ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Долматович Николай Михайлович
Тасик

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
   "И отныне все, что я ни сделаю, светлым именем твоим я назову".
  
   Жене моей и всем женщинам бывшего Советского Союза:
   женам и матерям,
   ждавших своих любимых и родных с Афганской войны,
   переживавшим за них.
  
   Посвящается.
  
  
   Август 2005 года.
  
  
  

ЧАСТЬ 1.

  
  
  

Глава 1.

  
   "Наташа. Натуся... Наташенька. Моя милая, любимая, как я скучаю по тебе",- думал старший лейтенант Данцевич, находясь на командном пункте заставы. Вот уже семнадцать дней, как он расстался со своей женой и очутился здесь, в Афганистане.
   Данцевич взглянул на часы. Светящиеся точки циферблата его "командирских" показывали двадцать три часа сорок восемь минут. Была середина мая. Вокруг было темно и только впереди и сзади на фоне неба виднелись очертания горных вершин, да звезды светились на чистом небе.
   Небо днем необычайной красоты, чистого голубого цвета, даже с лазурным оттенком. Его красотой, едва ступив на землю Афганистана, Данцевич был поражен. Раньше он мало разбирался в цветах и их сочетаниях. А вот Тасик была художником. Нет, она не работала по художественной специальности и не училась этому ремеслу, просто дар природы.Она писала картины, пейзажи. Глядя, как она смешивает краски из разных тюбиков, как меняются оттенки мазков, он уловил какую-то малую долю этого искусства, которое дано только художнику.
   Небо здесь, очевидно, такое чистое потому, что находится ближе к глазу на тысячу восемьсот метров. На такой высоте располагалась застава над уровнем мирового океана, о чем свидетельствовала отметка на карте, которую Данцевич изучал накануне днем.
   Бок о бок с Данцевичем в окопе находился рядовой Белых. Согласно боевому расчету он был на связи с батальоном и должен был находиться на командном пункте заставы, каждый час докладывать в батальон о положении дел на заставе. На бруствере окопа находились две радиостанции, ночной наблюдательный прибор, бронежилет и каска начальника заставы.
   Полусидя, полулежа сидел он в углу неглубокого, полностью еще не оборудованного окопа, обняв свою СВД. До этого, он, как "бывалый" солдат (хотя в Афганистане всего полгода) вводил Данцевича в курс афганской жизни, отвечая на его вопросы, а больше сам их задавал и тут же отвечал.
   Ему нравилось чувствовать свое превосходство в боевых делах над офицером, недавно прибывшим из Союза. Старшему лейтенанту этот разговор был интересен. Он как губка впитывал информацию солдата о мелочах и тонкостях жизни в боевых условиях.
   Вчера бывший начальник заставы, старший лейтенант Сергеев, которого сменил Данцевич, хорошо отзывался о Белых. Снайпер уже был представлен к боевой награде.
   Ладно, Валера, ты поспи,- прервал Белых офицер. После чего, поудобнее устроившись в углу окопа, боец утих. Данцевич взял в руки автомат, до этого стоявший в углу окопа: надо пройтись по заставе, проверить наблюдателей. Дневная жара уже спала, но было еще очень тепло.
   Вдруг яркая вспышка вдали как разряд молнии осветила местность. Нет, сама вспышка была где-то в низине, видна была только верхняя ее сфера.
   Данцевич замер на бруствере окопа в недоумении...
   - Духи! Застава к бою! - послышался голос старшего сержанта Землянникова. Все вокруг зашумело, застава пришла в движение, раздались автоматные очереди, трассы пуль полетели в направлении вспышки, послышался топот сапог, щелчки и лязг брони боевых машин, завизжали электроприводы башен. Секунды через три - четыре,- вторая вспышка на том же месте, и сразу же трассы пуль еще большей интенсивности полетели с разных мест заставы на место вспышки.
   Вспышка осветила местность, и Данцевич увидел, как впереди стоящий в окопе бронетранспортер, до этого круживший башней вправо-влево, отыскивая цель, повернул башню вправо, ствол чуть приподнялся и заговорил крупнокалиберный пулемет, за ним все остальные. Их сильный грохот заглушил звуки автоматных очередей. Наводчики боевых машин нащупали цель.
   Белых включил радиостанцию и что-то кричал в микрофон. Вверху над заставой в грохоте стрельбы послышался еле уловимый шелестящий свист, который с каждым мигом усиливался.
   "Это летит мина",- осенило Данцевича.
   - Ложись! - раздался надрывный крик Землянникова в грохоте стрельбы.
   Данцевич упал на дно окопа. Мощный взрыв раздался где-то позади заставы, осветив местность. Земля задрожала, в воздухе засвистели осколки.
   Данцевич, стоя на четвереньках на дне окопа, увидел свои трясущиеся руки. После разрыва первой мины рядовой Белых стащил радиостанции и прибор наблюдения на дно окопа. Данцевич услышал его фразу: "Они еще нам пригодятся". И сразу же впереди заставы второй взрыв потряс землю.
   "Но это же - перелет, недолет, значит, третий..." - Третья мина легла точно на заставу, метрах в десяти от командного пункта, на дне которого находились Данцевич и Белых. Земля содрогнулась сильней прежнего. В ушах глухота, звон. "Черт, не открыл рот, а ведь знал ..." - И вслед сверху посыпались комья земли и камни.
   "Значит, сбоку заставы сидит корректировщик,- подумал Данцевич,- заставу взяли в "вилку".
   Где-то рядом должна быть каска". - Одной рукой прикрывая голову, Данцевич второй шарил по дну окопа: "Вот она, но это каска Белых. Она у него на голове. Он, видать, свою сразу надел. Да, вот, что значит опыт. А вот и моя",- Данцевич надел каску, которую нащупал в темноте.
  
   В ушах шум - оглушен. Поднял голову: темно. Во рту сладкий привкус пыли и только грохот очередей, то замолкал, то вновь возобновлялся. Вверху две кометы, одна за другой, пролетели над заставой в сторону расположения батальона.
   - "Эресами" по батальону лупят! - услышал он крик рядом находящегося Белых.
   - Откуда?! Не видел? - прокричал Данцевич, обращаясь к солдату.
   - Вон оттуда! - указал рукой Белых. И в тот же миг в том месте блеснули одна за одной еще три вспышки.
   - Передай второй "коробочке", пусть работает по этой цели,- прокричал Данцевич Белых, а сам по второй радиостанции начал связываться с артиллерией батальона.
   - "Самовар", я седьмой, прием!
   Два мощных взрыва мин, один за другим вновь прогремели в расположении заставы, подняв вверх массу земли и камней, которые сыпались на головы солдат.
   "Душманы не дураки, огонь вели из лощин и низин. Огонь из вооружения заставы был неэффективен",- понял Данцевич.
   - Артиллерию батальона, быстрее артиллерию! "Самовар", я седьмой. Прием!
   Мины перестали сыпаться на заставу, но реактивные снаряды с воем попарно проносились над ней и падали в расположении батальона. "Да, Данцевич, ты не выполняешь то, что должен",- Данцевичу вспомнились слова начальника штаба батальона, которые он особенно твердо произнес на постановке задачи: "Не допустить обстрела расположения батальона со своего направления!"
   - Седьмой, я Самовар,- послышался в наушниках у Данцевича быстрый говор командира артиллерийский батареи.
   - Откуда, откуда работают "бородатые"? Прием.
   Данцевич растерялся, как дать целеуказание...?
   - Товарищ старший лейтенант, передайте: "из района второй цели",- подсказал Белых. Он находился рядом с Данцевичем и слышал эфир.
   - Из района второй цели! Прием! - ответил артиллеристу начальник заставы.
   - Понял! Понял! - услышал в наушниках Данцевич и связь с командиром батареи прервалась.
   Через несколько секунд в расположении батальона "заговорила" артбатарея. Со свистом и воем вверху над заставой пронеслись снаряды. Их разрывы вразброс легли в районе старта реактивных снарядов.
   - Слава Богу, проснулись, голубчики,- проговорил Белых, наблюдая в прибор. - Теперь будет тишина,- добавил он, осматривая местность.
   Данцевич снял каску, протер мокрое от пота лицо.
   "Господи, неужели в такой обстановке можно прожить два года и остаться в живых?"- пронеслась мысль у него в голове.
   В памяти остались трясущиеся руки, освещенные вспышкой взрыва. - Ты должен собраться, меньше думать о собственной шкуре,- мысленно приказал он сам себе. - Иначе страх поборет твою волю, все в тебе человеческое. Тогда недалеко и до позора.
   Вспоминались слова жены: "Береги себя!" - которые, со слезами на глазах, неоднократно как молитву, повторяла она при расставании на вокзале.
   "Как все это совместить?! Как хочется выжить! "Береги себя!" Но как? - крутилось в его сознании. - Надо собраться и в первую очередь делать все, чтобы сберечь этих солдат. Это мой долг, моя обязанность как старшего, как командира. А они тогда уж и меня сберегут, это точно. Вместе мы выживем. Должен! И все до мелочей: отбросить лень, усталость, поставить на служение этой цели весь свой ум и практичность". - пронзила мозг Данцевича мысль. Он на десять лет был старше этих мальчишек и надеялся что,знал, что надо делать.
   - Товарищ старший лейтенант, вон "духи",- прервал мысли Данцевича Белых, подтягивая его к окулярам прибора.
   Данцевич припал к окулярам наблюдательного прибора и в светло-зеленой пелене увидел размытые очертания первых своих "духов".
   Очевидно, душманы, меняя позицию, на какой-то миг выехали на бугор, и их заметил Белых.
   Да, точно таких, крепких бородатых мужиков, в таких же одеждах с чалмами на головах, Данцевич уже видел в Кабуле и в других местах, где успел побывать за это время в Афганистане.
   Машина, похожая на наш уазик, без верха, двигалась в поле зрения, а эти мужики махали друг другу руками, возбужденно жестикулируя. Трое из них сидели в открытом кузове, один бежал рядом. В темноте, не включая фар, машина быстро передвигаться не могла. Данцевич навел сетку прибора на машину. Получалось, что до нее где- то метров восемьсот. И двигалась она слева-направо, удаляясь от заставы. Еще миг, и силуэт машины опустится вниз за бугор.
   - Товарищ старший лейтенант, они едут в район третьей цели,- тряс за руку Данцевича Белых.
   Данцевич нажал кнопку микрофона: "Самовар", я "седьмой". Прием!" - И тут же услышал ответ командира артиллерийской батареи: "Я "Самовар", прием!"
   - "Бородатые" меняют позицию. Сейчас на уазике выдвигаются в район третьей цели,- доложил артиллеристу Данцевич.
   - Побросай туда "огурцы" вразброс. Прием! - добавил он.
   - Понял! Согласен. Прием! - послышался в наушниках насмешливый голос артиллериста.
   - Только у них не уазики, "седьмой", а "Тойоты". Прием! - поправил начальника заставы артиллерист.
   Бой продолжался. Из расположения батальона артбатарея вела залповый огонь по пристрелянным целям. С заставы трассами очередей резали темноту крупнокалиберные пулеметы.
   - "Седьмой", я "ноль первый",- послышался в наушниках сухой спокойный голос. Прием!
   Данцевич не сразу понял, чей это голос.
   - Комбат,- произнес Белых.
   "Да, "ноль первый" - это позывной комбата",- дошло до Данцевича. Данцевича бросило в пот. Он понял: комбат давно прослушивал эфир и зафиксировал все его просчеты. Намеренно, тактично не входил в эфир, чтобы дать возможность взаимодействия с артиллерией.
   Да, верно, говорили офицеры батальона: "Малинин - умный комбат",- пронеслось в его сознании.
   - "Ноль первый", я "седьмой". Прием! - произнес Данцевич и отпустил кнопку микрофона.
   - "Седьмой", я "ноль первый". Доложите обстановку, прием.
   Спокойный и твердый голос комбата, как глоток холодной воды в жару, успокаивающе подействовал на Данцевича. Он даже поудобней уселся на дно окопа.
   "Не ударить лицом в грязь",- пронеслось в сознании командира заставы. Глубоко вдохнув воздух, Данцевич выжал клавишу микрофона и начал доклад комбату:
   - Минут десять назад, минометный расчет противника на автомобиле произвел огневой налет по расположению.... Не успел Данцевич произнести слово "заставы", как Малинин прервал его доклад и насмешливым голосом с улыбкой произнес: "Ну, ладно,...чувствуется, что обучал курсантов в Рязанском десантном. Мы не в училище на тактических занятиях. Откуда лупят, засекли?
   - Да,- отвечал Данцевич. Из районов целей номер два и номер три.
   - Все целы? - спросил комбат.
   - Выясняю,- ответил Данцевич.
   - Смотрите там..., корректируй работу "Самоваров"...
   Пауза.
   Даннцевич молчал, вслушивался в наушники.
   - И не десять минут назад,- послышалось в наушниках.- У вас там уже полчаса, как грохочет. Здесь не Союз, здесь время бежит быстрее. Год за три. Привыкай, "седьмой"...,- в наушниках послышался щелчок. Комбат вышел из связи.
   Данцевич cнял наушники. Вокруг было тихо. Слышны были отдельные фразы разговоров солдат в окопах. Стрельбы не было. Артиллерия молчала.
   - Привыкай...,- задумчиво-тихо, больше про себя, произнес Данцевич.
   - Что? - переспросил его Белых, не отрываясь от окуляров прибора.
   - Да, это я так,- опомнившись, отвечал начальник заставы.
   "Да, Данцевич, ты думал, "духи" дадут тебе время войти в курс дела? Держи карман шире!",- про себя подумал Данцевич.
   "Все целы?" - словно вспоминая вопрос комбата, мелькнуло в голове Данцевича.
   В наушниках, висевших на шее, в монотонном шуме радиоэфира послышался щелчок, и голос командира артиллерийской батареи спросил:
   - Седьмой, я Самовар. Ну что там? Прием.
   - Самовар, я седьмой. Пока тихо. Прием.
   - Что будет, звони,- послышался тот же голос в наушниках.
   - До связи,- ответил Данцевич и отключил радиостанцию. Встал на ноги, поставил радиостанцию на бруствер окопа.
   Держа в руке автомат, подбежал Землянников.
   - Ну, что у нас? - спросил Данцевич своего заместителя.
   - Да, Булко там Сидорова перевязывает - коленку разбило. Так, ничего тот объяснить не может, в шоке. Бормочет: "Бежал, взрыв, упал,- осколком, может, задело, а может, ушибся, но здорово"
   - Куда бежал? Обстрел: из окопа не вылазь! Молодой, черт! - продолжал сокрушаться на солдата Землянников.
   - Где он? - спросил Землянникова Данцевич.
   -Во вторую "коробочку" затащили, товарищ старший лейтенант,- ответил начальнику заставы Землянников.
   Данцевич вылез из окопа и направился ко второму бронетранспортеру, Землянников следовал рядом, продолжая доклад.
   - Да, миной вдребезги разнесло "холодильник", а одна из мин разорвалась в пяти метрах от склада боеприпасов.
   Данцевич вспомнил рядового Сидорова. Он был в числе трех молодых солдат, неделю назад прибывших из Союза на заставу.
  
   Подойдя к бронетранспортеру, который стоял в окопе, десантники через боковой люк влезли внутрь машины. На сидении полулежа корчился рядовой Сидоров. Его придерживал и помогал перевязывать рядовой Денисюк. Рядом стояла раскрытая сумка санинструктора. На полу валялись ватные тампоны. Штанина до бедра была распорота. Булко перевязывал коленку бинтом.
   Булко был штатным санинструктором. В Союзе окончил учебное подразделение. За полгода службы в Афганистане приобрел опыт в своем деле.
   - Ну, что у него,- спросил у Булко Данцевич.
   - Сбоку сустава кости задеты, чашечка цела, на месте. Обработал перекисью, накладываю повязку. Утром надо в батальон к врачу,- доложил Булко.
   - Можно сделать укол "промедола", а то мучается, бедняга,- добавил Булко.
   - Можно или нужно ? - переспросил санинструктора Данцевич.
   - Желательно, хотя ранение легкое,- ответил Булко.
   Данцевич вспомнил, что вчера днем при передаче заставы Сергеев отдал ему пятнадцать шприц-тюбиков с "промедолом". "Промедол" - это доза героина для снятия сильных болей при ранениях из солдатских индивидуальных аптечек, но так как отдельные солдаты иногда их использовали не по назначению, то шприц-тюбики хранились у офицеров.
   - Володя,- обратился Данцевич к Землянникову,- сходи. В первой "коробочке", в моем чемодане, в кармане крышки индивидуальная аптечка. Возьми один тюбик, дай Булко.
   - Нуе держись, Сидоров, терпи,- произнес офицер, вылезая из бронетранспортера.
   - Ничего, сейчас будешь кайфовать,- услышал Данцевич реплику санинструктора .
   "Дае солдаты - на высоте, обучены, опытные. В бою застава работала как отлаженный механизм, никаких команд не надо",- пронеслось в голове Данцевича,- "солдаты на высоте, а вот командир у них...?" Чувство неудовлетворенности собой у Данцевича нарастало...
   После бронетранспортера Данцевич направился на командный пункт заставы. Его встретил Белых с собакой. Они играли на дне окопа. На бруствере стояла радиостанция, в наушниках которой был слышен шум эфира.
   - А почему радиостанция не выключена? Белых, береги батареи,- с укором обратился Данцевич к солдату.
   - Товарищ старший лейтенант, я докладывал в батальон дежурному, ну и сказал, что у нас один "трехсотый", то есть раненый. Дежурный передал, чтобы Вы лично разобрались с раненым, а сейчас на связи будет врач батальона,- с легкой обидой в голосе за поспешный и несправедливый выговор офицера в свой адрес, пояснил Белых.
   - Понял, извини,- произнес Данцевич и положил руку на плечо солдата. Пес Дунай игриво прыгнул на руку лейтенанта.
   - А где этот шалун был? - спросил Данцевич Белых.
   - Он стрельбы боится. Где-то прятался. Обычно он забивается под бронетранспортер. А сейчас прибежал сюда, ищет старшего лейтенанта Сергеева. Тот его баловал,- с сожалением в голосе произнес Белых.
   - Счастливый, дня чрез три-четыре будет в Союзе,- уже с завистью произнес солдат, имея в виду Сергеева.
   - Седьмой, я "Тополь",- раздалось в наушниках.
   - Я седьмой,- ответил Данцевич.
   - Седьмой, поговори с "Таблеткой".
   - Седьмой, что у вас с трехсотым? Прием,- раздался в наушниках голос врача батальона.
   Данцевич доложил врачу, что за ранение получил солдат, что санинструктор обработал рану, но завтра надо принять более серьезные меры.
   - Пойду, пройдусь по заставе,- выключив радиостанцию, сообщил бойцу Данцевич и направился к боевой машине пехоты, контур башни которой был виден на фоне неба. Дунай выскочил из окопа и побежал рядом.
   Около боевой машины в окопе находились сержант Асхабов и рядовой Сарбаев.
   - Ну что там видно? - спросил Данцевич сержанта, видя, что тот осматривает местность в ночной прибор.
   - Все нормально, товарищ старший лейтенант, доложил сержант.
   Подошел Землянников.
   - Вы, товарищ старший лейтенант, ложитесь спать. На сегодня все кончилось. Дальше будет тихо,- заверил Землянников.
   - А как же приказ, который ночью запрещает спать начальнику заставы?
   - Да, ерунда, все это. Старший лейтенант Сергеев пол ночи всегда спал, а то ночью - нельзя, а днем - некогда. Что ж, Вы два года спать не будете? - ответил Землянников и удалился в темноту.
   Данцевич взял прибор, понаблюдал за местностью, отдал его солдатам и направился к другому бронетранспортеру. Солдаты тихо разговаривали рядом в окопе. Увидев, что подошел офицер, оба вскочили на ноги.
   - Ладно, сидите,- тихо произнес Данцевич. По узкой траншее подошел к боковому люку боевой машины. Влез внутрь, положил на сидение автомат, пробрался на место наводчика оператора, включил освещение, осмотрел прицел.
   Ночная ветвь прицела была включена. Значит, наводчик в секторе обстрела, мог видеть движущийся минометный расчет душманов.
   - Как же он прошляпил этот момент? - с сожалением подумал Данцевич. Открыл люк башни, позвал Землянникова.
   - Я, товарищ старший лейтенант,- раздалось из темноты.
   - Я буду в этой коробочке,- сообщил Землянникову офицер.
   - Понял,- услышал в ответ.
   Нырнул вниз, пошел в десантное отделение бронетранспортера, лег на сидение, посмотрел на часы.
   Было без четверти четыре. Спать не хотелось, разные мысли лезли в голову.
   Данцевичу вспомнилось, как их, пять офицеров, три дня назад, собралось на пересыльном пункте Кандагарского гарнизона. Все они направлялись из штаба полка в третий батальон на замену офицеров, которые отслужили установленные два года в Афганистане.
   Первый и второй батальоны 317 парашютно-десантного полка размещались в Кабуле. Первый батальон охранял дворец - резиденцию Бабрака Кармаля и правительства. Второй стоял заставами вокруг Кабула. Штаб полка находился в Кабуле, в отдельном здании, рядом с дворцом Бабрака.
   Прилетели они в Кандагар утром, часов в десять. Уже стояла ужасная жара. На аэродроме, возле здания с характерной арочной архитектурой их встречал прапорщик Седых.
   Увидев группу офицеров - десантников, которые вышли из самолета с чемоданами вруках и начали осматриваться вокруг, он подошел к ним.
   - Прапорщик Седых,- старший пересыльного пункта третьего батальона триста семнадцатого полка,- представился он офицерам.
   В обязанности прапорщика входило встречать солдат и офицеров, направляемых в батальон, размещать их на ночлег, организовывать питание и ближайшей оказией, колонной или "вертушками", доставлять в батальон.
   Я так понимаю,- произнес прапорщик,- все вы направляетесь в Шахджой в третий батальон?
   Прапорщик собрал у офицеров командировочные документы и продовольственные аттестаты, усадил на машину, и они направились в расположение гарнизона.
   Далеко, сзади от направления движения машины, были видны силуэты разбитых окраин Кандагара.
   - Второй по величине город Афганистана, бывшая столица, а теперь одни развалины - подумал Данцевич, вглядываясь в очертания низких глиняных руин города. И лишь далеко к центру города были видны здания повыше, очевидно, дворцы.
   - Кандагар сильно разрушен,- видя, как офицеры всматриваются в очертания удаляющегося города, пояснил прапорщик. - Когда наши брали город, то "духи" оказывали сильное сопротивление. - В общем, взять - взяли, а когда ушли, духи там опять свою власть восстановили. Сил нет, его контролировать, что ли? Так что мы теперь мирно соседствуем рядом друг с другом,- подвел итог Седых.
   Минут через десять машина подъехала к Кандагарскому гарнизону, где располагался пересыльный пункт батальона.
   Это были три щитовых здания, похожих на сарайчики. Во дворе были посажены деревца, которые из шланга поливал солдат. Рядом стояла инженерная емкость с водой из прорезиненной ткани.
   - Вот наш бассейн, в нем пять кубов воды,- пояснил хозяин "пересылки".
   - Сейчас завтрак, а потом можете целый час купаться.
   - "вертушки" на Шахджой будут утром завтра, в семь ноль- ноль. Вечером в гарнизоне каждый день кино. Обед сделаем часиков в тринадцать, нормально? - спросил у офицеров Седых. И тут же продолжил, видя в их глазах согласие:
   - Ужин в девятнадцать.Кино как стемнеет: в двадцать ноль- ноль. Если куда захотите отлучиться, разумеется, в пределах гарнизона,- ставьте меня в известность. А лучше не отлучаться. Могут появиться внезапные борты на Шахджой. Хотя вертушки летают только утром и вечером. В жару днем воздух сильно разрежен, да еще высота, в воздухе пустоты, расход керосина большой и движки вертушек не выдерживают, летать опасно. Летают в исключительных случаях: когда бой или раненого надо в госпиталь доставить.- не унимался разговорчивый хозяин. - Но вам повезло. На вертушках безопасней, минут сорок лету - и вы на месте. Колонной долго и опасно. До Шахджоя отсюда 180 км...,- закончил Седых.
   - В общем, располагайтесь - показал рукой на вход одного из зданий прапорщик.
   Жара усиливалась. После завтрака Данцевич пришел в гостиницу, разделся и лег на кровать.
   - Во дворе на углу термометр, сейчас уже сорок градусов. Представляете, мужики? - с удивлением сообщил один из офицеров, войдя в комнату. - Ничего, в Шахджое попрохладней, он на целый километр повыше Кандагара.
   Данцевич раздетый, весь потный лежал на кровати. "Написать письмо Тасику, что-ли? Обещал ведь писать почаще",- пронеслась мысль в голове. Делать нечего, встал, открыл чемодан, взял все необходимое, примостился на рядом стоящей тумбочке и начал сочинять послание. Последнее письмо он послал жене дня три назад из Кабула. Описал в новом письме, где он сейчас находится, что все хорошо, купается в бассейне, что стоит непривычная жара, скучает по ней и сыну. Сильно их любит. И как обычно, в конце приписал, чтобы на этот адрес полевой почты ему не писала, так как его адрес завтра изменится.
   В комнате никого уже не было, за исключением Королева Виктора . Он тоже направлялся в батальон, в девятую роту, менять взводного.
   Лейтенант Королев тоже что-то писал с задумчивым видом.
  
   Вошел солдат с ведром и тряпкой.
   - Разрешите войти? - бросил взгляд на лейтенанта, потом на голого, в трусах Данцевича, в растерянности, кто же из них старший. Но, увидел рубашку с погонами старшего лейтенанта, висящую на стуле возле Данцевича:
   - Товарищ старший лейтенант,- добавил он Данцевичу.
   - Да, дал добро офицер.
   - А куда здесь у вас письма? - показывая запечатанный конверт солдату, спросил Данцевич.
   - Оставьте на тумбочке. Я после уборки заберу,- ответил солдат, приступая к уборке.
   Данцевич вышел на улицу. Четверо офицеров, наслаждаясь водной прохладой, плескались в бассейне. Емкость с водой тряслась, казалось - вот-вот лопнет от тряски.
   Головы у троих из них были защищены от палящего солнца мокрыми тельняшками, и лишь голова старшего лейтенанта Ступина со светлыми, немного вьющимися волосами и рано проступившими залысинами торчала над поверхностью воды неприкрытой.
   Ступина звали Виктор. Он был на два года моложе Данцевича-суровый на вид , резкий, отчаянный донской крепыш. Направлялся старший лейтенант Ступин в батальон на замену командира восьмой роты. Ну, а так как Данцевич направлялся на замену заместителя командира этой же роты, то получалось, что Ступин - его будущий начальник.
   - Давай к нам, Евгений! Здесь такой кайф! - фыркая от удовольствия пригласил своего зама Ступин.
   Данцевич подошел к бассейну, снял туфли, перелез через надувное верхнее кольцо мешка и окунулся в водную прохладу.
   Весь оставшийся день офицеры провели в однообразном занятии, сменяя бассейн кроватью, укрываясь мокрой простыней, пытаясь уснуть.
   К вечеру жара спала. Бассейн оккупировали солдаты, находящиеся на пересыльном пункте в качестве обслуживающего персонала.
   - Ну что, давай выпьем немного, на ужин, и в кино,- предложил Ступин.
   Водка в Афганистане была большим дефицитом и очень ценной валютой. Каждый офицер, направляясь в Афганистан, это знал от предыдущих товарищей.
   По условиям таможни разрешалось провозить одному офицеру и прапорщику литр водки, три бутылки вина и два блока сигарет. Но хотелось больше. Поэтому все в бутылки из-под водки наливали чистый спирт. А в бутылки из-под вина тоже чистый спирт, но красили его сиропом или каким-нибудь другим красителем. Бутылки для вина брали самые большие, семисотграммовые - "огнетушители" - как называли их тогда в Союзе. Бутылок с вином более вместительных, чем "огнетушители" не было.
   В чемодане у каждого из собравшихся в этой компании был этот джентельментский набор. И хотя этот набор у офицеров немного поиссяк во время пребывания в Кабуле при встречах со знакомыми, но к концу подходил не у каждого.
   - Мужики, у меня последняя,- достав из чемодана "огнетушитель" с красной жидкостью, подержав его над головой, показывая офицерам, произнес Ступин и положил водку обратно в чемодан.
   В комнате воцарилась пауза.
   Все знали священную традицию: последнюю бутылку офицер должен обязательно довезти до сменщика и выпить ее вместе с ним.
   - Да, нет проблем,- послышались голоса офицеров, которые начали рыться в своих чемоданах, доставая бутылки.
   - А вот закуски нет,- произнес кто-то из присутствующих.
   - А этот вопрос сейчас решим,- радостно хлопнув в ладоши, видя, что все складывается в нужном для него русле, произнес Ступин. Он живо вскочил с кровати и выбежал во двор.
   Прапорщик Седых предчувствовал этот момент и находился недалеко. Он знал, что при появлении на пересылке офицеров из Союза у него вечером будет праздник... . И такими праздниками в силу его должностного положения судьба баловала прапорщика частенько.
   Вскоре было слышно, как со двора Седых отдавал распоряжения повару, что офицеры на ужин не придут, а остальным выполнять свои обязанности образцово, так как он немного отлучится... .
   - А то распустились мне тут в теплом месте,- шумел на солдат прапорщик,- А кто не поймет, завтра же в батальон отправлю,- огласил заключительный вердикт солдатам прапорщик.
   Через минуту, с двумя буханками хлеба в руках и полными карманами консервов, веселый, с сияющим глазами, в комнату вошел Седых.
   - Товарищи офицеры, только в пределах разумного. Завтра подъем в шесть и сразу на аэродром, в семь - вертушки,- произнес прапорщик, выгружая консервы из карманов.
   - Да, ладно, Володя, понемногу..., посидим и пойдем в кино,- видя, что все хорошо складывается, с радостью успокаивал прапорщика Ступин.
   Минут через десять в комнате зазвучал смех и гомон. Все сидели потные, разгоряченные спиртным, изнывая от духоты, курили и слушали хозяина "пересылки", иногда прерывая его рассказ вопросами. Тема разговоров у подвыпивших мужиков была обычная. Водка и женщины.
   - Водка здесь дорогая, мужики. Ужасно дорогая...,- глубоко затягиваясь сигаретой, вводил в курс недавно прибывших прапорщик.
   - Вот, представьте, если нам здесь в месяц платят немногим больше двухсот чеков, то цена бутылки здесь в кандагарских дуканах, ну и других местах, где она водится, об этом - потом..., доходит до ста чеков за бутылку - представляете, мужики!- прапорщик поднял вверх руку с вилкой, выдерживая паузу.
   - В магазинах военторга официально водки нет. Незнакомому человеку продавщица ее не продаст,- продолжал прапорщик,- Дело в том, что у этих мусульман нет этого производства, и вся водка идет из Союза. Придет колонна с грузами и боеприпасами в гарнизон - цена на водку падает.
   - Бутылки прячут в машинах, где только можно, да и колонны большие. На таможне не успевают найти эту контрабанду. А все больше прячут бутылки в цистернах, поэтому бутылки и пахнут соляркой,- продолжал рассказ прапорщик,- Дело это выгодное. Все, и солдаты, и офицеры этим занимаются, выгодный бизнес для тех, кто ходит колоннами из Союза сюда. Поэтому водку не укупишь, все сидят на самогоне, это проще.
   В Кабуле и в гарнизонах поближе к Союзу бутылка стоит чеков двадцать. - заканчивая тему водки, пояснил прапорщик.
   - Ну, а как насчет остального? - загадочно улыбаясь, спросил прапорщика Ступин.
   - Это насчет чего? Насчет баб?
   Ну, давайте еще по последней и расскажу,- взяв бутылку и разливая ее содержимое в кружки, произнес сорокалетний прапорщик. Кончив разливать, Владимир взял свою кружку, молча встал, встали и все остальные, молча, без слов, и не чокаясь, выпили. Был третий тост... Офицеры, несмотря на то, что недавно прибыли из Союза, знали эту фронтовую традицию. Сели, начали закусывать стоящими на столе консервами с хлебом.
   Закусив, все, за исключением Королева и Данцевича, потянулись за сигаретами.
   - Насчет того, если поднимется "нижнее давление", и надо его сбросить, выдыхая дым сигареты после сладкой затяжки,- то дело тут обстоит так. Женщин здесь на душу мужского населения ноль целых и чуть-чуть десятых процента. Продавщицы в военторговских магазинах, на прачечных, в госпиталях, в штабах,- в общем, немного в больших гарнизонах есть. В малых гарнизонах, таких, как в Шахджое, их нет. Знаю точно. Те, у которых внешность более менее ,и помоложе, забиты большим начальством. Ну, ее согласие кое-что значит, но не решающее. Если будет артачиться, то быстро поставят на место..., а то и её же подружки её и надоумят: "Что тут из себя порядочную корчишь, а мы тут все что...? Не знала, куда ехала?" В общем, такие все распределены. И если кто-нибудь из них чуть в сторону от "хозяина", то попадет в такую дыру...,- прапорщик не договорил, скорчив кислую мину на лице.
   - Ну, им тоже "хозяин" должен подарки - "бакшиш" по-афгански. Они сюда ведь за деньгами приехали. Платят им меньше офицеров, но шмоток увозят в Союз по истечению срока и в отпуск - раз в пять больше полковников. Бывают и исключения, и немало,- продолжал прапорщик, затягиваясь сигаретой.
   Так называемая чистая фронтовая любовь. Бывает в Союзе офицер разводится, или неженатый - здесь женятся.
   - Остальные - "чекистки" за чеки с любым. Цена как договоришься - чем моложе и красивее, тем дороже, чеков от двадцати - до пятидесяти. А солдата могут пожалеть и скидку сделать,- закончил Седых.
   - Ну ладно, давай допьем бутылку, да сходим на фильм,- предложил один из офицеров.
   Вышли на улицу. Темнело. Улицы гарнизона освещали фонари. Кинотеатр располагался под открытым небом в пяти минутах ходьбы от пересыльного пункта батальона. На двух металлических столбах, как волейбольная сетка, был натянут экран. Перед ним рядами стояли деревянные скамейки. Сзади стояла машина, из окна будки которой уже торчал объектив кинопроектора.
   Большая половина лавочек была занята солдатами и офицерами. Среди них были и женщины. Одеты они были в наряды поприличнее, чем основная масса женщин в Союзе. Все сидели в ожидании фильма, курили и разговаривали. К женщинам находящиеся рядом мужчины относились галантно, угождали их капризам, всячески оказывали им уважение, выполняли их просьбы. В ответ они улыбались, мило кокетничали в знак благодарности своим ухажерам, чувствуя себя принцессами на балу.
   Офицеры расселись на одну из свободных лавочек в центре зала. Экран осветился, и на нем появились силуэты заставки популярной передачи "Прожектор перестройки". В передаче поднималась какая-то производственная проблема в стране, но никто в суть киножурнала не вникал и даже не слушал. Все курили и разговаривали.
   Вдруг сзади чей-то громкий голос объявил, чтобы перестали шуметь и курить, иначе фильм больше показывать не будут - какой-то замполит, ответственный за данное мероприятие, пытался призвать зрителей к порядку. Но все продолжалось до конца киножурнала. Скоро начался фильм. Фильм был индийский. На экране заплясали парень и девушка, а из динамиков раздалось монотонное пение с переводом. Отдельные зрители начали вставать со своих мест и уходить. С каждой минутой их число уменьшалось.
   Посидев ещё минут пять, офицеры посовещались и решили идти спать.
   В комнате стояла духота, хотя все окна и дверь были открыты. То и дело, всю ночь выходили на улицу, мочили в бассейне простыню, укрывались ей, чтобы уснуть. Минут через двадцать простыня высыхала, опять становилось невыносимо душно, все приходилось повторять сначала.
   Где-то среди ночи далеко в стороне послышались разрывы, стрельба. В гарнизоне заработала артиллерия. Минут через пятнадцать опять воцарилась тишина.
   Утром в пять часов всех разбудил прапорщик Седых.
   - Товарищи офицеры, быстро одевайтесь и - на машину, едем на аэродром,- в темноте, не включая свет, сообщил он.
   Через полчаса были на аэродроме.
   Подъехали к вертолетной площадке,попрощавшись с прапорщиком, десантники - пятеро офицеров и трое солдат - по четыре человека расселись в два Ми - 8, в фюзеляжах которых уже были загружены ящики с боеприпасами, коробки и мешки с разным грузом. Левую половину салона вертолета занимал большой дополнительный бак сгорючим желтого цвета.
   Ровно в шесть утра местного времени, два Ми-8 и сопровождающий их "крокодил" - Ми-24, взлетели с кандагарского аэродрома, отстреливая с бортов пиропатроны, поднимаясь по спирали вверх, набрали высоту и взяли курс на Шахджой. Светало. Внизу четко были видны освещенные фонарями стройные ряды щитовых домиков кандагарского гарнизона. В другой стороне в темноте, в километрах десяти от гарнизона, руины Кандагара.
   Минут через десять стало светло. Вершины гор осветило восходящее солнце. Из иллюминатора вертолета открывалась панорама гор неописуемой красоты. Горы и их склоны, освещенные утренними лучами солнца, играли отблесками всех цветов радуги.
   Удалившись от гарнизона, вертолеты снизились, и, петляя из стороны в сторону, меняя высоту, летели на северо-восток. Иногда за бортами, в сильном монотонном вое винтов раздавался хлопок, потом жужжащий звук отделившегося от вертолета реактивного снаряда, который уходил вперед и вниз по курсу, оставляя за собой дымовой шлейф. Достигнув цели на земле, разорвавшись, он поднимал облако пыли. Периодически постреливал пулемет, находящийся в носу кабины экипажа. Это вертолетчики обстреливали подозрительные места или просто разгоняли скуку, снимали нервное напряжение. Летать над Афганистаном было опасно.
   Основным ориентиром курса для вертолетчиков была дорога Кандагар - Кабул. Со второй половины маршрута, рядом с дорогой появилась маленькая извилистая река Тарнакруд, которая извиваясь, текла параллельно дороге, то приближаясь, то удаляясь от нее. Река брала свое начало с гор далеко впереди. Питаясь талыми водами, текла на протяжении двухсот километров, давая жизнь ее обитателям. Но силы ее были не беспредельны в этой знойной местности и, подходя к пустыне Лашкаргах, они иссякали. Правый берег реки был обрывистый, левый - низкий и пологий. На нем периодически виднелись разбитые безжизненные кишлаки. Берег был покрыт зеленой растительностью. Кустарники и деревья располагались на всем протяжении реки, то узкой полосой окаймляя берег, то широким лесным массивом на сотни метров уходя далеко от берега. Это зеленая растительность называлась здесь "зеленкой".
   Внизу, на обочинах шоссе, то и дело виднелись сожженные грузовики, бронетранспортеры, реже танки. На дороге было очень много мостов. Все они были разрушены, а рядом накатаны объездные пути. Иногда внизу на шоссе виднелись проезжающие одинокие грузовики с высоко наращенными бортами, расписанными яркими красками. Кузова грузовиков были доверху загружены, а наверху груза еще сидели и пассажиры. Такие грузовики здесь называются "бурбухайками".
   Подлетая к расположению батальона, вертолетное звено набрало высоту. С бортов вертолетов опять периодически начали отстреливаться пиропатроны. Внизу у подножия горы виднелось хозяйство батальона. Оно располагалось на площади километра два в длину и метров пятьсот в ширину, у подножия западной стороны горы. Солнце еще высоко не поднялось, и всё расположение было в тени. Несмотря на утреннее время, в батальоне уже кипела жизнь. От одного места к другому, поднимая клубы пыли, передвигалась техника, поодиночке и группами ходили люди. Множество крыш больших армейских палаток ровными рядами виднелись внизу. На другом конце от палаточного городка, в окопах, располагались самоходные артиллерийские орудия. Немного в стороне от огневой позиции артиллерии были видны цистерны, заглубленные в землю и обложенные стенками из камней.
   Все эти части хозяйства батальона соединялись наезженными дорогами и протоптанными тропинками.
   Дальше, на запад от подножия гор и от расположения батальона местность опускалась вниз. Это была пойма реки Тарнакруд, ее левый пологий берег, шириной метров двести. Река в этом месте, шириной метров шесть, неглубокая, с быстрым течением. Правый берег реки вертикальной стеной метров десять уходил вверх. И дальше на запад местность была более-менее ровная, но бугристая, изрезанная промоинами от дождей и талых вод.
   Это плато шириной километров пять тянулось до следующего горного массива. Оно было на высоте тысяча восемьсот метров над уровнем моря. И этот пятикилометровой ширины коридор между горами тянулся от Кандагара до Кабула. Он был более густо населен, чем горы.
   Иногда в этом коридоре, справа или слева от дороги, встречалась одинокая гора, как бы оторванная от боковых горных массивов. Эти редко встречающиеся горы разной высоты удивительно красиво смотрелись с дороги. Глядя на них, кажется, что это не горы, а сказочные исполины, тысячелетиями безмолвно наблюдающие за проезжающими мимо них людьми.
   Вокруг расположения батальона было размещено восемь застав, которые в зависимости от характера местности, располагались на удалении двух-трех километров от батальона. Четыре из них были расположены с восточной стороны от батальона на вершинах соседних гор, а другая половина застав охраняла батальон с западной стороны и располагалась за рекой и дорогой, на плато.
   В расположении застав тоже кипела жизнь. Вверх уходил дым от костров, по крошечным островкам (такими заставы смотрелись с высоты) передвигались люди. С высоты были видны бронетранспортеры в окопах, стоящие по кругу. Окопы с бронетранспортерами соединялись между собой извилистыми линиями траншей, образуя опорные пункты с круговой обороной.
   Вероятно, вертолетчики, чтобы удовлетворить любопытство жадно прильнувших к иллюминаторам пассажиров, сделали круг на высоте над расположением батальона, понимая, что только с высоты можно рассмотреть всю панораму в полном объеме.
   На левом пологом берегу реки местность была ровная, песчано-каменистая. Здесь располагалась вертолетная площадка, судя по двум стоящим вертолетам. На эту площадку и начали приземляться прилетевшие вертолеты. Из иллюминатора было видно, как к приземляющимся вертолетам спешили фигурки людей.
   Когда винты перестали вращаться, и пыль улеглась, борттехник открыл дверь. Пассажиры, взяв свои чемоданы, вышли, сразу ощутив духоту снаружи.
   Несмотря на утро, было жарко. К месту посадки уже приближались офицеры и солдаты. Их лица были смуглые и загорелые.
   Лица многих офицеров Данцевичу показались знакомыми. Дело в том, что подавляющее большинство идущих навстречу офицеров учились в одном и том же Рязанском, единственном в Союзе, десантном училище, с небольшой разницей по годам. И были знакомы друг с другом еще с курсантских лет. И вот судьба снова свела их в Афганистане. Каждый из них знал из приказа о замене, кто кого меняет.
   Сблизившись, обе группы офицеров начали здороваться, обниматься.
   - Кто Данцевич? - услышал Данцевич вопрос одного знакомого на лицо офицера.
   - Ты Сергеев? - спросил его Данцевич, ставя чемодан на землю.
   Да,- ответил тот с радостью на лице, протягивая руки для объятия.
   - Дождусь ли я такого момента в своей жизни? - думал Данцевич, приветственно обнимаясь со старшим лейтенантом Сергеевым.
   - Ну, здорово, сменщик, почему так долго ехал? Приказ в марте, сейчас середина мая,- шутя начал беседу Сергеев.
   - Пока отпуск отгулял,- начал пояснять Даннцевич.
   - Да ладно, Евгений. Стандартная шутка Афгана,- похлопал по плечу Данцевича Сергеев.
  
   Подъехал бронетранспортер. Офицер, сидящий сверху на башне, объявил, чтобы все, вновь прибывшие садились на броню, он отвезет всех к комбату. Комбат ждет.
   Все вновь прибывшие с чемоданами взобрались на бронетранспортер, который, надрывно ревя, медленно взбирался вверх из поймы реки и минуты через три подъехал к одной из палаток.
   У палатки стояли два офицера с майорскими погонами на плечах.
   - Комбат и начальник штаба,- пояснил сопровождающий офицер. Кто из них комбат, а кто начальник штаба Данцевичу было непонятно.
   Когда БТР остановился, старший лейтенант Ступин, по старшинству, первый спрыгнул с машины. Сделал три строевых шага в сторону старших офицеров.
   Один из них среднего роста, худощавый, спортивного телосложения, широкоплечий, с загорелым приятным лицом, умными проницательными глазами, сделал шаг вперед навстречу старшему лейтенанту, давая понять Ступину, что именно он и является командиром батальона.
   Ступин приложил руку к козырьку и отрапортовал:
   - Товарищ майор, старший лейтенант Ступин. Представляюсь по случаю прибытия для дальнейшего прохождения службы на должность командира восьмой парашютно-десантной роты!
   Приняв рапорт, майор Малинин пожал Ступину руку и, обращаясь к нему, весело спросил:
   - А что это, Виктор Андреевич, Вам в Туле не служилось? Или там холодно, в теплые края потянуло?
   - Да,- шутливо ответил Ступин.
   Данцевич, видя, что настал его момент, сделал три строевых шага, подойдя к комбату, оказавшись в одной шеренге со Ступиным. Доложил:
   - Товарищ майор, старший лейтенант Данцевич. Представляюсь по случаю прибытия для дальнейшего прохождения службы на должность заместителя командира восьмой парашютно-десантной роты!
   - Виктор Андреевич, так Вы с собой и заместителя привезли? - пожимая руку Данцевичу, спросил Ступина комбат.
  
   - Ну, а Вы, Евгений Николаевич, как сюда попали, мне вообще непонятно. Вы после выпуска были оставлены служить в училище? - уточнял у Данцевича его послужной список комбат.
   - Да,- коротко ответил Данцевич комбату.
   - А из училища даже в Великую Отечественную на фронт не посылали. За что загремели в Афганистан? Ведь могли в училище тихо отсидеться,- настойчиво допытывался комбат...
   -Никак нет, товарищ майор, последнее место моей службы был Рязанский парашютно-десантный полк,- привел контрдовод комбату смущенный Данцевич.
   - Да, немного Вы там послужили. Если из училища в полк, а потом сразу сюда, то...?- не унимался комбат.
   - Ну..., пробурчал Данцевич, не зная, как объяснить.
   - Знаю я Ваше "Ну", Данцевич,- перебил старшего лейтенанта комбат.
   - Две недели назад я был в Кабуле в штабе дивизии и с вашими личными делами, товарищи офицеры, ознакомился.
   - Шерше ля фам? - вновь обращаясь к Данцевичу,- произнес Малинин.
   Данцевич молча смотрел в глаза комбату.
   - И она достойна того, что ты два года из-за нее будешь здесь ходить под пулями? - перейдя на "Ты" вдруг резко спросил комбат.
   - Да! - коротко и быстро ответил Данцевич.
   - Достойный ответ офицера. Жаль, что она не слышит,- еще раз пожав руку Данцевичу, произнес комбат, переводя взгляд на следующего представляющегося офицера.
   После того, как все офицеры представились, Малинин сказал, что раз судьба свела всех нас здесь, а Родина приказала, то будем служить вместе. Он надеется, что будем понимать друг друга, служить, выполняя свой воинский долг.
   Батальон расположился здесь две недели назад. До этого он находился в пустыне Лашкаргах, это юго-западнее Кандагара. Название пустыни солдаты переделали на русский лад. И получалось, что третий парашютно-десантный батальон ведет боевые действия в "Ложкаревке". Это были отдаленные районы афганской глубинки. Банды "душманов" с начала афганской войны чувствовали себя здесь в безопасности, и народная власть новой демократической республики там отсутствовала.
   Тогда и было принято решение помочь народу Афганистана навести в части этого отдаленного уголка порядок. Так появился в "Ложкаревке" десантный батальон.
   Сделав основную работу, парашютно-десантный батальон был заменен мотострелковым батальоном, а десантников бросили в другую глубинку, где полностью хозяйничали душманы, наводить уже там порядок, и третий парашютно-десантный батальон был передислоцирован в Шахджой.
   - Обстановка здесь сложная,- продолжал комбат вводить офицеров в курс дела. - В тридцати двух километрах от нас, вон в том горном массиве,- комбат показал рукой на юго-восток,- находится крупная база боевиков с французскими инструкторами. Это данные "Хада" и нашей разведки.
   -"Хад" - афганская структура, аналог нашего КГБ. Очевидно, будет армейская операция по уничтожению этого "осиного гнезда". Сейчас они батальон щупают почти каждую ночь, покуда так - легонько, обстреливают, ну, и наблюдают за нами со всех сторон. Поэтому расслабляться не стоит, товарищи офицеры.
   Малинин, взглянув на часы, потом обернувшись назад, обратился ко второму майору, все это время стоявшему рядом.
   - Дмитрий Михайлович, мне пора, займись вновь прибывшими, расставь, как решили, поставь задачи. И вновь, обернувшись к шеренге новичков, указывая рукой на майора сзади, представил его.
   - Майор Скоблин Дмитрий Михайлович,- начальник штаба батальона. И, немного помолчав, добавил: - Ему служить здесь еще год. Так что будете еще долго служить вместе. А мне давно пора быть в Союзе, да никак замену не найдут,- сказал в конце Малинин и удалился.
   Майор Скоблин ростом был немного ниже комбата. Тёмноволосый, плотнее Малинина. Под крупным, слегка заостренным носом, располагались тёмные пышные усы.
   Начальник штаба пригласил офицеров в штабную палатку. Отдал распоряжение писарю, который начал заносить данные офицеров в тетради. Все поочередно расписывались в тетрадях, не вникая в суть формальностей, сообщая солдату свои паспортные данные.
   - Ну, а теперь, товарищи офицеры, все в свои подразделения - вон, вас на улице уже ждут с нетерпением, чтобы сдать свои должности. В общем, завтра к исходу дня - акты приема-передачи - мне на стол. Все свободны, за исключением старшего лейтенанта Данцевича,- произнес начальник штаба, переведя взгляд на Данцевича.
   - Евгений Николаевич, у вас задача немного другая. Дело в том, что командир первого взвода восьмой роты старший лейтенант Петров сейчас в госпитале, а взвод находится на седьмой заставе батальона. Старший лейтенант Сергеев временно исполнял обязанности командира первого взвода, так как начальником заставы должен быть только офицер. Поэтому Вы, соответственно, идете на место старшего лейтенанта Сергеева, начальником седьмой заставы до появления штатного командира взвода.
   Заместитель командира парашютно-десантной роты - инструктор воздушно-десантной подготовки - так полностью называлась должность Данцевича в штатном расписании. В его обязанностях были подготовка к десантированию личного состава и техники роты парашютным способом. Также он отвечал за исправное состояние материальной части парашютов и систем десантирования техники роты. А так как в Афганистане десантирование парашютным способом не применялось, а только вертолетами, и более того, вся парашютная техника и системы подразделений оставались в Союзе на складах воинских частей, то и, соответственно, заместители командиров были на подхвате, заполняя бреши - нехватки офицерского состава.
   Начальник штаба пригласил Данцевича к карте, ознакомил его с зоной ответственности и боевой задачей седьмой заставы батальона. Расписавшись за боевой приказ, Данцевич вышел из штабной палатки, где его поджидали офицеры восьмой роты.
   - Ну, наконец-то все в сборе, можно идти в роту и заняться делами,- радостно потирая руки, произнес командир восьмой роты капитан Токалин, которого прибыл заменить старший лейтенант Ступин.
   Офицеры направились за капитаном Токалиным. Так как вся восьмая рота была на заставах, то в расположении батальона из роты было шесть человек солдат и командир роты, которые занимались материальным обеспечением застав.
   В роте было также два штатных прапорщика. Это старшина роты, азербайджанец Намазов, который ввиду нехватки офицеров исполнял обязанности начальника пятой заставы и техник роты, прапорщик Сакенко. Они были двадцатипятилетними ровесниками, жили как кот с собакой, не находя общего языка. Из Союза приехали в Афганистан почти одновременно, двумя месяцами раньше Данцевича. Намазов был спокойный и уживчивый, немного простоватый и скорее, ввиду особенностей национального воспитания не понимал шуток, в отличие от хитроватого Сакенко. Сакенко, подтрунивая над Намазовым, всякий раз старался завести его пустяками и посмеяться над ним. Прапорщик Сакенко все больше находился на заставах, где занимался техникой роты, за исправность которой он отвечал и в батальоне бывал редко.
   Все оставшееся хозяйство роты располагалось в двух палатках, которые находились в ста метрах от штаба батальона в палаточном городке. Прорезиненные, темно-зеленого цвета, раскаленные солнцем и покрытые пылью большие армейские палатки размещались строго в линиях шахматного порядка. На передней линии располагались постовые грибки подразделений батальона, под которыми в бронежилетах и касках, обливаясь потом в духоте палящего солнца, с автоматом на плече стояли дневальные, прячась под тень грибка.
   Разморённые духотой, они принимали стойку "смирно", отдавая честь проходящей мимо группе офицеров восьмой роты.
   Капитан Токалин сразу же произносил команду "Вольно!", после чего дневальный возвращался в свое разомлевше-расслабленное состояние.
   Данцевич обратил внимание, что большинство дневальных и проходивших в стороне солдат были в совершенно одинаковых солнцезащитных очках, со стеклянными линзами, что в Союзе в это время было большим дефицитом.
   Еще в Союзе, собираясь в командировку, он купил у фарцовщиков с большой переплатой себе очки со стеклянными линзами, так как в магазинах продавались очки лишь с пластиковыми линзами. Солнце здесь было до того яркое, что глазам было больно смотреть, особенно всматриваться вдаль.
   - А почему много солдат в солнцезащитных очках? - спросил Данцевич у рядом идущего Сергеева. В Союзе это расценивалось как нарушение формы одежды.
   - Здесь все иначе. Высокогорье, много ультрафиолета, медицина определила, а Родина, заботясь о зрении личного состава, выдала каждому на год одни солнцезащитные очки и обязательно со стеклянными линзами,- пояснил Сергеев.
   - Да в ротной каптерке их набрался уже целый ящик, списанные не числятся,- пояснил Токалин. Кто хочет - берут и пользуются.
  
   - Ну, а сейчас сморите. Самый бравый дневальный в батальоне! - с пафосом произнес Токалин.
   Неопрятный, замученного вида солдат, стоящий под очередным грибком, принял строевую стойку и без необходимой резвости негромким голосом подпал команду "Рота! Смирно!"
   Из стоящей рядом палатки выбежал дежурный по роте.
   - Бертош, ну посмотри, какое пугало ты поставил под грибок! И это лицо восьмой роты! Да он, мне кажется, сегодня не умывался,- отчитал ротный дежурного сержанта.
   - А он никогда не умывается, товарищ капитан, вся рота это знает, силой его умывать, что ли? - парировал претензию ротного сержант, бросая косые взгляды на дневального.
   - Вот, товарищи офицеры, знакомьтесь. Гроза мирового империализма, десантник, гвардии рядовой Княжко Андрей. Москвич.
   - Ну что, Андрей? - держи хвост бодрей, ну что ж ты так поник? - подбадривая солдата, пошутил ротный.
   Рядовой Княжко отрешенно смотрел в сторону, и казалось, не слушал слов командира.
   - Вам, товарищ солдат, еще полтора года здесь служить, а вы уже такой уставший,- пытался хоть как-то подбодрить и настроить солдата ротный.
   Рядовой Княжко по-прежнему смотрел в сторону, и казалось, не слышал слов командира. После непродолжительного молчания солдат, как бы для себя, а не для ответа командиру тихо произнес "Посмотрим!".
   - Да..., тихо вымолвил Токалин и быстро направился в палатку. За ним последовали и остальные.
   Палатка была разгорожена на две половины. В первой большей ее половине по бокам от центрального прохода стояло около десяти солдатских кроватей с тумбочками. Трое солдат, находившихся здесь, при появлении командира стали по команде "Смирно!"
   Подав им команду "Вольно!", Токалин, а за ним и все офицеры, не останавливаясь, прошли первую половину палатки, отодвинув занавес из солдатского одеяла, оказались во второй, меньшей ее половине. В центре этой комнаты стоял большой, наспех сколоченный из снарядных ящиков стол, заваленный бумагами и вещами. Вокруг стола, у стен по периметру размещались четыре солдатских кровати с тумбочками. Яркие лучи солнца, исходящие из двух окон, освещали помещение. Вверху на проволоке висела керосиновая лампа, издававшая в духоте палатки запах дизельного топлива.
   Лампа была никелированная, явно не советского производства, аккуратненькая и маленькая, раза в два меньше обычных советских, отчего показалась Данцевичу непривычно красивой.
   На белом материале стен и свода потолка лежала толстым слоем пыль. Пылью было покрыто все вокруг. Пола не было, под ногами тоже перетертая земляная пыль, похожая на цемент.
   На спинках двух кроватей автоматы. Под кроватями ящики зеленого цвета. На некоторых из них маленькие аккуратные висячие замочки, таких Данцевич еще не видел. На стенах палатки у двух кроватей булавками приколоты несколько фотографий. С фотографий смотрели веселые лица женщин и детей.
   - Ну, вот, Виктор Андреевич,- обратился к старшему лейтенанту Ступину капитан Токалин. Твоя резиденция. Тут и канцелярия, и жилая комната. В общем, занимай на два года.
   - Присаживайтесь, мужики, кто куда,- указывая рукой на кровати, обратился к офицерам хозяин, доставая из кармана сигареты и быстро закуривая. В палатке воцарилась тишина.
  
   - А что с этим солдатом? - нарушил тишину старший лейтенант Ступин.
   - Бертош, расскажите своему новому командиру роты об этом "фрукте", иначе его и не назовешь, а я покуда покурю,- отдал распоряжение дежурному по роте капитан. Ступин перевел взгляд на сержанта в ожидании пояснений. Сбивчиво и нескладно тот начал рассказ.
   - Ну, в общем, он "косит", служить не хочет. Еще в учебном центре, молодые солдаты, которые сейчас прибыли с ним из Союза ...
   В каком учебном центре? - недопонимая сержанта, прервав его рассказ спросил ротный.
   В разговор пришлось вступить капитану Токалину. Он пояснил, что для молодых солдат, которые направляются в воздушно-десантную дивизию в Афганистан, в Кировобадской дивизии, где климатические условия и характер местности наиболее схожи с Афганистаном, с начала афганской войны организован учебный центр. Под руководством офицеров, прошедших Афганистан, молодые солдаты в течение полугода проходят обучение и подготовку к боевым действиям. Потом оставшиеся полтора года солдаты служат в Афганистане.
   - Так вот, мамаша Княжко,- уже продолжал рассказ капитан Токалин,- как мне рассказывали солдаты, узнав, что сынок через полгода будет направлен в Афганистан, приезжала в учебный центр к сыну и пыталась отмазать его от Афганистана. Договориться с командованием ей не удалось. Тогда она завалила все штабы письмами, что ее сынок не годен к службе вообще, и в армию его взяли по ошибке. Он был переосвидетельствован на повторной медкомиссии. Все нормально. За месяц до отправления в Афганистан еще в учебном центре сынок начал вдруг по ночам писаться в кроватку. Маманя, естественно, не унималась. Перед отправкой в Афганистан он был повторно на медкомиссии обследован в госпитале. Признан годным в Афганистан.
   - Ладно, Александр,- перебил Токалина Ступин. Все понятно. Дальше не надо.
   - Да нет, не все еще, Виктор Андреевич,- возразил капитан Токалин новому ротному и продолжил:
   - В Союзе сейчас идет подготовка к 27-му Съезду партии. Так вот, мамаша Княжко написала письмо на имя съезда. И вчера со штаба сороковой армии пришла телефонограмма, которая гласит, что гвардии рядового Княжко направить в армейский госпиталь на новое обследование. В общем, за полгода службы он уже половину срока в переездах, да на больничной койке.
   - В общем, Виктор Андреевич, забирай этот чирий на свою задницу, а я его со своей снимаю,- подвел итог капитан.
   - У нас в роте один такой, а вон в девятой роте два таких аналога,- вмешался в разговор старший лейтенант Сергеев.
   - И еще, Виктор Андреевич, я думаю, ты и сам это понимаешь. Смотри, чтобы другие солдаты этого Княжко не начали воспитывать своими методами. Хотя здесь дедовщины нет, но не исключено. Бойцы симпатий к нему не испытывают.
   - Понятно,- ответил старший лейтенант Ступин на предостережение Токалина. Бертош, организуй, пожалуйста, буханочку хлеба,- обратившись к дежурному по роте, произнес капитан Токалин.
   Дежурный ответил "Есть!" и удалился за перегородку.
   - Завтрак у нас прошел, на кухню идти бесполезно, но мы это дело поправим,- продолжал разговор капитан, доставая консервы из ящика, стоящего под кроватью, и ставя их на стол. Старший лейтенант Ступин полез в свой чемодан, достал оттуда бутылку, обозначенную ещё на пересыльном пункте, и поставил её на стол рядом с консервами.
   - Ну вот, Александр Михайлович, это тебе от меня, привет, так сказать, из Союза. Довез в целостности и сохранности,- произнес он, обращаясь к Токалину.
   - Понятно, традиции нельзя нарушать. Не мы их устанавливали, не нам и отменять,- взяв в руки и разглядывая бутылку, оживленно дополнил Ступина Токалин.
   В первой половине палатки послышалось шуршание открываемого полога, раздались шаги. Громкий мужской голос продекламировал слышанные Данцевичем когда-то раньше слова из стихотворения или песни: "Наш батальон геройствовал в Крыму...". Одеяло, закрывавшее вход во вторую половину, отдвинулось в сторону, и в комнату, улыбаясь, вошел загорелый офицер лет сорока, широкоплечий, выше среднего роста, на вытянутом лице которого особенно выделялся крупный нос, расходившийся на конце веером полушляпки гриба. Под носом размещались пышные рыжие усы.
   - Нос, ты, как всегда, вовремя,- смеясь, воскликнул капитан Токалин. И немного смутившись, что оскорбил товарища, назвав его не по имени, тут же начал исправляться.
   - Знакомьтесь, товарищи офицеры. Заместитель командира артиллерийской батареи, старший лейтенант Лупатов Михаил Сергеевич,- ставя бутылку на стол, представил вошедшего капитан Токалин.
   - Да чего уж там, Александр Михайлович. Не тушуйся,- обратился к Токалину Лупатов.
   - Правильно сказал, все равно ребята узнают. Подпольная кличка - "Нос" - она у меня с детства,- проведя пальцем по усам и передергивая носом, тем самым то ли объясняя суть клички, то ли показывая, что не обижается на Токалина, сам повторно представился Лупатов.
   - Ну вот, Александр Михайлович, дождался замены,- обратился он к Токалину и, не дожидаясь ответа, окинув взглядом Данцевича и Ступина, коротко спросил: "Кто?"
   - Ступин Виктор Андреевич,- протянул руку для знакомства старшему лейтенанту новый ротный.
   Познакомившись со Ступиным, Лупатов сразу же протянул руку Данцевичу.
   - Ну а вы, молодой человек, я полагаю, меняете Сергеева?
   - Да, Данцевич Евгений Николаевич,- представился Данцевич артиллеристу.
   - Ну и откуда прибыли? - спросил Лупатов вновь прибывших офицеров, усаживаясь возле стола на табуретку.
   - Я из Тулы,- ответил Ступин.
   - Рязань,- ответил Данцевич.
   - Вот те на,- хлопнув по коленям ладонями рук, оживленно воскликнул Лупатов.
   - Да мы, оказывается, в Союзе недалеко друг от друга служили.
   - Еще полгода назад я в Ефремове тянул лямку,- бросая взор на стоявшую на столе бутылку, произнес артиллерист.
   В косяк двери постучали.
   - Да, войдите,- на правах хозяина ответил капитан Токалин.
   Вошел дежурный по роте с буханкой хлеба в руках.
   - Бертош, где ты ходишь? Заждались тебя, все готово,- показывая рукой на накрытый стол, намеренно опережая капитана Токалина, как бы отчитывая дежурного за проволочку, пошутил старший лейтенант Лупатов.
   Сержант Бертош заулыбался, подал хлеб в протянутую руку ротного и, видя его кивок головой в знак благодарности, удалился за занавес.
   - Ну, я думаю, пора и начать,- вопросительно посматривая на Токалина и весело потирая руки, не унимался Лупатов.
   - Да. Пора. Ребята еще не завтракали,- ответил ротный, расставляя кружки.
   Открыв ящик из-под гранат, стоявший на столе, он достал оттуда горсть ложек и положил их рядом с консервами. Потом взял из ящика нож и начал открывать им консервы. Данцевич обратил внимание на нож. Это был мастерски выполненный кинжал ручной работы. Лезвие красивой формы украшала гравировка завитками восточного стиля. Рукоятка дерева ценной породы была украшена замысловатыми резными узорами. У Данцевича была особая любовь к холодному оружию. Дома осталась даже небольшая коллекция ножей. Но этот экземпляр был явно намного выше.
   - Ух ты, какая красота,- оценил нож и Ступин, протягивая руку в желании осмотреть нож поближе.
   Кончив открывать консервы, капитан Токалин чисто вытер лезвие ножа лежавшим на столе вафельным полотенцем, и со словами: "Трофейный. Жаль расставаться, да боюсь, таможенники на границе все равно заберут. Теперь он твой",- вручил нож своему сменщику.
   Разлили подкрашенный спирт по кружкам.
   - Столько поводов! За встречу! За знакомство,- произнес тост на правах старшего по возрасту Лупатов.
   В палатке было душно. Пить спирт в такую жару тяжело и противно. Данцевич одним большим глотком, задержав дыхание, проглотил содержимое кружки и, как и все остальные, начал быстро закусывать консервами с хлебом, избавляясь от неприятного ощущения в глотке.
   - У нас в батарее,- выпив спирт, вновь разговорился старший лейтенант Лупатов,- змея в палатку заползла. Метра полтора длиной. У, бр-р-р,- передернув плечами, продолжал рассказ артиллерист. - Солдаты давай ее гонять,- и не боятся, палками из разных углов выкуривать,- покуда не убили. А я сразу убежал подальше. Противные создания. Боюсь я их,- подытожил свое отношение к змеям Лупатов.
   - Ничего, из моих наблюдений они обычно недельки две-три поживут на старом месте, а потом уходят с того места, куда люди пришли,- объяснил повадки змей капитан Токалин. - Михаил Сергеевич,- обратился он к Лупатову,- а ты-то как в Афган попал, в твои-то годы да при твоей должности? До пенсии, я полагаю, тебе осталось немного. Вопрос служебной карьеры у тебя не стоит. Можно было бы и отказаться. Или твоя Раиса Максимовна на старости лет в дубленке захотела пощеголять? Или орденов и медалей захотелось? - загрузил вопросами Лупатова командир восьмой роты.
   Лупатов был тезкой тогдашнему генеральному секретарю ЦК КПСС Михаилу Сергеевичу Горбачеву, и Токалин намеренно назвал жену Лупатова именем жены Горбачева - Раисы Максимовны, которая активно влияла на поведение мужа в делах по руководству страной. Население в Союзе начало замечать это неуместное и открытое влияние, сочиняя анекдоты.
   - Ну, главное не в дубленке,- закурив, начал отвечать на вопросы Лупатов. - Да, с карьерой у меня не получилось. Это вы, молодые, вы будущие Суворовы и Кутузовы. Вам полками двигать. У вас все впереди, как говорится, а у меня еще немного - и все сзади, а сзади может быть только геморрой,- пошутил Лупатов. - А главное - это то, что раз Родина приказала, а я офицер, то не уважать ее я не могу. Приказ я должен выполнить. А моя Елена Дмитриевна настоятельно меня отговаривала. Насчет орденов и медалей - это уж как Родина решит. Хотя, как говорится - "Нам не надо орденов и медалей, лишь бы... взашей не дали". Да и моя Елена Дмитриевна дома зудит, под контролем держит, выпить спокойно не дает. Подумал, подумал! Хорошенько все это взвесил. Сам сюда не напрашивался, но когда Родина сказала, дай, думаю, съезжу. Вдруг пронесет. Потом сразу на пенсию. Стажу поднаберу, здесь год за три - прибавка к пенсии. Льготы будут - опять прибавка к пенсии,- как бы подсчитывая вслух величину будущих доходов, рассуждал артиллерист. - Квартирка есть, погреб тоже. Построю дачку. Раз служил два года здесь, по закону положен талон на машину. В Союзе ведь ее за просто так не купишь. Значит, прикуплю тачку. - А потом,- Лупатов мечтательно поднял глаза вверх, затих в паузе,- кто воевал, тот имеет право у тихой речки посидеть. Да с бутылочкой. Эх, ребята, и заживу я на пенсии! Ну и дубленку Елене Дмитриевне тоже привезу в подарок, поди подобреет. А то как-то на день рождения подарил ей цветы и, сдуру, детскую книжку, "Сказку о рыбаке и рыбке" вдобавок, с намеком. Ой, ребята, что было! Сам не рад был такой шутке,- закончил рассказ о своих планах старший лейтенант Лупатов.
   - Ну ладно, Михаил Сергеевич, давай еще по малой да нам пора к делам приступать, а к вечеру заходи, если "духи" не помешают, посидим,- предложил дальнейший план артиллеристу Токалин.
   - Правильно, командир, и меня дела ждут. Пойду своих орлов торопить, там дел куча. Малинин задач наставил, дай Бог успеть,- посвятил окружающих в свои заботы Лупатов.
   После того как все выпили по второму разу, Лупатов попрощался с Сергеевым и Данцевичем, зная, что они убудут на заставу и он их сегодня больше не увидит, вышел из палатки.
   - Ну что, Виктор Андреевич, давай теперь приниматься за дела,- предложил Токалин, роясь в стопке бумаг, сортируя листы и отдельные из них откладывая в сторону. Ступин взглянул на часы: "Ух, ты! Да уже одиннадцать часов, быстро время бежит. Душно здесь, давай выйдем на улицу, перекурим на свежем воздухе и приступим",- внес встречное предложение Ступин. Офицеры вышли из палатки на улицу. Начали закуривать. На улице было едва ли прохладней, но посвежее. Палящее солнце ещё больше прогрело воздух, сильней раскалило пыльную суглинистую землю. Легкий ветерок охлаждал потные тела. Лагерь затих, казалось, все вымерло, лишь по-прежнему под грибками, прячась от палящего солнца, стояли безмолвные дневальные. Впереди, в низу поймы реки, на вертолетной площадке возле вертолетов с провисшими лопастями винтов копались люди.
   - Евгений Николаевич, ты, я вижу, не куришь,- обратился к Данцевичу Токалин. Данцевич в свои двадцать восемь лет не курил,- в отличие от многих своих сверстников, он с юности не приобрел этой вредной привычки, считая это занятие ненужным, глупым и вредным.
   - Да, не курю, считаю это глупостью, лучше выпить немного, чем травиться никотином,- ответил он Токалину. "Ничего, здесь закуришь",- под дружные усмешки курящего окружения пророчил ротный. Данцевич не придал значения этим словам, но они в его судьбе оказались пророческими.
   Окончив перекур, офицеры вернулись в палатку.
   - Значит так, Виктор Андреевич, по личному составу роты. Картина такая,- взяв в руки бумаги, начал передачу дел Токалин. - В роте семьдесят шесть человек. Сейчас пришло пополнение, и в роте по списку восемьдесят один человек. Пять солдат за штатом, так сказать, лишние.
   - Вот это да. В Союзе никогда до штата роты не заполнялись солдатами, а здесь лишние,- удивленно воскликнул Ступин.
   - А здесь так каждые полгода, но до следующего пополнения за эти полгода, как показывает практика, кто заболел, кто комиссован по ранению, кто погиб, получится наоборот, человек пять до штата хватать не будет. Поэтому и дают во время пополнения в роты сверх штата",- пояснял Токалин. И дальше продолжил: "Сейчас в роте отсутствуют два офицера. Это замполит роты старший лейтенант Колюжный - в госпитале, болен желтухой, еще в "Ложкаревке" месяц назад заболел. Ему в Афганистане осталось служить два месяца с небольшим, так что сюда он, скорее всего, не вернется. Жди, Виктор Андреевич, себе нового комиссара из Союза. Также отсутствует, как ты уже слышал, командир первого взвода старший лейтенант Петров. Он контужен в одном из боев два месяца назад, кстати, нашей артиллерией.
   - А что так? - с сожалением перебил доклад Токалина Ступин.
   - "Да вот, произошло такое недоразумение. В бою это дело не новое. То ли он с целеуказанием ошибку допустил, то ли артиллеристы, то ли большое расстояние, в общем, свой снаряд рядом..., его и одного солдата сильно контузило, а второй солдат еще ближе к месту взрыва был, погиб.
   Капитан Токалин прекратил доклад, закурил. В палатке воцарилась тишина. Остальные офицеры тоже потянулись за сигаретами. После очередной глубокой затяжки Токалин продолжил дальше: "Командир второго взвода лейтенант Югушев полгода в Афганистане. Сейчас со своим взводом на шестой заставе. Командир третьего взвода старший лейтенант Кулажный - полтора года в Афганистане,- со взводом на восьмой заставе. Ну и два друга, прапорщики Намазов и Сакенко. Намазов - старшина роты, начальник пятой заставы. Да не застава это, а так, пост, скорее всего, здесь рядом, за рекой. Там у него шесть солдат. Сакенко, техник роты, сейчас на этом посту с БТРом возится. Ну вот, по офицерам и прапорщикам все",- подытожил Токалин.
   - Бертош,- позвал дежурного по роте капитан. Дежурный вошел в палатку, стоял и молча ожидал указаний. Токалин посмотрел на часы, подумал, перевел взгляд на дежурного по роте и отдал ему указание: "Через полчаса мой БТР в готовности на выезд по заставам".
   - Понял,- произнес дежурный и вышел за занавес.
   - Акты приема-передачи на оружие и имущество роты, Виктор Андреевич, вот готовые,- протянул бумаги Ступину Токалин. - Все на месте, даже лишнее есть: два лишних бронежилета, пять касок. Не хватает прицела на ручной гранатомет. Утерял гранатометчик при переезде из "Ложкаревки". Дело твое, Виктор Андреевич, комбату я докладывал, он в курсе. До первых боевых, а там спишешь. А если не согласен с моим предложением, то укажи в акте. Накажешь меня где-то на месячную получку.
   - Ладно, Александр, не будем мелочиться,- смущенно успокоил опасения Токалина новый ротный. - Ну а это тебе мой подарок,- Токалин вытащил из-под кровати большой ящик, закрытый на висячий замок. Открыл ящик, который доверху был наполнен оружием иностранного производства. Здесь была даже американская винтовка М-16, автомат ППШ времен Великой Отечественной войны, революционный маузер, два автомата китайского производства, несколько иностранных пистолетов, бинокли и маленькие радиостанции иностранного производства. Ступин и Данцевич начали рассматривать этот арсенал.
   - Виктор Андреевич, все это уже металлолом, патронов к ним нет, что были мы, балуясь, расстреляли, так что при первой необходимости, если после какой-нибудь операции трофеи будут малыми, можешь их увеличить,- в батальоне ведется такая практика. Когда много брали, комбат все сразу в Кабул не отправлял. Там в резерве у комбата за восьмой ротой числится пять "буров" - длинные английские винтовки времен завоевания англичанами Афганистана, типа наших трехлинеек, один миномет и два станковых крупнокалиберных пулемета ДШК китайского производства. Это вещи посерьезней, не на медали - на ордена тянут. Имей ввиду что это,- трофеи восьмой роты, а желтых пластмассовых мин "итальянок" на складе боеприпасов, со счета сбился, уже и не помню сколько наших.
   - А наркота, командир,- напомнил Токалину про еще один трофей до этого молчавший Сергеев. - А, да, чуть не забыл, мешки, пакеты, в общем, тоже из этой оперы,- там у комбата, ротная доля на складах,- пояснил Токалин. И дальше добавил: - В засадах, когда берем караваны "духов", перевозящих оружие и боеприпасы, редко когда отсутствуют наркотики, это, как правило, сопутствующий товар. Именно наркотики являются основным источником финансирования банд. Главари банд сами обязательно организовывают и активно развивают этот промысел. Тоннами эта отрава через Иран и Пакистан уходит в Европу.
   - Нам в Кабуле на лекции говорили, что этим трофейным сырьем, которое берут здесь наши войска, обеспечивается вся медицинская промышленность Союза,- вмешался в разговор Данцевич.
   - Эх, Евгений, а если бы еще все оно попадало в эту промышленность,- обронил загадочную фразу сидевший рядом Сергеев. - Поживешь здесь - увидишь...
   Благодаря "железному занавесу" и закрытости границ население Советского Союза было ограждено от наркотического дурмана. Многие и не слышали об этой отраве. Война в Афганистане начала менять положение дел в этом вопросе. Многие из молодых людей, солдаты, пользуясь легкой доступностью наркотиков, впервые в жизни пробовали их в Афганистане. На улицах городов и кишлаков Афганистана часто можно было видеть "коробейников", дешево продающих наркотики всех видов - от легкой "травки" до героина. Афганская война внесла серьезную лепту в проникновение наркотиков в Советский Союз. Солдаты почтой в конвертах с письмами малыми дозами пересылали это зелье своим друзьям и знакомым в Союз. Колонны, перевозящие боеприпасы и грузы, курсирующие через границу Афганистана и Союза, увеличивали этот объем. Попутным грузом наркотики были и в рейсах военно-транспортной авиации. Так возникали новые каналы, начинающие наводнять Союз этой заразой.
   - Кстати, об орденах,- Токалин достал из ящика с оружием сверток, упакованный в плотный целлофановый пакет, в котором раньше были упакованы боеприпасы. Достал из пакета сверток, обернутый в бумагу. Внутри свертка находились две медали - одна "За отвагу" и вторая "За боевые заслуги" - и орден "Красной звезды". Объем и форму свертку придавала пачка валюты и чеки Внешпосылторга.
   - Твои? - взяв награды в руки, спросил Ступин Токалина.
   - Мои,- ответил Токалин. - Так сказать, награды Родины за мужество и героизм.
   Ступин и Данцевич молча разглядывали награды своего товарища.
   - И это еще не все. Представлен к "флажку",- не скрывая радости, похвалился Токалин ( в армейском жаргоне под "флажком" значился орден "Боевого Красного Знамени" - авт .прим.).
   - В здешних штабах все прошло, ушло в Москву, я узнавал. Так что надо быстрее отправляться в Союз, зайти в штаб и подстраховать это дело,- произнося эту фразу, Токалин взял правой рукой пачку валюты и хлопнул ею по левой руке. - А то кабы мой наградной не оказался в корзине с макулатурой. С "флажком", я думаю, будет полегче продвигаться вверх,- сделал заключение капитан.
   Осмотрев награды, Данцевич и Ступин начали рассматривать валюту. Донцевич впервые, да, наверное, и Ступин тоже, увидели американские доллары и английские фунты. В пачке также были иранские риалы и афганские афгани.
   - А как таможня? - кивая на валюту, спросил у Токалина Данцевич.
   - Ну, риалы и афгани я потрачу на шмотки в Кабуле - в Союзе они не нужны, а остальные - ерунда. Послужишь здесь годок и наслушаешься рассказов про Ташкентскую таможню. Верещагиными там и не пахнет. За державу, конечно, обидно, но что поделаешь, жить всем охота. Это не проблема, Евгений,- дал оценку работы таможни ротный.
  
  
   БТР стоял и ждал за палаточным городком батальона. Об этом командиру роты доложил дежурный. Сзади палатки роты во второй линии стояла точно такая же палатка, в ней находилось имущество роты. Офицеры зашли в эту палатку и Токалин ознакомил Ступина с содержимым "каптерки", как называли солдаты вторую ротную палатку. Все имущество роты было уложено в ящики из-под боеприпасов. На каждом ящике была бирка с описью содержимого. Токалин обратил внимание нового ротного на заведенный порядок в хранении имущества старшиной роты. Открыв один из ящиков, бирка которого свидетельствовала, что в нем находится пятьдесят четыре армейские панамы, он предложил Ступину и Данцевичу сменить свои кепки на панамы.
   - Иначе у вас, ребята, будут проблемы с верхними кончиками ушей и носа,- обосновал необходимость данной замены Токалин, намекая на местное яркое солнце. Это был удобный и практичный вид головного убора для жаркой местности. Панама Данцевичу пришлась по душе. Именно эту панаму он и носил все два года службы в Афганистане, сильно привязавшись к ней.
   Тысячи раз она пропитывалась его потом, ветшала от палящего солнца и стирок. В любой момент он мог выбросить ее, или сменить на новую, но почему-то не делал этого. Она стала для него больше, чем головной убор, превратившись в талисман, который, наверное, хранил его.
   Старший механик - водитель роты ефрейтор Мелько сидел на башне своей боевой машины и в ожидании командира осматривал близлежащие окрестности. Когда офицеры приблизились к бронетранспортеру, ефрейтор соскочил на землю, выдвинулся навстречу Токалину и начал докладывать ротному о готовности машины к движению. Глаза механика-водителя, целый год отъездившего с ротным, были грустными. Солдат понимал, что это его последний выезд с ротным, к которому он привык, понимал суть и значение его малейших жестов, взглядов. Год совместной жизни на войне по-особому сдружил и сроднил этих разных по положению людей.
   - Ну что, Петруха, прокати меня последний раз по заставам,- не дожидаясь окончания доклада солдата, произнес капитан Токалин. Глаза ефрейтора Малько повлажнели, было видно, что он уважал ротного и расставаться с ним не хотел. - Да не горюй, Петруха, вот теперь твой новый ротный,- указывая на Ступина и называя его звание и фамилию, успокаивал солдата Токалин. - Думаю, найдете общий язык,- глядя на Ступина, продолжал диалог капитан.
   Старший лейтенант Ступин подал руку солдату. Тот, приняв строевую стойку, представился по форме: "Старший механик-водитель роты ефрейтор Малько". Десантники, знакомясь, пожали друг другу руки. Лицо солдата повеселело.
   - Водитель классный,- коротко, но емко охарактеризовал ефрейтора Ступину ротный. Награждён медалью "За отвагу", представлен к ордену "Красной Звезды". Петруха, буду в Кабуле - в штабе твой наградной подстрахую. Думаю, ты свою "звездочку" получишь, будет всё нормально,- успокаивал солдата ротный. Ну а это,- Токалин указал на Данцевича,- новый заместитель командира роты, старший лейтенант Данцевич.
   Данцевич пожал механику руку, Мелько взял чемодан из рук Данцевича и положил его в боковой люк, внутрь боевой машины.
   Все начали рассаживаться на бронетранспортер. Броня, раскаленная на солнце, больно жгла руки, сидеть на ней без подкладки было невозможно. Когда все расселись, механик доложил по связи дежурному по батальону и, получив добро, обернулся назад с вопросительным взглядом в сторону Токалина.
   - Давай, Петруха, восьмая, седьмая, шестая, пятая,- объявил солдату порядок движения ротный.
   Двигатели машины взревели, бронетранспортер дернулся и начал выезжать на дорогу, оставляя за собой большой шлейф пыли.
   Отъехав километра два от расположения батальона с левой стороны по течению реки, впереди, на возвышенности, показалось расположение восьмой заставы. На заставе началось движение: там, очевидно, все были в курсе предстоящих событий. Когда БТР подъехал, личный состав заставы был построен начальником заставы. Приняв от него доклад, Токалин поздоровался с солдатами и сразу же представил им новых,- командира роты и его заместителя. Лица восемнадцати солдат, стоящих в строю с оружием в бронежилетах и касках, были молчаливые и грустные. Токалин начал прощаться с солдатами. Данцевич подошел к старшему лейтенанту Кулажному. Познакомились. Данцевичу с нетерпением хотелось ознакомиться с хозяйством заставы, с организацией жизни в боевых условиях у более опытного товарища. Покуда новый ротный делал перекличку личного состава, принимал оружие, технику и имущество, Данцевич осматривал расположение заставы, расспрашивая Кулажного о непонятных моментах. Внимание Данцевича привлекла рыба, которая сушилась на проволоке. Наличие рядом с заставой речки, протекающей в каких-либо трехстах метрах, делало этот вопрос значимым и вполне понятным.
   В реках Афганистана в основной своей массе водится два вида рыбы. Первый, более редкий и вкусный - это форель. Второй, более массовый, во всех выдаваемых солдатам справочниках значится как несъедобный. Это вид небольшой, величиной с ладонь рыбы здесь назывался "Маринкой". Было ли это истинное его название или его так нарекли советские военнослужащие,- никто в эти особенности не вникал. В справочнике была нарисована картинка этой рыбы и ясно сказано: "употребление в пищу рыбы "Маринка" категорически запрещается, т.к. приведет к отравлению с летальным исходом". На проволоке сушилась именно "Маринка".
   Кулажный, видя, как Данцевич недоуменно рассматривает вялившуюся рыбу и, поняв его опасения, пояснил: - Не волнуйся, Евгений Николаевич, все немного по-другому, чем говорится в справочнике. Когда ее потрошишь, то обязательно нужно полностью удалить черную пленку, и тогда она станет неопасной. А так очень вкусная рыба. - А как вы ее ловите? - поинтересовался Данцевич. - Саперной удочкой - самый быстрый и легкий способ,- ответил начальник заставы.
   Данцевич слышал раньше об этом способе ловли рыбы с использованием взрывчатых средств.
   С восьмой заставы бронетранспортер, пыля, направился на седьмую. Накатанная дорога привела к реке, которая в одном месте делала зигзаг в своем течении, благодаря чему участок противоположного берега не был обрывистым, а лишь круто поднимался вверх. Речка глубиной по колено и шириной метров десять, с каменистым дном, не являлась препятствием для бронетранспортера. Преодолев ее, стальная машина, ревя двумя своими двигателями, начала медленно взбираться на крутой берег. На другом берегу реки местность была пересеченной, но не гористой, сохраняя ровный горизонтальный рельеф. Впереди, в ста метрах от реки, виднелось шоссе. Дальше, километрах в двух, было видно расположение седьмой заставы. Данцевич вглядывался в очертания заставы. - "Вот и мое новое место службы",- пронеслась мысль в его голове.
   Шоссе оказалось не широким. Мощная машина легко перемахнула через шестиметровой ширины ленту асфальта с невысокой насыпью. Колеса БТРа опять заняли положение в наезженной колее дороги, которая вела к заставе. И, хотя можно было ехать по твердому грунту рядом, с редко растущими кустиками верблюжьей колючки, не поднимая много пыли, с намного меньшей нагрузкой на двигатели, механик, вопреки логике, направил колеса машины в колею. Колея глубиной с полметра, наполовину была заполнена перетертой колесами мелкой пылью серого цвета, похожей на цемент.
   После прохождения колес она укладывалась неповторимым ровным рисунком на свое место. И покуда глаза механика видели этот ровный рисунок, была гарантия, что мины в колее нет. Обильная мелкая пыль афганских дорог, проникающая везде и всюду, досаждавшая тысячи раз, проклятая всеми, в данном случае выполняла полезную службу. Водитель БТРа соблюдал закон движения по военным афганским дорогам,- по колее, след в след, что уменьшало шансы вероятности напороться на мину.
   Офицеры, сидевшине на броне, разговаривали, делились впечатлениями. Вдруг машина остановилась. Шлейф пыли, тянувшийся за бронетранспортером накрыл остановившуюся машину. Когда пыль рассеялась, Данцевич увидел загадочно улыбающееся лицо механика, подающего капитану Токалину автомат. Токалин азартно ерзал на броне, потирая руки.
   - Вон в колее змея,- пояснил Данцевичу причину остановки рядом сидевший Сергеев. Механик заглушил двигатели. Было видно, что ротный и механик не в первый раз в такой ситуации и понимают друг друга без слов.
   - Попалась, милая. Дай напоследок поиграюсь с тобой,- азартно выговорил Токалин, беря автомат из рук Мелько.
   - Любимое занятие ротного,- услышал фразу Сергеева Данцевич.
   - Много разной ползучей твари сваливается в колею: змеи, ящерицы, черепахи. Колея глубокая, на дне зыбкая пыль, опоры нет, скользко, вот и ползут они вдоль, покуда не представится удобный случай выбраться из нее. Сколько их подавили колесами - не счесть. А когда есть время - то можно и поразвлечься,- объяснял сложившуюся ситуацию Сергеев.
   Метрах в десяти от бетээра в левой колее была змея.
   Данцевич змей боялся с детства. Однажды в детстве он пошел со старшим братом Иваном по грибы. Брат всегда, входя в лес, вырезал палку с рогатинкой на конце и, когда встречалась змея, то ловил ее, прижимая голову к земле этой рогатинкой.
   И дальше, показывая свою смелость младшему Женьке, издевался над змеей, участь которой была предрешена. Змей в окрестных болотистых лесах было много, и каждый поход в лес сопровождался неоднократными встречами с ними. И вот, однажды, подражая старшему брату, двенадцатилетний Женька решил не беспокоить старшего брата, который рядом искал грибы, а самостоятельно расправиться со змеей. Очевидно, у него не хватило ловкости. Змея неоднократно увернулась от рогатки, потом сделала на мальчика прыжок. Отстраняясь от змеи, он запутался в траве и упал назад, ощутив на щеке мокрое и холодное касание. Ему казалось, что змея коснулась его щеки. Видя, что с младшим братом произошло что-то неладное, Иван подбежал к лежащему на земле Женьке. Тот был бледный и сильно испуган. Заикаясь, несвязно, он рассказал брату, что произошло. Иван успокоил его, осмотрев щеку. Скорее всего, при падении щека коснулась мокрых от росы листьев дерева, ветки которых находились рядом, или травы, так как укуса на щеке не было. "Да и змея высоко не прыгает. Она сама испугалась и уползла",- успокаивал Женю старший брат.
   После этого случая Данцевич, встречаясь со змеями, сторонился их и никогда не пытался на них нападать.
   Змея была небольшая по местным меркам. Менее метра в длину.
   - Кобра,- прозвучало над ухом уточнение Сергеева. Она с шипением встала в стойку. У головы начал обозначаться еле уловимый капюшон. Данцевич первый раз в жизни увидел кобру наяву. В телевизоре, видно, показывают более яркие экземпляры. Если бы не подсказка Сергеева, то он и не понял бы, что это кобра.
   Змея, грациозная, стояла в стойке, шипя и делая медленные и плавные движения головой из стороны в сторону, то застывая на месте, она была готова к схватке. Как казалось, она была уверена в своем превосходстве, или, понимая безвыходность своего положения, как умное существо, не показывала своего испуга встретившемуся противнику.
   Данцевич не увлекался охотой на зверей и птиц. Не было у него раньше в душе этой страсти, а здесь она проснулась. Проснулась то ли страсть, то ли желание представившейся возможности отомстить за испуг в детстве. Ему вспомнилась та история со змеей.
   - Дай мне,- обратился он к уже целившемуся в змею Токалину, протягивая руки к автомату.
   - Здесь змея посолидней, но у него в руках будет не палочка с рогатинкой, а мощное оружие. Да и расстояние, обеспечивающее ему безопасность.
   У меня это в последний раз, а у тебя сотни раз еще будет. Извини, но она моя,- медленно, сквозь зубы, продолжая целиться в змею, проговорил Токалин.
   Все замерли, наблюдая, ждали выстрела. Щелчок выстрела раздался неожиданно... Прямого попадания не произошло, лишь сзади змеи метрах в трех взвился фонтан пыли. Стало ясно: Токалин целился в голову, но промахнулся.
   Выстрелы из автомата начали шлепать один за другим, ложась рядом со змеей, поднимая брызги пыли и отбрасывая змею в сторону. Подождав, когда облако пыли после очередного выстрела рассеется, и очертания змеи прояснятся, Токалин целился, и раздавался щелчок очередного выстрела. После первых выстрелов змея поняла, что в этом поединке с человеком их силы неравны, она слабее своего противника, и больше не становилась в грациозную стойку. Спесь с нее сошла, прижав голову к земле, она заметалась в колее.
   Шокированная, посеченная осколками, но еще живая, она действовала неосознанно, ею уже руководил инстинкт самосохранения. Она металась, пытаясь спастись. Но очередной выстрел подбрасывал ее израненное тело и откидывал в сторону.
   Это продолжалось до тех пор, покуда пуля очередного выстрела, попавшая в неё, не разорвала её тело на две части.
   - Ну как? - закончив стрельбу и разрядив автомат, спросил окружающих Токалин. Глаза его светились.
   Механик без команды, запустил двигатели и подъехал ближе к разорванному телу змеи, зная, что такая команда обязательно будет, если он этого не сделает. Надо же поближе осмотреть результат. Он хорошо знал характер и повадки ротного и не раз наблюдал это занятие командира.
   Данцевич, полностью поглощённый и увлеченный этим интересным зрелищем, с замиранием сердца наблюдал за поединком кобры и человека. И на вопрос Токалина, восхищённо вымолвил: "Классно!"
   - Ерунда, не удалось! Жаль, промазал первым выстрелом в голову. Вот тогда было бы классно,- раздосадовано ответил Токалин.
   - Ты, Евгений, виноват. Не лезь под руку в таких случаях,- весело пожурил своего зама Ступин.
   По команде Токалина бэтээр продолжил движение по наезженной колее в сторону седьмой заставы.
   Бронетранспортер, въехав на территорию заставы, остановился.
   Это был не до конца оборудованный оборонительный пункт в диаметре метров сто. По окружности уже были выкопаны окопы. Велись земляные работы по соединению их ходами. Во фронтальной половине окружности в вырытых окопах стояли три семидесятых бронетранспортера и одна боевая машина пехоты с тридцатимиллиметровой автоматической пушкой. Обращенная к батальону тыльная часть полуокружности расположения заставы была обозначена лишь одиночными окопами. Приблизительно в центре заставы местность немного возвышалась. Здесь был вырыт, но еще не полностью, командный пункт заставы. Рядом на бруствере на треноге стоял наблюдательный прибор с ночной ветвью и две радиостанции. В тыльной части заставы располагалась малая армейская палатка. Как оказалось потом, это был склад продуктов. Недалеко от командного пункта в квадратной яме в штабелях находились ящики с боеприпасами.
   - Застава, смирно!- подал команду один из военнослужащих и подбежал к спрыгнувшему с бронетранспортера Токалину. Был он немного выше среднего роста, светловолосый, плотный крепыш; на красивом и смуглом от полевой жизни лице светились умные глаза.
   Держа руку под козырек панамы, он отрапортовал:
   - Товарищ капитан, личный состав седьмой заставы занимается согласно боевого расписания. Заместитель начальника заставы старший сержант Землянников!
   Приняв доклад от сержанта, Токалин дал команду: "Вольно!" Механик Мелько, находившийся в бронетранспортере, поднял над головой пачку писем. Очевидно, утром с вертушками из Кандагара прибыла и почта. Солдаты, стоявшие во всех уголках заставы, увидев письма, бегом устремились к бэтээру.
   Токалин бросил недовольный взгляд на Мелько. Тот растерянно и виновато стоял в люке машины с поднятой над головой пачкой писем.
   - Ну вот, Мелько скомкал весь мой план,- недовольно произнес капитан Токалин, словно жалуясь спрыгивающим с бронетранспортера на раскаленную пыльную землю офицерам.
   - Ладно, пусть получат письма, минут через десять начнем работать,- словно жалея солдат, успокаивающе предложил Ступин порядок дальнейшей работы. Данцевич начал осматривать теперь уже свое хозяйство.
   - Вот все, что успели сделать за это время,- пояснил Сергеев. В его голосе звучали нотки вины, что сделано не все, а значит, мало.
   - Солдаты днем роют окопы, а ночью служба, "духи" наглеют - не поспишь. Все тяжело вымотаны. Главное сейчас - зарыться в землю, комбат торопит, да мы и сами понимаем. Грунт тяжелый, лопатой не возьмешь, кирка и лом, руки у всех стерты. Кроме этого после ночи сразу надо почистить оружие, доснарядить ленты пулеметов.
   В общем, день плотно забит работой,- подытожил Сергеев.
   - А где спят солдаты? Поинтересовался у него Данцевич.
   - В окопах, где же еще. Ночью в бушлате тепло. Да это не вопрос, где. На это у них мало времени. Три-четыре часа в сутки, больше спать не приходится,- ответил Сергеев.
   Данцевич задумчиво окинул взглядом заставу. Солдаты, рассредоточенные по заставе, читали письма.
   Начинали читать с самого дорогого, с самого ожидаемого. Было видно, что на заставе остались лишь их тела, сидевшие в укромных уголках. Мысли и души солдат в это время были далеко отсюда, где-то на Севере, в городах и весях, координаты которых указаны в обратных адресах на конвертах, которые они держали сейчас в руках. Выражения их лиц менялись. Маска спокойствия вдруг сменялась озабоченностью, потом внезапно уголки рта раздвигались, и на лице появлялась улыбка. На заставе воцарилась тишина, и лишь знойное солнце продолжало жечь все вокруг. Ветра не было.
   - Данцевич, Сергеев, идите сюда. Здесь вода холодная,- послышалось приглашение Токалина.
   - Очень кстати,- подумал Данцевич.
   Жара и предыдущая выпивка породили сильную жажду. Давно хотелось пить. Но Данцевич помнил советы опытных товарищей: терпи, пей мало, не срывайся, иначе будет трудно. Привыкай.
   - А откуда здесь холодная вода? Шутит что ли командир? - спросил он у Сергеева.
   - Да нет, не шутит. Пойдем, посмотришь, отвечал Сергеев, загадочно улыбаясь. Токалин со Ступиным стояли у странного сооружения. Рядом с ними находился среднего роста солдатик, очевидно, первого года службы, кареглазый, смуглее остальных, явно не русской национальности. В руках он держал канистру. Канистра была пластмассовая, литров на десять, обшитая шинельным сукном. Обшивка из сукна была мокрой.
   - Налей-ка, Гришка, кружечку водички своему новому начальнику заставы, произнес Токалин, подставляя к канистре кружку. Вода оказалась попрохладней окружающей среды раза в полтора-два и пилась приятно.
   - Ну как? - спросил Токалин, когда Данцевич осушил кружку.
   - Нормально,- ответил Данцевич.
   - А как это получается? - спросил он у Токалина, разглядывая сооружение. Сооружение представляло собой трубу, длиной метра три. В сечении труба была квадратной, со стороной квадрата в полметра внутри. Концы трубы расширялись раструбом. Выложена она была из камней, обмазанных глиной. В центре боковой грани трубы была дверка из крышки снарядного ящика. В данный момент она была открыта, и было видно, что внутри в металлическом поддоне с водой стояла еще одна такая же обшитая канистра и несколько солдатских фляжек. Сверху на трубе стоял автомобильный бак с водой, из него через краник в отверстие внутрь трубы обильно капала вода. Это отверстие было наполнено трухой из сухой верблюжьей колючки, которая распыляла капающую внутрь трубы воду на множество капель. Эти капли падали на стоящие внизу емкости с водой, смачивая их обшивку.
   - Дело в том, что здесь ветер постоянный,- начал объяснять принцип работы трубы Токалин.
   - С утра до обеда он дует на Кабул. Потом - часика два - затишье. Вот мы попали сейчас в этот момент. Потом ветер меняет свое направление на противоположное, то есть дует на Кандагар. Вот эта аэродинамическая труба и расположена в направлении ветра. Ну, а остальное, я думаю, понятно. Получился холодильник. Ночью вода охлаждается еще больше,- закончил объяснение ротный.
   - И что, это придумали наши солдаты?- последовал вопрос Ступина.
   - Да нет, солдаты это у местных переняли, а те говорят, что их еще в прошлом веке англичане надоумили.
   - Сергеев, строй заставу, приказал ротный.
   Через минуту весь личный состав заставы в количестве двадцати двух человек в бронежилетах и касках с личным оружием стоял в боевом строю. Было жарко. На лазурном красивом небосводе не было ни единого облачка. Лишь палящее солнце посылало на землю свои жгучие лучи.
   Данцевич заметил, что он со Ступиным обливался потом, а все остальные были сухими.
   - Привыкли. Втянулись,- пронеслась мысль в его голове. Новая панама хорошо защищала голову, лицо, уши от палящих лучей солнца, находившегося в зените.
   - Удобная шапочка в данной местности,- подумал он про себя. Вспомнились слова врача, читавшего лекцию в Кабуле на курсах вновь прибывших из Союза. Для адаптации организма человеку, прибывшему в Афганистан из средней полосы Союза необходим минимум месяц пребывания в условиях жаркого высокогорья. - Так что, очевидно, через месяц перестану обливаться потом и я,- сделал для себя успокаивающий вывод Данцевич.
   Незнакомые лица солдат были грустными. И, как показалось Данцевичу, они были грустнее вдвойне, чем на восьмой заставе, даже немного растерянные. Это и понятно. Ведь им предстояло расстаться сразу и с командиром роты и со своим начальником заставы, который вот уже два месяца заменял им командира взвода. Они знали своих командиров, привыкли к ним и вот с ними надо расстаться... .
   Понятно, что два новых старших лейтенанта, которые прибыли на заставу,- это новые их командиры.
   Что это за люди, у них нет боевого опыта, как сложатся отношения с ними, что там впереди? Очевидно, такие мысли витали в головах солдат, молча стоявших в строю.
   Токалин, соблюдая формальности, объявил суть и так понятного всем дела. Представил новых офицеров, объяснив солдатам, что командир батальона поручил это ему, так как сам комбат с начальником штаба сильно занят, а из остальных заместителей у комбата в наличии лишь зампотех, да и тот сейчас в Кабуле по делам. Прямого заместителя и замполита в батальоне не было. Ожидалось их прибытие из Союза.
   Солдаты настороженно вглядывались в лица новых командиров. У Данцевича закралось чувство ревности, видя, с каким упоением и любовью солдаты смотрят на Токалина, прощаясь с ним. У некоторых из них глаза влажнели.
   Повлажнели глаза и на мужественном лице Токалина. Очевидно, много пудов соли нужно съесть вместе, чтобы так подружиться.
   - Будут ли эти бойцы, потом так уважать его? - мысленно задал себе вопрос, стоявший под пристальными взорами солдат Данцевич.
   Работа с людьми самая трудная, но и самая интересная. И Данцевич уже не был новичком в этом деле.
   Далее, в течение пятнадцати минут, была проведена пофамильная перекличка солдат согласно списка. Пересчитано оружие и боевая техника со сверкой номеров, пересчитано остальное имущество.
   Нужно было торопиться, впереди было еще две заставы.
   Все дела на седьмой заставе были проделаны. Перед отъездом Токалин что-то начал уточнять у Сергеева. Оказалось, что на заставе для вечернего банкета по случаю замены, Токалину варили самогон. Готов ли он? Именно этим и поинтересовался он у Сергеева. Был вызван солдат, который, видно, и занимался этим делом. Через минуту к офицерам подбежал тот самый солдатик, который недавно угощал их водой. Из нагрудного кармана у него торчал конверт. "Ханты-мансийская область" - успел прочитать Данцевич часть обратного адреса на конверте. Поняв суть вызова из вопросов Сергеева, юркий крепыш направился с Сергеевым в низину, располагавшуюся рядом с заставой, за ее границей. Со дна низины поднимался тонкий шлейф дыма. Неприятное чувство неловкости охватило Данцевича.
   - Явление нежелательное, но без него обойтись тоже невозможно,- прервал воцарившуюся паузу Токалин.
   - Понятно,- улыбаясь, согласился с Токалиным Ступин.
   - А там дело ваше. Решите сами,- глядя на Ступина и Данцевича, добавил Токалин.
   - Все решено и останется как есть,- как бы заверил Токалина Ступин. Опять воцарилась пауза.
   - Я не буду заниматься такими делами,- твердо решил для себя Данцевич.
   Токалин, взглянув на Данцевича, немного помолчав, сам что-то осмысливая, заговорил:
   - Здесь у каждого офицера свой аппарат. Там, в батальоне, Виктор Андреевич, я тебе свой оставлю, ну а этот - Сергеева. Я думаю, в Союз его с собой он не повезет. Сделать его легко. Вон, битых машин полно,- Токалин указал на стоявший невдалеке от заставы у шоссе обгоревший КАМаз. - Берешь ресивер с тормозной системы для бака. Из трубочки гнешь змеевик. Аппарат - простая штука: змеевик, ведро и бак. Может даже без науки смастерить любой дурак! Знаем Александр Михайлович,- неожиданно прервав Токалина, продекламировал в стихотворной форме устройство самогонного аппарата Ступин.
   Подошел Сергеев с солдатиком.
   - Ну, что там Гришка? - обратился к бойцу ротный.
   - Когда будете ехать в батальон, все будет готово, товарищ капитан,- виновато доложил ротному боец.
   - Гришка, но он же будет теплый,- укорял бойца ротный,- а пить теплый самогон, все равно, что иметь дело с неподмытой женщиной. Немного противно, но все равно хочется,- добавил он. Лицо солдата покраснело.
   - Ты имел когда-нибудь такие дела? С иронической издёвкой, вновь обратился к солдату ротный. Эта грубая армейская шутка основательно смутила бойца. Он начал несвязно оправдываться, что не успел, что был занят оборудованием окопов, но когда ротный будет ехать через пару часов с пятой заставы, то все будет готово и охлаждено в холодильнике.
   - Жизнь большая, сынок, дай бог, чтобы ты выжил, вернулся домой живым и невредимым, тогда разберешься в этих тонкостях, улыбаясь, пожал руку солдату в знак прощания и благодарности ротный.
   - Данцевич, оставь свой чемодан здесь, нечего его возить по заставам, а то еще забудешь,- дал практичный совет Токалин, направляясь к бронетранспортеру.
   Услышав это, Гришка, желая то ли исправиться, то ли искупить свою оплошность, и, увидев, что Мелько уже достает из своего бэтээра чемодан нового начальника заставы, подбежал и принял чемодан из его рук.
   Проехав по колее грунтовой дороги, бэтээр выехал на шоссе и повернул налево. Он бежал по изрытому воронками шоссе в сторону Кабула. Справа за рекой у подножия гор виднелось расположение батальона. Некоторые воронки были аккуратно засыпаны, но опытный механик виртуозно объезжал эти отремонтированные неизвестно кем части дороги. Именно туда легче всего можно было заложить мину.
   На раскаленном асфальте дороги плясали тепловые волны, искажая как в кривом зеркале изображение видневшейся впереди красивой и непривычной для взгляда русского человека панорамы.
   Навстречу движения машины начал дуть ветер. Об этом свидетельствовали кусты верблюжьей колючки, обильно покрывавшие раскаленную землю, которые еще полчаса назад не шевелились. Впереди, слева от дороги появившийся ветер поднял высоко в небо пыльный извилистый столб, который, погуляв по долине, также внезапно исчез, как и появился.
   Проехав пару километров по шоссе, Мелько повернул налево в накатанную большей частью своим же бэтээром колею грунтовой дороги, которая вела на шестую заставу.
   Застава располагалась на возвышенности. Лопухи двух радиорелейных антенн виднелись издали. До них было от шоссейной дороги километра полтора. Дело в том, что на шестой заставе располагалась станция связи батальона, как говорится, с "внешним миром", с Кабулом и Кандагаром, со всеми штабами. В связи с чем шестая застава имела в полном смысле слова стратегическое значение для батальона. И именно на этой возвышенности у станции был самый хороший и чистый прием волн, что и определило место расположения заставы.
   Станцию обслуживали связисты, приданные батальону со штаба сороковой армии. Было их человек двадцать. А второй взвод восьмой роты под командованием лейтенанта Югушева, являвшегося одновременно и начальником шестой заставы, имел двойную задачу по охране радиостанции и своего сектора круговой охраны расположения батальона.
   На шестой заставе все повторилось. Прием личного состава, оружия и техники. Представление новых командиров. Знакомство. Прощание Токалина и Сергеева с личным составом заставы.
   Пятая застава находилась рядом с расположением батальона. Расположена она была на правом обрывистом берегу реки Тарнакруд, на противоположном пологом берегу которой находилась вертолетная площадка, а выше к подножию гор располагалось хозяйство батальона. Скорее всего, это был сторожевой пост, так как на нем было пять человек бойцов и один бронетранспортер. Возглавлял этот пост, как и было сказано ранее, старшина роты прапорщик Намазов.
   Обычная для поста жизнь текла своим чередом. Трое солдат копали окопы. Старший техник роты, прапорщик Сакенко и механик-водитель бронетранспортера возились в силовом отделении машины.
   Бронетранспортер стоял уже в полностью оборудованном окопе, на башне в бронежилете и каске с биноклем в руках сидел пятый солдат. В данный момент этот солдат был наблюдателем. Он и доложил прапорщику Намазову о приближении к посту бронетранспортера.
   Когда стальная машина остановилась, и Токалин спрыгнул на землю, Намазов, подав команду: "Смирно!", начал доклад. По-русски он говорил плоховато с акцентом. Слова коверкал, с ударением и окончаниями тоже было неладно.
   Держа руку под козырек панамы, темноволосый, ниже среднего роста, крепкого телосложения, с красивыми чертами лица, азербайджанский парень старался четко и правильно доложить ротному и по сути, и по содержанию. Было видно, что он стесняется того, что плохо владеет русским языком, волнуется, отчего еще больше допускал ошибок в произношении. Токалин терпеливо, с серьезным выражением лица, как бы не замечая корявого произношения Намазова, дослушал доклад, поправил произношение последнего слова доклада и дал команду: "Вольно!"
   Не успел Намазов повторить эту команду, как Сакенко тут же подколол Намазова, намекая на неправильное произношение последнего слова доклада, которое поправил Токалин.
   - А он - чурка, не русский, падежов не знает,- подходя к Токалину, язвительно произнес Сакенко. При этом он лукаво щурил глаза, сохраняя на лице серьезную мину. Изредка посматривая в сторону Намазова, Сакенко проверял его реакцию на свои подколки. Зная, что Намазов шуток не понимает и больно на них реагирует, настоятельно добивался того момента, когда терпение Намазова иссякнет и он взорвется в негодовании. Намазов начинал вскипать, это было видно по выражению его лица.
   Сакенко, видя, что цель почти достигнута, попытался дожать Намазова очередной своей нападкой, но ротный не дал ему этого сделать.
   - Сергей Борисович,- прекрати ерундой заниматься,- оборвал он Сакенко.
   И обращаясь к старшине, начал его успокаивать, всем своим видом показывая, что ротный не его стороне.
   - Старшина, не обращай внимания на этого клоуна,- подзадорил Токалин расстроившегося Намазова и дальше продолжил:
   - Как говорит наш комбат, мордва, татары и чуваши - люди наши, и не надо так зло шутить. Похоже, вы здесь хорошо поцапались. Нельзя вас вместе сводить, живете, как кошка с собакой,- уже обоих отчитывал ротный.
   - А насчет того, что Намазов говорит по-русски нечётко - ничего - научится. Вот ты, Сакенко,- хохол, а на украинском говорить не можешь, насколько я знаю. А Намазов, получается, два языка знает, а ты - один. Вот и суди, кто из вас образованнее.
   - Да я родился и жил в Сибири. Откуда мне украинский знать,- оправдывался техник роты.
   Десантники начали знакомиться. Старшина построил солдат поста. Токалин и Сергеев попрощались с ними, после чего Токалин представил новых командиров.
   Вскоре ротный бэтээр отъехал от пятого поста в обратный путь.
   Попасть в расположение батальона с поста можно было только обратным путем, хотя он и находился рядом - в ста метрах, на другом берегу реки. Высокий обрывистый берег не позволял этого сделать здесь.
   От поста до шоссе было метров восемьсот. Бронетранспортер начал движение по наезженной колее. Данцевич посмотрел на часы. Было без четверти семнадцать. Жара, кажется, немного спала. Сидевшие на башне Токалин и Ступин, пытаясь перекричать гул двигателей, о чем-то разговаривали между собой. Рядом сидевший Сергеев задумчиво смотрел вдаль.
   Вдруг он встревожился, протянув руку к плечу Токалина и постучав ему по плечу, второй рукой указал на большую стаю птиц, взлетевших в небо справа, метрах в трехстах. Данцевич тоже заметил взлет этой стаи, но не придал этому значения. Бэтээр остановился. Данцевич увидел, как Токалин руками подал знак механику заглушить двигатель. Стало тихо. Токалин достал сигарету, начал закуривать. Сделав затяжку, спросил у Сергеева:
   - Откуда взлетели, заметил?
   - Да,- отвечал тот.
   - А что такое? - вмешался в диалог Ступин. Лиса или шакал, спугнули стаю птиц, вот они и взлетели,- глядя на задумавшихся Токалина и Сергеева, успокаивал их Ступин.
   - Нет, Виктор, так плотно стая вылетает только из кяриза, и вспугнуть ее могла не только лиса,- задумчиво с тревогой, то ли отвечая Ступину, то ли рассуждая вслух, произнес Сергеев.
   - Кяризы. Кяризы. Знакомое слово. Где-то я это слышал,- вертелось в голове у Данцевича. Он вспомнил. На курсах вновь прибывших из Союза, в одной из лекций подробно рассказывалось об этих подземных сооружениях. Все сходилось. Рядом река, вдали за шоссе и еще дальше за шестой заставой местность понижалась, и там виднелись кишлаки. До них было километров шесть.
   Кяризы - это ирригационные системы по сбору грунтовых вод и доставке их в расположенные рядом кишлаки и поля. В благоприятных случаях эти галереи имеют соединения с находившимися рядом источниками воды. В случае такого положения дел, заставы теряли свое тактическое значение и расположение батальона не было защищено.
   Много поколений крестьян Афганистана веками копали подземные тоннели для сбора грунтовых вод и доставки их к местам более-менее пригодных для земледелия. Протяженность некоторых кяризов составляет десятки километров. Решиться на такой адский и титанический по маштабам труд, имея в руках лишь ведро и лопату, заставляла человека жизнь. А она в этих жарких местах невозможна без воды. Чтобы вырыть такой подземный тоннель, нужно куда-то удалять землю. Потому по линии следования тоннеля, в зависимости от обстоятельств, на расстоянии нескольких десятков, а то и сотни метров копались вертикальные шурфы для удаления изъятого грунта на поверхность. Глубина этих шурфов иногда доходит до нескольких десятков метров. Эти шурфы и горизонтальные соединяющие их тоннели под землей и называются кяризами.
   Кяризы - национальное достояние и богатство народа Афганистана. Советским войскам разрушать их отдельным приказом категорически запрещалось при любых обстоятельствах. Душманы, зная это, широко использовали эти сооружения для скрытного передвижения и укрытий.
   В кяризах постоянно живут большие стаи диких голубей и летучих мышей. Глубоко под землей прохладно, нет больших перепадов температуры, и обитатели кяризов чувствуют там себя комфортно. Птиц изредка беспокоят охотящиеся на них лисы, которые забираются в кяризы.
   - Командир, надо осмотреть это местечко,- высказал свое мнение Токалину Сергеев.
   - Пожалуй, да,- согласился с ним ротный. - Подай-ка нам, Петро, на всякий случай автоматы и давай туда,- приказал механику Токалин.
   Метров через сто, дорогу бэтээру преградила большая, метра три глубиной и метров десять шириной траншея, явно природного происхождения с обрывистыми берегами, на ровном дне которой виднелась промытая водой галька.
   - Вот черт, шандек. Надо объезжать,- чертыхнулся ротный.
   - Давай оставайся здесь,- предложил он Сергееву.
   - Смотри, не поменяй ориентир. Мы в объезд переберемся на другой берег, тогда ты присоединишься к нам.
   Объехав шандек, бронетранспортер подъехал к Сергееву, который перебравшись на другой берег, его и поджидал. Проехав еще метров триста, Срегеев дал механику команду остановиться.
   - Где-то здесь,- стоя на башне и осматриваясь вокруг, произнес Сергеев.
   Все молча крутили головами, осматривая местность.
   - А ну-ка, давай вон туда,- указал механику направление движения Сергеев. Проехав метров пятьдесят, Мелько остановил машину. Впереди бронетранспортера метрах в десяти виднелась большая яма.
   - Точно, кяриз,- обрадовано, что догадка подтвердилась, произнес Сергеев и спрыгнув с машины, держа автомат наготове, пошел к яме.
   Когда подошли остальные, Сергеев уже стоял на краю кяриза и пытался заглянуть вниз. Диаметр верхней лунки кяриза был метра четыре. Данцевич осторожно подошел к краю кяриза, пытаясь заглянуть вниз. Кяриз, очевидно, был глубокий. Но на самый край кяриза стать было опасно, из-за чего дна не было видно. Яма конусом сужалась вниз, и с глубиной тень переходила в темноту.
   - Метров двадцать будет,- объявил вслух предполагаемую глубину кяриза Сергеев.
   - Сейчас проверим, отсюда ли вылетели голуби,- сказал Токалин. Он взял в руки по большому камню и бросил их вниз. Внизу кяриза послышался шум падающих камней. Но из ямы голуби не вылетели.
   - Ладно, все понятно. Доложим комбату. А как мы не обнаружили эти кяризы раньше? - рассуждал вслух Токалин.
   - Не напоролись, вот и не обнаружили. Разве осмотришь каждый метр,- вторил ему Сергеев.
   - Нам ли об этом думать. Что не сделали, вот, ребята сделают,- указывая на Ступина с Данцевичем, успокаивал Токалина Сергеев.
   Минут через пятнадцать бэтээр выехал на шоссе, повернул налево и поехал на седьмую заставу.
   Впереди, навстречу двигалась машина с афганцами. Это был грузовой Мерседес. Высоко наращенные и разукрашенные яркими красками борта его кузова были доверху наполнены мешками. Сверху на мешках двумя группами сидели люди. Впереди в чалмах - бородатые мужики. Сзади в паранджах - женщины.
   Подъезжая ближе, Мерседес съехал на обочину и остановился, пропуская бэтээр. Люди, сидевшие наверху кузова, молча смотрели на приближающийся бэтээр, сопровождающими взорами. Их лица были сосредоточенные, глаза тревожными.
   Неприятное чувство овладело Данцевичем. Почему они съехали на обочину и даже остановились? Ширина проезжей части дороги вполне позволяла без проблем разъехаться обеим машинам. Ведь они дома, они хозяева этой земли. Их лица тревожны, под скрытой маской равнодушия угадывались презрение и ненависть.
   Поравнявшись с грузовиком, Токалин, приложив правую руку к панаме и немного склонив голову, приветствуя афганцев. Остальные офицеры, сидящие на бронетранспортере, тоже повторили эти жесты приветствия. Мужская группа пассажиров грузовика, до этого сидевшая неподвижно, зашевелилась, и все дружно замахали головами. Скованность как бы покинула людей. Их тела пришли в движение, на лицах некоторых из них появилась улыбка. Губы всех зашевелились, очевидно, в ответном приветствии.
   На седьмой заставе бронетранспортер встречал Землянников. Сзади его стоял солдат с трехлитровой банкой мутной жидкости.
   - Похоже, Гришка сдержал свое слово,- подумал Данцевич.
   Попрощавшись с ротным, Данцевич и Сергеев слезли с бэтээра, который развернулся и запылил в сторону батальона.
   Солнце, клонилось к западу, освещая вершины гор. Их большие тени надвигались на долину, поглощая ее, подбирались к заставе. Сзади на востоке у противоположного подножия гор, еще ярко освещенное солнцем, виднелось расположение батальона. Ветер стих, воцарилась тишина, которую изредка нарушали крики ишаков из расположенных вдали кишлаков. В воздухе еще царил зной. Это раскаленная за день земля излучала назад, в небо, полученное от солнца тепло.
   Неописуемая красота невиданной раньше земли пленяла взор Данцевича. Он молча осматривался, наслаждаясь красотой природы.
   Это было вечером 15 мая 1985 года.
   - Вот бы сюда моего Тасика с мольбертом. Здесь такие виды. Она таких классных картин написала бы,- подумал про себя Данцевич, вспоминая жену.
   И вдруг, словно одумавшись и придя в себя, вспомнив, где он и зачем он здесь, тихо, как бы про себя, произнес: "Нет уж, пусть она остаётся там, в Рязани, незачем ей сюда".
   - Что? - спросил только что подошедший Сергеев, которого Данцевич не заметил. Возле Сергеева стоял пёс. Он весело махал хвостом и умиленно смотрел в глаза Данцевичу. Это была немецкая овчарка темно-рыжего окраса.
   - Да, красиво здесь, необыкновенно, все ново, непривычно: природа, горы. Красота,- ответил Данцевич.
   - Ну, этой красотой еще налюбуешься, как бы успокаивал Данцевича Сергеев,- а с тобой я согласен. Красиво.
   Пустыня. Казалось бы, что особенного. А даже и в ней красиво. Два года здесь пробыл. Уеду скоро и, понимаешь, как-то жалко становится,- продолжал Сергеев,- что не увижу больше этой красоты.
   Хотя бежать отсюда хочется домой, в Союз, к семье, к жене, к детям, жду не дождусь, когда это будет. Сергеев замолчал.
   - Да, понимаешь, вдруг опять он продолжил разговор,- ведь все эти два года жил в этой красоте, а ведь я её не видел, хотя и внимательно, даже можно сказать, напряженно всматривался в эту окружающую красоту.
   Ведь всё время пригнувшись. Взгляд под ноги, чтобы на мину или растяжку не напороться и быстрые взгляды по сторонам - не природу видишь, а духов высматриваешь. А когда короткими перебежками или ползком, да под пулями, то уж тут не до красоты. И так не только на боевых, а постоянно. А хотелось бы, знаешь, разогнуться, смело, не глядя под ноги, во весь рост, со спокойной душой всё рассмотреть. Попутешествовать по всему Афганистану, налюбоваться этой страной, ее чудесной природой.
   Сергеев увлеченно изливал душу своему сменщику. Данцевич внимательно его слушал. Глаза Сергеева в конце монолога были озарены. Возбужденный, он затих, о чем-то думая. Молчал и рядом стоявший Данцевич.
   - Ну, ничего, не расстраивайся,- прервал воцарившуюся тишину Данцевич. И, словно успокаивая своего собеседника, добавил:
   - Лет через двадцать, когда в Афганистане все уладится, мы с тобой приедем сюда, походим, поездим, посмотрим, попутешествуем. Вообще, налюбуемся природой, страной.
   - Нет, Евгений, ничего здесь не уладится,- вдруг резко оборвал Данцевича Сергеев.
   - Ну, а зачем тогда мы здесь? - после недолгого молчания обоих вдруг спросил Данцевич.
   - Знаешь, Евгений, я два года об этом думал,- начал ответ Сергеев. Его лицо было задумчивым и строгим, глаза отрешенно смотрели вдаль. Глубоко затянувшись сигаретой, он не торопился делать выдох. Сергеев медлил с ответом. Данцевичу показалось, что он не нашел, не знает ответа. Данцевич повторно заглянул в задумчивые глаза держащего паузу Сергеева и понял, что ответ у него скорее всего есть, но он не хочет его оглашать.
   - Мне кажется, нам незачем было сюда соваться,- переводя свой взор в глаза Данцевича, тихо ответил Сергеев. И тут же добавил: - Если бы мы сюда не влезли, то они давно бы уже между собой разобрались, и была бы здесь тишина, а так... .
   Ну, ладно, Евгений, разговорились мы с тобой, размечтались, давай спускаться на землю.
   Я ведь подошел пригласить тебя на ужин, тянуть нельзя: часа через полтора стемнеет.
   Офицеры подошли к палатке, служившей продовольственным складом. Метрах в пяти от палатки вокруг очага, в котором дымились недогоревшие угольки, на камнях, ящиках располагались солдаты. Они резво орудовали ложками в котелках. Завидев приближающихся офицеров, солдаты попытались вставать для приветствия, но Сергеев взмахом руки отменил их намерения. В центре этого круга, рядом с очагом на ящике стояли две большие обгоревшие на костре скороварки. Еще рядом - два открытых ящика из-под боеприпасов. В одном из них находились котелки и ложки, обильно покрытые пылью. В другом - нарезанный хлеб и рыбные консервы. В воздухе витал запах пищи.
   Когда Сергеев с Данцевичем вошли в круг, один из солдат встал, поставил свой котелок, взял два котелка из ящика и замер, вопросительно глядя на офицеров. Пожелав солдатам приятного аппетита, Сергеев на правах хозяина, обращаясь к солдату, сказал
   - Ну, что замер, Коротаев? Давай, что ты там приготовил? Больно вкусно пахнет! С обедом мы сегодня пролетели, так что жрать охота...
   - Картошка с тушенкой,- выдувая пыль из котелков, ответил повар. Он подошел к закопченным скороваркам, откинул крышку с одной из них и начал из нее накладывать пищу в котелки. Офицеры уселись на одном из свободных валунов.
   Скороварки были одинакового размера. Объемом литров по двадцать. Форма их была необычной, напоминала два сложенных один на один, донышками в разные стороны деревенских чугунка. Таких посудин Данцевич раньше не видел.
   - А что это за посудина? - принимая у солдата котелок и кивая головой в строну скороварок, спросил он у Сергеева.
   Сергеев начал объяснять, что скоро на заставы привезут подходящую посуду. А это трофейные скороварки. Они в широком ходу у местного населения. Очень удобные и оптимальные по размеру для заставы. Ведь здесь вода кипит при температуре восемьдесят градусов. Пищу можно приготовить только в скороварке.
   Картошка оказалась не настоящей. Это была сушеная картошка. Данцевич был с ней хорошо знаком и раньше, по предыдущей армейской службе. Но все равно, хорошо сдобренная тушенкой, она показалась очень вкусной. Огорчал лишь хрустящий на зубах песок, количество которого казалось, превышало все логично-допустимые нормы. Вспомнились советы врача на лекциях по предотвращению кишечных заболеваний о том, что надо соблюдать гигиену, мыть руки перед едой...
   Солдаты, тщательно выскребая котелки от картошки, подставляли их под вторую скороварку. Коротаев, обхватив ее тряпкой, наполнял их чаем. Один из солдат открыл две банки консервов со сливочным маслом. Оно, конечно же, было жидким. Зачерпнув по ложке топленого масла и полив им кусок белого хлеба, все принимались за чай.
   После чая котелки и ложки по местным меркам казались совсем чистыми. Посуда опускалась в бак с хлорированной водой. Потом их Коротаев мыл, сушил и складывал в ящик.
  
  
  
  
  
  
   - Вольно! - повторил старший сержант Землянников команду Сергеева. Застава была построена для инструктажа по несению боевого дежурства ночью. Данцевич стоял рядом с Сергеевым и вникал во все тонкости организации боевого дежурства заставы ночью. Все прекрасно понимали, что это самый ответственный момент в несении службы. Сергеев зачитал бойцам из журнала боевого дежурства боевой расчет личного состава, количество постов и количество смен, порядок несения службы. Все это для солдат было отдано приказом. А если разобраться по сути, на простом, а не армейском языке, то ночное несение службы на заставе строилось следующим образом.
   Темное время суток делилось на три смены, начиная с двадцати часов, по четыре часа. Все солдаты занимали круговую оборону в окопах и вели наблюдение. Располагались они в окопах группами по три-четыре человека. В группах солдаты тоже разбивались на три смены. С двадцати до двадцати четырех часов один солдат из каждой группы обязан был вести наблюдение в своем секторе, а остальным троим разрешалось здесь же в окопе рядом с наблюдателем спать. С двадцати четырех до четырех ночи, в самую трудную и опасную смену из каждой группы не спали, а занимались наблюдением уже по два других человека, остальные спали. И с четырех ночи до восьми утра в каждой группе наблюдением занимался четвертый солдат из боевой группы.
   Днем для наблюдения за местностью вокруг заставы назначался наблюдатель. Через два часа он заменялся другим солдатом. В случае нападения на заставу каждый занимал свою боевую позицию. И получалось, если ночь была спокойной, то солдат набирал свои восемь часов сна, правда, сидя или полулежа в окопе, в обнимку со своим оружием. Бронежилеты и каски снимать запрещалось. Начальнику заставы, согласно приказу, ночью спать запрещалось.
   Хорошо поработав весь день киркой и лопатой, после плотного ужина молодому организму очень трудно бороться со сном.
   В горах темнеет рано. На световой режим пора года особого влияния не оказывает. В двадцать часов летом уже темно. В воздухе повеяло прохладой. Узкая изогнутая полоска месяца и светящиеся точки звезд засияли в чистом небе.
   Организовав ночное дежурство, Сергеев и Данцевич заняли десантное отделение одного из бронетранспортеров. Здесь было максимум удобств, для дальнейшей работы, тем более, что вся документация заставы находилась в бронетранспортере.
   Открыв ящик из-под гранат, и достав из него стопку тетрадей, Сергеев начал знакомить своего приемника с документацией заставы. Это были обычно журналы по регламентации боевой службы заставы. Данцевичу они были знакомы и понятны. Он поочередно прочитывал их названия и, знакомясь, заглядывал внутрь. И вот, взяв в руки очередную тетрадь, Данцевич прочитал надпись на ее обложке: "Журнал учета наркоманов". Ничего не понимая, он недоуменно посмотрела на Сергеева.
   - Что, в Союзе в подразделениях еще не ввели таких журналов? - улыбаясь в ответ, спросил Сергеев. И начал пояснять назначение журнала.
   Так как наркотики в Афганистане встречаются на каждом углу, то многие из солдат, мягко говоря, ими балуются. Одной из форм борьбы с этим вредным явлением и является учёт таковых лиц. Занесение их фамилий в журнал: когда замечен в употреблении, какие меры приняты. В журнале была заполнена всего одна графа, в которой значилась фамилия рядового Денисюка.
   И что, на заставе таких всего один человек? - спросил Данцевич у Сергеева, когда тот закончил свое пояснение.
   - Да пробовали-то наверняка, большая половина заставы, и не по разу. Балуются ребята ради любопытства. Поговоришь - понимают, что шутить с этим злом нельзя. Можно пристраститься. В других подразделениях так же. И если будешь честно все отражать в этом журнале, то окажешься в дураках. Замполиты заклюют. Но и держать пустым этот журнал нельзя. В случае чего, опять эти "козлы" клевать начнут, что не проводится никакой работы. Ведь как говорят: "У нас нет плохих солдат, а есть плохие командиры". Солдат провинился или совершил преступление, эти "козлы" наказывают командира. Задерживают звание, отнимают должности. Офицер и служит Родине ради этих званий и должностей. И покуда будет царить их глупая система, истинное положение дел будет скрываться.
   А о Денисюке весь батальон знает, что он хроник. Солдаты говорят, что он пристрастился к этой отраве еще до Афгана в Союзе. Поэтому и занимает "достойное" место в журнале.
   Сергеев достал карту местности, на которой была нанесена обстановка, зона ответственности заставы. На карте были обозначены три подготовленных цели сосредоточенного огня артиллерии.
   - А что, минных полей нет? - внимательно изучая карту, спросил у Сергеева Данцевич.
   - Минные поля сейчас строго регламентированы. Как показала практика предыдущих лет, на них подрывается больше своих, чем духов. Одни пришли на неделю, обложили себя минами и ушли с насиженного места, а мины не сняли. Назавтра вторые проводят там какую-нибудь операцию и попадают на это поле. Местное население сильно страдает, особенно дети. Поэтому на установку минного поля надо давать запрос на разрешение в штаб армии, и с их разрешения, предоставив им карты минных полей и всю документацию, можно устанавливать,- закончил объяснение Сергеев.
   - А так вот, смотри, Сергеев показал на карте место. Вот здесь в шандеке (шандек - промоина от талых и дождевых вод - овраг с широким и плоским дном,- прим. автора) я на свой страх и риск поставил три гранты на растяжку. Уж очень это опасное место. Духи, не то что ночью, днем могут незаметно подойти к заставе. Все солдаты в курсе, теперь и ты знаешь.
   И еще, когда заставы заняли свои места, по приказу комбата полдня мы изображали установку мин перед заставой. Духи наверняка постоянно наблюдают за нами. А так, вокруг заставы навтыкали сигнальных мин. Очень эффективная вещь, особенно ночью,- закончил объяснение по минам Сергеев.
   Данцевич в Союзе не встречался с этими минами и проявил к ним интерес. Вскоре он узнал от Сергеева, что эти мины по своей сути безопасны. Устанавливаются они на растяжку. В момент срабатывания сначала дают долгий и протяжный громкий свист. Потом в небо выстреливается десять очень ярких пиропатронов, сигнализирующих о месте нахождения незваных гостей. Ночью эти мины частенько срабатывают. Солдаты сразу же, без всяких команд, обстреливают это место массированным огнем. Утром при осмотре обнаруживается расстрелянный шакал или ежик, но все равно, на место сработавшей мины, устанавливается новая.
   Данцевича интересовал еще один вопрос. Он заметил, что солдаты здесь строятся каким-то особенным строем, не предусмотренным Уставом.
   - Да мне самому два года назад это показалось странным,- ответил Сергеев. Дальше он пояснил, что такая форма построения появилась в десантных войсках здесь в Афганистане. Война внесла корректировку в Устав. Суть ее заключается в максимальном использовании опыта солдата на войне, преемственности этого опыта.
   И больше этого опыта у солдата, который дольше всех прослужил. Поэтому солдаты во взводах и отделениях разбиты еще на боевые группы по четыре человека. Командиром группы является дембель. Он и стоит впереди группы на построении. За ним - солдат, который прослужил год, далее - со стажем в полгода и четвертый сзади - молодой, только что прибывший. Через полгода дембель уходит, а так как ранг остальных повышается, то все идет по кругу. В результате над каждым солдатом есть более опытный товарищ, который проследит, подскажет , проконтролирует, научит, и, в конце концов, потребует. С плеч офицеров снимаются сотни вопросов, казалось бы мелочного, бытового характера, решить и проконтролировать которые физически просто невозможно. А здесь нет мелочей. Офицеру остается только дать команду, указания и спокойно заниматься своими обязанностями. А сколько чего брать, куда и как положить, как уложить, сколько глотков воды и через какое время пить, как правильно ходить, как дышать, как наблюдать, смотреть, как вести себя в бою. За это отвечает старший в боевой группе и ему беспрекословно все повинуются. Корни такой организации заимствованы у армий, где воины были особенно дружными и сильными. Это воины армий, начиная с Македонского и кончая нашими казаками. Данная система не отменяет института сержантов и не узаконивает дембелизм. В этой системе учтена психология человека, уважение и почитание сильнейшего, опытнейшего, умнейшего. Система эта проверена и себя здесь оправдала. Она увеличивает силу солдата, его организованность. Неписанным правилом этой системы на заставе является то, что в самую опасную смену, с ноля до четырех ночи, дежурят дембеля. Это их инициатива. В Союзе они бы это спихнули на молодых. Все самое тяжелое добровольно берут на себя. Молодых берегут. Каждому хочется выжить. Солдаты понимают, что это можно сделать, если все вместе будут напрягаться, держаться друг за друга, а не прятаться за спину товарища.
   Офицеру командовать солдатами здесь очень легко. Никакого сравнения с Союзом. Повторять по два раза не надо. Солдаты понимают тебя с полвзгляда, а не то, что с полуслова. И еще быстрее выполняют все твои приказы и указания.
   Закончив свою речь, Сергеев закурил. В бронетранспортере воцарилась тишина.
   - Да, в Союзе с солдатами иногда трудно найти общий язык,- прервал молчание Данцевич. Немного помолчав, он продолжил:
   - Солдат тоже можно понять. Редко кто с желанием идет служить. Немного больше тех, кто согласен с понятием долг, надо. А основную массу загоняют, так сказать, добровольно-принудительно. Ну есть и такие, которые благодаря положению родителей, вообще уклоняются от службы. Они же оказываются еще и в выигрыше. А тот, кто служит, отпашет два года и приходит домой без гроша в кармане. Одень, обуй, Папа с Мамой, да и прокорми, покуда сын начнет зарабатывать.
   - Вот, вот,- перебивая Данцевича, подвел итог Сергеев. - Родина дает этому солдату после службы неплохой по времени отпуск, снимая его с довольствия; и без копейки денег солдат возвращается к родителям. А если их нет? Хороша благодарность за честно выполненный долг. Откуда появиться желание служить?
   Вот и служат без желания. Быстрее бы эти два года прошли. На первом году толку с него нет, а на втором он каблуки да бляху точит - все на молодых спихивает,- продолжал анализ Сергеев.
   - Придет молодой солдат, учишь его. Видишь - крепнет, овладевает всем, легче с ним служить становится. К концу службы все - он профессионал, с ним совсем легко, в бой смело идти можно. Но тут бац,- он домой, а к тебе молодой - и все пошло по какому-то бессмысленному кругу. Не армия, а постоянная учебка. А войну надо начинать с обученным солдатом - профессионалом. Иначе дорого платить придется, покуда научиться. Была же у нас при царе профессиональная армия. И сейчас во многих государствах она есть. О дембелизме в этих армиях и не слышали,- подвел итог Данцевич.
   В бронетранспортере опять воцарилось молчание. Воспользовавшись сложившейся обстановкой, Данцевич открыл свой чемодан, достал из него бутылку крашенного спирта и, показывая ее Сергееву, произнес:
   - Ну, что, с делами вроде разобрались, все обсудили, пора приступить к официальному моменту - приема-передачи заставы.
   Сергеев улыбнулся, принимая предложение. Высунув голову из машины, позвал Коротаева. Дал ему указания.
   Яркий синеватый свет плафонов освещал десантное отделение боевой машины. Из открытых люков веяло прохладой.
   - Давай, покуда в здравом уме и ясной памяти,- произнес Сергеев, протягивая Данцевичу акты приема-передачи. Данцевич присматривая бумаги, поочередно их подписывал.
   - А это тебе от меня на память,- Сергеев протянул Данцевичу изделие, сшитое из потного зеленого брезента, похожее на охотничий патронташ, отделения которого были заполнены автоматными магазинами, гранатами и сигнальными патронами.
   Данцевич уже успел ознакомиться в Кабуле с этим трофейным, китайского производства изделием, заменяющим наш ужасно неудобный подсумок для автоматных магазинов. Болтаясь на ремне, они сковывают солдата при быстром передвижении, а при переползании на поле боя якорем врезаются в грунт. Это трофейное изделие в Афганистане наши солдаты прозвали "лифчиком". Оно имеет много карманов и карманчиков. Надежно крепиться на груди, не болтается, дополнительно защищает грудь, позволяет быстро отыскивать нужные боеприпасы, которые постоянно находятся перед глазами, что очень удобно в бою. Делом престижа каждого солдата было иметь свой трофейный "лифчик". Солдаты их обменивали, покупали друг у друга. Сшитый из очень прочного искусственного брезента, "лифчик" выдерживал многолетний срок службы и передавался от солдата к солдату. Трофейные "лифчики" - удобное современное снаряжение для боя, являются укором нашим подсумкам, не претерпевшим изменений с царских времен. В боковом люке машины показалась голова Коротаева. Он молча начал выкладывать на сидение очевидно заказанную Сергеевым посуду. Это были две солдатских кружки и закуска, состоящая из буханки хлеба и нескольких банок рыбных консервов.
   Поблагодарив Коротаева, Сергеев попросил его позвать Землянникова. Вскоре и его голова показалась в люке.
   - Мы тут, вот...,- Сергеев показал на сидение, на котором были разложены продукты состоящей рядом бутылкой.
   - Понятно, товарищ старший лейтенант. Можете не волноваться. Если духи не побеспокоят, то все будет нормально,- понимающе заверил Сергеева Землянников и скрылся в темной нише бокового люка.
   - Да, вот, возьми, проверь и пересчитай. Вот тебе пятнадцать шприц-тюбиков промедола,- Сергеев протянул красную пластмассовую коробочку индивидуальной аптечки. Данцевич открыл коробочку, осмотрел и пересчитал ее содержимое, после чего положил ее в находящийся рядом свой чемодан.
   - Ну и вот тебе от меня "бакшиш",- Сергеев протянул Данцевичу бинокль. Его форма и цвет окраски свидетельствовали о том, что он явно не отечественного производства.
   - А что такое "бакшиш"? - принимая бинокль, спросил Данцевич. Сергеев объяснил значение афганского слова "бакшиш". Оно обозначает все, что дается от человека человеку. Это и подарок, и взятка, и зарплата, и вознаграждение, и т. д.
   Видя, как Данцевич внимательно рассматривает бинокль, Сергеев пояснил, что это трофейный, духовский, японского производства бинокль. Оптика в нем мощней и чище нашей, кроме того в нем есть лазерное устройство определения дальности цели. Окуляры бинокля не дают в солнечную погоду внешних бликов.
   - И что же получается? У духов снаряжение лучше нашего? - спросил Данцевич.
   - Да. У нас только автомат лучше, а все остальное: "лифчики", бинокли, радиостанции - у них лучше. Наши недруги их хорошо снабжают. Радиостанции у них маленькие, в руке помещаются, а у нас - рядом с тобой солдат бегает, за плечами аналог в пуд таскает. Но дело престижа каждого душмана - иметь наш автомат, а не похожий китайского производства.
   - Ну вот, тебе еще один "бакшиш",- Сергеев показал самодельный, очевидно трофейный нож и начал им открывать консервы и резать хлеб.
   Данцевич взял кружки, выдул из них пыль, налил в каждую граммов по тридцать крашеного спирта. Подал одну кружку Сергееву, поднял вторую и, глядя ему в глаза, произнес тост: "Ну, счастливо добраться тебе в Союз, к жене и детям. Хорошей тебе дальнейшей службы в рязанском полку. Передавай привет моим бывшим сослуживцам. За тебя!"
   Вторым был ответный тост со стороны Сергеева с пожеланиями счастливой службы в Афганистане Данцевичу, вернуться через два года живым и невредимым в Союз к жене и детям. Третий тост был традиционным: молча без слов и не чокаясь, привстав, насколько позволял потолок в бронетранспортере. Так в разговорах о традициях и порядках в батальоне, о службе, о дальнейших планах каждого, между тостами прошла большая половина ночи. Незадолго до рассвета собеседники сами того не заметив, уснули крепким сном.
  
   Непонятный мощный шум, сотрясая тишину, нарастал, отдаваясь звоном в ушах. Голова трещала, что называется, по швам. Данцевич, сжав зубы, не открывая глаз, пытался вспомнить, понять, что с ним, где он. Помутнённое сознание никак не проясняло обстановку. Сухость во рту и жажда раздирали глотку и мешали дышать. На зубах трещал песок. Напрягая сознание, он начал медленно вспоминать, что с ним произошло. Сознание медленно прояснялось. Рядом за спинкой начал медленно шевелиться, пытаясь подняться и сесть Сергеев. Данцевич поднялся. Сидя на сиденье начал осматриваться. Шум удалялся. Над заставой пролетели вертушки, дошло до его сознания. Вокруг царил беспорядок. Сверху броня машины уже дышала зноем. В проеме открытого верхнего люка виднелось яркое лазурное небо. Данцевич вылез через люк из бронетранспортера, уселся на башне и начал осматриваться. Вертолеты уже садились в расположении батальона. Из люка показалась голова Сергеева.
   Солдаты кругом сидели возле палатки. Завтракали. Данцевич взглянул на часы, было двадцать минут восьмого. Воздух становился жарким.
   - Пойдем, попьем водички,- услышал он приглашение уже стоявшего на земле возле бронетранспортера Сергеева, застегивающего ширинку.
   - После ночи она сейчас самая холодная,- добавил он и, пошатываясь, медленно поплелся к холодильнику.
   - Очень кстати,- подумал Данцевич, проделав тоже, что до этого делал Сергеев, и устремился к холодильнику.
   Стоя у холодильника, Сергеев, не отрываясь, жадно пил воду из канистры. Данцевич, не дожидаясь, когда освободится канистра, достал из холодильника вторую и энергично начал утолять жажду. Вода была действительно прохладной.
   Вдруг громкий и дружный смех солдат нарушил утреннюю тишину заставы.
   - Что такое? - не поняв причины смеха, обращаясь в сторону солдат, спросил Сергеев.
   Солдаты, замолчав, перевели свои взоры на котелки и дружно заработали ложками.
   - Да, мы здесь говорили, что вы хорошо вдвоем смотритесь после ночи с канистрами в руках,- ответил за всех Землянников.
   - Да уж, куда лучше, произнес Сергеев и снова припал к горлышку канистры. Из расположения батальона в направлении заставы взвилась в небо зеленая ракета.
   - Внеплановый выход на связь, произнес Сергеев, отставляя канистру.
   Один из солдат, прервав завтрак, побежал к командному пункту заставы.
   - Товарищ старший лейтенант,- вас обоих вызывает комбат,- вскоре прокричал он, обращаясь непонятно к кому из двоих офицеров.
   Взяв микрофон из рук солдата, и надев наушники, Сергеев вышел в эфир. Данцевич стоял рядом, ждал. Непонятное чувство волнения охватило его. Он перевел свой взор с сидящего на корточках у радиостанции Сергеева в сторону батальона. Вспомнил о прилетевших вертушках.
   - На тебя, Евгений,- услышал он фразу Сергеева. Данцевич повернулся к нему. Глаза Сергеева светились радостью, он протягивал наушники и микрофон.
   Данцевич, одев наушники и выжав клавишу микрофона, произнес:
   - Я "Седьмой, прием",- и отпустил клавишу. После щелчка в эфире послушался характерный шум. Шум вскоре прекратился и в наушниках раздался твердый знакомый голос.
   - Ну что, Седьмой, отпустим его? - спросил комбат.
   Данцевич замялся, пытаясь осмыслить суть происходящего. События предыдущей ночи сказались на ясности ума, мешая ему всё осознать и принять взвешенное и правильное решение. Хотя он и понял, что комбат уже всё решил. Очевидно, вертушки разгрузятся и сразу улетят в Кандагар. Хорошо бы побыть еще здесь на заставе вместе с Сергеевым, хотя бы суток двое, получше войти в курс дела. Данцевич перевел взгляд на Сергеева. В его радостных и сияющих глазах мольбой угадывалось одно слово: "Отпусти!". Данцевич выжал клавишу.
   - Да, произнес он в микрофон.
   Сергеев, попрощавшись с солдатами, убыл в расположение батальона. Данцевич задумчиво смотрел вслед удаляющемуся от заставы бронетранспортеру.
   "Свинья меня не съела, значит, Бог меня хранит. Даст Бог,- жив останусь, дождусь и я когда-нибудь такого момента" - пронеслась мысль в его голове.
   Товарищ старший лейтенант, завтракать будете? - прервал его мысли голос солдата. Данцевич обернулся, перед ним стоял рядовой Коротаев. Несмотря на утро, было жарко, тошнота подступала к горлу, голова раскалывалась.
   - Да какой завтрак, Коротаев? С такого будуна до вечера ничего в рот не полезет. Извини. Спасибо,- ответил он повару. Данцевич начал осматривать заставу. Теперь он здесь хозяин, за всё в ответе. Всё осмотрев, и оказавшись у очага, он присел на один из ящиков. Солнце поднималось всё выше, его нещадные лучи жгли всё живое. На небе не было ни единого облачка. Рядом Коротаев занимался своими поварскими обязанностями. Остальные солдаты занимались дальнейшим оборудованием окопов.
   - Куда ни кинь, всюду клин,- подумал про себя Данцевич, оценивая состояние дел на заставе. За что взяться в первую очередь, столько дел! Конечно, главное - окопы, но остро стоит вопрос с бытом, боеприпасы хранятся беспорядочно, под ногами мусор, окурки, банки. Не застава, а цыганское стойбище. Рано или поздно за это спросят. Хозяйственный по характеру, практичный в жизни, Данцевич никак не мог сосредоточиться: "С чего начать, за что взяться?" Кроме того, раскалывалась голова, нарастающая жара усиливала этот эффект.
   Всё, хватит, больше все два года пить не буду. Этой отравы, глотка в рот не возьму,- подумал он. Хотелось пить. Взор Данцевича невольно направился в сторону холодильника. Возле холодильника стоял Гришка. Солдат открыл дверцу, достал мокрую канистру и начал пить. Данцевич не удержался, подошел к солдату. Гришка, напившись, протянул канистру новому командиру заставы.
   Данцевич поймал себя на мысли, что свое тяжелое, после ночной попойки состояние, он связывает с этим солдатом.
   - Григорий, я думаю, самогонный аппарат нам больше не понадобится, уничтожь его к чертовой матери,- принимая воду из рук солдата, проговорил Данцевич.
   - А что его уничтожать? Пусть валяется, он ведь за заставой в яме,- обрадовано отвечал солдат. Голос у него был резкий, слегка хрипловатый. Гришка, похоже, был рад, что новый начальник заставы избавляет его от немилой его сердцу обязанности.
   - Разрешите идти,- услышал пьющий воду Данцевич все тот же резкий хрипловатый голос солдата. Не в силах оторваться от воды, Данцевич махнул головой.
   Вскоре со стороны батальона раздался стрекочущий шум вертолетных винтов. Две винтокрылые машины появились вдали над горизонтом. Они были похожи на стрекоз, внезапно вылетевших откуда-то из-под земли. Вертолеты на низкой высоте пошли по кругу, облетая заставы. Стало ясно, что Токалин с Сергеевым попросили вертолетчиков проделать это, чтобы в последний раз попрощаться со своими боевыми товарищами. Подлетев к заставе, вертолеты зависли в воздухе. Мощный воздушный поток поднял пыль на заставе. Данцевич, заметив в иллюминаторах махавших руками Токалина и Сергеева, замахал им в ответ рукой. Солдаты со своих мест тоже махали руками, прощаясь со своими бывшими командирами. Лишь один пес метался по заставе, жалобно скуля.
   Повисев немного в воздухе над заставой, вертолеты, покачав корпусом, улетели в сторону восьмой заставы. Вскоре они, кружа над батальоном и отстреливая пиропатроны, начали набирать высоту. Поднявшись высоко в небо, они взяли курс на Кандагар.
   Минут через десять прибыл бронетранспортер с Землянниковым, отвозившим Сергеева в батальон.
   - Мужики, сигареты и письма привез,- не успев загнать машину в окоп, громко объявил Землянников. Солдаты, побросав кирки и лопаты, бросились к бронетранспортеру. Через минуту почти все они уже курили, читая письма; было заметно, что они соскучились по куреву. Данцевич вспомнил, что у него в чемодане остался блок "Столичных" из положенных для перевозки за границу двух блоков. Сам он не курил, но зная, что на войне водка и сигареты имеют большую цену, привез и сигареты. Один блок он раздал друзьям и знакомым еще в Кабуле, а второй сохранился и, ненужный хозяину, занимал место в чемодане. "Нужно было отдать солдатам",- с сожалением, что опоздал, подумал он.
   Подошел Коротаев с коробкой, заполненной пачками сигарет и коробками спичек. Взяв одну пачку из коробки, он протянул ее Данцевичу. Пачка была с рыжими разводами, по ее внешнему виду было видно, что она много лет пролежала на складе. На одной из ее сторон на выцветшем серо-зеленом рисунке был изображен охотник, стоящий в камышах и стреляющий в пролетающих над ним уток. Сигареты назывались "Охотничьи", по двадцать штук в пачке. Данцевич вспомнил, что видел эти сигареты в далеком детстве, у отца, лет двадцать назад они еще были в широком ходу у курильщиков. Сейчас в Союзе о них забыли, этого сорта нет в продаже. Значит они лет двадцать, не меньше, пролежали на складах.
   - Угощайтесь, товарищ старший лейтенант. Хотя это не чета цивильным, но все же лучше сушеной верблюжьей колючки. Мы их называем "смерть на болоте" - прелые, продирают до глубины души,- проговорил солдат.
   - Спасибо, но я не курю,- отказался от угощения офицер.
   В Афганистане сигареты офицерам выдавали по личной заявке в любом количестве. Обычно это были широко известные в эти годы в Союзе сигареты с фильтром высшего сорта двух марок: "Столичные" либо "Ростов-на-Дону", стоимостью по сорок копеек пачка. Деньги вычитались из зарплаты офицера. Разговорившись с Коротаевым, Данцевич узнал, что солдатам сигареты выдают бесплатно и положено им по семь сигарет третьего сорта без фильтра в сутки,- итого: пачка на три дня или десять пачек на месяц. "Но реально, с натяжкой, хватает лишь на полмесяца, а дальше - сушим колючку. Можно еще покупать в военторге, но его в нашем батальоне нет. Иногда вместо сигарет выдают махорку",- пояснил солдат. На каждого солдата к сигаретам было положено по два коробка спичек, которые были в особом дефиците,- поэтому на заставе в дежурном режиме для прикуривания постоянно горела керосиновая лампа.
   Вторая, некурящая половина солдат получала по пачке сахара-рафинада, стоимость которого была выше стоимости десяти пачек сигарет по семь копеек за пачку. Поэтому курящая половина солдат постоянно поднимала этот вопрос, требуя справедливости, выражавшейся в увеличении количества сигарет. Но в силу того, что эти нормы были утверждены далеко, в московских кабинетах, то изменить их было трудно. В полемике солдатского круга обе половины чувствовали себя обделенными: курящие утверждали, что сахар некурящих стоит дороже их сигарет, а в ответ слышались доводы некурящих, что раз сахар идет в общий котел, то в выигрыше курящие,- и лучше курящим бросить курить и получать сахар. Те, конечно, на это не соглашались, и шуточный спор каждый раз заходил в тупик.
   Всю оставшуюся часть дня Данцевич, насколько мог, вникал в дела заставы. Он был недоволен собой, чувствуя, что никак не может выстроить по порядку, систематизировать в своем сознании такую массу разом навалившихся забот, сведений и правил, но при этом старался соблюсти один непреложный закон: если сам еще не врубился в обстановку, не мешай тем, кто занят делом, не создавай нервозности; сойдешь за умного, и пользы делу будет больше.
   Вечером после ужина и боевого расчета седьмая застава приступила к дежурству.
  

***

   Данцевич открыл глаза. Он лежал на сиденье в бронетранспортере. В сознании пронеслась картина ночного боя. Он встал, посмотрел на часы: было около семи утра,- вылез из бронетранспортера на улицу. Местность освещали яркие лучи восходящего из-за гор солнца, ветра не было, на заставе царила тишина. На башне соседней боевой машины пехоты сидел наблюдатель. Возле палатки, занимаясь своими поварскими делами, возился Коротаев. Двое солдат в бронежилетах и касках с автоматами в руках, очевидно, из дежурившей смены, осматривали разбитый холодильник, рядом с ними бегал пес Дунай. Остальные солдаты спали после ночного боя.
   Данцевич начал осматривать заставу. Большого урона ей ночной бой не нанес: кроме разрушенного холодильника, нескольких уничтоженных емкостей для воды и солдатских фляжек, осколками лишь здорово продырявило малую армейскую палатку с продуктами. Одна мина разорвалась совсем рядом с ямой, в которой были боеприпасы. "Для боеприпасов надо сделать минимум два места",- про себя подумал Данцевич. Он стоял возле ямы, осматривая склад. Ящики с боеприпасами были присыпаны землей. "Надо разобраться, есть ли в этой яме минимум по пять положенных боекомплектов на каждый ствол оружия заставы... ? Кроме того, на каждой боевой машине должно быть по два возимых боекомплекта",- наметил себе дневной план начальник заставы.
   - Эх, слева рать, справа рать, приятно с похмелья мечом помахать,- вдруг услышал Данцевич произнесенные кем-то невдалеке слова. Он осмотрелся. Рядом, на бронетранспортере, отплясывал только что проснувшийся Землянников, потягиваясь после сна.
   - Но нам на эту рать насрать,- донеслось с другой стороны до слуха Данцевича продолжение словесного каламбура Землянникова. Это один из солдат бодрствующей смены в бронежилете и каске, разведя в стороны руки, в одной из которых находился автомат, отплясывал в пыли в такт каламбуру. Вскоре Данцевич узнал от плясуна, что этот каламбур под настроение перед строем батальона после подведения итогов боевых действий или перед ними иногда повторял сам комбат, заставляя батальон хором громко произносить вторую часть каламбура. Солдатам нравилась эта психологическая разрядка. Спиртным комбат особо не увлекался, но в такие моменты, произнося первую часть каламбура, комбат душой не кривил: строгого сухого закона в батальоне не было.
   - Товарищ старший лейтенант, это к нам,- послышался голос Землянникова, заставив Данцевича оглянуться. Со стороны батальона на заставу пылили бронетранспортер и следующий за ним ГАЗ-66 с цистерной вместо кузова. Минут через пять Данцевич докладывал Ступину о результатах ночного боя. Сзади Ступина стоял незнакомый Данцевичу офицер, а рядом с ним солдат с медицинской сумкой - врач батальона, понял Данцевич. Подъехавшие к заставе машины своим ревом разбудили спящих солдат, которые начали вылезать из палаток со своих ночлежных мест.
   - Булко,- громко позвал врач санинструктора заставы, подходя к Данцевичу.
   - Старший лейтенант Строев! Врач батальона,- представился он, здороваясь с Данцевичем. Десантники, знакомясь, пожали друг другу руки.
   Подбежал Булко.
   - Ну, что там с раненым? - спросил у него доктор.
   - Спал всю оставшуюся ночь после промедола, полчаса как проснулся. Говорит, коленка болит сильно,- доложил врачу санинструктор.
   - Давай его на бронетранспортер, я с ним в батальоне разберусь,- распорядился врач.
   Данцевич со Ступиным молчали, не мешая врачу работать. Пока переносили раненого из одной машины в другую, Строев проверил укомплектованность медицинской сумки Булко, пополнив ее содержимое. После осмотра разрушений на заставе, солдаты собрались возле командира. Чумазые от пыли, они материли "духов", лишивших их холодильника. Возле палатки Коротаев заполнял все имеющиеся емкости заставы водой из цистерны прибывшей водовозки. Ступин здоровался с подходившими солдатами.
   - Евгений, устрой им сегодня после обеда, как прогреется вода в речке, баню,- отдал приказание начальнику заставы ротный. - И проверь, чтобы у всех были "смертнички",- вдруг, спохватившись, добавил он.
   Подошел врач батальона. Озабоченный состоянием раненого, он торопился к себе, чтобы быстрее осмотреть рану солдата.
   После убытия с заставы гостей, начался завтрак. На этот раз Коротаев угощал всех молочной рисовой кашей - сладкой, на сгущенном молоке. После каши, чтобы добавить завтраку калорийности, солдатам предлагались еще рыбные консервы,- как оказалось, этого добра в продуктовой палатке собралось большое количество, консервы были перевезены сюда еще с "Ложкаревки": командир хозяйственного взвода батальона, прапорщик Букша, выдавая продукты, заставлял поваров брать их сверх нормы. Примерно треть всех банок были немного вздутыми, вероятно, как по причине постоянной жары, так и из-за многократных погрузок и разгрузок. Командир было засомневался в качестве таких припасов, но солдаты тут же заверили, что консервы в масле абсолютно безопасны даже во вздувшихся банках, правда, протыкать их ножом следует с особой осторожностью. А вот кильки в томате, "красную рыбу" - как называли ее солдаты, во вздувшейся банке лучше даже и не пробовать.
   Данцевич вспомнил, что в Союзе рыбные консервы в масле часто было трудно найти в магазинах, да и стоили они прилично, здесь - прямо-таки изобилие, все на выбор. Треска в масле дома вообще были в дефиците, и в Афгане эти же консервы выуживались солдатами в первую очередь. Данцевич съел банку трески в масле, котелок каши и запил все это чаем, прекрасно утолив свой голод.
   После завтрака Землянников построил заставу на утренний развод. Все понимали, что будет разбор итогов ночного боя. Солдаты в строю, щуря глаза под панамами от яркого солнца, в ожидании, молча смотрели на своего командира. Данцевич прошелся перед строем, думая, с чего начать прокручивая в голове два негативных момента ночного боя. И если первый, ранение солдата, был прискорбный, то второй - позорный: безнаказанно ушел минометный расчет "духов". И если с причиной второго момента Данцевич разобрался, то причина первого была ему непонятна. Все время вспоминались слова Землянникова, с которыми он был согласен. Зачем Сидорову было под обстрелом бегать по заставе?
   Этот вопрос он и задал командиру боевой группы, в состав которой входил раненный ночью солдат.
   - Да я сам себя виню, товарищ старший лейтенант,- начал объяснение рядовой Красных. Слушая его, Данцевич понял, что в системе обороны заставы есть недостаток, который как можно быстрее надо устранить. Дело было в том, что ночью солдаты несут боевое дежурство с запасом боеприпасов, помещающихся в их "лифчиках", в случае необходимости за их пополнением нужно бегать на склад. Что и было поручено командиром боевой группы рядовому Сидорову. Красных не исключал того, что после минометного обстрела "духи" могли начать атаку и решил впрок запастись боеприпасами. Теперь причина ранения Сидорова Данцевичу стала понятна.
   - Наводчик-оператор третьего бронетранспортера, выйти из строя,- скомандовал Данцевич.
   - Рядовой Иванов! - отрекомендовался шустрый солдатик, стоявший третьим в одной из боевых групп, вышедший из строя и повернувшийся кругом. Спокойное выражение лица рядового Иванова начало менятся на тревожное - похоже, командир недоволен его действиями в бою. Командир его боевой группы, сержант Асхабов, очевидно, понял это раньше своего подчиненного. Со свойственной кавказцам горячностью и нетерпением он зыркнул на Иванова сердитым взглядом. Данцевич предполагал, что Белых, скорее всего, уже успел просветить солдат заставы о замеченных в ночном бою в секторе обстрела Иванова минометном расчете "духов"; волнение Асхабова это подтверждало. Сержант понял, что детали просчета его подчиненного в бою, а значит, и всей группы будут публично оглашены сейчас командиром. Его надежда, витавшая в глубине души, что новый командир в силу неопытности не придаст значения просчету Иванова и не огласит о нем публично, не оправдались.
   - Иванов, доложите, что вы наблюдали в своем секторе на протяжение всего боя? - обратился с вопросом к солдату Данцевич.
   Солдат, опустив глаза, молчал.
   - Ну что молчишь, Иванов? - переспросил начальник заставы.
   Солдат несвязно начал объяснять, что он виноват, помогал соседу огнем. Белых сообщил ему, что в его секторе были замечены "духи", но он их упустил. Закончив объяснение, солдат вновь потупил взор.
   - Да, Иванов, и не только ты их упустил - упустила их и вся застава,- укорил солдата командир. - И если бы ты их не прозевал, то тебе хватило бы этой минуты, покуда они светились на бугорке, из своего крупнокалиберного расколошматить эту "Тойоту" к чертовой матери в пух и прах,- уже на повышенном тоне продолжал отчитывать Иванова Данцевич. Солдаты, молча, с укором посматривали на штрафника. Данцевич, помолчав, продолжил.
   - А представляешь, завалил бы ты этих "духов" - всё. Застава - молодцы. Иванову орден. Да и "духи" не наглели бы, а так - как шакалы вокруг нас безнаказанно шастают.
   - Я ему выпишу орден "святого Ебукентия", помощник хренов,- не сдержавшись, выругался кипевший все это время Асхабов.
   - Упустил, прозевал ты свою награду Иванов. Становись в строй,- распорядился начальник заставы.
   Немного помолчав, Данцевич добавил:
   - Хвастаться заставе нечем, обкакались мы. Поэтому об этом другим в батальоне лучше не болтать,- закончил подведение итогов боя командир.
   Солдаты, хмуро понурившись, молчали. Данцевич решил их подбодрить.
   - Ну а так, в целом, вроде ничего. Отмахнулись. Действовали хорошо. Быстро, резко. Молодцы!
   Лица солдат повеселели, они начали отрывать взгляды от земли.
   - Командир роты приказал мне проверить у всех вас "смертнички",- сообщил им распоряжение ротного Данцевич.
   - У всех есть, на месте,- ответил за всех Землянников.
   - Хорошо, посмотрим,- сказал Данцевич и вызвал из строя одного из солдат.
   По приказу начальника заставы тот вспорол кончик воротника хлопчатобумажной куртки, достал оттуда патрон, извлек из гильзы пулю. В гильзе находилась свернутая полоска бумаги с полными анкетными данными, группой крови, особыми приметами на теле. Такие "смертнички" были обязаны носить в Афганистане все военнослужащие, так как личные документы у всех изымались с целью их сохранности и хранились в штабах части. На узкой полосе бумаги солдата напротив графы "отец" значился прочерк...
   После построения солдаты приступили к чистке оружия, снаряжения и пулеметных лент. Данцевич начал разбираться с боеприпасами. Пес Дунай признал нового начальника заставы - крутился возле него и охотно отзывался на команды.
   Минно-розыскные собаки в Афганистан командировались вместе со своими инструкторами. Готовились они в Союзе, в учебных центрах, и передавались саперным подразделениям боевых частей. Ими было найдено большое количество мин, спасено тысячи жизней советских солдат. Собаки вносились в штат подразделения и ставились на довольствие. При командировании на них, как и на любого военнослужащего, выписывались предписание и продовольственный аттестат. Паек минно-розыскной собаки по качеству был выше солдатского, кормить собаку должен был только инструктор. По норме, суточная норма рабочего времени собаки составляла не более двух-трех часов, переработка чревата утерей навыков. Инструктор обязан был ежедневно проводить со своей собакой занятия. Несколько таких собак было и в батальоне. При несении совместной службы с большой массой людей собаки одинаково доброжелательно относились ко всем военнослужащим и никогда не грызлись между собой. Каким-то особым собачьим чутьем они понимали, что находятся в одной семье окружающих их людей. Любой военнослужащий мог подойти к инструктору с собакой и погладить ее без опасения быть укушенным. Но на местное население у собак возникала обратная реакция - в них прямо-таки бес вселялся при приближении кого-нибудь из местных.
   У собак появлялось потомство, от этого потомства - следующее и так далее. Щенков охотно разбирали и воспитывали солдаты и офицеры. Но это были уже другие, не обученные минно-розыскному делу собаки, и, конечно, не состояли на довольствии и не имели паспортов. Солдаты их любили и с лихвой им все это компенсировали. К этой категории собак и принадлежал Дунай.
   Собаки были незаменимыми помощниками в несении службы, особенно ночью. Учуяв душманов за версту, они немедленно поднимали лай, срывая их замыслы подобраться не замеченными днем или ночью к месту расположения подразделения. Солдат мог спокойно дремать ночью, неся службу в охранении, если рядом с ним находилась собака. Поэтому любое подразделение, несущее службу обособленно, старалось завести одну-двух собак.
   После обеда половина солдат заставы на одном из БТРов, во главе с начальником заставы отправились к речке на помывку. С ними поехал и Дунай. Невдалеке от переезда, на изгибе реки была яма глубиной метра в полтора. Река в этом месте была шире обычного. Сюда и ездили все на купание. Здесь уже купались. На берегу стоял бронетранспортер. На близлежащих высотках виднелись фигурки трех солдат. Наблюдая вокруг, они обеспечивали безопасность купающихся. Это были разведчики батальона. Командир взвода разведки батальона, старший лейтенант Синеглазов - среднего роста, симпатичный блондин - брился, стоя возле бронетранспортера. Заметив подъезжающих, он оторвал взгляд от стоящего на борту маленького зеркальца и начал всматриваться в их лица. На его спортивного вида оголенном торсе играли бугры мускулов.
   Не успел бронетранспортер остановиться, как солдаты начали спрыгивать с машины, раздеваться и нырять в небольшую по размерам яму речки, которая и так уже была переполнена разведчиками. Познакомившись с Синеглазовым, Данцевич завязал с ним разговор. Оказалось, что сегодня до обеда разведчики по приказу комбата осматривали обнаруженный кяриз. Выхода в реку он не имел. От последнего шурфа в сторону реки подземная нора заканчивалась метров через двадцать. Чтобы соединить подземный тоннель с рекой, нужно было прокопать его еще не менее чем на трехсотметровую длину. Но, скорее всего, в этом не было необходимости. Грунт дна тоннеля был влажным, что говорило о недавнем присутствии здесь воды. Признаков присутствия в кяризе людей не было.
   Данцевич окунулся в прохладную воду реки. Несмотря на то, что была уже вторая половина дня и стояла невыносимая жара, вода оказалась холодной. Солдаты, окунувшись раза три, вылезали из воды, намыливались и ныряли обратно. Вымывшись, они стирали свое обмундирование: тщательно намылив и собрав в комок мокрые вещи, топтали их ногами. Проделав эту операцию раза два и прополоскав обмундирование в чистой воде, они раскладывали вещи на камнях для сушки. Быстрое течение реки тут же обновляло воду в яме и она постоянно оставалась чистой. Дунай тоже был намылен и вымыт. Вылезая из воды, он довольно фыркал и резво отряхивался.
   Разведчики, закончив помывку, собирались отъезжать. Данцевич увидел среди них санинструктора, приезжавшего на заставу сегодня утром с батальонным врачом. Расспросив солдата о состоянии Сидорова, Данцевич узнал, что Сидорова завтра отправят в госпиталь в Кандагар. Залечить его коленку можно было и в батальоне, на чем настаивал и сам Сидоров, но для документального оформления даже легкого ранения лечение необходимо произвести в госпитале.
   ....
   Прошло ещё трое суток службы Данцевича на седьмой заставе. Сменяя друг друга, потянулись серые однообразные дни. Два дня назад Данцевич написал письмо жене. Наконец-то у него появился постоянный адрес полевой почты. Душманы в эти ночи заставу не беспокоили. Напряженный упорный труд всего личного состава заставы принес ожидаемые плоды. Оборудование окопов и ходов сообщения заканчивалось, обещая в перспективе более легкую жизнь.
   Данцевич сам сколотил из ящиков стол, за которым вмещались все обитатели заставы. Над столом на высоте чуть выше человеческого роста были натянуты наложенные одна на другую две маскировочные сетки. Теперь вся застава принимала пищу в тени, стоя за столом. Лавочки были в перспективе - на их изготовление не хватило материалов, все пустые ящики из-под боеприпасов были израсходованы.
   У дороги, рядом с заставой, стояло несколько сожженных душманами советских грузовых машин. Их обгорелые остовы свидетельствовали о том, что некогда здесь, душманы здорово потрепали нашу колонну. С машин были сняты все неповрежденные топливные баки, которых оказалось три. Два ушли на устройство умывальника, а третий на восстановление холодильника.
   Солдаты теперь по утрам умывались и чистили зубы, подшучивая друг над другом, что начали жить "по культурному". Территория заставы была замусорена окурками, банками из-под консервов, старыми ботинками, которые недавно были заменены новыми, бумагой и целлофаном от упаковки боеприпасов. За окопами ходить было небезопасно, можно было напороться на "мину", измазав ею ноги. Поэтому в подходящем месте за территорией заставы с учетом розы ветров были оборудованы помойка и туалет.
   Но главным делом этих дней явилось то, что теперь на боевой позиции каждого солдата, рядом с его рюкзаком, в котором хранились личные вещи, находился ящик из-под гранат, в котором был достаточный запас боеприпасов. Данцевич лично, с каждым солдатом укомплектовывал эти ящики, запечатав их. Вскрывать ящик самостоятельно солдат имел право лишь в случае боя.
   Оставшиеся боеприпасы были разделены на две части и теперь складировались в двух разных местах. Остро стоявший вопрос о хранении боеприпасов и их потреблении в случае боя был решен в оптимальном варианте.
   Бронежилетам и каскам, до этого не имеющим постоянного места, оно было определено. Ночью они должны были быть на солдатах, а днем, если солдат не нес службу в наблюдении, то его бронежилет и каска должны были находиться на личной боевой позиции, аккуратно уложенными на ящиках с боеприпасами.
   Обдумав порядок несения службы ночью, Данцевич внес дополнения. Теперь, старшему смены в течение всей смены предписывалось обстреливать наиболее опасные места у заставы одиночными выстрелами. На это выделялся один магазин патронов и две гранаты на подствольный гранатомет. Редкие одиночные выстрелы взбадривали несущих службу бойцов. Любой из солдат, ночью почувствовав или заметив что-то подозрительное, обязан был выпустить по этому месту длинными очередями весь магазин. Для остальных это было сигналом тревоги, поэтому солдаты этим правом не шутили и не злоупотребляли.
   На заставе собралось много цинковых коробок из-под боеприпасов, которые валялись по всей заставе, захламляя её территорию. Данцевич нашел им достойное применение. С двумя помощниками, потрудившись день, соорудил из пустых коробок деревенскую плиту с двумя камфорками для приготовления пищи. Коробки наполнялись землей и, скрепленные глиной, укладывались будто кирпичи. Получилась аккуратная и очень удобная кухонная плита, которая заменила очаг. Рядом был сооружен разделочный столик. Коротаев был в восторге от этого сооружения. Теперь готовить пищу ему стало значительно удобнее, да и песка в ней, по общему мнению, поубавилось.
   Солдаты охотно трудились на объектах, сооружение которых улучшало их быт, проявляя максимум инициативы и изобретательности, внося дельные предложения. Порой они немного сетовали на старого начальника заставы.
   - Да и понятно,- говорили они,- Сергеев дембель, ждал и думал лишь о том, как бы быстрее уехать в Союз.
   Бойцам понравились дополнения и изменения, внесенные в жизнь и быт заставы новым начальником, все их охотно выполняли, и никто не нарушал. Собираясь теперь на перекуры, под тень маскировочной сетки, они высказывали свои перспективные предложения по дальнейшему улучшению жизни и быта, но их мечты и желания заходили в тупик. Все упиралось в отсутствие строительных материалов.
   Слушая разговоры солдат, Данцевич понял, что за это короткое время он внес перемены в жизнь заставы, поднял моральное состояние солдат, зажег их тягу к жизни. И теперь ему, как командиру, надо поддерживать это состояние солдат, направлять их энергию в нужное русло. Он, как командир, обязан был беречь их молодые жизни.
   ......
  
   Утро на заставе начиналось как обычно. Но недавний звонок дежурного по батальону внес изменения в распорядок дня.
   Дело в том, что сегодня, в день прилета вертолетов из Кандагара, должен был прилететь МИ-6 вместо двух МИ-8. Очевидно, их мощности для снабжения батальона не хватало.
   МИ-6 - это большая по размерам, из-за чего прозванная солдатами "коровой" машина, берущая на борт до двадцати тонн груза, могла садиться только на аэродром или подготовленную площадку. Для посадки вертолета здесь решили использовать шоссе, но его нужно было перекрыть.
   Заставе ставилась задача: перекрыть дорогу со стороны Кандагара бронетранспортером с пятью солдатами и еще пять солдат выделить для разгрузки. Аналогичная задача на перекрытие дороги со стороны Кабула была поставлена и шестой заставе.
   Было семь утра. Данцевич не спал и сам разговаривал с дежурным по батальону. Вертушки обычно прилетали в районе восьми. Нужно было торопиться с завтраком. Все были уже разбужены и получили указания на день. Бойцы умывались, кому было сказано, готовились к выезду. На заставе была суета. Старшим на блокировку шоссе Данцевич решил ехать сам. На заставе старшим оставался Землянников. В воздухе становилось жарко. На чистом лазурном небе вот уже который день по-прежнему не было ни единого облака. Данцевич одел куртку. До этого он после умывания ходил с голым торсом, загорал. Загорать можно было, только в короткие промежутки времени: утром с восходом солнца и вечером, с его заходом. В остальное время - лучи солнца сильно жаркие, и просто-напросто обжигают кожу. Вместо загара человек даже за короткий промежуток времени получает ожог.
   Коротаев вскоре, водрузив скороварку на столик у плиты, объявил, что завтрак готов. На столе раскладывались буханки хлеба, консервы, котелки. Все начали собираться у стола. Вскоре запах перловой каши с тушенкой витал в воздухе. Стоя вокруг стола, обливаясь потом от горячей пищи, десантники завтракали. Некоторые из солдат, шутя, хвалили Коротаева за то, что песка сегодня в каше почти нет. Коротаев в сотый раз им объяснял, что причиной нахождения песка в пище является ветер, который поднимает пыль, а не его безалаберность.
   - Больше грязи - ширше морда,- звучала традиционная поговорка, произносимая одним из бойцов, закрывающая постоянную тему песка в пище. Но на этом шутки не заканчивались. Коротаев обычно предлагал добавку, но в жару, да при нормальной порции, ее редко кто брал. Остатки пищи из скороварки доставались Дунаю. Коротаев поварешкой выскребал скороварку, выкладывая пищу в цинковую коробку. Дунай, понюхав пищу, отошел и занял свое прежнее место. Сидя, он по-прежнему, смотрел на солдат, чего-то ожидая. Солдаты начали возмущаться, что перловую кашу с тушенкой они едят, а Дунай - нет; не ест он и рыбные консервы. Видите ли, сахар ему подавай, да черепах. И вот уже, шутя, кто-то предполагал, что раз Дунай зажрался, зажирел, стал жирный, как кабан, то пора его зарезать на мясо. Но вскоре, тот же боец, который только что выносил жестокий приговор собаке, покончив с кашей, отделял из своей чайной порции кусочек сахара, отламывал ломтик белого хлеба, намазывал его частью своего масла и угощал Дуная, нежно лаская пса. Его примеру следовали другие солдаты. Дунай, довольный, виляя хвостом в знак благодарности, завтракал. Приступив к чаю, солдаты продолжали обсуждать поведение пса. Кто-то, словно теперь только, понял, почему Дунай не стал есть кашу, вслух высказывал, что Дунай не дурак перловку трескать, когда можно белый хлеб с маслом и сахаром есть. И в конце, как обычно, Коротаев согласовывал с заставой меню на следующий прием пищи. Выбор блюд был небольшим, так как ограничивался набором небольшого разнообразия продуктов, находящихся в консервных банках в палатке.
   После завтрака, побросав котелки и ложки в бак с водой, солдаты начали закуривать. Они группировались по два или три человека, и, в целях экономии, в зависимости от аппетита, выкуривали одну сигарету на группу, меняясь в очередности начала курения сигареты в последующих перекурах. Последнему, докуривавшему оставшуюся часть сигареты, чтобы не обжигать пальцы рук и губы, приходилось изощряться или использовать самодельные мундштуки.
   Во время перекура все пришли к выводу, что пора сегодня вечером устроить бой скорпиона и фаланги. Эти враждующие между собой паукообразные животные ловились солдатами, выдерживались дня два в трехлитровых банках, после чего, изголодавшись, они дрались между собой активней. Поимка этих опасных особей, укус которых причиняет человеку большие страдания и может даже привести к летальному исходу, была делом не простым. Поймать скорпиона сложности не составляло, так как жили они под камнями. Подняв камень и обнаружив под ним скорпиона, охотник длинной палочкой загребал его в горлышко банки. С фалангой было намного сложней. Близко подходить к ней опасно, так как она не только бегает на своих длинных многочисленных ногах, но и может прыгать. Под камнями ее не обнаружишь и встретиться с ней можно только случайно. С фаланги всё и начиналось. Поэтому если кто-либо замечал на земле фалангу, это объявлялось во всеуслышание и, если позволяли обстоятельства, то начиналась операция по её поимке.
   Ярко-желтое, волосатое тело хищного животного, похожее на тело осы, только больше в два-три раза, в зависимости, очевидно от возраста хищника, находится в горизонтальном положении над землей на высоте около двух сантиметров. От талии в каждую из двух сторон, разветвляясь веером, отходят длинные, как у краба, волосатые ноги. Они постоянно согнуты так, что колени их находятся выше положения тела, что и позволяет фаланге быстро бегать и делать прыжки, поражая своего противника. При помощи лассо или набрасывания на насекомое тряпки путем многочисленных попыток фаланга помещалась в стеклянную посуду.
   Вдали послышался еле уловимый шум вертолетных винтов. Высоко в небе, со стороны Кандагара, появились три еле заметных темных точки. Минут через десять бэтээр выехал на шоссе, повернул в сторону Кандагара, проехал метров восемьсот и, развернувшись поперек шоссе, остановился. В лазурном небе, кружась по спирали и отстреливая в разные стороны от бортов пиропатроны, приземлялся МИ-6. Вокруг него кружились два вертолета охраны. Два МИ-24, вытянутые, с заостренными носами, прозванные солдатами "крокодилами", очевидно, за внешнее сходство тел, кружась, с высоты осматривали местность. После приземления МИ - 6 на шоссе они ушли на посадку в расположение батальона.
   Данцевич, оставив с бронетранспортером боевую группу Асхабова, с пятью солдатами направился к месту приземления вертолета. Когда десантники подошли к вертолету, то возле него уже находились две грузовые машины и группа солдат во главе с прапорщиком Букшей. Вскоре подошел лейтенант Югушев со своими бойцами.
   Десантники занялись делом. Прапорщик Букша начал руководить разгрузкой вертолета. Больший объем груза вертолета составляли продукты питания и самой ценное его частью, как ни странно, на этот раз, оказалась картошка. Натуральная, очищенная от кожуры, прошедшая по всем правилам маринования термическую обработку и закатанная в трехлитровые металлические консервные банки, она явилась неожиданным сюрпризом. По словам солдат, это было новинкой в продовольственном снабжении батальона. Все они настоящей картошки не пробовали с домашних времен. Прикинув количество картошки, положенное на человека, исходя из поступившего объема, начальник тыла, как называли в батальоне прапорщика Букшу, чтобы не возить продуктовый груз туда-сюда, сразу же выдал положенную часть картошки представителям шестой и седьмой заставы.
   Седьмой заставе досталось два ящика по шесть банок в каждом. Отнесенные в сторону от вертолета, стоя невысоким штабелем на обочине шоссе, они дожидались своей погрузки в бронетранспортер заставы.
   Вскоре среди груза была обнаружена небольшая картонная коробка. Вскрыв ее, прапорщик Букша извлек оттуда бытовой термометр. Солдаты уставили свои вопросительные взгляды на находившийся в руках прапорщика прибор.
   - Вот они, не забыли, прислали,- потрясая коробкой с благодарностью в голосе за выполненную просьбу, вспомнил кого-то Букша.
   - Теперь будем следить за температурой окружающей среды,- произнес весело прапорщик и выдал по термометру присутствующим начальникам застав.
   На седьмой заставе термометр был бережно закреплен на стойке под тенью маскировочной сетки. Солдаты теперь постоянно в течение суток обращали к нему свои взоры за сведениями о температуре воздуха в данный момент.
   Машины, сделав по несколько рейсов от вертолета в расположение батальона, часа через три, освободили большое чрево "коровы" от груза. Вскоре вертолет поднялся в воздух, освободив проезд для собравшихся с двух сторон возле перекрывших дорогу бронетранспортеров "бурбухаек".
   Прибыв с солдатами на заставу, старший лейтенант Данцевич заметил оживление собравшихся возле машины солдат, которые оставались на заставе.
   Вскоре он понял, что ни одна привезенная натуральная картошка явилась тому причиной.
   При разгрузке бронетранспортера из боевой машины солдаты извлекли не только два ящика с картошкой, но и большой, немногим больше обычного мешка тюк с неизвестным содержимым.
   Сразу же к Данцевичу подошел сержант Асхабов. В руках он держал несколько больших, очень качественного вида гранатов.
   - Угощайтесь, товарищ старший лейтенант, произнес он, протягивая Данцевичу плоды.
   Вид у него был немного встревожено-загадочный, и, с другой стороны, чистосердечное желание сделать приятное своему командиру тоже просматривалось на его лице.
   Было видно, что сержант, остававшийся старшим на посту и нарушивший один из пунктов инструктажа командира: не вступать в контакт с местным населением, пришел каяться в содеянном.
   Старшему лейтенанту Данцевичу это все очень не понравилось. Тот, на кого он надеялся, не только нарушил приказ, но, очевидно, и совершил грабеж. Данцевич уже готов был поддаться слабости своего характера и вспылить, но сержант, опередив его начал пояснять:
   - Товарищ старший лейтенант, мы их,- указывая на отнесенный к продскладу тюк с гранатами, честно выторговали на старые ботинки.
   Данцевич вспомнил, как, собираясь на выезд, видел загрузку старых изношенных, валявшихся на помойке ботинок двумя молодыми солдатами в бронетранспортер. Только сейчас офицер понял, что предприимчивый абхазец, проявляя солдатскую смекалку, продумал и на всякий случай по возможности приготовился к будущей встрече с местным населением.
   Вскоре из виноватых объяснений Асхабова и подошедших к нему на помощь еще нескольких старослужащих бойцов заставы, Данцевич узнал разницу в союзных и местных понятиях о цене на дюжину стоптанных, но еще пригодных для носки солдатских ботинок и тюка гранатов.
   По объяснениям солдат, хорошая крепкая обувь здесь в большой цене, а гранаты у афганцев дешевле, чем в Союзе картошка.
   - Они на дереве растут, их не надо ни сажать, ни копать, ни окучивать,- уговаривая командира сменить гнев на милость, просвещали его солдаты.
   - "Душки" обменом остались довольны,- приводили новые аргументы бойцы.
   - Все будет нормально, никто не узнает, товарищ старший лейтенант,- заверяли они своего командира, видя его опасения.
   Их объяснения в этот момент были второстепенными... Главным в этом деле было то обстоятельство, что подчиненные его ослушались.
   Немного остыв, слушая уговоры и объяснения солдат, он сменил гнев на милость.
   Уж больно догори его сердцу за это время стали стоящие перед ним эти двадцатилетние еще не искушенные в жизненных коллизиях мальчишки, не видящие за своими меркантильными интересами главного.
   Делать было нечего, и офицер, предупредив авторитетных делегатов впредь без согласования с ним подобных вещей не делать, успокоился и свершившееся больше не обсуждал.
   - Да и витамины людям будут не лишние,- подумал он...
   Вторым блюдом на обед этого дня была тушеная картошка, израсходованная по решению общего собрания в треть полученного объема, а на десерт - "коктейль Малинина".
  
