летали они на тихоходных, слабо вооруженных летающих лодках МБР-2 и на устаревших СБ. Только в 1942 году на смену этим машинам пришли более совершенные ИЛ-4 и ПЕ-2. Но дело было не только в самой технике, а и в приемах ее боевого использования. Бомбовые удары с больших высот редко приносили победу. Не могли похвалиться большими успехами и торпедоносцы. Существуют два способа торпедирования: высокое, похожее на обычное бомбометание с горизонтального полета, и низкое. Если сбросить торпеду с большой высоты, то для самолета в таком случае меньше опасности быть сбитым, зато вероятность попадания торпеды в цель гораздо меньшая. Если же сбросить торпеду на бреющем полете метров за 500-800 от цели, то, конечно, опасность для самолета возрастает, ибо атакуемый корабль и его охрана вводят в действие не только зенитную артиллерию, но и вообще все, что способно стрелять. В таком случае торпедоносцу приходится преодолевать весьма плотную огневую завесу, точнее - идти в огне. И морские летчики, поддержанные командующим СФ, решились на это. Результативность торпедоносцев сразу же повысилась. 29 июля 1942 года два торпедоносца, ведомые капитаном Гарбузовым, обнаружили в Варангер-фиорде караван вражеских судов. Летчики со стороны солнца сблизились с наиболее крупным транспортом. Сбросили торпеды с дистанции 400 метров. Транспорт водоизмещением 15 тысяч тонн пошел ко дну. Всего за ту летнюю кампанию морские летчики потопили 12 вражеских судов. Потери противника резко возросли в переломном 1943 году. Летчики-североморцы разнообразили тактику действий. Наряду с крейсерством ("свободной охотой") одиночных торпедоносцев применялись массированные удары, в которых торпедоносцы, бомбардировщики, штурмовики действовали совместно. Адмирал Головко со своего командного пункта мог включаться в волну любой радиостанции, работающей на флоте. И он следил за каждым боем летчиков. Высокую оценку он дал группе из трех торпедоносцев, ведомой гвардии капитаном Величкиным. Под прикрытием девятки истребителей торпедоносцы атаковали конвой из 14 судов. Атаку вели с двух бортов, чтобы затруднить противнику маневр уклонения от торпед. Истребители в это время штурмовыми действиями подавляли зенитную артиллерию врага. Результаты удара - один транспорт потоплен, другой поврежден. На обратном пути самолеты подверглись нападению дюжины "мессершмиттов". Потеряв три машины, гитлеровцы отказались от боя. Разведка донесла об очередном вражеском конвое. Командующий авиацией доложил Головко план удара. В атаке будут участвовать четыре тактические группы: 6 штурмовиков, 6 пикирующих бомбардировщиков, 3 высотных торпедоносца, 3 низких торпедоносца. Истребительное прикрытие - 30 самолетов. Самолеты-разведчики ведут непрерывное наблюдение за конвоем и наводят на него ударные группы. Адмирал одобрил план. На этот раз действия морских летчиков отличались особой четкостью. Бомбардировщики, штурмовики и высотные торпедоносцы своими предварительными атаками ослабили оборону конвоя и расстроили его боевой порядок. Воспользовавшись этим, низкие торпедоносцы нанесли точный удар. Были потоплены транспорт и сторожевик, повреждены два транспорта. Истребители, вызванные противником, пытались оказать противодействие нашим летчикам, но ничего не смогли поделать. Потеряв пятнадцать машин, они вынуждены были отступить. Одной из важнейших задач Северного флота на протяжении всей войны была охрана своих внешних и внутренних коммуникаций. По северным морям пролегал путь союзных конвоев. Шли они из Америки и Англии. До Медвежьего их безопасность обеспечивал британский флот, восточнее этого острова - наш Северный. Гитлеровцы понимали значение для Советской страны северных морских коммуникаций и стремились во что бы то ни стало нарушить их. В портах Норвегии фашисты сосредоточили десятки крупных кораблей, в том числе линейные корабли "Тирпиц", "Адмирал Шеер", "Лютцов"; тяжелый крейсер "Адмирал Хиппер", легкий крейсер "Кельн", эскадренные миноносцы, подводные лодки, а также большое количество авиации. В Ледовитом океане разгорались жаркие бои - на прикрытие конвоев командующий выделял основные силы, имевшиеся в его распоряжении: эскадренные миноносцы, противолодочные корабли, истребители. В марте 1942 года конвой под условным обозначением РР-13 уже в 150 милях от Мурманска подвергся нападению фашистских кораблей. Флагманский корабль английского эскорта крейсер "Тринидад" был торпедирован. На помощь ему поспешили наши эскадренные миноносцы "Гремящий" и "Сокрушительный". Общими усилиями один фашистский эсминец был потоплен, два других повреждены. "Тринидад" и другие английские корабли были вынуждены оставить конвой. Охрана его целиком легла на советские эсминцы. Им пришлось отражать атаки вражеских подлодок и авиации. "Гремящий" потопил одну из лодок и сбил вражеский бомбардировщик. В итоге конвой без потерь прибыл в Мурманск. Но такой успех достигался далеко не всегда. У адмирала сердце обливалось кровью, когда транспорты с ценнейшими грузами, прошедшие много тысяч миль, гибли, так и не достигнув цели. Самая страшная трагедия постигла конвой PQ-17. 34 транспорта и корабли эскорта - в составе двух линкоров, шести крейсеров, авианосца и девяти эсминцев - представляли огромную силу. Но вот 5 июля англичанам стало известно, что в море вышла немецкая эскадра в составе линкоров "Тирпиц" и "Адмирал Шеер" с группой миноносцев. И тотчас Британское адмиралтейство отозвало все свои корабли прикрытия, а транспортным судам предоставило "право самостоятельного плавания" в советские порты одиночным порядком, без охранения, курсами по своему усмотрению. Когда адмиралу Головко доложили об этом, он не поверил ушам. Ведь английские военно-морские силы, сосредоточенные вокруг конвоя, по меньшей мере впятеро превышали силы фашистской эскадры! Но английские корабли бросили транспорты на произвол судьбы. И это - за границами операционной зоны советского флота, так что и он ничем не мог помочь беззащитным судам. Головко в отчаянии смотрел на карту. Что делать? С часу на час фашистская эскадра нападет на транспорты. Адмирал использует единственную имевшуюся в его распоряжении возможность. Он отдает приказ подводным лодкам, находящимся на позициях: следовать наперерез фашистской эскадре и атаковать ее. Но из всех лодок это могла сделать лишь К-21 кавторанга Лунина, находившаяся ближе всего к противнику. Задача казалась невыполнимой. При незаходящем солнце полярного дня и в полный штиль лодку легко могли обнаружить вражеские самолеты-разведчики, которые вели фашистскую эскадру к месту обнаруженного ими конвоя. Командир советского подводного корабля не колебался ни секунды. Лодка двинулась навстречу врагу. Она проникла в центр фашистской эскадры. Прицелиться носовыми аппаратами не удалось: в самый последний момент корабли изменили курс. Тогда подводники выстрелили четырьмя торпедами из кормовых аппаратов по самому крупному кораблю. Раздалось два взрыва. Потом раскатистый гул, продолжавшийся двадцать секунд, и еще два взрыва. Дерзость удалась! Ошеломленный противник даже не смог обнаружить лодку, и она благополучно ушла от опасности. Две ее торпеды попали в "Тирпиц", одна - в миноносец, который затонул, а длительный гул, услышанный подводниками, вызвали глубинные бомбы, взорвавшиеся на его борту. Фашисты не захотели дальше испытывать судьбу. Сомкнувшись вокруг поврежденного, сбавившего ход "Тирпица", вражеская эскадра повернула к берегу. Но участь рассыпавшихся по океану беззащитных транспортов оставалась безрадостной. За одинокими судами союзников яростно охотились фашистские подводные лодки и самолеты. Советские эсминцы, высланные Головко, в течение трех недель бороздили океан до самой кромки паковых льдов, собирая транспорты. Из 34 судов удалось спасти лишь 11. Погибли 122 тысячи тонн грузов и сотни людей... К счастью, ни один конвой больше не нес таких потерь. Британское адмиралтейство стало более тесно взаимодействовать с советским флотом. В октябре 1943 года командующего флотом вызвали в Ставку Верховного Главнокомандования. В кабинете Сталина были почти все члены Политбюро, а также руководители Наркомата морского флота и Главсевморпути. Ставка заслушала доклад Головко об обстановке на театре, о действиях флота. Потом речь зашла о защите внутренних коммуникаций. Командующему пришлось выслушать немало справедливых упреков. Сосредоточив все внимание на обороне Заполярья, борьбе с фашистскими конвоями и обеспечении внешних морских перевозок, моряки ослабили действия по прикрытию Северного морского пути. В результате в Карское море проникли мощные фашистские надводные рейдеры и подводные лодки. Несмотря на героизм экипажей находившихся в этом районе небольших кораблей, враг нанес здесь существенные потери транспортному флоту. Ставка ВГК потребовала от Головко в самые кратчайшие сроки выправить положение. Ее решением Северному флоту были выделены новые корабли, крупные силы авиации. На прощание командующему было сказано Верховным: - Не забывайте, адмирал: Северному флоту предстоит трудная и важная задача. Государственная задача... Буквально через несколько дней флот получил сотню самолетов. А еще через некоторое время на аэродромы Заполярья приземлилась целая дивизия авиации дальнего действия. Поступили пять тральщиков и пять больших охотников. Теперь стало легче. Повысили активность и английские корабли, действовавшие в своей операционной зоне. Конвои стали приходить с минимальными потерями. А командующий все думал над тем, как сделать удары по врагу еще сокрушительнее. Настойчиво и терпеливо он добивался тесного взаимодействия различных сил флота. Весной 1944 года флот получил десятки новых торпедных катеров и Головко объединил их в бригаду. Во главе ее стал прибывший с Тихого океана опытный катерник каперанг Кузьмин. До войны считалось, что торпедные катера не могут вести боевых действий на Севере - слишком суровые условия для этих малых кораблей. Поэтому и были их здесь единицы. Но осенью 1944 года стремительные катера под командованием Светлова и Шабалина внезапно атаковали вражеский конвой, потопили миноносец и транспорт. Затем тот же Шабалин в паре с командиром другого катера Хапилиным отправили ко дну еще один вражеский транспорт. Успехи катерников множились, они доказали, что и в условиях Севера торпедные катера - могучая сила. Теперь, когда кораблей прибавилось, командующий потребовал использовать эту силу с максимальным эффектом. Вместе с Кузьминым они объехали все прибрежные бухты, выбирая место для базирования новой бригады. Остановились на Пумманках - небольшой бухточке в Варангер-фиорде. - Здесь вы будете костью в горле противника, - сказал командующий. Он же предложил расположить командный пункт бригады на вершине прибрежной горы: - Отсюда просматривается весь залив. Отсюда и будете управлять катерами. Это надежнее и удобнее, чем управление с одного из кораблей. И связь будет надежнее, и легче организовать взаимодействие с другими кораблями и авиацией. О взаимодействии катеров и авиации Головко особо заботился. Перед авиаторами флота он поставил вопрос: нельзя ли организовать оперативный пункт штаба авиации в непосредственной близости от КП катерников на Рыбачьем? На что командующий ВВС пытался возразить: дескать, нынче, слава богу, XX век, существует радио, телефон; если катерникам понадобится помощь летчиков, так снестись со штабом ВВС им не составит большого труда. - Бог-то бог, но, как говорят в народе, и сам не будь плох, - улыбнулся адмирал. - Снестись с вами по радио или телефону катерники, конечно, смогут. Но ведь вы-то наверняка начнете еще думать: "Подбрасывать требуемые самолеты или нет?" А тут каждая минута дорога. По настоянию адмирала во главе оперативного пункта авиации были поставлены наиболее инициативные офицеры штаба ВВС флота. И за короткий срок в Варангер-фиорде были одержаны крупные победы. Массированные удары авиации, катеров и береговой артиллерии привели к полному разгрому нескольких больших конвоев противника. Руководство крупными операциями командующий флотом обычно осуществлял сам. Так было 15 июля 1944 года. Адмирал склонился над большой картой Варангер-фиорда, принимал донесения и с помощью циркуля и масштабной линейки производил расчеты. Тонкой чертой на карте обозначился путь вражеского конвоя. Вот здесь фашистские корабли выйдут из узкого пролива. Тут их и надо атаковать. Адмирал красным карандашом начертил жирный крест и обвел его кружком. Катерники, летчики бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей уже получили подробные инструкции. Теперь им сообщается место и время удара. Внешне командующий флотом был спокоен. Ровно звучал его голос, когда он отдавал последние распоряжения офицерам-операторам. Только лицо побледнело, и в прищуренных глазах светилась необычная сухость. Он отошел от карты и, устало ссутулившись, опустился в кресло. Адмирал сделал все, что ему положено. Теперь очередь за исполнителями. В ход боя он не вмешивался, чтобы не мешать им. Не первый год работает он с такими боевыми помощниками, как капитан третьего ранга Саблин, и полностью доверяет им исполнение своих решений. Из динамиков доносились возбужденные голоса летчиков и катерников. То и дело они перекрывались шумом - радиопомехи сливались с отзвуком взрывов пушечных и пулеметных очередей. Через сорок минут, как после грозы, наступила тишина. Было слышно лишь, как командир дивизиона собирает рассыпавшиеся по заливу торпедные катера. Летчик самолета, специально выделенного для наблюдения за боем, доложил, что потоплено девять вражеских судов, а два подбитых транспорта выбросились на берег.В результате ударов советских кораблей и авиации порты Петсамо и Киркенес были накрепко блокированы. Это до крайности усложнило снабжение фашистских войск... Штаб флота разрабатывал операцию "Вест". Она должна была явиться составной частью стратегического удара, намеченного Ставкой. Северному флоту предстояло во взаимодействии с войсками Карельского фронта решительным наступлением разгромить лапландскую группировку противника и освободить Печенгу и Киркенес. Операция готовилась тщательно и всесторонне. На полуостровах Рыбачьем и Среднем скрытно сосредоточивались части морской пехоты. В бухтах стояли наготове корабли, чтобы принять на борт десантников. На позиции противника нацеливались более 200 стволов артиллерии. Готовы были обрушить огонь на врага эсминцы. Чтобы прикрыть войска и корабли от налетов авиации, на аэродроме дежурил полк истребителей. Походный штаб командующего флотом на двух больших "охотниках" прибыл из Полярного в Озерко на полуострове Среднем, где был создан выносной пункт управления. Здесь уже находились передовые командные пункты командующего группой сухопутных и десантных войск генерал-майора Дубовцева и командира высадки контр-адмирала Михайлова. Поблизости расположились командные пункты командующего ВВС флота генерал-майора авиации Преображенского и командира бригады торпедных катеров капитана 1-го ранга Кузьмина. Наступление войск Карельского фронта под командованием Маршала Советского Союза Мерецкова началось утром 7 октября 1944 года. Прорвав оборону противника, они за два дня достигли реки Титовки и форсировали ее. Гитлеровцы не раз хвастливо заявляли, что "гранитный северный вал", как они называли три полосы своих укреплений в районе Печенги, неприступен. Незадолго до начала наступления был перехвачен приказ командира 2-й немецкой горнострелковой дивизии генерал-лейтенанта Дигена, в котором говорилось: "Русским мы предоставим возможность нахлынуть на наши сильно укрепленные позиции, а затем уничтожим их мощным контрударом... Мы именно здесь должны показать русским, что еще существует немецкая армия и держит фронт, который для них непреодолим". Но в первые же дни советского наступления фашистская оборона затрещала по всем швам. Гитлеровцы, отстаивая каждый рубеж, вынуждены были откатываться на запад. И тогда, в ночь на 9 октября им был нанесен удар с моря. Чтобы обеспечить успех десанта, командующий Северным флотом предпринял высадку небольших отрядов, которые своими демонстративными действиями должны были отвлечь внимание противника. Высаживались они на побережье Мотовского залива восточнее полуострова Среднего. - Создавайте больше шума! - требовал Головко от командиров десантов и кораблей, которые направлялись в этот район. И моряки постарались. Шума и дыма они подняли столько, что немецкие радисты заполнили эфир паническими воплями. Только и слышалось: "Мотовский залив!.. Мотовский залив!" Десантники строчили из автоматов, жгли дымовые шашки. Катера выпускали по берегу торпеды, и грохот взрывов сотрясал скалы. Эскадренные миноносцы били по переправам гитлеровцев на реке Титовке. Фашисты решили, что высаживается целая дивизия, и спешно перебрасывали сюда войска. А тем временем значительно западнее десятки быстроходных кораблей под покровом ночи мчались к южному берегу губы Малая Волоковая. На них находилось в общей сложности около 3 тысяч бойцов морской пехоты. Внезапность удара позволила высадить десант с ничтожными потерями. Той же ночью, после мощной артиллерийской подготовки двинулись на штурм хребта Муста-Тунтури части Северного оборонительного района. Морские пехотинцы шли сквозь пургу. Колючий снег слепил глаза, ноги скользили по обледенелым скалам. Гитлеровцы яростно отстреливались, цепляясь за каждый камень. Но ничто не могло остановить натиск советских бойцов. К полудню морские пехотинцы форсировали хребет и соединились с десантом, наступавшим на фланге, а затем и с частями Четырнадцатой армии. Вскоре наши войска вышли на побережье Печенгского залива. Широкая водная преграда приостановила дальнейшее продвижение. Вечером 10 октября Головко был на КП командира бригады торпедных катеров. - Готовьте катера для прорыва в Лиинахамари. Вместе с морскими охотниками Зюзина захватите пятьсот десантников. Высаживать прямо на пирсы порта. Учтите: кадры для будущей нашей Печенгской базы уже подобраны. - А как батареи на мысе Крестовом, товарищ командующий? Они же закрывают туда вход, словно пробка в бутылку... - Туда уже пробиваются разведчики Барченко и Леонова. Я надеюсь на них. Где карта, Саблин? И вновь раздумья над картой. Порт Лиинахамари расположен в устье Печенгского залива. Вход здесь узкий, извилистый. В скалах берега гитлеровцы укрыли батареи. А самые опасные из них - на мысе Крестовом, преграждающем вход в залив. Решили, что первыми в залив направятся два катера под командованием капитан-лейтенанта Шабалина. Они высадят головную группу десанта и вместе с тем разведают путь для остальных катеров, в случае необходимости пробьют проходы в заграждениях - бонах и сетях. За ними пойдут пять катеров кавторанга Коршуновича. И, наконец, последними с основными силами десанта в порт прорвутся пять малых "охотников" каптри Зюзина. Их будет прикрывать дымовыми завесами еще один торпедный катер. На ночлег командующий флотом расположился в землянке Кузьмина. Часу в четвертом утра их разбудил связист. Он принес срочную телеграмму. Подсветив фонариком, Головко прочитал ее и протянул Кузьмину. - Вот и благословение получено. Нарком интересуется, какова будет роль флота в освобождении Печенги, и считает весьма желательным участие флота в занятии будущей военно-морской базы и крупнейшего пункта на Севере. - Как? - удивился Кузьмин. - Значит, вы послали разведчиков на мыс Крестовый и приказали готовить десант, еще не имея никаких указаний Центра? - Обязанность подчиненного - предугадывать мысли начальства, - рассмеялся адмирал. - Мы так и поступаем. Ведь и без подсказки со стороны было очевидно, что высаживать десант там необходимо. Лиинахамари - ключ к Печенге. А ключ к Лиинахамари - батарея на мысе Крестовом. Так зачем же было время терять? Теперь мы доложим Москве, что не только горим желанием выполнить приказ, но кое-что уже делаем... Немецкий гарнизон Лиинахамари ждет удара откуда угодно, но только не с моря. А мы нагрянем именно с моря... 12 октября разведчики доложили, что они пробились на мыс Крестовый и атакуют расположенные там батареи. Приказав Кузьмину собрать командиров кораблей и подразделений десанта, адмирал объяснил офицерам задачу и проводил их до причала. Через два часа катера Шабалина на полном ходу влетели в теснину фиорда, мгновенно превратившегося в огненный коридор. Оба берега гремели выстрелами. Не сбавляя скорости, Шабалин прижался как можно ближе к западному берегу - он обнаружил мертвое, непростреливаемое пространство. Вот и порт. Десантники на ходу спрыгивают на берег, занимают оборону, захватывают причалы. А катерники спешат навстречу другим кораблям. Стрельба в порту не стихает. Но все новые десантники кидаются в атаку. Двое суток шли бои за Лиинахамари. 14 октября сюда вновь прорвались катера. На этот раз они пришли, чтобы переправить наши войска с восточного на западный берег Печенгского залива. Кругом еще полыхали пожары, а командующий с возвышенности уже оглядывал окрестность. - Ну, здравствуй, Печенга, русская земля! Адмирал стоял без фуражки. Ветер развевал рано поседевшие волосы. Под холмом шли пехотинцы и моряки. Они спешили дальше на запад, к Киркенесу. Там уже была Норвегия. Советские воины шли освобождать ее многострадальный народ от фашистского ига. Через неделю и там стихнут выстрелы. А севернее, в штормовых просторах Ледовитого океана, бои будут продолжаться до самых последних дней войны. Но теперь уже никто не сомневался, даже наши недруги, что исход борьбы предрешен и полный разгром врага неминуем. Глава 26. КРАСНЫЕ АДМИРАЛЫ Народным комиссаром ВМФ СССР с 9 апреля 1939 года был назначен 34-летний Николай Герасимович Кузнецов - он стал самым молодым Наркомом в Союзе и первым моряком на этой должности. Его биография - советского адмирала - во многом схожа с биографией великого русского адмирала С.О. Макарова. Морскую службу Николай Кузнецов начал 15-летним юнцом, в 1919 году, на Северо-Двинской флотилии. После окончания Гражданской войны служил он на Балтике, учился на штурманских курсах, после чего стал вахтенным начальником на крейсере "Червона Украина" Морских сил Черного моря. В 1932 г. Кузнецов заканчивает Военно-морскую академию и получает назначение на крейсер "Красный Кавказ", старшим помощником командира. А уже через год ему доверили командование родной для него "Червоной Украиной". В 1936-37 г.г. Н.Г. Кузнецов откомандрован в Испанию, на должность военно-морского атташе, с одновременным исполнением обязанностей главного советника командующего флотом республики, ведущей тяжелую борьбу с фашизмом. Возвращение на Родину овеянного славой флотоводца подняло его на уровень замкомандующего Тихоокеанским флотом, а менее чем через год он стал командующим. Стремительный взлет Кузнецова продолжался: в 1938 году его назначают замнаркома ВМФ, а затем и Наркомом, т.е. военно-морским министром. Чрезвычайно одаренный человек, истинный моряк и флотоводец, Николай Герасимович вскоре стал любимцем вождя и пользовался огромной популярностью на всех флотах Советского Союза. Но в окружении Сталина он не стал "своим человеком" - легенды о его мужестве в Испании вызывали ревность у "старой гвардии" - полководцев Гражданской войны. Будучи человеком откровенным, Кузнецов не скрывал, что ни в грош не ставит Наркома обороны Ворошилова. Правда, и сам Сталин был невысокого мнения о своем давнем соратнике, но считал, что "народу нужны герои", и соответствующий образ Клима Ворошилова - Первого Маршала - создавался по велению вождя. А в узком кругу Сталин не раз повторял: "Это мы знаем, что он дурак, но страна-то не знает". Кузнецов внёс большой вклад в укрепление обезглавленного чистками флота перед войной. Он провёл ряд крупных учений, лично посетил множество кораблей, решая организационные и кадровые вопросы. Стал инициатором открытия новых морских училищ и морских спецшкол, впоследствии - нахимовских училищ. Его приказом в 1939 году был возвращён обратно в Ленинград Морской инженерный факультет, и под именем ВИТУ восстановлена Николаевская инженерная научно-педагогическая школа. При его активном участии были приняты дисциплинарный и корабельный уставы ВМФ. 24 июля 1939 г. по его инициативе учреждён День Военно-Морского Флота. При введении в июне 1940 года генеральских и адмиральских званий ему было присвоено звание "адмирал". Опыт войны с Финляндией подтвердил правильность принимаемых Наркомом мер по повышению боевой готовности ВМФ. Получая не только благодарности, но порой и выговоры, и нарываясь на недовольство Сталина, Н.Г. Кузнецов все отпущенное ему время продолжал готовить флот к войне. В 1940-1941 гг. была разработана и введена в действие система оперативных готовностей флотов и флотилий, что оправдалось в начале Великой Отечественной войны. Начался 1941 год, и первый приказ, вышедший из Наркомата ВМФ, требовал открывать огонь зенитных батарей при появлении иностранных самолетов над своими базами. На Севере и Балтике их уже облетали немецкие самолеты-разведчики. В марте немецких разведчиков обстреляли над Лиепаей, Либавой и Полярным. За эту вот бдительность при охране госграницы Нарком ВМФ получил... выговор. Доставались ему и куда более серьезные взыскания, как всегда - за неординарность натуры и независимость суждений. Но - уже после победоносного окончания войны, ибо в то трудное время вождь никому не позволил обидеть своего протеже. Ведь руководимый Кузнецовым Военно-морской флот покрыл себя неувядаемой славой! И не только на море, но и при героической обороне Ленинграда, Одессы, Севастополя, Керчи, Новороссийска. В 1944 году Николаю Герасимовичу было присвоено высшее военно-морское звание - адмирал флота, в то время приравненное к званию Маршал Советского Союза, а в конце войны он получил Золотую звезду Героя Советского Союза. На своем высоком посту Н.