ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Дроканов Илья Евгеньевич
"Пароль: "Тишина над Балтикой"

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.73*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Исторический роман "Пароль: "Тишина над Балтикой" является продолжением опубликованного в 2015 г. романа "Броня Балтики". В нем действуют те же герои, которые создавали разведку Балтийского флота в 1915-16 гг. Часть из них осталась в Советской России после революции. Им предстояло создать новую Советскую военную разведку и участвовать в ее операциях в 20-е и 30-е годы, в канун и во время Великой Отечественной войны.
  Илья Дроканов
  
  
  
  
   ПАРОЛЬ:
  "Тишина над Балтикой"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  2016
  
  
  
  
  Илья Дроканов
  
  
  
  
  
   ПАРОЛЬ:
  "Тишина над Балтикой"
  
  
  
  
  
  Исторический роман
  
  
  
  Светлой памяти офицера разведки ВМФ капитана 1 ранга Нико-лая Александровича Верюжского посвящается эта книга
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
  ТИХОНОВ
  
  Глава 1. Узник Морской тюрьмы
  
  1
  
  В суровом 1918 году в Советской республике не было хлеба, сахара, дров, керосина... Исчезало многое из привычного. Происходили непонятные события: в том году пропала половина февраля, то есть из жизни каждого жителя выпали четырнадцать суток. По декрету Ленина в стране вводилось европейское летоисчисление: Григорианский календарь вместо прежнего Юлианского. Люди, заснув вечером 31 января, проснулись на следующее утро 14 февраля. Это казалось чем-то доселе неизведанным. Новации сыпались на граждан республики ежедневно. От них голова шла кругом.
  Начальник разведывательного отделения штаба Балтийского флота лейтенант Владимир Константинович Тихонов сокрушался от каждой новости, приходившей "из-под Шпица", из Морского генерального штаба, находившегося в ту пору в Петрограде, в здании Адмиралтейства. Через месяц после октябрьского переворота 1917 года и начала эпохи перемен Тихонов побывал "под Шпицом", куда ему было велено прибыть для доклада о деятельности разведки Балтфлота.
  В ночь перед той поездкой ему приснился бывший начальник, пол-ковник Генерального Штаба Илья Иванович Стрельцов, сгинувший в мор-ских волнах в декабре 1916-го. Опытный разведчик, как прежде, ходил по кабинету и убедительно говорил:
  - Имейте в виду, Володя, главнейшая задача противника - уничто-жить нашу разведку, которая всю войну житья ему не дает. Никому не позволяйте разрушить то, что мы с вами создавали с таким трудом!
  Тихонов попытался возразить:
  - Да, что вы, Илья Иванович! Неужто такое может произойти?
  - Увы! Германцы через своих людей в русской революционной среде будут наносить разрушительные удары по нашей армии и флоту, а в первую очередь, захотят расправиться с разведкой...
   Приехав на поезде из Гельсингфорса, Тихонов как обычно быстро одолел путь от Финляндского вокзала до Адмиралтейской набережной. Перед входом в святая святых русского морского ведомства, здание которого красовалось на берегу Невы два века, придирчиво оглядел себя, жестом прямой ладони поперек козырька проверил, ровно ли стоит кокарда на фуражке, щелчками пальцев поправил манжеты под рукавами мундира, на каждом из которых сверкали два золотых шеврона. Надо заметить, что погоны со звездочками у офицерского состава отменили давно, но у флотских с обозначением званий проблем не существовало: один шеврон - мичман, два - лейтенант, три - старший лейтенант, четыре - кавторанг, один широкий - капитан первого ранга. Подготовившись, Тихонов собрался подойти к дверям знакомого здания, но в тот самый миг подивился первым переменам.
  У дверей вместо одного строгого часового расположилась живописная группа вооруженных матросов. Их было человек шесть, все с разных кораблей, если судить по названиям на ленточках бескозырок. Вид они имели грозный: винтовки за плечами, ручные гранаты пристегнуты к ремням, черные бушлаты крест-накрест обмотаны пулеметными лентами. Новенький, не стрелявший, судя по виду, пулемет "максим" стоял рядом для устрашения врагов. Впрочем, матросы не следили за входящими в Адмиалтейство, они оживленно разговаривали между собой и лузгали семечки.
  Лейтенант обошел их и открыл тяжелую дверь.
  В историческом беломраморном вестибюле дежурный офицер проверил документы и пропустил наверх по парадной лестнице, именовавшейся на флотском лексиконе трапом. В былые времена лестница была пуста, по ней изредка проходил кто-нибудь из старших офицеров. Теперь перед взором Тихонова по ней вверх-вниз сновали люди, в основном, штатские или нижние чины. В руках они носили папки, из которых торчали какие-то бумаги.
  На втором этаже лейтенанта ожидало новое чудное событие: там не-кая молодая особа с каштановыми волосами в кожаной куртке и офицерских сапогах, явно позируя, водила, словно на экскурсии, группу солидных людей в пальто и котелках по апартаментам бывшего Морского министра Ивана Константиновича Григоровича.
  "Дожили, господа хорошие!", - подумал Тихонов, опустив глаза от кажущегося ему неудобства положения. Позже знающие люди разъяснили ему, что эта дама по имени Лариса Рейснер - из числа революционных ко-миссаров Балтийского флота. Она, журналистка в прошлом и партийный функционер в настоящем, поселилась в квартире Григоровича и часто принимала у себя единомышленников из петроградских газет. Главным же образом она вместе с другими комиссарами занималась перестройкой старого военного учреждения на революционный лад. "Стало быть, амазонки теперь флотами будут командовать", - подивился про себя Тихонов.
  "Слава Богу, - с облегчением отметил он, - хоть у служебного кабинета начальника Морского генерального штаба хозяин остается прежний по должности". Правда, вместо вице-адмирала Русина должность стал исполнять капитан 1 ранга Беренс. Но Евгений Андреевич был хорошо известен на флоте: служил старшим офицером на "Цесаревиче", преподавал в Морской академии, был умелым разведчиком, пребывая в должности военно-морского агента в ряде европейских столиц, а после Февральской революции возглавляя иностранный статистический отдел Морского генштаба. В ноябре 1917 года Беренса назначили руководить всем штабом. Ему Тихонов и должен был докладывать о делах своего разведотделения.
  Однако в кабинете Беренса лейтенанта ждал очередной сюрприз.
  Он вошел, представился по уставу и, осмотревшись, обнаружил, что за столом неподалеку от начальника сидит знакомый ему с детства сосед по дому в Финском переулке Федька Ильин. Возмужал за годы войны парень, вон, косая сажень в плечах! Мичманом должен быть, ведь год назад окончил Гардемаринские классы. Но одет Федор не в морскую офицерскую форму, а в модный шерстяной костюм. Чего ему в этом кабинете понадобилось?
  Многие вопросы крутились в голове Тихонова, пока Беренс не произнес:
  - С вашим докладом, Тихонов, желает ознакомиться комиссар Морского генерального штаба Федор Федорович Раскольников.
  Федор кивнул головой, но не поздоровался, а продолжил рассматривать какие-то бумаги. По взгляду комиссара Тихонов понял, что бывший сосед его узнал, но не подал виду. А с какой стати он стал Раскольниковым, если от рождения был Ильиным, прямым потомком легендарного лейтенанта Ильина, героя Чесменской морской баталии? Должно быть, Раскольников - это псевдоним, ведь революционеры, как разведчики, часто всю жизнь живут под вымышленной фамилией. К примеру, известно из газет, что Ленин - это Ульянов на самом деле, а Троцкий - Бронштейн. Наверняка и с Федькой такая же катавасия, догадался Тихонов, начиная доклад.
  По ходу его изложения Беренс, хорошо знакомый с положением дел на Балтике и с работой разведки, делал комиссару необходимые пояснения. Тот кивал в ответ, а иногда жестом показывал, что ему нужно выслушать разведчика. Когда доклад был закончен, Раскольников вышел из-за стола и в размышлениях стал мерить огромный кабинет шагами. Потом остановился и, не глядя на докладчика, медленно и отчетливо изложил свою позицию:
  - Вам следует сворачивать работу с зарубежной агентурой. В том виде, как она выглядит сегодня, нужды в ней нет. Информация, которая поступает от агентов, не имеет ценности для нового военного руководства страны. Товарищ Троцкий об этом говорит прямо. Разведке Балтийского флота необходимо сосредоточиться на получении достоверных данных по обстановке в местах базирования флота и в районах, прилежащих к ним. Используйте аэропланы морской авиации для разведочных полетов, согласуйте с командующим морскими силами направление в море эсминцев и подводных лодок с целью получения сведений по обстановке. При толково поставленной работе вы можете представлять командованию весьма интересные обстановочные сводки по Балтике. А ваши "норды", "ферзи" и прочие закордонные агенты сейчас не требуются. Надо от них избавляться. Такова наша революционная позиция!
  Тихонов уже подготовился аргументировано возразить Раскольникову, но поднявшийся из-за стола Беренс попросту махнул рукой, жестом показывая, что никаких пояснений не требуется. При этом добавил:
  - Ваш доклад закончен. Отправляйтесь в Гельсингфорс и действуйте. Необходимые указания получите письменно. Я бы с вами еще обсудил кое-какие вопросы, но, увы! Времени катастрофически не хватает. Вот и сейчас нам с Федором Федоровичем срочно нужно ехать на совещание по вопросу упразднения Морского министерства и формирования нового флота республики в Наркомат по военным и морским делам, это в бывшем "Доме военного министра" на Мойке. Председатель Совнаркома Ленин будет выступать с докладом. А комиссия наркомвоенмора Антонова-Овсеенко несколько дней работает в Адмиралтействе. Вам счастливого пути! Будете нужны - вызовем!
  Раскольников без слов вышел из кабинета первым. Тихонов в раз-думьях неторопливо складывал документы в папку, когда почувствовал на себе взгляд начальника. Подняв глаза, увидел, что Беренс выразительно поглядывает, намереваясь скорее покинуть кабинет. Пришлось балтийцу поторопиться.
  Спускаясь по лестнице, Тихонов снова обратил внимание на людей, снующих с деловым видом. Он догадался, что наблюдает работу той самой комиссии, которая должна упразднить старое Морское министерство. "Народу собрали много, быстро все упразднят", - грустно думал Тихонов по дороге на Финляндский вокзал.
   Воспоминания о первой поездке в Адмиралтейство при новой власти долго не давали ему успокоиться. Случайные личности, пришедшие к руководству военно-морским ведомством, в считанные дни сознательно уничтожили то, что до них кропотливо создавалось годами. Разведка Балтийского флота, выпестованная стараниями адмиралов Николая Оттовича Эссена, Адриана Ивановича Непенина, их талантливых сослуживцев Ильи Ивановича Стрельцова, Ивана Ивановича Ренгартена и многих других офицеров, превращалась из боевого органа в никчемную организацию. Эссен, Непенин, Стрельцов давно ушли из жизни и, слава Богу, не видят этого позора. Даже Ренгартен, доброжелательно встретивший октябрьский переворот, уволился со службы и устроился преподавателем Морской академии, читает теорию разведки на кафедрах Истории морской войны и Службы генерального штаба. Перед уходом из штаба он сказал Тихонову:
  - Владимир Константинович, больше в такой обстановке я служить не имею возможности. Смотреть, как уничтожают разведку, мне невыносимо. Будто собственного дитя теряю. Уж лучше стану "академиком", буду теперь читать в лекциях сухую теорию. Для души спокойнее. А вам, думаю, стоит еще послужить. Вы - человек довольно-таки молодой. Поэтому, может быть, на ваше время еще выпадут светлые времена.
  Но до светлых времен дожить было сложно.
  29 января 1918 года стало известно, что высший орган страны Совет Народных Комиссаров издал декрет и ликвидировал Морское министерство. Вместо него появился новый Рабоче-Крестьянский Красный Флот, руководителем которого утверждалась Верховная Морская коллегия. 15 февраля по постановлению этой Морской коллегии и по настоятельному требованию комиссара Генмора Раскольникова разведка Морского генерального штаба упразднялась. В постановлении коллегии это решение объяснялось тем, что "при изменившемся политическом и социальном строе старая разведка не может выполнять своего назначения". В пояснительной части указывалось, что в большинстве своем русские военно-морские агенты за рубежом не одобрили октябрьский переворот и вряд ли могут оставаться лояльными по отношению к советской власти. Что же касается созданной за границей агентурной сети, то с начала войны она нацеливалась в основном против Германии. А поскольку с Германией Советская Россия в то время как раз вела переговоры о подписании мирного договора, потребность в агентурной разведке полностью отпадала.
  В этой связи Верховная Морская коллегия дала начальнику Морского генштаба Беренсу соответствующие указания. В тот же день Евгений Андреевич телеграфировал подчиненным:
  "Я получил приказание ликвидировать все заграничные организации морской разведки. В создавшейся обстановке никакие сведения нами использованы не могут быть, а потому и продолжение агентурной работы для России является бесцельным".
  Тихонов негромким голосом зачитывал полученные документы офицерам разведывательного отделения, которые собрались у него в кабинете. Когда чтение было закончено, наступила тишина. Среди этой тишины как вздох прозвучал чей-то тихий голос:
  - Ну, теперь только пулю в лоб...
  Подавленные разведчики разошлись, а Тихонов под впечатлением новостей взялся писать шифровку в адрес комиссара Раскольникова, в которой на примерах доказывал, что совершена огромная ошибка. Как сам Федор Федорович, так и члены Верховной Морской коллегии, принимавшие историческое решение о ликвидации морской разведки, вряд ли в полной мере задумывались о возможных последствиях этого события. А последствия могут стать катастрофическими, писал им офицер-разведчик, прошедший войну.
  Шифровка немедленно ушла в Петроград, а лейтенант Тихонов стал терпеливо ждать реакции начальства на нее, отчетливо представляя, что по головке его новая власть не погладит.
  
  2
  
  Ждать вызова в Петроград Тихонову не пришлось долго. В последних числах февраля дежурный по штабу в Гельсингфорсе уведомил его, что из Петрограда пришла короткая телефонограмма, предписывавшая "ЭНЭР Морси БМ" (начальнику разведки Морских сил Балтийского моря) Тихонову немедленно явиться в Штаб Морси Республики, в Петроград. Телефонограмму подписал "Коморси Республики" (комиссар Морских сил Республики) Ф.Ф. Раскольников.
  Владимир Константинович вновь собрал офицеров на совещание. Мрачно он довел до собравшихся подчиненных всю правду о том шаге, который сделал, чтобы попытаться спасти разведку Балтийского флота от разгрома, и о вызове в Петроград, пришедшем от Раскольникова. Собравшиеся настороженно выслушали начальника, не проронив ни одного слова. В кабинете сидели опытные офицеры, которые понимали все без лишних слов. Возможно, в тот момент каждый из них думал и о том, какая судьба ждет всех в начавшемся 1918 году. Тихонов попрощался с подчиненными, полагая, что вряд ли вернется в Гельсингфорс на прежнюю должность. Особенно трогательной получилась сцена расставания со старшим лейтенантом Булавиным, радиоразведчиком и заместителем начальника отделения, вместе с которым служили в разведке флота все годы войны, начиная с 14-го. Булавин вынес его раненого из-под германской бомбежки на острове Даго осенью прошлого года, когда германцы намеревались захватить острова Моонзундского архипелага. Они обнялись и стояли, не произнося ни слова.
  После совещания Тихонов собрался и с чемоданчиком в руках бли-жайшим поездом уехал в Петроград.
  В темноте зимнего вечера он спрыгнул с подножки вагона на перрон Финляндского вокзала, но не поспешил с большинством пассажиров к стоянкам извозчиков, а нескорым шагом, похрустывая снежком, двинулся в сторону Финского переулка, где в квартире на втором этаже дома Љ 3 жила его мать.
  Все годы войны он при случае заглядывал к ней домой и знал, чем она живет, как мог, унимал ее волнение за сына-военного, рассказывал, что знал, о положении России и о будущем страны. Сейчас ему хотелось оставить в родной квартире вещи и еще раз посидеть и поговорить с самым близким человеком.
  В слабо освещенном Финском переулке проходивший красногвардейский патруль с нескрываемым подозрением проверил у флотского офицера документы.
  "Лучше бы еще один фонарь зажгли, чем останавливать всех встречных-поперечных, хозяева города, мать иху...!", - тихо выругался Тихонов, когда блюстители порядка удалились в сторону вокзальной площади. Подходя к дому, он свернул с мощеной булыжником проезжей части во двор, где из-за темени нельзя было рассмотреть ни дорожек, ни сугробов, ни грязного снега. Единственным источником освещения оказались окна винной лавки, которую много лет держала Антонина Васильевна Ильина, мать Федора, теперь именуемого Раскольниковым. Лавка занимала помещение первого этажа, окна светились изнутри неярким электрическим светом, благодаря которому лейтенант, не зажигая спичек, нашел дверь на нужную лестницу.
  Тяжелая створка на входе заскрипела пружиной, в нос ударил с давних лет знакомый запах керосина, кошек и готовящейся еды, а ноги привычно отмеряли нужное количество шагов по пролетам лестницы. Сорок ступеней вверх, две площадки и - квартирная дверь, которую он открывал тысячи раз. Едва заметная в полумраке медная табличка "Присяжный поверенный К.Д. Тихонов". Отца уже десять лет, как нет, но табличку мать не разрешила снимать. В комнате над ее кроватью висит фотографический портрет отца в рамке, а в шкатулке рядом с колечками и сережками лежит его круглый знак из позолоченного серебра, на котором выпукло изображен столп закона, обрамленный венком из дубовых и лавровых листьев, связанных лентой. И еще аромат сигар в памяти, вот и весь образ отца.
  Рука автоматически дотронулась до розетки электрического звонка, пальцы дважды крутанули кнопку. Внутри раздалась слабая трель, опове-щающая о приходе позднего гостя. Послышались знакомые шаги, и тревожный женский голос негромко спросил:
  - Вам кого?
  - Мамуся, это - я, Володя, - ответил сын, как можно веселее.
  Наперегонки защелкали замки и засовы, дверь широко распахнулась, и руки матери, пахнущие ее любимыми цветочными духами, крепко обняли его в прихожей.
  - Заходи, заходи, Володенька! Как же я рада тебя видеть, ведь каждый день жду...
  Голос Ольги Антоновны дрогнул, но сын уже целовал ее лицо, влажное от набежавших слез. Она, придя в себя от неожиданности встречи, ласковым голосом приговаривала:
  - Проходи в комнату, Володенька! Раздевайся, в квартире не холодно. Я вечером протопила печь. У меня и чай вскипячен, руки мой и пойдем к столу. Да, я не одна дома: у меня соседка в гостях, Наташенька, очень хорошая девушка. Мы с ней сидим, сумерничаем.
  Владимир Константинович вошел в комнату и увидел вышедшую из-за стола миловидную голубоглазую девушку с русой косой. Он улыбнулся ей, а она застенчиво поздоровалась и, обращаясь к хозяйке, сказала:
  - Я, пожалуй, пойду, Ольга Антоновна, засиделась уже. Поздно. Вы уж простите!
  - Ну, куда же ты? Сын мой, Володя, приехал. Он человек интересный. Посидим, разговоров-то много у нас. И ты не торопись, идти тебе всего два шага по лестничной площадке.
  - Нет-нет, не гневайтесь, Ольга Антоновна! Давно мне уже пора к себе. Будьте здоровы! И вам, Владимир Константинович, всего доброго!
  С этими словами девушка накинула на плечи пуховую шаль и вышла. Хозяйка пошла за ней в прихожую, откуда послышался веселый смех, а потом хлопок закрывшейся двери.
  Когда Ольга Антоновна вернулась, сын поинтересовался:
  - Это что за Наташа, мама?
  Мать удивленно откинула голову и всплеснула руками.
  - Неужели не помнишь? Она же давно рядом с нами живет. Ты ее симпатичной девчонкой видел. А нынче вовсе в красавицу превратилась. В невесты тебе вполне подходит. Что ты так удивленно смотришь, тебе уже двадцать седьмой год идет, война все равно скоро кончится, это уж и мне понятно. Газеты пишут, что переговоры с германцами о мире идут. Пора, сынок, о семье подумать. Наташенька, кстати, когда я ей в прихожей про жениха-то сказала, не возразила, а только рассмеялась. Хороший признак. Вот так, дружочек!
  Теперь рассмеяться пришлось сыну:
  - Ну, мамуся, за пять минут обоих сосватала! Ладно, жениться я не против...
  Последнюю фразу он добавил специально для матери, чтобы не расстраивать. Не рассказывать же ей о своих проблемах на службе!
  Они сели к столу и за чаем повели неспешный разговор. Под мягким светом зеленого абажура с кистями, рядом с изразцовыми плитками теплой печи было спокойно на душе, тепло и уютно. В воспоминаниях и рассуждениях мать с сыном засиделись за полночь.
  Утром Владимир Константинович надел форму и собрался выходить. Подумал, какие вещи и документы ему могут пригодиться в штабе, но потом махнул рукой и отправился налегке.
  Погода с утра стояла безветренная с легким морозцем. Шагать было легко, в памяти то и дело всплывали обрывки вчерашних разговоров с матерью. Так, вспоминая и улыбаясь воспоминаниям, Тихонов подошел к зданию Адмиралтейства, где его спокойное настроение сменилось напряженным ожиданием. И погода изменилась. Небо потемнело от наплывших облаков, с Финского залива подул сильный ветер, резко похолодало.
  Перед входом в штаб топталась такая же, как месяц назад, группа вооруженных матросов при пулемете. Рядом в проезде стоял пустой автомобиль с открытой кабиной и кузовом. Матросы угрюмыми взглядами проводили входящего в здание лейтенанта. Внутри как всегда его встретил дежурный, только на сей раз им оказался не флотский офицер, а гражданский человек. Он был одет в черный пиджак и суконные брюки, заправленные в сапоги. Из-под кожаной фуражки выбивались смоляные, будто цыганские, кудри. Воротник пиджака был изрядно посыпан перхотью. Кареглазый с тяжелыми мешками под глазами дежурный близоруко взял в руки удостоверение Тихонова, долго читал его, а потом буркнул, что должен сверить личность прибывшего со списком в журнале, лежавшем рядышком на столике под электрической лампой. "Чернявый", как окрестил про себя его Тихонов, водил пальцем по записям в журнале. Видимо, обнаружив то, что искал, хмыкнул, закрыл журнал и, не возвращая удостоверение офицеру, сказал с картавиной:
  - Гражданин Тихонов Владимир Константинович, именем революции вы арестованы!
  Сбитый с толку таким приемом Тихонов возразил:
  - Этого не может быть. Меня вызвал в штаб лично комиссар Раскольников для доклада...
  "Чернявый", кивая головой, бесстрастно ответил:
  - Кто и для чего вас вызвал, мы разберемся.
  С этими словами он громко окликнул матросов с улицы и дал им указание:
  - Офицера надобно взять под стражу и отвезти в гарнизонную Морскую тюрьму для содержания под арестом.
  Один из матросов подошел к лейтенанту и весело вскрикнул:
  - Нагулялся, вашбродь, и хватить. Теперя посидишь под замком, покуда тебя, контру, не шлепнут!
  Другой спросил:
  - Оружие при себе имеется?
  И стал хлопать по карманам шинели в поисках спрятанного оружия у спокойно стоявшего перед ним офицера.
  Через минуту Тихонова грубо толкнули в спину и повели на улицу к автомобилю. Новым толчком показали, что следует забраться в кузов. Охранники в бушлатах залезли следом и расселись вокруг арестованного. Откуда-то прибежал шофер в кожаном обмундировании и в валенках с галошами, машина затрещала запускаемым двигателем, пахнула облаком сизой бензиновой гари и покатила, прыгая на ухабах притоптанного снега.
  Тихонов понял, что его повезут на остров Новая Голландия, где находилась военно-морская исправительная тюрьма. Грузовик быстро пересек Сенатскую площадь и поехал по узкой Галерной. У дворца Бобринских повернул налево и по деревянному мостику, именуемому Тюремным, действительно въехал через канал на остров. Круглое здание тюрьмы из темно-красного кирпича давило своим мощным казенным видом. По площади, уложенной булыжником, машина подъехала к воротам тюрьмы и, едва не задевая кирпичную кладку бортами кузова, втиснулась во внутренний двор круглого здания.
  Тихонов вместе с арестовавшими его матросами выпрыгнул из кузова. Рядом с машиной появился некий чин из тюремной охраны, тихо переговорил с матросами и повел за собой в здание. Арестанту приказал держать руки за спиной. По тускло освещенному коридору и лестничным пролетам поднялись на третий этаж. Матросы, впечатленные строгостью обстановки, перестали балагурить. В молчании процессия дошла до одной из камер, дверь в которую была открыта. Надзиратель ткнул Тихонова пальцем в грудь и скомандовал:
  - Пошел в камеру!
  Арестант сделал несколько шагов вперед и услышал, как за спиной хлопнула дверь, а в замке с металлическим скрежетом повернулся ключ.
  
  
  3
  
  - От тюрьмы да от сумы не зарекайся, - невесело сказал сам себе Тихонов и опустил в карманы руки, которые до сих пор держал за спиной.
  С некоторым любопытством он рассмотрел новое жилище. Камера имела чуть более четырех шагов в длину и трех шагов в ширину. В стене напротив двери под потолком светлел зарешеченный квадратик окна. Вдоль одной из длинных стен находилась привинченная к полу узкая железная койка с сеткой из широких железных полос. У ее изголовья стояла табуретка, также намертво прикрепленная к полу. Справа от двери на невысоком цементированном помосте зияла дыра или по-флотски "очко" отхожего места с подножками и гидравлическим сливным устройством. Рядом к стене была прикручена медная раковина и медный водопроводный кран. Над дверью желтым маслянистым цветом, наподобие рыбьего жира, светила лампа под плафоном из толстого стекла за решеткой.
  "Конечно, не номер в "Палас-Отеле", но условия не самые плохие. К тому же, здесь не холодно", - подумал узник о своем узилище.
  Он снял шинель и фуражку и аккуратно положил их на койку, а сам сел на табурет. Спину и голову прислонил к стене и постарался немного забыться.
   Очнулся Тихонов от скрежета ключа, отпиравшего дверь. В камеру вошел высокий старик с седыми бакенбардами и седой бородой, раздвоенной как у генералов на портретах времен взятия Шипки и осады Плевны. Одет он был в видавший виды сюртук чиновника министерства внутренних дел. Показалось, что от него исходит запах нафталина, когда старик остановился посреди камеры напротив сидевшего арестанта.
  - Лейтенант бывшего царского флоту Владимир Константинов сын Тихонов, так? - строго и старомодно вопросил вошедший.
  Владимир Константинович молча кивнул, не вставая.
  - Понятно, - удовлетворенно заметил старик и продолжил, - довожу правила внутреннего распорядка арестантов Морской тюрьмы: подъем в 6 утра, утренний чай, работы по указанию администрации, обед, работы по указанию администрации, ужин, время для личных нужд, как то, стирка, ремонт одежды, баня раз в неделю, время для написания писем, вечерний чай, отбой в 0 часов. На койке разрешается лежать только ночью, с отбоя до подъема. Вопросы имеются, мил человек?
  Тихонов поднялся, сочтя неудобным говорить с пожилым человеком, сидя.
  - Какие такие работы по указанию администрации должен выполнять арестант? - уточнил он.
  Старик словоохотливо ответил:
  - Поясняю: на первом этаже здания, выстроенного по образцу английских военных исправительных тюрем, находятся помещения арестантской кухни и пекарни, кочегарка для отопления и арестантская баня. Для поддержания тепла в самом здании и его службах требуется большое количество дров, вот их заготовкой сейчас и занимаются арестанты. Это до войны в нашем единственном в городе круглом здании содержалось до пятисот душ арестантов. Нижних чинов, главным образом. Они днем и в кузне работали, и в столярке, и на заготовке дров... Камеры на втором и третьем этажах на время работ пустовали, арестованные приходили в них к отбою. Но как пошла война с германцем, государь-батюшка распорядился уголовных матросов в тюрьме не держать, а посылать всех на фронт в солдатские роты, кровью свои грехи смывать. У нас почти никого и не осталось. Пленных немецких офицеров привозили. Год назад, когда государя-императора с престола прогнали, сразу стали господ флотских офицеров под замок сажать, как вредный для революционного времени элемент, стало быть.
  - Сколько сейчас душ по камерам сидит? - решил ставить слово Тихонов.
  - Так с тобой, мил человек, едва два десятка и насчитаем. Германские офицеры, моряки да летчики пленные, ждут, когда замиримся и освободят их. Ну, и наши офицерики, навроде тебя, бедолаги, не знамо, чего ждут. Офицерский состав на работы отправлять по закону не велено, но себя обогреть - святое дело. Вот пилят господа бревна. А как без этого? Кстати, тебе, лейтенант, матрас и подушку сейчас принесут, чтобы ночью спать удобно было. Старые правила для офицеров у нас никто не отменял.
  - А вы давно здесь служите?
  - Считай, годков сорок, не меньше. Сомов меня зовут, Елпидифор Порфирич, некоторые знакомые меня "Ел-пил-закусывал" называли. Но это по невежеству, ибо не ведали они, что с эллинского языка имечко мое переводится, как "приносящий надежду". Так-то, мил человек. Начинал я надзирателем, потом до второго лица дослужился. А год назад начальника тюрьмы кавторанга Ставского солдаты и матросы-погромщики убили прям перед воротами, через которые тебя провезли, мне и пришлось в начальники круглой тюрьмы выходить.
  - Почему ее круглой построили?
  - Я же тебе, мил человек, объяснял, что по английскому образцу тюрьму возводили без малого сто лет назад. Аккурат после бунта против царя, что на Сенатской площади удумали. Архитектор военного ведомства по фамилии Штауберт спроектировал кольцеобразное здание, построил и назвал "трехэтажной арестантской башней". Но городской люд в Петербурге прозвал ее на свой лад "бутылкой". Мол, в Москве есть тюрьма "Бутырка", а в Питере - "бутылка". Даже присказку придумали: "Не лезь в бутылку!", слышал такую?
  - Приходилось, Елпидифор Порфирьевич.
  - Так-то, мил человек. А ты не серчай, что сюда попал. Это тебе не в "Крестах" клопов кормить, и не в Трубецком бастионе, в Петропавловке, с крысами нары делить, прости Господи. У нас в тюрьме чисто и тихо, потому как спокойные интеллигентные люди свой срок сидят. Тепло. И кормят. Пусть не досыта, но часто. Утром тебе, как на аглицком флоте, хлеб с повидлой принесут и чай, без сахара, правда, зато горячий. В обед жди похлебку гороховую, в ужин - кашу пшенную с солониной. И вечерний чай, опять же с хлебом. Небось, ноги-то не протянешь с голодухи. Так-то, мил человек. Ну, сиди-сиди, а я по делам пойду.
  Говорливый старик обеими руками распушил бакенбарды и шаркающими шагами вышел в коридор. Дверь за ним лязгнула.
  "Хитер дед - соловьем заливается, будто поговорить не с кем. А сам только и поглядывает, как арестант себя ведет, чем на какое слово отзовется, да что сам скажет. Тертый калач: проверяет вверенный ему контингент", - думал Тихонов, оставшийся снова один в тюремном безмолвии. Какое же будущее ему уготовил "приносящий надежду" Елпидифор?
  Долгие часы, дни, недели одиночества, потянувшиеся с момента за-ключения под стражу, предоставили ему прекрасную возможность вспом-нить все события, произошедшие в течение 1917 года. Прошлый год про-мчался вихрем, в его перипетиях некогда было думать, как поступить лучше в той или иной ситуации. И здесь в одиночной камере неторопливый анализ шагов, сделанных в непростое для страны время, показал, что он все же действовал правильно. Его наставник по службе полковник Генерального Штаба Стрельцов был бы доволен. Школа мудрого Ильи Ивановича сказалась в ученике.
  Тихонов вспомнил, как отказывался воспринимать сообщение о том, что буксирный пароход "Ладога", на котором Илья Иванович в последних числах декабря 1916 года отправился по срочным делам из Ревеля в Петроград, подорвался на всплывшей морской мине в Финском заливе. В это невозможно было поверить, ведь буквально за час до отъезда Стрельцова в ревельский морской порт они сидели в кабинете и подробно обсуждали новые задачи для разведчика-нелегала с псевдонимом "Ферзь", работавшего под их руководством в германской военно-морской базе Либава. Предстояли большие и важные дела, и тут из штаба Балтийского флота вдруг приходит весть, будто бы Стрельцов погиб. Да этого просто не могло быть! Чтобы опытный специалист агентурной службы, не раз выходивший победителем из сложнейших ситуаций, вот так просто взял и утонул в так называемой Маркизовой луже? Ни один разведчик-балтиец не мог позволить себе представить такое развитие событий.
  Но в Рождество из Гельсингфорса приехал командующий флотом вице-адмирал Адриан Иванович Непенин и отдал приказ лейтенанту Тихонову возглавить разведывательное отделение вместо погибшего полковника Стрельцова. Вместе с адмиралом появился его помощник капитан 2 ранга Иван Иванович Ренгартен, который долго и подробно инструктировал молодого начальника. Своими недвусмысленными действиями командование флотом поставило точку в истории с исчезновением Ильи Ивановича.
  Тихонов к тому времени был уже бывалым офицером: в разведку в начале войны его направил сам Непенин. С марта 1915 года он состоял в штате разведывательного отделения, которым командовал Стрельцов. За два года войны прошли вместе с Ильей Ивановичем, что называется, огонь, воду и медные трубы. Поэтому он прекрасно представлял весь огромный объем работы, которую ему предстояло выполнять в должности начальника. Но даже в этой круговерти дел он, прежде всего, постарался выяснить все детали гибели буксирного парохода "Ладога". И через две недели нового года у него появились некоторые зацепки, которые позволяли надеяться на лучшее. Тихонов так и обнадежил убитую горем красавицу Кристину Тамм, близкую знакомую Стрельцова, приехавшую в Ревель. Впрочем, эту историю следует подробно восстановить в памяти.
  В начале февраля Тихонову позвонил военный комендант ревельского морского порта и сообщил, в комендатуре находится человек, который имеет рекомендации от комфлота и хочет переговорить по личному вопросу. Владимир Константинович подъехал в комендатуру и встретил там женщину, которую немного знал прежде. Это была знакомая полковника Стрельцова. Тихонов два раза видел ее в Ревеле: однажды заходил по службе к Илье Ивановичу в пансионат, и дама находилась там, в другой раз увидел ее случайно на улице, когда она шла рядом с полковником.
  Женщина была одета в темное пальто и черную шляпку с вуалью. Она попросила Тихонова выйти на улицу и наедине представилась ему как Кристина Тамм, хорошая знакомая Стрельцова. Сообщила, что обратилась в Гельсингфорсе к господину Непенину с просьбой взять себе на память что-нибудь из вещей погибшего. Глаза ее при этом наполнились слезами, но, справившись с волнением, она сказала, что Непенин разрешил ей встретиться в Ревеле с Тихоновым.
  Лейтенант предложил даме проехать с ним в пансионат, где Илья Иванович квартировал. Дверь в особняке им открыла пожилая эстонка, хозяйка. Она без лишних слов пригласила пару в квартиру, войдя в которую Кристина горько разрыдалась. Ее усадили на стул и дали стакан воды, хозяйка при этом сказала, как старой знакомой:
  - Кристиночка, я пойду и приготовлю кофе.
  Оставшийся в комнате Тихонов, как мог, пытался успокоить безутешную женщину.
  - Госпожа Тамм, я прошу вас, перестаньте плакать. Как говорится, слезами горю не поможешь. Лучше послушайте меня, я хочу кое-что сооб-щить.
  - Иезуз Мария, вы что-то знаете о нем? Неужели он не погиб на том корабле?!
  - Госпожа Тамм...
  - Прошу вас, называйте меня просто Кристина!
  - Хорошо, Кристина, хочу сказать вам, что я сам не хочу верить в гибель Ильи Ивановича, слишком мне дорог этот человек. Поэтому я использовал все возможности, чтобы пролить свет на это печальное событие.
  - Умоляю, Владимир Константинович, говорите скорее, что вы смогли узнать!
  - Так вот, Кристина. Удалось выяснить, что в тех местах, где взорвался пароход "Ладога", нередко рыбачат финские рыбаки. Есть точные сведения, что в тот злополучный вечер несколько рыбацких шаланд отправились в направлении Гогланда на ночной лов. Их заметили с наших постов наблюдения. Поэтому у меня появилась надежда, может быть, какая-то из шаланд находилась рядом с местом трагедии, может, рыбаки кого-нибудь спасли в ту ночь?
  - Но, если бы спасли, то было бы известно. Должны же они как-то сообщить об этом, ведь прошло больше месяца...
  - А вот, не скажите, Кристина. Простые рыбаки, вполне возможно, малообразованные люди. По-фински вряд ли пишут и читают, не то что по-русски. Они даже представить себе не могут, куда им обращаться в таком случае. Если спасли живого человека, то по закону моря выхаживают его где-то у себя, пока он не встанет на ноги и сам о себе не подаст весточку.
  - Где можно найти этих рыбаков, вам известно?
  - Я предполагаю, что их следует искать в прибрежных хуторах в районе Драгсфьорда. Это - юго-западная оконечность Финляндии. На сегодняшний день мне некого туда направить для поисков, я лишь несколько дней назад получил сведения, которые сейчас сообщил вам, Кристина. Постараюсь заняться этим, как позволит обстановка.
  В покрасневших от слез глазах женщины зажегся огонек надежды. Она встала, перекрестилась как истинная католичка, и решительно заявила:
  - Я сделаю все, чтобы найти Стрельцова! Святая Дева Мария поможет мне!
  Тихонов взглянул на нее и понял, что с этой минуты она перестала сомневаться в том, что Илья Иванович жив. Впрочем, в этом был уверен и он сам. И дай Бог им не обмануться в этой уверенности!
  Кристина со словами благодарности уехала, взяв из квартиры Стрельцова две фотографии, на одной Илья Иванович был снят в военной форме, на другой улыбался в окружении своих дочерей, а также его никелированные бритвенные приборы и зеркало. Остальные вещи Тихонов отправил посылкой младшей дочери полковника Марии в Петроград по имевшемуся адресу.
  Самому же ему продолжить поиски Ильи Ивановича не удалось. Шел 1917 год, обстановка на Балтийском флоте накалялась день ото дня.
  
  4
  
  На зиму корабли флота были рассредоточены по своим базам. В Гельсингфорсе находились 1-я и 2-я бригады линейных кораблей ("Севастополь", "Гангут", "Полтава", "Петропавловск", "Цесаревич", "Андрей Первозванный", "Император Павел I" и "Слава"); 2-я бригада крейсеров; отряд надводных минных заградителей, дивизия сторожевых кораблей; 1-й отряд дивизии траления; отряд сетевых заградителей; транспортная флотилия и отряд транспортных судов. Командующий флотом Непенин держал свой штаб на посыльном судне "Кречет".
  В Ревеле зимовали 1-я бригада крейсеров; минная дивизия; дивизия подводных лодок (в том числе, флотилия английских подводных лодок в составе восьми единиц); 2-й отряд дивизии траления; минные заградители "Волга" и "Урал".
  В финском порту Або базировались минный заградитель "Ильмень" и отряд шхерных судов.
  С начала января на флоте, как обычно, начался зимний период службы с ее особенностями: отпусками, ремонтами, занятиями, проверками, комиссиями и тому подобное. В этих делах незаметно закончился январь, замелькали дни февраля. Петроград к тому времени оказался объят волнениями жителей из-за нехватки хлеба и других продуктов. Казаки и войска, вызванные властями для наведения порядка, отказались выполнять приказы. Революционеры усилили свое влияние в частях Петроградского гарнизона, активно вели агитационную работу среди экипажей кораблей в Кронштадте и в Гельсингфорсе.
  В первых числах марта вспыхнул матросский бунт на линкорах, базировавшихся в Гельсингфорсе. Начались убийства офицеров. Отречение Николая II от престола 2 марта не успокоило бунтующих, а лишь усилило кровопролитие. В ночь с 3 на 4 марта восставшие матросы разоружили офицеров и захватили власть на кораблях главной военно-морской базы. А 4-го предательским выстрелом в спину из толпы матросов был убит уволенный со своего поста Временным правительством командующий флотом вице-адмирал Непенин. Командование было возложено на примкнувшего к революционной массе начальника минной обороны флота Андрея Семеновича Максимова, вице-адмирала, гордо носившего на флотском мундире красный бант.
  Выступления матросов на кораблях флота прокатилось по всем базам: бунтовали в Ревеле, Або, Аренсбурге, на береговых батареях морских крепостей. Озверевшая толпа жестоко убила более ста офицеров и несколько адмиралов и генералов, в том числе Небольсина, Вирена, Бутакова.
  Восставшие изменили прежние названия линкоров: "Цесаревич" стал называться "Гражданин", "Император Павел I" - "Республика", а "Император Александр II" - "Заря свободы".
  Воспоминания об этом тяжком для флота времени свинцовым грузом лежали на сердце Тихонова. По агентурным каналам до него доходили сведения о том, что среди тех, кто поднимал балтийских матросов на бунт против командования, были агенты германской разведки. Он предупреждал Непенина, но тот уже ничего не мог поделать. Летом 17-го полученные ранее агентурные сведения подтвердил в разговоре с Тихоновым один из высших чинов полиции Финляндии. Он рассказал и о том, что первые удары бунтовщиков направлялись конкретно на уничтожение подразделений контрразведки и жандармского управления, то есть тех служб, которые обязаны были пресечь беспорядки и происки иностранной агентуры.
  Успокаивало Тихонова лишь то, что ему удалось сохранить жизни всех офицеров разведывательного отделения. После получения сведений о начале расправ над офицерами в Кронштадте и Гельсингфорсе, он откомандировал подчиненных на островные посты радиоперехвата, где служили надежные матросы, не подверженные революционной пропаганде. Сам с проверенными матросами охраны и кондукторами занял позиции по обороне архива разведки от возможных провокаций. Но, что называется, Господь миловал, потому что матросская "буза", прокатившаяся по некоторым крейсерам и эсминцам, отстаивавшимся в Ревеле, была кратковременной и менее кровавой, чем в других местах. Хотя и в Ревеле были жертвы: погибли пять офицеров.
   После убийства Непенина новое командование Балтийским флотом не уделяло разведке никакого внимания. Лишь Ренгартен, произведенный в 1917 году в капитаны 1 ранга, пребывая в должности помощника комфлота, старался привить новым высоким должностным лицам сознание необходимости использовать в боевой службе добытые флотскими офицерами достоверные данные о противнике. Он по-прежнему требовал от начальника разведывательного отделения регулярно готовить и направлять в штаб сводки по обстановке на Балтийском морском театре военных действий. Ренгартена всегда поддерживал флаг-капитан по оперативной части штаба флота капитан 1 ранга князь Михаил Борисович Черкасский. Из Ревеля от Тихонова сводки регулярно направлялись в штаб: работа офицеров разведывательного отделения не прерывалась ни на минуту, но Владимир Константинович понимал, что ему не на кого опереться в штабе, кроме Ренгартена и Черкасского. Остальные представители командования в это время, которое Тихонов по сравнению с историческими аналогиями именовал Смутой, решали, главным образом, собственные вопросы. В военных действиях на море как раз наступило затишье - немец зимой не наседал.
  Тихонов выработанным службой чутьем предчувствовал, что надвигается общий коллапс, который разрушит и флот, и разведку. За себя он не переживал - война приучила относиться к жизни философски: сегодня ты живой, а завтра по-всякому может получиться - тяжело ему было представить, как может резко ухудшиться положение агентов, находившихся на задании во вражеском тылу. Эти мужественные люди доверили свои судьбы и жизни офицерам-руководителям, которые убедили их в необходимости встать на путь нелегальной борьбы с врагом, отказаться от своего имени и положения, руководствоваться лишь указаниями, приходившими из разведки флота, полагаться только на ее помощь. Таких людей нельзя бросать на произвол судьбы, надо постараться обеспечить им максимальную поддержку. Чем он мог им помочь в случае резкого ухудшения ситуации? Агентуру, действующую за линией фронта, во что бы то ни стало необходимо обеспечить деньгами и постоянно действующими условиями связи.
  Всю весну и лето усилия агентурных офицеров-балтийцев были на-правлены на решение именно этих, крайне сложных, но жизненно важных задач. Двое агентов, действовавших в германском тылу в прифронтовой полосе, получили приказ подобрать места для тайников в районе между Митавой и Либавой. Затем в условиях вяло текущей окопной войны за линию фронта через Двину ушли несколько агентов-маршрутников, которым предстояло заложить зашифрованные материалы в подобранные тайники. Когда они вернулись и доложили об исполнении задания, Тихонов поручил особо надежному агенту "Норд" проверить качество оборудования тайников и наличие в них заложенных материалов. "Норд" возвратился и доложил, что тайники надежны. В них хранились условия связи и деньги на крайний случай. Участвовавшим в данной операции агентам, кроме "Норда", стали известны лишь один или два тайника. Они предназначались только для агентуры, действовавшей в прифронтовой полосе, лишь на тот случай, если при наступлении германские войска займут значительную территорию Российской Империи, и связь с руководством оборвется.
  Находившимся на территории Германии и Норвегии глубоко закон-спирированным агентам "Учителю" и "Фридриху" Тихонов направил указания по переходу на новые условиям связи в случае длительного отсутствия сигналов из России.
  Для обеспечения деньгами и связью разведчика-нелегала "Ферзя", выполнявшего задачи в германской военно-морской базе Либава, Тихонов решил провести агентурную операцию самостоятельно, не ставя в извест-ность никого из начальства. В июле под прикрытием трех вооруженных офицеров отделения он высадился ночью с подводной лодки "АГ-14" на лесистый берег севернее порта Мемель и замаскировал в известном "Ферзю" месте металлическую шкатулку с немецкими марками, шведскими кронами и золотыми монетами. Эти деньги осенью 1916 года Илья Иванович Стрельцов вытребовал у комфлота Непенина, но использовать их по предназначению смог лишь Тихонов, и только через год. Выполнив рискованное предприятие, группа разведчиков вернулась на подлодку. Ею командовал старший лейтенант Антоний Николаевич Эссен, единственный сын адмирала Эссена. Как-то в Ревеле случай свел Тихонова с младшим Эссеным, и офицеры по-настоящему подружились. В один из обыкновенных выходов подлодки с задачами поисковых действий на коммуникациях противника, несения позиционной и дозорной службы на подходах к портам и базам противника в Центральной Балтике, бесстрашный командир-подводник согласился выполнить авантюрный план Тихонова. Из похода подводная лодка с разведчиками успешно пришла в базу, но при следующем выходе в море в сентябре 1917 года "АГ-14" не вернулась, унеся тайну своей гибели на дно Балтийского моря.
  Стараниями Тихонова "Ферзь" был обеспечен деньгами и новыми условиями связи, в соответствии с которыми при потере контактов с руководством ему предписывалось самостоятельно связаться с русским военно-морским агентом в Швеции, Норвегии и Дании капитаном 1 ранга Владимиром Арсеньевичем Сташевским. Для личной встречи давался пароль: "Смотрите, какая тишина над Балтикой...", на который должен прозвучать отзыв: "Эта тишина только мнимая!". Сташевский тоже получил из Гельсингфорса условия связи с неизвестным ему нелегальным разведчиком. Летом 1917 года никто из них, ни "Ферзь", ни Сташевский, ни Тихонов, не мог представить, когда прозвучит фраза нового пароля.
  
  5
  
  Коротая за воспоминаниями время в камере Морской тюрьмы, Вла-димир Константинович не мог найти ответ на вопрос: для чего его арестовали и держат под замком второй месяц. Он понимал, что причина ареста кроется в его жестком ответе революционному командованию в Петрограде на действия по уничтожению агентурной разведки. Но почему его не отдали под суд, почему до сих пор не расправились с ним без суда и следствия, как с другими офицерами, почему никто не предъявляет ему никаких обвинений, почему его даже не вызывают на допросы? Почему, почему, почему? Бесконечные вопросы, на которые ему, разведчику, привыкшему к аналитической работе ума, не удавалось найти ни одного ответа.
  И вновь память погрузила лейтенанта в события прошлого года. Временное правительство то и дело меняло на Балтийском флоте командующих. Тасовало их как шулер карты в новой колоде. "Революционный" вице-адмирал Максимов продержался в должности не более трех месяцев. За полное нежелание использовать боевой флот по прямому назначению в войне на море его отправили в отставку. 1 июня командовать флотом назначили начальника 1-й бригады линейных кораблей контр-адмирала Дмитрия Николаевича Вердеревского, которого через месяц тоже отстранили от должности.
  Наконец, 7 июля на пост командующего поставили начальника Минной дивизии контр-адмирала Александра Владимировича Развозова, при котором флот предпринял усилие вновь стать воюющим объединением. Причины тому имелись весьма веские: в августе проводилась Рижская оборонительная операция русской армии, закончившаяся провалом, 21 августа германские войска заняли Ригу. Прибрежный участок зоны ответственности Балтийского флота оказался в угрожающем положении. Развозов понимал, что в ближайшее время германский флот постарается захватить острова Моонзундского архипелага, чтобы вытеснить русские корабли из Рижского залива и запереть в Финском заливе. Тихонов регулярно представлял коман-дующему данные, которые подтверждали опасения Развозова. Один из документов Берлинского Адмиралштаба, добытый разведчиком "Ферзь", объективно свидетельствовал о намерении командования противника:
  
  "Находящийся в Рижском заливе русский флот, хотя и не пребывает в безопасности от угрозы нашего воздушного нападения и подводных лодок, но до настоящего времени был надежно обеспечен от какого-либо воздействия надводных морских сил. Русский флот в состоянии обстреливать огнем своих дальнобойных орудий наше северное крыло, не подвергаясь риску обстрела с нашей стороны. Кроме того, он имеет возможность высаживать десанты в тылу нашего северного крыла, создавая тем самым угрозу нашей фланговой группе. Уязвимость открытого фланга сухопутного фронта, примыкавшего к морю, где господство было не в наших руках, существовала также и на западе. Там были приняты весьма серьезные меры для обеспечения фланга германского западного фронта во Фландрии. Но на имевшем значительное протяжение побережье Рижского залива подобные меры обеспечения были бы неэффективны. Если угроза северному крылу восточного фронта давала себя сильно чувствовать в течение двух лет, то она отнюдь не уменьшилась после того, как фронт выдвинулся к р. Аа Лифляндская, в связи с чем прибрежный участок удлинился еще больше. Кроме того, было признано целесообразным использовать для подвоза снабжения морем Усть-Двинск, оказавшийся теперь в тылу северного крыла фронта.
  Таким образом, для ликвидации угрозы с моря со стороны русских нашему северному флангу необходимо вторгнуться морскими силами в Рижский залив и вытеснить оттуда русский флот. Но чтобы прочно закрыть доступ русским в оба пролива и, что еще важнее, обеспечить через Ирбенский пролив вполне надежную связь с базой флота, необходимо прочно владеть входами в Рижский залив. Для той же цели нужно овладеть Моонзундскими островами".
  
  Учитывая угрозу Ревелю со стороны наступавших германских войск, штаб Балтийского флота распорядился о передислокации разведывательного отделения в Гельсингфорс. Тихонов немедленно выполнил приказ, хотя расставаться с обжитым местом было не по душе. Другой срочной задачей разведывательного отделения стала эвакуация постов радиоперехвата с островов Эзель и Даго, чтобы не подвергать их угрозе захвата.
  В операции по эвакуации радиоразведчиков и технического оборудования постов с Моонзундских островов в сентябре 1917 года принимали участие вместе с Тихоновым почти все его подчиненные. В это же самое время германская авиация заметно активизировала бомбардировку артиллерийских батарей и других военных объектов на островах. Во время одного из таких налетов вражеских аэропланов Тихонов получил осколочное ранение в грудь на острове Эзель. Истекающего кровью начальника отделения из-под бомб буквально на руках вынес старший лейтенант Булавин.
  Два месяца Владимир Константинович провел на излечении в гарнизонном госпитале Гельсингфорса. Там он узнал о произошедшем в Петрограде октябрьском перевороте и том, что власть в стране перешла в руки революционного правительства во главе с Лениным. Какие последствия для страны сулило это событие, в конце октября 1917 года можно было только гадать.
  Вспоминая прошедшие события, Тихонов шагал по камере, "наматывая" километры в замкнутом пространстве. Когда надоедало, садился на табурет и снова погружался в раздумья. Все чаще в голову ему приходила мысль о том, как бы связаться с Кристиной Тамм, проживавшей в Финляндии, узнать у нее, удалось ли найти рыбаков, которые были свидетелями подрыва парохода "Ладога" на мине, и могли спасти людей с гибнущего судна. А может быть, Кристине в поисках требуется помощь? Так или иначе, надо искать Стрельцова в Финляндии. Но как искать, когда сидишь под замком. Наверное, пора думать о побеге?
  Долгие размышления узника Морской тюрьмы однажды были пре-рваны звуком открывающегося замка.
  В камере появился седобородый Елпидифор Порфирьевич. Старик нередко заходил, чтобы довести до арестанта очередные указания администрации, поэтому Тихонов ничего не спросил, только повернул голову к вошедшему. Но на сей раз начальник тюрьмы принес удивительную новость:
  - Ты, вот что, мил человек. Давай-ка скоренько собирайся и марш на выход с вещами! Приехали за тобой...
  - Кто приехал, зачем? - угрюмо поинтересовался лейтенант.
  - Ну, мне-то почём знать, куда возят вашего брата, душ подневоль-ных. Может, на допрос...
  "А, может, к стенке", - домыслил про себя Тихонов. Собираться ему было легко: он попал в тюрьму без вещей, без них и выйдет. Ничего ему теперь не нужно.
  - Давай-давай, мил человек, иди! Сдам тебя под расписку, и забот мне, старику, меньше.
  Тихонов, не спеша, вышел в коридор, заложил руки за спину и пошел к лестнице, ведущей на первый этаж. За ним шаркал "приносящий надежду" Елпидифор Порфирьевич.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 2. Комиссар Раскольников
  
  1
  
  Под конвоем Тихонов вышел во внутренний двор тюрьмы. И остановился. Как часто бывает в середине апреля, погода в тот день стояла солнечная и безветренная. Под солнышком таяли последние сугробы темного снега, а птицы, облюбовавшие разогретые карнизы железной крыши, своим гомоном подсказывали людям, что весна пришла в город насовсем. Арестант даже зажмурился, слишком ярким ему показался свет весеннего дня после сумрака камеры, которую он покинул.
  К действительности его вернул незнакомый голос, в котором звучал вопрос:
  - Это вы Тихонов Владимир Константинович?
  Лейтенант открыл глаза и увидел перед собой немолодого человека в короткой шоферской куртке из желтой кожи. Около ворот стоял легковой автомобиль. Тихонов молча оглядел шофера и утвердительно кивнул головой. При этом снял форменную фуражку, чтобы лучше чувствовать тепло весеннего дня. Свежий воздух пьянил, со стороны казалось, что вышедший из тюрьмы узник даже немного покачивался. А голос шофера продолжал звучать в ушах:
  - Владимир Константинович, товарищ Раскольников приказал при-везти вас к нему. Прошу проследовать в автомашину.
  - Давно товарищ Раскольников меня ждет. Заждался, поди, - бормотал Тихонов, двигаясь к автомобилю, блестевшему лакированными боками.
  В машине сидение под ним мягко просело пружинами. Приятно пахло хорошо выделанной кожей. Автомобиль выехал с острова Новая Голландия и промчался по Конногвардейскому бульвару в направлении Исаакиевского собора. Через несколько минут шофер затормозил у здания гостиницы "Астория" или "Петроградской военной гостиницы", как она именовалась в годы войны. Распахнулась задняя дверца, Тихонов вышел и направился внутрь здания, следуя рядом с шофером.
  Перед номером на третьем этаже они остановились, шофер постучал. Из-за двери послышалось громкое: "Входите!", шофер открыл дверь и пропустил лейтенанта внутрь. В центре просторной комнаты стоял Раскольников и прямо, с некоторым подобием улыбки смотрел на гостя. Он был широкоплеч и высок, выше Тихонова на целую голову.
  - Здравствуй, Владимир! - сказал он как-то запросто, будто и не стояла между ними напряженная встреча в конце минувшего года и тюремное заключение.
  - Здравствуй, Федор! - спокойно ответил Тихонов.
  Раскольников первый протянул ладонь для рукопожатия, Тихонов ответил ему. Потом они расположились в креслах друг перед другом.
  - Ты, должно быть, смотришь на меня и недоумеваешь, что такое происходит, я угадал? - с усмешкой спросил Федор.
  Тихонов вместо ответа неопределенно пожал плечами.
  - Хорошо, я расскажу тебе, что произошло с того момента, как ты прислал шифровку, в которой в пух и прах громил революционное руководство за ошибки, допущенные в отношении старой разведки Балтийского флота. Органами Всероссийской Чрезвычайной комиссии, или просто ВЧК, в течение марта сего года арестованы по обвинению в контрреволюции и саботаже многие морские офицеры, в том числе из состава командования Балтийского флота. Они тебе, вне всякого сомнения, хорошо известны. Незавидная судьба их ожидает. Твоя шифровка попала мне в руки лично. Я прекрасно осознавал, что попади она какому-нибудь другому комиссару, и ты оказался бы в "Крестах" с таким же обвинением, как они. Поэтому, мне, хорошо тебя знающему и понимающему, что своей шифровкой ты не собирался нанести вред Советской власти, пришла в голову оригинальная идея. Тебя следовало на время упрятать с глаз долой, чтобы ты не оказался в числе врагов. В штабе Балтики ты был на виду, искали бы, даже если бы стал скрываться. Поэтому я решил спрятать тебя там, где искать не станут, и отправил в Морскую тюрьму пересидеть смутное время. И, что не маловажно, - в ней сидеть не так уж плохо. Этот вопрос я изучал сам летом 17-го при Временном правительстве, так сказать, на собственной шкуре. Таким образом, товарищ моих детских лет, я отплатил добром за то, что ты как-то спас меня, когда я пацаном чуть не потонул на купании в Суздальском озере. Теперь мы квиты, не так ли?
  Владимир Константинович, выслушавший неожиданные откровения своего бывшего соседа, а ныне - революционного комиссара, от удивления не мог подобрать нужных слов, поэтому продолжал сидеть молча.
  Раскольников оказался нетерпелив и переспросил:
  - Ну, что же ты молчишь, сосед?
  Тихонов, тщательно обдумывая фразу, ответил:
  - Федор! Час назад я сидел в тюремной камере и гадал, какая участь меня ждет в ближайшем будущем. Всем известно, что в тюрьму от хорошей жизни не попадают. Так что, мысли-то у меня не больно веселые были, можешь себе представить. И вдруг я приезжаю в гостиницу "Асторию", в шикарный номер, и узнаю от тебя такие вещи, которые у меня даже в голове не могут сразу уложиться. Так что уж извини за молчание - мне надо прийти в себя и начать соображать, как следует.
  Реплику собеседника комиссар понял по-своему. Он встал, подошел к массивному буфету, вынул из него пузатую бутылку темно-зеленого стекла и поставил на круглый стол у окна. Потом присоединил к бутылке хрустальные рюмки и блюдце с нарезанным лимоном. Подумал и добавил к закускам увесистое блюдо с ломтиками хлеба, намазанными аппетитным печеночным паштетом.
  - Подходи, сосед, к столу. Немного выпьем и закусим, чтобы мыслям в голове легче было уложиться.
  Тихонов слабо улыбнулся и, покачивая головой, сказал:
  - Да, собственно говоря, я не об том вел речь...
  Раскольников сделал рукой приглашающий жест, наполнил рюмки и добавил:
  - Подходи, подходи! Не чинись!
  Гость подошел и посмотрел на этикетку бутылки. Французское название Martell подсказало, что на столе у революционного комиссара стоит лучший французский коньяк. "Интересно, как насчет пресловутого аскетизма революционеров?" - с иронией думал он, вдыхая аромат изысканного напитка, который отчасти можно сравнить с тонким ароматом дорогих духов.
  Они подняли рюмки, Федор сказал:
  - Будем здоровы!
  Маленькими глотками Тихонов выпил коньяк, вкус его еще держался во рту, а струйки солнечной жидкости, казалось, уже растеклись по голове, груди, рукам и ногам. Хотелось спокойно насладиться этим ощущением. Но Раскольников, выпивший рюмку одним глотком, наполнил следующую и спросил:
  - Мать-то как, жива-здорова?
  - В феврале мы виделись, не жаловалась, вроде...
  - А моя что-то прихварывает. Давай за них, хорошие они у нас!
  И вторую рюмку он опрокинул одним махом, но заметив, что гость только пригубил, высказался укоризненно:
  - Ну, что же ты, за мать следовало бы до дна выпить.
  - У меня с первой в голове зашумело. Морская тюрьма, знаешь ли, не курорт.
  - Ладно, ладно! Вот поешь бутербродов. Свежие совсем, утром из ресторана принесли. Не пьяней. Мне с тобой важный вопрос нужно обсудить.
  Комиссар выпил вдогонку третью рюмку и тоже взялся за бутерброды. Между делом вызвал прислугу и заказал крепкого чаю в номер.
  Прожевав, он официальным тоном сообщил:
  - Теперь слушай! Старого флота более не существует. Штаб Балтийского флота, в котором ты служил, ликвидирован. Офицеры, состоявшие в его штате, отправлены в отставку. Сейчас формируется новый флот, рабоче-крестьянский, но многие морские офицеры высказали намерение снова поступить на флот в качестве опытных военных специалистов. Сам-то ты, Владимир, чем намерен заниматься в будущем?
  Тихонов подумал и ответил прямо:
  - Я, кроме флотской службы, ничем в жизни не занимался. Хотя, мог бы, наверное, пойти учительствовать, астрономии детей учить. Но лучше все же вернуться на флот, если мои способности, как специалиста, окажутся востребованы.
  - Считаю, что ты высказался политически верно и дальновидно. Флоту ты понадобишься в ближайшее время. Более того, я обязан сообщить тебе следующее. Месяц назад, в марте, советское правительство в полном составе переехало из Петрограда в Москву. Да-да, не делай удивленное лицо. Этот факт - свершившийся, столица страны теперь вернулась в Белокаменную. Я назначен заместителем народного комиссара по морским делам. Создаю свой штаб, и мне требуется надежный и опытный специалист по военно-морской разведке. Должность как раз для тебя, согласен?
  - Хорошо, Федор, я согласен, будь по-твоему. Но дай мне немного отдохнуть, побыть дома, начать соображать. Четыре года я провел на войне без отпуска. Ранен был в сентябре прошлого года, потом в политику попал нежданно-негаданно, в тюрьме сидел. Надо перерыв сделать небольшой. В общем, товарищ комиссар, нуждаюсь в непродолжительном отпуске по состоянию здоровья.
  - Добро, даю тебе месяц. Находись дома в Петрограде. В Москву вызову телеграммой. Давай, товарищ Тихонов, еще по одной выпьем за твое назначение.
  Новый глоток коньяка неожиданно просветлил голову, Тихонов по-чувствовал себя гораздо лучше, чем в начале встречи с Раскольниковым. Да и жизнь после конкретного предложения начала обретать перспективы.
  Федор вдруг заявил, что ему срочно требуется подготовиться к важному совещанию, а гостя отправил на своей машине домой в Финский переулок. Меньше, чем через час после разговора в гостинице Владимир Константинович сидел у себя и беседовал с матерью.
  Первым делом он объявил, что приехал в отпуск и останется дома надолго. Обрадованная Ольга Антоновна решила приготовить на стол, но сын остановил ее, потому что с дороги (про тюрьму говорить не стал) непременно хочет помыться в бане. Мать подсказала, что Финляндские бани, которые у них по соседству, в девятом доме, сейчас работают, можно сходить туда. Быстро собрала узелок с чистым бельем, сунула в него кусочек мыла и отправила долгожданного гостя мыться.
  После бани, наслаждаясь собственной чистотой и спокойной беседой с матерью, сын ел и нахваливал ее обед, а потом, усадив хлопотунью за стол, собственноручно занялся самоваром. Ольга Антоновна при этом расстроено сообщила, что у нее совсем не осталось чайной заварки, которую по нынешним временам не купить ни в одной лавке. Зато вспомнила и достала из полотняных мешочков пучки с высушенным летним сбором и заварила такой душистый травяной чай с малиной, какого сын не пил с самого детства.
  Тихонов, обливаясь потом, пил стакан за стаканом и пребывал в со-стоянии легкой эйфории, что после приключений, выпавших на его долю, было совсем не удивительно.
  Ольга Антоновна, радуясь, что сын слушает, говорила о насущном. О том, что деньги в стране потеряли всякую ценность, хотя другой измерительной единицы нет: фунт хлеба в вольной продаже стоит 1200-1500 рублей, значит, прежняя копейка равна 700 рублям. Но это не совсем так, убедительно взглянула мать на сына, ведь дрова, которые стоили четыре-пять рублей, продают по 75 тысяч рублей за сажень. То есть, прежняя копейка равна 150 рублям, закончила она простой подсчет. Сын слушал и молчал, не зная, как ей ответить, тогда Ольга Антоновна взглянула на часы, пробившие семь вечера, как бы ненароком спросила:
  - Володенька, может нам Наташу, соседку, пригласить к чаю? Она уже с работы пришла...
  Сын возражать не стал.
  
  2
  
  Через неделю домашнего отдыха Владимир Константинович вынужден был себе признать, что симпатичная соседка Наташа занимала все больше места в его молодой холостяцкой жизни. Ему нравилось разговаривать с ней, отвечать на ее вопросы, глядя при этом в синь ее больших глаз, на мягкий овал лица и подбородок с едва заметной ямочкой. Ее привычка перебрасывать тяжелую русую косу с одного плеча на другое, казалась ему довольно милой. Двадцатилетняя Наташа была начитанной и хорошо воспитанной девушкой, при этом скромной, порой до застенчивости.
  Поначалу она заходила лишь на несколько минут, когда ее звала в гости Ольга Антоновна. Потом он сам стал приглашать ее чаевничать или поиграть вечером в лото, девушка тогда задерживалась у них дольше. Тихонов знал, что Наташа по фамилии Устьянцева живет в своей квартире в основном одна: ее родители-железнодорожники откомандированы начальством куда-то за Любань, где отец служил начальником станции. По делам службы отец очень занят, в Петроград приезжать не мог даже ненадолго, ждал возможности поехать в отпуск, но начальство и дела не отпускали. Мать безотлучно жила с ним. Чтобы не смущать девушку, Тихонов старался не задерживаться у нее дома, когда заходил с каким-то вопросом.
  В выходной день Наташа согласилась пойти погулять. Молодые люди оживленно разговаривали и неторопливо шли к Неве. На середине Литейного моста остановились и с высоты наблюдали, как река собирается освободиться от тяжелого ледяного панциря. Потемневший к середине весны лед местами трескался, его поверхность покрывал ноздреватый, выжженный солнцем снег, а кое-где сквозь трещины наверх проступала вода, лужами растекаясь над ледяной толщей. За зиму натоптанные на льду тропинки, проложенные прямым путем от одного берега до другого, тонули в этих лужах. Еще несколько солнечных и ветреных дней, и мощные невские воды унесут изломанные куски льда вместе с зимним мусором в устье и дальше в залив, а потом, высвободившись из тесноты, потекут спокойно и величаво, принося в город тепло и чистоту.
  В воздухе пахло обновлением: чувствовалось, что на смену уходящей надоевшей зиме спешит молодая, словно новая жизнь, полная сил весна. Настроение Тихонова и его спутницы оказалось созвучно происходящим явлениям природы, молодые люди предчувствовали, что вот-вот и у них начнется в жизни что-то новое, хотя еще боялись признаться в этом друг другу.
  С моста они вышли на Литейный проспект, дошли до "Паризианы" и обнаружили, что кинематограф работает. Постояли в очереди за билетами и были вознаграждены сеансом смешной комедии. Сели в конце зала и, когда выключили свет, Тихонов взял ладошку девушки в свою крепкую ладонь. Наташа откликнулась легким пожатием пальцев. Этого было достаточно, чтобы чувствовать себя на седьмом небе. Потом они гуляли по Невскому, по Садовой, и говорили, говорили, говорили...
  - Володя, я выросла в деревне, хотя с рождения считаюсь городской. Отец служил на железнодорожных станциях дистанции пути за Любанью. Более всего ему нравилось, когда семья на лето останавливалась в деревне Померанье. Вы не слышали о таком, а я вам сообщу интересный факт: как моряк вы должны знать художника-мариниста Боголюбова. Так вот, Алексей Петрович Боголюбов родился именно в Померанье. Столь странное название у деревни возникло со времен императрицы Екатерины Великой, которая разрешила устроить там немецкую колонию, заселенную выходцами из германской земли Померания. Изумительные там места: поля, леса, речки. Летом по грибы-ягоды с подружками ходили, купались в пруду, зимой на салазках катались с ребятней. А папа иногда сажал нас с мамой на тройку, сам за возницу садился и катал по окрестностям. Вспоминаю Померанье как чудесную сказку в своей жизни.
  - Наташа, а когда вы в город переехали?
  - Когда мне время подошло учиться, тогда и переехали. Мне десятый год шел. Родители отдали меня в частную женскую гимназию, и с этого времени мы только летом могли выбираться в Померанье. И то ненадолго. Папа в то время на Николаевском вокзале работал. Нам его начальство служебную квартиру выделило, где я сейчас живу. После учебы в гимназии пошла работать машинисткой-делопроизводителем в почтовую контору Финляндского вокзала. Работа как работа. Скучно, правда. Зато хороший продовольственный паек дают. А мечта у меня такая: хотелось бы поступить в институт путей сообщения и выучиться на инженера-железнодорожника. Да, вот беда, девушек туда не принимают. Может быть, при новой власти будут принимать, как вы считаете?
  Тихонов уклончиво сказал, мол, время покажет. Потом рассказывал, как сам учился в Морском корпусе, как стал офицером и попал служить на Балтийский флот. Наташа слушала своего спутника с большим интересом, несколько раз хотела задать вопрос, уточнить что-то, но стеснялась.
  Так, ничего не замечая вокруг, они перешли по Троицкому мосту на Петроградскую сторону, а потом вернулись к своему дому. И долго стояли во дворе, прощаясь, словно перед долгой разлукой. Уходить первому никому не хотелось.
  Дома Ольга Антоновна с улыбкой спросила сына:
  - Ну, что, герой-моряк, сделал предложение невесте?
  Тот удивленно вскинул брови:
  - Ну, какое предложение, мамуся? Мы ведь первый раз гулять вдвоем пошли...
  Мать упорно гнула свою линию:
  - Володенька, я ведь к тому, что время бежит быстро. Вторая неделя твоего отпуска пошла. Скоро половина будет. А как вызовут тебя на службу? Что же, Наташенька и останется одна, ни жена, ни невеста? Ты же видишь, она хорошая скромная девушка, нравится тебе. И ты ей нравишься, я знаю наверняка. Чего же еще надо? Давай-ка, дружок, решай по-военному: делай девушке предложение! Обвенчаться успеете до твоего отъезда и свадебку скромную по нынешним временам справить, а потом жена она тебе будет. И тут уж дело известное, жена за мужем, как нитка за иголкой. Детки, глядишь, у вас пойдут. Я хоть на старости лет с внуком иль с внучкой понянчусь.
  Сын, удивленный решительным настроем матери, не стал продолжать сложный разговор, а оделся и вышел остудиться под невским ветерком и поразмыслить. Дошел до Сампсоньевского моста, иззяб от порывов холодного вечернего ветра и поспешил домой, рассуждая про себя, что мать все же права. Наташа действительно очень хорошая девушка, к тому же красивая. Наверное, надо жениться, в самом деле. С такой мыслью пришел домой и сообщил о своем решении.
  В дальнейшем события развивались как в военной операции, где войсками командовала Ольга Антоновна. Следующим вечером она пригласила Наташу в гости. Как обычно сели пить чай и разговаривать о том, о сем. Потом мать незаметно подтолкнула сына под столом. Тихонов понимающе улыбнулся, кивнул головой, а потом встал и без какого-либо пафоса просто сказал:
  - Наташа, вы мне очень нравитесь, я прошу вас стать моей женой. Точнее, как говорили в прежние годы, предлагаю вам руку и сердце!
  Наташа растеряно поднялась из-за стола и испуганно замолчала. Лицо ее приобрело пунцовый цвет. Сцепив ладони на груди, она напряженно смотрела на Тихонова, как будто ждала от него какой-то поддержки. Но тот и сам замолчал, расстроено думая, что неожиданным предложением, должно быть, смутил бедную девушку, она сейчас убежит, расплачется. В общем, выйдет скандал вместо свадьбы...
  В этот критический момент на помощь молодым пришла мудрая Ольга Антоновна. Она подошла к девушке, по-матерински обняла и тихо спросила:
  - Ну, что же ты, Наташенька замолчала? Тебе Володя предложение сделал. Ведь ты - человек взрослый, самостоятельный, пора и тебе о замужестве думать. Времена нынче лихие, вдвоем-то их пережить легче, чем в одиночестве. Может, он не люб тебе, да ты не согласна?
  Наташа повернула к ней лицо, глаза у девушки были "на мокром месте". Но она вздохнула и решительно прошептала:
  - Я согласна. Только папу с мамой спросить по закону надо...
  После этого она закрыла лицо ладонями и уткнулась в плечо соседки. Растроганная Ольга Антоновна стала гладить девушку по спине, что-то шептать, стараясь успокоить. Усадила на стул и посмотрела на сына, который продолжал стоять и со смущенной улыбкой взирать на происходящее.
  - А ты, сынок, что столбом-то стоишь, прости уж мать за такое сравнение? Сбил с толку девушку предложением, надо теперь ее успокоить, чтобы все по-людски было, - назидательно произнесла мать.
  Сын вышел в другую комнату и возвратился с букетиком первых весенних цветов, которые утром купил у цветочницы на привокзальной площади, и серебряным колечком, припасенным для такого случая запасливой Ольгой Антоновной. Знаки внимания произвели на девушку должное впечатление, она немного успокоилась, хотя сидела, не поднимая глаз. Жених подошел и сел рядом, взяв ее за руку. Ольга Антоновна вошла в роль "главнокомандующего" и держала речь:
  - Раз вы, дорогие мои молодые, сговорились, то будем думать, что делать дальше. Как говорится, жених с невестой рядком, честным пирком да за свадебку. Через десять дней, 5 мая - у нас Пасха. Венчаться после праздника надо. Времени остается не так уж много, а дел - всех не переделать! Во-первых, надо вам, Наташа и Володя, съездить к её родителям, сказать о своем решении, по обычаю попросить благословения. Не думаю, чтобы они были против. Вы оба - православные, молодые, самостоятельные, что сейчас важно. Одним словом, хорошая пара! А когда приедете, сходим в наш Сампсоньевский собор, договоримся, чтобы обвенчали вас сразу после Пасхи. Потом предлагаю посидеть у нас: комната эта - большая, хотя шуметь в наши дни не принято, значит, и гостей много не позовешь. О гостях следует подумать заблаговременно, пригласить, узнать, кто сможет прийти. Наташеньке платье готовить нужно. Володе в морской форме можно быть, она сейчас без погон, как раз, словно жених во фраке выглядеть будешь.
  Тихонов взглянул на невесту, она подняла глаза и внимательно слу-шала. Чувствовалось, что тема подготовки к свадьбе ей оказалась явно интересной. На душе у него стало спокойнее.
  Наташа упросила начальство на работе, чтобы ей дали несколько дней отпуска в связи с предстоящей свадьбой. В первый свободный день Наташа через знакомства на Николаевском вокзале выхлопотала проездные документы до станции Любань для себя и жениха. Вдвоем они поехали к Устьянцевым-старшим просить отца с матерью благословить на вступление в брак. Как предполагала Ольга Антоновна, родители не стали противиться свадьбе единственной дочери. Они считали дочь взрослой, самостоятельной и одобрили ее выбор. Тем более что избранник дочери оказался человеком серьезным, образованным и благородного происхождения. Отец Наташи на свадьбе присутствовать не имел возможности из-за своей занятости, а мать быстро собралась и охотно отправилась в Петроград, чтобы находиться рядом с дочкой в самый ответственный момент ее жизни.
  В городе все участвовавшие в подготовке к свадьбе занялись разными делами: Ольга Антоновна договорилась о времени венчания в соборе, Наташа с мамой скрылись у себя дома и что-то мастерили, Тихонов заказал в винной лавке Антонины Васильевны Ильиной, матери Раскольникова, немного вина для гостей и произвел обход торговавших рынков в поисках съестных припасов на праздничный стол.
  В конце первой недели мая подготовка завершилась. Настроение у всех было приподнятым, его не смогли испортить даже капризы непредсказуемой питерской погоды: сразу после Пасхи похолодало, небо затянулось темными тучами, казалось, вот-вот среди вешнего дня пойдет снег.
  С утра жених вызвал извозчика к дому и пошел позвать невесту. Когда дверь в соседнюю квартиру открылась, он замер на пороге, удивленный перемене, произошедшей с Наташей. Вместо девушки-скромницы в дверях стояла красавица-невеста в торжественном белом платье, белых ботиночках на каблуке и белых перчатках. Наряд венчала белая шляпка, украшенная цветами. Накинув на плечи шубу для тепла, Наташа в сопровождении мамы вышла и под руку с женихом спустилась по лестнице.
  Позже молодые говорили, что все последующие события запомнились им будто со стороны, подобно сеансу в кинематографе. Во время обряда венчания в Сампсоньевском соборе Наташа пыталась сосредоточиться на словах священника, а стоявший рядом Тихонов внимательно рассматривал золотой алтарь, подлинное произведение искусства. Поздравления гостей казались им каким-то хором голосов. Из храма гости, коих было немного, незаметно оказались за праздничным столом в квартире Тихоновых. Обе матери, Антонина Васильевна Ильина, которую пригласил жених, кузен невесты, студент-медик, и супружеская чета соседей желали мужу и жене счастливого будущего, любви и согласия да деток побольше. Откликаясь на возгласы "Горько!", они вставали и скромно целовались.
  Разговоры за столом затянулись, за окном смеркалось, когда гости вслед за родителями потихоньку стали собираться. Ольга Антоновна отправилась ночевать к сватье, а молодые, наконец, остались одни.
  