  
  

Глава 2.

  
   Четвертого октября 1980 года, в первую субботу месяца, во второй половине дня лейтенант Данцевич стоял на остановке в ожидании троллейбуса. День был солнечным и тихим. Золотистые тона деревьев, освещенные ярким солнцем, слепили глаза. Догорало задержавшееся дольше обычного бабье лето. В не по-осеннему теплом воздухе, пропитанном едва уловимым запахом спелых фруктов, летала белая паутина. Её тонкие воздушные нити, освещённые яркими лучами солнца, хорошо просматривались на фоне голубого осеннего неба. Полетав в воздухе, они опускались вниз, цепляясь за ветки деревьев, провода и другие препятствия, встречавшиеся у них на пути. Иногда, как назойливая муха, неожиданно, белая нежная нить касалась лица стоящих рядом на остановке людей, раздражая место касания легким неприятным зудом. Внезапные легкие порывы ветра ворошили на земле опавшие с деревьев сухие листья, которые ветер сгонял к бордюру тротуара. Стояла золотая осень.
   Осенью, даже в хорошую погоду, в воздухе царит тревожная атмосфера. Она охватывает души людей легким необъяснимым трепетом чего-то несбывшегося и безвозвратно уходящего, вносит необъяснимые смятение и тревогу. Осенью даже солнечный день не радует и не веселит душу, не вселяет оптимизма. Молчаливые и задумчивые лица тихо стоящих рядом пассажиров словно подтверждали это.
   Город словно вымер. Редкие прохожие проходили рядом по тротуару, пассажиров на остановке тоже было меньше обычного. График прохождения троллейбуса по маршруту сегодня тоже реже обычного. А причиной всему - выходной день. Большинство людей, сейчас отдыхало на природе за городом, наслаждаясь последними погожими денечками. Другие на своих дачных участках убирали плоды выращенного урожая. Про себя рассуждая об этом, Данцевич в очередной раз взглянул на часы.
   Тишину улицы изредка нарушала проезжающая машина, да тихие звуки музыки, доносившиеся из открытого окна стоящего рядом дома.
   "В моей душе покоя нет..." - донеслись оттуда слова известной песни. Грустный тон мелодии вполне соответствовал состоянию души Данцевича,- там тоже не было покоя, и уже давно...
   Его мысли переключились на смысл слов этой песни. Данцевичу стало жаль эту одинокую женщину, образ которой воспевался в песне Алисой Фрейндлих. Думая об этом, он поймал себя на мысли, что и он одинок, несмотря, что женатый, морально он был одинокий. А быть одиноким трудно, тяжело.
   Любуясь красотой бабьего лета, Данцевич бросал взгляды по сторонам. "Школа". Так называлась остановка общественного транспорта, на которой он находился в данный момент. Две школы, расположенные рядом по обе стороны улицы, и определили ей такое название.
   Прошло десять минут, а троллейбуса все не было. Через час Данцевич должен был быть в училище для заступления в наряд, и он уже начал волноваться, так как опаздывать было нельзя.
   Вскоре провода троллейбусной линии затряслись, что свидетельствовало о приближении троллейбуса. Данцевич посмотрел в сторону, откуда должен был появиться троллейбус. Так и есть. Вдали показался силуэт движущегося троллейбуса.
   Из двора школы вышла девушка. Увидев приближающийся троллейбус, она направилась к остановке, ускоряя шаг. Каблучки туфелек застучали по асфальту тротуара. Гул троллейбуса усиливался, он приближался к остановке, девушка, тревожно озираясь, перешла на бег.
   Стук каблучков становился чаще и слышался все отчетливее. Троллейбус догонял ее, а бежать ей до остановки оставалось еще порядочно. Ситуация, похоже, складывалась не в её пользу. Девушка, очевидно, торопилась и хотела успеть на посадку.
   - Она, наверное, учительница, работает в этой школе и знает, что по субботам троллейбусы хоят редко, и перспектива следующего рейса ее не устраивает,- пронеслось в сознании Данцевича.
   - Надо ей помочь,- твердо решил он.
   Вот, троллейбус догнал бегущую девушку, поравнялся с ней, вот обогнал ее.
   Она была молода и красива. Светлые волосы, аккуратной недлинной прически развивались от встречного воздуха. Ладная фигурка среднего роста, облаченная в со вкусом подобранную одежду, завораживала красотой, той редкой красотой, которая присуща лишь облику молодости.
   Девушка приближалась к остановке, и все яснее вырисовывались и просматривались черты её красивого лица, светлой пышной прически. Красивые, правильной формы ножки часто переставлялись в беге, цокая по асфальту каблучками. В руках у нее была сумочка, которая болталась и мешала ей бежать.
   Троллейбус подъехал к остановке и остановился, двери открылись. Пассажиры начали входить в салон. Данцевич, пропустив пассажиров, направлявшихся в заднюю дверь, последним встал на подножку и, ухватившись за поручень, наклонился наружу из троллейбуса, не давая водителю закрыть дверь. Вошедшие пассажиры прокомпостировали талоны, и расселись по местам. Машине пора было отправляться, но она стояла. Некоторые из пассажиров уже начали озираться, пытаться выяснить причину задержки. Они бросали недовольные взгляды на лейтенанта - десантника, который и задерживал отправление троллейбуса.
   Девушка наконец-то добежала до задней двери троллейбуса, быстро вошла внутрь салона, дверь захлопнулись, и троллейбус, надрывно гудя, тронулся вперед, набирая скорость.
   Помогая девушке войти, Данцевич подал ей руку. Девушка положила свою маленькую нежную ручку в руку Данцевича. Опираясь на крепкую руку офицера, она смущенно, с милой улыбкой благодарности посмотрела ему в глаза. Нежные, слегка подкрашенные губки, на верхней из которых, очевидно от быстрого бега, проступили маленькие капельки пота, дрогнули.
   - Спасибо,- прозвучало из её уст, скованных учащенным дыханием.
   Входя в троллейбус, она оказалась очень близко от Данцевича. Данцевич успел вблизи рассмотреть ее красивое лицо, на котором зарделся румянец, нежную белую кожу шеи, светло-золотистую прическу, уловил приятный запах ее духов.
   - Необыкновенно красивая,- пронеслась мысль в его голове.
   В душе Данцевича промелькнула какая-то необъяснимая искра, стало как-то веселей и приятно. Грусть, до этого владевшая его душой, исчезла.
   Девушка прошла в середину салона поближе к передней двери и села на одно из свободных сидений с правой стороны. Данцевич остался стоять сзади салона на площадке.
   - Почему у нее такая холодная рука? - вдруг пришла ему мысль. Прохлада руки девушки ощущалась в его руке до сих пор.
   Вдруг его душу охватила какая-то необъяснимая тревога.
   - И это всё этим и кончится? - кричал и сопротивлялся неведомый голос, исходящий из глубины души. Становилось жарко, тело бросило в пот.
   - Ладно, Евгений, успокойся. Ну, помог девушке. Ничего в этом особенного. Да, девушка красивая. Красивых в Рязани много. Возьми себя в руки,- пытался он подавить и успокоить этот, исходящий из глубины души, голос.
   Пытаясь отвлечься, Данцевич начал рассматривать мелькающие за окном картины осеннего города. Но его глаза там за окном ничего не видели, невидимая сила поворачивала голову, и его взор отыскивал фигуру сидящей впереди девушки. Этот взор было трудно оторвать от золотисто-светлого силуэта ее прически, всего, что виделось с задней площадки троллейбуса.
   Душу опять начал бередить тот же голос, только немного подавленный и успокоенный силой воли своего хозяина.
   Он как немой, не могущий словами объяснить суть, чего он хочет, метался, издавая резкие и громкие звуки, пытаясь привлечь внимание своего хозяина, стараясь обязательно заставить его сделать, выполнить его каприз, требования, важность которых хозяин пока еще не видит. Туман покрывал сознание Данцевича. Он всё большей пеленой наползал на его сознание и душу, заслоняя их от реальной действительности.
   - Да ладно, она уже обо всем забыла, сидит, обо мне даже и не вспоминает,- напрягая всю свою силу воли и пытаясь окончательно подавить и успокоить непонятное волнение в своей душе, про себя подумал Данцевич, не отрывавший своего взора от неподвижного светло-золотстого силуэта прически девушки.
   Только эта мысль пронеслась в его голове, как светло-золотистый силуэт, до этого все время неподвижный, вдруг медленно, менее четверти оборота повернулся налево, остановился, замер, потом более резче повернулся до конца назад.
   Девушка, словно только теперь почувствовав непрерывный на нее сзади взгляд, обернулась назад и улыбнулась Данцевичу.
   Оторопь и волнение охватили тело и душу Данцевича. Тот внутренний голос, который раньше подавлялся и сдерживался им, взорвался и неукротимо бунтовал, чего-то трубуя от своего хозяина.
   - Что-то надо делать,- пронеслась тревожная мысль в его голове.
   - Дождусь, когда она выйдет на улицу, выйду за ней и попробую познакомиться, пообщаться..., разобраться, чего бы это мне не стоило,- твердо решил Данцевич. Забыв обо всем на свете, он начал пробираться по уже заполненному пассажирами проходу, поближе к девушке.
   Вскоре на одной из остановок девушка вышла и торопливо направилась в сторону жилых домов. Данцевич вышел из троллейбуса последним и пошел за девушкой. Понимая неловкость своего положения, он лихорадочно соображал, как более логично и достойно остановить девушку и завязать с ней разговор. Но девушка, наверно, что-то почувствовав, вдруг обернулась и, увидев идущего за ней лейтенанта, остановилась и повернулась к Данцевичу.
   - А, это Вы,- растерянно произнесла она вслух. Она явно не ожидала такого поворота событий.
   - Да, я,- тоже растерянно произнес Данцевич, подходя к девушке. Они стояли рядом, глядя друг на друга. В их диалоге воцарилась тишина. Смущение, овладевшее Данцевичем, сковывало его мысли.
   Данцевич не узнавал себя: не из робкого десятка, с подвешенным язычком, раньше легко общавшийся с девушками и незнакомыми людьми, он стоял и молчал, чувствуя, как мужчина, свою вину в создавшейся неловкой ситуации. Его сознание словно отключилось от реальной действительности. Трудно было в этом состоянии соображать, задавать вопросы, обдумывать логичные ответы. А очень хотелось понравиться девушке, выглядеть в ее глазах достойно.
   - Спасибо Вам, что задержали троллейбус,- первая вдруг нашлась, быстро и весело проговорила она, помахивая сумочкой.
   Этого Данцевичу хватило, чтобы сконцентрироваться и собраться с мыслями.
   - А куда Вы так торопитесь? - спросил он девушку.
   - Домой. Дома с бабушкой остался мой маленький ребенок,- немного несвязно и взволнованно ответила девушка.
   - Ну и что, он же не один. С бабушкой - это же так надежно, зачем же так торопиться? - успокаивал девушку Данцевич.
   - Нет, все равно мне хочется побыстрее к нему. Завтра наш праздник - день учителя, мы праздновали, я посидела немного и убежала раньше,- как бы объясняя какую-то свою вину, затараторила девушка.
   - Вы знаете, я тороплюсь,- продолжала девушка.
   - И я тороплюсь,- парировал ее ответ Данцевич.
   - А давайте позже встретимся и поговорим спокойно,- произнес Данцевич, беря инициативу в свои руки.
   - А зачем, стоит ли?.. - проговорила девушка, замедляя интонацию на последнем слоге.
   - А там и разберемся,- бодро, твердым и уверенным голосом произнес Данцевич.
   Он все это время разглядывал девушку вблизи. Ее красота, нежная кожа лица, шеи, рук завораживали. Душу начинало волновать необъяснимое чувство, наполняя тело легкостью и радостью, казалось, что раньше ничего подобного он не испытывал.
   - У вас дома есть телефон? - спросил он девушку.
   - Да,- как бы спохватившись, произнесла она и назвала пятизначный номер своего телефона, в котором в основном превалировала цифра пять. Данцевич сосредоточившись, прокрутил в сознании номер телефона, забыть который теперь он боялся больше всего.
   - А как Вас зовут? - спросил он девушку.
   - Наташа,- ответила та.
   - А меня,- протягивая руку девушке,- Данцевич назвал свое имя.
   Девушка подала ему свою маленькую нежную ручку. Она была по-прежнему холодна. Ее милая нежная ручка была очень холодной. Захотелось задержать ее в своих руках и погреть.
   Но пока делать этого нельзя. Можно испортить все дело...,- подумал Данцевич, выпуская руку девушки из своей.
   - Наташа, а можно я Вас еще немного провожу,- произнес Данцевич, обращаясь к девушке.
   - Ну, если немного. Я живу в том доме,- девушка показала рукой на одну из стоящих невдалеке пятиэтажек.
   - Вы в форме, такой заметный, знаете. Соседи.... . Не хочу, чтобы видели,- смущенно произнесла девушка, направляясь в сторону указанного дома.
   - Вы боитесь, что они расскажут всё вашему мужу,- продолжил диалог Данцевич, идя рядом с девушкой.
   - У меня нет мужа, я разведена,- краснея, смущенно ответила та.
   В их разговоре воцарилась пауза. Они шли к дому рядом, уже молча.
   - А я женат,- вдруг, словно вспомнив свое положение, подумал Данцевич, но вслух этой фразы не произнес.
   - Номер телефона,- вдруг вспомнил Данцевич главную свою заботу.
   Пятизначный номер быстро восстановился в его молодой цепкой памяти. Девушка вдруг остановилась, хотя до дома оставалось еще порядочно.
   Видимо этим расстоянием, как она посчитала, и обеспечивалась ее конспирация.
   - До свидания,- повернувшись лицом к Данцевичу, произнесла она, давая понять, что встреча закончена.
   - До свидания,- произнес в ответ Данцевич, глядя в лицо девушки, но не уходил, расставаться не хотелось.
   - Наташа, красивое имя,- медленно и протяжно выговаривал он, как бы связывая последнюю фразу с предыдущей, в один монолог.
   - Мне ваше имя тоже нравится,- тихо произнесла в ответ она.
   Немного помолчав, Данцевич произнес вслух номер ее телефона.
   - Я позвоню вам,- сказал он ей.
   - Ой, вы ещё его не забыли? Ведь мы столько много потом говорили, я бы давно забыла,- быстро заговорила девушка, пытаясь открыть сумочку, очевидно, чтобы достать ручку.
   - Не надо волноваться,- остановил ее Данцевич. - У меня есть ручка. Я не забуду,- твердым и уверенным голосом заверил он девушку. Они замолчали, но не расходились.
   - Ну, всё,- слегка притопнув ногой и взмахнув сумочкой, которую она уже держала в обеих руках перед собой, произнесла девушка, повернувшись и не оборачиваясь, пошла по направлению к дому.
   Данцевич немного задержался на месте, глядя вслед торопливо уходящей девушке, потом, словно очнувшись, взглянул на свои "командирские".
   - А ведь при благоприятном стечении обстоятельств с транспортом, ещё можно успеть и на службу ко времени,- подумал он и быстро зашагал к остановке.
   Вскочив в подошедший автобус и примостившись на задней площадке у окна, Данцевич начал анализировать произошедшее. "По-моему, я был навязчив",- пронеслась мысль в его голове. - То ли по скромности характера или из благодарности она меня не отшила",- думал он, вспоминая общение с девушкой. - "Но нет, телефон-то она дала",- рассуждал он. Пятизначная комбинация цифр вертелась в голове. В другой раз он не стал бы этого делать, но сейчас... Данцевич достал ручку и блокнот из внутреннего нагрудного кармана и записал заветный номер.
   Мысли вновь и вновь возвращались к Наташе. Похоже, какой-то лёд был в её душе. Она казалась ему немного смущенной, рассеянной и явно не проявлявшей интереса к знакомству. "Красивая она, конечно. Красивых много",- думал он, одновременно чувствуя, что эта девушка уже начала волновать его душу по-особенному. И, словно проснувшись, в душе Данцевича появилось другое чувство - нет, оно не появилось, оно было, но заслонялось недавно возникшим, легким и воздушным, так радовавшим душу.
   Это другое чувство, основательное и спокойное, как строгий начальник, наделенный властью, полномочия которого защищены законом, спокойным и властным голосом напоминало Данцевичу, что он совершил непорядочное запретное деяние. "Остановись! - кричало оно. - Нехорошо, нельзя знакомиться женатым мужчинам с другими женщинами!" Впервые в жизни он ощутил двойственность, начинавшую возникать в его душе, начавшую делить ее на две части.
  
  
  
   Быстрым шагом, почти бегом, Данцевич минул КПП училища. Вошел в подъезд располагавшегося рядом штаба училища, взбежав по лестнице на второй этаж здания, где размещался кабинет помощника начальника штаба по службе войск.
   Данцевич должен был сегодня, согласно приказа, заступить в суточный наряд по училищу помощником дежурного. Согласно правилу, все лица, заступавшие в наряд, перед заступлением в назначенное время инструктировались помощником начальника штаба училища по службе войск. Данцевич уже опаздывал к назначенному времени на пять минут. Опаздывать было не в его правилах. Это было неприятным для него, да и можно было получить взыскание, если весть об этом дойдет до высшего начальства. Данцевича это волновало. Но, однако, существовало два ценных жизненных обстоятельства, которые могли выручить опаздывающего.
   Во взводе Данцевича учился сын помощника начальника штаба, майора Уткина, и это обстоятельство вряд ли позволит майору поднимать шум из-за пяти минут опоздания. Майор Уткин, недавно прибывший в училище на эту должность из войск, понимал, что достиг вершины своей карьеры. Подполковника он получит, так как эта должность была подполковничья. Главное - не перечить начальству, и можно сидеть на этом теплом, не особо хлопотном месте и дожидаться пенсии. Было всем очевидно, что интересы службы у него не всегда превалировали над своими личными делами. Майор частенько сам опаздывал на начало инструктажа. И Данцевич надеялся, что эту оплошность майор допустит и сегодня. Увидев у двери вышеуказанного кабинета группу офицеров, он облегченно вздохнул. "Так и есть, пронесло на этот раз,- промелькнула радостная мысль в его голове. - Если бы майор был на месте, то все были бы уже в кабинете".
   Вскоре в коридоре появился майор Уткин. Извинившись перед офицерами за опоздание, он пригласил их в свой кабинет, попутно бормоча очередную придуманную причину о его занятости по служебным делам, из-за которой он якобы и опоздал.
   Минут через пять после начала инструктажа дверь кабинета вдруг отворилась, и вошел начальник штаба училища полковник Ашихмин. Его появление в этот выходной день было для Уткина неожиданным.
   Старый служака, полковник Ашихмин, являлся образцом офицера и примером по отношению к службе для всего личного состава училища. Боевой офицер-десантник со времен Великой Отечественной войны, давно выслуживший свои временные сроки, но не представлявший свою жизнь без военной службы, без службы в десантных войсках, несмотря на свой почтенный возраст, был неутомим и энергичен. Заботы о воспитании курсантов не давали ему покоя ни днем, ни ночью, ни в выходной.
   Майор Уткин, подав команду "Товарищи офицеры!", доложил своему непосредственному начальнику о происходящем. "Так точно!", "Никак нет!" - звучали ответы вытянувшегося в струнку майора на задаваемые вопросы своего начальника.
   - Как обстоят дела по подготовке караульного городка? - задал Уткину очередной вопрос полковник.
   - Всё идет по плану, товарищ полковник,- бойко ответил майор, продолжая поедать глазами начальство.
   Прекратив вопросы, полковник обвел взглядом стоящих по команде "смирно" присутствующих офицеров, перевел взгляд на майора Уткина. Было видно, что его что-то беспокоило. Видно, в правдивости и точности ответов подчиненного полковник сомневался.
   - После окончания инструктажа с планом работы зайдите ко мне,- бросил он фразу майору и вышел из кабинета.
   В кабинете воцарилась тишина. Хозяин кабинета стоял на своем прежнем месте в глубокой задумчивости. "Все по плану. Все по плану...",- вдруг тихо забормотал он себе под нос, отрешенно глядя перед собой. "А плана-то и нет!",- смеясь, вдруг выпалил он, придя в движение, с улыбкой глядя на окружающих.
   Со словами: "Ладно, товарищи офицеры, заступаете вы не в первой на свои места. Распишитесь в книге инструктажа, и на этом инструктаж закончен. А у меня появилось срочное дело",- майор, озабоченный внезапно изменившимися обстоятельствами, отпустил офицеров.
   После развода наряда Данцевич с новым дежурным по училищу, командиром соседнего батальона полковником Вакуловым прибыли в помещение дежурного для принятия дежурства у старого наряда. Приняв дела, полковник Вакулов отправил своего помощника на ужин.
   Прием пищи лицами из наряда осуществлялся в курсантской столовой. Им официантками накрывался отдельный столик. Войдя в столовую, Данцевич направился к этому столику, возле которого находилась тётя Маша. Эта невысокого роста полная женщина лет шестидесяти в курсантской столовой работала поваром. Работала она здесь очень давно и хорошо знала многие поколения курсантов, которые обучались в училище. Знала всех и помнила, кого-то больше, кого-то меньше. И каждый курсант в отдельности из многочисленных выпусков хорошо знал и помнил свою "кормилицу" - тётю Машу. Шли годы, и вот уже в последние годы курсанты стали называть её бабой Машей.
   Данцевич попадал в тот разряд, кого баба Маша знала и помнила больше. Причиной тому было то обстоятельство, что они с бабой Машей были земляками. Как-то раз в начале обучения в училище, на первом курсе, будучи в наряде по столовой, Данцевич попал ей в подчинение. В общении выяснив вышеуказанное обстоятельство, они познакомились и по-особому сблизились в разговорах и воспоминаниях о своей Белоруссии.
   Во времена своей молодости она вышла замуж за прапорщика-десантника, служившего в части, дислоцированной рядом с местом ее проживания. Служил он на должности старшины роты. Через некоторое время мужа перевели служить из Белоруссии в Рязань, в рязанский парашютно-десантный полк. Она устроилась на работу поваром в курсантскую столовую. Во время "чехословацких" событий, выполняя интернациональный долг, ее муж погиб. Вдове с двумя сыновьями дали двухкомнатную квартиру. Заканчивая школу, сыновья поочередно поступали в училище. Старший вот уже пять лет, как окончил училище и служил в десантных войсках. А младший, выпускник четвертого курса, четыре года назад погиб во время совершения учебных прыжков.
   Данцевич помнит тот ужасный случай. Тогда он был на первом курсе училища. Шли учебные прыжки из больших военно-транспортных самолетов. Два борта Ил-76 с парашютистами, курсантами четвертого курса, улетели с аэродрома на выброску. Остальные курсанты в готовности ждали возврата самолетов. Вскоре возле руководителя прыжков у машины связи началась суета. Там собирались офицеры и что-то обсуждали. Их лица были тревожны и мрачны. Они снимали с себя парашюты. Тревожная весть мигом облетела всех остальных.
   Случилось страшное. После выброски второго борта, во время приземления второй половины цепочек десантников, когда в воздухе оставалось еще человек шестьдесят парашютистов, налетел ураган. Скорость ветра достигала более двадцати метров в секунду. В этой сложнейшей обстановке четыре человека погибло и семнадцать человек получило сильные травмы. Жертв было бы значительно больше, если бы в воздухе в это время оказались курсанты курса помладше. Среди погибших, оказался и младший сын бабы Маши.
   Все курсанты знали тяжелую судьбу своей "кормилицы", бабы Маши. Пережив второе горе, она не ушла со своей работы, несмотря на достижение пенсионного возраста. "Хотела, да не смогла оставить своих сыночков",- как говорила она после. Всех курсантов она с любовью матери называла "своими сыночками", любила их безмерно и, как мать, заботилась о каждом. Курсанты чувствовали это, тоже любили и уважали бабу Машу. Авторитет у неё в училище был больше генеральского. Оставалось только преклоняться перед этой простой русской женщиной. С таким послужным списком она никого и ничего не боялась: не стесняясь, за дело, как она потом поясняла свидетелям, отчитывала любого начальника публично, употребляя даже матерные слова. Она не боялась, что её уволят с работы.
   Одну из своих комнат в двухкомнатной квартире после гибели младшего сына она постоянно сдавала за символическую плату женатым курсантам. Жильцы из молодых пар, обычно курсантов выпускного курса, через год менялись.
   Баба Маша была разговорчивой. Она утомляла разговорами своих собеседников, но все терпеливо выслушивали её монологи, из уважения, боясь её обидеть.
   - Здравствуй, баба Маша,- подходя к столику и садясь за него, произнес Данцевич.
   - Здравствуй, сынок,- ответила баба Маша, вытирая свои пухлые руки о чистое вафельное полотенце, которое она всегда держала при себе. На ее пухлом, со следами былой красоты, румяном лице появилась улыбка. Баба Маша присела рядом на один из свободных стульев. Подошла официантка, принесла ужин. Переставив содержимое подноса на стол, пожелав приятного аппетита и бросив кокетливый взгляд на Данцевича, она удалилась.
   - У, бесстыдница,- тихим голосом произнесла баба Маша после того, как Леночка отошла от стола подальше. - Шалава,- продолжала бурчать вслух баба Маша, неодобрительно глядя вслед удаляющейся официантке.
   - И ты думаешь что,- то ли разговаривая собой, то ли обращаясь к Данцевичу, произнесла она,- курит. Этож, какой срам для женщины! Раньше хоть пряталась, а теперь и прятаться перестала.
   Леночка внешне была красивой женщиной. Два года назад она поступила работать официанткой в курсантскую столовую. Вышла замуж за курсанта-выпускника и уехала с мужем к его месту службы. Жизнь у них не сложилась: не прожив и года, они разошлись. Леночка приехала назад в Рязань к родителям, поступила на свое прежнее место работы и, очевидно, решила повторить по новой последний эпизод своей биографии с более благоприятным для себя результатом.
   Данцевич ужинал, слушая нападки бабы Маши на Леночку, к которой та относилась "за все её проделки" очень ревностно, с осуждением.
   - У, вертихвостка. Замуж ей надо опять выйти! Зачем сюда пришла, разведенная? Искала бы по себе в городе,- продолжала обсуждать официантку баба Маша. - Бесстыдница, после всего того..., другая бы со стыда сгорела, бежала бы отсюда, а ей хоть бы что,- продолжала бурчать баба Маша, бросая неодобрительные взгляды в направлении Леночки.
   Леночка не только курила на работе, но иногда баловалась и спиртным. Курсанты из наряда по столовой однажды подпоили её, и... , как потом гневно осуждая Леночку за проступок, бубнила баба Маша своим собеседникам, "они что, ребята молодые. Мужики. Взяли свое да и разбежались, не найдешь кто. А ты теперь живи со своим позором...", после чего неприязнь к Леночке у бабы Маши возросла многократно. На этот проступок Леночки и намекала сейчас баба Маша.
   - А ты кушай, кушай, не слушай меня, дуру старую,- обратилась она к Данцевичу. Строгость с её лица при этом исчезла, и оно озарилось милой улыбкой.
   - Заняла чужое место,- проговорила опять баба Маша, направив свой взор в сторону накрывающей столы Леночки. - Хотела дочку своей соседки устроить сюда на работу. Хорошая, скромная девочка. Хозяйственная и красивая. Была бы кому-нибудь из вас хорошей женой,- продолжала баба Маша свой монолог. - На вечер пригласительный билет достала, так идти стесняется. Некоторые всю проходную обтерли, день, вечер, всё стоят, ничего не стесняются, а эта стесняется. А девке и замуж-то впору,- подвела вдруг итог баба Маша. - А эта, бесстыдница...,- не договорив, она опять бросила неодобрительный взгляд в сторону Леночки, исполнявшей свои обязанности в обеденном зале.
   - Ведь вам некогда и жену-то хорошую выбрать, вот и наскакиваете на таких вот... - баба Маша махнула головой в сторону Леночки.
   И вдруг, словно опомнившись, что может надоесть своему собеседнику затянувшимся осуждением Леночки, снова обращаясь к Данцевичу, она опять произнесла: "А ты ешь, ешь". С умилённым материнским выражением лица смотрела она на Данцевича. Было видно, что смотреть на принимающего пищу человека ей нравится и является высшей наградой и оценкой ее простого и тяжелого труда.
   - Вас ведь со всей державы из десяти одного выбирают. Здесь все, лучшие из лучших. Да за вас любая пойдет, только пальцем помани,- продолжала говорить баба Маша. - Служба у вас тяжелая какая... Эти прыжки, а сейчас ещё этот "Аганистан" начался. Зачем туда нам было лезть? Обороняй свою державу, если придется. Говорят, только наших из училища там уже двенадцать человек погибло,- жалобно произнесла баба Маша, смахивая слезу. - Куда Бог смотрит? Зачем и кому это надо? - задавала непонятно кому она вопросы.
   - Родине надо,- произнес Данцевич больше для того, чтобы поддержать разговор, показать своей собеседнице, что её слушают, и она нисколько не наскучила другой стороне.
   - Родине? - переспросила баба Маша. - У неё что, других забот нет... Что-то она о вас не очень заботится, а о чужих радеет,- не соглашалась она с Данцевичем.
   - У тебя квартира есть? - тут же спросила она Данцевича, и сразу сама же ответила - Нет.
   - Мой старший вот тоже, сколько лет уже по чужим углам с маленькими детьми скитается,- привела очередной аргумент баба Маша. - А теперь еще эта война началась, быстрее бы она заканчивалась. Ведь и его послать могут,- крестясь, проговорила она. - Ты-то старайся, служи хорошо,- обратилась она к Данцевичу. - Покуда служишь здесь, в "Аганистан" не пошлют, а там, может, эта война и кончится...,- произнесла она. Внезапно её лицо при этом озарилось желанной надеждой. Данцевич услышал тихие фразы молитвы, слетавшие с её уст.
   В столовую с шумом начали входить курсанты. Баба Маша встала со стула - приободренная, она смотрела на входящих курсантов, которые занимали свои места у столов.
   - Пришли голодные..., ай садитесь, кушайте,- причитая, произносила она вслух, заворожено глядя на курсантов. Ей по-прежнему казалось, что из этой толпы голодных мальчишек вдруг отделится (как всегда бывало раньше) один, подбежит к ней, поцелует, перемолвится словечком... . Но вот пошел уже пятый год, как это прекратилось...
   Словно насмотревшись на курсантов, баба Маша опять присела на прежнее место.
   - Уж очень Васечка мой, упокойник, хотел, чтобы сыночки наши стали офицерами-десантниками. Выполнила я его волю,- дрожащими губами произнесла баба Маша. Из её глаз хлынули слезы. - А может, и зря... Может, не надо было... Да они и сами этого захотели.... Про другие профессии, несмотря на судьбу отца, и слушать не хотели,- вытирая слезы полотенцем, добавила она. - Когда сыночек мой на этих прыжках погиб,- слезливо выговорила она, всхлипнув носом и смахнув слезу полотенцем,- казалось и мир померк и свет погас, и жить неохота.... Да внуки держат на этом свете...
   - Да ладно вам, Марья Степановна, наговаривать... - громко произнес Данцевич, обращаясь к бабе Маше, пытаясь ее отвлечь от набежавших мрачных воспоминаний.
   - Ой, прости меня, дуру старую. Совсем я расклеилась. Аппетит только тебе порчу,- приободрившись, произнесла она. - А ты ешь, ешь,- глядя на Данцевича уже веселыми глазами, словно забыв о своем горе, проговорила баба Маша.
   - Люблю смотреть, как мужик кушает. Кушаешь ты хорошо, с аппетитом. Васечка мой тоже так ел,- после небольшого молчания возобновила она свой монолог. - Мужик был хозяйственный. Мать моя, упокойница, царство ей небесное,- баба Маша опять перекрестилась,- до чего довольная зятем была! Без мужа жила, все хозяйство в разоре. Вася в дом пришел - за два года все починил. После службы вечером, а то и ночью. Работящий был. Без помощников, один, не силой так умом, дом, сарай, заборы - все в порядок привел. А поначалу не хотела его в зятья... "Не ходи за военного, выходи за своих местных",- все говорила, а потом довольная зятем была...
   - Я ведь за своим Васечкой, как за каменной стеной, жила,- после небольшой паузы продолжила баба Маша. Голос её при этом дрогнул. Проглотив подступивший к горлу комок, и глубоко вздохнув полной грудью, она продолжила: в Рязань ох как нас ей отпускать не хотелось. А мне хотелось уехать в свет. Я ведь кроме своей деревни, света и не видела, захотелось людей да мир посмотреть. Молодая, глупая была. А Васю домой к родителям тянуло. Вот и задумали мы бежать. Матери сказали, что приказ, мол, а можно было и остаться.... Любил меня мой Васечка.... Всегда говорил, что лучше белорусок нет женщин на свете. Я тогда так и думала.... Красавицей себя считала. Любил меня Вася, хорошо мы с ним жили, ладно, в любви и согласии, да мало.... Не дал Бог пожить...
   Смахнув набежавшую опять слезу, закончила рассказ своей прошедшей совместной с мужем жизни баба Маша. Ее тихое монотонное бурчанье затихло.
   - А я на Бога не обижаюсь,- вдруг словно опомнившись, что невольно обидела Его, Бога, своими словами, произнесла баба Маша. - Бог всего мне дал.... И квартиру, и денег - за Васечку моего и за сыночка, царство им небесное,- крестясь, произнесла она,- полная сберкнижка, государство завалило деньгами.
   - Так что спасибо ему,- вслух поблагодарила она непонятно кого - Бога или государство.
   - Всего мне дал и счастья.... Не обидел и горем,- словно отчитываясь, продолжала она бормотать.
   Из кухни в обеденный зал вошел прапорщик Звонов. Начальник столовой прапорщик Звонов, непосредственный начальник бабы Маши, был на ножах со своей подчиненной, мнения их редко совпадали. Более того, он боялся своей подчиненной. Осмотрев обеденный зал, в котором слышался шум ужинающих курсантов, посмотрел на бабу Машу, видно, хотел к ней подойти, но ..., передумал.
   Он подошел к командирам, приведшим свои подразделениям на ужин, которые стояли в центральном проходе и беседовали между собой и присоединился к их разговору.
   Баба Маша заметила его попытку обратиться к ней. На её лице появилась неодобрительная мина.
   У, прохиндей...,- после краткого молчания произнесла она вслух явно в адрес своего начальника.
   В условиях большого продовольственного дефицита в стране, на данной должности видно трудно быть безгрешным...
   - Вишь, рожа лоснится...., боров...,- вслух обрисовала она яркую внешность Звонова. Через некоторое время с улицы в столовую вошел прапорщик Яночкин. Осмотрев шумный зал и увидев группу командиров, в числе которых находился и прапорщик Звонов, он направился к ним. Поздоровавшись со своими сослуживцами, Яночкин отозвал в сторону прапорщика Звонова и начал с ним о чем-то беседовать.
   - А вот и другой появился...Два друга - ремень да подпруга... . У, ворюги.., забормотала Баба Маша, бросая сердитые взгляды в сторону беседующих между собой прапорщиков.
   - Этого друга начальник за собой всю жизнь таскает,- Баба Маша кивнула в сторону Яночкина, который был уже в годах и мог давно находиться на пенсии.
   - Знаю, почему таскает...,- произнесла она. Видно вслух дискредитировать генерала она не то что бы боялась, но из уважения к высокой должности, очевидно не хотела.
   До поступления в училище Данцевич год служил солдатом в Алитусе, где командиром полка был полковник Черизов, а продовольственным складом заведовал прапорщик Яночкин. Вскоре полковник Черизов был назначен начальником училища, а через некоторое время и прапорщик Яночкин был переведен из Литвы в Рязань на аналогичную должность в училище. Поэтому намеки Марьи Степановны Данцевичу были понятны.
   - Ишь,...Два молодца из одного ларца, ворюги, растащат все, а потом... "Марья Степановна, замени тем, да замени этим..." - передразнила она видно часто поступающие просьбы прапорщиков.
   - Я детей своих обманывать не могу,- Баба Маша при этом кивнула головой в сторону ужинающих курсантов. - Была бы курочка, а приготовит и дурочка. Видишь, шепчутся.... Опять аферу замышляют.... Я их насквозь вижу...,- кипела Баба Маша.
   Все знали, что Баба Маша была самым надежным контролером в этом хозяйстве училища.
   - Мой Васечка не лез в эти склады да службы, потому и голову сложил.... Всегда в борозде был... . А эти... , вишь, рожи лоснятся на дармовых харчах... .
   Марья Степановна опять бросила неодобрительный взгляд в сторону беседующих друзей.
   Все знали недавний случай, произошедший в столовой на контрольной варке.
   Комиссия во главе с начальником училища контролировала качество приготовленной пищи. Всё было готово к началу работы.
   Открыв после варки большой котел с борщом и, взобравшись на деревянную подставку, которая для удобства работы находилась рядом с высоким котлом, Баба Маша увидела в нем плавающую на поверхности, непонятно откуда оказавшуюся здесь кастрюлю тоже с борщом, но явно лучшего качества...!
   Она все поняла: "Видно этот прохиндей, чтобы скрыть свои грехи опять занялся очковтирательством..."
   Прохиндей уже стоял рядом в готовности подавать чистые тарелки. Видя недовольство на лице своей подчиненной внезапно открывшимся для нее сюрпризом, и зная характер своей подчиненной, могущий сорвать его замысел, прапорщик на своем лице изобразил молящую пощадить его гримасу.
   В душе Марьи Степановны произошел внутренний взрыв. Спазмы сдавили горло. Она представила, увидела обнадеженные глаза милых ее сердцу входящих в столовую голодных мальчишек, её "сыночков", обманывать которых ей казалось большим грехом.
   - Ну, хватит. Я тебе, прохиндей, устрою...,- про себя подумала она. Она взяла большой половник, опустила его на дно котла, привычным движением перемешала борщ в котле.
   Кастрюля с подставной пробой закружилась на поверхности котла, того и гляди сейчас уйдет на дно.... На лице Звонова проступил испуг по поводу возможного потопления кастрюли...
   - Нет, топить я её не буду! Я опрокину эту кастрюлю на уши этому прохиндею! - твердо решила она.
   - Будь что будет, пусть меня уволят, но и своей совестью я не поступлюсь! Несмотря на протестующую мимику лица "прохиндея", она упорно наполняла тарелки для членов комиссии из общего котла.
   Так как члены комиссии стояли метрах в четырех от котла, сзади Звонова, то он упорно давал понять Бабе Маше, что наполнять тарелки для дегустации надо из плавающей на поверхности котла кастрюли, содержимое которой было наверняка вкуснее, чем в общем котле.
   В его "поганых глазах" Баба Маша видела мольбу: "Не выдавай меня... , прости, сделай, как я задумал..."
   Когда осталось наполнить тарелку для последнего члена комиссии начальника столовой прапорщика Звонова, Баба Маша выхватила плавающую кастрюлю с горячим борщом и ...
   За срыв работы комиссии на контрольной варке повару Орловой Марье Степановне был объявлен выговор. Уши и лицо прапорщика Звонова благодаря фуражке от горячего борща особо не пострадали. Фуражку и китель, которых белый халат не защитил, пришлось заменить.
   ...
   - Спасибо, Баба Маша. Все у тебя вкусно,- поблагодарил Марью Степановну Данцевич, давно закончивший ужин и из уважения к ней не уходил, слушая её причитания.
   В этих причитаниях простой женщины было столько житейской мудрости, соли жизни, ума и правды!
   - На здоровье, сынок. Жена-то хоть хорошо готовит? - услышал Данцевич вопрос Бабы Маши.
   - Хорошо,- уходя, ответил он.
   - Живете-то дружно? - вдогонку спросила она.
   - Дружно,- ответил он.
   ...
  
  
   С Линой, студенткой одного из институтов города Рязани, Данцевич познакомился на вечере отдыха в училище, куда она пришла со своей подругой. Начали дружить. Дружили два года. Встречались редко, когда курсанта Данцевича отпускали в увольнение. Большая часть общения происходила через письма и телефонные звонки.
   В отпуске, перед выпускным курсом они поженились. Получалось, прожили вместе они уже два года. После женитьбы, год, вся последующая семейная жизнь была характерна опять же редкими встречами в увольнениях, которых было мало в связи с тем, что семьдесят процентов учебного времени курсанты - выпускники проводили в лесу, в учебном центре, а не на зимних квартирах в городе.
   После выпуска и получения звания лейтенант, Данцевича оставили на должности командира взвода курсантов в училище. Лине оставалось учиться еще два года.
   Лина была у родителей, которые проживали в городе, одна. Молодым лейтенантам жилья, естественно, не давали, к ним в семью, в двухкомнатную квартиру пришлось перебираться и Данцевичу.
   Второй год совместной жизни не сильно отличался от первого. Офицерская служба на командной должности требует большой самоотдачи, да и характер учебы курсантов также не исключал командировок в учебный лагерь, так что виделись редко.
   Данцевич сидел за пультом в комнате дежурного. Было два часа ночи. Дежурный, подполковник Вакулов, всю ночь занят служебными обязанностями на территории училища. Редкие телефонные звонки, на которые приходилось отвечать Данцевичу, не особо отвлекали его от набежавших воспоминаний. Тишина ночи и уединение всегда располагают к этому.
   "Живете-то хоть дружно?" - вспомнился вопрос Бабы Маши, заданный ею Данцевичу на ужине.
   Последних полгода Данцевич только об этом и думал, пытаясь разобраться в своей семейной жизни с Линой.
   У молодых людей, только что начавших совместную жизнь, естественно, нет опыта в этой новой начавшейся для них совместной жизни. Нет мерила её качества и критериев оценки. Они просто живут, живут как маленькие дети, вникая в этот мир новой, открывшейся для них жизни, не зная всех предстоящих сложностей взаимоотношений и испытаний, ожидающих их. Разным по характеру, воспитанным в разных семьях с разными укладами жизни, им в один миг надо стать как бы одинаковыми, притереться друг к другу, быстро научиться понимать друг друга, уступать друг другу, выработать общий знаменатель согласия во взаимоотношениях.
   Но они, в силу своей молодости и неопытности, редко знают об этом, а если и слышали что-то от взрослых, то еще не чувствуют в полной мере важность этой основной составляющей прочности любви.
   В силу оптимизма молодости им кажется, что их линия совместной жизни пойдет по особой дорожке и не подвержена общим законам жизни. Все повторяющиеся перипетии в совместной семейной жизни могут случиться с кем-то другим, но только не с ними. Поэтому советам старших они не внемлют, и более того, эти советы порой их только раздражают. Они, порой, не реагируют даже на тихие звоночки своей души, предупреждающие их о допущенных ошибках во взаимоотношениях друг с другом. Эгоизм и гордыня часто берут верх над здравым смыслом в их душах и сознании.
   Тысячи причин, которые исходят из жизни, окружающей их действительности: лень, гордыня, другой взгляд на проблему, влияние окружающих, трудности быта, недостаток ума, все, что угодно в разных жизненных обстоятельствах и сочетаниях способствуют их разногласиям. И если им дано, наверное, свыше, вовремя в нужный момент понять это, увидеть главное, то необходимое, нужное и выбрать его в своих последующих поступках и действиях, то союз сохранится. Негативные факторы, влияющие на их отношения, будут отмирать или казаться незначительными, а союз укрепляться.
   Начальная любовь друг к другу, конечно, является иммунитетом для сложного организма совместной семейной жизни. Она способна как антибиотик исключать влияние вредных факторов, но не бесконечно.
   - Любил ли я Лину, когда женился на ней? - мысленно задавал себе вопрос Данцевич. - Или это произошло по инерции, от наблюдения, что товарищи помоложе меня женятся, и мне пора?.. Перспектива начала карьерного роста у женатых офицеров была выше. Была ли это любовь или влюбленность? Всё познается в сравнении, а чтобы сравнить, надо пожить... Или педантизм, присущий моему характеру, под влиянием вышеперечисленных факторов взял верх над законом жизни, гласящим, что жениться надо по любви. Эти мысли все чаще и чаще посещали Данцевича.
   Отец Лины, тихий и спокойный с податливым характером, находился под полным влиянием и управлением своей жены. За годы их совместной жизни полностью свыкся со своим положением в семье.
   Проживая в их семье и наблюдая взаимоотношения родителей Лины, Данцевич жалел тестя, но изменить положение было не в его компетенции.
   Мать Лиины характером была сильнее мужа, полностью подавляла его и буквально упивалась своей главенствующей ролью в семье, видя в этом залог семейного счастья женщины. Немного позже Данцевич понял, что именно эту модель построения взаимоотношений между супругами она хотела перенести и в семью дочери.
   Отношения у родителей Данцевича были полной противоположностью этим. Приблизительно равные по силе характера супруги никогда не пытались противостоять друг другу. Все вопросы решали, советуясь друг с другом, приходя к единому мнению. Искренне любили друг друга.
   Лина, тихая, спокойная и добрая (именно эти качества Данцевич больше всего ценил в ней), красавицей не была, но и не дурнушка. Было в ее облике что-то милое сердцу, что и привлекло к ней внимание Данцевича. Характером она пошла скорее в отца и также находилась под полным влиянием и управлением матери. Плюс природное чувство любви дочери к матери, всё это вместе буквально лишало её, неглупую девушку, рассудка. Она слепо подчинялась матери. Прошел год совместной жизни с Линой, прежде чем Данцевич смог до конца понять, разобраться в атмосфере, царящей в их семье.
   Мать Лины, руководствуясь любовью к дочери и желая ей добра, хотела оградить её от возможных, могущих возникнуть последующих неурядиц.
   Но слепая любовь родителей к своим излишне опекаемым чадам часто приводит к противоположному результату. Порой, казалось бы, черствость других родителей к своим детям, меньшая опека и забота о них со стороны своих родителей более благоприятны для детей.
   Но родители, ослепленные слепой любовью к своим детям, даже к великовозрастным, считают их малыми и несмышлеными и продолжают их опекать, не понимая, что этим самым наносят им вред.
   Родив ребенка, такие родители, забыв о себе, о своей личной жизни, до конца дней своих, не могут остановиться в этом. Не имея чувства меры, думая, что чем больше, тем лучше. А потом вопрошают: "Ну, чего им не хватало? Жили на всем готовом, как у Бога за пазухой, без забот..."
   А не хватало им самостоятельности, как иммунитета организму, без которого он умирает.
   В начале совместной жизни молодых, теща настойчиво вторгалась в их жизнь, пытаясь и там заправлять делами.
   Поняв это, Данцевич в категорической форме отказался от опеки тещи.
   - Я вас уважаю как Мать, мы с Линой будем слушать ваши советы. Спасибо вам за них, но решать свои дела мы будем с Линой вместе и сами,- сказал он тогда теще. Это ей, естественно, не понравилось и явилось началом их противостояния и неприязни друг к другу.
   В дальнейшем мать решила действовать через дочь.
   Прошло еще немного времени, и Данцевич начал не узнавать свою Лину. Она изменилась, стала колючей, с ней трудно было найти общий язык. Необходимо было уходить от родителей и жить отдельно, но не было возможности. Вскоре с получением офицерских погон и жалованья у молодой семьи эта возможность появилась.
   Однажды вечером Данцевич поговорил с женой на эту тему, предложил ей уйти от родителей и жить самостоятельно. Лину это идея поначалу особо не зажгла, но она её и не отвергла. Назавтра, после совета с матерью, эта идея с её стороны была полностью отвергнута и названа глупостью.
   Получив первую получку и пытаясь затеять с Линой разговор насчет распределения семейного бюджета, Данцевич был поражен поведением жены. Забрав деньги, Лина сообщила мужу, что всё уже давно решено, и, вообще, мужчинам этим заниматься стыдно. Деньги на карманные расходы пришлось выпрашивать. Так, один из вопросов семейной жизни был окончательно решен и оформлен.
   После каждой получки в доме появлялась золотая вещь. Цепочки, перстни, кулоны. Примеряя их, Лина крутилась перед зеркалом, её мать, довольная, находилась рядом.
   - Это твой мне подарок,- в очередной раз поясняла Лина мужу появление золотого украшения.
   Однажды Данцевич пошел вразрез с планами жены и тещи и с одной из получек купил себе спортивный гоночный велосипед, о котором мечтал, чем вызвал их недовольство. Его затея была охарактеризована как глупость.
   В редкие выходные он всё прошедшее лето гонял на нём. Это занятие для него было предпочтительнее общения с женой.
   Разногласия между мнением тещи и зятя нарастали, нарастало и чувство неприязни к тёще, постепенно переходящее и на жену.
   Данцевич не раз пытался поговорить с Линой, чем все это может закончиться, но Лина не воспринимала всерьез эти разговоры. Дочери с матерью казалось это пустым бредом, ничем по сравнению со штампом в паспорте.
   Шло время, разногласия в семье нарастали, стороны не понимали друг друга. Данцевичу уже не хотелось торопиться, освободившись от службы, домой к жене. Его любовь к Лине угасала.
   Зять в представлении тещи, очевидно, казался норовистой лошадкой, которую она упорно хотела обкатать, чтобы превратить её в тихого спокойного мерина и ехать на нем по жизни.
   В ход было пущено все возможное влияние, в том числе и интимное. Это окончательно взорвало Данцевича. Он начал грубо с женой разговаривать, чего не допускал раньше. Между молодыми людьми установилось тихое негласное соревнование, кто быстрее покориться другой стороне. Первое время Лина надеялась, что муж долго так не выдержит и покориться. Данцевич, проявляя большую силу воли, наложив на себя моральные вериги, вот уже третий месяц держал свой молодой организм в узде. Характер службы и командировки помогали ему в этом. Лина не ожидала такого поворота событий, поняв, что переборщила, в последнее время выглядела растерянной, полагая, что время все утрясет. Время шло, но все продолжалось по-прежнему.
   Однажды вечером, ложась спать, она попыталась исправить свою ошибку. Данцевичу это стало неприятно, он грубо отстранил её от себя, назвав древней торговкой. Лина заплакала. Успокоившись, она спросила, любит ли он её?
   - Нет! - ответил Данцевич.
   Лина резким движением отвернулась к стене, её всхлипы в подушку раздавались целую ночь.
   Не спал и Данцевич. Он думал, соответствует ли суть ответа действительности, или ответ его был произнесен в запальчивости из злобного чувства мести.
   - Нет! Лину я больше не люблю! - ясно ощущал он.
   - Хорошо, нет детей. Это упрощает дело,- пронеслась мысль в его голове. Данцевичу вспомнилось, как сразу после свадьбы молодых от тещи прозвучали указания: покуда Лина не закончит учебу в институте и не "встанете на ноги" детей не заводить.
   Потом это указание периодически повторялось и страховалось тещей обеспечением молодых презервативами, которые она подбрасывала им под подушку.
   Поначалу Данцевичу это казалось смешным, потом начало раздражать. В дальнейшем, видя, что все складывается коряво, он и сам пришел к этому мнению. Это был единственный случай, когда мнение тёщи и зятя совпадали, но у каждого по-своему...
   Лежать в кровати в такой атмосфере было как-то не по себе, душно. Данцевич последнее время в этой семье чувствовал себя посторонним, лишним.
   - Уйти и пожить где-нибудь одному,- рассуждал он.
   - Быстрее бы в лес, в учебный лагерь.
   Через три дня он уезжал на две недели в командировку в учебный центр "Сельцы". По приезду из командировки, назавтра, он познакомился с Наташей.
   ...
  
   Данцевич посмотрел на диск набора номеров городского телефона, стоявшего рядом. В сознании вертелся пятизначный номер домашнего телефона Наташи.
   - Интересно, что она сейчас делает? - Цифры электронных часов пульта, на которые Данцевич бросил взгляд, высвечивали без четверти четыре часа.
   - Глупая мысль, конечно же, спит,- подумал он.
   - А ведь я думаю о ней,- поймал Данцевич себя на мысли. Эта мысль, как утренний восход солнца, постепенно освещая землю и выводя ее из мрака, вселяла в душу радость и оптимизм, придавая смысл дальнейшей жизни. На душе стало веселей.
   Он включил свой транзисторный радиоприемник, который постоянно брал с собой на службу в наряды. Характерный шум радиоприемника нарушил тишину комнаты. Стрелка указателя радиоволн сбилась с положения любимой радиостанции "Маяк". Данцевич начал устанавливать стрелку на место.
   "А мы случайно повстречались,
   Мой самый главный человек,
   Благословляю ту случайность,
   И благодарен ей на век..." - раздались в приемнике слова песни Анны Герман, лишь стрелка заняла нужное положение.
   Данцевич сидел и слушал приятный голос певицы. Раньше он много раз слышал эту песню. Но сейчас ее смысл воспринимался им острее, переживания певицы были более понятны, слова завораживали. По спине пробежала дрожь. Песня бередила душу...
   Пение закончилось.
   - На волне маяка прозвучала музыкальная программа,- объявил об окончании приятный женский голос.
   В комнате опять стало тихо. В голове по-прежнему вертелись слова песни. Данцевич вспоминал и думал о Наташе...
   Ему почему-то вспомнились слова из недавних причитаний Бабы Маши: "Ничего случайного не бывает. Все мы под Богом ходим..."
   Он молча сидел в комнате, чувствуя, как какая-то волна оптимизма и радости наполняла его душу, вытесняя из не скуку и уныние, царившие там последнее время.
   Дежурство подходило к концу. Было без пяти минут девятнадцать часов. Новая смена приняла дела, и уже можно было уходить. Данцевич всё чаще и чаще посматривал на городской телефон, но позвонить не то чтобы не решался, а всё оттягивал. Тянуть дальше было некуда.
   Он поднял трубку и набрал уже ясно заученный номер. Непонятно откуда взявшееся волнение охватило душу. Гудки в трубке казались необычно громкими.
   - Да,- вдруг неожиданно раздался в трубке мягкий женский голос. Он показался Данцевичу знакомым. "Похоже, это Наташа",- пронеслась мысль в его голове.
   - Добрый вечер. Наташа, это Вы? - проговорил в трубку Данцевич.
   - Нет,- послышался ответ оттуда, и сразу же,- Это ее мама. Позвать Наташу?
   - Извините, да, если можно,- произнес в трубку Данцевич.
   - Да,- раздался через некоторое время в трубке спокойный голос, совершенно идентичный первому.
   - Наташа, это Вы? - уточнил Данцевич.
   - Да, я,- прозвучал оттуда ответ уже слегка взволнованным голосом.
   - Здравствуйте, это Евгений,- весело произнес в трубку Данцевич.
   - Я Вас узнала,- донеслось оттуда.
  
   Через полчаса они договорились встретиться на остановке, где вчера познакомились. На улице было уже темно. Был теплый осенний вечер. В окнах автобуса мелькали огни фонарей и витрины магазинов. Данцевич, боясь опоздать, взволнованно посматривал на часы, но по времени всё шло хорошо.
   Выйдя на нужной остановке, он осмотрелся вокруг. Наташи ещё не было. Направив свой взор в сторону её дома, Данцевич заметил её. Да, это была она. Знакомый силуэт красивой женской фигуры со светлой головой, слабо освещенный светом фонарей вечернего города, двигался в сторону остановки.
   Сейчас она была в плаще модного покроя, не как вчера, но ее облик все равно был узнаваем.
   Данцевич ощутил легкое волнение. Вскоре подошла Наташа. Он пошел ей навстречу и поздоровался. Между молодыми людьми сразу же завязался оживленный разговор. Предложение Данцевича сходить в кино (невдалеке находился кинотеатр "Москва") Наташа не приняла.
   - Евгений, погода хорошая, давайте просто погуляем немного по городу, поговорим,- предложила она. На том и порешили.
   Вскоре легкое волнение, сковывавшее молодых людей, отступило, и разговор пошел еще более естественно и непринужденно. Разговаривать с Наташей было легко и интересно.
   - Евгений, а Вы женатый? - после окончания обсуждения одной из тем во время воцарившегося молчания вдруг спросила она. Неожиданность вопроса внесла некоторую напряженность в сформировавшуюся взаимно благоприятную расположенность друг к другу. В их диалоге наступил перерыв.
   - А ведь Наташу интересует этот вопрос. Вчера она полностью раскрыла свои карты, а моя карта ей неизвестна,- пронеслась мысль в голове Данцевича, навеянная неожиданным вопросом девушки.
   Наташа молчала, ждала ответа. По её голосу, интонации, которыми она спрашивала, Данцевич понял: она не глупая, уверена, что я женат, поняла это. Это для меня тест, она хочет услышать не подтверждение того, что она и сама поняла, догадывается, можно сказать, даже уверена, знает, а услышать как я ей на это отвечу. Она не только красивая, но и умная...
   Данцевич понял, что сейчас от его ответа, с которым нельзя было тянуть, в дальнейшем многое зависит... , ответ должен ей понравиться.
   - Да, женат,- просто, спокойным голосом произнес в ответ Данцевич. - Я буду с женой разводиться,- добавил он и замолчал.
   Они медленно молча шли рядом друг с другом. Данцевич задумался над смыслом произнесенной последней фразы. Несмотря на всю несуразность их жизни с Линой, эта мысль никогда раньше ещё не приходила ему в голову. И как легко и просто эта мысль сейчас появилась у него в голове, трансформировалась в твердое его решение и более того, была озвучена при свидетелях, Евгению показалось неожиданно страшным...
   - А Вы не торопитесь,- прервав молчание, произнесла Наташа фразу в форме совета и опять замолчала.
   - Нет, я уже твердо решил, у меня с ней все кончилось...
   - А дети у вас есть? - спросила она.
   - Нет,- ответил Данцевич. Наташа думая, долго молчала.
   - И всё равно, Вы не торопитесь,- повторила опять она свой совет. - Пройдет время, и всё наладится, у всех так бывает,- сказала она.
   - Нет, не у всех. У вас ведь не наладилось,- возразил Данцевич.
   Он бросил взгляд на Наташу. С задумчивым выражением лица, она молча шла, глядя себе под ноги.
   - У меня особый случай,- подняв глаза и вздохнув, произнесла она.
   - У меня тоже, только попозже,- послышалось из уст Данцевича.
   Они молча шли по тротуару. Дойдя до конца дорожки, вместе, словно по команде, повернулись и пошли в обратном направлении.
   - Вы это все мне сказали серьезно? - тихим голосом спросила Наташа Данцевича, глядя ему в глаза.
   - Да, ответил Данцевич.
   Разговор прекратился, был слышен лишь звук их шагов.
  
   Распрощавшись с Наташей, Данцевич направился домой. Было уже около двадцати двух часов.
   Он ехал в полупустом троллейбусе. Сидя в салоне сзади, Данцевич вспоминал прошедшую встречу, думал о Наташе.
   - А ведь у нее ребенок...Она сказала - мальчик,- вдруг вспомнил он.
   Сейчас он как-то яснее ощутил это обстоятельство, которое встревожило его сознание.
   - Наверное, маленький приятный карапуз,- подумал он. Маленькие дети всегда приятные и интересные. Тревога из души вдруг куда-то исчезла, душу наполнила необъяснимая нежность к маленькому ребенку, которого Данцевич даже ещё не видел.
   Аналогичные встречи после службы теперь повторялись каждый вечер. Вскоре они перешли на "ты". Данцевич вспоминал и думал о Наташе постоянно, каждый день. Ни на минуту она не исчезала из его сознания. Ее облик, лицо, прочно занимали место в его душе и сердце. Проходила неделя, как они повстречались.
   Приближались выходные. В воскресенье у Данцевича был выходной, и они с Наташей договорились о совместной прогулке для знакомства с ее сыном.
   В воскресенье утром, проснувшись, Данцевич собрался, оделся в форму и, ничего не сказав жене, ушел из дома. Они по-прежнему не разговаривали между собой. Лина, очевидно, подумала, что он, как обычно, ушел на службу. Находиться в доме семьи Лины Данцевичу стало тяжело, он давно уже чувствовал себя там чужим, а после встреч с Наташей это ему казалось уже непорядочным...
   - Надо как-то выбираться из этой неприятной ситуации... - думал он.
   Маленький Алешка быстро пошел на контакт. Он был очарован военной формой Данцевича. Наташа часто пыталась словами и воспитательными фразами остановить сына, желавшего то потрогать фуражку с блестящими значками, то взобраться на плечи непонятно откуда вдруг появившегося возле мамы дяди в военной форме. Дядя качал его на руках, высоко подбрасывал вверх, ловко ловил и опускал на землю. Ребенку явно не хватало мужского начала в воспитании. Данцевич уже знал, что своего отца маленький Алешка не знает. С ним Наташа училась в одной группе в институте. На выпускном курсе поженились. После выпуска по распределению уехали работать в деревню. Прожив год, разошлись...
   Ребенок не отходил от Данцевича. Маленького мальчика больше не прельщали снаряды аттракционов городского сада. Время быстро прошло. Режим дня ребенка нарушать было нельзя. Втроем они ехали на троллейбусе домой. Лицо нагулявшегося Алешки сияло радостью. Посматривая то на маму, то на дядю Женю, он не понимал, почему их лица иногда становятся невеселыми, задумчивыми. Почему дядя Женя отказывается от предложения Мамы пообедать у них дома? О чем они все время разговаривают?
   Как всякая умная женщина, Наташа поняла положение Данцевича в данный момент.
   - Дядя Женя, пойдемте к нам на обед,- предложила она Данцевичу, поглядывая при этом на маленького Алешку. Идея Мамы Алешке понравилась.
   - Пойдемте, дядя Женя,- тоже затараторил Алёшка и начал тянуть Данцевича, видя его нерешительность, за рукав. Ему видно очень не хотелось расставаться с новым другом.
   - Правда, Евгений, пойдемте к нам на обед, а то... куда Вам...? Мама приглашала - уже серьезно повторила приглашение Наташа.
   После вкусного обеда со спиртным, в чисто убранной уютной комнате Наташи, сидя в мягком кресле, Данцевич оказался в плену неги. Наташа в другой комнате укладывала спать сына. Данцевич только что познакомился с её родителями. Родители Наташи ему понравились, умные интеллигентные люди. Отец оказался подполковником в отставке, так что на фоне общего профессионального интереса знакомство прошло без натяжек, весело и естественно.
   В комнату вошла Наташа. Данцевич встал с кресла. Тихо затворив за собой дверь, она взглянула на часы, стоявшие на серванте.
   - Уснул, позже сегодня,- полушепотом произнесла она.
   Данцевич подошел к ней, привлек её к себе, их губы слились в долгом первом поцелуе.
   В комнате было тихо. Они сидели в креслах, друг против друга.
   - Что будем делать? - прервав молчание, спросил Данцевич.
   Наташа молчала.
   - Я не знаю. Все зависит от тебя...,- тихим голосом ответила она. Умные и задумчивые её глаза смотрели куда-то вдаль.
   - А я думал, от тебя,- глядя на Наташу, произнес Данцевич.
   - Я хочу быть с тобой, тут же добавил он. - Ты согласна? - спросил он её тихим голосом.
   - Да! - ответила она.
   Часа через полтора Алешка проснулся. Втроем они опять пошли на прогулку.
   На улице вечерело.
   От Наташи Данцевич ушел в двадцать три часа. Время в разговорах шло быстро. Все было оговорено и твердо решено...! Расставаться молодым людям было тяжело, и не хотелось, но было нужно.
   Нужно было пойти к Лине и объясниться, честно всё рассказать. Выйдя на улицу от Наташи, Данцевич обернулся и посмотрел на окно её комнаты. В проеме окна, на освещенном фоне находился красивый силуэт её стройного нежного стана. Она, заметив, что Данцевич обернулся, помахала ему рукой. В ответ Данцевич проделал то же самое. Шагая на остановку, он постоянно оборачивался и глядел на милый сердцу силуэт. Наташа не отходила от окна...
   Вскоре другое чувство охватило его душу. Чувство сложной действительности. Мысли переключились на Лину. И если раньше она давно была ему безразлична, у него в душе к ней кроме неприязни и даже легкой ненависти ничего другого не было, но все равно он чувствовал, что они какое-то единое целое. Если раньше он чувствовал, что перед кем-то, перед какой-то невидимой и неведомой силой, он чем-то Лине обязан, отвечает перед этой силой за Лину, то теперь, он вдруг почувствовал, что в его душе Лины нет, она исчезла оттуда полностью и окончательно...
   Но от этого ему легче не стало. На душу наползало другое чувство, Лину становилось жалко.
   - Как отреагирует она на мое сообщение? Ведь я испортил её судьбу, не оправдал её надежд... . Но что поделать, я её не люблю, да похоже, и не любил...
   Сколько надо мужества и сил, чтобы пойти сейчас к ней в дом, все это проделать, сказать! Но я всё это сделаю, ради нас с Наташей, я так люблю её... . Я смогу, я не струшу..., думал Данцевич, терзаясь в душе.
   Чем ближе Данцевич подходил к дому Лины, тем он себя чувствовал всё более непорядочным.
  
   В доме было темно, все уже спали. Данцевич вошел в комнату, в комнате тоже было темно, Лина лежала в кровати. Не зажигая света, он разделся, лег рядом. Лина слегка пошевелилась, легко кашлянула, что-то тонко давая понять другой стороне. Выжидала.
   Данцевич чувствовал, понимал, что без скандала этот разговор вряд ли обойдется.
   - На ночь это ни к чему. Скажу все утром и уйду, решил он.
   В последнее время у них такие взаимоотношения уже вошли в практику их совместной жизни, поэтому она ещё немного тихо полежав, вскоре уснула. Данцевич уснул значительно позже. Проснулся он утром, было около пяти часов.
   - Все, пора. Тянуть дальше нельзя,- пронеслась мысль в голове Данцевича. Он начал обдумывать, как всё логичнее сделать. Скоро проснулась и Лина. Как обычно, она слегка пошевелилась, опять давая ему понять, что она готова его выслушать при условии, что разговор должен начать он. Эта игра между ними, то ли в жмурки, то ли в кошки-мышки Данцевичу давно стала противной.
   Лина, нам надо поговорить,- тихо произнес он.
   - Да, надо,- ответила она. Голос её был как всегда колючим. Она молчала, выжидая полной капитуляции второй стороны.
   - Лина, нам надо разойтись,- опять тихо проговорил Данцевич.
   В комнате наступила тишина.
   - Как разойтись? - через некоторое время растерянно переспросила она. Данцевич молчал. Через некоторое время в тишине комнаты послышались всхлипывания Лины.
   - У тебя есть другая женщина,- то ли спрашивая, то ли оглашая догадку, с непонятной интонацией дрожащим растерянным голосом произнесла она.
   - Да! Есть! - ответил Данцевич твердым голосом. Они оба лежали и молчали.
   - Кто она? - тихо дрожащим голосом спросила она.
   - Какая тебе разница. Зачем тебе это надо? - вырвалось у Данцевича. Лина молчала.
   - Вчера я услышала на тебе её духи,- вдруг тихо и спокойно произнесла она.
   В комнате опять воцарилась тишина. Они молчали. Послышались всхлипывания Лины.
   - Ну, вот и всё. Надо уходить. Думал, у неё будет истерика,- пронеслась мысль в голове у Данцевича.
   - Извини,- произнес он, откинув одеяло, собираясь встать.
   Лина, словно разъяренная дикая кошка, опередила его, бросилась ему на грудь, прижимая его к кровати и не давая встать.
   - Не пущу, не отдам! - рыдая, громко закричала она. Данцевич с трудом оторвал её от себя, встал с кровати, включил свет, начал одеваться. Дверь в их комнату приотворилась. Растерянная, сонная, в ночной рубашке в комнату заглянула мать Лины.
   - Что у вас случилось? - испуганно спросила она.
   - Мама, Женя уходит! - рыдая, истерически прокричала в ответ ей Лина.
   Данцевич быстро оделся, взял свой дипломат, положил туда из стола свои мелкие вещи и документы. Зашел в ванную комнату, взял электробритву и зубную щетку, вновь зашел в комнату, бросил их в дипломат.
   - Запомни, развод я тебе не дам! - рыдая, разъяренно прокричала сидящая на кровати Лина. Мать, растерянная, стояла возле двери, меняя свое место, мешаясь под ногами и не зная, что предпринять. Данцевич вышел в коридор, обул сапоги, накинул плащ, фуражку; вышел из квартиры...
   На службу в училище в этот день лейтенант Данцевич прибыл немного раньше обычного. Он сегодня, согласно графику, был ответственным офицером роты по выполнению распорядка дня и должен был находиться в роте от подъема до отбоя. Придя в расположение роты, Данцевич переоделся в спортивную форму. После подъема повел роту на утреннюю физическую зарядку. Проведя зарядку, прибыл в расположение роты. К этому времени в канцелярии роты уже находился пришедший на службу командир роты капитан Шило.
   Доложив ему о положении дел в роте, Данцевич, пошёл умылся, переоделся в форму и начал бриться. Проделывал он это всё молча, так как настроения не было.
  
   В дверь канцелярии роты постучали. После разрешения ротного в комнату вошел курсант. Он обратился к капитану Шило с просьбой отпустить его после обеда в увольнение в город для лечения больного зуба.
   - А зачем в город? Разве Вы не знаете, товарищ курсант, что у нас в поликлинике училища есть стоматологический кабинет, где и должны мы все лечиться,- удивленно напомнил курсанту ротный.
   - Да нет, я знаю это, товарищ капитан. Но я хочу полечиться в поликлинике на улице Либкнехта..., с небольшой недосказанностью в голосе настаивал на своем курсант, намекая на обкомовскую поликлинику города.
   Курсант был родственником одного московского крупного партийного начальника. С первых слов курсанта ротный всё это, конечно же, понял, но тянул время, видимо, нужное ему для обдумывания и принятия решения по делу.
   Перед командиром роты стояла дилемма, стоит ли ему потакать прихоти "особенного" курсанта, поступившись при этом своей совестью и принципами, отпуская курсанта в увольнение, или, идя на возможный конфликт с последствиями для себя, преподать нахалу урок нравственности и справедливости. Первого ротный делать не хотел, и второго делать не торопился.
   - А там Вас примут? - спросил он курсанта.
   - Насколько мне известно, там принимают не всех. Там лечат известных и уважаемых в городе людей,- сразу добавил ротный, раскрывая свою осведомленность в предназначении обсуждаемого заведения.
   - Туда уже позвонили и меня примут,- не унимаясь, настаивал курсант.
   - А почему Вы, товарищ курсант, не хотите лечиться здесь, в поликлинике училища? - в противовес ему настаивал ротный.
   - Но здесь плохие врачи,- ответил курсант. И тут же поняв, что ответил глупо, спохватился и, чтобы сгладить свою оплошность, начал говорить ротному, что в той поликлинике импортное оборудование и материалы, врачи более высокой квалификации и вообще, лечиться лучше там...
   А скажите мне, товарищ курсант, почему мы все, когда дело касается нас самих, любимых, хотим, чтобы ухаживали за нами, учили, лечили и обслуживали нас только лучшие специалисты, хотя сами на своем месте относимся к своим обязанностям и делу с ленцой, спустя рукава, абы как...? - задал курсанту вопрос капитан, подходя издалека к намеченной для себя цели.
   - Ведь Вы же учитесь, в основном, на "троечку". С дисциплиной у Вас тоже не ахти, в строй Вы постоянно опаздываете, имеете замечания от младших командиров, не собранный. Значит, как курсант Вы плохой, а лечиться хотите у хороших врачей. А это надо заслужить...,- убеждал курсанта ротный в завышенности его амбиций.
   - Поэтому оставьте свою затею и лечитесь там, где лечатся все ваши товарищи, если хотите, чтобы они Вас больше уважали,- в заключение вынес свое решение ротный.
   - Разрешите идти,- недовольно обратился курсант к капитану неполной фразой.
   - Да, товарищ курсант! - терпеливо ответил ротный курсанту полной фразой.
   Курсант вышел за дверь.
   - Сколько спеси у мальчика,- тихо вслух произнес про себя капитан Шило.
   - Такие обычно в МГИМО учатся, а здесь другие ребята нужны. Неужели ему там места не хватило? - по-прежнему вслух высказывал свои мысли ротный. - А ведь окончит училище и вскоре, ещё и командовать нами будет, а, Евгений Николаевич! - обратился ротный к Данцевичу.
   Данцевич продолжал молча бриться.
   - Евгений Николаевич, ты что сегодня невеселый какой-то? Дома побриться не успел? - оторвавшись от своих бумаг, над которыми работал сидя за столом, спросил он.
   Данцевич молчал, продолжая бриться.
   Капитан Шило был человеком умным и словоохотливым. Он заметил перемену в поведении своего подчиненного и хотел узнать её причину. Видя, что взводный не расположен раскрывать свою душу, он тактично замолчал, продолжая копаться в бумагах. Окончив дела, он встал из-за стола.
   - Ну, что молчишь, Евгений Николаевич? - уже более дружелюбным тоном опять спросил он.
   - Да ушел я из дома,- закончив бритье и положив бритву в дипломат, отвечал Данцевич.
   Веселое выражение лица ротного сменилось на недоуменное.
   - Это ты, Евгений Николаевич, серьезно говоришь? - после короткой паузы спросил он.
   Да уж, куда серьезней,- ответил Данцевич подавленным голосом.
   Ротный посмотрел на Данцевича слегка встревожено.
   - Этого только нам еще не хватало,- после небольшого молчания, вслух, задумчиво проговорил он. Шило молчал, молчал и Данцевич.
   Суть озабоченности ротного, которую он высказал в последней фразе, Данцевичу была понятной. Шило уже несколько лет не жил со своей женой. А при всем при этом они жили в одной квартире и официально не разводились, так как это могло отрицательно сказаться на карьере капитана. Другой постоянной женщины у него не было. Все в училище знали об этом, но сигнала не было, и у политических органов не было зацепки ворошить это дело, так сказать - отреагировать.
   - Теперь, в случае чего, замполиты могут добраться и до меня. Коммунисту негоже вести такой образ жизни. Два аналогичных случая для одной роты - это много. Слишком много,- крутились мысли в голове Шило.
   В канцелярию вошел командир второго взвода старший лейтенант Канарейкин. Поздоровавшись с коллегами и заметив, что они невеселые, он начал выяснять причину их задумчивости.
   - Да вот, Евгений Николаевич от жены ушел,- кивком головы указывая на Данцевича, ответил ему Шило.
   - Все-таки допекли тебя, Евгений Николаевич, твои мегеры,- произнес Канарейкин, глядя на Данцевича.
   В своем общении офицеры роты иногда касались своих взаимоотношений с женами. Данцевич не скрывал от них свои перипетии с тещей и женой.
   В канцелярской комнате установилось молчание.
   - Так,- вдруг произнес Канарейкин,- значит, у тебя, Евгений Николаевич, появилась другая женщина. Данцевич молчал. Канарейкин был очень проницательным человеком.
   - Почему ты, Григорий Иванович, так думаешь? - спросил у Канарейкина ротный.
   - А ты сопоставь, Иван Иванович,- обратился он к ротному,- последнее время Данцевич вечером из роты бегом бежит, а раньше готов был ночевать в роте. И одно я знаю точно. Покуда мужчина не найдет другую женщину, он от жены не уйдет.
   - Ну, ты, Григорий Иванович, Шерлок Холмс,- произнес ротный, глядя на Канарейкина.
   В комнату вошел командир третьего взвода лейтенант Сомов Александр Викторович.
   - Что так бурно обсуждаете? Аж за дверью слышно,- здороваясь за руку с коллегами, спросил он.
   - Да вот, Евгений Николаевич ушел от жены. Это мы и обсуждаем,- ответил ему Канарейкин.
   - Ну, этого и следовало ожидать, что они думали...,- произнес Сомов, сожалеющее глядя на Данцевича.
   А она к замполитам жаловаться не прибежит? - непонятно кому, вдруг задал вопрос Сомов, оглядывая коллег. Вопрос, словно повис в воздухе, все молчали.
   - Как показывает практика в таких делах, если дура, то прибежит, а если хватит ума и есть гордость, то тебе, Евгений Николаевич, особо нечего опасаться,- озвучил свои философские размышления Канарейкин.
   - Характерный пример в нашей роте уже есть,- добавил он, поглядывая на ротного. Подковырка ротному явно не понравилась.
   - Ладно, товарищи офицеры, пойдемте на плац. Скоро рота придет с завтрака,- затягивая портупею, произнес он, оглядывая себя в зеркале.
   Каждый понедельник, до занятий, в течение часа проводилась строевая подготовка на плацу в составе училища. Занятия, как правило, проводил сам начальник училища, генерал Черизов.
   Весь личный состав училища выстроился поротно и стоял на плацу в ожидании генерала. Перед строем с мегафоном в руках прохаживался начальник штаба училища полковник Ашихмин. Посматривая на часы, он ещё и ещё раз осматривал ротные коробки, делая мелкие замечания командирам подразделений.
   Боковым зрением полковник постоянно косил в сторону, откуда должен был появиться генерал. По сторонам плаца никого не было видно. Все гражданские (преподаватели училища и служащие) знали, что во время общего построения училища появляться рядом с плацем нельзя. Добираться до своих рабочих мест в такие моменты нужно окольными путями, так как в это время могли вестись речи, которые штатским слышать не положено. Минута в минуту, ровно в назначенное время генерал появился на углу плаца.
   На его плечах сияли золотом новенькие генеральские погоны, на которых золотой канителью были вышиты две звезды. Недавно генерал-майорская должность начальника училища по званию была поднята на ранг выше, и генерал-майор Черизову было присвоено очередное генеральское звание - генерал-лейтенант. Л.И. Брежнев, по своей доброте, а скорее всего в результате стараний его окружения, по оправданию целесообразности присвоения Генеральному Секретарю маршальского звания, планки многих должностных званий в Армии страны были подняты. В связи с чем, подчиненные тоже не были обделены, количество генералов в Армии резко возросло, и все остались довольны.
   - Училище, равняйсь, смирно! Равнение налево! - прозвучала команда полковника. Подав команду, повернувшись направо и вскинув руку под козырек фуражки, шестидесятилетний полковник четким образцовым строевым шагом, завораживающим молодых офицеров и курсантов, пошёл навстречу генералу. Оркестр училища играл встречный марш.
   Генерал Черизов, немного пройдя навстречу полковнику своим обычным, характерным для него с небольшим прихрамыванием на левую ногу шагом, тоже взял руку под козырек, перешел на строевой, ловко улавливая такт одновременной постановки своей ноги на землю с полковником. Сблизившись на уставное расстояние, они остановились. Оркестр затих.
   - Товарищ генерал-лейтенант! Рязанское высшее, воздушно-десантное, командное, дважды краснознаменное имени Ленинского Комсомола училище, для занятий по строевой подготовке построено! Начальник учебного отдела, полковник Ашихмин! - четким громким голосом произнес доклад полковник в тишине плаца, эхом отразившийся от стоящих вокруг зданий. Поздоровавшись и подав команду "Вольно!",- генерал начал традиционный смотр-обход личного состава. При приближении генерала к очередному подразделению его командир подавал команду "Смирно!". Осмотрев подразделение, генерал давал команду "Вольно!" и направлялся дальше. Окончив осмотр, он со своими заместителями и командирами батальонов направился на трибуну.
   По команде полковника Ашихмина, под звуки оркестра, подразделения поротно направлялись для прохождения перед трибуной. Первое прохождение было разминочным, второе - зачетным с выставление оценки подразделению, третье - с песней.
   Заходя на второй круг, командиры рот особенно подбадривали курсантов, требуя от них выложится и показать максимум своей строевой выучки. Курсанты сами прекрасно понимали, что любой их личный просчет или недостаток старания будет зафиксирован с трибуны зорким глазом, помечен в записную книжку комбата и может превратиться если не в наказание, то на долгое время в вето на все поощрения и увольнения в город.
   Слаженные и четкие удары многочисленных каблуков под звуки маршевой музыки оркестра наполнили пространство плаца неповторимой захватывающей атмосферой красоты, силы и молодости.
   Ротный, капитан Шило, перед заходом на исходную, повернулся лицом к роте. Двигаясь назад в полшага, приняв грозный вид, осматривал он коробку роты.
   - Выше ножку! Подбородок, подбородок! Равнение! - напоминал он курсантам основные установки качественного прохождения.
   Взводные втроем в одну шеренгу следовали за ротным, а сзади них - коробка роты.
   Вот, переходя на полный строевой шаг, сорвалась с исходной находящаяся впереди рота капитана Лебедя. Выдержав на исходной свою роту до набора указанной дистанции между ротами, капитан Шило подал команду: "Полный шаг!".
   Не успела рота пройти полным строевым шагом и десятка метров, как громким голосом, усиленным через мегафон, генерал подал команду "Стой!". В один миг все остановились, оркестр замолчал, на плацу воцарилась мертвая тишина.
   Данцевич понял причину остановки занятий. С его места в строю было видно, что впереди шедшей роте капитана Лебедя произошёл сбой строя. Причиной явилась слетевшая фуражка одного из курсантов, пытаясь поймать которую он нечаянно резким движением толкнул соседа, а дальше все пошло по принципу падающего домино.
   - Слушайте, это что такой?! - высказывал своё недоумение привычной фразой генерал. Разговаривая, он гундосил в нос. - Это что за прохождение? - возмущался генерал, подбирая слова для оценки прохождения роты.
   - Капитан Лебедь! - обратился генерал к ротному.
   Высокий коренастый капитан Лебедь повернулся лицом к трибуне.
   - Я, товарищ генерал-лейтенант,- резко пробасил он, понимая, что прохождение его роты генералу не понравилось.
   - Это что такой?! - опять произнес генерал свою любимую фразу, выражающую возмущенное недоумение по поводу чего-нибудь ему не понравившемуся.
   - Это что за прохождение? Разве так ходят в строю курсанты-десантники! Капитан Лебедь,- уже спокойно произнес генерал,- научите ходить своих курсантов. - Неудовлетворительно! Неудовлетворительно! - гневно повторяясь, дал оценку роте генерал. - Разберитесь! Разберитесь! - повторяясь, давал генерал указание ротному.
   - Есть, товарищ генерал,- гортанно-рычащим голосом ответил капитан Лебедь.
   Он обошел коробку своей роты с правого фланга. Высокая фигура капитана остановилась у середины строя роты. Раздувая ноздри и делая свое мужественное лицо ещё более сердитым, Лебедь осматривал курсантов своей роты.
   - Ну, что, ёжики беременные! Ходить не умеем? - тихо рыча, чтобы его некорректное обращение к курсантам не услышал генерал, обратился капитан к замершим в строю. Выражение ротного в такие моменты, по сравнению своих курсантов, всегда неожиданно-новое, на этот раз им показалось очень смешным. В строю роты раздался тихий, еле сдерживаемый смех.
   Это, похоже, не понравилось ротному.
   - Значит, весело живем! - глядя на улыбающиеся лица курсантов, прорычал ротный. - Чтобы служба медом не казалась, сегодня, после ужина и до отбоя будем учиться ходить. А после отбоя будем всю ночь отжиматься! - объявил свой план капитан Лебедь.
   После прохождения с песней подразделения опять выстроились возле трибуны, поплотнее сгруппировавшись в один большой хор. Оркестр взошёл на трибуну в готовности исполнять государственный гимн Советского Союза.
   Вскоре многоголосый хор более чем в тысячу голосов под звуки оркестра исполнял гимн Великой Страны. Этим священным ритуалом всегда и заканчивались занятия по строевой подготовке в составе училища.
   Обычно после окончания исполнения Гимна СССР следовала команда разойтись по местам дальнейших занятий, но генерал медлил.
   Недавно по училищу прошёл слух, что на училище сверху пришла квота на ордена и медали. Это было чем-то новым в системе награждения, и не соответствовало правилам награждения, указанным в статусе орденов и медалей. И особую невероятность слуха усиливало то обстоятельство, что все награды были боевыми. Уже шла война в Афганистане, где солдаты и офицеры ими награждались. Это было делом понятным, но офицеры и курсанты училища занимались учебой в мирной обстановке. Получить такую награду было бы делом стеснительным, незаслуженным и даже абсурдным.
   По отдельности, в офицерской и в курсантской среде этот момент бурно обсуждался, и, придя к общему выводу, обсуждающие с иронией посматривали на передовиков, каждый в своей среде, ясно понимая, что наградами будут награждены, конечно же,- они.
   Но это были пока еще слухи.
   Теряясь в догадках, и пытаясь понять такое решение высшего партийного руководства страны, все приходили к выводу, что там решили скрасить ещё и абсурдность недавнего награждения генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева высшим военным орденом "Победа".
   Видно шестерки Брежнева этим самым решили подкорректировать статистику по боевым наградам, показывая, что не только царю, но и народу тоже кое-что перепало.
   Речь генерал, конечно же, продумал, но все равно немного несвязно, подбирая нужные выражения, сейчас он и объявил об этом.
   - Командирам, согласовав с партийными и комсомольским организациями,- говорил генерал,- представить достойные кандидатуры на награждение с каждой роты по курсанту на медаль "За боевые заслуги" и по офицеру с батальона на орден "Красная звезда".
   Принятое решение партии и правительства он мотивировал как их заботу о Вооруженных силах СССР и обороноспособности Страны. Все внимательно слушали речь генерала. На плаце стояла мертвая тишина. Своей речью генерал Черизов поставил все точки над слухами о наградах, которые уже назвали "брежневскими".
   Слушая генерала, каждый по-прежнему думал об абсурдности затеи, в душе не соглашаясь с её сутью.
   В этот момент к плацу подходила Баба Маша. О запрете прохода рядом с плацем в такие моменты она знала. Ей очень нужно было пройти в военторговский магазин, а окольный путь для её больных ног был тяжел. Подобную шалость она позволяла себе уже не в первый раз и, так как замечаний ей никто не делал, то и сегодня она решила себе позволить это. Вообще-то этим она не злоупотребляла, но сегодня ей уж очень надо было...
   Словно утка, переваливаясь с ноги на ногу, с сумкой в руке, она тихонько, незамеченной, решила пройти сзади строя по краю плаца к своей цели коротким путем.
   Баба Маша шла и улыбалась. Она любовалась "своими сыночками". Она не слушала, что там говорил генерал.
   - Пусть себе говорит, я ему не помешаю, пройду тихонько, и ладно. Пусть учит "сыночков" чему-нибудь хорошему. Генералы ведь тоже умные бывают,- рассуждала она про себя при этом.
   - Подумайте, командиры подразделений, кого удостоить этими наградами Родины, кто достоин этих орденов и медалей,- заканчивал речь генерал. Он опустил мегафон. На плацу воцарилась тишина.
   - Баба Маша! - вдруг раздался чей-то громкий, неестественный, явно измененный, чтобы его не узнали, голос кого-то из курсантов, прозвучавший сзади коробки роты курсантов четвертого курса.
   Генерал бросил недовольный взгляд в ту сторону, откуда послышалась наглая шутка, постепенно переводя его на командира этого подразделения. Курсанты других рот невольно тоже начали поворачивать свои взоры назад в cторону услышанной фразы, ещё толком не понимая её сути. Все увидали сзади шедшую Бабу Машу. В умах курсантов моментально проскользнула искра солидарности и согласия с одиноко прозвучавшим предложением.
   - Бабе Маше! Бабе Маше! - начали раздаваться сначала одинокие, редкие голоса, постепенно сливающиеся в один хоровой звук. Офицеры, пытаясь навести порядок, начали прохаживаться сбоку коробок, грозно зыркая в затылки своих подчиненных, взоры которых были обращены на Бабу Машу.
   Баба Маша, не понимая происходящего, но видя, что её "сыночки" обернулись, смотрят на неё и громко называют её имя, подняла свободную руку, заулыбалась и замахала ею над головой.
   Ее губы зашевелились и все увидели, что она ещё и что-то хорошее говорила "своим сыночкам". Морщины на её лице разгладились, и оно засияло ярким светом радости.
   - Ура! - крикнул кто-то из курсантов. Этот возглас был моментально подхвачен остальными курсантами. И вот, уже на плацу раздавался громогласный многоголосый возглас "Ура!" в знак одобрения и согласия, что все эти медали и ордена надо отдать Бабе Маше, так как лишь она одна из присутствующих здесь на плацу их достойна.
   Баба Маша, немного смутившись от величины оказываемого ей уважения, остановилась и несколько раз поклонилась в ответ "своим сыночкам".
   Вскоре на плацу прозвучала команда "Смирно!", прекратившая беспорядок.
   После этого случая вышеупомянутые "брежневские" награды были переименованы. Их стали называть "Награды Бабы Маши".
   ..................................................................................................
  
   - Взвод, равняйсь! Смирно! Товарищ преподаватель, представляю первый взвод третьей роты для занятий по начертательной геометрии. Командир взвода лейтенант Данцевич.
   Такая форма доклада существовала в училище для преподавателей гражданских дисциплин, большинство из которых были женщинами. Этот военный ритуал был им не по душе, и его строгого исполнения они обычно не требовали.
   Сейчас перед Данцевичем стояла молодая женщина, выше его ростом, немногим за тридцать лет. Приняв доклад от лейтенанта, она повернулась к курсантам, стоящим по стойке смирно за столами, и спокойным негромким голосом произнесла: "Здравствуйте, товарищи!".
   В учебном кабинете раздался громкий ответ на приветствие.
   - Вольно! Садитесь! - властным голосом произнесла она, глядя на Данцевича.
   - Вольно! Садись! - громко повторил команду, уже для курсантов, Данцевич.
   С этим преподавателем этот ритуал нужно было четко выполнять. Все командиры взводов представляли ей свои взводы лично, редко доверяя это своим заместителям - сержантам, боясь, что Тонова Валентина Алексеевна может обидеться...
   Если другим преподавателям- женщинам ритуал был не по душе, некоторые из них никак не могли его заучить, путались, прикрывали уши во время громкого ответа курсантов на приветствие и вообще старались его избежать, то с Валентиной Алексеевной всё было наоборот.
   Было видно, ритуал ей был приятен. После представления взвода уходить командиру, не спросив у неё разрешения, было не то что бы делом неположенным, но нежелательным...
   Нужно было угадать настроение Валентины Алексеевны и справиться или спросить то, о чем она хотела сказать. Обычно речь шла об успеваемости курсантов по её предмету. Не лишним был и комплимент в её адрес. Все взводные вынуждены были угождать её капризам, но с комплиментами не у всех получалось. Даже в этом угодить ей было трудно. Придумывать комплименты женщине, которая внешне далеко не красавица, тем более говорить их не от души, а по необходимости, являлось делом дипломатическим и трудным.
   Шутки Валентина Алексеевна любила, и они были ей желательны, но и шутить с ней тоже нужно было осторожно и обдуманно. Шутки должны были быть по её оценке уместными и не глупыми. Шутка, произнесенная одним из офицеров в тот момент, когда Валентина Алексеевна уединенно всматривалась в зеркальце и поправляла макияж: "Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи: я ль на свете ..." - ей показалась неуместной и тупой. Что она в расстроенных чувствах тут же вслух и высказала шутнику, дополнительно, как и героиня сказки Пушкина, разбивая "мерзкое стекло" об пол, от чего двухметровый шутник после оторопи от её слов и деяний пришел в окончательную конфузию.
   Женщиной она была властной и капризной, хотя на лице держала мину доброжелательную, не очень строгую.
   И приходилось этому потакать, так как она была дочерью начальника училища, генерала Черизова. Явно характером она пошла в отца, хоть и родилась женщиной. Её указания и советы необходимо было выполнять, иначе можно было прослыть командиром неисполнительным, нетребовательным и равнодушным к успеваемости взвода.
   В кругу коллег её мнение было всегда правильным и определяющим, а слово являлось рекомендательной установкой.
   У Данцевича с преподавателем начертательной геометрии отношения складывались хорошие, претензий к нему у Валентины Алексеевны не было, его взвод по начертательной геометрии успевал и отличался в хорошую сторону.
   Представив взвод преподавателю на первую пару занятий, Данцевич направился в казарму.
   Заместитель командира батальона курсантов по политической части майор Тонов сидел за рабочим столом в своем кабинете. Кабинет замполита выглядел скромно. На полу линолеум, на стенах портреты Ленина и Брежнева. Посередине комнаты два стола в ряд с десятком стульев по бокам. Два книжных шкафа у стены с полным собранием сочинений В.И. Ленина и трудами Л.И. Брежнева, последние литературные шедевры которого: "Малая земля", "Возрождение" и "Целина" располагались в одном из шкафов на переднем плане. Во втором шкафу за стеклом красовался недавно выпущенный политиздатом портрет маршала Советского Союза Л.И. Брежнева в белом парадном мундире со всеми орденами и звёздами героя, по случаю его награждения орденом "Победа".
   Звание майора Тонов получил недавно, досрочно. В свои, немногим за тридцать лет, он наверстал всё упущенное ранее в своей офицерской карьере. Должность замполита батальона в училище подполковничья, так что за душой был еще даже запас служебной перспективы. Майор заочно учился в военно-политической академии.
   Поначалу у молодого замполита, окончившего политическое училище, лейтенанта Тонова с карьерой долго не ладилось. По характеру он был тихий и неприметный, видно, поэтому начальство его и не замечало. Тонов давно выслужил и даже переслужил временные сроки по званию, но все еще оставался замполитом одной из рот Рязанского парашютно-десантного полка в звании старшего лейтенанта. Был он человеком неженатым, что для замполитов было делом несерьезным и в какой-то мере влияющим на карьеру.
   Жениться было пора и нужно, он понимал это, но все как-то не мог подыскать для себя подходящей кандидатуры.
   Годы шли, а положение старшего лейтенанта Тонова оставалось безнадежным: он переходил в разряд неперспективных офицеров.
   Жил старший лейтенант Тонов в офицерском общежитии полка. Здесь же, на одной из пьяных пирушек он и услышал совет от своих коллег, что в городе появилась нужная ему невеста, женившись на которой, он решит все свои проблемы сразу...
   Вспоминать эти прошлые обстоятельства для Тонова было делом неприятным. Сейчас это всё позади, у него всё хорошо... Все и сразу решилось после женитьбы. Новая должность, потом быстро - вторая, выше.
   Решен вопрос с квартирой в центре города. Неперспективный, казалось бы, поначалу офицер после того, как женился на дочери генерала Черизова, вдруг стал перспективным и резко пошел вверх.
   Замполит работал с документами, копаясь в своих многочисленных бумагах. На лице майора постоянно появлялась кислая гримаса, которой он показывал особую трудность своих служебных забот и дел. Особенно ярко она проявлялась при свидетелях. Вот и сейчас, необходимо проработать кандидатуры на награждение, согласовать их с партийными организациями и командирами подразделений.
   "Дело это не простое и политически архиважное",- думал майор.
   Он поправил рукой сползающую с начинающей лысеть макушки головы прядь волос, зачесанную с затылка. Лысины своей он стеснялся и постоянно стремился её скрыть, зачесывая волосы с боков и затылка. Ещё немного посидев и подумав, майор Тонов вышел из кабинета и отдал дежурному по роте приказание, чтобы через десять минут командиры рот и секретари партийных организаций прибыли к нему в кабинет.
   Батальоны в училище состояли из двух рот одного курса обучения.
   - Евгений Николаевич, где Вы ходите? - услышал недовольный вопрос ротного Данцевич, едва войдя в комнату канцелярии роты. В канцелярии были также Сомов и Канарейкин. Они сидели за столом, уткнувшись в бумаги.
   - Лично представлял взвод для занятий преподавателю начертательной геометрии,- ответил ротному Данцевич. А чтобы больше вопросов не было, название учебной дисциплины он произнес медленнее, с выразительной интонацией.
   Сомов и Канарейкин оторвали от бумаг свои взоры и, улыбаясь, взглянули на капитана Шило. Этим самым они словно напоминали ротному его же указание, чтобы Валентине Алексеевне взвод для занятий представлять лично.
   - А что такое? - спросил ротного Данцевич.
   - Я с тобой, Евгений Николаевич, через...,- ротный взглянул на часы,- две минуты должен быть у замполита батальона.
   - А почему только нас двоих? - вслух спросил ротного Данцевич, про себя теряясь в догадках...
   - А потому, что Вы, Евгений Николаевич с Иван Ивановичем, как говориться, теперь друзья по несчастью,- улыбаясь, ответил Данцевичу вместо ротного Канарейкин, весело глядя на Сомова...
   Сомов, не сдержавшись, брызнул смехом от удачной подковырки Канарейкина, и на его лице тоже появилась понимающая улыбка... Капитан Шило молча бросил недовольный взгляд на Канарейкина.
   - Вас, Евгений Николаевич, он вызывает как секретаря партийной организации роты. Прихвати, на всякий случай, Евгений Николаевич, свою партийную документацию.
  
   Секретарем партийной организации роты Данцевича избрали год назад во время отчетно-выборной кампании. Начальство батальона хорошо знало его с курсантских лет. В то время сержант Данцевич был у командира взвода старшего лейтенанта Шило заместителем. После выпуска из училища старшего лейтенанта Шило повысили, назначив на должность командира роты. А он уговорил Данцевича остаться в училище на должности командира взвода курсантов. Данцевич был парнем не глупым, трудолюбивым и имел опыт работы с курсантами. Училище он окончил с красным дипломом. К этому времени он был уже коммунистом с трехлетним стажем. С подвешенным язычком, он ловко улавливал требования и веяния партии, и в своих выступлениях на партийных собраниях умело совмещал их с текущими служебными делами. Его выступления на партийных собраниях были злободневны и остры. Это нравилось партийным начальникам. Молодая энергия и природная практичность простого деревенского парня, желание служить, за год офицерской службы дали результаты. Его взвод по итогам учебы во всех семестрах занимал первое место в роте, а иногда и в батальоне. И коммунисты роты, естественно, с подачи высших партийных органов (в лице замполита Тонова) избрали коммуниста Данцевича своим секретарем. Близость офицера к партийным органам, хорошее к нему расположение открывало офицеру большие перспективы для служебного роста. Соответствующие пометки в его личном деле много значили.
  
   Капитан Шило и лейтенант Данцевич вошли в кабинет замполита батальона. Там уже находились все остальные. Офицеры сидели за столом с блокнотами и ручками в руках. Доложив майору о своем прибытии и после его указания Данцевич и Шило заняли указанные места за столом.
   Хотя все собрались, и можно было начинать работу, Тонов держал паузу. Он, страдальчески сморщив лоб, перебирал какие-то бумаги, на некоторых останавливал свой взгляд, чего-то помечал. Глаза его щурились, кислая мина на лице достигала апогея. Всем своим видом замполит изображал серьезное отношение и напряжение в подходе к решению "важных политических дел его должности".
   Офицеры в нетерпении лукаво переглядывались между собой, понимая, что замполит набивает цену своего престижа. Смотреть на Тонова в такие моменты было делом занятным. Он был похож на маленького ребенка, играющего в кубики. В такие моменты дети показывают всем своим внешним видом, что их занятие самое серьезное и очень важное, и отвлекать или мешать им нельзя.
   Командир батальона был во временной отлучке, поэтому майор Тонов ещё и исполнял его обязанности.
   Начав с общих вопросов жизни и учебы батальона, он начал озадачивать офицеров рот всевозможными надуманными делами, суть которых, в основном, сводилась к написанию очередных планов и бумаг, которые им порядком надоели. Деваться было некуда, возражать и противоречить тоже, поэтому офицеры с деловым видом молча слушали указания замполита, делая пометки в своих записных книжках.
   Последним вопросом было определение кандидатур на награждение. С кандидатурами курсантов на медаль "За боевые заслуги" вопрос решился быстро. Майор поочередно спрашивал ротных командиров. Справлялся у секретарей парторганизаций, согласны ли они с предложением ротного, при этом заглядывая в свои пометки.
   На офицеров батальона давался один орден "Красной звезды". Офицеры батальона, обсуждая этот вопрос, раньше приходили к единому мнению, что в батальоне орден достанется либо командиру четвертой роты капитану Панову, либо Тонову. У Панова был самый большой стаж на этой должности. Его рота имела лучшие показатели в батальоне. Офицер он был достойный. Ну, и самым веским в его пользу был аргумент, который все знали, но вслух не произносили. Он был протеже одного большого начальника из штаба ВДВ. И вот, теперь, все терялись в догадках, кому Черизов отдаст этот орден?..
   Но Тонов начал подход издалека. Демократично, чтобы никого не обидеть, он сказал, что в батальоне много хороших офицеров, есть и лучшие из лучших. Он назвал фамилии секретарей парторганизаций рот и туту же отверг их кандидатуры, аргументируя это тем, что они офицеры молодые и их ордена впереди.
   - Я не знаю, как решит начальник училища, но командование батальона будет предлагать кандидатуру капитана Панова,- щурясь, с кислой миной на лице произнес замполит. Стало понятным, Черизов не решился конфликтовать со своим начальством.
   Вернувшись от замполита в канцелярию роты, капитан Шило вспомнил о задачах, поставленных Тоновым. Он сегодня был явно не в духе. Ротный начал сокрушаться по поводу очередных выдумок замполита батальона.
   - Нужно опять плодить никому не нужную макулатуру,- возбужденно, но пониженным голосом, так как кабинет замполита располагался за стеной ротной канцелярии, возмущался он. Взводные понимали, что особых трудов ротному это не станет, и все его возмущения чисто формальны. Этими очередными бумагами, как всегда, займется постигший это дело курсант-писарь. А напряжение ротного будет состоять всего лишь в том, чтобы поставить тому задачу и дать краткий инструктаж. Периодически ротный стимулирует усердие внештатного писаря - курсанта увольнениями в город, поэтому он исполнит всё аккуратно и в срок.
   - Придумывает от безделья. Сделай этот план, ту бумагу. Все страхуется, пескарь этот,- продолжал возмущаться капитан. - Ты зять начальника училища. Кто на тебя попрет? - задавал он риторический вопрос и тут же сам себе отвечал: - да никто не станет с тобой связываться. Чего. Или кого боишься?
   - Да, Александр Викторович,- обратился ротный к Сомову. - На этот раз сделай эти бумаги и "беспризорному взводу" - распорядился ротный.
   "Беспризорным взводом" в роте вот уже месяц называли четвертый взвод, после того, как взвод остался без своего командира.
   Недавно командир четвертого взвода лейтенант Румянов был направлен в Новосибирск на переквалификацию для службы в органах КГБ страны.
   Лейтенанта Румянова после выпуска тоже как и Данцевича с Сомовым оставили в училище. Ротному, капитану Шило, формировавшему для себя состав командиров взводов, кандидатура лейтенанта Румянова была навязана особым отделом училища. Шило в целом, в принципе, ничего не имел против данной кандидатуры. Курсант Румянов все четыре года был образцовым курсантом в вопросах учебы и воинской дисциплины. Но ротный понимал, что Румянов прослужит на должности командира взвода курсантов всего лишь год, необходимый ему для набора офицерского стажа службы, а потом место командира четвертого взвода будет пустовать, причиняя беспокойство ротному и увеличивая нагрузку на остальных офицеров роты до тех пор, покуда не дадут другого офицера.
   Все знали, но вслух особо не распространялись, боясь для себя последствий со стороны всесильного государственного ведомства, что Румянов еще с курсантских лет был секретным сотрудником этого ведомства.
   Курсанты, за два первых курса, видя как их шалости, которые они скрывали от офицеров, (прослушивание по ночам "вражеских голосов", либо чтение самиздатовских рукописей или Библии, либо карточные игры на деньги, либо неправильное или неположенное использование боеприпасов), моментально становились известны особому отделу, потом легко вычисляли в своем кругу "стукачей" и уже поумнев, в дальнейшем знали, в каком круге общения можно заниматься подобными запрещёнными делами...
   Сразу после выпуска бывшие дополнительные старания курсанта Румянова были вознаграждены. Молодая семья Румяновых получила жилье, происхождение которого хозяин лукаво скрывал от своих завистливых коллег, говоря им, что жилье, яко бы, дали его жене. В результате чего коллеги прозвали Румянова "примаком". (Примак - мужчина, пришедший жить после женитьбы в дом к жене. - авт. прим)
   Версия получения жилья в стране в те годы двадцатилетней, хоть и замужней, но не имевшей детей молодой женщиной не выдерживала никакой критики.
   В отличие от Румянова, его жене, работающей в теплом месте главного областного управления Сбербанка страны, комментировать своим коллегам версию наличия собственного жилья, ссылаясь на мужа, было значительно проще и правдоподобнее.
   - Вот, где надо служить...,- произнес фразу ротный, когда офицеры роты обсуждали свою проблему отсутствия жилья.
   - Ну, тогда бы ты, Иван Иванович, сейчас в роте вообще бы один остался,- шутя, напоминали они ему.
   И зачем его оставили в училище? Умнее всего ему было набирать этот годовой стаж где-нибудь в полку, так как после новосибирских курсов, скорее всего, он будет работать особистом полка...,- не унимаясь, сокрушался над своей проблемой ротный.
   Вскоре в канцелярии установилась тишина. Офицеры роты занялись делами.
   Данцевич, разложив на столе свои бумаги, пытался вникнуть в их суть. Но этого у него не получалось. Его сознание сейчас волновало много вопросов, куда более важных, чем лежащие перед ним бумаги. И самым острым был вопрос о том, где ему сегодня ночевать?
   - И не только сегодня...,- подумал он. - В училище есть офицерская столовая, это хорошо... . Есть и офицерская гостиница, но лучше туда не соваться, так как начнут задавать вопросы, а это..., да там наверняка свободных мест нет. Нет, гостиница отпадает. Надо срочно искать что-то в городе..., и желательно, поближе к училищу. Да, без Канарейкина здесь не обойдешься...
   Старший лейтенант Канарейкин после окончания училища два года прослужил в Рязанском десантном полку командиром взвода. Потом он добился перевода из полка в училище на аналогичную должность, которая здесь по званию была на ранг выше. Был он в роте возрастом постарше остальных коллег, и в силу обстоятельств к своему карьерному росту относился поспокойнее и с пониманием.
   Данцевич уже год как служил вместе с Канарейкиным, хорошо его изучил. Это был неординарный человек.
   Старший лейтенант Григорий Канарейкин, крепкий на вид, чуть выше среднего роста, темноволосый офицер, в роте занимал должность командира второго взвода. Еще раньше, служа срочную службу в десантных войсках, Григорий совершил первый испытательный прыжок в боевой машине десанта с сыном командующего ВДВ.
   Легендарный командующий Василий Филиппович Магрелов лично жал Григорию руку, наградил за мужество и риск и дал дорогу в училище, поступить в которое на общих основаниях Григорию было бы трудно. Был он уже в годах. Отсутствие стройной спортивной фигуры и наличие брюшка странно ассоциировалось с занимаемой им должностью командира взвода курсантов. Добродушный на вид, он всегда внимательно относился к людям, обращавшимся к нему за советом или с какой-нибудь просьбой.
   И если кому-нибудь, нужна была какая-нибудь информация, о чем-нибудь или о ком-нибудь, то все знали, что полнее, чем Григорий, этой информацией никто в училище не владеет.
   И первыми ответными словами с его стороны были: "Вообще-то, нет...", "Вообще-то, трудно...". После чего Григорий делал многозначительную паузу в ответе, как бы подчеркивая особую трудность поднятого вопроса. И, уловив по лицу обратившегося, что дальше держать паузу нельзя, заканчивал фразу: "Но для тебя найдется! ... . Для другого не стал бы, но для тебя сделаю!" - этим артистичным приемом, показывая особое отношение к обратившемуся, особое внимание к решению его проблемы, обещая приложить максимум деятельного участия со своей стороны. И, в конце, окончательно поражал обратившегося своей бескорыстностью и особым вниманием к нему тем, что отказывался от платы за оказание услуги. Но это только поначалу. Тонкий психолог, первую бесплатную услугу он оказывал с дальним прицелом. Услуга эта являлась наживкой. Так, он поначалу, дипломатически хитро, психологически тонко, кабалил просящего, чтобы в дальнейшем получить с него сторицей. Это был какой-то банк услуг, который обещал низкие проценты за кредит, но потом эти проценты возрастали семикратно.
   А дальше начинал работать принцип: "Я тебе, ты - мне!" За оказанную услугу Канарейкин сдирал с должника три шкуры.
   Получивший услугу, пораженный поначалу вниманием, бескорыстием и чутким отношением помогавшего, совестливый человек, не лишенный чувства благодарности, часто не мог отказать Канарейкину в непрекращающихся обращениях по расчету давно оплаченного долга.
   К женскому полу Канарейкин был особенно неравнодушен и уделял ему большое внимание. В общении с женщинами (женами офицеров, преподавателями кафедр, служащими училища) он проявлял галантность, заливаясь соловьем. Особо понравившихся держал на контроле, фиксируя их проделки, и рассматривая их до поры до времени как "непокоренные крепости", особенно охотно оказывая им свои услуги, форму оплаты за которые он диктовал сам...
   Канарейкин терпеливо выслеживал ход развития проблемы очередной своей жертвы, способствуя её захождению в тупик. И в момент безысходности положения, ненавязчиво, как бы случайно, подкатывал к ней, предлагая помощь. А дальше он набрасывался на свою жертву как паук на муху, хватал её в свои цепкие лапы, из которых вырваться ей порой было практически невозможно. И ничего не оставалось, как принять его помощь в решении вопроса. Приглашение женщине обсудить вопрос в укромном месте и означало оплату услуги вперед и в заранее известной форме....
   Всем, кроме новеньких, это было известно. В своих многочисленных махинациях с услугами Кнарейкин часто продавал причитающийся ему от кого-либо долг третьему лицу. В конце - концов, просящий потом не рад был полученной услуге и вообще жалел, что связался с этим прохиндеем для решения своей проблемы.
   И если кто из офицеров училища или служащих высказывал своему другу или подруге какую-нибудь проблему, то друг с усмешкой на устах советовал обратиться для её решения к Канарейкину. Тот, естественно, поначалу отмахивался от предложения, но если деваться было некуда, и обстоятельства поджимали, то ему ничего не оставалось, как последовать совету, зная, что Канарейкин помощью, советом или предложением правильной схемы может решить любой вопрос. Было видно, Канарейкин по складу своего характера любил заниматься этими делами. Благодаря общению со всеми, он держал в своем банке данных обширную информацию на всех, и умело использовал её в своих целях. Конфиденциальную информацию он обменивал на услуги. Обо всех он всё знал и со всеми он был в ладу. Наблюдая за его деятельностью в этих вопросах, казалось, что делами службы Григорию заниматься некогда, но, тем не менее, результаты его показателей во всех ведомостях были на "хорошо" и "отлично".
   Знакомства, связи и зависимость старших начальников и преподавателей училища от оказанных услуг позволяли ему корректировать эти показатели в сторону повышения. И по-честному соревноваться с ним в этом деле было трудно. Все свои проблемы он решал легко и просто. Единственно трудной для него проблемой была физическая подготовка, но и её Григорий решал успешно. Сдача нормативов по физической подготовке, существующих для командиров взводов и сдаваемых лично начальнику училища, происходила два раза в год. И, как уже сообщалось, старший лейтенант Канарейкин для командира взвода был уже в годах, обремененный брюшком и в нормативы явно не укладывался. Но при сдаче нормативов, если не удавалось увернуться через заступление в наряд или медпункт, он делал чудеса. Группа офицеров, поставленная на забег, видела Григория на старте, потом он отставал, а потом каким-то чудом появлялся впереди. Перед финишем, пропуская вперед неоспоримых лидеров со статусом мастеров спорта и в середине, не высовываясь, появлялся на финише перед ясны очи генерала, изображая запыханность после бега. Чем вызывал смех у честно пробежавших дистанцию. Обладая обширной информацией, всегда подстраховывался в делах службы и проколов со своей стороны не допускал. Но все же, один прокол у него случился.
   Был в его взводе один курсант, по фамилии Уманчук. Курсант как курсант, родом из западной Украины, крепкий деревенский парень. Учился на "хорошо" и "отлично". И вдруг, после отпуска, в очередном семестре парень резко сдал позиции в учебе, потом начал строчить один за другим рапорты об увольнении из училища, мотивируя их тем, что не может осваивать программу обучения, что всем казалось подозрительно-неправдоподобным. Командиры всех степеней пытались выяснить истинные причины поведения курсанта, налегая на его командира взвода. Но, как ни странно, Григорий решить этой проблемы не мог.
   "Время решает все вопросы",- гласит известная пословица.
   И вскоре особист училища объявил командиру роты срочно подготовить документы на увольнение курсанта Уманчука из училища, так как в Канаде умер его дядя, оставив племяннику наследство в шесть миллионов канадских долларов и большую недвижимость. Отца у курсанта не было, у матери он был один, и они вдвоем решили уехать на жительство в Канаду. На все подколки друзей по этому поводу Канарейкин отвечал: "Не мой уровень".
  
   "Придется просить помощи у Канарейкина",- подумал Данцевич.
   - Евгений Николаевич, вопрос трудный, сам знаешь, в стране с жильем напряжонка,- как всегда ответил тот после обращения Данцевича к нему со своей проблемой.
   - Дай мне пару дней, я проработаю этот вопрос. А ты перекантуйся покуда пару ночей в роте,- добавил он.
   - Да смотри, Григорий Иванович, будешь прорабатывать, особо не распространяйся кому и зачем нужна комната,- предусмотрительно напомнил Канарейкину ротный, присуттовавший при разговоре.
   Вечером было совещание офицерского состава училища. Оно затянулось допоздна. Очень хотелось увидеться с Наташей, но ему сегодня нужно было находиться в роте до отбоя.
   Теперь Данцевич постоянно думал о Наташе. Тупиковая ситуация его положения ему уже казалась не такой безвыходной и давящей душу. Темный тоннель, кажется, кончался, впереди забрезжил свет... Чувство, возникшее к Наташе в его душе, разгоралось, оно поглощало всего его. Теперь для него в мире не было дороже человека, чем Наташа, весь мир для него был - она. В душе что-то поднялось, словно выросли крылья, казалось, весь мир засиял, все проблемы и заботы - пустяк, всё на свете - ерунда по сравнению с тем, что у него есть она. Лишь бы быть с ней и получать такую же взаимность.
   - Это дар Божий. Это судьба! - думал Данцевич, вспоминая Наташу.
   Но тут же, в его раздвоенном с недавних пор сознании возникал образ Лины. Он чувствовал свою вину перед ней. Когда два человека ссорятся - всегда виноваты оба. И свою вину перед ней он почему-то чувствовал более тяжелой.
   - Да! - послышался в трубке голос Наташи. Вечером, сильно занятый делами, Данцевич позвонил ей поздно. Время для встречи уже вышло. Вчера он забыл её предупредить, что сегодня вечером будет занят и не сможет с ней встретиться. Наташа волновалась. Это он понял по ее взволнованно-тревожному голосу и потому, как быстро она подняла трубку. Ответив, Наташа молчала - она ждала, что ей скажет Данцевич, теряясь в догадках...
   - Какой же я дурак,- пронеслась мысль в голове Данцевича,- ведь она видно, весь день переживала, думала не весть что, мучилась; хватит ли у меня духа сделать сегодня то, о чем я ей говорил вчера.
   - Я люблю тебя, Наташенька! - быстро выпалил он в трубку, впервые назвав её нежнее обычного.
   - Ну, как у тебя дела? - поняв по ответу Евгения, что у них складывается всё хорошо, уже немного веселее с нотками надежды спросила она.
   Данцевич кратко рассказал об основном итоге прошедшего дня. Наташа молча слушала.
   - Тяжело тебе,- услышал он в трубке сочувствующую реплику Наташи.
   - Нет,- весело ответил Данцевич.
   - Почему? - удивленно спросила она.
   - Потому, что у меня есть моя Любимая,- радостно ответил Евгений.
   В трубке послышались всхлипы. Видно, чувства переполнили её душу, накопившееся за день напряжение, резко ушло, и она заплакала.
   - И я тебя люблю, Женечка. Я так тебя люблю! Я так ждала тебя, милый! - рыдая, изливала она душу Данцевичу.
   Данцевич видя, что она совсем расклеилась, и в душе виня себя за доставленную ей тревогу и нервное напряжение, начал извиняться за это перед ней и успокаивать её.
   - Ну, как Алешка? - меняя тему, спросил он Наташу, чтобы быстрее её отвлечь и привести в нормальное состояние.
   - Ой, да! Все спрашивал меня, когда приедет дядя Женя? - уже весело отвечала она.
   - Ну, а ты что ему сказала? - спросил Данцевич.
   Я ему сказала, что скоро,- услышал он ответ Наташи.
   - Ну, вот, завтра вечером мы обязательно увидимся. Так ему и передай. Ребенка нельзя обманывать,- добавил Данцевич и попрощался с Наташей.
   ...
  
  
   Назавтра рабочий день майора Тонова начался как обычно. После окончания утренней суеты в казарме воцарилась тишина, и замполит сосредоточился на своих делах. После часа работы с документами у него зазвонил телефон. Звонили из КПП училища. Дежурный прапорщик ему сообщил, что на КПП находится жена лейтенанта Данцевича и что она хочет поговорить с замполитом батальона... . Это сообщение заинтриговало майора Тонова.
   - Пропустите ее, и пусть курсант-помощник из наряда проводит её ко мне в кабинет,- после небольшого раздумья распорядился замполит батальона.
  
   Данцевич с утра провел час занятий со своим взводом по уставам Вооруженных сил СССР и возвращался из учебного корпуса в казарму. Легко взбежав по лестнице казармы на третий этаж и войдя в расположение своей роты, он увидел стоящих у входа недалеко от дневального Канарейкина и Сомова. Они что-то обсуждали. Данцевич подошел к ним поближе. Их лица были загадочными, слегка проступающей улыбкой, которую они, похоже, пытались скрыть...
   - Евгений, а Григорий был прав,- тихо произнес непонятную фразу Сомов, обращаясь к Данцевичу.
   - Естественно. Он всегда прав,- не понимая, что этим самым хотел ему сказать Сомов.
   Коллеги стояли молча и с каким-то сожалением смотрели на Данцевича.
   - А в чем дело? - недоумевая, спросил он их.
   - Да, твоя...,- произнес Сомов и замолчал, видимо, пытаясь подобрать нужную фразу,- законная - у замполита,- договорил он своё сообщение Данцевичу.
   - Ну что ж, тем лучше... ,- пронеслась мысль в голове ошеломлённого сообщением Данцевича. Волнение охватило его. Сомов и Кнарейкин, посчитав свою задачу выполненной, ушли в комнату канцелярии роты.
   Прятать как страус голову в песок и уклоняться от действительности, было не в его правилах. Данцевичу захотелось дождаться выхода Лины из кабинета и поговорить с ней. Он стоял и ждал.
   - Почему она пошла по такому глупому пути? - думал он. - Она рассматривает меня как вещь, себе принадлежащую, которую можно использовать по своему усмотрению, не считаясь со мной. Можно вернуть эту вещь назад себе, если она по каким-то причинам оказалась не у нее,- в ожидании выхода Лины из кабинета думал Данцевич.
   Из кабинета замполита Лина вышла неожиданно. На её лице было выражение спокойствия и обнадеженности. Данцевич пошёл к ней навстречу. Неожиданно, встретившись нос к носу с Евгением, Лина гордо взглянула ему в глаза.
   - Давай поговорим,- тихо предложил он ей, не отводя своих глаз. Уклоняясь, она стороной, не останавливаясь, глядя в глаза Данцевичу и обходя его, гордо прошла мимо и скрылась за дверью. - Дома поговорим,- с ехидной улыбочкой произнесла она.
   - Вот так, дружок, а ты что думал? Прибежишь теперь, как миленький назад, ещё и извиняться будешь,- говорили при этом её глаза.
   Данцевич внутренне взорвался. От негодования его бросило в жар.
   - Да..., зря ты так сделала! Зря! - промелькнуло в его голове.
   Внутри у него кипело. Он вдруг почувствовал, что теперь чувство своей вины за несправедливое отношение к Лине, которое ещё мучило его, лежало на его душе тяжким бременем, вдруг ушло, исчезло. Он почувствовал какую-то свою правоту, на душе стало немного легче и спокойней.
   - Лейтенант Данцевич! Вы здесь? Зайдите ко мне,- вдруг услышал он сзади голос майора Тонова. Данцевич обернулся, оторвав свой взгляд от входной двери казармы. В проеме открытой двери кабинета замполита батальона, держась одной рукой за ручку двери, с кислой миной на лице стоял майор Тонов. Видя замешательство лейтенанта, он еще раз повторил ему свой приказ и скрылся в кабинете, оставив дверь открытой.
   - Есть! - машинально произнес Данцевич и, чувствуя себя кроликом, идущим против своей воли в пасть к удаву, вошел в кабинет, закрывая за собой дверь.
   Выйдя от замполита батальона, Данцевич вошел в канцелярию роты. Офицеры роты находились за своим рабочими столами. Данцевич молча сел на свое место.
   - Ну, что там было? - нарушив затянувшуюся тишину, спросил его капитан Шило. На душе Данцевича, что называется, скребли кошки, настроение после тяжелого разговора было паршивым, разговаривать не хотелось.
   - Да ничего,- недовольно ответил он ротному.
   Я понимаю, но что-то же замполит тебе, Евгений Николаевич, целых полчаса говорил? - после непродолжительной паузы спокойной интонацией голоса, стараясь соблюсти такт, опять повторил свой вопрос ротный.
   - Говорил, чтоб возвращался к жене. Что иметь любовницу нехорошо. Что если я вовремя не одумаюсь, и об этом узнают выше, то на моей карьере будет поставлен крест. И вообще..., советовал одуматься,- кратко изложил суть своей беседы с замполитом Данцевич.
   В комнате стало тихо. Все молчали.
   - Евгений Николаевич, а может и правда. Не торопись ломать дрова. А ты уверен, что та, другая, будет лучше? Хорошо подумай,- советовал ему ротный, перейдя на "ты".
   В личных неслужебных разговорах офицеры роты обычно переходили на "ты" с обязательным добавлением к местоимению имени-отчества.
   Ну, а сам-то ты, Иван Иванович, что ж ...? - парировал советы старшего товарища Данцевич.
   - А сам, сам..., произнес, задумавшись вслух ротный,- у меня,- другое...
   - Подожди, а зачем ты, Евгений Николаевич, сказал замполиту про другую? Значит, я говорил вчера утром правильно,- вдруг спросил Канарейкин, вмешиваясь в разговор.
   - Да я не говорил. Это жена ему всё выложила,- ответил Данцевич.
   - Так ты, Евгений Николаевич... , извини меня, совсем дурак,- возмущенно заключил Григорий. - Теперь держись. Пришьют тебе аморалку и тогда...,- Канарейкин замолчал. В комнате опять стало тихо.
   "Прятаться сейчас, чтобы потом прятаться всю жизнь? - мысленно рассуждал Данцевич. - Это нереально и глупо".
   "Сначала разведись при наличии уважительной причины, а потом ищи - другую",- вспоминал поучения замполита Данцевич.
   "Не говорить никому правды, юлить... , как советует Канарейкин? Вернуться туда, куда уж идти неохота, как советует ротный? Что делать? А как же Наташа? Ведь я уже не смогу без неё. Я так люблю её".
   Все эти поучения и советы либо не подходили для ситуации Данцевича, либо были неприемлемы для его характера.
   "А я хочу, и буду жить с Наташей! И пошли они все ...",- твердо решил он.
   - Да ерунда это все,- вдруг возмущенно произнес Сомов. - Детей у них нет, ничего страшного в этом разводе я не вижу,- подводя итог своему мнению, добавил он.
   - Это ты, Александр Викторович, ничего страшного не видишь. А замполиты видят,- возразил Сомову ротный.
   - Этих жуков навозных хлебом не корми, а только дай в чужом грязном белье покопаться,- убеждал он Сомова.
   - А дойдет до генерала...,- снова оживился Канарейкин,- теперь он на это дело злой.
   - Говорят, когда его дочь зять оставил, он на него злился, а достать его не мог...,- снова добавил он.
  
   У генеральской дочери поначалу личная жизнь не сложилась, она развелась. Данцевич иногда был сторонним слушателем этих сплетен от всезнающего Канарейкина. Первый муж у неё был человеком гражданским, от их брака остался совместный ребенок.
   Валентина Алексеевна, будучи женщиной с характером, знающей себе цену, вряд ли раньше приняла бы ухаживания тихого нерешительного Тонова, но сейчас, в её положении с ребенком на руках, ей пришлось их принять... Непопулярный статус разведённой женщины, так давившей её самолюбие, нужно было менять. Свою дальнейшую судьбу нужно было устраивать.
   - То, что он всего лишь старший лейтенант, это дело поправимое..., а то, что он тихий, это может быть и к лучшему...,- подумала она, и так как выбора не было, то и согласилась. Ребенок Тоновым был усыновлен, и теперь в её судьбе все стало как у людей.
   Вместе на людях их видели редко. Здесь в училище, вдруг встретившись, они, конечно, не сторонились друг друга и не проходили мимо, а на минуту задерживаясь, перекидывались словами, так как знали, что за ними наблюдают окружающие. И со стороны людям было видно, что между ими нет душевной близости. Каждый из них в отдельности, совершив сделку со своей совестью, в дальнейшем на людях вынужден был играть как артист: один - роль мужа, другая - роль жены, у которых все благополучно, и что они любят друг друга. Заключив брак по расчету, в дальнейшем они вынуждены были играть в игру взрослых под названием "счастливая семейная жизнь". Генерал устроил судьбу своей дочери по-армейски быстро и четко.
   - Где-то год назад, я в городе встретился с бывшим зятем Черизова,- опять оживился Канарейкин,- Ну, разговорились, то да сё, зашел разговор про развод. Так он говорит, что Черизов во время развода с армейским наскоком начал на него орать по своей генеральской привычке, хотел, говорит, поставить меня по стойке "смирно".
   - А зять что? - спросил у Канарейкина Сомов.
   - Меня, говорит, ваша казарма достала,- сказал он генералу, потом послал генерала открытым текстом на три буквы и ушёл, не дослушав. А генерал-то, к такому не привык. Ох, как он, говорит, кипел в своем бессилии,- произнес Канарейкин, повторяя слова зятя.
   - А почему они развелись? - поинтересовался у Канарейкина ротный.
   - А он ушел к другой женщине,- ответил Канарейкин.
   - Так что, Евгений Николаевич, смотри, случай у тебя, похоже, аналогичный,- подытожил Канарейкин.
   Данцевич сидел молча, не ввязываясь в общий разговор думал о своем...
   - Возвращайся к жене. Я ей сказал, что поговорю с тобой, ты одумаешься и всё уладиться - вспомнил он слова замполита.
   Поначалу Тонов не напирал, тон держал дружелюбный.
   - Так вот почему она не захотела со мной разговаривать, когда вышла от замполита,- анализируя прошедшее, пришел к выводу Данцевич.
   Своим глупым поведением Лина только уменьшала свои шансы и укрепляла веру Данцевича в правоте своих действий.
   - Нет, жизни с ней не получится..., да и не хочу я этого.
   - "Я понимаю, ну увлекся, погулял, и хватит...- ты ничего не теряешь"- вспоминались Данцевичу слова замополита.
   - Да не вернусь я к ней! Я её не люблю! - отвечал он тогда Тонову.
   - Евгений Николаевич, молод ты ещё, ну что - "люблю, не люблю" - ерунда это всё, жизнь - это совсем другое,- убеждал Данцевича замполит.
   - Нет, по твоим принципам я жить не буду, потому, что не смогу,- думал тогда Данцевич, молча слушая замполита.
   - А кто она, эта твоя вторая? - вдруг неожиданно спросил Тонов.
   "Пытаясь меня уговорить, сейчас будет искать изъяны у той, "второй", как он говорит. Говорить или не говорить? А ведь все равно докопаются. Да и зачем скрывать, пусть уж узнают всё сразу, может быстрее эта объединенная свора (имея в виду замполита жену и тёщу) перебесится и отстанет от меня,- подумал Данцевич. - А постой, ведь у Тонова всё так же, и вряд ли он сильно будет это акцентировать",- вдруг осенила его догадка.
   - Она учительница, разведенная и с ребенком,- после небольшого молчания ответил замполиту Данцевич.
   - Ну, вот,- после небольшой задержки недовольно произнес Тонов. Но дальше в разговоре этого момента не касался...
   - А в какой школе она работает? - немного помолчав, спросил он.
   - Вон чего захотел...,- подумал Данцевич, ясно поняв хитрый умысел замполита и возможные последствия для Наташи.
   - В одной из школ города, в какой,- не скажу! - твёрдо проговорил он в ответ замполиту. Тонову это не понравилось, но он стерпел.
   - Ну и что Вы, товарищ лейтенант, собираетесь делать дальше? - после небольшого раздумья спросил он уже более холодно.
   - Я разведусь с Линой и женюсь на Наташе,- уверенно и твердым тоном ответил ему Данцевич.
   В кабинете стало тихо. Диалог зашел в тупик.
   - Вы же коммунист, Данцевич. Вы неправильно понимаете политику партии в вопросах советской семьи,- возбужденно убеждал Данцевича замполит.
   - Ну, какая разница этой партии, с кем я буду жить,- запальчиво ответил Тонову Данцевич.
   Выслушав ответ, Тонов оторопел.
   - "Этой партии",- возбужденно повторил фразу из ответа Данцевича замполит. Он словно потерял дар речи от непочтительного обращения к партии его собеседником.
   - Это какой такой "этой"? - негодуя, переспросил он. - И это так говорит о партии коммунист, секретарь партийной организации роты?- задал он себе риторический вопрос. - Похоже, мы в Вас здорово ошиблись. После таких слов Вы, недостойны быть не то, что секретарем, но даже рядовым членом КПСС,- заключил замполит.
   Результаты разговора видно, не сходились с теми, которых Тонов ожидал и которые он пообещал Лине. И замполит сменил тон на более жесткий.
   Повторив единственное условие: возвращение к жене, покуда этот разговор не вышел за рамки его кабинета, он дополнил: "Иначе в других кабинетах с Вами, товарищ лейтенант, будут разговаривать уже жестче и не без последствий...!" - предупредил он.
  
   - Даю Вам, товарищ лейтенант, два дня сроку! Если не одумаетесь - то я вынужден буду доложить по команде выше! - пригрозил замполит Данцевичу.
  
   На второй день, поздно вечером, Данцевич возвращался от Наташи для ночевки в казарму. Ещё на плацу он заметил, что в окне их канцелярии роты горит свет. По времени было после полуночи. Отбой был давно произведен. Канарейкин, который сегодня контролировал распорядок дня, должен был уже уйти домой. Почему в канцелярии роты горит свет, для Данцевича было непонятным.
   Войдя в канцелярию роты, Данцевич застал там Канарейкина.
   - Почему, Григорий Иванович, не торопишься домой? - спросил его Данцевич.
   - Да, вот, дела,- показывая на бумаги, разложенные перед ним на столе, произнес Канарейкин.
   - А сколько времени? - спохватившись, спросил он, глядя на часы.
   - Ух ты! Уже половина первого!.. Думал, после отбоя часок посижу.., вставая из-за стола и собирая бумаги, произнес он.
   - А у меня для тебя, Евгений, две новости. Одна хорошая, вторая плохая,- накидывая на плечи форменный плащ, произнес он,- с какой начнем? - спросил Григорий.
   - Давай хорошую,- весело ответил Данцевич.
   - Нашел я тебе жилье. Вот адрес,- Канарейкин достал из кармана бумажку и протянул ее Данцевичу,- комната маленькая. Недавно освободилась. Правда, удобства, как говориться, во дворе, но зато с отдельным входом. Для тебя, Евгений, самое что ни на есть то... Домик деревянный, с соседями через стенку. И самое главное - рядом с училищем. Вот здесь, возле церкви,- Канарейкин указал рукой в окно канцелярии, в направлении которого днем через плац за забором училища виднелась церковь.
   - Одна бабушка сдает постоянно. Эта бабушка - Вера Дмитриевна - недалеко, рядом живет в таком же домике. На этой бумажке записан адрес бабушки,- пояснил он.
   - Завтра с утра, как освободишься, быстро беги договариваться, если эта комната еще свободна,- посоветовал Канарейкин.
   - Все складывается, словно в сказке,- понеслась мысль в голове Данцевича.
   - Только бы комната была свободна,- подумал он.
   - Ну, Григорий, спасибо тебе! С тобой не пропадешь! - поблагодарил Канарейкина за заботу Данцевич.
   - Да ладно тебе, Евгений! Чего не сделаешь для друга,- ответил тот. - Ну, и вторая новость,- после воцарившейся паузы напомнил Канарейкин, видя, что от радости Данцевич совсем забыл о ней.
   - Сегодня ко мне подошел замполит и сказал, чтобы я готовился принимать партийную организацию роты...,- немного смущаясь, произнес он, глядя на Данцевича. В партийных организациях уже начиналась новая отчетно-выборная кампания.
   - И это ты, Григорий Иванович, называешь плохой новостью... Да ради Бога. Здесь ты совсем не при чём,- ответил товарищу Данцевич.
   - Ну...,- Канарейкин развел руками,- Сам видишь, здесь я тебя не подсиживал...,- добавил он, собираясь уходить.
   Канарейкин посмотрел на сияющего от счастья, казалось бы даже после неприятного для него сообщения, Данцевича.
   - Совсем ты, Евгений Николаевич, я смотрю пропал... Твое лицо пышет счастьем, как паровоз паром,- произнес он и, попрощавшись с товарищем, вышел из комнаты.
   Ночью Данцевичу снился сон. Будто он находится дома у Лины. Вокруг - обычная обстановка - жена, тёща, на душе опять уже забытые чувства спокойствия и умиротворенности. Но вдруг на его душу наползает волнение, он вспоминает о Наташе...
   "Как я смог её оставить, предать?! Я же её люблю! Я же уже не смогу без неё...! Я хочу быть с ней...!"
   Терзаясь в душе, Данцевич проснулся. Влажный от пота, он сел на кровать, утирая лицо ладонями рук. В казарменной каптерке, где теперь ночевал Данцевич, было темно и душно. Теперь через небольшие промежутки времени сон периодически повторялся, меняя свою направленность. То Данцевичу снилось, что он с Наташей, он счастлив, и это - то, что он хочет. Но вот он вспоминает о Лине, и ему становится жаль её... Он чувствует себя неблагодарным по отношению к ней... Его душу терзает эта жалость.
   Утром, после проведения утренних мероприятий и напоминания Канарейкина, Данцевич вопросительно посмотрел на ротного. О своей главной заботе текущего дня он помнил и сам, но не знал, как начать разговор с ротным, чтобы тот разрешил ему отлучиться по своим делам со службы.
   То, что офицер ночует в казарме, хотя и временно, являлось делом не совсем нормальным, и в данной обстановке для ротного было совсем нежелательным.
   Поняв, в чем суть вопроса, капитан Шило облегченно вздохнул:
   - Ну, сходи, раз такое дело. Только постарайся недолго, а то вдруг понадобишься кому-нибудь...,- ответил капитан Шило, кивая головой на соседнюю стенку.
   - Только бы комната была свободной,- молил судьбу Данцевич, выходя из казармы на улицу.
   Быстрым шагом он пересек плац училища, вышел из КПП, повернул направо. Не доходя до церкви, Данцевич углубился в квартал старых деревянных домов с хаотичной застройкой. Найдя адрес, указанный в записке, позвонил в дверь одного из деревянных домиков.
   Дверь открыла бодрая старушка. Поздоровавшись и извинившись за беспокойство, Данцевич начал объяснять ей суть своего визита. Слушая объяснения молодого офицера, вопросительно- настороженный взгляд старушки начал меняться на теплый и обнадеживающий.
   Данцевич понял, что комната ещё не занята, и старушка рада тому, как всё складывается.
   - Тебе на одного или с женой? - спросила она.
   - На одного,- ответил Данцевич.
   - Ну, пойдем, посмотришь. Понравится ли тебе? - уже с радостью на лице ответила она.
   Предварительно заведя постояльца к себе в дом, бабушка потребовала у него удостоверение личности и переписала данные себе в тетрадку. Долго копаясь в старом комоде и наконец, найдя, взяла оттуда небольшой газетный сверток. Минут через десять, петляя по неухоженным тесным проходам между старыми одно и двухэтажными деревянными домами, Данцевич с бабушкой остановились у двери одного из них. Развернув газетный сверток и достав оттуда ключи, бабушка открыла замок, висевший снаружи двери. Баба Вера вошла в длинный темный коридор. Данцевич пошел за ней. В темноте повозившись еще с одним замком и открыв дверь, Баба Вера вошла в комнату, приглашая войти и Данцевича.
   Маленькая комната, размером два с половиной на три с половиной метра, с одним небольшим окошком. Квадратный метр в комнате занимала кирпичная печка, одинокой колонкою, стоявшая в углу справа у входа. Рядом - висячий умывальник с полочкой. В другом углу - полуторная кровать с тумбочкой, у окна стол со стулом, с другой стороны от входа на стене - вешалка. Комната Данцевичу понравилась.
   - Согласен,- осмотрев комнату, произнес он, переводя взгляд на старушку.
   - А сколько Вы хотите за неё,- спросил он у бабушки.
   Ее лицо напряглось, она молчала. Она ждала этого основного для неё вопроса.
   - Двадцать пять рублей,- тяжело и взволнованно, с какой-то опаской, после небольшой паузы ответила она.
   Данцевич не знал подобных цен, но понял, что бабушка назначила предельно высокую цену. Он, молча, достал деньги, отсчитал просимую сумму и протянул их бабушке. Она быстро, с плохо скрываемой радостью на лице свернула купюры и зажала их в своей ладони.
   Баба Вера, обрадованная тем, что ей удалось заключить максимально выгодную для себя сделку, но внешне стараясь скрыть это чувство, взволнованно и оживленно начала инструктировать постояльца.
   - Вот книжка на электричество. Аккуратно плати каждый месяц по счетчику,- указывая на одиноко расположенный, почти под самым потолком на стене счетчик, произнесла она.
   - Деньги приноси за месяц вперед сегодняшним числом ко мне домой. Это - ключ от туалета. Он у тебя свой - отдельный, как выйдешь направо, у забора,- положив ключи и книжку на стол, дополнила она.
   - Ну...и...,- баба Вера запнулась. Было видно, она хотела что-то ещё сказать. Но не находила слов.
   - Парень ты молодой...,- она опять замолчала, подбирая нужные выражения,- в общем, можешь водить сюда кого хочешь, но только, чтобы без шума... Чтобы соседи не имели претензий,- указывая рукой на стенку, произнесла она.
   - Вот и все, вроде. Колонку с водой - как шли - видел. Дров немного - возле туалета лежит. Можешь жечь, это мои.
   - Ну, оставайся с Богом. Я пошла,- произнесла она и вышла из комнаты.
   Данцевич остался осматривать свое будущее жилище. В комнате было сыро и холодно.
   - Надо купить электрообогреватель, с дровами возиться - дело хлопотное... Взять у старшины на прокат матрас, пару одеял, подушку и постельное белье. Ну, и сделать здесь уборку,- думал он, повторно осматривая комнату.
   Вечером Данцевич с помощью двух курсантов осуществил этот план. На следующий день, вечером после службы, он заехал домой к Лине и забрал свои вещи. Лиина с мамой лишь молчаливо-удивлённо переглядывались.
   Разобранный спортивный велосипед и две сумки с гражданской и военной одеждой легко поместились в нанятом им такси.
   Назавтра вечером, Данцевич шел к себе домой. Проходя мимо храма, Евгений, несмотря на то, что был в форме, решил в него зайти. Храм был действующий.
   В церкви он был несколько раз в детстве со своей бабушкой. Красота внутреннего убранства и непривычно новый, тихий и торжественный мир храма поразил когда-то украдкой крещёного мальчика. С необъяснимым трепетом, вдруг возникшим в душе, взирал мальчик на красивый лик и добрые глаза "Боженьки".
   Бабушка при каждом посещении ими церкви тихонько, на ушко, в перерывах в исполнении обрядов объясняла внуку правила поведения в храме и названия святых икон. Под руководством бабушки внук научился креститься и выучил главную молитву, которую, подрастая, забыл. Этим небольшим количеством давних практических уроков бабушки, дополненных пояснениями матери после редких молитв по случаю праздника перед домашними образами и заканчивались уже порядком подзабытые познания Данцевича в церковной жизни. На улице смеркалось. Сняв фуражку и перекрестившись, Данцевич вошел в притвор. Чувство легкого волнения охватило душу молодого офицера.
   Опасение быть случайно замеченным в совершении ещё одного своего взывающего поступка, который наверняка не понравился бы начальству, тревожило Данцевича. Для коммуниста посещение церкви было делом запретным, и он это хорошо знал.
   Но какое-то сильное необъяснимое желание тянуло его туда. В это вечернее время прихожане, пожилые люди, в основном - старушки, собирались на службу. Данцевич прошел дальше внутрь храма.
   В начале внутреннего помещения справа на стене находилась памятная доска из белого мрамора. Прочитав историю храма Бориса и Глеба, Данцевич сделал несколько шагов вперед, осматривая внутреннее убранство храма. На колонне, справа от себя, он увидел большую икону своего святого покровителя. Евгений сразу узнал этот святой образ, запомнившийся ему по урокам Бабушки.
   - Надо поставить ему свечку и помолиться за нас с Наташей,- вдруг осенило его.
   Данцевич, молча, стоял перед иконой, доверяя своему святому сокровенные мысли. Пожилые прихожанки, удивленные редкой картиной, тихо посматривали на молодого офицера, крестившегося и кланявшегося перед святой иконой.
   Шли дни. Вечером по-прежнему, освободившись от службы, Данцевич,- счастливый, бежал на свидание к Наташе, которые проходили у неё дома. Она с нетерпением его уже ждала. Вскоре Наташа укладывала Алешку спать. Оставшееся до полуночи время они проводили в беседах, чередуя разговоры с жаркими поцелуями и объятиями.
   В полночь Евгений уходил к себе. В его комнате, благодаря непрерывно работающему электрообогревателю было тепло и сухо. Здесь он появлялся поздно, только в начале ночи и иногда в обед, часа на два для отдыха.
   Канарейкин, дня через три после заселения Данцевича, как-то попросил у него ключи от комнаты и сделал себе дубликаты...
   С этого времени Данцевич начал замечать, что в его отсутствие в комнате постоянно бывают посетители, в том числе и женщины...
   Этот день они запомнили на всю жизнь. Была пятница семнадцатое октября. От службы Данцевич освободился рано. В 16.00 он зашел к себе, переоделся в гражданскую одежду и отправился к Наташе. Через час он был уже у нее. В подъезде дома он встретился с отцом Наташи, который вел из детского садика Алешку, сгладившего неудобство положения Данцевича, появившегося в доме раньше Наташи. Они вместе играли в комнате. Данцевич с нетерпением вглядывался в окно, встречая каждый троллейбус подъезжающий к остановке, хорошо просматриваемой из окна комнаты... . Вот к остановке подъехал очередной троллейбус. Данцевич начал вглядываться в облики выходящих из него пассажиров. Наташу он узнал сразу. Выйдя из троллейбуса, она, словно чувствуя, что её ждут, часто поглядывая на свое окно, торопясь, направилась к своему дому. На улице стояла мокрая холодная погода. С неба падали хлопья мокрого снега. Подойдя ближе к дому и заметив в окне своих любимых, она, сияя от счастья и непрерывно махая им рукой в ответ, бежала домой, не сводя глаз с окна, посылая в него воздушные поцелуи.
   Время подходило к полуночи. Данцевич теперь всегда уходил от Наташи в это время. И сегодня ему пора было уже уходить, а молодые люди никак не могли расстаться. Их намерения друг перед другом были известны, а помыслы чисты. Завтра - выходной, и они целый день будут вместе.
   Молодые люди, задыхаясь в долгих страстных поцелуях и крепких объятиях, теряли рассудок, терзая свои души.
   - Ты скоро уйдешь...? - услышал Евгений медленный тихий шепот Наташи. Она произнесла это с каким-то сожалением, а сама всё сильнее прижималась к нему, обнимая его своими руками. Он ещё и ещё целовал её руки, губы, все части её лица.
   - Я не знаю! Я, наверное, не смогу от тебя оторваться,- шептал он, целуя и лаская её... Он чего-то ждал от своей любимой, понимая своё положение, но он при этом понимал и её положение...
   - Оставайся у меня...,- вдруг после небольшого молчания тихо прошептала она ему в ухо. Данцевич, понимая, что это рано или поздно должно было случиться, с благодарностью посмотрел в её глаза...
   В полумраке комнаты в её глазах он увидел осторожную стыдливость её поступка.
   - А как родители? - тихо спросил он.
   - Я не знаю. Думаю, они поймут...! - тихо прошептала она.
   Потоки страсти, накопившейся у молодых людей за долгое время, вырвались наружу. Всю ночь они наслаждались любовью и не могли насытиться ею.
   - Какой ты сильный...,- тихо шептали её губы.
   - Я так люблю тебя, мое счастье! - в томлении и нежности ласк, не помня себя, шептал ей в ответ он.
   Изнемогая от любви, они уснули только под утро. Они лежали голые, не укрытые на матрасе, который стащили на пол, боясь, что софа не выдержит безумных движений их горячих тел.
   Евгений проснулся первым. В комнату из окна начал пробиваться тусклый осенний свет улицы. Смешиваясь со слабым светом непогашенного светильника, он освещал их молодые тела. Любуясь красотой обнаженного тела своей любимой, он нежно прикасался губами к нему. Почувствовав прикосновения, Наташа проснулась. На её лице просияла улыбка.
   - Ну, вот, мы муж и жена! - глядя в глаза и нежно лаская Наташу, прошептал Евгений.
   - А это была наша первая брачная ночь? - улыбаясь, шепотом спросила она.
   - Почему "была"? Она ещё не кончилась..., тихо произнес он. Прильнув к ней, он начал опять нежно обнимать и ласкать свою любимую, получая взаимность. Их губы снова слились в жарком поцелуе. Внезапное желание опять зажгло страсть в их сердцах...
   Комната уже хорошо освещалась утренним светом.
   Отдышавшись и придя в сознание, они начали приводить всё в порядок в комнате. Их опасения были небезосновательны.
   Скоро в комнату вбежал Алешка. Ещё сонный, и в ночной пижамке, только что вылезший из кровати. Он осмотрелся, неожиданно увидел сидящего в кресле Данцевича. Мальчик подбежал к нему и взобрался на руки.
   - Дядя Женя, ты уже пришел? - удивленно спросил он.
   Евгений с Наташей, которая убирала кровать, улыбаясь, переглянулись...
   Необъяснимая волна нежности и любви набежала на Данцевича он прикосновения нежного тельца ребенка.
   Вначале отношений женщина больше всего ждёт от мужчины определенности, которую мужчина должен ярко и понятно обозначить. Своим небогатым жизненным опытом Евгений уже ясно это понимал.
   В этот момент в его душе что-то надломилось, и он почувствовал, что пришел час это сделать. Сделать то, что требовала от него совесть, с которою всегда жил в согласии, и чего он сильно хотел сам.
   Какое-то чувство, исходившее из глубины его души, не только подсказывало, что он должен это сделать, но и требовало от него этого.
   Нежность, ощущавшаяся от прикосновения тельца ребенка, чистый взгляд его наивных маленьких глаз сняли тревогу за груз будущих обязанностей и ответственности. Евгений почувствовал, что в этот миг рубикон его душой был безвозвратно и сознательно перейден.
   - Алешка, а хочешь, я буду твоим папой? - произнес Данцевич, глядя в глаза мальчика. Слетевшая вдруг фраза с его уст, внезапно вырвавшаяся из глубины души Евгения, шокировала ребенка. Огоньки надежды и веселого света заблестели в его сонных маленьких глазках.
   - У..., правда?! - возбужденно переспросил ребенок.
   Маленький мальчик повернулся лицом к Данцевичу и уставил на него свои расширенные глазенки, в которых выражался удивленный восторг и только что зарожденная надежда, которую уже нельзя было ни предать, ни обмануть.
   - Да, хочу! - тут же закричал он и со всей своей детской силой обвил своими нежными ручками шею Данцевича и начал целовать его в щеку. Евгений заметил, как у Наташи подкосились ноги, и она, держа в руках покрывало, которым только что собиралась покрыть софу, опустилась на неё. Вдруг Алешка соскочил с рук Евгения, подбежал к Наташе, и, дергая ее за руки и плечи, пытаясь привлечь к себе внимание матери, закричал: "Мама! Мама! Дядя Женя будет моим папой! Ты слышала?!" - кричал он, не понимая, почему мама какая-то невменяемая, не радостная, а наоборот, вдруг заплакала; и, поняв своим детским умом, что разговор в данный момент с Мамой - лишь пустая трата времени, он, перестав её дергать, немного задержал на ней свой непонимающий взгляд и, махнув рукой, побежал в другую комнату оглашать свою радостную весть дальше.
   - Бабушка! Бабушка! Дед! Дядя Женя стал моим папой! - раздавался громкий голос мальчика в других комнатах квартиры.
   Евгений встал с кресла, подошел и сел рядом с Наташей.
   - Ну, ладно, успокойся! - тихо произнес он, прижимая Наташу к себе... Она положила на его шею свои руки и взглянула ему в глаза. Слезы восторга и благодарности неудержимым потоком лились из её глаз.
   В её, хоть и наполненных слезами глазах, полно отразился до этого только с недавнего времени начавший пробиваться робкими маленькими огоньками, блеск жизни, радости дальнейшего её смысла, полноты и счастья.
   Счастливые глаза блестели на её прекрасном лице. Она всем телом прижималась к Евгению.
   - Я люблю тебя! Я так люблю тебя, Женечка! - Я так тебе благодарна...,- тихо шептали её уста, находящиеся у уха Данцевича.
   А потом они всей семьей завтракали. Женщины постоянно пытались скрыть свои влажные глаза, просушить их и войти в нормальное состояние, но слезы счастья упорно вновь и вновь покрывали их глаза влагой...
   С этого дня Данцевич начал жить с Наташей как муж с женой. Он перевез свои небольшие пожитки к ней. Комнату, держал лишь для подстраховки... . Канарейкину такой расклад с комнатой пришёлся по душе... Он лишь попросил Данцевича предупреждать его, когда Данцевич пожелает там быть...
   Дня через два после этого события Данцевич подал заявление на развод. В этот же день, по возвращении из города в училище на службу, его вызвал для повторной беседы замполит батальона.
   Его вторая беседа новизной не отличалась от первой. Данцевич тоже по-прежнему твердо стоял на своем. Из беседы Данцевич понял, что Лина регулярно, очевидно по телефону, общается с замполитом и информирует его о происходящем.
   Однажды днем, два холостяка, как весело подтрунивая над капитаном Шило и лейтенантом Данцевичем, называли их теперь офицеры батальона, пообедав в офицерской столовой, разошлись на послеобеденный отдых. Шило направился в канцелярию роты, где он всегда дремал в своем кресле, а Данцевич решил посетить свою комнату, в которой он вот уже два дня не появлялся.
   В комнате было холодно. Следы ночного присутствия неизвестных посетителей ярко просматривались на кровати... Данцевич включил обогреватель, сменил на кровати белье и, заправив одеяло, прилег на кровать... . Не прошло и пяти минут, как в дверь кто-то постучал. Он вышел на улицу. У входа стояли капитан Шило и Лина.
   - Евгений Николаевич, вот, привел твою жену. Хочет с тобой поговорить,- произнес он и недовольный, очевидно потому, что обстоятельства нарушили его отдых, ушел.
   Появление Шило и Лины было для Данцевича сюрпризом. Лину он не ждал, так же как и ротного, который, по мнению Данцевича, не знал его адреса. Получалось, что Шило уже посещал его жилище раньше...
   Данцевич пригласил Лину в комнату.
   Войдя в комнату, она начала её осматривать.
   - Здесь ты теперь и живешь? - спросила она, осмотрев комнату.
   - Да,- ответил Евгений.
   - Но здесь холодно, и ты заболеешь,- произнесла она, глядя на Евгения. - Пойдем домой, тебе здесь плохо,- предложила она ему, и начала приближаться к Данцевичу.
   - Нет. Мне здесь нормально. Скоро будет тепло. Просто обогреватель был выключен,- ответил Евгений, отстраняя пытавшуюся к нему прижаться Лину.
   Видя его холодное к ней отношение, она заплакала. Евгений усадил её на кровать, а сам присел у стола на стул.
   - Хочешь, я сегодня же приду сюда, и мы будем жить здесь вместе. Я все тебе прощу и никогда даже не вспомню об этом... . Оставь её...,- рыдая, говорила она. - Я люблю тебя! Я хочу тебя! - произнесла она, вставая с кровати. Лина приблизилась к Евгению и попыталась его обнять...
   Он с силой отстранил от себя Лину. У неё подкосились ноги. Евгений уложил её на кровать. Теперь, мечась в истерике на кровати, Лина нелестно отзывалась о Наташе и Евгении.
   - Лина, пойми. Я тебя не люблю. Я люблю другую женщину. Я очень её люблю и буду жить с ней! И ничего иначе. Никакие замполиты меня не заставят поступить иначе, чего бы мне это не стоило. Не ходи ты больше к ним, не позорься. Успокойся. Мне очень жаль, что у нас с тобой так получилось. Жаль тебя. Прости меня, если можешь...! - сказал он ей, когда она немного успокоилась.
   Лина сидела на кровати в расстегнутом пальто и вытирала платком глаза, слушая Евгения.
   - Дура я! Дура! - вдруг начала она корить себя...- Послушала Маму, пошла к замполиту. А что мне оставалось делать? - произнесла она и опять разрыдалась.
   - Да, теперь я знаю твой характер. Тебя не сломить,- произнесла она, немного успокоившись.
   Данцевич тайно в душе обрадовался, видя, что Лина успокоилась и пришла в себя. В момент пика её истерики он испугался за её состояние.
   Немного приведя себя в порядок, она вздохнула, встала с кровати и посмотрела на Евгения.
   - Помни, я всю жизнь буду тебя ждать! И всегда тебя приму, если ты ко мне возвратишься! - произнесла она.
   Данцевич молчал.
   Из комнаты они вышли вместе. На улице было промозгло и сыро. С неба сыпал мокрый снег. Евгений вывел Лину из лабиринтов строений, попрощался с ней и направился на службу в училище.
  
  
  
  
  

Глава 3.

  
  
   Вечером, после ужина, в оставшийся небольшой промежуток светлого времени, после развода на боевое дежурство, солдаты устроили битву скорпиона и фаланги.
   Группируясь, кто попарно, кто группами они делали ставки на победителя. Начиная с ужина, это бурно обсуждалось. Каждый, не раз осматривая внешний вид вторые сутки томящихся в банках бойцов, и, исходя из предыдущего опыта, решал, на кого поставить в этом бою. Закладами являлось всё многообразие имеющегося у них личного богатства, не всеми даже обнародуемого. Обычно это были деньги во всех видах, сигареты, часы, зажигалки и прочие мелкие вещи. Данцевич подключился к той группе, где ставки делались на сигареты. Уж очень ему хотелось проиграть солдатам свою ставку в четыре пачки "Столичных". Выбор им будущего победителя, определенный лукавыми подсказками альтруистов, к этому впоследствии и привел. В результате обе стороны в душе остались довольны полученным результатом, внешне высказывая обратное. Солдаты тем, что им удалось надуть неопытного ещё пока в этом деле офицера, а он от того, что толково начал избавляться от не нужного ему продукта, доставляющего большую радость для курящей части солдат. Собравшись вокруг стола, на центре которого стояла стеклянная банка с помещенными внутрь её паукообразными животными, публика с интересом следила за поединком. Вначале хищники, словно осматривясь, замерли на своих местах, изучая изменившуюся обстановку. - Сейчас, сейчас начнут! - видя, что противники начали поворачиваться строго лицом один к другому, возбужденно восклицали солдаты. Скорпион то и дело замахивал над собой взад - вперед своим длинный хвостом с появившимся на его конце обнаженным жалом. Четырехсторонние, неприятные на вид челюсти фаланги, словно разминаясь, зашевелились. Сойдясь, клубок хищников медленно закувыркался на скользком донышке под азартные возгласы плотнее сгрудившихся вокруг банки зрителей, пытавшихся до тонкостей рассмотреть происходящее. - Ура! - после нескольких секунд поединка раздавался восторженный возглас непрогадавшей части зрителей, забирающей у другой её половины свои выигрыши.
   Темный покров ночи накрыл раскаленную за день палящим солнцем долину. Лишь очертания горных вершин, причудливыми темными силуэтами ломаных линий, выделялись вдали на фоне усыпанного звездами неба. В очередной раз, обходя заставу, старший лейтенант Данцевич остановился возле находившейся в окопе боевой группы рядового Красных. Двое солдат, несших службу в это время, тихо переговаривались между собой. Вторая половина группы, расположившись поудобней, в обнимку с автоматами спала тут же рядом на дне траншеи. Данцевич сел на край окопа. Солдаты уже привыкли к частому и внезапному появлению командира возле себя. Оглянувшись и немного задержав свой взгляд на нём, они принимали прежнее положение, продолжая свой тихий разговор. Через некоторое время они вовсе, то ли забывали о присутствии постороннего, то ли таковым его не считая, продолжали доверять друг другу свои сокровенные тайны. Тихие, полушепотом, неспешные разговоры солдат, наводившие на воспоминания о доме и оставшихся там родных и любимых, постоянно звучали в ночных солдатских диалогах.
   В результате такого невольного подслушивания, командир уже знал много сокровенного из прежней мирной жизни своих девятнадцати-двадцати-летних подчиненных мальчишек, об их домашних, друзьях и любимых...
   В откровенных и располагающих диалогах, отвечая на вопросы солдат, приходилось делиться данными и своей биографии. Такие моменты по-особому сплачивали и роднили людей, крепили их дружбу и верность.
   Было около полуночи. Очнувшись после полуторачасовой дремы, Данцевич встал с лежанки, захватил свой автомат и через боковой люк бронетранспортера вылез наружу. Ночное чувство тревоги и напряженности поселившееся в его душе со дня пребывания на заставе, особенно обострявшееся ночью в моменты уединения, не давало уснуть. Его нахождение среди солдат и видение окружающей действительности успокаивало и снимало с души чувство тревоги.
   В ночной тишине раздался хлопок выстрела подствольного гранатомета, разрыв где-то вдали гранаты. Это старший смены, бодрил несущих службу бойцов. Данцевич подошел к командному пункту заставы. Включив ночную ветвь не высоко стоящего на треноге прибора наблюдения, встав на колени, начал осматривать местность. Рядом послышался щелчок тумблера включения радиостанции, шум исходящий от ее наушников, тихий доклад находящегося рядом рядового Сарбаева дежурному в батальон о положении дел на заставе, его возбужденный возглас.
   - Что там такое? - спросил солдата Данцевич.
   - О, да это наш давний знакомый опять объявился,- ответил он офицеру.
   Сарбаев позвал рядового Красных, несшего службу в это время старшим смены. Вскоре он с Дунаем, вынырнув из темноты, появился у командного пункта заставы. Узнав у товарища причину своего вызова, тот припал к наушникам радиостанции. Находясь рядом, старший лейтенант Данцевич, наблюдал за переговорами по радиостанции солдат, с отыскавшими в радиоэфире батальонную волну душманами.
   Минут пять стороны, засоряя радиоэфир, соревновались в скабрезности. В дальнейшем такие переговоры, обычно начинавшиеся по инициативе душманов, периодически часто повторялись. Начиная с мирного приветствия, душманы агитировали солдат переходить на их сторону, суля им за это богатства и жён. В дальнейшем, не найдя общего знаменателя, стороны переходили от взаимных оскорблений к угрозам.
   Внезапно просвистевшие над заставой пули прервали переговоры врагов. Сразу же за первой длинной очередью, пущенной по заставе, на заставе защелкали пули ещё от двух очередей. Моментально в ответ на обстрел с заставы в сторону доносившегося до заставы звука автоматной стрельбы, наугад, в темную даль полетели трассы пуль.
   Старший лейтенант Данцевич опять припал к окуляру прибора наблюдения. Рядовой Сарбаев докладывал в батальон об обстреле заставы из стрелкового оружия.
   Через некоторое время "три огурца", вылетевшие залпом из батальонных орудий, с воем пронесясь вверху над заставой, разорвались в предполагаемом месте нахождения злоумышленника.
   Данцевич поблагодарив артиллеристов, выключил радиостанцию. На заставе опять воцарилась тишина.
   Минут через десять, где-то справа вдали, ночную тишину озарили вспышки, повторявшиеся через небольшой промежуток времени в таком же количестве в месте, ближе по направлению к батальону. До заставы доносились звуки далекого разрыва мин. Данцевич направил окуляр прибора в их сторону.
   - Шестую заставу "духи" из минометов обстреливают,- прозвучал чей-то голос, доносившийся из темноты. Через некоторое время вспышки повторились в том же месте.
   Данцевич навел перекрестие сетки прибора на мелькающие вспышки. Рядом шумела радиостанция, Красных с Сарбаевым прослушивали радиоэфир. До заставы начали доноситься звуки минометных разрывов, трескотня выстрелов. Далекие трассы пуль тонкими красными нитями резали темноту ночи в стороне шестой заставы. Шум и гомон разговоров солдат, переживающих за своих боевых товарищей, разносился над заставой.
   Вскоре в расположении батальона снова оживилась артиллерия. Данцевич тоже подключился к прослушиванию радиоэфира. Тревожный и торопливый голос лейтенанта Югушева, дающий целеуказания артиллерии, раздавался в наушниках.
   Данцевич снова припал к окуляру прибора. Множество вспышек от разрывов наших снарядов и душманских мин далекими яркими бликами мелькали в поле зрения прибора. Вспышки в районе перекрестия сетки прибора периодически повторялись. Стало ясным, что душманы обстреливали шестую заставу с этого места.
   Посчитав по делениям сетки прибора количество тысячных между перекрестием и направлением на самую высокую вершину горы, служившую одним из ориентиров своей заставы, Данцевич бросился к радиостанции.
   - Я седьмой, я седьмой,- вторгаясь в переговоры, объявил он свой позывной.
   - Седьмой! Седьмой, заткнись и не мешайся,- послышался чей-то раздраженный голос из наушников.
   - Я седьмой, наблюдаю место работы духов, вновь вторгаясь в эфир, Данцевич сообщил угол в тысячных между направлением на вершину горы и направлением на место, из которого душманы вели обстрел шестой заставы.
   - Опять ты здесь...,- раздался прежний сердитый голос в наушниках, прерванный кем-то третьим из абонентов.
   - Седьмой, седьмой, повтори! - раздался уже знакомый голос артиллериста в наушниках.
   Данцевич спешно повторил данные наблюдений со своего места.
   - Понял тебя, седьмой! - услышал он радостный ответ артиллериста.
   Артиллерия батальона замолчала. Данцевич, передав наушники в руки солдат, вновь припал к окуляру прибора. Бой на шестой заставе продолжался. Вспышки выстрелов в районе центрального перекрестия прибора периодически повторялись...
   - Почему замолчала наша артиллерия? - доносились до слуха Данцевича недоуменные возгласы солдат.
   Данцевич знал, что артиллерия сейчас делает расчеты на новые установки огня.
   - Быстрее, быстрее..., вырывалось из его души нетерпеливая просьба в адрес артиллериста.
   Мощный залп из всех орудий раздался в расположении батальона, эхом отразившийся от горной стены. Сплошной вал разрывов через короткое время осветил центр поля зрения прибора. Центральное перекрестие сетки прибора ясно просматривалось на фоне центра разрыва снарядов, слившихся в сплошной огненный шар.
   Данцевич, облегченно вздыхая, отнял свой взор от окуляра. Встал с колен в полный рост и направил невооруженный взор своих глаз в сторону шестой заставы. Редкие звуки затихающего боя еще доносились оттуда.
   - Иванов! - бросил он фразу в темноту.
   - Я, товарищ старший лейтенант! - донеслось откуда-то из темноты.
   - Нет больше твоих духов! - громко ответил солдату офицер.
   - Ура! - раздался в темноте ночи над заставой радостный возглас солдат.
   Но ликование длилось недолго. Вскоре оно сменилось грустью. Дальше из радиопереговоров все узнали, что на шестой заставе в ночном бою было ранено два солдата. Ранения были серьезными. Минут через десять после окончания боя, на заставе приземлился вертолет. Он сразу взлетел и в сопровождении второго взял курс на Кандагар.
   Утром старший лейтенант Данцевич двумя бойцами обследовал направление, откуда, предположительно, ночью обстреляли заставу. Удалившись от заставы метров на шестьсот, это место и было обнаружено. Свежие автоматные гильзы, валявшиеся на земле, свидетельствовали об этом.
   Ветер от заставы в момент обстрела дул в направлении данного места, что и позволило злоумышленнику подобраться к заставе незамеченным Дунаем поближе.
   Невдалеке от этого места зиял обгоревший остов автомобиля с прицепом. Прицеп, оказалось, был когда-то армейской походной кухней. Сильно простреленная и обгоревшая кухня не представляла ценности. Из четырех пятидесятилитровых квадратной формы варочных котлов на месте находились лишь два, и то один из них был продырявлен пулями в трех местах. Прочные посудины, сделанные из нержавеющей стали по принципу скороварки с трудом были извлечены из своих гнезд и доставлены на заставу.
   В этом же направлении, метрах в двухстах от заставы, на клочке земли соток пятнадцать, была посеяна пшеница. Этот наиболее пригодный для земледелия клочок земли, видимо постоянно засевался афганскими крестьянами из близлежащего кишлака. Пшеница к этому времени уже выросла высотой по пояс, и поле представляло для заставы опасность. Поэтому каждую ночь оно периодически обстреливалось из автомата одиночными выстрелами.
   В этот же день, после обеда, на заставу прибыла водовозка с грузовой машиной под охраной бронетранспортера. Прапорщик Сакенко был старшим колонны, доставившей на заставу почту, воду и продовольствие. С ним на заставу прибыл и прапорщик Букша. Выдав на две недели вперед положенные по нормам снабжения продукты, он предупредил, что продовольствие в батальоне на исходе.
   - Продукты экономить! Если в ближайшее время в батальон не придет колонна, то будем жевать верблюжью колючку,- во всеуслышание, в шутливой форме обрисовал он солдатам серьезность положения.
   Солдаты читали письма и общались с прибывшими из батальона колонной друзьями. От прибывших, которые до этого были на шестой заставе, все узнали, что в результате прошедшего ночного боя было уничтожено восемь душманов, автомобиль "Тойота". Взяты трофеи: два 82 мм миномета и три автомата китайского производства. - Один миномет оказался неповрежденным и лейтенант Югушев оставил его себе, повысив тем самым огневую мощь заставы,- радуясь за товарищей, сообщил прапорщик Сакенко .
   Два минометных расчета душманов, обстреливавших шестую заставу с находящимся на ней узлом связи, были накрыты залповым огнем самоходной артиллерийской батареи.
   - Ну, теперь ребята с шестой заставы и артиллеристы получат ордена и медали,- после сообщения заключил прапорщик Сакенко. Через час снабженцы уехали на восьмую заставу.
  
