ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Дуюнов Николай Акимович
Смерш -- военная контрразведка. Солдаты России: Летопись защитников Отечества из рода Дуюновых

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.12*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга о защитниках Отечества из рода Дуюновых, с 1835 по 2020 год, их военной стезе, и судьбе детей, внуков и правнуков.
  
   2020
   УДК 82-3
   ББК 84-4
   Д79
   Шрифты предоставлены компанией "ПараТайп"
   Д79
   Смерш -- военная контрразведка. Солдаты России: Летопись защитников Отечества из рода Дуюновых / Николай Дуюнов. -- [б. м. ] : [б. и. ], 2020. -- 252 с. [б. н. ]
   Книга о защитниках Отечества из рода Дуюновых, с 1835 по 2020 год, их военной стезе, и судьбе детей, внуков и правнуков.
   УДК 82-3
   ББК 84-4
   16+ В соответствии с ФЗ от 29. 12. 2010 No 436-ФЗ
   © Николай Дуюнов, 2020
  
  
  
  
   []
  
  
  
  
   "Сурова жизнь, коль молодость в шинели, а юность перетянута ремнем"
  
  
  
  
  

Предисловие

  
   По происшествии стольких лет после того, как закончилась самая кровопролитная война в истории России, написано столько книг, снято фильмов, причем порой с совершенно противоположным смыслом, что мне, сыну фронтовика, внуку фронтовиков-родственников, выросшему и видевшему живых героев войны со множеством боевых наград, инвалидов без рук и ног, изувеченных, но не сломленных, захотелось сказать поколениям, выросшим в мирное время, ту правду, которую явидел каждый день, которая воспитала меня патриотом
   Родины, которую позже и мне пришлось защищатьв двух войнах -- во Вьетнаме и дважды в Афганистане.
   Наше поколение, родившееся после войны, пережившее вместе со страной период восстановления сел и городов, заводов и фабрик, помнящее великого Сталина, его смерть, приход к власти Маленкова, Булганина, Хрущева, раздрай в высших эшелонах, свержение Хрущева, приход к власти Брежнева, годы мирной и счастливойжизни, перестройку Горбачева, развал СССР, Ельцинас камарильей, которая пропивала наше могущество, сдала страну американцам, сама сдала, без войны и крови, раздербанила наш суверенитет, наплодила хапуг и ворюг нашей общей собственности, сделала нищими миллионы честных, верящих правителям простых людейи ввергла страну в череду санкций, ограничений и непонятного будущего.
   В это время мне и моим сверстникам пришлось повоевать во Вьетнаме, Эфиопии, на Кубе, в Афганистане, а затем война пришла и в дом. Чечня, международный терроризм, до развала России оставалось совсем немного. Провидение послало вместо пьяницы Ельцина простого парня из КГБ Путина Владимира Владимировича.
   С приходом этого человека Россия встала с колен, восстановила армию, флот, авиацию, военную промышленность, сельское хозяйство, авторитет на мировойарене, дипломатия начала думать о своей стране. Многихиз тех, кто грабил страну, удалили от власти и кормушек, многие сами сбежали за рубеж.
   Это не может не радовать, но еще столько надо перестраивать в обществе, убрать пятую колонну, убратьмногих "прихватизаторов" присосавшихся к кормушке, разобраться с братьями-славянами, с бывшими нашими союзными республиками, и когда думаешь об этом, приходит мысль: а по силам ли одному человеку это сделать?
   Вот и мы, его ровесники, ветераны боевых действий, труда и ветераны Вооруженных сил, должны помочь Гаранту наладить жизнь наших людей, воспитать патриотов своей Родины на наших примерах, людей, отдавшихлучшие годы свой жизни службе в Вооруженных силах, на погранзаставах, в авиации и флоте, в ракетных войсках, обобщить опыт молодых людей, защищавших конституционный строй в Чечне. Об этом и своем маленьком вкладе в сохранность целостности Родины, о работепо помощи своим боевым друзьям я и хочу поведатьв этой книге. Особенно хочу отметить роль своих предков -- прапрадедушек, дедушек и родственников, которых военная судьба забросила в Среднюю Азию и где они защищали славянский мир и мир в этом регионе. Нынешние правители бывших республик еще не до концаосознали, что без защиты российской короны их попросту уже бы не было. Осознание приходит медленно, тяжело, но время покажет, что только в союзе с русскими они могут выжить. Иначе их ждет судьба индейцевв Америке, ливийцев в Ливии, иракцев в Ираке -- примеров много. Изучайте историю, господа.
  
   Все начиналось в далеком 1945 году. Году Победы нашего народа в Великой Отечественной войне над фашистской Германией.
  
  

Война

  
   Мой отец Дуюнов Аким Васильевич, 1913 года рождения, воевавший на фронте в должности старшины роты, в одном из боев под Кенисбергом в ноябре 1944 года, ныне Калининград, получил тяжелое ранение в левуюногу, помощь пришла не сразу, и он пролежал, истекаякровью, почти четыре часа, пока его не подобрала повозка, на которой двое бойцов везли обед на передовую.
   Не было тогда промедола, была просто портянка из сапога, которой он перетянул левую ногу выше коленаи ждал, когда либо подберут санитары, либо он умретот потери крови. Кричать и звать на помощь не былосил, но когда ехала повозка, просто взмахнул рукой, и егозаметили. Бойцы ехали вперед на передовую, везли обед, и, естественно, в медсанбат он попал уже спустя семь часов, полностью обездвиженный и ослабший от потерикрови.
   В медсанбате также не сразу прооперировали, так как раненых было очень много, не справлялись врачи с таким потоком покалеченных, обожженных, страдающихбойцов, и когда дошла до него очередь на операцию, онпочти не дышал, но благо, что врачи были опытныеи сделали все, чтобы привести его в чувство, влили стограммов спирта ему вовнутрь и стали резать, убирая то, что уже нельзя было оставить. Таким образом, ему удалили почти всю голень на левой ноге, обработали остальные повреждения на голове, руках и положили в реанимацию, чтобы приходил в себя, до момента эвакуациив тыл.
   Как он выдержал всю эту боль, перевозку в тылна бричке, запряженной лошадьми, не берусь описывать, он и сам не помнит об этом времени. В тыл везли его на перекладных несколько суток, пока он не попал в госпиталь под Псковом, где пролежал почти два месяца. Когда стали снимать швы и подлечивать раны на теле, сталопонятно, что больше он не боец и, скорее всего, подлежит комиссованию по ранению и определению инвалидности. Все происходило на уже освобожденной территории, и врачи не спешили выписывать инвалида в 31 год: куда ему теперь спешить, костыли на долгие годы обеспечены, так что лежи и наслаждайся жизнью.
  
   []
  
   Отец и мать
  
   А в Киргизии в это время уже была весна, распускались сады, и его ждала семья: двое детей, отец и мать, братья и сестры, из которых двое уже были на войнеи вернулись калеками, залечивали раны водкой и воспоминаниями о боях. Так что пополнение инвалидов в село Чалдовар Панфиловского района Киргизской ССР прибыло. Отправили его домой в середине февраля 1945 годана перекладных через всю Россию, на юг он добралсякак раз перед началом марта. Высадили инвалида из теплушки на станции Мерке, Казахстан, что в 17 километрахот Чалдовара, и он пешком, на костылях, по шпалам железной дороги пошел домой. Как он дошел до прудовна окраине Чалдовара, он и не помнит, помнит, что егоувидел знакомый сосед по улице Советской, дом напротив, Сашка Шамаев, сидевший на рыбалке с ребятами, которые увидели солдата на костылях и бросилиськ нему, узнали друга Акима Дуюнова и на руках принесли его домой, а это километра четыре.
   Домой до села он добирался почти двое суток, спалоколо железнодорожной колеи, благо, что уже былоне так холодно и он не простыл, а идти на костыляхи по колее было очень тяжело. Но солдат преодолел и этопрепятствие, и вот он дома.
   Дома был переполох: вернулся живой сын, брат, отецдетей -- это главное, а что ранен, так кто не ранениз бойцов, воевавших на передовой, нет таких.
   Возвращение отмечали целую неделю, приходилидрузья детства, сами воевавшие и инвалиды, родственники, просто знакомые, чтобы поговорить, расспроситьего, не встречал ли на фронте их друзей, детей, да простовыпить самогонки и побалакать, все село было сплошьхохлацкое: фамилии Сергиенко, Гордиенко, Галушкины, Овчаренко, Саенко, Винницкие -- все родственники.
   Короче, гудели, обсуждали, делились воспоминаниями о войне, и отец отходил душой, так положительно действует такая атмосфера: раны заживают быстрее и желание жить возвращается, а здесь молодая жена и дети, в общем, жизнь налаживается.
   Съездил в военкомат, встал на учет, выписали белый билет, назначили пенсию по инвалидности и за ордена -- Славы третьей степени, Боевого Красного Знамени, это была какая-то поддержка в то непростое время, денег не видели годами, работая за трудодни и получая только натурой: сахаром, мукой, кукурузой, свеклой, которуювыращивали в колхозе и которой потом жили в течение года, до следующего урожая.
  
   []
  
   Отец, Дуюнов Аким Васильевич и мать Дуюнова Мария Михайловна с внучатами
  
   Времена были непростые: все для фронта, все для Победы, жили впроголодь, излишков не было, хватало только от урожая до урожая, а в колхозе расчеты шли толькопосле окончательной уборки с полей и сдачи государствувсего, что запланировано, колхозу, а что осталось -- начислялось на трудодни. К зиме производились расчеты, и колхозник получал натурой продукты и какие-то денежки, самую малость, но жили, выкручивались, а ведь надобыло обувать и одевать детей, да и самим в чем-то ходить.
  
   Выздоровление проходило удачно, отец поправлялся, и в конце года, 12 декабря 1945-го, родился я, назвали Николаем, в честь Святого Николая-угодника зимнего.
   Так что год Победы -- был победой и Акима Дуюнова: родился сын, наследник его боевой Славы, которомусуждено было стать военным.
  
   []
  
   Отец и мать, сидит сестра Лида, стоит Дуюнова Любовь Ивановна, невестка
  
  

Детство

  
   Родился я в 1945 году, а метрики о рождении получали родители аж в 1947 году и поэтому зарегистрировали 1 января 1946 года, мать решила, что так позже в армиюзаберут. Так что я по паспорту именинник 1 января, а день рождения отмечаю 12 декабря. Вот такой парадокс.
   Шли годы, я рос, родились в 1948 году брат Петр, в 1950-м -- сестра Люба, в 1958 году -- сестра Лида. Любане выжила, умерла в 1952 году от кори, остальные выжили, и дай бог здоровья им на долгие годы.
   Отец до войны окончил техникум механизации, былдипломированным специалистом и работал механикомв МТС (машино-тракторной станции) в Казахстане, эторядом, ибо село Чалдовар расположено на границе Киргизии и Казахстана, до МТС было около пяти километров, и отец каждый день совершал этот путь дваждыв день на костылях, туда и обратно. Можете представить, как это было, не было в то время ни автобусов, ни такси, да и денег на них тоже.
   Жили не тужили, как могли отмечали дни рождения, праздники, рождение детей и похороны близких -- в общем, все как надо в сельской местности. В те далекие годы что бросалось в глаза -- большое количество калек, вернувшихся с войны без рук и ног, которые были отправлены "на юга", в надежде, что не умрут от голодаи холода, лечить их было негде, да и не на что, выживали бедолаги как могли, но не очень долго жили -- заболевали, умирали, спивались и тоже умирали. Хоронили всемселом, так как родственников рядом не было, жалко, конечно, но по-другому не получалось. Кое-кто из них устраивался в примаки: у многих женщин мужья погибли в войну, а как ей, молодой и красивой, без мужика, да никак, поэтому и привечали инвалидов, пусть в доме хоть мужиком пахнет, а то, что инвалид, так что ж из того, ведь мужик он и есть мужик.
  
   []
  
   Отец и мать, сестра Лида, 1964 год
  
   В селах дети, как правило, жили с родителями или рядом, благо земли тогда нарезали на семью порядка гектара, стройся не хочу. Так, рядом с домом деда, Дуюнова Василия Андреевича, отец построил свой дом, разделялучастки глиняный дувал, забор с калиткой для прохода, в которую мы проскакивали, учуяв, что бабушка что-то печет.
   Село Чалдовар, в переводе с киргизского "черный топор", расположено на границе Киргизии и Казахстана.
   Маленькая речушка Аспара делит эти две республики.
   А дорога Фрунзе -- Ташкент идет как раз через все село и через Чалдовар, день и ночь идут машины с грузамииз Казахстана в Узбекистан. Село большое, в основномукраинцы и узбеки, которые поселились около базараи занимаются торговлей. Люди очень приветливые, добрые, трудяги, у них дома чистенькие, уютные, дети ухоженные, воспитанные, отношения с ними всегда былиприятными.
   На все село было всего две семьи киргизов, но они уже были как русские. Говорили хорошо по-русски, ели свиное сало и отзывались на русские имена.
   Село имело много улиц и площадь, где торговали, базар, куда приезжали все киргизы из близлежащих сел, привозили свой товар и, продав его, устремлялись в столовую, где пили пиво, водку и, напившись, устраивали аламан-байгу -- гонки на лошадях, а потом спорили до драки, кто быстрее и у кого лучше лошади. Дрались до крови, падали побитые, и мы их подбирали, оттаскивали в тенек и ждали, когда за ними приедут родственники. Село Курпульдек -- киргизское, там у нас были дажеродственники, женившиеся на русских женщинах и всегда на праздники приезжавшие в Чалдовар попить самогоночки и повидать родных.
   Само село располагалось на большой территории, гдебыло много прудов, был проложен арык, по которомутекла вода с гор. Она использовалась для полива огородов и полей, в ней стирали белье и купались. На прудахводилась рыба, и я научился рыбачить еще в пять лети к семи годам снабжал семью свежей рыбой. С едой были проблемы, родители всегда на работе, и я с утрана пруд, к обеду приносил карасей и красноперок, которых мы поджаривали на масле и уплетали за обе щеки.
   Летом мы пропадали на прудах, купались, ловили рыбу и к осени были такие черные, как негритята.
   Моей задачей было накосить травы для коровы, накормить утром куриц и поросенка, встретить корову и привязать ее в конюшне, подмести во дворе, покормить собачку. В общем, на мне, как на старшем мужчине, лежали обязанности по дому, и приезжающие с работыродители были уверены в том, что в хозяйстве все в порядке.
   Так было до моего отъезда в Суворовское училище, после меня эту проблему решал уже мой младший брат Петр.
  
   []
  
   Я, брат Петр, друг Мерщиев Владимир
  
   Немного остановлюсь на своем дедушке. Дуюнов Василий Андреевич из донских казаков, воевал в Первуюмировую войну, сражался доблестно, два Георгия сиялина груди, его отец Дуюнов Андрей Федорович дослужился до звания подъесаула, имел также два Георгия.
   Род Дуюновых имел корни на Дону, в Астраханской, Ростовской областях. В Астраханской области даже есть село Дуюново, где живут, очевидно, наши предки и родственники. Деды служили, как и все казаки, царю-батюшке, имели наделы земли и большие семьи. Имеликоров, лошадей, овец, свиней, этим и жили. Война -- значит, на войну, мир -- значит, рожаем детей, женимих и ждем внуков-казаков. Но царь-батюшка повелел, и часть казаков с Дона были направлены в Среднюю Азию для защиты уже живших там православных от нападения иноверцев, для защиты рубежей Российскойимперии, куда и были посланы мои прадеды, где потомродились мои дед и отец.
   Времена были очень неспокойные: с территории Китая на Среднюю Азию постоянно совершали налетыи грабежи дунганские отряды, которые не щадили православных -- вырезали целыми селами и детей, и матерей, насиловали даже малолетних, отрезали уши, головы, которые потом насаживали на пики и носились по долинам Узбекистана, Киргизии, Казахстана.
   Воинские гарнизоны располагались только в больших городах -- Ташкенте, Верном, Алма-Ате, Пишпеке, Фрунзе, и реакция на подобные вылазки была, конечно, жесткой, но порой очень запоздалой.
   В этих условиях казаки, конечно, защищали свои семьи, но служили далеко от домов, и не всегда помощьприходила вовремя.
   Мой прадед служил в полку в Верном, это 265 километров от Пишпека и еще 95 до Чалдовара, где была семья. Мой дед служил в сотне, располагавшейся в Пишпеке. Прадед был 1835 года рождения, дед родилсяв 1870 году, ровесник Ленина.
   Вся семья жила в большом православном селе Чалдовар со своей церковью в центре села, недалеко от кладбища, они, как правило, так и строились, или, наоборот, кладбища располагались неподалеку от церквей, чтобыхоронить было удобнее -- отпели и на кладбище. Село большое, много земли и пастбищ, прудов и речек, которые текли с гор, расположенных на севере села, в шестисеми километрах, куда мы мальчишками ходили на охоту и рыбалку. Село расположено на границе Киргизиии Казахстана, граница по речке Ала-Арча, маловоднойи неширокой, впадающей в пруды Казахстана. Рыбы водилось много, и тем и жили казаки и их семьи, помимо выращивания скота и лошадей.
   Все было бы ничего, но в июле 1916 года как раз шла империалистическая война, царское правительство издало указ о привлечении местного населения Средней Азии к строительству укрепрайонов на западе страны, куда призывалось большое количество трудоспособногонаселения этих республик, тогда губерний. До этого их молодежь не служила в царской армии, и поэтому указ о мобилизации был направлен в первую очередь против бедноты, которая перебивалась случайными работамии кормила свои немаленькие семьи.
   Указ взорвал в первую очередь Узбекистан, где произошли массовые волны неповиновения и открытого саботажа. Масла в огонь подлило то, что местные чиновники, далекие от понимания процессов в среде мусульман, всеми силами выполняя указ царя, отлавливали и отправляли на работу порой единственных кормильцев семьи, обрекая их на голодную смерть.
   Узбекистан, его южная часть, пошла на штурм городских управ, громя и убивая всех служивших там безразбора, причем с такой жестокостью, что власти опешили. Но в Ташкенте располагались казачьи части, и они вступили в бой. На подмогу восставшим прибыли бандиты из Китая, дунгане и уйгуры, которым быловсе равно, кого убивать и грабить, лишь бы был повод.
   Было убито свыше 10 000 православных, разграбленыхрамы и учреждения власти, хранилища зерна и техники.
   Все это не могло остаться безнаказанным, и губернатор, генерал Куркоткин Алексей Николаевич, применилвойска для подавления беспорядков и уничтожения бандитов.
   Это было в Узбекистане. А в это время в Киргизииначались такие же мятежи против власти, и начались онина Иссык-Куле, где прибывшие из Китая дунгане склонили киргизов к мятежу против власти и организовалипоход мятежников на Пишпек, громя по дороге населенные православными села и хутора.
   Прибыли погромщики и на юг Чуйской долины, гденаходится Чалдовар, возмутив киргизов на восстание -- перебьем всех русских, захватим их села, посевы, скоти к осени заживем богато, русские богатые и есть чем поживиться.
   Они заскочили на рассвете в Чалдовар, стали громитьи убивать учреждения власти, лавки, скотные дворы.
   Как рассказывал дед, у него на пруду были своя мельница и несколько больших лодок для рыбалки, он первым делом собрал детей и женщин и перевез их на мельницу, там текла река, и добраться через запруду онибыстро не смогли бы. Да и имелось несколько винтовоки ружей, так что они спаслись, но многих односельчанкиргизы, которых хорошо знали в лицо и с которымипрожили не один десяток лет, убили, дома разграбили, причем так же жестоко, как и узбеки. Пока эта информация дошла до властей в Ташкенте и Верном, было убитооколо полутора тысяч людей.
   Из Ташкента, а это почти 750 километров, прибылина подавление всего порядка 50 казаков, из Верного -- около 60 казаков, и это воинство стало истреблять мятежников, которых было больше трех тысяч. Но казакибыли беспощадны к ним и планомерно очищали селоза селом, убивая и вешая зачинщиков и бандитов. К нимприсоединились все казаки, жившие в Чуйской долине, со своим оружием и к зиме разгромили восставших, восстановили властные органы и полицию, которая и начала проводить дознание по этим событиям.
   Дед делился происшедшим со мной и остальными внуками. Мы, конечно, понесли урон: были вытоптанынаши поля, разграблены склады и погреба, но мы выжили, и это главное, все восстановили, а вот с киргизамибыло сложнее. Они к зиме оказались без мужского населения, имеется в виду взрослого, их все-таки отправилина работы на запад, это тех, кого не расстреляли по приговорам и не посадили в тюрьмы. Они остались без рабочих рук, у них наступил голод, который косил их десятками. Они брали последнее, что у них было, а среди нихбыли и довольно богатые люди, и шли менять свое доброна хлеб.
   Жалко было смотреть на этих худых и оборванныхлюдей, просивших милостыню или предлагавших какоето барахло за кусок хлеба, но когда перед глазами вставали земляки со вспоротыми животами, женщины и дети, убитые зверски, не было желания им помочь.
   Восстание было подавлено везде, много восставшихбыло убито, повешено по приговорам, и губернатор сталнаводить порядок. Первым делом увеличили количествовойск, вооружение. Создали среди казаков отряды самообороны, вооружили их, отработали способы оповещения, приготовили окопы и защитные укрепленияпо окраинам сел, организовали дежурства -- в общем, приготовились к возможному повторению событий, но с другим финалом.
   Больше ничего подобного не произошло, деда вскореотправили на фронт, где он провоевал до конца 1917 года, и только революция вернула его и многих сослуживцевдомой.
   Все эти события, поражающие своей жестокостьюи бессмысленностью в то далекое время, когда было убито, искалечено, изнасиловано большое количествоправославных людей, коммунисты замалчивали, представляя восставших борцами за освобождение угнетенных дехкан против царизма, а на самом деле поощряяих самостийность, русофобию, и к чему она на самомделе привела, я знаю уже на своем примере, когда наступил развал СССР. Как нас гнали киргизы в Россию -- "русские в Рязань, татары в Казань". И как мы, русские, родившиеся в этой самой Киргизии, поднимавшие ее благосостояние, защищавшие ее от истребленияи безграмотности, видели зарождение новых баев, вершителей судеб этой маленькой республики. И недаромтам произошло аж четыре революции, больше, чемгде бы то ни было, и ни один из их президентов не ушелпо-доброму со своего непонятного для них и нехарактерного президентского поста. Всех смели, арестовалиили выгнали из Кыргызстана, как они любят себя называть. Мой дед не принял советскую власть, не явно, конечно, а в душе, ибо я часто слышал от него плохие словапро эту власть, не понимая, конечно, смысла. Наверное, он мог за это поплатиться свободой, но благо в селене было доносчиков, да и он не особо это афишировал.
   У деда умерла его первая жена, мать моего отца, оставившая ему троих детей -- отца, дочерей Ульяну и Анну. Онженился на вдове, у которой было также трое детей, и у них в совместном браке родилась еще двойня -- сын Геннадий и дочь Мария, моя крестная. Так что семья состояла из восьмерых детей, и представьте, сколько у менядвоюродных и троюродных братьев и сестер, потом племянников, которых не то что запомнить, пересчитатьневозможно было.
   Все селились рядышком, выходили замуж, женились, работали в колхозах имени Калинина и "Победа", учились в трех школах, потом уезжали на учебу в село Калининское, там был техникум, в город Фрунзе, 93 километра от села, возвращались, а многие нет, находя работув столице или уезжая в Россию, Казахстан, Узбекистан, -- в общем, зона родни расширялась по всему Советскому Союзу.
   По линии матери все было еще сложнее. Она былаиз ветви Овчаренко, владельцев коврового производства в Средней Азии -- в Коканде, Самарканде и Бухаре, где ее дяди владели ткацкими производствами ковров, в то время приносившими большую прибыль, таккак труд местных мастеров и мастериц оплачивался намного меньше, чем в России, что и послужило поводомдля экспроприации их производства с приходом к власти большевиков, правда, туда они добрались толькок середине 20-х годов. И поэтому родственников Овчаренко собрали в кучу, зачитали приговор для отцаи братьев, расстреляли их и объявили решение о выселении семьи в Среднюю Азию, в Киргизию и Казахстан. Это произошло в конце 1929 года, род Овчаренкожил в городе Конотопе Сумской области, их раскулачили, отобрали все имущество, причем раскулачивал дядя мамы -- Ковпак Сидор, двоюродный брат материмамы, Овчаренко Глафиры, бывший тогда председателем райисполкома, не пощадивший во имя революции ближних и направивший их в Киргизию. К месту жительства они прибыли только в 1931 году. Мать приютила семья Галушкиных, это сестра ее матери, и мамаимела двойную фамилию -- Овчаренко-Галушкина, правда, в целях безопасности больше откликаласьна фамилию Галушкина. У нее было две сестры и двабрата, которые вместе с ней приехали в далекий Чалдовар, -- Александра и Анна, Николай и Никита, их также приютили Галушкины, у которых уже было шестеросвоих детей. В то время это считалось нормой, своихи чужих детей не бросали, как бы тяжело ни было самим. И вот эта семейка прибыла в село Чалдоварна границе с Казахстаном и потихоньку стала обживаться. Люди трудолюбивые, не чурались никакой работы, построили дома, обзавелись живностью, потихоньку повыходили замуж, поженились и продолжили род уже на новом месте.
  
   []
  
   Мама, Дуюнова Мария Михайловна, с внучками
  
  
  
  

Чеченцы

  
   Особо хочу отметить, что в селе проживалос 1944 года большое количество высланных в Киргизиюс Северного Кавказа чеченцев и карачаевцев, которыепоселились рядом с нами, и мы волей-неволей приобщались к их языку, традициям, праздникам, обрядам.
   Эти люди исповедовали ислам, непонятный нам с первого взгляда, но надо отдать должное им, они в тяжелоевоенное время как могли поддерживали не только своихсоплеменников, но и тех из христиан, которые нуждались в помощи, ибо, как они говорили, Бог един и вселюди -- его паства. Ислам -- мирная вера, и поэтомуони никаких проблем в общении с нами не испытывали. Жили дружно, вместе отмечали и Уразу, и Курбанбайрам, мы были на их свадьбах и похоронах, училисьвместе в школах, играли, ссорились, мирились и дружили. Были среди них в основном взрослые мужчины, молодых не было видно, очевидно, либо служили, либо сидели в лагерях.
   Что поражало и вызывало удивление -- это их обрядыи отношения между взрослыми и молодежью. У нихкульт возраста: я никогда не слышал, чтобы, когда молодому человеку давалось поручение или какая-то команда, он бы рассуждал или прекословил, такого не припомню, все четко выполнялось без скрипа и лени.
   Запомнился мне мальчик-чеченец, звали его Джохар Дудаев, он учился на класс старше и занимался, как и я, волейболом, вместе играли за школу, ничем особо не выделялся. Кроме того, что он был отличником по всемпредметам, физически развит хорошо, прекрасно говорил по-русски, был дружелюбен и общителен. Кто зналтогда, что из этого мальчика вырастет прекрасный летчик, который с отличием окончит авиационное училище, будет служить в бомбардировочной авиации, дослужитсядо командира дивизии, примет участие в войне в Афганистане, разработает методику коврового бомбометанияи будет без сожаления уничтожать своих соплеменниковпо вере, получит орден Ленина, звание генерал-майора, т. е. человек был заслуженный, в почете, ему бы служитьи служить России, но судьба распорядилась так, чтоу властей предержащих не хватило ума и дальновидности все это оценить и превратить его в союзники. Президент Ельцин, министр обороны Грачев Павел Сергеевич, в период суверенизации республик попросту уволили его, и он возглавил Чечню, которую любил и был ей предан, и поднял вооруженную борьбу за независимость Ичкерии. К чему это привело -- мы все знаем: гражданскаявойна, жертвы среди мирного населения и военных, и только благодаря изменению политики власти и жестким мерам, по уничтожению международного подпольятеррористов в Чечне стало относительно спокойно.
   Вся эта лирика имеет цель просто показать, как складывалась судьба этих людей в Киргизии, из которой онив 1959 году вернулись на Родину в Чечню. Уезжали онисо слезами на глазах, Киргизия стала второй Родиной, где у них появились новые друзья, семьи, и мы ещенесколько лет переписывались со своими сверстниками, пока сами не повзрослели, не появились новые друзьяи интересы. Мой одноклассник Казбек Мукашев стал министром госбезопасности Ичкерии, воевал против России, т. е. против меня, это очень большой человек, а ведь в детстве мы были как братья.
  
  
  
  

Юность

  
   Моя судьба сложилась совсем по-другому. Учился яна отлично, имел похвальные грамоты, подарки -- в видекниг, картин и планировал стать юристом. Но, видно, там, наверху, рассудили по-другому, и судьба забросиламеня на военную стезю. Не буду здесь описывать все перипетии жизни, поступление в Курское суворовское военное училище в 1956 году, переезд на Дальний Востокв город Уссурийск в 1958 году вместе с частью преподавателей и имуществом училища, почти месяц тряски в теплушках, еще помнящих тепло и запах наших бойцов, возвращавшихся с войны, устройство на новом месте, где, кроме казармы и котельной, ничего не было, тяжелый быт первых лет, неустроенность семей офицероввоспитателей все -- пришлось пережить, и вот сейчас, глядя на наших детей и внуков, думаю: они выдержали бы такое испытание? Ответа однозначного не нахожу.
   Особо хочу заметить здесь, что ребята, прошедшиешколу взросления в Суворовском училище, причем семилетники, т. е. те, кто обучался 7 лет, с 10 до 17, совсемдругого склада ума и жизненной подготовки, ибо пришлось им с детского возраста бороться за место под солнцем. Отстаивать свое имя в жесткой конкуренции с другими сверстниками, порой кулаками, а в учебе надо былобыть первым, на крайний случай вторым. Воспитателибыли у нас такие, что не принимали жалоб и нытья, самипрошли войну и видели столько слез и горя, что разжалобить их было невозможно. Ты растешь мужчиной, а мужчина не плачет и не ноет, стойко переносит все тяготывоинской службы. Да и если честно сказать, опыта педагогического у них не было никакого. Каждый воспитывал нас так, как его самого в детстве воспитывали родители, и поэтому весь процесс подгоняли под себя. Из насвоспитывали патриотов, будущих офицеров, защитников Родины, достойных продолжателей традиций Красной Армии. А историю Красной Армии мы изучали каждодневно и с воодушевлением. Выходили мы из этого учебного заведения хорошо подготовленными теоретическии настоящими патриотами.
   Жизнь показала, что из выпускников Суворовскихучилищ вышли многие командующие округами и армиями и в настоящее время они занимают руководящиедолжности в Вооруженных силах России.
   В 1959 году умирает дедушка, было ему 89 лет, умерл за рабочим верстаком, когда стругал очередную табуретку для внука. Бабушка, не родная мне, так как была мачехой отцу, прожила еще лет 15, умерла на руках мамы.
   Мои приезды домой были праздником как для меня, так и для родных. Отец, обладая крепкой силой воли, натренировал себя так, что перестал пользоваться вначалекостылями, потом палочкой и, наконец, стал ходитьбез них.
   Один из эпизодов его военной биографии я хочу осветить более подробно. Он не любил вспоминать войну, но мне рассказал, что был командиром разведвзвода, старшиной по званию. Хотя за период службы, имея среднетехническое образование, окончил курсы офицеров и к началу войны был уже капитаном. Командовал ротой в Туркестанском военном округе, в городе Кушке.
   Там его подразделение привлекалось для борьбы с басмачами, они еще долго тревожили покой местного населения. Грабили магазины, громили школы, убивали активистов из местных жителей, учителей. Только к началу сороковых годов удалось немного уменьшить их количество и активность, но это стоило многих жизней.
   Начало войны он встретил уже начальником штаба батальона и в этой должности бомбил начальство рапортами об отправке на фронт. Семья жила в общежитии.
   На свет появились девочки Таисия и Валентина, которыхон очень любил, но которые в годы войны умерли ужев Чалдоваре, куда мать уехала после его отправкина фронт.
   На фронт он попал только в 1942 году, в войска Рокоссовского, который тогда еще не был маршалом, и пережил отступления и наступления. В одном из боев, когда они штурмовали немцев под Вязьмой, было такое сопротивление немцев и венгров, что погибло много его бойцов, и когда они все-таки сломали их сопротивление, закидали гранатами их траншеи и вытащили на свет божий оставшихся в живых, то среди них обнаружились и русские, воевавшие на стороне фрицев.
   Этого отец не смог пережить спокойно. Как же так, ты, сволочь, русский и воюешь против нас, русских? Ответ пленных поразил в самое сердце: "Мы воюем за свободную Россию, против вас, большевиков, и принесем свободу всем народам вместе с немцами, за которых и сражаемся с вами".
   Не знаю, как бы я поступил с предателями Родины, а отец вывел их за бруствер всех семерых и из ППШ расстрелял, не дожидаясь суда.
   Прибывшие особисты тут же его арестовали, посадили в машину и увезли в Особый отдел армии, где он просидел до суда Военного трибунала, который разжаловалего до рядового и отправил в штрафную роту, такие роты уже существовали в армии Рокоссовского. Он провоевал в роте до первого ранения и был возвращен в войска, но только в чине старшины. Вернули медали и орден Боевого Красного Знамени. Там его назначили командовать взводом разведки. Отцу было в то время уже 30 лет, взрослый был старшина.
   Во время проведения разведки боем они встретилисьс немцами, которые также проводили разведку боем, и они наткнулись на такую же разведгруппу, он полз первым. В ходе ночной борьбы отца оглушили, видя погоны старшины, связали ноги и, продев веревку под мышками, потащили к себе. Дело было на нейтральной полосе.
   Бойцы отошли к своим позициям и тут же сообщили о захвате своего командира. Батальонная артиллерия начала обстреливать пути отхода группы захвата немцев, и в тот момент, когда немцы притаились и перестали его тянуть, а он был от них метрах в четырех, он попал в лужу воды и, придя в себя, обнаружил, что связан. Причем одна рука была свободна: веревка протянута под мышкой левой руки, а правая рука свободна. Этого хватило, чтобы он сорвал с пояса гранату РГД-шку, зубами выдернул чеку и, понимая, что при взрыве вряд ли останется жив, но это лучше, чем плен, бросил ее вперед метра на четыре-пять. Взрыв, пламя, и он потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что его тащат уже наши солдаты, которые, увидев взрыв, поняли, что это он бросил гранату, подползли к месту взрыва, обнаружили трупы трех здоровых немцев и его, лежащего неподалеку. Они забрали документы немцев, которые были при них, в основном карты и оружие, и притащили отца в свое расположение. Он был ранен в голову, посечены плечи и тело, но врачи в медицинской роте обработали его и отправили в медсанбат. Там он пробыл около двух недель и, подлечившись, вернулся в роту.
   За этот бой, за мужество и находчивость отца представили к ордену Слава 3-й степени, который он получил, вернувшись из медсанбата.
  
   Рассказывая об этом эпизоде войны, отец говорил, что он не считает себя героем, просто в тот момент ондумал, что лучше погибнуть, чем попасть в плен. Тем более на тот момент уже был известен приказ Сталина No 227, в котором было четко прописано, что нужно делать с попавшими в плен бойцами. Все они считались предателями Родины, и им и их семьям грозила незавидная судьба. А когда он думал о том, что могло ждать его жену и дочерей после его пленения, он решил, что лучше погибнуть, чем оказаться в плену. Вот такой патриот был мой отец.
  
   []
  
   Сержант Дуюнов Николай, 3 курс ОЗАУ, 1966 год
  
   Суворовское училище, кузница кадров для военных училищ, прививало своим воспитанникам такие качества, как самостоятельность, умение постоять за себяи товарищей, умение выживать в любых жизненных ситуациях, учило жить без папы и мамы, готовить себе самостоятельно еду, стирать и убирать за собой -- в общем, воспитывала настоящих мужчин. И по жизни мы пронесли все лучшее, что в нас заложила эта добровольная кузница малолетних патриотов, которые любили и любят свою Родину-мать, не всегда справедливую, не щедрую на подарки, но свою.
  
  
  
  
  

Военное училище

  
   Брат и сестра подрастали, я же после окончания Суворовского училища был зачислен в Оренбургское зенитно-артиллерийское училище имени Г. К. Орджоникидзе, был назначен командиром отделения, сержантом, занялся боксом и выступал на первенстве Приволжскоговоенного округа, где занял третье место. Учился прилежно, окончил училище на хорошо и отлично. Во времяучебы был принят вначале кандидатом в члены КПСС, а по выпуске принят в члены КПСС, в 20 лет.
  
   []
  
   Выпускной взвод ОЗАУ, 1966 год
  
   Этот факт был принят в Чалдоваре как подвиг, ибо из всей нашей родни только дед мой по линии матери Алексей Сидоров, в войну ковавший лошадей, как-то умудрился вступить в партию, чем очень гордился, так как на всех собраниях сидел в президиумах, в общем, был уважаемый человек. А тут приезжает какой-то лейтенант из военного училища, молодой, безусый, и надо же, равноправный член КПСС, дед этого пережить не моги дня два разглядывал мой членский билет, надо же, такой, как у него. Потом количество выпитого перешлов качество, и все стали пить за членов партии коммунистов, за него и за меня, так я стал полноправным членом коммунистической партии в селе Чалдовар.
  
   []
  
   Я в музее города Смоленска, 1965 год
  
   Отпуск подходил к концу, август заканчивался, и я засобирался на Дальний Восток, куда сам напросился, ведь там начиналась моя военная служба еще в молодости
   Добираться из Киргизии в Хабаровск было делом непростым: поезда ходили только до Иркутска, да и тос пересадками. Все вещи со мной, вещмешок и просто мешок, где были шинели, мундиры, сапоги и прочее, таскал сам по перронам и вагонам и к середине сентября 1966 года добрался я до цели, штаба КДВО в Хабаровске.
   Оказалось, что я опоздал к распределению, моя должность в Комсомольске-на-Амуре уже занята, и что делатьсо мной и еще одним выпускником Тбилисского зенитного училища, кадровики 11-й армии ПВО не знали.
  
   []
  
   С любимым командиром взвода старшим лейтенантом Полищук Виктором Дмитриевичем, 1963 год
  
   Мы были отпущены в город изучать его достопримечательности, сходили на берег Амура, посидели в ресторане, попробовали пива, чего ранее не могли себе позволить, и стали ждать решения нашей участи. Кадровики долго думали и придумали, направили нас в Политическое управление армии, где целый генерал-майор сталнас вербовать в политработники. Это было что-то новое, и мы не сразу для себя решили, соглашаться или нет. Этодругая ветвь армии, но упор он делал на то, что мы членыпартии и тут думать нечего, нужно соглашаться, в армии нужны замполиты. Это опора командиров, воспитатель солдат, старшин и офицеров, руководитель партийнойи комсомольской организаций. Проводник линии партии в войсках. В общем, на то он и генерал-политработник, чтобы привлечь нас на свою сторону.
   Мы дали согласие, он крепко жал нам руки, сказал, что будет следить за нашим ростом, и отправил в кадры.
   Мне было предписано прибыть в 24-ю дивизию ПВО на острове Сахалин замполитом роты командного пункта дивизии, моему невольному спутнику предложили Камчатку, 29-ю дивизию ПВО, также замполитом роты.
   Через пару дней нам купили билеты, и мы убыли туда, куда нам определила судьба начинать офицерскую жизнь.
   Я телеграфировал родителям о распределении, обещал написать, как устроюсь.
  
   []
  
   Курсант Дуюнов Николай, 1964 год
  
  
  
  
  
  
  

Сахалин

  
   Самолет взлетел, и я, откинувшись в кресле, думал, правильно ли я поступил, согласившись на эту должность. Я ведь понятия не имел, чем должен заниматься замполит, меня в училище подготовили к должности командира взвода стартовой батареи С-75 комплекса ПВОсухопутных войск, я получил 3-й класс специалиста, а здесь замполит.
   В общем, будь что будет, я ведь только начинаю службу, все может перемениться, а может, и здесь все будеткак надо.
   С этими мыслями я вышел в аэропорту Южно-Сахалинска и, следуя инструкции, которую получил в кадрах, сел на автобус и поехал в город, до 14-й школы, где, выйдя на остановке, без труда нашел штаб дивизии и направился в политотдел дивизии получать приказ о назначении. Вся процедура беседы со мной начальника политотдела дивизии полковника Телегина, его заместителя полковника Смирнова заняла около двух часов. Меня расспросили об учебе в Уссурийском СВУ, Оренбургском училище, о семье, родителях, братьях и сестрах, о том, как я стал членом Коммунистической партии Советского Союза, погоняли по материалам съездов партии, по нынешней обстановке в мире и, довольные, вызвали к себе командира роты КП капитана Сокола Григория Ивановича. В кабинет зашел капитан двухметрового роста, худощавый и стройный, с улыбкой на лице, и принялсяжать и трясти мою руку, говоря, что заждался заместителя по политчасти, так как его нет уже полгода, старый ушел на повышение на роту в селе Охотском и вся работавстала, народу много и за всем не уследишь. "Но теперь дела пойдут, есть замполит. Вникнешь, освоишься и наладишь работу всех звеньев роты". Я был ошарашен его напором и поведением перед большими начальниками: говорил он, а они только слушали и поддакивали.
   Сокол забрал меня, вызвал пару солдат, и они забралимои вещи и куда-то отнесли, а мы сразу пошли в роту.
   В роте все были в сборе: командиры взводов в количестве четырех офицеров и одного старшины, который также был командиром взвода, старшина роты и заместители командиров взводов. Командир роты представил меня, заявив, что по должности я являюсь его первым заместителем и исполняю все обязанности командира в егоотсутствие, а товарищей офицеров попросил выполнятьвсе требования замполита как его собственные.
   У меня пошла кругом голова -- вот это подход, это было так неожиданно, что я чуть было не стал задавать глупые вопросы, уточняющие мои возможности, я ведьи дня еще не командовал в роте, надо ознакомиться с личным составом, сержантами, командирами взводов, секретарями партийной и комсомольской организаций, чтов первую очередь рекомендовали начальник политотделаи его заместитель, но вовремя остановился и представился присутствующим, сказав, что окончил Суворовскоеучилище, Оренбургское военное училище, где вступил в члены КПСС, и по распределению назначен в роту. Посыпались вопросы об опыте работы, об общем состоянии партийно-политической работы в войсках, но Сокол пресек дебаты, сказав, что замполит сам вас пригласит на беседу и там вы обо всем поговорите, а сейчас старшинапроведет лейтенанта к месту его размещения в казарме и даст возможность привести себя в порядок, сменить одежду на повседневную, а я был в парадной, и покажет, где что находится. На том и разошлись.
   Мне выделили сержантскую комнату, это там, где они собирались и готовились к занятиям в центре коридора, который вел в спальный отсек. Далее располагались кубрики, где жили солдаты, но самое интересное былов том, что туалет и умывальная комната находилисьв другом крыле здания, где стоял дневальный, у входав помещение. Чтобы пойти умыться или в туалет, солдаты проходили мимо комнаты сержантов, то бишь моейопочивальни, во все время суток, и стук стоял такой, чтоуснуть ночью было вначале невозможно.
   Рота была по штату большая: кроме планшетистов, дикторов, считывающих был штат чертежников, художников, водителей, охранников штаба дивизии. Всегов роте по штату было 92 солдата, а реально у нас квартировало порядка 186 солдат и сержантов. Со своими солдатами, сержантами мы постоянно проводили весь комплекс политико-воспитательной работы: политинформации, политзанятия, комсомольские собрания, тематические вечера, встречи с коллективами школ, учебных заведений города, а вот остальные военнослужащиебыли закреплены за начальниками Управлений дивизии, начальниками служб, штаба, политотдела, разведотдела. Все они, как правило, были в сержантских званиях, служили в подчинении больших начальникови появлялись лишь тогда, когда надо было идти на завтрак, обед и ужин. Любая попытка заставить их соблюдать распорядок дня роты наталкивалась на упрек их начальников -- чего вы мешаете моему подчиненному выполнять его служебные обязанности? А в чине лейтенанта трудно спорить с полковником или майором, так что в выигрыше всегда были эти не подчиняющиеся нам военнослужащие.
   Командиром дивизии был генерал-майор авиации Пулов Григорий Иванович, Герой Советского Союза, летчик, который воевал в Великую Отечественную войнуи в Корее и имел на счету семь сбитых самолетов американцев. Высокий, стройный, с обгоревшим лицом и руками, он произвел на меня сильное впечатление -- Герой. Я видел впервые живого генерала -- легенду ВВС.
   Как замполит я присутствовал на всех совещаниях в штабе дивизии вместе с командиром роты, в его отсутствие сам представлял подразделение, и приходилосьотвечать как начальнику штаба дивизии по вопросам дисциплины, так и командиру дивизии. Поражала его глубокая эрудиция, знание нюансов армейской жизни, на которые мы порой не обращали внимания, требовательность к подчиненным, которая сочеталась с заботойо них. Офицер прошел войну и знал цену каждому своему слову и поступкам подчиненных. Многому я поучился у командира дивизии и его подчиненных, это былабольшая школа для молодого лейтенанта.
   Особенностью роты было и то, что в штате состоялоеще и подразделение планшетисток, дикторов и считывающих, состоящее исключительно из военнослужащихдевушек в возрасте от 20 до 28 лет, которые жили отдельно от роты, но вход к ним в казарму был через роту, ключи от входной двери были у дежурного по роте. И можетепредставить, что происходило после отбоя, когда всеукладывались спать, а любвеобильные, в основном старослужащие открывали дверь и проникали в их жилье...
   Не надо было ходить в самоволку -- тут все рядом. Но тут и возникали проблемы как с дамами, так и с бойцами.
   Они дрались за любовь красавиц, порой очень жестоко, и так как я жил в помещении роты, то приходилось ночью разгонять компанию желающих любовных утехвплоть до ареста и отправки на гауптвахту. И с другойстороны, нам не нужны были беременные солдаты, за которых потом спрос был с нас. А так как установить, от кого она беременна, не представлялось возможным, проблем нам было неразрешимых хоть отбавляй.
   Так вот это подразделение, маленькое по численности, давало столько проблем, что мы порой за голову хватались. Сокол предупредил меня, чтобы я контролировалвходную дверь к дамам, но это означало только одно: онивыжидали, когда я усну, и пробирались в женскую половину. А это, в свою очередь, означало, что никакого полноценного отдыха у меня не было. Так продолжалосьпримерно месяц, я выматывался по ночам, и о какой работе можно было говорить с невыспавшимся человеком, засыпал прямо на ходу, появились вялость и усталость. Япредложил командиру роты свой способ борьбы с этойпроблемой: закрыть наглухо входную дверь к дамам, опечатать печатью командира роты, а для них сделать отдельный вход с улицы со стороны штаба, в случае тревоги закрытая дверь распечатывается и открывается, а в обычном режиме она закрыта. Мы согласовали этотвопрос с комендантом штаба, начфин выделил на это денежные средства, и проблема была решена. Сколько яуслышал "добрых" слов в свой адрес, вы не представляете, а как обиделись дамы...
   Еще одной проблемой для меня стало проведение политзанятий в их взводе. Они имели разное образованиеи общее развитие, многие писали с ошибками, а как выражали мысли, тут и говорить не приходится. С другой стороны, я сам еще не имел опыта проведения таких занятий, и в итоге они превращались в вопросы и ответы, к темене имеющие никакого отношения -- откуда прибыл лейтенант, женат или нет, когда получишь квартиру и съедешьиз роты, что любишь из еды и прочее, прочее, прочее. Хорошо еще то, что меня никто не контролировал, а так я бызаработал много претензий. Пришлось много времениизучать первоисточники основателей марксизма-ленинизма, которые конспектировали еще в училище, проштудировать материалы всех съездов партии, конференций, все это записать и запомнить -- в общем, без делане сидел. Кроме всего прочего на мне лежала обязанностьпроведения политинформаций, подведения итогов, комсомольских собраний, партийных собраний, а в роте былошесть коммунистов, и все это надо было облекать в письменную форму -- дел было завались.
   Наконец вспомнили и обо мне в политотделе, на занятия стали приходить офицеры политотдела, проверятьрабочие тетради солдат и офицеров, давать указания, которые потом проверяли, короче, жизнь вошла в руслотребований партии о работе в войсках.
   Личной жизни не было никакой, просто временине хватало на это, я еще умудрялся заниматься боксом, тренироваться, в вечернее время, конечно, и утромв спортзале, водить служащих вечерами в кино, на встречи в пединститут, обновлять Ленинскую комнату, беседовать с командирами взводов, а это было тоже непростымделом. Офицеры роты имели возраст под 30 лет, выслуги, очевидно, было мало, и их направили на Сахалин для получения выслуги лет, все-таки год за полтора. Поэтомуони, конечно, старались, но их убивало то, что замполитмоложе их лет на 10 и еще командует, а по статусу я былвсе-таки начальник для них, контролировал их работу, даи по денежному окладу я их превосходил на 15 рублей, по тем временам это было ой как много, да и должностьбыла капитанская, все-таки отдельная рота со своим номером, печатью и знаменем, командир отдельной роты -- майор, так что надо было им стараться выполнять все "указивки" как командира роты, так и замполита.
   Все командиры были "взрослые", т. е. больше 30 лет, в званиях -- один лейтенант, остальные старшие лейтенанты и один старшина -- Величко. Он учился заочнов юридическом институте и поэтому был назначенна офицерскую должность, да и выходец был из этой роты, служил еще срочную, возраст был за 40.
   Они добросовестно выполняли свои обязанности, много времени проводили в роте, и солдаты имели хорошую подготовку.
   Особенностью роты было то, что она входила в состав войск РТВ -- радиотехнических войск дивизии и подчинялась по службе начальнику радиотехнических войскдивизии. Сама дивизия ПВО страны состояла из авиации, зенитно-ракетных войск, РТВ. "Закрывала" Сахалин и Курильские острова. Серьезное воинское соединение, соседи располагались на Камчатке, Чукотке.
   Службу я осваивал успешно, познакомился со всеми солдатами, сержантами, старшиной роты Лакеевым Николаем Федоровичем, старожилом роты, отцом солдат, их кормильцем и поильцем, он их одевал, обувал, водил на завтраки, обеды, ужины, в баню, кино и т. д.
   Политотдельцы меня опекали постоянно, проверяли подготовку к занятиям, конспекты, тексты политинформаций и методически грамотно готовили тексты, которые я озвучивал во время занятий. Они же вводилив курс дел комсомольской и партийных организаций, на мне лежала обязанность руководства общественными организациями, которые очень сильно влияли на жизньроты -- ни одно событие в стране, мире не проходило мимо внимания партии, и она требовала, чтобы воины осознанно выполняли воинский долг, считая его наиважнейшим на данном этапе их жизни. Служили солдаты и сержанты срочной службы по три года, на деле если его призвали в армию в сентябре, а тогда был один призыв, то увольняли в запас только к Новому году, и практически бойцы служили почти три с половиной года. И ничего, не ныли, не сбегали со службы, писали письма и все.
   За отличную службу поощрялись краткосрочным отпуском на 10 суток, не считая проезда к месту его проведения, это было поощрение, а не обязанность командира, его надо было заслужить.
   Офицерам отпуск предоставлялся на 45 суток, здесь год шел за полтора, офицеры и старшины получали ежемесячно паек, которого хватало на месяц питания. Причем на всю семью, а холостякам вообще было хорошо, оставались даже продукты на следующий месяц. Я сдавалпаек в столовую и питался вместе с солдатами в солдатской столовой.
   Служба шла, дивизия проводила учения, выезжалана ЗКП, запасной командный пункт, где я должен былтакже организовать занятия с личным составом, оформить передвижную Ленинскую комнату, выпуск боевыхлистков, организовать питание, помывку в бане, отдых.
   С этим я справлялся, все функционировало, претензий к работе роты не было. Ребята отражали обстановкуна больших экранах, вели воздушные цели, специалисты РТВ по всему Сахалину давали цели, по которым работала авиация, и ЗРВ-обстановка, отраженная на экранах, фиксировалась и заносилась в журналы, в общем, шлабоевая работа.
   Дивизия -- большой организм, разбросанный по всему Сахалину и Курилам. Он работал слаженно, и ни однацель не проскочила не замеченной и не уничтоженнойнашими возможностями.
   Наступил Новый, 1967 год, смотрели новогодний "Огонек", увидели молодого Магомаева, Полада Бюльбюль-оглы, композитора Арама Хачатуряна и многих знаменитостей нашей эстрады. Поздравили личный состав начальник политотдела, заместитель, командир роты и я, замполит.
   Наступал новый этап жизни, как роты, так и моей.
   Все же прошел этап становления моего как офицера, как политработника, работы было хоть отбавляй, но меняначала грызть мысль о том, что занимаюсь не своим делом -- я же офицер-ракетчик, для чего меня готовили почти четыре года в училище, если я не применяю свои навыки и умение в службе, а занимаюсь воспитанием, но не обучением бойцов, для чего я тогда их приобретал?
   Червячок сомнения не давал покоя ни днем, ни ночью.
  