Г. Кузнецов проявил не только воинское мастерство, но и дипломатическое искусство. Ему нередко приходилось встречаться и вести переговоры с англо-американскими союзниками, поставлявшими советскому флоту различного рода вооружение, имущество и даже корабли. Но именно эти успешные деловые контакты стали после войны причиной его первого служебного фиаско. Состряпанное давними недругами "дело о передаче секретной информации" привело к снижению Кузнецова в 1947 году в должности - он стал начальником управления военно-морских учебных заведений. А годом позже снижен в звании сразу на две(!) ступени, и уже в звании контр-адмирала назначен на Дальний Восток - заместителем Главкома войск по ВМС. Конечно, передача им в подарок союзникам новой корабельной пушки-спарки была лишь поводом (вполне достаточно было бы строгого выговора!), но бдительные "друзья" Николая Герасимовича из НКВД сумели так преподнести эту историю Сталину, что вождь не пожалел даже первого из своих любимцев, на протяжении труднейших восьми лет успешно руководившего Военно-морскими силами страны. Однако вскоре началось новое восхождение опального адмирала: в 1950 году он был назначен командующим Тихоокеанским флотом, с присвоением звания вице-адмирала. А еще через год Кузнецов возвращается в Москву, на прежнюю должность. Но, поскольку Наркоматы тогда упразднялись, он стал Военно-морским Министром. Правда, высшее звание ему было возвращено лишь при Хрущеве, в 1955 году, когда Военное и Военно-морское министерства были объединены, и Кузнецов занял должность Главнокомандующего ВМФ - первого заместителя Министра обороны СССР. Но уже через год Николаю Герасимовичу вновь пришлось менять погоны: трагическая гибель на севастопольском рейде линкора "Новороссийск" была Хрущевым поставлена ему в вину. (Уместно вспомнить гибель там же - сорока годами ранее - линкора "Императрица Мария", за что командующему флотом Колчаку не был императором объявлен даже выговор!) Главком ВМФ Кузнецов был снижен в звании до вице-адмирала, хотя никакой его вины в том не было. Но вновь подсуетились его недоброжелатели, и в том же 1956 году он был отправлен в отставку, едва перешагнув 50-летний рубеж. Лишь много лет спустя западная пресса опубликовала сообщения, что бывший итальянский линкор "Джулио Чезаре", переданный Советскому Союзу в 1948 году в качестве военного трофея, был взорван в отместку боевыми пловцами из итальянского "спецназа". А "прохлопали" этот террористический акт не столько моряки-черноморцы, сколько те, чей служебный долг - стеречь государственную безопасность. Жерновами то, что сделала власть с талантливейшим Красным Адмиралом, вряд ли можно назвать. Но через "мясорубку" его пропустили неоднократно! Умер Николай Герасимович в 1974 году, не то чтобы в забвении, - он выпустил в свет несколько прекрасных книг воспоминаний о службе морской - но все же обделенным вполне заслуженной славой. Справедливость была восстановлена лишь в 1988 году, когда ему в третий (!) раз - теперь уже посмертно - было присвоено высшее звание Адмирал Флота Советского Союза. А в составе российского флота ныне бороздит моря и океаны ракетный крейсер "Адмирал Кузнецов". Одним из ближайших помощников адмирала Кузнецова в период войны и до первой его опалы был адмирал Исаков Иван Степанович. Уникальна биография этого выдающегося флотоводца. Родился он в 1894 году в селении Аджикенд Карской области (ныне - турецкая территория) в семье дорожного техника Степана Исаакяна. Отец русифицировал свою фамилию, а мать получила ее вследстие брака (была она Ида Лауэр из Дерпта). В 1913 году Иван Исаков, окончив гимназию в Тифлисе, поступил в Петербургский технологический институт. Но после начала Первой мировой войны он переходит в Отдельные Гардемаринские классы, которые оканчивает в марте 1917 года и в звании мичмана получает назначение на эскадренный миноносец "Изяслав" на должность ревизора (офицер, занимающийся всеми видами снабжения корабля). В 1918 году Исаков поступил в Красный флот и участвовал в Гражданской войне и знаменитом Ледовом переходе, будучи помощником командира "Изяслава". В 1919 году окончил курсы командиров траления и заграждения, после чего назначен старпомом на сторожевой корабль "Кобчик", участвовавший в отражении атак англичан на Кронштадт. Весной 1920 г. назначен флагманским специалистом по тралению и заграждению и одновременно - командиром эсминца "Деятельный" Каспийской флотилии, участвовал в боях. Летом того же года возвращен на Балтику, где, командуя тральщиком "Якорь", осуществлял траление в Финском заливе. С ноября 1922 г. был на штабной работе, а спустя год получил назначение командиром эсминца на Черном море. С 1926 г. Исаков становится ведущим специалистом в штабе Черноморского флота, и с должности замначштаба флота направлен на учебу в Ленинград. После окончания в 1928 г. Курсов усовершенствования начсостава при Военно-морской академии служил в Главном морском штабе, а в 1933 году возглавлял Экспедицию по переводу кораблей с Балтики на Северный флот, позднее преподавал в академии. В январе 1937 года И.С. Исаков становится начальником штаба Балтийского флота, а с августа - командующим флотом. С января 1938 года он уже заместитель, а с апреля 1939 - первый заместитель Наркома ВМФ (одновременно в 38-39 г.г. он - начальник Военно-морской академии). С начала 1941 по 1943 год Исаков еще и начальник Главного морского штаба. Находясь в то время в Ленинграде, он координировал боевые действия Балтийского флота, Ладожской и Чудской флотилий с сухопутными войсками при обороне города. В октябре 1941г., вместе с командованием Черноморского флота и Закавказского фронта подготавливал десантную операцию на Керченский полуостров. С апреля 1942 г. Исаков - заместитель главнокомандующего Северо-Кавказского направления, затем - фронта. Координировал действия Черноморского флота и сухопутных войск, руководил снабжением Севастополя. Принимал участие в руководстве действиями сил Черноморского флота и Каспийской флотилии в битве за Кавказ. 4 октября 1942 года был тяжело ранен при бомбежке на Гойтхском перевале, близ Туапсе. С октября 1942 года по 1945 год - на излечении после ампутации ноги. Однако остался на службе и 31 мая 1944 года И.С. Исакову присвоено воинское звание "адмирал флота". Когда в первый послевоенный год возникли проблемы с реорганизацией ВМФ, потребовался вновь и адмирал Исаков. Сталин лично позвонил ему и сказал, что есть мнение назначить его начальником Главного штаба ВМФ. На что Исаков ответил: - Товарищ Сталин, должен Вас доложить, что у меня есть серьезный недостаток: ампутирована одна нога. - Это единственный недостаток, о котором вы считаете необходимым доложить? - Да, товарищ Сталин, - подтвердил адмирал. - Так у нас прежде был начальник штаба без головы. И ничего, работал. А у вас только ноги нет - это не страшно, - заключил Сталин. И адмирал Исаков вновь активно включился в деятельность военно-морского флота. Правда, с приходом вместо опального Кузнецова на должность Главкома ВМФ адмирала Юмашева переместили и адмирала Исакова. Он стал заместителем Главкома, а начальником штаба назначили адмирала Головко. Весной 1950 года И.С. Исаков был отправлен в отставку и почти шесть лет работал заместителем министра морского флота СССР. Но в начале 1956 года адмирал Кузнецов вернул его на военную службу и еще два года Иван Степанович занимал ответственные должности в центральном аппарате Министерства обороны СССР, а затем был переведен в Группу генеральных инспекторов. В 1955 году ему за заслуги присвоили звание Адмирал Флота Советского Союза, а к 20-летию Победы он стал Героем Советского Союза. Скончался И.С. Исаков в Москве в 1967 году. Его имя присвоено большому противолодочному кораблю. *** Северным флотом с июля 1940 года командовал молодой, энергичный адмирал Арсений Головко, который до этого был командующим Амурской флотилией. Вызвал его оттуда в Москву Наркомвоенмор Кузнецов и вместе отправились они на прием в Кремль. Их там ждали. Головко впервые так близко увидел Сталина и членов Политбюро. Он смутился под пытливыми, изучающими взглядами, став выглядеть еще моложе. Внимательнее всех всматривался в этого невысокого, коренастого моряка с юношеским румянцем на загорелом лице Нарком обороны К.Е. Ворошилов. Он же и заговорил первым, стал расспрашивать об Амуре: как дела на флотилии, в порядке ли корабли, как живут и учатся командиры и краснофлотцы. Когда Головко ответил, в разговор вступил Сталин: - Послушаем товарища Кузнецова. Нарком флота рассказал о Головко. Хотя ему всего 34 года, моряк он опытный - на флоте прослужил 13 лет. Служил матросом, младшим командиром, штурманом, минером, помощником командира миноносца, командиром дивизиона торпедных катеров, начальником штаба бригады, командиром дивизиона миноносцев, начальником штаба флота, командовал флотилией. Побывал за это время на Балтике и Черном море, Каспии и Тихом океане, на Севере и на Амуре. За плечами училище и академия. Имеет и кое-какой боевой опыт: добровольцем сражался в Испании, был там советником командира республиканской военно-морской базы. Думающий, инициативный и волевой командир. Только после этого речь пошла о Севере. - Предложено назначить вас командующим Северным флотом, - сказал Сталин. - Театр важный, очень сложный, открытый, по-настоящему океанский театр, не в пример Балтике или Черному морю. И не надо забывать, что во время различных войн в западных и южных европейских водах связь между западными государствами и Россией была более обеспеченной по северному направлению, нежели через балтийские порты... Сталин подошел поближе, спросил, глядя прямо в глаза: - Так что же, значит, товарищ Головко берется за это дело? - Буду стараться, - отозвался Головко. - Но не знаю, как у меня выйдет... - Должно выйти. Вы отвечаете перед страной, перед партией, - заключил вождь. И вот Головко снова в Полярном, с которым расстался два года назад. На стене кабинета - большая карта Северного Ледовитого океана и его побережья. Когда выдается свободная минута, адмирал подходит к ней, вглядываясь в извилины береговой черты, или сидит за столом и изучает лоции северных морей. Однако таких минут выдавалось не так уж много - в кабинете командующего Северным флотом видели редко. Его флаг вился на мачте то одного, то другого корабля. В любую погоду корабль выходил в море. На крыле мостика часами стоял коренастый человек в широком матросском бушлате, и только фуражка с золотым шитьем на козырьке выдавала адмирала... Сын казака-ветфельдшера и крестьянки, Арсений Головко родился 23 июня 1906 года в станице Прохладная на Северном Кавказе и вырос в семье, где было 7 детей. 2 года занимался он на рабфаке в Ростове-на-Дону, подрабатывал в порту, затем поехал в Москву, учился в Сельхозакадемии им. Тимирязева. В 1925 году Арсения Головко по комсомольскому набору направили на флот - матросом на Балтику. Вскоре способного молодого моряка послали учиться, и в 1928 году Арсений окончил Военно-морское училище им. Фрунзе. Затем служил на кораблях, быстро продвигаясь по служебной лестнице. Вначале - вахтенный командир на эсминце "Фрунзе" (Черноморский флот), через год - штурман группы канонерских лодок на Каспии. В мае 1931 года, после окончания курсов усовершенствования командного состава - дивизионный минер эскадренных миноносцев (Балтийский флот), еще через 10 месяцев - преподаватель курсов командного состава ВМС. На берегу Головко оставался недолго. Весной 32- го он назначен флагманским минером бригады траления и заграждения тогда еще молодого Тихоокеанского флота. С января 1933 по август 1936 года Головко служил начальником штаба отряда торпедных катеров особого назначения, начальником штаба и командиром бригады торпедных катеров. Вместе со своим товарищем по училищу А.Кузьминым он проводил эксперименты по эффективному использованию торпедных катеров, был сторонником ночных атак и однажды на учениях флота незаметно проскочил в бухту Золотой Рог. В 1936 году будущего флотоводца направили учиться в Военно-морскую академию, но вскоре курс занятий пришлось неожиданно прервать. Шла война в Испании, советские специалисты помогали испанским республиканцам защищать страну от фашизма. С группой добровольцев в 1937 году А.Г. Головко направили в Испанию. Там он под именем Дон Симон Гарсия Галвис состоял советником начальника главной базы республиканского флота Картахены, участвовал в разработке планов операций, выходил в море встречать транспорты из СССР. Здесь будущий адмирал получил представление о действиях авиации, конвоях, что ему позднее пригодилось как командующему флотом. В 1938 году вернувшегося с испанским опытом и окончившего академию моряка назначили командиром дивизиона миноносцев, потом он побыл недолго начальником штаба Северного флота. С 22 июля 1938 А.Г. Головко командовал Каспийской, а с июля 1939 - Амурской флотилией. Откуда и был назначен командующим Северным флотом. ...В очень трудные первые дни и недели войны на командование флота навалились проблемы, казавшиеся просто неразрешимыми. Налеты фашистской авиации вывели из строя Кировскую железную дорогу, прервав единственную магистраль, связывавшую Мурманск со страной. Флот остался без топлива. Пометка в дневнике командующего: "Нефти в обрез - только то, что есть на кораблях, - одна зарядка". А в Кольском заливе скопилось полторы сотни судов торгового флота, транспорты, рыболовные траулеры, мотоботы. Им грозило уничтожение - превосходство в воздухе оставалось за фашистской авиацией. Советские летчики проявляли чудеса героизма. И все же суда в Кольском заливе под постоянной угрозой. Надо их выводить в Белое море. Но как это сделать? Ни авиации, ни боевых кораблей для их прикрытия на переходе флот выделить не мог. Адмирал Головко нашел выход. По отрывочным дневниковым записям можно проследить ход его рассуждений. Гитлеровцы привержены шаблону. Налеты их авиации повторяются, как правило, в одни и те же часы. В силу своей педантичности они не признают иных способов действий. "Прибегнуть же к тому, что не укладывается в их мышлении, значит почти наверняка преуспеть, - замечает адмирал. - Короче говоря, не попытаться ли обойтись без конвоирования на переходе? Ведь фашистам и в голову не придет, что мы осмелимся пренебречь догмами и канонами в таком деле. Рискованно, конечно, отправить без прикрытия, без специального охранения все это множество судов, но иного выход нет. Если оставить их здесь, они могут быть потеряны; если же вывести отсюда и рискнуть на самостоятельный переход, какое-то количество судов будет определенно спасено". И командующий решается пустить суда поодиночке, с разными интервалами, а тем временем отвлечь внимание противника налетами нашей авиации на его аэродромы, на Киркенес, Петсамо. Перед истребителями ставится задача перехватывать фашистских воздушных разведчиков, не дать им обнаружить суда на переходе. Один за другим покидают Мурманский порт все суда - от океанских транспортов до зверобойных мотоботов. Они идут в одиночку, совершенно беззащитные. С тяжелым сердцем смотрит на них адмирал, когда они показываются на траверзе Полярного. О судьбе их не будет известно, пока не доберутся до Архангельска: чтобы противник не запеленговал суда, пользоваться радиосвязью им разрешено только в чрезвычайных случаях. К концу вторых суток береговой пост Кильдина сообщил: последнее из судов обогнуло остров и легло курсом на восток. Гибель судов союзных конвоев подчас происходила потому, что британское командование, вместо того, чтобы до конца отстаивать транспорты, приказывало топить их при малейшем повреждении. Адмирал Головко не раз поднимал протест против инструкции Британского адмиралтейства своим эскортным кораблям - расстреливать и добивать все поврежденные фашистами транспортные суда. В мае 42-го в очередном союзном конвое следовал советский теплоход "Старый большевик". Поход был трудным. За трое суток экипаж судна отбил сорок семь атак фашистских самолетов. Одна из бомб попала в полубак транспорта, вызвала пожар. Экипаж боролся с огнем и продолжал отбиваться от врага. А в это время с английского флагманского корабля эскорта поступил приказ: немедленно покинуть транспорт. В ответ на мачте советского транспорта взвился флажный сигнал: "Мы не собираемся хоронить судно". Тогда конвой ушел, оставив горящий теплоход и его экипаж среди океана. Много часов моряки спасали свое судно от огня, устраняли повреждения. Когда машина снова заработала, теплоход догнал конвой и вместе с ним благополучно прибыл в Мурманск, доставив в целости весь груз. Командующий принимал все меры, чтобы защитить конвои. Группы советских самолетов, несмотря на то, что враг еще удерживал превосходство в воздухе, наносили удар за ударом по фашистским базам и аэродромам, снижая тем самым активность авиации противника. Головко посылал все имевшиеся у него под рукой истребители на прикрытие конвоев, но все же потери судов не удавалось избежать. Глава постоянной британской военно-морской миссии в Полярном контр-адмирал Фишер с горечью сообщил советскому командующему о гибели английского крейсера "Эдинбург", сопровождавшего конвой, который направлялся из Мурманска на запад. Оказалось, в бою крейсер лишился винтов и руля. Он оставался на плаву и мог на буксире возвратиться в один из наших портов. Но экипаж поспешил покинуть крейсер, и тот был добит своими же кораблями. - А груз? - воскликнул Головко. - Все пошло ко дну, - горестно вздохнул Фишер. - На русском языке это называется преступлением. Преступлением! Вы же знаете, адмирал, что вез крейсер? Да, английский адмирал это знал! На борту "Эдинбурга" находилось 10 тонн золота в слитках стоимостью в 100 миллионов рублей - плата СССР Великобритании за поставки военных материалов. Всю войну Арсений Григорьевич Головко провел на Севере, успешно командуя флотом, и лишь в 1946 году получил назначение в Москву: вначале - заместителем, а с 1947 - начальником Главного штаба ВМФ. В 1952 году адмирал Головко становится командующим Балтийским флотом, где за последующие 4 года сделал немало полезного. А в 1956 году он возвращается в столицу, на должность первого заместителя Главкома ВМФ. Руководя затем испытаниями ядерного оружия на Новой Земле, Арсений Григорьевич получил запредельную дозу радиоактивного облучения, что многие годы держалось в секрете. Лучевая болезнь свела одного из лучших красных адмиралов в могилу в возрасте 55 лет. *** На завершающем отрезке ВОВ начальником Главного морского штаба был Алафузов Владимир Антонович. Он родился в 1901 году в городе Рига, а военную службу начал в 1918 году. Во время Гражданской войны - с сентября 1918 по ноябрь 1921 года - служил на должностях сигнальщика, помощника военного комиссара порт-базы, рулевого гидрографического судна "Полюс". С ноября 1921 по май 1925 года Алафузов проходил обучение в Училище командного состава флота. С мая 1925 по январь 1926 года был помощником вахтенного начальника линкора "Марат". С января 1926 по ноябрь 1927 года обучался на Специальных курсах комсостава ВМС РККА, а после их окончания вернулся на линкор "Марат", где проходил службу на должностях штурмана и старшего штурмана до ноября 1929 года. В 1932 году он окончил Военно-морскую академию и до конца 1935 года проходил службу на должностях начальника сектора оперативного отдела и начальника отдела боевой подготовки штаба флота. В декабре 1935 года Алафузов был назначен на должность старшего помощника командира крейсера "Красный Кавказ". С апреля 1937 по апрель 1938 года, во время Гражданской войны в Испании, номинально числясь на должности старпома крейсера "Красный Кавказ", выполнял обязанности советника при командующем республиканским флотом Испании. С мая 1938 года занимал должность начальника оперативного управления Главного морского штаба ВМФ СССР с полномочиями заместителя начальника штаба. Находясь на этой должности, Алафузов являлся членом Военно-морской комиссии СССР в переговорах с прибалтийскими странами в октябре 1939 года. В период советско-финской войны являлся представителем Главного штаба на Краснознамённом Балтийском флоте, одновременно занимая должность заместителя командующего этого флота. С января 1940 года Алафузов - командир военно-морской базы в городе Палдиски, а с марта - заместитель начальника Главного морского штаба ВМФ СССР. При введении адмиральских званий был аттестован контр-адмиралом. С июня 1942 года исполнял обязанности начальника Главного морского штаба ВМФ СССР, неоднократно выезжал по поручению адмирала Кузнецова на фронт, в том числе в Севастополь и в район действий Волжской военной флотилии под Сталинградом. В феврале 1943 года был исполняющим обязанности начальника штаба Тихоокеанского флота. 27 января 1944 года В.А. Алафузову было присвоено воинское звание вице-адмирал, а в июне он был назначен на должность начальника Главного морского штаба ВМФ СССР, с присвоением звания адмирал. В апреле 1945 г. совместно с командующим Днепровской военной флотилией руководил ее действиями на реке Одер и в Берлинской наступательной операции. С конца апреля 1945 года был назначен на должность начальника Военно-Морской академии имени К.Е. Ворошилова. Но уже вскоре после окончания войны закончилась полоса везения. 12 января 1948 года Алафузов, вместе с адмиралами Кузнецовым, Галлером и Степановым, был предан Суду чести Министерства Вооружённых Сил СССР под председательством Маршала Советского Союза Говорова. Обвинение состояло в том, что в 1942-44 г.г. они - без разрешения Правительства СССР - передали США и Великобритании секретные чертежи и описания высотной парашютной торпеды, дистанционной 130- мм гранаты, нескольких корабельных артиллерийских систем, схемы управления стрельбой, а также некоторое количество секретных морских карт. Суд чести признал их виновными и постановил ходатайствавать перед Советом Министров СССР о предании виновных суду Военной коллегии Верховного суда СССР. 3 февраля 1948 года В.А. Алафузов был осуждён Военной коллегией Верховного суда СССР и приговорён к 10 годам лишения свободы, а постановлением Совета Министров СССР лишён воинского звания "адмирал". После смерти Сталина он был полностью реабилитирован и восстановлен в прежнем воинском звании. С мая 1953 года по май 1958 года - заместитель начальника Военно-Морской академии. С июня 1958 года в отставке. Был научным референтом при Главкоме ВМФ, профессором-консультантом Ученого совета академии. Скончался в Ленинграде 30 мая 1966 года. И этого смололи!.. В период первой опалы Н.Г. Кузнецова - в 1947-51г.г. - Военно-морским флотом СССР командовал адмирал Иван Степанович Юмашев. Сын железнодорожного служащего в Тбилиси, он, после окончания реального училища в 1912 года, служил на Балтийском флоте, плавал кочегаром, машинистом. В феврале 1919 года добровольно вступил в Красный флот, участник Гражданской войны - был комендором на кораблях Каспийской военной флотилии. После войны - на Балтийском флоте: в 1920-21 командир артиллерийского плутонга на линкоре "Петропавловск", затем помощник командира этого корабля, переименованного в "Марат". В 1924 году участвовал в переходе из Архангельска во Владивосток на посыльном судне "Боровский". Образование получил на специальных курсах комсостава флота и тактических курсах командиров кораблей при Военно-морской академии. С 1925 вновь на Балтийском флоте: служил на эсминцах "Ленин" и "Войков", вторым помощником командира линкора "Марат". С июля 1926 года Юмашев на Черноморском флоте: старший помощник командира крейсера "Коминтерн", с февраля 27- го командир эсминца "Дзержинский". С 1932 года командовал крейсером "Профинтерн", с 1934 - дивизионом эсминцев, в 1935-37 - бригадой крейсеров. С сентября 37- го начальник штаба, с января 1938 года командующий Черноморским флотом. С марта 1939 по январь 1947 года адмирал Юмашев командовал Тихоокеанским флотом, внеся большой вклад в развитие и укрепление флота, строительство ВМБ, аэродромов и береговой обороны на Дальнем Востоке. Активно занимался подготовкой кораблей и соединений морской пехоты для отправки на действующие фронты и флоты Великой Отечественной войны. В 1943 году ему присвоено воинское звание "адмирал". В августе-сентябре 45-го ТОФ успешно содействовал войскам 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов в разгроме Квантунской армии, освободил Южный Сахалин и Курильские острова. За умелое руководство флотом и проявленное мужество адмиралу Юмашеву Ивану Степановичу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 сентября 1945 года присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда". После опалы адмирала Н.Г. Кузнецова - с января 1947 года - Юмашев становится главнокомандующим ВМС и заместителем министра Вооруженных сил СССР. После создания отдельного Военно-морского министерства Юмашев в начале 1950 года был назначен министром. Проделал большую работу по оснащению ВМФ новыми боевыми кораблями, самолетами, оружием и средствами управления, по освоению личным составом новой техники. 20 июля 1951 вновь заменен на посту министра Кузнецовым, получившим прощение Сталина. В 1951-57 г.г. Иван Степанович был начальником Военно-морской академии, январе 1957 года уволен в отставку. Умер в Ленинграде в 1972 году. Именем адмирала Юмашева назван большой противолодочный корабль (ныне уже отправлен на слом) и улицы в городах Владивостоке, Севастополе и Харькове. Последним в этом строю хотелось бы назвать уроженца Украины адмирала Гордея Ивановича Левченко. Родился он в селе Дубровка Барановского района Житомирской области в 1897 году и как бы продолжил династию полесских мореходов, основанную Алексеем Михайловичем Щастным. Но в отличие от него - потомка дворянского рода, окончившего Морской корпус, Левченко был из крестьян и службу на флоте начал матросом. Окончив в 1914 году школу юнг, он в 17-летнем возрасте попал в пучину войны на Балтике. Служил старательно - матросом на крейсерах "Громобой" и "Адмирал Макаров", затем комендором на учебном судне "Петр Великий". В 1915 году был направлен на учебу в Кронштадт, в класс артиллерийских унтер-офицеров, после окончания которой служил на эсминце "Забияка". Участвовал в революции, штурмовал Зимний дворец. Вступив в 1918 году в Красный флот, Левченко сражался с армией Юденича, участвовал в подавлении мятежей на форту Красная Горка и в Кронштадте. В 1922 году окончил Училище командного состава РККФ и служил на эсминцах вахтенным командиром и артиллеристом, а затем - на канонерке "Красное знамя". С ноября 1923 по февраль 1925 года учился в артиллерийском классе специальных курсов комсостава ВМС РККА, после окончания которого был назначен старшим артиллеристом, а в мае следующего года - старшим помощником командира линкора "Парижская Коммуна". В апреле 1928 г. назначен командиром и комиссаром эсминца "Артем", а через год - эсминца "Войков". С октября 1929 по октябрь 1930 года учился на Курсах усовершенствования высшего начсостава при Военно-морской академии, а после их окончания назначен командиром крейсера "Аврора". С апреля 1931года Левченко - командир и комиссар Отряда учебных кораблей Морских сил Балтийского моря. В январе 1932 года он командует Каспийской военной флотилией, а через год вновь на Балтике: командир и комиссар бригады линейных кораблей. За допущенную во время учений гибель подводной лодки "Б-3" был отстранен от должности и назначен командиром отдельного дивизиона миноносцев Черноморского флота. В марте 1937 года Левченко вновь пошел вверх - стал командиром бригады миноносцев. В августе того же года возвращен в Ленинград и стал начальником штаба флота, а в феврале 38-го назначен командующим Краснознаменным Балтийским флотом. Чуть более года пробыл Г.И. Левченко в этой должности, а в апреле 39-го он был назначен заместителем Наркома ВМФ, с присвоением звания флагман 1 ранга. При переаттестации в июне 1940 года ему было присвоено звание вице-адмирал. В Великую Отечественную войну он, как представитель высшего военно-морского командования, участвовал в обороне Одессы, Николаева, Севастополя. Когда над Крымом нависла угроза захвата 11-й армией Манштейна, Ставка решила создать на полуострове отдельную 51-ю армию, поставив во главе ее генерал-лейтенанта Ф.И. Кузнецова. Но за два месяца пребывания в должности он ничего положительного для обороны полуострова не сделал, и 18 октября, когда на Ишуньском плато разгорелось кровопролитное сражение, генерал был отозван в Москву, а в командование всеми сухопутными и морскими силами Крыма вступил вице-адмирал Левченко. Трезво оценив обстановку и все трудности обороны, он пришел к выводу, что исправить ошибки предшественника и быстро собрать в кулак разбросанные по побережью и внутри Крыма войска теперь практически невозможно. Единственно, на что можно было рассчитывать адмиралу, это на дивизии Приморской армии Петрова, которые к 24 октября должны были прибыть к месту боев из эвакуируемой Одессы. Но ко времени их прибытия оборона ишуньских позиций уже была прорвана и генералу Петрову, принявшему командование войсками Северного Крыма, оставалось закрывать все новые бреши. Немецкие танки, смяв редкую оборону 72-й кавдивизии, устремились на Джанкой. К концу октября войска 51-й армии оставили Симферополь и вразброд продолжали отходить к Керчи, причем связи с ними не было. А Приморская армия получила приказ Ставки идти на оборону Севастополя. В ноябре 1941 года вице-адмирал Левченко был арестован НКВД и признал себя виновным в провале наступления (а многие ли у тех инквизиторов не призавались во всем, что им предъявлялось?!) и панике. 