  
   Верблюды возле заставы появились вначале дня. Их колеблющиеся и дрожащие очертания, проходящие через знойный воздух, были расплывчатыми и нечеткими. По мере приближения стада их черты становились всё чётче и выразительнее. Иногда, на короткое время, они исчезали с линии горизонта, опустившись куда-то вниз за складки местности, потом также медленно они появлялись над ней.
   Четверо бродячих животных медленно приближались к заставе. Было видно, что они пасутся на этой выжженной солнцем земле, на которой кроме камней было еще и единственное растение - их родная колючка. К этому майскому времени, маленькие, максимум по колено клубочки, состоящие из очень острых и длинных шипов, хоть уже и имели песчаный цвет, но были еще на корню, а, значит, не совсем высохли и для животных были съедобны.
   Видимо, для этих брошенных кораблей пустыни, курс на сближение с людьми определялся их природным инстинктом.
   Люди на заставе занимались своими делами. Лишь иногда, оторвавшись от дела, они, щурясь в колеблющуюся знойную даль, бросали из-под панам в сторону приближающихся животных короткие взгляды.
   - Верблюды,- раздался ленивый голос разморенного на солнце наблюдателя.
   По пояс голый, но в бронежилете и каске с автоматом в руках, сидящий на башне бэтээра солдат, больше в силу своей служебной обязанности, а не интереса ради, громко вслух сообщил всем, и без него уже заметившим приблизившихся метров на сто к заставе животных.
   Солдаты, прекратив работу, начали собираться поближе к наблюдателю, рассматривая приближающихся гостей.
   Старший лейтенант Данцевич встал из-за стола. Разминая затекшие от сидения суставы, вышел из-под тени натянутой над головой маскировочной сетки. Уставив свой взор на нежданных гостей, он тоже начал их рассматривать.
   Какая-то тревога от визита непрошенных гостей, появилась на его душе. Верблюды показались ему вестниками чего-то тревожного и нехорошего.
   Один из верблюдов явно хромал, сильно припадая на левую заднюю ногу. Это заметили и солдаты, высказываясь вслух. Наблюдатель рассматривал гостей в бинокль.
   - Похоже, наступил левой задней ногой на пехотную мину. Копыто сильно повреждено и много ран на брюхе,- уточнил собравшимся вокруг него товарищам наблюдатель, рассматривавший животных в бинокль.
   От солдат отделился рядовой Белых и подошел к командиру.
   - Товарищ, старший лейтенант, давайте завалим раненого, все равно пропадет. А так хоть мяса отожремся, и картошка есть, представляете какой кайф... Давно так не ели,- со светящимся в глазах азартом большого желания осуществить задуманное умолял он командира.
   - Значит мясо верблюда съедобное,- промелькнула мысль в голове Данцевича. Раньше ему с этим не приходилось сталкиваться, и он этого не знал.
   Данцевич молчал, обдумывая предложение солдата для принятия решения.
   - Мясо, как говядина, вкусное,- словно угадав мысли командира, пояснил солдат, нетерпеливо посматривая то на верблюда, то на командира.
   - Немного жестковатое, но ничего... Раненный из всех остальных самый молодой, потушим подольше, будет шик...,- размахивая своей снайперской винтовкой, уговаривал он офицера, словно боялся, что верблюды могут вдруг резко исчезнуть.
   К Белых с Данцевичем подошел старший сержант Землянников с еще двумя солдатами. Они вопросительно посматривали, поочередно переводя свои взгляды то на офицера, то на своего товарища.
   - А проблем у нас с этим мясом не возникнет? - задал вопрос солдатам офицер.
   - Товарищ, старший лейтенант, да какие могут быть проблемы, Вы же видите: они бесхозные, бродячие,- почти хором заговорили в ответ солдаты. В их глазах светились искорки надежды.
   Данцевич думал. Перспектива запастись мясом была заманчивой, но у него было уже достаточно служебного опыта, чтобы не идти на поводу у подчиненных.
   - Белых, шугани их, чтобы ушли от заставы, а то они сейчас все сигналки посрывают,- распорядился насчет верблюдов Данцевич.
   - Есть,- недовольно буркнул тот и пошел выполнять приказание.
   Остальные парламентеры, развернувшись, молча начали расходиться по местам.
   - Ну, чего уставились! Разойтись всем по местам! - недовольно крикнул стоящим в ожидании возле наблюдателя бойцам Землянников.
   Звуки скрежета ломом о каменистую землю и глухие удары кирки вновь зазвучали на заставе. Солдаты, в коротких передышках от работы, разогнувшись, чтобы смахнуть с лица пот, молча посматривали вслед медленно удаляющимся в сторону нежилого кишлака верблюдам. Осмотревшись, Данцевич, продолжил заниматься документацией заставы.
   О верблюдах вновь вспомнили за обедом.
   - Эх, жаль, мясо ушло. Давись теперь этой перловкой...,- звучала за столом как бы невзначай кем-то брошенная фраза.
   - А ведь само в руки пришло. Оставалось только взять...,- зазвучало в ответ зачинщику разговора.
   Понимая, в чей огород бросаются камни, Данцевич молча черпал из котелка перловую кашу, сдобренную тушенкой с непременной примесью песка.
   Назавтра утром, сразу после завтрака, верблюды опять начали приближаться к заставе. Проведя ночь в безлюдном кишлаке, домашних животных опять потянуло к людям. На этот раз с доводами солдат Данцевич согласился. Жалкий вид прыгающего на трех ногах сзади своих товарищей раненного верблюда окончательно убедил его в этом.
   Выстрел снайпера избавил животное от мук медленного умирания от гангрены ноги. Часа через два, два шестидесятилитровых армейских термоса были заполнены пересыпанным солью мясом. Тяжелые камни, положенные сверху, прижимали содержимое термосов. Слой воды сверху исключал к мясу доступ кислорода. Три дня, порядком забытый домашний аромат тушеного мяса, немного сдобренный картошкой раздавался на заставе. Несмотря на то, что шакалам досталось раза в два больше, со своей порцией они справились за ночь, подлизав даже кровь с земли. Хорошее питание благотворно сказалось на настроении людей.
   Дня через три, обеда на заставу пришла радиограмма. Об этом Данцевичу сообщил солдат, дежуривший на связи. В ней предписывалось начальнику заставы через час прибыть в расположение батальона. Только какие-то крайние важные обстоятельства обуславливали вызов начальника заставы в батальон.
   Это обстоятельство, заинтриговавшее Данцевича, было тем не менее очень своевременным и желательным. Очень много роилось в его голове нужных и важных дел и планов, намеченных за первую неделю его службы в качестве начальника заставы, исполнение которых могло начаться лишь после посещения расположения батальона им лично. Необходимо было многое согласовать, узнать, на многое получить разрешение. Начало всех этих вопросов и дел зависело только от должностных начальников, находившихся в батальоне. Данцевич в душе был рад, что наконец-то представилась такая возможность, но внезапный вызов также и тревожил его.
   Проинструктировав и оставив за себя старшим на заставе сержанта Землянникова, Данцевич с Красных и Сарбаевым на бронетранспортере к назначенному времени, убыл в батальон. Механик - водитель рядовой Голубев вёл боевую машину по накатанной дороге. Данцевич специально взял с собой молодого водителя, чтобы дать ему возможность совершенствоваться в практике вождения. Подъезжая к шоссе, десантники заметили колонну из трех грузовых афганских машин, движущихся на Шахджой со стороны Кандагара. "Бурбухайки", видя, что шоссе собирается пересечь бронетранспортер, метров за пятьдесят до перекрестка остановились, пропуская "шурави", хотя по своему положению на шоссе и своей скорости движения явно могли проехать перекресток вперед бронетранспортера. Наблюдать эту картину со стороны для Данцевича было делом неприятным. Похоже, из чувства излишней осторожности остановили афганцы свои машины, а не из уважения к пришедшим на их землю "шурави"... Видимо у них были на это основания.
   Въехав на шоссе, Данцевич, сидящий на башне, приложил правую руку к груди и то ли в знак приветствия, то ли в знак благодарности, а скорее по тому и другому, немного склонил голову в сторону афганских людей, сидящих в кабинах машин.
   - Описались душки. Значит, уважают...,- сделал свое нехитрое солдатское заключение происходящему, сидящий рядом Сарбаев.
   - Да не кланяйтесь Вы им, товарищ старший лейтенант. Это сейчас они смирные ягнята, рыскают здесь, все высматривают. А по ночам они же нас и долбят! - с какой-то резкостью в голосе добавил он. Данцевич молчал.
   Бэтээр пересек реку и начал подниматься к предгорью в расположение батальона. С других застав в расположение батальона тоже начали прибывать бронетранспортеры. До встречи с комбатом оставалось время, и Данцевич решил его использовать для решения своих дел.
   Необходимо было встретиться с ротным, к которому у Данцевича тоже были вопросы. Возле ротной палатки, у грибка дневального с грустным видом измученного узника, стоял рядовой Княжко. В палатке роты он и застал своего командира.
   Старший лейтенант Ступин лежал в одних трусах на кровати. Тяжелый удушливый запах не выветрившегося после ночи перегара в смеси с никотином витал в знойной атмосфере палатки. Рядом, на соседней кровати, в такой же форме одежды лежал техник роты прапорщик Сакенко. Он читал толстую книгу. Книга до того была затертой и обшарпанной, что ни её названия, ни фамилии автора на обложке видно не было.
   Поздоровавшись с товарищами и получив ответ лишь от Сакенко , Данцевич уставил свой взгляд на командира.
   - Вчера с разведчиками вернулся с засады. У командира был так сказать дебют... Трое суток "душков" поджидали. Хорошо потрепали,- сообщил Данцевичу техник роты. Он начал перечислять взятые группой трофеи.
   - Всю ночь расслаблялись, снимали, так сказать, стресс... Теперь вот отсыпаемся,- видя недоумение на лице Данцевича, пояснил Сакенко .
   Данцевич осмотрел палатку. Стоящий посредине захламлённый стол, на котором вперемежку с пустыми консервными банками, заполненными окурками, валялись куски засохшего хлеба, грязные вилки, кружки и игральные карты. Содержимое стола дополняли ползающие мухи.
   Поставив мешочек с гранатами на стоящий рядом со столом табурет, он подошел к командиру и начал его будить. Через некоторое время Ступин открыл глаза и отрешенно уставился на нарушителя его покоя. Данцевичу стало смешно.
   - О.., да я вижу, ты тяжело себя чувствуешь? Вставай командир, "бакшиш" привез, лечить тебя буду,- смеясь, произнес Данцевич. Старший лейтенант Ступин, медленно вставая с кровати, поменял положение своего тела на сидячее.
   - Не трогай его, Евгений, он злой. За ночь "Носу" продул в карты всю финансовую часть своих трофеев...,- пояснил, улыбаясь, Сакенко.
   - Как пришли, так и ушли..., Ничего ещё добудем,- раздался несвязный голос Ступина, немного пришедшего в сознание. Командир сидел на кровати, уронив голову на руки, локтями упершись в колени ног.
   - А я немного выиграл у Синеглазова,- радостно похвастался техник роты, лежащий на кровати.
   - А ты зачем приехал? - спросил Ступин Данцевича.
   - Командир, ну я же тебе уже говорил, что всех начзастав к пятнадцати часам вызывает к себе комбат,- немного возмущенным голосом напомнил ротному прапорщик.
   - А, ну да... Извини, Евгений Николаевич,- произнес Ступин.
   - Сейчас я его "коктейлем Малинина" быстро на ноги поставлю,- объявив вслух свое намерение, Данцевич, подходя к столу.
   Он взял одну из стоящих на столе кружек, открыл мешочек с гранатами и начал давить в неё сок. Сок малой струйкой стекал в кружку через надрезанный носик кожицы плода.
   - И я коктейль хочу. У меня тоже трубы горят,- вскочил с кровати техник роты. Он тоже начал отжимать себе сок гранатов.
   - Говорят, кандагарские гранаты - лучшие в мире,- произнес при этом Сакенко.
   Кружка гранатового сока через полчаса приводит в сознание и ставит на ноги человека в сильной степени опьянения. В батальоне все это знали. Это средство названное "коктейлем Малинина" приходилось часто использовать для быстрого приведения в сознание и дееспособное состояние, в случае срочной необходимости, сильно пьяных офицеров и прапорщиков. Три дня назад Данцевич по случаю узнал это у солдат.
   Сок шести гранатов почти наполнил кружку. Выпив "коктейль Малинина", Ступин со словами: "Где взял?" (Имея в виду гранаты) снова упал на кровать, на спину.
   - Мы тут тоже не дремали,- покуда ты по горам лазил,- неопределенно ответил Данцевич.
   - Ох, хорошо. Ну, спасибо,- скоро зазвучало с уст ротного. Данцевич подошел к кровати Сакенко.
   - Что читаешь, Сергей Борисович? - глядя на оставленную прапорщиком на кровати толстую раскрытую книгу и вытирая руки о висящее на спинке вафельное полотенце, спросил он Сакенко.
   - Гросбух. Лев Толстой "Война и мир" - закончив давить сок, весело ответил Сакенко.
   - А больше нечего. Вот, решил всю её прочесть от корки до корки. В школе не получилось, терпения не хватило, ну, а здесь делать нечего, думаю, осилю, и, может, что-нибудь пойму...,- с юмором в голосе добавил он.
   - Вот ты мне, Евгений, скажи. Почему князь Андрей не упал на землю, когда возле него граната крутилась? Не был бы ранен, жив остался бы, а так...,- заключил в конце своего монолога Сакенко, лукаво улыбаясь.
   Старший лейтенант Данцевич , молча посмотрел на прапорщика.
   - Голубая кровь, князь. Западло, перед солдатами на пузе валяться. Нам этого не понять,- ерничал балагур.
   - Мы теперь быстрее солдат в такие моменты с ног валимся. Неужели тогда устав другой был? - задал сам себе вопрос прапорщик.
   - Читай дальше. Поймешь! - посоветовал ему Данцевич. Он взглянул на часы, пора было идти в штаб батальона.
   Видя, что решить вопросы с пока еще недееспособным ротным не удастся, неудовлетворенный Данцевич вышел из палатки.
   Возле штабной палатки, к назначенному времени собрались все начальники застав. Такие случайные поводы редких встреч, офицеры использовали по максимому для своего общения и решения тех взаимных вопросов, которые нельзя было решить, обнародуя их в радиоэфире.
   - Товарищи офицеры! По данным разведки и ХАДА, сегодня ночью "духи" собираются напасть на одну из наших застав. Пришлось срочно Вас всех собрать здесь, так как разговор, что называется, не телефонный. В дальнейшем, если будут поступать аналогичные данные, на заставы будет отправляться радиограмма: "Сегодня, как тогда" - было основным в сообщении комбата начальникам застав.
   - С наступлением темноты всему личному составу заставы занять круговую оборону. Службу нести в особом режиме,- добавил майор Малинин.
   Дальше последовали указания резервным группам и артиллерии по организации взаимодействия с заставами на случай ночного боя. На этом совещание закончилось.
   - Решить все свои вопросы здесь в батальоне и максимум через час убыть на заставы,- отдал в конце приказание начальникам застав комбат. Офицеры повставали со своих мест и разошлись по делам.
   К Данцевичу подошел среднего роста крепкий, коренастый капитан. На его крупных чертах лица засияла улыбка.
   - Ну, здравствуй, Седьмой,- протягивая большую ладонь и шевеля пышными усами, проговорил он.
   Данцевич узнал артиллериста по голосу.
   - Капитан Инкин,- пожимая руку, представился тот. Десантники познакомились.
   - Ну, спасибо тебе за ту ночную подсказку,- поблагодарил артиллерист Данцевича.
   - Старший лейтенант Данцевич, подойдите ко мне,- услышал Данцевич голос начальника штаба батальона.
   - Подпиши, Евгений Николаевич, сказал майор Скоблин, протягивая Данцевичу бумагу. Это был акт на списание материальных ценностей, уничтоженных или пришедших в негодность в результате прошедшего ночного обстрела седьмой заставы. В спискё, кроме того, что подавал он сам, Данцевич заметил прибавление. Он замялся.
   - Подписывай, Евгений Николаевич. Война всё спишет. Сегодня ты кого-то выручаешь, завтра он тебя выручит,- настаивая произнес подошедший комбат, видя замешательство начальника заставы.
   - Товарищ майор, разрешите вопрос,- возвращая подписанный акт, обратился к начальнику штаба Данцевич,
   - Я считаю необходимым провести рекогносцировку местности пред заставой на глубину хотя бы километра на три. Мне это очень необходимо.
   - Правильно, Данцевич,- вмешался в разговор комбат, видя, что начальник штаба, ссылаясь на итак интенсивную загруженность делами личного состава батальона отмахивается от вопроса.
   Майор Малинин находился в это время рядом. Он беседовал с исполняющим обязанности начальника тыла батальона прапорщиком Букша и слышал разговор своего начальника штаба с Данцевичем.
   - Дмитрий Михайлович, внеси в боевой план это предложение и в ближайшие дни, привлекая саперов и разведчиков, это мероприятие всем начальникам застав обязательно провести, чтобы они местность перед заставой хорошо изучили и знали,- распорядился комбат.
   В штабной палатке царила суета. Офицеры метались друг от друга, решая свои вопросы.
   После решения этого вопроса к Данцевичу подошел капитан. Старший лейтенант Данцевич с ним лично ещё знаком не был, но по рассказам товарищей знал, кто этот тихий и неприметный, всегда державшийся особнячком офицер. Внешне он вел себя несуетливо и, казалось, что это кто-то из посторонних, не обремененный заботами человек. Капитан Лепов был особистом батальона и Данцевич уже знал это. На отдельно стоящие батальоны в Афганистане они вводились в штат.
   - Евгений Николаевич, после того, как освободитесь, зайдите ко мне в палатку,- сказал особист Данцевичу и, не дожидаясь ответа, удалился. Данцевичу почему-то вспомнился лейтенант Румянов, с которым он начинал офицерскую службу в училище, такой же тихий.
   - Зачем я ему понадобился? - подумал он. Встреча с особистом выбила Данцевича из делового режима, спутала мысли.
   Не полагаясь на память, он достал свою записную книжку с перечнем вопросов, которые он собирался решить в батальоне. Основная часть списка была уже решена. Стройматериалы - значился ещё нерешенным один из вопросов списка. С ним он и обратился к комбату, видя удачный момент нахождения возле майора прапорщика Букшы.
   Услышав, что кто-то вошел к нему в палатку, капитан Лепов вышел из второй, отгороженной половины, очевидно служившей ему личными апартаментами. Первая половина полатки, похоже, служила особисту рабочим кабинетом. У перегородки слева от входа находился стол, на котором стояла керосиновая лампа. На другой стороне первой половины, справа от входа, сразу в углу располагался рукомойник со стоящим под ним цинковым ведром.
   Капитан Лепов в руке держал второе цинковое ведро, которое служило ему в качестве помойного. В нем сверху мусора красовалась только что опустошенная консервная банка импортной ветчины. На ярко-синей жестяной крышке банки, вдавленной внутрь, светились три большие оранжевые буквы латинского алфавита "НАМ". Эту вкусную и дорогую ветчину Данцевич впервые увидел в Кабуле в военторговском магазине. Там же на одной из пирушек впервые ему довелось её попробовать.
   - Плохая примета,- пронеслась мысль в голове Данцевича. Ещё с детства, по наставлению родителей Данцевич знал, что хозяину встречать входящего в дом гостя с помойным ведром в руках нехорошо, не полагается.
   Поставив помойное ведро рядом с умывальником, особист, смачно облизываясь, сел на единственный стул, стоящий у стола.
   - Ну, как, Евгений Николаевич, освоился на новом месте?- задал он шаблонный вопрос. Особист на вид был моложе Данцевича года на три. И он пытался с чего-то начать разговор, чтобы расположить к себе настороженного, стоящего у входа гостя.
   - Да ничего, освоился. Воздух здесь горный, чистый, так что все нормально,- быстро ответил ему Данцевич. Капитан, продолжая дожевывать извлекаемые из зубов остатки пищи смотрел на старшего лейтенанта.
   - А где вы, Евгений Николаевич, до этого служили раньше? - причмокнув, опять задал вопрос капитан.
   Особист начал раздражать Данцевича. Его второй вопрос Данцевичу показался вообще пустым. Он понимал, что особисту давно всё о нем известно и при желании не составит труда узнать всю подноготную биографии любого из офицеров батальона, до самого последнего колена.
   - Давай, капитан, ближе к делу. У меня нет времени переливать из пустого в порожнее,- оборвал его Данцевич.
   - Ну тогда к делу,- произнес Лепов, вставая со стула.
   Было видно, что резкость старшего лейтенанта ему не понравилась.
   - Вы знаете, товарищ старший лейтенант, что для афганца значит верблюд...? - задал он вопрос Данцевичу.
   Поняв в чем дело, Данцевич молча перевел дыхание.
   - Ну, что для русского человека корова,- спокойным голосом ответил Данцевич смотревшему на него капитану, стараясь внешне не выдавать своего волнения.
   - Да нет, по больше, пожалуй, будет,- не согласился с ответом особист.
   - Тогда, как лошадь,- пытаясь установить истину, поменял ответ Данцевич.
   - Берите, товарищ старший лейтенант, ещё выше. Как корова и лошадь вместе взятые,- уточнил капитан.
   - Но он был обречен. Раненый,- уточнил спокойным голосом состояние животного Данцевич.
   - Ну, теперь поди докажи, что это было так,- не соглашался особист.
   - А это видела вся застава,- ответил на сомнения капитана Данцевич.
   - Если вдруг объявится хозяин верблюда и потребует своё, Вам придется заплатить за животное. И я боюсь, что Вы, товарищ старший лейтенант, своими чеками с ним за год не рассчитаетесь,- с каким-то злорадством в голосе, уточнил истинную цену животного особист.
   - Ну, я же ещё раз повторяю, что он был обречен на смерть,- громко произнес Данцевич.
   - Вы, наверное, забыли, в какой стране находитесь. Даже в этом случае Коран запрещает брать чужое... Напишите объяснительную и всё подробно в ней об этом укажите. И о гранатах тоже...,- добавил особист. Капитан достал из стола несколько листов бумаги, ручку и, положив их на стол, перевел взгляд на старшего лейтенанта. Данцевич молча стоял, глядя на особиста, думая, как ему поступить в данной ситуации.
   - Ну, если Вы не хотите писать объяснительную тем хуже для Вас. Сведения нашего ведомства не требуют ваших личных признаний,- объявил Лепов.
   - Да нет, я думаю...,- начал отвечать капитану Данцевич, но вдруг замялся.
   - О чем Вы думаете? - спросил особист. Данцевич дернул плечами, поправил ремень висящего автомата. Он был возбужден и не знал, что ответить особисту.
   - Почему наша власть, так не любит своих людей, не жалеет их, а больше печется о чужих..,- выпалил он вслух, в ответ особисту, внезапно пришедшую ему на ум мысль.
   - Ну, это демагогия,- возразил особист.
   - Демагогия, говоришь! Обжираешься тут "хамом", а у солдат руки в кровь стерты, ночи не спят, с ног валятся, перловкой давятся, а ты, козел, о духах печешься...,- в набежавшем гневе вспылил Данцевич с негодованием, глядя в глаза Лепову.
   В глазах особиста тоже сверкнул злой огонек. Громко хлопнув дверью, Данцевич вышел из палатки особиста, возле которой его ожидали Красных и Сарбаев. По напряженным молчаливым лицам солдат Данцевич понял, что они слышали не тихий его разговор с особистом. Данцевич быстрым шагом направился от палатки особиста в сторону вертолетной площадки. Солдаты молча следовали за ним.
   - Не надо было с ним так резко, но так получилось... Нельзя ругаться с этими козлами, как и с замполитами,- думал Данцевич, анализируя прошедшую встречу.
   Гордость, несдержанность и взрывная реакция характера на моменты несправедливости окружающей действительности, унаследованные от Отца, не позволяли ему поступать иначе. Данцевичу вспомнились уроки дипломатии в общении с окружающими людьми, часто преподаваемые ему с самого детства Мамой, заметившей особенности характера сына.
   "Помни, сынок, что покорный, хитрый и ласковый теленок двух маток сосет, а гордый и непокорный ни одной не получает! Гнев всегда бежит впереди разума." Умом он уже давно понимал наставления матери, жизнь не раз убеждала его в этом, но в его душе по-прежнему не находилось места корыстным побуждениям. "Поступай, как сердце вещует" - в противовес словам матери звучали в его голове слова отца.
   Невдалеке от "клумбы" с осколками реактивных снарядов, их дожидался механик-водитель с бронетранспортером. Здесь в кучу, после очередного обстрела душманами расположения батальона, солдатами собирались большие рваные осколки и остатки от реактивных снарядов. Упражняясь в своем мастерстве местные "Церетели" составляли из них разные скульптурные композиции, которые больше походили на причудливые цветы и растения.
   Видимо поэтому эти кучи рваного металла, становившиеся непременным атрибутом всех расположений советских войск в Афганистане, словно по безмолвному сговору солдат и назывались "клумбами". Отдав распоряжение Голубеву спустить бэтээр вниз к пойме реки на вертолетную площадку, Данцевич с остальными солдатами направился туда и сам.
   Два "Крокодила" и два Ми-8, лениво опустив обвисшие винты, изнывали в полуденном зное. Возле одного из вертолетов копался в одежде техника человек. Данцевич подошел к нему. Поздоровавшись с авиатором, Данцевич спросил у него, где можно увидеть командира вертолетного звена.
   - А его нет, он утром улетел в Кандагар и будет только к вечеру,- ответил вертолетчик.
   Видя замешательство и разочарование Данцевича от полученного ответа, тот уточнил надобность встречи подошедших с командиром вертолетчиков.
   - Да он нашему комбату обещал дать немного бомботары,- ответил технику Данцевич.
   - Ну, подойди к нашему завхозу, если он в курсе, то этот вопрос решишь и без командира,- обнадежил техник Данцевича.
   - Этот "бурундук" вон в средней норе живет. Должен быть там,- техник показал в сторону возвышенности у берега, где были устроены три землянки, служившие вертолетчикам жильем.
   Старший лейтенант Данцевич с солдатами направился к землянкам, подойдя , постучал в среднюю из них.
   - Да,- услышал он голос изнутри. Данцевич открыл маленькую дверь, сделанную из досок разобранных ящиков боеприпасов и, пригнувшись, по двум ступенькам опускаясь вниз, вошел внутрь помещения. Начал осматриваться. В землянке было намного прохладней, чем на улице. Свет от маленького окошка, расположенного справа от двери под самым потолком, освещал помещение. Передняя стенка, в которой размещались окно и входная дверь, была выложена из камней, скрепленных глиной. Остальные стены представляли собой естественные края ямы, лишь вверху выровненные так же скрепленными глиной камнями, на которые и опирался потолок. Потолок был устроен из брусков бомботары и ящиков боеприпасов, разобранных на щиты. Три армейских кровати, заваленные вещами, располагались возле стен по периметру погреба. Справа от входа на ящике стоял армейский термос с алюминиевой кружкой наверху. Слева от входа, как бы из стены, выступала часть большого валуна или скалы, на которой был закреплен деревянный щит, служивший столом для обитателей землянки. За ним на армейском табурете сидел по пояс голый, лысый мужчина, лет сорока-сорока- пяти.
   - Вы прапорщик Маслак ? - осмотревшись, спросил Данцевич.
   - Да,- ответил мужчина, вставая с табурета. Его облик и черты лица внешне чем-то соответствовали его кличке. На столе среди беспорядка вещей лежала фотография молодого парня в форме курсанта летного училища. Рядом с фотографией надорванный вскрытый конверт, с помещенными внутрь него листами. Обратный адрес, указанный на конверте свидетельствовал о том, что послание пришло с малой родины Данцевича.
   - Очень кстати, что прапорщик случайно оказался близким земляком,- подумал Данцевич. Он подошел ближе к прапорщику.
   - Ну, здорово, земляк! - произнося приветствие на белорусском языке, поздоровался Данцевич.
   - День добрый! - ответил ошеломленный обитатель землянки, пожимая протянутую руку незнакомца. От прапорщика дохнуло свежевыпитым спиртным. Ничего не понимая, прапорщик недоуменно смотрел на нежданно вошедшего гостя.
   - А откуда ты узнал, что я из Белоруссии? - спросил он после того, как Данцевич сообщил ему цель своего визита.
   - Да мы с тобой даже из одного района и деревня твоя от моей недалеко,- показывая на конверт, пояснил Данцевич.
   - Ну, так это дело надо отметить...,- весело и возбужденно произнес Маслак и полез вниз между столом и кроватью. Покопавшись там в вещах, лежавших на влажном щебеночном полу, он достал от туда бутылку, заткнутую самодельной, свернутой из газетной бумаги, пробкой. Поставив на стол наполовину заполненную бутылку, он снял со стола полотенце, под которым находились остатки одиночного, видимо прерванного стуком в дверь, пиршества.
   Прапорщик взял с бачка у входа вторую кружку и поставил её на стол рядом с уже находившейся.
   - Ну, давай знакомиться,- закончив приготовления, весело глядя на Данцевича и указывая на стол, произнес он.
   Данцевичу такая перспектива была не по душе и, даже более того, являлась противной, но он понимал своим дипломатическим чутьем, что ради успеха дела надо пойти на эти страдания, как не раз бывало, ещё и показывая при этом свое неподдельное желание принятия предложения другой стороны. Отказываться от угощения было нельзя. Познакомившись и выпив за встречу грамм по пятьдесят теплого противного самогона, земляки начали закусывать. Разговорились. Из уст разогретого спиртным Маслака непрерывно звучал, с детства знакомый Евгению "акающий", грубовато - глуховатый говорок белорусской речи.
   - А мне вот письмо из дома пришло,- сообщил Маслак, беря в руки фотографию сына.
   - На втором курсе сейчас, офицером будет. Вертолетчиком,- с гордостью за сына произнес прапорщик.
   - Жена пишет: холодно там у нас. Дожди идут,- закусывая, продолжал разговор Маслак.
   Поблагодарив хозяина за прием, от второй, ссылаясь на жару, Данцевич отказался.
   - Ну, тогда и я не буду,- решил Маслак. Он встал из-за стола, накинул на плечи куртку, направляясь к выходу из землянки. Выйдя на улицу, прапорщик Маслак направился к своему хозяйству. Данцевич шел рядом. На улице, под боковой тенью бронетранспортера, стоящего недалеко от землянки, в ожидании своего командира скучали солдаты. Данцевич дал им знак следовать за ним.
   - А что ваш комбат нам в обмен за это дает? - поинтересовался прапорщик у старшего лейтенанта.
   - Я не в курсе,- ответил Данцевич.
   - Дело их, наверное, за так,- высказывая свое предположение, добавил Данцевич.
   - За так ничего не бывает,- возразил прапорщик.
   - Материал этот здесь дефицитный, в большой цене. Не для того мы его из Кандагара сюда по случаю на вертушках переправляем, чтобы раздавать за так,- пояснил прапорщик. Данцевич молча шел рядом.
   - Как у нас в Белоруссии, по такому случаю говорят? - вдруг оживившись, спросил у него Маслак.
   - А как? Я не знаю,- ответил Данцевич.
   - А еще бульбаш,- корил его Маслак.
   - За так,- даже папа маму не целует,- улыбаясь, поучительно произнес тот и, рассмеявшись, сразу добавил,- Если он её целует, то что-то она ему должна дать...
   Через несколько минут, Краснов с Сарбаевым весело грузили щедро отсчитанные поштучно земляком их командира более чем двухметровые, выкрашенные армейской, темно-зеленого цвета краской бруски и доски, внутрь подогнанного бронетранспортера.
   - Извини, земляк, больше не могу. Я и так тебе переборщил. Командир ругаться будет,- отсчитав ещё несколько штук, ответил порядком захмелевший к этому времени прапорщик, на повторную просьбу Данцевича.
   - А если попозже? - спросил у него Данцевич.
   - Ну, там посмотрим, если будет возможность, то я, думаю, договоримся. Как говорится, все будет зависеть от полноты налитого стакана...,- ответил Маслак.
   Попрощавшись с земляком, Данцевич направился на заставу. Сведения, полученные от комбата, волновали. Хотелось побыстрее прибыть на место и получше приготовиться к ночи, мобилизовать подчиненных.
   По дороге назад, на заставу, Данцевичу вспомнилась встреча и разговор с особистом. Неприятный и волнующий осадок остались на душе. Много вопросов возникало в голове в связи с этим. Бойцы, сидящие рядом, тоже были молчаливы и задумчивы. Иногда они скрытно между собой перешептывались, что-то обсуждая. Данцевичу даже показалось, что они смотрят на него с сожалением и виной в глазах.
   Сердце радовала лежащая в боевой машине бомботара. Со всей своей хозяйственной жилкой Данцевич прикидывал, что можно сделать из приобретенного количества материала, как более рачительно им распорядиться. Всё дальнейшее оборудование заставы будет зависеть от приобретения материала.
   - А ведь выуживать материал у земляка особого труда не составляет...,- ясно понимал Данцевич, имея ввиду пристрастие прапорщика к спиртному. Данцевич помнил, что у него оставалось от проводов Сергеева граммов двести крашеного спирта.
   - Надо послать земляку "бакшиш", а через недельку заехать с просьбой,- обдумывал план дальнейшего пополнения заставы материалом Данцевич.
   - А что потом? - вставал вопрос.
   Вспомнилось распоряжение насчет самогонного аппарата, данное рядовому Гиришкину, которого все звали просто Гришкой, видимо за юркость и низковатый рост, а также за молчаливый и скромный характер. Рядовой Гиришкин был механиком-водителем БМП - 2. Идти на попятную, перед солдатом не хотелось, но...
   Солдаты осматривали выгруженную бомботару.
   - Хороши деревяшки, без сучка и задоринки, из лиственницы,- заглядывая в торцовый надлом бруска, оценивающе произносили понимающие толк в древесине. Аккуратно сложив материал, они обсуждали, что можно сделать, исходя из привезенного объема по улучшению оборудования заставы и своего быта. Хотелось побольше, но покуда желание людей ограничивалось.
   К единому мнению пришли за ужином. Было решено сделать три блиндажа, разместив их равномерно в круговой обороне заставы. В них можно будет надежнее укрываться от ночных обстрелов, ну а днем - от палящего солнца.
   Приятная дальнейшая перспектива "тащиться" в тени и прохладе землянки днем превалировала, над неприятной по долбежке каменистого грунта, и назавтра бойцы с охотой принялись за дело.
   - Товарищ старший лейтенант, а давайте наварим самогона, и тогда вся бомботара вертолетчиков наша будет,- объявил во всеуслышание свое предложение Красных. Солдаты заулыбались в знак одобрения предложения.
   - Григорий, а что там с твоим самогонным аппаратом? - спросил Гиришкина Данцевич.
   - А что ему будет, он на месте, валяется в яме,- невесело ответил солдат, понимая, к чему клонит командир.
   - Только он не мой аппарат,- недовольно пробурчал солдат, понимая, что придется опять возвратиться к нелюбимому занятию.
   - Ты что, Григорий, аппарат почистить, промыть, настроить,- послышались указания одних.
   - Наварим самогон, тогда у прапора не только бомботару, вертолет себе на заставу выменяем,- острили другие, подбадривая Гришку.
   Почувствовав свою значимость и доверие товарищей, солдат приободрился. Тут же было решено, на какой объем сделать закваску, и отдано общественное указание Каратаеву. Недоставало дрожжей, но этот вопрос не раз уже решался раньше через хлебопеков.
   - Опять неделю придется чай полусладкий пить,- сетовали солдаты. Веселая атмосфера согласия царила в дружном коллективе заставы.
  
   - Застава, равняйсь! Смирно! - услышал Данцевич слова команды старшего сержанта Землянникова, построившего заставу для постановки боевой задачи на ночное дежурство. Не дожидаясь, когда сержант подойдет с рапортом, Данцевич подошел к строю.
   - Вольно! - скомандовал он. Землянников повторил команду. Данцевич осмотрел строй солдат. Всё было как всегда, привычно, за исключением одного.
   Рядовой Мелешин, молодой солдат, из боевой группы старшего сержанта Землянникова, стоял не на своем месте в строю, а как бы на левом фланге строя в стороне. Вид у него был печальный, встревоженный, глаза опущены.
   - Мелешин, почему стоите не на своем месте? - пытаясь понять странное поведение солдата, задал ему вопрос начальник заставы. Солдат дернулся корпусом, взглянул на офицера и отвел свой взгляд вниз в сторону. На его озабоченных глазах появились слезы. Данцевич понял, что с Мелешиным произошло что-то необычно серьезное. Офицер повернул свой взгляд на стоящем на правом фланге Землянникова и вопросительно посмотрел на старшего сержанта. Землянников молча отвел свой взгляд в сторону.
   - В чем дело, Землянников? - спросил сержанта Данцевич.
   Землянников продолжал молча стоять в строю, отведя свой озабоченный взгляд в сторону.
   - Нам стукачи на заставе не нужны,- словно выручая сержанта, раздалась чья-то реплика из строя. Поняв из сказанного, что в коллективе заставы не все благополучно, Данцевич молча осмысливал происходящее.
   - А пусть он сам все Вам, товарищ старший лейтенант, расскажет! Сам жрал и мясо и гранаты! Пусть убирается от нас подобру-поздорову! - послышались дополнительные реплики из строя. Поняв, что дело приобрело серьезный оборот, и, чтобы не разжигать страсти дальше, Данцевич приказал Мелешину идти сесть за стол и дождаться его там.
   Ознакомив солдат со сведениями, полученными в батальоне, и приказом командира батальона по особенностям несения службы наступающей ночью, Данцевич подошел к столу, за которым его дожидался Мелешин.
   Солдат был напряжен и задумчив, из его глаз текли слезы. Мелешин сидел за столом и большим пальцем правой руки теребил кольцо гранаты, находящейся в "лифчике" на груди.
   Увидев это, Данцевич испытал озноб. Он сел напротив Мелешина, обдумывая, как отвлечь солдата от опасного занятия. Все было понятно, но надо было успокоить солдата, который находился на грани нервного срыва, а в его руках было оружие. Автомат Мелешина лежал рядом с ним на столе. Данцевич положил и свой рядом и левой рукой отодвинул оружие подальше от людей. Клацание металла о металл и глухой звук его трения о доски стола раздались в воздухе.
   - Николай,- так звали молодого бойца (Данцевич, занимаясь документацией, уже запомнил данные всех солдат),- расскажи мне, что случилось? Начал он свой разговор с Мелешиным. Мелешин уронил голову на руки, как бы пряча глаза, начал всхлипывать, глотая воздух.
   - Товарищ старший лейтенант, я знал, что этим всё кончится. Мне всегда от этого было плохо. Но я очень сильно её люблю...,- проговорил он, рыдая, не совсем понятные слова и начал задыхаться. Нужно было как-то снять с него стресс, давая ему выговориться и в то же время влезать в его душу нужно было осторожно. Мелешин поднял с рук лицо. Искаженное, оно покрылось красными пятнами, на губах появилась пена он часто и глубоко задышал. Данцевичу стало страшно за солдата, он встал и, протянув руки через стол, взялся за плечи Мелешина, крепко сжимая их.
   - Николай, успокойся! Успокойся! - потрясая сидящего бойца, повторял офицер. Мелешин ещё больше распаляясь, начал что-то несвязное говорить, метаясь на своем месте. Данцевич растерянно осмотрелся вокруг. На заставе, в наступающем сумраке царящей тишины, далеко от стола, в окопах, слышались лишь тихие разговоры солдат. Невдалеке возился с посудой Коротаев. Данцевич позвал его. Подойдя к столу, Коротаев с мокрыми руками и сосредоточенным лицом смотрел на офицера, держащего за плечи рыдающего Мелешина
   - Держи его,- приказал Данцевич Коротаеву, указывая на Мелешина. Тот понимающе, молча махнул головой, глядя в глаза Данцевичу и обхватил руками тело сидящего Мелешина. Данцевич вылез из-за стола, обошел его, подошел к солдату и снял "лифчик" с боеприпасами с Мелешина, бросил его на лежащие рядом автоматы и отодвинул все это подальше от Мелешина на край стола. Быстро направился к бронетранспортеру. Офицер влез внутрь машины к своему чемодану, открыл его, взял оттуда бутылку с остатками крашеного спирта и быстрым шагом возвратился к столу.
   - Воды, кружки и закусить! - бросил он Коротаеву. Тот метнулся исполнять приказание. Данцевич сел напротив рыдающего Мелешина. Прибежал Коротаев, поставил две кружки с водой на стол и опять удалился. Данцевич выплеснул воду из одной кружки на землю, налил в нее до половины спирта, остальное заполнил водой из другой кружки. Размешав содержимое своим ножом, он протянул кружку Мелешину.
   - На, выпей! - строгим голосом приказал офицер солдату.
   - Что это? - спросил Мелешин.
   - Пей, успокоительное,- ответил, повышая голос Данцевич.
   - Один не буду! - видимо, всё поняв, заупрямился солдат, ставя кружку на стол. Данцевич плеснув немного спирта из бутылки во вторую кружку, взял её в руку. Мелешин тоже взял кружку и протянул её Данцевичу.
   - Мне много,- проговорил солдат, глядя на свою полную трехсотграммовую кружку.
   - Пей, пей,- настаивал, гипнотизируя солдата, Данцевич.
   Мелешин приложил кружку к губам и начал большими глотками пить. Было видно, что содержимое кружки было непривычно и противно девятнадцатилетнему мальчишке. Данцевич боялся, что солдат не выдержит и остановится на полпути, недопив спиртное, хотя обстановка требовала обратного. Видя, что дно кружки Мелешина поднялось к верху, Данцевич, облегченно вздохнув, выпил и содержимое своей кружки.
   - Ну вот и хорошо, ну вот и ладно,- почему-то закрутились в его голове слова. Мелешин, задыхаясь, поставил кружку на стол.
   - Закусывай,- сказал ему появившийся Коротаев, пододвигая хлеб и открытую банку рыбных консервов с вилкой. Данцевич дал знак рукой Коротаеву удалиться.
   - Понимаете, товарищ старший лейтенант, они сказали: или уходи с заставы или жить тебе до первого боя,- закусывая, проговорил солдат уже тихим, впадая в сонное состояние голосом.
   - Ну, это они, можно сказать, пошутили,- успокаивая солдата, произнес офицер.
   - Нет, товарищ старший лейтенант, я понял: здесь не шутят, и я скотина, так мне и надо,- проговорил в ответ солдат. Из его глаз снова полились слезы.
   - Зачем ты сознался. Надо было молчать и не говорить...,- чтобы как-то поддержать разговор и успокоить солдата произнес Данцевич.
   - Нет, они все вместе собрались и поняли, вычислили меня и ...,- произнес в ответ Мелешин и, махнув рукой, замолчал. Спиртное сделало свое дело.
   - А я её очень люблю, товарищ старший лейтенант, понимаете. Но она дочь попа,- проговорил Мелешин, роняя изо рта пищу.
   Дальше он начал что-то несвязно рассказывать о своей любимой девушке, которая тоже его любит и обещала ждать, и они поженятся, когда он возвратится из армии. Чтобы ему быть с ней, его заставили заниматься "этим", иначе ему не видать ни института, ни его любимой. Пробормотав еще немного, Мелешин, окончательно опьянев, упал головой на стол и уснул. Данцевич, задумавшись, молча смотрел на лежащего напротив Мелешина. В его душе не было обиды на солдата. Лишь тихие жилки жалости к этому молодому парнишке, распаляясь и увеличиваясь, исходили оттуда. Он вспомнил, как недавно, на построении, словно отторженное инородное тело Мелешин стоял в стороне строя...
   - Да, такого случая в моей служебной практике еще не было,- подумал Данцевич.
   - Что с ним делать? - Убрать с заставы,- это распалять начавшийся конфликт с особистом. И оставлять на заставе нельзя,- солдаты с этим похоже не согласятся...,- размышлял Данцевич.
   - А что если поговорить с солдатами и попытаться уладить конфликт,- подумал он.
   Данцевич вызвал к себе нескольких наиболее авторитетных в коллективе солдат. Через несколько секунд четверо солдат стояли у стола, за которым в наступившей темноте, уронив голову на руку, посапывал Мелешин. Солдаты, видимо, разгадав замысел, молча стояли, сжимая рукой автоматные ремни, стараясь избегать прямых взоров в глаза своему командиру. Не очень веря в успех, Данцевич начал им объяснять нежелательность отправления с заставы Мелешина.
   - Товарищ старший лейтенант, дело ваше, но мы своего мнения не изменим. Нам его нельзя менять. Если он нас всех вместе оптом предал в такой ситуации, то в настоящем деле эта душонка, и глазом не моргнет...,- перебив командира, высказал общее мнение Красных.
   - Ладно, завтра же я отправлю его с заставы,- махнув головой на Мелешина, объявил солдатам Данцевич.
   - Прошу вас всех не трогать его,- после некоторого молчания обращаясь к солдатам, добавил он.
   Было около двух часов ночи. Луна узкой изогнутой полоской располагалась рядом с тысячами звезд на темном небосводе. Текущая ночь с таким сообщением тревожила по-особому. А в темноте все волнения и страхи усиливаются многократно. Далекий и внезапный звук выстрела орудия, раздавшийся в расположении батальона, взбодрил борющихся со сном людей, нарушив установившуюся окрестную тишину. Через несколько секунд звуки выстрелов орудий последовали один за другим.
   - Через горку лупят,- послышались голоса солдат в ночной тишине заставы. Опытному глазу, несмотря на темноту, было понятно, что трассы снарядов, перелетая гору, у которой находилась база батальона, уходили в сторону одной из четырех горных застав девятой роты. Вскоре их глухие разрывы раздались где-то далеко за горой.
   - Что там по радио слышно? - раздался в темноте голос кого-то из солдат. Обычно в такие моменты наводчики - операторы боевых машин включали радиостанции и прослушивали радиоэфир.
   - Не отвлекаться! Усилить наблюдение,- чтобы сбить набежавшее вдруг на душу волнение, громко прокричал в темноту Данцевич, направляясь к командному пункту заставы.
   Подходя ближе, он услышал привычный шум радиостанции.
   - Нападение на вторую заставу, товарищ старший лейтенант. Идет бой! - доложил ефрейтор Булко, завидя подходящего к командному пункту командира. Булко в этот момент здесь дежурил. Далее в течении трех часов радиостанция не выключалась. Непрерывные переговоры начальника второй заставы лейтенанта Королева и комбата звучали в эфире. Вторая застава, отражая волны атак душманов, ждала подкрепление. Уже на помощь заставе спешили две боевые группы с разных сторон. Разведвзвод во главе со своим командиром, обойдя гору базы батальона, пробирался к заставе слева. Вторая боевая группа из состава седьмой роты под командованием командира роты пробиралась к заставе справа. Группы обстреливали из засад душманы, препятствуя их продвижению. За горой, в районе боя, артиллерия в небе постоянно "вешала фонари" для освещения местности. Осветительные мины хорошо освещали местность, вредя душманам. Командиры групп ясно понимали, что пути их следования к горе, на которой находилась вторая застава, будут заминированы.
   Уже слышны были доклады о первых раненых и убитых.
   При прослушивании эфира замечалась осторожность командира седьмой роты. Его группа продвигалась медленно. Командир то и дело запрашивал огонь артиллерии, корректируя его по опасным местам на пути своего следования.
   - А командиру семерки не хочется погибнуть в ночном бою за месяц до дембеля,- переживая за своих товарищей, поняв медлительность офицера, высказывались вслух солдаты заставы.
   Разведвзвод прибыл на помощь второй заставе первым. Оставшиеся в живых душманы были рассеяны по горам.
   Вскоре раздались звуки работы моторов вертолетов на вертолетной площадке. Прогрев двигатели "вертушки", перемахнув через гору и забрав там двухсотых и трехсотых, поднялись в ночное время и взяли курс на Кандагар.
   А через час рассвет снова разогнал тьму.
   Наконец-то Данцевич получил первое письмо от жены. Вернее не письмо, а целых три. Посылаемые каждый день одно за другим, они на долгом пути из Рязани в Афганистан догнали друг друга, сбились в кучу и вместе прибыли сегодня утром с вертушками в батальон. Евгений читал милые сердцу послания от своей любимой, тихонько украдкой, целуя их. Ведь этих бумаг касались руки его любимой.
   По лицу Данцевича пробежала улыбка.
   Мой милый наивный Тасик, она спрашивает, есть ли у меня здесь выходные. Написать что ли ей, шутки ради, или чтобы она не волновалась, что есть, два в неделю и восьмичасовой рабочий день...
   Обстановка позволяла и, прочитав письма, Данцевич начал писать ответ.
   - Постоянно высылай мне теперь в письме по два - три лезвия и конверты,- написал в конце письма свою просьбу жене Данцевич. Эту практику по снабжению необходимым, он подсмотрел и перенял у солдат. Привезенные запасы ведь когда-нибудь да кончатся...
   ..............................................................................................
   Старший лейтенант Данцевич прибивал им же изготовленную шторку на вход в один из трех недавно вырытых блиндажей. Набив на ремни от разовых ручных гранатометов "Муха", одна к одной дощечки из - под ящиков, концы одной стороны этих ремней он закрепил гвоздями к крайнему потолочному бруску бомботары над входом в блиндаж. Повисшая над входом шторка, по замыслу конструктора, должна будет служить при обстреле заставы защитой от мелких осколков и щебеночного рикошета. Шторка легко и быстро откидывалась вверх на крышу блиндажа, освобождая вход. В обычные моменты она будет еще служить и надежной защитой от палящих лучей солнца, проникающих в прохладную внутренность блиндажа.
   Солдаты уже облюбовали свои инженерные творения и в редкие часы свободного времени прятались там от дневной жары и пыльных ветров. Данцевич был уверен, что его идея со шторкой над входом бойцам понравится и, как уже не раз бывало, они охотно и без понукания смастерят аналогичные, а то и усовершенствуют их и над входами двух других блиндажей.
   Данцевич, держа в руках молоток, вылез из траншеи и начал ходить по свежей насыпи над блиндажом, утаптывая еще не успевший слежаться полуметровый слой каменистой земли, словно испытывая прочность потолка блиндажа. Кусок брезента, застланный поверх плотно сложенных один к одному брусков бомботары, исключал просыпку земли с потолка блиндажа на головы его обитателей.
   - Товарищ, старший лейтенант, готово,- услышал он знакомый голос. Данцевич обернулся. Шагах в пяти от него, с трехлитровой банкой теплой мутной жидкости в руках стоял Гришка. Солдат вопросительно молча, поочередно переводил свой взгляд с банки на командира и наоборот, как бы вопрошая, что делать с этой жидкостью дальше.
   - Григорий, а как - нибудь,- почище, нельзя было? - глядя на мутный противный своей душе самогон, спросил солдата Данцевич.
   - Ну, здесь же не завод "Кристалл",- после недолгого молчания обиженно, что не оценили его труды, ответил солдат, махая головой в сторону еще дымящей ямы, где находился невысокотехнологичный аппарат
   - Ладно, не обижайся. Поставь на место, что-нибудь придумаем,- произнес Данцевич, убеждённый доводами солдата.
   - Как остынет, профильтровать через противогазный фильтр, будет почище. Что еще сделаешь? - удаляясь, всё ещё с нескрываемым недовольством в голосе проговорил солдат.
   - Есть способ. Но для этого нужна марганцовка,- пронеслась мысль в голове Данцевича. Ему вспомнились частые картины детства, как очищал самогон, повышая его качество, Отец. Заниматься этим делом родителей заставляла жизнь. Самогон в условиях безденежной колхозной жизни советского периода был главной действенной валютой оплаты любых услуг и сделок. И для выживания каждая деревенская семья должна была иметь эту валюту, периодически, украдкой от властей обычно по ночам, пополняя ее запасы. Отец, после изготовления напитка, засыпал в трехлитровую банку столовую ложку марганцовки. Через неделю, отстоявшись в темном месте, мутная жидкость становилась кристально - светлой. На дне банки оставался черный осадок из сивушных масел. Дальше очищенный самогон через фильтр по трубочке аккуратно переливался в другую посуду. Чтобы избавиться от неприятного запаха, жидкость настаивалась на фруктовых корках, древесной коре и специях с добавлением лимонной кислоты.
   Проводить такие долгие технологические операции по значительному повышению курса своей валюты в деревне удавалось не каждому мужчине. Для этого занятия нужно было: быть абсолютно равнодушным к употреблению спиртного, иметь терпение и какой-то творческий интерес и желание. Отец Данцевича обладал этими качествами.
   - Марганцовку можно спросить у врача батальона, а гвоздику и лимонную кислоту здесь вряд ли достанешь,- подумал Данцевич, глядя на удаляющегося с банкой Гришку.
   - Надо написать Тасику, чтобы высылала понемногу лимонку с гвоздикой в письмах. Да наверное и марганцовку, так как такие большие объемы от врача можно и не получить,- предусмотрительно подумал Данцевич.
  
   Вдали, со стороны батальона, поднявшись из речной низины, на заставу пылил бэтээр. К Данцевичу подошел старший сержант Землянников.
   - Комбат, товарищ старший лейтенант,- проговорил сержант, вглядываясь в лица сидевших на бронетранспортере людей, когда машина немного приблизилась к заставе.
   - И Сидоров из госпиталя, похоже вернулся,- радостно во всеуслышание произнес он.
   - Застава! Смирно! - подал команду Данцевич и направился к слазившему с машины комбату.
   - Вольно! - отменил команду майор Малинин и пошел навстречу начальнику заставы.
   Раз в месяц командир батальона обязан был лично проверять боевую готовность заставы и положение дел. С этой целью комбат и прибыл сейчас на седьмую заставу.
   Майор Малинин начал обход заставы, осматривая её оборудование и благоустройство. Данцевич, сопровождая комбата, отвечал на его вопросы. Комбата интересовало абсолютно всё.
   Осмотрев всё, комбат направился к столу.
   - Молодец, Данцевич, есть у тебя здесь успехи, времени даром не теряешь,- делая запись в журнале проверки заставы должностными лицами, произнес комбат.
   - Садись, чего стоишь, побеседуем,- продолжая писать, добавил он.
   Данцевич сел за стол напротив комбата.
   - Что там у тебя с особистом за ссора вышла? - кончив запись и пряча ручку в нагрудный карман, спросил комбат у Данцевича.
   - Да так, ничего особенного,- ответил ему Данцевич, отводя глаза.
   - Ничего особенного говоришь? - переспросил, закуривая майор.
   - Смотри с особистом будь поумнее, поосторожней. Если бы у него не прикрытие в Москве, то был бы он уже там, где сейчас наш замполит,- после выдоха дыма от сигареты, произнес Малинин.
   - И запомни, чем меньше нас из старой гвардии в батальоне будет оставаться свидетелей их делишек, тем энергичней он будет работать с вами. Ему еще год здесь служить,- добавил комбат.
   - На вас новеньких он будет отмываться, искупать свои грешки,- продолжал комбат.
   - Товарищ майор, какая погода здесь зимой,- вдруг резко меняя тему разговора, спросил у комбата Данцевич.
   - Да холодно, снег, морозы, а ночью вообще тоска, ветра,- ответил в общих чертах, удивленно глядя на начальника заставы, майор Малинин.
   - В палатке, жить можно или нужно строить какую - нибудь хату - землянку? И останемся мы здесь на зиму или нет? - допытывался у комбата Данцевич.
   - А, вон ты о чем,- дымя сигаретой, проговорил комбат. - Молодец, что заранее об этом думаешь,- похвалил он Данцевича.
   - Кто думает о будущем, тот не теряет время,- тут же добавил комбат.
   - Стоять батальону здесь, похоже, долго, зиму точно, а может и две,- высказал свое мнение майор Малинин.
   - Палатка - вариант на заставе не совсем для этого дела подходящий. В землю вгрызаться надо. Так и теплей и безопасней,- продолжал говорить комбат.
   - Я свои зимы здесь уже прожил. Так что смотри сам, Евгений, думай,- одобрительно произнес майор Малинин.
   - А я смотрю, у тебя с материалом налажено, поэтому и успехи по оборудованию заставы,- перевел комбат разговор на результаты своего осмотра заставы.
   - Как это тебе удается? - спросил он у Данцевича.
   - Так, как говорит прапорщик Маслак, всё зависит от полноты налитого стакана,- немного замявшись, лукаво улыбаясь, ответил Данцевич.
   - Понятно,- произнес в ответ Малинин.
   - А я слышал, что он у тебя к тому же ещё, для данных условий, и неплохого качества,- глядя в глаза Данцевичу, улыбаясь, произнес комбат, вставая из - за стола.
   - Товарищ майор, минуту подождите, не уезжайте, я сейчас...,- произнес Данцевич, хватая стоявшую на столе фляжку с водой. Он быстрым шагом направился к продовольственной палатке, по пути выливая из фляжки воду.
   .....................................................................................................
  
   Командир батальона майор Малинин и начальник штаба майор Скоблин сидели в штабной палатке батальона. Не замечая духоты палатки, офицеры уже более часа обсуждали состояние дел в батальоне и задачи, поставленные батальону высшим командованием.
   Майор Малинин молча курил одну за другой сигареты, сосредоточенно анализируя проблемы, пытаясь найти схему их разрешения. Требования высшего командования, славшего недовольные радиограммы, дамокловым мечом висели над его головой.
   Прошло два месяца, как батальон закрепился и немного обустроился на новом месте, и начальство начало требовать конкретных результатов.
   - В неделю высылаем две - три засадные группы, все, что мы можем, на большее сил не хватает. И этого явно мало, чтобы навести порядок в этом непуганном душманском заповеднике. Последнее нападение на вторую заставу показало, что душманы присмотрелись к нам и хотели показать, кто здесь хозяин,- анализировал обстановку комбат.
   - Но батальону находиться здесь лишь для того, чтобы охранять себя, нет никакого смысла. Из трех рот, две находятся на заставах, третья задействована в расположении батальона в карауле и как резервная сила. Батальон должен быть усилен. Сил для ведения внешних постоянных боевых действий явно не хватает,- приходил к выводу майор Малинин.
   Офицеров не хватает. Ни одна рота не укомплектована офицерами полностью. Да что там о ротах говорить, в которых до штата не хватает от одного до трех офицеров. Из командования батальона отсутствуют прямой заместитель и замполит. Все эти аргументы Малинин не раз напоминал своему высшему командованию. Радиограммы читали, обещали всё устранить, но результаты в последнее время начали требовать всё настойчивее.
   Комбату вспомнилось его присутствие с командиром полка, месяц назад, на военном совете армии в Кабуле.
   В своем докладе командующий 40-й армии генерал Громов говорил о принятом политическим руководством страны решении вывести войска из Афганистана. В докладе также говорилось о замене безвольного, злоупотребляющего спиртным и малоработоспособного Бабрака Кармаля на более энергичного и делового Наджибуллу, возглавляющего в данный момент республиканский ХАД.
   Но до начала вывода перед ограниченным контингентом Советских войск остро вставал вопрос по завершению разгрома основных банд - формирований на территории Афганистана, укреплению власти республиканских органов на местах. Остро стояла задача по завершению создания и укреплению народной армии Афганистана, повышения боеготовности её частей и подразделений, и обучения их ведению слаженных боевых действий.
   Советским войскам вменялось в обязанность в совместных боевых действиях обучить части и подразделения Афганистана боевому искусству. Только после решения этих задач можно было начинать вывод Советских войск из Афганистана.
   Политическому руководству Советского Союза приходилось считаться с усиливающейся шумихой в мировых средствах массовой информации об агрессии Советского Союза против Афганистана. Недавно была сделана уступка этой шумихе. Из Афганистана выводились танковые части и подразделения, которые для боевых действий в горной местности были мало эффективными. Это широко пропагандировалось и освещалось в советских средствах массовой информации как сокращение ограниченного контингента Советских войск. Но на замену этим частям, тихо без распространения, в Афганистан вводились дополнительные десантно - штурмовые подразделения и части спецназначения, как наиболее эффективные для борьбы с бандформированиями в горах.
   Комбат встал, прошелся по палатке. - Необходимо быстрее вводить в дело недавно прибывших в батальон по замене офицеров и солдат,- подумал он. Им уже был утвержден разработанный начальником штаба батальона план.
   Двухгодичный срок службы в Афганистане майора Малинина уже истек, но с приказом отправки его в Союз начальство медлило. Сказывались усталость и напряжение последнего времени. Впереди должен быть отпуск. Хотелось отдохнуть.
   С командиром полка Малинин не раз разговаривал и рекомендовал на свое место майора Скоблина, которому в Афганистане оставалось служить еще год. Кадровый вариант со всех сторон самый подходящий. Командир полка полковник Кинзерский вполне был с этим согласен и предлагал этот вариант выше, но пока все оставалось на своих местах.
   Мысли комбата прервал молчавший до этого начальник штаба.
   - А ведь придется ещё и оборудовать в расположении батальона укрытия от обстрела,- нарушая установившуюся в палатке тишину, проговорил, оторвавшись от своих бумаг, майор Скоблин.
   Этот один из актуальных вопросов давно стоял на повестке дня, но как часто бывает в жизни, до первостепенных вопросов не доходят руки.
   На недавнем партийном собрании батальона коммунист Данцевич в своем бойком выступлении вскрыл этот недостаток в работе командования батальона.
   - Умник. Здесь без году неделя, а уже поучает,- высказал вслух свое негодование начальник штаба.
   - Да зря ты, Дмитрий Михайлович. Данцевич толковый офицер. Другие вон самогон жрут, не остановить, хоть жён сюда вызывай, а он о деле думает. Эти щели в первую очередь, как батальон расположился, надо было вырыть,- переубеждал своего начальника штаба комбат.
   - Да, этого у него не отнять. И на заставе в плане оборудования у него успехи по сравнению с остальными. Есть у него к этому какая - то хозяйственная жилка, практичность,- высказался начальник штаба, соглашаясь с комбатом. И немного подумав, тут же добавил,- "Ему бы тыловиком работать."
   В палатке стало тихо.
   - Особист на него недавно жаловался,- после небольшого молчания, глядя на комбата, произнес Скоблин.
   - Я в курсе, тихо произнес в ответ комбат и замолчал, затягиваясь сигаретой.
   - Ищет соринку в чужом глазу...,- выдохнув дым сигареты, добавил майор Малинин, задумчиво и отрешенно глядя куда - то вдаль.
  
   Весть о том, что в батальон назначен замполит, уже неделю распространялась солдатским радио. И вот перед строем заставы комбат представлял своего заместителя по политической части.
   - Капитан Уабозиров,- произнес майор Малинин воинское звание и фамилию своего нового замполита и, немного смущаясь тем, что подсмотрел в находящейся в руке бумаге трудно произносимые для славянина казахские имя и отчество, дополнительно произнес,- Зинад Галимулинович. Светловолосый, плотного телосложения, с широкими скулами и узким разрезом глаз, среднего роста капитан молча стоял рядом с комбатом.
   - Ну и имя, сразу и не выговоришь,- услышал Данцевич, стоящий в строю заставы, тихую реплику кого - то из солдат.
   - Ерунда, что не русский, лишь бы человек был хороший,- опять раздался тихий сдержанный шепоток в ответ первому, в строю заставы.
   - Главное, чтоб мужик был нормальный, не дурак,- опять зазвучали опасения кого - то из солдат.
   Данцевич повернул голову налево и грозным взглядом осмотрел стоящих в строю бойцов. Реплики и комментарии происходящего, прекратились.
   После речи комбата замполит батальона кратко ознакомил солдат со своей биографией и послужным списком.
   Высказывания солдат навели и Данцевича на аналогичные мысли.
   - Пожалуй бойцы правы. Власти у замполитов много, дай бог ему ума, мудро и правильно ею распоряжаться,- пронеслась мысль в его голове.
   Из сообщения капитана Уабозирова выходило, что был он по годам ровесником Данцевича, последнее время служил замполитом батальона в учебной дивизии в Литве.
   Закончив сообщение о себе, капитан Уабозиров начал обрисовывать положение дел в Афганистане. Данцевич пропускал мимо ушей его скучный монолог.
   - Надо быть верным интернациональному долгу. Помочь братскому народу Афганистана избавиться от угнетателей,- продолжал своё выступление перед строем заставы замполит.
   Вскоре комбат с новым замполитом убыли на другие заставы.
   Данцевич, сидя за столом в тени маскировочной сетки, задумчиво смотрел вслед удаляющемуся бронетранспортеру, пылившему от заставы. В руках он держал книгу, подаренную заставе замполитом. Несколько бланков боевого листка, тоже оставленные замполитом, лежали рядом на столе. Тонкие, высокого качества мелованной бумаги листы книги, порядка трехсот страниц, заполняли твердую матерчатую обложку малинового цвета.
   Л.И. Брежнев "Ленинским курсом", том N 3 - золотого теснения надпись красовалась на обложке. На другой стороне обложки, слева в верхнем углу, мелким золотым теснением была обозначена цена книги. Сорок три копейки.
   Да, такого объема книга произведений русских классиков в более скромном переплете и бумаги худшего качества стоила раза в три дороже,- пронеслась мысль в голове Данцевича. Да и были эти книги в страшном дефиците. Чтобы приобрести такую книгу, нужно было, записавшись на очередь, годами ждать, потом сдать в зачет покупки массу макулатуры и лишь после этого заветный томик оказывался в руках счастливого обладателя и то в нагрузку с залежалым на полках товаром.
   У коммунистической партии, как обычно, не хватало ни производственных мощностей, ни материалов на удовлетворение спроса народа на нужную и любимую ему продукцию. Зато невостребованных книг высшего качества с сочинениями партийных идеологов было в избытке.
   Новому партийному лидеру страны помочники-шестерки ещё не успели написать " его гениальных сочинений ", поэтому замполит довольствовался тем, что имелось.
   - Это вам, товарищ старший лейтенант, пособие для проведения с личным составом заставы политических занятий,- весело сказал замполит, вручая книгу Данцевичу. Глаза его при этом засветились, а голос был такой значимый и радостный, словно он вручал какой - то особый набор долгожданных документов для всех солдат заставы, дающих им право оставить эту опасную и тяжелую, грязную окопную жизнь и уехать в Союз куда - нибудь на отдых в один из санаториев черноморского побережья.
   - Это Вам и всем бойцам будет настольная книга,- сказал замполит и водрузил книгу на стол. Дальше начались расспросы и уточнения, в каком состоянии эта партийно - политическая работа с личным составом на заставе? Кто комсорг заставы? Регулярно ли проводятся комсомольские собрания, ведутся ли протоколы, регулярно ли выпускается на заставе боевой листок? Регулярно ли проводятся с солдатами политические занятия и где конспекты?
   Услышав вопросы замполита Данцевичу, майор Малинин со скрытой улыбкой на лице тактично удалился осматривать заставу.
   От неожиданности на каждый из очередных вопросов замполита Данцевич отвечал лишь молчаливым открыванием рта. Но четко понимая, что лучшая защита, это нападение, Данцевич начал противопоставлять замполиту свои контраргументы.
   - На заставе ничего нет, ни бумаги, ни ручек, ни времени этим заниматься,- высказал свои доводы Данцевич.
   - Нет времени этим заниматься? - переспрашивая, возмущался замполит.
   - Нет времени или желания этим заниматься? - тут же уточняя, переспрашивал он.
   - Да я вижу Вы, товарищ гвардии старший лейтенант, не видите основного в своей работе,- продолжал возмущаться замполит. Приставку "гвардии" к воинскому званию Данцевича в данном случае замполит произнес умышленно, словно намекая ему на несоответствие высокому, многому обязывающему статусу офицера - десантника. Все части воздушно - десантных войск были гвардейскими. И эта приставка в обязательном порядке должна была присутствовать впереди при всех обращениях и названиях, и была строго обязательной в документах. Но из - за длительности произношения в неторжественных случаях повседневного общения военнослужащие часто её опускали.
   - Но это же не Союз, здесь боевая обстановка, некогда заниматься этой бумажной волокитой,- не сдавался в своем споре Данцевич.
   - Я же уже сказал, что нет у меня на это ни бумаги, ни ручек. Задницу людям подтереть нечем, не то что письмо написать или на что другое. Да и заниматься этой ерундой некогда,- распалившись, закончил он свое высказывание.
   - Ерундой!? - возмутившись, переспросил замполит. По спине Данцевича пробежал легкий холодок. Поняв, что не сдержавшись, в запарке взболтнул опасно - лишнего он молчал. Замполит обвёл его подозрительным взором. Через минуту он, словно забыл об опасном высказывании подчиненного, продолжил.
   - Только политически грамотный боец может быть сознательным и выстоять в бою,- продолжал убеждать Данцевича замполит. - Знаете, товарищ старший лейтенант, что просили во время Великой Отечественной войны в первую очередь командиры у высшего начальства? - вдруг спросил он у Данцевича. Данцевич, видя, что дальнейшая перепалка бесполезна, молчал, глядя в глаза замполиту. Выждав паузу, замполит продолжил свою речь:
   - Дайте в подразделение не боеприпасов, не продовольствия, а коммунистов! - пафосно произнес он хорошо всем известный, затертый замполитами штамп, в ответ на свой вопрос. Данцевич молча слушал увещевания замполита.
   - Партийно - политическая работа на заставе не ведется, запущена,- делая вывод, продолжал замполит.
   - А знаете, товарищ старший лейтенант, чем это чревато? - после небольшого молчания вдруг спросил он Данцевича. Данцевич молчал.
   - Вы слышали об одном сержанте, который дезертировал к душманам и сейчас водит по горам банду, очень успешно воюя против нас,- глядя на молчавшего Данцевича, тут же отвечал на свой вопрос капитан.
   Данцевич слышал на сборах в дивизии об этих нехарактерных редких случаях дезертирства солдат и даже офицеров в Афганистане.
   - Да, слышал. И не только о солдатах, но и об офицерах,- вдруг нарушив свое молчание произнес Данцевич.
   Услышав ответ, замполит встрепенулся, замолк. Оставаясь в неподвижном состоянии о чем - то задумался.
   - Что Вы, товарищ старший лейтенант, хотите этим сказать? - переводя на Данцевича свой полный политической бдительности взор, настороженно спросил Уабозиров.
   - Ничего, я просто ответил на ваш вопрос,- спокойным голосом произнес в ответ Данцевич, глядя в глаза в глаза замполиту. Искры недоверия, недавно засветившиеся в глазах замполита, порожденные, похоже, глупостью его ума, немного исчезли.
   - Слышал, что творится в дивизии? - чувствуя отторжение от себя собеседника, уже более мягким тоном, после небольшого молчания, задал вопрос замполит батальона.
   - Новый начальник политического отдела дивизии дал установку: каленым железом искоренять торгашество, мародерство и другие там нехорошие дела, которые имели место быть в дивизии раньше. Не щадя никого! - глядя на Данцевича, громко добавил Уабозиров и опять замолчал.
   - Его требование, партийно - политическую работу с личным составом держать на высшем уровне,- продолжил он.
   - А ведь ты парень недалекого ума. У тебя, похоже, своей головы нет. Ты из разряда послушных болванчиков,- про себя подумал о замполите Данцевич.
   - Похоже, не повезло батальону с замполитом,- тихо заключил он.
   - Ты искоренишь. "Заставь дурака Богу молится, так он и лоб разобьет",- вспомнилась подходящая пословица Данцевичу.
   - И я уже в курсе, что и у Вас на заставе есть такие грешки,- словно подтверждая правильность выводов Данцевича, вдруг выпалил замполит.
   - Пообщался с особистом,- пронеслась мысль в голове Данцевича.
   - А мне характеризовали седьмую заставу одной из лучшей в батальоне, а Вас как грамотного и хорошего офицера,- забыв о недавнем мягком тоне, уже с железными нотками в голосе произнес замполит.
   - Работайте над своими недостатками,- сказал напоследок он и пошел к бронетранспортеру, где сидя на башне, его ожидал комбат.
   - Наломает дров. Глупый человек, наделенный властью, очень опасен для окружающих его подчиненных людей,- глядя вслед уходящему замполиту, подумал Данцевич.
   Дохнуло чем - то тяжелым и неприятным от встречи с новым замполитом батальона. Ему очень не хотелось возобновлять эту союзную писанину, которая здесь казалась ещё более лишней, никому не нужной, глупой нагрузкой.
   - А ведь придется этим заниматься. Перечить им нельзя, иначе эти козлы сожрут с потрохами. Их хватка мне уже хорошо известна,- подумал он, только что убедившийся в том о чем раньше, до появления в батальоне замполита, по наитию, мог только предполагать.
  
   Был день. Данцевич лежал в блиндаже. Закончив текущие дела, он решил отдохнуть, спрятавшись от пятидесятиградусной жары в прохладу инженерного сооружения. Войдя внутрь блиндажа и прикрыв вход шторкой, он прилег на свободную лежанку.
   Прохлада помещения приятной пеленой окутывала разогретое тело. Рядом, слева посапывая, зашевелился кто - то из солдат, свободный от несения службы и работ. Масса служебных мыслей и забот роились в голове, не давая расслабиться и уснуть. Его недавнее предложение солдатам о постройке большой землянки для жизни зимой было ими одобрено. Работа по рытью котлована уже началась. Но в этом деле был и риск. Палкой с двумя концами теперь в сознании Данцевича представлялось это дело, и вот уже три дня, как оно было начато, это обстоятельство мучило его.
   Если батальон останется здесь надолго, то к зимовке застава хорошо подготовится. И если же батальон ранее зимы передислоцируют, то огромный, напрасный труд солдат будет долго светиться укором в их взглядах на командира. Если бы это была не его личная инициатива, а указание сверху, тогда было бы проще. Тяжелее всего принимать самостоятельные решения и нести личную ответственность за их последствия. Но если расчет окажется верным, то и выигрыш во времени будет значительным.
   Мучаясь над этой проблемой, Данцевич уснул.
   Голос старшего сержанта Землянникова разбудил его.
   - Товарищ старший лейтенант, на заставу с батальона пылит бэтээр,- сообщил он в щель отстраненной шторки блиндажа.
   Данцевич, привстав, сел на лежанку, приходя в себя после сна. Окружающая тридцатиградусная атмосфера блиндажа, наполненная запахом крепкого пота, теперь казалась удушливой. Неприятно зудело мокрое от пота тело. Саднили мокрые, то ли пораженные грибком от грязной окопной жизни, то ли спаренные в постоянно не снимаемых армейских ботинках от хождения по раскаленной земле пальцы ног.
   Смещенная от нормального положения во время сна, намокшая от пота одежда, неприятно липла, стесняя тело, давила шею. Захватив свой автомат, Евгений вылез из блиндажа наружу. Яркий свет солнца неприятно слепил глаза. Поправляя моментально сохнувшую от жаркого зноя одежду, Данцевич, щурясь, взглянул на небо. Вверху в сине - голубой лазури по - прежнему не было ни одного облачка.
   - Хорошо бы сейчас в речку,- глядя на появляющиеся на своей одежде белые солевые разводы подумал он.
   - Не дают Вам поспать, товарищ старший лейтенант. Кого там черт сегодня несет? - послышался голос стоящего рядом Землянникова.
   Десантники молча вглядывались в сидящие на броне проясняющиеся фигурки людей приближающегося бронетранспортера.
   - Похоже начальник штаба майор Скоблин пожаловал,- опять раздался рядом голос сержанта.
   - Похоже он,- вглядываясь в даль, согласился с сержантом Данцевич.
   Пышные черные усы одного из пассажиров боевой машины в форменной кепке вместо панамы подтверждали это. Майору Скоблину видимо не нравилась панама.
   - Застава, к бою! - едва сойдя с брони и приняв доклад начальника заставы, отдал команду майор Скоблин. Данцевич, громко повторив команду майора, занял свой место на командном пункте заставы. Включив радиостанцию, он начал принимать доклады с мест о готовности к бою. Приняв последний доклад, Данцевич доложил подошедшему к командному пункту заставы майору о готовности заставы к бою.
   - Ну, пойдем, Евгений Николаевич, по местам, посмотрим соответствие сути доклада действительности,- сказал Скоблин, обращаясь к начальнику заставы.
   Продвигаясь по кольцу обороны заставы, начальник штаба батальона осматривал боевые позиции солдат, уточняя знание ими своих боевых задач. Дал команду двум наводчикам - операторам на поражение целей из крупнокалиберных пулеметов бронетранспортеров. Их действиями майор остался доволен.
   Закончив проверку боевой готовности заставы, майор Скоблин направился к столу, под тень маскировочной сетки.
   - Собирайся, Евгений Николаевич, в засаду. Пора тебе вникать и в другие боевые дела. Расширять, так сказать, свой профессиональный опыт. Да и бойцам твоим пора размяться, а то они вообще здесь могут зажиреть и потерять все свои навыки,- делая запись в журнале о результатах проверки заставы и не отрывая от писанины глаз, произнес Скоблин.
   Услышав сообщение начальника штаба батальона, Данцевич молчал, давая возможность майору закончить запись. Волнение набегало на его душу.
   - Ну, что молчишь? - на миг оторвав свой взгляд от журнала и взглянув в глаза Данцевичу, спросил майор.
   - Один, товарищ майор,- уточнил Данцевич.
   - Почему один? Со своими бойцами,- делая вид, что не понял Данцевича, ответил Скоблин.
   - Что небось страшновато? - продолжая писать, спросил он Данцевича.
   - Желательно первый раз с кем - нибудь из опытных сходить,- тихо произнес Данцевич, глядя на Скоблина.
   - А все твои орлы опытные. Вот поэтому, чтобы они не подумали о тебе ничего такого, и поведешь их старшим и один. Да и нет у нас такой возможности, сам знаешь, с офицерами напряжонка. Для тебя же так лучше будет, сам потом это поймешь,- спокойным голосом произнес Скоблин.
   - Возьми человек двенадцать. Всех дембелей, вторые номера из боевых групп. Пару - тройку молодых возьми, пусть вникают, втягиваются. Землянников в приказе будет твой заместитель. Он все знает. Завтра день на подготовку, а послезавтра в девятнадцать ноль - ноль на вертушки и на место. Прибудете в батальон, получишь карту и боевую задачу. Майор Скоблин замолчал.
   - Все,- произнес он, давая понять, что все давно решено и никаких отклонений от плана и тем более изменений не может быть.
   - Вспомни, чему тебя учили в РКПУ, в любой обстановке не теряйся, никогда не показывай солдатам что тебе страшно,- после непродолжительного молчания добавил он.
   - Замену на заставу на эти дни я пришлю,- вставая с места, произнес начальник штаба батальона.
  
   На заставе царила суета. Только что прошел обед. Солдаты готовились к засаде. Неспешная подготовка шла уже со вчерашнего вечера, когда было решено, кто именно пойдет в засаду. В основном за это время готовились одежда и снаряжение. Из солдат, в состав одиннадцати человек, по количеству определенных в засаду, никто не напрашивался, предпочитая, чтобы это решили командиры, но никто и не отказался. Из молодых решено было взять двоих. Шли последние приготовления. Под руководством и контролем командиров боевых групп солдаты набивали боеприпасами рюкзаки, стараясь уложить их как можно плотнее, чтобы взять побольше. Необходимо было оставить ещё место и для продовольствия, которое из расчета на трое суток группа получит в батальоне. Кроме того на каждого бойца было определено взять по две полуторалитровых полиэтиленовых фляжки с водой. Плоские, в брезентовых чехлах, овальной формы они удобно крепятся по бокам сзади на ремне. В батальоне в одну из них будет набрана обычная вода, а вторая заполнится отваром из верблюжьей колючки. Этот отвар, горький на вкус, тем не менее очень хорошо утоляет жажду, является хорошим антисептиком и за один прием его больше глотка не выпьешь. Кроме того, отвар хорошо скрепляет желудок, что в нервной обстановке было немаловажным. По поводу запаса воды Данцевич сильно волновался. Ему казалось, что воды будет явно мало. В конце - концов совместно решили на каждого взять еще по одной фляжке воды.
   - Всё не унесешь, товарищ старший лейтенант,- успокаивали его на совете командиры боевых групп.
   - На трое суток не разгуляешься, но теперь, по опыту в засаде, должно хватить,- успокаивали его опытные бойцы.
   В батальоне к группе добавятся ещё два человека. Сапер и связист.
   - Итого четырнадцать человек. Из них двое, нет трое молодых без опыта в этом деле,- подумал Данцевич, зачисляя и себя в это число. Предстоящее дело волновало, вселяло тревогу, и лишь уверенные и убедительные ответы и доводы командиров боевых групп на вопросы успокаивали Данцевича.
   - Булко,- что там с медицинской сумкой,- обратился он к санинструктору.
   - Все нормально, укомплектована, товарищ старший лейтенант. Не волнуйтесь, я осмотрел,- отвечал земляк Данцевича.
   - Не забудьте только промедол,- второй раз напомнил он командиру о шприц - тюбиках с обезболивающим.
   Скоро на заставу из батальона прибыл бронетранспортер с десятью бойцами на замену уходящих в засаду. "Сборная солянка", так называли солдаты сменщиков, собранных по два - три человека из взводов обеспечения батальона: хозяйственного, саперного, связи. Старшим с ними прибыл командир саперного взвода старший лейтенант Елизов. Высокий, крепкого телосложения, спокойный и медлительный офицер слез с машины и подошел к Данцевичу. После взаимного приветствия Данцевич ознакомил сапера с порядком несения службы на заставе. Отдав команду своим бойцам садиться на бронетранспортер, Данцевич отправился за своим снаряжением. Приготовленное с утра снаряжение лежало на сиденье в бронетранспортере, находившемся в окопе. Офицер быстро через боковой люк залез внутрь машины.
   - Не забыть взять коробочку с ампулами промедола,- думал он в этот момент, привычными и отработанными движениями закрепляя на теле бронежилет и "лифчик" с боеприпасами. Открыв свой чемодан, находящийся рядом на сиденье, он взял из матерчатого кармана на внутренней стороне крышки красную коробочку с находящимися в ней шприц - тюбиками. Потревоженные, они словно горох загремели внутри пластмассовой коробочки. Данцевич открыл коробочеку и начал их пересчитывать. И только заканчивая счет, он заметил, что находящаяся в них жидкость, обычно кристально - прозрачная, имеет мутноватый оттенок.
   - Почему содержимое ампул помутнело? Этого не должно быть,- пронеслась мысль в его голове.
   Данцевич взял одну из ампул, слегка повернул защитный колпачок над иглой. Колпачок легко, без обычного усилия начал откручиваться по резьбе. Значит ампулу кто - то вскрывал и нарушил заводскую фиксацию колпачка иглы к корпусу ампулы клеем. Данцевич снял колпачок с иглы, отвернул иглу от тюбика и осмотрел его торец. Он был проколот...
   - Значит, ампула использована, и внутрь тюбика закачена какая - то жидкость,- пришел он к выводу. Быстро осмотрев еще несколько ампул, Данцевич нашел их в таком - же состоянии.
   Приступ ярости к неизвестному злоумышленнику охватил его душу. Времени на раздумья не было, положив коробочку с ампулами в карман и захватив рюкзак, каску и автомат, Данцевич вылез из боевой машины.
   - Какая же я растяпа. Прошляпил промедол,- корил он себя, направляясь к ожидавшему его бэтээру.
   - Ну, счастливо! Ни пуха вам, ни пера,- услышал Данцевич прощальные пожелания Елизова. Сапер стоял возле гудевшего двигателями в готовности отправиться назад в батальон бронетранспортера.
   - К черту! И вам ни пуха, ни пера! До встречи,- пожимая руку Елизову, ответил Данцевич и полез на броню.
   Едва командир уселся на свое место, машина, грозно прорычав двигателями, тронулась и, набирая ход по протоптанной колее, запылила в сторону батальона.
   - Булко, а промедола-то у нас нет,- преодолевая надрывное рычание двигателей машины, громко с нескрываемым раздражением в голосе сообщил сидевшему невдалеке санинструктору Данцевич.
   - Как нет? - удивленно глядя на командира, спросил Булко.
   Остальных солдат сообщение тоже заинтриговало. Прекратив разговоры, они направили свои вопросительные взоры на Данцевича и Булко.
   - На, смотри,- протягивая вынутую из кармана коробочку с ампулами, ответил офицер.
   Ефрейтор Булко открыл коробочку и начал осматривать ампулы. Руки других солдат тоже потянулись к коробочке с ампулами.
   После осмотра, солдаты возвращали ампулы назад в коробочку.
   Скоро из их уст послышались реплики.
   - Хорошо, что вовремя обнаружили,- слышалось сквозь рокот моторов.
   - Ампулы использованы, а потом через иголку слюнями накачены вновь,- сделал экспертное заключение кто - то из бойцов.
   - Ничего, будем живы, вернемся, разберемся кое с кем, из оставшихся на заставе,- спокойным твердым голосом зло сквозь зубы проговорил рядом сидевший Землянников.
   - А я замечал его раза два оттопыренным, как он говорил - "уставшим",- загадочно проговорил Асхабов, обращаясь к Землянникову.
   - Товарищ старший лейтенант, надо у врача обязательно взять штук десять. Пусть лучше они нам не понадобятся, но без них идти нельзя,- обращаясь к Данцевичу, проговорил Булко.
   - Да, понятное дело,- ответил он солдату.
   - Товарищ старший лейтенант, Вам, письма,- услышал Данцевич сзади голос кого - то из солдат.
   Перед лицом Данцевича появилась рука солдата. В ней было два конверта. Знакомый почерк Тасика светился на первом, обращенном к лицу конверте.
   - Спасибо,- произнес Данцевич, ловя пляшущие перед глазами от тряски машины конверты своей рукой. На душе стало приятней. Рязань и знакомый адрес родного дома значились на первом конверте.
   - Некогда читать. Потом прочитаю,- сожалея, подумал Данцевич.
   - Опять сбились в дороге в кучу, догнав друг друга,- имея ввиду второй конверт, подумал Данцевич, механически меняя конверты местами. Увиденное на втором конверте обожгло душу.
   - Мать прислала письмо,- понял Евгений. Второй конверт был расписан тоже знакомым немного позабытым, неровным родным почерком Матери. Непонятное чувство тревожной радости охватило душу. Захотелось быстрее прочитать письмо от Матери, но обстановка в данный момент не позволяла этого.
   Под тряску машины, чтобы не потерять, Данцевич бережно запихал письма, преодолевая неудобства бронежилета и "лифчика", во внутренний левый карман на груди куртки. Теперь письмо от Матери, отодвинув на задний план все остальное, заняло все его мысли. Состояние его души начало медленно меняться. Первая радость от получения весточек постепенно сменялось тревогой.
   - Значит, Мать уже узнала, что я здесь,- подумал Данцевич. Желание побыстрее прочитать письмо уходило. Читать письмо от Матери становилось как - то страшновато.
   Прибыв в батальон и дав указание Землянникову по снаряжению группы продовольствием и водой, Данцевич быстро направился в медпункт батальона. Он хотел решить вопрос с промедолом без огласки, до встречи с командованием батальона. Большая армейская палатка, помеченная красным крестом, находилась недалеко от штабной. Данцевич вошел в палатку. Большую её часть занимало отделение для больных и раненых, расположившееся сразу у входа. Сзади, метра два пространства палатки были отгорожены плащпалатками. Там и располагался врач батальона со всем своим медицинским запасом.
   Данцевич быстрым шагом прошел по проходу мимо лежащих на кроватях солдат, откинул полог у входа в апартаменты врача.
   - Строев, здравствуй,- увидев сидевшего за столом врача батальона и обрадовавшись, что застал его на месте, поздоровался Данцевич.
   - Привет,- ответил врач, вставая из - за стола.
   - Выручай, милый,- торопливо проговорил Данцевич.
   - Отправляюсь с группой в засаду,- начал пояснять Данцевич.
   - Знаю,- ответил врач, удивленно глядя на Данцевича.
   - А промедола нет,- сообщил врачу Данцевич.
   - Как нет? - переспросил врач.
   - На тебе числится...,- произнес Строев и начал рыться в стопке тетрадей на своем столе. Найдя необходимую тетрадь, он пролистал несколько листов, поворачиваясь к свету окошка, нашел необходимую записью
   - Пятнадцать ампул,- уточнил врач.
   - Их уже нет,- ответил ему Данцевич.
   - Прошляпил я их. Какая-то мразь вытащила их у меня. Разберусь, когда вернусь с засады. А сейчас дай штук десять,- торопливо и раздраженно пояснил Данцевич.
   - Понял,- ответил врач. Строев подошел к многочисленным ящикам, находящимся в другом углу. Достал из кармана ключи, открыл один из них.
   - Как там у Булко, сумка укомплектована? - спросил он, роясь в ящике.
   - Говорил, всё нормально,- ответил врачу Данцевич.
   - Я перед отправкой подойду и проверю. А сейчас, если чего не хватает, пусть подойдет и возьмет,- подходя с коробкой в руках к столу, проговорил врач батальона. Он открыл коробку, отсчитал пятнадцать ампул и протянул их Данцевичу. Данцевич открыл вынутую из кармана коробочку, высыпал ее содержимое на стол и положил туда вновь полученные ампулы. Строев начал по одной осматривать лежащие на столе ампулы. Осмотрев последнюю, он сгреб их в стоящую у стола на полу картонную коробку.
   - Вот такие дела,- произнес Данцевич, убирая коробочку с ампулами в карман.
   - Слушай, только ты пока об этом никому из начальства не распространяйся,- попросил врача Данцевич. - Вернусь с засады, если придется, я сам этот вопрос с ними утрясу,- пояснил он врачу.
   - А мне- то что. Только на вот, распишись в журнале. Теперь на тебе уже будет числиться тридцать,- протягивая тетрадь, ответил Данцевичу врач.
   - Подарить тебе я их не могу. С недавних пор контроль за этим медикаментом строгой отчетности ужесточился. А мне скоро сдавать дела сменщику. Надо в своем хозяйстве подбивать бабки,- махая головой на угол с ящиками, проговорил врач.
   - Надо подумать, как умнее утрясти этот вопрос, не давая кое - кому лишних козырей. А то при желании из этого можно такую проблему раздуть,- расписываясь в журнале, подумал Данцевич.
   Выйдя из медпункта, он направился в штабную палатку. Там он застал майора Скоблина. Данцевич доложил о прибытии группы.
   - Где бойцы? - вставая из-за стола и пожимая Данцевичу руку, спросил начальник штаба батальона.
   - Снаряжаются,- коротко ответил Данцевич.
   - Давайте, доснаряжайтесь, ужинайте и через...,- начальник штаба взглянул на свои ручные часы,- полтора часа, в восемнадцать тридцать группу к палатке на постановку боевой задачи. К этому времени подойдет комбат. Вертушки заказаны. Вылет в девятнадцать ноль - ноль. Дай Попову пофамильно список солдат, кто идет в засаду,- распорядился майор Скоблин, показывая рукой на сидящего за соседним столом над бумагами солдата - писаря.
   Выйдя из палатки штаба батальона, Данцевич направился в сторону кухни. Кухня батальона находилась на противоположном конце лагеря. Две палатки, из которых одна служила офицерской столовой, вторая солдатской, и возле них две передвижные армейских кухни,- вот и весь состав кухонного хозяйства.
   Пункт хозяйственного довольствия (ПХД) - так сокращенно называлась эта часть лагеря в батальоне.
   Еще издали увидел Данцевич, что возле строя его бойцов находится замполит батальона. На правом фланге строя, заняв место командира группы, стоял сержант Асхабов. Сапер и связист, присоединившись к группе, тоже находились в строю на левом фланге. Перед строем, рядом с капитаном Уабозировым, видимо вызванные из строя, стояли два бойца, Гришка и Иванов. Данцевич подошел к строю сзади и, чтобы не прерывать выступление замполита, не спрашивая у него разрешения, тихонько занял свое место в строю группы. Прислушался. Замполит в чем - то наставлял стоявших перед строем Гришку и Иванова.
   - Где Землянников? - тихо, чтобы не мешать замполиту, спросил он Асхабова.
   - Пошел с прапорщиком Букшой и двумя бойцами на склад получать сухпайки,- тоже тихо сообщил Данцевичу Асхабов, видимо взявший командование группой на себя.
   - Что здесь происходит? - выбрав удобный момент в паузе замполита, тихо спросил у Асхабова Данцевич. Точно также, тихо на ухо Данцевичу, выбирая удобные моменты в выступлении замполита батальона, сержант пояснил суть происходящего. Выходило следующее.
   Группа наполняла фляжки водой и "афганским чаем", когда подошел замполит батальона. Приказав кому-нибудь построить группу, замполит начал проводить с ней беседу.
   - Да, "чайник союзный", болтает какую - то ахинею. Воодушевляет, как ему кажется, нас перед боем. Только время отнимает,- тихо сокрушался Асхабов.
   - Замполит спросил у меня,- тихо шептал Асхабов,- проводилось ли после его посещения заставы комсомольское собрание и выбрали ли мы комсорга заставы и редактора боевого листка?
   - Ну, я, чтобы не подводить Вас, товарищ старший лейтенант, ответил, что выбрали,- пояснил Асхабов.
   Свои соображения по поводу моментального определения кандидатур сержант пояснил так. Комсоргом назвал Иванова, потому что он болтает без умолку, хорошо играет на гитаре и поет, знает много анекдотов, умело их рассказывает. Редактором боевого листка назвал Гришку: он хорошо рисует, особенно голых баб, и у него красивый почерк.
   Выбор Асхабова, естественно, пал на бойцов младшего призыва. И вот эти два бойца, ошарашенные предстоящими новыми общественными нагрузками, повешенными им лицом слабо уполномоченным, с грубым нарушением регламента назначения на данные должности, в душе несогласные с произошедшим, только из уважения к своему командиру, не желая его подвести, стоят и слушают из уст замполита дополнительные для своей и так тяжелой жизни задачи.
   - После возвращения с боевого задания, Иванов, проведете комсомольское собрание, подведете итоги и отметите лучших,- озадачивал новоиспеченного комсорга замполит. Импульсивный Иванов молча слушал замполита, в душе не соглашаясь с происходящим, дергался и посматривал в лицо говорящего. Увидев появившегося Данцевича, он уставил свой взгляд на командира. "Я не хочу этой обузы, никакого собрания не было и никто меня не избирал на эту должность, надо отменить эту несправедливость" - светились протест и мольба в его глазах к командиру.
   - А вы, редактор боевого листка,- обращаясь уже к Гришке, продолжал замполит,- выпустите боевой листок, где все это и отразите. По характеру Гришка был человеком тихим и смиренным. "Волею судьбы придется тянуть еще одну лямку нелюбимого дела. Наряду с варением самогона, еще и выпускать боевой листок",- говорило выражение его лица в данный момент.
   - Да, подумал Данцевич, раз всё обнародовано, то дело сделано, не переделаешь, хотя можно было и посерьезней кандидатуры подобрать для этого. Иванов, взглянув в очередной раз на командира и словно прочитав его мысли, смирился с судьбой и со вздохом отвел глаза в сторону. Надежды на друзей тоже не было, так как никто не захочет оказаться на его месте и с готовностью подтвердит замполиту, что и собрание действительно было и комсоргом выбрали его - Иванова.
   Справа, со стороны продовольственного склада, показался Землянников с двумя бойцами. В руках они все втроем несли большие картонные коробки с сухпайками. Замполит батальона не унимался, что-то говоря о тяжелой доле афганского народа, об интернациональном долге, но его уже никто не слушал.
   - И вот вам,- говорил он, обращаясь к солдатам,- выпала большая честь помочь этому народу установить свою власть. Солдатам уже явно надоело его выступление. Оно начинало их раздражать. Волнение перед страшной неизвестностью предстоящего опасного дела и так до тошноты выворачивало душу. Терпение бойцов подходило к концу. Они начинали бросать недовольные взгляды на замполита и умоляющие, спасти их от этой глупой и пустой болтовни, на своего командира.
   - Надо прекращать пустую трату времени,- подумал Данцевич.
   - Товарищ капитан, извините, но время...,- показывая на часы, перебил капитана Уабозирова Данцевич. Замполит недовольный, что его перебил младший по должности и званию, вначале строго взглянул на Данцевича, потом как бы войдя в понимание, сменил выражение лица на благодушное.
   - Да, да. Не буду больше вас отвлекать, занимайтесь подготовкой,- проговорил он, отходя от строя.
   Получив сухпайки, по три коробки каждый, солдаты начали их потрошить и более рационально укладывать содержимое коробок в рюкзаки и многочисленные карманы своего снаряжения.
   До построения у штаба оставалось немного времени. Получив свободное время и оставив свое снаряжение на месте бывшего построения под присмотром одного из товарищей, бойцы разошлись по своим делам.
   Данцевич решил зайти в палатку своей роты. Думая, всё ли готово к отправлению на задание, он направился к ротным палаткам.
   На передней линии лагеря у палаток своих подразделений, возле грибков, как обычно, стояли дневальные. Еще издали Данцевич заметил, что возле ротного грибка, у которого нес службу Княжко, собралась группа его бойцов. Они о чем - то разговаривали с дневальным своей роты. По мере приближения Данцевича к грибку, до его ушей начали доноситься отдельные фразы их разговоров.
   Обращаясь явно недружелюбно к своему товарищу, солдаты высказывали свои замечания рядовому Княжко по поводу его неопрятного внешнего вида, невеселого выражения лица, называя его "москвичом".
   - Ну что, шланг, нос повесил, служба замучила? - спрашивал Княжко один из бойцов.
   - Ты же только что из Кандагара вернулся, где почти месяц на белых простынях в госпитале под кондиционером тащился, неужели не отдохнул? - укоряли бойцы недавно вернувшегося с переосвидетельствования Княжко.
   - Приходи к нам на заставу, будет полегче,- предложил Княжко Сарбаев.
   Бойцы, стоя спиной к Данцевичу, не видели приближающегося командира и явно не стеснялись в своих выражениях в адрес Княжко.
   Белых вдруг, резко опустив руку вниз перед пахом Княжко и дернувшись корпусом издевательским движением, как бы попытался схватить Княжко за тело впереди ниже пояса. Княжко инстинктивно прогнувшись вперед, дернулся корпусом. От резкого движения плохо закрепленная на его голове каска свалилась на землю, ремень автомата слетел с плеча, но падающий автомат чудом был им удержан на коленях ног рукой. Вид Княжко был жалок.
   - Не трогай его, Валера, а то он не только писаться, а и какаться по ночам начнет,- сквозь дружный хохот раздался голос одного из солдат.
   - Вам что, заняться нечем? - громко произнес подошедший к бойцам Данцевич. Прекратив свои насмешки над Княжко, солдаты начали расходиться от грибка. Было видно, что они не уважали Княжко.
   Войдя в ротную палатку, Данцевич застал там Ступина. Сидя за столом, Ступин брился, наклоняясь над маленьким круглым зеркальцем. Улыбнувшись, он поздоровался со своим заместителем.
   Данцевич присел за стол на один из свободных табуретов. Начали беседовать, обсуждая служебные дела. На столе как обычно царил беспорядок из рассыпанной колоды игральных карт и следов прошедшего пиршества. Несколько пустых банок из - под консервов, были заполнены окурками.
   - Всю ночь в карты резались, заметив взгляды Данцевича, смущенно пояснил Ступин.
   - Дежурный, почему не убрали у меня? - продолжая бриться, громко произнес Ступин.
   - Не хотели Вам, товарищ старший лейтенант, мешать, боясь разбудить,- донесся из - за ширмы голос кого - то из солдат.
   - Спал, вот готовлюсь заступить в наряд дежурным по батальону,- пояснил Ступин.
   - Вчера утром из засады прибыл. Трое суток просидели, ничего. Впустую. Видимо вас на ту же дорожку комбат посылает,- проговорил он. Заспанное лицо Ступина было хмурым с явными следами и запахом "от вчерашнего".
   В палатку вошел прапорщик Сакенко, весь измазанный черными мазутными пятнами.
   - Ремонтом занимался,- оправдывая свой чумазый внешний вид, произнес он, протягивая руку Данцевичу.
   Видимо, готовясь умываться, он снял с себя куртку и бросил её на свою кровать с лежащей на ней толстой уже знакомой Данцевичу книгой.
   - Ну, прочитал "Войну и мир",- спросил своего товарища Данцевич.
   - Да разве с ними почитаешь,- показывая кивком головы на Ступина, в "сику" всю ночь резались.
   - Командир, зампотех батальона говорит, скоро поедем встречать колонну. Приказал с завтрашнего дня убыть на заставы и готовить технику к маршу,- проинформировал командира роты Сакенко.
   В указанное время Данцевич представил группу комбату. К этому времени у палатки штаба батальона уже находились все лица, ответственные за обеспечение выхода группы на боевое задание. Командир взвода связи, исполняющий обязанности командира саперного взвода, врач батальона, командир хозяйственного взвода, все уже доложили комбату о снаряжении группы всем необходимым. Рядом также находились старший лейтенант Ступин, замполит и начальник штаба батальона и командир вертолетного звена.
   - Ну что, мужики, готовы? - после приветствия обратился с вопросом к группе майор Малинин.
   - Готовы, товарищ майор,- послышались не по - военному разрозненные ответы солдат.
   Майор Малинин обвел взглядом стоящих пред ним бойцов, перевел взгляд на находящиеся в стороне рюкзаки. С дополнительно подвязанными к ним вещами и боеприпасами, они теряли свою форму и были похожи на большие тяжелые вьюки.
   - Воды и продуктов достаточно взяли, или набили свои вьюки одними боеприпасами?
   - Достаточно, товарищ майор,- ответил за всех Землянников.
   - Теперь таскай их,- буркнул в строю кто - то из солдат.
   Майор Малинин молча посмотрел в сторону, откуда только что прозвучал как бы недовольный, с оттенком упрека в непонятно чей адрес комментарий.
   - Запомни, сынок, не ты хлеб носишь, а он тебя носит,- произнес комбат, переводя свой взор на начальника штаба.
   - Дмитрий Михайлович, дай карту,- обратился к начальнику штаба комбат.
   - Подходите поближе,- приказал он группе.
   - Смотрите Данцевич и Землянников. Остальные слушайте, чтобы были в курсе дела,- начал постановку задачи комбат.
   - Вот дорожка между двух горок, идет от границы с Пакистаном и дальше ведет куда? - обратился комбат к Землянникову, отрываясь от карты.
   - В Сурхаган,- ответил комбату сержант.
   - Правильно. По данным местных хадовцев, частенько по ней проезжают небольшие колонны и чаще всего по ночам.
   - Данцевич,- комбат перевел взгляд на стоящего рядом Данцевича,- Оседлаете эти горки, посидите суток трое, если никого не дождетесь, то и ладно. По связи уточним,- комбат замолк.
   - А что уточнять, у вас вода и жратва кончится. Прилетят вертушки - заберут вас,- заключил комбат.
   - Алексей,- обратился комбат к стоящему рядом командиру вертолетного звена. Капитан Комаров подошел ближе к комбату.
   - Высади их где-нибудь, вот здесь,- комбат карандашом ткнул в уже означенную точку на карте.
   - Данцевич, после высадки вы вправо, вертолеты прямо. Хороший ориентир вот этот кишлачок. Смотрите, подальше от него держитесь, пройдете и на место. Пехом вам, где - то километров шесть. За час - два должны быть на месте,- комбат затих, глядя на Данцевича.
   - Организуй там, как учили в РКПУ,- произнес комбат.
   - Землянников, помогай командиру,- майор Малинин взглянул на сержанта.
   - Хорошо там с местностью разберитесь... Ну, по карте вроде все понятно. Как говорится, гладко было на бумаге, но отсюда не видны овраги, а вам там по ним ходить... Так что, Данцевич, и ты сержант, смотрите, думайте...,- комбат замолчал, окинул взглядом стоящих напротив Данцевича и Землянникова.
   - Думайте! - еще раз требовательно и твердо произнес он.
   - А сейчас - главное! - произнес твердым голосом комбат, обводя всех бойцов взглядом. Его лицо стало еще серьезнее.
   - Сынки! Все что Родина приказала, нами должно быть исполнено. Боевая задача должна быть выполнена! - произнес комбат и замолчал.
   - Связь с оперативным дежурным батальона в двадцать минут каждого часа,- после небольшой паузы произнес он. Частоты и позывные вот на карте. - Занин, со связью все нормально, не подведет? - еще раз задал комбат вопрос командиру взвода связи.
   - Да, товарищ майор, радиостанции проверил лично. Запасные аккумуляторы, все на месте. С группой идет рядовой Свиридов,- доложил комбату взводный.
   Майор Малинин отыскал взглядом стоящего в строю связиста.
   - Смотри, Свиридов, от тебя в этом деле всё зависит,- произнес, глядя в глаза солдата комбат.
   - Без связи мы как мыши в подвале: ничего не слышим, ничего не видим, ничего не знаем,- добавил комбат и замолчал. Через секунду он, вздохнув, ещё раз окинул взглядом группу. Серьезные и сосредоточенные лица бойцов молчаливо смотрели на комбата.
   - Если что...,- вновь оживился комбат, останавливая свой взгляд на Свиридове. Свисток сюда и держаться! Голос комбата, произнося эту фразу, снова стал твердым и громким.
   - Знайте и помните, я вас в беде не оставлю,- уже более тихим и мягким голосом произнес он. Слова комбата тронули души бойцов, вселив в них уверенность. В глазах солдат засветились огоньки.
   - Разведвзвод на вертушках, максимум через час, поможет. Тут немногим более двадцати километров - недалеко.
   - Ну, а чтобы ничего...,- комбат замолк, окидывая бойцов взглядом,- особенно днем не светиться, чтоб себя не обнаружить.
   - Все понятно? - спросил он и, молча, осмотрел стоящих рядом бойцов. Все молчали.
   - Вопросы? - опять спросил комбат...
   Вопросов не было.
   - Ну, ни пуха вам, ни пера,- протягивая руку Данцевичу, произнес комбат.
   Пожав руку Данцевичу и Землянникову, комбат пошел по кругу и глядя в глаза бойцов пожимал им руки.
   - К черту, к черту,- слетало с уст солдат в ответ на рукопожатие комбата.
   Не успел комбат пожать руку последнего солдата, как стоящий рядом капитан Уабозиров обратился к нему за разрешением сказать "пару слов бойцам".
   - Да, конечно,- произнес комбат, давая слово своему заместителю по политической части и отступил немного назад. Сделав небольшой шаг к бойцам, стоящим не совсем ровным строем, капитан Уабозиров начал свою речь.
   - Евгений Николаевич, пойдем покуда в палатку - распишешься за карту и боевой приказ,- услышал Данцевич обращение приблизившегося к нему майора Скоблина.
   Зашли в штабную палатку. В ней никого не было, за исключением солдата - писаря, который за одним из столов корпел над бумагами. Увидев вошедших офицеров, солдат встал.
   - Попов, дай старшему лейтенанту Данцевичу расписаться в журналах,- обращаясь к нему, распорядился начальник штаба.
   Солдат начал копаться в лежащей на столе стопке больших тетрадей. Найдя две нужные тетради, писарь по очереди открывал их и указывал, где ставить подпись.
   - Разрешите идти, товарищ гвардии майор,- закончив расписываться, обратился к начальнику штаба Данцевич.
   - Ну, счастливо, Евгений Николаевич. Ни пуха всем вам, ни пера,- пожимая руку старшему лейтенанту, пожелал Скоблин.
   - К черту,- ответил Данцевич и вышел из палатки, за которой послышался громкий смех его бойцов.
   Выйдя из палатки, Данцевич увидел смеющихся солдат и стоящего перед ними смущенного замполита батальона. Рядом с замполитом стоял улыбающийся комбат, в стороне другие офицеры батальона, которые тоже улыбались.
   - Ну, ты, комиссар, договорился, как в том анекдоте, по - дружески обращаясь к своему замполиту, проговорил майор Малинин, лишь немного утих смех солдат.
   - Хотите, расскажу? - переводя взгляд уже на стоящих перед собой бойцов, спросил комбат.
   - Расскажите, расскажите..., товарищ майор,- посыпались из строя просьбы солдат.
   - В один из напряженных моментов боя, пулеметчик Иванов докладывает замполиту, что у него кончились патроны,- начал рассказывать анекдот комбат.
   - У замполита патронов уже тоже не было, и он не мог ничем помочь пулеметчику. Напрягаясь, в надежде найти выход из положения, замполит ничего не смог сделать, как напомнить Иванову. "Ну, ты же комсомолец, Иванов!" - продолжал рассказ комбат. - И случилось чудо. Пулемет Иванова снова застрекотал...,- улыбаясь, закончил рассказ комбат.
   Бойцы снова разразились громким смехом.
   - Ну, все, сынки, с Богом! На вертушки! - уже без улыбки на лице спокойно произнес комбат.
   Солдаты начали подходить к лежащим невдалеке, нагруженным рюкзакам, к которым по бокам ещё были подвязаны трубы ручных гранатометов и, помогая друг другу, одевали тяжелую поклажу на плечи.
   Две вертушки взмыли в небо ровно в назначенное время, взяв курс в обратном направлении от назначенного места высадки группы.
   "Ми - восьмые" на низкой высоте в надвигающихся сумерках, петляя по складкам местности, уносили группу к месту высадки. Навьюченные снаряжением бойцы расположились в полулежачем положении на дюралевом полу вертолетов, предпочтя его сидениям у бортов. Они давали возможность отдохнуть пока ещё не натруженным плечам, набраться им сил для предстоящей долгой переноски тяжелого груза.
   Старший лейтенант Данцевич, зайдя в вертолет последним, расположился у входа возле двери. Опершись на большой желтый бак, от которого пахло керосином, он достал из-за пазухи целлофановый пакет, где находились карта и недавно полученные письма от жены и Матери. Письма очень хотелось прочитать, но сейчас было не до них. Достав карту и развернув её, он ещё и ещё раз изучал район предстоящего дела. Рядом находящиеся бойцы тоже обратили свои взоры в развернутую командиром карту, стараясь получше изучить нужную местность за оставшееся светлое время.
   Вертолет, петляя, то взмывал вверх, от чего тела с закрепленной на них поклажей прижимало к полу, и они, словно наливаясь свинцом, тяжелели, то вдруг резко, видимо, огибая складки местности, опускался вниз, разгружая тела от тяжести. Рядом с Данцевичем находился связист и Красных. Землянников летел в другом борту. Впереди в проеме открытой двери просматривалось отделение управления вертолетом. По краям в своих креслах сидели летчики. Иногда они оборачивались и, осматривая расположившихся на полу десантников, что - то говорили друг другу по внутренней радиосвязи.
   Закончив изучение карты, Данцевич сложил её и положив в плотный целлофановый пакет из-под сигнальных патронов, запихал пакет за пазуху. Он встал на колени и, опираясь на автомат, заполз в нос машины к вертолетчикам. Через открывшуюся панораму стекол носовой части вертолета начал наблюдать за стремительно уходящей назад внизу местностью. Впереди, быстро приближаясь, мелькали уходящие под брюхо летящей машины, меняющиеся элементы горной равнины, просматриваемые сквозь большие круги прицела, находящегося в носу летящей машины пулемета. Смеркалось.
   Замедлив скорость полета и набрав побольше высоты, вертолет плавно приземлился на землю. Всего лишь на десяток секунд в полузависшем состоянии его колеса коснулись земли. Этого времени десантникам хватило, чтобы, оставив борт машины, вывалиться из неё на ещё не остывшую пыльную землю. Затаив дыхание, с закрытыми глазами, прикрывая лицо и уши руками, они лежали в пыли на земле до тех пор, покуда винтокрылые машины не удалились, а пыль не улеглась.
   Сойдясь вместе после высадки, глядя вслед удаляющимся вертушкам, бойцы группы, шутя, вытряхивали набившиеся во все уголки одежды и снаряжения песок и пыль. Сориентировавшись на местности и рассредоточившись, группа начала выдвигаться к месту засады.
   Начиналось новолуние, и крепнувшая луна, восходящая над горизонтом, боролась с наступающей на землю темнотой. Выдерживая основное направление по компасу, Данцевич старался вести группу по темным низинам и затененным от лунного света склонам гор. Минут через сорок подошли к означенному в приказе кишлаку. Очертания его строений виднелись далеко впереди. Иногда доносившиеся оттуда крики ишаков подтверждали это. Данцевич хорошо изучил по карте маршрут движения. Радуясь в душе, что все сходилось с планом, и они не заблудились, он дал команду на привал. Рядом шедший связист передал её по радиостанции. У командиров боевых групп были маленькие радиостанции, работающие только на прием. Собрав возле себя командиров боевых групп, Данцевич начал обсуждать с ними маршрут дальнейшего движения. Кишлак, находящийся на маршруте, необходимо было обходить. После кишлака двигаться нужно было влево, и логичнее всего кишлак нужно было оставлять справа. Влево от кишлака местность шла на подъем и километра через два начинались горы. Их склоны уже ярко освещались находящейся на чистом небе полневшей луной. Это обстоятельство тревожило Данцевича. Эти опасения сразу же высказали и солдаты, едва Данцевич завел с ними разговор о дальнейшем маршруте движения. Все понимали, что обходить кишлак по короткому маршруту было делом рискованным. Движение группы могут из кишлака заметить его жители.
   - А как ветер? - тихо про себя произнес Землянников, приподнимая голову и осматриваясь вокруг, пытаясь по окружающим предметам определить направление ветра.
   - Как я упустил этот вопрос? - подумал Данцевич. Бойцы, осененные его догадкой, начали слюнявить во рту пальцы и поднимать их вверх над головой, точно определяя направление тихого ночного ветра. Получалось, что ветер дул с левых, освещенных луной гор на кишлак.
   - Собаки учуют, лай поднимут,- тихо проговорил Сарбаев.
   Но это здесь. В горах направление ветра самое капризное и в зависимости от расстояния непредсказуемо меняет свое направление.
   Получалось, что обходить кишлак по короткому пути было опасно. Вероятность, что группу могут заметить местные жители, была большой. Достав карту, Данцевич решил поточнее изучить местность справа от кишлака. Лежа на земле, при слабом свете от подсветки ночного прицела они с Землянниковым начали рассматривать карту.
   "Ашики - калай" - под таким названием значился данный кишлак на карте. Местность справа от кишлака на карте характеризовалась как обычная для данного района.
   Вот уже около часа группа рассредоточено, используя низины, огибала кишлак. Ветер дул со стороны кишлака, донося оттуда рев ишаков. Чувствовалась усталость от сдавливающей плечи тяжелой поклажи.
   - А ведь у солдат она еще тяжелее,- пронеслась мысль в голове Данцевича.
   - Свиридов, дай команду, привал - десять минут,- остановившись, распорядился Данцевич. Осмотревшись вокруг, он тоже опустился на землю рядом с уже сидевшими Серебровым, Красных и Ветровым, идущими вместе с командиром.
   Данцевич снял каску, вытер пот со лба. Освободив плечи от тяжелой поклажи, солдаты лежали на спине, плечами опираясь на эту поклажу, устремив свои взоры в звездное небо.
   - Пьем воду по малому глотку из каждой фляги,- послышалась тихая команда Красных. Солдаты начали ворочаться, доставая фляги.
   Достав флягу с "афганским чаем", Данцевич сделал маленький глоток. Горькая, вяжущая рот жидкость казалась противной. Задержав ее, во рту, как бы наслаждаясь противной горечью, он против своей воли проглотил её. Сменив флягу, он сделал из неё второй глоток, также задерживая воду в полости рта. Прополоскав от горечи полость рта, Данцевич проглотил воду.
   - Я сказал, по одному глотку, и по малому,- донеслись до слуха приглушенные слова Красных, обращенные, видимо, к Ветрову. Ветров был молодым солдатом, мучимый жаждой, похоже, не удержался и инстинктивно нарушил команду своего непосредственного командира.
   В ночной тишине отчетливо были слышны звуки глотков при утолении жажды, превышающие указанное количество.
   - Так получилось,- донеслось объяснение Ветрова, произнесенное виноватым голосом.
   - Следующий раз так получится, в рог получишь,- произнес в ответ Красных.
   Данцевич поправил снаряжение. Который раз проверил наличие целлофанового пакета с картой и письмами, находящихся за пазухой. Потерять этот драгоценный пакет было делом немыслимым. Потерять карту он не имел права, а потерять, не прочитав письма, было нельзя.
   Он вспомнил, как в отпуске, перед поездкой в Афганистан, при посещении с Наташей родных в Белоруссии, сообщил своим братьям о предстоящей командировке. На второй день по взаимному решению братьев, об этом узнали их жены и Отец. Дальше условились: Мать пожалеть и не портить ей радость общения с сыном. Скрывать от Матери это или нет дальше, голоса разделились...
   В конце концов, на семейном совете было решено: после убытия Евгения в Афганистан, постепенно подготавливая, месяца через два, сообщить матери об этом.
   - Значит так это и произошло,- подумал Данцевич.
   - Прости меня, Мамочка. Мы просто берегли твои нервы. Я думаю, ты поймешь меня. Ты ведь всегда меня понимала,- вспоминая мать, мысленно обращался к ней Евгений.
   Словно очнувшись от своих мыслей, он взглянул на часы. Время привала вышло.
   - Дай команду приготовиться к движению,- обращаясь к связисту, тихо произнес Данцевич.
   Услышав командира, солдаты зашевелились, поправляя снаряжения, и начали подниматься с земли. Еще через миг четыре разрозненные группы людей, вдруг выросшие из земли, продолжили движение вперед.
  
  
   - Привал,- произнес Данцевич. Рядом идущие солдаты начали тихо опускаться на землю. Группа была им остановлена в теневой зоне находящейся рядом горы.
   - Старших групп ко мне,- распорядился Данцевич, продолжая оглядываться вокруг.
   Щелкнув выключателем, связист предал указание командира. Вскоре с разных сторон начали подходить старшие боевых групп.
   - Да, километров пятнадцать отмахали,- раздался из темноты тихий голос подошедшего Асхабова.
   - Пришли, товарищ старший лейтенант, горки эти, сомнений нет,- произнес рядом появившийся из темноты Землянников.
   Данцевич сам в душе радовался, что правильно вывел группу. Самым нелепым делом было бы заблудиться и не выйти в нужное место. Необходимо было срочно приступить к рекогносцировке местности и как можно быстрее расположить бойцов для занятия ими боевых позиций. Около получаса Данцевич со старшими боевых групп лазили по склонам двух небольших гор, между которыми проходила идущая с востока дорога. Пройдя между гор, дорога поворачивала на север и дальше вела в сторону Сурхагана. Горы располагались в линию с севера на юг. Северная гора была как бы двойной с седловиной и намного выше южной.
   За южной горой дальше на юг располагалась равнина. Сразу за северной горой, на север начинался большой горный кряж.
   - С рассветом осмотримся и, если что не так, то подкорректирую,- произнес Данцевич после объявления старшим боевых групп плана засады. Еще через полчаса бойцы заняли боевые позиции. Данцевич с основными силами расположился в седловине северной горы. Красных со своей группой занял боевую позицию на северном склоне южной горы. Три бойца во главе с Асхабовым Данцевич отправил на вершину северной горы. Оттуда хорошо просматривалась вся местность и тыл группы с севера.
   - Там обязательно необходимо иметь надежный зоркий опытный глаз и цепкий ум,- подумал Данцевич. Его выбор пал на Асхабова. Горячий кавказец, быстро поняв, что в случае дела его участие в нем возможно и не состоится, попытался изменить план, но заметив при слабом свете луны в ответ строгий взгляд командира, с двумя бойцами своей группы, взяв ночной бинокль и радиостанцию, покорно направился на вершину северной горы.
  
   Данцевич посмотрел на часы, было пол второго ночи. Лежа на теплых камнях и вглядываясь в бинокль, он периодически осматривал местность. Отдыхали освобожденные от тяжелой поклажи плечи. Приятно зудело начавшее просыхать от пота тело. Он вынул из - за пазухи целлофановый пакет с картой и письмами. Очень хотелось прочитать письма, но не было возможности, так как было темно. Седловину от луны закрывала вершина северной горы.
   - Люди устали. Пожалуй, половине нужно разрешить спать,- подумал он.
   - Свиридов, передай всем. Половине можно спать, вторая половина ведет постоянное наблюдение,- обсудив этот вопрос с Землянниковым, распорядился Данцевич.
   - Ложитесь спать, товарищ старший лейтенант, а я понаблюдаю,- протягивая руку к ночному биноклю, предложил командиру Землянников. Данцевич отдал бинокль старшему сержанту. Нащупал лежащий на рюкзаке, уже просохший от пота, пакет с картой и письмами, запихал его назад за пазуху.
   Откинувшись спиной на лежащий рядом рюкзак и пытаясь уснуть, Данцевич закрыл глаза, но уснуть не мог. Его мысли наполнились воспоминаниями о далеких родных и близких. Евгений поймал себя на мысли, что с получением письма от Матери, он чаще стал о ней думать и вспоминать.
   - А ведь узнав, что я здесь, она наверное сильно переживает за меня,- подумал Евгений, погружаясь в сон.
  
   Мать, узнав, что он там, со всей ясной жестокостью поняла, что её сын на войне, ему угрожает опасность, и его могут убить, он может погибнуть.
   Уже гробы с той чужой и далекой земли, на которой идет война, прошлись по соседним деревням.
   Всю свою жизнь она прожила с верой в Бога. Она родилась с верой в Бога, впитав эту веру с молоком своей Матери. Бог для нее - это все. Окружающий мир, жизнь, все от Бога. Иначе жизнь она себе и не представляла.
   Прожив с этой верой с самого детства и до зрелых своих лет, она без капельки сомнения верила в Бога так крепко, как может верить лишь необразованная, простая деревенская женщина.
   Всю жизнь она жила по его заповедям. Всю прошедшую жизнь, каждый день, десятки раз обращалась она к Богу с просьбами. Но так серьезно, как теперь, с просьбой к Богу, она ещё не обращалась.
   Она верила, Бог должен её услышать, услышать её просьбу - сохранить сына. Господи! Спаси и сохрани! Каждую минуту, все два года, её мысли были о сыне. Утром и вечером, стоя на коленях перед образом Спасителя, в долгих искренних молитвах, она самозабвенно, с терпением, которое присуще только Матери, забывая обо всем на свете, просила Бога не допустить беды.
   Господи! Спаси и сохрани! Два года, утром и вечером, стоя на коленях в часовых молитвах, вновь и вновь отбивала она поклоны Богу с одной просьбой - отвести беду, сохранить сына.
   Пройдет два года, её сын целый и невредимый вернется с войны. При встрече, обливаясь слезами радости, заметно постаревшая и поседевшая, Мать обнимет сына и удовлетворенно, в присутствии всех, скажет ему: "Бог услышал мою просьбу и уважил меня. Я вымолила тебя у Бога!"
   Но нервное напряжение Матери не пройдет бесследно для её здоровья. К слипшимся от постоянных дум и нервного напряжения в клок на голове седым волосам, называемом в народе "колтуном", добавятся и другие болезни.
  
   Мертвую тишину ночи нарушил тихий шум включенной связистом радиостанции, стоящей на земле рядом с головой Данцевича. Послышался тихий шепот доклада Свиридова в батальон. Данцевич открыл глаза, осмотрелся и на четвереньках пополз вдоль цепи в поисках Землянникова.
   Землянников находился с группой бойцов в нескольких десятков метров. Один из солдат шепотом что - то рассказывал своим товарищам. Почуяв приближение командира, бойцы обернулись в его сторону, а рассказчик замолк.
   - Ложись, поспи,- прошептал сержанту командир, беря у него из рук бинокль. Примостившись рядом с группой, Данцевич припал к биноклю, направив свой взор на восток, откуда узкой лентой вилась дорога. На карте черная полоска этой дороги, петляя между гор, через шестьдесят километров пересекала границу Пакистана.
   По просьбе кого - то из бойцов рассказчик продолжил свой рассказ, иногда прерываемый ироническими замечаниями и комментариями слушателей. До слуха Данцевича доносился тихий шепот Сидорова, рассказывающего о своем недавнем пребывании в госпитале. Молодой солдат явно преувеличивал свои донжуанские отношения с медсестрами.
   - Сидор, ну ты и заливаешь. Тебя послушать, так получается ты в госпитале за месяц всех медсестер перетрахал,- послышалось вскоре сомнительное заключение одного из слушателей. Сидоров, обиженный таким замечанием, замолчал.
   Первые лучи солнца, пробившиеся на горизонте между горными вершинами, осветили близлежащую местность. Наступало утро. Прочитав письма, Евгений бережно их сложил назад в конверты и поместил на прежнее место. Письмо от Матери он прочел вторым, после письма от жены. Евгений хорошо знал свою Мать и именно таким он представлял содержание ее письма.
   Мать поняла поступок сына. Укора в письме не было. "Да хранит тебя, сынок, Господь на той чужой, ненужной нам, далекой земле. Я день и ночь молю об этом Бога!" - такими словами заканчивалось её письмо.
   Жена с сыном сейчас находилась в гостях у своего брата в Вологде. Об этом она сообщала в своем письме мужу. "Береги себя!" - стояла ставшая уже обычной приписка в конце её письма.
   - Товарищ старший лейтенант, Вас вызывает Асхабов,- доложил Данцевичу связист. Данцевич, из своего оборудованного для наблюдения места, находящегося в трех метрах от Свиридова, метнулся к радиостанции.
   - Асхаб, я первый, прием,- тихо проговорил в микрофон Данцевич. Асхабов докладывал, что по дороге с севера приближается группа людей в количестве четырех человек с навьюченным ишаком. К нашим горкам они подойдут минут через двадцать.
   - Понял, наблюдай повнимательней,- после затянувшейся обдумыванием происходящего эфирной паузы, передал Асхабову он.
   - Предупреди Красных,- обращаясь к связисту, распорядился Данцевич и по уже разогретым камням пополз к группе бойцов, среди которых находился и Землянников. Удобно расположившись в неглубокой яме, они, привстав, направили свои вопросительные взоры на приближающегося командира. Данцевич ввел бойцов в курс дела.
   - Подождем, посмотрим,- тихо произнес Белых, прикладываясь к окуляру прицела своей снайперской винтовки.
   Через полчаса, внизу справа, из - за основания горы, на дороге показались люди. Торопливо шагая, двое мужчин и две женщины пылили по дороге, все ближе подходя к затаившимся десантникам. Впереди в светлой одежде с посохом в руке шел старый сутулый мужчина. На его голове была чалма из нежного белого шелка.
   - Хаджа,- донесся до уха Данцевича тихий шепот находящегося рядом Землянникова.
   За стариком, метрах в двух, семенили две фигурки пониже. Молодые женщины, укутанные в паранджи, одна горчичного, а другая лазурного цветов, шли с приоткрытыми лицами. Правыми руками, находящимися у лица, они придерживали пологи своих одежд в готовности быстро закрыть лицо при встрече с посторонним. Красоту изгибов нежных станов молодых женщин, в такт движения, по - особому, украшали развевающиеся на ветру, их легкие одежды.
   Последним шёл молодой крепкий мужчина, ведший сзади ишака с поклажей. Его мужественное, с правильными чертами лицо было сосредоточенным и задумчивым.
   Черные густые и волнистые волосы, выбивавшиеся из - под чалмы сливались с такими же на лице, уходили вниз, образуя большую пышную бороду.
   - Чует мое сердце - дух,- снова послышался тихий шепот сержанта.
   - Какой матерый, бей не ошибешься,- после небольшой паузы добавил он.
   Данцевич бросил строгий короткий взгляд на Землянникова. Укор и несогласие с выводом и заключением своего заместителя светились в этом взгляде. В душе он осуждал кажущиеся ему поспешными выводы сержанта. Задержав на мгновение свой взгляд на подчиненном, не отводившим своих глаз, Данцевич первый отвел свой взгляд и снова приник к биноклю.
   - Откуда у парня такая ненависть и жестокость к этим людям? - подумал он, рассматривая движущихся внизу местных жителей.
   В этот миг что - то поколебалось у него в душе. Данцевичу вновь представился спокойный и смелый ответный, глаза в глаза, взгляд находившегося рядом сержанта. Светившиеся правотой и уверенностью его глаза. Сомнение уже в своей правоте начало закрадываться в его сознание.
   - Что это? Скороспешность и легкость в суждении, вызванная молодостью или прагматизм большого опыта? - один за другим начали возникать вопросы в его сознании.
   Наличие в группе женщин успокаивало и отметало все могущие возникнуть вопросы и подозрения.
   Пройдя между гор, путники проследовали дальше по дороге. Их колеблющиеся фигурки еще долго виднелись в исходящих от раскаленной земли пляшущих тепловых волнах горизонта.
   - А ханумки ничего, молодые...,- произнес кто - то из солдат после удаления путников. И эта фраза им была произнесена с каким - то сожалением по чему - то заманчивому, желанному и близкому, но упущенному.
   - Комбата вызвали в Кабул. Сегодня утром улетел,- скоро разнеслась новость среди солдат, полученная связистом от своих коллег во время очередного сеанса связи с батальоном.
   Оставшуюся часть дня покой десантников никто не нарушал.
  
  
  
  

Глава 4.

  
   После окончания совещания офицеры поднялись со своих мест и начали выходить из кабинета комбата.
   - Лейтенант Данцевич, останьтесь! - приказал комбат Данцевичу.
   - Садись,- указал рукой на стул комбат, обращаясь к подчиненному, пренебрегая при этом армейской этикой и субординацией, когда все вышли из кабинета.
   Подполковник Бабурин отличался своими демократическими взглядами в отношениях с подчиненными, не приемлемыми в армейской среде, был человеком душевным и добрым. Легко сходился с людьми, не помнил зла. Курсанты и подчиненные офицеры любили и уважали его за это. И хотя такой стиль отношений комбата с подчиненными не нравился старшим начальникам, и комбату часто попадало за это, он его не менял, а лишь скрывал от них. Воспитателем он был умным и, как говорится, от Бога. Два дня назад комбат приехал из Москвы. Он заочно учился в академии и был там на сессии. Конечно же, комбат уже был в курсе семейных перепетий Данцевича и, видимо, собирался с ним поговорить. Подполковник Бабурин стоял за своим столом, курил и смотрел в окно, видимо обдумывал, как начать разговор с подчиненным. Данцевич молча сидел на указанном месте и крутил в руках свой блокнот с ручкой.
   Он вспоминал слова комбата по выпуску из училища: "Место здесь, конечно, теплое, спокойное. Я тоже так, когда сюда ехал, думал. Но это же,- болото... Такие как ты, в войсках нужны. Там с твоим характером и данными ты... Там люди делом занимаются, а здесь одни лизоблюды".
   "Да", "Есть!", "Так точно", "Никак нет", "Почему сапоги припылились?", "Почему рука в кармане?!" - цитировал комбат самые распространенные фразы замечаний из училищного лексикона.
   Тогда Данцевич и сам понимал это... Но Лине оставалось еще два года учиться, теща прыгала от радости от перспективы зятя остаться служить в Рязани - и Данцевич дал согласие на свое назначение.
   - А если бы я уехал из Рязани, тогда бы я не встретился с Наташей? - пришла мысль в голову Данцевича.
   - Ну что там у тебя с женой? - перебивая мысли Данцевича, спросил комбат, гася окурок в пепельнице.
   С комбатом разговаривать было легко и просто. Данцевич в общих чертах обрисовал свою бывшую семейную жизнь. Комбат молча слушал.
   - Почему же она так глупо себя вела?- имея в виду Лину, рассуждая вслух, произнес комбат, вставая из-за стола.
   - Молодая, глупая еще. Не знает, что найти мужа - это удача, а удержать его - это искусство...,- глядя куда - то в окно, продолжал он рассуждать вслух дальше.
   Данцевич, молча, слушал рассуждения комбата.
   - Ну, а чем же ты думал, когда женился? - спросил комбат, обращаясь к Данцевичу. Евгений молчал, потупя свой взор в пол.
   - Да разве по молодости это дело раскусишь,- задумавшись, ответил подполковник вслух сам себе.
   - У нас ведь у мужиков как? Хрен стоит - башка не варит. Бабы нас, мужиков, часто на эту удочку ловят... Наскочишь на дуру в молодости, потом всю жизнь мучайся...! - рассуждал вслух комбат, задумчиво глядя в окно.
   - Ну, а дальше что ты намерен делать? - после некоторого молчания спросил он Данцевича.
   - Разведусь и сразу женюсь на Наташе,- ответил Данцевич.
   Комбат замолк. Задумался.
   - А она-то хоть баба толковая? - прервав молчание, спросил Данцевича комбат.
   - Мне очень нравится. Я её люблю! - ответил Данцевич.
   - А где ты сейчас живешь? - вдруг спросил его комбат.
   - У нее. У Наташи,- ответил, уточняя Данцевич.
   - Как у нее? - взволнованно переспросил комбат.
   - Ты бы снял где - нибудь хоть комнату для отвода глаз. Иначе замполиты узнают, пришьют тебе чистой воды аморалку...,- посоветовал комбат.
   - Ну, это я Вам так говорю. А комнату я снял и им говорю, что живу там, уточнил Данцевич.
   - Смотри, думай...,- опять советовал Данцевичу комбат.
   - Ну, если ты в ней уверен, то тактически ход будет очень грамотный. Выбьешь из рук у этих ребят,- комбат показал рукой на пол, где этажом ниже под его кабинетом располагался кабинет замполита,- все их козыри. Вопрос будет закрыт, и разговаривать не о чем.
   Комбат снова замолчал и опять закурил сигарету. Курил он часто.
   - Ну, это при условии, что ты Евгений, опять не ошибешься. Ведь нам, мужикам, в жизни толковая баба как воздух нужна. Без этого мы - ничто, произнес он, выдыхая дым от сигареты, очередное наставление.
   - Хорошо, что ты, Евгений, со своей первой детей не настрогал..., а остальное так, шум замполитов, ерунда,- задумчиво произнес он.
   - Ну, смотри, тебе жить! С кем и как, решай сам. Парень ты не глупый, не ошибись опять.
   Думай, как говорится головой, а не головкой...,- улыбаясь, посоветовал комбат, давая понять, что разговор окончен.
   Данцевич встал. Подполковник Бабурин подошел и протянул ему руку. Пожав руку комбата, Данцевич повернулся и направился к двери.
   - Постой,- вдруг, опомнившись, остановил его комбат.
   Данцевич повернулся лицом к комбату.
   - Если эти...,- комбат опять указал рукой на пол,- спросят, беседовал ли я с тобой по этому вопросу, что им скажешь?
   Скажу, что комбат проводил воспитательную беседу, ну и сказал, чтобы я бросил заниматься ерундой и возвращался к жене,- ответил ему Данцевич.
   - Вот это правильно! - произнес комбат, выслушав Данцевича, и в знак согласия, подняв вверх над головой правую руку, махнул ею с поднятым указательным пальцем.
  
   Праздник 63-ей годовщины Великой Октябрьской социалистической революции в Рязани праздновался по- обычному. На центральной площади города, носящей имя вождя мирового пролетариата, устанавливалась трибуна, которую задолго до начала демонстрации занимали заслуженные жители города. Вход на трибуну был по пригласительным билетам. Лицевая часть трибуны обшивалась красным материалом. На ней размещались в центре портреты Ленина, Маркса и Энгельса, а по обе стороны от них портреты членов Политбюро ЦК КПСС. На стенах ближайших домов развешивались больших размеров плакаты с символикой Октябрьской революции и огромных размеров портрет Л.И. Брежнева.
   К десяти часам утра, к началу демонстрации, центральную часть трибуны, которая возвышалась над боковыми её частями, заполняли члены партийного и советского руководства области и города.
   На долю военных и милиции всегда выпадало обеспечение властями города организованного, без происшествий, проведения праздника.
   - Для военного праздник, что для лошади свадьба. Морда в цветах, а попа в мыле. Запрягли, понасели и едут...,- как обычно отзываются они о своей участи в праздничные дни.
   Задолго до начала демонстрации на площади выставлялось оцепление из цепочек военнослужащих для разделения колонн трудящихся и организованного их прохода перед трибуной.
   В этот раз честь поддержания порядка на площади была доверена батальону подполковника Бабурина. На улице стояла по - осеннему не очень холодная, сухая и ветреная погода. Курсанты, заранее выстроенные на площади, через полчаса замерзли и невольно начали приходить в движение, чтобы согреться.
   В воздухе над площадью из мощных динамиков уже звучала бравурная музыка. Офицеры батальона, прохаживаясь вдоль цепочек, следили за надлежащим поведением своих подчиненных. Они и сами порядком прозябли, но находились в более выгодном положении, так как могли прохаживаться вдоль своей цепочки, якобы следя за порядком и тем самым разогреваться.
   Уже к исходной, к краю площади, со стороны Первомайского проспекта - главной улицы города, подтянулись колонны трудящихся в готовности начать движение. Колонны формировались по районам города. Районная городская колонна состояла из более мелких колонн предприятий, учреждений и учебных заведений, находящихся в данном районе города. Все эти колонны были обозначены надписями и транспарантами. В зависимости от величины предприятия, его возможностей и старания его начальства угодить и порадовать высших начальников, стоящих на центральной, возвышающейся над всеми остальными, части трибуны, взобраться на которую они тоже очень стремились, начальники предприятий, попусту тратя огромные средства, старались украсить колонну своего предприятия всевозможными украшениями грандиознее и по - максимуму. Впереди колонны, множество рабочих, обычно тащили на колесах огромный транспарант с названием предприятия и всевозможными техническими наворотами, показывающими образцы продукции, выпускаемой данным предприятием. И в этой огромной композиции транспоранта предприятия центральное место обычно занимал барельеф В.И. Ленина или Ордена Октябрьской революции. Когда этот огромный транспарант было немыслимо тащить долгой дорогой по улицам города, а иногда колеса не выдерживали его веса, или не всегда справлялись с его весом и размерами подвыпившие "бурлаки" и особенно рулевой, то транспарант устанавливали на грузовик.
   В руках у каждого трудящегося должно что - то быть: либо большой флаг, либо портрет члена политбюро ЦК КПСС, либо, на крайний случай, большой искусственный цветок, сделанный из крашенного паралона или цветной бумаги, связка воздушных шаров или, на худой конец, воздушный шарик. У большинства демонстрантов на груди красовался бантик из красной ленточки со значком В.И. Ленина в центре. Освобождаясь после демонстрации от всех этих мелких украшений, люди как бы невзначай роняли их себе под ноги, отчего улицы города после демонстрации были усыпаны этими украшениями, превращавшимися в мусор.
   Люди под любым предлогом старались уклониться от демонстрации и заняться в последующие выходные своими делами или отдыхом.
   У руководителей предприятий же задача была другой, как можно больше людей поставить в колонну своего предприятия или учреждения. Поэтому они, стараясь выполнить эту задачу, давили на сознание и использовали весь свой административный ресурс, но чаще всего это не срабатывало и начальству приходилось, расписавшись в собственном бессилии, идти на крайнюю меру. Участие в демонстрации своих рабочих они вынуждены были существенно стимулировать и поощрять. Участие в демонстрации зачитывалось рабочим днем с оплатой по тарифу выходного дня, или добавлялся день к отпуску.
   За переноску флага или транспаранта доплачивали еще по десять рублей. На разных предприятиях, в зависимости от его возможностей и условий, стимулы были разные.
   Профсоюзные активисты цехов, на заранее выделенные деньги, приносили к началу демонстрации сумки водки, тем самым увеличивая число демонстрантов цеха за счет тех несознательных рабочих, у которых не было партийных билетов или нужды в жилье, поднимая их сознание в этом деле стаканом дармовой водки в подворотне. Все это, в сочетании с давлением на сознание людей и использованием административного ресурса руководителей предприятий, а также в связи с полной зависимостью жизни людей от руководства предприятия или учреждения, позволяло выводить большие массы людей на демонстрации, показывающие "единство партии и народа".
   Стрелки часов приближались к десяти ноль - ноль. Музыка, доносящаяся из динамиков, прекратилась.
   На центральную часть трибуны, под аплодисменты лиц, стоящих на боковых её частях, начали подниматься руководители партийных и советских органов области и города.
   Грудь каждого из них украшал непременный атрибут праздника - образцовый бантик из кумачовой ленточки со значком В.И. Ленина в центре бантика. Взмахом руки над головой они отвечали на аплодисменты встречающих. Первым в центре трибуны появился секретарь обкома партии Н.С. Приезжев, который занимал эту должность уже около двух десятков лет. За ним взошла на трибуну и стала рядом статная, красивая женщина бальзаковского возраста - председатель горисполкома Чумакова Надежда Николаевна. Следом за ними члены бюро партийных и советских органов города и области. Генерал - лейтенант Черизов, как начальник гарнизона, естественно, был в их числе. Он появился на трибуне и стал рядом с Чумаковой Н.Н. Он всегда на праздничной трибуне стоял рядом с этой женщиной... Надежда Николаевна была женщиной незамужней, и в народе ходили разговоры, что ее с Черизовым сближают не только служебные дела...
  
   После заполнения центральной части трибуны, вольности курсантам, стоящим в цепочках и разогревающимся движениями, запрещались. Комбат с замполитом, прохаживаясь вдоль цепочек, напоминали об этом ротным и взводным командирам, которые с этого момента тоже не имели права прохаживаться и должны были исполнять свои обязанности, находясь на своем месте, наблюдением и взглядами. Майор Тонов особенно усердствовал в этом. Он уже два раза делал замечание Данцевичу в связи с непозволительными вольностями, допускаемыми курсантами цепочки его взвода.
   Данцевич, стараясь исполнять свои обязанности, сверлил взором цепочку своего взвода и никакой разницы в поведении своей и соседних цепочек не находил...
   Он понимал, что это только начало. Когда пойдут колонны демонстрантов, в которых будут находиться знакомые девушки курсантов, уже знающих, где точно в какой цепочке оцепления стоят их друзья и любимые в погонах, с которыми они после демонстрации встретятся в увольнении, то тогда он получит значительно больше замечаний.
   Курсанты, стараясь отыскать в колонне свою девушку, чтобы на миг, встретившись с ней, взаимно коснуться друг друга рукой, будут трудно управляемы.
   Над площадью зазвучали фанфары. В динамиках раздалась вступительная речь диктора, поздравляющего людей с праздником 63-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции, и демонстрация началась.
   Лейтенант Данцевич стоял в центре своей цепочки на линии трибуны. Демонстранты, подогретые спиртным, с шумом пения под гармошки, весело проходили по площади. Диктор выкрикивал призывы и лозунги, утвержденные партией к празднику. После окончания зачтения очередного призыва или лозунга. Он произносил: "Ура! Товарищи!"
   И многоголосая, наполовину пьяная толпа, больше из дурачества и куража подхватывала этот возглас диктора.
   Между призывами и лозунгами, диктор, видя входящую на площадь колонну крупного предприятия, завода или учреждения, ориентируясь по едущему впереди колонны транспорту, приветствовал трудящихся этого предприятия или завода с кратким перечислением его достижений к празднику.
   Вот в динамиках голос диктора объявил:
   - Да здравствует профессорско-преподавательский коллектив и студенты Рязанского медицинского института! - раздалось эхом на площади приветствие диктора. Многоголосное "Ура!" студентов института прозвучало на площади.
   Данцевич увидел Лину, она шла в группе студентов. Лина отыскивала его глазами. Данцевич отвел от неё свой взор в сторону и делал вид, что не замечает её, но какой-то необъяснимый интерес заставлял его боковым зрением наблюдать за ней. Евгений видел, как Лина отыскала его глазами и упорно и заинтересовано смотрит ему в глаза, пытаясь обратить на себя его внимание. Ее лицо грустное, глаза поникшие...
   Чувство неловкости и своей вины перед ней не позволяли Евгению смотреть ей в глаза... Он боялся, что если посмотрит ей в глаза, то она может подойти к нему и начать разговор, который в данный момент был невозможен, да и вообще нежелателен, так как разговаривать было не о чем...
   Его душа была для неё уже мертва... . Данцевич знал, что в колоннах демонстрантов будет идти и Наташа. Он ждал этого момента.
   Они договорились встретиться после демонстрации и погулять по городу.
   Привет учителям и учащимся школы номер ...,- раздалось в динамиках приветствие диктора. Диктор назвал номер школы, в которой работала Наташа.
   - Сейчас она должна появиться рядом,- подумал Евгений. Приподнявшись повыше, он начал вглядываться в плывущие мимо лица демонстрантов, отыскивая милое его сердцу лицо. Евгений заметил её. Наташа шла в шеренге с коллегами. Увидев Евгения, она помахала ему рукой, в которой держала цветок. Подойдя ближе, она вышла из шеренги, подошла к Евгению, с улыбкой на лице передала ему свой цветок и опять заняла свое место в шеренге. Яркое радостное солнце сияло на ее лице, умиленно смотревшее на Евгения. Проходя дальше, обернувшись, она продолжала смотреть на оставшегося стоять Евгения, который тоже, не отрывая глаз, смотрел вслед своей любимой, махая ей полученным цветком. Когда лицо Наташи скрылось за спинами движущихся демонстрантов, Данцевич с приятным чувством поменял направление своего взора и увидел невдалеке от себя майора Тонова.
   Их взгляды встретились. Замполит недовольно посмотрел на Данцевича и перевел свой взгляд в сторону движения колонн демонстрантов, где еще был виден удаляющийся транспарант школы Наташи, надпись с номером которой четко просвечивалась через натянутый материал щита на фоне неба...
   Череда мыслей начала крутиться в голове Евгения. Все эти мысли были неприятны его сознанию, так как в силу случайного обстоятельства произошло нежелательное...
   Тонов опять с какой-то злорадной улыбкой и ехидством посмотрел на Данцевича .
  
   Встретившись после демонстрации в условном месте, они долго гуляли по улицам города. Евгений не особо посвящал свою любимую в подробности его взаимоотношений с начальниками, после того, как он ушел от Лины. Наташа знала из сообщения Евгения, что Лина после этого была у замполита, и догадывалась, что в связи с этим Евгению на службе сейчас не просто...
   Жалея свою любимую и стараясь оградить её от волнений, Данцевич скрывал от Наташи свои служебные перипетии, одиноко переживая их в душе.
   Вот и теперь он думал, сообщить или нет Наташе, что Тонов узнал, где она работает. Но для этого, предварительно, ей нужно будет много рассказать, чтобы ввести в курс дела. И об этом многом, неприятном говорить сейчас не хотелось, тем более что для нежной и хрупкой души Наташи это будет неприятным и тяжелым вдвойне...
   - Он видел, как Наташа подходила ко мне во время демонстрации. Знает номер школы, в которой она работает, но не знает её имени и фамилии...,- анализировал Данцевич произошедшее на демонстрации, пытаясь понять, может ли его любимая в связи с этим подвергнуться неприятностям или нет.
   - Похоже, не стоит волновать её этим сообщением,- приходил он к выводу. Евгений уже хорошо её узнал. Она такая нежная, трусиха, что изойдет нервами в ожидании своего вызова на воспитательную беседу в кабинет своего начальства.
   - Логичнее было бы все ей рассказать, подготовив морально, но если предполагаемое не случится, то я зря накручу ей нервы...,- думал Данцевич и не мог найти оптимального решения.
   Наташа шла рядом, слева, держась под руку Евгения и, прижимаясь, увлеченно что-то рассказывала о своих школьных делах. Данцевич уже знал, что "фанатичная училка", как он, любя, иногда её называл, очень любит свою работу и постоянно, до малейших подробностей посвящает его в свои школьные дела.
   - Ладно, надо отбросить все мысли, иначе Наташа опять заметит его задумчивость и, как всегда, произнесет: "Тебе тяжело...!" - и её красивое улыбающееся лицо покроет печаль. Они шли, беседуя, по тротуару центрального проспекта города, ещё не убранного после прошедшей демонстрации. Их лица сияли от счастья и любви друг к другу. Встречные прохожие любовались красивой молодой парой. Теперь уже Евгений рассказывал что-то Наташе, глядя на нее, а она увлеченно слушала.
   - А почему эта дама на меня так смотрит? - вдруг спросила Наташа Евгения.
   - Кто? - спросил у неё Евгений и начал осматриваться по сторонам. Он увидел на остановке общественного транспорта, мимо которой они проходили, среди людей чету Тоновых.
   Валентина Алексеевна взглядом сопровождала проходящих мимо Данцевича с Наташей. На её лице читались нехорошие эмоции зависти, злобы и осуждения, делая и без того некрасивое лицо дочери генерала, помеченное большой темной бородавкой на щеке, ещё более неприятным.
   Тонов, как всегда, стоял с кислым выражением лица. Поодаль от жены, в гражданской одежде, поэтому Наташа и не приняла их за пару. Он тоже сопровождал их нехорошим взглядом.
  
   ....
  
  
   Генерала Черизова на совещании офицеров училища не было, и совещание проводил заместитель начальника учебного отдела подполковник Маслов. На совещании рассматривались второстепенные вопросы. После окончания совещания офицеров, оставалось разобрать еще один вопрос: "Разбор аморального поведения в быту лейтенанта Данцевича". После объявления председательствующим вопроса, в зале послышался легкий шум от говора офицеров. А также смешки присутствующих. Данцевич почувствовал на себе взгляды коллег.
   - С информацией по вопросу выступит замполит батальона майор Тонов,- объявил подполковник Маслов, успокаивая зал. Тонов вышел на трибуну. Как обычно с кислым выражением лица, щурясь, немного смущенно он начал свое сообщение:
   "Месяц назад ко мне обратилась жена лейтенанта Данцевича. Она мне сообщила, что её муж, лейтенант Данцевич, ушел из дома и хочет с ней развестись.
   - Понимаете, товарищи офицеры,- продолжил Тонов, переходя с официального тона на более дружеский и простой,- нормальная молодая женщина, учится в медицинском институте, ну не то чтобы красавица, комсомолка,- мямлил как обычно стеснительно корча кислую гримасу на лице, начал делиться своими впечатлениями от встречи с женой Данцевича замполит.
   - Скажите пожалуйста, а спортом она занимается,- раздался в шуме зала, недалеко, немного сзади от сидящего Данцевича вопрос к докладчику.
   Фраза, произнесенная с галерки, была спародирована, и только когда Данцевич услышал другую ее половину, законченную характерным словом "понимат ли", то понял, что шутник пародировал известного артиста Этуша.
   Но из-за усилившегося шума вторая часть фразы в первых рядах зала, видимо, слышна не была.
   Услышав вопрос к докладчику, присутствующие оживились, шум в зале усилился, послышался смех, но по окончании вопроса в зале вдруг установилась мертвая тишина. Все замерли в ожидании ответа майора Тонова.
   По своей простоте, не поняв скрытого подвоха в вопросе и приняв установившуюся в зале тишину за заинтересованность и деятельное участие слушателей своего доклада, ободренный Тонов окинул зал располагающим взглядом и дружелюбно ответил: "Ну, я этого у нее не выяснял, да и в данном случае это особого значения не имеет".
   Не дослушав ответа Тонова, зал взорвался дружным хохотом.
   Не понимая, что произошло, Тонов смущенно посмотрел на Маслова, сидевшего рядом с недовольной миной на лице, как бы ища у него поддержки.
   - Дурак,- прозвучала тихая фраза среди похожих других в общем шуме зала.
   Зал шумел. Шло бурное обсуждение в ироничной форме нелепости сути начала доклада замполита и несоответствия характеристики молодой женщины штампам из фильма "Кавказская пленница".
   Майор Тонов по-прежнему не понимая, почему его речь вызвала такую реакцию зала, входившую вразрез с его стараниями, продолжал молчать и смущенно гримасничая, в непонимании посматривая то на шумящий зал, то на председательствующего.
   Подполковник Маслов встал с места и начал стучать ручкой по столу, успокаивая шумный зал. Он стоял и осматривал грозным взором зал, покуда в нем не воцарилась тишина.
   Майор Тонов, сделав выводы, видя, что доклад он начал неудачно, прекратил делиться своим впечатлениями и перешел конкретно к делу.
   - В результате проводимой мной воспитательной работы с лейтенантом Данцевичем, выяснилось следующее: без всяких причин, уйдя из дома и ещё не разведясь с женой, он завел себе на стороне другую женщину, то есть любовницу.
   - Молодец! Настоящий мужик! - раздался в зале рычащий баритон капитана Лебедя, сидящего невдалеке от Данцевича. Капитан играл с рядом сидящим товарищем в морской бой и внешне, казалось, не вникал в происходящее в зале. Этой репликой он, конечно же, ни в коем разе не одобрял поступок Данцевича в принципе. Капитан лишь высказывал свой протест против существовавшей нелепой государственной системы того времени, позволяющей себе бесцеремонно вторгаться в личную жизнь граждан.
   После реплики капитана в зале опять послышались гомон и смех.
   Председательствующий опять застучал ручкой по столу, успокаивая зал. Он с каким-то недовольством бросил взгляд на Тонова...
   - И теперь, живет вот здесь - возле церкви,- продолжал говорить замполит, после того, как в зале стало тихо, указывая рукой в известном для всех направлении, где за заборами училища находилась церковь. Тонов, довольный собой, замолчал, давая возможность залу осмыслить тяжесть содеянного лейтенантом. Эта заключительная фраза замполита им была произнесена с такой неодобрительной интонацией, что было непонятно, что хуже, страшнее и непорядочней для офицера-коммуниста: оставить жену и завести любовницу или поселиться возле церкви.
   - Вопрос! А сколько он оставил детей? - неожиданно задал Тонову вопрос капитан Лебедь, поднявшись с места.
   - Детей у них покуда нет,- спокойным голосом ответил замполит, опять не почувствовав подвоха в вопросе из зала.
   Лебедь же, зная это, специально задал свой провокационный вопрос, чтобы убавить пафос замполита в нагнетании остроты вопроса.
   В зале опять раздался шум. Послышались смешки и реплики офицеров, основная масса которых не была подробно посвящена в курс дела.
   Узнав обстоятельства, значительно снижающие остроту вопроса, офицеры начали вслух высказывать друг другу свое мнение. Поступок Данцевича в нем не одобрялся, но и сильному осуждению не подвергался. Подполковник Маслов видя, что ход собрания отклоняется т нужного, опять встал и, стуча ручкой по столу, начал наводить порядок в зале. Вскоре шум утих.
   - Но не в этом суть! - продолжал Тонов.
   Пытаясь переломить сложившееся общественное мнение зала, он начал что-то несвязно и неубедительно доказывать. Стараясь убедить присутствующих в обратном, он напоминал им партийные установки в регулировании семейных отношений советских людей.
   - Вот как раз в этом-то и вся основная суть! - не вставая с места, своим громким голосом бросил реплику капитан Лебедь. - А мы этой сути не знаем и не узнаем. Он не маленький мальчик, сам разберется... . Оставьте его в покое,- добавил Лебедь.
   Ход течения собрания председательствующему всё больше не нравился. Видя стоящего на трибуне растерянного зятя генерала, подполковник Маслов понял, что ему надо помочь.
   - Надо немного осадить этого бунтаря-капитана, постоянно идущего против течения,- подумал полковник.
   Он встал и опять начал успокаивать зал. Сделав замечание капитану Лебедю, он тоже начал продолжать убеждать зал, как до этого его убеждал Тонов.
   - Давайте тогда все разводиться,- с иронией произнес подполковник, для пущей на его взгляд убедительности своих доводов.
   В зале раздался смех.
   - Лебедь, тогда и Вы разводитесь, Вы же за это ратуете,- вновь переключил свое внимание подполковник на самого строптивого оппонента в зале. В зале опять раздался смех офицеров, весело посматривающих на Лебедя.
   В адрес капитана посыпались дружеские колкости и подковырки.
   - Разводись, Александр Иванович, женим тебя по второму разу на студентке, комсомолке, красавице. Съязвил над капитаном, сидящий невдалеке от него старший лейтенант Машанов.
   - В отличие от некоторых, я женился сам по любви и без расчета. Меня не женили...,- своей подковыркой ответил он Машанову.
   - Ну, ты у нас не как все, особенный,- со злобной обидой в голосе произнес Машанов.
   - Да, я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал,- произнес в ответ свое обычное кредо Лебедь.
   В училище все знали, что старший лейтенант Машанов ещё в курсантские годы женился на родственнице председателя горсовета Чумаковой Н.Н.. Генерал Черизов лично присутствовал на свадьбе своего курсанта. После выпуска Машанов был оставлен в училище на должности командира взвода. Через некоторое время досрочно получил звание старшего лейтенанта, а через два года, недавно, Черизовым был назначен на должность командира курсантской роты...
   В училище понимали, что и на роте Машанов долго не задержится, быстро пойдет выше.
   Все также знали настоящую крепость семейного союза четы Лебедей. Капитан жил с семьей в доме рядом с училищем. Его жена почти ежедневно ходила в продуктовый военторговский магазин училища. Все часто со стороны наблюдали милую сердцу и приятную картину, как медленно шедшую жену, держащую в каждой руке за ручку своих малолетних детей, которые неуклюже топали за мамой, вертя головками и высматривая должного вскоре появиться папу, встречал муж. Капитан нежно и быстро чмокал жену в щечку, приводя красивое лицо молодой женщины в смущение, хватал и тискал по очереди своих "лебедят", как с любовью он называл своих детей, подбрасывая их вверх. И если капитану позволяла обстановка, то вся семья в сборе медленно шествовала по территории училища за своей надобностью в магазин и обратно.
   - Мне с женой повезло, а разводятся пусть те, кому это нужно,- ответил Лебедь уже подполковнику Маслову. Его громкий баритон звучал в зале, перекрывая монотонный гомон присутствующих.
   - Я считаю, что нужно вызвать лейтенанта Данцевича к трибуне и Вы, товарищи офицеры, зададите ему возникшие вопросы,- предложил подполковник залу дальнейший ход рассмотрения вопроса.
   - Пожалуйста, товарищ лейтенант,- глядя в зал и выискивая глазами Данцевича, произнес подполковник, при этом указывая рукой на место возле трибуны.
   Данцевич поднялся со своего места и направился к трибуне.
   - Не поддавайся им, Данцевич, а то эта свора вертухая, каковых здесь много, и из тебя сделает,- особо не опасаясь быть услышанным в президиуме, прорычал вслед уходящему Данцевичу капитан.
   Данцевич был в душе благодарен Лебедю за понимание и открытую моральную поддержку, без которой ему в этой неуютной среде зала было бы намного труднее. Он понимал, что так как Лебедь думают и согласны с ним многие, но сейчас, опасаясь последствий, предпочитают открыто не идти вразрез с линией начальства.
   С вопросами долго не получалось. Лица наиболее лояльные к верхушке училищного начальства, видя, что нужно спасать положение, отрабатывать своё "зачтётся", и по понятным причинам замполиты других батальонов, начали задавать Данцевичу вопросы. Они осуждали его поступок, вредно влияющий на воспитание курсантов и порочащий честь советского офицера.
   - Очевидно, служба в училище для лейтенанта оказалась слишком комфортной и ему захотелось в жаркие страны... . Так надо пойти ему навстречу! - прозвучала фраза из уст одного маститого замполита в его выступлении, намекающего на появившееся недавно новое место службы в Афганистане.
   Вторая половина присутствующих в зале сочувствовала ответчику, но понимая, что намеченное начальством всё равно будет претворено в жизнь, молча взирала на происходящее в зале судебное действо, в ожидании конца затянувшегося и уже всем надоевшего дела.
   Решением общего собрания офицеров училища лейтенанту Данцевичу за аморальное поведение было вынесено "общественное порицание" и рекомендовано возвратиться к жене.
  
   Дня через три, после этого события вечером, лейтенант Данцевич со своим взводом заступил в караул по училищу. Служба в карауле для всех была делом привычным и потекла по накатанной колее.
   Репутация Данцевича в училище в последнее время в связи с разводом стала значительно ниже. И он это чувствовал.
   Множество начальников вдруг тоже стали находить в нем недостатки, как и высшее начальство. Одни старались в угоду высшему начальству училища, чтобы тоже подтвердить перед окружающими его правоту в этом, а для себя в расчете на то, что им это угодничество зачтется. Другие, поняв, что в силу сложившихся личных обстоятельств Данцевича, он назначен высшим начальством училища очередным "мальчиком для битья" и ему уже ничем не поможешь.
   Все они словно сговорились и начали всё больше и больше находить недостатков в отношении Данцевича к службе, чтобы тем самым показать начальству своё хорошее к ней отношение. По такому принципу тек ход жизни многих советских людей, да, наверное, он и более характерен человеческой природе среднего уровня. Понимая свое положение, Данцевич напрягался больше обычного и не позволял себе расслабиться.
   Несение службы караулом в течение суток обязательно проверяется командиром подразделения, от которого снаряжен караул, и кем-либо из высшего начальства училища. Результаты проверки записываются в постовую ведомость с указанием положительных и отрицательных моментов несения службы караулом. И за эти недостатки с начальника караула строго спрашивается, так как несение караульной службы является редким случаем выполнения боевой задачи даже в мирное время. Проверки караула ротным Данцевич не боялся, так как не один ротный не станет, как говориться, "какать в свои штанишки". Кто и когда будет проверять караул из старших начальников, заранее неизвестно, но наиболее вероятным временем всегда является ночное время.
   Данцевич сидел в комнате начальника караула. Стрелки часов приближались к полуночи. Начинало тянуть в сон. Он только что ещё раз проверил порядок в караульном помещении, дал указание своим курсантам на устранение недостатков. Курсанты уже тоже почувствовали, что отношение к взводу старших начальников стало более требовательным, предвзятым... Они не раз это уже высказывали своему командиру. Но командиров в армии, как и родителей, не выбирают, а на строгость уставных требований жаловаться нельзя. К своему командиру взвода они относились хорошо и, понимая, с чем это связано, старались его не подводить. Лейтенант Данцевич ещё и ещё раз мысленно себя проверял, всё ли у него хорошо.
   - Ладно, проверяющий всё равно теперь найдет какой-либо изъян. Теперь у меня не без этого...,- подумал Данцевич, успокаивая себя.
   - Лучше думать о чем-нибудь приятном,- подумал он, переключая свои мысли на Наташу. Он был пьян от любви к ней и знал, что его чувство взаимно. Поначалу каждый из них питал какую-то надежду по изменению, по обустройству своей судьбы, пытаясь увидеть в другой стороне гарантию исполнения этой надежды. И постепенно убеждаясь, что они подходят друг другу, схожи характерами, они понимали, что нужны друг другу. Время делало их отношения интересней; они становились всё нужнее друг для друга. Между молодыми людьми возникала привязанность, постепенно перерастающая в большое чувство. Духовная близость и сходство характеров объединяло их. В их диалогах теперь всё чаще звучало: "И я...". И я так подумала. И я так хотел это сказать. А иногда в их разговоре одно и то же выражение одновременно срывалось с их уст, не договорив которое, но четко поняв, что они хотели сказать один другому одно и тоже, они прекращали говорить дальше, и, улыбаясь, нежно прильнув друг к другу, умиленно ласкали один другого взорами. Они явно подходили один другому и сходились всё ближе и ближе. Познавали и сообщали мысли друг друга, так как начинали думать одинаково. Их любовь разгоралась и крепла. Они понимали, что сильно полюбили друг друга.
   Мысли Данцевича неожиданно прервал телефонный звонок. Он поднял трубку. Звонил помощник дежурного по училищу, знакомый лейтенант, тоже взводный.
   - Евгений, похоже, к тебе пошел Черизов. Он только что был у меня. Спрашивал, кто сегодня начальник караула,- тихим голосом с интонацией заговорщика произнес он.
   - Спасибо, Виктор...,- поблагодарил коллегу за предупреждение Данцевич и положил трубку.
   Лейтенант Данцевич вышел в комнату бодрствующей смены. Караульные смены при появлении начальника караула встали.
   - К нам идет с проверкой начальник училища,- объявил им Данцевич.
   Курсанты понимающе посмотрели на своего командира. Данцевич вышел из помещения на улицу предупредить часового на входе в караульное помещение.
   Генерал держал себя, как и подобает тому быть, с достоинством и строго. Выслушав доклад начальника караула, он пошёл осматривать порядок в комнатах караульного помещения. Лейтенант Данцевич, как и положено, сопровождал генерала. Везде всё было по уставу и замечаний не последовало. Действия караульных по вводной генерала, были четкими и правильными.
   Генерал молчал. Данцевич в душе с благодарностью думал о своих подчиненных.
   - Приготовьте смену для проверки поста по охране склада боеприпасов,- отдал приказание генерал и, натягивая перчатки, вышел на улицу.
   Данцевич вывел разводящего с караульными на улицу и отдал им команду на заряжение оружия. Смена с начальником училища убыла на пост для проверки.
   - Хорошо бы всё там прошло без замечаний,- думал Данцевич. Он понимал. Что генерал искал встречи с ним, чтобы поговорить о его разводе с Линой.
   Данцевич давно чувствовал, что такой разговор рано или поздно должен состояться и ожидал этого. Но где, когда и при каких обстоятельствах это произойдет, ему было неведомо. Данцевич также понимал, что этот разговор будет самым важным и определяющим для него. Он морально был готов к нему, заранее решив для себя, что выстоит, чего бы это ему ни стоило и обратного хода в развитии событий своей судьбы не даст.
   - У меня хватит мужества и душевной силы. Я слишком сильно люблю Наташу и никогда её не предам! - думал Евгений, готовясь к будущему разговору с начальником училища.
   - Генерал мог вызвать меня к себе в кабинет, как говорится, на ковёр, но видимо, считая, что этим самым окажет лейтенанту слишком много чести, от такой формы общения отказался,- подумал Данцевич, только теперь поняв, почему генерал так долго тянул с разговором.
   "Он ждал подходящих обстоятельств. Подходящий случай представился, разговор состоится сейчас. Генералу легко будет перейти от взбучки за недостатки в несении службы в карауле к разговору о разводе... . Дальше последуют оргвыводы и он объявит свое решение, которое он уже принял..., всё будет так а не иначе по обычной армейской схеме...",- думал Данцевич в ожидании возвращения смены с поста.
   У входной двери караульного помещения раздался звонок. Лейтенант Данцевич вышел на улицу. Звонил часовой, оповещая о возвращении проверяющего со сменой с поста. Генерал Черизов своей семенящей походкой шёл впереди разводящего. Ничего не говоря Данцевичу, он прошел мимо него в караульное помещение. Лейтенант Данцевич остался на улице, чтобы проконтролировать разряжение оружия сменой.
   Когда за генералом закрылась дверь, Данцевич с тревогой взглянул на разводящего. Лицо сержанта Ястребцова засияло в улыбке.
   - Всё прошло отлично, товарищ лейтенант,- тихо произнес тот, выполняя действия по разряжению автомата.
   Лейтенант Данцевич постучал в дверь комнаты начальника караула. Через большое стекло двери было видно: генерал сидел за столом и делал запись в постовой ведомости о результатах проверки.
   - Войдите! - раздался из комнаты четкий и громкий голос генерала с характерным произношением в нос. Походка и говор генерала имели свои характерные особенности. Походка была семенящей с прихрамыванием на левую ногу, а говор с неприятным призвуком в нос.
   Лейтенант Данцевич вошел в комнату, плотнее закрывая за собой дверь.
   Закончив писать, генерал повернулся на стуле в пол-оборота лицом к стоящему у двери лейтенанту.
   - А как у вас дела с женой? - беря со стола свои перчатки в левую руку, спокойным голосом спросил он Данцевича.
   - Я с ней развожусь,- ответил Данцевич.
   Черизов немного дернул головой, словно уклоняясь от ожога. Пальцы правой руки генерала, лежавшей на столе, нервно забарабанили по столу.
   Он, видимо, не ожидал такого ответа от лейтенанта, думая, что проводимые предыдущие с ним беседы и мероприятия поставили всё на свои места, а генералу сейчас только останется подрегулировать положение вещей...
   - Кто подал заявление на развод? Вы! - спросил генерал.
   - Так точно! - ответил Данцевич.
   - А Вы подумали, что испортите ей судьбу?! - спросил генерал.
   Данцевич молчал. Генерал встал со стула, гневно посмотрел на Данцевича.
   - А кто родители вашей жены? - поинтересовался генерал.
   Данцевич ответил.
   - Ну, а Вы о них подумали? Каково им?! - после небольшой паузы, немного раздраженно, повышая голос, спросил генерал.
   Данцевич часто думал об этом раньше. И вопрос генерала сам по себе неожиданным для него не был. Развод детей родители с болью переживают, и он понимал это. Больше всего Данцевичу было жалко отца Лины и неудобно перед ним. Жалость к её матери фигурировала в его душе меньше.
   - А почему генерал это спрашивает? Ведь он не знает родителей Лины. Он не знаком с ними,- пытался понять Данцевич.
   И почему он рассматривает этот вопрос однобоко? Почему молчит о моих родителях? Мать забросала меня письмами после уведомления свахи.... И разве этот развод не скажется на моей судьбе...?
   В его глазах я инициатор развода, я во всем виновен...Видимо, если бы генерал лично не пережил это сам, то такой бы вопрос не задал,- анализируя, понял Данцевич.
   - Ну, что молчите?! - переспросил генерал.
   Данцевич упорно молчал.
   - Раз женился, живи! - грозно произнес формулу жизни генерал, не соглашаясь в душе с тем, что в этой истине жизни у некоторых бывают исключения.
   Разговор генерала Данцевичу начинал казаться странным, однобоким, похожим на нотацию. Он не вникал в тонкости и сложности дела, а действовал по-армейски.
   Если раньше в разговорах других начальников скорее выполнявших свои должностные обязанности, звучали нотки уважения и понимания, то в разговоре генерала звучали нотки чего-то личного. И более того, этот разговор не был похож на воспитательную беседу. Это было каким-то вымещением личной злобы. В глазах генерала Данцевич увидел к себе ненависть и презрение, как будто он был виновником развода его дочери.
   "Похоже, прав был Канарейкин.... А ведь его словам я поначалу не придал значения",- подумал Данцевич.
   - По-моему в генеральских глазах сейчас не я, а тот, его бывший зять, и он довершает тот с ним разговор. Генерал явно перепутал личное со служебным. Я не могу его послать... и уйти, как тогда сделал его бывший зять, уклонившись от разговора. Более того, я вынужден стоять перед ним по стойке "Смирно!". Но это уже смесь личного со служебным. Он не имеет права так со мной себя вести, так разговаривать! Я не буду больше отвечать на его вопросы,- возмущался в душе Данцевич. И дальше он лишь молча слушал нотации генерала.
   - Если не вернетесь к жене - из училища - вон! Дурной пример курсантам! - объявил свое решение, заканчивая беседу, генерал и удалился из караульного помещения.
   - С его-то властью, он меня здесь съест, сотрет в порошок, а деваться мне некуда,- думал Данцевич в тишине комнаты, вспоминая прошедшую беседу с генералом. - А почему он не затронул Наташу? Ведь "зятек" в семейных разговорах наверняка его посвятил во все подробности... Непонятно! - подумал Данцевич. Вдруг он вспомнил недавнюю демонстрацию седьмого ноября, Черизова, стоящего на трибуне рядом с председателем горсовета Чумаковой Н.Н. Всё время они мило посматривали друг на друга, стараясь лишний раз найти повод для обращения друг к другу. Что-то показав в колонне демонстрантов, один из них обращался к другому и они уже вместе обсуждали это что-то. То просто так, долго разговаривали друг с другом, что забывали о своей формальной обязанности махать рукой в ответ проходящим внизу демонстрантам. Данцевич вспомнил о них информацию всезнающего Канарейкина, которая раньше была ему безразличной.
   ..............................................................................................
  
   Мощное моральное давление, оказываемое на Данцевича, продолжалось уже месяц. Оно измотало его и, если бы не та сторона компенсирующей радости, счастья жизни с Наташей, то Данцевичу было бы гораздо труднее.
   - А ведь это давление когда-нибудь да кончится! - думал он. Это и успокаивало... - Надо выстоять!
   Пришло очередное письмо от Матери. Мать писала, что сваха постоянно в письмах оповещает её о плохом поступке её сына по отношению к Лине... И что Евгений поступает очень глупо, так как меняет Лиину на разведенную женщину с ребенком... Что Евгений ушёл от них и живет сейчас в каком-то сарайчике в холоде и голоде...
   Мать, волнуясь, в письме задавала много вопросов сыну, осуждая его поступок. Евгений в этот же день написал ответ Матери, в котором он подтверждал, что разводится с Линой, что у него есть женщина, которую он сильно любит, что она разведенная и с ребенком, и он собирается сразу же после развода на ней жениться.
   Его письмо заканчивалось словами: "Мама, верь мне, я с ума не сошел. Не волнуйся! Когда увидимся, я тебе всё объясню, ты меня поймешь..."
  
  
  
   Пришел день суда. Данцевич явился в здание суда заранее, отметился у секретаря и сел в холле в ожидании начала процесса. Вскоре появилась Лина. Они поздоровались, и между ними завязался разговор.
   Лина, похоже, смирилась со своим положением. Она была невеселая и задумчивая, на Евгения смотрела с каким-то безразличием, и лишь иногда в её глазах сверкали какие-то злые огоньки.
   - А на развод я не соглашусь! - сказала она Евгению с каким-то злорадством.
   - Ну и глупо, время рано или поздно все равно решит эту проблему,- спокойно ответил он ей.
   Данцевич был не заинтересован в таком сценарии и начал убеждать Лину побыстрее разрешить этот вопрос, убеждая ее, что у суда нет особых доводов затягивать это дело.
   - А я скажу, что я беременна,- вдруг, зло сверкнув глазами, сказала она.
   - Я же знаю, что это не так..., отсвятого духа, это же глупо, Лина! - отвел её доводы Евгений.
   - А может, я потом с кем-нибудь другим...,- начала зло блефовать она.
   .....................................................................................
  
   - Истец, а у вас на службе, ваше начальство знает об этом? - спросил в начале процесса судья Данцевича.
   - Да! - ответил Евгений.
   По глазам судьи, которые он после того, как услышал ответ, начал переводить на Лину, Данцевич понял, что ему, как лицу заинтересованному, судья не доверяет. Лина с ответом медлила. Судья продолжал на неё смотреть, ожидая подтверждения правильности ответа Евгения из более достоверного источника.
   - Да, знают! - произнесла она уже после того, как Евгений тоже уставил на неё свой возмущенный взгляд.
   - Ну, тогда можно начинать рассмотрение дела,- произнес судья, глядя на народных заседателей, мужчину и женщин средних лет, сидящих рядом.
   Те, молча закивали головами в знак согласия с предложением судьи. В течение получаса они втроем, задавая вопросы, вникали в тонкости причин, приведших к развалу семейного союза двух молодых людей.
   И первым вопросом в начале рассмотрения дела был вопрос к обоим супругам - есть ли у них от совместного брака дети?
   - А Вы не беременная?- задала Лине, после этого вопрос женщина - народный заседатель.
   - Нет! - после некоторой задержки с ответом произнесла Лина.
   Услышав ответ Лины, Евгений облегченно перевел дух.
   Лина своего согласия на развод не дала...
   Через некоторое время вопросы у них закончились, и троица удалилась на совещание. Быстро, через минуту, они опять возвратились в зал.
   Судья объявил, что повторное рассмотрение дела состоится через месяц и попросил Данцевича удалиться из зала.
   Данцевич вышел за дверь и, плотно её не закрывая, начал прислушиваться к происходящему внутри.
   - Через месяц, если истец не заберет свое заявление. Мы вынуждены будем вас развести,- услышал Евгений фразу судьи, с которой он обратился к Лине.
   Данцевич отошел от двери и вышел из здания суда на улицу.
   ....................................................................................
  
   Прошло недели две после суда.
   - Вас вызывает подполковник Рюмин,- доложил лейтенанту Данцевичу дневальный по роте.
   Подполковник Рюмин в училище занимал должность начальника отдела кадров. Лейтенант Данцевич шёл в штаб училища.
   - Зачем я ему понадобился...? - терялся он в догадках.
   Войдя в кабинет подполковника, лейтенант Данцевич доложил о своем прибытии.
   Подполковник Рюмин был человеком покладистым и педантичным. Начальства боялся и собачьей верностью служил ему, не допуская никакого малейшего своевольства даже в крайних случаях. Тихий и неприметный, никогда и нигде не высказывал своего мнения, которого, очевидно, просто не имел. У начальства числился на хорошем счету, и оно претензий к нему никогда не имело. Обладал каллиграфическим почерком, что было делом немаловажным, а даже необходимым для штабной должности, которой он вполне соответствовал.
   На военного человека похожим не был, хотя и носил военную форму. Ходил всегда сутулясь и с папкой под мышкой.
   - Вызывали, товарищ подполковник? - переспросил Данцевич, побыстрее пытаясь понять, зачем подполковник его вызвал к себе.
   - Садись, садись, Данцевич,- указал он на стул. Копаясь в своих бумагах. - Вызывал, вызывал,- произнес Рюмин, откладывая бумаги в сторону.
   Данцевич только теперь начал догадываться, о чем будет разговор. Обычно в кабинете кадровика раньше он долго не задерживался. Расписавшись в какой-либо приготовленной бумаге или получив какое-либо указание или сообщение от подполковника, он через минуту был свободен.
   - Раз приглашает садиться, значит, разговор будет о разводе. Ну да, работа с кадрами. Конечно, это не его инициатива. Значит, получил указание от начальства, а кроме генерала других начальников у него практически нет. Теперь всё понятно,- подумал Данцевич.
   - Данцевич, говорят, ты с женой хочешь развестись? Завёл себе другую женщину? - смущенно спросил подполковник. - Не хорошо это,- добавил он.
   Данный вид деятельности для подполковника был делом непривычным и морально трудным, но выполнять указание начальства нужно и он, хотя и продуманный, неестественно напрягаясь, начал разговор.
   - Да, товарищ подполковник,- ответил Данцевич, опуская голову, чтобы скрыть с глаз подполковника набежавшую на лицо улыбку.
   - Зол на тебя нынче генерал,- произнес подполковник и замолчал, глядя на лейтенанта.
   - Зачем это тебе нужно? Выгонят из училища в войска. Враз в Афганистане окажешься... Ничего хорошего для тебя из этого не выйдет. - продолжал Рюмин.
   Вообще, Данцевич, я тебе советую вот что: возьми пузырь водки, торт, цветы. Пойди к жене, выпей там с родителями. Посидите, поговорите и всё уладится...
   - Бабы, они на вкус все одинаковые. Поверь мне, я - то уж это знаю...,- бравировал подполковник. - Сервировочка у них обычно разная, а так на вкус одинаковые... Оно, конечно, хочется всего попробовать... Так и пробуй потихонечку, не шумя...,- учил подполковник.
   - По своему характеру и внешним данным на Дон Жуана подполковник не похож...,- подумал Данцевич.
   - Да, похоже, он женщин боится как огня и обходит их стороной. Хотя... Кто его знает. В тихом омуте..., пришла на ум Данцевичу известная поговорка.
   - Какая тебе разница. Лишь бы варила щи да кашу,- продолжал убеждать подполковник лейтенанта.
   Рюмин замолчал. Он глядел на Данцевича. Данцевич, оживленный забавными советами кадровика, весело взглянул в глаза подполковнику, пытаясь понять, такой ли он простой, как сейчас себя подает.
   - Ну вот. Я тебе плохого не посоветую! - оживленно произнес подполковник, поняв веселый на него взгляд Данцевича как его согласие со своими советами.
   - А иначе, генерал сказал, что если не одумаешься, то будет по тебе принимать меры... Тучи над тобой сгущаются. Так что смотри...,- добавил подполковник.
   - Ну, давай, иди.... Евгений, а то у меня и без тебя дел выше крыши,- произнес подполковник, давая понять, что разговор окончен.
   ................................................................................
  
  
  
   Ровно через месяц после первого заседания суда на повторном процессе Евгения с Линой развели.
   Данцевич вышел из здания суда. С какой-то тяжестью на душе, но удовлетворенный он направился к Наташе с радостным известием. Был конец декабря, на улице стояла солнечная морозная погода. Вечерело. Морозный закат солнца освещал край неба розовым светом. Подойдя к дому Наташи, он увидел её силуэт в окне.
   Евгений радостно замахал ей руками. Наташа, всё поняв, заулыбалась и тоже радостно начала махать ему рукой в ответ.
   А ещё, дня через три, Евгений держал в руках свидетельство о разводе, в котором указывалось, что Лина больше не имеет права носить его фамилию.
   И вот этот долгожданный и выстраданный день для них настал. День 14 февраля, на который в ЗАГСе назначили бракосочетание, был пасмурным и тихим. На улице была оттепель. С неба падали большие хлопья белого пушистого снега, покрывавшего белым чистым ковром землю. Снег налипал на ветки деревьев, кустарники и провода. Свадьба была скромной с небольшим количеством самых близких родственников с одной и другой стороны.
   Свидетелем у Данцевича был Сомов, а у Наташи её школьная коллега, с которой она дружила. В районном ЗАГСе города их расписали, и по установившейся советской традиции молодых поздравил депутат районного совета города.
   Ничего примечательного в этом событии не было. Но молодые люди четко понимали, что этот день много для них значил с точки зрения формальной стороны положения вещей. Они переходили из разряда любовников, что очень давило их сознание в понятиях советского общества, негативно относящегося к этой категории, в категорию супругов, отношения которых узаконены властью.
   Пройдет два десятка их счастливой семейной жизни, советская власть падет, в страну придут новые веяния в понятиях и устоях жизни, и они узнают, что 14 февраля, день их бракосочетания является еще и Днем всех влюбленных - днем Святого Валентина.
   Случайность ли это...?!
  
   Наташа с Евгением часто вспоминали тот день, когда встретились.
   - Ты мне сразу приглянулся и понравился, Женечка,- не раз повторяла Наташа, вспоминая их первую встречу и знакомство.
   - Я сидела в троллейбусе и думала о тебе. Мне постоянно хотелось обернуться и посмотреть, ты в троллейбусе или уже вышел, но было как-то неудобно оборачиваться. А когда я обернулась и увидела, что ты стоишь и смотришь на меня, то очень обрадовалась.... И еще больше обрадовалась в душе, когда вышла из троллейбуса и почувствовала, что ты тоже вышел и идешь за мной... Я очень растерялась и не знала, как мне быть в этой ситуации.
   В их думах не было сокровенных тайн друг от друга. Они доверяли один другому все, даже самые сокровенные мысли и помыслы.
   Теперь, когда их брак был оформлен, у Евгения появилась возможность оформить усыновление Алешки. Выбрав момент, Евгений с Наташей пошли в отдел народного образования, занимающийся этими делами. Получив там консультацию, они начали готовиться к решению этого вопроса. Главным камнем преткновения в этом вопросе было заявление отца Алешки, что он отказывается от сына и разрешает его усыновить Данцевичу. В добровольном получении от него такого заявления Наташа с Евгением сомневались, думая, что придется решать этот вопрос через суд. Отец Алешки после развода с Наташей в воспитании сына участия не принимал, никаких контактов с сыном не поддерживал. Наташа на алименты в суд на него не подавала, а сам он ей материально не помогал.
   Но этот вопрос для них решился неожиданно легко и быстро. В один день после встречи с ним Наташи, у неё в руках была заветная бумага...
   Дни их счастливой семейной жизни бежали быстро. Данцевич уже давно, любя, называл свою жену "Тасиком". Как-то незаметно, в порывах выражения своей любви и нежности к жене, он, изменением корня слова её имени и его сокращением в произношении: "Наташа, Натуся, Тася, Тасик" - из этого ряда выбрал наиболее на его взгляд нежное - "Тасик", и теперь только так называл свою любимую наедине.
   В редкие свободные от службы выходные дни Евгений с Наташей проводили вместе. Часто выходили на природу, где Наташа писала свои пейзажи. За её занятием с любовью наблюдал Евгений.
   Теперь он без особого сожаления посматривал на свой ставший ненужным пылившийся на балконе гоночный велосипед, на котором он так любил гонять раньше. А вскоре и вовсе продал эту дефицитную вещь соседскому парнишке, давно пристававшему к Евгению с просьбой об этом.
   Данцевич ощущал, что его положение на службе даже после регистрации брака с Наташей не менялось, а оставалось напряженным. После встречи с Наташей он начал жить в двух измерениях, в двух системах.
   Первая - это его Наташа, счастливая совместная жизнь с ней, жизнь в любви, он которой они были пьяны.
   И другая,- ему надо было из дома идти туда, на службу, где он чувствовал себя изгоем, чувствовал к себе предвзятое отношение, за то, что не покорился системе, не укладывался в её стандарты. И она ему за это мстила.
   Майор Тонов постоянно ставил Данцевича вместе со взводом в более неудобное положение и обстоятельства в текущих служебных делах. Потом, акцентируя на возникающих вследствие этого негативных последствиях и сбоях в вопросах службы, скрупулезно выдавал эти данные для подведения итогов наверху.
   Замполиту в этом активно начала вторить жена. Лейтенант Данцевич, который до этого был для неё образцовым командиром взвода, вдруг стал неисполнительным, плохо относящимся к своим служебным обязанностям, а его взвод начал сдавать свои позиции в учебе.
   Старшие начальники, прогибающиеся перед взглядами генерала, холопским чутьем поняв желание своего хозяина, активно им помогали.
   И вот, на всех совещаниях по подведению итогов, генерал, имея для себя желаемую отрицательную кандидатуру, с огромным желанием клеймил её позором, придавая своими докладами и выступлениям деловой колорит и конструктивность.
   Данцевичу, не смотря на это, нравилась его служба, его работа. Любовь окрыляла его состояние и прибавляла силы. Тонко понимая происходящее вокруг себя, он словно издевался над своими оппонентами, над ополчившейся на него "семейкой", напрягаясь, прилагал все свои возможности, старался не допускать промахов в службе. Но видя, что всё хорошее у него или теперь уже не замечается и даже умышленно замалчивается, а промахи и недостатки раздуваются и приукрашиваются, устав от этой игры не по правилам, стал относиться к происходящему с пониманием, и поспокойнее...
   Так прошла зима. Весна, с её пьянящей радостью обновления природы и жизни, подходила к концу.
  
   Это случилось в начале июня. Данцевич в это время был в учебном центре училища, когда ему утром предали тревожное известие.... Часа через четыре он был уже в городе. В больнице он увиделся с родителями Наташи. Ее Мать плакала, Отец, переживая, нервно ходил из угла в угол приемной. Скоро вышел врач и объяснил, что операция прошла хорошо, Наташа еще под наркозом, и к ней покуда нельзя.
   Дней пять назад, Наташа, будучи классным руководителем, повела свой класс в поход. Ночевали они в палатках на природе. Ночью было холодно, и она сильно застудилась. Вскоре внизу живота она почувствовала боль. Боль усиливалась. В этот день утром родители вызвали скорую.
   У лейтенанта Данцевича через месяц намечался отпуск, так как его курсанты в июле уходили на летние каникулы. Зная это, Наташа тоже организовала свой отпуск с июля и за июнь старалась решить все свои школьные дела, основными из которых было сходить с классом в поход и отремонтировать учебный кабинет.
   Но погода в начале июня по ночам бывает чаще всего холодной. Евгений винил себя, что это обстоятельство им не было как следует учтено, вследствие чего произошло непоправимое...
   На завтра им разрешили увидеться. Он пришел к ней в палату. Поговорив минут пятнадцать, отведенные врачом, Евгений ушел от Наташи. Она выглядела подавленной и невеселой. Евгений, как мог, веселил и подбадривал Наташу, но результатов особых это не принесло. Она не раскрывалась ему полностью, а он, больше приписывая такое её поведение, перенесенной операции ничего не заподозрил.
   Открылась ему Наташа только назавтра. Когда он пришел в палату, глаза у неё были мокрыми. Увидев Евгения, Наташа совсем разрыдалась. Вскоре из разговора выяснилось, что у них с Наташей не может быть детей!
   - Теперь ты меня оставишь, в отчаянии произнесла она. Наташа рыдала, прижимаясь к мужу.
   - Никогда, никогда так больше не говори! - тоже рыдая, произнес Евгений, целуя её мокрые от слез глаза, щеки и губы.
   - У нас есть Алёшка. Слава богу, что хоть ты жива осталась...,- успокаивал он Наташу.
   - Но я хотела родить тебе ребеночка! Это, наверное, нас Бог наказал...,- продолжая рыдать, говорила она.
   - За что? Что мы любим друг друга! - спрашивал он её, нежно лаская и утирая её мокрое лицо.
   Выговорившись, сняв камень умолчания со своей души, она начала успокаиваться.
   Выйдя от Наташи из больницы, Данцевич пошёл по улице на остановку. День был солнечным, но ветреным. Справа, на другой стороне улицы, располагались корпуса военного училища связи, во дворе которого по пояс раздетые курсанты занимались уборкой территории.
   Заглядевшись на них, Данцевич не заметил, как справа, по улице обогнав его, на тротуар въехал и остановился впереди метрах в двадцати знакомый уазик. Это была машина генерала Черизова. Генерал жил здесь в доме слева, с углом которого Данцевич уже поравнялся. Встреча с генералом была для Данцевича делом нежелательным.
   - Придется ему объяснять, если спросит, почему я не в учебном центре, а в городе. И почему в служебное время одет в гражданскую одежду.
   Вспомнились слова комбата, который отпуская его, с небольшим нарушением существующих порядков под свою ответственность, предупреждал: "В училище не ходи, не светись..."!
   Данцевич, собравшись с духом, уверенно шагал к уазику.
   Вот левая задняя дверь машины отворилась, и из нее на асфальт вылезла полноватая фигура прапорщика Яночкина. Воровато осмотревшись, он взял из машины картонную коробку и резво для своего возраста юркнул в ворота двора.
   - Значит, генерала в машине нет! - облегченно вздохнул Данцевич и уверенно пошел вперед.
   На широком тротуаре прохожих было немного.
   - Похоже, он меня не заметил,- понял Данцевич по поведению прапорщика. Поравнявшись с машиной, Данцевич невольно заглянул в окно двери. Сзади на сидении стояла ещё одна такая же картонная коробка. Кусок бумаги, прикрывавший её содержимое, сполз набок и в её открывшейся части был виден лежавший наверху, завернутый в пергамент, большой брикет сливочного масла.
   На переднем сидении машины, откинувшись, с закрытыми глазами сидел солдат-водитель.
   - Верный нукер, отрабатывает свое сытое место...,- подумал о Яночкине Данцевич.
   - Да, кстати, надо зайти на рынок и купить что-нибудь из продуктов для Наташи. Ведь в магазинах нет ничего нормального для больного человека...,- подумал он, с благодарностью вспомнив Яночкина, который навёл его на эту мысль.
  
   И сразу Данцевичу вспомнилась ещё одна годовой давности история, имеющая отношение к прапорщику Яночкину.
   В это время в училище проводилась инвентаризация на продовольственных складах. Приказом начальника училища была образована комиссия, в состав которой входил и Данцевич. Председателем комиссии был назначен один из старших преподавателей кафедры марксизма-ленинизма в звании подполковника. Два секретаря партийных организаций рот были её членами.
   Члены комиссии, походив за солдатом в вонючем овощехранилище, куда их направил председатель, который сам пошел с Яночкиным в главное помещение склада и записав, полагаясь на слова солдата, заведовавшего овощехранилищем, количество остатков овощей по категориям, с недовольными лицами вышли на свежий воздух, принюхиваясь к своей одежде.
   Нагрузка это была дополнительной к служебным делам и молодые лейтенанты, решив, что на сегодня этим делом заниматься хватит, переключились на свои служебные дела. Назавтра утром, придя к своему старшему для продолжения дальнейшей работы по инвентаризации продовольственного склада, они были обрадованы его сообщением:
   - Я вчера там, у Яночкина, разобрался. Всё у него в порядке. Вот подпишите протоколы, и можете быть свободны,- обрадовал их дальнейшей перспективой дня подполковник.
   Молодым людям такой поворот дела понравился. Им можно было, не опасаясь, уходить домой и до обеда быть свободными. После подписания протоколов, подполковник достал из шкафа одинаковых два пакета.
   - Это Вам за труды от прапорщика Яночкина. Идите домой, и обрадуйте своих жен...,- вручая по пакету каждому лейтенанту, весело произнес подполковник.
   Выйдя из кабинета подполковника, офицеры заглянули внутрь пакетов. Там были наборы дефицитных продуктов, которые невозможно было купить в магазинах города.
   Молодые офицеры, обремененные статусом секретарей партийных организаций рот, встревожившись, понимая суть произошедшего, с максимализмом, присущим молодым людям, начали обсуждать случившееся...
   Неприятный осадок оставался на их душах.
   - Да брось, Евгений! Не мучайся, ничего мы не изменим своей принципиальностью...,- услышал Данцевич от своего товарища в заключение невольно возникшей между ними дискуссии.
   - И, правда, пойду домой, жену порадую. Сегодня я почувствую себя в доме мужиком! - потрясая пакетом, произнес Данцевич в ответ товарищу в знак согласия с его доводами.
   .....................................................................................................
  