   Жил я по-прежнему в казарме, в той же комнате сержантов, обещали квартиру, но это позже, а из-за этогоне было никакой личной жизни -- 24 часа на службе. Начальство хвалило за добросовестность, за прилежание при проведении мероприятий для личного состава, командиры взводов расслабились, им не надо было занимать личный состав по вечерам, есть для этого замполит, который всегда на службе, ибо живет в роте, так что личная жизнь мне только снилась.
   Наступала весна, снега на Сахалине столько, что улицы были завалены по крыши домов, чистились только центральные улицы, вот тут я только понял выражение"На Сахалине нет никакой погоды", -- так как она в течение дня менялась по нескольку раз и определить, откуда дует ветер и несет снег, возможности не было, мелои все тут, а откуда и куда, неизвестно.
   Но проходит время, и весна берет свое, текут ручьи, снег тает, рыбаки -- на лед, ловить корюшку. Жизнь кипит, побывал и я на рыбалке на Охотском море, таскаликорюшку десятками штук за час, потом вялил ее на ветру, и она шла под пиво, только так. Рыбалка на Сахалине -- это как болезнь, ею жители "болеют" с рожденияи до старости, их отрывает на льдинах, но они, рискуяжизнью, все равно едут на море за корюшкой.
   Кроме этого, в Южно-Сахалинске есть еще одно притягательное место с горным воздухом, это горнолыжный спуск на сопках, куда все взрослое население и детвораедет, чтобы ощутить свист ветра и скорость спуска внизс горки.
   А вообще природа на Сахалине суровая: сопки, речки, постоянный ветер и снег, дождь, лето теплое, но ветреное и дождливое, загореть невозможно, просто в этоместь тоже своя прелесть, там все растет -- грибы, ягоды: брусника, черника, черемша, виноград, лимонник. А проохоту вообще молчу: гусей и уток миллионы, на сопках водятся зайцы, летают вальдшнепы, есть лисы, медведизахаживают к речкам. Когда идет нерест -- горбуша, потом кижуч, потом снова корюшка и так бесконечно, чтонибудь ловится.
   Все это впоследствии я познал уже на своем опыте, когда минул не один год службы в этом "раю".
   А пока шла плановая учеба, ученья и боевая работа дивизии, где мы играли не последнюю роль, мы были глазами и ушами командования.
   Опыт приходил потихоньку, и я стал уже самостоятельно решать все вопросы бытия роты, которые на менябыли возложены, и где-то в марте меня пригласилив КЭЧ дивизии и вручили ордер на квартиру в двухквартирном доме, однокомнатную, с печным отоплением, туалет на улице, воды нет, колонка рядом -- в общем, какой-никакой, а собственный уголок. Мебель КЭЧевская, с инвентарными номерами, но ведь своя жилплощадь.
   Новоселье отметили вместе с командиром роты, старшинами и офицерами, холодновато было, но когда натопили печку, все повеселели, приготовили нехитрую закуску: икра лососевая, морская капуста, горбуша соленая, яблоки моченые, живи не хочу. Пили спирт, он продавалсяв литровых бутылках, водки не было в продаже, утромголова не болела, только пить хотелось. Потом привезли машину угля, для печки, перетаскали его на веранду, тамбыл свой уголок для инвентаря и угля, и жизнь стала налаживаться. До службы пешком минут 20, кругом соседи, сослуживцы, утром компания собиралась большая, и вседружно шли на службу. Я привык рано вставать, подъемв роте в семь часов, и поэтому в роту я приходил к восемьноль-ноль, как раз к завтраку. Затем развод, и начинался новый трудовой день.
   В один из вечеров января мы посещали концерт иллюзиониста Кио в зале Дома культуры города, где я познакомился и потом подружился с лейтенантом Ульяновым Ильей Иосифовичем, выпускником Киевского училища связи, служившим в батальоне связи 1-го армейского корпуса. Жил Илья недалеко от Дома офицеров в бараке, носившем название "стоквартирный линкор", с одним коридором, вечно пыхтящим керогазамии примусами, туалет и вода на улице. Я частенько оставался у него на квартире, где поставил себе кроватьи перенес часть вещей.
   Позднее Илья женился на дикторше местного телевидения, и у них в 1968 году родился сын, которого назвали Владимиром, так что по свету ходит и живет полный тезка вождя пролетариата -- Ульянов Владимир Ильич.
   Правда, я ему пожелал на дне рождения другой судьбы, чем у его именитого тезки.
   Я стал по вечерам ходить в Дом офицеров, там была секция бокса, тренировался вместе со спортсменами СКА, познакомился с тренерами и был среди них как свой. Из училища я выпустился кандидатом в мастера спорта, и меня привлекли к соревнованиям на первенство 11-й Армии ПВО в Хабаровске, где я занял второе место, проиграв именитому мастеру спорта, обидно, но и почетно, серебро. Вернувшись в роту, вместо похваля услышал, что надо бы не спортом заниматься, а делами роты, это мне сказал один из политработников, приближенный к начальнику политотдела дивизии. Ответна мой вопрос: "А как же дружба со спортом?" убил: "Нечего отвлекаться от службы, спорт -- это в личное время, служба -- основное". Я спросил его: "Это вашемнение?" -- "Нет, это мнение руководства политотдела".
   Я понял, что это намек на будущее: не отвлекайся, парень, от своих обязанностей, служи и все.
   Еще с суворовских времен, когда в училище спорт ставился во главу всей подготовки воспитанников и гдемне внушили, что армии нужны здоровые офицеры, ябыл убежден, что занятия спортом -- это главное в быту офицера, а позиция политотдела мне пришлась не по душе, что-то тут не так, воспитание физическое -- неотъемлемая часть общей подготовки солдат, порой даже главная.
   На этом мои мытарства не закончились, через месяц встал вопрос о моем участии в первенстве Зоны Дальнего Востока по боксу в Иркутске, куда я был "запланирован" в качестве члена команды Дальневосточного военного округа, при этом я призывался на двухнедельные сборы в Хабаровск, это означало, что я буду отсутствовать в роте минимум полтора месяца. Это известие восприняли в политотделе негативно: "ты должен служить, а не боксировать где-то, кто в таком случае будет выполнять твои обязанности, нет лишних людей, думай, прежде чем согласиться". В общем, я получил черную метку, первую за службу.
   С учетом такого отношения я настроился толькона победу в период подготовки и самих соревнований, моральный настрой, в сочетании с физической подготовкой, дал результат -- из пяти боев я все выиграл, причемв бою за золото я встречался с сильнейшим мастеромспорта из Иркутска, который также выиграл все бои, и поединок дался мне так непросто, что я не поверил, когда судья поднял мою руку. Соревнования носили статус зональных в СССР, и мне за победу Комитетом по спорту СССР было присвоено звание мастера спорта СССР.
   Правда, это произошло позже, когда я уже был в роте.
   Приехав в статусе чемпиона, я получил порцию поздравлений и от политотдела. Правда, в негативном плане.
   Мне было сказано, что это хорошо, что ты чемпион, но дела свои ты забросил и поэтому подумай: либо спорт, либо служба. Я понял, что служба моя в роте не оченьудалась, выживут меня куда-нибудь в гарнизон, подальше от Южно-Сахалинска. Когда меня вызвали на очередные сборы в Хабаровск перед первенством Вооруженных сил СССР, я понял, что надо выбирать: либо спорт, либо служба.
   Первенство Вооруженных сил проходило в Пятигорске Ставропольского края, где в упорном бою я занял второе место и вернулся в роту уже в другом статусе, в спорте это знаковое место, в кругу боксеров почет и уважение, а в службе наступали совсем другие времена.
   Мне было предложено написать рапорт о переводе в другую часть, предлагали замполитом в роту в Углегорске, где это, я знал, общался с замполитом на сборах, когда он приезжал в дивизию, дыра дырой, да и командир там пьющий, -- в общем, хана тебе, Коля, спорт до добране доведет.
   Я подумал-подумал, сел и написал рапорт о переводе со следующими формулировками: "Поскольку я не считаю партийно-политическую работу приоритетнойв офицерской службе, в чем смог убедиться за год службы в должности замполита роты, так как командиры взводов вполне могут выполнять эту работу, а замполит -- это должность придуманная, для облегчения их не очень обременительного труда прошу направить меня по службе в зенитно-ракетный полк на должность командира стартового взвода, чему я учился 4 года, -- в Хомутовский зенитно-ракетный полк, 4 километра от Южно-Сахалинска, где я мог бы применить полученныев училище знания и умения, не совсем забытые за год".
   Этот рапорт я передал начальнику политотдела полковнику Телегину лично. Он пришел в ужас от написанного и заявил, что не подпишет этот рапорт, а передастего в Особый отдел КГБ по дивизии, там мне быстро мозги вправят, и они найдут для меня место службы там, где Макар телят не пас.
   Начальник политотдела -- фигура очень влиятельнаяв дивизии, он руководит личным составом офицеров, солдат и надзирает за ним в плане их морально-политического состояния, а тут какой-то лейтенантишка бросает тень сомнения на всю партийно-политическую работу, да еще в письменном виде. Он пытался заставитьменя переписать рапорт, но после его слов в мой адрес, что я, сосунок, не понимаю, что пишу, я отказался переписывать текст рапорта и был отпущен до принятия по мне решения.
   Случай, как я потом понял, был исключительный, еще ни один из политработников не отказывался от этойкормушки, да еще с такой мотивировкой, поэтому решение по мне было принято не скоро. Я приходил на службу, где командиры взводов высказывали мне поддержку, не вслух, конечно, а втихаря, и предсказывали незавидную судьбу, так как я попер против политорганов.
   Вызвали меня и в Особый отдел КГБ, располагавшийся в здании Управления КГБ по Сахалинской области, к начальнику Особого отдела КГБ по дивизии подполковнику Стрелкову Александру Александровичу, который принял меня по-отечески, прочитал мой рапорт, пожурилза необдуманные слова о политработниках и отпустилс напутствием никому не говорить о сути разговора, таккак он не желает мне зла, а дальнейшая служба покажет, "на что ты, лейтенант, сгодишься".
   Прошел еще, наверное, месяц, и пришел приказ откомандировать меня для дальнейшей службы в зенитноракетный полк, но не в Хомутово, а в Леонидово, чтона севере Сахалина, в поселок Гастелло, в дивизион.
   Сборы были недолгими, проводила меня рота со словами: "Служи, лейтенант, не дури, все будет хорошо".
  
  
  
  

Гастелло

  
   Из Южно-Сахалинска поезд до станции Леонидовоидет ночь, и в обед следующего дня я вышел на станции, меня уже ждала машина с дежурным офицером, погрузили вещи, и мы поехали по поселку в полк. Там меня долго не мурыжили, поставили на довольствие вещевое, продовольственное, денежное, дали копию приказаи на машине отвезли назад в дивизион, который былв 120 километрах от полка. Никаких вопросов о причинеперевода мне никто из командования полка не задал, но замполит майор Торопов не преминул уточнить, почему я из политработников вдруг захотел стать простымкомандиром взвода. Я ответил, что просто на тот моментне было свободных должностей в полках ПВО и я временно был назначен замполитом роты КП РТВ, а я ракетчик. Он покачал головой, было видно, что замполитв курсе причин моего назначения, да и командиры тоже.
   Я заметил, что я патриот ракетных войск и временноепребывание в должности замполита -- это ожидание перевода в полк по специальности. Командир полка полковник Мельников пожелал удачи на новом месте и сказал, что в процессе службы еще не раз встретимся.
   По приезде в дивизион меня определили на постойв общежитие офицеров, в одноэтажное здание, четырехподъездное с печным отоплением. До штаба дивизионаот дома километр, до позиции дивизиона три километра.
   Ох, как часто потом пришлось своими ногами меритьэти километры, кто бы знал. Дивизион нес боевое дежурство по охране воздушного пространства, расположенв 18 километрах от города Поронайска, на берегу залива Терпения Охотского моря. Вверху мы, море метрахв 500 от нас.
   Боевое дежурство означало, что часть офицеров, дежурная смена, постоянно находилась на территории дивизиона в пятиминутной готовности к стрельбе ракетамипо команде из полка, где несли службу офицеры такой жедежурной смены, и так месяц. Затем дивизион становился на поддежуривание -- 20 минут готовности всему личному составу, еще через месяц 45-минутная готовность.
   В общем, я тогда не понимал, куда я попал, здесь свободным временем и не пахло, служба и еще раз служба.
   Я был назначен командиром второго стартового взвода вместо убывшего на материк лейтенанта Казаченко.
   В стартовой батарее два взвода, по три пусковых установки, личного состава 27 солдат и сержантов, три транспортно-заряжающих машины, взводное укрытие и служба. Личный состав был с Украины, шахтеры Горловкии Краматорска, образование пять-шесть классов, сержанты с десятью классами, их пять, служат по два-тригода, кто-то уже должен осенью увольняться, кто-то только что прибыл и только приступил к изучению сложной боевой техники.
   Сразу оговорюсь: попал я на допотопную технику, комплекс С-75, "Десна", который мы в училище не изучали, там уже изучали "Волхов". "Десна" -- шестикабинный вариант, а "Волхов" -- уже трехкабинный, более модернизированная система ПВО. Я готовился офицером ПВО сухопутных войск, а это ПВО страны, совсем другая система, где все стационарно, закопано в землю и нигу-гу.
   Пришлось садиться за изучение схем пусковой, ракет, систем заправки и заряжания. Благо подготовка была хорошая, да и не очень много времени прошло, всегогод, я быстро освоил вверенную матчасть и уже черезмесяц спокойно выполнял обязанности командиравзвода. Народ в дивизионе был возрастной, техники, инженеры были в званиях старших лейтенантов, начальники станций -- капитаны, командиры батарей -- майоры, командир дивизиона -- подполковник Квасков, емубыло в ту пору более 45 лет. Жили с семьями, дети учились в школе, жены сидели дома, работы не было, поселок был лесхозный, заготавливали лес и перевозилив порт Поронайска.
   Жители хорошо относились к воякам, всячески поддерживали при общении, так что служи, лейтенант, делай карьеру.
   Все это не сразу пришло ко мне -- и удаленность, и жесткость распорядка дня, отсутствие свободного времени и невозможность общения по интересам. Выручилото, что в дивизионе был спортзал, где можно было сутками заниматься боксом и никто не мешал. Наоборот, командир дивизиона похвалил за то, что я создал секциюбокса и привлек в нее порядка 20 человек, все ж без делане шляются и занимаются спортом.
   Из полка постоянно приезжали разные должностныелица, проверяющие состояние техники, дорабатывающие ее, проверяющие несение караульной службы, техническую подготовку личного состава, так что скучноне было.
   В гарнизоне Гастелло располагался еще и мотострелковый полк, напротив нашей казармы были их казармы, были гауптвахта, строевой плац и территория с боевойтехникой: БТРы, гусеничные тягачи, артиллерия, танковый батальон, связь, саперный батальон, отдельный, не входящий в состав полка. В общем, в гарнизоне жизнькипела. Нас они считали белой костью, так как мы были маленькой, но очень грозной силой, режимной частьюи попасть к нам было непросто, не то что к ним -- проходной двор, заходи, выноси и т. д.
   Прибыл в октябре к нам в дивизион и особист капитан Борисов Олег, на мотоцикле, с солдатом, расхристанный, не то что мы, застегнутые на все пуговицы, вальяжно поздоровался с командиром дивизиона, затемуединился с ним и через некоторое время стал приглашать к себе на беседу офицеров, солдат, сверхсрочников. Дошла очередь и до меня. Он запросто поздоровался со мной, спросив, нравится здесь или нет, с кемподружился, как дела во взводе, какие проблемыво взаимоотношениях с командованием. Я ответил, чтовсе хорошо и проблем нет, офицеры подготовленные, помогают в изучении техники, в воспитании солдати сержантов. В общем, все замечательно. Тогда он сказал, что начальник Особого отдела КГБ по дивизииподполковник Стрелков сообщил о том, что меня перевели из штаба дивизии в полк по моей просьбе, и поручил ему помочь мне во вхождении в жизнь дивизиона, по возможности оказать поддержку на начальномэтапе службы, а дальше просто курировать мою службу.
   Я удивился: надо же, не забыл начальник Особого отдела про меня, поблагодарил его и сказал Борисову, что не подведу. Он заулыбался и попросил называть егопросто Олег, заявив, что в каждый приезд будет беседовать со мной о делах в дивизионе, а начальнику доложит, что у меня все хорошо. На этом наша перваявстреча и закончилась, он пробыл в дивизионе два дняи уехал в полк.
   Далее в течение двух лет нашего общения Олег Борисов проявлял особую осведомленность в делах нашегоподразделения, всегда вопросы, которые он задавал, были точными, острыми, он знал то, что и мы даже не зналио себе, о процессах в среде солдат, особенно во взаимоотношениях старослужащих и молодых, о неуставных отношениях, о нарушениях в охране караулов, при несениибоевого дежурства, короче, мы удивлялись его осведомленности и искали стукачей среди нас, так как откуда онмог знать все, не бывая каждый день в дивизионе. Командир дивизиона за голову хватался, когда приезжал Борисов, и всегда облегченно вздыхал, когда тот покидалпределы гарнизона.
   По соседству в мотострелковом полку также был оперуполномоченный Особого отдела КГБ, старший лейтенант Дубов Анатолий, который жил вместе с офицерамиполка и знал все обо всех. Много информации он имели о делах нашего дивизиона, и Борисов всегда встречалсяс ним и проводил много времени, обмениваясь, очевидно, информацией, которая была им интересна.
   Вот такие дела творились у нас в Гастелло, службашла, и по окончании третьего года офицерской службымне было присвоено звание старшего лейтенанта, я сдална классность, стал специалистом второго класса и былназначен заместителем командира батареи. Намечалисьбоевые стрельбы на полигоне в Читинской области, в Домне, и мы стали готовиться к этому событию заранее, изучали глубже курс стрельб, технику, подготовкув боевой стрельбе, готовили личный состав, тренировалиприемы заряжания и разряжания ракет, заправку с УЗС, универсальных заправочных станций, а это особая статья подготовки, так как заправляли таким отравляющимсоставом, что был необходим противогаз и специальныйкостюм, иначе был риск отравиться и погибнуть. Всяподготовка заняла более двух месяцев, и к лету мы былиготовы сдавать экзамены на профессиональную готовность к реальным стрельбам по воздушным мишеням, так как в действительности мы, конечно, занималисьтренировками с личным составом -- заряжали учебнуюракету по нескольку раз различными расчетами, отрабатывали сход и заряжание во время боевого дежурстваи по плану боевой подготовки во время поддежуривания, но это имитация боевой деятельности. А реальныестрельбы -- это другое. Короче, подготовились и ждаликоманды на выезд в Читинскую область.
  
  
  
  

Боевые стрельбы

  
   Как всегда, команда пришла неожиданно, нас подняли по тревоге, построили, проверили экипировку, по фамилиям, по должностям и, погрузив на машины, отвезлина станцию Гастелло, где усадили в проходящий поездна Южно-Сахалинск, и мы поехали в командировкув Читу.
   Прибыв в Южно-Сахалинск, мы на машине были доставлены в аэропорт города, где нас ждал самолет до Читы, загрузились и полетели. Перелет занял около шестичасов с посадкой и дозаправкой, и вот, наконец, аэропорт Чита, где, быстренько проверив личный состав, мыпогрузились в Ан-12 и полетели на полигон. Другим путем туда не попасть. Примерно через час мы приземлились на полевой аэродром и оттуда на машинах добрались в глухую местность, там нас уже ждали и перевезлик месту размещения, в полевой лагерь. Обосновалисьбыстренько, все было в наличии: казарма, умывальники, туалеты, столовая -- в общем, все как надо для жизнив полевых условиях. Долго не тянули: инструктаж поведения на полигоне, распорядок дня, учебные классы, техника, которую надо изучить и привыкнуть, обслужитьее и подготовить к стрельбам.
   Мы привыкли ко всем этим переменам еще в училище и поэтому быстро вошли в ритм полевой жизни.
   С утра подъем. Физзарядка, умывание, завтрак -- и на полигон к любимой технике. По правилам мы должны были сдать инструкторам экзамены по знанию техники, показать практику ее обслуживания и боевую работуи после всего этого только получить право на подготовку к боевым стрельбам по реально летящей мишени, которой был радиоуправляемый макет Миг-15.
   Вся неделя прошла в интенсивном темпе: сдача нормативов, прием экзаменов по матчасти, по боевой работе -- заряжание-разряжение, слаженность при заправкекомпонентами топлива и т. д.
   Подошли к финалу учебы -- получила наша батарея, стартовая, твердую четверку, радиотехническая батареяпод командованием майора Ярового -- пятерку, взводуправления под командованием старшего лейтенанта Григора Михаила -- пятерку, и в целом четыре с плюсом.
   Дивизион готов к боевым стрельбам. Командир дивизиона был новый, из замененных -- майор Калюжный, поблагодарил нас и весь личный состав за хорошую работуи попросил так же серьезно отнестись к самим стрельбам, это итог всей нашей командировки и оценка на долгие годы будущей службы. Мы пообещали приложить все силыдля подтверждения нашей профессиональной готовности, выполнить боевые стрельбы только на отлично.
   И вот настал тот долгожданный день, когда мына практике должны были показать свое мастерствои все то, на что способна техника, управляемая грамотными профессионалами.
   Чтобы была понятна сама динамика стрельб, скажу, что радиотехническая батарея, имея на вооружении станцию наведения ракет -- СНР, на начальном этапе получает данные о самолете от взвода разведки и целеуказания, у которого стоит П-15, станция дальнего обнаружения целей, и передает их на СНР, и как только самолет входитв зону поражения наших ракет, а это 35 -- 40 километров, тут уже включается и СНР, цель захватывается и ведетсявначале в ручном режиме, потом в автоматическом, станция сопровождает цель, и в эту же сторону смотрят и наши пусковые установки, которые синхронизированысо станцией, и по команде командира дивизиона офицернаведения, который отслеживает со своим расчетом цель, производит пуск ракет. Моя задача как командира взвода -- зарядить пусковые установки ракетами, их три, и убрать личный состав взвода во взводное укрытие, таккак в момент пуска с площадки, где находится ракетаи производится пуск, летит во все стороны все, что плохолежит около пусковой установки: щебень, грунт, незакрепленные предметы, случайно оказавшиеся рядом, и можно получить травму или погибнуть.
   Все манипуляции с заряжанием ракет, приведениемпусковых установок в боевое положение, доклад командиру батареи в кабину управления и его доклад командиру дивизиона о готовности стартовой батареи к пускубыли выполнены в указанный норматив, и ракеты повернулись в сторону, в которую смотрели антенны СНР.
   Прошло совсем немного времени, и вдруг раздалсягрохот на стартовой площадке, и две ракеты с интервалом в пять секунд взмыли в небо. По инструкции расчеты стартовой батареи должны прибежать к пусковойустановке, подвезти новые ракеты и зарядить их на место стартовавших. Это в теории, а на практике мы знали, что больше пусков не будет, и поэтому никудане побежали, а вышли посмотреть, как летят наши красавицы ракеты. Зрелище бесподобное: взмыв вверх, ракета через пять секунд сбрасывает стартовый пороховойдвигатель, запускается жидкостной реактивный двигатель и на нем ракета совершает свой подвиг -- уничтожает самолет и разрушается сама. Этого момента мы, конечно, не увидели, так как ракета, пролетев более 25 километров, приблизилась к цели, произвела подрыв, вторая догнала падающую цель и добила ее, это виднобыло только на экране офицера наведения. По громкойсвязи объявили, что цель уничтожена. Несмотря на маневрирование, ей не удалось уйти от поражения, причем двумя ракетами. Плакали авианаводчики, которыеуправляли мишенью, в случае промаха они были бы героями, а тут геройская смерть их детища, причем два раза. Мы же были героями. Стартовику главное, чтобыракета сошла с пусковой, а там уже мастерство операторов радиотехнической батареи.
   Короче, когда мы подбежали к пусковой установке, она горела. Горела краска, которой она была покрашена, мы ее натирали еще и уайт-спиритом, чтобы блестела, и вот теперь она горела. Мы быстренько потушилиогонь, проверили ее рабочее состояние -- все в порядке -- и доложили командиру батареи, что все хорошо.
   Получили приказ строиться около станции наведенияи пошли туда. Там уже стояла радиотехническая батарея, и мы заняли место в строю, чтобы выслушать заключение руководителя стрельб, нашего командира дивизиона, и получить оценку практическим стрельбам. Оценка была -- отлично! Мы закричали: "Ура, ура, ура-а-а... "
   В этот день я почувствовал, что не зря перевелся в ракетные войска, вот где жизнь, а там скука и безделье, прикрываемые словесной шелухой.
   Не буду описывать обратный путь домой в Гастелло, приехали мы героями, сделали первый боевой пуск, проверили технику в экстремальной обстановке, получилибоевой опыт. В общем, не зря готовились, тренировались, добивались слаженности расчетов, не зря служили.
   Через несколько дней, когда мы уже обжились на своем месте, прибыл командир полка, который поблагодарил за службу, за выучку, а начальник штаба зачитал приказ, в котором нам всем была объявлена благодарность, солдатам и сержантам предоставлялся краткосрочныйотпуск, не всем, конечно, а прослужившим более двухлет, я был назначен командиром батареи, мой комбатстал начальником штаба дивизиона, командиру дивизиона позже присвоили звание подполковника. Короче, всем сестрам по серьгам.
   Служба продолжалась, получил и я отпуск и поехалв родную Киргизию повидать отца и мать, братьев и сестер, племянников. Коих не счесть. Привез с собойнемного икры лососевой, сушеной корюшки к пиву, сушеных морских звездочек для подарков. А что можноеще привезти с Сахалина? Конечно, рассказы о красотахэтого сурового края.
   Отпуск пролетел очень быстро, как-то даже и не заметил, что отдыхал уже месяц, и настала пора возвращатьсяназад, домой, так стало тянуть в дивизион. С собой привез самогоночки, благо тогда не было таких правил, каксейчас, сушеных фруктов для компотов и чая.
   Был уже октябрь 1969 года, стояла глубокая и теплаяосень, красивая и по-своему завораживающая: тайга покраснела, периодически шли дожди, но было тепло, птицы улетали на юг, их косяки тянулись с утра и до вечера, рыба отнерестилась и погибла в реке, что шла рядом с дивизионом, кости белели на неглубоком дне. "Жизньне вечна", -- говорила природа, потихоньку сбрасываявесенний и летний узор. Мы постепенно переходили сначала на плащ-накидки, потом на сапоги и теплую одежду.
   Все шло по плану боевой и политической подготовки, и ничто не предвещало никаких сюрпризов в жизни.
   Но, видно, наверху, я не знаю, или у начальства, илиу Бога, были другие планы насчет нашего дальнейшегосуществования. Вдруг к нам приехало столько разныхначальников и командиров в ранге генералов, что мыдаже испугались, что такое, вроде ничего не натворили, а тут парад звезд и папах. Все забегали, гарнизон маленький, гостиниц раз, два и обчелся, куда их разместят, да и зачем столько командиров?
   Все разъяснилось через день. Нас приехали проверить на благонадежность, побеседовать с каждым, прибыл и особист Олег Борисов, вот он мне и объяснил причину столь большого количества проверяющих: нас будутготовить в спецкомандировку в одну из стран. Куда, не сказал, это пока тайна.
  
   Нас вызывали на беседы по очереди к разным должностным лицам из 11-й армии ПВО, управления ракетных войск дивизии, политического отдела дивизии. Явстретился здесь со своим куратором политотдела, который прояснял для себя морально-политическое "нутро"старшего лейтенанта Дуюнова, не захотевшего быть замполитом: можно ли его направить в спецкомандировкуи не выкинет ли он чего-нибудь, находясь вдали от ихбдительного ока.
  
   []
  
   Я отправляюсь в спецкомандировку во Вьетнам
  
   Короче, вся эта карусель продолжалась долгие тридня, пока все не собрались в Ленинской комнате дивизиона и не вынесли решение по каждому из направляемыхв спецкомандировку военнослужащих.
   Решение было принято комиссией во главе с начальником отдела кадров 11-й армии ПВО -- едут все. Принято решение было так потому, что разделить расчеты былоневозможно, они сработались, знают, как подстраховатьдруг друга, взаимозаменяемость полная, и разрывать ихнет смысла. Знали бы они наперед, как правильно поступили, действительность подтвердила, что это было единственно верное решение, и в жизни оно сыграло своюроль, когда пришлось под обстрелами малым количеством решать задачи спасения дивизиона.
   Нам всем было интересно знать, а куда нас, собственно, планируют направить -- на Кубу, в Никарагуа, Сомали, Эфиопию? Это были те страны, которые покупалинаши комплексы и где нужны были наши специалисты.
  
  
  
  

Вьетнам

  
   Действительность оказалась суровее. Нас планировалось использовать во Вьетнаме, где который год подрядшла война и где американцы чувствовали себя как дома -- неуязвимыми. Я вспомнил рассказы командира нашей дивизии генерала Пулова, когда он делился опытомвойны в Корее, где ему пришлось встретиться с американскими асами. Они храбрые, когда их много, и онистрасть как боятся быть сбитыми, попасть в плен, онивоюют за деньги и здесь очень боятся встречи с равнымипо силам и мастерству летчиками, зенитчиками. Поэтому наши и били их десятками.
   Во Вьетнаме также были наши ракетчики, но в силутого, что мы не участвуем в этой войне и не афишировалась военная помощь, мы читали в секретных журналах "Вестник ПВО" скупые очерки о работе наших специалистов, где в основном описывались приемы применения зенитно-ракетных комплексов С-75 для борьбыс авиацией США и в которых ни слова не говорилосьо наших потерях, проблемах, в основном только о победах. Скоро ли, долго ли решался вопрос, но в декабре 1969 года нас собрали в дорогу. Техника оставаласьна месте, уже шло заполнение дивизиона другими солдатами и офицерами округа, а нас посадили на поезд -- и старым маршрутом в Южно-Сахалинск, потом во Владивосток самолетом и на Вторую речку, в порт.
   Там нас "обшманали", грубо говоря, изъяли все, чтонапоминает о Родине, переодели в серые, как на заказсшитые костюмы, изъяли все документы, которые говорили, что мы военнослужащие, и в один из вечеров привезли в порт на сухогруз, на палубе которого стояли сеялки, веялки, трактора и комбайны, и погрузили в трюмы, оборудованные кое-как для жилья: раскладушки, одеяла, стояли умывальники, туалеты и прочее. Дали последнийинструктаж -- не выходить на палубу ни в коем случае, особенно днем, не паниковать, если нас будут атаковатьсамолеты: мы идем с мирным грузом, а то, что внутри находится боевой дивизион техники, знать никому не следует. И вот мы, специалисты сельского хозяйства, пошлив неизведанный Вьетнам оказывать помощь в производстве сельхозпродукции.
   Все было как во сне, особенно в первые дни, пока мышли в наших водах, потом в нейтральных, уже за пределами СССР. Прошли Японию, Корею, вышли в океан и стали медленно приближаться к водам Вьетнама. Мы сиделикак мышки в трюме, дышали в блистеры, которые можнобыло открывать, и только по ночам нам, офицерам, разрешалось выползти на палубу, спрятаться в спасательныхшлюпках и немного поспать на свежем воздухе. А каковобыло бойцам внизу, около провонявших гальюнов, гдеи спали, и ели. В общем, полундра, как говаривали бывалые матросы, которые смотрели на нас как на какое-тонедоразумение, с которым им приходится почему-то вместе идти к черту на рога. Ребята бывалые, помогали приукачивании, давали пить какую-то гадость, от которой, правда, потом становилось легче, следили, чтобы мыне высовывались на палубу, и когда мы стали в нейтральных водах, вот тут-то мы их зауважали.
   Американские самолеты контролировали всю морскую гладь Вьетнама, пикировали на пароходы с воем, от которого кровь стыла в жилах, сбрасывали мусорна пароход. Его потом убирали наши доблестные моряки, которые просто игнорировали эту карусель и спокойно делали свое дело.
   Так продолжалось каждый день. Днем американцыминировали вход в порт Хайфон, это порт Ханоя, столицы Вьетнама, по ночам их тральщики расчищалиот мин вход и заводили несколько судов. Мы ждали своей очереди в нейтральных водах, наблюдая всю эту вакханалию, и надеялись на благополучный исход нашегомероприятия. В одну из ночей, уже в январе, когда шелпроливной дождь и самолеты не летали, к нам приблизился буксир и повел нас в порт. Часа через три мы вошли без приключений в Хайфон, и началась сумасшедшая гонка по разгрузке судна. Вот тут мы увидели классработы наших моряков и их кранов. Без суеты, знаякаждый маневр, они поснимали всю технику с палубыи разгрузили нас, подъехали заправщики бензина и солярки, позаправляли тягачи и машины, и мы быстростали уходить из порта на север Вьетнама, под населенный пункт, назовем его Хоанг Лиенг Шон, где нас ждали. Все движение было организовано тщательно, нас сопровождали наши советники и переводчики, кто-тоиз командования группировкой наших войск, этого я, конечно, не знал, так как делал свое дело по разгрузке, заправке техники, сбору своих подчиненных, они былирады окончанию почти месячного плена трюма и возможности размяться. Просто поговорить, так как обстановка на судне как-то не располагала к душевным беседам, а здесь раздолье, они и выговаривались.
   Двигались мы, конечно, медленно: незнакомая дорога, колонна, в которой ни обогнать, ни свернуть с пути, только вперед за впереди идущей машиной. К рассвету, которому препятствовал дождь, а тут был сезон дождей, на чтои был расчет наших стратегов, мы прошли около ста километров, а сколько еще -- мы не знали. Но вот, наконец, мыкуда-то свернули, в какое-то ущелье, показалась площадка, ровная, отсыпанная гравием и песком, и мы стали ее занимать, согласно правилам размещения боевого дивизиона. Вначале разместили радиотехническую батарею, потом поставили пусковые установки, забили сошники, которые держат ее во время пуска, стали тянуть кабелиот пусковых установок к кабине управления -- в общем, обычная работа. Станцию П-15, взвода управления, поставили в полутора километрах от дивизиона, так полагается, на возвышении, чтобы она видела дальше, и там шласвоя работа. Короче, без дела никто не сидел, позавтракали, пообедали, дождь льет и льет, мокрые, а где обогреться? В радиотехнической батарее все в кабинах, там тепло, дизели запустили, они обогрелись, обсохли, а мы, стартовики, под дождем, и спрятаться можно только в кабине ЗИЛ-157, а там всего на максимум четверых места. Вот тутмы и поняли, за что нам давали яйца и молоко да отпускбольше на 15 суток, одевали не в тряпки, а в меховые куртки и штаны, чему завидовали техники из радиотехнической батареи -- стартовика видно издалека, он весь из меха и морда красная, а эти от тепла и излучений вялые, бледные. Но в этом конкретном случае мы им завидовали.
   Так продолжалось только до привоза на позицию двухвзводных укрытий из дюралюминия. Мы закопали ихв землю, предварительно выкопав под них экскаваторомямы, которые мы быстро закопали и стали оборудоватьжилье, а это мы умели, научились еще в Союзе. Там былоукрытие на взвод, а поскольку их было два, то каждыйвзвод после маскировки пусковых установок, кабелейпринялся обживать. Была специальная печка-буржуйкана соляре, и вскоре, вернее, на третий день мы зажили, каки положено стартовикам, с комфортом. Вот тут обзавидовались техники, которые, придя к нам в гости, чуть в обморок не попадали, увидев гостиницы высшего класса, гдене капает, тепло, уютно. Эти укрытия потом превратилисьв гостиницы, действительно, так нам предстояло нести дежурство расчетами, и много места было свободного, кудапоселялись все, кому не надо было дежурить. А впередиведь зима, которая во Вьетнаме тоже есть, правда, специфическая -- не холодно, но зябко.
  
   Это была лирика, а физика началась буквально сразу, как были решены все вопросы с размещением, обживанием территории и объектов быта. Мы замаскировалитехнику, подъездные пути, кабели, соединяющие насс кабиной "А", управление, стали знакомиться с прибывающими к нам на стажировку и обучение вьетнамскимисолдатами и офицерами. Нам в этом помогали наши советники, знавшие язык и помогавшие в общении. Все было несложно, да и у нас в стартовой батарее не так многосложностей, можно только раз показать, и эти ребята буквально копировали все наши движения, да и записывалиони все это на бумагу, и потом наши переводчики их контролировали, так что не было особых проблем. Хуже делообстояло в радиотехнической батарее: там столько аппаратуры и столько манипуляций надо сделать, чтобы оназаработала, что нужно было иметь как минимум среднетехническое образование. Причем радиотехническое, чтобы вникнуть в суть проверок и настроек аппаратуры, иначе не совладать с ней этим горе-специалистам.
   По срокам введения в строй вьетнамских товарищеймы были на первом месте, но и тут были такие нюансы, что просто смех разбирал. Нам, чтобы зарядить ракетус транспортно-заряжающей машины на пусковую установку, нужно иметь расчет из четырех солдат, кроме водителя, который заезжает на мостики перед пусковойустановкой и стоит, а расчет снимает с тормозов заряжающий аппарат и должен поднять ракету, лежащуюна стволе заряжающего автомата, выше направляющейпусковой установки. Для этого нужна работа четвертогономера, он должен быть физически сильным и своим весом наклонить ракету, лежащую на ТЗМ, транспортнозаряжающей машине, выше направляющей пусковойи опустить ее прямо на направляющую пусковой, первыйномер должен ввести соединительную рейку в пусковуюи, включив вручную передвижение ракеты по пусковой, переместить ее до упора на пусковую установку. Этосложно описывать, а на деле на это отводится всего 16 секунд.
   Так вот, фишка состояла в том, что их номер, который должен выполнять эту манипуляцию, никак не могподнять ракету выше пусковой и опустить на пусковуюстрелу в силу недостаточного роста и веса, он простоне был в состоянии физически это сделать, так как наши братья-вьетнамцы малорослые, легковесные и там, где наш боец справлялся один, их требовалось минимумтрое. А расчеты были всего из четырех человек. Какбыть? Мы же не могли им помочь в случае, если бы онисамостоятельно обслуживали технику и вели стрельбу, а нас рядом не было. Решение могло быть только одно -- увеличить число солдат в расчете, что и было сделано. Мы со смеху падали, глядя, как трое богатырейвьетнамцев повисали на стреле, пытаясь ее наклонитьк земле и перевести ракету на пусковую установку, а затем, опуская ракету на пусковую, повисали в воздухе, пытаясь плавно положить ее на пусковую. Это былонезабываемо. Бедная учебная ракета, столько раз ее били о направляющую пусковой установки, ронялина землю, т. е. , не доводя до направляющей, стукалио землю, она была помятая, стабилизаторы погнутые, а ведь боевая ракета в таком состоянии не может бытьзапущена, она просто упадет, сойдя с пусковой.
   Мы им объясняли этот момент, переводчики с пенойу рта переводили то, что мы говорили, они стояли, виновато улыбаясь, и обещали делать все правильно, но сновав момент тренировки ударяли бедолагу о землю или о направляющую, и тогда хотелось их всех послать куда подальше и самим выполнить загрузку, но нельзя, надо ихнаучить, им же воевать.
   Это снова лирика, куда ж без нее. А на деле мы исходили потом, пытаясь научить братьев по интернационализму военному делу, ведь им защищать свою Родину. У нас начались тренировки расчетов радиотехнической батареи по обнаружению, сопровождению и условному уничтожению целей. Здесь поясню, что наша система устроена таким образом, что цели дает стоящаяв стороне П-15, разведки и целеуказания, на мониторнашей СНР, станции наведения ракет, где наши операторы ведут ее вначале в ручном, а затем в автоматическом режиме, не демаскируя себя, называется этот метод автономным, мы видим противника, он нас -- нет.
   Мы можем пускать условно ракеты и сбивать их, такжеусловно, только мы тренируемся на них, а они насне видят. Вот такие игры мы вели с американцами, пока не пуская ракеты и не сбивая их реально, толькоусловно. Но на этом этапе это было очень важно, таккак техника была новой, нами пока не освоеннойи нужно было до автоматизма отрабатывать каждуюоперацию. Дожди прекратились, и показалось солнышко, и тут мы впервые услышали, как дрожит земля.
   Сотни самолетов проходили над нами, неся смертьвьетнамским селам и городам, бойцам, защищавшимсвою землю, мирным людям, спавшим в своих легкосносимых домиках из бамбука и листьев, в вырытых окопах, -- в общем, смерть с неба.
   Надо сказать, что американцы не особо утруждалисебя какими-то моральными соображениями -- они бомбили обезьян, обитающих в лесах и мешающих им завоевать эту территорию, которую они считали своей, даи весь мир своим. Чтобы выжить партизан из лесов, ониприменяли дефолианты, отраву, которая, распыляясьс воздуха, попадает на листья деревьев, способствует тому, что они опадают, деревья оголяются, и видно всев лесу как на ладони. А отрава, попадая на тело человека, вызывает ожоги и такие раны, что не дай бог вам видеть этих бедолаг. Мне пришлось самому это видеть, когда япосле ранения попал в их госпиталь. Ужас, боль непереносимая и долго не заживающая рана -- участь побывавшего под таким дождем из отравы.
   Но еще одно хочу сказать, это страх, который мы испытали, видя армаду самолетов, пролетающую над нашей позицией, и мысли: что будет с нами, если они сбросят весь свой смертоносный груз на нас? Порошкане останется от нашего дивизиона. Благо он замаскирован сейчас, нас охраняет дивизион китайских ПВО -- зенитки и спаренные крупнокалиберные пулеметы, но этобой на несколько минут, а потом? Но самолеты пролетели, а вместе с ними и эти мысли. Но где-то внутри всетаки осталось чувство тревоги и страха.
   Китайцев и вьетнамцев трудно отличить друг от друга, только говор выдавал -- где кто. Да и то надо было научиться их различать только в процессе общения, но мыих не понимали, а они нас. К тому же мы были для нихврагами, после мартовских 1969 года боев на Даманском, в Приморье, так что мы смотрели на них, а они на нас, уу-у-у, китаезы!
   И еще что было видно невооруженным взглядом -- это как выполнялись наши приказы и китайцев. Вьетнамцы хорошо относились к нам, но если что приказалкитайский офицер, то они все бросали и бежали выполнять то, что он требует.
   Боевое слаживание, наше и вьетнамцев, продолжалось, невзирая на погоду. Мы их так отдрессировали, чтоони, как манекены, двигались и выполняли все упражнения боевой подготовки, на замечания всегда реагировалис улыбкой, что нам нравилось, мы тогда еще не понимали, что это маска, приносили нам мед, сладости, мы им -- сахар и сгущенку, в общем, мир и дружба.
   Было то, к чему мы, европейцы, привыкнуть вряд лисможем -- это их пища, вода, непонятно какого качества, климат, одна вода, да еще море каких-то летающих, сосущих кровь и кусающих нас насекомых. Вот что не давалоспокойно спать и существовать на их Родине нам, славянам, им было до лампочки, они их не кусали, или онипросто привыкли не обращать на это внимание. От ихрисовых порций и чая, непонятно на чем настоянного, мы похудели, побронзовели, имею в виду стартовиков, техники как были бледными, так ими и остались, правда, их также кусали эти кровососы, они закрывали свои кабины марлей, чтобы не пускать непрошеных гостей, но те умудрялись их и там найти, чтобы уравнять нашбыт, нечего прятаться, от нас не спрячешься.
   Мы потихоньку стали понимать их отдельные словаи выражения, так же как и они быстро усвоили все нашинецензурные выражения и наши реплики, отвечали порой такой отборной бранью, что мы рты разевали -- надо же, какие прилежные у нас ученички.
   Из дивизиона мы не могли отлучаться, здесь тоже были особисты, которые нас опекали, правда, в наши делаони не лезли, у них были задачи другие -- охранять насот диверсантов, от китайцев, чтобы мы с ними не повздорили и не подрались.
   Так продолжалось около двух месяцев, мы тренировались, маскировали технику, так как вначале маскировали ее ветвями деревьев, потом нам доставили маскировочные сети, и мы их только поправляли, тренировались с заходом солнца, когда американские самолетыразведчики уже не летали, все было отработано до автоматизма -- работа расчетов стартовиков и операторовнаведения, сбивали, условно, правда, почти 85 процентов всех проводимых целей. О чем было доложено наверх, в полковую группу, где, очевидно, решили, что поразаниматься реальной боевой деятельностью, а не протирать штаны в креслах, это техники, а нам, стартовикам, хватит бегать выпучив глаза за ТЗМ-кой и разбивать учебную ракету, делом займитесь, товарищи. Такислучилосьводинпогожийапрельскийдень, когда провыла сирена и нам была дана команда расчехлитьпусковые установки, соединить ракету и пусковую установку через разъем ОШ-10, это устройство, которое подает питание на ракету, после чего все заняли местапо боевому расписанию, и мы получили информациюиз КП полка и от нашего расчета П-15, что в нашу сторону летит большое количество самолетов американцев.
   Вот тут, скажу честно, под ложечкой засосало, горло пересохло, движения стали какими-то автоматическими, даже голос изменился, и это не только у меня, все взбодрились, посуровели лица, почему-то вспотели и приготовились встретить свою судьбу. Одно дело -- тренировки, другое -- ведь придется, очевидно, стрелять по врагу. Наши вьетнамские друзья также оцепенели, сиделиво взводном укрытии тише мышки.
  