25 января 1942 года он был осужден к 10 годам лишения свободы, но спустя 6 дней помилован (по личному указанию Сталина!) и лишь понижен в звании до капитана 1-го ранга. 11 апреля 1942 года Левченко был назначен командиром Ленинградской военно-морской базы, а с 25 июня - командиром Кронштадтской военно-морской базы. 18 апреля 1943 года ему присвоено звание контр-адмирал, а 22 февраля 44-го возвращено звание вице-адмирал. В апреле того же года Левченко назначен заместителем Наркома ВМФ, а 25 сентября ему было присвоено звание адмирал. Но за несправедливый его арест и приговор никто и не подумал извиниться... В феврале 1946 года Балтийский флот был разделен на два, и командующим Юго-Балтийским флотом (4-й ВМФ) стал адмирал Левченко. Но спустя год он вновь становится заместителем Главкома ВМС по боевой подготовке. С марта 1950 года он - заместитель военно-морского министра СССР - главный инспектор ВМС, а в мае 1953, при очередной реорганизации, его назначают адмирал-инспектором ВМФ Главной инспекции МО СССР. С января 1956 года Гордей Иванович стал заместителем Главкома ВМФ по боевой подготовке, а через два года его отправляют в Группу генеральных инспекторов МО СССР, и в сентябре 1960 года увольняют в отставку. Скончался 26 мая 1981 года в Москве. Славное имя адмирала Левченко было присвоено большому противолодочному кораблю Северного флота. *** Несколько особняком от этой славной когорты красных адмиралов стоит Горшков Сергей Георгиевич, на протяжении трех десятилетий возглавлявший Военно-морской флот СССР. Именно с него началась и в дальнейшем им самим взращивалась новая плеяда советских адмиралов. Тех, кто начинал службу не подневольным матросом, а курсантом военно-морского училища, выбравшим свой путь единоначальника. По сути, это явилось возрождением на флоте военной касты, непримиримую борьбу с которой объявили в 1917 году Ленин и его сторонники. Время показало, что "кухарки" не могут управлять государством, а матросы или студенты не в состоянии водить эскадры и флоты. С.Г. Горшков родился в 1910 году на Украине, в городе Каменец-Подольский, в семье учителей, то есть по рождению принадлежал к интеллектуальной элите Российской империи. В 1926 году он, после окончания школы в Коломне, отправляется в Ленинград, где поступает на физико-математический факультет университета. Но год спустя юный математик резко меняет направление собственной карьеры и становится курсантом Военно-морского училища им. Фрунзе. В 1931 году Горшков оканчивает училище и отправляется служить на Черноморский флот - штурманом на эскадренном миноносце "Фрунзе". Год спустя его переводят на Тихоокеанский Флот, где он продолжает службу штурманом на минном заградителе "Томск". Позднее Горшков становится флагманским штурманом бригады, командует сторожевым кораблем, эсминцем. В 1937 году он заканчивает специальные курсы командного состава ВМФ и в звании капитана 3-го ранга командует 7-й морской бригадой во время боев у озера Хасан. В 1939 году ему присваивают звание капитана 2-го ранга и переводят обратно на Черноморский флот, где Горшков становится командиром бригады эскадренных миноносцев, а уже в 1940 году командует бригадой крейсеров. В этой должности капитан 1 ранга Горшков и встретил начало Великой Отечественной войны. Корабли бригады отражали воздушные налеты на Севастополь, ставили мины. Моряков, которых готовили к борьбе с воздушными и морскими целями, пришлось учить стрельбе по целям береговым. Комбриг Горшков не раз выходил на обстрелы неприятельских войск под Одессой, сделав вывод о необходимости корректировки огня и обязательном присутствии в сухопутных войсках представителя флота со средствами связи. 14 сентября 1941 года Горшкова назначили командиром десантного отряда кораблей при высадке у Григорьевки под Одессой. Моряки доставили на берег первую волну десанта, а подошедший позднее отряд высадочных средств принял оставшиеся войска. Неприятель был тогда отброшен от Одессы с потерями. А с 13 октября Горшков, уже в чине контр-адмирала, в течение года командовал Азовской флотилией, которая обеспечивала коммуникации и взаимодействовала с сухопутными войсками. Штаб флотилии установил взаимодействие с сухопутными войсками и готовил планы боевой деятельности. Были развернуты систематическая разведка, береговая и корабельная дозорная служба, налажена регулярная боевая подготовка кораблей и частей. Все эти меры способствовали превращению соединения в эффективно действующую боевую силу. В Керченско-Феодосийской десантной операции Азовская флотилия и Керченская военно-морская база 25-30 декабря на маломореходных судах перебросили на Керченский полуостров до 20 тысяч войск 51-й армии и снабжали их. Зимой десятки штурмовых отрядов флотилии по льду атаковали неприятельские укрепления у Таганрога и восточнее Мариуполя, истребляли дозоры и быстро уходили. От моряков, возвращавшихся с задания, командующий или офицеры штаба узнавали детали похода, набирались опыта. Действовали против фашистов авиация и артиллерия флотилии. Контр-адмирал Горшков, изучавший армейские уставы и наставления, свободно оперировал их понятиями, что помогало ему во взаимодействии с сухопутными войсками. Весной 1942 года Азовская флотилия обеспечивала безопасность коммуникаций на море, содействовала войскам Крымского фронта на северном берегу Керченского полуострова и войскам Южного фронта на участке Таганрог - Мариуполь. После того как войска Крымского фронта отступили, корабли эвакуировали их на Таманский полуостров. Флотилия атаками связала вооруженные суда противника, сосредоточенные в Мариуполе. Когда после взятия Севастополя немецкие войска развернули наступление к Северному Кавказу, в боях под Азовом, Ейском и Темрюком, на Кубани и Таманском полуострове в августе 1942 года Азовская флотилия задержала наступающего противника на месяц и нанесла ему значительные потери. Флотилия лишилась большинства кораблей, однако часть их прорвалась через Керченский пролив. Удалось спасти также многие скопившиеся в портах Азовского моря суда. 9 августа Горшкову поручили командование всеми силами, предназначенными для обороны Таманского полуострова. Германские войска смогли занять Таманский полуостров лишь после того, как Азовское море оставил последний корабль флотилии, а войска отошли для обороны Новороссийска. 2 сентября, когда возникла непосредственная опасность прорыва неприятеля, контр-адмирала назначили руководителем обороны города. В ночь на 10 сентября с ним прервалась связь войск, отошедших из города, а посланный отряд разведчиков нашел Горшкова в подвале разрушенного дома и вывез на восточный берег. 14 октября 1942 года Азовская флотилия была расформирована, ибо все берега Азовского моря оказались в руках немецких войск. Вторично С.Г. Горшков принял Азовскую флотилию 20 февраля 1943 года, когда советские войска отбросили гитлеровцев с Кавказа. Адмирал стоял во главе флотилии до 20 апреля 1944 года. Весной 1943 года он командовал рядом десантных операций и набегов на временно занятое немцами побережье для содействия наступающим сухопутным войскам Южного и Северо-Кавказского фронтов. Наиболее крупными операциями флотилии были десанты в Мариуполь и Осипенко (Бердянск). Особенностью этого периода были непосредственные подготовка и проведение операций штабом флотилии: из штабных офицеров назначали командиров высадки и офицеров их штабов. 12 октября Ставка ВГК предписала Северо-Кавказскому фронту провести высадку на Керченском полуострове и создать плацдарм в Крыму. Было решено, что 56-я армия на судах Азовской флотилии займет северо-восточную часть полуострова и город Керчь. Горшков договорился с командующим армией о высадке, после артиллерийской и авиационной подготовки, двух десантов за ночь - на одних и тех же плавсредствах. В каждом десанте была дивизия с батальонами морской пехоты, которые первыми ступали на берег. После занятия плацдарма следовало перебрасывать остальные силы армии. Штабы армии и флотилии совместно спланировали операцию и провели подготовку. Были проверены границы минных заграждений противника и протралены проходы, оборудованы пристани для погрузки войск, обеспечены разведка, связь, навигационная обстановка. Войска познакомили с порядком высадки и подготовили морально. В ночь на 1 ноября корабли Черноморского флота, несмотря на шторм, высадили часть десанта у Эльтигена, однако неприятель блокировал десант. Суда же Азовской флотилии из-за плохой погоды укрылись в ближайших портах, что помогло адмиралу Горшкову сохранить силы. Высадку произвели в ночь на 3 ноября. Когда основные суда вошли в Керченский пролив, по сигналу командира высадки началась авиационная и артиллерийская подготовка. При поддержке кораблей флотилии десант благополучно достиг берега, и после полуночи перешел в наступление. Тем временем освободившиеся суда перебрасывали на плацдарм подкрепления и возвращались к косе Чушка с ранеными. 3 ноября к 13 часам все войска были на берегу. Флотилия приступила к снабжению высаженных войск. Суда под ударами противника ходили днем и ночью через Керченский пролив, на ходу заделывая пробоины. 165 суток авиация, морские и наземные силы флотилии вели борьбу с неприятелем, пытавшимся прервать перевозки, и поддерживали действия войск на плацдарме. В декабре - январе флотилией временно командовал контр-адмирал Г.Н. Холостяков, а с начала февраля 1944 года в командование флотилией вновь вступил С.Г. Горшков. В апреле, когда армия перешла в наступление, флотилия непрерывно доставляла на плацдарм все необходимое. Кроме того, моряки обеспечивали траление на Азовском море. 11 апреля 1944 года войска Отдельной Приморской армии освободили Керчь, а через три дня прорвали Ак-Монайские позиции и полностью очистили от неприятеля берега Азовского моря. С 20 апреля по 12 декабря 1944 года С.Г. Горшков командовал Дунайской флотилией, которая поддерживала советские войска в наступлении по Восточной Европе. Флотоводец в полной мере научился выполнять сложные задачи, руководя соединением, в которое входили самые разные суда, умело планировал операции, координировал действия судов с авиацией и сухопутными войсками. В организационный период флотилия тралила мины и проводила подготовку кораблей, сбор информации и изучение обстановки. В июле - августе моряки готовились к наступлению. В ночь на 22 августа флотилия скрытно, без артподготовки, форсировала Днестровский лиман, а высаженный ею десант вскоре овладел городом Аккерман (Белгород-Днестровский). 24 августа корабли прорыва при поддержке авиации и торпедных катеров вошли в Килийское гирло Дуная, заняли Вилково, Килию, Тулчу и другие населенные пункты, а бронекатера направились вверх по Дунаю, освобождая берега от противника. 25 августа был взят Измаил. Стремительно наступая, нередко моряки захватывали порты до того, как к ним подходили войска фронта. 27 августа флотилия выполнила задачу, овладев руслом реки до Галаца. 31 августа бронекатера флотилии заняли остров Змеиный. 27-29 августа по требованию Горшкова капитулировали суда Румынской речной дивизии. 8 сентября советские войска вступили в Болгарию. Переправу в районе Измаил - Галац, у Тульчи и Исакчи в конце августа - начале сентября 1944 года обеспечивали корабли Дунайской флотилии. В сентябре флотилия проводила траление, перевозку и переправу войск и грузов на Дунае. В Белградской операции (28 сентября - 20 октября) Дунайская флотилия содействовала наступлению войск, проводила траление на реке и наблюдение за минными постановками противника, переправу и перевозку войск и грузов для них. Река была разбита на участки, подчиненные старшим морским командирам. В боях за Радуевац и Прахово флотилия использовала для поддержки наступления артиллерию кораблей и высаживала десанты. К середине октября советские войска вышли к Белграду, а командование Дунайской флотилии организовало проход отряда бронекатеров через Железные Ворота на Дунае. Моряки способствовали взятию порта Смедерово, что открывало путь на Белград. 17 октября бронекатера флотилии прорвались по реке к столице Югославии и установили связь с армейскими частями. Они поддерживали действия наступающих войск до 20 октября, когда Белград был освобожден. Осенью 1944 года Дунайская флотилия приблизилась к границам Венгрии. В ходе Будапештской операции переправа войск способствовала окружению будапештской группировки войск врага. В последние месяцы 1944 года флотилия высадила двадцать тактических десантов, очистила от мин 2500 километров рек, участвовала в освобождении Белграда и Будапешта, за что была награждена орденами Красного Знамени, Нахимова 1-й степени и Кутузова 2-й степени. С.Г. Горшков стоял во главе Дунайской флотилии до 12 декабря 1944 года. С января 1945 года вице-адмирал принял командование эскадрой Черноморского флота. С ноября 1948 года Горшков назначен начальником штаба флота, со 2 августа 1951 по 12 июля 1955 года был командующим Черноморским флотом. А в 1955 году возглавлявший тогда Военно-морской флот Н.Г. Кузнецов назначил С.Г. Горшкова своим первым заместителем. Когда же в январе 1956 года адмирал Кузнецов - сторонник развития сбалансированного флота, ушел в отставку из-за несогласия с деятельностью Н.С. Хрущева, его сменил Горшков. Новому Главкому ВМФ пришлось выполнять постановление Совета Министров от 25 марта 1958 года, в соответствии с которым были сданы на металлолом десятки кораблей и судов. При резком сокращении личного состава с флота ушло немало хороших специалистов. Со временем эти ошибки пришлось исправлять все тому же С.Г. Горшкову. Основой советского Военно-морского флота становились подводные лодки и морская авиация, способные с началом боевых действий нанести мощный удар противнику и принести победу на море. Это положение и поддерживал Главком ВМФ, пока у власти оставался противник надводного флота Н.С. Хрущев. Со стапелей сходили атомные торпедные подводные лодки, с 1960 года их начали вооружать баллистическими ракетами. Также строили много дизельных подводных лодок, ракеты устанавливали на модернизируемые корабли. Позже сооружали корабли и катера специально для реактивного вооружения. Развивалась и морская авиация, которую оснащали управляемыми ракетами "воздух-корабль" и атомным оружием. В 1967 году Горшков получил воинское звание Адмирал Флота Советского Союза - высшее на флоте. Он стал третьим (после Кузнецова и Исакова) и последним, кому оно было присвоено. Введено звание Указом Президиума ВС СССР от 3.03.1955 и соответствовало званию Маршал Советского Союза. Ранее, с мая 1945 года, к званию "Маршал Советского Союза" приравнивалось звание "Адмирал флота". Главком, находясь в Москве, наблюдал за передвижениями и действиями кораблей в различных районах Мирового океана. Принимая решения, опытный флотоводец использовал не только научный подход, но и доверял интуиции. Он и сам нередко выходил в море. Со временем технические, экономические и политические возможности позволили строить и крупные надводные корабли (авианосные, ракетоносные) по оригинальным проектам, вытекающим из особенностей отечественной доктрины. Все больше флот СССР становился сбалансированным. Увеличение числа авианесущих кораблей и десантных судов, противолодочных сил наряду с сохранением большого подводного флота и ударной авиации вызывало заметную тревогу стран блока НАТО. Неоднократно Главком ВМФ СССР Горшков проводил учения совместно с флотами стран Варшавского договора, что позволяло готовиться к возможным столкновениям с силами НАТО. Наиболее широкие масштабы имели учения "Океан" весной 1970 года, в ходе которых главнокомандующий управлял эскадрами, согласованно действовавшими в Атлантике и на Средиземном море. Адмирал Флота Советского Союза Горшков, страстью которого была военно-морская история, излагал свои представления о роли флота на страницах печати. Сначала это были статьи в "Морском сборнике", позже вышла отдельная книга под названием "Морская мощь государства". Уже после смерти Сергея Георгиевича опубликовали его книгу "На южном приморском фланге. Осень 1941 - весна 1944 гг.", в которой бывалый моряк на основе архивных материалов и своих воспоминаний анализировал действия армии и флота у берегов Черного и Азовского морей. За достижения в развитии флота Горшкова удостоили Государственной премии СССР (1980) и Ленинской премии (1985), дважды - звания Героя Советского Союза (в 1965 и 1982 годах). Адмирала наградили шестью орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, четырьмя орденами Красного Знамени, двумя орденами Ушакова, орденами Кутузова, Красной Звезды, многими медалями СССР, орденами и медалями других государств. С 1986 года флотоводец состоял в Группе генеральных инспекторов МО СССР. Скончался Горшков в 1988 году и похоронен на Новодевичьем кладбище. Имя советского флотоводца с 1990 года носит тяжелый авианесущий крейсер "Адмирал Флота Советского Союза Горшков". Он был первым среди советских адмиралов, который достиг наибольших высот, не подвергшись при этом гонениям и репрессиям. *** Когорту красных адмиралов вполне мог бы пополнить и единственный потомок славного рода Саблиных. Но Михаил Петрович с юных лет осознавал свое двоякое существование - как потомка царских адмиралов и как наследника революционных матросов - и потому старался не "высовываться", продолжая службу на скромных штабных должностях. Тем более, что к началу Великой Отечественной войны Северный флот располагал относительно небольшими силами - в строю находилось 8 эскадренных миноносцев, 7 сторожевых кораблей, 15 подводных лодок, 15 сторожевых катеров типа "МО", несколько торпедных катеров и тральщиков. И командиры кораблей, естественно, были на виду... Захват немецко-фашистскими войсками северо-восточного побережья Норвегии, характеризующегося большой изрезанностью береговой черты, облегчал противнику использование морской коммуникации вдоль этого побережья. Кроме того, близость Мурманска и Полярного к границе с Норвегией благоприятствовала действиям фашистских ВВС против этих баз Северного флота. Характерное для того времени бездорожье театра, отсутствие в восточных районах аэродромов и посадочных площадок обусловило большую значимость наших морских коммуникаций и потребовало дооборудования театра с целью ограничения активности противника. Вместе с тем ряд военно-географических условий театра благоприятствовал действиям сил Северного флота. Расположение Полярного, Ваенги и Мурманска в глубине Кольского залива способствовало их обороне с моря. Выдвинутое положение полуостровов Рыбачий и Средний облегчало флоту контроль за Варангер-фьордом, ближними подходами к этой части побережья Кольского полуострова с моря, за Мотовским заливом и, наконец, обеспечивало устойчивость фланга сухопутных войск. Непосредственная связь театра с океаном давала возможность широко использовать внешние коммуникации, хотя в то же время - увеличивала напряжение сил флота по их всестороннему обеспечению. Северный флот принял широкое участие в решении задачи по содействию приморскому флангу сухопутных войск, борьбе на морских коммуникациях и защите своих сообщений. Вооруженная борьба охватила огромные пространства Белого, Баренцева и Карского морей, распространившись на востоке до пролива Вилькицкого. Боевые действия велись на воде, под водой, в воздухе и на побережье. В них участвовали подводные лодки, надводные корабли, авиация и береговые части. Флот высаживал десанты и разведывательные отряды в тыл врага, формировал и посылал на сухопутный фронт части морской пехоты. Североморцы прославились также в боях под Москвой и Ленинградом, в Сталинграде и на Северном Кавказе. Значительное место в агрессивных планах гитлеровского командования занимал Кольский полуостров. Основными стратегическими задачами противника на этом участке были: захват в кратчайшие сроки города Мурманска с его незамерзающим портом, других пунктов базирования Северного флота, а также выход на линию Кировской железной дороги, соединяющей Мурманский порт с основной частью страны. Кроме того, захватчиков привлекали природные богатства Кольской земли, особенно месторождения никеля - металла, крайне необходимого для военной промышленности Германии и ее союзников. Для достижения этой цели на арктическом театре военных действий была сосредоточена армия "Норвегия" в составе двух германских и одного финского корпусов, которую поддерживали часть сил 5-го воздушного флота и ВМС Германии. Им противостояла советская 14-я армия, занимавшая оборону на Мурманском и Кандалакшском направлениях. С моря ее прикрывали корабли Северного флота. Линия фронта проходила по рубежу реки Западная Лица вплоть до октября 1944 года. Фашистскому командованию не удалось достигнуть в Заполярье ни одной из поставленных целей. Здесь находился единственный участок советско-германского фронта, где вражеские войска были остановлены уже в нескольких десятках километров от линии Государственной границы СССР, а в отдельных местах противник даже не смог перейти границу. С началом поступления грузов от союзников многократно выросло значение Мурманского морского торгового порта. Он стал воротами, через которые непрерывно поступали танки, самолеты, автомобили, локомотивы и различные материалы, так необходимые стране для успешной борьбы с фашизмом. За время войны в Мурманском порту было разгружено около 300 судов, переработано свыше 1,2 млн. тонн импортных грузов. Не сумев захватить Мурманск и перекрыть морские коммуникации, по которым в СССР поступали стратегические грузы, фашисты усилили бомбовые удары по порту и областному центру. Особенно жестоким бомбардировкам город подвергся летом 1942 года. Только 18 июня на Мурманск было сброшено 12 тысяч бомб, в городе сгорело свыше 600 деревянных зданий. Всего же с 1941 по 1944 год на Мурманск было совершено 792 налета немецко-фашистской авиации, сброшено около 7 тысяч фугасных и 200 тысяч зажигательных бомб. К осени 1944 г. Красная Армия прочно удерживала стратегическую инициативу на советско-германском фронте. В начале сентября на Кандалакшском направлении войска 19-й армии перешли в наступление и к концу месяца вышли на советско-финляндскую границу. 19 сентября 1944 года Финляндия вышла из войны. В ходе Петсамо-Киркенесской операции территория Советского Заполярья была полностью очищена от немецко-фашистских захватчиков. В целях завершения разгрома противника советские войска 22 октября 1944 года перешли норвежскую границу и начали освобождение Северной Норвегии, а 1 ноября завершили полное освобождение Печенгской области от немецких захватчиков. Успешные действия Северного флота на вражеских коммуникациях сорвали планы немецко-фашистского командования по эвакуации из Северной Финляндии. Действия на коммуникациях имели и серьезный оперативный результат: тысячи эвакуируемых на транспортах солдат и офицеров противника, большое количество техники не достигли портов назначения и погибли в море. Разгром немецко-фашистских войск в Заполярье имел важное военное и политическое значение. Красная Армия положила начало освобождению Норвегии от фашистской оккупации. Была разгромлена крупная группировка вражеских войск. Промышленность Германии лишилась значительной доли стратегического сырья - никеля. Северный флот получил новые базы и аэродромы в Варангер-фьорде, а немецко-фашистский флот лишился баз в Северной Норвегии. На протяжении войны Северный флот значительно увеличил свои силы, и к 1945 году в его составе были: линейный корабль, крейсер, 17 эсминцев, 51 сторожевой катер, 45 охотников за подводными лодками, 43 тральщика, 56 торпедных катеров, 42 подводные лодки. А кроме того - 718 самолетов различных классов, 256 орудий береговой артиллерии и более 25 тысяч морских пехотинцев. День Победы ознаменовался для североморцев хорошей погодой - солнце сияло над Полярным, над штилевой гладью Кольского залива. Трудно найти более суровые условия, чем в обширной, на тысячи миль, операционной зоне морского Заполярья, на просторах которой моряки действовали все годы войны - в штормах, туманах, снежных зарядах, среди ледяных полей, при минной опасности, во тьме полярных ночей. И вот в таких условиях Северный флот дал за войну свыше 80 Героев Советского Союза, в том числе двух дважды Героев - катерника Александра Шабалина и морского летчика Бориса Сафонова, свыше 40 тысяч орденоносцев, но не дал ни одного дезертира, ни одного перебежчика. А ведь прошли через Северный флот за четыре неполных года войны сотни тысяч самых различных людей из всех мест нашей страны. Не было ни одного случая, чтобы матросы - масса людей - в минуту смертельной опасности покинули свой корабль или хотя бы ушли со своих боевых постов без приказа командира. На праздничном митинге в Полярном командующий СФ адмирал Головко сказал: - В наших рядах отсутствуют многие боевые товарищи, сложившие свои головы за этот торжественный День Победы, за нашу Родину, за наш народ. Их кровью навеки освящены наши знамена. Лучшим памятником им является вот этот час торжества, час великой победы... Северный флот за время войны с честью выполнил задачи, возлагавшиеся на него. Я, как ваш командующий, горжусь вами, горжусь вашим мужеством, боевым мастерством и преданностью Родине. Мы можем смело смотреть в глаза советскому народу, матери - Отчизне: мы выполнили свой воинский долг. Я горжусь тем, что в годы войны командовал вами, отважные североморцы!.. Над пирсом, на гранитных склонах, собралось все население Полярного. Пестреют флаги расцвечивания на кораблях, на береговых мачтах, повсюду. Гулко звучат оркестры, вьются над рейдом чайки, сияет огнем своих лучей солнце над героями-моряками, над их женами и детьми. Всю войну они жили в этом фронтовом городе, подвергаясь множеству опасностей, но не покинули своих мужчин, ведущих жестокую войну с врагами. Среди них - и семья коренного североморца Михаила Саблина. Жена его Анна с началом войны пошла работать вольнонаемным врачом во флотский госпиталь, доверив воспитание двух малолетних сыновей своей свекрови, уже к осени перебравшейся к ним из осажденного фашистами Ленинграда. Михаил Петрович закончил войну в чине капитана 1 ранга, исполняя обязанности замначальника штаба Северного флота. По окончании войны строительство на берегах бухты Ваенга, начавшееся еще в конце 30-х, была продолжено. Во время войны там базировалась морская авиация, и Ваенга, с учетом уже имеющегося обустройства, была выбрана главным местом базирования Северного флота. 