  
  3
  
  Их медовый месяц продолжался уже несколько дней. Жили в квартире у Наташи, мама её на следующий день после свадьбы уехала к отцу, а опустевшие комнаты заняли молодые супруги.
  Жена рано утром убегала на работу, а муж-отпускник выбирался из постели, пил чай и шел к матери. Читал за столом лежавшие стопкой новые советские газеты "Наш век", "Красная газета", "Северная коммуна", отвечал на ее вопросы, сам пытался размышлять над происходившими событиями. Больше всего его беспокоила ситуация с отправкой бывших пленных чехословаков по железной дороге на Дальний Восток. Шестьдесят с лишним железнодорожных составов растянулись по губерниям России от центра до самого Тихого океана.
  Чехословаки, опытные воины, представляли собой реальную боевую силу, которая способна выступить против новой власти страны. Чехословацкий корпус, в который входили бригады, батальоны и роты военнопленных австро-венгерской армии, был создан в интересах Антанты и на ее деньги. В конце марта 18-го, когда из-за опасности столкновения с наступающими германскими войсками командование корпуса отменило решение о возвращении в Западную Европу через порт Архангельск, бывшие военнопленные погрузились в железнодорожные составы и отправились в порт Владивосток. В мае головные эшелоны прикатили на дальнюю окраину России, а хвост этого "стального змея" все шевелился на берегах Волги, в Самаре.
  - И что ты, Володенька, об этом думаешь? - тревожно спросила Ольга Антоновна сына, читавшего вслух статью.
  Тихонов отложил газету в сторону, оперся локтями о стол и задумчиво произнес:
  - А то, мамуся, и думаю, что вряд ли Англия упустит удобный случай устроить в России очередную смуту. Чехословаки хорошо вооружены, а в сложной и взрывоопасной обстановке винтовки с пулеметами обязательно начнут стрелять. Уж, кто-нибудь да постарается поднести фитиль к бочке с порохом!
  - Что же это значит, братья славяне на русских людей руку поднимут?
  - Мама, что там братья славяне, когда на Дону уже русские с русскими бьются сметным боем, кровью умываются. Читала ведь про бои с атаманом Красновым?
  Мать в ответ только вздохнула.
  Другой занозой, застрявшей в мозгу, была мысль о поисках Стрельцова в Финляндии, о Кристине Тамм, которая могла что-то сделать для прояснения загадки, и о том, что ему, офицеру агентурной разведки, выполнявшему многие сложные задачи, на сегодняшний день ничего не удается сделать для поисков бывшего начальника. В Финляндию пришли немецкие войска, недавно оккупировавшие эту часть бывшей Российской империи. Советская Россия закрыла на это глаза, и Тихонову оставалось только скрежетать зубами от собственной беспомощности.
  В воскресенье у Наташи был выходной день, и молодожены с утра долго не поднимались из постели, что-то обсуждая, смеясь и бесконечно обнимаясь. Наконец, жена решительно выбралась из-под одеяла, одернула ночную сорочку, накинула халат поверх и заспешила на кухню разжечь керосинку, чтобы вскипятить чайник.
  Тихонов в который раз подумал, какая же молодчина его супруга, потом тоже спустил ноги на пол, неторопливо оделся и пошел умываться. Возле стола неаккуратно зацепил ногой стул, который стоял, пододвинутым к проходу. Со стула на пол посыпалась какая-то одежда, и он наклонился собрать рассыпанные предметы. Это оказалось выстиранное белье жены, и Тихонов, привыкший за годы войны к холостяцкому одиночеству, с некоторым смущением от непреднамеренного вторжения в чужой мир поднимал с пола и раскладывал на стуле кружевные панталончики, рубашечки с бантиками, лифчики, чулки и прочие дамские принадлежности. За этим делом его застала вошедшая в комнату Наташа. Она всплеснула руками и тоже смущенно запричитала:
  - Ой, батюшки, все сейчас сама подниму. Прости, Володенька, это я выстиранное белье погладить собралась с утра пораньше, да и прособира-лась. После завтрака поглажу, ты не будешь против?
  - Ну, о чем ты, милая? - пожал плечами муж и отправился на кухню к умывальнику.
  Однако после завтрака их отвлекли от домашних дел другие события. В дверь позвонили. Тихонов вышел и увидел на площадке посыльного из почтового отделения. Видимо, он поднимался по лестнице бегом, поэтому задохнулся и некоторое время стоял молча.
  - Что стряслось? - спросил удивленно Тихонов.
  - Телеграмма товарищу Тихонову, - переведя дух, сообщил посыльный. И тут же добавил тревожным шепотом:
  - Правительственная!
  - Давай посмотрим эту правительственную, - протянул руку Владимир Константинович.
  - Так мне документик требуется, что товарищ Тихонов - вы и есть.
  - Вот тебе документ.
  Посыльный, послюнявив химический карандаш, записал на листочке имя и фамилию адресата, номер его документа и только тогда отдал ему в руки заклеенный бланк телеграммы.
  Из комнаты послышался голос Наташи:
  - Володенька, кто это пришел?
  Увидев, что муж распечатывает бланк телеграммы, она замерла. Тихонов положил бланк на стол, на желтоватом листе большими буквами темнели слова "Правительственная телеграмма".
  Они вместе прочитали текст:
  "Товарищу Тихонову надлежит 25 мая прибыть в Москву на Воздвиженку дом 9 в Морской штаб. Раскольников".
  Также вместе взглянули на висевший у дверного косяка отрывной календарь. Наташа подошла к нему и сорвала листок вчерашнего дня. Сегодня было воскресенье 19 мая.
  Вдвоем они отправились на Николаевский вокзал покупать билет на поезд до Москвы. Сойдя с трамвая на Знаменской площади, они закружились среди множества людей по делу и без дела сновавших возле здания вокзала. Неожиданно внимание Тихонова привлек человек в пальто с поднятым воротником и черном картузе, надвинутом по самые брови. Они поравнялись, и Владимир Константинович признал в незнакомце старшего лейтенанта Иванова-четвертого, офицера штаба Балтийского флота. Тот тоже узнал сослуживца. Сдержанно поздоровались, Тихонов представил жену.
  Иванов-четвертый вдруг зло произнес:
  - Женился, значит, Тихонов? Медовый месяц гуляешь? За юбкой прятаться решили-с, господин лейтенант? А Россию кто защищать будет? Сейчас на Дону решается ее судьба. Ты же офицер, войну прошел. Десятки наших уже там. Неужели тебе безразлично?
  Тихонов зло прищурил глаза и собрался ответить резкостью на рез-кость, но неожиданно рядом прозвучал взволнованный голос Наташи:
  - А разве защитить мать и жену не долг офицера? Разве не с них у каждого начинается своя Россия?
  Опешивший Иванов-четвертый вновь спрятал лицо за воротником, раздраженно отмахнулся от супругов и быстро ушел прочь, растворившись в толпе.
  Тихонов внимательно посмотрел на жену и подумал, насколько она оказалась права и в двух фразах выразила то, о чем он долго раздумывал. Именно они, его мать и Наташа и есть сейчас его Россия, это их он будет защищать, когда придется сражаться. Он прижал жену к себе и поцеловал, не замечая идущих рядом прохожих.
  Через несколько дней Тихонов оказался в Москве. От Каланчевки до Воздвиженки добрался на неторопливом трамвайчике, беспрестанно тренькавшим охрипшим звонком. Нашел нужный номер дома - это оказалось угловое длинное здание с двумя этажами высоких оконных проемов и купольной башенкой во главе угла.
  Теперь, стало быть, такой будет Морской генеральный штаб, подумал Тихонов. Увидев охрану и дежурного на входе, понял, что внешних изменений немного. Дежурный прочитал документы и спросил:
  - Вы к Беренсу пойдете?
  - Вызов подписан Раскольниковым, полагаю, надо к нему сначала, - уточнил Тихонов.
  Дежурный почесал затылок карандашом и с сомнением сказал:
  - Товарища Раскольникова вам придется долго ждать, он больше в Кремле находится, чем здесь. Ладно, отправлю вас к его адъютанту, там разберетесь!
  Это было не удивительно. Удивительное началось дальше.
  Тихонов открыл дверь с табличкой "Тов. Раскольников Ф.Ф.", вошел в кабинет и... застыл. Прозвучал властный женский голос:
  - Что вы стоите в дверях?! Башмаки к полу прилипли? Проходите в кабинет, если вам сюда.
  Из-за стола в ореоле света электрической лампы вышла высокая женщина с каштановыми волосами, уложенными в прическу. Вплетенные у висков косы служили изящным орнаментом для точеного лица с выразительными глазами и иронично улыбающимися губами. Одета дама была так, будто собиралась в театральную ложу, а не на работу в казенном учреждении. На ней прекрасно смотрелось светло-коричневое шерстяное платье, свободного покроя с тонким ремешком на талии, с воротником и манжетами из темного кружева. Тихонову показалось, что он ее когда-то видел, поэтому вежливо представился:
  - Тихонов. Вызван телеграммой из Петрограда к товарищу Раскольникову. Дежурный по штабу сообщил мне, что можно доложить его адъютанту.
  Красавица вновь улыбнулась и ответила:
  - Я и есть тот самый адъютант! Моя фамилия Рейснер. Осведомлена о вашем приезде. Товарищ Раскольников скоро будет. Вот вам мандат, подписанный председателем Революционного военного совета Львом Давидовичем Троцким. Ступайте в финотдел и продотдел, оформляйтесь как работник Морского штаба, получайте денежное довольствие, карточки на паёк и промтовары. Пропуск в штаб не забудьте получить в канцелярии. И возвращайтесь работать, ваше рабочее место здесь, за большим столом у окна.
  Тихонов вспомнил, что именно эту амазонку он удивленно разглядывал полгода назад в коридорах Адмиралтейства в Петрограде. Комиссар Балтики! В глазах ее заметно отражалось любопытство: с нескрываемым интересом дама смотрела на стройного светловолосого флотского офицера в отутюженных брюках и кителе, из-под рукавов которого выглядывали накрахмаленные манжеты. Ее впечатлило, что офицер без тени робости прошел по незнакомому кабинету начальника, остановился у нового рабочего стола, мельком оглядел бумаги, лежавшие на нем, поставил на пол походный чемоданчик и без слов вышел из кабинета, чтобы выполнить полученные указания. Рейснер вслед лишь удивленно покачала головой с той же улыбкой: обычно новички в кабинете заместителя народного комиссара по морским делам ведут себя более сдержанно. Видно, этот моряк из Петрограда не робкого десятка, к тому же оказался красавчиком!
  Когда Тихонов оформил все документы и вернулся в кабинет Рас-кольникова, хозяин оказался на месте. С озабоченным видом он разговаривал с Рейснер, но прервал разговор и поздоровался с вошедшим:
  - Рад тебя видеть, товарищ Тихонов! Хорошо, что ты приехал без задержки. Сейчас у нас с этим беда: вызываешь человека, а он либо опаздывает, либо вообще не появляется. А дел для всех много, рук не хватает. Не стану вдаваться в подробности, скоро сам все поймешь. Товарищ Рейснер показала, где ты будешь работать? Хорошо, так что садись и начинай без промедления. На столе лежат сообщения представителей советской власти из разных частей страны. Тебе следует их изучить и сделать выводы по наиболее опасным для нас направлениям. Проделанную работу нужно оформить в виде справок для доклада товарищу Ленину и товарищу Троцкому. Они, конечно, получают данные из других органов, из ВЧК, например, или из Полевого штаба Красной Армии. Но флот, по моему мнению, должен иметь собственный взгляд на обстановку в стране. Особо следует отметить те места, где потребуются действия моряков. Какие у тебя есть вопросы?
  - У меня вопрос один. Я недавно женился, - при этих словах Тихонов машинально взглянул на Рейснер. - Поэтому мне нужно знать, как будет обстоять дело с жильем. Хочу привезти жену в Москву.
  Раскольников ответил:
  - На первый случай получишь место в нашем общежитии, оно находится в этом здании на первом этаже. Немного погодя будем решать вопрос о предоставлении отдельных комнат работникам Наркомата в жилом фонде Москвы. Тогда и ты получишь жилье, чтобы перевезти супругу из Петрограда в Москву. Устраивает?
  Тихонов кивнул, сел за свой стол и погрузился в чтение.
  Через несколько дней появились две справки, в одной из которых на основании имеющихся сведений о начале вооруженного мятежа частей чехословацкого корпуса в Челябинске и в других местах от Пензы до Омска был сделан логичный вывод. Он писал, что наиболее организованным и опасным станет выступление чехословаков на Средней Волге в районе Самары, поскольку именно там, практически в сердце России, они могли бы нанести наибольший ущерб Советской власти. Для вооруженного противостояния мятежникам, помимо сухопутных частей Красной Армии, необходимо создать на Волге военную флотилию. В ее состав могли бы войти вооруженные орудиями и пулеметами волжские и камские пароходы, а также срочно переброшенные из Кронштадта миноносцы Балтийского флота.
  Вторая справка касалась бедственного положения кораблей эскадры Черноморского флота, ушедших из Севастополя в Новороссийск после того, как германские войска 1 мая 1918 года заняли Севастополь. Тихонов писал, что из-за отсутствия других свободных портов на Черноморском побережье Советской России, корабли оказались запертыми в Цемесской бухте Новороссийска. В сложившихся условиях они либо достанутся германским войскам, наступавшим в районе Ростова, либо попадут в руки турецкой армии, стоявшей в Батуме. Единственным выходом для Советской власти было бы уничтожение кораблей во избежание их захвата оккупантами.
  Раскольников прочитал вторую справку и сказал:
  - Правильный вывод ты сделал, товарищ Тихонов! Он совпадает с докладом начальника Морского генерального штаба Беренса. Вчера товарищ Ленин направил телеграмму Черноморскому флоту: ""... с получением сего уничтожить все суда Черноморского флота и коммерческие пароходы, находящиеся в Новороссийске". Туда выехал член коллегии нашего Наркомата Вахрамеев, назначенный главным руководителем затопления флота. Твоей работой я доволен.
  Тихонов молча кивнул. Раскольников прочитал справку об отпоре мятежникам-чехословакам и заметил:
  - Этот документ покажу товарищу Троцкому, надо посоветоваться.
  В первых числах июня, точнее 5-го числа, Раскольников с озабочен-ным видом вошел в кабинет и положил справку перед Тихоновым. С грустной улыбкой констатировал:
  - Сегодня чехословаки начали боевые действия против нас под Самарой. Ты, товарищ Тихонов, оказался прямо-таки оракулом. Правильно предсказал события. Мы с товарищем Троцким были с докладом у Ленина. Принято решение срочно откомандировать тебя в Кронштадт для подготовки миноносцев к переходу на Волгу. В Нижнем Новгороде будет формироваться Волжская военная флотилия. Там пока в наличии только речные пароходы, на них рабочие Сормовского судостроительного завода установят вооружение. И флотилия начнет воевать, ожидая твоего прибытия с балтийскими миноносцами. Начальнику Морских сил Балтийского моря Зарубаеву будет отдан приказ оказывать тебе всяческое содействие, чтобы боевые корабли с опытными командами как можно скорее вошли в состав флотилии.
  
  4
  
  Сергей Валерианович Зарубаев был моряком опытным. Когда-то служил старшим артиллеристом на крейсере "Варяг" и за участие в бою у Чемульпо в январе 1904 года получил офицерского "Георгия". На Балтике командовал миноносцами, в 1915 году стал командиром линкора "Полтава". В январе 1917 года произведен в контр-адмиралы и вступил в командование 1-й бригадой линейных кораблей. В марте-апреле 1918 года оказал деятельную помощь начальнику Морских сил Балтийского моря контр-адмиралу Щастному в организации Ледового похода. Из Гельсингфорса в Кронштадт из-под носа наступающих немцев ушли 236 русских кораблей и судов, в том числе, 6 линкоров, 5 крейсеров, 59 эсминцев, 12 подводных лодок. Отмеченный поощрением Совнаркома за эту операцию, Щастный 27 мая был арестован и отдан под суд по обвинению в организации заговора против Советской власти. Вместо него на должность "Наморси БМ" приказом Морского генерального штаба назначили Зарубаева.
  Через неделю после принятия должности Сергей Валерианович получил подписанную Лениным телеграмму с требованием подготовить миноносцы Балтийского флота для перехода из Кронштадта на Волгу, в состав формирующейся в Нижнем Новгороде военной флотилии. Из Москвы для организации перехода был командирован представитель Наркомата по морским делам Тихонов, которого Сергей Валерианович прекрасно знал по 1917 году как начальника разведывательного отделения штаба Балтфлота.
  - Приветствую, Владимир Константинович, с прибытием на родную Балтику! - Зарубаев пожал руку Тихонову, когда тот вошел в адмиральскую каюту на штабном судне "Кречет". - Рассказывайте, с чем пожаловали?
  - Здравствуйте, Сергей Валерианович! - с удовольствием обратился Тихонов к Зарубаеву по имени и отчеству. Именно, не "товарищ Зарубаев", как того требуют новые правила, а Сергей Валерианович. Тому имелась причина: у флотских офицеров Временное правительство ликвидировало погоны, сменившая его Советская власть упразднила воинские звания и золотые шевроны на рукавах. Но никакая власть не могла отменить старую флотскую традицию, в соответствии с которой офицеры и адмиралы обращались друг к другу по имени и отчеству.
  Встреча бывших сослуживцев началась на хорошей ноте, они понимали друг друга. Тихонов вкратце изложил причину приезда в Кронштадт, Зарубаев ответил, что уже обдумывает поставленную задачу. Адмирал подошел к карте и стал размышлять вслух:
  - Из Кронштадта и Петроградского морского порта корабли должны пройти на Волгу по Мариинской водной системе: из Ладоги в Свирь и Онежское озеро, дальше по Вытегре, Мариинскому каналу, реке Ковжа в Белое озеро, в Шексну и в Волгу у Рыбинска. Всего более тысячи километров пути и 38 шлюзов. Размеры шлюзов помните?
  - Обижаете, Сергей Валерианович, - живо откликнулся Тихонов. - Не помнил бы, так посмотрел, готовясь к такому делу. Длина шлюза 74 метра, ширина без малого10 метров.
  - Это я к тому, что соответственно их размерам, в поход надобно отправлять миноносцы типа "Сокол". Длина - 57,9, ширина - 5,3 метра. Минимальная осадка - 1, 6 метра. Вы этого не застали, а я помню, что в 907-м году, когда я служил на этих миноносцах и был командиром "Рьяного", с Балтийского флота в состав Каспийской флотилии перевели два "сокола": "Пронзительного" и "Пылкого". Они первыми прошли из Петербурга в Астрахань по Мариинской системе и Волге, а потом ушли в Каспийское море на базирование в Баку.
  - И что же, на переходе глубины для них достаточными были?
  - Да, Владимир Константинович, немаловажная деталь: корабли максимально облегчили. С них сняли оба 75-милиметровых орудия, торпедные аппараты, весь боезапас и отправили тяжести по железной дороге. Запас угля тащили вслед на барже с буксиром. В таком виде корабли прошли всю Волгу без навигационных происшествий.
  - В каком состоянии пребывают "соколы" на текущий момент? Мне известно, что в кампаниях 15-го, 16-го и 17-го годов они не участвовали в боях, а служили посыльными кораблями.
  - Совершенно верно. Но в 1916 году их переоборудовали в тральщики и включили в дивизию траления. Прошедшую зиму они базировались в Гельсингфорсе. В апреле сего года "Прыткий", "Прочный" и "Ретивый" во время Ледового похода ушли в Кронштадт. То есть в наличии у нас пока три миноносца. Остальные шесть достались финнам. Грустная тема. Но мы достигли соглашения, по которому Финляндия обязалась соблюдать условия Брестского мирного договора. В ближайшие дни они нам передадут "Поражающий". По остальным кораблям переговоры будут продолжены. В нынешнем состоянии в поход миноносцам выходить нельзя. Требуется ремонт корпусов после плавания в тяжелых льдах Финского залива, да и паровые котлы подремонтировать надо бы.
  - Сергей Валерианович, ремонт нужно провести в кратчайшие сроки. У меня для этого есть все полномочия, прошу только вашей поддержки. Второй вопрос - укомплектованы ли экипажи на кораблях?
  - Тоже проблема. За 17-й год с флота дезертировало несколько тысяч нижних чинов... Тьфу ты, прости меня, Господи! Нельзя же теперь нижних чинов нижними чинами называть. Впрочем, Владимир Константинович, вы меня понимаете. К тому же в начале этого года Центробалт откомандировал в распоряжение Дыбенко немало матросов для формирования боевых отрядов на суше. По кораблям, словно метелкой прошлись. В экипажах теперь повсюду некомплект. Будем собирать для Волжской флотилии с бору по сосенке.
  - Кадровый вопрос нужно решать одновременно с ремонтом кораблей.
  - Совершенно верно! Кроме того, потребуется разработка плана подготовки к переходу и плана самого перехода, надо будет сформировать коллекцию речных лоций на весь переход, провести прочую штабную работу. А у меня сейчас, как назло, начальника штаба флота нет. Прежнего четыре дня, как сняли, а нового пока не назначили. Впрочем, эту проблему я решу, определю, кто будет подготовкой заниматься. Можете не беспокоиться. А вот ремонтом и укомплектованием экипажей займется комиссар, Иван Петрович Флеровский. Его к нам из революционных деятелей назначили недавно. Человек он неплохой, но флот знает слабо. Из учителей наш комиссар. Однако фигура авторитетная и деятельная, решить может любой вопрос. Тем более что у вас мандат, подписанный Лениным, для Флеровского это - лучший стимул горы свернуть.
  От командующего Тихонов направился к комиссару. Только собрался пояснить, что и когда нужно сделать, как выяснилось, что Флеровскому уже ясны все задачи по отправке миноносцев на Волгу. Он получил персональные указания из штаба Раскольникова.
  - Да, товарищ Тихонов, задачи мне из Москвы поставлены. Я сижу и обдумываю, как разумно и в кратчайшие сроки выполнить указ товарища Ленина. Считаю, что, прежде всего, вам следует выбрать, какие именно миноносцы потребуются. В Кронштадте их множество стоит. Выбирайте лучшие!
  Владимир Константинович призвал комиссара не горячиться, а составить подробный план подготовки к переходу. Попутно объяснил, что для перехода на Волгу могут подойти не всякие корабли, а только те, которые по своим небольшим размерам поместятся в шлюзовых камерах Мариинской водной системы. Чтобы не смущать сухопутного человека незначительными габаритами будущей мощи Волжской флотилии, Тихонов рассказал о подвиге миноносца "Стерегущего", самого прославленного из "соколов", во время русско-японской войны. Комиссар уважительно смотрел на офицера.
  Из штаба они вместе с флагманским механиком пошли осматривать миноносцы, выбранные для отправки на Волгу. Все три "сокола": "Проч-ный", "Прыткий" и "Ретивый" в одном счале стояли у пирса. Издали они производили впечатление красивых боевых кораблей: у каждого по четыре трубы, по две мачты, по два торпедных аппарата вдоль узкого хищного корпуса и пушки перед носовым мостиком и на юте. По мере приближения Тихонова и его сопровождающих к пирсу, оказалось, что ветераны-миноносцы давно забыли, что такое свежая краска, когда последний раз ремонтировались их корпуса и надстройки, что такое уход за палубой и механизмами. Вид у "соколов" был явно заброшенный. Ржавые борта тихо лизали грязные зеленоватые волны.
  Внутренние помещения вид имели такой же удручающий. Экипаж каждого корабля по штатному расписанию должен составлять шестьдесят человек, но в наличии осталось по несколько матросов на каждом миноносце и на всех один офицер, мичман выпуска 17-го года.
  Тихонов не особенно удивился, нечто подобное на флоте после революционных бурь он ожидал увидеть. Флагманский механик и без осмотра знал, в каком состоянии пребывают старые миноносцы, поэтому, не теряя времени даром, сел верхом на деревянный ящик, лежавший на пирсе, достал из кармана блокнот и стал записывать предстоящие виды работ и перечень нужных для ремонта материалов.
  Комиссар один испытывал острое чувство стыда от увиденного. На флоте он служил всего неделю, в Кронштадте успел осмотреть только лин-кор, крейсер и штабное судно. Относительный порядок на них поддерживался, хотя экипажи сократились вдвое. Казалось, что такое положение должно быть везде. Но у Флеровского в голове не укладывалось, как можно по приказу товарища Ленина отправлять на Волгу корабли, годные, пожалуй, лишь к сдаче в утиль. К тому же, он как комиссар несет ответственность за корабли Балтийских морских сил. Иван Петрович задержался, заглядывая во все внутренние помещения, и спустился на пирс последним. Тихонов энергично подошел к нему с вопросом:
  - Товарищ Флеровский, когда мы сможем приступить к формированию экипажей?
  Комиссар возмущенно ответил вопросом на вопрос:
  - Вы полагаете, что эти ржавые посудины можно привести в порядок?
  - Конечно! Их нужно срочно ремонтировать. Ремонт займет не одну неделю. И его можно провести лишь при наличии полных экипажей. Поэтому я и спрашиваю, когда начнем формировать экипажи?
  - В таком случае я сейчас же соберу партийный актив флота и, опираясь на наиболее сознательную часть матросов, проведу работу по направлению на миноносцы надежных и опытных флотских специалистов.
  С этого дня на пирсе, прежде пустом и сонном, закипела работа. Приказом командующего на три миноносца были назначены командиры, вахтенные помощники, штурманы, артиллеристы и механики. По несколько раз в день подходили группы матросов, которых командиры распределяли по боевым частям. Сформированные экипажи немедленно начали ремонт своих заведований. В помощь им флагманский механик направил бригаду рабочих Кронштадтских мастерских.
  Тихонов ежедневно обходил свою ремонтную зону, наблюдал за работами, кого-то ругал, кого-то подбадривал, кому-то помогал. Вечером составлял доклад о результатах работы за день и отправлял в Москву. В ответ чаще всего сыпались обвинения в медлительности и отсутствии стремления выполнить поставленную задачу. Каждый раз после упреков он скрупулезно сообщал в наркомат об объективных трудностях, и начальство на время умолкало. Но однажды пришлось взорваться и ему. "Прочный", "Прыткий" и "Ретивый" день ото дня все больше начинали походить на настоящие боевые корабли. В начале июля из Финляндии на буксире привели "Поражающего", который пребывал в том же удручающем состоянии, что и его собратья-"соколы" до начала ремонта. На него не успели сформировать экипаж, но ремонтную бригаду из мастерских прислали.
  Тихонов шел к одиноко стоявшему у достроечного причала кораблю и удивлялся, почему с него не слышится шум работ, как с других миноносцев. По трапу поднялся на палубу и прошел вдоль борта на ют, откуда доносились чьи-то голоса. За надстройкой открылась идиллическая картина: на расстеленном брезенте, как на матрасах, под летним солнцем загорали в сладкой дрёме трое рабочих. Еще двое играли в карты и оживленно разговаривали. На подошедшего никто из рабочих не обратил никакого внимания.
  - Почему не ведутся работы? Кто здесь старший? - раздался властный голос Тихонова.
  - Ты чё шумишь, дядя? - с напускным удивлением спросил один из картежников, здоровенный детина в брезентовых штанах и такой грязнущей тельняшке, что на груди и рукавах не было видно ни единой светлой полоски.
  - Повторяю вопрос: почему не ведутся ремонтные работы на корабле? - вновь спросил Тихонов, стоя перед грязнулей в чистом кителе и выглаженных брюках.
  - А хто ты такой, чтобы тебе тут отвечали? Пока не появится команда этой скорлупы, мы пальцем не пошевелим! Это их работа, а мы им, может, и поможем, - ухмыльнулся собственному каламбуру верзила.
  - Ваша задача в срок закончить ремонт и подготовить корабль к переходу на Волгу, где ему предстоят тяжелые бои!
  - Я тебе все сказал. И проваливай отсюда, офицерская морда, пока я тебя этой кувалдой не отрихтовал!
  Тихонов прищурил глаза и зло заиграл желваками. Перед ним стоял настоящий враг. Это он стрелял в спину комфлоту Непенину, он убивал безоружных офицеров и глумился над их неутешными вдовами. Теперь враг пытается поиздеваться над ним, но не на того напал. Вслух Тихонов, передразнивая верзилу, холодно произнес:
  - Зря ты так шумишь, дядя! Пожалеть придется...
  Резко повернулся кругом и пошел прочь с миноносца. Вслед ему раздался гогот и свист.
  С причала Тихонов прошел к комиссару. Тот сидел за столом и сосредоточенно что-то писал.
  - Что будем делать с саботажниками, товарищ Флеровский? - жестко спросил Владимир Константинович.
  Комиссар, не отрывая лица от документа, скороговоркой ответил:
  - Саботажников будем выжигать каленым железом!
  - Вот и начальник Особого отдела товарищ Калнинь говорил мне-то-же-са-мо-е, - по складам мрачно произнес Тихонов и взялся за трубку телефона:
  - У аппарата уполномоченный Наркомата по морским делам, соедините меня с начальником Особого отдела.
  - Что у нас стряслось? - быстро подхватился Флеровский.
  Через полчаса на причале у борта "Поражающего" остановилась автомашина. Подъехавшие чекисты без лишних слов арестовали бригаду бездельников и затолкали всех в кузов. Среди перепуганных ремонтников только верзила сопротивлялся и орал на весь порт:
  - Кого хватаете, революцьённого моряка-балтийца?! Офицерика послушали, дракона? Я таких чистюль, как он, в прошлом годе под лед живьем пускал охлаждаться! А вы руки мне вязать хотите? Не дам, контры!
  Арест "бузотеров" положительно повлиял на дальнейший ход ремонта. Вскоре на трех "соколах" работы завершились, лишь на "Поражающем" паровую машину не успели ввести в строй. Из Москвы раздалась команда "тащить его за ноздрю" на буксире и следовать вместе с остальными. В последних числах июля с миноносцев сняли вооружение, погрузили на железнодорожные платформы и под охраной артиллеристов и минеров из экипажей отправили эшелоном в Нижний Новгород.
  Вечером 1 августа отремонтированные миноносцы отошли от при-чальной стенки и отдали якоря на рейде Кронштадского порта. Моряки, рабочие и жители Кронштадта торжественно провожали свои боевые корабли, уходившие воевать на Волгу. Начальник Морских сил Балтийского моря Зарубаев, комиссар Флеровский и уполномоченный Наркомата Тихонов на адмиральском паровом катере обходили строй миноносцев, вдоль бортов которых выстроились экипажи. Командиры кораблей докладывали о готовности к походу. Комиссар в рупор крикнул: "Революционной победы вам, товарищи! Ура!", и сотня матросов многоголосо подхватила русский боевой клич. На этом первый парад кораблей нового Балтфлота завершился. Тихонов с катера перешел на флагманский миноносец перехода "Прыткий" и отдал команду поднять якоря.
  Ночью, когда в Петрограде развели мосты, "Прыткий", "Прочный", "Ретивый" и "Поражающий" вошли из Финского залива в Неву. Замыкающий миноносец, подцепленный тросом, шел за мощным кронштадтским буксирным пароходом.
  Тихонов стоял на мостике и смотрел на огромный ночной город. Полноводная река несла черную маслянистую воду, заключенную в гранитный камень набережных. Выстроившиеся каскадом мосты с поднятыми пролетами, казались похожими на железные руки, разведенные в стороны для того чтобы приветствовать корабли. На набережных были видны силуэты домов, в окнах которых, то здесь, то там вспыхивали огоньки чьих-то домашних лампочек. Вид спящего города завораживал. "Прыткий" вошел в судоходный пролет Литейного моста. По мосту они гуляли с Наташей... Вспомнилось, что за время командировки в Кронштадт ему иногда удавалось заезжать домой повидаться с женой и матерью. Память о тех теплых встречах теперь грела душу.
  Справа осталась Охтенская пристань, вот уже мост Петра Великого, слева приближались купола Лавры, дальше вздыбился разведенный железнодорожный мост, а по берегам застыли корпуса и трубы заводов. Городские кварталы кончались. В сумрачном свете нарождавшегося утра на обоих берегах появились силуэты кирпичных красавиц - заводских водонапорных башен, построенных в виде крепостных бастионов. А дальше потянулись пригородные села и полоски лесов. Порой мелькали великолепные дворцы с гранитными лестницами, спускавшимися к воде.
  За Шлиссельбургом, когда утро вошло в права, корабли оказались в Ладожском озере. В утреннем тумане показалось, что небо слилось с водой. Среди туманной мороси впереди вдруг возник старинный полосатый маяк на каменном островке. Поверхность воды в утренние часы была похожа на зеркало: на Ладоге установилась редкостная для этих мест штилевая погода. Темные корпуса миноносцев будто скользили по водной глади.
  После озерных просторов, которые масштабами не уступали морским, они втянулись в бурную Свирь. И сразу начался порожистый плес, где паровым машинам пришлось работать полным ходом против сильного течения. По берегам виднелись рыбачьи посады с лодками, вытащенными на берег и группами женщин, колотивших на плотах вальками белье.
  Миновав город Вознесенье, корабли пошли в обход Онежского озера по обводному каналу в город Вытегру и дальше - по Мариинской водной системе. Перед шлюзом Љ 1, расположенным прямо в городе, "Прыткий" пришвартовался к барже, стоявшей у берега, а к борту флагмана причалили остальные участники перехода. Командиры и механики, никогда не ходившие по речным путям и, тем более, прежде не шлюзовавшиеся, пошли знакомиться с первым в их морской службе речным шлюзом, чтобы определиться, каким образом входить в него и как закрепляться у стенки.
  Мимоходом полюбовались тихой стариной городка Вытегры. Кругом стояли бревенчатые дома, улочки и переулки были покрыты густой зеленью травы. В садах шелестели листвой вековые березы. Над темными от времени домишками, словно исполины возвышались главки белокаменных церквей с колокольнями. И повсюду в городе синела вода, она равномерно шумела, сливаясь водопадом с покрытых тиной деревянных плотин.
  Кратковременная стоянка окончилась, и миноносцы потянулись к шлюзу. Первым за деревянными воротами исчез "Поражающий" со своим буксиром. Капитан буксира когда-то водил баржи с Волги в Петроград, имел опыт шлюзования, ему первому и доверили пройти шлюз. С остальных кораблей пристально всматривались, как примерно через час за воротами высоко над ними показались мачты и трубы "сокола" и его спутника. За ним в распахнутые ворота пошли "Ретивый" и "Прочный". "Прыткому" пришлось шлюзоваться в последнюю очередь.
  Тихонову, спустившемуся в каюту после выхода из бревенчатой ка-меры шлюза, любопытно было наблюдать в иллюминатор, как миноносец самым тихим ходом двигался по узкому каналу, а внизу под кораблем вилась грунтовая дорога, по которой ехали телеги с сеном и топал пеший люд, с удивлением взиравший на невиданные в такой глухомани военные корабли. Канал здесь был заключен в лоток и поднят над окружающей местностью. Кудлатые псы, прибежавшие из какой-то деревни, сердито лаяли на плывущий над ними миноносец. После канала началась крутая "лестница шлюзов", по которой корабли, как бы шаг за шагом поднимались к верхнему шлюзу, а потом как по приступкам спускались вниз. Понадобилось больше суток, чтобы весь караван один за другим прошел по "лестнице".
  Вдоль берега Белого озера двигались ночью, над озером зашумел ветер, и началась легкая качка. Опытные морские волки пересмеивались друг с другом над странностями природы: на речке - и вдруг закачало! Старинный Белозерск миновали ходом и оказались в реке Шексне, по давно обжитым берегам которой привольно раскинулись богатые села с каменными церквями на высоких берегах. На лугах паслись стада вологодских молочных коров. Казалось, что в воздухе висит запах парного молока.
  Перед выходом в Волгу в Рыбинске встали для пополнения запасов угля, воды и продовольствия. В пути от Кронштадта миноносцы находились десять дней. Тихонов связался с Морским генеральным штабом и доложил, что караван идет с опережением графика.
  Вниз по Волге пошли с речными лоцманами, седоусыми дедами-волжанами, которые как свои пять пальцев знали сложный фарватер норовистой и мощной реки. Утром 24 августа "Прыткий" первым причалил к пристани в Нижнем Новгороде. Тихонов мог спокойно перевести дух: сложная командировка в Кронштадт и переход миноносцев в состав Волжской военной флотилии закончился успешно. Ни одной поломки в пути, ни одной посадки на мель.
  
  5
  
  На пристани моряков встречал Раскольников, день тому назад назначенный командующим флотилии. Рядом в матросском бушлате и длинной узкой юбке стояла прозванная "Валькирией революции" флаг-секретарь командующего и c лета 1918 года - его жена - Лариса Михайловна Раскольникова-Рейснер.
  Тихонов доложил о выполнении поставленной задачи и получил приказ построить экипажи на берегу. Когда полторы сотни матросов и командиров, а по-новому, "военморов", выстроились в каре, Раскольников вышел в центр и выступил с речью. Он передал благодарность Реввоенсовета всем участникам перехода и кратко обрисовал сложившуюся обстановку:
  - Товарищи, наступил очень сложный для Советской власти момент. В июне чехословацкие легионеры, а также вышедшие из подполья белогвардейцы, монархисты, кадеты и примкнувшие к ним эсеры подняли мятеж. Пользуясь внезапностью и силой оружия, враги захватили крупные города на огромном протяжении от Самары до Красноярска. Их подлой целью был захват Среднего Поволжья и Сибири. В довершение всего в начале августа белочехи и белогвардейцы увезли из захваченной Казани золотой запас Советской республики. Мы должны противостоять этой гидре контрреволюции, отрубить ее головы!
  Моряки в полной тишине слушали командующего. Раскольников подошел ближе к строю, прошел вдоль первой шеренги, остановился и продолжил выступление, вылившееся в боевой приказ по флотилии:
  - Всякого рода халатность, неисполнительность, медлительность выполнения данного поручения, не говоря уже о прямом неповиновении, бу-дут мною жестоко преследоваться. Социалистическая Революция не рас-правится со своими врагами раньше, чем те, кто стоят под ее знаменами, не проникнутся сознанием твердой, объединяющей всех судовой товарище-ской дисциплины. В нашу среду просачивались шкурнические, трусливые элементы, отбросы нашей флотской семьи. История никогда не простит Красному флоту, что главные силы левоэсеровского мятежа состояли из отряда Попова, сформированного из балтийских и черноморских моряков. Пусть же волжские военные моряки воскресят былую славу матросов, как рыцари без страха и упрека!
  В заключение краткого митинга Раскольников отдал распоряжение командирам миноносцев вести корабли на Сормовский завод для установки вооружения, привезенного из Петрограда по железной дороге. Тихонова командующий позвал на штабной корабль "Межень", бывшую речную царскую яхту.
  Стоящую в дальнем затоне, укрытую от посторонних взглядов двухтрубную, трехмачтовую красавицу-яхту с обводами клипера опытный разведчик заметил издалека. Внешний вид корабля впечатлял элегантностью. Острый, готовый резать воду форштевень, ряды круглых иллюминаторов на корпусе, покрытом черной краской, где, как на морских мундирах, блестела позолота резных украшений. Надстройка была выкрашена в белый цвет, но верхи обеих труб для достижения гармонии имели черную окантовку. Тихонов шел и восхищался мастерством сормовских корабелов, построивших яхту, числившуюся в справочнике судов Речного регистра всего лишь "буксиром с железным корпусом". При более внимательном рассмотрении, стало понятно, что революция и война медленно, но верно приближают яхту к состоянию буксира: позолота на бушприте и на бортах местами была сколота, а железные борта имели многочисленные вмятины от жестких столкновений с судами или с дебаркадерами.
  Внутренние помещения еще хранили придворный лоск: на переборках красовались панели из драгоценных пород дерева, их украшали гобелены в стиле Людовика XIV, рядом стояла подобранная по стилю мебель. Тихонов, проходивший за Раскольниковыми мимо вестибюлей палубы, салонов и роскошных кают, вдруг усмехнулся пришедшей в голову неприличной мысли о том, что командующий с супругой, скорее всего для отхода ко сну используют самое, что ни на есть царское ложе (немного погодя забавная догадка подтвердилась).
  Раскольников привел его в помещение, где собирался для работы штаб флотилии и, судя по всему, прежде размещалась большая столовая царской семьи. На просторном прямоугольном столе лежали топографические карты и речные лоции, справочники, карандаши, линейки, циркули. Соседний стол, размером поменьше, был беспорядочно завален документами. Командующий показал на него пальцем и распорядился:
  - Давай, разведка, работай! Чую в этой куче бумаг много интересного про флотилию беляков можно найти. После каждого захвата штабов неприятеля все документы несли сюда. Меня здесь не было, а у Николая Григорьевича Маркина, пока он командовал флотилией, до них руки не доходили, да и желания не имелось. Для Маркина главное: "Машине - полный!", "Орудия - товсь!" и в лобовую атаку на противника.
  - Федор, Николай Григорьевич на "Межени" и не был, - решила восстановить справедливость Рейснер, устроившаяся на одном из обеденных стульев. - Он с канонерки "Ваня" Љ 5 не сходил.
  - Знаю, Лариса, знаю. Рассказывали люди: Маркин на "Ване" впереди, вслед за ним баржа "Сережа" с батареей трехдюймовок, а в кильватере обезлюдевшая "Межень" тащилась. И палили в белый свет, как в копеечку...
  - У меня вопрос, товарищи, что же флотилия без разведки воевала? - вставил реплику Тихонов.
  - Почему без разведки? Вот, Лариса Михайловна в разведку самолично и ходила, - ответил с улыбкой Раскольников и положил на стол вырезку из газеты.
  - Я тогда не на флотилии служила, а находилась в должности политкомиссара 5-й армии, и целью разведки было установить местонахождение золотого запаса России, - уточнила Рейснер, закурила папиросу и внимательно посмотрела на Тихонова, который взял в руки вырезку.
  В статье некоей Елизаветы Драбкиной в глаза бросились строки, резко отчеркнутые ногтем:
  "Впереди на вороном коне скакала женщина в солдатской гимна-стерке и широкой клетчатой юбке, синей с голубым. Ловко держась в седле, она смело неслась по вспаханному полю. Это была Лариса Рейснер, начальник армейской разведки. Прелестное лицо всадницы горело от ветра. У нее были светлые глаза, от висков сбегали схваченные на затылке каштановые косы, высокий чистый лоб пересекала суровая морщинка. Ларису Рейснер сопровождали бойцы-мадьяры приданного разведке Интернационального батальона".
  - Лихо, Лариса Михайловна, не каждый мужчина так отважен, как вы, - уважительно сказал Тихонов. - Но позвольте мне все-таки заняться организацией разведки в классическом ее виде, раз назначили на такую должность.
  Раскольниковы ушли, а он принялся за документы.
  Раскладывая их по датам и по темам, Владимир Константинович вспомнил, каким мастером работы с информационными материалами был его начальник Стрельцов, который имел особый талант в формулировке точных выводов из того обилия фактов, которые отыскивал в добытых документах. Он всегда требовал от подчиненных такого же внимательного отношения к любой полученной бумаге, даже когда казалось, что она не имеет прямого отношения к нужной теме. Лишней информации не бывает, повторял он, рано или поздно отложенные на потом факты станут нужным фрагментом к создающейся картине разведывательной обстановки.
  Несколько часов напряженной работы дали нужные результаты. Подошедшему Раскольникову Тихонов со знанием дела представил доклад о составе сил противника:
  - На Волге нам противостоит Речной боевой флот Народной Армии Самарского "Комуча" под командованием контр-адмирала Старка.
  - Ну, это нам известно! - махнув рукой, раздраженно сказал коман-дующий.
  Разведчик спокойно продолжил:
  - Георгия Карловича я знаю по службе на Балтийском флоте. Он офицер исполнительный, но не более того. Воевать может хорошо, когда у него сил в достатке. А по документам получается, что силенок у белых маловато. Они одерживали незначительные победы лишь потому, что наша флотилия воевала наскоками, без планирования боевых действий. Как речные "гёзы": кого видели, на того и нападали.
  - Какие такие "гёзы"? - удивленно спросил Раскольников.
  - "Гёзы" - то есть, по-нашему, партизаны воевали в Голландии с испанскими завоевателями. На морях испанцев топили морские "гёзы", на реках и каналах - речные "гёзы". Хорошо им было: никакого планирования! Испанцы соберут силу - они разбегутся, испанцы останутся в меньшинстве - они нападают. Только вот нам разбегаться нельзя, поэтому бить врага нужно наверняка, по заранее разработанному плану. Тогда и уничтожим боевой флот Старка. Известно, что он состоит из трех дивизионов речных кораблей. Вооружение: четыре 152-милиметровых орудия Шнейдера, одно 122-милиметровое, шесть 107-милиметровых, три полевых трехдюймовки, шесть 36-милиметровых зенитных орудий, четыре 37-милиметровых системы Маклена, три 37-милиметровых системы Гочкиса...
  - Слушай, откуда у тебя такая подробная информация, неужто наши матросики штабной документ из сейфа Старка стибрили? - удивился Раскольников.
  - Никак нет. Все из разных источников. К примеру, этот сложенный вчетверо обрывок тетрадного листка, исписанный карандашом, есть ни что иное как рапорт флагманского артиллериста старшего лейтенанта Розенталя, тоже офицера-балтийца, командующему флотилией о распределении пушек между пароходами и о вооружении плавучей батареи "Чехословак" орудиями Шнейдера. Хорошо, что листочек сюда принесли, а не пустили на самокрутку и не бросили в отхожее место. Цены нет такому листочку. А вот рапорт командира номер третьего дивизиона кавторанга Федосьева, где он подробно докладывает о потребностях в снарядах для орудий своих кораблей. Их номер первым дивизионом командует мичман Мейрер, номер вторым - мичман Дмитриев. Так что силы и средства противника нам известны. Требуется узнать, где они размещаются. В этом сейчас могли бы помочь пилоты гидросамолетов, они ведь приданы нашей флотилии?
  - Да. В моем распоряжении имеется четыре плавающих аэроплана типа М-9, но при них всего два морских летчика: Столярский и Свинарев. Они, конечно, помогут разведке. Слушай, быстро ты такие задачки щелкаешь! Как тебе удается?
  - Не забывай, я четыре года войны служил в разведке. Это - большой опыт. И раз с германцами справляться удавалось, то со своими-то проще...
  - Кого это, товарищ Тихонов, вы своими считаете? - неожиданно из-за спины раздался хрипловатой голос Ларисы Рейснер, которая подошла во время доклада и тихо слушала.
  - Своими, Лариса Михайловна, в данный момент я назвал русских, которых я знаю лучше, чем германцев.
  - Понятно! Меня ведь дамское любопытство разбирает, как вы себя ощущаете в составе Красного флота, когда столько известных вам офицеров воюют против нас в стане белогвардейцев?
  - Что же... Каждый волен делать собственный выбор. Я выбор сделал и сказал о нем товарищу Раскольникову полгода назад. Слово данное нарушать не привык!
  - Хорошо. Тогда скажите, как вы относитесь к делу "красного адмирала" Щастного?
  - Какое дело Щастного? Мне известно, что Алексей Михайлович привел корабли из Гельсингфорса в Петроград, тем самым спас Балтийский флот от захвата германцами, оккупировавшими Финляндию. Советское правительство положительно оценило действия Щастного...
  - Лариса, окстись, о чем ты говоришь, как он мог вникнуть в дело Щастного, будучи в командировке за миноносцами?
  - Тогда сама скажу, что произошло со Щастным, - перестала горя-читься Рейснер и, глядя на Тихонова, в нескольких фразах поведала о трагедии, которая, судя по всему, как-то задела и ее.
  - После успешного завершения Ледового перехода комфлот Щастный быстро приобрел авторитет среди моряков-балтийцев всех рангов и положений. Как раз тогда, в апреле, в отставку отправили последних чинов старого флота. На новый, Красный флот, был объявлен набор по контракту. Против этой идеи товарища Троцкого выступил Щастный, он же при поддержке сослуживцев резко высказался насчет того, что флот при демобилизации лишился многих ценных специалистов, что подорвало его былую мощь. При этом Щастный отлично понимал, что как командующий он не имеет права выступать против высшего должностного лица Красной Армии, председателя Реввоенсовета. Поэтому 25 мая он подал в отставку. Лев Давидович со своей стороны стал рассматривать высказанные во всеуслышание взгляды "красного адмирала" как попытку создания пропасти между флотом и Советской властью. 27 мая Щастный был арестован и предан суду, на котором ему вменялась попытка организации заговора с целью установления личной диктатуры на флоте. Был суд, на него вызывали свидетелей, мнения которых разделились. Кто-то защищал адмирала, другие не стали этого делать. В результате - обвинительный приговор и расстрел. Я бы бросилась к Троцкому и доказала, что совершается ошибка. Но меня не было в Москве. А Раскольников, между прочим, защищать Щастного не стал.
  - Я не считал его взгляды правильными. Кроме того, мы тогда мо-рально пребывали в диаметрально противоположных точках. Он героически спас Балтийский флот, а я вынужденно уничтожил Черноморский. 18 июня я выполнил приказ Ленина о затоплении всех наших кораблей и судов на рейде в Новороссийске. Через два дня литерным поездом возвратился в Москву, у меня перед глазами еще стояла картина уходящих на дно целехоньких линкоров и эсминцев, а уже пришлось выступать на суде...
  Раскольников на мгновение задумался, но потом встал и сухо сказал:
  - Достаточно на сегодня разговоров. Поехали на Сормовский завод, узнаем, когда рабочие закончат вооружение наших миноносцев. Товарищ Троцкий дал телеграмму о своем скором прибытии из Свияжска в Нижний Новгород.
  Тихонов слушал и смотрел на своих собеседников. Рейснер и Рас-кольников - неплохая пара, думал он. Порывистость и импульсивность Ларисы уравновешиваются спокойствием и рассудительностью мужа, к тому же, они представляются единомышленниками. Надо признать, что оба искренни и по-доброму относятся ко мне. Совершенно невозможно считать их своими врагами, поэтому мой долг оставаться верным слову, продолжал размышлять Владимир Константинович. И почему бы я оказался в стане белых? Воевать на той стороне сейчас, значит, идти заодно с их иностранными союзниками, которые с разных сторон вторглись на территорию России. Американцы, японцы, англичане, французы, немцы, турки, кто только не топчет сапогами нашу землю. Но она же должна быть очищена от иноземной погани, и сделать это может только Красная Армия, поэтому я с красными, а не с белыми, подвел для себя итог разведчик.
  28 августа Троцкий был уже на борту миноносца "Прыткий", который повел основные силы флотилии вниз по реке в сторону Казани. Раскольников с Тихоновым изучили данные авиаразведки и определили береговые цели для накрытия огнем. Основной задачей стало уничтожение позиций вражеской артиллерии. Красные знали, где они находятся, и своими дальнобойными орудиями методично расправлялись с пушками белых.
   Три миноносца воинственно шли впереди, поднимая мощные буруны форштевнями и пенный вал позади. В этой кипящей воде не сразу стали заметны всплески разрывов белогвардейских снарядов. Но пули и осколки, защелкавшие по броне, заставили сбавить скорость. Авангард оторвался от тихоходных канонерок и артиллерийских барж с буксирами. Гул выстрелов их орудий сотрясал округу. Флагманский "Прыткий" первым прошел поворот под высоким услоном близ деревни Моркваши. С мостика открывался вид на Казань, когда миноносец вдруг потерял управление: попаданием снаряда перебило штурвальную цепь. Будто на ходу споткнувшись, корабль под огнем противника медленно дрейфовал к берегу, пока не уперся в борт полузатопленной баржи. Троцкий, Раскольников и Рейснер, находившиеся на мостике, приготовились к худшему раскладу. Но белые как по команде прекратили стрельбу и вообще перестали проявлять активность. Оказалось, что их позиции были сметены валом огня флотилии красных. Тогда миноносец, работая поочередно левой и правой машинами, неприметно, вдоль берега проскользнул к основным силам флотилии, которые встали к пристаням недалеко от Свияжска.
  Утром рядом с кораблями объявились красноармейцы и командиры Свияжского гарнизона, которые в панике кричали, что были выбиты с позиций белогвардейцами, атаковавшими их неожиданно на рассвете. Троцкий велел арестовать всех, а сам во главе отряда матросов флотилии и подразделения своей охраны выступил в сторону Свияжска. Выяснилось, что на рассвете город атаковали прорвавшие фронт отряды Савинкова и Фортунатова вместе с ударным офицерским батальоном подполковника Каппеля, которым удалось рассеять отряд казанских добровольцев и 1-й Петроградский полк, основу которого составляли необстрелянные красноармейцы. У белогвардейцев появилась возможность захватить штаб 5-й Красной армии, но они без единого командования замешкались и упустили шанс. Навстречу шло свежее подразделение Троцкого под прикрытием артиллерийского огня Волжской флотилии. Белые спешно отступили.
  Эти и дальнейшие события обстоятельно, как опытный журналист, описала в газетном очерке Лариса Рейснер:
  "Налет был выполнен блестяще; сделав глубочайший обход, белые неожиданно обрушились на станцию Шихраны, расстреляли ее, овладели станционными зданиями, перерезали связь с остальной линией и сожгли стоявший на полотне поезд со снарядами. Защищавший Шихраны малочисленный заслон был поголовно вырезан.
  Мало того: переловили и уничтожили все живое, населявшее полу-станок. Мне пришлось видеть Шихраны через несколько часов после набега. Станция носила черты того совершенно бессмысленного погромного насилия, которыми отмечены все победы этих господ, никогда не чувствующих себя хозяевами, будущими жителями случайно и ненадолго захваченной земли... Белые стояли под самым Свияжском в каких-нибудь 1-2 верстах от штаба 5-й армии. Началась паника. Часть политотдела, если не весь политотдел, бросилась к пристаням и на пароходы.
   Полк, дравшийся почти на самом берегу Волги, но выше по течению, дрогнул и побежал вместе с командиром и комиссаром, и к рассвету его обезумевшие части оказались на штабных пароходах Волжской военной флотилии. В Свияжске остались штаб 5-й армии со своими канцеляриями. Канцелярия штаба опустела - "тыл" не существовал. Все было брошено навстречу белым, вплотную подкатившимся к станции.
  Белые решили, что перед ними свежая, хорошо организованная часть, о присутствии которой ничего не знала их контрразведка. Утомленные 48-часовым рейдом, солдаты преувеличивают силы противника, не подозревая, что их останавливает горсть случайных бойцов, за которыми нет ничего...
  На следующий день судили и расстреляли (через десятого) 27 дезер-тиров, бежавших на пароходы в самую ответственную минуту. В их числе несколько коммунистов. Об этом расстреле много потом говорили, особенно, конечно, в тылу, где не знают, на каком тонком волоске висела дорога на Москву и всё наше, из последних сил предпринятое наступление на Казань. Говорят, среди расстрелянных были хорошие товарищи, были такие, вина которых искупалась прежними заслугами - годами тюрьмы и ссылки. Совершенно верно. Никто не утверждает, что их гибель - одна из тех нравоучительных прописей старой военной этики, которая под барабанный бой воздавала меру за меру и зуб за зуб. Конечно, Свияжск - трагедия. Участь Казани решилась именно в эти дни, и не только Казани, но и всей белой интервенции. Чтобы победить в 18 году, надо было взять весь огонь революции, весь ее разрушительный пыл и впрячь его в вульгарную, старую как мир схему армии".
  Троцкий, побывавший под огнем противника и на волоске от гибели, демонстрировал вулкан энергии и образец бесстрашия. Тихонов, находившийся в дни боев на штабном корабле "Межень", тогда впервые увидел народного комиссара по военным и морским делам. В кожаных сапогах, куртке и галифе он был похож на морского летчика, только вместо шлема с очками на его шапке смоляных курчавых волос лихо держалась кожаная фуражка со звездочкой. Вокруг наркома все время находилось несколько мощных телохранителей, тоже затянутых в черную кожу. Нарком произнес зажигательную речь перед отрядом "военморов", отличившихся при взятии Казани 10 сентября:
  "Моряки Волжской военной флотилии! В боях под Казанью ваша флотилия покрыла себя славой. Моряки показали, что они остаются красой и гордостью революции. Приказываю названия ваших кораблей, унаследованные от царской эпохи, заменить новыми именами, достойными ваших подвигов!"
  Тихонов смотрел на трибуна революции и думал о том, что проведенный накануне расстрел монахов Успенского монастыря в Свияжске был для Троцкого скорее актом мщения за испытанные военные тяготы и страхи, чем революционная необходимость. Интересно знать, думал Тихонов, как это событие в душе воспринял стоявший рядом внешне невозмутимый Раскольников. Молох Гражданской войны на глазах всех ее участников собирал новые и новые жертвы. Тяжелые мысли отпустили разведчика только после известного события, когда у деревни Гольяны на Каме отряд кораблей флотилии во главе с командующим увел из-под носа у белых "баржу смерти", из трюмов которой были освобождены более четырехсот ожидавших расправы изможденных красноармейцев. Что белые, что красные с врагами не церемонились...
  После взятия Казани флотилия отправилась в поход вверх по Волге и на Каму - преследовать флотилию Старка, которая устремилась к Ижевскому и Боткинскому заводам за помощью. Боевые столкновения кораблей происходили почти каждый день. В боях флотилия несла потери. 1 октября комиссар флотилии Николай Григорьевич Маркин, шедший по Каме на канонерской лодке "Ваня", в районе села Пьяный Бор попал в артиллерийскую засаду. Белые обрушили весь огонь на оторвавшийся от основных сил корабль и потопили его. Вместе с экипажем погиб Маркин. Подоспевшей подмоге удалось подобрать с воды лишь несколько человек.
  Тихонову приходилось нелегко: он и разведку организовывал, и сам в роли источника выступал, и как флотский командир действовал. Раскольников при хроническом недостатке подготовленных морских офицеров порой использовал своего товарища как штабиста, а порой как адъютанта, отправляя мчаться верхом по вражеской территории с приказом к отрядам кораблей, действовавшим в отрыве от основных сил. Нередко Владимир Константинович ловил на себе оценивающие взгляды Ларисы, сперва откровенно любопытные, но по ходу событий все чаще уважительные.
  Появились у него и новые товарищи. Одним из них стал командир баржи "Сережа" артиллерийский офицер Александр Васильевич Сабуров. Когда-то он служил лейтенантом флота, и в 1905-м проходил по делу революционера Петра Петровича Шмидта. По политическим взглядам эмигрировал в Париж, на чужбине работал и добился положения в обществе. Ему было далеко за пятьдесят, когда в Петрограде произошел октябрьский переворот, и он вернулся. Попал на Волгу в разгар мятежа чехословаков, пришел в штаб флотилии в Нижнем и заявил, что готов командовать орудием. В его умелых руках мирная деревянная баржа превратилась в покрытую броней грозную плавучую батарею.
  Маленького роста подвижный Сабуров безошибочно командовал огнем. В бою он сыпал французскими поговорками и не выпускал из зубов черенок трубки. Тихонов участвовал в боях при штурме Казани в качестве артиллерийского корректировщика на барже "Сережа", где познакомился её командиром-бородачом, весело посматривающим узковатыми татарскими глазками. По наводке Тихонова Сабуров чуть ли не с первого выстрела накрывал цель среди построек большого города, а потом давал знак капитану буксира вести баржу к новой позиции.
  На войне время бежит быстро, и жаркий август незаметно сменился холодным октябрем. Боцман "Межени" по утрам заходил в царскую каюту и докладывал Раскольниковой:
  - За бортом нуль градусов, Лариса Михайловна! Вода - плюс пять. Скоро лед на реке встанет, по всем приметам.
  По течению поплыли одинокие льдины, вода становилась густой и медленной, над поверхностью дымился постоянный туман, верный предвестник мороза. Команды веселели, предвкушая отдых.
  Пришло распоряжение из Москвы: миноносцы флотилии перевести на Нижнюю Волгу, к Астрахани. Быстро собрались в путь, и через неделю пришли на место. В низовьях оказалось намного теплее, чем в верховьях реки. Тихонов сошел на берег и во главе конного флотского разъезда отправился изучать обстановку вокруг места зимнего базирования.
  В одной из глухих деревенек моряки увидели штабель трупов возле глинобитного домишки.
  - Что, казаки лютуют? - спросил у сгорбленной старушки Тихонов, спешиваясь.
  - Не-е, батюшка, черная болезнь у нас, мрут люди. Ехал бы ты с Богом, а то не ровен час...
   Хорошего было мало. В домах лежали умирающие. Ясно, что в эти места пришла эпидемия. Срочно надо предупредить своих.
   После получения страшной вести корабли ушли к новому месту базирования.
  Раскольников сдал командование флотилией и вместе с женой со-брался ехать в Москву. Тихонов провожал их к поезду, но у вагона неожи-данно почувствовал себя плохо и упал без памяти. Сквозь проблески сознания до него доходило, что рядом распоряжается Лариса Рейснер. Вызвала врача, приказала грузить больного в вагон. Вдруг в вагоне почему-то появился полковник Стрельцов, который внимательно смотрел на бывшего своего офицера. Тихонов с трудом разлепил губы и прохрипел:
  - Илья Иванович, я ...
  Снова раздался голос Рейснер:
  - Видите, он бредит. И жар у него сильный.
  Подошедший доктор осмотрел больного и сообщил:
  - Будьте осторожны! Это - тиф.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 3. "Найти Стрельцова!"
  
  1
  
  - Когда мне рассказали все, что известно про исчезновение Ильи Ивановича, я сердцем почувствовала, впрочем, нет, меня просто озарило свыше: он жив! Жив, понимаешь! Он не погиб. Святая Дева Мария не могла допустить, чтобы я потеряла его навсегда. Надо искать и найти Стрельцова!
  - Господи, да где же теперь искать Илью Ивановича, Кристина? А ведь ты, сдается мне, уже продумала этот вопрос, Отвечай скорее, так или не так?
  - Да, Альбина! Конечно, ты права. Я кое-что придумала и позвала тебя, чтобы посоветоваться.
  Кристина Тамм и Альбина Илонен, урожденная Голубева, сидели за столиком в кофейне на первом этаже универсального магазина Стокмана в центральной части Гельсингфорса. Они встретились именно там, где несколько месяцев назад их познакомил полковник Стрельцов, имя которого было по-своему дорого каждой из них. Изящной темноволосой красавице-польке Кристине шел тридцать второй год, а ее русской подруге Альбине, обладательнице яркой прически цвета осеннего пожара и миловидного лица с мягким овалом - двадцать седьмой. Молодые женщины, отложив прочие дела, собрались держать совет о том, как найти и спасти человека.
  - Мне сказали, что в ночь, когда Илья Иванович пропал, в том месте, где произошел взрыв, находились лодки финских рыбаков. Они обязательно подобрали бы тех, кого выбросило с корабля. Подобрали бы и отвезли лечить к себе домой. Рыбаки, скорее всего, были из прибрежных хуторов на юго-западной оконечности Финляндии. Смотри, я записала в блокноте, как называется место, где следует искать. Это район Драгсфьорда.
   Альбина, знавшая Страну Суоми немного больше Кристины, предположила, что поиски могут оказаться очень сложными и нескорыми:
  - Кристина, те места считаются труднодоступными. Не уверена даже в том, существуют ли дороги, связывающие хутор с хутором. Ведь рыбаки легко добираются домой по воде, им нет нужды путешествовать по суше.
  - Может быть, ты и права. Но откладывать поиски из-за каких-то трудностей нельзя. Мало ли в каком состоянии пребывает Стрельцов, скорее всего ему нужна медицинская помощь. По протекции мужа я обращусь в полицейское управление, чтобы получить список людей, которые живут в тех хуторах, и узнать, как можно до них добраться.
  Альбина согласилась с подругой и выразила готовность помогать в поисках. На этом они закончили первый "военный совет" и разъехались по домам: Кристина - в Таммерфорс, Альбина - к мужу на хутор близ города Раума.
   Супруги Тамм жили в Финляндии больше полугода. Их город Таммерфорс или по-фински Тампере в Европе называли "Северным Манчестером" из-за того, что к концу XIX века он стал промышленным центром страны. Наличие значительной прослойки рабочих среди горожан повлияло на решение русских социал-демократов провести в Таммерфорсе партийную конференцию в декабре 1905 года. На конференции произошло историческое событие: там впервые встретились два будущих вождя России, Ленин познакомился со Сталиным.
  В1916 году Феликс Тамм, муж Кристины, купил в Тампере деревообрабатывающий завод, а когда дела пошли в гору, стал еще владельцем ткацкой фабрики. Он и Ревеле был состоятельным человеком, а на новом месте в руки к нему потекли миллионы. Росту доходов способствовали военные заказы на производство ткани для пошива армейской формы. Как и прежде, все свое время Феликс посвящал делам, практически не оставляя его для общения с женой.
  Чтобы не грешить против истины, следует отметить, что Феликс, войдя в круг успешных промышленников города, одно время по светским правилам устраивал семейные встречи раз в неделю по вечерам у себя дома. Кристина накрывала стол для кофе, мужчины, выпив по чашечке, удалялись в кабинет, курили, играли в шахматы, вели деловые разговоры. Их жены оставались в гостиной, где для хозяйки наступало время мучения: она слабо владела финским языком, а гостьи плохо говорили по-русски и совершенно не знали польского. Женщины пытались общаться на смеси финского, русского и эстляндского, но не могли ни о чем поговорить толком. Кто-то просил еще кофе, кто-то извлекал из редикюля рукоделие, чтобы довязать чулок, а кто-то откровенно скучал и клевал носом. Постепенно такие семейные встречи у супругов Тамм прекратились. Кристина оказалась предоставлена самой себе, как это было до переезда из Ревеля.
  Тяжелым ударом для нее стало известие о гибели Стрельцова. Альбина к Рождеству получила из России много поздравительных открыток. В одной из них, пришедшей от осведомленного сотрудника министерства иностранных дел, с которым прежде они вместе служили, имелась горькая приписка о том, что Илья Иванович погиб вместе с пароходом, подорвавшись на мине в Финском заливе. Альбина встретилась с подругой и, заливаясь слезами, пересказала страшную новость. Кристина выслушала ее, не проронив ни слова, вернулась домой и слегла в недомогании.
  Накрывшись пледом с головой, она твердила одно и то же:
  - Я сама, сама, сама виновата в его гибели! Я накликала беду! Я столько раз твердила: тебя убьют, тебя убьют! Это я виновата в его гибели! Сама накликала беду!
  Феликс по вечерам приходил домой, заглядывал к жене в комнату и видел одну и ту же картину: Кристина лежала лицом к стене, не отвечала на вопросы, не вставала к столу. Прислуга докладывала, что она несколько дней почти не притрагивалась к еде. Вызвал врача, но доктор провел с ней наедине почти час, а потом вышел и развел руками:
  - Медицина в этом случае оказалась бессильна, господин Тамм. Мое мнение: у вашей супруги сильнейшее нервное расстройство.
  К жизни ее вернула приехавшая в гости Альбина Илонен. Подруги поплакали, поговорили о постигшем их горе, и вдруг Кристина слабым голосом рассказала о родившемся плане:
  - Я чувствую, что надо ехать в Ревель. Поговорю с его сослуживцами, глядишь, узнаю от них какие-нибудь подробности его гибели. Зайду в его квартиру, может, удастся взять на память что-то из оставшихся вещей. Как ты думаешь, Альбина?
  - Наверное, ты права. Но вряд ли тебе дадут проехать туда без разрешения начальства.
  - А как мне быть? Сидеть здесь взаперти более невыносимо.
  - Я провожу тебя в Гельсингфорс. Мы добьемся, чтобы тебя принял главный адмирал. Ты ему расскажешь о своих отношениях с Ильей Ивановичем, и он, как благородный человек, не сможет отказать тебе в просьбе выяснить обстоятельства его гибели.
  Вечером Кристина огорошила мужа сообщением о том, что намеревается уехать ненадолго в Гельсингфорс, а оттуда через Петроград в Ревель. Она пояснила, что хотела бы зайти в их старую квартиру, посмотреть, в каком она состоянии пребывает, пока город не заняли наступающие немцы. Феликс пытался возражать, но увидев в глазах осунувшейся супруги такой решительный огонь, согласился, чтобы не вызвать новый приступ нервного расстройства.
  В последующем Кристина вспоминала, каким напором она сопровождала свою просьбу в кабинете командующего Балтийским флотом Адриана Ивановича Непенина. Как адмирал согласился с женщиной, потерявшей на войне любимого человека. Как она преодолела путь из Петрограда в Ревель, стоя в тамбуре штабного вагона воинского эшелона, ведь пассажирские поезда давно не ходили. Как возвращалась в санитарном поезде. Но главное - как чувствовала себя победительницей, когда в Ревеле после беседы с Владимиром Константиновичем Тихоновым обрела надежду найти Стрельцова живым.
  Они с Альбиной составили план поисков, быстрому осуществлению которого помешали революционные события в Петрограде, отречение императора Николая II, и их отголоски в Финляндии, приведшие к гибели Непенина, который мог бы поддержать женщин в поисках. Обе горевали о несправедливой и жестокой судьбине адмирала, который так хорошо знал Илью Ивановича по службе на флоте.
  Начало поисков переносилось с одной недели на другую. Когда утихли столкновения мятежной толпы с монархистами, шел второй месяц весны. В апреле сельские дороги расквасились, а лед в шхерах еще стоял, но ехать на санях по нему тоже было невозможно. Бесконечное ожидание нервировало, Кристина металась по квартире в Таммерфорсе, выплескивая скверное настроение на добродушного супруга. В конце концов, созрело решение навести справки о возможных направлениях поисков в конторе полицмейстера Великого княжества Финляндского в Гельсингфорсе.
  Она обратилась к Феликсу, так как без его протекции решить вопрос в полиции не было возможности, хотя русский император даровал женщинам в Финляндии равные права с мужчинами. Феликс, однако, не пришел в восторг от намерения супруги заняться поисками пропавшего русского полковника в глуши финской провинции. Кристина, не ожидавшая строптивости от мужа, во все времена совершенно безразличного к ее интересам, приняла образ грозной орлицы.
  Про себя обозвав Феликса "бестолковым увальнем", "противным ревнивцем" и даже "обормотом, который забыл, когда ложился в супружескую постель", Кристина пошла в атаку. Она грохнула об пол пяток сервизных тарелок и с возгласом: "Домашний деспот!" прицельно метнула соусницу. Муж с неожиданной для своей тучной фигуры ловкостью увернулся от фарфорового снаряда, убежал в кабинет и оттуда примирительно закричал:
  - Делай ты, чего хочешь, сумасшедшая! Можешь сама поехать к ко-миссару участковой полиции в Гельсингфорс, сказать, чья ты супруга, и объяснить, чего тебе нужно.
   Дама, удовлетворенная результатом семейных переговоров, отправилась в Гельсингфорс, чтобы воплотить задуманное в жизнь. Полицейский комиссар с удивлением выслушал странный вопрос супруги уважаемого господина Тамма, но терпеливо и неспешно объяснил, где можно искать спасенного из воды и каким путем проехать в отдаленные рыбацкие хутора. Более того, он позвонил комиссару сыскной полиции губернии Або-Бьерненборг и поручил содействовать госпоже Тамм в осуществляемых ею поисках.
  Окрыленная первыми успехами, Кристина поехала в столицу юго-западной Финляндии город Або, имевший финское название Турку. Ее встретил комиссар сыскной полиции господин Пелтонен. Полицейский чин весьма учтиво пригласил гостью в комиссариат, велел секретарше приготовить кофе и профессионально без назойливости расспросил, кого предстоит искать и по какой причине. Кристина могла бы выложить человеку, готовому участвовать в поиске, все, что знала о Стрельцове. Но Альбина ее заранее предупредила, что со стороны сыщиков могут поступать всевозможные вопросы, на которые совсем не обязательно отвечать подробно. В отличие от Кристины Альбина знала, в какой службе работал Илья Иванович. Более того, девушка помогала полковнику в тайных операциях против Германии и не раз выполняла в Стокгольме задачи, о которых предпочитала молчать. Разведчик дал ей несколько уроков конспирации, которые никогда не были лишними в их неспокойной жизни. Этого Альбина никогда не рассказывала подруге. Но, как человек искушенный, перед началом поисков она предупредила, о чем можно говорить, а о чем лучше промолчать.
  Кристина доверительным тоном сообщила комиссару, как пропал Стрельцов, как его дочерям, живущим в России, осведомленные флотские чины подсказали, что полковника могли спасти финские рыбаки, и как дочери обратились к ней с просьбой узнать о судьбе отца все, что можно. Комиссар вызвал констебля и поручил поиск ему. При этом оба полицейских в один голос попросили фотографию Стрельцова, чтобы знать, кого разыскивать. Вопрос о фотографии с Альбиной не обсуждался, поэтому Кристина достала из сумочки фотографическое изображение Ильи Ивановича в парадной форме офицера Генерального Штаба и отдала Пелтонену. Впоследствии она не раз жалела об этом необдуманном поступке. Но дело было сделано: фото Стрельцова легло на рабочий стол комиссара сыскной полиции.
  Констебль заявил, что задача ему ясна, и он начнет поиск в самое ближайшее время. Но эта работа потребует много времени, ведь поиск придется вести и на хуторах, и по шхерам, и на островах. Район очень большой, обследование займет немало времени, поэтому госпожа Тамм может спокойно ехать домой, о результатах ее известят из полиции.
  Кристина, готовая немедленно пуститься в путь по первому же адресу, была обескуражена таким ответом полицейского чина. В возмущении она обратилась к Пелтонену:
  - Господин комиссар, этот вопрос нельзя откладывать в долгий ящик. Его надо решать срочно. Человек, тонувший в воде, наверняка, нуждается в лечении. Или вы допускаете, что мы можем сообщить дочерям Стрельцова скверную весть о том, что их отец не дождался нашей помощи? Я сама намерена участвовать в поездках, буду оплачивать дорожные расходы!
  - Уважаемая госпожа Тамм! В этом нет необходимости, констебль сам все сделает и поможет человеку, попавшему в беду.
  - Пусть ваш констебль объяснит мне, куда нужно ехать, это - главное. А поедет он со мной или нет, большого значения не имеет.
  
  2
  
  Узкая лесная дорога вилась между соснами, елками, осинами и березами. Запряженный лошадью тарантас неторопливо двигался, покачиваясь на кочках и шурша колесами по редким лужам. Возница что-то тихо мурлыкал под нос, а констебль сонно посапывал. Кристина смотрела по сторонам, задумчиво покусывала сорванную травинку, взгляд ее ловил веселые солнечные лучики, проглядывавшие сквозь ветви деревьев, скользил по свежей изумрудной траве, растущей между накатанными дорожными колеями. Они ехали по второму адресу, но отчего-то не верилось в успех этой поездки. В прошлый раз ничего о Стрельцове не удалось узнать, размышляла она, и сейчас не было уверенности в том, что повезет. Говорят, сердце - вещун, но сердце молчало и ничего не подсказывало.
  После полудня добрались до нужного места. Рыбацкий хутор спрятался между исполинскими соснами, толстые корневища которых вились по земле, устланной ковром из хвойных иголок. Впереди за стволами деревьев и постройками синела водная гладь, в воздухе чувствовался запах моря. Тарантас остановился, возница понурил голову, собираясь подремать на солнышке. Констебль, напротив, встряхнулся, поправил фуражку и принял важный вид. Вдвоем с Кристиной они направились к жилому дому, из которого выбежали трое ребятишек и застыли на месте, опасливо поглядывая на приезжих. Грозное обличье полицейского явно пугало малышей.
  Кристина сразу поняла, что сегодняшняя поездка полностью повторит предыдущую, когда они ездили в первый по списку хутор. Появилось лишь одно отличие: в тот раз их встречал хозяин хутора, рослый седой рыбак, а сейчас из дома следом за детьми вышла хозяйка, быстрая в движениях женщина в финской национальной одежде. Видимо, муж ее был в отъезде.
  Дальше все шло, как под копирку: констебль поздоровался, произнес несколько традиционных фраз о погоде, о видах на морскую рыбалку, на урожай овощей, показал женщине фотографию Стрельцова и задал несколько вопросов. Кристина стояла поодаль, слушала их разговор, но по-фински понимала не все. Впрочем, понимать-то было нечего. Судя по тому, что женщина на каждый вопрос констебля пожимала плечами и твердила одну фразу: "Anteeksi, entiedä" ("Извините, не знаю"), она никогда не видела Илью Ивановича, муж ее в декабре никого не привозил в своей лодке, и о том, что кто-то из соседей спас в море русского, слыхом не слыхивала.
  Можно было собираться в обратный путь. Констебль развел руками и сообщил Кристине, что хозяйка хутора ничего не смогла сообщить по интересующим их вопросам. По дороге в город полицейский долго объяснял, что из-за поездок на хутора, которые занимают каждый раз целый день, у него накопилось много других дел. В следующий раз он мог бы отправиться по новому адресу недели через две. Кристина не особенно удивилась, потому что была готова к такому развитию событий. Ей даже казалось, что неудачи первых дней поиска следует отнести на счет констебля, который не был заинтересован в конечном результате и попросту отпугивал удачу. Она поблагодарила констебля и сказала, что продолжит поездки одна, ведь список адресов у нее имеется, и как искать хутора, она представляет.
  К себе в Таммерфорс она не поехала, а направилась к Альбине. Подруга усадила за стол и силком заставила немного поесть. Кристина не ела весь день, отсутствие положительных новостей в поисках её крайне расстраивало. Заметно нервничая, она собралась подробно рассказать о первых поездках и вдруг расплакалась, закрыв лицо руками. Альбина накапала в чашку валериановых капель, велела выпить и постаралась успокоить гостью, убеждая, что рано или поздно они найдут Стрельцова. С завтрашнего дня она тоже присоединится к поискам. Им будет легче, если действовать заодно. Здесь следует заметить, что в январе Альбина родила первенца, симпатичного пухлощекого мальчишку. Сначала она неотлучно была с сыном, но со временем передала его на попечение кормилицы и няньки, чтобы чувствовать себя свободнее.
  Однако и поездки с Альбиной долго не приносили никаких новостей. В несколько рыбацких хозяйств они проехали посуху, а потом наняли моторный баркас, чтобы добираться до них шхерными путями. Время между тем шло, начался последний месяц лета 1917 года.
  Как-то утром молчаливый финн-шкипер в очередной раз вывел их баркас из порта и направил в шхеры. Впереди один за другим открывались многочисленные острова, рассыпанные вдоль берега по северу Финского залива. Утреннее небо расцветилось всеми оттенками алого, что предвещало ветреную погоду. Шкипер мотнул головой, указывая на небо, и сдержано предупредил женщин:
  - Будет ветер...
  Альбина, не раз ходившая с мужем на парусной лодке по шхерам, объяснила спутнице, что бояться ветра не стоит, потому что между островами существует множество морских путей, следуя которыми можно и не почувствовать качку от разгулявшихся за островами волн. В утренние часы, пока погода оставалась безветренной, баркас ходко проскочил открытое пространство и оказался в проливе между двумя островами. Фарватер проходил вблизи одного из них, и глазам путешественниц открылся его удивительный природный ландшафт. Большая часть острова была покрыта зарослями низкорослого можжевельника, кое-где перерезанного широкими пешеходными тропками. Среди вечнозеленого кустарникового поля возвышался красноватый гранитный утес, а у основания каменного великана возле маленькой гавани раскинулись, будто сказочные, домишки рыбацкого селения.
  Кристина встрепенулась, будто от внутреннего толчка, и с явной на-деждой в голосе предложила зайти в гаваньку, чтобы продолжить поиски именно на этом острове. Альбина согласилась и показала шкиперу, где нужно высадить их на берег.
  Едва путешественницы ступили на влажный от набегающих волн песок, как увидели, что недалеко от берега под стройной сосной насыпан земляной холмик. Подойдя ближе, они поняли, что перед ними - могила, едва поросшая травкой. В головах холмика стоял православный крест, под ним лежала русская морская фуражка. Обе одновременно повернули головы и встретились взглядами, в глазах застыл откровенный ужас... Словно загипнотизированные, женщины застыли у невысокого холмика. Мысли были только об одном: возможно, эта безымянная могила и черная фуражка - все, что осталось от Ильи Ивановича, которого не удалось застать живым. Альбина подняла фуражку, посмотрела на ее подкладку, где военные обычно подписывают головные уборы. На ткани виднелись полустёртые буквы: "...ЬЦОВЪ".
  Кристина пришла в себя от плача подруги.
  - Погоди, не реви, - тихо сказала она. - Давай все же найдем хозяев хутора и выясним, чья здесь могила и что они знают о Стрельцове.
  Альбина, всхлипывая, вытерла слезы платочком, слегка припудрила лицо и поспешила за подругой, придерживая руками длинную юбку.
  Издали селение казалось тихим и безлюдным. Но вскоре послышался лай собаки, а у деревянных шестов, где сушились развешанные рыболовные сети, показался пожилой человек, который сидел на пенёчке и сосредоточенно вязал новую снасть. Кристина остановилась поодаль, а Альбина пошла поговорить с рыбаком.
  Кристина боялась делать какие-либо предположения, поэтому отре-шенно наблюдала за разговором со стороны. Она не слышала ни одного слова, только видела, что Альбина о чем-то спрашивала, показывала рукой на могилу, а пожилой финн сначала молча слушал женщину, потом пожал плечами, что-то ответил и кивнул головой в сторону жилых домов. Поговорив минут десять, Альбина задумчиво вернулась к подруге. Кристина опустила глаза, повернула голову к могиле и произнесла только одно слово:
  - Стрельцов?
  Альбина также односложно ответила:
  - Не знаю...
  Потом рассказала все, что уяснила для себя в разговоре с пожилым финном:
  - Он говорит, что зимой вдвоем с сыном ходил в залив на лов рыбы, когда пошли первые косяки корюшки. Неподалеку мимо их лодки в сторону Пиетари, так финны называют Петроград, прошел пароход, который вдруг озарился ярким шаром взрыва и в громовом раскате исчез с поверхности. Рыбаки направили лодку к месту трагедии и через несколько минут втащили к себе двух барахтавшихся в воде людей. Старик говорит, что еле успели, оба вот-вот должны были пойти на дно вслед за пароходом.
  Альбина замолчала и тяжело вздохнула. Напряженно слушавшая рассказ Кристина, взмолилась:
  - Матка-Боска! Продолжай, не томи душу, прошу тебя!
  - Слушай дальше. Рыбаки привезли спасенных к себе на хутор. У одного была открытая рана на голове, другой оказался контужен. Кто они такие, рыбаки узнать не смогли: документов при них не нашлось, сами почти не разговаривали, потому что большее время пребывали в беспамятстве. О спасенных не стали никому рассказывать, потому что не знали, кто это, и выживут ли они. В июне Бог прибрал одного из спасенных, того, который был ранен в голову. Его похоронили в этой могиле и положили возле креста фуражку, которую подобрали в воде на месте гибели парохода.
  - Альбина, а что со вторым, где он?
  - Второй жив, он моложе и покрепче оказался, пошел вроде бы на поправку, но вдруг у него началась горячка, и финн говорит, что этот тоже не жилец. Он лежит в том доме, что стоит поближе к утесу. Жена рыбака пытается выходить его отварами лечебных трав.
  Кристина вздохнула, перекрестилась и неожиданно спокойным голосом сказала:
  - Ну, что же. Похоже, что мы нашли кого, кого искали. Сердце мне подсказывает, что рыбаки спасли именно Стрельцова и какого-то моряка с его парохода. Если бы мы приехали на этот остров сразу после начала поисков, застали бы в живых обоих. Пойдем в дом, посмотрим...
  Скорым шагом подруги подошли к указанному рыбаком дому. Перед входом сидела пожилая женщина и что-то толкла фарфоровым пестиком в глубокой миске. Без всякого удивления она взглянула на гостей.
  Подошедшие поздоровались, хозяйка жестом пригласила их пройти в дом и приветствовала по-фински:
  - Терве!
  В полутемной комнате на кровати лежал изможденный человек с длинными седыми волосами и давно не стриженными бородой и усами. Почувствовав, что кто-то вошел, он со слабым стоном сказал по-русски:
  - Пить...
  - У него, видимо, жар, - сказала Кристина, взяла со стола ковшик с водой и подошла попоить больного.
  Тот сделал несколько глотков и откинул голову на подушку. Кристина повернулась к подруге, из глаз ее текли слезы.
  - Это - Стрельцов. Мы, наконец, нашли его!
  ... На импровизированных носилках, которые рыбак смастерил из стволов тонких березок и одеяла, все четверо несли больного к баркасу. Ноша не была тяжелой. Хозяйка по-фински сказала Альбине, что ждала их приезда, потому что кто-то из соседей недавно говорил сыну о русских женщинах, разыскивающих по прибрежным хуторам спасенного из воды моряка. Хорошо, что его можно отвезти в город, где врачи лекарствами смогут выходить его.
  Когда носилки погрузили в баркас, Кристина поблагодарила пожилую чету за то, что спасли людей из воды и старались вернуть к жизни. Она протянула деньги, но рыбак отвел ее руку и что-то сказал. Альбина перевела:
  - Деньги не нужны. Мы отобрали человека у морских волн, говорит старик. Спасти утопающего - святой закон для любого, кто ходит в море.
  В баркасе Кристина укутала теплыми вещами лежавшего в беспамятстве больного, села рядом и гладила его по голове. Альбина, обняв подругу за плечи, сказала:
  - Давай отвезем его ко мне на хутор. Антти Илонен, мой муж, - хо-роший доктор. Он обязательно спасет Илью Ивановича. Ты переедешь туда и будешь ухаживать за ним, хорошо?
  Кристина посмотрела полными слез глазами и благодарно кивнула. Баркас скользил по тихой воде, выходя из шхерных проливов на открытое пространство. Ветер, который днем разгулялся в море, к вечеру неожиданно стих. Над Балтикой стояла тишина.
  Но дорога к Альбине оказалась непростой. Баркас подошел к причалу в порту, когда стало темнеть. Долго искали вместительный таксомотор и уговаривали шофера на ночь глядя ехать в неблизкий путь, да еще везти тяжелобольного. Шофер даже буркнул, мол, помрет еще по дороге, но почувствовал на себе такой свирепый взгляд рыжеволосой женщины, говорившей по-фински, что вынужденно согласился. К тому же ее спутница предложила большие деньги за поездку.
  На хуторе, когда было за полночь, их встретил Антти Илонен в белом врачебном халате, надетом поверх костюма, и белой круглой шапочке. Кристина почему-то сразу доверилась ему и подумала, что все должно быть хорошо. Однако врач, внимательно обследовавший нового пациента, с тревогой сообщил женщинам:
  - Слава Богу, вы довезли его. Без медикаментов жить ему осталось бы не больше десяти дней. Я обнаружил у него пневмонию, это очень тяжелое заболевание, к тому же на состоянии его здоровья сказываются последствия контузии. Будем сообща выхаживать больного и уповать на чудо.
  