   Лейтенант Данцевич ждал выполнения генералом своего обещания, данного им в караульном помещении. Да ему и самому хотелось сменить это, ставшее для него теперь неуютным, место службы. Но армейская служба - не работа в гражданской среде, место которой можно сменить при личном желании. Приходилось всё терпеть, полагаясь на судьбу... Время шло, Данцевич ждал.
   Вскоре от всезнающего Канарейкина он узнал, что Черизов пытался осуществить свою угрозу. Но начальники в штабе ВДВ не вняли его доводам, посчитав их недостаточными. Слишком чистыми были послужной список и аттестации молодого лейтенанта, находящиеся в его личном деле. Быстрая женитьба после развода отрицала аморальность офицера и сводила на нет основной довод генерала.
   Это известие немного обрадовало Данцевича лишь потому, что его главный оппонент в этом деле потерпел неудачу.
   - Ничего, Черизов раз решил, всё равно своего добьется. Найдет повод и к выпуску курсантов в твоем личном деле, Евгений, твоих козырей не останется...,- говорил Дацевичу Канарейкин.
   Данцевич и сам это понимал... . Ему трудно было с этим не согласиться. Курсанты его взвода закончили второй курс обучения, и до их выпуска оставалось два года.
   При желании любого человека можно охарактеризовать по- разному. Бандита выставить праведником, а праведника очернить. Указав лишь на отрицательные черты или поступки человека и не упоминая о положительных, дальше можно сколь угодно долго его чернить. И наоборот... . Но у Черизова по отношению к Данцевичу теперь было скорее первое желание. Данцевич это чувствовал...
   Уже прошло два года его офицерской службы, после которых, согласно положению, всем лейтенантам по представлению их старших командиров присваивается очередное офицерское звание.
  
  
   Помотав немного Данцевичу нервы с представлением, командование училища все-таки наряду с остальными сверстниками представление на очередное звание подписало вовремя. Вскоре Данцевич всей семьей отмечал радостное событие.
   Через месяц, уже старшему лейтенанту Данцевичу дали отпуск. В школах страны были осенние каникулы, дававшие возможность и Наташе, договорившись, отлучиться на неделю с работы. Евгений решил съездить домой в Белоруссию, навестить Мать и познакомить её и всех своих многочисленных родственников со своей новой семьей.
   В таких ситуациях у молодых людей всегда есть тревоги и опасения по поводу того, как примут столь большие изменения в их судьбе родственники. Евгений, хотя и знал своих родных, но и сам волновался, планируя это событие.
   Наташа, находясь в своем положении, волновалась ещё больше. Она высказывала Евгению свои опасения, хотя и сама понимала, что рано или поздно делать это было нужно.
   В характере Евгения была прямота, и никакой проволочки в решении последнего вопроса в оформлении изменений в своей жизни он допускать не хотел.
   - Никакого... Может, рано ещё..., а лучше на следующий год. Никакого... Может, пока без Алешки.... Алеша официально мой сын, со всеми для них вытекающими... Поедем сейчас и все вместе. Я тебя люблю, примут и полюбят и они, никуда не денутся... Не бойся и не трясись. Все будет хорошо. Я чувствую, я это знаю! - убеждал он Наташу.
   Опасения Наташи были напрасны, всё так и оказалось.
   - Ну, раз ты так решил и сделал, то я этого уже не переделаю. Хорошо, что я была вдали от этого и не влияла на твои решения. Вижу, ты её любишь, тебе с ней хорошо, а, значит, мне ещё лучше. Мое сердце теперь успокоилось. С кем мой сын, та и моя невестка,- сказала Мать сыну в приватной беседе, окончательно согласившись с его поступком.
   - Живите дружно, любите и уважайте друг друга,- сказала при отъезде им мать. Она перекрестила Евгения с Наташей, благословив их...
   Вторым после присвоения очередного воинского звания, более радостным для Евгения с Наташей событием было получение отдельной двухкомнатной квартиры. Очередь на жилье среди офицеров училища была большой. Данцевич уже более двух лет числился в этой очереди. После развода, его очередь на жилье легко могла увеличиться, передвинувшись на год назад, так как квартиры давали лишь женатым очередникам. Холостякам можно было рассчитывать лишь на койко - место в гостинице училища. Данцевич опасался этого, но этого не произошло...
   Зимой по училищу пошел слух, что Черизов выбил у председателя горсовета большое количество квартир в новом строящемся доме. Город задолжал, и сейчас, рассчитываясь с долгами, значительно их погасил.
   Дом строился на краю города, в чистом поле в прямом смысле этого понятия, и старшие офицеры, стоящие впереди очереди в основном на расширение своего жилья туда не пошли. Они предпочли ещё немного подождать, и дождаться лучшего для себя варианта. Генерал по одному беседовал с ними, убеждая заселиться, но его усилия были тщетны.
   - Ну, тогда отдавайте эти квартиры согласно очередности, тем, кто согласен туда заселиться,- в сердцах дал он указание председателю жилищной комиссии.
   Данцевичу выбирать не приходилось.
   Евгений с Наташей были "на седьмом небе" от счастья. Им не верилось, что у них будет первое в их жизни своё жилье. В мае 1983 года они заселились в свою квартиру.
   Так, волею случая, у семьи Данцевича появилось свое "гнездышко" - как ласково называла квартиру Наташа. Она, как отменная хозяйка, очень радовалась своему семейному очагу, в котором постоянно поддерживала уют, чистоту и порядок.
  
   Согласно учебной программе, третий курс обучения курсантов заканчивался месячной стажировкой в войсках. Весь батальон курсантов разбивался на группы от двадцати до пятидесяти человек. Группы направлялись в воинские части воздушно - десантных войск, где курсанты, заменяя штатных командиров взводов, но под их присмотром в течение месяца исполняли обязанности командиров взводов.
   Все офицеры батальона, естественно, убывали со своими курсантами для руководства и контроля за ними. Также в группы входили и преподаватели кафедр училища, которые обучали курсантов,- для их оценки и помощи в проведении занятий с солдатами. Старший по должности или званию приказом по училищу назначался руководителем группы. Для офицеров батальона и преподавателей стажировка курсантов являлась практически увлекательной месячной прогулкой с возможностью встречи со своими бывшими друзьями - однокашниками и возможностью посмотреть невидимые ранее города Страны. Поэтому каждый из них старался попасть в соответствующую группу. Взвод старшего лейтенанта Данцевича командованием училища был определен в один из захолустных малых городков Западной Украины, граничащий с Польшей - городок Хыров. Из офицеров постарше, все уклонились от такой перспективы месячного времяпровождения, и поэтому Данцевич был отдан приказом и как руководитель группы.
   В этом городке несколько лет назад была развернута вновь десантно - штурмовая бригада . Разместили новую воинскую часть, на окраине городка, на месте бывшего когда - то женского монастыря. За годы советской власти монастырю досталось, как говорится, по полной. Ещё больше преуспели в этом деле за время своего появления на территории монастыря военные. С цинизмом, не поддающимся никакой логике, они кощунственно переделали и приспособили постройки и помещения монастыря по своему усмотрению. В монастырской церкви была размещена офицерская столовая с кухней в углу алтаря. После произведенного ремонта церкви на её стенах появились росписи советской символики.
   На территории монастыря строились дополнительные казармы, архитектура которых абсурдно разнилась со старинным ансамблем существующих грациозных архитектурных строений.
   Комплектование десантно - штурмовой бригады производилось по местно - территориальному принципу. Офицеры бригады тоже в основном имели фамилии на "...ко". А к лицам, занимающим должности командира и замполита бригады, по негласной установке это требование было обязательным. Впервые за долгие годы советские военные органы решили опять вернуться к этому принципу комплектования частей и проверить его на практике уже в новых условиях.
   Неизвестно, какие выводы делали генералы в больших штабах по результатам этого эксперимента, но командир бригады подполковник Яценко и замполит бригады подполковник Грищенко этот метод комплектования в разговорах со своими сослуживцами лично не одобряли, называя его ошибочным. Хотя в их личных отчетах московскому начальству, недавно назначившему обоих на высокие должности, из-за боязни их потерять, звучал лицемерный "одобрямс". Солдаты призывались в своем большинстве из близлежащих населенных пунктов. Украинским хлопцам трудно было усидеть за забором воинской части в тот момент, когда километрах в трех - пяти в родной деревне или селе, сестра выходила замуж или женился старший брат, не говоря уже о тех, которые были призваны из Хырова. Соблазнов у молодых людей было много, и их острота благодаря службе невдалеке от дома проявлялась ещё более.
   Украинские парубки, не задумываясь, меняли отлучку из трех приятных и сытых суток домой на последующую хоть и неприятную десятисуточную отсидку на гауптвахте. Главное - не увлечься и быть в самовольной отлучке не более трех суток, так как дальше отлучка согласно закона автоматически переходила в дезертирство. А за это деяние уже светила статья.
   Низкое состояние дисциплины в бригаде было обусловлено ещё и тем обстоятельством, что на должностях младшего офицерского состава из - за нехватки офицеров, выпускников военных училищ, находились временщики - невольники, призванные на службу студенты, окончившие вузы с военной кафедрой и получившие офицерские звания. Им по закону нужно было отслужить положенный срок после окончания институтов с военными кафедрами. Карьеру военного они делать не собирались и потому к службе особого рвения не проявляли, а чаще всего просто не обладали командирскими данными. Для солдат они не являлись требовательными и строгими командирами.
   Вокруг забора части командиром бригады назначались круглосуточные патрули из вышеуказанных младших офицеров во главе и солдат бригады. И так как Панас сегодня ловил Тараса, а назавтра Тарас ловил Панаса, то толку от этого не было. Все самовольщики выявлялись лишь старшими офицерами только на построениях подразделений для проверки. Гауптвахта бригады была ими постоянно переполнена, а по тревоге всех ( махновских хлопцев ) вместе собрать нельзя было.
   Был вечер. Старший лейтенант Данцевич лежал на кровати в комнате гостиницы бригады. Он только что прочитал книгу одного из местных писателей о борьбе западно-украинских националистов бандеровцев с органами советской власти. В романе повествовалось, как искусно они прятались в схронах, как изощренно и жестоко боролись с представителями советской власти и местными людьми, принявшими эту власть на протяжении долгого послевоенного периода.
   Эту книгу Данцевичу подобрала и дала почитать работавшая в библиотеке бригады жена одного знакомого офицера, с которым он здесь встретился. А поводом этому послужила поведанная женщине история, происшедшая с ним недавно здесь в городе.
   Знакомясь с городком, осматривая местные достопримечательности, Данцевич заметил, что в магазинах и на улицах города не все местные жители относились к нему доброжелательно. Однажды в городке, проходя мимо пивного ларька, Данцевич приостановился в раздумье попить пива. Рядом, возле одного из двух столиков, стояли четыре местных мужика почтенного возраста. Небритые и уже навеселе они курили, потягивая из кружек пиво. На вид им было лет шестьдесят - семьдесят. Увидев остановившегося рядом военного, пенсионеры прекратили свой мирный разговор и остановили на нем свои далеко нескромные взоры. Взор одного из них был особенно откровенным - злым и вызывающим, полным ненависти и презрения. Данцевич в это время был в хорошем расположении духа, и выражение его лица было миролюбивым.
   Он остановился и осенил друзей веселой и добродушной улыбкой, несмотря на их к нему ярко выраженную враждебность.
   Но, несмотря на это, взоры друзей стали ещё презрительней и вызывающе. С их зашевелившихся губ начали исходить тихие не доносившиеся до слуха и, очевидно, нелестные в его адрес слова.
   - Почему они так плохо смотрят на меня? - пронеслась мысль в его голове,- Ведь я не сделал им ничего плохого.
   Можно было пройти мимо и не обращать внимание на их поведение, да и попить пивка, несмотря на жару, уже расхотелось. Но Данцевич знал, что потом будет долго мучиться неразгаданной загадкой поведения местных людей. Ему вдруг сильно захотелось выяснить это.
   - Почему такие невеселые, Отцы? - обратился он к стоящим за столиком друзьям. Они словно ждали этого момента, желая выговориться вслух. Вся их ненависть и презрение, уже еле сдерживаемые в душе, начали выплескиваться громкими фразами в адрес собеседника.
   - Москаль! Мало мы вас давили. Придет наше время... - были самыми мягкими из них.
   В душе Данцевича загорелась обратная реакция. Можно было, конечно, пообщаться с недоброжелателями и пожестче, но он вспомнил, что был одет в военную форму. Данцевич был уверен в себе и наверняка бы справился с четырьмя старыми подвыпившими друзьями, если бы они пошли на него в рукопашную. Видимо, понимая это, и они не ввязывались в драку.
   - Успокойся, ведь они старые подвыпившие люди с ранами тяжелого прошлого в душе,- успокаивал себя Данцевич,- ну не драться же мне с ними!
   Он раньше что - то слышал об этом, но чтобы это так ярко теперь могло выражаться, он не предполагал. Прошло почти сорок лет после окончания Великой Отечественной Войны, а оставшиеся в живых последователи Степана Бандеры твердо стояли на своих позициях.
   Прочитанная книга и случившееся с ним происшествие для Данцевича открыли много нового в том, что с дружбой народов в Великом Союзе далеко не всё было так, как выдавала советская пропаганда.
   Библиотекарша ещё поведала Данцевичу, что на свои праздники подвыпившие молодчики, обычно с вечера, собираются у ворот воинской части и устраивают провокации и нападки. Разведрота бригады, поднимаемая по тревоге в такие моменты, уже хорошо выучила когда день рождения у Степана Бандеры.
   - В город лучше ходить в гражданской одежде,- посоветовала на прощание женщина.
   Эти мысли и воспоминания Данцевича прервал стук в дверь. Пришел посыльный от дежурного по бригаде с сообщением о завтрашнем заступлении Данцевича начальником патруля. В недоумении Данцевич взял у посыльного выписку из суточного приказа по части. Там действительно значилась его фамилия по заступлению в наряд. У Данцевича, находящегося в командировке, были свои обязанности, и командование бригады не имело права привлекать его ещё и к службе в своей части. Не расписываясь в выписке из приказа, назавтра утром он зашел в штаб части прояснить недоразумение.
   Начальник штаба бригады майор Буряк сообщил Данцевичу решение командира бригады о том, что тот решил прервать стажировку курсантов и перенацелить их усилия на повышение дисциплины своей части. Оставшуюся неделю Данцевич должен был со своими курсантами, неся круглосуточное патрулирование вокруг части, вылавливать самовольщиков - солдат. Комбриг полагал, что курсантский патруль будет более эффективным, чем патруль из числа личного состава бригады.
   До окончания стажировки курсантов оставалась ровно неделя, и менять её программу самостоятельно Данцевич не имел права. Точно также не имел права вмешиваться в это дело и командир бригады. Не соглашаясь с возникшей дилеммой, Данцевич вынужден был обратиться к командиру бригады лично.
   Приветливо встретив старшего лейтенанта, подполковник Яценко высказал свою озабоченность по поводу неэффективности работы своих патрулей.
   - Хватит твоим ребятам стажироваться в должностях командиров взводов. Методикой проведения занятий с солдатами они уже овладели. Я прошу Вас лично, товарищ старший лейтенант, подежурить со своими курсантами оставшуюся неделю вокруг забора бригады и помочь нам в наведении воинской дисциплины в части,- разъяснил свою позицию командир бригады.
   Данцевич, предвидя это, заранее продумал ход своих дальнейших действий.
   - Я, конечно, Вас понимаю, товарищ подполковник, и не прочь Вам помочь в этом, но самовольно менять программу стажировки не имею права. Мне нужно позвонить в училище и спросить на это разрешение,- ответил он командиру бригады.
   Добродушная тень с лица подполковника исчезла.
   - Ну, а сами решить этот вопрос Вы не можете, зачем звонить в училище? - произнес комбриг.
   - Извините, товарищ подполковник, но я не могу и не имею права нарушать устав, приказы и инструкцию,- ответил ему Данцевич.
   Подполковник молча смотрел на Данцевича.
   - Разрешите идти,- произнес Данцевич.
   - Да,- вздохнув, ответил комбриг.
   Данцевич вышел из кабинета. Неприятный осадок чувствовался на душе от прошедшей встречи с комбригом. Чувство проявленного неуважения к просьбе старшего по званию начинало мучить его. Он пытался понять происшедшее и всё более убеждался, что это чувство было ложным. Поступить иначе в данной обстановке он не имел права.
   Дальше стажировка курсантов проходила согласно плана и подходила к концу. Дня за три до окончания, четверо курсантов взвода попали в неприятную ситуацию. В городе они попались на глаза командиру бригады, когда выходили из магазина с водкой в руках.
   Обычно в конце стажировки курсантами устраивалась прощальная вечеринка со своими старшими коллегами, офицерами подразделений, должности которых они дублировали. И эту давнюю традицию не хотели нарушать и курсанты группы Данцевича. За месяц службы на офицерских должностях, они забыли, что находятся на правах военнослужащих срочной службы, и, бравируя в магазине перед окружающими, со всем максимализмом юнцов, пренебрегли законами конспирации при покупке запрещенного для них напитка.
   Тут же, разбив бутылки об асфальт, комбриг отвез нарушителей на гауптвахту и посадил их на десять суток.
   В день отъезда, Данцевич, зная о последствиях для себя, умолял комбрига отпустить нарушителей пораньше, чтобы прибыть в училище всей группой вместе, но комбриг на это не пошел.
   - Вы, товарищ старший лейтенант, твердо следуете уставу, законам и инструкциям. Почему уговариваете меня их нарушить? - твердым голосом ответил комбриг, давая понять, что не изменит своего решения.
   В училище группа старшего лейтенанта Данцевича прибыла не в полном составе... Нарушители воинской дисциплины появились в училище дня через четыре.
   При подведении общего итога стажировки курсантов училища, генерал весь отрицательный аспект этого учебного мероприятия сконцентрировал на группе Данцевича. Несмотря на хорошие отзывы о курсантах, данные им командирами подразделений, в которых они стажировались, в целом группа по итогам оказалась на последнем месте. В заключении генерала говорилось, что руководитель группы от работы самоустранился и группой как следует не руководил, поэтому курсанты весь месяц занимались пьянством...
   В других возвратившихся группах тоже были нарушения дисциплины. Многим руководителям групп удалось их скрыть от командования училища.
   И как бы в противовес старшему лейтенанту Данцевичу, судьба сделала ещё более интересный расклад с группой, которая проходила стажировку в городе Бресте под руководством майора Тонова.
   Возвращаясь со стажировки, один из курсантов этой группы, в подпитии, бравируя перед окружающими своей десантной выучкой, взобрался на крышу пассажирского вагона. Поезд в это время был в движении, подъезжал к очередной станции. Проделки глупца, чудом не погибшего от контактного провода, были вовремя замечены. Поезд был остановлен, что привело к срыву графика движения составов по линии. В училище из МПС пришла соответствующая петиция... Другой курсант этой же группы и в этом же поезде, тоже в подпитии завязал драку с гражданскими парнями. В драке, разбив кулаком стекло вагона, сильно поранил руку, порезал сухожилие и основные кровеносные сосуды. На ближайшей станции на скорой помощи был отправлен в больницу. Через месяц лечения вообще был комиссован из вооруженных сил.
   Но, на подведении итогов, генерал цинично ушел от подробного разбора данных случаев, произошедших в группе своего зятя, о которых все конечно же знали.
   - У нас есть еще нарушения. Они будут рассмотрены в кругу старшего офицерского состава потом,- всего и произнес Черизов в конце разбора подведения итогов касаемо случаев, произошедших в группе майора Тонова. Но потом так и не возвратился к этому вопросу.
   Старший лейтенант Данцевич, за плохое руководство группой на стажировке курсантов, по указанию начальника училища, был осужден судом офицерской чести. Проступок офицера - коммуниста был рассмотрен и обсужден на собрании партийной организации, на котором Данцевичу по партийной линии был объявлен выговор без занесения в учетную карточку.
   Майору же Тонову через месяц было присвоено очередное воинское звание подполковника. Через месяц он закончил академию и был назначен преподавателем на кафедру марксизма - ленинизма в училище.
   Работа с людьми в армии является делом живым и интересным, но, в то же время, и неблагодарным. Возможность погореть на этой должности возрастает прямо - пропорционально времени пребывания на ней. И генерал решил определить зятя на более спокойное и безопасное место.
   Поучать людей и советовать им, не отвечая за последствия их поведения, намного легче, чем их воспитывать и нести ответственность за их проделки. И если ещё учесть, что преподаватели этой единственной, "самой главной" кафедры училища, с повышенным окладом, были ещё и освобождены от дополнительной службы в нарядах, то выбранный генералом для зятя вариант был самым подходящим.
   Теперь уже подполковник, Тонов спокойно далдонил курсантам абракадабру партийной идеологии Советского государства, дожидаясь своего неизбежного назначения на должность старшего преподавателя, а там и начальника кафедры в чине полковника.
   Данцевич переживал за свой просчет в службе. За просчеты и проступки наказывали всех, а не только его. Таких редких исключений, как Тонов, было немного. Данцевич понимал это и не отчаивался, рук не опускал, а делал для себя соответствующие выводы. Но он чувствовал, что отношение к нему начальства по - прежнему остается повышенным и даже предвзятым. Ясно понимая, что служит он своей Родине, а не Черизову, к службе относился по - прежнему со старанием. Да и трудолюбивая черта характера не позволяла ему расслабиться. И в тоже время чувство тревоги за перспективу своей дальнейшей карьеры, без которой военному человеку служить тяжело и бессмысленно, охватывало душу. Время шло.
   Его курсанты начали четвертый курс обучения. В ноябре этого года умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев. Около недели офицеры училища ночевали в казармах, наслаждаясь просмотром по телевизору Лебединого озера. К руководству страной заступил Ю.В. Андропов. Люди видели физическое состояние очередного лидера страны.
   - Эту пластинку не надо далеко прятать,- шутили между собой офицеры, имея в виду Лебединое озеро.
   За последние годы в стране увеличилось количество вновь разворачиваемых десантных воинских частей. Для укомплектования этих частей офицеров катастрофически не хватало. Так как места в переполненном училище, в связи с постоянными увеличениями количества курсантов при ежегодном наборе, стало не хватать, то батальон четвертого курса временно расквартировали в десантном полку, а в училище начали строить новые казармы.
   Теперь Данцевич на службу ездил в полк. Занимаясь боевой учебой, то в городе, то в учебном центре, незаметно прошла зима. В апреле месяце курсанты находились в городе. После восемнадцати часов рабочий день офицеров батальона заканчивался, и они уходили со службы домой. В батальоне по очереди, до отбоя, оставался дежурный офицер из числа командиров взводов и рот. В его обязанности вменялось следить за выполнением распорядка дня в двух курсантских ротах батальона. После произведения отбоя он был обязан доложить дежурному по училищу о положении дел в батальоне и после этого его обязанности заканчивались.
   В этот день в батальоне дежурил старший лейтенант Данцевич. После проведения ужина, отпустив женатых курсантов в увольнение на ночь, Данцевич, переходя из одной казармы в другую, наблюдал за порядком в ротах. Оставшиеся курсанты после ужина и до обязательного просмотра телевизионной программы "Время" коротали свой вечерний досуг по-разному. Кто занимался спортом в спортивном уголке или на улице, кто в Ленинской комнате восполнял пробелы в учебе или занимался чтением, а кто просто скучал перед телевизором.
   Старший лейтенант Данцевич находился в своей роте, когда дежурный из другой курсантской роты пришел к нему с сообщением.
   Дежурный сообщил, что с улицы в казарму после спортивных занятий курсант Мохов принес на плечах своего товарища, курсанта Гильмутдинова, которому на занятиях стало якобы плохо.
   Старший лейтенант Данцевич с этим дежурным сразу же отправился в казарму соседней роты. Курсант Гильмутдинов в спортивной одежде лежал без сознания на кровати. Приказав, чтобы явился его товарищ, с которым они занимались спортом, Данцевич, используя все свои навыки по медицинской подготовке, полученные в училище, начал осмотр курсанта, заглянув в зрачки глаз и пощупав у курсанта пульс. Пульс был очень слабый с непомерно длинными интервалами. Данцевич понял, что курсант отходит в мир иной...
   - Аккуратно, потихоньку разденьте его до пояса! - приказал он курсантам, столпившимся вокруг кровати умирающего. При осмотре тела, двумя пальцами ниже левого соска на груди была обнаружена небольшая ранка шириной миллиметров восемь с раскрытыми губками. Она не кровоточила. Поняв, что случилось непоправимо страшное, Данцевич немедленно бросился к телефону и начал вызывать скорую помощь. Он тут же направил одного из курсантов на КПП полка для ее встречи и сопровождения до казармы, а второго в медицинский пункт полка за дежурным врачом. Сразу же после этого, дублируя, позвонил в гарнизонный госпиталь и вызвал "Скорую" от туда.
   С тяжелым чувством тревоги, опять поднял трубку телефона и доложил о случившемся дежурному по училищу...
   Старший лейтенант Данцевич опять подошел к кровати, на которой лежал умирающий курсант. Курсанты показали ему отверстие на груди спортивной куртки, которое они обнаружили после осмотра одежды.
   Рядом с кроватью уже стоял товарищ раненого. Весь белый и испуганный, он что - то несвязно начал объяснять Данцевичу, отвечая на вопросы.
   - Мы сначала занимались в спортивном городке, потом побежали в город на пробежку. Там к нам пристали гражданские ребята. Я услышал, как у одного из них в руке что - то клацнуло, после чего Санька упал на землю, потеряв сознание. Ребята убежали. Я, не поняв в чем дело, принес Саньку в казарму и положил на кровать, думая, что у него все пройдет...,- лепетал испуганный Мохов.
   Поняв, что этот друг Саньки многого не договаривает, но понимает, что произошло страшное и от ещё не прошедшего испуга с мокрыми штанами врёт, Данцевич больше ему вопросов не задавал.
   Вскоре в казарму прибежал дежурный врач из полка с фельдшером. Быстро осмотрев раненого, он поставил ему капельницу и дал команду на вынос раненого из казармы, к которой уже подъезжала машина скорой помощи.
   Гражданская скорая приехала первая. Врач, женщина лет сорока, получив информацию от полкового врача, сразу же с ним убыла в больницу.
   Сумасшедшая одна за другой трель телефонных звонков начала раздаваться минут через пять после доклада дежурному по училищу. Начальники всех рангов требовали от Данцевича разъяснений о случившемся. Через полчаса все они были в казарме.
   В ротах уже был произведен отбой.
   В Ленинской комнате роты, на вытяжку перед Черизовым стоял Данцевич. Сзади генерала со строгими поникшими лицами стояли комбат, новый замполит батальона и оба ротных.
   В стороне по стойке "Смирно" стоял по - прежнему испуганный, но немного пришедшей в себя курсант Мохов.
   Генерал уже более часа допрашивал Данцевича и Мохова, разбираясь в деталях произошедшего.
   - Если он умрет, товарищ старший лейтенант, знайте, я отдам Вас под суд! Вы, Вы виновны в том, что они ушли в самоволку! - показывая рукой на стоящего рядом курсанта Мохова, говорил Данцевичу генерал.
   Обернувшись после этого, генерал бросил неодобрительные взгляды на комбата и ротных.
   - Черт знает что, в батальоне бардак, никакой дисциплины...! - в сердцах сквозь зубы прогундосил генерал, грозно глядя на комбата. Подполковник Бабурин, принимая укор, вытянулся в струнку.
   - Я все больше убеждаюсь, товарищ старший лейтенант, из училища Вас надо гнать! - опять произнес генерал, переключаясь на Данцевича.
   Дверь ленкомнаты приоткрылась.
   - Разрешите войти, товарищ генерал! - услышал Данцевич сзади себя знакомый голос начальника медицинской службы училища.
   - Входите! Докладывайте! - в нетерпении распорядился генерал.
   - К началу операции я успел,- начал докладывать подполковник.
   Когда я вошел в операционную, курсант уже лежал на столе со слабыми признаками жизни. После вскрытия грудной клетки выяснилось... ,- подполковник начал сыпать медицинскими терминами.
   - Говори по-русски, понятней! - недовольно произнес генерал, перебивая врача.
   - Сердце было пробито и выкачивало кровь в грудную клетку. Кровь под давлением брызнула наружу. Операция прошла нормально. Организм молодой, крепкий, похоже, все будет нормально...,- с некоторым сомнением в конце фразы и, понижая голос, закончил доклад главный врач училища.
   - Хорошо, что вовремя доставили...,- добавил он и с какой - то веселой надеждой и благодарностью начал осматривать присутствующих, словно определяя кого за это благодарить.
   - Вы поняли, товарищ курсант! - устало произнес уже поспокойней Черизов, обращаясь к стоящему в кругу присутствующих Мохову.
   Врач училища, наконец-то определившись, остановил свой благодарный взор на присутствующем курсанте. Подполковник, конечно же, ещё не знал подробностей и обстоятельств случившегося...
   Санька выжил. Через месяц он появился в казарме, для того, чтобы забрать свои вещи. Его комиссовали, так как после таких ранений для службы в армии офицером человек не годен.
   Старший лейтенант Данцевич попросил его показать грудь. Длинный, еще полностью не заживший шрам располагался под левым соском поперек корпуса глубокой бороздой от спины и до центра груди.
   - Спасибо Вам большое, товарищ старший лейтенант...! - понуро опустив голову и пряча глаза, благодарил он Данцевича.
   - За что? Что плохо исполнял свои обязанности и дал вам, дуракам, уйти в самоволку...,- с легкими нотками укора и неприязни в голосе, обращаясь к Гильмутдинову и делая вид, что не понимает, за что тот его благодарит, съязвил Данцевич.
   - Это тебе спасибо, что выжил...,- возразил Данцевич.
   - Извините, если можете..! - словно опомнившись, уже глядя в глаза Данцевичу, произнес он.
   Для всех курсантов не было секретом, что за это происшествие старшему лейтенанту Данцевичу было объявлено служебное несоответствие занимаемой должности и выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку коммуниста.
   Данцевич понимал, что с таким полным многоступенчатым "букетом" взысканий, который появился в его личном деле, в училище его держать не будут.
   Этот сверх меры полный "джентельменский набор" взысканий легко убедил и кадровиков штаба ВДВ.
   После выпуска курсантов роты на старшего лейтенанта Данцевича, находящегося в училище на капитанской должности, пришел приказ о его переводе в Рязанский парашютно - десантный полк на должность старшего лейтенанта - заместителем командира роты.
   Придя на новое место службы, на выбор которого начальством повлияло наличие у Данцевича квартиры в этом же городе, в роте, в которую он был определен командиром полка, Данцевич встретил там Мохова. Бывший курсант - самовольщик, а теперь уже молодой лейтенант, Мохов начинал свою офицерскую службу в этой же роте, куда был определен и Данцевич.
   Месяца через два, после службы, за накрытым столом со спиртным, он честно поведал Данцевичу о том, о чем тогда недоговаривал.
   Друзья увлекались дополнительными, сверх программы обучения, занятиями каратэ. Стараясь достичь в этом деле более высокого совершенства, которое невозможно без настоящей практики, они по вечерам, во время занятий спортивно - массовой подготовкой убегали в город. Находили там группу гражданских парней, затевали с ними драку и в условиях, максимальных к естественным, совершенствовали свое мастерство в этом деле. Но, по своей молодости, не учли, что на улице, в таких условиях правила борьбы второй стороной могут и не соблюдаться...
  
   В полку гвардии старший лейтенант Данцевич служил немногим больше года. На новом месте хорошо себя зарекомендовал. Здесь с него сняли все ранее наложенные в училище взыскания. Командир батальона был им очень доволен и усиленно его проталкивал после снятия всех взысканий на должность командира роты. С этим был согласен и командир полка. Уже начали готовить представление в штаб дивизии, но пришедший приказ из штаба ВДВ опередил это назначение.
  
   Был март 1985 года. В стране недавно отзвучала очередная многодневная трансляция Лебединого озера, которой офицеры полка, как обычно в таких случаях, наслаждались, находясь на казарменном положении.
   Целую неделю гвардейский парашютно-десантный полк находился в повышенной боевой готовности.
   Офицеры полка, после коротких самовольных отлучек для встреч с семьей, длинными одинокими вечерами, собравшись в канцеляриях рот, уже особо не опасаясь замполитов, на минуту отвлекшись от карточной игры, глядя на экран телевизора, пытались вникнуть и что - то понять из словоблудия нового, хорошо хоть наконец-то молодого, лидера страны. Все смеялись над его сложными и непонятными по сути выступлениями.
   - Что ваш новый шеф хочет сказать? Объясни мне. То ли я много выпил, то ли отупел. Никак не могу понять его ду - ду... - смеясь, с подковыркой обращались они к своим рядом сидящим товарищам замполитам.
   Обессиленная прошлым бездарным руководством больных и престарелых старцев, огромная, с разоренной экономикой страна, с экранов телевизора призывалась новым лидером к ускорению...
   Рязанский гвардейский парашютно-десантный полк вскоре после этого был направлен в Москву на парадную площадку для подготовки к параду на Красной площади страны. Близился сорокалетний юбилей Победы Советского народа в Великой Отечественной войне.
   Гвардии старший лейтенант Данцевич в это время находился здесь же. На парадной площадке он встретился со своим однокашником по училищу Олегом Юрасовым, с которым они курсантами обучались в одном взводе. Олег шутник и весельчак был уже капитаном, командиром разведроты, но служил в другом полку. Товарищи не виделись уже более четырех лет, и им было о чем поговорить. В обеденный перерыв, в курилке вот уже минут двадцать они беседовали, вспоминая курсантские годы.
   К беседующим офицерам подошел солдат - посыльный и сообщил Данцевичу, что его вызывает командир полка. Старших лейтенантов командир полка на личную беседу вызывает крайне редко, в исключительных случаях.
   Это известие заинтриговало Данцевича. Зная, что посыльные обычно знают штабные новости, Данцевич решил заранее узнать у посыльного, почему его вызывает командир полка.
   - А ты, гвардеец, не в курсе в чем дело? - спросил он посыльного.
   - Знаю, товарищ гвардии старший лейтенант. На Вас из штаба ВДВ пришел приказ в Афганистан,- немного смущаясь и с каким - то сожалением в голосе, ответил солдат.
   В душе Данцевича что - то екнуло... Он молчал. Капитан Юрасов с тревогой посмотрел в глаза своего товарища.
   Проходя службу в полку, Данцевич ждал, что рано или поздно Афганистан не обойдет его стороной. Находясь в полку, он наблюдал, как постоянно в полк прибывали из Афганистана отслужившие там два года офицеры, а на их место уезжали те, кто ещё там не был. Их количество в полку подходило к минимуму и состояло в основном из молодых, недавно прибывших из училища офицеров...
   Данцевич понимал, что это с ним произошло бы раньше, но его спасало то обстоятельство, что рота, в которой он служил, участвовала в эксперименте штаба ВДВ, и смена её командиров на это время этим же штабом была запрещена. Эксперимент недавно закончился, очередной начальник из штаба ВДВ защитил ученую степень, и вышеуказанные ограничения с офицеров роты были сняты...
   - Ну, счастливо тебе, Евгений. Удачи! Жаль не договорили,- прощаясь, сказал Олег, пожимая руку товарища.
   Друзья только что в разговоре касались актуальной для них обоих темы Афганистана. Олег тоже ещё там не был.
   - Может, встретимся ещё когда-нибудь, вот и договорим,- ответил товарищу Евгений, взаимно пожимая ему руку.
   - Нет уж только не там. Я постараюсь туда не попасть...,- улыбаясь, ответил Олег. Обнявшись, друзья попрощались.
   Поддаваясь внешним обстоятельствам, не всегда мы поступаем так, как хотим или иногда, бравируя, загадываем.
   В 1988 году, весной из газетной заметки Данцевич узнал, что майор Юрасов Олег, находясь в Афганистане, погиб в неравном бою с душманами. За мужество и героизм, проявленные при выполнении интернационального долга, он посмертно представлен к званию героя Советского Союза.
  
   Разрешите войти, товарищ гвардии подполковник,- откинув полог штабной палатки и заглянув внутрь, спросил Данцевич у командира полка.
   Командир полка гвардии подполковник Сотников находился в палатке. Сам он уже года два, как приехал из Афганистана и командовал рязанским полком.
   - А, Данцевич. Входите, товарищ гвардии старший лейтенант,- произнес он, отрываясь от стола с бумагами.
   - Ну что, Данцевич, пришел на Вас со штаба ВДВ приказ на Афганистан,- глядя в глаза старшего лейтенанта, объявил он причину вызова.
   Командир полка смотрел на Данцевича и молчал. Молчал и Данцевич, глядя в глаза Сотникову.
   - Жаль с тобой расставаться. Хороший ты, проверенный офицер. Мы с комбатом думали заменить тобой твоего ротного и представление в штаб дивизии уже приготовили...,- произнес опять подполковник с искренним сожалением в голосе.
   - Я распоряжусь, чтобы представление в твоем личном деле осталось, пусть там, в Афганистане твои новые начальники знают наше о тебе мнение,- продолжал беседу командир полка.
   - Ведь у тебя, насколько я знаю, ещё осенью истек срок получения капитанского звания. Поставили бы тебя сейчас на роту, ты бы сразу получил капитана и не много бы потерял... Жаль что, у тебя так складывается,- после небольшой паузы добавил командир полка.
   Данцевич стоял и молчал. Ему было жаль покидать полк. Здесь у него так всё хорошо сложилось и получалось, все им были довольны. Здесь он отмылся "от училищной грязи" и ощущал истинное удовлетворение от службы. Здесь он ещё раз убедился, что не только протекцией, но и честным кропотливым трудом и усердием, своими способностями тоже можно было кое - что достичь в этой жизни.
   Отмываясь от прошлой "училищной грязи", он старался в службе, проявляя максимум инициативы и своих способностей, сутками не вылезал из казармы.
   - А почему "от училищной",- промелькнула мысль в голове Данцевича. - Вернее ее называть "черизовской".
   Все ранее полученные в училище взыскания здесь в полку с него были сняты, а служебную карточку украшали благодарности от Министра Обороны за прошедший осенний парад на Красной Площади и благодарность от командующего ВДВ за ротный эксперимент, не считая поощрений от командира полка и батальона.
   Дав несколько указаний и попрощавшись с теперь уже бывшим подчиненным, командир полка отпустил Данцевича. Данцевич вышел из палатки.
   - Смотри там..., повнимательнее. Думай...,- звучали в ушах Данцевича слова подполковника Сотникова, сказанные им на прощание. Перед отправкой в Афганистан офицер непременно обязан был использовать свой очередной отпуск.
  
   Наташа очень обрадовалась внезапному досрочному появлению мужа из командировки. Узнав в чем дело, она погрустнела, задумавшись, присела на диван, и через несколько секунд её глаза повлажнели... Через несколько секунд она поднялась с места, подошла и обняла Евгения.
   - Откажись! Я не хочу тебя терять...! - рыдая, умоляла она мужа.
   Евгений усадил её на прежнее место, сел рядом и, обнимая жену, начал её успокаивать. Они молча сидели на диване в своей квартире, оба задумчивы, Наташа с мокрыми глазами.
   Их взоры были устремлены куда - то вдаль, сквозь стену, а мысли, очевидно, об одном и том же: пытались узнать свое будущее...
   Евгений вспомнил как недавно, находясь в городе, он встретил своего однокашника по училищу Александра Которова, с которым они дружили в курсантские годы. Старший лейтенант Которов, служивший ранее в одном из парашютно-десантных полков, отказался ехать в Афганистан, за что был исключен из рядов КПСС, лишен воинского звания и по плохой статье уволен из рядов Вооруженных сил СССР. Таких как он, было не много, но были...
   На совещаниях офицеров периодически доводились соответствующие приказы Министра Обороны, но в них фраза "отказ от служебной командировки в Афганистан" заменялась фразой "за отказ выполнения приказа".
   С Александром у Евгения завязался разговор.
   - Пойми, Евгений,- немного смущаясь, говорил он. - Можешь считать меня трусом, кем угодно, но это мой осознанный выбор. У меня семья: жена и двое детей. Войны я не знаю, но уверен в одном, что это очень серьезно... Там убивают. Меня затоптали в грязь, обозвали трусом, дезертиром. Мне сказали, что больше Родина в моих услугах не нуждается...
   Пойми, Евгений, если бы защищать Родину, где моя семья, мои родители, я бы не задумываясь..., а исполнять глупые прихоти дряхлых партийных маразматиков я не намерен. О шкуре своей пекусь? Да пекусь, она мне дорога. Он перестал говорить, переводя дух. Александр был сильно взволнован. От волнения спазмы сдавили ему горло.
   - Да ладно, Саша, я тебя не осуждаю! - произнес Данцевич, глядя в глаза товарища.
   - Кто из нас прав, кто виноват - время покажет,- опять возбужденно начал говорить Которов.
   - Я присягу не нарушал! Я всегда готов по приказу своего правительства выступить на защиту моей Родины...,- повторил он начальные слова присяги,
   - А не какого - то там, кем - то выдуманного долга. Слова "моей Родины" он произнес с повышенным ударением.
   Расставшись с Которовым, Данцевич шел дальше по улице. Неоднозначное и противоречивое чувство теплилось в его душе по отношению к своему товарищу. Его поступок раньше, не задумываясь, он оценивал как плохой. Сейчас, после разговора с Александром, он думал об этом, но не мог уже этого утверждать... Но убежден был в одном, что так открыто, мог поступить только сильный духом человек. А среди сильных обычно нет трусов...
   "Не судите, да не судимы будете," - почему - то пришли на ум Данцевичу слова из Библии.
   - Ну, успокоилась? - спросил Евгений Наташу, видя, что она смотрит на него уже обсохшими глазами.
   - Улыбнись, мой милый Тасик. Ведь у нас впереди целый месяц отпуска! - радостно сообщил Евгений жене. Он вскочил с места, легко сгреб Наташу в охапку и закружил её на руках по комнате. Она, обвив шею мужа руками, сильно прижалась к нему и молча начала его целовать.
   Вскоре она ушла на кухню. Евгений включил магнитофон, который он купил с женой по случаю года два назад. В комнате вперемешку с шумом и писком, характерными для отечественных магнитофонов того времени, раздались звуки музыки. Но любимого Наташей Джо Дассена, способствующего повышению качества её профессиональной подготовки, он слушал не долго. После второго нажатия клавиши катапульта "Тоники" выбросила кассету из корпуса магнитофона наружу. Евгений покопался в коробке с арсеналом своих кассет и заменил кассету в магнитофоне. В комнате зазвучали записи песен Владимира Высоцкого, которые Данцевичу очень нравились.
   Он прилег на диван. Голову не оставляли мысли о своей будущей командировке.
   - Интернациональный долг. Что это за долг? - думал Евгений.
   - Я должен Родине, Государству, своей семье, своим Родителям! Больше я ничего и никому не должен...,- вспомнил он слова Александра Которова.
   - Зачем туда нам было лезть. Обороняй свою державу, если придется...,- словно вторила ему баба Маша, слова которой сейчас тоже ему вспомнились.
   - Но ведь, в основном, все едут. Но это по стадному принципу барана или сознательно... Отказываются очень мало. Вообще - то тех, кто честно и откровенно, как Которов, очень мало. А тех кого, прикрывают - уже побольше, да плюс еще "хитрых", которые напридумывали разных уловок да отмазок.
   Ну, а если это серьезное дело и впрямь ошибка... Получается, что люди гибнут там зря... Но для человека военного устав гласит, что приказ сначала должен быть беспрекословно выполнен, а потом обжалован. Получается, Которов не соблюл эту норму. Но если погибнешь, то кому обжаловать... Но ведь меня в училище для войны готовили...
   Но та ли эта война...
   - Всё не так, ребята, все не так как надо,- услышал Евгений хрипловатый голос Высоцкого, доносившийся из магнитофона.
   Окончательно запутавшись в своих рассуждениях, Данцевич уже просто не думая об этом дальше, отрешенно лежал на диване.
   - Все не так, ребята...,- крутилась в его сознании фраза из песни Высоцкого.
  
   - Евгений, пошли ужинать,- раздался голос Наташи. Она стояла в проеме двери зала, глядя на лежащего на диване мужа. В своей задумчивости Евгений не заметил, когда Наташа появилась в данном месте. Евгений с улыбкой на лице осматривал милый образ жены. В домашней обстановке с кухонным передничком, повязанным по талии, ещё больше подчеркивающим красоту её стана, она казалась ему ещё более родной и милой. Её красивое лицо, на котором были заметны еле уловимые тени тревоги, было сосредоточенным и грустным.
   - Что? - переспросил Евгений, не понявший суть обращения жены.
   - Пошли ужинать, говорю,- повторила Наташа, отнимая ото рта кухонную лопатку.
   Войдя в полное сознание, Евгений услышал вкусный запах, доносившийся из кухни. Он встал, выключил магнитофон и пошел вслед за женой на кухню.
   - Что ты решил? - услышал он, после продолжительного молчания, тихий вопрос жены, подающей ему ужин.
   - Я решил...,- медленно и задумчиво произнес Евгений тихим и твердым голосом, делая паузу,- что поеду!
   От произнесенной мужем фразы тело Наташи, словно ужаленное, слегка вздрогнуло, глаза начали влажнеть. Евгению стало жалко жену.
   - Понимаешь, Тасик, надо ехать...! - глядя в глаза стоящей рядом жены, произнес он.
   - А ты будешь меня ждать! И ничего плохого не думай,- беря в свои руки руку жены, подающей ужин, добавил он.
   - Свинья меня не съела, значит, Бог меня хранит,- тихо и задумчиво произнес Данцевич, отрешенно глядя в сторону.
   - Почему ты всегда коверкаешь эту пословицу? Бог не выдаст - свинья не съест,- с раздражением поправила она мужа.
   Данцевич ничего не ответил жене.
   Зная характер мужа, Наташа больше этот вопрос не поднимала.
   Впереди был месячный отпуск, который для Евгения с Наташей впервые был почему - то грустным.
  
  

ЧАСТЬ 2.

  
  

Глава 1.

  
   Изнывая под лучами палящего солнца на раскаленных камнях, бойцы маялись в полусонной дреме. Весь день боролись они с жаждой, заглушая её строго по команде; по глотку из фляги через час, словно по расписанию.
   Наступила ночь. С наступлением темноты можно было приподняться повыше от земли и размять затекшие части тела. Пришедшая относительная прохлада оживила бойцов.
   - Не пора ли нам съесть по баночке чего-нибудь калорийного,- предложил кто - то из солдат,- а то на этом солнцепеке весь день и есть не хотелось. Бойцы начали шарить в рюкзаках, отыскивая намеченную в своем сознании банку.
   - Хорошая идея,- услышав предложение, подумал Данцевич. Достал из рюкзака трехсотграммовую консервную банку. Поднес к глазам. При слабом свете луны рассмотрел надпись: "Каша гречневая с тушенкой". Вернул банку назад в рюкзак. После ещё двух попыток, перед глазами возник освещенный луной рисунок коровьей головы с надписью под ним "Тушенка говяжья." Ножом вскрыл крышку намеченной банки. Отпил несколько глотков аппетитно пахнущей лавровым листом и перцем разогретой за день и ещё не успевшей остыть теплой жидкости сверху банки. Кончиком ножа в темноте на ощупь начал извлекать из банки куски тушеного мяса. Рядом послышалось периодическое скрежетание ножей внутри банок.
   - Потише вы, черти, молотите. Забыли, где находитесь,- раздался тихий голос Землянникова. Стуки и скрежет прекратились. После опустошения первых банок, следуя известной истине, что аппетит приходит во время еды, бойцы вскрыли ещеё по банке. Наполнив опустошенные банки собранным на земле грунтом, они относили их в одно из определенных для этого мест. Ужин запили двумя глотками воды, по глотку из разных фляг.
   Данцевич находился на левом фланге цепи. Он вглядывался вдаль на восток, куда вела и исчезала узкая лента дороги. Рядом шептались Белых и Сидоров.
   - Хорошо ночью, прохладней. Жаль только курить нельзя,- тихо прошептал Сидоров.
   Не прореагировав на высказывание молодого бойца, Белых молчал.
   - А помнишь, когда вчера шли возле кишлака, ишаки орали. Ты обещал рассказать, почему в четверг вечером они орут больше, чем в другие дни? - напомнил товарищу Сидоров.
   - А это ты ещё не знаешь? - оживился Белых.
   - В четверг здесь у них типа нашей субботы,- начал рассказывать Белых. - А назавтра, в нашу пятницу, у них выходной. Так вот, накануне выходного, вечером с наступлением темноты каждый правоверный мусульманин обязан поиметь ханум,- нашептывал Белых.
   - А если он беден и не может купить себе жену, то ишака. У них для этого дела, говорят, даже станки специальные есть. Вот ишаки в четверг вечером и орут больше, чем в другие дни,- закончил рассказ Белых.
   - Да, неужели это так? - удивленно засомневался Сидоров.
   - А ты пойди к ним, узнаешь. Или в плен попадешь, вместо ишака будешь,- убеждая товарища, с улыбкой заключил Белых.
   На устах Данцевича тоже появилась улыбка. Он уже слышал высказывания солдат по этому поводу. По четвергам, вечерами из близлежащих кишлаков, похоже, крики ишаков действительно были более интенсивными, чем в другие дни, что непременно с иронией отмечали солдаты.
   - Но это самое легкое, что они с тобой сделают,- продолжал Белых.
   - А что ещё? - взволнованно спросил его Сидоров.
   - А ещё они тебе отрежут соответствующее твое мужское хозяйство,- спокойно ответил Белых.
   Видимо, под воздействием включившегося воображения, лицо молодого солдата исказилось от предполагаемой боли, а свободная рука коснулась паха.
   - Потом уши тебе отрежут,- спокойным голосом продолжал снайпер. - А, скорее всего, вместе с головой,- уточнил он.
   - Нет, живым я им точно не дамся,- не выдержав пытки, произнес Сидоров, переводя руку от паха к одному из карманов своего "лифчика", словно проверяя должную находиться там гранату, которая в его личном боекомплекте была им же означена как последняя.
   Разговоры друзей прервал появившийся рядом Сарбаев.
   - Товарищ старший лейтенант, Свиридову сообщили, что духи обстреливают расположение батальона,- обращаясь к командиру, сообщил он. В адрес душманов из уст солдат послышались ругательства. Данцевич молчал.
   Остаток второй ночи прошел спокойно. Наступил второй день засады, в течение которого группу никто не побеспокоил.
   Наступила третья ночь.
   - Завтра домой,- доедая оставшиеся банки сухпайков, ободренно произносили уставшие от непонятного ожидания бойцы. В их разговорах уже чувствовались нотки неудовлетворенности от возможно пустой отсидки на горках. Около трех часов ночи Асхабов вышел на связь. Данцевич в это время не спал.
   - Третий, я первый,- взяв из рук фурнитуру радиостанции, протянутую Свиридовым, быстро ответил он Асхабову, и, не произнося слова "прием", отпустил клавишу микрофона.
   - Первый, я третий, похоже, к нам приближаются гости,- услышал Данцевич в наушниках. И, как опытный боец, не допуская расспросов, продолжил. - Движутся с востока, похоже, по дорожке. Пока далеко, все сливается с пылью. Прием,- произнес в конце доклада Асхабов и вышел из эфира.
   - Понял, третий, наблюдай, что изменится - докладывай,- ответил ему Данцевич и протянул фурнитуру радиостанции связисту. Чувство тревоги начало охватывать душу Данцевича.
   - Почему я ничего не заметил? Я ведь только что осматривал это направление,- подумал он, опять направляя бинокль в сторону востока. При слабом свете луны местность просматривалась достаточно далеко, а дальше узкая лента дороги растворялась во мраке ночного горизонта. Волнение, охватившее душу, нарастало.
   - Передай второму, всем подъем,- обращаясь к связисту, распорядился Данцевич и направился к спящему к невдалеке Землянникову.
   Разбудив сержанта, Данцевич ввёл его в курс дела. Взяв бинокль у командира, быстро пришедший в себя после сна Землянников начал всматриваться в сторону уходящей на восток дороги.
   - От нас пока ничего не видно. Асхабов повыше сидит...,- не отнимая от глаз бинокль, тихо произнес сержант.
   - Ладно, Володя, пройдись по позиции, разбуди спящих, а я переговорю с Асхабовым. На позиции послышалось оживление.
   Асхабов подтвердил свое сообщение.
   - Похоже на движение небольшой колонны машин, без света фар, сюда к нам,- с оживлением и легким волнением в голосе передал второе своё сообщение Асхабов.
   - Будем ждать, будем ждать...,- вглядываясь в даль, шептал рядом появившийся из темноты Землянников. Оставив свое удобное для наблюдения место, Данцевич со связистом переместился в центр позиции.
   Минут через десять, в том месте, где во мраке горизонта растворялась уходящая в ночную даль полоска дороги, неожиданно резко, видимо поднявшись из низины на перевал, появилась темная точка с исходящим от неё, еле заметным шлейфом пыли. Видимо, огибая очертания дороги, повернувшись боком к наблюдателям, точка начала разделяться на несколько точно таких.
   - Четыре бурбухайки, одна за одной идут,- тихо проговорил Землянников, передавая бинокль в руки Данцевичу.
   В бинокль ясно просматривались движущиеся одна за другой четыре машины. Вот они снова начали сближаться, видимо в связи с очередным изгибом дороги, сливаясь в одну приближающуюся точку. Точка приближалась, росла, росло и чувство тревоги, переходящее в страх.
   - Всем готовиться к бою,- стараясь не выдавать волнения, как можно более громко, твердым и спокойным голосом произнес Данцевич.
   В ночной тишине было слышно шипение радиостанции, передаваемые связистом указания группе Красных и сообщение оперативному дежурному в батальон. Точка росла, приближалась. Взоры всех были наставлены на нее.
   - Товарищ старший лейтенант, третий спрашивает, что ему делать,- оборвал мысли Данцевича связист.
   - Передай ему,- Данцевич сделал паузу, задумался. - Пусть сидит ниже травы, тише воды, ничем себя не обнаруживает и вертит головой на триста шестьдесят градусов, покуда мы тут...,- не договорив, ответил он Свиридову. Не по - военному, непроизвольно вырвавшийся из души приказ командира, видимо понравился связисту, а скорее всего, как опытный в своем деле боец он, боясь исказить приказ командира, слово в слово передал его третьему.
   Вот уже далекие точки, от каждой из которых поднимался вверх уходящий назад и влево шлейф пыли, освященные слабым лунным светом начали различаться невооруженным глазом.
   - Володя, а если это не духи? - послышался вопрос Сидорова, обращенный к Землянникову, немного дрожащим голосом, выдававшим волнение молодого бойца.
   - А кто? - резко буркнул в ответ сержант.
   - Ну ...,- послышалось мычание Сидорова, так и не нашедшего уточнения, заключенного в своем вопросе.
   - Все "ну" ночью спать должны. В Афганистанском государстве с наступлением темноты комендантский час и "ну" это знают и духи в том числе,- немного раздраженным голосом быстро произнес в ответ сержант.
   - Ну что, товарищ старший лейтенант, начнем "Мухами"? - после небольшого молчания спросил он Данцевича.
   - Да, всем по одной, пройдись по позиции, объяви это всем и распредели цели,- приказал сержанту Данцевич. Землянников удалился выполнять приказ.
   - Передай это же второму,- обращаясь уже к связисту, проговорил Данцевич.
   - Мухи, всем по одной. Цели распределить,- слышался рядом голос Свиридова, передающего приказ группе Красных.
   Ещё минут через пять колонна машин приблизилась метров на шестьсот. Хотя легкий ветер и дул со стороны десантников, были уже слышны тихие звуки рокота двигателей. Вдруг машины остановились, заглушив двигатели. Шлейфы пыли, клубившиеся за машинами, рассеявшись, исчезли. Это обстоятельство вместе с возникшими вопросами усилило и без того нараставшее волнение.
   Данцевич опять начал рассматривать остановившиеся машины в бинокль. Легкового варианта, с открытыми кузовами, в некоторых из них были видны движущиеся головы сидящих в кузовах фигурок людей.
   - Четыре машины, по два человека в кабинах - восемь, ну и в кузовах: человек, наверное, около шестнадцати, не больше будет,- мысленно подсчитывая силы противника, подумал он, отдавая бинокль Землянникову.
   - Два на мотоцикле, видимо разведка, едут к нам,- скоро прошептал тот, вглядываясь в бинокль.
   Через минуту мотоциклисты поравнялись с десантниками. Две фигурки, оставив мотоцикл на дороге, разделившись, пошли обследовать склоны гор, разделенные дорогой. Ясно просматривались их движения, снимающие из-за спины оружие.
   - Да вряд ли они далеко полезут на осмотр. У них этих горок по пути много, все не осмотришь как следует,- послышался у уха тихий шепот Землянникова.
   Напряжение росло. Разойдясь от мотоцикла по склонам гор метров на сто, душманы остановились. Разведчик, находящийся на темном склоне северной горы, вдруг присел, растворившись в темноте. От затаившихся вверху, до него было метров сто.
   Заметил что, или заподозрил,- пронеслась мысль в голове Данцевича, ещё больше встревожив душу. Силуэт второго душмана, стоящего на освещенном склоне южной горы, вдруг развернулся и начал спускаться вниз к мотоциклу. До ушей Данцевича донесся его слабый возглас. Из того места, где в темноте исчез его напарник после небольшой задержки послышался ответ. Хотя ответ, произнесенный на афганском языке, был непонятен Данцевичу, но по голосу, которым он был произнесен, его интонации и спокойствию стало понятно, что душман ничего не заподозрил, а присел, видимо, по нужде. Вскоре силуэт душмана вновь вырос из земли, появившись на том же месте, где исчез раньше. Обращённый спиной к наблюдавшим, разведчик немного постояв, начал движение вниз к своему товарищу, который был уже почти возле мотоцикла.
   - Да это он ссать садился. Эти бараны это делать стоя ещё не научились,- с облегчением и нескрываемой радостью в голосе прошептал Землянников.
   Сев на мотоцикл, разведчики начали движение. Запустив двигатели, начала движение и колонна машин.
   Мотоциклисты, свернув направо, скрылись за горой из вида. Колонна машин входила в пространство между двух гор. - Ещё немного, и можно начинать,- подумал Данцевич, чувствуя в груди биение своего сердца. От нервного напряжения давило в висках. В ушах шумело.
   - "Мухи" к бою! - уже не таясь, немного привстав, громко отдал он команду. Сквозь шум в ушах послышались щелчки раскрываемых бойцами ручных гранатометов, слова доклада Свиридова в батальон.
   - Огонь! - громким голосом отдал команду Данцевич. Огненные смерчи, наполнив громом тишину гор, устремились вниз к дороге, ярко осветив близлежащее пространство взрывами. Выстрелив из ручных гранатометов, бойцы сразу же открывали огонь по образовавшемуся внизу на дороге огненно - пыльному клубку из автоматов. Прижавшись к земле от свистящих над головой по склону рикошетных пуль, Данцевич смотрел на происходящее внизу. Сразу же после обстрела несколько огненных смерчей, отделившись из огненного клубка на дороге, беспорядочно петляя, начали разлетаться в разные стороны, далеко уходя от места боя. Через несколько секунд, далеко в горах, сквозь шум боя послышались звуки их разрывов. Огненные трассы пуль, длинными очередями резали дорожный клубок ещё в течение нескольких минут. Вскоре стрекотание выстрелов начало ослабевать, потом стрельба вовсе прекратилась. Послышалось щелканье набиваемых патронами опустевших магазинов.
   Оставив на позициях по два бойца, Данцевич дал команду остальным спускаться вниз для осмотра горевших на дороге машин.
   Ночь подходила к концу. Десантники находились на позиции северной горы. Группу Красных Данцевич снял с южной горы, соединив её с основной группой. Группа Асхабова была усилена двумя бойцами. Ждали рассвета, с наступлением которого должны были прилететь вертушки. Бойцы, успокаиваясь, отходили от боя. При слабом свете передвинувшейся по небу к концу ночи луны, осветившей седловину гор, Данцевич рассматривал собранные с убитых душманов документы. Измятые, обгорелые и рваные, некоторые из них окровавленные, в виде корочек и простых листов бумаги, сложенных вчетверо и исписанных непонятными закорючками чужой письменности, они небольшой стопкой лежали рядом на земле.
   А этот душман, видимо, у них проводник был. Он, похоже, местный из кишлака. К концу ночи колонна должна была в Ашики-калай прибыть, а в следующую ночь - в Сурхаган,- высказывал Данцевичу свои предположения находившийся рядом Землянников.
   В одном из уничтоженных душманов все признали виденного накануне днём поводыря навьюченного ишака. Данцевич тоже признал того крепкого мужчину, накануне ведшего ишака с поклажей, там же внизу, по дороге. На этой же дороге он и лежал сейчас, видимо выброшенный взрывной волной из машины, весь поломанный, без чалмы с обгорелой бородой в неестественной для человеческого тела позе, пораженный множеством пуль и осколков, но, как ни странно, с оставшимся целым неповрежденным лицом, лишь запыленным земной пылью с открытыми глазами, в которых застыли страх и ужас момента его гибели. И он казался уже намного меньше, не таким грациозным, крепким и мужественным, как тогда, при жизни, а как всякий труп - маленьким, беспомощным и жалким.
   Гарь и смрад от догоравших машин и дымящейся одежды на трупах душманов до сих пор, до тошноты, отравой мучили его обоняние, хотя сейчас и уносились ветром вдаль дороги на восток, не попадая в седловину гор. И эти собранные с уничтоженных людей солдатами бумажки, которые, пройдя по штабам, в конце попадут в аналитический отдел штаба армии для изучения, нужные там, но ничего не значащие для него сейчас, ненужные ему, он рассматривал только лишь для того, чтобы отвлечься от произошедшего, от того ужаса, который он увидел, спустившись с солдатами вниз к дороге - ужаса совершенного при его участии и даже больше того - под его руководством.
   Лишь только Данцевич закрывал глаза, как в них вставала картина убитых душманов. Их изуродованные, разбросанные трупы, в неестественных позах, окровавленные, со страшными ранами на теле лежали в пыли по обе стороны от дороги, сидели в кузове догоравших машин.
   Зачем люди делают так один с другим? Враги ли они мне? Я пришел на их землю, а не они на мою... Сегодня моя взяла, а завтра...? Какую, чью волю я исполняю? - один за другим вставали в его сознании вопросы.
   - Нет! Все не так, ребята! - тихо и непроизвольно произнес Данцевич вспомнившуюся фразу из песни Высоцкого, вырвавшуюся из глубины души. Почему - то вспомнился Которов, отказавшийся ехать в Афганистан.
   - Товарищ старший лейтенант, это удача. Вам, как старшему группы за это орден положен,- радостным и возбужденным голосом говорил рядом Землянников.
   - Орден,- тихо и отрешенно про себя произнес сидящий Данцевич.
   - Да, да. Пятнадцать душманов завалили, четыре Тойоты сожгли, машину реактивных снарядов: наверное, штук двадцать уничтожили. ДШК, два бура и восемь автоматов взяли, машину медикаментов сожгли и даже тюк наркоты,- не унимаясь, перечислял трофеи сержант.
   Его радость по этому поводу начала слегка раздражать Данцевича. Он уже не слышал сержанта, погружаясь в свои мысли. - А ведь эрэсы - они нас обстреливать везли,- продолжал сержант.
   - Орден? Кто хочет оправдать это зло, вручив мне орден? Он ведь не увидит трупы этих людей.
   - А ведь у них есть матери,- вдруг неожиданно, как гром среди ясного неба пришла мысль в его голову, осенив сознание внезапным страшным чувством собственной вины за происшедшее.
   Его рука непроизвольно потянулась к шее, пальцы проникли в щель между бронежилетом и грудью, коснулись пакета с картой и письмами от жены и Матери.
   Данцевич понял, что в этот же момент он вспомнил и о своей матери. В его закрытых глазах встало её лицо. Но ему показалось, что он уже видел лица матерей и тех, лежащих сейчас на дороге. Старые женщины в своем большинстве здесь уже не скрывают свои лица под паранджой. Он пытался понять, кого из матерей в этот миг он вперед вспомнил, о какой подумал: своей или тех, которые лежали там внизу на дороге. И он не находил ни раздела, ни приоритета в этом вопросе.
   Вскоре он почувствовал, что его мокрое от пота тело подергивается от нервного напряжения, виски давит, в ушах по - прежнему шумело, то ли от поражения недавними взрывами ушных перепонок, то ли от физической усталости.
   - Хорошо, что сейчас темно и солдаты не видят моего лица,- подумал Данцевич.
   - Надо успокаиваться,- опять подумал он, делая глубокие вдохи чистого горного, так и не остывшего за ночь, воздуха. Он встал и, не таясь, медленно пошел по позиции. Справа внизу на дороге, как и раньше, светились угасающие огни догоравших машин, дымы от которых, подымаясь вверх над дорогой, уносились ветром на восток. Пройдя метров десять, Данцевич оперся на выступающий из земли большой камень. Рядом на земле в углублении, обсуждая моменты прошедшего боя, сидели бойцы. Они, таясь, курили, скрывая светящиеся огоньки сигарет в ладонях рук.
   - Быстрее бы рассвет, вертушки,- произнес появившийся рядом Землянников, глядя на командира.
   Сержант, словно чувствуя свою вину за тот поступок, старался побольше находясь рядом, толи оправдать его в глазах командира, толи выпросить у него за содеянное прощение. Но Данцевич был убежден, что Землянников сделал это умышленно, изобразив запрет командира на свои действия запоздалым.
   Данцевич молчал. Землянников подошел к бойцам, закурил, вернулся назад.
   - Вы бы закурили, товарищ старший лейтенант, легче будет,- предложил он командиру, хотя и знал о его отрицательном отношении к курению.
   - Ну и зря. Успокаивает, расслабляет,- через несколько секунд взаимного молчания произнес сержант, глубоко затягиваясь сигаретой.
   - А ведь и сам переживает. Но почему он это сделал? - думал о своем заместителе Данцевич.
   - Все правильно сделано, товарищ старший лейтенант,- словно угадывая мысли командира, убеждал сержант. Данцевич молчал.
   Данцевич тоже был охвачен таким же чувством. Ему тоже хотелось как можно быстрее оставить это ставшим неприятным, неуютное место, где их может застать беда или какое - то возмездие.
   Находящийся рядом Землянников молчал. Отогнав от себя начинавшие надоедать мысли, Данцевич прислушался к разговорам находящихся рядом бойцов, пытаясь понять их состояние. Солдаты внешне были спокойны и, видимо в силу своей молодости, легче переносили прошедшее, меньше о нем переживали. Вот они даже улыбаются, шутя над Ветровым, первым обнаружившим при осмотре тюк с плотно упакованными пакетами белого порошка и принявшего его за муку.
   Сообщение из батальона о вылете вертушек за группой, Свиридов принял лишь только первые лучи солнца осветили вершины гор.
   Данцевич с бойцами стали обсуждать, где лучше посадить вертушки. Собранные в кучу трофеи находились внизу у дороги, там же было решено и сажать вертушки, так как ровнее и безопасней по размеру площадки рядом больше не было. Рассвет, всё яснее обозначавшийся на небе, начал спускаться на землю. Волновала группа Асхабова, находящаяся вдали от остальных сил. Бойцы уже не раз намекали о необходимости собраться всем вместе, но Данцевич медлил с этим. Он знал, что покуда Асхабов с группой на горке - вся близлежащая окрестность под наблюдением. Это обстоятельство успокаивало, давало гарантию какой - то безопасности. Да и навести вертушки на место нахождения группы - эффективней всего будет с вершины горы, на которой и находилась сейчас группа Асхабова.
   - Покуда не увижу в небе вертушки - буду держать Асхабова на месте,- твердо решил он.
   Рассвет все больше освещал окрестности.
   Через несколько минут Асхабов вышел на связь и доложил, что слышит слабый рокот вертолетных двигателей. Было уже почти светло, лишь в теневых склонах гор сохранялись слабые остатки мрака.
   - Третий, вдвоем останься на месте, остальных вниз. Обозначь место группы ракетницами,- взяв из рук Свиридова фурнитуру радиостанции, передал Асхабову Данцевич. Он видел, как в этом момент Свиридов достал из своего рюкзака маленькую, в черном кожаном чехле радиостанцию и начал устанавливать связь с вертушками. Данцевич осмотрелся вокруг. Уже почти рассвело. Четко различались лица по - прежнему находящихся на позиции солдат, молча наблюдавших за действиями командира. Сосредоточенные и притихшие, они ждали его распоряжений. Сзади, с вершины горы, над которой с редким интервалом взлетали в небо сигнальные ракеты, вниз к седловине торопливо спускались два бойца.
   - Всё идет нормально,- подумал Данцевич, пытаясь отогнать от себя не покидавшее чувство тревоги. Он отдал команду группе Красных спуститься вниз к дороге в готовности пирофакелами обозначить место посадки вертолетов.
   Свиридов непрерывно запрашивал позывной вертолетчиков, пытаясь выйти с ними на связь, но видимо из - за большой дальности, ответа не было.
   Через минуту слабый звук двигателей вертушек проник и в седловину горы.
   - Первый, я третий,- донесся в шуме работающей радиостанции до уха Данцевича голос Асхабова. Находящийся ближе к станции Землянников вышел на связь с Асхабовым. Сообщение Асхабова повергло его в шок.
   - Со стороны кишлака к нам выдвигается большая группа "бородатых",- громко вслух повторил он сообщение Асхабова. Данцевич взяв из рук сержанта фурнитуру радиостанции и начал вести переговоры с Асхабовым, выясняя подробности. Волнение нарастало. Данцевич нервно вдыхал воздух, пропитанный ощущением опасности, пытаясь сообразить, как ему поступить в данной ситуации. Дальний рокот вертушек нарастал, становился всё отчетливее. Асхабов опять вышел на связь и сообщил, что душманы, видимо услышав шум вертолетов, начали бежать бегом к горам.
   - Их более двадцати,- доложил в конце разговора Асхабов.
   Два бойца от Асхабова, спустившись с горы, уже подходили к основной группе.
   По их веселым лицам можно было понять, что они не знают о резко изменившейся обстановке.
   - Не поторопился ли я, вдвое ослабив силы Асхабова,- подумал Данцевич.
   - Значит Асхабов оставил с собой своего любимчика Иванова, а у него семь - шестьдесят двух миллиметровый ручной пулемет, из которого наверняка уже можно достать до душманов, задерживая их продвижение. Подойдут поближе - у них еще четыре "Мухи",- роились мысли в его голове.
   Данцевич быстро опять вышел на связь с Асхабовым и передал ему свой замысел.
   - Вижу вдали черные точки вертушек,- был ответ Асхабова. И в этот же миг с вершины горы начал бить пулемет, а еще через несколько секунд там же появился яркий свет оранжевого пирофакела.
   - Всем вниз,- громко отдал приказ бойцам Данцевич, осматривая вершину северной горы, на которой короткими очередями, затихая на небольшие промежутки времени, стрекотал пулемет Иванова, замедляя приближение рвущихся к группе душманов. Бойцы, оставив позицию, двинулись вниз к дороге. За ними вместе со Свиридовым, часто оглядываясь в надежде увидеть вертушки, начал спускаться и Данцевич. Как только стрекотание пулемета на вершине горы замолкало, спускавшиеся впереди командира бойцы, озираясь, замедляли движение и устремляли свои тревожные взоры на вершину. И лишь новое стрекотание пулемета снимало со всех волнение и успокаивало. В один из промежутков времени, когда на вершине замолк пулемет Иванова, в цепи спускающихся напоминанием раздался громкий голос Сарбаева:
   "Но ты же комсомолец, Иванов!" Не все бойцы поначалу поняли, казалось глупый окрик весельчака, и лишь когда пулемет Иванова снова застрекотал, в цепи осененных бойцов раздался дружный смех. Повеселевшие бойцы продолжали катиться по склону горы вниз. В моменты умолкания пулемета на вершине, кто - нибудь из бойцов, словно проверяя действенность фабулы анекдота комбата, ещё не раз напоминал находящемуся на горе Иванову, что он комсомолец.
   Наконец, обрадованный Свиридов сообщил, что вышел на связь с вертушками.
   Их рокот становился все отчетливее и громче. Скоро над горой показалась одна из вертушек. Данцевич дал команду Асхабову спускаться вниз и начал вести переговоры с вертолетчиками. Вертолетчики, подлетая к группе, увидев происходящее внизу, приняли своё решение. Одна из вертушек, уйдя в сторону, начала обстреливать приближающихся душманов реактивными снарядами, в результате чего их замысел был сорван. Многие из них были уничтожены, а живые рассеяны, деморализованные, они прятались в складках местности.
   Загрузив все трофеи и большую половину группы, первая из приземлившихся вертушек вновь резко взмыла в небо. Набирая высоту, она убыла на замену второй, израсходовавшей уже к этому времени свой боезапас.
   Асхабов с Ивановым уже подбегали к дороге, где их поджидал Данцевич со Свиридовым, Красных, Ветровым и Вагиным, как из - за склона горы на низкой высоте вдруг появился второй вертолет. Обдавая десантников пылью, он приземлился точно на место недавней стоянки первого.
   - Быстро в машину,- приказал Данцевич находящимся возле него бойцам, а сам остался поджидать приближающихся Асхабова с Ивановым.
   Буквально загрузив выбившихся из сил подбежавших бойцов в кабину вертолета, он влез в нее, сам захлопнув за собой дверь. Вертолет резко взмыл вверх.
   Данцевич, прижатый к полу набирающей высоту вертушки, обвел глазами кабину машины. Надрывный шум двигателей вибрацией передавался прижатому к полу телу. Лежащие рядом бойцы жадно пили из переданных вертолетчиками фляг воду. Утолив жажду, Данцевич преодолевая силу притяжения, прижимавшую тело к полу вертолета, пробрался в кабину экипажа. Кивком головы поздоровался с обернувшимися на него пилотами, занятыми управлением винтокрылой машины.
   Набрав высоту, вертолет взял курс на место расположения батальона. С высоты было видно, как слева первая вертушка, охотясь за рассеявшимися внизу на земле душманами, обстреливает их неуправляемыми реактивными снарядами. Данцевич положил руку на плечо сидевшего на командирском месте пилота. Капитан Комаров, повернувшись, взглянул на Данцевича. Евгений указал рукой на охотящуюся за душманами вертушку, потом, приблизившись к шлему вертолетчика, преодолевая шум двигателя машины, прокричал ему в ухо: "Спасибо, Алексей! Вовремя вы!"
  
   Когда рассеялась пыль, поднятая приземлявшимися вертолетами, уставшие десантники, разморенные за время полета прохладой высоты, словно нехотя, начали вылазить из ещё прохладных чрев вертолетов на уже прогретую солнцем землю. Бойцы, щуря от яркого утреннего солнца глаза, медленно, по одному спускались на землю, стаскивая за собой снятые с плеч бронежилеты, оружие и рюкзаки. Немного отойдя от вертолета, чтобы не мешать своим товарищам выходить из него, они бросали все это на землю, освобождая руки...
   Данцевич, вылезший из вертушки первым, наблюдал за этой картиной. Увидев вернувшуюся с задания группу, в низину вертолетной площадки, потянулись оказавшиеся невдалеке свободные от дел бойцы батальона. Они подходили к своим товарищам, здоровались с ними, расспрашивая вернувшихся бойцов, угощали их сигаретами и водой. Весть об удачной операции группы, распространенная связистами, уже гуляла по батальону, и всем хотелось узнать подробности.
   К Данцевичу подошел замполит батальона. Подошел сам, первым. Данцевич давно его заметил, но подходить к нему с докладом не стал. Ему очень не хотелось оказывать почесть именно этому стоящему в стороне и, видимо ожидающему доклада, человеку. Он продолжал с капитаном играть в кошки - мышки, делая вид, что не замечает. Какая - то вдруг обуявшая его гордыня не позволяла ему этого сделать. После прошедших общений с капитаном Уабозировым для Данцевича он стал антипатичным. Чувство собственного достоинства, любовь и уважение к своим, находящимся рядом бойцам, не позволяли ему как бы унизиться перед этим человеком, которого он не уважал. Большая физическая усталость усиливала это чувство до неприязни.
   Данцевич знал, что комбата сейчас в батальоне нет, а значит старшим остался начальник штаба. Теряясь в догадках: по собственной инициативе этот недалекого ума капитан встречал группу или получил указание это сделать от майора Скоблина, Данцевич тянул время и не подходил к замполиту. Он понимал, что если замполиту поручено встретить группу, то он ведет себя сейчас дважды неправильно, нетактично,- нарушая субординацию.
   Большая нервная и физическая усталость также немного заглушали сторону этого вопроса, вопроса воинской этики и субординации, как бы прощали ему неправильное его личное поведение офицера. Что - то делать без души, против своей воли Данцевичу не давал ещё и его характер.
   - Я слышал, что группа отработала успешно? - проговорил после словесного приветствия подошедший сбоку замполит батальона.
   В вопросительной интонации его голоса чувствовался намек о недождавшемся им докладе от подчиненного.
   - Да,- не поворачиваясь лицом к нему, а лишь повернув голову в сторону капитана, холодно буркнул в ответ Данцевич и опять устремил свой взор на бойцов.
   - Убитых, раненых нет? - что - то сдерживая внутри себя, снова задал вопрос замполит батальона.
   - Все нормально,- ответил Данцевич и, чтобы избавиться от неприятного общения, добавил,- пойду, доложу в штаб батальона.
   - Постройте сначала, товарищ старший лейтенант, своих солдат, я поговорю с ними,- сердитым голосом приказал он.
   - Пусть они немного отойдут от перелета. Они устали, неужели Вы этого не понимаете, товарищ капитан? Начнете сейчас ля - ля - тополя,- сорвавшись, раздраженно прокричал на замполита Данцевич.
   - Попозже. Я скажу Землянникову, он построит,- уже тише, как бы спохватившись, произнес, глядя на кипевшего злобой капитана Данцевич, и направился к своим бойцам. Солдаты, услышав повышенный тон Данцевича, начали посматривать в сторону спорящих офицеров.
   - Немного покурите, построишь группу и представишь замполиту,- махая головой в сторону капитана Уабозирова, приказал Данцевич, подойдя к старшему сержанту Землянникову.
   - Понял, товарищ старший лейтенант,- ответил Землянников и замолчал, бросая свой взгляд в сторону замполита батальона, находящегося сзади Данцевича. Вдруг взор сержанта изменил своё направление, уйдя вверх в сторону, стал задумчивым и тревожным.
   - Смотрите, товарищ старший лейтенант, особист сюда идет,- словно чего - то опасаясь, проговорил Землянников. Данцевич обернулся, посмотрел в сторону лагеря батальона. Оттуда, на вертолетную площадку с бойцом спускался капитан Лепов.
   - Ну и что? - произнес, поворачиваясь опять лицом к сержанту, Данцевич.
   - Пусть это у Вас будет,- проговорил тихим голосом сержант и, скрытно вынув из - за своего бронежилета какой - то сверток, быстро сунул его сбоку, под растегнутый бронежилет Данцевича.
   - Это всей группы, потом увидите всё поймете,- немного смущаясь, проговорил Землянников, застегивая на липучку боковую застежку бронежилета командира, что бы сунутый им пакет не вывалился из под него.
   Закрепив бронежилет с другой стороны, Данцевич повернулся и направился вверх в расположение батальона.
   Ему навстречу шёл особист с рядовым Мелешиным, которого после неудачи на заставе, капитан взял к себе временно в штат ординарцем, своей опекой охраняя бойца до перевода его в другое место службы. Поровнявшись с Данцевичем, Лепов с улыбкой протянул руку и поздоровался. Данцевич молча пожал руку особисту.
   - Ну, молодцы, молодцы! Наслышан,- словно не было между ними ссоры, по - прежнему живо, стараясь показать неподдельную искренность, нахваливал особист, пытаясь разговорить Данцевича. Данцевич молчал.
   - А меня Уабозиров пригласил вас встречать,- объясняя своё появление на вертолетной площадке, опять заговорил Лепов.
   - Понял,- ответил ему Данцевич.
   Разговаривая с капитаном, Данцевич боковым зрением наблюдал за стоявшим сзади от особиста с большой парашютной сумкой в руках Мелешиным. Солдат был весь напряжен, с пунцовым лицом. Видимо, капитан силой приказа вёл солдата себе помочь. Трофейные наркотики, особо ценные вещи и документы сдавались особисту.
   И вот Мелешин, чувствуя себя изгоем, шедшим на голгофу, понуро следовал за капитаном. Он уже видит эту голгофу. Это стоящие возле вертушки, вернувшиеся с задания его бывшие товарищи, которых он в силу своей молодости, неопытности и малодушия характера недавно предал. И ему сейчас придется встретиться с ними, взглянуть им в глаза. Его напряжения и переживания в этот момент по величине и силе были сравнимы с напряжениями и переживаниями вернувшихся с задания бойцов, но по своей сути в силу сложившихся для него обстоятельств являлись глупыми и неоправданными.
   Данцевичу стало жалко солдата. Захотелось ему хоть чем - то сейчас помочь. Вселить в его душу какую - то надежду, веру, что не всё у него потеряно. Иначе молодой душе, не выдержав, можно сделать непоправимое...
   Данцевич перевел свой наполненный добродушием взгляд с Лепова на Мелешина.
   - Привет, Николай, как ни в чем не бывало, нарочито не по - военному, произнес он, делая шаг навстречу солдату, чтобы дотянуться до его руки.
   Опешивший Мелешин, не ожидавший такого поворота событий, едва не уронив на землю парашютную сумку, задергался, перекладывая её из правой в левую руку, быстро протянул освобождённую руку к ожидавшей рукопожатия руке офицера.
   - Здравия...лаю товар...стар...тенант,- не договаривая окончаний или начала слов, из - за вдруг внезапно наступившего: скорее от нервного тика, чем от сухости во рту - першения в горле, коряво произнес в ответ ошеломленный солдат.
   Капитан Лепов, услышав ответ Мелешина, рассмеялся.
   - Что, в горле пересохло? Попей водички, пройдет,- сглаживая неловкое положение солдата, посоветовал Мелешину Данцевич.
   - Да, товарищ старший лейтенант,- уже четко ответил немного повеселевший солдат. В его до этого потухших, скрываемых под панамой глазах засветились огоньки, сам он, словно оттаяв, распрямился.
   Данцевич обошёл солдата и начал подыматься наверх к расположению батальона. Достав на ходу из-за бронежилета переданный Землянниковым сверток, он начал его осматривать.
   Это была величиной с конверт и пальца в три толщиной картонная коробка из - под медикаментов. Этих аккуратных коробочек с импортными медикаментами, разбросанных и испорченных при уничтожении душманской колонны, много осталось лежать на месте боя.
   Все знали, что импортные медикаменты в своем большинстве были лучше отечественных, и немало уцелевших их образцов в подарок врачу батальона набрал Булко, в надежде, что тот разберется в иностранных надписях на этикетках. Коробка была помятой, но держала гибкую форму из-за чего-то плотного, наполнявшего её изнутри и походила на сверток. Данцевич открыл её. Там были деньги. Крупная пачка аккуратно сложенных купюр, набором из разной, уже виденной здесь валюты, находилась внутри коробки.
   Прикосновением к чему-то нехорошему показалось в этот момент Данцевичу это обстоятельство.
   - А ведь это деньги, и сдавать их этим козлам было бы, похоже, глупо,- подумал он и опять сунул измятую коробку за пазуху.
   - Пожалуй, сержант прав,- окончательно успокоил себя Данцевич.
   Поднявшись наверх, запыхавшийся Данцевич остановился, осматривая панораму лагеря батальона. Всё было по-прежнему, только две испорченные после прошедшего обстрела в разных местах лагеря палатки, необычной своей формой нарушали стройные линии военного лагеря. Возле них копалось по три - четыре солдата, то ли чиня их, то ли наводя порядок с находившимся в них имуществом.
   Данцевич направился к штабной палатке. Войдя внутрь, он застал там за работой Попова. Писарь батальона, завидев вошедшего офицера, встал и, улыбаясь, произнес: "Здравия желаю, товарищ старший лейтенант."
   Данцевич подошел к солдату пожал ему руку и сел на стоящую возле стола табуретку.
   - Где майор Скоблин? - достав из - за пазухи карту и документы уничтоженных душманов и кладя всё на стол писарю, спросил он.
   - А он на узле связи с комбатом разговаривает. Вы, наверное, не знаете, товарищ старший лейтенант, комбат сейчас в Кабуле,- ответил стоящий рядом солдат.
   - Садись, чего стоишь,- после короткого раздумья, стуча перебором пальцами рук по столу, сказал он Попову.
   - Говорят, у вас всё хорошо, и люди целые, а у нас двоих позавчера при обстреле ранило. В госпиталь отправили ночью на вертушках,- сообщил солдат.
   Ничего не говоря, Данцевич встал, вышел и направился к узлу связи батальона. Два десантных бронетранспортера, зарытых в землю и накрытых сверху маскировочными сетками, сквозь которые торчали штыри антенн, находились на краю спуска к вертолетной площадке, напротив ПХД.
   На половине пути Данцевич увидел, как из окопа, где находился бронетранспортер с засекреченной аппаратурой связи, поднялся наверх начальник штаба батальона и направился ему навстречу. Метров за десять до начальника Данцевич перешел на строевой шаг и начал сближаться с ним.
   - Товарищ гвардии майор,- остановившись за три шага до начальника штаба, с рукой под козырек начал он доклад.
   - Ладно, ладно, Евгений,- опустив свою руку от виска и протягивая её для приветствия, перешёл на неофициальный тон Скоблин.
   - Поздравляю с очередным дебютом, а ты боялся. Ну, рассказывай всё подробно,- пожимая руку Данцевичу, сказал майор. Тот начал доклад. Скоблин внимательно слушал Данцевича.
   - Понятно. Главное все целы, живы и здоровы. Молодец, Данцевич,- похвалил начальник штаба батальона.
   - Это что там у твоих бойцов за строевая подготовка? - в конце доклада спросил начальник штаба, указывая вниз на вертолетную площадку.
   Данцевич повернулся налево и немного назад в указанном Скоблиным направлении и увидел следующую картину. Его бойцы, построенные в одну шеренгу с большими интервалами, снимали бронежилеты и каски и клали их перед собой. Сзади шеренги, шагах в двух в ряд, на земле, уже лежали их "лифчики" и боеукладки. Еще в двух шагах назад в ряд лежали их рюкзаки и ещё назад - оружие. Сняв с себя бронежилеты и каски, и положив их перед собой, бойцы, сделав два шага вперед, начали снимать с себя верхние куртки. Сверху берега хорошо было видно, что всё это делалось по команде стоявшего возле шеренги замполита батальона. Капитан Лепов находился рядом с ним в стороне. На Данцевича, приблизительно догадавшегося, что проделывает сейчас с его бойцами замполит, накатилась волна ярости. Но ощущение бессилия перед невозможностью защитить своих бойцов от издевательства и унижения не давали ей выхода наружу. Он лишь умоляюше, как на последнюю надежду, опять перевел взгляд на майора Скоблина.
   - Кто там командует, капитан Уабозиров что - ли? - глядя на происходящее внизу, спросил Скоблин.
   - Да. А разве не Вы направили его нас встречать? - подтвердив догадку начальника штаба насчет Уабозирова, тут же уточнил Данцевич.
   - Если бы не вызов комбата, я бы вас сам встретил,- ответил майор.
   - Ну, додумались друзья... Что ищут? - возмущался, наблюдая за происходящим внизу майор.
   Сверху хорошо было видно, как два капитана, наклонившись, ходили возле рядов разложенного на земле снаряжения солдат и осматривали его.
   - Пришел, Евгений Николаевич, приказ на комбата. Скоро уедет он в Союз. Он только что сам мне сейчас сказал об этом,- произнес Скоблин, чтобы отвлечься от неприятного зрелища.
   - А кто комбатом будет?- после небольшого молчания, видя, что майор тоже молчит, спросил его Данцевич.
   - Да свято место пусто не бывает, пришлют кого-нибудь,- как - то вдруг погрустнев, более тихим голосом ответил Скоблин. Нотки сожаления о чем - то упущенном звучали в его голосе. По ответу Скоблина Данцевич понял, что осуществление мечты майора, мечты каждого офицера о продвижении по служебной лестнице, покуда откладывается. Данцевич искренне сожалел об этом.
   - А почему не Вы? Вам пора уже быть комбатом,- решившись, после некоторого молчания спросил Данцевич.
   - Эх, твоими бы устами, Евгений Николаевич, да мед пить,- произнес в ответ Скоблин...
   - Почему, почему? А почему ты не ротный? Тебе тоже давно пора ротным быть, однако...,- заключил майор.
   Данцевич молчал, думая о своем.
   - Много достойных, да у Родины на всех не хватает рот и батальонов, а кому отдать те которые есть - решаем не мы, а там наверху,- сделав короткий кивок головой вверх, произнес Скоблин.
   - А комбат сюда ещё вернется? - спросил Данцевич.
   - Да, через три дня с колонной. Сейчас он там её формирует. С продовольствием ведь постоянный напряг. Что вертушки привезут, такой ораве на день не хватает, а главное снаряды для артиллерии кончаются. Вообще готовь, Евгений Николаевич, все колесные коробочки на заставе, поедем в Газни встречать комбата с колонной. А сейчас пошли в штаб зафиксируем всё, что ты мне здесь рассказал по результатам засады,- произнес майор, направляясь к палатке.
   Зайдя в штабную палатку, Данцевич подробно перечислил все захваченные трофеи, а писарь их записывал.
   - Сдать это всё на склад артвооружения,- распорядился в конце начальник штаба.
   - Давай теперь посмотрим по наградам. За это дело пару-тройку бойцов можно представить к наградам,- проговорил начальник штаба.
   - Попов, достань наш толмуд по этому вопросу, у кого там из первого взвода восьмой роты что есть,- приказал он писарю.
   - Что там у дембелей? У кого что есть? - опять спросил Скоблин.
   - У Землянникова и Асхабова медали "За отвагу", у Красных - "За Боевые Заслуги",- посмотрев в журнал ответил Попов.
   - Пора на ордена,- не удержавшись, предложил Данцевич.
   - Да, но три это много, мы что Сурхаган разгромили? Вверху не пройдет, никому не дадут. Давай пока Землянникова представим к Красной Звезде. Будет нормально, он замкомвзвода и в приказе был твоим заместителем,- рассуждал начальник штаба.
   - Ну, это ему всё, солдатский предел,- подвел итог майор.
   - Почему предел,- вступился за своего брата солдата Попов. - И герои уже есть,- обиженным голосом уточнил писарь.
   - Ну, это если только он один весь Сурхаган разгромит, и то не дадут, надо чтобы погиб ещё, тогда посмертно, и то дадут больше, чтобы мать утешить. Здесь ведь как принято: солдату, за его подвиги медаль положена, а орден редко, лишь за пролитую кровь, за ранение. Солдатские награды самые дорогие и трудные,- заключил майор Скоблин.
   - А что там у середнячков? - обращаясь к писарю, спросил начальник штаба.
   - Сарбаев, Булко и Белых представлены к медалям. У Вагина и Иванова - нет.
   - Во, правильно, Иванов отличился. Сдерживал рвущихся к группе душманов,- выбрав из двоих именно его, произнес вслух Данцевич.
   - И скольких он лично уничтожил? - спросил его Скоблин.
   - Напишешь в представлении троих,- глядя на пожимавшего плечами Данцевича, сказал Попову Скоблин.
   - А остальные отдадим вертолетчикам. Им тоже награды положены,- заключил начальник штаба.
   - Ну и хватит,- подводил итог майор.
   - Ещё одного, товарищ майор,- взмолился Данцевич.
   - Кого? - спросил Скоблин.
   - Сидорова,- ответил Данцевич.
   Кандидатуру Сидорова, после того, как узнав из объяснения начальника штаба, что ранение гарантирует солдату награду, быстро смекнув, Данцевич специально оставил напоследок.
   - А это кто? - задал вопрос Скоблин.
   - Молодой боец,- ответил Данцевич.
   - Ну, рано ещё, что он особо отличился? - спросил начальник штаба.
   - Он раньше, при обстреле заставы, ранен был,- ответил Данцевич.
   - Тогда это меняет дело. Точно помню такое,- произнес Скоблин.
   - Пометь Попов, нарисуй ему медальку "За боевые заслуги".
   - Товарищ майор, может еще Асхабову на "Красную Звезду",- настаивал Данцевич.
   - Да нет! Хватит, иначе все дело испортим, всем зарубят,- твердым голосом произнес Скоблин, отрицая предложение Данцевича.
   - Много будет. Тут Попов ещё под это дело себе нарисует втихаря. Вместе со всеми подсунет, а я, не глядя, подмахну, сколько уже получается? - убеждал Данцевича начальник штаба. Попов, скорчив обиженное лицо, что - то пробурчав, высказываясь на недоверие своего начальника.
   - Да пошутил я,- бросил в адрес писаря майор.
   - До осени ещё далеко. Будет случай. Вот скоро колонну сопровождать...,- успокаивал Данцевича начальник штаба.
   - Ну, а по тебе, Евгений Николаевич, решит комбат,- глядя в глаза Данцевичу, произнес Скоблин.
   - Вот и утрясли. Давай, Евгений Николаевич, сейчас людей на ПХД, пусть Букша их покормит. Как здесь всё закончишь, через речку, помойтесь. Саперу скажи, пусть ещё одну ночь на заставе вас охраняет, а завтра утром в батальон. А вы отоспитесь как следует,- давал указания Скоблин.
   Данцевич вышел из палатки.
  
   Солдаты купались в речке. Данцевич не торопил их, хотя сам давно уже закончил с помывкой и стиркой.
   Голый, он сидел на берегу речки на теплом камне, опустив ступни ног в воду горной реки. Он старался как можно больше подержать прелые пальцы своих ног с засунутыми между ними мелкими камешками в прохладной проточной воде. Проделывая профилактическую процедуру ног, он наблюдал за купающимися рядом в речном углублении бойцами и думал о прошедшем.
   - Пора на заставу, товарищ старший лейтенант,- отфыркиваясь от воды, произнес подошедший сзади Землянников.
   - А это,- Данцевич махнул головой на бултыхающихся в речке бойцов.
   - Да выгонять их из воды надо. Дорвались, как дети. Уже посинели, а сами не вылезут,- рассуждал сержант, отряхивая ладонями рук с голого тела капли воды.
   - Да, я забыл Вам сказать. Когда замполит с особистом нас шмонали на вертолетной площадке, в рюкзаке у Вагина пакет с наркотой нашли,- сообщил сержант.
   - Замполит сказал записать его в журнал наркоманов,- добавил он.
   - А зачем она ему? Он что, балуется? - спросил сержанта Данцевич.
   - Да нет. Это точно. Бакшиш может Денисюку решил привезти, чтобы тот обожрался и больше промедол у вас не тырил,- развивал свои соображения сержант.
   - Шучу, конечно. Поговорите с ним сами,- ответил Землянников.
   - А Красных что по этому поводу сказал? - спросил у Землянникова Данцевич.
   Вагин был солдатом второго года службы из боевой группы Красных.
   - А он что, врезал ему потом пару раз по морде, за дискредитацию группы и все дела. Больше такой ерундой заниматься не будет. Это точно,- сказал сержант, продолжая ладонями рук стряхивать капли воды.
   - Скажи, ты почему пристрелил тех двух раненых духов? - спросил у него Данцевич. Именно об этом, вспоминая прошедшее, он сейчас и думал. Сержант встрепенулся, перестал отряхиваться.
   - Товарищ старший лейтенант, ну как Вам объяснить. Это надо было сделать, поверьте мне. Я Вас спасал от лишних вам неприятностей,- не приводя аргументов, убеждал командира сержант.
   - От каких? Почему? Их бы Булко перевязал, взяли бы с собой, может быть, и выжили,- после вопросов произнес, как бы про себя, вслух Данцевич.
   - От них можно было бы потом какие-нибудь сведения получить,- рассуждал он.
   - Я эти сведения и так знаю. От них-то я Вас и спасал, от этих сведений,- сказал Землянников.
   - Да один может быть и выжил бы, а второй доходил, он мучился. Не время сейчас. Долго это, я вам потом как-нибудь объясню,- уходил от ответа сержант.
   - А ну, завязывай купание, вылезайте из воды, черти,- повернувшись к купающимся бойцам, прокричал расстроенный Землянников.
   Оставив речку, группа возвращалась на заставу. Хорошо вымывшись и постирав белье, солдаты повеселели. С их отмытых от грязи лиц исчезла усталость. Солнце клонилось к закату.
   На заставе царила восторженная суета. Бойцы, встретившись, обнимались, приветствуя друг друга.
   Встречал бойцов и соскучившийся по ним Дунай. Радостно махая хвостом, пес бегал от одного бойца к другому, получая от людей нежные поглаживания по шерсти, а то и более приятные объятия.
  
   Уже все всё знали. Данцевич поздоровался с Елизовым, передал ему указание начальника штаба батальона.
   - А я думал, сейчас уеду в батальон,- разочарованно произнес сапер.
   - Да не торопись ты туда,- произнес подошедший прапорщик Сакенко,- там замполит батальона чудит, спасу от этого дурака нет. Всех затеррорезировал. А здесь на заставе спокойно,- произнес он, здороваясь с Данцевичем.
   - А ты тут как? - спросил Сакенко Данцевич.
   - Так вот с машинами вожусь, зампотех сказал к сопровождению готовить,- ответил тот.
   - А я со своими орлами за эти дни смотри, на сколько продвинул твой котлован,- произнес сапер, показывая на находящийся в стороне котлован.
   Данцевич подошел к сооружению. В нем четверо бойцов еще долбили каменистую землю.
   - Спасибо тебе, Николай, а я думал, ты не догадаешься,- поблагодарил Елизова Данцевич.
   - Ну, что спасибо. Это мы вместе додумались,- вмешался Сакенко.
   - И ты, командир, нам должен за это налить, а то спасибо,- требовал прапорщик.
   - Да нет у меня ничего,- ответил Данцевич.
   - Да, да, расскажи кому другому. Чтоб у тебя, да не было. Гришка мне вчера сам сказал, что есть, но без командира и капли не даст. Уперся, чукча, и ни в какую. Мы его целый день вчера с Николаем раскручивали - ни в какую,- жаловался на Гришку Сакенко.
   - Товарищ старший лейтенант, обедать или уже ужинать, будете? Я вам супу наварил, целый день вас ждем,- произнес появившийся рядом Коротаев.
   - Эх, хорошо супчику,- стуча ложками в котелках, восклицали за столом бойцы.
   - А то за три дня от сухпая в туалете, словно в роддоме, по часу сидишь,- острили они.
   После желанного купания в реке, выпив по сто грамм "фронтовых", бойцы сидя за широким столом, утоляли проснувшейся зверский аппетит свежим супом, добавляя к нему оставшиеся банки сухпайков и рыбных консервов.
   Данцевич решил позволить это лишь прибывшим с задания на заставу бойцам. Он долго думал над этим, сомневаясь в правильности своего не вписывающегося в рамки устава поступка, взвешивая все его стороны. И он решил одним махом решить все вызванные в душе: и назойливым напоминанием Сакенко, и явным желанием этого, но в более скромном проявлении со стороны Елизова, и чем - то нехорошим, сидя за одним столом, выпить лишь офицерам,- вопросы.
   Сам бы Данцевич до этого не додумался. Внезапно возникшие обстоятельства подвигли его на это, а раз так, то всем вместе - решил он.
   Гришка с важной миной на лице, под шутливые требования не скупиться, отмерял каждому бойцу в крышку котелка строго указанное количество, оптимальность которого определил командир. Выполнив указание командира, он отнес остатки самогона на другой конец стола, где сидели Данцевич, Елизов и Сакенко. Молча поставив трехлитровую банку с оставшимся на дне самогоном, он удалился.
   Трапеза подходила к концу. Сидящие рядом Сакенко и Елизов уже курили. Довольный и заметно повеселевший Сакенко рассказывал про причуды замполита батальона.
   - Представляешь, командир,- говорил он, обращаясь к Данцевичу.
   - Вчера вечером, как всегда, только сели играть в карты, в палатку входит замполит. Увидел стоящую на столе бутылку и давай: это что за безобразие, чем занимаетесь... Ну а Ступин мужик резкий, вскакивает и говорит ему, пошёл вон отсюда, козёл, в свое свободное время чем хочу, тем и занимаюсь. И пошло у них и поехало...
   Ступин хотел выбросить замполита из палатки, да Нос с новым командиром семерки его удержали, а то бы у них до драки дошло.
   - Представляешь, командир,- опять продолжал Сакенко,- раз комбата в батальоне нет, так он возомнил себя...
   - Я вон книгу читаю, так там тоже у российских офицеров на войне в свободное время вино и карты, и никто даже и не мыслил им это запрещать,- приводя пример, возмущался он.
   Слушая разговорившегося Сакенко, Данцевич смотрел на выскребавших со дна банок пищу бойцов, пытаясь еще раз разобраться в своем поступке.
   - Похоже, я не ошибся,- подумал он, видя и чувствуя, как хорошо все получилось.
   Солдаты правильно поняли неординарный поступок своего командира. Искры не дешевого авторитета светились в их спокойных и веселых глазах, а тройная доля уважения к своему командиру в ответ за оказанное им уважение с его стороны.
   Выпив по сто "фронтовых" грамм самогона и хорошо закусив, бойцы разбрелись курить. Во всех местах заставы слышались их оживленные разговоры со своими сменщиками, которые уже заступили на ночное дежурство. Души солдат, расслабившись, отходили от стресса.
   Увидев одиноко стоящего в стороне Землянникова, Данцевич подошел к нему.
   - Забыл тебе сказать, что пакет с деньгами, когда купались, я положил тебе в рюкзак. Видел? - сообщил сержанту Данцевич.
   - Видел,- ответил тот офицеру.
   - А может сдать эти деньги, как положено,- предложил он Землянникову.
   - Сдать то можно, но тогда у Вас, товарищ старший лейтенант, возникнут такие проблемы, что сами не рады будете,- ответил сержант.
   - Почему? - недоуменно спросил сержанта Данцевич.
   - Начнутся расспросы. Почему мало? Где остальные? Взяли кассу? Им как наркоты, тюк давай. Кто же поверит, что все сдали и себе немного не оставили. И какой дурак в такой ситуации себе возьмет меньше,- убеждал офицера сержант. Медленно идя по заставе, они продолжали свой тихий разговор.
   - Ну-ка, спать! Тебе что сказали? Мюнхаузен хренов! - проходя мимо группы солдат и услышав треп одного из бойцов, сорвавшись, громко произнес сержант. В рассказе бойца своим замещавшим товарищам, видимо от действия спиртного, количество уничтоженных группой душманов и захваченных трофеев им вдруг увеличивалось в разы.
   - А то ещё такие вот натреплют. Там стукачей не было, это я точно знаю, а среди этих,- сержант обвел рукой заставу, имея ввиду новичков,- я не уверен.
   - И по обратной схеме, сдадите тюк - отдай остальные. Кто поверит, что себе не прихватил немного,- продолжал сержант.
   - Ну, так шмон же был, всё проверили,- аргументировал Данцевич.
   - Проверили? - переспросил Землянников. - Вы с вертолетчиками в хороших отношениях? - вдруг спросил он.
   - В хороших,- не понимая к чему клонит сержант, ответил он Землянникову.
   - Сдадите деньги, будете в плохих,- заключил сержант.
   - Начнут их таскать. Им скажут, что вы сознались, что часть отдали вертолетчикам и пойдет и поедет,- остановившись развивать дальше свою логическую схему, произнес Землянников.
   - И где же выход? - спросил у сержанта после некоторого молчания Данцевич.
   - Ничего не сдавать. Лучше их там, на месте оставить или сжечь, иначе затаскают,- заключил в конце Землянников.
   - Распалили Вы меня, товарищ старший лейтенант, давай уж всё вам объясню. Как говорится до кучи,- вновь закуривая сигарету, произнес он.
   - Насчет пленных. Пленные хуже денег. Даже раненый. Его в госпиталь, вылечат, а потом вас вызовут и давай.
   И там Вы узнаете, что пленный вовсе не душман, а случайно оказавшийся на месте боя мирный дехканин. И те, кто его взяли в плен, отняли у него три жены, которые в этот момент были с ним и пару миллионов афганей, как минимум. Жен на его глазах насиловали, потом убили. Отрицать бесполезно, Вам свои же не поверят. Вы не в Америке живете, где страна за своего гражданина, прав он или не прав - всегда выгородит. А наши своих как мусор сдают. Вам наручники, как нашему бывшему замполиту , и в камеру, и вы уже не герой, а преступник.
   Прервав монолог, сержант взглянул на Данцевича. Тот молча посмотрел в ответ.
   - Вам не поверят, а показания пленного будут подтверждены местными, ихними властями,- продолжал Землянников.
   И кантовать Вас будут уже в Кабуле. Там особистам Вы ничего не докажете и не убедите. У них установка: разобраться как следует, удовлетворив толпящихся за дверями их кабинетов возмущенных пострадавшего с набежавшими ему в подмогу в белых чалмах родственниками и представителями местных властей, с которыми они на "вась - вась".
   - Не то что командира взвода, комбата, не пожалеют ради политики,- продолжал Землянников. - Да и случай у нас с вами сейчас не простой получился. Посморите, товарищ старший лейиенант, ещё и эту бумагу. Она была у одного из убитых душманов. Тогда, там в темноте не с руки было это объяснять. Поэтому её я Вам вместе с остальными и не отдал,- произнес сержант.
   Достав из внутреннего нагрудного кармана своей куртки вчетверо сложенный измазанный кровью мятый листок он протянул его офицеру.
   - Что это? - спросил Данцевич, беря и разворачивая бумагу.
   - Возьмите, прочитайте. Мы такие документы у душманов еще в Ложкаревке часто встречали. Где чуть-чего их прижучишь, они сразу бегут и в лицо такими бумажками тычут,- пояснял сержант.
   В бумаге значилось: "Предъявитель сего является представителем органов местной власти Народной Республики Афганистан. Всем командирам воинских частей и подразделений Ограниченного контингента Советских войск оказывать ему содействие и не чинить препятствий в исполнении своих обязанностей".
   В конце текста стояла подпись начальника политического отдела полевой почты воинской части Кандагарского гарнизона. А ещё ниже гербовая печать этой же части.
   Прочитав документ, Данцевич молча вернул его Землянникову.
   - Так что нельзя нам было никого в плен брать или в живых оставлять,- произнес сержант и замолчал.
   - Тем более сдавать эту бумагу вместе с остальными, после короткого молчания добавил он. Сержант достал из кармана спички, поджег мандат. Подержал до полного охвата огнем и бросил остатки скрученного почерневшего листа на землю, растерев ногой его тлен.
   О двурушности местных представителей власти Данцевич уже много слышал. Фотографии на мусульманских документах не приняты, что и позволяло на практике этой двурушности проявляться.
  
   - Ладно, Володя, понятно. Спасибо за науку,- перебил сержанта Данцевич.
   - Мы уже всё это в "Ложкаревке" прошли. Жаль, Вы мало с Сергеевым пообщались, а то бы не спрашивали у меня,- добавил он.
   - Пошли ещё выпьем,- предложил сержанту Данцевич.
   Солнце уже зашло за гору. В воздухе стало попрохладней.
   Подошли к столу, за которым сидели Сакенко с Елизовым.
   - Вы что там шепчетесь? В засаде что ли не наговорились за три дня? - задал вопрос подошедщим Сакенко.
   - Да так, побеседовали о своем,- беря в руки стеклянную банку с самогоном, ответил ему Данцевич.
   - Садись, Володя,- приглашая сесть, тактично ожидающего приглашения Землянникова, проговорил он.
   - Вот этого мы с Николаем и ждем, а то они заболтались, гуляют по заставе,- ставя в кучу четыре алюминиевые кружки, радостно произнес Сакенко.
   Разлив по кружкам оставшийся самогон, Данцевич поднял кружку.
   - За что пьем? - спросил он, оглядывая круг своих товарищей, державших поднятые кружки. Те молчали.
   - За то, чтобы мы понимали друг друга,- предложил Землянников.
   - Да, во, правильно, согласился с предложением Землянникова Сакенко.
   Чокнувшись, десантники выпили.
   Утром, после завтрака, Елизов со своими бойцами уехал в батальон. Сакенко тоже убыл вместе с ними готовить технику на другую заставу.
   - Ты чего, командир, ночью буянил, мне спать не давал? Приснилось что? - прощаясь, спросил он у Данцевича.
   - Да,- ответил тот, пожимая на прощание прапорщику руку.
   Сидя за столом, перед разложенной на нем документацией заставы, Евгений пытался сосредоточиться, наметить план дел.
   Жизнь заставы, управляемая тонкой отработанной системой, внешне, казалось, текла сама собой. Но сосредоточится ему не давал вновь и вновь вспоминающийся ночной сон.
   Будто он находится на заставе. Ночь. Он спит в бэтээре как обычно на одной из сторон центрального длинного сидения. Вдруг он почувствовал острую боль от чего то вонзающегося в его правый бок спины. Открыв глаза, Данцевич видит окровавленные, изуродованные лица душманов, заглядывающих в открытые верхние люки машины. Это были лица тех, виденных тогда, уничтоженных душманов. И что это? В одном из люков виднелись радостные лица замполита и особиста, показывающих лежащему внутри машины Данцевичу, ту самую, коробку с деньгами. Один из душманов, что - то говоря почему - то по - русски, вонзает свой большой нож в бок Данцевичу. Множество мыслей вдруг наваливается на его сознание. Как же так получилось? Заставу уже всю вырезали? А эти друзья с ними за одно? Проспали? Позор! Пытаясь спастись, он начал перехватывать руку душмана, пытающегося до конца вонзить свой нож. Вот он перехватил его руку и с силой тянет её вверх, но сильная рука душмана не поддается. Душман наваливается сверху на Данцевича, не давая ему возможности сопротивляться. Тут Данцевич проснулся.
   - Что с тобой, командир? - услышал он в темноте знакомый голос, навалившегося на него сверху Сакенко.
   - Да так,- полностью придя в себя, пояснил Данцевич.
   - Сначала завыл как волк, а потом крушить всё в темноте начал,- пояснил снова укладывающийся за спинкой на обратной стороне Сакенко.
   Данцевич сел на сиденье, вытер пот с мокрого лба. Взглянул вверх в открытые люки, в проеме которых на фоне освещенного полнеющей луной неба, едва заметно сияли точки звезд. Внутри машины привычно пахло металлом и соляркой, а не тем смрадом гари... Наружи бронетранспортера послышались тихие разговоры солдат. Сбоку за спинкой уже сопел Скаенко. Он провел рукой по правой боковой части спины, где чувствовалась боль.
   Там было всё нормально. Опустил сразу руку на сиденье. Рука наткнулась на лежащий внизу автомат, прямо на торчащую вверх острую лапку затворной рамы. Данцевич взял автомат, поставил его горизонтально на магазин, прислонив как всегда к спинке сидения, и снова лег рядом.
   - Пора приниматься за дела,- гоня от себя навязчивые воспоминания сна, подумал Данцевич.
   Вспомнились озадачивающие указания замполита, да и масса других дел текущей жизни заботой висели на душе.
   - Начну с главного,- подумал он.
   - Денисюк! - обводя заставу взором, громко крикнул Данцевич.
   Ответа не последовало.
   - Денисюк, Денисюк! - послышались в разных местах заставы возгласы солдат, повторяющих командира.
   - Ко мне его,- громко произнес в добавок Данцевич. Через несколько секунд ефрейтор Денисюк подошел к столу, за которым сидел командир. Доложил о своем прибытии. Голос солдата Данцевичу показался странным, глухим, слова произносились с трудом, четко не выговаривались.
   - Ты что, язык прикусил, почему так разговариваешь? - спросил солдата Данцевич, переводя на него свой взор. Тот молча стоял по стойке смирно, держась правой рукой за ремень висевшего на плече своего пулемета. Страх светился в его глазах. Внимание Данцевича привлекли припухшая щека солдата, ссадины на левой части нижней челюсти. Данцевич встал из - за стола, подошёл поближе к солдату, начал осматривать его лицо.
   - А что это у тебя? - спросил он Денисюка, дотрагиваясь рукой до его бороды, пытаясь повернуть лицо, чтобы лучше разглядеть ссадины.
   Денисюк, резко дернувшись, отстранил лицо и взвыл похоже от сильной боли, но продолжал молчать. Данцевич взволнованно отошел от солдата, продолжая на него смотреть, сел на лавочку.
   Денисюк осторожно поправил сползший с плеча ремень пулемета. Было видно, что движения причиняют боль его телу, неестественно держащейся нижней челюсти.
   - Что с тобой? - опять громко спросил он солдата.
   - Ночью спускался в окоп, поскользнулся и ударился челюстью о камень, картавя, промямлил Денисюк.
   - Всё понятно,- подумал Данцевич,- на счет травмы я у него правды не узнаю. Эту известную любому офицеру оговорку солдат он, конечно же, знал. - Опоздал я,- подумал Данцевич.
   - Промедол - твоя работа? - спросил он Денисюка. Потупив глаза, тот молчал.
   - Я спрашиваю, промедол - твоя работа? - громко переспросил Данцевич.
   - Я,- ответил трясущийся солдат, поднимая левой рукой повисшую вниз челюсть.
   - Ты чем думал, когда это делал? - грозно спросил Данцевич.
   Пряча глаза, Денисюк молчал.
   - Что с челюстью? - уже более тихо спросил солдата он.
   - Кость, наверное, здесь вот треснула,- проводя пальцем по центру нижней, снова упавшей вниз челюсти, от зубов вниз до бороды.
   - Значит, шёл, поскользнулся, упал, очнулся,- сломанная челюсть? - переспросил он солдата.
   Денисюк молчал.
   - А может тебя кто - то ударил?
   - Нет, нет, товарищ старший лейтенант, сам упал,- поддерживая свободной рукой челюсть, картавя, начал быстро отрицать предположения командира солдат.
   - Иди пока,- сказал бойцу Данцевич.
   - Землянникова ко мне! - тут же громко произнес он.
   - Денисюк - твоя работа? - спросил подошедшего сержанта Данцевич.
   - Да, я начал, потом еле у ребят его отнял. В общем, пятый угол ему устроили за промедол. С челюстью, конечно, нехорошо получилось. Булко еле её на место поставил,- тихо виноватым голосом пояснил сержант..., стоящий перед командиром.
   Данцевич, задумавшись, сидел на лавочке.
   - Что теперь делать? - подняв глаза на сержанта, спросил он.
   - Булко говорит ерунда, срастется. Надо только косынкой зафиксировать к верхней, и за неделю срастется.
   Он так и ходил всю ночь. Это перед вашим вызовом он косынку снял,- ответил, поясняя, Землянников.
   - А кормить его как? - опять спросил сержанта Данцевич.
   - Утром банку сгущенки водой разбавили, залили, так и дальше будем,- пояснил он.
   - В батальон к врачу его надо,- посмотрев на сержанта, произнес Данцевич.
   - Да можно и правду. За промедол. Я возьму это все на себя,- с нотками отчаяния в голосе произнес Землянников.
   - Орден твой замполит зарубит,- опять взглянув на сержанта, произнес Данцевич.
   - Какой орден? - спросил тот.
   - За засаду, вчера я со Скоблиным согласовал, пошлют на "Звездочку" тебе,- сообщил сержанту Данцевич.
   - Да и хрен с ним... ,- произнес не договаривая сержант.
   - Нет, Володя, нельзя так. Давай, покуда, оставим его версию,- предложил сержанту Данцевич.
   - А он что Вам сказал? - уточняя, спросил сержант.
   - Ну как обычно. Лез в окоп, оступился, ударился о камень.
   - Ну, понятно...,- произнес сержант и замолчал.
   Молчал, задумавшись, и Данцевич.
   - Ладно, покуда так, а там посмотрим. Иди, занимайся,- произнес он, отпуская сержанта.
   - Да, давай-ка сюда Вагина, проверю его челюсть. Вдруг ещё мне один сюрприз,- вспомнив, приказал Данцевич ещё не успевшему удалиться Землянникову.
   - Да нет, у того она то ли покрепче оказалась, то ли успел зубы сжать,- заулыбавшись, произнес уходящий сержант.
   Через минуту подошел Вагин.
   - Вызывали, товарищ старший лейтенант? - произнес коренастый, среднего роста увалень, глядя на командира.
   - Да,- ответил ему Данцевич.
   - У тебя челюсть целая? - сразу же задал он вопрос бойцу.
   - Какая челюсть? - пробасил, переспрашивая Вагин.
   - Твоя, нижняя,- громко уточнил, бросая суровый взгляд на солдата Данцевич.
   - А..., это, всё нормально,- видя, что после беседы с Денисюком командир в плохом настроении, ответил Вагин.
   Он тут же обхватил свою нижнюю челюсть ширококостной кистью левой руки и начал её сильно дергать из стороны в сторону, демонстрируя, что всё в порядке.
   - Ну, слава богу,- облегченно вздохнув, произнес вслух Данцевич.
   - А что там у тебя вчера замполит батальона нашел? - задал он вопрос солдату.
   - Ну, так это, пакет, это...,- с трудом начав и не договорив, пробасил Вагин и отвёл глаза в сторону.
   - Ну, и зачем ты его взял? - допытывался Данцевич.
   Да и сам не знаю, как-то случайно в темноте получилось,- ответил солдат.
   - А что тебе Красных сказал...? - спросил у Вагина Данцевич.
   - Сказал, что, мол, нехорошо. Опозорил группу...,- переминаясь с ноги на ногу, произнес Вагин, не поднимая глаз.
   - А замполит, что сказал? - продолжал Данцевич.
   - Ну, это...,- клеймил позором..., плохо мол,- бубнил в ответ Вагин.
   - А ещё он сказал записать тебя в журнал учета наркоманов. Так? - уточнил командир.
   - Так точно,- ответил Вагин.
   - Так, где там у нас этот журнал,- произнес Данцевич, роясь в тетрадях.
   Найдя журнал, офицер открыл его.
   - Рядовой Вагин, дата, замечен...,- Данцевич изображая задумчивость посмотрел на бойца.
   - В употреблении что ли? Сам-то ты употребляешь или нет? - спросил он Вагина.
   - Нет, нет,- начал резко отрицать Вагин.
   - Значит, в приобретении наркотиков,- произнося вслух, дописал фразу Данцевич.
   - Извини, Вагин, я обязан выполнить указание замполита,- произнес командир.
   - А вчера я подал начальнику штаба батальона твою кандидатуру на награждение тебя за засаду,- слукавил он.
   - Накрылась, Вагин, в этот раз твоя медаль. И покуда ты в этом журнале будешь числиться, сам понимаешь, не видать тебе наград. Так можно отбарабанить здесь до конца, придешь домой, а на твоей широкой груди будет пусто. Объясняй потом друзьям, девушке..., почему,- нарочно, рассуждая вслух, сыпал соль на рану бойцу Данцевич.
   Вагин задергался, глотая подошедший к горлу комок. Боец явно переживал о случившемся.
   - Вагин, честно всё расскажешь, и перестанешь этим заниматься, даю слово, останется всё между нами и для тебя больше не будет никаких последствий,- пытаясь выяснить суть, пошёл на крайность Данцевич.
   Вагин молчал.
   - Зачем взял эту заразу? - продолжал допытываться командир.
   - Ну, это, ребятам хотел послать в поселок, они просили,- наконец пробасил Вагин.
   - В какой поселок? - уточнил Данцевич.
   - Домой, шахтерский поселок у нас,- дополнил Вагин.
   - Ну, и как ты собирался этот кирпич переслать в Союз и зачем этот риск?
   Это же не чай, ты что, не понимаешь? - спрашивал он бойца.
   - Да понемногу, почтой в конверте, хорошо заклеишь - всегда доходило,- ответил солдат.
   - Ну, а тебе- то это зачем? - продолжал выяснять Данцевич.
   - Да они мне там деньги..., а то придешь домой, гол как сокол...,- не договаривая, пробасил солдат.
   Всё выяснив, Данцевич молча смотрел на бойца.
   - Значит, Вагин, тебе деньги, а людям горе, да? - подходя к солдату, спросил его Данцевич. - Вот какой ты умный,- заключил он.
   - А если будет по другому? Что, думаешь в твоем поселке люди не узнают, откуда эта зараза в поселок приходит? - развивал свою версию командир.
   - И вот приезжаешь ты на дембель, а тебя уже ждут ребята. А шахтеры, я слышал, люди крепкие. Да вот по тебе же видно,- Данцевич, взяв Вагина за плечи, сильно тряхнул его. Боец молча с тревогой в глазах взглянул на командира.
   - И как вы вчера Денисюку, так тебе там в поселке и устроят пятый угол, да так, что вчерашний упрек Красных тебе лаской покажется...,- закончил Данцевич.
   Озарением прояснялись глаза солдата, а здоровая нижняя челюсть начала медленно опускаться вниз.
   - Да всё, товарищ старший лейтенант, не буду я больше этим заниматься, точно вам говорю,- заверил командира надоумленный Вагин.
   - Вот это ты правильно решил, солдат. Молодец. Иди...,- похлопывая по плечу, похвалил бойца командир.
   После обеда к Данцевичу подошел Булко. Он сообщил, что у Денисюка поднялась температура. Денисюк сразу же был отправлен к врачу в батальон.
   Отвозил Денисюка в батальон Землянников. Возвратившись на заставу, он сообщил, что сегодня в батальон на вертушках с пересылки прибыл новый заместитель комбата майор Витренко.
   - Разговаривал со мной. Похоже, мужик нормальный, мне понравился,- отозвался о нем Землянников.
  
   Через два дня, рано утром, все колесные бронемашины батальона были сняты с застав и собраны в расположении батальона. Здесь формировалась колонна для марш - броска в город Газни, который находился в двухстах километрах от расположения батальона на северо - восток в сторону Кабула.
   Старшим колонны был назначен майор Витренко.
   Личный состав батальона, участвующий в боевой операции, находился в строю.
   Майор Скоблин ставил боевую задачу группировке, в состав которой входило около половины личного состава батальона и большинство техники. Сам майор Скоблин оставался в батальоне.
   В суете приготовлений, до построения Данцевич подошел к врачу батальона, который тоже собирался на боевую операцию. Ему хотелось узнать насчет недавно отправленного в батальон травмированного Денисюка.
   - Я так понял: это его ребята за промедол так отмутузили? - спросил Строев, едва Данцевич завел разговор о солдате.
   - Да,- ответил Данцевич.
   - Замполит батальона, узнав, пришел и допытывался у него, расскажи правду, кто тебя, да за что? - начал рассказывать ход дальнейших событий врач.
   - Денисюк без тени сомнения твердит ему: ночью спускался мол в окоп, оступился упал, ударился... Твердит эту версию и ни в какую...,- продолжал врач.
   - Вообще, кроме челюсти у него сломано три ребра и может быть повреждено что - нибудь из внутренних органов. Отправил я его в кандагарский госпиталь.
   Там обследуют, разберутся,- заключил он.
   - Понятно,- произнес Данцевич.
   - Спишу я с тебя, Евгений, эти ампулы. Есть у меня такая возможность... У тебя и так забот выше крыши,- неожиданно произнес Строев.
   - Ну, спасибо тебе, Александр,- поблагодарил врача обрадованный Данцевич.
   После постановки задачи майором Скоблиным, командирам рот было дано время для уточнения задач своим подчиненным. Не успел Ступин закончить свое выступление перед ротой, как к роте подошел замполит батальона.
   Капитан Уабозиров сразу поднял вопрос Денисюка.
   - На седьмой заставе похоже бытуют неуставные взаимоотношения,- начал он, поясняя суть дела.
   - Ну, нашёл о чем сейчас говорить,- возмущался ставший в строй Ступин, который из доклада Данцевича всё тоже знал.
   - И хотя Денисюк не говорит правды, я не успокоюся, покуда её не узнаю,- продолжал замполит.
   - Это в какую пропасть надо свалиться, чтобы получить такие переломы,- негодовал Уабозиров.
   Вызвав из строя Землянникова, замполит попытался у него узнать истину. Тот уходил от ответа, озвучивая ту же версию, что и сам Денисюк.
   - Нет, товарищ старший сержант, я уверен: Вы знаете правду. И если Вы мне её не скажите, то недавнее ваше представление на орден дальше батальона не уйдет,- заключил замполит.
   - Ну, дурак! - слетела с уст Ступина громкая фраза в адрес замполита.
   Он ринулся было к замполиту, но стоявший рядом Данцевич удерживал его в строю.
   - Пусти, Евгений, я ему сейчас морду набью,- вырывался потерявший над собой контроль ротный, пытавшийся приблизится к замполиту.
   Замполит, видя происходящее, прекратил свое выступление. Атмосфера неловкости за действия офицеров накрыла стоящих в строю бойцов роты. И все же неординарный поступок ротного, вызванный горячностью его характера, они поняли. И с каким пониманием и быстротой они прощали первого, с такой же быстротой терялся в их глазах авторитет второго.
   - Ему сейчас в бой идти, а ты...,- говорил по - прежнему вырывающийся из рук Данцевича ротный, пытаясь подобрать сравнение для замполита далеко не из хороших слов. Видимо что - то понявший, растерянный, но со злыми нотками затаенной обиды на Ступина, замполит, исходя желчью, молча стоял перед строем роты.
   Ситуацию разрядил майор Витренко. Заметив неладное, он подошел ближе к строю роты и громко скомандовал: "Всем по машинам!"
   Уже выстроенная колонна бронетранспортеров, выдвинувшись из расположения батальона, пересекла речку, выехала на шоссе и повернула направо.
   Узкая лента шоссе, освещенная поднявшимся справа из - за гор солнцем, сияла впереди. Сидя на ещё не нагревшейся броне, Данцевич наблюдал, как впереди идущие след в след машины огибали поврежденные места асфальта на дороге. Движущаяся таким образом колонна походила на ползущую змею, огибающую встречающиеся на её пути препятствия.
   Большая колонна, состоящая из одних бронетранспортеров, ощетинившись повернутыми через одного в разные стороны стволами крупнокалиберных пулеметов, могущими снести вокруг себя всё на большом удалении, была практически неуязвимой.
   Напасть на неё на открытой местности или даже обстрелять - было бы делом безрассудным. Бороться с ней можно было только при помощи мин и фугасов. Это хорошо понимали и те, кто сидел на броне и те другие, кто желал этого.
   Грозная колонна, знающая свою силу, смело шла в явно ощущающуюся впереди тревожную атмосферу, полную опасности и неизвестности. Не легкой и увлекательной прогулкой был её выезд, а необходимой и опасной работой.
   Ещё не очень прогревшийся, но уже сухой встречный ветер обдувал тело. В надетом на голову шлеме, в наушниках, звучал шум радиоэфира. Иногда шум прекращался и в наушниках слышался голос ведшего колонну майора Витренко, или Елизова.
   Впереди колонны шел бронетранспортер саперов. Съезжать с асфальтового покрытия на обочину водителям запрещалось, так как там легко можно было установить мину. Поврежденные места асфальтового покрытия, обычно засыпанные каменистым грунтом, тоже были опасны. Если такие пятна на асфальте нельзя объехать или пропустить между колес, то колонна останавливалась, и эти места осматривались впереди идущими саперами.
   - Всем стой! - раздался в наушниках голос Елизова, тут же продублированный майором Витренко. Бронетранспортеры замерли на узкой ленте дороги. Сидящие на броне бойцы, поровну разделившись, из под касок внимательно осматривали местность по сторонам дороги. Все знали, что сейчас саперы внимательно обследуют поврежденное, обычно большое, невозможное объехать место асфальта.
   Через несколько минут колонна двинулась дальше. Минут через тридцать въехали в кишлак. Шахджой - под таким названием на карте значился этот расположившийся по краям дороги населенный пункт, находившийся километрах в пятнадцати от расположения батальона. По его названию и батальон с переездом был переименован из Ложкаревского в Шахджойский.
   Видимо из-за нахождения на большой дороге кишлак был побогаче обычного и похоже имел административный статус уездного городка. На всей его полукилометровой длине, по обе стороны у дороги, располагались дуканы. Бедность их разнилась с самыми бедными из уже виденных Данцевичем в Кабуле и была намного большей. Из раскрытых дверей глинобитных лачуг и металлических контейнеров, на фоне своего, порой убогого, товара, находились приглашающие жестами зайти внутрь, перебирающие в руках четки, скучающие без посетителей их хозяева. Дальше за дуканами, в глубь размещались поселения жителей кишлака.
   Посередине кишлака, с левой стороны от дороги располагалась небольшая площадь с двухэтажным глинобитным зданием. Над его плоской крышей трепетало полотнище флага Д.Р.А. Колонна на небольшой скорости, осматриваемая сдержанными взглядами местных жителей, следовала по кишлаку. И лишь дети, проявляя недружелюбный восторг, показывали и озвучивали истинное отношение молчаливых взрослых, не скрывая его от "шурави". Они бежали за бронетранспортерами, что - то кричали, бросая комьями сухой земли в солдат, корчили им рожицы, а иногда и показывали свои грязные голые попки. Из всего их звонкого и многоголосого крика Данцевичу было знакомо лишь значение слова "Шурави". Но то, что с их уст глаголилась нелицеприятная истина отношения всего народа к пришедшим на их землю русским, чувствовалось. Взрослые детей не останавливали.
   На окраине Шахджоя, на большом участке, обнесенном глинобитной стеной, находилась воинская часть армии ДРА. У ворот забора в серой форме с автоматом на плече стоял часовой.
   - Это афганский полк,- донеслось до слуха Данцевича, пояснение сидящих сзади на броне, кого - то из солдат.
   - Тот, который два месяца назад его командир увел к духам в Сурхаган? - спросил второй боец.
   - Да, а сейчас они снова его формируют,- уточнил тот же голос.
   За кишлаком колонна начала движение побыстрее, как обычно иногда останавливаясь.
   - Духи не ждали нашего выхода, мин не наставили. Скоро вперед своим сообщат, там одни мины начнутся,- рассуждали сидящие сзади бойцы.
   Дальше на всем пути дорога проходила через множество кишлаков. В большинстве случаев они были разрушены в результате проходивших здесь ранее боев. Нежилые, покинутые жителями, они являлись хорошим укрытием для душманов, обстреливавших следовавшие через них колонны. Часто встречающиеся подбитые и обгорелые танки и бронетранспортеры, стоящие в кюветах и недалеко от дороги, свидетельствовали о шедших здесь боях. Особенно много встречалось сгоревших грузовых машин, обычно зилов.
   Вдоль края дороги шла линия электропередачи. Сейчас она была разорена. Редкие оставшиеся её опоры, без проводов, из стальных труб свидетельствовали об этом. На пути встречалось множество ранее возведенных над оврагами и сухими промоинами небольших мостов. Большинство из них было взорвано. Накатанные объезды находились рядом. После двух часов пути, воздух прогрелся и буквально иссушал открытые участки тела. Лицо и губы начинало жечь. Броня становилась горячей, без подкладки сидеть на ней было невозможно. Труднее всего приходилось по необходимости сидевшим внутри брони наводчику - оператору крупно - калиберного пулемета и механику - водителю. Хоть немного им помогал сквозняк от всех раскрытых люков, но постоянно долго находиться в буквальном смысле "внутри духовки" было за пределом человеческого терпения и сил. Немного облегчал их участь достаток находящейся рядом воды, которой они больше обливались, чем пили.
   Еще через час пути, после очередной остановки в наушниках послышался вопрос майора Витренко: "Что там?"
   - Сняли итальянку,- доложил сапер старшему колонны, о первой разминированной мине итальянского производства. Колонна двинулась дальше.
   Красота окружающей местности поражала взор своей новизной и непривычностью. Дорога проходила по равнине с находящимися по ее краям отдаленными горами. Иногда горы массивом или по три - четыре, группой приближались к дороге. Необыкновенно красиво смотрелись одиноко стоящие горы у дороги. Как бы оторвавшись от находящегося вдали основного горного массива, освещенные ярким солнцем, они были безумно прекрасны собою.
   К концу дня колонна прибыла в назначенное место. Расположились на большом пустыре на окраине Газни. Измотанные тяжелой дорогой люди слазили с раскаленной брони, разминая затекшие ноги. Минут через десять со стороны города над пустырем появились две вертушки. Покружив над расположившимися для стоянки, они улетели в ту сторону, откуда и появились. А ещё через такой же промежуток времени показалась голова колонны. Около часа на пустырь нескончаемой вереницей прибывали машины. Через каждые четыре - пять грузовых машин в колонне находился бронетранспортер охраны. Солнце клонилось к закату.
   Через час, после того, как вся прибывшая из Кабула колонна разместилась на ночную стоянку, в место расположения батальона прибыл комбат.
   Майор Малинин, усталый и обветренный, но как всегда улыбающийся, приветствовал ожидавших его подчиненных.
   - У меня для тебя новость. Потом поговорим,- пожимая руку Данцевичу, произнес комбат.
   Поздоровавшись с остальными офицерами, он ещё некоторое время совещался со своими заместителями и командирами рот.
   - Иди к комбату,- вернувшись с совещания, сообщил Данцевичу Ступин.
   - Доложи, как прошла засада,- потребовал комбат, лишь Данцевич доложил о своем прибытии. Евгений подробно рассказал Малинину о прошедшем.
   - Ну, молодец,- похвалил его комбат.
   - Сколько ты уже здесь?- задал он ему вопрос.
   - Почти три месяца,- ответил Данцевич.
   - Не много, но на медаль уже можно посылать,- весело глядя на подчиненного офицера, произнес комбат.
   - Это первое. А вот - второе,- продолжил он. В полку вводится три новых штатных должности - оперативный дежурный центра боевого управления. Должность вилочная - капитан - майорская. Нужны три толковых офицера. Командир полка сказал одного с нашего батальона, если вверху не намудрят. Тебе давно пора расти, Евгений, ты как...? - задал вопрос Данцевичу комбат.
   Данцевич, задумавшись над неожиданным предложением, смотрел на майора Малинина.
   - Понимаю...,- тихо произнес комбат.
   - Подумай, завтра утром мне сообщишь. Вернемся в батальон, мне нужно сообщить в полк,- произнес он.
   - Понял, товарищ майор. Разрешите идти,- произнес Данцевич, считая аудиенцию законченной.
   - Подожди,- остановил его комбат.
   - Ты в училище раньше служил. Как там служба? - спросил он, глядя на Данцевича.
   Данцевич задумался над вопросом комбата, вспомнив, что тот должен скоро уехать в Союз.
   - Видимо, Малинин не случайно интересуется этим,- пронеслась мысль в его голове.
   - Мне в училище на комбата предлагают. Тоже сказали подумать, и сообщить,- подтвердил его догадку майор.
   - Да, есть там характерная специфика. Отличается она от службы в войсках,- начал общими словами пояснять Данцевич.
   - Да знаю я, слышал про эту специфику...,- с недовольством в голосе произнес Малинин.
   - Но должность - то полковничья...,- после короткого молчания произнес он.
   - Да и город областной, в России...,- добавил комбат,- не какой-нибудь там мухосранск.
   Данцевич молча смотрел на задумавшегося майора Малинина.
   - Ладно, иди,- произнес комбат.
   Наступила ночь.
   Яркая полная луна освещала местность, наполненную людьми и техникой. Восьмая рота находилась в сторожевом охранении расположившихся на ночную стоянку войск. Расположив своих бойцов и бэтээры в указанном секторе охраны и обороны стоянки, офицеры роты собрались возле одного из бронетранспортеров. Выпив по сто "фронтовых", опустошали банки сухпайков, потом курили, разговаривали. Спиртное никто с собой не брал. Выпивка не планировалась и даже не предполагалась. Всё изменило предложение офицеров автобатальона, который прибыл из Кабула. Оказалось, автобатальон с грузом продуктов, боеприпасов и горюче - смазочных материалов следовал из самого Союза. Солдаты и офицеры автобата не первый раз доставляли эти грузы в Афганистан и знали, на чем можно дополнительно подзаработать. На войне самый ходовой товар водка и сигареты. И хотя заниматься этим категорически запрещалось, жестко контролировалось и строго наказывалось, немалая часть людей все равно этим занималась.
   - Дешево, всего по тридцать чеков пузырь. В Кандагаре она по восемьдесят, а в Кабуле и по шестьдесят,- разливая бутылку "столичной", рассуждал прапорщик Сакенко.
   - Видимо в цистерне с соляркой прятали,- пояснил лейтенант Югушев исходящий от бутылки острый запах.
   - А ты пей, не нюхай,- успокаивал взводного, не могущего преодолеть дополнительные противные факторы теплой водки, уже выпивший ротный.
   Поужинав, офицеры отдыхали, расположившись на земле возле колес бэтээра. Данцевич думал над предложением комбата. Горело обветренное за день встречным сухим горячим воздухом лицо. Болели обсохшие потрескивающиеся губы, по незнанию поздно смазанные вазелином. Предполагаемая должность не совсем нравилась и особо не радовала. Была как говорится не по душе. Ему нравилось быть командиром, работать с людьми. Ему хотелось им быть... Штабная служба, хоть и была намного легче, чище и спокойней, но не прельщала его.
   - Но на ней сразу же получу очередное звание, которое по срокам из - за отсутствия соответствующей должности уже год не могу получить,- ясно понимал он.
   - Не хватает на всех рот...,- звучали в сознании вспомнившиеся слова майора Скоблина.
   - Другого выбора нет. Видимо надо соглашаться...,- вздыхая, подумал он.
   Далеко на другом конце лагеря послышалась стрельба. Вначале редкая, она постепенно начала усиливаться. В дело вступили крупнокалиберные пулеметы, послышались отдельные ухания разрывов. Еще через минуту на другом конце лагеря грохотала непрерывная канонада боя.
   - Понял, первый,- раздался рядом, голос включившего с начала стрельбы радиостанцию Ступина.
   - Духи с той стороны обстрел начали. Комбат приказал быть повнимательнее,- пояснил командир роты.
   - Давай, мужики, по местам,- приказал, вставая Ступин.
   Офицеры роты направились к своим бойцам.
   - От этих шакалов теперь всю ночь покоя не будет,- сокрушался идущий рядом с Данцевичем старший лейтенант Кулажный.
   Суждения офицера с более полуторагодовым сроком боевой жизни оказались правильными. Мелкие укусы ночных шакалов издали, периодически продолжались всю ночь.
   - Хорошо местность открытая, горы далеко, а то бы нам пожарче здесь было,- рассуждали бойцы, подавив очередной обстрел рыскающих вокруг лагеря душманов.
   Едва забрезжил рассвет, в лагере началось оживление. Ещё через час начали запускаться двигатели машин. Бронетранспортеры и грузовые автомашины начали выезжать на шоссе строиться в колонну. Получив по радиостанции приказ от комбата, повел свою роту к шоссе и старший лейтенант Ступин.
   Через четыре - пять грузовых машин бэтээры роты по одному вклинивались в колонну, выезжая на шоссе. Уже полностью рассвело. Колонна длиной в несколько километров начала движение в сторону Кандагара. Теперь она, сильно разбавленная совершенно беззащитными грузовыми машинами, была более уязвимой и лакомой для нападения. С началом движения колонны над ней в воздухе появилось два барражирующих вертолета. Характер движения колонны был прежним, а скорость немного меньшей. Через пару часов движения в радиоэфире начали прослушиваться разговоры о снятых саперами "Итальянках". Нелестные слова и ругательства слетали с уст солдат в адрес далекой страны каждый раз в такие моменты.
   Сидя на своем командирском месте на броне машины, Данцевич вглядывался в приближающиеся по сторонам дороги элементы местности. Впереди бронетранспортера метрах в тридцати следовал грузовик с цистерной вместо кузова. Дальше еще три, обтянутых зелеными тентами бортовых грузовика, впереди которых находился бронетранспортер старшего лейтенанта Ступина.
   Сзади после пяти машин старшим бронетранспортера был старший сержант Землянников.
   Только что проследовали очередной разбитый стоящий по краям дороги нежилой кишлак. Подобные места были самыми опасными на пути следования колонны. Бойцы, сидящие на броне, зная это, прекращали свои редкие разговоры и комментарии увиденного, крепче сжимали в руках оружие, внимательнее вглядываясь в глинобитные развалины. Проехав опасное место и увидев с одной стороны дороги кладбище, с лиц бойцов сходила напряженность. Они знали, что эта местность с аккуратными земляными холмиками, увенчанными шестами с множеством навязанных на них разноцветных ленточек, для них была безопасной.
   Глухие хлопки выстрелов раздались где - то слева сзади. Сразу же послышалась ответная канонада выстрелов со стороны колонны. Радиоэфир наполнился докладом командира девятки об обстреле колонны. Данцевич привстал и оглянулся назад.
   - Куда хоботы повернули! Наблюдать куда надо! - послышался грубый грозный окрик Краснова на бойцов, пытающихся осмотреть место далекого боя.
   Над находящимся уже далеко сзади разбитым кишлаком с левой стороны от дороги клубилась пыль. Спереди колонны в небе к месту боя подлетали вертушки. Зависнув в небе и наклонив к земле свои носы, они начали обстреливать кишлак НУРСами.
   - Душки нас пропустили. Девятку треплют,- послышались комментарии с уст бойцов, понявших суть происходящего. Выпустив по несколько залпов реактивных снарядов, вертолеты направились дальше к хвосту колонны. Не успела колонна восстановить свою замедлившуюся скорость, как раздалась команда: "Всем стой!" Механик - водитель бронетранспортера - рядовой Голубев, замедляя ход, остановил машину. Колонна остановилась. Голубев, повернув голову в сторону командира, бросил на него тревожный понимающий взгляд. На его голове тоже был шлем, и он тоже прослушивал радиоэфир. Мимо бронетранспортера с головы колонны назад пробежал старший лейтенант Строев с бойцом.
   В их руках были автоматы и большие зеленые прямоугольные сумки с красными крестами на боках.
   - В девятке двоих ранило,- высунувшись из люка и повернув голову назад, пояснил сидевшим на броне товарищам Голубев. Ранение одного из бойцов было тяжелым. Скоро сзади у дороги начал приземляться вертолет. Приземлившись, через минуту он взлетел снова. Отстреливая с бортов пиропатроны, он начал, кружась, набирать высоту. Поднявшись высоко в небо, вертушка взяла курс в сторону Кабула. Прозвучавшая в наушниках команда комбата привела колонну в движение.
   Изматывающее напряженное движение колонны продолжалось уже более четырех часов. Высоко поднявшееся солнце раскалило всё вокруг. В чистом лазурном, без единого облачка, небе над колонной постоянно барражировали вертолеты. Иссушающий встречный горячий воздух с лучами солнца жгли лицо, защищенное от них лишь маской из вазелина с налипшим на него слоем пыли.
  
   Огромный столб из черного дыма и красного пламени взметнулся вверх с устремившимся вокруг него большим потоком земли и камней на дороге впереди. Поднимаясь высоко вверх, столб чернел, оставляя внизу пламя. Его стремительный подъем вверх начал замедляться, закручиваясь в шапку. И сразу же огромной силы звук взрыва потряс все вокруг, больно ударив по ушным перепонкам. Земля затряслась, содрогая тяжелую машину. Не успев осмыслить произошедшее, Данцевич смотрел на начинавший уже рассеиваться черный гриб. Опускаясь вниз, черные остатки столба вскоре утонули в большом облаке поднимающейся пыли. И сразу же всё вокруг зашумело от внезапного налетевшего урагана. Поднятые ударной волной песчинки и мелкие камни больно секли открытые участки тела, шелестели по каскам, одежде и броне. Переднюю часть колонны накрыло огромное пыльное облако. Шум и неразбериха от разговоров и множества команд царили в наушниках. Сверху на головы людей посыпался град из камней и комьев земли. Колонна в очередной раз остановилась.
   - В районе седьмой роты,- пронеслась мысль, определившая место взрыва фугаса, в голове Данцевича.
   Лишь ветром отнесло в сторону широко распространившуюся впереди колонны пыль, он слез с машины, отойдя в сторону, начал смотреть вперед, пытаясь увидеть место взрыва. Евгений увидел впереди на дороге Ступина подзывавшего его к себе жестами руки. Подбежав к ротному, они направились вдвоем вперед к месту взрыва. Из открытых окон кабин справа стоящих зилов с висевшими на дверях бронежилетами, высунув головы, выглядывали вперед водители.
   Отброшенный в сторону и развернутый поперек дороги бронетранспортер, свисая передними колесами в полутораметровый кювет, стоял на дороге. Сзади него, метрах в десяти, ещё дымилась огромная, разрушившая половину полотна дороги воронка. Возле воронки в кювете лежал перевернутый грузовик, из кабины которого бойцы извлекали водителя. Вокруг бронетранспортера на дороге и в кюветах лежали и сидели слетевшие с него бойцы. Контуженные, оглушенные взрывом, большинство из них были в крови. Сидящие, кто был в сознании, стеклянными глазами смотрели на появившихся возле них людей. Некоторых из них уже перевязывали. Над головой появились вертолеты. Они, словно в жадном желании высмотреть злоумышленника и наказать его, кружились, осматривая открытую по обе стороны дороги местность. Данцевич прошёл вперед за развернутый бронетранспортер. Тяжелая картина открылась его взору. На асфальте, положенный на спину, лежал боец. С его окровавленного торса врач с помощником- солдатом, распарывая ножом, снимал одежду. На животе светилась большая рваная рана. Часть внутренних органов, вывалившихся из живота с растекшимся их содержимым, висели на боку его тела. Рядом, на асфальте, стояла раскрытая медицинская сумка, и второй солдат, державший в руках приготовленную косынку. Два использованных шприц - тюбика валялись рядом на асфальте. Данцевичу стало дурно. Он повернулся, пытаясь уйти на другую сторону искореженного бронетранспортера. Столкнулся с неподвижным Ступиным, который стоял сзади и тоже осматривал происходящее. Зайдя на другую сторону машины, он опустился в его тень на асфальт, снял каску. Подошел Ступин. Протянул фляжку с водой. Отпив из неё несколько глотков, Евгений вернул фляжку ротному. Опираясь на автомат, встал на ноги. Появившийся на месте взрыва фугаса комбат приказал всем посторонним убыть на свои места.
   Лишь только с места взрыва фугаса взлетела вертушка с бортовым номером капитана Комарова, в наушниках раздалась команда комбата и колонна двинулась дальше.
   Объехав очередной подорванный мост по гальчатому дну сухой промоины бронетранспортер, ревя двигателями, начал подниматься вверх. Выехав из промоины и въехав на шоссе, машина, увеличив скорость, начала догонять движущийся впереди наливник. Приблизившись к нему на указанную дистанцию, Голубев убавил скорость бронетранспортера и, ловя еле заметную, отпечатанную на раскаленном асфальте впереди идущими машинами колею, вёл свою машину дальше.
   Прошедшая по кругу сидящих на броне бойцов фляжка с водой остановилась на Данцевиче. Предложенная ему сержантом Красных вода в фляжке была теплой, даже горячей. Несмотря на это, желанная жидкость, смачивая просохшую глотку двумя медленными большими глотками, утоляя жажду, ушла внутрь разгоряченного тела. Знакомые звуки щелчков пролетевших над головой и в стороне пуль сквозь шум встречного ветра внезапно прозвучали в ушах Данцевича. Через миг в его руках, вместо уроненной вниз, внутрь бронетранспортера фляжки с водой, появился автомат, висевший до этого впереди под руками на открытой крышке люка, опустив ноги в который он и сидел.
   Бойцы, находившиеся за его спиной на броне, заметив место, откуда обстреливалась колонна, открыли по вершине холма, находившегося справа, метрах в трехстах от дороги, ураганный огонь из своего оружия. Еще через минуту бэтээр остановился. Бойцы, слетев с брони на землю, продолжали вести огонь по вершине холма. Юркнув внутрь брони машины, Данцевич докладывал комбату об обстреле. Глухие щелчки разбивающихся о броню пуль со свистом рикошета слышались внутри машины. Доложив комбату, он бросил в боковой перископ взгляд на холм. Холм был весь покрыт пылью. По нему уже вели огонь все, заметившие обстрел. Почувствовав толчки чьих - то рук в свое плечо, Данцевич оторвался от перископа. Находящийся рядом Голубев жестами показывал вперед машины. Взглянув в передний перископ, Данцевич увидел стоящий метрах в трех наливник. Из правой стороны, пробитой при обстреле цистерны, хлестали горячие струи. Большая часть загоревшегося горючего стекало в кювет дороги. Огонь всё больше охватывал наливник, поднимая вверх черные клубы дыма. Данцевич бросился назад машины, пытаясь вылезти наружу через левый боковой люк. Едва открыв люк, он увидел внизу на асфальте лежащего Вагина. Выбравшись из машины наружу, он увидел рядом с Вагиным ещё двух бойцов. Вагин был ранен. Разорванная, набухавшая кровью одежда на правом его плече, окровавленная рука, кровавый след от которой по асфальту тянулся назад бронетранспортера на другую сторону, свидетельствовали об этом.
   Захватив с собой Зорина, ведшего огонь по холму, Данцевич подбежал к кабине уже объятого пламенем наливника. Двигатель машины молчал, весь капот машины был испещрен пробоинами от пуль. Открыв дверь машины, Данцевич увидел там лежащим на руле окровавленного водителя. Вытащив его из кабины вниз на асфальт, он увидел в другой стороне второго бойца. С зажатым в руках автоматом в неестественной позе боец, спустившись вниз, полулежал на сидении. Поставив автомат на предохранитель, и не вынимая его из рук второго водителя, Данцевич вытащил и его из кабины. Разгоравшееся пламя начинало жечь лицо. Кабина машины внутри начинала дымиться. Сняв с дверец машины висевшие бронежилеты водителей и повыбрасывав наружу их рюкзаки, Данцевич дал жестами знак Голубеву столкнуть объятый пламенем наливник с дороги в кювет. Огромное пламя взлетело вверх от перевернувшегося внизу кювета наливника.
  
   Данцевич сидел на другой стороне дороги в кювете, сняв с себя раскаленные бронежилет и каску. Пил воду, поливая разгоряченную мокрую от пота голову с обожженным ухом водой. Подальше впереди, на другой стороне дороги в кювете, поднимая огромное пламя с клубами черного дыма, догорал наливник. Сзади на дороге несколько бойцов сбивали пламя с передней части отъехавшего назад загоревшегося от брызг наливника бэтээра Голубева.
   Вверху в небе кружили вертолеты, обрабатывая злополучный холм нурсами. Вагин, благодаря бронежилету, оказался легко раненым в правое предплечье. Водители наливника оказались тоже ранеными. Их ранения были более серьезными. Все втроем раненные бойцы находились невдалеке от Данцевича. Строев с врачом автобатальона уже заканчивали их перевязку. Минут через десять середина остановившейся колонны начала восстанавливать свой боевой порядок. А ещё через малость времени колонна двинулась дальше вперед.
   Долгожданный Шахджой показался впереди.
   Жизнь в кишлаке была прежней, по - восточному размеренной и спокойной. Всеё так же взирали на проезжающих мимо "шурави" местные жители, по - прежнему вели себя дети. Почерневшие лица уставших бойцов уже меньше улыбались, взирая на их шалости.
   - Наконец - то мы добрались,- радостно произносили солдаты, завидев впереди слева у дороги у подножия гор едва различимые черты лагеря батальона. День подходил к концу. Солнце клонилось к закату. Возле седьмой и шестой застав находились лагеря прибывшей из Кандагара боевой техники, для сопровождения колонны дальше. Часть грузовых машин из колонны, которым положено было разгрузиться в батальоне, направились для разгрузки в расположение батальона. Остальные начали располагаться на ночевку возле застав. Получив приказ от комбата, Данцевич со своими бойцами и техникой убыл на заставу. Назавтра утром колонна ушла дальше, на Кандагар.
   Через пару часов, после убытия колонны на заставу с запасами воды, продуктов и боеприпасов прибыл командир роты.
   Ещё издали бойцы заметили на переднем бронетранспортере, подъезжающем к заставе, среди сопровождающих Ступина солдат сидящего Денисюка.
   - Забирай своего наркомана,- приняв от Данцевича доклад и пожимая ему руку, произнес Ступин, махая головой в сторону Денисюка. Тот уже слез с бэтээра и настороженный стоял сзади ротного, ожидая указаний командира.
   - Только что прилетел из Кандагара. Рвется на заставу, хотя ему предписано неделю наблюдаться в батальонном медицинском пункте, но Строев разрешил,- добавил, поясняя, ротный.
   Проведя свою плановую работу, старший лейтенант Ступин убыл на другие заставы. Вызвав к себе Денисюка, Данцевич начал с ним беседу. Блестящая металлическая проволока оплетала у самого основания передние зубы его нижней челюсти. Боец уже нормально разговаривал, челюсть без боли послушно двигалась. Денисюк, виновато отводя глаза от встречных взглядов командира, отвечал на его вопросы.
   - Ну, как думаешь жить дальше? - задал вопрос солдату Данцевич. - Кстати, ампулы промедола обновлены и лежат на прежнем месте,- как бы между прочим с легкой интонацией иронии в голосе проинформировал бойца начальник заставы.
   От его злой шутки Денисюк, дернувшись, весь съежился, потом виновато посмотрел в глаза командиру, продолжая молчать. Солдат мялся, стоя перед командиром, то ли не поняв, что именно тот у него спрашивает, то ли, сообразив, не хотел развивать дальше больную для себя тему.
   - Ну, будешь больше баловаться наркотой?! - громко грозным голосом уточнил солдату свой вопрос командир.
   - Никак нет,- вырвался ответ из уст Денисюка.
   - Точно? - переспросил Данцевич.
   - Точно! - товарищ старший лейтенант, заверял боец.
   - Замполит батальона с тобой беседовал? - спросил солдата Данцевич.
   - Так точно,- ответил солдат.
   - Он, что ли, тебя надоумил? - допытывался Данцевич.
   - Да, ерунда...,- не договорив, промямлил солдат.
   - Тогда откуда такие заверения? - не унимался Данцевич.
   Денисюк, потупив глаза, молчал. Чувствуя на себе строгие глаза командира, ожидающего ответа, он поднял свои глаза и, глядя в лицо Данцевичу, тихо произнес: "Ребята сказали, ещё раз заметят, убьют!" "Да я и сам теперь..."
   Но в смелом и откровенном взгляде Денисюка, брошенном на командира, гарантией отказа от своей ранней губительной привычки похоже больше светился не страх наказания, а осознанное переосмысление всего происходящего с ним до этого, продолжение которого дальше становилось невозможным. Становилось понятным, что на этот трудный путь борьбы с собой боец только становился, и ему нужно было помочь в этом.
   - А ведь сам знаешь, они не шутят,- произнес Данцевич.
   - Ну, давай, крепись! Иди,- отпустил он бойца.
  
   ................................................................................................
  
   Утро в четверг 2 мая 1985 года выдалось погожим. Убранные после вчерашней майской демонстрации улицы города Рязани освещали первые лучи восходящего солнца. Воздух после ночи был еще по - весеннему прохладным. Нарушая тишину городских улиц, порхая с веток распускающихся деревьев на мокрый асфальт и обратно, радуясь яркому майскому солнцу, чирикали воробьи.
   На перроне железнодорожного вокзала Рязань - 1 уже было много народа. Данцевич взглянул на свои командирские, было без четверти семь. Взволнованный, с тяжелым осадком на душе он стоял на перроне вокзала. Рядом с ним, с заплаканными глазами, стояла Тасик. Она провожала мужа в Афганистан на войну. С сыном Данцевич попрощался вчера вечером и маленький Алёшка в это время наверняка ещё спал у бабушки. Данцевичи ждали электричку на Москву. С минуты на минуту должен был появиться сослуживец Данцевича по десантному полку старший лейтенант Брилев, с которым они вместе отправлялись в командировку. Вскоре он с женой подошел к Данцевичам. Парочки поздоровались. Глаза жены Володи тоже были мокрыми от слез. Молодые женщины, до этого находившиеся одинокими в своем тяжелом положении, видя, что среди этой мирной веселой жизни у каждой из них появился друг по несчастью, сразу прониклись взаимной симпатией друг к другу. Хотя до этого момента не были даже знакомы. Горе сближает людей.
   "Березка" - так официально называлась семичасовая электричка на Москву.
   Она всегда была переполнена людьми, едущими в Москву за продуктами, поэтому комплектовалась максимальным количеством вагонов, выкрашенных в зеленый цвет, то есть была длинной, зеленой и пахла колбасой. В этой иронической загадке и были заключены настоящая её суть и назначение. Каждый из пассажиров старался приехать на вокзал пораньше, до её отправления и на перроне занять место, где после остановки вагонов располагались двери, чтобы сидя доехать до Москвы, так как четырехчасовой переезд, стоя в проходе в постоянной толкотне, был утомительным. Толпа народа на перроне увеличивалась. Возбужденные предстоящим посещением столицы люди, поездка в которую вносила разнообразие в их серую жизнь, обещавшая массу приятных впечатлений, получали последние наставления от провожающих: где и как лучше приобрести те или иные продукты или тряпки. Раньше Данцевич и сам, если имел редкий от службы выходной, обязательно переодевшись в гражданскую одежду, ездил за продуктами в Москву, так как в продуктовых магазинах края "березового ситца" в изобилии был лишь березовый сок, да плавленые сырки. Остальную часть прилавков магазинов занимали бутылки со спиртным. Аналогичное положение с товарами было и в универмагах. Ассортимент и качество товаров были скудными. Нормальные товары были доступны лишь партийной номенклатуре страны. Эти товары продавались в отдельных буфетах и магазинах, доступ простым людям в которые был закрыт. Партийное руководство, чтобы хоть как - то поднять престиж страны старалось наполнить товарами хотя бы магазины столицы, свозя их с близлежащих областей. Конечно, оставляли немного и на местах, но этого хватало лишь продавцам магазинов и кое - что перепадало их родным и знакомым. На прилавки эти товары не выставлялись, а расходились, что называется, из - под прилавков с переплатой.
   Потолкавшись день с двумя тяжелыми сумками на плечах, Данцевич знал, что холодильник будет забит и месяц семья голодать не будет. Так жили все жители близлежащих от Москвы городов.
   В переполненные и душные магазины столицы по выходным лучше было не соваться. "Понаехавшие" раздражали москвичей, которые заходили купить "двести граммов свежей колбаски". Они нередко, минуя очередь, подходили к знакомому продавцу, демонстрируя свое превосходство перед "понаехавшими" и, невзирая на протесты очереди, отоваривались.
   Обычно это были женщины среднего возраста, полноватые, заносчиво-невежественного вида. Между двумя лагерями невольно зарождалась похожая на базарную брань неприятная полемика. В отместку из очереди в адрес "москвички" звучали напоминания, что эта колбаса, и она, "москвичка" в Москву приехали из тех же краев, что и они, "понаехавшие". Только колбаса сегодня утром, а "москвичка" лет на десять двадцать пораньше. "Москвичка" начинала возражать, утверждая, что является потомственной, чуть ли не со времен Дмитрия Донского. В ответ из очереди раздавался дружный смех. А отдельные тётки окончательно признав в ней свою, советовали "москичке": - Взяла свои двести граммов колбаски - иди домой. Лимита!
   Лимита было позорнее "понаехавших".
   Продавец всегда солидаризировался с местным покупателем, отпуская ему товар, приятно осознавая и себя выше "понаехавших". А особо рьяный радетель законов очереди мог попасть в немилость продавца со всеми вытекающими последствиями. На такого покупателя продавец мог наложить санкции, предписанные в стоящей рядом на прилавке табличке, в которой указывались нормы отпуска продуктов в одни руки. Продавцы и кассиры, в девяносто девяти случаях - это полные женщины средних лет, особо не стесняясь, безбожно обвешивали и обсчитывали "понаехавших", которые мечась с баулами от кассы к прилавку, не всегда это замечали, а если и замечали, то вынуждены были мириться. Работники же советской торговли за свой рабочий день на обвесах и обсчетах иной раз имели доход, превосходящий месячную зарплату рабочего, врача, учителя, инженера, даже за вычетом отдаваемой части за получение своего доходного рабочего места заведующему магазином, который, соответственно, делился с вышестоящим начальником.
   Аналогичная картина царила и в других отраслях торговли. Население страны регулярно получало зарплату. Не подтвержденные товарами денежные знаки складывались людьми на счета в сберегательных кассах, так как на них нельзя было свободно отовариваться в магазинах. Нетрудовые доходы отдельных, были значительно выше, они же, по понятным причинам, хранились своими владельцами в стеклянных банках, закопанных в укромных местах. Эти сберкнижки и кубышки грели души их владельцам, ничего не подозревающих о настоящей ценности своих сберкнижек и кубышек.
   В редкие поездки за товарами в Москву Данцевич частенько отправлялся и с женой. Их совместная жизнь только начиналась, и надо было решать множество бытовых вопросов.
   В этих поездках Тасик, как, любя, нежно называл жену Данцевич, предпочитала вместо продовольственных магазинов посещать магазины одежды. Имея художественный вкус, даже в скудных условиях выбора Наташа отыскивала подходящую одежду, перешивала её, доводила до совершенства. Вот и сейчас она стояла рядом с мужем в модном для своего времени, собственноручно пошитом платье - сафари.
   Жену Данцевич любил сильно. В свои двадцать девять лет жизни он уже успел кое - где побывать, поездить по большой стране, но красивее женщин, чем в Рязани, и в таком количестве он нигде не видел. Редко на улице города встретишь дурнушку, да и то, присмотревшись к такой, понимаешь, что у неё просто отсутствует вкус в одежде и макияже.
   Две, рядом стоящие пары, состоящие из молодых красивых с заплаканными глазами женщин и офицеров - десантников, лица которых тоже были невеселыми, привлекали внимание окружающих. Люди лишь могли догадываться о причинах их печали.
   Вот уже пять лет, как шла война в Афганистане. В страну приходили гробы, сотни солдат и офицеров ежедневно уезжали из страны туда. И хотя об этом ничего не говорилось в средствах массовой информации, люди, видя подобные картины на перронах вокзалов большой страны, вдруг сменяли веселое выражение лица на задумчивое.
   - Ради Бога, Женечка, береги себя,- со слезами на глазах шептала Данцевичу жена. Он, как мог, успокаивал её, превозмогая себя, пытался шутить, чтобы хоть как - то отвлечь жену от мрачных мыслей.
   Шумная веселая толпа отъезжающих раздражала Данцевича. Ему вспомнились картины проводов женами мужей на войну из фильмов.
   - Наверное, тогда людям было морально легче, не было такого контраста в положении, все были в одинаковых условиях. А скопом - не страшно,- подумал Данцевич, осматривая шумящую толпу.
   Подали электричку, в один миг толпа исчезла с перрона, растворившись в раскрытых дверях вагонов. На перроне, вглядываясь в окна вагонов остались лишь провожающие.
   Крепко обняв жён, попрощавшись с ними длинным поцелуем и захватив свои чемоданы, мужья вошли в тамбур. Поставив чемоданы в сторонку, и обернувшись, они молча всматривались в любимые черты лиц своих жён, из глаз которых неудержимым потоком текли слезы. Жёны находились рядом с открытой дверью, которая вот - вот должна была захлопнуться. Их, недавно стоящих рядом, тесно прижавшихся друг к другу, в один миг разъединила какая - то невидимая полоса. Это была щель между перроном и порогом открытой двери вагона. И эта узкая разделительная линия пугала обе стороны своей неизвестностью, могущей разъединить судьбы пар навечно. У всех четверых, попарно разделенных молодых людей, в голове крутилась одна и та же мысль, которую они боялись озвучить. Людям не дано знать свою судьбу наперед. В этот момент расстающиеся пары ещё не знали, что судьба отпустила им на двоих лишь пятидесятипроцентный шанс. Через семь месяцев старший лейтенант Брилев погибнет в бою под Кандагаром. А пока они, разделенные попарно, что - то шептали друг другу, не помня что, вглядывались в лица, стараясь запомнить милые сердцу черты.
   Двери вагона неожиданно захлопнулись, офицеры прильнули к стеклу окон. Электричка тронулась, набирая скорость.
   Две плачущие рязанские мадонны, две российские звезды, махая руками вслед удаляющейся электричке, бежали за ней до конца перрона, чтобы как можно дольше видеть лица своих мужей.
   - Фу, слава Богу, кончилась эта мука,- снимая фуражку и вытирая пот со лба, произнес Брилев. Данцевич последовал его примеру. Подождав немного в тамбуре, покуда подсохнут глаза и, приведя себя в порядок, офицеры вошли в вагон. Закинув чемоданы на багажные полки, заняв свои места, каждый из них погрузился в свои мысли.
  
  
   В Ташкенте был уже вечер. Город встретил московских пассажиров зноем. Разницу температур Данцевич почувствовал сразу, как только вышел из самолета. Четырехчасовой перелет и такая же разница во времени с Москвой быстро поглотили светлое время дня. В самолете было много офицеров, отправлявшихся в Афганистан.
   Прибытие этого рейса в аэропорту с нетерпением ждали ташкентские таксисты - частники. Вот уже пять лет, сколько шла война в Афганистане, большое количество офицеров каждый день прилетало из Москвы единственным рейсом аэробуса. У них у всех был единственный получасовой маршрут переезда с городского аэропорта и до "афганской пересылки".
   Озабоченные характером дальнейшей службы, офицеры, не торгуясь с жадными таксистами, платили им установленную в десять рублей с человека таксу. Причем таксисты, боясь, что порой подвыпившим пассажирам по прибытии на конечный пункт тариф может показаться завышенным, брали оплату вперед. Но на этом их страховка не заканчивалась. Таксист, очевидно наученный горьким опытом, своим или своих коллег, собрав червонцы с четырех усаженных в машину пассажиров, демонстративно отдавал выручку неожиданно появляющемуся у его окошка помощнику.
   Пересыльный пункт располагался на территории одной из воинских частей, где были выделены для этих целей помещения. Жигули с офицерами подъехали к КПП, когда было уже совсем темно. Дежуривший офицер зарегистрировал вновь прибывших, объявил, что мест для ночлега нет. Завтра утром будет борт на Кабул, освободятся койки в гостинице, тогда будут места. Дежурный также ознакомил вновь прибывших офицеров с порядком убытия лиц в Афганистан. Завтра утром необходимо будет пройти медкомиссию, сделать прививки, посетить ещё несколько кабинетов. После чего будет сформирован борт на Кабул или другой город Афганистана. Объявив офицерам, что в городе полно воинских патрулей, дежурный занялся следующей группой прибывающих офицеров.
   Сдав чемоданы в багаж, Данцевич, Брилев и ещё три офицера, приехавшие вместе из аэропорта, вышли за КПП пересылки. Сюда всё подъезжали и подъезжали такси. Из салонов машин выходили не только офицеры и прапорщики, но и гражданские лица. Это вольнонаемные специалисты из гражданского населения рабочих специальностей, командированные на работу в ограниченный контингент советский войск в Афганистане. В подавляющем большинстве это были молодые женщины.
   Было двадцать два часа местного времени. Особо не задумываясь о выборе маршрута, офицеры начали бродить по вечерним улицам Ташкента. Как выяснилось, все из них столицу Узбекистана посетили впервые. Пересыльный пункт находился на краю города. Окраины ночного Ташкента производили мрачное впечатление. Неосвещенные, грязные, больше похожие на деревенские улицы с глинобитными строениями, навевали грусть и тоску.
   Все проголодались и думали лишь об ужине. Узнав у местного прохожего, что поужинать в это позднее время можно только в центре города, офицеры занялись его поиском. Вскоре они вышли на большую, освещенную улицу с трамвайными путями.
   Подошел трамвай, который и привез офицеров в центр города. Любуясь красотой центра города, они набрели на ресторан с местным названием.
   Компания вошла в зал и заняла свободный столик. Зал был наполовину заполнен посетителями, немалое число которых составляли офицеры разных рядов войск. В его полумраке звучала тихая восточная мелодия. Ее звуки доносились из большого японского магнитофона "Шарп", стоящего на пианино. Музыкантов на сцене не было, их инструменты лежали на стульях в ожидании своих хозяев.
   Мелкой дребезжащей походкой с полотенцем через руку подошел официант- узбек. Лысоватый, начинающий полнеть молодой мужчина от тридцати пяти до сорока лет, ниже среднего роста, похожий на колобка.
   Луковато улыбаясь, "колобок" на плохом русском языке с местным акцентом начал приветствовать новых посетителей, которым он, мол, очень рад и готов предоставить им все прелести восточной кухни.
   Потом сменив веселый голос на немного грустный, официант напомнил, что в связи с начинающейся в стране противоалкогольной компанией в ресторане водки нет. И тут же тихим голосом продолжил, что он, если уважаемые гости желают, конечно, может в порядке исключения решить эту проблему.
   Слушая трели "колобка" офицеры знакомились с меню. Названия блюд, людям незнакомым с узбекской кухней ничего не говорили, хотя их цены были ощутимы. Но деньги у всех были, их надо было израсходовать, и никто об этом особенно не задумывался.
   Посоветовавшись с остальными, один из офицеров попросил принести две бутылки водки, всем по салату, какому - нибудь, на усмотрение официанта, мясному калорийному блюду, а дальше будет видно.
   Официант, приняв заказ, удалился. На сцену, очевидно после перерыва, вышли музыканты. Выключив магнитофон и настроив свои инструменты, они заиграли. Два солиста, парень и девушка запели хит того времени "Учкудук - три колодца". Зал ресторана наполнила веселая мелодия, дополняемая светомузыкой.
   Через минуту появился официант. Поставив на стол пять бутылок боржоми, три в одну группу, а две в другую, и расставив тарелки с салатами, удалился. Вскоре принес вторые блюда. Пожелав гостям приятного аппетита, официант начал их заверять, что он всегда рад их видеть и готов им предоставить любые услуги. И со словами: "вон какими красавицами он располагает", взглядом указал на столик в углу.
   - Смотри, вон какой красивый дэвушка. Вкусный и нэжный как пэрсик,- приложив пальцы руки, сложенные в щепоть к губам и изобразив воздушный поцелуй, продолжал расхваливать товар официант. "Персики" сидели вдали за одним из столиков. Четыре узбекских девушки, две из которых курили, бросали скучающие взгляды по залу.
   - Да нет. Спасибо. Мы только от своих оторвались. Так что в этом смысле не голодные,- отверг предложение один из офицеров, разливая боржоми по бокалам.
   После закрытия ресторана, оставшуюся часть ночи офицеры провели на улице, любуясь красотой центра ночного Ташкента, его фонтанами и скверами. На улице было тепло, вокруг сияли огни фонарей. Всех поразила необычайно высокая статуя памятника вождю мирового пролетариата. Несмотря на позднее время, центральная площадь и прилегающие к ней улицы не были пустынны.
   Утром с первым трамваем ночные экскурсанты прибыли на пересыльный пункт. Узнав у дежурного порядок дальнейшей работы, офицеры получили места в гостинице. Это была простая солдатская казарма. До начала работы мед.пункта оставалось время, и офицеры улеглись спать. После сна все направились на медкомиссию. Необходимо было также сделать около трех прививок, отметки о которых должны были стоять в командировочном предписании. Без этих отметок на таможне за границу не пропускали. После чего нужно было ещё посетить пару кабинетов, оформить свои документы и зарегистрироваться на борт самолета.
   Людей было много. Возле кабинетов собирались очереди, в которых каждым пятым посетителем были молодые женщины, и - редко - гражданские мужчины. Данцевича привлекла внимание одна красивая молодая женщина. Что её гнало в Афганистан, он не мог понять. Врачи торопили, делая прививки. Посетители заходили по одному в кабинеты, подставляя им руки, плечи, ягодицы. Процесс прививки, проводимый двумя медиками, из которых один делал прививку, а второй ставил штамп в документе, происходил быстро. Намного быстрее, чем требовалось оголиться. Для женщин, которые были в общей очереди, это составляло большие неудобства. Но звучала команда "Следующий" и им ничего не оставалось, как сделать выбор, закончить одевание в кабинете в присутствии следующего пациента, которым был мужчина или за дверью на глазах мужской очереди. Женщины обычно выбирали из двух зол меньшее. И это им удавалось, если в кабинете медиками были мужчины или хотя бы один из них. Но если медицинскими работниками были женщины, то вопреки, казалось бы, логике, пациентке приходилось освобождать кабинет и заканчивать одевание в коридоре. Если она не торопилась выходить из кабинета, а продолжала одеваться в кабинете, то из уст женщин в белых халатах звучали строгие указания о недопустимости нарушения санитарных норм и задержки очереди. Пациентке приходилось подчиняться. Вдогонку ей звучали язвительные фразы: "Ничего, привыкай. Стеснительная больно."
   В коридоре эти фразы и шутки дополнялись мужчинами.
   Этих женщин по-хорошему становилось жаль. Данцевич никак не мог понять, почему в данной ситуации женщины медики с такой неприязнью относятся к своим подругам. Смотреть на все это без улыбки было нельзя. Женщины же, краснея от неудобства, пытались отшучиваться, чтобы выйти из неловкого состояния, называя стервами своих медицинских подруг.
   После завершения всех формальностей сформировавшаяся ещё в такси группа друзей, пообедав в одном из кафе, решила продолжить осмотр Ташкента.
   "Кто на рынке не бывал,- тот города не видал",- гласит одна из народных пословиц. Ташкентский рынок поразил своей восточной широтой, новизной и особенностью, которых раньше офицеры не видели. Часа два они бродили, осматривая прилавки, заваленные разнообразием свежих и сушеных фруктов, орехов, специй. Продавцы тянули за рукава, каждый, расхваливая, предлагал купить свой товар. Цены здесь были намного ниже аналогичных товаров на рынках городов центра России. Каждый из посетителей, купив по дыне и хорошей грозди винограда, вместе отправились к своему временному пристанищу.
  
   Вылет ИЛ - 76 на Кабул был запланирован на шесть утра. Все пассажиры сформированного борта были подняты в четыре ночи. Через полчаса, погрузившись в автобусы и кузова грузовых машин, колонной направились на военный аэродром. Прибыв на аэродром, пассажиры с чемоданами становились в очередь к стойкам для прохождения таможенного контроля.
   Подойдя к стойке, Данцевич предъявил таможеннику (это был молодой узбек) документы. Осмотрев их и сделав пометки в своих бумагах, таможенник начал осматривать чемодан и вещи, находящиеся в карманах. У Данцевича оказалось при себе тридцать девять рублей. Таможенник потребовал занести их в декларацию, предупреждая, что при возвращении из - за границы обратно, эту же сумму нужно будет обязательно предъявить на таможне. Данцевич, не поняв до конца смысл предупреждения таможенника, хотел было вписать деньги в декларацию. Таможенник остановил руку офицера.
   - А вы уверены, что эти деньги сохраните за время пребывания в Афганистане? - задал таможенник вопрос Данцевичу.
   Данцевич только теперь понял смысл вопроса, замялся в нерешительности, как поступить с оставшимися деньгами.
   - Если вы не предъявите эти деньги, возвращаясь из - за границы, то у вас будут проблемы,- наседал таможенник.
   Данцевич положил деньги на стол. Захватив документы и чемодан, он прошел дальше.
   - Следующий,- произнес таможенник, приоткрывая ящик стола и сгребая туда деньги.
   В зал таможни ввели большую группу солдат. Один из таможенников подошел к их командиру, тот предъявил ему бумаги. Покуда проверялись документы, солдаты стояли в строю. Потом по команде командира они прошли в колонну по одному мимо таможенника. Тот, пересчитав солдат, сделал пометки в документах. Вещи солдат не осматривались.
   Обе палубы военно - транспортного самолета, оборудованного для перевозки максимального количества людей, были заполнены до предела. Вошедшие первыми заняли сидячие места, остальным пришлось усаживаться прямо на пол, стоять запрещалось. Это было объявлено на кратком инструктаже по поведению пассажиров в самолете во время перелета, по мегафону, одним из членов экипажа самолета.
   Данцевич с Брилевым вошли в самолет последними. Когда задние грузовые люки закрылись, десантники уселись в хвосте самолета в нише крепления вытяжных парашютов. Это были удобные, как в кресле, сидячие места. Хотя размещение офицеров являлось нарушением инструктажа, борттехник экипажа, видя, что нарушителями являются десантники, хорошо знающие самолет, сделал для них исключение. Данцевичу, находящемуся на возвышении в хвосте самолета, хорошо просматривался салон нижней палубы.
   Основная масса пассажиров впервые были в салоне такого самолета, с волнением в душе они крутили головами, осматриваясь вокруг. А за бортом уже шумели двигатели. Самолет грузно тронулся с места и покатился по земле, набирая скорость.
   Перелет с Ташкента до Кабула по времени занимал около двух часов. Половина пути полета пролегала над территорией Союза, а вторая половина над Афганистаном.
   Данцевич с интересом рассматривал красивые горные пейзажи через стекло находящегося рядом иллюминатора. Необозримая панорама гор с вершинами, покрытыми снегом и освещенная ярким солнцем, простиралась внизу.
   Точно после часа полета задремавшие пассажиры почувствовали, что их начало прижимать к палубе. Самолет набирал дополнительную высоту. Этого, очевидно, требовали правила безопасности перелета. Теперь, пролетая над особо высокими снежными вершинами, с бортов самолетов отстреливались пиропатроны.
   Еще через час полета внизу впереди по курсу полета самолета горы как бы исчезали. Среди непрерывного горного массива виднелось плато с низкой ровной местностью. Внизу на дне этой громадной гигантской чаши, почти правильной круглой формы, окаймленной горами, обозреть в целом которую можно только с большой высоты, располагался город Кабул.
   И когда эта чаша оказалась внизу под самолетом, самолет вдруг резко накренился на борт и, кружась по спирали над центром этой чаши, начал стремительно снижаться. Данцевич, ухватившись руками за подходящие для этого элементы борта, бросал взгляды то на пассажиров, то в иллюминатор. Пассажиры, особенно женщины, с испуганными лицами, не понимая, что произошло, очевидно с бог весть какими мыслями в голове непроизвольно вскрикивали, хватаясь за что попало, стараясь удержать свои тела, которые казалось вот - вот взлетят к потолку. Крен большого по размерам самолета, казалось, был немыслимым и противоречил всем законам аэродинамики. Не всем было понятно, что летчики, заботясь в первую очередь о жизнях пассажиров, проявляя чудеса пилотирования такой большой машины, выжимали из неё все возможности, чтобы не оказаться в зоне досягаемости ракет душманов.
   Из бортов быстро снижавшегося самолета непрерывно отстреливались пиропатроны. В один миг город, недавно казавшийся внизу мелким пятном, вдруг резко вырос и казался необозримым. Чаша, растворившись, преобразовалась в ровную местность, окаймленную вокруг далекими городами. Уши у всех заложило от резкого перепада давления. В груди подпирало, тошнило. У пассажиров захватывало дух.
   Иначе здесь взлетать и садиться было нельзя. Душманы настойчиво охотились за самолетами во время взлета и посадки, так как потом самолет для них был недосягаем. И уже были случаи достижения ими своих целей.
   Самолет вдруг выровнялся, послышался сильный вой двигателей. Исчезнувшая на короткое время сила, тянувшая пассажиров куда - то вверх в сторону, сменила направление своего вектора вперед по ходу самолета. Все с испуганными глазами опять начали судорожно хвататься за точки опоры, пытаясь удержать ползущие теперь в нос самолета тела, забыв о чемоданах.
   Мощный толчок корпуса самолета отрезвил обитателей салона. Стало понятно, что самолет коснулся земли. Сильный писк тормозов перекрывал вой двигателей. В иллюминаторе замелькали самолеты, вертолеты, постройки, снующие на аэродроме люди и машины. Скорость их мелькания замедлялась. Вот они начали отчетливо просматриваться в движении, вот они совсем остановились.
   Данцевич оторвался от иллюминатора и перевел взгляд на пассажиров. Самолет стоял, заглушив двигатели. В полумраке салона, освещаемого лишь пробивающимися лучами из иллюминаторов, царила тишина. Рядом появился борттехник, со спокойным видом он начал что - то включать на бортовых панелях, переходя от одного места к другому. Тишину нарушили визжащие звуки электроприводов. Задние створки грузолюка начали открываться, салон самолета наполнил яркий свет.
   Пассажиры, потихоньку приходя в себя, начали выходить из самолета. Данцевич с Брилевым вышли первыми, только теперь заметив, что рубахи на них мокрые.
   - Ничего себе посадочка,- сняв фуражку и вытирая пот со лба, произнес Брилев.
   - Да уж, американские горки рядом не стояли,- тоже вытираясь от пота, вторил ему Данцевич.
   Выйдя из прохладного салона, приятели только сейчас ощутили окружающий их зной, раза в два превышающий ташкентский.
   Данцевич осмотрелся, поднял взгляд на небо. Оно было необычайной красоты ярко - голубое с лазурным оттенком, без единого облачка. Из самолета продолжали выходить люди. Все они были мокрыми. Отойдя в сторону и поставив чемоданы на раскаленный бетон взлетной полосы, офицеры закуривали, осматриваясь вокруг. Некоторых встречали их товарищи.
   В числе последних из салона выходили женщины. С бледными лицами, щурясь от яркого солнца, они тащили свои чемоданы. Не успев прийти в себя, казалось, что они не понимают, что с ними произошло. В поле зрения Данцевича опять попала та самая молодая женщина, на которую он обратил внимание вчера в медпункте.
   Вид её был жалок. Растрепанная, с чемоданом в руке и ошалевшими глазами, второй рукой с платком стряхивая с одежды последствия своей тошноты, она выходила из самолета.
   - И какая нужда её сюда гонит? - вдруг услышал Данцевич фразу стоящего рядом Брилева.
   Данцевич перевел взгляд на товарища, заметив, что рубаха на нем уже высохла.
   - А солнышко здесь ничего, жаркое,- осматривая теперь свою рубаху, произнес он.
   - Да, это только начало,- поглядев на часы, ответил Брилев. В Кабуле было утро.
  