  
  
  

Первый бой

  
   Гул приближался, задрожала земля, они шли от нас сбоку, километрах в пяти -- семи, мы их визуально не видели, но на экране, в станции наведения ракет, насчитали порядка 50 самолетов, в их числе штурмовики-бомбардировщики и чисто бомбардировщики.
   Ну, ребята, держись. Наши пусковые отработали синхронизацию со станцией и смотрели туда, куда и она, ракеты расчехлены, состыкованы с пусковой, гироскопыраскручены и готовы к старту. Ждем команду командирадивизиона, он -- команду сверху, она поступает, операторы ведут цели -- бомбардировщики и штурмовики, они выделяются на экране своими метками: истребителиприкрытия -- маленькая отметка, а от них большая и яркая. Команда "Пуск", офицер наведения нажимаетна кнопку и с первой и второй пусковой уходят в неборакеты, через шесть секунд -- с третьей и четвертой, ещечерез шесть -- с пятой и шестой пусковой. Мы, стартовики, -- бегом к пусковым, они уже стоят на углах заряжания, водители подвозят на ТЗМ еще шесть ракет, и мы, потушив огонь на горевших пусковых, вновь заряжаемих, в считанные секунды дивизион готов снова стрелятьпо целям.
   Но второго залпа не последовало -- они, как стая перепуганных воробьев, бросились врассыпную, потерявстрой и набрав высоту, быстренько удалились в сторонуавианосцев.
   Согласно полученной сверху информации и нашемуобъективному контролю было зафиксировано попаданиев четыре самолета, остальные ракеты просто добили их, так что американцы не сбросили свои смертоносные бомбы, и тем самым мы спасли не одну жизнь героических защитников Вьетнама.
   Мы здесь же проанализировали всю боевую работурасчетов -- и техников, и стартовиков -- и пришли к заключению, что тренировки прошли не зря, работали четко и слаженно. Вьетнамцы радовались как дети, жалинам руки, что-то лепетали, было ясно, что они восхищены силой оружия.
   Из штаба подтвердили результат: сбито четыре самолета противника, а сколько получили повреждения, но не упали, нам неизвестно. Тут же поступила командабыть в постоянной готовности, так как они, скорее всего, пришлют разведчиков, чтобы выяснить, откуда у вьетнамцев появился дивизион ракетной техники, и постараются, конечно, уничтожить его. От этих слов стало както не по себе, да, сил у них достаточно, и на авианосцеболее сотни, да и с материка прилетают аппараты.
   С дальностью полета в несколько тысяч километров, этомы знали еще в Союзе. Надо готовиться к бою.
   Пару дней никто не летал, потом стали появлятьсясамолеты-разведчики, которые, не входя в зону поражения -- 60 километров, кружили около нас, пытаясь снятьрадиоразведку. Наша станция наведения ракет молчала, отслеживала их П-15, взводы разведки и целеуказания, но они не рискнули заходить туда, где их могли сбить.
   Мы выжидали, и они выжидали. Но терпение у нихкончилось, и к нам стала приближаться армада их 30-40 самолетов под прикрытием активных и пассивных помех -- это специальные генераторы сигналов, которыезабивают все частоты радиообмена, экраны покрытымошками, ничего не видно, и стрелять в таких условияхпрактически невозможно. К тому же еще впереди идетпостановщик помех, он разбрасывает пассивные помехи -- проще говоря, фольгу, которая летит и засвечивает все экраны станций наведения и сопровождения, слепые мы, и ничего сделать нельзя. Но тут есть одно но, и причем весьма большое: наши разработчики уже давно этоучли и в станции обработки информации добавилиблок -- СДЦ-селекция дальности до целей, где сидитофицер в чине старшего лейтенанта и отстраивает экранот помех -- Валентин Кучеров, который быстреньковключил свой аппарат, и стало хоть и не совсем ясно, но видно, как под прикрытием помех идет группа бомбардировщиков, выше и ниже -- истребители сопровождения. Бомбардировщик -- машина большая и тяжелая, не такая быстроходная, ее видно хорошо, вот ее и сбивать в первую очередь, ибо он наиболее опасен, так какнесет смерть людям и технике. А истребители прикрытия -- это мушки, они опасны только для авиации, а длянас цель не очень важная, хоть и ее сбить -- значит тоженанести вред американцам.
   Мы приготовили ракеты, состыковали их с пусковой, оператор синхронизировал их, и стали ждать входа массы самолетов в зону поражения. Они, уверенные в том, что мы их не видим, нагло лезли в нашу зону пораженияи поплатились еще шестью самолетами.
   Команда "Пуск" -- и пошли наши красавицы отлавливать наиболее наглые и опасные вражеские самолеты, рвали их в клочья, терзали соседних, и в итоге снова была сорвана атака на защитников Вьетнама. Самолеты кинулись врассыпную и, не выполнив задачу, ретировалисьподальше от наших ракет.
   Снова из штаба пришла информация об успешныхпусках, которая потом была подтверждена найденнымиобломками самолетов уже вьетнамцами, нам объявилиблагодарность и пожелали дальнейших успехов.
   Это было приятно слышать, но мы-то сами начинали понимать, что эта игра в кошки-мышки когда-то закончится, американцы не простят нам потери столькихаппаратов. Нам надо готовиться к более серьезному сражению, в котором цена -- жизнь. Уж больно мы ихразозлили, столько самолетов и экипажей, а сделать ониничего не могут.
   Но "америкосы" -- настырные люди, они не смоглисмириться с тем, что вьетнамцы сбили несколько самолетов, и жаждали отомстить. Правда, не сразу у них этополучилось: потеряв еще три самолета, они изменилитактику -- перешли к одиночным налетам, а нашу зонуответственности они обходили стороной. Мы немногоуспокоились, но были начеку, так как не покидало чувство опасности: не можем же мы безнаказанно бить их, не получая ответку.
   Началась карусель налетов на наши позиции. Тактика была простая: зная особенности комплекса С-75 -- он не может реагировать на атаку самолетов с разныхсторон, а только смотрит в одну сторону и туда же стреляет, -- они стали налетать с севера и юга одновременно. Мы не могли реагировать на такие выкрутасы, и этодавало им преимущество, так как мы видели их, но чтото сделать не могли, и такая тактика принесла им успех.
   В один из дней мая мы были подняты по тревоге, привели в боевое положение дивизион и стали ждать нападения. Времени было около десяти утра, раздался гулсамолетов с разных сторон, мы сидели около взводногоукрытия, я посадил на свое место в кабине "А" командира первого взвода, ему уже надо было осваивать рабочее место командира батареи, а сам готовился руководить заряжанием ракет после пусков. Прошло минут 40, самолеты оказались в зоне поражения, и последовалзалп из четырех ракет, мы бросились тушить огоньна пусковых, подвезли четыре ракеты и стали заряжатьих на пусковые. И вдруг раздался грохот и на позициючто-то прилетело, потом взрыв, куски земли и металла, потом вдали тоже взрыв -- это там, где стояла П-15. Мыв это время бежали к взводному укрытию, но не добежали. Меня взрывной волной перевернуло на бок и понесло прямо на бетонную арку перед входом.
   Что было потом, я не помню. Очнулся в каком-тотемном месте, сижу привязанный к стулу -- рядом горятсвечи, какая-то женщина проводит манипуляции с моимлицом. Она ножницами отрезает кожу на левой сторонелица, ее содрало так, что не видно глаза, я вначале подумал, что его потерял, но когда она отрезала этот кусоккожи, я увидел и левым глазом, правда, кровь теклаобильно, и этот эскулап не придумал ничего лучшего, как обмакнуть тампон в йод и прижечь мне рану. От болипотемнело в глазах, и я потерял сознание. Очнулся от того, что мне поднесли под нос нашатырный спирт, который прочистил мозги и привел в чувство, меня развязали, положили на подстилку на пол, разрезали штаныи стали обрабатывать ноги и руки. На руках была содрана кожа от запястий до локтей, на ногах были ссадины, особенно на левой, очевидно, я пропахивал землю левойстороной тела. Болело все, внутри дрожало и тряслось, как при судорогах, короче, было очень плохо. Рядом лежали какие-то люди, стонали и что-то кричали, это быливьетнамцы, а лежал я, оказывается, в подземном госпитале, куда попал неизвестно как. Трясучка продолжаласьеще дня два, потом стала затихать, мне давали какие-тотаблетки, микстуры, и они, наверное, и привели меняв чувство. Я стал самостоятельно переворачиваться, потом сидеть и через неделю вставать.
   За этот период ко мне никто не приходил, я не знал, где нахожусь, вьетнамцы мне что-то говорили, но я ихпросто не понимал, мал был словарный запас. Да и тотолько на технические темы, а простого общения у нас не было. Недели через две я стал ходить, больно было, но сила воли переборола боль, палку мне дали, похожуюна костыль, переодели в их штанишки и курточку, далипоношенные тапочки, полотенце и мыло. Умывальник был на улице, и когда я в первый раз вышел на улицу, чуть не ослеп от солнца, которого не видел столько дней.
   Оказывается, госпиталь располагался в джунглях, на окраине городка, куда меня доставили в бессознательном состоянии. Я понятия не имел, что случилось, ибопоследнее, что я помнил, -- это взрыв и облако мусора, который летел со мной. Вышел я на воздух и увидел, что госпиталь под землей, в одном месте огорожен колючейпроволокой, с отдельным входом, куда не пускают никого, возле него стоял вьетнамец с автоматом. Я вопросов не мог задавать, так как никто не разговаривал по-русски. Позже, когда ко мне приехал человек из посольства, яспросил его: "Что это за лагерь, который охраняют вьетнамцы?" Он ответил, что это пленные американцы, сбитые летчики, которых также лечат здесь. На вопрос, что с дивизионом, где я служил, он рассказал, что американцы долго изучали тактику ракетчиков, точно выяснили место дислокации дивизиона и, применив нападение с разных сторон с помощью ракет "Шрайк", уничтожили сначала взвод разведки и целеуказания, вторым залпом уничтожили СНР-75, где погибла практически вся радиотехническая батарея, в том числе и командир 1-го взвода стартовой батареи, где должен был быть я. Провидение отвело от меня "старуху с косой", и я должен теперь прожить жизнь и за убитого. Погиб и командир взвода разведки и целеуказания, погибли 16 солдат и сержантов.
   Урон дивизиону был нанесен невосполнимый, и поэтому принято решение всех оставшихся в живых отправить домой, на погибших и раненых написано представление на государственные награды. "Тебя отправим тогда, когдадоктора дадут добро, а пока лечись, выздоравливай". Онушел, а я впал в депрессию -- погибли мои друзья и сослуживцы, с которыми прослужил в Союзе не один день, а что будет со мной, одному Богу известно.
  
   Лечение продолжалось интенсивно, меня поили чемто, мазали коросту на лице и на лбу, отчего у меня образовалась такая красная кожа, которая выделялась даженочью, она светилась. Ноги постепенно отходилиот ушибов, я стал уверенно ходить, правда, бегать покане мог, не слушались они. Увидел я и узников того отделения, где содержались пленные американские летчики, они тоже выздоравливали. К ним наведывались вьетнамские товарищи, не забывали их и особисты, которых было во Вьетнаме тоже приличное количество и которыхинтересовали эти пленные. Говорить с ними я такжене мог по причине незнания английского языка, в основном общались через проволоку жестами. Они просилипокурить. Я взял махорки у врача и подошел к ограде, к солдату, охранявшему их, и попросил передать ее арестованным. Он поначалу не понял меня, а потом уразумел, что я хочу, и передал махорку летчику лет 35, который залопотал что-то по-английски, видно было, что онблагодарит. Они стали ждать меня каждый день, но махорки я больше не передавал, так как негде ее было взять.
   А продуктов не хватало самому, паек был до того скудным, что я весил килограммов на семь меньше, чем в Союзе. Лечение подходило к концу, я уже бодро передвигался, короста сходила и с лица, которое было красным, на руках и ногах сошли раны и ссадины, и я стал ждатьвыписки. Мне жестами объяснили, что за мной приедетбольшой начальник, который и должен меня забрать.
   В июне, 7-го числа, за мной приехал уазик, в которомбыло два офицера посольства и особого отдела. Они отвезли меня сначала в какую-то квартиру, где с меня взялиподписку о неразглашении сведений, составляющих государственную тайну, потом привезли на какой-то аэродром, посадили в Ил-14, дали продовольственный паеки предупредили, что самолет летит в Харбин, в Китай, оттуда после заправки он доставит меня на один из аэродромов Союза. Пожелали доброго пути, напомнили ещераз о необходимости сохранения в тайне всего, что виделво Вьетнаме, с тем и расстались.
   Самолет взлетел, со мной летели какие-то гражданские лица, одетые прилично, -- сотрудники представительств и министерств, с чемоданами и баулами. У меня, кроме вещмешка с продуктами, ничего не было. Весьпуть занял около двух часов. Аэродром Харбина был такой большой, или мне показалось, простояли мы тамв ожидании дозаправки также около двух часов и затем, после проверки и переклички, мы взлетели и направились на север, домой.
   Сердце билось в таком ритме, что и не передать, -- живой и домой, было отчего трястись, не верилось, чтоскоро буду дома. Пролетели и эти два часа, и вот самолетзаходит на посадку, видны какие-то сопки, лес, потомполоса, здание СКП, самолетного командного пункта, еще немного тряски по бетонке, и мы приземлились. Командир объяснил, что это военный аэродром Благовещенска, где они дозаправятся, а мне на выход, прилетел.
   Я обрадовался этому и, взяв свои вещи, рюкзакс продуктами, пошел в сторону СКП, самолетного командного пункта, в надежде найти начальство и определиться с тем, как добраться до Хабаровска, а оттудаи на Сахалин.
   Я зашел на СКП, представился: "Старший лейтенант Дуюнов, из Китая, прошу переправить меня в Хабаровск". От такой тирады офицеры, дежурившие там, обалдели, смотрели на меня как на пришельца с другой планеты, о чем-то посовещались, сказали: "Садисьи жди, мы сообщим, куда надо". Я сел внизу на скамеечку и стал ждать, немного расслабился и чуть не задремал.
   Разбудил толчок в плечо, рядом стояли офицер и солдаты, вооруженные карабинами. Он представился дежурным офицером караула гарнизона, сказал, что у негоприказ доставить меня в комендатуру. Я принял это какдолжное и, взяв вещмешок, проследовал в машину, гдеменя посадили между солдат, и мы поехали в город.
   Ехали долго, через весь город, потом куда-то в сторону. Показались казармы, солдаты, капониры, штабчасти. Высадились, пошли по дорожке, зашли в помещение части, и тут я заметил, что по штабу ходят военные с большими звездами на погонах. "Минимум дивизия", -- подумал я, но ошибся, это был штаб армии, расположенный в Благовещенске. Меня завели куда-то вбок штаба, открылась дверь, оббитая железом, и наспропустили в помещение. Это был Особый отдел КГБармии. Начальник в чине полковника и заместитель в чине подполковника завели меня в кабинет, передэтим забрали вещмешок, меня обыскали, ничего предосудительного не нашли и, усадив на стул напротив столаначальника, завели разговор о том, кто я и как попална территорию авиационной части, какие планы имел, попав в часть.
   Я ответил, что моя фамилия Дуюнов, зовут Николай Акимович, воинское звание -- старший лейтенант, добираюсь до штаба КДВО, в 11-ю армию ПВО. Прилетелиз Харбина на военно-транспортном самолете с группой работников министерств, но они полетели дальше, а явысадился, так как мне надо в Хабаровск, в армию, а потом в часть, где ранее служил, на Сахалин, в 24-ю дивизию ПВО.
   Начальники выслушали мой рассказ, переглянулисьи спросили, что я закончил. Я ответил: "Оренбургскоезенитно-артиллерийское училище в 1966 году по специальности ... командир стартового взвода", личный номер Ж-244514, проверьте".
   "Проверим, -- сказал начальник и спросил: если ты офицер, то почему в такой одежде и какой-то побитый весь, вон лицо похоже на морковку, красное, руки всев ссадинах, где тебя угораздило так пораниться?"
   Помня о подписке, я сказал, что об этом мне не велено говорить, секретные сведения, скажу только своемуначальству. Они удивились такому нахальству и попытались давить на меня угрозами, что разоблачат как китайского шпиона, посадят в тюрьму и вообще, "если хочешьжить, давай рассказывай всю правду о целях прибытияв приграничный город, рассказывай о задании, о связниках". Я обалдел, поняв, что они считают меня за шпиона, но говорить им что-либо о войне во Вьетнаме не имелправа, только в Хабаровске.
   Допрашивающие, очевидно, сообразили, что имне разоблачить шпиона самостоятельно, вывели меняв комнатку. Посадили со мной капитана особого отдела, а сами, видимо, стали звонить наверх. Продержали менячаса два в их помещении, они дали команду меня переодеть, изъяли вещмешок и отвезли в комендатуруна гауптвахту, в камеру и около камеры поставили пост.
   На гауптвахте камера на двоих, мне дали матрац, простыни, одеяло, подушку и сказали, что я могу спать, предварительно принесли поесть. Я с голодухи умял порцию, запил чаем с сахаром, и сразу потянуло спать. Явпервые за долгие месяцы лежал на чем-то наподобиекровати, на чистой постели, сытый и, главное, -- на Родине. Короче, я уснул сном праведника, не помню, сколько проспал, но точно более десяти часов, и проснулся оттого, что ко мне в камеру подселяли какого-то арестанта в чине старшего лейтенанта. Мы познакомились, его звали Виктором, попал на гауптвахтуза пьянку и драку в кафе, где побил посуду и заодно далпо физиономии одному из собутыльников. Он действительно был в нетрезвом виде, весь помятый, с фингаломпод глазом. Я сказал, что случайно попал сюда. Я из другого гарнизона, с Сахалина, старший лейтенант, вот жду, когда отправят домой. Он оглядел мое одеяние и сказал, что зря надеешься, на офицера ты не похож, а если посадили сюда, значит, заслужил. Самое лучшее -- сознайся, кто ты и как сюда попал, и тем самым облегчишь своюсудьбу и быстрее будешь на свободе.
   Я ему сказал, что мне не в чем сознаваться, я честнослужу и буду добиваться отправки меня в Хабаровск. Онстал допытываться, что я забыл в Хабаровске, я сказал, что там округ, где меня знают и, наверное, ждут, на чтополучил следующий вопрос: "Что ты так рвешься в Хабаровск? Ты здесь во всем сознайся, и будет тебе Хабаровск".
   Глядя на Виктора, я каким-то чутьем заподозрил, чтоне так просто он попал в мою камеру, которую, по идее, охраняют особисты, и его вопросы были явно неспроста, уж больно он повторял то, о чем меня расспрашивалиначальники в Особом отделе КГБ.
   Я потерял к нему интерес, лег на кровать и притворился спящим. Принесли завтрак, который мы съелимолча, затем Виктора увели. Я успел выспаться, и ужеоколо обеда он снова появился в камере, весь какой-тохмурый, и принялся расспрашивать, где я до этого служил, фамилии командиров. Я ему коротко ответил, чтона эту тему говорить не хочу и пусть он от меня отстанет. Я отвернулся лицом к стенке и перестал обращатьна него внимание. Его попытки разговорить меня я игнорировал, вскоре замолк и он. Его увели снова, а комне в камеру вошел высокий капитан и, представившись следователем военной прокуратуры, начал опрашивать меня без протокола. Начал с вопроса, кто яи откуда, зачем прибыл в гарнизон, что я хочу, чтобы сделали командиры по моей просьбе. Я ответил на еговопросы так же, как и в Особом отделе, сказал, что служу на Сахалине, в войсковой части, назвал ее номер, командир полка -- полковник Мельников, замполит -- майор Торопов. А дальше он спрашивает: "А командир дивизиона кто?" Я отвечаю, называю фамилию погибшего командира, он делает пометки и уходит.
   Снова приводят Виктора, который живо интересуетсясутью беседы следователя со мной, но я решил с нимне обсуждать вопросы, которые он мне задает, и послалего подальше. Он возмутился моим ответом и бросилсяко мне с кулаками. Знал бы он, что я чемпион по боксу, наверное, поостерегся бы так себя вести, а тут он попытался меня ударить кулаком под дых, но получил такойудар, что, пролетев метра полтора, как раз до двери камеры, сполз тихонько от нокаута в подбородок. Пролежавтак минут десять, он, пошатываясь, встал, ощупал себяи стал стучать в дверь камеры. Дверь открылась, и егоувели. Больше в камере он не показывался, а пришел молодой особист в чине старшего лейтенанта, который сталменя упрекать в том, что я так сильно ударил сокамерника, что его увезли в санчасть полка с сотрясением мозгаи переломом челюсти. Я ответил, что я боксер и вицечемпион первенства Вооруженных сил СССР, мастерспорта. Я сам никогда не начинаю драку, если знаю, чтомогу покалечить человека. Он удивился такому заявлению и поспешил удалиться из камеры. День прошел спокойно, меня не тревожили, кормили, я спал крепко и, проснувшись, чувствовал себя хорошо.
   На следующий день мне было объявлено, что принято решение доставить меня в Хабаровск, в Управление Особых отделов КГБ по КДВО. Я сказал, что толькооб этом и мечтаю. Мне было сказано: "Ты не соображаешь, куда тебя повезут, там тебя в два счета расколют, и твоей судьбе не позавидуешь, сидеть будешь долго, вспоминая наш курорт".
   Сказано -- сделано, поезд проходящий. Купе на четверых, но нас трое -- я и два офицера с пистолетами.
  
   Меня завели в купе, посадили на диван, наручникамиприковали к поручням стола, и мы поехали. Дело былово второй половине дня, и скоро стемнело, я лег на диван и заснул, а они меня охраняли. Ночью сводили в туалет и снова приковали. Я просил: "Не надо, ребята, неудобно спать", но они не повелись на это -- боялись, что я их "вырублю", им рассказали, кто я на самом делеи какая у меня бойцовская подготовка. Утром накормилии напоили, и где-то к вечеру мы приехали в Хабаровск.
   Меня встречали двое военных, вооруженные пистолетами, приняли по описи и повезли в Особый отдел КГБпо КДВО, на улицу Волочаевскую, где меня уже ждал отдельный номер с охраной. Вечер был, начальство ужеуехало домой, и вся процедура откладывалась до завтра, до утра.
   Я поспал, теперь уже без наручников, накормили солдатской пайкой, тоже хорошо, здесь туалет и умывальникбыли в номере, правда, на окнах решетки. Все равно хорошо. Давно так не жил, даже охраняют, приятно жеведь. Во персона, а что будет завтра? Даже думать не хотелось, была уверенность -- разберутся.
   Да, разобрались; когда меня вывели из камеры и повели по коридорам, на меня поглазеть вышло столько сотрудников Особого отдела КГБ, что я себя почувствовалпрямо знаменитостью. Смотрели по-разному, кто изумленно, кто с ненавистью, кто с любопытством, в общем, довели меня до какого-то кабинета и, доложив, впустили.
   Прямо передо мной за столом сидел невысокого ростагенерал-майор Фельдшеров Иван Алексеевич, начальник Управления Особых отделов КГБ по КДВО, седой, умудренный генерал с очень умными, проницательными глазами, которому соврать я просто не мог, да и незачем, яведь почти дома, а он может все.
   Разговор был долгий, он тщательно разбирался в моих ответах, ставил уточняющие вопросы, куда-то заглядывал время от времени. Начали с моей юности, с Суворовского училища, учебы в военном училище, службызамполитом в 24-й дивизии ПВО, потом полк в Леонидово, уточняли фамилии командиров, звания, и наконецон сказал: "Да, все правильно, только ты на фото из училища на себя не похож". Я ответил, что был ранен приуничтожении дивизиона, да и сильно похудел на тех харчах, которыми мы все питались, а так все хорошо. Онсказал присутствующим здесь же офицерам: "Накормить, переодеть, разместить в гостинице КЭЧ, выписатьпропуск, дать денег на первое время, и пусть он подробно напишет все, что с ним приключилось, с его сослуживцами. Не торопить, обеспечить рабочим столом, а мы все утрясем с отделом кадров 11-й армии ПВО, с генералом Ашурковым, пусть вернут все документы ему, а дальше подумаем, куда его".
   На этом мой арест закончился, меня отвезли в гостиницу, разместили в отдельном номере, выписалинекую сумму денег, и я спокойно пошел гулять по Хабаровску, где ранее бывал на сборах и на соревнованиях.
   Интересный город: на Уссурийском бульваре, напротивжелезнодорожного вокзала, памятник Ерофею Хабарову, основателю города, Амур, мощная и полноводная река, на которой стоит город, с многочисленными парапетами и спусками, -- в общем, столица Хабаровскогокрая.
   Затем на протяжении двух недель я писал отчето каждом проведенном дне во Вьетнаме, описывал всехсослуживцев, их должности, звания, что они делали, каждый на своем боевом посту, как погибли. Это былонужно для фиксации их подвига и представления к государственным наградам, я был единственный свидетельих подвига. А может, и не единственный, но мне важнобыло описать их каждодневный труд, чтобы их родныеузнали, как жил и погиб их сын, брат, муж.
  
   Работа шла не очень быстро, я сам еще уставал, силы пришли еще не все, и когда была написана последняя строчка, я выдохнул и сам ослаб, кончились моральные силы. На душе стало пусто и тоскливо, я какбудто бы написал похоронный реквием своим друзьям.
   Не забыл ли чего? Да вроде нет. Да и все не напишешь, ведь не один день там вместе были, хорошо, что еще память не отшибло.
   Начальство читало мои записи, анализировало, приехали из отдела кадров 11-й армии ПВО, привезли мнемои документы, в кассе я получил деньги, причитающиеся мне за период командировки, причем по три оклада, так я внезапно стал богатым, положил их в Сбербанк, оставив себе месячный оклад на прожитие, и стал ждатьрешения по мне -- куда дальше служить?
   Решение озвучил генерал Фельдшеров, когда меняпригласили к нему. Он сказал, что внимательно прочиталвсе, что я написал. "Молодец, -- похвалил он, -- ты такнаписал о своих друзьях и сослуживцах, что я вижу ихкак живых. Роль каждого описана подробно и правдиво, мы это учтем при написании представлений на государственные награды. А сейчас я хочу сказать следующее: у тебя хороший почерк, складное построение изложениясобытий, хорошая память на события и лица, ты прошелдостойный путь от суворовца до офицера и поэтому у наск тебе предложение перейти на службу в органы КГБ".
   Такого поворота событий я не ожидал, даже стал заикаться. А я же не знаю, что это за работа, хотя, конечно, даже думать об этом боялся. Иван Алексеевич сказал: "Мы все выходцы из рядов офицеров Советской армии, а сначала мы тебя, если согласен, конечно, пошлем подучиться в школу КГБ". Я ответил, что согласен и готовучиться этой важной работе, заверил, что не подведу.
   Фельдшеров подвел итог беседы, дав команду заместителю по кадрам подготовить все рапорты на увольнение из рядов Советской армии и рапорт на зачислениев ряды органов КГБ и направить все материалы в Москву, а меня отправить в отпуск с последующим прибытиемв Новосибирск, в 311-ю школу КГБ.
   Мне дали отпуск на 45 суток, проездные, с задачейпосле отпуска прибыть в Леонидово, в полк, для полногорасчета, получения документов, и 30 августа я долженбыть в Новосибирске.
  
  
  
  

311-я школа КГБ СССР, Новосибирск

  
   Прилетел я в родную Киргизию, в аэропорт Фрунзе, где не был почти два года, потом на автобусе поехал в село Чалдовар, к родителям. Езды полтора часа, пешкомот базара, где была автостанция, до дома минут 15, и вотстучусь в ворота родного дома. Выбежали мать, сестра, вышел отец, и мы, по очереди обнимаясь и целуясь, вошли во двор. На улице тепло, солнышко ярко светит, а мне больно на него смотреть, потому что все лицо пылает, вредно солнце для заживающих ран, и мы быстренько в дом. Начались расспросы, что со мной, почемулицо все в коростах, красное, не вляпался ли я в какуюнибудь историю, -- в общем, вопросов было столько, чтомне пришлось отвечать на них почти полчаса.
   Я успокоил родных, сказал, что со мной все в порядке, был на учениях, отрабатывали нормативы по тушению пожаров, случайно попал в зону пожара и немногообгорел. Сейчас все нормально, мне дали отпуск.
   По такому случаю родители собрали всю родню, и через пару дней дома был накрыт стол и рекой текла песня, а хохлы умеют петь, и самогонка, куда ж без нее. Былите же вопросы про цвет лица, про службу, про Сахалин, в общем, принял меня народ, пригласил посетить каждого родственника, иначе обидятся, и далеко за полночьразошлись.
   Утром, проснувшись, сбегал на пруд искупаться, посмотрел на рыбаков, среди которых было много родственников, поболтал с ними -- и домой, на завтрак. Родители на пенсии, но отец продолжал работать в колхозе заведующим складом запчастей на комбайны, машины, трактора. Он собрался на работу, сел на велосипеди уехал, а мы с мамой и сестрой продолжили общение.
   Брат Петр Акимович уже жил в городе Навои, в Узбекистане, работал на предприятии "Навоиазот" мастером, имел квартиру, был женат. Старшие сестры, двоюродныеи троюродные были в основном замужем, имели детей, моих племянников, подрастали двоюродные сестрыи братья, дети братьев и сестер отца, жившие рядом, находившиеся на каникулах. Нашел я и своих одноклассников, большинство из которых уже отслужили в рядах Советской армии, женились, пошли дети, но встретитьсясо мной пришли все, с кем я хоть немного проучилсяв школе. Вопросов было много про мой вид, рассказывали про свою службу, и надо сказать, что ни один из нихничего плохого про годы, проведенные в армии, не говорил. Наоборот, с тоской вспоминали своих друзей, жалели, что редко видятся. Короче, встречи были плодотворными и нужными как для меня, так и для моих друзей.
   Мы увиделись через столько лет, вспомнили молодые годы, я рассказал о службе в ракетных войсках, об учебев военном училище.
   В селе Чалдовар есть клуб колхоза имени Калинина, где сосредоточена вся культурная жизнь села, где проводились все мероприятия, посвященные датам страны -- 9 Мая, 7 Ноября, 23 Февраля. Около входа в клуб стоитпамятник павшим в войну землякам-чалдоварцам.
   На стене фамилии тех, кто не вернулся с войны. Высечены фамилии и имена 14 родственников по фамилии Дуюновы, моим дядям, братьям отца, Галушкиных -- восемь, родственников мамы, и еще 146 погибших в ту Великую Отечественную, так что чалдоварцы чтилии чтут память героев, и мы, мальчишки, знали наперечет своих родственников, навечно отлитых в бронзе.
   Памятник этот и сейчас стоит в Чалдоваре, теперь киргизском.
  
   Отпуск проходил нормально, я несколько раз сходилна утреннюю и вечернюю рыбалки, каждый вечер бывалв гостях у родственников, где меня частенько домойне пускали, приходилось долго сидеть за столом, пробовать наливки и самогоны, в общем, плодотворный отпуск, я долго его вспоминал потом.
   Всему приходит конец, заканчивался и отпуск, и яначал планировать отъезд, так как надо было возвращаться на Сахалин, в полк, а оттуда уже лететь в Новосибирск, в школу. На все нужны были временные зазоры, так как непросто в те времена было достать билеты на самолеты, поезда.
   Прилетел я в Леонидово, в полк, куда уже пришелприказ об откомандировании меня в Новосибирск. Олег Борисов, уже майор, дал мне инструктаж о поведениив школе, которую закончил и он, о взаимоотношенияхсо слушателями, преподавателями, о поведении в городеи т. д.
   Меня рассчитали быстро, заслуга Борисова, съездил яв дивизион, в Гастелло, благо туда шла машина из технического дивизиона, которая назавтра возвращаласьв полк. В дивизионе были незнакомые мне офицеры, которые понятия не имели, что я был в командировкево Вьетнаме.
   Когда я зашел в свою комнату за вещами, то я их обнаружил в углу скомканными, они все были на месте, но пропали мои грамоты по спорту, вымпелы и знак мастера спорта. Не было и архива из Суворовского училища и учебы в военном училище. На мои вопросы об ихсудьбе последовал ответ, что они ничего не знают, таккак здесь жили совсем другие офицеры, возможно, онии забрали. Мне не оставалось ничего другого, как собрать то, что было, и отправиться в путь.
   На поезде до Южно-Сахалинска, самолетом до Хабаровска, снова самолет, и вот Новосибирск, Кольцово.
  
   Добрался я до школы, что на Красном Проспекте, почти в центре города, на КПП встретил дежурныйпо школе, который передал меня руководителю учебного класса. Мой руководитель -- подполковник Кошелев Владимир Тихонович, почетный чекист, офицер блестяще образованный, прекрасный методист и вообще хороший человек. Это я пишу о нем, уже окончив обучение и выслушав все напутствия на длинную и труднуюдорогу военного контрразведчика. А на тот момент, конечно, ничего этого я не знал -- меня встретил приятный, располагающий к себе офицер со знаком "Почетный чекист" на мундире, посадил меня в классе и долгорасспрашивал о семье, учебе, службе, о том, как я пришел к желанию работать в органах военной контрразведки и что я о ней знаю.
   Мои ответы были настолько очевидно наивными, что он сидел, слушал меня и в душе, видимо, потешалсянад моими словами, не имевшими никакого отношенияк работе этой уважаемой организации, но выслушал, похвалил и сказал, что желает, во-первых -- трудолюбия, усидчивости и глубокого понимания особенностейэтой работы в Вооруженных силах СССР, которая должна принести удовлетворение от выбранного пути.
   Меня привели в спальный корпус школы, определилиместожительство на 11 месяцев, выдали все постельныепринадлежности, поставили на денежное и вещевое довольствие, а на продовольственное довольствие, за мойсчет, поставила продовольственная служба.
   В общем, все сложилось, как и положено в воинскомколлективе. Утром 1 сентября 1970 года построение, зачитали приказ председателя КГБ СССР Андропова Юрия Владимировича о зачислении на службу в КГБ СССР прибывших офицеров, в том числе и меня, и направлении их на учебу в специальную школу 311 срокомна 11 месяцев и затем приказ начальника школы полковника Воронова Виктора Ивановича о распределении наспо группам и назначении руководителей групп из числасотрудников школы. Я попал, как и писал ранее, в группу подполковника Кошелева Владимира Тихоновича, вторая группа. Нас привели в класс, в котором мы будемзаниматься. Первый стол стоял под стеклом, там быланадпись, что за этим столом сидел слушатель старшийлейтенант Буйневич Николай Михайлович, особист, погибший 2 марта 1969 года на острове Даманском в Приморском крае и посмертно награжденный орденом Красного Знамени. Этот стол как память ему.
   Начались занятия на следующий день, в этот день насотпустили в город знакомиться с его достопримечательностями. Мы ходили по большому и красивому городумиллионнику, смотрели на широкую и величавую реку Обь, на пароходы, плывущие по ней, знакомились междусобой.
   Утром завтрак в столовой, и на занятия в учебныеклассы, где все дышало контрразведкой. Святая святых, альма-матер, где предстояло изучать то, чего нигде не пишут и не говорят.
   Оказалось, и правда то, что я услышал в первый и последующие дни, перевернуло мое представление о жизнивообще и об армии в частности. Я сидел, да и остальныетоже, с отвисшей челюстью, уши резала такая информация, которую даже придумать нельзя было в фантастическом фильме, а тут обыденная, повседневная жизньоперуполномоченного особого отдела КГБ, которой ондолжен жить у себя на объекте обслуживания.
   Информациинеобыкновеннойнаправленностии сложности, в обычном понимании офицера Советской армии, о которой тот даже не догадывался, былостолько, что к концу занятий, которые длились по пятьчасов до обеда и три после обеда самоподготовка, силвначале хватало только добраться до кровати и уснуть сном праведника. Но во сне приходили те, про которыхговорили преподаватели, не давали покоя мозгу до утра.
   Когда просыпался, шел на зарядку, умывался, мозгсверлила одна мысль: как же я жил до этого, даже не догадываясь, что все совсем не так в этой жизни -- естьшпионы, диверсанты, разведки, контрразведки, ЦРУ, МИ-5, Моссад и т. д. А потом на занятиях информация, информация и еще раз информация, и каждый день всебольше и сложнее. Нас учили разбираться в этом потокеновостей совсем другой жизни, невидимой, секретной, закрытой от любопытных глаз, скрываемой очень тщательно системой государства и влияющей на принятиеважных государственных решений во внешней и внутренней политике.
   Я много узнал о становлении наших органов государственной безопасности после революции: ВЧК-ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, КГБ. О их борьбе на всем протяжении нашей истории, от революции и до наших дней, о структуре, взаимоотношениях внутри специальныхслужб.
   Особо изучался и анализировался опыт специальныхопераций, в ходе которых арестовывались лидеры вражеских организаций: Локкарт, Великобритания; Борис Савинков; ликвидировались лидеры украинских националистических организаций -- Коновалец, Бандера, Шухевич и многое другое отребье, мешавшее строитьсветлое будущее нашему народу. Очень много информации было о репрессиях за этот период, читал копии обвинительных заключений Блюхеру, Тухачевскому, Троцкому, Власову, репрессированным генералам Павлову, его сподвижникам и многое такое, о чем здесь нельзяпока писать, время не пришло.
   Это заставило по-другому взглянуть на нашу историю, прошедшую и настоящую: культ личности; заговорпротив Хрущева; сподвижники Сталина -- Жданов, Ворошилов, Калинин, Буденный, Жуков; руководители-чекисты Дзержинский, Менжинский, Ежов, Ершов, Берия, Абакумов, Серов, Игнатьев, о которых вы, наверное, не то что не слышали, а даже не догадывались, кто намируководил и кто за нами следил в обыденной жизни.
   Короче, это была не просто 311-я школа КГБ, а 311-яшкола познания жизни с той стороны, с которой человекникогда не сталкивается, но которая влияет на всю егожизнь от рождения до смерти и даже после нее.
   Не буду говорить о моральной стороне такого обучения: из нас воспитывали офицеров-чекистов нового поколения, преданных Родине и ни в какой ситуациине могущих ее предать. Короче, Патриотов. Феликс Дзержинский сформулировал точно: горячее сердце, холодная голова и чистые руки. Суть чекиста, как тогда, в двадцатых годах, так и сейчас, в восьмидесятые годы.
   Горько читать и слушать о сращивании ЧК и олигархов, ЧК и бандитов, о том, в каких дворцах они живут, где учатся их дети и какими бизнесами ворочают, об ихмиллиардах взяток и откатов, и что самое главное: ничего существенного по очищению этого самого главногооргана не делается, чтобы наши бедные, в прямом смысле слова, граждане Великой России видели, что этот орган, наследник славы Дзержинского, стоит на стражебезопасности России, по-прежнему чист и верен народу, а не миллиардерам, разграбившим богатства народа и теперь презирающим этот самый народ. Быдло, как говорит Греф, ворочающий нашими кровными деньгамии предлагающий готовить из подрастающего поколенияпростых исполнителей воли олигархов.
   Но тогда, обучаясь в школе 311, я свято верил в идеалы революции, в правильность решений съездов партии, в которой имел честь состоять, так же, как и мой дед Сидоров Алексей, готовый отдать жизнь за идеалы партии, она нас так воспитала.
  
   Обучение в школе разделялось на два этапа: на первом мы изучали теорию, на втором проходили месячнуюпрактику в частях Советской армии, потом практическиезанятия уже по натаскиванию нас как будущих оперуполномоченных Особых отделов КГБ.
   Жили мы на территории школы, занимались в секциях борьбы, самбо, бокса, волейбола, шахмат, плавания.
   Получали увольнения и изучали достопримечательностигорода, посещали ресторан "Север", расположенныйв Доме офицеров, где столики были оборудованы прослушкой, о чем мы знали и все равно попадалисьна лишних разговорах. Нас собрали по родам войск: пехота, летчики, моряки, РВСН, пограничники, -- и у каждого рода войск своя специфика работы особистов. Вотэтим особенностям и учили, причем руководили группами офицеры, именно служившие в этих родах войск.
   Прошло полгода, и в феврале 1971 года я был направлен на стажировку на Сахалин, в ракетный полк в Хомутово, в семи километрах от Южно-Сахалинска. Вотздесь, на стажировке, я впервые встретился с живыминегласными сотрудниками, увидел, как опытный особист, майор назначает встречи, проводит их, как он готовится к каждой встрече, изучает и анализирует всюпредыдущую информацию, которую представил он, кактщательно отрабатывает задания, опрашивает по самымжизненно важным вопросам армейской жизни и многочего, о чем писать я просто не имею права.
   Начальник отдела подполковник Стрелков принялменя как своего, заявив о своей уверенности в том, чторано или поздно этот несостоявшийся замполит найдетсвое место. Стрелков был рад, что оно нашлось именнов рядах чекистов. Зашел я в свою родную роту, встретил двоих командиров взводов, Сокол уже заменился, замполит роты старший лейтенант Стратейчук Вилли показалмне Ленинскую комнату, в которую и я вложил много сил и энергии, чтобы обновить информацию на тот момент, увидел планшетисток, с которыми проводил занятия. Они удивились тому, что я теперь служу в КГБ, не ожидали такого поворота. Я сказал, что и сам не ожидал таких перемен в судьбе. И очень доволен тем, чемсейчас занимаюсь.
   Стажировка прошла, на меня написали отзыв, со мной побеседовал Стрелков и напутствовал на успешное окончания учебы и возвращение на Дальний Восток, домой.
   Приехав в Новосибирск в марте 1971 года, я, каки остальные слушатели, был заслушан своим руководителем группы подполковником Кошелевым Владимиром Тихоновичем. Моя стажировка была разобрана по косточкам -- у кого, как, с кем имел встречи, что запомнилось из методов работы опытного товарища, как япомогал в оформлении документов, что запомнилиз особенностей работы в ракетном полку. Мне не составляло труда обосновать всю работу, так как я самбыл из такого же полка, знал все слабые стороныв охране, сбережении секретов, оружия и других слабыхместах полка. Да еще с учетом моего опыта войныво Вьетнаме я много чего сам рассказал особистуво время стажировки, о чем он даже не догадывался.
   Самым приятным моментом по возвращении былото, что пришел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении меня медалью "За боевые заслуги", о чем было зачитано перед строем школы, и вручил медаль начальник школы полковник Воронов. Кроме менябыл награжден еще один капитан из ВВС, летчик, -- орденом Красная Звезда, это было торжественное мероприятие. За что конкретно нас наградили, не писалось, но мы-то знали, за что.
   После награждения мы стали знаменитостями, с нами разговаривали сослуживцы, пытавшиеся выяснить, за что в мирное время можно получить боевую награду, но мы молчали как партизаны. Не пришло тогда времядля рассказов о том, что мы пережили во Вьетнаме.
   Учеба продвигалась, уже апрель, май и июнь, летона носу. Скоро выпускные экзамены и отпуск.
   Все пролетело быстро и торжественно, я получил положительные характеристики за учебу и был рекомендован к назначению оперуполномоченным Особого отдела КГБ. В отпуск я полетел в Киргизию, уже будучи сотрудником КГБ СССР, правда, документов пока не получил, их выписывали после назначения на должность в конкретном Особом отделе КГБ. Отпуск был таким желанным после напряженной учебы в этом специфическомучебном заведении, нужно было набраться сил для работы уже в новом качестве.
   Прибыв в Хабаровск, я прямиком направилсяв Управление Особых отделов КГБ по КДВО, где получилназначение в авиаполк на Курилы, в 24-ю дивизию ПВО.
   Причиной назначения в авиацию стали, во-первых, недостаток сотрудников с авиационным образованием, а вовторых, у меня в дипломе об окончании училища записано "специалист по радиооборудованию летательных аппаратов". Так я попал на Курильские острова, в Буревестник, правда, там было несколько частей: ТЭЧ, Отдельныйбатальон технического обеспечения, авторота, рота охраны и т. д.
   На Курилах на все это воинство был один оперуполномоченный, который вначале даже не знал, что делать, так как начальство на Сахалине за эти полтора года былов гостях только два раза, варился сам в своем соку, и спросить было не у кого. Территориалы, которые тамрасполагались, не горели желанием делиться информацией, их в основном интересовала возможность пополнить запасы спирта из авиации, чтобы отмечать праздники и собственные мероприятия. Я долго смотрел на это, а потом, переговорив с командиром полка, толковымлетчиком, но совершенно беспомощным в вопросах взаимоотношений с органами КГБ, попросил прекратитьэто безобразие, ссылаясь на оперуполномоченного Особого отдела, т. е. на меня. Эта команда прошла быстро, начальник ГСМ полка прибежал ко мне и сказал, чтоприбыл гонец от начальника городского отдела с фляжкой, чтобы я налил ему спирта. Помня приказ командира, он сослался на то, что опер Особого отдела запретилэто делать и если узнает, что нарушен его запрет, то всемне поздоровится.
   С этого момента прекратилась монополия городских чекистов на грабеж полка и до небес вырос авторитет опера, т. е. мой, среди офицеров, старшин и солдати больше всего среди самих сотрудников горотдела. Меня пригласил к себе на беседу начальник отдела в чине майора, долго крутил вокруг да около, пока я егоне спросил: "А к чему повышенное внимание к моей персоне? Я что-то натворил или причина в другом?" Он начал говорить о взаимодействии различных подразделений одной организации -- КГБ СССР, о том, что здесь, на островах, надо помогать друг другу. Я спросил: "А почему вы не делитесь информацией о моих офицерах, старшинах, солдатах, которые попадают в ваше поле зрения, и почему я узнаю об этом только из ориентировокиз области, хотя живем рядом? Когда будет налажено взаимодействие на уровне оперативного состава, я буду присутствовать на ваших оперативных совещаниях, тогда и вы многое узнаете о своих подопечных, с которымиобщаются мои источники информации и просто военнослужащие частей обслуживания".
   Такая беседа в корне перевернула мою жизнь. Я справкой доложил начальнику об итогах встречи, принятых решениях и налаживании контактов с коллегами из горотдела. Действия были одобрены руководством, и рекомендовано после каждого совместного рабочего обсуждения вопросов докладывать в дивизию справкой, что я делал регулярно. Это избавило меня от беготни по городу, я все узнавал вовремя и тут же реагировал на любую информацию. А спирт они стали получать только с моего личного разрешения и под расписку.
   Прилетев ко мне, начальник встретился с руководителем горотдела, и тот, наверное, дал положительнуюоценку моим действиям и работе, отметив коммуникабельность и старательность в проверке любого сигнала на военнослужащих гарнизона, помощь, которую я оказываю в проверке их подопечных.
   Начальник посмотрел мои документы, дела проверок, планы и графики и остался доволен. Он спросил, когда и куда я заменяюсь, я ответил, что прошу переводав Особый отдел Киевского военного округа. Он улетел, а дальше начались звонки из отдела кадров Особого отдела КГБ нашего округа с изучением моих планов послезамены. Я честно рассказал о своих намерениях продолжить службу в Киевском военном округе, куда намерен перевестись после окончания службы на Курилах.
   На другом конце провода помолчали, а затем последовал приказ прибыть в Хабаровск на собеседование к руководству. Я доложил начальнику в Южно-Сахалинско приказе и получил подтверждение о командировке.
   Мне пришла телефонограмма о вызове в Хабаровск, мневыписали проездные документы, и я через пару дней ужегулял по городу.
   Кадровики -- ребята ушлые, они умели ломать все планы сотрудникам, ломали и мои.
   Мне было предложено замениться в Особый отдел КГБ по Спасскому гарнизону, в Приморском крае, на должность старшего оперуполномоченного, оклад побольше, звание майорское. В те далекие времена получить такое предложение было как выиграть что-то в лотерею, единственное, что я попросил, -- разрешенияна заочную учебу в Московском юридическом институте, филиал которого был в Хабаровске, на Уссурийскомбульваре. К моему удивлению, согласие было тут же данои предложено написать рапорт на перевод и на учебув институте. Я сделал это, не выходя из кабинета, и черездва часа рапорты были подписаны и показана резолюцияначальника Управления, генерал-лейтенанта Литвинова Николая Александровича. Это было убедительно, и я отправился на Курилы ждать сменщика, которому я должен буду сдавать дела. На Курилах выслуга была годза два, и желающих заработать выслугу лет было хоть отбавляй.
   Через несколько дней пришел приказ председателя КГБ СССР о присвоении мне очередного звания капитан, было чему удивляться: так быстро контрразведка работала только тогда, когда очень хотела чего-то, в данномслучае закрепить меня надолго на Дальнем Востоке.
   Буквально через неделю прилетел убеленный сединами старший лейтенант, которому я и передал дела. Онпоразился моему карьерному росту и рассказал, что поздно пришел в органы военной контрразведки, начинал еще старшиной, потом младший лейтенант, Покане окончил техникум, заочно, офицерское звание не получал, выслуги маловато, и прибыл из Уральского военного округа. Сдав все дела, мы полетели в Южно-Сахалинск, где скрепили подписями факт сдачи-приемкидолжности, "обмыли" мое новое назначение. Начальник тоже готовился к замене на материк и поэтому пожелал когда-нибудь встретиться в Москве на большом совещании. Александр Александрович Стрелков сделал головокружительную карьеру, дослужился до генерал-полковника КГБ, я с ним больше не встречался, только слышало его продвижениях и искренне радовался, что у меня был такой начальник.
  