  3
  
  Умелые руки доктора Антти Илонена все же сотворили чудо: Стрельцов, долго остававшийся между жизнью и смертью, медленно пошел на поправку. Но в том, что болезнь стала отступать, следовало благодарить не только доктора, но и бессменно ухаживавшую за ним Кристину. Временами, когда Илье Ивановичу становилось немного легче, она на день-два уезжала к себе домой, тогда место сиделки занимала Альбина. Феликс Тамм, давно привыкший к самостоятельности супруги и не больно переживавший в ее отсутствие, не возражал против того, что Кристина почти два месяца жила у подруги где-то в районе города Раума. Для него важно было знать лишь то, что жена на него не сердится и не нервничает без видимой причины.
  Но Кристине было, о чем беспокоиться, и более всего тревожило то, что Илья Иванович по-прежнему не приходил в себя. Закончилось лето, началась осень, а сознание к нему так и не возвращалось. Каждый раз, входя к нему в комнату, Кристина приветливо интересовалась его здоровьем, рассказывала о том, что происходит за пределами стен этого дома, спрашивала, чего бы ему хотелось. Но в ответ, кроме слова "пить", ничего не удавалось услышать.
  Вот и в этот серенький дождливый день Кристина, как обычно, при-несла чашку со сладкой водой, чтобы напоить больного.
  - Давай-ка я тебя немного приподниму и дам попить, милый, - при-вычно произнесла она. И вдруг услышала тихий голос:
  - Кристина, как ты сюда попала?
  Стрельцов приоткрыл глаза и внимательно смотрел на нее. От неожиданности чашка выпала из рук и зазвенела, ударившись об пол. Стрельцов перевел взгляд вниз. Кристина виновато произнесла:
  - Извини, милый. Сейчас я все приберу.
  - Хорошо, - откликнулся Илья Иванович и закрыл глаза.
  Весть о том, что Стрельцов заговорил, вызвала бурный восторг у Альбины, а ее рассудительный и спокойный супруг, заявил, что в этом нет ничего удивительного, рано или поздно это должно было произойти.
  С того дня Кристина каждый день понемногу рассказывала обо всех событиях последнего времени: о том, как до нее дошла весть про исчезновение полковника Стрельцова в море, о том, как она не хотела верить в его гибель, как начала поиски и как они с Альбиной нашли его в рыбацком селении. Илья Иванович сначала слушал молча, лишь глазами показывая, что ему все понятно, потом день ото дня задавал все больше вопросов и, наконец, нашел в себе силы подняться на подушки, чтобы говаривать с Кристиной.
  Он чувствовал, что силы возвращаются к нему, силы эти буквально поднимали его из опостылевшей кровати. Первым делом удалось научиться садиться, потом спускать ноги на пол и делать попытки встать. Ноги держали плохо, но привыкший жить энергично, разведчик не делал себе поблажек, и однажды Кристина, войдя к больному, застала его стоящим у окна. Доктор Илонен осмотрел пациента, сообщил, что выздоровление идет быстро, и велел дать Илье Ивановичу верхнюю одежду. Одевшись в красивый финский свитер и брюки, привезенные заботливой Кристиной, он вскоре гулял с ней под руку по дорожкам хутора и радовался первому снегу.
  Когда привозили свежие газеты и журналы, он часами не выпускал их из рук, читал и перечитывал наиболее интересные статьи, сравнивал с теми фактами, которые уже знал, анализировал происходящие политические события в Финляндии, в России и в Европе. Особенно много работы стало у Ильи Ивановича, когда пришли сообщения о совершенном в России октябрьском перевороте, о признании Лениным независимости Финляндии и отношении к этим событиям стран Антанты и ее противников, которые продолжали вести бойню на фронтах. Поскольку разведчик был мастером прогнозов, он, не откладывая в долгий ящик, написал несколько аналитических статей на злобу дня и отослал в редакцию одной из серьезных гельсингфорсских газет, подписав псевдонимом "Петер". Интересные статьи принимали и публиковали, Стрельцов получал гонорары, то есть какие-то средства к существованию. Жить на деньги Кристины для него было неприемлемо.
  Волею обстоятельств разведчик оказался отрешенным от должности, на родине его считали погибшим, но он выжил и в новых условиях, оказавшись за границей, был вынужден действовать самостоятельно. Лишенный возможности получать достоверную информацию, он по ряду признаков все же пришел к выводу, что с конца осени 1917 года работа германской агентуры в Финляндии активизировалась. Пароходы везли в финские порты оружие и боеприпасы, кто-то развозил полученное по тайным складам. Из Германии возвращались солдаты и офицеры финского егерского батальона, воевавшего в составе кайзеровских войск, их сводили в подразделения и отправляли в казармы. Были основания усматривать в происходящем руку германской разведки.
  Первое правительство независимой республики Суоми - Сенат, воз-главляемый Пером Свинхвудом, формировало финские охранные отряды, называвшиеся "шюцкор". Командовать ими поручили генерал-лейтенанту русской армии, бывшему кавалергарду Карлу Маннергейму. Стрельцов вспомнил, как характеризовал однополчанина "педантом" и "упрямцем" ротмистр Кавалергардского полка Вяземский, друг Ильи Ивановича и сосед по дому в Петрограде. Маннергейм неплохо зарекомендовал себя на войне в качестве командира кавалерийского соединения, побеждавшего в боях с австро-венгерскими и германскими войсками. Можно было предположить, что он будет успешным командующим новой финской армии.
  В обучении подразделений шюцкора принимали участие инструкторы из числа офицеров германской армии. В начале 1918 года финские отряды стали нападать на отдельные русские гарнизоны с целью их разоружения и захвата оружия. Отмечались случаи расстрелов русских военнослужащих. В ночь на 10 января финны попытались захватить Выборг, но их атака была отбита. В эти же дни в Финляндии разразились революционные события, страна по примеру России раскололась на красных и белых. В Гельсингфорсе власть захватили рабочие и организовали Совет народных уполномоченных во главе с большевиком Куусиненым.
  Верные Сенату войска Маннегейма отступили на север, захватили город Ваза и некоторые другие, где сразу уничтожили русские гарнизоны. Между белыми и красными начались ожесточенные столкновения, которые вылились в гражданскую войну с большими жертвами с обеих сторон. Сенат уполномочил командующего применять самые жесткие меры для достижения цели. Несмотря на то, что в ходе боев наметилась линия фронта, война весной 1918 года характеризовалась, как "железнодорожная", поскольку железные дороги стали важнейшими путями перемещения войск. Стороны сражались за главные железнодорожные узлы Хаапамяки, Тампере, Коувола и Выборг.
  Кристина рассказала, что ее муж был вынужден покинуть Тампере, где шли бои, и укрыться в Вазе под покровительством Сената, многие члены которого были его друзьями. Естественно, он не принял революцию. Илья Иванович о ее начале узнал из декларации "К рабочим и гражданам Финляндии!", опубликованной в газете "Рабочий". Совет народных уполномоченных в Гельсингфорсе провозгласил себя революционным правительством страны. Белое правительство Свинхвуда обратилось к Германии и Швеции за военной помощью. Возникла угроза появления иностранных интервентов в Финляндии. К тому времени германские войска уже заняли южный берег Финского залива, подойдя вплотную к Ревелю.
  В разговоре с Кристиной Илья Иванович высказал мнение, что можно отсчитывать дни до начала вторжения Германии в Финляндию. Территория Финляндии была важна немцам как исходная позиция для угрозы Петрограду и Мурманской железной дороге, оккупация позволила бы им и угрожать на севере большевикам, и влиять на бывших союзников России англичан, главной базой которых стал незамерзающий порт Мурманск. Теперь, сказал разведчик, в Финляндии началась гражданская война, и правительство в Вазе, наверняка, ведет переговоры с кайзеровскими генералами об оказании военной помощи в борьбе с красными.
  Расчет Стрельцова оказался точным: немцы по просьбе финского Сената отправили в Финляндию сводную Балтийскую дивизию генерала фон дер Гольца, которая высадилась 3 апреля на юге в районе мыса Гангут. В составе оккупационных войск находились три спешенных кавалерийских полка, три егерских батальона и несколько артиллерийских батарей. Еще один германский отряд - бригада под командованием полковника фон Бранденштайна - высадился в Ловисе и Котке, в восточной части Финского залива.
  В первых числах апреля Илья Иванович как всегда после завтрака, чмокнув Кристину в щечку, отправился на прогулку. С хутора Илонена лесными тропками приблизился к дороге, которая вела к Рауме, Пори и дальше на север. Со стороны дороги доносился знакомый гул, и можно было не гадать о его происхождении, а определить точно: по шоссе двигалась колонна войск. Разведчик не стал выходить к обочине, чтобы не мелькать перед солдатами, а нашел высокое место, с которого просматривался плавный поворот шоссе. Ему было хорошо видно, как размеренным походным шагом по направлению к Рауме идет германская воинская часть. Топали сотни сапог, лязгало оружие, звякали фляги, ножи и прочие предметы амуниции, звучали воинские команды и негромкие разговоры, общая какофония издали воспринималась как своеобразный гул.
  Первое, что бросилось в глаза опытному человеку, это - оружие: солдаты шли с кавалерийскими карабинами системы Маузер. Потом удалось сосчитать двигавшиеся колонны, четыре длинные и две короткие. С короткими ясность пришла сразу: движение замыкали две артиллерийские батареи по шесть пушек на конной тяге. Каждую длинную колонну возглавляли по три офицера на строевых лошадях, солдат в колонне насчитывалось не менее 130-140 человек. Стрельцов понял, что перед ним проходит четырехэскадронный спешенный кавалерийский полк. Но где лошади, спрашивается? Полк из Германии доставили пароходом, поэтому, возможно, из-за спешности дела на палубы не стали грузить лошадей, ведь "сшибка" с конницей противника в Финляндии не грозит. Впрочем, вероятна и другая причина: в выдыхающейся на четвертом году войны Германии не осталось лошадей в нужном количестве. Государственные ресурсы на исходе, это видно и по людям - в строю шагают и совсем молодые, и очень старые солдаты. В последние военные призывы под ружье ставят всех, кто остался. Разве так выглядела отборная немецкая кавалерия в 1914 году, до начала тяжелых сражений? Нет не так, ответил сам себе Стрельцов и отправился на хутор, где из-за его долгого отсутствия могли волноваться.
  Через день с севера послышался грохот артиллерийской канонады. Дивизия фон дер Гольца повела наступление на красных с юга в северном направлении, а части Маннергейма совместно с финским егерским батальо-ном двигались навстречу германским войскам. Окончательный разгром красных войск произошел под Тавастгусом, причем отряд фон Бранденштайна перерезал путь отступления бежавшим на восток у Лахты. 29 апреля белая гвардия заняла Выборг, с этого дня Финляндия оказалась очищена от большевиков. Германские войска встали гарнизонами в финских городах.
  Как-то вечером, когда обитатели хутора Илонен собрались вместе в гостиной, чтобы обсудить накопившиеся за день новости, Стрельцов огорошил своих спасителей неожиданным сообщением:
  - Друзья мои, немцы не сегодня-завтра начнут наводить в стране оккупационный порядок. В городах организуют комендатуры, а подчиненные комендантам подразделения полевой жандармерии станут прочесывать хутор за хутором в поисках врагов германской армии. В эту категорию лиц они включат финских революционеров и бойцов разбитых красных отрядов, а также солдат и офицеров русской императорской армии, которые не пожелают пройти регистрацию в комендатурах.
  Альбина встревожилась:
  - Илья Иванович, неужели здесь вам угрожает опасность?
  Полковник постарался как можно спокойнее пояснить свою мысль:
  - Я не думаю, что так просто попаду в лапы "цепных псов", как называют германскую полевую жандармерию, но немцы будут использовать в своих интересах финскую полицию, которая хорошо владеет обстановкой на месте. Поэтому беспокоюсь обо всех обитателях хутора, не хочется никому доставлять проблемы из-за моей персоны в случае визита непрошенных гостей. Все-таки русский полковник Генерального Штаба для оккупантов - ценная добыча. Всех, кто его скрывает, германская сторона будет рассматривать как людей, причиняющих ущерб империи.
  Антти Илонен поинтересовался:
  - Откуда они об этом узнают, ведь мы о вас никому не рассказываем?
  Неожиданно всполошилась Кристина:
  - Матка-боска, что же я наделала!
  Собравшиеся в гостиной удивленно переглянулись, а она с виноватым лицом продолжила:
  - Ведь я сама отдала фотографию, где вы изображены в военном, в руки финских полицейских в комиссариате города Або, когда начинала ваши поиски по окрестным хуторам. Что же теперь будет?
  Наступило молчание, которое прервал Илья Иванович:
  - Успокойтесь, пожалуйста, Кристина. Есть у них моя фотокарточка, нет ли, уже не важно. Хочу возвратиться к тому, с чего начал. Мне как можно скорее следует исчезнуть с хутора и скрыться, точнее сказать "зашхериться", как любят выражаться моряки-балтийцы, в некоем укромном месте.
  Интересное предложение высказала Альбина:
  - Илья Иванович, вы хорошо употребили слово "зашхериться", то есть укрыться в шхерах. Есть прекрасное место, куда вы можете поехать и жить спокойно ровно столько, сколько потребует обстановка. Это тот остров в Або-Аландских шхерах, где мы вас нашли и где живут те люди, которые вас спасли после кораблекрушения.
  Полковник подумал и согласился, а остальные стали обсуждать, как туда попасть незамеченными. После недолгих споров решили, что Илья Иванович загримируется, тайком покинет хутор и под видом финского крестьянина приедет в порт города Або, где его будет ждать Альбина с баркасом, нанятым заблаговременно. В темноте Стрельцов незаметно проберется на баркас, который на заре возьмет курс на тот самый остров. Альбина, которая хорошо говорит по-фински, проводит его, договорится с хозяевами-рыбаками и вернется домой.
  Кристина, испытывая чувство вины из-за истории с фотографией, скрепя сердце была вынуждена согласиться с доводами о том, что не следует ей провожать Илью Ивановича на остров, тем самым не привлекать внимания и сохранить переезд в тайне.
  С трудом сдерживая слезы и кусая губы, чтобы не расплакаться от досады, она отправилась домой в Тампере. Там уже закончились бои, Феликс телеграфировал, что вернулся домой, а для хозяйки подошло время заняться наведением порядка в квартире.
  
  4
  
  - Весьма недурственный расклад в руки идет! - произнес по-русски Герд Шольц, выпил рюмочку шнапса и закурил сигарету.
  Подполковник разведки германской армии свободно говорил на языке противника, был знатоком карточных игр и нередко термины из них употреблял в обычной речи. Три года он прожил в Москве, посланный ведомством в Россию для изучения страны, её языка и, главное, для заведения полезных знакомств. На стажировку Шольц попал вместе с таким же гауптманом, как он, бароном фон Гольдрингом. Но коллега был отпрыском богатых помещиков, а он - сыном обедневшего офицера, содержавшего семью на казенное жалование. Фон Гольдринг в Москве считался знатоком вальсов и легкой музыки, играл на рояле, знакомился с музыкантами, посещал оперетту и, в конце концов, завербовал импрессарио театра-варьете, человека с дурными наклонностями. Шольц не имел музыкальных познаний, поэтому, входя в московскую жизнь, избрал иную стезю - стал посетителем заведений для азартных игр. В переулках близ Цветного бульвара его привыкли видеть в разных игорных домах. В этих местах почти не появлялась полиция, зато часто встречались молодые люди из состоятельных купеческих фамилий. Шольц выбирал тех, кто пьянее и втягивал в игру. Кое-кто из молодых мил-лионщиков оказался в должниках у Шольца и понятно, что в дальнейшем эти люди были вынуждены сотрудничать с германской разведкой.
  После возвращения в Фатерланд Герд Шольц получил похвалу руководителя военной разведки Германии Вальтера Николаи и следующее офицерское звание. Так бы и работать ему с московскими источниками, пожиная плоды трудов своих, но разразилась война, контакты с русскими усложнились, а потом и вовсе сошли на нет. Трудяга Шольц отправился на Восточный фронт и три года под свистом пуль и огнем орудий перебрасывал через линию фронта лазутчиков и встречал возвратившихся с той стороны счастливчиков. А сибарит барон фон Гольдринг работал в Швейцарии с русской эмиграцией и, говорят, в прошлом году стал оберстом, обойдя в чине Шольца, который ходил в подполковниках без всяких перспектив на продвижение.
  В начале 1918 года его назначили офицером разведки группировки, предназначенной для оккупации территории Финляндии. Шольц довольствовался тем, что не угодил на Западный фронт, где продолжались бои, и дела кайзера шли все хуже и хуже. В полях Лотарингии можно было бы легко попасть под пулю, думал разведчик и радовался, что знание русского языка спало его от худшей участи. В стране Суоми местные должностные лица говорили по-русски, от них можно получить интересную информацию о врагах Германии. За этим его и отправили в дальний угол Европы.
   Освоившись в Гельсингфорсе, недавно освобожденном от русских войск и финской красной гвардии, Шольц начал прочесывать провинцию. В городе Або он зашел в управление полиции и познакомился с комиссаром Пелтоненом. Финн, без эмоций встретивший офицера разведки оккупационных войск, в деталях, как ему было велено, обрисовал обстановку в городе и его окрестностях. Они говорили по-русски, и Пелтонен для себя уважительно отметил, что немец владеет этим языком гораздо лучше, чем он, государственный чиновник, проживший сорок лет своей жизни "под дланью русского царя".
  С высокого стеллажа он снял одну из папок и передал в руки гостю. Шольц взглянул на приклеенную к титульному листу бирку с названием, постучал по ней пальцем и с улыбкой произнес:
  - Увы, господин Пелтонен, пока не могу прочитать, что здесь написано. Я только начал изучать финский, и не ранее, чем через год, смогу общаться на вашем родном языке. Какие документы содержатся в этой папке?
  Полицейский подивился оптимизму немецкого офицера, который, видимо, всерьез полагает, что через год будет распоряжаться в стране Суоми, как сейчас. Знакомый из Швеции недавно авторитетно заявил, что генералитет кайзера готовится в скором времени признать поражение в войне с Антантой. Тем не менее, без лишних слов он дал пояснения:
  - В этой папке, господин подполковник, лежат документы по офице-рам русской армии, попавшим в поле нашего зрения.
  Пелтонен решил, что русские офицеры для его службы более не представляют никакого интереса. Зато у Шольца загорелся огонь в глазах, а пальцы быстро развязали тесемочки и распахнули обложку. Глаза быстро потухли: документы были отпечатаны на пишущей машинке или заполнены от руки на финском языке, несколько перевернутых страниц показали, что бумаг на русском в папке нет. Не интересно. Он уже собрался передать папку комиссару для перевода документов на немецкий язык, но вдруг из нее выпала фотографическая карточка. Разведчик взял снимок в руки и увидел на нем портрет офицера в форме полковника русского Генерального Штаба. На обороте карточки аккуратным почерком выведено: "Илья Иванович Стрельцов. Санкт-Петербург. 1913 год, 20 июня. В день 40-летия". Он удивленно посмотрел на финна и спросил:
  - Откуда у вас эта фотокарточка?
  Пелтонен взял ее в руки, что-то вспомнил и ответил:
  - Примерно год назад ко мне в кабинет пришла дама и попросила помочь найти этого человека. Он пропал в море, но была надежда, что его кто-то спас, поэтому она хотела поискать его в хуторах на берегу моря, где живут рыбаки. Я взял фотокарточку для опознания.
  - Чем закончилась эта история, удалось ей найти русского полковника?
  - Абсолютно честно вам говорю, не знаю. Я видел ту даму раз в жизни. Может быть, мой констебль что-нибудь вспомнит, он несколько раз сопровождал ее в поездках...
  Прибывший констебль долго не мог понять, чего от него хотят офицеры, чем вызвал приступ неудовольствия у Шольца, считавшего, что нужно как можно скорее распутать дело, которое должно принести ему удачу. Наконец, полицейский вспомнил, что он дважды сопровождал некую даму в поездках к рыбакам на хутора. Но там никого не нашли, и дама больше не обращалась в полицию за помощью.
  Немец в раздражении спросил:
  - Как зовут даму, и где она живет, вы тоже не помните?
  Пелтонен, как бы извиняясь за подчиненного, быстро ответил:
  - Погодите, господин подполковник, у меня должен быть записан ее адрес!
  Порывшись в исписанных толстых тетрадях, он с удовлетворением ткнул пальцем в какую-то запись и сообщил:
  - Даму зовут Кристина Тамм, она с мужем живет в собственном до-мовладении в городе Таммерфорс.
  По прибытии в Гельсингфорс подполковник Шольц по секретной телеграфной линии сделал запрос в разведывательное ведомство в Берлине, что известно о полковнике русского Генерального Штаба Илье Ивановиче Стрельцове.
  На удивление ответ пришел быстро. В телеграмме, подписанной лично главой ведомства Вальтером Николаи, говорилось, что Стрельцов - один из наиболее талантливых офицеров военной разведки Российской Империи. Во время войны находился в должности начальника разведывательного отделения штаба Балтийского флота и провел много успешных операций против Германии. Подполковнику Шольцу предписывалось срочно предпринять все меры для задержания Стрельцова в Финляндии и этапирования в Берлин под охраной.
  Разведчик даже зажмурился от сладкого предчувствия успеха: завтра он арестует эту Кристину Тамм и выбьет из нее показания, где прячется русский разведчик. Потом захватит его тепленького, отвезет в Берлин и сдаст на руки Вальтеру Николаи, а в награду за пленение важной птицы непременно получит Рыцарский крест!
  - Вот и говорю я, недурственный расклад!
  На следующий день наряд финских полицейских привел в его кабинет красивую женщину, одетую в дорогой дорожный костюм и шляпку с вуалью. Шольц жестом показал ей, что нужно сесть к столу, а сам расположился напротив.
  - На каком основании меня арестовали? - сердито спросила она по-русски.
  Подполковник довольно потер руки: если бы дама заговорила по-фински, пришлось бы прибегать к помощи переводчика, а ему этого не хотелось. Беседу лучше вести с глазу на глаз. Поэтому он удовлетворенно ответил по-русски:
  - Да кто вас арестовал, мадам? Вас привезли к представителю германского командования только для того, чтобы с вашей помощью уточнить кое-какие вопросы.
  Кристина понимала, что попала в лапы немцев из-за истории с фотографией Стрельцова, внутренне подготовилась к допросу и старалась не терять самообладания. Прикинув в уме, как вести себя, чтобы выпутаться, решила предстать перед оккупантами в качестве истеричной женщины.
  - Что вам от меня нужно? - визгливо вскрикнула она.
  Шольц поморщился, его не радовала перспектива допрашивать истеричку, но ответ его был очень спокойным:
  - Сообщите, как вас зовут, и где вы живете.
  - Я живу с мужем в собственном доме в Таммерфорсе, а зовут меня Кристина Тамм. И мне кажется, вам надолго запомнится мое имя.
  Немец согласно покачал головой, достал злополучную фотографию и задал следующий вопрос:
  - Госпожа Тамм, вам знакома эта фотокарточка?
  - Господин военный, не делайте из меня дурочку! Я сама отдала ее в руки финским полицейским.
  - Интересно знать зачем?
  - Чтобы эти бездельники помогли мне найти господина Стрельцова.
  - Вы знакомы с господином Стрельцовым?
  - Знакома, что же в этом странного? Я знаю по Ревелю, где мы с мужем жили раньше, и господина Стрельцова, и его дочь Марию. Илья Иванович был военным интендантом, мог помочь получить билеты на поезд, чтобы проехать из Ревеля в Петроград и в Гельсингфорс. Во время войны, за что ни возьмись, всюду сложности. А мне как женщине хотелось делать покупки в столице. Только в Петрограде можно было найти настоящие парижские товары. А у вас есть жена, господин военный?
  - Прекратите болтать ерунду! Отвечайте на поставленные вопросы! - Шольц начал выходить из себя.
  - Фу, какая грубятина!
  - Почему вам понадобилось найти Стрельцова?
  - Стрельцов пропал в море, но его дочь надеялась, что его спасли финские рыбаки. Поэтому она попросила меня организовать поиски.
  - Вам удалось найти Стрельцова?
  - Увы, нет! Искать человека по всей стране, все равно, что иголку в стогу сена. Впрочем, о наших поисках вы можете спросить у лентяя-полицейского, который лишнего движения сделать не хотел.
  - Полицейский лишь начал с вами поиски русского офицера, продолжили вы без него...
  - Да, я еще некоторое время выезжала в разных направлениях. Об этом вы можете узнать у извозчиков, которые ездили со мной. Но нигде не удалось не только найти Стрельцова, но даже получить какие-то вести о нем.
  - Вы лжете, госпожа Тамм. У нас имеются сведения о том, что вы все же нашли этого человека, - решил блефовать Шольц.
  - Господин военный, прошу в таком тоне ко мне не обращаться! Я больше не намерена отвечать на ваши дурацкие вопросы.
  - Вот теперь я вынужден арестовать вас за отказ помогать германской армии. Буду держать вас под арестом долго, и вы мне расскажете, в конце концов, где скрывается господин Стрельцов.
  - Может, вы и пытать меня будете? - насмешливо поинтересовалась Кристина.
  - Я вас, госпожа Тамм, отдам на ночь солдатам из охраны. Пусть развлекутся с такой красоткой. Потом, полагаю, вы станете сговорчивее.
  Кровь прилила к лицу Кристины, она поднялась и крикнула офицеру польские ругательства, которые запомнила с детства:
  - Лайдак! Бош паскудный!
  Взбешенный Шольц ударил ее по щеке.
  Кристина прижала руки к горевшему лицу, во рту чувствовался соленый вкус крови. Она села на стул и прошептала:
  - Мерзавец, ты об этом пожалеешь!
  Подполковник вызвал охрану и велел закрыть женщину в камере для задержанных лиц.
  Утром, собираясь на службу, Шольц размышлял, одумалась ли за ночь в одиночной камере истеричная полька. Или ему действительно придется использовать радикальные меры, чтобы заставить ее выложить все, что известно о полковнике Стрельцове. За размышлениями его застал адъютант командующего германскими войсками в Финляндии генерал-лейтананта фон дер Гольца. Он сообщил, что командующий срочно вызывает господина подполковника к себе.
  Срочные вызовы к начальству обычно не сулят ничего хорошего, это - аксиома. Но настроение вовсе упало, когда он увидел обстановку, в которой предстояло вести разговор с командующим. Граф фон дер Гольц, прусский аристократ, имел обыкновение совершать по утрам конные прогулки. Он уже сидел в седле, поджидая Шольца, рядом гарцевал командир отдельной бригады полковник фон Бранденштайн. Шольц мысленно непечатно выразился в адрес надменных аристократов, когда ему на голову вылился ушат генеральского гнева:
  - Шольц, - взирая сверху вниз, гневно бросал слова фон дер Гольц. - Вы кого вчера арестовали? На каком основании держите под замком супругу уважаемого человека? Вы знаете, что господин Тамм оказывает значительную финансовую поддержку германским войскам? Нет?! Тогда какого черта лезете туда, куда вас не просят? Утром мне звонил секретарь Сената и разъяснял, какую глупость сотворил некий мой подчиненный по фамилии Шольц. Не исключаю, что в Сенате дружественной страны по вашей милости меня считают таким же глупцом. Что вы молчите, будто воды в рот набрали?
  Шольц, как оплеванный, стоял под презрительными взглядами обоих аристократов и пытался оправдаться:
  - Герр генерал, я получил из Берлина указание разыскать и арестовать важного русского шпиона, полковника Генерального Штаба Стрельцова, скрывающегося на территории Финляндии. Женщина, которая была задержана, располагает сведениями о нем, но утверждает, что ничего не знает. Мне необходимо узнать от нее, где скрывается русский разведчик.
  - Я приказываю вам, Шольц, немедленно отпустить госпожу Тамм и принести ей извинения. Не надо выставлять нас тупоголовыми болванами, вы же разведчик, Шольц! Неужели трудно додуматься и установить негласную слежку за объектом, чтобы получить сведения о его связях.
  Генерал пришпорил лошадь и ускакал, фон Бранденштайн поспешил следом. А Шольц, гневно сжав кулаки, отправился исполнять полученное приказание.
  Освобожденная полька с гордо поднятой головой вышла из камеры и, не слушая слов извинения, быстро удалилась из кабинета подполковника.
  Наружное наблюдение, установленное за ней, не принесло никаких результатов. Из Берлина дважды интересовались ходом розыска полковника Стрельцова и, явно теряя терпение, пригрозили большими неприятностями. Герд Шольц уже не рассчитывал на Рыцарский крест, а раздумывал, как ему выбраться из западни, которую сам и подготовил. Шнапс ему пришлось пить не от радости, а с расстройства.
  Через месяц ему доложили, что Кристина Тамм ездила на хутор близ города Раума. Шольц наудачу помчался туда, но хозяин хутора, известный финский врач, вежливо выслушал, показал несколько помещений и заверил, что никакого Стрельцова на хуторе нет, и никогда не было. Подполковник повысил голос, пообещав обыскать и перевернуть все вверх дном, в надежде запугать хозяина, но тот спокойно предложил прийти с полицией и разрешением прокурора Финляндии на обыск. Шольц благоразумно счел за лучшее отступиться, потому что в случае повторного скандала фон дер Гольц растер бы его в порошок.
  Впрочем, ничего хорошего Шольца впереди не ожидало и без гене-ральского гнева. В сентябре пришло письмо от надежного товарища из Берлина, в котором открыто сообщалось о скором подписании соглашения с Антантой о признании поражения Германии. По условиям капитуляции проигравшая сторона должна будет почти полностью демобилизовать вооруженные силы. Подполковнику Герду Шольцу в будущем 1919 году исполняется пятьдесят лет. В таком возрасте офицера без покровительства начальства могут при демобилизации попросту выгнать на улицу без пенсии. Покровительства начальства он лишился после неудачи с поисками Стрельцова. Жизнь потеряла смысл.
  На столе подполковника стояла пепельница с горой окурков и опус-тошенная бутылка, в камине догорали документы из личного сейфа. Поверх служебных бумаг занималась пламенем фотография полковника Стрельцова.
  Шольц вынул из кобуры "люгер", с которым всю войну не расставался ни на минуту, поднес ствол к виску и нажал курок.
  
  5
  
  Илья Иванович Стрельцов с начала лета 1918 года обосновался в маленьком селении на острове, затерявшемся в Або-Аландских шхерах, в доме рыбаков, которые спасли его от гибели в море после взрыва парохода.
  До острова вместе с Альбиной Илонен он добрался на баркасе под видом местного жителя в финской крестьянской одежде, в парике, с крашеными усами и бородой. Пожилой рыбак и его жена сначала не могли признать в нем того человека, которого много дней выхаживали у себя дома. Слушая объяснения Альбины, они удивленно смотрели на приехавшего мужчину и лишь, когда он снял шапку и парик, засмеялись и признали своим.
  Альбина не могла долго задерживаться и спешила в обратный путь, Илья Иванович пошел проводить ее. Они остановились у могилы, где рыбаки похоронили неизвестного русского моряка, поднятого из воды одновременно со Стрельцовым. Альбина задумчиво сказала:
  - Погребен здесь человек, но, ни имени, ни фамилии его никто не знает, и вряд ли когда узнает...
  - Рыбаки сказали, что умерший был старше меня по возрасту. На буксирном пароходе "Ладога", когда мы выходили из Ревеля на Петроград, был только один человек старше меня, это - капитан. Я предполагаю, что нас вдвоем с ним и отбросило взрывной волной. Я вышел на палубу, а он стоял за штурвалом на открытом мостике. Остальные находились внизу, кто на вахте, кто отдыхал. Увы, все ушли на дно вместе с судном. Фамилию человека, который был капитаном "Ладоги", можно узнать в Петрограде, чтобы могила не была безымянной.
  - Но мы же не знаем точно, он это или нет. Вдруг какими-то судьбами здесь покоится не капитан, а кто-то другой, что тогда? Пусть уж эта могила остается безымянной и символически упокоит весь экипаж несчастного парохода.
  - Может быть, вы и правы...
  - Илья Иванович, на могиле лежит морская фуражка. Буквы, написанные на внутренней стороне, напоминают вашу фамилию.
  Стрельцов поднял головной убор и сказал:
  - Здесь написано "...ЬЦОВЪ". Это мог быть некий Жильцов, Сельцов или еще кто-то. Я свою фуражку не подписывал, так что эта - точно не моя. Моя фуражка вместе с шинелью, вещами и документами лежит в каюте "Ладоги" на дне Финского залива. Ладно, пойдемте с этого печального места, вам пора домой возвращаться.
  Потянулись дни вынужденной изоляции Ильи Ивановича. В замкнутом мирке на острове он помогал хозяевам, понемногу рыбачил для развлечения, копался в огороде, а в остальное время читал прессу, которую ему раз в месяц привозил из города сын хозяина. Всем знакомым он запретил появляться на острове, чтобы случайно не притащить за собой "хвост". В том, что немцы могут установить слежку за теми, кто знаком с полковником Стрельцовым, сомнений не возникало.
  День шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем... И пережил бы разведчик период вынужденного одиночества, до конца которого по его прикидкам осталось не так уж много: Германская империя быстро скатывалась к экономическому краху и военной капитуляции. Стало быть, оккупационные войска скоро потянутся с захваченных иноземных территорий назад в свой Фатерлянд. Тогда можно будет перейти на легальное положение.
  Но случилась другая беда: Стрельцов вдруг начал терять зрение. Сначала он думал, что ему трудно читать в слабо освещенном помещении, потом оказалось, что и на солнечном свету буквы становятся неразличимы, а далее сложилось так, что он с трудом мог видеть лишь чьи-то темные силуэты перед собой. Приехавших на остров Кристину Тамм и Альбину Илонен полковник смог опознать только по голосам. Радость от привезенной ими новости о том, что германские части готовятся покинуть Финляндию, была омрачена печальным положением дел со здоровьем Ильи Ивановича.
  После переезда на хутор к Альбине и Антти Илонен в жизни Стрельцова наступила тяжелая полоса. Почти ослепший, он мало передвигался по дому, подолгу неподвижно сидел на теплой веранде в невеселых думах. Наконец, для консультации приехал один из лучших в стране специалистов-офтальмологов. Антти был знаком с профессором, и уговорил приехать посмотреть больного. То, что потом сказал им врач, с одной стороны вселило надежду, с другой всерьез опечалило.
  По мнению специалиста, потеря зрения была вызвана перенесенной контузией после взрыва на пароходе. Теоретически, положение можно ис-править операцией. Но в Финляндии нет, ни оборудования, ни практикую-щих врачей, которые могли бы провести ее так, чтобы больному гарантированно вернулось зрение. Медицинская клиника, где производят такие операции, имеется только в Швейцарии. Профессор сказал, что он может договориться о направлении больного в эту клинику, но стоимость операции будет очень высокой. Когда он назвал сумму, у всех присутствовавших на консультации вырвался тяжелый вздох.
  Вечером вокруг Ильи Ивановича вновь собрался близкий круг. Кристина и Альбина с мужем решили держать совет, как найти огромные средства на операцию. Альбина предположила, что они с Антти могли бы что-нибудь продать и выручить часть денег. Кристина, рассуждая вслух, изложила фантастический план, при каких условиях она могла бы получить деньги у мужа. Стрельцов выслушал все горячие речи и поблагодарил за поддержку, но сообщил собственный вариант решения проблемы поиска денег:
  - Господа, должен вам сообщить, что как гвардейский офицер до поступления в Академию Генерального Штаба я имел честь служить в лейб-гвардии Литовском полку, и состоял в Гвардейском экономическом обществе. Вкладывал на его счет свободные денежные средства. Полагаю, что сейчас в Финляндии живет немало гвардейских офицеров русской армии. К примеру, тот же бывший кавалергард барон Маннергейм. Хочу обратиться к ним через русские газеты, и под честное слово офицера получить заем, который мог бы погасить из накопленных средств в Гвардейском экономическом обществе, когда наведу справки, в каких международных банках хранятся его деньги.
   В начале 1919 года, когда статью Стрельцова опубликовали, автору пошли ответы на нее. Многие русские, находившиеся в бедственном положении в эмиграции, сочувствовали полковнику, давали какие-то советы, но деньгами помочь не могли. Откликнулись бывшие однополчане, которые сообщили, что, по имеющимся сведениям, капиталы акционерного общества гвардейцев никуда из России переведены не были, и теперь национализированы большевиками. Карл Маннергейм не счел нужным ответить на статью мало известного ему полковника. Придуманная Ильей Ивановичем идея оказалась не состоятельной.
  В мучительных поисках новых вариантов он вновь усаживался на веранде, а то наощупь выходил за дверь, чтобы подышать воздухом и почувствовать, как начинается новая весна. Очень нравилось Илье Ивановичу возиться с маленьким сыном Альбины, которому исполнилось два года. Внуку Стрельцова Егору, который жил в Москве, было на полгода больше. Играя с одним малышом здесь, в Финляндии, он пытался представить, как выглядит сейчас другой малыш в Москве.
  Так тянулись дни.
  Однажды в послеобеденный час к дому подъехал автомобиль. Илья Иванович слышал шум мотора, хлопающей дверцы и голос Альбины, которая вышла встретить приезжего. Голос человека, которого он не мог рассмотреть показался знакомым, но будто бы пришедшим из далекого прошлого. Гадать не хотелось, все равно сейчас станет ясно, кто и для чего пожаловал на хутор.
  Первой заговорила Альбина:
  - Илья Иванович, к нам неожиданно гость нагрянул. Говорит, что давно с вами знаком.
  Стрельцов мрачновато пошутил:
  - Неужели таковые еще остались?
  В ответ гость поздоровался и назвал себя:
  - Здравствуйте, дорогой Илья Иванович! Я - ваш бывший подчиненный, поручик корпуса корабельных инженеров в отставке Оленев Леонид Сергеевич, командовавший постом радиоперехвата на полуострове Гангэ.
  Полковник протянул руку для пожатия и сказал:
  - Ах, вот это кто! Я и слышу: голос-то знакомый. Здравствуйте, здравствуйте! Садитесь, рассказывайте, почему в отставке?
  - Илья Иванович, но ведь старый флот в России год назад был уп-разднен, а весь начальствующий состав отправлен в отставку. Поэтому и моя офицерская карьера завершилась.
  - Понятно. Вы не удивляйтесь, Леонид Сергеевич, моей неосведом-ленности. Я ведь после возвращения, считайте, с того света, вас первого из своих сослуживцев встречаю. Если не очень торопитесь, расскажите, как сложились их судьбы.
  - Хорошо, Илья Иванович, постараюсь рассказать, что знаю. После сообщения о гибели вашего судна в море, командовать отделением назначили лейтенанта Тихонова. Работа наша некоторое время продолжалась без изменений. Но после отречения царя в марте 17-го в Гельсингфорсе случились выступления матросов, в ходе которых был убит комфлот Непенин.
  - Да, об этом я знаю. Очень жалко Адриана Ивановича.
  - После этой трагедии дела нашей службы шли все хуже и хуже. Осенью немцы захватили острова Даго и Эзель. Тихонов предпринял все меры, чтобы радиопосты не достались противнику. Он был ранен в бою, поправлялся в госпитале. После октябрьского переворота красные арестовали его в Петрограде. Жив он или нет, не знаю. Когда возникла угроза оккупации Финляндии немцами, я отвез часть аппаратуры с поста на полуострове Гангэ в Гельсингфорс, потом ее на судне "Кречет" в Ледовый переход переправили в Кронштадт. Остальное мы с офицерами взорвали на месте. С тех пор я стал свободной птицей.
  - Хорошо, Леонид Сергеевич, что приехали навестить. А как вы те-перь живете? Выступаете? Ведь у вас прекрасный голос!
  - Спасибо, Илья Иванович, что помните. Именно голос и помог в тяжкую минуту. Я уехал в Швецию, стал выступать в Стокгольмской опере. Пользовался успехом, публика хорошо принимала. Недавно вернулся из гастрольного тура по Соединенным Штатам Северной Америки. Народ валом на выступления шел: изголодались люди по мирной жизни, по спектаклям, концертам. Мои арии князя Игоря, Онегина, Риголетто на бис шли. Успех был ошеломляющий. Я представить себе не мог...
  - Поздравляю от души!
  - Спасибо, Илья Иванович! Ведь вы еще в начале 1915 года говорили мне, что кончится война, будет снова сцена и будут аплодисменты. Все по-вашему и сложилось. Предлагаю за это шампанского выпить, я привез с собой.
  На веранде накрыли стол, запахло апельсинами, в бокалах шипело шампанское. На миг отступили все невзгоды.
  А Оленев продолжил:
  - Друзья! Я приехал сюда не для хвастовства, а с конкретным пред-ложением. Дело в том, что появился план реальной помощи Илье Ивановичу. Впереди у меня гастроли в Европе. Но до них я договорился о благотворительных концертах в Гельсинки и в Стокгольме. Сбор средств пойдет на организацию лечения Ильи Ивановича в Швейцарии. Думаю, вы не будете против.
  Весной 1919 года Стрельцов уехал в офтальмологическую клинику в Цюрихе, где ему сделали операцию по восстановлению зрения. Процесс выздоровления занял более месяца, а после его окончания полковник решил задержаться в Европе, поехать в Германию, Швецию и Норвегию для встречи со своими разведчиками "Учителем", "Фридрихом" и "Ферзем".
  
  
  
  
  
  
  Глава 4. "Дипломат кабаньей тропы"
  
  1
  
  В Москве хоронили Василия Михайловича Альтфатера, первого ко-мандующего флотом республики. Тихонов стоял в вестибюле Главного морского штаба на Воздвиженке, где проходило прощание с "красным адмиралом". В гробу лежал крепкий, не доживший до сорока лет человек, с которым несколько дней назад все, кто был на панихиде, проводили бок о бок долгие рабочие дни. Слушали его указания, острые слова и шутки, с улыбкой смотрели, как он торжественно усаживался в старинное кресло, перевезенное из Адмиралтейства в Москву. Тихонов вспомнил, что во время войны Василий Михайлович служил в Морском генеральном штабе, в революцию перешел на сторону большевиков, участвовал в Брестских переговорах с германцами в качестве военно-морского эксперта. Потом в огромных трудах создавал новый флот. 20 апреля 1919 года его вдруг не стало.
  Кто-то тихонько рассказывал, что в субботу 19 апреля после работы он повел детей погулять на Москву-реку, потом с женой стоял на пасхальной службе в Никитском монастыре, где почувствовал себя плохо. Дома потерял сознание и, не приходя в себя, умер от разрыва сердца.
  Жертвой обстоятельств пал еще один талантливый флотский офицер, думал Тихонов. Многие знали, что Альтфатер тяжело переживал слушавшееся в суде "Дело Морского генерального штаба России" о шпионаже. Главный обвинитель, бывший прапорщик Крыленко, уже указывал на него перстом, как на покровителя "заговорщиков". Между тем, работавшая с ним Лариса Раскольникова-Рейснер, "Коморси", комиссар морских сил, в некрологе подчеркнула: "Альфатер - человек безупречной честности, имени которого ни разу не касалось ни одно подозрение".
  Она и на похоронах произнесла речь, наполненную добрыми словами:
  - Не принадлежа к партии, Альтфатер носил высокое звание члена Реввоенсовета Республики и командующего всеми морскими силами страны и ни разу не обманул безграничного доверия, которым был облечен. Не только подчиненные, но и политические комиссары, работавшие с ним, никогда не забудут всесторонний творческий гений Альтфатера, его рыцарскую верность долгу и молодому Красному флоту.
  После похорон Рейснер подошла к Тихонову и обратилась неожиданно по имени:
  - Как здоровье, Вольдемар? Даже не удалось встретиться после вашего выхода на службу.
  - Я в Москву вернулся неделю назад. Если вы помните, я свалился с тифом в конце прошлого года. Долго лежал в госпитале, потом дома в Петрограде отходил от хвори. Врачи признали здоровым. Вышел на службу, а тут беда с Василием Михайловичем.
  - Бед у нас сейчас много. Я очень переживаю смерть Альтфатера, но его не вернуть. Еще больше за Раскольникова душа болит, вы же знаете, что он в плену у англичан?
  - Мне почти неизвестно как это случилось. Может, поясните в не-скольких словах?
  Они прошли в кабинет Рейснер, где она нервно закурила и рассказала историю с захватом "Первого лорда большевистского Адмиралтейства", как Раскольникова назвали лондонские газеты.
  - Англичане в ноябре прошлого года послали в Балтийское море эскадру, чтобы оккупировать после ухода германских войск Либаву, Ригу и Ревель. Мы отправили на разведку их действий подводные лодки, но они вернулись из-за поломок, не выполнив задачу. Альфатер, Зарубаев и Раскольников решили использовать эсминцы и разработали план выхода. Федор решил идти сам, Альтфатер его предупредил, что более всего в походе следует опасаться британских легких крейсеров с высокой скоростью хода и сильной артиллерией. Федор шел на "Спартаке", 26 декабря обстрелял острова Вульф и Нарген, чтобы проверить, остались ли там батареи. Никто не ответил. Но у входа в Ревельскую бухту появились пять дымков, которые быстро приближались. "Спартак" повернул обратно, попал под сильный обстрел и наскочил на камни.
  Тихонов с грустью вспомнил о том, как красные безжалостно уничтожали и гнали с флота опытных судоводителей, в результате чего остались без прошедших войну офицеров и кондукторов. Расплата пришла неожиданно быстро: с одними матросами, даже самыми революционными, против британского флота устоять невозможно.
  Рейснер продолжила рассказ:
  - Окружившие англичане спустили шлюпки и захватили неподвиж-ный корабль, команду арестовали и отправили в лагерь для военнопленных на острове Нарген. Раскольникова выдал бывший товарищ по Гардемаринским классам Оскар Фест, из прибалтийских дворян. На следующий день печальную участь "Спартака" повторил неожиданно выскочивший из тумана на англичан эсминец "Автроил". Десятого января Раскольникова и комиссара "Автроила" Нынюка доставили в Лондон. Через наших друзей в Англии стало известно, что на допросах в Адмиралтействе они отказались говорить на военные темы. Начальник политической полиции в Скотленд-Ярде заявил, что русские будут находиться в тюрьме "Брикстон-призн" в качестве заложников за англичан, попавших в плен к красным недалеко от Архангельска. Раскольникову предложили отправить телеграмму в Совет Народных Комиссаров. Когда телеграмму получили в Москве, Троцкий поставил мне задачу провести вместе с дипломатами из Наркоминдела переговоры в Эстонии. В составе делегации мы выехали в Нарву и начали договариваться с эстонским премьером Пятсом о его посредничестве перед англичанами. Я сделала все возможное и невозможное, чтобы Раскольников вернулся в Россию. Как раз 20 апреля, в день смерти Альтфатера, мы достигли соглашения, что 27 мая в Белоострове состоится его обмен на 17 пленных английских офицеров.
  Выговорив, она встала, подошла вплотную к Тихонову и почти шепотом спросила:
  - Вы готовы рисковать ради обеспечения безопасности предстоящего обмена?
  - Лариса, зачем спрашивать? Сделаю все, что от меня зависит...
  - Вольдемар, финским военным нельзя доверять. Они в любой момент могут устроить провокацию, потому что ненавидят советскую власть на уровне патологии. У меня родилась идея. В момент обмена, который состоится на деревянном мосту через реку Сестру, в тылу у финнов должен находиться наш диверсионный отряд, способный перебить финскую охрану и освободить Раскольникова, если понадобится. Собрать людей для отряда, подготовить их к заданию, перебросить на территорию Финляндии и замаскировать рядом с мостом, должны вы. Может быть, у нас среди разведчиков имеются и другие специалисты с военным опытом, но доверяю я только вам.
  - Спасибо за доверие! Задачу и меру своей ответственности я пони-маю. Надо начинать готовиться.
  - Я знала, что могу на вас рассчитывать. Лев Давидович подпишет мандат, дающий вам самые широкие полномочия. При решении этой задачи можете опираться не только на знакомых по прежней службе, но и на политический и особый отделы флота.
  Тихонов прикинул, что для подготовки отряда специального назначения у него остается месяц. Но в отряде пока нет ни единого человека. Надо было спешить, поэтому он срочно выехал в Петроград. На месте с помощью чекистов Особого отдела Балтийского флота в течение нескольких дней удалось подобрать два десятка крепких и сообразительных парней из числа бойцов-пограничников. Базой для подготовки отряда определили пустую помещичью усадьбу в районе Гатчины.
  Тихонов, переодевшись в неброскую гражданскую одежду, выстроил свое подразделение и сообщил добровольцам, что через три недели им предстоит выполнить ответственное задание за линией границы Советской России. К тренировкам нужно приступить немедленно, закончил он свою краткую речь и повел бойцов в приусадебный сад, который можно было использовать в качестве стрельбища. Стреляли до звона в ушах и ряби в глазах, используя при этом револьверы, "парабеллумы", а также кавалерийские карабины с немецким оптическим прицелом. Уже в ходе первой тренировки Тихонов выделил лучших стрелков. После стрельбы начались занятия по физической подготовке, в ходе которой бойцам пришлось много бегать для приобретения выносливости, поднимать тяжести, работать до седьмого пота на турнике.
  На третий день занятий из Москвы приехал высокий черноволосый военный, которого Тихонов представил, как инструктора по борьбе. Виктор Спиридонов, в прошлом штабс-капитан русской армии, являлся начальником школы джиу-джитсу Московского управления ВЧК, он же был первым энтузиастом и тренером по диковинному в те годы предмету "Защита и нападение без оружия". После утренних стрельб и дневной тренировки на силу и выносливость, будущие диверсанты возились на траве, отрабатывая приемы единоборства в парах. Не все обучаемые могли заслужить похвалу инструктора с первых дней, но старались на совесть.
  Подошла пора заниматься ориентированием в лесу. Тихонов показал своим ученикам, как бесшумно ходить по лесу и болотистой местности, с компасом или без него, по солнцу или ночным светилам, выходить в назначенную точку в строго определенное время. Особое внимание уделялось маскировке с использованием складок местности. Тренировки завершились экзаменами по всем пройденным наукам. Пять лучших стрелков были определены в группу уничтожения противника. Пять лучших борцов были готовы захватить в группе неприятеля нужного человека и, прикрывая собой, доставить на нашу территорию. Оставшаяся десятка была назначена в резерв.
  До назначенного на 27 мая обмена оставалось три дня. Тихонов, в форме командира-пограничника и вместе с группой поехал осматривать участок на реке Сестре. Чтобы не привлекать внимания финской пограничной стражи, сначала место осмотрели издалека, с высокой колокольни в Белоострове, а потом среди ночи определили, кому где расположиться и как маскироваться. Накануне вечером первые две пятерки кабаньими тропами перешли границу и расположились вокруг моста, где с сопредельной стороны совершенно к месту зеленели густые заросли ольхи. Тихонов показал бойцам фотографию Раскольникова, объяснив, что в случае заварухи, нужно вывести этого человека на советскую территорию, но ни один волос не должен упасть с его головы. Сигналом для начала действий диверсантов послужит резкий звук спортивного свистка, который при необходимости подаст Тихонов. Если нужды в операции не будет, диверсанты должны дождаться вечера и само-стоятельно вернуться на нашу территорию.
  Утром в день обмена десять бойцов-диверсантов в форме военных моряков присоединились к отряду краснофлотцев, встречающему Расколь-никова возле моста. Тихонов в черном официальном костюме смешался с группой работников Наркомата по иностранным делам, готовивших встречу. Подъехала Лариса Рейснер с вооруженными красноармейцами, охранявшими пленных английских офицеров.
  Что было дальше, лучше всего рассказал в воспоминаниях сам Ф.Ф. Раскольников:
  "Была ясная солнечная погода, когда под конвоем финских солдат, в сопровождении англичанина и датчанина, с чемоданом в руках мы проходили путь от финской пограничной станции к Белоострову. Вот, наконец, показался Белоостровский вокзал с огромным красным плакатом, обращенным в сторону Финляндии: "Смерть палачу Маннергейму", и впереди обрисовался небольшой деревянный мостик с перилами через реку Сестру. На советской стороне я увидел развевающиеся по ветру ленточки красных моряков. Медные трубы оркестра ярко блестели на солнце. Коренастый финский офицер, руководивший церемонией обмена, вышел на середину моста. Советский шлагбаум тоже приподнялся, и оттуда один за другим стали переходить в Финляндию английские офицеры. Первым прошел майор Гольдсмит, офицер королевской крови, глава английской кавказской миссии, арестованный во Владикавказе. Он с любопытством разглядывал меня, по-военному взял под козырек. Я приподнял над головой фетровую шляпу и слегка поклонился. Когда восемь или девять английских офицеров перешли границу, наши моряки запротестовали. Они потребовали, чтобы я был немедленно переведен на советскую территорию. Но финны упрямились. Они тоже не доверяли нашим. Было решено поставить меня на середину моста, с тем что, когда от нас уйдет последний англичанин, я окончательно перейду границу. Едва я вступил на мост, как наш оркестр громко и торжественно заиграл "Ин-тернационал". Финские офицеры, застигнутые врасплох, растерялись и не знали, что им делать. На счастье, их выручили из беды англичане. Те, словно по команде, все, как один, взяли под козырек. Безмерная радость охватила меня, когда после пяти месяцев плена я снова вернулся в Социалистическое Отечество. Я поблагодарил моряков за встречу. На вокзале наши пограничные красноармейцы попросили меня поделиться своими впечатлениями, и я с площадки вагона произнес небольшую речь о международном положении. С особым вниманием остановился на интервенции против СССР и на Версальских "мирных" переговорах, таивших угрозу новой войны".
  Операция по обмену закончилась удачно. Счастливая Лариса Рейснер улыбалась, стоя рядом с Раскольниковым. Потом в суматохе встречи она улучила минутку, подошла к Тихонову и неожиданно поцеловала в щеку. Пораженный разведчик застыл, как вкопанный.
  Ночью он встретил возвратившихся с финской стороны десятерых диверсантов, которым, к счастью, не удалось на практике показать, чему они научились на подготовке.
  
  2
  
  После освобождения из плена Раскольников несколько дней провел в Москве. За это время Троцким было принято решение назначить его командующим Волжско-Каспийской военной флотилией, учитывая прошлогодние успехи. К лету 1919 года обстановка на Нижней Волге и Каспийском море для Советской власти сложилась крайне тяжело. Белая армия Деникина и формировавшаяся в ее тылу Кавказская армия Врангеля планировали взять Царицын, чтобы соединиться с наступавшей из Заволжья Уральской казачьей армией и войсками Колчака, двигавшимися к Волге с востока. В Закавказье действовали войска турецких и английских интервентов. Турки развернули наступление с черноморского побережья, а англичане оккупировали северную часть Персии, превратив ее в плацдарм для дальнейшего выступления на Баку. Тихая Астрахань стала центром отпора Красной Армии белогвардейцам и интервентам на юге.
  В вагоне литерного московского поезда член Реввоенсовета Раскольников приехал в Царицын. Его по обыкновению сопровождала "Диана-воительница", как он называл жену Ларису, старшего флаг-секретаря командующего флотилией и корреспондента газеты "Известия" по совместительству. Вместе с супругами приехал и Тихонов, назначенный по распоряжению командующего начальником разведки флотилии.
  11 июня Раскольников отправил телеграмму Командующему морскими силами республики Е.А. Беренсу:
  "Принял флотилию в расстроенном состоянии. До моего приезда все четыре подводные лодки вместе с четырьмя миноносцами - "Прыткий", "Прочный", "Ретивый" и "Туркменец Ставропольский" - были отправлены вверх по Волге для ремонта, срок которого определяется для подводных лодок один месяц и для миноносцев два месяца. Три других миноносца - "Дельный", "Деятельный" и "Расторопный" - стоят в ремонте в Астрахани, неспособные двигаться. Срок их готовности исчисляется три недели. В итоге из основного ядра флотилии - мореходных миноносцев - я могу располагать сейчас только двумя: "Яков Свердлов" и "Карл Либкнехт". При таком состоянии сил, действия флота в Каспийском море в данный момент абсолютно невозможны. Задания, которые сейчас могут быть поставлены флотилии, сводятся к обороне дельты Волги, к обеспечению левого фланга 10-й армии и к воспрепятствованию прорыва Волги в районе между Цари-цыном и Астраханью. Принимаются экстренные меры для приведения всей флотилии в состояние боевой готовности. Комфлот Раскольников".
  Тихонов убедился, что новому командующему пришлось не только заниматься ремонтом кораблей, но и "заделывать другие пробоины", то есть исправлять ошибки предыдущего командующего Сакса. Этот бывший прапорщик по военно-морскому ведомству, принявший командование поздней осенью, когда корабли стояли неподвижными из-за тяжелого льда на Волге, не нашел ничего лучшего, чем затеять борьбу с собственными военспецами. Многие бывшие офицеры, храбро и честно сражавшиеся на Волге и Каме в 18-м году, были расстреляны по указанию Сакса, как предатели. Некоторые из них вынуждены были бежать от произвола в плавни под Астрахань. Их искали и передавили для расправы в Особый отдел 11-й Армии, начальник которого Георгий Атарбеков славился особой жестокостью. Раскольников взял под защиту оставшихся офицеров, большинство из которых знал лично, и настоял, чтобы Сакса откомандировали с флотилии в Москву для расследования упущений в командовании.
  Под Царицыным шли тяжелые бои. Раскольников с двумя оставшимися в строю миноносцами участвовал в обстреле наступавших полков Врангеля. Ответный огонь артиллерийских батарей с берега создавал реальную угрозу кораблям, несколько дней не выходившим из боя. В связи с серьезностью момента в Саратов прибыл Главком Беренс, чтобы оказать помощь флотилии и ускорить передачу в ее распоряжение кораблей, базировавшихся на Волге выше Саратова. По его приказу подошли несколько вооруженных пароходов и штабной корабль "Межень", на котором по старой памяти разместилась Лариса Рейснер, назначенная начальником политотдела флотилии.
  Силы 10-й Армии красных, защищавшей Царицын, были на исходе, и 17 июня город пал после утренней атаки пехотных частей белых, усиленных Екатеринодарским танковым дивизионом и пятью бронепоездами. После взятия Царицына Врангель повел наступление одновременно в двух направлениях: на север к Саратову и на юг к Черному Яру. Вокруг Астрахани сжималось кольцо наступавших войск. С остальной страной город связывала лишь нитка железной дороги Астрахань-Саратов.
  Тихонов настоял на проведении разведки позиций частей Врангеля, действующих вдоль Волги. 30 июня для этого был выделен эсминец "Расторопный" под командованием опытного моряка Александра Александровича Перроте. Раскольников с женой были участниками этого опасного похода, в ходе которого корабль не раз находился под обстрелом противника. Снаряды рвались и у правого, и у левого борта, окатывая палубу потоками воды, но верткий эсминец рыскал носом в разные стороны, то стопоря ход, то поднимая обороты.
  У Черного Яра, где гарнизон красных неделю в тяжелых боях отбивал атаки врангелевцев, эсминец встал на якорь для оказания огневой поддержки пехоте. Тихонов и флотский артиллерист Кузьминский высадились на берег и с деревянной вышки вели наблюдение за бескрайней степью, откуда по данным лазутчиков следовало ожидать наступления белой конницы. Разведчики почти полдня, изнывая от пекла, в морские бинокли наблюдали за обстановкой, без спешки прощупывая овраги, далекие села, сады и снова песчаные и дымчато-серые степные просторы. Стоявший рядом моряк-сигнальщик передал флажками на эсминец указание артиллериста вести редкий беспокоящий огонь в северном направлении, в сторону небольшой балки. Вдвоем с Тихоновым они по топографической карте определили это место, как единственно удобное укрытие для конницы противника. Чтобы обезопасить себя, велели семафорить: "Орудиям - беглый огонь". И вдруг после накрытия цели, как из-под земли возникли сотни конных калмыков, черкесов и казаков, выкуренных из длинного оврага сильным огнем. Конники уходили прочь, так и не совершив ночного набега на красный гарнизон.
  Эсминец неторопливо пыхтел машиной, спускаясь вниз по течению к Астрахани. Несмотря на безоблачный июльский день, посреди широкой реки жара не ощущалась. Лицо ласкал легкий встречный ветерок. Тихонов спустился с мостика и заметил, что на юте боцман распекает юнгу, упустившего за борт брезентовое ведро на длинном шкерте, которым черпали из реки воду перед тем как скатить и "пролопатить" палубу:
  - Что ж ты, злыдень, натворил? Где теперь новое брать?
  Паренек, хлюпая носом, оправдывался:
  - Я же не нарочно, дяденька боцман!
  - Нарочно бывает каша молочна! Наберут салаг на флот, потом с ними мучайся!
  Чем инцидент закончится, Владимир Константинович ждать не стал, а прошел в свою каюту. Через пару дней ему вновь пришлось встретиться с юнгой и убедиться, что паренек весьма смел и сообразителен. Тихонову поздно вечером потребовалось провести разведку позиций белоказаков в селе Солодники. Вместе с матросом из экипажа и упросившим взять с собой "на дело" юнгой Тихонов на двухвесельном ялике подобрался к берегу возле раскидистой ивы, опустившей ветви до воды. По плану юнга должен был тихо сидеть в лодке, пока разведчики не вернутся. Но паренек заявил, что знает село как свои пять пальцев и сумеет привести к лодке кого-нибудь из надежных людей, готовых корректировать стрельбу по позициям врага. Пришлось согласиться и лежать в траве у берега, дожидаясь возвращения юнги. Прошло не менее двух часов, но все это время в селе было спокойно. Даже собаки не лаяли. Вот зашуршала трава, и возле ивы показался юнга в сопровождении невысокого мужичка в лаптях. На вопрос Тихонова, знает ли он, в каких домах укрываются белоказаки, крестьянин ответил утвердительно.
  Той же тихой ночью, пока на востоке не обозначилось светило, эсминец поднялся вверх по реке, в темноте подобрал место для стоянки и изготовил орудия для стрельбы. Крестьянин подсказывал комендорам, куда наводить пушки. Когда бухнули залпы, он закрыл ладонями уши и кивками показывал, что снаряды ложатся именно туда, куда нужно. Несколько домов в селе занялось огнем. В его отблесках и в свете нарождающегося утра с мостика было хорошо видно, что в степь удирают едва одетые всадники. Возле разбитой батареи трехдюймовок рвались ящики со снарядами. Эсминец выбрал якорь и плавно пошел по течению.
  Между боями и переходами кораблей случались и недолгие передышки. Иной раз Тихонов использовал их, чтобы написать письмо в Питер матери и Наташе, по которым скучал в разлуке. Чтобы не волновать их рассказами о военных делах и опасностях, он описывал прекрасные места на Нижней Волге, где проходит служба. Писал, что удавалось видеть таких диковинных птиц, как розовый фламинго и пеликан, или волшебные цветы астраханских лотосов самых разных расцветок, которые называют "каспийской розой". Рыбалка в этих местах отменная, какой только рыбы не встретишь, недаром идут разговоры, что дельту великой русской реки следует объявить государственным заповедником. Владимир Константинович перечитывал "заметки натуралиста", как, шутя, называл свои письма, запечатывал и со служебной почтовой корреспонденцией отправлял в Астрахань, откуда ее рассылали по другим городам. Интересно то, что некоторые его послания доходили до адресатов. Но совсем удивительно было получать из Петрограда ответные письма. Желание прочитать строки, написанные родным почерком, приводили в каюту, где спасаться от жары приходилось, обернувшись мокрой простыней, или устроив сквознячок при открытых иллюминаторах и всех дверей в коридорах.
  Наташа в письмах была немногословна, писала, что скучает, частенько бывает у Ольги Антоновны, помогает по дому и продуктами из своего рабочего пайка. А мама на отдельном листике жаловалась, что в Питере стало совсем голодно. Люди занимаются спекуляцией, привозя из деревень перекупленное молоко, муку, картофель. К перекупщицам молока собираются толпы, выстраиваются в хвосты и ждут, когда им отмерят жидкого, какого-то синего молока. И за бутыль теперь берут три с полтиной или четыре рубля. Бога не боятся! С картофелем стоят и мужчины, и дети. Перекупили и продают. Картошечки хочется, еще можно фунт зелени купить, укропу. Вкусно, когда сваришь вместе. Спасибо, Наташа пайком делится, да и сыновье жалование военное приходит. Жить можно.
  Тихонов переживал за родных, хотя что-то изменить в лучшую сторону, было не в его силах. Он отправлял матери свое жалование, на этом его помощь кончалась. Но даже невеселые строки из полученного письма он перечитывал по нескольку раз, на душе становилось легче. Пусть, ничего веселого, зато живы-здоровы, и то ладно...
  Успешные совместные действия кораблей флотилии и частей 11-й Армии привели к тому, что наступление белых выдохлось. К 7 ноября опасность взятия Астрахани была ликвидирована. На зимовку речные корабли собрались в волжском Затоне в южной части города.
  Политотдел флотилии занял здание Биржи на стрелке реки Кутум, а Раскольниковы выбрали себе под жилье помещение в здании Азовско-Донского банка. Жаркое лето сменилось теплой осенью, за которой вдруг пришла холодная зима. Поеживаясь от мороза Тихонов почему-то вспомнил пикантный момент ушедшего лета. В один из огненно раскаленных дней, когда река неподвижно застыла между желтых песчаных берегов, на палубах уснувших на фарватере кораблей ощущалось настоящее пекло. По каким-то делам Тихонов с миноносца поднялся на борт штабной "Межени". Раскольников отсутствовал, вахтенный доложил, что командующего вызвали в штаб 11-й Армии. Разведчик решил разыскать Рейснер, поднялся на шлюпочную палубу и увидел некое дощатое сооружение без крыши. Войдя внутрь, обнаружил стоявшую там просторную ванну, наполненную водой. В ней, словно царица, возлегала Лариса Михайловна, ничуть не смутившаяся от появления нежданного посетителя. Продолжая плескаться, она взмахнула рукой и со смехом воскликнула:
  - Вольдемар, что же вы застыли? Присоединяйтесь, места хватит!
  Тихонов, стараясь не глядеть на колыхавшуюся в прозрачной воде грудь, ответил:
  - Благодарю вас, Лариса, я вечерком на берегу выкупаюсь.
  Возвращаясь мимо вахтенного, он спросил:
  - Что это вы купальню здесь устроили?
  Тот невозмутимо объяснил:
  - Товарищ Рейснер распорядилась. Действительно, не прыгать же ей в речку на виду у моряков? А в жару искупаться ой как хочется!
  Поздней осенью и зимой в период вынужденной передышки в боевой деятельности флотилии неутомимая Лариса Михайловна направила свою энергию на создание матросского университета, организацию концертов и спектаклей на исторические темы. В Астраханском клубе моряков она читала лекции о Шекспире и Салтыкове-Щедрине, на митингах и занятиях народной школы выступала с темами "Женщина и революция", "Революция и церковь". Городские газеты "Коммунист" и "Красный воин" сообщали:
  "Второго ноября на вечере революционной поэзии и музыки с участием актеров драматического театра, оперных певцов и музыкантов филармонического общества товарищ Раскольникова-Рейснер читала свои стихи "Письмо", "На гибель военного корабля "Ваня-коммунист", "Памяти французского революционера Камилла Демулена". Кто хоть раз встречал ее среди военморов, скажет, как блестяще она организует культурно-просветительские вечера, умеет скрасить тяжелую годину гражданской войны. Люди, готовые идти на смертный бой, перед морскими походами особенно много читают, слушают произведения Бетховена, Баха, скрипичные сочинения Сарасате. Часами эта аудитория, малограмотная и едва вышедшая из социального невежества, затаив дыхание, внимает лектору, музыканту или агитатору".
  Тихонов, посещавший эти концерты, как-то заметил в разговоре с Раскольниковыми:
  - Я с радостью вместе со всеми слушаю музыку и стихи. Прекрасное исполнение.
  - Вы, правда, находите время послушать музыку? - удивилась Лариса.
  - Нахожу и не без удовольствия. В Астрахани есть, кого послушать, например, молодую певицу Марию Максакову с её поставленным меццо сопрано. Или скрипача Дмитрия Дроканова, говорят он - один из основателей скрипичной школы в городе, имеет много музыкальных наград и играет великолепно! Отмечаю, что сегодняшние посетители спектаклей, матросы и красноармейцы, с интересом тянутся к искусству. Но мне непонятно, почему они заставили исполнителей классической музыки сменить традиционные фраки и манишки на пиджаки и косоворотки. Это же все равно, что потребовать от Офелии или Джульетты выйти на сцену в кожаной куртке и сапогах...
  Лариса с улыбкой захлопала в ладоши:
  - Вольдемар! Браво! Ну, все подметите! Но сразу видно, что вы - разведчик, а не революционер.
  Разведывательная деятельность в зимний период переместилась в прибрежную зону Каспийского моря, где под контролем красных оставалась узкая полоска земли. На морских просторах полными хозяевами себя чувствовали британские корабли и белогвардейцы. Нередко между ними и нашими эсминцами и минными заградителями случались перестрелки. Во время одной из них Рейснер на быстроходном катере вылетела на середину дистанции между англичанами и своими и в качестве корреспондента газеты "Известия" фотографировала моменты морского боя. Раскольников, узнав об этом случае, сделал серьезное предупреждение подчиненным, чтобы подобное не повторялось.
  Организатором обороны Астрахани считался авторитетный представитель партии большевиков Сергей Миронович Киров, направленный на юг России Лениным в начале 1919 года. Он занимал официальную должность члена Реввоенсовета 11-й Армии и оказывал большое влияние на ее боевую деятельность. При нем сменилось несколько командующих войсками, и в декабре 1919 года на этот пост заступил тридцатилетний командарм Матвей Иванович Василенко. Армия к тому времени была пополнена боеспособными, хорошо вооруженными воинскими частями и успешно действовала у Царицына и на Северном Кавказе. В первых числах нового, 1920 года, войска красных в составе Юго-Восточного фронта окончательно освободили Царицын и выровняли фронт общего наступления на Кавказ.
  В эти успешные для советской власти дни Раскольникова вместе с начальником штаба флотилии Владимиром Андреевичем Кукель-Краевским и начальником разведки Тихоновым вызвали в штаб 11-й Армии. Кукель, внук русского исследователя Дальнего Востока адмирала Г.Н. Невельского, был давно знаком с Раскольниковым. Именно он в должности командира эсминца "Керчь" помог комиссару выполнить задание Совнаркома по затоплению Черноморского флота в Новороссийской бухте. Возглавив Волжско-Каспийскую флотилию, Раскольников назначил Кукеля начальником штаба.
  Штаб армии размещался в кирпичном двухэтажном здании бывшего Астраханского окружного суда на улице Биржевой или по-новому, Свердлова. Моряков уже ждали. Тихонов прежде видел Кирова на митингах и собраниях, а с командармом Василенко встретился впервые. Но знал, что Матвей Иванович воевал офицером, а в 1917 году в чине штабс-капитана окончил ускоренный курс Академии Генерального Штаба. Добровольно вступил в Красную Армию и успел зарекомендовать себя как умелый командир. Он пригласил моряков к висевшей на стене большой карте, отражающей военную обстановку в Нижнем Поволжье и на Северном Кавказе.
  Но совещание открыл не командарм, а державшийся хозяином положения невысокий крепыш Киров:
  - Товарищи, обстановка на третьем году революции складывается в пользу Советской власти и ее героической Красной Армии. После разгрома врага у Царицына части нашей 11-й Армии готовятся начать наступление из Астрахани, этой двери Востока, на Кавказ. Нужно восстановить Советскую власть в Азербайджане и изгнать английских завоевателей из пролетарского города Баку. Самую решительную поддержку этому наступлению должна оказать боевыми действиями Волжско-Каспийская флотилия.
  Раскольников, явно не считавший себя ниже Кирова в революционной иерархии, ответил кратко и с достоинством:
  - Флотилия готова выступить по приказу в любой момент.
  В разговор деловито вступил командарм Василенко:
  - Подготовка Северо-Кавказской наступательной операции ведется по всем направлениям. Важнейшим видом обеспечения боевых действий командование 11-й Армии считает разведку. Наш разведотдел сосредоточил усилия на добывании сведений по обстановке на Кубани, где противник сосредоточил основные силы, и в предгорьях Кавказа. В полосу нашего наступления вошли населенные пункты Кизляр, Хасавьюрт, Порт Петровский. Уже сейчас на этих направлениях действуют наши разведчики-маршрутники, мы готовим агентуру для заброски в глубокий тыл противника. Но нами пока не уделялось большого внимания сбору сведений по побережью Каспия и в Баку, мы считаем приморское направление прерогативой для работы наших флотских товарищей. Целью сегодняшнего совещания Сергей Миронович определил, как сверку позиций по возможностям наших разведывательных органов при подготовке к наступлению. Необходимо организовать взаимодействие по обмену добытыми данными о противнике. Готовы оказать помощь в случае необходимости.
  Раскольников выразительно взглянул на Кукеля и Тихонова. Начальник штаба доложил:
  - Главной задачей Волжско-Каспийской флотилии в ходе Северо-Кавказской наступательной операции является поддержка с моря действий частей 11-й Армии. В интересах ее выполнения силам флотилии предстоит сломить сопротивление британских кораблей коммодора Норриса и их белогвардейских подручных, а в дальнейшем уничтожить их. Для этого в качестве первоочередных целей нам предстоит захват Порта Петровского на кавказском побережье Каспия и Форта-Александровский на противоположном берегу моря. В дальнейшем пойдем на Баку. Разведка у нас ведется непрерывно, на всю оперативную глубину. О способах добывания данных о противнике доложит начальник разведки товарищ Тихонов.
  На Тихонова произвели большое впечатление слова командарма Василенко о роли разведки в войсковой операции. Было понятно, что за дело взялся выпускник Академии Генерального Штаба, способный мыслить оперативно. Не хотелось перед генштабистом ударить лицом в грязь, и он несколькими фразами обрисовал деятельность разведки флотилии, готовящейся к участию в наступлении:
  - В качестве основных способов получения сведений о противнике мы используем допрос пленных и изучение захваченных документов. В море разведку ведут командиры кораблей. Осуществляем радиоперехват переговоров кораблей противника. Готовы поделиться имеющейся информацией. У нас также ведется подготовка агентуры для заброски в тыл противника. Идем с вами в одном направлении.
  Киров внимательно выслушал, о чем говорили разведчики, но вмешиваться в работу профессионалов не стал. Совещание завершилось.
  