1 сентября 1947 года из Полярного в Ваенгу перебазировались штаб и управление СФ. В том же 1947 году была открыта первая средняя школа. Население Ваенги составило 3884 человека, а в 1948 году там впервые был образован поселковый Совет депутатов трудящихся. Глава 27. ПРОДОЛЖАТЕЛИ ФЛОТСКОГО РОДА Когда в 1947 году штаб флота был передислоцирован из обустроенного и обжитого Полярного в бухту Ваенга, где создавалась новая база Северного флота, многие североморцы-фронтовики уже разъехались - кто на учебу, кто к новому месту службы, но многие ушли в запас, выслужив положенное в условиях Крайнего Севера. Саблины были одними из тех первопроходцев, кто начинал жизнь на кораблях в Мурманске, затем осваивал превратившийся в село Полярный, а теперь довелось им вновь осваиваться в рабочем поселке, где почти все еще только строилось. В годы войны на берегах бухты Ваенга базировались лишь авиационные полки, теперь же сюда переводились надводные корабли, штаб, управления и службы флота. Стро- ительство велось ударными темпами - к 1951 году бывший поселок получил статус города и был переименован в Североморск. К началу 60-х город был уже основательно обустроен - выпускали свою продукцию хлебозавод, колбасная фабрика, цех по производству безалкогольных напитков, вступил в строй плавательный бассейн. После войны Северный флот занимался тралением минных заграждений и всесторонним оборудованием морского театра с учетом современных достижений. Война выявила большую роль северных акваторий в обороне страны. В начале 50-х предпринимаются меры по увеличению боевого потенциала Северного флота. Для укрепления ремонтной базы и расширения военного судостроения на заводе в Молотовске (с 1957 г. Северодвинск) были построены сухие доки, в поселке Роста под Мурманском сооружен завод для ремонта легких крейсеров, с 1946 года действовал судостроительный завод в поселке Росляково под Мурманском. На вооружение флота поступают легкие крейсеры "Александр Невский" и "Дмитрий Донской", 18 эсминцев типа "Смелый", новые дизель-электрические подлодки - средние и большие крейсерские, имевшие вдвое большую против прежней глубину погружения. 10 октября 1957 года на Новоземельском полигоне подлодка С-144 выпустила первую отечественную торпеду Т-5 с ядерным зарядом. В том же году поставлена в строй первая дизельная подлодка проекта 611, оснащенная крылатыми ракетами. С 1959 года ими начали вооружать и серийные лодки. В 1960-х гг. Северный флот превратился в ракетно-ядерный. Его главной ударной силой стали атомные подводные лодки (АПЛ), способные плавать подо льдами. Проект первой в СССР АПЛ "Ленинский комсомол" разработал коллектив ученых во главе с академиком А.П. Александровым. В 1962 г. под командованием капитана 2-го ранга Л.М. Жильцова она впервые в СССР совершила поход подо льдами к Северному полюсу. В 1964 г. АПЛ за 54 дня прошла под водой вокруг света. В 1959-62 гг. Северный флот получил первые подлодки с баллистическими ракетами. Ими вооружались как новейшие дизель-электрические субмарины, так и АПЛ. 20 октября 1961 г. на Новоземельском полигоне с АПЛ проекта 629 была запущена первая морская баллистическая ракета с термоядерным зарядом мегатонного класса. Михаил Петрович Саблин в 1955 году уволился в запас, отдав службе на флоте 28 лет, в том числе 20 - в условиях Крайнего Севера. Подобное встречается крайне редко и вполне может быть приравнено к подвигу. Да еще - участие в двух войнах... В общем, на "гражданку" вышел тогда не просто продолжатель славного рода российских моряков, а заслуженный ветеран, грудь которого украшали пять орденов и более десятка медалей. Но Михаил Петрович не стал кичиться своими заслугами и в том же году стал работать преподавателем Речного училища в Горьком, куда семья его переехала двумя годами ранее - в предвидении скорой отставки своего главы. Горький выбрали местом дальнейшего проживания Саблиных на семейном совете, где решающее слово было предоставлено старейшине - матери Михаила Петровича. А она-то была родом из Нижнего Новгорода, как до 1932 года именовался город Горький. Начиная с IX века происходило постепенное мирное колонизаторское движение славян по течению верхней Волги на земли, заселённые финно-угорскими народами. К концу XI века Руси принадлежала вся верхняя Волга почти до устья Оки. Немного ниже начинались пределы Волжской Булгарии, а правый берег Волги вплоть до устья Суры был заселён эрзянами. В 1221 году князем Георгием Всеволодовичем у места слияния двух великих рек - Волги и Оки - был основан опорный пункт обороны границ Владимирского княжества от мокши, эрзи, марийцев и волжских булгар под названием Новгород Низо?вской земли - позже это название трансформировалось в Нижний Новгород. В 1392 году, в ходе консолидации Московского государства, Нижегородско-Суздальское великое княжество было присоединено к владениям Москвы, а Нижний Новгород стал центром Нижегородского уезда. При Иване III и Василии III город играл роль сторожевого поста, имел постоянное войско и являлся местом сбора при походах на Казанское ханство. В Смутное время Нижний Новгород продолжал оказывать поддержку Москве. Решающую роль в освобождении от польско-литовских интервентов сыграло Нижегородское ополчение 1612 года под предводительством нижегородского земского старосты Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского. В результате административно-территориальных реформ Петра I Нижний Новгород с 1714 года стал губернским городом. В 1817 году на левый берег Оки была перенесена из города Макарьева крупнейшая в России ярмарка, благодаря которой началось быстрое экономическое развитие города и прилегавших к нему поселений. Обустройство ярмарочного городка на низком песчаном берегу Оки стало выдающимся градостроительным проектом, созданным под руководством А.А. Бетанкура: был вырыт искусственный канал, создана канализационная система. Благодаря ярмарке Нижний Новгород получил прозвище "Карман России". В 1834 - 41 гг. в Нижнем были проведены градостроительные преобразования, до сих пор определяющие облик и инфраструктуру исторического центра. В середине XIX века появились крупные промышленные предприятия в близлежащих деревнях: Нижегородский механический завод в Сормово и металлический завод в Канавино. В 1861 году сюда была проведена одна из первых в стране Московско-Нижегородская железная дорога. В 1896 году в районе Канавино прошла самая большая в дореволюционной России Всероссийская художественно-промышленная выставка, по случаю которой в городе были проведены масштабные работы по благоустройству: организовано движение электрического трамвая (первого в России в современных границах), построены фуникулёры с Нижнего на Верхний посад, возведено новое здание городского театра. Во время Первой мировой войны Нижний Новгород наполнился беженцами с запада империи. Благодаря губернатору А.Ф. Гирсу в 1915 году под Нижним Новгородом строится телефонный завод "Сименс и Гальске", в 1916 году здесь открывается Нижегородский народный университет и переводится сюда Варшавский политехнический институт (ставший базой будущего Горьковского политехнического института). В город срочно эвакуируют предприятия, учреждения и оборонные заводы (в том числе рижские заводы "Фельзер" и "Этна"). Война помешала осуществлению многих инфраструктурных и градостроительных проектов в Нижнем: не был построен планировавшийся разводной мост через Оку, католический собор, комплекс зданий Политехнического института. Осенью 1917 года в городе была установлена Советская власть. В период НЭПа ненадолго возродилась Нижегородская ярмарка. Однако с началом индустриализации в 1930 году ярмарка была закрыта как "социально враждебное явление". В 1929 году Сормово и Канавино были упразднены, их территория вместе с другими поселениями была включена в состав Большого Нижнего Новгорода, который с тех пор стал делиться на районы. В том же году Нижегородская губерния была упразднена, и Нижний Новгород стал центром края. В 1932 году город был переименован, к 40-летию творческой деятельности знаменитого земляка, пролетарского писателя Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова), в Горький. Тридцатые годы - время бурного роста промышленности в Нижнем Новгороде - Горьком. В 1932 году начало работать крупнейшее промышленное предприятие города - Горьковский автомобильный завод (ГАЗ), построенный при участии Ford Motor Co. В 1930 - 40-е годы город даже упоминался как "Русский Детройт". Автозавод являлся важным объектом оборонной промышленности в годы Великой Отечественной войны, наряду с заводом "Красное Сормово", авиационным заводом N 21, Горьковским жиркомбинатом и эвакуированным сюда из Москвы авиазаводом Гидромаш. В советское время промышленность активно развивалась, а границы города расширялись вдоль рек. Промышленные предприятия города становятся важными поставщиками для фронта: только на Нижегородском машиностроительном заводе выпущено столько же артиллерийских орудий, сколько на всех предприятиях Германии. В советское время были заложены и основы транспортных и инфраструктурных проблем города. Многонаселённые "спальные кварталы" строились в нижней части города вблизи заводов, на которых, в основном, работали их жители. Тогда никем не предполагалось ежедневное перемещение работающего населения в другие районы города или на другой берег Оки. Горький 1930 - 50-х годов представлял собой непосредственно город и несколько заводов с рабочими посёлками и деревнями вокруг них, разделённых между собой пустырями, которые к концу XX века были уже застроены многоэтажными жилыми кварталами. В одном из первых "спальных" кварталов города получили квартиры многие отставники-североморцы, в числе которых оказался и каперанг М.П. Саблин. В целях улучшения подготовки квалифицированных специалистов в июле 1944 года Горьковский речной техникум был реорганизован в речное училище. Интересно, что вернулась та форма обучения, которую свыше 50 лет назад запланировало и осуществило нижегородское купечество, только более зрелая, на несколько порядков выше по объему и качеству знаний. Прогресс за это время шагнул далеко вперед. В результате большой и напряженной работы коллектива во главе с начальником училища К.Г.Субботиным был создан новый в системе Министерства речного флота тип среднего специального учебного заведения. Все курсанты училища находились в нем на полном государственном обеспечении: они получали бесплатное питание, стипендию и обмундирование, жили в общежитиях-экипажах. Училище стало крупнейшим средним учебным заведением как г. Горького, так и Министерства речного флота РСФСР. Число курсантов в нем в первые же послевоенные годы превысило 1800, а подготовка велась по семи специальностям: судовождение, эксплуатация судовых паровых установок, эксплуатация судовых двигателей внутреннего сгорания, речное путевое хозяйство, строительство и ремонт речных судов, устройство и эксплуатация проводной связи, радиотехника. Училище создавалось в годы Великой Отечественной войны, и естественно, в первый период в обучении курсантов особенно большую роль играла военно-морская подготовка. Ее вели такие опытные морские офицеры, как П.А. Васюнин, Б.А. Обухов, М.П. Саблин, А.К. Галушкин и другие. В последующие десятилетия в развитии транспортного хозяйства страны появлялись все новые, все более сложные задачи. В связи с этим в училище возникали одни отделения и специальности, закрывались другие. Но неизменной была репутация высококвалифицированных специалистов, которую вышедшие из стен училища техники имели на флоте, в портах, на заводах, в конторах связи и путевом хозяйстве. Это были люди, воспитанные в духе требований времени, технического прогресса. В 1957 году завершилось строительство Дома курсанта на Сенной площади города Горького. Вопрос о его строительстве в свое время поставил перед Министерством речного флота РСФСР, перед правительством начальник училища И.В.Любимцев. На сооружение общежития государство затратило более 12 млн. рублей, но многие работы выполнялись курсантами безвозмездно. Новое здание в те годы являлось одним из лучших в городе общежитий. До 200-300 тыс. рублей расходовалось тогда ежегодно и на приобретение учебного оборудования. Вновь создали механизаторский кабинет со всеми действующими устройствами. Пополнялся двигателями и системами судомеханический кабинет. Среди них - новый дизель ЗД6, получивший в то время широкое применение на флоте. Быстрыми темпами оснащался кабинет судовождения, которым заведовал Михаил Петрович Саблин. Учитывая, что Горьковское речное училище являлось преемником Кулибинского, развивалось на базе этого училища, на традициях, связанных с памятью великого русского механика-изобретателя, постановлением Совета Министров РСФСР от 12 августа 1958 года, в связи со 140-летием со дня смерти И.П. Кулибина, училищу было присвоено его имя. В кабинете технического творчества силами преподавателей и курсантов в первый же год было изготовлено до 20 моделей погрузочно-разгрузочных агрегатов, моделей военных и речных грузовых судов, двигателей. Сконструирован и собран радиоприемник с маркой "ГРУ-1", а модель фотоэлектросчетчика штучных грузов, представленная на выставке технического творчества, была рекомендована руководством речного флота для использования в портах. Всю душу вкладывал в свою работу Михаил Петрович, за что любили его курсанты и ценило начальство. *** Валерий Саблин был средним из детей в этой офицерской семье. Он родился в ночь под новый, 1939 год, в Ленинграде, куда за несколько месяцев до этого события возвратилась из Полярного его мать, вместе с пятилетним Борисом. Младший из братьев - Николай - родился уже после войны. Их детство отчасти прошло в Североморске. Сразу же после переезда в Горький Валера и Коля стали учиться в местной школе, а Борис к тому времени уже был курсантом военно-инженерного училища. Валеру помнят и сейчас многие учителя, бывшие одноклассники. У него были удивительные глаза - в них все время что-то светилось. Юноша всегда выглядел аккуратным, с безупречно белым воротничком, и обладал легкой такой походкой. Он рассказывал однокласникам, как приучал себя читать газеты: сначала читал только заголовки, а потом увлекся и содержанием. Когда Валерий Саблин выступал, то говорил спокойно, но очень убедительно. В неполные 17 лет он поступил в Ленинградское высшее военно-морское училище имени М.В. Фрунзе - бывший Морской корпус. Это была его мечта с раннего детства, и учился Валерий морскому делу с полной отдачей. Но не чурался он и общественной работы. Вспоминают его однокурсники: "Валерия мы называли совестью курса. Не подумайте, что он был занудой из породы завзятых отличников. Нет, он был очень живым, веселым - и в то же время очень твердым в принципах. Не вилял, не ловчил. Начальство его ценило. Он быстро стал командиром отделения, одним из первых в нашем потоке вступил в партию - еще на четвертом курсе. Мы выбрали его секретарем факультетского комитета комсомола..." Впрочем, не все понимали его. Как-то летом 1968 года Валерий, приехавший к родителям в Горький в отпуск, случайно встретил школьного знакомого Родионова. И по старой памяти поделился с ним обуревавшими его мыслями о расхождении красивых слов с высоких трибун и реальной жизни. После этой встречи от Родионова ... поступил донос в политуправление Северного флота. По счастью, письмо попало в руки порядочного человека, и доносу не дали хода. А началась офицерская служба Валерия Саблина в 1960 году на Черном море, куда он, окончив с отличием училище по специальности "корабельная артиллерия", был назначен на эсминец "Ожесточенный". Командовал группой управления артиллерийским огнем, затем - огневым дивизионом. Служил, что называется, не за страх, а за совесть. Об этом говорят многочисленные благодарности командования, традиционно скупого на похвалы. Однако первое повышение в звании было для него задержано почти на год. Причиной этого стало письмо, которое лейтенант Саблин написал Н.С. Хрущеву, главе партии и государства. В письме он излагал свои мысли насчет чистоты партийных рядов. Написал как коммунист, теоретически имеющий право обращаться в любую партийную инстанцию. На практике все обернулось жестким внушением, смысл которого разгадать нетрудно: не высовывайся! Кажется, Валерий Саблин урок понял и с головой ушел в корабельную службу. Правда, уже на Северном флоте, куда его вскоре перевели. Видимо, с целью "заморозить" не в меру активный ум молодого офицера... В родном ему Североморске Валерий Саблин служил до 1969 года помощником командира сторожевого корабля, получил звание капитан-лейтенанта и был аттестован для назначения на должность командира корабля. Но вновь удивил всех: после девяти лет службы на строевых должностях вдруг подал рапорт о направлении на учебу в Военно-политическую академию. Такой поворот не понял старший брат Борис, не понял и отец, с которым Валерий частенько спорил, доказывая, что так, как жила тогда страна, жить нельзя. Не понимала решения своего мужа и Нина, с которой он познакомился еще в Ленинграде, а незадолго до выпуска сыграли они свадьбу. В Севастополе у них родился сын, но в Североморск старший лейтенант Саблин отправился один, попутно доставив свою семью в Питер. И вот теперь, когда семейная жизнь вновь наладилась, а сослуживцы уже говорили о Валерии, как о командире корабля, он снова сделал поворот "все вдруг", отправившись на экзамены в Москву. Как и надлежит семье офицера, Нина с сыном последовали за главой семьи. В Политакадемии Саблин упорно постигал общественные науки, но вскоре, убедившись в их фальши, взялся за первоисточники марксизма-ленинизма. Он с детства ненавидел лицемерие во всех его проявлениях и не мог спокойно и безучастно смотреть на творящиеся несправедливости в советском обществе. Один из его воспитанников вспоминал позднее: "Все мы воспитывались на социалистической и коммунистической этике. Мы все верили в нее, но Валерий был настолько честен, что хотел жить по этим идеалам". Эти слова вскрывают правду о тогдашней нашей стране: бюрократический режим, установившийся в СССР вскоре после смерти Ленина, был характерен, прежде всего, лицемерием. Люди вслух клялись в верности идеям ленинизма, но вся система была уже отрицанием демократических и эгалитарных идей Октября. Каждый видел это и в то же время закрывал глаза на явное неравенство в обществе и всеобщую коррупцию, делая вид, что этого просто нет. Но такое противоречие между теорией и практикой, между словами и делами, было полностью чуждо Валерию Саблину. Он хотел не только говорить о коммунизме, но и жить ради него, воплощать идеи коммунизма в жизнь! Хрущевская эра, последовавшая за смертью Сталина в 1953 году, стала поворотным пунктом для всего Советского Союза. Смерть тирана открыла шлюзы недовольства народных масс, а правящая бюрократия пыталась реформами сверху предотвратить новую революцию снизу. Ее глава Никита Хрущев никогда не стремился отменить власть и привилегии правящей касты, состоящей из сотен тысяч должностных лиц государства "рабочих и крестьян", паразитирующих у разного рода "корыт". Это была, как указывал еще Троцкий, "паразитическая опухоль на рабочем государстве". Валерий Саблин свой первый политический шаг сделал в 23-летнем возрасте, написав главе партии и государства письмо, осуждающее социальное неравенство, которое "уродует советский социализм". Это был отчаянно смелый поступок, за который можно было серьезно поплатиться. Отделался он, можно сказать, легко: "строгачом" по партийной линии и задержкой с присвоением очередного звания. При Сталине не миновать бы молодому офицеру лагерей, а то - и "вышки"! Но вскоре "кукурузник" Хрущев, разрушивший надводный флот Союза, был отправлен в отставку, и власть на долгие 17 лет перешла к Брежневу. Новый Генсек одним из своих приоритетов выбрал военно-морской флот, чтобы иметь паритет с Америкой. Но любовь эта не была взаимной, а геронтологическое окружение Леонида Ильича по-прежнему не собиралось вести страну к процветанию, руководствуясь истинным коммунизмом, в который так верил Саблин. Его любовь к флоту уступила место беззаветной преданности Октябрьской революции. Поступая в Политакадемию, Валерий Михайлович стремился понять изнутри, как работает система, чтобы знать, как ее изменить. А он все больше приходил к выводу, что необходимо действовать, что систему нужно менять. Главный вопрос, терзавший молодого офицера, он сам сформулировал так: "Как могло случиться, что Октябрьская революция, которая хотела уничтожить неравенство и притеснения, дать всю власть рабочему классу, теперь превратилась в такую чудовищную карикатуру, в бюрократический тоталитарный режим, не имеющий ничего общего с демократическими, ленинскими идеалами?" В академии Саблин узнал, к своему удивлению и возмущению, что многие книги находятся под запретом. Ему было известно, что Троцкий после смерти Ленина вел борьбу со сталинской бюрократией, за демократию и интернационализм. Именно в закрытой для многих Политакадемии надеялся Валерий найти работы Троцкого и других лидеров левой оппозиции. Но надеждам его не суждено было осуществиться: в академии тоже была цензура. Да еще какая! Политическое образование в ней было столь же серым и грубым, как в школе и училище. И все же Саблин сумел сделать немало открытий и прийти к определенным выводам. Изучив работу "Государство и революция", он понял, что "броня государства и партии настолько толста, что даже прямое попадание не пробьет ее", и "механизм этот должен быть сломан изнутри". Флот всегда был наиболее революционной частью Вооруженных сил, поскольку среди матросов значительное большинство составляют пролетарии. Революционные традиции русского флота проявились в 1905 году на Черном море, во время восстания на броненосце "Потёмкин" и Севастопольского восстания, знаменем которого стал крейсер "Очаков". В 1917 году кронштадтские матросы составили основу большевистских отрядов в период революций и Гражданской войны. Эти факты с детства были известны Валерию Саблину, прочно вошли в его сознание, а образ лейтенанта Петра Шмидта был для него идеалом настоящего флотского офицера. В 1973 году капитан 3 ранга В.М. Саблин с отличием окончил полный курс ВПА и получил назначение на Балтику, замполитом на новейший, только что со стапелей калининградского завода "Янтарь", большой противолодочный корабль (БПК, а по классификации НАТО - ракетный фрегат) с символичным названием "Сторожевой". Корабль водоизмещением 3200 тонн имел в длину 123 метра и 14 - в ширину; при мощности двигателей до 63тысяч л.с. он развивал скорость в 32 узла. В состав вооружения БПК входили 4 ПУ ракетного противолодочного комплекса "Метель" с дальностью пуска 50 км, два ЗРК "Оса", две 76-мм спаренные артустановки, два четырехтрубных торпедных аппарата и две 12-ствольные бомбометные установки. Экипаж "Сторожевого" составлял 197 человек, в т.ч. 22 офицера и 15 мичманов. Командовал кораблем уроженец Украины капитан второго ранга Анатолий Потульный. В боевой состав Балтийского флота БПК "Сторожевой" был зачислен в декабре 1974 года, после завершения ходовых испытаний (включая и заход в германский порт Росток). И началась интенсивная боевая служба. На базе в Балтийске "Сторожевой" почти не появлялся, и свою семью Валерий Саблин видел лишь несколько раз в году. А перевез он ее к новому месту службы сразу после академии, тотчас же убыв в Калининград, где завершалось формирование экипажа БПК, только что спущенного на воду. Дальний поход к берегам Америки, длительная стоянка на Кубе позволили сплотить экипаж, значительно поднять уровень подготовки командного состава и всех специалистов. Большую роль во всем этом сыграл и замполит Валерий Саблин, имевший не только превосходную теоретическую базу, но и многолетнюю практику корабельного офицера, что крайне редко встречалось среди политработников. После непродолжительного отдыха и обслуживания техники на своей базе в Балтийске БПК "Сторожевой" снова отправился в поход, на этот раз - в Средиземное море. В составе 5-й оперативной эскадры корабль в течение пяти месяцев нес боевую службу в условиях, максимально приближенных к боевым... *** Вопрос о создании штатного управления и определении статуса временного формирования на этом театре как оперативной эскадры, поднимался Главнокомандующим ВМФ С.Г. Горшковым с начала несения боевой службы в Средиземном море. Однако сразу этот вопрос ему решить не удалось. Тем не менее, вопреки обыкновению Горшков не стал ждать, когда обстановка будет благоприятствовать его инициативе, и продолжал беспокоить руководство Министерства обороны настойчивыми просьбами о создании "...организации, которую вряд ли можно найти", не смущаясь тем, что это вызывает раздражение начальников главных управлений Генерального штаба. Главком использовал для этого любой подходящий повод, но "до определённого времени на просьбы Главкома о создании штатных органов управления Средиземноморской эскадры чиновники Генерального штаба отвечали или отказом, или молчанием". Только в начале 1967 года, после изучения опыта несения боевой службы за два предыдущих года в Средиземном море, руководство Вооружённых сил СССР "стало склоняться к решениям, которые предопределили развитие военно-политической обстановки на Ближнем Востоке на многие годы вперёд". В отчётах по результатам боевой деятельности советского ВМФ утверждалось, что задачи боевой службы в Средиземноморье в основном решены, а в доказательство приводились цифровые данные, высказывания высших офицеров ВМС США и НАТО, выдержки из сообщений иностранной прессы. При этом подчёркивалось, что силам ВМФ СССР удалось вскрыть маршруты развёртывания и районы боевого патрулирования атомных ракетных подводных лодок ВМС США. Так как обнаружение американских ПЛАРБ производили в основном советские подводные лодки, несущие боевую службу в Средиземном море, Генштаб предложил в 1967 году их число значительно увеличить. Горшков был вынужден направить начальнику Генштаба Маршалу Советского Союза М.В. Захарову служебную записку, в которой, поддерживая предложение Генштаба, докладывал, что условия обстановки не позволяют направить в Средиземное море более пяти подводных лодок всех типов. Поэтому, признавая, что общее число ПЛ в составе сил боевой службы в Средиземном море всё-таки необходимо увеличивать, Горшков настойчиво просил руководство Министерства обороны СССР ускорить решение вопроса о приобретении баз или хотя бы пунктов хранения материально-технических запасов в этом районе. Это было необходимо не только для сохранения сил и здоровья экипажей ПЛ, но и в связи с ограниченной дальностью подводного хода у ПЛ, осуществлявших боевую службу в Средиземном море, что в случае их обнаружения противолодочными силами вероятного противника снижало шансы отрыва ПЛ от преследования. Таким образом задачи, поставленные перед советскими ПЛ, можно было решать только с поддержкой других родов сил, прежде всего крупных боевых единиц, обладавших неограниченной мореходностью, большой дальностью плавания, мощным вооружением, с достаточной автономностью и хорошей обитаемостью. Горшков считал, что, обеспечивая действия своих ПЛ, надводные корабли параллельно могут вести поиск и слежение за ПЛ вероятного противника. Исходя из этого, Главком ВМФ предлагал объединять такие надводные корабли в две-три корабельные поисково-ударные группы. Не были склонны к уступкам в столь важном регионе и американцы. В книге И. Касатонова "Флот вышел в океан", в главе "Советско-американское Соглашение о предотвращении инцидентов в открытом море и воздушном пространстве над ним" исключительно подробно описывается весь процесс переговоров между советской и американской сторонами на высшем уровне. Советскую делегацию возглавлял адмирал флота В.