   Из Хабаровска я на поезде добрался до СпасскаДальнего в Приморском крае, в Особый отдел КГБпо Спасскому гарнизону, в котором начальником былподполковник Лещенко Григорий Антонович, опытныйоперативник, бывший политработник, пришедший после замполитовской деятельности сразу на должность заместителя начальника Особого отдела КГБ дивизии, здесь же, в Спасске, он дослуживал до пенсии. Отдел былнебольшой, всего шесть оперуполномоченных, секретарьи отделение охраны. Объектов обслуживания было много, нагрузка была большая, мне достались объекты: полксвязи, потом 85-я ВАШМ, школа младших авиаспециалистов, заводы по ремонту авиатехники и автомобильной техники, полигон авиации в Кнорринге под Спасском, батальон обслуживания и мелочь -- военторг, КЭЧ, госпиталь.
   О работе на этих объектах я написал рассказы и поэтому не буду останавливаться отдельно. Я сдал один экзамен, по истории СССР, так как шел вне конкурса, и поступил в 1973 году во Всесоюзный юридический заочный институт в Москве, хабаровский филиал, который окончил в 1978 году с дипломом юриста.
   Отдельно хочу рассказать о том, как сложилась моясемейная жизнь, так как это целый детектив, в котором было все -- и служба, и любовь, и приключения.
   Так как в обслуживании было много объектов, времени на личную жизнь не было вообще. Служба начиналась в 8 утра, продолжалась до вечера. Мне можно былорасслабиться только в обед, с 13 до 15 часов, потом я снова ехал на объекты для встреч с негласным аппаратом, которые можно было провести только после ужина, когдауезжали офицеры, это с информаторами из числа срочной службы, а с офицерами и прапорщиками, членамисемей, проще говоря, с их женами, -- только после 19-21 часа. И какая, спрашивается, личная жизнь?
  
   В обслуживании у меня был авиазавод, на котором ремонтировали Ути-МиГ-15, МиГ-17, Су-7бм, Ан-2. Завод находился на окраине города, с аэродромоми складами, ангарами для самолетов, цехами, в которых и производился ремонт. Работали там специалистыгражданские, но начальники цехов и руководство завода -- военные инженеры, выпускники академий и высших инженерных училищ. Начальником завода былподполковник Володарский, опытный инженер, многолет руководивший коллективом и прекрасно знавшийвсех рабочих, не говоря об офицерах. Как и полагается, на заводе было заводоуправление, в которое входилислужба главного инженера, секретная часть, подчинявшаяся начальнику штаба, ЛИС -- летно-испытательная станция, где после ремонта облетывали самолетыи сдавали приемщикам, аэродром и охрана, служащие ВОХР, состоящая из гражданских лиц. В основномиз офицеров запаса и отслуживших в рядах Советскойармии запасников. Завод огорожен, обтянут колючейпроволокой, большой аэродром, полевой, без бетонки, ремонтируемые самолеты взлетали и садились на полевой аэродром, а ремонт Су-7 был на аэродроме Хвалынка, где дислоцировались полки авиации округа.
   Всего рабочих и служащих на заводе было более трехсот, все они имели допуски к секретным документам и работам, проходили проверку Особым отделом КГБ, и о каждом было известно в материалах дел на завод, которые были у меня. Я внимательно ознакомилсясо всеми материалами по заводу, с его историей, всеминачальниками, изучил все предпосылки к летным происшествиям, которые оставили мне мои предшественники, и старался не допускать их возникновения ужев мою пору обслуживания завода.
   Завод работал неритмично. В начале месяца то не было материалов, запасных частей и сотрудники гоняли балду по 15-20 дней, а в конце месяца, когда уже горелплан, начиналась лихорадка, работали в три смены, безвыходных, вот тут-то и надо было смотреть, чтобы соблюдался технологический режим, т. е. если на операциюотведено определенное время, то она и должна проводиться в это время, а не в урезанном виде, пропускаяопределенную последовательность, ведь на этой техникелетать живым людям -- летчикам, а это главные в авиации персоны, их жизнь и безопасность -- забота особиста. Мне непросто было начинать эту работу, надо былоизучить весь производственный цикл, где, в каком цехечто делают, куда потом идет аппарат, что там дорабатывают, кто проверяет и дает заключение о готовностик полетам. Было чем заниматься на заводе. У меня былсвой кабинет, служебный мотоцикл, телефон, я не зависел от командиров и начальников, рабочий день планировал сам, ставя в известность только начальника отдела.
   Он утверждал мой план работы на месяц, и я докладывалему результаты только по понедельникам и план на неделю. А там уже вступали в силу самодисциплина и преданность профессии.
   Самое интересное было в том, что на работу особистаруководство завода не обращало никакого внимания, до меня на этой должности трудился почти пенсионер, капитан Завгородний Виктор Ефимович, главная задачакоторого была досидеть до пенсии и чтобы без проблеми потрясений. Его отправили на Камчатку за выслугойлет, да и по образованию он был далек от авиации -- инженер тепловых систем.
   Я взялся за эту работу основательно, изучил всю документацию, которая регламентировала порядок приемаавиатехники на завод, передачу ее в цеха, порядок работыв цехах, временные требования по каждой операции, опросил всю свою агентуру из числа инженеров и техников и примерно через полгода уже ставил вопросы передначальником завода и главным инженером такого плана, что они с ужасом ждали моего появления на заводе. Отработали даже такой способ оповещения работников о прибытии особиста на завод: включали тревожную сиренуи все знали, что надо прятать секретные документы и изделия по шкафам, чтобы ничего не валялось без присмотра, и когда я вначале приезжал на завод, не мог понять, с чего бы это пожарная сирена так ревет. Потом одиниз моих негласных помощников объяснил причину такого включения сирены -- я пригласил в кабинет главногоинженера завода и сказал: "Надеюсь на вас, что вы этупрактику прекратите и будете каждодневно следить за порядком на заводе, а не тогда только, когда я приезжаю".
   Главный инженер, подполковник, парень толковый, передал мои слова начальнику завода, и сирена пересталареветь. Зато по громкой связи из комнаты начальника караула стали оповещать о прибытии на завод особиста, чтопобудило меня изменить порядок проникновения на объект. Я стал просто заходить по утрам вместе с рабочимив общей массе, и появление в цехах, штабе и на аэродромебыло для руководства неприятным сюрпризом. Вдобавок, вникнув в технологический процесс, нацеливнегласных помощников на выявление его нарушений, яполучил столько материала, что, когда проанализировалего и доложил начальнику Особого отдела КГБ, он дал команду подготовить информацию для доклада командующему Первой Отдельной воздушной армии, начальникуполитуправления армии, главному инженеру армии о выявленных недостатках в ремонте боевой техники на авиазаводе, который им подчинялся.
   Через несколько дней информация была подготовлена: на конкретных примерах с указанием типа самолета, его бортового номера перечислялись все нарушения технологии ремонта. Были указаны должностные лица, ответственные за соблюдение процесса; нарушения в процессе облета, где летчики первого класса майор Ляшенко Виктор и капитан Коляда не выполняли весь цикл облета самолетов, а ограничивались его сокращенным вариантом, что было грубейшим нарушением правил безопасности полетов.
  
   []
  
   Старший оперуполномоченный Особого отдела КГБ по Спасскому гарнизону капитан Дуюнов Н. А. и сотрудники Спасского городского отдела КГБ во время работы по делу Атояна А. О. , 1977 год
  
   Эти факты были расписаны подробно, со ссылкойна должностных лиц, которые готовы подтвердить этуинформацию, и давался анализ стиля работы начальниказавода, главного инженера, начальника ЛИС.
   Командующий 1-й ОДВА, начальник политуправления, ознакомившись с информацией Особого отдела КГБ, тут же назначили комиссию для проверки изложенных фактов. На завод была направлена такая комиссия, которую они до этого и не встречали.
   Прибыв в Спасск-Дальний, руководитель комиссиив первую очередь встретился, конечно, с оперуполномоченным Особого отдела КГБ, где в помещении Особогоотдела ему были показаны все подлинные материалы, изложенные в информационной записке на имя командующего. В устном порядке было доложено еще много чеготакого, что у того волосы встали дыбом. Я рассказал, что у руководителя ЛИС, майора Ляшенко Виктора, есть записная книжка, в которой он фиксирует все нарушениятехнологического процесса, делает это уже на протяжении нескольких лет и, возможно, случившиеся летныепроисшествия в частях как раз и есть результат этихнедостатков при ремонте самолетов.
   Работала комиссия дней 15, все досконально проверила. Каждый факт, каждую запятую информации онификсировали, облекая в документы, и по итогам проверки состоялся Военный Совет армии в Хабаровске, гдебыл и я, на котором прозвучал приговор начальнику завода подполковнику Володарскому, главному инженеру.
   Их сняли с должностей за развал работы и отправилис понижением в Куйбышев, на такой же завод. Начальником завода стал майор Фридман Игорь Николаевич, которому рекомендовано было работать в тесном контакте с сотрудником Особого отдела КГБ по Спасскомугарнизону и мгновенно реагировать на представляемуюоперативную информацию. Начальника ЛИС майора Ляшенко также сняли с должности, изъяли у него блокнот с записями для анализа, его уволили по выслуге лет.
   Капитана Коляду, летчика первого класса, перевели в строевой полк в Амурскую область.
   После этих событий по-другому пошла работа. Сотрудники завода увидели в опере не "подсиживателя" и фиксатора их пьянок и разгильдяйства, а человека, заинтересованного в качественном и правильном ремонтебоевой техники, в ритмичной работе, а не авральной и по ночам, и сразу посыпалось мне столько информации, что Фридман за голову хватался, когда я приезжална завод. Я ему добросовестно рассказывал о выявленных недочетах в работе подчиненных, он при мне давалкоманды на их устранение. Взаимосвязь между нами наладилась, и дело пошло, к качеству ремонта претензийстало гораздо меньше, рабочие и офицеры стали загружаться работой более ритмично, с поставкой запасныхчастей также проблем больше не было, уже с помощьюкомандования армии, и моя служба стала как-то интересней.
   В секретной части завода, на должности техника ЛИС, трудилась симпатичная белокурая девушка по имени Светлана. Она отвечала за поставку в цеха секретныхблоков опознавания, которые в конце рабочего дня сдавались в секретную часть, в штабе завода. Мы с нейнесколько раз пересекались на дорогах завода, но поговорить ни разу не пришлось.
   Приезжаю я на завод 14 июля 1974 года, обхожу территорию, разговариваю по ходу с офицерами, рабочими, негласными помощниками, и один из них говорит о том, что в ЛИСе нарушение режима секретности. Девушка, которая отвечает за доставку секретных изделий в цеха, ушла в отпуск, а дела никому не передала. Кто сейчас будет доставлять эти блоки в цеха -- непонятно, да и документацию она также не передала другому человеку. Я поблагодарил за информацию, она заслуживала внимания, и зашел в секретную часть завода с вопросом к заведующей этой частью: "Как получилось, что ответственногоза секретные блоки вы отправили в отпуск, а передачу дел не провели?" Что тут началось! Она доложила начальнику завода, тот ее начал "строгать", сошлись на том, что тут же позвонили Светлане домой по городскому телефону и предложили завтра с утра прийтина работу и оформить прием-передачу документов. Телефон я запомнил, взял ее личное дело и стал изучать.
   Окончила Спасское педагогическое училище, музыкальную школу по классу баяна, преподавала в школе, а затемдва года назад пришла на завод. Ее устроили на должность механика в цех, а поручили заниматься секретными документами и изделиями, допуск Особый отдел КГБей оформил по форме "2. Так что тут все в порядке, а вот то, что она не передала дела, уже нарушение.
   Приехав в отдел, я по городскому номеру набрал еедомашний телефон, и когда она ответила, представилсяи сказал, что завтра утром заеду за ней и сам отвезу на завод. Она удивилась моему звонку и спросила, откуда язнаю ее номер. Ответ был наповал: "Особый отдел КГБзнает все. До завтра". Не знаю, как она пережила этотдень, но думаю, что переживала.
   Утром, в 7 часов 30 минут, я был у ее дома на мотоцикле, она вышла, села, надела шлем, и мы поехалина завод, через весь город. По дороге не разговаривали, мешал ветер, но по приезде я ее спросил, что она будетделать после окончания передачи дел. Ответ был ясным: она планирует пойти на речку, там ее будет ждать подругаи они будут загорать.
   Передача дел затянулась, и все было сделано толькок 14 часам. Светлана вышла, и было понятно, что встреча с подругой Сашей отменяется. Я взял инициативув свои руки и предложил ей поехать на речку вдвоем, зачем откладывать такое хорошее дело, тем болеена улице лето. Она, подумав, согласилась, и мы, севна мотоцикл, поехали за город, на речку Кулешовка.
   Там было тихо, только детишки ловили раков. Мы разделись и стали купаться в речке. Выйдя из нее и обсохнув, мы поиграли в волейбол, благо мячик у меня лежал в коляске мотоцикла, еще искупались, обсохли, и ужеближе к вечеру я ее привез домой. Спросил о планах, она сказала, что через день они с подругой едут на море, в пансионат, на 20 дней. Планируют вернуться в августе, погуляют несколько дней -- и на работу. На томи расстались. Я поехал в отдел милиции, где меня ждалначальник уголовного отдела Володя Куприянов, и мыпоехали на его мотоцикле на консервный завод на дегустацию вин, на которую он был приглашен. Там мы такнадегустировались, что домой я вернулся не скоро, вначале Володя завез меня к дому Светланы, где я и остался у ворот, потом вышла какая-то девушка, оказалось, ее сестра Алла, она вызвала Светлану, и та, увидев, в каком я состоянии, тут же приняла правильное решение проводить меня до дома, через железнодорожные линии, разделяющие город и гарнизон. По прямой это около 400 метров, но там ведь ходят поезда, так что Светлана совершила благородный поступок, переведяменя через пути. Я ей за это благодарен до сих пор.
   На следующий день она уехала на отдых, а я продолжал работу, как на заводе, так и на других моих объектах, где дел было по горло. В ШМАС, школу младших авиаспециалистов, было призвано более 5000 человек, их надо было изучить, проверить по учетам КГБ, оформитьмногим допуски к секретным сведениям и работам, а этотакой пласт работы, который растягивается на долгие пару месяцев. Время шло, работы хватало, и как-то незаметно закончилось время отдыха Светланы на море.
   Я позвонил ей домой, ответила мать -- Антонина Семеновна, я представился и попросил к телефону Светлану. Она взяла трубку, и мы договорились о встрече на вечер. Вечером погуляли по парку, и я, провожая ее домой, спросил о планах на ближайшее время. Она ответила, что 21 августа, т. е. послезавтра, у нее день рождения. Я нахально набился на этот праздник, и ей некуда было деваться, как дать согласие на мое присутствие на этом семейном торжестве.
  
   21 августа 1974 года Светлане Ивановне Гладченко исполнялось 24 года. На торжестве были ее подруга Саша, сестра Алла, брат Геннадий с женой Ниной Александровной. Светлана представила меня как сослуживца, но когда пошли расспросы и я сказал, кто я, а я былв форме, с капитанскими погонами, наступила какая-тонеловкая тишина, которую я разрядил, сказав, что пошутил, все рассмеялись, расслабились, но надо знать Светлану, она их вогнала в ступор, сказав, что это особистс их завода и он ее спас от гнева начальства, когда онанарушила правила секретного делопроизводства. Всестали говорить, какой я молодец, и дали мне слово. Я поздравил именинницу с ее днем рождения, пожелал всегонаилучшего и найти себе спутника жизни в этом году.
   Знали бы родители, как я был недалек от истины.
   Мы стали встречаться со Светланой, но так, что никто на заводе не догадывался о сути встреч, я приезжална завод, как обычно, обходил все места сосредоточениясекретов, цеха, ЛИС и заходил в здание, где был кабинет Светланы. Мы говорили, целовались, и я уходил, так как нельзя было обращать повышенное вниманиена встречи сотрудницы секретного отдела с опером Особого отдела.
   Дел было много, и рабочее время было полностью занято проблемами воинских частей, проверкой курсантов ШМАСа, изучением имеющихся сигналов на лиц, которые попали в поле зрения Особого отдела, решениеммногих рабочих вопросов с командирами других частейобслуживания.
   У нас со Светланой расцветала Любовь, с большойбуквы, мы не могли уже прожить и дня, чтобы не увидеться и не пообщаться. И вот 18 сентября я ей говорю: "Завтра возьми с собой паспорт, когда пойдешь на работу". Она: "Зачем паспорт?" -- "Не пустят на работу, проверка режима". -- "Все поняла, возьму".
  
   19 сентября 1974 года ничего не происходилона КПП, и она недоумевала: а паспорт-то зачем?
   В обеденный перерыв я зашел за ней в кабинет и сказал: "Быстренько собирайся и поехали, нас уже ждут".
   Она не стала задавать глупых вопросов -- куда, зачем, а просто собралась, и через несколько минут мы на мотоцикле уже неслись в центр города. Приехав в центр, яоставил мотоцикл около милиции, и мы пошли в здание, где располагался ЗАГС, там нас встретила заведующаяи дала прочитать уже подготовленные заявления с просьбой о регистрации брака. Видели бы вы лицо Светланы, она просто обалдела от моего нахальства: "Мог бы и предупредить, я бы прическу сделала и надела бы другоеплатье".
   Процедура заняла всего несколько минут, нам определили дату -- 19 октября, и мы вскоре неслись назадна работу. Светлана молчала всю дорогу, а когда приехали, сказала: "Вы что, все такие, особисты?" Я спросил: "Какие?" -- "Реактивные. Ты мне даже предложенияне сделал, а заявление я уже написала". Я сказал: "Предложение будет вечером в кругу семьи, так что не опаздывай с работы". -- "Тогда забери меня". -- "Хорошо!"
   Я заехал за нею около 17 часов, рабочий день закончился, мы поехали на Советскую, 6, где жила Светланас родителями. Предварительно я затарился в магазинешампанским, конфетами, тортом, вином.
   Приехали к дому, а у них был свой дом, с дворикоми огородом, хозяйственными постройками, где быловсе -- корова, свиньи, куры. Я занес все в дом, разложилна столе и попросил подготовить стол. Антонина Семеновна удивилась такому повороту дел: надо же, уже и командует, а сам-то пока никто для семьи. Иван Михайлович, мужчина опытный, сразу сообразил, что тут будет что-то необычное, и, взяв инициативу в свои руки, быстренько организовал стол. Пришла сестра Светланы Алла, ее муж Юра, короче, не было только ее брата с женой.
   Сели за стол, и я взял инициативу в свои руки: "Дорогие Антонина Семеновна и Иван Михайлович, я прошу рукивашей дочери Светланы, а ее прошу согласия стать моейженой".
   Они растерялись, смутились, но взяли себя в рукии посмотрели на Светлану: "Ну, а ты согласна?" Ответбыл: согласна. "Ну вот и отлично, -- сказал Иван Михайлович, -- значит, и мы даем согласие". Я сказал, что мысегодня уже подали заявление в ЗАГС и свадьба назначена на 19 октября.
   Не буду описывать, что было дальше, скажу коротко: вечер удался. Разошлись мы далеко за полночь.
   Начались хлопоты по подготовке к свадьбе: свадебное платье, фата были присланы из Москвы сестрой жены брата, костюм мне сшили в нашем ателье, у меняи не было гражданской одежды, она не требовалась в моей службе, купили кольца, я заказал машину "Жигули", они только появились у моего знакомого офицера из ракетной бригады, был выбран свидетель -- им стал Вячеслав Рогозин, мой коллега. Холостяк. Решали вопросо гостях, месте проведения свадьбы -- решили ее отмечать на территории дома, благо места во дворе много, спросили, сколько гостей будет с моей стороны. Я посчитал, что с моей стороны будет человек 5 -- 6. "Хорошо, -- сказали родители, -- у нас будет человек 40 -- 45".
   На такое количество и стали готовить столы, выпивку и закуску.
   Я в отделе объявил, что женюсь. Это известие так обрадовало моих коллег, что они все решили прийтина свадьбу, а это человек 20, тут же и горотдел КГБ. Кроме этого, я пригласил командиров частей обслуживания, замполитов, куда же без них, и с моей стороны получалось уже более 35 человек. Я, конечно, думал, что придетменьше, так что места всем хватит, но реальность оказалась такой, что пришли все, кто был приглашен.
   Время бежало, проблемы со свадьбой решались, работа как бы застыла, но начальник спуску не давал: вкалывай, товарищ, свадьба -- это после работы.
   Я выяснил, что Светлана очень любит цветы, особенно когда их дарит любимый человек. Сколько пострадало клумб в городе Спасске, я сейчас и не посчитаю, не было в то время магазинов по продаже цветов.
   Каждый день в ее комнате стояла большая ваза со свежими цветами. Однажды я уехал в село Новоруссановка, где располагалась пограничная застава, которая былав моем обслуживании. В течение дня мы с начальникомзаставы старшим лейтенантом Звягинцевым Сергеемобошли все тревожные, с его точки зрения, места, поговорили с бойцами, несшими службу на постах, вышке, и вечером перед отъездом он принес мне большой букетлилий, которые растут на речке, их нарвали солдаты.
   Это было шоком, когда я приехал в дом Светланыи принес букет, -- их же нельзя рвать! Это сказала еемама, но букет уже стоял в вазе и долго радовал Светлану как запахом, так и видом.
   В другие дни я заезжал на поле, где выращивалиопытные образцы цветов и растений, куда меня свозилиребята из городского отдела КГБ и там мне вручали вечерние цветы. Они шли только на торжества городскихвластей, ну и мне перепадало. Мне было приятно, чтомоей невесте я могу делать такие подарки. Они дорожеиногда, чем вещи, -- цветы счастья!
   Наконец наступил этот торжественный день -- 19 октября 1974 года. Он мне запомнился на всю жизнь, до мелочей. Ночью выпал небольшой снег. С утра -- мытьемашины, украшание ее лентами, заправка, сбор свидетелей, поездка за невестой и свидетельницей -- Александрой Силионовой, жившей не очень далеко от Светланы.
   С моей стороны свидетелем был Вячеслав Рогозин, капитан Особого отдела КГБ. Регистрация была назначенана 11 часов утра, и мы успели решить все проблемыс прибытием. Ожидание в очереди, расписывание, поздравления, бокалы с шампанским, кольца, и вот мы -- муж и жена! УРА!!!
   Приехали в дом к родителям, гости стали собиратьсяк 13 часам, и когда появились мои приглашенные, родители схватились за голову -- моих гостей оказалось больше, чем их родственников и знакомых.
   У Антонины Семеновны были еще четыре сестры, родные, у них детей, двоюродных братьев и сестер Светланы, около 25 человек, короче, места всем явно не хватало, пришлось брать столы и стулья у соседей и раздвигать зону торжества еще метров на 15.
  
   []
  
   Я и Светлана
  
   В назначенное время все сели за столы, и Иван Михайлович по праву отца и старшего объявил, что сегодняон отдает замуж любимую, младшенькую дочь, надеется, что в надежные руки. Кругом зашумели мои приглашенные гости: "Еще в какие надежные!" Иван Михайловичпродолжил: "Желаю молодоженам долгих и счастливыхлет совместной жизни, внуков, которых мы с матерьюбудем ждать. Мы рады тому, что у нас появился еще одинсын, который, надеюсь, будет нас называть и считать отцом и матерью". "За это надо выпить!" -- закричали со всех сторон, что было немедленно сделано.
  
   []
  
   Я, Светлана, свидетели -- Рагозин Вячеслав и Александра Силионова
  
   И понеслось. Слово взял командир ШМАСа, полковник Смирнов Виктор Михайлович, который проанализировал нашу совместную службу и сказал, что рад тому, что у него в школе такой офицер, принципиальный, требовательный, бескомпромиссный к недостаткам, помогающий во всех делах части. Выпили, слово взял начальник политотдела, сделав упор на Моральный кодексстроителя коммунизма, и объявил, что от имени командования и политотдела они дарят молодоженам холодильник. От завода выступил начальник завода подполковник Фридман Игорь Александрович, сказал, чтоочень рад за Светлану, которая трудится у него на предприятии, и объявил, что они дарят молодоженам стиральную машину, в то время это было роскошью, и оченьза нее рады, так как хорошо знают ее мужа, который имуделяет много времени и помогает в работе. Говорил мойначальник, подполковник Разделов Борис Борисович, отметивший качества Николая Акимовича -- цепкость, работоспособность, обязательность и коммуникабельность. Отметил, что работу он совмещает с учебой в юридическом институте и везде успевает. Пожелал счастьяв семейной жизни и успехов в чекистской работе. Решением руководства Особого отдела КГБ округа Николаюи Светлане выделяется трехкомнатная квартира в его доме, с чем он нас и поздравляет.
   Это решение было, наверное, самым главным на тотмомент. Выделение квартиры офицеру в Спасске -- редкое и исключительное решение. Можно было прослужитьмного лет и прожить в общежитии, имея даже семью и детей. Исключение составлял летный состав, который обеспечивался в первую очередь жильем, садиками, школой.
   Но их в полках 40-45 человек, и это для воинских частейне проблема. Выделение квартиры даже мои друзья восприняли с завистью. Друзья, сослуживцы, знакомые -- все желали нам прожить долгую и счастливую семейнуюжизнь.
   Было все: и кража невесты, и подарки, целованиеи обнимание -- в общем, по русскому обычаю свадьба была проведена.
  
   []
  
   Семья Гладченко -- мама Антонина Семеновна, дочь Алла Ивановна, дочь Светлана Ивановна и внуки.
  
  
  
  
   []
  
   Спасск-Дальний. Алла и Светлана Гладченко
  
   Мы со Светланой первую ночь ночевали в новой шикарной квартире с двумя балконами, на третьем этаже.
   Мы с родителями поехали ее смотреть после окончанияторжественной части.
   На следующее утро многие снова пришли к дому Гладченко. Там стояла бочка пива, закуски было море, и отмечание продолжалось уже по обычаю -- посадилиродителей и это был их день.
   Далее все три дня, которые мне и Светлане далина личное обустройство, были заняты обустройствомличной жизни и быта. Все надо было перетащитьиз старой квартиры, расставить по местам, обустроитьбыт -- ведь уже женатый человек, а не холостяк, да и вещи жены прибыли, а это не то что у офицера -- платья, одежда, обувь и многое другое, чего в моей жизнидо этого не было.
   Обустроились -- и на работу. Ее никто не отменял, и начались будни, немного отличные от тех, что былидо свадьбы. Меня часто приглашали на обед родители Светланы, куда я с удовольствием приезжал. Меня встречали по-доброму, кормили и поили всем лучшим, чтобыло в доме, и вскоре я даже поправился, так благотворно сказывалась семейная жизнь.
   Начались преобразования и в нашей организации.
   Особый отдел КГБ по Спасскому гарнизону был расформирован. Его перемещали в Ново-Сысоевку, куда уходили все оперуполномоченные, секретарь и начальник отдела, там разворачивали полноценную дивизию, а мыоставались на передовой. Впереди озеро Ханка и Китай.
   В городе Спасске разворачивалась мотострелковая дивизия на базе мотострелкового полка, которая начала строить укрепрайоны перед озером, батальонные рубежиобороны. Закапывали в землю танки, строили доты, долговременные огневые точки, растягивали специальные ловушки для личного состава, минные поля и т. д. Жизнь кипела, город наводнялся пехотой, был развернут Особый отдел дивизии. А мне "навесили" все объекты, которые обслуживали четверо оперов, это еще около десяткавоинских частей, и у меня получился переизбыток какличного состава, так и негласного аппарата. В обычнойжизни старший оперуполномоченный имеет на связи 15-20 человек негласного аппарата, а здесь пришлосьпринять 60 -- это к имеющимся моим 16. Короче, полный завал в работе, так как при норме две встречи в месяц я должен был в день проводить не две-три встречи, а десять. Это физически было невозможно и в силу человеческих возможностей, расстояния до частей, и в восемь часов рабочего времени я явно не укладывался.
   Я поднял крик о тревоге перед начальством. Ко мнетут же прислали проверяющего, который вначале посмеялся над моими переживаниями. Тогда я его повозил по частям, организовал восемь встреч в день, а каждая встреча -- это полчаса подготовки на каждого: прочитать ему предыдущие задания, провестивстречу, на которую надо как минимум час-полтора, плюс передвижения, и в итоге мы провели эти встречии вернулись в отдел около часа ночи. А надо было отработать каждую встречу, написать документы, и разошлись мы в три часа ночи. А наутро столько же встреч, и снова аврал по времени. Проверяющий завопил после двух дней присутствия у меня на объектах и, не закончив проверку, помчался в Хабаровск докладыватьруководству об истинном положении дел у Дуюнова, о которых тот докладывал ранее. Меня оставилина время в покое, а замыкался я на Особый отдел КГБпо 1-й ОДВА, отдельной дальневосточной армии ВВС, в Хабаровске. Туда я должен был отсылать все документы, отчитываться перед ними за итоги работы и получать указания о направлениях работы на дальнейший срок.
  
   Вот начальство и задумалось, как у меня выправитьдела, чтобы и работа шла, и на штатах сэкономить. Былопринято решение о том, чтобы я оставил в частях по одному негласному сотруднику для контроля ситуации, остальных сократил и, таким образом, обстановка разрядится. Вот тут уже я удивился такому "мудрому" решению проблемы -- значит, когда-то можно было содержать целый штат сотрудников в чине капитанов, платитьим за работу зарплату, выделять квартиры, мотоциклы, а тут раз -- и как бы нет их, а ты, Николай Акимович, работай, просто собирай информацию, не ищи там лиц, которые представляют для нас интерес в оперативномплане, делай вид, что работаешь, а результат, за которыйначальник ранее гонял оперов, как бы и не нужен.
   Будучи человеком честным как перед собой, так и перед руководством, я в январе 1975 года озвучил все, чтодумаю об этой ситуации, на совещании в Хабаровскепо итогам работы за год. Я думал, что начальники проанализируют мои доводы и все-таки дадут хоть одногоопера на помощь мне, но получилось все наоборот.
   Руководство подумало и решило переподчинить меня Особому отделу КГБ 303 смешанной авиадивизии в Уссурийске. Пусть им голову морочит, а мы отдохнем.
   Особым отделом 303 САД, дислоцированной в Уссурийске, руководил подполковник Караулов Иван Ефимович, участник войны, опытный оперативник, которомуэта нагрузка была явно лишняя. Так он меня и принял.
   Долго расспрашивал об оперативной обстановке в Спасске, об имеющихся сигналах, вообще про жизнь и под конец беседы сказал, чтобы я не обижался, если он где-то повысит голос, такой у него стиль общения. Надо сказать, что вначале я не понимал его стиль, но потом, пообщавшись с этим добрейшей души человеком, который говорил о себе: "Вы еще не родились на свет, когда младший лейтенант госбезопасности Караулов в подвалах Лубянки приводил в исполнение приговоры ... троек", так что будьте любезны выполнять мои указания четко и без рассуждений", -- я понял. Это был аргумент, который перевешивалвсе сомнения, -- надо выполнять. Чем черт не шутит, заведет в какой-нибудь подвал и все -- приговор в исполнение, и отлетит грешная душа без покаяния.
   А на самом деле он через некоторое время приехалв Спасск, я его два дня таскал по объектам. Знакомилс командирами. У него кругом пошла голова. Частейи личного состава было столько, что они превосходилипо численности дивизию, где у него было восемь оперов.
   Он спросил, как я управляюсь с таким количеством личного состава и негласного аппарата, на что я просто развел руками. Не знаю, что он докладывал в Особый отдел 1-й ОДВА, но от меня отстал и он, и его заместитель. Короче, до Уссурийска 180 километров, приезжал я туда разв месяц на доклад и получение ценных указаний и потом целый месяц трудился уже по своему плану.
   Особенность работы на объектах обслуживания состояла еще в том, что мне не надо было ходить на построения частей, на строевые смотры и проверки, на торжественные мероприятия, которых было хоть отбавляй, надо было просто следить за поступающейот негласных источников информацией и информациейот коллег из городского отдела КГБ и своевременно реагировать на нее в оперативном плане, т. е. брать в проверку интересных лиц, смотреть, как хранятся секреты, как сберегаются оружие и боеприпасы, как организованаохрана военной техники, аэродромов. На остальное меняпросто не хватало. Кроме того, я ведь заочно училсяв юридическом институте, а ведь это такая нагрузка. Надо было писать и защищать курсовые работы, два разав год ездить на сессии и сдавать экзамены, а там я былстаростой группы. И на все это надо одно -- время, а где его взять?
  
   Но время шло неумолимо, работа двигалась по возрастающей, я проверял сигналы и вел розыскные дела, о чем я написал отдельные рассказы, конечно, уже в далеком 2019 году. А пока шел 1976 год, в марте, 1-го числа, у нас со Светланой родился сын Александр, которого мыждали с нетерпением. Забрал я их из роддома через пять дней, привез к теще, где было потеплей, да и помощь Светлане нужна была на первых порах. Сообщил о рождении внука и в Киргизию, родителям, брату и сестрам.
   На Дальнем Востоке, в Приморье в частности, снегане так много, но ветра дуют постоянно, на аэродромепросто с ног сбивает, пронизывает до костей, и без теплой одежды не обойтись. Солдат, офицеров летных частей, работающих на аэродромах, одевают в меховыеполушубки, унты и варежки, следят за тем, чтобы не обморозились, кормят до отвала, и бойцы не копают траншеи и не бегают с автоматами по полям и весям, а готовят авиационную технику к полетам, а потом греютсяв теплых каморках и пьют чай с печеньем. Это чистаяправда о службе в авиации, хоть кто-то может и усомниться.
   Приморье напичкано воинскими соединениямии частями: пехота, ракетчики, авиация и морскойфлот -- все это есть на Дальнем Востоке, хваталои Особых отделов КГБ, так как это был передовой рубеж охраны границы как от НАТО, так и тогда от Китая. ИзбригадыПВО, штабвпоселкеУгловая, околоВладивостока, старший лейтенант Беленко Виктор угналв Японию МИГ-25. Оторвавшись во время полета от ведомого, он ушел в сторону Тихого океана, а затем с ходуприземлился на острове Хоккайдо, на аэродром в Вакканае, где и сдался властям Японии. После этого попросилсвязать его с американцами, что и было исполнено, таккак он с пистолетом в руках не подпускал к самолету никого из японцев до прибытия представителей ЦРУ, которым он и сдался.
   Начальником особого отдела КГБ по бригаде былмайор Гавриш Григорий, который от ужаса происшедшего был госпитализирован в предынфарктном состоянии.
   Командир бригады, политотделовцы, начальник штабачуть не застрелились от такого происшествия, но фактесть факт -- измена Родине, сдача секретного самолета и, главное, системы опознавания "свой-чужой", это былкрах. Разбирательство было организовано по всем пунктам Уголовного кодекса: как такое могло иметь место, что побудило Беленко к измене Родине, кто знал о подготовке к угону самолета, знала ли жена, родителии т. д. Вопросов было очень много, и на каждый из нихнадо было давать конкретный ответ.
   Беленко был на хорошем счету, летчик-инструктор, 1-й класс, обеспечен жильем, семья нормальная, ребенок -- сын. Что могло побудить совершить измену летчика с таким послужным списком? Вот это и должна была выяснить проверка.
   Не буду вдаваться в подробности, но скажу: Гриша Гавриш вскоре выписался из госпиталя, я с ним встречался не один раз, его полк стоял в Спасске, работална нем капитан Мещеряков Володя, опером на полку, из которого угнали самолет, был старший лейтенант Чумаков, двухгодичник, оставшийся в армии и потомоформленный в органы КГБ, которого я тоже знал. Григорий Гавриш, начальник отдела КГБ по бригаде, не только не понес никакого наказания, наоборот, черезнесколько месяцев ушел на дивизию начальником Особого отдела, т. е. на повышение, Чумаков был также переведен на должность старшего оперуполномоченногов Амурскую область. "Так в чем же причина такого поворота дел?" -- спросите вы. А все просто: Особый отдел КГБ по бригаде письменно информировал командование бригады и политотдел о том, что среди летного состава есть недовольные офицеры, которым задерживаюточередные звания, не помогают в устройстве детей в детские сады, в школы, политотдел устранился от политиковоспитательной работы среди летного состава, подчеркиваю, именно летного состава, они работали активносреди солдат и технического состава, а про нужды летчиков забыли, считая, что среди них нечего работать, онипатриоты. Это и послужило одной их причин угона самолета. Эта информация, надо сказать, своевременнаяна тот момент, и спасла Гавриша, а подготовил ее Чумаков, она спасла их от позора и расправы.
   Командование бригады, политотдел были наказаны очень строго: их просто поснимали с должностей, понизили в званиях и отправили служить подальшеот границы, во внутренние округа. Нам же в свете этих "разбираловок" пришлось выявлять всех, кто имел отношение к спортклубам, умел пилотировать летательные аппараты и переводить их под благовидным предлогом во внутренние округа. А это, согласитесь, не такая уж и простая работа. В обслуживании было столько офицеров и прапорщиков, которые занималисьв аэроклубах, прыгали с парашютом, имели навыкиуправления самолетами, вертолетами, что пришлосьмного потрудиться, прежде чем они были выявлены, а затем информация передана в Особый отдел 1-й ОДВА, потом в Москву, и им находили места службыи переводили, а они не могли понять, как это им повезло с заменой с Дальнего Востока, куда попасть былолегко, а вот выбраться оттуда практически невозможнодо демобилизации.
   В результате этой работы у меня на объектах было выявлено более 60 человек с такими способностями, которые впоследствии были заменены во внутренние округа.
   Повезло же им! Попали под раздачу и, не догадываясь, по чьей вине это произошло, благополучно уехали служить подальше от границы.
   Мне в это время поступил сигнал о намерении одного офицера ШМАСа угнать секретный вертолет МИ-24 из гарнизона Черниговка, что в 42 километрахот Спасска, в Китай. Проверка этого сигнала мною описана на Ridero. ru -- "Смерш. Дети айсзаргов", рассказ "Инициативник". Скачайте и прочтите. Там же и работа "Шурави советские", о том, как я воевал в Афганистане.
   Здесь я не буду повторять то, о чем уже написано. Скажутолько, что это был единичный случай, и только потому, что офицер был уроженцем Китая.
  
   []
  
   Я с одним из сотрудников Спасской милиции во время передачи под охрану Атояна А. О. , 1977 год
  
   Работы было много, хочешь не хочешь, а надо было реагировать на все события в частях: прием присяги, первые стрельбы, ввод в профессию, памятные даты и праздники -- и все это надо было успевать. Кого-то поздравить, кого-то поругать, а кому-то и нагоняй дать за плохое отношение к службе. Наступало уже время Нового, 1977 года.
   Начальник, подполковник Караулов, меня не тревожил, он просто замкнул меня на своего заместителя Решетиловского Ивана, с которым мы учились на одном курсев Новосибирске и который сделал карьеру быстрее нас.
   С Решетиловским были хорошие отношения, и он не лезс нравоучениями в оперативную жизнь, понимая, чтопо опыту работы меня не надо учить, просто фиксируйсигналы и утверждай мероприятия по их проверке, которые я предлагаю, ну и пару замечаний, чтобы показать, чтоты читал их и анализировал. Так и работали. Еще до перевода в отдел 303 САД я закончил дело оперативной разработки на Атояна, его арестовали, это преступник, изменник Родине, разыскиваемый с 1943 года, и в декабре 1977 года мне и Ивану Решетиловскому было присвоеноочередное воинское звание -- майор. Это был праздникна нашей улице: майор -- это уже старший офицер, а в авиации это вообще большое звание, там я замучилсяотвечать, за что я его получил. За работу и все.
   В это время я устроил на работу на авиазавод мужасестры Светланы, Аллы, -- Швеца Юрия Николаевича, добросовестного и очень порядочного человека, помогим получить двухкомнатную квартиру на Хвалынке, кудаони переехали из квартиры, которую снимали в городе.
   По жизни я часто общался с капитаном Воробьевым Вячеславом, у которого был в обслуживании полк Дальней авиации подчинения 8-го Тяжелого бомбардировочного авиационного корпуса, дислоцированного в Иркутске, куда он периодически улетал на сборы. Мысо Славиком общались на аэродроме Хвалынка, где стоял его полк, дома и в отделе, где он был частым гостем, обсуждали многие вопросы взаимодействия и потихоньку стали дружить. Он был в курсе многих моих дел, помогал советом, и я ему тоже, так как жены его офицеровработали на моем заводе и он имел возможность работать со своим негласным аппаратом на моей территории. В один из вечеров января 1978 года он завел разговоро том, что было бы неплохо, если бы я перешел на работук ним в корпус Дальней авиации. Я удивился такомупредложению и сказал: "Так кто ж меня возьмет?" На этоон ответил, что мысли на этот счет есть у его начальникаотдела корпуса подполковника Литвинова Александра Александровича, который живо интересуется моими наработками и может эту проблему решить. К моменту разговора с Воробьевым я уже 12 лет служил на Дальнем Востоке, заканчивал в этом году юридический институт, получил звание майора. Что еще надо для перевода -- только решение моего начальника Управления Особыхотделов КГБ по КДВО генерал-лейтенанта Литвинова Николая Александровича, старшего брата начальника Воробьева.
   О том, что подполковник Литвинов Александр Александрович -- брат моего начальника, я не догадывался, пока не вступил в силу закон взаимопомощи между братьями.
   Сам Александр Александрович прилетелв Спасск, мы имели обстоятельную беседу по всем направлениям оперативной работы, и в конце беседы онсделал предложение о переводе в корпус Дальней авиации в Иркутск. Тут и думать не надо было, так как такихпредложений можно было за всю службу не дождаться. Ясогласился. Через пару дней прилетел кадровик из корпуса майор Еремеев Виктор, который привез анкету, янаписал рапорт на перевод и стал ждать, как долго будетрешаться мой вопрос. А он решился буквальноза несколько дней, и уже в феврале я сдавал дела прибывшему сменщику, который очень обрадовался как повышению, так и тому, что у него будет шикарная квартира, у парня было двое детей школьного возраста.
   Передача дел заняла около недели, я его подробноввел в курс дел, познакомил со всеми командирами и политработниками, передал на связь весь негласный аппарат, познакомил с сотрудниками городского отдела КГБ, с начальником милиции и сотрудниками, с которымисам контактировал, с руководством города.
   Мы загрузили вещи в контейнер, отправили его в Иркутск, сами пожили у родителей Светланы и черезнесколько дней улетели в Иркутск из Хабаровска.
  
  
  
  

Дальняя авиация

  
   В Советском Союзе авиация занимает особое положение. Она мобильна, имеет весь арсенал средств борьбыс противником: истребители, штурмовики, бомбардировщики, транспортная авиация, авиация ПВО.
   Особое место в этом строю занимает дальняя, бомбардировочная, авиация. Особое почему? Да потому чтоона помимо того, что летает на большие расстояния, несет в себе такую мощь вооружения, которая может стереть с лица земли целые государства, -- ядерное вооружение. Сейчас это стратегическая авиация, тогда онапросто называлась -- дальняя авиация.
   Всего в СССР было три корпуса дальней авиации: Смоленский, Витебский и Иркутский. Первые два закрывали западную часть страны и юг, а Иркутский корпусбыл нацелен на прикрытие юго-восточной и восточнойчастей СССР. Части первых двух корпусов располагались на территории Прибалтики, Белоруссии, России. Иркутский корпус прикрывал Среднюю Азию, Забайкалье, Дальний Восток. Его дивизии располагались в Семипалатинске, Забайкалье, Амурской области и Приморскомкрае. Это был самый большой корпус со стратегическимизадачами. Штаб располагался в Иркутске. Вот туда я и прибыл для дальнейшей службы.
   Был февраль 1978 года, на улице холодрыга -- минус 35-40. Квартира, правда, теплая, двухкомнатная, почти в центре города, до работы на трамвае минут 30. Но холод!
   Меня, правда, одели и обули во все меховое, не замерзну, а вот на аэродроме -- это беда. Ветер пронизывающий, дует с такой силой, что бедные механики и техники на ногах еле держатся. А надо обслуживать эти махины, которые летают и в жару, и в холод. Служба специфическая.
  