  3
  
  - Какую агентуру вы готовите к заброске в тыл противника в связи с подготовкой наступательной операции? - спросил Раскольников Кукеля и Тихонова, когда возвратились в свой штаб после совещания с Кировым и Василенко.
  Ответил Тихонов:
  - Ноябре и декабре, когда у белых дела пошли плоховато, участились случаи дезертирства офицеров из армий Деникина и Врангеля. Сытые по горло войной и кровью люди стараются тайными тропами пробраться домой к своим семьям, чтобы вернуться к мирной жизни. Наши патрули задержали десятка полтора таких беглецов. Вы с Ларисой Михайловной приняли очень своевременное решение прекратить бессмысленное уничтожение попавших к нам в плен офицеров. Не все те люди - враги, многие попали в Белую армию в силу обстоятельств и сожалеют об этом. Я беседую со всеми, проверяю их через имеющиеся возможности, выясняю готовность служить на нашей стороне. Двое из них, на мой взгляд, готовы выполнять разведывательные задания в тылу противника.
  - А не предадут ли эти офицеры и нас так же как предали свое Белую идею?
  - Федор Федорович, родственники у моих кандидатов живут здесь. Под нашим контролем. У одного из них, подпоручика, - в Астрахани пожилые родители и сестра, он к ним шел. Второй, подполковник, - постарше, у него жена и двое детей живут в поселке Черепаха близ города. Оба офицера понимают, что в случае предательства могут пострадать родные люди.
  - Хорошо, с офицерами понятно. Но, может быть, не только их стоит привлекать к сотрудничеству с нашей разведкой?
  - Я как раз изучаю возможность использовать верных Советской власти представителей народов Кавказа. В частности, в Астрахани существует большая армянская диаспора. У армян - хорошие позиции в Баку, их можно было бы использовать для сбора сведений о белых и об английских интервентах.
  - Займитесь этим вопросом немедленно. Нужны результаты, а не планы. Нельзя нам, морякам, отставать от разведчиков 11-й Армии!
  Стоял тихий ясный день, когда Тихонов шел по центральным улицам города мимо мощных кремлевских стен и изящной колокольни Успенского собора, смотрел по сторонам и вспоминал о том, что Астрахань недаром исстари звали "Столицей полуденной России". На рубеже двух веков крупный купеческий город приобрел громкую славу российского "золотого дна". Столичный вид подчеркивался построенными петербургскими и московскими зодчими роскошными особняками и строгими деловыми зданиями ближних к Кремлю улиц, отражавшихся в блеске колец водных артерий - Волги, Кутума и Варвациевского канала. Импозантность исторического центра, похожего на прекрасный остров с множеством мостов, позволяла астраханцам сравнивать свой город с Венецией.
  Владимир Константинович миновал центр и спустился к набережной Варвациевского канала, где располагалась армянская слобода. На побеленной стене двухэтажного особняка висела табличка "Уполномоченный Комиссариата по репатриации армянских граждан". Он вошел внутрь и спросил у служащих, где найти уполномоченного. В ответ ему показали дверь кабинета и назвали фамилию, имя и отчество нужного человека. Услышанное ошеломило: неужели бывают такие совпадения? Или на самом деле в этом учреждении работает тот, кого хотелось бы и нужно было увидеть именно сейчас?
  Разведчик решительно открыл дверь и заметил, что сидевший за столом армянин с пышными усами и бородой удивленно поднял глаза. Конечно, это был тот самый человек. Тихонов плотно закрыл дверь и спросил:
  - Михаил Андраникович Анташев, если не ошибаюсь?
  - Да, я собственной персоной, - с улыбкой ответил уполномоченный и спросил в свою очередь:
  - Ну, а вас зовут Владимир Константинович Тихонов, не так ли?
  Старые знакомые тепло поздоровались, и уже через полчаса госте-приимный Анташев за столом в уютном подвальчике угощал гостя холодной осетриной, горячим долма, бртучи из тонкого лаваша с начинкой из рубленного мяса, вареных яиц и зелени, сыром чанах, порезанным ломтиками и еще чем-то душистым и вкусным. Попивая мелкими глотками красное вино, он вспоминал:
  - В 17-м году я служил в армии Юденича на Кавказе в военной администрации, занимавшейся возвращением на родину армянских семей в Турецкой Армении. Два года помогал всем, кому мог. Люди до сих пор спасибо говорят. Среди них оказалось много представителей известных у нас фамилий. После выхода России из войны турецкие войска стали беспрепятственно занимать те позиции, откуда их с боями гнали русские. Мне пришлось уехать в Баку и, пока там сохранялась Советская власть, продолжить свою работу. Потом в Баку под прикрытием англичан пришли белые, и я пароходом убрался оттуда. Теперь в Астрахани тружусь.
  - Михаил Андраникович, вы были офицером, этот факт как-то отражается на вашей судьбе?
  - Володя, во-первых, для своих я - Мишель, так будет проще общаться, во-вторых, во время великой войны все носили военную форму, это никого не удивляет. Я давно снял френч с погонами и несколько лет занимаюсь мирными делами. Ни в Баку, ни в Астрахани ко мне не было никаких вопросов. Документов о том, что я служил в контрразведке, нигде не найдете: я об этом позаботился. Есть факт в биографии, что сначала воевал на Северном фронте, потом на Кавказе, и все! Так что живу и работаю спокойно. А вы какими судьбами оказались здесь? Как служилась судьба уважаемого Ильи Ивановича Стрельцова?
  Тихонов рассказал все, что знал о Стрельцове, чем сильно опечалил собеседника, а потом сообщил о своей службе и о намерении подобрать среди армянских жителей города таких людей, которые нашли бы в себе мужество выполнить разведывательное задание в Баку.
  Анташев глубоко задумался. Закурил папиросу, дым аккуратными колечками поднимался в потолок. Наполнил вином бокалы, провозгласил тост за старую дружбу и выпил до дна. Наконец, заговорил:
  - Мы не случайно встретились сегодня, хотя, попробуй-ка три года назад представить, что оба попадем из Петрограда в Астрахань, и театром военных действий станет не Балтика, а Каспийское море! Видно, судьбе было угодно распорядиться именно так. Давно чувствую, что впереди меня ждут перемены. Честно говоря, закис я здесь без активных дел, сидя в нарукавниках за столом, как крыса канцелярская.
  Тихонов внимательно посмотрел на собеседника и внезапно спросил:
  - У меня такое впечатление, что у вас появилась некая идея...
  - Правильно, Володя! Вы сообщили о намерении подобрать в нашей армянской диаспоре людей, готовых пойти в разведку. Считайте, что одного представителя диаспоры вы нашли. Да, да, не удивляйтесь! Нашли в моем лице. Вернуться на оперативную работу - об этом можно мечтать! Надеюсь, в моем уровне подготовки не сомневаетесь?
  - Что вы, Мишель, почел бы за честь иметь дело с таким сотрудни-ком, как вы.
  - Спасибо за доверие. Прежде, чем вы сообщите о задачах, вкратце изложу свой план. Мне нужно подобрать двух помощников, которых будем использовать в качестве связников. Нашу небольшую группу кораблем нужно незаметно перебросить в район Порта Петровского. Дальше мы самостоятельно идем в Баку, где я нелегально обустроюсь. У меня есть знакомые в Арминикенде, это - армянский район, там надежно укроют. Веду сбор сведений о белогвардейцах и англичанах, донесения отправляю через связных. Что скажете?
  Что можно сказать, размышлял Тихонов, фантасмагория прямо-таки: он, бывший начальник разведотделения Балтийского флота, готовит агентурную операцию по заброске в тыл к белогвардейцам своего давнего знакомого Михаила Анташева, бывшего офицера военной контрразведки, Отдельного корпуса жандармов ротмистра. Раскольников бы этого не понял, да и Киров тоже вкупе со всем командным составом и Особым отделом 11-й Армии. Впрочем, это - их дело, но для себя необходимо уяснить до конца главный вопрос:
  - Мишель, как случилось, что вы оказались на стороне большевиков?
  - У меня выбор-то был невелик. Очень не хотелось попасть в руки турецкой контрразведки, где меня с превеликой радостью повесили бы на собственных кишках. Пришлось уйти из оккупированной Армении в Бакинскую коммуну. От англичан я тоже ничего хорошего не ждал. И к белогвардейцам смысла не было примыкать: во-первых, я некоторых их руководителей знал лично и не испытывал уважения к этим людям, а значит, не мог находиться с ними по одну сторону баррикад. Во-вторых, почти все мои родственники живут в Москве, и мирно уживается с большевистским режимом. Мне, единственному отпрыску своих родителей, крайне не хотелось бы повторять шекспировскую историю Монтекки и Капулетти. Поэтому я оказался в Красной Астрахани и выражаю лояльность к Советской власти. Притом, не могу считать себя белой вороной, ибо, - Мишель поднял вверх указательный палец, заостряя внимание слушателя, - сам бывший шеф Жандармского корпуса генерал Джунковский объявил о своей лояльности правительству большевиков и, как поговаривали, одно время консультировал председателя ВЧК Дзержинского по вопросам нашей специальной деятельности. Надеюсь, Володя, я подробно изложил ответ на ваш вопрос? Чтобы у вас не возникали сомнения относительно моей искренности.
  - Спасибо, я вполне удовлетворен. Немедленно начинаем подготовку к операции.
  Тихонов составил для командующего флотилией доклад по агентурной работе. В разделе об Анташеве, который принял оперативный псевдоним "Горец", он учел важный принцип человеческих взаимоотношений: если хочешь, чтобы тебе задавали меньше ненужных вопросов, постарайся раскрыть как можно больше тех фактов, которые не надо скрывать. В подготовленном документе не сообщалось, что они были знакомы с 1915 года, но указывалось, что уполномоченным по репатриации армянских граждан Анташева назначил видный большевик, председатель Бакинской коммуны Степан Шаумян, один из 26 бакинских комиссаров, погибших от рук английских интервентов. Тихонов предусмотрительно не писал, что Мишель был сотрудником военной контрразведки и жандармским ротмистром, однако указал, что будущий разведчик воевал на фронте и имеет военный опыт. Уверенность в том, что он будет грамотно руководить в тылу врага двумя связниками из состава разведывательной группы, основывалась не на том, что у бывшего рот-мистра за плечами годы оперативной работы, а на том, что в армянской диаспоре у него высокий авторитет, заслуженный успехами в вопросах помощи беженцам.
  Про остальных агентов, про маршрутников из числа бывших офицеров и про связников, подобранных Анташевым, Тихонов написал все, как есть. Раскольников остался доволен работой своего начальника разведки и дал указание начать разведывательную операцию.
  В первую очередь морем отправили офицеров: подполковника высадили поближе к Форту-Александровскому на полуострове Мангышлак, а подпоручика - к Порту Петровскому. Задачи у них были схожие, обоим предстояло провести разведку по маршруту движения и вернуться на место высадки, где их заберет миноносец и доставит в Астрахань.
  Такой же миноносец выделили для переброски группы "Горца". С учетом весенней непогоды переход занял шестнадцать часов. Качало сильно, молодые помощники Анташева укачались и не могли поднять головы от палубы. Сам командир группы держался молодцом, хотя его мертвенно бледный цвет лица свидетельствовал, что и ему приходится скверно. Тихонов рассчитал время таким образом, что к берегу они подошли за пару часов до рассвета. Этого времени хватило, чтобы придти в себя после изнурительной качки. На весельной лодке с двумя матросами-гребцами группу доставили на берег. Почти в кромешной тьме "Горец" и его спутники выбрались на мокрую гальку, которую облизывали волны прибоя. Тихонов пожал им на прощание руки и спросил:
  - Дальше как будете путь держать?
  Мишель уверенно ответил:
  - Вот отсюда кабаньими тропочками и выйдем к Порту Петровскому, здесь недалеко, а дальше отправимся в пролетарский город Баку.
  Полчаса сидел Тихонов в лодке, тревожно вслушиваясь в утреннюю тишину. Потом велел матросам грести на корабль.
  
  4
  
  Направленные во все пункты базирования Каспийской флотилии бе-лых агентурные источники присылали разведывательные сведения в штаб Раскольникова. Вскоре Тихонов был готов представить доклад по обстановке на Каспии перед началом наступления красных.
  Раскольников внимательно читал его документ:
  "По состоянию на 20 марта 1920 года.
  На восточном берегу Каспийского моря в Форт-Александровский находятся части Уральского отдельной армии под командованием казачьего атамана генерал-майора В.С. Толстова численностью около полутора тысяч сабель. Они вышли из тяжелых боев, но сохранили боеспособность, войсковые знамена, реликвии, казну и обозы. Представляют реальную боевую силу.
  В порту из боевых кораблей стоит только поднятый со дна эсминец "Москвитянин" (два 102-мм орудия и три торпедных аппарата), но он в ремонте, собственного хода не имеет. Стоят два моторных катера с пулеметами на борту и пять парусных рыбниц, на которых в море периодически выходят вооруженные дозоры. Тюб-Карагинский залив на подступах к акватории порта патрулируется белогвардейскими крейсерами "Милютин" и "Опыт", базирующимися в Порту Петровский.
  На западном берегу Каспийского моря в Порту Петровский сосредоточено большинство кораблей флотилии белых: "Князь Пожарский" (два 102-мм орудия), "Дмитрий Донской" (три 102-мм орудия), "Меркурий" (три 76-мм орудия), "Президент Крюгер" (четыре 102-мм орудия), минный заградитель "Горчаков" (одно 76-мм орудие), база торпедных катеров "Кама".
  У экипажей кораблей преобладают пораженческие настроения, пе-ред приходом красной флотилии командование намерено увести корабли в порт Баку. Те экипажи, которые укомплектованы астраханскими рыбаками, не намерены в дальнейшем уходить ни в Персию, ни в Черное море, хотя офицерский состав высказывает такие мысли.
  Город Петровск с суши фактически блокирован отрядами мятежников-горцев, с которыми ведет перестрелки войсковая группа генерала Драценко (Апшеронский и Ширванский конные полки).
  В порту города Баку правительство мусаватистов держит два боевых корабля "Карс" и "Ардаган", находящихся там еще со времени царской Каспийской флотилии. Надлежащего ухода за кораблями нет, ни корабли, ни экипажи не боеготовы.
  Из-за конфликтов между националистами из Бакинского правительства и командованием частей Добровольческой армии белогвардейские войска и оставшаяся часть кораблей флотилии белых ушли в персидский порт Энзели, где располагается английский гарнизон, укомплектованный, по имеющимся сведениям, туземными полками сикхов и гуркхов при значительном количестве артиллерии. НР Тихонов".
  Отдав листы Тихонову, командующий спросил:
  - Кто представил данные по Баку и Энзели?
  Владимир Константинович не без гордости сообщил:
  - Группа "Горца" успешно выведена в Баку и начала работу.
  - Что он сообщает по обстановке в городе?
  - По его мнению, подпольные рабочие комитеты, действующие в промышленных районах города, готовы поднять население на антиправи-тельственные выступления в случае подхода наших войск.
  - Интересные сведения. Надо информировать об этом командование 11-й Армии. Сколько времени уходит на доставку сведений из Баку в Астрахань?
  - Минимум две недели...
  - Долго. А есть ли у нас более оперативные способы получения раз-ведсведений?
  - Нас выручают данные радиоперехвата. На эсминце "Карл Либк-нехт" стоит мощная радиостанция. Когда он выходит в море, мы слушаем радиопереговоры кораблей белых в Петровском.
  - Сейчас наступает такое время, что надо держать эсминец все время в море. Полученные данные срочно докладывать мне!
  События на Кавказе развивались действительно очень быстро. 28 марта Красная Армия взяла Хасавьюрт и двинулась к Петровску. Генерал Драценко объявил о самороспуске своей войсковой группы, кавказцы из кавалерийских полков отправились по домам. Оставшиеся сухопутные части грузились на транспортные суда. 30 марта Петровск был занят частями 11-й Армии, с моря к нему подходили корабли флотилии Раскольникова, который из данных радиоперехвата знал о том, из Петровска в Баку отправляется караван судов с отступающими белыми. Было намерение перехватить их в море и уничтожить, но белая флотилия так отчаянно сопротивлялась, что стрельбой всех орудий создала мощный огневой вал, который корабли красных не смогли преодолеть. Они вошли в порт лишь после ухода белых.
  2 апреля Тихонов зашел к Раскольникову с интересным сообщением:
  - Радисты эсминца "Карл Либкнехт" перехватили радиограмму, в которой сообщается, что белые направляют в Форт-Александровский корабли "Милютин" и "Опыт". Атаману Толстову предписывается погрузить на них казну казачьего войска и свой штаб для эвакуации в Баку. Данные о том, что в Александровском находится войсковая казна, подтверждается ранее полученными агентурными сведениями. Если ее погрузят на корабли, серебро уйдет за границу.
  Командующий среагировал мгновенно:
  - Очень важное сообщение! Сейчас же отдам распоряжение началь-нику штаба о направлении в Форт-Александровский отряда кораблей. Пусть сам Кукель его возглавит, уничтожит белых и не даст вывести казну. На берег нужно высадить десант для ликвидации остатков казачьего войска и захвата материальных средств. Десант поддержать артиллерийским огнем с наших кораблей!
  Операция, начатая по данным разведчиков, через три дня успешно завершилась. В море под командованием начштаба Кукеля находились эсминец "Карл Либкнехт" и истребитель "Зоркий". 4 апреля в пять часов вечера при подходе к Форту-Александровский они открыли беглый огонь по кораблям белых. "Милютин" и "Опыт", обеспечивавшие эвакуацию штаба Толстова, спешно прекратили погрузку, вышли в море, открыли ответный огонь и, воспользовавшись наступившей темнотой, скрылись в южном направлении.
  Кукель по радио направил ультиматум командованию форта:
  "Предлагаем немедленно сдаться. Всем генералам и офицерам, матросам и солдатам гарантируется сохранение жизни".
  На рассвете 5 апреля на берег был высажен десант моряков флотилии, который занял форт, взял в плен остатки Уральской отдельной армии и захватил в качестве трофеев почти полторы тонны серебра, винтовки, пулеметы, медикаменты и другое имущество. На подступах к заливу "Карл Либкнехт" выставил минное заграждение, чтобы флотилия белых не могла вновь занять Форт-Александровский.
  В Астрахани Кукель доложил Раскольникову:
  - После получения моего ультиматума генерал Толстов ночью налегке с отрядом 200 человек офицеров, казаков и гражданских лиц ушел из форта в сторону Красноводска. Оставшиеся в Александровском казаки с семьями сдались. Помимо их вооружения, мы захватили ящики с серебром - войсковую казну. Но по сообщениям пленных офицеров штаба, 24 ящика с серебром весом, примерно, в одну тонну было вывезено в трюмах ушедших в Баку белогвардейских кораблей.
  Командующий подвел итог:
  - Очень важно найти увезенные ценности, в которых сейчас крайне нуждается республика. Передайте начальнику разведки мой приказ поставить "Горцу" срочную задачу: узнать, где находятся 24 ящика с серебром, вывезенные из Форта-Александровского в Баку в трюмах кораблей "Милютин" и "Опыт".
  Тихонов быстро выполнил приказ, поскольку только что принял связника, пришедшего от "Горца". Через него Анташев сообщил, что рабочие Баку готовятся начать вооруженное восстание против английских интервентов, белогвардейцев и мусаватистского правительства в двадцатых числах этого месяца. Сообщение было доведено не только до Раскольникова, но и до командования 11-й Армии.
  Обратно связник пошел с задачей для "Горца" по поиску ящиков с казачьим серебром.
  В Петровск для подготовки операции по захвату Баку приехали ко-мандующий Кавказским фронтом Тухачевский и член Реввоенсовета Орджоникидзе. В ночь на 21 апреля была выпущена директива о наступлении на Баку:
  "Главные силы Азербайджана заняты на западе своего государства. В районе ст. Ялама - Баку, по данным разведки, имеются лишь незначительные азербайджанские силы. В развитие полученных мною директив приказываю:
  1. Командарму 11-й армии 27 апреля сего года перейти границу Азербайджана и стремительным наступлением овладеть территорией Бакинской губернии. Операцию Ялама - Баку закончить в 5-дневный срок. Выслать кавалерийские отряды для захвата Закавказской железной дороги в районе Кюрдамир.
  2. Комфлота Раскольникову ко времени подхода частей 11-й армии к Апшеронскому полуострову произвести в районе ст. Алят десант небольшого отряда, который должен быть выделен распоряжением командарма 11-й армии. Быстрым налетом овладеть в Баку всем наливным флотом, не допустить порчи нефтяных промыслов".
  28 апреля Красная Армия заняла Баку, где к тому времени началось восстание рабочих. С моря наступательные действия войск обеспечивала Волжско-Каспийская флотилия. Ее корабли вошли на рейд Баку 1 мая. Большевистские вожди Киров, Орджоникидзе и Микоян на праздничных митингах в этот день отмечали важную роль боевой деятельности флотилии на Каспийском море.
  Азербайджанский Революционный комитет во главе с большевиком Нариманом Наримановым провозгласил создание Азербайджанской Советской Социалистической Республики, земли у беков и ханов конфисковали в пользу трудящегося крестьянства, а нефтедобывающая промышленность была национализирована.
  В освобожденном Баку Тихонов вызвал Анташева на встречу. Познакомиться с разведчиком, успешно выполнившим важные задачи в глубоком тылу противника, решили Раскольников и Киров, которому поступали многие его агентурные сообщения. В неприметном особняке, находившемся неподалеку от морского порта, состоялась важная беседа. Тихонов представил разведчика:
  - Товарищи, перед вами наш "Горец", Анташев Михаил Андраникович, собственной персоной.
  Киров встал, расправил гимнастерку под ремнями, пожал руку раз-ведчику и сказал:
  - Здравствуйте, товарищ Анташев. Советская власть высоко ценит результаты вашей нелегальной разведывательной работы в Баку. Большое политическое значение имели присланные доклады о подготовке восстания бакинского пролетариата. Это приблизило нашу победу. Скажите, а что удалось выяснить о вывезенных из Форта-Александровский ящиках с серебром?
  - Спасибо, за оценку моего труда, - ответил Анташев. - Что же касается серебра, привезенного в Баку из Форта-Александровский, то могу сообщить: из трюмов белогвардейских кораблей "Милютин" и "Опыт", ошвартовавшихся в морском порту, ночью в железнодорожные вагоны было перегружено двадцать ящиков. Грузили солдаты, они же охраняли вагоны на путях. По всей видимости, как раз в этих ящиках и находилось серебро. Сведения я получил за хорошую взятку от начальника портовых складов. Он обещал сообщить, в каком направлении будут отправлены вагоны, но другая встреча с ним не получилась. Его труп в петле обнаружил складской сторож. Говорят, повесился по пьяной лавочке. Я же думаю, что это - убийство. Убили, чтобы не проболтался. Корабли ушли в Персию и, по словам начальника складов, в их трюмах еще оставались ящики.
  Киров задумчиво сказал:
  - Надо привлечь к расследованию органы ВЧК. Вас, товарищ Анташев, прошу оказать им помощь.
  Совещание закончилось, Киров попрощался со всеми, сославшись на занятость. Раскольников, Тихонов и Анташев остались в комнате.
  - Вам, товарищ Анташев, придется выполнить еще одну важную миссию, - медленно произнес Раскольников.
  Закурил и предложил папиросы собеседникам. Анташев взял одну, некурящий Тихонов отказался. Они внимательно смотрели на командующего флотилией, а Раскольников словно актер выдержал паузу и продолжил:
  - Член Военного совета фронта товарищ Серго Орджоникидзе разработал план по вторжению в персидский порт Энзели, главную роль в его осуществлении будет играть наша флотилия. Белые увели в Персию остатки своих кораблей и надеются безбедно сидеть там под защитой английских пушеки своим существованием создавать угрозу мирному советскому судоходству. Мы должны уничтожить это осиное гнездо контрреволюции и закончить полной победой войну на Каспии. Операция начнется через две недели, поэтому вам, товарищ Анташев, необходимо срочно убыть с своей группой в район Энзели для наблюдения за обстановкой и для разведки позиций окопавшихся там англичан и белогвардейцев. Вторая, но не менее важная задача - это продолжение поиска пропавших ящиков с серебром. С такими же целями в Энзели направляется группа чекистов, задачу которым поставил лично Феликс Эдмундович Дзержинский. Группу возглавит небезызвестный Яков Блюмкин, вам нужно будет связаться с ним в Персии. Условия связи разработаете вместе с товарищем Тихоновым. Я не думаю, что мои слова стали для вас неожиданностью, наверняка вы об этом думали, не так ли?
  Анташев утвердительно кивнул головой и коротко ответил:
  - Я готов выполнить задание.
  Миноносец плавно резал волну. Тихонов вновь, спустя два месяца, сопровождал разведывательную группу "Горца" к месту высадки. Справа по борту остались редкие огоньки Ленкорани, потом совсем близко к берегу пододвинулись горные склоны. Корабль миновал условную линию границы с Персией. Сверившись по карте, с командиром корабля определили на берегу намеченную точку высадки, сбавили ход и подошли к мелководью. Разведчики приготовились прыгнуть в шлюпку, которая была нужна для их высадки на сушу.
  Тихонов негромко спросил товарища:
  - Снова на кабанью тропу? Не жалеете, что ввязались в это дело, Мишель?
  Анташев улыбнулся:
  - По-армянски "анташ" - дикий, необработанный камень. Значит, место Анташева - среди дикой природы, а не в цивилизации. Все в порядке, Володя, не переживайте! Давайте еще раз уточним по карте место, откуда вы будете забирать моего связника через неделю.
  Возвращаясь в Баку, Тихонов стоял на мостике и думал о том, что с точки зрения здравого человека, предстоящий бросок флотилии на мирный город в чужой стране, с которой не велось никаких боевых действий, смахивал на разбойничьи походы ватаг Стеньки Разина "за зипунами", демонстрировавших, кто на море хозяин. Века пролетели над седым Каспием, другие хозяева появились, но мало, что изменилось...
  Утром 17 мая 1920 года с Бакинского рейда вытягивались в море 14 вымпелов Волжско-Каспийской флотилии, готовых идти на Энзели. По суше из Ленкорани отправился кавалерийский эскадрон, который на месте должен соединиться с морским десантом, высаженным с кораблей. К этому времени "Горец" выполнил задачу и передал командованию схему укреплений порта Энзели. По его данным, гарнизон Энзели насчитывал две тысячи британских солдат с полевой артиллерией и бронеавтомобилями. Английские гарнизоны стояли и в ближайших населенных пунктах. Вход в бухту прикрывала плавучая артиллерийская батарея.
  На следующий день по радио был передан ультиматум с требованием вывести английские войска из города и сдать военное имущество. Англичане на него не ответили. Тогда с кораблей флотилии под прикрытием корабельной артиллерии восточнее города был высажен десант, перерезавший шоссе, ведущее из города. Кавалерийский эскадрон, подошедший к городу с запада, перерезал другие коммуникации. Англичане после этого приняли ультиматум и отступили в город Решт. Белогвардейцы сумели выйти из города через Энзелинский залив, оставив все суда и военное имущество в городе.
  29 единиц флотилии белых были возвращены в Баку и Астрахань, туда же ушли 50 трофейных орудий, 120 000 артиллерийских снарядов и другое имущество. В ходе операции красные потеряли одного убитого, десять десантников было ранено.
  Перед отправкой трофейных кораблей из Энзели в Россию, на борту вспомогательных крейсеров "Милютин" и "Опыт" вела следствие группа прибывших из Москвы чекистов. Анташев и Тихонов наблюдали за их работой. Допрашивали по одному всех оставшихся на борту членов экипажей. Удалось установить, что двадцать ящиков серебра, вывезенных из форта Александровский, выгрузили из трюмов в Баку сразу же по прибытии кораблей в порт. Эти сведения подтверждали доклад "Горца". Кто приказал сгрузить деньги, куда потом делись ящики, моряки не знали. Появилось предположение, что казной завладели англичане, но доказательств не имелось. Кроме того, выяснилось, что оставшиеся в трюме "Милютина" содержимое четырех двухпудовых ящиков с серебром растащили белогвардейцы, уходившие из Энзели вглубь Персии.
  На причале Тихонов предложил товарищу место в каюте на эсминце, уходившем в Астрахань. Но Анташев отказался и сказал:
  - На берегу меня ждет один из чекистов, его фамилия - Блюмкин, Раскольников говорил о нем. Он остается здесь, чтобы пройтись кавалерийским рейдом по приморским районам Персии, погонять спрятавшихся белогвардейцев. Упрашивает меня остаться с ним, так как я знаю эти места. Я решил, что здесь еще повоюю!
  - Опять вас, Мишель, тянет на приключения! Ну, коли так, успехов! Бог даст, свидимся.
  Они обнялись на причале, где с одной стороны стояли корабли флотилии, готовые уйти в мирную гавань, а с другой стороны, чуть поодаль, фыркали кони под лихими наездниками, готовыми скакать навстречу неизвестности и лихим приключениям.
  
  5
  
  - Володенька, ты в Москве Ленина видел? - неожиданно спросила Наташа, допивая чай.
  Тихонову удалось на несколько дней заехать к своим в Петроград, вырваться из текучки служебных дел, навалившихся на него в Штабе мор-ских сил после окончания боевых действий на Каспии. Вчера они с Наташей посидели в гостях у Ольги Антоновны, мать соскучилась по сыну, а сегодня проводили время вдвоем.
  Он улыбнулся наивному вопросу жены и ответил:
  - Видел раза два, а что?
  - На работе у нас женщины разное болтают, что, мол, больной он совсем после ранения, чепуху всякую городят. Я и решила тебя спросить, ты все-таки в больших учреждениях служишь. Наверняка, всех знаешь!
  - Ну, всех-не всех, а Ленина, Троцкого и некоторых других наркомов действительно встречал. Ленина один раз видел издалека на конференции при большом количестве участников, а в другой раз сопровождал Раскольникова на заседание Совнаркома. Сидел в зале в нескольких метрах от него.
  - Как он выглядит, похож ли на портреты, что выставлены по всему городу?
  - Похож вроде, но на портретах его большущим изображают, а он - маленький, неброский. На рабочего мастера, пожалуй, похож. Кепку носит. Лицо простое. Наморщенный лоб, бородка и хитроватые глаза. Но взгляд человека, который твердо знает, чего хочет. Держится очень уверенно, и аудиторию держит, будто электрический заряд пускает. Ведет заседание, докладывает повестку, спрашивает мнение присутствующих и прямо на ходу в выступлении формулирует выводы. Когда говорит, становится понятно, что это - глава государства, власть чувствуется.
  - Как хорошо, Володенька, что тебя Раскольников из Астрахани в Москву перевел. И к нам, к Питеру поближе.
  - Да, полгода я в Москве, время пролетело незаметно. Но ведь я не рассказал, что Раскольников на днях собрался организовать мне перевод из Москвы к новому месту службы - в Афганистан, в советское полпредство.
  - О, Господи! Туда-то зачем?
  - Федора направили на дипломатическую работу, назначили полпредом в Афганистане, а он сослуживцев по Каспийской флотилии решил с собой в Кабул захватить. Я еле отбился от перевода в дипломаты. Думаю, ты не опечалишься о таком исходе. Вместо Кабула поедешь со мной в Москву, я комнату для нас выхлопотал.
  Не стал Тихонов жене подробности беседы с Раскольниковым передавать. Он тогда на предложение стать дипломатом честно ответил:
  - Федор, прости, не мое дело во фраке на приемы ходить. Ты пом-нишь, как я "Горца" на задание за границу кабаньими тропами провожал. Это - моя заграничная работа. Поэтому, меня можно считать "дипломатом кабаньей тропы". А к тебе в миссию и так желающих много будет.
  Весной 1921 года разошлись пути Тихонова с дружком детства Федькой Ильиным, ставшим авторитетным большевиком Раскольниковым, который в послереволюционные годы оказал большое влияние на его судьбу и определил ее ход на дальнейшие годы.
   С должности начальника разведки Волжско-Каспийской флотилии Владимира Константиновича назначили в иностранный отдел Штаба мор-ских сил и поставили задачу участвовать в создании новой разведки флота.
  Советская военно-морская разведка переживала трудный период становления. Первым ее начальником был Михаил Иосифович Дунин-Борковский, руководивший агентурной работой Морского Генерального штаба с дореволюционных времен. Но в апреле 1919 года он был отстранен от должности и арестован по решению Верховного революционного трибунала, возглавляемого Крыленко. Дунин-Борковский в связи с делом о шпионаже в Моргенштабе подозревался в пособничестве бывшему офицеру русского флота Окерлунду, разведчику, который стал работать на англичан. В результате слушания этого судебного дела получил сердечный приступ и скоропостижно скончался Наморси Альтфатер, которого Крыленко, новоявленный советский Робеспьер, тоже намеревался покарать именем революции. Следующим начальником разведки стал бывший мичман флота Андрей Андреевич Деливрон, человек с необычной судьбой, длительное время проживший в Японии, изучивший язык и обычаи Страны Восходящего Солнца. По возвращению на родину был призван из запаса и служил на Дальнем Востоке в органах контрразведки. После революции его мобилизовали в Красную Армию и волею судеб поставили руководить отделом флотской разведки. Но и за ним вскоре захлопнулась дверь тюремной камеры в связи с делом о шпионаже в Моргенштабе.
  Тихонов пришел в отдел в период безвластия. Узнав о печальной участи бывших начальников, он резонно рассудил, что и его фамилия значилась бы в обвинительном приговоре трибунала, будь он в Москве, а не в боях на Волге. Судьба в лице Раскольникова вновь отвела от него беду. В Штабе морских сил разведчик появился, имея представительный вид: его флотский китель украшал орден Красного Знамени. Такими орденами наградили командование флотилии за победы на Волге и на Каспии. В московском штабе орденоносцев было, как говорится, раз-два, да обчелся, и Тихонов оказался на виду. По рекомендации Раскольникова он вступил в партию. Тем не менее, новый командующий морскими силами Александр Васильевич Немиц не назначил его начальником отдела, несмотря на заслуженный авторитет. Через несколько лет адмирал объяснил в личной беседе:
  - Вы не обижайтесь, что не поставил вас на должность начальника. Это произошло не от недоверия, а лишь из-за суеверного чувства: все предыдущие руководители плохо кончили. Вот и решил я тогда, что начальника в отделе пока не будет. А дальше, как пойдет...
  Впрочем, и работников отдела, кроме Тихонова, в 1921 году, не было. Приходилось ему одному за всех отдуваться на службе.
  Командованию флота требовались разведывательные данные по дислокации, количеству и вооружению морских сил вероятного противника, по командному составу и политико-моральному состоянию экипажей кораблей. В свою очередь политическое руководство наркомата требовало уделять самое пристальное внимание белогвардейским боевым организациям за границей, особенно военно-морским. Однако подготовленных агентов для выполнения таких задач не имелось. Не было и денег на создание заграничной агентурной сети.
  Тихонов не раз добрым словом вспомнил агентурных источников разведывательного отделения штаба Балтийского флота времен войны: "Ферзя", "Норда", "Фридриха" и их легендарного руководителя - полковника Стрельцова. Он укрепился в мысли, что надо искать любую возможность для выезда в Финляндию, чтобы в Гельсинки встретиться с Кристиной Тамм и узнать о судьбе Ильи Ивановича. Хотелось спланировать такое мероприятие под предлогом изучения белой эмиграции в Финляндии и подбора в ее среде кандидатов для работы в интересах Советской России.
  Возможность представилась весной, когда в финскую столицу на пе-реговоры о совместном морском судоходстве отправлялась советская делегация. В нее в качестве эксперта включили Тихонова, и он уехал в Петроград, откуда намечался отъезд делегации.
  Отдохнув несколько дней дома у жены, он собрался в первую заграничную командировку. Наташа провожала его к поезду на Финляндский вокзал. На перроне молодые дипломаты из делегации шумно прощались с провожающими и садились в вагон. Минуты расставания пролетели, раздался свисток паровоза, и состав, скрипя колесами на стрелках, пошел отсчитывать километры.
  Дорога знакомая. Белоостров, граница: два года назад здесь встречали Раскольникова из английского плена. Старинный Выборг, теперь финский Виипури. Сквозь дрему Тихонов чувствовал, что приближается столица. Недавно - Гельсингфорс, русские почему-то пользовались шведским названием города, который теперь по-фински называется Гельсинки или Хельсинки. Вечером после первого дня переговоров он по телефону пригласит на встречу Кристину Тамм. Командировка продлится неделю, за это время много можно успеть.
  В телефонном разговоре Кристина почему-то смешалась, когда Тихонов спросил, удалось ли ей найти Стрельцова, но обещала рассказать все при встрече. Договорились встретиться в сквере у Свято-Троицкой церкви, находящейся недалеко от Сенатской площади. Место там - спокойное, ни у кого из прохожих не вызовет интерес беседа мужчины и женщины в сени деревьев у церкви.
  Тихонов, как того требовал этикет деловых встреч, пришел на место с запасом времени и через несколько минут увидел, что на улице возле церкви остановился таксомотор. Из машины вышла Кристина, ничуть не изменившаяся за прошедшие годы. Она предложила проехать к ее знакомым, живущим неподалеку, чтобы не разговаривать о серьезных вещах на улице или в кафе, где много постороннего люда. В том числе русских эмигрантов, почему-то добавила она.
  Дверь в квартиру, куда она позвонила, открыл седовласый мужчина среднего роста в темном костюме-тройке и модных лакированных туфлях.
  "И возраст такой же - под пятьдесят", - быстро прикинул в уме Тихонов, вглядываясь в лицо с карими глазами и аккуратной щеточкой усов. Губы сами собой расплылись в широкую улыбку - перед ним стоял, ни кто иной, как полковник Стрельцов.
  - Здравствуйте, Илья Иванович! Всегда верил, что мы встретимся!
  Мужчины обнялись в прихожей, в глазах у обоих блестели слезы. Кристина с улыбкой смотрела со стороны, а потом тихо сказала:
  - Пожалуй, я пойду. Обо мне вряд ли вспомнят сегодня.
  Женщина закрыла за собой дверь и ушла. Но о ней в этот день Стрельцов и Тихонов вспоминали часто. Они сели за стол и повели долгий разговор о том, что произошло с ними за четыре года, прошедшие с тех пор как взрывная волна бросила Илью Ивановича с палубы гибнущего судна в студеные балтийские волны.
  Наступил поздний вечер, а разведчики никак не могли наговориться. Стрельцов на правах старшего посоветовал Тихонову вернуться в гостиницу, где его могли искать, а беседу продолжить завтра в этом же месте.
  На следующей встрече Тихонов спросил:
  - Илья Иванович, в Россию вернуться хотите?
  - Теперь уже нет, Володя. И вы понимаете почему. Но вам хотел бы помочь. Любому офицеру разведки нужна агентура за границей. Советская Россия ее утратила в результате произошедших революционных потрясений. Порушенное хозяйство нужно восстанавливать, и вы можете использовать для этого наши старые связи. Расскажу о них. Год назад я путешествовал по послевоенной Европе и счел необходимым увидеть "Учителя", "Фридриха" и "Ферзя". В Берлине долго разыскивал "Учителя", но судя по некоторым сведениям, бедняга умер после болезни. "Фридрих" жил в Норвегии, но собирался вернуться в Германию. Он сказал, что германский милитаризм, противником которого он являлся, уничтожен, а значит, ему можно спокойно отойти от разведывательной деятельности и сосредоточиться на личных делах. Я спорить не стал и расстался с ним навсегда.
  - Ну, а "Ферзь"?
  - "Ферзь" пережил бури революций в России и в Германии. В результате первой он почти утратил возможность возвратиться на родину, а в результате второй потерял военную службу и жалование, как источник к существованию. Можно представить, какие мысли роились у него в голове, когда на его глазах рушились устои жизни. Единственным благом для него оказались те немалые денежные средства нашей разведки, которые вы переправили ему летом 1917 года. "Ферзю" не пришлось нищенствовать. Более того, в период хаоса разрухи в Германии наш друг поселился в городе Киль, удачно купил небольшой гараж и автомастерскую, за счет чего может позволить себе безбедно существовать в непростое время. Так что он чувствует некий моральный долг перед тобой и ждет встречи. Готов при необходимости возобновить разведывательную работу, но выдвигает требование: со временем вернуться в родной Петроград.
  - Я думаю, что найду способ встретиться с "Ферзем", и мы еще поработаем.
  - Что ж, одобряю ваши мысли. "Ферзь" продолжает поддерживать дружеские отношения с военно-морским офицером Вильгельмом Канарисом. Это может быть интересно. Кстати, я проверил условия агентурной связи с ним, "Ферзь" помнит пароль: "Тишина над Балтикой".
  
  
  Конец первой части.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  "ФЕРЗЬ"
  
  Глава 5. Выбор
  
  1
  
  Стоял теплый вечер. Темнело. Механик затворил скрипнувшие створки ворот гаража, закрыл их на ключ и ушел. В конторке рядом горел свет, за столом сидел хозяин гаража, аккуратно складывая в стопку накопившиеся за день бумаги. Потом задернул шторы, открыл сумку, неторопливо извлек бутылку рому, пакет с жареной печенью, вареный картофель и хлеб. Разложил снедь на салфетке, удовлетворенно оглядел натюрморт и добавил к нему фарфоровый стаканчик. Сегодня он вступил в Христов возраст, значит, пришло время подводить итоги.
  Юрген фон Цише, точнее Иоганн Артурович Таубе, избравший судьбу нелегального разведчика под псевдонимом "Ферзь", предпочитал отмечать день рождения в одиночестве. Листок календаря показывал первое июня 1922 года, именно в этот день тридцать три года назад Иоганн появился на свет в Петербурге. В документах, по которым он жил последние семь лет, стояла другая дата рождения - двенадцатое апреля того же 1889 года. Тогда родился реальный Юрген, оставшийся где-то России. "Ферзь" не взял за привычку отмечать день рождения человека, под именем которого он жил по легенде. И, если позволяла обстановка, в свой настоящий день рождения он вновь ненадолго становился старшим лейтенантом русского флота.
  Минувший год для него прошел без потрясений. Германия зализывала раны военной катастрофы. Экономика страны пребывала в бедственном положении: гиперинфляция, словно морской шторм, каждый день топила немецкую марку. Деньги таяли настолько быстро, что рабочие и служащие не успевали дотянуть до следующей зарплаты. Заводы и фабрики закрывались, безработных становилось больше и больше. В столь печальное время "Ферзь" держался на плаву, благодаря удачному вложению средств, которые он получил от своих руководителей из разведки Балтийского флота. Ему удалось за небольшую сумму купить гараж и автомастерскую в городе Киль, и маленькое предприятие несмотря на тяжелую обстановку стало приносить доходы. Разведчик правильно рассчитал, что при любом экономическом положении в городе найдутся люди, пользующиеся автомобилями и не желающие расстаться со своими четырехколесными друзьями. Кто-то хотел подремонтировать, кому-то нужно было на время воспользоваться гаражом, кто-то собирался продать или купить машину. Деньги для этого находились. Владелец автомастерской и гаража отставной флотский офицер Юрген фон Цише оказывал услуги всем желающим. Мог содержать автомеханика и жить в достатке, пусть и скромном.
  Да, подумал "Ферзь", этот год прошел спокойно, и налил в стаканчик рому. Бывало хуже, особенно в 1917-18 годах.
  Сообщение об отречении Николая II повергло в ступор. Информации из России, отделенной линией фронта, поступало минимум. Каждое сообщение немецких газет о положении в Петрограде было на вес золота, но мучили сомнения в их объективности. Немецкие корреспонденты, описывая положение во вражеском государстве, могли выдавать желаемое за действительное. И от руководителей из разведки в ту пору, как назло, не было сообщений. Приходилось самому оценивать революционные события на родине и делать выводы.
  В мозгу билась мысль: как могло случиться, что царь отрекся от престола. "Ферзь" не считал себя истовым монархистом, но монархию в качестве государственного устройства России он считал естественной формой политического строя. И вдруг 300-летняя монархия пала, рассыпалась как разбившееся стекло. Царь отрекся в разгар войны, когда русская армия терпела поражения на фронте. Отрекся от страны, от народа, от армии. Что теперь будет с Россией, с ее людьми, что будет с ним, в конце концов? Разведчик спрашивал себя, сможет ли он также как при царе служить России, которую не отделяет теперь от революции? Государь, Верховный Главнокомандующий, покинул свой пост. Чьи приказы исполнять? Остаться нейтральным в такой ситуации тоже нельзя. Тогда всю последующую жизнь ему придется ходить под личиной офицера германского флота. Сердце леденело от мысли, что никогда не удастся вернуться на родину, в Петроград.
  Выходит, нужно служить новой России, если офицеры ей еще потребуются. Хотя присяга запрещает предавать императора. Для офицера присяга - священная клятва. Другое дело, что Николай II своим отречением освободил армию от присяги. Нет государя, но остается Россия.
  Чтобы привести мысли в порядок, "Ферзь" разделил лист бумаги на две части и расписал все доводы "за" и "против". Заполнил несколько листов, скомкал и сжег. Начал писать заново, и пришел к выводу, что нужно продолжать служить и выполнять долг разведчика.
  Вывод разведчика подтвердило пришедшее от руководства указание о новых задачах по добыванию сведений о германских военно-морских силах. В шифровке говорилось и о том, что в изменившихся условиях в России Балтийский флот по-прежнему ведет войну на море. "Ферзь" постарался выполнить все, что от него ждали. Летом 1917 года германское командование готовилось к новому наступлению в Прибалтике, поэтому информации было много. Ему удалось скопировать и переправить своим пришедшую командованию базы в Либаве секретную директиву из Адмиралштаба, в которой сообщалось о планах вторжения морских сил в Рижский залив с целью вытеснения оттуда кораблей русского флота.
  В августе разведчик получил через тайник большую сумму денег для ведения нелегальной деятельности и новые условия агентурной связи на тот случай, если контакты с Центром оборвутся. "Ферзь" понял, что руководство разведки предвидит ухудшение положения в России и обеспечивает источника самым необходимым на крайний случай.
  Осенью германский флот провел операцию по захвату островов Моонзундского архипелага, и с этого времени разведчик перестал получать указания руководства. Ему оставалось только ждать: умение ждать - одно из важнейших качеств разведчика.
  Потом он наблюдал за крахом прежней, привычной России, её армии и флота. Газеты в Германии писали, что государственную власть в Петрограде и в Москве захватили вожди революционной партии большевиков во главе с Лениным. Новое государство, рождавшееся на обломках империи, объявило о выходе из войны и начале мирных переговоров с Германией. Для "Ферзя" эти вести стали таким же сильным ударом, как и отречение императора. Агентурная разведка против Германии, ставшая главным делом его жизни, теряла всякий смысл. Руководители из штаба Балтийского флота молчали, а он будто по инерции еще продолжал собирать данные о деятельности кораблей военно-морской базы в Либаве. Только отправлять донесения оказалось некуда. Пришла мысль связаться с военным агентом России в Швеции Ста-шевским, как этого требовали присланные из Центра условия связи. Но разведчик благоразумно рассудил, что у военного агента в создавшихся условиях дела идут не лучше, чем у него. К тому же, поездка в Швецию и выход на легального разведчика, русского офицера, могли бы грозить опасностью ему, законспирированному нелегалу.
  Подошло время, когда "Ферзю" пришлось думать не о том, как продолжить решение задач, а о том, как выжить. Во второй половине 1918 года явственно проявились признаки близкого военного поражения кайзера. Ползли слухи о начале переговоров с Антантой о капитуляции Германии. Военно-морскую базу в Либаве готовили к расформированию. Корабли передали в другие соединения, а отдел тыла упразднили. Офицеров-тыловиков направили в штаб командования "Ост-Зее" в Киле, но и там они оказались лишними.
  Один из старших чинов прямо заявил:
  - Лейтенант фон Цише, флот Великой Германии умирает, скоро от него останутся лишь жалкие кусочки, и место на кораблях найдется далеко не всем здоровым строевым офицерам. А вам с вашим тяжелым ранением и контузией и вовсе рассчитывать не на что. Ищите место в гражданской жизни.
  "Ферзь" вспомнил тот день, улыбнулся и сделал глоток рому. Мнение начальства стало для него своеобразным сигналом о том, что пришла пора "раскупорить кубышку". Деньги, полученные от командования разведки Балтийского флота, он использовал для покупки автомастерской и гаража в Киле. Комнату для жилья снял у вдовы, обладательницы собственного дома и веселого характера. Её дом стоял недалеко от судоверфи и имел два входа: парадный с улицы и черный, через который тихим переулком можно было выйти на другую улицу.
  Из окон своей комнаты в первые дни ноября 1918 года разведчик смотрел, как на улице шумно собирались колонны рабочих судоверфи, матросов и солдат гарнизона с лозунгами против приказа Адмиралштаба о выходе в море кораблей эскадры для отпора действовавшим в Северном море англичанам. В центре города колонны были остановлены верными правительству войсками, которые открыли стрельбу. Было убито нескольких протестующих и десятка два ранено. Демонстрацию разогнали, но обстановка в городе накалилась. Из Берлина пришли вести о вооруженном восстании рабочих и об отречении императора Вильгельма II от престола.
  В эти дни в жизни "Ферзя" вновь появился капитан-лейтенант Виль-гельм Канарис. Как-то на улице он услышал за спиной знакомый голос:
  - Юрген, ты ли это? Почему в партикулярном, где мундир?
  Разговор офицеры продолжили дома у "Ферзя". Канарис посетовал, что ему некуда пригласить товарища, кроме крохотной командирской каюты на подводной лодке. Обычно спокойный, с аристократическими манерами, на сей раз он буквально кипел от возмущения и ругался словно боцман.
  - Ты представляешь, наши подводные лодки после нескольких месяцев морских боев и переходов появляются в родной базе, а Киль нас встречает красными флагами. Революцию затеяли, негодяи!
  - Дорогой Вилли, бунтуют не только в Киле. В Берлине так называемые "спартаковцы" восстали и провозгласили Германию социалистической республикой. Впрочем, что там Берлин, я слышал, что в бывшей моей Либаве взбунтовались оставшиеся матросы, их там не менее пяти тысяч...
  - Это неслыханно! Флот - элита вооруженных сил, превратился в базар! В береговых казармах торговцы устроили магазины. Пока мы на подводных лодках ходили в дальние походы, матросов из экипажей дредноутов, стоявших на приколе после Ютландского сражения, распропагандировали предатели-революционеры. Мерзавцы подняли оружие на своих офицеров. Много наших товарищей погибло.
  - Да, я знаю об этом, хотя уже три месяца, как уволен со службы.
  - Юрген, мятежи у нас происходят так же, как это было в России. Я чувствую, что руку к событиям в Германии приложили русские большевики. Каленым железом надо выжигать революционную заразу!
  - Вильгельм, несмотря на катастрофические события, надо оставаться объективным. Революцию в Россию "экспортировала" германская разведка, которая обеспечила проезд русских большевистских лидеров из Швейцарии через территорию Германии. Об этом, не стесняясь, писали наши газеты. Так что, сначала мы им, потом они нам. Той же палкой сами и получили...
  - Ты хорошо разбираешься в происходящем. Умеешь правильно анализировать обстановку, я отметил для себя! Тем не менее, Россия заварила эту кашу и должна за это ответить. Русских революционеров в Швейцарии не германская разведка собрала - они там сами по себе объявились. Московия пропитана бунтарским духом! Я полагаю, ты не будешь отрицать объективных фактов. Россия должна быть наказана за наши несчастья!
  "Ферзь" примирительно пожал плечами, не давая собеседнику распалиться в споре. На прощание Канарис сказал:
  - Офицеры в Киле организуют отряды самообороны. Я вступил в один из них. Рекомендую тебе сделать то же самое, иначе бунтовщики дотянутся и до тебя, не взирая на то, что ты вышел в отставку. Сожгут твой гараж вместе с мастерской ко всем чертям. Тогда хлебнешь горя.
  Встречи с Канарисом продолжались до января 1919 года, когда он уехал в Берлин и получил предложение стать адъютантом Густава Носке, военного министра нового правительства Германии. Уже через месяц его зачислили на службу в новое командование Рейхсмарине, военно-морского флота Веймарской республики. "Ферзь" время от времени встречал в газетных новостях имя своего энергичного знакомого.
  Летом того же года случилось то, чего "Ферзь" почти не ожидал. На глухой стене известного ему дома возле трамвайной остановки появился нарисованный угольком значок скифской стрелы, обращенной острием вверх. Сие означало лишь одно: в ближайшую субботу ему назначена встреча с представителем русской военной разведки.
  Пароль на этот раз не потребовался - на встречу пришел полковник Стрельцов собственной персоной. Одетый в светлый костюм и модную шляпу с мягкими широкими полями, Илья Иванович стоял и улыбался ему...
  "Ферзь" в деталях помнил эту неожиданную встречу все прошедшие годы. Помнил, как рассказал руководителю о своих печалях и сомнениях, помнил признание Стрельцова о его непростых жизненных коллизиях. Помнил, что на вопрос, готов ли он продолжать сотрудничество с разведкой в изменившихся политических условиях ответил утвердительно, но оговорил условие: только в том случае, если Советская Россия гарантирует ему возвращение на Родину.
  Илья Иванович одобрил этот трудный выбор и выразил уверенность в том, что представители советской военной разведки рано или поздно выйдут на связь.
  Прощаясь, Стрельцов неожиданно сказал:
  - Иоганн, я тебя привел в разведку, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ты смог вернуться на Родину. Верю, что так и будет!
  
  2
  
  Тихонов шел по Арбату домой. Лето 1923 года выдалось в Москве прохладным и дождливым, этот вечер, как многие другие, был сереньким и пасмурным, хотя неожиданно сухим. Можно было, не прячась от льющихся с небес струек, идти пешком, поглядывая по сторонам. Посмотреть было на что: Москва менялась на глазах. Вся страна приобретала иной вид, чем два-три года назад. По-спартански строгий военный коммунизм, наследие революции и гражданской войны, который строителям новой жизни казался единственным путем из разрухи в светлое будущее, уступил место новой экономической политике. Правительство решило дать простор крестьянину не только для того, чтобы получить сырье для промышленности, но просто, чтобы не умереть с голоду. Открылись магазины, рестораны. Вот, на Арбатской площади, на стрелке Кисловских переулков столовая "Моссельпрома" превратилась в шикарное заведение с шантаном. По улицам разъезжали грузовики с товарами, магазины допоздна не закрывали двери. Строились новые здания. Цеха фабрик и заводов наполнились рабочими и служащими. Происходившие изменения не могли не радовать.
  Приятные перемены случились и в семье военмора Тихонова, служащего Разведывательного управления штаба РККА: в Невольном переулке возле Смоленской площади начальство выделило ему просторную комнату в одноэтажном доме, где проживало еще три семьи. По общей кухне, где Наташа вместе с соседками варила и жарила на керосинке, бегал Павлик, светловолосый мальчик полутора лет, сын Владимира Константиновича.
  Наташа оглянулась на двери и улыбнулась: конечно, это - Володя, она всегда слышала и чувствовала, когда он приближается к дому. Втроем они пошли в комнату, к накрытому для ужина столу.
  За столом Павлик расхулиганился - совершенно не хотел есть. Пока мама терпеливо уговаривала и кормила его, Тихонов рассказал последние новости со службы:
  - Ну, вот, Наташенька, на следующей неделе мне нужно ехать в ко-мандировку в Германию. Посылают на несколько лет, может быть, на три года, может, больше.
  За пять лет семейной жизни Наташа привыкла к частым отъездам мужа то на фронт, то за границу, то куда-то в южные края, поэтому научилась не удивляться и не задавать много вопросов. Про поездку в Германию речь уже шла, но точной даты отъезда никто не знал. Услышав слова мужа, она отпустила Павлика из-за стола и сказала:
  - Наверное, в таком случае нам с малышом лучше вернуться в Петроград. К Москве за два года я так и не привыкла. А там рядом с твоей мамой повеселее будет. Я могу на работу выйти, если Ольга Антоновна согласится посидеть с внуком. Или учиться пойду, как хотела, в железнодорожный институт...
  - Наташа, я обсуждал этот вопрос с командованием. Решили, что мне надо ехать в Гамбург одному, но через полгода, если обстановка в Германии успокоится, можно вызывать тебя с Павликом. А на первые месяцы ты, пожалуй, возвращайся в Питер и поступай в институт.
  Жена, улыбнувшись, заметила:
  - Раз придется всем ехать в Гамбург, так не лучше ли начать учить немецкий язык?
  - Вот это будет не лишним - серьезно ответил на шутку муж.
  Командировку в Гамбург Тихонов готовил несколько месяцев. В прошлом году дела на службе сложились так, что его перевели из штаба Морских сил Республики в Разведывательное управление штаба Красной Армии. После поездки в Финляндию, где удалось повстречаться со Стрельцовым, наметились перспективы приобретения агентурных источников за рубежом. Этот вопрос для недавно образованной советской военной разведки стоял очень остро. Главными ее проблемами были мизерное финансирование и почти полное отсутствие агентурного аппарата в зарубежных странах.
  Политическое руководство Советской России в начале 20-х годов исповедовало идею мировой революции. Победа в октябре 1917 года окрыляла, и большевистская власть прилагала большие усилия для перенесения революционных событий на другие страны. Правда, попытки раз за разом проваливались, как в Германии, так и в Венгрии. Даже названный "освободительным" поход Красной Армии в Польшу окончился военным поражением. Для развития и распространения идей международного социализма и обеспечения его победы в разных странах по инициативе Ленина в Москве был создан Коминтерн, организация, в состав которой вошли деятели революционных партий со всего мира. Сотрудники Коминтерна осуществляли негласный сбор сведений по обстановке в ведущих капиталистических странах для подготовки революционных выступлений. Этот вид разведывательной деятельности для советского руководства считался приоритетным, на него шли большие средства из бюджета Коминтерна и Советского Союза. Военная разведка в мирное время после окончания гражданской войны и интервенции оказалась на положении бедной родственницы.
  Разведупр Красной Армии возглавлял Арвид Янович Зейбот, латышский революционер, комиссар, получивший опыт работы в разведке во время гражданской, на Западном фронте. Ему выпала тяжелая миссия руководить военной разведкой в тот период, когда она, как оказалось, стала недостаточно востребованной. Мало того, что Разведупр ограничивали в деньгах и ставили перед проблемой укомплектования квалифицированными кадрами, ему приходилось лавировать в соперничестве с разведкой ВЧК, переименованной в Иностранный отдел ОГПУ. В ту непростую пору с целью экономии средств было принято не совсем продуманное решение объединить зарубежные резидентуры обеих разведывательных структур. Получившаяся путаница и неразбериха вынудили Зейбота поднять вопрос об объединении не только зарубежной агентуры, но и центрального руководства советских разведслужб. Предлагались различные варианты, которые не устраивали то военных разведчиков, то чекистов. В конце концов, состоялось совещание Реввоенсовета Республики, которое признало нецелесообразным для обоих ведомств в дальнейшем использовать объединенный зарубежный агентурный аппарат. После произошедшего размежевания у военной разведки оказались оголенными несколько важных направлений.
  Тихонов со своими планами появился в самое время. Он доложил Зейботу и его заместителю Яну Карловичу Берзину, тоже латышу, о том, что существует возможность восстановить связь с глубоко законспирированным источником разведки бывшего Балтийского флота, направленным на задание в Германию в 1916 году и активно работавшим вплоть до упразднения старой агентурной разведки в начале 1918 года. Владимир Константинович заверил начальство, что сам подбирал, готовил источника и руководил им, поэтому рассчитывает на удачное исполнение задуманного.
  Другой идеей была организация встречи с бывшим русским военно-морским агентом в Стокгольме капитаном 1 ранга Владимиром Арсеньевичем Сташевским с целью убеждения его возобновить разведывательную работу в интересах новой России. По данным ИНО ОГПУ, полученным от резидентуры в Швеции, Сташевский не поддерживал контактов с белогвардейской эмиграцией и не был замечен в антисоветской деятельности.
  Доклад Тихонова оценили положительно: было слишком мало воз-можностей по созданию зарубежной агентурной сети. Кроме того, использование наследия царского Генерального Штаба в этой сфере стало обыденным, не раз применявшимся и ОГПУ, и Разведупром. Сложным был конспиративный вывод Тихонова в Европу - для этого требовалась надежная "крыша". И Тихонов нашел решение: должность ответственного работника акционерного общества "Советский торговый флот" ("Совторгфлот"), образованного при Центральном управлении морского транспорта Наркомата путей сообщений РСФСР.
  Разведчик направлялся в зарубежное представительство "Совторг-флота" в Гамбурге для покупки грузовых судов в интересах недавно образованного в Петрограде Балтийского государственного морского пароходства. Морское образование и хорошее знание флота позволили Владимиру Константиновичу практически исполнять обязанности в зарубежном представительстве, что было ценно. Не каждому сотруднику Разведывательного управления штаба РККА можно было поручить работу в морской организации, потому что большинство из них прежде служили в пехоте или в кавалерии. К тому же, не каждый знал немецкий язык, как он.
  Так уж распорядилась судьба, что приезд Тихонова в Гамбург совпал с очередными революционными потрясениями в Германии. Правительство земель Саксония и Тюрингия после выборов возглавили представители рабочих. Руководство Коммунистической партии Германии готовилось в сентябре 1923 года поднять вооруженное рабочее восстание и образовать советы по примеру России. Рурскую область Германии оккупировала Франция, экономика страны пребывала в плачевном состоянии, население протестовало. Казалось бы, революционная ситуация созрела. Но верные правительству войска жестоко подавляли все выступления.
  В Гамбурге неожиданно появилась Лариса Рейснер в сопровождении нового друга Карла Радека, журналиста, видного функционера большевистского руководства Советской России и члена Исполкома Коминтерна. Они встретились случайно в портовом районе и укрылись от пронизывающего ветра в небольшом кафе, где Тихонов молча слушал собеседников, горячих приверженцев революции в Германии.
  Лариса сходу без обиняков заявила:
  - Вольдемар, с Раскольниковым я рассталась...
  Заметив удивление, она продолжила:
  - Да, он остался на своем посту полпреда в Афганистане, а я уехала. Не по характеру мне сладкая нега Востока, где я чувствовала, что в душе превращаюсь в безразличную затворницу из султанского гарема. Примчалась в Москву и, Боже, что открылось глазам моим в столице страны, где победила социалистическая революция: там же пир нэпманов! Изо всех щелей повылезали недобитые буржуи, с которыми мы в кровь бились в гражданскую! Так жить было невозможно. Хорошо, что друзья помогли отправиться в Германию, где теперь веют ветры революции. Я знаю, что создана для классовой борьбы.
  Радек нетерпеливо перебил:
  - Товарища Рейснер на самом деле тянет сражаться в рядах герман-ского пролетариата и приблизить смысл его борьбы к пониманию русских рабочих. Мы здесь на нелегальном положении, направлены Исполкомом Коминтерна.
  Лариса пояснила:
  - В Москве мне поставили две задачи: во-первых, писать статьи, чтобы дать русскому рабочему картину гражданской войны, назревающей здесь под влиянием оккупации Рура французами и экономической разрухи, во-вторых, в случае захвата власти в Саксонии стать связником между частью Центрального комитета компартии Германии и представительства Коминтерна, находившейся в Дрездене, и остальными.
  Она ненадолго замолчала, но заговорил Радек:
  - В Дрездене она появилась в момент, когда войска карателя-генерала Мюллера заняли столицу красной Саксонии. Как солдат, она поняла необходимость отступления. Уехала в Берлин, ходила с рабочими на демонстрации, часами стояла с голодными в очередях у лавок, чтобы за миллионы марок купить кусок хлеба, бывала в больницах, переполненных изможденными работницами. Жила среди рабочих масс Берлина, которые были ей также близки, как пролетарские массы Петрограда, как матросы Балтийского флота. Я в Берлине жил конспиративно, встречаясь лишь с партийными лидерами, которые не могут напрямую общаться с революционными рабочими. Наконец, мы подготовили наш приезд в Гамбург, здесь у Ларисы есть возможность описать для германского и мирового пролетариата историю борьбы гамбургских рабочих. По решению ЦК гамбургский пролетариат в ближайшие дни должен выйти на баррикады, тем самым подать сигнал к вооруженному восстанию по всей стране.
  Лариса наклонилась над столиком и доверительно прошептала:
  - Мы с Карлом контролируем деньги Коминтерна на помощь германским коммунистам.
  Радек укоризненно взглянул на спутницу и тихо сказал:
  - Лариса, никогда не говори об этом вслух.
  "Ну, прямо-таки, асы конспирации", - иронично подумал Тихонов, а вслух спросил:
  - Возможно, вам требуется какая-то помощь от меня?
  Ответила Лариса:
  - Спасибо, Вольдемар. Мы обеспечены всем необходимым: документами, деньгами и связью с немецкими товарищами. Нам ничего не надо. Более того, в Исполкоме Коминтерна один работник, по-видимому, из ваших, инструктировал нас, чтобы мы не вступали в контакты с официальными представителями Советского Союза в Германии. Так что, будем считать нашу встречу случайностью.
  Для Тихонова, который проверил, нет ли за ними "хвоста", эта слу-чайная встреча была не просто нежелательной, но и опасной. За представителями Коминтерна по пятам могли ходить шпики, и он бы попал под их наблюдение. Только сумбур предреволюционных дней, когда полиция не знала, за что хвататься, помог избежать больших неприятностей. Беспокойство Тихонова прошло лишь после тщательной проверки, что за ним нет слежки.
  Он удивлялся, как получилось так, что уже в который раз за прошедшие годы судьба сталкивает его с этой непредсказуемой, но замечательной женщиной, которая неизменно притягивает внимание окружающих людей. Глядя вслед странной паре, уходящей вдаль по темной улице Гамбурга, у него была лишь одна мысль, почему эта красавица поменяла богатыря-мужа на рыжего тонконогого карлика в очках и чудной фуражке на густой шевелюре.
  
  3
  
  Бои гамбургских рабочих на баррикадах с 23 по 25 октября 1923 года закончились поражением восставших. Их вождь Эрнст Тельман был вынужден скрываться в подполье, а участников выступлений разыскивали и бросали в тюрьмы. Германия не поддержала гамбургское восстание, потому что руководители коммунистической партии решили не рисковать. Тихонов оказался невольным свидетелем этих событий, хотя всячески старался находиться в стороне. Перед ним стояли важные задачи в области разведки: необходимо было восстановить связь с разведчиком "Ферзь".
   В городе Киль на стене дома возле трамвайной остановки вновь появился нарисованный угольком значок скифской стрелы, обращенной острием вверх. "Ферзь" понял, что в ближайшую субботу ему предстоит встреча с представителем руководства военной разведки. Вряд ли на сей раз появится Стрельцов, скорее следует ожидать связного из Советской России. Сколько лет "Ферзь" готовился к такому событию, а теперь неожиданно для себя разволновался.
  Кто придет на встречу, думал он, с какими задачами пожалует, с ка-ким отношением к нему, к источнику информации. Научившийся сдерживать проявление собственных эмоций, он оставался нормальным человеком, и естественное любопытство по отношению к встрече имелось. "Ферзь", Иоганн Таубе или Иван, как звали его товарищи в Морском корпусе и сослуживцы на корабле, немец по крови, считал себя русским по духу, по убеждениям. Он мог бы не ходить на встречу и отказаться от дальнейшего сотрудничества, навсегда оставшись в Германии. Видимо, много своего внесли русские женщины, пришедшие в немецкую семью Таубе, раз и у деда, и у отца, и у него с братом, служение России считалось делом чести, и сменить свою родину на другую страну в голову не приходило. Российской Империи, которой он присягал на верность, не существовало. Теперь в России новая власть, но он готов ответить согласием на предложение представителя советской военной разведки продолжить нелегальную разведывательную работу столько, сколько потребуется. Но и сам потребует гарантию свободного возвращения в Рос-сию, в Петроград, после выполнения поставленных задач.
  "Ферзь" стоял, облокотившись на чугунную решетку, и смотрел на плескавшиеся внизу холодные волны Кильской гавани. Он ждал рядом с входом в парк, как требовали условия связи, а за его спиной по Променаду время от времени проходили люди. Боковым зрением ему был виден неспешно приближавшийся мужчина в шляпе и длинном по европейской моде пальто. Не вглядываясь, он обнаружил что-то знакомое в этой фигуре. За спиной прозвучала условная фраза:
  - Смотрите, какая тишина над Балтикой...
  "Ферзь" обернулся к прохожему, который снял шляпу, чтобы быть узнанным наверняка, и ответил отзывом:
  - Эта тишина - только мнимая!
  Связным оказался Тихонов, немного располневший и начавший лы-сеть, но вполне узнаваемый, несмотря на то, что много времени утекло со дня, когда они виделись в последний раз.
  Разведчики продолжили встречу, медленно прогуливаясь по дорожкам парка. Оба знали, что слежки нет, каждый тщательно проверил это. Тем не менее, вели обстоятельный разговор, наблюдая за обстановкой. Тихонов расспрашивал о жизни за прошедшие годы, "Ферзь" отвечал и в свою очередь интересовался событиями, происходившими в России.
  Наконец, Владимир Константинович задал главный интересовавший его вопрос:
  - Вы готовы продолжить сотрудничество с разведкой, конкретно с разведкой Советского Союза?
  "Ферзь" остановился, помолчал и, глядя в глаза собеседнику, задал свои вопросы:
  - Вы считаете, что мне надо сделать такой шаг, хотя очень и очень многое изменилось в наших отношениях с тех пор, как я начал выполнять задание разведки? Так ли это нужно сегодняшней России?
  - Да, России нужен разведчик такого уровня, как вы. Я считаю, что вам нужно продолжить работу в интересах родины.
  - Если я дам согласие, кто будет моим руководителем?
  - Я.
  - Тогда хотел бы сделать следующее заявление: я готов продолжить работу на тех условиях, которое мне предложит советская разведка. Но выставляю единственное требование: мне должны гарантировать возвращение на родину, в Россию, в мой родной город Петроград, после окончания работы за рубежом. Если не суждено будет пожить, то хоть умереть дома.
  - Я готов вам сообщить, что этот вопрос обсуждался с руководством разведки перед моим отъездом. Вне всякого сомнения, разведчик должен вернуться домой после выполнения задания.
  - Хорошо. Хочется обсудить вопросы собственной безопасности. В частности, меня интересует, живы ли и где находятся подлинный Юрген фон Цише и его родители. Не появится ли кто-нибудь из них в Германии? Вы же понимаете, что их появление поставит меня на грань провала.
  - И этим вопросом я занимался перед поездкой. Удалось установить, что родители Юргена по-прежнему живут в Италии. Отца, по всей видимости, постиг удар: он еле ходит, передвигается только с костылем и при поддержке жены. Она ни на шаг не отходит от него, хотя и сама выглядит плохо. Вероятно, они протянут недолго и вряд ли соберутся съездить в Германию. А с самим Юргеном возникла проблема: мои попытки найти его в той Вологодской деревне, куда мы его поселили, не увенчались успехом. Полученные официальные сведения говорят о том, что он исчез во время Гражданской войны в 1918 или в начале 1919 года. Жив он или нет, достоверно сказать невозможно. Органами НКВД он объявлен в розыск, но пока безрезультатно. Через западные и южные границы с территории СССР за границу в последние три года не выезжал.
  - Если за четыре года в Германии не объявился, есть вероятность, что не появится вообще. Но иметь в виду факт его побега с места проживания, нам надо будет обязательно. И по родителям тоже понятно. Я в их квартиру в Гамбурге не заезжаю, под предлогом того, что она мне не принадлежит, а претендовать на наследство при живых родителях не по-божески.
  - Думаю, что вас также интересуют условия связи. В ближайшее время будем проводить личные встречи, а информацию передавать через тайники, подбором которых займемся по мере необходимости. В дальнейшем планируется дать вам на связь агента-радиста с оборудованной радиоквартирой. В ходе работы объем добытых сведений может заметно возрасти, появится необходимость их срочного направления в Центр. Без радиста обходиться трудно.
  - Да, организация связи - дело руководителя. Я сказал, что готов продолжать работу на ваших условиях.
  - Руководство просит вас продолжить сбор сведений о состоянии военно-морских сил Германии и в целом Рейхсвера на данный момент. Особое внимание - деятельности военно-морского командования "Ост-Зее", которое находится здесь, в Киле. Вообще-то нас будут интересовать сведения по вооруженным силам Германии, но военно-морская линия останется для вас приоритетной, как в былые годы.
  - Готов сообщить имеющуюся информацию. Версальский договор заметно ограничил возможности Рейхсмарине, превратив в "инвалидный" флот, как его называют немецкие военные моряки. Тем не менее, в 1920 году удалось восстановить после полного разгрома эскадру Балтийского моря в составе четырех кораблей и двенадцати торпедных катеров. Строительство новых кораблей пока не ведется не столько из-за ограничений, наложенных Антантой, сколько из-за экономических трудностей в самой Германии. По требованию Версальского договора, количество личного состава флота не должно превышать пятнадцати тысяч человек при полутора тысяч офицеров. Такая официальная цифра и указывается в справочниках. Но, в тайне от инспекций стран-победителей сейчас активно формируется резерв Рейхсмарине, численность которого будет значительно превышать разрешенную, чтобы из его состава формировать экипажи новых кораблей в расчете на их создание в будущем.
  - Откуда у вас сведения о формировании тайного резерва Рейхсмарине?
  - О нем я узнал в разговоре со знакомым морским офицером Виль-гельмом Канарисом.
  - Расскажите подробнее о нем.
  - На мой взгляд, Канарис - один из наиболее грамотных и инициативных офицеров германского флота. Мне известно, что в 1917 году он командовал подводной лодкой, действовавшей вместе с другими на Средиземном море. На него была возложена обязанность по обеспечению материально-технического снабжения лодок на территории нейтральной Испании. Благодаря организованной им сети сочувствовавших Германии лиц из числа испанских деловых людей и политиков, снабжение осуществлялось практически до окончания войны. Работа велась в тайне от противодействовавшей Германии агентуры Антанты.
  - Чем он занимается сейчас?
  - В 1918 году он привел подлодку в Кильскую базу и занялся политической деятельностью, направленной на противодействие пропагандистам, привлекавшим матросов к участию в революции. Уехал в Берлин, где стал помощником рейхсминистра обороны Носке. Занимался организацией подавления выступления коммунистов под руководством их лидеров Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Был в бунтовавшей Баварии, но, говорит, что в убийствах революционеров участия не принимал. Предпочитает, по моему разумению, действовать в белых перчатках. Вернулся в Киль, где вместе с офицерами-единомышленниками занимался восстановлением дисциплины в экипажах кораблей. Формирование тайного резерва - его рук дело. Вместе с офицерами командования "Ост-Зее" и промышленниками продумывали вплоть до мелочей. В этом году ему присвоили звание корветтен-капитан и назначили командиром учебного судна "Берлин". В настоящее время находится в плавании с морскими кадетами на борту.
  - Каковы его политические взгляды?
  - Канарис придерживается правых взглядов. Выраженный монархист, патриот Германии, сторонник ее послевоенного возрождения, негативно настроен по отношению к Советской России.
  - Как складываются отношения Канариса с вами?
  - Мы познакомились в 1916 году, когда я, оказавшись в Германии, приехал в Киль с целью устройства на военно-морскую службу после воз-вращения из плена. Канарис учился в школе командного состава подводных сил. Познакомились случайно, много говорили о Германии, о войне, о плене. Сошлись характерами, он сделал мне протеже для назначения в отдел тыла военно-морской базы в Либаве. Снова встретились в 1918 году. С тех пор периодически видимся, встречаемся в ресторанах, Вильгельм - любитель тонких вин и сентиментальных воспоминаний. Ко мне относится чисто по-дружески, хотя с некоторой долей покровительства. Я не возражаю. Любому человеку интересно, когда его выслушивают, не перебивая. Я не перебиваю - он рассказывает много интересного и познавательного. Вот и для вас его информация оказалась заслуживающей внимания, не так ли?
  - Согласен с вами. Связь с этим человеком может оказаться полезной для решения разведывательных задач. Известны ли вам его планы на будущее?
  - Могу судить только по тем высказываниям, которые слышал сам. Все они сводились к продолжению карьеры на флоте, где он рассчитывает стать адмиралом. Осуществлению честолюбивых замыслов мешает удру-чающее состояние "инвалидного" флота, поэтому в его планах сделать все возможное для возрождения Рейхсмарине. Разработка программы строительства новых кораблей в обход Версальских соглашений - один из пунктов его плана. Сейчас в море на учебном корабле он обращает в свою веру молодых моряков, ведь обновление командных кадров тоже ведется с той же целью. Это - другой пункт плана. И тому подобное... Канарис - человек целеустремленный, он своего добьется.
  Тихонов слушал "Ферзя" и размышлял. Решать сейчас задачу со многими неизвестными, какие плюсы и минусы принесет разведчику знакомство с немецким военно-морским офицером, командиром старенького учебного корабля, все равно, что гадать на кофейной гуще. Гадать в его положении - дело непозволительное. Поэтому он решил, что самым лучшим будет выждать: время покажет, как следует использовать эту связь.
  В заключение встречи они обсудили вопросы обеспечения "Ферзя" деньгами. Разведчик отклонил предложение руководителя, убедив его, что пока в деньгах не нуждается. Поблагодарил за ту значительную сумму, которую получил летом 1917 года: благодаря ей он имеет свое дело и чувствует себя вполне уверенно. Тихонов согласился, и они разошлись.
  