   Справившись у проходящего рядом местного офицера, где штаб дивизии, офицеры пошли в указанном направлении. Пройдя метров сто, они остановились. Чемоданы им казались тяжелей обычного, дышать было тяжело. Нещадные лучи жаркого солнца обжигали лицо и руки. Легкий ветер обдувал тела людей сухим жарким воздухом, казалось, что находишься не на улице, а в духовке. В ушах шумело, сдавливая голову какой - то невидимой силой. Походка была неуверенной. Было понятно, что вестибулярный аппарат организма ещё не привык к разреженной атмосфере. Дышать приходилось глубоко, полной грудью, но воздуха не хватало.
   - Тяжело дышать,- переводя дух, произнес Данцевич, глядя на товарища.
   - Да, высота тысяча восемьсот метров, движки теряют двадцать процентов мощности, вода закипает при восьмидесяти градусах по Цельсию,- выдал технические характеристики последствий высокогорья Брилёв, согласившись с товарищем.
   Рядом с аэродромом располагался большой военный городок. Здесь базировались подразделения и части десантной дивизии, входившей в состав сороковой армии. Дивизия и являлась основной силой армии, основным её резервом и особенно два ее полка 350 и 345, не вылазившие из боев. Офицеры и солдаты "сорокапятки" и "полтинника" пользовались заслуженным уважением в глазах своих товарищей из других частей.
   Подходя к городку, офицеры заметили оживление и суету. Через несколько минут взору офицеров предстала картина во всем её объеме. На площадке, равной футбольному полю, в пыли, под лучами палящего солнца большое количество солдат, потных, чумазых возились со своими рюкзаками и оружием. Некоторые из офицеров и солдат ускоренным шагом или бегом передвигались в этой толпе, таская ящики с боеприпасами и коробки сухпайков. Тревожная атмосфера, царившая вокруг, передалась Данцевичу.
   В стороне размещалась боевая техника. Машины урчали, передвигались, выстраивались в колонну. В них загружались ящики, все торопились. Вокруг царила нервная, напряженная обстановка. Данцевичу бросилась в глаза одна особенность, поразившая его воображение. Солдаты были одеты разнообразно. В общем - то из форменной одежды на них были лишь бронежилеты и каски. Обувь была разной: у кого сапоги, у кого всевозможных видов ботинки, у кого кроссовки. Брюки и куртки тоже отличались разнообразием. Наполнив свои рюкзаки боеприпасами и продовольствием и напривязывав к ним дополнительно всевозможных вещей, они с трудом взвалили их на плечи, прыгая и потрясая ими, проверяя надежность крепления.
   Данцевич с Брилёвым, поставив чемоданы на пыльную землю, молча взирали на происходящее. Их души охватило волнение.
   - Евгений, ты что ли? - вдруг услышал Данцевич возглас с левой стороны.
   Данцевич повернулся на возглас. К нему с разведенными в стороны руками шел капитан. Одет он был в отличие от Данцевича с Брилевым в "афганку". Так называлось новое обмундирование, недавно введенное в войсках. Первые партии этого обмундирования пошли в Афганистан, поэтому оно и получило такое название.
   Лицо офицера Данцевичу показалось знакомым. Через миг в нем Данцевич узнал своего однокашника по училищу, с которым они вместе учились в одном взводе.
   - Ты что ли, Николай? - воскликнул Данцевич, тоже разводя руки для объятий.
   Это был Беляев Николай. После выпуска из училища друзья расстались и не виделись вот уже шесть лет.
   - А ты как сюда попал? Тебя же после выпуска оставили в училище? - расспрашивал Данцевича товарищ.
   - Да, вот так получилось,- ответил Данцевич.
   - А ты, случайно, не к нам? На какую должность? - продолжал расспрашивать Данцевича Беляев.
   - Нет, я в 317 на зам.ком.роты,- ответил Данцевич.
   - Знаю, они в пустыне под Кандагаром, как её, в "Ложкаревке". Там говорят вообще тоска, жарче, чем здесь. А я в "полтиннике", зам.ком.бата. Назначение получил недавно, до этого разведротой командовал. Вот, готовлю батальон, через час выступаем на боевые. Сегодня ночью только в полк пришли, неделю по горам лазили. Сам понимаешь, выпили, расслабились. Вот по тревоге подняли, говорят, духи зажали где - то нашу пехоту, нужна подмога. Комбат сейчас придет со штаба, прояснит обстановку.
   - А что это твои орлы, Николай, как махновцы одеты? - показывая на солдат, спросил у Беляева Данцевич.
   - Понимаю, после Союза непривычно. Ничего, Евгений, привыкнешь. На боевые, как им удобней, так они и одеваются,- ответил товарищу Беляев.
   - Извини, Евгений, нет времени. Может, ещё увидимся, поговорим,- уже удаляясь, произнес Беляев. Через минуту его крепкая фигура мастера спорта растворилась в кишащей толпе.
   Беляев был моложе Данцевича на два года. В училище он поступил после десятилетки. Данцевич же после десятилетки не набрал нужное количество баллов и, прослужив год в десантных войсках солдатом, поступил в училище со второй попытки.
   - Значит Николаю сейчас двадцать семь лет, и он уже заместитель командира батальона, на майорской должности,- рассуждал про себя Данцевич. С карьерой у него всё в порядке. Можно поступать в академию им. Фрунзе.
   Капитан Беляев укладывался в рамки правил приема в это высшее воинское заведение. До тридцати двух лет и с должности, не менее заместителя командира батальона. Кроме того существовало ещё и количественное ограничение, так как желающих было значительно больше, чем каждый год набиралось.
   Данцевичу было уже почти двадцать девять. За три года продвинуться на две ступени по служебной лестнице без везения или протекции было практически не возможно, но желание было. Данцевич по-хорошему завидовал своему однокашнику.
   - Не надо было после окончания училища оставаться в училище. Не надо было принимать это лестное предложение, а ехать в войска,- вертелась в его сознании мысль. Эта мысль в последнее время всё чаще и чаще посещала сознание молодого офицера. Служба командиром взвода в училище у Данцевича сложилась неудачно. И в разрез этому, сразу возникала вторая, противоположная мысль. Но тогда бы он не встретил свою любимую. Своего Тасика... Да, видно надо принимать свою судьбу такой, какая она есть. И ещё неизвестно, что там впереди?
   Думая об этом, Данцевич не заметил, как оказался в городке.
   Офицеров встретили стройные ряды длинных, однотипных щитовых построек с кондиционерами в окнах. Строения были соединены чистыми асфальтовыми дорожками, обложенными камнями, побеленными мелом. Одинокие кусты акаций росли на песчаных газонах.
   В кабинете отдела кадров Данцевич встретил знакомого. С капитаном Ивановым они раньше вместе служили в Союзе. Приняв у прибывших офицеров документы, шабутной по характеру, но обладающий редким каллиграфическим почерком, который, наверное, и сыграл главную роль в определении его штабной карьеры, капитан, сделав необходимые пометки в приказах, начал расспрашивать их о делах в Союзе.
   По его выражению, здесь он "тянет лямку уже по второму кругу" и капитану было интересно узнать о бурных переменах, происходящих в связи с начавшейся перестройкой в Союзе. В кабинете с кондиционером, среди бумаг "лямка" была не такой уж и тяжелой, что и определило видимо её повтор, тем более, что "лямки" обоих капитанов Иванова и Беляева оплачивались одинаково, согласно должности по воинскому званию.
   Часть Брилёва располагалась здесь, в городке. Офицеры начали было прощаться.
   - Да сильно не прощайтесь, завтра или послезавтра встретитесь,- остановил капитан Иванов.
   Дело в том, что в дивизии проводились недельные курсы по ознакомлению вновь прибывших офицеров с особенностями боевой службы в Афганистане, на которых, по заверениям Иванова, товарищи должны будут ещё свидеться.
   Брилёв направился в свою часть.
   Штаб полка, в который направлялся Данцевич, располагался в городе, во дворце Амина. Оттуда, по сообщению Иванова, каждый день после обеда в штаб дивизии приезжает транспорт. Вот этой оказией Данцевич и должен был убыть в свой полк.
   До обеда оставался час. Данцевич сидел в кабинете, коротая время в разговорах с Ивановым. Выходить в жаркую атмосферу улицы не хотелось. В кабинет по делам часто входили посетители. Это были в основном офицеры, но иногда и женщины. Они приносили Иванову какие - то бумаги, а иногда получали их у капитана. Вот в дверь постучали. После разрешающего "Да!" хозяина, дверь открылась. В кабинет с чемоданами в руках вошли две молодые женщины. Вид их был растерянный и скромный. Данцевич узнал в них пассажирок совместного рейса. Поздоровавшись, женщины со словами "Нам сказали к Вам",- протянули капитану свои документы.
   Капитан Иванов вскочил с места, подошел к женщинам и, бросая на них оценивающие взгляды, предложил им сесть на стоящий у стены ряд стульев. Приняв из их рук документы со словами: "К нам, девушки, к нам!" вернулся на свое место. Положив документы на стол, он начал копаться в рядом стоящем шкафу. Иванов вынул из шкафа папку с бумагами и начал сверять документы с бумагами из папки, делая в них пометки.
   Разобравшись с документами, капитан стал названивать по телефону, из чего Данцевич понял, что одна из девушек приехала работать в парикмахерскую, а вторая - в банно-прачечный комбинат. Вскоре за ними пришли другие женщины и увели своих коллег.
   Когда дверь за последней закрылась, в кабинете раздалась тихая фраза капитана: "Опять корявые приехали". Он встал, взглянул на часы.
   - Ну что, пошли, покурим, и на обед,- предложил Иванов. Офицеры - десантники вышли из кабинета. Хозяин закрыл кабинет на ключ.
   Выйдя на крыльцо, Иванов опять предложил закурить. Данцевич понял, что у Иванова в данный момент нет сигарет, и он надеется на сигареты товарища.
   - Я не курю,- с сожалением ответил Данцевич.
   - Вот это ты правильно делаешь. Молодец,- одобрил отношение товарища к курению Иванов.
   - Я тоже пытался бросить, да разве в этой нервотрепке бросишь! Не получается,- объяснил Иванов свое пристрастие к курению.
   Данцевич вспомнил, что у него в чемодане, который остался в кабинете Иванова, лежит два блока сигарет. Сообщив это Иванову, он предложил ему вместе сходить за сигаретами.
   - Да ладно, ходить туда - сюда. Сейчас стрельну у кого - нибудь,- предложил другой способ решения проблемы Иванов.
   К крыльцу штаба подходили майор с прапорщиком. Они явно торопились, на ходу обсуждая что - то важное.
   - Саша! Угости сигареткою,- обратился к майору Иванов.
   Майор, явно недовольный тем, что его отвлекают, на ходу, быстрым движением достал из нагрудного кармана сигарету и со словами: "Ты всё стреляешь, Иванов. Куда только деньги девать будешь? - подал её Иванову, и, не останавливаясь, последовал в помещение штаба.
   - Ну, это мы найдем, были бы деньги. Пропивать будем,- не придумав ничего умней, бравируя, отвечал Иванов вслед удаляющемуся майору.
   - Да ты и пить то на халяву норовишь,- послышался удаляющийся громкий голос из штабного коридора.
   - Комбат "полтинника", крутой мужик. Недавно послал представление на героя. Лично оформлял наградной,- произнес Иванов, чтобы скрасить неловкость, в которую его поставил майор, и показать свою значимость.
   Разместившись в курилке, офицеры продолжили разговор о службе, карьере.
   Данцевич посетовал, что по срокам ему пора уже получать капитана, но, находясь на должности старшего лейтенанта, он уже пятый год вместо положенных трех носил погоны старшего лейтенанта. С карьерой у него явно не ладилось.
   - Да не расстраивайся, Евгений, батальон, куда ты идёшь героический. Смотришь, через полгодика роту получишь, вот тебе и капитан. Блатные и позвонки в вашу дыру не поедут, не перехватят. Я мигом оформлю документы - и в штаб ВДВ, через три дня придет ответ, лично тебя поздравлю. Так что "бакшиш" с тебя,- успокаивал Данцевича товарищ.
   - А бакшишей в вашем батальоне полно. Наши со штаба любят к вам в батальон на разные проверки ездить. С пустыми руками никогда не возвращаются. Я-то знаю,- продолжал капитан.
   - Года два назад, здесь в дивизии такого наворотили ребята из КГБ. Из Москвы приезжали. До сих пор крутят. Замполита вашего батальона как увезли в Москву, так до сих пор не вернулся. Наркота в гробах и "черным тюльпаном" в Союз. Получай, маманя, сыночка, а гроб цинковый запаян, вскрывать нельзя. Похоронила мама сына, а через недельку молодцы под покровом ночи раскопали могилу, достали из гроба свой товар и всё назад заделали. Или ещё проще, по фиктивным документам полный гроб не только наркоты... Тут в захваченных дворцах много чего хорошего пропало. До сих пор ищут... Слухов много,- продолжал рассказ Иванов. Он сделал паузу, затягиваясь сигаретой. Выдохнув дым, он продолжал.
   - И кто бы ты думал? Бывший начальник политотдела нашей дивизии всё это и возглавлял. Новый сейчас заменил весь мафиозный политотдел, наводит порядок. В Москве его, видно, наинструктировали, вот он рвет и мечет,- закончил Иванов свой рассказ об одной из сторон жизни штаба дивизии.
   Данцевичу эта история о бывшем начальнике политического отдела дивизии была знакома. А начиналась она для него так. В то время Данцевич служил ещё командиром взвода в училище. В одной из рот курсантов училища, во взводе, которым командовал Данцевич, обучался сын вышеуказанного начальника политотдела.
   Курсантом он был средним. Спокойный по характеру, особой исполнительностью не отличался. Вёл себя тихо и скромно, высокой должностью отца не кичился. Учился ниже своих возможностей, особо не напрягаясь. Проблем своим командирам не доставлял, за исключением одной.
   Начальник политотдела училища, очевидно, раньше хорошо знал отца курсанта и курировал обучение его сына в училище. Полковник по званию, особой скромностью не отличался, с барскими замашками, он ходил по училищу в дорогих солнцезащитных очках, часто смешивая военную форму одежды с редкими и дорогими элементами гражданской, что явно не укладывалось в уставные требования, которые в училище особенно строго соблюдались.
   Начальник училища, генерал Черизов, являвшийся образцом внешнего вида для своих подчиненных, строго спрашивая с них за отступления от устава, как бы не замечал щеголеватых вольностей всего лишь единственного своего подчиненного офицера. А точнее своего замполита.
   Очевидно, генерал за долгие годы своей службы хорошо уяснил, что с замполитами лучше не конфликтовать, потому и дослужился до своего настоящего положения.
   Этот тип поведения командиров во взаимоотношениях с замполитами был характерен для времен Советской Армии.
   Начальник политотдела училища частенько вызывал командира взвода означенного курсанта к себе. Обычно это было накануне выходных и праздников. Данцевич сломя голову бежал в кабинет высокого начальника.
   Полковник всегда приветливо встречал старшего лейтенанта, здороваясь с ним за руку, демонстрируя особый, более демократичный тип взаимоотношений начальника с подчиненным. Начинал расспрашивать взводного о положении дел с учебой и дисциплиной во взводе, незаметно переходя на личность вышеуказанного курсанта. Данцевич давал истинную характеристику учебы и службы курсанта, которая была не по всем вопросам положительной. Полковник молча выслушивал отрицательные характеристики курсанта, которые Данцевич, чувствуя, что они не приятны полковнику, особо широко не раскрывал, и бурно реагировал на положительные стороны характеризуемого, неоднократно подчеркивая и заостряя на них внимание взводного, как бы убеждая его, что в целом курсант-то, положительный. Дальше полковник давал указания взводному не делать для курсанта никаких уступок и снисхождения.
   - На общих основаниях и никаких поблажек. Подошла его очередь в наряд - значит в наряд. Провинился - получи наказание,- продолжал поучать взводного работе с курсантом полковник.
   Данцевич знал, что все это прелюдия, а суть вызова впереди.
   - Где сейчас курсант? - спрашивал полковник.
   - Готовится к заступлению в наряд по кухне,- докладывал взводный полковнику. И тут же сообразив, дополнял:
   Подошла его очередь.
   - Да? - переспрашивал полковник взводного о чем - то думая.
   Молчал и Данцевич, явно понимая, что сейчас придется в авральном порядке ломать график праздничной организации службы взвода, организованный им по законам справедливости и уже запущенный в дело. Придется заменить курирующего начальником политотдела курсанта назначенного в наряд, другим, который сейчас собирается в увольнение к своей девушке.
   - Ну, тут вот какое дело: к нему приехала мама из Тулы. Надо отпустить его на все праздники в увольнение, а потом его и в наряд назначишь,- как бы прося, произносил полковник, заканчивая беседу.
   Просьба начальника - хуже приказа.
   Данцевич молча выходил из кабинета.
   И вдруг опека курсанта полковником резко прекратилась. Данцевич терялся в догадках, почему? Покуда не услышал об истории, произошедшей с его отцом.
   Вести в узкой системе ВДВ распространялись быстро. И хотя на совещаниях офицеров о чрезвычайных происшествиях в войсках доводилось в приказах, в частности касающихся по категориям офицерских званий и должностей, интересные новости моментально становились известными всему офицерскому составу. Редкий, из ряда вон выходящий поступок полковника ВДВ, не проступок, а преступление долго муссировалось в офицерском кругу училища на перекурах. Острота его ещё больше подчеркивалась тем обстоятельством, что этот полковник был на большой политической должности.
   Курсант в последнее время тоже поник. Он явно переживал семейную трагедию, ходил расстроенный и мрачный, резко сдал и без того невысокие позиции в учебе. Данцевичу стало жаль парня, он неоднократно беседовал со своим воспитанником, приободряя его, помогая ему пережить эту моральную драму.
  
   Офицерская столовая размещалась в центре военного городка. В зале большого помещения стояло множество столиков, покрытых белыми скатертями, со стульями на четверых. При входе у стены располагались умывальники. Данцевич с Ивановым подошли к свободным и начали мыть руки. Рядом с ними уже мыл руки старший лейтенант. Одет он был также как и Данцевич в союзную форму.
   - Видимо тоже только-что прибыл из Союза и не успел ещё переодется в (афганку),- подумал о старшем лейтенанте Данцевич. Был он весь какой-то лощёный и внешне не походил на офицера-десантника командного состава.
   - Скорее всего штабная крыса,- почемуто непочтительно подумалось о нем Данцевичу, хотя к штабным он относился и не плохо. Руки тот мыл неспеша, долго и тщательно, как врач перед операцией, по несколько раз их намыливая и смывая водой пену. Данцевич с Ивановым ушли от умывальников, а старший лейтенант всё продолжал свои руки мыть.
   - Мойте руки перед едой,- лишь немного удалясь, тут же махнув назад головой на старшего лейтенанта, сарктически произнес Иванов, тоже заметивший его старание.
   - Боится заболеть. Чудик. Вчера прибыл из Союза. В политотделе будет служить,- поясняя короткими фразами, подтвердил догадку Данцевича он.
   - Вчера я его случайно тоже здесь наблюдал . Так он , представляешь, помыл руки и пошел к столу, заметил что шнурок на ботинке развязался, нагнулся завязал шнурок и вновь вернулся руки мыть,- рассказал о старшем лейтенанте Иванов.
   Вымыв руки, офицеры сели за один из столиков. В зале было уже полно народа. Подошла официантка с тележкой. Начала накрывать на стол, расставляя тарелки с полным набором блюд комплексного обеда. На одном из пальцев её левой руки сверкало золотое обручальное кольцо.
   - Здесь не ресторан, выбора нет, приходиться есть, что дадут,- пояснил капитан Иванов, особенности организации питания офицеров.
   - Вон в "греческом зале",- Иванов показал на отгороженный в общем помещении отдельный угол,- Там получше, но туда с нашими погонами вход закрыт.
   - А это что, новенький? - накрыв на стол, спросила официантка Иванова. Данцевич в своей союзной форме одежды выделялся среди остальных посетителей зала.
   - Оленька, не приставай ты к женатому мужику,- как от назойливой мухи пытался отбиться Иванов.
   - А здесь все холостые,- поправляя оставшиеся на тележке тарелки, проговорила та.
   По её поведению было видно: уходить она явно не торопилась.
   - Разве ты не знаешь, что мужчина, отошедший от жены на три метра уже считается холостым и может быть схвачен,- с лукавыми искорками в глазах произнесла официантка, поглядывая на Данцевича.
   - Оленька, но у тебя же уже есть друг,- удивленно с уточнением ответил официантке капитан Иванов.
   - А может, я хочу его сменить,- кокетливо улыбаясь, ответила та.
   - А где твой муж? - видя, что Оленька не уходит, указывая на обручальное кольцо, которым здесь она фигурировала явно умышленно, спросил Иванов.
   - Сбежал к другой,- не стесняясь, произнесла она.
   - Наверное, плохо кормила,- заключил капитан и тут же улыбаясь, добавил,- всеми видами довольствия.
   - Я знаю одного мужчину, так он на этот счет говорил так: - продолжал Иванов, принимаясь за салат. - Женщине, которая не хочет кормить своего мужика, рано или поздно придется кормить чужих,- заключил капитан.
   - Смотри, какой умный мужчина этот твой знакомый, всё ведь по его сошлось,- обиженно произнесла Оленька, берясь за тележку.
   Пожелав офицерам приятного аппетита и опять бросив лукавый взгляд на Данцевича, она удалилась, покачивая бедрами.
   - А что - то раньше ты мне не говорил, что лично был знаком с Наполеоном,- обращаясь к Иванову, произнес Данцевич.
   Офицеры, взглянув друг на друга, громко рассмеялись.
   Глядя на эту смазливую самодовольную кокетку, было понятно, что Оленька чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Может быть, впервые в жизни и именно здесь, в полной мере почувствовав себя женщиной, максимально ощутив свою цену. Вокруг неё крутились сотни мужчин, и здесь она могла позволить себе такой тип поведения.
   Лицо Оленьки сияло счастьем. Столько внимания молодых, красивых, отборных мужчин в прежней своей жизни она не имела и четко понимала, что это только миг, который будет длиться, покуда она здесь. Настрадавшись в Союзе от недостатка внимания со стороны мужчин, а женщина никогда не насытится мужским вниманием, здесь она упивалась этим вниманием. За этим она сюда и приехала.
   Оленька была не дурна собой внешне. Правильные, красивые черты нежного славянского лица светловолосой молодой женщины притягивали взгляд. Фигура тоже не была обделена природой, особенно ярко обозначившей немалую часть красоты в филейной части тела. Она чувствовала, как взгляды встречных мужчин, оборачиваясь, щекотали эту часть её тела. В Союзе ей так не доставало этого мужского внимания. Там было много соперниц, этих ненавистных и презираемых подружек и других особ, на которых и переключались мужские взгляды. Здесь они тоже есть, но их так мало, что это совсем не влияет на суть её положения.
   Да, здесь всё перевернулось в этом смысле с ног на голову, так, как ей всегда хотелось, так как ей всегда мечталось, так как она ждала.
   Здесь она решает и выбирает. Она долго ждала этого, она выстрадала это в своих девичьих, женских грезах. Здесь её звёздный час.
   - Ох, ох, смотри, как она пошла,- заерзав на стуле, глядя в след уходящей Оленьке, прокомментировав её походку Иванов. А попка у нее как орех, так и просится на грех,- добавил он.
   Обед Данцевичу понравился. Состоял он из помидорного салата, щей со сметаной, картофельного пюре с котлетой, булочки и виноградного компота.
   После обеда Иванов пригласил Данцевича к себе в комнату отдохнуть. Офицеры вошли в один из модулей. Это длинное щитовое строение с коридором по центру, внутри, и комнатами по сторонам коридора. В комнате было две кровати и минимальный набор мебели. Кондиционер, встроенный в окно, работал, поэтому в комнате было прохладно. Выключив кондиционер, Иванов прилег на кровать, предложив Данцевичу прилечь на вторую, хозяин которой находился в данный момент в Союзе в отпуске.
   После ужасной непривычной уличной жары прохладная атмосфера комнаты расслабляла. Данцевич, лежа на кровати, погрузился в свои мысли. Его волновали вопросы будущей службы и жизни здесь, в Афганистане. Словоохотливый по характеру Иванов, лежа рядом на кровати, говорил без умолку. Он начал хвастаться, что хорошо устроился по службе. Скоро получит майорское звание, так как находится на соответствующей должности. Что поднакопил достаточно денег и чеков. Сделал уже себе, положенную здесь за предыдущую двухлетнюю службу машину, но когда был в отпуске, продал её за две цены кавказцам, положив деньги на книжку. К концу второго срока сделает ещё одну машину, но продавать её не будет, а оставит себе. Дальше Иванов рисовал радужные перспективы своей обеспеченной жизни молодого пенсионера в Союзе. Думая о своем, Данцевич особо не вникал в повествование товарища. Суть этого повествования Данцевичу казалась какой - то далекой и неинтересной. Делая вид, что внимательно слушает рассказчика, он иногда подавал голос, поддакивая, одобрял те или иные действия рассказчика.
   В дверь комнаты постучали. Иванов, вскочив с кровати, открыл дверь.
   В комнату вошел офицер с погонами старшего лейтенанта, в руках он держал сверток.
   - Здорово, Валера,- обращаясь к Иванову, поздоровался вошедший. Осмотревшись и увидев лежащего на кровати Данцевича, махнул ему в знак приветствия головой.
   - Да, что - то ты совсем забыл меня, не заходишь,- выталкивая старшего лейтенанта назад за за дверь, проговорил Иванов, выходя туда сам и закрывая за собой дверь.
   За дверью минут пять слышался непонятный шепот. Вскоре дверь приоткрылась и со словами "Не волнуйся, всё будет в порядке", произнесенными вслед уходящему посетителю, в комнату вошел Иванов. В руках у него был сверток посетителя.
   Хозяин комнаты вытащил из-под кровати чемодан, достал из кармана ключи, открыл чемодан и положил туда сверток. Проделав вышеуказанные операции в обратном порядке, Иванов опять лег на кровать. В комнате воцарилась тишина.
   - А хочешь посмотреть афганские деньги? Афгани. Мы их здесь "афошками" зовём,- предложил Данцевичу Иванов, резко вскакивая с кровати. Сидя на кровати, он достал из кармана брюк пачку купюр. Пересчитав деньги, Иванов протянул их Данцевичу. Данцевич начал рассматривать разноцветные экзотические, обрамленные красивой восточной вязью бумажки. На одних были портреты людей, на других рисунки со сценами уборки урожая. Рассмотрев бумажки, Данцевич со словами:
   - Ну и что можно купить на эту пачку? - отдал купюры Иванову.
   - Да ерунда, не смотри, что на них много нулей. Так, пару джинсов,- ответил Иванов.
   - Товарищ занимал, вот приходил, долг отдал,- смущенно пояснил капитан, убирая деньги.
   После окончания обеденного перерыва офицеры направились в штаб.
   Войдя в кабинет, Данцевич достал из чемодана блок сигарет. Отломив половину упаковки и со словами: "Это тебе от меня "бакшиш",- протянул сигареты капитану. Тот замахал рукой, отказываясь от подарка. Данцевич настаивал. В конце концов был найден компромисс. Иванов, взяв две пачки, остальное вернул хозяину. Закурил.
   Скоро в кабинет начали входить посетители. Иванов опять погрузился в бумаги. Но вот в кабинет вошли капитан и прапорщик. Поздоровавшись с Ивановым, они начали решать дела службы. Оказалось, это были начальник строевого отдела и казначей полка, в который направлялся Данцевич.
  
   Бронетранспортер, выехав из военного городка дивизии, ехал по краю Кабульского аэродрома. На его площадках и рулежных дорожках было много нашей авиационной техники. Возле командно - диспетчерского пункта стояла эскадрилья самолетов Демократической Республики Афганистан. На хвостах наших устаревших МИГов были нанесены круглые отличительные знаки из трех концентрических окружностей цвета флага ДРА.
   Повернув направо, по выезду из аэродрома, БТР въехал на асфальтированную улицу, в начале которой по бокам стояли лишь деревья. Навстречу бронетранспортеру шёл неопределенного возраста бородатый мужчина в чалме. За ним, на поводу сзади, шёл ишак, на котором сидела фигура в парандже. Рядом с ишаком шли ещё две укутанные в паранджу фигурки. При приближении бронетранспортера процессия попятилась подальше на обочину, к самой канаве, а укутанные в паранджу фигурки резво испуганно перебежали на другую сторону ишака, как бы укрываясь за ним от грозной машины. Вся семейка, не останавливаясь, испуганно собралась в стайку, плотнее сгруппировалась возле ишака. Маленькие головки с темными сеточками на глазах в паранджах резво закрутились, осматривая бэтээр и его пассажиров. Лишь один ишак равнодушно следовал мимо, уставившись глазами в землю, как бы осматривая мелькавшие перед глазами сухие и темные голени своего хозяина, торчащие из - под коротких одежд, или его резиновые, явно большего размера, самодельные калоши, в которых на босу ногу был обут хозяин.
   Калоши Данцевичу были знакомы. Самодельные, склеенные из резины автомобильных камер, в них зимой, натянутых на валенки собственного изготовления, сшитых из шерстяных лоскутов, утепленных ватой, легких и теплых, ещё недавно ходило все деревенское население Союза.
   - Вот смотри, хозяин ведет своих "ханум". То ли это у него на ишаке жена, а рядом дочери идут, то ли на ишаке старшая жена, а рядом ещё две жены, не поймешь,- недовольно с равнодушным выражением лица, явно несогласным с местным жизненным укладом, пояснил увиденное рядом сидящий начальник строевого отдела полка капитан Зайцев.
   Проехав дальше, по бокам улицы начали встречаться строения, обнесенные высокими глинобитными стенами. Строения эти были в основном одноэтажные, но встречались и двухэтажные, реже их высота достигала трех этажей.
   С каждого двора из дыры внизу стены вытекал канализационный ручей. Эти ручьи стекали в канавы, протекающие по краям улицы. В жаркой атмосфере улицы раздавался зловонный запах. Канализации в городе не было. Стоки из канав, которые протекали по бокам всех улиц, сливались в протекавшую с одноименным названием города реку Кабул.
   На улице, спрятавшись в тень от палящего солнца, под одной из стен, играли дети. Группа из мальчиков и девочек, в скудных изорванных одеждах, о чистоте которых не приходилось и говорить, шумели и возились на земле. В разновозрастной группе детей (от только что научившихся ходить и лет до четырнадцати) преобладали мальчишки. Девочек было меньше, старшим из них было лет не более десяти. Босые, грязные, чумазые, перекладывая свои примитивные игрушки, которые им заменяли предметы бытового мусора и камни, они возились в пыли между стеной и канавой. Когда бронетранспортер сравнялся с ними, дети повскакивали с мест и начали бросать в его сторону камни и сухие комья грязи, крича вслед машине и угрожающе махая грязными кулачками её пассажирам.
   - Пацаны. По их - "бачата",- пояснил картину происходящего капитан Зайцев.
   - А ты заметил, что девочек старше лет десяти нет? - спросил он у Данцевича. И тут же добавил:
   - Исполнилось лет двенадцать, все: паранджу на голову и готовят замуж. Никто из посторонних не должен видеть её лица. Товар. Калым и все такое,- то ли пояснил, то ли про себя вслух рассуждал капитан.
   Везде нищета, грязь, какая осталась. Ведь у них, представляешь, сейчас тысяча триста какой - то там год. На шестьсот лет они от цивилизованного мира отстают. Какая реакционная у них религия?! Как задержала она их развитие! - продолжал сокрушаться капитан.
   Слева, вдали на склонах гор, виднелись жилые постройки, которые террасами уходили к вершинам гор. Въезжая вглубь города, на улице начали встречаться не только пешеходы и люди, передвигающиеся на велосипедах и ишаках, но и автомобили. В основном это были автомобили фирм разных иностранных государств, но были и наши старые "Волги" и "Москвичи". Подъехали к перекрестку, который представлял собой площадь, кишащую старыми битыми и обшарпанными, хаотично движущимися, кому куда надо, машинами. Никто не соблюдал никаких правил, лишь постоянные звуки сигналов раздавались в воздухе. Движение автомобилей на площади напоминало, хаотичное движение муравьев и было похоже на броуновское движение. Съехавшись, близко друг с другом, водители останавливались, внешне осматривая и оценивая друг друга и, очевидно, более влиятельный и почтенный проезжал первым. Загрузка легковых автомобилей была максимальной, пассажиры сидели даже в открытых задних багажниках машин. Большинство автомобилей были выкрашены в ярко желтый цвет.
   Когда бронетранспортер подъехал к перекрестку, то вдруг, эта кишащая масса, словно по команде, образовав зеленые коридоры по трем оставшимся направлениям перекрестка, замерла на месте, давая грозной машине зелёную улицу по всем этим направлениям.
   - Этот народ понимает только силу, и притом же только её и уважает,- произнес Зайцев, когда бронетранспортер проехал через перекресток площади.
   На стенах больших зданий часто встречались плакаты, на которых новый лидер Бабрак Кармаль на фоне флага Народно - демократической партии Афганистана с высоко поднятой головой указывал рукой путь афганскому народу в светлое будущее.
   Данцевич, сидя на бронетранспортере, с интересом рассматривал окружающую действительность. Капитан Зайцев, видя заинтересованность старшего лейтенанта, постоянно комментировал нюансы видимых сцен жизни и быта местного населения города.
   Впереди справа показался комплекс зданий из желтых мраморных камней. Над самой высокой башней, реял большой флаг ДРА. Не доезжая метров двести до стены, бронетранспортер свернул направо и остановился возле больших металлических ворот, справа которых стояло небольшое строение контрольно - пропускного пункта. За воротами была видна прямая и длинная аллея, по краям которой росли большие деревья, затеняющие её своими кронами. С обеих сторон аллеи росло множество деревьев и кустарников ухоженного парка.
   Из - за угла домика КПП появилась фигура солдата в бронежилете и каске с автоматом в руке. Щурясь от яркого солнца, боец осмотрел пассажиров, сидящих на подъехавшем к воротам КПП бронетранспортере. Их статус видимо ему показался невысоким, и он, разморенный жарой, лениво удалился назад за угол. Вскоре из-за того же угла появился афганский солдат. В одной руке он держал ключ на веревочке от замка ворот, а другой отряхивал заднее место, очевидно, после пинка сапогом. Голова его была повернута назад, из уст исходило непонятное бурчание на афганском языке в адрес обидчика. С недовольным выражением лица он подошел к воротам. Брюзжание на афганском языке, исходящее из уст солдата, вдруг прекратилось.
   - Открывай, закрывай. Зае... ! - вдруг на приличном русском языке произнес фразу царандоевец (солдат армии ДРА), открывая ворота.
   - Видишь, чему его наши бойцы научили,- улыбаясь, обратился к Данцевичу Зайцев.
   - Это же чистой воды элемент интернационального дембелизма,- дал он оценку служебным взаимоотношениям солдат.
   Бронетранспортер въехал за ворота. За помещением КПП в тени цветущего кустарника скучали двое наших солдат, рядом с ними находился второй царандоевец.
   Как оказалось, служба на КПП неслась совместными нарядами наших и афганских солдат.
   В конце аллеи боком к ней, стояло большое красивое здание с зеленой крышей. Его высокие стены были облицованы мрамором.
   Пассажиры слезли с бронетранспортера. Направляясь в штаб полка, они по аллее начали обходить мраморный дворец, вход в который был в торце здания. Высокие и красивые двери из дерева ценных пород, украшенные резьбой, дополняли фасад здания.
   - Это Гилькуш. По-нашему, здание Верховного Совета. Здесь у них джирги проходят,- объяснил Данцевичу назначение дворца казначей полка прапорщик Ветров.
   Двигаясь по дорожкам, затененным цветущим кустарником, десантники добрались до небольшого двухэтажного здания штаба полка. В комнате строевой части штаба полка её хозяина уже ждали ещё два прибывших из Союза офицера. Капитан Зайцев, собрав у прибывших в полк офицеров удостоверения личности и партийные билеты и сделав пометки в своих бумагах, оставил документы офицеров на хранение в штабе. По его указанию офицеры, пройдя в другую комнату, начали давать свои данные для занесения их в штабные журналы. Переходя от одного стола к другому, за которыми сидели солдаты - писари, они отвечали на их вопросы. Писари записывали анкетные данные офицеров в свои штабные журналы. Подойдя к очередному столу, Данцевич услышал вопрос писаря.
   - Если Вы погибнете, по какому адресу отправлять Ваш труп?
   Неожиданность и глубина черного по сути смысла вопроса потрясли его сознание. По спине пробежал холодный озноб. Данцевич, не раз думавший об опасности нахождения в Афганистане, тем не менее не готов был к ответу на заданный вопрос. Писарь с недовольным выражением лица вертел ручкой в руках над раскрытым журналом. Он ждал ответа, чтобы со слов офицера в другую графу журнала напротив воинского звания, фамилии, имени и отчества записать адрес и конкретные фамилии, имена и отчества получателей.
   - Сейчас. Я подумаю,- произнес Данцевич, отходя от стола к стене, где стоял ряд стульев. Здесь на одном из них уже сидел, склонив голову в глубоком раздумье, предыдущий посетитель писаря.
   - Ну вот, никто сразу не может сказать,- донеслось недовольное бурчание писаря.
   Его спокойный вид выводил из себя. Очевидно, писарь уже привык к этому вопросу и не видел в его сути неожиданностей, и тем более сложностей в ответе и не понимая, почему этот вопрос кажется неожиданным и повергает всех в шок.
   Усевшись на стул, Данцевич представил страшную картину сути вопроса. Заплаканные лица родных, жены, в первых рядах которых была Мать, ещё не знавшая, что её сын сейчас находится на этой чужой и далекой земле. Адреса могло быть только два. Это Рязань и далекая белорусская деревенька, где родился и рос Данцевич, в которой сейчас проживают его родители и невдалеке, в городе, три брата. Перед глазами встало деревенское кладбище, расположенное на краю деревни на песчаной возвышенности, вековой, полутораметровый в диаметре дуб, стоящий на месте родового захоронения Данцевичей, и опять плачущие родные.
   - Ну, не ехать же им всем в Рязань, опять же одной Наташе это будет сделать проще и легче...,- рассуждал про себя Данцевич.
   - Да, по-моему, так будет логичнее,- пришел он к окончательному выводу.
   Данцевич поднял голову. У стола возле писаря уже стоял тот, первый его посетитель. Писарь, склонив голову, писал в журнале, а рядом с Данцевичем в глубоком раздумье сидел третий посетитель.
   Сообщив писарю адрес своих Родителей и их же назначив получателями двухсотого груза, Данцевич молча смотрел, как солдат заносил эти данные в журнал.
   - Кому и куда ещё об этом сообщить? - закончив писать, спросил писарь.
   Данцевич продиктовал фамилию, имя и отчество жены и её домашний адрес.
   - Распишитесь,- поворачивая журнал к Данцевичу и протягивая ему ручку, проговорил писарь. Данцевич скрепил своей подписью достоверность собственных данных.
   В финансовой части штаба офицеров познакомили с их денежным содержанием. После вычетов за питание и партийных взносов у Данцевича, согласно его должности, получалось в месяц четыреста десять рублей советскими рублями и двести шестьдесят семь чеками Внешпосылторга. Рубли перечислялись на счет в союзный сбербанк, а чеки выдавались на руки в Афганистане.
   Каждый военнослужащий мог выписать денежный аттестат на семью, который пересылался в областной военкомат по месту жительства семьи, где ежемесячно жена получала отписанную мужем сумму, которая вычиталась из его денежного довольствия.
   Командования полка в штабе не было. Командир полка в это время был в третьем батальоне, а начальник штаба на боевых. Представляться было некому.
   Покончив со штабными формальностями, офицеры направились на вещевой склад. Переодевшись в "афганку", они запрятали свою союзную форму в чемоданы, где она могла спокойно лежать до отпуска.
   Разведрота полка в это время была на боевых, и её казарма пустовала. Капитан Зайцев, договорившись со старшиной разведроты прапорщиком Онучиным, который во время оформления офицеров заходил к нему по делам в штаб, определил прибывших из Союза офицеров на временный постой в разведроту.
   Сюда и прибыли офицеры после посещения вещевого склада. В казарме роты была отдельная комната, где жили между боевыми офицеры роты. Сейчас она пустовала. Новые постояльцы заняли три из семи временно свободных кроватей. Обитатель восьмой кровати прапорщик Онучин был на месте.
   В комнате, оборудованной кондиционером, было прохладно. До ужина оставалось время, и офицеры начали осваиваться в новом жилище. На стенах возле всех кроватей висели фотографии. С них смотрели веселые лица молодых женщин и детей.
   Новые постояльцы, устроившись за столом, начали писать письма своим родным. Данцевич тоже писал свое первое письмо из Афганистана Тасику. Описав в письме первые приятные впечатления от встречи с чужой землей, и скрыв всё тяжелое и неприятное, он отнес его для отправки к дневальному на тумбочку. Обратный адрес полевой почты был для него временный, о чем он и сообщил жене в конце письма, предупреждая её покуда ему не писать.
   В полковой офицерской столовой на ужине Данцевич встретил много знакомых по учебе в училище и Союзной службе.
   С начальником штаба первого батальона, который охранял Бобрака Кармаля, майором Чернышевым, они раньше вместе служили в одном батальоне рязанского парашютно - десантного полка.
   А со старшим лейтенантом Петровым Данцевич служил в одной роте вышеуказанного полка. Вместе они прослужили немного, месяца два, потом Петруху, как обычно офицеры полка называли Петрова, откомандировали в Афганистан. Кличка эта за ним закрепилась, и здесь его тоже называли Петрухой.
   Внешне он был очень похож на одного из героев фильма "Белое солнце пустыни" рядового Петруху. После выхода этого фильма на экраны страны, товарищи Петрова, заметив это внешнее сходство, да плюс еще созвучие имени героя фильма и его фамилии, дальше иначе как Петрухой Петрова не называли.
   Характером он тоже был похож на героя фильма. Такой же простой, безобидный, немного безалаберный, немного наивный, добродушный русский мужик - пахарь с равнозначным отношением к спиртному.
   С карьерой ему не повезло: вначале службы по его ли недосмотру, недоработке или волею судьбы и случая в его взводе произошло происшествие. Подчиненные подвели своего командира.
   "Без вины виноватый" - так характеризуется должность командира взвода в офицерском кругу. И должность эту желательно было проскочить как можно быстрее, но получалось это не у всех.
   При существующей оценке работы командира взвода в Армии, с двадцатью ни за что не отвечающими оболтусами - малолетками, ничем не заинтересованными служить хорошо и, как следствие, плохо относящимися к службе, их командиру погореть не долго.
   В начале службы солдат входит в курс дела, чему - то учится. Второй год точит каблуки и бляху, плетет аксельбант и готовит дембельский альбом,- вот его основные заботы. Служба ему - постольку поскольку. Всю работу спихивает на молодых, потому что сам так раньше жил - служил.
   Так два года и проходит его почетная обязанность. И с прицепом он клал на все предъявляемые к нему требования воинских уставов под названием "обязан".
   Солдат обязан служить честно и добросовестно, потому, что только обязан, ничего не получая взамен - неубедительный довод для молодого человека. Этот довод, идущий вразрез с окружающей действительностью, молодыми парнями из деревень и бараков рабочих поселков уже не воспринимался. Солдат видел, что служить обязан был почему-то только он.
   Дети же больших начальников, вещавших с партийных трибун об этой почетной обязанности, своими же родителями от неё освобождались.
   В армейской партийной системе явно не ладилось, так как не было соответствия между лозунгами и действительностью. Но держать курс, установленный партией, надо было. Замполиты, вдалбливая в сознание солдат устаревшие постулаты своей идеологии и не находя понимания в их кругах, чаще всего сваливали всё на недоработки и просчеты командиров. Эти стойкие и убежденные борцы и проводники идей партии не могли открыто признать несоответствие своей идеологии с окружающей жизнью. Да и вся их стойкость и убежденность держалась на более выгодном положении и лучшей прикормленности. Лейтенант, окончивший политическое училище, сразу же уходил на должность заместителя командира роты с соответствующим окладом, большим, чем у командира взвода. Соответственно, согласно армейской субординации, он являлся сразу его же начальником, а для командира взвода это была очередная должность, которую надо было ещё заслужить.
   И если командир взвода сутками не вылезал из борозды и за всё по - настоящему отвечал, то замполит, кроме мазни никому не нужного боевого листка и "пудрения мозгов" солдатам химерой партийной идеологии, ничем больше не занимался. При разных обстоятельствах всегда выходил сухим из воды.
   Уставом замполит был защищен от перипетий службы. За положение дел в подразделении отвечает командир, а замполит всего лишь за политико - моральное состояние личного состава. Что - то размытое, непонятное, неконкретное, которое по их оценке: "идя на встречу очередному форуму партии",- было всегда высоким.
   Командир же за каждого из своих оболтусов отвечал куда более серьезно.
   Поэтому любое происшествие, произошедшее в зоне его должностной ответственности, в его интересах нужно было скрыть. Иначе себе дороже. Добросовестно, вовремя, сразу же доложить о случившемся, означало сознательно нагадить себе в свои штанишки. Сделать такое мог только полный идиот. Если скрыть не удается или нельзя, то знай - последует наказание.
   Его старшие товарищи-командиры, когда - то тоже бывшие в шкуре взводного, понимая, сочувствуют, но помочь ничем не могут. Иногда они, окунувшись в лоно круговой поруки, подстраховавшись, рискуя, тоже скрывали произошедшее.
   И спрос был с командира, который партийной армейской системой заранее ставился в разряд козла отпущения. И вот в его адрес звучит грозный вердикт.
   - У Вас очередное звание на подходе? - задержать.
   - Вы планировались на вышестоящую должность - видно, покуда рано. С этой не справляетесь.
   - Вы просили о переводе в хорошее место службы - поедете в тьму - тараканью.
   Но самым тяжелым было наказание по партийной линии.
   Офицеры все были членами КПСС, за исключением единиц. В партию гнали всех поголовно ещё в училище, а если не вступил, то по выпуску вся перспектива службы молодого лейтенанта определялась поговоркой: "Больше взвода не дадут, ближе Кушки (самый южный город в СССР) не пошлют."
   Об этом же свидетельствовал и анекдот, широко ходивший в армейских кругах.
   При распределении, после выпуска, отличник - коммунист имел право выбора места службы. Он благодарил партию и правительство за то, что его выучили и дали путевку в жизнь. А плохо успевающий и беспартийный лейтенант, услышав от членов комиссии о месте своей будущей службы, безмолвно стоял, опустив голову.
   - Ну что Вы молчите? Хотите сказать слова благодарности в адрес партии и правительства? - тормошили его члены комиссии.
   Лейтенант молчал.
   - Ну, хоть что - то Вы можете сейчас сказать? - опять вопрошали они лейтенанта. И вдруг, словно проснувшись, он отвечал.
   - Да, могу. Спасибо царскому правительству, что продало Аляску,- медленно и задумчиво произносил лейтенант.
   Армейские политические органы тоже работали с кадрами, выполняя соответствующие постановления ЦК КПСС. Наказание по служебной линии обязательно дублировалось параллельным наказанием по партийной линии. И дальше ход этого процесса контролировали они.
   Даже если вскоре, стараясь, через день два, месяц, офицер отличался по службе, и его нужно было поощрять за это, то есть снимать ранее наложенное взыскание, то это не позволяли сделать партийные инструкции. Замполиты выдавали такому офицеру по полной. При любом из наказаний по партийной линии, кандидатура офицера на поощрения на протяжении года просто не рассматривалась, а потом наступал еще год реабилитации. Поэтому года на два офицер переходил в разряд "прокаженного". А если наказание было значительнее и заносилось в его учетную карточку, то становилось несмываемым черным пятном, о котором офицеру напоминали на протяжении всей дальнейшей службы.
   И самым страшным и тупиковым наказанием было исключение из рядов КПСС. Как правило, оно сопровождалось понижением в должности и звании и ставило окончательный крест на карьере офицера.
   Это морально убивало человека, он опускал руки, часто уходил в запой.
   Перспектив у него не было, он терял охоту к службе. Теперь оставалось только одно. Дальше тянуть постылую лямку, чтобы выслужить необходимый стаж и уйти на пенсию. Уволиться такому офицеру раньше из Армии система не давала.
   Некоторые из таких бедолаг заваливали вышестоящее командование рапортами об увольнении. Начальники иногда отсылали рапорт выше, заранее предвидя взбучку, которая придет в их адрес. И взбучка из вышестоящего штаба приходила:
   - "Вы что делаете? Офицеров не хватает, а Вы их разбазариваете! Воспитывайте. А если не умеете работать с людьми, тогда мы посмотрим на соответствие Вас занимаемой должности".
   И начальник этого офицера, являющийся его ровесником, а иногда и моложе его, проводил воспитательную работу со своим нежелающим служить подчиненным офицером.
   - У Вас нет перспективы? - спрашивал он у подчиненного. И тут же её для него делал.
   Сняв одну звездочку с погон подчиненного, он представлял для него новую возможность заслужить её вновь.
   По этой, вышеуказанной схеме и проходила вся предыдущая служба Петрухи. От него ушла жена. Он злоупотреблял спиртным. Так, в свои далеко за тридцать, должность он занимал командира взвода, был, соответственно, всего лишь старшим лейтенантом, дважды подтвердив это звание, и находился в разряде неперспективных офицеров.
   Также здесь Данцевич встретил много офицеров, бывших своих воспитанников в училище. Большинство из них находились на должностях командиров взводов, но некоторые уже сравнялись в должностном положении со своим бывшим командиром - воспитателем, наступая ему на пятки.
   После ужина, в эту весеннюю пору, в Кабуле рано и быстро наступила темнота, характерная для горной местности и непривычная для Данцевича.
   Масса впечатлений подходящего к концу дня и жара сказались на состоянии организма. Накопившаяся за день усталость тянула в тихое уединение. Возвратившись после ужина в казарму, Данцевич лег на кровать и уснул.
   Проснулся он часа через полтора. В комнате было шумно. За столом сидела веселая компания, состоящая из новых постояльцев, их друзей и знакомых, с которыми они встретились здесь в Кабуле. Человек шесть подвыпивших офицеров и прапорщиков, сидя за столом, курили и громко разговаривали. Хозяин помещения, прапорщик Онучин, рассказывал окружающим один из своих боевых эпизидов.
   - Окружили мы этих духов, в перестрелке всех уничтожили, а один засел за камнями и отстреливается. Начало темнеть, пошел дождь, холодно. Камни, одежда - все обледенело. Комбат по радиостанции орет: "Ну что вы там с одним духом справиться не можете?" - продолжал рассказ прапорщик.
   В комнате звучала музыка. Данцевич встал с кровати, осмотрелся. Тихие, кристальной чистоты звуки музыки доносились из большого магнитофона, который стоял на соседней кровати. После союзных шипящих и скрипящих магнитофонов, непривычная чистота стерео звука, исходившая из этого, завораживала. Приятный мужской голос изливал тоску по своей любимой, с которой он находился долгое время в разлуке.
   - Жена, жена я помню твои плечи.
   Я их всегда так нежно целовал,- раздавалось из динамиков, большого и красивого двухкассетника "Akai".
   Данцевича эта песня пленила и заворожила.
   - А кто это поет? - спросил он у подсевшего к нему на кровать десантника с голым торсом, правое плечо которого было забинтовано.
   - Эмигранты,- коротко ответил тот, проглотив подступивший к горлу комок, продолжая слушать слова песни.
   Данцевич большим меломаном не был, и эта фраза, брошенная в ответ раненым офицером или прапорщиком, ничего ему не говорила. Молча, они вместе вслушивались в чарующие звуки музыки, полные тоски и печали, в бередившие душу своим смыслом слова песни.
   - Наши ребята, барды, которые уехали за границу. В Союзе эти песни запрещены,- после непродолжительного молчания по окончании песни раскрыл значение предыдущей своей фразы десантник.
   - Володя, а где у тебя "Таганка?" - обратился он к Онучину.
   - Во, правильно, Николай, поставь "Таганку". Давай "Таганку",- послышались одобрительные возгласы выбора репертуара раненым из - за стола.
   Прапорщик Онучин вынул из рядом стоящей тумбочки коробку, полную кассет, покопавшись в ней со словами:
   - Третья на этой кассете,- он протянул кассету фирмы "Sony" раненому. Тот, вставив новую кассету в другое гнездо магнитофона, начал нажимать на кнопки магнитофона в непонятной для Данцевича комбинации. Умный музыкальный аппарат, по заданной программе, отыскал нужную песню и сам начал её воспроизводство. Эта его способность была неожиданной для Данцевича и поразила его воображение.
   - Ну, давай под "Таганку",- предложил один из обитателей застолья. Десантники выпили из солдатских кружек. А в комнате звучали монотонные, протяжные, полные скорби слова песни. В них словно исповедовался перед окружающими осужденный, жалея о своей пропащей юности и тяжелой судьбе. Все присутствующие за столом курили, глубоко затягиваясь. Лица их были задумчивы, каждый из них погрузился в свои мысли, отрешенно, автоматически напевая слова песни вслед за магнитофоном. Было видно, что "Таганка" была особой песней, она очень нравилась окружающим.
   Их души, души русских людей, которые всегда жалеют обиженных судьбой или обстоятельствами, были полны жалости и расположенности к далеко не положительному герою песни, сопереживая его личные невзгоды, сочувствуя ему.
   Данцевичу показалось, что есть что - то общее между героем песни, по воле судьбы и закона потерявшим по глупости свою свободу и этими подвыпившими офицерами и прапорщиками, тоже не свободными по своей сути, но уже в других обстоятельствах.
   Песня кончилась. Кто - то выключил магнитофон. В комнате воцарилась тишина.
   - Евгений, на посмотри, в Союзе таких картинок нет,- с улыбкой на лице, протягивая Данцевичу журнал, проговорил один из вновь прибывших офицеров, нарушая воцарившуюся тишину. Данцевич взял предложенный журнал в руки. На его ярких иллюстрированных страницах были изображены молодые красавицы разных рас и национальностей без одежд в фривольных позах. Такого качества порнографии Данцевич действительно ранее не видел.
   - Володя, дай ты ребятам свою коллекцию, пусть насмотрятся до тошноты. Ведь они, скорее всего в Союзе их не видели,- предложил Онучину выход из положения раненый десантник, имея в виду порнографические журналы.
   - Нет проблем, пусть смотрят. Этого добра здесь много,- молвил старшина, доставая из тумбочки большую пачку ярких журналов.
   - Только это не моя коллекция, а замполита роты: у солдат наотнимал,- добавил Онучин, выкладывая журналы на всеобщее обозрение.
   Журналы начали расходиться по рукам.
   - А зачем он их отнимает? Солдаты, насмотревшись журналов, что воевать хуже будут, что ли? - спросил старшину кто - то из офицеров.
   - Да что бы самому было что посмотреть втихаря. Работа у него такая, чем ему ещё заниматься?- смеясь, отвечал Онучин.
   - Как говорится, у нас секса нет. Руссо интернационалисто. Облико морале. Тлетворное влияние запада,- иронизировал Онучин, цитируя фразы из известного фильма.
   - Ладно, ребята. Пойду я, а то меня, наверное, уже ищут в медпункте,- откладывая в сторону журнал, произнес раненый. Попрощавшись с остальными и набросив на плечи куртку, он вышел из комнаты. Вечер подходил к концу.
  
  

Глава 2.

  
   Утром, после построения полка всех вновь прибывших из Союза, отвезли в дивизию на занятия. Первые три дня были лекции, на которых офицеров знакомили с военно - политической обстановкой в Афганистане, с раскладом политических сил в республике. В одной из лекций военнослужащих знакомили с льготами, предоставляемыми им государством за службу в Афганистане. Врач в своей лекции знакомил с особенностями поведения и жизни в условиях высокогорья и жаркого климата, с особенностями поведения в отношениях с животным миром и насекомыми. Военнослужащим выдавались брошюры - памятки, в которых на рисунках были изображены наиболее опасные представители фауны и даны рекомендации правильного поведения при встрече с ними. Одна из лекций была посвящена населению Афганистана, его национальному составу, исповедуемой им религии, обычаям народа и правилам поведения военнослужащих в общении с ним. До всех доводился приказ о запрещении самовольных контактов с местным населением. Выдавался краткий словарь - разговорник для общения с местным населением на дари - наиболее распространенном языке среди жителей Афганистана.
   В стране с наступлением темноты действовал комендантский час.
   "Шурави" - в переводе с афганского, значит русский, так афганцы называли представителей всех национальностей Советского народа.
   Дружба между двумя разными по вере, развитию и укладу жизни народами началась в 1918 году. В это время образовалась никем не признанная молодая Советская республика. Афганистан в это же время освободился от колониальной зависимости. Обоим государствам не оставалось ничего другого, как признать друг друга и установить между собой дипломатические отношения. Афганистан - первая из стран, которая признала молодую Советскую Республику, возглавляемую Лениным. Правительство Ленина, в знак благодарности, имея в это время в своей стране страшную разруху и голод, задабривая правителей Афганистана, предоставило им экономическую и военную помощь. Позже специалистами Советской страны в Афганистане было построено много экономических и социальных объектов. Между народами обеих стран установились особые отношения дружбы и сотрудничества. И как часто бывало, не вдаваясь в политические аспекты построения отношений Советских правителей с правительствами других стран, экономическая составляющая этих отношений была в пользу Афганистана.
   Советские правители любой ценой пытались достичь своего влияния в соседних государствах, действуя в ущерб благосостоянию своего государства, своего народа.
   Правители же этих государств ушло использовали их маниакальную страсть и водя дураков за нос, тянули ресурсы Союза по максимуму. Афганские власти действовали по этой же схеме и не были исключением.
   Правителями Афганистана на протяжении этих лет в своем народе был воспитан культ уважения, хорошего отношения и почитания русских специалистов. К "Шурави" в Афганистане относились и уважали с восточной преданностью.
   Восточный народ с лукавыми принципами в отношениях с другими народами в первую очередь уважает силу второй стороны и лоялен к ней, покуда видит для себя одностороннюю выгоду. И эти хорошие отношения к "шурави" в немалой доле держались на вышеуказанных принципах. Любовь, воспитанная на страхе среди народа и "бакшишах" правителям. Суть постулатов веры была временно забыта.
   Даже местные разбойники и грабители "душманы", которых в бедной стране во все времена было не мало, боялись иметь дела с "шурави". Правители Афганистана, особо не обращая внимания на шалости "душманов" по отношению к своему населению, в случае нанесения ими обиды "шурави" с восточным упорством обязательно находили обидчиков и с такой же восточной жестокостью в знак наказания за содеянное, а больше в назидание другим, жестоко наказывали обидчиков. За убийство "шурави" род обидчика вырезался до третьего колена. И все жители Афганистана знали об этом неписанном законе в государстве.
   Для любого афганского купца самой надежной и самой простой охраной его имущества было наличие в составе обоза или каравана русского человека, заменяющего по своей сути любое число джигитов - охранников. Нападающие на караван душманы, едва услышав речь "шурави" или увидев его облик, дико извинялись перед хозяином каравана, уговаривая его не распространяться об инциденте, и убирались восвояси. Собираясь в поездку, коммерсант старался найти русского попутчика, предоставляя ему бесплатные услуги по перевозке. С такой "охранной грамотой" он был спокоен за себя и свой товар.
   Эти принципы хорошего отношения к "шурави", воспитанные предыдущими правителями Афганистана, действовали короткое время и в начале вторжения Советских войск в Афганистан. Кое - где народ Афганистана встречал Советские войска с хлебом солью. Поступки темного и неграмотного в подавляющей своей массе народа в этих случаях были обусловлены в большей мере энергией, выработанным за многие годы инстинктом и недостатком информации о стремительной смене сложных событий в стране. Немногие примеры таких поступков афганского народа советской агитацией в войсках ограниченного контингента были возведены в пропагандистский штамп, постоянно используемый замполитами при проведении агитации среди солдат.
   Но существует одна непреложная истина: ни один народ не любит иностранного, тем более военного вмешательства в дела своего государства. У людей возникает чувство протеста, оно переходит в глубокую неприязнь и даже ненависть. И вот уже на смену старым, воспитанным на страхе принципам хорошего отношения к "шурави" приходят другие отношения, отношения правоверных мусульман к неверным. Эти ревностные поборники ислама начали вспоминать постулаты своей веры, по которым убить неверного - это подвиг - ступенька в рай.
   Размеренные дни начала службы в Афганистане проходили один за другим по обычному расписанию. Утром построение полка, убытие на занятия в военный городок дивизии. Занятия. Возвращение в полк. Эти ежедневные поездки по улицам Кабула с массой наблюдений за жизнью и бытом кабульцев были интересными и впечатляющими. После занятий - полная свобода, валяние на кровати или поиск более интересного занятия. Вечером встречи с бывшими друзьями - сослуживцами.
   Каждый день, из первых трех, к сформированной группе добавлялись вновь прибывшие из Союза офицеры. На третий день занятий в группе появился старший лейтенант Ступин. Данцевич до этого терялся в догадках, почему его до сих пор нет в Кабуле.
   Недели две назад они виделись в Рязани на площади Ленина и знали о планах друг друга по убытию в Кабул. Оказалось, что Ступин на два дня позже отложил свое убытие из Союза. После его появления в группе спокойные лекции в классах с кондиционерами кончились и начались занятия на стрельбище и в горах. В бронежилетах и касках в жару по полной боевой союзные офицеры осваивали новые образцы техники и боеприпасов.
   В это время в Союзе на вооружении десантных войск были боевые машины десанта первой модификации.
   Легкие, изготовленные из магний - алюминиевого сплава, обеспечивающего оптимальное соотношение прочности брони и легкости, необходимой для десантирования из самолетов, подвижные боевые машины в условиях высокогорья обладали рядом существенных недостатков.
   Первым и главным был малый угол подъема пушки и спаренного с ней пулемета, что в горной местности ограничивало их использование.
   Ходовая часть машины, изготовленная тоже из магний - алюминиевого сплава, в условиях скального грунта, быстро выходила из строя. Поэтому боевые машины десанта, вскоре после начала войны в Афганистане, во всех десантных подразделениях были заменены на колесные бронетранспортеры и боевые машины пехоты второй модификации, которым вышеперечисленные недостатки были несвойственны.
   Также изучали оружие и боеприпасы, находящиеся на вооружении "душманов", их тактику, методы и способы ведения войны с Советскими войсками.
   На второй день, после занятий, вечером на ужине, Данцевич встретился с майором Чернышовым, начальником штаба первого батальона, который охранял находящуюся рядом за крепостными стенами резиденцию Бабрака Кармаля. Данцевичу очень хотелось там побывать, поэтому встречу с бывшим своим сослуживцем по рязанскому полку он ждал. Друзья после ужина зашли на постой Данцевича в разведроту. Данцевич прихватил из своего чемодана "огнетушитель" крашеного спирта и друзья направились к крепостным стенам.
   Дворец - резиденция, в котором размещался глава Афганистана Бобрак Кармаль, находился за крепостными стенами и усиленно охранялся.
   Первое внешнее кольцо охраны состояло из гвардейского полка армии ДРА, казармы которого располагались рядом с крепостью. Вторым кольцом охраны был десантный батальон, который располагался на крепостных стенах. И, наконец, непосредственная охрана в резиденции, которую осуществляли офицеры девятого отдела КГБ. Они все были в гражданской одежде, и десантники их называли "ребятами из девятки".
   В надежности афганского царандоя гарантий не было, и даже больше того - от них можно было ждать обратного, что постоянно имели в виду десантники.
   Идя по аллее, друзья любовались высокими деревьями. По бокам дороги журчали ручьи.
   - Говорят, что раньше в этих ручьях водилась форель. Это очень вкусная рыба, и это её качество её же и погубило, несмотря на приказы командира полка, не раз доводившиеся до солдат на построениях полка, запрещающие её ловить,- с улыбкой на лице, видя как Данцевич всматривается в водную гладь ручьев, пояснил майор.
   От аллеи к крепостным стенам вела дорожка, по краям которой сплошной стеной росли красивые, не виданные раньше Данцевичем лианы, находящиеся на подставках. В это майское время они цвели необычными цветами, источающими приятный и нежный аромат. Концентрация божественного запаха была такой сильной, что кружила голову. Чисто подметенная дорожка была влажной.
   - Рай на земле,- произнес Чернышов, когда друзья прошли по дорожке первые метры, делая глубокий вдох. Глаза его при этом были закрыты, руки разведены в стороны, а голова приподнята вверх.
   Высокие крепостные стены были выложены из серо - желтых мраморных блоков. По углам крепости выступали круглые башни с бойницами. Башни были ниже стен. Их полушатровые крыши, покрытые небольшими пластинками натурального шифера, одной четвертью врезались в углы стен. Искусно уложенные и подогнанные друг к другу, пластинки черного цвета придавали крыше неповторимый колорит.
   Над входом в крепость возвышалась башня прямоугольной формы с зубцами. На высоком флагштоке реял большой флаг Народно - демократической партии Афганистана.
   Высокий арочный проем входа в крепость закрывался двухстворчатыми деревянными воротами. Большой ширины створки ворот были украшены резьбой и окованы металлическими пластинами художественной ковки, гармонично сочетающимися с резьбой. Одна створка ворот была постоянно закрыта, так как ширины второй было вполне достаточно для проезда на бронетранспортере.
   В левой стороне арочного проема, за закрытой створкой, стояла пушка с ядрами, по внешнему виду похожая на царь - пушку Московского Кремля, лишь немногим уступавшая ей по размеру.
   В арочном проеме входа офицеров встретил часовой. Войдя за крепостные стены, друзья остановились. Перед взором Данцевича за стенами крепости предстал аккуратно ухоженный двор, большую площадь которого занимали газоны с редкими деревьями и кустарниками. Красивый фонтан дополнял радужную картину интерьера. Широкие асфальтовые дорожки располагались вдоль крепостных стен. Широкая асфальтовая дорога прямой линией от входа в крепость, как бы разрезая газон двора на две части, вела к красивому, сравнительно небольших размеров, утопавшему в зелени особняку.
   Данцевич молча разглядывал всё это великолепие восточного интерьера.
   - Ну как, служить здесь можно? - хвастливо улыбаясь, спросил его Чернышов.
   - А вон в той резиденции,- майор показал на утопающий в зелени особняк,- и живет Боря,- имея в виду Бобрака Кармаля.
   В крепостных стенах находились жилые помещения, временно превратившиеся в казармы батальона.
   В стороне, возле одного из входов в помещения, прикрытый армейскими маскировочными сетками, располагался небольшой бассейн. Еще один комфортный элемент службы офицеров батальона, чем также не преминул похвастаться майор Чернышов.
   Данцевич знал ещё по совместной службе в Рязанском полку, что майор Чернышёв имеет в армейских верхах влиятельного покровителя, который и способствовал быстрому продвижению Чернышова по службе и в хороших гарнизонах. И это его место службы, естественно, было не случайным.
   Жилище офицеров батальона охраны, значительно отличалось от уже виденных Данцевичем жилищ аналогичных категорий. Большая комната с высокими потолками и богатой старинной мебелью была в их распоряжении. Усевшись за большим столом в мягких кожаных креслах, свободные от службы офицеры батальона расспрашивали Данцевича о Союзе.
   - Ну, как там Рязань? Весна, май, всё, небось, цветет и пахнет. Как рязанские мадонны, поодевали уже, наверное, легкие платья, глаз не отвести? - засыпал вопросами Чернышов, жена у которого тоже была рязанкой.
   - За тех, кто нас ждет,- предложил первый тост Чернышов. Вечер со спиртным под магнитофонное пение "эмигрантов" продолжался до поздней ночи.
   На занятия в дивизию каждое утро офицеров отвозил на бэтээре старший лейтенант Серебров. Он же доставлял их назад в полк после занятий. Пять офицеров и один прапорщик каждый день после завтрака отправлялись в поездку по улицам утреннего Кабула на аэродром и дальше в расположение военного городка дивизии. Маршрут Сереброву был строго определен, и отклоняться от него запрещалось. Но Серебров иногда отклонялся от маршрута, заезжая в городские торговые точки. Обычно это происходило по возвращению в полк после занятий. Риск такого нарушения был небольшим, так как этот район Кабула патрулировали военнослужащие своего же полка.
   Вся торговля в Афганистане была в частных руках. Множество больших и малых торговых точек: магазинчиков, ларьков, лавочек, размещавшихся по всему Кабулу, находились в помещениях, палатках, контейнерах и назывались нашими военнослужащими одним словом - "дукан", переделав восточное "духан". Цены на одни и те же товары в них разнились, что для советских людей было диким, непостижимым уму понятием. Поэтому все военнослужащие искали дуканы с минимальными ценами. Весть о таких дуканах разносилась в их кругах.
   Так, советские люди, волею судьбы оказавшись в Афганистане, впервые в жизни знакомились с азами рыночной торговли и рекламы. Один из таких дуканов с минимальными ценами и запланировал однажды посетить на обратном пути из дивизии в полк старший лейтенант Серебров.
   - Хозяином в нем является маленький "бачонок". Рядом с его дуканом находится дукан его отца,- характеризовал офицерам объект запланированного им посещения Серебров.
   Бронетранспортер, отклонившись от знакомого маршрута и попетляв минут пять по узким переулкам, остановился на краю площади.
   - Говорят, у этого мальчика большие способности к торговле. Получив от Отца стартовый капитал, он хорошо раскрутил своё дело,- продолжал рассказ Серебров, слазя с бронетранспортера. Прихватив с собой автомат, он направился вглубь рынка. Остальные пассажиры последовали за ним. Перед их глазами открылась панорама небольшой площади непонятной формы, заполненной торговыми местами. Двигаясь за провожатым по извилистым узким проходам, офицеры подошли к ряду дуканов, размещавшихся в стандартных металлических контейнерах. Одна из створок двери у которых, одновременно служившая витриной и входом в дукан, была открыта. Её внутренняя сторона была полностью увешана образцами товаров.
   Каждый дуканщик, завидя группу офицеров, настойчиво зазывал их в свой дукан.
   - Командор, командор, заходи, покупай,- звучала из их уст заученная фраза на русском языке.
   Отыскав нужный дукан, офицеры вошли в него. Посетителей встретил маленький хозяин, голова которого едва виднелась из-за прилавка. Завидя немалую группу офицеров, сулившую большую выручку, он обрадовался и начал их приветствовать фразами на афганском и русском языке, почтительно к ним обращаясь и всех называя одним словом "Командор".
   В контейнере был лишь узкий проход между стеной и прилавком, расположенным по центру всей длины контейнера. Его стены и даже потолок были увешаны образцами товара и служили витриной. За прилавком на полу стояло множество тюков с аккуратными стопками сложенных вещей, каждая их которых была упакована в целлофановый пакетик. Ассортимент товаров, в основной своей массе состоящий из одежды, поражал количеством и разнообразием.
   - Это какой-то жестокий сон,- пронеслась мысль в голове Данцевича, никогда раньше не видевшего столько много фирменной одежды. И вдруг другая мысль вклинилась в его сознание: "Хорошо, что здесь нет его любимого Тасика. Ей бы, наверное, здесь стало дурно. Красивых вещей много, а денег нет... И всего хочется. Для человека, проживавшего в Союзе без малого тридцать лет, это казалось невообразимым и не умещалось в голове. Офицеры, недавно прибывшие из Союза и никогда не видевшие раньше такого изобилия фирменной одежды, были шокированы и подавлены.
   Данцевич вспомнил, как иногда по случаю, покупал редкие фирменные тряпки или косметику, отдавая за единицу товара месячную зарплату. Ассортимент и качество товаров советской торговли был скудным, поэтому, если представлялась кому-нибудь возможность купить фирменную заморскую тряпку, то вопрос цены не всегда был решающим. Молодым всегда хочется покрасивее одеться.
   - Если в этой средневековой стране такое изобилие и разнообразие фирменного товара, то почему у нас его вообще нет? Это непонятный абсурд или за этим кроется какая-то непонятная политика наших правителей? Но почему они тогда так унижают свой народ? Ведь ему - этому народу - тоже хочется иметь такие вещи,- рассуждал про себя в уме Данцевич. Его блуждающий по стенам взгляд остановился на зонтиках, висевших на стене. Их большое количество разных расцветок форм и размеров занимало большой кусок витрины.
   - Ведь мы делаем лучший в мире автомат, неужели же наша промышленность не может наделать таких же зонтиков, понятно - может... Но если даже государству некогда заниматься этими мелочами, то эти вещи можно закупить заграницей, пусть даже и втридорога продать своим людям, они купят. Таким образом выудив оседающие на их сберкнижках деньги, государству можно сразу убить двух зайцев,- рассуждал Данцевич, пытаясь понять политику советских правителей по обеспечению своих людей товарами народного потребления.
   Видно, партийная верхушка, отовариваясь сама заграницей, даже и не думает о народе. Или эти бытовые потребности ей кажутся мелочью, капризом быдла. Видно, наши правители считают, что эти вещи простым советским людям не положены.
   Отойдя от шока, посетители начали спрашивать у хозяина дукана цены на товары. И цена вещей для них была непонятной.
   Если за джинсы в Союзе у фарцовщиков они отдавали месячную зарпату, то здесь на двести чеков можно было купить раз в четыре-пять больше. Вроде подешевле. Но ходить месяц под пулями из-за четырех-пяти джинсов - вообще абсурд...
   Хозяин дукана, мальчик лет двенадцати, явно не окончивший ни одного класса школы, довольно сносно изъяснялся по-русски и поразил воображение офицеров своими математическими способностями. Он моментально называл цену товара, переводя её по сложившемуся на данное время курсу из афганей в чеки, доллары или риалы. Офицеры, не доверяя честности маленького хозяина, в уме сами за ним повторяли это арифметическое действие и с опозданием приходили к такому же результату. Им было даже неудобно перед мальчиком.
   После того, как старший лейтенант Серебров купил несколько вещей, группа "командоров" вышла из дукана, оставив в недоумении разочарованного маленького хозяина, обнадеженного поначалу большим числом посетителей его дукана.
  
  
   9 мая был праздничным днем. Занятий в дивизии не было. После построения остатков полка и зачитки праздничного приказа Министра Обороны, Данцевич отправился в казарму смотреть по телевизору парад. Ему было интересно посмотреть на своих сослуживцев. Ведь именно бронегруппа на боевых машинах десанта, Рязанского гвардейского парашютно-десантного полка, была постоянным участником парада на Красной площади в Москве. Данцевич принимал участие в прошлогоднем осеннем параде. С марта текущего года он тоже убыл в Москву для подготовки к параду, но пришедший со штаба ВДВ приказ изменил планы его службы.
   После просмотра парада Данцевич, поскучав в компании офицеров - обитателей ночлежной комнаты разведроты, направился к майору Чернышову. Друзья виделись на утреннем построении полка и тот пригласил Данцевича к себе в гости.
   У входа в крепость Данцевича встретил часовой, который вызвал начальника караула. Начальником караула оказался лейтенант Спирин, бывший воспитанник Данцевича.
   Внутри крепости возле входа стояло всё батальонное начальство. Вдали, на центральной дорожке возле особняка, в колонне стояло три черных лимузина, готовых к выезду. Возле них в ожидании прохаживались спортивного вида крепкие мужчины в строгих гражданских костюмах.
   Данцевич поздоровался с офицерами батальона охраны.
   - Что за переполох? - спросил он у майора Чернышова, кивая головой в сторону черных машин.
   Да, Боря сейчас поедет по делам. Хотя, какие у алкаша дела? - ответил майор и тут же продолжил,- Наверное, в честь праздника собираются с нашими где-нибудь на банкет.
   - Вон, смотри, идут,- Чернышов махнул головой в сторону особняка.
   Оттуда к машинам направлялась группа людей. Рядом с главой НДПА Бабраком Кармалем шел респектабельный господин, остальные следовали за ними.
   - А кто это рядом с ним, возле которого бегает начальник охраны? - спросил у Чернышова Данцевич.
   - Да это наш, из ЦК КПСС, его кукловод-куратор. Он здесь в Афганистане всем и заправляет, тихо отвечал майор, не отрывая взгляда от разворачивающегося действа возле готовых к выезду машин.
   Перед Брежневым с узким кругом членов ЦК КПСС, задумавшим осуществить переворот в Афганистане, естественно встал вопрос о будущем лидере этой страны после переворота.
   На эту должность спецслужбами СССР подбиралась и прорабатывалась не одна кандидатура среди авторитетных лидеров афганского народа. Не получив от них согласия, поиски лидера народа были продолжены среди социалистических стран. Вскоре выбор пал на посла Афганистана в Чехословакии Бобрака Кармаля. Остальные кандидаты, понимая абсурдность заманчивого предложения взлета личной карьеры, не пошли на сделку со своей совестью. И вот уже сразу после вторжения Советских войск в Афганистан в средствах массовой информации Советского Союза раскручивался никому ранее не известный лидер, внезапно вышедший на арену НДПА, лидер Афганского народа, о котором этот народ раньше и не слышал - Бобрак Кармаль. Бобрак Кармаль уже тогда был безвольной личностью, сильно злоупотребляющим спиртным, человеком низкой работоспособности, явно не способным занимать такую должность. Но на безрыбье - и рак - рыба,- решили идеологи ЦК КПСС, следуя известной русской пословице, не найдя ничего лучшего.
   Да, видно, такая кандидатура их и устраивала. Из этой безвольной личности, как из пластилина можно было лепить, что угодно. Ну, а что лепить - они решат сами. Самостоятельный и сильный лидер им был не нужен.
   - Ребята из девятки говорят, что Боря конченый алкаш. Если часа два в день посидит в кабинете, подпишет пару бумаг, то и хорошо,- продолжал характеризовать Бобрака Кармаля майор.
   Бобрак Кармаль с красным помятым лицом чувствовал себя неуверенно. Внешний вид его разительно отличался от того, каким он был изображен на городских отретушированных плакатах. Там он выглядел бодрее и увереннее. Подойдя к машинам, он суетился и вопросительно посматривал на сопровождающего его куратора. В его глазах был вопрос. Что делать дальше? В какую машину садиться? Такая манера его поведения вызвала усмешки на устах наблюдавших за ним офицеров, после которой в их душах к этому человеку могла проснуться только жалость.
   - Говорят, для своих - вождей племен и старейшин - он здесь полный ноль. видно, дошло до него, в какое дерьмо вляпался, вот и пьет. Ребята говорят, сутками в отрубе лежит,- послышалась очередная реплика в адрес Бобрака Кармаля из уст ещё одного из наблюдавших.
   - Ладно, Боря, не расстраивайся. Рубикон перейден - обратной дороги нет. Бумажку с текстом выступления тебе дадут. Всё за тебя решат. Сделают. Живи и радуйся,- вслух про себя, жалея Бобрака, как бы ободрял его ещё кто-то из наблюдавших.
  
   Машины сорвались с места и, одна за другой проследовав мимо офицеров, скрылись в проеме ворот.
   Офицеры начали расходиться.
   - Пойдем, сходим в особняк, посмотрим, тебе будет это интересно, предложил майор Чернышов Данцевичу.
   - Хороший момент, начальник охраны уехал. Надо поговорить со знакомым из охраны, решить с ним один вопрос. Ребята сказали, он сейчас там дневальный,- пояснил Чернышов необходимость посещения резиденции.
   Через минуту друзья вошли в особняк, очутившись в его холле, который занимал два этажа по высоте.
   На красивом узорчатом паркетном полу в центре холла лежал большой ковер красного цвета. Стены помещения были оклеены обоями желто-розового фона с золотым узором восточной вязи. Высокий белый потолок с красивой лепниной по периметру, раскрашенной под золото, придавал помещению помпезный вид.
   В центре потолка, под красивой розеткой из лепнины висела большая хрустальная люстра, электрический свет которой ярко освещал помещение, так как дневной свет мало пробивался в окна, расположенные вверху на уровне второго этажа, плотно затененные зеленой растительностью снаружи здания. Из холла напротив входа в здание, в центре противоположной стены, виднелся широкий арочный проем, служивший входом в помещения первого этажа. У стен и по углам холла было множество комнатных цветов и растений, стоящих на красивых деревянных подставках.
   Слева у стены, возле стола с телефоном и лампой, сидел охранник.
   Увидев вошедших, он поспешно перевел на них взгляд, оторвав его от журнала, который читал; быстро закрыл журнал и бросил его в приоткрытый стол. Видно, читать при исполнении данных обязанностей охраннику запрещалось.
   Поняв, что тревожится нечего, охранник встал со стула и подошел к вошедшим. Офицеры поздоровались.
   - Куда отправил хозяина? - чтобы завязать разговор, спросил Чернышов охранника.
   - Да, повез Борю прогуляться в наше посольство по случаю праздника. Пусть хоть выпьет как человек - не один, а в компании,- улыбаясь, отвечал тот на вопрос Чернышова.
   Из ответа охранника явно следовало, что Бобрака хозяином здесь никто не считал.
   Друзья, отойдя в сторону и понизив голос, начали обговаривать свой вопрос. Данцевич, тактично тоже отойдя немного в сторону, чтобы не смущать беседующих, начал осматривать интерьер помещения. Закончив дела, Чернышов и Данцевич вышли на улицу.
   - Ну, видел, как живет первое лицо Афганистана? - спросил у Данцевича Чернышов.
   - Не полностью, ответил Данцевич.
   - Ну, полностью нам не дано, да и незачем. Меньше забот и проблем. Тут московские особисты копают, ищут какой-то древний, особой красоты и ценности антикварный шахский мебельный гарнитур, пропавший из дворца. Так что дальше холла ходить незачем,- вскрыл одну из проблем местного государства майор.
   - Надо выехать в город закупиться. С ними никакие патрули не страшны. Сейчас в дуканах сложился выгодный курс обмена чека, а мне скоро в отпуск. Надо домашним купить подарки,- объяснил Чернышов суть своего разговора с охранником.
   - Ну что, пошли и мы отметим День Победы, а то все дела, да дела,- произнес Данцевич, поднимая левую руку с командирской сумкой.
   - А я так и подумал, что ты с пузырем. Иначе чего это он с командирской сумкой в руке пожаловал,- обрадовано произнес Чернышов.
  
  
  
   Молодая женщина появилась возле ворот КПП полка после обеда. Ханум, в горчичного цвета парандже, одна, тихо и покорно метрах в пяти стояла у ворот, что явно противоречило поведению женщины по местным устоям жизни.
   Советские солдаты из наряда, несущего службу на КПП, совместно с афганскими, предложили своим коллегам побеседовать со своей соотечественницей и узнать причину её неадекватного поведения. Царандоевцы отказались это сделать, сославшись на законы шариата, по которым подходить и тем более разговаривать с чужой женщиной им запрещалось. Тогда старший наряда доложил о происходящем по команде дежурному по полку, а тот - выше.
   Забот у начальства всегда много, а новая проблема ему поначалу показалась незначительной.
   Время решает все вопросы. Руководствуясь этой формулой, начальники думали, что проблема сама собой решится и отпадет. Но дежурство женщины продолжалось уже вторые сутки. Устав стоять, она садилась на газон, посидев, отдохнув, она опять стояла на прежнем месте. Проблему нужно было решать. Связавшись с местными властями, которые, прибыв на место происшествия и спросив дежурившую, выяснили следующее.
   По её словам, женщина разыскивала своих мужей, "солдат шурави", которые вот уже недели две не приходили к ней. Месяца два назад они взяли её в жены, заплатив отцу большой калым. Поселив её в какой-то яме на пустыре, недалеко от расположения полка, мужья приносили ей еду и воду. И теперь она пытается найти своих мужей, твердо зная, что они находятся за воротами КПП.
   Проанализировав полученную информацию, полковое начальство в лице замполита полка составило свою версию происшествия.
   Очевидно, группа солдат, разжившись на боевых большой суммой трофейных денег, решили разнообразить свою трудную боевую жизнь таким образом, по своей молодости и глупости, мало заботясь о моральном аспекте предстоящей аферы.
   Большая сумма калыма, очевидно, решила все нестыковочные вопросы при выдаче замуж мусульманки за неверных. Польстившись большому калыму, Отец девушки пренебрег законами шариата.
   После встречи местных властей с Отцом девушки эти предположения подтвердились. Отец отказался принять дочь назад в семью, боясь, что нужно будет возвращать калым.
   Разыскивать негодяев казалось делом безнадежным. Сейчас они скорее всего на боевых и, прибыв в полк, узнают о случившимся и на место преступления не явятся. Молва о происшествии уже разнеслась по полку. Но если даже их и вычислить, то с солдата взятки гладки. Судить - не понятно за что и по какой статье, да и придется о случившемся докладывать выше, а это - себе дороже.
   Старясь побыстрее решить неприятный вопрос и взяв грех на душу, военные сказали женщине, что мужья её погибли, она сейчас свободна и может идти домой к Отцу. Женщина ответила, что этого она сделать не может, так как по законам шариата в таком случае переходит в собственность братьев своего мужа.
   Понимая каверзность проблемы, афганские власти поместили девушку в существующий в Кабуле приют - гимназию для детей-сирот.
  
   Данцевич сидел в мягком кожаном кресле. В прохладной атмосфере комнаты воцарилась тишина, лишь слышался монотонный шум работающего кондиционера. Основная масса офицеров, отмечавших День Победы, разморенная, дремала в мягких креслах и на диване. Рассказчик, закончив говорить, вышел из комнаты.
   Данцевич осмысливал услышанную историю.
   Проезжая по Кабулу, он уже видел на его улицах группы афганских мальчиков и девочек, одетых в советскую школьную форму с зелеными галстуками. Это были дети-сироты, которых приютила новая власть Афганистана.
   Пройдет несколько лет. К власти в Афганистане придут талибы, и участь этих детей, особенно девочек, появлявшихся в общественных местах с открытым лицом, будет весьма печальной.
  
   ...................................................................................................
  
   Бронетранспортер, облепленный пассажирами, сидящими сверху на броне, бежал по раскаленному асфальту знакомым маршрутом. Сухой знойный воздух обдувал загорелые лица офицеров, молча осматривающих мелькающие картинки кабульских улиц.
   Старший лейтенант Серебров в очередной раз вез из дивизии в полк офицеров с занятий. Сейчас их было на одного больше. Старший лейтенант Петров - "Петруха", бывший сослуживец Данцевича по рязанскому десантному полку, решавший свой вопрос в штабе дивизии, воспользовался оказией для возвращения в полк.
   Он сидел рядом с Данцевичем на броне и, не умолкая, громким голосом стараясь перекричать рев двигателей и шуршание колес, оживленно рассказывал ему о своих планах на предстоящую ночь.
   Петруха заступал в ночь в патруль по Кабулу и приглашал Данцевича вместе с собой посмотреть на ночной Кабул. Он похвастался, что разжился валютой и в его планах, вместе со своим заместителем, посетить один из "подпольных кабаков" Кабула. Однажды, неся службу в патруле, они уже посетили это ночное заведение.
   - Посмотришь экзотику местной жизни. Там все есть: водка, наркота любая, ханум - выбирай,- не унимался Петров.
   И дальше пояснил:
   - Таких заведений не должно быть в исламском государстве. Местные власти наверняка всё знают, но закрывают глаза, так как получают бакшиш от владельцев.
   Петруха был, что называется, "под мухой", поэтому возбужденный, не унимаясь, разговаривал. Спиртное, по его рассказу, он употребил в дивизии со второй стороной при решении своего вопроса.
   С комендантом он договорился, чтобы тот определил его на нужный маршрут.
   - Вот козел! Понял, в чем суть, и на этот маршрут ставить меня не хотел. Пришлось дать ему бакшиш,- объяснял Петров свой способ решения вопроса с комендантом.
   В предложении Петрова немного попахивало авантюрой, но с другой стороны оно было заманчивым и интересным.
   - Ночь придется не спать, но уже отоспался. Вечера в шумных компаниях до поздней ночи с магнитофонным пением "эмигрантов" уже порядком поднадоели...
   Это что-то новое,- слушая Петрова рассуждал про себя Данцевич. Он ещё не решил, согласится или нет на предложение Петрова, и чем больше он думал о нем, тем предложение казалось ему интересней. Но дать согласие Данцевич не торопился.
   - А вообще, Евгений, эти штабные крысы в конец обнаглели,- сокрушался Петров на поведение штабных начальников.
   Шепча на ухо, чтобы другие не слышали, он рассказывал Данцевичу о сегодняшнем посещении им в штабе дивизии одного из начальников.
   Петров прослужил в Афганистане уже год и мечтал по приезду в Союз приобрести легковой автомобиль. Автомобиль полагался офицерам, прослужившим два года в Афганистане по закону о льготах.
   - А ты написал заявление на постановку на очередь? - вдруг спросил он у Данцевича.
   И тут же продолжил:
   - Заявление на машину напиши, пусть лежит в штабе полка. А то уедешь в свою тьму-таракань, а к концу службы у начальства капитальная зацепка будет. Заявление не писал, в план тебя не включили и т.д.,- поучал он Данцевича.
   - Но заявление - не главное. Существует негласная такса. Пятьсот чеков дашь на лапу - получишь талон на машину, продолжал нашептывать на ухо Петров.
   - Понимаешь, Евгений, тут за эти бабки два месяца надо под пулями корячиться, а отдай их этим козлам,- произнес он с сожалением и замолчал.
   - Вот и думай, если хочешь иметь машину. Я сегодня этот вопрос решил,- облегченно вздохнул Петров, словно сняв с души камень после того, как произнес последнюю фразу. Увидев впереди на левой стороне улицы дукан, он попросил Сереброва остановить машину.
   - Куплю приличных сигарет,- когда бронетранспортер остановился, произнес Петров, слазя с машины на землю. Остальные пассажиры тоже поспрыгивали с машины и начали подходить к дукану.
   Витрина маленькой палатки пестрела разнообразным товаром. На передней её части, за стеклом, располагались разные товары, в основном китайского и пакистанского производства. Это масса разных форм и видов маленьких электрических фонариков, цепочек, брелоков, браслетов, авторучек, электронных часов.
   В одном из углов витрины располагались в обширном ассортименте импортные сигареты и зажигалки, которых в Союзе не было. Причем их пачки были открыты, и сигареты можно было покупать поштучно, что для советского человека было делом необычным.
   Были здесь и "Столичные", очевидно сданные в дукан кем-то из офицеров. Сигареты в дуканах стоили весьма дорого, и некоторые из наших военнослужащих втихаря осваивали азы мелкого бизнеса, и не только на сигаретах. В дукан можно было сдать всё, что угодно, точно так же и купить в дуканах можно было всё, что захочешь.
   Старшие командиры, озабоченные служебными делами, большого вреда в этом постороннем занятии подчиненных не видели, и особо не обращали внимания на их коммерческие занятия. Замполиты же рассматривали этот вопрос совсем в другой плоскости. Они всячески пресекали и жестоко карали новоявленных коммерсантов, погубив не одну офицерскую судьбу.
   - Всех угощаю сигаретой. Выбирай,- бросил широкий жест Петруха. Офицеры начали закуривать, дегустируя разные марки сигарет.
   Дуканщик услужливо подавал открытые пачки Мальборо, Винстона, Кемела. Курящие, в основной своей массе впервые попробовавшие импортные сигареты, после двух - трех затяжек, высказываясь вслух, делали свои замечания по их качеству.
   Взяв в добавок у дуканщика несколько пачек разных сортов сигарет и зажигалку, Петров, морща лоб, подсчитал общую сумму покупки, заглянул в нагрудный карман куртки, достал оттуда долларовую бумажку нужного достоинства и со словами: "Сдачи не надо, всё равно обсчитаешь",- протянул её дуканщику.
   Приехав в полк, офицеры начали расходиться по своим местам.
   - Данцевич, подумай над моим предложением. Надумаешь, приходи к разводу, напомнил о своем предложении Петров.
   После обеда Данцевич прилег на кровать. Из головы не выходило предложение Петрова. До развода оставалось два часа. Прохлада комнаты и сытый желудок сделали своё дело.
   Проснувшись, он взглянул на часы. До развода оставалось десять минут. Данцевич встал, сходил в умывальник, умылся и, приведя себя в порядок, вышел на улицу.
  
   После развода, патрули, состоящие из пяти человек, на бронетехнике разъезжались по своим маршрутам. Старшим в группе назначался офицер. Служба патрулями на улицах Кабула неслась ночью на протяжении комендантского часа, установленного властями Республики на темное время суток.
   Боевая машина пехоты, гремя гусеницами по раскаленному за день асфальту, выехала на свой маршрут. Данцевич сидел рядом с Петровым на броне машины и молча осматривал панорамы новых, ещё не виданных улиц Кабула. Въезжали в центр города. Внешний вид здешних улиц отличался от обычных жилых районов города. Здания посольств иностранных государств и внешне вполне приличные здания небольших дуканов производили впечатление современных городских улиц.
   - Вон там смотри,- Петров указал рукой в сторону только что открывавшегося вида части города. - Духовский район города. Называется Спинзар.
  
   - Раньше, говорят, там наши патрули пропадали вместе с бэтээрами. Со временем мы отказались его контролировать. Не хватает сил и средств. Так с тех пор и сосуществуем мирно. У нас нет мочи взять этот район города под контроль, ну а духи предпочитают сильно не обозначаться, чтобы не осложнять себе жизнь, объяснял Петров положение дел в городе.
   Темнело. На улицах начали зажигаться фонари. Прибыв на указанный маршрут, проехав по нему, боевая машина остановилась на пустынной улице. Десантники сидели на броне и вели непринужденные разговоры, осматриваясь вокруг.
   Механик - водитель, находясь внутри машины, не оставлял в покое радиостанцию, пытаясь в эфире поймать зарубежные эстрадные передачи. Чаще всего ему попадались восточные заунывные песнопения, на которых он долго не задерживался. Общий фон монотонного шума радиостанции, доносившийся изнутри машины, хорошо прослушивался в тишине и снаружи. Вскоре он начал раздражать находившихся на броне.
   - Да, престань ты мучить радиостанцию,- вдруг раздраженно сделал замечание солдату заместитель Петрова старший сержант Воропаев.
   Широкоплечий, выше среднего роста сибиряк в свои двадцать лет кандидат в мастера спорта по вольной борьбе, первый не выдержал надоедливого шума радиостанции. Данцевич не вмешивался в происходящее, лежа на спине, смотрел в ночное небо, на котором начали загораться звезды. Здесь они были ярче, чем в Союзе. От брони, не успевшей ещё остыть от дневного зноя, как от русской печки веяло теплом.
   Через каждый час такого времяпровождения машина передвигалась метров на семьсот по линии своего маршрута и всё повторялось. Прибыв на очередное место стоянки, Петров показывая на один из дуканов, после продолжительного молчания вдруг начал рассказывать.
   - Месяца два назад, один из начальников патруля напился со скуки, сел сам за рычаги машины и разворотил два этих дукана. Устроил стрельбу. Всю ночь в Кабуле переполох. Все начальство вплоть до посольства разбудил.
   Петров вдруг замолчал так неожиданно, как и начал свой рассказ.
   - Ну, и чем всё дело кончилось? - после непродолжительной паузы спросил Данцевич.
   Да ничем. Дуканщиков кое-как успокоили. А его - в двадцать четыре часа в Союз, и из Армии, говорят, уволили. Да, видно, он этого и хотел, спокойно и задумчиво произнес в ответ Петров, затягиваясь сигаретой.
   - Ну, что, пора, Серега? - переводя взгляд с наручных часов на своего заместителя, произнес Петров.
   - Как договорились, мужики. Елисеев, останешься старшим. Если проверка, тональный вызов нам на радиостанцию,- инструктировал Воропаев наводчика.
   - Был какой-то шум, мы с начальником пошли проверить, огласил вымышленную легенду для подстраховки Воропаев, снимая бронежилет и каску.
   Захватив с собой переносную радиостанцию, он догнал Петрова с Данцевичем, удаляющихся от боевой машины по темному переулку.
   Свернув в конце переулка на узкую улочку, круто поднимавшуюся вверх и пройдя по ней метров сто, десантники остановились у большого двухэтажного дома с темными окнами. Петров постучал в дверь.
   После недолгого ожидания дверь открылась и в проеме двери появилась фигура крепкого бородача в чалме.
   Внешние контуры фигуры человека вырисовывались на фоне слабого освещения у входа в дом.
   - Салам айлекум, Ахмад,- поприветствовал открывшего дверь человека старший лейтенант Петров. Человек в чалме, вглядевшись в лицо Петрова, стоявшего впереди и, видимо, узнав ночного гостя, протянул ему руку.
   - "Зыдыравствуй, Пиитруха",- произнес Ахмад ответное приветствие на ломаном русском языке. И дальше, не умолкая, он начал говорить по - афгански, поочередно протягивая руки для приветствия Данцевичу и Воропаеву.
   - Заходить в дом, гостя будишь,- опять произнес Ахмад на ломаном русском, сторонясь и рукой приглашая гостей войти. Десантники вошли в холл дома, освещаемый тусклым светом ночного светильника. В холле, у входа стояло ещё двое афганцев. Увидев, что их заметили, бородачи тоже начали приветствовать ночных гостей, почтительно склоняясь. Пахло острой мясной пищей и ещё чем - то неопределенным. По стенам просторного холла начали проясняться двери комнат. Оттуда доносились звуки музыки и людская речь. Одна из них вдруг открылась, и из комнаты вышел мальчик лет десяти с большим круглым подносом в руках. Закрыв плечом дверь, бачонок проследовал через холл и скрылся за темным углом. Через небольшой проем раскрытой двери, поверх головы мальчика Данцевич заметил в свете комнаты крепкую фигуру военного в "афганке". Офицер полулежа сидел на низком диване, опершись на подушки. Он курил. Лицо его было красным.
   - О, да здесь не мы первые,- произнес Петров, стоящий рядом с Данцевичем. С его места проем двери, раскрытой мальчиком, смотрелся пошире и увидел он больше. После увиденного в комнате напряжение и чувство тревоги, вдруг вселившееся в душу Данцевича, начало потихоньку улетучиваться.
   Ахмад провел гостей в одну из комнат. Петров вошел в комнату последний. Закрыв за собой дверь, он достал из кармана пачку денег и хлопнув ею по ладони второй руки произнес: "Ахмад - досторхан и три Гюльчатай!"
   Увидев деньги, Ахмад, державшийся до этого немного сдержанно в общении, повеселел и начал более почтительно относиться к гостям.
   Посередине комнаты стоял низкий квадратный стол. Вокруг него лежали толстые матрасы с подушечками. Стены и пол комнаты площадью в двадцать квадратных метров были устланы коврами. Окно закрывалось плотной шторой. В одном из углов комнаты на деревянной подставке стоял магнитофон. Рядом стояла кассетница, полная кассет.
   Воропаев подошел к магнитофону и включил его. Комнату наполнили звуки музыки. Петров продолжал торговаться с Ахмадом. Из их диалога для Данцевича понятными были лишь слова командор, бакшиш, ханум, ниц - которые он успел выучить, находясь здесь.
   По лукавому выражению лица хозяина было видно, что он старается получить побольше денег за обговариваемые услуги. Ахмад стоял на своем, показывая на пальцах, что полученная им пачка денег тянет лишь на две ханум, а не на три, как того требовал Петров.
   Петров же был категоричен, показывал всем своим видом, что требований своих не изменит, иначе гости уйдут отсюда и больше не придут. В критические моменты торга Петров делал рукой жест возврата пачки денег, но Ахмад не возвращал деньги. Это свидетельствовало о том, что существующие расценки не были занижены и торгующиеся договорятся. Что вскоре и произошло. Поторговавшись ещё минуту, Ахмад с Петровым ударили по рукам. Хозяин вышел из комнаты.
   - Вот черт, уморил. Любят они торговаться,- стирая пот со лба, произнес Петров, имея в виду Ахмада.
   - Мало. Да там моя годовая зарплата,- возмущенно бормотал он, явно довольный исходом торгов.
   - Расчехляйся, ребята,- уже более спокойно произнес он, снимая "лифчик". Петров сел на один из матрасов, положив автомат и "лифчик" рядом с собой. Остальные последовали его примеру. Не успел он закурить, как в дверь постучали, она растворилась и в комнату с большим круглым подносом вошел тот же самый мальчик. Бачонок начал расставлять блюда с подноса на стол. Вкусный запах наполнил комнату.
   Угощение состояло из трех больших блюд. На первом дымилась гора янтарного плова. На втором внушительное количество жареного мяса, обложенного зеленью. Большую вазу, полную фруктов, мальчик поставил последней. Вилок и ложек не было. Не успел он выйти, как следом вошел один из ранее виденных помощников Ахмада, встречавший гостей на входе. В руках у него тоже был поднос. На нем стояла бутылка "Столичной", чайник, три пиалы и вазочка с сушеными фруктами. Расставив все это на столе, мужчина подал Петрову с десяток цветных фотографий.
   - Это весь ваш гарем,- принимая фотографии, произнес Петров.
   Посмотрев две - три фотографии, он вдруг свернул колоду и со словами:
   На, Евгений, выбирай себе восточную красавицу,- передал фотографии Данцевичу.
   Данцевич начал рассматривать фотографии полуобнаженных восточных женщин. Сняты были они на одном и том же голубом фоне, очевидно, в одной из комнат этого же дома.
   - Я пас, не голодный,- передавая фотографии назад Петрову, произнес Данцевич.
   - Понимаю. Заказ оплачен. После водки надумаешь, скажешь. А мы с Серегой люди холостые, нам не грех,- рассматривая фотографии, бормотал Петров.
   Выбрав из них одну, он отдал её бородачу, который продолжал стоять рядом в ожидании с пустым подносом в руках.
   Афганец - официант, почтительно кланяясь, принял фотографию из рук Петрова, бросив на неё непродолжительный взгляд.
   - Да, Серега, нам не грех? - переспросил Петров сержанта, передавая ему оставшиеся фотографии.
   Тот начал их рассматривать. Ерзая на сидении, он подолгу задерживал свой взгляд на каждой из них.
   - Что - то меня жажда мучает,- произнес Петров, разливая чай из чайника по пиалам.
   Данцевич сам был того же мнения насчет жажды и с удовольствием пил желтый на цвет ароматный чай.
   - Все вы женатые такие. Как говорят татары:
   Чаю пью - орлом летаю.
   Водка пью - свинья лежу.
   Деньга есть - с чужой гуляю.
   Деньга нет - к своей бегу.
   Декламировал Петров в перерывах между глотками чая.
   - Знаем мы это. Как говорится, были и мы когда - то рысаками. Но как только поняла моя разлюбезная рязанская мадонна, что со мной не быть ей генеральшей, так собрала чемоданы и тю - тю... Помахала ручкой. Не оправдал, так сказать, надежд,- вкратце изложил Петров причину своей неудавшейся семейной жизни, допивая чай.
   Закончив речь, он перевел взгляд на Воропаева. Сержант по - прежнему копался в фотографиях. Заметив это, Петров подмигнул Данцевичу, пытаясь заострить его внимание над старанием сержанта.
   После чего офицеры дружно рассмеялись. Воропаев, услышав смех, оторвал свой взгляд от фотографий, смущенно положил основную часть фотографий на стол и продолжил отбор кандидатуры уже среди трех, оставшихся в руках.
   - Да быстрее, Серега, не жену же себе выбираешь. В этой ситуации, поверь мне, все они одинаковые,- улыбаясь, подшучивал Петров.
   Наконец - то по остановившемуся взгляду Воропаева на одной из фотографий Петров заключил о сделанном сержантом выборе.
   - Покажи, что ты выбрал,- произнес Петров, протягивая руку за фотографией. Сержант подал фотографию офицеру.
   - Ерунда, саплючка. Съежится и толку никакого. По неопытности в просак с ней попадешь,- заключил Петров. Он резко привстав дотянулся до лежащей на столике перед сержантом стопке фотографий, быстро осматривая перетасовал словно колоду карт фотографии и выбрав из них одну протянул сержанту.
   - Советую вот эту. Ей за тридцать. Поверь мне, я их много перепробовал. Знаю на что и в каком возрасте баба способна. В этом возрасте бабы звери. Из них так и прет страсть. Полный кайф с ней получишь, и обучит тебя как следует,- уговаривал Петров сержанта поменять свой выбор.
   - Смотри, какие формы,- показывая сержанту фотографию, убеждал Петров.
   - Иначе я её заберу,- произнес он и замолчал. Последние фразы офицера окончательно убедили сержанта в перемене выбора. И кивком головы тот дал на это согласие. Взводный подал фото ожидавшему официанту.
   Получив вторую фотографию и забрав остальные, официант вышел из комнаты. Запах вкусной пищи давно будоражил сознание десантников. Разлив водку в пиалы и выпив, они набросились на еду.
   - А нас здесь не...? - показывая на еду в опаске спросил Данцевич у Петрова.
   - Что? Отравят? Да нет, не бойся. Быстрее в нашей столовой отравишься, чем здесь. Здесь ты со всех сторон в безопасности,- успокаивал друга Петров, продолжая метать щепотью плов из блюда в рот.
   - Серега, пойдешь первый, а то я вижу, тебе не терпится. Вместе нам идти не надо. Придешь ты, пойду я. Все - таки о безопасности тоже думать надо,- объяснил дальнейший расклад Петров.
   - Автоматы не берем, а вот по паре гранат прихватить можно. И даже так, чтоб они это знали,- учил сержанта Петров, разливая водку по пиалам.
   - Понял,- отвечал Воропаев, дожевывая мясо и принимая из рук Петрова поданную пиалу.
   Магнитофон вдруг перестал звучать. В нем зашипело, защелкало. Шумы и щелчки, раздававшиеся в нем, свидетельствовали о том, что одна сторона кассеты закончилась и дальше начнет воспроизводиться другая.
   - Вот бараны, знают же, какие песни нам больше всего нравятся,- услышав вступительные аккорды "Таганки", произнес Петров.
   - Ну, давай тогда под "Таганку",- произнес он, поднимая пиалу.
  
   Не успели десантники закусить, как в дверь постучали. Она растворилась, и в комнату вошел официант. Ничего не говоря, он остановился у двери.
   - Серега, вперед,- подал команду Петров сержанту.
   Тот начал вставать, вытирая жирные от трапезы руки платком.
   - Да на вот, прихвати с собой,- Петров достал из своего "лифчика" гранату и протянул её сержанту.
  
  
   - Ташакор тебе, Ахмад,- произнес Петров, пожимая руку Ахмаду.
   - Всегда просим приходить,- прощаясь с ночными гостями неоднократно повторял Ахмад, пожимая руки десантников на прощанье.
   Руки Воропаева были заняты. В руках он держал панаму, наполненную до краев оставшимися фруктами, которые он прихватил со стола для друзей.
   Повторно пожав Ахмаду руку вместо Воропаева, Петров произнес:
   - Да придется зайти. Ведь за тобой, Ахмад, должок остался...
   Ахмад лукаво сощурил глаза, делая вид, что не понял намека и, сохраняя на лице прежнюю мину, опять корявя русские слова, повторил приглашение.
  
   Боевая машина стояла на прежнем месте.
   - Это на сколько же мы отвлеклись от службы? - вглядываясь в темноте в циферблат своих часов и пытаясь определить время, произнес Петров.
   Данцевич взглянул на светящийся циферблат своих командирских.
   - Да почти на три часа,- ответил он Петрову.
   - Ну как дела, гвардейцы, все нормально? - спросил Петров, подойдя к машине.
   - Тонального вызова на радиостанцию не было, значит все тихо,- отвернувшись, обиженно пробурчал Елисеев, остававшийся старшим.
   - Это вам, мужики,- протягивая панаму с фруктами, произнес Воропаев.
   Увидев фрукты, Елисеев повеселел.
   Руки солдат потянулись к панаме.
   - Заводи. Трапезничать будете на новом месте,- распорядился командир.
   Нарушая ночную тишину улицы, взревел двигатель машины, запущенный механиком - водителем. Выпустив облако черного дыма, машина грузно присев, дернулась и, гремя гусеницами по асфальту улицы, выдвинулась на новое место стоянки.
  
  
  
   Занятия по минно-взрывному делу проводил майор Васин. В Афганистан он прибыл капитаном на должность командира инженерно - саперной роты полка. Больше года он и здесь служил на этой должности. Лично снял около сотни душманских мин. Была в его опасной работе и ошибка, но не роковая. После госпиталя, получив орден и звание майора, Васин вот уже полгода возглавлял инженерно - саперную службу в дивизии.
   Майор Васин держал снятый взрыватель с "Итальянки" в руках. Ребристая, песчаного цвета, круглая мина лежала рядом на столе.
   - Корпус мины пластмассовый. Миноискатель её не берет. В этом и заключается коварство её сути,- объяснял он офицерам особенности "душманских" мин.
   - Поэтому основным способом её обнаружения является щуп. Пришлось вернуться к этому уже забытому дедовскому способу. Ну и минно - розыскные собаки, которые как показала практика, прекрасно справляются с этой задачей,- продолжал рассказ Васин.
   - Взрыватель приводится в действие накачиванием вот этого маленького шарика, когда груз нажимает на поверхность мины,- продолжал майор.
   - Количество качков не всегда постоянное. Но как показывает практика, три колеса первого бронетранспортера проскакивают, а дальше гарантия кончается.
   Васин положил взрыватель рядом с миной на стол. Он провел рукой по своему лицу. Рубцы на лице чесались от пота.
   - И ещё запомните,- майор поднял искореженную кисть правой руки вверх,- на поле боя не может быть брошенных бытовых вещей. Запомните сами и постоянно напоминайте это своим бойцам.
   - Коснулся якобы случайно подаренного судьбой магнитофона, фонарика и прочей безделушки,- взрыв, и она тебе больше не понадобится. Все это - мины - ловушки. Поэтому сдергивать с места такие вещи нужно только "кошкой".
   Вот уже больше часа майор объяснял своим товарищам устройство иностранных мин, находившихся на вооружении душманов и нюансы их установки.
   - Ну, а сейчас пойдем на учебную площадку, и я вам со своими гвардейцами покажу кое - что практически,- сказал Васин, снимая развешанные плакаты со стены и складывая их на столе.
   На площадке офицеров уже ждали четверо солдат - саперов. Они прятались от палящего солнца в тень растущего рядом с площадкой куста акации. Здесь же, рядом с ними, высунув язык и часто дыша, лежала собака. Все заготовки установленных мин в грунт для практического показа ими были произведены, и солдаты ожидали обучаемых.
   Завидев приближающегося начальника с группой офицеров, солдаты начали вставать. Разобрав свои автоматы и щупы, лежавшие рядом и построившись в одну шеренгу, они встретили обучаемых по форме. Пёс тоже занял свое место в строю.
   Майор Васин подробно объяснил обучаемым каждый из заготовленных им вариантов установки мин душманами. Делясь своим богатым опытом в этом деле, он практически показывал все коварные ухищрения противника по их установке на неизвлекаемость. Охотно отвечал на вопросы офицеров.
   Данцевич внимательно слушал майора, впитывая его объяснения. В методике работы Васина он заметил несколько нюансов, отличительных от существовавших в обучении в училище.
   Одним вопросом суть этого выяснить было нельзя. Нужна была беседа.
   После занятий Данцевич затеял с майором разговор на эту тему. Было видно, что майор куда - то торопился и не особенно хотел втягиваться в диалог. Но узнав от Данцевича, служившего в училище, что обучение курсантов в этом вопросе производится по старой методике, к разговору отнесся посерьезней и с интересом.
   - Мне очень нужно сейчас быть в одном месте. Пойдем туда, по дороге и поговорим,- сказал Васин и вышел на улицу.
   Направляясь к военному городку дивизии, офицеры обсуждали интересующий их вопрос.
   - Так ты говоришь, в РКПУ (Рязанское Командное Пехотное Училище в последствии перепрофилированное в РВДКУ - Рязанское Высшее Десантное Командное Училище. Этой старой первоначальной аббревиатурой курсанты с любовью называют свое училище до сих пор, как бы не менялось со временем его название) курсантов в этом деле так и учат по старинке? - вопрошал Васин.
   - Да,- отвечал Данцевич.
   - Я пытаюсь переделать эти методические указания, что накалякали паркетные генералы в московских штабах в перерывах между шашнями с машинистками. Этот опыт я на своей шкуре проверил и уверен, он правильный,- произнес Васин и замолчал.
   Пройдя метров десять, опять продолжил.
   - Кстати, у меня заканчивается здесь срок службы и предлагают в училище преподавателем на кафедру инженерной подготовки. Вариант хороший, в смысле решения этого вопроса,- майор сделал паузу, о чем - то думая.
   - Но что-то туда меня не особенно тянет. Я пока думаю. Место там, конечно, теплое, чистое, спокойное. Да и оклады повыше, должность подполковничья - перспектива,- рассуждал вслух майор.
   - Но, знаю, атмосфера там... Не для меня это... Взаимоотношения между офицерами не такие, как в войсках... Не особенно охота мне туда,- не досказывая, Васин перечислял обратные доводы.
   - Так что дослужу я уж в войсках,- оживившись, огласил окончательное заключение майор.
   Где? В Кировобаде? Ведь в Рязани лучше,- вдруг выпалил молчавший до этого Данцевич.
   Спешно шагавший майор Васин вдруг остановился. Он взглянул на Данцевича. Данцевич заметил, что лицо Васина изменилось, щека со шрамом задергалась. Васин вдруг громко рассмеялся. Засмеялся и Данцевич.
   - Вот черт, и ты туда же,- произнес майор, неспешно закуривая. Он молча стоял и курил и никуда уже не торопился. Данцевич стоял рядом и молча смотрел на Васина. Он не понимал резкой смены настроения и действий майора.
   Словно угадав мысли Данцевича, майор после очередной затяжки начал говорить:
   - А вот это да. Стоит подумать,- возвратился Васин к прежнему разговору.
   - Да и жена, как узнала, что предлагают в Рязань, в каждом письме уговаривает согласиться.
   - Как же, там мама, подруги детства. Квартиру дадут. Спит и видит уже себя в родной Рязани. Видно, уломает она меня,- после очередной затяжки сигаретой задумчиво произнес Васин.
   Выражение лица майора в этот момент было отрешенным. Было видно, вспомнив свою жену, майор мысленно был уже с ней.
   - Значит, он сильно её любит. Нежность и теплота, с которой Васин произнес последнюю фразу о жене, подтверждали это.
   За два года разлуки сильно по ней соскучился. А раз он её сильно любит, значит, обязательно постарается сделать ей приятное. И если военная судьба не изменит своего решения, то очередным местом службы майора, очевидно, будет Рязань,- рассуждал про себя Данцевич.
   Настроение Васина невольно передалось и Данцевичу. Он вспомнил свою жену, своего любимого Тасика...
   - Так что, стоит подумать,- прервал мысли Данцевича Васин.
   - Как говорится: "Жена ведь плохого не посоветует" - в виде поговорки произнес фразу майор, то ли уточняя её суть, то ли спрашивая у Данцевича.
   И вдруг, словно вернувшись с небес на землю, опомнившись, майор вернулся в прежнее свое состояние. Он спешно зашагал вперед.
   - Понимаешь, повесили тут на меня одно тяжелое хозяйство. Да кроме как на инженерно - саперную службу его не на кого и повесить. Сейчас увидишь, всё поймешь,- приближаясь к одному из строений, говорил Васин.
   Данцевич с Васиным вошли в металлический эллинг. Навстречу Васину подошел прапорщик. Вид у него был подавленный, от него сильно пахло спиртом.
   - Ну что там сегодня, Василий? - тихим голосом спросил у прапорщика майор.
   - Сегодня уже пятерых. Как никогда много. Три целых, а два...,- прапорщик сделал паузу, как бы подыскивая нужные слова,- разорванных,- досказал он.
   И сразу добавил,- Один наш. Сапер.
   Данцевич начал осматривать помещение. Внутри его сильно пахло хлоркой и спиртом. Слева от входа, большую его часть занимали сложенные в штабель гробы. Деревянные и цинковые, двумя штабелями, заготовленные в большом количестве, они высоко уходили вверх к сферическому потолку помещения. Где - то вверху монотонно гудел электрический двигатель принудительной вентиляции. Под ногами трещала мокрая щебенка. По центру помещения в два ряда стояли столы. Столы левого ряда были металлическими, и к ним был подведен водопровод. На деревянных дощатых столах правого ряда стояло пять цинковых гробов. Возле одного из них, с большими паяльниками, по пояс голые и мокрые от пота, в шортах, сделанных из армейских брюк, возились два солдата. Третий солдат рядом на левом ряду столов, мыл лежавший ничком труп, поливая его водой из шланга и протирая вслед водной струи щеткой. Обмыв одну сторону трупа он, освободив руки от шланга и щетки на длинной ручке, повернул труп лицом вверх и продолжил свою работу. В дальнем правом углу эллинга размещался большой стеллаж, заполненный новым обмундированием. Рядом у стены лежали большие свертки использованной термической упаковки трупов и куча рваного, грязного и окровавленного, снятого с трупов, обмундирования.
   Зеркально - серебристая пленка была тоже в пятнах крови.
   Офицеры и прапорщик подошли к работающим солдатам.
   Данцевич невольно направил свой взор на поливаемый солдатом водой труп. Большая рваная рана располагалась в его левом боку. Лицо и ноги трупа были искорежены ранами. Тошнота подступила к горлу. Атмосфера эллинга стала невыносимой и еще более удушливой. Захотелось выйти из помещения наружу.
   Данцевичу показалось, что что - то подобное он уже когда - то видел.
   В памяти возобновились далекие воспоминания поступления в училище. Медкомиссия. Осмотр абитуриента Данцевича хирургом, серьезной и молчаливой женщиной лет пятидесяти. Её команда пройти с сестрой в соседнюю с кабинетом комнату.
   - Подойдите к кушетке,- сказала сестра, указывая рукой на стоящую у стены, с чем - то на ней лежащим под белой простыней, кушетку.
   Данцевич выполнил указание медсестры.
   Сестра движением руки сдернула простыню. Взору Данцевича открылся искусно выполненный манекен обезображенного ранами трупа человека.
   - Поправьте ему руку. Положите её на грудь,- распорядилась медсестра.
   Преодолевая возникшее в душе брезгливое чувство от внезапно увиденного, Данцевич выполнил указание.
   - Идите к врачу,- услышал он команду медсестры. Данцевич вышел из комнаты.
   - Реакция нормальная,- услышал он сзади голос медсестры обращенный к женщине - хирургу.
   Тогда вся эта процедура Данцевичу показалась занятной.
   Один из солдат прекратил свою работу и обратился к майору Васину.
   - Товарищ майор, ну когда вы меня переведете отсюда? - жалобным голосом проговорил он.
   - Куда тебя перевести? Дурак! Что, вперед, на мины захотелось? А здесь кто будет? - вспылил майор.
   - Ну я же уже здесь два месяца отработал. Верните меня в роту, ведь вы же обещали,- продолжал канючить солдат.
   - Не будь дураком, Жердин,- уговаривал солдата майор,- полгода тебе осталось, будешь здесь - живым останешься, а не то напорешься, как вот этот. Васин начал показывать на гробы, очевидно пытаясь определить, в котором из них находятся останки сапера.
   - Знал его? - спросил он солдата.
   - Да,- отвечал солдат,- он с нашей роты, мы вместе с ним в учебке были.
   В эллинге воцарилась тишина. Видя, что майор не хочет продолжать разговор, солдат опять заговорил.
   - Живым может и останусь, если буду здесь, но дураком буду точно,- орудуя паяльником возле гроба, подвел итог своей перспективы солдат.
   - Не могу я больше каждый день на это смотреть, а там может и пронесет...
   - Все мы так думаем. Сколько веревочке не виться, а конец будет. Он тоже так думал,- кивая в сторону гробов, отвечал майор.
   - И вообще, чтоб я больше не слышал от тебя этих просьб. Куда Родина поставила, там и будешь служить. Медаль у тебя есть, на дембель еще орден оформлю,- пытаясь решить свою кадровую проблему, заинтересовывал солдата майор.
   Щека Васина опять задергалась в нервном тике. Солдат молчал.
   - Успеете всех сегодня упаковать? - задал вопрос работающим солдатам майор. Те молча продолжали работать.
   - Сделаем, товарищ майор,- тихо ответил вместо них прапорщик.
   - Куда торопиться...,- вновь оживился недовольный Жердин,- им уже торопиться некуда...
   - Есть куда, Жердин. Домой к матери,- опять вспылил майор, обращаясь к солдату.
   - Это ты так думаешь, а их матери ждут,- показывая на гробы, убеждал солдата майор.
   - Им, небось, уже сообщили... Мать всегда сына ждет, даже такого... - проговорил майор, переводя свой взгляд на прапорщика.
   - Чтоб к завтрашнему рейсу "Черного тюльпана" все было готово! - уже обращаясь к прапорщику приказал майор Васин.
   - Есть, товарищ майор,- ответил прапорщик.
   Немного постояв, глядя на работу солдат, майор Васин развернулся и направился к выходу. Данцевич с прапорщиком последовали за ним.
   - Спирт ещё у тебя есть? - спросил он у прапорщика, выходя из эллинга.
   - Да. Литра три осталось,- отвечал тот.
   - Смотри, чтоб не грамма на сторону,- предупредил его майор.
   - Да ладно. Обижаете, товарищ майор,- произнес в ответ Василий.
   - В конце дня обтирайтесь полностью, ну, можно и немного...,- недосказав, майор посмотрел на прапорщика.
   Тот молчал.
   - Понимаю, тяжело здесь,- Васин кивнул головой в сторону эллинга.
   - Терпите,- произнес на прощание майор.
   Старший лейтенант Данцевич и майор Васин молча направились в дивизионный городок. Казалось какая - то излучаемая от оставшегося сзади эллинга, зловещая энергия неприятно жгла кожу задней части тела, будоражила душу. Хотелось как можно быстрее и дальше удалиться от этого помещения, чтобы избавить себя от связанной с ним опасностью...
   Вдруг зачем - то захотелось в последний раз обернуться и посмотреть в сторону этого зловещего, чтобы никогда в него не попасть, помещения. Но сделать это было страшно. Ноги непроизвольно сами ускорялись вперед. Превозмогая свой страх, Данцевич оглянулся и еще раз окинул взглядом эллинг.
   - Господи, спаси и сохрани..., невольно промелькнули слова молитвы в его сознании, а рука сама осенила лик крестным знаменем. Веки глаз сами закрылись, а голова повернулась в прежнее положение. Глядя вперед и больше не оборачиваясь, он спешными шагами удалялся от эллинга.
  
   Прибыв в полк, Данцевич узнал, что офицеры, направляемые в третий батальон, завтра утром обязаны убыть в Кандагар, на пересыльный пункт.
   Необходимо было прибыть в штаб полка за документами.
  
  
  
   Прошла ещё неделя службы на заставе. Вечером провожали в Союз отслуживших в Афганистане троих офицеров батальона. Зампотеха батальона майора Бобкова, командира разведвзвода старшего лейтенанта Синеглазова и врача батальона старшего лейтенанта Строева. Этого дня, утром с вертушками, из кандагарского пересыльного пункта батальона им прилетели заменщики. Расположившиеся на ужин в палатке офицерской столовой офицеры и прапорщики батальона, при свете керосиновых ламп прощались со своими боевыми товарищами. Счастливые, разгоряченные спиртным уезжающие, сидели за столом рядом со своими заменщиками, лица которых были сосредоточены и лишены веселья. Прибывшие офицеры были знакомы Данцевичу. С новым зампотехом батальона капитаном Таболиным он раньше вместе служил в училище. Капитан Мишанин, заменявший Синеглазова, когда - то, года два был соседом Данцевича по квартире, покуда его не перевели из Рязани на новое место службы. И лишь с новым врачом батальона старшим лейтенантом Вильниным, Данцевич познакомился, прибыв с заставы на торжество по указанию комбата час назад.
   "Отходная" была в полном разгаре. Уже был выпит молча, стоя и не чокаясь, третий тост. Из принесенного связистом батальона "Национала" лилась будоражащая души людей "Таганка".
   Офицеры курили, разговаривали, сидя за большим общим столом. Некоторые из них, погрузившись в свои мысли, вторя в такт магнитофону, тянули заунывный мотив любимой песни. Лицо комбата, сидевшего во главе стола, было сдержанно - веселым. Его убытие в Союз также было не за горами.
   Капитан Уабозиров тоже присутствовал на мероприятии, проходящем по заведенной в батальоне традиции. Весь вечер с плохо скрываемым на лице недовольством, не веселый, не проявляя активности в поддержании общих разговоров и тостов, он сидел рядом с комбатом. В веселом и дружном монолите офицерского коллектива батальона он смотрелся как инородное тело. Мероприятие проходящее как - то не так, неправильно, не так, как бы ему хотелось, как, по его мнению, оно должно было проводиться, ему не нравилось. Отказаться и лично не присутствовать, продемонстрировав свой протест, было тоже нельзя. Похоже он был недоволен и собой, пустившим организацию и ход этого мероприятия по воле внешних обстоятельств как ему казалось на самотек.
   Могучий и неоспоримый авторитет комбата в батальоне, был тем самым внешним обстоятельством, на который он, даже наделенный большой приоритетной административной властью, не мог посягнуть. И ему приходилось мириться с царившей в батальоне ранее заведенной многолетней традицией, которая сейчас очень остро противоречила политике партии, начавшей в стране противоалкогольную компанию.
   - Хорошо, что начальство не видит сейчас мое личное нахождение здесь, за этим столом,- с опаской осматривая темные углы палатки, думал Уабозиров. Ему приходилось со всем мириться, теша себя лишь одной мыслью, что скоро, с уездом из батальона Малинина всё изменится, все препятствия устранятся, и он тогда всё возьмет в свои руки.
   Данцевич уже сидел вместе с Мишаниным. Старым друзьям, неожиданно встретившимся здесь, было о чем поговорить. От него Данцевич и узнал последние, привезенные им из штаба полка новости, что на должности дежурных по ЦБУ в полк уже едут назначенные офицеры из Союза.
   Словно заметив перемену в лице Данцевича, к нему подошел комбат.
   - Не расстраивайся, Евгений, что на этот раз не получилось. Буду в Кабуле, перед всеми начальниками за тебя буду ходатайствовать,- положив руку на плечо Данцевича, успокаивал его комбат.
   - Надо же начальству куда - то и своих позванков пристраивать,- тихо произнес он.
   Магнитофон, прокрутив кассету с репертуаром "эмигрантов", выключился. Майор Малинин, словно ожидая этого момента, затянул песню, тут же подхваченную офицерами. В палатке зазвучали слова песни "Случайный вальс".
   Было около двадцати трех часов. Начальники шестой, седьмой и восьмой застав разъезжались по местам. Данцевич на бронетранспортере с сопровождавшим его старшим сержантом Асхабовым возвращался на заставу. По темноте, не включая фар, Голубев ловил слабо освещенную луной наезжанную колею дороги.
   "Хоть я с вами совсем не знаком
   И далеко отсюда мой дом
   Я как будто бы снова
   Возле дома родного..."
   Тихо напевал он слова любимой песни комбата. Звуки вальса, который майор Малинин по - старинке называл "офицерским", заглушаемые ревом двигателей, слетали с его губ.
   - И лежит у меня на погоне
   - Незнакомая ваша рука.
   - Все равно эта должность, ради звания, а не призвания, словно что - то нежеланное, не от души, особо не радовала и потеря её особо не расстраивает меня,- словно подводя итог, всё обдумав и взвесив, не то чтобы успокаивая себя, а больше соглашаясь с ходом обстоятельств, подумал он о несостовшемся своем назначении.
   .............................................................................
  
   Едва рассвело, Данцевич взяв с собой рядового Сарбаева, и пошел с ним осматривать место перед фронтом заставы, где ночью сработала сигнальная мина. Дунай тоже увязался прогуляться с людьми в запретную для него зону. Псу запрещалось самостоятельно гулять за линией окопов, где были расставлены сигнальные мины.
   Ночью, во время срабатывания мины, Данцевич не спал. Несшие службу бойцы как и положено, обильно обстреляли место, откуда внезапно с громким свистом начали фонтаном взлетать вверх десятки оранжевых ракетниц.
   Сигнальные мины устанавливались на трехметровые проволочные растяжки. Проволока в верблюжьей колючке была незаметной, тем более ночью. Мины часто приводили в действие ползающие ежики, черепахи и бродившие вокруг заставы по ночам лисы и шакалы. После обстрела места срабатывания мины иногда находили трупы этих зверей и животных. В этот раз срабатывание сигналки Данцевича взволновало по - особенному, да и Дунай по словам бойцов перед этим вел себя возбужденно. Луна своим тонким серпом уже плохо освещала ночную землю. Ветер дул с заставы в сторону происшествия. Именно эти обстоятельства обостряли возникшие подозрения.
   - С рассветом лично сам осмотрю это место,- подумал тогда Данцевич.
   Внимательно осматривая впереди себя под ногами землю, Данцевич шёл к месту сработавшей ночью мины. Пройдя не более ста метров от линии окопов, он заметил впереди, метрах в десяти, в редких зарослях колючки черный предмет. Идущий сзади Сарбаев, держа за ошейник Дуная, шёл метрах в пяти сзади. Дунай вдруг, что - то учуяв, начал лаять и рваться вперед.
   Черным предметом оказался резиновый галош. Он находился метрах в пяти от сработавшей сигнальной мины.
   - Духовский,- произнес Сарбаев, переворачивая галош носком ботинка. Боец с трудом удерживал вырывающегося из его рук Дуная.
   - Смотрите, товарищ старший лейтенант, сдернув сигналку, душман начал быстро отползать вот в эту низину, зная что сейчас начнется стрельба...,- рассуждал Сарбаев. Помятая колючка и потертости на поверхности земли свидетельствовали об этом. Солдат был прав. Низина дальше вела в большую, метра два глубиной и метров шесть шириной, сухую промоину, проходившую невдалеке от заставы, называемую солдатами шандеком. Пройдя ещё метров пять по низине в сторону шандека, десантники заметили на земле следы крови.
   - А ведь мы его ранили,- глядя на офицера, радостно произнес боец.
   Кровавый след, прерываясь, тянулся до шандека. Вернувшись к месту ночного происшествия и установив две новых мины вместо сработавшей ночью, десантники направились на заставу.
   На мушке находящегося под мышкой правой руки автомата Сарбаева висел душманский галош. Дунай, словно не соглашаясь с бойцом, бежал впереди Сарбаева, оглядываясь на болтающийся галош, рычал и громко лаял.
   В конце дня на заставу с проверкой приехал замполит батальона. Не проявляя своих чувств, вынужденный соблюдать правила и формальности, Данцевич как положено, доложил старшему начальнику о положении дел на заставе.
   Настороженность и напряженность с лица и души капитана Уабозирова, видя, что ничего неординарного, с которым в отношениях с офицерами батальона в последнее время он часто начал сталкиваться, не произошло, в конце доклада Данцевича начали улетучиваться и замполит даже повеселел.
   - Ну как, Евгений Николаевич,- словно в благодарную отместку за оказанное ему почтение, назвав начальника заставы по имени и отчеству начал диалог замполит.
   - Устранил прошлые замечания? - закончил он вопрос.
   - Может не все ещё успел, товарищ капитан, но старался,- произнес в ответ Данцевич.
   - Хорошо, давай посмотрим,- думая, что наконец - то поладили, дружелюбно произнес замполит.
   Данцевич подвел замполита батальона к закрепленной на одной из стоек, державшей маскировочную сетку над столом, крышке из - под ящика для гранат, где под целлофаном находился боевой листок. Боевой листок по результатам прошедших боевых действий, по содержанию подходящий на все случаи жизни, был заранее заготовлен его редактором под руководством Данцевича и помещен на свое место проинструктированным Гришкой, как и было ему указано - в случае появления замполита на заставе. Осмотрев листок и прочитав передовицу и статьи бойцов, замполит остался доволен его содержанием. Гришкин рисунок боевых будней на листке даже развеселил капитана. С комсомольской и другой документацией, дела обстояли похуже. Данцевич, найдя в Гришке кроме хорошего почерка ещё и кое - какие способности, начал только его обучать этой писанине и ещё не все было готово до конца. На что замполит обратил особое внимание и указал срок, к которому документация должна была быть оформлена.
   Бойцы также были проинструктированы насчет проведения политических занятий. На вопрос замполита к некоторым из них, проводятся ли на заставе политические занятия, те, не моргнув глазом, отвечали ему, что воистину проводятся. Хотя о чем на них конкретно говорилось замполит от них четкого ответа, кроме стандартных фраз об интернациональном долге и помощи братскому народу Афганистана в построении социализма, и не дождался, это уже не было столь существенным, а списывалось на солдатскую простату. Отпустив начальника заставы и вызвав к себе редактора боевого листка и комсорга заставы, замполит начал работать с комсомольским активом. Данцевич облегченно вздохнул, что на этот раз все прошло благополучно.
   Но гром грянул как обычно бывает среди ясного неба, то есть когда его не предполагаешь.
   Замполит, под конец, осмотрев всё хозяйство заставы и уже собрался уезжать, но вдруг решил ещё осмотреть туалет, чтобы иметь до конца, полное, представление о быте солдат. Солдатский туалет был верхом многих мерил для замполитов и пройти мимо него он просто не мог.
   На собраниях или по службе, кого - то из командиров поучая, как надо заботиться о солдате, с их уст непременно слетала фраза после перечисления некоторых бытовых вещей - "все вплоть до туалета". Инструктируя подчиненного по какой - либо ревизии, в конце как правило указывалось проверить - "все вплоть до туалета". Докладывая начальнику о результатах своей работы по проверке или осмотру, в конце обязательно звучало - "все вплоть до туалета".
   И хотя эта красивая фраза, показывающая отеческую любовь к солдату, близость с ним и верх своего деятельного участия в заботе о солдате часто ими произносилась, на деле солдату всегда приходилось, жертвуя своим здоровьем, лишь стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. И тяжелей доли, чем у российского солдата советской поры, не было даже у заключенных.
   За туалет Данцевич не беспокоился. Он был хорошо оборудован и бойцы, придумывая, постоянно наращивали степень комфортности своего места уединения. В результате, два перегороженных посадочных места, хорошо затененных маскировочными сетками, продуваемых ветром, с лавочками для тела, чтобы не держать его на весу, недавно дополнились небольшим столиком на входе, на котором...
   Словно гром среди ясного неба сознание Данцевича обожгла мысль. Он вспомнил, глядя на уже приблизившегося к туалету замполита, что там, на этом столике, лежит, с наполовину использованными, как в шутку выражались бойцы "прочитанными листами", подаренная замполитом книга.
   С момента дарения замполитом "настольной книги" на обеденном столе она пролежала недолго - дня два. Бегло ознакомившись с содержанием сочинения Л.И. Брежнева, бойцы нашли его сложным и непонятным. Расшифровка творения бывшего лидера коммунистической партии по их мнению требовала уединенного и более вдумчивого чтения.
   Так книга незаметно перекочевала со стола на столик, где в тихой и спокойной обстановке бойцами постигался смысл её страниц. А чтобы не перепутать и не производить их прочтение повторно, по окончанию сидения страница вырывалась и использовалась, как и привыкли все простые советские люди в условиях жизни при большом дефиците туалетной бумаги, по назначению. Высокого качества, белая лощеная бумага правда была не совсем подходящая для этого дела. Но ничего, помяв в руках, этот её недостаток легко устранялся и не шёл ни в какое сравнение с предыдущей её заменой, перенятой у местного населения в виде небольших камней, наличие которых на территории заставы, иссякая, перекочевывало в быстро заполнявшуюся выгребную яму. И надо отдать бойцам должное. К книге они относились бережно, помня, что по окончанию её прочтения им опять придется вернуться к камням. Некоторые из них иногда даже выссказывали укор несознательным товарищам, "читающим" слишком по их мнению много страниц за один присест.
   Обстоятельство перекочевывания книги из стола на столик поначалу встревожило сознание Данцевича, но так как её "чтение" при обнаружении им уже было начато, то пришлось смириться с этим, особо не опасаясь, что данный криминал будет кем - то обнаружен. Да и камни подходящего размера по пути в туалет находить с каждым днем становилось всё труднее, а тут заменитель куда лучше и под рукой...
   С грозным и недовольным выражением лица капитан Уабозиров быстрым шагом возвращался из туалета. В его руке находились остатки "недочитанной" книги. Он подошел к начальнику заставы, который в это время находился возле повара, помогая ему чинить сломавшийся запор скороварки.
   - Евгений Николаевич, я для чего дал вам эту книгу? Ну почему такое отношение? - сдерживая свое возмущение, недовольно спросил он.
   Данцевич молчал, виновато глядя на замполита, который был недоволен недостойной оценкой произведения Л.И. Брежнева, используемого не по назначению.
   - И на этой заставе такая же картина...,- взирая на молча, словно истукан, стоящего перед ним Данцевича и понимая, что ничего уже не исправишь, взмахнув руками, в отчаянии произнес замполит.
   От ощущения, что и на других заставах отношение к партийным творениям аналогичное, Данцевичу стало легче. Капитан Уабозиров, не находя больше слов, задергался от возмущения, сунул остатки книги в руки притихшего рядом Каратаева.
   - Да если бы, товарищ старший лейтенант, сейчас был тридцать седьмой год, вас бы за это...! - недоговорив, возмущенно произнес замполит.
   Им ещё долго озвучивалась ностальгия по временам на его взгляд более эффективным в воспитании масс и проведения политики партии в жизнь.
   Высказавшись, замполит зло зыркнул глазами на Данцевича и направился к бэтээру.
   - Куда её теперь, товарищ старший лейтенант? - услышал Данцевич тихий голос стоящего рядом растерянного Каратаева, едва бронетранспортер с замполитом тронулся с заставы.
   - Куда, куда! Неси на место! - не сдержавшись накричал на и так опешившего солдата офицер.
   - Дочитывайте! Чего уж теперь! - неожиданно в отчаянии заулыбавшись, пояснил он солдату. Каратаев тоже заулыбался и направился выполнять указание командира.
   - А так все хорошо проходило. Вроде начались налаживаться пошатнувшиеся было отношения. И вот на тебе...,- подумал Данцевич, глядя вслед удаляющемуся от заставы бэтээру.
  
   Через день, утром на заставу приехал командир роты. Вместе со Ступиным с бронетранспортера слез среднего роста крепкий молодой офицер в погонах старшего лейтенанта и, скромно ожидая дальнейшего хода событий, начал осматриваться вокруг.
   - Знакомься, Евгений Николаевич,- приняв доклад от Данцевича, произнес ротный, указывая на незнакомца с пышными рыжеватыми усами.
   - Коровин Вячеслав Александрович - командир первого взвода нашей роты. Прилетел вчера с Кандагара. Так что привез тебе замену,- пояснил Ступин.
   Офицеры, пожимая друг другу руки, познакомились. Подошли к столу, сели под тень маскировочной сетки. Ошарашенный внезапно сменившейся обстановкой, к которой он уже привык и даже забыл, что согласно своей штатной должности командует заставой временно, покуда в роту не прибудет штатный командир взвода, Данцевич молчал. Он бросал взгляды то на сидящего рядом о чем - то думающего Ступина, то обводил взглядом заставу, в разных углах которой притихли бойцы читающие привезенные ротным письма, то на нового командира взвода, тоже с любопытством и волнением осматривавшим заставу, которую он видимо сегодня же и примет под свое командование.
   И ему придется распрощаться с бойцами, с этими удивительными мальчишками, которых он уже полюбил, морально сблизился, съел с ними немало соли, скрепив потом и кровью совместной службы проверенные в боях отношения.
   - Столько сил и труда я вложил в эту заставу и вот от всего этого обстоятельства меня удаляют,- пронеслась мысль в голове Данцевича. Он ещё раз, но уже как - то ревниво посмотрел на своего заменщика. Не успев осмыслить эту мысль, как на сознание навалилась новая, еще более волнительная и тяжелая.
   - А чем буду заниматься я теперь? Какую дыру в батальоне заткнут мной теперь?
   То, что без дела и обязанностей он не останется, сомнений не было. Данцевич начал в своем уме перебирать варианты возможных дальнейших своих занятий в батальоне.
   - Засады...,- словно сработавшая в ночной тишине сигнальная мина, как обычно всегда неожиданно, страхом в душе и шумом в ушах мысль подсказкой вдруг пронзила его сознание. Чем бы не пришлось дальше заниматься, начинать новое дело всегда трудно и морально и физически, ясно понимал он.
   - Ну что, Евгений Николаевич, тяжело и неохота небось оставлять насиженное место? - словно угадав мысли своего подчиненного, прерывая всеобщее молчание, произнес ротный.
   - Куда теперь меня направят, командир? - вопросом на вопрос ответил Данцевич, поглядывая на Ступина.
   - Да если бы я тобой распоряжался,- произнес Ступин, затягиваясь сигаретой.
   - Едва упросил Скоблина на недельку тебя на пятый пост навести там порядок, а то Намазов, сам понимаешь - прапорщик... Не своим делом старшина занимается, вместо меня должен вам жратву и все остальное по заставам развозить,- заговорил Ступин.
   Затянувшись в очередной раз сигаретой, он замолчал.
   - Три дня, включая сегодняшний будешь ещё здесь старшим на заставе. Передашь за это время Славе дела, введешь его в курс дела, чтобы легче ему вникать - начинать было. Потом на недельку на пятый пост,- уточнил Данцевичу ближайшую задачу ротный.
   - А там не волнуйся, без дела не останешься, как в Союзе через день на ремень и в наряды, ну а здесь - в засады,- подтвердил опасения Данцевича ротный.
   - Ну, а там они и сами не знают, куда тебя кинуть, дырок много...
   - Хотя правда вместе с Коровиным вчера прибыл зам и в семерку и ещё один взводный в девятую роту,- добавил Ступин.
   - Поперли кадры в батальон,- узнав новость, произнес Данцевич.
   - Да. Не зря комбат в Кабул съездил, разворотил там штабную рутину. Хотя с другой стороны, за шесть лет войны в ВДВ уже всех простых через Афган прокрутили, одни блатные остались, менять некем, а приказа ехать по второму разу пока ещё нет. Да видимо мало кто и соглашается на это...,- рассуждал Ступин.
   Он замолчал и вдруг что - то вспомнил, начал говорить опять.
   - Да. Вон Слава расскажет,- указывая на сидевшего рядом командира взвода, произнес ротный и начал рассказывать сам.
   Им на сборах в дивизии доводили приказ. Где - то под Кабулом ночью на заставу напали духи. Уж проспали они там или как один бог знает... Но они их близко подпустили. В бою много и с той и с другой стороны полегло. Начальник заставы, видя, что дело худо, собрал оставшихся бойцов в блиндаж покрепче и вызвал огонь артиллерии на себя... Ну всем оставшимся духам крышка, а наши уцелели. Начальника заставы к "флажку" представили, ну а бойцам поменьше...,- закончил рассказ Ступин.
   - Вячеслав Александрович, доведи обязательно это до бойцов заставы, чтобы знали,- приказал новому начальнику заставы ротный.
   - А как фамилия начальника заставы? - поинтересовался Данцевич.
   - Забаров,- ответил взводный.
   Лицо Данцевича преобразилось.
   - Что, знакомый что ли? - заметив это, спросил Ступин.
   - Да. Толик Забаров. В одном взводе учились в училище, лично дружили,- ответил Данцевич.
   - Он у меня на первой женитьбе еще свидетелем был,- добавил он.
   - Ну и как он? - спросил ротный.
   - Да..., шалопай,- неожиданно вырвалось из души Данцевича характеристика с теплотой вспомнившегося товарища.
   Данцевичу стало немного неловко за нелестный отзыв о своем давно не виденном друге, который по характеру был упрямым и смелым, но до безрассудства беспечным.
   - Ну вот видишь. Жизнь штука сложная. Если бы вовремя заметили духов, да спугнули, не дали напасть, всё бы тихо было, не было бы орденов, но не было бы и трупов...,- рассуждая, подытожил ротный.
   Данцевичу вспомнился недавний случай с обнаружением душманского разведчика у своей заставы.
   Он тут же рассказал о ночном происшествии своим коллегам.
   - Ну вот видишь. Аналогия. Чуть что ночью заметил, открывай огонь, не жалея боеприпасов, хоть они и дорогие, и приказано расходовать их бережно,- переводя свой взгляд на нового взводного, произнес Ступин.
   - Я думаю их родители,- ротный махнул головой в сторону находящихся на заставе бойцов,- нам простят эту растрату, а за гибель сыновей не так они, как совесть потом замучает...,- произнес Ступин и замолк.
   - Комбат сказал, что скоро наш гарнизон усилят. Маловато нас здесь,- произнес Ступин.
   - Ну ладно, Евгений, построй заставу, представлю бойцам нового командира. Я вижу они уже прочитали письма, бродить начали. А то не дать солдату дочитать спокойно письмо из дома, все равно, что не дать мужику в разгар на бабе кончить,- произнес, вставая из - за стола, ротный.
  
   Опускавшиеся на землю сумерки всё плотнее покрывали пеленой дно долины, вытесняя вверх остатки света, оставленного зашедшим за пока ещё освещенные вершины гор солнцем. На чистом, без единого облачка небе начали просматриваться светящиеся точки наиболее ярких звезд. Узкий серп луны уже светился над вершиной далекой горы, начиная свой ночной путь по небосводу. На заставе, покрытой темнотой, сменив свой ход с дневного на ночной, размерно привычная жизнь текла дальше. В сгущающейся темноте слышались отрывки тихих разговоров занявших окопы бойцов.
   Данцевич с Коровиным сидели за столом.
   - Ну вот и всё покуда, остальное с рассветом, завтра,- складывая осматриваемую до этого офицерами, покуда позволяло естественное освещение, документацию заставы в ящик из - под гранат, произнес Данцевич.
   Словно наговорившись между собой, передавая дела, офицеры примолкли.
   - Ну тогда, согласно традиции, разреши мне, командир, исполнить перед тобой свой долг,- улыбаясь произнес витиеватую фразу Коровин, направляясь к своему помещенному им ещё днем по прибытии на заставу чемодану на один из ящиков, находящихся невдалеке от стола. Покопавшись в чемодане, он вернулся и поставил на стол семисотграммовую бутылку.
   - Слава богу, довез, не стыдно теперь перед тобой,- произнес он.
   Душевное состояние Данцевича, вызванное стремительно изменившимся за день его положением, к вечеру было неважным. Судьба словно умышленно мотала ему нервы, ставя его в положение дальнейшей неизвестности, и, как ему начинало казаться, издевалась над ним. Усталость от волнения, вызванная осмыслением всего происходящего, и неясность дальнейшей своей перспективы расстроили нервы. Предложенная выпивка, к которой он обычно относился всегда отрицательно, вдруг показалась ему уместной и желанной.
   - Землянников! - бросил он в темноту.
   К столу подошел замкомвзвод.
   - Володя, мы тут с новым командиром взвода...,- не договорив, называя сержанта по имени, показывая на стоящую на столе бутылку, произнес Данцевич.
   - Все понятно, товарищ старший лейтенант, не волнуйтесь. Можете отдыхать спокойно,- с едва заметной светящейся в темноте на лице улыбкой произнес сержант и удалился.
   Вскоре на столе ещё появились принесенные потревоженным Каратаевым банки с консервами, буханка хлеба и алюминиевые кружки. Передача дел и знакомство продолжались в тихих разговорах в располагавшей к диалогу душевной обстановке.
   Было около полуночи, когда к сидящим за столом офицерам подошел Асхабов вместе с Булко. Извинившись за беспокойство, они обратились к Данцевичу и начали высказывать свои опасения по поводу тревожного поведения Дуная. Холодок тревоги отрезвил сознание Данцевича. Он молчал, обдумывая ход дальнейших своих действий.
   - Принесите мне сюда радиостанцию,- глядя на освещенное слабым светом начинавшей расти луны встревоженное лицо притихшего Коровина, произнес он.
   К столу подошел дежуривший в это время на связи рядовой Сарбаев и поставил рядом с царившим на столе беспорядком радиостанцию. Данцевич начал выходить на связь с артиллеристами. Вскоре в наушниках раздался знакомый голос старшего лейтенанта Лупатова.
   - Похоже ты, седьмой, хорошо там сейчас со своим сменщиком сидишь,- видимо по голосу поняв состояние Данцевича, едва приняв вызов, ответил дежуривший артиллерист.
   - Да, задушевно. Но нам кажется хотят помешать...,- ответил ему Данцевич.
   - А ты не шутишь?... - видимо учитывая состояние собеседника на втором конце эфира, переспрашивая, уточнил он.
   - Нет! - твердо произнес ему в ответ начальник заставы.
   - Ну что, бог войны, выручай,- произнес дополнительно в микрофон Данцевич.
   - Куда? - раздалось в наушниках.
   - По первому, сделай в разброс заходика три, а потом поближе...- ответил он артиллеристу.
   - Ну, вы там пригнитесь, на всякий случай, когда будет поближе...,- предупредил артиллерист.
   - Жди,- послышалось в конце в наушниках.
   - Всем по местам! - громко произнес Данцевич, направляясь к командному пункту заставы.
   - Застава, к бою! - громко отдал он команду.
   По периметру заставы послышался шум готовящихся к бою бойцов.
   Через минуту шандек был накрыт артиллерийским залпом. Минут через пять залп, переместившись немного подальше от заставы повторился. Третий залп, в очередной раз с грохотом сотрясая землю, лег поближе к заставе. После просвистевших вверху осколков на заставу посыпался редкий град поднятых в воздух камней и комьев земли.
   - Ну как? - раздался в наушниках вопрос артиллериста.
   - Нормально. Благодарю! - ответил ему Данцевич.
   - Вот это фейерверк! Я ещё такого не видел,- произнес отряхиваясь от осыпавшейся сверху земли, Коровин.
   - А давай продолжим,- предложил ему Данцевич.
   Не пьяное безрассудство или мальчишеская бравада перед своим новым товарищем руководила им в этот миг.
   Ему вспомнилось, что он ещё не разу не проводил со своими бойцами ночных занятий по метанию гранат в составе заставы.
   - Может, не надо,- с каким - то опасением в голосе, не до конца понимая задумку Данцевича, произнес Коровин.
   - Надо,- произнес в ответ товарищу он.
   - Поучимся бросать всей заставой гранаты. Все равно бойцы свои ящики на позициях вскрыли. Завтра кстати с ними и ознакомишься,- пояснил товарищу свою задумку Данцевич.
   - Товарищ старший лейтенант, разрешите и мне на свою позицию, поприкалываться,- обратился к Данцевичу находящийся в окопе рядом с офицерами Сарбаев.
   - А мы не прикалываться, а учиться будем, товарищ солдат,- с пафосом официального тона поправил готового выпрыгнуть из окопа бойца. Получив добро, радостный солдат метнулся из командного пункта на свою позицию.
   - Приготовить гранаты к бою! - раздалась в темноте громкая команда начальника заставы.
   - Гранатой. Огонь! - выдержав паузу, скомандовал он. Грозный рокот, огненным валом рвущихся за внешним кольцом окопов заставы гранат, раз за разом повторяясь, озарял темноту местности.
   - Нет больше в ящиках,- услышал вскоре Данцевич ответ кого - то из солдат на произнесенную в очередной раз им команду : "Приготовить гранаты!"
   Фраза бойца отрезвила увлекшегося командира.
   - Взять на складе! - бросил он в темноту указание бойцам.
   - Отбой тревоге! - добавил он, вылезая из окопа.
   - Ну теперь можно спокойно продолжить произнес Данцевич, глядя на вылезающего из окопа товарища.
   - А где "огнетушитель"? - подойдя к столу, удивленно спросил он, не находя на нем бутылки.
   - А я её с собой в окоп брал,- улыбаясь ответил Коровин, доставая бутылку с остатками подкрашенного спирта из - за пазухи. Офицеры дружно рассмеялись.
   Утром уснувшего за столом Данцевича разбудил проснувшийся первым Коровин. Убрав следы ночного пиршества, офицеры начали приводить себя в порядок, периодически подходя к холодильнику за водой. После завтрака, от которого командиры отказались, на заставу прибыл майор Витренко и капитан Уабозиров.
   - Что за кононада всю ночь у вас тут звучала? - едва приняв доклад у Данцевича, спросил его замкомбата.
   Данцевич всё как было пояснил своим начальникам, указав на причину вызвавшую необходимость обработать наиболее опасные участки местности перед заставой огнем артиллерии.
   - И заодно решил потренировать бойцов метать гранаты в составе заставы ночью,- дополнил он свои пояснения майору Витренко.
   - Ну что ж, все вроде логично, но расход гранат на занятие, наверное, был завышенным,- укорил он начальника заставы. В разговоре четверка офицеров незаметно оказалась в тени стола.
   - А мы ведь к тебе, Евгений Николаевич, с предложением приехали,- указывая на замполита, произнес майор Витренко, загадочно улыбаясь.
   На загадочное сообщение майора Витренко он отреагировал холодно, что немного обескураживало ожидавших большего заместителей командира батальона. Немного расстроившись, что их сообщение не произвело на Данцевича ожидаемого ими эффекта, заместители комбата на перебой начали расскрывать его суть. А суть предложения заключалась в том, что командованием батальона было принято решение определить освободившегося Данцевича на должность заместителя командира батальона по тылу, формально которую в данный момент совмещал командир хозяйственного взвода прапорщик Букша. В штате батальона такой должности не было. Но вот для отдельно стоящих батальонов, в положении которого батальон был уже много лет наряду с многими другими в дивизии, эта должность вводилась. В Союзе отдельно стоящие батальоны были, и в их штате эта должность была. По званию она была майорской, как и всех других заместителей комбата, что Данцевич конечно же знал. В этом варианте прыжка через должность, наверстать упущенное в карьере предлагаемое ими Данцевичу и заключалась загадочность формы их предложения. И они не понимали, почему выгодное, по их мнению, предложение Данцевич принимал холодно.
   - Соглашайся, Евгений Николаевич. Ты давно переходил в старших лейтенантах. Пора тебе расти. Сразу получишь капитана,- уговаривал его Витренко.
   - Мужик ты хозяйственный, без сомнений потянешь это дело. Да и Букше месяц осталось здесь, скоро уедет. Пора ему замену подыскивать,- вторил Витренко замполит, по своей простоте высказывая совсем другие аргументы, не относящиеся к Данцевичу, а заботящие батальонное командование.
   - А то не хватает у него характера отказать друзьям. Вечно у него сахара и дрожжей не хватает. Потому что сам пьет. Отсюда в батальоне пьянство и процветает...,- по недомыслию раскрыл козыри обратной стороны предложения замполит.
   - Тихо, тихо,- с опозданием успокаивал Витренко, выссказывавшегося о наболевшем на душе, замполита.
   - Хлеб постоянно печет с недокладом дрожжей, поэтому он такой неподошедший,- не унимался тот.
   - Ну и пришлют потом из Союза зажиревшего на ней майора,- парировал Данцевич предложение, несостоятельность которого он заранее чувствовал.
   - Нет, из полка позвонили, сказали подыскивать своего,- убеждал в гарантии майор Витренко.
   - Видимо, не очень у них получается затащить сюда, как ты выразился "зажиревших майоров",- убеждал Данцевича майор Витренко.
   - Ну мы скажем комбату, что ты согласен, пусть звонит в полк,- нажимал тот.
   Данцевич не говорил да, а лишь улыбаясь, в раздумье смотрел в глаза майору.
   - Молчание - знак согласия,- произнес вслух Витренко свое заключение, которого Данцевич ему не давал.
   С самого начала разговора он понял, что вся их забота о его карьере не была искренней, а обуславливалась лишь временным решением кадровой проблемы батальона.
   Через несколько минут заместители комбата с заставы уехали.
   - Ну, вот видишь, как всё хорошо складывается,- сказал Данцевичу Коровин, все время присутствовавший при обсуждении.
   В ночном разговоре за столом карьерные проблемы друг друга между собой они подробно обсудили. Старший лейтенант Коровин выпустился из училища на два года позже Данцевича и его положение в этом отношении было не столь критичным.
   - Знаешь, ерунда это всё. Да и получается как у старой девы, не по любви, хоть за кого, лишь бы замуж, потому что давно пора...,- после небольшого молчания высказал товарищу свои мысли Данцевич.
   - Не понял, объясни доходчивей,- потребовал Коровин.
   - Да не нравится мне это дело. Зачем я командное училище кончал? Надо было тогда идти в училище тыла,- пояснил он.
   Это кадровое предложение казалось ему ещё более неприемлемым, чем несостоявшееся предыдущее.
   - Ну и что, что не по душе, зато досидишь здесь спокойно до конца афгана на складах. Лучше, чем по засадам своей головой рисковать,- выссказал свое мнение Коровин.
   Услышав его последнюю фразу, Данцевич замолк, призадумался.
  
   Вот уже три дня, как Данцевич находился на пятом сторожевом посту батальона, располагавшимся на высоком крутом берегу горной речки, рядом с базой батальона. Из - за своего близкого расположения к ней пост считался самым безопасным по сравнению с остальными заставами. Пять бойцов и один бронетранспортер были теперь в его подчинении. Все окопы были готовы. Блиндаж, в котором лишь днем отдыхали свободные от службы и дел бойцы, был тоже готов. В нем он и занял место Намазова. Метрах в десяти внизу обрыва бурлили воды Тарнакруда, за которыми в пойме располагалась вертолетная площадка с постоянно докучавшими своим шумом вертушками.
   Данцевич стоял на краю обрыва, наблюдая в бинокль за происходящим на вертолетной площадке. Было утро. Внизу у приземляющихся вертушек уже давно, в ожидании прибытия старшего начальника, толпилось все командование батальона. Он машинально отнял от бинокля руку, пытаясь взглянуть на часы и тут же вернул её на прежнее место, вспомнив, что его "командирские" остались на седьмой заставе. Данцевич не то, чтобы их забыл при переезде. Забирать повешенные ранее им же над столом для общего пользования часы, к которым бойцы заставы уже привыкли, после душевного прощания с ними ему стало неудобно и он намеренно оставил их им в подарок.
   Щуря глаза от яркого утреннего света, Данцевич всматривался в лица людей, выходящих из только что приземлившихся двух вертушек. В батальоне всем было известно, что прилетел командир полка, вместе с новым комбатом, которого он и будет сейчас представлять батальону. Кандидатура нового комбата также была всем уже известна. Майор Восиленко служил до этого заместителем командира одного из батальонов "полтинника". Триста пятидесятый полк дивизии находился в Кабуле и вёл постоянные боевые действия по разгрому душманских банд. Восиленко Данцевич хорошо знал ещё с курсантских лет. Они были одного года рождения, но Восиленко поступил в училище на два года раньше Данцевича, после десятилетки. Курсант Восиленко уже в училище был заметной личностью. Не глупый, отличный спортсмен, трудолюбивый парень и похоже добивался всего своим трудом. Его фотографии постоянно находились на всех досках передовиков. И вот он, ровесник Данцевича, настойчиво продвигаясь по служебной лестнице, был уже майором и недавно назначен на должность командира батальона. Он был одним из маяков советской армейской системы своего времени, нуждавшейся в своих стахановых для примера оставшейся массе обычных офицеров. Система и отбирала из этой же общей массы себе любимчиков, создавая "когорту избранных". В официальном понятии всё это в системе называлось как основательная и целенаправленная работа с кадровым резервом, его подготовка, обучение и воспитание. Ещё с курсантских лет система заманивала в свои сети кандидатов в когорту передовиков среди неискушенных мальчишек, только что одевших курсантские погоны. Попасть в эту когорту любимчиков системы мог в сущности любой имеющий определенные способности человек. И приоритетными при отборе были далеко не деловые возможности личности, хотя они тоже не исключались. Желающих попасть в когорту было немало. Прогибы и реверансы с "чего изволите" для системы были недостаточно малыми критериями отбора в "когорту избранных" и само собой подразумевались. Что бы в неё попасть, нужно было продать системе без остатка всю свою душу. Потом, не задумываясь, на протяжении всего пути раболепски исполнять все требования советской системы и каноны партийной идеологии, подавляя свою человеческую индивидуальность. Без объяснений, руководствуясь звериным чутьем, держа нос по ветру, её избранникам нужно было, чутко улавливая, понимать эти требования и, правильно ориентируясь, соответствующе поступать в любой жизненной и служебной ситуации. Протекция и родственные связи были хорошей гарантией попадания в эту когорту и надежной страховкой от наказаний при случайных нарушениях и отступлениях от требований системы.
   Определяться со своим выбором желательно было в самом начале пути и неукоснительно, исключив свое "я", исполнять все требования системы, зная, что раболепское подчинение будет, по достоинству оцениваясь, вознаграждаться системой в виде должностей, орденов и званий.
   Со своим выбором Восиленко определился в самом начале. При соответствующем поведении учился на "отлично" и вскоре начал получать ожидаемое. На третьем курсе стал Ленинским стипендиатом со стипендией в десять раз большей денежного довольствия обычного курсанта. Одним из первых вступил в КПСС и закончил училище с золотой медалью. Потом, с рвением относясь к службе, правильно себя вёл, за что и поощрялся быстрыми продвижениями по служебной лестнице и досрочными присвоениями воинских званий. Впереди было обучение в академии, поступление в которую для него считалось делом решенным. Медали и ордена, конечно, же тоже имел. Их счет открывала знаменитая награда "Бабы Маши".
   А сейчас, в данной обстановке войны для офицеров появилось ещё одно поощрение, казалось бы давно забытое, невозможное, мифическое со времен Великой Отечественной войны - звание героя Советского Союза, являвшееся вершиной поощрения. Оно уже стало заветной мечтой и не давало покоя Восиленко. Он понимал: чтобы его получить - надо хорошо отличиться. Отдельно стоящему батальону, имеющему боевой опыт, в глубинке Афганистана много работы и, командуя им, можно отличиться. И тогда он получит его, ему то уж найдется квота и на эту заслугу, нужно только правильно себя вести и поступать. Фотографии молодых офицеров, выращенных системой, в парадных мундирах со звездой Героя на груди уже светятся на обложке "Огонька" в киосках союзпечати. Молодые майоры, улыбающиеся с глянцевых обложек журналов, хорошо знакомы новому комбату, это его старшие товарищи, начавшие свой путь также в "кагорте избранных" немногим раньше его.
   Не все желали попасть в когорту. Не все соглашались продать свою душу за предлагаемые системой заманчивые перспективы, заранее осознавая неприемлемые для себя условия.
   Некоторые, попав в когорту и со временем разобравшись, что покривили душой, выходили из нее, кто в начале пути, кто попозже. Другие отсеивались по случайным нарушениям личного характера или в наказание за несоблюдение требований системы.
   Данцевич, теперь уже разобравшись, понимал, что в начале своего пути он тоже был в числе кандидатов в когорту, покуда не встретился с Наташей и не полюбил её.
   Оставались самые стойкие, прошедшие её искусственный отбор. И естественно, в зависимости от нравственности системы, растившей и воспитывавшей свои кадры, получался и соответствующий результат. Люди менялись со временем. Их понятия совести и чести, мутировавшие под воздействием требований системы, начинали меняться, отличаясь от начертанных на скрижалях.
   Чувства жалости, милосердия и сострадания к окружающим у них пропадали. Их сердца, трансформировавшись в "пламенные моторы", черствели. Они уже не понимали остальных окружающих, считая их ниже себе подобными, недостойными и неспособными на те дела, которые должны вершить они, а значит прислушиваться к их голосу не надо. Очень до орденов, званий и должностей были они жадны, и никого не жалели, и ни перед чем не останавливались в достижении своей цели, хотя внешне поступали, вроде бы, и правильно. В узком кругу офицеров воздушно - десантных войск все всё друг о друге знали.
   Молодой новый комбат был из числа "кагорты избранных".
   Данцевич хотя давно и не виделся с Восиленко, узнал его в вылезшем из вертолетной кабины вслед за командиром полка, выше среднего роста, красивом, стройном, спортивного телосложения молодом офицере в майорских погонах.
   Стоя на краю обрыва, он в бинокль рассматривал происходившее метрах в трехстах дальше, внизу, на вертолетной площадке. Майор Малинин, стоя под козырек, докладывал подполковнику Кинзерскому. Новый комбат стоял, как ему и положено, в двух шагах сзади справа от командира полка. На его красивом, правильных черт молодом серьезном лице сияли уверенного взгляда глаза.
   Евгений перевел свой взор на убравшего из подкозырька руку майора Малинина. Грусть светилась в его глазах. До темноты загоревшее и обветренное его лицо было намного старше, чем у нового комбата. Данцевичу вспомнился недавний разговор с Иваном Букшей на вечеринке по случаю проводов в Союз отслуживших в батальоне офицеров.
   - Иван, а почему Малинин не получил полагающегося ему подполковничьего звания и до сих пор ходит в майорах? - спросил он у подвыпившего прапорщика.
   - Знаешь, Евгений,- произнес тот и задумался.
   - Не в ладу он с начальством был,- после небольшого раздумья ответил он.
   - Не плясал перед ними "польку - бабочку", а поближе к нам был, не прогибался под ними, нас любил.
   - Да он и страдал из - за своего характера, а так ему ещё за Ложкаревку не то что подполковника, а героя положено было дать, но...
   Букша, разведя руки, замолчал. Сожаление о несправедливой оценке заслуг комбата проявилось и на его, до этого веселом лице.
   - Сам за проступок подчиненного пострадает, сам морду ему потом за это может набить, если тот не прав, но никогда начальству не сдаст,- расчувствовавшись, заканчивая разговор, пояснил прапорщик.
   Волнение наползало на душу Данцевича, осматривавшего происходящее на вертолетной площадке.
   Капитан Уабозиров уже находился возле нового комбата, что - то ему поясняя. Жалость от расставания с майором Малининым нарастала. Становилось ясным, что теперь всё изменится и дальше пойдет как - то не так, всё будет по другому.
   Назавтра, после обеда, те самые две вертушки, поднявшись с вертолетной площадки и, покружив, набирая высоту над батальоном, взяли курс на Кабул.
  
  
  
   Вскоре, дня через три, из Кандагара в батальон прибыла большая колонна. Прибыла она под вечер. Назавтра утром началась разгрузка колонны. Батальон усиливался дополнительно ещё одним десантным батальоном, переброшенным из кандагарской бригады специального назначения, прибывшей недавно туда из Союза. Новички, экипированные в новое спецназовское обмундирование и самое новое снаряжение, недавно поступившее на вооружение в войска, внешне отличались от одетых в обшарпанное, видавшее виды обычное армейское обмундирование офицеров и солдат батальона. Новое материальное обеспечение и техника прибывшего батальона вызывали у них восхищение и зависть. Весь день спецназовцы разгружались. Лагерь гарнизона значительно увеличился. С собой спецназовцы привезли дизель - генератор и вскоре лагерь гарнизона был электрифицирован. Прибывшие с батальоном гражданские специалисты начали искать в районе поймы реки место, где можно было пробурить скважину для обеспечения людей артезианской водой. До этого воду для питья брали из реки, предварительно фильтруя и обрабатывая её на специальной армейской установке. С ними также прибыло военно - строительное подразделение с техникой для строительства на вертолетной площадке взлетно - посадочной полосы, на которую могли бы садиться и тяжелые вертолеты. Новый батальон начинал обустраиваться.
  
   Вот уже второй день, как Данцевич принимал тыл у прапорщика Букшы. Молодой, двадцатипятилетний прапорщик, с истекающим в Афганистане сроком службы, собирался её продолжить дальше обучением в высшем финансовом училище. Льготы за службу в Афганистане и правительственные награды позволяли ему поступить в выбранное военное училище. И хотя эти дальнейшие планы молодого прапорщика уже хорошо были известны всему батальону, их он в течении всей вчерашней совместной работы, не раз подробно озвучивал и Данцевичу.
   - Так что давай, Евгений, побыстрее принимай у меня это хозяйство. За два года, оно у меня вот где,- говорил прапорщик, делая движение ребром ладони руки по шее.
   - Скоро должен прийти вызов из училища. Докуметы туда уже ушли. Одену курсантские погоны, свой орден и медаль на грудь тогда все ярославские девки мои будут,- мечтательно произносил он и тут же добавлял. Да и от баб не откажусь...
   - Как я по ним соскучился, Евгений, здесь за два года. Дай только побыстрее вернуться в Союз,- выссказывал Иван своё нетерпение побыстрее приступить к обучению в училище.
   Сваленные в большую кучу, запасы вещевого имущества батальона, располагались в одной из больших армейских палаток. В двух других таких же палатках, точно так же, хранились запасы продовольствия. Рядом с этими тремя палатками стояли два больших металлических контейнера, в которых хранились наиболее, как выражался Иван, вкусные запасы продовольствия. Склады находились невдалеке от пункта хозяйственного довольствия и круглосуточно охранялись караулом. Запасы муки и крупы хранились в отдельной палатке находящейся рядом с ПХД.
   Глядя на сваленное в кучи, обильно запыленное имущество и продовольствие, Данцевичу становилось не по себе от увиденного.
   Он раньше часто бывал в армейских складах и видел, как это всё должно было храниться. Да и о необходимости сделать прочные стеллажи и разложить это все на полки любому при желании догадаться было не трудно.
   - В данных условиях, что - бы меньше всё пылилось, можно ещё будет засыпать проходы между стеллажами щебенкой. Вот и всё, к чему срочно надо будет приступить,- созревал в голове Данцевича план по устранению просчетов и недоделок Букшы.
   - Понимаешь, Евгений, покуда завтрак, обед и ужин проведешь... Крутишься весь день, некогда даже наводить в этих складах порядок. Складарю скажешь - с него как с гуся вода, сто отговорок - некогда,- оправдывался Иван за свою безалаберность.
   - Да тут еще с "Лошкаревки" как переехали, свалили всё. Вот колонна недавно была, ещё навалили. Ведь сам знаешь, как колонну разгружаем, быстрее давай - давай, а то темнеет, а завтра с утра им уезжать,- оправдывался Букша. Большой объем ежедневной текущей работы конечно же оставлял мало времени для наведения на складах порядка. Но при желании, правильно всё организовав, можно было всё успеть. Похоже у прапорщика, расслабившегося в связи с ожидаемым близким убытием в Союз, такого желания уже не было.
   Данцевич, улыбаясь, молча смотрел на уже приложившегося с утра к стакану прапорщика, в запущенном хозяйстве которого нельзя было разобраться.
   - Да тут, Евгений, без бутылки не разберешься, пошли ко мне в апартаменты, там и подобьем бабки,- навязывал обливающийся потом в духоте палатки свой план дальнейшей работы раскрасневшийся Иван.
   - Главное сахар и дрожжи пересчитали,- произнес Иван и положил руку на грудь.
   - Признаюсь честно, их там немного не хватает, но это сам понимаешь, всегда так было... А остальное ерунда,- продолжал пояснять он.
   Данцевич взглянул на дыру, светящуюся внизу палатки.
   - Надо сперва - наперво позаделывать все лазейки, способствующие проникновению в палатки посторонних лиц,- пронеслась в его голове мысль.
   - Да не волнуйся, Евгений, всё ценное в металлических контейнерах лежит, за надежным запором, а эта дыра - ерунда. Лазеют сюда сами же часовые. Одного надо поймать, да морду набить как следует, чтоб другим неповадно было,- предлагал он свой способ решения проблемы. Данцевич, оглядываясь, молчал.
   - Навалили на меня эту обузу. Я ведь не зам по тылу, а всего лишь командир хозяйственного взвода. Есть у меня семнадцать гавриков: складари, повары, пекари, водители и остальные,- это все моё. Да батальон три раза в день накормить, обеспечить питьевой водой,- перечисляя свои обязанности сокрушался по поводу навязанных ему дополнительных Букша.
   - Хотя от одного этого взводика - сбродика с ума сойдешь. Сам знаешь, что за контингент в хозвзводе. Батальонный отстойник. На тебе боже, что мне негоже. В обоз всегда спихивали всех косых, хромых и убогих. Мне уже надоело им морды бить. Иначе с ними нельзя,- сетовал на свою усталость Иван.
   Осмотрев и пересчитав, что можно было из имущества и запасов продовольствия, Данцевич с Букшей, сидя в отгороженном углу палатки хозяйственного взвода, готовили акты приема - передачи для доклада командиру батальона. Расположившись в "аппартаментах Ивана" за столом, на который его хозяин выложил из ящика большую кучу каких - то накладных, описей, приказов по нормам довольствия и прочих бумаг, Данцевич, напрягаясь, пытался вникнуть в их суть.
   Через час, поняв, что науки десантного училища и училища тыла разнятся и просто так с кандачка программу обучения училища тыла ему не осилить, Данцевич начал складывать бумаги опять в ящик.
   - Не обращай ты на эти бумаги внимания. Приходят они из полка вместе с имуществом и продовольствием, вот я их в ящик как Дед Щукарь и складывал,- пояснил Иван.
   - Вот твой главный документ,- Иван достал из внутреннего кармана куртки небольшой целлофановый сверток. Развернув его, он извлек оттуда несколько скрепленных листов бумаги.
   - Приказ Министра Обороны по суточным нормам довольствия военнослужащих находящихся в ДРА,- зачитал он оглавление первого листа.
   - Суточные нормы дополнительного пайка офицеров,- перевернув первый лист, зачитал оглавление второго.
   - Берешь в штабе батальона у писаря количество людей. Вот отсюда и пляши, что и как расходовать, как и что получать,- делился опытом прапорщик.
   Посидев ещё немного над оставшимися бумагами, Данцевич окончательно убедился, что учет имущества и продовольствия были далеки от положенного, а состояние их хранения даже со скидкой на боевую обстановку было безобразным.
   - Придется опять пахать целину,- складывая оставшиеся на столе бумаги назад в ящик, про себя подумал он.
   Назавтра с утра, сразу после завтрака, Данцевич начал наводить порядок в палатке, где хранились мука и крупы. Положение дел здесь было наиболее вопиющим. Сваленные прямо на землю, застеленную брезентом, мешки в беспорядке большой горой вперемешку заполняли палатку. С помощью всего персонала кухни Данцевич до обеда выносил из палатки мешки с мукой и крупой, аккуратно складывая их по категориям в штабеля на наспех сооруженные из ящиков поддоны. Мешки с мукой и крупой в куче сверху, были недавнего поступления и находились в хорошем состоянии. С уменьшение кучи начали появляться мешки поврежденные и странного вида. Мука во многих из них, видимо ранее, была подмочена. Слипшаяся и затвердевшая масса заполняла иной раз до половины остальных мешков. Внешне эти мешки отличались. Скоро работавшие бойцы пояснили, что эти мешки были привезены ещё из "Лошкаревки", где долго хранились на складе. При переезде их хотели ещё там бросить, но не решились.
   - Товарищ старший лейтенант, я заметил, что суточная норма муки на человека явно завышена. Не съедаем мы столько хлеба. Вот постоянно и накапливаются излишки,- пояснил один из пекарей.
   Вечером, произведя грубый подсчет имеющихся запасов муки и сравнив его с накладными на поступление, Данцевич выяснил уже опять накопившийся её избыток в около двадцати мешков.
   Мешки с испорченной мукой были отобраны в отдельный штабель. Какое - то чувство подсказывало Данцевичу осмотреть находящуюся в них муку. Вскрыв несколько из них, все ужаснулись. В муке было полно насекомых.
   Через неделю в палатке были оборудованы стеллажи, проходы между ними засыпаны щебенкой, а мешки по категориям аккуратно разложены.
   Вид штабеля с испорченной мукой, по - прежнему находящийся за палаткой на улице, теперь не давал покоя Данцевичу.
   Врач батальона, всё узнавший о нем, требовал побыстрее убрать порченную муку подальше от ПХД.
   Данцевич сразу же доложил о испорченной муке новому комбату, пытаясь заручиться от него поддержкой на избавление от неё. Но комбат при каждом упоминании уходил в сторону от решения проблемы, стараясь отдать её на откуп подчиненного.
   От муки надо было избавляться. Но как? Этот вопрос не давал покоя Данцевичу. В начавшемся проявляться порядке на ПХД, ему было не по себе от маячившего в глазах штабеля.
   Выбросить мешки, пусть и с испорченной мукой просто куда - нибудь в яму Данцевичу не давали его крестьянские гены, протестуя против такого варварского отношения к хлебу. Зная, что местное население постоянно ревизирует батальонную помойку, после чего от вывезенного мусора, основную часть которого составляют пустые консервные банки, мало чего остается, он умышленно решил отвезти мешки именно туда. Через неделю почти полный кузов мешков с испорченной мукой был снова сложен в штабель рядом с помойкой, недалеко от шоссе.
   При голоде и нищете человек на качество и состояние продуктов не обращает внимания. Евгений помнил свое далеко не сытое детство, в котором мать пораженную жучками муку не выбрасывала, а просеивала её через сито. По необходимости выработанная привычка Советских людей, обусловленная продуктовым дефицитом, по случаю делать большие запасы продуктов порой имела и отрицательные последствия. Он был уверен, что этот метод очистки муки известен и афганским матерям. Евгений видел, что уровень жизни афганских людей был значительно ниже уровня его детского периода. Мука для афганцев была дорогим и по бедности дефицитным продуктом.
   Дня через три отвозившие в очередной раз мусор бойцы сообщили своему начальнику, что от штабеля не осталось и следа, а земля вокруг места где он располагался густо истоптана копытами ишаков.
   В 17.00 каждого дня комбат проводил совещание офицеров. В совещании принимали участие все заместители комбата, командиры и замполиты рот, командиры отдельных взводов обеспечения. Данцевич прибыл к палатке штаба батальона за пять минут до его начала. Здесь уже находились около половины участвующих в совещании офицеров. Ещё официально не назначенный на временное исполнение новых обязанностей на совещание он шёл впервые. За день работы, в основном разобравшись с тыловыми запасами батальона, чтобы достойно выглядеть перед комбатом, Данцевич подготовил по ним справку на случай возможного запроса комбата.
   - Товарищи офицеры, внимание, идёт новый заместитель комбата,- услышал он театральную импровизацию стоящего в кругу офицеров командира седьмой роты капитана Коновалова. Ерничая, капитан при этом повернулся лицом к приближающемуся Данцевичу, принял строевую стойку, призывая своими действиями к этому и остальных. На лицах стоявших в кругу офицеров появилась улыбка.
   Не обращая внимания на подковырку товарища, подошедший к офицерам Данцевич, тоже улыбаясь, начал с ними здороваться.
   В батальоне уже все были в курсе о его новом временном назначении, о котором будет объявлено комбатом на данном совещании.
   - Интересно, а как новый зампотылу насчет сахара и дрожжей,- звучал в стороне риторический вопрос одного из шутников.
   - Бульбаши, они все жадные, прижимистые, так что Ивана Букшу ещё не раз вспомните,- прозвучало ему в ответ.
   Через минуту собравшихся офицеров пригласили в палатку. Зайдя в палатку, все начали рассаживаться по своим местам. Данцевич присел на одну из табуреток сзади, за линией командиров рот на галерке, где обычно располагались командиры взводов обеспечения.
   Рядом с ним сидел прапорщик Букша, от которого исходил запах перегара. Офицеры, достав ручки и блокноты, молча взирали на стол президиума, в центре которого потупив свой взор в бумаги, что - то додумывая, молча сидел комбат. Все его заместители, расположившись по своим местам на краях широкого стола, молча сидели в ожидании начала совещания.
   - Все в сборе? - оторвавшись от бумаг и окинув взглядом сидящих впереди офицеров, спросил комбат, переводя взор на вставшего у правого торца стола начальника штаба.
   - Так точно, товарищ майор,- ответил ему майор Скоблин.
   - Старший лейтенант Данцевич,- произнес комбат, ещё раз окидывая взглядом сидящих перед ним офицеров.
   - Я товарищ майор,- вставая, ответил Данцевич.
   - Товарищи офицеры, старший лейтенант Данцевич приказом по батальону назначается временно исполнять обязанности заместителя командира батальона по тылу,- объявил свое решение майор Восиленко.
   - Отныне, товарищ старший лейтенант, ваше место здесь,- указывая рукой на один из краев своего стола, произнес комбат.
   Данцевич занял указанное комбатом место.
   - Прапорщик Букша,- произнес комбат.
   - Я,- вставая ответил сидевший на галерке Иван. Взгляд комбата на прапорщике задержался. Они оба молча смотрели друг на друга. На лице прапорщика на миг проявился еле заметный испуг, но не желая чтобы комбат уверовался в своих подозрениях, тот собравшись, продолжал уверенно поедать глазами начальника.
   - Не забывайте, товарищ прапорщик, что вы являетесь командиром хозяйственного взвода батальона,- напомнил прапорщику комбат, опасаясь, что у того может создаться понимание в связи с изменившейся обстановкой как оставшегося не у дел.
   - Хоть и есть на вас приказ, покуда из полка не поступит команда, будете служить здесь.
   - Покуда не приедет заменщик,- тихо прозвучала в стороне чья - то реплика.
   - Да это быстрее рак на горе свиснет, чем он приедет. Офицера сюда не затащишь, а то прапорщик приедет,- вдруг в отчаянии осмелев, с обидой на свое положение громко произнес Иван в сторону шептуна.
   - И тем не менее. Мы люди военные,- твердо произнес комбат.
   - Понятно, товарищ майор,- ответил Букша, садясь на место.
   Решив все вопросы текущего дня и отдав распоряжения на завтра, комбат предоставил слово замполиту батальона.
   Капитан Уабозиров, встав, окинул взглядом сидящих впереди офицеров батальона.
   Заглянув в свой блокнот, он быстро и напористо начал читать его содержимое.
   - Идя навстречу 27 съезду КПСС, который скоро состоится, коммунистическая партия Советского Союза неустанно борется с проявлениями пьянства в Советском обществе и трудовых коллективах. Пьянство наносит большой вред делу строительства коммунизма в нашей стране. Пьянству в стране объявлен бой. Проявлением данного порока страдают отдельные офицеры - коммунисты и у нас в батальоне,- произнес замполит и перевел свой взгляд на комбата.
   Почувствовав в его ответном взгляде поддержку, замполит окрылился и продолжил своё выступление.
   Данцевич заглянул в свою записную книжку. Там, увенчанными восклицательными знаками, были уже записаны три вопроса только что поднятые врачом батальона на совещании. Он начал обдумывать вставшие перед ним проблемы. Антисанитария на ПХД батальона и несоблюдение норм гигиены приготовления пищи. Личная гигиена поваров и остального персонала кухни тоже была не в норме. Этот вопрос укором адресовался уже ему.
   - Не хватало нам в батальоне эпидемии. Евгений Николаевич, прошу и требую взять этот вопрос под личный контроль и вместе с врачом батальона привести всё в норму,- звучали в ушах слова комбата.
   - Надо ежедневно водить их на речку мыться, а потом на осмотр к врачу,- искал выход в решении проблемы Данцевич.
   - И одеть поваров в белую одежду,- тут же пронеслась мысль в его голове. Он вспомнил об обнаруженных во время осмотра вещевого склада белых поварских одеждах находящихся там без дела.
   Забегая вперед можно сказать, что со следующего дня в 15.00 Данцевич сам лично водил всех рабочих пункта хозяйственного довольствия на речку мыться и стираться. Бойцам затея нового начальника понравилась и они с удовольствием её исполняли. Теперь повара и хлебопеки работали возле кухонь в белой одежде с колпаками на голове тем самым вызвав восторг у всего личного состава батальона. Врач батальона был полностью удовлетворен их внешним видом. Претензии с его стороны в адрес Данцевича на совещаниях звучать перестали.
   Хлорка! А вернее её отсутствие - была помечена в списке второй.
   - Вода после фильтрации на водозаборе дополнительно не хлорируется. Также местность у кухонь хлоркой не обрабатывается, укором звучали в ушах слова врача.
   - Где её взять, покуда она по запросу прибудет в батальон? - ломал голову Данцевич.
   - Порядок на складах! Этот вопрос Евгений записал сам.
   - Хорошо, что комбат, видимо ввиду своей занятости, ещё туда не заглянул,- подумал он.
   Все три вопроса были тесно взаимоувязаны и требовали скорейшего решения. Назавтра Данцевич запланировал приступить к заготовке материала на стеллажи в складах. Быстро его в большом объеме можно было заготовить лишь в зеленке, которая была в пойме реки. Начинаясь у восьмой заставы, она далеко тянулась по её руслу. Эта мысль пришла к нему вчера ночью. По просьбе Данцевича комбат выделил назавтра всего лишь трех бойцов из состава седьмой роты. Этого было явно мало.
   - Если поговорить с командирами и их задобрить, то можно будет к этому числу добавить ещё столько,- пронеслась мысль в его голове.
   Закрыв записную книжку и спрятав её в нагрудный карман куртки, Евгений прислушался к выступлению замполита.
   - Борьба с пьянством в батальоне будет вестись самым решительным образом,- распинался тот.
   - В ближайшее время,- продолжал он,- будет проведено партийное собрание батальона с данной повесткой дня и поведение в быту отдельных коммунистов батальона будет на нем рассмотрено.
   - Приказываю! - распалившись строго произнес замполит и осмотрел сидящих офицеров. Почувствовав, что сейчас замполит произнесет что - то интересное, зевавшие до этого слушатели, прервав свои мысли и посторонние занятия, обратили на него свои взоры.
   - Всем офицерам и прапорщикам свои самогонные аппараты в течении ближайших трех дней принести и сдать,- строгим голосом произнес капитан Уабозиров.
   В палатке на миг воцарилась тишина и сразу начала прерываться шумом.
   - А куда принести и кому сдать? - послышался из зала с ироническим оттенком серьезный голос. Интонация подвоха тоже присутствовала в вопросе.
   - Сюда в штаб, мне,- уточнил Уабозиров.
   Шум в зале нарастал. Послышались реплики обсуждения, смех и комментарии.
   - Устроим из них перед штабом вторую клумбу. И будем из неё брать на прокат. Приедет начальство из полка или дивизии и посмотрит на эту клумбу,- звучало в шуме зала.
   Бурная реакция подчиненных на его задумку борьбы с пьянством, замполиту явно не понравилась. А услышав прозвучавшие в зале комментарии своего решения коллективом он, растерявшись, призадумался. Раздавшийся по столу стук карандаша комбата прервал бурное обсуждение. Видимо своё решение капитан Уабозиров с комбатом не согласовал. Убрав с лица, на миг проступившую улыбку, комбат, озаботившись, молча посмотрел на замполита.
   - Ну..., я думаю Зинад Галлимулинович сносить их к штабу не надо,- протяжно произнес комбат, обдумывая выход из ситуации.
   - Всем самогонные аппараты уничтожить, а мне лично рапортом доложить, что свой самогонный аппарат уничтожил,- глядя на замполита, словно пытаясь у него получить на своё решение добро, объявил комбат.
   - А если у меня не было и нет аппарата? - прозвучал вопрос из зала.
   - Так в рапорте и указать. Самогонного аппарата не имею,- ответил майор Восиленко.
   - Майор Скоблин, лично проконтролируйте. Рапорта всех офицеров и прапорщиков батальона через три дня должны быть у меня на столе,- поставил задачу начальнику штаба комбат.
   Такой неожиданно резкий поворот событий озаботил и взволновал Данцевича.
   - Мне никак без самогона нельзя,- мелькнула тревожная мысль в его голове,- тем более теперь.
   - Надо поговорить с Коровиным, чтоб не вздумал уничтожать аппарат. Ребята там надежные, стукачей точно сейчас нет, этот дурак о нем и знать ничего не будет,- глядя на выступающего замполита батальона, подумал Данцевич.
   - Поступила установка. В батальоне избрать из лиц наиболее не склонных к употреблению спиртных напитков комиссию во главе с председателем,- заглядывая в блокнот, продолжил замполит батальона.
   Эти общественные органы по указанию партии теперь организуются во всех трудовых коллективах и организациях. И поведение нарушителей трезвого образа жизни будут рассматриваться на её заседаниях,- продолжил замполит.
   Время терять не будем, предлагаю этот вопрос сейчас и решить. Мы тут набросали кандидатуры троих человек, но хотелось бы услышать, товарищи офицеры, ваши предложения,- произнес замполит, глядя в зал.
   В зале была тишина. Все, потупив глаза, тихо сидели на своих местах.
   - Начальником пьяной тройки предлагаю избрать старшего лейтенанта Ступина,- вдруг, в тишине раздался чей - то скрытный голос. По залу пронесся тихий хохот.
   - А что, доверие оправдаю,- вдруг встав, паясничая, начал кланяться народу за оказанное доверие по сторонам Ступин.
   - Товарищи офицеры! - встав с места, грозно произнес комбат, успокаивая зал. В зале воцарилась тишина.
   - Мы здесь решаем серьезный вопрос. И попрошу, товарищ старший лейтенант Лупатов соответствующе к этому относиться,- узнав скрытный голос шутника, сделал замечание артиллеристу комбат. Немного помолчав, окидывая грозным взором зал, комбат перевёл его на замполита и произнес:
   "Зачитайте предлагаемые кандидатуры."
   Зачитав кандидатуры, замполит, переводя свой взгляд с комбата на зал и обратно, с записной книжкой в руках молча ждал непонятно от кого, то ли одобрения, то ли согласия на своё предложение. Похоже он не согласовал и этот вопрос с комбатом. Негласный армейский принцип отбора кандидатур в таких делах им явно был нарушен. Почти все кандидатуры были из числа представителей управления батальона. Лишь старший лейтенант Зеленков являлся представителем "низов". Но учитывая то, что он был замполитом девятой роты и по совместительству секретарем партийной организации батальона, принадлежность его к "низам"была оспарима.
   - А почему в комиссии все из управления батальона? Нет ни одного ротного и взводного,- прозвучал вопрос из зала.
   Довод замполита, что все взводные находятся на заставах и их работа в комиссии будет затруднительной был убедительным.
   - Предлагаю вместо майора Витренко старшего лейтенанта Данцевича,- послышалось предложение кого - то из зала.
   - Так он тоже теперь в управлении батальона,- тут же прозвучало возражение из зала.
   - Да, да. Данцевич тоже теперь уже не подходит,- охотно поддержал возрожающего замполит, ловко зацепившись за спорное в данном случае должностное положение Данцевича.
   - Слава тебе Господи! Не хватало мне ещё этой обузы,- пронеслась мысль в голове притихшего было Данцевича.
   Уже разнесшаяся по батальону молва о Данцевиче как постоянно изготавливающем самогон, видимо дошла и до замполита. То что сам изготовитель лучшего в батальоне самогона к его употреблению был совсем не склонен, а изготавливал его по нужде, "для дела" замполитом в расчет не бралось. Для него Данцевич был в этом вопросе кандидатурой непонятной, включать которую в состав комиссии было бы делом опрометчивым.
   Подискутировав ещё немного, председателем комиссии избрали зампотеха батальона Таболина, а её членами замполита девятой роты старшего лейтенанта Зеленкова и командира седьмой роты капитана Коновалова.
   Сразу после совещания, выслушав дополнительно замполита и комбата о необходимости серьезно приступить к наведению порядка в службе тыла, Данцевич направился в находящийся рядом лагерь соседей. Палаточный городок батальона спецназа расположился рядом с палатками десантного батальона. Увидев возле их палаточного городка находящихся в курилке бойцов, Данцевич решил подойти и узнать у них о ком - нибудь из службы тыла. Дело было к вечеру. Рабочий день уже кончился и в лагере дневная суета затихла. Из курилки доносилось тихое заунывное пение на знакомом Данцевичу украинском языке
   - Нэсе Галя воду, коромысло гнеця...
   - А за нэй Иванко як борвинок вьеця,- пело хором несколько бойцов.
   Остальные, слушая, молча курили.
   Заметив подходящего к курилке незнакомого офицера, мычащие себе под нос бойцы пение прекратили.
   - Що хлопци приуныли? - спросил их Данцевич. Бойцы молчали, не очень то открываясь незнакомцу. Видя их невеселые и задумчивые лица, Данцевич понял, что откровенного разговора у него с ними не получится.
   - А как мне найти кого - нибудь из службы тыла батальона? - задал он вопрос бойцам.
   - Да вин там, в землянке они,- ответил один из бойцов, рукой показывая за палатки.
   Данцевич направился в указанное место. Пройдя через палаточный годок, он увидел недалеко от него скопление нескольких стоящих палаток, больших металлических контейнеров и отдельных строений в виде землянок. Вход в одну из них был открыт. Данцевич направился туда. Подойдя ближе ко входу в землянку, он увидел находящегося внутри неё молодого мужчину. В синих солдатских трусах и в тапочках на босу ногу мужчина находился возле стоящего в землянке стола. Данцевич уловил исходящий из землянки ароматных запах натурального кофе, последний раз который он пробовал ещё в Союзе.
   - Можно войти? - спросил он разрешения у хозяина, подойдя к землянке.
   - Входите,- услышал в ответ Данцевич.
   Молодой мужчина, немного моложе Данцевича с чайной ложечкой в руке замер у стола, рассматривая незнакомца.
   - Ну, судя по такому приятному запаху, я попал точно по адресу,- улыбаясь, произнес Данцевич, показательно делая вдох носом. Хозяин заулыбался.
   - Люблю кофе,- произнес он по - прежнему стоя у стола. На столе стояла пачка натурального молотого кофе и раскрытая пачка сахара. Рядом находилась солдатская кружка дымящегося, только что заваренного кофе.
   На дальнем углу стола находилась в полкирпича размером керосинка. Раскрытая словно книга, в первой половине которой размещался аккуратный никелированный баллончик для бензина, а во второй форсунка с двумя над ней дужками для установки посуды. Две солдатские кровати, застланные темно - синими солдатскими одеялами с находящимися под ними подушками. В ногах на спинке одной из кроватей висел броонежилет с прикрепленной к нему каской, автомат и "лифчик", набитый боеприпасами. Под ногами скрипела речная галька.
   - Здравия желаю,- протягивая руку хозяину, произнес Данцевич.
   - Зам комбата соседнего батальона по тылу, старший лейтенант Данцевич Евгений,- представился он.
   - Прапорщик Чуляев, Владимир. Заведую в батальоне складами,- произнес в ответ тот.
   Хозяин, взяв вторую кружку, отлил из своей половину кофе и пригласил гостя к столу.
   - Спасибо. Не откажусь. Давно не пил кофе,- произнес Данцевич, присаживаясь к столу на выдвинутую хозяином из под него табуретку. За кофе разговорились.
   Набранная в Союзе из разных частей, сформированная бригада два месяца, как прибыла под Кандагар. Один из батальонов этой бригады недавно и был передислоцирован сюда. Батальон был набран из состава Хыровской бригады.
   - Знаю эту бригаду. Был там как - то раньше целый месяц в командировке,- услышав сообщенные Володей сведения, произнес Данцевич и начал рассказ уже о своем пребывании здесь.
   - Еле сколотили этот батальон. Никто не хотел ехать. Все увертывались как могли. Некоторые из офицеров и прапорщиков отказались, хотя их и так был недоштат. Со всего Союза дополнили. Никто никого как следует не знает, все новые. Вот обустроимся и начнем ходить на боевые,- в ответ поведал прапорщик Евгению историю своего батальона.
   - Мне то что, я завскладом. А как ребята воевать будут? - озабоченно произнес он, потягивая из кружки кофе.
   - Командир бригады говорил. На совещании в Кабуле, по прибытию сюда, старший из Москвы, курирующий Афган, как его...,- вспоминая, замялся Владимир очередной раз прикладываясь к кружке с кофе.
   - Больно грозный, ну, который здесь всех пинает, гоняет, с должностей снимает,- по - прежнему пытаясь вспомнить, продолжал Владимир.
   - Генерал Голушкин,- подсказал Данцевич.
   - Да, вот, вот, он,- согласился Владимир.
   - Так этот самый Голушкин, на подобный вопрос одного из офицеров, так взорвался и начал его упрекать, распинаясь как они в Великую Отечественную прямо с марша, с одной винтовкой на троих, голодные и холодные на немецкие танки шли...
   - А вас, говорит, хорошо всем необходимым снабдили, вооружили, так что...,- не закончив, произнес Владимир.
   - Зато в этой войне, пользуясь своей властью, он, набирает упущенное,- продолжил прапорщик.
   - Говорят, обосновался в Кабуле похлеще барина. Целый штат прислуги: повара, официантки, массажистки. Даже двоих коров с доярками ему из Союза самолетом привезли. Видимо молоко местных коров ему не понравилось. Корма коровам оттуда - же каждый день тоже самолетом доставляют. Ужас...,- подвел итог поведения генерала прапорщик и замолчал.
   - А ты чего зашел? - вдруг, словно опомнившись, спросил прапорщик Данцевича.
   - Слушай, у тебя хлорка есть? - задал ему вопрос Данцевич.
   - В палатке целый угол мешками завален,- ответил тот.
   - Одолжи немного, покуда нам привезут,- попросил его Данцевич.
  