   Мне достался полк связи корпуса и отдельная авиаэскадрилья АН-12, которая летала круглосуточно, доставляя запчасти, продукты, вещевое обмундирование, ГСМ, личный состав. Экипажи проверенные, имеющие общийналет и высокую профессиональную подготовку, так чтомне приходилось раз в неделю работать в эскадрилье, а остальное время в -- полку, обеспечивающему связью корпус. Коллектив особого отдела КГБ по авиакорпусувозглавлял подполковник Литвинов Александр Александрович, заместитель -- подполковник Орлов Владимир Петрович. Остальной оперсостав в чине не ниже майораотбирался из лучших и результативных сотрудников с хорошей профессиональной подготовкой, как правило, выпускников Высшей школы КГБ имени Ф. Э. Дзержинского и военных училищ авиационной направленности.
   Как я уже говорил, дивизия стояла в Семипалатинске, Казахстан, в Забайкалье -- Средне-Белая, в Серышево -- Амурская область и в Воздвиженке -- Приморье.
   Можете представить географически, где все это? Это половина Советского Союза. Задача -- прикрытие объектовот удара Китая. Самолеты в корпусе были Ту-16, Ту-95, Ту-22м-2, заправщики и весь арсенал обслуживающихмастерских, ТЭЧ, ремонтных заводов, аэродромов, техники обслуживания. Эта махина была очень уязвимав диверсионном отношении, ибо с объявлением тревогии команды на взлет что делали экипажи? Правильно -- шли спать, ибо полеты продолжались по нескольку сутоки были два экипажа, менявшие друг друга в полете. Вотв таком серьезном авиасоединении мне предстояло служить. Я рьяно взялся за изучение оперативной обстановки в частях обслуживания, тщательно изучил все делаофицеров, прапорщиков, солдат.
   Это был коллектив спаянных одной жизнью офицеров и прапорщиков, так как от действий одного специалиста на своем месте зависела жизнь всего экипажа.
  
   Они, как правило, не сразу формировались, но когдапритерлись друг к другу, то смысла менять их состав у командиров уже не было. Летали вместе годами и десятилетиями, дружили семьями, вместе уходили в отпускаи возвращались в свой экипаж.
   В полку связи было немного не так. Я имел опыт обслуживания полка связи в Спасске, и поэтому все былознакомо и не вызвало каких-либо трудностей.
   Командир полка подполковник Дорофеев встретилменя хорошо, показал свое хозяйство, познакомилсо всеми должностными лицами полка, заместителями, начальником политотдела полка, начальником штаба, и ябыстро вошел в курс дел полка. Их задачи, размещение, проблемы обучения и прочие вопросы они уже сами мнерассказали, показали, договорились о взаимной информации и поддержке.
   К слову сказать, авторитет оперработника в полкубыл на высоте, все вопросы, имеющие значение для полка, решались вместе и быстро.
   В полку было много секретной аппаратуры, она обеспечивала связь корпуса с дивизиями, штабом Дальнейавиации, с ПВО, РТВ, ЗРВ. Так что работы мне по проверке и даче допусков всем категориям военнослужащиххватало. Охрана техники на аэродроме техники полка, несение караульной службы, неуставные отношения -- все было в поле зрения командования полка, эскадрильии моем как оперработника.
   Особых проблем не возникало, все понимали значимость взаимодействия командования и Особого отдела, авторитет которого поддерживался как нами, так и командованием корпуса.
   Короче, вхождение в должность заняло немного времени, и я, как мне кажется, вписался в коллектив сотрудников Особого отдела КГБ по 8-му ОТБАК, отдельномутяжелому бомбардировочному авиационному корпусу Дальней авиации. Подчинялся корпус 7-му отделу 3-го Главного Управления КГБ СССР, начальником у нас былгенерал-майор авиации Степанов. Я его видел толькоодин раз, когда он приехал проверять наш отдел, в августе 1978 года, мы сфотографировались на память, съездили на Байкал, попили водички из Ангары, поели омуляс запахом, искупались в ледяной воде -- незабываемоеощущение.
   Время бежало, в отделе был заведен порядок, по которому весь оперсостав еженедельно по вторникам и четвергам занимался спортом. Мы ходили в Дом офицеровв спортзал и играли в волейбол, кто-то просто подтягивался на снарядах, но прийти был обязан. Волейбол любил начальник отдела подполковник Литвинов и его зам, подполковник Орлов, а мы с удовольствием играли с ними, благо не работать. Занятия начинались в восемь утраи длились два часа, т. е. прихватывался рабочий час.
   Все было хорошо, но случилась беда: отец перенес инсульт и стал инвалидом. Мать написала об этом и попросила, если есть возможность, чтобы я перевелся поближе к их дому, во Фрунзе.
   Я доложил о проблеме Литвинову, тот задумался и через несколько дней, созвонившись с Москвой, сказал, чтобы я писал рапорт о переводе в Среднеазиатский военный округ, в Москве согласны. Я написал рапортна имя председателя КГБ СССР Андропова Юрия Владимировича, и в мае 1979 года я был переведен на Родинув Киргизию. Но это условно, так как по приезде в АлмаАту, где находился округ, меня приняли приветливо, расспросили обо всех делах, пообещали содействие в назначении во Фрунзе, но все сделали с точностью наоборот.
   Назначили в поселок Гвардейский Джамбулской области, Казахстан, в 80-ю учебную дивизию, на должностьна ступень ниже. Я опешил: "Как же так, рапорт подписан, согласован с вами, а вы меня на должность ниже, чем я занимал в Иркутске?" Ответ был убийственным: "Не нравится -- уезжай назад в Иркутск".
   Я позвонил жене Светлане, объяснил ситуацию, и мыприняли решение ехать в Гвардейск, в конторе нашейне любят строптивых, направили, значит, так надо.
   Утром я получил предписание и поехал на поездеиз Алма-Аты в пгт Гвардейский, станция Отар, Джамбулской области.
   Меня встретил старший лейтенант Кубатов Джумалы, киргиз, и мы поехали в гарнизон, располагавшийся в пяти километрах от станции.
   Особый отдел КГБ по 80-й учебной дивизии располагался среди живописных деревьев, в двухэтажном, кирпичном жилом доме, на первом этаже, на второмжил начальник отдела майор Бекжанов Кунанбай Ханафинович, казах, 35 лет от роду, выпускник Омского общевойскового училища, симпатичный, смуглый, хорошоговоривший по-русски, имеющий двоих детей и жену, типичную казашку, про которых говорят в народе: "морда -- много, носа мало", ну, красавица. Это на их языке, по-казахски, ничего не придумываю.
   Руководил он отделом немного времени, ничем особенным отдел не прославился, дел оперативной проверки, а тем более разработки у них отродясь не было, онсам пришел из второго отдела округа, где от него требовалось проверять оперов и давать советы по проверкамсигналов, профилактикам. Все выяснилось потом: у негобыл дядя в обкоме партии в Алма-Ате, вот и карьераобеспечена. У казахов, как и у киргизов, родственныесвязи решают все.
   Поработать с ним мне пришлось немного времени, он поручил мне подготовить отчет о работе за год отдела, предоставив все материалы работы за год.
   Мне самому был выделен очень важный объект обслуживания -- полк "хитрых саперов", это полк, который по мощи превосходил и Хиросиму, и Нагасаки в сотнитысяч раз, с задачей сдвинуть горы в Семипалатинскойобласти Казахстана в случае нападения Китая и закрытьпроход по ущелью, по которому тысячи лет ходили караваны торговцев и осуществлялась наша торговля с этойстраной. О сути вооружения полка мало кто знал, и приезжавший регулярно в Гвардейский начальник инженерных войск САВО генерал-майор Аракелян Степан Харенович в первую очередь встречался со мной, а потом шелв кабинет командира полка подполковника Воронова Григория Ивановича.
   Мы с начальником присутствовали на годовом подведении итогов работы в Особом отделе округа в ноябре, где в качестве примера была приведена работа отделамайора Бекжанова Кунанбая Ханафиновича, со ссылкой на отчет, который я ему подготовил. Бекжанов получил благодарность от руководства и черезнесколько дней был выдвинут на вышестоящую должность путем перевода его в территориальные органы КГБ заместителем начальника Управления КГБ Казахской ССР по Шевченковской области. В подарокот меня он получил подготовленный мной отчет о работе, за который лично подарил мне большую вазу, привезенную из Германии. Расстались мы с ним какбратья.
   На смену ему приехал из того же второго отдела ещеодин направленец -- капитан Крайнов Анатолий Николаевич, выпускник Высшей школы КГБ, "переросток", возраст большой, звание маленькое, выпускаются онипосле службы в армии из школы в возрасте 27 -- 28 летлейтенантами, когда мы, офицеры, выпускники 311-йшколы КГБ, уже капитаны и майоры. Но они выпускники школы, кузницы кадров КГБ, и их толкают вверх, независимо от результатов работы, по непонятной намтраектории выдвижения.
  
   Я его потом спрашивал, сколько у него было дел оперативной проверки, разработки. Он честно ответил, чтони одного. "А как же ты пошел наверх?" -- "Поплавоквытянул". Вот такие были и, наверное, сейчас есть руководители подразделений, как у нас говорят, не нюхавшиепороха -- не получавшие ни одного оперативно значимого сигнала, протиравшие штаны в управлениях, а потомпо истечении времени выдвигавшиеся руководить простыми операми, не прошедшими высшую школу КГБ.
   Чему они могли нас научить? Да ничему. Я к тому времени окончил юридический институт, получил высшуюквалификацию юриста, имел опыт ведения дел оперативной проверки, разработки, и мои сослуживцы былиуверены, что именно я буду здесь начальником, но вышло по-другому.
   Не успел Крайнов занять должность начальника, как был отправлен в отпуск. Я был назначен исполнятьдолжность вместо него на время отпуска. Но 12 декабря 1979 года судьба в очередной раз сыграла злую шутку -- меня по тревоге вызвали во Фрунзе, в 17-й армейскийкорпус, которому мы подчинялись, и на следующее утромы: начальник отдела корпуса полковник Селин Григорий Константинович, я, Кубатов Джумалы, майоры Пономарев и Башкоев Джоомарт, старший лейтенант Елизаров Саша -- уже ехали в уазиках в город Ош, на юг Киргизии, готовить 860-й отдельный мотострелковыйполк к учениям. Через горные перевалы высотой 4, 5 тысячи метров, Сусамыр, Токтогул. До Оша 650 километров, скорость движения -- 10 километров в час, так чтодобирались до Токтогула целый день, 300 километров, прибыли около часа ночи. Холодрыга была такая, что зубна зуб не попадал. Декабрь на улице и высота в горах.
   Выручала только водка, которой мы запаслись, и коньяк, которым поделился Селин. О подробностях этого путешествия и подготовке полка к походу я писал в книге "Шурави советские", и не хотелось бы повторять то, о чем написано достаточно подробно, ее можно найти на сайте Ridero. ru.
   Хочу только отметить, что работа, которую мы проделали за несколько дней, должна войти в учебники контрразведывательной работы в Институте ФСБ в Новосибирске, так как ни до этого, ни после такой объем работыне выполнялся никем, это смею утверждать, так как сампринимал участие в этом титанической, но почти с нулевой отдачей работе, когда каждому работнику поручалось за вечер совершить 15 вербовок негласного аппарата, отработать способы связи и письменно закрепить этов тот же день, поставить на учет их всех и еще и отдохнутьнесколько часов до следующего такого же марафонскогодня. Я написал о нулевой отдаче почему? Да потому, что в Союзе на эту работу на каждого привлеченного к сотрудничеству отводится минимум полгода, а здесь гонка за числом, при этом обучения они никакого не проходили, и отдача в будущем была, конечно, нулевая. Бедные оперработники, которым на связь была передана такая масса необученных помощников, от ее помощи они должны были взвыть и проклясть тех, кто их привлек к сотрудничеству. Но поймите нас, дорогие коллеги: перед нами стояло количество, а не качество. Я сам, попав в Афган, потом на себе испытал всю прелесть таких помощников. Но что касается оформления бумаг, тут была Высшая школа КГБ. Новое слово в работе, где требовались умение, быстрота реакции и результат.
   Хочу сказать, что наши мучения по подготовке полка к походу не закончились только этой работой. Нам жепредстояло совершить марш-бросок длиною 1258 километров по горным перевалам Киргизии, Таджикистанана технике, которая была не первой свежести, БМП-1, танки вообще не пошли, старье, остались в Оше, вместес ними и майор Башкоев Джоомарт, остальные с благословения полковника Селина отправились в неизведанные дали: Ош, Сары-Таш, Мургаб, Хорог. Взглянитена карту Средней Азии, таких маршей в Советской армии никто не совершал, разве что Александр Македонский на лошадях и верблюдах, а мы на БМП. Они ломались через каждые 100 километров, на высоте глохли моторы от перегрева. В Сары-Таше при заправке третьего батальона, где командиром был ставший известным потом майор Рохлин Лев, у которого вместе с солярой в баки была закачана вода, утром БМП не завелись, таккак были разморожены топливные насосы. Насосы вертолетами из Алма-Аты были доставлены, но время было упущено, и особисты занялись прапорщиками, которые отвечали за хранение дизтоплива. Они не сливали осадки при наступлении холодов, и вода внизу цистерн скопилась и сделала свое дело.
   БМП останавливались, охлаждались, догоняли колонну и снова ломались, ремонтировались и снова догоняли нас. Я шел на БМП первого батальона, холодно сидеть на броне, подкладывали подушки, тулупы надевали задом наперед, чтобы не продуло грудь, глаза слезились, щеки обмерзали, наступала от снега и солнца куриная слепота, причем у многих механиков-водителей, их заменяли призванные водители из запаса, но только вперед.
   В сутки проходили 300-400 километров, и весь путь занял шесть суток, с отдыхом, ремонтом и восстановлением здоровья. Нам выдали очки, как у кота Базилио, с красными стеклами, они спасали глаза от куриной слепоты. Многим офицерам и прапорщикам потребовалась медицинская помощь в связи с тем, что сердце не выдерживало высоты и билось с такой частотой, что казалось, вот-вот выскочит из груди. А вечером надо было поставить палатки, приготовить ужин и накормить солдати офицеров, дать поспать, а наутро обслужить технику, заправить и на следующее утро -- вперед.
  
   Вышли мы 22 декабря 1979 года в четыре утра, и весьпуть до Хорога занял шесть суток. В Мургабе, это граница СССР и Китая, мы пообщались с коллегамииз Особого отдела КГБ, пограничного отряда, высотаболее пяти тысяч метров, мы еле ходим, а они бегают, привыкли. Кислородное голодание ощущается на этойвысоте, сердце жмет и колотится, скорее бы в долину.
   На последнем перегоне мы стали спускаться вниз, в долину, стало легче и веселее. Там солнце, и стали попадаться кишлаки с жителями, которые высыпали на улицы, впервые увидев такую диковинную технику, что-токричали, махали руками, провожали всю колонну, а она растянулась на многие десятки километров. У них былсвой парад техники, о которой они вряд ли что слышали, но теперь воочию увидели. К ночи 28 декабря 1979 года мы прибыли в окрестности Горно-Бадахшанской автономной области в составе Таджикистана, намопределили место стоянки, и мы стали организовыватьночлег для техники и людей. Ставили палатки, в рядтехнику, которая все шла и шла.
   Хочу отметить, что переход отлично перенесла колесная техника, поломок было минимально, шла онабодро, в кабинах было тепло и уютно. Это артиллерийский дивизион и пушки Д-30, минометная батареяна ГАЗ-66 и командно-штабные машины, медицинскийпункт. В УКГБ по Горно-Бадахшанской области нампередали пакет из КГБ СССР, где черным по беломубыло написано, что мы должны будем пересечь границу между СССР и Республикой Афганистан, совершитьмарш, занять город Файзабад, где обеспечить контрразведывательное обеспечение 860-го отдельного мотострелкового полка САВО, и ждать дальнейших распоряжений 3-го Главного Управления КГБ СССР. Старшим назначен майор Дуюнов, которому следует организовать переход, распределить должностные обязанности оперсоставу, а затем работать до распоряженияиз главка.
   Вот тут все стало на свои места -- значит, Афганистан. Что мы знали об этом государстве и что там происходило на тот момент?
   В 1978 году в апреле ("саур", так называется месяц поафгански) произошел второй этап Революции, в ходе которого был свергнут Захир-Шах и к власти приведен Тараки, лидер НДПА, Народно-Демократической партии Афганистана, заместителем стал Амин, верный и преданный его сподвижник. В стране, жившей еще в XIV векепо их летосчислению, началась гражданская война. Война носила скорее религиозный характер, чем социальный, так как грамотность населения составляла менее 0,3 процента, и что скажет мулла в кишлаке, это и естьправда, за которую верующий мусульманин должен отдать жизнь. Те постулаты, которые приводили Таракии Амин в своих речах, были далеки от реальной жизни;в стране, жившей еще в эпоху Средневековья, идеи равенства и братства не могли найти отклика, так как в Коране все четко прописано: истинный мусульманин должен следовать заветам Аллаха и не протестовать противвласти, данной им. А то, что сместили Захир-Шаха, -- этонарушение всего уклада жизни государства и против Аллаха. И война шла за возврат Шаха на престол, за нерушимость уклада жизни мусульманского государства, против неверных, которые подняли руку на святая святых -- нерушимость постулатов Корана. В образе жизни таджиков, узбеков, туркменов, хазарийцев, киргизов, пуштунови еще многих национальностей, населяющих страну, начали происходить события, не совместимые с их укладомжизни, веками сложившимися традициями, когда их стали призывать к равенству, братству, а главное, к дележуземли, которая веками принадлежала другим. Это кощунство, и за это всегда побивали камнями и отрубали головы посягавшим на частную собственность жителям страны. Это было нормой, и вдруг какие-то гяуры, неверные, подняли руку на это священное право владения землей -- смерть им.
   И на этом простом вопросе можно было поднять восстание неграмотных масс и повести их на свержение новой, самозваной власти. Причем перевес был на стороне тех, кто не признал новую власть. Добавьте сюдамгновенную реакцию зарубежных спецслужб, которыена этой волне стали проводить свою политику, вербовать и готовить главарей восставших, в пику нашей власти, поддержавшей Тараки. И обстановка стала складываться не в пользу новой власти. В феврале 1979 годапроизошло столкновение между народом Афганистанаи новой властью, и только решительные действия Тараки смогли подавить волну насилия со стороны противников власти, прекратить открытое противостояниеи перевести его в фазу волнообразного сопротивления.
   Но в сентябре 1979 года произошло событие, в корнеизменившее соотношение сил: Амин совершил переворот и, уничтожив Тараки, стал полновластным правителем Афганистана. Он на словах поддерживал направление развития страны по курсу, предлагаемому Политбюро ЦК КПСС, а на самом деле вел политику, которуюему навевали советники из США. У нашей разведки были неопровержимые данные о том, что Амин завербован ЦРУ и готовит плацдарм для ввода их войск в Афганистан.
   Этого нельзя было допустить. Наше Правительствои Политбюро делали все для того, чтобы изменить ситуацию. Когда стало ясно, что Амин предает договоренности с нашей страной и может возникнуть ситуация с вводом контингента войск США, было принято решениео внезапном вводе на территорию Афганистана ограниченного контингента наших войск.
  
   И вот под эту задачу ввода войск попали и мы, находясь уже в Хороге, правда, об этом узнали, уже прибывна место, а планировалась операция, очевидно, уже тогда, когда мы отправлялись в Ош.
   В Управлении КГБ по Горно-Бадахшанской автономной области мы подробно изучили план ввода, нашу задачу, порядок взаимодействия с погранокругом и пограничными заставами и первоначальные наши действияв Афганистане.
   Знали бы мы, что планы наших начальников, которые мы обязаны соблюдать и претворять в жизнь, так далеки от реальной оперативной обстановки, сложившейсяна тот момент в Афганистане, что мы просто бросалисьв это пекло, не соображая, что идем на войну. Вот этонезнание и обернулось первыми людскими потерямина этапе ввода полка, его размещения на местностии дальнейшей боевой жизни. Ввод полка был запланирован на 10 января 1980 года. Это было связано с подготовкой техники, личного состава, пополнением запасовпродовольствия и боеприпасов, изучением дороги и обстановки в районе ввода и следования полка к городу Файзабаду, провинция Бадахшан Республики Афганистан. На дворе январь, кругом снег, мы в черных комплектах спецодежды, офицеры в белых полушубках, валенках. В горной местности, во-первых, -- высота, каменистый грунт, полное отсутствие дорог, только овечьитропы, дороги если и есть, то узкие, по которым никогдане ходила никакая техника, а тем более такая, как у нас.
   Особенность в том, что БМП может разворачиватьсяна месте, а вот для автомобильной техники нужен радиусразворота не менее 20 метров, а где его в горах взять?
   Кругом только горы и обрывы, нависающие скалыи очень крутые повороты. Нам не приходилось ни до, нипосле решать такие задачи, тем более что время было поставлено конкретное и в него надо было укладываться.
  
   []
  
   9 мая 1982 года, мне только что присвоено звание подполковника, г. Баграм
  
   Как ни крути, а задачу надо было выполнять, и вотдля этого и нужно было время до 10 января, когда по картам изучали дорогу и препятствия, которые надо былопреодолевать. Но проблема была еще и в том, что карты Афганистана были тогда допотопные, английские, начала века, и до того неточные, что мы прокляли английскихтопографов за плохую профессиональную подготовку, ибо нам она обошлась в лишние километры "блуканий"по горам и ущельям, которых на карте два, а на самом деле их шесть. И когда двигались по ним, было непонятно, куда нас заведет.
   Но приказ получен, и полк, построившись в походную колонну, двинулся в неизвестность.
   По плану Генштаба мы должны были прибыть в город Файзабад через неделю, а на самом деле, встретив вооруженное сопротивление и понеся первые потерив живой силе и технике, мы продвигались с такими боями, о которых и не помышляли. Оказалось, что насждали и встретили таким огнем, что нам и не снилось.
   Первые потери в личном составе были ошеломляющие, так как никто не ожидал, что по нам будут стрелятьи убивать по-настоящему, а с учетом того, что наш солдат на полигоне стрелял из автомата всего три патрона, а призванные из запаса бойцы вообще забыли, как онустроен, как надо перезаряжать магазины, патроныочень быстро кончаются, -- в общем, полный кирдык, как говорили таджики. Но нас много, техника стрелятьможет так, что никакие камни душманов не спасали, -- мы, неся потери, все же приближались к городу Файзабаду. Моральная сторона этого похода была еще и в том, куда девать убитых солдат. Погибли и два офицера, и этона начальном этапе ввода войск, а что будет дальше?
   Благо зима, холод, завернули в брезент бедолаг, привязали на БМП сзади башни -- и вперед. Вот так, дорогие наши жены и мамы погибших, не было у нас другихвозможностей как-то помочь убитым, сами так же рисковали.
   Мигом перестроили всю технику и личный состав -- вперед боевая техника, посредине автомобильная, всеоружие к бою, набиты магазины, получили гранаты и готовы к бою.
   По мере продвижения вскрылись все наши недочетыв подготовке солдат, сержантов, офицеров, во взаимодействии взводов, рот, батальонов. Но главное, БМПи танки в горах -- это мишени и редко укрытие, поддержка огнем -- хорошо, но куда стрелять через прицел, когдапо тебе стреляют со всех сторон? Хорошо, что на тот момент у душманов не было гранатометов, иначе потерибыли бы куда больше. Командир полка, его заместители были в гуще боев, так как спрятаться и отсидеться в техусловиях возможности не было, надо было руководитьбоем. Не сразу стала вырабатываться тактика действийполка, использование огневой мощи, отправка впередразведдозоров и засад, и все это позволило снизить потери личного состава и приблизить полк к цели -- городу Файзабаду.
   Мы думали, что это провинциальный, областной, город с большим населением, а оказалось, что это большойкишлак с маленькими и узкими улицами, разбросанныйпо сопкам и вокруг речки Кокча, с населением не большешести тысяч человек, в основном торгашей, промышленностью здесь и не пахло. Жил город еще в средневековых условиях: нет ни электричества, ни газа, ни дорог, только тропы, а также ослики и верблюды для передвижения и перевозки грузов.
   Пришли к городу мы ночью, смотрим -- какая-то равнина, правда, камни повсюду, площадка, пригоднаядля парка машин, для рытья мест под палатки солдатам, офицерам. Взялись за работу рьяно и где-то часам к тремночи благоустроились, разогрели тушенку. Вскипятиличай, попили и легли отдыхать, назначив часовых, выставив охрану у техники. Все, слава богу, мы на месте.
   С приключениями, но добрались.
   Мы также расположились в вырытой и закопаннойпалатке, постелили "брезентухи" с БМП и легли спать.
   Утро вечера мудренее.
   Утро действительно оказалось мудренее. К нашемусторожевому охранению утром рано пришла какая-тоделегация седобородых аксакалов, которые подошли, сели на камни и стали ждать, когда к ним выйдет ктонибудь из начальства. Командир попросил, чтобы мысвязались с ними и спросили, что они хотят. У меняво взводе охраны Особого отдела было три таджика, и я, взяв их с собою, подошел к седобородым старцам. Я родился и вырос в Средней Азии и хорошо знаю обычаии правила общения со стариками. На всех языках мираобращение "Асалам Алейкум" звучит как приветствие, и я, произнеся эти слова сидящим старцам, сразу попалв точку. Они поднялись, сложили ладошки и принялисьобнимать меня со словами: "Хубасти, четурасти, хайрасти". По-таджикски это означает "как дела, как здоровье?". Переводчик, таджик, спросил их, что им от наснадо. Они зажестикулировали, стали что-то громко говорить и, показывая на место, где мы расположились, заявили, что это их священное кладбище, которомумного тысяч лет и где они хоронят умерших соплеменников.
   Мы опешили, вот так штука. Я вспомнил, что бойцыворчали, выкапывая траншеи: попадались какие-то кости, которые они выбрасывали подальше от палаток, и причем это было у всех батальонов, даже там, где мыставили технику. Я поблагодарил аксакалов за информацию, снова целовались, обнимались, и они ушли. А я почти бегом к командиру полка: "Беда, командир, мыосквернили священное место мусульман, надо сваливатьна другое место". Он тоже был в шоке: надо же былоумудриться расположиться там, где не надо нам быть.
   Что делать? Надо все привести в первоначальное состояние и передислоцировать полк в другое, пригодное для размещения место.
   Под покровом ночи, когда мы сняли все палаткии переместили их на новое место, переправившись черезречку Кокча, расположив батальоны и артиллерийскийдивизион, штаб, технику, мы, используя единственныйв полку пришедший с нами ИМР, инженерный минныйразградитель с ковшом, разровняли их кладбище, закопали их кости, положили священные камни на могилы, теперь уже братские, так как мы просто не могли их захоронить по тем местам, где они раньше были. Стало даже красивее, о чем сказали сами старики, пришедшиена следующий день принимать нашу работу. Мы билиперед ними поклоны, клялись, что сделали это, не ведая, что там священное место, и пообещали им помощь в случае захоронения других усопших.
   Не берусь судить, насколько наши клятвы их убедили, но больше скандалов на этой почве у нас не было.
   Боевая обстановка требовала изучения контингента, расположившегося вокруг нас. Командиры и политработники полка занимались подготовкой бойцов к боевым действиям, а мы нашли их работников милиции -- Царандоя, сотрудников контрразведки -- ХАД и сталис ними говорить о нашей помощи Революции и налаживании контактов с ними.
   Наше незнание психологии мусульман, непониманиеих уклада жизни, непонимание того, что мы пришлик людям, живущим в Средние века, где религия -- этовсе: и образ жизни, и образ взаимоотношений, на начальном этапе общения с ними ставили нас в тупик.
   У них произошла Революция, которая сметает на своемпути неравенство среди трудового народа. Дает всем свободу выбора власти, строительство новых отношений между людьми, которая исключает эксплуатацию человека человеком, уравнивает в правах мужчину и женщину, это все, по нашему пониманию, должно было повернутьнаселение на сторону власти, сделать людей активными строителями новой жизни, в которую им надо стремиться. Но это так думали мы, вспоминая становление советской власти в Средней Азии, которое было очень красиво расписано в истории СССР, в истории Гражданскойвойны. Мы знали, что беднота, дехкане поддержали новую власть и построили новые отношения между людьми. Не стало богатых и бедных, эксплуататоров и эксплуатируемых, земля крестьянам, заводы рабочим, и вседружно строим коммунистическое будущее. Это все у нас, а у них? Здесь слово грамотного человека, особенно если он во власти, -- закон, а мулла и проповедь в мечети -- это та политинформация, которая и есть бытие, она же определяет и сознание правоверного, которомудаже усомниться в словах проповедника уже грех, а сделать что-то не так, как он говорит, -- тягчайший грех.
   Наше атеистическое воспитание дало нам в наследство неверие в Бога, мы разрушили церкви, а вслед и веру, и наша вера -- КПСС и Программа КПСС, которуюмы претворяем в жизнь. В это мы свято верили и былиуверены, что так все должны верить. С этим мы пришлив Афганистан, где была организована Народно-Демократическая партия Афганистана, состоящая из двух течений -- Хальк и Парчам. Хальк -- Воля, Парчам -- Земля.
  
   []
  
   Особый отдел КГБ по 108 мсд, 1982 год, г. Баграм
  
   Эти течения выражали интересы разных сословий -- партия, боровшаяся за свободу народа, и партия, боровшаяся за то, чтобы земля принадлежала народу, а не богачам. Это, конечно, условно, но на практике они жиликак кошка и собака, не давая друг другу никаких шансоввзять власть в одни руки. Во главе Хальк стоял Амин, Парчам возглавлял Тараки. Впоследствии, после гибели Тараки, Парчам возглавил Бабрак Кармаль, которыйи повел народ на строительство новых отношенийв стране. Вот его и поддержало наше Политбюро и ввеловойска для сохранения благородной цели -- освобождения крестьян от феодальных отношений и построенияв стране социалистических отношений.
   Как же заблуждались наши вожди, они плохо изучалитруды Карла Маркса и Фридриха Энгельса, потому что тедоказали и показали, как осуществлялся переход из одной формации в другую, более развитую и более прогрессивную, -- медленно, эволюционно, без революцийи потрясений. Просто развивая производство и производственные отношения. А они меняют все -- и образмышления, и образ жизни, и культуру, и науку, и самогочеловека. Перепрыгнуть из одной формации, минуя последующую, невозможно, человечество это доказало, и только вождь мирового пролетариата озвучил идею -- построение социализма в одной, отдельно взятой стране, которую мы как раз и строили.
   В Афганистане это не прокатывало, мы были слишком самоуверенны, надеялись на силу идей, а это возможно только в обществе сплошной грамотности, развитых социально-экономических отношений и пониманиянародом конечной цели Революции, которую совершилакучка богатых и грамотных людей, начитавшихся классиков марксизма-ленинизма.
   На деле же, беседуя с представителями власти, Царандоя, ХАДа, я не мог избавиться от чувства -- или я чего-то не понимаю, или они совсем по-другому видят цели и задачи Революции и нашу помощь им в ее реализации.
   Деятели партии, с которыми я беседовал, для себяусвоили главное: северный сосед обязан оказывать импомощь всем -- армией, советниками. Финансовую помощь, продовольственную, сельхозтехникой, организовывать обучение их студентов, преподавателей, толькопотому, что они пошли по пути строительства светлогобудущего, отвергнув капиталистический путь развития.
   По которому они никогда и не шли, так как застряли ещев Средних веках -- на календаре 1356 год. До Куликовской битвы еще не дожили, а где мы? В двадцатом веке, во второй половине.
  
   []
  
   Руководящий состав Особого отдела КГБ по 40 Армии, я стою, третий справа
  
   На тот момент, конечно, многие из них не былив СССР, не видели того, что мы понастроили, с какими потерями пришли в светлое будущее, что сотворилив революцию да и после нее, как выстояли в борьбес фашизмом, как строили социализм, утверждали новуюидеологию строителя коммунизма. Это все мы пыталисьдовести до руководящих товарищей -- губернаторов, партийной верхушки на местах. Но это было как о стенку горох. Они не понимали законов объективного развития общества, считали, что прикажут и народ пойдетза ними без оглядки сразу в коммунизм.
   Дико все это было слушать, но мы находились у нихв стране, и надо было либо жить по их законам, либо вселомать и строить по нашим лекалам -- армию, общество, отношения.
   Но наше положение, военных я имею в виду, на тотмомент было таковым, что в страну, совершившую Революцию, наряду с нами, военными, КПСС бросила во всеструктуры власти и общества -- советников, начинаяот советников в учебных заведениях, в комсомольских, ДОМА (Демократическая организация молодежи Афганистана), в партийных -- НДПА, в Царандое, ХАДе, в сельскохозяйственных организациях. В армии -- советники начиная от командира батальона, заканчивая родами войск. Везде были "мушаверы" -- советники, которыесоветовали, как жить, что строить, как руководить темили иным органом власти, как воевать, хотя самии не воевали. Жили эти ребята в комфортабельных коттеджах, под охраной, с женами, детьми и даже любимыхсобак привозили с собой. И самое главное -- они получали зарплату в три-четыре раза большую, чем те, кто понастоящему воевал с душманами. Эти советники считалинас какими-то неполноценными. Даже звания у них были на ступень выше наших. Простой опер был подполковником. Потери среди них были редкостью.
   Пишу я это не из зависти или как-то недооценивая ихтруд, нет, среди них были толковые, смелые ребята, просто система ставила их на место и диктовала именно этотобраз жизни, и они привыкали быстро к тому, что обеспечены, одеты и обуты, и в отпуска спецрейсом, и барахламогли провезти больше, чем офицер, которого шмоналина таможне, забирая все, что считали лишним или недозволенным. Зато на операциях я их почти не видел, на войну ведь ходили их "подсоветные", т. е. те, кому они советовали, а им не вменялось в обязанность рисковать их дорогой жизнью, это была прерогатива армейских офицерови прапорщиков. Да и по наградам они нередко превосходили армейских офицеров. Просто были ближе к той "распределиловке", где писались представления на награды.
  
   []
  
   На боевой операции в Панджшере, 1982 год, я слева
  
   Почему я обращаю внимание на эту, казалось бы, неброскую тему? Да потому что Родина по-разному оценивала риск солдат и офицеров на войне. Одно дело -- ты в полку в палатке, круглосуточно спишь с автоматоми пистолетом в обнимку, бегаешь отбивать нападенияна посты, на позиции, и другое дело -- ты спишь с женойлюбимой, спокойно ездишь по дуканам, отовариваешьсяи пишешь бодрые отчеты наверх -- пусть знает начальство, что мы начеку, выполняем задачу по повышениюбоеспособности афганских войск и не зря получаем зарплату.
   Пишу об этом еще и потому, что на себе испыталвсе прелести "мушаверской" жизни, ибо после того какв январе 1980 года внезапно в небе показалосьнесколько вертолетов Ми-8 и Ми-6, приземлившихсянеподалеку от полка, и к нам вышли товарищи с лампасами, мы поняли, что и о нас вспомнили. Действительно, прилетели генералы из штаба 40-й армии, которые озадачились вопросом присоединения нас к штатуармии организацией боевого применения и налаживания снабжения полка как боевым оружием, топливом, вещевым имуществом, так и продовольствием. Мыведь уже доели неприкосновенный запас и принялисьменять у афганцев спички, сигареты на мясо и хлеб.
   Самое интересное в нашем вхождении в Афганистанбыло в том, что мы вывезли с собой и запас денежныхсредств в советских рублях (это предусматривалось мобилизационным планом), которые сначала не знали, куда девать, а затем нам выплатили месячное денежноесодержание, которое мы умудрились тратить на базаре Файзабада, приучив местных торгашей брать ихпо курсу 1 рубль -- 10 афгани. На большее они не соглашались, ибо куда девать рубли потом, не знали.
   В этих условиях командиры, прилетевшие нас забирать к себе, прибыли вовремя, у нас уже закончился лимит рублей, а кушать-то хочется каждый день, да еще раза три на день.
  
   Проверили наше боевое состояние, моральный духи пришли к выводу, что не все так плохо, как они предполагали. Проверили штатную структуру технику и сообщили нам: "Ждите приказа о дальнейших действияхи ничего сами не предпринимайте". С тем и улетели.
   Это все было по линии армии, а нам-то что делать?
   И я принимаю решение лететь с ними в Кабул, где расположился Особый отдел КГБ по 40-й армии. Онине возражали, места всем хватало, и мы полетели вначалев Кундуз, где дислоцируется 201-я мотострелковая дивизия, прибывшая из Душанбе, там побыли немного, я зашел в Особый отдел КГБ по дивизии, познакомилсяс начальником -- подполковником Утяшовым Климом Иосифовичем и операми, и позже мы вылетели в Кабулуже на самолете Ан-12.
  
   []
  
   Я в Кабульском аэропорту
  
   Прилетели в Кабул, лету было около двух часов, ихвстретили машины, я присоседился к двум полковникам, и мы поехали с аэродрома. Через весь город в штаб армии, располагавшийся около разбитого дворца Амина, где проводились восстановительные работы после егоштурма. Я своими глазами видел результат этого сражения: везде все побито, изрешечено пулями и снарядамииз гранатометов, строится забор, КПП на каждом повороте дороги к замку. В общем, картинка невеселая. Штабармии и Особый отдел КГБ располагались в щитовых казармах неподалеку от дворца. Все обнесено колючей проволокой и окопами в полный рост, кругом БТРы, обложенные камнями, ЗУ-23, гранатометчики и солдатыв бронежилетах. В общем, порядок.
   Мне показали, где находится Особый отдел КГБ, и япошел туда. Меня несколько раз остановили, проверилидокументы. Куда-то позвонили, и вскоре ко мне подошелофицер и, представившись дежурным отдела, повелза собой. Идти было недалеко, и вскоре я уже сиделв приемной генерала Божкова Сергея Ивановича, начальника этого отдела.
   Он принял меня по-отечески, годился в отцы, и сталрасспрашивать о нашем пути в Афган, кто со мной, какая подготовка сотрудников, их звания, возраст, опыт работы.
   Я все рассказал ему, ответил на уточняющий ряд вопросов специфического характера, он вызвал кадровика, поручив ему составить подробную справку по личномусоставу особого отдела полка и подать предложения об ихдальнейшем использовании.
   Я прошел к нему в кабинет, где мы в течение двух суток составляли "объективку" на прибывших со мной сотрудников особого отдела САВО. По окончании этой работы мы вновь были на беседе с начальником Особогоотдела КГБ по 40-й армии, в ходе которой он сообщил, что связался с руководством 3-го Главного Управления КГБ СССР в Москве и там сказали, что примут решениепо каждому сотруднику полка, а мне предложено остаться в Кабуле и ждать решения персонально.
   Решение последовало очень быстро: уже на следующий день я был отправлен в представительство КГБ СССР в Кабуле, где мне предложили работу по формированию органов Госбезопасности ДРА из числа местныхсотрудников, их обучению, воспитанию и контролюза работой. Вся работа проводилась с целью подбораи последующего направления на учебу в Ташкент на курсы по подготовке оперативного состава ХАД.
   Поселили отдельно от военных, в Советском микрорайоне Кабула, так назывался строящийся микрорайон для сотрудников посольства СССР в Афганистане, сотрудников представительств по линии партии, комсомола, торговых организаций, сельского хозяйства, "Аэрофлота" и многих других организаций, которыхпланировалось разместить в будущем в Кабуле.
   Мы жили в коттедже, охраняемом пограничниками, снабжение было организовано хорошо. Меня переоделив гражданскую одежду, форму я сдал на склад, оружиеоставили мое, пистолет Макарова и автомат Калашникова, с которым я зашел в Афганистан.
   Работа была очень непростая и специфическая: нужнобыло проверить большое количество претендентов на работу в создаваемые органы Госбезопасности и отобрать, вернее, даже просто рекомендовать их комиссии по кадрам, обосновать рекомендацию, и далее они уже сами решали судьбу претендента. Нам дали в помощь переводчиков со знанием языка -- фарси и письменности -- дари, которые задавали наши вопросы и переводили ответыи потом записывали все в анкеты. Причем справа налево, не так, как у нас, -- слева направо, и мы их подписывали, не понимая текста. Они просто ставили отпечаток пальца, подписывали какими-то зигзагами. И так каждый день, до одурения. Вечерами мы слушали передачи по радиоо жизни в СССР, про нас почти не было никакой информации, говорилось обо всем, чуть-чуть про то, что СССРоказал военную помощь руководству Афганистана. Приустановлении новой власти был уничтожен враг НДПА -- Хафизулла Амин, который планировал сдать Афганистанамериканцам, но мы вовремя раскусили коварный плани предотвратили его вводом ограниченного контингентавойск СССР, сейчас помогаем строить новую жизнь, налаживаем органы власти и самоуправления. И все.
   О том, что идут бои между нашим контингентоми оппозицией, ни слова. Все мирно и тихо.
  
   []
  
   Я с сотрудниками Военной прокуратуры, г. Баграм, февраль 1982 год
  
   Моя работа на этом поприще продолжалась почтидо конца мая 1980 года. За этот период я побывал в Файзабаде, где на полку остались старший лейтенант Кубатов Джумалы и старший лейтенант Елизаров Саша, остальные сотрудники вернулись в Союз.
   Полк окопался, батальоны разбросали по кишлакам, вокруг обстановка была неспокойная, часть обстреливали по ночам, и днем бывали стычки на дорогах. Выручалотолько то, что в Файзабад была переброшена авиаэскадрилья Джамбулского вертолетного полка под командованием майора Щербакова Василия, которая быстренько "раздолбала" всю систему постов душманов в округе, и стало как-то спокойнее. Василий Щербаков в числепервых был удостоен звания Героя Советского Союзавместе с заместителем командира полка подполковником Гайнутдиновым Вячеславом, погибшим перед самым выводом полка из Афганистана. Так что 860-й отдельныймотострелковый полк был каждодневно в боевых столкновениях с моджахедами и достойно выполнял свою задачу. В конце мая пришел приказ о моем откомандировании в Союз, в тот же САВО, куда я через Кабул, Ташкент, Фрунзе и прибыл в середине июня 1980 года. Мне былпредоставлен отпуск, который я использовал для поездки на Дальний Восток, в город моей юности, СпасскДальний.
   На Дальнем Востоке что-то слышали про Афганистан, что мы там оказываем помощь афганцам, строим школы, сажаем деревья, занимаемся подготовкой студентов.
   О войне ни слова. Не говорил о ней и я -- запрещено!!!
   В семье я тоже не распространялся по этому вопросу, и отпуск прошел спокойно, без лишних хлопот и нервотрепки.
   По возвращении в Гвардейский, в особый отдел КГБпо 80-й учебной дивизии, мне было сказано, что моя должность занята, и было предложено поехать на учебу, в КУОС, курсы усовершенствования оперативного состава, в Балашиху, куда я, конечно, согласился отправиться, так как не сидеть же без дела в гарнизоне и выжидать чего-нибудь такого, от чего потом будет еще хуже.
  
  
  
  

Учеба в Балашихе

  
   Этот эпизод в биографии можно сразу пропускать, так как писать об этом я даже сейчас не имею права.
   Скажу одно: то, чему там научили, -- это секретное оружие спецов, его нельзя применять в другой жизни, и результатом стало испытание, которое мы проходили в пустынной местности Туркменистана, около Ашхабада.
   Наша задача состояла в том, чтобы пройти незамеченными 180 километров до границы Туркмении и Афганистана, по дороге заложить, условно, конечно, взрывные устройства под объекты водоснабжения, склады с оборудованием для полива и другие объекты, которые попадутся на пути. О продвижении нашей диверсионной группы были оповещены органы КГБ Туркмении, Пограничное Управление, Особый отдел КГБ ТуркВО.
   В общем, нас надо было обнаружить и условно уничтожить, а нам в этом случае грозила дисквалификацияи расформирование. При положительном исходе мы направлялись в группу "Каскад", в Афганистан.
   Группа состояла из 14 человек: командир, заместитель, врач, боевики, умеющие все -- взрывать, травить, убивать без оружия, в общем, очень опасная группа.
   На ее поиск и задержание были брошены серьезные силы. Главное, у них было обнаружение группы, остальное -- дело техники. У нас же главное тоже -- не дать обнаружить себя и пройти незамеченными до цели, города Ашхабада.
   В пустыне каждую движущуюся цель видно за много километров, кругом ни кустика, только перекати-полеи песок. Идти днем -- обнаружат либо вертолеты, либопастухи, которые наверняка предупреждены пограничниками и особистами, поэтому нами была выбрана тактика движения по ночам. Идем по ночам, разбили весь путь на отрезки, избегая встреч с пастухами, кошарами, распределили воду на дозы, суточные, так как там именно вода могла вынудить приблизиться к колодцам и тем самым привести к провалу задачи. Карты у нас были настолько подробные, что на них обозначены даже старые кошары, где находились отары и куда можно было прийти, не опасаясь обнаружения, и пересидеть день, а ночьювперед. Двигались мы по такой траектории, что удлинили путь на несколько десятков километров, и, естественно, времени потребовалось больше на выполнение задачи, но сложность заключалась еще и в том, что ночью движение, естественно, было медленнее, чем днем.
   Днем же зарывались в песок, наблюдали за полетами авиации и вертолетов, которые прочесывали местностьв поисках диверсантов, и радовались, когда они, прочесав наш район, улетали дальше кружить над пустыней.
   Эта игра в кошки-мышки продолжалась несколько дольше, чем запланировано, кончалась пища и вода, но мы неуклонно приближались к Ашхабаду. И когда мы появились в Бекраве, это пригород Ашхабада, доложили по рации, что мы на месте, переоделись в другую одеждуи пришли в КГБ Туркменистана, вы бы видели, что тут началось.
   Наше начальство прилетело чуть раньше, пообщалось с нами, забрало объективную информацию о нашем передвижении, карты и отчет, и на совещании в Комитете Госбезопасности Туркмении, где присутствовали руководство Пограничного Управления, сотрудники Особого отдела КГБ ТуркВО, озвучило результаты проведенного учения выпускников КУОСа, которые были признаны успешными всеми службами КГБ СССР. Начались такие перестановки в руководстве КГБ Туркмении, Погрануправлении, что нам и не снилось. Мы испортили карьеру многим начальникам, привыкшим работать до обеда, а после обеда -- на шашлык и бешбармак, и в результатена новые должности пришли молодые и ретивые сотрудники, которые взялись за перестройку всей работы местных органов безопасности, а пограничники отправили многих начальников и оперов подальше от границы.
   Не знаю, лучше им было или хуже, но уезжали они из горячего Туркменистана в холодную Россию, наверное, с чувством глубокого удовлетворения. И все благодарянам, безвестным выпускникам спецкурсов.
   Учеба длилась почти год, потом отпуск и снова Афганистан. Молоды мы были, еще не до конца осознавали, что такое семья, дети. Как будут жить наши жены в гарнизонах, кто о них позаботится, каким будет обеспечение денежным довольствием, и многое другое, о чем и писать не хочется.
  