  4
  
  Группа работников представительства "Совторгфлота" в Гамбурге готовилась к поездке в Стокгольм для приемки и отправления в Советский Союз судовых двигателей, закупленных в Швеции. Самым заинтересованным в поездке был Тихонов, у которого была особая цель, и он полтора года шаг за шагом шел к ее осуществлению.
  Он обстоятельно готовился к встрече со Сташевским и, прежде всего, изучил информацию по линии ИНО ОГПУ, наркомата иностранных дел и торгового представительства о русских, проживающих в Стокгольме. На стол легла интересная бумага, из содержания которой следовало, что бывший военно-морской агент в Швеции Сташевский, помимо выполнения чисто военных задач, занимался решением финансовых проблем, связанных с промышленными заказами царской России. Строго говоря, Сташевский не был исключением, такие задачи ставились всем военным агентам России, и граф Игнатьев, к примеру, буквально "выбивал" в Париже из французских промышленников оплаченные заказы по поставкам снарядов и боевой техники для русской армии. В Швеции одним из наиболее важных был заказ на изготовление шести двигателей мощностью 550 лошадиных сил. Безвременье революции и Гражданской война в России поставили под вопрос поставки продукции заказчику. Производители грозили продать двигатели на аукционе в случае неуплаты долга. Но Сташевскому удалось уговорить их продлить срок реализации двигателей, а в 1921 году заинтересовать этим вопросом советских представителей и передать документацию в наше консульство. Тихонов, читая документы, уже знал, что Москва оплатила закупку двигателей и готовит комиссию для их приемки в Стокгольме. Его кандидатура была утверждена наряду с другими специалистами по судоимпорту, которые должны были выехать в шведскую столицу из Гамбурга. Он справедливо полагал, что официальный предлог встречи со Сташевским будет наиболее удобным и не вызовет подозрений у шведской контрразведки и полиции. То, что бывший военно-морской агент России находился под плотной опекой спецслужб королевства, можно было считать неоспоримым фактом.
  Теперь, когда до встречи осталось несколько дней, в тренированной памяти всплыли листы с текстом справки на Сташевского.
  "Владимир Арсеньевич Сташевский родился 14 января 1879 года в Ярославле. Русский. Православный. Из дворян.
  Отец - Арсений Дмитриевич Сташевский - коренной москвич, окон-чил 1-ю Московскую военную гимназию и Александровское военное училище. Служил в казачьих войсках, командовал сотней, батальоном, полком, конно-артиллерийской бригадой. Под командой М.Д. Скобелева принимал участие в Хивинском походе русских войск. С 1914 по 1916 годы - военный губернатор Приморской области и наказной атаман Уссурийского казачьего войска. Генерал-лейтенант. Умер 26 сентября 1916 года в возрасте 65 лет.
  Владимир Арсеньевич Сташевский в отличие от отца предпочел военно-морскую карьеру, учился в Морском корпусе (1897-1900), служил на кораблях Черноморского флота (крейсер "Капитан Сакен", канонерская лодка "Уралец", линкор "Георгий Победоносец"). С 1908 по 1912 окончил основной и дополнительный курс Николаевской морской академии. Владеет английским, немецким, французским и шведским языками.
  После академии принят на службу в иностранную (разведывательную) часть Морского Генштаба. Стажировку в должности военно-морского агента проходил в Швеции (1912-1913), куда был направлен со специальным заданием: произвести описание Балтийских шхер шведского побережья. Задание успешно выполнил и в феврале 1914 года получил назначение военно-морским агентом в Швеции и Норвегии. Создал разветвленную агентурную сеть в Скандинавии. Вместе со своим помощником капитаном 2 ранга Б.С. Бескровным сумел наладить регулярное получение и передачу разведывательной информации в Россию.
  Заслугой Сташевского явилось и то, что в его сообщениях содержа-лась только проверенная и достоверная информация о настроениях в шведских правящих кругах и в обществе, которая позволила убедить русское военное командование в отсутствии у королевства намерений начать в войну против России. Тем самым, были сняты опасения по поводу вступления Швеции в военный союз с Германией, которые муссировались в русской печати и вызывали беспокойство русского правительства, военного и морского ведомства.
  Уволен с военной службы в отставку 18 февраля 1918 года, тем не менее, продолжал поддерживать связь с Советской Россией через Морской Генштаб и отправлял важную информацию. В июне 1918 года прислал донесение о том, что Германия подталкивает Финляндию к военному захвату Русской Карелии и северных земель. Использовал данные, полученные от агентурной сети, созданной во время войны:
  "Об этом открыто говорят в военных кругах Швеции и участники шведской военной бригады, действовавшей в Финляндии на стороне белых. Предполагается крупный масштаб операции в тундре. Время проведения операции - конец лета. Многое имеется за вероятность немецкого успеха".
   Донесения Сташевского приходили вплоть до 1919 года, пока у него имелись средства на оплату деятельности агентуры.
  В дальнейшем жил на собственные сбережения, которые позволили ему остаться в Швеции. Зарабатывал частными уроками русского языка и высшей математики. Проживая за рубежом, в отличие от многих покинувших Россию, не стал противником советской власти. Мало общался с представителями этой категории эмигрантов, не скрывая своего негативного отношения к ним. В свою очередь, те платили ему тем же: в русских эмигрантских кругах он считался просоветски настроенным человеком.
  Сташевский - опытный разведчик, в агентурной работе весьма осторожен и конспиративен, что позволит ему и впредь выполнять задания разведки. Вероятность того, что он примет предложение о сотрудничестве с советской военной разведкой весьма велика".
  Делегация "Совкомфлота" отправилась из Гамбурга в Стокгольм на пароходе. Иммиграционным чиновникам шведской столицы была известна цель приезда советских инженеров, чинить препятствий с оформлением виз они не стали: русские хотят купить товар - пусть покупают и платят деньги на благо королевства. На пассажирском причале соотечественников встречал довольный ходом событий Сташевский, который приложил много сил, чтобы сделка состоялась.
  Вместе поехали на завод, чтобы оформить документы на получение двигателей. С завода - в ресторан, чтобы отметить успешную сделку. За столом в ресторане советские товарищи благодарили Сташевского за содействие, расспрашивали о жизни в Швеции, рассказывали о Советском Союзе. Тихонов участвовал в общем разговоре, но в то же время внимательно следил за обстановкой в зале. Посетителей сидело не очень много, к русским никто не проявлял интереса, разве что пара официантов, сновавших возле их стола. Но эти занимались делом, не вникая в разговоры гостей. После нескольких тостов члены делегации заметно повеселели, ослабили официальные галстуки, закурили, вставали из-за стола, говорили друг с другом и со Сташевским.
  Тихонов предложил Сташевскому выйти на балкон, глотнуть свежего воздуха. Кроме них, на балконе никого не было, и разведчик обратился к коллеге:
  - Владимир Арсеньевич, мы с вами прежде не встречались, но друг о друге были наслышаны. В годы войны я служил вместе с небезызвестным для вас Стрельцовым.
  - В таком случае, вы - Тихонов, не так ли? Я обратил внимание, что в списке делегации есть человек со знакомыми мне фамилией, именем и отчеством. Чутье подсказывало, что совпадение - не случайное. Рад, рад личному знакомству. А по поводу гибели Ильи Ивановича, помню, я сильно переживал.
  Невысокого роста, худощавый, с поседевшими усами и короткой прической, Сташевский немного сам походил на Стрельцова. Взгляд его добрых и умных глаз внимательно изучал собеседника. Тихонов с легкой улыбкой произнес условную фразу:
  - Смотрите, какая тишина над Балтикой...
  Сташевский на улыбку не ответил, а задумчиво произнес:
  - Эта тишина - только мнимая! Интересное у нас знакомство складывается.
  - Да, я ехал из Москвы специально, чтобы встретиться с вами. Что же касается Ильи Ивановича, то он, к счастью, не погиб. Судьба оказалась благосклонной к нему, его спасли, вылечили, и сейчас он жив и здравствует. Но живет не в СССР. Мы встречались три года назад, он вспоминал о вас и просил при случае передать привет. Рад выполнить его просьбу.
  - Благодарю. А вы, как я разумею, перешли на советскую службу, не так ли?
  - Я являюсь представителем советской разведки и предлагаю вам вступить в ее ряды. Не жду сиюминутного ответа, вам необходимо взвесить pro и contra прежде чем сказать окончательное слово. Если не возражаете, мы продолжим разговор завтра на борту советского грузового парохода "Волга", куда будут грузить купленные двигатели.
  Сташевский согласно кивнул, и они вернулись в зал.
  На следующий день в торговом порту кипела работа: грузовой поезд, состоявший из нескольких железнодорожных платформ, доставил с завода судовые двигатели. У причала стоял пароход "Волга", в открытые трюмы которого портальные краны готовились опустить ценный груз. На площадке возле кранов, кроме портовых рабочих, находились Сташевский и двое советских представителей из состава делегации. Почти все остальные члены делегации были в городе по разным делам. На борту парохода, в просторной свободной каюте Тихонов ждал Сташевского.
  Владимир Арсеньевич поднялся на борт, когда весь груз был помещен во чрево судовых трюмов. Подписав грузовые документы у капитана, выпив с ним "протокольную" стопку коньяку за успешный рейс, он прошел в каюту Тихонова. Владимир Константинович предложил гостю удобное кресло и занял место напротив. На столике перед ними источал бодрящий аромат кофейник, стояла бутылка коньяка производства армянского коньячного треста "Арарат" и легкие закуски.
  Разговор начал Тихонов:
  - Здесь на борту нашего судна мы официально находимся на совет-ской территории, поэтому можем беспрепятственно говорить на любую тему.
  Сташевский, готовый к такому развитию событий, ответил:
  - Хорошо. По поводу вашего предложения сообщаю, что готов принять его и начать сотрудничество с разведкой Советского Союза. Думаю, что было бы нелогично с моей стороны отказываться от этого, учитывая прежний опыт офицера разведки и сегодняшнее положение неофициального советского представителя в Швеции и Норвегии. Все равно из СССР время от времени в мой адрес обращаются за помощью по тем или иным вопросам, которые я решаю в интересах "Советов". Помогал бывшим сотрудникам разведмиссии и посольства царской России возвратиться на родину. Сейчас решил проблему отправки изготовленных в Швеции судовых двигателей в Ленинград, как теперь после смерти Ульянова-Ленина называется Петроград... Я не против работы с вами. Тем более что в Швеции меня так и так считают "красным".
  - Что же, я рад вашему решению и предлагаю тост за совместную работу в разведке. Возможно, у вас будут какие-то просьбы в связи с таким поворотом в жизни.
  - Грех не выпить с коллегой! А просьба будет одна: я хочу со временем заменить свой эмигрантский "нансеновский" паспорт на паспорт советского гражданина.
  - Думаю, если вы официально обратитесь с этим вопросом в посольство, ваше дело решат положительно.
  - На этом с просьбами покончим. Теперь хотелось бы узнать ваши предложения по условиям связи, по задачам, по финансированию.
  - Все условия изложены в этом документе, я предлагаю прочитать его. У меня же такой вопрос: вы сказали, что в Швеции вас считают "крас-ным", это вызывает повышенный интерес со стороны эмигрантских кругов, полиции и контрразведки. Как вы полагаете в таких сложных условиях решать наши задачи?
  - У меня в должности военно-морского агента не было легкой жизни. Несмотря на то, что агентурная работа организовывалась в нейтральных странах, она встречала сильное противодействие со стороны полиции и контрразведки. Контрразведка, пользовавшаяся большим влиянием, как в Швеции, так и в Дании, всегда была существенной помехой, влиявшей на работу моей агентурной сети. Однако, вам хорошо известно, что информация из Стокгольма высоко оценивалась и поступала регулярно. В любых условиях можно работать. Так было прежде, надеюсь, так будет и впредь.
  - В любом случае, Владимир Арсеньевич, теперь вам следует воздерживаться от контактов с представителями левых партий и организаций, "красных", как их называют, чтобы лишний раз не попадать в сферу внимания полиции и контрразведки.
  - Да, я вас понимаю.
  Во время беседы Тихонов наблюдал за собеседником. На тонком волевом лице Сташевского эмоции почти не просматривались, но по глазам, источавшим спокойствие и уверенность, все же можно было заметить удовлетворение от произошедшей перемены в его жизни. Он как будто завершил трудное, но важное дело. Тихонов с большим уважением думал об этом уже немолодом человеке, который, невзирая на опасности, вновь вступает на рискованный путь разведчика с единственной надеждой - вновь обрести родину.
  
  5
  
  Из Стокгольма Тихонов на пароходе "Волга" отправился в СССР и после короткого морского путешествия сошел на причал торгового порта в Ленинграде, откуда, сожалея, что нет возможности зайти к матери, срочно уехал в Москву курьерским пассажирским поездом. Экстренный отъезд объяснялся необходимостью представить в Разведывательном управлении подробный доклад о начале работы в Германии с "Ферзем" и в Швеции со Сташевским, который взял себе псевдоним - "Адмирал".
  В Разведупре Тихонова принял недавно назначенный начальник-управления Берзин. Вместе с Яном Карловичем выслушать доклад сотрудника, прибывшего из-за рубежа, пришел его заместитель и начальник агентурного отдела Константин Кириллович Звонарев. Они были знакомы со времен Гражданской войны, а после направлены в военную разведку. Звонарев получил большой практический опыт, работая за границей военным атташе. После командировки стал правой рукой начальника управления.
  Берзин без церемоний усадил Тихонова и, не перебивая, выслушал весь доклад. Потом подвел итог:
  - Командование Красной Армии и Разведывательного управления считает, что вы, товарищ Тихоновв заграничной командировке добились высоких результатов. Получить двух квалифицированных разведчиков в странах Западной Европы для нас сейчас крайне важно.
  Он встал, подошел к стене, где висела большая карта, и, глядя на нее, продолжил:
  - Анализируя добытые нашими сотрудниками разведывательные материалы, особенно военно-технического характера, мы уделяем серьезное внимание выработке точной оценки характера будущей войны, которая, скорее всего, разразится снова в Европе. Советскому Союзу надо быть к ней готовым. Главной задачей советской военной разведки на современном этапе является добывание сведений о вооруженных силах наших вероятных противников, их планах и намерениях в отношении СССР, а также сведений по военной технике, вооружению и судостроению. Это вы должны учитывать в работе с зарубежными источниками информации.
  Тихонов прикинул в уме: Звонарев не задал ни одного вопроса по докладу, значит, оценил положительно проделанную работу. Хорошо, пусть знает, мы тоже не лыком шиты, не первый день в разведке...
  Позже они решали общие вопросы, перешли на ты, и Звонарев, вспоминая годы проведенные на задании в Латвии и в Турции, как правило, просил подтвердить Тихонова, так ли он действовал в Германии.
  В середине 20-х годов в штате Разведывательного управления состояло не более сотни сотрудников. Вполне естественно, что Берзин не только хорошо знал всех, но был в курсе домашних дел каждого и считал личным долгом оказывать помощь в решении бытовых проблем. Особенно тем, кто находился в командировках за рубежом. Покончив со служебными вопросами, он не преминул поинтересоваться:
  - Владимир Константинович, как ваша супруга и сынок обвыкаются на новом месте, за границей? Не скучают на чужбине?
  - Спасибо, Ян Карлович, человек ко всему привыкает. Наташа моя не исключение. Более года прошло, как я привез семью из Ленинграда в Гамбург. Не жалуются, слез не льют, мол, вези обратно в Питер. Так что, все в порядке!
  - Может быть, у вас есть какие-то просьбы к командованию?
  - Я хочу просить вашего разрешения съездить на пару дней в Ленинград. Хочу мать проведать, что-то хворает она в последнее время...
  - Конечно, поезжайте! Только заблаговременно предупредите наш хозяйственно-финансовый отдел, на какое число вам брать билет на поезд из Москвы до Гамбурга. Жена-то, поди, вас заждалась. Сколько дней она там без вас?
  - Пока только неделю. Еще несколько дней и вернусь.
  Оставшись один, Тихонов вспомнил, как Наташа на первых порах чувствовала себя не в своей тарелке в немецком городе. За границу ведь впервые попала. Стеснялась одна выходить на улицу, каждый раз придумывая оправдания, то Павлик себя плоховато чувствует, то настроения нет, то по дому дел - не переделать. Муж в свободное время водил ее по тем местам Гамбурга, где ей придется бывать с сыном. Привыкала понемногу. Жены других работников "Совкомфлота", чувствовавшие себя свободно в чужом городе, взяли над Наташей шефство и приглашали с собой. Наконец, она расхрабрилась и вдвоем с Павликом сходила в ближайший магазин что-то купить. Потом была очень горда своим поступком. А месяца через два стеснение пропало, и Гамбург для нее стал привычным городом.
  Как-то со смехом рассказала мужу, что напрасно старалась учить немецкий язык, потому что в магазинах обходилась всего четырьмя фразами. В ответ на удивление мужа пояснила:
  - Володенька, я вхожу в магазин и здороваюсь. Все мне отвечают. Продавец подходит и спрашивает, что мне нужно купить. Я показываю на приглянувшуюся вещь и говорю: "Это!". Мне кладут, я рассматриваю, если не нравится, говорю: "Другую!". Смотрю, сколько стоит, и молча плачу деньги. Говорю: "До свидания!", мне все кланяются, я ухожу довольная.
  Владимир Константинович смеялся до слез находчивости жены. По-том сказал:
  - Понимаю, что ты - настоящий полиглот, и могла бы найти общий язык даже с дикими племенами, но предлагаю: в каждый поход к немцам прибавлять хотя бы по одному известному тебе слову. Быстро разговоришься!
  Впечатлений было много, и Тихонов отправился по страницам памяти, лежа в купе ночного поезда Москва-Ленинград. Вспомнил, как Наташа жаловалась, что в Гамбурге не найти настоящей русской сметаны, чтобы ложка в чашке стояла, везде какие-то жидкие кислые сливки. Нет у немцев нашей гречки, чтобы кашу сварить, зато сколько угодно спаржи, которой дома почти не видела. Побывав в булочной, сообщила, что хлеб слишком пресный, но много пирожных с незнакомыми вкусами и запахами. Особенно ей понравились творожный торт "Кюхен мит Кварк" и любекский марципан. Большое впечатление произвел рыбный рынок "Фишмаркт", где по воскресеньям с самого утра продавали видимо-невидимо всякой рыбы и морепродуктов.
  На память пришло, как они вместе слушали органную музыку во время богослужения в кирхе, потом ходили на озеро, где Павлик кормил уток.
  Под стук колес и приятные воспоминания подкрался сон. Когда Тихонов проснулся, за окнами мелькали пригороды родного города.
  Дома дела не радовали: Ольга Антоновна чувствовала себя неважно, подолгу лежала на диване, из дома выходила только в случае крайней нужды. Владимир Константинович договорился в Военно-Медицинской академии, благо, она находилась в двух шагах от дома матери, чтобы ее посмотрел профессор. Анализы и осмотр никаких серьезных недугов не показали. Выписали лекарства, кое-какие процедуры, предложили пройти обследование, если самочувствие ухудшится. Мать взбодрилась, ощутив заботу сына, обещала пройти лечение и обязательно выздороветь. Владимир Константинович оставил деньги и договорился с соседкой, чтобы присмотрела. Перед отъездом в Москву пообещал матери, что через два-три месяца вместе с Наташей и Павликом приедет в отпуск, и они вчетвером поедут отдыхать и лечиться в санаторий. Ольга Антоновна заулыбалась, махнула рукой, мол, иди-иди, и сказала, что будет очень ждать.
  В столице Тихонова ждала вовсе трагическая неожиданность. Нача-лось все в поезде, где проводница разносила пассажирам свежий номер "Вечерней Москвы", "Вечерки", как ее обычно называли. На развороте газеты за 9 февраля 1926 года внимание привлек некролог. Будто почувствовав что-то, он впился в него глазами. Буквы неожиданно запрыгали, он закрыл газету, открыл снова и прочитал:
   "Сегодня в 7 утра скончалась от брюшного тифа писательница Лариса Михайловна Рейснер. В течение последних дней т. Рейснер находилась в бессознательном состоянии и никого не узнавала. Только три дня тому назад она на некоторое время пришла в сознание и сказала окружающим: "Только теперь я понимаю, какая грозит мне опасность". Несмотря на все принятые меры, сердечная деятельность больной непрерывно падала. Тов. Рейснер умерла, не приходя в сознание. В момент смерти около больной находились врачи и ее отец, проф. Рейснер. Лечили т. Рейснер д-ра Канель, Левин, Файнберг, проф. Нечаев, Елистратов и др.
   Сейчас в Кремлевской больнице находятся мать и брат покойной, тоже больны брюшным тифом. Состояние их здоровья - удовлетворительное. Тело Л. Рейснер будет сегодня перенесено в Дом Печати. У гроба будет поставлен почетный караул литераторов и поэтов".
  Прямо с перрона Ленинградского вокзала ноги сами понесли его на Никитский бульвар в Дом Печати. Из открытых дверей слышалась траурная музыка в исполнении струнного квартета. Весь проезд Никитского бульвара запрудила толпа, люди, пришедшие попрощаться с Ларисой Рейснер, ручейком втягивались внутрь здания, такой же ручеек людей со слезами на глазах двигался навстречу изнутри. Тихонов встал в очередь и пошел попрощаться с человеком, рядом с которым прошел Гражданскую войну. Гроб с открытой крышкой стоял в центре Белого зала, рядом в каком-то оцепенении застыли Карл Радек и литераторы: Всеволод Иванов, Исаак Бабель, Борис Пильняк, вокруг мелькали другие известные лица. В карауле стояли красноармейцы из московского бронедивизиона, к партийной ячейке которого была прикреплена Рейснер. С прощальными словами выступала поэтесса Вера Инбер:
  - Пустая и злая случайность, глоток сырого молока, отравленного тифозными бактериями, прервал на середине эту удивительно задуманную и блестяще выполненную жизнь!
  Тихонов приблизился к гробу, рядом с которым плакала какая-то старушка, люди в зале говорили шепотом, в основном о том, какая молодая женщина ушла из жизни. Она лежала с чуть приоткрытыми глазами, такая знакомая и уже совершенно чужая. Восковое, исхудавшее, постаревшее лицо. Нет, Лариса была другой, подумал Владимир Константинович, поклонился и пошел прочь. Перед глазами мелькнуло мокрое от слез лицо Радека с рыжими бакенбардами. А Раскольникова в зале не было, знающие люди шептали, что он находился в командировке в Ташкенте.
  В подавленном настроении Тихонов медленно и бездумно двигался в людском потоке, который кружил по Никитскому бульвару рядом с Домом Печати. Пришел в себя только когда остался один. Смерть Ларисы Рейснер, думал он, стала вехой и подвела какую-то черту в его жизни. Он учился, воевал, служил в разведке под командой Стрельцова - это была одна жизнь. Потом все, что было связано с ним, крутилось вокруг Раскольникова: переход на сторону большевиков, Гражданская война, бои на Волге, на Каме, на Каспии, направление на службу в советскую военную разведку. Это уже другая жизнь, в ней постоянно где-то рядом оказывалась Лариса. Два года воевали вместе на кораблях Волжской флотилии, жили бок обок.
  Она фактически спасла ему жизнь, приказав занести его в тифозном жару в свой вагон на полустанке под Астраханью и передав в руки опытных врачей в московском госпитале. У Тихонова тогда не возникло нужды ни в лекарствах, ни в хорошем уходе. Если бы Лариса не позаботилась, его ждала бы смерть в карантинном бараке.
  С Раскольниковым они теперь разошлись, Федор был дипломатом за границей, потом стал журналистом и редактором московского журнала, жил в своих делах и заботах. Про Ларису Тихонов вспоминал нередко, читал ее статьи в газетах. Они даже случайно встретились в Гамбурге два с половиной года назад. Сегодня произошла другая встреча, тяжелая, страшная. Нет больше Ларисы Рейснер, и жизнь, та, где она была, закончилась.
  Начнется новый круг жизни, другой. Каким он будет, неизвестно. Тихонов зашел в ресторан на Арбате, заказал солянку, холодную закуску и графин водки. По-христиански добрым словом помянул ушедшего из жизни незаурядного, яркого человека.
  
  
  
  
  
  
  Глава 6. Тень Абвера
  
  1
  
  - Юрг, ты бывал в Японии? - неожиданно задал вопрос Канарис.
  "Ферзь" закусил кусочком бифштекса и старательно заработал челюстями, кивнув при этом собеседнику, что ответит, когда справится с мясом. Пусть получилось невежливо, но пауза ему понадобилась, чтобы правильно ответить на неожиданный вопрос. Неужели Канарис его проверяет? Зачем? Пока неважно, зачем. Нужно быстро сообразить: русский офицер Таубе в Японии не был, а немецкий моряк Юрген фон Цише работал штурманом на судоходной линии из Европы в Юго-Восточную Азию, поэтому, возможно, заходил и в Японию. Его же сейчас не спросишь! Как найти слова, которые исчерпывающе ответят на вопрос? Решение пришло: можно выйти из положения следующим образом.
  Он отпил трехлетнего испанского вина, поднял бокал, чтобы оценить его пурпурный цвет, и с неким оттенком извинения произнес:
  - Вилли, можно сказать, что не был. Судно заходило в японские порты кратковременно, когда мы работали на юго-восточной линии, брали попутный груз, но я на берег не сходил, поскольку был молодым штурманом, постоянно загруженным работой.
  - Жалко, что тебе не удалось посмотреть загадочную Японию. Пре-красная страна! Я был там недолго, но получил большое впечатление от того, что видел, - с явным удовольствием пригубив вино и прикрыв глаза, сообщил Канарис.
  "Ферзь" удивленно взглянул на собеседника и поинтересовался:
  - Когда же ты успел побывать в далеких краях? Ведь мы с тобой встречались два года назад, обедали здесь же, в ресторане "Хольтенау", ты еще командовал учебным крейсером "Берлин". Неужели устроил кадетам кругосветное плавание?
  - Храни меня, Господи, от таких тягот! Нынешних молодых шалопаев следует долго драть линьками, прежде чем из них получится нечто похожее на настоящего моряка. Впрочем, не их вина. Не в добрые времена они пришли на флот. Мне было приказано из-за экономии средств не ходить с кадетами в дальнее плавание, поэтому наши выходы на Балтику и в Северное море больше походили на экскурсии для туристов, чем на морскую практику будущих офицеров. Но я тебе не говорил, прости, что в начале прошлого 1924 года меня перевели с корабля служить в Берлин. Я доложил командующему Рейхсмарине адмиралу Бернке свои взгляды на развитие флота, и он отправил меня в дальнюю командировку.
  - Красотами Фудзиямы любоваться? - язвительно полюбопытствовал "Ферзь".
  - Твой юмор оценил, Юрг, - легким поклоном головы откликнулся на ироничный вопрос Канарис. - Нет, я тащился на грузопассажирском судне "Рейнланд" на другой край света вовсе не для созерцания красот Островов Восходящего Солнца. Хотя, чего греха таить, и этому уделил внимание. Нет, дружище!
  Он понизил голос и, глядя в глаза товарищу, сообщил важную информацию:
  - На знаменитых верфях "Кавасаки" по немецким чертежам для военно-морских сил Японии сейчас строятся малые и крейсерские подводные лодки. Я, было, начал вести переговоры с японскими корабелами о строительстве субмарины для германского флота на их стапелях, но не суждено мне было добиться результата. В сентябре власть в Рейхсмарине поменялась, и командующим стал вице-адмирал Ганс Ценкер. "Папаша"-Ценкер! У него вид доброго дедушки. Он распорядился прекратить сотрудничество с Японией в области кораблестроения. Всего две недели я прожил в Осаке, где шли переговоры, а после, не солоно хлебавши, вернулся через Шанхай в Фатерлянд.
  Из предыдущих бесед "Ферзь" знал, что начальство ценило у Канариса особый талант общения с людьми, поэтому часто поручало ему вести переговоры на "скользкие" темы. И он неизменно демонстрировал дипломатическую ловкость и волю в достижении результата. Можно было считать сообщение о поездке в Японию не хвастовством, а сведениями, заслуживавшими внимания. Но зачем штабной офицер довел до своего товарища, человека штатского в данный момент, столь деликатную информацию? Либо проверяет реакцию на нее, либо хочет как-то втянуть в свои дела. Любопытно...
  Анализ услышанного проведен вовремя, отметил разведчик, потому что в следующий момент начала подтверждаться вторая версия.
  - У меня будет к тебе интересное предложение. Но об этом поговорим на следующей встрече, думаю, месяца через три-четыре. Сейчас мне пора в Берлин, очень тороплюсь! Не держи зла, дружище, - промокнув губы салфеткой, сказал Канарис и встал из-за стола.
  "Ферзь" не стал вызывать к ресторану машину и пошел домой через весь город пешком. Ему хотелось без спешки обдумать дальнейшую линию поведения с Вильгельмом. Корветтен-капитан - далеко не простак, чтобы безоговорочно доверять постороннему человеку, даже если зовет его своим другом. Вопрос о пребывании в Японии, конечно, не мог быть проверкой: невозможно установить точно, бывал ли подлинный фон Цише в японских портах, чтобы проверить "Ферзя" на честность. Но "японский вопрос" навел разведчика на мысль о том, проверка, скорее всего, предстоит, раз Канарис собирается использовать его в своих интересах. В чем она может заключаться? По прежней службе на флоте фон Цише проверяла германская военная контрразведка после побега из русского плена. Компрометирующих данных найти не удалось. Никого из сослуживцев в живых не осталось, иначе давно бы провели очную ставку. Может быть, хитрый лис Канарис встретил подлинного фон Цише, бежавшего из России в смутные годы Гражданской войны, и намерен устроить им "приятное" свидание? Пожалуй, нет, зачем откладывать такое мероприятие на три-четыре месяца, когда можно все решить в этот раз. Остается одно: встреча с родителями фон Цише. Её следует ожидать, хотя Тихонов на встрече в прошлом году сказал, что старички скверно себя чувствуют. Не могут они так быстро поправиться, чтобы совершить по-ездку с юга Италии на север Германии. Нет, Канарису будет с руки лишь организовать провокацию на тему встречи "блудного сына" с престарелыми родителями. Надо готовиться к такому повороту.
  "Ферзь" шел по набережной Кильской гавани, и ему было хорошо видно, что на противоположном берегу, где располагались цеха судостроительного завода, на открытых бетонированных площадках простаивали пустыми стапели, на которых в военное время одну за другой собирали печально известные миру германские субмарины. Победивший мир заставил Германию остановить этот конвейер кораблей-убийц, но, по-видимому, ненадолго. Скоро стараниями Канариса и его единомышленников с заводских стапелей снова сойдут черные "сигары", готовые выйти в море, чтобы пускать на дно иностранные корабли, отмечая каждую трагедию Железными крестами членам экипажей. В этот момент "Ферзю" пришла в голову мысль о том, что Вильгельм имеет намерение и его втянуть в преступную деятельность. Хорошо, он готов согласиться, но только для того, чтобы о ней стало известно советской военной разведке.
  Новый приезд Канариса из Берлина пришелся на весну 1926 года. Он позвонил в мастерскую и пригласил в отель, где обычно останавливался в Киле. При этом веселым голосом добавил, что подготовил другу приятный сюрприз.
  "Ферзь" давно запросил своего руководителя Тихонова срочно прислать справку о состоянии здоровья родителей Юргена и свежие фотографии. Ответ из Москвы, увы, запаздывал, поэтому разведчику придется действовать, полагаясь на собственную интуицию в случае любых проверочных действий или провокаций со стороны Канариса.
  Вильгельм ждал в вестибюле отеля, одетый почему-то в парадную форму с орденами и кортиком. Здороваясь, он сообщил:
   - Юрг, я решил сделать тебе сюрприз и пригласил на нашу встречу из Италии твоего отца, которого ты не видел больше десяти лет. Он приехал и ждет у меня в номере.
  Первой реакцией "Ферзя" была мысль, почему отец приехал один, если по состоянию здоровья он может передвигаться только в сопровождении матери.
  - Удивил! - произнес "Ферзь" лишь одно слово.
  Он чувствовал, что Вильгельм наблюдает за ним, чтобы понять его реакцию.
  "Неужели он предполагает, что я могу броситься бежать, если вдруг выдаю себя не за того, кто есть на самом деле?" - напряженно мелькали мысли.
  "Ферзь" порывисто двинулся вперед и распахнул дверь номера. С дивана поднялся пожилой человек, довольно бодрый и здоровый, посмотрел на вошедшего и негромко воскликнул:
  - Здравствуй, сын!
  "А где костыль, где следы от перенесенного инсульта, где сопровождающая его мать?", - вопросы без ответов мгновенно пронеслись в голове разведчика.
  "Провокация, вот что это! Я сейчас брошусь обниматься, а Канарис скажет, что перед нами - совершенно посторонний дедушка, он появился здесь, чтобы вывести на чистую воду вас, господин Цише! Не пойдет!".
  - Вилли, это не мой отец! Каким образом этот человек втерся к тебе в доверие?
  Мнимый отец между тем продолжал играть свою роль:
  - Юрген, что ты такое говоришь? Неужели ты меня не узнал? Подойди ко мне ближе!
  - А вас, господин, я прошу предъявить документы! Вилли, надо срочно вызвать полицию и проверить этого афериста!
  Молчавший до сего момента Канарис, не меняясь в лице, сказал:
  - Хорошо, Юрген, сейчас разберемся... Посиди пару минут в номере, а вы пойдемте со мной.
  Старичок как-то сник и бочком поспешил из номера.
  Несколькими минутами позже Канарис вернулся, уже один. Подойдя к "Ферзю", спокойно сказал:
  - Извини, Юрг, произошло какое-то недоразумение. Но я все уладил.
  В ответ "Ферзь" возмущенно произнес:
  - Нет, Вилли, ты меня извини, но я хотел бы знать, что произошло, откуда у тебя в номере появился этот аферист, и что ему от меня нужно? Если хочешь откровенно, мне кажется, ты тоже имеешь отношение к этому инциденту...
  Канарис молчал, как бы предлагая собеседнику выговориться, и терпеливо выслушал всю тираду "Ферзя":
  - Твоя причастность свидетельствует о том, что ты устроил некую проверку, чтобы выяснить, тот ли я, за кого себя выдаю. Зачем? Из-за того, что я был в русском плену? Если у тебя имеются сомнения насчет меня, скажи прямо, я отвечу. До сих пор у нас был дружеский союз. Его можно расторгнуть, ибо я не собираюсь набиваться к тебе в сотоварищи. Мне кажется, что действия, подобные сегодняшним не достойны благородной дружбы офицеров флота.
  Лицо Канариса ожесточилось, голубые глаза холодно сверкнули, словно сталь клинка, приготовленного к бою. Он приблизился и раздраженно заговорил:
  - Какого флота? Нет сейчас флота! Группа людей, мечтающих о возрождении Германии, сегодня стремится найти способы построить новый современный флот, достойный нашей великой нации. На этом пути много преград и серьезных опасностей, но патриоты ведут работу, стремясь к поставленной цели. Я - один из этих людей, я день за днем приближаю начало строительства нового флота. И мне важно, чтобы рядом были проверенные люди. Я не могу допустить предательства в наших рядах. Однажды из-за предательства я уже оказался во вражеской тюрьме, был приговорен итальянским судом к смертной казни и спасся только чудом. Так что, дружище, имею моральное право проверить того, кто решает задачи рядом со мной.
  - Вилли, скажи, какое отношение имею я к тем задачам, которые ре-шаешь ты? В отличие от тебя я давно не служу на флоте.
  - Юрген, ты - офицер флота, прошел войну, не понаслышке знаешь, что такое гибель корабля, ранение и плен. Но нашел же силы вернуться в Фатерланд и вновь служить. Я давно наблюдаю за тобой, знаю, что ты - не робкого десятка, хладнокровен и напорист. При этом отмечаю твою наблюдательность и склонность к аналитической работе ума. Знание вопросов строительства флота при всех остальных качествах говорит о том, что ты можешь стать одним из нас. Надеюсь, на мой прямой вопрос готов ли ты работать вместе со мной, ты дашь положительный ответ.
  "Ферзь" испытал чувство удовлетворения от того, что сумел предугадать ход событий и предвидеть предложение Канариса. Вильгельм проводит вербовку, хочет использовать его в своих интересах. Что же, надо ответить ему согласием. Но не сразу...
  - Зачем тебе мой положительный ответ, как ты хочешь меня исполь-зовать?
  - Сначала мне нужно твое честное слово, что ты готов послужить на благо германского флота, - упорствовал Канарис.
  - Хорошо, я готов дать честное слово для благого дела, но долго ты намерен играть со мной в кошки мышки, сохраняя в тайне вопросы, которые я должен решать?
  - Юрг, тебе предстоит заняться изучением достижений в военном судостроении стран Европы. Называя вещи своими именами, могу сказать, что это - промышленный шпионаж. Но мы преследуем благородные цели, собирая технические новинки, разработанные на судоверфях и заводах по производству морского вооружения в Швеции, Франции, Голландии, Испании для их использования в наших интересах. Я не упомянул Англию не потому что ненавижу островитян, как раз наоборот, я не испытываю к ним неприязни и вижу в них равного себе противника. Но в Англии очень строго хранят военные секреты, и пока совать нос туда не следует. На Континенте проще решать наши задачи, и тебе предстоит заняться этим незамедлительно.
  "Ферзь" хмыкнул: точно такие же задачи ставит перед ним Москва. Что ж, надо помочь Вильгельму, а он будет помогать ему, прикрывая от иностранных контрразведок.
  - Я не понял, Юрген, ты улыбнулся, потому что тебе кажется легким то дело, которым я прошу тебя заняться? Хочу тебя предостеречь от пренебрежения опасностями. Ты храбрый парень, но дело это не такое простое, как кажется на первый взгляд. Каждая страна защищается от промышленного шпионажа, за нарушение законов можно попасть в тюрьму. Все не так легко, как кажется на первый взгляд.
  - Поживем, увидим, Вилли!
  
  2
  
  В 1930 году закончилась заграничная командировка Тихонова, и он вернулся из Гамбурга в Москву. Жена с сыном уехали домой немного раньше, когда Павлику исполнилось восемь лет, и пришла пора поступать в школу. К Новому году Наташа прислала мужу подарок: школьную тетрадь по чистописанию ученика 1-го "Б" класса единой трудовой школы 1-й ступени Љ 60 города Москвы Тихонова Павла. У отца чуть слеза не набежала, когда он рассматривал строчки палочек и крючочков, старательно выписанных нетвердой детской рукой.
  Возвращение в родные края, несомненно, радовало. Больше шести лет провел Владимир Константинович за рубежом, исполняя одновременно легальную работу представителя советской организации "Совторгфлот" в Гамбурге и нелегальную службу по созданию и руководству разведывательной сетью в странах Европы. Работать приходилось буквально днем и ночью, находясь среди людей, враждебно настроенных по отношению к Советскому Союзу. Опасность подстерегала представителя военной разведки повсюду, но многолетний опыт позволил избежать возможных провалов. Именно по этой причине руководство держало сотрудника за границей на год дольше, чем планировалось изначально. В Разведупре трудно было найти ему равноценную замену среди молодых коллег.
  На Белорусско-Балтийском вокзале столицы Тихонова встречали Наташа и Павлик. Они наняли таксомотор и отправились домой по Тверской, через бульвары, на Арбат и Смоленскую-Сенную площадь. Сидя на заднем сидении кабриолета, Тихонов наслаждался обдувавшим теплым весенним ветерком и видами Москвы. После аккуратненьких, почти кукольных европейских городов здесь чувствовалась российская ширь: и в больших площадях, и в просторных магистралях, и в обилии света. Павлик на коленях у отца без конца вертел головой, указывал рукой то на одно здание, то на другое, расспрашивая о чем-то родителей.
  Машина свернула в 1-й Смоленский переулок, быстро оказалась у Николо-Щиповского и остановилась во дворе Невольного переулка. Расто-ропный шофер вынес из машины чемоданы и коробки, получил плату с чаевыми, развернулся и уехал, а Тихоновы остановились перед своим подъездом. Владимир Константинович, оглядываясь, вдруг поразился, насколько "Московский дворик" художника Поленова походил на двор, где стоял их дом. Та же зеленая травка с тропинками, натоптанными от одного дома до другого, те же деревянные сарайчики, где москвичи держали дрова для печек, лишний скарб и, порой, мелкую живность. Даже куры, клевавшие что-то в траве, и те были словно с поленовского полотна. Пока родители заносили вещи домой, Павлик умчался к ватаге знакомых мальчишек, шумно игравших "в ножички" возле забора. Он знал, что родители теперь часто будут гулять вместе с ним, ведь папа сказал, что приехал насовсем и получил целый месяц отпуска.
  - Нет, вы посмотрите, какой взрослый стал! - воскликнул Тихонов, глядя вслед сыну.
  - Что же ты хочешь, Володенька? Мальчику девятый год идет, первый класс скоро закончит. В школу самостоятельно ходит. Вон она, во 2-м Смоленском переулке возвышается над домишками. Каждый день через наши переулки бегает, всех мальчишек знает, и они его, конечно. Ведь Павлик очень общительный! - подробно рассказала о сыне Наташа и прижалась к мужу, склонив голову на его плечо.
  Утром отправились в Зоопарк. Папа с мамой торопились показать сыну недавно открытую Площадку молодняка, чтобы он позабавился, наблюдая за зверятами-малышами. Но Павлик довольно равнодушно посмотрел на их веселые игры и начал упрашивать пойти смотреть вольер "Полярный мир".
  - Что же тебя там заинтересовало? - спросил Владимир Константинович.
  - Мне нужно посмотреть белых медведей и других животных, оби-тающих во льдах Арктики, - по-взрослому ответил Павлик.
  - А зачем? - удивилась мама.
  В следующую минуту сын всерьез удивил родителей:
  - Затем, мама, что я хочу стать полярником. Вырасту, выучусь и поеду работать на Северный Полюс!
  Папа с мамой переглянулись: маленький, а планы - большие. Немного позже идея Павлика подверглась коррекции. Он пошел с папой в кино. Ближайший кинотеатр находился недалеко, на Арбате, и назывался "Арбатский АРС". Владимир Константинович предложил посмотреть приключенческую ленту "Красные дьяволята" про Гражданскую войну. В кассе прямо с улицы они взяли билеты и прошли в фойе, где перед началом сеанса небольшой оркестрик играл популярные мелодии. Отец и сын съели мороженое, посидели на стульях в фойе, слушая музыку, а затем прошли в зал, где начинался фильм. Тихонов несколько раз смотрел веселые приключения бесстрашных ребятишек и в этот раз от души смеялся над их уморительными трюками. Павлик смеялся рядом. Однако когда картина кончилась, и они темным двором через арку выходили на улицу вместе с остальными зрителями, сын сказал:
  - Папа, я больше люблю кино про моряков. Мама меня недавно водила смотреть "Броненосец "Потемкин", там такие корабли красивые!
  Отец решил поправить ребенка:
  - Кинофильм же не про корабли, а про революцию...
  - Да, но мне больше нравилось смотреть на корабли. Когда я вырасту, стану моряком.
  - Павлик, ты же говорил, что хочешь стать полярником. Передумал?
  - Вовсе нет! Буду моряком и полярником. Ведь на Северный Полюс можно только на корабле приплыть. Вот я выучусь на моряка и поплыву на Северный Полюс.
  Когда вышла кинолента "Челюскин", Наташа специально повела Павлика в кино, чтобы он посмотрел, насколько тяжело и опасно работать в Арктике. Но сын еще больше утвердился в своей мечте, увидев, как спасали героев-полярников из экспедиции Отто Шмидта. Он даже решил закаляться холодной водой, чтобы не бояться морозов и не болеть. По выходным они с отцом на трамвае маршрута "А", который проходил по 1-му Смоленскому переулку, ездили в Пресненские бани. В моечном зале, раскрасневшись от жесткой мочалки, которой натирал его Владимир Константинович, Павлик выливал на себя два тазика холодной воды. Потом намытые и распаренные они сидели в буфете, где отец покупал себе кружку пива, а сыну стакан его любимого лимонада, Павлик гордо интересовался:
  - Видел, что я не боюсь холода? Я специально тренируюсь, чтобы стать полярником.
  Отец улыбался и трепал его по влажным волосам.
  Отпуск Тихонова закончился, и утром он надел черные форменные брюки и синий китель, застегнул перед зеркалом крючки воротника стойкой, высоко подняв подбородок. Оглядев себя, отметил, что за годы загранкомандировки отвык от военной формы. Наташа стояла рядом и смахивала невидимые пылинки. А Павлик зачарованно смотрел и молчал. Потом вдруг восторженно спросил:
  - Папа, ты настоящий моряк?
  - Теперь буду моряком, - ответил отец и нахлобучил флотскую фу-ражку на голову сына.
  - И я тоже! - не заставил себя ждать сын.
  Выходя из дома, Тихонов отдал честь и поздоровался с комбригом Гольдгубером, спускавшимся из подъезда двухэтажного дома в центре двора. Немолодой, грузный военный в начищенных до зеркального блеска сапогах, служил преподавателем в Военной академии имени Фрунзе. Вместе они вышли в Невольный переулок и, обмениваясь городскими новостями, пошли в направлении Арбата, где их пути разошлись.
  В Разведывательном управлении штаба Красной Армии к моменту возвращения Тихонова из командировки произошли перемены: его переименовали в IV Управление, добавили отделы, направления работы, увеличили количество служащих центрального аппарата.
  В кабинете начальника Управления Тихонов докладывал о результатах командировки и планах работы на будущее. Утром в отделе кадров его поставили в известность о назначении на должность заместителя начальника отдела агентурной разведки, и Берзин вызвал к себе, чтобы обсудить новые направления работы.
  Ян Карлович выглядел уставшим и пребывал явно не в лучшем расположении духа. Он то и дело прикрывал рукой красные от недосыпа глаза, молча слушал, лишь иногда задавая вопросы. Наконец, он жестом прервал доклад подчиненного и сухо уточнил:
  - Почему вы часто акцентируете внимание на этом обычном немец-ком моряке, который входит в число связей нашего разведчика "Ферзя"?
  - Канарис - не просто офицер военно-морских сил Германии, он входит в закрытый круг влиятельных лиц, которые вынашивают идею о возрождении Рейхсмарине и делают немало практических шагов в этом направлении. Он еще станет адмиралом и будет играть важную роль в развитии военной системы страны, поверьте мне.
  - Пусть так. Вы хотите его завербовать?
  - Нет, Ян Карлович! Отсутствуют мотивы для вербовки. Вербовочную ситуацию создать сложно...
  - Жаль. Наши разведчики хорошо работают с немецкими летчиками в Липецкой авиашколе и немецкими танкистами в танковом учебном центре "Кама" в Казани. Контакты позволяют нам отслеживать пути развития этих родов войск германской армии. С германским флотом таких тесных контактов нет, поэтому у нас мало данных о его перспективах. Вы могли бы этот перекос ликвидировать.
  - Ян Карлович, именно об этом я веду речь. Канарис доверяет "Ферзю" и использует в качестве своего представителя для решения задач о получении передовых технологий по строительству военно-морского флота в других странах, а также о достижении договоренности с иностранными судоверфями по строительству кораблей, прежде всего, подводных лодок, в обход запретов Версальского договора. "Ферзь" по заданию Канариса собирал научно-техническую информацию в Финляндии, Швеции, Франции. Вместе с Канарисом ездил в Испанию, где ему предстоит находиться в ближайшее время и где были восстановлены связи с рядом представителей деловых кругов страны. В Барселоне и Валенсии они имеют дело с некими господами: Рикардо Классеном, проходящим под псевдонимом "Рикардо", Альфредом Менцелем или "Эдуардо", Карлосом Фрике или "Фернандо", Карлосом Баумом или "Марта". Благодаря этим связям через "Ферзя" к Канарису будет поступать информация о возможности строительства и оборудования кораблей для Германии. Я намерен проверить их через наши возможности.
  Берзин кивнул и отметил, что перспективы у "Ферзя" имеются, потом потер пальцами виски, словно прогоняя головную боль, и сердито сказал:
  - Хочу вам, Владимир Константинович, выразить свое неудовлетворение по поводу того, что с "Ферзем" до сего момента не организована радиосвязь. Вы давно работаете с ним и за это время не решили такую серьезную проблему. Пока вы находились в Европе, личные встречи проводить было не сложно. Из Советского Союза не наездишься! Тем более что он перебирается на жительство в Испанию. Что скажете, почему так плохо получается?
  - Я постоянно помню об этой задаче и решаю её. Беда в том, что не удалось подобрать кандидатуру разведчика-радиста, которая удовлетворяла бы и нас, и "Ферзя". Заверяю вас, что в ближайшее время вопрос будет решен положительно.
  - Сомневаюсь я, что вы быстро закончите дело, над которым мучи-лись не один год. Надо учитывать, что в Москве вам предстоит много работы на новой должности в отделе. С кандидатурой радиста мы вам поможем. Есть один интересный вариант, думаю, он устроит все стороны. Но об этом позже. Для решения технических вопросов организации агентурной радиосвязи вам предстоит выехать в командировку в Ленинград и связаться с радиоразведчиками Морских сил Балтийского моря. У них получите новую аппаратуру германского производства и программу радиосвязи для "Ферзя".
  Тихонов по-военному сказал "слушаюсь", подтверждая готовность выехать в Питер. Между тем Берзин продолжал:
  - Теперь в отношении вашего источника "Адмирала". От него мы ждем многого, но информации поступает пока маловато. Надо плотнее работать с ним непосредственно в Стокгольме. Мы передадим его от вас на связь помощнику военно-морского атташе в Швеции Артуру Александровичу Риттеру. Думаю, они с "Адмиралом" найдут общий язык. А вы сосредоточитесь на делах в Москве, уделяя самое серьезное внимание руководству "Ферзем".
  Беседа в кабинете Берзина продолжалась долго.
  А через несколько дней Тихонов приехал в Ленинград. Было много служебных дел, но сначала он заехал к матери. Они с Наташей решили уговорить Ольгу Антоновну переехать к ним в Москву. Писали о своем предложении в письмах, но пожилая женщина никогда и никуда не выезжавшая из родного города, сначала отнекивалась под разными предлогами. Сейчас сын решил уговорить ее съездить хотя бы ненадолго в гости. Это предложение Ольга Антоновна приняла и начала готовиться к поездке.
  В хорошем настроении Тихонов отправился к коллегам-разведчикам Морских сил Балтийского моря. Впереди его ждал занимательный сюрприз, своеобразная встреча с прошлым. Отделение радиоразведчиков-балтийцев располагалось в Круглой башне на территории острова Новая Голландия, где в дореволюционные и революционные годы находилась печально известная Морская тюрьма Петроградского гарнизона. Владимир Константинович знал это место, потому что лейтенантом старого Балтийского флота почти три месяца был узником одиночной тюремной камеры. С тех пор прошло двенадцать лет, наполненных большими событиями. Но время, проведенное в тюрьме на острове Новая Голландия, в памяти не стерлось.
  Он вспоминал о нем, глядя на исторические сооружения острова из окна трамвая, повернувшего с Бульвара Профсоюзов на площадь Труда. От остановки до бывшего Тюремного мостика, который вел на остров, идти было недалеко. В Новой Голландии размещались военные объекты Морских сил Балтийского моря, территория охранялась краснофлотцами. У тяжелых ворот, ведущих на территорию, стоял часовой, который проверил пропуск. Тихонов прошел вглубь мощеного булыжником двора перед Круглой башней. У ее дверей стоял еще один часовой. Серьезно организована охрана, подумал разведчик, оглядываясь вокруг. Вспомнилось, что вход в тюрьму находился во внутреннем дворике за деревянными воротами, которые сейчас плотно закрыты. Возле ворот оборудовано место для перекуров с двумя лавочками. На одной из них сидел человек, на кого-то отдаленно похожий.
  Тихонов подошел ближе: ну, конечно, седой старик с расчесанной надвое бородой, как у героев Шипки - ни кто иной, как бывший тюремный надзиратель Елпидифор Порфирьевич Сомов. Ему уж десятый десяток, поди, но старик еще крепок. Сидит себе на солнышке, глаза закрыл, греет косточки.
  - Елпидифор Порфирьевич, здравия вам желаю! - громко приветствовал старого знакомого Тихонов.
  Сомов открыл глаза, ладонью прикрылся от солнца и с интересом оглядел подошедшего моряка. Скрипучим голосом ответил:
  - И ты здравствуй, мил человек!
  - Узнаете? - поинтересовался разведчик.
  - Что же тебя не узнать, мил человек? Я ведь памяти-то не лишился. Ты тута гостил недолго году, эдак, в восемнадцатом. Лейтенантом был, а сейчас, вишь, нашивок-то прибавилось. Знать, на пользу пошла тюремная наука...
  - Да, Елпидифор Порфирьевич, на судьбу грех жаловаться. А вы кем здесь служите?
  - Как тюрьму закрыли, меня истопником оставили при Круглой башне. Летом за чистотой слежу с метелкой, а как же! Жалование получаю. Да, по революцьённым праздникам стригункам-краснофлотцам про ужасы царского режима рассказываю, - с усмешкой промолвил старик.
  - Понятно, всего вам доброго, пойду я по делам...
  - Ну, бывай, мил человек! Да помни, что имечко мое Елпидифор оз-начает "приносящий надежду"!
  Тихонов улыбнулся и направился к разведчикам.
  Его поездка в Ленинград оказалась очень успешной.
  
  3
  
  Два чемодана с упакованной немецкой портативной радиостанцией "Телефункен" и комплектом питания к ней стояли в кабинете у Тихонова. Вопрос о радиофицировании разведчика "Ферзя" перешел в практическую плоскость. Владимир Константинович как раз работал над программой радиосвязи, когда его вызвал к себе Звонарев. В кабинете заместителя начальника Управления он удивленно взглянул на молоденького красноармейца, который прервал оживленный разговор, но не удосужился встать, когда руководитель поднялся, приветствуя вошедшего Тихонова.
  - Заходи, заходи, дело к тебе имеется большущее, - сходу начал Звонарев. - Начальник Управления в командировке на Дальнем Востоке, но поручил мне поговорить с тобой. Садись!
  С какой-то хитринкой он добавил:
   - Ян Карлович предупреждал, что мы подобрали разведчика-радиста для нелегальной работы за границей? Ты, конечно, помнишь разговор? Я хочу познакомить тебя с ним.
  Тихонов непонимающе оглянулся на красноармейца, поднявшегося, наконец, из-за стола, и вдруг сообразил, что перед ним стоит не молодой паренек, а худенькая черноволосая девушка с короткой прической, одетая в аккуратно подогнанную красноармейскую форму с малиновыми пехотными петлицами. Вместо тяжелых ботинок с обмотками на ногах ладно смотрелись офицерские хромовые сапожки. Привычным движением она убрала складки гимнастерки за ремень, и только после этого обозначились особенности девичьего строения.
  Звонарев гордо, будто учитель лучшего ученика, представил:
  - Служащая Красной Армии Сильвия Лопес, Саша по-нашему. Прошла курс обучения радиста, показала высокий уровень знаний и навыков, что не удивительно при её музыкальных способностях. Поёт, кстати, профессионально, хоть в Большой театр приглашай. Владеет испанским языком, как родным, потому что родилась и выросла в Мексике, ну и, немецким с английским в придачу. Готовится к выезду за рубеж для работы в качестве радиста-нелегала.
  Потом он сделал жест в сторону Тихонова и назвал его легендную фамилию:
  - А это - товарищ Вальтер, руководитель операции.
  Тихонов встал и машинально протянул руку, девушка быстро ответила на рукопожатие. Её узкая ладонь оказалась горячей. Волнуется в нестандартной ситуации, автоматически сделал для себя заметку Тихонов. Сильвия бросила на него быстрый взгляд. Знает, что нам работать вместе, изучает. Этим можно было бы заняться позже: значит, эмоциональна и даже нетерпелива, продолжал он рисовать психологический портрет будущей коллеги.
  - Живет Саша на загородном объекте, - деловито продолжил Звонарев. - Нужно туда выехать, чтобы под твоим контролем она провела несколько сеансов радиосвязи на новой аппаратуре с нашим радиоузлом под Ленинградом. Готова, Саша?
  - Конечно, Константин Кириллович, - приятным мягким голосом с акцентом ответила девушка и энергично тряхнула жесткими волнистыми волосами.
  Тихонов шел по коридору Управления, раздумывая о неожиданном знакомстве. Испанка стояла перед глазами: смуглое лицо с темными точками родинок, узкий, немного удлиненный нос, тонкие изогнутые брови над большими черными глазами. Девушка явно производила впечатление на мужчин.
  "Гордая прелесть осанки,
  Страстная нега очей...
  Все это есть у испанки,
  Дочери южных ночей", - почти не разжимая рта, тихонько пропел он. Потом шутливо произнес: "Отставить веселье!", и улыбнулся своему мальчишеству.
  - Константиныч, ты, что, анекдот вспомнил? - поинтересовался коллега, проходивший навстречу.
  - Кино вчера смешное смотрел, - спрятав улыбку, сухо ответил Тихонов.
  Во время тренировочных сеансов на пригорке в густой березовой роще Саша сосредоточенно показывала, что недаром заслужила похвалу начальства: быстро разворачивала аппаратуру, разбрасывала по ветвям антенну, входила в связь с далекими корреспондентами, привычно стучала ключом морзянку и принимала цифровые тексты в свой адрес. При этом не обращала внимания на комаров, которые издавая противный звон, в кровь жалили ей лицо и ладони. При окончании ночного сеанса, когда металлический цилиндр проволочного противовеса антенны запутался в ветках и листьях, она, не раздумывая, скинула сапоги и в носках вскарабкалась по-мальчишески на березу, чтобы отцепить цилиндр и проволоку.
  Из рощи переехали в квартиру небольшого подмосковного городка, откуда тоже раздались трели Сашиной радиостанции. Тихонов был удовлетворен и чувствовал, что "Ферзь" оценит нового боевого товарища.
  - Результат отличный!- выключил секундомер и подвел итог начальник радиошколы, который вместе с Тихоновым контролировал работу ученицы.
  Повеселевшая Саша совсем не по-военному с улыбкой сделала реве-ранс. Мужчины рассмеялись и захлопали в ладоши.
  Начальник радиошколы уехал, а Тихонов остался, чтобы без спешки, которая почему-то всегда случается в кабинетах Разведупра, изложить Саше замысел операции по ее переброске в Испанию, где предстоит нелегальная работа. Саша, словно ученица-отличница, быстро достала из нагрудного кармана гимнастерки блокнотик с карандашом и приготовилась записывать то, что скажет руководитель. Но он не оценил порыв и велел убрать блокнот. Девушка с недоумением подняла на него огромные глаза. Тихонов улыбнулся и сказал:
  - Саша, дальше тебе нужно только запоминать. Никаких записей. Привыкай к новым условиям работы!
  - Извините, товарищ Вальтер, - виновато ответила радистка.
  - Позже ты поработаешь со справочниками, с картой, получишь билеты, документы и изучишь весь маршрут досконально. Сейчас нужно уяснить самую суть. Запоминай!
  - Хорошо, я поняла.
  - Так вот, из Москвы ты поездом уедешь в Германию. В Гамбурге остановишься в отеле, поживешь несколько дней, пока не получишь на свое имя приглашение на приезд в Америку от некоей Эсфири Рубинчик из Нью-Йорка. Оформишь в Гамбурге "нансеновский" паспорт, купишь билет на Трансатлантический лайнер и поплывешь в Новый Свет. В Нью-Йорке никуда не спешишь, живешь в недорогом отеле, гуляешь и смотришь, нет ли к тебе повышенного интереса со стороны американской полиции.
  - Извините, а с Эсфирью надо встречаться?
  - В этом нужды нет. Растворившись в огромном Нью-Йорке, ты, не привлекая к себе внимания, уезжаешь поездом на юг в штат Техас, откуда переправляешься в Мексику. Граница между Северо-Американскими Соединенными Штатами и Мексиканскими Соединенными Штатами не охраняется. Надо лишь заплатить проводникам. В Мехико ты восстановишь собственные подлинные документы, возьмешь билет на пароход до Кубы, а из Гаваны плывешь в испанский порт Барселону, где мы встретимся.
  - Извините, а нельзя ли из Германии в Испанию через Францию проехать, ведь будет ближе, чем дважды океан пересекать?
  - Ты права, Саша! Через Францию ближе. Кто же спорит? Но через Мексику безопаснее, в нашем деле это важнее. В подлинные мексиканские документы ни один испанский полицейский нос совать не будет. А приез-жающих из Франции будут тщательно "обнюхивать".
  Проводив радистку в дальний путь, Тихонов отправился в Барселону пароходом из Гамбурга по немецким документам на имя Эрнста Вальтера. Его путешествие окончилось благополучно, такого же результата он ожидал от непростого вояжа Саши. Но переживал, понимая, что на бумаге планы бывают гладкими, а жизнь потом преподносит сюрпризы. С дороги девушка по инструкции передала три сигнала, извещавшие, что этапы в Гамбурге, Нью-Йорке и Мехико она преодолела. Руководитель терпеливо ждал, когда в Барселону прибудет её судно из Гаваны.
  Не совсем простым оказался для Тихонова диалог с "Ферзем". Они встретились в Барселоне, как и условились. Именно в этом городе, где "Ферзю" приходилось часто бывать по заданию Канариса, советская разведка решила оборудовать радиоквартиру для связи с Центром. Когда Тихонов сообщил, кого назначили радистом, его собеседник выразил явное неудовольствие:
  - Неужели в Москве не нашлось для меня опытного радиста-мужчины? Мы не где-нибудь в польском лесу с ней работать будем. Там, если не сработались, из Советского Союза можно быстро замену прислать. А здесь как быть, если она по неопытности ошибаться будет? Да вдруг женские капризы начнутся, мне, что заниматься её воспитанием? Нет, напрасно вы со мной этот вопрос не обсудили заранее...
  - Хочу развеять ваши сомнения в отношении её кандидатуры. Сильвия - дисциплинированный человек, в разведку поступила добровольно и вполне осознанно. Отец и мать девушки были представителями левых партий и пострадали в борьбе с реакционерами. Мать попала в тюрьму, где умерла от чахотки. Отец привез дочь в Советский Союз, откуда был направлен на нелегальную работу по линии Коминтерна. Погиб. Девушка решила продолжить дело родителей и оказалась в наших рядах. Капризничать она не будет, совершенно точно. Я уверен, что Сильвия без колебаний выполнит все указания Центра и ваши, как её непосредственного руководителя. Что касается подготовки по специальности радиста, то во время учебы она показала высокие результаты и стала настоящим профессионалом. Как радист она для мно-гих мужчин может стать недосягаемым примером. Вы убедитесь в этом до-вольно быстро. И, наконец, важным фактором для нелегальной работы в Испании является то, что она - натуральная испанка, говорит и жестикулирует, будто всю жизнь прожила в Картахене. Документы у неё подлинные, а не изготовленные в нашей лаборатории. Комар носа не подточит, как говорят в России. Так что не беспокойтесь насчет своей помощницы.
  "Ферзь" не стал продолжать спор и замолчал, но по лицу было заметно, что он не избавился от сомнений в отношении кандидатуры радистки. Тихонов решил сменить тему беседы и перешел к опросу разведчика о выполнении поставленных задач. "Ферзь" передал ему фотопленку, на которую были отсняты чертежи образцов морского оружия, разработанных конструкторами Италии, Франции. А в Испании были отсняты кадры, как для Германии налажено производство торпед.
  - Удалось ли вам получить новые сведения о строительстве боевых единиц флота Германии на иностранных верфях? - уточнил руководитель.
  - Я уже докладывал, что Испания намерена строить подводную лодку по германскому проекту. Но новых заказов не будет, - ответил разведчик. - Объясню, почему. Обстановка в Германии меняется: распалась "Веймарская коалиция", социал-демократы окончательно рассорились со своими политическими союзниками. Все большую силу набирает партия национал-социалистов во главе с Адольфом Гитлером. Избиратели поддерживают её, потому что видят реальную силу и верят обещаниям лидера, разуверившись в болтовне демократов. Недавно Канарис приезжал в Испанию и сообщил, что генералитет Рейхсвера и представители крупного капитала решили делать ставку на Гитлера, который способен возродить прежнюю Германию.
  - В каком положении сейчас сам Канарис? - поинтересовался Тихо-нов. Он был рад, что сведения разведчика полностью совпадают с теми данными о положении в Веймарской республике, которыми располагает Москва.
  - Он уже фрегаттен-капитан, старший помощник на линкоре "Шлезиен". Несмотря на довольно скромную должность, привлекается командованием для решения деликатных задач за границей, в частности, в Испании, где он продвигал проект строительства подводной лодки. Однако о его секретном задании каким-то образом пронюхали журналисты, которые подняли шум в газетах. Адмирал Эрих Редер, командующий германским флотом, запретил ставить Канарису секретные или политические задачи, поскольку дело запахло непрофессионализмом. Но Вильгельм не унывает, считая, что журналистам про него рассказал кто-то из офицеров-завистников. В недавний приезд заявил, что делал и будет продолжать делать все необходимое для строительства большого флота Германии. Тем более что скандал в газетах не очень повредил ему: подготовлены документы на присвоение следующего звания капитан-цур-зее, первого ранга по-нашему.
  - А ваша связь с Канарисом никаким образом не засветилась в прессе после скандала?
  - Нет, Вильгельм весьма щепетильно подходит к сохранению в тайне своих контактов с доверенными лицами. Я бы не стал бросать в его адрес обвинения в непрофессионализме. Никаких сведений о его знакомствах в Испании в газеты не просочились, хотя журналисты везде вынюхивали не хуже настоящих ищеек.
  Они расстались, договорившись о следующей встрече после появле-ния радистки. Приход судна ожидался через неделю.
  И вот они с Сашей пришли на конспиративную встречу с "Ферзем". Его крупный нос мрачно нависал над сжатыми тонкими губами, что свиде-тельствовало о том, что разведчик до сих пор не избавился от негативного отношения к будущей помощнице, которую совсем не знал и всячески сторонился. Тихонов надеялся, что Саша спасет положение. И не ошибся.
  Для молодой разведчицы, которая дала себе клятву посвятить жизнь тайной, опасной, но крайне необходимой деятельности, встреча с будущим коллегой, который пятнадцать лет находился на нелегальном положении и выполнял сложные задачи Центра, было чем-то вроде долгожданного свидания с кумиром девичьих грёз. Даже суровый неприветливый вид, видимо, был для неё чем-то естественным в этом необычном человеке, и совпадал с её представлениями о его образе.
  Девушка с таким почтением смотрела на незнакомца, при этом её выразительные глаза искренне были полны уважения и приязни, что угрюмость "Ферзя" по мере знакомства уходила, уступая место покровительственной улыбке.
  Они сработаются, понял Тихонов и решил, что можно возвращаться в Москву.
  
  4
  
   В Москве регулярно получали из Барселоны шифрованные радио-граммы, содержание их в основном касалось обстановки в Германии и раз от раза становилось всё тревожнее:
  "31 октября 1931 года партии германских национал-социалистов и правых националистов объединились и создали единый блок. Левые партии - социал-демократов и коммунистов наоборот не могут найти точек соприкосновения и теряют голоса избирателей".
   "31 июля 1932 года на выборах в Рейхстаг национал-социалистическая партия Гитлера набрала большинство голосов и стала самой крупной партией в парламенте".
  "28 января 1933 года рейхсканцлер Германии Курт фон Шлейхер заявил о своей отставке. 30 января 1933 года Адольф Гитлер стал рейхсканцлером, что фактически означает, что Веймарской республики больше не существует. Командир линкора "Шлезиен" капитан-цур-зее Канарис телеграммой сообщил, что он, его экипаж и многие морские офицеры поддерживают приход к власти в стране Адольфа Гитлера, который намерен создать в Германии могущественный флот. В публичных выступлениях Гитлер заявляет о необходимости ремилитаризации Рейнской области, ликвидации "Польского коридора", возвращении Мемеля, аншлюсе Австрии, присоединении Судетской области, возвращении заморских колоний Германии. Высшие чины армии и флота - на его стороне".
  "В ночь на 30 июня 1934 года в Берлине прошла так называемая "Ночь длинных ножей", операция, в ходе которой сторонники Гитлера физически уничтожили лидеров германских штурмовых отрядов. Бывший соратник Гитлера вождь штурмовиков Эрнст Рем расстрелян. Лидер национал-социалистов выполнил требование генералитета, поддержанное представителями крупного капитала, и выбрал союз с армией".
  В начале 1935 года от "Ферзя" пришла шифровка, которая привела к разбирательству у начальника управления и большому нагоняю в адрес Тихонова. В ней сообщалось:
  "В конце декабря 1934 года в Барселоне появился Канарис и тайно встретился со своими испанскими визави. Перед вылетом в Берлин вызвал на встречу меня и сообщил, что со дня на день будет утвержден в должности начальника отдела контрразведки (абвера) имперского министерства обороны. Прежний начальник капитан-цур-зее Патциг подал в отставку из-за конфликта с рейхсфюрером СС Гейдрихом. Командование ВМС в лице адмирала Редера постаралось сохранить пост за морским ведомством и выдвинуло на него Канариса, несмотря на случавшиеся между ними конфликты. На встрече со мной Канарис заметно важничал. В разговоре сначала предложил занять любой пост в абвере, однако, обсчитав "за" и "против", снял свое предложение. Ему показалось важнее сохранить мои возможности в секрете от своего нового служебного окружения. Они могут понадобиться мне лично в любую минуту, сказал Канарис на прощание. Это - его стиль работы".
  Шифровка лежала на столе у Берзина, когда Тихонов пришел к нему. Следом вошел новый заместитель начальника Разведупра Артур Христианович Артузов, которого в связи с возрастанием роли военной разведки перевели из ИНО ОГПУ на усиление руководства из-за опасности новой войны в Европе.
  Ян Карлович постучал пальцем по бланку шифровки и, обращаясь к Тихонову, укоризненно сказал:
  - Полюбуйтесь! Наш источник находится в тесном контакте с начальником военной контрразведки Германии, а мы сидим в Москве, сложа руки. Владимир Константинович, мы с вами давно говорили о том, что этого Канариса следовало вербовать. Помню, вы мне возразили, что нет мотива для вербовки, сложно создать вербовочную ситуацию. Ситуацию надо было создавать! К примеру, продумать угрозу компрометации, чтобы напыщенный немец заметался в поисках выхода. Может, еще что-то... Но обязательно думать на перспективу и работать на успех, тогда бы мы вам сейчас аплодировали, а не разводили руками от сожаления об упущенных возможностях. Теперь Канариса не ухватишь, каждый шаг его контролируется этим самым рейхсфюрером Гейдрихом.
  Тихонов решил объяснить свою позицию:
  - Ян Карлович, назначение Канариса произошло в результате странного стечения обстоятельств, которого не ожидал никто, в том числе и он. До поры до времени это был хорошо информированным флотским офицером, не более того. Мог бы стать адмиралом, тогда уровень его информированности возрос, а рядом с ним пребывает наш источник. Вот максимум, на что можно было рассчитывать еще полгода назад...
  - Надо стараться просчитывать все возможные и невозможные варианты, ведь мы не где-нибудь в торговой конторе, а в агентурной разведке служим! Плохо, товарищ Тихонов, плохо. Выговор вам за низкую активность в работе. Теперь надо думать, как улучшить наше положение. Что если поставить "Ферзю" задачу по внедрению в кадры абвера? Протеже Канариса мог бы занять хорошие позиции в этой секретной структуре...
  В разговор вступил Артузов:
  - Вот тут я возражаю. Как только человека со стороны возьмут в кадры секретной службы, начнется его проверка по всем направлениям. Возрастет угроза провала "Ферзя", который сейчас хорошо законспирирован и имеет связь с Центром. А главное, пользуется доверием Канариса, который продолжает использовать его в собственных интересах и информирует по широкому кругу вопросов. Для нас это ценно!
  Расстроенный Тихонов с работы ушел поздно. Вроде бы и понятно: к тому, кто ничего не делает, вопрос всего один, а к тем, кто работает, вопросов всегда много. И на Берзина обижаться не хотелось, потому что ему самому у наркома Ворошилова то и дело "трёпку" задают. Но настроение у разведчика было скверным.
  Дома, садясь за стол, он спросил:
  - Наташа, где у тебя наливочка вишневая? Поставь-ка на стол.
  - Володенька, что это ты? Вроде, не праздник? - удивилась жена.
  - Праздник - не праздник, а для здоровья пару стопочек - то, что надо!
  После ужина хотелось спокойно посидеть, поговорить. Павлик спал. К столу подошла Ольга Антоновна, читавшая у себя в уголке, и неожиданно спросила:
  - Сынок, ты знаешь, что Павлик, будущим летом после окончания семилетки в Ленинградский морской техникум поступать собрался?
  - Вот это новость!
  - Да, будет учиться, а жить у меня дома. И я с ним поеду, мне Питер уже по ночам снится. У вас в Москве хорошо, а дома - лучше!
  Новостей в наступившем 1935 году оказалось хоть отбавляй.
  В феврале на общем партийном собрании Разведупра неожиданно выступил Берзин. Он сообщил, что на днях в военной разведке произошел крупный провал: за границей были одновременно арестованы несколько сотрудников центрального аппарата. Вину за случившееся Ян Карлович взял на себя и сказал, что подал рапорт об освобождении от должности начальника Управления. Вскоре он уехал служить на Дальний Восток в Особую Краснознаменную Дальневосточную армию, которой командовал герой Гражданской войны Василий Константинович Блюхер.
  Вместо Берзина в апреле на должность начальника военной разведки назначили Семена Петровича Урицкого. Ему Тихонов докладывал очередную шифровку от "Ферзя":
  "16 июля 1935 года германский генералитет назвал "Историческим днем", так как Гитлер объявил об отказе от выполнения "военных статей" Версальского договора и назначении первого призыва новобранцев в армию, которая должна прийти на смену профессиональному Рейхсверу".
  Новый руководитель в свойственной ему грубоватой манере распорядился:
  - Ты поставь своему человеку задачу, чтобы он добился получения сведений о том, как в абвере работают против Советского Союза. В конце двадцатых годов я встречал офицеров с ихнего абвера, тогда мы друзьями были. А в позапрошлом году в командировке в Германии находился, они нос в сторону воротили от наших. И подглядывали за нами. Значит, работу ведут. Вот твой пусть и узнает, какую работу они ведут!
  Обстановка в Разведупре месяц за месяцем ухудшалась: Семен Петрович по всем вопросам оперативной работы пребывал в контрах со своим заместителем Артузовым. Назревал раскол и в среде оперативного состава, потому что люди, работавшие с Берзиным, пришедшие с Артузовым и с Урицким начали скрытно враждовать друг с другом. Тихонову ситуация очень не нравилась.
  В начале осени пришла другая новость: постановлением ЦИК и Совнаркома СССР от 22 сентября 1935 года вводились персональные военные звания начальствующего состава РККА и утверждалось положение о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА. В первую очередь форму с новыми знаками отличия выдали в управлениях Главного штаба.
  Тихонов появился дома в новом синем шерстяном кителе с четырьмя золотыми шевронами и звездочкой на каждом рукаве. К нему подошел Павлик, заметивший изменения, погладил пальцами шевроны и спросил:
  - Папа, ты теперь кто?
  - Капитан второго ранга.
  - А раньше кем был?
  - Военмором штатной категории К8, что означает "помощник командира полка и ему равные".
  - Понятно. Папа, капитан второго ранга кому равен в пехоте или кавалерии?
  - Капитан второго ранга приравнивается к полковнику, а капитан первого ранга - к комбригу.
  - О, папа, ты как полковник. Здорово! А когда тебе капитана первого ранга присвоят?
  - Э-э-э, не раньше, чем через шесть лет, если буду служить хорошо. Тебе тогда уже двадцать лет будет.
  - А тебе, папа, сколько будет?
  - Пятьдесят!
  Павлик в четырнадцать лет внешне выглядел заметно повзрослевшим молодым человеком, и Тихонов смотрел на сына с одобрением. Они с Наташей уже свыклись с мыслью о том, что через год парень поедет в Ленинград осуществлять мечту - учиться на моряка-полярника. Правда, в школе он не блистал успехами, но родители получили хороший козырь, чтобы повлиять на повышение успеваемости сына в связи с подготовкой к поступлению в морской техникум. Больше всех радовалась перспективе бабушка, которая мечтала о том, что скоро уедет с внуком в родной город на Неве.
  Насчет возвращения Ольги Антоновны в Питер у сына имелись некоторые опасения. После убийства Кирова в Ленинграде начались репрессии против "бывших" - тех представителей русского дворянства, кто остался в живых после трагедии революции и Гражданской войны. Их по обвинению в антисоветской деятельности семьями арестовывали и отправляли в лагеря или на переселение в отдаленные районы страны. Тихоновы по происхождению тоже относились к гонимому ныне дворянскому сословию. До поры до времени об этом никто не вспоминал, но обвинения могли прозвучать и в их адрес.
  В стране начались политические судебные процессы. Газеты писали о раскрытии так называемого "кремлевского дела", в рамках которого группу служащих правительственных учреждений арестовали и судили по обвинению в создании террористической группы, готовившей покушения на руководителей государстќва. Кроме того, шла расправа с известными партийными деятелями во главе с А.Г. Шляпниковым, обвиненными в создании контрреволюционной организации - группы "рабочей оппозиции". "Революция пожирает своих детей", - отложив газету, вспомнил Тихонов слова, сказанные перед казнью знаменитым деятелем Французской революции Жоржем Дантоном.
  Ухудшалась обстановка и в мире. В первом сообщении 1936 года "Ферзь" информировал, что в Испанию тайно поступает оружие из Герма-нии. В деревянных ящиках с надписью "Картофель", доставленных в порт Барселону грузовым пароходом, лежали винтовки и патроны. Контрабандой оружия занималась вполне мирная германская фирма "Вильгельм Тойберт Виндкрафт Централе", которая занималась строительством ветряных мельниц в Испании. "Ферзю" было известно, что руководство фирмы имело связи с абвером. Тему поставок оружия с Канарисом не обсуждали, однако разведчик, анализируя ситуацию, сделал вывод, что винтовки тайно завозят в страну для заговорщиков. Из разных источников ему было известно, что представители испанского генералитета готовят мятеж против законного правительства республики. Эмиссары заговорщиков зачастили с визитами в Рим к Муссолини и в Берлин к Гитлеру, чтобы получить согласие на поддержку. Тайная операция абвера по доставке оружия в Барселону свидетельствовала о том, что поддержка будет оказана.
  Размышляя над полученным текстом, Тихонов чувствовал, что Канарис энергично взялся за любимое дело - организацию тайных операций. На кораблях и в морских штабах, где он служил прежде, ему не хватало простора для деятельности изощренного ума. В абвере он нашел себя. Помимо сугубо контрразведывательной деятельности, Канарис, получивший погоны контр-адмирала, все глубже уходил в сферу разведки. Любимая Испания для него становилась испытательным полигоном, но амбиции поведут этого авантюриста дальше. Тень абвера раскинется не только над Европой.
  19 июля Урицкий вызвал Тихонова и, не предлагая сесть, по-кавалерийски с места в карьер поставил задачу:
  - Знаешь, какая в Испании каша заваривается? Вижу, что знаешь. Материалы все читаешь. Твой "Ферзь" делал правильные выводы, которые подтвердили другие источники, а теперь они совпали с реальными событиями. Быстро сдавай дела и оправляйся на Центральный аэродром, там самолет готовится к вылету в Одессу. Пароходом из Одессы поплывешь в Испанию. Поступишь в распоряжение нашего военного представителя в полпредстве СССР.
  Тихонов спросил:
  - Разрешите домой заехать собраться?
  Но начальник только отмахнулся:
  - Какое домой! Время на минуты считаем. Жене записку напиши, что на Дальний Восток в долгую командировку уезжаешь. Шофер передаст ей в руки. Пусть не волнуется. А сам - бегом, одна нога здесь - другая там, чтобы через неделю я получил твой доклад из Испании!
  