А. Касатонов, а ее членами были офицеры, чьи имена известны на флоте: главный штурман ВМФ контр-адмирал А.Н. Мотрохов, полковник юстиции П.Д. Бараболя, полковник юстиции И.Е. Тарханов - начальник кафедры международного морского права академии, генерал-майор авиации Н.И. Вишенский и другие. Эти переговоры продолжались с перерывами до 22 мая 1973 года, до подписания протокола к "Соглашению между Правительством СССР и Правительством США о предотвращении инцидентов в открытом море и воздушном пространстве над ним" от 25 мая 1972 года. Стороны согласились: 1. Обязать экипажи самолетов и вертолетов обоих флотов проявлять максимум внимания и осторожности при сближении с кораблями Сторон. 2. Иметь включенными на самолетах и вертолетах навигационные огни в темное время и в сложных метеорологических условиях. 3. Кораблям за 30 минут до начала с них полетов поднимать сигнал "Ф" по МСС. 4. Обязать командиров самолетов не производить облетов кораблей и судов. 5. Запретить имитацию атак по применению оружия против другой Стороны. Были также определены безопасные расстояния и высота полетов над кораблями и приближения к кораблям; подача заблаговременных сигналов о массовых подъемах авиации с кораблей-носителей; требование о недопущении сбрасывать с самолетов и вертолетов предметы над кораблями и вблизи них. Что касается кораблей, определялось, что при наблюдении за кораблями, они обязаны удерживать расстояние, исключающее риск столкновения. Корабли не должны имитировать атаки путем разворота орудий и торпедных аппаратов в направлении другой Стороны. Для КНС при слежении в дневное время дистанция определялась в 60-70 кабельтовых, а в ночное - 80-100 кбт. Ко времени выхода в Средиземное море БПК "Сторожевой" выполнил ракетные стрельбы по воздушной цели, отработал противолодочные задачи с выполнением стрельбы противолодочными торпедами и реактивными глубинными бомбами в составе кораблей ПУГ, провел торпедную стрельбу по надводной цели. В соответствии с планом подготовки были решены вопросы с личным составом и офицерами - укомплектованность составляла почти 100%. Командир корабля провел тактические сборы с офицерами. Особое внимание было уделено подготовке вахтенных офицеров, действиям при слежении за АУГ, разбору сложных ситуаций, в которых может оказаться корабль, вопросам борьбы за живучесть. Корабль к плаванию был готов... Решение о создании 5-й оперативной эскадры принималось на уровне Политбюро, а реализовано было приказом ГК ВМФ N 0195 в июне 1967 года. Командиром эскадры был назначен контр-адмирал Б.Ф. Петров, который принял командование над всеми силами, находившимися на тот момент в Средиземном море. Начальником штаба - заместителем командующего был назначен капитан 1 ранга В.В. Платонов. Образование эскадры велось в спешке в связи с обострением ситуации на Ближнем Востоке. Уже в июне командование 5-й эскадры прибыло из Москвы в Севастополь и в начале июля на борту плавмастерской, выделенной для размещения штаба эскадры, отбыло на Средиземное море для приёма дел. Именно создание 5-й оперативной эскадры исключило участие в Шестидневной войне 6-го флота ВМС США на стороне Израиля. Операционной зоной эскадры стало все Средиземное море и район Атлантического океана западнее пролива Гибралтар до меридиана мыса Сан-Висенти (западная кромка побережья Португалии). Базировались корабли в открытом море - в точках якорных стоянок; временами корабли кратковременно заходили в порты Египта (Александрия, Порт-Саид), Сирии (Латакия, Тартус), Алжира, Туниса, Югославии. Организационно в структуру 5-й оперативной эскадры входили шесть оперативных соединений: 50-е - корабль управления с кораблями охранения 51-е - подводные лодки (6-8 и более ед.) 52-е - ударные ракетно-артиллерийские корабли 53-е - противолодочные корабли 54-е - десантные корабли 55-е - корабли обеспечения. Эскадра формировалась на ротационной основе: в её состав входили надводные и подводные силы Северного, Балтийского и Черноморского флотов, а также корабли Тихоокеанского флота, выполнявшие межтеатровые переходы на Тихоокеанский флот или обратно. Основой надводной составляющей ОпЭск являлись силы 30-й дивизии противолодочных кораблей Черноморского флота. Как правило, в составе эскадры насчитывалось 70-80 вымпелов (до 30 надводных боевых кораблей, 4-5 атомных и до 10 дизельных ПЛ, 1-2 плавмастерские, 3-4 морских танкера, корабли минно-тральной группы, корабли комплексного снабжения, сухогрузы, рефрижераторы, госпитальные и спасательные суда, морские буксиры). Боевая служба 5-й оперативной эскадры была осложнена полным отсутствием в Средиземном море советских военно-морских баз, необходимых для защиты от штормов, пополнения запасов воды и провизии, отдыха экипажей или проведения межпоходового ремонта, в то время как "вероятный противник" - США - такие базы имел. Эскадра могла располагать лишь ограниченным числом пунктов базирования, к числу которых относились Порт-Саид (до 1972 года) и Тартус (Сирия). По этой причине корабли эскадры отстаивались на якорях и бочках, установленных на отмелях в определённых местах (в так называемых "точках") Средиземного моря. В самые напряжённые моменты "холодной войны" натовские корабли и самолёты, случалось, расстреливали эти бочки, вынуждая корабли эскадры ставить новые, обозначая на них краской "Собственность ВМФ СССР". Штаб командующего эскадрой находился у берегов Туниса в так называемой "точке 3". В эту же самую точку заходили скрытно приходившие с Северного флота подводные лодки (обычно они менялись целыми бригадами). Вблизи границы Ливии и Египта находилась "точка 52" - в ней собирались надводные корабли, прибывавшие в Средиземное море с Северного, Балтийского или Черноморского флотов. В "точке 10", расположенной у греческого острова Лемнос, отстаивались советские разведывательные корабли. "Точка 70" располагалась у берегов Франции и Италии, у острова Крит и в ряде других мест Средиземноморья располагались некоторые другие "точки". Силы эскадры принимали участие в маневрах под кодовыми названиями "Океан", "Юг", "Узел", обеспечивали защиту судоходства и оказание помощи дружественным странам, а также - выполнение внешнеполитических акций правительства страны, осуществление визитов и деловых заходов в страны региона. Корабли эскадры совершенствовали тактические приемы применения сил флота, отрабатывали действия тактических и поисково-ударных групп, десантных отрядов и отрядов оперативного тыла. Боевая подготовка на эскадре была самого высокого уровня, поскольку проводилась не по учебному, а по реальному противнику, в обстановке близкой к боевой или фактически боевой, когда применялось оружие кораблей. Эскадра внесла вклад и в развитие оперативного искусства, в приемы боевого дежурства надводных кораблей и подводных лодок, частей корабельной авиации и морской пехоты в составе десантных отрядов. В октябре 1973 года неожиданно для всех вспыхнул очередной арабо-израильский конфликт, впоследствии названный войной Судного дня. Москва начала посылать технику и вооружение в Сирию и Египет. Уже 7 октября из черноморских портов Ильичевск и Октябрьский вышли первые советские транспортные суда с оружием для арабов (до 92 единиц бронетехники на борту каждого транспорта). Для обеспечения безопасности проводки транспортов по зонам Эгейского моря и восточной части Средиземного моря специально сформировали отряд боевых кораблей Черноморского флота (до 10 единиц), которые конвоировали их. После начала операции по отправке вооружения, корабли эскадры начали непрерывное слежение за АУГ к югу от острова Крит. С 9 октября флагманский корабль "Волга" и крейсер "Грозный" начали сопровождение авианосца "Индепенденс", а БПК "Красный Кавказ", "Проворный" и "Скорый" следовали за другими американскими кораблями. В ответ еще три корабля эскорта присоединились к АУГ во главе с авианосцем "Индепенденс". В это же время советские разведывательные корабли начали контролировать американскую десантную группу, находящуюся в заливе Суза (Крит), оставаясь там до 25 октября. Своими действиями Москва посылала Вашингтону сигнал, что попытки прервать начавшееся снабжение арабов будут пресечены силовыми методами. В этот период американские ударные соединения были особенно уязвимы к возможной советской атаке крылатыми ракетами, потому что Вашингтон сковал их свободу маневра. Они должны были оставаться в определенных районах к югу от острова Крит, чтобы быть готовыми по сигналу из США прервать потенциальную воздушную переброску советских десантных дивизий в Египет. Однако эта стратегия НАТО имела негативные стороны, так как очень упрощала задачу слежения и возможного уничтожения противника кораблями 5-й эскадры. Противостояние стратегических сил СССР и США нарастало, но все были в ожидании исхода противостояния на суше израильтян и арабов. С 13 октября израильская армия продолжала наступление на Дамаск, которое было остановлено только 16 октября в связи с полным истощением сил обеих сторон. С 19 октября линия фронта проходила по Дамасской равнине. Столкновения продолжались до 24 октября, когда в соответствии с резолюцией Совета безопасности ООН боевые действия были прекращены. В этот момент, как только стало ясно, что конфликт не будет иметь никакого продолжения, Вашингтон приказал своим АУГ 6-го флота оставить их районы развертывания к югу от острова Крит и идти на запад. Но начало движения было отсрочено до 16 часов 30 октября из-за плохой погоды. Однако к тому времени напряженность ослабла. Этим Белый дом посылал Кремлю сигнал, что его силы возвращаются в обычное состояние, и силы 5-й эскадры начали рассеиваться 3 ноября. Тем не менее, оба флота оставались в высокой готовности и следующие две недели. 6 ноября адмирал Волобуев отменил посещение порта в Алжире и продолжил слежение за ударными группами с авианосцами "Джон Ф. Кеннеди" и "Иводзима" к западу от острова Крит. 9 ноября группа кораблей с крылатыми ракетами была уменьшена и направлена для отдыха в Александрию (Египет). Еще две группы слежения были расформированы 10 ноября, осталось только три КУГ. Крейсер "Грозный" впоследствии ушел в Севастополь, крейсер "Мурманск" ушел через Гибралтар на Север. Несмотря на постоянные запросы о возвращении изношенных судов в районы базирования, адмирал Горшков не разрешил более существенного сокращения сил, следящих за соединениями НАТО, до 15 ноября. 21 декабря в Женеве начала работу мирная конференция по Ближнему Востоку. На 1 января 1974 г. в Средиземном море из состава Черноморского флота находился усиленный отряд кораблей в составе крейсера "Адмирал Ушаков", БПК "Отважный", "Решительный" и "Неуловимый", эсминцев "Сознательный" и "Оживленный", трех сторожевых кораблей, одного тральщика, двух средних десантных кораблей и плавбазы "Виктор Котельников". Помимо этого, здесь находились корабли Северного и Балтийского флотов. В 1974 г. противолодочный крейсер "Ленинград" и БПК "Скорый" приняли участие в боевом тралении Суэцкого канала. Траление проводилось вертолетами Ка-25бтз и Ми-8, после чего район был открыт для безопасного плавания. Боевая служба Средиземноморской эскадры стала серьезной школой выучки для экипажей кораблей, практической проверкой профессионализма их командиров, командного состава и штаба объединения ВМФ. Для "Сторожевого" началась она в Средиземном море, в так называемой "деревне Селивановке". Официально это место в заливе Мерса-Матрух именовалось "точка 52", но флотские острословы позднее присвоили ей имя одного из командующих 5-й эскадрой. По пути к месту боевой службы балтийцам довелось пройти незапланированное испытание - в Эгейском море БПК "Сторожевой" попал в жесткий шторм. Развитое шестибальное волнение, волна короткая, почти как на Балтике, и корабль болтает и бьёт так, что он, содрогаясь всем корпусом, буквально звенит. Мачты трясутся так, что кажется - сейчас оторвутся и улетят за борт, качка во всех плоскостях до 30 градусов. Всё по кораблю летает, срывается со штатных мест. Большая часть экипажа в нерабочем состоянии, более стойкие мичманы и офицеры встали на вахту к действующим механизмам. Потихоньку продвигались к защищенной бухте, но только зашли, как поступил приказ следовать в точку 15, в проливе Антикитира. К утру шторм начал стихать, а проведенная после него ревизия показала, что всё, что могло - разбилось, картина была удручающая!.. Через 10 суток стояния на якоре закончились продукты и пресная вода, перешли на сухари. Командир корабля подаёт в очередной раз заявку на продовольствие, в ответ - невразумительное молчание или отговорки. Наконец дали команду следовать в 12 точку залива Эс-Салум, где через "пень-колоду", но ситуацию все же разрулили. И пошли уже к месту назначения - в точку 52. Основное время боевой службы "Сторожевого" прошло в 12 и 52 точках залива Мерса-Матрух. Из них БПК выходил на перехват авианосца "Форрестол", крейсера УРО "Лонг-Бич" - наносил условные ракетные удары и возвращался. В конце БС поставили задачу слежения оружием за крейсером "Литлл Рок". Следили, начиная с меридиана 25 градусов и до траверза Бейрута в течении 5 суток по данным с КНС и с КП эскадры. Больше месяца следили балтийцы за одной из группировок ВМС НАТО во главе с авианосцем "Индепенденс". На борту этого плавучего аэродрома находилось более 90 летательных аппаратов, из которых половина могла нести ядерное оружие. Учитывая, что авианосец был объектом стратегического значения, его точное местоположение, род деятельности и действия кораблей охранения представляли исключительный интерес для Главного штаба ВМФ и Генштаба. Информацию о местонахождении авианосца и применении самолетов с него моряки сообщали на соответствующие командные пункты через каждые час-два. Если же наблюдался массовый взлет палубной авиации (более 20 самолетов), то информация выдавалась каждые 15-20 минут. Напряжение было колоссальным, особенно для штурманской, ракетно-артиллерийской и других боевых частей. А если ко всему этому добавить обеспечение навигационной безопасности, ведение разведки, заправку топливом, водой, продуктами на ходу, практически при любом состоянии моря, то большинство операций проходило на пределе физических сил. Командир корабля капитан 2 ранга А.В. Потульный, прекрасно понимая всю полноту ответственности за сотни человеческих жизней и корабль в целом, в эти напряженные дни буквально дневал и ночевал на ходовом мостике. И почти всегда в самые напряженные моменты рядом с ним находился кап-три Саблин, в готовности помочь, а если понадобится - то и заменить командира. Нередко во время заправок БПК авианосец пытался оторваться от него, проверяя реакцию и возможности держать ход. Когда на мостике "Сторожевого" начинали понимать, что авианосец уходит, принимались экстренные меры по уборке шлангов топлива и воды, связывающих с танкером. Очевидно, что именно в такой сложной обстановке у каждого офицера корабля, независимо от должности, наступает "момент истины". Это своего рода проверка и человеческих, и профессиональных качеств. "Моментом истины" в подобной ситуации для политработника является грамотный выбор способов, форм и методов работы, только в такие моменты становится ясно, насколько замполит отвечает своему предназначению, какой он профессионал на самом деле и на своем ли месте находится. В эти горячие дни работы с людьми у Валерия Саблина было невпроворот. Обстановка обязывала "тянуть" все и зачастую от прямых штатных обязанностей переходить к инструктажам, проверкам вахт, готовности дежурных средств ПВО и РЭБ, аварийных партий. Своевременное и качественное приготовление пищи, организация питания, в том числе и ночного, санитарное состояние жилых и служебных помещений, банальные помывки личного состава и стирка белья, выпечка хлеба - все это тоже требовало внимания и заботы. Дележки на "мое" и "не мое" у Саблина не было. Большую помощь "комиссару" корабля оказывали политработники боевых частей, партийная и комсомольская организации корабля, органы общественного контроля. Но, в то же время, складывавшиеся неординарные ситуации все чаще заставляли его "шевелить мозгами"... В Средиземном море "Сторожевой", естественно, был подчинен командованию 5-й ОПЭСК. Обстановка в регионе была сложная, на Ближнем Востоке неспокойно, поэтому группировка наших кораблей собралась достаточно внушительная, и все моряки очень гордились, что представляют в этом регионе свою страну, демонстрируя свой военно-морской флаг. Служба была интенсивной, каждую неделю осуществляли слежение за натовскими авианосцами и ПЛ. Один раз преследовали американскую АПЛ, но были вынуждены прекратить слежение, т.к. она ушла в тунисские территориальные воды, куда нашим хода не было. Корабли эскадры постоянно находились в контакте с так называемым вероятным противником. Но всегда корректно по отношению к советским морякам вели себя англичане, американцы, другие представители стран НАТО. Во время встреч с советскими кораблями они держались весьма сдержанно, даже когда наши пытались подойти на дистанцию "вытянутой руки" - например, к авианосцу при слежении. Никаких провокационных действий они не предпринимали. Бывало, однако, что натовские самолеты совершали облеты со стороны солнца, имитируя нападение - заходили на корабль на предельно малой высоте, с грохотом проносясь над ним. Но чувства страха и даже негативной реакции это не вызывало, советские моряки использовали ситуации для практической отработки действий зенитных расчетов по реальным целям, сопровождая каждый их пролет своими АУ и ЗРК "Оса". Для боевой подготовки это было даже полезно! Глава 28. СМЕНА КУРСА Возвращение в родной Балтийск неожиданно было отсрочено для экипажа "Сторожевого" шифровкой, полученной из штаба флота. Кораблю предписывалось изменить курс и после прохождения пролива Па-де-Кале повернуть к северу, в обход Скандинавии - в направлении на Кольский залив. В нейтральных водах над кораблем, естественно, постоянно висела авиация НАТО - новейший корабль вызвал огромный интерес у "вероятного противника". В зарубежных средствах массовой информации появились провокационные сведения, будто новый советский корабль вооружен ударными ракетами с ядерными боевыми частями, способными поражать береговые объекты. Эти действия были направлены на подрыв доверия балтийских стран - Дании, Швеции, Норвегии и Финляндии - к Советскому Союзу. Однако очень скоро выяснилось, что эта информация не более чем очередная "утка". Не многим из офицеров "Сторожевого" доводилось ранее служить на Северном флоте и потому кап-три Саблин был особенно полезным на мостике при том неплановом заходе в Североморск. Оказалось, что балтийскому кораблю отведено место на позиции Северного флота, проводившего итоговые учения с боевыми стрельбами. Все задачи БПК "Сторожевой" выполнил на "отлично", удостоившись похвалы руководителя учения. Лишь после этого Потульному разрешено было вести свой корабль в Балтийск. Но по возвращении в родную базу выяснилось, что в Балтийск БПК сразу не пустят. Приказано стать на якорную стоянку, и к "Сторожевому" подошла баржа минно-торпедного управления флота. Одев химкомплекты и противогазы ("вероятный противник применил ОВ"), начали грузить мины - командование решило проверить навыки экипажа в минной постановке! А в это время жены моряков стояли на молу, видели корабль и махали им платочками. И еще на сутки командование 128-й бригады противолодочных кораблей задержало радостную встречу после дальнего похода - тогда так было принято. Соединение это нельзя назвать старейшим на Балтике, но, несомненно, это была одна из лучших бригад флота. Сформированная 12 апреля 1951 года, первоначально она именовалось бригадой эскадренных миноносцев, а в середине 60-х стала уже бригадой ракетных кораблей. Некоторые из ее кораблей совершали в год по две БС, "наматывая на винт" по 30 тыс. миль. Бригада стала подлинной кузницей кадров для всего флота. Хотя "Сторожевой" был в строю лишь два года, но интенсивная эксплуатация его механизмов требовала уже их ремонта и регулировки. А длительное плавание в теплых водах Атлантического и Индийского океанов привело к обрастанию днища корабля моллюсками. В общем, по всем показателям кораблю положен был навигационный ремонт. С этим и возвращались моряки из дальнего похода, рассчитывая на отдых и долгожданные отпуска. Ожидались и правительственные награды за успешное выполнение боевых задач. Но слишком рано "раскатали губу" моряки! Едва закончили сдавать в береговые арсеналы ракетно-артиллерийский боезапас, что положено перед уходом на ремонт, как командование приготовило им еще один не слишком приятный сюрприз. "Сторожевому" предстояло возглавить военно-морской парад в Рижском заливе, прежде чем идти в Лиепаю... Накануне празднования 58-й годовщины Октябрьской революции в широкое устье полноводной Даугавы, вдоль берегов которой раскинулись вперемежку старинные и современные кварталы Риги, вошли боевые корабли Краснознаменного Балтийского флота, которые должны были принимать участие в военно-морском параде. Среди кораблей различных классов, расставленных на парадных швартовных бочках от Понтонного моста и до траверза Рижского морского торгового порта, выделялся своими внушительными размерами и мощным вооружением надводный корабль с бортовым номером 503 - БПК "Сторожевой". А душой экипажа являлся замполит Валерий Саблин, что крайне редко бывало на боевых кораблях, где политработников, как правило, недолюбливали за их непомерную активность при явно недостаточных знаниях и навыках морского офицера. Его решение поступить в Военно-политическую академию после девяти лет строевой службы стало результатом многолетних раздумий о положении в стране. Хорошие слова, произносимые руководителями на съездах и собраниях, не подкреплялись такими же делами. Процветала коррупция и семейственность среди власть имущих. Коммунистическая партия, членом которой Валерий стал в 1960 году, еще будучи курсантом, реально предоставляла широкие возможности только узкому кругу "избранных". Все это возмущало Саблина и вызывало стремление искать ответы на многочисленные вопросы в трудах классиков марксизма и других философов. Годы раздумий молодого коммуниста, особенно - в ходе обучения в академии и жизни в Москве, привели его к окончательному выводу о порочности существующей системы власти. Знал он, что подобными настроениями охвачены не только многие его сослуживцы и моряки других кораблей, но и немалая часть людей "на гражданке". И Валерий Саблин принял твердое решение: предпринять при подходящем стечении обстоятельств конкретные шаги против правящего режима. Его мысли и намерения нашли отражение в разработанной им программе переустройства общества, состоявшей из почти тридцати пунктов. С нею Саблин собирался выступить перед общественностью и руководством Советского Союза. Содержание этой программы позволило впоследствии Военной коллегии Верховного суда СССР признать В.М. Саблина виновным в том, что он "длительное время вынашивал замыслы, направленные на достижение враждебных советскому государству преступных целей: изменение государственного и общественного строя, замену правительства". Но Саблин выступал не против Советской власти, а против зажравшейся партийно-государственной верхушки СССР, обеспечившей за счет народа себе и своим близким, а также обслуживавшим их структурам "жизнь по потребностям". Он был против некомпетентности и безответственности лиц, принимающих государственные решения, и грубых просчетов правительства, против коррупции в эшелонах власти. Против незаслуженных награждений Брежнева и других руководителей страны, получавших звания Героев Советского Союза и Соцтруда к разного рода юбилеям, что вызывало ропот и раздражение большинства народа, особенно военных и бывших фронтовиков. В то же время Саблин был за многопартийность, свободу слова и дискуссий, изменение порядка выборов в партии и стране, за другие демократические преобразования в обществе. Его тревожила утрата среди военных такого понятия, как офицерская честь, а также непомерное чинопочитание. На корабле его уважали за простоту и доступность, за знание морского дела, за постоянное отеческое внимание к нуждам моряков, за заботу о быте и досуге экипажа. Проводя партполитработу, Саблин находил новые, понятные и удобные всем формы. Даже "наглядная агитация" была в его экипаже не формальной - в ленкаюте "Сторожевого" висел плакат: "...