   []
  
   1980 год, г. Кабул, кандидаты в сотрудники ХАДа, аналог КГБ, которых мы оформляли и отправляли на учебу в Ташкент
  
   Мы мужчины, нам надо воевать, выполнять интернациональный долг, а женам -- ждать благоверных, надеясьна то, что вернутся живыми и здоровыми.
   В августе прибыли в Кундуз, в резиденцию Каскада, получили назначение, стали обживаться, знакомитьсяс оперативной обстановкой, уже на месте применять всето, чему научили на курсах. А надо было организовыватьзасады на тропах передвижения связников банд, главарей, минировать дороги, где они ездили на машинах, лошадях, перевозили грузы, уничтожать посты, захватываяживыми их бойцов, чтобы потом выяснять систему ихобороны, планы по нанесению ударов по нашим войскам, и все это обработав, посылать информациюв Центр для реализации. Выбрасывали нас под вечервертолетами, высаживали в горах километрах в 10-15 от цели, делали это очень быстро, чтобы душманыне могли засечь место выброса группы, и потом медленно и осторожно двигались к месту засады, ждали тех, ктошел к ним на встречи, и брали живыми, стрелять приходилось очень редко с применением ПБС, прибора бесшумной стрельбы, нужны были живые и говорящие "клиенты", которых ждали в совершенно других местах.
   Да и они, обалдевшие от того, что попали в плен, не молчали, рассказывали все, о чем им было известно. Это ужена базе, а тогда, выполнив задачу, мы выходили в эфир, говорили условную фразу, и под утро нас забирали вертушки и доставляли туда, откуда мы уходили на задание.
   Кроме этого, мы вели агентурную работу по поискуисточников информации среди местного населения.
   Для этого мы отращивали бороды, носили их одежду, знакомились с дуканщиками, продавцами магазинов, водителями такси, караванщиками, т. е. владельцами мини-гостиниц, и почти у каждого из нас вскоре появились информаторы, которые за деньги готовы былинести всякую чушь, лишь бы платили, но мы отсеивали ненужную информацию и представлялись сотрудниками различных государств, а для этого надо было постараться, так как наш язык они быстро усваивали и моглиотличить шурави от американца или немца в два счета.
   Но главное -- боевые выходы.
   Дважды на одно и то же место мы не забрасывались, ибо знали, что они нас там ждут, а провалов не допускалось, ибо провал -- это смерть группы. А это ЧП на весь Каскад и выводы, которые будут сделаны руководством.
   Это в теории, а на практике была совершена ошибкапри оценке обстановки и постановке задачи, когда насбросили на тот участок, который мы уже отработалии где нас, по идее, уже ждали и жаждали перерезать намгорло или захватить в плен.
   Нам поставили задачу по захвату кого-нибудь из главарей, собиравшихся на совещание по координации действий групп провинции Кундуз. На этом совещании, какпредполагалось, будут руководители Исламской партии Афганистана доктора Хекматияра Гульбеддина, неплохо бы получить их планы на будущее от первых лиц партии. То, что мы идем в район, где уже были, и нарушаемнаши правила, в расчет не принималось, а нам как-тоне с руки было возражать начальникам. Короче, мы были по старой схеме заброшены перед заходом солнца, притаились, изучили местность, которая уже была знакома, и двинулись к цели, маленькому кишлачку в горах, где должно было состояться совещание. Шли долго, и ничего не предвещало беды, но уже в темноте насобнаружили собаки, которых в кишлаках великое множество и которых афганцы не кормят, они с наступлением вечера сами выходят на поиск добычи, а тут мы!
   Поднялся такой шум, что ни о какой маскировке ужеи речи не было. Выскочили их бойцы, ориентируясь на лай собак, поднялась стрельба, и они поняли, что нас немного, а мы не "огрызались" на стрельбу, разбросали приманки против собак, которые они мгновенно проглотили и сдохли, но было поздно. Нас обнаружилии стали оттеснять в горы, подальше от кишлака, а там, по нашим данным, было заминировано, т. е. мы должны были подорваться, что и произошло. Первым подорвался сам парень, сапер, когда пытался снять мину, ему оторвало кисти рук, разорвало грудь, и он умер через несколько секунд, будучи первым, впереди группы, с щупом для поиска мин. Мы быстренько собралиостанки, завернули в плащ-накидку и сами стали искать мины. Их было понатыкано несколько штук, и мы, имея опыт разминирования, их обезвредили, но передвижение уже стало медленным, чем и пытались воспользоваться душманы, но мы после себя поставили наши мины, и, пройдя метров 400, мы услышали взрывыи вой подорвавшихся. Это их охладило, а нам дало возможность немного оторваться от наступающих по пятамих бойцов.
   Мы доложили по радио об обнаружении, о потереи получили приказ обосноваться на горке, разбросать мины-ловушки и держаться до наступления рассвета, помощь придет. Делать было нечего, продержаться надобыло часа три-четыре, но это принимая бой, в который душманы, поняв, что нам деваться некуда, бросили приличные силы. Сколько их было, точно не знаю, но по выстрелам из разных систем вооружения не меньше, чем 40-50 человек. А это немало, учитывая, что нас осталось всего 16 человек.
   Бой разгорался, и мы боялись только одного -- чтобы они не накрыли нас минометным огнем, тогда конец, шансов на спасение не было, но то ли у них ума не хватило, то ли не было минометов, но огонь велся в основном из автоматического оружия. Мы отстреливались, обнаружив цель по огонькам из подствольника, туда -- гранату, и цель замолкала. Попали и они по нашим бойцам, убит был командир группы, а я был заместителем, взял на себя командование. Перетащив трупы ребят, сложили ихза камни, чтобы дальше им не получать пули, и продолжали отстреливаться.
   Патронов было достаточно, да и стреляли мы экономно, только отвечали на выстрелы, забрали боеприпасы у убитых товарищей и надеялись, что хватит боеприпасов до того, как нас заберут.
   В пылу сражения не на жизнь, а на смерть мыслейо том, что могут убить, не было, был просто азарт сражения -- кто кого? Но их было очень много, огонь не прекращался, погибло еще трое наших бойцов, которых мытакже притащили к уже погибшим. Расставив бойцов, я им сказал не высовываться под пули, беречь боеприпасыи отвечать только по конкретным целям.
   Зацепило и меня, я вначале и не заметил, да и больне почувствовал, а когда намок рукав левой руки и начало щипать на плече, ощутил рану. Пуля навылет прошлапо мягкой ткани руки выше локтя, я достал индивидуальный пакет, перемотал руку, вколол промедол и продолжал стрельбу, так как нельзя было ни на миг прекращать сопротивление.
   Рассвет неуклонно приближался, и вскоре стали обнажаться скалы, потом ущелье, и наконец, стала видна вся картинка нашего существования.
   Кишлак был внизу, в двух километрах от нас, мысидели на горке, далее еще несколько ущелий и тоже кишлаки. Ну, думаю, сейчас они вместе соберутсяи пойдут на штурм, так же думали и оставшиеся в живых ребята. Мы особенно берегли связиста, сержанта срочной службы, -- без него нам вообще кирдык, конец, я его спрятал в ямку, обложил камнями со всехсторон и сказал, чтобы в любом случае он не высовывался, держал связь с КП.
  
   Он исправно держал связь, поясняя, в каком бедственном положении находимся мы, и просил быстреерешать вопрос о помощи нам.
   Помощь пришла, раздался звук двигателей самолетови вертолетов, который был нам как песня, а душманам -- смерть. Мы обозначились красными дымами, они насувидели и дали команду спрятаться поглубже, так какбыл открыт такой огонь, что камни летели так же густо, как и пули. Обработка продолжалась минут 20, стоял такой грохот, что закладывало уши. Как по нам не попали, до сих пор удивляюсь: или мастерство летчиков, или Богнас спас. Потом подлетели вертушки и стали добиватьоставшихся душманов. Прилетели несколько наших бойцов из службы спасения и стали загружать убитых друзейв вертолет, забирать оружие и боеприпасы, а мы самиподбежали к другому вертолету и, побросав вовнутрьсвое имущество, забрались по трапу в вертолет, попадалина пол, и вертолет, оторвавшись от земли, взял курсна базу.
   Обратный путь был таким быстрым или показалось, но, приземлившись на аэродроме Джамбулского вертолетного полка, мы были переданы медикам из госпиталя, которые нас уже ждали и тут же повезли в палаты, на операции. Погибших ребят также доставили на аэродром, с ними работали врачи, патологоанатомы.
   Нас, раненых, положили в отделение хирургии, гдекаждому была оказана конкретная медицинская помощь.
   Меня прооперировали, наложили повязку и оставилив покое. Других также посмотрели, прооперировалии положили выздоравливать.
   Нас навестили наши командиры, которые подробно опросили нас о ходе операции, о бое, пожелали выздоровления и забыли. Через полмесяца я выписался из госпиталя и прибыл в расположение отряда, где пару дней отписывался за операцию. Каждому сотруднику группы была дана оценка его действий, на погибших оформлялись документы на перевозку в Союз и представлениек государственным наградам.
  
   []
  
   Я с операми Особого отдела КГБ на Панджшерской операции в мае 1982 года -- Солодухин, Коваль, Мишанин, Мордовин и переводчик Шамсутдинов
  
   На этом "разбираловка" не закончилась, и через несколько дней пришел приказ из КГБ СССР о расформировании группы "Каскад" и переводе офицеров Особого отдела КГБ в Особые отделы дивизий на территории Афганистана. Юрий Владимирович Андропов, председатель КГБ СССР, получив информацию о боевых потеряхотрядов "Каскад", отдал приказ об их расформировании: слишком дорогой была потеря офицеров, которых годами готовили, а потеряли в заштатной операции. Не стоитона того, чтобы гибли такие профессионалы. И мы былинаправлены туда, откуда и вышли. "Каскад" сохранилсяи действовал до конца пребывания войск в Афганистане, но уже в гораздо меньшем количестве. На помощь былброшен спецназ ГРУ, который в контакте очень успешноработал по тем же целям и задачам. Отрядов было достаточно много, но их работа -- это тайна, о которой яне напишу, я там просто не был.
   Я был назначен заместителем начальника Особогоотдела КГБ по 108-й мотострелковой дивизии в Баграме, дивизии боевой, не вылезающей из операций, несущейохрану дорог, мостов, ГЭС Наглу, под Кабулом, тюрьмы Пули Чархи, где сидели противники режима и родственники Амина. Мотострелковые полки 180-й и 181-й располагались в Кабуле, 1074-й артполк, зенитно-ракетныйполк, полностью укомплектованные оперсоставом.
   На каждом мотострелковом полку было по два опера, в артиллерийском полку -- один, в полку ЗРВ -- один.
   Штаб дивизии дислоцировался в Баграме. Начальником Особого отдела КГБ по дивизии был подполковник Садыкбаев Исакджан Усманович, там же находились разведбат, батальон связи, инженерно-саперный батальон, 285-й танковый полк. Это все располагалось компактно, по одну сторону города Баграма, по другую сторонуаэродрома располагались рембат, госпиталь, отдельныйбатальон материально-технического обеспечения, батальон охраны. На той же стороне находился 345-й отдельный парашютно-десантный полк. На самом аэродромерасполагался целый корпус авиации, как нашей, таки афганской. Короче, Баграм был нашпигован войсками под завязку; в Чарикаре, семь километров от Баграма, находился 45-й отдельный инженерно-саперный полкармейского подчинения, но опер на полку был наш. Был отдельный противотанковый дивизион, который был раскидан по дороге и нес охрану постов дивизии. Работал там старший лейтенант Талгат Мингазов, исполнительный и безотказный опер, которому приходилось всевремя быть в движении, посещая свои подразделения, разбросанные на большие расстояния. Еще один мотострелковый полк, 177-й, был расположен в Джабаль-Ус Сарадже, что в 70 километрах от Баграма, на входе в Панджшерское ущелье, и постоянно подвергался обстрелам со стороны моджахедов Ахмад-Шаха Масуда, с которым наша дивизия вела бои на всем протяжении ее нахождения в Афганистане.
   Особенностью комплектации войск было то, чтов дивизии было два политотдела, один из них занимался спецпропагандой во время боевых операций среди населения, первый же политотдел работал среди наших военнослужащих. Была в дивизии и своя военная прокуратура, которая возбуждала дела против наших бойцов и которую очень не любили в дивизии. Прокурора звали "Гнус", такой кусачий был, сволочь, ему нужныбыли "палки" возбуждаемых уголовных дел. А как же вырасти в званиях и должности? Только путем посадок тех, кто воевал. А то, что во время войны всякое бывает, прокурора не интересовало, сам-то он на войну не ходил. И мы: я, начальник политотдела, начальник штаба -- отстаивали бойцов как могли, пригибая этого прокурора до земли, иначе не спасти было нашего бойца, который по глупости иногда допускал нарушенияв обращении с душманами, притаскивал трофейное оружие, которое не сдавал в рембат. В штате прокуратуры было пять следователей, ребят вменяемых, которые не знали, как сделать так, чтобы выполнить требование руководителя и не подставить солдата, прапорщика или офицера под статью. А прокурор требовал уголовных дел, иначе как оправдаешь его присутствие на войне?
  
   Иногда дело доходило до абсурда: прокурор требовал проведения эксгумации трупов душманов на территории, которая была уже оставлена нами и там уже были душманы. Мы ему объясняем, что по законам ислама убитый должен быть похоронен до захода солнца, а эксгумация -- это грех, в исламе нет такого понятия. Да и подставлять под пули наших солдат ради того, чтобы прокурор осмотрел трупы душманов, -- кто на такое пойдет?
   "Хочешь осмотреть -- иди и смотри, а проводить операцию там мы не будем". Он волком на нас смотрел, но сделать ничего не мог. Кабинеты наши были через коридор, где стоял наш охранник, и мы видели и слышали все, что происходило в прокуратуре. Регулярно стала поступать информация после того, как нами была привлечена к негласному сотрудничеству его секретарь, и мы знали обо всех его планах по преследованию наших военнослужащих и своевременно убирали их подальше в батальоны, несшие охрану на постах, куда боевой прокурор и сунуться боялся -- вдруг убьют или в плен попадет? Прибыв в отдел, я установил хороший контакт с егоначальником, тем более что мы оба были из САВО, до Афгана Исакджан Усманович был начальником Особого отдела КГБ по танковой дивизии на севере Казахстана, заочно учился в университете, имел жену Клавдию Гавриловну и детей -- сына Алишера и дочь Индиру.
   В Афганистане он находился с января 1980 года и поэтому в 1981 году уже ждал замену. За активное участиев боевых операциях был награжден орденом Красной Звезды, правда, по линии командования дивизии. Нашиначальники не очень старались нас награждать, сиделипо теплым кабинетам и не знали тягот и лишений жизнив дивизии. Не ходили на боевые операции, не рисковалижизнью, а Усманыч, как мы ласково его называли, не прятался от пуль и всегда находился в гуще событийв дивизии.
   Хочу особенно отметить, как строились взаимоотношения между Особым отделом и командованием дивизии, между нашими операми и командованием полков.
   Вся жизнь в дивизии была подчинена планированиюи проведению операций по уничтожению бандформирований, по охране дороги и перевозимых грузов. Дивизиябоевая, с историей войны в Великую Отечественную, развернута по штатам военного времени, национальныйсостав был пестрым: русские, белорусы, украинцы, таджики, узбеки, киргизы, туркмены, чеченцы, ингуши.
   В общем, весь интернационал Советского Союза.
   И в этом интернационале были такие трещины, которые нам приходилось латать уже с помощью того же прокурора. Об этом я писал в книге "Шурави советские". Междуузбеками и таджиками, туркменами возникли такие трения, которые заканчивались стрельбой и трупами. Воттут наш прокурор показал всю свою прыть, но, нарвавшись на тот факт, что зачинщиком этих взаимоотношений, приведших к стрельбе и потерям, был племянник Рашидова, первого секретаря ЦК Узбекистана, вынужден был признать фиаско и направить разбирательство в Ташкент, где племянника оправдали и в Афган большене послали.
   Все вопросы решались быстро, без проволочек, давались команды, которые мы просто контролировалии помогали командирам чем могли. Мы имели полнуюинформацию обо всех процессах в подразделениях благодаря наличию информаторов, которые работали так, что ни одна мелочь не ускользала от внимания опера.
   А он тут же информировал командира, и ситуация выправлялась, будь то снабжение, питание, обращениес оружием, несение службы или взаимоотношенияв среде солдат, офицеров. Все имело значение. Вспоминая вопросы отношений в Союзе с командованием дивизии, могу сказать, что в Афгане командование былозаинтересовано в плотном контакте с нами, ибо мы всегда первыми получали информацию обо всех негативных процессах во всех слоях военнослужащих и всегдавовремя информировали их об этом.
   С другой стороны, командир дивизии полковник Миронов Валерий Иванович, позже генерал-майор, окончил пограничное училище, потом академию Фрунзеи о работе Особых отделов имел полное представление, а начальник Особого отдела Садыкбаев сумел установитьс ним такие отношения, что никакие решения не принимались, если не посоветовались с Особым отделом, и этознали все должностные лица дивизии. И нам от этогобыло легко работать, поддержка со стороны командироввсех уровней была гарантирована.
   Начальником политотдела дивизии был подполковник Федоров Виктор Сергеевич, умница, заводила, пользующийся авторитетом среди всех категорий военнослужащих дивизии. Он был опорой командира, и егоподчиненные соответствовали своему руководителю, помогая в нелегкой службе подчиненным бойцам.
   Начальником штаба дивизии был полковник Юлдашев Турсун Юлдашевич, узбек, умница, который до своего назначения был командиром 180-го мотострелковогополка и который с Садыкбаевым дружил и слушал его, поскольку Особый отдел давал такую информациюпо душманам, их огневым точкам, складам с боеприпасами, засадам, которая спасла не одну жизнь солдатами офицерам дивизии.
   Вокруг Баграма раскинулась знаменитая "зеленка", зеленая зона, которая опоясывала город и служила отличным укрытием для засад, минирования дорог, совершения диверсий против авиации, колонн, двигавшихсякак в сторону Кабула, так и в сторону Союза.
  
   Теперь хочу назвать всех сотрудников Особого отдела КГБ по 108-й МСД, с которыми мне пришлось воеватьв течение 1981 -- 1983 годов. Это майор Гладышев Сергей Иванович, старший опер; капитан Гусев Сергей, опер, это 180-й МСП, майор Еврошин Анатолий, старшийопер, старший лейтенант Мишанин Виктор Фирсович, опер на 181-й МСП, капитан Подлесных Владимир, старший опер, капитан Звоник Виктор, опер на 177-й МСП, майор Солодухин Вадим Александрович -- 1074-йарт. полк, старший опер, майор Рыбников Виктор, 285-йтанковый полк, старший опер, майор Головкин Виктор, переводчик, старший опер, капитан Петенко Александр, старший опер, разведбат дивизии, потом лейтенант Акопян Рафаэль, Мордовин Николай -- опер на батальонесвязи, капитан Усенко Сергей, опер на инженерно-саперном батальоне, капитан Медведев Александр, оперна медсанбате и ОБМО, отдельный батальон материально-технического обеспечения, старший лейтенант Мингазов Талгат -- противотанковый батальон, опер, старший лейтенант Коваль Александр, разведбат дивизии, секретарь отдела старший прапорщик Небратенко Николай Александрович, старший лейтенант Горшков Сергей -- отдельный батальон охраны. На полку ЗРВ капитан Плетнев, полк прибыл позже, в 1982 году.
   С этими ребятами мы в течение двух лет ходили на боевые операции, спали, укрываясь одними бушлатами, ели из одной посуды, делились патронами во времябоя, перевязывали раны и хоронили погибших товарищей, увозя их грузом 200 на Родину.
   По характеру, возрасту и опыту работы они были всеразные. Солодухин Вадим был самый старший, ему былона тот момент уже 45, но он показывал, как надо вести себя в полевых условиях, не ныть, быть собранными помнить, что на тебя, на твое поведение смотрят солдаты, которых ты учишь бдительности и которые берут с тебя пример. Более молодые, Мордовин, Усенко, Акопян, Коваль, Подлесных, Звоник, Гусев, старались походить на него. Старшие оперы -- Еврошин, Гладышев, Головкин, Рыбников -- были постарше их, имели большеопыта оперативной работы и были опорой и поддержкойруководства Особого отдела дивизии. Мы часто поручалиим контроль за работой молодых сотрудников, и всегдаэта помощь была конкретна и приносила только пользу.
   Я часто поручал написание обобщенных справок по сигналам и мероприятиям Подлесных Владимиру, выпускнику Киевского общевойскового училища, и он прекрасно с этим справлялся. Уже после замены Садыкбаевав Союз при уходе на боевую операцию я поручал ему руководство отделом, сбор и аналитику всей информациии доклад в Особый отдел КГБ по 40-й армии. Замену Садыкбаеву прислали не скоро, и мне пришлось исполнятьобязанности начальника отдела около двух месяцев, покаиз Москвы не прибыл подполковник Лещук Станислав Николаевич, аналитик 2-го отдела 3-го Главка, которогоя летал встречать в Кабул, и потом на вертолете мы пролетели сначала в Джабаль-Ус-Сарадж, в 177-й полк, потом в Чарикар, в 45-й инженерный полк, и потом в Баграм, в дивизию.
   С приходом Лещука мы стали работать несколько подругому. Станислав Николаевич по характеру человекспокойный, уравновешенный, имеющий большой опытработы по делам оперативного учета и проверкам сигналов, работать с ним было одно удовольствие.
   Аналитический, логический склад ума, подход к проверке конкретного сигнала или события с совершеннодругой стороны, о которой мы порой и не задумывались, давал возможность нам поучиться работе сотрудника центрального аппарата и ускорял проверку во много раз, избегая ненужных мероприятий, на которые порой тратится много сил и времени. Возраст -- 45 лет, москвич, худощавый, высокий, с тихим голосом. С командиромдивизии, политотделовцами, сотрудниками Особого отдела он установил такие отношения, что сразу бросалосьв глаза -- это тот тип руководителя, без которого не обходится ни одно мало-мальски серьезное мероприятие. Командир дивизии стал частым гостем у нас, а Лещук свойрабочий день начинал с общения с командиром дивизии.
   Мы такому положению дел только радовались, он продолжил все хорошие традиции Садыкбаева, которые тотзаложил за годы, проведенные вместе с Мироновымна этой войне.
   По-другому мы стали строить взаимоотношенияи с нашими коллегами из ХАДа, из Царандоя, советниками в армии ДРА. При планировании операций мы раскрывали перед ними все детали операций, силы и средства, привлекаемые для этого, зоны действия как нашихвойск, так и их. Они практически знали все детали операций, и когда мы приходили в тот или иной райони не обнаруживали там душманов, то удивлялись ихосведомленности и реакции на наши действия. Причинабыла одна -- предательство тех, кто был посвящен в детали. А это были они -- сотрудники либо ХАДа, либо Царандоя, другие не могли предать.
   Особенность народной власти была в том, что этиструктуры состояли из членов разных партий -- Хальки Парчам, которые боролись за власть и подставляликонкурентов под удар -- кому нам верить, тем или другим? Они заискивали, это в характере восточных людей, говорили гадости про конкурентов, подставляли их, и нам порой было не понять, кто же из них врет.
   Наилучший вариант, который выбрали мы, правда, поздновато, -- это не верить никому. Только себе. И дела пошли. Наши "братья" по интернационализму, конечно, обижались, клялись в вечной любви и дружбе, но нас переубедить они уже не могли. Мы засекретили все планы и карты с расшифровкой операций, сузилисвой круг собственных секретоносителей, ужесточилиправила пользования документацией Центра боевыхопераций, и такой был в дивизии, и результаты не заставили долго ждать. Били их там и тогда, когда нам было удобно, они стали попадать в засады, мы вылавливали их связных, брали даже главарей -- тут пригодилисьмоя подготовка и знание этих методов, чего не знали армейские офицеры. Пришлось провести не один деньв работе по обучению бойцов разведбата, которые воспряли духом от результатов такой работы. Это не моглоне сказаться на отношении к нам командования дивизии, политотдела, командиров полков и батальонов: ониувидели в особистах не нахлебников в их полках и батальонах, а истинных добытчиков информации, котораяспасала жизни солдат и офицеров и помогала им болеекачественно решать задачи по уничтожению бандформирований.
   После удачных боевых операций, боевых выходов командование стало представлять по линии Министерстваобороны к награждению наших оперуполномоченныхв полках и батальонах. От руководства Особого отдела 40-й армии такого не дождешься, там не очень ценилитакую работу сотрудников, которая была на пользу армейским планам, им подавай разоблачение агентуры, внедрение в бандформирования своих источников информации, аресты среди офицеров армии ДРА, но этонастолько кропотливая работа и небыстрая, что орденаи медали приходились на сотрудников третьего отделения, работавших с афганцами и получавших оперативнозначимую информацию, второго отдела, которые анализируют все наши материалы и рекомендуют проведениеоперативных мероприятий, а мы, воюющие в рядах Советской армии, хлебающие все тяготы и лишения военных действий, как бы в стороне от нашего родного ведомства, получали награды по линии Министерства обороны.
   Так было с майором Гладышевым Сергеем Ивановичем, воевавшим вместе с командиром 2-го батальона капитаном Аушевым Русланом Султановичем, ставшимв 1982 году Героем Советского Союза, а Гладышев, не вылезавший из боевых операций вместе с Аушевым, был награжден двумя орденами Красной Звезды, именнопо линии командования дивизии. Наши же начальникииз руководства Особого отдела по 40-й армии вообщесбоку стояли. Но награды есть награды, и они выписывались от имени Президиума Верховного Совета СССР, и мы гордились ими. А кто наградил, так какая разница, они смотрелись на гимнастерках, когда мы приезжалив Особый отдел 40-й армии, очень эффектно. Те же, ктоработал в самом Особом отделе армии, завидовали нам.
   Но вы ведь, ребята, душманов видели только тогда, когдамы их привозили в отдел. Вся ваша война сводилась к тому, что вы сидели в безопасном месте и тепле, попиваякофеек, приготовленный в турках на подогретом песке, которые я лично видел только на картинках.
   Таким же образом за результаты на боевых операциях, за информацию, добытую в ходе боевых действий, и личное участие в руководстве оперативной группойдивизии я был награжден двумя орденами Красной Звезды.
   Этонесчитая ранений, полученных в 1982 и 1983 годах. Станислав Николаевич Лещук, который провоевал в дивизии около четырех месяцев, былпо линии командования представлен к награде и получил орден Боевого Красного Знамени. Считаю -- заслуженно. Лещук впоследствии был назначен на должностьзаместителя начальника Особого отдела КГБ 40-й армии, ему было присвоено воинское звание полковника.
   А я остался в дивизии, проводил в Союз командира генерал-майора Миронова Валерия Ивановича, встретил нового командира полковника Уставщикова Григория Ивановича, прибывшего из Молдавии, с которым прошел не одну боевую операцию и которого мы с начальником штаба полковником Кандалиным Геннадием Ивановичем обучали воинскому мастерству, ведь руководить боевой операцией -- это не то, что кадрированной дивизией в мирное время, тут надо воевать и отдавать команды, касающиеся уничтожения противника, захвата территории, взятия в плен и т. д.
   Уставщиков быстро вошел в курс дела и скоро ужесам командовал дивизией, поглядывая на нас только тогда, когда складывалась нестандартная ситуация, в которой он еще не был. Мы подсказывали, что надо делать, и он принимал решения. Потом благодарил за помощь, ненавязчивую и правильную. Короче -- "проставлялся", ему как командиру дивизии полагалась бутылка коньякав месяц, которую мы также благодарно выпивали. Но этоуже после операции, во время боевых действий об этоми речи не могло быть, жить-то хотелось, а выпивший человек не боец, а мишень. Мы это знали и неукоснительно соблюдали.
   При мне почти все оперработники получили государственные награды, очередные воинские звания. Нужнобыло провоевать полгода в Афгане, и тогда ты, если проходил полсрока в звании, имел право получить очередную звездочку.
   Оперработники мотострелковых полков, разведбата, инженерно-саперного батальона, связи постоянно участвовали в боевых действиях, выезжали на боевые выходы, это на несколько дней, так же рисковали своей жизнью, здоровьем, как и бойцы подразделений, где они неслислужбу. И как их можно было не продвигать в званиях, не награждать, когда рядом в батальонах солдаты, офицеры, прапорщики постоянно "обмывали" награды, получали очередные звания, мы ведь вместе рисковали враг не делил нас на оперработников и солдат, все былив одинаковой форме, с одним и тем же оружием, котороестреляло по ним.
   Но эти награды получали мы не по линии КГБ, а по линии Министерства обороны. Командиры полковоценивали работу сотрудников Особого отдела КГБтак же, как и своих офицеров. Особист не пряталсяв окопах за спинами солдат, а сам стрелял по врагу, ходилна захват их укреплений, добывал от пленных информацию, которая помогала избежать потерь, выполнить задачу с минимальным ущербом.
   Станислав Николаевич Лещук, который был назначен заместителем начальника Особого отдела КГБ по 40й ОА, перебрался в Кабул, но нас опекал плотно, не могоставить отдел дивизии без присмотра, за что ему оченьбольшое спасибо.
   В дивизии происходили замены офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат, которых мы принималив свои ряды, обучали военному делу, так как в "учебках"они учились одному, это была "игра в войнушку", а здесь настоящая война, где убивают, калечат, и надопо-другому себя перестроить, надо научиться самомуубивать врага, а это переломить свою психику, иботолько в книгах и кино все так просто -- прицелился, выстрелил и немец убит. Здесь и по тебе целятся и стреляют, и надо не только приобрести навыки стрельбыиз укрытия, но и оборудовать это укрытие таким образом, чтобы оно тебя спасло от пули и снаряда, мины.
   Это наука, которая постигается только на войне, а мыкаждому солдату с первого дня внушали, что он прибылна войну, и тем самым опускали его на грешную землю, которая могла его спасти, если он ее обкладывал вокругсебя и зарывался в нее по самые уши. А в горах земелька каменистая, значит, и камни годились для укрытия.
   Кроме этого, надо было учитывать тот факт, что душманы -- это воины, которые знали свои территории с детства, прошли их собственными ногами, прекрасно ориентировались в пещерах, ходах укрытий, в лабиринтекяризов, колодцев, которые снабжали водой кишлаки, и устраивали засады там, где мы их не ждали. А каждаязасада -- это бой на поражение и потери, которые неизбежны в таких случаях. Вот тут и нужно было умениеоперработника Особого отдела, который заранее долженбыл получать эту ценную информацию либо от ХАДовцев, от Царандоя, либо от собственных информаторов.
   Если этого не было -- потери неизбежны.
   Поэтому, чтобы подготовиться к операции, провестиее и не понести потерь в живой силе, и нужна была слаженная работа особистов, разведотдела дивизии, ГРУшников, которая должна быть настолько невидимой дляпротивника, что при проведении операции мы старалисьне посвящать своих коллег из их армии, иначе провал.
   Все объяснялось довольно просто -- семьи у афганцев большие. Три-четыре жены, 15 -- 20 детей разныхвозрастов и полов, которые имели родственные связиво всех уголках страны и которые как поддерживали народную власть, так и боролись с ней. Точно так же, каки в Гражданскую войну в России. Брат против брата, сынпротив отца. Потом, надо было учитывать и религиознуюсоставляющую. Ислам привит с детства, подчинениемулле, и что он скажет, то правоверный и должен делать.
   А еще нужно учесть тот факт, что в мечетях муллы призывали народ к борьбе с неверными -- гяурами, то естьс нами, никакими агитационными мероприятиями нельзя было переломить их убежденность в правоте войны против шурави, советских. Что мы ни делали: помогалиим продуктами, лекарствами, проводили агитационныемитинги, расклеивали листовки -- все было настольконеэффективно, что одно слово муфтия, и мы терпелинеудачи на идейном фронте. Против нас воевал народ.
   Спецслужбы США, Великобритании, Саудовской Аравии, ФРГ, которыми кишел Кабул, быстренько сообразили, на что ставить, и помимо помощи оружием, боеприпасами они вели и идеологическую войну. Это былопострашнее пуль и снарядов, от этого оружия былоне спрятаться и не укрыться. Оно проникало в сознаниемалограмотного населения, и никакими мантрами выкорчевать его оттуда возможности не было. Спецслужбыорганизовали издание специальных листовок, в которыхпрославлялись погибшие моджахеды, с фотографиямии описанием подвигов на фоне подорванных наших машин, танков, вертолетов и самолетов, и эта пропагандаперевешивала все усилия народной власти по привлечению их на свою сторону.
   Кроме этого, на территории Пакистана были оборудованы учебные лагеря по подготовке бойцов, их вооружению и переброске на территорию Афганистана, в действующие отряды. В бандах были специалисты, которые организовывали проверку всех прибывающих из соседних кишлаков и очень тщательно проверяли их на предмет вербовки ХАДом, Царандоем, Особым отделом КГБ, которые сводили на нет всю работу по проникновениюв банды. Мы завербовали агента, внедрили его в банду, ждем информацию, а в итоге он молчит, потом около дороги в кишлак видим на палке отрезанную голову агента, которого они разоблачили и зверски убили. Это зрелищебыло устрашающим и снижало наши возможности по вербовке среди местного населения. У душманов контрразведка работала не хуже нашей, методы вербовкии разоблачения ведь одни и те же, только здесь фактор землячества играл решающую роль. Если мы пыталисьзавербовать агента и внедрить его в банду из местных, то находилось множество тех, кто их тут же разоблачал: они знали друг друга, а сама подготовка агента была скоропалительна, не было времени на отработку легенды и обучение, и в итоге -- смерть, а значит, провал всей нашей работы.
   Этого не могли понять и оценить сотрудники ХАДа, которых мы сами учили в Ташкенте, их патриотизм порой перевешивал все наши разумные доводы о том, чтонадо долго готовить и тщательно продумывать процессвнедрения агента, а "скороспелки" -- это провал.
   Но мозгов им не вложишь, и они, проучившись три месяца у нас на курсах, прибыв в Афганистан, считали себяпрофессионалами высшей категории. На наши доводыони с пролетарской непосредственностью отвечали: а выв Гражданскую войну сколько жизней сгубили, преждечем построили социализм, чего вы нас упрекаете в жестокости к врагам, мы у вас учились, изучая историю государства и становления ЧК. Эта позиция ставила насв тупик: что можно было возразить патриоту Афганистана, который устанавливает власть народа на своей Родине?
   Когда во время боевых операций или в повседневнойжизни мы задерживали, допрашивали подозреваемыхместных жителей о причинах появления в зоне боевыхдействий или около территории воинской части, а потомпередавали их в ХАД, то там долго с ними не церемонились: выводили во двор -- и из автомата. На наши вопросы: "Ребята, что вы делаете?" ответ убивал: "Вы их задержали, допросили и передали нам. Так? Так. А дальше мысами решаем, что с ними делать". Душманам -- смерть.
   И все. Вопрос гуманности и процессуальных действий, законности и соответствия наказания проступку -- всев урну. Революционное правосознание -- это главное.
   Остальное -- крючкотворство.
   Вот и устанавливай Закон в государстве, которое живет еще в XIII веке. А с другой стороны, их можно понять. Когда в плен к душманам попадали их сотрудники, агентура или родственники -- то душманы с ними не церемонились, просто с живых сдирали кожу, перерезалигорло всем родственникам, в том числе и детям, беременным женщинам. Не щадили никого, так почему ихдолжны были щадить сотрудники ХАДа, Царандоя?
   Я своими глазами видел растерзанного губернатора Кундуза, его семью, маленьких детей, родственников, которым душманы отрезали головы, вспороли животы, набили землей, и все это нагло и на виду у сотен людей.
   Как тут привлечь на сторону народной власти сторонников, которые знали, что и их ждет такая же участь, еслиони ее поддержат?
   А сколько зверств видели наши бойцы и командиры, освобождая кишлаки! Кругом кровь и трупы, взорванные дома, голые дети, которых выгоняли на улицуи ими прикрывались. Те, кто руководил душманами, изучили нашу психологию, наше отношение к детям, женщинам и этим спекулировали, жестоко расправляясь с активистами НДПА, сотрудниками спецслужб, учителями, выставляя их растерзанные тела на обозрение наших солдат, которые ужасались при виде такихзверств и сами ожесточались. А потом, используя нашуформу, врывались в кишлаки, убивали всех активистови выдавали это за зверства наших солдат. Опрос жителей кишлаков давал один ответ: шурави поубивалиместных, и представьте, каких усилий стоило опровергнуть эту ужасную ложь, доказывая, что это дело рукдушманов. Причем в расследование вмешивались и сотрудники ХАДА, которые с пеной у рта доказывали виновность наших бойцов. Мы скрупулезно опрашивалиуцелевших, по крупицам собирали доказательстванепричастности советских солдат. Например, при обнаружении обезглавленных тел в Ниджрабе, где мы проводили операцию, Лещук Станислав Николаевич, опрашивая свидетелей, спросил, в чем были обуты солдаты.
   "В калошах", -- ответила женщина. Мы задали вопрос ХАДовцу: "Ты видел когда-нибудь советского солдатав калошах?" "Нет", -- ответил он. Это первый прокол.
   Второе: чтобы отрезать голову одним движением ножа, нужен опыт и хороший нож. Правильно? Да. Тогда вот тебе наш штык-нож от автомата Калашникова, и попробуй им отрезать простую ветку. Не получается?
   А как таким ножом можно голову отрезать, не оставляя порезов? У афганцев всегда с собой нож мести, острый как бритва, который они носят с собой, и только имможно так отрезать человеческую голову. Вспороть живот так, чтобы кожу подрезать и кишки не задеть, онивываливаются, и человек постепенно умирает, так кактеряет кровь, получает заражение оттого, что пытаетсявпихнуть их обратно и заносит грязь и инфекцию. Этидоводы действовали на защитников Революции, и онисоглашались с тем, что шурави здесь ни при чем.
   К чему я рассказываю все эти ужасы? А к тому, чтобы вы представляли, чем приходилось заниматься особистам, защищая честь и достоинство советских воиновинтернационалистов, которые по природе воспитанияне могли совершать такие зверства. А военному прокурору был урок: не надо грешить на наших солдат и тут жевозбуждать уголовные дела. Разберись, дядя, во всех тонкостях афганской души и стой на защите чести советскихсолдат. А не наоборот.
   За два года с лишним пришлось не раз сталкиватьсяс подобными случаями зверств, творимыми душманами, чуть ли не бить морду ретивым ХАДовцам, доказывая невиновность наших солдат. Они уже знали мой характери старались не ввязываться в какие-либо конфликтныеситуации, где требовалось опровержение виновности шурави.
   Я участвовал в больших операциях по разгрому бандформирований Ахмад-Шаха Масуда в Панджшерев мае -- ноябре 1982 года, где в первый раз пришлось руководить оперативной группой Особого отдела КГБ дивизии, допрашивать плененных душманов, получая оперативную информацию, вступать в контакт с главарями, убеждать их в том, что с нами лучше дружить: мы поможем в уничтожении их соперников, которые мешают имстать маленькими царьками в своей провинции, поможем патронами и продовольствием, главное -- не стреляйте по нашим войскам и колоннам и охраняйте дорогу, по которой мы осуществляем снабжение из Союза наших гарнизонов.
   Все это проходило мимо нашего начальства, так как оно категорически запрещало на тот момент всякие контакты с главарями, боясь, что нас они обманом могут захватить во время переговоров и потом использовать для шантажа. Но мы находили точки соприкосновения с врагом и тихонько делали свое дело, получая интересную информацию, которую не могли получить агентурным путем ввиду сложности внедрения в их структуры.
   Все эти наши потуги я описал в книге "Шурави советские", которую вы можете найти на сайте Ridero. ru: "Шурави советские", Николай Дуюнов.
   Во время проведения боевой операции в Панджшере -- Долине Пяти Львов, как написал Егор Гайдар, контр-адмирал, заведующий военным отделом газеты "Правда", который присутствовал на наших допросах плененных душманов в Анаве, мы получили очень многоинформации о планах Ахмад-Шаха Масуда, захватилиего архивы с фотографиями его агентуры во всех слоях общества Афганистана -- в армии, ХАДе, Царандое, в командах губернаторов, местной власти. По итогамэтой работы было проведено столько арестов и было вынесено столько расстрельных приговоров, что Ахмад Шаху Масуду уже не удалось в будущем восстановить агентурную сеть в том объеме, который был у негодо проведения нами операции.
  
   При проведении войсковых операций против душманов привлекались различные по составу и численности воинские части -- от полка до дивизии или несколько дивизий. Все зависело от места проведения операциии сил душманов, скопившихся в этом районе. В горной местности, а Афганистан -- это горная страна, но в которой есть и пустыни, и равнины, требовались различные приемы ведения боя и силы, но всегда с нами ходил, как правило, один батальон афганских войск, который не решал никаких боевых задач, кроме собственной охраны и досмотра задержанных в бою афганцев. Это я говорю про свою дивизию. Были большие операции, в которых принимали участие полки и бригады регулярной армии Афганистана, но это было редко -- воевали в основном части 40-й армии.
   За 1982 год было проведено много операций по уничтожению бандформирований на всей территории Афганистана, где-то удачных, где-то не очень, потери личногосостава были значительные. Мы регулярно отправлялив Союз груз 200, это скорбный груз, погибали наши друзья, с которыми связывала настоящая мужская дружба.
   У меня в отделе в августе 1982 года погиб капитан Подлессный Владимир Васильевич, 26 лет отроду, единственный поздний сын родителей, проживающих в Кременчуге, который, не раздумывая во время боя, при входе в ущелье Панджшер бросился спасать захваченных душманами двоих солдат и был убит очередью из автомата. Мы его не смогли спасти, и он умер от ран при транспортировке в госпиталь в Баграм. Ранения получали моиофицеры, но, подлечившись, продолжали свою работу, никто не запросился в Союз досрочно, подальше от войны и ран.
   Не минула и меня эта участь. 8 сентября 1982 года, воскресенье, мы в Панджшере, война в полном разгаре.
   В этот день отмечается День танкиста. А командир дивизии генерал-майор Уставщиков Григорий Ивановичи начальник штаба дивизии полковник Кандалин Геннадий Иванович вместе заканчивали Бронетанковую академию и были по образованию танкистами. Кандалиндо прибытия в Афганистан командовал в Волгограде танковым полком, и поэтому поздно вечером, когда уже закончились активные боевые действия, мы собралисьв палатке командира дивизии, чтобы все-таки, даже в таких условиях, отметить этот профессиональный праздник. Накрыли стол -- тушенка, лук, чеснок, хлеб, командир поставил бутылку коньяка, я -- водки, припасенной на всякий случай, и праздник наступил. Выпили, закусили, перекурили, поговорили и где-то за полночь вышлик речушке, что текла рядом, метрах в 200 от штаба.
   Выйдя из палатки, заметили, что бойцы разожгли небольшой костерчик и готовили себе чай, чтобы не спать.
   Но огонь разгорелся настолько сильно, что осветил все вокруг. Кандалин пошел к ним и потребовал, чтобы они загасили костер и перенесли его в другое место, откуда огоньне видно. Бойцы засуетились, стали гасить огонь, но былопоздно. По закону подлости его заметили душманы, и рядом, метрах в 35, разорвалась первая мина. Нас осыпало камнями и осколками. Неподалеку разорвалась вторая мина, значит, жди третью, она будет точно по нам. Мыбросились искать укрытие, я добежал до речки, и тут третья мина. Она взорвалась метрах в 15, прямо в песок речки, и последовал удар по ногам осколками и камнями.
   От тупого удара по левой ноге, ниже колена, меня скрючило так, что я упал прямо в реку. Там было песка столько, что руки ушли вглубь, и я стал тонуть. Сил встать не было, боль парализовала мышцы. Спас меня начальник разведки дивизии подполковник Таран Владимир Иванович, который вытащил меня из реки и посадил на камень. Обстрел прекратился, наши минометчики засекли местопуска мин и сделали несколько выстрелов по ним.
  
   Нога кровоточила, была перебита кость ниже колена, видно было кость, трещины по всей ноге. Прибежали солдаты из медроты с носилками и понесли меня в медпункт. Там разрезали штанину и сделали перевязку, вкололи промедол, стало легче. Я пытался уйти своим ходомв свою палатку, но не смог. Дали костыли, и я пошел.
   Спать не мог, так как боль заглушила все желания, былатолько одна мысль: как же я буду воевать, замены не могло быть, так как некому было сменить меня.
   Утро было солнечным и теплым. В горах рассвет наступает позже, чем на равнине, но настроение былоне праздничным, боль глушила все. Мне вкололи еще промедола, и боль прошла. Нога опухла, стала синяя, кровоточила. Терпеть можно было только после уколов.
   Я доложил в Особый отдел армии о происшествии, там пообещали доложить руководству и о дальнейшем моем пребывании на операции.
   Кроме меня при обстреле были ранены еще четыре офицера, которые были неподалеку от нас, и два солдата, которые тушили костер. Из руководства дивизии никто не пострадал. В общем -- не повезло.
   Работа шла по плану, наносились артиллерийские удары, бомбила авиация, пехота выбивала душманов из укрытий и пещер. Короче, все как положено.
   Где-то часов в 11 меня пригласили на ЗАС (засекречивающая аппаратура связи), говорил генерал-майор Румянцев Виктор Дмитриевич. Он расспросил о делахв дивизии, о работниках, их здоровье и потом о моем ранении. Я сказал, что ранение легкое, я на ногах и могу далее продолжать работу. Он поблагодарил и заверил, что после операции я могу рассчитывать на лечениев госпитале в Кабуле. На том и порешили.
   Операция продолжалась до конца октября. Бои шлитяжелые, мы вытесняли Ахмад-Шаха из Панджшерскогоущелья, заняли его родной город Базарак, его резиденцию, которая поразила тем, что там было все, даже водопровод и теплый туалет. Была и тюрьма, в которой он содержал пленников, освободили около десятка узников, даже одну женщину, похищенную около полугода назадиз Кабула. Она была активисткой партии НДПА.
   Уничтожение бандитов было непростым делом. Они прятались в естественных укрытиях -- пещерах, ямах, навесах из скал, которые невозможно было уничтожитьнавесным огнем. Скалы из базальта, снаряды отскакивали от стен, а попасть вовнутрь пещеры -- это надо былобыть снайпером, а танк или пушка -- это не снайперскаявинтовка, по другим законам снаряд летит, поэтому, пока пехота не перебьет их, продвинуться по ущелью возможности не было, потерь в личном составе никто не хотел.
   Одна из таких пещер не давала нам покоя весь период операции. Был ранен Женя Комаров, командир полка, подполковник, ногу он потерял, и мы не могли долгоевремя нанести им урон. План придумал и осуществил Руслан Аушев, который подобрал десяток бойцов, обучил их на месте тактике уничтожения пещеры и, обув их в кроссовки, вооружив только гранатами, на вертолетевысадился на обратной стороне хребта. Потом скрытно они добежали до пещеры со стороны, которую душманы не охраняли, так как и подумать не могли, что возможен вариант штурма с обратной стороны хребта, и забросали их гранатами. Операция была настолько внезапной, что никто из наших бойцов даже не был ранен, а душманы все были уничтожены.
   Под утро мы поздравляли ребят с победой. Тут же сели писать наградные листы. Руслан Аушев был представлен на звание Героя Советского Союза, он это заслужил.
   Все это происходило в конце мая 1982 года. Это одиниз эпизодов операции в Панджшере. А она началась в мае и продолжалась до конца октября. И таких эпизодов было множество. Руслана Аушева отправили в отпуск, после которого он поступил в Академию имени Фрунзе, где ему и была вручена звезда героя.
   Мы тоже несли потери. Горько было смотреть на погибших наших ребят, ценой жизни помогавших установлению народной власти в этом неспокойном районе.
   В конце концов мы вынудили Ахмад-Шаха сестьза стол переговоров и начать договариваться с новой властью о мирном сосуществовании. Эта процедура продолжалась после ухода нас из Панджшера, в декабре 1982 или январе уже 1983 года, и завершилась договоренностями о том, что он не трогает нас, а мы его. Он не будет обстреливать наши колонны, идущие в Союз и обратно, а мы не будем бить его бойцов.
   В Анаве, столице Панджшера, был поставлен вначалебатальон десантников 345-го полка, потом отряд спецназа под командованием Бори Керимбаева, "Кара Майор", "Черный майор", этот отряд был из Казахстана, Капчагайский спецназ, потом целый мотострелковый полк, развернутый в составе нашей дивизии на базе 285-го танкового полка, которые продолжали войну с Ахмад-Шахом до самого вывода наших войск из Афганистана.
   Я терпел боль, надеясь, что все пройдет, но все складывалось наоборот. Нога опухла, посинела, боль стала нестерпимой, и когда был получен приказ вернуться намв Баграм, я вылетел в госпиталь в Кабул.
   Диагноз был плохой, надо лететь в Ташкент, в 340-йвоенный госпиталь, так как здесь оперативная хирургия, т. е. отрезать могут, а лечить только там. Такая перспектива меня, конечно, не могла устроить, надо лечить, а не резать, и я, получив направление в Ташкент, приехал в Особый отдел армии, где согласились с направлением, и выписали мне предписание прибыть в госпиталь.
   Наступил ноябрь, было еще относительно тепло, но мне не удавалось полюбоваться прелестями осени, так как надо было лететь в 340-й госпиталь в Ташкент.
  