  5
  
  В мирной Барселоне, куда пришел пассажирский пароход из Одессы, Тихонов заметил следы недавних уличных боев. Листы фанеры вместо выбитых стекол в витринах магазинов, посеченные пулями стволы деревьев, перевернутые рекламные тумбы в центре города. Картина знакомая по Мюнхену 1923 года, вспомнил он, направляясь на встречу с "Ферзем". Её назначили в верхней части города, в Побле Эспаньол или "Испанской деревне", архитектурном ансамбле, состоящем из построек всех частей Испании. Обычно одно из посещаемых мест города в этот раз выглядело почти безлюдным.
  На узкой улочке из припаркованного "фиата" вышел "Ферзь", одетый неброско, чтобы не выделяться на фоне многочисленных городских служащих. Разведчики, разговаривая по-немецки, заглянули в маленькое пустое кафе и заказали кофе.
  - В машине осталась Сильвия, она у меня и за шофера, и за телохранителя. С пистолетом - повсюду. Оружие любит настолько, что не расстается с ним и ночью, прячет под подушку, - начал разговор "Ферзь".
  - Вам ведомо, что именно она кладет под подушку? - иронично спросил Тихонов.
  Собеседник деланно поперхнулся, поднял глаза, улыбнулся и тихо ответил:
  - Она хорошая девушка. Мне нравится. И как к радисту нет никаких претензий. Но об этом довольно. Лучше о том, что здесь происходило несколько дней назад.
  - Да, смотрю, в городе бои шли. Я неделю без новостей на судне жил. Что же здесь случилось?
  - 19 июля в Барселоне должна была начаться международная Спартакиада, которую взялись организовать одновременно с Олимпийскими играми в Берлине те страны, которые не захотели собираться в гитлеровской Германии. Приехали многочисленные команды из Франции, Польши, других стран. 22 страны-участницы - это хорошее представительство. Даже немцы-антифашисты прибыли. Туристов много собралось. Но 17 числа начался мятеж военных против правительства, офицеры вывели солдат из казарм с целью захвата города. Верная властям полиция решила разогнать мятежников и открыла стрельбу на улицах. Вместо соревнований начались бои, туристы и спортсмены быстро разъехались. Но не все. Немцы создали так называемую "центурию", которая сыграла ключевую роль в разгроме мятежников. В столице Каталонии мятеж не прошел, но, к несчастью, в Сарагосе, Теруэле, Уэске и некоторых других провинциальных городах верх одержала взбунто-вавшаяся армия. Недалеко от города образовался фронт, где идет борьба с мятежниками. Уже много жертв, особенно среди мирного населения.
  - Германия оказывает помощь мятежникам?
  - Самую непосредственную. Позавчера в Барселону прилетал Кана-рис. Мы собрались на вилле одного из его друзей. Адмирал сообщил, что абвер продолжает операцию по снабжению мятежников оружием и боеприпасами. Меня подключил к ней. Намечается переброска танков и самолетов. Первые бомбардировщики "Хейнкель-111" и "Юнкерс-52" с немецкими летчиками в кабинах уже садятся на испанских аэродромах, захваченных мятежниками. В масштабах всей Германии за помощь испанским генералам-мятежникам отвечает ведомство Геринга. Из Марокко на транспортных "юнкерсах" собираются перебросить туземные части, готовые идти в бой против правительства. Активизировалась военная помощь из Италии.
  - Понятно. Обо всем своевременно докладывайте в Центр. Еще хотел спросить, как здесь прижилась Сильвия?
  - Прекрасно. Чувствует себя как рыба в воде. Испанцы воспринимают ее как свою. По вечерам она часто поет в городских концертах. Голос - замечательный. Набирает учеников, занимается с ними и готовит по вокалу. Так что все в порядке.
  Тихонов пожелал успеха и распрощался. Его ждала новая встреча.
  Утром следующего дня он сошел с поезда в Валенсии, где должен был находиться советский генерал Гришин, главный военный советник правительственных войск. Военный штаб в центре города удалось найти быстро - в его сторону ехало множество военных грузовиков, шли пешие группы людей с оружием. У штаба стоял броневик, вход охраняли часовые. Тихонов подошел к ним и поздоровался по-испански:
  - Salud, camarade!
  Услышав в ответ "Salud", сказал по-немецки, что ему нужен генерал Гришин. Часовой ткнул его пальцем в грудь и что-то спросил. Пришлось показать немецкий паспорт. В этот момент в штаб входил высокий черноволосый военный в испанской форме, который лицом очень напоминал майора Мамсурова из Разведупра в Москве. Он внимательно посмотрел на Тихонова, легонько подтолкнул его вперед и сказал часовому:
  - Генерал Гришин!
  Часовой отдал честь и отошел в сторону со словами:
  - Si, senior Ksanti!
  Вдвоем они молча поднялись на второй этаж, где было много военных и гражданских, стоял многоголосый гул, висели клубы табачного дыма. Лишь войдя в кабинет, хозяин которого склонился над картой, "сеньор Ксанти" прервал молчание и произнес по-русски:
  - Знакомого встретил, товарищ Гришин!
  Присмотревшись, Тихонов понял, что перед ним стоит бывший на-чальник Управления. Сделав шаг вперед, он сказал:
  - Здравия желаю, Ян Карлович! Капитан второго ранга ...
  - Тихо, тихо, товарищ Вальтер, - прервал его Берзин. - Нет здесь тех, кого вы называете. Есть Гришин, есть Вальтер, есть Ксанти и все! Молодец, хорошо, что приехал! Дел полно.
  Тихонов передал информацию, полученную от "Ферзя". "Генерал Гришин" поморщился:
  - Опередили фашисты. Ничего, мы наверстаем! В СССР готовятся оказать военную помощь республиканской Испании. Скоро пойдут корабли, полетят самолеты с оружием для наших. В испанских морских портах приемом и распределением по фронтам будете ведать вы, товарищ Вальтер. Со дня на день ожидаем прибытия из Москвы советника по военно-морским вопросам. Познакомитесь и будете взаимодействовать. А пока вам предстоит выполнить мое задание. Вот его суть. На Мадрид наступают войска мятежников под командованием генералов Мола и Франко. У защитников-республиканцев сил очень мало. В то же время в тылу у мятежников начинают действовать партизанские отряды. Они разрознены, но если их вывести на линию обороны, то под общим командованием партизаны составили бы силу, способную противостоять генералам. Сегодня в Мадрид едет товарищ Ксанти, он - царь и бог диверсионной работы в тылу врага. Вместе вам предстоит выехать на фронт, и пока он будет взрывать мосты на пути наступающих колонн, вы свяжетесь с командиром партизанского отряда в районе Эль-Эскуриала и убедите его выдвинуться на общий фронт с врагом. Они могут поверить только советскому командиру. Вы ведь французским владеете? Значит объяснитесь. Действуйте!
  Через день они с "Ксанти" расстались на дороге из Мадрида в сторону фронта. Перед уходом подрывник сообщил, что следующим утром часов в десять на западе раздастся несколько мощных взрывов: их следует учесть в качестве аргумента в нелегком разговоре с партизанами.
  Видавший виды "опель" с простреленной крышей и снятыми перед-ними крыльями неторопливо двигался по пыльной дороге. Шофер, судя по произношению чех, с грехом пополам, но весело изъяснялся по-русски:
  - Где здесь фронт, сам черт не знает, может быть уже у нас за спиной. Через пару километров у маленького селения ожидает проводник. Если напоретесь на фашистские патрули, убеждайте их, что вы - немец. Это единственный способ избежать пули в затылок. Я спрячу машину и буду ждать там же, где высажу. Если после возвращения окажется, что фашисты захватили селение, машины вы не найдете, а мой труп вам и не понадобится. А если нет, то - нет!
  - Откуда вы русский знаете?
  - В войну три года был в русском плену, - хохотнув, сообщил шофер. - Вот и селение. Вот проводник. Ни пуха, ни пера!
  Проводник в крестьянской одежде с холщовой сумкой через плечо предложил Тихонову набросить поверх одежды одеяло с дыркой для головы: в горах было прохладно. Покрывало оказалось теплым и удобным. За последним домом, сложенным из плохо отесанных камней они пошли по едва заметной тропинке. Повернув, начали углубляться в покрытую пожелтевшей травой неширокую долинку, извивающуюся меж холмов. По ней бродили козы и овцы. Через час проводник свернул с тропы и взял вправо к крутому склону, поросшему сухим, колючим кустарником. Так, то поднимаясь, то опускаясь, шли еще час, пока не оказались на поперечной пыльной дороге, вьющейся по дну ущелья. Впереди в серой скале, едва различимо виднелось что-то вроде входа в пещеру. Проводник показал жестом, что можно сесть, достал из сумки плетеную флягу с вином, хлеб с сыром и предложил перекусить.
  Пока ели, из пещеры вышли несколько вооруженных крестьян и жестами велели Тихонову следовать за ними. В пещере у костра сидели четыре человека. Один из них, энергичный худощавый испанец, встал, поздоровался и спросил Тихонова по-французски, есть ли карта. Карта имелась, партизаны ее расстелили и при отблесках огня в костре стали рассматривать, громко обмениваясь репликами. Тихонов сказал, что их помощь нужна на фронте, там нельзя позволить фашистам одержать победу. Все замолчали, а старший сказал, что утром отряд будет у линии фронта, в точке, отмеченной на карте крестиком. К удивлению Тихонова переговоры быстро и успешно закончились, можно было возвращаться.
  К "опелю" вернулись в полной темноте. Через пару минут возле ма-шины появился шофер, и они поехали к точке встречи с партизанским отрядом. Поутру, когда отряд, насчитывавший две сотни бойцов, оказался в нужном месте, с запада донесся грохот взрывов. Тихонов сказал, что это - салют в их честь. Командир отряда поднял сжатый кулак в знак одобрения. Вскоре партизаны заняли свое место в боевых порядках защитников Мадрида.
  В столице было очень спокойно, несмотря на близость фронта. Тихонов зашел в ресторан на площади рядом с советским посольством и велел принести крестьянского вина и жареного мяса.
  За соседним столом обедали русские. Один из них, с шапкой седею-щих волос и знакомым по газетам лицом, проникновенно говорил:
  - В стране, где на шесть солдат приходится генерал и на десять человек - сутана, попы и генералы подготовили мятеж. Министры из профессоров ничего не видят и ничего не делают. Сила на стороне заговорщиков. Народ безоружен. Рабочие разъединены. Крестьяне не организованы. Армия в руках аристократического офицерства. Зреет международный заговор против Испанской республики. Фашизм точит нож. Ликторский пучок и паучья свастика плывут в грозных облаках над оливковыми плантациями Андалусии и виноградниками Кастилии...
  Тихонов, не спавший три ночи, прислонил голову к стене, услышан-ные слова ему понравились, он хотел что-то спросить, но вдруг провалился в забытье. Когда резко тряхнув головой, сбросил оцепенение, соседей уже не было, официант убирал пустой стол. В памяти всплыло имя говорившего - писатель Илья Эренбург.
  В Испании оказалось довольно много советских людей. С одним из них - капитаном второго ранга Николаем Кузнецовым, главным военно-морским советником республиканцев, Тихонов вскоре познакомился в Картахене. В удобном морском порту, защищенном от волн искусственным молом, они приняли первый советский пароход "Комнэчин", прибывший из Феодосии и доставивший оружие: гаубицы, гранатометы, снаряды, винтовки, патроны. В вечернем сумеречном свете пароход казался исполином, за его силуэтом виднелись мачты военных кораблей, стрелы портальных кранов, очертания зданий судостроительного завода и арсенала. Для моряков, Кузнецова и Тихонова, море было родной стихией, и они спокойно выполняли привычные задачи. Следом первым пароходом из Одессы пришел транспорт с истребителями И-15, которые сопровождали советские летчики и авиационные техники. И, наконец, 14 октября 1936 года у причала встал пароход "Комсомолец", доставивший 50 танков Т-26, которые давно ждали на фронте под Мадридом.
  В Европе действовал международный запрет на поставки оружия в воюющую Испанию. Поэтому каждое прибытие морских транспортов из СССР приходилось маскировать. В то же время Германия и Италия открыто снабжали мятежников оружием, не обращая внимания на запреты. При этом агентура Канариса в испанских морских портах была начеку и информировала шефа об активности русских. В качестве ответной меры Германия и Италия направили подводные лодки к побережью Испании с задачей не пропускать советские суда.
  Бурная деятельность Канариса не прошла мимо внимания "Ферзя", который долго ругался, когда узнал, что германские подводные лодки, благодаря усилиям адмирала, снова начинают пиратствовать в международных водах. Он заранее предчувствовал такое развитие событий. Шифровкой в Центр разведчик сообщил о действующей в испанских портах германской агентуре и об угрозе подводных атак.
  Полученные сведения Тихонов передал Кузнецову, предупредив его о необходимости усилить бдительность.
  - Удобно, когда разведка рядом и может предупредить об опасности, - с улыбкой поблагодарил Николай Герасимович коллегу за нужную информацию.
  Вскоре она пригодилась для большой операции. В Феодосии под погрузку пришел крупный испанский транспорт "Альдекоа". В его огромные трюмы опускали танки, а также ящики с разобранными самолетами, боеприпасами, минами, военной амуницией. Для маскировки на случай международного досмотра сверху на военные грузы укладывали ящики с продуктами, одеждой, сельскохозяйственным инвентарем. Когда тяжелогруженое судно выходило из советского порта, в адрес Кузнецова, работавшего в Испании под псевдонимом дон Николас Лепанто, полетела шифровка с датой прихода в Картахену. Николай Герасимович связался с испанским военно-морским командованием, которое оставалось верным республике, и договорился о выделении эсминцев для сопровождения транспорта в открытом море. Капитан "Альдекоа" вел судно вдоль африканского берега, подальше от привычных судоходных маршрутов. В точке рандеву его встретили республиканские эсминцы, которые благополучно привели пароход в Картахену. Германские и итальянские подводные волки не решились напасть на судно с таким эскортом.
  Советская военная разведка успешно противостояла абверу.
  
  
  
  
  
  Глава 7. Время испытаний
  
  1
  
  Война в Испании шла уже два года. "Ферзь" видел, что республиканским войскам не удается справиться с фалангистами, которые не только успешно защищались, но и удерживали в своих руках стратегическую инициативу. Во многом их успехи были обеспечены сплошным потоком поставок германского и итальянского оружия. Советский Союз не мог оказывать открытую помощь, но находил возможность отправлять замаскированные под пассажирские суда транспорты для поддержки республиканцев боевой техникой и добровольцами. Сотни советских самолетов, танков, орудий участвовали в битве с фашистами на испанской земле.
  Стараниями ведомства Канариса о такой поддержке знало германское руководство, и немцы сгущали краски вокруг этого факта, чтобы оправдать собственную военную интервенцию в пользу мятежников. Гитлер и Геббельс отдали секретное указание германским газетам публиковать на первых страницах под аршинными заголовками материалы об угрозе советского большевизма Европе в целом, и Испании - в частности. Под ширмой из рассуждений о советской угрозе правители в Берлине распорядились ввести в стране двухлетнюю воинскую повинность, что в два раза увеличило численность вермахта.
  "Ферзь" располагал секретной информацией, что Германия поставляла вооружение как генералу Франко, так и его противникам. Однако в отличие от фалангистов республиканцы получали через созданные абвером подставные фирмы заведомо непригодную к использованию технику. Канарис вовлек в авантюру и его. Разведчику приходилось много колесить по дорогам Испании, что в условиях войны было приключением весьма рискованным. По указанию шефа абвера он встречался с профессиональными торговцами оружием, международными авантюристами, штатными сотрудниками абвера, и не все встречи заканчивались мирно.
  О поставках республиканцам бракованного оружия он информировал Центр, и Тихонов со своей стороны предпринял усилия для исправления ситуации. Ему удалось обнаружить в порту прибывшие ящики с клеймом концерна "Рейнметалл", где хранились не принятые на вооружение вермахта устаревшие пулеметы МГ-29 и отправить всю партию в мастерские для ремонта, а не на фронт, где партия не стреляющего оружия была бы оплачена кровью сотен бойцов. Другая история, связанная с закупкой испанским правительством трех сторожевых катеров фирмы "Люрссен" постройки времен Мировой войны, имела неприятные последствия для самого "Ферзя".
  Причастный к доставке катеров в Картахену источник сумел преду-предить Тихонова о германском сюрпризе. Советские судомеханики не по-гнали катера на морские испытания, а в закрытом цеху судоремонтного завода осмотрели "от киля до клотика" и распознали, что у работавших на них бензиновых двигателях "Даймлер" на больших оборотах из баков растекалось топливо, создавая угрозу воспламенения и взрыва. Пришлось отправить быстроходные "Люрссены" в ремонт, потребовавший много времени.
  В эти дни "Ферзю" назначил конспиративную встречу один из новых компаньонов по доставке оружия в Испанию - штатный сотрудник абвера. Ни истинного имени, ни воинского звания он не сообщил, представляясь при встрече как "Дитрих". "Ферзя" компаньоны называли "Юргеном", как его представил своим "флибустьерам" Канарис. Общаться с "Дитрихом" не хотелось, уж очень желчен и раздражителен был этот прусский блондин-ариец. В Испании его всё раздражало: жаркий климат, пыльные дороги, забывчивость и необязательность местных жителей, отсутствие привычного германского комфорта. Прицепившись к какой-то мелочи, мог полчаса брюзжать и доказывать свою правоту.
   Встреча с "Дитрихом" не радовала, но отказаться было нельзя: таковы установленные правила игры. Речь на встрече могла пойти о начале новой тайной операции с оружием.
  В действительности же пришлось говорить об операции завершенной.
  Место для встречи было подобрано в укромном уголке недалеко от берега моря. "Ферзь" прыгал с камня на камень, удаляясь от огней барселонского порта, и пришел туда первым. Через несколько минут по горной дороге неторопливо спустился абверовец, который приехал на машине, но оставил ее где-то наверху. Дитрих выглядел заметно выпившим, он демонстративно достал из пиджака фляжку, предложив "Ферзю" хлебнуть коньяку. Отказ мгновенно вывел его из себя, он с издевкой раздраженно заговорил:
  - Ох, какие мы чистюли! Выпить с коллегой мы брезгуем! Конечно, Юрген, ты везде стараешься остаться чистеньким. Тебя же шеф не заставляет, как меня, бегать по грязным дорогам и вонючим деревням, чтобы следить за передвижениями красных, считать их танки, броневики и автоцистерны с бензином...
  "Ферзь" стоял спокойно, заложив руки в карманы, но решил прервать монолог, который мог продолжаться долго:
  - Оставь обиды при себе, Дитрих, у каждого - свои задачи. К тому же, хочу сообщить, что я не служу, как ты, а работаю на добровольной основе. Шефа знаю сто лет, он мне не приказывает, а только просит помочь в том или ином вопросе. Тебе известно, что я занимаюсь поставками оружия, а остальное тебя не касается...
  - Вот как, значит, ты - любимчик шефа! И, наверное, считаешь, что я должен низко кланяться тебе в знак уважения. Но ты ошибаешься. Я знаю кое-что такое о твоем участии в поставках оружия, что изменит отношение герра адмирала к тебе.
  - Ты - пьян, поэтому говоришь глупости, которые нельзя произносить вслух. Пускай мы здесь одни, но и у камней могут быть уши. Ты как профессионал должен это знать.
  - Да, я - профессионал, поэтому хочу вывести тебя на чистую воду...
  - Мне надоело слушать твой пьяный бред, поэтому я ухожу. Поговорим, когда ты протрезвеешь.
  - Нет! Ты не уйдешь и ответишь мне сейчас, - угрожающе восклик-нул абверовец, достал из кармана "бульдог" и навел ствол на собеседника.
  Как можно более миролюбивым тоном "Ферзь" спросил:
  - Что я тебе должен ответить, Дитрих? Что ты обо мне придумыва-ешь?
  - Скажи мне, коллега, что произошло с катерами "Люрссен", которые мы с тобой сбагрили красным? Они должны были взорваться на ходу один за другим, но на республиканском флоте никто не знает о диверсиях. Я наводил справки через своего человека. Он сказал, что взрывов не было. Почему?
  - Причем здесь я? Сбагрили и сбагрили... Об их дефектах я не знал. Может быть, это твой человек по твоему совету их починил? А ты на меня свалить хочешь...
  - Нет, Юрген, не я, а ты посоветовал красным отремонтировать катера. Я наблюдал за тем, как ты ходил в контору порта.
  - Да. Ходил туда, чтобы оформить документы о приеме техники. У меня была такая задача, что здесь не так?
  - То не так, Юрген, что ты работаешь на красных и сейчас в этом признаешься. Иначе я вышибу тебе мозги.
  - Я повторяю: ты несешь пьяный бред! Мне не в чем признаваться.
  Дитрих поднял ствол на уровень лица "Ферзя" и произнес:
  - Считаю до трех и стреляю, если ты не признаешься!
  - Ты - сумасшедший! Будешь отвечать перед шефом.
  - Зачем? Я сброшу твой труп в море, и дело с концом. Одним предателем меньше станет. Итак, я считаю: раз, два...
  Рядом хлопнул негромкий выстрел. Дитрих упал лицом вниз и не шевелился. Его затылок обагрился кровью.
  По звуку "Ферзь" определил, что точку в споре поставил дамский "браунинг" Сильвии. Она предупреждала, что будет ждать окончания встречи неподалеку на всякий случай.
   "Метко стреляет, чертенок", - подумал разведчик, наклонившись, чтобы осмотреть убитого, а вслух спросил:
  - И что мы теперь будем делать, майне Зюсэ?
  Радистка вышла из зарослей кустарника и быстро ответила:
  - Да, я - твоя радость. А ты - моя радость. И мне очень не хотелось, чтобы вместо этого негодяя здесь лежал убитым ты.
  - Кто тебе сказал, что он меня бы убил? Я не дал бы продырявить себе голову. Он бы и не выстрелил. Это лишь пьяная бравада.
  - Береженного Бог бережет, говорят русские. Дитрих начал подозревать тебя в двойной игре. Поэтому сам из игры вышел. Наверху на дороге осталась его машина. Давай перенесем труп туда, а машину сбросим с обрыва в море. Места здесь глубокие, утонет, никто и не узнает.
  - Надо еще проверить, не поджидает ли и его кто-нибудь, как ты меня, - предусмотрительно сказал "Ферзь".
  Через неделю он встретился в Барселоне с Тихоновым. Тот пришел на встречу с тростью в руке, сильно хромая на правую ногу.
  - Что с вами случилось? - с сочувствием в голосе поинтересовался "Ферзь".
  - Ранен был. Не получается у меня уходить от германских бомбардировщиков подобру-поздорову: в прошлую войну попал под бомбы на острове Даго и получил "пробоину" в груди. То же самое недавно случилось в Мадриде, но теперь пострадала нога.
  - Как это произошло?
  - В общем, ничего из ряда вон выходящего. Как-то провожая на позиции танковый батальон с русскими танкистами, я оказался на окраине Мадрида. Когда последняя машина в колонне отъехала довольно далеко, небо будто задрожало. Кто-то из испанцев закричал "Фасистас авион!", а из-за низких туч медленно выплыли три "юнкерса". Бомбардировщики, похожие на гигантских рыбин, достигли окраины, и пронзительный свист прорезался сквозь рев моторов. Тотчас же загрохотали разрывы. Меня будто железным прутом по бедру стеганули. Возможно, бомбежка повторилось бы еще раз, но стальные чудовища проскочили над вздыбленным местечком, тяжелый гул стих, и стали слышны удары о землю падающих с неба камней, дребезжащий полет черепиц и воющий женский плач. Штанина моя была мокрая от крови. Ремнем я перетянул ногу, чтобы уменьшить кровотечение, а подбежавшие санитары уложили в машину и отвезли в госпиталь. Картину бомбардировки итак запомнишь на всю жизнь, а у меня теперь и отметина на ноге осталась.
  - Я искренне расстроен случившимся и надеюсь на ваше скорое вы-здоровление. Должен сообщить, что у меня тоже произошла неприятная история, - сообщил "Ферзь" и изложил случай с абверовцем.
  Тихонов не на шутку встревожился:
  - Полностью возлагаю ответственность на себя. Надо было страховать вас во всех случаях. Срочно поставлю задачу нашим судомеханикам, чтобы вышли на катерах в море и устроили показательный пожар со скандалом для привлечения внимания не в меру любопытных глаз к этому происшествию.
  - Да, это не будет лишним.
  - Как вы выкрутитесь из истории с убитым абверовцем? Его должны искать, а следы могут привести к вам.
  - Вряд ли ко мне. Свидетелей того, что он пришел на встречу со мной нет. Я утверждаю, что не виделся с этим Дитрихом, и меня никто не сможет опровергнуть. Уверен, что он пошел выбивать из меня признание, не поставив никого в известность. Поэтому и напился для храбрости. В ведомстве Канариса знают, что Дитрих любил выпить, иногда мог переборщить. На всякий случай, если машину, затопленную под обрывом, найдут, то получат картину убийства с целью ограбления. Мы с Сильвией забрали ценные вещи и документы. Даже вентилятор из салона выдернули. Все, изъятое у фашиста, потом уничтожили. Так что, на мой взгляд, у Канариса ко мне не должно быть вопросов в связи с исчезновением его офицера.
  - Что же, будем на это надеяться. Но следует усилить бдительность и временно прекратить сеансы радиосвязи с Центром. Пройдет шум из-за этого Дитриха, тогда продолжим работу.
  - Хорошо. Когда мы можем увидеться в следующий раз?
  - Пока не могу сказать. Меня предупредили, что срок моей двухлетней командировки заканчивается. Из Советского Союза кто-то должен приехать мне на смену, а я вернусь в Москву. Когда наступит ясность в этом вопросе, я вам сообщу.
  Но сообщить разведчику о своем отъезде Тихонов не успел. В начале июня 1938 года его вызвал генерал Григорович, точнее, главный военный советник комкор Штерн, занявший этот пост после окончания командировки Берзина, и дал указание убыть в СССР вместе с группой летчиков и танкистов, возвращавшихся на родину. Тихонов объяснил, что он прибыл в Испанию по иностранным документам, и у него нет советского паспорта. Соответственно, официально с группой советских граждан ехать через Францию ему нельзя. Штерн велел быстро собираться и ехать самостоятельно по легендным документам. На вопрос, кто его заменит в Испании, комкор сказал, что пока никого из Москвы не прислали. Вероятно, новый сотрудник разведки прибудет позже.
  Не находя смысла в такой спешке, Тихонов с сомнением пожал пле-чами, но вынужден был выполнить указание главного военного советника.
  
  2
  
  Поездка Тихонова через Италию и Германию в Москву заняла не-сколько дней. Пока возвращавшиеся домой летчики и танкисты ожидали на границе французские визы и пили шампанское за победу советского оружия в Испании, Владимир Константинович пассажирским пароходом из Барселоны прибыл в Неаполь, а потом поездами Рим-Берлин и Берлин-Москва очень скоро оказался в Советском Союзе.
  Летняя Москва выглядела прекрасно, но в ее облике что-то измени-лось, почувствовал Тихонов, глядя из окна троллейбуса на открывавшуюся взгляду широкую улицу Горького. Как будто повзрослела столица молодого государства. Праздного люда на тротуарах стало меньше, чем прежде. Суровые плакаты "Будь бдителен!", "Разоблачи шпиона!" висели на многих домах.
  Без военной формы, в светлом итальянском костюме Тихонов появился в огромном здании на улице Знаменка, где размещалось Разведывательное управление Красной Армии. С пропускного пункта дежурный офицер проводил его в приемную начальника управления. Пока поднимались по лестнице и шли по коридорам, шаги гулко звучали в тишине, навстречу им никто не встретился: помещения, будто вымерли. Лишь возле приемной мелькнуло знакомое лицо немолодой сотрудницы из машинописного бюро. Но женщина, увидев одного из старожилов управления, быстро отвела взгляд и юркнула в дверь ближайшего кабинета. "Запуганные они тут все, что ли?" - отметил Тихонов с удивлением.
  В приемной незнакомый помощник начальника управления со шпалой капитана в петлицах записал данные документов и исчез за массивной дубовой дверью.
  - Семен Григорьевич Гендин готов вас принять - четко произнес он, вернувшись в приемную. - Можете пройти в кабинет.
  Услышав незнакомую фамилию, Тихонов машинально взглянул на табличку возле двери. На ней золотыми буквами значилась должность владельца кабинета: "Начальник Управления". Ошибки быть не могло: кабинет тот же, но хозяин - другой.
  В кабинете позади стола возле висевшей на стене карты мира шагал, поскрипывая сапогами, высокий военный с петлицами старшего майора госбезопасности.
  Тихонов представился и поздоровался. Гендин кивнул в ответ и ска-зал:
  - Садитесь, товарищ Тихонов! Доложите о результатах командировки. Только кратко.
  Разведчик в нескольких предложениях обрисовал характер своей деятельности в Испании, делая акцент на том, какие задачи он выполнял по указанию главного военного советника. Интуиция подсказывала ему, что не стоит докладывать новому начальнику управления, пока чужому для него человеку, сведения о работе в Испании "Ферзя" и радистки Сильвии Лопес, действовавший под псевдонимом "Аврора". Тихонов тщательно оберегал безопасность этих людей и не был сторонником того, чтобы сообщениями об их успехах поднимать свой авторитет. К тому же, судя по реакции Гендина на доклад, его не интересовали подробности.
  Выслушав подчиненного, начальник управления поблагодарил за работу и, скупо улыбнувшись, сказал:
  - Мне выпала приятная миссия вручить вам, товарищ капитан второго ранга, награду Родины, которой вы удостоены за образцовое выполнение задания в заграничной командировке. Через несколько дней из Испании в Москву прибудет очередная группа отличившихся в боях летчиков и танкистов. Награды им будут вручать в Кремле. У нас, разведчиков, работа - негромкая, непубличная, поэтому на государственном уровне принято решение награждать сотрудников разведки здесь, в управлении. Во-от. От имени Советского правительства я поздравляю вас с высокой оценкой вашей специальной деятельности и награждением орденом Красной Звезды.
  Он взял со стола орденскую коробочку, открыл и вручил Тихонову рубиновую звезду. Тот не ожидал такого поворота событий и немного опе-шил. Но ответил по уставу:
  - Служу трудовому народу!
  Потом добавил:
  - Готов незамедлительно приступить к выполнению служебных обя-занностей.
  Однако Гендин, качнув в знак согласия головой, явно не оценил проявление служебного рвения подчиненным, и как-то рассеянно сказал:
  - Пожалуй, прежде всего, вам следует отдохнуть после командировки и восстановиться от последствий ранения. Идите-ка сейчас в отпуск. Проездные документы и путевочку в крымский санаторий командного состава РККА вам нужно получить у начальника нашего административно-хозяйственного отдела майора Деревянко. Ступайте, я вас не задерживаю. Желаю хорошо отдохнуть!
  Начальника административно-хозяйственного отдела Кузьму Нико-лаевича Деревянко Тихонов прежде не знал: видимо, майор начал служить в управлении после его отъезда в Испанию. Поэтому ни о чем расспрашивать не стал, хотя было желание узнать о прежних сослуживцах. Деревянко тоже был молчалив, на посторонние разговоры не отвлекался. Выдал документы, которые отпускнику были положены, да напоследок пожелал хорошего отдыха.
  Из управления Тихонов без спешки направился домой. Дом в Невольном переулке неожиданно встретил его пустотой. Ни жены, ни сына на месте не оказалось, и, судя по необорванным листкам настенного календаря, не было их давно. Соседи тоже отсутствовали, рабочий день еще не кончился. Лишь веселая соседка Раечка, известная тем, что энергично старалась устроить личную жизнь, но не преуспела в этом, хотя претендентов на руку и сердце водила к себе многих.
  Она сидела на лавочке возле подъезда и словоохотливо прояснила Тихонову ситуацию. По ее словам, Павлик два года учился в Ленинградской мореходке, но в отпуск не приезжал. Наташа месяца три назад уволилась с работы и уехала, скорее всего, тоже в Ленинград. Точной причины её отъезда Раечка не знала, но по обрывкам разговоров на кухне, поняла, что кто-то из родственников сильно заболел.
  - Уехала, ничего сказала, куда, насколько. И правильно сделала, - понизив голос, прошептала соседка. - Нехорошо у нас тут стало.
  Тихонов присел на скамейку рядом и мрачно пошутил:
  - Что, приведения завелись?
  - Хуже, Владимир Константинович! Враги народа кругом!
  Она округлила глаза и почти в самое ухо соседу шепотом поведала:
  - Прошлым летом арестовали комбрига Гульдгубера, помните, наверное, жил в двухэтажном доме, что у нас во дворе. Тогда газеты писали, что среди военных много шпионов оказалось. Но жена его, Гольдгуберша, вредная была баба, вдруг стала со всеми доброй и говорила, что мужа арестовали по ошибке. Он, мол, в Гражданскую вместе с самим товарищем Ворошиловым белых громил. Разберутся и отпустят. Как же, разобрались: по осени и за ней ночью на "черном воронке" приехали. Мальчик у них Аркаша, школьник, остался один, тетка родная к нему приехала, чтобы присматривать за ним и за квартирой. Но Аркаша закончил десятилетку и пропал. Домоуправ наш, Викентий Арсеньевич, важный такой ходил, всё про всех знал. Он объ-яснил, что Гольгуберша и Аркаша теперь содержатся в лагере для членов семей изменников родины. Недавно и Викентия Арсеньевича забрали. Участковый сказал, что домоуправ на самом деле - дворянин, участник контрреволюционного заговора. Получается теперь, Владимир Константинович, что никому веры нет. Люди замкнулись сами в себе и носа из дома не высовывают.
  Тихонов внимательно слушал говорливую Раечку и размышлял. Пока он воевал в Испании, многое изменилось в родной стране. То, что в Москве творятся неладные дела, он понял, побывав в Разведупре. Сопоставил свежие впечатления со сведениями, полученными из центральных газет, которые изредка удавалось читать. Какие-то штрихи общей картины проявились после рассказа соседки Раечки. "Дело дрянь", - сказал он себе. Начинается время испытаний. Прежде всего, следует разыскать Наташу и Павлика и постараться обезопасить их от возможных неприятностей, которые вполне могут произойти с ним. Исчезновение Берзина, занимавшего высокий пост главы советской военной разведки, выглядело как зловещее предзнаменование арестов тех людей, кто с ним служил два десятка лет. Взять могут в любой момент, никакие ордена не защитят. Очень хорошо, что есть возможность поехать в отпуск. Правда, путевка в крымский санаторий для комсостава РККА пропадет. Но в Ленинграде или у родителей Наташи в Любани тоже хорошо отдыхать всей семьей.
  Вечером того же дня элегантный капитан второго ранга с двумя боевыми орденами на кителе шел по перрону Ленинградского вокзала к поезду "Красная стрела", отправлявшемуся в северную столицу.
  В Питере с Московского вокзала он, не мешкая, поехал на трамвае к матери. Радости Ольги Антоновны не было конца, когда она, вытирая платком мокрые от слез глаза, разглядывала сына, Бог весть, где пропадавшего два года.
  Будущей весной ей семьдесят исполнится, мелькнула мысль у Тихо-нова, на старушку уже похожа, но все такая же быстрая. Стол накрыла, не успели оглянуться.
  - Где же тебя судьба носила всё это время, Володенька? Рассказал бы матери...
  - Ну, где-где? Ты же знаешь, мамуся, моряка обычно по морям носит: нынче здесь, а завтра - там...
  - Какой ты у меня моряк секретный, я всё-таки догадываюсь, Господь разумом не обидел. Загар бронзовый, поди, не на Северном полюсе получил. Недаром мы с Павликом все новости про положение в Испании обсуждали. Тебе вижу и орден новый дали. Поздравляю! А ты, раз не имеешь права, то и не отвечай.
  - Умница, мамуся! Ты мне лучше про Павлика, да про Наташу рас-скажи. Как они, где, почему в Москве не появляются?
  - Про Павлика проще всего рассказать. Нынче весной он окончил второй курс Морского техникума. Хорошо учится - хвастался мне зачетной книжкой, в ней в основном "хорошо" и "отлично" стоят. Потом у них судовая практика началась, его в Мурманский морской порт отправили, чтобы получить распределение на какой-нибудь пароход. Я у него спросила, что же ты семнадцатилетним капитаном будешь, как в романе писателя Жюля Верна? Он ответил, нет, бабушка, до капитана мне далеко, пока я матросом поработаю. Месяц назад он прислал телеграмму, что определен работать палубным матросом на грузовое судно "Клара Цеткин" и до ноября этого года будет работать на Северном морском пути.
  Тихонов улыбался и несколько раз брался перечитывать текст теле-граммы от сына, который осуществил свою мечту и стал настоящим моря-ком-полярником. Потом напомнил матери о Наташе.
  Ольга Антоновна, вздохнув, сказала:
  - У Наташеньки дела горькие пошли. Мама умерла, а отец после перенесенного удара почти неподвижен. Её из Москвы железнодорожное начальство вызвало. Приехала к ним на станцию скоренько, мать живой застала. Сегодня уже три месяца, как схоронила, а с отцом теперь будто с маленьким ребенком сидит. Так что ты поезжай к ней.
  - Да, сейчас пойду телеграмму отправлю, а завтра утренним приго-родным поездом поеду.
   ... Запыхавшаяся Наташа бежала по дощатому перрону маленькой станции, когда паровозик сипло прогудел, зашипел паром и покатил состав с четырьмя "сидячими" вагонами дальше в сторону Малой Вишеры. Улыбавшийся Владимир Константинович широко расставил руки и крепко прижал к себе жену. На пустом перроне они застыли в обнимку. Наташа гладила загорелое лицо мужа, а он ощущал теплоту её плеч и частые удары сердца.
  В нескольких словах Наташа рассказала о том, что случилось с её родителями, и порадовала сообщением об улучшении здоровья отца.
  - Он начал вставать с постели и немного ходить по комнате, - сказала она. - Сейчас сам увидишь. Проголодался, наверное, с дороги?
  - Пока нет. Мамуся в дорогу пирожков с мясом напекла, я хорошо перекусил в поезде.
  - Я баньку затопила. Помоешься с дороги.
  - Это с удовольствием! Давно в русской бане не парился. В гостиницах только ванной удавалось пользоваться.
  - Знаю, знаю. Твои товарищи, заезжавшие в Москву, передавали мне письма, где ты писал про свой спартанский быт. Ты ни словом не обмолвился о стране, куда уехал, но я догадалась, что это - Испания.
  - От жены разведчика ничего не укроется!
  Смеясь, они дошли до дома. Пока Тихонов направился в комнату, чтобы поздороваться и посидеть с больным тестем, Наташа проверила баню. Потом сообщила:
  - Истопилась! Теперь ей пару часов выстояться нужно. У нас ведь баня "по-черному": топить умеючи надо, а не то можно угореть. Предлагаю, пока есть время, пройтись за грибами: здесь недалеко. Нынешнее лето - урожайное: белых много, подосиновиков, а лисички можно косой косить. Наберем корзинку, я грибную солянку со сметаной приготовлю.
  Их район на юге Ленинградской области славился грибными местами, и супруги на самом деле удачно выбрались на "тихую охоту". В лесу было влажно, поэтому Наташа надела резиновые сапоги и брезентовый плащ-дождевик, так же мужа экипировала, чтобы не промокнуть. Они ходили по едва заметным в тени деревьев тропкам и по опушкам, где среди паутинок с запутавшимися в них листочками, взгляду грибников то и дело открывались крепенькие боровички под коричневатыми шляпками или красноватые головки подосиновиков, выглядывавшие из лесной травы. Часа полтора они провели в сказочных местах, где Тихонов зачарованно любовался сочными видами русской природы, по которым так скучал среди выжженных солнцем пейзажей горной Испании. Забыв обо всех возможных сложностях, он наслаждался тем, что приехал в родные места.
  Дома Наташа развесила дождевики на просушку и повела мужа в дышащую жаром баню, которая спряталась на берегу ручья среди раскидистых ив. Мыться Тихонову в ней прежде не доводилось. Пока он оглядывал предбанник, освещенный солнечными лучами, бьющими сквозь щели в двери, отряхивал шею и плечи от еловых иголок, насыпавшихся в лесу, Наташа рядом раздевалась. Сложила на лавку платье, чулки и бельё. В нижней сорочке встала, расплела косу и расчесала длинные волосы. Потом сорочку сбросила и, сверкнув в лучиках солнца белизной тела, скрылась в моечной. Донеслось шипение каменки, на которую выплеснули ковшик воды, и пришла волна горячего воздуха.
  По-флотски аккуратно Тихонов уложил снятую одежду, наклонил голову под низкую притолоку, вошел в завесу пара и плотно закрыл дверь, чтобы не выпускать тепло.
  - Ложись на полок, - весело распорядилась Наташа, вынув березовый веник из ушата с кипятком. Потянулся ни с чем не сравнимый аромат распаренных березовых веток и листьев.
  В топившейся "по-черному" бане на стенах, потолке, полу и лавках почти не было следов копоти: хозяйки явно заботились об этом и скребли дочиста скребками. Тихонов лег лицом вниз на полок из толстых досок, покрытый домотканым покрывалом. Тут же горячие шлепки банного веника посыпались ему на спину, бедра и даже на пятки. Наташа парила мужа со знанием дела, он только постанывал от удовольствия. Еще раз плеснула на каменку и вновь заходила веником. Приустав, наконец, выдохнула "У-у-ф!" и села на лавку. Муж с таким же выдохом сел рядом. Улыбавшееся лицо жены покрылось мелкими капельками пота, волосы прядями разметались по плечам. Тихонов принес из предбанника кружку с квасом, которую выпили несколькими глотками.
  Место на полке заняла жена, а муж взял свежий веник. Он не был большим специалистом в банном деле, но старался не ударить в грязь лицом. Поддавая парку и охаживая белокожую Наташу веником, смотрел и поражался тому, что её фигура почти не изменилась, хотя прошло двадцать лет, как поженились. Может, в бедрах чуть раздалась - так не девчонка, а мать взрослого сына. Но стройности не утратила.
  Распарившись, Наташа поднялась, смахнула с плеч прилипшие лис-точки от веника и озорно спросила:
  - У нас в деревне после пара в ручей прыгают. Не забоишься?
  Тихонов без слов взял её за руку, открыл двери и вывел из бани. Садившееся солнце светило в глаза. Они сделали два шага по траве и прыгнули в воду. Холод проточной воды ожег горячие тела, но они заставили себя дважды окунуться, прежде чем бежать в банное тепло. После купания пришло ощущение необычной легкости, даже невесомости.
  Из бани в тот день Тихоновы не уходили долго. Потом неторопливо шли от ручья вверх по тропинке меж берез к дому. Первая поднималась жена с тюрбаном из полотенца на мокрых волосах, за ней следовал муж с тазиком, заполненным выстиранным бельем.
  После бани по деревенскому обычаю сели за стол. Наташа достала из погреба миски с солёными огурцами и грибами, сметану в глиняной крынке, кувшин с квасом. Открыв заслонку русской печи, ухватом вытащила котелок с вареной картошкой и форму со свежевыпеченным хлебом. Горячую картошку почистила, разложила по тарелкам, обсыпала порезанным укропом, деревянной ложкой подложила сметаны. Потом, забавно наморщив нос и смущенно улыбаясь, спросила:
  - Володенька, вроде как праздник у нас домашний. Не будешь против, если достану бутылочку, что у деревенской самогонщицы получила в расчёт за продукты, привезенные из города? Хотя, и не по закону это?
  - Наташа, ты как маленькая! Ставь, конечно! И стопки не забудь достать.
  Ночевать отправились на сеновал. Ночи стояли теплые, в доме оста-ваться не хотелось. На душистом сене, застеленном простынею, Наташа шепотом рассказывала, как её вызвали из Москвы по телеграмме от родителей. Как тревожно стало работать, когда начальника железной дороги объявили врагом народа, а вслед за ним арестовали нескольких инженеров. Вот в Ленинграде на службу ходить не надо, поэтому ничего про аресты она больше не слышала. Очень жалко маму было. Павлик отпрашивался из техникума, чтобы приехать на похороны. Потом он отправился в Мурманск, в море ушел. Писем не пишет, иной раз при заходе в порт чиркнет открытку, мол все в порядке. Тоже переживать приходится - у моряков работа опасная...
  
  3
  
  В Москву Тихонов приехал через месяц. Подходя к управлению, он ощутил некое дежа вю: с ним уже случалось такое двадцать лет назад. И тогда, и сейчас он понимал, что в сложившихся независимо от него обстоятельствах его могут арестовать, и морально был готов к этому. В 18-м году пришлось сидеть в тюрьме, но в дальнейшем всё сложилось благополучно при содействии Раскольникова. Как пойдут события в 38-м году, загадывать не представлялось возможным.
  На Ленинградском вокзале Владимир Константинович случайно встретил одного из "испанцев": летчика из группы, которая только что возвратилась в СССР. На груди у него сверкали два новых ордена, таких же, как у Тихонова. Они поздравили друг друга с наградами, и летчик рассказал о торжественном приеме в Кремле, где "испанцев" поздравил "всесоюзный староста" Михаил Иванович Калинин. Потом, понизив голос, спросил:
  - Слушай, с тобой ничего странного не случалось за последнее время?
  Тихонов удивился:
  - Что со мной должно было приключиться?
  - Понимаешь, в Москве на вокзале, когда мы группой приехали из Парижа, какие-то личности интересовались, почему со всеми вместе не приехал ты. Их было трое, формы военной на них не было, одеты в темные костюмы. Потолкавшись рядом, сели в машину и уехали.
  Случайный разговор натолкнул Тихонова на мысль о том, что его должны были задержать сразу после приезда из Испании. Недаром комкор Штерн торопил его с возвращением на родину. Комкору кто-то рекомендовал отправить разведчика вместе с группой летчиков и танкистов. Дальнейшие планы в отношении него не раскрывались, поэтому главный военный советник разрешил ехать по легендным документам, раз не получается по советскому загранпаспорту. Тихонов оказался в Москве раньше, чем его ждали. Что же, месяц спокойной жизни он для себя отыграл!
  В Разведупре Тихонова принял не начальник управления, а председатель партийной комиссии полковой комиссар Белокопытов, оставшийся старшим в управлении, то есть, фактически, во всей военной разведке на время отъезда Гендина. Владимир Константинович доложил, что прибыл из отпуска и готов приступить к служебным обязанностям, но не знаком с обстановкой в отделах из-за двухлетнего отсутствия. Ему показалось, что полковой комиссар, недавно переведенный из Главного политического управления (ГлавПУР) РККА для усиления партийного влияния в рядах разведчиков, сам не очень четко ориентировался в функциях отделов. Зато остальными вопросами председатель парткомиссии владел в совершенстве. Полистав какие-то замусоленные тетрадочки, Белокопытов ткнул в одну из них перстом и приказным тоном сообщил:
  - Чем вам заниматься дальше, определит партийная комиссия управления. Заседание состоится в четверг в два часа пополудни. Попрошу не опаздывать!
   Дома Тихонов одетый лег на кровать и подумал о том, что в тех условиях, которые сложились сейчас, дойдет до того, что работу с агентурой будут планировать на партийных собраниях. Выругавшись, досадливо крякнул и встал. Налил в блюдце постного масла, посолил, ткнул в него кусочек ржаного хлеба. Понюхал и пожевал. Налил полстакана водки, выпил и закусил хлебом с постным маслом. Потом снова улегся и долго лежал с открытыми глазами, пока не уснул.
  На заседании парткомиссии Тихонова ждали Белокопытов и четыре его помощника из числа незнакомых командиров и комиссаров. Надо же, подумал Тихонов, за два года, что меня не было, сменился весь оперативный состав Разведупра. От размышлений его оторвал голос Белокопытова:
  - Расскажите, какие вопросы вы решали с врагом народа Берзиным? Какой вред это могло нанести Разведуправлению и всей советской военной разведке?
  Тихонова передернуло, будто от удара током, но он упрямо мотнул головой и ответил:
  - Берзин был начальником Разведывательного управления Красной Армии, в котором я служу с 1922 года. Как он стал врагом народа, мне неизвестно.
  - Да, товарищи, вот она - политическая близорукость. Рядом враг притаился, а опытный разведчик Тихонов не может его распознать. Может быть, от того, что в партию его рекомендовал враг народа Раскольников?
  - Раскольников тоже стал врагом народа? - искренне удивился Владимир Константинович.
  - Представьте себе, удрал за границу ваш Раскольников! Враг народа и невозвращенец, осужденный советским судом заочно. Товарищи, прошу высказываться, какие будут мнения в отношении члена ВКП(б) с 1920 года Тихонова?
  Батальонный комиссар, обладатель длинных кавалерийских усов и обритого наголо черепа, с выраженным южнорусским акцентом прогудел басом:
  - Хнать таких с партии надо! Какой же он коммунист?
  Чувство самосохранения заставило Тихонова защищаться:
  - Меня в партию принимали в Гражданскую на Южном фронте! Ре-комендовал не только Раскольников, но и видный партийный работник Лариса Михайловна Рейснер. Утверждал решение собрания сам товарищ Киров.
  Молодой майор с тонким нервным лицом, похожий на кабинетного ученого, воскликнул:
  - Вы, пожалуйста, не смешивайте в одну компанию ушедших из жизни пламенных революционеров и врагов народа. Правильно товарищ Белокопытов отметил: страдаете политической близорукостью, товарищ Тихонов. Если только здесь нет злого умысла. Я тоже считаю, что следует настаивать на исключении капитана второго ранга Тихонова из рядов партии Ленина и Сталина.
  Председатель парткомиссии подвел итог заседания:
  - Мы будем рекомендовать партийному собранию Управления разобрать на собрании ваше персональное дело. О его дате вас известят завтра. От служебной деятельности вы временно отстранены до завершения партийного расследования в отношении вас.
  Тихонов медленно шел по коридору к выходу из Управления в мрачных раздумьях. Положение оказалось незавидным: Раскольников и Берзин объявлены врагами народа, многие сотрудники Разведупра исчезли, то есть, скорее всего, арестованы тоже как враги народа. Он служил с ними, являлся подчиненным Берзина, соответственно имел со всеми служебные и неслужебные контакты. Такие же "бдительные" люди, как члены парткомиссии, предъявят обвинение, мол, был связан с врагами, поэтому и сам стал врагом. Совместную службу с Раскольниковым припомнят и рекомендацию в партию, потом так вывернут дело, что ему несдобровать. Вслед за исключением из партии последует арест и обвинения в том, чего не совершал. Он был чист перед законом и перед своей страной, но в условиях повсеместной борьбы с врагами народа невиновность доказать будет сложно. Хорошо, что мать, Наташа и Павлик находятся далеко от Москвы, до них непросто дотянуться. А у него, видать, судьба такая: не поставили к стенке в 1918 году, когда расправ-лялись с офицерами, значит, тяжкий жребий настигнет в 1938 году. Прошедшие двадцать лет можно считать подарком судьбы!
  Тихонов отворил тяжелую дубовую дверь и вышел на улицу. Еще светило солнце, но августовский день заканчивался. Рядом с подъездом стояла черная машина, около которой в напряженном ожидании топтались трое сотрудников НКВД. "Вот эти приехали за мной", - догадался Владимир Константинович.
  Прозвучали команды:
  - Предъявите документы!
  - Капитан второго ранга Тихонов, вы задержаны!
  - Пройдите в машину!
  Очень быстро машина оказалась в тюремном дворе, Тихонова под охраной завели внутрь здания. Дальше все происходило будто бы с посторонним человеком: оформили, отобрали документы и ордена, обыскали, сфотографировали анфас и в профиль, отвели в камеру. Он воспринимал происходящее, словно со стороны: видел тюремную камеру, в которой кроме него находился пожилой человек в дорогом шерстяном костюме, мятом и испачканном грязью. Слышал матерную брань надзирателей в коридоре. Видел, что трижды в сутки им приносили еду, и сосед заставлял его есть, чтобы сохранить силы. Видел, что через несколько дней его повели на допрос. Он все видел, но ни о чем не думал: сознание, видимо, из чувства самосохранения отключилось.
  Оно заработало лишь в тот момент, когда в комнату для допросов вошел следователь. Память подсказала Тихонову, что человек, арестовавший его в 1918 году в Адмиралтействе, и следователь, который вел допрос в 1938 году, очень похожи внешне. Факт заставил встрепенуться и организовать самооборону. Следователь расстегнул ворот гимнастерки, закурил и небрежным тоном заявил:
  - Мне с тобой, Тихонов, возиться некогда. Без тебя забот невпрово-рот. Твоё дело совершенно ясное: враг народа и невозвращенец Раскольников специально пристроил тебя, бывшего царского офицера, в партию и направил служить в Разведывательное управление Красной Армии, где свил своё паскудное гнездо другой враг народа - Берзин. Вместе с Берзиным ты вредил нашей разведке, вместе плодили шпионов, работавших против Советской Родины. Как сказал товарищ Сталин, в нашу разведку проникли люди, работавшие на Германию, Польшу, Японию. И ты, Тихонов, этому способствовал. Потому что ты сам враг. Вот тебе бумага, пиши признательные показания о том, что ты - террорист. Что ты смотришь на меня? Не хочешь писать?
  Тихонов негромко сказал:
  - Мне нечего писать. На иностранные разведки я не работал. Раскольникова не видел со времен Гражданской войны, когда он во главе Каспийской военной флотилии громил белогвардейцев. Берзин был начальником Разведупра, с ним лично я контактировал очень мало, и вредить Родине не собирался. Как я должен признаваться в том, что я являюсь террористом, вообще не понимаю.
  - Я тебе объясню, - сказал следователь и встал. Зашел за спину Тихонову, с силой ткнул ладонью в затылок так, что тот ударился лицом о стол, разбив нос и губы.
  Потом брезгливо взял со стола лист бумаги и продолжил мысль:
  - Видишь, какой ты мерзавец! Бумагу кровищей измазал. Ладно, после переделаешь начисто, а сейчас быстро пиши признание в терроризме.
  С трудом шевеля разбитыми губами, роняя капли крови, Тихонов хрипло ответил:
  - Следствию потребуются доказательства моих преступлений. Но их нет, потому что я их не совершал.
  Следователь отмахнулся, как от мухи:
  - Никому доказательства не потребуются. Наш Генеральный проку-рор Андрей Януарьевич Вышинский учит, что признание - царица доказа-тельств. Признаешься - будешь спокойно ждать суда в камере. Так что пиши, как вместе с врагом народа Берзиным готовил террористические акты против советского руководства.
  - Не в чем мне признаваться, - опустив голову, повторил разведчик.
  - Придется освежить тебе память, - прошипел сквозь зубы следова-тель и ударил кулаком в лицо, опрокинул на пол, а потом бил сапогами, пока не утомился.
  В себя Тихонов пришел в камере. Сосед мокрым носовым платком стирал ему кровь с лица. Огнем горело и болело все: лицо, челюсть, нос, ухо, а более всего болели отбитые ударами сапог внутренности. Сосед немного успокоил:
  - Судя по твоему состоянию, переломов и разрывов внутренних органов нет. Уже легче. Значит, оклемаешься в камере до следующего допроса. Или ты уже признался в том, что являешься шпионом и работаешь на Германию, Польшу и Японию?
  - Откуда вы знаете, в чем меня обвиняли, - с трудом спросил Тихо-нов.
  - Морячок, ты здесь не первый. А с фантазией у следователей плоховато. Через эту камеру прошли уже десятки шпионов всех мастей.
  - А где мы находимся?
  - Во внутренней тюрьме НКВД.
  - Я помню, что ехали в машине недолго.
  - Откуда же тебя забрали?
  - Из Главного штаба РККА на Знаменке.
  - Действительно, здесь совсем близко. А в чем тебя, моряк, обвиняют?
  - Пытаются обвинить в терроризме, но я отказываюсь.
  - В конце концов, согласишься с обвинением. Следователи умеют "уговаривать".
  - А вы кто?
  - Работник Генеральной прокуратуры, потерявший бдительность и вступивший в преступный сговор с врагами народа.
  - У вас остались силы подшучивать над собой? Сильно! Неужели вы, прокурор, не можете найти какую-то зацепку, чтобы отвести от себя несправедливое обвинение.
  - Насчет меня, увы, поздно что-то искать. Не сегодня-завтра исполнители высшей меры социальной справедливости в последний раз поведут на выход. А насчет тебя можно подумать. Говоришь, терроризм... Чему нас учит теория? "Терроризм - это публично совершаемые общеопасные действия или угрозы таковыми, направленные на устрашение населения или социальных групп, в целях прямого или косвенного воздействия на принятие какого-либо решения или отказ от него в интересах террористов". К твоему случаю, моряк, явно не подходит. Значит, тебе надо написать в Генеральную прокуратуру заявление о нарушении юридических норм в отношении тебя.
  - Кто будет читать мою писанину? Им нужно поскорее разделаться со мной.
  - Ты не совсем прав. Кончить с тобой они, конечно, хотят. Но просто-напросто пристрелить тебя в камере не имеют права. Нужно, чтобы у них каждое лыко в строку было: обвинение, признание, судебные действия, приговор. Только в таком случае следователю поставят "плюсик" за то, что сумел вывести на чистую воду врага народа. А ты сейчас запустишь бумагу, где не будешь писать, что ты невиновен - в это никто не поверит - а укажешь нашим надзорным органам на юридические ошибки, допущенные следствием в отношении тебя. В тюрьме обязаны принять у тебя бумагу. Ее передадут по назначению, а дальше наша бюрократическая машина будет работать без твоего участия. Зато на тебя будет работать время. Мало ли что может произойти за те дни, пока тебе придет ответ из Генеральной прокуратуры. Допрашивать не будут во время разбирательства. Так что пиши, что я тебе скажу.
  Так и получилось. Тихонов написал заявление, бумагу приняли. Через несколько дней пришли за прокурором, который так и не вернулся в камеру.
  Один допрос все же состоялся на следующий день после того, как Тихонов отправил заявление в Генеральную прокуратуру. Следователь был вне себя от злости на своего подследственного, который решил "умничать" и жаловаться. Удары в этот раз наносил не по лицу, бил под дых, со спины по почкам, коленом в пах. Упавшего Тихонова отливал водой из ведра, сажал на табурет и заставлял писать признание. После упрямого отказа заставил несколько ночных часов держаться на ногах, пока сам заполнял за столом множество протоколов допросов.
  Под утро Тихонов упал, лишившись сознания. Вновь на него полилась холодная вода из ведра. С трудом придя в себя и разлепив веки, Владимир Константинович увидел наклонившегося следователя, который зло предупредил:
  - Ладно. Зря не хочешь писать то, что тебе говорят. Сделаем по-другому. Я отдам распоряжение, чтобы сюда привезли твою жену. Зачитываю: Тихонова, урожденная Устьянцева, Наталия Кузьминична, инженер-экономист Наркомата Путей сообщения. Правильно? Знаю, что правильно. Ты подпишешь мне всё, что угодно, когда она будет выть от боли и страха на допросе в соседнем кабинете.
  Конвоиры под руки отвели Тихонова, с трудом волочившего ноги, в камеру.
  
  4
  
  Прихрамывая, Тихонов шагал взад и вперед между узкими тюремными койками, одна из которых пустовала после ухода прокурора, и мучился от мысли, что следователь выполнит угрозу и арестует Наташу. В то же время память восстанавливала разговоры с женой перед окончанием отпуска. Владимир Константинович не стал утаивать, что его могут арестовать в Москве, и объяснил, как следует поступить в случае, если от него неделю не будет ни телеграммы, ни письма. Вины за ним никакой нет, поэтому органы разберутся и выпустят. Но на всякий случай, Наташе надо как минимум полгода прожить в деревне вместе с больным отцом. Более того, в деревню необходимо увезти и Ольгу Антоновну из Ленинграда. Тихонов не исключал, что могут придти и за ней, ведь в его личном деле имелся адрес матери. Адреса деревни, где жила Наталья с отцом, не было, поэтому разыскать ее будет непросто.
  Время шло. По зарубкам, которые Тихонов делал ложкой на стене, выходило, что наступил октябрь 1938 года. На допросы его больше не вызывали. Так, может быть, сработала идея, подсказанная опальным прокурором, и с протестом сейчас разбираются в Генеральной прокуратуре? Не исключено, решил разведчик, и поблагодарил судьбу за счастливый случай, явившийся в образе грамотного соседа по камере.
  Ожидание закончилось, когда поутру раздался возглас конвоира:
  - Тихонов, на допрос!
  Можно ожидать чего угодно: и плохого, что более вероятно, и хорошего, что выглядело бы чудом, думал Тихонов, сидя на табуретке, привинченной к полу в кабинете следователя. Но то, что он увидел, когда открылась дверь, привело его в полное замешательство. Захотелось, как в детстве, перекреститься и прошептать: "Свят! Свят! Свят!". Настолько неправдоподобно выглядело происходящее.
  Тем не менее, за столом следователя вполне реально усаживался не-молодой майор госбезопасности с одним ромбом в петлицах. В его карих с восточной поволокой глазах поблескивали искорки улыбки. Чекист пригладил обеими ладонями аккуратно постриженные усы и бороду, от чего по прокуренному казенному помещению пошел аромат дорогого одеколона. Тихонов отказывался верить собственным глазам: напротив него сидел Мишель, вернее, Михаил Андраникович Анташев.
  Театрально скрестив руки и насладившись произведенным эффектом, старый знакомый спросил:
  - Что, Володя, вы не ожидали Анташева здесь встретить? Давайте обнимемся, как положено добрым друзьям, а потом обсудим наши дела и делишки...
  Пока Тихонов вытирал тыльной стороной ладони внезапно набежавшие слезы, Анташев продолжил:
  - Успокойтесь, успокойтесь, ради Бога! Ослабли вы здесь, конечно. И по виду заметно, что следователь кулаки-то не жалел, когда выбивал из вас признание. Теперь незаконное отношение к вам под запретом. Во всех управлениях НКВД работают комиссии по выявлению случаев нарушения социалистической законности. Они образованы по указанию нового замнаркома внутренних дел товарища Берии. Я возглавляю комиссию в центральном аппарате, где уже прекращены сфабрикованные дела в отношении многих сотрудников НКВД, военных, работников юстиции. Справедливость восстанавливается, люди выходят на свободу. В ходе работы мне в руки попало написанное вами обращение в Генеральную прокуратуру. Документ составлен настолько грамотно, что я поразился вашим правовым познаниям. Когда вы успели набраться их?
  - Тюрьма многому научит, - со вздохом ответил Тихонов.
  - Что верно, то верно! Я затребовал документы на вас, и узнал, что следователь, который ими занимался, замешан во многих нарушениях закона. Сейчас он заключен в камеру и дает признательные показания. Могу устроить очную ставку, вернете ему должок...
  - Избави Боже от общения с таким негодяем!
  - Напрасно! Существует латинское выражение: "Оптимэ олерэ оксизум хостэм!". Что означает: "Лучше всего пахнет прах твоего врага", его автор - римский император Вителлий, - продемонстрировал знание латыни и истории Анташев, при этом неожиданно так осклабился, показав верхние зубы, что лицо на мгновение приобрело хищный вид.
  Тихонов безразлично отмахнулся и спросил:
  - Вы лучше расскажите, как жили и чем занимались после того как мы расстались в мае двадцатого года на Каспии. Вы тогда в составе конного отряда чекистов пошли рейдом по глубинкам Ирана...
  - Верно! Неожиданно для себя я вновь вернулся на привычную службу и стал начальником контрразведки отряда. Выявлял врагов среди многочисленной русской прослойки, живущей в тех местах. Не смотрите на меня подозрительно, крови на мне нет. Кого-то из них вербовал и направлял на агентурную работу в наших интересах, кого-то просто отпускал. И только самых забубенных сдавал в трибунал. Через полгода всем отрядом вернулись в Баку, где меня как опытного оперативника направили работать в органы ВЧК. Там познакомился с таким же оперативником Лаврентием Берией. Он намного моложе меня, но мы работали дружно. Я даже помогал ему в трудную минуту, когда его по каким-то доносам хотели отдать под суд. Лаврентий сумел оправдаться, перешел на работу в Грузию, меня за собой потащил. Вместе в Закавказье создавали ЗакЧК. Потом его на партийную работу направили, а я в органах остался. Уже, было, на пенсию собрался, а Берию в Москву перевели. Он меня убеждал, что рано уходить на покой, дел много впереди. Теперь, встретившись с вами, я понял, что Лаврентий Павлович был прав. С вашей подачи я в 20-е годы я стал заниматься оперативной работой, за что по сей день сердечно вам признателен. Теперь помог вам в минуту жизни трудную. На то дружба между мужчинами и существует! Ну, а вы-то как служили, где побывали до того, как в сие негостеприимное место попали?
  Тихонов коротко рассказал о своей службе в разведке, о командировках в Германию и Испанию, о тревожных днях, наступивших после приезда в Москву.
  Анташев задумчиво выслушал друга и сказал:
  - Со всеми незаконными действиями в отношении сотрудников Раз-ведупра наша комиссия разберется. Невиновные будут освобождены. Однако не все так просто - аресты нельзя свести только к "кампанейщине". Сейчас наступила ясность того, что в работе военной разведки имелось много упущений. Мы с вами опытные оперативные работники, "с дореволюционным стажем", как говорят про себя старые большевики. Скажите, разве можно продолжать работу за границей с проваленным агентом? Разве можно допускать взаимодействие разных резидентур в разведываемых странах, когда параллельные связи между разведчиками ведут к раскрытию всей сети? Разве можно использовать для агентурной работы членов иностранных коммунистических и рабочих партий, каждый из которых рискует оказаться под наблюдением полиции? На каждый вопрос следует ответить отрицательно. Тем не менее, такие грубые просчеты допускались.
  - Илья Иванович Стрельцов такого точно бы не допустил и другим не позволил!
  - Вот именно! Так что же происходило, разгильдяйство или вреди-тельство? Надо внимательно разбираться с каждым отдельным случаем провалов агентуры и арестов оперативных работников в загранкомандировках. На это обратил внимание Сталин, можете прочитать эту справку:
  "9 июня 1937 года в своем выступлении на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны товарищ Сталин снова обратил внимание на разведку: "Во всех областях разбили мы буржуазию, только в области разведки оказались битыми как мальчишки, как ребята. Вот наша основная слабость. Разведки нет, настоящей разведки. Я беру это слово в широком смысле слова, в смысле бдительности и в узком смысле слова также, в смысле хорошей организации разведки. Наша разведка по военной линии слаба, она засорена шпионажем. Наша разведка по линии ПУ возглавлялась шпионом Гаем и внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа хозяев этого дела, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу сколько угодно только не для нас. Разведка - это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение. И вот задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши".
  Тихонов прочитал текст и без слов вернул Анташеву. Тот убрал документ в папку и неожиданно спросил:
  - Володя, а о судьбе Стрельцова вы что-нибудь новое узнали?
  - Да, представьте себе, весной 1922 года, будучи в командировке в Хельсинки, мне посчастливилось с ним встретиться.
  Анташев эмоционально ударил ладонь об ладонь:
  - Я так и думал, что он жив!
  - Да, ему удалось спастись после гибели корабля в море. Он попал в Финляндию, где и остался после революции. Занимался журналистской деятельностью, экономической аналитикой, служил в каком-то банке консультантом. Мы договорились с ним использовать канал связи на случай важных сообщений. Незадолго до отъезда в Испанию я получил весточку, в которой Илья Иванович сообщил новости о том, что вступил в официальный брак с Кристиной, которая овдовела. Они вдвоем переехали в Швецию, где обстановка спокойнее, чем в воинственной Стране Суоми, и теперь он живет под именем Ингвара Свенсона с подлинным шведским паспортом.
  - Вот это новости! Впрочем, такой умница, как Стрельцов, не пропадет ни в каких передрягах. Постойте, так Кристина, овдовев, должна унаследовать миллионы своего толстого Феликса! Выходит, что Стрельцов-Свенсон стал миллионером? Ха-ха-ха, вот так номер! Хотелось бы с ним встретиться, посмотреть, как он изменился за двадцать лет.
  Они поговорили о других общих знакомых, потом Анташев спохва-тился, что время идет, и сказал:
  - Я распоряжусь, чтобы вам вернули документы и ордена, привели внешне в порядок для встречи с замнаркома товарищем Берией, который приказал сопроводить вас к нему.
  Через час Анташев привел Тихонова в просторный кабинет с окнами на Лубянскую площадь, где работал новый замнаркома. За столом читал и подписывал документы лысоватый кавказец в пенсне. Он довольно долго не обращал внимания на вошедших, потом, наконец, поднял глаза на Тихонова и сказал с сильным акцентом:
  - Ваше дело пересмотрено и закрыто в связи с отсутствием состава преступления. Социалистическая законность восстановлена. Считаю это большой заслугой комиссии по выявлению нарушений юридических норм в центральном аппарате НКВД, возглавляемой товарищем Анташевым. Он выдаст вам официальный документ, который вы можете использовать для восстановления членства в партии, если вас лишили партбилета, а также для предъявления по месту прежней службы при восстановлении в должности. У вас есть вопросы? Нет? Тогда можете идти.
  Друзья поднялись двумя этажами выше и прошли по коридору в кабинет, который занимал Анташев. Предложив Тихонову сесть ближе к столу, чекист положил перед ним документ, в котором сообщалось, что расследование в отношении сотрудника Разведуправления Красной Армии Тихонова В.К. завершено, обвинений ему никаких не предъявлялось в связи с отсутствием состава преступления. Владимир Константинович несколько раз пробежал глазами текст, а в голове мелькнула мысль о том, что и в 38-м, так же как в 18-м его тюремная история благополучно завершилась, продлившись два месяца. Судьба дважды испытывала, пугала его и пыталась сломать, но дважды оказалась благосклонной к нему, хотя третий раз испытывать ее не следует. Но кто же знает, как сложится судьба дальше?
  Анташев, заглядывая в какие-то записи на столе, рассказывал о событиях, суть которых Тихонов мог только предполагать:
  - За 1937 и 1938 годы в Разведывательном управлении Красной Армии арестованы три начальника управления: Берзин, Урицкий и Гендин, вслед за ними убрали всех заместителей, почти всех начальников отделов и их замов, многих оперативных работников. В этом месяце назначен новый начальник - комкор Орлов Александр Георгиевич. Оперативный состав обновился, без преувеличения скажу, на все сто процентов. Сейчас работают только молодые сотрудники, и как они будут налаживать и улучшать работу, ума не приложу. А время наступило крайне сложное, вот-вот может вспыхнуть новая война в Европе. Данные зарубежной агентуры нужны как воздух. Вам с вашим опытом сейчас пойти бы туда на руководящую работу. Но я предполагаю, что в обстановке подозрительности вам-то как раз работать и не дадут. У нас ведь как, ожегшись на молоке, на воду дуть начинают. Хотя, может быть, мои предположения излишне мрачные. В любом случае, Володя, запишите мой номер телефона и обязательно сообщите, как пойдут дела дальше.
  Прогноз Анташева сбылся: к Тихонову в Разведупре отнеслись как к вернувшемуся с того света. До высшего руководства его не допустили, а начальник отдела кадров, который беседовал с ним, единолично вынес вердикт и информировал, что капитан второго ранга Тихонов временно будет находиться "за штатом", поскольку должности для него сейчас нет, а в конце года будет видно, что делать дальше. Он может ехать в отпуск, к семье, в санаторий, как ему угодно. Только в политотделе Тихонова неожиданно порадовали, начальник внимательно изучил справку из НКВД, пожал руку и сообщил:
  - Вас, товарищ Тихонов, никто из партии не исключал. Партийного собрания по вашему персональному делу провести не успели, поэтому вы по-прежнему состоите членом ВКП(б). Партийные взносы, однако, за прошедший срок надо уплатить, чтобы спокойно ехать в отпуск.
  Вошедший при этих словах в кабинет бдительный полковой комиссар Белокопытов счел за лучшее поздороваться с оправданным в высоких инстанциях разведчиком и пожелать дальнейших успехов.
   Собираясь в Ленинград к семье, Тихонов позвонил Анташеву, и они встретились в закусочной "Севан", что в Лубянском проезде - место предложил Мишель: ему было недалеко идти с работы. Повар-армянин вышел к уважаемым гостям и поставил на стол блюдо с такими сочными и ароматными чебуреками, каких Тихонов не едал ни до, ни после этой встречи. Она оказалась скоротечной, поскольку оба торопились, но Анташев успел сказать главное: начальство одобрило ему заграничную командировку в Швецию с целью проверки работы стокгольмской резидентуры ГПУ.
  - Илью Ивановича Стрельцова разыщу обязательно, - гордо заявил Мишель, выразительно подняв указательный палец. Потом добавил:
  - Извините, Володя, что эта встреча получилась такой скромной! Обещаю, что в следующий приезд в Москву поведу вас с супругой домой к моим родственникам. Там вы, наконец, увидите, как армяне принимают своих друзей!
  - Спасибо, Мишель. Принял к сведению!
  
  5
  
  Приезд в Ленинград начался с сюрприза.
  Тихонов заранее сообщил жене, что едет в отпуск и будет ждать её дома. Наташа собралась и приехала вместе с Ольгой Антоновной. Отец чувствовал себя неплохо и остался в деревне один. Встреча в ленинградской квартире получилась трогательной: за прошедшие два месяца все много пережили, поэтому веселый смех то и дело оборачивался слезами. Наконец все выговорились, успокоились и отправились спать.
  В постели Наташа как-то внимательно посмотрела на мужа и серьезно произнесла:
  - Володенька, должна сообщить тебе новость.
  - Что такое случилось? - тревожно спросил Тихонов и, приподняв-шись на локте, удивленно взглянул на жену.
  - Случилось то, что у нас весной родится ребенок.
  Тихонов безмолвно продолжал смотреть на милое родное лицо. Потом, осмыслив услышанное, улыбнулся, расцеловал Наташу и весело сказал:
  - Ну и дела у нас с вами творятся, Наталья Кузьминична! Я, было, думал, что Павлик через несколько лет женится, да мы будем внуков ждать. А ты сама решила семью нашу увеличить...
   Наташа с неким смущением возразила:
  - Уж и сама! Ты летом из командировки таким знойным приехал, будто сам испанцем стал. Я в твоих объятиях словно летала. Летала-летала, да залетела! Так нынче молодые дамы про свое интересное положение друг другу сообщают.
  - Значит, нам так на роду написано. На будущий год Павлику восемнадцать исполнится, тут и малыш появится. Снова мы с тобой молодыми родителями станем!
  А Наташа рассказывала о своих переживаниях:
  - Я совершенно растерялась, когда поняла, что произошло. Мне уже сорок исполнилось - не молоденькая. И тебя рядом не было, чтобы посоветоваться. Поехала в нашу железнодорожную поликлинику, показалась врачу. Тот сказал, что мое здоровье не внушает опасений, велел больше гулять и не волноваться. Стала готовиться вновь превратиться в молодую маму. Никому ничего не говорила, пока живота не заметно со стороны.
  - Павлик скоро после практики из моря вернется. Вот удивится своим родителям!
  ... Наступил 1939 год. Тихоновы возвратились в Москву. Наташа привезла отца из деревни и оставила в Ленинграде на попечение Ольги Антоновны, но договорилась с ним, если будет хуже, то придется ехать в Москву на лечение. С бабушкой остался и Павлик, который почти перед самым Новым годом списался с парохода в Мурманском порту и примчался домой повидаться с родителями.
  - Трудно понять, когда он так возмужал? - удивлялась Наташа. - Летом уезжал на практику - паренек как паренек был. А сейчас усы отрастил, курить начал, смотрит взглядом взрослого человека, обо всем свое мнение имеет...
  - В море, Наташа, люди быстро взрослеют - задумчиво ответил Владимир Константинович. - Павлик наш маменькиным сынком никогда не был. После практики вовсе настоящим мужчиной стал. Слышала, как он сказал, что после окончания техникума обязательно вернется работать в полярных широтах? Это - не детские мечты, а рассуждения человека, понимающего, что почем. Я рад его решительности!
   За себя Тихонову радоваться не приходилось. На службе в Развед-управлении его так и не восстановили. С октября, третий месяц он числился "за штатом", на его возмущенные вопросы кадровики отвечали, что вакантной должности так и нет, а "за штатом" можно находиться до полугода. Не оставалось ничего другого, только терпеливо ждать.
   Все вмиг изменилось в марте, когда Тихонов по каким-то кадровым вопросам был вызван в новое здание Наркомвоенмора, выстроенное в Леонтьевском переулке неподалеку от Главного штаба РККА. В огромном вестибюле он встретил товарища по Испании Николая Герасимовича Кузнецова, вместе с которым помогали республиканцам и давали отпор фашистам на море. Они даже обнялись на радостях, несмотря на появившуюся разницу в чинах: один стал флагманом второго ранга, то есть контр-адмиралом, а другой так и остался капитаном второго ранга.
  - Какими судьбами вы оказались здесь, Владимир Константинович? - приветливо спросил Кузнецов.
  Тихонов несколькими словами, чтобы не задерживать высокого флотского руководителя, описал ситуацию. Кузнецов, знавший его с самой лучшей стороны, не на шутку встревожился случившимися в судьбе товарища злоключениями и предложил поговорить более обстоятельно. Пока шли к нему, сообщил, что недавно переведен с должности командующего Тихоокеанским флотом в Москву и назначен заместителем народного комиссара Военно-Морского флота. В кабинете, усадив гостя напротив себя, негромко продолжил, явно осторожно подбирая слова:
  - Итак. Состою в должности замнаркома, а фактически работаю за него. Нарком у нас как ясно солнышко в скверную погоду: разок мелькнет и пропадет надолго. Он человек не флотский, военно-морские проблемы ему мало знакомы, желания вникать в них он явно не выражает. Недавно сам товарищ Сталин, минуя наркома, звонил напрямик мне, тем самым выражая высокое доверие. Такая вот у нас обстановка, Владимир Константинович. Поэтому, пользуясь большими возможностями, готов решить вопрос с вашим назначением на должность. Вы ведь моряк до мозга костей. Помню, как мы в Испании по-флотски надежно работали плечом к плечу. Флоту нужны специалисты высокого класса, пора вам возвратиться в родную стихию. Надеюсь, вы не против моего предложения?
  - Я-то не против в широком смысле слова, да у меня больно узкая специализация. Найдется ли у вас для меня место?
  - Именно в разведке я и хочу предложить вам должность. Сейчас мы формируем органы разведки центрального аппарата наркомата ВМФ и разведотделы в штабах флотов. Квалифицированных специалистов не хватает. После Гражданской войны разведку флота ликвидировали, её функции передали Разведывательному управлению Красной Армии. Вы это помните, поскольку сами были очевидцем и участником тех событий. Время требует от флота создания собственных сил разведки, в том числе агентурной. На главных направлениях люди уже работают. Но требуется руководитель такого направления, которое объединяло бы все добытые сведения и готовило аналитические документы для командования. Хочу предложить вам возглавить информационную работу разведки ВМФ.
  - Спасибо за доверие. Готов заняться организацией работы на этом важном направлении. Вместе с тем, вам как руководителю наркомата ВМФ сообщаю, что у меня на руководстве состоит ценная зарубежная агентура. В Барселоне действует радиофицированный разведчик-источник "Ферзь", чьими разведданными мы пользовались в Испании. Вам, наверное, памятны те ситуации, когда полученные от него сведения помогали нам успешно противостоять силам фашистов.
  - Да, я помню, что подготовленная вами и вашими людьми в Испании информация, была весьма своевременной и ценной.
  - Кроме "Ферзя", в Испании работает под псевдонимом "Аврора" его радистка, очень квалифицированный сотрудник нашей разведки. Оба они могли бы активно работать в интересах флота. Оперативные документы на них лежат в Разведупре, однако я не думаю, что за полгода, прошедшие после моего отъезда из Испании, их передали для руководства другому оперативному работнику. Тем более что условия агентурной связи с ними я никому сообщить не мог, потому что меня после приезда из загранкомандировки к месту прежней службы так и не допустили. Было бы правильным официально передать руководство этими разведчиками из Разведупра в разведку ВМФ.
  - Хорошо, Владимир Константинович, я подумаю, как лучше решить этот вопрос.
  - Николай Герасимович, это еще не всё. В Стокгольме находится наш источник "Адмирал". Я вел с ним работу, но в начале 30-х годов по распоряжению командования передал его на руководство помощнику советского военно-морского атташе в Швеции Артуру Александровичу Риттеру. Мне известно, что Риттер в 1937 году был вызван в Москву и арестован, в результате чего "Адмирал" остался без руководства. На мой взгляд, не использовать его возможности в интересах ВМФ будет большой ошибкой. Он мог бы освещать обстановку на Балтике, а "Ферзь" - на Средиземноморском ТВД.
  - Интересные перспективы нарисовали. Срочно оформляйтесь на службу в наркомат. Кадровиков я проинструктирую в отношении вашего перевода из Разведуправления РККА к нам.
  С 3 апреля 1939 года Тихонов, без малого два десятка лет прослу-живший "на сухопутье", продолжил службу на флоте. Приказ о его назначении в разведку ВМФ был подписан Кузнецовым, которому в этот же день присвоили внеочередное звание флагман флота второго ранга (адмирал). Со служебным вопросом Владимир Константинович попал в кабинет к другому заместителю наркома - Ивану Степановичу Исакову. Представившись, разведчик излагал свой вопрос и поглядывал на Исакова, вспоминая, где они прежде встречались по службе. Было это в 1920 году во время службы на Каспийском море, подумал он. Исаков тоже с интересом поднял взор на него и спросил:
  - Вы в наркомате служите первый день, но мне кажется, что я вас давно знаю.
  - Так точно. Мы вместе служили на Волжско-Каспийской флотилии. Я помню, что вы командовали одним из эсминцев, "Деятельным" или "Расторопным", которые первыми открыли огонь по противнику в ходе Энзелийской операции в Иране.
  - Вспомнил! Верно! Я командовал "Деятельным", а вы были начальником разведки флотилии, проводили инструктаж командиров кораблей перед походом в Энзели.
  С удовольствием вспомнив некоторые подробности тех дней, Иван Степанович, вернулся к насущным делам, высказал ряд критических замечаний по состоянию флотской разведки и выразил надежду, что Тихонов как человек опытный сумеет вывести её на нужный уровень.
  С головой окунувшись в работу на своем направлении, Тихонов увидел, что как в центральном аппарате, так и на флотах не были налажены централизованный сбор, обработка и анализ разведывательных материалов, составление сводок и рассылка их командованию. С этого он начинал свою работу на флотилии под командованием Раскольникова, так же действовал его учитель Илья Иванович Стрельцов, ставя на крыло своё детище - разведку Балтийского флота в 1915 году.
  Об Илье Ивановиче Тихонову недавно напомнил Анташев, который по служебным делам побывал в Стокгольме и выполнил своё намерение встретиться со Стрельцовым.
  - Вы понимаете, Володя, он совсем не стареет, наш уважаемый Стрельцов! Я знаю, он на десять лет старше меня. Я уже потяжелел, погрузнел, а он все тот же. В свои шестьдесят пять выглядит на сорок пять. Седым он, по-моему, всегда был. В остальном - строен, подтянут, энергичен.
  - Мишель, я нисколько не удивлен: он же - молодожен, ему по статусу положено молодым выглядеть!
  - Да, Кристина - молодец. Сама выглядит как свежая роза и мужа обихаживает.
  До встречи со старым другом в командировке Анташев сделал важное дело: скрупулезно изучил оперативную обстановку в Стокгольме. В Москве он подробно ознакомил с ней Тихонова, который готовил свой план на поездку в Швецию, чтобы принять на руководство "Адмирала". Информация Анташева помогла ему понять ситуацию в Скандинавских странах и сделать правильные выводы на будущее.
  Выходило так, что для работы советской разведки в Стокгольме сложились непростые условия. Действовавший там резидент НКВД не справлялся с выполнением сложных поручений, поэтому в Москве ему готовилась замена. Сотрудники разведывательного аппарата не могли найти возможности сгладить имевшиеся конфликты с послом Советского Союза Александрой Михайловной Коллонтай. Она считалась своенравной женщиной. Но как человека известного в международном женском движении и в прошлом связанная с оппозицией, Сталин держал ее за границей в качестве приманки для Запада, в расчете на то, что на эту личность выйдут с какими-то предложениями. В шведском МИДе позиции нашей разведки были устойчивыми. Благодаря этому, было известно, что шведы и финны имеют свои интересы, и предполагалось, что они хотят воспользоваться своими преимуществами роли буфера в отношениях стран Запада с Советским Союзом и потому не были заинтересованы в нашем поражении в случае возможной войны, которая, скорее всего, начнется в ближайшие год-два. Они не хотели оставаться один на один ни с Германией, ни с Англией. СССР использовал свой козырь: он всегда поддерживал стратегический нейтралитет Скандинавии.
  Резидентура военной разведки в Стокгольме существует, но к настоящему времени у нее нет руководителя. Этот вопрос также решался в Москве, закончил свой рассказ Анташев.
  