Каждый должен чувствовать свою независимость для того, чтобы он мог утверждать начала справедливости и свободы, не будучи вынужденным предательски приспособлять их к обстоятельствам своего положения и к заблуждениям других людей..." (из "Рассуждений о политической справедливости" Годуина Годвина). В момент подавления бунта матрос-первогодок из экипажа "Сторожевого" сообразил этот плакат снять и спрятать, чтобы он не был "вещдоком", а впоследствии переслал его родным опального замполита. В ходе исполнения своих обязанностей, во время несения боевой службы и в дальних походах Валерий Саблин постепенно знакомил некоторых членов экипажа со своими воззрениями и планами переустройства общества в СССР и находил среди них единомышленников. Служба у новоиспеченного замполита шла успешно - одним из первых в ВМФ страны в апреле 1975 года его награждают только что введенным престижным орденом "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" 3-й степени. Предполагалось завидное для многих выдвижение на должность замполита одного из самых крупных надводных кораблей - тяжелого авианесущего крейсера. Но к этому времени у капитана 3 ранга Саблина возникает идея использовать новейшие технические возможности корабельных средств радиосвязи в качестве трибуны, а сам корабль - как свободную, независимую ни от каких властей территорию, с которой можно было бы подать сигнал к началу перемен в стране. В том, что этот сигнал будет подхвачен, идеалист Валерий Саблин и его соратники не сомневались. Дополнительным своим козырем они считали факт отсутствия на корабле боеприпасов, что будет ясно свидетельствовать о сугубо мирных намерениях экипажа и не вызовет противодействия сил флота. Саблин решает использовать этот благоприятный, по его мнению, момент для начала практических действий. И объявляет своим сообщникам время выступления против режима - 8 ноября, как в 1905 году в Кронштадте и в 1917 году в Петрограде. *** Первый день праздничных мероприятий в Риге прошел так, как планировали местные власти: состоялся сухопутный парад береговых частей и морской парад военных кораблей, разукрашенных флагами расцвечивания днем и огнями иллюминации ночью. На следующий день большая часть экипажа отдыхала, кое-кто получил увольнение на берег, в том числе - старпом и механик корабля. Валерий Саблин старательно уговаривал и командира сойти на берег, предлагая самому остаться за него, но Анатолий Потульный отказался. Наступил вечер 8 ноября... Незадолго до полуночи вахтенный офицер подводной лодки Б-49, дежурной по рейду на реке Даугава, где стояли корабли военно-морского парада, заметил человека на якорной бочке, размахивающего руками. Его сняли, и он сообщил командиру подводной лодки капитану 2 ранга Светловскому, что он, старший лейтенант Фирсов, сбежал с БПК "Сторожевой", чтобы сообщить о бунте на корабле, который поднял замполит капитан 3 ранга Саблин: тот арестовал командира и собирается угнать корабль. Светловский не поверил этому дрожащему то ли от холода, то ли от страха, а то и с похмелья человеку. Он хорошо знал Саблина. Хотя тот и замполит, но отличный моряк, не выскочка, не карьерист, прошел все ступеньки морской боевой службы, мог бы и сам стать командиром корабля, но предпочел перейти в комиссары. Этому эпизоду предшествовало следующее. Когда экипаж смотрел кинофильм "Броненосец "Потемкин", Саблин зашел к командиру "Сторожевого" капитану 2 ранга Потульному и сказал, что гидроакустики затеяли жуткую пьянку в рубке. Командир тут же бросился в пост гидроакустиков, расположенный в носовой выгородке, ниже ватерлинии, за ним поспешил Саблин. Едва Потульный протиснулся в пост, Саблин захлопнул за ним стальную дверь и задраил снаружи. Командир найдет затем в рубке его письмо и все поймет. Саблин не хотел его подставлять. Затем замполит собрал офицеров и мичманов в мичманской кают-компании и объявил, что принял командование кораблем и намерен вести его в Питер, чтобы оттуда обратиться ко всей стране с воззванием: отечество в опасности, власти погрязли в казнокрадстве и лжи, необходимы очищение, демократия, социальная справедливость. Их было 29 - 15 офицеров и 14 мичманов - против одного Саблина. Несколько мичманов и два офицера сказали, что поддерживают его, остальные молчали. Откровенно против высказался врач корабля Олег Садиков, который цинично глумился над революционными планами и лозунгами замполита. Тогда Саблин объявил, что те, кто не согласен с ним, могут сойти на берег. Но желающих покинуть корабль не нашлось, и Саблин сказал, что в этом случае они какое-то время проведут под замком. Это их, очевидно, устроило - в анкетах по-прежнему можно будет писать: не был, не состоял, не участвовал... В 21.40, после окончания фильма, Саблин объявил большой сбор и обратился к матросам и старшинам, построившимся в нижней артиллерийской палубе. Он говорил о коррупции в верхах, о том, что власти транжирят национальные богатства Союза, разоряют великую страну и ее народ. Необходимо выступить по телевидению, рассказать людям правду и добиться, чтобы страной руководили честные коммунисты, а не ставленники семейных политических кланов. Саблин довел до моряков и план действий: "Сторожевой" в 9.00 снимается с якоря и идет в Кронштадт, а потом в Ленинград - город трех революций, с тем, чтобы начать там новую, четвертую революцию по исправлению допущенных руководством страны многих ошибок. Выступление "Сторожевого", - сказал замполит, - должно найти поддержку военных моряков в Кронштадте и Ленинградской военной-морской базе, а также у трудящихся ленинградских заводов и предприятий, перед которыми он, добившись у правительства страны права выступить по телевидению, намерен изложить свои взгляды. В заключение своего выступления Саблин подчеркнул строгую добровольность членов экипажа "Сторожевого". Те, кто не захочет принять участия в этих действиях, могут сойти на берег на корабельном катере. Но таких среди матросов и старшин корабля не нашлось - все единодушно поддержали его призыв. Почти то же говорил Саблин и в кают-компании, но там он предложил комсоставу проголосовать за его линию с помощью шашек - белых и черных. 10 офицеров и 5 мичманов, не разделявшие взгляды замполита, были изолированы в двух отдельных помещениях. Ближайший помощник Саблина старший матрос Шеин позднее вспоминал, что после выступления замполита "началось всеобщее воодушевление. То, о чем толковали мы меж собой в курилках, вдруг прозвучало во всеуслышание. Это было как праздник! Чувство достоинства пробудилось в каждом, мы людьми себя впервые почувствовали..." Затем по корабельной трансляции несколько раз передали записанное ранее на пленку более подробное обращение Саблина. Вот некоторые его фрагменты: "...Напряженно и долго думая о дальнейших действиях, принял решение: кончать с теорией и становиться практиком. Понял, что нужна какая-то трибуна, с которой можно было бы начать высказывать свои свободные мысли о необходимости изменения существующего положения дел. Лучше корабля, я думаю, такой трибуны не найдешь. А из морей лучше всего - Балтийское, так как находится в центре Европы... Никто в Советском Союзе не имеет и не может иметь такую возможность, как мы, - потребовать от правительства разрешения выступить по телевидению с критикой внутреннего положения в стране... Наша цель - поднять голос правды... Наш народ уже значительно пострадал и страдает из-за своего политического бесправия..." "...Всем! Всем! Всем! Товарищи, прослушайте текст выступления, с которым мы намереваемся выступить по радио и телевидению. Наша цель - поднять голос правды... Наш народ уже значительно пострадал и страдает из-за своего политического бесправия... ...Только узкому кругу специалистов известно, сколько вреда принесли и приносят волюнтаристские вмешательства государственных и партийных органов в развитие Вооруженных Сил и экономику страны, в решение национальных вопросов и воспитание молодежи... Предполагается, что, во-первых, нынешний госаппарат будет основательно очищен, а по некоторым узлам - разбит и выброшен на свалку истории, так как глубоко заражен семейственностью, взяточничеством, карьеризмом, высокомерием по отношению к народу. Во-вторых, на свалку должна быть выброшена система выборов, превращающая народ в безликую массу. В-третьих, должны быть ликвидированы условия, порождающие всесильность и бесконтрольность гос- и партаппарата со стороны народных масс..." "...Мы твердо убеждены, что необходимость изложить свои взгляды на внутреннее положение в стране, причем чисто критического плана по отношению к политике Центрального Комитета КПСС и Советского правительства, имеется у многих честных людей в Советском Союзе..." Когда БПК "Сторожевой", подняв якоря, начал движение, на берегу все еще не до конца верили нетрезвому механику Фирсову, полагая, что Потульный просто перепутал время и раньше положенного отправился на ремонт в Лиепаю. В действительности никто ничего не путал, просто Саблин, узнав о побеге Фирсова, решил уходить немедленно. И в 2.50 корабль, управляемый лишь мичманами и матросами, под командованием Саблина двинулся к выходу из устья Даугавы. Вслед за ним, с расчехленными орудиями и пулеметами, двинулись пограничные корабли, которых уже известили о ЧП. Экипаж "Сторожевого", несмотря на отсутствие ряда ключевых офицеров и старшин, действовал четко и слаженно, обеспечивая кораблю непростое маневрирование в темноте по руслу реки. Один из поддержавших его лейтенантов - В. Дудник был командиром стартовой батареи, а другой - В.Вавилкин и вовсе снабженец. Но мореходный опыт замполита Саблина помог ему развернуть огромный корабль в нешироком устье Даугавы и взять курс на Ирбенский пролив Балтийского моря. Около четырех часов утра мятежный кап-три передал Главнокомандующему ВМФ адмиралу Горшкову телеграмму: "Прошу срочно доложить Политбюро ЦК КПСС и Советскому правительству, что на БПК "Сторожевой" поднят флаг грядущей коммунистической революции. Мы требуем: первое - объявить территорию корабля "Сторожевой" свободной и независимой от государственных и партийных органов в течение года. Второе - предоставить возможность одному из членов экипажа выступить по Центральному радио и телевидению в течение 30 минут... Наше выступление носит чисто политический характер и не имеет ничего общего с предательством Родины. Родину предадут те, кто будет против нас. В течение двух часов, начиная с объявленного нами времени, мы ждем положительного ответа на наши требования. В случае молчания или отказа выполнить вышеперечисленные требования или попытки применить силу против нас, вся ответственность за последствия ляжет на Политбюро ЦК КПСС и Советское правительство". Валерий Саблин все еще наивно верил в порядочность "вождей"!.. Одновременно радиостанция корабля передала открытым текстом (как приказал Саблин) обращение "Всем! Всем!.." Но в действительности радист матрос Н.Виноградов передал его только по закрытому каналу. В ходе расследования он пояснил, что открытых переговоров и передач в эфир не было, приказ замполита он не выполнил. На вопрос почему, он ответил: "Это было бы прямое нарушение инструкции. Не положено". Радиограмму Валерия Саблина Главком ВМФ СССР Адмирал флота Советского Союза Горшков прочел. Следовательно, знал, что БПК "Сторожевой" "следует в Ленинград, не изменяя ни флагу Родины, ни ей самой, с целью добиться возможности выступить по телевидению, обратиться к трудящимся Ленинграда и страны, пригласить на свободную территорию корабля членов правительства и ЦК для изложения ими конкретной программы и требований справедливого социального переустройства общества". Знали ее содержание и в штабе 128-й бригады противолодочных кораблей, знал и командовавший парадом в Риге капитан 1 ранга В.Ю. Камышан - командир 107-го отдельного дивизиона подводных лодок. Позднее Вячеслав Юрьевич рассудил так: "Речь Саблина была направлена не против Советской власти и ее ценностей, а против, грубо говоря, зажравшейся тогдашней правящей верхушки. Скажу и о том, что весь, весь экипаж полностью поддержал Саблина. Почему? С самого начала он ясно объявил о том, что все несогласные могут сразу же воспользоваться услугами дежурного катера, спокойно отправиться на берег, остаться там - никто никаких препятствий чинить не собирается. Тем не менее, все остались на борту. Итак, не под "угрозой применения оружия" взошёл Саблин на ходовой мостик. Просто офицеры и мичманы (даже те, кто не был согласен с Саблиным во всем и до конца) разрешили Саблину захватить корабль. Разрешили своим непротивлением, своим самоустранением из хода событий, своим самоарестом". Но это было сказано уже значительно позже, а задним умом все крепки... Известно было содержание радиограммы и командиру Лиепайской бригады пограничных кораблей капитану 1-го ранга А.С. Нейперту. Когда сигнальщик ПСКР с бортовым номером 533 Сдобников запросил: "Куда следуете?", - с ходового мостика "Сторожевого" просемафорили в ответ: "Мы не изменники. Идём в Кронштадт". Командир бригады Нейперт это содержание светограммы немедленно передал в Лиепаю начальнику военно-морской базы. И уже вскоре - через командующего войсками Прибалтийского пограничного округа КГБ СССР генерал-лейтенанта Секретарёва - капитан 1-го ранга Нейперт получил приказ: "Немедленно открыть огонь и уничтожить корабль". Пришёл час, когда комбриг Нейперт должен был сделать выбор. Нет закона на все случаи жизни, потому что их бесчисленное множество, нет и такой инструкции, которая могла бы перечислить все обязанности должностного лица. Поэтому перед комбригом "погранцов" встала сложнейшая проблема: а не может ли быть случая, когда невыполнение приказа будет единственно верным решением? Руководствуясь исключительно собственными соображениями и внутренним голосом, Нейперт принимает смелое решение: не выполнить приказ об открытии огня! Уже через несколько дней Нейперта сняли с должности и уволили в запас - не предвидеть такой исход он просто не мог... Очевидно, что во все времена были и в высоких чинах люди чести. Так, по делу декабристов 29 июня 1826 г. в Санкт-Петербурге, рассматривая вопрос определения мер наказания государственным злоумышленникам, решали, как наказать "бунтовщиков". Так восстание оценивали Николай I, его придворные и члены Верховного уголовного суда. Верноподданные предлагали всевозможные способы смертной казни, но в главном все члены суда были единодушны - смерть. Кроме одного - адмирала Николая Семеновича Мордвинова, который высказался против и отказался подписывать смертный приговор декабристам. Совершив моральный подвиг, он таким и вошел в историю России. ...Пограничные корабли бригады Нейперта шли параллельным курсом с БПК "Сторожевой". Комбриг полученный приказ открыть огонь и потопить мятежный корабль не выполнил! 16 ноября 1975 года он был отстранён от командования Лиепайской бригадой пограничных кораблей, а затем отправлен в отставку. В судьбе капитана 3-го ранга Валерия Михайловича Саблина и экипажа БПК "Сторожевой" оказался свой Мордвинов - капитан 1-го ранга Алексей Сергеевич Нейперт. Он предпочёл выйти в отставку морским офицером с чистой совестью, не став карателем. Таким и вошёл он в историю Советского Союза. Ленинград находится в 300 км. к северо-востоку от Риги и, чтобы попасть туда, корабль должен был выйти через Ирбенский пролив (двигаясь в направлении шведского острова Готланд) из Рижского залива в Балтийское море. После чего он мог, обогнув острова Саарема и Хийумаа, повернуть на восток в Финский залив - на Ленинград. Идти по кратчайшему направлению в Кронштат, следуя сначала на север через Моонзундский пролив можно, но опасно для такого крупного корабля как "Сторожевой" из-за мелей, узостей и банок в районе Моонзундского архипелага. К тому же на корабле не было штурмана и необходимых навигационных документов. Так что на первом этапе трудно было понять, куда движется корабль: к Ленинграду или в Швецию. Когда корабль прошел Ирбенский маяк, курс его был 290 градусов - это курс на Швецию. Рекомендованный курс на Кронштадт из этой точки 337 градусов. Это и стало поводом для обвинения Саблина в попытке угона корабля в Щвецию. От Ирбенского маяка до территориальных вод Швеции оставалось сорок три мили, а до Кронштадта - 330 миль. Возможно, если бы корабль находился в свободном плавании, такое заключение было бы правомерно, но "Сторожевой" на выходе из Ирбенского пролива подвергся атакам бомбардировщиков и его курс мог несколько отличаться от рекомендованного... В 7.39 с ЦКП ВМФ на корабль пошла телеграмма: "Ваша телеграмма ГК ВМФ получена. ГК приказал возвратиться и стать на якорь рейда п. Риги". Ответа на нее не Последовало и морская операция по задержанию корабля "мятежников" развертывалась следующим образом. Ночью 9 ноября командир Лиепайской военно-морской базы получил приказ командующего Балтийским флотом вице-адмирала Косова настигнуть самовольно вышедший из Риги и следующий в сторону Швеции БПК "Сторожевой" и "с выходом на визуальный контакт применить артиллерийское оружие с целью остановки корабля. Первый залп дать впереди по курсу, последующие по винтам". В 8.45 командир бригады эсминцев Лиепайской базы капитан 1 ранга Л.С. Рассукованый вышел в море на сторожевом корабле "Комсомолец Литвы"; вместе с ним вышел подчиненный ему дивизион малых ракетных кораблей под командованием капитана 2 ранга Бобракова. Всего группа кораблей преследования состояла из одного СКР, двух ракетных и трех малых противолодочных кораблей, одной подводной лодки, а также корабля с морскими десантниками на борту. В 9.05 на БПК "Сторожевой" был передан семафор командующего Балтфлотом: "Командиру и замполиту. Требую незамедлительно исполнить приказ главкома возвратиться в Ригу. В случае возвращения гарантируется безопасность всему экипажу". На это был получен ответ, что семафор принял командир отделения сигнальщиков старшина 2 статьи Суровин. На вопрос "Куда следуете?" сигнальщик ответил: "Не знаю, кораблем командует Саблин". Корабли Лиепайской ВМБ настигли "Сторожевой" уже в момент бомбардировки его авиацией. Вот как рассказывает об этих событиях Бобраков. "От имени командующего флотом мне передан приказ настигнуть "Сторожевого", и если тот пересечет меридиан 20 град., за которым путь прямо в Швецию, то мне предписывалось корабль утопить... При выходе из Ирбенского пролива мы настигли "Сторожевого"... И вдруг вижу, как огромный водяной столб взметнулся на месте корабля, подумалось, что он взорвался. Потом масса воды осела, и "Сторожевой" движется, как ни в чем не бывало. Это авиация уже начала предупредительное бомбометание". *** По тревоге были подняты два бомбардировочных авиаполка - в Тукумсе и Румбуле (недалеко от Риги). По имеющимся сведениям, летчики полка, расположенного в Румбуле, оружие применять отказались (шведские радиостанции зафиксировали "бурные" радиопереговоры с экипажами). Действия другого полка описал непосредственный участник событий А.Цымбалов, бывший в нем заместителем начальника штаба: "668 бап, базирующийся на аэродроме Тукумс в двух десятках километров от Юрмалы, был поднят по боевой тревоге около трех часов ночи 9 ноября. Это был один из самых подготовленных полков фронтовой бомбардировочной авиации ВВС. Имея на вооружении устаревшие к тому времени фронтовые бомбардировщики Як-28, он был подготовлен к нанесению авиационных ударов всем составом полка ночью, в сложных метеорологических условиях. Доложив на КП дивизии о полученном сигнале и наших действиях, с удивлением узнали, что штаб дивизии проверку боевой готовности полка не планировал и ее не проводит, а командир дивизии отдыхает дома. Подняли с постели комдива: генерал Андреев, как всегда, рассудительно, четко и понятно растолковал недавно назначенному командиру полка - тот, кто поднял по тревоге, минуя командира дивизии подчиненный ему полк, тот пускай этим полком сам и командует". Далее воспоминания генерала излагаются в сжатом варианте. Как всегда при проверках боеготовности, поступила шифровка из штаба воздушной армии с легендой, описывающей оперативно-тактическую обстановку, и задачей полку. На этот раз "в территориальные воды Советского Союза вторгся иностранный эсминец УРО" (управляемое ракетное оружие), имеющий две зенитные ракетные установки типа "Оса". Давались географические координаты точки его нахождения в Рижском заливе, и ставилась задача - быть в готовности к нанесению по кораблю авиационного удара с целью его уничтожения. Для действий по такой цели были необходимы фугасные бомбы калибра 500кг. (они хранились на складе в третьем боекомплекте). На самолеты же по тревоге были подвешены авиабомбы первого боекомплекта - ОФАБ-250Ш (осколочно-фугасные авиационные штурмовые, калибра 250кг.), хранившиеся прямо на стоянках. Но, так как удар по кораблю собирались выполнять условно, то бомбы перевешивать не стали. Часов около семи утра из штаба воздушной армии по телефону уточнили место нахождения корабля - на выходе из пролива в направлении на остров Готланд (Швеция). Ближе к рассвету и.о. командующего 15 ВА генерал-майор Гвоздиков потребовал выделить из числа командного состава полка два экипажа для предупредительного бомбометания по курсу движения корабля. Но боекомплект генерал менять запретил. Через пять-шесть минут после взлета самолета-разведчика взлетели два экипажа (экипаж заместителя командира по летной подготовке и экипаж начальника огневой и тактической подготовки полка) с задачей: по целеуказанию разведчика осуществить предупредительные бомбометания по курсу корабля. Самолет-разведчик в указанной точке корабля не обнаружил и приступил к его визуальному поиску. Метеорологические условия для ведения визуальной разведки мало подходили: утренние сумерки, разорванная облачность 5-6 баллов с нижней кромкой на высоте 600-700м., видимость не более 3-4 км. В таких условиях самолет-разведчик свою задачу не выполнил - корабль не обнаружил. Экипажи бомбардировщиков вынуждены были искать цель самостоятельно. Экипаж заместителя командира по летной подготовке почти сразу обнаружил крупную надводную цель и вышел на нее на заданной высоте в 500 м., опознал ее визуально в дымке как боевой корабль размерности эсминца и произвел бомбометание с упреждением по курсу корабля, стремясь положить серию бомб поближе к нему. Но серия бомб легла не спереди по курсу корабля, а с недолетом по линии, проходящей через его корпус. Штурмовые бомбы взорвались над поверхностью воды, и сноп осколков срикошетил прямо в борт корабля, который оказался ... советским сухогрузом, всего несколько часов назад вышедшим из порта Вентспилс. Судно начало подавать сигнал бедствия, сопровождая его открытым текстом: "Бандитское нападение в территориальных водах Советского Союза". К счастью, убитых и раненых не было, а последующий ремонт повреждений обошелся Министерству обороны в автоцистерну спирта и 5-тонный грузовик масляной краски... Второй экипаж, обнаружив несколько групп надводных целей, и помня о неудаче своего товарища, снижался до высоты 200 м. (к тому времени дымка чуть рассеялась и видимость стала 5-6 км). В абсолютном большинстве это были рыболовные суда. Время шло, а корабль обнаружить не удавалось. На смену готовились вылететь два экипажа первой эскадрильи. В это время "Сторожевой" подошел к границе территориальных вод Советского Союза. Очевидно, тогда и было принято окончательное решение на его уничтожение любыми силами. Генерал-майор Гвоздиков приказал поднять весь полк в максимально короткое время для нанесения удара по кораблю, хотя его точное место нахождения по-прежнему было неизвестно. В спешке просто чудом удалось избежать столкновения самолетов на ВПП! Командир третьей эскадрильи, получив приказ осуществить взлет эскадрильей по варианту выхода из-под удара, в соответствии с заранее разработанным планом, в кратчайшие сроки вырулил на ВПП, и немедленно начал взлет; при этом с другой стороны ВПП к взлету готовились два самолета первой эскадрильи. Катастрофы удалось избежать благодаря решительным действиям руководителя полетов, но заранее разработанный боевой порядок полка построить в воздухе уже было невозможно, и самолеты пошли в район удара вперемешку на двух эшелонах с минутным интервалом на каждом. Это была идеальная мишень для корабельных ЗУР с 40-секундным циклом стрельбы. С высокой степенью вероятности можно утверждать, что если бы корабль реально отражал этот авиационный удар, то все 18 самолетов этого "боевого порядка" были бы сбиты... Тем временем второй самолет (начальника огневой и тактической подготовки) обнаружил,наконец, группу кораблей, два из которых, выглядевшие на экране радара крупнее, находились на расстоянии 5-6 км друг от друга. Нарушив все запреты, экипаж прошел между двумя боевыми кораблями навысоте 50 м, и четко увидел на борту одного из них искомый номер. На КП полка сразу же пошел доклад об азимуте и удалении корабля от аэродрома Тукумс, а также запрос подтверждения на его атаку. Получив разрешение, экипаж выполнил маневр и атаковал корабль с высоты 200 м. спереди сбоку, под углом 20-25 градусов от его оси. Замполит Саблин, управляя кораблем, грамотно сорвал атаку, энергично сманеврировав в сторону атакующего самолета до курсового угла, равного 0 градусов. Бомбардировщик вынужден был прекратить атаку (попасть при бомбометании с горизонта в узкую цель было маловероятно). И со снижением до 50 м. (экипаж все время помнил о двух ЗРК типа "Оса") проскочил над кораблем и атаковал повторно - сбоку сзади под таким углом, чтобы корабль до сброса бомб не успел развернуться до курсового угла, равного 180 градусов. Первая бомба серии попала прямо в середину палубы на юте корабля, разрушила при взрыве палубное покрытие и заклинила руль. Другие бомбы серии легли с перелетом под небольшим углом от оси корабля и никаких повреждений ему не причинили. "Сторожевой" потерял управление, став описывать широкую циркуляцию, и вынужден был застопорить ход. Экипаж самолета, выполнив атаку, стал резко набирать высоту, держа корабль в поле зрения и пытаясь определить результат удара. А первый экипаж подошедшей колонны полка тогда же выскочил на один из кораблей преследования и сходу его атаковал, приняв за искомый. Атакованный пограничный корабль от падающих бомб уклонился, но ответил огнем из всех своих зенитных автоматических орудий. Стреляли обозленные "погранцы" много, но все мимо. В это время командование, вовремя задав себе вопрос, что будет, когда в атаку пойдут остальные 17(!) бомбардировщиков, решило, что пора прекращать "учения" и открытым текстом была передана команда: "Контрольным учениям сил флота и авиации - отбой". Часам к 10 утра 9 ноября все самолеты полка совершили посадку на своем аэродроме. Комдив собрал руководящий и летный состав на "разбор полетов". Суть сказанного им сводилась к следующему: полк поставленную задачу выполнил, при этом не потеряв ни одного самолета и не убив ни одного невинного человека на атакованных кораблях. Да, издержки были, сказал генерал, но не по вашей вине. А, предвидя грядущее разбирательство, комдив посоветовал офицерам ничего не скрывать, говорить только правду, какой бы она ни была нелицеприятной, высшим должностным лицам. "Беглецы" были остановлены в 21 миле за пределами советской государственной границы и на расстоянии 50 миль от территориальных вод Швеции. В докладе на "самый верх" последующие события излагаются следующим образом: "Получение телеграмм с приказаниями министра обороны, главнокомандующего ВМФ и командующего Балтийским флотом возвратиться на рейд и предупреждение о применении оружия в случае неповиновения, которые стали известны экипажу через шифровальщиков и радистов, а также сопровождение корабля самолетами, кораблями и катерами привели к тому, что значительная часть личного состава одумалась и начала понимать преступность замысла Саблина, предпринимать меры к выводу из строя оружия и части технических средств, стала энергичнее действовать по освобождению командира и офицеров". По приказу командира корабля был вскрыт арсенал, вооружена часть матросов, старшин и офицеров. Командир лично арестовал Саблина, ранив его при этом в ногу. Вот как рассказывает об этом командир "Сторожевого" Потульный: "Я пытался выбраться из отсека, куда меня заманил Саблин. Нашел какую-то железяку, сломал запор у люка, попал в следующий отсек - тоже заперт. Когда сломал и этот замок, матрос Шеин заблокировал люк раздвижным аварийным упором. Все, самому не выбраться. Но тут матросы начали догадываться, что происходит. Старшина 1 статьи Копылов с матросами (Станкявичус, Лыков, Борисов, Набиев) оттолкнули Шеина, выбили упор и освободили меня. Я взял пистолет, остальные вооружились автоматами, и двумя группами - одни со стороны бака, а я по внутреннему переходу - стали подниматься на мостик. Увидев Саблина, первое побуждение было его тут же пристрелить, но потом мелькнула мысль: "Он еще пригодится правосудию!" И я выстрелил ему в ногу. Он упал. Мы поднялись на мостик, и я по радио объявил, что порядок на корабле восстановлен". В 10.32 капитан 2-го ранга Потульный доложил, что взял командование кораблем в свои руки и застопорил ход. К остановившемуся "Сторожевому" подошли с обоих бортов корабли с морскими десантниками из группы захвата. Устрашающе стреляя в воздух из автоматов, вооруженные до зубов морпехи высадились на палубу и стали прочесывать внутренние помещения, выводя экипаж наверх. Затем подошли и другие корабли преследования, взяв "Сторожевой" в плотное кольцо. Вскоре на его палубу в наручниках вывели арестованного Саблина, бледного от потери крови, нервного от напряжения и бессонной ночи, сильно хромавшего. Два матроса, в окружении морпехов, осторожно, поддерживая под руки, повели его к трапу. На остановленном корабле после грохота выстрелов и взрывов, рева самолетов и шума машин воцарилась гробовая тишина, что как бы подчеркивало жуткую торжественность происходившего. Моряков экипажа-бунтаря вывели и под охраной построили на верхней палубе. Кто-то из десантников пробурчал что-то в адрес Саблина. Тогда один из матросов, помогавших идти своему раненному замполиту, обернулся и громко, отчетливо - так, чтобы услышали все, произнес: - Запомните этого человека на всю жизнь! Это настоящий командир, настоящий офицер советского флота!.. Перед спуском по трапу на стоявший у борта катер Валерий Саблин, обернувшись к выстроенным на палубе морякам "Сторожевого", произнес: - Прощайте, ребята! Не поминайте лихом!.. Затем мятежный корабль на буксире привели в Усть-Двинск и пришвартовали к стенке. Весь экипаж с корабля сняли и разместили в Ворошиловских казармах, офицеров - отдельно в береговых помещениях; арестовали только Саблина, его помощника Шеина и 12 мичманов. На следующий день все арестованные на самолёте были отправлены в Москву. Мичманы позднее были освобождены - их признали невиновными. А на флоте сотрудники КГБ, местные и прибывшие из Москвы, немедленно приступили к допросам моряков. В тот же день из столицы прилетела правительственная комиссия во главе с Главкомом ВМФ Горшковым, в ее составе были начальник Главпура генерал врмии Епишев и начальник политуправления ВМФ адмирал Гришанов, а также высокие чины из КГБ, ответработники ЦК. На первом же допросе Саблин, обращаясь к Гришанову, заявил: "Вы же знаете меня хорошо, я учился с вашим сыном, часто бывал в вашей семье". Гришанова тут же вывели из состава комиссии. Валерий Саблин по суду был лишен воинского звания и всех наград, а экипаж "Сторожевого" расформирован. Офицеров и мичманов уволили либо отправили служить на Север, а многих матросов и старшин демобилизовали, предварительно взяв с них подписку о неразглашении сведений о происшедшем. Ряд высоких флотских начальников были сняты с должностей либо получили дисциплинарные взыскания, а кое-кто и с партбилетом расстался. Досталось и летчикам - практически весь руководящий состав авиадивизии и 885 бап имели от Главкома ВВС предупреждение о неполном служебном соответствии, а исполняющий обязанности командующего 15 ВА генерал-майор авиации Гвоздиков был тихо уволен на пенсию по выслуге лет. Не было издано тогда ни специальных приказов, ни директив - полное молчание везде и всюду! А фамилию Саблина Валерия Михайловича быстренько стерли с доски отличников Военно-политической академии имени Ленина... Глава 29. БУРЕВЕСТНИК РЕВОЛЮЦИИ Следствие по делу Саблина вела военная контрразведка, оно было недолгим и несложным. Замполит "Сторожевого" ничего не отрицал, всю вину брал на себя и просил только, чтобы матросов не отдавали под трибунал. Одним из тех, кто допрашивал Валерия Саблина, был капитан госбезопасности О.