   Меня привезли на сборный пункт, на аэродром Кабула, разместили в палатке для раненых, ожидающих эвакуации в Союз, и забыли. Но не так просто было добратьсядо госпиталя. 7 ноября 1982 года -- праздник, самолетыне летали, потом затишье, 10 ноября умер Генеральныйсекретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, сноване летала авиация, и только 14 ноября нас погрузилив самолет Ан-24 и отправили в Ташкент. Выгрузилив Чирчике, мы ждали, когда нас заберут и отвезут в госпиталь, еще два дня. Когда наконец нас привезли в госпиталь, то у их начальства возник вопрос: а где мы былив период с 6 ноября 1982 года, когда нам были проставлены визы на выбытие из Афганистана, до настоящеговремени? Я ответил, что лежал в палатке в Кабуле. Мойответ не удовлетворил заместителя главного врача госпиталя, и он принялся проводить расследование, вместотого чтобы отправить нас по палатам. Я не выдержалэтого хамства и послал его подальше, за что он меня поместил в солдатский корпус. Там лежало семь человексолдатиков, я восьмой.
   На следующий день началось обследование, и диагноз означал, что надо оперировать, срезать все то, чтообразовалось за этот период, и потом лечить.
   Лечили оперативно, для начала вырезали гланды, неделю лежишь -- и ни глотнуть, ни поесть чего-нибудь.
   Потом операция, сделали все что могли, и потихоньку началось выздоровление.
  
   19 декабря, в День Особых отделов КГБ СССР, комне в госпиталь прилетели из Кокайты, Туркмения, моисотрудники -- Еврошин, Солодухин, Мишанин, которые привезли водочки, и мы в субботу, 20 декабря, в палате накрыли стол, перед ужином все лежащие со мной больные выпили за славных чекистов, которые вместес ними ходят на операции, рискуют так же жизнями, получают ранения. Короче, разошлись мы по-серьезному, стали петь песни, дождались прихода дежурногопо госпиталю и, естественно, рапорта о нарушении лечебного процесса.
   Наутро, проснувшись после вчерашнего отмечания Дня чекиста, обнаружил, что ко мне пришел сотрудникотдела кадров Особого отдела КГБ ТуркВО с целью взять объяснительную по поводу вчерашнего нарушения больничного режима. Я отказался писать что-нибудь о вечере, сказав, что у меня другой начальник и только ему я могу написать объяснительную, если он даст такую команду.
   Майор обиделся на мою реакцию, сказал, что доложит генералу Волкову Виктору Дмитриевичу, начальнику Особого отдела КГБ по ТуркВО, и он примет по мне решение.
   Решение не заставило себя ждать, и 25 декабря я был выписан из госпиталя, не долечившись до полного выздоровления и не получив десять суток положенного отпуска. Вечером за мной пришла машина, и меня отвезлив Тузель, на аэродром, и посадили в Ан-12, который доставлял продукты в Кабул.
   Они предупредили моих коллег, что я лечу, и менявстретили мои подчиненные, удивленные быстрому выздоровлению, уже ночью мы добрались до места дислокации в Хайрхоне, в полки нашей дивизии.
   Утром рано звонок из Особого отдела КГБ по 40-й армии с приказом прибыть к начальнику -- генерал-майору Румянцеву Виктору Дмитриевичу -- для разбирательства по поводу происшествия в госпитале.
   Завели наш старенький БТР-60ПБ и поехали черезвесь город Кабул в штаб армии. Добрались без приключений, заехали в городок, и через 10 минут я на костылях зашел в здание Особого отдела. Меня встретили знакомые сотрудники второго отдела, завели к себе, напоили кофе, расспросили о жизни в Ташкенте. Что я мог рассказать, сам ничего не видел, только слышалот других больных о том, что страна живет, как обычно, переживает по случаю смерти Брежнева, с воодушевлением восприняла известие о том, что Генеральным секретарем ЦК КПСС избран Андропов Юрий Владимирович, который стал закручивать гайки дисциплины. Минут через сорок меня пригласили в кабинетк Румянцеву, который удивился тому, что я на костылях, но строго стал расспрашивать, как это я умудрился организовать пьянку в госпитале, да еще и напоитьсолдат срочной службы. Я ответил: "Как я мог не отметить День ЧК, даже в госпитале? А солдат я не могобойти, так как лежал в солдатской палате. Мне что, следовало залезть под одеяло и там втихаря выпитьза родную ЧК?" -- "А при чем тут солдаты?" -- "Так ялежал в солдатской палате". -- "Почему?" -- "А я знаю? Поместили и все". -- "Почему не написал объяснительную?" -- "А почему я должен был писать объяснительную не своему начальнику? У меня вы начальник, а от вас я команды не получал". Я знал об интригахв верхнем эшелоне Особого отдела -- Волков считал Румянцева подчиненным, а он таковым себя не считал.
   Ответ попал в точку, и Румянцев сказал, что делаетмне замечание и отпускает меня без претензий.
   Я вышел из кабинета, меня окружили сослуживцы, стали спрашивать о реакции Румянцева. Что я мог сказать -- отругал и отпустил. У них челюсти отвисли: "Чтобы Виктор Дмитриевич не наказал за пьянку, -- такогопросто не могло быть". -- "А вот и не наказал. Сделал замечание и все". Ответ их не удовлетворил, и они обратились к майору Лаппо Николаю, сотруднику отдела кадров. Тот подтвердил, что никакого взыскания Дуюновне получил. Наоборот, Румянцев похвалил его за то, что тот отказался писать объяснительную Волкову. На этом мои приключения закончились.
  
   Но не закончилась война -- вскоре, 4 января 1983 года, дивизия уходила на операцию в провинцию Ниджраби мне было предписано идти вместе с командиром дивизии и организовать группу сотрудников в полках, которые будут обеспечивать проведение операции на местах.
   Температура была минусовая, шел снег, и в горах было очень холодно. Нога мерзла, и ребята смастерили мнечулок из собачей шкуры, которая спасла меня от обморожения, так как не зажили еще болячки после операции.
   Мы вытеснили душманов из поселков около Ниджраба в горы. Они раздели и разули все населениев кишлаках, чтобы самим не замерзнуть. Нельзя былобез содрогания смотреть на раздетых людей и детей, которые кучковались в больших и холодных домах, вообще не отапливаемых. Мы оттеснили бандитов в горы, а там холод, ветер и мороз. При их попытках разжечькостер туда летели мины, бойцы стреляли со всех видоворужия, и к утру следующего дня, когда стали прочесывать горы, мы обнаружили около тысячи замерзшихбандитов. Забрали оружие, боеприпасы, документыи дали возможность родственникам забрать трупы и согласно обычаю похоронить.
   Печальное зрелище: земля как камень, мороз, а надохоронить согласно обычаям, до захода солнца, лицомна восток. Жуть. Все кишлаки принялись долбить грунт, и тут возникала мысль: а с кем мы воюем, если бандитыиз кишлаков, хоронят их родственники, а остались только малолетние и старики? Что это за война?
   Мы разгромили еще несколько банд, таким же способом вытеснив их в горы, где природа сама их уничтожит.
   Интересная реакция была у "нафаров", солдат афганской армии: они нас просто ненавидели за подобную тактику и всячески помогали в похоронах погибших.
   Вернулись мы в расположение дивизии только после 23 февраля 1983 года, отметили День Советской армии и Военно-морского флота, написали наградные и отправили домой груз 200.
   Наступал март, и вместе с ним приходило теплона землю Афганистана. Прошел женский праздник, с которым мы все поздравили наших боевых подруг, вносивших посильный вклад в быт солдат, обеспечение продуктами, приготовление пищи: телефонисток, связисток, медперсонал.
   Закончился март, и пришло распоряжение откомандировать меня в особый отдел КГБ по Одесскому военному округу для знакомства с местом будущей службыв Болграде, в воздушно-десантной дивизии, куда я должен был заменяться.
   Это была хорошая новость, и я в начале апреля полетел в Ташкент, а затем в Одессу.
   Одесса встретила меня теплом, хорошей погодойи доброжелательными людьми. Провезли меня по Молдавии, в Бендеры, потом в Измаил, который брал Суворов, в Белгород-Днестровский, назад в Одессу. Молдавияпоразила чистотой и порядком на дорогах и в селах и городах. Все побелено, вычищено, виноград подвязан, деревья аккуратные, дома опрятные.
   Я съездил в Болград, посмотрел дивизию, познакомился со сменщиком -- майором Захаровым, потом имелбеседу с начальником Особого отдела КГБ по Одесскомувоенному округу генералом Деевым, который подробнорасспросил меня о войне в Афганистане, о планах послезамены, пожелал вернуться живым и продолжить службууже здесь, в Одессе.
   Вернулся я в Афганистан через 10 дней -- и снована войну. Мы зачищали кишлаки в округе Баграма, Чарикара, Джабаль-Ус-Сараджа, Панджшере, Суруби.
   Наступило время замен. Видели бы вы лица офицеров, прапорщиков, когда приезжали заменщики. Замена -- это праздник, и праздновали ее широко и быстро.
  
   Надо было освобождать места прибывшим, так как деньги уже не платили за лишние сутки пребывания в Афгане.
   Ждал и я замену, но что-то не ехал Захаров в Афганистан.
   Ушел в отпуск и Румянцев, за него остался Лещук, ему я докладывал все о делах в дивизии. Приехали новыесотрудники вместо Петенко, Медведева, Мингазова, Гладышева, менялись офицеры дивизии, в полках полнымходом шла замена, а я сидел на месте.
   В июне позвонил Лещук и дал команду прибыть в Кабул для получения боевой задачи. Я собрался и прилетелв Особый отдел армии, где мне было сказано, что планируется войсковая операция армии, руководителем будетгенерал-майор Генералов Леонид Евстафьевич, заместитель командующего 40-й армией. Мне предложено возглавить оперативную группу Особого отдела армии, таккак из всех оставшихся незамененных начальников Особых отделов дивизий остался я один с опытом ведениябоевых действий и руководства оперативной группой сотрудников Особого отдела.
   Деваться было некуда, и хоть тех, кто подлежал замене, уже не посылали на боевые операции, здесь ситуация была патовая: некому было просто идти воевать, всебыли новые, без опыта организации оперативной работыв боевой обстановке.
   Войска уже двинулись в провинцию Газни, этов 300 километрах от Кабула. Пустынная местность, пески, 191-й полк, который били со всех сторон, и нужнабыла помощь, причем нужно было дать урок бандитам, чувствовавшим безнаказанность в этой далекой от столицы провинции.
   Меня на вертолете подбросили в полк, где меня ждали 12 оперов Особого отдела разного подчинения, опытаи возраста.
   Разместился я в палатке полка, доложил Генераловуо прибытии и своих полномочиях, обсудили способы связи, взаимодействия с начальниками разведки, связи, тыла -- в общем, сделали все, что положено в таких случаях, и приступили к распределению обязанностей сотрудников Особого отдела.
   Силы были собраны немалые: три мотострелковыхполка, артиллерийский полк, батальон связи, саперныйбатальон, разведывательный батальон 5-й дивизии, из Шинданта, части обеспечения и обслуживания.
   Соответственно, и задачи у войск разные, и у оперсостава были разные обязанности, и надо было это все отрегулировать и свести в одну рабочую команду.
   Я провел не одно рабочее совещание, пока все не стало на свои места, каждый был определен на конкретнуюточку, и началась та самая оперативная работа, ради которой меня и направили в Газни.
   Я установил рабочий контакт с сотрудниками ГРУ, советниками в войсках афганской армии, Царандояи ХАДа. Они включились в работу и стали представлятьежечасные доклады об обстановке в их зонах ответственности, полученных оперативных материалах, о задержанных и арестованных бандитах.
   Подключились партийные начальники, наши советники, но они в основном только мешали работать, таккак пользы от их советов нам не было никакой, а вотвремени они отнимали много. Каждый из них в Союзезанимал должность не ниже секретаря обкома, а тут надо было контактировать с каким-то подполковником, которого они раннее и не замечали, будучи большими начальниками в своих кабинетах.
   Так что мне приходилось вертеться как ужу, чтобыне испортить отношения с ними, все-таки власть былау них и афганцы выполняли все их советы.
   У нас была информация о том, что из Пакистанаидет караван с оружием и прошедшими подготовкудушманами, которые его сопровождают и охраняют, данные ХАДа, и мы готовились его встретить и разгромить.
  
   191-й полк располагался на открытом месте, в палатках, вооружен был бэтээами, было несколько БМП, артдивизион, минометная рота. Но душманы регулярно егообстреливали, и полк нес потери как днем, так и ночью.
   Для того чтобы покончить с этим положением, мыи пришли в Газни. Городок небольшой, несколько тысяччеловек, небольшой гарнизон афганцев, половинаиз которых имела родственников в бандах и регулярноинформировала их о планах властей, о планируемыхоперациях, -- в общем, не все было так просто в этомрегионе.
   Операция началась с разгрома душманов в ближнихкишлаках. Огнем артиллерии и минометов мы выбивалиих из укрытий и, выгоняя на просторы пустыни, уничтожали их группами, брали в плен десятками, и вскоре ихсобралось около двух сотен человек.
   К проверке пленных были привлечены ХАДовцы, сотрудники Царандоя, партийные советники. Они забирали тех, кого знали, или тех, на кого были материалы, а остальные были под нашей охраной, и с ними работалимы, с задачей подбора кандидатов на вербовку и последующей вербовкой и заброской в банды. Работа быладень и ночь, у нас было несколько вероятных кандидатов, которые склонялись к сотрудничеству, и мы проверяли их через другие источники, чтобы не ошибитьсяи не завербовать двойного агента, который будет работать на нас и на них.
   Все задержанные находились в отдельном дворе дома, огороженного высоким дувалом из самана, было тепло, и они ночевали прямо на земле.
   Большинство из них попали в плен только после того, как закончились патроны, и они, отстрелявшись, сиделии ждали, когда шурави их убьют. Мы их не убивали, а доставляли в наш штаб, где мы разбирались с каждым задержанным. Охраняли их наши солдаты из взвода охраны Особого отдела, да еще нам дали одну БМП, которуюмы разместили около входа в дом.
   Мы внимательно отслеживали все их телодвижения.
   Они собирались кучками и о чем-то совещались. Я попросил Аллаутдина, своего переводчика, быть среди нихи слушать, о чем они говорят. Аллаутдин добросовестновсе докладывал, и мы знали, что они замышляют. Всеразговоры были о том, как выбраться из этого дома, вернуться в горы и продолжить войну с шурави.
   При задержании их тщательно обыскивали, но этибандиты были настолько изощренные, что умудрялисьпроносить на себе ножи мести, это заточенные как бритва ножи, которыми они отрезали головы противниками вспарывали животы. Прятали они их за спиной в рубашках, в специальных чехлах, и доставали моментальнодля применения.
   Аллаутдин сообщил, что они планируют напастьна охрану вечером и перерезать наших солдат, захватитьоружие и уйти.
   Мы приняли эту информацию к сведению и стали готовиться к возможным эксцессам, пододвинули БМПпоближе к входной двери, зарядили побольше патроновв рожки, надели на бойцов бронежилеты и стали ждать.
   Все с виду было спокойно, но движение было видно, мы предупредили их, что в случае, если они будут кучковаться, мы применим оружие. Они на время затихли, но часов в пять вечера волнение начало нарастать. Раздались крики о призыве на намаз, они стали на колении начали молиться, а затем по команде из центра толпыбросились к нам.
   Расстояние, которое им предстояло преодолеть, чтобы добежать до нас, было метров десять, но этого хватило, чтобы мы сгруппировались, передернули затворы и стали стрелять в набегавших душманов. Все произошлоза считанные секунды. Мы открыли огонь из оружия, которое было у нас, и уничтожили первый эшелон нападавших. За ними следовал второй вал, потом еще один. Мыеле успевали перезаряжать рожки, благо они были перевязаны изолентой по два, да еще по 45 патронов, так чтоза несколько долгих минут мы перестреляли всех нападавших, а их оказалось 256 человек. Мы перевели дыхание только после того, как добили последнего нападавшего. Они лежали кучками, кругом валялись ножи мести, мы их подобрали и сложили в кучку. Их было 41, нас жебыло всего 16 человек, из них 4 офицера, остальные солдаты. Никто из нас не пострадал, благодаря Аллаутдину, который вовремя нас предупредил.
   Что тут началось! Это происшествие было настолькогромким актом, что прибежали все: партийные работники, сотрудники ХАДа, советники, царандоевцы, афганские офицеры. Шум стоял такой, что невозможно былоразговаривать, каждый кричал о чем-то своем, и все показывали на трупы и на нас.
   Ситуация выходила из-под контроля, и я дал командуохране выгнать всех посторонних со двора, а самим пригласить нашу военную прокуратуру и начать документировать происшествие.
   Начальники обиделись, грозили всеми карами, но мы их удалили и стали думать, что будем говорить следователям прокуратуры.
   Прибыли сотрудники прокуратуры, и мы стали объяснять причину такого действия, показали ножи, которые были у них. Доложили руководителю операции, ядоложил в армию, Лещуку, и получил команду сотрудничать с прокуратурой, написать ему подробную докладную о свершившемся и ждать решения.
   Я сделал все так, как сказал Лещук: отправил шифром ему информацию, поговорил с прокурором, встретился с начальником ХАДа, советниками. Все было бесполезно, они в один голос обвиняли нас в убийствепленных, не принимая во внимание количество ножей, которые мы обнаружили у убитых, к тому же пришла информация, что в числе убитых было несколько ценныхагентов ХАДа, которые были внедрены в банды.
   Я сказал начальнику ХАДа: "А что же ты не пришелни разу к нам, не посмотрел на задержанных, не забралсвою агентуру?" Но надо знать афганцев: они никогдане отвечают прямо на вопрос, самый лучший способ -- нападай и обвиняй. Так было и в этом случае. Я его послал куда подальше, и он обиженный пошел к себе.
   А события стали развиваться по непонятному сценарию. Из Кабула прибыла внушительная группа партийных товарищей, которые беседовали в основном с афганцами, с секретарем партийного комитета, с сотрудниками ХАДа, Царандоя, а мы были как бы в стороне. Что онитам понаписали по итогам проверки, мы не знали, намнадо было воевать. Подходил караван с оружием, и всенаши усилия были направлены на его поимку и уничтожение.
   Душманы тоже имели информацию о приближениикаравана и поэтому с целью отвлечения нас от его уничтожения активизировали боевые действия. Они подвергли массированному обстрелу наши позиции, минировали дороги, снайперы работали активно, и мы неслипотери. В один из дней июля, рано утром, мы, согласноплану, вышли на место предполагаемого маршрута каравана с достаточным количеством сил и средств, на серьезной технике -- бэтээры и БМП -- и пошлипо маршруту мимо кишлаков. Нас, очевидно, ждали илипроизошла утечка информации, и сразу же на дорогепроизошло несколько подрывов техники. Я шелна БМП, за бэтээром, и вдруг впереди взрыв, осколки, и БТР горит, оторвало правый каток, разлетелись солдаты и офицер, сидящие на броне. Мы спрыгнули и сталиоказывать помощь раненым, у нас с собой были доскиот НУРСов, к которым мы привязали офицера, у негобыла повреждена нога и, возможно, травма позвоночника, мы перетащили его в соседний БТР, а сами сталиобъезжать подорванную машину. Но мины ставил грамотный специалист, он вторую мину поставил левее, на ширину такой же машины, и мы услышали взрыв, но уже под нами.
   Что было дальше, я не помню, спасла бронеплита, которая закрывает боезапас снарядов. Кто меня подобрал, что делали со мной, я не помню, да так и не узнал, потому что очнулся уже в вертолете, скованный по руками ногам одеялом и бинтами. Из Газни меня и ещенескольких раненых доставили прямо на площадку кабульского госпиталя, где приняли врачи и отправилив палату на операцию. Что делали, я не видел: был поднаркозом. Очнувшись в палате, увидел, что у меня перебинтована левая нога, я смазан йодом и зеленкой по всему телу -- ссадины и ушибы, пулевое ранение в правойноге. Короче, полный набор, как живой остался -- секрет природы.
   Вся операция и дальнейшая судьба теперь зависелиот врачей, а у них решение простое: мы спасли от смерти, теперь езжай, парень, в Союз и там лечись.
   Мероприятия по снятию с партийного учета, расчетафинансового, вещевого, продовольственного заняли тридня, и вскоре, 14 июля 1983 года, меня и еще шестерыхраненых погрузили в Ан-12 и перебросили в тот же 340-йокружной госпиталь, где я уже был.
   Там приняли нас под свою опеку, поместили меняуже в офицерскую палату и принялись лечить. В Кабулепродолжалась "разбираловка" из-за уничтожения бандитов, а мне надо было выздоравливать и становитьсяна ноги.
  
   Лечили оперативно, пришили все, что нужно былопришить -- левую ногу, зашили выходное отверстиена правой ноге, обработали все ушибы и раны на рукахи теле, и я начал выздоравливать. Вся процедура выздоровления заняла около двух месяцев, сняли гипс, швы, стали разрабатывать ногу на велосипеде. Боль быластрашная, застыли сухожилия, но все пересилил, и делопошло. Сначала костыли, потом палочка, которая сопровождала меня около полугода, потом, прихрамывая, сталходить без нее.
   В служебном положении все поменялось. Замены я, конечно, не увидел, долечивался в санатории "Яблоневый сад" под Алма-Атой, откуда снова пришел в особыйотдел КГБ по САВО.
   Встретили хмуро и нерадостно: кому нужен инвалид, да еще и следствие идет по признакам преступления, тяжелого, убийство двух и более лиц. Смотрели на менякак на обреченного, не было ни сочувствия, ни поддержки. Вот тогда я понял, чего стоят дружба и поддержка.
   Ничего они не стоят, если ты в беде.
   Я позвонил в Навои отцу, рассказал о своем положении и разбирательстве по Афгану. И вот тут я допустилошибку. Отец воспринял это близко к сердцу, и ононе выдержало. Звонок был 18 сентября, а отца не стало 19-го. Я отправился на похороны, прилетел в Ташкент, оттуда на автобусе в Навои. Отца похоронили 21 сентября, тихо, без помпы, были только близкие. Прожил онвсего 70 лет. Царство ему небесное!
   Меня срочненько уволили, выплатили все компенсации, выдали квартиру в городе Фрунзе и забыли. А "разбираловка" продолжилась уже в Ташкенте, куда вызывали телеграммой в военную прокуратуру. Я приезжална допросы, очные ставки, еще раз на допросы по новымобстоятельствам и так далее.
  
  
  
  

Союз Ветеранов Афганистана

  
   Все это продолжалось до апреля 1984 года, когда быловынесено заключение об отсутствии состава преступления в моих действиях и прекращено само дело. Мне вручили его копию и дали совет по восстановлению в органах КГБ. Окрыленный, я стал писать письма в Москву, ссылаясь на заключение военной прокуратуры. Однаконе тут-то было. "Вы уволены на пенсию и все. Восстановлению не подлежите!!"
   Я долго приходил в себя, вновь писал письма, но где Фрунзе и где Москва? Отписки были стандартные: решение пересмотру не подлежит. Успокоился я не скоро.
   Но надо было жить дальше. Всего 37 лет, здоровье вроденичего, квартира есть, с работой помог Исакджан Усманович Садыкбаев, мой начальник в Кабуле. Он занималдолжность заместителя начальника Особого отдела КГБпо 17-му армейскому корпусу, имел связи среди партийных работников и устроил меня на завод "Физприборы", занимающийся изготовлением торпед для ВМФ СССР.
   Вначале я работал в режимно-секретном отделе завода, а потом, пройдя обучение в Ленинграде в институте, стал начальником 1-го отдела завода ЭВМ, который располагался на окраине города.
   Я занялся спортом, бегом. Вначале пробегал с трудом около километра, потом втянулся и стал повышатьнагрузку. Бегал утром, вставал в пять часов и час тренировался. Пробежка составляла десять кругов по тысяче метров. Натренировался до того, что только чуть-чуть потел под мышками. Пешком ходил на работу, утром так приятно пройтись по зеленому, свежему городу, кругом текут арыки, холодная горная вода, прохлада.
  
   На День города, 9 сентября 1986 года, я участвовалв марафоне. Рядом бежали молодые люди, спортсменыи просто горожане, которые были моложе меня. На финиш я пришел вторым, обогнав многих именитыхспортсменов. Моя семья наблюдала весь процесс, стояоколо трибун, сыновья Саша и Леша, жена Светлана. Когда мне вручали грамоту и ценный приз, криков быломного, фотографировали корреспонденты газет "Вечерний Фрунзе", "Комсомолец Киргизии", "Спорт". Статьия долго хранил, но из-за переездов из страны в странуу меня не осталось этих волнующих записей.
  
   []
  
   Мы с женой Светланой и сыновьями Александром и Алексеем
  
   Через несколько дней меня пригласили в административный отдел ЦК Компартии Киргизии к заведующему отделом Лемешенко Алексею Алексеевичу и предложили перейти на работу в ЦК ЛКСМ Киргизиина должность заведующего оборонно-массовой и спортивной работой. Одновременно предложили подуматьнад созданием общественной организации воинов-интернационалистов Киргизии, которых, по данным Республиканского военкомата, было уже более 4 тысяч, а сколько еще вернется после выполнения интернационального долга, пока можно было только гадать.
   На раздумье Лемешенко дал два дня. А чего тут былодумать? Ребята, прошедшие Афган, не общались междусобой в то время, не знали о своих льготах и правахучастников боевых действий, семьи погибших вообщене получали никакого внимания со стороны государства, дети оставались без помощи и поддержки власть имущих. Все надо было начинать с нуля.
   Я выбрал время, позвонил Лемешенко, мне заказалипропуск, и вот я вновь в Белом доме, построенном, каки в Москве из мрамора, с ковровыми дорожками, тишиной в коридорах, солидными дядечками в кабинетах, в основном киргизами.
   На встрече был и первый секретарь ЦК ЛКСМ Киргизии, который был чуть моложе меня, прекрасно говорил по-русски и был выпускником МГУ им. Ломоносова.
   Задачи ставил Лемешенко: подготовить конференциювоинов, прошедших Афганистан, написать Устав новогообщественного объединения, подумать над размещениеморганизации, ее финансировании и т. д.
   Все продумали, подготовили, пригласили афганцевгорода. Всего на первой конференции было около ста человек. Не всех удалось оповестить.
   Меня выбрали командиром военно-патриотическогообъединения "Родина", дали кабинет в горкоме ЛКСМ Киргизии, и начали мы работу по написанию Уставаобъединения, составлению штатного расписания, планов по началу работы.
  
   Первыми помощниками стали Олег Сподарь, десантник 345-го парашютно-десантного полка, награжденныймедалью "За отвагу", Илья Тольский, Равиль Сафин, Сергей Филимонов, Игорь Корниенко, Саша Островский, Саша Ким, Василий Ковалев, Григорий Феоктистов и многие другие, которые активно помогали в становлении организации и ее развитии.
   Вся эта работа была с нуля, так как ничего подобногов СССР еще не было создано. Мы были первооткрывателями. Шел 1986 год, год начала перестройки, приходак власти Горбачева Михаила Сергеевича, который многосделал для афганцев. Он заставил военную прокуратурузаняться изучением всех дел военнослужащих, которыебыли осуждены за совершение преступлений на афганской войне в период ведения боевых действий. Эта работа дала свои результаты: многие участники боевых действий были реабилитированы и возвратились в семьи, были проверены многие наградные листы, которые былинаписаны, но наград бойцы не получили. Я получил вторую "Красную Звезду", оказывается, я был представленкомандованием армии за операцию в Газни, но впоследствии представлению не дали ход и оно лежало в архиве.
   Горбачев наградил всех воинов-афганцев персональными Грамотами Президента СССР, и по его поручениювручили каждому знак "Воин-интернационалист", который мы с гордостью носим на своей груди.
   Это то, что он сделал для афганцев, а что он сделалдля страны, не берусь судить, история рассудит.
   Созданное общественное объединение "Родина" нашло отклик в душах афганцев, которые стали создаватьсвои организации в районах республики, и вскоре всталвопрос объединения их в одну организацию и созданияреспубликанской организации. Через год была проведена конференция уже республиканского масштаба и быласоздана организация с тем же названием, но уже в масштабах республики. Я был избран командиром киргизского республиканского объединения воинов-интернационалистов "Родина", зарегистрировано оно былов Минюсте республики со своим Уставом, и началась работа по реализации целей и задач объединения.
   Моя цель была -- выявить всех участников боевыхдействий, установить количество раненых и инвалидов, найти все семьи, потерявшие на войне сыновей, мужей, увековечить их память, помочь семьям погибших в получении льгот от государства на воспитание детей, помочьматерям и отцам погибших при назначении пенсийи многое другое.
   Оказалось, что к 1986 году из Афганистана вернулосьболее 4000 солдат и офицеров, около 250 инвалидов, погибли 212 солдат и офицеров. Это были шокирующиецифры. Никто инвалидами не занимался, они постепенно спивались, на работу устроиться не было возможности, они висели на шее родителей, помощи от военкоматов не получали, да и военкоматские работникискрывали эти цифры, время не пришло их раскрывать.
   Время не пришло, а ребята на местах загибались.
   Мы дали информацию в районы о том, чтобы онина местах выявили всех афганцев, раненых, семьи погибших, обследовали места захоронений и сообщили нам.
   Работа заняла около трех месяцев, и вот у нас уже почти полный список с фамилиями погибших, семей, потерявших кормильцев, потерявших сыновей, инвалидов. Когда мы озвучили эту информацию на расширенном заседании Правительства Киргизии, ЦК Компартии Киргизии, ЦК Профсоюза, Республиканского военкомата, в зале стояла тишина, вопросы стали задаватьпотом, когда доклад был окончен. Главный вопрос: чтоделать, чтобы помочь в решении вопросов реабилитации прошедших войну, помощи семьям погибших, инвалидам?
   Было дано поручение всем профильным министерствам, комитетам, партийным, профсоюзным органамв налаживании контактов с нами и планировании мероприятий по каждому инвалиду, семье погибшего, и всеэто на уровне республики.
   Это было очень серьезное совещание, после которогоу нас выросли крылья, теперь никто не мог сказать: "мы вас туда не посылали", за это он мог тут же потерять должность.
   Профсоюзы начали помогать наиболее эффективно, у них имелось финансирование, и они помогали как материально, так и путевками в санатории, на протезирование. Партийные органы взяли на контроль мероприятияпо заводам, институтам, фабрикам, колхозам и совхозам.
   А шутить с партией не нашлось желающих.
   Дела пошли в положительном плане. А количествоафганцев стало расти, по мере возвращения новых интернационалистов с войны.
   Вопросы реабилитации, протезирования, помощи семьям погибших решались оперативно еще и потому, чтопредседателем Правительства Республики был Джумагулов Аппас Джумагулович, который сам прошел Афганистан, и помощником у него был Марат Садыков, тоже афганец.
   Активную позицию занял профсоюз республики, ЦК ДОСААФ, ЦК ЛКСМ Киргизии, которые занялись решением вопросов конкретных инвалидов, семей погибших, устройством детей в садики, школы, в санаториии пионерские лагеря. Была пересмотрена пенсия женампогибших, которые получали пенсию только на одногоребенка, а у некоторых их было двое и трое. Немногопозже, когда мы встали на ноги, был отменен подоходный налог афганцам. Это подняло дух ребятам, и онистали более активно участвовать в патриотических мероприятиях нашей организации.
   Нам выделили половину Дома офицеров, что вызвало возмущение военных, но их быстро поставил на место полковник Садыкбаев, пригласив в Особый отдел КНБ по 17-му армейскому корпусу и разъяснив позицию правительства республики и линию ЦК КПССпо работе с афганцами. Из округа нам выделили двесписанные БМП, БРДМ, автомобили "ГАЗ-66", УАЗ-469", комплекты одежды солдат, знаки различияи много еще чего. И это все мы разместили в классах Дома офицеров. Мы стали создавать взводы и ротыиз школьников, сводить их в батальоны, и вскоре у насбыло около пяти тысяч только курсантов ВПО "Родина". Это уже целая дивизия, которую мы готовилипо программе курса молодого бойца.
   ЦК Компартии Киргизии добился финансированиявсех наших мероприятий, и мы одели ребят в пятнистуюформу, они стали похожи на солдат нашей армии. Когдамы проходили по улицам Фрунзе, прохожие хлопалив ладоши, приветствуя их, отчего ребята занимались ещеусерднее, совершенствуя строевую подготовку, изучаяуставы Советской армии, автомат Калашникова, макетыкоторого нам также были переданы в количестве 100 штук.
   Летом мы вывозили ребят в воинские лагеря, где онижили по распорядку части, привыкая к подъему, физзарядке, каше и занятиям по боевой подготовке. В общем, все как в армии.
   К их воспитанию и обучению привлекли студентов Института физкультуры, кафедра военной подготовки, где учились бывшие солдаты, прошедшие Афган. Ребятарассказывали о войне, о приемах при ведении боевых действий, о взаимовыручке и помощи друг другу. Воспитывали ребят настоящими патриотами нашей Родины. Вся наша работа находила понимание и поддержкуу всех работников местных органов, профсоюзов, работников образования и коллективов заводов. Ребят двигали во власть, в выборные органы, они были частыми гостями на всех праздниках и мероприятиях, которыепроводили трудовые коллективы.
   Несколько наших выпускников были призваны в армию и отправились служить в Афганистан, где показалисебя с лучшей стороны, о чем свидетельствовали присланные командирами отзывы. Мы отслеживали боевойпуть наших воспитанников и отражали эту информациюна своих стендах.
   Все шло по плану, ребята получали первоначальныенавыки молодых солдат, в школе подтянули все дисциплины. Учителя не могли нарадоваться на них, ставилив пример другим учащимся.
   Пришел 1989 год, и в феврале, 15-го, произошел вывод наших войск. Вернулись с войны солдаты и офицеры, честно выполнившие интернациональный долг.
   Встречали бойцов, вернувшихся с войны, торжественно, с цветами и музыкой. Видели бы вы их лица -- они сияли от радости, что закончились их испытанияна чужой земле и они живыми вернулись на Родину.
   Мост через Аму-Дарью, построенный в период войны, стал тем местом, где мы встречали героев.
   В Киргизию после увольнения вернулось более трехтысяч солдат и офицеров. Всего по учету Республиканского военкомата через Афган прошло более 14 тысяч человек. Эту массу имеющих боевой опыт кыргызстанцевнадо было вовлекать в мирную жизнь, заниматься реабилитацией их психики, лечить полученные раны.
   Работа в этом направлении продолжалась во всех областях республики, их вовлекали в уже созданные организации афганцев, чтобы они сразу вливались в мирнуюжизнь, шли учиться в учебные заведения, избиралисьв органы самоуправления поселков, городов, в комсомольские и партийные органы.
   В 1989 году мы имели уточненные данные по воевавшим в Афгане, по убитым и раненым, и на конференциив мае 1989 года я озвучил цифры воевавших и потерь -- 242 погибших, из них трое мусульман, более 300 инвалидов, раненых было более 1400. Когда я озвучил эти цифры, в зале стояла тишина. Всех поразили цифры потерь, соотношение православных и мусульман. У мусульманнет традиции навещать на кладбище похороненных, закопали и забыли. У нас же все наоборот. 15 февраляна кладбищах республики собираются родители, женыпогибших, дети и отмечают этот День скорби и памяти.
   Для мусульман это дико.
   После этого доклада власти предержащие стали относиться ко мне с холодком. А работавший в аппарате правительства Евгений Збруев прямо озвучил, что там недовольны моим докладом и готовятся заменить меняна этом посту.
   Я не стал ждать, пока они меня снимут с поста командира ВПО "Родина", и поехал в Москву, где, по нашимданным, был образован Союз ветеранов Афганистана, ставящий целью работу с афганцами на территории СССР, решение их проблем, работу с семьями погибших, инвалидами.
   Мы с Садыкбаевым Исаджаном Усмановичем, уволившимся со службы по возрасту и выслуге, взяли билеты до Москвы и, созвонившись с руководством СВА, вылетели к ним.
   Встретили нас хорошо, разместили в гостинице, провели в офис в Лучниковом переулке, где, выслушав нашипредложения, тут же оформили нас как Киргизское республиканское отделение Союза ветеранов Афганистана.
  
   Меня назначили председателем, Садыкбаева -- заместителем, выписали нам удостоверения, передали нам документы для регистрации в Минюсте республики, Устав Киргизского отделения СВА. Короче, за несколько днеймы оформили всю документацию на регистрацию общественной организации. Руководил СВА подполковник Котенев Александр Александрович, молодой, энергичный и со связями афганец. Учредителями СВА выступили Фонд милосердия и здоровья, Русская православнаяцерковь в лице митрополита Питирима, ряд общественных организаций России.
   Вернувшись в Киргизию, мы не стали афишироватьрезультаты поездки в Москву до поры до времени. Первой задачей у нас стоял вопрос офиса, финансированияорганизации, проведения работы по вовлечению в новуюорганизацию афганцев. Вся интрига состояла в том, чтокомсомол в этот период занялся созданием кооперативов, частных предприятий с целью зарабатывания денежных средств для оплаты труда своих сотрудников.
   Этот путь мы и взяли на вооружение при создании СВА, в беседах с афганцами мы стали делать упор на этом моменте, и многие ребята пришли к нам для организациисвоего дела, многих мы направили на учебу в вузы, техникумы, университет. А наиболее предприимчивые стали организовывать малые предприятия и, зарабатываяденежные средства, направлять их на поддержку инвалидов, семей погибших, на помощь нуждающимся афганцам. Комсомол не мог пройти против такого самоуправства с нашей стороны, и меня вскоре исключили из членов ЦК ЛКСМ Киргизии, уволили с поста заведующегооборонно-массовой и спортивной работой и из ВПО "Родина".
   Все это проходило под шумную кампанию в прессе, каких только ярлыков на меня не навесили, но дело было сделано, и мы стали существовать как новая, с совершенно другими подходами организация.
   Выделенное нам помещение было таких размеров, что мы там разместили как Совет СВА, так и несколькокооперативов, которые сотрудничали с нами и отчисляличасть прибыли на наш счет. А мы в свою очередь выплачивали зарплату и оказывали помощь нуждающимся.
   Всего было 14 кабинетов, 12 телефонов городской связи, 2 туалета, душевая комната. Там находилась КЭЧ гарнизона, которую приказом командующего округом перевели в штаб 8-й гвардейской мотострелковой дивизии имени И. В. Панфилова.
   Союз ветеранов Афганистана в Москве принимал самое активное участие в судьбе наших афганцев. Были отправлены на протезирование в Италию, Францию, в США наши инвалиды, колясочникам СВА выделил 20 колясок из Америки, мы вручили их нуждающимся, одну подарили ветерану Великой Отечественной войны, чем укрепили связь с Комитетом ветеранов войныво главе с Героем Советского Союза генерал-лейтенантом Усенбековым, легендарным панфиловцем, с ЦК ДОСААФ, профсоюзами, которые меня знали и приняликак родного в новом качестве. Мы расширили свое влияние и на области, где помогли создать и зарегистрировать наши отделения, обучили ребят тому, как надо зарабатывать деньги и быть финансово независимымиот власти.
   Конечно, это не могло понравиться ни властям предержащим, ни комсомольским вожакам. Как это так, живут сами по себе, ничего не просят, это ненормально.
   В традиции киргизского, да и не только киргизского народа не может быть такого положения, когда человекне зависит от других. Все привыкли жить родами, племенами, когда более удачливые кормят тех, у кого не получается жить самостоятельно. У них нет такого понятия, как взять денег взаймы. Взял, а ты дал и забудь, никогдадолжник не вернет долг, нет такого в жизни мусульман.
   Поэтому нас воспринимали как нечто инородное, неправильное с точки зрения житейской и не могли позволитьтак жить. На что я, когда меня приглашали бывшие начальники и начинали укорять за то, что я веду неправильную политику между афганцев, отвечал, парируя: "А что делают наши комсомольцы, которые вкладываютбюджетные денежки в развитие своих кооперативов, получают прибыль и не расходуют ее на нужды комсомола?" Они замолкали, но давление не уменьшалось.
   Я собрал в 1990 году конференцию, на которуюприехали 426 делегатов со всей республики, и озвучилрезультаты нашей материальной помощи афганцам, инвалидам, семьям погибших, а также офицерам армии, национальной гвардии, МВД. В зале раздался вначалешепот, потом крики: "Чего вы давите на руководствоафганской организации, которая не получила из бюджета ни копейки, а израсходовала десятки тысяч рублей, причем помогала даже тем, кто находится на государственном обеспечении?"
   Конференция закончилась поражением тех, ктона нас пытался сделать себе имя. Но это, в свою очередь, означало, что я получил врагов, которые будут следитьза каждым нашим шагом и искать упущения, чтобы потом уколоть.
   Я проинформировал Котенева о прошедшей конференции, ее результатах и попросил помощи в разрешении возникающих недомолвок при общении с властямипредержащими. Котенев подключил свои связи, и черезкакое-то время меня пригласили на беседу в Верховный Совет Республики, где пообещали вмешаться в ситуациюи погасить возможный конфликт.
   Но время внесло свои коррективы: ГКЧП в Москве, который поддержал ЦК КП Киргизии, и последующая реорганизация власти. Прибыл из Ленинграда академик Оскар Акаев, который на волне суверенизации был избран Президентом Киргизии, Компартию запретили, разогнали Верховный Совет. Начался суверенитет республик. Не осталась в стороне и Киргизия, которая приняла закон о суверенитете и 31 августа 1991 года привелак присяге на верность киргизскому народу армию, милицию.
   Я в числе шести человек русской национальности отказался принимать присягу, о чем заявил на инспекторском опросе перед строем на площади перед Белым домом, был выведен из строя, а затем в 16 часов получил Указ Президента Акаева, которым капитан запаса Акаевуволил за дискредитацию высокого звания киргизскогоофицера полковника Дуюнова в запас, с соответствующей пенсией, на 50 процентов от зарплаты. Это былосделано и в отношении всех других, отказавшихся принимать присягу.
   Намек был прозрачный: русские в Рязань, татарыв Казань. Я доложил о происшедшем в Москву, о том, что теперь делать с Союзом ветеранов Афганистана Киргизии, и получил распоряжение передать все деламоему заместителю, а самому приехать в Москву.
   Но Садыкбаев -- узбек, а между узбеками и киргизамипроизошли такие события, что они убивали друг другав 1990 году в Ошской, Джелалабадской областях с такой жестокостью, какую мы и в Афгане не встречали.
   Они убивали узбеков семьями, отрезали головы, вспарывали животы, сжигали целыми улицами, и тольковведение псковских десантников во Фрунзе и Ошскуюобласть остановило это кровопролитие, но не сняло проблему взаимоотношений между киргизами и узбеками. Поэтому Садыкбаев не подходил на роль того, кому можно было передать дела. Да он и сам этого не хотел.
  
   Дела я передал подполковнику погранвойск, казахупо национальности, Турсунбеку Камышеву, он устроилвсех, и киргизов, и узбеков, которых в Киргизии былоочень много. Они жили кучно, "махалями", улицамии мало контактировали с киргизами, разные очень культуры и уровень самосознания.
   Узбеки -- трудолюбивый народ, который всегда работает, как дома, так и на производстве, а киргизы -- наоборот: дома у них ничего не растет, запущены дворы, дети не ухожены, в общении они не очень вежливы, в противовес узбекам. Короче, я сдал все дела и через Алма-Ату вылетел в Москву. Это был уже 1993 год. Пережили мы перестройку, Горбачева, развал СССР, суверенизацию союзных республик, надеялись пережитьи это.
   И вот тут начались необъяснимые странности. Вместо того чтобы помочь своему сотруднику в решении егожизненных проблем: квартира, прописка, трудоустройство, -- полное равнодушие московских чиновниковиз ЧК: уволили тебя, так чего ты трепыхаешься, идина пенсию и отдыхай. Квартиру в Москве захотел -- ещечего, вас много, Москва одна, да и нет у нас жилфонда, тем более для таких, как ты.
   Что было делать? Других отказавшихся принять присягу и так же, как и меня, уволенных Акаевым: командира дивизии, начальника штаба, командира МайлиСайской бригады -- министр обороны страны Павел Сергеевич Грачев в обиду не дал. Он порвал бумагииз Киргизии и дал команду, чтобы боевых командировназначили на соответствующие должности в Российскойармии, причем на ступень выше. А как поступило руководство КГБ со своим сотрудником? Да никак. Отправили меня в Тверь, где начальник Управления КГБ области дал команду прописать меня в городе Калязине, в общежитии строительной компании, без предоставления жилья. Назначили пенсию и забыли. Я снял квартиру в маленьком городе и стал искать работу. Ее практически не было, так как городок маленький, все другдруга знают и только своих устраивают на свободныеместа. Наступал 1994 год, и я поехал в Киргизию к семье. Побыв во Фрунзе около недели, я созвонился с Котеневым Александром Александровичем, председателем СВА, и он дал команду прибыть к нему для трудоустройства. Котенев долго не рассусоливал и назначил меня своим заместителем по финансам и экономике. Той экономике, о которой я и понятия не имел. Но раз назначили, значит, надо оправдывать назначение. И я засел за изучение нормативных актов по финансам, мне дали возможность подучиться на специальном курсе по изучениюбухгалтерской деятельности, организации этой работы, программы 1С, что дало понимание того, как устроеныфинансовая деятельность организаций, налоговая система, банковская работа. Через девять месяцев обучения ямог уже самостоятельно готовить квартальные отчетыза СВА, сколотил штат бухгалтерии, кассиров, охрануорганизации.
   Все это просто описать, но работа была проделана колоссальная, как интеллектуальная, так и физическая.
   Не просто в таком возрасте осваивать новую профессию, да еще из другого профиля. Но в скором времени я ужерешал все вопросы деятельности организации.
  