  6
  
  Вскоре после того, как удалось восстановить радиосвязь с "Ферзем", из Барселоны пришла шифровка с важной информацией. Тихонов видел, что "Ферзь", несколько месяцев не получавший инструкций из Центра, продолжал активно работать по своей инициативе.
  "В апреле Канарис прилетал в Испанию для встречи с генералом Франко, имея намерение убедить диктатора в случае начала военных действий Германии в Европе захватить у англичан Гибралтар - ключ к Средиземному морю. Франко выразил согласие с предложенным планом, но оговорил условие: свои действия против Англии Испания начнет не раньше, чем Германия и ее союзница Италия установят свое влияние в абсолютном большинстве стран континентальной Европы.
  Обстановка в Европе к настоящему моменту накалена до предела. После аншлюса Австрии и захвата Чехословакии Гитлер планирует вторгнуться в Польшу, поэтому сосредоточил крупную войсковую группировку у ее границ. Канарис считает, что боевые действия в центре Европы приведут к новой большой войне на континенте. За Польшу вступятся Англия и Франция, в результате чего у Германии могут возникнуть большие проблемы. Он удивлен, почему Англия допустила захват Чехословакии и не дала жесткий ответ Гитлеру. Канарис высказывается против войны с Англией. Но будущую войну Германии против СССР он считает неизбежной.
  После отъезда Канариса из французских источников удалось получить сведения, предположительно, проливающие свет на отсутствие действенной реакции Англии и Франции на бесконтрольные шаги Гитлера.
  Премьер Даладье поручил генштабу Франции изучить вопрос о возможности нападения на нефтеносные районы СССР на Кавказе. В Сирии у французов сосредоточены три дивизии, которыми командует генерал Вейган, готовый нанести удар в направлении Баку. Помимо сухопутного рейда, прорабатывается вариант совместной морской операции, в ходе которой в Черное море будут направлены английская и французская эскадры. Военные намерены поручить дипломатам убедить турецкие власти нарушить нейтралитет и пропустить боевые корабли через Босфор и Дарданеллы.
  Таким образом, пока Германия свободно решает военным путем по-литические задачи в центре Европы, ведущие страны Запада, не считающие Гитлера своим противником, планируют нанести удар по территории СССР в районе Кавказа".
  Радиосвязь с "Ферзем", а точнее, с "Авророй", поддерживалась через мощный радиоузел Черноморского флота под Одессой, откуда до Барселоны было чуть более двух тысяч километров по прямой. Мощная аппаратура черноморцев позволяла улавливать сигналы агентурной радиостанции, притаившейся в дальнем уголке Европы.
  Шифровку Тихонов доложил лично Кузнецову, назначенному 29 апреля наркомом ВМФ. Николай Герасимович собирался на доклад к Сталину и положил бланк с важным донесением в рабочую папку. Вернувшись из Кремля, нарком вызвал Тихонова и поблагодарил за работу:
  - Товарищ Сталин оценил доклад "Ферзя" о вскрытии агрессивных планов Парижа и Лондона как очень ценные разведывательные данные и поручил дальше исследовать эту тему.
  "Дебют проведен успешно, спасибо тебе, "Ферзь"! - подумал Тихо-нов. - "Когда-нибудь "Адмирал" ответит тебе добром за добро". Успех от своевременного донесения источника в начале службы в наркомате позволил ему быстро решить вопросы по организации служебной командировки в Стокгольм для возобновления работы с "Адмиралом".
  По надежным, то есть отмеченным в картотеках нескольких миграционных служб Европы документам на имя Эрнста Вальтера, инженера из Германии, Тихонов приехал в столицу Швеции. Он не стал вызывать разведчика на встречу, потому что знал, где лучше провести якобы случайный контакт, и сам пошел туда, к университету, где у "Адмирала" должны идти занятия по русскому языку. Проехав из центра на север города, Тихонов быстро оказался среди невысоких зданий университета, расположенных среди деревьев старого парка. Найти лингвистическое отделение не составило труда, и он встал у дерева недалеко от входа. Вскоре из дверей по двое, по трое потянулись студенты, прослушавшие лекции. Последним вышел преподаватель - невысокий джентльмен с седыми усами, о чем-то оживленно беседовавший с полноватой дамой в темных одеждах. Она задавала вопросы и записывала ответы в маленький блокнотик, он отвечал. Наконец, удовлетворив любопытство, дама вернулась в здание. Преподаватель без спешки пошел по тенистой дорожке на выход из парка к остановке транспорта.
  Тихонов подошел к нему сбоку и, глядя в сторону моря, сказал по-русски фразу пароля:
  - Вы посмотрите, какая тишина над Балтикой!
  "Адмирал", слегка повернув голову, ответил знакомым отзывом:
  - Эта тишина - только мнимая...
  И немного погодя продолжил:
  -Владимир Константинович, так и я предполагал, что предстоит важная встреча. Недаром у меня с утра чесалась левая ладонь.
  - Владимир Арсеньевич, это, скорее, к деньгам. Или муха в суп упадет,- пошутил Тихонов. - Хотя, следует отметить, что развитая интуиция - важнейшее качество разведчика. Давайте погуляем по парку, здесь малолюдно - удобно разговаривать без лишних ушей и глаз. Вы не торопитесь?
  - Какая уж теперь торопливость! Я два года жду этой встречи. Действовать пора, эвон, что в Европе творится: не сегодня-завтра заполыхает. От границ Советского Союза опасность пока далеко, но она скоро приблизится. Чтобы это понять, даже развитой интуиции не требуется.
  Тихонов кивнул в знак согласия и подробно изложил содержание тех задач, решения которых Центр ждет от "Адмирала". Их суть сводилась к добыванию сведений о фашистской Германии, о перемещениях ее войск в Скандинавии, об обстановке в Финляндии, о ее военных планах в отношении СССР, о военном сотрудничестве Финляндии и Германии.
  - Вы прекрасно знаете Германию и ее вооруженные силы, свободно ориентируетесь в особенностях внешнеполитического курса скандинавских стран, поэтому, без сомнения, справитесь с заданием. Однако напоминаю о необходимости соблюдать осторожность и конспиративность. Сейчас мы в Москве работаем над тем, чтобы направить в Швецию подготовленного радиста и обеспечить вас радиосвязью. Это позволит действовать более скрытно, не привлекая связников для передачи донесений. К тому же, в случае начала войны в Европе использование связников представляется делом чрезвычайно хлопотным.
  Когда речь о делах разведки закончилась, "Адмирал" сказал:
  - У меня интересная новость: недавно мы в Стокгольме случайно встретились с Ильей Ивановичем Стрельцовым, вернее, шведским поддан-ным Ингваром Свенсоном, поговорили, что называется, за жизнь.
  Тихонов ответил, что тоже намерен встретиться с бывшим руководителем.
  Так и получилось: встреча ветеранов-разведчиков вскоре состоялась в небольшом загородном доме в районе шведского города Гетеборг, где Илья Иванович и Кристина обосновались на постоянное жительство. Дом стоял в живописном месте на берегу Гёта-канала, шведской внутренней водной системы, по которой через каскад шлюзов, несколько больших и малых озер и рек можно небольшими пароходиками добраться из Стокгольма до Гетеборга, пересекая всю страну.
  Европейское жилище Стрельцова оказалось новостью для Тихонова, который с удивлением осматривал интерьеры особняка и ухоженный участок земли рядом с домом. Но и сам в свою очередь приготовил сюрприз: привез из Советского Союза письма и фотографии дочерей и внука Ильи Ивановича. Пока он лезвием и пинцетом извлекал тонкий пакет из тайника, устроенного в картонной обложке библии, лежавшей в саквояже, полковник внимательно наблюдал за ним.
  - Поднаторели вы, Володя, в делах шпионских, - иронично заметил он.
  - Зато, Илья Иванович, несколько границ проехал спокойно. Вещи просматривали, библию с места на место перекладывали, а пакет остался на своем месте. Да, вы взгляните, что в нем!
  Когда Стрельцов увидел, что лежало в пакете, глаза его увлажнились. Он смотрел на фотографии, читал письма, перечитывал их, потом вновь впивался глазами в фотографии и так несколько раз.
  - Я ведь нарочно ничего им о себе не сообщал, знал, что в России их за отца-офицера, скрывающегося за границей, по головке не погладят. Выходит, они все же знают, что я остался жив?
  - Да, я счел возможным информировать под большим секретом ваших дочерей о том, что вы живы и находитесь в Скандинавии.
  - Расскажите, что вы о них знаете!
  - Маша живет в Ленинграде. Замуж не вышла, выглядит молодо: стройная, энергичная. Работает врачом в районной поликлинике. Живет в том же доме на Садовой, где у вас была квартира, но не в ней, а в другой, где обитают несколько семей. У нас такие называются "коммуналками". У Марии одна комната с окнами во двор. Анна, как и прежде, в Москве, сейчас не работает, и муж ее на пенсию вышел. Он был инженером по горному оборудованию, много ездил по Северу и в Сибири, налаживал работу угольных шахт. В какую-то аварию попал, инвалидность получил, его на пенсию отправили. Да, хорошо, что жив остался. Сын их Егор, ваш внук, взрослый молодой человек, заканчивает горный институт, пошел по стопам отца. Анна - домашняя хлопотунья, полненькая, жизнерадостная.
  - В мать пошла, та тоже пышечкой была. А Машенция в меня уродилась, сухопарая. Егору про деда что-нибудь известно?
  - Ему родители про вас рассказывали, когда он еще маленьким был. Уважает деда! Узнал, что вы не погибли, обрадовался.
  - Хорошо. Дай им Бог пройти без потерь те испытания, которые вот-вот обрушатся на Россию. Гитлер стремится к войне, готовится к ней. Сегодняшние политические маневры по сближению Германии и Советского Союза никого в заблуждение не введут. Они - только ширма, прикрывающая подготовку фашистов к агрессии на Восток. Впереди тяжелая война и большие испытания.
  - Мы готовимся, Илья Иванович.
  - Тогда знайте, я буду с вами. Для связи подберу тайник недалеко от норвежско-советской границы. Найду способ передать вам описание, а его название "Свен" подскажет, что сообщение пришло от меня.
  
  
  Глава 8. Орден от Сталина.
  
  1
  
  Война началась 1 сентября 1939 года.
  Вместе с солдатами воюющих армий боевые порядки по тревоге заняли бойцы армий невидимых, действующих на фронтах разведки. Если бы можно было проникнуть за кулисы тайной войны в Европе и попытаться взглянуть на её первые проявления, то пришлось бы изумиться тому, как в те дни всколыхнулся эфир от работы сотен ключей на рациях, выстукивающих точки и тире "морзянки". Как ожили тайные тропы в лесах и болотах, по которым пошли связники, маршрутники, источники. Как ночное небо загудело моторами самолетов и расцветилось куполами парашютов, доставляющих в точку "Икс" людей и грузы для нелегальной деятельности. Даже мирные почтовые голуби, которые с библейских времен служили для скрытной передачи информации, и те вновь были призваны для нужд разведки с началом Мировой войны.
  Новые задачи получили из Центра разведчики ВМФ СССР "Ферзь" в Барселоне и "Адмирал" в Стокгольме. Опытнейшие люди, они давно были готовы к подобному развитию событий, о приближении которых сообщали в Москву в своих донесениях. Теперь наряду с данными о воюющих в Польше и расположившихся у границ Бельгии дивизиях вермахта, разведчики, просеяв потоки информации, докладывали о тех тревожных фактах, выявленных в политике европейских стран, которые могли осложнить положение Советского Союза, живущего по-прежнему мирной жизнью.
  "Адмирал", анализируя обстановку на Скандинавском полуострове, особенно в той его части, которая граничила с СССР, обратил внимание на попавшую в его руки информацию о советско-финских переговорах с целью обмена территориями. Советская сторона настаивала на перенесении линии границы вглубь Карельского перешейка, подальше от пригородов Ленинграда. В обмен на это финской стороне предлагались большие территории в Восточной Карелии в Реболах и в Пораярви. Советский Союз до определенного времени рассчитывал на успех переговоров. Тем более что Финляндии советовала согласиться на предлагаемые условия Германия, заключившая к тому времени договор о ненападении с СССР. Через источники, близкие к шведским дипломатическим кругам, "Адмирал" получил точные сведения, что парламент Финляндии занял жесткую позицию и не намерен соглашаться с требованиями советской стороны. Понимая, что вслед за срывом советско-финских переговоров могут последовать военные действия Советского Союза против упрямого северного соседа, разведчик приложил все усилия к тому, чтобы его информация попала в Москву. Помимо всего прочего, в донесении указывалось, что в случае военного конфликта Швеция будет строго придерживаться позиции нейтралитета.
  В другом донесении "Адмирал" информировал Центр о том, что на территории Финляндии образован разведывательный и контрразведывательный центр германского абвера. В круг его задач входил сбор сведений о советском Балтийском флоте, войсках Ленинградского военного округа и военной промышленности Ленинграда. Военное сотрудничество Германии и Финляндии началось с того, что финская разведка стала сотрудничать с абвером.
  Ни одной душе не было известно, что сведения о появлении подразделений германской разведки в Финляндии "Адмиралу" скрытно передал Стрельцов, который не утратил особый нюх на происки своих старых врагов и коллег - германских военных разведчиков.
  Тихонов, получив это донесение, лишь посетовал на то, что о дея-тельности абвера против Советского Союза не доложил "Ферзь", который мог бы получить от шефа абвера Канариса исчерпывающую информацию о работе его ведомства на Востоке.
  Но от "Ферзя" поступали иные не менее важные и крайне своевре-менные донесения. Памятуя о том, что Центр проявил заинтересованность во вскрытии антисоветских планов Франции и Великобритании, "Ферзь" крупицу за крупицей накапливал факты, нужные для анализа ситуации. Неожиданно в этом деле ему помогла Сильвия, она же - "Аврора".
  Концертная деятельность Сильвии, начавшаяся в Барселоне, получила успешное развитие и продолжилась в Мадриде. Певица стала популярной, звукозаписывающие студии присылали приглашения записать грампластинки, её голос зазвучал по радио. Испанская богема с интересом взирала на молодую исполнительницу, набиравшую популярность. Сильвия стала своей на светских мероприятиях, проводившихся в модных салонах или в иностранных посольствах. После одного из приемов во французском посольстве, она спешно приехала в Барселону. Ее буквально переполняли важные новости:
  - Представляешь, Хорхе, - так на испанский лад она называла Юргена, - после выступления я сидела у рояля с бокалом шампанского. Рядом подвыпивший французский дипломат болтал с английским коллегой. С французом меня прежде знакомили, он - третий секретарь посольства. Неприятный человек, при знакомстве так откровенно меня разглядывал, будто лапал. Говорили по-английски, и я прислушалась. Француз вел себя очень агрессивно, даже руками махал, делал вид, что подраться хотел. Он говорил, что Франция готова пойти на открытый конфликт с СССР с целью оказания помощи Финляндии, которая вынуждена вступить в войну с русскими. Англичанин оказался трезвее, но поддержал француза в антисоветских высказываниях и похвастался, что точно знает от британских военных о готовящемся плане обрушить на головы русских бомбы с английских самолетов. Они задумали план, по которому весной будущего 1940 года сотня бомбардировщиков с аэродрома города Мосул в Ираке за две недели сотрет в порошок со-ветские города на Кавказе: Баку, Грозный и Батуми. По словам англичанина, бомбовый удар станет уроком русским за агрессию против финнов и сорвет поставки нефти из СССР в Германию, должны осуществляться в соответствии с договором о ненападении. Когда я услышала слова о бомбардировках советских городов, чуть не захлебнулась противным кислым шампанским. Благо никто не догадался, что я владею английским. Те подпившие дипломаты считали, что они самые умные, раз говорят на английском языке, который в Испании редко используется. Я же прикинулась изрядно захмелевшей и хохотала как дурочка. Меня быстро отвезли в гостиницу, где я наняла машину и с ветерком примчалась к тебе.
  От осознания важности того, что она совершила, от быстрой езды из города в город, от радости встречи с любимым Сильвия испытывала заметное возбуждение. Она остановилась рядом, коснулась его бедром, обняла и поцеловала в губы, рассчитывая на ответную реакцию мужчины. Но разведчик с озабоченным лицом снял ее руки с плеч, пробормотал:
  - Погоди-ка, милая, есть важное дело, - и ушел в кабинет составлять донесение и шифровать.
  Обиженная Сильвия топнула ногой, озорно показала ему вслед язык и отвернулась.
  Вскоре "Ферзь" и "Аврора" оказались в морском порту, сели в свою парусную лодку с мотором и отчалили от деревянного пирса. Они давно решили, что проводить сеансы радиосвязи с Центром безопаснее всего во время морских прогулок. Через час радистка, настроив аппаратуру, успешно отправила донесение, получила подтверждение от оператора в России и тщательно замаскировала радиостанцию после сеанса. Теперь можно было перевести дух.
  "Ферзь" расслабленно сидел на корме, держал румпель и свободно управлял лодкой, скользившей по водной глади. Легкая волна с шелестом плескалась за бортом и плавно покачивала лодку. Ветра почти не было, нежаркое солнце приятно ласкало. Его желтый диск клонился к западу, по бесцветному южному небу ползли редкие прозрачные облака. Верная спутница тихонько сидела, накинув простыню. Потом постелила ее на палубу и легла загорать, вытянув в струнку стройное смуглое тело.
  Прервав молчание, она неожиданно сказала:
  - Хорхе, я так мечтаю о ребенке. Нашем с тобой ребенке...
  Разведчик хорошо знал мечты подруги и, стремясь избежать сложного и несвоевременного разговора, пытался иронизировать:
  - Ты надеешься, что малыш будет тебе помогать настраивать радиостанцию, а мне - выуживать секреты из приятелей Канариса?
  До него быстро дошла неуместность иронии, поэтому разозлившись на себя, он сурово сказал:
  - Война началась, моя хорошая. Рождение ребенка сейчас для нас означает огромные сложности и реальный риск его потери. Мы воюем здесь. Никто не знает, что нас ждет впереди.
  Сильвия лежала на палубе ничем не прикрытая, оттого казалась беззащитной. Положив лицо на ладони, она не произнесла ни слова в ответ. Ее плечи едва заметно вздрагивали. "Зачем плакать? Ведь ты всё понимаешь, - думал "Ферзь", - потому и не возражаешь". Ему было горько от того, что пришлось прибегнуть к жесткому ответу любимой. Он смотрел на ее совершенные женские формы, предназначенные природой для рождения детей, заботы о большой семье, и сожалел о том, что судьба у нее сложилась столь необычно и, скорее всего, неправильно. О том, что и его судьба сложилась столь же необычно, даже в голову не приходило, настолько свыкся "Ферзь" с жизнью разведчика-нелегала.
  Когда они вернулись домой, Сильвия тихо произнесла:
  - Прости, Хорхе, у меня случился нервный срыв. У женщин бывает... Все прошло. Постараюсь, чтобы впредь ничего подобного не было, ведь я - давно на войне. Не сердись на солдата, пожалуйста, мой командир!
  "Ферзь" поцеловал ее, прижал к себе и погладил по спине. На душе у него скребли кошки.
  В Москве к полученному донесению отнеслись со всей серьезностью. Нарком ВМФ Кузнецов доложил о нем Сталину, который мгновенно оценил, к чему бы привела английская бомбардировка. Сталин жил в Баку и прекрасно знал обстановку в городе, где в районе нефтепромыслов земля просто пропитана нефтью, а воздух пронизан ее густым запахом. От взрывов бомб на нефтебазах, трубопроводах и на промыслах произошли бы огромные разрушения и катастрофическое возгорание нефти. Детонация взрывов нефтепродуктов вызвала бы пожар в глубинных скважинах. Последствия для жителей города могли быть непредсказуемыми, нарушилась бы система водоснабжения, и горожане оказались бы в критической ситуации. Страшный пожар, который перекинется на весь город, потушить невозможно. Масштабы бакинской трагедии представлялись безграничными.
  Нарком обороны СССР Ворошилов получил указание приложить все силы для защиты Кавказа от возможного нападения. Внимание Ворошилова в тот момент было приковано к Карельскому перешейку, где шли ожесточенные бои Красной Армии с обороняющимися финскими войсками. Несмотря на это, 31 декабря 1939 года был отдан приказ об усилении войск Закавказского военного округа сверх штатов мирного времени за счет призыва военнослужащих запаса. В первых числах января в Баку были передислоцированы части 31-й стрелковой дивизии Северо-Кавказского военного округа. Штаб ее перевели из Сталинграда в Ереван. Ситуация на Кавказе оценивалась руководством страны настолько серьезно, что нарком обороны лично совершил поездку по районам прикаспийских нефтедобывающих районов.
  В результате его инспекционной поездки и указаний из Москвы на предприятиях Азербайджана силами правительства республики начали формироваться отряды местной противовоздушной обороны. Особое значение уделялось укреплению противопожарной службы объектов нефтедобывающей промышленности.
  Для отражения воздушных ударов вероятного противника из западных военных округов в Закавказье были переведены три авиаполка: бомбардировочный и два истребительных.
  Конечно, не только от "Ферзя" шли в Москву доклады об агрессив-ных намерениях Франции и Великобритании в отношении городов Кавказ-ского региона Советского Союза. Весной 1940 года советские разведчики добыли и представили в Центр документы разработанных в Париже и Лондоне сходных по характеру планов военных операций: английского "MA-6" и его французского аналога "RIP".
  Но первым на эту тему пришло донесение от "Ферзя" по данным, добытым в Мадриде "Авророй", хрупкой, но сильной духом женщины.
  
  2
  
   Едва начались боевые действия войск Ленинградского военного округа, в одночасье ставшего Ленинградским фронтом с объявлением советско-финляндской войны, офицеры центрального аппарата разведки ВМФ в Москве перешли на казарменное положение. В кабинетах командного и оперативного состава поставили походные раскладушки, и работа не останавливалась ни днем, ни ночью. Попасть домой к семьям доводилось редко.
  Тихонов к тому времени обзавелся в Москве отдельной квартирой: после рождения в их семье весной второго ребенка, дочки Настеньки, наркомат ВМФ выделил трехкомнатную квартиру в здании, только что построенном на Песчаной улице. Полученное жилье находилось далеко от привычного Арбата, но были и плюсы: недалеко от нового дома уже работала станция метро "Сокол" на Горьковско-Замоскворецкой ветке. Время пути в центр у живших в тех местах москвичей заметно уменьшилось после того как они перебрались в новенькие вагоны метро из загруженных автобусов и троллейбусов, медленно двигавшихся по Ленинградскому проспекту. Наташа в отсутствии мужа привычно сама справлялась и с уходом за малышкой, и с делами по дому. Старший сын Павел заканчивал учебу в морском техникуме в Ленинграде и обещал приехать посмотреть новую квартиру, когда сдаст экзамены.
  Вспоминать о своих у Тихонова в те дни возможности не было: военная обстановка складывалась непросто. Корабли Краснознаменного Балтийского флота поддерживали боевые действия войск Ленинградского фронта. Моряки высаживали десанты на островах в восточной части Финского залива, стреляли из дальнобойных орудий по укреплениям линии Маннергейма, силами легких катеров и подводных лодок осуществляли блокаду побережья Финляндии. На разведывательном отделе штаба КБФ лежала ответственность по обеспечению боевых действий флота. В сложных условиях зимней войны состоялось боевое крещение советской балтийской разведки. Однако на том этапе она оказалась малоэффективной и не готовой к решению боевой задачи.
  В директиве наркома ВМФ от 14 февраля 1940 года отмечалось:
  "Неудачные действия КБФ были вызваны, в том числе, и неудовле-творительной разведкой. Флот со своей задачей не справился. Разведка неправильно оценивала обстановку на театре, штаб флота не был обеспечен полными данными по состоянию, дислокации и боевой готовности флота Финляндии. В разведывательный отдел не поступали данные от других видов тактической разведки, а если и поступали, то не анализировались в комплексе. Характерным недочетом явилась оторванность разведки от непосредственного обеспечения боевой деятельности кораблей, соединений применительно к тем задачам, которые придется решать, и к районам театра, в которых придется действовать данному соединению. Разведывательные материалы в мирное время в штабах соединений не накапливались, не систематизировались и не изучались".
  У Тихонова вполне хватило опыта, чтобы понять причины неудач разведчиков-балтийцев. Он видел их просчеты с того самого времени, как начал работать в наркомате, но не снимал вины и с себя как работника вышестоящего штаба. Руководители флотской разведки в Москве тоже оказались не на высоте: не позаботились о подготовке кадров для подчиненных частей, не разработали документы по организации разведывательной деятельности в ВМФ, не уделили должного внимания проблемам разведотделов. В результате многих упущений накануне войны не удалось создать дееспособную разведку. Постепенно недостатки осознали все.
  Для поддержки подчиненных в Ленинград часто командировали со-трудников центрального аппарата разведки ВМФ. Тихонов поехал в январе 1940 года, и пробыл в родном городе два месяца вплоть до окончания войны, которое последовало вслед за подписанием в Москве 12 марта мирного договора между воевавшими странами. В командировке ему пришлось много мотаться с места на место, бывать в зоне боев на Карельском перешейке, на захваченных у финнов территориях, в том числе, на островах в Финском заливе, работать в частях радиоразведки Балтийского флота. Он был нередким гостем в разведывательном управлении фронта, где накапливалась исчерпывающая информация о противнике. Со временем он подготовил ответы на все вопросы, поставленные командованием флота на период военных действий. Обидным было то, что оперативно использовать подготовленные данные не пришлось - пока собирал материалы, война с Финляндией закончилась.
  В течение командировки Владимир Константинович иногда улучал момент зайти домой к матери, где видел, как ленинградцы строго выполняли приказ о затемнении квартир: на всех окнах висели плотные занавеси.
  Ольга Антоновна, словно в прежние годы, живо интересовалась политическими событиями в стране и за рубежом. Спрашивала о боевых действиях против финнов, о которых победно писали ленинградские газеты, задавала и другие вопросы, при этом не откладывала рукоделие - вязала на спицах красноармейцам теплые шерстяные варежки с отдельным указательным пальцем для стрельбы.
  - Володенька, ты мне объясни, - глядя из-под очков, говорила она, - с финнами наша армия должна справиться. Правда, бои идут тяжелые: вон газеты пишут, сколько орденов дают нашим посмертно! Значит, бьются крепко. А коли германец на нас снова пойдет, тогда как? Справимся?
  - Мамуся, ты у меня словно в Генеральном штабе служишь. Вопросы поднимаешь серьезные. С чего ты взяла, что на Советский Союз будет нападать Германия? У нас с Гитлером заключен Пакт о ненападении, который должен удержать стороны от боевых действий друг с другом.
  - Ох, сынок, говоришь ты известные всем слова, а сам-то, чувствуется, в них не веришь. И как верить, когда прохиндей Гитлер пол-Европы под себя подмял! Италия, союзница Германии, Албанию захватила. Неужели агрессоры остановятся, если мечтают обо всей Европе? Да-да, не делай удивленные глаза - говорю, что думаю. Захватчики всегда хотят ухватить кусок побольше, так нас учит история. Вспомни Наполеоновские войны! Тоже с малого начинались, а потом всем войском на Россию двинулись. Так, что скажешь, справимся? Или только в кино поют: "Если завтра война, если завтра в поход, - будь сегодня к походу готов!"...
  - Думаю, что справимся, мама. Хотя придется очень нелегко.
  Сказал и тут же задумался о том, сколько ошибок, выявленных финской войной, придется исправить, чтобы повысить готовность армии и флота к будущей войне.
  О войне у Тихонова пошел разговор и с Павликом. Они не виделись с начала года - сын тогда только-только после окончания практики списался с парохода на берег. Хотелось поговорить о многом, в разлуке отцу часто в голову приходили мысли, которые хотелось обсудить с сыном. Тем накопилось множество, но при встрече начали говорить именно о войне.
  - Папа, наконец, ты в Питер приехал! Мне-то в Москву поехать не удается: в мае буду защищать диплом заканчивать техникум. Готовлюсь сейчас каждый день, заниматься приходится много. А ты на войну приехал?
  - Павлик, так уж и сразу на войну! На тебя приехал посмотреть, на бабушку...
  - Нет, папа, ты отшучиваешься. Я давно понял, что тебя отправляют в командировку туда, где складывается сложная обстановка. Три года назад ты в Испанию уехал, а там война шла. Сейчас война на Карельском перешейке идет, ты сюда приехал. Разве не так?
  - Тобой не поспоришь, Павлик. Вероятно, ты - прав.
  - Расскажи, как война идет, когда наши окончательно победят бело-финнов?
  - Война идет тяжелая, в боях много крови льется.
  - Но ведь Финляндия - маленькая страна по сравнению с Советским Союзом. Кажется, что мы можем прихлопнуть ее как комара. А ты говоришь, что бои тяжелые идут.
  - Во-первых, финны - не такие слабаки, как ты полагаешь. У них сильная и обученная армия, нелегко с ней справиться. Во-вторых, их подразделения воюют на собственной территории, а дома, говорят, и стены помогают. В-третьих, они построили мощные укрепления, через которые пробиться трудно. Много времени требуется. Поэтому война проходит не быстро. Но победа будет добыта, армия и флот делают все необходимое для этого.
  - Папа, я тоже хочу так, как ты - находиться там, где сложнее всего. И добиваться победы!
  - Ты, сынок, такую специальность себе выбрал, которая легких путей и не предполагает. В море идут только сильные духом и телом люди. Куда тебя после окончания техникума направят, тебе уже известно?
  - Недавно было создано Мурманское государственное морское пароходство. Сейчас в нем не хватает своих кадров для плавсостава. Почти весь наш курс по распределению пойдет в это пароходство. На меня уже пришел запрос из управления кадров. Год поработаю матросом, потом буду назначен третьим помощником на грузовое судно.
  - Что же, я одобряю твои планы.
  Тихонова наполняла отцовская гордость за Павла, который в детские годы решил, что станет моряком-полярником, мечте своей не изменил, и к девятнадцати годам станет дипломированным специалистом для работы на судах, которые ходят в северных широтах.
  ... После окончания войны с Финляндией всех откомандированных офицеров разведки ВМФ вернули в наркомат. В Ленинграде еще стояла снежная погода, а Москва уже дышала весной. Приезд домой совпал у Тихонова с приятным событием: приказом наркома Кузнецова ему присвоили звание капитана первого ранга. Получив долгожданный и заслуженный статус, Владимир Константинович решил устроить дома небольшое торжество. Сослуживцев из разведуправления собирать не стал, потому что символически отметил с ними новое звание на рабочем месте, а домой пригласил только своего старого и надежного друга Мишеля Анташева.
  Наташа постаралась на славу и превратила новую квартиру из склада чемоданов, коробок и тюков в уютное жилище семьи старшего офицера военно-морского флота. Адмиралтейская карта Мирового океана, принесенная когда-то Тихоновым с работы, заняла почетное место на стене напротив входа в квартиру. В гостиной под фотопортретом молодых Тихоновых, снявшихся в мастерской фотографа после свадьбы в Петрограде, висел морской кортик как символ флотской семьи. Украшением комнаты, несомненно, стал большой глобус, поставленный в углу на тумбочку. На стене рядом чернела тарелка радиоприемника - непременного атрибута тревожного предвоенного времени.
  Анташев появился в назначенный час в штатском, с большим букетом цветов и бутылкой армянского хереса "Аштарак". Галантного кавалера встречали в нарядных платьях Наташа и годовалая Настенька, только что научившаяся ходить. Хозяйка сразу пригласила к столу, который сверкал хрусталем рюмок и бокалов, обилием закусок и напитков.
  - Мишель, Наташа решила порадовать нас обедом по-новгородски, - информировал гостя Тихонов.
  - Попробуем, попробуем ваших блюд. Из Петрограда я уехал более двадцати лет назад, с тех пор севернее Москвы ни разу не забирался. Смотрю у вас грибочки маринованные, это сюрприз для меня, - оглядывая аппетитный стол, откликнулся Анташев.
  Наташа с гордой улыбкой хозяйки продолжила:
  - Да, белые маринованные грибы, огурцы бочкового засола, ароматные и хрустящие, капуста квашеная с яблоками мочеными, балык из сома и жареные судачки с Волхова, сало наше деревенское, морс клюквенный, морс брусничный, настойка крепкая на рябине черноплодной...
  - Все-все-все! Сейчас умру, так хочу это попробовать! - вскричал гость.
  Расселись с веселыми репликами и под оригинальные тосты Анташева зазвенели рюмками и приборами. Дочку Тихонов посадил себе на колени, она взяла двумя руками кусочек подсоленного сала и облизывала его, не отводя любопытных глаз от невиданных ею прежде пышных усов и бороды пришедшего дяденьки.
  После закусок место на столе заняла фарфоровая супница, и хозяйка налила по тарелкам деревенские щи из крошева с сушеными грибами, заправленные сметаной. Поставила пироги с капустой. Предупредила, что впереди - мясо в грибном соусе с жареным картофелем.
  Анташев пошутил:
  - Я за всю жизнь столько грибов не видел, сколько сегодня съем за этим прекрасным столом. Ай, хозяйка, ай, молодец!
  Наташа с улыбкой поблагодарила гостя за похвалу и заметила:
  - А мне очень понравилось ваше вино, Михаил Андраникович!
  - Рад, что армянское вино пришлось вам по вкусу. И хочу добавить, что друзья зовут меня Мишель. Мне будет приятно, если и вы будете ко мне обращаться так же.
  - Разве вы не обидитесь, все же неудобно так обращаться к человеку старше возрастом...
  - Вот теперь точно обижусь, раз вы меня в старики собрались запи-сать, - будто с обидой сказал Анташев, лукаво поглядывая на хозяйку.
  Наташа смутилась.
  На выручку пришел муж:
  - Не расстраивайся, Наташенька, наш дорогой друг Мишель - человек отходчивый! Зла на женщин не держит.
  Рассмеялись все вместе.
  После обильного застолья, пока хозяйка собралась уложить дочку спать и подготовить стол к чаю, мужчины пошли на полчаса погулять по улице.
  Само собой разумеется, их разговор зашел об итогах войны с Финляндией. Больше говорил Тихонов, собеседник внимательно слушал:
  - Потерь у нас много, причем, не боевых, а совершенно напрасных, от неопытности. Про дела армейские говорить не буду, мало знакомился с их оценкой боев, а про флотские скажу. Наши корабельные зенитчики слабо знали силуэты самолетов, нередко лупили по своим и сбивали их. В свою очередь летчики морской авиации не знали силуэтов кораблей, ни своих, ни чужих. Был случай, когда бомбардировщик атаковал свои эсминцы, а те, конечно, открыли заградительный огонь. Истребители стреляли по своим бомбардировщикам, и, представь, сбивали. Авиация Балтийского флота потеряла 80 самолетов. Противник уничтожил только 25 из них. Остальные бились при взлете и посадке, по другим причинам из-за неопытности экипажей.
  - Это же чудовищная ситуация. Как велась боевая подготовка на суше и на море? Командование докладывало, что все прекрасно, а что на самом деле?
  - Мне больше всего досадно, что скверно работала наша военно-морская разведка. Чем занимались многие годы, непонятно. Полных сведе-ний о финских береговых батареях не добыли. Информации о финских минных заграждениях не было вовсе. Эсминцам приходилось маневрировать, вызывая огонь на себя, чтобы засечь выстрелы финских орудий. А крейсер "Киров" едва не погиб, пройдя рядом с кромкой минного заграждения.
  - Такое впечатление, что разведкой у нас просто не занимались!
  - Совершенно точно, Мишель. Это притом, что к концу Мировой войны разведка старого Балтийского флота работала четко словно швейцарский часовой механизм. Потом ее создателя Непенина убили восставшие матросы, офицеров новая власть разогнала с флота, умница Стрельцов, умело руководивший нашим прекрасным ансамблем, вынужден был остаться за границей. И на Балтике не стало разведки. Плоды тех неумных действий мы сейчас пожинаем. На тех людях, которые уничтожили разведку Балтийского флота после революции, лежит вина за ее беззубую работу сегодня. Только вину им не предъявить: иных уж нет, а те далече, как говорил классик. Тяжело наблюдать за происходящим. Впереди, судя по всему, грядет новая война, и дай Бог, чтобы хватило времени на исправление ошибок, которые дались такой кровью!
  Анташев только вздохнул в ответ.
  ... В управлении Тихонова ждала шифровка от "Ферзя":
  "По сведениям, полученным от адмирала Канариса, войну против Советского Союза Гитлер может начать весной 1941 года".
  
  3
  
  На эту встречу Канарис пригласил "Ферзя" не в фешенебельный номер отеля на морском побережье, который обычно снимали для начальника сотрудники испанского отделения абвера, а в пустой зальчик скромного ресторана в Барселоне. Адмирал сидел за столом с бокалом легкого красного вина и тарелочкой камамбера, когда подошел "Ферзь". В его голове крутился вопрос, почему Вилли назначил встречу здесь, в малолюдном месте, не пригласив по обыкновению кого-нибудь из своих помощников или испанских друзей.
  Ответ пришел сам собой: разговор на сей раз будет касаться только двоих.
  Беседа за столом началась неторопливо с каких-то пустяков. Шеф абвера явно никуда не торопился и мог позволить себе говорить с собеседником, словно присматриваясь, выясняя настроение, снимая настороженность.
  И вдруг как выстрел прозвучал острый вопрос, ответить на который "Ферзь" готовился больше года. Канарис сделал паузу в разговоре, задумчиво глядя в окно, а потом, как бы нехотя поинтересовался:
  - Юрг, ты можешь объяснить, что случилось с сотрудником абвера, которого в Испании знали под именем Дитрих? Он был твоим партнером по операциям с оружием, а летом 1938 года бесследно исчез. Возможно, ты прольешь свет на это странное происшествие?
  Для "Ферзя" прояснился вопрос, почему они встретились сегодня без свидетелей. Адмирал хотел задать старому товарищу конфиденциальный вопрос, знать о котором никто из его окружения не должен. И в зависимости от того, устроит его ответ или нет, будет понятно, уйдет ли "Ферзь" спокойно после встречи, или бесследно исчезнет, подобно Дитриху. Об этом тоже никто не узнает. Понятно, что на войне у разведчиков дружбы не бывает, могут быть только общие интересы.
  - Я убил его, Вилли, а тело вместе с машиной сбросил со скалы в море, - с обезоруживающей откровенностью ответил разведчик.
  Канарис с любопытством посмотрел, вскинув брови. В голубых глазах адмирала холодели льдинки гнева. Он сухо бросил:
  - Хотелось бы подробнее...
  Он поверил, догадался "Ферзь", оценил откровенность, но демонст-рирует свой гнев по поводу моего наглого самоуправства: ведь нельзя с бухты-барахты стрелять офицеров абвера. Теперь нужно убедить адмирала, что иного выхода быть не могло.
  - Произошла своеобразная дуэль. Дитрих заявил, что хочет убить меня и первый направил на меня ствол своего "бульдога". Лишь то обстоятельство, что он пришел, изрядно выпивши, позволило мне опередить его с выстрелом. Промедли я хоть мгновение, тебе пришлось бы выяснять у него, что случилось летом 1938 года со мной.
  - Что привело к ссоре? Шерше ля фам?
  - Насколько я могу предположить, дамы его не интересовали. Он слишком много пил и психовал из-за того, что попал в Испанию.
  Канарис молча прикрыл веки. Тебе об этом известно, продолжал размышлять "Ферзь", это играет на руку мне, к тому же Дитрих ненавидел твою любимую Испанию.
  - Да, его всё раздражало в этой стране. Он постоянно жаловался на пыль и жару, на то, что здесь нет того комфорта, к которому он привык в Германии, местных жителей он презирал за легкое отношение к жизни, за-бывчивость и необязательность. К бутылке с коньяком Дитрих прикладывался с утра, а к вечеру пьянел настолько, что мог орать при посторонних о своих задачах, поставленных адмиралом Канарисом.
  - Даже так?
  - Да, Вилли, именно так. При этом он плакался, что ты заставляешь его следить за передвижением армии республиканцев, считать количество их танков, броневиков и прочей техники. То есть заниматься нудной и опасной работой, с его точки зрения. Ко мне прицепился из-за того, что считал меня "белоручкой" и твоим любимчиком. Я как-то призвал его к порядку, чем вызвал у него приступ бешеной ярости, он грозил, что убьет меня. На ту роковую встречу Дитрих вызвал меня, чтобы обсудить вопросы по операциям с оружием. Однако приехал сильно пьяным и агрессивным, начал угрожать. Я терпел долго, видит Бог, но не выдержал и послал его ко всем чертям. Повернулся, чтобы уйти, но он выхватил оружие и прицелился мне в голову. У меня реакция оказалась лучше, я успел выстрелить первым. О чем, кстати, не жалею: этот Дитрих был негодяем.
  - Почему же ты, Юрг, сам не доложил мне об этом?
  Голос адмирала звучал скорее обиженно, но не сердито, обратил внимание "Ферзь" и пошел в наступление:
  - Каким образом? Надо было написать официальную докладную? Но я не служу в твоем ведомстве, как бы я передал бумагу тебе? Хотел рассказать лично, но не было такой возможности, потому что мы давно встречаемся либо на бегу, либо в присутствии других людей. Ты же обычно очень занят... Лишь сегодня ты, как в прежние времена, пригласил меня поговорить вдвоем, я честно все рассказал.
  - Да, Юрг, твоя честность выделяет тебя среди других. К тому же, ты не побоялся рассказать мне о происшествии, хотя убийство сотрудника абвера могло бы повлечь за собой тяжелые последствия. За это я ценю тебя и добрые отношения с тобой. Но мы укрылись от всех не только для того, чтобы обсудить бесславный конец какого-то пропившегося субъекта.
  Вот оно как, анализировал "Ферзь", судьба злополучного Дитриха тебя, оказывается, мало интересовала. Вероятно, ты сам просчитал, как мог сгинуть этот пьяница и скандалист. Поэтому не начинал расследования прежде, а сейчас тебе для чего-то необходимо убедиться в моей честности по отношению к тебе. Провёл очередную проверку? Поздравляю! Повторяешься, дружище Вилли! Десять лет назад было то же самое. Но что от меня потребуется теперь?
  Прерывая затянувшееся молчание, Канарис сказал:
  - На днях Германия атакует Данию и Норвегию. В этой операции мы столкнемся с сильным противодействием Англии и Франции. Немного позже наш удар будет нанесен на континенте. Начнется полномасштабная война, в которой Фатерлянд будет биться со странами Западной Европы во главе с Англией. Гитлер мечтает о победе, о реванше за Версальский мир, хотя понимает, что одолеть островитян будет не так просто. Этот недалекий человек вознамерился стать хозяином всего мира. По его убеждению Англия в борьбе с Германией будет уповать на помощь России и США. Поэтому, считает, что надо раздавить Россию, а американцы в одиночку помощь Англии не вытянут. Война против России начнется ровно через год, весной 1941 года. Меня это очень тревожит: Германии нельзя воевать на два фронта, об этом предупреждал Бисмарк, а печальные события прошлой войны подтвердили его слова.
  - Ты считаешь, что Германия не справится с Россией? - вставил важный для себя вопрос "Ферзь".
  - Я считаю, что Россия слишком велика, и Германии придется надолго ввязаться в войну на Восточном фронте. Мы внимательно изучаем военный и промышленный потенциал Советов. По мере продолжения тяжелой войны, наши ресурсы будут иссякать на Западном фронте. Мне бы не хотелось второй раз за свою жизнь испытать горечь поражения. Поэтому я - против войны на два фронта. Рассчитываю на то, что Англия все же даст нам по зубам в какой-то момент, и Гитлер будет вынужден пойти на мир с Западом. Вот тогда мы развяжем руки и уничтожим Россию. Как видишь, я откровенен с тобой. Но я - противник Гитлера, о чем он когда-нибудь узнает, и меня начнут преследовать. Его свора: Гиммлер, Гейдрих, Шелленберг и прочие чины из СД и СС, ревниво относятся к успехам моей службы, они только и ждут команды хозяина, чтобы вцепится в её руководителя. Вот в этот момент, если мне придется туго, я хотел бы, чтобы ты контролировал коридор для ухода. Понадобятся документы, транспорт и надежное убежище. Впрочем, об этом сам позабочусь.
  - Какова же будет моя роль?
  - В случае необходимости ты будешь ждать меня здесь, в Испании, или в Швеции, пока не могу сказать точно. Встретишь меня одного или со спутниками и окажешь помощь.
  - Тебя уже сейчас кто-то поддерживает в заговоре против Гитлера?
  - Хм, чувствую, что ты воспринимаешь мои речи как инфернальные. Поспешу тебя успокоить, тайного заговора на сегодняшний день нет. В Германии слишком многие до сих пор пребывают в эйфории от быстрых успехов. Но несколько генералов, способных предвидеть завтрашний день, разделяют мою точку зрения. Несмотря на это все мы - люди военные и дисциплинированно выполняем свои задачи. Абвер ведет разведывательную и диверсионную работу в Западной Европе, дивизии готовы начать наступление. В ближайшие месяцы развернется работа абвера на Востоке против СССР. О заговоре пока не может быть речи. Нужно ждать, чтобы Германия устала от своего фюрера.
  Когда беседа закончилась, и они разошлись, "Ферзь" с удивлением подумал, что Вильгельм в этот раз оказался не таким как обычно. До сих пор адмирал представал в образе ревностного служаки, трудяги и карьериста. И вдруг обратился в тайного англомана, заговорщика готовящего почву в руководстве фашистской Германии для противодействия Гитлеру. Пятилетняя деятельность во главе могущественной службы разведки и контрразведки империи заметно изменила образ мышления этого незаурядного человека. Возникают сомнения, только ли во благо Германии действует Канарис или ему хочется быть полезным и Англии? Интересный в таком случае расклад получается. Однако, сомнения - сомнениями, но подготовка Германии к войне против Советского Союза приобретает реальные очертания!
  Получив такой объем информации "Ферзь" по давней привычке от-правился бродить по улицам - на ходу легче думалось. Ему требовалось профильтровать то, что высказал и недосказал Канарис, и прийти к выводу, что из этого следует сообщить в Центр. Нельзя отправлять всё, что выяснилось на встрече. Если уж сам оказался в сомнениях, то офицер-оператор в Москве просто за голову схватится. Там могут засомневаться по поводу умственных способностей своего источника, чего не хотелось бы, усмехнулся разведчик. Стоп! А вдруг хитрюга Вилли догадался о моей игре, но думает, что я - английский шпион, и через меня предлагает свои услуги любимой Англии? Ну, и головоломка! Ладно, говорят, если не знаешь, что делать, надо лечь спать, утром станет легче.
  Утром "Ферзь" доложил в Центр о том, что Германия готовится на-чать войну против СССР весной 1941 года.
  В ответ Москва потребовала перепроверить полученные сведения. Такое указание "Ферзя" удивило: данные о подготовке англичанами и французами нападения на кавказские города Советского Союза были высоко оценены руководством без дополнительных проверок, а в то, что Германия планирует воевать с нами, верят с трудом. Не совсем понятно почему. Но перепроверить придется, раз требуют.
  События весны и лета 1940 года отвлекли "Ферзя" от выполнения этой задачи. 9 апреля высадка немецкого десанта в Нарвике стала началом операции по вторжению Германии в Данию и Норвегию. Кроме немногочисленных норвежских войск им противостоял англо-французский экспедиционный корпус с воздушным прикрытием из нескольких английских авиаэскадрилий. Непродолжительные боевые действия привели к поражению союзников. Немцы захватили Норвегию.
  "Ферзь" сообщил в Москву, что уничтожение британской авиации в Норвегии вынудило Лондон отозвать с Ближнего Востока авиационные части, подготовленные для бомбардировки Баку. Других резервов у Англии не имелось. Англичанам и французам пришлось отложить планы по нанесению удара по Советскому Союзу. А начало наступления Вермахта в Бельгии, Голландии и Франции летом того же года вовсе их похоронили. Абвер приложил руку к тому, чтобы содержание планов стало известно фюреру. Гитлер был категорически против разрушения нефтяных промыслов в Баку, потому что они были нужны самой Германии. В Берлине уже готовили план нападения на Советский Союз.
  
  4
  
  Добыванием сведений о том, что план войны с СССР в Германии существует реально, "Ферзь" занимался вторую половину 1940 года и первую половину 1941 года.
  Возникшее по предложению Канариса легендное прикрытие деятельностью международного торговца оружием вполне подходило ему и в Испанскую войну, и с началом новой Мировой войны. Он не только свободно перемещался по Испании и Португалии, но при необходимости ездил в Италию, "Вишистскую" Францию, Марокко, Алжир и Тунис. В военное время бизнес стал прибыльным, причем наиболее ходовым товаром оказалось стрелковое оружие. В странах арабского Магриба лидеры племен охотно покупали немецкие пулеметы и итальянские полуавтоматические винтовки, и всегда были рады видеть у себя "господина Юргена". В беседах со старыми и новыми торговыми партнерами речь обязательно заходила о политике, о войне в Европе, о противоборстве Англии, Германии и Советского Союза, в них среди обилия слов и общеизвестных фактов ему как старателю на приисках удавалось найти золотые самородки в массе промытого песка. Но самую полную и наиболее ценную информацию удавалось добыть от коллег в Германии.
  С Канарисом встретиться не получалось, поэтому уточнить вопрос о точности указанного срока нападения Гитлера на СССР через адмирала не представлялось возможности. Впрочем, и без него "Ферзь" получал много сведений о подготовке немцев к войне на Восточном фронте.
  Отдельные фрагменты информации он записывал на листе бумаги по темам, добавляя по мере поступления новые. Накапливал добытые письменные документы. По географическому атласу Европы находил районы, в которых происходили события. Сравнивал с появившимися публикациями в прессе или сообщениями радио. Проведенный анализ позволил убедиться в том, что в октябре 1940 года сформированы три танковые группы: генералов Клейста, Гота и Гудериана. В декабре завершилось формирование двух новых полевых армий: 11-й и 17-й. В январе 1941 года открылся факт начала переброски по железным дорогам крупных воинских объединений из Западной Европы на Восток. В Польшу отправилась 6-я армия, которая брала Париж, кроме нее во Франции грузились по эшелонам 16-я армия и 18-я армия, имевшие опыт войны в Голландии и Бельгии. В мае 1941 года активность германской авиации в небе над Великобританией резко снизилась: целые соединения истребителей и бомбардировщиков переводились на Восток.
  Любой мало-мальски осведомленный в военных делах человек, ставший обладателем такой суммы знаний, способен понять, что гитлеровская империя накапливает силы на территории оккупированной Польши для нового большого наступления. Целью мощного удара в восточном направлении может быть только Советский Союз. Об этом "Ферзь" писал в шифровках в Москву. Но оттуда раз за разом следовали указания тщательнее проверять и перепроверять добытые данные, прежде чем отправлять их в Центр.
  Только после нападения Германии на СССР 22 июня "Ферзь" почувствовал, что у руководства советской военной разведки, наконец, упала повязка с глаз. Было, отчего прозреть: война полыхала на огромной территории от Мурманска до Одессы. "Ферзь" и "Аврора" удвоили усилия по сбору разведывательной информации, которая в определенной мере могла помочь их стране выдержать удар сильного и коварного врага.
  Испания, где они работали, занимала официально нейтральную позицию и в гитлеровскую коалицию не входила. Однако 24 июня министр иностранных дел Суньер объявил о формировании добровольческого испанского соединения, которое отправится воевать против СССР на стороне немцев. Охотники отомстить советским людям за участие в испанской гражданской войне нашлись, и 13 июля "Голубая дивизия", названная так из-за цвета рубашек легионеров, насчитывавшая в своих рядах без малого девятнадцать тысяч человек, убыла из Мадрида в Германию, а затем на советско-германский фронт. Сведения о ней были переданы в Москву.
  Разведчик направлял в Центр информацию о действиях итальянского флота против англичан на Средиземном море и о продвижениях немецко-итальянских частей в Африке. Через знакомых в Италии ему удавалось получить данные о переброске резервных формирований на Восточный фронт. Центр требовал прилагать больше усилий по выявлению сроков открытия Второго фронта и высадки англо-американских войск в Западной Европе. Однако вместо начала боевых действий во Франции союзники перебросили морем большой контингент войск и высадили его в Северной Африке. Добившийся успехов в июле 1942 года африканский корпус Роммеля в ноябре стал терпеть поражение за поражением. События не могли не радовать, но советское руководство настаивало на высадке союзников в Нормандии. Из Испании по этому вопросу сообщить было нечего.
  ... Звездный час "Ферзя" настал в начале 1943 года, когда лидеры союзных государств наметили встречу в Касабланке, чтобы провести секретные переговоры.
  После Рождественских праздников в Мадрид прилетел Канарис и срочно вызвал к себе. Сильвия настороженно проводила друга в незапланированную поездку: она была убеждена, что экстренные встречи с адмиралом ничего хорошего не сулят. Однако "Ферзь" вернулся в Барселону на удивление скоро. Он ласково обнял Сильвию и прошел в кабинет, попросив не беспокоить. Радистка поняла, что получено некое важное задание и теперь надо обдумать, как его выполнить.
  Вечером они сидели в креслах с бокалами вина. "Ферзь" рассказал о встрече с Канарисом:
  - Вилли торопился, и мы говорили в моей машине. Такой случай произошел впервые за все время нашего знакомства. Интуиция подсказывает, что адмирал не был склонен афишировать встречу. Речь он завел о том, что от одного из источников, близкого к правящим кругам Великобритании, ему стало известно о намерении премьер-министра Черчилля отправиться в Марокко для переговоров с американским президентом Рузвельтом.
  - Хорхе, неужели адмирал вознамерился отправить тебя в Касабланку добыть информацию об этой встрече? Ведь это все равно, что совать голову в пасть льва! Союзники спят и видят, как бы сцапать немецкого шпиона.
  - Майн Гот! Какая ты все же нетерпеливая, поистине, мексиканская горячая кровь! Сиди и слушай, я все расскажу. Действительно, Вилли попросил меня завтра рейсовым самолетом вылететь в Касабланку, ждать, когда закончатся секретные переговоры, получить сведения о их результатах и вернуться в Барселону.
  Заметив, что с губ Сильвии готов сорваться новый вопрос, "Ферзь" жестом руки остановил ее и продолжил:
  - Он вручил мне испанский паспорт - против присутствия испанцев в Марокко союзники не должны ничего иметь - и сообщил условия связи с английским журналистом, входящим в лондонский правительственный пул. Теперь я скажу то, о чем тебе хочется спросить. Канарис объяснил, что мог бы отправить туда кого-нибудь из четырех сотен агентов абвера, работающих в Испании. Но опасается, что берлинские бонзы, получив данные о готовящейся конференции, могут пойти на попытку физического устранения президента США и премьер-министра Великобритании. Поэтому и не дал своей агентуре задания на получение такого рода сведений. Их должен добыть я, потому что, по его мнению, точно не передам их в Берлин. А про то, что я передам их в Москву, ему и знать не надо. Вот для чего я срочно отправляюсь в Марокко, майне Зюсэ.
  Расстояние от Мадрида до Касабланки в восемь сотен километров транспортный "юнкерс" преодолел за четыре часа. Нельзя сказать, чтобы полет был приятным, думал "Ферзь", когда нещадно болтало над Андалузскими горами. Немного позже внизу разлилась голубизна океана, и самолет пошел ровнее. Вот за покрытыми снегом Атласскими горами открылись городские кварталы Касабланки. Начали снижаться, и вскоре шасси коснулись бетона посадочной полосы.
  - Слава Богу, прибыли, - вполголоса буркнул разведчик и поспешил с портфелем к открывшемуся люку.
  Собираясь в командировку, он предполагал, что выполнить секретное задание будет непросто, придется изрядно попотеть и побегать, чтобы обойти контрразведку союзников. Но о том, что с самого начала он окажется на грани провала, даже мысли не было. Между тем, события приняли скверный оборот.
  Пока пассажиры выбирались из чрева "юнкерса" на летное поле, к самолету подскочили три открытых военных машины. Полтора десятка английских солдат с оружием наизготовку встали вокруг, а офицер велел прилетевшим предъявить документы. Изучив паспорта пассажиров, он разделил их на две группы, одну из которых пешком направил к выходу в город, а вторую, численностью девять человек, посадил в машины под охраной солдат. Помрачневший "Ферзь" оказался именно в этой группе. Людей довезли до ближайшего к аэродрому полицейского участка и закрыли в большом зарешеченном помещении, предварительно обыскав, чтобы ни у кого не оказалось оружия.
  Разведчик попытался решить для себя, в чем провинились арестованные, и быстро сообразил, что в первой группе были местные жители, прилетевшие домой. А во второй, среди его товарищей по несчастью, оказались иностранцы. Таким способом англичане решили обезопасить конференцию от проникновения иностранных шпионов. Ошеломленные неожиданным развитием событий люди, а это были испанцы и французы, стали громко роптать.
  К решетке подошел человек в полувоенном френче оливкового цвета, галифе и ботинках с крагами. Он посмотрел в какой-то список и сообщил по-английски:
  - Контрразведка британского экспедиционного корпуса получила сигнал о намерении немецких шпионов проникнуть в расположение союзных войск. Иностранцы, прибывшие авиарейсом из Мадрида, в течение некоторого времени будут подвергнуты проверке, но после определения лояльности отпущены на все четыре стороны. На время проверки всем придется остаться здесь, в полицейском участке, где вам будет предоставлено питание и свежая вода.
  Свою краткую речь англичанин повторил на ломаном испанском языке и сразу удалился, как только в ответ послышалась ругань и крики задержанных. Больше никто возле камеры не появился до вечера, когда двое марокканских полицейских поставили перед решеткой пищевой бачок и раздали по тарелке бобовой каши с тушеным мясом. Из бачка поменьше налили кофе и оставили возле решетки бачок с водой, которую каждый мог налить в свою кружку. В камере возле стен стояли низкие скамейки, на которых люди с недовольным ворчанием стали устраиваться на ночлег.
  "Ферзь" предположил, что их будут держать в этом "зиндане" до тех пор, пока не окончится конференция и высокие гости не уберутся восвояси. Но тогда улетит и тот журналист, от которого нужно получить информацию. Значит, задание не будет выполнено, а такого исхода разведчик допустить не мог. Надо придумать, как вырваться отсюда. Первое, что пришло в голову, устроить в камере пожар, гасить который прибегут полицейские. В суматохе проще устроить побег. Может, на ум придет что-нибудь более оригинальное. С этой мыслью он задремал.
  Проснулся он от ощущения, что на него кто-то смотрит. Открыл глаза и увидел, что перед решеткой стоит полицейский начальник и изучает лица заключенных. Тучная фигура и жирное лицо марокканского стража порядка могли внушить чувство отвращения любому, но не "Ферзю". Он хорошо знал этого человека по прежним деловым поездкам, хотя имя ему было не известно. Каждый раз, решая вопросы с местной полицией, разведчик выходил именно на этого толстяка, давал деньги, и проблемы исчезали сами собой. Поэтому в ответ на взгляд старого знакомца он многозначительно кивнул и похлопал себя по карману. Начальник показал головой на выход и бесшумно открыл дверь камеры.
  Через минуту они сидели в кабинете, где "Ферзь" достал увесистую пачку марокканских франков и положил на стол. Толстяк в знак одобрения наклонил голову, убрал деньги в карман и сказал по-испански:
  - Уже светает, ты волен идти, куда тебе надо.
  Разведчик задал вопрос:
  - Ты можешь достать мне сейчас френч и галифе с крагами, чтобы я был похож на англичанина?
  На толстогубом лице полицейского появилось подобие улыбки, ему понравилась идея с переодеванием. Он вызвал подчиненного, сказал не-сколько фраз по-арабски, потом жестом показал "Ферзю", что нужны деньги.
  Быстро переодевшись в принесенные вещи, разведчик пошел к выходу, но обернулся и спросил:
  - Что ты скажешь англичанам, если они спросят, куда я делся?
  Марокканец презрительно скривил губы:
  - Иди и не думай об этом. Это моя страна, а не их...
  Высокое белое здание с большими колоннами отеля "Анфа", где проходили заседания конференции, и прилегающие дома охранялись американскими патрулями. В воздухе кружили английские "Харрикейны". Но "Ферзь", не обращая внимания на внушительную охрану, уверенной походкой подошел к отелю. Путь ему преградил молодой негр с винтовкой наперевес:
  - У вас есть пропуск, сэр?
  - Если бы у меня был пропуск, сынок, - с улыбкой на хорошем анг-лийском ответил разведчик, угощая патрульного сигаретой, - я был бы в отеле, а не стоял перед тобой.
  - А что вы хотите, сэр?
  - Мне нужны журналисты, сынок!
  - Журналисты находятся в другом отеле, вон там, сэр. Их привезут сюда на автобусе вечером.
  Буркнув "О"кей" и ободрительно хлопнув солдата по плечу, он зашагал в указанном направлении.
  Чтобы не привлечь к себе вновь внимание контрразведки союзников, надо дать понять, что ты в Касабланке - почти абориген, думал "Ферзь", настороженный недавним задержанием. Он не пошел в отель, где остановились приехавшие журналисты, а расположился в баре неподалеку от него, где обычно сидели веселыми компаниями иностранцы.
  Конечно, в баре уже было несколько газетчиков, потягивавших местное вино или пиво. Один, обставившись выпитыми чашками кофе, быстро стучал по клавишам портативной пишущей машинки. Шумно вела себя группа англичан, отдававшая дань шотландскому виски с содовой. К ней "Ферзь" и присоединился, поругавшись для начала, что не стало житья от понаехавших журналистов. Вскоре все перезнакомились и весело рассказывали друг другу истории из жизни. Исподволь проверяя, нет ли слежки в баре, разведчик выяснил, что человек, который ему нужен, уже был здесь, но куда-то ушел.
  Они все же встретились немного погодя у стойки. Сидели рядом и пили кофе, когда "Ферзь", повернув голову к журналисту, вполголоса спросил:
  - Вас интересуют картины фламандских живописцев?
  Журналист внимательно осмотрел собеседника, неторопливо закурил и произнес слова отзыва:
  - Я бы посмотрел, но следует найти знающего эксперта.
  - Хотите виски? - поинтересовался разведчик.
  - Благодарю, нам скоро ехать в отель, конференция подходит к концу. Итоговые материалы я смогу передать вам дня через три. Здесь все строго: ни одному из нас не дают связи с редакциями. Писать и публиковать где-то на стороне строжайше запрещено, мы дали подписку. Когда участники конференции разъедутся, нас самолетами вывезут в Англию и Штаты, только тогда с разрешения военной цензуры можно будет публиковать свои заметки. У меня есть связь с дипломатами, мне дадут копию итоговых документов. Однако это будет стоить больших денег.
  На салфетке он молча написал сумму. В знак согласия "Ферзь" пожал ему руку и сказал:
  - В пятницу встретимся в баре "Наполеон" в шесть вечера.
  Встреча разведчика с журналистом произошла так, как договорились. Они сидели на открытой веранде. Журналист передал папку, "Ферзь" внимательно просмотрел несколько листов печатного текста. В этот момент возле веранды с визгом колес остановилась полицейская машина, из которой выпрыгнули двое дюжих марокканских полицейских. Журналист от неожиданности побледнел и застыл, оцепенело глядя на представителей власти. Разведчик отдал папку полицейским, те быстро сели в машину и уехали.
  - Не буди лихо, пока оно тихо! - назидательно произнес "Ферзь" по-английски известную пословицу "Донт трабл траблз...". - Ваши деньги лежат в портфеле под столом. Бай-бай, дружище.
  Мимо ошеломленного англичанина он вышел на улицу, подозвал такси и уехал вслед за полицейскими. Разведчик не был бы собой, если бы не придумал безопасный способ транспортировки наисекретнейших документов. Резонно рассудив, что контрразведка союзников может задержать его с компроматом как шпиона, "Ферзь" договорился с толстяком-полицейским и отправил документы к нему в участок на полицейской машине, а сам сорвался с места встречи на такси. Даже если контрразведка за ним следила, она бы не успела среагировать на такой нестандартный ход. Международный скандал с местной полицией англичанам был не нужен.
  В Испанию разведчик вернулся на быстроходном катере, доставив-шем его в порт Альхесирас, где встречала на машине Сильвия.
  Этой же ночью шифровка о результатах встречи Черчилля и Рузвельта в Касабланке ушла в Москву.
  
  5
  
  Трагедия начала войны 1941 года принесла в семью Тихоновых личное горе. В сентябре в Москву из Выборгского райисполкома Ленинграда пришло официальное уведомление, в котором добросовестная работница аккуратным почерком донесла страшную весть о том, что во время обстрела города немецко-фашистской артиллерией один из снарядов ударил в остановку трамвая, где как обычно стояли ленинградцы. Более десяти человек были убиты, среди них, говорилось в документе, оказались ваши родственники: Ольга Антоновна Тихонова, 1870 года рождения, и Кузьма Васильевич Устьянцев, 1872 года рождения. Оба захоронены в братской могиле на Богословском кладбище вместе с остальными убитыми.
  В один день на улице мирного города Владимир Константинович потерял мать, а Наташа - отца.
  Война шла третий месяц, но в отличие от других семей у них еще никого не провожали на фронт. Тихонов сутками пропадал на службе в наркомате, жена, отправив двухлетнюю дочку в ведомственный детский сад, поступила работать на Ленинградский вокзал. Сын Павел, судя по редким сообщениям, поступающим из Мурманска, работал третьим помощником капитана на танкере "Донбасс", ходившим на северных линиях. Первые потери среди родственников случились там, где их никто не мог ожидать.
  Разведка в Главном штабе ВМФ в эти дни обезлюдела - одна большая группа офицеров улетела в Севастополь для работы в разведотделе Черноморского флота, другая - на Балтику, в Ленинград. Москвичи оказывали на местах конкретную помощь в разработке боевых документов, подготовке специалистов-разведчиков, организации взаимодействия флотских и армейских разведорганов. Оставшимся на месте приходилось работать за двоих, за троих. Тихонов на своем участке отвечал за информационное обеспечение планирования на флотах и флотилиях боевых операций, оказание помощи в организации разведки в ходе их проведения. Душа рвалась на фронт, чтобы отомстить оккупантам за горе и страдания, долг же требовал делать свое дело в тыловой Москве.
  Но и для Тихонова пришел черед лететь в командировку: его судьба забросила в город Полярный, где находился штаб и главная база Северного флота. Требовалось оказать содействие разведчикам-северянам по обеспечению командования флота и сухопутных войск данными о деятельности противника. Задачу по добыванию сведений успешно решал разведывательный отряд, сформированный из моряков-добровольцев. Небольшими группами разведчики уходили в немецкий тыл и ценой огромного риска собирали ценную информацию.
  Владимир Константинович приехал во двор дома экипажа подводников, где жили разведчики, и смотрел, как под руководством мрачноватого командира бойцы распихивали по карманам фуфаек или привязывали на поясные ремни гранаты, щелкая затворами, проверяли винтовки, запасались сигнальными ракетами, упаковывали сухой паек, который, был рассчитан на трое суток, несмотря на то что операция должна была проводиться всего одну ночь. Рядом пищала включенная рация, работу которой проверял радист.
  Пока разведчики готовились к переброске, Тихонов разговорился с представителем разведотдела Северного флота, отвечавшим за подготовку отряда. Обстановка оказалась располагающей к откровенному разговору, и офицеры завели речь о готовности органов разведки к войне. На прямой вопрос Тихонова, почему наши так мало знали о вооруженных силах противника, североморец без обиняков ответил:
  - Это не совсем так, Владимир Константинович. Мы, северяне, так же, как и балтийцы, активно взаимодействовали с разведотделом Ленинградского округа. У них было больше возможностей, и начальник разведки округа полковник Гродис вел так называемый "черный альбом". В нем содержались полные данные по финским укреплениям на "линии Маннергейма", фотоснимки каждого ДОТа и его характеристики: толщина стенок, наката, вооружение и прочее. Но Гродиса в 37-м арестовали как "врага народа", а документы его отдела были изъяты во время обысков. Уничтожили всё, к чему прикасалась рука "врага народа", а в Финскую мы начали воевать с чистыми картами. Только потом стали наверстывать упущенное.
  Тяжелую тему решили не продолжать.
  Через час, когда стало совсем темно разведчики, одетые кто в маскхалаты, кто в маскировочные куртки и брюки, построились и отправились на причал для посадки на катер. Тихонов смотрел и думал, что через несколько часов они будут на месте, но никто из фрицев, ни в Киркенесе, ни в Петсамо не догадывается, что здесь, во дворе, уже выстроился отряд, который будет действовать у них в тылу. В этом сила разведки.
  Не раз за время командировки он встречал бойцов отряда, вернувшихся после задания, возбужденных, шумных после успехов или угрюмых после потерь товарищей.
  Были у Тихонова на Севере и другие встречи. Как-то по служебным делам он оказался в Мурманске и, надо же такому случиться, что нос к носу столкнулся с гражданским моряком, который оказался его сыном Павлом. Подняв воротник шинели и закрыв ладонью лицо от ноябрьского ветра, молодой человек в спешке налетел на офицера. Тихонов собрался, было, призвать "торопыгу" к порядку, но вместо того пришлось обниматься.
  Павел спешил в морской порт на судно, которое готовилось к отходу в рейс, но по дороге успел рассказать отцу под большим секретом, что танкер, на котором он работает, включен в состав морских конвоев, доставляющих в СССР военную помощь союзников. Сегодня "Донбасс" уходит в Исландию, где будет грузиться стратегическим грузом для нашей страны. Отец пожелал сыну морской удачи и семи футов под килем.
  В Москве Тихонов оказался перед Новым годом, когда столица от-праздновала первую большую победу над врагом. Наташа за столом рассказала, как непросто жилось им с дочкой одним в полупустом городе в конце осени и начале зимы. Муж, чтобы немного отвлечь ее от тяжелых воспоминаний, рассказал, как столкнулся в Мурманске с Павликом.
  - Представляешь, налетает на меня какой-то молодой мужик в форме моряка торгового флота! Только я собрался отчитать нахала по полной, как оказалось, что передо мной стоит наш Павел. Хотел ругаться, а пришлось обниматься и смеяться!
  - А он-то сам глаза, наверное, вытаращил от удивления?
  - Конечно. Жаль, что поговорить толком не удалось. Дошли до причала, где стояло его судно, минут за десять, и Павлу на вахту надо было заступать. За это время он рассказал о себе то, что успел. Сообщил, что их танкер будет ходить в составе морских конвоев, перевозить в СССР военные грузы из США и Великобритании, которые оказывают нам помощь по международному соглашению.
  - За ними же фашисты везде гоняться будут, чтобы уничтожить такие суда и грузы...
  - Наташа, конвои под охраной военных кораблей находятся. Так что фашистам не так-то просто справиться с ними.
  - Ой, я и раньше за Павлика переживала, когда он в море пошел. А в войну и вовсе страшно стало за него.
  На службе Тихонов стал регулярно запрашивать сводки о движении конвоев в наши и в британские порты. В каждой сводке глаза искали сообщения о танкере "Донбасс". Зима 1941-42 года и начало весны прошли относительно спокойно. Но затем немцы усилили эскадру бомбардировщиков в Норвегии, и появились сообщения о гибели иностранных и советских судов. В марте погиб в бою с немецкими кораблями и самолетами отставший от конвоя тихоходный лесовоз "Ижора", в последующих конвоях были другие потери. В июле стало известно о трагедии конвоя PQ-17, однако в официальной сводке сообщалось, что советский танкер "Донбасс", шедший вместе со всеми, выдержал атаки немецких торпедоносцев и без потерь в экипаже прибыл в Архангельск.
  Один из офицеров Главного штаба ВМФ побывал в те дни в командировке в Архангельске и по возвращении передал Тихонову письмо от сына, которого видел в порту. За торопливо написанными строками виделась тяжелая морская служба, полная опасностей и героизма:
  "Мама, папа, дорогие мои, здравствуйте!
  Случилась оказия написать коротенькое письмецо, которое знакомый папы передаст вам.
  Жизнь моя морская успешно продолжается, ухожу в рейсы, захожу в порты, в том числе заграничные, несу вахты в море. Конвои ходят регулярно, транспорты перевозят много военных грузов из-за границы. Моряки надеются, что их труд поможет Красной Армии приблизить победу над врагом.
  Иногда на нас пытаются напасть корабли и самолеты фашистов. Но их отгоняет наша охрана. Мы и сами стреляем из пушек и зениток. Недавно сбили два самолета-торпедоносца и один повредили, разогнав остальных гитлеровских стервятников.
  Некоторых ребят из нашего экипажа, отличившихся в том рейсе, наградили медалями, а капитану дали орден. Можете поздравить своего сына - мне вручили медаль "За боевые заслуги"!
  Вот вкратце и все мои новости. Вы за меня не волнуйтесь, всё будет хорошо!
  Целую вас и маленькую сестренку Настеньку.
  Ваш Павел".
  Письмо Тихоновы с радость и тревогой обсуждали вместе. Владимир Константинович откупорил стоявшую в буфете бутылку довоенного вина и предложил выпить по флотской традиции "За тех, кто в море!". А Настенька, которой исполнилось три года, нарисовала в альбоме море и кораблик, на котором работает ее брат.
  Опасная служба Павла продолжалась, и родителей не покидало волнение за него. Причины волнения по стечению обстоятельств оправдались: после ноябрьских праздников в Главном штабе ВМФ получили сообщение о трагической судьбе танкера:
  "4 ноября 1942 года танкер "Донбасс" под командованием капитана В.Э. Цильке снялся из бухты Белужьей на Новой Земле и последовал на Исландию для присоединения к союзному конвою. 7 ноября капитан сообщил, что ведет бой с немецким эсминцем. После этого танкер на связь не выходил, на запросы не отвечал. Судно считается погибшим, судьба экипажа не известна".
  Владимир Константинович сидел за столом и раз за разом перечитывал короткий текст, словно пытался найти в нем некую зацепку, которая поможет узнать, что же случилось с сыном. Желая как-то успокоить себя, он решил, что Павел жив, раз судьба экипажа не известна. Может быть, он на шлюпке выбрался в одну из бухт на Новой Земле, может, их спас другой корабль. Последнее, во что, правда, не хотелось верить, было предположение, что команда танкера была взята в плен немцами. Так или иначе, но сообщать Наташе о гибели сына он не будет.
  На службе Тихонов в ту пору много времени отдавал шифрпереписке с "Ферзем" и "Адмиралом". Последний слал сведения о транзите немецких войск через Швецию в Норвегию. Между строк шифровок "Адмирала" Тихонов ухватил завуалированную мысль о негласной помощи источнику от Ильи Ивановича Стрельцова. Из Испании шли сообщения о британско-американском вторжении в Северную Африку, начавшемся 8 ноября 1942 года. Советский Союз требовал от США и Великобритании начала проведения военных операций в Европе и открытие второго фронта, и "Ферзю" из Москвы отправляли указания добыть сведения о планах союзников. Центр понимал, что у разведчика может не хватить агентурных возможностей для выполнения такой задачи, но таковы были условия, в которых находилась вся советская агентурная сеть в Западной Европе.
  Неожиданно разведчик сообщил, что получил от Канариса указание срочно лететь в Касабланку, так как адмиралу стало известно о намерении премьер-министра Черчилля отправиться в Марокко для переговоров с американским президентом Рузвельтом. Встреча руководителей двух государств должна состояться в январе 1943 года. Тихонов даже вскрикнул, читая шифровку источника: "Ну-у-у, давай, дружище, давай! Сделай чудо! Добудь планы союзников!".
  Через десять дней из Испании пришло подробное донесение:
  
  "С 14 по 24 января 1943 года в Касабланке прошли секретные переговоры между Рузвельтом, Черчиллем и членами Объединённого комитета начальников штабов США и Великобритании. Союзники определили, где и когда их военные действия будут перенесены на территорию Европы.
  Существенную опасность для военных поставок США в Великобри-танию и в Африку представляют германские подводные лодки в Атлантическом океане. Британский генерал Алан Брук высказал своё мнение о том, что победа в войне невозможна без эффективного устранения угрозы со стороны подводного флота Германии. Нехватка ресурсов имела решающее значение в планировании дальнейших операций. Несмотря на то, что США направили всю свою экономическую мощь на производство военной техники, вооружения хватает лишь на проведение малых наступательных операций. Центральное место в обсуждении занял вопрос о месте и времени максимально эффективного вступления войск в войну. Рассматривались две возможности: наступательное вторжение ещё в течение1943 года либо концентрация основных действий на средиземноморском театре военных действий.
  Черчилль настаивал на захвате африканского побережья для размещения там военных баз с целью дальнейшего наступления на противника с юга. Генерал Джордж Маршалл придерживался другого мнения. Он считал ошибкой проведение несогласованных наступательных операций на страны Оси и игнорирование возможности скорой капитуляции Германии. Брук уточнил, что единственным из союзников, располагающим крупными сухопутными войсками на тот момент войны, являлся СССР. Любые другие наступления помимо намеченной высадки во Франции 21 дивизии западных союзников в общем плане не имели значения. Однако эта армия сможет противостоять 44 немецким дивизиям только при наличии соответствующего вооружения и тылового обеспечения.
  Объединённый комитет начальников штабов пришёл к выводу, что подготовительная фаза операции по высадке войск в Западной Европе за-вершится не ранее середины августа 1943 года. Тем самым начало высадки в Европу могло состояться лишь поздней осенью 1943 года, что означает, что операция не сможет поддержать летнее наступление советских войск.
  Черчилль предложил обсудить возможность вступления в войну Турции, чтобы, укрепившись на ее территории, получить доступ к нефтяным полям Румынии и через Чёрное море к России.
  В результате переговоров стороны договорились о первоочередном завершении войны в Африке летом 1943 года, чтобы затем использовать освободившиеся войска в высадке на Сицилию. Наступательная операция союзников на Европейском континенте была перенесена на 1944 год, а британцы оставили за собой возможность создания небольшого плацдарма в конце 1943 года. США заявили о приоритете своих наступательных планов на Тихом океане, не исключая при этом своего участия в досрочной наступательной операции на суше в Европе при соответствующих военных успехах СССР.
  Стороны приняли решение об усилении воздушных бомбардировок стратегических объектов промышленности и городов Германии.
  Для прессы союзники впервые изложили требование безоговорочной капитуляция Германии, Италии и Японии.
  Ферзь".
  
  ... Нарком Кузнецов доложил о полученных сведениях Сталину. Верховный главнокомандующий прочитал донесение и, не говоря ни слова о его содержании, спросил адмирала:
  - Не этот ли информатор сообщил нам о подготовке англичанами бомбардировке Кавказа в 1940 году?
  - Так точно, товарищ Сталин, именно он сообщил о планах англичан и французов еще в конце 1939 года.
  - Товарищ Кузнецов, на мой взгляд, этот человек честен и аккуратно выполняет свои обязанности. Следует наградить его орденом.
  - Есть, товарищ Сталин! Но должен доложить вам, что он действует не один. В Испании с ним работает наша разведчица-радистка под псевдонимом "Аврора".
  - Значит, наградите и ее.
  
  6
  
  В канун Дня Красной Армии 23 февраля 1943 года состоялся секретный указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями отличившихся в боях с гитлеровцами советских партизан-подпольщиков, офицеров частей военной разведки и разведчиков, выполняющих задание в тылу врага:
  "За мужество и героизм, проявленный в действиях по защите Совет-ский Родины от немецко-фашистских захватчиков наградить:
  
  Орденом Красного Знамени:
  ...
  - служащего ВМФ Таубе Ивана Алексеевича;
  
  Орденом Отечественной войны I степени:
  ...
  - капитана 1-го ранга Тихонова Владимира Константиновича;
  
  Орденом Красной Звезды:
  ...
  - старшего лейтенанта Красной Армии Лопес Сильвию Альварес.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 9. Стрельцов разыгрывает эндшпиль.
  