   Выйдя из палатки роты, Данцевич направился к складам. Справа от них, за палаточным лагерем, находилась площадка для стоянки приезжающей в лагерь с застав техники. Подъезжать слишком близко к палаткам во избежание сильного их запыления на машинах в лагере было не принято. Ещё издали он увидел, что к стоянке подъезжает бронетранспортер, на борту которого светился знакомый номер. Улыбка отразилась на лице Данцевича.
   - Узнаю своих орлов,- подумал он и остановился, пожидая, когда бронетранспортер подъедет на стоянку. Сзади на броне машины была навязана куча деревянных брусков бомботары и досок из разобранных ящиков. Людей на броне не было, лишь из люка механика - водителя торчала голова рядового Астахова. Данцевич подошел к остановившейся машине.
   - Здравия желаю, товарищ старший лейтенант,- произнес механик - водитель, слезая с бронетранспортера.
   - Привет, привет,- пожимая руку Астахову, ответил Данцевич.
   Десантники были взаимно рады встрече.
   - По каким делам и с кем приехал? - пытаясь узнать цель приезда в батальон, задал вопрос механику Данцевич.
   - Мы втроем приехали, товарищ старший лейтенант,- начал пояснять Астахов.
   - Там Асхабов с Сарбаевым в роту пошли, вас ищут, а вы здесь. Хорошо, что встретились, тогда они скоро придут. Мы Кириенко к врачу привозили. Вчера вечером он одевал куртку, которая лежала весь день на земле, а в неё заползла какая - то зараза, скорпион или фаланга. Они обычно под всё лежащее на земле от солнца прячутся. Не вытряхнул как следует и сразу одел на голое тело. Говорил, сначала почувствовал что - то колючее на спине, а потом мгновение спустя страшную боль, словно током ударило в этом месте. Я сам видел это, как он одевал куртку, а потом изогнулся, закричал и сбросил её с себя. На левой лопатке осталась лишь маленькая точка,- рассказывал, оглядываясь вокруг, Астахов.
   - За ночь у него слабость, температура за сорок поднялась. Старший лейтенант Коровин утром приказал нам отвезти его к врачу в батальон. Врач сделал какой - то укол, он сейчас у него под наблюдением лежит,- закончил рассказ Астахов.
   - А это когда успели приобрести? - спросил Данцевич, указывая на лежащие на машине материалы.
   - Заезжали к вашему земляку, сами знаете, товарищ старший лейтенант, приобрели у него как обычно... И ещё на партию договорились,- улыбаясь, пояснил механик - водитель.
   - Скоро котлован готов будет. Потолок надо будет чем - то делать. Старший лейтенант Коровин заботится об этом заранее,- продолжал объяснять солдат.
   - Ну как он? Общий язык нашли? - попытался узнать мнение бойца о новом начальнике заставы.
   - Мужик нормальный. Везет седьмой заставе, товарищ старший лейтенант, на командиров. Живем дружно, по - прежнему понимаем друг друга,- заключил солдат. Нотки искреннего уважения, а не лести в этом ответе звучали и в адрес Данцевича.
   Со стороны палаток показались быстро идущие Асхабов и Сарбаев. У них в охапках были какие - то вещи. Бойцы быстро приближались к бронетранспортеру, воровато оглядываясь назад. Сползшие с их плеч на предплечье рук автоматы, болтаясь на ремнях, мешали движению, стуча по коленям ног. Лишь когда они приблизились, Данцевич разглядел содержимое их охапок. У Сарбаева было несколько новеньких серого цвета импортных пластмассовых чемоданчиков, закрывающихся наборным цифровым замком, расположенным под ручкой кейса. Асхабов нёс пакет оконных рам из комплекта большой армейской палатки. Полуметровые, квадратной формы рамы, застекленные прозрачным пластиком вместо стекла, были явно новыми без единой царапины.
   - Открой боковой люк,- сказал он ещё издали Астахову, подходя к бронетранспортеру. Механик, сообразив в чем дело, быстро вскочил на машину и нырнул через свой люк внутрь. Через мгновение боковой люк бронетранспортера открылся, и из него показалась голова Астахова.
   Ещё через миг он принял от Асхабова рамы, затащив их внутрь бронетранспортера.
   - Ну, вот хорошо, что всё обошлось. У них их много, а нам окна тоже нужны будут,- оправдываясь перед мучившей его собственной совестью, поправляя сползший ремень автомата на плечо, произнес Асхабов. Он обернулся и ещё раз посмотрел в сторону палаток.
   - Шкальные они какие - то. Не адаптировались еще к Афгану после Союза. Ползают как сонные мухи. Вижу с палаткой возятся, никак не врубятся как её поставить, крутят, смотрят. Я морду понаглей - подошёл, рамы взял и ушёл, они даже ничего не спросили, хотя я и ответ приготовил,- пояснил сержант способ приобретения рам.
   - В общём, товарищ старший лейтенант, как говорится - купил - нашёл, едва ушел, хотел заплатить, да не догнали,- радовался Асхабов, что его смелая рискованная задумка увенчалась успехом.
   - Аккуратно там их положи, не поцарапай,- тут же спохватившись предупредил он Астахова, принимающего уже дипломаты у Сарбаева.
   - Смотрите, товарищ старший лейтенант, какие мы себе на дембель дипломаты приобрели. Всем дембелям взвода,- проговорил сержант.
   Он взял у Сарбаева последний чемоданчик и начал его крутить перед взором офицера.
   - И здесь ещё сувениры.
   Асхабов расстегнул две аккуратные застежки на кейсе и раскрыл его. Там находилась сувенирная мелочь в виде цепочек - змеек, брелков, китайских авторучек, маленьких блестящих фонариков и зажигалок, которая для простых советских людей была на вид до экзотичности дикованной и к случаю весомо значимой.
   - Ну, где и как вы это приобрели? - поинтересовался Данцевич.
   - Ребята у нас здесь, друзья, среди вертолетчиков. Они часто летают в Кандагар. А там венторг, дуканы. Заказали им, дали денег и все дела,- улыбаясь, пояснил вмешавшийся в разговор Сарбаев. На его вечно улыбающемся лице проскользнули нотки нетерпения высказать что - то ещё. Поняв это, Данцевич, не торопя события, дал солдату время собраться с мыслями. В затянувшейся паузе бойцы вдруг начали переглядываться, заговорщически улыбаясь, словно решая кому и как озвучить давно вынашиваемое общее намерение.
   - Товарищ старший лейтенант,- не выдержав, заговорил Сарбаев.
   - Моя бабушка часто говорила, что если кто не пожалеет и кому даст, то ему потом будет больше,- собравшись с мыслями сбивчиво проговорил он, явно напрягаясь в попытке точно вспомнить слова своей бабушки, похоже иногда цитировавшей известное библейское выражение при воспитании внука.
   - Не оскудеет рука дающего, и возвратится ему сторицей,- поняв, что хотел сказать боец, точно процитировал выражение Данцевич, ещё не понимая к чему тот клонит.
   - Вот, вот, товарищ старший лейтенант, Вы это тоже слышали,- произнес он.
   - Ну, в общем, вам часы,- проговорил, улыбаясь, солдат, протягивая в руки Данцевичу пластмассовую коробочку.
   - Это от седьмой заставы вам подарок,- добавили находящиеся рядом Асхабов с Астаховым.
   Ошарашенный внезапным вниманием Данцевич принял протянутый подарок. На его лице проскользнула довольная улыбка. Обратная волна радости проявилась и на лицах бойцов. Бегло осмотрев находящуюся в руках коробочку, Данцевич перевел взгляд на бойцов. По выражению их лиц он почувствовал, что бойцы лишь на время застыв в молчании, наслаждались первой реакцией командира на подарок.
   Вели они себя загадочно, словно ожидая чего - то большего и важного, которое ещё не наступило, но должно было обязательно проявиться. Бойцы загадочно улыбаясь, интриговали сюрпризом. Словно большие стратеги, держа паузу, они не торопились выкладывать сразу все козыри своего подарка. Сюрприз заключался в большой стоимости подарка.
   Уже держа в руках еще не раскрытую коробочку, которую, соблюдая приличия, пора было открыть и осмотреть её содержимое, Данцевич заметил надпись на верхней крышке. "Seiko" - светилась надпись на поверхности прозрачной пластиковой крышки, за которой просматривалась бумажная инструкция, закрывавшая внутреннее содержимое коробочки.
   Простой советский человек того времени, и то не каждый, мог лишь только случайно слышать об этой японской фирме, производящей часы высокого качества. В магазинах их не было и в Союз они попадали в основном контрабандным путем. Носить такие часы было делом престижа. Для простых людей они были сказачно недоступны, и являлись редкой пререгативой лишь для дипломатов, воров, мошенников, партийных работников и больших начальников.
   - Неужели эти самые, дорогие часы находятся там? - пронеслась мысль в голове Данцевича, вскрывавшего коробочку.
   Открыв коробочку и приподняв инструкцию, Данцевич увидел в бархатистой кроватке футляра, в корпусе белой стали часы в соответствующем фирменном браслете. Аналогичная крышке надпись светилась на их циферблате и браслете. Он не верил своим глазам, но то, о чем он лишь недавно начал подозревать оказалось действительным.
   - Ну, вы, ребята, с ума сошли,- непроизвольно вырвалась фраза из глубины его души. Лица бойцов, увидевших, что достигли желаемого результата, распылились в довольной улыбке.
   - Настоящие, механические. Стекло хрустальное, можно сигареты об него тушить,- начали они расхваливать заблестевшие на солнце часы.
   - Заводить не надо, они сами заводятся. В них в воде купаться можно. Противоударные. Ходят точно. Вам, товарищ старший лейтенант, до конца жизни хватит,- радуясь, словно дети, наперебой расхваливали бойцы свой подарок. Обо всех достоинствах часов Данцевич слышал, но умышленно делал вид, что слышит о них впервые.
   Он не хотел лишать солдат радости и восхищения от разъяснений, так как в этих объяснениях звучали не столько перечисляемые достоинства часов, сколько любовь и уважение к нему.
   - Знаете, товарищ старший лейтенант, сколько они стоят? В пять раз больше, чем все наши чемоданчики,- не сдержавшись, раскрыл окончательную ценность подарка один из бойцов.
   - На какие же шиши вы их купили? - одевая часы на руку, спросил их Данцевич.
   - Как на какие, на те...,- притихнув, произнес в ответ тот, и тут же добавил,- там ведь и ваша доля есть.
   - Ну, тогда всей заставе спасибо за подарок, а с меня бакшишь,- произнес Данцевич, благодаря бойцов за подарок.
   Взяв с собой Сарбаева, он направился к металлическим контейнерам. Минут через пять боец ушёл оттуда с картонной коробкой в руках.
  
   Принимая тыл батальона, поселился Данцевич в своей родной восьмой роте. Вечером в палатку роты набились завсегдатаи проведения вечернего досуга.
   Офицеры батальона уже давно распределились по своим компаниям, где по вечерам и проводили свой вечерний досуг, который обычно затягивался далеко за полночь. Компании естественно подбирались из близких по интересам и характеру проведения досуга людей. И надо сказать прямо, больших различий в характере коротания вечеров между компаниями не наблюдалось. Игра в карты и выпивка самодельно изготавливаемых спиртных напитков, курение сигарет и разговоры на всевозможные темы - являлись основными занятиями офицеров по вечерам.
   Данцевич лежал в одних трусах на кровати. Наслаждаясь негой находящегося под ним ватного матраса, обернутого белой простыней, он думал о свалившихся на него новых обязанностях. Мягкая перьевая подушка под головой была тоже непривычной и нежной. Находясь на заставах, не раздеваясь и не разуваясь, набирая урывками за сутки не более пяти часов сна, он отвык от кровати, и теперь эта простая солдатская кровать с белыми простынями и мягкой подушкой, казалась ему чем - то сказочно удобным и комфортным, вернувшимся из далекого прошлого, непривычно дикой.
   Докучавший его просьбой составить компанию для игр в карты Ступин, с появлением в палатке Лупатова отстал от своего заместителя и обрадованный этому обстоятельству Евгений, лежа на кровати, погрузился в свои мысли.
   В карты Евгений не играл, потому что не умел. С детства подобные азартные игры в семье Данцевичей строго запрещались. За самовольные попытки сыновей в игру "на интерес" отец их строго наказывал. Игре в домино, шашки и шахматы обучал детей сам. А если к делу любовь и навыки с детства не привиты, то высоких результатов не достигнешь, и в дальнейшем относится к этому будешь холодно. Повзрослев и поняв, что в этом, обусловленном корыстью азарте, отрицательного больше, чем положительного, Евгений не стал наверстывать упущенное. И на приглашения друзей, "садись - научим", отвечал отказом. Появляясь в новом коллективе, он всегда твердо держал свою позицию в вопросах игры в карты и выпивки. Его испытывали на прочность вначале двумя - тремя настойчивыми попытками. Видя бесполезность своих намерений, новички больше не докучали своими предложениями.
   Появившийся в палатке свободный от ночного дежурства артиллерист, явился недостающим звеном для ищущих четвертого игрока Ступина, Мишина и Сакенко. Тем более, что выручивший Данцевича своим появлением в палатке "Нос", сегодня как ни странно сам принес бутылку самогона. Обрадованная этим обстоятельством троица друзей, распив её уже в четвером, погрузилась в игру и совсем забыла об отказавшемся от выпивки тихо лежавшем рядом на кровати Данцевиче. Ещё минут через двадцать, снаружи палатки послышалась музыка. Её звуки усиливались, и вскоре в палатку с большим магнитофоном в руке вошел прапорщик Букша. Иван был уже навеселе. Видя, что сидевшие за столом, увлекшись игрой, не обращают на него внимания, он включил звук своего недавно приобретенного на дембель через вертолетчиков, в Кандагаре "Шарпа", на полную мощность. Начавший было погружаться в дрему Евгений, недовольно заворочался на кровати. Сосредоточенная, молча до этого сидевшая за столом четверка, лишь изредка переговариваясь, прервав игру, зацыкала на возмутителя спокойствия, требуя совсем выключить музыку.
   - Да выключи ты свою шарманку. Распугал всю нечисть,- недовольно произнес в его адрес Мишин, показывая кивком головы на кишевших за первым слоем палатки насекомых.
   - Вот и хорошо,- произнес Иван, осматривая свод палатки освещенный тусклым светом "летучей мыши".
   - Скоро, ребята, у вас здесь будет электрический свет. Спецы уже монтируют дизель - генератор,- выключая магнитофон, сообщил прапорщик известную всем новость. Выключив магнитофон, он поставил его на одну из свободных кроватей.
   Подсев к играющим, Иван со свойственной его характеру манере начал громко комментировать ходы игроков, иногда переходя за рамки принятого.
   Тусклый свет керосиновой лампы, висевший вверху над столом, бегал по трясущемуся белому матерчатому своду палатки, за которым, собираясь на свет, набивалось множество находящихся в движении скорпионов, фаланг и прочей ползучей нечисти.
   Эта нечисть, хоть и была опасной для человека, но мирно с ним существовала. Живя между тремя слоями палатки, она редко появлялась на внутренней стороне её свода.
   Редкое появление отдельных насекомых на внутренней стороне свода палатки являлось грубым нарушением негласного договора о мирном сосуществовании и со стороны человека - наказывалось смертью насекомого. И наоборот: незнание и несоблюдение человеком условий и правил сосуществования, несоблюдение им осторожности, насекомыми наказывалось укусами человека.
   - Будет много соков, вин хорошего качества. Знаменитой "бормотухи" не будет. Лишние виноградники на юге страны по приказу из центра вырубаются,- сквозь сон послышался Данцевичу голос, звучащий из, видимо опять включенного Иваном Шарпа. Не открывая глаз, он прислушался.
   - В Союзе в городах открывается по западному образцу много летних кафе. Властями везде устанавливаются столики со стульями под пологами и зонтиками. Постояв сутки - двое, мебель по ночам растаскивается населением, по этому её начали приковывать цепями. Вся политика коммунистической партии во главе с новым её лидером Горбачевым направлена на культурное, в меру потребление народом спиртных напитков.
   В накуренной духоте палатки продолжал звучать голос. Радиоприемник, настроенный на "вражеские голоса", передавал беседу корреспондента с видимо побывавшим в перестроечном Союзе собеседником. Звук радиоприемника звучал четко и чисто. "Вражеские голоса" в отличие от Союза в Афганистане не глушились. И, словно, его дополняя, в палатке зазвучал голос прапорщика Маслака.
   - Пришло из дома письмо,- произнес, видимо появившийся в палатке во время короткого сна Данцевича, вертолетчик.
   - Жена пишет: в Союзе водка пока ещё не подорожала, но продают её только после четырнадцати ноль - ноль кроме выходных и праздничных дней. Видимо скоро подорожает. У магазинов большие очереди с милицией,- опять произнес он, сбрасывая карты.
   - Ну и что, что подорожает,- сосредоточенно вглядываясь в веер своих карт, тихо произнес в нос артиллерист.
   - Пусть будет десять,- спокойно, как бы соглашаясь с предполагаемой в будущем ценой, проговорил "Нос".
   - И даже если будет двадцать восемь, всё равно мы пить не бросим,- спокойно, по - прежнему вглядываясь в веер своих карт и поднося вторую к нему руку, тихо продекламировал свой внезапный экспромт Лупатов.
   - А если будет больше, тогда будет как в Польше,- вдруг оживившись, видимо приняв решение, звонко кроя своей картой взятку, громко произнес он.
   Офицер намекал на происходящие в это время в Польше народные волнения, возглавляемые лидером "Солидарности" Лехом Валенсом.
   - И что у нас в стране за порядки! То пей - хоть залейся, то вдруг совсем нельзя? - вливаясь в беседу, задал вопрос Букша.
   - А думаешь, Михаил Сергеевич сам до этого додумался? - задал ему встречный вопрос капитан Мишин.
   - Это его Раиса Максимовна надоумила,- сам же и ответил на свой вопрос разведчик.
   - И, вообще, там сейчас она всем заправляет,- заключил он.
   - Комбайнер до этого никогда бы не додумался со своей заплаткой на мозгах,- опасно - смело выссказал вслух свою оценку деловых способностей нового лидера партии офицер.
   - Нашел чем заняться, глупый Манилов. Организовал бы лучше в Союзе производство джинсов и другой нужной народу ерунды. А то позоримся - здесь по дуканам у этих макак. Тянем в Союз ширпотреб фирмы "монтано - кабул - подвал". Своего-то ничего нет,- вмешался в разговор Ступин.
   - "Большая страна" называется. Лучший в мире автомат сделали, а приличного зонтика сделать не можем! - заключил он.
   - Как недалекого ума? - возвращаясь к Горбачеву, прозвучал вопрос из уст Сакенко.
   - Молодой, умный, гений,- иронично возрожая начал он перечислять восторженные реляции, звучащие в прессе в адрес нового правителя государства.
   - В России каждый правитель при власти, особенно в её начале - гений и умница. Пройдет время - получит и он свои нелестные эпитеты, как и Леонид Ильич, бывший до этого величайшим гением человечества, незаменимый! А теперь оказалось - дурак,- заключил разведчик.
   - А мне кажется, он на этой противоалкогольной компании сломает себе шею,- сделал свой вывод Сакенко.
   - Вот-вот, как и наш комбат с замполитом здесь,- опять вмешался в общую полемику Ступин.
   - Да нашему комбату надо ещё в детский сад ходить под присмотром бабушки, а ему батальон доверили, да ещё отдельно стоящий,- заключил умудренный опытом жизни, самый старый из присутствующих.
   - Нельзя пацанам такую власть давать,- добавил артиллерист.
   Разошлась компания глубоко заполночь.
  
  
  
   Проснувшись с первыми лучами солнца, невыспавшийся Данцевич, наспех умывшись и приведя себя в порядок, направился на ПХД.
   Издали он заметил, что возле кухонь уже орудовали батальонные повара. Рядом с ними находился рядовой Зимин.
   Солдат второго года службы рядовой Зимин являлся заведующим складами. В его обязанности входила доставка наиболее ценных продуктов со склада ко времени их закладки в котлы. Рядом с кухнями на столах находились уже картонные коробки с продуктами. До слуха Данцевича с приближением к кухням, начали доноситься отдельные фразы беседы Зимина с поварами, из которой становилось ясным, что тот после окончания службы будет поступать в высшее мореходное училище загранплавания.
   Зимину явно не нравился новый порядок, заводимый сменившимся начальником. Солдат молча выссказывал свое недовольство лишь мимикой лица, с прохладцей, после обсуждения, исполнял указания "новой метлы" в надежде, что её причуды ей же надоев, скоро и кончатся и все пойдет по старой наезженной колее.
   Подойдя к стоящим на ПХД в ряд двум кухням и хлебопечке, Данцевич взглянул на свои "Seiko". Было без пяти минут семь. Он не опоздал и, согласно своих вчерашний указаний бойцам, к закладке продуктов прибыл вовремя.
   - С добрым утром, Орлы,- поздоровался он с находящимися возле кухонь солдатами.
   - Здравия желаем, товарищ старший лейтенант,- послышался разнобой ответа солдат.
   - У всех все готово к закладке? - спросил бойцов Данцевич.
   Ответа не последовало. В создавшейся тишине лишь было слышно монотонное жужжание пламени горящих форсунок в кухнях.
   - У нас все готово,- нарушил всеобщее молчание старший из поваров ефрейтор Штофа.
   - Хлеб первую загрузку в печку заложили. В котлах вода вскипела, крупу засыпали. Осталось положить тушенку,- добавил он, переводя косой взгляд в сторону стоящего рядом Зимина. Данцевич перевел свой вопросительный взгляд на складаря.
   - Сейчас, вон Агафонов несет остальные коробки,- проговорил тот, указывая на идущего от склада бойца.
   Молодой солдат хозяйственного взвода рядовой Агафонов исполнял обязанности подсобного рабочего на пункте хозяйственного довольствия. У него был свой круг обязанностей и сейчас, видимо по принуждению Зимина, дополнительно трудился за него. Как подсобный рабочий, Агафонов по санитарным правилам приготовления пищи вообще не имел права прикасаться к продуктам. Зимин всё это конечно знал, но нарушал. Данцевича это обстоятельство начинало выводить из себя. Стараясь внешне не показывать своего волнения, он отвел свой строгий взгляд в сторону. Вдали к палаткам трусцой бежал с зарядки строй бойцов. Приготовление завтрака батальону явно выбивалось из графика.
   - Зимин, а что дембелю таскать коробки западло? - сдерживая гнев, спросил складаря Данцевич.
   - Я своё оттаскал,- нагло улыбаясь и бравируя на публику, ответил боец.
   - А Агафонов знает, что и сколько там брать? - успокоившись, спросил Данцевич Зимина.
   - Он всё знает, я его обучил,- ответил тот.
   На очередной вопрос Данцевича, допускает ли в склад Агафонова, часовой Зимин промолчал.
   - Агафонов, шевелись,- тут же бросил Зимин в сторону подходящего бойца, в охапке которого были три тяжелые коробки.
   Подойдя к столу, Агафонов поставил стопку коробок на его угол и, переведя дух, начал вытирать рукавом куртки пот со лба. Просушив лоб и одев панаму, боец полез рукой в карман брюк, достал оттуда связку ключей и передал её Зимину.
   Наблюдая эту картину, Данцевич достал из нагрудного кармана лист бумаги, на котором ещё вчера вечером записал положенное на завтрак количество продуктов, давая распоряжение Зимину. Заглянув в свой поминальник, он начал пересчитывать расставленные на столах возле уже пыхтевших паром кухонь, коробки с продуктами.
   - Агафонов, а где еще коробка? - вдруг услышал Данцевич вопрос Зимина.
   - Какая коробка? Я всё, что ты показал, принес,- ответил тот Зимину.
   - Ну, чайник, одну коробку не принес,- проговорил тот и быстрыми шагами направился в сторону склада.
   - Какую ещё коробку? Все, что он на выходе в контейнере оставил, я перетаскал,- не понимая вдруг предъявленных обвинений в свой адрес, как бы оправдываясь перед окружающими, недоумевал Агафонов.
   Количество находящихся на столах продуктов было немногим меньше отмеченного в поминальнике. Видя, что время поджимает, Данцевич дал поварам команду на их закладку в котлы. Те, ловко орудуя спецножами для вскрытия цинков боеприпасов, вскрывали банки, вытряхивая их содержимое в уже кипящие котлы.
   Вскоре с коробкой в руках подошел Зимин.
   Обвиняя по - прежнему в нерасторопности Агафонова, который в это время относил от кухонь освободившиеся банки и коробки на помойку, он поставил коробку на стол. Заначка из нескольких банок сгущенки, масла, тушенки и пачки сахара полностью дополняла недостающее их количество в списке.
   Уточнив шеф - повару батальона меню на обед и прихватив с собой Зимина, Данцевич направился к складам. Его по - прежнему волновал царящий в них беспорядок. Вчера он ставил задачу солдату и сейчас хотел проверить её выполнение.
   - И охота вам, товарищ старший лейтенант, так рано вставать,- недовольно пробурчал плетущийся сзади офицера заведующий складом.
   Молчание офицера, внешне не отреагировавшего на случившееся с продуктами, явно волновало солдата. Он, видимо, находился в раздумье: точно ли понял начальник его умышленно запланированный поступок с продуктами и сейчас хотел выяснить.
   - Зимин, разве это рано вставать в шесть утра? - не выдавая себя, спокойно ответил ему Данцевич.
   - Прапорщик Букша на ПДХ появлялся только перед завтраком,- словно давая установку офицеру, пояснил боец ранее царивший на батальонной кухне порядок. Данцевич остановился, повернулся к солдату.
   - Зимин, я же вчера понятно вам сказал, что буду всегда появляться на ПХД в семь утра и лично контролировать закладку продуктов в котлы. А лично для вас, товарищ солдат, повторяю ещё раз, что к этому времени всё должно быть готово. И больше вам не удастся, воруя продукты у своих товарищей, делать заначки и распоряжаться ими по своему усмотрению. Все, лафа кончилась. Советую взяться за ум. Услышав слова офицера, солдат, меняясь в лице, опустил глаза.
   Палатки складов находились недалеко от ПХД. Вокруг них, наматывая круги, неспешно прохаживался часовой. В его инструкции предписывалось допускать к складам лишь заместителя командира батальона по тылу и заведующего складами. Остальные военнослужащие батальона допускались к складам лишь в их сопровождении. Пройдя мимо часового, Данцевич с Зиминым подошли к одной из палаток.
   Поочередно осмотрев палатки и не найдя внутри их изменений, Данцевич молча посмотрел на солдата.
   - Зимин, ну чем ты вчера весь день занимался? Почему не выполнил мои указания? - сдерживая себя, разговаривая как можно мягче, корил он вопросами складаря.
   В ответ от Зимина Данцевич услышал лишь несерьезные отговорки.
   - Хватит болтать ерунду,- грубо оборвал он солдата.
   - Даю тебе последнюю возможность исправиться. Чтоб к завтрашнему утру указанный объем работ был сделан,- поставил вновь задачу солдату Данцевич.
   Но доводам и увещеваниям своего нового начальника Зимин не внял. По - прежнему с прохладцей относился к исполнению обязанностей, что серьезно осложняло функционирование пункта хозяйственного довольствия батальона. Львиную долю своей работы перекладывал на Агафонова. Вскоре опять поймав его на этом, Данцевич поменял их местами. Для Зимина это явилось полной неожиданностью и большим ударом по его самолюбию, тем более, что это умышленно Данцевичем было внезапно произведено в присутствии всего личного состава хозяйственного взвода.
   - А справится он? - горделиво намекая, имея ввиду малый стаж службы Агафонова, на поспешность принятого Данцевичем решения с обидой спросил Зимин.
   - Я думаю, ты его хорошо обучил. Он уже всё знает и справится,- ответил гордецу тогда Данцевич.
   - Справишься, Агафонов? - тут же задал Данцевич вопрос вновь назначенному.
   - Справлюсь, товарищ старший лейтенант,- твердым голосом уверенно ответил Агафонов, не столько радуясь своему новому назначению, сколько появившейся возможности досадить достававшему его Зимину.
   - Ну, а если что поначалу у Агафонова не будет получаться, то я подскажу,- дополнил ответ молодого бойца Данцевич, глядя на Зимина, тем самым давая ему понять, что решение принято окончательно и бесповоротно.
   - Отдай ключи от складов Агафонову,- приказал он.
   Изменившийся в лице Зимин, дрожащей рукой полез в карман, достал связку ключей, которой он так любил крутить, прохаживаясь по территории батальона, и нехотя передал её Агафонову.
   - Я сейчас зайду в караульное помещение и внесу изменение в инструкцию часовому. Тебя, Зимин, к складам больше не допустят. Будешь исполнять обязанности рабочего по кухне, объявил ему Данцевич его новые обязанности.
  
   Был вечер. Сидя за столом, освещаемым ярким светом висевшей над ним рядом с керосиновым фонарем электрической лампочкой, Данцевич писал письма жене и матери. С появлением в лагере батальона дизель - генератора, "летучая мышь" перешла в разряд резервного освещения и теперь мирно соседствовала в палатках с электрическими лампочками. Находился Данцевич в палатке хозяйственного взвода батальона. Поночевав три ночи в родной роте, где по вечерам постоянно собирались любители карточной игры, он переселился в более тихое и спокойное место. Поставив в "апартаментах" Букши себе кровать, теперь вечерами, после произведенного в батальоне отбоя, под тихое сопение находящихся за перегородкой солдат, Данцевич сосредотачивался в мыслях о сделанном за день и планах на завтра. Его тихое уединение редко кто нарушал. Хозяина угла в это время обычно не было. По вечерам он находился, скорее всего, в палатке восьмой роты, или ещё в какой - либо другой компании, ночевать приходил поздно. Написав письма и запечатав их в конверты, Данцевич, не раздеваясь, откинулся на кровать. Взяв со стола пришедшее утром письмо от жены, ответ на которое он только что написал, Евгений начал его перечитывать повторно. Наряду с обычным, Наташа поведала о недавно приснившемся ей сне.
   - Будто мы с тобой одни танцеум в каком - то большом красивом зале. Вокруг тишина и никого нет,- подробно описывала она свой сон.
   - Я начала волноваться. Что бы это могло значить? - делилась она в письме своими начинавшими её тревожить мыслями с мужем.
   - Милый мой Тасик, сильно любишь ты меня, как и я тебя. Думаешь постоянно о нас, вот и приснилось такое,- зная её мнительность и нежность натуры, успокаивая жену, написал ей в письме свое толкование сна Евгений.
   В письмах жене и матери он старался, как мог, их успокоить.
   - В связи с изменившимся характером обязанностей по службе моё положение сейчас стало совсем безопасным и менее напряженным. Сейчас спокойно сплю всю ночь раздевшись в белых простынях,- умышленно похвалился Евгений жене и матери. Его желание убедить их в этом было велико, а ощущение того, что они полностью поверят в его заверения, были сомнительны. Но Евгений все равно так писал.
   Раздевшись, он немного, до загасания, выкрутил из патрона горячую лампочку. Угол палатки до этого освещенный ярким светом погрузился в темноту. Откинул на спинку кровати одеяло, взял простынь, скомкав её, опустил в стоящее невдалеке ведро с водой. Немного подождав, покуда ком пропитается водой, вынул, и немного отжав воду из простыни назад в ведро, лег на кровать, укрылся мокрой простыней.
   Приятная прохлада остужала разгоряченное тело. Он знал, что длится она будет недолго, и если за это время не уснешь, то операцию с простыней придется повторить. В оставшейся дневной духоте, которая лишь к утру уменьшится градусам к двадцати пяти, простыня высыхала быстро. Приятная нега, окутавшая тело, отключала сознание. Снаружи палатки, издали, раздавался тихий монотонный рокот помещенного в глубокий окоп, работающего дизель - генератора и разговоры стоящих у грибков часовых. Сопение спящих за перегородкой бойцов и тихое шуршание вверху свода палатки набившейся между её слоями нечисти все туманней отражались в сознании.
   Внезапный грохот прозвучавших в тишине ночи взрывов разбудил уснувшего Данцевича.
   - Батальон, в укрытие! - прозвучала за палаткой чья - то команда. Дублируемая часовыми она прозвучала ещё несколько раз.
   Шум выскакивающих из палатки солдат раздался за перегородкой. Послышался скрип находящейся рядом кровати.
   - Обстрел! - раздался в темноте палатки знакомый голос проснувшегося Букшы.
   - Взвод, в укрытие! - повторил Иван команду сонным голосом.
   Нащупав одной рукой лежащую у головы на табуретке одежду, другой - стоящие на полу ботинки, Данцевич вслед за Иваном юркнул под поднятый им край палатки наружу. В трех метрах, сбоку палатки, находилась длинная перекрытая щель для укрытия взвода при артобстреле. С двух сторон в неё набивались бойцы.
   - Быстрей, быстрей,- поторапливал их натягивающий брюки Иван. Голые тела бойцов с одеждой в руках, сверкая в темноте, скрывались в укрытии.
   Три огненных, летящих один за одним смерча, просвистев над головой, поочередно разорвались за лагерем батальонов у подножия горы, освещая своими вспышками палатки и мечущихся вокруг них полуголых людей. Вдали на седьмой и шестой заставах раздались выстрелы. Огненные трассы пуль, исходящие от застав, резали темноту, сходясь далеко в одно место.
   - Ну, вот и хорошо,- закуривая, произнес кончивший одеваться Иван, выглядывая из укрытия. В лагере батальона воцарилась тишина. Вскоре заговорили орудия на позициях артиллерийской батареи.
   Данцевич уже тоже оделся и находился рядом с Иваном в окопе. Направив свои взоры в сторону грохотавших вдали разрывов снарядов, они наблюдали за ходом ответного удара артиллерии батальона.
   Находящиеся в укрытии бойцы тоже пытались высунуть свои головы из него, чтобы увидеть происходящее наверху.
   Через полчаса дежурный по батальону объявил отбой тревоги. Вылазя из укрытия, солдаты ругали нарушивших их сон духов, не спеша возвращались в палатку.
   Еще минут через пять в палатке взвода вновь воцарилась тишина. Пришедший после доклада комбату Иван занял своё место на кровати.
  
   Вечером Евгений сидел за столом, разбираясь в своей тыловой бухгалтерии. Тишину в палатке нарушил вошедший посетитель. Он бесцеремонно, несмотря на общепринятое соблюдение тишины после отбоя, громко скрепя галькой, зашагал в отгороженный угол. Из уст невидимого посетителя раздалось непонятное бормотание. По голосу разговаривающего самим с собою приближающегося посетителя Евгений узнал Букшу. Да и редко кто ещё кроме Ивана мог появиться в это время здесь. Скорбная интонация голоса прапорщика насторожила Евгения. Иван сетовал на каких - то "козлов", которым он собрался за что - то отомстить.
   - Поддал он, что ли? - пронеслась мысль в голове Евгения.
   - Когда успел? - подумал он.
   Евгений только что был в палатке восьмой роты, где в обычном кругу собравшихся находился и Иван. Никаких следов только что возникшего подозрения по отношению к его состоянию там, Евгений не заметил. Полог на входе резко откинулся в сторону, и перед глазами безмолвно сидящего за столом Евгения появился Иван. В его через край наполненных слезами, готовых вот- вот вылиться наружу, возбужденных глазах, светилась злоба и отчаяние.
   - Евгений, комбата убили! - негромко и сдержанно произнес он, садясь на кровать.
   Ничего не понимая, Евгений молча смотрел на склонившего, зажатую ладонями рук, голову, сидящего в скорбной позе Ивана. За висящей над входом в отгороженный угол плащ-палаткой послышалось скрипение кроватей проснувшихся от шума и заворочавшихся на них спящих до этого бойцов.
   - Как убили? Кто убил? - самопроизвольно вырвались вопросы из уст непонимающего Евгения.
   - Малинина убили,- вертя по - прежнему зажатой руками склоненной вниз головой уточняюще пояснил Иван.
   - Только что позвонили со штаба дивизии. Нашли мертвым на пляже в Сочи. Там он в отпуске был,- подняв голову произнес Иван. Несмотря на духоту палатки холодный озноб пронизал тело Данцевича.
   Страшная весть взбудоражила его сознание. Уши наполнила глухота и шум.
   - Знаю я, чьих рук это дело. Следы козлы заметают. Вернусь в Союз достану я их,- услышал он сквозь начинавшую проходить глухоту и шум в ушах слова сокрушавшегося прапорщика.
   - Всё им мало. Там ведь всем хватило бы...,- вдруг тихо про себя произнес задумчиво и отрешенно, глядя куда - то вдаль, Иван.
   - Евгений, у тебя есть промедол?- первым нарушил тишину, переводя взгляд на Данцевича, спросил он.
   - Нет,- ответил ему Евгений, встал, и направился к выходу палатки. Зайдя в палатку восьмой роты, Данцевич нашёл там полное подтверждение услышанного от Ивана. Только что до этого веселые её посетители, молча сидели за столом с рассыпанными на нем картами и курили. Рука Евгения непроизвольно потянулась к одной из раскрыто лежащих на столе пачек сигарет. Закурив сигарету, он с непривычки после первой затяжки раскашлялся. Молча докурив сигарету, он вышел из палатки. На чистом небе ярко сияли звезды. Вдали тихо раздавался монотонный рокот дизель - генератора.
   У грибков, сбившись в группы по два - три, нарушая устав, перешептывались часовые. Легкая прострация и шум видимо от только - что выкуренной сигареты непривычно наполняли голову. На душе было тяжело и скорбно. Понуро склонив голову, не делая замечания часовым, он направился к палатке хозвзвода. Пройдя мимо опустевшего грибка возле палатки, Данцевич вошел внутрь. В отгороженном углу палатки светилась лампочка, притененный свет которой проникал в основное пространство палатки. Пройдя по проходу мимо стоящих по бокам кроватей, он вошел в отгороженный угол. Там на своей кровати, на спине, в неудобной позе, лежал Иван. Его неразутые ноги находились на полу. Видимо впопыхах снятая куртка валялась на полу рядом. Здесь же лежали жгут и использованный тюбик промедола. В изгибе свисающей к проходу с кровати руки виднелась точка запекшейся крови. На лице Ивана, с приоткрытым ртом, застыла еле заметная тень довольной улыбки. Тихий звук работающего дизель - генератора прекратился. Нить лампочки постепенно, теряя свою яркость, начала тускнеть и окончательно погасла. Еще недавно освещенный угол палатки погрузился в темноту. Евгений нащупал ноги Ивана, расшнуровав ботинки, снял их с ног и, поправляя тело, положил его ноги на кровать. Поднял с пола куртку и жгут. Раздевшись сам, он лег на кровать.
   Через два дня из полка пришел приказ, прапорщику Букше прибыть в полк для дальнейшего убытия в Союз.
  
   Не обращая внимания на духоту в палатке, Данцевич, не раздеваясь, лежал на кровати. Настроение было скверным. В батальоне уже давно был произведен отбой. В темноте палатки раздавались шорохи ползающих вверху насекомых, да звуки редких разговоров людей снаружи. В голове вертелись события прошедшего дня. Днем он, не сдержавшись, ударил солдата Зимина. Угрызения совести терзали его душу. Он корил себя за несдержанность и горячность. И чем больше время отдаляло момент происшествия, тем тяжелее становилось у него на душе от содеянного. Солдат не мог простить Данцевичу его недавнее снятие с должности складаря и теперь постоянно своими поступками мстил начальнику за это.
   Данцевич, планируя проделать работу по раскладке мешков на стеллажи, привлек для этого троих солдат, и, включив в это число себя четвертым, намеревался, работая двумя парами, выполнить работу. Он специально взял себе в пару Зимина, зная что в других местах без присмотра он просто нагло отсиживается. Сделав ходки три, Зимин ссылаясь на боль в руке, отказался работать. Данцевич послал его к врачу на осмотр. Заключение врача было не в пользу Зимина. Придя через полчаса назад, Зимин продолжал стоять на своем. Все уговоры и призывы к совести на солдата действия не возымели.
   Данцевич, Агафонов и еще один из солдат, обливаясь потом, продолжали работать втроем, что было менее эффективно. Сидящий в стороне под тенью палатки Зимин раздражал их. Сдерживая себя, Данцевич думал, как повлиять не нерадивого солдата, заставить его работать. Работающие с ним бойцы, понимая в чем истинная суть, наблюдали за противостоянием начальника и подчиненного. Данцевич в силу своего характера не мог смириться с этим обстоятельством. Внутренний голос его души вопил, требовал установить справедливость по отношению к обливающимся потом рядом работающим двум другим бойцам. Чтобы не потерять уважение к себе и как начальник он обязан был это сделать.
   Вспомнив, что Зимин собирается после окончания службы поступать в высшее мореходное училище загранплавания, во время очередного "перекура" Данцевич заговорил с ним об этом, предупредив, что с той характеристикой, которую он ему напишет, Зимина в училище не возьмут...
   - Возьмут меня и без вашей характеристики,- уверенно ответил на это Данцевичу наглец.
   Во время очередного раунда уговоров Данцевич не сдержался.
   Удар был сильный. Вся накопившаяся злоба из души, перетекая в кулак правой руки, ушла в левую скулу наглеца, предварительно поднятого левой рукой из сидячего положения и поставленного на ноги. Этот момент до сих пор остался в глазах Данцевича. Неестественный поворот головы солдата, брызги слюны изо рта, отрыв его тела от земли и полет, падение на пыльную землю.
   Облегченная от вышедшей злобы душа, тут же начала наполняться тревогой за содеянное.
   - Всё было бы не так страшно, если бы я был не начальник, а он - не подчиненный,- пронеслась в этот момент мысль в голове Данцевича. Вскочившего на ноги, держащегося за щеку, убегающего со словами угроз Зимина стало жаль.
   Данцевич увидел, как почему - то повеселели и стали довольными лица продолжающих работать бойцов, с улыбкой посматривающих в след убегающему Зимину.
   Минут через сорок к Данцевичу подошел рядовой Сенин и передал указание комбата явиться в штаб. В штабе находились: комбат, замполит батальона, особист и врач батальона.
   Здесь же с обработанной йодом щекой находился и Зимин. Зимину было приказано отправиться на ПХД и приступить к работе.
   - Илья, что у него с челюстью? - лишь только солдат вышел из палатки, задал вопрос врачу Данцевич.
   - Все нормально, цела. Ушибы и ссадины. Видимо успел сгруппироваться и сжать зубы,- ответил старший лейтенант Вильнин.
   Услышав ответ врача, Данцевич облегченно вздохнул.
   Последовали нравоучения старших начальников. Объяснительная. Выяснилось, что Зимин после произошедшего прибежал жаловаться не в штаб батальона, а к особисту. По его указанию написал объяснительную, и лишь потом всё было доложено комбату и замполиту батальона. Стало понятным, под чьим покровительством находился Зимин, почему так нагло себя вёл и почему не дорожил характеристикой...
   Последовал спор с особистом после его припоминаний во время нравоучений "о ранишних проступках".
   - Не защищай ты этого наглеца. Все остальные люди как люди, понимают где находятся, пашут в поте лица. Из нормальных ребят надо для себя кадры подбирать, а не из расчетливых и гнилых! - в пылу ответил он Лепову. Капитан Лепов услышав это, взбеленился. Глядя на Данцевича, думая, что произнести в ответ часто задышал.
   - Что, не клюют на вашу наживку нормальные мужики! - смело, глядя в лицо Лепова, произнес он.
  
   Утром, разобравшись с текущими делами, Данцевич с командой из шести человек отправился на заготовку материала на стеллажи. Газ - 66 подъезжала к восьмой заставе, находящийся на той же стороне реки, что и лагерь батальона, на расстоянии километров двух от него. Удобно разместившись на выступе, тянувшемся от находящейся слева крутой и высокой горе, застава охраняла лагерь батальона с юго - запада. Справа заставы, метрах в ста текла река, подмывая противоположный вертикальной крутизны, метров в двадцать высотой берег. Перед фронтом заставы, внизу четырехметровой высоты выступа, метрах в ста от него, начиналась плотно заполняющая пойму зеленка, далеко тянувшаяся по левому пологому берегу реки.
   Команду встретил начальник заставы старший лейтенант Кулажный со своим заместителем старшим сержантом Олихненко.
   Дежурным по батальону начальник заставы был уже предупрежден о цели визита зампотылу с командой. Намекнув о "бакшише" Кулажный пошёл навстречу просьбе Данцевича и к приехавшим бойцам, с заставы в состав команды добавилось ещё четыре бойца.
   На всякий случай хорошо обстреляв из автоматов край зеленки, группа двинулась на её осмотр. Находящиеся в её составе два сапера шли впереди. Деревья, похожие на российские ветлы и тополя, здесь перемешивались с кустами идентичными вербам и ракитам. Постоянно вырубаемые местным населением ранее, они хоть и давали здесь, в достатке влаги, большой годовой прирост, но больших размеров не достигали, так как наиболее толстые из них вырубались первыми.
   Прочесав край зеленки метров на сто в глубину и оставив там троих бойцов во главе с Олихненко в боевом охранении, Данцевич с оставшимися бойцами начал заготовку материала. Перевёв за спину автоматы, бойцы начали орудовать пилами и топорами.
   Поработав, обливаясь потом в тропической ауре зеленки, пол - дня с бойцами, к обеду Данцевич привез полный кузов двухметровой длины столбиков толщиной в кулак. Не очень толстые и ровные, тем не менее они были подходящими для стоек планирующихся стеллажей.
   - Горизонтальные лаги, конечно же, нужно будет делать из ровных брусков бомботары, достать которую можно лишь у земляка...,- пронеслась мысль в голове Данцевича, обдумывающего конструкцию стеллажей.
   - Настил на лаги буду делать из ящиков боеприпасов. Самый большой освобождавшийся их объем, у артиллеристов. В частном порядке решить с ними этот вопрос пожалуй будет делом слишком затратным,- рассуждал он, учитывая что освобождаемой тарой в силу своей должности заведовал Лупатов.
   - Надо подключать административный ресурс комбата, иначе двоих: "носа" и земляка мне не потянуть...,- глядя на разгружавших машину бойцов подумал Данцевич.
   Не мешкая, назавтра он сразу же приступил к оборудованию складов. Теперь каждый день на совещаниях он старался выпросить у комбата как можно больше для производства работ бойцов, добавляя к их количеству выпрошенных в частном порядке у командиров подразделений.
   Через неделю половина складов была оборудована двухярусными стеллажами. Аккуратно разложенное на них Агафоновым имущество и продовольствие радовало глаз. Под ногами в проходах не дающая подниматься пыли скрипела речная галька.
   - Надо быстрее и все остальные палатки так оборудовать,- высказал свое желание боец.
   Данцевич тоже мечтал об этом, но осуществление мечты сдерживали нехватка материала и рабочей силы. И он работал над этим вопросом. А ещё через неделю всё сбылось.
   Отпустив бойцов помогавших оборудовать склады, Данцевич с Агафоновым присели на оказавшуюся еще и свободной после аккуратной укладки имущества часть стеллажа. Обливаясь потом после тяжелой работы в духоте палатки они попеременно утоляли жажду из фляжки.
   - А хорошо у нас, товарищ старший лейтенант, получилось,- сделав несколько глотков, произнес солдат, оглядываясь вокруг.
   - Следи за порядком, не запускай, тогда так всё время будет,- сказал солдату Данцевич, беря у него флягу с водой.
   - Уж в этом, товарищ старший лейтенант, можете не сомневаться,- заверил офицера боец.
   Всё имущество и продовольствие до мелочей, теперь было переписано в записной книжке Данцевича. По вечерам он разбирался с находящейся в ящике "бухгалтерией", сверяя её с записями в своей записной книжке. Ясная картина положения хозяйства батальона вырисовывалась в его голове.
   Старший лейтенант Данцевич стоял в палатке вещевого склада и смотрел на аккуратно уложенное на одном из отдельных стеллажей отобранное из разных категорий имущество. Четко выполнив указание начальника, рядовой Агафонов стоял рядом. Он не понимал, почему вдруг понадобилось на отдельном стеллаже устраивать винегрет. Разложенные в стопки коробки с постельным бельем и полотенцами, связки ботинок и стопки обмундирования, нижнее солдатское белье, включая даже зимнее утепленное уложенное в коробки в определенном количестве было по указанию Данцевича отобрано им с других стеллажей и помещено сюда.
   - Это всё лишнее, накопившееся и уже не числящееся за батальоном имущество,- объяснил солдату Данцевич.
   - А почему так получилось? - поинтересовался тот.
   - Простынями на заставах не пользуются. Кальсоны здесь носят в году не более двух месяцев. Ну а остальное видимо скопилось естественным путем,- выссказал в пояснении солдату свои догадки Данцевич.
   - Нерасторопность и лень предыдущего начальника, видимо тоже способствовали тому, что они не дошли до солдат, а накапливались здесь,- ещё раз осматривая лежащие на стеллажи вещи, подумал про себя он.
   - Да здесь на целую роту хватит,- оценив объем имущества, проговорил Агафонов.
   Рядом с этим имуществом на участке стеллажа уже находилась и не числившаяся разная всячина, неизвестно как здесь оказавшаяся. Ящики с гвоздями, разный инвентарь и инструмент и другое.
   Ничего не сказав бойцу Данцевич вышел из палатки. По опыту службы он знал, что на складах ничего лишнего быть не должно, иначе потом проверяющим трудно будет что - то объяснить.
   - В хозяйстве должен быть порядок,- звучали вспомнившиеся знакомые с детства слова отца.
   Помня нерешительность комбата в решении проблемы испорченной муки, теперь Данцевич не стал поднимать этот вопрос перед ним. В отличие от муки решение вопроса с имуществом должно было быть другим. Поломав ещё дня три над возникшей проблемой голову, Данцевич принял решение. Всё неучтенное имущество со склада батальона перекочевало в каптерку родной роты и на любимую седьмую заставу. Приятное ощущение, что он наконец - то разобрался в веренном хозяйстве и навёл в нем относительный порядок, радовало душу. Командование батальона старание Данцевича заметило. Его одобрительные взгляды и слова благодарности в адрес начальника службы тыла батальона всё чаще звучали на ежедневных совещаниях проводимых комбатом.
  
  

Глава 3.

  
   В 15.00 все офицеры батальона собирались у штабной палатки. Через десять минут должно было начаться партийное собрание батальона. Все офицеры в батальоне были коммунистами, беспартийных естественно не было. Давно не собиравшись вместе, люди возбужденно общались между собой, ожидая команды к началу. Команду должен был дать, естественно, секретарь партийной организации батальона, коим являлся замполит девятой роты старший лейтенант Зеленков. Тихий и невзрачный на вид, он уже давно метался возле палатки, выполняя вновь и вновь возникающие в голове замполита батальона задумки, способствующие на его взгляд лучшей подготовке места для проведения батальонного форума. Иногда советы и указания по этому поводу поступали в адрес секретаря и со стороны появляющегося возле палатки комбата. Весь задерганный Зеленков не перечил начальству и послушно всё исполнял. Наблюдая за его стараниями, офицеры начали вслух высказывать шутки в адрес Зеленкова. Причиной переполоха и старания начальства батальона как говорится "не ударить лицом в грязь" было прибытие на собрание председателя партийной комиссии дивизии подполковника Зотова. Подполковник прилетел в батальон из Кабула сегодня утром. Приезд ли партийного начальника дивизии был приурочен к проведению собрания или, собрание к его приезду, но одно без другого состояться не могло. Ещё вчера вечером замполит батальона с солдатом, возле штабной палатки лично соорудил и вкопал отсутствовавшую до этого доску объявлений. На прибитой к двум вкопанным в каменистую землю брускам бомботары крышке из под ящика, красовалось выведенное каллиграфическим почерком писаря объявление о будущем собрании.
   Первым пунктом повестки дня собрания было -
   Обсуждение постановления ЦККПСС "О мерах по борьбе с пьянством и алкоголизмом в трудовых и воинских коллективах на производстве и в быту."
   Разбор персональных дел отдельных коммунистов - было вторым вопросом.
   И третьим, как обычно - разное.
   Заранее зная, что на собрании будет присутствовать гость из дивизии, замполит батальона за наделю приступил к подготовке собрания. Для этого им прилагалось много усилий и было задействовано много лиц. Им тщательно и неоднократно переписывался и редактировался доклад, с которым должен был выступать Зеленков. Готовились выступающие в прениях. Для придания собранию живости и яркости по негласным установкам партийной идеологии необходимо было произвести жертвенный ритуал. Намеченные по воле замполита с молчаливого согласия комбата жертвы стояли и курили рядом.
   Вопрос их выбора замполита батальона особо не утруждал. Момент был самый что ни на есть подходящий, позволявший одним махом разрубить гордиев узел накопившихся проблем и себя проявить.
   - Пора кончать с этой вольницей в батальоне. Пришло время искоренить эти укоренившиеся традиции,- думал замполит.
   - Сейчас с новыми требованиями партийной политики это будет красивым логическим концом для собрания. Пусть в политотделе дивизии знают, что работа в батальоне по этому, весьма сейчас актуальному вопросу, успешно ведется,- обдумывая наметки своего давно вынашиваемого плана, рассуждал Уабозиров.
   - Комбат сейчас не тот, что был раньше, так что проблем не возникнет. Да и в верхах наверняка это будет замечено и одобрено...,- то и дело всплывала в сознании Уабозирова заползшая, греющая душу мысль, луковатости которой он не осознавал.
   - Ссылаются они на традиции русского офицерства. Офицеры на войне всегда пили. Надо им чем - то стресс снимать. Давыдова вспомнили. Пьют они в свободное от службы время. Пойди, разбери, где оно на войне свободное от службы, это время.
   - Ему в засаду группу вести, а он ещё не отошел от вчерашнего. Переносить приходится,- вспомнил Уабозиров недавний нелицеприятный поступок разведчика.
   - А этот Ступин, давно у меня в печенках сидит...
   Оба - самые яркие в этом деле, и по дерзости, друзья,- словно пытаясь ограничиться, рассуждал Уабозиров.
   - Да, как говорится, бог троицу любит. Можно для массовости ещё одного. Кого? Наиболее заслуженный Лупатов. Но это, пожалуй, кандидатура не совсем та. Его уже этим не прошибешь. Надо кого - нибудь помоложе.
   - Смигунова,- вспомнил Уабозиров заместителя командира семерки. Тоже совсем распоясался. Пора поставить их на место, чтоб другим неповадно было. Сколько можно уговаривать, убеждать. Раз так не понимают - строгий выговор с занесением всем троим. Пусть потом на себя обижаются, раз не думают о своей карьере и судьбе. Да и другие задумаются, будут более понятливы и управляемы.
   Фамилии друзей по несчастью были означены в конце второго пункта повестки дня собрания, который уточненно гласил: "Разбор персональных дел коммунистов Ступина, Мишина и Смигунова".
   Запаздывал начальник седьмой заставы старший лейтенант Коровин. Данцевич стоял в кругу офицеров, ожидая когда тот появится из - за палаток. Зампотех батальона капитан Таболин находился рядом и тоже ожидал Коровина. Он явно нервничал.
   - Да не волнуйся ты, я видел как бэтээр с седьмой заставы недавно пылил в батальон. Он везёт, как и договорились трехлитровую банку. Сейчас он появится здесь,- успокаивал Таболина Данцевич. Таболину, как ещё недавно ранее вместе служившему в Союзе с Данцевичем и бывшему с ним в дружеских отношениях, замполитом и комбатом было поручено деликатное дело. Самим им выходить напрямую на Данцевича с данной просьбой не хотелось, и они поручили это Таболину. Суть дела заключалась в следующем. К приезду в батальон высокого гостя из дивизии для проведения партийного собрания готовились тщательно, продумывая всё до мелочей. Надо было подумать и о вечернем досуге гостя. Желание Уабозирова с Василенко ублажить высокого гостя, от мнения которого в дальнейшей их карьере многое зависело, подвигло их на поиски средств. Так как выбор этих средств в данной обстановке был сильно ограничен, то оставался лишь один продукт, который, по слухам, высокий гость уважал. Хорошего качества этот продукт в батальоне изготавливал лишь один человек. И хотя, как назло, этот продукт сильно не стыковался с поводом приезда начальника, после долгих раздумий решено было, учитывая данные слухов, его на всякий случай в арсенале иметь. Всё лучшее из ассортимента продуктового склада батальона, дополненное по просьбе, доставленными из Кандагарского военторга вертолетчиками деликатесами, уже было отобрано и находилось на месте.
   - А не боитесь, учитывая главный вопрос повестки дня собрания, ему это предлагать? - спросил Данцевич обратившегося к нему неделю назад Таболина.
   - Да говорят: он это дело уважает. Если умело, тактично и ненавязчиво предложить, то думаем всё будет хорошо,- ответил тогда новоизбранный председатель комиссии по борьбе с пьянством.
   - А что ещё предложить? Баб и сауны здесь нет, остается только это,- подытожил тогда улыбаясь зампотех.
   Из-за ряда палаток с котомкой в руках появился запыхавшийся Коровин.
   Осмотрев толпу офицеров, он направился к Данцевичу. Передавая ему в руки котомку, поздоровался.
   - Все нормально? - указывая глазами на котомку, спросил его Данцевич.
   - Всё по твоему рецепту. Технология выдержана полностью,- улыбаясь, тихо в форме доклада ответил Коровин.
   С облегченным вздохом, приняв из рук Данцевича котомку, повеселевший Таболин, оставив друзей, направился в палатку командования батальона.
   Стрелки часов приблизились к указанной отметке. Из палатки, где размещалось командование батальона, вышел капитан Уабозиров. По его виду стало понятным, что скоро оттуда выйдет высокий гость с командованием батальона. Уабозиров ещё раз взглянул на часы, подошел к объявлению и в ожидании нервно зачем-то начал нажимать на кнопки, крепившие объявление к деревянному щиту, словно поправляя его ослабшее крепление. В этот момент из палатки вышли: впереди подполковник Зотов, а за ним комбат со своими заместителями.
   Председатель партийной комиссии дивизии подошел к собравшимся офицерам.
   По служебной необходимости, внешне демонстрируя свою демократичность и близость с народом, но с видом барина в добром настроении, снисходительно удостаивающего чернь чести, начал пожимать руки подчиненным.
   - Ну, теперь месяц не будем руки мыть,- в шутку тихо произнес один из очередных "удостоившихся чести" и отошедший в сторону.
   - Если после здорования за руку очень высокого начальника с очень низким подчиненным у подчиненного возникает желание не мыть руку месяц, то у начальника возникает обратное желание: помыть её как можно быстрее,- тут же размеренным тихим голосом язвительно вторил ему, кто - то из ещё ранее освободившихся. В группе отошедших раздался сдержанный смех.
   Поздоровавшись с подчиненными за руку, подполковник Зотов, осматриваясь, выдержал паузу и произнес:
   "Ну, что, товарищи, наверное, пора приступать к работе".
   По интонации произношения этой фразы Зотовым нельзя было понять - то ли подполковник как старший начальник дает команду на начало, то ли он в роли гостя на собрании чужого коллектива пытается удостовериться о наступлении времени начала собрания. Метнувшись, словно вертухай перед паханом, капитан Уабозиров выступил вперед из толпы.
   - Так точно, товарищ подполковник! - громко произнес он, угодливо вытянувшись в струнку.
   - Да, да,- потише и немного запоздало раздалось из уст майора Восиленко.
   Подполковник молча перевел взгляд на замполита батальона. По выражению его лица стало понятным, что ретивость замполита батальона в данный момент ему не совсем понравилась.
   Уабозиров поняв, что сделал что - то невпопад, под недовольным боковым взглядом старшего начальника вдруг как - то сник и непроизвольно сменил положение своего тела из бодрого в размякшее. Нотки волнения и тревоги засветились на его лице. В толпе находящихся рядом офицеров послышались смешки.
   - Прогиб не удался,- тихо прозвучал чей - то комментарий произошедшего.
   Взоры окружающих невольно переместились на подполковника. "Гмы - гмы" - раздалось из уст нахмуревшего брови призадумавшегося Зотова.
   - Товарищи офицеры, сейчас здесь нет начальников и подчиненных, чтобы командовать и исполнять. Все мы сейчас коммунисты, равные товарищ перед товарищем,- вновь заговорил Зотов, напоминая положение одного из пунктов партийного устава о равенстве членов партии.
   - Это партийное собрание вашего коллектива. Я сейчас здесь всего лишь случайно присутствующий, а не начальник. Можно даже сказать - посторонний человек,- добавил Зотов и остановился. - Поэтому не надо тут передо мной...,- не договорив, пояснил свой статус Зотов, не отводя недовольного взгляда от Уабозирова.
   - Поэтому давайте пройдем в подготовленное нам место и откровенно и честно поговорим о том, о чем наметили,- произнес подполковник, переводя свой взор с замполита батальона на офицеров.
   - Простите, товарищ подполковник, так сказать зарапортовался,- с напускной шутливостью на лице и непроходящей тревогой в душе за свою оплошность, извиняясь, произнес немного оправившийся за это время, Уабозиров.
   Видя, что сконфуженный замполит, никак не придет в себя, а стоящий рядом тихий Зеленков после увиденного притих ещё больше и не решается подменять своего находящегося в деморализованном состоянии начальника, за дело принялся майор Василенко.
   - Пожалуйста, товарищи коммунисты,- указывая рукой на вход в штабную палатку, произнес в затянувшейся тишине, вдруг нашедшийся комбат. Коммунисты батальона направились за начальством внутрь палатки и начали рассаживаться на расставленные в её центре табуретки и лавочки. Подполковник Зотов с комбатом и заместителями заняли первый ряд сидений. Высокий гость, вертя головой, начал осматривать внутреннее убранство палатки. Зоркое око партии оценивающе задерживало свой взгляд на каждом из прикрепленных к белому материалу палатки бумажных плакатов с написанными на них партийными лозунгами и цитатами нового лидера партии. Типографский плакат с фотографиями членов политбюро располагался на самом видном месте, справа на стене от сдвоенных столов для президиума. Столы были покрыты "нулевыми" простынями, так как скатертей естественно не было. Большие штампы принадлежности простыней к имуществу войсковой части неуместно чернели на свисающих углах. На центре сдвоенного стола находился темно - зеленый картонный футляр от стартового порохового заряда гранатомета изображавший вазу с вставленными в него несколькими веточками верблюжьей колючки. Справа, возле столов президиума находилась трибуна для выступающих. Импровизированная, состоящая из двух поставленных одна на другую армейских тумбочек обтянутых простыней, она уместно дополняла мебельный ансамбль президиума.
   Капитан Уабозиров, оправившись от столбняка, уже стоял на углу первого ряда сидений лицом к рассаживающимся, и, как бы ожидая, когда все рассядутся, краем глаза исподтишка, наблюдал за высоким гостем, рассматривающим внутреннее убранство палатки. Он синхронно взору Зотова, скользившему по плакатам, перемещал и свой взор. В момент остановки взора Зотова на одном из плакатов, Уабозиров украдкой бросал свой короткий внемлющий взгляд на лицо Зотова, пытался по выражению на лице начальника понять понравился ли Зотову очередной шедевр его творения или нет.
   Обильно политая водой речная галька скрипела под ногами рассаживающихся. Данцевич вместе с Коровиным уселись в центре посадочных мест. Жертвенная троица расположилась на камчатке. Когда все расселись и шум в палатке немного затих, капитан Уабозиров кивком головы дал знак стоящему в ожидании за столом президиума Зеленкову и уселся на табуретку. Секретарь партийной организации батальона объявлением повестки дня открыл собрание. Зеленков, словно новость сообщил присутствующим, что в работе партийного собрания батальона принимает участие высокий гость из политотдела дивизии.
   Не успел Зеленков договорить своё сообщение, как замполит батальона вскочил с места.
   - Товарищи коммунисты, предлагаю избрать почетным членом президиума нашего собрания присутствующего здесь на собрании...,- начал радостно говорить Уабозиров и вдруг, услышав недовольное покашливание Зотова, осекся. Радость на лице Уабозирова исчезла, на нем опять проступили испуг и тревога. Замполит батальона замолчал. Почувствовав на себе короткий недовольный взгляд, брошенный Зотовым, он, собравшись с мыслями, после небольшой паузы, напряженно, немного заикаясь, начал говорить фразу заново.
   - Товарищи коммунисты, предлагаю избрать членом (убрав стоящий до этого рядом эпитет "почетным" и выделив интонацией слово "членом" погромче) президиума нашего собрания присутствующего здесь секретаря партийной комиссии дивизии коммуниста Зотова.
   - Бестолочь! - послышался сзади чей - то тихий осуждающий возглас в адрес напутавшего в хорошо всем известном протокольном представлении замполита.
   "Постороннего человека, случайно присутствующего на собрании", по предложению коммуниста Уабозирова, первым избрали в президиум собрания. Подполковник Зотов занял место за столом президиума. По окончании избрания остальных членов президиума, он встал и попросил у ведущего собрание слово.
   - Товарищи коммунисты, предлагаю избрать почетным членом президиума нашего собрания (слово почетным Зотов выделил особо), Генерального секретаря ЦК КПСС коммуниста Михаила Сергеевича Горбачева! - торжественно и пафосно произнес он.
   - Михаил Сергеевич Горбачев - умный руководитель партии и нашего государства. Он внёс новую струю в царивший в стране застой. Начатая по его инициативе и осуществляемая под руководством нашей горячо любимой коммунистической партии Советского Союза перестройка в стране...,- продолжал Зотов.
   - Хочешь, расскажу, как вчера ездили за бараном, послышался у уха Данцевича шепот Коровина.
   - Давай,- тихо ответил ему Данцевич. Данцевич знал об этом. И более того, сам подсказал эту идею командованию батальона, через запасавшегося со склада продуктами Таболина.
   - А что эти консервы, вон взяли бы барана у местных, да повара приготовили бы что - нибудь посущественней, предложил он тогда товарищу.
   - А где его взять? - спросил Таболин.
   - Когда я сидел на седьмой заставе, часто видел вдали у гор пасущееся стадо. Пусть разведчики подъедут к Коровину, да съездят туда. На мешок муки, я думаю, его сменять можно,- растолковал он тогда Таболину.
   - Дельный совет. Я поговорю с ними об этом,- заключил тот.
   - Являясь неутомимым и талантливым руководителем, Михаил Сергеевич Горбачев ведёт советский народ к победе коммунизма,- звучало из уст Зотова. Закончив свою дифирамбу в адрес далеко находящегося в данный момент Горбачева, Зотов сел на своё место.
   В душе понимая всю глупую абсурдность партийного ритуала, все присутствующие с полной серьезностью на лицах поднятием рук утвердили предложение Зотова.
   - Идя навстречу историческому 27 съезду Коммунистической Партии Советского Союза, Советский народ с воодушевлением...,- зазвучали слова доклада Зеленкова.
   - Подъехали к стаду. Стадо большое, голов тысячу. Пасет мужик с пацаном и трое собак. Собаки злые, на нас бросаться начали, с бэтээров боимся слезть, хоть стреляй в них. Хозяин успокоил собак. Поздоровались. Начали разговаривать. Он всего лишь пастух, пасет стадо бабая, но несколько баранов и его в этом стаде есть,- тихо шептал на ухо Коровин.
   Почувствовав на себе строгий взгляд сидящего за столом президиума Уабозирова, он прервал свой затянувшийся шепот. Вслушиваясь в слова Зеленкова, прекратили свои посторонние занятия и остальные сидящие в зале.
   - Трезвость и здоровый образ жизни для Советских людей должны стать нормой жизни,- звучало из уст Зеленкова, стоявшего за трибуной.
   - На мешок муки барана сменяешь? - продолжил шепотом Коровин.
   - Бабай ничего не говорит, молчит, смотрит на нас ошалелыми глазами. Ну, думаем, мало мешка что - ли. Говорю замком взводу разведчиков, доставай мешок. Миронов вытащил из бэтээра мешок, пастух совсем оторопел, сам не свой сделался. Бачонок обрадовался, запрыгал на месте. Мы тут и поняли, какую цену для них этот мешок муки имеет.
   - Бери говорит, командор, два любых барана. Бачонок, довольный, повел в стадо Землянникова и Миронова. Притаскивают те по барану. Смотрю - Миронов тащит белого, без репьев в шерсти чистого, на голове между рогами на челке бантик из ленточки. Не пойму, что к чему,- шептал Коровин.
   - Оставшиеся возле меня бойцы, увидев это, улыбаться начали. Шепчут мне - это ярочка. Пастух бедный, жену купить не может, вот эта ярочка ему её и заменяет. Бабай начал показывать на Миронова. Командор, ниц говорит. Не бери её мол. Отругал я Миронова за глупую шутку.
   - Товарищи коммунисты, попрошу внимания,- прозвучало из уст вставшего из - за стола Уабозирова. Коровин прервал свой рассказ.
   - Ду - ду - ду,- словно пономарь продолжал бубнить слова доклада Зеленков.
   - В общем, взяли два хороших барана. Пастух, вижу, доволен, благодарит,- продолжил он.
   - Говорит, командор, приезжай ещё, привози муку,- заканчивая, прошептал Коровин.
   - Хорошо вечером поужинали. Только на двадцать человек одного барана маловато,- уже как - то с сожалением, про себя, прошептал он вслух.
   - У тебя как с мукой? Пару лишних мешков не найдется? - вдруг после небольшого молчания послышался его вопрос.
   - Для родной заставы сделаю...,- прошептал в ответ Данцевич.
  
   Сразу после окончания собрания, вечером, Данцевич в очередной раз заступал в суточный наряд дежурным по батальону. В данный наряд поочередно заступали все офицеры батальона, находившиеся в расположении батальона за исключением комбата, замполита батальона и начальника штаба батальона. В такие моменты Данцевичу приходилось, что называется, тащить две лямки, мотаясь между тылом батальона и обязанностями дежурного. Но если всё находится рядом, то при желании можно угнаться и за двумя зайцами.
   После отбоя, приняв доклады с застав и от дежурных по взводам и ротам, Данцевич должен был доложить комбату о положении дел в батальоне.
   У входа в палатку командования батальона его встретил рядовой Сенин. Ниже среднего роста, крепкий, проворный, с оттопыренными ушами и улыбающимся лицом солдатик исполнял здесь внештатную должность ординарца и прислуги. Числился Сенин в штате хозяйственного взвода батальона непосредственным начальником которого в данный момент был Данцевич, а службу нес здесь. Обычно после отбоя его суточные обязанности заканчивались, и он вместе со всеми солдатами отходил ко сну. Но сегодня Сенин был поставлен на дежурство у входа палатки, получив особый инструктаж...
   - Вы на доклад к комбату, товарищ старший лейтенант? - преграждая Данцевичу путь в палатку, улыбаясь, спросил он.
   - Что, "ушастый", начальники пьянку затеяли, а тебя здесь на шухер поставили,- зло пошутил над солдатом Данцевич.
   Настроение у бойца в связи с неожиданным ночным дежурством и так было мрачное, а издевка офицера окончательно его испортила. Улыбка на лице солдата исчезла, и так как он в силу своего бесправного перед офицером положения не мог ему ответить дерзостью, то обиженно замолчал, даже немного отвернувшись в сторону
   Видя, что в общении с бойцом переборщил, Данцевич решил немного сгладить нанесенную ему обиду.
   - Значит, мальчишь-кибальчишь хоть каленым железом тебя жги, военную тайну не выдашь,- продолжал иронизировать над бойцом Данцевич. Немного смягчившись и вспомнив о своем назначении, преодолевая вдруг возникшую неприязнь к своему начальнику, вызванную его издевками, Сенин повернул лицо назад.
   - Подождите здесь товарищ старший лейтенант, я доложу комбату,- произнес "ушастый" - как все звали в батальоне Сенина, ревнуя его за близость к начальству, и юркнул в палатку, вход в которую, в отличие от обычного, на этот вечер даже дежурному, похоже был запрещен. Оживленный гомон разговоров доносился изнутри палатки. Взгляд Данцевича сквозь на миг приоткрытый полог непроизвольно проник туда внутрь. Пиршество сидящих за столом её обитателей было в самом разгаре. Да и раздававшийся до этого внутри её шум также свидетельствовал об этом. Гомон внутри палатки уменьшился. Вскоре полог входа откинулся и из палатки нагибаясь вышел майор Василенко.
   - Всё у нас нормально? - дожевывая пищу, впервые не по - военному торопливо спросил он Данцевича, принявшего строевую стойку с рукой под козырек для доклада.
   - Так точно, товарищ майор,- ответил Данцевич, опустив основную форму полагающегося доклада. Видя, что расслабленный спиртным комбат не склонен к соблюдению строевых воинских формальностей и торопится опять в палатку, Данцевич в ожидании замолчал.
   - Ну смотри, Данцевич, чтоб всё было хорошо. Завтра утром, чтоб все как следует, по распорядку... Сам понимаешь...,- тихо произнес комбат, махая головой на палатку, явно намекая на присутствие в батальоне высокого начальника.
   - И, желательно, по пустякам меня сегодня не беспокоить,- расписываясь в журнале бросил он , и повернувшись, скрылся в проеме входа палатки.
   Данцевич остался стоять на прежнем месте. Какое-то вдруг тревожное чувство, навеянное вопросом комбата, усиленное окружающей темнотой ночи, овладело его душой. В памяти всплыли сцены из второго пункта повестки дня только что прошедшего партийного собрания.
   - Всё у нас нормально? - звучала в голове вопрошающая фраза комбата.
   - Нормально, товарищ старший лейтенант,- донеслись до слуха Данцевича слова незаметно появившегося снова у входа палатки Сенина. Ответ солдата вывел Данцевича из отрешенной задумчивости. Он перевел свой взгляд на улыбающегося в темноте солдата.
   - Нормально, товарищ старший лейтенант,- улыбаясь и показывая рукой на палатку, опять повторил солдат ответ, видимо на непроизвольно повторенную только что вслух Данцевичем вопрошающую фразу комбата. Веселый гомон внутри палатки, проникая наружу, усиливался. Ещё немного молча постояв, задумчиво глядя на ничего не понимающего Сенина, с лица которого исчезла улыбка, он удалился от палатки. Однозначная картина наблюдалась и в других палатках батальона. В местах сбора офицерских компаний для проведения вечернего досуга, разогретые спиртным люди, бурно обсуждали итоги только что прошедшего собрания. Укоры по результатам голосования звучали в адрес друг друга. Зайдя в палатку восьмой роты, Данцевич увидел там обычную картину.
   От предложения изрядно разогретого Ступина выпить "за наши выговорешники" он отказался.
   - Должен же в батальоне быть хоть кто-то трезвый,- показывая на находящуюся на руке повязку дежурного по батальону отшучивался Данцевич.
   - Да ладно тебе, Евгений, ты ведь не поднимал за них руку, а воздержался. Значит другом ты нам и остался,- настаивал Ступин, протягивая кружку с мутной брагой.
   - Выпей, вот "кишмишовку" заквасили, да видимо выгнать не придется, бражкой попьем,- по - прежнему настаивал Ступин.
   Данцевич пить не стал.
   - А почему ты не проголосовал против? - услышал он пьяный голос Сакенко.
   - Ну, против - это уж слишком. Воздержался - в самый раз,- тут же проговорил сидящий за столом Мишин.
   - "Уа" ему и это воздержание не простит,- добавил разведчик.
   Данцевич в последнее время уже от многих офицеров слышал новую неуважительную кличку закрепившуюся за замполитом батальона.
   - Почему, почему? - повторил Данцевич, глядя на Сакенко, его вопрос.
   - Потому что нечем мне было крыть,- ответил он Сакенко.
   - И вообще друзья! Пить вам надо меньше! - в сердцах произнес Евгений и вышел из душной атмосферы палатки.
   Ночь прошла спокойно.
  
   Утром, едва рассвело Данцевич был уже на ногах. Подполковник Зотов, выйдя из палатки и сладко потягиваясь, начал любоваться красотой утренних гор, освещаемых яркими лучами восходящего солнца. Новизна красоты невидимых ранее пейзажей явно зачаровывала Зотова. Немного подождав, покуда подполковник насладится окружающей красотой, Данцевич подошел к нему и доложил по форме о положении дел в батальоне и на заставах за прошедшую ночь. Следы ночной попойки светились под глазами Зотова, выглядел он неважно.
   - Хорошо. Занимайтесь,- приняв доклад, неопределенно произнес он и неровной походкой направился в сторону офицерского туалета.
   Данцевич взглянул на часы и направился в сторону ПХД, где у кухонь уже суетились повара. До подъема оставалось полчаса. Сознание Данцевича заботил один вопрос, который он поднимал вчера в конце собрания. Но, все уставшие от затянувшегося собрания, третий вопрос повестки дня предлагали совсем опустить, закончив собрание. В вопросе "о разном" Данцевич поднял вопрос "заботы о людях" имея ввиду две вещи: телевизоры и печки для приготовления пищи на заставах.
   - Опять Данцевич о своих телевизорах.
   - Еще женщин сюда,- раздалось из уст встающих и расходящихся уставших участников собрания, считавших предложения Данцевича излишеством.
   До Данцевича раньше доходили слухи, что якобы есть промышленного изготовления малогабаритные печки - кухни на 20 - 30 человек, аналогичные большим армейским кухням. Они хорошо бы пригодились на заставах, поменяв там способ приготовления пищи с цыганского на более - менее цивилизованный. До телевизоров он додумался сам. Зная, что в Афганистане есть ретрансляция союзного телевидения и, помня, что в Союзе в Литве производят маленькие телевизоры, работающие от автомобильного аккумулятора, ему ещё, находясь на заставе, приходила мысль всё это удачно совместить. И излишествами, как многие, он эти вещи не считал. Эти вопросы им уже поднимались раньше перед замполитом батальона и комбатом. Они обещали их проработать, но пока дело так и стояло на месте. Пользуясь случаем нахождения в батальоне высокого начальника, Данцевич старался пробить этот вопрос, как говорится до конца. В конце собрания подполковник Зотов, не открещиваясь, с усталым видом, записал поднятый вопрос в свою записную книжку, что беспокоило. И сейчас Данцевич, боясь, чтобы эта запись не затерялась, специально искал встречи с Зотовым, чтобы ещё раз ему об этом более доходчиво напомнить.
   Подполковник Зотов, словно услышав желание Данцевича, приближался к ПХД. А может просто, следуя принципу политического работника: "Осмотреть всё вплоть до ...", он после туалета, и на этот раз, начиная с него, готовясь к докладу своему начальнику, и приступил осуществлять осмотр хозяйства батальона.
  
   Наведя порядок на складах, Данцевич всё чаще посматривал на открытые кухни. Их открытость ему уже почему - то не нравилась. Мысленно забегая вперед, он представлял их работу осенью и зимой, когда пойдут дожди и снег.
   - Хорошо бы было соорудить над ними хотя какой - нибудь навес, а ещё лучше - помещение. Да и склады лучше устроить в землянках, где меньше жара, да и от обстрелов будут лучше защищены,- всё чаще посещали озадачивающие мысли его сознание. Как нет предела совершенству, так и проделанное им уже казалось незначительным и недостаточным. Оно уже не удовлетворяло его. Его деятельная натура не успокаивалась на достигнутом. В голове уже рождались новые планы. Он делал одно, а, забегая вперед, обдумывал уже другое, казавшееся более нужным и ценным, по сути являвшееся продолжением начатого, его улучшением, усовершенствованием. И эти новые планы увлекали его ещё больше, ещё с большим рвением он погружался в работу. И результаты все яснее обозначались. Рядом со складами палаток рылся большой котлован для продуктового склада. Строилось помещение для кухонь и хлебопекарни. Собранный из брусков бомботары каркас строения обивался заготовленными в "зеленке" деревянными прутьями.
   Форму и устройство строения Данцевич придумал сам. Шестигранной формы три помещения, на две кухни и хлебопекарню, расположенные в ряд, соединялись общим коридором. Высокая двухскатная крыша среднего помещения острым треугольником возвышалась над односкатными пологими крышами боковых. В фасадной стене центрального помещения комплекса находилось окно выдачи пищи, над которым вверху, на фронтоне, красовались прибитые крест накрест два больших кухонных половника. Эмблема нового ПХД забавно нравилась солдатам. С началом его строительства, лишь только прояснились очертания, среди личного состава батальона началось бурное обсуждение архитектуры возводимого строения. Задумка Данцевича подверглась множеству разносторонних, в том числе и ревностных оценок офицеров и солдат батальона. "Сказочный домик", "Кижи", "Дворец царя Берендея" то и дело слетало с их уст. В последующем, деревянный комплекс нового ПХД, украсивший однообразный вид палаточного лагеря гарнизона, так и остался единственной архитектурной достопримечательностью лагеря. Появляющиеся в лагере новички невольно обращали внимание на необычное для данной местности деревянное строение.
  
   С наступлением осени в партийных организациях начиналась традиционная отчетно - выборная компания. Замполит батальона, естественно, руководил ходом подготовки к данному событию. Им готовилось запланированное партийное собрание батальона, на котором должны были быть избраны новый секретарь партийной организации батальона и новый состав партийного бюро батальона. В расколовшемся с недавних времен на два лагеря монолитном офицерском коллективе батальона раздрай и несогласие усиливалось.
   Наряду с наложенными ранее на ряд офицеров батальона партийными взысканиями, стреножившими их служебную перспективу, вскоре последовали служебные взыскания и на некоторых остальных. Инициатором наведения порядка по - прежнему был замполит батальона. Комбат, то ли не задумываясь о последствиях, то ли боясь перечить, потакал воле Уабозирова.
   Недавно в ВС СССР был введен новый закон, улучшающий материальное положение офицеров, а именно: введен аналог тринадцатой зарплаты в гражданской сфере оплаты труда. В армии это называлось материальным поощрением по результатам службы за год, составлявшим обычный месячный оклад офицера.
   К концу года командиры стояли перед выбором, толи наказать уже имеющего взыскание подчиненного еще и рублем, толи получить упрек, возможно с последствиями для себя, от высшего начальства "за мягкотелость в воспитании подчиненных", не способствующей экономии финансов наверху.
   Уабозиров с комбатом, не желая понижать перед начальством свой имидж, не задумываясь, в зависимости от симпатий, сняли от ста, до двадцати пяти процентов со всех офицеров, имеющих взыскания или зафиксированные мелкие проступки. Вывешенный ими список наказанных "рублем", поверг всех в шок. Незатронутыми оказались лишь офицеры управления батальона, да малое количество остальных типа Зеленкова. За неуставные взаимоотношения с подчиненными на 50 % поощрения по результатам службы за год был лишен и Данцевич. Даже с Коровина за мелкий проступок было снято 25 % "тринадцатой зарплаты". Данное положение существовало уже три года и офицерам, съехавшимся из разных воинских частей, действия комбата и замполита было с чем сравнить.
   Батальон загудел словно улей. Ряды оппозиции командованию батальона резко пополнились. Этим воспользовался их лидер капитан Мишин. Его агитация оказалась более эффективной.
   - Если мы не изберем в руководящие партийные органы батальона своих людей, то эти два дурака - карьериста совсем нас зачморят,- беседуя с офицерами батальона, говорил он.
   Зря перед собранием Уабозиров с Восиленко обрабатывали по одиночке офицеров батальона. Хоть большинство из них и поддакивало им в ходе бесед, но результаты тайного голосования показали обратное. Секретарем партийной организации батальона был избран нелояльный командованию батальона командир зенитно - гранатометного взвода коммунист Леонов. Новоизбранное партийное бюро батальона тоже полностью состояло из нежелательных для Уабозирова с Восиленко людей. Одним из его членов был избран, даже имеющий партийное взыскание, коммунист Мишин.
   Политическая власть в батальоне оказалась в руках оппозиции.
   Несогласие, внешне не показываемое, начало царить даже в среде офицеров управления батальона.
  
   Неделю назад командир батальона уехал в Союз. Немногим больше года прослужил майор Василенко в Афганистане и убыл в полагающийся ему отпуск, сорок пять суток без учета времени на дорогу к месту проведения, туда и обратно. Батальон перешел под временное командование начальника штаба майора Скоблина. Август подходил к концу. Неопределенность в положении батальона с прибытием в гарнизон батальона спецназа продолжалась. Выходы групп в засады прекратились. По - прежнему с частотой где - то в неделю раз по ночам душманы совершали обстрелы застав и расположения гарнизона. Начали доходить слухи, что десантный батальон будет переориентирован на охрану гарнизона, а батальон спецназа займется наведением порядка в зоне ответственности группировки.
   С утра Данцевич выдавал продукты на заставы. Эта новая традиция, заведенная им в ответ на жалобы командиров рот на свою и так чрезмерную занятость, длилась уже с месяц. Бойца три - четыре, с каждой заставы, приезжали на бронетранспортере в назначенный день к указанному времени и, на две недели получив продукты, убывали назад на заставы. Старшими в этом деле, естественно, были повара застав.
   Накануне этих дней у Агафонова работы прибавлялось. Солдат сам брал у писаря штаба сводку о количестве людей на заставах и заранее, для последующей быстрой выдачи, раскладывал необходимые объемы продуктов для каждой из застав. Сюда же прилагался и дополнительный паек, положенный начальникам застав с заказанными ими для себя количеством "цивильных сигарет". В дополнительный паек на месяц офицеру выдавалось: килограммовая пачка кускового сахара, четыреста грамм находящегося в консервных банках сливочного масла, семь банок "красной рыбы" (обычно горбуша), килограмм печенья, три банки тушенки и три банки сгущенного молока.
   Завтра Данцевич должен был убыть в командировку в Кабул. Два дня назад он имел разговор с майором Скоблиным. Суть его состояла в следующем. В штаб батальона поступило указание, как можно быстрее доставить рядового Княжко в полк для последующего его направления на очередное обследование уже в армейском госпитале.
   - Одна морока с этим солдатом. Видимо, не унимается его мамаша, похоже подключила в это дело "тяжелую артиллерию",- сетуя, высказал свои догадки тогда Скоблин.
   Сам, Евгений Николаевич, знаешь, здесь на такое расстояние солдата одного, без сопровождения офицером посылать нельзя. Вот вместе вы туда через Кандагар и полетите. Командировочные удостоверения и продовольственные аттестаты Попов вам приготовил. Заодно завезете на ремонт в службу вооружения полка из батальона три автомата и пулемет, ну и решишь там свои вопросы по службе тыла,- поставил задачу Данцевичу начальник штаба батальона.
   Эти обстоятельства, основным из которых был нетерпящий проволочки вопрос с Княжко и определили командировку Данцевича в Кабул.
   Из службы тыла полка в батальон поступало много нестыковочных вопросов. Они обеспокаивали Данцевича, но, сильно занятый наведением в тылу батальона порядка, он пока откладывал их решение. Командование батальона тоже было в курсе проблемы, но понимая, что для её решения необходимо будет командировать Данцевича в штаб полка и где - то не менее чем на неделю оставить тыл батальона без начальника, решение проблемы тоже откладывало на потом.
   При подходе к продовольственному складу до слуха Данцевича начали доноситься разговоры уже ожидавших его появления, прибывших с застав бойцов.
   - На третьей заставе не двадцать два, а двадцать пять человек,- спорили её представители с Агафоновым, обычно умышленно завышая количество бойцов на заставе с целью, вдруг получится, получить продуктов больше положенного.
   - Мы первыми прибыли, первыми и будем получать,- спорили находящиеся в толпе бойцы.
   - Всё равно зампотылу своей бывшей заставе выдаст продукты первой. Седьмая застава у него в любимчиках, ещё и "бакшишь" получит,- доносилось до слуха подходящего к собравшимся бойцам Данцевича.
   - Товарищ старший лейтенант, у них на заставах как всегда на два - три человека больше чем в сводке, которую мне дал в штабе Попов,- жаловался подошедшему Данцевичу стоящий с бумажкой в руке Агафонов.
   - Все претензии к своим командирам рот. Они дают в штаб данные о количестве личного состава на заставах. А кто будет настаивать, выдай, как говорят они, запиши, я потом разберусь, и если обманывают, то следующий раз вычтем,- во всеуслышание, чтобы поставить все точки над "i", объявил Агафонову способ решения проблемы Данцевич.
   - И первыми, покуда я в батальоне зампотылу, всегда будет получать, да,- моя любимая, седьмая застава,- по - мальчишески бравируя, как бы невзначай, объявил Данцевич о начале работы.
   Пересуды бойцов закончились. Все притихли.
   - А "бакшишь" получат все,- произнес дополнительно он.
   - Знаем мы этот "бакшишь",- по полмешка "красной рыбы",- имея в виду консервы в основном из кильки в томатном соусе, огласил заведенный Данцевичем порядок раздачи накопившихся на складе сверх меры числившихся запасов рыбных консервов один из присутствующих бойцов.
   Представители седьмой заставы, довольные своим привилегированным положением, выступили вперед. Работа началась. Разобравшись в количестве полученных продуктов, бойцы загружали их в рядом стоящие бронетранспортеры.
   Данцевич, находясь в металлическом контейнере, выдавал "наиболее вкусные продукты" сам. В контейнер зашел повар седьмой заставы.
   - Товарищ старший лейтенант, это вам старший лейтенант Коровин передал,- протягивая Данцевичу полуторалитровую пластмассовую флягу, произнес Коротаев. Данцевич ожидал этого. В фляжке был самогон, который Данцевич решил взять с собой в Кабул, чувствуя, что он ему там может понадобиться при решении нестыковочных вопросов в штабе полка. Естественно вся седьмая застава знала об убытии Данцевича в Кабул.
   - И ещё, товарищ старший лейтенант, ребята просят вас, если будет возможность, купите вот эти вещи,- Коротаев протянул Данцевичу лист бумаги.
   - Это список, здесь и подарок старшему лейтенанту Коровину. В Кабуле дуканы не то, что в Кандагаре, побогаче и выбор побольше, а цены поменьше - отдавая бумагу, проговорил солдат.
   - Вот деньги,- солдат достал из внутреннего кармана пачку денег и протянул её Данцевичу.
   - Здесь и Вам на "бакшишь" будет. Купите и себе что - нибудь,- улыбаясь, сказал боец.
   - Ну, тогда и от меня заставе "бакшишь",- расчувствовавшись, произнес Данцевич и положил в стоящую рядом с Коротаевым коробку с продуктами ещё дополнительно несколько банок сгущенки и тушенки.
   - Товарищ старший лейтенант, дайте ключ от солярки. В хлебопечке солярка на исходе, надо долить,- услышал Данцевич сзади знакомый голос. Спрятав валюту в карман, Данцевич обернулся. У входа в контейнер стоял Зимин.
   - Меня Штофа послал, солярку в кухни долить надо,- начал опять объяснять цель своего внезапного появления Зимин.
   Солярка для кухонь хранилась отдельно от склада ГСМ в цистерне, недалеко от ПХД и, чтобы не растаскивалась механиками - водителями для заправки машин, вентиль цистерны через цепь закрывался на замок. Данцевич, подходя к выходу, достал из кармана связку ключей, отсоединил из неё один и отдал его солдату. Не добротой, а злой радостью сверкнули глаза Зимина. Взяв ключ из рук Данцевича, он удалился. Данцевич, задумавшись, стоя у входа, посмотрел вслед уходящему Зимину.
   - Нежелательное явление,- пронеслась мысль в его голове.
   - Товарищ старший лейтенант, мы слышали, он на вас телегу контрику накатал. Ребята решили, будет возможность, поговорим с ним, он её заберет назад,- раздался сзади голос Каратаева. Опомнившись, Данцевич обернулся к солдату.
   - А то, что вы ему морду набили, так правильно сделали. Дембеля говорят, он здесь службу в нашей роте начинал. Таким говном был, потом его в хозвзвод спихнули,- продолжал говорить он.
   - Да не трогайте вы его,- ответил Данцевич бойцу.
   - А мы не будем его трогать, просто поговорим, он и сам поймет,- поправляя автомат на плече, заверил боец офицера.
   В контейнер вошли представители очередной заставы. Взяв свою коробку с продуктами, Коротаев вышел из контейнера.
   Выдача продуктов закончилась. Бойцы разъезжались по заставам.
   К контейнерам с парашютной сумкой в руках, боясь опоздать, спешно приближался рядовой Сенин.
   - Зачем - то "ушастый" идет,- увидев его, произнес находящийся рядом Агафонов.
   И без того улыбчивый солдат, заметив что за ним наблюдают, заулыбался ещё больше.
   - Сенин, почему у тебя всегда рот раскрыт до ушей, хоть завязочки пришей? - обратился Данцевич к подошедшему солдату серьезным голосом без оттенков иронии.
   Данцевич частенько позволял себе подобные вольности в общении с отдельными подчиненными, которые понимали шутки и не считали это своим оскорблением. Обиды это у солдат не вызывало, а наоборот сближало общающихся, располагало к общению на равных, к доверительности, исключая в общении сухость и напряженность. И главным в этом деле было: помня о своем доминирующем положении начальника, не переборщить.
   - Таким меня мама родила,- не задумываясь, как бы в отместку, весело ответил боец, явно не желая уступать в словесной перепалке с офицером.
   - Товарищ старший лейтенант, я пришел получить на офицеров управления батальона доппаёк,- сообщил солдат цель своего прибытия.
   Дав указание Агафонову выдать положенное, Данцевич занялся починкой надломившейся рукоятки запора контейнера. Через некоторое время в контейнере послышались споры бойцов.
   - Иди, "Ушастый",- выпроваживал Агафонов из контейнера Сенина,- не положено тебе никакого "бакшиша".
   - Что там такое? - заглянув в контейнер, обратился к бойцам Данцевич.
   - Да вот Сенин "бакшишь" опять себе просит. Прошлый раз у вас выпросил, понравилось, опять цыганит,- пояснил Агафонов.
   Данцевич с утра был в хорошем расположении духа, а, увидев с ещё детскими чертами лицо улыбающегося Сенина, не смог ему отказать.
   - Ну, дай ему банку сгущенки, а то у него уши опустятся,- снова пошутил Данцевич.
   Не обращая внимания на очередной укол начальника, довольный боец обратил свой взор на Агафонова.
   - На,- послышался недовольный голос Агафонова.
   - Какую вторую,- через некоторое время опять раздался недовольный голос Агафонова.
   - Но у меня же два уха,- послышалось пояснение Сенина Агафонову.
   Услышав находчивый ответ Сенина Агафонову, Данцевич заулыбался.
   - Товарищ старший лейтенант, этот ушастый наглый, вторую просит,- жаловался Агафонов.
   - Ну, дай ему и вторую, а то будет ходить по батальону как дед Щукарь в своем заячьем треухе: одно ухо вверх, второе вниз,- оторвавшись от дела распорядился Данцевич.
   - Поотрывать их ему совсем надо,- раздалось недовольное из уст Агафонова.
   - Давай, выполняй, что тебе начальник говорит,- с бравадой победителя приказал Сенин Агафонову.
   - Спасибо, товарищ старший лейтенант,- произнес Сенин и, закинув сумку с продуктами на плечи, довольный вышел из контейнера.
   Назавтра утром, оставив за себя проинструктированных старшего повара ефрейтора Штофу и рядового Агафонова, Данцевич вместе с Княжко на "вертушках" убыл в Кандагар. Через день они были в Кабуле.
   Находясь в Кабуле, Данцевич посетил штаб дивизии. Ему необходимо было встретиться с подполковником Зотовым, чтобы прояснить давно мучивший его вопрос печек и телевизоров. В службе тыла полка он справлялся об этом, но там ему ответили, что слышали об этом в дивизии какие - то разговоры, по - этому и прояснять данный вопрос необходимо там. Подполковника Зотова на месте не оказалось, но по сообщению его сослуживцев он должен был появиться.
   Вот уже более часа Данцевич находился в курилке у входа в штаб дивизии в ожидании Зотова, общаясь с заходившими сюда знакомыми и незнакомыми офицерами.
   В очередной раз вышел из своего кабинета на перекур старый знакомый Данцевича Иванов. На плечах штабиста уже красовались погоны майора, а во всем остальном он оставался прежним. Суетным и разговорчивым. По - прежнему "стрелял" сигареты у друзей.
   - Какие печки, телевизоры, Евгений! Ему сейчас все по фигу. На него приказ уже есть, ждет знаменщика,- в очередной раз убеждал он Данцевича в напрасной трате времени. Подполковника Данцевич дождался.
   - А, Данцевич, ты как здесь оказался? - вспомнив, произнес подполковник после обращения к нему Данцевича.
   Объяснив Зотову цель своего прибытия в Кабул, Данцевич справился о ходе решения вопроса печек и телевизоров.
   - Вопрос решается. Я думаю, всё будет хорошо. Вот ты мне напомнил, пойду сейчас же позвоню в штаб армии, тоже лишний раз их дерну, пусть быстрее шевелятся,- ответил тогда Зотов.
   Как и предполагалось, через неделю, решив все вопросы в Кабуле, Данцевич вернулся назад.
   В батальон он прилетел из Кандагара утром. Не успел Данцевич доложить майору Скоблину о своем возвращении, как его для разговора пригласил в свою палатку капитан Лепов.
   - О чем это он хочет со мной поговорить? - сразу же возникла мысль в голове Данцевича.
   - Ничего хорошего от этого субъекта ждать не приходится. Если только опять Зимин..., больше вроде ничего,- анализируя, пришел к выводу он.
   - Как съездил, Евгений Николаевич,- едва зайдя в палатку, дежурной фразой начал разговор Лепов. Данцевич молчал.
   - Что - то привез много, накупил в Кабуле подарков, что - ли,- указывая кивком головы на находящуюся в руке Данцевича пухлую парашютную сумку, произнес особист.
   - Правильно мыслит,- мелькнуло в голове Данцевича.
   - Наверное, чеки получил,- явно пытаясь разговорить собеседника, продолжил Лепов.
   По интонации произнесенной им фразы нельзя было понять, спрашивает он или, как бы высказывая свою догадку, хочет, запутав собеседника, поймать его на оплошности в ответах.
   - К деньгам подбирается, Пикертон хренов, значит, точно, настучал- таки Зимин на меня опять,- понял Данцевич.
   Заработанные за прошедший здесь срок службы чеки, конечно, можно было в Кабуле получить на руки. У Данцевича даже был такой соблазн.
   Зайдя в штабе полка в финансовую часть, он даже хотел это осуществить.
   - Зайди, Евгений, через часок. Я подсчитаю, сколько тебе положено, тогда мы решим этот вопрос,- попросил Данцевича казначей полка. Но потом, замотавшись, он забыл о просьбе прапорщика Ветрова.
   - Зачем они мне на руках? Здесь они целей будут, и забот по их сбережению никаких. У меня достаточно денег..,- рассудил тогда он и не стал больше беспокоить старого знакомого.
   Лепов имел манеру говорить тихо, как бы чего - то стесняясь, избегал прямых взглядов на собеседника, вяло мелькая при этом своим размытым взором по сторонам.
   Постоянно ловя глаза особиста, Данцевич умышленно молчал, чем ещё больше вводил его в смущение. Разговор не клеился и затих. В палатке стало тихо.
   - Ну, что ещё? - не сводя глаз с Лепова, произнес Данцевич.
   - Евгений Николаевич, ко мне поступила информация о факте продажи тобой продуктов со склада,- раскрыл свои карты Лепов.
   Все поняв, Данцевич перевел вздох и, глядя на особиста, начал обдумывать ответ.
   - Наговаривает твой Зимин на меня. Что - то видел, но умышленно исказил. Это же понятно. Никак не уймется,- собравшись с мыслями, ответил Данцевич.
   - Тогда в своем объяснении поясни,- произнес Лепов и, повернувшись к столу, начал что - то там искать, видимо лист бумаги.
   - Не ищи, ничего я писать не буду, и успокой своего стукача,- раздраженно сказал Данцевич. По изменившемуся лицу Лепова стало понятно, что ответ Данцевича ему не понравился.
   - Ну, его твои архаровцы, покуда ты был в Кабуле, уже успокоили. Видимо не без твоего участия. Дня три назад начал мне говорить, что историю с продажей тобой продуктов выдумал, а что ты его ударил, он прощает, потому что сам был не прав. Теперь настойчиво упрашивает меня вернуть ему все объяснения назад,- разговорившись, пояснил Лепов.
   Данцевич молчал.
   - Нехорошо, Евгений Николаевич, оказывать давление на солдата,- после паузы добавил он.
   - Не знаю, кто на него оказывает какое давление. Я здесь не причем,- ответил Данцевич.
   Отношения у тебя, Евгений Николаевич, с подчиненными - панибратские, далеки от служебных. Дешевый авторитет себе зарабатываешь,- начал корить Данцевича Лепов.
   - Я так не считаю. А тебе этого не понять, потому что ты с ними соль из одного котелка не хлебаешь,- ответил он.
   - Ну, как говорится: кто на что учился,- произнес Лепов.
   - Да, да. Вот именно. Но для некоторых это звучит как: кто к какой кормушке стремился, тот на того и учился,- укорил Лепова Данцевич.
   В ответ тот молча зло сверкнул глазами. Выражение ему явно не понравилось.
   - Всё у тебя? - собираясь уходить, спросил Данцевич. Лепов молчал. Его ответный взгляд был полный неприязни.
   - Высматривай врагов, Лепов. Будь бдительным. Они вокруг. Обведут тебя вокруг пальца,- слетело с уст раздраженного Данцевича.
   - Значит, объяснение писать не будешь? - опять спросил Лепов.
   - Я же тебе сказал,- произнес Данцевич и направился к выходу.
   - Ну, как знаешь, а бумаги Зимина останутся у меня,- донеслись до его слуха слова особиста.
   Выйдя из палатки особиста, Данцевич направился к палатке роты.
   - А ребятки все-таки поговорили с Зиминым. Слов на ветер не бросают, молодцы. Жаль, видимо немного опоздали, успел- таки гнус "накатать на меня вторую телегу",- подумал Данцевич.
   От этих мыслей ему стало легче. На лице появилась улыбка.
   - Как он их назвал? - архаровцы. А кто это такие? Данцевич, конечно же, слышал это слово раньше, не особо задумываясь о его значении. Знал, что это какие - то нехорошие люди, даже скорее больше того - хулиганы, головорезы. Но сейчас, для него в значении этого слова чувствовались не только плохие оттенки, но и какие - то вполне приемлемые, даже милые.
   - Мои милые архаровцы,- уважают меня. Да и я их люблю. Выполнил я вашу просьбу, весь список по пунктам, хоть не так это просто и было,- думал он.
  
   В гарнизоне царил переполох. Рано утром, лишь рассвело, почему - то раньше обычного, в гарнизон прилетели две вертушки. Основная масса, видевших прилет вертолетов и их посадку на вертолетной площадке, заметили, что вертушки были не свои. Их внешний вид и бортовые номера отличались от привычных для глаз своих бортов. Дежурного по батальону это встревожило и он на всякий случай доложил об этом майору Скоблину. Скоблин, не ожидавший прибытия в батальон посторонних, подумал, что гости прибыли к соседям. Но скоро выяснилось, что и там гостей не ждали. Солидность внешнего вида вылезших из вертушек, осматривающихся незнакомых людей встревожила комбатов. На ходу, приводя себя в порядок, они спешно направились на встречу к уже поднимавшимся от площадки наверх людям. Немного впереди всех, медленно, размеренным шагом шёл солидного возраста военный. Новая камуфляжная форма не позволяла определить звание движущегося впереди начальника, но по количеству сопровождавшей его свиты и охраны сомневаться в его большом генеральском звании не приходилось. Наблюдавшие эту картину со стороны слышали резкие, недовольные неопределенно кому относящиеся, скорее похожие на брюзжание, высказывания генерала.
   - Нюх потеряли. Зажирели. Расслабились. Не война, а курорт у них здесь,- задыхаясь от тяжелого подъема, на частых остановках давал волю словам генерал.
   Начавшие было собираться невдалеке вылазящие из палаток зеваки, по моментально разлетевшейся по лагерю молве, увеличиваясь в количестве, поняв серьезность положения, словно мыши в норы попрятались за палатки, продолжая наблюдение за происходившим уже оттуда.
   Как и положено, в первых рядах, отгоняя солдат с удобных мест для наблюдения, были офицеры батальона, большинство из которых, ещё не закончив утреннего туалета, находились в тапочках и трусах, с бритвенными приборами и зубными щетками в руках.
   - Похоже, какая - то комиссия,- высказал один из них свои предположения, выглядывая из - за угла палатки.
   - К нам приехал ревизор,- тут же иронизируя над глупостью своего обусловленного любопытством положения, придал художественную форму предыдущему высказыванию другой.
   - А кто такой там старший? - уже серьезно прозвучал вопрос заданный третьим.
   Вскоре выяснилось. Весть, принесенная одним из бойцов, побывавшим рядом с происходившим действом, повергла всех офицеров в шок.
   - Галушкин! - оторопев, понимающе переглядываясь, словно пытаясь друг у друга удостовериться, повторяли они фамилию всем известного генерала.
   - Все! Шухер, ребята, шутки кончились. По местам! Всем привести себя в порядок! - зазвучали команды офицеров, разгоняющих своих подчиненных, ясно понимая, что сейчас будет жарко.
   В ответственные моменты любому военному, ожидая развязки событий в период неопределенности положено: приведя себя в порядок, быть на своем рабочем месте.
   Данцевич забежал в палатку, оделся по форме, осмотрел себя в зеркало, вышел из своего угла в основное пространство палатки, дал команду находящимся там бойцам навести порядок и быть в готовности к построению, а сам побежал на ПХД.
   О генерале Галушкине, курировавшем от Министерства обороны находящуюся в Афганистане сороковую армию, среди офицеров ходили нелестные слухи. С появлением в частях и подразделениях войск, наделенного большой полнотой власти генерала, все командиры приходили в трепет от катящейся по принципу домино сверху вниз волне страха за собственную карьеру и судьбу. Даже весть о возможном его появлении будоражила всех. От перестраховки старших начальников, эта волна страха, многократно усиливалась, порождала внизу бурные потоки нервозности и напряжения. Появляться в воинских частях генерал любил неожиданно. По слухам, в такие моменты генерал обычно бредил временами своей далекой юности времен Великой Отечественной войны. По его мнению, та война была тяжелей, трудней и опасней, и вели он и его сверстники в то время себя более ответственно, ерундой не занимались, не пьянствовали. Поэтому желание генерала воздать нонешним за ради справедливости и побуждало его от упреков переходить к делу.
   Не имея в своем арсенале отца - командира таких приемов работы с подчиненными как: объясни, научи, покажи, разберись, прости,- он рубил с плеча. Под святым предлогом ответственности за порученное государством важное дело, забывая о милосердии, "наводя порядок в войсках" с упорством самодура, не задумываясь безжалостно калечил судьбы подчиненных.
   На ПХД всё шло своим чередом. Возле кухонь суетились повара, приготовление завтрака не срывалось. Данцевич, осматривая всё вокруг, давал указания персоналу по устранению недостатков. Врядли начальник такого большого ранга спустится до положения таких низов, но чем бог не шутит... Бойцы, понимая важность момента, проявляли особую исполнительность и старание. Даже Зимин забыл о своем положении надменного дембеля - гуся, метался словно молодой боец, наводя порядок на ПХД.
   - Командиров рот в штаб батальона! - раздалась по лагерю команда дежурного по батальону, тут же продублированная дневальными подразделений, находящихся у грибков.
   - Ну, началось!- слетело с чьих - то уст.
   - Товарищ старший лейтенант, вон, наверное, к вам "ушастый" бежит,- услышал Данцевич голос находящегося рядом Агафонова.
   Данцевич обернулся. Со стороны штаба батальона приближался рядовой Сенин.
   - Товарищ старший лейтенант, майор Скоблин приказал вам выдавать в роты сухпайки,- едва приблизившись, задыхаясь произнес боец.
   - Уезжаем в Газни встречать колонну,- добавил он и, развернувшись, побежал назад.
   Подошедшие было, прояснить от Сенина ситуацию бойцы, не получив желаемого, переглядываясь, начали озвучивать мучившие их вопросы.
   - Так никакой проверки не будет? А когда и кто уезжает в Газни? - звучали вокруг их недоуменные вопросы.
   - А кому и сколько выдавать сухпайков? - услышал Данцевич вопрос озабоченного Агафонова. Его и самого интересовали эти вопросы.
   - Выдавать всем, кто будет приходить и сколько скажут, но записывай, потом разберемся,- немного подумав, дал указание бойцу Данцевич, направляясь с ним к продовольственному складу. Вскрыв склад, он с Агафоновым начал заранее выносить из палатки коробки с сухпайками.
   Прапорщик Сакенко с тремя бойцами прибыли для получения сухпайков первыми.
   - Евгений, говорят в батальон Галушкин прилетел,- словно новость сообщил он, подойдя к Данцевичу.
   - Нас со Ступиным дежурный по роте после вчерашнего еле разбудил. Ступину в штаб надо идти, а он как моченый огурец, никак в себя прийти не может. Тут команда сухпаи на колонну получать. Ничего не пойму, ты не объяснишь что к чему,- заговорил прапорщик.
   - Объясню! Пить надо меньше, тогда быстрее врубаться утром в дела будете,- недовольно ответил Данцевич.
   - Говорят, этот Галушкин такой дурак. Власти у него выше крыши, больше чем у дурака махорки. Ему лучше на глаза не попадаться,- тараторил Сакенко.
   К палатке бегом опять приближался Сенин.
   - Товарищ старший лейтенант, вам бегом в штаб, майор Скоблин приказал,- не добежав, заикаясь от одышки, вызванной быстрым бегом, произнес обливающийся потом солдат. Данцевич, немедля, бегом направился к штабу. Приближаясь к палатке штаба батальона, он увидел выскочившего оттуда майора Витренко, который спешным шагом направился к узлу связи батальона. У палатки стояли и курили несколько офицеров и солдат из охраны прибывшего генерала.
   Остановившись у входа, переводя дыхание, Данцевич начал поправлять на себе одежду.
   Из палатки доносился резкий, немного картавящий незнакомый голос.
   - Свинья меня не съела, значит Бог меня не выдаст! - тихо, больше про себя, произнес он свое заклинание и, нагибаясь, вошел внутрь палатки.
   - Разрешите войти, товарищ генерал! - обводя беглым взглядом находящихся там людей, ещё не отыскав самого генерала, твердым голосом произнес Данцевич.
   С одной стороны палатки, у стола, впереди группы незнакомых офицеров, стоял выше среднего роста, худощавого телосложения, с острыми чертами интеллигентного лица смотревший на него генерал. Количество звезд на его погонах впечатляло.
   Майор Скоблин с комбатом спецназа, находились на другой стороне палатки. За ними сзади и по бокам стояли вытянувшись в струнку офицеры батальонов.
   - Кто это такой? - взглянув на комбатов, задал им вопрос генерал.
   - Старший лейтенант Данцевич, товарищ генерал,- пояснил майор Скоблин.
   - Заменит по вашему указанию этого командира роты,- добавил он, кивком головы указывая на стоящего в стороне поникшего Ступина.
   - Как он? Сможет? - задал вопрос генерал Скоблину и тут же перевел свой взгляд на молча стоящего у входа по команде смирно Данцевича.
   - Так точно, товарищ генерал! Ответственный, трудолюбивый офицер, заместитель этого командира роты, ответил Галушкину Скоблин.
   - Значит они собутыльники,- прокортавил генерал.
   - Никак нет, товарищ генерал,- ответил Скоблин.
   - Вам виднее, но этого офицера, позволяющего себе такое, на роте держать преступно, недопустимо! Тем более здесь! - глядя на комбатов, грозно произнес генерал.
   - Проконтролируйте это! - оборачиваясь налево, приказал он стоящему сзади с ручкой и блокнотом в руках полковнику - ординарцу.
   Генерал Галушкин замолчал. В палатке стало тихо. Обведя взором стоящих перед ним офицеров, генерал взглянул на часы.
   - И так, товарищи командиры батальонов, выезд колонны в восемь ноль - ноль. Времени вам осталось один час и двадцать восемь минут. Работайте! Меня провожать не надо! - громким немного картавящим голосом произнес генерал и вместе со свитой вышел из палатки.
   Командир батальона спецназа со своими офицерами оставили палатку следом.
   Через десять минут вертолеты с генералом поднялись в воздух, набрали высоту и взяли курс на Кабул.
   - Товарищи офицеры, сейчас быстро завтрак, подготовка, построение колонны в семь сорок.
   - Данцевич, по четыре бэтээра с каждой заставы восьмой роты с экипажами как можно быстрее сюда в батальон. Майор Витренко команду на заставы уже дал. Остальное всё как обычно,- давал указания Скоблин.
   - Вопросы? - осматривая присутствующих офицеров, произнес он. Все молчали.
   - Ну, тогда приступайте к работе. Всем разойтись! - приказал он.
   В батальоне началась суета приготовления к знакомому делу.
   Гоняясь за двумя зайцами, Данцевич метался между ПХД и радиостанцией Ступина. Связываясь с заставами, давал указания начальникам застав и тут же бежал на ПХД инструктировал остающихся за него Штофу и Агафонова. Стрелки часов, почему - то быстрее обычного, неумолимо бежали вперед.
   Командиры взводов не подвели, в батальон прибыли вовремя.
   Часть батальона спецназа выступила на замещение убывшей с застав техники и людей, а другая часть этого же батальона усиливала группировку формирующейся колонны сопровождения. Для втягивания и приобретения опыта экипажи батальона спецназа размещали вперемешку с машинами десантного батальона.
   Вид сверкающих свежей краской их новеньких машин с сидящими на них в ещё непотрепанном обмундировании бойцами, вызывал ревностное чувство у солдат десантного батальона. Бравируя над сосредоточенным и тревожным видом новичков, десантники порой отпускали нелицеприятные шутки в их адрес. Особо усердствовали разведчики.
   - Хватит, рейжеры, издеваться над ребятами. Лучше бы их подбодрили,- осаждал своих подчиненных командир.
   - Мужики! Это первый раз немного страшновато, а потом ничего, привыкаешь,- уже обращаясь к новичкам, успокаивал их капитан Мишин.
   Ровно в 8.00 колонна начала движение по знакомому маршруту. Вёл колонну майор Скоблин. Майор Витренко остался старшим в лагере батальона. Замполит и зампотех батальона тоже находились в составе колонны.
   После того, как сзади остался Шахджой с расположенным на его окраине полком царандоя, в воздухе над колонной появились два вертолета. Постоянно баражируя над колонной, вертушки сопровождали её до места назначения. Нервирующие частые остановки, на которых саперы осматривая подозрительные участки дороги, иногда снимали мины, замедляли скорость продвижения колонны, но несмотря на это, в Газни колонна прибыла как и было указано - до темноты и без потерь.
   Расположившись на ночь, десантники наконец - то получили возможность принять пищу. Пройдя в место расположения роты с совещания у комбата, Данцевич подошел к своему бронетранспортеру, где его ждали офицеры роты. Дав указания командирам взводов, он обратился к технику роты с вопросом о состоянии машин. Его волновал один из бронетранспортеров, о котором в ходе дневного марша доходили тревожные слухи.
   - Радиатор в пол- дороги начал течь. Постоянно воду доливаем, парит как самовар,- пояснил причину неисправности Сакенко.
   - Износился он уже, ненадежный, да и остальные не лучше,- проговорил он.
   - Таболину я доложил, он в курсе,- продолжал Сакенко.
   - Смотри, что бы обратно дошёл. Будь на нем лично. Доливайте воду вовремя, чтобы двигатель не запороть,- приказал Данцевич.
   - Не волнуйся, командир. Я всему экипажу уже приказал, зря на землю воду не лить, писать только в радиатор, а то вдруг воды не хватит. Не завидую я спецам, которые едут сзади,- улыбаясь, рассказывал о своей смекалке прапорщик.
   - Нам бы их бэтээры,- с завистью произнес техник роты.
   Покончив с делами, приступили к ужину.
   - Командир, у тебя деньги есть? - услышал Данцевич вопрос Сакенко.
   - Зачем? - орудуя ножом в консервной банке, спросил он.
   - Ну как зачем, надо же замочить твою новую должность,- улыбаясь произнес в ответ Сакенко.
   - Я еще старую не сдал,- ответил ему Данцевич.
   - Да, Евгений Николаевич, теперь у тебя две должности. Выбирай любую,- произнес командир третьего взвода старший лейтенант Кулажный.
   - А на самом деле, как теперь с тобой будет? - задал неопределенно кому вопрос командир второго взвода лейтенант Югушев.
   - Сам не знаю. Спросил вот после совещания Скоблина, он сказал: вернемся домой, разберемся,- ответил взводным Данцевич.
   - Потом это обсудим,- вдруг прервал разговор Сакенко.
   - Командир, у тебя же есть деньги, ты в Кабул ездил, получил наверное. Дай на пузырь. Замочим твою новую должность. Чувствую я, тебя на ней оставят. Тут ребята союзную водку дешево продают: всего двадцать чеков, а то эта тушенка на сухую не идет,- настаивал Сакенко.
   Немного денег у Данцевича от кабульской поездки ещё оставалось. Получив в афганях нужную сумму, прапорщик, метнувшись в надвигающуюся темноту, через минуту вернулся с пахнущей соляркой бутылкой "Столичной".
   - Ну, вот и всё. Тут нам по сто грамм фронтовых,- зубами срывая пробку с бутылки, произнес он. Разлив водку в приготовленные кружки, десантники выпили. Силой воли против желания залитая внутрь теплая, противная, пахнущая соляркой водка, возбудив зверский аппетит, разлилась по телу приятной расслабляющей негой. Данцевич ножом вскрыл ещё одну банку. Ужин продолжался.
   - Интересно, что теперь со Cтупиным будет? - прозвучал в темноте вопрос командира первого взвода старшего лейтенанта Коровина.
   - Вдруг забудет ординарец Галушкина сообщить в дивизию. Может, обойдется,- высказал свою мысль Сакенко.
   - Это вряд ли. Если ординарец забудет, то "Уа" этот момент не упустит, напомнит,- произнес Коровин.
   - Да. Положение его, похоже, безнадежно. Ступина вызовут в Кабул. Будут рассматривать его строгий выговор в парткоме полка, потом утверждать решение парткома на парткомиссии в дивизии, а там Зотов, плюс придет бумага от Галушкина и всё, одно и тоже - пьянство. А сейчас с этим борьба, нужны примеры, жертвы. Кабы его из партии совсем не...,- не договорив самого вполне предполагаемого страшного, размышляя вслух, высказал свои опасения Данцевич.
   Все притихли.
   - Хорошо мне, я не коммунист, прапорщик, что с меня взять,- закуривая, весело произнес Сакенко.
   - Ты так думаешь. Не радуйся, теперь я возьмусь за тебя,- дружески потрепав прапорщика по плечу, произнес Данцевич.
   - Да, я согласен, Евгений. Теперь возьмусь за ум, брошу пить, не буду играть в карты, а то проиграл уже больше, чем заработал. По вечерам буду "Войну и мир" читать, а то всё некогда было. Этот ведь, Ступин, заводной, с ним не остановишься,- с каким - то упреком в голосе произнес техник роты.
   На небе уже ярко светились звезды. Гомон в расположении войск становился всё тише. Покинув насиженное место возле колес командирского бэтээра, командиры взводов убыли на свои места. Ночь, усиливая в душе тревогу, вступала в свои права. Становилось прохладно. Тридцатиградусная дневная жара сменялась пятиградусной ночной прохладой.
   - Асхабов, подай бушлат,- произнес Данцевич в проем темноты открытого бокового люка машины.
   Обратный путь был более жаркий. От душманских обстрелов колонны погиб один солдат в девятой роте и тяжело ранены два бойца спецназа, а также сгорели три наливника.
   К лагерю гарнизона колонна добралась к вечеру. Назавтра, основательно потрепанная колонна, зализывая раны, готовилась продолжить путь дальше в Кандагар. С утра в гарнизоне началась разгрузка прибывших грузов. Данцевич большую часть дня, принимая грузы, руководил разгрузкой машин. Стеллажи продовольственных и вещевых складов были основательно заполнены. Наливники сливали в закопанные цистерны бензин и солярку. Отпустив помощников, Данцевич с Агафоновым поправляли в спешке уложенные на стеллажах складов грузы.
   - Ну, теперь батальону, пожалуй, до Нового года хватит,- смахивая пот со лба, произнес усталый Агафонов, поправляя стоящие на стеллажах коробки.
   - Судя по документам, да. Вечером подсчитаю, будем знать,- ответил бойцу Данцевич, засовывая пачку накладных в карман. Он взглянул на часы. Пора было отправляться на совещание в штаб батальона.
  
   Ступин был невеселый, задумчивый и даже мрачный. Вся документация роты лежала на столе.
   - Акты я приготовил. Смотри, Евгений,- протягивая бумаги, проговорил он.
   Данцевич, перелистывая бумаги, бросал на них непродолжительные взгляды. Внизу каждого листа, рядом с его фамилией значилась приставка ВРИО.
   - Опять это ВРИО...,- пронеслась мысль в его голове.
   Завтра утром Ступин был обязан по вызову убыть в Кабул в распоряжение начальника штаба полка.
   - Всё там нормально, Евгений. Люди все на месте, за исключением Княжко. Он в госпитале, сам знаешь.
   - Оружие, которое здесь, сверься у дежурного. На заставах, свяжись с начальниками застав, уточни. Нет прицела гранатомета, ещё от Токалина, ты в курсе. Надо было подать на списание, да как то... Так что решай сам. Шмотья, сам знаешь, сверх меры,- глубоко затягиваясь сигаретой, докладывал Ступин.
   Связавшись с заставами и приняв доклад от дежурного по роте о находящемся в лагере оружии, Данцевич подписал акты и протянул их Ступину.
   Придя в палатку хозвзвода, он, раздевшись до трусов, лег на кровать. Отбоя в лагере ещё не было. На улице было уже темно. Мелькающие по стенам тени от вьющихся вокруг горящей лампочки насекомых рябили в глазах и начали раздражать. Данцевич встал, выкрутил лампочку и вновь лег на кровать.
   - Надо завтра перебираться в роту,- подумал он.
   Вспомнил разговор, состоявшийся с майором Скоблиным после вечернего совещания.
   - Ну, а теперь с тобой, Евгений Николаевич,- после того как из палатки все вышли, подходя к Данцевичу, произнес Скоблин.
   - Вот ситуация с тобой получилась. Ты сам кем хочешь быть? - улыбаясь, спросил он.
   В связи с изменившейся ситуацией, в появившемся выборе у Данцевича желание руководить тылом батальона окончательно испарилось. За два последних дня он хорошо всё обдумал.
   - Не мое это дело. Да и, как говорил Лепов, не учился я на это,- вертелось твердое решение в его голове.
   - Товарищ майор, а нельзя меня на роту протянуть, или пришлют кого - нибудь из Кабула? - спросил он вдруг у Скоблина.
   - Не исключено, там штабисты свято место не упустят, быстро заполнят,- ответил Скоблин.
   - Значит, на тылу оставаться не хочешь? - уточнил Скоблин.
   - Я так и знал, хотя и там у тебя хорошо всё получается,- произнес Скоблин.
   - Разговаривал я сегодня утром с командиром полка,- оживившись, начал пояснять державшее до этого в себе Скоблин.
   Кинзерскому тебя в очередной раз расхвалил, похоже, убедил его. Он сказал, что будет ходатайствовать перед комдивом о твоем назначении на роту. Нам тоже неохота свое место чужому отдавать. Теперь дело за Ярыгиным. На него уже пришел приказ на замену в Союз. Сдает дивизию Грачеву. Ему всё это теперь поскольку, постольку - сильно мудрить не будет, дела надо подбивать. Я думаю, приказ о твоем назначении подпишет.
   Скоблин замолчал. Молчал и Данцевич.
   - Да, днем из штаба дивизии пришла телеграмма - "Кто еще в батальоне достоин на роту?" Я дал ответ, что никого больше нет,- один Данцевич,- опять начал говорить Скоблин.
   - Видимо их озаботило, что тогда тыл опять надо будет кем - то затыкать. Ну, ничего, это их забота,- поясняя, рассуждал Скоблин.
   - Я буду стоять на своем. Да и нет у нас в батальоне никого. Смигунов недавно залетел, замполиты его не пропустят. Третьему замкомроты через месяц в Союз по замене. Из взводных можно на худой конец порекомендовать Кулажникова, но ему не сегодня - завтра в Союз. Не пропустят. Так что вот, Евгений Николаевич, один ты и остался. Обрисовав обстановку, Скоблин замолчал.
   - Товарищ майор, я вас прошу, постарайтесь это дело уладить. Я буду вам очень благодарен, не подведу, а то мне на пятки уже мои бывшие воспитанники наступают...,- произнес Данцевич, обращаясь к Скоблину.
   - Понимаю, Евгений. Сколько ты уже своего капитана перехаживаешь? - спросил он.
   - Да уже год,- ответил Данцевич.
   - Да я уже всё от меня зависящее сделал. Ну а если что коснется ещё - то не сомневайся. Но и ты, покуда всё определится, порули ещё и тылом тоже. Я думаю в ближайшие дня два - три это всё решиться,- пожимая руку Данцевичу, попросил майор.
   И вскоре всё решилось в положительную для Данцевича сторону. Через два дня из Кабула пришло сообщение о назначении старшего лейтенанта Данцевича командиром восьмой роты 317 парашютно - десантного полка.
   А ещё дня через три в батальон из Кандагара вертушками на должность заместителя командира батальона по тылу из Союза прибыл майор Осипов.
   Выдернутый силой приказа из союзного спокойного места службы, уже обзаведшийся внушительным брюшком сорокалетний майор новому месту службы был явно не рад. Назавтра, изыскав полдня времени, Данцевич провёл майора по хозяйству батальона, подробно всё объясняя и показывая на местах, с учетом незнакомой для него специфики.
   Невеселый Агафонов, наведя порядок на складах, встречал своего нового начальника в надежде ему понравиться, но взамен получил массу замечаний и упреков. Вскоре майор высказал ряд претензий и Данцевичу, предупредив его, что без их устранения он, акты о приемке не подпишет. Все претензии Осипова были обусловлены требованиями инструкцией и приказов по обустройству объектов тыла, а конкретную обстановку он в расчет не брал.
   - Посмотрел бы ты, майор, каким я принял это хозяйство,- негодуя на придирки, подумал про себя Данцевич.
   - Извините, товарищ майор. Вам и карты в руки, а у меня нет больше времени этим заниматься. Если что, Агафонов в курсе. Вот вам вся имеющаяся документация,- вручая пачку бумаг в руки майора Осипова, произнес Данцевич и убыл заниматься своими делами. Майор Осипов не унимался ещё два дня. Не получив поддержки у Скоблина, ему ничего не оставалось, как последовать совету Данцевича.
   С вступлением в должность командира восьмой роты перед Данцевичем встала задача продолжения начатого ещё ранее Ступиным, строительства дома. Приход зимы был не за горами, и все подразделения батальона готовили себе на зиму более надежное жилище. Ещё Ступиным все заставы роты были "обложены налогом" в виде самодельного саманного кирпича. Кирпич свозился в расположение батальона и рядом с палаткой роты, также размером с палатку строилась ротная "резиденция". Измазанные в глине бойцы в одних трусах от рассвета до заката, по их выражению "лепили себе хату". Шел октябрь, температура днем поднималась до тридцати градусов тепла, а к концу ночи опускалась до плюс пяти.
   На небе впервые начали появляться одиночные облака. Отвыкшие от них люди, словно новинку рассматривали на лазурном небосводе начавшие появляться белые пятна,- предвестники ожидаемых дождей.
   Прибывшие вскоре в роту молодое пополнение в составе восьми человек было полностью брошено на строительство дома.
   Вечером Данцевич сидел с рядовым Козиным за столом, обучая солдата новому делу.
   Рядовой Козин совмещал наряду со своей штатной должностью стрелка, внештатную должность писаря роты. Среднего роста, с правильными, красивыми чертами молодого лица, скромного вида солдатик, без особого проявления интеллекта в глазах, обладая хорошим почерком, ещё Ступиным был обучен ведению большой ротной документации, хорошо освоил это дело, с любовью и аккуратно её вел. Солдат был освобожден от нарядов и всех других нагрузок, постоянно находился при ротном, выполняя все его указания.
   Вчера на совещании замполит батальона дал указание навести порядок в ротных партийных организациях. Его указания включали в себя: избрание секретарей партийных организаций рот, оформление протоколов и дальнейшее ведение документации партийной организации роты.
   Проехав днем по заставам, Данцевич, согласовав с командирами взводов этот вопрос, и, чтобы снять с опять переизбранного секретарем на новый срок коммуниста Югушева нагрузку по ведению партийной документации, решил поручить её вести писарю роты.
   Что солдат справится с этим делом, сомнений не было. Надо было только его обучить. Данцевич понимал, что солдат куда добросовестней и аккуратней будет вести эту глупую никому не нужную писанину. Документация всегда будет рядом, а не на заставе и по первому требованию, вовремя оформленная, будет представлена для проверки любому. Это обстоятельство в дальнейшем позволит избежать возможных упреков в свой адрес со стороны замполита батальона, за плохую работу партийной организации роты.
   - Козин, будешь ещё и секретарем партийной организации роты, вместо лейтенанта Югушева,- перед началом, с серьезным выражением лица объявил солдату Данцевич.
   Поняв шутку, Козин улыбнулся, но, ясно понимая что новой нагрузки не избежать, сосредоточился и вот уже более часа писал под диктовку Данцевича протокол якобы проходившего в роте отчетно-выборного партийного собрания. Внимательно слушая в остановках пояснения командира положений партийного устава, осваивал тонкости оформления партийных документов.
   - Скучно у нас стало,- раздался рядом голос Сакенко.
   Прапорщик лежа на кровати читал Льва Толстого. Раздался хлопок закрываемой толстой книги, скрип пружин сетки кровати, скрежет гальки под ногами выходящего из палатки Сакенко.
   После убытия из батальона Ступина, шумная компания переместилась в отгороженный угол одной из палаток разведвзвода. Не обращая внимания на Сакенко, учитель и обучаемый продолжили своё занятие.
  
   * * *
  
   Посещение с "дружеским визитом" расположенного на окраине Шахджоя полка армии ДРА намечалось на воскресение. В полку царандоя этот день был рабочим и там шла плановая боевая учеба. Это важное политическое мероприятие, запланированное свыше, естественно поручалось организовать и провести замполитам обоих батальонов гарнизона. В каждом батальоне были сформированы группы по сорок человек, которые одной колонной и выехали утром после завтрака " на братания", как прозвали предстоящую совместную встречу солдаты.
   Накануне в гарнизон прибыли из Кандагара представители политических органов Советской Армии и Армии ДРА с корреспондентами газет с той и другой стороны. Царандоевцы гостей встретили на КПП воинской части.
   У ворот с автоматом на плече стоял часовой. Одетый в новую форму, бравый царандоевец, улыбаясь, жестами рук приветствовал шурави.
   - Привет, душман,- услышал Данцевич сзади тихий ответ бойцов, на жесты приветствия улыбающегося часового.
   Данцевич обернулся, бросил сердитый взгляд на стоящих впереди находящейся сзади ватаги бойцов роты замкомвзводов.
   Шутка кого - то из них в данном случае была дипломатически неуместной.
   - Да душман это, товарищ старший лейтенант. Чувствует моя душа. Мы все с этим согласны,- опять услышал Данцевич сзади произнесенное уже тихим шепотом на ухо командира заверение белобрысого крепыша Мальцева.
   Данцевич опять обернулся, направил свой сердитый взор на замкомвзвода второго взвода. Почти на голову выше Данцевича и шире в плечах блондин, подчиняясь воле командира, замолчал.
   - Молчу, молчу, товарищ старший лейтенант, но от своих слов не откажусь, прочитал Данцевич в ответном взгляде сержанта.
   Среди офицеров и солдат армии Афганистана находились и прикомандированные к полку советские армейские советники.
   Программа встречи началась.
   Сразу же состоялось совместное построение с выступлениями, приветствиями, заверениями в дружбе и братской помощи. Советским военным были показаны казармы и учебные классы друзей.
   Скромность быта воинов Афганистана поразила советских солдат. Такие вещи, как ватные матрасы и подушки, не говоря уже о простынях, им были незнакомы. Меню их обеда на этот день состояло из горсти отварных кукурузных зерен, лепешки и ломтика дыни.
   После митинга состоялись показательные занятия взвода бойцов по строевой подготовке. Ранее тренированные, разновозрастные бойцы в навыках хождения по квадратам, вызывали усмешки советских солдат, строго пресекаемые замполитом батальона.
   Были организованы совместные сцены из групп солдат с той и другой стороны с газетами в руках, якобы проводящих досуг в обсуждении политических событий, занятия бойцов по разборке и сборке оружия, ремонту техники и стрельбе из оружия. Корреспонденты газет, выбирая наиболее достойные виды и ракурсы происходящего, периодически производили съемки.
   Подошло время намаза. Царандоевцы попадали на колени и приступили к молитве.
   Офицеры - советники пригласили офицеров гарнизона к себе, в жилое помещение. Небольшая комната, около двадцати квадратных метров, с четырьмя кроватями по углам и столом по средине, стоящем на ковре, освещалась одним маленьким окном. Пол глинобитный. Стены мазанки побелены известкой. Возле каждой из кроватей стул и тумбочка, на стене у входа вешалка для одежды.
   - Вот здесь мы и проживаем,- произнес старший из них подполковник Шебардин, имея ввиду кроме себя: майора Беленького, капитана Штанько и ефрейтора Слуцкого. Ефрейтор Слуцкий был водителем уазика приданного группе советников. Капитан Штанько курировал в полку методику занятий по огневой и тактической подготовке. Майор Беленький - всю партийно - политическую работу. Завязался разговор.
   - Какую армию они создадут? Настоящие их мужики - все в горах,- отвечая на вопросы, произнес подполковник.
   - А здесь собрали неопределившихся недоумков, бродяг, бедноту. Все разных возрастов. Часть на дороге наловили. Некоторые, спасаясь от голодной смерти, сами приходят, зная, что здесь хоть худо - бедно оденут, накормят, да ещё немного и денег дадут,- продолжал он.
   - Оружие на руки не выдаем, боимся. На стрельбище даем по одному патрону стрельнуть. За забор не выпускаем, а то придет полуголый, всё продаст,- звучало дальше.
   - Ох, не завидую я ихнему Наджибулле,- помянул подполковник недавно назначенного вместо Бабрака Кармаля на пост НДПА лидера страны.
   - Если наши войска уйдут отсюда, здесь в три дня всё решится. Мы ночью здесь вчетвером закрываемся и по очереди с автоматом на изготовку сидим у входа. Ведь то и дело слышно, то там духи сагитировали, перекупили офицеров полка, советников, таких как мы вырезали, и полк полным составом в горы,- рассказывал Шебардин.
   - Ну а что собой представляют их офицеры? - задал вопрос кто - то из гостей.
   - Насчет офицеров скажу так. Тут, по - моему, баш на баш. Половину честно болеют за дело, стоят на стороне правительства, сейчас приуныли. Мучаются, что будет с ними и их семьями, когда советские войска уйдут. Понимают, что вырежут их. Бежать им вслед за вами придется. Ну а к другой половине доверия нету, улыбаются, хорошо с тобой разговаривают, а в глазах восточное коварство... Ждут, когда нас можно будет всех перерезать,- излив душу, закончил рассказ Шебардин.
   - За это вам хорошо и платят,- заметил кто - то из гостей.
   - Да, чеками платят в десять раз больше, чем вам. Вон наш водитель получает как ваш младший офицер, двести чеков,- уточнил капитан Штанько.
   - Ведь официально считается, что банды душманов громит армия Афганистана, а вы лагерем стоите,- улыбаясь, произнес Шебардин.
   По окончании программы встречи сфотографировались на память на плацу полка. Вышли за ворота части. Начали прощаться.
   - А это наш передовик. Отличник боевой и политической подготовки - Хамид. Один из лучших воинов полка. Сегодня несет службу на КПП,- представил всем часового у ворот майор Беленький.
   Хамид, расплывшись в довольной улыбке, принял строевую стойку. Корреспонденты один за другим начали фотографировать солдата.
   Рассевшись по машинам, десантники отправились в обратный путь.
   - Автоматы у них семь шестьдесят второго калибра, видимо с Союза наши списанные, старые. Голодные, сразу шурави давай "бакшишь", давай меняться, ну торгаши они, а не вояки,- послышались высказывания бойцов в адрес царандоевцев. Их впечатления от встречи ещё долго звучали в рокоте двигателей бэтээров.
  
   Батальон спецназа, обустроившись, приступил к выполнению своей боевой задачи. Первые выходы боевых групп соседей при столкновениях с душманами были не совсем успешны. Не имея боевого опыта, солдаты и офицеры батальона допускали массу ошибок, результаты действия групп были низкими. Вскоре душманы, видимо поняв, с кем имеют дело, перестали уклоняться от боестолкновений и начали брать инициативу в свои руки.
   Все чаще в батальоне спецназа звучала тревога, слышалось тревожное - "духи зажали нашу группу", подымались в воздух вертушки, увозя новые силы на помощь окруженным товарищам. После одной из очередных операций, на освобождение увязшей в боях группы пришлось посылать кроме вертолетов с бойцами бронегруппу большой части батальона. При малых результатах трехдневного боя потери оказались велики. Погибли четыре солдата, один офицер и был уничтожен один вертолет. Все эти дни от получаемых известий становилось не по себе.
   Тревожные лица солдат, их тихие разговоры между собой, морально давили на психику.
   Траурное построение гарнизона для прощания со своими погибшими боевыми товарищами состоялось сразу после возвращения бронегруппы с боевых в гарнизон.
   Был вечер. Раскаленный диск солнца вот- вот должен был спрятаться за вершинами гор. Впереди, перед строем гарнизона, на носу наклонной плоскости брони, выстроенных в шеренгу пяти боевых машин пехоты, находились завернутые в пленку термоупаковки пять трупов.
   Отражаясь в многочисленных гранях серебристо - зеркальной пленки, преобразуемые в блики лучи заходящего солнца играли в затянутых пеленой слёз глазах замерших в строю десантников кровавым калейдоскопом смерти. Все думали о своем, и мало кто вслушивался в дежурные фразы замполита батальона о каком - то до конца и честно выполненном погибшими бредовом интернациональном долге. Стыдясь своей слабости, не желая показывать друг другу свои влажные глаза, взоры всех были направлены на блестящие свертки, лежащие на броне боевых машин.
   Одна и та же мысль вертелась в головах замерших в строю:
   "Что чувствуют в этот момент, догадываются ли сердца далеких матерей, родных и близких погибших о постигшем их горе, о котором их скоро уведомят официально."
   Как дань уважения к памяти погибшим, прозвучали залпы салюта, прохождение торжественным маршем всех подразделений гарнизона. Последовала погрузка погибших в вертушки для их отправки дальше, в тот зловещий эллинг, где их тела обмоют, оденут в новую форму, уложат в гробы и "Черным тюльпаном" доставят в Союз, домой, матерям, родным и близким.
   Батальон, платя, дорогую цену, приобретал боевой опыт.
  
   Вечером, после ужина, Данцевич, находясь в палатке, занимался делами. Проанализировав дела прошедшего дня, он, сидя за столом, обдумывал планы завтрашнего дня, занося их в свой ежедневник. За пологом, в другой части палатки слышались тихие разговоры бойцов роты. Скоро полог, закрывавший вход в его половину, приоткрылся, оттуда просунулась головы рядового Сенина. Данцевич, оторвавшись от письма, взглянул на выглядывающего из - за полога бойца.
   - Разрешите войти, товарищ старший лейтенант,- произнес солдат.
   - Заходи,- бросил Данцевич Сенину, думая, что солдат прибыл от Скоблина с каким - либо указанием или сообщением.
   - Товарищ старший лейтенант, я хочу вам что - то сказать и попросить,- спросив разрешения обратиться, несвязно начал пояснять боец цель своего прибытия.
   - Ну, говори,- ответил ему Данцевич.
   - Нет, ну это, если вы дадите слово, что выполните мою просьбу,- начал торговаться Сенин и, улыбаясь, загадочно замолчал.
   - А чего ты хочешь? - поинтересовался Данцевич.
   - Товарищ старший лейтенант, возьмите меня к себе в роту,- обратился с просьбой солдат.
   Не ожидая подобного, Данцевич заулыбался. Приняв улыбку командира, может ещё и не за отказ, но, по меньшей мере как свою низкую оценку и его нежелание выполнить просьбу, Сенин встревожился.
   - Возьмите меня, товарищ старший лейтенант, не пожалеете. Я буду стараться,- начал упрашивать боец.
   - Я в учебке хорошо стрелял. Куда не поставите: хоть на заставу, хоть куда - буду стараться, а то мне здесь надоело,- продолжал боец.
   Данцевичу нравился этот на первый взгляд, казалось бы, невесомый боец. Ещё по - детски немного наивный, но расторопный и непритязательный он уже давно запал в душу Данцевича. И он, не задумываясь, при обстоятельствах взял бы Сенина в своё подчинение и без его просьбы. Из своего опыта работы с подчиненными Данцевич знал, что в дальнейшем солдат в знак благодарности будет просто идеальным. Но с ответом он решил не торопиться.
   - А почему ты не хочешь оставаться на старом месте? - поинтересовался Данцевич. - Что, тебе там плохо? Принеси, подай, убери. Сбегай туда, позови того. Никаких боевых, зато больше вероятности, что цел останешься,- продолжал Данцевич.
   - Вот именно, что принеси, подай. То не так, да это не так. Ещё со старым комбатом жить можно было, а этот...,- солдат, не договорив, отвернул голову и замолчал.
   - Да ещё замполит со своими капризами. Лучше на заставах, да на боевые ходить. С меня ребята смеются, "ушастым" поэтому и прозвали,- пояснил солдат.
   - А почему именно в восьмую роту? Что других нет? - спросил Данцевич.
   - А восьмая рота ещё с "Лошкаревки" самая боевая. В ней ребята самые дружные. Наград у дембелей в восьмой роте больше всех,- пояснил Сенин.
   - Вот и сейчас за колонну Попов сказал восьмой роте больше всех наград оформляет. И о вас солдаты хорошо говорят. Вы солдат любите, потому что сами раньше солдатом были. Это в батальоне все знают. Вы хоть и строгий, но добрый. Мне всегда "бакшишь" давали. А у нового зампотылу и просить боишься.
   - Ладно, ладно, ты меня захвалил Сенин,- остановил он бойца.
   - А ты что, на дембель с наградой хочешь уехать? - прервал разговор Данцевич.
   - Да,- немного стесняясь,- ответил тот.
   - Ну, награду надо заслужить,- продолжал волынить бойца он.
   - Я буду стараться, товарищ старший лейтенант, только возьмите,- вновь начал убеждать Сенин.
   - А чего тебе волноваться, старайся там в палатке. Даст комбат команду Попову и нарисует он и тебе на дембель медальку,- убеждал бойца Данцевич.
   - Да не получится у меня. Надоело. Попал молодым туда, не разобравшись. Надо было отказаться сразу. Вот пришли молодые, возьмут вместо меня кого - нибудь, а я к вам,- раскрыл свою задумку Сенин.
   - Да и не хочу я такой награды. Ребята смеяться будут,- парировал боец.
   - Уедешь домой, никто и знать не будет, как ты её заработал,- продолжал Данцевич.
   - Нет, нет,- не соглашался боец.
   В душе считая свои шансы небольшими, исчерпав все убеждения, он замолчал и поник.
   - Ладно, Сенин, возьму я тебя. Вот сейчас скоро в батальоне будет перетасовка штата, договаривайся с майором Скоблиным, и, я думаю, всё получится так, как ты хочешь,- обрадовал солдата Данцевич.
   - С майором Скоблиным я договорюсь. Он добрый,- удаляясь, обрадовано произнес Сенин.
   Через минуту он появился снова.
   - Товарищ старший лейтенант, вы не спросили, что я хотел вам ещё сказать, а я забыл, потом вспомнил,- произнес Сенин.
   - Да. А что ты хотел мне сообщить? - поинтересовался Данцевич.
   Сенин, оглянувшись заговорщически, приблизился ближе.
   - Только, товарищ старший лейтенант, между нами,- тихим голосом произнес он и тут же начал.
   - Я слышал, как майор Скоблин говорил с замполитом насчет наград офицерам. Скоблин сказал, что и вам пора на награду посылать. Замполит сказал пока рано. И ещё, что вы, мол, Зимина ударили. Должность получили, говорит, пока хватит - выдал тайну боец.
   - И ещё замполит сказал Скоблину, что комбат будет недоволен, когда приедет из отпуска и узнает, что Скоблин вас на роту поставил. Он упрекал его в этом,- добавил боец и отвел глаза в сторону. Было видно, что ему стало неловко за только что совершенный им поступок. Сенин, спросив разрешения, удалился. Какая - то тень сожаления и печали накрыла душу Данцевича. Он задумался.
   - Ерунда всё это. Время всё утрясет,- подумал про себя Данцевич.
   - Надо стараться, пахать, у комбата не будет повода, и всё будет хорошо,- подумал он.
  
   Заместитель командующего воздушно - десантными войсками генерал - лейтенант Костылев прилетел в батальон в десять часов утра. Его сопровождали группа офицеров и командир дивизии генерал - майор Ярыгин.
   Состоялось совещание офицеров.
   Заместитель командующего представил батальону нового командира дивизии вместо убывающего в Союз Ярыгина. На должность командира дивизии назначался полковник Грачёв. Новый командир дивизии знакомился с расположением частей и подразделений дивизии.
   Обрисовав военно - политическую обстановку в Афганистане, заместитель командующего уточнил боевую задачу батальону. Батальону была поставлена задача по дальнейшей охране и обороне шахджойского гарнизона с целью обеспечения ведения боевых действий соседним батальоном спецназа в данной зоне ответственности группировки войск. Однако было заявлено, что скоро батальон будет задействован в проведении готовящейся дивизионной операции по разгрому находящейся недалеко базы душманов "Сурхаган". Тактически близкое расположение батальона к "осиному гнезду" будет использовано. Батальону было приказано готовиться к дивизионной операции. В связи с этим командующий ВДВ издал приказ о переносе увольнения в запас военнослужащих дивизии, выслуживших установленные законом сроки на после окончания операции.
   Командир полка подполковник Кинзерский, в своем выступлении рассказал о положении дел в полку. До Данцевича было доведено, что его представителем от третьего батальона, избрали в состав парткома полка. Постоянные доклады командования батальона в полк о его старании и усердии в службе видимо и послужили мотивом к этому. Неожиданная приятная новость ещё более окрылила Данцевича.
   После совещания офицеров батальона ждал сюрприз. В составе прибывших в батальон гостей был и казначей полка. Солдатам и офицерам батальона за прошедший пятимесячный период, выдавалась часть денежного довольствия, выдаваемая в Афганистане на руки в чеках внешпосылторга.
   Непривычный внешний вид розовых, размером больше обычных, денег особенно забавлял молодых солдат.
   - Смотри, похожие на лотерейные билеты,- восклицали некоторые из них, разглядывая новенькие банкноты.
   Расписавшись в ведомости и получив деньги, Данцевич заметил наблюдающего за ним в этот момент капитана Лепова. Увидев колющий взгляд стоящего в стороне особиста, Данцевич понял его мысли... Их взоры встретились. Ехидный смешок появился на задумчивом лице Лепова. Данцевич как ни в чем не бывало, отвел свой невозмутимый взор в сторону.
   В этот же день, после обеда, большие начальники убыли назад в Кабул.
   Вместе с гостями в батальон прибыли заменщики. Командира девятой роты капитана Кормушина менял капитан Волков. Командира третьего взвода восьмой роты старшего лейтенанта Кулажного менял лейтенант Лисицын. Лейтенант Лисицын, после окончания десантного училища, год прослужил командиром взвода в Союзе и был направлен в Афганистан.
   После обеда, Данцевич отвез лейтенанта Лисицына на восьмую заставу и представил взводу.
   Через три дня, попрощавшись со своими боевыми товарищами, старший лейтенант Кулажный убыл в Союз. Данцевич, зная, что Кулажный будет в Рязани, передал с ним подарки жене и сыну, не так давно приобретенные им в Кабуле.
  
   ..................
   Было воскресенье, и в лагере батальона царило умеренное затишье. Около 17.00 Данцевич находился внутри дома. Все дневные дела уже были сделаны, совещаний комбат по выходным не проводил, и он руководил внутренним обустройством дома. Строительство дома подходило к концу. Вчера было закончено сооружение последнего участка потолка-крыши. И хотя часть "строительной бригады" ещё таскала на односкатную крышу-потолок, закрепляя тем самым положенный на деревянные щиты рубероид, мокрую глину, внутри уже шла отделка. Ещё мокрая глиняная штукатурка белилась побелкой. Планировка дома состояла из шести комнат. На входе находилась самая большая комната для солдат. Дальше, такого же размера была и другая комната, планируемая под обязательно должную быть ленинскую комнату. Она была проходной. Из ленинской комнаты были входы: в небольшую комнату для офицеров и прапорщиков, в маленькую - канцелярию роты. Рядом с канцелярией роты, соединенная с ней входом, находилась маленькая комната командира роты. Из большой солдатской комнаты вела дверь в комнату поменьше, предназначенную для хранения оружия и наиболее ценного вещевого имущества.
   Во всех комнатах, за исключением ружейной, были окна. Для этого пришлось разукомплектовать палатку, вмазав в стены дома оконные рамы палаток. На окна бойцы уже навешивали из трофейного ярко - зеленого блестящего материала шторки, что придавало помещению милый давно забытый домашний уют. Из солдатских одеял примерялись светомаскировочные ночные занавески.
   Данцевич с недавно вошедшим в штат роты Сениным занимался электрификацией дома.
   - Товарищ старший лейтенант, вы смотрите за ним, а то он насоединяет. Подключим к столбу, да как чмыхнет. Связисты сказали, больше провода не дадут,- не доверяя Сенину, беспокоились работающие рядом бойцы.
   - Не волнуйтесь, у меня в школе по физике пятерка была. Всё будет нормально,- заверял товарищей в своей компетенции боец.
   - Товарищ старший лейтенант, разживемся ящиками, пол из досок постелем, а то все на потолок ушли. Настоящий дом будет. Зимой тепло будет, тащиться будем. Все восьмой роте завидовать будут,- звучало из уст измазанного побелкой бойца.
   - А что, уже на всех заставах восьмой роты хаты есть, а на седьмой заставе даже баню заканчивают,- радуясь успехам роты, констатировал второй.
   - Товарищ старший лейтенант, давайте на входе ещё тамбур построим, чтоб теплее было. Кирпича ведь немного осталось, а то разведчики сегодня на него уже удочку закидывали: им не хватает,- предложил один из бойцов.
   - Правильно. Вот завтра и начнем,- утвердил предложение Данцевич.
   Ему самому приходила в голову эта мысль, но он не торопился её озвучивать.
   - Теперь это будет выполнено быстро и с душой, мне и заботиться не придется,- подумал Данцевич.
   В дом с тетрадью в руках вошел Козин. Писарь работал в соседней палатке над документацией роты.
   - Видимо, что - то хочет уточнить,- глядя на приближающегося бойца, подумал Данцевич.
   - Товарищ старший лейтенант, вы мне не дадите "цивильную" сигарету,- после обращения по форме к командиру роты произнес солдат.
   Застыв в недоумении находящиеся вокруг бойцы, переглядываясь, начали улыбаться. Обращение солдата к офицеру с подобной просьбой считалось делом не только нескромным, но и дерзостью.
   - Оборзел писарюга,- послышался тихий голос одного из бойцов.
   - Что - то здесь не то,- пронеслась мысль в голове Данцевича. Козин не курил, по характеру был скромным и воспитанным, боец был на втором году службы и вряд ли он поддался требованиям кого - либо из вдруг зарвавшихся старослужащих. Тем более, в отличие от Союза, здесь о подобных вещах не было слышно.
   - Ты что, Козин, закурил что ли? - чтоб сгладить возникшую вокруг напряженность и прояснить ситуацию веселым голосом спросил солдата Данцевич.
   - Да нет, товарищ старший лейтенант. Я шел из штаба батальона от Попова. В офицерской курилке сидел капитан, майор, Уабозиров,- запутавшись в звании замполита батальона, начал пояснять солдат. Вчера в батальон пришло сообщение о досрочном присвоение замполиту батальона очередного воинского звания - майор. Поэтому, по привычке солдат вначале и назвал Уабозирова капитаном.
   - Он подозвал меня. Дал одну минуту времени, чтобы я достал и принес ему "цивильную" сигарету,- досказал солдат. Его сообщение повергло всех в шок. Солдаты, опешив от услышанного, как ни в чем не бывало, молча занялись своими делами.
   Подобного в батальоне никогда не наблюдалось даже со стороны офицеров - командиров. Любой офицер, оказавшись в такой ситуации, как любой здравомыслящий человек, зная, что у солдат "цивильных" сигарет попросту нет, мог лишь дать задание бойцу сбегать к другому офицеру и занять у него пачку "цивильных" сигарет. Солдаты обычно с удовольствием выполняли такое, зная, что за услугу одну сигарету получат точно.
   Сигареты у Данцевича были. Он даже постоянно носил их при себе, больше как средство стимула и поощрения в нужных ситуациях бойцов. Постоянно он ещё не курил, но в стрессовых ситуациях, стыдясь стрелять у друзей, иногда позволял себе это. Все солдаты об этом знали.
   Данцевич достал из кармана сигарету, молча протянул её Козину. Солдат, повернувшись, вышел из дома на улицу.
   - Пойду посмотрю, что там с крышей,- как ни в чем не бывало произнес Данцевич и вышел вслед за Козиным на улицу.
   - Там царила предвечерняя пустота выходного дня. Лишь находящиеся на передней линии у грибков переговаривались между собой дневальные подразделений, да рядом со своей палаткой разведчики "лепили" себе дом. Данцевич, продвигаясь с другой стороны палаток, направился к месту, откуда можно было обозревать находящуюся рядом со штабной палаткой курилку.
   - Видимо, он пьяный. Он и так глупый, а как выпьет, вообще не соображает, что творит,- подумал о Уабозирове он.
   На лавочке, развалясь, с вальяжным видом сидел Уабозиров. Его руки, вытянувшись от плеч в стороны, лежали на верхней планке спинки лавочки, а голова, упершись бородой в грудь, склонилась вниз. К курилке подошел Козин , протянул вперед руку с сигаретой. Через некоторое время голова замполита поднялась вверх, уставилась на бойца. Правая рука майора, оставив спинку лавочки, неуверенно потянулась за сигаретой.
   - Ну, что, отдал? - встретив у палатки возвращающегося Козина, спросил Данцевич.
   - Так точно,- ответил боец.
   - Можно было и не носить, он уснул и уже всё забыл,- добавил он.
   - Он что, поддатый? - чтобы удостовериться в своих подозрениях, задал бойцу вопрос Данцевич.
   - Хорошо, товарищ старший лейтенант,- понизив голос, словно по секрету ответил боец.
   - Ну, ладно, иди, занимайся,- отпустил писаря ротный.
   - Вот это да! - подумал про себя Данцевич.
   После ужина к Данцевичу в палатку зашел капитан Мишин. Было уже темно. На ужине они не встречались.
   - Евгений, мои бандиты говорят, у тебя кирпич остался - отдай его мне, а то у меня немного не хватает долепить казарму,- обратился он с просьбой к Данцевичу.
   - Не отдам, самому нужен. Завтра тамбур на входе начну лепить,- разочаровал ответом разведчика он.
   - У, черт, жаль,- произнес Мишин, собираясь уходить.
   - Подожди, расскажу тебе кое-что интересное,- останавливая его, произнес Данцевич.
   - Вот это номер "Уа" отмочил! Правда что ли, удивленно с улыбкой переспросил он, выслушав рассказ.
   Выражение его веселого лица сменилось на задумчивое.
   - Да не шучу я,- подтвердил рассказанное Данцевич.
   - Подожди, так говоришь, одна минута времени - сигарету мне! - задумчиво произнес Мишин, садясь на кровать. Он достал сигарету, закурил сам.
   - Ну, что был хорошо поддатый, понятно. Это они майора обмывали. Видимо, вышел свежим воздухом подышать,- что-то обдумывая, произнес вслух он.
   - Ну все, "Уа" встрял! По-крупному! Он у нас теперь в кармане. Одно слово, нет мозгов, дембелем офигенным себя возомнил,- обрадовано произнес разведчик.
   - Это как называется? - обращаясь к Данцевичу, спросил он.
   - Барство, нет, поярче надо, посочней. Ну, давай, Евгений, ты у нас самый начитанный, язычок подвешен, Цицерон,- обращаясь к Данцевичу, требовал он найти подходящие слова, характеризующие поступок замполита.
   - Барство, чванство, высокомерие, кичливость, издевательство,- быстро выдал Данцевич приходящие на ум слова.
   - Вот, вот. И это не командир, а замполит по отношению к подчиненному. К солдату. "Солдат, одна минута времени - сигарету мне! Время пошло!",- упивался обстоятельством Мишин.
   - Всё, на бюро этого козла. А то он нас за всё дрючит. На наших костях досрочно себе звание сделал, а нам не положено ни должностей, ни званий,- разошедшись, не унимался разведчик.
   - Так этот момент надо не упустить. Надо быстрее это оформить, задумываясь, произнес он.
   - Давай сюда Козина. Пусть он нам всё это на бумаге изложит, а то неровен час, они его потом обработают, уговорят...,- произнес он и позвал Козина.
   - Козин! - громко крикнул он. Вошел Козин.
   - Козин, бери-ка, дружок, лист бумаги и подробно всё опиши, как замполит батальона заставлял тебя принести ему сигарету. В каком состоянии он был, где, когда и во сколько. Подробно всё, всё, всё,- приказал он солдату.
   Козин вышел из-за загородки, вернувшись через минуту с ручкой и бумагой.
   - Садись, дружок, и всё подробно, как это было опиши,- вновь приказал он солдату.
   - Так, теперь надо позвать Леонова. Дежурный, найди старшего лейтенанта Леонова и бегом его сюда,- громко через загородку произнес Мишин.
   Минут через десять в палатку вошел Леонов.
   - Что такое? - спросил он, входя в палатку.
   - Что - что?! Это мы у тебя должны спросить, товарищ секретарь партийной организации батальона, что твориться в твоей партийной организации,- глядя на улыбающегося Леонова с серьезным выражением лица, произнес Мишин.
   - А что твориться в моей партийной организации? - по-прежнему улыбаясь, переспросил Леонов.
   - ЧП! - ответил Мишин и начал рассказывать ему о недавно произошедшем.
   - Вот это да...! - выслушав, удивленно произнес он.
   - Ты пиши, пиши,- произнес Мишин, посмотрев на Козина, прервавшего свою работу.
   - И что делать? - улыбаясь, спросил Леонов.
   - Как, что делать? Реагировать, как учит нас партия. Быстро и без проволочек. Вопрос-то сейчас какой - архизлободневный, ответил Мишин.
   - Ты ведь нам с Данцевичем поручил партийное расследование этого поступка коммуниста Уабозирова. Мы вот уже и приступили к выполнению твоего партийного поручения,- буянил Мишин, показывая на пишущего Козина.
   - Да? Так ведь? - переспросил Мишин растерянно стоявшего, ошарашенного натиском Леонова.
   - Да, конечно. Партийное поручение,- всё поняв, с серьезной миной на лице подтвердил секретарь.
   В палатку вошел Лупатов.
   - А я тебя ищу, а ты вот куда спрятался,- обращаясь к Мишину, сказал артиллерист.
   - Пойдем домой, там уже все собрались тебя ждем,- предложил "Нос".
   - Подожди, тут такое твориться. Надо одно дело срочно до конца довести,- отнекивался Мишин.
   - Что такое? - поинтересовался артиллерист. Мишин просветил товарища.
   - Так это и хорошо, ответил тот.
   - "Уа" сейчас, видимо, на радостях, ещё стакан залудил и в осадок до утра. А вы ему утром сюрприз: так мол и так, коммунист Уабозиров - недостойное поведение в быту, выраженное в пьянстве, в такое время, когда партия с этим ведет борьбу, да плюс всё остальное,- произнес Лупатов.
   - И формулировка должна быть точно такая, как он тебе со Ступиным навесил. И сто процентов тринадцатой его лишить, вдруг вспомнив, спохватившись, добавил он.
   - Жаль, что по уставу нельзя его при всех на собрании, а как старшего начальника лишь на бюро,- сожалеющее произнес Мишин.
   - Так что дня чрез два планируй секретарь бюро батальона. Влепим ему по самую завязку - строгий выговор с занесением, не меньше,- предложил он.
   - В бюро наших большинство, и даже в присутствии одного члена парткома полка, так что с голосованием проблем не будет. Если кто из замов будут уговаривать, не поддаваться,- обведя взглядом Данцевича и Леонова, произнес Мишин.
   Видя, что Козин закончил писать, он взял у него лист и начал молча читать.
   - Козин, вот здесь добавь после всего: "Время пошло!" - указал солдату капитан.
   - Ведь он сказал так? - больше убеждая солдата в нужном, чем пытаясь узнать бывшее, спросил Мишин.
   Подредактировав ещё несколько фраз и кое-что добавив, Мишин заставил писаря переписать всё начисто, и, забрав себе объяснение, отпустил его.
   Новость быстро разлетелась по батальону. Через два дня состоялось закрытое заседание партийного бюро батальона, копия протокола заседания которого с материалами расследования с ближайшей оказией сразу же были отправлены в Кабул в партком полка.
   ........................................................................................
  
   В 17.00, как обычно, все офицеры прибыли на совещание в штаб батальона. Прибывший сегодня утром из отпуска в батальон комбат, впервые после двухмесячного перерыва, проводил совещание офицеров.
   Посвежевшее лицо майора Василенко тем не менее было хмурым и задумчивым. Перебирая штабные бумаги, майор молча сидел за столом президиума, ожидая исхода последних минут до начала совещания. Все собравшиеся к этому моменту офицеры, ожидавшие увидеть комбата веселым и бодрым, заметив на его лице обратное, тоже притихли вопросительно переглядываясь между собой. Ознакомившись с положением дел в батальоне, майор Василенко расстроился. Их ход его не удовлетворял. Изменение боевой задачи батальона не входило в планы рвущегося в бой Василенко.
   - Товарищи офицеры! Боевая задача батальону изменена! - вдруг громко твердым голосом произнес комбат, словно утверждая уже всем известную истину.
   - Додумались там, черт, поставить батальон с боевым опытом в сторожа, а необстрелянный союзный сброд бросить в бой! - раздраженно произнес он.
   - Уже пять двухсотых! Вот результат их умного решения! Будут ещё! - распалившись, кощунствовал комбат.
   Всем стала сразу понятна основная причина его недовольства и нервозности.
   - Ну и хорошо, отсидимся здесь до дембеля спокойно и живыми домой вернемся,- раздался сзади тихий шепот Лупатова.
   Поняв, что в сердцах, грубо нарушив устав, совершил недопустимое, подверг обсуждению святая святых - приказ старшего начальника, да ещё при отягчающих обстоятельствах, в присутствии подчиненных, майор Василенко спохватился.
   - Но мы люди военные! Будем выполнять, что нам приказали,- произнес он, уже мягче и с каким-то смирением в душе.
   Было видно, что сейчас текущие дела повседневной жизни в сознании комбата отодвинуты на второй план.
   Второй неприятностью была глупая история, произошедшая в его отсутствие с замполитом батальона, в связи с которой он уже имел неприятный разговор в политотделе дивизии при возвращении из отпуска в батальон. Упреки начальника политотдела о нездоровом морально- политическом климате среди офицеров в батальоне до сих пор тревогой отзывались в душе комбата. Неприятное снятие с должности командира восьмой роты и такое же несогласованное с его мнением назначение на роту Данцевича, также раздражали майора Василенко.
   Всё шло не так, как ему хотелось. Майор словно жалел о своем не вовремя состоявшемся отпуске, в душе сетуя на частично во всем виноватого в просчетах остававшегося за него начальника штаба.
   Уточняя у майора Скоблина отдельные моменты ранее прошедших дел, комбат уже недовольно высказывал возможные другие варианты их решения. Начальник штаба, не аргументируя свои поступки, молчал в ответ на недовольные взгляды комбата.
   Первый заместитель комбата, майор Витренко, молча наблюдал за создавшейся ситуацией и какие мысли роились в его голове - было делом непонятным.
   С приходом в батальон нового комбата, внешняя манера поведения Витренко казалось была прежней. Стараясь оставаться в стороне от начавших одна за другой возникать в батальное коллизий, он, выжидая, всё это мотал себе на ус.
   Товарищи офицеры! Батальону приказано готовиться к предстоящей боевой операции,- произнес комбат после решения всех текущих вопросов. Его лицо немного прояснилось. В штабе полка в планы предстоящей операции комбат был посвящен поглубже и сейчас решил частично необходимое довести до подчиненных.
   - Силами десяти боевых групп, численностью по двадцать человек, батальон примет участие в окружении и блокировке опорного района "Сурхаган".
   - Для чего приказываю! Командирам рот продумать и сформировать в каждой из рот по три боевых группы. Зенитно-гранатометный и минометный взводы будут рассредоточены по ротным боевым группам для их усиления.
   - Наполеон рвется в бой, за славой и наградами,- раздалось в кругу вышедших после совещания на перекур офицеров.
   - Да, накрылась его звезда героя. На охране её не получишь,- заключил кто-то из офицеров и тут же, оценивая резко изменившееся поведение поникшего Уабозирова, добавил: - А замполит притих, как в рот воды набрал.
  