  
  
  

Российский фонд инвалидов Войны в Афганистане

  
   Плотный контакт был у нас с организацией Российский Фонд инвалидов войны в Афганистане, которыйвозглавлял полковник Радчиков Валерий Григорьевич, геройский офицер, потерявший на войне в Афганистане обе ноги, но решивший, что война для негоне закончена. Подлечившись в 340-м госпитале в Ташкенте и воспользовавшись тем, что виза в загранпаспорте еще не закончилась, через Тузель на костыляхвернулся в Афганистан, где продолжил войну в составесвоего отряда специального назначения ГРУ. Выпускник Киевского суворовского училища, получив закалкуеще в детстве, он и помыслить не мог, что можно отсидеться в тылу. Он ходил на операции наравне со здоровыми, опираясь на палочку, командовал своей ротой.
   Когда до начальства дошло, что безногий офицер воюетнаравне со здоровыми, они, вместо того чтобы представить его к званию Героя Советского Союза, а его представили именно к присвоению этого звания, заявили, что их не поймут, как это безногий воюет, а куда онисмотрят, у нас что, некого послать воевать? И отклонили представление. На Валеру еще дважды писали представления, но их также отклонили. Наградили орденом Боевого Красного Знамени и отправили в Союз. Там, правда, не уволили, а включили в состав ГРУ, откудаоткомандировали в Фонд инвалидов войны в Афганистане, который они с таким же инвалидом, Ильясом Сафиным, организовали и зарегистрировали в Минюсте России. В Минюсте работала Людмила Лиходей, жена Михаила Лиходея, инвалида-афганца, заместителя Радчикова, которая сыграла негативную роль в судьбе Фонда.
   Все у них было складно. Инвалидов в России былоболее девяти тысяч, жили они в разных частях Союза, в Украине, Белоруссии, Казахстане, Киргизии, Таджикистане, Узбекистане, Прибалтике. В России после развала СССР проживало около пяти тысяч афганцев-инвалидов. Для поддержки инвалидов в решении их проблем: протезировании, лечении, приобретении колясок -- решением Правительства России Фонду инвалидов былапредоставлена льгота по освобождению от уплаты пошлины на ввозимые под эгидой Фонда товары и услугииз-за рубежа, что очень сильно помогло им в накоплениисредств для решения текущих проблем. На счета Фонда, валютные счета, стали поступать средства от фирм и организаций, которые под маркой Фонда завозили товарыи предметы быта в Россию, а затем по соглашению сторон отчисляли часть прибыли на счета Фонда. Суммы скопились фантастические на тот момент, и Фонд начал шиковать. Они скупали лесхозы, маленькие заводыпо производству мебели, даже несколько судов по выловурыбы на Сахалине, совместно с американцами создав консорциум.
   Эта работа не прошла мимо внимания криминальныхструктур, которые на тот момент активно отслеживалиработу всех коммерческих образований и "крышевали" бизнес. Посыпались предложения от различных организаций о сотрудничестве. В большинстве случаев сотрудничество было взаимовыгодными и приносило прибыль, но вот несколько предложений не были в рамках закона, и Радчиков от них отказался. Это было в то время серьезным решением, и на него стали давить бандитские "дяди", "решалы", с целью заставить согласиться на их предложения.
  
   Давление было настолько сильным, что Радчиков обратился в силовые структуры с просьбой оградить общественную организацию от наездов. В то время, когда онборолся с этим явлением, Михаил Лиходей, являвшийсяпервым заместителем Радчикова, соблазнился предложением о сотрудничестве, причем они его видели председателем Фонда инвалидов. Чем они соблазнили Мишу, яне берусь судить, очевидно, все же проклятыми американскими зелеными бумажками, которые были в ходув то время, но когда Радчиков полетел на Сахалин решать проблемы с работой принадлежащих Фонду рыболовецких судов, Лиходей собрал несколько руководителей Фонда, обработал их в нужном плане и через несколькодней провел учредительную конференцию Фонда инвалидов войны в Афганистане, т. е. организации под тем женазванием, и стал председателем Фонда. Его жена Людмила, работавшая в Минюсте России, помогла регистрации нового образования, и Фонд инвалидов во главес Лиходеем получил лицензию о регистрации. Радчиковадаже не поставили в известность, и когда он спустя полтора месяца прибыл в Москву, то его огорошили новостью о том, что он низложен и больше не председатель Фонда.
   Попытки Радчикова встретиться с Лиходеем успехомне увенчались, он переехал в офис Комитета по деламвоинов-интернационалистов СНГ под руководством Руслана Аушева и не желал разговаривать со своим бывшим шефом.
   Переворот произошел в июне 1994 года, и Радчиковподготовил документы в суд с задачей опротестовать решение той незаконной конференции, на которой его лишили полномочий и арестовали все счета.
   Мы в августе 1994 года поехали на Украину в санаторий "Саки" отдохнуть с семьями. Мы -- это Николай Бурбыга, пресс-секретарь министра обороны России Павла Грачева, Франц Клинцевич, ответственный за работу с военнослужащими запаса и членами семей погибших, и я, заместитель председателя СВА по финансами экономике. Выехали мы на трех машинах с детьмии женами. Франц прихватил тещу и кота. Мне в машинупосадили детей одного нашего афганца, так как одиниз моих сыновей был на службе в армии, а младший былна отдыхе в США по линии церкви, в семье мормонов.
   Мы поехали на юг, в направлении Харькова, потомв Крым.
   Все получилось не так, как мы спланировали. Франц Адамович ехал на крутой машине "Сааб", все время отрывался от нас, и мы, догоняя его, видели, как он подписывал протоколы нарушения скоростного режима. Такс приключениями мы доехали до Харькова, и вот тут мыпотерялись. Франц умчался вперед, а в городе его найтивозможности не было. Николай Бурбыга ехал на старом "Форде", и я, оставив его на месте ожидать нас, поехалискать Франца. Город Харьков -- большой город, и я, с трудом найдя Франца, уже не мог найти Бурбыгу. Мыпроехали несколько улиц и так не нашли Бурбыгу. Делобыло к вечеру, Франц принял решение ехать дальше, и мы поехали двумя машинами в сторону Мариуполя.
   Куда поехал Бурбыга, мы не знали, тем более что нашипутевки были у него. Как добираться до Саки, мы тожене знали, не было в то время мобильников, только язык, который может даже до Киева довести. Переночевавв Мариуполе, Франц принял командирское решение никуда более не ехать, а остановиться на отдых в одномиз домов отдыха неподалеку от Мариуполя.
   Все согласились с таким решением, и мы стали искать место для отдыха. Оно нашлось буквально рядом, на берегу Азовского моря, в одном из живописных мест.
   Владел и руководил этим домом афганец, который разместил нас, афганцев России, за символическую плату: отдыхайте, боевые друзья, мы вам рады. Место было действительно замечательным: песок, море и солнце. Чтонужно москвичам, не видящим солнце неделями, даи климат в Москве не очень хороший.
   Отдых был в самом разгаре, я сказал Францу: "Звонив Москву, выясняй, где Бурбыга, он должен был сообщить о своем месте пребывания". Франц тянул время, не звонил, мы отдыхали, не представляя, что делали наши друзья в Москве. Они вышли на МЧС Украины, попросили их найти нас, это сделал генерал-лейтенант Востротин Валерий Александрович, заместитель министра МЧС, с которым нас связывала большая дружба.
   Франц служил в 354-м парашютно-десантном полку, гдекомандиром был Востротин, в Баграме, ДРА, где служиля, в 108-й дивизии, так что он хорошо знал Франца и могпредположить, что он просто не выходит на связь. Насразыскали все-таки украинские эмчеэсовцы, сообщилио нашей пропаже, о переживаниях друзей и посоветовали быстрее возвращаться домой.
   Мы так и сделали: отдохнув две недели, мы тем же путем возвратились в Москву. Франца там ждала такая выволочка, что даже я удивился. Ему прописали по первоечисло, припомнив все подобные выходки, когда он, не ставя в известность командиров, пропадална несколько дней, а они переживали за него.
   Прибыв в Москву, мы занялись текущими делами, коих скопилось множество, и незаметно подошли октябрь, ноябрь.
   А дела в Фонде инвалидов приняли такой оборот, что Минюст отменил свое решение о регистрации Фондаинвалидов под руководством Лиходея, признал неправомочность проведенной конференции и вернул контрольза Фондом Радчикову.
   Это был удар такой силы, что 9 ноября Радчиковвступил в руководство Фондом, ему вернули его помещения, счета по всей России, здание на Полянке в Москве, а Лиходей и те, кто с ним сотрудничал, остались ни с чем.
  
   10 ноября 1994 года Лиходей возвращался домой после очередной своей "разборки" с теми, с кем он ранее работал, и когда он вошел в лифт своего подъезда и нажал на кнопку, раздался взрыв такой силы, что охранник Лиходея, сам Михаил погибли на месте. Жену Людмилу отбросило в вестибюль подъезда, выбило стекла.
   Происшествие было очень серьезным, тем более что взрыв прогремел в День милиции, когда все начальники собрались в Кремлевском дворце, и для них праздникбыл испорчен.
   Разбирательство было организовано на самом высоком уровне, создана была бригада из следователей, криминалистов, оперативных работников КГБ, тогда ужене КГБ, и началась кропотливая работа по установлению заказчиков и исполнителей этого громкого преступления. Руслан Аушев, председатель Комитета воинов-интернационалистов СНГ, сразу же заявил, что это дело рук Радчикова. Хотя для Радчикова после решения Минюста Лиходей уже не представлял никакой опасности и интереса. Скорее всего, здесь были замешаны те, кто потерялденежные средства в связи с проигрышем Лиходея в суде, вот они, вероятнее всего, и были заказчиками этогоубийства. Но молва приписала произошедшее Радчикову. Виноват и все.
   Сам Радчиков в это время был в Финляндии, где наводил связи с бизнесменами из этой страны, и прилетелв Москву сразу же после получения известия о гибели Лиходея.
   Его тут же задержали, стали допрашивать, но так какпрямых улик не было, его отпустили, но установили наблюдение.
   Меня же пригласили в нашу "контору", где подробноопросили о делах Фонда, СВА, о Радчикове, Котеневе.
  
   Я откровенно сказал, что о делах Фонда мне ничего не известно, так как я туда не вхож, а о делах СВА и Котеневе могу рассказать, тем более что Александр Котенев -- сын генерала Котенева, репрессированного высокопоставленного сотрудника НКВД, и его знают все, от министра внутренних дел России до руководителейспецслужб, с которыми он дружен.
   Мне предложили сообщать о подозрительных моментах в работе СВА, которые могли как-то компрометировать афганское движение, на что я ответил, что уже много лет в этом движении и, конечно, заинтересован в том, чтобы у нас все было только по закону. Но стучать на тех, с кем делил корку хлеба и глоток воды, не буду, будет чтоподозрительное -- сообщу.
   На том со мной и расстались, взяв все координатымои и моих коллег из спецслужбы. Курировал эту работугенерал Губанов Николай, с которым у меня были хорошие отношения.
   У Радчикова работа пошла, он восстановил все контакты, закрепил деловые связи в областях, краях, инвалидские организации стали работать еще лучше.
   Фонду инвалидов ранее, при Горбачеве Михаиле Сергеевиче, был передан в собственность санаторий "Русь" в городе Руза Московской области, со всем комплексом медицинского оборудования, который потомпревратился в санаторий для инвалидов, членов семейи афганцев. Позднее там был образован Центр протезирования и ортопедии, ЦИТО, куда стали отправлять наших инвалидов.
   Все эти перипетии с Фондом инвалидов не моглине отразиться на авторитете всего афганского движения, и о нем много писала пресса, шли передачи на телевидении, говорили по радио.
   Все сюжеты были в основном негативного характера, пресса работала на показ афганцев какими-то бандитами, сводящими счеты между собой, не показывая того, как много делает Фонд для облегчения жизни пострадавшим в этой войне, как нелегко это им дается в реальнойжизни, какие препятствия чинят чиновники.
   Весь 1994 год прошел именно в этом ключе: следствие, допросы. В начале 1995 года встал вопрос о том, что в Союзе ветеранов Афганистана надо проводить мероприятия организационного характера, так как Котенев уехал в Париж, где вступил во Всемирную организациюветеранов войны и при поддержке посла Россииво Франции Рыжова занялся продвижением программ развития поддержки ветеранов локальных войн со стороны мирового ветеранского движения.
  
  
  
  

Российский Союз Ветеранов Афганистана

  
   В феврале 1995 года Союзом ветеранов Афганистанабыла подготовлена и проведена учредительная конференция Российского Союза ветеранов войны в Афганистане, где был поставлен вопрос об образовании новойветеранской организации в России, так как все государства отделились от России и создали свои организациии вопрос созрел.
   На конференции я выполнял задачу председателя счетной комиссии, которая, подсчитав голоса, постановила: председателем Российского Союза ветеранов избрать Клинцевича Франца Адамовича, заместителямибыли выбраны достойные люди, в число которых вошели я, заместитель председателя по социальным вопросам.
   После конференции все эти документы были переданы в Минюст, и немного погодя мы получили свидетельства о регистрации новой общественной организации РСВА.
   Началась работа по перерегистрации наших областных и краевых организаций афганцев, и этот процесс занял около полугода.
  
   В марте 1995 года был достроен дом на улице Куликовской в Северном Бутово города Москвы, где нампо решению Фонда инвалидов войны в Афганистане были подарены квартиры, тем, у кого их не было. Получилв подарок двухкомнатную квартиру и я, на втором этаже, в доме "9. Квартиры были подарены, мы получили документы на них, но вселиться не могли по причине того, что в них незаконно проживали милиционеры, воевавшие в Чечне, которые заварили входные двери и поставили охрану. На все наши попытки вселиться давалсяжесткий отпор, нас попросту не впускали в вестибюльподъездов. Мы должны были занять 86 квартир, но не тут-то было.
  
   []
  
   Мы в Москве, около своего дома
  
   Решение было одно -- уговаривать их выселитьсядобровольно. У меня были связи в милиции, и я, взяв одного милиционера в чине капитана и четыре бутылкиводки с закуской, напросился в гости в квартиру "8, которая была подарена мне, вечером зашли туда. Там жилмолодой парень, сержант из города Видное, с женой. Онсчитал, что ему должны дать квартиру как участнику военных действий в Чечне.
   Мы сели, выпили, закусили, и началась беседа. Я ему показал фотографии сыновей, документы о том, чтовоевал в Афганистане, что я полковник запаса, свидетельство о собственности на квартиру и спросил, как он оценивает свой поступок по самовольному захватуквартиры. У парня сохранилось чувство совести, тем более что его отец был ветераном Вооруженных сил, подполковником в отставке. Короче, когда мы допили всеспиртное, он просто отдал ключи от квартиры и попросил отвезти его к отцу. Мы с удовольствием выполнили просьбу честного парня и ночью, часа в три, отвезлиего, жену и вещи к отцу. Он вставил новую дверь и поменял ванну, мы договорились, что я через день привезуему за это деньги. С этим парнем мы потом встречалисьне раз, помогли ему встать в очередь в МВД на получение квартиры, а мы заняли квартиру, которую охраняликазаки, не понявшие до конца, как я в эту квартиру вселился. Закончилось тем, что наши афганцы штурмомзаняли свои квартиры, выгнали охрану из казаков и выставили свою охрану, которая стояла около полугода, пока ситуация не разрядилась. Вот так мы стали москвичами, с приключениями, но благополучным концом.
   Младшего сына, Алексея, мы определили в Суворовское училище в Твери, куда, сдав экзамены, он поступил.
   Саша служил в армии. Мы работали в Союзе ветеранов Афганистана, я и жена Светлана.
   В октябре 1995 года меня пригласили в нашу "контору", где довели до моего сведения оперативную информацию о готовящемся покушении на Радчикова с записью голоса заказчика, которую передали мне на кассетес просьбой проинформировать Радчикова.
   Вечером 28 октября 1995 года мы: Адам Аушев, я, Франц Клинцевич, Николай Бурбыга, Валерий Николаевич Казаков, пресс-секретарь РСВА, попросили Радчикова встретиться с нами. Получив согласие, мы поехалив Ясенево, в одно кафе на МКАДе, где ждали Радчикова.
   Он приехал на "Понтиаке", американской машине, переделанной под ручное управление, вместе с Димой Матюшевым, его правой рукой, занимающимся документацией Фонда. Мы заказали поесть, выпить и, сев за столик, сначала выпили за погибших солдат в Афгане, и потом ясказал Радчикову, что есть информация о готовящемсяна него покушении, и передал кассету, которую он обещал прослушать в машине. Расстались мы в надежде, чтоон примет меры предосторожности и покушение сорвется, к поиску исполнителя подключились и спецслужбы.
   Радчиков в жизни принял ряд мер по охране семьи, он развелся с женой, переехал на ему одному известнуюквартиру и был уверен в своей неуязвимости. Воти на этот раз в беседе я ему посоветовал меньше говоритьпо мобильному телефону, который входил в это времяв моду, так как по нему его легко вычислить. Радчиковне поверил и показал суперсовременную трубку, которую, по его мнению, не могли прослушать, и попросил нас за него не переживать.
  
   30 октября 1995 года в два часа ночи позвонил Валерий Казаков и попросил срочно приехать к нему домойна Тишинскую площадь. Причину не назвал, срочнои все. Я сорвался и по ночной Москве из Бутово до центра Москвы минут за 40 добрался до Казакова.
   Валера стоял около дома, бледный, курил папиросы.
   Рядом стоял "Понтиак" Радчикова, простреленныйво многих местах. Никого рядом не было. Он сказал, что на Радчикова совершено покушение, его едва живого забрала скорая, как он доехал с проспекта Мирадо Тишинки, одному Богу известно. Он успел сказать, что Диму Матюшева убили, он успел выскочить из машины. Дима был его помощником, вел все дела Фонда, и у него были все печати и бланки Фонда. Они исчезли.
   Радчикова отправили в 20-ю городскую больницу, и надо сделать так, чтобы о его местонахождении мало ктознал. Валера сел за руль "Понтиака", и мы медленно поехали в Царицыно, в офис РСВА. Нас останавливали гаишники, спрашивали, что с машиной, потом отпускали, записав наши данные. Выручало мое удостоверениесотрудника КГБ.
   Приехав в Царицыно, мы загнали машину в гаражи стали осматривать ее. Она была изрешечена, отверстиябыли сзади сиденья Радчикова и Матюшева. Стрелялисзади через стекла задних дверей, кровь была в салоне, где сидели ребята. Мы уже не пошли домой, а сообщилио происшествии Францу Клинцевичу, Саше Разумову, а они -- всем сотрудникам РСВА и Фонда. Утром у нас в РСВА собрались все руководители Фонда инвалидов, наши сотрудники, и вскоре подъехали следователи милиции и ФСБ. Они осмотрели машину, изъяли все попавшие гильзы от ТТ, пули, застрявшие в сиденьях, и уехали.
   А мы остались, чтобы думать, что делать дальше с Фондом и как хоронить Диму Матюшева.
   Диму похоронили через пять дней, не отдавали следователи, проводившие экспертизы, машину мы не сталиремонтировать, пока следствие не закончено.
   К Валерию Григорьевичу Радчикову нас долго не пускали, примерно месяц, наконец, когда ему сделали всеоперации и он стал поправляться, мы смогли с ним увидеться и узнали, что произошло в тот трагический вечер.
   У Радчикова на проспекте Мира была конспиративная квартира, о существовании которой мы не знали.
   Знал только его доверенный человек, Кузьмич. В тот вечер Радчиков позвонил по сотовому телефону Кузьмичу, предупредил о том, что приедет часа в два, и просил поджарить картошки, приедут они с Димой. Закончив вседела, они направились к дому и стали искать место дляпарковки, найдя его, Радчиков стал парковаться, и в этовремя раздались выстрелы с двух сторон. Дима выскочилиз машины и был убит в упор. А в Радчикова киллер выпустил восемь пуль. Стрелял через стекло сбоку и в спину. У Радчикова сработала реакция, и он, непонятно, на каких внутренних силах, но в сознании, нажал на газ и понесся по городу в сторону Казакова. А это километров 20. Доехав до Тишинки, он позвонил Казакову и потерял сознание. Мы поразились такой реакции организма, которая не дала ему вырубиться ранее того, как ондоехал до Казакова, несмотря на столько полученных ран.
   За период, пока он лежал в больнице, многое передумал, проанализировал все контакты, все разговорыпо телефону и убедился в том, что кто-то отслеживал егомаршруты, по телефону определял местоположение и всеточно рассчитал. Я ему напомнил о кассете, которую передал за несколько дней до покушения, и он сокрушенносказал, что зря не послушал меня и не принял мер предосторожности. "А теперь, -- сказал я ему, -- прекрати всепереговоры по телефону, так как киллер узнает о том, что Радчиков живой, и придет его добивать". Здесь жемы изъяли его телефоны и, договорившись с главврачом, перевезли Радчикова в госпиталь имени Бурденко. Тампо согласованию с руководством госпиталя ему поставили охрану, и Радчиков долечивался в госпитале.
   Увиделись мы снова уже в феврале 1996 года, когда он подлечился и вернулся к работе. Лицо в шрамах, одна пуля проделала невероятную траекторию и, войдя в спину, поднялась вверх, прошла через лицо и вышла на шее.
   Одна застряла в голове, и ее не решились удалить врачи, так как не просто это было сделать, она застряла околомозжечка. О своих планах он не распространялся, былнемногословен и говорил в основном только о делах, которые предстояло решать.
   К этому времени в РСВА стала накаляться внутренняя ситуация, связанная с тем, что Франц Клинцевичне контролировал свое окружение и его помощники стали гнобить Валеру Казакова, пресс-секретаря, подполковника запаса. Они, набранные со стороны, не нюхавшие пороху, но возбужденные тем, что их ввели в РСВА, стали мордовать Казакова, давать ему поручения, не связанные с делами РСВА, на что он ответил отказом, и они, не мудрствуя лукаво, просто побили его. Я приезжаю в офис и вижу плачущего Казакова, спрашиваю: "В чем дело?" Он молчит. Я прошелся по офису, зашелк этим уродам и попытался их утихомирить. Но не тут-тобыло. Один из них бросился на меня с кулаками. Знал быэтот идиот, на кого бросается. Я его одним ударом вырубил и предупредил еще двоих, что применю оружие, которого у меня не было, но они в это поверили и притихли. Я дождался приезда Клинцевича и задал ему вопрос: "Как это его помощники могут бить сотрудника организации, который стоял у истоков создания Союза ветеранов Афганистана, старше их по возрасту, и вообще, чтоза порядки они устанавливают в РСВА?"
   Клинцевич стал пространно рассуждать о вещах, далеких от этикета поведения сотрудников офиса, на что ясказал, что они и на меня подняли руку и если Клинцевич не поставит их на место, заставив их извиниться, прямо сейчас, то я не считаю возможным работать здесь.
   Не знаю, говорил ли Клинцевич с ними, но извинений я не дождался, и когда на следующий день мы вновь собрались и я увидел их наглые, улыбающиеся рожи, я понял, что делать мне здесь нечего. Я собрался, написал заявление на увольнение и, отдав его в секретариат, завел машину и уехал. Я поехал к Радчиковуна Полянку, где изложил суть проблемы и попросил помощи в трудоустройстве. Ни минуты не раздумывая, Радчиков пригласил начальника отдела кадров, и черездва часа я был назначен директором Филиала "11 Фонда инвалидов войны в Афганистане. Мне были выданывсе учредительные документы для регистрации Филиала, заказаны бланки и печати.
   Вечером звонит Клинцевич и говорит: "Брось заниматься ерундой и возвращайся в офис". Я ему ответил, что не вернусь и больше не хочу иметь дела с вашей организацией. Он стал угрожать тем, что заберет квартиру, на это я ему ответил, что она приватизирована и этот вариант он пусть забудет. Короче, расстались мы совсемне друзьями, хотя ранее я его сына устроил в Тверскоесуворовское училище, писал ему доклады и речи и защищал на всех площадках.
   Я стал работать под эгидой Фонда инвалидов и вскоресобрал команду из ребят-офицеров, прошедших Афган, которые стали приносить идеи, и мы стали зарабатыватьденежные средства, 50 процентов из которых после уплаты налогов перечисляли в Фонд и поэтому не уплачивалиналог с прибыли, а это было оговорено в Уставе Филиала, и стали направлять денежные средства на нужды инвалидов и семей погибших.
   В заботах и решении текущих проблем быстро пролетало время, и все бы хорошо, но 7 ноября 1996 годав ДТП разбилась семья нашего афганца, подполковника. Он выжил, но жена погибла. Похороны были назначены на 10 ноября, и мы, собравшись, поехали еехоронить. Хоронили на Востряковском кладбище, в 11 часов. А в 12 часов мы должны были поехатьна Котляковское кладбище, отметить два года смерти Михаила Лиходея. Но процедура похорон затянуласьнемного дольше, и пока мы добирались до Котляковского кладбища, прошло около часа. Мы ехали на автобусе и, подъезжая к кладбищу, заметили, что вокруглетает много воронья и много машин милиции, скоройпомощи.
   Навстречу нам выбежал Франц Клинцевич и сообщил, что на могиле Лиходея произошел взрыв и нам надобыстренько уезжать, чтобы не мешать следствию.
   Мы развернулись и поехали в кафе помянуть умершую. А после я поехал в офис Радчикова и стал ждать новостей о происшедшем.
  
   Новости не заставили себя ждать. По телевизору было все рассказано в подробностях. 10 ноября 1996 годабыла вторая годовщина гибели Михаила Лиходея, который когда-то руководил Фондом инвалидов войны. Егосторонники остались и продолжали свою подрывную деятельность против Фонда, руководимого Радчиковым.
   Они собрались на Котляковском кладбище и хотели провести поминальную панихиду по Лиходею. И вот когдаони собрались около могилы и стали произносить речи, раздался взрыв. Взрывчатка была заложена в основание могилы, которая была покрыта бетоном, стоял памятник Лиходею из мрамора, и все это взлетело на воздух.
   Осколками бетона и железа ограды было убито сразу 14 человек. Жена Лиходея Людмила стояла в первых рядах и была убита. Она своим телом спасла дочь. Убитыбыли Сергей Трахиров, избранный после Лиходея, убитысовсем новые председатели из Благовещенска, Подмосковья, причем с детьми, фотограф, снимавший церемонию. В общем, ужас. Вопрос: кто подготовил и совершил этот теракт? Как всегда, ответ напрашивался сам собой -- Радчиков! А кому еще нужно было мстить тем, кто заказал его? Но Радчикова не было в России, он был в США, на реабилитации.
   Шум в СМИ был поднят нешуточный, расследование взял на себя министр внутренних дел Куликов Виктор Сергеевич, все были уверены, что виноват Радчиков. Мы имели с ним разговор, и он, конечно, отрицал свою причастность, но вопреки нашей рекомендации не приезжать в Россию тут же примчался в Москвуи был арестован и определен в Лефортово. Следствиене теряло время и арестовало водителя Радчикова Анохина и одного из сотрудников и друзей Радчикова, выпускника Калининградского инженерно-саперного училища, которые во всем сознались, показали, как они готовили теракт, где спрятали взрывчатку, провода, по которым подали сигнал на подрыв. Взрывчатку они утопили в реке Пахра около Подольска, ее потом изъяли следователи, приобщив к материалам следствия.
   Короче, вина Радчикова была налицо, надо было только добиться его признания. Его держали в "одиночке", отобрали протезы и на следствие приносили на руках.
   Нам дали возможность встретиться с ним, следствие вела прокуратура, и она пошла нам навстречу. Радчиков рассказал о невыносимых условиях содержания, о том, что ему не дают возможности встретиться с подозреваемыми его сотрудниками.
   В приватных беседах мы успокоили Валерия Григорьевича и посоветовали через адвокатов передать подозреваемым, чтобы они отказались от первичных показаний, полученных под давлением следствия, и тем самым разрушить стройную цепочку доказательств. Что и было сделано, ребята отказались от первичных показаний, мотивируя давлением и угрозами со стороны следствияи на суде, который проходил под руководством Военной коллегии Верховного суда, были оправданы и отпущены под подписку о невыезде.
   Радчиков также был отпущен, и мы праздновали победу, все вернулось в нормальное русло. Но следствиепродолжалось, и ребята не теряли время. Они собрали дополнительные данные, которые свидетельствовали о причастности этих лиц к взрыву на Котляковскомкладбище. Их повторно арестовали, посадили в Лефортово, и началась вторая серия "разбираловки". Мы встретились с Радчиковым и спросили, почему он не отправил ребят за границу, тогда достать их было бы невозможно. Он пожалел денег, и в итоге ребята получилипо шесть лет колонии строгого режима. А самого Радчикова не арестовывали только потому, что ребята взяли всю вину на себя, якобы они просто отомстили за покушение на своего руководителя.
  
   Судьба наказала и самого Валерия Григорьевича Радчикова. Он не отказался от привычки много говорить по мобильному телефону, и его, очевидно, отслеживал и те, кого он обидел, вернув себе право на Фонд.
   Радчиков поехал на конференцию афганцев-инвалидов Молдавии, где он выступил с призывом не разрушатьорганизацию, занимающуюся проблемами всех афганцев, независимо от гражданства, и принятое решение онвез в Москву. Но, видимо, его отслеживали. Ехал он назад в Москву на "Москвиче-2141", с ним ехали еще троеего сотрудников, по дороге он давал указания своим подчиненным по телефону. Когда они подъезжали к Москве, на участке города Одинцово на встречную полосу внезапно выехал КамАЗ с прицепом. Он оторвался от тягачаи накрыл машину, в которой ехали Радчиков и его сослуживцы. Не выжил никто. За рулем оказался выходециз Средней Азии, который плохо говорил по-русскии долго объяснял, что прицеп самовольно оторвался и он ничего не мог сделать, чтобы предотвратить опрокидывание на машину с людьми.
   Мы приехали на место происшествия. Картина была ужасающая: "Москвич" всмятку, тела доставали спасатели, разрезая ножницами обшивку. Ребят просто раздавило прицепом, и шансов выжить никаких не было.
   Тела увезли в морг, оповестили родственников, чтобы они их забрали после проведения экспертиз. Мы похоронили ребят, оказали помощь семьям погибших и сталиждать, когда отдадут тело Радчикова. Его нам отдали только спустя почти полгода, все не могли закончить экспертизы, и похоронили Валерия Григорьевича скромно, темболее что вновь начинались "разборки" в его "епархии"и к власти пришел Андрей Чепурной, бывший комбат 345го парашютно-десантного полка в Афганистане, оказавшийся инвалидом, который продолжил курс Лиходея, направленный на травлю всех структур Радчикова, признание их незаконными и дальнейшую их ликвидацию через Минюст. Все эти мероприятия привели к тому, что меня вызвали в налоговую и предъявили претензии по неуплате налогов в бюджет. Все доводы о том, что Филиал освобожден от уплаты налогов по причине перечисления в Фонд 50 процентов прибыли, наталкивались на претензии такого характера, что это ранее был Фонд Радчикова, а теперь Чепурнова, он не признает ранее принятые решения легитимными и требует возмещения всех налогов в его Фонд.
   Вся эта "разбираловка" была долгой, нудной, и когдамы предоставили все документы о перечислении денежных средств на счета Фонда, преследование прекратилось, к неудовольствию Чепурнова, и мы были вынуждены закрыть Филиал, уволить всех работников. На этоммоя работа в Фонде инвалидов закончилась.
   Хочу рассказать о дальнейшей судьбе создателей и продолжателей СВА, которые и в настоящее время продолжают работу на поле афганских проблем.
   Котенев Александр Александрович, первый председатель СВА, уехал в Париж, работал там в ветеранскомдвижении, потом возвратился в Москву, занялся научнопреподавательской деятельностью и проблемами афганцев больше не занимается.
   Клинцевич Франц Адамович поймал струю и пробился вначале с группой афганцев в Госдуму, создал там маленькую группу, затем его заметили и продвинули, он был вначале заместителем председателя Комитетапо обороне Думы, затем по прошествии времени Франц переместился в Совет Федерации, где занял аналогичную должность. Он активно выступает по телевидению на политические темы, участвует в ток-шоу, где отстаивает позицию России в международных делах. Короче, нашел человек свое место.
   Остальные деятели афганского движения не светятся на телевизионном экране, делают тихонько свои дела, помогают по мере возможности инвалидам, семьям погибших, афганцам. Многие региональные деятели на теме афганцев создали свои маленькие княжества и рулятпо мере того, как им позволяют региональные власти.
   Это и в Татарстане, Башкирии, Екатеринбурге, Ростове, Краснодаре, Санкт-Петербурге. Они не хотят объединения существующих ветеранских организаций в одну монолитную, которая имела бы вес в масштабе России.
   А чиновникам это на руку. Зачем иметь дело с мощной, дисциплинированной силой, которая имеет образованных и, главное, организованных людей с активной жизненной позицией? Проще иметь кучу маленьких "царьков", прикормленных, не рвущихся решать масштабныезадачи, и, кидая маленькие подачки, отвлекать их от текущих проблем регионов. Это сейчас говорит о том, чтоафганцы устали от борьбы за свои права, плывутпо волне событий и им плевать на проблемы других афганцев, мне хорошо и ладно.
   Поэтому, побарахтавшись в этом болоте и поняв одну истину: не высовывайся, большинство ветерановвойны в Афганистане не желают даже встречатьсяна каких-нибудь мероприятиях с власть имущими, ходятна мероприятия патриотического плана в школы, техникумы, институты, где очень неохотно рассказываюто прошедшем боевом пути, так как это мало волнуетлюдей. Их волнует, как прожить день, воспитать детей, вырастить внуков и как-то прожить оставшиеся годы.
   Многие из них уже ушли в мир иной, и мы вспоминаемих при встречах и пьем третью рюмку за тех, кого нетс нами. По-разному сложилась и судьба рядовых афганцев. Большинство тех, с кем я когда-то создавал Киргизский Союз ветеранов Афганистана, переехали в Россию, бросив неуютную и злую малую Родину, которая по количеству революций вышла на первое место в мире -- аж четыре. Я имею в виду Киргизию. Около миллиона киргизов переехали в Россию, где получили российскоегражданство, нарожали детей, граждан России, та же картина и с узбеками, таджиками. В общем, они поздно поняли, что не надо было выгонять русских из республик, так как это был научный и технический потенциал, который им теперь не создать. Позакрывали заводыв Бишкеке -- по выпуску торпед для ВМФ, патронный завод имени Ленина, крупнейшее предприятие в Средней Азии, завод ЭВМ, с трудом сохранили российскуюавиабазу в Канте. Потеряли при этом около двух с половиной миллионов населения -- русских. Остались пустыми школы, техникумы, институты. А кто и где будет дляних готовить кадры? Бросились в другую крайность -- послали молодежь в Турцию, Германию, Францию, арабские страны, и что? Проучившись там и хлебнув другой жизни, поняв простую истину -- зачем ехать в кишлак, где его ничего хорошего не ждет, они остались на Западе, Востоке, и республика потеряла лучшую часть молодежи.
   А не имеющие профессий и работы, большинство молодых людей, вынужденно поехали как в страны Востока, так и в Россию, где работают на малоквалифицированных должностях, живут на съемных квартирах и содержат своих родственников в Киргизии. Вот тебе и суверенизация. А что же с созданной мною организацией Киргизский Союз ветеранов Афганистана? Как она выживаетв условиях развала СССР?
   С момента моего убытия в Россию у них забралиофис, в котором у нас было 14 кабинетов и 12 телефонов, оставили один маленький кабинетик, где они теперь собираются. Пришедшие к руководству ветераны Афганистана, в основном солдаты запаса, не обладающие организаторскими способностями, со слабым интеллектуальным потенциалом, естественно, не понимали стратегическую цель движения и не умели организовать это мощное движение.
   В итоге афганцы Киргизии приезжали в Москвунеоднократно. Мы им оказывали финансовую помощь, которую, как выяснилось, они благополучно проедалии приезжали вновь. Отдавать деньги они и не думали.
   Это не в менталитете киргизов, я писал об этом ранее.
   Как только мы им отказали в очередном транше, они перестали с нами дружить. Вот так.
   Примерно такая же история была и с узбеками и таджиками. Брали охотно, заверяли в вечной дружбеи любви, но как только денежный ручеек иссякал, все, где была дружба, любовь и прочая, прочая...
   Не просила денег казахская организация, ребята были неприхотливыми, дружбой дорожили, в руководствебыли и казахи, и русские, на тот момент они понималии наши трудности, и проблемы движения.
   Потом с развалом Союза начался поток эмиграциив Россию. Приехали наиболее продвинутые, успешныеафганцы, которым мы помогали трудоустроиться, прописаться, получить квартиры, и они стали перетягиватьсвоих друзей и знакомых. Приехало, по самым скромным подсчетам, около двухсот тысяч афганцев, которымсуверенитет республик дал только одно право -- уехатьна историческую Родину. Но вместе с ними переехаломного и киргизов, узбеков, таджиков, которые решилисвою судьбу связать с Россией. Они в упрощенном порядке получали гражданство, рожали детей, перевозилиродственников и таким образом решали демографическую проблему России.
   Сейчас, по прошествии стольких времен, можно сказать одно -- афганцы были спаяны войной, они такимии остались, друзей не продают и не предают. Это жизненный девиз воинов-интернационалистов. С ним мы и живем.
  
   Хочу сказать, что, глядя сейчас на то, что происходит в братской Украине, не чужой по крови и воспитанию, корни ведь оттуда как у матери, так и у отца, половина родни которого жената на хохлушках и имеютродню на Украине, прихожу к убеждению, что мы сами виноваты в том, что происходит у них. Мы не смогливыкорчевать истоки бандеровщины на западе Украины, руководители СССР -- выходцы из Украины, поройнедалекого ума и жизненного опыта, выпустили из лагерей отбывающих там врагов, я имею в виду решение Хрущева выпустить около 200 тысяч бандеровцев, которые не перековались за время пребывания в лагерях и, прибыв домой, стали постепенно пролезать во властьво всех городах и селах Западной Украины. И в нашевремя, когда Украина получила суверенитет, они такпоставили свое подрывное дело, что малая, но националистически настроенная часть населения навязала своюидеологию большинству населения Украины и сталасчитать врагом Россию, которая веками спасала Незалежную от истребления Османской империей. Теперьони так дружат с Турцией, что забыли про письмо запорожских казаков турецкому султану. А это классика.
   На наших каналах засилье их псевдоэкспертов, слушаешь всяких Ковтунов, Трюханов, Соколовских и дивудаешься -- какие сволочи жили рядом с нами. Они предали память своих дедов, отцов и сейчас сделали героями тех, кого уничтожали их же деды. Так кто они тогдасами? Предатели!
   А великий русский народ, принявший на себя всеудары их врагов, теперь их враг, агрессор. Народ, который поднял их экономику, дал им земли для того, чтобыони стали государством, -- Донбасс, Одессу, Николаев, Херсон, Харьков, построил фабрики, заводы, Днепрогэс, Криворожсталь, Южмаш, Чернобыль, теперь оккупант!
  
   И что самое удивительное и труднообъяснимое -- это же православные! Они даже церковь свою учредитьрешили. Правда, вышел пшик. Какой-то Патриарх несуществующего Константинополя решил дать им Томос, который они мечтали получить все тысячелетие их якобысуществования, хотя история не помнит такого народа, как хохлы. Нет ни одного упоминания о них в истории, как нашей, так и зарубежной, но они пыжатся от осознания того, что они выкопали Черное море, изобрели вертолет и подняли экономику всего мира.
   Слушаешь эту чушь, и становиться тоскливо. Ну ладно, от нас отвернулся мусульманский мир, который давно, тысячу лет, существует со своими традициями, правилами жизни, и нет ничего удивительного в том, чтоони стараются найти свое место в среде мусульманскихстран. А православные, вместо того чтобы объединяться, наоборот, расходятся, каждый придумывает себе героическую историю, в которой русские угнетали их веками, гнобили, организовали Голодомор, в войну бросали на убой только украинцев, а остальные только наблюдали. Чушь собачья. Но возведенная в ранг государственной политики и идеологии. А добавьте сюда наших голосистых либералов, все эти СПС, "Яблоко", и получимсвоих предателей среди нас. Наиболее продвинутые эксперты из Украины постоянно тыкают нас носом в нашу недавнюю историю, которая пестрит такими ляпсусамикак во внешней, так и во внутренней политике, что задаешься вопросом: "Что, история ничему нас не научила?"
   С трудом выбрались из болота 90-х, начали строитьсвою страну, но живы еще Чубайсы, Кудрины и приспешники Гайдара, Ельцина, которые тормозят развитие страны, мешают строить нормальную жизнь, трещатс экранов телевизоров и радио о том, что надо идти тудаи туда, а нам туда надо? Нет, конечно, там им хорошо, а народу, который сводит концы с концами на несколько тысяч в месяц? Слушаешь этих министров и диву даешься -- Владимир Владимирович, вы где живете? Воруют сотнями миллионов, а вы только констатируетеэти факты. А где расстрелы, посадки тех, кто дает воровать? Ведь воруют, не боясь наказания. Причем чембольше украл, тем меньше дадут. Примеры рядом, и люди все знают -- Сердюков, Васильева. Почему не в тюрьме? Как может руководитель Газпрома, Роснефти, Сбербанка и других на словах государственныхкорпораций получать в день несколько миллионов, вдумайтесь, не рублей, а долларов, при пенсии в 8 тысячв месяц для человека, отдавшего все -- знания, умения, здоровье -- на благо Родины, который влачит жалкое существование на старости лет.
  
   Немного о судьбе своей семьи. Отец -- Дуюнов Аким Васильевич, 1913 года рождения, умер в сентябре 1983 года, похоронен в городе Навои Узбекской ССР, мать -- Дуюнова Мария Михайловна, 1919 года рождения, умерла в 2007 году, похоронена в городе Навои, рядом с отцом. Сестра -- Жукова (Дуюнова) Лидия Акимовна, 1958 года рождения, вместе с мужем -- Жуковым Валерием Георгиевичем, 1956 года рождения, переехали в Россию, живут в городе Алексине Тульской области, пенсионеры. Сын Андрей живет в Алексине. Дочь Алина живетв США, вышла замуж за гражданина США, родила дочь.
   Брат -- Дуюнов Петр Акимович, 1948 года рождения, в 2011 году переехал из Навои в станицу Тбилисскую Краснодарского края. У него четыре внука, дочери Татьяна и Юлия живут вместе с ними в Тбилисской. Внуки Денис и Роман служат в Российской армии. Внук Артем работает в Краснодаре.
   Мои дети. Сын Андрей, 1968 года рождения, служит в армии на Дальнем Востоке. Его дети, мои внуки: Екатерина, замужем, живет в станице Лазаревской Краснодарского края, по мужу Рябова; внук Дуюнов Владислав Андреевич, мастер спорта России по велоспорту, трехкратный чемпион России, чемпион мира среди военнослужащих армий мира.
   Сын Александр, 1976 года рождения, отслужил в армии, окончил юридический институт в Москве, работает.
   Сын Алексей, 1980 года рождения, окончил Московское суворовское училище, Рязанское воздушно-десантное училище имени В. Ф. Маргелова, служил в ВДВ, затем в Особом отделе ФСБ по Московскому военномуокругу, после расформирования округа -- в территориальных органах ФСБ, в Одинцово, воевал в Чечне, освобождал Южную Осетию, награжден медалью "За отвагу", живет на Кубинке Московская область, женат, детей пока нет.
  
   []
  
   Алексей Дуюнов, выпускник Рязанского высшего воздушно десантного училища, 2003 год
  
   Мы с женой Светланой долгое время жили в Москве, в 2011 году переехали в город Геленджик Краснодарскогокрая, живем на юге, около моря.
   Ее сестра Швец Алла Ивановна и брат Гладченко
   Геннадий Иванович живут в городе Спасске-Дальнем.
   Там же, на Дальнем Востоке, дочь сестры -- Оксана Юрьевна, ее дети -- Саша и Алина. Алина -- студентка Владивостокского университета.
   Там же, в Спасске-Дальнем, похоронены родители моей жены -- Антонина Семеновна и Иван Михайлович.
   Судьба распорядилась таким образом, что Иван Михайлович, родившись в Майкопе, после службы в армиина Дальнем Востоке познакомился с Антониной Семеновной Лободой, женился на ней и остался в Спасске.
   Нарожали детей, дождались внуков, правнуков, и там жезакончился жизненный путь. Но беда: когда все былиживы и здоровы, не поделились с детьми своими родственными связями, и сейчас, когда мы живем неподалеку от Майкопа, у нас нет ниточек родственных связей, а ведь наверняка рядом живут близкие Светланы Ивановны, люди, которых можно было бы найти, если бы мысохраняли свои корни, как мусульмане, до седьмого колена. Их обязаны знать дети, родившиеся в браке, и ониназубок перечисляют отцов, дедов, прадедов, отсюдаи уважение к старшим по возрасту, их опыту и мудрости.
   У них нам надо учиться, религия ислам мудрая и правильная, если не дает потерять связь поколений. А мы, особенно Украина, теряем свое прошлое, и вряд ли будет ждать светлое будущее этих отщепенцев, потерявших корни, которые нас связывают.
   Сейчас, работая в Совете ветеранов войны города Геленджика, занимаясь проблемами патриотического воспитания молодежи, скажу, что задача ветеранов -- активно работать на этом направлении, так как нам есть о чем рассказать молодежи. Как служили, как воевали, как теряли боевых друзей, как помогали семьям погибших, инвалидам войны, не предавая друзей и товарищей. И такими мы останемся всегда, не предавая память и созидая будущее нашей Родины.
  
  
  
  

Послесловие

  
   Немного о тех, о ком написано в этом очерке.
  
   Полковник Лещук Станислав Николаевич, начальник Особого отдела КГБ СССР по 108-й МСД в период с декабря 1981 года по март 1982 года, награжден орденом Боевого Красного Знамени, имеет ранения, подорвалсяна БТР, дважды переболел гепатитом. После Афганистана служил в Нижнем Новгороде начальником Особого отдела КГБ Приволжской зоны.
  
   Полковник Садыкбаев Исакджан Усманович, первый начальник Особого отдела КГБ по 108-й МСД с января 1980 года по декабрь 1981 года. Заменился в город Фрунзена должность заместителя начальника Особого отдела КГБ по 17-му армейскому корпусу, затем стал начальником отдела по 17-му армейскому корпусу, уволенв 1989 году, работал в киргизском Союзе ветеранов Афганистана до 1992 года.
  
   Майор Еврошин Анатолий Григорьевич, после замены служил начальником Особого отдела КГБ по Казанскому гарнизону, полковник.
  
   Капитан Мишанин Виктор Фирсович, после заменыслужил в Монино, Подмосковье, подполковник.
  
   Майор Головкин Виктор Иванович, переводчик, после замены служил на Украине, полковник.
  
   Майор Солодухин Вадим, после замены вернулсяна Украину, где и служил до пенсии.
  
   Майор Гладышев Сергей Иванович, после службыв Афганистане служил в Сибирском военном округе, там же ушел на пенсию.
  
   Капитан Усенко Сергей Иванович, майор, служил после замены в городе Ярославле, где и живет в настоящее время.
  
   Капитан Мордовин Николай Петрович, подполковник, продолжал службу в САВО, в отделе кадров.
  
   Старший лейтенант Горшков Сергей, подполковник, служил в Туле в Особом отделе КГБ по 76-й дивизии ВДВ, живет в Туле.
  
   Капитан Коваль Александр, подполковник, живетв Одессе.
  
   Старший прапорщик Небратенко Николай Алексеевич, продолжил службу в Киевском военном округе.
  
   О судьбе капитана Гусева Анатолия, Звоника Виктора, Акопяна Рафаэля, Петенко Александра мне ничего не известно.
  
   Из всего оперсостава Особого отдела КГБ СССР по 108-й МСД, насчитывающего 21 сотрудника, погиб капитан Подлесных Владимир, вечная ему память.
  
  
  
  
  
  
   Николай Дуюнов
   Смерш -- военная контрразведка. Солдаты России
   Летопись защитников Отечества из рода Дуюновых
  
   Корректор Елена Зорина
  
   []
  
  
  
  
  
  
  

Оглавление

  
  
  
Оценка: 4.12*13  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023