Добровольский, который так описывает свои встречи с задержанным в московской тюрьме Лефортово: "Он был спокоен и своих политических взглядов не менял. А вот в том, что совершил, раскаялся. Экспертиза подтвердила, что он психически здоров, но, думается, он играл внушенную самому себе роль. Однажды он сказал мне, что у Ленина в какой-то период псевдоним был "Саблин". И он видит в этом для себя предзнаменование..." После недолгого следствия в деле мятежного корабля остались двое: Валерий Саблин и двадцатилетний матрос Александр Шеин. Оба были помещены в разные камеры Лефортово. Родственники вспоминают, что Саблин и Шеин были сильно избиты, у Саблина были выбиты зубы и повреждена рука. Но раскаялся ли он, как утверждал следователь? Валерий Саблин брал всю вину исключительно на себя, спасая свою команду. И всех отпустили! Кроме одного, который вину не признал, сказав, что за командиром пошел сознательно, полностью разделял и разделяет его взгляды. Саша Шеин рассказывал, что у них с Саблиным даже в мыслях не было предать Родину и сбежать за границу. Они хотели идти в Ленинград, а если не получится, в Кронштадт, но его заставили (КГБ это всегда умело!) дать показания, что корабль должен был уйти в нейтральные воды. И эти его показания сыграли свою чудовищную роль... В Москве есть место, которое знают практически все ее жители - знаменитая Лефортовская тюрьма или изолятор (ИЗО N4) "Лефортово". По другому - следственный изолятор КГБ СССР / ФСБ РФ, расположенный в Калининском (ныне Бауманском) районе Москвы, вблизи метро "Авиамоторная". Порой мелькают сейчас по российскому телевидению кадры хроники: въезжающие в ворота за желтым забором черные машины с очередными арестованными чинами. Это - бывший дворец соратника Петра Великого, выходца из Швейцарии, генерал-адмирала и дипломата Франца Лефорта, построенный в конце XYII века. Позже - военная и каторжная тюрьма. Три корпуса тюрьмы расположены буквой "К"; вход в камеры - с галереи или с мостиков; все три этажа - сквозные. В 1920-х годах, после самоубийства нескольких подследственных, междуэтажные проёмы были затянуты металлической сеткой. В месте, где сходятся корпуса, образующие "К", расположена центральная площадка охраны. Надзиратель всегда сигнализирует, свободен ли путь. Ещё в царское время тюрьму стали расширять. Работы были закончены окончательно лишь при советской власти, и корпуса, образующие "К", теперь закрыты в квадрате более высоких зданий, в которых расположены кабинеты следователей и дополнительные камеры. Во время сталинских чисток Лефортово "славилось" совершенно особыми пытками. Нередко подследственные, когда им говорили об их отправке в Лефортово, соглашались подписать любую бумагу. В конце 20-х годов по соседству был открыт ЦАГИ, и с тех пор вой мощной аэродинамической трубы оглушал подследственных. В сталинские годы коридоры и камеры были выкрашены в чёрный цвет, сейчас - в нежно-зеленый. Лефортово - бывшая расстрельная тюрьма, содержатся здесь под стражей также лица, совершившие государственные преступления. До 1990 года содержались и лица, совершившие особо тяжкие преступления - маньяки и серийные убийцы. Побывали здесь и разведчики иностранных спецслужб. В Лефортово содержался под стражей и бывший председатель КГБ Крючков - после краха ГКЧП. Есть там прогулочный дворик, окруженный со всех сторон корпусами зданий. Перед высылкой из Советского Союза в 1974 году и Солженицын А.И. провёл несколько дней в этой "гостинице". Да и почти все, кого высылали из СССР, прошли это заведение, где условия содержания весьма неплохие. Лефортово в уголовном мире вполне заслуженно считается " авторитетной тюрьмой". И мало кто знает, что там же находился один из рабочих кабинетов председателя КГБ Андропова. Что бы ни писали на Западе о массовых репрессиях КГБ СССР в 70-х годах, можно смело утверждать, что это просто выдумки. Тюрьма тогда стояла почти пустая! Занято было лишь несколько камер на первом этаже, да еще штук пять одиночек на втором. А на верхнем этаже вообще все камеры были пустыми. Так что Саблина с Шеиным было где разместить... Саблину было предъявлено обвинение в том, что он длительное время, с самой весны 1973 года, вынашивал замыслы, направленные на насильственное изменение государственного и общественного строя СССР, а затем, нарушив присягу, приступил к их практическому осуществлению и вывел корабль из подчинения командования. Вина Саблина в совершенном преступлении была полностью доказана показаниями многих свидетелей-очевидцев, многочисленными вещественными доказательствами, а также - полным признанием им своей вины. В следственном деле хранится изъятое при обыске письмо Саблина родителям, датированное 8 ноября 1975 г. "Дорогие, любимые, хорошие мои папочка и мамочка! Очень трудно было начать писать это письмо, так как оно, вероятно, вызовет у вас тревогу, боль, а может, даже возмущение и гнев в мой адрес... Моими действиями руководит только одно желание - сделать, что в моих силах, чтобы народ наш, хороший, могучий народ Родины нашей, разбудить от политической спячки, ибо она сказывается губительно на всех сторонах жизни нашего общества..." Долгое время в знаменитой "Особой папке" ЦК КПСС хранился совсекретный документ. После развала СССР он (да и вся папка) был рассекречен. Вот выдержка из него: "...Комитетом Госбезопасности заканчивается расследование уголовного дела по обвинению капитана 3-го ранга В.М.Саблина и других военнослужащих - участников преступной акции 8-9 ноября 1975г. на БПК "Сторожевой". Установлено, что организатор этого преступления Саблин, попав под влияние ревизионистской идеологии, на протяжении ряда лет вынашивал враждебные взгляды на советскую действительность. В апреле 1975г. он сформулировал их в письменном виде, записал на магнитофонную ленту, а во время событий на "Сторожевом" выступил с антисоветской речью перед личным составом. Политическая "платформа" Саблина включала набор заимствованных из буржуазной пропаганды клеветнических утверждений об "устарелости" марксистско-ленинского учения и "бюрократического перерождения" государственного и партийного аппарата в СССР и призывы к отстранению КПСС от руководства обществом, к созданию новой "более прогрессивной" партии. Весной 1975г. он разработал детальный план захвата военного корабля, который намеревался использовать как "политическую трибуну" для выдвижения требований об изменении государственного строя в СССР и борьбы с Советской властью. Он организовал и осуществил самовольный угон большого противолодочного корабля за пределы советских территориальных вод. Эти его действия квалифицированы как измена Родине..." Под документом стоят подписи Председателя КГБ Андропова, Генерального прокурора Руденко, Министра обороны Гречко и Председателя Верховного суда СССР Смирнова. На его полях стоят росписи Брежнева, Суслова, Пельше и других членов тогдашнего высшего партийного руководства СССР. Так что приговор Саблину был вынесен на самом высшем уровне еще до суда - в точности как это бывало при Сталине. Но все же формально судьба Саблина должна была решиться на суде. Военная коллегия Верховного Суда СССР в составе председателя генерал-майора юстиции Г.Бушуева, народных заседателей генерал-майора инженерных войск Б.Козлова и генерал-лейтенанта И.Цыганкова при секретарях полковнике М.Афанасьеве и служащем СА В.Кузнецове, с участием государственного обвинителя - старшего помощника Главного военного прокурора генерал-майора юстиции В.Шантурова и защитников - адвокатов Л.Аксенова и Л.Попова, на своем заключительном закрытом заседании 13 июля 1976г. точно исполнила все формальности. В.М. Саблин был признан виновным по пункту "а" статьи 84 УК РСФСР (измена Родине) и приговорён к смертной казни. На суде Саблин свою вину не признал и заявил, что руководствовался честными намерениями и Родине не изменял. Но он явно не ожидал смертного приговора! Поданное им в Президиум Верховного совета СССР прошение о помиловании почти сразу же было отклонено. Политическая верхушка страны его явно боялась, поскольку он покушался на их благополучие и беззаботную жизнь. Наглядный урок - власть не прощает тех, кто захочет отобрать у них кусок торта! Но что удивляет - ведь бывший "стрелок" по автомобильному картежу Брежнева с космонавтами, младший лейтенант из Ленинградского топоотряда Ильин, не был так сурово наказан! А он ведь убил охранника и ранил одного из космонавтов! Но спустя много лет Ильин даже получил денежную компенсацию за годы, проведенные в психиатрической больнице. Якобы он боролся с тоталитарным строем! Но не кричал об этом. Просто пошел на Красную площадь и пострелял! Значит, слово страшнее пули?!. Перед расстрелом Саблину разрешили написать письмо своему сыну: "Верь, что история честно воздаст всем по их заслугам, и тогда ты никогда не усомнишься в том, что сделал ваш отец. Никогда не будь среди людей, которые критикуют не действуя. Эти лицемеры, слабые, ничего не представляющие из себя люди не способны сочетать свою веру со своими делами. Я хочу, чтобы ты был храбр. Будь уверен в том, что жизнь замечательна. Верь в то, что Революция всегда побеждает". Приговор приведен в исполнение 3 августа 1976года. Похоронили Валерия Саблина в безымянной могиле, местонахождение которой неизвестно до сих пор. Его правую руку - старшего матроса А. Шеина приговорили к 8 годам лишения свободы. Первые два года он отсидел в камере, потом его перевели в так называемый рабочий корпус в том же Лефортово, где осужденный находился еще три с половиной года. Последние два с половиной года Шеин провел в Кировской области - в лагере строгого режима. По этому же делу к уголовной ответственности за содействие Саблину в захвате корабля и выводе его за пределы Государственной границы СССР привлекались еще 6 офицеров и 11 мичманов корабля, но дела в отношении них вскоре были прекращены. К этому времени "у руля" Советского государства уже почти 13 лет стоял Леонид Брежнев - зажравшийся партийный бюрократ, возомнивший себя новым русским царем. Но роднит его с последним из дома Романовых лишь кровь на руках, кровь лучших сынов Отечества. Николай II приговорил до суда к смертной казни лейтенанта Петра Шмидта, обратившегося к нему с воззванием, а Брежнев, получив доклад о политическом акте Саблина на Балтике, тут же распорядился: "Разбомбить к е... матери корабль и потопить!" Впоследствии суд, отрабатывая - по указанию сверху - версию измены Родине, дилетантски обвинил Саблина в том, что раз он вел "Сторожевой" на выход из Рижского залива через Ирбенский пролив (т.е. на северо-запад), то, следовательно, держал курс на Швецию... Да, действительно, теоретически кратчайшее направление на Кронштадт - строго на восток, через Моонзундский пролив. Но практически этот курс весьма опасен для такого крупного корабля, каким был "Сторожевой", из-за узких мест, мелей и банок у сотен островов Моонзундского архипелага. К тому же на корабле не было штурмана. Его обязанности, как и отсутствовавшего старпома, исполнял сам Саблин. Не было на "Сторожевом" и необходимых для прохода Моонзундским проливом специальных навигационных документов. К тому же Саблин знал, что его корабль во время плавания по этому маршруту вполне могут обстрелять береговая артиллерия и береговые ракетные установки. Да и остановить корабль в узких местах, перегородив ему путь другими кораблями, несложно. Поэтому для "Сторожевого" курс из Рижского залива на Кронштадт лежал только на cеверо-запад через Ирбенский пролив - в открытое море, по рекомендованному для таких кораблей фарватеру. Получая после выпуска из академии назначение на БПК "Сторожевой", капитан 3 ранга Саблин наверняка знал, что корабль этот относится к проекту "Буревестник". Но ощущал ли он себя будущим Буревестником революции? Я вижу в этом Промысел Божий!.. В своем обращении Буревестник революции Саблин говорил: "... Я обращаюсь к тем, кто революционное прошлое нашей страны чувствует сердцем, кто критически, но не скептически оценивает настоящее и кто честно мыслит о будущем нашего народа... Мы обратились через Командующего флотом к Центральному Комитету КПСС и Советскому правительству с требованием дать одному из членов нашего экипажа выступить по Центральному радио и телевидению... с разъяснением советскому народу целей и задач нашего политического выступления. Мы не предатели Родины и не авантюристы, ищущие известности любыми средствами. Назрела крайняя необходимость открыто поставить ряд вопросов о политическом, социальном и экономическом развитии нашей страны, о будущем нашего народа, требующих коллективного, именно всенародного обсуждения без давления государственных и партийных органов. Мы решились на данное выступление с ясным пониманием ответственности за судьбу Родины, с чувством горячего желания добиться коммунистических отношений в нашем обществе". Ответом была радиограмма командующего Балтийским флотом: "Из Ирбена вас не выпустим. При неподчинении - уничтожим!.." Разговаривать с Саблиным никто не желал! А о чем с ним говорить, если правы - изначально! - ТОЛЬКО ПАРТИЯ и правительство, ведущие страну и ее народ в светлое будущее!!! Иных мнений просто не может быть, поскольку это - инакомыслие, а за него одна расплата - СМЕРТЬ!.. Анализ событий показывает, что если бы корабль не остановился, он был бы потоплен, ибо целый полк бомбардировщиков уже шел на боевом курсе с готовыми к применению бомбами. После их сброса от корабля остались бы одни ошмётки, погибнуть мог весь личный состав - а на корабле было 194 человека. И это ставилось в вину Саблину: как он неразумно рисковал. А у него и в мыслях не было, что его родная - плоть от плоти! - партия прикажет уничтожить их всех, и только потому, что один из них пожелал сказать правду вслух. Всего лишь! Они были безоружны, корабль просто не мог никому угрожать, но слово правды, как оказалось, было для брежневской "камарильи" страшнее ракет... Когда в Москве, в Лефортовской тюрьме, в условиях строжайшей секретности шло следствие и выяснение всех обстоятельств этого ЧП, Валерий Саблин сразу взял всю вину на себя, никого не назвав своими сообщниками. А таковые, скорее всего, были у него не только на "Сторожевом" (в т.ч. и отсутствовавшие по разным причинам в момент выступления), но и на других кораблях, в том числе в Кронштадте - в соединении ремонтирующихся и строящихся кораблей. Их фамилии Саблин не раскрывал, из предосторожности, даже своим товарищам по выступлению... Следователи КГБ всеми способами старались выбить из моряков нужный им компромат. И зачастую достигали своего. Ведь перед всеми подследственными первые два месяца висела самая страшная статья - измена Родине, при которой исход ясен... Потом статью изменили на "групповое неповиновение" для большинства, выявив лишь одного активного сообщника Саблина - старшего матроса Александра Шеина. Остальных же постепенно выпустили на свободу, взяв подписку о неразглашении того, что произошло на "Сторожевом". Матрос Максименко откровенно сказал следователю: "По моему, он был патриот, кристально честный человек, доведенный несправедливостью до отчаяния, бросивший вызов злу и не предавший своей идеи. Родине Саблин не изменял, хотел для нее лучшего будущего. И он не дрогнул и не признал на следствии домыслы, что якобы хотел угнать корабль в Швецию". А матрос Шеин добавил: "После его выступления началось всеобщее воодушевление. То, о чем мы толковали меж собой в курилках, вдруг прозвучало во всеуслышание. Это было как праздник. Чувство достоинства пробудилось в каждом. Мы людьми себя почувствовали". Александр Шеин был единственным, кто пошел за Саблиным осознанно, догадываясь о вероятных последствиях. Для остальных то был минутный порыв, проблеск несуществующих воспоминаний, разогретых революционным броненосцем "Потёмкин", неожиданное приключение. И все же та минута была саблинской: 164 матроса из 165 сказали "да". Позднее почти все они отрекутся - кто сам, а кто под давлением - от своего "да" и осудят Саблина. И только 18 останутся на его стороне. Валерий Саблин долго готовил себя к этому моменту, но не готовил других, рассчитывая на их порыв, а он мгновенен - и в этом его просчет. А возможно, и благородство! Он не хотел подставлять под удар товарищей, приняв всю ответственность на себя... Вот характерная выписка из его конспектов К.Маркса в период учебы в академии: "Нравственное государство предполагает в своих членах государственный образ мыслей, если даже они вступают в оппозиции против органа государства, против правительства..." А в своем прощальном письме жене Валерий Саблин написал: "...Я долго был либералом, уверенным, что достаточно чуть-чуть кое-что подправить в нашем обществе, написать одну-две обличительные статьи, что-то или кого-то сменить. Так было примерно до 1971 года. Учеба в академии окончательно убедила меня в том, что стальная государственно-партийная машина настолько стальная, что любые удары в лоб будут превращаться в пустые звуки... С 1971 года я стал мечтать о свободной пропагандистской территории корабля. К сожалению, обстановка складывалась так, что только в ноябре 75-го появилась реальная возможность выступить. Что меня толкнуло на это? Любовь к жизни. Я имею в виду не жизнь сытого мещанина, а жизнь светлую, честную, которая вызывает искреннюю радость... Я убежден, что в нашем народе, как и 58 лет назад, еще вспыхнет революционное сознание и он добьется коммунистических отношений в стране..." В Горьком, когда друзья и знакомые узнали о случившемся, в версию о предательстве не поверил ни один. "Страшной неожиданностью стало, что он на это решился, - сказала его одноклассница Нина Полтанова. - Но я удивилась бы гораздо больше, если бы это был кто-то другой". Жестких репрессивных мер в отношении семьи Валерия Саблина не проводилось. Были обыски - и у жены, в Балтийске, и у родителей - в Горьком. Больше всего кагэбистов интересовали последние письма Валерия, в которых он пытался объяснить родителям, жене, 12-летнему сыну, почему он счел своим долгом решиться на бунт. Жена его Нина Михайловна успела спрятать прощальные письма мужа. Вот фрагмент из прощального письма Валерия Саблина к сыну: "Дорогой сынок, Миша! Я временно расстаюсь с вами, чтобы свой долг перед Родиной выполнить... В чем мой долг перед Родиной? Я боюсь, что сейчас ты не поймешь глубоко, но подрастешь, и все станет ясно. А сейчас я тебе советую прочитать рассказ Горького о Данко. Вот и я так решил - "рвануть на себе грудь" и достать сердце...". Нину Михайловну и Мишу выселили из закрытого города Балтийска, но дали им двухкомнатную квартиру в Калининграде. Не возникало и проблем с работой - сложности были морального порядка: замолчал телефон, отвернулись некоторые из бывших друзей. В начале 80-х Нина Михайловна, съехавшись со своей матерью, перебралась с сыном в Ленинград. Михаил закончил биофак университета, занимается палеонтологией, защитил кандидатскую, работает в Институте зоологии, у него двое детей - жизнь продолжается... А вот родители Валерия не смогли перенести удар судьбы. В январе 1977 года умер на 67 году жизни Михаил Петрович Саблин. Всего на полтора года пережила его мать Валерия, Анна Васильевна. В 1976 году потерял свою довольно высокую должность в военной приемке одного из горьковских НИИ старший брат Борис Саблин. Его не уволили из Вооруженных Сил, но перевели в Иваново, на военную кафедру текстильного института. Затем в силу личных обстоятельств Борис переехал в Белоруссию. В Нижнем Новгороде остался лишь младший из братьев - Николай, живущий все в той же квартире. *** Флот - тонкая и сложная материя, на которой сразу же отзывается любое нездоровье общественного организма, будь то взяточничество, протекционизм, идеологическая наркомания или двоедушие. Корабль - это модель государства в миниатюре. Лихорадит страну - трясет и корабль. В те недоброй памяти 70-е годы, когда Валерий Саблин возвратился из академии на корабль, флот лихорадило весьма заметно. Но внешне, судя по отчетам и парадам, все должно было оставаться в идеальном порядке. Болезнь и здесь загоняли вглубь, не думая о последствиях. И замполит боевого корабля Саблин оказался одним из очень немногих, кто рискнул посмотреть правде в глаза, гордо вскинуть голову, возвысить протестующий голос. Через считанные годы он поднялся на мостик "Сторожевого" как на трибуну - прекрасно сознавая, что вместе с тем, как и его кумир Петр Шмидт, поднимается на эшафот. План его, долго вынашиваемый, состоял в том, чтобы привести боевой корабль в Ленинград, колыбель Революции. Войти в Неву, встать рядом с легендарной "Авророй" и потребовать права выступить по телевидению. Но прежде, используя корабельную радиостанцию, выйти в эфир с обращением: "Всем! Всем! Всем! Граждане! Говорит свободный корабль "Сторожевой". Отечество в опасности! Его подтачивают казнокрадство и демагогия, показуха и ложь. Необходимо срочно вернуться к ленинским принципам демократии и социальной справедливости... Уважать честь, жизнь и достоинство личности..." В домашней библиотеке мятежного замполита сохранилась вырезка из статьи Петра Шмидта "Депутат Революции", где рукой Валерия Саблина подчеркнуто: "Когда провозглашенные политические права начали отнимать у народа, то стихийная волна жизни выделила меня, заурядного человека, из толпы, и из моей груди вырвался крик. Я счастлив, что этот крик вырвался из моей груди!" Саблин не провозгласил себя, как Шмидт, командующим флотом - не та была обстановка. В ноябре 1905 уже полыхал на просторах империи огонь революции, и у Шмидта был конкретный замысел действий. У Саблина же, в ноябре 1975 была единственная цель: разбудить спящий народ СССР, сделать первый шаг к новой революции. Но и Шмидту не удалось повести за собой всю эскадру Черного моря - адмирал Чухнин оказался не только опытнее лейтенанта, но и хитрее, и коварней. Возвратившись на крейсер "Очаков" после неудачного обхода эскадры, Петр Петрович гневно кричал: - Хотя мы остались совершенно одни, все равно будем биться до самой смерти. Не думал я, что кругом столько темного и жалкого люда. Будь проклят этот рабский город!.. Саблин также возглавил экипаж боевого корабля, но ощущал он себя уже не боевым офицером, а политработником, главное оружие которого - язык. Но даже отдельно взятый экипаж, прекрасно знавший его, не весь пошел с ним на Голгофу! А что уж говорить о бригаде, эскадре, флоте, обо всем народе, к которому обращался он - Буревестник революции!.. Нашлись, конечно, отдельные смельчаки, высказавшие если не поддержку, то хотя бы понимание идей и действий Саблина. Их не расстреляли, как его - все же не те времена! Но уволили в запас, как каперанга Нейперта, или отправили служить в глухое Заполярье. Жернова власти провернулись вновь, пролив в очередной раз кровь и слезы народные... Понятно, что никакое государство не станет благодушно относиться к офицеру, вступающему с ним в политическое противоборство. Но суть конфликта В.М. Саблина с родной ему КПСС в том, что в середине 70-х годов советская власть представляла собой тоталитарную однопартийную диктатуру, которая безжалостно попирала права человека. Борьба с такой властью является не только правом, но и долгом гражданина, стоящим превыше требований военной службы. Одно из положений Всеобщей декларации прав человека гласит: "...Необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, дабы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения". Страна Советов в середине 70-х переживает сильнейший экономический кризис, о котором не принято говорить вслух. Статистические данные фальсифицируются либо не подлежат разглашению в обычных масштабах. Официальное вранье потоком льется из радиоприемников, с экранов телевидения. Народ привык жить в разделенном обществе. На работе партийные агитаторы и "стукачи" КГБ следят за состоянием общества. И лишь дома, на кухне отводят душу те, кто осознает - с нашей социалистической Родиной происходит что-то страшное. Позади 1968 год - Чехословакия, Польша, Венгрия. Нас, советских, уже ненавидит полмира. Сколько нелестных слов прозвучало в эти годы в адрес КПСС и руководства Советского Союза! И многим, после прочтения информации об очередном разгоне диссидентских сходок или разоблачения очередных "врагов народа", хотелось отвести душу именно на кухне. Там, под водочку, лилась тихая беседа, кипел чайник, жарилась яичница, и мир казался очень защищенным от всего, что творилось в нашем лагере социализма. Мещане думали, что они решают глобальные проблемы именно на кухне, и были слепо в этом убеждены. А в это время в Балтийском море, на борту БПК "Сторожевой" капитан третьего ранга Валерий Михайлович Саблин на самом деле попытался начать новую "коммунистическую революцию". Коммунист, верящий в светлое будущее своей страны, не мог он смотреть спокойно на зажиревших партийных боссов, разваливающих флот, армию, экономику. Это был решительный шаг, впервые за многие годы молчаливого согласия народа с политикой партии в СССР, причем, с открытым политическим протестом против коммунистического режима выступил военный моряк - замполит корабля Саблин. Он был коммунистом и комиссаром! Странно, но об этом событии практически мало кто знает. До сих пор, когда где-то речь заходит о выступлении на "Сторожевом", обычно припоминают: " Там, кажется, изменники захватили и хотели угнать боевой корабль в Голландию или Швецию!" Путают даты, имена, факты. И порой начинают защищать политику партии и правительства, давать положительную оценку их решительным действиям, не зная, по сути, об этом ничего. Ни-че-го! А потомственный флотский офицер Валерий Саблин задолго до 8 ноября 1975 года выражал недовольство тем, что в стране хорошо живет только лишь партийная верхушка, тогда как простому люду не хватает элементарной вареной колбасы, что в чиновничьей среде все больше процветают блат и взяточничество. Сведения об этих настроениях офицера доходили до "особистов", но Саблина пока не трогали, поскольку он сам тогда считался "блатным" - был вхож в дом начальника политуправления ВМФ адмирала Гришанова, с сыном которого вместе учился и многие годы дружил. Лишь к 36 годам Валерий Саблин созрел для того, чтобы заявить о себе, о своих взглядах и намерениях на всю страну. Он заранее подготовил несколько человек к "бунту на корабле", сумев убедить их в своих благих намерениях. И 8 ноября 1975г. сложилась благоприятная для выступления обстановка: на берег сошли старпом командира корабля, старший механик, секретарь парторганизации, собирался сойти и командир ... В Декларации независимости Соединенных Штатов говорится: "Когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства... становится правом и обязанностью народа". И этот постулат демократии не может считаться достоянием одних только американцев. В Советском Союзе, как и в других странах Европы, если не говорили, то по крайней мере думали подобным образом миллионы людей. Вопрос лишь в том, многие ли готовы были воспользоваться этим своим правом, исполнить обязанность?.. Наверное, всем, кто действительно попытался вступить в противостояние с любой системой власти, дал ответ классик диссидентской науки Александр Солженицын, сказав: не верь, не бойся, не проси... Увенчан казнью был ранней весной 1906 года офицер Российского флота Петр Шмидт, посмевший вступиться за права моряков, за свободу народа, за будущее своего Отечества. Вся Россия ждала и верила в оправдание на открытом суде в Очакове пламенного Буревестника, надеялась на милость Государя. Но тот "расщедрился" лишь на замену повешения расстрелом. Похоронили расстрелянных Шмидта и трех его соратников на том же острове Березань, и кресты с надписями на могилах установили. Но все же - насколько человечнее оказалась проклятая монархия в сравнении с государством "рабочих и крестьян"! Все газеты империи сообщали о ходе процесса в Очакове, защищать бунтовщиков - безоплатно! - прибыли лучшие адвокаты из Петербурга и Одессы. А о суде в Москве летом 1976 года над Валерием Саблиным и Александром Шеиным в СССР не знал никто! Даже родных расстрелянного офицера известили о его кончине лишь через полгода, а могила Саблина не найдена и до сих пор. Убит выстрелом в затылок - похоронен тайком! Так поступают только отъявленные бандиты - в "коза ностре", в "черной кошке", в "триадах". Известно, что многие из основателей большевистского государства начинали свою политическую карьеру именно с убийств и экспроприаций - иным их "детище" и быть не могло. О жестокости и беспощадности брежневского режима свидетельствуют фрагменты воспоминаний присутствовавших на последнем судебном заседании 13 июля 1976 года: "... Очевидно, жесткая кара была неожиданной для Саблина. Сразу же после объявления приговора, не дав опомниться, к нему подскочили несколько охранников, заломили руки назад, надели наручники, заклеили рот черным пластырем и поволокли к двери из зала заседания. Он вырывался, упирался, мычал сквозь наклейку, видимо, стараясь что-то сказать - важное для него и нежелательное для судей и присутствовавших... В воздухе запахло лекарством. Его подтащили к двери и выволокли в коридор. Послышались глухие удары, возня, стоны. Потом все стихло..." Валерий Саблин только в самый последний момент понял, что попался на удочку следствия, использовавшего старый прием ОГПУ-НКВД и коварно уверившего его: судьи постараются принять во внимание в качестве смягчающих обстоятельств чистосердечные признания по ряду эпизодов обвинительного заключения. О том, что Саблин надеялся на сохранение жизни, свидетельствует и то, что он просил переслать ему в камеру теплые вещи. По некоторым сведениям, после вынесения смертного приговора Валерию Саблину было предложено отречься от своих взглядов, признать их ошибочными - в обмен на сохранение ему жизни и длительный срок тюремного заключения. Но Саблин отказался! "Исключительная тяжесть" совершенного Саблиным преступления, тем не менее, не повлекла за собой ни человеческих жертв, ни разглашения военной тайны, ни каких-либо иных, кроме политических, последствий. Совершенно ясно, что решающим при определении его участи было то, что партийные "верхи" до смерти перепугались выступления моряков, призывавших к переменам в СССР. Леонид Брежнев и его приближенные не могли не понимать, что такие, как Саблин, своими действиями не только посягают на их личное благополучие, но и приближают крах всей системы, недовольством которой заражена значительная часть советского общества. Но лишь единицы осмеливались об этом заявлять, в особенности же так, как это сделал Саблин, - открыто, мощно и отчаянно. Имена капитана третьего ранга Валерия Саблина и старшего матроса Александра Шеина за последующие годы были оплеваны, замараны, обильно залиты ложью и явными домыслами. Совершенно ясно, что спецотдел "конторы" разработал свою официальную версию, которая активно распространилась в обществе: изменники захватили боевой корабль и пытались угнать его за границу! При этом ссылались на ранее имевший место случай, когда в конце пятидесятых годов, при стоянке в польском порту Гдыня, командир эсминца "Сокрушительный" капитан 3-го ранга Н. Артамонов сбежал на командирском катере, с подругой Евой Гура, в Швецию. Он понимал, что его "по головке" не погладят за связь с иностранкой, и решил просить политического убежища, а позднее стал штатным сотрудником ЦРУ США. По аналогии с этим, и поступок В. Саблина в военной среде рассматривался только как измена Родине! Тем более, что многие замполиты и прочие парт- и политработники, зачастую работавшие и на Особые отделы, никогда не пользовались большой любовью личного состава. Э П И Л О Г Гражданам Страны Советов о политическом (не военном!) выступлении моряков Балтики стало известно лишь спустя 15 лет. А до того крупицы информации о бунте на корабле доносились из-за рубежа. В 1981 году в США небольшим тиражом вышел роман Т.Кинсли "Охота за "Красным Октябрем". По словам автора, идею романа ему подсказала услышанная где-то история о том, как советский офицер Саблин захватил военный корабль. В книге БПК превратился в подводную лодку, а весь ход событий выдуман. Лишь к концу горбачевской "перестройки" приоткрылась завеса над этой страшной тайной власти. 27 февраля 1990 года газета "Известия" одной из первых опубликовала статью собкора из Нью-Йорка "Был ли бунт на советском эсминце?" Сразу после распада СССР о В.Саблине и А.Шеине заговорили как о жертвах тоталитарного режима. В 1992 году, по инициативе группы депутатов Верховного совета России, под председательством известного юриста, экс-председателя Конституционного суда С.Алексеева прошло заседание общественного суда. На нем дискутировался вопрос о событиях 8 ноября 1975 г. на рейде Риги. В.Саблин признан был невиновным, а вердикт суда гласил: "Совершая высокогражданственный поступок, жертвуя собой, он служил Отечеству и народу". Но первый президент России Б.Ельцын тот парламент разогнал, и проблема вновь зависла. Безрезультатными оказались попытки общественности страны и родственников Саблина и Шеина добиться пересмотра неправедного приговора, и лишь в 1994 году дело дошло до судебного заседания. Военная коллегия Верховного суда РФ пересмотрела тот приговор - "с учётом новых обстоятельств" - и переквалифицировала его с "измены Родине" на ряд статей о воинских преступлениях (превышение власти, неповиновение и сопротивление начальству), по совокупности которых изменила приговор Саблину - с высшей меры на 10 лет лишения свободы, а помогавшему ему Шеину наказание уменьшили до 5 лет. При этом в определении от 12.04.1994 г. было указано, что полной реабилитации Валерий Саблин и его соратник Александр Шеин не подлежат. Хотя политические обвинения с них были сняты, но взамен появились новые - в воинских преступлениях, которые почти невозможно оспорить. В точности, как царизм поступил со Шмидтом! И конечно, никакой компенсации за три "лишних" года Шеину не назначили, а уж Саблина с того света и вовсе возвратить невозможно... Отправил же его туда, по большому счету, президиум Верховного Совета СССР, отклонивший прошение о помиловании. Хотя имеются большие сомнения, что он вообще рассматривал этот крик о помощи: обычно на эту процедуру уходят долгие месяцы, а то и годы, а тут казнь состоялась через 19 дней после вынесения приговора. Власть торопилась перевернуть эту страницу в летописи своих злодеяний, надеясь, очевидно, на вечность. Но ничего в этом мире не остается незыблемым! К письмам Валерия Саблина родным из Лефортово были приложены несколько его рисунков, изображавших Дон Кихота, сражавшегося с ветряными мельницами. На одном из них он воспроизвел слова из книги Сервантеса: "Намерения мои направлены всегда к хорошей цели: именно - делать всем добро и никому не делать зла!" И в этом он также похож на Петра Шмидта, многократно рисовавшего Рыцаря Печального образа в своей камере на очаковском острове Морской батареи. Нелегкой оказалась судьба и единственного, не предавшего Саблина соратника - матроса Александра Шеина, отсидевшего в местах заключения восемь лет. Из всех учебных заведений, куда пытался он подать документы, выйдя на свободу, ему приходили однозначные отказы, без объяснения причин. Постоянно что-то не клеилось у него с работой, пробовал он работать театральным художником в городе Тольятти - не вышло. Очень неудачно женился, страдал, начал пить - в общем, жизнь пошла под откос... Вокруг всего, что было так или иначе связано с событиями на "Сторожевом", сотрудники КГБ создали плотную стену домыслов и секретности, позволявшую властям длительное время скрывать правду. Никогда и нигде открыто не сообщалось об этом инциденте. Замалчивался и тот факт, что против экипажа (виновного или невиновного?), призывавшего всего лишь выслушать свои требования, по прямому приказу Л. Брежнева были применены боевые снаряды и бомбы. Без суда и следствия! Жизни советских людей, пусть даже недовольных чем-то, для Генсека, возомнившего себя Государем Всея Руси, ничего не значили - это было простым эпизодом в его "геройской" биографии. В тридцатую годовщину восстания на "Сторожевом" один из руководителей общественной организации "Генералы и адмиралы за гуманизм и демократию" В.Дудник со страниц все тех же "Известий" призвал полностью реабилитировать В.Саблина. Ему возразил публицист и политолог, бывший заместитель министра иностранных дел России Г.Кунадзе. Похвалив Валерия Саблина, как "хорошего человека, честного, искреннего и справедливого", он, тем не менее, высказался против его оправдания: "...желая своей Родине добра, он совершил тяжкое преступление - поднял мятеж на военном корабле..." А вот мнение писателя, капитана 1-го ранга О.Бар-Бирюкова: " Поступок Саблина сродни подвигу лейтенанта Шмидта. Его честное имя совершенно незаслуженно предано забвению, а семья - опале. Пора положить этому конец! Справедливость должна вновь восторжествовать, как это произошло в отношении большинства репрессированных участников кровопролитного Кронштадтского мятежа 1921 г.". И такой точки зрения придерживается все большее число моряков, да и людей иных профессий, никак не связанных с морем, но мыслящим трезво и демократично. История уже дала оценку действиям Саблина, отвергнув и неправедный приговор, и всевозможные наветы на этого, кристальной чистоты и беспредельной храбрости, человека. Сегодня мы живем в независимой Украине, как и в России, совсем в другой обстановке, чем было в брежневском СССР. Можно было бы сказать, что мечта Валерия Саблина сбылась: неправедный режим пал, на полках магазинов и супермаркетов изобилие колбасы, сыра и разной прочей еды, о чем мечтали в его время. Но партократия, бюрократизм, коррупция обрели в наших независимых государствах еще более жуткие, варварские формы. А корабль, так и не ставший трибуной Четвертой революции, новой властью России списан с флота и продан на слом в Индию. Не воспринимает она и самого Буревестника, даже посмертно. Вот уж действительно прав был античный мудрец, сказавший, что каждая следующая власть хуже предыдущей! Большевики сразу же реабилитировали Петра Шмидта и возвели его в ранг национального героя, а новорусские власти не только продолжают опасаться Валерия Саблина, но и Шмидта все больше предают забвению. Крупнейший деятель демократического движения России Кронид Любарский никогда не был военным. Но уже в постсоветское время он много занимался проблемой "суда над прошлым", с которой так тесно связан "случай Саблина". Вот что он писал вскоре после принятия российского закона о реабилитации жертв политических репрессий: "В длинном перечне "нереабилитируемых" по этому закону преступлений есть и несомненные... Но есть и такие, о которых стоит задуматься: "террористический акт, диверсия... организация бандформирований и участие в совершении ими убийств, грабежей и других насильственных действий"... Так вот, позвольте прямо спросить: разве не является морально оправданной открытая борьба с тоталитарным государством, открытое сопротивление террору?.. Неужели, доведись нашему парламенту решать посмертную судьбу графа Штауффенберга - главного участника покушения на Гитлера 20 июля 1944 года - он и ему отказал бы в реабилитации? У нас своего Штауффенберга не было, но если бы и нашелся кто-то, осмелившийся подложить бомбу Сталину, то... он тоже не был бы реабилитирован..." Если строго следовать букве закона РФ - никакой реабилитации не подлежат ни участники Тамбовского восстания, потопленного в крови Тухачевским; ни казаки, восставшие на Дону; ни прибалтийские "лесные братья" и, уж конечно, "бандеровцы", державшиеся на тайной народной поддержке до начала 50-х годов. Не подлежат реабилитации и участники народного сопротивления на Кавказе - в первую очередь в Чечне; зеки, восставшие в лагерях и с оружием уходившие в тайгу - те самые, память о которых нам сохранили Шаламов и Солженицын, герои Кенгира и Воркуты. Все они совершали "насильственные действия", и нет им прощения от власти во веки веков... "Как такое могло получиться?" - спрашивал К.Любарский. И сам отвечал: "Увы, объяснение очень простое. Наши законодатели (да и не одни законодатели), сколько бы они ни клялись в разрыве с тоталитарным государством, по-прежнему чувствуют себя плотью от плоти его. Пуповина не порвана до сих пор". В 1992 году, когда опубликованы были эти строки, можно было надеяться, что эта кровавая пуповина сохраняется лишь до поры до времени. К несчастью, за прошедшие годы она только укрепилась. Еще горше осознавать, что и сегодняшняя история России исполнена подлости и лжи со стороны власть предержащих. Кавказские войны, как и афганская эпопея, не входят в круг рассматриваемых в данном романе тем, но сколько горьких вопросов они породили... Что же касается военно-морского флота России, то горше трагедии "Курска" в его истории, очевидно, не было, и надеюсь - никогда не будет. Но правду о ней до сих пор не сказали народу, а отсюда - масса суждений, версий и "открытий". Завершая этой историей роман о "жерновах" в российском флоте, я не мог пройти мимо того факта, что одним из лучших офицеров в экипаже "Курска" был капитан 2-го ранга Саблин Юрий Борисович. Являлся ли он племянником Валерия Михайловича - кадровые органы пока умалчивают, а настоящего биографа у погибшего офицера-подводника еще не нашлось... Атомный подводный ракетный крейсер (АПРК) "Курск" (шифр - "Антей", по обозначению НАТО - "Оскар-II") был заложен в Северодвинске в 1992 году, спущен на воду в мае 94-го, принят в эксплуатацию 30 декабря того же года. Основное назначение - нанесение ракетных ударов по корабельным группировкам и береговым объектам. "Антей" способен уничтожить авианосную группу кораблей противника с дальности до 600 км, оставаясь при этом практически недосягаемым. Надводное водоизмещение 14700 тонн, полное подводное - 24000 тонн. Максимальная длина 155 метров. Вооружение: 24 противокорабельных крылатых ракеты типа "Гранит", 24 ПЛУР и торпед в различных комбинациях. Экипаж согласно штатному расписанию - 107 человек. С 1995 по 2000 год АПРК "Курск" находился в составе Северного флота России. Во время боевой операции НАТО против Югославии в 1999 году "Курск" несколько недель вёл скрытное наблюдение за авианосцем ВМС США "Теодор Рузвельт", самолёты с которого наносили удары по сербским городам. "Курск" проводил условные пуски ракет по натовским кораблям, оставаясь незамеченным. Когда же он всплыл, чтобы обнаружить себя, американцы испытали шок. Именно из-за присутствия там "Курска" американцам не удалось развернуть свою морскую группировку в полном объёме. За этот поход экипаж "Курска" был представлен к орденам и медалям, а его командир Г.П. Лячин - к званию Героя России. Планировалось, что после завершения учений Северного флота в Баренцевом море летом 2000 года АПРК "Курск" должен вернуться на боевую службу в Средиземное море. Но 12 августа он затонул в Баренцевом море на глубине 108 метров в 175 км от Североморска. Все 118 человек, находившиеся на его борту, погибли. В ходе следствия установлено, что катастрофа произошла в 11 час. 28 мин. (время московское) в Баренцевом море в географической точке с координатами 69 37'00" северной широты и 37"34'25" восточной долготы, вследствие взрыва торпеды. Взрыв произошел в месте расположения 4-го торпедного аппарата АПРК "Курск". Причем торпеда, которая взорвалась, находилась непосредственно внутри 4-го торпедного аппарата. В практической торпеде 65-76А в качестве окислителя применялся пероксид водорода, а в качестве горючего - специальный керосин. Первичный импульс, инициирующий взрыв торпеды, возник в результате нештатных процессов, произошедших внутри резервуара окислителя этой торпеды. Эти процессы носили сложный физико-химический характер. Взрыв повлек гибель личного состава первого отсека, значительные разрушения в межбортном пространстве лодки и полностью разрушил торпедный аппарат N 4 и частично торпедный аппарат N 2. В результате этого, в прочном корпусе образовались отверстия (на месте торпедных аппаратов), через которые в лодку начала поступать морская вода, затопившая практически полностью первый отсек. Ударная волна от этого взрыва, а также летящие фрагменты хвостовой части торпедного аппарата, повлекли взрывной процесс боевых торпед внутри первого отсека. Второй взрыв произошел через две минуты и привел к полному разрушению носовой оконечности АПРК "Курск", конструкций и механизмов его первого, второго и треть- его отсеков. В 4-м, 5-м и 5-бис отсеках были повреждены корпуса приборов и крепления амортизаторов части оборудования. Разрушений в 6-м, 7-м, 8-м и 9-м отсеках не произошло. Получив катастрофические повреждения, корабль затонул. В результате второго взрывного воздействия смерть всех моряков-подводников, тела которых в последующем были извлечены из 2, 3 ,4, 5 и 5-бис отсеков, наступила в короткий промежуток времени - от нескольких десятков секунд до нескольких минут. После катастрофы в носовой части крейсера офицеры Аряпов, Колесников и Садиленко, находившиеся в б-8-м отсеках, реально оценив обстановку, перевели личный состав своих отсеков - трех мичманов и 15 "срочников" в 9-й отсек, где находились по штатному расписанию старший лейтенант Бражкин и мичман Бочков. Всего в 9-м отсеке были собраны 23 человека, которые совместно продолжили борьбу за живучесть. Почти все средства спасения (спасательные гидрокостюмы подводников, индивидуальные дыхательные аппараты, изолирующие противогазы, регенеративные патроны к ним), находившиеся в момент катастрофы в 6-8-м отсеках, были перенесены ими в 9-й отсек, в котором были выполнены необходимые действия по герметизации для предотвращения поступления воды. Однако вода все же стала поступать в него из 8-го отсека - через поврежденную пожаром систему вентиляции. Использование оставшимися в живых членами экипажа спасательной камеры (всплывающей) было невозможно из-за разрушения носовых отсеков корабля, поэтому они стали готовиться к выходу на поверхность через спасательный люк, с использованием имевшегося в наличии в исправном состоянии спасательного снаряжения подводников. Об этом свидетельствует содержание записки капитан-лейтенанта Колесникова Д. Р., а также обнаруженные в ходе осмотра 9-го отсека средства спасательного снаряжения, приготовленного экипажем к использованию по назначению. Следствием установлено, что, несмотря на острую стрессовую ситуацию и сложившиеся экстремальные условия, оставшиеся в живых подводники действовали организованно, целеустремленно, не были подвержены паническим настроениям, и предпринимали все возможные меры к спасению корабля и экипажа. Личный состав БЧ-5 после катастрофы, оставаясь на боевых постах и убедившись в том, что реакторы надежно заглушены, организовано перешел в 9-й отсек. К сожалению, все предпринятые поисково-спасательные операции не смогли привести к спасению оставшихся в живых после взрывов людей. В ходе проведенных судебно-медицинских экспертиз установлено, что члены экипажа "Курска", находившиеся в 1-м и 2-м отсеках, погибли в результате первого взрыва от полученных травм, а те, кто смог пройти в 9-й отсек, - не позднее 8-ми часов после начала катастрофы от отравления угарным газом вследствие возникшего пожара. Отравление угарным газом произошло практически мгновенно в условиях резкого и неожиданного повышения давления, которое стало возможным из-за поступления в 9-й отсек большого объема воды и уменьшения в нем воздушного пространства. Установлено и то, что эвакуация экипажа через спасательный люк с использованием глубоководных аварийно-спасательных аппаратов в ходе поисково-спасательной операции также была невозможна из-за негерметичности люка, что явилось следствием деформации верхней крышки спасательного люка. Эта деформация произошла во время катастрофы, вероятно от удара массивными фрагментами конструкции носовой части корабля, отделившимися при взрыве. Вот такие неутешительные выводы сделали следователи, но практически никто им не поверил, хотя даже крупицы информации об истинной причине катастрофы скрыты были ото всех. С момента гибели "Курска", во время проведения спасательных работ и следствия, у россиян, не согласных с официальными ответами, накопилось множество вопросов. Почему? Да потому, что все высшие структуры государства и ВМФ самым неуклюжим образом пытались скрыть правду о катастрофе от народа и семей погибших моряков. Целые моря лжи текли тогда с телевизионных экранов. Но некоторые печатные издания все же утверждали, что "Курск" был атакован и потоплен выстрелом торпеды с американской подводной лодки "Мемфис", находившейся в районе учений Северного флота. Они также опубликовали снимки якобы входного отверстия торпеды со стороны правого борта "Курска", когда его, без отрезанного торпедного отсека, поставили для осмотра в сухой док. И это вобудило еще большее недоверие людей к выводам комиссии. Но время всё расставляет на свои места. Недаром говорят, что всё тайное всегда становится явным - вопрос заключается только во времени. И вот, 7 января 2005 года по французскому телевидению прошёл сенсационный документальный фильм, который только во Франции собрал аудиторию в 4 000 000 человек. Этот фильм, снятый Жан-Мишелем Карре, называется "Курск: подводная лодка в мутной воде". Поводом для него послужило короткое сообщение, которое появилось 22 августа 2000 года на Интернет-сайте газеты "Правда". В нём сообщалось, что в результате инцидента, произошедшего 12 августа 2000 года в Баренцевом море с российской подводной лодкой "Курск", мир оказался на пороге Третьей мировой войны. Но президент Российской Федерации Владимир Путин и президент Соединенных Штатов Вильям Клинтон сумели, после множества конфиденциальных телефонных переговоров, договориться о мирном урегулировании дела. 12 августа 2000 года "Курск" должен был выполнить показательный выстрел. Выпустить новую ракету-торпеду "Шквал", передвигающуюся со скоростью 500 км/час. (Обыкновенная торпеда движется со скоростью 60 км/ч). И на это мероприятие в Россию пригласили китайскую делегацию. Можно предположить, что Россия пытается продать Китаю это мощное оружие. Но американцы об этом знают и не могут ни в коем случае смириться с тем, что у Китая будет такое мощное оружие, какого нет даже у них. Они направляют в район учений подводные лодки "Мемфис" и "Толедо". Можно ли было предположить, что "Мемфис" выстрелит торпедой в "Курск", и что 12 августа 2000 года мир избежал начала ядерной войны? Если вы хотите узнать подробности - смотрите фильм-расследование Жан-Мишеля Карре "Курск: подводная лодка в мутной воде". Пересказывать его не входит в план моего романа. Но эта версия катастрофы лично мне представляется наиболее близкой к истине и, в то же время, совершенно отличной от официально сделанных выводов. И еще один вопрос считаю нужным прояснить. Штатный экипаж АПРК - 107 человек, а погибших на его борту 118. Почему такое расхождение? Оказывается, реальный экипаж "Курска" был 111 человек, во главе с капитаном 1 ранга Лячиным, плюс двое прикомандированных специалистов с завода "Дагдизель" и пятеро офицеров штаба 7-й дивизии подводных лодок во главе с капитаном 1 ранга Багрянцевым. Погибшим подводникам установили монументы и памятные доски, их семьям выплатили компенсации. Членов экипажа наградили посмертно. Но так до сих пор никто не получил ответа, что же на самом деле случилось с "Курском", можно ли было спасти экипаж. В 2002 году Главная военная прокуратура закрыла дело с официальной формулировкой "из-за отсутствия состава преступления". Виновных в гибели 118 человек так и не нашли... Хорошей власти не существует - бывает плохая и очень плохая. Это известно давно, и я не претендую на авторство этого постулата. Как не рискну и сделать сравнительную характеристику трех описанных выше властных режимов России - имперского, коммунистического и нынешнего, демократического. Пусть это сделает каждый читатель самостоятельно, с учетом собственного жизненного опыта, политических симпатий и всех других особенностей своей личности. Я же могу лишь еще раз повторить: ЖЕРНОВА ВНОВЬ ПРОВЕРНУЛИСЬ! Имея в виду трагедию в Баренцовом море, где даже в самом худшем варианте развития событий спасти можно было не менее 20 человек. МОЖНО! Но не НУЖНО - решили где-то на вершинах власти, не зная, что потом делать с ними - носителями информации... Я слышу хрип и смертный стон, И ярость, что не уцелели, - Еще бы - взять такой разгон, Набраться сил, пробить заслон - И голову сложить у цели! В. Высоцкий
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023