  
  
   Накануне операции, к вечеру, в район Шахджойского гарнизона, большой колонной прибыли части и подразделения 103 ВДД и после марша расположились на короткий отдых. В этот же день батальоны гарнизона готовились к выполнению свих боевых задач.
   В задачу десантного батальона входило: скрытно, ночью, заняв боевые позиции на вершинах гор со стороны пакистанской границы, блокировать базу душманов, отрезав им пути отхода в сторону Пакистана.
   В задачу батальона спецназа входило: заменить убывшие с застав силы десантного батальона и частью сил в количестве трех боевых групп по двадцать человек принять участие вместе с силами десантного батальона в блокировании базы душманов со стороны пакистанской границы.
   Замысел дивизионной операции был следующий. Силам шахджойского гарнизона отводился восточно-южный сектор для блокировки протяженностью в три километра. Одновременно с Шахджойским гарнизоном, Кандагарский гарнизон, с такойже задачей продлевал сектор блокировки базы с юга на запад, ещё на три километра, что вместе составляло около одной трети общего кольца окружения "осиного гнезда".
   К середине ночи боевые группы гарнизона обязаны были занять свои боевые позиции на вершинах гор в указанном секторе. Силы дивизии, после короткого отдыха, во второй половине ночи выдвигались к базе душманов. Перед районом нахождения базы, колонна дивизии, разделяясь надвое и обходя район с севера на запад и восток, окончательно закрывала кольцо окружения душманской базы.
   На рассвете, прибывшие из Союза стратегические бомбардировщики дальней авиации спецбоеприпасами и обычными средствами наносят удар по району Сурхагана. После чего по базе наносятся бомбово-штурмовые удары тактической авиации кандагарского гарнизона и артиллерией дивизии. После окончания бомбардировки части и подразделения дивизии приступают к зачистке района.
   Вечером, за час до захода солнца, силы гарнизона убыли к месту занятий своих боевых позиций. Первыми убыли основные силы колонной по ранее разведанному разведчиками маршруту. Бронегруппа гарнизона, возглавляемая майором Скоблиным, была усилена тремя самоходно-артиллерийским орудиями и двумя зенитными установками "Шилка".
   Через полчаса после убытия из гарнизона бронегруппы батальона, на четырех вертушках, к месту занятия батальонами боевых позиций убыл десант в составе сорока человек.
   В составе десанта находилось двадцать человек разведвзвода и двадцать человек восьмой роты. Старшим передовой группы был комбат. После высадки из вертолетов, рассредоточившись, десантники начали движение в район занятия боевых позиций. Солнце только что скрылось за горами, наступала темнота. Через полчаса вышли в заданный район. Было уже темно. Лишь вершины находящихся рядом невысоких гор, разбросанных по окружающей местности, виднелись на фоне звёздного неба, слабо освещаемого узким серпом появившейся луны. Вслед за темнотой, спускающаяся на землю прохлада охлаждала разгоряченные от тяжелой ноши тела. Созвав к себе офицеров, комбат указал на вершины, которые должны были занять боевые группы рот. Зигзагом ломанной линии они располагались с востока на запад. Командиры взводов, получив команду, занимали свои боевые позиции. С минуты на минуту ожидался подход основных сил. Комбат уже вёл переговоры с бронегруппой по радиостанции. Вскоре забравшаяся на горку часть бойцов второго взвода сообщили, что видят приближающуюся бронегруппу батальона. Минут через двадцать колонна боевых машин прибыла к месту нахождения передовой группы батальона. Восьмая рота находилась в центре боевого порядка батальона. Позиции седьмой роты находились на левом фланге, ещё дальше должны были расположиться спецназовцы. Девятая рота занимала позиции на правом фланге батальона. Не мешкая ни минуты, бойцы восьмой роты начали поднимать на свои горки минометы, крупнокалиберные пулеметы и боеприпасы.
   Был час ночи. Бойцы роты, заняв позиции, приступили к их оборудованию. Собирая рядом находящиеся камни, они укладывали их вокруг своих позиций в защитные стены. Температура воздуха резко понизилась. Ветер усиливаясь, становился колючим и промозглым, быстро выдувал тепло их разгоряченных тяжелой работой тел. Отвязывая притороченные к рюкзакам бушлаты, бойцы одевали их на себя. Накинутые поверх бронежилеты, не продуваемые ветром, хорошо удерживали тепло, не позволяя выдувать его промозглому ветру.
   Данцевич находился в центре боевого порядка роты в третьем взводе. Недавно прибывший во взвод лейтенант Лисицын был офицером молодым и, волнуясь за дело, Данцевич решил находиться в третьем взводе. Видя, что во взводе всё уладилось, он дал указание взводному организовать посменный отдых бойцам, а сам со связистом и тремя бойцами отделения управления роты отправился на боевую позицию первого взвода. Первый взвод располагался на левом фланге роты. До соседней горы, на которой находилась боевая позиция взвода, было метров восемьсот. На склоне горы их встретил Коровин с бойцами. Бойцы взвода находились на оборудованных позициях. Две трети из них, закутавшись в прихваченные с собой всеми одеяла, прижимаясь друг к другу, группами отдыхали на боевых позициях. Рядом со спящими, бодрствующая часть вела наблюдение. Данцевич обошел и осмотрел позицию взвода. Согласовав и обговорив с Коровиным возникшие вопросы, он со своими сопровождающими отправился назад. Ему необходимо было ещё побывать в расположении второго взвода и осмотреть свой правый фланг.
   Гора, на которой занял позицию второй взвод, была пониже двух предыдущих метров на пятьдесят и находилась на расстоянии метров пятьсот от соседней, центральной, на которой располагался третий взвод. Предупрежденный по радиостанции лейтенант Югушев встретил ротного сам. Вместе с ним на позиции находился прапорщик Сакенко, прибывший сюда любопытства ради.
   - Холодно на ваших горках, посетовал он на пронизывающий ветер.
   - Пойду я назад, внизу тише, а в бэтээрах вообще тепло,- поеживаясь, проговорил он.
   - Товарищ старший лейтенант, комбат дал команду бронегруппе переместиться в район седьмой роты, проинформировал Данцевича прослушивающий эфир связист. Услышав сообщение связиста, Сакенко кубарем бросился вниз к боевым машинам.
   - Пойдем, Григорий, покажи, как вы здесь закрепились,- обратился к взводному Данцевич.
   Обойдя боевые позиции бойцов взвода, группами занявших на вершине горы круговую оборону, Данцевич остался доволен работой взводного. Вдруг, далеко слева, в районе расположения седьмой роты послышались доносимые ветром слабые хлопки выстрелов. Темноту неба прорезали красные линии трассирующих пуль. Одна за другой в небо взвились осветительные ракеты. Стрельба, слабо доносимая ветром, начала усиливаться. Вскоре к звукам стрелкового оружия начали добавляться ураганные звуки выстрелов спаренных стволов "Шилки". Мощный прожектор зенитной установки шарил по накрытой темнотой местности.
   - Товарищ старший лейтенант, в зоне ответственности седьмой роты обнаружено появление групп противника. Комбат приказал усилить наблюдение и немедленно открывать огонь при обнаружении противника,- доложил находящийся рядом связист.
   Связавшись по радиостанции с командирами взводов, Данцевич передал им сообщение и приказ комбата.
   - Давай, Григорий, смотрите здесь повнимательней, а я пойду на свое место,- пожимая руку Югушеву, произнес Данцевич и спешным шагом убыл со своим сопровождением в центр боевого порядка роты.
   - Похоже, душки поняли, что их окружают, и сейчас ищут место, где можно вырваться до утра из окружения. Понимают, что утром их долбить начнут,- высказывали свои тактические догадки идущие рядом бойцы. Недавно начавшаяся стрельба, затихнув на короткое время, возобновилась вновь. Прибавляя шаг к и так быстрому качению с горы, Данцевич молчал. Редкие, упругие, низкорослые кусты колючих растений и невидимые в темноте камни, препятствовали быстрому движению, не давая ногам нормально ступать на землю. Начался подъем на позицию третьего взвода. Впереди за горой послышались звуки стрельбы артиллерийских орудий. Била наша артиллерия. Скоро впереди фронта в небе "повис фонарь". Яркий свет покачивающейся на парашюте осветительной мины озарил расположенные впереди горы, в которых ухали разрывы артиллерийских снарядов. В промежутках между хлопками, сверху горы послышался знакомый украинский говорок голоса Олихненко, требующего отзыва на произнесенный им пароль.
   - Ты что, хохол, своих не узнаешь,- произнеся отзыв, укорял за бдительность педантичного Олихненко Асхабов. Встревоженные стрельбой, отдыхавшие бойцы проснулись. Часы показывали половину четвертого часа ночи. Пытаясь согреться от принизывающего ветра, Данцевич, обмотавшись одеялом, прижался к сгрудившейся на позиции группе спящих солдат. Рядом расположился связист. Где-то вдали звучали выстрелы, изредка в горах раздавались глухие хлопки разрывов мин и снарядов. Вырисовывающийся черный контур ствола миномета ясно виднелся на фоне звездной россыпи неба. Монотонный звук шума радиоэфира доносился из наушников стоящей рядом радиостанции.
   Светало. Данцевич так и не смог уснуть. Тревога и волнение, закравшиеся в душу, несмотря на усталость, не давали сну овладеть телом. Ветер немного утих и стал слабее.
   Внизу горы послышался звук работы двигателя бронетранспортера. Звук, усиливаясь, прослушивался все отчетливее. Подъехавший внизу к горе бэтээр остановился. Сидевший на нем комбат с замполитом и несколькими бойцами направился вверх на гору. Подошедший к Данцевичу Лисицин молчал. Данцевич доложил быстро поднявшемуся на горку комбату о положении дел в роте за ночь.
   Осмотрев позицию третьего взвода, комбат внес коррективы в расположение основных средств. При дневном свете это было очевидным и логичным. Рассказал бойцам о произошедшем в батальоне за ночь.
   - База душманов взята дивизией в кольцо. На участке седьмой роты, ночью группа душманов предприняла попытку произвести разведку боем, но была рассеяна огнем. Сейчас разведвзвод в глубине перед фронтом батальона производит осмотр местности. Учитывая всё это, наблюдателям быть внимательнее. Через час по базовому району ожидается нанесение удара авиации. Задачи всем остаются прежние,- произнес в конце речи комбат и направился на позицию второго взвода. Со своим сопровождением туда направился и Данцевич.
   Данцевич находился на левом фланге роты, когда далеко впереди, в горах, раздались мощные взрывы. После первых взрывов, всколыхнувших землю, прошло немного времени и взрывы, слившись в непрерывное гудение и вой, все усиливаясь, перекатами распространялись все шире и шире. Звуки канонады, распространяясь, приближались к позициям роты. Вдали над горами начали подниматься большие облака пыли и дыма.
   - Вон, вон, смотри, самолет,- провожали бойцы взглядами высоко в небе один за другим уходящие вдаль на разворот остроносые бомбардировщики.
   Бомбардировка продолжалась более получаса. Кончилась она также внезапно, как и началась. Ещё через полчаса с правой стороны внизу перед фронтом роты показалась большая колонна пеших бойцов. Развернувшись в боевой порядок, она начала удаляться и вскоре, частями входя в промежутки между горами, исчезла из виду.
   - Пошли чесать ребята,- заговорили бойцы, находящиеся рядом с Данцевичем, наблюдавшим в бинокль за происходившим впереди внизу. Далеко впереди, в горах зазвучала стрельба. Она то возникала, то вдруг прекращалась. Через некоторое время над горами начали кружиться вертолеты. Отстреливая яркие огни с бортов в стороны, они то вдруг замирали на месте, и в этот момент огненные трассы отделяемых от них снарядов уходили вниз к земле.
   Рота находилась в спокойной обстановке, лишь редкие запросы по связи первого доложить обстановку вносили напряжение и тревогу. Такая обстановка сохранялась до второй половины дня.
   Данцевич находился на позиции первого взвода, когда внезапно на другом фланге роты в районе второго взвода раздалась стрельба.
   Чуть более получаса обходя боевые позиции взводов, он был там. Вместе с Югушевым осматривали местность пред позицией взвода и нечего подозрительного тогда не наблюдалось. По радиостанции последовал доклад Югушева о попытке группы душманов прорваться из окружения в стыке с позицией девятой роты. Данцевич доложил о происходящем в штаб батальона. В это же время послышались звуки стрельбы далеко слева сзади. От прослушивания радиоэфира сети комбата стало понятным, что большая группа душманов, внезапно появившаяся в тылу батальона атакует бронегруппу с находящейся на боевой позиции артиллерией батальона. В тылу батальона шел бой. Комбат бросил на отражение атаки душманов свой резерв - разведвзвод батальона. Обстановка накалялась. Начали поступать данные о первых раненных в разведвзводе и среди отбивающихся артиллеристов и бойцов бронегруппы.
   Через некоторое время из переговоров в радиоэфире выходило, что погиб Лупатов. Находящиеся возле Данцевича со связистом бойцы, вслушиваясь в наушники, пересказывали товарищам доходящие сведения.
   Их изменившиеся лица были озабочены и тревожны. Тревожные взоры всех, невольно обращались в направлении, откуда доносились звуки стрельбы. В закрытой горой местности, где располагалась бронегруппа с артиллерией, звучал ураганный вой "Шилки".
   - Ну вот, и кончился наш балдеж,- прозвучало из уст кого-то из бойцов.
   - Восьмой, я первый,- вдруг раздалось в наушниках. Тревожный голос комбата, понимание, что вызывают его, тревогой наполнило душу Данцевича, быстро ответившего на запрос.
   - Сзади у тебя, восьмой, на левом фланге, ближайшая сюда к нам гора. Видишь! - уточняя, спросил первый и вышел из связи.
   Данцевич, и так обращенный взглядом в сторону скрытой горой бронегруппы, видел вторую, находящуюся немного левее, в километре от себя гору, за которой ровная открытая местность кончалась, переходя в низкогорье, примыкавшее к горе.
   - Первый, я восьмой, Вас понял. Вижу! - быстро произнес в ответ Данцевич и вновь обратил свой взор в сторону высоты, словно боясь ошибиться.
   - Как можно быстрее. Лично самом. Собрать группу, бойцов десять и занять правый край высоты! - раздался в наушниках приказ комбата.
   - Я восьмой, понял! - ответил Данцевич и опустил клавишу ларингофона.
   Поднимаясь от стоящей на земле радиостанции, он протянул связисту снятые с головы наушники. Думая, что предпринять дальше, осмотрел ловящих его взгляды находящихся рядом и вдали на позициях бойцов. Перевел взгляд на стоящего рядом Коровина.
   - Остаешься за меня! - приказал он ему.
   - Понял,- произнес в ответ тот.
   - Первые номера боевых групп ко мне! - громко произнес он.
   По находящейся у себя за спиной малой радиостанции вышел на связь с командирами второго и третьего взводов.
   Объяснять долго не пришлось. Взводные прослушивали эфир и были в курсе обстановки.
   - Понятно! - прозвучало в их ответах ротному.
   Данцевич поднял глаза на серьезные сосредоточенные лица собравшихся рядом ожидающих указаний бойцов. Не отрывая своих взоров от командира они, ощупывая накинутое на себя снаряжение, подтягивали крепление бронежилетов, касок и рюкзаков.
   - Красных, Землянников, Асхабов и Бертош, за мной! - произнес он и бросился вниз к склону горы.
   - Товарищ старший лейтенант, возьмите нас с Белых,- произнес вдогонку Сарбаев.
   - А здесь кто будет! - послышался ответ ротного.
   Спустившись вниз с горы, Данцевич замедлил бег и начал осматривать склоны гор, на которых находились позиции третьего и второго взводов. Крохотные фигурки на этих склонах уже катились вниз к равнине шириной в километр, отделявшей указанную гору от гор, на которых размещались боевые позиции роты. Бойцы первого взвода уже обогнали ротного и находились метрах в двадцати впереди. Вдруг бежавший рядом связист, протягивая гарнитуру Данцевичу, сообщил, что его вызывает комбат. Приблизившись к связисту, Данцевич взял у него из рук гарнитуру, приложил к уху и нажал клавишу ларингофона.
   - Первый, я восьмой! Прием! - произнес он и отпустил клавишу.
   - Восьмой! Быстрее! Быстрее! Вас могут опередить! С обратной стороны замечены бородатые! Как понял! Прием! - раздался в наушниках голос майора Скоблина.
   - Понял! - ответил Данцевич и отпустил натянувшийся провод гарнитуры. Бегущий рядом с пудовой радиостанцией связист явно отставал.
   Группа бойцов первого взвода ушла вперед уже метров на сто пятьдесят. Бросив взгляд налево, Данцевич увидел бегущих бойцов третьего и второго взводов. Их путь был более длинный и старт, начатый явно попозже, значительно отдалял их от бегущих впереди бойцов первого взвода. Пот, катившийся градом, заливал глаза. Переведя свой взгляд вперед, Данцевич увидел значительно удалившихся от себя бегущих бойцов первого взвода. Растянувшаяся в цепь четверка уже подбегала к склону горы. Страшные сведения, полученные им, волновали и не давали покоя. Вдруг, не понимая от чего он остановился, сделал два глубоких вдоха.
   - Землянников!!! - что есть силы заорал он впереди бегущим бойцам. Данцевич очень боялся, что бойцы, увлеченные бегом его не услышат. Знакомая бегущая впереди всех фигурка Землянникова вдруг остановилась и обернулась назад.
   Сделав глубокий вдох, Данцевич что есть силы заорал опять: "Осторожно! На обратной стороне духи! Быстрее!" - и бросился вперед.
   Фигурка Землянникова, уже достигшая склона горы первая начала подниматься вверх. На секунду замедленный бег и странные повороты тела сержанта Данцевичу сразу показались не совсем понятными. Лишь когда от его тела отделилось что-то и упало на землю, он понял эти движения. Сержант на ходу сбросил с себя набитый боеприпасами тяжелый рюкзак. Все остальные бойцы, увидев действия Землянникова, последовали его примеру. По негласному солдатскому закону, сравнимому лишь со звериным инстинктом и не подлежащему оспариванию, последние из бегущих без напоминаний и указаний начали собирать брошенную первыми поклажу.
   Стоящий недалеко впереди, нагнувшийся, опершись руками в колени, связист, едва Данцевич поравнялся с ним, не отставая, побежал рядом.
   У склона горы Данцевича со связистом достиг Олихненко. С автоматом и одним "лифчиком" поверх бронежилета сержант обогнал ротного и начал быстро подниматься вверх. Слева на склоне начиная подъем, появилось ещё несколько бойцов третьего и второго взводов. Их неистовое дыхание и тяжелый топот ног уже доходили до слуха Данцевича.
   От склона горы вправо начала просматриваться закрываемая до этого горой долина, на которой километрах в полутора располагалась бронегруппа и артиллерия батальона.
   Там шёл бой.
   Замедлив движение, Данцевич поднял свой взор вверх. Находящаяся немного справа группа бойцов первого взвода была уже на середине подъема, который стал явно круче. Они карабкались вверх, сгребая вниз срывающиеся из под ног камни.
   С каждым очередным поднятием вверх головы, отвлекавшим от подъема и замедлявшим его, волнение на душе усиливаясь, достигало своего апогея.
   - Что сейчас происходит там, на обратном склоне горы? - терзала сознание Данцевича тревожная мысль. Ему казалось, что очередной раз, взглянув вверх, он увидит там на гребне радостные лица опередивших их врагов. тревожное чувство, что они сейчас лезут просто напросто на рожон в нем усиливалось.
   - Олихненко! Стой! - приказал Данцевич уже вырвавшемуся вперед метров на тридцать бойцу. Сержант остановился, не понимая задумки ротного, посмотрел на него вниз.
   - Изготовься для стрельбы и наблюдай за вершиной!- приказал ему Данцевич и начал карабкаться вверх. Какое-то успокоительное облегчение на миг легло на его душу. Пот заливал глаза, сбитые в кровь руки, хватаясь за камни и колючие растения, помогали телу подниматься вверх. Вот он поравнялся с сидящим метрах в пяти слева задравшим вверх голову приложившимся к прицелу Олихненко. На ходу бросил взгляд вверх. Поднимавшемуся впереди троицы Землянникову до гребня оставалось совсем немного. Данцевич, опустив голову, ускорил движение вверх по склону горы.
   Внезапная короткая автоматная очередь, раздавшаяся сзади, заставила вздрогнуть. Лишь через миг Данцевич понял, что стрелял Олихненко. Он поднял свой взор вверх. Вверху на гребне виднелись два тонких облака сносимой вправо поднимающейся вверх пыли. Толи от испуга, толи от большого физического напряжения в ушах стояла шумящая глухота. Справа, вверху, достигший гребня вершины Землянников, одну за другой бросал гранаты. Глухие разрывы гранат валом прокатились там, на обратном склоне горы. Резкие звуки коротких очередей его автомата сразу зазвучали вверху. Ещё через миг они дополнялись выстрелами других прибывавших на гребень горы бойцов.
   Сидя на узкой, шириной всего лишь метров в пятнадцать, пологой площадке вытянутой вершины на правой её части, тяжело дыша, Данцевич осмысливал всё только что произошедшее. В горле першило, а легкие разрывал приступ кашля. связист опершись на находящуюся за спиной радиостанцию, сидел рядом. Весь мокрый от пота, с красным лицом и вздувшимися венами у висков он жадно глотал воздух. Свист и хрипение в его дыхании постепенно затихали. Залегшие за камнями вдоль по вершине бойцы вели огонь по уходящим вниз влево, к горным холмам, остаткам душманов. Пять их трупов, уничтоженных гранатами Землянникова, в жутких позах валялись недалеко от вершины, внизу на обратном склоне высоты. Невдалеке находился шестой труп - первого взобравшегося на гребень, сраженного короткой очередью Олихненко, душмана. С зажатым в правой руке автоматом и обнаженной головой, украшенной черной шевелюрой больших и мокрых вьющихся волос, он ничком лежал на середине площадки вершины, метрах в пятнадцати от Данцевича со связистом. Слетевшая с его головы чалма валялась в метре рядом. Отдышавшись, Данцевич вышел на связь с первым.
   - Задачу выполнил! - спокойным голосом, больше с оттенком усталости, чем радости доложил он, и тут же добавил:
   - Уничтожено шесть бородатых, остальные, прикрываясь холмами, уходят на восток.
   - Понял, послышалась в ответ скупая фраза тихого голоса майора Восиленко.
   - Зажгите шашку оранжевого дыма,- приказал комбат.
   Минут через пять в небе появились три вертушки. Одна из них начала приземляться в районе бронегруппы батальона, а две других, кружась вверху, начали обстреливать холмы, за которыми скрылись остатки душманов. На позиции третьего взвода начали раздаваться выстрелы. Послышались хлопки работы миномета. Данцевич вышел на связь с Лисицыным. Его доклад был успокоительный.
   Огонь был открыт по замеченной внизу мелкой группе душманов. О произошедшем доложил комбату.
   Бойцы осматривали трупы душманов, оттаскивали их подальше вниз от вершины. Сносили наверх трофейное оружие. Их удивленные возгласы и громкое обсуждение у находящегося на вершине убитого душмана привлекли внимание ротного.
   - Товарищ старший лейтенант, подойдите, посмотрите,- звали они к себе командира.
   Данцевич встал и направился к ним.
   - Похоже, это наш старый знакомый. Лучший боец шахджойского полка царандоя Хамид,- глядя на приблизившегося ротного, произнес Землянников. Данцевич бросил взор на повернутый лицом вверх труп душмана.
   Вымазанное запекшейся кровью его пробитое пулями в районе правой скулы и шеи лицо вначале затрудняли опознание.
   - Помните, товарищ старший лейтенант, он на КПП тогда в наряде нас встречал,- напомнил Мальцев.
   - Мы его ещё тогда сразу душманом назвали,- улыбаясь, произнес сержант.
   - Ловко его Олихненко снял. Иначе могло бы быть всё наоборот,- произнес Асхабов и в знак благодарности дружески приобнял Олихненко за плечи. С его заключением все были согласны, что и выразилось в благодарных взглядах бойцов. На позициях батальона наступила тишина, и только впереди на западе в горах ухало - раздавались далекие разрывы. Временами, появляясь далеко впереди над горами, словно мошкара на токовище, группами кружили вертолеты. Было около семнадцати часов. Неизвестность приближающейся ночи и построения дальнейших планов по её проведению озадачивали. Скоро резко начнет холодать, а всё - еда и теплые вещи остались на позициях. Боеприпасов тоже было недостаточно.
   Прислушиваясь к шуму наушников, Данцевич ждал. Самому выходить на связь с комбатом, отвлекая его от дел, не хотелось.
   Он уже всё продумал, наметил планы по разным вариантам развития дальнейших событий и ждал. Что комбат о них забыл, так он тоже не думал. Всё недавно случившееся почему-то казалось не таким важным, далеким, и не с ним произошедшим.
   - Как там во взводах? - вертелось в голове. Половина из бойцов, опустошив имеющиеся в своих рюкзаках запасы съестного, уснули на наспех оборудованных позициях. До слуха доносились отрывки разговоров бодрствующих дембелей а планах своей дальнейшей мирной жизни. Находящийся рядом связист разглядывал в бинокль открывшуюся панораму расположения бронегруппы батальона. Данцевич жевал ржаной сухарь из сухпайка, изредка запивая его глотками оставшейся в фляжке воды. Он ждал звонка комбата.
   - Товарищ старший лейтенант, комбат,- протягивая гарнитуру радиостанции, вдруг произнес сидящий рядом связист.
   Майор Восиленко приказал доложить обстановку. Его голос был усталый. Данцевич доложил.
   - Что думаешь делать дальше? - сразу задал вопрос комбат.
   - Считаю, мне нужно быть на своем месте. Высота должна быть под нашим контролем. До наступления темноты этот вопрос необходимо решить,- высказал комбату свои соображения Данцевич.
   - Согласен,- после небольшой паузы раздалось в наушниках.
   Данцевич молчал, вслушиваясь в шум наушников, он ожидал дальнейших указаний первого.
   - Оставь там обязательно своих не менее трех первых номеров, добавь из позиций ещё по три карандаша. Я пришлю ещё. Старшим будет твой третий, распорядился комбат.
   Данцевич вышел на связь со взводными, начал давать указания. Вскоре с позиций роты к горе потянулись нагруженные бойцы. Обходя с Лисицыным вершину горы, Данцевич давал ему указания по организации службы ночью. Прибывающие на гору новички, отдышавшись, занимали свои места на позициях. Бойцы делились новостями и обсуждали произошедшие бои. Вскоре к горе из бронегруппы батальона подъехали два бронетранспортера. Вылезшие из машин шесть бойцов, нагрузившись поклажей, начали подниматься вверх. Ими оказались три бойца из разведвзвода и трое из зенитно-гранатометного взвода. За привезенными ими двумя автоматическими гранатометами и боеприпасами части бойцов пришлось спускаться вниз снова. Попрощавшись с Лисицыным, Данцевич с частью бойцов убыл на позиции роты.
   Землянников, Олихненко и Мальцев остались на высоте. Спускаясь вниз, встретились с поднимавшими станковые гранатометы бойцами.
   - Ну теперь тебе "ушастый", духи не страшны! - не преминул зацепить Асхабов поднимающегося вверх со станиной гранатомета Сенина. Ничего ему не ответив, Сенин продолжал, пыхтя, карабкаться вверх.
   - Зуев, смотри ночью не спи,- напутствовал Красных своего подчиненного. Он знал слабость недавно прибывшего молодого бойца. Медвежьей стати среднего роста крепыш - кандидат в мастера спорта по вольной борьбе - тащил на плечах два ящика с гранатами.
   Вся ночь для роты прошла спокойно. Бойцы, находясь в режиме боевого дежурства, отдыхали. Впереди в горах, не как раньше, тоже было относительно тихо. Лишь изредка в небе появлялись "осветительные фонари", да слышались звуки далекой стрельбы. Сбиваясь для сна в группы, укутанные в одеяла бойцы, согревшись, спали крепким сном, не слыша этой стрельбы.
   Утром от комбата поступила команда готовиться к снятию позиций. Батальону была поставлена задача прочесать местность в направлении своего фронта на глубину трех километров. Час для полготовки к началу новой задачи прошел в суете. Бойцы к прибывшим к подножию гор бронетранспортерам сносили тяжелое вооружение, боеприпасы и вещи.
   Спустившись вниз к машинам, Данцевич, боясь что-либо упустить, готовил роту к выполнению новой задачи. Бойцы пополняли свои носимые запасы боеприпасов, воды и продовольствия.
   Общаясь с механиками-водителями и наводчиками-операторами боевых машин, узнавали новости, по которым данная категория их товарищей, находясь поближе к штабу батальона была осведомлена пошире.
   Скоро подъехал комбат. По карте уточнил дальнейшую задачу роте и убыл в расположение девятой роты. Разложив карту на броне, Данцевич по радиостанции ставил боевые задачи командирам взводов.
   - Хорошо, командир, вечером должны быть дома. Надоела уже эта война,- видя, что Данцевич закончил разговаривать с командирами взводов и начал сворачивать карту, произнес находившийся рядом Сакенко.
   Эти, пока ещё не точные по слухам сведения, сообщенные недавно им самим Данцевичу, сейчас явно озвучены комбатом в виде новой боевой задачи, обрадовали всех. Бойцы приободрились.
   Бронегруппа батальона уходила в обратный путь. Возле каждой из гор, в её и так уже длинную цепь вливались новые группы боевых машин. Находящиеся на вершинах бойцы наблюдали за уходящей колонной. С началом её движения становилось понятным, что скоро должна последовать команда комбата на начало осмотра местности.
  
  
   Уже более часа, спустившись с обсиженных гор и развернувшись в цепь, боевые группы батальона продвигались в указанных направлениях. Конечной целью прочески был выход батальона на впереди рассекавшую горную местность дорогу, проходившую поперек направления движения. Петляя по относительно ровной горной местности, огибая нечастую россыпь разной высоты встречающихся на пути одиноких гор, она соединяла два местных кишлака. На очередную близлежащую возникающую перед цепью горку, посылалась группа бойцов для её осмотра, и лишь после их положительного доклада с вершины, залегшая на данном участке цепь бойцов продолжала движение вперед. Десять минут назад, Коровин доложил о пленении обнаруженных на пути взвода прятавшихся двух афганских мужчин. Выдавали они себя, естественно, за жителей местных кишлаков, случайно оказавшихся в горах, где уже трое суток шли бои. Оружия при себе у дехкан конечно, тоже не оказалось. При докладе комбату выяснилось, что улов восьмой роты был уже не первым.
   Продвигаясь сзади цепи роты, Данцевич вспоминал прошедшее последних дней. Редко закрываемое одиноко плывущими по небу облаками подбирающееся к горизонту солнце жарко грело спину. Словно способствуя наблюдению, его яркие лучи хорошо освещали расположенные впереди красоты горной местности. Находящиеся в цепи бойцы постоянно до боли в глазах вглядывались в отдельные её участки и места. На расслабленные взоры любованием проплывающей мимо красоты общей панорамы, времени и возможности у них не было.
   Болью в душе отдавалась гибель Лупатова. Только сейчас в его памяти уже в который раз прокручивалось событие боя при занятии высоты. Вспоминаясь в мельчайших подробностях, казавшееся уже давно прошедшим событие, осмысливаясь вновь, теперь страхом холодило душу. Гибель Лупатова придавала ему серьезность и ясность. Ясное осознание того, что гибель на войне происходит как-то по-будничному просто, внезапно, быстро, прочно укоренилась в его душе, словно переубедив его в низкой цене человеческой жизни. И это всё недавно им открытое не казалось больше несуразностью. Душа смирилась с этим.
   Через два часа рота вышла на дорогу. Недалеко от дороги, на обратной стороне, черным пятном зияло место падения вертолета. От сгоревшей внутри пятна вертушки остался лишь вдавленный в землю черный остов с блестевшими на нем местами подтеками оплавленного алюминия.
   Вышедшая на дорогу цепь батальона, повернув направо, превратилась в колонну. Продвигаясь по дороге, батальон вышел на большой участок открытой местности, густо наполненный людьми и техникой. Внутри большого лагеря войск чудно, словно заложником, смотрелся местный кишлак. Бронегруппа батальона находилась уже здесь. Обнаруженные при проческе местности батальоном " декхане" с характерными следами от прикладов оружия на плечах пополнили находящуюся здесь же группу пленных душманов. Масса ранее знакомых между собой людей среди офицеров и солдат внезапно опять встретились вновь. Общаясь, они вспоминали прошедшее, делились между собой виденным в ходе боев, узнавали друг от друга новости. Хорошие и плохие.
   От встреченного здесь старого знакомого ещё по учебе в училище, уже майора Беляева Данцевич узнал о недавней гибели Брилева.
   - Я помню, Евгений, как тогда - по прибытию в Афгаистан, встретил вас вместе,- напомнил Николай.
   Страшная весть обожгла душу и воспринялась ошеломляюще. Перед глазами Данцевича промелькнула вокзальная картина проводов его с Брилевым женами в Афганистан. Он пытался, но никак не мог вспомнить лицо и облик жены Брилева, уже ставшей, видимо ещё не ведая о том - вдовой. В его глазах всё время возникало заплаканное лицо бегущей за вагоном жены.
   Слова Николая об успешно прошедшей операции не воспринимались сознанием.
   - Ну теперь, Паша, точно получит генерала,- произнес Беляев и видя, что Данцевич больше не воспринимал его речь, затих.
   - Что? - очнувшись, переспросил Данцевич.
   - Говорю, за успешно проведенную операцию командиру дивизии наверняка скоро присвоят звание генерала,- повторил Беляев.
   - А нашему ротному,- капитана,- слетело с уст недавно подошедшего Лисицына.
   Данцевич перевел свой по-прежнему нерадостный взгляд на взводного.
   Распрощавшись с Беляевым, он направился в расположение батальона.
   - Как думаешь, командир, не нагрузят здесь нас ещё какой-либо задачкой? - задал вопрос идущий рядом взводный.
   Этот вопрос в батальоне сейчас волновал всех. Все ждали возвращения комбата с совещания от "местного начальства".
   - Не исключено, ответил Лисицыну ротный.
   Прибывший с совещания комбат всех обрадовал.
   Начало темнеть, когда бронегруппа батальона прибыла в гарнизон.
   ...................................................................................................
   Солнце, касаясь красным диском вершин гор, сходило к закату, когда батальон возвратился с боевых в место своего расположения.
   В это время бойцы роты и узнали о ранении Княжко. Ещё находясь на боевой операции, в последние её дни, все узнали об обстреле душманами расположения гарнизона. Дошедшая по радиосвязи скупая весть на фоне происходящего более важного события, мигом распространившаяся среди личного состава батальона, также как распространилась, быстро и была на время забыта. И лишь с прибытием батальона, в расположение, вспомнилась вновь. Следы мелких разрушений и порчи палаток от разрыва трех реактивных снарядов в расположении гарнизона ещё недостаточно устраненные и затоптанные ногами, напомнили людям о слышанном. Словно в отместку за разгром своего "гнезда", душманы в очередной раз обстреляли гарнизон "шурави".
   Оставленный в расположении батальона с ещё тремя бойцами для охраны имущества роты, открыто отказывающийся служить, ссылаясь на вымышленную болезнь солдат, и ранее всё время использовавшийся по принципу - с паршивой овцы хоть шерсти клок, опять занял свое место у грибка роты. Ничего другого доверить ему было нельзя. Из армейского госпиталя, Княжко прибыл за день до отправления роты на боевые. Расстроенный и опечаленный в очередной раз не подтвердившимся диагнозом, в окончательной, самой высокой здесь медицинской инстанции, Княжко совсем сник. Не в силу своих служебных обязанностей, а чисто по-человечески, как ни старался Данцевич перед боевыми в короткой своей беседе с солдатом влить в его душу оптимизм и веселость, настроить его на нормальное отношение у службе, перелома в настроении Княжко не произшло. У своих товарищей Княжко окончательно потерял уважение и вызывал у их лишь чувство неприязни. Видимо, желая воздать Княжко должное за недавний, очередной, по их мнению, необоснованный балдеж в госпитале, оставшиеся с ним бойцы, время его дежурства у грибка значительно увеличили.
   Ночной обстрел Княжко встретил в сонном состоянии, стоя, умело зафиксировав своё тело при помощи ремня автомата к верхним частям конструкции грибка. Из-за сна на посту, не успевший вовремя спрятаться в укрытие, он был ранен в бедро. С разбитым осколком бедром левой ноги, висящим под грибком, истекающим кровью, без сознания и обнаружили его бойцы роты сразу после окончания обстрела. После предварительной медицинской помощи Княжко на вертолете сразу был переправлен в Кандагарский госпиталь.
   - Что ж не уберегли Княжко? - корил Данцевич старшего наряда.
   Не потеряв за всю операцию ни одного солдата убитыми или раненым, ротный в душу не соглашался с глупым, на его взгляд, ранением Княжко.
  
   - Он сам себя не берег. Привык по госпиталям дрыхнуть. Как ни подойдешь к нему с проверкой, редко когда застанешь не спящим. Думал и здесь так можно,- переживая, отвечал тот.
   Месяца через два в батальон пришло сообщение, что на основании результатов медицинского освидетельствования, рядовой Княжко признан негодным к дальнейшему продолжению службы, исключен из списков части с последующим увольнением из рядов ВС СССР.
  
   ........................................................................
  
  
   Назавтра, после возвращения из боевых, из штаба полка в батальон поступило указание быть в готовности по прибытию вертолетов для отправки дембелей в Кабул. К вечеру все бойцы, убывающие на дембель, были вызваны из застав в расположение своих рот.
   В очередной раз с интервалом в полгода на души командиров наползала знакомая грусть. Жалость по покидающим роты и взводы самым сильным и опытным бойцам, ставшими профессионалами своего дела, в воспитание которых наряду со временем их становления вложили и они много своего труда и сил, угнетала.
   В этот же день командиры рот, объезжая заставы, увозили своих дембелей в расположение батальона. По заведенной традиции попрощавшись с остающимися товарищами перед посадкой на бэтээры, уезжающие бойцы, стоя в шеренге, вместе выпускали одной длинной очередью в афганское небо по магазину патронов.
   Режущие тишину афганского неба символические залпы прощальных салютов раздавались в округе.
   Обрадованные наступившим их временем, отслужившие свой срок бойцы, готовились к убытию их гарнизона в Кабул. Происходящая в ротной хате за накрытым столом вечерняя посиделка в воспоминаниях и разговорах затянулась далеко за полночь. Уже давно уснул подвыпивший Сакенко, а сон не приходил к Данцевичу. За разговорами в воспоминаниях незаметно бежало время. Уснул он лишь под утро.
   Назавтра вертолеты в батальон не прилетели. По слухам, во время недавно прошедшей боевой операции душманами было уничтожено семнадцать вертолетов и в армейской группировке наблюдался их дефицит.
   Этим всё и объяснялось. Не прилетели вертушки и на второй день. Все эти дни, в ожидании, дембеля бесцельно бродя по гарнизону изнывали в тоске.
   С каждым прошедшим в ожидании днем нервы уставших бойцов напрягались всё больше.
   К вечеру опустошенные пустым дневным ожиданием отправления, бойцы, питаясь надеждой завтрашнего дня, пытались заглушить тоску раздобытым спитрным. До поздна сон не овладевал их душами. И с каждым вечером таких становилось всё больше, а их бодрствование становилось всё более продолжительным.
   Не спалось людям, не могли они уснуть в эти ночи. Нестерпимой жаждой рвались их души отсюда домой, туда, где ждали их родные и близкие. Они были ещё солдатами, но не оловянными солдатиками, которых для порядка можно было на время поставить в строй на полку в шкафчике.
   Закрывая глаза на нарушения, командиры подразделений с пониманием относились к их несоответствующему в данный момент поведению. Но с каждым вечером всё больше это обстоятельство раздражало замполита и комбата. С каждым днем на совещании всё категоричней и настойчивее звучали их претензии по этому поводу к командирам рот и взводов. На третью ночь замполит батальона решил сам привести, как он потом выразился "бродячую толпу" в порядок. Впервые после долгой серии бессонных ночей, Данцевичу представилась возможность свободной, полностью ему принадлежащей ночи. Появилась возможность выспаться. Освободившись от дел, он, не раздеваясь, устало прилег на кровать, в надежде потом раздеться.
   Словно в бездонную мглу провалилось его тело, облегчаясь всё больше с глубиной погружения. И вот оно, его тело, стало совсем невесомым, легким. Приятное ощущение отрешенности и легкости овладело и утонувшим в сонную мглу сознанием. Он уснул крепким сном молодого тридцатилетнего мужчины, изголодавшегося по желанному сну.
   Через некоторое время, сквозь полудрему, он начал ощущать, как его тело кто-то настойчиво трясет, неизвестно чего требуя. Подключая свое сознание, Данцевич начал понимать, что настойчивая кем-то тряска была уже продолжительной. Туманное сонное сознание, оживляясь, начинало просветляться.
   - Просто так в это время будить его никто бы не решился,- мелькала мысль в его начинавшем просветляться сознании.
   - Товарищ старший лейтенант, проснитесь. Товарищ старший лейтенант, вставайте,- звучал рядом знакомый голос.
   - Там такое происходит! Быстрее идите, там может случиться страшное! - сквозь сон доносился до его уха знакомый говор рядом.
   Ещё через миг он узнал этот голос, это был голос Козина. Не помня себя, он отозвался на его голос и что-то спросил у Козина.
   - Там дембеля замполита батальона по лагерю гоняют, хотят убить,- донеслось туманом до сознания Данцевича.
   - Что за бред,- искрой обожгло сознание Данцевича. Цепко державший его сознание сон начал исчезать. Волнение и тревога от осознания услышанного, словно искрой обожгла его тело. Он вскочил и, садясь на кровать, своим сознанием начал возвращаться назад в только что оставленную им действительность.
   Товарищ старший лейтенант, быстрее, там Землянников,- опять раздались тревожные вопли Козина. Козин, видя, что ротный поднялся и сидит на кровати, торопил его, пытаясь увлечь за собой.
   Резкий приглушенный звук автоматной очереди, снявший остатки сна с его сознания, раздался снаружи за стенами хаты.
   Данцевич вскочил и устремился за зовущим его бегущим впереди солдатом. Окунувшись в ночную прохладу улицы, снимавшую сонливость, он начал отчетливо анализировать звучавшие в его сонном сознании ранее слова Козина.
   В темноте он бежал за Козиным между палатками. Рядом стояли встревоженные полураздетые выскочившие из палаток солдаты. Сквозь темноту с других сторон к тому же месту, куда его вел Козин, Данцевич увидел бегущие очертания знакомых офицеров.
   Растолкав вдруг появившуюся за углом очередной палатки галдящую толпу бойцов, Данцевич увидел молча стоявшего в её центре растерянного и бледного майора Уабозирова. Как потом выяснилось, пытаясь поставить бойцов по команде "Смирно!", майор Уабозиров вступил с ними в словесную перепалку. Слово за слово, спор между офицером и бойцами зашел далеко, и события начали равзиваться по неожиданному для замполита сценарию.
   Минут через пять он уже сам стоял по стойке смирно, выслушивая от солдат напоминаемые ему положения Устава, что после отбоя команда "Смирно!" не подается. Тем более дембелям - добавляли от себя бойцы. Сделав в этот момент для майора исключение, заставляя его стоять по стойке "Смирно!", они против обыкновения высказывали ему в лицо всё, что о нем думают все остальные солдаты батальона.
   Вскоре события переместились в штаб батальона, куда срочно были вызваны поднятые с кроватей командиры рот и взводов. Обиду за нанесенное бойцами оскорбление майор Уабозиров пытался выместить на подчиненных ему офицерах. Поначалу спокойный разговор перешел в спор, и также возникла перепалка между командирами подразделений с одной стороны и замполитом вкупе с поддерживающим его комбатом с другой стороны. Оставшаяся часть ночи прошла в нервотрепке споров и дрязг. Заметно ослабевшая за время прошедших боевых атмосфера ранее царившего в офицерском коллективе батальона раздора, напомнив о себе, опять начала усиливаться.
   Назавтра утром прилетели вертолеты. Через полчаса они взлетели вновь, увозя дембелей в Кабул.
   .............................................................................................
  
   Дни, накладываясь на дни с их повседневными делами и заботами, будничной суетой, сплетались в длинную цепь дальнейших событий.
   Утром следующего дня Данцевич собирался в объезд по заставам. Нужно было, как обычно, везти на заставы всё необходимое для обеспечения жизнедеятельности находящихся там людей. В этот раз поездка была необычной, и бойцы на заставах с нетерпением ждали ротного. Наряду с загруженным в бронетранспортер хлебом и боеприпасами в этот раз по заставам развозились прибывшие с вертолетами для дембелей из полка телевизоры и походные мини-кухни. Радостное сообщение по радиосвязи уже разлетелось по заставам. Толстая пачка писем, скопившаяся в результате на время прерванного сообщения, также дожидалась своих адресатов. Начатое по инициативе Данцевича дело, которого он упорно добивался и в положительном исходе оного не до конца был уверен, неожиданно, как чудо, претворилось в жизнь.
   На каждую заставу роты было выделено по телевизору, и даже, ещё один, уже стоял в ленинской комнате ротной хаты. На бронетранспортере уже были закреплены четыре миникухни, предназначенные для каждой из застав. Компактные, с четырьмя бачками-скороварками, могущими работать на любом виде топлива, каждая из них сверкая новизной нержавеющей стали, веселили души загружавших их солдат.
   - Ну, теперь на заставах поварам будет готовить пищу без проблем,- рассуждали бойцы отделения управления роты, получавшие у зампотыла батальона печки для роты.
   Они осматривали их надежное незамысловатое устройство, удачно подходящее для данной обстановки. Заместитель командира батальона по тылу майор Осипов, чувствуя в данный момент свою важную причастность к происходящему, объяснял бойцам устройство и назначение всех многочисленных "прибамбасов", прилагающегося к ним комплекта.
   - Смотри, в каждой печке четыре скороварочных бачка. Один на первое, один на второе, один на третье, а четвертый - зачем? - недоумевал кто-то из бойцов.
   - Ну, можно просто заодно, воды нагреть для мытья посуды,- звучала подсказка рядом находящегося товарища.
   - Лишний хрен в кармане не помеха. Кончай балагурить, на заставах повара разберутся,- осаждал тянувших волынку бойцов Сакенко.
   - Грузите аппараты быстрей на броню. В четвертом будут брагу кипятить, никак не поймете,- торопил бойцов руководивший получением печек прапорщик.
   Всё было готово к отправке в поездку по заставам. Данцевич ждал лишь прибытия в роту майора Уабозирова.
   Замполит батальона решил лично вручать телевизоры на заставах. Ещё вчера на совещании он дал указание Данцевичу, чтобы тот без него на свои заставы не уезжал. Запакованные в картонные коробки четыре маленьких телевизора производства литовского завода также были загружены в бронетранспортер.
   Послышался скрип петель открываемой двери, и в хату кто-то вошел. Данцевич в это время сидел в комнате канцелярии роты. Он взглянул на свои "Seiko". До условленного с замполитом батальона отправления оставалось пятнадцать минут.
   - Видимо, майор Уабозиров пришел пораньше,- подумал он и ринулся с докладом навстречу.
   - Здесь расположение восьмой роты,- услышал он голос вошедшего.
   - Так точно, товарищ старший лейтенант,- прозвучало в ответ из уст находившихся в большой солдатской комнате бойцов.
   Выйдя из комнаты канцелярии, Данцевич прошел в ленинскую комнату и через проем двери, соединяющей ленинскую комнату с большой солдатской комнатой у входа в хату роты, увидел стоящего с большой парашютной сумкой молодого офицера с погонами лейтенанта.
   Его лицо до боли Данцевичу показалось знакомым, но кто это такой, вспомнить в этот миг он не мог. Увидев напротив себя появившегося в проеме двери внутри помещения Данцевича, офицер заулыбался, поставил находящуюся в руках сумку на скрипнувшую на полу гальку и строевым шагом направился к нему. Вскочившие до этого бойцы, не ожидая такого пассажа, удивленно притихли, наблюдая, что же будет дальше.
   - Товарищ старший лейтенант! Старший лейтенант Сименцов. Представляюсь по случаю назначения на должность заместителя командира восьмой парашютно-десантной роты,- представился Данцевичу вошедший в хату офицер.
   Безукоризненно и четко, без сомнения в знак уважения выполненный появившимся офицером ритуал представления заворожил наблюдавших бойцов. За миг его подхода и доклада в памяти Данцевича всплыли годы службы в десантном училище. Он вспомнил курсанта Сименцова, учившегося в соседней роте одного выпуска с его воспитанниками. Озвученная лейтенантом личная фамилия подтвердила это.
   - Ну, здравствуйте, Евгений Николаевич,- опуская руку от виска, улыбаясь, произнес старший лейтенант тактично, боясь показаться фамильярным, застыв в ожидании дальнейшего. Радость встречи светилась на его лице. Данцевич, шагнув навстречу прибывшему своему заместителю, заключил его в объятия.
   - Здравствуй, Александр. Вот так встреча, произнес он, похлопывая Сименцова по спине.
   Поняв суть происходящего, находившиеся рядом бойцы заулыбались.
   - Вот, только что прибыл на вертушках из Кандагара,- после объятий пояснил Сименцов. Данцевич слышал о недавнем, вновь возобновленном утреннем прилете в батальон вертолетов, но не ожидал такого события.
   Разговорились. После выпуска из училища Сименцов служил в войсках в Союзе, потом был направлен в Афганистан. Около года командиром взвода служил в первом батальоне полка и вот получил повышение,- назначен заместителем командира роты.
   - Наступают мои воспитанники мне на пятки,- слушая рассказ Сименцова, подумал Данцевич.
   Опять послышался скрип открываемой двери. Прозвучала поданная дневальным команда "Смирно!".
   - Замполит батальона,- прервав беседу, пояснил Семенцову Данцевич и ринулся к выходу.
  
  
   Сиянием озарялось лицо Уабозирова на каждой из застав при вручении телевизоров. Он доставал их из упаковочной коробки, держа за ручку, поднимал на уровне глаз, покручивал аппарат перед стоящей в строю заставой и, вызвав комсорга, с шутками и комментариями вручал ему. Удобный случай сгладить возникшую к себе у солдат отчужденность и неприятие, поправить свою в очередной раз пошатнувшуюся репутацию из-за недавнего конфликта с дембелями, он использовал по полной.
   Разобравшись с телевизорами, майор приступал к миникухне. Снятую с бэтээра её тут же окружали бойцы, проталкивая вперед повара. Уабозиров сразу же приступал к аналогичным комментариям по поводу второго подарка.
   Данцевич стоя в стороне, старался использовать это время для общения с начальником заставы. Внешне он смотрелся как бы непричастным к происходящему. Приятное чувство того, что было задумано,- исполнилось - удовлетворением ложилось на его душу.
   Вечером разговор с Сименцовым продолжился. До поздней ночи общался Данцевич со своим заместителем, вводя его в мельчайшие подробности положения дел в роте, характера местных условий службы. Ее специфика отличалась от предыдущей службы Сименцова в Кабуле. Находящийся рядом Сакенко около часа принимал участие в совместной беседе.
   В соседней с комнатой офицеров, ленинской комнате, у телевизора уже собрались бойцы. В нетерпении они включали раз за разом телевизор, но на экране под характерный шум светилась лишь сплошная мерцающая рябь. Трансляция здесь осуществлялась обычно вечером и четкого времени начала не прослеживалось, также, как не было и расписания программ. Но традиционная союзная программа "Время" всегда стабильно транслировалась в двадцать ноль - ноль по местному времени на русском языке. Иногда, до программы "Время", после длительной заставки местного телевидения, выполненной в традициях ислама, на экране появлялись сидящие за столом мужчина и женщина. Дикторы местного телевидения, одетые в европейские костюмы, на афганском языке, соблюдая все манеры и приемы дикторов советского телевидения, передавали местные сообщения и новости. Их речи сопровождались сурдопереводом. В конце, попрощавшись со зрителями традиционным "аллах акбар", дикторы исчезали. Опять появлялась дрожащая в начале установки заставка. Потом обычно демонстрировался какой - либо фильм, чаще всего индийский или арабского производства.
   Открытые пупки пляшущих индийских красавиц с запозданием закрывались, также пляшущей на экране вслед за танцовщицей картонкой. Солдат это особенно забавляло. Под дружный смех они комментировали отсутствие быстроты и реакции режиссера, или наоборот, допущенные им просчеты в результате перестраховки.
   Его действия в такие моменты были похожи на ловлю сачком порхающей на лугу бабочки. Поцелуи и сцены, мал-мальски похожие на сексуальные, также надолго закрывались картонкой. Текст фильма синхронно переводился на местный язык. Долго смотреть такие фильмы без знания текста было неинтересно, и люди в ожидании лучшего отводили свои взоры от экрана, посматривая на часы. В 20.00 местного времени, демонстрация местных программ прерывалась, начиналось транслирование союзной программы "Время". Взоры всех с замиранием сердца устремлялись на экран. Люди с жадностью впитывали доходящие из далекой Родины новости. После окончания программы "Время", продолжалась прерванная трансляция местного телевидения. Вот и сейчас, услышав музыку монотонно звучащих позывных программы "Время", Сакенко, оставив офицеров, выбежал из комнаты и уселся с бойцами возле телевизора.
   Растолковал Данцевич Сименцову и сложившуюся в батальоне обстановку во взаимоотношениях между офицерами. Рассказал и об недавно произошедшем инциденте между замполитом батальона и дембелями.
   Выслушав это, Сименцов приумолк, задумался.
   - Да,- после непродолжительного молчания произнес он.
   - Происходят у вас тут дела,- опять оживился он.
   - И в полку такое по возвращении из боевых было. Похлеще, чем у вас здесь.
   - Командира полка ещё с дивизионной операции в госпиталь отвезли. Сорвался со скалы,- начал свой рассказ Сименцов. - Заместители вечером перепились, и даже замполит полка вместе с ними. Притащили себе в комнату чекистку. Не поделили: кому первому. Один обиженный вышел на улицу, у часового потребовал, чтобы тот выстрелом вверх, вызвал начальника караула. Одного выстрела оказалось мало, потребовал очередь. Дает часовому вводную,- нападение со стороны французского посольства...
   Ну, в общем, машина завертелась. К пальбе подключилась гвардия царандоя. Ночь, темно, никто ничего не поймет, что такое... Пол - ночи остановить не могли. Приехал сразу же полковник с консульства, разобрались, и всех начальников в двадцать четыре часа из Афганистана в Союз, и даже из армии. Вызвали из госпиталя, поломанного, недолечившегося Кинзерского...,- закончил рассказ Сименцов.
   - Решили расслабиться ребята после боевых. И все из - за этих баб,- подвел итог Александр.
   - Хорошо, что здесь нет этого искушения,- добавил он.
   - Ну, а куда вы меня, Евгений Николаевич, определите? - спросил Сименцов.
   Данцевичу понравилось уважительное обращение своего заместителя. Хотя он уже недавно и сравнялся с Данцевичем по званию и невелика была разница в должности, Сименцов и в дальнейшем соблюдал это чувство благодарности и такта по отношению к старшему. Ответ на вопрос Сименцова Данцевич для себя уже давно решил.
   - Завтра отвезу тебя на пятую заставу. Заменишь там Намазова. Старшина мне в роте ой как нужен. И он будет заниматься своим делом, и мне полегче будет,- объявил он свое решение Сименцову.
   - Это что ж, мне опять с Намазовым придется в одной комнате жить? - возбужденно воскликнул опять присоединившийся к офицерам после просмотра программы "Время" Сакенко.
   - Живут, как кот с собакой,- пояснил Сименцову Данцевич.
   Данцевич молча перевел взгляд на Сакенко. Выражение лица прапорщика начало меняться. Тень сожаления с его лица начала исчезать, и на лице появились нотки смирения. Но светились они не долго. Смирение на лице импульсивного Сакенко постепенно переходило в ясно выраженное нетерпение побыстрее увидеть Намазова.
   - Хотя ладно. Давай его, командир, побыстрее сюда, задам я здесь этому чурке перцу,- хлопнув себя по коленям руками, произнес он.
  
   Вечером, сидя за столом в канцелярии роты, Данцевич сочинял наградные на бойцов, отличившихся во время прошедших боевых. Понятие "отличившихся" было сложным, так как, по его мнению, отличились в этом опасном и тяжелом ратном труде все. И суть всего, вот уже часового корпения ротного, заключалась не в написании самих бумаг, а в тяжелом выборе между спущенной на совещании в штабе батальона приблизительной квотой, которая, несомненно, им будет выбрана до предела, и тревожащей душу справедливостью. Стараясь никого не забыть и во - время подать наградной, чтобы каждый достойный награды боец уезжал после окончания срока службы домой с наградой или, на худой конец, получил её в военкомате после увольнения в запас. Данцевич, роясь в книге наградных, решал этот вопрос. Одинаковая любовь ко всем своим бойцам, боязнь кого - либо забыть или обидеть, а не легкий принцип воздать всем сестрам по серьгам руководили им в этот момент.
   Особенно отличившимися на этот раз, несомненно, были Олихненко и уехавший Землянников. И первой фамилией в списке квоты значилась медаль Олихненко. Землянников был на особом счету. Данцевичу, ради справедливости, очень хотелось воздать уехавшему с медалью старшему сержанту должное,- оформить ещё орден Красной Звезды. Зарезанная раньше Уабозировым награда, несомненно, была заработана им в бою при занятии высоты во второй раз.
   Данцевича терзали сомнения, что и это представление на сержанта может пойти по предыдущему сценарию. Ведь Землянников был в первых рядах бойцов, поставивших в ночной перепалке Уабозирова по стойке "Смирно!"...
   Это обстоятельство и волновало.
   С улицы до сидевшего за столом напротив окна, занавешенного в целях светомаскировки куском солдатского одеяла Данцевича, доносились звуки завывания ветра. Вечерний холод промозглой сырой погоды, спустившись на землю, царил за стенами теплой хаты. Сухость и нега разливались по телу, пропаренному и вымытому днем в бане. Чистое белье, прилегая, приятно щекотало высохшую, начинающую стягиваться кожу тела. Днем Данцевич со своими взводными от души напарился и вымылся в только что запущенной в эксплуатацию бане на седьмой заставе. Полностью зарытая в землю, рассчитанная на одновременную помывку человек пяти, с эффективной парилкой банька, построенная под руководством Коровина, оказалась на редкость удачной. Хорошей чистой завистью светились глаза остальных командиров взводов с умыслом привезенных Данцевичем на седьмую заставу. В ходе и после помывки офицеры, осматривая строение, вникали в тонкости его сооружения. После помывки, расположились в "греческом зале" баньки, за накрытым столом, на совещание.
   Было решено: до окончания постройки бань на остальных заставах роты, бойцов с этих застав возить на помывку в баню седьмой заставы. Объявив Коровину благодарность за заботу о подчиненных, Данцевич в шутку посоветовал ему: "А чтобы они быстрее шевелились, бери с них плату за услуги".
   - Ну не за так же им здесь мыться, и пусть ещё со своими дровами и водой едут,- улыбаясь, заключил Коровин.
   От продолжительной, сосредоточенной работы в теплом помещении начинало тянуть в сон. Данцевич встал из - за стола, чтобы прогнать набежавшую сонливость, начал разминаться. Обернулся назад. В ленинской комнате, расположившись у телевизора, сидели бойцы роты. В очередной раз, освещенная ярким светом комната, наполнилась взрывом их смеха. После программы "Время" началась демонстрация очередной серии советского фильма. Хоть из - за перевода текста на местный язык разобрать его было невозможно, но зная его смысл и содержание, фильм бойцы смотрели с удовольствием. Данцевич выйдя из канцелярии, подошел ближе к плотному кругу сидящих у экрана бойцов. На экране появилась группа немецких офицеров, сидящих за столом в кабинете. Вдруг к ним в кабинет вошел Мюллер. При появлении начальника офицеры вместе со Штирлицем вскочили со своих мест и вытянули вперед руки в нацистском приветствии. Звука их известного возгласа слышно не было.
   - Аллах акбар! - последовал голос синхронного переводчика.
   Солдаты, покатываясь, опять взорвались дружным хохотом. По лицу Данцевича тоже пробежала улыбка. Именно из - за этих подобных казусов синхронного перевода текста, бойцы внимательно и смотрели виденный много раз ранее фильм ещё в Союзе.
   - Удобный для начинающегося зарождаться афганского телевидения фильм,- подумал Данцевич,- нет эротических сцен и на семнадцать дней заполнено расписание программы.
   - Намазов! С завтрашнего дня, чтобы на все мои приветствия отвечал "аллах акбар",- когда затих смех, послышался голос Сакенко.
   Опять сведенные вместе прапорщики роты начали конфликтовать. И первым, цепляясь к спокойному Намазову, разжигал спор Сакенко.
   Данцевич вернулся к столу. Определившись с выбором кандидатур на награды, он начал набрасывать черновые варианты наградных.
   Шаблонная их схема была следующей: должность и воинское звание бойца, срок службы в Афганистане, число и место произошедшего с его участием боя, краткое описание боя, выполнение бойцом полученного приказа, результаты личного участия, как это сказалось или имело значение на выполнение боевой задачи подразделения, имеющиеся ранешние заслуги и награды, за что достоин к награждению, указать награду. Набросав черновики, Данцевич сложил их на своем столе. В хате царила тишина, лишь в канцелярии роты горел свет.
   - Завтра Козин аккуратно их перепишет, я подпишу и сдам в штаб батальона,- глядя на стопку наградных, подумал Данцевич.
   Почему - то вдруг ему захотелось опять перечитать наградной Землянникова. Он взял наградные, отыскал среди них его, перечитал. Подвиг сержанта в нем был изложен ярко, кратко. Проявленные при этом смелость и риск сержанта явно были достойны данной награды. Добавить было нечего. Данцевич взял ручку в правом верхнем углу поставил свою пометку. "Повторно",- написал он. Взглянул на свои "Seiko". Было без десяти полночь.
   - Сейчас пойдут доклады дежурному с застав,- пронеслась мысль в его голове.
   Пройдя в рядом с канцелярией свою комнатку, включил стоящую на полу возле кровати радиостанцию. Комната наполнилась знакомым шумом радиоэфира. Начал раздеваться. Выключил свет, лег на кровать. Один за другим начались доклады дежурному по батальону. Отобрав из всех девяти, доклады своих четырех.
   - Все нормально,- произнесли четыре знакомых солдатских голоса.
   Сознание начало затуманиваться.
   Данцевич уснул крепким сном.
   А ещё дня через два, на должность в роту, также без предварительных уведомлений и слухов, неожиданно, как и Сименцов, прибыл замполит роты. Вертолеты в этот день прилетели не с утра как обычно, а к полудню. Данцевич в это время был как обычно на заставах. Вернувшись с застав, в хате он и встретился со своим заместителем по политической части.
   Войдя в хату, после прозвучавшей команды дневального "Смирно!" из ленинской комнаты навстречу ему вышел незнакомый офицер. Добродушные глаза светились на красивом лице молодого офицера в погонах старшего лейтенанта с русыми, аккуратно зачесанными волосами. И только небольшая горбинка носа смотрелась легким изъяном на фоне остальных правильных черт лица.
   - Старший лейтенант Смотров. Назначен на должность заместителя командира восьмой парашютно - десантной роты по политической части,- представился он.
   После прибытия в роту Сименцова, Данцевича не раз осеняла желанная мысль. Вот бы ещё замполита в роту для полного комплекта,- и тут же отметалась практикой. На всем протяжении его офицерской службы, даже в Союзе, не то что здесь, ни разу не наблюдалось полной укомплектованности офицерами согласно штата ни одной роты. И вот, словно вопреки здравому смыслу, это произошло и именно с той ротой, которой командует он. Смотров прибыл из Союза. И, как принято, привез, что полагалось по традиции.
   Вечером хорошо вчетвером посидели. У Смотрова, также как и у Данцевича, оказался хороший слух и голос. Долго дуэтом пели. Красивое пение офицеров нарушалось разнобойным мычанием рядом пьяного Сакенко. Подвыпивший Намазов, немного осмелев, в отместку за проигрыш в ранешних спорах и уколах, атакуя Сакенко, наверстывал упущенное.
   Далеко за полночь начали укладываться спать. Данцевич решил выйти на улицу освежиться. Холодный, наполненный влагой, сильный ветер приятно холодил разогретое спиртным и теплой атмосферой хаты тело. На сплошь затянутом облаками небе не было видно ни одной звезды, и лишь светящееся пятно полумесяца тускло сияло на темном небосводе. В лагере стояла тишина, лишь иногда ветер доносил обрывки тихих между собой разговоров дневальных у грибков. Быстро охлажденное тело начало знобить. Еще немного постояв, Данцевич направился в хату. Приятная теплая атмосфера саманных стен вызвала содрогание тела, сбросившего с себя уличный озноб.
   Возле входа на кровати сидел дежурный по роте.
   - Красиво вместе вы, товарищ старший лейтенант, с замполитом пели. Приятно было послушать. Быстро вы с ним спелись,- без всякой подоплеки в смысле слов, улыбаясь, произнес боец.
   - Как сложатся у нас отношения? - подумал Данцевич, ложась в кровать.
   - Чувствуется, в душе хороший он мужик. Но принадлежность его к другой офицерской системе не позволит в дальнейшем установлению между нами не показных как принято, а искренних, дружеских отношений, как бы кому из нас этого не хотелось. И нельзя будет ему, также как Сименцову, откровенно без обиняков, рассказать о истинном положении дел в батальоне, о взаимоотношениях между офицерами. Он обязан будет следовать взглядам на этот вопрос с противоположной колокольни своего шефа. Данцевич прекрасно понимал, что с завтрашнего дня все их дальнейшие отношения пойдут по годами отработанной армейской жизнью дипломатической схеме лицемерия,- свой среди чужих, чужой среди своих. С этими мыслями он и уснул.
   Назавтра Данцевич с замполитом роты проехал по заставам, представляя его бойцам. Первой заставой была пятая, потом, по возрастающей, до восьмой. На восьмой заставе замполита Данцевич оставил. Через три дня он перевёз его на седьмую, а ещё через три на шестую, потом на пятую. Находясь на каждой из застав по три дня, Смотров знакомился с бойцами роты, с комсомольским активом взводов. Работал, согласно своих обязанностей. После ознакомления с последней, пятой заставой, замполит прибыл в расположение батальона. Такой порядок работы Смотрову, для лучшего его вливания в коллектив роты, предложил Данцевич. Замполиту роты он понравился, и он его осуществил.
   С полным штатом офицеров работать было легко и приятно. Каждый занимался своим делом.
   Но этой полноте существовать пришлось недолго. Через неделю начальник шестой заставы - лейтенант Югушев уезжал в очередной отпуск. Нужно было кем - то его на два месяца заменить. Данцевич, решив, что Сименцову пора заняться более серьезным делом, перевёл его с малочисленной пятой заставы, где он уже прошёл небольшую стажировку, на полноценную, самую большую в роте - шестую заставу.
   - Пора тебе, Александр, более глубоко вникать в дела, и более обширно и поближе знакомиться с остальными бойцами роты,- объяснил перевод Данцевич.
   Соответственно этим же мотивом было обусловлено, в виду необходимости, и временное назначение Смотрова начальникам пятой заставы. В хате Данцевич оставался с Сакенко и Намазовым. Отделение управления роты в составе восьми бойцов, также находились здесь.
   После трех суток совместной с Сименцовым службы на заставе, Югушев убыл в отпуск.
   Зная, что Югушев будет в Рязани, Данцевич попросил его передать жене привет и подарки.
   - Купи в Кабуле жене джинсовое платье,- передавая деньги Югушеву, попросил Данцевич.
   Ночи становились всё прохладней, редко шли непродолжительные мелкие дожди. К ночи ветер усиливался, и на улице становилось промозгло и сыро. Но в просторной хате роты, в которой обитало всего лишь около десяти человек, было тепло и уютно. По вечерам, многие бойцы из отдельных взводов, живущих в палатках, набивались в ленинскую комнату роты для просмотра телепередач.
   Днем температура колебалась в районе двадцати градусов тепла. Последние погожие теплые дни, хватившись, поняв прелести бани и теплых хат, по максимуму использовали все остальные, кто опоздал в строительстве, начав его с понукания комбата. В расположение батальона усиленными темпами велось строительство бани. В конце ноября замполита батальона вызвали в Кабул. Хотя комбатом цель командировки майора Уабозирова и не была обнародована, для всех было понятным, что замполита вызвали в Кабул на дальнейшее рассмотрение его партийного взыскания, на заседаниях парткома полка и утверждении на партийной комиссии дивизии.
   - Пусть его там как следует пропесочат, может поумнеет,- говорили между собой по этому поводу офицеры.
   Через неделю Уабозиров вернулся в батальон.
  
   Морально - психологическая обстановка между офицерами батальона оставалась напряженной. Как бы зависшая во времени атмосфера морального противостояния и дискомфорта между двумя лагерями разделившегося коллектива сохранялась. Всем от этого было неуютно и плохо, но ни одна из сторон не предпринимала мер для налаживания нормальных отношений. Каждый в душе подходил к решению проблемы по - разному. Большинству, надеясь на время, решающее все проблемы, ничего не оставалось как ждать. Специфика воинского коллектива в решении этой проблемы требовала инициативы от командования, но оттуда следовало лишь молчание. Замполит батальона, вернувшись из Кабула (как все называли его поездку - после вздрючки) притих и не проявлял уже былой активности.
   У начальника штаба майора Скоблина срок службы в Афганистане давно закончился и он со дня на день ждал команды сверху на убытие в Союз.
   - Не хочу я, Евгений Николаевич, больше вмешиваться во всё это. Моё мнение комбат с самого начала развития этого конфликта отвергал. Чувствую, что добром это всё не кончится, и в первую очередь для него же самого. Осталось мне здесь немного, помолчу,- высказал однажды он в доверительной беседе Данцевичу свою позицию на происходящее.
   В середине декабря майор Скоблин из батальона убыл. Все офицеры с сожалением провожали начальника штаба батальона в Союз. Зампотех батальона капитан Таболин, видя всё это, подключил свои служебные связи и ждал перевода в первый батальон полка, в Кабул.
   - Надо быстрее бежать из этого дурдома,- как - то по секрету сообщил он свои намерения Данцевичу.
   Прибывший недавно в батальон заместитель командира батальона по тылу майор Осипов ко всему этому был не причастен и вел себя соответственно.
   Первый заместитель комбата майор Витренко, до этого державшейся как бы от всего в стороне, вдруг незаметно активизировался и все ярче начал себя проявлять. Смирный и тихий, всегда спокойный и тактичный, раньше пребывающий как бы в тени, во всем умеренный, ни с кем не конфликтовавшей, для многих загадочный, он представлял собой неразгаданный тихий омут.
   Если раньше, тихо сидя на совещаниях, Витренко внимал каждому слову комбата при критической им оценке кого - либо из подчиненных офицеров и в происходящее не вмешивался, то теперь всё чаще звучал и его голос. При этом он не всегда звучал в унисон с голосом комбата. Часто при этом смекалистый Витренко, словно поборник справедливости, находил доводы и в защиту ругаемого, нисколько не отрицая при этом мнения комбата и не вступая с ним в противоречия. Сама доброта и расположенность к обижаемому светились в это время на его лице. После убытия из батальона Скоблина, Витренко по распоряжению комбата начал исполнять должность и начальника штаба батальона. Это обстоятельство дало ему ещё больше оснований для активного своего поведения. Поступившее недавно из штаба полка указание организовать в батальоне боевую учебу по образу союзных подразделений, для отвечавшего за боевую подготовку в батальоне Витренко, тоже явилось причиной внешне оправдывавшей вдруг проявившуюся его активность.
   Всё чаще после совещаний, он оставлял командиров рот и отдельных взводов или вдруг вызывал к себе в штаб и давал им всевозможные указания и распоряжения.
   - Смотри был тихоня, а стал самый главный человек в батальоне,- заметив это, вслух обнародовал однажды Мишин общее мнение после совещания у Витренко.
   Данцевич в очередной раз находился в наряде дежурным по батальону. В батальоне уже был произведен отбой, получены очередные доклады с застав, доложено комбату о положении дел в батальоне. Началось время спокойного ночного дежурства у телефонов и радиостанции с периодическими уходами со своего места для проверки несения службы караулом и дневальными подразделений. Из палатки штаб батальона недавно перебрался в только что построенное здание.
   Новое здание штаба состояло из большой комнаты для заместителей комбата, отдельной комнаты, где жил комбат, комнаты для приезжих гостей и второй большой комнаты штаба батальона, служащей одновременно местом для совещаний офицеров с отдельным входом с обратной стороны здания. На входе в здание располагалась маленькая комнатка для дежурного по батальону. Все эти комнаты имели отдельные входы из тянущегося вдоль стены коридора. Во всех комнатах уже были установлены печки - буржуйки, но пока ещё не топились, так как в прогревавшемся за день саманном здании, не смотря на холодную погоду ночью, было тепло.
   Рядом с Данцевичем в комнате находились сержант - помощник и солдат - дневальный. Ночью, уходя на проверку, дежурный оставлял за себя в комнате сержанта - помощника и с дневальным уходил проверять несение службы лицами наряда. После очередного выхода с проверкой Данцевич, зайдя в комнату дежурного, застал там прибывшего майора Витренко. Приняв доклад от дежурного о ночном положении дел в батальоне, Витренко отправил помощника и дневального на улицу покурить.
   - Хочу откровенно поговорить с тобой, Евгений Николаевич, о положении дел в батальоне,- объяснил он своё ночное появление в комнате и отправку бойцов на улицу.
   Поеживаясь, Данцевич стряхнул с себя принесенный с улицы озноб, принимая внутреннее тепло комнаты,- расстегнул пуговицы своей теплой куртки. Снял с плеча автомат, повесил его на находящуюся на стене вешалку для одежды и, повернувшись к майору, с видом весь во внимании - молчал.
   - Да ты присаживайся, Евгений Николаевич. Давай на равных обсудим, что творится у нас в офицерском коллективе. Мне хочется узнать твое мнение на этот счет и как ты думаешь можно выйти из создавшегося положения,- присев на табуретку напротив, произнес Витренко.
   Данцевича, как и всех офицеров в батальоне, волновала эта проблема. Он тоже заботился её решением, покоя в душе не было. Если поначалу ему казалось, что не правы были в разгоревшемся конфликте комбат с замполитом, то в последнее время их притихших и озабоченных становилось как бы уже и жаль. Теперь, всё больше, при анализе и критической оценке им действий второй стороны, к которой он принадлежал и сам, всё чаще он искал бревно в своем глазу.
   - Не поймешь, кто прав, кто виноват,- думалось ему. За прошедшее время в душе уже всё перегорело, но проблема не исчезала.
   Становилось понятным, что для её окончательного решения, нужно собраться всем, поговорить чисто откровенно, по душам. Но с какой стороны должна исходить инициатива к этому разговору. С низу обычно не бывает, тем более в воинском коллективе.
   Эти свои мысли Данцевич как - то недавно при обсуждении высказал в кругу офицеров.
   - Да не пойдут они на это унижение. Восиленко не Малинин, никогда не пойдет поперек воли Уабозирова. А у этого ума не хватит пойти на это,- ответил тогда Мишин.
   - Ну тогда нам ничего не остается как ждать. Время как - то все утрясет,- пришли все к выводу.
   В момент начала разговора Витренко, Данцевичу показалось, что комбат, выставляя его посредником, и решил начать диалог об этом.
   - Не может так это всё дальше продолжаться,- убеждал Витренко. Данцевич молча осторожничал.
   - Как думаешь, кто виноват в этом? - спрашивал Витренко.
   - Да, видимо, все по- немногу,- дипломатично отвечал Данцевич.
   И в тот момент, когда Данцевичу казалось, что сближение началось, Витренко вдруг непонятно произнес: "Ну, такого не бывает, тем более в армейском коллективе!"
   - Согласен,- после небольшого молчания тихо ответил ему Данцевич.
   - Что ты предлагаешь? - спросил Витренко.
   - Надо собраться всем, всё обсудить и договориться,- высказал своё предложение Данцевич, и обратил взор на Витренко. По выражению его лица стало понятным, что предложение Данцевича майору не понравилось. Чего - то другого ждал он от Данцевича. Чего? Данцевичу было непонятно.
   Дальше начал говорить Витренко. В отличие от откровений Данцевича, его речь была расплывчатой и витиевато - туманной. Говорил он о том, что у комбата похоже другое мнение на этот счет. Приехавший из Кабула после взбучки Уабозиров радостно сообщил всем, что в дивизии сейчас новый начальник парткомиссии. На смену Зотову, из прежнего места службы Уабозирова приехал его сосед по квартире с которым они дружат семьями. Скоро он приедет для знакомства в батальон. Наказание Уабозирова покуда приостановлено. Сообщив всё это, Витренко ушел.
   Всю оставшуюся ночь Данцевич ломал голову, пытаясь понять, что хотел у него выяснить Витренко. Всё им рассказанное не было главной целью визита,- ясно понимал Данцевич.
   Назавтра он поделился всем этим с офицерами. Неожиданно Леонов сообщил, что и с ним Витренко недавно заводил подобный разговор. Все вместе долго ломали голову, что задумал Витренко.
   - Уж слишком он осторожничает. Значит, задумал большую игру,- сделали вывод.
   - Подсидеть комбата он хочет,- слушая все это, неожиданно брякнул Сакенко.
   - Молчи, блаженный,- осадил его Мишин. Это заявление прапорщика тогда всерьез никто не принял.
  
   20 декабря, после обеда Данцевич направился на шестую заставу.
   Он только что прибыл с ежедневного объезда застав в батальон. Утром, возглавляемую сейчас Сименцовым шестую заставу он посетил одной из первых, там было всё нормально.
   Встретивший его по возвращении в расположение батальона майор Витренко, сообщил о недавнем звонке Сименцова в батальон, насчет каких - то обнаруженных им у заставы мин.
   - Я послал туда саперов разобраться и всё осмотреть,- сообщил Данцевичу Витренко.
   Возвращаясь в батальон с последней посещенной им в этот день восьмой заставы, Данцевич видел уезжающий из батальона в сторону шестой заставы бэтээр.
   - Видимо комбат или Витренко решили посетить мои заставы,- промелькнула мысль в этот момент в его голове. Напрягаясь, он начал вспоминать, всё ли там нормально. Но не найдя в своей памяти никаких недоделок или просчетов в своём настроенном, и как часы четко функционирующем хозяйстве роты, он успокоился и вскоре забыл об увиденном им бэтээре.
   - Приеду домой, надо будет попить горячего чайку,- подумал продрогший от встречного холодного ветра Данцевич.
   Основная работа текущего дня была им уже сделана и в сознании приятностью отзывалась возможность послеобеденного, до совещания у комбата, сна в тихой и спокойной атмосфере теплой хаты. Тревогой в душе отзывался недавний факт заболевания на восьмой заставе солдата желтухой. В других ротах и взводах таких примеров было значительно больше. Выявленные с этой болезнью бойцы, сразу вертолетами отправлялись в кандагарский госпиталь. Резко изменившееся погодные условия, видимо, способствовали этому.
   Пытаясь предотвратить в батальоне вспышку гепатита, врач батальона рыская по заставам, нещадно требовал от живущих в окопах людей соблюдения гигиены. Особенно строгими были его требования по отношению к поварам, к соблюдению ими норм и правил приготовления пищи и порядка на кухне. На ежедневных совещаниях он всё чаще высказывал свои претензии в адрес командиров. И с уст тут же делавшего выводы комбата в их адрес следовали пока ещё лишь грозные предупреждения. Больше всего претензий по этому поводу поступало в адрес командира девятой роты капитана Волкова, хотя пальма первенства в этом вопросе ему явно не принадлежала.
   Из - за принадлежности майора Осипова к статусу заместителя комбата, Вильнин из стратегических соображений вперед выставлял Волкова, потом перечислял обнаруженные недостатки в хозяйстве Осипова. Но, соблюдая принцип армейской субординации, фамилию майора Вильнин при этом не называл, заменяя виновника претензий на место, где они имеют место быть.
   - На ПХД батальона,- слетало с уст врача. И взоры всех офицеров тут же перекидывались на начинавшего чувствовать себя незаслуженно обиженного, неуютно сидящего в кругу президиума, краснеющего Осипова. Пытаясь сгладить возникшую в такие моменты в комнате штаба неловкость, комбат поворачивал свой взгляд в сторону сидящего рядом Витренко и, не глядя ему в глаза, обращаясь к исполняющему обязанности начальника штаба, спрашивал: "Владимир Михайлович, скоро у нас в батальоне будет командир хозяйственного взвода?"
   Тактичный Витренко, с видом "с меня-то уж что за спрос" в очередной раз спокойно и методично отвечал: "Александр Владимирович, так постоянно даю запросы в штаб полка, но..." и, разводя руками, тут же добавлял,- "как говорится, воз и ныне там".
   Напоминание Восиленко об отсутствии на ПХД батальона штатного начальника, как бы оправдывало Осипова в глазах окружающих за плохое там состояние дел.
   - Валентин Андреевич, вы уж возьмите этот объект под свой контроль и наведите там должный порядок,- в очередной раз давал похожее на просьбу указание Осипову комбат.
   - Как он с ним мягко, с меня спрос был жестче,- мелькало при этом в голове Данцевича.
   Тот, рьяно встрепенувшись, изображал свою исполнительность очередной пометкой в находящемся в руках блокноте.
   Положение дел с гигиеной на ПХД батальона после того, как на должность зампотылу прибыл Осипов, начало ухудшаться. Данцевич видел это сам во время ежедневных приемов пищи, слышал недовольные нарекания в адрес службы со стороны офицеров и солдат. Как - то он поговорил с бывшими когда - то у него в подчинении бойцами хозвзвода и понял, что Осипов не мог приспособиться к работе в нестандартных тяжелых полевых условиях и правильно организовать дело.
   - С вами, товарищ старший лейтенант, всё понятно было. Вы объясните, что надо, как надо. А этот прибежит с совещания вздрюченный, наорет, наорет... Видите ли его там, из - за нас... А что как... И мы так, лишь бы день да вечер,- поясняли бойцы.
   - Вот, вот! Грязней, чем на ПХД батальона уж нет нигде,- тихо жаловался на ухо Данцевичу в этот момент совещания сидящий рядом командир девятки.
   - Нет, ишь ты подишь ты, на заставах девятой роты хуже,- продолжал возмущаться он на поменявшего по понятной причине его с Осиповым врача батальона.
   - Этот Илья уже задолбал своими претензиями. Я уж этих поваров вместе с начальниками застав за эту гигиену гоняю. Что ещё можно требовать с мужика - солдата в таких условиях. У иной бабы на цивилизованной кухне с канализацией и краном горячей воды эта гигиена намного ниже, тараканы вокруг ползают, и ничего всю жизнь так семья живет. А тут сразу - эпидемия! Приедет, накопает, то посуда неприкрытой хранится, то бачки плохо вымыты, то стол... Нажужжит комбату. Только и успеваешь здесь задницей гвозди дергать,- продолжал жаловаться на предвзятость врача Волков.
   - Слава богу, ещё покуда не узнал о вшах,- умерив свой пыл, облегченно прошептал он.
   - Представляю, какой вой они поднимут когда это узнают,- тихо добавил он и на время смолк.
   - У твоих нет вшей? - опять оживился Волков.
   - Пока нет,- ответил ему Данцевич.
   Появившиеся недавно среди бойцов слухи, что в седьмой и девятой роте у людей появились вши, дошли и до Данцевича. С началом появления этих слухов, он начал опрашивать бойцов на своих заставах, радуясь их отрицаниям в наличии у себя данных насекомых. Видимо наличие бань на заставах спасало роту от их появления.
   - Это покуда, товарищ старший лейтенант, их нет. Скоро и у нас появятся. Зимой они, как правило, у всех бывают. Вон - в Ложкаревке - и баня была, а зимой всё равно у всех вши были. В окопах всё время сидим,- расстраивая ротного утверждали бойцы, и тут же добавляли,- они не так от земли, как от переживаний.
   Поломав после этого сутки голову, как предотвратить возможность возникновения этой проблемы у себя в роте, Данцевич вспомнил о припасенном им когда - то большом запасе нательного белья, хранившегося теперь в вещевой палатке роты. По его указанию, старшина роты, разобравшись в количестве, распределил весь его запас между бойцами роты и вывез на заставы. Дополнительно на каждого бойца досталось к имеющимся на них комплектах, ещё по три, что благоприятствовало частой его смене и последующей неспешной стирке в банях.
   Теперь основной задачей Намазова, наряду с прочими, была доставка воды и дров на заставы.
   К командиру семерки, капитану Коновалову, рота которого несла караульную службу по охране расположения батальона внутри лагеря и питалась на ПХД батальона, претензий со стороны врача по этому вопросу естественно не было. Рота недавно заселилась в построенное своими силами теплое помещение. Единственной проблемой, заботившей ротного, была отправка в госпиталь уже третьего желтушника и появления у бойцов роты вшей. Коновалов всю надежду на решение этой проблемы возлагал на заканчивавшееся строительство в расположении батальона большой общей бани и покуда молчал о вшах.
   Меньше всего нареканий со стороны врача по этому поводу поступало в адрес восьмой роты. Их практически совсем не было. Часто, когда всё доложив, Вильнин замолкал, комбат задавал ему встречный вопрос:
   - А что, в восьмой роте всё нормально?
   - Так точно, товарищ майор. При проверках иногда бывают мелкие замечания, но они быстро устраняются в рабочем порядке. Начальники застав и командир роты быстро реагируют на мои замечания, всё устраняют, и здесь об этом вопрос даже не стоит,- отвечал врач, немного даже смягчая истину. Полюбившиеся ему постоянные вечерние посиделки в теплой уютной атмосфере ленинской комнаты роты перед телевизором, с последующими разговорами за чаем с ротным, способствовали этому.
   - Ну что ж, чудненько, чудненько,- как - то скупо произносил комбат, не понятно, радовался он этому или сожалел.
   Остальные ротные, зная о личной дружбе Данцевича с Вильниным, ревностно, в отместку тут же замечали. Их возгласы в свое оправдание произносились ими умышленно громко, чтобы слышал комбат: "В восьмой роте на каждой заставе баня!" - А кто вам не давал построить? - тоже громко произнес в ответ Данцевич.
   - Твои заставы легкие, на равнине находятся. А у меня - построй на горе. Нет такой возможности, да потом, как туда воды натаскать,- не выдержав, вступил в спор Волков. Видя возникшую вокруг себя ревностную атмосферу окружающих, сухость комбата в оценке своего труда, Данцевич вскипел.
   - Не возможности у тебя нет, а ума и желания,- вспомнив поучительное выражение своего отца, которое он постоянно противопоставлял ленивым и безынициативным отговорщикам, произнес Данцевич.
   - Баньки можно было построить и внизу, под горой. И при желании додуматься до этого можно было, а не ждать когда петух в ж... клюнет,- грубо добавил ещё в ответ он Волкову.
   - А что, правильно Данцевич говорит. В деревнях у всех баньки на задах огородов стоят,- занимая сторону Данцевича, воскликнул укором Волкову Витренко.
   - Ну, если ты такой умный, так раньше подсказал бы,- произнес, сдаваясь в споре Волков.
   - А ты у меня и не спрашивал, да и я об этом не думал, свои проблемы решал,- ответил Данцевич.
   Затянувшуюся полемику прекратил комбат. Почему - то в этот момент Данцевичу с благодарностью в душе вспомнились поучительные нотации отца. Привлекая сыновей к работе по хозяйству, тот, всё время поучая, сыпал пословицами, поговорками и всевозможными самим придуманными выражениями:
   - Сынки, к каждому делу надо приготовиться, обдумать его. И стараться делать хорошо, а хреново - оно и само получится. Чтоб в хозяйстве был порядок, надо о нем постоянно заботиться и думать. Приближающимся проблемам надо бить по носу, а не по хвосту. Если будешь бить им по носу, то они в твое хозяйство соваться не будут. А если будешь бить по хвосту, то их всё больше будет в нем накапливаться,- говорил отец. Отговорки, типа: я не умею, нет возможности, много, трудно,- он не признавал. Глаза страшатся, а руки делают. У неумечки, не болят ни ручики не плечики,- тут же противопоставлял он. По началу смысл похожих на брюзжание разговоров отца, умело показываемых делом, до маленького Евгения не особо доходил, но хорошо запоминался. И лишь со временем, он начал понимать их глубокий смысл и мудрость. Погрузившись в эти мысли и воспоминания Данцевич не заметил, как приехал в батальон.
   - Съездил бы и ты туда, Евгений Николаевич, разобрался, в чем там дело, и мне сообщил,- перестраховываясь, с обращением к подчиненному по имени и отчеству, а не по званию, в дружеской форме просьбы, а не приказа или указания, так свойственной в последнее время Витренко манере построения взаимоотношений с подчиненными, своим спокойным доброжелательным голосом, распорядился он.
   Внутренняя борьба двух противоречащих чувств и мыслей: послеобеденного желанного покоя в тепле и опять, повторного убытия на заставу, возможно даже бесплодного, зародились в его сознании после услышанного.
   - Съездил бы сам туда вместе с саперами,- недовольно подумал в ответ Данцевич, но понимая, что придется выполнять, смирился, вдруг как - то и сам обеспокоился, твердо решил ехать.
   Он подъехал к ротной хате, высадил Намазова, бойцы выгрузили из бэтээра имущество и принадлежности старшины, повскакивали на броню и машина, круто развернувшись, скидывая с колес ошметки грязи, быстро поехала в обратный путь.
   Подъезжая к заставе, Данцевич увидел обычную картину повседневной суеты бойцов внутри кольца обороны заставы. За заставой, на левом её фланге, метрах в двухстах, за окопами, впереди, медленно удаляясь от заставы шли три человека. Подъехав поближе, Данцевич узнал в них Сименцова, Елизова и солдата - сапера.
   Елизов со своим подчиненным, челночными движениями, словно косцы на покосе, осматривая под ногами местность медленно продвигались вперед. Сименцов шел за ними сзади метрах в двадцати. Заехав на территорию заставы, Данцевич слез с машины и быстро пошёл к ним. Сделав отводящий знак рукой к приближающемуся с докладом сержанту, перепрыгнул через траншею и направился к уже стоящему, повернувшись к заставе лицом, увидевшему его Сименцову.
   Продвигаясь по истоптанной, обследованной саперами полосе, он, внимательно осматривая впереди себя землю, начал сближаться с Сименцовым. Обошёл встретившуюся кучу складированных, видимо снятых саперами, мин. Большинство из них были советского производства. Лежащие рядом небольшие, свернутые на ладони руки мотки тонкой проволоки свидетельствовали о том, что мины были установлены на растяжку.
   Неожиданно вверху над головой послышался странный шелест. Не успел Данцевич оторвать от земли свой взгляд, как впереди раздался звук взрыва. Приседая в испуге, он увидел на фоне появившегося впереди, черного, поднимающегося вверх силуэта клубящегося дыма, вскинувшего вверх руки падающего назад Сименцова. Через мгновение падающие с верху комья земли вывели Данцевича из оцепенения. Выждав ещё секунду, он осмотрелся. Черный столб, оторвавшись от земли, меняя свою форму, начал, рассеиваясь, перемещаться вверх вправо. Вскочив с земли, Данцевич побежал вперед к Сименцову.
   Держась двумя руками за бедро левой ноги, тот, корчась от боли, ерзался, лежа на земле. Из - под кистей его рук, обхвативших бедро ноги, импульсами лилась кровь. Сняв с приклада своего автомата жгут, Данцевич начал выше раны перетягивать бедро его ноги. Не успел он закончить эту работу, как рядом один за другим появились четыре бойца. Поднявшись с колен, он увидел ещё бегущих с заставы бойцов.
   - Назад! - вырвался у него грозный приказ к бегущим бойцам.
   Данцевич приказал одному из находящихся рядом бойцов разбираться дальше с Сименцовым, а сам с тремя остальными направился вперед, к лежащим саперам. Елизов и боец лежали без сознания, метрах в пяти друг от друга, откинутые назад - налево прогремевшим впереди справа их взрывом. Их ноги были залиты кровью, а на бронежилетах виднелось множество следов от осколков. Метрах в трех впереди - справа от лежащего Елизова виднелась небольшая, ещё дымящаяся воронка.
   Данцевич с одним из бойцов начал осматривать Елизова. Он был жив. Контуженный, получивший множественные ранения ног, весь белый, он не подавал признаков жизни. Вскоре осматривающие сапера - солдата бойцы радостно сообщили, что и тот жив. Оттащив раненых немного назад, Данцевич приказал бойцам осмотреть их тела и оказать помощь. Закончив с бойцами затягивать на израненных ногах и руках саперов жгуты, Данцевич по находящейся у него за спиной радиостанции вышел на связь с дежурным по батальону. В эфире уже звучали переговоры комбата с шестой заставой. Тот пытался у солдата, докладывающего о произошедшем, прояснить подробности.
   Услышав в эфире голос вклинившегося Данцевича, комбат вступил в переговоры с ним. После уколов промедола, забинтованных раненых погрузили на бронетранспортеры и отвезли в батальон, откуда их на вертолетах в сопровождении врача и двух санинструкторов отправили в кандагарский госпиталь.
   К вечеру Данцевич опять убыл на шестую заставу. Находясь старшим на заставе, он всю ночь думал о произошедшем. От бойцов заставы ничего вразумительного он не услышал. Ясность в этот вопрос могли внести лишь Сименцов и Югушев. Данцевич знал, что саперами батальона минные поля перед заставами не устанавливались. Нельзя было снимать со счета то обстоятельство, что в этих местах и раньше часто останавливались на ночевку войска, следуя из Кабула в Кандагар, и шли бои. Остовы находящихся невдалеке сожженных грузовиков свидетельствовали об этом.
   Завтра утром на заставу для расследования этого вопроса должен прибыть комбат.
   На следующую ночь Данцевич перевёл на шестую заставу с пятой замполита роты, а на пятую опять пришлось идти Намазову.
  
  

Глава 4.

  
   Уже три дня, после обеда, приехав с застав, Данцевич выполнял указание Витренко,- работал по организации занятий в роте. Недавно поступившее из штаба полка в батальон указание, тогда на совещании, Витренко прокомментировал следующим образом: "В полку думают, что раз батальон теперь на боевые ходить не будет, то незанятые солдаты, известное дело, от скучной жизни на заставах, начнут искать приключений, и, того и жди из батальона докладов о присшествиях." Незанятый делом солдат - потенциальный носитель чрезвычайных происшествий,- гласит армейская истина.
   Возражения командиров, что сейчас бойцы, кроме несения службы и так сильно загружены достройкой бань и других необходимых на зиму объектов, Витренко были отметены. В душе он с этим и сам был согласен, но из - за боязни вступления в спор с полковым начальством, он теперь вынужден был выполнять полученное указание, от которого по своему малодушию не смог отказаться.
   - Из Кабула начальству наших проблем не видно. Они думают, что нас здесь высадили не в чисто поле, а также как и их в оборудованные городки,- оправдывая перед подчиненными свое малодушие, осаждал возражающих он.
   - Поэтому, товарищи командиры, подумайте, что и как можно каждому из вас организовать в своих ротах и взводах. Так как в Союзе, проводить занятия с бойцами естественно не получится, но аналог, применяясь к конкретным условиям обстановки и местности в каждом подразделении должен быть,- не придумав ничего сам конкретно, распорядился Витренко.
   - Всем составить расписание занятий и проводить их по основным дисциплинам: тактике, огневой и физической подготовке,- тогда на совещании поставил задачу он.
   - Основная дисциплина у нас - это марксистско - ленинская подготовка,- насторожась, вклинившись в разговор, уточнил Витренку, бдительный Уабозиров.
   - Ну конечно же, Зинад Галимуллинович,- спохватившись, быстро поправился Витренко.
   - Я сейчас имею ввиду основные профильные дисциплины,- начал выкручиваться он, бросая на Уабозирова полный заверений свой успокоительный взгляд.
   - Слава Богу, теперь у меня в роте есть, кому заниматься этой мурой,- вспомнив о Смотрове, подумал Данцевич.
   Сильно загруженные в последнее время под угрозой надвигающейся зимы авральной достройкой своих объектов, ранее не чесавшиеся командиры подразделений посчитали эту затею начальства очередной лишней блажью и отнеслись к ней скептически.
   - Сейчас и так дел много. Некогда этой ерундой заниматься. Когда собаке нечего делать, так она...,- не скрывая своего раздражения после совещания, обсуждая затею начальства, возмущались они.
   Другими, более сейчас нужными делами были заняты их мысли, и кроме, как увеличением объема формальной писанины для своих писарей, ничего другого они в этом указании не видели.
   Так поначалу отнесся к указанию Витренко и Данцевич, но потом, всё обдумав, решил отнестись к этому посерьезней. Запавшая в душу мысль сделалась неотвязною. Она неотступно, не давая покоя душе, постоянно будоражила сознание. Евгений хорошо знал себя,- чтобы обрести душевный покой, нужно было исполнить эту заботу. И он начал её осуществлять. Да и положение дел в роте Данцевича было другим. По сравнению с остальными он лидировал. На заставах, и здесь в расположении батальона уже всё было достроено и он мог себе это позволить.
   Ещё дня два помучившись над проблемой, всё обдумав, он приступил к её осуществлению.
   И вот уже третий день, после обеда и по вечерам, он, сидя за столом в комнате канцелярии роты, вспоминая хорошо ранее заученное и отпрактикованное за годы службы в Союзе, обдумывал и составлял планы, условия учебных упражнений и нормативов, по которым собирался организовать учебные занятия бойцов на заставах.
   Получалось на его взгляд неплохо.
   Тактика и огневая подготовка им была сведена в одно комплексное упражнение, а в физическую подготовку включены два основных норматива: бег на километровую дистанцию и подъем переворотом. Расписанные условия комплексного упражнения с приложением схемы полосы препятствий поручил Козину размножить на каждую из застав и на следующий день отвез разработанные методические пособия начальникам застав. Дал им неделю срока на изготовление полосы препятствий, ещё неделю на тренировку с обещанием,- через две недели проверить натренированность бойцов в выполнении нормативов. В душе Данцевич боялся, что всё это на заставах будет принято без особого энтузиазма и исполняться будет лишь в силу приказа. Но дня через три - четыре, посещая заставы и наблюдая за изготовлением возле застав элементов полосы препятствий для отработки комплексного упражнения, он убедился в обратном. Все препятствия, окопы и мишени изготавливались с душой и с придуманными личными усовершенствованиями. Скоро со стороны бойцов последовали и предложения с дополнениями в комплексное упражнение.
   - Пожалуйста, решайте со своим командиром взвода, если считаете нужным что добавить или заменить. Пусть он вносит в план и отрабатывайте,- со скрытой радостью в душе разрешал Данцевич.
   Занятия на заставах начались раньше срока. Не принудительная муштра, а согласно договоренности с начальниками застав, каждый солдат раз в день, пока без учета времени, не спеша, должен был пройти "штурмовую полосу препятствий",- как прозвали её сами бойцы.
   - Данцевич, что там у тебя на заставах днем начали постреливать и гранаты рвутся,- как - то на совещании спросил Витренко.
   - Так, согласно ваших указаний, начальники застав проводят занятия,- ответил Данцевич.
   Витренко, опешив от неожиданности, но сориентировался и дальше, довольный, промолчал. Сидящие рядом командиры подразделений, увидев в этом для себя угрозу, начали в отместку язвить над наступившим им опять на больную мозоль Данцевичем.
   - Восьмая рота стрелять разучилась, отрабатывает учебное упражнение номер один,- три патрона лежа с упора, одиночными по грудной мишени. Ха - ха - ха. Курсы молодого бойца Данцевич открыл в роте,- язвили они.
   В указанное время Данцевич, как и обещал, поехал по заставам проводить контрольно - проверочное занятие. В день проверял по одной из застав. Уже были проверены пятая и шестая заставы, очередь подошла до любимой (что внешне для остальных Данцевич скрывал и старался никак не проявлять) - седьмой заставы. Проверка начиналась с принятия зачета по физической подготовке, потом каждый боец выполнял упражнение на полосе препятствий.
   Коровин доложил прибывшему на заставу ротному о готовности взвода к сдаче зачета по физической подготовке. Построенные в шеренгу бойцы стояли перед изготовленным на заставе турником. Истоптанная под ним земля и до блеска отполированный руками лом, снятый с ремонтного комплекта бэтээра и закрепленный гвоздями вверху на двух вкопанных в землю деревянных столбах, свидетельствовали о постоянных предыдущих тренировках бойцов.
   Поздоровавшись с заставой, Данцевич объявил своё личное вознаграждение бойцу сделавшему наибольшее количество раз упражнение. Пять "цивильных" сигарет поднятые им, помаячив вверху над головой, вернулись на время опять в пачку. Нарушая мерило субординации, над головой Коровина в унисон ротному взметнулась пачка "Столичных". У стоящих в воинской спортивной стойке бойцов, увидевших большой стимул, по лицам прокатилась довольная улыбка. Заблестевшие глаза бойцов, хорошо знавших свои и возможности товарищей, направились на предполагаемого обладателя приза - Сарбаева по праву занявшего в строю место недавно убывшего на дембель Землянникова.
   Занятие началось. После трех проверенных к турнику, выйдя строевым шагом из шеренги, подошел рядовой Белых. Пригнув ноги в коленях с отведенными назад вытянутыми по спортивному руками, Белых распрямившись, подпрыгнув с места, повис на турнике. Начал делать упражнение. Данцевич заметил, что положенную вверху на ломе фиксацию вытянутого в линию тела боец почти не делает, торопясь пропускает.
   Непонятное поведение опытного бойца, пропускающего дающую возможность кратковременного отдыха фиксацию, для Данцевича было непонятным.
   - Куда торопишься, Белых, фиксируй вверху тело,- сделал замечание бойцу Коровин. В строю бойцов послышались тихие смешки, а на лицах появились скрытые улыбки. Получив замечание, Белых начал выполнять упражнение как положено, но при этом его лицо в момент фиксации начало корчиться от боли. Выполнив так упражнение ещё раза два, боец прекратил дальнейшее его выполнение, явно не израсходовав свой потенциал и, отцепив руки от турника спрыгнул на землю. Данцевич поставил в своем блокноте напротив фамилии бойца зачетную цифру восемь.
   - Что такое, Белых, всего восемь раз, это же для тебя совсем мало,- недовольно высказал претензию подчиненному Коровин. Его разочарование результатом бойца были обоснованы.
   Как и положено к организации занятий был подключен и замполит роты. Организованное Смотровым в духе традиций социалистическое соревнование между заставами набирало обороты. По окончании проверки застав, командиром роты должна была определиться лучшая застава. Поэтому в этот момент Коровин переживая за показатели взвода, и упрекнул бойца за недостаточное усердие.
   В строю бойцов опять раздались смешки. Белых виновато потупив вниз голову, молчал.
   Нестерпимая острая боль, вдруг возникшая в паху бойца, явно сгибала его тело вниз, которое он силой воли старался держать прямо. Внешне, пытаясь скрыть сильную острую боль в паху, боец вымученно улыбнулся. Заметив это, Данцевич с Коровиным переглянулись.
   - Что там у тебя? - спросил бойца Коровин.
   - Да так, ничего,- ответил он. - Всё нормально.
   - А все-таки,- уже задал вопрос Данцевич.
   - Чирий вскочил на ляжке,- ответил тот.
   - А что же ты не сказал. Мы бы тебя освободили, и не надо было бы тебе мучиться,- объяснил бойцу Коровин.
   - Что - то здесь не так. Белых боец не глупый и сам до этого додумался бы,- подумал Данцевич.
   - А ну - ка, покажи,- последовал приказ ротного.
   - Да ладно, товарищ старший лейтенант, неудобно,- отговаривался тот.
   - А чего здесь неудобного? Здесь одни мужики. Спускай штаны,- приказал бойцу Данцевич.
   Белых нехотя расстегнул брюки, немного развернул их в поясе и взглянул на стоящих напротив офицеров.
   - Ну, спусти ниже, ничего же не видно. Где чирий? - подойдя к подчиненному, спросил Коровин и начал осматривать пах бойца. Но синие армейские трусы, свисающие почти до колен всё закрывали. Боец на что - то надеялся, явно оттягивая момент истины.
   - Спусти вниз трусы,- не выдержав, подходя, приказал Данцевич.
   Белых медленно начал спускать вниз трусы. Открывшаяся картина вызвала на лицах офицеров недоумение. Половой член бойца был забинтован.
   - Что это у тебя? Белых? - изумленно спросил Данцевич.
   - Да поцарапал, вот забинтовал,- неуверенно произнес боец.
   - А ну - ка покажи,- чувствуя неладное, приказал бойцу Данцевич.
   Белых начал медленно разматывать бинт.
   - Шары, товарищ старший лейтенант, вставил, да один что - то никак не приживается, воспалилось в этом месте,- заранее начал пояснять он. Данцевич с Коровиным, осмотрев обработанный йодом член бойца, переглянулись. Пять бугорков, расположенных в разных местах вокруг по поверхности, со свежими ранками с обеих сторон бугорка на кожице возле них украшали член бойца. Инородное происхождение вставленных под кожицу тел не вызывало сомнения. Ранки возле одного из бугорков были воспалены и из них сочилась сукровица.
   По телу Данцевича пробежал холодный озноб.
   Он взглянул на молча стоящего рядом оторопевшего Коровина, перевел взгляд на притихших в шеренге бойцов.
   - Не может быть, чтобы один Белых до этого додумался. Здесь ребята дружные,- осенило Данцевича.
   - Всем, спустить штаны и трусы,- приказал он.
   Переведя руки из-за спины, бойцы начали выполнять команду ротного. Аналогичная картина наблюдалась ещё у пяти бойцов старшего призыва. Внимательно осмотрев состояние их модернизированных мужских достоинств, не вызывавших опасений, Данцевич, немного придя в себя, успокоился.
   - Застегнуть брюки! - переводя дух, отдал он команду.
   Бойцы в шеренге начали молча застегивать брюки. Вокруг воцарилась тишина. В мужских разговорах раньше Данцевич слышал что - то о только что увиденном. Тогда это казалось ему чем - то глупым и нереальным, хотя и вполне понятным.
   - Но как это можно было сделать здесь им самим, без врача, в таких условиях,- подумал он.
   Ещё раньше, он часто видел, как терпя боль, в антисанитарных условиях бойцы делали себе на теле наколки, но как они делали такие вещи - было непонятно.
   - Ну, архаровцы, мать вашу... С вами не соскучишься,- нарушив молчание, выругался Данцевич.
   - Не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант, всё хорошо. Это вот у Валеры один шар не прижился. Ничего, пройдет со временем,- послышались робкие успокаивающие заверения бойцов.
   - И как вы это делали? - задал он вопрос стоящим в шеренге бойцам.
   - Вытачиваешь напильником из плексиглаза штук шесть шариков диаметром миллиметров восемь. Оттягиваешь шкурку положенного на доску члена, заостренной отверткой пробиваешь её насквозь и вставляешь туда шар. Ну, естественно всё дезинфицируется спиртом или самогоном,- начал пояснять порядок операции один из бойцов.
   От услышанного рука Данцевича непроизвольно потянулась к паху, тело начало сгибаться от воображаемой боли, его вопросительный, обращенный к Коровину взгляд, перекосился.
   - И так шесть раз? - удивленно задал рассказчику вопрос Данцевич.
   - Ну, можно меньше,- немного опешив, ответил тот.
   - Потом всё йодом обработал, бинтом обмотал, три дня и заживает,- закончил рассказчик.
   - И зачем это вам надо такую дурь пороть? Ведь больно же, да и опасно,- начал стыдить бойцов Данцевич.
   Видя, что злость у ротного немного прошла и, разговорившись, он как бы смирившись с обстоятельствами, несколько смягчился, притихшие было бойцы, оживились.
   - Товарищ старший лейтенант, зато потом знаете, как будут бабы довольны. Дембеля пишут - от них отбоя нету. Они домой почти всё с шарами уехали,- наперебой объясняли они.
   - Хотите, товарищ старший лейтенант, и вам вставим. Жена, знаете как будет довольна,- окончательно осмелев, предложил кто - то из них.
   - Нет уж спасибо, я думаю, она и без этого довольна,- отказался от предложения Данцевич.
   Видя, что картина прояснилась, он задумался, что же делать дальше. Он посмотрел на стоящего со спущенными брюками Белых.
   - Нужно спасать этого чудака,- подумал он, глядя на бойца.
   - Ну что с тобой будем делать, дон - жуан, хренов? - спросил он бойца.
   - Не знаю, подождать, может всё пройдет,- неуверенно в желаемом ответил тот.
   - А если не пройдет, и придется тебе его совсем отрезать,- наехал с укоризной на бойца ротный. Белых ничего не ответил.
   - Заворачивай опять свои причиндалы, натягивай штаны, поедем к врачу,- приказал Данцевич.
   - Давай, Вячеслав, принимай всё сам, я тебе доверяю. А я отвезу его к врачу, пусть он его посмотрит. Тянуть мне кажется нельзя,- указывая на Белых, приказал Коровину Данцевич.
   Прибыв в батальон, Данцевич с Белых направился в медпункт батальона. Белых широким шагом, расставив в стороны ноги, немного сгибаясь, шёл сзади командира роты. Вильнин находился на своем месте в палатке. Данцевич начал объяснять цель своего прибытия. Чем больше говорил Данцевич, тем более недоуменными становились глаза врача.
   - Ну-ка давай посмотрю я, что там у тебя за шары,- не дослушав Данцевича, обратился к стоящему рядом бойцу Вильнин.
   Белых, опять нехотя, немного стыдясь, спустил вниз брюки и трусы, начал разматывать бинт.
   - Какая дикость, с ума можно сойти,- произнес возмущенно врач.
   - Что же мне с тобой делать? - глядя на бойца, озабоченно задал себе вопрос он.
   - Илья, разберись с ним. И я тебя прошу: не докладывай об этом...,- не договорив, попросил Данцевич Вильнина.
   Вечером, как обычно, Вильнин зашел к Данцевичу.
   - Ну как там у моего Казанова дела? - поинтересовался о состоянии Белых Данцевич.
   - Да вынул я у него этот шар, промыл, обколол всего. Пусть у меня денька три побудет, я понаблюдаю за ним,- ответил врач.
   - Ну, хорошо, я знал, Илья, что на тебя можно положиться,- радостно произнес Данцевич.
   - Давай попьем чайку,- предложил он товарищу.
   - Ну, отмочили твои ребятки, это ж надо до такого додуматься. И чего ради так себя истязать? Я у него всё потом расспросил,- потягивая горячий чай, возмущался Вильнин.
   - А знаешь, я что - то раньше слышал об этом, но представить себе не мог, чтобы... Это ж надо, какой - то там грязной отверткой, на доске, такие муки принимать,- возмущался он.
   - Да, а знаешь, остальные шары он не дал мне вынуть,- вдруг вспомнив, сообщил Данцевичу врач.
   Не говоря ни слова, офицеры рассмеялись.
   - Поражаюсь! Как жадно эти мальчишки любят жизнь! Как рано познали они её цену. Представляю, как надоела им эта война,- между глотками чая тихо говорил Вильнин.
  
   Срок службы капитана Лепова в Афганистане окончился и, подбив свои дела, особист уезжал в Союз. Проживший одиноким, хорошо прикормленным волком, Лепов покидал батальон. Никто не провожал его из этого стана, в котором всю свою службу он выискивал неблагонадежных и врагов. Утром, спустившись вниз на вертолетную площадку, пожав руку провожавшего его Уабозирова, Лепов осмотрел знакомые виды лагеря. После чего поборники режима, поулыбавшись друг другу, ещё раз пожали на прощание руки, и Лепов полез в вертолет.
   Оставив на минуту заботы утренней суеты, один за другим на краю обрыва начали собираться офицеры батальона. Спонтанно возникшее собрание людей начало комментировать происходящее внизу.
   - А ведь трудно ему здесь было,- раздалось в толпе чье - то сожаление.
   - Тяжело? Что он на боевые ходил, что ли? Потел, напрягался, под пулями ползал? Просидел сычем в своей палатке, собирая сведения со стукачей,- раздалось в ответ гневное возражение.
   - Да нет, я говорю, так, морально тяжело, в изоляции, без друзей, без общения, словно чужой среди своих, особнячком,- уточнил первый.
   - На то его должность так и называется - особист,- весело прозвучало из уст третьего.
   - Ничего, Родина щедро компенсирует своим опричникам все моральные издержки. За зарплату, равную зарплате командира полка, и на этом свете пострадать можно,- послышался ещё чей - то комментарий.
   - С квартирой никаких проблем, да и семья в Союзе не как наши. В сплошных спецах: в спецполиклинике, в спецбуфете...,- раздалось в толпе.
   Никто не пожалел и не обрадовался убытию Лепова, так как все знали, что скоро после него в батальоне появится другой "контрик".
  
   Пробыв две недели в кандагарском госпитале, Сименцов возвратился в батальон живым и здоровым, немного прихрамывающим, неожиданно утром. Пробивший мягкие ткани бедра осколок мины был извлечен, основная рана затянулась, а от множества остальных царапин на руках и ногах остались лишь малозаметные следы. Усиленная, как всем казалось неожиданно - ранним появлением, радость встречи со своими боевыми товарищами лилась через край.
   - Быстро тебя поставили на ноги,- пожимая руку, говорили ему товарищи.
   - Да ладно вам меня поздравлять. Легкое ранение, так, ерунда,- скромничал Александр.
   - Насмотрелся я там, как наши эскулапы - волшебники из частей ребят собирают. Привезут в госпиталь, кажется из него уже и дух вон. Пол - ночи поколдуют над ним, смотришь: через две недели зашевелился, трубки из носа вынули, а ещё через две недели - на костылях запрыгал, на медсестер заглядываясь,- отдавал должное врачам он.
   - Ну, и за легкое ранение положено полтора оклада и плюс потом бесплатные путевки в санаторий Министерства обороны,- напомнил Сименцову Сакенко положение закона.
   Через день старший лейтенант Сименцов занял свое место на шестой заставе.
  
   1985 год заканчивался. В местной провинции, после разгрома базы душманов установилось спокойствие и тишина. Обстрелы гарнизона прекратились. Результаты улова засадных действий соседнего батальона были всё более незначительные.
   - Вот это жизнь наступила. Полная тишина, служба, как в Союзе,- радовались офицеры батальона, собираясь на посиделки.
   Перед Новым годом командование дивизии направило в батальон группу офицеров с всесторонней проверкой батальона. Возглавлял комиссию начальник штаба дивизии полковник Пурин. Перед приездом комиссии комбат и Витренко принялись сами проверять и готовить подразделения батальона к проверке.
   Придуманные Данцевичем и хорошо отработанные бойцами на заставах заготовки занятий по боевой подготовке привели комбата и Витренко в восторг. По докладу врача батальона, отсутствие у бойцов роты вшей, в отличие от других, его дополняло. В других подразделениях ничего подобного не наблюдалось. Времени у их командиров для устранения недостатков и наверстывания упущенного явно не оставалось. Видя это, командование батальона Данцевичу явно дало понять, что основное внимание проверяющих они будут направлять на его роту.
   - У других смотреть нечего. Выручай, не подведи,- светилось при этом у них в глазах.
   Понимая, что основная нагрузка в предстоящем деле ляжет на его роту, сообщение Данцевича не обрадовало. Показать было что, и за оставшиеся два дня его можно было отшлифовать и дополнить.
   По окончании совещания Данцевич, озабоченный, вышел из штаба и быстро направился к себе для выхода на связь с заставами.
   - Что там наготовил наш передовик? - услышал он риторический вопрос из толпы вышедших из штаба и не спеша закуривающих офицеров. Ревнивый укол товарища задел его самолюбие.
   - Лежа с упора, три патрона одиночными, и кучу вшей,- сердито ответил не останавливаясь Данцевич и поспешил дальше.
   За два дня до комиссии, в гарнизон, из Кандагара, впервые прилетел магазин военторга. Выгруженные из вертушки в крытый автомобиль товары двое суток продавались всем желающим. Днями тремя раньше в батальон прилетел казначей полка и выдал за прошедшее время зарплату. Из застав поочередно привозили бойцов к магазину. Возле стоящего у штаба автомобиля, с утра к открытию магазина собиралась толпа бойцов и офицеров. Все ждали не столько открытия магазина, как появления двух молодых женщин - продавщиц.
   - А как они выглядят? Красивые? - слышались в толпе тихие вопросы ещё их не видевших.
   - Да я сам их ещё не видел. Говорят, которая постарше, та покрасивее, а которая помоложе, та ... тоже красивая, но пониже,- звучало в ответ.
   И вот, наконец, остановившиеся в комнате для гостей, принаряженные молодки, привыкшие к таким смотринам, с плохо скрывающими улыбками на лицах и благодатным елеем удовольствия в душе, ещё больше помолодев и расцветя от обращенного на них внимания сотен пар завороженных мужских глаз, выйдя из здания штаба, направились к автомобилю.
   - Мужики, смотри, бабы настоящие, живые! - раздался тихий удивленный вопль в толпе.
   Встретив их давно поджидавший у выхода Уабозиров, галантно следуя рядом и всем своим видом показывая своё высокое здесь положение, вел с дамами разговор. Подойдя к собравшимся у машины, он сделал пару организационных указаний, обозначивших свою причастность к организации и осуществлению так нужного и приятного людям мероприятия.
   По - женски нарочито грациозно и неумело продавщицы начали снимать висящий замок с петель задних створок кузова - контейнера автомобиля, раскрыли его створки и по ступенькам находящейся внизу лесенки с опорой на одну из множества моментально предложенных сильных рук поднялись вверх.
   Повидней расставив на ящики и коробки имеющийся товар, они молча перевели свои лукавые взоры навстречу пожирающим их взорам покупателей. Торг начался.
   - Куда ж пошел, сдачу возьми. А печенье почему не взял, забыл что ли...,- то и дело слышались их веселые напоминания потерявшим рассудок от близкого общения с давно не виденными женщинами, бойцам.
   Исходя из своего скромного бюджета, солдаты раскупали впервые ими виденные импортные конфеты и печенье, баловали себя одной - двумя пачками "цивильных" сигарет, и, как правило, все старались попробовать содержимое трехсотграммовых круглых аллюминиевых баночек с надписью "Sisi". Непривычно и интересно с шумом открываемая сдергиванием верхнего торца баночки за прислоненное к нему кольцо газировка, поначалу пользовалась у них успехом. Насладившись процессом открывания впервые виденных баночек, вскоре они замечали, что "наша газировка" в, с детства виденных ими бутылках, намного вкуснее и в пять раз дешевле. Красиво упакованные конфеты и печенье по вкусу тоже уступают скромно упакованным "нашим". Что - то не особо принимаемое душой, неестественное, искусственное, присутствовало в их ароматном запахе и вкусе.
   Покуда бойцы сметали с прилавка вышеуказанную кондитерскую мелочь, офицеры присматривались к выставленным японским магнитофонам. Множество их моделей разных фирм, по цене от одной до десяти их месячных зарплат завораживающе сверкали непривычно красивым дизайном вверху на заднем плане витрины. Бойцы тоже засматривались на магнитофоны, со знанием дела обсуждали свойства и преимущества моделей. Для солдат покупка магнитофона за чеки естественно была немыслимой, и большинство из них даже и в душе не помышляло об этом, подавляя свое сильное желание иметь понравившуюся вещь.
   - Как думаешь, за афгани продадут магнитофон? - послышался озабоченный шепот одного из бойцов к своему товарищу.
   Некоторые, имеющие случайные трофейные деньги в другой валюте, не дававшей им покоя куда её пристроить, замахивались на это. Видимо шептуны, в азарте потерявшие бдительность, были из этого разряда.
   - Я думаю, если по курсу, цены две этим шалавам дать, то можно договориться...,- послышался ответный шепот.
   - Какой будешь брать, командир? - услышал Евгений сзади голос Сакенко.
   - Зачем сейчас брать. Буду уезжать в отпуск, а ещё лучше по окончании, тогда и возьму,- высказал Данцевич свои намерения относительно дорогой покупки.
   - А мы с Сименцовым решили вон, двухкассетные "Тошибы" за четыреста двадцать чеков брать,- сказал Сакенко, указывая на один из висящих под потолком магнитофонов.
   - Бери сейчас, командир. Момент хороший. Сименцов говорит, чтобы в Кабуле в военторге купить магнитофон, надо этим шалавам на лапу давать. Они там все под прилавкам, а здесь свободно,- посоветовал он.
   Евгений слышал об этом и раньше, но остался при своем мнении в надежде, что подходящий момент ещё представится.
   Опять начал Сакенко.
   - Да вот, двести чеков не хватает, займи командир. Уж очень охота мне его купить,- высказал свою проблему и желание он.
   И немного помолчав:
   - Вчера получил, раздал долги, вот опять...,- нима грошей, нима грошей, нима грошей...,- зазвучала у уха Данцевича любимая в таких случаях песня из уст Сакенко.
   - Общим немного не хватает, командир...,- пояснил он.
   - Надо завязывать эти пьянки, карты...,- в очередной раз прозвучало твердое заверение в своих намерениях из его уст.
   - Так что, точно надумал брать? - переспросил его Данцевич.
   - Точно! - ответил тот. Данцевич достал деньги, отсчитал запрашиваемую сумму, протянул товарищу.
   - Ну вот, хорошо, командир, будем теперь по вечерам музыку слушать,- получив в руки деньги, обрадовано произнес Сакенко.
   - А Льва Толстого прочитал? - вдруг вспомнив почему - то, спросил его Данцевич.
   - Нет, ещё немного осталось,- ответил тот.
   - Что - то медленно это дело у тебя продвигается,- улыбаясь, укорил Сакенко Евгений.
   - Так я ж читаю вдумчиво, понять пытаюсь,- улыбнувшись, ответил Сакенко и начал пробиваться сквозь толпу поближе к машине.
  
   .........................................
   Проверка батальона начиналась с проверки положения дел в восьмой роте. С предложением комбата начать проверку с седьмой заставы комиссия согласилась. На утреннем построении этот порядок работы комиссии был оглашен комбатом. Выезд комиссии на заставу намечался через пятнадцать минут. После построения Данцевич ринулся к себе в хату и, выйдя на связь со своими заставами, сообщил начальникам застав о порядке работы комиссии.
   На заставах к проверке всё было готово. И один из вопросов, заботивших Данцевича и начальников застав, был вопрос возможного обнаружения на бойцах вшей. А опасность такая была. Даже после бани и смены белья, дня через два - три после, на людях они начинали появляться и с каждым последующим днем быстро увеличивались в количестве. Евгений ощущал это и на себе, а избежать их постоянного появления не получалось. Наряду с серыми, медленно ползающими и прячущимися в волосах головы и швах белья, присутствовали и прыгучие темно - коричневые неуловимые блохи. По уговору с начальниками застав, с выездом комиссии на очередную из застав, о чем Данцевич заранее обязан был оповестить по связи, люди полностью переодевались в заготовленное чистое, неделю хранившееся на уличной прохладе обмундирование и белье. Поэтому в конце сеанса связи седьмой заставе была дана команда на переодевание.
   Через полчаса кавалькада бэтээров прибыла на заставу. Приняв доклад от Коровина и поздоровавшись со стоящими в строю бойцами, председатель комиссии, перейдя на дружеский неофициальный тон, повел с ними беседу. Тут же, присоединившийся к нему на равных, новый (заменивший Зотова), начальник партийной комиссии дивизии, подполковник Подмазов, перехватив инициативу у Пурина, держась уверенным бодрячком, повел беседу о службе и житии - бытии бойцов дальше.
   Угодливо крутящиеся вокруг начальства комбат, Витренко и Уабозиров: Витренко по одну сторону от начальника штаба дивизии, Уабозиров, конечно же, возле Подмазова, комбат с другой его стороны, изредка оборачиваясь и в сторону Пурина, иногда вклинивались в беседу, пояснительными репликами направляя ответы бойцов по нужному руслу. Данцевич вместе со Смотровым и Коровиным, вслушиваясь в беседу, находились сзади начальства со стоящими рядом второстепенными членами комиссии. Побеседовав с бойцами о житии - бытии, начальники пошли осматривать заставу. Комбат со своими заместителями, сопровождая начальство, пояснениями старались как можно лучше показать осматриваемый товар лицом, демонстрируя в этом свою осведомленность. И лишь иногда запутавшись в своих пояснениях, прибегали к помощи Коровина или Данцевича.
   Осмотрев добротно отстроенные, врытые в землю: жилое помещение, столовую, баню и склады, дивизионные начальники не скрывали своего восхищения от увиденного.
   - Да здесь, как на курорте можно жить,- звучали их заключения.
   Действия бойцов по вводной, на отражение нападения душманов на заставу, начальству понравились. Управление Коровиным заставой в учебном бою, при взаимодействии с артиллерией батальона были оценены на "отлично".
   В течение часа офицеры комиссии осматривали состояние техники и вооружения заставы, наличие и ведение начальником заставы положенной документации. Прибывший с комиссией врач, сопровождаемый Вильниным, проверил гигиену бойцов и состояние пищеблока. Обратив внимание на наголо состриженные у всех бойцов с голов волосы, врач поинтересовался: "А кто вас всех стрижет?"
   - Машинка есть на заставе, товарищ капитан, сами и стрижем друг друга,- отвечали бойцы.
   Больших трудов стоило ротному убедить бойцов, особенно старшего призыва, на время расстаться со своими шевелюрами. Видя бесполезность поиска насекомых на лысых головах, капитан обратил свой взор под задранные по его команде бойцами нательные рубахи.
   Подполковник Подмазов начал проверять конспекты Коровина по проведению занятий по марксистско - ленинской подготовке. Со знанием дела отработанный Смотровым документ, не вызывал у Данцевича опасений. Пролистав и осмотрев при пояснениях Уабозирова тетрадь, изредка подолгу останавливаясь на отдельных страницах, Подмазов, довольный, положил её на стол. Увидев тетрадь с конспектами для проведения занятий со взводом по боевой подготовке, полковник Пурин начал интересоваться соответствием в ней отраженного с истинным положением дела.
   - Смотри, здесь как в Союзе, даже конспекты для занятий пишут, кого обмануть хотят,- засомневался он. Майор Витренко тут же предложил полковнику убедиться в соответствии воочию.
   По команде Витренко, два наиболее четко освоивших штурмовую полосу бойца продемонстрировали выполнение комплексного упражнения. Четкость их действий и широко вытоптанная верблюжья колючка в зоне полосы убедили полковника в регулярных на ней занятиях бойцов. После трех часов работы на заставе, объявив всему личному составу благодарность и попрощавшись, комиссия заставу покинула. О её следующем выборе по радиостанции Данцевич известил Лисицина. Порядок её работы на восьмой заставе был упрощенным и длился около часа. Увидев здесь полную аналогию положения дел с предыдущей заставой, начальники, посматривая на стрелки часов, приближающиеся к обеденной отметке, попрощавшись с бойцами, довольные убыли в расположение батальона.
   После обеда комиссия работала в расположении батальона. Назавтра, с утра проверке подверглись заставы девятой роты.
   Вечером, на совещании, полковник Пурин подвел итоги проверки батальона. Восьмая рота, по сравнению со всеми остальными была признана лучшей. Утром следующего дня основной состав комиссии, за исключением нескольких офицеров штаба полка, оставшихся в батальоне встречать Новый год, улетел в Кабул.
   31 декабря, после обеда, Смотров привез с застав роты в расположение батальона группу бойцов с театрализованным представлением. Заранее готовящееся им мероприятие держалось от всех в тайне и явилось приятным сюрпризом для бойцов, находящихся в гарнизоне. Дед Мороз со Снегурочкой, обходя помещения и палатки подразделений, поздравляли всех с наступающим Новым годом, приглашая на театрализованное представление у ёлки. Прервав свои кулинарные приготовления, все собрались на месте построения батальона, где уже стояла искусно сооруженная из веток верблюжьей колючки украшенная красивыми фантиками невкусных конфет ёлка. Гулом оваций прерывались номера концерта.
   - Ну, дает восьмая рота,- звучало вокруг.
   Новый год все встречали компаниями за праздничными столами, и запиваемого запасенными баночками "Sisi", казалось в избытке заготовленного самогона, оказалось мало. В момент его наступления, небо над гарнизоном озарилось огнями праздничного салюта.
  
   Более спокойной и размеренной потекла жизнь в начале января. Погода стала более холодной, по ночам начал выпадать снег, температура опускалась до десяти градусов мороза. Вечер выдувал тепло из помещений, и особенно в палатках было неуютно и холодно. Круглосуточно над жилищами дымились трубы буржуек. Днем, с появлением на небе солнца, воздух прогревался до плюсовой температуры, снег, выпавший ночью, таял, отходила и замерзшая за ночь земля, превращаясь к обеду в грязное месиво от топтания по ней множества ног и колес машин.
   Был вечер. Евгений лежал в своем закутке, как мысленно в душе он называл свою маленькую два на два с половиной метра комнату. Снаружи завывал, (он знал) холодный, сопровождаемый начавшейся метелью, ветер. Намерзшись в ходе дневного мотания по заставам, придя с затянувшегося совещания у комбата, после ужина, Данцевич прилег на кровать. За стеной, в соседней комнате раздавалась музыка из включенной Сакенко "Тошибы", его разговоры со Смотровым. В расположенной рядом ленинской комнате, начинали у телевизора собираться бойцы. Кроме своих, большое пространство теплой и светлой комнаты наполняли представители других, оставшихся зимовать в палатках подразделений. В основном это были бойцы хозяйственного взвода. Не имея постоянного своего командира, словно брошенные отцом дети, вынужденные зимовать в палатке бойцы, вечером, поеживаясь, появлялись в хате роты с желанием посмотреть телевизор в теплой домашней обстановке. И хоть это общение наносило вред передачей и распространением блох и вшей на бойцов своей роты, из любви к этим солдатам Евгений терпел эту несуразность и не запрещал чужакам появляться в своей хате, хотя мог и отвадить.
   Бойцы шумели, щелкали периодически, включая телевизор, в ожидании должной начаться трансляции местного телевидения. Сквозь роящиеся в голове мысли доносились отрывки их громких разговоров. Яркий свет ленинской комнаты, через проем входа, освещая находящуюся рядом комнатку канцелярии, заворачиваясь, проникал и в комнату отдыха.
   Приглушенный, уже не яркий свет, повторял на досчатом полу искаженный косой проем входа в следующую комнату. Отпечатавшись на полу, он косым изломом продолжался на стоявшей у стены кровати и заканчивался на побеленной стене. В большой солдатской комнате дневальный начинал разжигать буржуйку. Звонкие стуки дверкой и щелканья зажигаемых спичек раздавались там. Запахи солярки начинали доходить до Данцевича.
   Согреваясь под накинутой на себя курткой, он перебирал в памяти эпизоды недавно прошедшего совещания у комбата. Улетевшие утром в Кабул остававшиеся в батальоне на празднование Нового года офицеры штаба полка, до этого сдерживавшие эмоции гнева комбата, дали ему возможность провести подведение итогов проверки батальона без оглядки на обстоятельства.
   В начале совещания, огласив уже всем предполагаемое и понятное, комбат объявил командиру лучшей в батальоне по результатам проверки роты, благодарность. Подойдя к стоящему Данцевичу и, пожимая ему руку, он сказал: "Лично от меня вам, Евгений Николаевич, большое спасибо. Если бы не восьмая рота, сгладившая недоработки и лень остальных, в батальоне вообще смотреть бы было нечего." Тут же поднявшийся Уабозиров, минут пятнадцать расписывая инициативу и старания Смотрова, расхваливал и ставил всем в пример работу офицеров восьмой роты. Оценка работы командиров других подразделений была намного ниже.
   Основные претензии с уст комбата звучали в адрес командира девятой роты.
   - Молчите! Вы командир вшивой роты! - прозвучало резкое негодование комбата на оправдательные возражения Волкова.
   В памяти Данцевича всплывал прошедший разговор с подполковником Подмазовым, утром, накануне его отлета в Кабул. Спешный, перед посадкой в вертолет, новый начальник партийной комиссии дивизии завёл с членом парткома полка разговор. Отметив успехи роты, Подмазов напомнил Данцевичу о его особом в батальоне партийном положении.
   - Член парткома полка, наряду с секретарём партийной организации батальона, должен быть помощником замполита батальона в мобилизации личного состава на выполнение поставленных батальону задач,- указывая на известный постулат, говорил Подмазов.
   - Очень жаль, что от замполита батальона, я узнаю об обратном,- сожалеюще произнес он.
   - Честно и откровенно расскажите мне о сложившихся отношениях между офицерами в батальоне,- потребовал Подмазов.
   Данцевич, не вынося сор из избы, дежурными фразами начал разговор. Неоткровенность Данцевича он почувствовал.
   - Хватит! Всё понятно! - оборвал его начальник партийной комиссии дивизии. Холодными искрами сверкнули при этом его глаза.
   - А что за травлю замполита батальона вы затеяли? - вдруг спросил он. Думая, что сказать, Евгений молчал.
   - Поторопились вы с формальностями. К произошедшему у коммуниста такого ранга, надо подходить с пониманием,- указал Подмазов.
   - Надо было проинформировать нас о произошедшем, посоветоваться...,- поучал он.
   - Ладно, к этому ещё вернемся. Много у вас здесь непонятного в этом отношении происходит. Будем разбираться потом,- произнес подполковник и направился к уже начавшей вращать лопастями вертушке.
   Оттенком легкой неприятности ложились на душу отношения с замполитом роты. Вспыхнувший в самом начале знакомства огонек расположенности и доверия друг к другу, начал постепенно затухать. После общения Смотрова с Уабозировым с его стороны по отношению к Данцевичу всё больше проявлялись нотки настороженности и сдержанности. Требуемая верность своему стану, и обязанность строить своё поведение по его законам и обычаям, превозмогли чисто человеческое. Всё более осмотрительно вел себя Смотров в общении.
   Расстройством на душу ложилась неоправданная надежда получить к Новому году капитанское звание. Лелея надежду в душе, Евгений, радуясь, думал, как сообщит об этом жене.
   Обычно после назначения на должность, высшее начальство, в течении одного - двух месяцев, присмотревшись к работе назначенца и убедившись, что с новой должностью тот справляется, посылало представление в вышестоящие штабы на присвоение ему положенного очередного воинского звания. По срокам, у Данцевича это всё уже совпадало, по положению дел в роте тоже. - Видимо, холодность отношений с комбатом и замполитом батальона явилась их сдержанностью в моем представлении на положенное по штату должности ротного капитанского звания,- подумал Евгений. Выяснять это обстоятельство у комбата ему не хотелось, просить, тем более было не в его характере.
   - Теперь то, после всего прошедшего, я думаю, у них нет оснований его мне задерживать,- подумал он.
   Обычно такие дела приурочивались к праздникам.
   - Ну, теперь видимо к 23 февраля. Ничего ждал больше, подожду ещё два месяца,- промелькнуло в засыпающем сознании Данцевича.
  
   В середине января среди офицеров батальона прошел слух о написанном в штаб дивизии майором Витренко письме с информацией старшего командования о нездоровых взаимоотношениях между офицерами в батальоне. Молва письменных намерений Витренко, посланных в Кабул, просочившись из штабных кабинетов, бумерангом вернулась назад в батальон. Скоро, по вызову, майор Уабозиров убыл в Кабул. Через неделю он возвратился назад в батальон и сразу же, назавтра, в Кабул убыл майор Восиленко. Также через неделю озабоченным и задумчивым после втыка, возвратился в батальон и комбат.
   - Хохол, хохла решил подсидеть,- улыбаясь, комментировали офицеры, обсуждая в своем кругу случившееся.
   И раньше наблюдаемые между Восиленко и Витренко внешне сдержанно - ревностные отношения, после этого стали порой нескрываемо - неприязненными,- больше со стороны комбата. На совещаниях они уже сидели не рядом, как раньше, а подальше один от другого. Комбат в отместку за предательство всем своим видом игнорировал присутствие рядом Витренко, а тот, стараясь скрыть легкий оттенок испуга и тревоги, с внешним видом светящейся на лице правоты, что в интересах дела не мог поступить иначе, как бы избегая смотреть в сторону комбата, вглядывался в лица сидящих по другую сторону президиума офицеров, ища в их глазах поддержки своей правоты. И хотя вслух об этом не говорилось, всем было понятно,- что сейчас творится в их душах. Тема номер один продолжала бурно обсуждаться среди офицеров на вечерних посиделках.
   - Что же теперь будет дальше? - звучал чей - то риторический вопрос.
   - Да ничего хорошего. Вынесли сор из избы, приедут старшие начальники подметут вместо нас, всем мало не покажется,- звучало в ответ.
   А ещё через неделю, заботящую всех проблему, в батальон прибыл решать посланный начальством подполковник Подмазов. Через день, после его повторного появления в батальоне, должно было состояться внеплановое партийное собрание коммунистов батальона.
   По приезду в батальон, во второй половине дня, начальник партийной комиссии дивизии зашел в расположение восьмой роты. Данцевич в это время находился в хате. Копаясь за столом канцелярии в ротной документации, он готовился к должному через час состояться совещанию у комбата. Смотров и Сакенко находились в своей комнате. Внимательно осматривая помещение, Подмазов задержал свое внимание на оформлении главной его комнаты.
   Подойдя к расположенному на почетном месте красного угла комнаты, плакату с членами политбюро, Подмазов сделал сопровождавшим его, Данцевичу со Смотровым, замечание по устранению устаревших сведений о находящимся на нем изображений членов политбюро. Постоянные, производимые в связи с происходящими в Стране переменами её партийным лидером перестановки в подборе своих соратников, не успевали вовремя отражаться даже в творениях типографской продукции, не то что бы вовремя доходить сюда. На что, подобострастничая перед своим духовником и ругая себя за нерасторопность и недоработку, и сослался Смотров, тем самым стараясь как - бы и оправдать себя в его глазах. Осмотрев остальные, висящие на стенах, оформленные ещё Данцевичем присланным женой из Союза материалом плакаты, подполковник в стиле не терпящей возражения правоты старшего начальника, сделал Смотрову ещё пару корректирующих замечаний по расположению на них освещаемых документов партии. Отпустив Смотрова, заверившего своего начальника тут же приступить к устранению полученных замечаний, Подмазов уединился с Данцевичем в комнате канцелярии роты для беседы. Опять напомнив Данцевичу о его высокой, многому обязывающей принадлежности - к членству партийного комитета полка, Подмазов начал как бы продолжать незаконченную в прошлый раз беседу.
   - Далось мне это членство,- неприязненно про себя подумал при этом Данцевич.
   - Да и оказался я там против своей воли, что называется без меня меня женили. Я и не помышлял туда попасть,- думал он, молча выслушивая благодетельные увещевания Подмазова.
   Поступающие в полк доклады о трудолюбии и старании Данцевича и определили его формальную к парткому принадлежность. Выискивая крупных, сильных, наиболее умных и авторитетных, могущих повести за собой остальных, в обмен на благодеяния, система противореча естественному, предлагала им стать серыми и послушными в утверждении своих принципов среди всех остальных.
   - Хочу я все-таки разобраться, что происходит у вас в батальоне между офицерами? - проведя рукой спереди назад по торчащему на своей голове короткому ёжику, усевшись на единственную стоящую у стола табуретку, произнес Подмазов.
   - В прошлой беседе с вами, Евгений Николаевич, из - за недостатка времени, в спешке, мы не смогли как следует поговорить,- продолжал он.
   - Давайте сейчас, не спеша, честно и откровенно проинформируйте меня об этом,- не приглашая Данцевича, видимо, по какому - то своему умыслу сесть рядом, тоном не просьбы, а указания, потребовал он.
   - У вас здесь оказывается всё намного глубже, чем тогда казалось мне,- добавил Подмазов.
   Если в первой беседе, застигнутый врасплох темой Евгений к разговору готов не был, то теперь он был уже в другом положении.
   С учетом прояснившейся обстановки, ранее поняв, что продолжение разговора вполне может быть, но уже в более глубоком объеме, он продумал его, и, как оказалось, не напрасно. Держа золотую середину в осуждении и оценке противоборствующих сторон в возникшем конфликте, стоя, он начал излагать его историю.
   Некоторые козырные, особо значимые факты сторон, он при этом или сглаживал в пользу той или другой стороны, или совсем замалчивал.
   Подмазов, часто прерывая рассказ, уточнял детали поведения в данном случае того или другого лица. По произносимым им при этом репликам и комментариям, Данцевичу становилось понятным, что подполковник держит свою запланированную линию в решении вопроса с конфликтом и его реплики и комментарии, это не что иное, как намеки и указания ему по порядку дальнейшего поведения в ходе разрешения дела. Получалось по Крылову,- у сильного всегда бессильный виноват. У Уабозирова ошибок не было.
   - Майор Восиленко тут был немного не прав,- поправим...,- звучало в адрес комбата.
   - Помня о своем положении, надо было не молчать..., не затягивать...,- укорял Данцевича Подмазов.
   - Ошибок при этом в своем поведении, вы, товарищ старший лейтенант, допустили много. Теперь думайте, как их исправлять,- окончательно перейдя на официальный тон, давал установку Подмазов.
   - Обязательно первым выступите завтра на собрании и правильно изложите свою точку зрения на это. Правильно настройте остальных коммунистов батальона на решение этой проблемы.
   - А со смутьянами, затеявшими в батальоне эту бузу, мы разберемся. Они ещё об этом пожалеют...! - устрашительно произнес напоследок Подмазов и вышел из расположения роты.
   Уходя, Подмазов бросил одобряющий взгляд на копающегося возле плаката с членами политбюро Смотрова. Заметив это замполит роты, приободрившись, продолжил свою работу.
   Проводив начальника, Данцевич вернувшись назад, подошел к Смотрову. Тот заклеивал на плакате фотографии выбывших к данному времени из состава политбюро партии членов, бумажными прямоугольниками с написанными на них фамилиями вновь вошедших.
   - Я и не думал, что он нас посетит и заметит это,- как-бы оправдывая свой просчет, произнес замполит.
   - Смотри, командир, как хорошо придумал,- весело произнес он.
   - Мне бы твои заботы,- пронеслась в голове Евгения любимая в таких случаях поговорка его отца.
   - Пока временно: или новый плакат достану, или их фотографии,- прижимая намазанную клеем бумажку на фотографию очередного канувшего в лету партийного бонзу, произнес Смотров.
   Рядом появился предусмотрительно затаившийся и тихо до этого сидевший в своей комнате, не желая показывать Подмазову своё послеобеденное, расслабленное спиртным состояние, Сакенко. Облегченно, с радостью махнувши ещё стакашку на посошок уходящему ненавистному начальнику, и зажевывая её, до этого тихо сидевший Сакенко, вылез из своего укрытия.
   - Ну что, ушел козёл? - жуя спросил он.
   Ответа не последовало.
   - Что, комиссар, иконостас устарел? Святые поменялись? - обращаясь к Смотрову, спросил он.
   - Быстро же ваш новый бог тасует колоду апостолов, никак не подберет себе соратников,- начал наседать Сакенко на Смотрова.
   Вопросы замполиту не понравились. Веселость на его лице сменилась угрюмостью. Не отвечая прапорщику, он продолжал своё занятие. В последнее время отношения соседей по комнате становились шумными. Данцевичу по вечерам часто слышались их споры за стеной. Сакенко не мог смириться с нравоучениями думающего, что имеет на это право замполита в свой адрес по поводу от излишней выпивки, до культуры поведения в быту.
   Часто слышались их споры и по другим более важным вопросам: до внешней политики партии, на что их взгляды не совпадали. В отместку иной раз Сакенко старался найти зацепку и у Смотрова. И вот, похоже, случай представился.
   - Одного прохиндея другим заклеиваешь? - продолжал, настаивая донимать замполита, прапорщик.
   - Какие это прохиндеи,- не выдержав, повторил замполит и испугался вслух произнесенному всуе.
   - Ты хоть и пьяный, думай что говоришь,- поправляясь, посоветовал Смотров.
   - А то что? - вызывающе переспросил Сакенко. Смотров молчал.
   - Да я чихал на ваши угрозы... Я прапорщик, беспартийный,- напомнил о своей неуязвимости Сакенко.
   - Я больше скажу, это прохиндеи отборные. Прохвосты,- указывая кивком головы на плакат с членами политбюро, сказал он. От остроты заявления Сакенко по спине Евгения пробежал холодок. Смотров прервал своё занятие и ненавистным взглядом уставился на Сакенко. Тот тоже изобразил обратное.
   - Иди проспись,- посоветовал прапорщику замполит роты. Состояние Сакенко явно ухудшалось.
   - Командир, ведь это же отборные прохвосты,- опять указывая на плакат, убеждал начавшим заплетаться языком Сакенко.
   - Что получается при нашей системе отбора в начальники. Чтоб достичь должности, надо потерять совесть. И чем выше должность, тем они отборней. Я вот что понял,- начал пояснять Сакенко.
   - В школе учили, есть такой в жизни закон, ну..., общим как у волков. Вожаком стаи становится сильнейший, мудрейший,- который потом заботится о всех.
   - Закон естественного отбора,- напомнил ему Данцевич.
   - Вот, вот,- согласился Сакенко.
   - А у нас всё наоборот. Туда наверх лезут все, и если там, по этому закону побеждает сильнейший и умнейший, то у нас более непорядочные, как дерьмо в воде, всё наверх всплывает. И чем выше должность, тем дерьмо отборней.
   - А что, среди оставшихся внизу их нет? - спросил Сакенко Смотров.
   - Среди простых работяг? Нет! - ответил Сакенко.
   - Да грязный вонючий работяга, пусть он даже и алкаш, намного чище и порядочней иного из этих,- Сакенко замахал рукой перед своим лицом,- под галстучком напыщенных, хорошо одетых и пахнущих ворюг - начальников. Денег у него не будет, зато совесть чиста,- продолжал размышлять он.
   - Он вылез за проходную, врезал стакан, хоть и грязный вонючий, одет плохо, но зато душой чист. А тот в лимузине, кабинете - но сколько грехов на его душе. Хоть и считается он хороший, он начальник.
   - Да потому мы и живем так хорошо, что нами эти умные честные и хорошие правят,- продолжал мямлить прапорщик.
   - Придет время, явится он перед богом. Извини, грешен. Всю жизнь работал, пил и больше ничего... А ведь там всем будет по делам их...,- показывая пальцем вверх, произнес он.
   А у начальника... Ведь как туда попадают? По заслугам? Кто лезет по костям да по головам окружающих. Подсидел, как наш Витренко, товарища утопил, зато сам повыше всплыл. Ни все, но в основном,- заключил Сакенко. Иной посмотрит на всю эту вонь, да и отойдет в сторону. От этого соревнования в подлости противно ему станет. Спроси у этого начальника. Как он достиг этой должности? Разберись,- разошедшись, продолжал доказывать Сакенко.
   - Так что замполит, на этом плакате и собрались самые отборные прохиндеи страны,- заключил он.
   - И возглавляет их вообще глупой дурак. И запомни, комиссар, свой дурак - хуже врага. Натворит делов.
   - Иди проспись,- болтаешь тут, оборвав Сакенко, вновь ему посоветовал замполит.
   - Я не болтаю. Я правду - матку говорю,- возразил тот.
   - А мне что. Я беспартийный - прапорщик,- вновь напомнил Сакенко.
   - Это вы трясетесь, хотя бы... Вон приехал..., завтра вас всех на собрании будет дрючить,- продолжал он.
   - Не всех,- вырвалось у Смотрова.
   - Правильно, не всех. Стукачей и кто им жопу лижет, тех не будет,- продолжал тот.
   Решив прекратить надоевший спор, Евгений взяв Сакенко под руки и потащил его в соседнюю комнату на кровать.
   - Что я не знаю. Будешь начальству жопу лизать, огород копать...,- повернув голову в сторону Смотрова продолжал Сакенко.
   - Это они нас сюда неизвестно ради чего загнали погибать,- шумел Сакенко.
   - Мразь отборная они все на этом плакате,- не успокаивался прапорщик. Уговаривая его замолчать, Евгений уложил Сакенко на кровать. Замполит роты с испорченным настроением продолжал возиться возле плаката.
   Уложив на кровать Сакенко, Данцевич прошел в свою комнату, лег на кровать, задумался. Тяжелый осадок тревоги, оставшийся после разговора с Подмазовым на его душе, приводил в смятение его мысли. Появившийся ещё в ходе разговора, внутри огонек протеста и несогласия, начинал разгораться и крепнуть. Всё предлагаемое Подмазовым, которое только что так лихо обличал Сакенко, претило его характеру, его душе.
   После совещания у комбата Мишин подойдя к Данцевичу, тихо произнес: "Вечером заходи ко мне, соберемся, поговорим...!"
   - Хорошо,- ответил Евгений.
   В расположившейся в конце хаты разведчиков комнате их командира, уже находилось человек пять офицеров батальона. Обычные завсегдатаи сложившейся компании проведения вечернего досуга, собирались здесь по вечерам сразу после ужина, поэтому и были уже на месте.
   Пройдя по широкому центральному проходу мимо расположившихся по краям у стен двухярусных кроватей бойцов взвода, Евгений вошёл в комнату, осмотрелся, и расстегнув пуговицы куртки, занял место рядом с сидевшим на кровати хозяина Леоновым.
   Офицеры, сидя за столом, играли в карты. В нерасчитанной на такое количество людей комнате было накурено и жарко. Видимо поэтому дверь в комнату была открыта. Громкий говор собиравшихся возле её входа у висящего под потолком телевизора бойцов взвода, звучал и внутри комнаты.
   - Подмазов с тобой беседовал? - вспомнив свой недавний разговор с председателем партийной комиссии дивизии, спросил Данцевич Леонова.
   - А как же ему не побеседовать с секретарем партийной организации батальона накануне собрания. Часа полтора мозги канифолил, наставлял, обрабатывал,- ответил он.
   - Со мной тоже, произнес Данцевич.
   После прибытия в комнату ещё человек двух, её хозяин положив на стол карты, встал из - за стола, прикрыл дверь в комнату и обращаясь к собравшимся сказал: "Ну что, давай договоримся, как завтра будем отбиваться от этих шакалов..." В комнате воцарилась тишина, все молчали словно вслушиваясь в гомон разговаривающих за дверью бойцов. Молчание прервал связист.
   - Видишь, как всё обернулось. Теперь ведь плетью обуха не перешибешь,- произнес он.
   - Ну, давай тогда упадем перед ними на задние лапки, они этого и ждут, и будем вопить: Извините нас..., мы не правы...,- протяжно с козьей интонацией произнося последнюю фразу проговорил Мишин.
   - Давай будем лизать им задницы, подтверждая их лозунг - народ и партия едины,- возбужденно добавил он. Тишина продолжалась.
   - Ну что молчите?! - пытался разговорить присутствующих разведчик. Подавлявшая людей борьба чувств в тяжелом выборе между: висящей дамокловым мечом над головой каждого, угрозой личной карьере и судьбе, и помыслами, волнениями души, сдерживавшими в высказываниях, продолжалась. В своем молчании, каждый лелея в душе свою правду, думал как с ней поступить.
   - Молчать, а то и подпевать будут остальные, кого здесь нет. Говнюки и шестерки, а нам надо будет говорить. И раз вместе взялись за гуж, так... А, впрочем, можно и туда переметнуться, к говнюкам и шестеркам. Теперь у каждого свой выбор. Может, они и простят,- под общее молчание говорил Мишин.
   - Ёжик со мной тоже беседовал,- так называя Подмазова за аккуратную стрижку густо стоящих на голове коротких волос, переведя свой взор на сидящих рядом Данцевича и Леонова заметил Мишин. Капитан, играя в карты, конечно же слышал ранишний разговор сидящих на кровати офицеров.
   - Полчаса заправлял мне лукавого. Убеждал... Стращал... Грозился...,- произнес он и тоже замолчал.
   После ещё непродолжительного молчания офицеры один за другим начали высказывать своё мнение. Разговор близких по духу товарищей продолжался часа два. Прийдя к единому мнению, офицеры начали расходиться.
   Выйдя от Мишина на улицу, Данцевич направился к себе в хату. Резкий колючий ночной ветер иголками снега сек разогретое в душной атмосфере комнаты лицо. Поднявшись на небо, временами пробиваясь из - за быстро бегущих по небу низких облаков полная луна, на миг ярко освещала трепетавшиеся на ветру палатки, стоящие вперемежку, рядом, с безмолвными силуэтами саманных строений лагеря. Наметаемые ветром с одной стороны к их стенам небольшие сугробы загрязненного песком и пылью снега, скрипели под ногами.
   Раздуваемый ветром запах исходящего из торчащих над крышами труб едкого дыма и летающие в воздухе песчинки неприятно жгли глаза и носоглотку. Накопившееся под одеждой тепло быстро выдувалось сильным холодным ветром. Отбой в батальоне был уже произведен. Нарушаемая завыванием ветра и редкими разговорами людей тишина стояла в лагере. Пойдя по передней линии лагеря, мимо грибков с находящимися возле них дневальными, Данцевич вошёл в хату роты. Сделав рукой успокаивающий знак вскочившему с крайней у входа кровати, сидевшему на ней дежурному сержанту, он подошел к находящейся в другом конце комнаты круглой чугунной печке.
   Присел на стоящую возле неё табуретку. Охлажденные холодным уличным ветром руки непроизвольно потянулись к горячему металлу буржуйки. Через щели неплотно прикрытой дверки, внутри печки просматривались завораживающие глаза бушующие сполохи огня. В печке, на колоснике вверх тормашкой лежала простреленная в многих местах словно дуршлаг армейская каска. Воткнутый в макушку каски, внутри её сферы, вертикально стоял гвоздь. Раскаленные от огня каска и гвоздь были светло - малинового цвета. В проделанное сбоку в стене буржуйки отверстие входила медная трубка. Капли солярки из закрепленного вверху, рядом с печкой бака, стекая по медной трубке, капали внутрь сферы каски, прямо на острие раскаленного гвоздя. Падающие капли солярки, от попадания на острие раскаленного гвоздя разлеталась в стороны делясь на множество микрочастиц, которые смешиваясь с воздухом без остатка сгорали на раскаленных стенках внутренней сферы каски. Придуманная ранее кем - то "ленивая система" топки печки, не требующая постоянной её загрузки дефицитным твердым топливом, работающая после розжига в автоматическом режиме, хорошо укоренилась в батальоне и передавалась от призыва к призыву. Мощность нагрева, через краник на медной трубке, регулировалась частотой падающих капель. Единственным недостатком системы было присутствие рядом с печкой бака с соляркой. Но неприятный её запах с лихвой компенсировался желанным теплом в помещении. Все приспособления для системы снимались с уничтоженных душманами машин.
   Несмотря на позднее время, спать не хотелось. Наблюдая за горевшим внутри печки огнем и грея руки, Евгений задумался. Тишину комнаты нарушали тихие монотонные хлопки с шипением сгорающих капель солярки да сопение спящих рядом на кроватях бойцов. Блики проникающего сквозь щели печки света мерцающей россыпью, играя в темном пространстве комнаты, вырисовывали на стенах быстро меняющиеся причудливые фигурки и очертания. Тяжелые мысли о ранее происшедшем роились в голове.
   В душе Данцевич был согласен с Мишиным, но боязнь попасть в опалу настораживала и сдерживала.
   - Только роту получил, звание жду... Опасно! - крутилось в его голове. И в противовес убеждением звучали слова Мишина: "Ты член парткома полка, командир лучшей в батальоне роты, не пьешь, ты пахарь,- им зацепить тебя нечем!"
   - Что говорить завтра на собрании? - крутилось в голове. - Как поступить?...
   - Первыми и надо выступать нам, Евгений. Ты у нас спец по этому делу, красноречив. Задай тон, если со мной согласен, а мы поддержим. Разложи, принципиально - как требует их устав, всё по полочкам. Не надо поддаваться этой своре. Нам ещё здесь служить. Легче же потом будет,- звучал в ушах голос Мишина.
   В памяти всплывали слова решимости твердо определившегося Леонова: "Чувствую я пришёл конец моему секретарству. Так уходя, хоть дверьми хлопну как следует...!"
   - А может..., и вашим и нашим... Или промолчать...? - вдруг промелькнула в душе подсказка лукавого.
   - Это же предательство...! Потом стыд, позор, презрение товарищей. Да промолчать и не получится. Подмазов ясно говорил выступить. Буду молчать, вытащит к трибуне,- рассуждая вспомнил Данцевич. То ли от напряженных мыслей, то ли от близости к печке Данцевичу стало жарко. Он встал с табуретки, в темноте миновал все остальные знакомые лабиринты на пути в свою комнату отдыха. Не зажигая света, разделся и лег в кровать.
   * * *
  
   Все, без исключения коммунисты, находившиеся в этот день в батальоне, были собраны на собрание в помещении штаба. После открытия собрания, с сообщением выступил присутствующий на собрании начальник партийной комиссии дивизии, коммунист Подмазов. Стоя за трибуной, в прежней манере бодрячка, часто поправляя на голове густой короткий ёжик, Подмазов начал говорить дежурные вступительные фразы о больших заслугах коммунистической партии в жизни страны, о скоро должном состояться очередном её форуме. Находившиеся в зале люди, не слыша затасканных фраз, думали о своем. Сидевший за столом президиума Данцевич, сосредотачиваясь, ещё раз вспоминал тезисно - продуманный план своего выступления. Все знали, что через пару минут после начала своего выступления, зашедший издалека Подмазов, подберется к сути должного состояться разговора, и тогда прозвучит вопрос ведущего: "Кто желает выступить?"
   Услышав этот вопрос, Данцевич встал и направился к трибуне.
   Опущенные всё это время вниз головы сидящих в зале людей сразу поднялись. Их облегченные взоры направились на появившегося за трибуной первого выступающего.
   Пытаясь осуществить неосуществимое,- что называется скрестить быка и индюка, то есть: не нарушать требований партийного устава и инструкцией для воинских организаций, разрешающих критиковать действия и поступки своих товарищей - коммунистов, но запрещающих не то что критиковать, а даже обсуждать указания и приказы командиров и начальников, Данцевич начал своё выступление. А так как всё служебное общение в армейской среде между начальниками и подчиненными происходит через указания и приказы, то соблюсти это являлось делом трудным и почти невозможным. В силу своего характера не мог он сказать в своем выступлении - "да", тому, чему его сердце говорило - "нет".
   Поняв по началу выступления Данцевича, что тот ослушался и не следует его указанием, Подмазов раза три останавливал выступающего за это нарушение. Уже не так мягко, как вчера Подмазову, а принципиально, по партийному, излагал Данцевич для всех анализ и факты конфликта. Кое - что в его выступлении для начальника парткомиссии явилось неожиданно - неприятным. В глазах направленных на выступающего Данцевича друзей, светилось согласие и одобрение. Тон, заданный членом парткома полка, поддержал секретарь партийной организации батальона, а затем член бюро Мишин.
  
   Перед отлетом в Кабул, Подмазов встретился с Данцевичем. Встреча произошла после утреннего построения батальона. Погода в этот день с утра была пасмурная, и настроение у вчера с промахом отстрелявшегося подполковника было скверным. Расстройство от вчерашнего собрания дополняла невозможность из - за нелетной погоды вылета в Кабул. Часто обращая свой взор на плотные низкие, бегущие по небу облака, Подмазов прогуливался у здания штаба. Ещё во время развода, стоя в строю, заметил Данцевич вышедшего на прогулку из здания штаба подполковника. В его памяти сразу возобновились вчерашние неодобрительные, хотя и редкие, полные скрытой ненависти, навевавшие на душу тень тревоги, взгляды - уколы Подмазова. Ощущуние исходящей ему, от дальнейшего присутствия в батальоне Подмазова угрозы, начало тревогой наполнять душу.
   - После построения надо побыстрее сматываться отсюда на заставы. А там может наладится погода, да улетит он...,- проскользнула в голове Евгения желанная мысль.
   Встречаться с Подмазовым ему не хотелось. Но сразу после построения к Данцевичу подошел помощник дежурного по батальону и сообщил, что его вызывает подполковник Подмазов. Подойдя к Подмазову, Данцевич доложил о своем прибытии.
   - Что там у вас, товарищ старший лейтенант, было с особистом? - сухо спросил он сразу после доклада.
   В сознании Данцевича сразу всплыл образ недавно прибывшего в батальон нового особиста. Занявший эту должность после капитана Лепова, капитан Урясьев, уже недели две как прохаживаясь по расположению батальона, незванным гостем, отрывая от дел, появлялся в хатах и палатках подразделений. Якобы из чистого любопытства, внимательно осматривая все углы и закоулки помещений, он, своё внезапное появление маскировал восторженными возгласами интереса на всё понапридуманное и понастроенное.
   - Это я попал...? А вы командир...? - вежливо заставлял он пояснять ему якобы неизвестное и представляться офицеров.
   - А то вот, недавно прибыл в батальон, никого ведь пока ещё не знаю...,- опять внешне фальшивил капитан в маскировке всем понятной сути истинных своих намерений.
   Иди, черт, отсюда! Ходишь здесь вынюхиваешь, за дураков всех принимаешь,- звучало в конце в душе каждого провожающего, под внешней маской благостной расположенности на лице.
   Кося под простачка, играя в "своего парня" оживлял Урясьев оставленную в наследство Леповым агентурную схему батальона, дополняя её по вечерам своими пометками.
  
   - Да ничего, познакомились,- ответил Данцевич Подмазову.
   - Я имею ввиду прежнего - капитана Лепова,- пояснил Подмазов. Его вопрос застал Данцевича врасплох. Напрягая свою память, он начал вспоминать более чем полугодовой давности споры с Леповым. Параллельно роились в голове сбивающие, не дающие сосредоточиться мысли. Внутри всё закипало.
   - Ну вот, и начинается. Какой подлый приемчик...,- наслаивалось на сознание.
   К штабу батальона подходили проведшие развод батальона Восиленко и Уабозиров. За ними сзади, метрах в пяти шёл Витренко. Подмазов подозвал комбата с замполитом к себе. - Вот смотрите, товарищи офицеры, указывая на Данцевича произнес Подмазов.
   - Какой принципиальный и разговорчивый коммунист Данцевич был вчера на собрании и какой молчаливый он сейчас. На мой вопрос о претензиях к нему оперативного уполномоченного, ответить не может,- съязвил он.
   - Почему не могу. Это так давно всё было. Мы с ним раза три спорили. У меня все ужё забылось,- вспоминая давно прошедшее начал говорить Данцевич.
   - А когда исполнял должность зампотылу батальона, продажа со склада рядовому Коротаеву продуктов,- подсказывая радостно напомнил Уабозиров.
   - И не только это,- уколов недовольным взглядом выскочившего вперед Уабозирова произнес Подмазов. Становилось понятным, что друзья этот разговор спланировали, все его детали до этого проработали.
   - Не было никакой продажи,- начал пояснять Евгений.
   - Передал я тогда бойцам заставы подарок, банки по три сгущенки и тушенки,- пришлось как - то к случаю...,- пояснил он и замолчал.
   - А они тебе деньги за это. Это как называется? - не продажа? - продолжал нападать Подмазов. Данцевич молчал.
   - Какое вы имели право разбазаривать склад батальона,- произнес он. Почитав ещё немного нотации Подмазов обратился к комбату и Уабозирову.
   - По всем случаям претензий оперуполномоченного, провести тщательное расследование и принять меры,- дал им указание Подмазов.
   После разговора Евгений убыл на заставы. Из головы не выходил взволновавший душу только что состоявшийся разговор. Его возникновение ему было делом понятным.
   Сидя на броне, Данцевич вспоминал все свои инциденты с Леповым и поступки, которые теперь могут ему вменяться как грехи или ещё хуже - преступления.
   Вспомнились верблюды, гранаты.
   - Нет, по - моему, гранаты были раньше. А был ли разговор о гранатах? - Данцевич уже не мог вспомнить,- похоже не было. И так верблюды,- но хозяин не объявился и претензий никто не предъявлял. Потом, что может быть ещё,- мука, много. Но по муке вроде тогда разговора не было, а что теперь...? Дальше,- ударил солдата, Зимина,- наказали,- урезали тринадцатую. Дальше что,- как они теперь шьют,- продажа продуктов. На это у них и бумага есть. Хотя какая эта продажа?
   - Надо поговорить с Каратаевым об этом, договориться, ведь с него будут брать теперь объяснительную. И не надо в это никого большн вмешивать. Деньги ему дали дембеля, их уже нет, они в Союзе. Плохо получается... Я взял, потратил..., значит продажа...,- размышлял Евгений.
   - Какая мелочь,- три банки сгущенки, три банки тушенки... Мелочь, то мелочь, а при желании... Неизвестно что они ещё предъявят и как это всё раздуют? А то что желание такое у них появилось я не сомневаюсь,- подумал он.
   Порой не принимала душа Данцевича всего этого всерьез, но волнующая мысль не выходила у него из головы. Он продумывал возможный ход событий и порядок своего дальнейшего поведения в этой начинавшейся циничной игре. Надежда в своей неуязвимости в его сознании, то таяла, то вдруг увеличиваясь, отгоняла мрачные предположения.
   Вскоре из отпуска вернулся лейтенант Югушев. Утром, прилетев на вертушках из Кандагара, он вошел в хату с чемоданом в руках. Веселый, с посвежевшим лицом, высокий и стройный, улыбаясь, начал рассказывать о проведенном отпуске, о новостях и жизни в Союзе.
   - Да, командир,- вдруг спохватился он.
   - В полку, в штабе увидел плакат с итогами социалистического соревнования,- глазам своим не поверил. Смотрю,- на первом месте,- восьмая рота,- тире, командир роты - старший лейтенант Данцевич, замполит роты - старший лейтенант Смотров, секретарь партийной организации роты - лейтенант Югушев,- радостно сообщил он.
   Сообщенная новость сразу же была переспрошена Сакенко, радостью разлилась в душе Данцевича, заставила шушукаться услышавших сообщение бойцов. Смотров поздравляя, начал пожимать всем руки.
   Продолжая рассказывать о новостях в полку, Югушев, раскрыл чемодан и начал выкладывать из него на стол домашнюю, в основном мясную снедь.
   - Мать наложила, вас сказала угостить. Хорошо сейчас в Афгане холодно, вот довез без проблем,- пояснил он обилие привезенных мясных деликатесов.
   - А как у вас тут дела? - ставя в конце на стол бутылку со спиртным, спросил он.
   - У нас такие здесь дела были...,- взглянув на Данцевича, неопределенно произнес протяжным голосом Сакенко, замолчал, и краем глаза покосился на стоящего рядом замполита роты и тут же быстро поменяв тему, начал говорить дальше.
   - Командир, мне кажется, на сегодня наша работа, не начавшись, уже закончилась,- указывая рукой на заваленный снедью стол, произнес он.
   Поняв, что свободному и откровенному рассказу о произошедших в батальоне событиях препятствует присутствие замполита, Югушев замолчал.
   Не успел Данцевич выссказать начинавшую его заботить мысль,- А как же дела? - как все почувствовавший Смотров, и видя для себя здесь впереди компроментирующую перспективу нежелательного застолья, от которого нехорошо будет отмежевываться, вдруг нашёлся.
   - Давай я, командир, развезу вместо тебя всё по заставам, и сообщу всем радостную весть,- обратился он к Данцевичу.
   - Устроим сегодня командиру лучшей в полку роты выходной,- улыбаясь, произнес он. Данцевич молча развел руками.
   - Ну, тогда махни на дорожку стакашку, да закуси домашним сальцем,- не так заботясь о товарище, как стараясь ускорить желанные процессы: избавления от присутствия замполита и побыстрее приступить к застолью, хватаясь за бутылку, предложил Смотрову Сакенко.
   - Ты что, как же я буду на заставах перед бойцами выступать?! - отказался от предложения тот.
   - Вы мне оставьте, вернусь с застав, тогда,- выходя из хаты, произнес замполит.
   - Сало может и останется, а вот водка - врядли,- прозвучали ему в догонку слова Сакенко.
   Первый тост был за лучшую роту в полку. Беседа за столом продолжалась весь день. Утром следующего дня лейтенант Югушев был доставлен на свою заставу, Сименцов на пятую, а освободившийся Намазов занял свою пустующую кровать возле Сакенко. С появлением Намазова в комнате стало ещё шумней. Но вечерние споры прапорщиков продолжались недолго. Дня через четыре Сакенко уехал в отпуск. Зимнее затишье использовалось командованием для "отгуливания" максимально возможным количеством офицеров и прапорщиков своих отпусков.
   Чтобы выполнить указанную комбатом разнорядку, Данцевич предложил съездить в отпуск Сакенко. Тот согласился. Собираясь назавтра улетать в Кабул, Сакенко вечером подошел к Данцевичу.
   - Командир, я в отпуск уезжаю,- с лукавой улыбкой на лице, словно новость сообщил он.
   - Точно? А я и не знал,- ещё не понимая сути задуманного Сакенко подыграл ему Данцевич.
   - Нима грошей, нима грошей, нима грошей...,- зазвучала знакомая триада из уст Сакенко.
   Украинский ген говорка, доставшийся в наследство от давно переселившихся в тюменскую глубинку его предков, в тяжелые моменты всегда слетал с языка прапорщика.
   Евгений заулыбался и взглянул товарищу в глаза.
   - Сколько я тебе должен, командир? - спросил тот.
   - Двести,- напомнил Данцевич.
   - Ну ладно, займи ещё для ровного счета триста. Вернусь с отпуска, возьмусь за ум, соберу, отдам,- заверил он.
   А ещё дня через два, на совещании комбат объявил, что майор Витренко и капитан Мишин вызываются в штаб полка и завтра утром обязаны убыть.
   Вечером, после ужина, офицеры начали собираться у Мишина. Обсуждали ясную - неясность вызова в Кабул Мишина и Витренко.
   - Ладно, давай вернешься, расскажешь,- пожимая утром перед посадкой в вертолет руку, говорили они, провожая товарища.
   Шли дни, а "основные смутьяны" в батальон так и не возвращались.
   Вскоре слухом докатившееся до батальона решение дивизионных начальников оповестило всех. Майор Витренко и капитан Мишин, после проработки в дивизионных кабинетах, назначены и служат на более низких должностях, в других, разных подразделениях дивизии.
  
   Неумолимо шло время, размеренно по его волнам текла и жизнь в батальоне. Из Союза приходили письма, от жены и матери. Под, казалось бы обычными житейскими описаниями домашних новостей, скрывалась тень тревоги и волнения. С продуктами в магазинах тоска, писала жена, и как всегда в конце. Целую! Береги себя! Всё нормально, у нас тихо и неопасно,- успокаивая родных и близких, отписывал в ответ Евгений. Скоро должен быть отпуск, приеду домой.
   После разгрома базы душманов, закрепившаяся зимой, в провинции стояла тишина. Утешительными были и сведения поступающие из ХАДа. Обстрелы застав вообще прекратились. Боевые группы батальона соседей в пустую рыскали по полностью взятой под контроль шахджойской провинции. Холодная зимняя погода и закрытые перевалы на пакистанской границе надежно обеспечивали это короткое двухмесячное затишье.
   В конце февраля в батальон с группой офицеров штаба с проверкой прибыл командир полка.
   И как обычно, со своим пузатым тертым, черным, полным чеков портфелем, в группе офицеров находился казначей полка - прапорщик Ветров.
   - Ветров, за тобой поди духи охотятся больше, чем за командиром полка,- шутили стоящие в очереди офицеры и бойцы.
   Работа подполковника Кинзерского началась с проверки рот выполняющих главную задачу батальона. Предыдущий "шухер" на заставах повторился. Оттренированный в прошлый раз, он прошел уже поспокойней и более успешно. В предпоследний день нахождения в батальоне командира пола, Данцевич заступал в наряд дежурным по батальону. На прошедшем до этого подведении итогов результатов проверки батальона, восьмая рота, уже командиром полка вновь была отмечена в лучшую сторону.
   - Да, восьмая рота в батальоне действительно лучшая. До тех пор, покуда я сам не посмотрел и не убедился, к выводам предыдущей дивизионной комиссии я относился сдержанно, но теперь полностью с этим согласен,- радостью звучали в душе Данцевича слова оценки его работы командиром полка.
   - И скажу больше того. По итогам осенней проверки, восьмая рота по праву занимает первое место и среди всех остальных рот в полку,- официально объявил Кинзерский уже ранее прослышанное.
   Вечером, после отбоя, в районе полуночи, он вдруг зашел в комнату дежурного по батальону. С момента заступления в наряд, зная о присутствии в батальоне командира полка, Евгений, окрыленный только что наделенной похвалой, рьяно хозяйничал в предоставленном ему на сутки деле по организации и контролю несения службы остальными подчиненными ему лицами суточного наряда. Намерзшись на улице, обходя дневальных подразделений и часовых на постах, он зашел погреться в "дежурку". Минут через десять подполковник Кинзерский и появился в комнате дежурного. Между офицерами, один на один, завязался откровенный доверительный разговор. Данцевич, до этого не имевший близкого общения с командиром полка, был поражен его тактом, эрудицией и грамотностью во всем. Чем дольше продолжался разговор, тем больше он располагался к своему начальнику. В подполковнике ему начинало нравиться всё: и твердая по - военному четкая и понятная, без лишнего и фальши манера речи, его несмотря на позднее время уважительный к подчиненному по форме внешний вид, светящаяся в глазах на красивом лице в расцвете сил сороколетнего мужчины глубина ума. Невольно хотелось учиться и подражать своему командиру.
   Командир полка ушёл, а Данцевич, неся службу всю ночь, вспоминал и переваривал в своем сознании прошедший в широком аспекте разговор.
   Три личных, завязанных в клубок вопроса, были затронуты в нем.
   Поинтересовавшись и получив от Данцевича откровенно - правдивые сведения о конфликте, подполковник согласился с его мнением о виновнике его допустившем.
   - Я непричастен к назначению Восиленко на должность. Дивизионные политиканы не учли мое мнение при подборе кандидата на эту должность. Я им говорил, что ещё рано его назначать на должность командира батальона, тем более отдельного. Теперь это их проблема, моя совесть чиста,- произнес при этом Кинзерский.
   - Но у них свой, как оказывается часто ущербный для дела, взгляд и критерии в подборе кадров,- сожалеюще заключил он.
   - Развели вы здесь в батальоне, извини меня за выражение,- "блевотину", все купаетесь в ней, впервые сорвавшись укорил Данцевича он.
   Переживание за плохое положение дел в одном из батальонов своего полка скорбью выразилось на его задумчивом красивом лице.
   По обстановке прояснялось, что разговор подходил к концу. Все молчали, но Кинзерский, словно что - то ещё не договорив, не уходил.
   - Пора,- пронеслась мысль в голове Данцевича.
   Двадцать третье февраля прошло, а ожидаемое звание Евгений так и не получил.
   - Ожидал я, Евгений Николаевич, с вашей стороны этого вопроса. Чувствую перед вами за это вину. Разговаривал вчера об этом с Восиленко. Рапорт о его запоздалом, после моего участия, ходатайстве передо мною, уже лежит у меня в папке. По приезду буду стараться его пустить по инстанции. С Грачёвым я думаю проблем не будет, а вот как теперь с политиками..., не знаю,- задумчиво пояснил Кинзерский.
   - И вот ещё что. Надо их упредить. Я тут всё продумал. У нас здесь есть ещё члены парткома полка, кворум набирается. Завтра надо провести все партийные заседания вплоть до парткома и оформит тебе за высосанное ими из пальца преступление, выговор без занесения. С находящимся здесь со мной председателем парткома полка этот вопрос я уже обговаривал. Он мужик здравого ума, согласен. После Афганистана уходит на пенсию, и на причуды своего начальства ему теперь...,- раскрыл свой план командир полка.
  
   В начале марта как - то вдруг моментально нашедшая на землю теплынь оживила природу. С каждым днем хоть и дул прохладный ветер, но всё ярче и теплее светило солнце. Первыми на невысоких горах и холмах появились эдельвейсы. Прожив недельную короткую жизнь, красивые цветочные звездочки засыхали.
   Из прогретой земли, быстро, увеличиваясь в размерах, вылазили короткие зеленые ростки,- пушилась в пучки верблюжья колючка. Побыв недели две мягкой и зеленой, она начинала под крепнущей жарой солнца желтеть и сохнуть. Длинные острые шипы на её концах, словно закаливаясь в ярких солнечных лучах, становились всё тверже и острей.
   Параллельно оживлялся и животный мир. Просыпались от зимней спячки змеи. По земле начинали бегать, ползать, шмыгать между камнями разнообразные представители местной фауны. Занятые брачными играми, они порой не обращали на грозящие им внешние опасности внимания. Подними или сдвинь ногой лежащий даже мелкого размера камень и там обязательно обнаружится спрятанное одно, а то и несколько насекомых. И чаще всего россыпь молодых, бесцветных тел с желтовато чистым оттенком, просвечивающихся словно янтарь, скорпионов. Попозже, повзрослев их тела увеличатся, пожелтеют и станут непросматриваемы. Заметив над собой яркий солнечный свет, они, задрав вверх свои хвосты с темно - коричневого цвета острым жалом на конце, угрожающе махая им над собой, бросаются в россыпную под другие укрытия. Ядовитые пауки и фаланги, греясь на камнях, с приближением опасности прячутся в глубокие ращелины. Оживились от обильного таяния в горах снега, открывавшего горные тропы и перевалы, ручьи и реки.
   Малый тихий Тарнакруд на неделю превратился в большую бурлящую реку. Кроме как вертолетом к находящимся за рекой трем заставам роты добраться было нельзя. Радуясь теплу наступавшей весны, бойцы меняли шапки - ушанки на панамы, вытаскивали из помещений пахнущие соляркой буржуйки. С уменьшением натягиваемой на тело одежды уменьшалось на нем и количество вшей.
   От ХАДа начали поступать тревожные данные о появлении в провинции, готовящихся в отместку за Сурхаган, разгромить гарнизон "шурави", душманов. Пытаясь всячески уладить вопрос с Афганистаном, Советское государство вступило с лидерами опозиции правящей в стране партии в переговоры, задабривая их мелкими уступками.
   В официальной советской пропаганде, по их требованию, позорное слово душман - обозначающее бандит - грабитель, было незаметно заменено на почетное маджахед, обозначающее воин - партизан,- защитник веры своего народа.
   В гарнизон поступило сообщение, что на вооружении у душманов появились американские "Стингеры". Летать самолетами и вертолетами стало ещё более опасно. В войсках был обнародован приказ о том что - командир боевой группы, первый захвативший трофеем "Стингер" получит звезду героя.
   Данное весомое доказательство вооружения западом афганской оппозиции самым современным оружием, очень было нужно советской пропаганде.
   С марта в жизни батальона установилось затишье. Бурной энергии молодого организма нужно было выплеснуться наружу. Золотое правило, привитое Евгению с детства отцом,- помимо текущих дел в затишье, ежедневно вносить вклад в перспективу, не давало покоя. Его деятельная натура не могла сидеть без дела, почивать на лаврах. В создавшемся затишье Данцевич, обдумывая, искал слабые места, чтобы бросить излишки своих усилий на их устранение. Техника роты - однажды ночью осенила его мысль.
   Всё больше и больше поступало с застав тревожных ноток о состоянии боевых машин. Добившись своего перевода в Кабул, Таболин уже месяц как туда уехал. Сакенко находился в Союзе в отпуске. Осенившая Данцевича мысль, что в случае чего, даже сослаться будет не на кого и ему как командиру придется отвечать за её состояние по полной, встревожила. Отстоявшие зиму в окопах без движения, порой "по колено в воде" машины, лишь заводимые для подзарядки аккумуляторов, могли подвести на марше. Мысль, что такое вскоре возможно потребуется и встревожила.
   Лично занявшись этой проблемой, вскрыв всю её глубину, Данцевич, негодуя на Сакенко, месяц приезжал с застав не как раньше к обеду, а теперь измазанным в масле лишь к совещанию у комбата. Спрашивая и теребя механиков - водителей и начальников застав за неисправности, часто лично помогал им в их устранении и ремонте машин.
   Через месяц, знал лично каждую из одиннадцати единиц техники роты со всеми слабыми их местами как свои пять пальцев.
   Однажды, во время нахождения Данцевича на восьмой заставе к нему обратился лейтенант Лисицин. Хмурым и задумчивым в последнее время ходил он. Данцевича такое состояние начальника заставы не удовлетворяло и даже немного раздражало. В то время как он сам напрягался в работе, его подчиненный в этом был рассеянный и чем - то сильно озабоченный, часто курил. Было видно, творчески с огоньком на перспективу, лейтенант не мог работать, а еле тянул лямку повседневной рутины. Данцевич, не торопясь влезать в душу подчиненного, около недели наблюдал это его не веселое, даже подавленное настроение в ожидании перемены. По себе зная о тяжелой службе на заставе,- неостанавливающейся суточной круговерти, с большими стрессами и постоянными недосыпаниями, он не торопился без выяснения причины нападать на подчиненного офицера. Всего лишь около полугода прослужил здесь лейтенант. Молодой, среднего роста, коренастой стати, выпускник десантного училища не мог за полгода сломаться, даже от неимоверных физических нагрузок.
   Состояние Лисицина заметил и замполит роты. - Что - то Лисицин ходит нос повесил,- однажды повёл он разговор с Данцевичем.
   - Вижу,- ответил Смотрову он.
   - Может поговорить с ним,- советуясь, предложил Смотров.
   - Давай подождем, может временная хандра, пройдет,- выссказал своё мнение Данцевич.
   Более сильная, ядовитая змея точила лейтенанта изнутри.
   - Командир, поговорить с тобой хочу,- произнес вскоре Александр, обращаясь к Данцевичу спокойным располагающим тоном.
   Находившийся в этот момент рядом Смотров, тактично метнулся в сторону.
   - Не уходи, Игорь, здесь ничего такого...,- остановил он замполита.
   - Секретного. Ты не помешаешь. Наоборот..., тоже послушай,- тихо добавил Лисицин.
   Обратив свои взоры на молча стоящего, собирающегося с мыслями лейтенанта, Данцевич со Смотровым ждали.
   - Загуляла моя благоверная...,- раздалось из уст Лисицина.
   - Там в Союзе...,- добавил он.
   Ошарашенные известием горя товарища, Данцевич со Смотровым молчали.
   - А данные точные? - после непродолжительного молчания спросил Данцевич.
   - Ладно, может насвистели какие - нибудь доброжелатели,- начал успокаивать товарища Смотров.
   - Да нет. Всё точно. Всё проверено и перепроверено надежными источниками. Как я уехал, так месяца через три и начала...,- сообщил Лисицин.
   - Что думаешь делать? - задал вопрос Данцевич.
   Давно вынашиваемое решение, окончательно созрев, твердо определилось в душе лейтенанта в этот миг.
   - Разведусь я с ней,- уже как - то облегченный, глядя в глаза товарищей проговорил он.
   Озвученное товарищам мужское слово уже не имело обратной силы. Вместе со вздохом из его души сползала и темная туча, тяжелым грузом давившая на сердце.
   - Да подожди, не торопись...,- тихо произнося, посоветовал Смотров.
   Данцевичу вспомнились данные Лисицина из ротной книги учета личного состава.
   Женат. Дочь - 2 годика,- значилось там.
   - Доченьки жалко. Сильно люблю я её,- произнес Лисицин, отвергая совет Смотрова.
   - А что дочка, дочка твоя и останется,- успокаивал товарища Данцевич.
   - Хочется съездить мне туда, хоть на недельку, да разобраться. Решить всё как следует. Да как отсюда вырваться,- выссказал свою заботу Лисицин.
   - Подожди, что - нибудь придумаем,- ответил ему Данцевич после небольшой паузы.
   Восьмая застава в плане работы Евгения в этот день была первая. Запланированное на неё время уже давно истекло. Данцевич подозвал механика - водителя своего бэтээра.
   - Принеси из моей сумки фляжку,- приказал он бойцу.
   - Олихненко,- позвал он заместителя Лисицина. Находившийся в стороне сержант прибыл. Доложил.
   - Олихненко, ты тут сегодня до конца дня за старшего. Лейтенант Лисицин немного приболел - будет отдыхать,- пояснил сержанту ротный.
   Подошел механик, протянул Данцевичу фляжку.
   - На возьми, расслабься. Сними с души камень. Разрешаю,- протягивая взводному фляжку сказал Данцевич.
   - Что это? - по рассеянности вырвалось у Лисицина берущего фляжку.
   - Успокаивающее,- улыбаясь, пояснил Смотров.
   Впервые за последнее время на лице лейтенанта проскользнула улыбка.
   Прибыв на седьмую заставу, поведали о проблеме Коровину.
   - Да... Дело вроде бы и понятное... А как там наши...? - улыбаясь, озвучил он то, что невольно, черной тенью, гонимой из молчаливого сознания мелькало в душе каждого.
   - От каких вещей на Руси не зарекаются? - опять начал говорить Коровин.
   - От сумы и от тюрьмы. Так вот, от неверности жены тоже, но почему то вслух, боясь сглаза, это не произносят,- тут же расширенно ответил он на свой вопрос.
   Посоветовавшись с остальными офицерами, пришли к выводу,- просить комбата, чтобы он договорился со штабом полка, и Лисицина - хотя и рановато, отпустили в очередной отпуск. Всё так и вышло. Через три дня Лисицин улетел в Кабул. Смотров занял его место на заставе.
  