  1
  
  Илья Иванович Стрельцов в 1941году с тяжелым сердцем наблюдал за развитием событий в мире, во всех частях которого полыхала новая мировая война. Огненный вал катился к Советской России и с востока, и с запада. Он аргументировано полагал, что Гитлер не сегодня-завтра нападет на СССР, поэтому сообщение о том, что 22 июня германские войска перешли границу и начали наступление на Москву, на Ленинград и на Киев, для него не стало неожиданностью. Полковник российского императорского Генерального штаба рассматривал войну как трагическую неизбежность. С 22 июня он счел себя мобилизованным на эту войну, видя необходимость защищать родину от ненавистных ему германских завоевателей.
  К обеду он вышел в столовую в прежней русской военной форме, чем немало удивил жену. Кристина знала, что Стрельцов коллекционировал предметы военной экипировки дореволюционных времен, форму, оружие, награды, которые покупал у антикваров или у русских эмигрантов, нуждавшихся в деньгах. Но то, что муж ее когда-нибудь наденет, не могла себе представить.
  - Что означает твой грозный вид, милый? Довольно странно видеть тебя таким сегодня.
  - Именно сегодня, когда германские войска вновь, как тридцать лет назад, начали войну против моей родины, я своим видом хочу показать, что и я вступил в эту войну на стороне Советской России. Старого полковника рано списывать в расход, я еще повоюю.
  - Ты собираешься ехать добровольцем? Я отнюдь не считаю тебя старым мужчиной, однако, на мой взгляд, в офицеры Красной Армии ты не подойдешь по возрасту.
  - В Россию ехать не нужно. Свою войну против Германии я буду вести отсюда, из Швеции. Тайную войну. Полагаю, что моей подготовки хватит, чтобы оказать эффективную помощь сражающейся России.
  Кристина помрачнела, прикрыла глаза ладонью и как-то отрешенно заговорила:
  - Иезуз Мария! Снова идет война, снова гибнут люди. Почему разным странам нельзя жить мирно? Кто из близких на сей раз не вернется домой живым? Год назад мы узнали, что у нашей дорогой Альбины Илонен на войне между финнами и русскими погиб муж, мирный доктор, мобилизованный в армию, был изранен сын, совершенно молодой человек. Ради чего лилась кровь? Теперь мой муж собрался воевать. Я знаю, милый, что ты когда-то был разведчиком, но сколько лет прошло с тех пор? Почему подданный Швеции, нейтральной страны, должен воевать?
  - Кристина! Я - русский, присутствие иноземных захватчиков на русской земле оскорбляет меня, я - офицер, я выполняю свой долг. И потом, бывших разведчиков не бывает...
  - Ты должен знать, если с тобой случится страшное, я не переживу. Однажды я успела вытащить тебя из лап смерти. Боюсь, что второй раз мне это будет не по силам.
  - Я всё помню и благодарен тебе за то, что ты для меня сделала. Но сейчас я не могу поступить иначе. Одно хочу пообещать, что буду стараться не доставить бошам удовольствия вывести меня из строя.
  Стрельцов подошел к буфету, открыл створку и достал изящный хрустальный штоф с коньяком. С вопросом в глазах взглянул на жену, она отрицательно покачала головой: не буду. Он пожал плечами, налил себе рюмку пополнее и сел за стол.
  - За победу! - сказал Илья Иванович и поднял рюмку.
  Кристина подошла сзади, обняла за плечи и, прижавшись щекой, едва слышно произнесла:
  - За победу, мой полковник!
  Пригубив из его рюмки, она ушла, оставив шлейф изысканных французских духов. Стрельцов сначала подобно жене сделал легкий глоток и откинулся в кресле. Потом вздохнул, вновь взял коньяк, поднял руку и принял "гвардейский тычок" граммов на сто одним махом.
  В старинном покойном кресле полковник задумался. Он вспомнил грустные дни, когда они с Кристиной ездили в Финляндию, только окончившую разорительную войну с СССР, и, как могли, успокаивали бедную Альбину, выхаживавшую в госпитале тяжело раненного сына и оплакивавшую убитого в боях под Выборгом мужа. Они не нашли слов, какие можно было сказать в утешение доброй подруге. Сложно было и бросить в адрес агрессора суровое слово. Альбина сама разводила руками: как же так, ведь Россия - её родина, а финны в боях с русскими понесли тяжелые для своей маленькой страны потери. И огромные потери для её семьи. Убит Антти Илонен, врач, который вылечил Стрельцова. Кого винить? Может, права Кристина - винить следует войну?
  Коньяк сделал свое дело: мрачные мысли убрались, пришла ясность, которая позволила всерьез обдумать ближайшие планы.
  Итак, словно диктовал себе приказ полковник, он займется сбором сведений о германских войсках, находящихся на Скандинавском полуострове и направляющихся на советско-германский фронт. Он предпримет меры по выявлению и нейтрализации действующих в Швеции нелегальных сотрудников немецкого абвера и службы безопасности. Добытые сведения будет передавать советской военной разведке, для этого обратится за помощью к Владимиру Арсеньевичу Сташевскому, который, по его твердому убеждению, сотрудничал с Москвой. Нужно позаботиться и о создании собственного канала связи с Володей Тихоновым, который должен быть связанным со Сташевским. При этом в интересах собственной безопасности нельзя становиться членом разведывательных резидентур Советского Союза, которые в связи с началом войны обязательно будут создаваться в странах Европы. Его никто не привлекал к сотрудничеству с Москвой, и помощь в виде сбора разведсведений он оказывает на добровольных началах. Связь с коллегами должна быть тщательно законспирирована.
  Фактически Стрельцов начал информировать Сташевского в 1939 году, когда рассказал ему о развертывании в Финляндии подразделения абвера, которое вело разведку северо-западного региона Советского Союза. Сам он узнал об этом во время поездки в Хельсинки, где встретил сослуживца по Петербургу по фамилии то ли Алексеев, то ли Александров. По виду бывшего офицера было заметно, что тот сильно выпивает. Обрадовавшись встрече со знакомым, хотя не припомнил фамилию, стал клянчить деньги взаймы, дыша густым перегаром. Илья Иванович сжалился и дал небольшую сумму, а в ответ, словно в награду, услышал интересную новость:
  - Вот ты - человек, не то, что наши соотечественники тут, дерьмо сплошное! Представляешь, мы начали работать на немцев, их разведка здесь появилась недавно. Кстати, тебя, если хочешь, могу протежировать, немцы приглашают эмигрантов. За сведения о Советах, об армии или заводах в Петербурге обещают платить деньги, а наши негодяи меня выгнать хотят. Не нравится, видите ли, что я выпиваю. Какое их собачье дело? Сейчас пойду на работу и набью морду кому-нибудь из чистоплюев!
  Стрельцов решил издали проследить, куда пойдет "новоиспеченный агент абвера". Путь привел его к деревянному двухэтажному особнячку, половина которого была абсолютно жилой: там бегали дети, заходили женщины с покупками, а вторая половина - явно казенным учреждением. Во всех плотно занавешенных окнах горел свет, на подоконниках не видно ни горшков с цветами, ни горок с рождественскими свечами. Балкончик на втором этаже не открывался, на нем стояли запыленные деревянные ящики из-под какой-то техники. Когда из подъезда вышли двое иностранцев, беседовавших по-немецки, Илья Иванович понял, что именно тут и может располагаться германская военная организация, причем секретная, раз замаскирована в жилом доме и не имеет вывески. Эти двое, несомненно, являлись германскими военными: тип прусских офицеров с давних лет был ему прекрасно знаком, он не мог их с кем-то перепутать.
  Добытые сведения Стрельцов передал Сташевскому под обещание не разглашать источник.
  Их новая встреча состоялась в июле 1941 года в уединенном месте на берегу моря близ Стокгольма. Разведчики сдержанно поздоровались и, не теряя времени, Стрельцов изложил суть:
  - Владимир Арсеньевич, вторжение Германии в Россию без сомнения поставило меня, русского офицера и патриота, в ряды защитников отечества. Ходить в атаку я староват, но собирать сведения о войсках противника не разучился. Не буду ничего у вас спрашивать, но полагаю, что у вас есть связь с Москвой. Прошу вас передать по назначению эту фотопленку, на которой заснята переброска по железной дороге через Швецию в Финляндию трех пехотных полков, артиллерийского полка и инженерных подразделений 163-й германской дивизии, которой командует генерал Энгельбрехт. Данные добыты мною лично в течение прошедшей недели.
  - Благодарю вас, Илья Иванович, постараюсь выполнить вашу просьбу. Со встречами нам надо как-то аккуратно организовать.
  - Надеюсь, к организации этой встречи у вас претензий нет? Я на листочке изложил свой план наших личных контактов и связи через тайники, прошу прочитать и внести коррективы.
  Сташевский прочитал и улыбнулся:
  - Узнаю стиль офицера русского Генерального Штаба, у меня ни одного замечания по существу.
  Стрельцов тут же сжег листочек, офицеры раскланялись и разошлись в разные стороны.
  Следующим пунктом в плане Стрельцова значилось оборудование тайника для личной связи с представителем советской военной разведки в Центре Тихоновым, который, как рассчитывал Илья Иванович, продолжает руководить агентурной деятельностью Сташевского. Полковник обдумал ситуацию и решил, что тайник необходимо устроить в Северной Норвегии в таком месте, куда могли бы тайно высадиться с моря советские разведчики-связники, изъять заложенные материалы и оставить свою закладку при необходимости.
  В тех местах, где будет тайник, сейчас стоят немецкие гарнизоны из состава армейской группы "Норвегия", оккупировавшей страну. Чтобы там появляться, размышлял Стрельцов, нужна убедительная легенда. В голове сложился план, и он отправился устраиваться на работу в Шведское ветеринарное бюро, находившееся в Упсале.
  ... - Герр гауптман, - обратился к командиру ефрейтор дозорного поста 136-го горно-егерского полка. - Мы задержали какого-то шведа. Утверждает, что ветеринар.
  К офицеру подошел немолодой худощавый мужчина с седыми усами, экипированный для дальних переходов, за его спиной переминался с ноги на ногу каюр из местного племени саамов.
  - Господин офицер, - по-немецки сказал швед. - Моя фамилия Свенсон, вот документы.
  Не совсем соображающий спросонок, что происходит, немецкий офицер мельком посмотрел в бумаги с печатями и спросил:
  - Что вы хотите, господин Свенсон?
  - Господин офицер, я приехал сюда по заданию Ветеринарного бюро из районов Северной Швеции, которые находятся недалеко отсюда. В стадах диких оленей были выявлены вспышки заразной болезни ящур. Я наблюдал случаи падежа животных. Стада мигрируют в ваши районы Норвегии, и моя задача состоит в том, чтобы обследовать их на предмет выявления вспышек ящура. Думаю, что немецкое командование должно быть заинтересовано в завершении моей работы, чтобы избежать опасности заражения и гибели лошадей и оленей, которых вы используете в армии как вьючных животных.
  До сознания немца дошла угроза распространения опасной эпидемии. Он быстро сунул шведу документы, инстинктивно убрал ладони за спину и опасливо спросил:
  - Вы сами-то, господин ветеринар, не боитесь подхватить какую-нибудь заразу?
  - Я принимаю все меры, чтобы избежать этого.
  Гауптман с недовольной гримасой ушел в домик мыть руки, на ходу через плечо крикнув:
  - Езжайте и работайте. Если кто-то будет останавливать, скажите, что получили разрешение гауптмана Клозе.
  Получив разрешение командира германской воинской части, Стрельцов спокойно поехал подбирать тайник на восточном берегу полярного озера с тяжело произносимым названием Смастрёумватнет. До морского побережья оттуда оставалось не более пяти километров. Попутно он скрытно фотографировал оборудованные в скалах позиции горных егерей, антенны для связи с подводными лодками и самолетами, прочие военные объекты.
  По приезду в Стокгольм полковник встретился со Сташевским и отдал полученные материалы, чем вызвал немалое удивление многоопытного разведчика:
  - Каким образом вам удалось, ведь побывали, считай, у тигра в пасти?
  Илья Иванович весело ответил:
  - Я вовремя вспомнил, что немцы до смерти боятся любой заразы. На этом их и купил.
  Особое внимание собеседника он обратил на описание тайника:
  - Будете передавать шифровкой, не забудьте указать название "Свен". Это очень важно.
  Сташевский кивнул в знак согласия, а Стрельцов не нашел причин объяснять, что по этому условному названию Тихонов в Москве поймет, что тайник предназначен специально для связи с Ингваром Свенсоном, то есть, с ним.
  
  2
  
  Владимир Арсеньевич Сташевский, он же "Адмирал", в 1941 году получил новый канал связи с Центром. Из Москвы сообщили, что радисткой нелегальной резидентуры в Стокгольме назначена прошедшая подготовку в Разведупре Сигне Эриксон, оперативный псевдоним "Акма", шведка, тридцати лет, по профессии швея-надомница.
  "Адмирал" давно жил в Швеции и многих знал, поэтому быстро выяснил, кто такая "Акма". Женщина жила в собственном доме с мужем, Туре Эриксоном, и состояла членом Шведской коммунистической партии. Остальное было ясно из сообщения Центра: по решению Коминтерна после обучения на курсах она стала работать на Главное разведывательное управление Красной Армии. Муж с её тайной деятельностью связан не был, но поддерживал жену в ее решении.
  "Адмирала" насторожил тот факт, что "Акма" состояла в рядах коммунистической партии. Он помнил, как в 20-е годы из-за продолжающихся контактов с Советской Россией и игнорирование представителей русских эмигрантских кругов многие в Швеции считали его "красным". Полиция старательно приглядывала за ним. Разведчик хотел бы избежать излишнего внимания к своей группе со стороны полиции только из-за того, что радистка могла состоять на учете, как неблагонадежная. Поэтому принял решение не проводить с ней личных встреч и разработал систему связи через тайники и по почте. "Акма" получала зашифрованные донесения, предназначенные для передачи в Центр, не выходя из дома, вместе с обычной почтовой корреспонденцией. Об этих шагах "Адмирал" информировал Москву. В секретное личное дело разведчика в Главном разведывательном управлении была подшита характеристика:
  
  "Сташевский в работе очень осторожен. Тщательно подбирает людей, которые могут обладать полезными сведениями или связями. Его связи давно проверены и закреплены надежно. Подход к нему полиции чрезвычайно затруднен тем, что он доступа к секретным сведениям не имеет, а сам является руководителем небольшой нелегальной группы, работу с источниками организовал искусно, поэтому собрать на него компромат исключительно трудно. Сам вполне благонадежен. Как хорошо подготовленный в военном отношении специалист, дает ценные сведения по военным вопросам. С началом Великой Отечественной войны переведен на самостоятельную связь с Центром".
  
  В переписке с Москвой Владимир Арсеньевич использовал собственный шифр, в основу которого положен "способ замены". Для этого использовалась квадратная решетка, в клетки которой заносился алфавит с разброской букв. Каждый столбец и каждая строчка обозначались цифрой. Шифр для каждой буквы создавался путем объединения цифр, обозначавших столбцы и строки. С подобным шифром он работал, когда состоял в должности военно-морского агента российского императорского Генерального Штаба. Тогда шифр раскрыт не был, и в начале новой войны "Адмирал" взял его за основу, усовершенствовал и согласовал с Центром.
  Среди подобранных в группу людей одним из наиболее ценных ис-точников являлся русский эмигрант Виктор Бук, который работал вторым помощником на грузовом судне шведской государственной судоходной компании. Сташевский многие годы еще с тех пор, когда занимался отправкой морских грузов в Советскую Россию, знал этого офицера старого флота, волею судеб оказавшегося на чужбине.
  Как-то стоя на причале, он заметил, что возле трапа одного из ошвартованных шведских пароходов, разгорался производственный конфликт: молодой моряк держал за грудки некоего штатского и, обкладывая по матушке на весь порт, русским языком требуя то ли с немца, то ли с датчанина, причитавшиеся ему деньги. Разговор на повышенных тонах закончился появлением шведских полицейских. Владимир Арсеньевич приложил немало усилий, чтобы вызволить разгоряченного конфликтом соотечественника. Потом привел его в свой кабинет в конторе капитана порта, напоил чаем с ромом и выслушал рассказ о непростой жизни.
  - Эта зелень подкильная думает, что с мальчишкой дело имеет. Да я уже десять лет на флоте! - возмущенно шумел моряк - В войну на минном заградителе "Волга" прапорщиком по ведомству Адмиралтейства служил. А он меня как сосунка провести надеялся...
  - Давайте, познакомимся, - тихим голосом прервал гневную тираду Сташевский. - Меня зовут Владимир Арсеньевич.
  - А я - Виктор Бук.
  - Вот и будем знакомы! Как вы в Стокгольм попали с минзага "Волга"?
  - Я в Швеции не сразу оказался. Сперва после отставки в 18-м году уехал в Архангельск, прибился к белым. Воевал в армии Миллера, был ранен, попал в плен к красным. Стал служить у них. Воевал, был ранен, попал в плен к полякам. Бежал из лагеря для военнопленных, оказался в Риге. Там в порту стояло много пароходов, но работать они не могли, экипажей не было. Для любого моряка место находилось. Так я вернулся на Балтику. Работал на разных пароходах, погулял в кабаках портовых от души. В конце концов, остался в Швеции, женился здесь на местной, на чухонке, как я ее называю. Подданство получил. Зарабатываю хорошо, но иногда своё кровное приходится силой выбивать из горе-коммерсантов, вроде того, которого вы видели недавно.
  Сташевский и Бук подружились, время от времени встречались, когда морская судьба приводила Виктора в Стокгольм. Моряк ходил в немецкие порты Киль, Бремен, Эмден и другие, возил промышленные товары, сырье, прочие грузы, хорошо знал возможности немецких портов, торговые и пассажирские суда Германии и Швеции, их грузоподъемность.
  Создавая разведывательную группу "Адмирал" предложил Виктору стать советским разведчиком и вести сбор сведений о германских морских портах и шведско-германских торговых перевозках через Балтийское море. Однако моряк вначале отклонил предложение товарища, хотя обещал поразмышлять над ним.
  И только после того, как стало известно о нападении Германии на Советский Союз, Бук сам предложил встретиться. "Адмирал" понимал, что размышления привели Виктора к мысли о вступлении в разведгруппу, но решил дать ему высказаться. Моряк был немногословен:
  - Владимир Арсеньевич! Началась новая война России с немцами. Думаю, что дело всех русских в такое тяжелое время помочь родине спра-виться с врагом. Я готов выполнять ваши задания и вести разведку против фашистской Германии.
  "Адмирал" известил Центр о привлечении в группу ценного источника. Ему присвоили псевдоним "Барбо". Тихонов, руководивший из Москвы деятельностью стокгольмской разведгруппы, знал, что в нее входят не только русские, но и шведы. Эти люди трезво оценивали грозившую им опасность за нелегальную деятельность в интересах иностранного государства, но работали добросовестно, получая хорошее материальное вознаграждение.
  Центр требовал от группы решения главной задачи: добывания сведений о положении германских войск в Норвегии и об их передислокации через Швецию в Финляндию. "Адмирал" и его единомышленники, испытывая большие трудности, смогли подробно доложить в Центр о дислокации гарнизонов оккупационных войск в Норвегии. Тихонов в свою очередь информировал о положении противника разведотделы Северного флота и Карельского фронта, воющих на северных рубежах СССР.
  Под постоянным контролем группы находился и транзит немецких войск через территорию Швеции. Одному из источников "Адмирала" уда-лось заполучить документ, свидетельствовавший о том, что король Густав лично санкционировал переброски воинских контингентов Германии по железным дорогам, через аэродромы и автодорожную сеть своего нейтрального королевства.
  И руководитель группы, и Москва понимали, что интенсивная работа радиопередатчика в Стокгольме рано или поздно привлечет внимание шведской контрразведки, но объем информации в 1942 и 1943 годах был настолько велик и крайне важен для победы советского оружия, что "Акма" постоянно выходила в эфир с большими донесениями.
  От "Адмирала" шли доклады о состоянии стратегических отраслей промышленности Германии, о маршрутах следования немецких морских транспортов, о минировании прибрежных вод в Балтийском море. "Барбо", знакомый со многими шведскими капитанами морских судов вполне аргументировано выуживал из них секретные сведения о немецких минных полях в море и о курсах немецких военных конвоев на Балтике.
  Советское командование, опираясь на данные, полученные от сток-гольмской разведгруппы, спланировало и успешно провело в январе 1943 года операцию по прорыву блокады Ленинграда, сильно потрепав при этом фашистские войска.
  Враг наносил ответные удары: в августе 1943 года, когда шли жестокие бои на Курской дуге, шведская криминальная полиция, работавшая по указке немецкой службой безопасности, арестовала "Акму" и ее мужа. Радиоконтрразведка долго охотилась за передатчиком, выходившим в эфир из городских кварталов Стокгольма, и, в конце концов, взяла радистку с поличным. Центр, узнав об этом серьезном провале, мог только перевести дух, поблагодарив судьбу и многоопытного руководителя разведгруппы "Адмирала", который заранее предвидел такое развитие событий и ни разу не встречался с радисткой. Ее арест не повлиял на эффективность деятельности раз-ведчиков, которым пришлось перейти на резервные каналы связи с Центром.
  Владимир Арсеньевич хладнокровно воспринял трагическое событие и постарался как можно быстрее перестроить работу группы.
  Но он при своей невозмутимости был весьма и весьма озадачен, когда в условном месте обнаружил сигнал о вызове на встречу по явке.
  ..."Адмирал" прогуливался по набережной, ломая голову, каким образом в Швецию пробрался новый представитель Центра, если кругом шла война, и линии фронтов не позволяли беспрепятственно ходить туда-сюда даже разведчикам, способным творить чудеса изобретательности. Он что, высадился с подводной лодки или десантировался с парашютом? С какой целью? Связь после ареста "Акмы" худо-бедно наладилась, информация идет в обе стороны. Что же принесет незнакомец?
  Поправляя серебряный охотничий значок на шляпе с узкими полями - условный знак для опознавания, - он заметил мужчину лет пятидесяти или около того, направлявшегося в его сторону. Незнакомец был одет в европейском стиле, но явно не по-шведски. Лицо с волевым подбородком и крупным носом над тонкими губами ничем не выделялось среди лиц других прохожих, за исключением одного нюанса. Цвет лица у него был не такой, как у северян: можно было понять, что человек долго жил где-то в южных странах и загорал под горячим солнцем. "Адмирал" не видел прежде этого человека, хотя что-то в его облике казалось неуловимо знакомым по далеким временам.
  Негромко прозвучала известная фраза:
  - Смотрите, какая тишина над Балтикой.
  - Эта тишина - только мнимая, - ответил "Адмирал".
  Незнакомец приветливо улыбнулся и негромко продолжил:
  - Здравствуйте! Я - "Ферзь". Наша встреча, Владимир Арсеньевич, должна была состояться четверть века тому назад. Но, видимо, судьба решила свести нас только теперь.
  - Теперь я вспомнил вас. Вашу фотографическую карточку когда-то мне показывал Стрельцов.
  - Отлично, опознание завершилось. Прошу вас сообщить в Центр, что "Ферзь" приехал в Стокгольм и ждет указаний. Обузой я для вас не буду, вопросы с обустройством на новом месте решу самостоятельно. Есть лишь одна частная просьба: свяжите меня со Стрельцовым.
  - Попробую выполнить вашу просьбу. Давайте встретимся на этом месте через неделю.
  3
  
   В назначенное время "Ферзь" пришел на место, рассчитывая вновь увидеть "Адмирала". Однако навстречу ему неожиданно вышел собственной персоной Илья Иванович Стрельцов. Годы, конечно, дали знать, но полковник выглядел бодрым и подтянутым, явно моложе своих семидесяти лет. Взглядом он показал, что беседовать здесь они не будут, и велел пройти следом за ним. Оба разведчика, не спеша, направились к остановке трамвая, вошли в подошедший вагон и только там обменялись несколькими фразами.
  - Приветствую вас, мой друг. Рад встрече, хотя и не ожидал увидеть вас в этих краях, - негромко сказал Стрельцов подсевшему на соседнее сидение "Ферзю".
  - А я рад, что мои жизненные пути привели именно сюда, - ответил "Ферзь" и поинтересовался:
  - Куда мы едем?
  - На городскую пристань. Займем местечко на прогулочном пароходике и почти час будем любоваться видом набережных с моря. Любителей морских путешествий не очень много, нам можно свободно поговорить.
  На палубе они действительно остались одни, пока другие пассажиры - две юные парочки - прятались от ветра на закрытой нижней палубе. "Ферзь" подробно, в деталях, рассказал о событиях, которые предшествовали его приезду в Стокгольм. Илья Иванович слушал и ему казалось, что это он находился в Испании и был свидетелем того, что там происходило.
  ... "Канарис объявился в Барселоне в начале лета и пригласил меня в ресторан, как обычно со вкусом заказав обед. Некоторое время мы сидели молча, пили вино, уделяя внимание закускам. Серьезный разговор адмирал начал лишь после того, как мы перешли к десерту.
  - Юрг, мои опасения начали сбываться. Чувствую, что в окружении Гитлера отношение ко мне меняется в худшую сторону. У меня были вполне приемлемые отношения с Гейдрихом, но после его гибели в прошлом году СД возглавил Кальтенбруннер, давно терзавшийся муками ревности из-за успехов в деятельности абвера. Уверен, что он - главный враг. В феврале в абвере случился большой провал, и мне пришлось жестко биться за вызволение из лап костоломов ведомства Гиммлера сотрудников, на которых хотели повесить всех собак. Мне это дорого обошлось. В то же самое время дела пошли из рук вон плохо на Восточном фронте, то есть стали сбываться мрачные пророчества вашего покорного слуги. Такие вещи мало кому нравятся.
   - Ты предчувствуешь закат карьеры, Вилли?
  - Пока нет, - постарался успокоить он меня. Затем произнес не совсем понятную фразу, которую, во-первых, не закончил, во-вторых, не захотел пояснить:
  - Я иду на войну за Германию и не сдам свой пост, чтобы спасти то, что еще можно спасти, и как можно дольше не пускать убийц, которые хотят захватить мое место...
  Допустим, тех, кто мечтает занять его место, вычислить несложно: это - Гиммлер, Кальтенбруннер, Шелленберг и иже с ними, о врагах в руководстве рейха он уже рассказывал. Но, что означает намек на то, что он идет на войну за Германию? Могу только гадать. По моим предположениям, адмирал либо ищет контакты с английской разведкой, либо уже нашел и начал переговоры.
  Больше Канарис к этой теме не возвращался. Как-то скомкав окончание обеда, он произнес ключевые слова, в которых заключался смысл нашей встречи:
  - Тебе, дружище, следует быстрее убираться из Испании. Мне дали понять, что надо удалить отсюда все филиалы абвера. Догадываюсь, что скоро начнется охота за моими друзьями. Не хочу, чтобы ты пал жертвой межведомственных склок. Вот тебе адрес в Стокгольме, где ты будешь жить, вот паспорт, по которому тебя из Германии пропустят в Данию и далее в Швецию. Езжай, затаись и жди: скоро мне может понадобиться твоя помощь.
  Расстались мы как-то равнодушно. Он сел в ожидавшую его машину и уехал. Прощания друзей, которые надолго расстаются в тяжелую минуту, у нас не получилось. Может, его стало тяготить мое общество, не знаю.
  В Испании я был обеспечен радиосвязью с Центром, поэтому неза-медлительно сообщил руководству, что Канарис фактически поставил мне задачу перебраться из Испании в Швецию. Не выполнить её - для меня равносильно выходу из игры и потере агентурных возможностей. В Москве быстро смекнули, что к чему, и отдали приказ ехать в Стокгольм, чтобы продолжать работу с Канарисом.
  У меня на связи была радистка, прибывшая в Испанию от Разведывательного управления Красной Армии. Центр велел ей прекратить работу, законсервировать рацию и заложить на длительное хранение в тайник в Барселоне, а самой пассажирскими самолетами через Марокко, Алжир и Египет лететь в Иран, где её будут встречать свои. Другого выхода не могло быть: в Швецию через Германию нелегально она бы не пробралась. Я проводил её в полет, а сам приехал сюда.
  Больше десяти лет продолжалась работа в Испании, теперь надо привыкать к Швеции".
  Подробно сообщая о событиях, предшествовавших отъезду из Барселоны, "Ферзь" не счел нужным делиться личным. Не стал рассказывать о том, как расстался с Сильвией. Разведчик сам тяжело пережил события тех дней и мог лишь догадываться, чего они стоили женщине, рядом с которой был столько лет.
  Она почти перестала говорить на любые темы после того, как узнала, что Канарис отдал приказ её любимому переехать из Испании в Швецию. Их общение свелось к элементарным репликам: "Да", "Нет", "Хорошо", "Сейчас". Сильвия понимала: шифровку в Москву об их неизбежной разлуке она будет передавать сама, сама же получит указание из Центра, в котором, вне всякого сомнения, будет содержаться приказ "Ферзю" отправляться в Швецию. То есть, собственными руками радистка сделает всё, чтобы их пара разъехалась в разные стороны. И, может быть, навсегда. Тем не менее, чувство долга потребовало от нее сесть за ключ и работать, хотя слезы текли без остановки.
  В подавленном настроении Сильвия пребывала недели две или чуть больше. Только за пару дней до отъезда в аэропорт "Ферзь" почувствовал, что настроение девушки немного улучшилось. Иногда она даже позволяла себе улыбнуться. Самое удивительное событие произошло на летном поле, где пассажирский самолет, отправлявшийся в рейс до Марокко, уже гудел моторами на прогреве.
  "Ферзь" проследил, чтобы чемодан Сильвии грузчики подняли в багажный люк, и вернулся к подруге. Тогда она произнесла фразу, от которой его просто кружило несколько дней.
  - Хорхе, ты обязательно приезжай после войны в Москву. Там весной 1944 года родится наш ребенок, я уже была у доктора и знаю наверняка. Ты боялся этого события, я понимала твои опасения. Но теперь мы разъезжаемся в разные страны, и судьба распорядилась так, чтобы у нас все же появился малыш, несмотря на нашу непростую службу и предстоящее расставание.
  - Ты, ты, ты... это всерьёз?
  - Господи, Хорхе, никогда не видела у тебя такого глупого лица. Все всерьёз, любимый! Так что, возвращайся в Москву. У ребенка должен быть отец. Правда?
  - Конечно, я вернусь, о чем ты говоришь!
  ... Эти перипетии остались вне внимания Стрельцова, который был явно озадачен неожиданным появлением "Ферзя" в Стокгольме. Размышляя, он расспрашивал друга:
  - Значит, Канарис дал вам адрес в Стокгольме и фактически приказал находиться в этой квартире постоянно. Так? Понятно! Паспорт вам он вручил германский, не так ли? Все верно! Что из этого следует, друг мой уважаемый?
  - Что же может следовать? Канарис может приехать. Надо ждать его по указанному адресу.
  - Так-то оно так, да не совсем. Вы правы, Канарис может использо-вать вариант ухода через Швецию, когда почует, что запахло жареным. А, может, и не использовать. Но в любом случае, он считает вас своей собст-венностью: будет нужен - позову, не будет - избавлюсь, как от балласта.
  - Что уж вы, Илья Иванович, о таких крайностях заговорили?
  - Мы позже проверим, прав я или нет. Сейчас адмирал знает, что с германским паспортом вы не уйдете от контроля с его стороны. Шведская полиция зафиксирует вас везде, в каком отеле бы вы не остановились. Чтобы не иметь с ней лишних встреч, думает он, вы будете находиться по указанному адресу. В случае чего, он вас всегда там застанет. Вы понимаете, что он посадил вас на кукан, как пойманную рыбу?
  - Может оно и так, но я не возьму в толк, вы-то что предлагаете?
  - Я не знал, что Канарис дал вам адрес, поэтому сам на днях подобрал для вас квартиру-убежище. Предлагаю ехать туда сразу и лечь на дно, как говорится у подводников. Тем временем я сделаю вам шведский паспорт. Не делайте удивленное лицо - этот вопрос решается за деньги. Они, слава Богу, имеются. Чтобы агенты абвера не бросились на ваши поиски, мы поселим в квартире от Канариса знакомого мне старичка-шведа. Он человек больной и нуждающийся, поэтому за скромную плату согласится пожить там, где ему скажут. Если кто-то будет проверять, то убедится, что квартира обитаема, и успокоит адмирала. Тем временем, вы не будете с ним связаны, и мы займемся вопросом вашего возвращения в Россию. Эту цель я считаю главной для себя.
  - Было бы неплохо, - пробормотал "Ферзь", вспоминая о просьбе Сильвии, но, поправившись, сказал:
   - Мне еще предстоит узнать у Сташевского, пришло ли для меня задание из Центра. Думаю, что на днях придет. Кстати, хотел спросить, как у него в настоящее время организована связь после провала радистки?
  Стрельцов пожал плечами и с сомнением в голосе ответил:
  - Точно я не интересовался, поскольку мне этого знать не положено, но могу предположить, что у Владимира Арсеньевича имеется связь с резидентурой, которая действует под крышей советского полпредства в Швеции.
  "Ферзь" кивнул головой в знак согласия.
  Вместе разведчики поехали в квартиру, которую снял Илья Иванович.
  - Мой вам совет: отрастите бороду, потому что вы со своим испан-ским устойчивым загаром похожи в Швеции на краснокожего индейца, - с улыбкой дал рекомендацию Стрельцов перед уходом.
  Он появился у "Ферзя" через несколько дней и удивил новостью:
  - Встреча со Сташевским не состоится. Сообщение из Центра для вас он передал через тайник, который мы используем для связи друг с другом.
  - Почему же не будет встречи?
  - Надо знать Владимира Арсеньевича - он матерый конспиратор. Однажды, как я понял, он изложил мне свое кредо: "Уважаемый коллега! В нашем деле всё должно быть замарблычено!". Мне не совсем ясна этимология этого странного слова, но идея ясна - то, что он делает, должно быть полностью скрыто от остальных. Поэтому он старается свести к минимуму встречи с теми, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к нелегальной деятельности. И такие привычки помогают в трудные моменты. Когда контрразведка арестовала его радистку "Акму", по отношению к нему не возникло подозрений. Спросите почему? Потому что Сташевский никогда не встречался с "Акмой" лично. На него сложно собрать компрометирующие сведения: доступа к секретным сведениям не имеет, а своей разведывательной группой руководит настолько виртуозно, что никакая полиция не может заподозрить в чем-то недозволенном.
  - Понятно. Где сообщение?
  - Вот. Распечатайте конверт.
  "Ферзь" прочитал шифровку, пожал плечами и сказал:
  - Москва ставит задачу дождаться появления Канариса в Стокгольме и принять все меры для его захвата и тайной переправки в СССР с использованием возможностей советского полпредства в Стокгольме.
  - Что же, задача вполне логично вытекает из вашей возможности находиться рядом с адмиралом и наедине с ним. Его положение в рейхе ухудшается, поэтому Москва резонно считает, что "Хитрый лис", не желая попасть в клетку в Берлине, конспиративно уйдет в Швецию и здесь угодит в вашу западню. Но задачу поставить проще, чем выполнить её. Нужно, чтобы совпадали сразу несколько факторов. Ладно, будем следить за обстановкой и действовать в соответствии с ней.
  Обстановка резко осложнилась в начале 1944 года. Стрельцов приехал к "Ферзю" и показал местную газету, где печатались сообщения криминальной хроники. В одной из заметок сообщалось о ночном пожаре, произошедшем на днях в квартире на окраине Стокгольма. Адрес места происшествия совпадал с адресом квартиры, которую Канарис снял для проживания "Ферзя". Разведчик впился глазами в строчки, где говорилось, что, по мнению полиции, пожар возник в результате умышленного поджога. В огне погиб человек, который был гражданином Германии.
  - Вот так-то, Иоганн. Загубили мы вместе с преступниками безвин-ную душу, царствие небесное старику. Взяли грех на душу. С другой стороны, он вас спас, если бы не он, вы бы погибли. Теперь Юрген фон Цише фактически перестал существовать - сгинул в пламени квартирного пожара, - задумчиво изложил факты Илья Иванович.
  "Ферзь" встал, прошелся по комнате и сказал:
  - Надо помыслить, кто устроил поджог квартиры. Либо Канарис решил избавиться от меня и послал поджигателей, либо противники адмирала взяли след и уничтожают его людей за границей. Про Испанию он мне говорил, а теперь, возможно, и в Швеции началась охота на агентов абвера.
  - На мой взгляд, если бы это была работа гестапо или подчиненных Шелленберга, то они такого агента потащили бы к себе для допроса с при-страстием. Их шефу Гиммлеру нужны компрометирующие данные на адмирала. В реальном случае с пожаром дело сделано исподтишка. В Фатерлянде никто и не узнает, что уничтожена квартира и ее хозяин-немец, который слишком много знал.
  - Вилли сам меня послал сюда, чтобы я мог оказать ему помощь при необходимости. Убить мог бы и в Испании, а в Германии мог бы схватить, когда я в Швецию ехал...
  - За полгода многое могло измениться. Тогда были одни планы, те-перь - другие. Он понял, что бежать не получится, значит "коридор" в Швеции не потребуется. Но предположил, что агенты Шелленберга могут вычислить его людей за границей и будут выбивать признание зверскими способами. Взял и тихо отправил своего друга на тот свет, как бы жалеючи. Если вы не забыли, я предупреждал, что Канарис считает вас своей собственностью, будет нужен - позову, не будет - избавлюсь, как от балласта.
  - Может быть, может быть. Надо Москву поставить в известность о том, что операция по аресту Канариса теперь не состоится.
  
  4
  
  Шифровку от "Адмирала" с сообщением "Ферзя" о невозможности проведения операции по захвату Канариса в Стокгольме Тихонов прочитал в начале февраля 1944 года, когда советская военная разведка уже имела сведения об отставке и водворении шефа абвера в замок Лауэнштайн без права на свободное перемещение.
  К сообщению разведчика следовало отнестись со всем вниманием в связи с тем, что в нем шла речь об умышленном поджоге квартиры, в которой он должен был находиться, и уничтожении германского паспорта на имя Юргена фон Цише, служившим ему прикрытием почти тридцать лет. Стокгольмская полиция обнаружила полусгоревший паспорт рядом с останками человека, нанятого "Ферзем" для временного проживания в квартире вместо него.
  Тихонов задумался. Поджог в первую очередь мог организовать сам Канарис, который чувствовал приближение опалы и избавлялся от людей, которые знали о нем слишком много. Адмирал явно спешил - надо было успеть до того, как за его людьми начнет охотиться служба Кальтенбруннера. Грызня гитлеровских приспешников со стороны напоминала крысиную битву за выживание на корабле, приближающемся к гибели. Прекрасно, что "Ферзь" остался жив после пожара. Но в Швеции отныне он считается погибшим, следовательно, ему придется перейти на нелегальное положение. Это резко ограничит агентурные возможности разведчика.
  Надо выводить "Ферзя" из игры, понимал офицер. Однако в начале 1944 года осуществить такую операцию крайне сложно. Следует дождаться перемен на фронте, которые начнутся в ближайшие месяцы, тогда и думать о возвращении "Ферзя" на родину. Тихонов знал о планировании большого наступления Красной Армии на всем протяжении советско-германского фронта, потому что бывал в Генеральном штабе с докладами военному командованию по обстановке на Балтике и на Севере, которые готовил по данным, добытым военно-морскими разведчиками.
  От группы "Адмирала" шла крайне важная информация. В частности, сообщалось, что в течение зимы 1943-44 годов германское командование приложило большие усилия для улучшения дорог между северными районами Норвегии и Финляндии и обустройства там вместительных складов. Разведчикам удалось узнать о планах гитлеровцев усилить войсковую группировку на севере Финляндии для обороны никелевых шахт в районе Петсамо. В донесении "Адмирал" скрупулезно перечислял, какое количество никелевой руды, каким транспортом перевезено через Швецию в Германию. Тихонов между строк шифровок научился различать, кто какую информацию добывал. О перевозках грузов и военных планах немцев сообщал сам "Адмирал" и его люди, а о строительстве дорог и складов на севере Норвегии узнал Стрельцов. У него в тех краях оборудован тайник "Свен", через который он изредка доносит самые важные сведения, предназначенные Тихонову лично в руки. Недавно они обменялись сообщениями о возможных сроках вывода "Ферзя" на территорию СССР.
  В донесении "Адмирала", кроме всего прочего, указывалось, что для строительства дорог на севере Норвегии немцы используют труд тысяч военнопленных, согнанных из лагерей в восточной Европе. Из-за морозов и изнурительной работы среди пленных отмечалось высокая смертность. Эти слова будто гвоздем покарябали Тихонова. Дело в том, что разведка получила сведения о том, что один из лагерей для военнопленных находился в норвежском порту Альта-фиорд. В него немцы завозили всех моряков, захваченных после гибели английских, американских и советских грузовых судов. Оттуда их переправляли в специальный концлагерь для моряков в польском городе Гдыня. По имеющимся у разведки сведениям, в концлагере содержались оставшиеся в живых члены экипажей ледокольного парохода "А. Сибиряков", рыболовного траулера, переоборудованного в сторожевой корабль "СКР-78", и танкера "Донбасс".
  В душе Владимира Константиновича укрепилась надежда, что и его Павел после гибели судна остался жив, хотя попал в плен к фашистам. Надежду укрепила его жена. Они долго не говорили между собой о том, что могло случиться в море с сыном, от которого за год не пришло ни одной весточки. Старались уходить от тяжелой темы, тем более что официальных сведений о гибели не поступало. Но как-то рано утром Наташа вдруг села в постели и вслух сказала:
  - Нет, он не погиб!
  - О ком ты? - открыв глаза, спросил Тихонов.
  - Я говорю про Павлика. Только что, будто наяву видела его. Он жив, но ему очень тяжело. Мне показалось, что он стоит на дне какой-то огромной ямы, а лицо - такое худое, измученное. Но, главное, жив, я теперь твердо знаю. Материнское сердце - вещун, его не обманешь!
  Пришлось Тихонову сообщить ей то, что он вынужденно скрывал.
  - Да, Наташа. В Разведуправлении появились данные о том, что танкер "Донбасс" в открытом море принял бой с фашистским военным кораблем и затонул от полученных пробоин. Экипаж, спасшийся на шлюпке, был захвачен в плен и направлен в лагерь для военнопленных. Думаю, что наш Павел сейчас там, и надеюсь, что он дождется светлого дня, когда Красная Армия освободит из концентрационных лагерей всех узников.
  - Будем верить, Володенька.
  В её русых волосах появились седые прядки, впервые заметил Тихонов.
  К тому времени в их семейной жизни появилась еще одна тема для переживаний. Слава Богу, на этот раз из приятных. Осенью 1943 года в Разведуправлении объявилась после длительной зарубежной командировки радистка "Аврора", Сильвия Лопес. Стройная черноволосая красавица вновь надела военную форму, которая очень ей подходила. Многие в управлении оборачивались вслед, когда по коридорам шла женщина-офицер c капитанскими звездочками на новеньких погонах и орденом Красной Звезды на гимнастерке.
  С Тихоновым они несколько дней работали вместе: сначала Сильвия подробно рассказывала обо всем периоде службы в Испании под руководством "Ферзя", потом с усталыми вздохами готовила отчет на немецком языке, потому что по-русски писала из рук вон плохо. Тихонов лист за листом сам делал перевод оперативного документа, который должен занять место в архивах ГРУ. Общаясь, они непринужденно разговаривали, нередко смеялись, поддерживая добрую атмосферу встречи старых знакомых.
  Каково же было удивление Владимира Константиновича, когда он через месяц или чуть более заглянул в служебный кабинет Сильвии и застал её плачущей. Рядом никого не было, он вошел и постарался вызвать разведчицу на откровенный разговор, выясняя, чем вызвано ее тяжелое настроение. Сильвия, всхлипывая, вставляя от волнения в русскую речь испанские слова, как могла, объяснила причину слез:
  - Вы знаете, мы были очень близки с "Ферзем", моим Хорхе, как я его называла. Он был Ми Амор, думаю, вы поймете. Он тоже любил меня, заботился всегда... Вы приезжали в Испанию, поэтому представляете, что жизнь там была сложной, и во время гражданской войны, и после нее. Но мы с ним были счастливы в те годы. Фелисидад... Когда судьба прошедшим летом нас разлучила, мне было так плохо, что хотелось умереть. И вдруг поняла, что беременна. Отношение к жизни сразу изменилось, мне показалось, что сам Бог помог мне. Да, да, вам известно, что я коммунистка, но мне так кажется, и я ничего не могу поделать. Когда Хорхе провожал меня в Мадриде на самолет, я сказала, что весной у нас с ним родится ребенок. И просила, чтобы он обязательно вернулся на родину, потому что малышу будет нужен отец. Он обещал. Как вы думаете, вернется "Ферзь"?
  - Конечно, вернется! Ведь дело идет к нашей победе. Уже столько городов освободили, скоро Красная Армия будет гнать фашистов из Европы и добьет их в Берлине. Так что, жди и не плачь!
  - Я сегодня расплакалась не от этого. Понимаете, я все время одна. Здесь, в управлении почти ни с кем не знакома, никого из тех, с кем в начале 30-х годов я начинала службу в разведке, сейчас почему-то нет. Вы единственный хорошо знакомый мне человек, потому я все это рассказываю. Живу в служебном общежитии, где мне выделили комнату. Там тоже люди случайные, поговорить, спросить о чем-то, поделиться мыслями не с кем. Да еще так холодно, что я почти не сплю ночами, ложусь в верхней одежде накрываюсь одеялом, шинелью, но все равно, после Испании очень холодно. Боюсь простудиться и заболеть, а мне в моем положении нельзя.
  Тихонов встал и с улыбкой, но строгим голосом произнес:
  - Так, капитан Лопес, слушайте мою команду! Одевайтесь и следуйте за мной.
  Сильвия с недоумением подчинилась приказу старшего офицера. Скоро они сидели в служебной автомашине и ехали по Ленинградскому проспекту на север столицы.
  - Куда мы? - удивленно поглядывая по сторонам, спросила она.
   - Все будет в порядке, скоро узнаешь!
  Через полчаса они вошли в квартиру Тихоновых, где Наташа, с улыбкой смотрела на гостью, слушая, что говорит муж:
  - Наташа, познакомься, пожалуйста. Это - Сильвия Лопес, я тебе о ней рассказывал. Женщина недавно приехала в СССР после долгой загра-ничной командировки. Ребенка ждет, а у нее ни родных, ни знакомых и хо-лодная комната в общежитии.
  - Сильвия, живите у нас, комната свободная есть. Я помогу вам, подскажу, что, когда нужно. Сама четыре года назад родила, вон егоза бегает. Так что - располагайтесь!
  Смущенная таким оборотом дела Сильвия покраснела и отнекивалась. Тихоновы вдвоем убедили ее погостить у них. Наташа прочно вошла в роль наставницы и старательно опекала гостью, они часто сидели наедине и что-то обсуждали.
  Но у Сильвии были вопросы и к Владимиру Константиновичу. Как-то без посторонних она негромко сказала:
  - Я подбираю имя ребенку. Мне нужна ваша помощь.
  - Готов. А что нужно?
  - Как на самом деле зовут "Ферзя"? Ведь, вы знаете?
  Тихонов загадочно улыбнулся, мол, что за вопросы у разведчиков. Но потом серьезно сказал:
  - Называй Иваном, не ошибешься! А ты уверена, что родится маль-чик?
  - Нет. Но, если родится девочка, имя ей я подобрала. Она будет На-ташей.
  Вместе прожили зиму, а в марте отвезли Сильвию в роддом, сильно переживая, как всё обернется. Но волнения оказались напрасными, и вскоре Тихоновы встречали счастливую мать с новорожденным мальчиком. В свидетельстве о рождении малыша было записано: Иван Иванович Лопес.
  ... С начала 1944 года Красная Армия начала серию стратегических наступательных операций, которые потом назвали "Десять сталинских ударов". В январе немцев разбили под Ленинградом, с февраля по май освободили Правобережную Украину и Крым, в июне наступление в Карелии позволило вывести из войны Финляндию, в июле-августе в Белоруссии разгромили группу армий "Центр". Затем освободили Западную Украину и Молдавию, перенеся боевые действия за пределы Советского Союза. В сентябре началось освобождение территории Эстонии, Латвии, Литвы и островов на Балтике, а в ноябре Карельский фронт и Северный флот уничтожили гитлеровскую группировку в Северной Норвегии.
  Когда стало ясно, что Советское Заполярье, северная часть Финлян-дии и Норвегии будут вот-вот освобождены от врага, Тихонов снова взялся за полученный от Стрельцова документ, в котором содержался план переброски "Ферзя" на нашу территорию. Стрельцов писал, что готов проводить разведчика через территорию Швеции и Финляндии по шведским документам, а оставшиеся пятьдесят километров по норвежской земле он нелегально пройдет до встречи с советской разведгруппой, которую необходимо выслать заблаговременно. Представителю советского командования "Ферзь" по-русски произнесет фразу: "Парусник вернулся в Нарву", которая будет паролем для опознания разведчика.
  Тихонов согласился с планом своего учителя, ему осталось только назначить срок. С учетом развития обстановки на фронте переброска могла быть намечена на первую декаду декабря 1944 года.
   По расчетам, к декабрю боевые действия на севере Норвегии завер-шатся, обстановка станет относительно спокойной, значит, можно назначать переброску именно на это время. К неблагоприятным факторам следовало отнести лишь полярную погоду, но при соответствующей подготовке разведчик сможет преодолеть расстояние в полсотни километров по тундре с опытным каюром из местных саамов. Именно так Тихонов изложил свой ответ Стрельцову и переправил его с разведчиками-североморцами в тайник "Свен".
  В Москве ему понадобилась встреча с Анташевым, который к тому времени носил новое звание "полковник государственной безопасности" и погоны с тремя звездами, васильковыми просветами и кантами. К своим годам он поседел и погрузнел, но в общении со старым другом оставался тем же весельчаком-балагуром Мишелем. По его предложению они встретились в пустом буфете гостиницы "Пекин", где Тихонов кратко изложил свою просьбу лично обеспечить безопасность приема их товарища разведчика-нелегала "Ферзя", возвращающегося из тыла противника после выполнения задания.
  - Э-э, Володя, молодец, да! - откликнулся Мишель. - Сосватал мне еще одно оперативное мероприятие, чтобы я на старости не закис в своей инспекции. Но уже, наверное, последнее! Война к концу идет, руководство клятвенно заверяет меня, что скоро уволят вчистую. Они уже сейчас не пускают меня ни на фронт, ни на боевые операции в тылу. Нам, Михаил Андраникович, говорят, ваш опыт нужен, а не способность под пулями бегать. После войны в Армению уеду, виноград буду выращивать, выведу новый сорт и назову его "Победитель". Но это - потом, а сейчас я обязательно приму участие в намечающемся деле с вами и с нашим дорогим Ильей Ивановичем. Вернется его любимый "Ферзь" на родную землю, клянусь, вернется! Давайте, по рюмке коньячку за победу выпьем...
  Они договорились вместе лететь в командировку в Полярный в декабре. Но в хороший план вмешался его величество случай.
  Разведывательное управление Главного штаба ВМФ направило Тихонова в другую командировку на Балтику в октябре, когда шла операция по освобождению от гитлеровских войск островов Моондзунского архипелага. Была поставлена задача, изучить документацию и технику немецких постов радиоразведки, которые действовали на островах. Последний остров, на который Тихонов высаживался вместе с десантниками с кораблей Балтийского флота, был Сааремаа, или Эзель, по-старому. Десантники-балтийцы и стрелковые подразделения Ленинградского фронта гнали противника прочь, а группа Тихонова двигалась следом, профессиональным чутьем выявляя позиции вражеских радиоразведчиков. По горячим следам они добыли много ценного материала и даже захватили в плен нескольких операторов с радиопостов, не успевших удрать вовремя.
  ... Полуторка, объезжая ямы и воронки, медленно двигалась по дороге в направлении линии соприкосновения с противником, которая находилась на полуострове Сырве. Там еще шли тяжелые бои. Тихонов сидел на борту кузова, держался за деревянную крышу кабины и внимательно смотрел вперед. Вдруг, скорее, на подсознании, он перевел взгляд на быстро увеличивающуюся точку в небе, которая двигалась в их сторону. Понял, что самолет летит, чтобы убить его, ведь он снова противостоит немцам на Моонзунде, как в конце прошлой войны.
   - Воздух! - крикнул он и забарабанил кулаком по кабине.
  - Сворачивай на обочину! Всем покинуть машину и укрыться!
  Его слова уже заглушал вой приближающегося "мессера". Водитель затормозил, разведчики выпрыгнули из кузова в разные стороны. В этот момент раздался стук пулемета, пули прошили капот, кабину и кузов. Через несколько секунд прогремели взрывы двух бомб, сброшенных над ними.
  Когда на голову перестали валиться комья земли, Тихонов с трудом встал на колени и, поочередно распрямляя ноги, поднялся. Его шатало и тошнило, голова кружилась и болела. Подошли офицеры, никто из них не пострадал:
  - Владимир Константинович, у вас кровь идет из носа и ушей. Наверное, контузия, - скорее понял он по губам слова подчиненного, чем услышал. В уши будто песку насыпали.
  Он пытался что-то сказать, но его заботливо уложили на спину, подложив шинель под голову. Глаза застелила пелена, он потерял сознание.
  Пришел в себя в госпитальной палате.
  
  5
  
  В начале осени Стрельцов увидел на улице Стокгольма соотечественника - Бориса Четверухина. Подходить к нему не стал, более того, постарался, чтобы тот его не заметил: слишком неприятные воспоминания возникли в памяти в связи с этой личностью.
  Офицер царского флота Четверухин был капитаном второго ранга, в прошлую войну служил минером на Балтике. В 1918 году после прихода к власти в России большевиков он остался в Финляндии и примкнул к той категории эмигрантов, что на каждом углу трубила о своей ненависти к красным. Как непримиримого врага советской власти его приметила и завербовала британская разведка. Но англичане, обычно щедрые на посулы, на самом деле не баловали своих источников и держали в черном теле. Поэтому Четверухин, стремясь заработать, предложил свои услуги специальным службам Финляндии, поклялся в верности маршалу Маннергейму и усердно занялся сбором сведений о военном потенциале Советского Союза для финских вооруженных сил. Накопив некоторую сумму, он основал в Хельсинки свою торговую компанию, которой прикрывал разведывательную деятельность. Между тем хитроумный Четверухин на всякий случай стал сотрудничать и с военной разведкой Швеции. Этот ход выручил его в тот момент, когда СССР вынудил Финляндию выйти из войны, и Красная Армия могла войти на ее территорию. Опасаясь разоблачения, Четверухин получил от хозяев разрешение укрыться в нейтральной Швеции.
  Стрельцову было известно от знакомых эмигрантов, что Четверухин - агент нескольких спецслужб, корыстный и беспринципный человек. Информацию о нем Илья Иванович решил передать советской разведке через "Адмирала" и отправил соответствующий документ. В ответ получил через тот же тайник записку, в которой "Адмирал" писал, что Четверухин недавно встречался с ним и склонял к сотрудничеству с британской разведкой, от чего он с возмущением отказался.
  "Напрасно ты стал мараться, общаясь с таким нечистоплотным человеком, такие контакты могут вызвать неприятности", - подумал Илья Иванович.
  Как в воду смотрел старый полковник. Со временем выяснилось, что Четверухин написал донос в шведскую полицию о том, что "Адмирал" тайно занимается незаконной деятельностью. Шведы начали слежку за руководителем группы, которого давно считали "красным", и его партнерами, встречавшимися друг с другом в интересах решения разведывательных задач.
  Стрельцов, готовя финальную часть операции по выводу "Ферзя" на советскую территорию, произвел рекогносцировку в тех местах, где намечалась переброска. Попутно постарался выяснить положение частей германской армии, оставшихся в Норвегии после поражения у Петсамо и Киркинеса. Собранная информация не требовала срочной передачи в Центр, поэтому Стрельцов заложил ее в тайник "Свен", который трижды в месяц проверяли советские моряки-разведчики. В донесении сообщалось:
  
  "После завершения боев с Красной Армией произошли изменения в диспозиции частей в северной Норвегии. В состав понесшей потери 20-й горнострелковой армии включена армия "Норвегия", в результате в районе Нарвик - Люнген-фьорд в северной Норвегии образована армейская группа "Нарвик". В состав 36-гогорнострелкового корпуса входят части, расположенные на шведской границе. Командование не планирует боевых действий и готовит возвращение в Германию оставшихся в Норвегии войск. С начала ноября 6-я горнострелковая дивизия СС грузится на корабли, которые переправят ее в порты Балтийского моря. Ожидают очереди дивизии: 2-я горнострелковая, 163-я, 169-я и 199-я".
  
  Подписал "Ферзь", чтобы показать Москве, что разведчик продолжает действовать. К донесению приложил записку с вопросом о сроке начала операции по его переброске. Предварительная договоренность на декабрь имелась, но Стрельцову хотелось как можно точнее знать дату, когда Тихонов будет встречать разведчика на советской территории.
  "Ферзь" в заснеженных районах Швеции старательно тренировался ориентироваться на местности, ходить с компасом по азимуту, передвигаться на лыжах и поддерживать жизнедеятельность в условиях низких температур.
  Стрельцов наблюдал за подопечным и был убежден, что тот готов к операции в полярных условиях:
  - Иоганн, почти тридцать лет прошло с тех пор, как я готовил вас к заброске в германский тыл. На мой взгляд, тогда условия задачи были сложнее, чем теперь. Тем более что вы идете домой, это должно придавать силы. Уверен, что справитесь!
  - Надо справиться, Илья Иванович. Хотя, скажу честно: волнуюсь сейчас больше, чем в 1916 году, когда на паруснике рассекал балтийскую волну, уходя на задание. Может быть, возраст сказывается. С годами становимся сентиментальнее, больше размышляем о пережитом и о будущем.
  Не стал продолжать "Ферзь", что волновался не только за себя, но и за судьбу Сильвии, которая, должно быть родила ребенка. И он возвращается в Россию, чтобы увидеть кроху, быть рядом с ним и любимой женщиной.
  ...В начале декабря взволнованный Стрельцов принес несколько шведских газет: "Дагенс Нюхетер", "Афтонбладет","Свенска Дагбладет", в которых публиковались сенсационные новости:
  "Криминальной полицией в Стокгольме задержаны по обвинению в шпионаже бывший российский подданный Владимир Сташевский и два шведских гражданина - штурман Виктор Бук и другое лицо, имя которого не публикуется...".
  Сообщалось, что задержанный Сташевский является "царско-русским шпионом", а Бук был штурманом на шведских судах, которые ходили в порты Германии, где он собирал разведывательные сведения.
  Один из шведских журналистов писал:
  "Раскрытие нового шпионского центра в Стокгольме, главой кото-рого является бывший русский морской атташе, относится к фактам, напоминающим нашему народу о том, что он еще не может спокойно перейти к обсуждению послевоенных проблем, в надежде на то, что опасность уже миновала".
  Илья Иванович, указывая пальцем на статьи, гневно произнес:
  - Вряд ли я ошибусь, если скажу, что вся эта каша заварилась после неосторожной встречи нашего уважаемого Владимира Арсеньевича с Четверухиным. Бывший кавторанг за тридцать сребреников продал соотечественников, к бабке ходить не надо!
   "Ферзь" дочитал газетные сообщения и с тревогой в голосе отклик-нулся на слова Стрельцова:
  - Илья Иванович, выходит, что не мне, а вам пора скрываться. Полиция будет землю носом рыть, чтобы выявить всех, кто может быть причастен к советской разведке.
  - Должен заметить, что со Сташевским я встречался редко и весьма конспиративно. Вряд ли у шведской полиции имеются какие-нибудь ком-прометирующие меня сведения. Но вы правы в одном - надо начинать операцию по вашей переброске в Россию. Вместе с вами и я исчезну из Стокгольма, а, проводив вас, поживу где-нибудь в глуши. Благо, документы мне позволяют перемещаться по пастбищам северных оленей. И продолжу наблюдение за германскими войсками в Норвегии. Война-то еще не закончилась, хотя подходит к завершению.
  ... Анташев собрался лететь на Северный флот в командировку и неожиданно для себя узнал, что Тихонов, который должен вести операцию по приему "Ферзя", лежит в госпитале с тяжелой контузией.
  "Как Володе в командировку лететь в таком состоянии, ему бы в себя прийти, - про себя размышлял старый оперативник. - Что же, уважаемый мой, Илья Иванович Стрельцов, на двоих нам придется партию разложить. Справимся, наверное. В былые времена ведь справлялись и сейчас, как говорится, тряхнем стариной!".
  В Полярном он проверил работу подчиненного ему подразделения НКВД, приехал в штаб Северного флота, встретился с командующим и вы-звал на беседу начальника разведки флота.
  - Вам известно, что капитан первого ранга Тихонов находится в госпитале на излечении после контузии? - без предисловий начал Анташев.
  - Да, - ответил моряк, - мы ждали, что он приедет к нам в команди-ровку, но в Главном штабе ВМФ проинформировали о случившейся беде.
  - Операцию по приему некоей важной персоны из тыла противника буду курировать я, полковник госбезопасности Анташев Михаил Андраникович. Что вам известно о замысле операции?
  - Владимир Константинович никаких подробностей не сообщал. Единственное, что мне известно, наши моряки-разведчики должны встретить этого человека в районе тайника, через который ведется переписка с законспирированным источником. Эти же разведчики обрабатывают тайник.
  - Как часто они там бывают?
  - Трижды в месяц. Только вчера вернулись и принесли вот эту за-кладку из тайника.
  Анташев взял в руки гильзу от 12-милиметрового патрона, поковырял шилом из своего складного ножа пробку из земли внутри и вынул свернутые в трубочку листочки бумаги. Листочек побольше был исписан цифрами, в него был вложен маленький клочок, на котором значились два слова: "Когда начинаем?". Он показал первый листочек моряку и вопросительно посмотрел. Начальник разведки покачал головой и ответил:
  - Расшифровка донесений осуществляется в Москве у Тихонова.
  Полковник взял со стола чистый листок и написал единственное слово: "Ждем", свернул в трубочку и вставил в гильзу.
  - Когда ваши разведчики смогут снова быть у тайника? - спросил он.
  - Через три дня, самое раннее...
  - Отправляйте!
  ... Старшина первой статьи Андрей Залевский и старшина второй статьи Виктор Братухин, незаметные на фоне снега в белых маскхалатах, приближались к тому месту, где в расщелине скалы был оборудован тайник. От берега, где их высадил катер "Малый охотник", отделяло небольшое расстояние, но здесь был тыл врага, поэтому действовать приходилось предельно осторожно и внимательно. Оба моряка два года воевали в составе разведывательного отряда Северного флота, десятки раз участвовали в таких вылазках в составе небольших групп, а недавно почти всем отрядом вели бои в районе Киркинеса. Гитлеровцы тогда серьёзно получили по зубам и отступили с большими потерями, боевой пыл у них с тех пор заметно убавился. Но они остались сильным противником, относиться к которому нужно со всей серьезностью. Разведотряд месяц назад отведен на отдых и переформирование, но разведчиков время от времени привлекали для решения задач в тылу у немцев.
  - Смотри-ка, справа у скалы, вроде как, человек лежит, - шепнул Залевский товарищу.
  - Пойду посмотрю, а ты прикрой. Вдруг фрицы у тайника засаду устроили, а его как наживку подложили, - ответил Братухин, поднимаясь.
  Держа автомат на изготовку, он приблизился к темнеющему на снегу пятну, оказавшемуся лежавшим человеком.
  - По-моему, готов. Замерз совсем - негромко сообщил разведчик.
  Но человек вдруг зашевелился, поднял голову и внятно сказал по-русски:
  - Братцы, русские, помогите!
  - Ты сам-то откуда, что здесь делаешь?
  Незнакомец показал рукой на запад и тихо произнес:
  - Оттуда. Мне нужно попасть к советскому военному командованию, - фразу он договорил едва слышно и снова поник головой, впадая в беспамятство.
  - Может, он из плена бежал? - предположил Братухин.
  - Ты присмотрись, как он одет. Так только хорошие охотники одеваются, когда надолго уходят из дома - ответил Залевский и, наклонившись, стал осматривать незнакомца. Потом сказал:
  - Думаю, что его надо нести на катер.
  - Нам потом по шапке дадут, мол, зачем шпиона притащили...
  - Витя, он один здесь к вечеру отдаст Богу душу. Зачем брать грех на себя? Сейчас положу гильзу в тайник и пойдем. Заберем его к своим, пусть СМЕРШ разбирается наш он или не наш.
  Путь домой всегда бывает быстрее, и следующим днем катер подошел к причалу на полуострове Рыбачий, где размещалось подразделение разведотряда. Разведчиков уже ждал капитан-лейтенант из разведотдела флота, немного поодаль стоял вездеход "виллис", на котором ездили офицеры контрразведки СМЕРШ. Одетые в полушубки без погон, они подошли к катеру, когда на причал вынесли носилки с лежавшим без сознания незнакомцем. Один из офицеров, тот, что помоложе, крикнул:
  - Грузите его в машину, повезем на фильтрационный пункт разби-раться, кого вы притащили!
  Тот, что постарше, наклонился над носилками, посветил фонариком и возразил:
  - Погоди! Видишь, он еле живой. Мы его не довезем, помрет в дороге, а потом с нас голову снимут, что шпиона не могли живьем доставить. Несите этого доходягу в медсанчасть, в госпиталь, куда угодно. Подлечат маленько, а потом мы будем разбираться. И охранять, как следует. Ты, разведка, отвечаешь, чтобы не удрал, - кивнул он капитан-лейтенанту.
  Через час на столе начальника разведки флота зазвонил телефон. Коротко переговорив, он обратился к сидевшему рядом Анташеву:
  - Наша разведгруппа только что доставила в госпиталь на Рыбачьем незнакомца, найденного без сознания в районе тайника. Он сильно обморожен, одна нога в ступне сломана. Пока без сознания.
  - Срочно в самолет. Летим на Рыбачий!
  В госпитале Анташев велел всем удалиться из палаты, чтобы наедине поговорить с незнакомцем, который в тепле и после принятых лекарств и процедур пришел в себя и открыл глаза.
  - Вы хотели попасть к советскому военному командованию. Вас доставили. Что скажете?
  - Скажу условную фразу: "Парусник вернулся в Нарву". Такая договоренность была с Ильёй Ивановичем Стрельцовым.
  - Что же, всё верно! Как же вы обморозились, да еще ступню слома-ли?
  - Я два или три дня ждал в районе тайника появления советских разведчиков. Как на грех провалился в какую-то расщелину, где и сломал ногу. С трудом выбрался и стал терять сознание. Видимо, в это время меня и обнаружили. Скажите, а где Владимир Константинович Тихонов, мой руководитель?
  - Тихонов сам в госпитале лежит после контузии, которую получил в бою на Моонзундских островах. И вас мы переправим в госпиталь в Ленинград на поправку. Всё будет в порядке, уважаемый "Ферзь", тем более что у вас такие руководители, как Стрельцов и Тихонов. Легендарные люди!
  - Спасибо. Но я теперь не "Ферзь". Я снова стал Иваном Алексеевичем Таубе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 10. Лето 1945 года.
  
  В Ленинграде наступил июнь, пора белых ночей. В воздухе стоял густой запах отцветающей сирени, кусты которой пережили годы блокады. После окончания тяжёлой войны не прошло и месяца, но молодые ленинградки уже стучали каблучками и щеголяли в красивых платьях, долго висевших в шкафах и лежавших в довоенных чемоданах. Всё постепенно возвращалось к мирной жизни.
  Тихонов с доброй улыбкой наблюдал за спешащими мимо горожанами. Стоя в парадной форме с орденами у решетки набережной Фонтанки, он наслаждался наступившим летом, миром и красотой своего любимого города. Взгляд офицера был обращен на проходную гарнизонного военно-морского госпиталя, находившуюся напротив. Он увидел, что дверь оштукатуренного домика широко распахнулась, пропуская на ступеньки сильно хромавшего человека в костюме с орденом на лацкане и увесистой тростью в левой руке. "Ферзь", заметно похудевший и поседевший за прошедшие годы, тем не менее, вполне узнаваемый, осторожно спустился на мостовую и огляделся, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца.
  Разведчики остановились, оглядывая друг друга, немного помедлили и, наконец, крепко обнялись. "Ферзь", точнее, Таубе заговорил по-русски с акцентом человека, долго жившего за рубежом:
  - Владимир Константинович, я лечился в этом госпитале и вспоминал, как осенью пятнадцатого года Стрельцов убедил меня стать военным разведчиком. Вот, через тридцать лет именно здесь круг времени и замкнулся. Задание выполнено, я вернулся домой.
  На тех встречах, что в прошедшие годы проходили в Германии или Испании, Тихонов общался с "Ферзем" на немецком, не замечая каких-то особенностей его речи. Акцент появился только сейчас, в разговоре на родном языке, и поначалу это как-то резало ухо. Отвык человек от дома, подумал Тихонов, а вслух сказал:
  - Рад, Иван Алексеевич, что вы вернулись. Привыкаете понемногу? Я читал ваш подробный отчет о работе. Офицеры из нашего управления, которые вас опрашивали, наверное, душу вынули, пока получили ответы на все вопросы?
  - Ребята делали свое дело, я лишь вспоминал и отвечал.
  - Хорошо отвечали. Читал я представление о награждении вас орденом Отечественной войны. Поздравляю!
  - Спасибо, Владимир Константинович! Мне бы лучше ступню, отрезанную в госпитале, обратно пришили. Гангрена была, не удалось ногу спасти. Впрочем, что все время обо мне. Вы-то как?
  - Собственно говоря, я и сам только-только из госпиталя. Лечился в Москве. Можете поздравить, получил новое воинское звание - капитан первого ранга в отставке. Списали с флота после контузии. Впрочем, что уж сетовать: возраст у меня предпенсионный, пятьдесят третий год идет. Война закончилась, пора и службу заканчивать. Кстати, наш общий знакомый Мишель Анташев недавно лег в госпиталь, как он по-кавалерийски выразился лошадиным термином: "на выбраковку". Собирается выйти в отставку и уехать в Армению выращивать виноград. Приглашает в гости.
  - Можно съездить как-нибудь. Владимир Константинович, вы объясните мне, пожалуйста, как получилось, что погибла Сильвия? Ваши ребята сказали, но я ничего толком не понял.
  - Как получилось? Узнал о её гибели в госпитале. Я еще после контузии толком не очухался, а тут сообщают, что Сильвия Лопес добилась разрешения уйти в составе разведгруппы в тыл к немцам в январе этого года. Как же так, спрашиваю, у неё сыну год еще не исполнился? А мне говорят, разве Сильвию остановишь, когда она что-то решила. Разведотдел 1-го Белорусского фронта самолетом забросил группу на территорию Польши, где планировалось наступление. Она была командиром-радистом. Высадились. Наткнулись на колонну немцев. Приняли бой. Сильвию ранили осколком гранаты в живот, она поняла, что уже не жилец, отправила разведчиков уходить, а сама полчаса из двух автоматов и ручного пулемета косила фрицев почем зря. Когда патроны кончились, подорвала себя и радиостанцию гранатой. Ребята из её группы задание выполнили, вернулись и показали место трагедии. Такое дело.
  - Что же, понятно...
  - Я себя простить не могу. Валялся в госпитале, когда она придумала и осуществила эту идею. Я бы знал - к начальству пошел, ни за что бы не отпустили. У нее же ребенок маленький на руках. Да, и дело в Москве было важное: преподавала на курсах ГРУ для радистов-нелегалов. Но самостоятельная женщина захотела на фронт, и вот что из этого получилось.
  Таубе молчал, глядя в землю. Потом тихо спросил:
  - А сын-то где?
  Тихонов с неким удивлением ответил:
  - Так, вон ваш сын, Иваном Ивановичем зовут, полтора года ему. Вон под деревом стоит моя жена Наташа и дочка Настенька, которая за руку держит малыша - он ей словно братик. Наташа, идите все сюда!
  Супруга Тихонова с детишками подошла, поздоровалась и с горечью в голосе произнесла:
  - Вы уж простите, Иван Алексеевич, что не уберегли Сильвию. Она у нас в Москве жила. Когда Ванечка родился, мы с Настенькой ей помогали. Потом вдруг она на фронт собралась, я отговаривать стала, но Сильвия и слышать ничего не хотела. И уехала, хотя сыну и года не исполнилось. Просила только смотреть за ним хорошенько. Его мы сохранили, смотрите, какой крепкий малыш! Первые слова начал говорить.
  Таубе наклонился и поднял сына на руки. Мальчик доверчиво сидел и посматривал по сторонам черными, явно, мамиными глазами. Наташа сказала ему:
  - Ванечка, это - твой папа.
  Малыш, повернув голову к отцу, послушно повторил:
  - Папа, - и показал зажатого в ладошке оловянного солдатика.
  - Вот и познакомились. Теперь будем вместе с тобой жить.
  В разговор вступил Тихонов:
  - С жильем-то как? В Москву поедем? Там через наркомат ВМФ пробьем жилплощадь.
  - Нет, спасибо. Я в Питере хочу остаться. Пока в госпитале лежал, мне документы ваши офицеры оформили. Городские власти отдельную комнату выделили на Зверинской улице, на Петроградской стороне. Так что, мы с сыном будем жить здесь.
  Тихонов согласно качнул головой, а Таубе спросил:
  - А что с вашим сыном? Мне говорили, что он в плену был. Нашли его?
  - Да, Иван Алексеевич, нашли. Павел в конце 42-го года после гибели в бою своего парохода был взят в плен вместе с оставшимися в живых членами экипажа. Больше двух лет провел в концлагере, который находился в Польше. Весной этого года Красная Армия освободила узников, и Павел вернулся на родину. Прошел проверку на фильтрационном пункте, Анташев посодействовал, чтобы побыстрее получить документы. Лежал в госпитале, лечился: очень уж изможденный он был. Сейчас поправился и поехал в Мурманск, чтобы восстановиться в должности моряка торгового флота. У него все в порядке.
  - Хорошо, что все в порядке. Я вам еще кое-что хочу сказать. Из Швеции до границы с Норвегией меня провожал Стрельцов, который взял на себя труд по подготовке моей переброски в Советский Союз. Илья Иванович просил передать вам привет и пожелать всего хорошего в жизни. Он сказал, что сомневается в том, что кто-нибудь из нас сможет приехать к нему в гости, но пока находится в добром здравии, будет ждать нас.
  
  
  Конец.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОТ АВТОРА.
  ВМЕСТО ЭПИЛОГА
  
  (декабрь 2016 года)
  
  Завершена четырехлетняя работа над романами "Битва за Балтику" и "Пароль: "Тишина над Балтикой", своего рода "Сагой" о русских военных разведчиках.
  Волею сюжетных коллизий главный герой в финале первой книги исчезает среди морских волн после подрыва судна на случайной мине. Читатель вполне резонно мог упрекнуть автора в выборе слишком суровой судьбы для полковника Генерального Штаба Ильи Ивановича Стрельцова. Но таким ли неожиданным был финал?
  Трагический взрыв у острова Гогланд в Финском заливе произошел в конце декабря 1916 года. На пороге стоял страшный для России 1917 год. Стрельцов - персонаж вымышленный, но он прошел по страницам романа бок о бок с реальными личностями, фактически служившими в те годы на Балтийском флоте. И если посмотреть, как сложилась жизнь у них, тогда становится понятно, что автор не мог допустить, чтобы и Стрельцов попал на жернова истории. Мгновенная гибель в море казалась не худшим финалом для него.
  Ниже приводятся фактические сведения о тех морских офицерах, которые являлись современниками Ильи Ивановича Стрельцова и попали из энциклопедий на страницы романа в качестве его сослуживцев по Балтийскому флоту.
  
  Капитан 1 ранга Ренгартен Иван Иванович. В апреле 1918 года уволен со службы. Остался в Советской России. Преподавал в Морской академии на кафедрах морской войны и службы Генерального Штаба. В январе 1920 года умер от сыпного тифа в Петрограде.
  
  Капитан-лейтенант Арцишевский Антон Генрихович. В годы Гражданской войны участвовал в Белом движении. Воевал в армии Колчака. В 1920 году попал в Китай. Жил в эмиграции, умер в СССР в 60-е годы.
  
  Контр-адмирал Дудоров Борис Петрович. Создатель морской авиации Балтийского флота. С 1917 года постоянно находился за пределами России в эмиграции. Умер в 1965 году в США.
  
  Адмирал Канин Василий Александрович. Вгоды Гражданской войны участвовал в Белом движении. В 1919 году эмигрировал во Францию. Умер в 1927 году в Марселе.
  
  Адмирал Кербер Людвиг Бернгардович. После Февральской революции был отстранен от должности командующего флотилией Северного Ледовитого океана. В 1918 году эмигрировал в Англию. Умер в 1919 году в Лондоне.
  
  Адмирал Колчак Александр Васильевич. В феврале 1920 года был расстрелян по постановлению Иркутского военно-революционного комитета большевиков.
  
  Адмирал в отставке Скрыдлов Николай Илларионович. После объявления большевиками политики "красного террора"74-летний адмирал был взят в Петрограде в заложники и в октябре 1918 года казнен.
  
  Вице-адмирал Бахирев Михаил Коронатович. В январе 1918 года был уволен в отставку без права получения пенсии. Поступил на должность заведующего учётным отделением Центрального народно-промышленного комитета. В ноябре 1919 года был арестован в качестве заложника. В январе 1920 года был расстрелян в Петрограде по постановлению Коллегии ВЧК.
  
  Капитан 1 ранга Пален Павел Михайлович. Командир крейсера "Адмирал Макаров", в последствие - линкора "Измаил". В начале 1918 года был уволен со службы. В августе 1918 года по постановлению Коллегии ВЧК был арестован в качестве заложника, а осенью 1918 года уничтожен вместе с остальными заложниками на барже около Кронштадта.
  
  Контр-адмирал князь Черкасский Михаил Борисович. В годы Гражданской войныпринимал участие в Белом движении на Украине. В ян-варе 1919 года попал в плен и был расстрелян петлюровцами в Золотоноше Полтавской губернии.
  
  Но первой жертвой революционных потрясений стал командующий Балтийским флотом и основатель его разведывательной службы вице-адмирал Непенин Адриан Иванович. В марте 1917 года он был убит восставшими матросами в Гельсингфорсе.
  Русский гидрограф и полярный исследователь Борис Андреевич Вилькицкий, служивший под началом Непенина, в опубликованных записках написал так: "Я служил в Ревеле, в службе связи Балтийского флота, учреждении, поставленном на огромную высоту доблестным адмиралом Непениным, безнаказанно убитым при Керенском на посту командующего Балтийским флотом. Секретнейшая работа службы связи по выяснению операций германского флота парализуется окончательно, так как новой власти все "секретное" особенно подозрительно. На флоте офицерство и лучшая часть матросов группируются вокруг некоторых начальников, оставшихся популярными в силу своей энергии, честности и патриотизма, но и этим начальникам не видно во всероссийском хаосе никакой силы, на которую можно опереться...".
  Можно предположить, что "секретный" полковник Стрельцов тоже вряд ли нашел бы в том хаосе силу, "на которую можно опереться".
  
  Кстати, сам контр-адмирал Борис Андреевич Вилькицкий, именем которого назван пролив, отделяющий полуостров Таймыр от архипелага Северная Земля и соединяющий Карское море с морем Лаптевых, после революции остался в Советской России, но в 1919 году предпочел перейти на сторону Белого движения. По окончании Гражданской войны жил в эмиграции. Умер в 1961 году в Бельгии.
  
  После выхода в свет книги "Битва за Балтику" читатели неоднократно сетовали на то, что полюбившийся герой сгинул среди балтийских волн. Да и сам автор, который не мог найти Стрельцову достойного места в революционных бурях меняющейся России, постепенно пришел к выводу, что могли быть и иные выходы из случившейся катастрофы.
  С этими мыслями он сел писать продолжение романа о разведчиках Балтийского флота, побеждавших врага в Первой Мировой войне. На посту начальника разведотделения штаба Балтфлота оказался ученик Стрельцова лейтенант Тихонов. Он не мог поверить в то, что учитель погиб, и начал поиски. В этих поисках активное участие приняла красавица Кристина, которая, в конце концов, и нашла своего возлюбленного, спасенного из воды после взрыва оказавшимися рядом финскими рыбаками. После революции Стрельцов жил в Финляндии и Швеции.
  В судьбе Тихонова, оставшегося служить на флоте в Советской Рос-сии, как в зеркале отразились все этапы уничтожения и воссоздания военной разведки нашей страны в период с 1918 по 1945 годы.
  В романе "Пароль: "Тишина над Балтикой" много внимания уделяется нелегальной деятельности в Германии, Испании и Швеции разведчика "Ферзя", о котором шла речь и в первой книге. Вместе с ним на страницах романа действуют и реальные исторические фигуры. Прежде всего, это бывший офицер царского флота Сташевский, который стал сотрудничать с советской разведкой, и в годы Великой Отечественной войны передал в Центр большое количество ценной информации.
  Другой исторической фигурой романа является руководитель германского абвера адмирал Канарис, судьба которого в реальных фактах прослеживается с 1916 до 1945 года, то есть от периода становления молодого офицера германского флота, начинавшего карьеру, до ареста и казни, как разоблаченного противника Адольфа Гитлера.
  В ходе работы над обоими романами автор использовал большое количество исторической литературы, начиная с таких малоизвестных на сегодняшний день книг, как, "Разведчики Мировой войны" Эдвина Вудхола, "Разведка и контрразведка" Макса Ронге, "В недрах секретных архивов" Роберта Букара (все издания 1943 года "Военного издательства народного комиссариата обороны") и кончая замечательным фолиантом "Военно-морская разведка: история и современность" (Москва, 2008 год) вице-адмирала В.М. Федорова, под руководством которого автору довелось служить в 90-е годы.
  Сведения о зигзагах судьбы Канариса от взлета до падения автор почерпнул, главным образом, в двух источниках: "Канарис. Руководитель военной разведки вермахта" Карла Хайнца Абсхагена и "Hitler"s Spy Chief: The William Kanaris Mystery" Ричарда Бассета.
  То, что Канарис поддерживал приятельские отношения с "Ферзем", является авторской идеей, основанной на том, что в молодости Канарис дружил со многими офицерами германского флота. Именно в таком облике при случайном знакомстве предстал перед ним "Ферзь".
   По сюжету вместе с "Ферзем" за рубежом работала радистка "Аврора", офицер Красной Армии Сильвия Лопес. В качестве её прототипа для героического финала жизни мужественной разведчицы автор использовал историю гибели Героя Советского Союза Анны Морозовой, известной старшему поколению читателей по телевизионному фильму и повести "Вызываем огонь на себя".
  Одним словом, каждая страница обоих художественных произведений имеет реальное историческое обоснование.
  
  
  
Оценка: 8.73*11  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023