   Шёл конец марта. Вечером усталый и обветренный Данцевич сидел в комнате канцелярии роты за своим столом. Яркие лучи заходящего весеннего солнца, пробившись через окно в сзади находящийся ленинской комнате, отпечатавшись на её полу изогнутым наползающим на стену ромбом, проникая в проемы входов смежных комнат, освещали пустое помещение. Все до одного бойцы убыли из хаты на разгрузку машин прибывшей в батальон колонны. Докурив очередную сигарету, Евгений встал из - за стола, повернулся, вышел в ленинскую комнату. В очередной раз прошёл в слева находящуюся комнату. Увлажненными глазами опять начал осматривать её содержимое и убранство. Недавно подметенный Козиным досчатый пол, ещё не просох от разводов набрызганной для подметания воды. Окрашенные белой побелкой по осени стены припылились. На стоящем по середине комнаты столе был наведен порядок. Расположенные у стен кровати обычно смятые, аккуратно перестелены наводившим порядок Козиным. И лишь кровать старшины была смятой, на ней лежали оставленные им каска, бронежилет и автомат.
   На аккуратней всех перестеленной находящейся рядом кровати Сакенко, на синем армейском одеяле положенный бойцами лежал изображающий букет цветов,- аккуратный пучок верблюжьей колючки. На подушке, только что обращенной в новую наволочку лежала фотография Сакенко.
   Знакомое худоватое, совсем юное лицо со светлыми волосами, улыбаясь, смотрело на Данцевича.
   Немного постояв, глядя на фотографию Сакенко, Данцевич проглотил подбежавший к горлу комок, вернулся в канцелярию, сел за стол. Рука невольно опять потянулась к рядом лежащей на столе пачке с сигаретами. Закурив и сделав несколько глубоких затяжек, подняв вверх голову, он начал широко мигать веками, пытаясь осушить влажнеющие глаза.
   Опустившись, взор невольно направился на лежащий перед ним раскрытый журнал учета личного состава роты в графу с данными Сакенко.
   Сакенко Сергей Борисович - техник роты, 09.09.1961 года рождения.627090. Тюменьская область. Сладковатый район. ст. Ново - Андреевская. Холост. Отец: Борис Иванович. Мать: Тамара Иосифовна.
   Данцевич взял лежащую рядом на столе ручку. Погиб в бою. 29.03.1986,- сделал он необходимую пометку в графе - убытие из списков роты.
   В памяти возобновлялись тяжелые моменты прошедшего дня. Суточный бег колонны. Встреча с возвращающимся из отпуска техником роты. Его обычные, радостные возгласы от встречи с товарищами.
   - Смотри, командир, какую чаечку в батальон гоню. Новый зампотех батальона, кстати твой земляк - бульбаш - Зеневич, скоро в батальон вместо Таболина прибудет, приказал всю дорогу лично за рычагами сидеть. Чтобы не дай бог кто её не ударил,- указывая на поступивший в батальон новый узел связи, говорил Сакенко.
   - Говорят она со всей напичканной радиоаппаратурой около миллиона стоит,- любовно поглаживая гусеницы новой машины, говорил он.
   Ночной привал под Газни.
   - Давай, командир, разреши по сто грамм фронтовых. Чистый спирт из дома вам везу. У нас его в магазинах свободно продают. Рассказы Сакенко после принятых фронтовых о жизни в Союзе, о проведенном отпуске, о тюменском холоде.
   - Да, можете меня поздравить. Я ведь женился в отпуске! - звучал в ушах голос Сакенко.
   - Ну, похоже теперь ты окончательно за ум взялся,- теребя товарища за пыльные волосы заключил Намазов.
   - Да, Намазов. Плохо тебя больше обзывать не буду,- в ответ теребя товарища, произнес он.
   Выговорившись, подвыпившие прапорщики, приобнявшись и забыв о прошлых спорах, прильнули друг к другу, показывая полное искреннее примерение душ.
   Назавтра, во время следования в батальон, душманы, выбрав в колонне шурави наиболее весомую единицу техники, во время её наезда на фугас, привели его в действие.
  
   В конце марта, в батальон пришла радиограмма с указанием: старшему лейтенанту Данцевичу к 4 апреля прибыть в штаб дивизии на заседание партийной комиссии.
   - Ну вот, настал и мой черёд,- услышав распоряжение комбата, подумал Данцевич. Отправив Намазова опять на пятую заставу и оставив в роте вместо себя Сименцова, Данцевич убыл в Кабул. Знакомыми видами встретил его город. В полк Данцевич прибыл во второй половине дня, за день до указанного срока. Доложив о своем прибытии в штабе, он направился в недавно оборудованную для этих нужд полковую гостиницу. Часть одного из щитовых однотипных зданий в ряду казарм, отгороженных и разбитых на комнаты с четырмя кроватями, и называлась гостиницей.
   Соориентировавшись по вывеске в торце здания над входом, Данцевич её и отыскал.
   Недалеко в стороне, между двух зданий находился солдатский умывальник. Длинный кусок трубы с отходящими по обе её стороны в большом количестве кранами, горизонтально, на уровне груди лежал на опорах. Из отдельных кранов, то ли не до конца закрытых, то ли неисправных, с разным напором текла и сочилась вода. На улице стояла тридцатиградусная жара, Данцевича мучила жажда.
   Подойдя к краю умывальника и открыв кран, он начал жадно понемногу пить. Вода была холодной, до ломоты в зубах и вкусной.
   Оторвавшись очередной раз, чтобы унять ломоту в зубах, от крана, Евгений увидел стоящего рядом молодого гражданского мужчину. Немного ниже - среднего роста, невзрачного вида, с газовым ключом в руке и сумкой на плече, стоял он на другой стороне трубы рядом и смотрел на жадно пьющего воду офицера. Знакомые нотки родной белорусской речи раздались из его уст.
   - Смачная и холодная вадица? - улыбаясь, спросил мужчина.
   - Из скважины,- пояснил он.
   Евгений распрямился, вытер рукой мокрые губы и щеку и также по белорусски подтвердил качество воды. Мужчина ещё больше заулыбался, расположенность и доверие засветились в его глазах. Земляки познакомились, разговорились. Василий, по фамилии Прокопович, оказался одним из гражданских специалистов, обслуживавших хозяйство полка.
   Перекрыв основной кран, сантехник, сетуя на "гэтых дясантникау, у яких сила ёсць, вума нинада", "паскручвали усе краны, а мне рэманцируй",- занялся ремонтом неисправных кранов.
   - Заселяйся в мою комнату, я сейчас в ней один,- узнав в разговоре, что Евгений пришёл заселяться в гостиницу, предложил он.
   Взяв у земляка ключ, Данцевич вошёл в гостиницу. Пройдя по коридору, отыскал указанный номер на двери. Войдя в комнату, сразу ощутил затененную прохладу её атмосферы. В зашторенном от яркого уличного света большом окне шумел кондиционер. У одной из кроватей, явно незанятой, положил на чисто вымытый линолеум свою парашютную сумку, прилег. Прохлада кровати негой окутала уставшее за время дороги тело. В голову лезли мысли о завтрашнем заседании парткомиссии. Тревожные варианты его исхода роились в голове.
   На заседаниях партийной комиссии обычно рассматривались и утверждались только наиболее строгие наказания, т.е. которые заносились в учетную карточку. И наказание как правило не уменьшалось, а наоборот,- могло лишь увеличиться.
   - Значит решение парткома полка уже переделано. Не исключено, что завтра на заседании партийной комиссии оно может ещё увеличиться,- крутилось в голове Евгения.
   Сквозь сон услышал как в комнату кто - то вошел. Открыл глаза, в комнате у своей кровати, снимая рубашку, стоял Василий.
   - Пора на ужин,- заметив что Евгений проснулся произнес он.
   После ужина, вернувшись в комнату, земляки до полуночи провели время в разговорах.
   Утром Евгений с одной из оказий из полка направился в дивизию. В штабе от одного из клерков, находящемся в кабинете Подмазова, лично в это время отсутствовавшего, узнал, что намеченное заседание партийной комиссии состоится в четырнадцать ноль ноль. Чистый лощеный старший лейтенант, спросил фамилию обратившегося, что - то пометил в лежащей перед ним на столе бумаге и попросил Данцевича явиться минут за пятнадцать до начала. Лицо старшего лейтенанта показалось знакомым. Данцевич, от нечего делать, напрягая память начал вспоминать, где он его раньше видел, но вспомнить никак не мог.
   - Да чёрт с ним,- подумал о нём Данцевич, переключая свои мысли на другое.
   На часах не было ещё и десяти и Данцевич решил прогуляться по городку. Было ещё не совсем жарко, хотя солнце начинало припекать. Продвигаясь по центральной линии с распологавшимися по обе её стороны знакомыми однотипными щитовыми зданиями казарм и гостиниц, Евгений осматривал скучные виды городка. Редко встречались на пути прохожие. Возле одной из казарм за столами сидело около роты бойцов. Под диктовку прохаживающегося перед ними офицера бойцы писали в своих тетрадях. Сзади офицера на подставке висела карта. В роте явно шли политические занятия.
   - Евгений Николаевич,- вдруг услышал Данцевич исходящий от казармы оклик в свой адрес. Он повернулся в сторону оклика. Со стороны казармы к Данцевичу подходил старший лейтенант. В нем он узнал своего бывшего курсанта - воспитанника по училищу - сержанта Ястребцова. Ястребцов был уже командиром роты, месяцев два как назначен на эту должность. Зашли к нему в казарму. Долго разговаривали в комнате канцелярии роты, вспоминали былое.
   Ястребцов по слухам знал все о бывшем своем командире, где и кем служит.
   - А вы, Евгений Николаевич, по какому поводу сюда наведались? - спросил он.
   - Да вот, вызвали на заседание партийной комиссии,- со вздохом, тяжело произнося, ответил Данцевич.
   Понимая зачем вызывают на заседание партийной комиссии, Ястребцов тактично перешёл на другую тему. Расставшись с бывшим своим курсантом, полностью догнавшим своего командира по службе, Евгений направился опять к штабу дивизии. Гордость и радость за успех бывшего подчиненного сменялись оттенком грусти о своей протекавшей не весьма успешно служебной карьере.
   - Эдак, не ровен час, можно скоро оказаться в его подчинении,- подумал он о Ястребцове.
   За мыслями не заметил, как оказался в штабе. Постучался в кабинет старого знакомого майора Иванова. Иванов сидел в своем кабинете за столом,- под шум кондиционера корпел над бумагами. Вышли на улицу в курилку. Иванов был в курсе всего происходящего с Евгением, и даже больше того. Начал рассказывать Евгению, как он по просьбе Кинзерского, немного нарушая принятый порядок, отправил подписанное Грачевым представление на присвоение очередного звания - капитан, старшему лейтенанту Данцевичу, не поставив в известность замполитов.
   - Скоро должно прийти. Так что, с тебя Евгений, за риск, большой бакшишь,- напомнил Иванов.
   - Придет ко мне в штаб, позвоню вам в батальон,- сказал он.
   - Когда там лучше всего застать тебя на месте,- уточнил он.
   - Пожалуй утром часов до девяти,- подумав, ответил Евгений.
   Без четверти четырнадцать, как было и указано, Данцевич явился опять в штаб. Минут через пять, возле двери кабинета председателя партийной комиссии дивизии собралось человек пять офицеров: четыре младших и один майор. Все, грустно уставившись на висевшие на стене коридора уже и ранее засмотренные плакаты, переминались с ноги на ногу.
   С папкой подмышкой и в сопровождении четырех человек старших офицеров появился Подмазов. Члены партийной комиссии прошли в кабинет. Вскоре из кабинета вышел тот самый лощёный старший лейтенант. Зачитывая фамилии, начал раздавать хранившиеся в штабе дивизии личные партийные билеты ожидающим. Данцевичу билет отдал последнему. Евгений хорошо знал железный порядок партийного протокола.
   - Значит моё наказание из уже предварительно согласованных ими, самое большое,- с тревогой подумал он. По указанию старшего лейтенанта, заходить в кабинет нужно было в порядке раздачи им партийных билетов. Вдруг Данцевичу вспомнилось, где он раньше видел этого лощёного лейтенанта. По приезду в Афганистан в столовой вместе мыли руки.
   Первым в кабинет зашел молодой лейтенант. Минут через десять, улыбаясь, он вышел. В ожидании, Евгений начал осматривать страницы своего партийного билета. Отметок об уплате партийных взносов с начала прибытия в Афганистан не было. Всем было известно, что в финансовой части штаба полка, взносы автоматически со всех, ежемесячно в размере трех процентов от денежного содержания перечислялись в партийную кассу.
   Подошла очередь Евгения.
   - Товарищи члены партийной комиссии, коммунист Данцевич на заседание партийной комиссии прибыл,- войдя в кабинет доложил он.
   - Ваш билет, товарищ коммунист,- протягивая руку за билетом, сухо произнес Подмазов.
   Данцевич протянул ему свой билет.
   - Садитесь,- указал Подмазов рукой на в стороне от всех стоящий стул.
   - Данцевич Евгений Николаевич, командир парашютно - десантной роты, член КПСС с 1978 года, задолженности по уплате членских взносов нет.,- глядя в билет произнес Подмазов и положил билет на стол. Взял со стола карточку учета партийных взысканий. Зачитал вслух ранее накладываемые на Данцевича, когда и за что, партийные взыскания. Начал зачитывать материалы партийного расследования нового проступка.
   - В августе месяце 1985 года, старший лейтенант Данцевич, во время исполнения должности заместителя командира батальона по тылу, в целях личного обогащения, продал со склада батальона рядовому Каратаеву за тысячу афганей три банки тушенки, три банки сгущенки и пачку сахара. (Эта сумма, по обоюдному уговору была означена в их объяснительных.) Факт продажи установлен оперативным уполномоченным батальона. Объяснительные рядового Каратаева и Данцевича в материалах расследования имеются,- зачитал суть рассматриваемого дела Подмазов.
   - Какие будут вопросы к коммунисту Данцевичу,- обращаясь к членам комиссии спросил он. Данцевич встал, осматривая находящихся слева от себя сидевших членов партийной комиссии, в ожидании их вопросов, молчал. Все находящиеся перед ним: полковник, два подполковника и майор были ему незнакомы, так же как и он им. Один из подполковников, глядя на Данцевича, обозначив свое желание взмахом руки, произнес: "У меня маленькое уточнение. Когда коммунист Данцевич совершил этот проступок? - задал он вопрос Подмазову.
   - В августе прошлого года,- снова взяв бумагу со стола и заглянув туда, якобы для уточнения, ответил тот.
   - Ну это же,- подполковник загибая пальцы на своих руках и просчитав,- восемь месяцев назад было,- удивленно произнес он.
   А с уст подполковника уже звучал следующий вопрос.
   - Получается, что на роту его назначили после этого? - спросил он.
   Данцевич из своего партийного опыта хорошо знал, что такие дела перед заседанием его членами всегда согласовываются, и официальное заседание есть нечто иное как заранее срежисированный спектакль.
   - Видимо тогда, в торопях, время произошедшего Подмазовым не называлось, а подполковник оказался новичком - простачком, пытающимся сейчас по-новому вникнуть в суть дела.
   В составы подобных комиссий обычно попадали поступавшиеся совестью карьеристы - подлизы - желающие угодить начальству, либо пытающиеся самоутвердиться - глупые несмышленные простачки. Думающие и хорошо понимающие суть партийной кухни, серьезного характера офицеры, всегда старались уклониться от неизбежного в этом последующего взятия на свою душу грехов партийной системы. Подполковник видимо был избран в состав комиссии недавно, не имел ещё опыта в данных делах и явно относился ко второй категории.
   Всё поняв, Евгений улыбнулся. На лице Подмазова появилось скрываемое неудовольство.
   - Сомневаюсь, чтобы он в роли адвоката вознамерился меня защищать,- пронеслась мысль в голове Данцевича, переведшего свой взгляд на подполковника.
   - Ну это..., батальон находится вдали..., так получилось...,- затушевавшись и стараясь не показать этого, скрывая негодование на задавшего неудобные вопросы несмышленыша, начал пояснять слегка передернувшийся Подмазов.
   Сидящий в центре стола полковник, видимо с большим стажем стреляного воробья в подобном, всё поняв, поспешил Подмазову на выручку.
   - А скажите, товарищ старший лейтенант, получив эту тысячу, на много вы обогатились? Да за неё в дукане можно купить лишь плохонькую рубашку, а совесть свою и честь офицера - коммуниста вы потеряли,- подводил к нужному он.
   Данцевич молчал.
   - Хорошо, что ничего больше: ни верблюдов, ни муки, ни избиение солдата, не клеят, а то эти, не знающие истинной сути дела люди окончательно уверовались бы в моей непорядочности,- вдруг вспомнив, подумал Евгений.
   - Кто ещё желает выступить? - снова обратился к членам партийной комиссии её председатель.
   - Ну тогда я,- видя, что остальные молчат, произнес Подмазов.
   - Здесь вот товарищ правильно сказал,- проведя ладонью руки по своему ежику, бодро начал он.
   - Дело не в количестве, а в сути поступка офицера - коммуниста. Этот факт зафиксирован всего лишь раз. Значит не исключено, что это происходило неоднократно и регулярно,- умышленно накалял страсти Подмазов. По мере выступления металл в его голосе крепчал.
   - И неизвестно, куда это всё дальше шло,- может и на снабжение душманов...,- произнес Подмазов и вспомнив о новой установке партии тут же поправился,- маджахедов.
   От неожиданной абсурдности обвинения, Евгений словно от внезапной боли в паху наклонился и зажмурился в лице.
   - Во дает Емеля,- пронеслось в его голове.
   То, как душманы, по установке партии в душе Подмазова враз перевоплотились в маджахедов, тут же вызвало усмешку на его устах. Повторная усмешка взорвала Подмазова.
   - Смотрите, товарищи члены партийной комиссии. Коммунист Данцевич смеется над вами. Он плюет вам в лицо,- распалялся Подмазов.
   - Вместо того, чтобы иметь вид покаянный, когда решается его - можно сказать судьба,- он улыбается,- возмущаясь, корил Подмазов.
   - Неужели Вам, товарищ старший лейтенант, непонятно, что от вашего здесь поведения зависит строгость будущего взыскания,- обращая свой взор на Данцевича, произнес он.
   С начала заседания, бунтовавшая в душе Евгения сила, распалившись выскочила наружу.
   - Каяться мне не в чем, и ползать у ваших ног я не буду. Вами заранее уже всё решено, а здесь спектакль, кончайте его побыстрее! - вырвалось у стоящего Данцевича.
   От неожиданности в зале воцарилась оторопь. Первым нашелся Подмазов.
   - Ну товарищ... Я вижу вы совсем ничего не хотите понимать,- удивленно, глядя на Данцевича, произнес он.
   - Что будем делать, товарищи? - обращаясь к членам партийной комиссии, спросил он. Те, лишь молча переглянувшись, посмотрели в ответ Подмазову.
   - Предлагаю исключить коммуниста Данцевича из рядов партии. Такие коммунисты партии не нужны,- дал остальным установку Подмазов и решительно, осматривая членов комиссии, поднял руку.
   Данцевич перевёл свой взор на остальных четырех членов партийной комиссии. Они, отводя в сторону, до этого направленные на Данцевича свои взоры, один за другим, словно кролики перед удавом, начали поднимать свои руки.
   - Ну это конечно... Из ряда вон выходящее...,- звучали оправдания совести из их уст.
   Дождавшись, когда последняя,- пятая рука оказалась вверху, не дожидаясь разрешения Евгений вышел из кабинета.
   От потрясения не помнил, как оказался в курилке. В руке от больших и частых затяжек дымилась сигарета. Выкурив одну, он сразу начинал другую. Шум в ушах начал проходить, возвращалось сознание. Ощущение произошедшего с ним чего - то большого нежеланного и страшного, волнением начало наползать на душу. Это чувство усиливалось и представлялось уже трагедией. В курилку входили и выходили люди, но он их не замечал.
   - Ну вот и всё! - промелькнуло в голове. Хотя что обозначало это "всё",- он толком ещё пока и не представлял.
   - Свобода! - вдруг озарило подсказкой его сознание, чувством облегчения прошлось по душе.
   - Ну и черт с ней, с этой партией, буду дальше жить беспартийным. Живут же люди,- успокаивающе крутилось в голове.
   - Теперь я беспартийный, но зато свободный, как...,- подбирал в своем сознании Евгений сравнительный образ.
   - Птица, кошка, ветер,- промелькнуло в его сознании, но почему - то не запало в душу, не подходило в связи с партией.
   - Как Каратаев, вот да, как простой солдат в этой нашей жизни,- пришло на ум понравившееся сравнение.
   В памяти вспомнился разговор с бойцом, когда он согласовывал с ним свои действия по объяснительным.
   - Я, товарищ старший лейтенант, могу вообще ничего им не писать,- отвечал тогда боец.
   - Могу послать их куда подальше с их глупостями и ничего они со мной не сделают. В тюрьме и то, чем здесь, легче. Отслужу и свободен. Это они из вас, офицеров, веревки вьют, а с меня, с солдата - ничего кроме анализа, против моей воли у них взять не получится. Послали они меня сюда. Интернациональный долг придумали. Надо. Своих сынков в другие заграницы посылают. Матери своей я должен. Отцу своему я должен. Своей стране я должен. А по их мнению оказывается я и неграм и афганскому народу ещё должен. Этак на всех меня может и не хватить,- возясь с посудой, рассуждал солдат.
   - Хорошо, товарищ старший лейтенант, вас я уважаю, и напишу как вам надо, как говорите,- после объяснения бойцу сути необходимого, ответил тогда Данцевичу Каратаев.
   - Но беспартийных ротных не бывает! - вдруг вспомнилось и тревогой осенило душу. Беспартийными бывают только взводные, и то в редком исключении,- бесперспективные, что называется вечные...! - после очередной затяжки пришло в голову.
   Курилка опустела. Все спешили в находящийся рядом в эллинге клуб, на должное там состояться, проводимое командиром дивизии, совещание. Данцевич тоже был об этом предупрежден и обязан был там быть, но идти туда не хотелось.
   Из штаба вышел Подмазов, и увидев проходившего в сторону клуба по центральной дорожке полковника, спешным шагом направился к нему. Незнакомый Данцевичу полковник, увидев вышедшего из штаба Подмазова, остановился, поджидая его.
   - Как прошло заседание партийной комиссии? - услышал Данцевич заданный им Подмазову вопрос.
   - Начальник политотдела дивизии полковник Шаденко,- осмыслив происходящее, догадался Данцевич. Раньше начальника политотдела дивизии он ещё не видел. Политработники уже вдвоем направились к клубу. На ходу Подмазов докладывал своему начальнику. Евгений взглянул на часы, было без десяти означенного времени. Бросив в урну окурок и тоже направился в клуб.
   Генерал - майор Грачёв, обрисовав политическую обстановку в Афганистане, остановился на предстоящих в связи с этим задачах частей и подразделений дивизии. В конце своего выступления начал вручать офицерам дивизии подошедшие очередные награды. Орденом Боевого Красного Знамени был награждён майор Беляев.
   - Ты честно, Николай, заслужил эту награду в боях с душманами (по - прежнему - с душманами),- пожимая руку Беляеву произнес при этом Грачёв.
   После выступления командира дивизии начал выступать начальник политического отдела дивизии полковник Шаденко.
   После обычного текста своего выступления начал отмечать лучшие части и подразделения дивизии, как принято называя при этом воинские звания и фамилии их командиров. В зале, один за другим произнося "Я", услышав свою фамилию вставали офицеры. Читая подготовленный ему текст доклада полковник бросал короткие добродушные взгляды на поднимавшихся с места отмечаемых им офицеров. Чем ближе все подходило к полку в котором служил Данцевич, тем больше опять охватывало его душу волнение. Вскоре в докладе прозвучала его фамилия.
   - Я! - вставая ответил Данцевич и опять сел на место. Начальник политотдела дивизии благодарно быстро и коротко посмотрел в ответ на вставшего с места командира лучшей роты очередного полка.
   Около сотни пар знакомых Данцевичу глаз, с которыми он вчера и сегодня в полку и дивизии в столовых и на территориях расположений виделся, опять взглянули на него.
   В отличие от занятого чтением полковника, сидящие в зале, на каждое "Я", оборачиваясь направляли свои продолжительные взоры. Как принято в партийной методике воспитания, после восхваления лучших начинается порицание провинившихся, затем уничтожение непокорных. Опять зазвучали "Я" в зале. Совершившие тяжлые проступки и преступления в таких случаях оставлялись на "заедку", и в назидание другим на их проступках останавливались подолгу, с объявлением в конце разбора каждого проступка грозного наказания провинившемуся.
   Данцевич опять был поднят. Уже недоумение, от несуразности происходящего, сопровождаемое тихим шепотком в зале, засветилось в глазах оборачивающихся. Несуразность своих действий заметил и докладчик. В короткой паузе он бросил недоуменно - вопросительный взгляд на кого - то из сидящих в первом ряду, видимо готовивших доклад офицеров. Собравшись, вглядываясь в находящиеся перед собой бумаги, продолжил своё выступление. Шум в зале продолжался, послышались даже смешки. Вставший и обернувшийся с первого ряда Подмазов, приводя грозным взором зал к спокойствию, встретился со спокойным направленным на него взглядом Данцевича.
   С подачи Подмазова, полковник Шаденко начал размалевывать обвинения в адрес стоящего в зале Данцевича, самыми черными красками.
   - Исполняя должность заместителя командира батальона по тылу, вместо того, что бы думать о деле, он занялся,- Шаденко на миг остановился, и словно боясь выдать грозное обвинение за своё, посмотрел в бумагу, которую дополнительно с началом совещания подготовил ему Подмазов,- продажей продуктов со склада батальона в целях личного обогащения. Продолжил Шаденко. Мало кто в зале знал истинную подоплеку дела. Короткие взоры оборачивающихся, возможно принимавших слова выступающего за чистую монету, продолжались. Не опуская глаз Данцевич всё это время молча смотрел в глаза полковника. Стоя в зале, он ощущал, как огромные потоки стыда со всех сторон зала, исходящие из глаз смотревших, надвигались на него. Такой величины несправедливого стыда и позора в жизни он ещё не испытывал.
   - Но этот, так сказать, товарищ, нам уже не товарищ. Таким не место в партии! - звучало в конце выступления полковника.
   - Члены партийной комиссии на своем заседании сегодня приняли, я считаю принципиальное, правильное решение,- исключив коммуниста Данцевича из рядов КПСС,- объявил залу Шаденко.
   По залу вновь пошла очередная волна шума. Тихие перешептывания людей чередовались с их короткими оборачивающимися взорами в сторону стоящего Данцевича.
   Назавтра утром, ещё до завтрака Данцевича в гостинице розыскал посыльный из штаба полка.
   - Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает к себе командир полка,- передал боец.
   - Через полтора часа мы обязаны быть у командира дивизии. Выезжаем через пятнадцать минут,- сообщил подполковник Кинзерский.
   - Вчера после совещания, я имел с генералом Грачевым насчет тебя разговор. Он всего в курсе. Продумай, что будешь говорить ты. Помни о своей правоте. Не тушуйся,- наставлял сидящего сзади в уазике Данцевича, командир полка. Быстро мелькали за окном виды Кабула. Приехали за полчаса. Ждали.
   После доклада о прибытии, генерал Грачёв набрал номер телефона.
   - Зайдите ко мне,- произнес он в трубку.
   - Наворотили вы там дел. Месяц уже здесь утрясаем,- глядя на Данцевича, произнес Грачёв.
   - С этими комиссарами осторожно надо, с оглядкой. У них ведь дел никаких нет, кроме как чужое дерьмо ворошить,- назидательно произнес генерал.
   - Они сейчас хоть в кожаных тужурках не ходят и наганами нам возле носа не машут, но...,- генерал не договорил, раздавшийся стук в дверь остановил его.
   - Да! - громко и твердо прозвучало из его уст. В кабинет вошел Подмазов. Увидев находящихся в кабинете Кинзерского и Данцевича, всё поняв, особо не скрывая изображенное недовольство на лице, фыркнул.
   - Вениамин Викторович, не погорячились ли вы там все вчера на заседании,- спокойным тоном обратился к Подмазову Грачёв.
   Подмазов молчал.
   - Ну что мы рубим его под корень, всю судьбу парню ломаем. Ну зачем так строго. Это очень... Проступок уж не соответствует...,- убеждал генерал подполковника. Грачев замолчал, продолжая смотреть на Подмазова.
   - Ну ни я же это решал, а члены партийной комиссии,- после непродолжительной паузы недовольно произнес Подмазов.
   - Ну зачем мне это говорить. Я что не знаю... Вениамин Викторович, нельзя ли всё переделать... Как - нибудь помягче... Ну погорячились все на заседании. Данцевич извинится перед членами комиссии. Объяснишь людям, поймут..., уговаривал Подмазова Грачёв. После - разрешите товарищ генерал,- к уговорам присоединился Кинзерский.
   Подмазов, недовольно водя взором поверх стен, молчал.
   - Надо же учитывать и его заслуги. Вот и командир полка говорит, что его рота в полку лучшая,- убеждая, продолжал уговаривать генерал.
   - Ничего нельзя сделать,- вдруг нашедшись, ответил Подмазов.
   - Уже и партийный билет отправили в штаб армии,- посветлев от своей находки, добавил он.
   - Когда ж успели? - вырвалось у генерала.
   - А вот казначей утром поехал, я и передал,- упорствовал Подмазов.
   - Данцевич, выйдите из кабинета,- вдруг мягко произнес генерал перенеся свой взор на Евгения.
   Данцевич вышел за дверь. В приемной, ожидая своей очереди, с папками в руках стояло человек пять офицеров штаба разных званий, в основном старших.
   Находясь в кабинете, Данцевич, всё время часто посматривая на Подмазова, наблюдал за выражением его лица. Не было в нем смягчения. Не шёл он навстречу уговорам генерала. Волна уважения и благодарности обуяла душу Данцевича за сопричастность двух больших начальников, до унижения перед всесильным ничтожеством системы боровшихся за дверьми кабинета за судьбу своего подчиненного.
   Почувствовав, что дело не изменится, Данцевичу вдруг захотелось открыть дверь и крикнуть им: "Не надо перед ним унижаться!"
   Минут через пять дверь открылась и из кабинета вышел Подмазов. Отыскав глазами в кругу собравшихся Данцевича он задержал на нем свой взгляд победителя, пренебрежительно опять фыркнул и направился дальше.
   Через минуту из кабинета вышел подполковник Кинзерский.
   - Пошли со мной,- приказал он кивком головы.
   Всю обратную дорогу Кинзерский молчал. Лицо командира полка было задумчивым и хмурым.
   - Без моего указания в батальон не убывать! - приказал Данцевичу командир полка, поднимаясь по ступенькам в здание штаба.
   - Понял, товарищ подполковник,- ответил Данцевич и направился в находящуюся невдалеке от входа курилку.
   Рука невольно потянулась к сигарете.
   Метрах в десяти от здания штаба, два афганца - камнотеса ремонтировали порушенную предыдущими боями каменную стену забора, идущую вдоль дорожки к зданию штаба полка.
   - Ну, вот и всё, черта подведена. Ничего уже не изменится,- затягиваясь сигаретой, подумал Евгений, вспоминая прошедшую беседу у командира дивизии.
   - Надо готовиться к убытию в батальон. Команда может поступить в любой момент,- пронеслась мысль в его голове. Данцевича очень интересовал вопрос последней партии наград для своих бойцов и особенно прошел ли орден Землянникову. Времени уже прошло достаточно в обычной мере для этого. Он поднялся на второй этаж штаба, отдав честь знамени полка, зашел в кабинет начальника строевого отдела.
   Начальника в кабинете не было. Сразу за барьерной стенкой, за столом сидел писарь - солдат.
   - Где капитан Зайцев? - задал писарю вопрос Данцевич.
   - Его командир полка вызвал,- ответил, вставая боец.
   Данцевич, услышав ответ писаря, разочарованно замолчал.
   - А ведь писарь лучше начальника знает эту кухню,- осенила его мысль.
   - Я командир восьмой роты. Посмотри, с нашего батальона, осенняя партия наград пришла наверное,- обратился он с просьбой к бойцу.
   - Пришла,- уверенно ответил писарь.
   - Давай посмотрим, что там на восьмую роту поступило,- предложил бойцу Данцевич.
   Писарь подошел к стоящему у стены стеллажу с папками, покапавшись там извлек одну из них, развязал на ней завязки и полистав скрепленные листы приказов, остановился на одном из них.
   - Вот, товарищ старший лейтенант, третий батальон за дивизионную операцию,- положив папку на барьерную стойку указал писарь.
   Данцевич начал в листах отыскивать знакомые фамилии бойцов своей роты. Все бойцы, представленные им на медали, были там означены.
   - А ордена, нет что ли? - спросил он бойца.
   - Ордена вот здесь,- пролистав несколько листов дальше, произнес боец.
   - Из вашего батальона одному рядовому,- писарь посмотрел в бумагу,- Княжко,- произнес он.
   - Кому?! - оторопев от услышанного, с выпученными глазами переспросил Данцевич.
   - Рядовому Княжко,- опять взглянув в бумагу для уточнения, спокойно глядя на офицера ответил боец.
   - А что, на него представление было? - спросил он писаря.
   - Ну, у него же тяжелое ранение было. После госпиталя его комиссовали, а за это как и положено..., мы здесь сами представление оформили,- ответил писарь.
   Данцевича бросило в пот, в ушах зашумело. Возражать и несоглашаться со свершившимся уже было бесполезно, да и врядли кто со стороны, не зная сути, его мог понять.
   - Орден уже ему в Союз, домой в военкомат отослали,- услышал он недоуменные пояснения писаря. - Так что там ему его с почетом при народе и вручат,- как бы успокаивая ротного, добавил писарь.
   - Посмотри, а на старшего сержанта Землянникова, представление с батальона на Красную звезду приходило? - попросил писаря Данцевич.
   - Нет, не поступало,- покапавшись в другой папке, ответил он.
   Зная, что замкомвзвода разведчиков старшего сержанта Миронова капитан Мишин тоже представлял на Красную Звезду и он вместе с Землянниковым ставил Уабозирова по стойке "Смирно" Данцевич решил прояснить и это.
   - А на старшего сержанта Миронова? - спросил он.
   - Тоже нет,- заглянув в бумаги, ответил писарь.
   - Спасибо, всё понятно...,- тихо произнес Данцевич и вышел из кабинета.
   Осмысливая несуразность всго произошедшего, Данцевич глядя на часового у знамени полка, молча стоял в затемненном коридоре.
   - Данцевич, ты здесь. Хорошо. Зайди ко мне. У меня к тебе два вопроса,- услышал он сзади знакомый голос.
   Евгений обернулся. Сзади от кабинета командира полка, по коридору с папкой в руке шёл капитан Зайцев. Поздоровавшись за руку с капитаном, Данцевич пропустил его вперед и направился за ним в кабинет.
   - Командир полка приказал тебе отправляться назад в батальон,- входя в кабинет произнес Зайцев.
   - Александр, выписывай на завтра старшему лейтенанту документы,- приказал Зайцев писарю.
   - Это вопрос первый,- произнес он и посмотрел на Данцевича.
   - Теперь второй,- продолжал он, садясь за свой стол.
   - От жены Сакенко вчера пришло письмо. Она пишет, что он ей говорил, что уезжая в отпуск забыл взять с собой кое - какие вещи,- произнес Зайцев.
   - Тут конкретно она пишет,- Зайцев взял со стола вскрытый конверт, достал из него лист бумаги, посмотрел,- вот, конкретно - дубленку, а остальное неопределенно,- и другие вещи.
   - Общим, вернешься в батальон посмотри там, и кем - нибудь передай сюда, а мы отошлем ей,- пояснил Зайцев, глядя на Данцевича.
   Услышанное удивило Данцевича и вызвало улыбку на устах.
   - А что, что - нибудь не так? - заметив реакцию Данцевича, переспросил Зайцев.
   - По моему он ей это только наобещал, а вот выполнить теперь уже не сможет...,- погрустнев произнес в ответ Данцевич.
   - Я конечно посмотрю, но мне кажется ничего там у него не осталось. Вы же знаете, уезжая в отпуск, все всё забирают с собой,- пояснил Евгений.
   - Ну, это вы там бросьте, посмотри там... Мне же нужно обязательно ей написать ответ. Соберите чего - нибудь там вместе...,- негодуя посоветовал Зайцев.
   Данцевичу впервые, после гибели Сакенко, вспомнились занятые у него покойным пятьсот чеков, но говорить об этом капитану он не стал.
   - Хорошо,- произнес Евгений, взял протянутые писарем бумаги и вышел из кабинета.
   Выйдя из здания штаба, он направился в сторону казарменного городка. Остановился возле работающих каменотесов, начал смотреть на их работу. Евгений очень любил своими руками что - то мастерить, строить, создавать материальное и всегда не проходил мимо работающих профессионалов, чтобы не остановиться и как можно подольше, перенимая опыт и мастерство творцов, не понаблюдать за их работой. Заметив остановившегося рядом, любующегося их работой "командора шурави", каменотесы мельком, одарив его веселым взглядом, продолжали работать.
   На время позабыв обо всем, Евгений любовался их работой. Красота и искусство создаваемой их руками стены из натуральных камней поражали умелым их подбором по форме и расцветке. Каждый из них брал из кучи очередной, приглянувшийся, гранитный, с голову камень, долго вертел его в руках, посматривая своим цепким опытным глазом, то на него, то на стену,- потом начинал одну из граней подчесывать,- затем несколько раз подтесав, примерял к месту его будущего упокоения и лишь потом, водружая на место, закреплял раствором. Движения каменотесов были несуетливы, до точности выверенные, и до того неспешные, что даже казались ленивыми, но быстрота и качество создаваемой ими стены из подтесанных камней были изумительными.
   Пообедав в офицерской столовой полка, Данцевич зашел в курилку, находящуюся рядом с гостиницей и закурил. В курилке сидел боец, охранял аккуратно, в ряды разложенные рядом на газоне в большом количестве оружие и снаряжение. Боец попросил сигарету. Данцевич угостил. В голову начали лезть тяжелые мысли дня.
   - Значит Княжко награжден орденом а Землянников - нет,- крутилось в его голове. В душе всё кипело и протестовало от ощущаемой им несправедливости произошедшего и невозможности уже что - либо изменить. Глубоко затягиваясь сигаретой, Евгений, глотая подходившие к горлу комки от неведомой на кого или что обиды, курил.
   Со стороны солдатской столовой, под командой сержанта приближался строй бойцов. Приблизившись к лежащему на траве оружию, строй остановился.
   - Десять минут перекур, потом полчаса чистка оружия,- объявил сержант строю и дал команду разойтись. Бойцы, сойдя с асфальта, начали располагаться на траве возле своего оружия и снаряжения. Часть из них потянулась в находящуюся рядом казарму разведроты. Данцевич начал наблюдать за закуривающими, лежащими и сидящими возле своего снаряжения бойцами. По их разговорам и по тому, как отдельные, копаясь в своих рюкзаках, осматривая боеприпасы, наводили там порядок, Данцевич понял, что рота вернулась с боевых. Кожа на их руках и усталых лицах была обветренной и бронзовой от загара и пыли. Некоторые из них приступили к чистке своего оружия. Послышались щелчки отсоединяемых магазинов, бряцания затворов. Вдруг неожиданно раздался выстрел. На миг воцарилась тишина. Все в испуге прекратив свои действия, начали крутить вокруг головами, пытаясь выяснить, что произошло. Данцевич, вскочив с места, тоже начал осматривать расположившихся рядом бойцов. Один из них, ухватившись руками за ботинок, судорожно начал кататься на траве. Евгений подбежал к бойцу. Рядом, с испуганным лицом на траве сидел боец. В одной его руке была снайперская винтовка, в другой отсоединенный магазин. Из ствола винтовки исходил дымок. Бойцы уже стаскивали с раненного залитый кровью ботинок, перетягивали ногу жгутом.
   - Бегом сюда командира роты или любого офицера! - коснувшись одного из бойцов, приказал Данцевич. Боец бросив всё, убежал.
   - Врача сюда! - коснувшись другого бойца, приказал ему Данцевич. Боец убежал. Возле раненого, раскрыв медицинскую сумку, уже возился санинструктор.
   - Ерунда, пятку раздробило,- послышалось из уст солдат окружавших раненого. Рядом, валяясь на земле, осознав свою вину в произошедшем, бился в истерике допустивший случайный выстрел снайпер.
   Появился запыханный старший лейтенант. Растолкав окружавших раненого бойцов, он протянул санинструктуру бинтующему ступню ампулу с промедолом. Отошел от собравшихся. Увидел рядом стоящего Данцевича.
   - Ты видел? - спросил он.
   - Да, с самого начала,- ответил Данцевич.
   - Расскажи,- произнес старший лейтенант.
   Сели в курилку. Закурили. Данцевич начал рассказывать.
   - Всё, товарищ старший лейтенант, забинтовали,- раздался доклад из толпы.
   - Несите его в ПМП,- приказал ротный. Дослушав рассказ Данцевича, убежал догонять понесших раненого группу бойцов. Скоро появился второй старший лейтенант.
   - Сесть всем на места! - приказал он.
   Бойцы стройно расположились рядами на траве.
   - Взять всем оружие! Стволами вверх! - опять послышалась команда из его уст.
   - Отсоединить магазины! Послышались щелчки отсоединяемых магазинов.
   - Передернуть затворную раму! Раздалось бряцание затворных рам оружия.
   - Спуск! - скомандовал он. Вокруг опять защелкало.
   - Приступить к чистке оружия! - опять прозвучала команда.
   - Приступая к чистке оружия, помните как правильно её начинать,- назидательно произнес бойцами старший лейтенант и зашел в курилку к Данцевичу. Сел рядом, закурил.
   - Расскажи, как это произошло,- попросил он. Данцевич опять начал рассказывать.
   - Вот она, проруха на старуху. У черт... Опытные же ребята. И как только такое...,- переживая сокрушался он.
   - А впрочем, слава богу, что хоть так, могло быть и похуже...,- сделав глубокую затяжку сигаретой, произнес он. В курилке стало тихо, лишь только слышались шуршания и щелкания в стане чистивших оружие бойцов, да говор успокаивающих снайпера товарищей.
   По асфальтовой дорожке, вдали, к занятым чисткой оружия бойцам приближалась молодая женщина.
   - Смотри Светка - пловчиха идет,- тихонько толкая в бок рядом сидевшего Данцевича, произнес старший лейтенант.
   - В прачечной здесь работает,- добавил он.
   Красивой наружности молодую женщину ещё издали Евгений заметил.
   Сидящие бойцы, прекратив свое занятие, также уставили свои жадные взоры на приближавшуюся молодую женщину, так волновавшую их души.
   - Ух, как она крутит буферами. Знает стерва, что за ней наблюдают,- прокомментировал красивую походку женщины лейтенант. Поравнявшись с рассматривающими, она, с плохо скрываемой лукавой улыбкой на лице, играя фигурой, иногда, как бы между прочим, начала тоже бросать им в ответ свои короткие взоры любопытства.
   - А почему пловчиха? - спросил Евгений.
   - Прозвали её так за любовь к одному из способов камасутры. Заходишь, когда она одна. Ничего объяснять не надо. Сорок чеков ей в руки. Она поворачивается, принимает положение пловца на старте. Подол задрал. Отшатал и все дела... Потому и прозвали пловчихой,- объяснил он.
   - Ты из третьего батальона? - спросил вдруг он.
   - Да,- ответил Евгений.
   - У вас там наверное нет женщин? - опять задал он вопрос.
   - Нет,- ответил Данцевич.
   - Ну вот, если хочешь снять накопившееся напряжение, вперед...,- произнес старший лейтенант, глядя на Данцевича.
   Не этим сейчас была занята голова Евгения. Назойливость собеседника начинала раздражать.
   - Мне бы сейчас твои заботы,- вздохнув, ответил Евгений и посмотрел на старшего лейтенанта.
   - А что? Да интересней этого нет ничего в жизни,- улыбаясь, возразил старший лейтенант, глядя в ответ.
   Разговор прекратился.
   - Это тебя вчера Шаденко на совещании клеймил позором,- вдруг спросил он.
   - Меня,- ответил Данцевич.
   - Понимаю... А я смотрю лицо знакомое,- тихо произнес он.
   - Да у нас тут тоже... Недавно всю дивизионную разведку разогнали. Из нашей роты туда офицеры ушли. А дивизионку, всех поснимали, и по всей дивизии раскидали. Не поделились говорят ребята. Много взяли на боевых и не поделились. Шаденко тоже зверствовал, наводил порядок, из партии всех...,- сообщил он.
   - Что теперь со снайпером будет? - чтоб сменить тему, махнув головой в сторону чистивших оружие бойцов, спросил Евгений.
   - Друзья они закадычные между собой. Видишь, сидели рядом. Простит ему раненый. Договорятся, судиться, я думаю, не будут. Да и начальству это ЧП не нужно. Война всё спишет. Спишут на боевые, ещё и награду получит,- пояснил старший лейтенант.
   - Ну а ротного, за ненадлежащую организацию чистки оружия в роте,- сам знаешь...,- не договаривая, добавил он.
   Расспрощавшись с незнакомцем, Евгений пришел к себе в номер, снял куртку, разулся и прилег на кровать. В памяти начали воскрешаться не дающие покоя тяжелые картины двух прошедших дней.
   - Неужели придется уйти из армии? - осмысливая свое дальнейшее бесперспективное в ней положение, задавал себе вопрос Евгений.
   - Но и позориться взводным в этом возрасте я не буду! - твердое созревало решение в его голове.
   - А что буду сам себе хозяин. Отработал восемь часов и свободен. Два выходных в неделю. Квартира есть. Буду постоянно с женой. Никаких тебе нарядов, учений, войн,- сознательно начинал он приучать себя к непринимаемой душой мысли.
   - Как же без Армии? - вырывалось откуда то из её глубины.
   - Как смог ты так быстро отказаться от того, к чему стремился, что любишь, без чего раньше себя не мыслил? Ведь ты любил это дело и сейчас любишь! - сопротивляясь вопил в его душе внутренний голос.
   - Ничего не поделаешь. Так всё получилось. Придется уходить...,- оценивая сложившуюся реальность, приходил к выводу Евгений. В эту минуту вдруг вспомнилась жена. Какой - то укор совести начинал его колоть за принятие им единоличного, касающейся и её судьбы, решения. Без совета с женой, значимых решений он не принимал, тем более таких.
   - Прости меня, Тасик, так получилось...,- мысленно извинялся он перед ничего ещё не знающей далекой любимой.
   Воспоминания о жене приятностью и спокойствием наполняли душу, отогнали мрачные мысли. Евгений не заметил, как под жужжание кондиционера уснул.
   Проснулся он от ощущения присутствия в комнате второго лица.
   - Вставай, пошли на ужин,- произнес появившийся в комнате земляк.
   Евгений ничего не ответил на предложение Василия. Разнеженному телу не хотелось расставаться со своей обителью, особого чувства голода не было.
   - Чтож, не пойдешь? - вновь спросил он.
   - Нет,- ответил он.
   - Будешь идти с ужина, захвати в столовой буханку хлеба,- попросил он Василия и вновь погрузился в мысли...
   Минут через двадцать, Василий с буханкой хлеба в руке вновь появился в комнате. Положив хлеб на стол, он подошел к своей кровати и начал копаться в стоящей рядом тумбочке. Евгений встал с кровати, достал из под неё свою парашютную сумку, раскрыл её и начал, выбирая, доставать оттуда, из захваченного с собой в поездку продовольственного запаса - консервы.
   - Ну вот, на ужин идти поленился, теперь будешь сухомяткой ужинать,- увидев действия Евгения, заботливо упрекнул земляк.
   - Ничего, мы эту сухомятку сейчас с тобой, Василий, немного увлажним из этой фляжки,- последней доставая из сумки армейскую фляжку, успокоил земляка Евгений.
   Всё поняв, Василий прекратил свои действия, отменив в душе свои дальнейшие вечерние планы.
   Тень строгости державшаяся на его лице, равнодушная при упреке, сменилась благодушной расположенностью к предстоящему. Слегка заулыбавшись, он замер на месте.
   - У меня, Василий, эти два дня были...,- подходя к столу произнес Евгений.
   Он не договорил. Тяжело вздохнув полной грудью,- задумался, подыскивая нужные слова, начал раскладывать из охапки на стол захваченное из сумки.
   - Что же такое с тобой произошло? - глядя на земляка, спросил Василий.
   - Садись, расскажу,- приглашая его к столу произнес Евгений.
   Около двух часов, прерываемый выпивкой, длился рассказ Евгения земляку о перепитиях своей службы в Афганистане.
   - Да, крепка Советская власть,- выслушав Евгения, заключил Василий.
   Изрядно оба захмелевшие и окончательно расположившись друг к другу, друзья посвещали один другого в свои неизвестные страницы личной жизни.
   После Евгения о наболевшем на душе начал Высказываться Василий. Он не смог простить жене измены. Застав её в постели с другим, он, в порыве смятения принял предложение своего начальства, выполняющего разнорядку по направлению в Афганистан специалистов, и оказался здесь.
   - Мне уже ребята говорить начали, но я поначалу не верил, что она изменяет,- заплетаясь, рассказывал Василий.
   - Решил проверить. Однажды ушел через час после начала с работы. Петли у меня смазаны, дверь не скрипит. Тихо открываю замок, вхожу, они даже не услышали. У них эта "ох" и "ах" - скачка, в самом разгаре, где тут услышишь,- изливал он хмельную душу.
   - Ты поменьше, поменьше мне насыпай, Евгений, с собой меня не равняй,- очередной раз при разливе предупреждал он.
   Выпили, опять закурили.
   - С беременностью у неё проблем не было. Аборты она себе сама делала, я знал. Теща, стерва - мать её, этому же искусству и обучила. Она сама, всему женскому околотку эти услуги за деньги делала. Обучила и дочку. Прокипятит спицу и...,- продолжал рассказывать Василий.
   - Подумал, подумал. Подзаработаю здесь денег на кооператив. Вернусь, куплю квартиру. У нас в жэке с этим будет просто. И дал согласие на командировку,- произнес он в конце своей истории.
   Утром, попращавшись с земляком, Данцевич направился к штабу, чтобы поймать оказию для отправки на аэродром. Через некоторое время, случай представился. Старый знакомый, майор Локтев, с которым ранее, ещё в училище, Данцевич вместе служил, отправлялся на своем бэтээре в штаб дивизии.
   Майор Локтев был командиром второго батальона полка, заставами стоявшим на охране Кабула в юго - восточном секторе кольца. Минут через пять, бэтээр выехал за ворота расположения полка. Перед глазами опять замелькали знакомые виды Кабула. После ночной прохлады, начинало жарко греть солнце, осложняя тяжелое состояние после вчерашней вечерней попойки.
   - Что там у вас в батальоне происходит? - вдруг спросил сидящий рядом на броне Локтев. Данцевич, собираясь с мыслью, молчал.
   - Недавно видел здесь своего однокашника по училищу - Витренко. Хотелось бы ещё узнать и твое мнение,- пояснил он.
   - Долго объяснять. Да я думаю большой разницы в наших рассказах не будет,- ответил Евгений.
   С привычного маршрута бэтээр свернул в сторону.
   - Заедем на минуту в одно место. Тут недалеко. Решил я заказать для своей жены очки. Попал туда случайно, оправы - залюбуешься, выбор - глаза разбегаются. В Союзе такой красоты и в Москве днем с огнем не сыщешь,- заметив волнение Данцевича от изменения в маршруте, пояснил он.
   Это обстоятельство заинтересовало и Евгения.
   - А рецепт нужен? - спросил он Локтева, ясно представляя привычную не возможность в Союзе заказать очки в аптеке без рецепта врача.
   - Какой рецепт. Это же не Союз, где нужны справки, рецепты, прописки, записки... Нужны деньги и никаких проблем.
   - А что твоя жена тоже очки носит? - спросил он.
   - Да,- ответил Данцевич.
   - А данные помнишь? - опять спросил он.
   Евгений хорошо их помнил, так как часто был участником мук в поисках вместе с женой маломальски приличной оправы в небольшом одинаковом ассортименте советских оптик.
   - Помню,- ответил Евгений.
   - Ну вот, тоже заказывай. Сделаешь жене сногсшибательный подарок,- посоветовал он.
   - Я решил для своей заказать стекла хамелеон в самой красивой, какая там есть оправе. Давно приметил. Вот уже месяц мучаюсь. Дорого черт...,- пояснил Локтев.
   - Дорого, это сколько? - спросил Данцевич.
   - Около пятьсот чеков, в зависимости как сторгуемся, может немного меньше, немного больше. Ну а двоим, явно уломаем, подешевле отдадут,- стараясь перекричать рев двигателя, произнес Локтев.
   - Знаешь, что такое очки хамелеон? - раздался у уха его вопрос.
   Об ящерице с таким названием, меняющей свою внешнюю окраску под цвет окружающей среды, Евгений знал довольно хорошо, но как именно это её свойство воплощается в стеклах очков он понять не мог.
   - Нет,- ответил он,- понятия не имею.
   - Видимо это недавняя разработка науки. Я уже видел эти стекла. В Союзе об этом понятия не имеют. Написал в Тулу жене. Она была в Москве. Зашла на Калининском в оптику. Спросила у продавщицы, так та с удивленными глазами посмотрела в ответ. Представляешь..., ничего даже об этом не слышала,- объяснил Локтев.
   - В Союзе об этом люди даже и не знают, а здесь, в средневековом Афганистане, без проблем их уже приобрести можно. В помещении стекла прозрачные, обычные. Выходишь на улицу и если там солнце, то они начинают непроизвольно сами затеняться, становиться как - бы ещё и от солнца. И чем ярче солнце, тем они темней становятся. Мне жена написала: покупай за любые деньги. Одна во всем городе ходить в таких будет,- сквозь рокот бэтээра звучало у уха Данцевича.
   - И у моего Тасика такие очки будут! - про себя твердо решил Евгений.
   Большая, равная двухмесячной зарплате стоимость очков не останавливала. Все заработанные им здесь чеки были естественно при нем и даже больше того.
   В памяти Евгения всплыла прощальная вечерняя посиделка осенью с дембелями. Протянутая Землянниковым ему пачка афганей.
   - Товарищ старший лейтенант. Доллары мы между собой разделили. Попрячем в одежду, перевезем в Союз, они там нам пригодятся. А эту труху, чтобы не пропала, решили вам отдать, так как к дуканам нас не пустят,- пояснил тогда он.
   По подсчетам Евгения "трухи" на очки вполне хватало. Подъехали к окраине одного из многочисленных, ещё неизвестных Евгению кабульских рынков. Возле одного из небольших, более - менее приличных по сравнению с остальными павильончиков бэтээр остановился. Сидящие на броне, сопровождающие комбата бойцы, остались на месте, офицеры вошли в павильон. После выбора, оплатив заказ и получив квитанции, офицеры вышли из павильона.
   - Не волнуйся, получу через две недели очки, с кем - нибудь передам тебе туда в Шахджой,- принимая из рук Данцевича квитанцию, заверил Локтев.
   Ещё через полчаса, Евгений был на аэродроме. Зашел в здание аэропорта, зарегистрировался на ближайший кандагарский рейс. До отправления самолета оставалось четыре часа. В приспособленном для военных, как здание аэропорта эллинге, было немноголюдно. Вдоль одной из стен располагались окошки регистрации и учета улетающих. Вдоль другой стоял ряд кресел. В эллинг постоянно входили и выходили из него военные, всё чаще офицеры, иногда с группами солдат. Редко встречались и гражданские специалисты. Просидев часа полтора в тени раскаленного эллинга, Евгений решил выйти наружу.
   Гул непрерывно взлетающих и садящихся самолетов и вертолетов шумел недалеко на взлетной полосе. Евгений, чтобы знать, решил отыскать стоянку значащегося в полученном при регистрации посадочном документе отправляющегося в Кандагар, своего Ан - 12. Посматривая на бортовые номера стоящих самолетов, он пошел мимо их стоянок. Возле большинства самолетов стояли грузовые машины. Солдаты под командой офицеров, либо загружали грузы из машин в самолет, либо занимались их выгрузкой из самолетов. Отыскал свой борт. Ан - 12 бойцы загружали какими - то мешками и ящиками. Рядом из другого самолета, другая команда солдат вытаскивала ящики. Разгрузкой руководил офицер. Присматревшись, Данцевич узнал в нем Ястребцова. Подошел, поздоровался со своим бывшим воспитанником.
   - Чем занимаешься? - чтобы завязать разговор, спросил Евгений.
   - Выполняем важную государственную задачу,- улыбнувшись, ответил тот. Увидев на лице Данцевича появившуюся после ответа улыбку, продолжил.
   - Кроме шуток, Евгений Николаевич. Какой - то ценный мебельный гарнитур из Союза доставили. Вот грузим на машины, повезем в бывший дворец шаха, на своё место. Говорят его где - то в Союзе отыскали,- пояснил он.
   - Всё в основном разобрано. Каждая дверка завернута в новые солдатские одеяла, всё в ящики упаковано, а большие части чехлами из одеял обшиты и тоже в ящики помещены,- указывая рукой на находящийся на машине ящик, пояснял он.
   - Хотел взводного сюда отправить, комбат приказал лично самому этим делом руководить. Говорят гарнитур редкий, старинный,- национальное достояние страны,- подчеркнул важность порученного Ястребцов.
   - Летчики говорят из Рязани, из Дягилевского аэродрома прилетели. Два кэгэбэшника московских груз сопровождают,- указав кивком головы на двух человек в штатском, просматривавшихся в тени раскрытой рампы самолета, произнес потише он.
   Данцевичу вспомнилась кем - то рассказанная ему раньше история о пропавшем из дворца, большой ценности, составлявшей национальное достояние Афганистана, старинном мебельном гарнитуре.
   - Раньше я что - то об этом слышал,- ответил он Ястребову.
   - А у вас, Евгений Николаевич, как дела? - после небольшой паузы вдруг спросил он.
   - Сам знаешь, Серега, мои дела, как сажа бела,- вздохнув, ответил Данцевич.
   - Вот улетаю назад в батальон,- пояснил Евгений.
   Неловкость и смущение светилось на лицах обоих разговаривающих между собой офицеров.
   - Ладно, Евгений Николаевич. Извините. Не могу я больше разговаривать. Счастливо вам добраться до места. Даст бог ещё свидимся,- произнес Ястребцов и, пожав на прощание руку своего бывшего командира, по трапу начал подниматься в раскрытое чрево самолета. Евгений повернулся и направился опять к эллингу.
   - Евгений Николаевич,- услышал он сзади голос Ястребцова. Данцевич обернулся. На краю раскрытого люка стоял Ястребцов.
   - Не верю я во всё это. И плохо о вас не думаю,- произнес он. Брошенные Ястребцовым слова пробили до слез, спазмы сдавили горло. Ничего не ответив в ответ, Данцевич лишь махнул ему головой и продолжил путь.
   Вечером в Кандагаре его встретил начальник пересыльного пункта батальона прапорщик Седых. А следующим вечером, Данцевич уже лежал в своей комнате на кровати и слушал музыку из нового, вчера же вечером купленного себе в военторге кандагарского гарнизона магнитофона.
   Посетив по дороге с аэродрома на пересылку с прапорщиком Седых магазин и увидев там свободно стоящие магнитофоны, Данцевич заинтересовался ими. В Кабуле, в полковом магазине он их не видел, а услышав слова Владимира, что и здесь не всегда свободно стоят, решился на покупку. Предстоящий отпуск был не за горами и благоприятный момент нельзя было упускать. И вот новенький двухкассетный "Национал" за тысяча пятьдесят чеков стоял рядом на тумбочке и из него лились будоражащие душу звуки "Таганки", "Жена, жена, я помню твои плечи...", "Высота...", "Подарила мама мне вязаный жакет...".
   Из Кандагара в батальон, Данцевич прилетел утром на вертушках. Его сообщение товарищам об исключении из партии повергло всех в шок. О том, что Княжко награжден орденом, а Землянников с Мироновым - нет, бойцам он решил не говорить.
   В комнате темнело. Весеннее солнце клонилось к закату. В ленинской комнате уже горел свет. Перед телевизором собирались бойцы. Данцевичу вдруг вспомнилось о разговоре с начальником строевого отдела насчет письма жены Сакенко. Евгений встал с кровати, выключил магнитофон, зашёл в комнату офицеров. Там за столом сидел Сименцов с Козиным и работали над ротной документацией. До конца дня Сименцов ещё продолжал исполнять обязанности ротного. Евгений рассказал ему о письме жены Сакенко.
   - Ну Серега, царство ему небесное,- в своем амплуа,- выслушав, произнес Сименцов.
   - Давай посмотрим, что там у него за дубленка в ящике лежит. Вошь там на аркане сидит, я что ли не знаю,- сказал при этом Сименцов, доставая из под кровати покойного Сакенко всеми забытый ящик для личных вещей. Ящик из - под боеприпасов , оборудованный для закрывания навесным замком, для личных вещей заводили себе все офицеры и прапорщики и находился он обычно у каждого под кроватью. На ящике как и положено висел навесной замок.
   - Сходи принеси что - нибудь ковырнуть замок,- приказал Козину Сименцов. Козин вышел из комнаты.
   - Кстати, мне Югушев сказал, что перед отъездом в отпуск у него Сакенко занял пятьсот чеков, сообщил Данцевичу Сименцов.
   - У меня тоже,- тихо произнес Евгений.
   - Ну вот...,- вздохнув, произнес Сименцов.
   Пришел с топором Козин. Вскрыли ящик. Внутри его, на дне, лежала запыленная тельняшка, знакомая толстая книга и лежал на боку пыльный граненый стакан.
   Евгений взял в руки книгу. В самом её конце, изнутри, торчала бумажная закладка.
   - Страниц пятьдесят не дочитал Серега,- подумал про себя Данцевич, осматривая толстый томик Льва Толстого "Война и мир".
   * * *
   Через два дня, после приезда, утром, в хату к Данцевичу прибежал запыхавшийся связист с узла связи батальона. Данцевич собирался отправиться на заставы и находился в этот момент в канцелярии роты. На улице ярко светило солнце, несмотря на утро, было уже жарко. Таскающие ящики бойцы, вспомнив о дне космонавтики, обсуждали полет Гагарина в космос.
   - Товарищ старший лейтенант, вам радостное известие. С вас бакшишь,- указывая пальцем на находящуюся в другой руке папку, в которой он обычно носил поступающие в батальон телеграммы с вышестоящих штабов, сообщил он. Лицо связиста сияло нетерпением сообщить это известие, но сообщать все известия другим раньше комбата он не имел права и четко по военному это соблюдал. Зная о традициях, бойцу, как первому вестнику хотелось не упустить возможность получения вознаграждения. Сердце Данцевича екнуло.
   - Капитан,- пронеслось в его сознании. Никаких других хороших вестей сейчас он не ждал.
   - Ну говори,- произнес он в ответ бойцу.
   - Товарищ старший лейтенант, ну вы же знаете, я не могу... Комбат Вам сам скажет...,- замялся связист.
   - Тогда комбату и бакшишь,- возразил Данцевич.
   Связист не зная, что противопоставить, растерянно молчал.
   - Ладно, откуда и кто подписал? - не требуя сути уточнил у него Евгений.
   - Со штаба дивизии, отдел кадров, майор Иванов,- заглянув в папку, ответил боец.
   Догадка Данцевича полностью подтверждалась.
   - Знаю я это сообщение! - окончательно повеселев, произнес Данцевич и полез в свой стоящий в соседней комнате под кроватью ящик. Достав оттуда пачку цивильных сигарет, он вручил её связисту.
   - Товарищ старший лейтенант, только что я у вас был, вы комбату ни - ни...,- принимая сигареты, произнес боец и, довольный, выбежал из помещения.
   Сердце Данцевича радостно забилось. Он сел закурил. На месте не сиделось. Вышел из хаты на улицу. Бойцы грузили на рядом стоящий бронетранспортер ящики с хлебом и боеприпасами. Со стороны штаба к бэтээру шёл комбат. Сзади его с папкой под мышкой, улыбаясь, поспевал связист.
   - Смирно! - подал команду Данцевич.
   - Вольно! - тут же произнес подошедший майор Восиленко.
   - Занимайтесь,- бросил он остановившимся бойцам.
   - Евгений Николаевич, поздравляю вас с присвоением вам очередного воинского звания капитан,- протягивая руку,- произнес он.
   Бойцы, услышав сообщение, на миг прекратив работу, радостно заулыбались своему командиру.
   Вечернее совещание в этот день майор Восиленко начал оглашением поступившего утром в батальон сообщения. Он огласил офицерам батальона номер и дату приказа о присвоении старшему лейтенанту Данцевичу очередного воинского звания - капитан.
   Назавтра утром, на построении батальона комбат вывел Данцевича из строя и сообщил всё это всему личному составу батальона.
   - И попрошу товарищ капитан не нарушать форму одежды,- мимоходом сделал он замечание Данцевичу и приказал стать в строй.
   Необходимая "паузу скромности" была выдержана, и после построения Данцевич украсил свои погоны долгожданной четвертой звездочкой.
   Привычная жизнь, полная забот, опять закружила Данцевича. Скоро из отпуска вернулся лейтенант Лисицин. В батальоне из Кандагарского госпиталя, работал дантист. В этот день им производилась санация зубов бойцов и офицеров восьмой роты. С утра, к нему, по очереди с застав на бэтээрах, прибывали в батальон бойцы роты. В хате одномоментно собрались все офицеры роты.
   - Всё, Александр Иванович опять холостой,- посвежевший и веселый, здороваясь, сообщил Лисицин товарищам.
   - Не волнуйся, Саня, бабу мы тебе найдем, вернемся в Союз, опять тебя женим,- звучало в ответ.
   - Нет уж, теперь у меня на это дело аллергия,- отнекивался Лисицин.
   - Что ж, в монахи записался? - звучал чей - то вопрос.
   - Ничего, пройдет. Вернешься в Союз, насмотришься на монашек, как зашевелится твой монах в штанах, так пройдет твоя аллергия,- шутя успокаивали товарищи Лисицина.
   Вопрос отпусков вскоре на совещании у комбата вновь был поднят. На второй год пошла служба в Афганистане у тихого и трудолюбивого, исполнявшего в основном обязанности начальника заставы прапорщика Намазова. Выискивая подходящие кандидатуры, комбат, узнав об этом, первым записал его в список. Для остальных в роте вопрос отпуска остро пока не стоял. Но на предложение вдруг откликнулся прослуживший здесь всего полгода замполит роты. Через день прапорщик Намазов со старшим лейтенантом Смотровым убыли в Кабул.
   Теперь в хате из офицеров Данцевич остался один. Все заботы по обеспечению застав роты легли на его плечи.
   Апрель подходил к концу. Как всегда после отбоя, устав от дневных дел, перед сном Евгений любил слушать музыку. Устав от кассет иногда он переключал свой "Национал" на радиоволны. Звучащие на русском языке в радиоэфире "вражеские голоса" в Афганистане не глушились и пользовались большим успехом у советских офицеров, слушавших их тихонько по ночам.
   Услышав однажды по радио их сообщение об аварии на одной из атомных электростанций страны, Евгений встревожился. Стало не до сна. До трех часов ночи, он, переходя с одного "голоса" на другой слушал одно и тоже страшное известие.
   Впервые в жизни хотелось поверить в заверения советской пропаганды, что сообщения этих радиостанций лживы. Впервые в жизни он услышал, что в Союзе есть небольшой город под названием Чернобыль. Из сообщения выходило, что он где - то на Украине, недалеко от Белоруссии,- его родных мест. Это обстоятельство по особому тревожило.
  
  
   Назавтра, с утра, от всех офицеров батальона при встречах загадочно звучало друг к другу одно и то же: "Слышал!", "Слышал!" Потом в обсуждениях: "Неужели это правда?!" "А где это?", "Есть Тернополь, а о Чернобыле я не слышал!", но источник информации всеми не назывался.
   После вечерней программы "Время" все успокоились.
   - Да, наврали, наверное! - с радостной надеждой в душе восклицали люди друг другу.
   Ночью, опять затаившись тихо в своих углах, люди, включив свои "Шарпы", "SONY", "Тошибы", "Акаи" и "Националы", жадно вслушивались в продолжавшиеся тревожные сообщения "вражеских голосов".
   На второе утро все повторилось, но уже не в такой тревожной форме.
   В вечерней программе "Время" опять ничего...
   И лишь на третий день, вечером, в программе "Время" впервые в мягкой форме прозвучало сообщение, подтверждающее страшное происшествие на атомной электростанции Чернобыля.
  
   .........................................................................................................
  
  
   С наступлением теплой погоды активизировались душманы. Всё чаще и чаще в батальон начали поступать данные от ХАДа о планируемом душманами нападении на гарнизон. Спокойные зимние рейды боевых групп соседей по провинции закончились. Теперь всё чаще они заканчивались боестолкновениями. У соседей опять пошли потери.
   В конце апреля на день апрельской революции республики Афганистан, не как обычно ночью, а с вечера, ещё по видну душманы начали обстрел гарнизона. Обстрел ими велся одновременно с разных направлений и, как оказалось, был отвлекающим. Одновременно с началом обстрела душманы напали на восьмую заставу. Накопившись в зеленке, подходившей к заставе, они начали её штурм. С началом обстрела расположения гарнизона, личный состав всех находящихся в нем подразделений, согласно разработанному комбатом новому плану, занял свои места в круговой обороне расположения.
   Небольшой сектор, предназначенный для роты, занял со своими оставшимися бойцами и Данцевич. Восемь человек заняли окопы за батальонными туалетами, на склоне в пойму реки. Далеко на горизонте, слева, раскаленный красный диск солнца завис над вершинами гор. Будка офицерского туалета, куда меньшая размером от невдалеке стоявшего солдатского, уже в дребезги была разнесена прямым попаданием снаряда.
   Данцевич, находясь в окопе, по радиостанции, переключаясь с волны на волну, прослушивал эфир. Рядом под редкий воющий свист душманских "Эресов", шутя, переговаривались бойцы. Они то восхваляли меткость стрельбы душманов, хваля их за правильность в выборе цели, то вдруг вспомнив, что за туалеты отвечала восьмая рота и восстанавливать их потом придется им же, начинали корить душманов за содеянное и просить их перенести свой огонь на другой объект.
   Согласно боевого расчета, при нападении на заставу, боевая группа в составе разведвзвода батальона выступает на помощь обороняющимся. Из-за отсутствия в батальоне командира разведвзвода, группу возглавил сам майор Восиленко. Через минуту взвод на трех бэтээрах начал выдвигаться к заставе. В данной ситуации Данцевичу тоже предписывалось присоединяться к группе.
   Вскочив на притормозивший второй бэтээр разведчиков, Евгений услышал в наушниках тревожный глосс находящегося на головной машине комбата.
   - Смотреть всем внимательно! Не исключена засада! - предупреждал комбат.
   Над головой с воем проносились снаряды нашей артиллерии, разрываясь где-то впереди в зеленке перед восьмой заставой.
   Трехкилометровый путь, обстреливая по сторонам опасные места, колонна преодолела минут за двадцать. Боясь напороться на фугас или мину, комбат вёл колонну не по накатанной колее дороги, а метрах в двадцати от неё, по тяжелому бездорожью усыпанных валунами склонов.
   Когда прибыли на заставу, уже начинало смеркаться. Вокруг стояла тишина, лишь изредка сзади в расположении гарнизона раздавались хлопки выстрелов нашей артиллерии. Жужжа высоко в небе, улетающие снаряды, глухими хлопками разрывались где-то вдали в разных местах вокруг лежащей горной местности.
   Все бойцы заставы находились в окопах. Изредка они постреливали по располагавшейся внизу на склоне впереди перед заставой зеленке. Несколько трупов душманов находилось там внизу на чистом коротком участке между зеленкой и склоном, на краю которого находились окопы заставы. Два душманских трупа лежало внизу у самого основания склона.
   - Это их Олихненко эфками уничтожил,- указывая на трупы, пояснил подошедшим рядовой Сенин. Данцевич перевел свой взор с окровавленных трупов душманов на стоящий на бруствере окопа вскрытый ящик с боеприпасами, на взъерошено находящиеся там, лежащие в беспорядке боеприпасы. На лежащую рядом на бронежилете каску.
   "Ст.с-т. Олихненко",- в наступающих сумерках просматривалась надпись на бирке бронежилета. Рядом, возле ящика, на большом обильно увлажненном кровью пятне просматривалось три небольших покрытых кровавыми разводами, белых комочка мозга.
   - Когда наблюдатель, заметив бегущих к заставе духов, открыл по ним огонь, Олихненко первым занял место в окопе и начал бросать вниз гранаты,- тихо пояснил Сенин.
   - Каску и бронежилет ему одевать некогда было. Вот, видимо, осколком эфки ему же и снесло пол-черепа,- печально, указывая на окровавленное пятно рядом, произнес боец.
   - После того, как отбили атаку, обнаружили его лежащим со снесенным черепом здесь, в окопе,- пояснил не выпускавший из уст сигареты находившийся рядом Лисицин.
   - Где Олихненко? - спросил комбат Лисицина.
   - В землянке,- ответил тот.
   В освещаемой тусклым светом "летучей мыши" большой землянке заставы, в центре на полу, на залитом кровью тулупе, на левом боку лежал Олихненко. Со снесенной с наклоном к правому уху верхушки головы импульсами стекала вниз на тулуп кровь. Оставшаяся часть покрытого кровью мозга, нежно вздрагивала в такт редких, слабых вздохов умирающего. Всем было понятно, что ранение Олихненко было несовместимо с жизнью.
   Почему-то невольно, каждый раз наблюдая гибель очередного товарища, у Евгения возникала мысль о его Матери, находящейся в этот момент далеко от своего сына.
   - Чем она в этот момент занята? О чем думает? Что вещует ей сейчас сердце? Ощущает ли она в этот миг, какое большое горе и несчастие свалилось на её материнскую долю?
   - Дай ей Бог силы перенести это постигшее её горе, о котором она ещё не знает,- ясно стояла мысль в голове Евгения.
   Так и теперь. Ему представилась далекая украинская женщина - Мать Олихненко, ещё не знающая, что её сын скоро умрет... После чего вспомнилась своя Мать. Становилось жаль тех людей, которые будут сообщать Матери о гибели её сына, и тех, которые привезут к ней гроб с его телом. Не зная даже обстоятельств его гибели, они незаслуженно примут на себя весь удар материнского гнева.
   На улице окончательно стемнело. Получив от комбата указание - обработать зеленку артиллерией, Данцевич начал вызывать на связь артиллериста.
   Через пять минут вал огня артиллерии, перемещаясь от заставы вглубь зеленки, крошил там всё живое.
   Минут через двадцать на крохотную площадку у склона горы, освещаемую ракетницами, приземлился вертолет. Тяжело раненного Олихненко, бережно, на тулупе подносили к вертолету. В сопровождении врача батальона и двух санинструкторов, старший сержант был отправлен в Кандагарский госпиталь. Через сорок минут вертолет приземлился в Кандагаре, но поджидавшая его машина скорой помощи была уже не нужна. Крепкое молодое сердце сержанта-десантника перестало биться.
  
   .........................................................................................................
  
   Товарищ капитан, всё сделали. Лучше, чем был. Идите, проверяйте,- доложили Данцевичу бойцы о восстановлении офицерского туалета.
   - Сейчас пойду посмотрю, что вы там лучше, чем было, наделали,- отрываясь от бумаг, произнес ротный.
   Хоть выходить из прохладной атмосферы хаты на улицу и не хотелось, но долгое корпение над бумагами требовало телу разминки.
   Заодно и проверю практически..., чувствуя в этом необходимость, подумал про себя Евгений.
  
   Натянув на начинающую лысеть голову свою любимую панаму, он вышел в знойную атмосферу улицы. Подойдя к вновь сколоченной будке офицерского туалета и обходя её вокруг, он начал её осматривать. Всё было сколочено ладно и по-хозяйски. Бойцы хорошо знали повадки и требования своего командира в таких делах и без лишних инструкций всё скроили по его принципу. Осмотрев вверху над входом узорчато вырезанное вентиляционное отверстие, Евгений проверил работу застежки снаружи двери. Дверь закрывалась плотно, застежка работала исправно. Мусор и обрезки вокруг будки были убраны. Зашел в тень будки. Закрыл дверь на тоже исправно сработавшую задвижку. Осмотрел сзади расположенный помост с круглым отверстием. Довольный, расстегнув брюки присел над ним. Руки привычно закинули на шею снятый с пояса ремень. От увиденного перед собой Евгения бросило в озноб. Перед ним в полуметре от его лица внизу у стенки на только что чисто подметенном бойцами участке земли, находилась фаланга. Противное волосатое желтое тело опасного насекомого раскачивалось на своих длинных многочисленных ногах, готовое в любой момент прыгнуть и ужалить своего неожиданно появившегося противника.
   По оголенному лицу и находящихся рядом кистей рук Данцевича, волнами прошел нервный зуд ожидаемого укуса насекомого. Евгений, вспомнив, что в такие моменты нельзя двигаться, замер в своем положении на месте. На противных челюстях особенно опасного в этот весенний период насекомого появился маленький комочек ядовитой слюны. Фаланга, по-прежнему словно разминаясь или выжидая момента, готовилась к прыжку.
   Преодолевая испуг, Евгений начал судорожно соображать, как же перехитрить намного превосходящего человека по быстроте своей реакции ядовитое насекомое. Края панамы, касаясь кистей рук, словно подсказывали дальнейшее действие. В своем прыжке к лицу человека фаланга встретилась с летейвшей ей навстречу панамой.
   Вскочив на ноги, Евгений начал яростно топтать лежащую на земле панаму. То, зачем пришел, делать расхотелось. Подтягивая штаны, выскочил из будки на улицу. Осматриваясь, заправился.
   Зашёл в туалет, кончиками пальцев поднял истоптанную панаму. Осмотрел. Внутри её находились растоптанные останки тела фаланги. Вышел из туалета, брезгливо отбросил панаму в сторону.
   - Давно пора её сменить на новую,- подумал, удаляясь от туалета Евгений. Но привязянность к ней, а главное, мысль о проявленной человеческой неблагодарности и предательстве к вещи, только что, возможно, спасшей ему жизнь, вернули его назад за панамой. Вернувшись, Евгений поднял панаму, подошел к будке и стуча ею по углу, долго отряхивал её от пыли и остатков насекомого. Держа в руке панаму, он направился в хату. По дороге долго чесал ещё нервно зудевшую кожу лица.
   Первым из встретившихся ротному в хате бойцов оказался Козин.
   - Козин, по-моему, тебе уже пора постираться,- встретившись с бойцом, произнес Данцевич. Козин, удивленно наклонив голову и осмотрев себя, на понимая вдруг возникшего к своему внешнему виду повышенного требования начальника задумался.
   - Да вроде, товарищ капитан, ещё не хуже остальных,- осмотрев себя, произнес боец.
   - А ты ждешь, когда будешь хуже остальных,- укорил писаря ротный.
   - Козин, ты что, забыл, что ты - писарь лучшей в полку роты. А писарь - это интеллигенция,- убеждал бойца ротный.
   Впервые услышав о своем отношении к статусу интеллигенции, польщенный боец заулыбался. Зная, что ротный от своего не отстанет, солдат молча метнулся к своей тумбочке за мылом.
   - На, заодно, и мою панаму простирни, а то что-то она припылилась,- отдавая бойцу панаму, произнес Данцевич.
  
  
   В первых числах мая в батальон из Кабула прибыла колонна. К сопровождению колонны в связи с недавними нападениями боевиков на гарнизон, батальон на этот раз не привлекали. Колонна прибыла как обычно в конце дня. Евгений находился в комнате канцелярии роты, когда услышал голос вошедшего в хату:
   - Командир роты дома? - раздался у входа вопрос вошедшего к бойцам.
   - Вон там, в канцелярии,- послышался ответ находящихся у входв бойцов.
   Характерный, слегка картавящий голос вошедшего показался ему до боли знакомым, но чей он, вспомнить Евгений не мог. Он вскочил с места и вышел в ленинскую комнату. В большой солдатской комнате увидел знакомую фигуру прапорщика Закирова, с которым он до Афганистана служил вместе в одном из батальонов Рязанского парашютно - десантного полка. Прапорщик Закиров в батальоне занимал должность командира хозяйственного взвода. Увидевшись, сослуживцы с рапростертыми обьятиями пошли навстречу друг другу.
   - Как ты здесь оказался, Закир? - обнимая усталого сорокапятилетнего прапорщика, спросил Евгений.
   - Да вот, говорят вам здесь нужен командир хозяйственного взвода,- ответил улыбаясь тот.
   - Я представить себе, Евгений, такого не мог: за двое суток пути из Кабула сюда, духи в колонне сожгли четырнадцать наливников и семь человек ранили,- отпиваясь холодным чаем, рассказывал прапорщик.
   - Куда я на старости лет, Евгений, поперся, до сих пор простить себе этого не могу. Сколько страху за эти два дня натерпелся. Сразу после Союза и такое..., неужели так постоянно будет? - задавал он вопрос.
   - Да нет, не всегда. По началу, если не погибнешь, то потом привыкаешь,
   и легче это все переносится,- бравурной шуткой успокаивал старого товарища Евгений.
   - Не хотел я сюда ехать. Отстаньте от меня, говорил я в штабе. Мне осталось пол года до пенсии, дайте спокойно в Союзе дослужить. Нет, пристали с ножом к горлу, или поезжай, или из Армии без пенсии уволим. Некого уже из полка сюда посылать, все уже здесь были. Деваться некуда, вот - поехал,- объяснил своё появление здесь Закиров. Евгений начал расспрашивать его о положении дел в полку, о старых сослуживцах.
   - Хорошо у тебя здесь, прохладно,- осматриваясь, произнес Закиров.
   - Я зашел к своим в палатку. Там ужас, жара, пыль, не знаю, как здесь жить буду,- произнес прапорщик.
   - Живи у меня. Вон, смотри, какая комната, вся сейчас свободна,- предложил Евгений.
   - Нет, надо жить со взводом, иначе...,- не договорив, твердо заключил прапорщик.
   - Ну тогда месяца за два построите себе хату,- посоветовал Евгений.
   - А вот так, оно верней,- заключил прапорщик.
   - Ну ладно, пойду я,- произнес он и вдруг спохватился.
   - Вот дурак старый, совсем от дороги очумел,- забыл зачем зашёл,- произнес он и полез в нагрудный карман.
   - Локтев в Кабуле, вот тебе какие - то очки передал,- доставая из кармана бумажный сверток, произнес он.
  
   На праздник Победы девятое мая, в батальон, для поддержания высокого морального духа личного состава ожидался прилет высокого политического начальника. Сообщение из полка, о подготовке встречи поступило за три дня. Кого конкретно сообщено не было, видимо было делом не то что секретным, а скорее всего в верхах неопределившимся. В сообщении также говорилось, что высокий начальник привезет с собой и вручит бойцам и офицерам батальона очередную партию подошедших наград.
   В батальоне начали готовиться к предстоящему мероприятию. Воинский городок приводился в порядок. В расположении гарнизона готовилось место предстоящей встречи начальника с личным составом батальона. На заставы один за другим поступали грозные указания и инструкции привести всё в порядок. На весь личный состав батальона выдали недавно привезенное колонной новое обмундирование. Седьмая застава, как лучшая в батальоне, персонально готовилась к посещению её пока ещё неизвестным начальником. Усиленно работали бани на заставах и в расположении батальона. Бойцы стригли друг друга, приводя себя в порядок. Утром, девятого мая, ожидающие наград бойцы прибыли с застав в расположение батальона. Часов в десять утра, со стороны Кабула в небе показалось четыре вертушки. Минут через пятнадцать, вертолеты один за другим приземлились на вертолетной площадке батальона. Весь личный состав батальона уже стоял в строю. Гостей ещё внизу встречал комбат с замполитом батальона. Начальник политического отдела ВДВ, в сопровождении нескольких офицеров штабов полка и дивизии и взвода охраны вскоре медленно поднимались из поймы реки на возвышенность в расположение батальона. Не опережая своего патрона, рядом с ним, что - то объясняя, с видом хорошо здесь обо всем осведомленного находился Подмазов.
   Подойдя к строю, генерал поздоровался с бойцами, поздравил всех с праздником Победы и после непродолжительной речи начал вручать награды. Сначала офицерам батальона. Офицер штаба полка, зачитав указ, называл воинские звания и фамилии награждаемых, а стоящий рядом с генералом у стола Уабозиров, брал одну из очередных, разложенных на столе красных коробочек с объявленной наградой и, помогая, подавал её в руки генералу.
   Бодро вышагивал за своим дежурным орденом обычно тихий Зеленков, опять занявший почетное место секретаря партийной организации батальона, после недавно переведенного в другое место службы Леонова.
   - Секретарь партийной организации батальона,- звучала тихая подсказка Уабозирова у уха генерала, словно говорящая ему - свой, наш парень.
   И Уабозиров, тут же спохватившись, что не всё хорошее сообщил своему начальнику о подходившем за наградой, наклонился и добавил: "Замполит девятой роты".
   Вторая дополнительная подсказка по мнению Уабозирова до предела должна была повысить в глазах генерала статус уже подошедшего Зеленкова, в категорию - в доску свой парень, не подведет, не ослушается.
   Своей подсказкой Уабозиров непроизвольно обязал генерала по - особому отнестись к подошедшему для награждения Зеленкову. После чего, генерал, в знак особой своей расположенности к награждаемому, в отличие от остальных, пожимая правой рукой руку Зеленкова, одновременно, своей левой рукой, ещё дополнительно, тепло коснулся и его плеча.
   Вручив три ордена и две медали офицерам батальона, генерал наградил пятнадцать солдат батальона медалями.
   После вручения наград он приступил к раздаче грамот и сувениров.
   Командира лучшей в батальоне и полку роты, тоже нельзя было не отметить. Выполняя волю угодливо крутившегося вокруг Уабозирова, заранее распределившего по - своему усмотрению награды, такой большой начальник, сам того не подозревая, в глазах простых солдат выглядел полным дураком.
   - И это нашему - то ротному,- кубик - рубика? А Зеленкову - орден? - слышались в строю их тихие недоуменно - ироничные вопросы друг к другу.
   Сказав ещё пару ободряющих слов бойцам, задыхающийся от высокогорья и жары, старый генерал, превознемогая себя, в сопровождении свиты прошелся по городку, зашёл в одно из помещений и в две палатки. Спустился вниз к вертолетам и улетел в Кабул.
   - Что, отбой тревоге? - скоро звучал вопрос Коровина Данцевичу по радиостанции.
   - Да,- подтвердил догадку начальника заставы, увидевшего взлетающие вертолеты, ротный.
   - Ну вот, а мы здесь ему баньку истопили. Думали он у нас попарится,- с сожалеющей интонацией в голосе и радостью от свалившейся обузы ожидания в душе, иронизировал Коровин.
   Прошла ещё неделя. Из батальона улетели очередные дембеля и прибыло молодое пополнение. Как принято молодых бойцов недели две держали под присмотром врача в карантине. Наиболее сообразительные и инициативные бойцы, разузнав обстановку в батальоне, стремились попасть служить в лучшую роту. Данцевич, внешне осмотрев очередного просящегося и получив с него личные заверения в дальнейшем хорошем отношении к службе, производил отбор к себе в роту пополнения.
   Скоро из штаба дивизии поступило распоряжение вводившее понятие базовой заставы роты. В нем предписывалось: до начала июля оборудовать на одной из застав роты дополнительные помещения и ротным со всем оставшимся имуществом роты перебраться на эти заставы. В восьмой роте базовой заставой комбат определил пятую. Данцевич, сразу забрав из карантина всех своих молодых бойцов, начал там рыть котлован для будущего помещения. Им было решено построить более безопасное прежнего помещение, углубив его в землю. Нахождение заставы на краю высокого берега реки позволяло сделать внутри помещения даже туалет и умывальник. Теперь с утра до ночи, после обеспечения застав, Евгений лично руководил сооружением ротной,- уже землянки, хотя и чувствовал, что жить в ней ему не придется.
   - Товарищ капитан, а кому теперь нашу хату в батальоне отдадут? - обиженно на обстоятельства, жалея о своем, спрашивали бойцы ротного.
   - Кому - то отдадут, пустовать не будет,- тоже жалея самим построенное и насиженное гнездо, отвечал он.
   - Видели мы как её уже раза два, когда вы были на заставах, особист приходил осматривать,- добавляли они.
  
   * * *
  
   Пошёл второй год нахождения Данцевича в Афганистане. Евгений сильно устал морально и физически.
   В письмах жены, в конце, теперь стояла постоянная приписка. Когда приедешь в отпуск? Уже один лишь он в батальоне был самым старожилом по неиспользованию отпуска, но обстановка в роте пока не позволяла этого. Недокомплект офицеров в батальоне был критическим.
   - Вернется замполит роты из отпуска, уедешь ты,- отвечал Евгению на это комбат.
   Вскоре стало известным, что Смотров после убытия в отпуск из батальона, оттягивая свой отъезд, умудрился проволындаться ещё недели две в полку в Кабуле.
   Нелицеприятный поступок замполита роты раздражал Евгения.
   На день рождения, начальство, не прояснив это обстоятельство, поставило Данцевича в наряд дежурным по батальону. Вечером, после сдачи наряда Евгений отмечал свой тридцатилетний юбилей в кругу товарищей. Май подходил к концу. Скоро в батальон прибыло кадровое пополнение. Вместо давно убывшего из батальона Таболина прибыл новый зампотех батальона майор Зеневич, новый первый заместитель комбата.
   Майор Зеневич оказался земляком Евгения. В беседе он сообщил Евгению, что слышал в Кабульских штабах разговоры, по которым выходило, что политики хотят снимать Евгения с роты, а командиры выступают им в противовес. Кто победит в этом споре было делом понятным...
   В последних числах мая, комбата вызвали в Кабул.
  
  
  
   В начале июня в батальон, во главе с начальником штаба полка прилетела группа новых офицеров. Начальник штаба полка представил нового комбата и нового командира восьмой роты.
   Новым комбатом был майор Беляев. Целый вечер Евгений пробеседовал с бывшим своим однокашником по училищу. Данцевичу было приказано сдать роту старшему лейтенанту Тарнавскому и прибыть в штаб полка, для последующего убытия в отпуск.
   С болью в душе прощался он с бойцами и офицерами роты и батальона. Грусть расставания усиливалась осознанием несправедливости происходящего. Не сводил глаз Евгений со знакомых объектов батальона и родной роты, быстро уменьшающихся в размерах внизу поднимающегося по спирали высоко в небо вертолета.
   На каждой из застав, зная об отлете уже бывшего своего ротного, группами собранные бойцы наблюдали за улетающими вертолетами и, прощаясь, махали вслед панамами. Добравшись из аэродрома в полк, Евгений сразу направился в гостиницу к земляку. Стояла ужасная жара. Время было предобеденным и Василий был в комнате. Рядом с ним, на соседней кровати сидел старший лейтенант и копался в рядом лежащем раскрытом чемодане.
   - Свободная кровать есть, Василий? - входя в комнату, спросил Данцевич.
   Земляк увидев Данцевича, обрадованно бросился здороваться.
   - Опять прилетел? Снова на ковер вызывают? - задал вопрос Василий.
   - Нет, теперь в отпуск, домой еду,- радостно ответил ему Евгений.
   - Да ты я смотрю уже капитан? - заметив прибавление на погонах, воскликнул земляк.
   - Да, как тогда от тебя уехал, скоро и получил,- пояснил Евгений.
   В затененной комнате работал кондиционер, было прохладно. Евгений подошел к свободной кровати, пихнул под неё свой чемодан и коробку с магнитофоном, снял куртку и присел на кровать. Прохлада комнаты приятно охлаждала разгоряченное дневной жарой тело.
   - В отпуск не в Рязань летишь? - спросил вдруг находящийся на соседней кровати старший лейтенант.
   - В Рязань,- ответил Евгений незнакомцу. Разговорились. Петр, командир одного из взводов второго батальона полка, утром прибыл с заставы, насовсем улетал из Афганистана в Союз и тоже в Рязань.
   - Ну вот и хорошо, вместе полетим,- почти одновременно, выяснив это, воскликнули попутчики.
   Вдруг дверь в комнату расскрылась и в ней показался майор Восиленко.
   - Евгений Николаевич, ты здесь? - направив на Данцевича свой взор, спрашивая, произнёс бывший комбат.
   - Прибыл? - опять спросил он.
   - Прибыл, товарищ майор,- по привычке вскочив с кровати, ответил Данцевич, хотя перед Восиленко этого можно было уже и не делать.
   - Пойдем, там в курилке командир полка ждет. С тобой хочет поговорить,- произнес майор. Евгений на ходу, одевая куртку, направился за Восиленко.
   - Видели мы, как ты в гостиницу входил,- тихо пояснил майор. Внешне Восиленко был хмур и подавлен.
   - Переживает свое снятие с должности,- про себя подумал Евгений, идя рядом.
   Остро переживавшему свои служебные неудачи, Евгению, словно товарища по несчастью, становилось жаль Восиленко.
   Данцевич подошел к командиру полка, доложил о своем прибытии в полк. В докладе он конечно же означил свое воинское звание капитанским.
   - Евгений Николаевич, сейчас вы не капитан, а снова старший лейтенант, не глядя в глаза, произнес подполковник Кинзерский и замолчал. От неожиданно услышанного Данцевича бросило в пот, к горлу подступил комок...
   - Когда твои..., с которыми ты не мог ужиться..., узнали об этом - всё поправили..., по - своему переделали. Вобщем вот так...,- тихо произнес подполковник. Стало тихо. В курилке все молчали.
   У ошарашенного известием Данцевича прозвучала усмешка. Он увидел на себе остановившиеся взоры присутствующих.
   - Что же, я все это время ходил самозванцем? - тихо спросил он.
   Ответа не последовало.
   - Да, редкий случай в Вооруженных Силах,- достойный книги рекордов Гинесса,- вырвалось суждение из его уст.
   Возле курилки появился Петр. Данцевич на протяжении беседы видел его появление на крыльце гостиницы, потом с течением времени всё большее его приближение к курилке. Становилось понятным, что Петр видимо хочет обратиться с каким - то вопросом к командиру полка и ждет его освобождения.
   - Ничего, не переживай. Поезжай в отпуск, отдохнешь. Вернешься, что - нибудь придумаем,- вставая, уже бодро произнес Кинзерский, давая понять, что разговор окончен.
   - Что тебе, Васильев? - увидев крутящегося уже рядом Петра, спросил он.
   - Товарищ подполковник, разрешите выйти в город закупиться,- обратился Васильев и сразу перевел свой взор на напротив стоящего рядом с командиром полка Данцевича.
   - Помогай, ведь и тебе это надо,- говорили его глаза товарищу.
   - Да, товарищ подполковник, и мне разрешите,- тут же вырвалось у Данцевича.
   Перекидывая строгие взгляды с одного на другого просящего, подполковник молчал.
   - Что чеков много набралось, везите их домой женам. Они их там быстро пристроят. Нечего вам здесь по вонючим дуканам позориться,- недовольно произнес командир полка.
   - Да их там и пристроить некуда. "Березка" далеко, да и в ней за них, говорят, ничего особо не купишь. Разрешите, товарищ подполковник,- опять раздалось из уст Васильева.
   - Ходили за дубленками, покуда двоим не продырявили их дубленки. Своя кожа целая и радуйтесь, езжайте домой, а то и вам в этих дуканах её могут продырявить. Ведь были уже случаи,- произнес Кинзерский.
   - Командир дивизии приказом запретил выход в город, и я отменить этот приказ не могу,- строго напомнил командир полка.
   - Не советую я вам туда ходить,- добавил он и удалился. Видимо знал командир полка, что многие нарушают приказ.
   Евгений с Петром печально переглянулись и побрели в гостиницу.
   - Приедем без подарков, не поймут нас наши родные, да и самим неохота так возвращаться,- бурчал Пётр.
   После обеда Евгений зашёл в штаб полка, объявился в соответствующих кабинетах с оповещанием о своем прибытии и последующем убытии в отпуск их хозяевам. Подготовка для этого в разных службах штаба большого количества всевозможных документов, с отметками в штабах дивизии и армии, обычно занимала около суток.
   По заверениям штабистов, документы должны будут быть готовыми лишь завтра к исходу дня.
   - Значит, если не будет какого - нибудь сбоя, то отправиться в дивизию на аэродром для отлета в Союз можно будет лишь после завтра утром. Завтра весь день свободный,- идя из штаба в гостиницу рассуждал Евгений. Такой расклад был и у Васильева.
   Вопрос закупки подарков для родных и близких, теперь объединил друзей и не давал им покоя.
   - Что, и завтра так целый день на кроватях под кондиционером проваляемся, а домой без подарков поедем? - спрашивал у Евгения, как у наиболее старшего товарища, невыдержанный Пётр.
   Евгений, лежа на кровати, молча сам ломал голову над этим вопросом. Способов попасть в город было три. Первый с патрулями,- этот уже отпадал, так как выезд патрулей должен был скоро состояться и времени по его организации уже не оставалось. Второй,- проситься у коменданта выезжающего на проверку патрулей в городе, чтобы взял с собой.
   Евгению вспоминалась прошлогодняя закупка товаров в дуканах для своих бойцов седьмой заставы, когда он, ещё будучи зампотылу, приезжал в Кабул прояснять вопросы тыла батальона.
   Запрещающий приказ выхода офицерам в город действовал уже тогда. Тогда он воспользовался этим способом. Майор, немного поломавшись для порядка, что "не положено", потом легко согласился и указал время и место куда подойти для отъезда. Он подвез, набравшихся человек восемь офицеров к одному из дуканов. Вся закупка по указанным дуканщиком ценам и в объеме его ассортимента тогда и произошла. И лишь после произошедшего новички поняли, как она для них была невыгодна. Зато дуканщик щедро отблагодарил майора за доставку очередной партии покупателей, очередным пакетом "бакшиша". Этот уже проверенный способ Евгению не совсем нравился и к тому же не давал гарантии, что завтра будет осуществим.
   Третим способом была самоволка. Немного опасный, зато свободный в выборе цен и ассортимента. Им пользовалась основная масса желающих, переодевшись в гражданскую одежду и захватив с собой на всякий случай в карман пару гранат для безопасности.
   Но для этого ужно было хорошо знать город.
   Ни Евгений, ни Петр Кабул хорошо не знали.
   Время подходило к ужину. Скоро в комнате после трудового дня появился Василий.
   - Нашли над чем голову ломать,- услышав продолжающиеся рассуждения офицеров над выходом из положения, произнес он.
   - Хотите пошли завтра со мной,- я с утра в город иду,- предложил земляк.
   - Только переоденьтесь в гражданку,- посоветовал он. Офицеры облегченно переглянулись и засмеялись.
   - А с патрулями проблем не было у тебя? - вдруг спросил Петр Василия.
   - С какими патрулями? Их там нет,- ответил тот.
   - Как нет...? - переспросил Петр.
   - Я что дурак с патрулями встречаться, я же на Спинзар хожу. Нет там никаких патрулей, и цены в два раза ниже,- ответил Василий.
   Евгений с Петром опять, уже удивленно переглянулись.
   - Так Спинзар, это же неконтролируемый нами район Кабула. Там ведь одни духи,- напомнил Василию Петр.
   - А вы только один этот дворец и контролируете, а за забором уже везде духи,- спокойным голосом уколол офицеров сантехник.
   - На Спинзаре патрулей нет, поэтому и цены в два раза ниже, я туда и хожу,- опять заладил он.
   - Да не бойтесь вы, я часто встречаюсь там с переодетыми офицерами,- успокаивал он недоуменно переглядывающихся друзей.
   Видимо это задело Петра.
   - А мы и не боимся,- произнес он.
   Найти подходящую гражданскую одежду труда не составляло, хотя немного и сложней, чем гранаты.
   Назавтра утром, во время построения полка, две крепких молодых фигуры, облаченных в легкую гражданскую одежду, предусмотрительно оглядываясь, по натоптанной дорожке потянулись за невзрачным на вид Василием к легко преодолеваемому месту в ограде.
   Интересный малознакомый мир невиданных ранее красот восточного средневековья, смешанный с элементами знакомой жизни, ярко освещенный лучами начинавшего нещадно палить июньского солнца, проснувшись, уже жил за оградой дворца своей обычной жизнью.
   С чем - то наполненной сумкой на плече, впереди шёл Василий. Сзади него, со свертками из пустых парашютных сумок в руках следовали Евгений с Петром.
   Забирая в обратную сторону от знакомого аэродромного маршрута, Василий, петляя по узким проходам между глинобитных строений, быстро продвигался к одной ему известной цели. Скоро вышли на широкую, по сравнению с предыдущими проулками заполненную прохожими, повозками и сигналящими автомобилями улицу. По краям обрамленная глинобитными невысокими зданиями, соединяемыми заборами она словно река, извиваясь, направляла плотный поток людей куда - то вперед. Редко встречались в сопровождении мужчин облаченные в паранджу женщины.
   Возле одного из двухэтажных зданий играла музыка. В несовсем приятных острых запахах окружающей атмосферы послышались запахи пищи. Навстречу троице вышел молодой афганец. Показывая на ходу фотографии обнаженных восточных женщин, жестами начал приглашать зайти в местный подпольный бордель.
   - Шурави, командор, заходи,- звучало при этом из его уст в шуме уличного многоголосья.
   - Узнал, черт,- оглядываясь на отставшего сзади зазывалу, улыбаясь произнес Петр.
   У заборов сплошь располагались торговцы. Разложив на чем попало свой нехитрый разнообразный товар, разных возрастов мужчины жестами рук настойчиво привлекали на него внимание проходящих.
   При этом добродушные улыбки светились на их лицах. Василий, подойдя к одному из торговцев, поздоровался с ним и после короткого разговора начал вынимать из своей сумки какие - то мелкие сантехнические детали и инструменты. Начал торговаться с ним. Они были уже явно знакомы ранее. Наблюдая за беседой сблизившихся на коммерческом интересе людей, Евгений с Петром с улыбкой переглянулись.
   Евгений заметил, как два крепких молодых афганца, ранее идущих в потоке на расстоянии сзади их, молча переглянувшись друг с другом, тоже остановились. Делая вид, что рассматривают товар, продолжали наблюдать за "шурави". Это обстоятельство встревожило его.
   - Этого ещё не хватало,- волнением пронеслось в душе Евгения.
   Через минуту троица нырнула с шумной улицы в переулок. Немного пройдя по нему, вышли на небольшой пустырь, с одной стороны которого располагались жилища. Пошли вдоль забора с находящимися за ним жилищами. Прохожих стало намного меньше. В одном месте на заборе витриной висели ковры. Несколько, напротив висящих, лежало разостланными на земле. Навстречу троице подошел с четками в руках пожилой афганец. Перебирая четки, он посматривал то на появившихся говорящих покупателей, то на рассматриваемые ими ковры. Василий заговорил с афганцем.
   Евгений осмотрелся. Два знакомых бородача стояли невдалеке сзади.
   - Нас кажется пасут,- умышленно направив свой открытый взгляд на бородачей, произнес Евгений рядом стоящему Петру.
   - Вот и дождались, чего не желали,- добавил он.
   - Я их тоже приметил. Эти два духа, Евгений, нас пасут ещё с того многолюдного бродвея,- тоже глядя на бородачей, проговорил Петр.
   Увидев, что их заметили и обсуждают, афганцы снялись с места и побрели в сторону.
   - Может, отвяжутся,- желанием пронеслось в душе Евгения.
   - Покупайте ковры. Хорошие, чисто шерстяные, смотрите какие красивые,- вдруг раздался голос Василия.
   Увлекшись осмотром, Василий оказался на одном из ковров лежащих на земле.
   - Осторожно,- стаскивая Василия с ковра, произнес Петр.
   - Ты чего? По нему все должны топтаться, раз на земле лежит. Иначе хозяин обидится,- произнес знающий местные порядки Василий и пошел по коврам дальше. Немного с опаской, за Василием направились и удивленные Евгений с Петром.
   - Что ты ему сказал? - имея в виду афганца, спросил Евгений Василия.
   - Сказал, что на обратном пути купим,- улыбаясь, ответил земляк.
   Сразу после ковров, не вдалеке, примостившись на ящике, сидел очередной торговец. Напротив него, на подставке, находился метровый квадрат лотка, разделенный на множество ячеек заполненных всевозможными разных расцветок порошками и веществами клейкой консистенции.
   - А это что за специи, или табак? - задержавшись, разглядывая, спросил Василия Петр.
   - Всякая наркота это, пошли не задерживайтесь, скоро центральный рынок,- не останавливаясь ответил Василий.
   - Ну чурки, ну бараны, никто работать не хочет, все торгуют,- возмутился в ответ Пётр.
   Открытое пространство заканчивалось. На его краю, взору Данцевича открылась странная картина. Возле большого помоста, с наваленным на него большим количеством тряпичного товара, обступив его копошились люди.
   - Что это такое? - спросил он Василия.
   - Это старую одежду на вес продают,- ответил всё уже здесь изучивший земляк.
   Подошли к начинающимся рядам рынка. Поздоровавшись с одним из торговцев, Василий начал с ним переговариваться.
   После небольшого диалога, Василий достал из своей сумки армейские ботинки, зимнюю офицерскую шапку и блок солдатских сигарет, отдал торговцу, получил от него деньги.
   - Ну и земляк у тебя ...,- тихо прошептал на ухо Евгению Пётр.
   Пошли по рядам.
   - Пошли глубже, там товар получше,- знающе произнес Василий, советуя начинавшим глазеть по сторонам попутчикам не тратить время по пустякам.
   Чем больше углублялись в ряды, тем темней становилось в их лабиринтах. От натянутых для затенения над головами пологов, солнечного света внутрь их проникало мало. В центре развернувшихся на огромной площади торговых рядов, товар был на самом деле более разнообразный и содержательный. Развернув перекидываемые на протяжении всего пути из подмышки в руки и обратно парашютные сумки, с помощью услуг Василия по переводу, офицеры переходя от прилавка к прилавку, начали наполнять их товарами. Предметы женской и мужской одежды, китайские авторучки, цепочки, магнитные браслеты и фонарики, зонтики и часы, дюжинами оседали на дно висящих на предплечье рук сумок.
   То ли из - за утреннего времени, то ли это было здесь делом обычным покупателей было мало. Торговцы, увидев троих "шурави", набивающих в большом количестве разнообразным товаром свои большие сумки, на перебой зазывали их к себе.
   Занятие было в самом разгаре.
   Вдруг наползшее на душу Евгения сильное чувство тревоги словно подсказало: "Оглянись!" Евгений оглянулся. Сзади, метрах в двух, у противоположного прилавка в проходе стояли два знакомых бородача. Зло и ненависть открыто светились в их глазах. Евгений находился в центре троицы. Слева, по прежнему стоящий спиной к душманам Петр, не чувствуя опасности, продолжал как ни в чем не бывало торговаться. Ничего не подозревающий земляк, находившийся справа от Евгшения метрах в полутора у прилавка, вдруг намерился удалился ещё дальше к следующему прилавку. Не спуская глаз с душманов, Евгений резко подавшись, ухватил земляка и рывком потянул его к себе и в этот же момент повернулся лицом к бородачам.
   - Остальное ерунда, мы вместе,- пронеслось в его голове.
   Евгений видел, как напряглись и задергались в этот момент и тела душманов, спрятанные в складках одежды их руки. В руке одного из них, из - за мелькнувшей складки одежды Евгений заметил нож.
   В следующий миг душманы переглянулись, словно согласовывая свои дальнейшие действия. Ничего ещё не понимающий Василий, уставившись на неотпускающего его одежду на предплечье Евгения, пытаясь освободиться, возмущенным взглядом в ответ, требовал объяснений. Евгений почувствовал, как с другой стороны, крутя вокруг головой к нему прижался Петр. Его рука успокаивающе легла на правое плечо Евгения. В глазах и сознании Евгения в этот застывший всеми в раздумье миг, светился открывшийся на мгновение от резкого движения душмана из - за складки одежды, находящийся в его руках нож. Янычарской формы, темной стали лезвие стояло в глазах.
   - Вот это да! Погибнуть так нелепо и глупо, и теперь! Нет, только не это...! - закрутилось в голове страшное осознание происходящего.
   Медлить было нельзя, и Евгений выхватил правой рукой из кармана брюк гранату. Опустил держащего левой рукой земляка и выдернув из запала кольцо, поднял гранату над головой.
   Вмиг всё произошедшее наблюдалось по мере резкости движений и шума, всё большим числом находящихся рядом людей. Увидев сгрудившихся друг к другу шурави с занесенными над головами гранатами в руках, близь находившиеся торговцы бросились через прилавки и баулы врассыпную подальше от опасного места.
   Евгений краем глаза увидел, как земляк, крутя головой, всё увидев и, наконец, поняв, что происходит, побледнев, вдруг обмяк и повис дополнительно с сумкой на предплечье его левой руки.
   Душманы продолжали сверлить злыми взорами своих врагов. Момент внезапности ими был упущен.
   Нельзя даже трогать человека держащего в руках гранату с выдернутой чекой, не то что затевать с ним борьбу.
   Злое разочарование и бессилие уже светилось в их глазах. Вдруг, словно гусиный гогот, усиливаясь, начал распространяться вокруг. Выглядывая из - за своих укрытий, разбежавшиеся торговцы вдруг объявились и зацыкали, махая руками на стоящих душманов. Гневно что - то им выговаривая, всё больше появляющиеся торговцы, явно требовали оставить русских в покое.
   Тихий до этого рынок, весь гудел словно потревоженный улей.
   Зло что - то буркнув в ответ возмущенным торговцам, двое бородачей, зло осматриваясь на "шурави", начали удаляться.
   - Уходим,- произнес Евгений и пихнув земляка к Петру, оглядываясь направился в обратную сторону по проходу. Помогая охваченному столбняком Василию двигаться, Пётр тащил его за собой. И словно волны от водного катера, с приближением, по - прежнему держащих над головами гранаты русских, разбегались от опасности в стороны торговцы.
   Через минуту движения, поняв, что идут неизвестно куда, Евгений с Петром начали приводить в чувство проводника.
   - Куда идти? - тряс Пётр никак ещё не могущего прийти в себя Василия.
   Наконец, понявший, что от него требуют земляк пришел в сознание. Один он мог вывести всех из этих мрачных лабиринтов. Наконец - то распрямившись, Василий осмотрелся и ринулся вперед по одному из проходов. Скоро вышли из лабиринтов рынка. Сняв находившиеся на больших пальцах левых рук кольца с чеками от гранат, Евгений с Петром вставили их в запалы. Все втроем были мокрые от пота. Разминая затекшиеся пальцы правых рук, вытираясь от пота, быстро шли за Василием.
   - Ну вот, свинья не съела и бог не выдал! - вырвалось привычное у Евгения.
   - Всё наоборот. Бог не выдаст, свинья не съест,- поправил его Петр.
   - Ну, завёл нас твой земляк, хорошо гранаты с собой взяли,- кивая на впереди идущего Василия, произнес он.
   - Да ну вас. Один ходил, никаких проблем не было, а теперь сюда и не сунься,- укорял офицеров сантехник.
   Во встреченных на обратном пути дуканах докупили то, что наметили, но не успели на рынке. Скоро впереди, над крышами строений показался знакомый большой развевающийся флаг. Подходили к дворцу. Выходя из переулка на улицу перед дворцом, чуть не наткнулись на свой патруль. Подождали за углом, когда он пройдет, и направились к оборудованному для удобного преодоления ограды месту.
   После обеда отправились в штаб за документами. Из каждого кабинета выходили с пакетом, в котором находились, в основном, предметы одежды.
   - Приедешь в Союз - перешли в Кострому жене. Подарок к дню рождения. Пожалуйста! Адрес там в пакете,- выдав документ, просил его хозяин.
   В следующем кабинете просьба повторялась. Правда вместо Костромы был уже Псков или Каунас и день рождения не у жены, а у дочери или тещи.
   - Ну "бакшишники" штабные, каждый день у них в семьях дни рождений. Хороший придумали способ переправлять свои баршиши домой,- всё поняв, улыбаясь, возмущался Петр.
   Уложенные чемоданы стояли возле кроватей. Отглаженная союзная форма одежды, находившаяся до этого всё это время в чемоданах, в готовности висела на вешалках. На ужин не пошли,- не хотелось. Друзья лежали на кроватях, каждый думал о своем, одну за одной курили сигареты.
   - Неужели через каких - нибудь часов сорок я буду дома в Союзе и увижусь с женой и сыном? - думал Евгений.
   Ему столько пережившему, вымотанному, уставшему, всё это казалось каким - то неправдоподобным и неосуществимым. Осознание всего этого не воспринималось усталой душой.
   - Как дождаться конца предстоящей ночи? - подмывала сознание нетерпеливая мысль.
   - Евгений, неужели мы скоро будем дома? Мне кажется, мы сегодня не уснем,- вдруг заговорил Пётр.
   - А ведь мы сегодня могли, что называется пропасть без вести,- приподнявшись с кровати, видимо глубоко осознав недавно произошедшее, произнес он.
   - И это в такой момент... Дались нам эти шмотки, черт побери,- гневно с презрением махнул он головой в сторону стоящих на полу пузатых чемоданов. Осознание пронесшейся мимо беды, начинало проясняться в сознании.
   - Евгений, у меня начинается трясучка. Давай пошлем твоего земляка, пусть водки достанет. Этот мафиозник здесь всё знает,- предложил он.
   - Давай,- ответил Евгений.
   Решая сколько взять, начали скидываться на водку. Учитывая её дороговизну, и впереди длину бессонной ночи, плюс земляка,- оптимальным размером на троих, был определен литр.
   Усталая душа рвалась домой.
   Через тридцать часов под крылом самолета, в зелени полей, показались милые сердцу подмосковные березовые рощи, а на глазах усталых друзей слезы.
  
  
  
   ЭПИЛОГ.
   К восприятию окружающей действительности очнулся Евгений от мощного потока воздуха, сквозившего из раскрытого окна вагона впереди справа по ходу движения электрички, уже набравшей максимальный ход.
   Одна из группы рядом с окном сидящих молодых девушек пыталась поднять опустившуюся раму окна и установить её на место, но рама не поддавалась её усилиям. Помощи подруг тоже оказалось недостаточно.
   Обитатели плотно набитого вагона (все места в вагоне "Березки" были заняты), устроившись на своих мягких сидениях, теперь озабоченно устремляли свои взоры на опустившуюся наполовину своего положения перекошенную раму окна вагона. Установив причину вдруг возникшего неудобства, сквозняком продувавшего весь вагон, в особенности женщины, с укором посматривали на рядом находившихся мужчин, тянущих с её устранением. Все ясно понимали, что до Москвы так ехать невозможно.
   Расположившийся на своем месте в противоположном конце вагона Евгений видел, как с середины вагона поднялся молодой лейтенант и направился к девушкам. Те, заметив приближающуюся помощь, прекратили свои бесплодные попытки, уступая место у раскрытого окна офицеру.
   Надежда в наконец-то благополучном исходе дела начала озарять до этого поникшие растерянные от неудачи красивые личики молоденьких девушек. Но рама лейтенанту тоже не поддалась.
   Напрягаясь несколько раз, подергав раму, меняя направление усилий, лейтенант, по сути, расписавшись в своем бессилии перед сложностью, прекратил дальнейшие попытки и возвратился на место.
   Увидев безуспешную попытку устранить общее неудобство одного из молодых сильных мужчин, остальные его собратья, боясь быть тоже оконфуженными перед окружающими, пытаясь откреститься от проблемы, молча попрятали свои глаза от окружающих, делая вид, что это их не касается. Словно смирившись с судьбой, все тихо сидели на своих местах.
   Стальной гул колес быстро шедшей по рельсам электрички раздавался в притихше-растерянной людской атмосфере вагона. Неукрощённый воздушный поток, словно поняв свою безнаказанность, сильней загулял по вагону, и людям казался ещё мощней и противней. Словно злой рок, издеваясь над ними, праздновал он свою победу.
   И лишь изначально пытавшаяся устранить проблему девушка, из всей группы самая маленькая, словно пигалица, не сдаваясь, стоя порхала у раскрытого окна, рядом с уже присевшими на свои места разочарованными подругами. Её возмущенные глазки, уже побуждающе-требовательные, укором обводя рядом расположенных мужчин, по-прежнему отводящих свои взгляды, выискивали способного справиться с перекошенной рамой.
   - Да что же это такое?! Найдется в этом вагоне кто-нибудь, кто сможет закрыть это чёртово окно? - говорили они.
   - Ну почему там ещё кто-нибудь рядом не попробует,- солидарно проскользнула в этот момент мысль в голове Данцевича.
  
  
   Он шёл, словно в тумане, из конца вагона в противоположную его сторону к раскрытому окну. Какая-то неведомая сила вдруг подняла его из своего мягкого сидения, он только что начал движение.
   Не отошедшему ещё от шока при расставании с женой, ему хотелось спокойно в сознательном состоянии вспоминая, обдумать всё только что произошедшее, но ощущение, что поток воздуха, гулявший по вагону, а ещё больше дергание у раскрытого окна пигалицы не дадут ему сосредоточиться, погрузиться в думы, вынудили его на это. До этого, видя сквозь сон всю происходившую в вагоне обстановку, он ещё явно не подозревал, во что втягивается, чем рискует. И лишь теперь, с первыми шагами от своего места Евгений начал осознавать всю серьезность, словно вызова, своего поступка. Он шёл на риск.
   Пигалица увидев, что наконец-то нашелся побужденный ею смельчак, направила на него свой радостный взор. Увидев это, немногие из сидящих людей тоже начали смотреть на направляющегося к окну офицера-десантника.
   - А если и у меня не получится справиться с этим окном,- вдруг промелькнула мысль в его голове. - То мой конфуз будет ещё большим, переходящим в позор, так как на мне тоже военная форма, и даже больше того - форма десантника и тоже погоны, и даже на одну звездочку больше,- уже ясно, итогом понимал он. - Что я лезу, словно на рожон, как- будто мне больше всех надо. И дернул меня черт на это, сидел бы тихо без подозрений на своем месте в другом конце вагона, тем более, что этот сквозняк здесь почти мне не докучал,- проблеском в сознании начинали вспыхивать лукавые мысли. Становилось страшно, хотелось как-то увернуться, избежать происходящего, возможно, даже и позора, но задний ход давать было уже нельзя. Ноги несли его по проходу в другой конец качающегося на ходу вагона.
   Вот он поравнялся с сидевшим лейтенантом, тем самым, который до этого ходил закрывать окно. Рядом с ним, на сидении, склонив головку к золотистому погону с черным просветом двумя звездочками и автомобильной эмблемой на летней форменной рубашке сидела молодая девушка, видимо жена, которую на время он только что оставлял. Да, жена, точно. Сделав ещё шаг, мельком брошенный взгляд Евгения увидел на одном из пальцев её маленькой правой ручки, обвивавшей изнутри левую руку лейтенанта ещё незатертый блеск обручального кольца. Так рядом сидят только супруги. Безусловно, это уже его жена,- пронеслась мысль в сознании Евгения.
   Тут только Евгений заметил, что уже все, притаившись, заинтересовано сопровождают его взглядами. В глазах одних светилась благодарная серьезность и надежда с наилучшими пожеланиями к вдруг нашедшемуся избавителю от неудобства. Глаза других, не исключавших провала и у второго претендента, с лукавинкой, словно глаза азартных игроков, в ожидании исхода, заинтересованно и ревностно смотрели вслед бросившему вызов обстоятельству.
   А пигалица, расталкивая сидевших рядом подруг, уже готовила место у окна для удобного его занятия смельчаком.
   - Если справлюсь с этим, то живым вернусь домой,- вдруг словно загадав желание проскользнула мысль в его голове, так тревожной неизвестностью мучившая его во время прощания с женой.
   Зная о произведенной ранее лейтенантом "разведке боем", что дело будет не из легких, Евгений в короткий оставшийся миг до его начала обдумывал как лучше, поумней, справиться с задачей.
   Силы может и не хватить, лейтенант, по виду, тоже не из хлюпких.
   - Конечно, надо изо всей силы и резко дернуть её вверх,- осматривая находившуюся уже рядом раму, решил Евгений. Положенной быть ручки на толстой дубовой раме не было. Следы от "вырванных с мясом" крепивших её шурупов, сияли на середине верхней её планки. И лишь по её бокам светились маленькие никелированные защелки от фиксаторов, держась за которые, и дергал раму лейтенант. Они были неудобны для приложения крепкого усилия. Большой уступ до стекла в толстой раме для этого был более надежным. Ясно понимая, что сначала нужно устранить перекос как основную причину, крепко державшую раму в проеме, Евгений сильным толчком одной из рук снизу вверх в край уступа верхней планки рамы установил раму в горизонтальное положение. Рама выровнялась. Дальше упершись ладонями рук в уступ этой же планки снизу, он изо всей силы дернул вверх раму. Рама в одно мгновение со скрежетом и сильным грохотом заняв верхнее положение, закрыла окно. Евгений отнял руки от оставшейся на своем месте рамы. Чрезмерность необходимой для проделанного нагрузки, болью отозвалась в ладонях.
   Похоже, у лейтенанта не хватило не силы, а смекалки или опыта правильно её распределив, приложить, ясно понял Евгений.
   Напряжение и тревога, давившее до этого его душу, приятно начали спадать, уступая место спокойствию.
   - Ура!!! - услышал он сзади детский голосок пигалицы. Евгений обернулся уходить на свое место. Девушка, потрясая поднятыми вверх кулачками, плясала в овации. Поддерживая подружку, рядом сидевшие девушки удовлетворенно захлопали в ладоши. Хлопки благодарности раздались и в других местах вагона.
   - Слава ВДВ! - не унимаясь, прокричала пигалица. - Есть десантные войска, и нет задач невыполнимых! - Словно сдирая с лозунгов, висящих в городках десантных частей, благодарно воздавая должное избавителю от неудобства, рубила пигалица, с укором взирая в глаза тех, кто недавно их от неё отводил. Не ожидавший подобного, Данцевич в смущении направился на своё место. Вот он опять поравнялся с четой молодоженов. Заметил смущение в отведенных в сторону их глазах.
   - Какой же я дурак,- укором себе проскользнуло в его сознании. Ведь им сейчас неудобно перед окружающими.
   Несмотря на веселые восхищенные взгляды на него, Евгений почувствовал себя мерзко. И это чувство многократно усиливалось от присутствия рядом с лейтенантом его жены. Потупив глаза, Евгений продолжал движение по качающемуся на ходу вагону. Не сделав дальше и двух шагов, слева от себя он заметил сидевшего в кресле у прохода полковника Ашихмина. Уже в гражданской одежде и заметно постаревший, находившийся в отставке кумир всех курсантов своей поры, весело с гордостью посматривал на проходившего мимо одного из тысячного множества своих воспитанников.
   - Вот так встреча,- промелькнуло в сознании Данцевича.
   - Молодец, не посрамил десантные войска,- говорили его глаза.
   Находившаяся рядом с ним пожилая женщина, как и он, аккуратная и ухоженная, перевела свой умиленный взор с проходившего рядом Данцевичана на того, кто сидел рядом, сильнее прижимаясь к его руке, к которой, обвивая её изнутри, она всю жизнь вот также и прижималась. Немного скрываемая гордость светилась в её глазах.
   - А я и не сомневалась, что десантник справится с этим окном,- говорили её глаза, нежно посматривавшие в этот момент на мужа.
   Уже почти в конце вагона Евгений вдруг вспомнил о пигалице. Он обернулся. Девушки сидели в своем кругу, в попарно установленных лицом друг ко другу креслах и о чем-то мирно беседовали. И пигалица уже ничем не отличалась от остальных.
   - А ведь это не я, а она была главной во всем только что произошедшем,- вдруг ясно ощутил он. Она, эта маленькая и хрупкая на вид девушка разворошила людскую рутину вагона, она закрыла это окно, избавив людей от неудобства,- всё более ясно начал понимать Евгений. И с каждой секундой всё это более крепло и утверждалось в его сознании. Дойдя до своего кресла, Евгений, переведя дух, уселся в него, откинул голову и закрыл глаза. В них опять появились сквозь мутное стекло , за с грохотом захлопнувшимися дверями электрички, заплаканные глаза провожавшей его в Афганистан после отпуска жены, её бег за тронувшимся и набирающим скорость вагоном.
  
   * * *
  
  
   Середина ночи. Полная луна ярко освещает стены разбитого дувала. Шлепая по истертой в цемент, глубиной по щиколотку пыли, изредка спотыкаясь о находящиеся в ней невидимые камни, Евгений направлялся к очередному посту заставы. Обходя посты, в кратких беседах, он поближе знакомился с бойцами, помогая им бороться со сном. Подойдя к БМП, которая стояла у пролома стены, офицер движением руки остановил попытавшегося доложить старшего поста.
   - Все нормально? - тихо спросил он рядового Метелина. Бросив короткий взгляд на подошедшего командира, боец опять перевёл его на находящееся впереди, метрах в десяти за стеной, кукурузное поле.
   - Нормально, товарищ старший лейтенант,- ответил Метелин. В ночной, наполненной зноем безветренной тишине, изредка раздавались голоса потревоженных домашних животных расположенного за полем кишлака, да успокаивающее, монотонное, еле слышное журчание воды в протекающем сразу за стеной перед кукурузным полем арыке.
   В данный момент, вместе с Метелиным на посту находился рядовой Корчагин. Его на пост вчера привез сам майор Локтев. Из - за несложившихся с коллективом отношений, Корчагина, комбат перевёл во взвод Данцевича. Из беседы с комбатом выяснилось, что Корчагин смалодушничал в прежнем коллективе, и был им отвергнут. Евгению при этом вспомнился случай произошедший в его бытность в начале службы в Афганистане начальником седьмой заставы с рядовым Мелешиным. Аналогия была полной. Всё могли простить бойцы своему товарищу, всё - кроме предательства.
   Данцевич уже беседовал с Корчагиным, настраивая его на оптимизм и выход из затруднительного положения.
   - Не простят мне ребята. Они меня и здесь достанут,- сожалеюще, с раскаянием, несмотря на уговоры, сожалел о случившемся Корчагин. Морально боец был подавлен и находился на грани срыва. Это тревожило Данцевича, и он ещё раз решил побеседовать с бойцом.
   Закончив очередной обход постов, Евгений прошел в комнату начальника заставы находящуюся в глинобитном помещении ранее служившим жилищем одной из афганских семей. Войдя в маленькую, два на три метра, комнатку Евгений повесил на спинку кровати автомат и, не зажигая фонарь, прилег на кровать.
   В остальной большой части помещения располагались бойцы взвода.
   По прибытии из отпуска назад в Афганистан Евгений был определен командиром взвода во второй батальон своего же полка.
   Батальон стоял заставами, охраняя Кабул с юго - восточного направления. Прошло уже два дня, как Данцевич принял восьмую заставу батальона, на которой находился его взвод. Застава, расположенная в отдельном разбитом дувале, в отличие от остальных горных, находилась в долине возле дороги. С другой стороны дувала протекал арык, за ним находилось кукурузное поле, дальше - большой кишлак.
   Постоянного командира на заставе давно не было. Временно исполняющие должность начальника заставы офицеры часто менялись, а последние два месяца заставой командовал прапорщик - техник роты.
   Дела и хозяйство заставы были в сильном упадке. Успокаивало одно, застава считалась тихой. Последний обстрел был месяц назад. Настроение у Евгения было плохим. Не зная за что схватиться в этом разоре, Данцевич осматривался на новом месте. Тяжестью на душу давил груз несуразности его сверх ожидаемого положения, в котором он вдруг оказался. Командир полка был уже другой.
   Часто всплывающие в эти дни фрагменты беседы с подполковником Аршиновым вновь стали возобновляться в мыслях Евгения. Новый командир полка Евгению поначалу не особо понравился.
   Евгений вошёл в кабинет командира полка. Представившись, доложил о своем прибытии из отпуска.
   - Подполковник Кинзерский, сдавая мне должность, просил меня помочь в решении вашего проблемного положения, Евгений Николаевич,- начал он беседу с подчиненным офицером. Отпустив начальника строевого отдела, принесшего личное дело Данцевича, начал, видимо повторно, опять знакомиться с ним. Евгений, возвращаясь в Афганистан, был готов к понижению в должности, но чтобы на две ступени, с командира роты, минуя должность заместителя командира роты, ещё ниже, сразу на взводного,- такого поворота событий он не ожидал.
   Узнав об этом час назад, по прибытию в штаб полка, Евгений был шокирован. Созревавшее в его душе в период отпуска решение уволиться из Армии, после этого в один миг утвердилось, стало бесповоротным и окончательным.
   - Весь ты здесь какой - то для меня покуда непонятный, как зебра полосатый,- то черная полоска, то белая,- перелистывая страницы дела, произнес Аршинов.
   - Все командиры в тебе души, как говорится, не чают, политики же наоборот,- говорят, что ты там в третьем батальоне был главный смутьян и нарушитель,- не отрываясь от дела, произнес подполковник.
   - Не умеешь ты с ними ладить,- вдруг приподняв голову и взглянув Евгению в глаза, как - то ободряюще произнес он. И тут же, как бы поник духом, опять опустил свой взгляд в раскрытое дело.
   - Хотя с ними..., с этой руководящей и направляющей..., тяжело,- тихо прозвучала фраза из уст командира полка.
   - Вот у тебя здесь, в личном деле: после выпуска, в училище тебя оставили. Ещё в Рязанском полку на роту тебя выдвигали. Представление в деле сохранилось. И это после развода с женой, всё равно ты возродился. Серьезные поощрения у тебя, от командующего ВДВ, чередуются с серьезными нарушениями. И все наказания по партийной линии.
   - Но надо ж как - то с ними. Ты ж пойми... Иначе затопчут, у них власть. Надо же как - то нам жить... Плетью обуха не перешибешь. Похитрей надо быть, посдержанней...,- отодвинув в сторону дело и встав с места, вспылил подполковник.
   - У меня так не получается...,- нарушив затянувшееся молчание, тихо произнес Евгений.
   - Здесь тебя на роту поставили. Ты был член парткома полка, лучшая рота в полку. Здесь получается,- полтора года на роте, мог бы в Союз уехать на зам. комбата, если бы правильно себя вел. Наверстал бы всё ранее упущенное,- сокрушался подполковник.
   - Если бы я мог правильно себя вести, мне бы ничего и наверстывать не пришлось,- про себя подумал Евгений.
   Эти нравоучения ему уже не раз доводилось слышать и от других, и они ему надоели.
   В кабинете воцарилась тишина.
   - Ну, что ты своей гордостью доказал,- укорил Данцевича подполковник.
   - Сам-то что думаешь дальше делать? - после короткого молчания вдруг спросил командир.
   - Буду увольняться из Армии. Давайте напишу рапорт,- тихо произнес Евгений в ответ.
   - Да подожди ты, не горячись. Думаешь, так легко уволиться? - произнес подполковник и опять задумался.
   - Уволить тебя можно, если переписать всё твое личное дело, измазать тебя грязью, и то нет гарантии, что получится,- проговорил он.
   - А покуда, вот что. Отправляйся во взвод, на заставу, остынь, обдумай всё, и я тоже подумаю, как всё это поправить,- произнес командир, давая понять, что разговор окончен.
  
   Евгений поднялся с кровати, взял автомат и вышел на улицу. На улице было прохладней. На чистом небе, усыпанном яркими точками звезд светила полная луна. Было видно словно днем. Дышалось легко. Обойдя посты, Евгений вновь вернулся в комнату. На улице начинало светать. В комнате было темно, так как окно было занавешано одеялом. Евгений зажег фонарь, надо было поработать над документацией заставы. Работа не шла. Он вылез из - за стоящего у окна стола, прилег на находившуюся рядом кровать.
   В его мыслях воспоминаниями возобновились события прошедшего отпуска. Посещение полка и училища. Встречи с бывшими сослуживцами. В одну из встреч, вдруг словно случайно, полностью завершился ранее беспорядочными эпизодами раскрывавшийся в событиях двух последних лет жизни Евгения детективный сюжет с редким мебельным гарнитуром, исчезнувшим из кабульского дворца.
   Последнюю из частей сюжета поведал встретившийся в училище полковник Вакулов, когда в беседе об Афганистане Евгений как - то непроизвольно коснулся этой темы. Полковник, услышав об этом, после колебаний, вызываемых видимо угрызениями совести в нарушении служебной этики, рассказал и о своей причастности к истории с гарнитуром.
   После исчезновения из дворца, гарнитур со временем обнаружился в лагере десантного училища, на даче у генерала. Полковник Вакулов был привлечен прибывшими из Москвы следователями прокуратуры КГБ в качесте понятого и свидетельствовал против своего начальника.
   Перед глазами вставали родные и близкие, с которыми он ещё так недавно находился рядом.
   - В памяти всплыл разговор с Отцом.
   - Ну как там, опасно...? - спрашивал Отец.
   - Да не то чтобы очень, но бывает по всякому... Главное не знаешь, что может быть с тобой завтра...,- отвечал ему сын.
   - Да...,- тихо, задумавшись, произнес при этом отец и замолчал.
   - Мать совсем..., каждый день утром и вечером на коленях по часу перед образами стоит, молится за тебя,- после молчания произнес он.
   В глазах стояла заплаканная мать. Её мокрые поцелуи при расставании и крестное знамение во след сыну, уходящему на автобусную остановку.
   Расставание с женой и сыном на вокзале. Их слезы и бег за электричкой...
   Вдруг неожиданно раздавшийся выстрел разорвал утреннюю тишину. Схватив автомат, Евгений выбежал на улицу. Навстречу ему бежал Метелин.
   - Товарищ старший лейтенант, Корчагин застрелился! - прокричал бегущий навстречу солдат.
   Истекающий кровью Корчагин без сознания лежал на броне БМП. Под левым боком бойца была большая, на глазах увеличивающаяся лужа крови. Рядом с машиной, у забора, поняв неладное, скулил пёс Акбар. Возле гусеницы машины в пыли лежал свалившийся автомат бойца. Из ствола сочилась тонкая струйка дыма. К месту происшествия стекались все, вдруг проснувшиеся, свободные от несения службы бойцы. С Корчагина был снят бронежилет, тело освобождено от окровавленной одежды. На левом боку, на уровне груди, была широкая рваная рана. Пуля касательно прошла по боку тела, разворотив его и повредила два ребра.
   - Хитрый самострел...,- заключили попозже, всё обдумав, бойцы.
   Обкладывая рану пакетами, Корчагина перевязали, вкололи промедол.
   Подойдя к радиостанции, Данцевич, включив её, задумался.
   - На заставе ранен рядовой Корчагин,- после некоторого раздумья доложил он дежурному по батальону.
   Через час на заставу прибыли комбат, командир роты и врач батальона. Забинтованного Корчагина, под капельницей увезли в полк.
   Евгений смотрел вслед уезжающим с заставы бронетранспортерам. Было семь часов утра, середина августа. Начинался третий день его прибывания на восьмой заставе.
  
   Отдохнув в отпуске, трудолюбивая натура Данцевича не могла смириться с царившим вокруг беспорядком, да и заниматься больше было нечем. Успокаивая жену при расставании, он обещал ей, заверял, что вернется домой живым. И чтобы сдержать слово, он знал, что нужно делать. Выжить в таких условиях можно было только всем вместе.
   Командир пятой роты старший лейтенант Дакелин не скрывал своей радости на лице. Скорей не радости, а удивления от происходившего, своей причастности к чему - то противоестественному, чего не может быть в принципе.
   Прошло пол месяца, как к нему в роту на взвод прибыл старший лейтенант Данцевич. Ещё раньше, узнав, что наконец - то на третий взвод роты дают взводного, без которого взвод существовал уже больше чем полгода, он поначалу обрадовался. Но попозже, узнав о послужном списке своего, скоро должного прибыть из Союза, из отпуска подчиненного офицера, сильно расстроился, поник.
   У офицера, уже в годах, снятого с роты и назначенного на взвод, которому осталось немного дослужить в Афганистане, не может быть желания хорошо относиться к службе...
   Их встреча была натянутой и холодной. И вот, при проверке командиром полка застав его роты, восьмая застава , из "вечно задрипанной", отмечена командиром полка в лучшую сторону.
   Улучшения на заставе за последнее время им и самим наблюдались во время периодических посещений. Документация заставы обретала полный объем и приводилась в порядок. Улучшалось состояние боевых позиций, наличие и хранение боеприпасов. На случай нападения каждый боец четко знал свою боевую задачу. У минометного и расчетов боевых машин , наконец - то появились карточки огня с четкими целевыми установками. Боеготовность заставы значительно повысилась. Бойцы преображались, становились какими - то другими, сплоченными, с блеском в глазах. Наличие большого количества воды в протекающем за стеной арыке, способствовало улучшению их внешнего вида и чистоте их обмундирования.
   Территория заставы на глазах преображалась. Размоченная водой и превращенная в круто замешанную глину пыль с камнями , из под ног, легла на стены дувала, заделав разрушения, а в нужных местах и подняв их высоту. Через ручей, отделявший дувал от дороги, был сооружен прочный мост, и теперь на территорию заставы уже можно было заезжать на боевых машинах. На складах и хозблоке царили порядок и аккуратность.
   Находившийся рядом комбат, после убытия командира полка, объявил всему личному составу заставы благодарность.
   - Да, вспомнил! - обращаясь к Данцевичу, вдруг заговорил майор Локтев.
   - Очки тебе передали? - спохватившись, спросил он.
   - Передали. Я их уже даже в Союз жене отвез. Ей они очень понравились,- улыбаясь,- ответил Данцевич.
   - Моей тоже,- как бы в солидарность, произнес майор.
  
   * * *
  
   Столп Александра Македонского находился на перевале в три тысячи сто одиннадцать метров. Его маленькая фигурка хорошо просматривалась с базовой заставы батальона, находившейся километров в десяти от перевала в долине. Часа через два пути, офицеры батальона, собранные на базовую заставу для проведения командиром полка занятий, поднялись на перевал. Тяжело дыша в разреженном горном воздухе, попадали у исторической реликвии.
   Смотрящееся с базовой заставы на фоне неба маленькой фигуркой сооружение, предстало перед глазами окружающих огромным исполином, достойным Великого царя - полководца. Цилиндрическое, метров около тридцати высотой и метров шесть в диаметре, слепленное из мелких, черного цвета однородных камней, обточенное и отполированное до блеска изделие, стояло на четырехметровой высоты квадратной подставке метра два шире диаметра столба, изготовленной из таких же камней, было увенчано похожим на нераспустившийся цветок каштана, метров шесть высотой, резным бутоном. Небольшие, в ладонь, плоские камни были уложены и подогнаны так искустно, что, казалось, держатся монолитом без связующего их раствора. Это хорошо просматривалось по обточенным их торцам на внешней поверхности столпа и в глубине находящейся на столпе воронки.
   От прикосновения к исторической реликвии захватывало дух и не верилось глазам.
   - Я где - то читал, что в своих походах Македонский, на больших перевалах, чтобы воины не разлагались от безделья между сражениями, заставлял их строить такие вот столпы. И настроил их количеством, равным количеству лет его жизни, а дальше строил лишь в год по одному. Поэтому таких столпов на горных перевалах в Средней Азии стоит тридцать три,- пояснял один из офицеров.
   В середине столпа зияла полутораметровой ширины в диаметре и в метр глубиной воронка от разрыва пушечного снаряда. Вначале вхождения Советских войск в Афганистан, двое подвыпивших офицеров - танкистов, не задумавшись о последствиях, или по незнанию, заключили между собой пари на попадание в стоящую на учете в ЮНЕСКО историческую реликвию. Стрельба велась с базовой заставы до первого попадания. После дипломатического скандала оба понесли строгое наказание.
   В километре от столпа, на вершине горы находилась снабжаемая вертолетами одна из застав батальона. Здесь и проводилось занятие с офицерами батальона.
   В конце сбора, при подведении итогов в батальоне, комбат поощрил лучших начальников застав. Старшему лейтенанту Данцевичу была объявлена благодарность.
  
   * * *
  
   В рамках осуществляемого плана подготовки к выводу войск из Афганистана было намечено занять подальше от Кабула новые рубежи, а близлежащие, более безопасные заставы передать под контроль Народной Армии Афганистана.
   В шестидесяти километрах от Кабула, на юг, по дороге на Гардез, в результате боевой операции, частью сил десантной дивизии была разгромлена базирующаяся в этом районе душманская группировка и практически на месте их базирования, в горах у дороги инженерно - саперным батальоном дивизии оборудовалось несколько новых застав. На одну из них было приказано перидислацировать базовую заставу второго батальона.
   Застава расположилась на невысокой большой горе у дороги, с примыкавшей к ней второй, более высокой. В тактическом отношении горной войны, её вершина имела большое значение для безопасности базовой заставы. Постоянное нахождение на ней своих сил было необходимым.
   Дальше, за почти отвесными склонами второй горы была неконтролируемая Советскими войсками душманская территория. Новая базовая застава батальона хорошо оборудовалась в инженерном отношении. Возводились врытые в скалы жилища, склады, баня и столовая. На склонах горы сооружались проволочные заграждения и устанавливались минные поля.
   Учитывая важность соседней горы для безопасности основной заставы и как передового опасного рубежа, на её небольшой вершине командованием полка было решено оборудовать заставу со взводом бойцов под командованием опытного надежного командира.
  
   На новую базовую заставу батальона Данцевич со взводом, погрузив всё вооружение и имущество взвода на боевые машины и совершив сорокакилометровый марш по дороге на Гардез, прибыл в обед. Дорога на этом участке контролировалась расположенными на близлежащих горах заставами роты и днем была практически безопасной.
   Тяжело рыча двигателями, нагруженные поклажей боевые машины взвода поднялись по уже наезженному серпантину дороги на большую плоскую вершину горы, где располагалась застава. Взвод встретил находившийся на заставе майор Локтев.
   - Видишь вот эту горку,- указывая на возвышающуюся вершину находящейся рядом горы, произнес комбат.
   Евгений, задрав голову, направил свой взор в указанную сторону. Словно прилепленная к первой горе, она метров на триста возвышалась над ней. К её вершине уже была натоптана узкая извилистая тропинка. По краям тропинки, на расстоянии метров тридцати один от другого для безопасности передвижения при обстреле были сооружены укрытия из камней.
   - Оставляешь здесь боевые машины с механиками - водителями и наводчиками, а миномет и всё остальное, до наступления темноты перетащить туда, занять гору. Осмотрись повнимательней там. С наступлением темноты возможен обстрел. Каждую ночь духи из долины обстреливают, не могут смириться, что их турнули с насиженного места,- ставил задачу комбат.
   - Там сейчас находятся два пограничника и пять бойцов из разведвзвода. Они останутся с тобой. Саперы там всё нужное оборудовали. Будете стоять там постоянной заставой, нас сверху прикрывать, а остальное ты знаешь,- торопясь, закончил комбат.
   - Да, место твое официально в документах будет скромно называться шестьдесят первый выносной пост,- спохватившись, добавил он.
   Преодолев километровый крутой подъем, нагруженные десантники поднялись на вершину горы. Узкий, шириной метров в двадцать, немного изогнутый гребень горы, длиной был около сотни метров. По всей длине гребня была прорыта траншея. Где вырыта в скальном грунте, где выложена из камней, глубиной в рост или наполовину. На наиболее широких местах гребня, в вырытых в скале углублениях были сооружены жилое помещение, склады и кухня. Помещения были наполнены боеприпасами, продовольствием и остальным по минимуму всем необходимым.
   Идущих впереди бойцов встретила овчарка. Радостно помахивая хвостом, метаясь из стороны в сторону, она осматривала пополнение. Отдышавшись и осмотревшись, бойцы занимали сколоченные из досок нары с разложенными на них пыльными матрасами, одеялами и подушками.
   - Мужики, а что, здесь жить можно,- осматривая жилище, восклицали они.
   Рядом со входом была уже установлена буржуйка, находился сколоченный из досок большой стол, в дальнем углу отгороженная, два на полтора метра комнатка. Её и занял Данцевич. Сбросив на нары рюкзак с автоматом, Евгений вышел наружу.
   Отправив большую часть бойцов во вторую ходку за имуществом взвода, он, сопровождаемый "местными бойцами", начал осматривать позицию. Захватывающая дух красота панорамы расположившейся внизу, далеко распростирающейся долины, освещенной склонившимся к закату солнцем отвлекала от дела.
   Вспомнились слова комбата при постановке задачи: там сейчас находятся два пограничника...,- которым Данцевич тогда не придал значения.
   - Разве в Афгане есть пограничники? - теперь подумал он,- видимо комбат оговорился. Хотя...
   - А кто из ваc пограничники?- обращаясь к бойцам, спросил он.
   - Я, я,- поочередно отозвались и представились двое из бойцов.
   - Ну и что вы здесь делаете? - спросил их Данцевич.
   - Мы операторы переносной станции наземной разведки,- ответили бойцы.
   - Что ещё за станция? - подумал Евгений. Нужно было подумать об организации ночного несения службы. Снизу на вершину вновь поднимались вытянувшись в цепочку бойцы взвода. Дневное тепло выдувалось внезапно появившимся холодным ветром. Было начало октября 1986 года.
  
   Ночь. В наушниках от ПСНР, словно за соседней стенкой слышны разговоры и звуки движения людей. Вот стало понятным, что люди остановились, начали о чем - то совещаться. Раздались звуки возникаемые от опускания на землю какой - то поклажи, послышались звуки, похожие на журчание нескольких струй падающей на землю воды...
   Минуту назад оператор станции доложил начальнику поста о появлении в районе восьмого датчика, установленного в пяти километрах от заставы на горной тропе, людей.
   - Человек десять будет, товарищ старший лейтенант,- докладывая, заключил оператор.
   Данцевич, взяв у бойца наушники, начал сам прослушивать эфир.
   - Душки идут нас долбить! - заключили начавшие собираться поближе к стоящей на столе станции бойцы. Находясь рядом с наушниками, можно было прослушивать раздающиеся в них звуки.
   - Ну, козлы, ссать начали...,- определил один из них, тоже постигший науку оператора.
   Данцевич снял наушники, передал их оператору. Включил стоящую рядом радиостанцию, вышел на связь с дежурным базовой заставы.
   - В районе восьмого датчика появилась группа людей в количестве десяти человек,- доложил он дежурному.
   Через минуту, внизу на заставе прозвучал залп гаубичной батареи. А ещё через несколько секунд раздававшиеся в наушниках звуки присутствия людей сменились монотонным шумом эфира.
   - Датчик тоже уничтожен, товарищ старший лейтенант,- доложил оператор.
   - Жаль, нужно будет ехать устанавливать второй,- сожалел боец.
   Обстрелы заставы происходили почти каждую ночь. С разных сторон на заставу летели эресы, трассы от ДШК, причиняя наибольший урон нижней заставе раскинувшейся внизу на большой площади.
   На узкий гребень поста они не попадали, разрывались, втыкаясь на его крутых склонах, или пролетали низко над головами находящихся в окопах поста десантников.
   Каждый вечер на пост поднимался и нес службу корректировщик огня гаубичной батареи, эффективно подавлявшей огневые точки душманов. С каждой неделей обстрелы становились всё реже. Душманы не выдерживали соревнования в вооруженной борьбе с хорошо вооруженными и организованными шурави.
   Через месяц пост с проверкой посетил командир полка. Положением дел остался доволен. А ещё через месяц приказом по полку старший лейтенант Данцевич был переведен командиром пятой заставы, находившейся в тылу базовой заставы батальона.
   Положение дел на заставе в период командования ею прежним начальником пришло в упадок. Комбат для их поправки ходатайствовал перед командиром полка о назначении на заставу начальником старшего лейтенанта Данцевича. Зная, что для гарантии успеха мало издать приказ, вызвали Данцевича для беседы.
   Объяснив суть дела, обговорили вопрос. Попросили согласиться с переводом и поправить пошатнувшееся положение дел на заставе.
   - Пойми, Евгений, присмотрят духи этот бардак на заставе, вырежут всех ночью к чертовой матери,- убеждал комбат.
   Просьба начальства хуже приказа.
   - Только устроюсь на новом месте, настрою дела для спокойной жизни, опять целина, опять пахота, всё по - новой. Зачем в моём положении мне это надо...,- крутилась мысль в голове Данцевича в момент уговоров.
   В последних числах ноября Данцевич принял пятую заставу батальона. Застава располагалась на горе, рядом с дорогой. Обстрелы по сравнению с 61 постом были явлением редким.
  
   * * *
  
   Начало декабря. Вторая половина ночи. Затянутое низкими облаками небо, видимость не дальше своего носа, полагаться можно только на слух. Наполненный влагой сильный холодный ветер в момент выдувает тепло из тела, слезит глаза. При долгом пребывании на ветру не спасают даже бушлат, ватные брюки и валенки.
   На вершине горы его промозглый эффект усиливается на порядок. Короткое спасенье находишь лишь, укрывшись от него за какой - либо стенкой из камней или в окопе. С накинутым поверх всего перечисленного выше овчинным тулупом, превращающим молодое подвижное тело в неподвижного увальня, можно сносно продержаться на улице часа два.
   Данцевич вошёл в свою небольшую землянку, наряду с командным пунктом заставы одновременно служившей и жилищем для её начальника. Несмотря на холод в ней, отсутствие в помещении сильного промозглого ветра благотворно сказывалось на теле. Пальцы рук, согреваясь, начинали оттаивать, перестали слезиться глаза. Положив на ощупь автомат на стоящий посредине землянки стол и нащупав фонарь, Евгений зажёг его. Уселся на самим сколоченное днем из досок кресло. В тишине задумался, закурил
   - Надо слепить небольшой камин,- глянув в один из углов землянки, в котором плясали блики от огня фонаря, подумал он.
   Отсутствие в землянке источника тепла, им уже остро ощущалась в предыдущие две проведенные здесь ночи.
   Тепло, исходящее из крепкого молодого тела, окончательно изгнав поселившейся под одеждой занесенный с улицы озноб, оживило не только душу, но и движение по по нему насекомых. С наступлением зимы, старые окопные знакомые дали о себе знать. Большая землянка бойцов отапливалась буржуйкой. Устанавливать здесь буржуйку Евгению почему - то не хотелось. Он знал, покуда её найдут после заказа и привезут, то точно пройдет половина зимы.
   Большая куча завезенного на зиму угля лежала внизу у подножия горы. Евгений представил алую, пышущую жаром разгоревшуюся глыбу угля в камине, мысль о постройке которого к нему только что пришла. Он знал, что большая разгоревшаяся глыба угля тлеет очень долго.
   - Можно будет в любой момент приготовить свежий чай,- дальше развивал он в своем воображении приятное.
   Мыслью, которая появилась в его голове с приходом в землянку, Евгений, чтобы успокоиться, пытался отвлечься от только что с ним произошедшего. Крайне неприятного, тревожащего душу. Он только что ударил солдата. Ударил три раза. Можно сказать избил. Стыд от совершенного укором мучил его.
   Конца первого года службы, среднего роста, коренастый рядовой Светлов Данцевичу приглянулся сразу на построении при первом знакомстве. Красивое, светловолосое, с открытыми, без тени лукавства умными глазами серьезное лицо, излучающее своё душевное спокойствие, словно перекликалось с фамилией. Располагало. Немного даже резкий баритон голоса подтверждал надежность в характере и уверенность в себе не по годам взрослого русского парня.
   Третью ночь Евгений бился с местной рутиной, пытаясь изжить укоренившуюся в душах бойцов преступную потерю ответственности. Коллектив опять был новый, и на познание каждого из бойцов необходимо было время. Взяв со стола список бойцов заставы, Евгений опять начал его просматривать. Словно под копирку, обычные, привычные сведения о двадцатилетних парнях,- родился, учился, армия, отец токарь, мать пекарь, заскользили перед глазами. Вдруг в строчке с фамилией Светлов, он заметил редкую отличительную особенность не свойственную двадцатилетним парням. В графе семейного положения, вместо обычного - "хол.", стояло редкое - "жен." Дальше, больше - сын, пол года. Не по годам взрослость бойца становилась понятной. Волнующая тяжесть на душе Евгения начала усиливаться. Только что недавно прошедшее, хорошо окончившееся, начало тревогой вспоминаться вновь. Промозглая холодная ночь на вершине горы. Не видно не зги. Холодный сильный продувающий до души ветер слезит глаза, засыпая их пылью. Приблизился в плотную к посту, а запроса пароля не слышно. Не помогли и громкие чихания от якобы першения в горле и шаркания ногами о каменистую землю. Ни какого присутствия часового не было слышно. Согласно устава немедленно нужно было подымать заставу по тревоге, а это будить всех и вывести из ритма на всю ночь жизнь и состояние всего личного состава. И нет гарантии что подобное до конца ночи ещё не раз повторится. Если так всякий раз поступать, то в серьёзный момент люди просто не поверят в его серьёзность, а это... .
   Спит он где-то здесь, упрятался от ветра в камнях, согрелся и одолела лукавая истома силу воли молодого организма и его человеческую совесть. Уверенный в этом Данцевич в темноте начал ощупывать каменные стены огневой точки поста.
   - Скорее всего должен быть где-то здесь,- мелькало в сознании Данцевича в этот миг,- здесь тише, теплее, ветра почти совсем нет, согрелся и уснул. Вдруг на душу тревогой стал ещё больше наползать страх от внезапно пришедших мыслей.
   - А что если его духи только-что прирезали, меня заметили и ждут когда и я к ним в лапы сам приду. Да нет, не то, согрелся он здесь в тиши и уснул,- отгонял от себя тревожную мысль Данцевич. Но тут же на душу начала наползать другая тревога, ещё более тяжёлая и опасная.
   - С просонья, не разобравшись, в тревоге может всадить в меня очередь из автомата, и будет не виновен, а по уставу будет даже и прав. Ведь так проверять посты не положено, гласит устав. И вот ощупывающие холодные камни руки коснулись чего-то мягкого.
   - Тулуп,- понял он. Данцевич быстро нащупал автомат Светлова. Твёрдо зафиксировав его ствол для своей безопасности начал будить бойца.
  
  
   На двух предыдущих утренних разборах в глазах молча стоящих бойцов светились понимание и согласие, но число ночных происшествий не убывало. На третью ночь Евгений не сдержался. Под его тяжелую руку попался Светлов.
   Утром, приняв доклад от дежурного и поздоровавшись со стороем, Евгений поник в паузе. Настроение было паршивое. Не получалось. Надо было что - то говорить, а что говорить кроме того что говорил раньше, он не знал. Обводя глазами бойцов, он молча решал эту дилемму. Ожидая обычного разноса виновато, отводил в сторону глаза Светлов. Чувствуя свою, сегодня, невиновность, бросали косые взгляды в его сторону остальные стоящие в строю. Время шло, а решение не находилось.
   - Сегодня ночью видел сон,- вдруг непроизвольно слетело с уст прохаживающегося перед строем командира.
   Его до этого хмурое лицо, вдруг осененное не до конца проявившейся мыслью, обратясь к строю, просветлело.
   С Евгением такое бывало часто на экзаменах. В критические моменты, вдруг осеняла мысль, и в голове появлялись, казалось бы, неведомые ранее знания для ответа. Может быть не в полном объеме, а лишь зацепка, начало и дальше лихорадочно напрягаясь, вспоминалось, приходило на ум всё остальное, или просто интуитивно формировалось в сознании всё необходимое для ответа.
   Подобного поворота событий никто не ожидал. Бойцы недоуменно начали переглядываться между собой, словно вопрошая друг друга,- что это происходит с нашим новым командиром.
   - Будто вышел я ночью для проверки часовых. Всё хорошо видно. Смотрю, Светлов в окопе, укутавшись в тулуп и обняв автомат, сладко спит,- прохаживаясь перед строем, продолжил рассказ Данцевич.
   На лицах бойцов начали появляться улыбки.
   - Вдруг откуда не возьмись, вижу, к Светлову подбираются с ножами в зубах несколько духов.
   Пораженные наивностью сказочного сюжета, бойцы взорвались хохотом. Все, кроме Светлова. Соблюдая приличие, он тактично подавил в себе это желание.
   - Надо бы разбудить Светлова, подумал я, ведь зарежут они его, а потом и нас всех, остальных,- не обращая внимания на реакцию бойцов на полном серьезе продолжал Данцевич.
   Бойцы, поняв, что командир начал подводить веселый рассказ к серьезному, улыбаться перестали.
   - А я, так бывает во сне, ни пошевелится, ни сказать что - либо ему не могу, словно онемел,- продолжал Данцевич рассказ дальше.
   - Вдруг откуда - то слышу обращенный ко мне тревожный женский голос,- "Разбуди его, спаси его. Как я без него, а сын без отца дальше жить будем!"
   Смотрю, в стороне стоит, господи - Мадонна, молодая красивая женщина, с ребенком на руках. Ребенок, пол годика, такой бутузик, светленький, красивенький, ручонку к папе тянет, словно зовет его, разбудить пытаясь.
   Евгений прервался, осмотрел заметно притихших в строю бойцов. Их лица стали серьезны и задумчивы. Лицо Светлова, словно в шоке, побледнело, глаза увлажнились.
   - Хорошо! Проняло, спящую русскую душу,- радуясь в душе, что достиг желаемого, подумал Данцевич.
   - А время на исходе. Духи всё ближе. Мать с ребенком всё тревожней и настойчивей требуют,- "Разбуди его! Не хочу оставаться вдовой, а сына сиротой оставлять!"
   - Не могу разбудить его. Спит он крепко, и разбудить его можно лишь ударив, а бить солдата нельзя, отвечаю я ей,- спокойно импровизировал Данцевич дальше.
   - А за ней, смотрю и родители остальных. И все кричат в один голос, требуют. Бей их, раз так не понимают. Мы даем тебе это право, мы разрешаем, только разбуди! Верни их нам живыми! - вдруг перейдя со спокойного голоса на громкую истерику и, осматривая испуганных бойцов, произнес вошедший в роль офицер.
   Данцевич замолчал. Мертвую тишину строя нарушали еле сдерживаемые всхлипы разрыдавшегося Светлова.
   - А тебе Светлов, да и всем остальным скажу. Прежде чем на посту расслабляться, напиши жене и сыну письмо, чтобы не винили тех, кто тебя к ним в случай чего в гробу привезет. Ты ж, тогда будешь героем для них, а все остальные виноваты в твоей гибели.
   И на "авось пронесет" не надейся. Помни, Светлов, что тебя сын ждет! Каждую минуту, каждую секунду об этом помни, и думай, как не жир свой сберечь, а живым остаться,- распалившись, не мог выйти из роли Евгений.
   - Неужели вам жить неохота! - словно подытоживая, глядя на бойцов, произнес Данцевич и замолчал.
   - Всё! Спектакль окончен! Разойдись! - объявил он после длинной павзы и чтобы успокоиться, отошёл в сторону.
   Словно онемев, бойцы оставались на своих местах.
   - Всё, хватит! Нарасслаблялись! Поймаю еще кого с этим, сам морду в грязь разобью,- послышались слова одного из занявших место Данцевича сержантов.
   - И правда, мужики, кончай ху...ней заниматься,- раздалось из строя.
   - Ну, слава Богу! Дошло, разбудил! - глубоко затягиваясь сигаретой, подумал Данцевич.
  
   Перед Новым 1987 годом, при проверке заставы комиссией со штаба дивизии, положение дел на заставе было оценено на "отлично".
   - Буду ходатайствовать перед командиром полка, о представлении тебя, Евгений, к ордену,- в знак благодарности сообщил о своих намерениях майор Локтев.
   - Не знаю, как пойдет это дело дальше, но ты знай, что я буду за тебя перед всеми ходотайствовать. Ты этого достоин. Да и срок у тебя уже к концу подходит,- добавил он.
   - Не пойдет мой наградной дальше дивизии, в политотделе его зарубят,- проскользнула в голове Евгения мысль, в которой он был твердо уверен.
   Но возникшее в ответ чувство благодарности к комбату долго грело душу.
  
   Утром, после построения личного состава заставы для постановки задач, Евгений зашёл к себе на командный пункт. Находившийся на макушке горы командный пункт заставы, наполовину врытый в землю и обложенный камнями, хорошо был им уже освоен. Присев за столик в кресло перед камином, в котором тлели угли, Евгений занялся документацией заставы. После ветреной, сырой и холодной уличной атмосферы исходящее от камина тепло приятно грело продрогшее тело. В одно из находившихся под потолком размещенных по кругу маленьких окошек с востока пробились яркие лучи солнца, осветив землянку. Внезапный сильный грохот, донесшийся с улицы, встревожил офицера. Вскочив из - за стола, Евгений выбежал из землянки на улицу. К одной из позиций боевых машин со всех сторон заставы направлялись встревоженные бойцы. Машины на позиции не было. Подойдя поближе, Евгений увидел свалившуюся вниз с уступа БМП. Стальная десятитонная машина, сильно накренясь передним углом, находилась метрах в двадцати ниже и чудом удерживалась на склоне горы. Искаженное от напряжения лицо механика - водителя, обернувшись, смотрело из люка. Испуг светился в глазах бойца, удерживавшего машину, зажав ногой горный тормоз.
   Второго года службы рядовой Ганин, был механиком опытным, и как он смог допустить такую оплошность, для всех было непонятным. Ежедневно, сотни раз, как и все другие механики, на ночь, он отгонял свою боевую машину метров на шесть назад вверх из находившегося на краю склона горы, выложенного из камней окопа, прогревал её вечером - "барабаня двигателем", чтобы подзарядить аккумулятор необходимый для несения ночной службы.
   Утром, если запустить холодный двигатель обычным способом не удавалось, механиками использовался подготовленный ещё с вечера запасной вариант,- "с толкача". Вариант в данных условиях рискованный, требующий от механика сноровки, большого навыка и опыта. Успешно сотни раз раньше проделываемый Ганиным маневр, в этот раз не удался... Машина снесла переднюю стенку окопа и, рухнув с трехметрового уступа вниз на каменистый склон, проскользила зажатыми тормозом гусеницами метров двадцать по склону, чудом удержалась на месте. Через миг все уже были возле неустойчиво державшейся на месте машины. Успокоив Ганина, держащего машину горным тормозом, Евгений осмотрел её ходовую часть. К большому удивлению всех, при такой на неё запредельной нагрузке, она не повредилась.
   Было понятно, что затащить её вверх на место другими машинами явно не получится. Оставался один вариант - только вниз. Но он был опасным и непредсказуемым. Машина могла сорваться, пойти кувырком вниз. Растерянные бойцы молча смотрели на своего задумавшегося командира, ожидая от него указаний.
   Правильней всего было доложить о случившемся начальству, сняв в некоторой мере с себя моральную ответственность и нагрузку по дальнейшему выходу из положения. Но Евгений знал, что начальство в таких случаях особо не поможет. Устранять всё придется самому, оно лишь приедет и постоит рядом, трансформируя потом чужое поражение в свои лавры. На совещаниях произошедшее, получив огласку, долго будет звучать просчетом в работе. За исключением самострела Корчагина, просчетов у Данцевича, здесь в батальоне, пока ещё не было, и дополнять их ему не хотелось.
   После проведенного командиром полка на заставе у столпа Александра Македонского занятия с начальниками застав, курирующий от политотдела дивизии заставную службу подполковник Подмазов, на подведении итогов, мусоля, с удовольствием разбирал этот случай, укоряя командира взвода, его допустивший, в недостаточной индивидуальной работе с подчиненными.
   - Не ваша ли подлая система, затянувшая по молодости несмышленого парня в свои сети, повинна в этом,- хотелось крикнуть в ответ Подмазову. Но Евгений, сдержавшись, промолчал. Ему представилось, как эхом в эфире один за другим зазвучат запросы от инстанций: "Доложите, как это случилось! Ох..., Ах... Я же не раз об этом говорил! Предупреждал!"
   Доставлять ещё одно удовольствие своему личному врагу Данцевичу не хотелось. И докладывать о случившемся он и не стал.
   - Будем спускать её вниз по склону,- всё обдумав и взвесив, спокойно объявил окружающим бойцам своё решение командир.
   Сняв с машины пушку, прицел и всё остальное наружное оборудование, начали пробовать задуманное.
   В холодном поту, весь бледный от испуга, сидел Евгений метрах в десяти от накренившейся на бок бээмпэшки, жадно затягиваясь поданной кем - то из бойцов сигаретой.
   Заполняя собираемыми вокруг камнями ямы и обрывы, вот уже более трех часов возились они с машиной, спуская её вниз по намеченному маршруту. На самом его опасном участке, машину вдруг развернуло боком и она, выжимая в скальном грунте искры, со скрежетом ускоряясь, поползла вниз, где был ещё больший наклон. Присев на колени и схватив замеченный рядом большой камень, напрягаясь из последних сил, Евгений смог приподнять его и переложить на метра полтора выше в небольшую с упором ложбинку в скале. Находясь на коленях с приподнятым на уровне пояса тяжелым камнем, он лишь только тогда начал осознавать, что совершает безумие, но изменить что - нибудь уже было нельзя. Прижатый к земле тяжестью, он явно не успеет, освободившись от неё, уйти на безопасное расстояние от со скрежетом надвигающейся на него смерти. Слишком большая громада наползала сверху. Оставалось одно из двух, успеть довершить начатое и остаться в живых или быть раздавленным.
   В этот момент Евгений видел, как метнулись в сторону от машины бойцы, как поняв, что машина сейчас перевернется и пойдет вниз по склону кувырком, спрятал свою голову в люк Ганин. Уткнувшись краем гусеницы в камень, подмяв его, машина остановилась.
   И только сейчас, отскочив сразу после остановки машины, Евгений полностью осознал безрассудность своего поступка, который он начал совершать по инерции в каком - то непонятном пылу.
   От неимоверного напряжения ранее, болел позвоночник, помнился его хруст от неудобного положения при поднятии камня. В ушах шумело, стоял скрежет натянутой, как струна, грозящей в один миг размазать его тело по гранитной скале гусеницы, в глазах сквозь мерцание непонятных мушек и бликов всё ещё светились с дымом вылетающие из под гусеницы искры.
   Одну за одной он делал полной грудью глубокие затяжки крепкой солдатской сигареты.
   - Что спасло меня в этот миг, какая сила предотвратила беду? - крутилась в его сознании мысль.
   - Свинья меня не съела, ребята, значит, Бог меня хранит! - немного отойдя, сделав очередную затяжку, вставая, произнес Данцевич.
   - Бог не выдаст, свинья не съест, товарищ старший лейтенант,- радуясь, что всё обошлось, весело поправил командира один из бойцов.
   - А со мной, похоже, всё наоборот,- уже улыбаясь, произнес офицер.
   Не понимая, что хочет этим сказать их командир, бойцы, стряхивая остатки недавнего шока, тем не менее заулыбались, осознав, что страшного не случилось, повеселели.
  
   Укачав спеленутого Женьку, мать поставила коляску во дворе дома в тень, а сама пошла в огород полоть грядки. Через полчаса раздавшийся с улицы тревожный крик соседки прервал её занятие.
   - Надя, твоё дитя свинья по земле таскает! - раздалось с улицы.
   Не чувствуя под собой ног, молодая женщина, мигом оказавшись во дворе, отбила у вылезшей из загородки свиньи вытянутого ею из коляски кричащего младенца.
   Рыдая, распеленав, с соседкой, осматривала мать уже начавшего успокаиваться мальчика.
   - Господи, ручки, ножки целы, личико не повреждено. Спасибо Богу! Спасибо Богу - не допустил беды,- причитала, рыдая от испуга и радости мать.
   Бойцы, услышав от командира произошедшую с ним в далеком детстве историю, окончательно оправились от шока.
   - Товарищ старший лейтенант. Не могу больше, судорога ногу сводит,- раздался из люка голос Ганина.
   Заменив Ганина другим механиком, продолжили работу. Лишь к заходу солнца был преодолен трехсотметровый спуск машины. Измученные до крайней степени тасканием камней, бойцы, усевшись на виновницу, по наезженному крутому подъему с другой стороны, поднялись на заставу.
  
   В труде и заботах быстро текло время. Редкий день не задумывался Евгений о своем положении и о дальнейшей судьбе. Не мог он смириться с дальнейшей бесперспективностью в службе, и решил,- после Нового года твердо ставить перед начальством вопрос о своем увольнении из Армии.
   - Дело это долгое, до конца службы в Афганистане надо его осуществить, чтобы вернуться в Союз свободным,- планом вертелась мысль в его голове. Именно так, ещё в отпуске, он обсуждал это с женой. Написал рапорт и отослал в штаб полка. При последующих встречах с командиром полка Евгений затрагивал этот вопрос, но командир полка, находясь в раздумье, оттягивал его решение не давая рапорту ход.
   - Я же тебе сказал, чтобы тебя уволить, надо тебя очернить, переписав всю твою аттестацию. На это у меня рука не подымается. Комбат ходатайствует о представлении тебя к ордену, я с этим тоже согласен. Как это все совместить и объяснить мне выше... Да и что дальше? Ну волят тебя по позорной 61 - ой статье, на гражданке никем больше, как работягой не устроишься. Да и потом, ты же служака до мозга костей. У тебя это получается. Служи! Ведь потом жалеть будешь, с тоски сопьешься, пропадешь,- убеждал подполковник.
   - Буду, товарищ подполковник. Наверное всю оставшуюся жизнь жалеть буду. Но в таком положении служить не могу, не буду,- тихо ответил командиру он.
   - Ну вот... Не знаю, что с тобой делать,- звучала в ушах Данцевича последняя фраза их разговора.
   Видя, что дело не движется, а время уходит, Евгений отослал второй рапорт почтой в штаб ВДВ, объяснив причину его подачи не по инстанции.
   Время шло, но известий из штаба ВДВ не приходило. Евгений заподозрил, что письмо туда просто не дошло. Цензура местного начальства, скорее всего, перехватывает конверты, направляемые в вышестоящий штаб.
   Отослал рапорт жене, чтобы она переслала его в штаб ВДВ из Рязани. Всё получилось. Через месяц Евгений получил ответ из штаба ВДВ с сообщением, что рапорт получен и находится на рассмотрении. Дня через три подполковник Аршинов вызвал Данцевича для беседы в штаб полка.
   Штабная машина закрутилась, и в начале апреля в полк пришел приказ из штаба ВДВ. Старшего лейтенанта Данцевича готовить к увольнению в запас, предоставление на увольнение направлено в Министерство Обороны СССР.
   Это известие Данцевичу сообщил приехавший на заставу начальник штаба батальона майор Нечаев. А дня через три, он же, для смены Данцевича, доставил на заставу прибывшего из Союза лейтенанта Гудкова. Вводя молодого лейтенанта в курс дела, Данцевич пробыл на заставе ещё неделю, после чего, согласно приказа он явился в полк. В полку Евгению сообщили, что по прибытии из вышестоящих штабов необходимых документов он сможет убыть в Союз.
   - А покуда, раз Родина тебе деньги платит, чтоб без дела не болтался, поступаешь в распоряжение начальника штаба полка,- определил Евгению занятие командир полка.
   В конце апреля, Родина, в далекой Москве, в лице заместителя Министра Обороны по кадрам, в тиши кабинета, после вкусного обеда, сладко потягиваясь в удобном кресле, особо не вникая в суть поданного ей подмазовского документа, подмахнув его, избавилась от услуг ставшего неугодным ей сына.
  
   Не спалось Евгению в последние ночи пребывания в Афганистане, хотя и были они комфортны. Несмотря на то, что можно было спокойно спать всю ночь раздевшись, нежась в кровати с простынями, привыкнуть к новому режиму не получалось. Отмывшись от заставной грязи в полковой бане, лежал он в ночной тиши комнаты, слушая мирное посапывание соседей. Душа рвалась домой, вспоминалась жена с сыном, родные.
   Перебирая "тошнотные бумажки" в прохладе штабного кабинета и думая о дальнейшей своей судьбе, Евгений морально готовился к новой жизни.
   - Ничего, ноги целы, руки целы, кой - никакой ум есть,- устроюсь на работу, ну что ж, раз только работягой, значит работягой, зато с чистой совестью, главное - быть человеком. Квартира есть, что ещё надо,- успокаивал он себя.
   - Подожди! Ведь к квартире нужна ещё машина,- последний, разрешенный нам государством атрибут для полного счастья,- вдруг осенило Евгения.
   Ему вспомнилось, как по прибытию в полк он записывался на право получить по окончании службы в Афганистане заветный талон на её покупку. Его настоящее нахождение в штабе способствовало решению этого вопроса. Обратился к лицу, занимавшимся этим делом.
   - А ты по приезду сюда, вставал на очередь? - пытаясь избавиться от притязаний, спросило оно.
   - Да! Посмотрите, там, в списках я должен быть,- выбил козырь из рук подполковника Евгений.
   - Ну, хорошо, я разберусь...,- послышалось в ответ.
   - Покуда не дашь на лапу пятьсот чеков, услышишь тысячу причин, а талон не получишь,- по секрету раскрыв негласные местные порядки, убеждали Евгения их знающие.
   Дня три мучился Евгений над этим. Очень жаль было расставаться со своим двухмесячным чековым содержанием в Афганистане. Ясно понимая, что в противном случае машины не видать, решился. Часа через три, заветный документ уже лежал у него в кармане.
  
   Последние письма жены всё больше тревожили. Она писала, что устала ждать, нервы больше не выдерживают, в голову лезут плохие мысли. Сейчас на ночь к ней приезжает мать, так как ночью ей стало страшно оставаться одной, она не может уснуть, содрогается от работы ночного лифта. При появлении почтальона возле дома или в подъезде, ей становится плохо. С нетерпением ждет от меня писем, если их долго нет, то её охватывает страх. Было понятно, что её нервная система истощена, и она находится на грани срыва.
   Быть на войне тяжело, но не менее тяжело ждать с войны мужа. Каждый день, находясь в неведении, совершала она свой тихий подвиг офицерской жены, исходя нервами к крайней степени своего состояния.
   - Держись, родная, не свихнись, осталось немного, только выдержи. Господи помоги ей! Дай силы! - молил бога Евгений, думая о жене.
   - Больше не пиши мне, скоро должен быть дома,- сообщил Евгений в последнем письме.
   Желанный день настал в один из последних дней апреля. Документы в кармане. Утром прощание с товарищами и знакомыми. И вот их пять человек из полка, по знакомой Кабульской улице, на бронетранспортере, везут на аэродром. Короткая остановка возле дукана, покупка водки. На аэродроме к пятерке присоединяется ещё человек пятнадцать из других полков дивизии. В этой группе оказался и давний знакомый Данцевича, лощёный старший лейтенант. Только на его плечах уже были погоны капитана, а на груди поблёскивал новизной орден Красной Звезды. Данцевич отошёл от шумной группы офицеров, присел на нагретый валун красовавшийся рядом. Закурил.
   - Как легко и просто ему это всё досталось,- раз за разом глубоко затягиваясь сигаретой думал Данцевич разглядывая лощёного, теперь уже капитана. Из-за жары китель, как и многие, капитан держал в руках, а орден у него был прикручен прямо на рубашку, чего уставом не предусматривалось и выглядело бохвально смешным и несерьёзным.
  
   В Рязань набралась группа из четырех человек.
   Три часа изнывания на тридцатиградусной жаре до вылета самолета. Посадка в ИЛ - 76. Взлет, тихое ожидание прилета на территорию Союза. Под заметное снижение самолета, сообщение бортмеханика о прилете на Родину. Оживление и радость на лицах находящихся в самолете людей. Посадка. Таможня. Такси, аэропорт Ташкента. Посадка в ИЛ - 96. Приземление через четыре часа в аэропорту Домодедово. На улице минус два, метет снег. Все в рубашках на голое тело, кителя побросали в аэропорту Кабула. Ужасно проголодались. Исходящий из кафе запах сводит желудок.
   Необыкновенный вкус трехкопеечных булочек с сосисками, запиваемых кофе с молоком.
   В поисках клиентов, вращая ключи на пальце, подошел таксист. Не торгуясь, согласились за двести сорок рублей до Рязани с развозом по местам. Быстрей! Быстрей! Волнуясь, учащенно бьется сердце, пополняя энергию сумасшедшего рвения души.
   В лобовое стекло "Волги" встречно бьют крупные хлопья снега.
   - Быстрее, быстрее родной,- в который раз просят клиенты.
   - Надо бы по чирику накинуть за скорость, а ребята? - сразу в ответ звучит из уст и так загнувшего непомерную цену, но видя, что клиенты, не торгуясь, быстро согласились, начавшего жалеть о своем просчете таксиста. Как нельзя наполнить бездонную бочку, так нельзя насытить алчность московского таксиста. Объявили ему в грубой форме его перспективу, если он не перестанет канючить.
   Рязань. Пустынный ночной город. По одному высаживаются пассажиры из такси. Вот заветная улица. Дом. Взгляд на родные окна. Странно. Балкон квартиры освещен. На фоне освещенного окна появляется родной знакомый облик жены.
   - Это надо же! Учуяла сердцем! - пронеслась мысль в голове Евгения.
   Облик смотрит вниз на остановившееся такси.
   - Это я, Тасик! - крикнул Евгений с низу, махая руками.
   Спокойный силуэт, приходя в движение, запрыгал от радости, под вопли исчез с балкона.
   С чемоданом бегом в подъезд. Лифт. Долго, целую вечность идет вниз лифт. Ещё дольше едет вверх, на восьмой этаж. Раскрываются двери лифта, на площадке стоит жена. Дверь в квартиру раскрыта, в двери мать жены. Наташа бросается на шею, в глазах слезы, у нее истерика. Вместе с чемоданом втащил повисшую на шее жену в квартиру.
   - Женечка, Женечка, живой, вернулся,- рыдая, заикаясь, повторяет она.
   - Ну, я же тебе обещал! Вернулся, вернулся! Свинья меня не съела, значит бог меня хранит,- успокаивал он жену.
   В объятиях мужа Наташа начала приходить в себя.
   - Успокойся, всё хорошо,- вытирая слезы с глаз жены, твердил Евгений.
   Видя, что жена перестала рыдать, Евгений, глядя в любимые глаза, произнес: "Ну, здравствуй! Мой нежный любимый Тасик!"
  
   декабрь 2009 г.
  
  
  
  
  
   Я, Долматович Николай Михайлович, родился в 1956 году. До призыва в ряды Советской Армии жил в Белоруссии. Прослужив год солдатом в ВДВ, поступил в Рязанское десантное училище. Окончил его в 1979 году и был оставлен для дальнейшей службы командиром взвода курсантов в училище. Дальнейшая моя офицерская служба продолжалась в Рязанском десантном полку, потом в Афганистане.
   Выискивал и читал все произведения об Афганской войне, начавшие выходить вскоре после её завершения. Со многим в них не соглашался и как участник и очевидец, посчитал необходимым внести в эту тему своё новое, допонить её более правдивыми сведениями.
   По зову души, за четыре года - ( 2005 - 2009 ) написал первый свой роман. Это художественное произведение о Советской истории, и правде об Афганской войне, очень понравилось всем моим родным, друзьям и знакомым. По их настоятельным советам хочу издать его отдельной книгой. Прошу Вашего участия в этом деле. Хочется ознакомить и вынести своё творение на суд более широкого круга читателей.
   Роман состоит из двух частей разделенных главами и эпилога. Оснавная сюжетная линия романа построена на попадании его главного героя, старшего лейтенанта Данцевича ( протатип - автор ) в Афганистан.
   Роман о нравственном выборе его главного героя, сталкивающегося в повседневной жизни с неприемлемыми его душе нравами и в любых ситуациях остающимся верным идеалам любви, правды и справедливости.
   * * *
  
   В первой его части, параллельно со службой главного героя на войне, в его воспоминаниях, описываются события, происходившие в СССР в начале восьмидесятых годов прошлого века. И естественно много внимания уделено царившим порядкам того времени в армейской среде.
   Вторая часть романа продолжает повествование о не легкой службе главного героя со своими боевыми товарищами на Афганской войне в её самый тяжелый период.
   В романе уделяется много внимания бытовым вопросам военной жизни, делающим его сюжет захватывающим, интересным и увлекательным. В нем много известных исторических персонажей с которыми пересекалась судьба автора.
  
   В настоящее время своё творчество продолжаю.
   Проживаю по адресу:
  
   г. Рязань. 390048.
   ул. Зубковой. д. 27 кв. 287.
  
   т. моб. 8.910.560.92.58.
  
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023