Эту фронтовую байку я услышал очень давно, когда мне было лет, наверное,
восемь. Отцу было немногим за сорок. Дело было жарким летом. Я забежал со двора, где
играл с пацанами-дворянами, попить студёной водички из холодильника. На кухне в
это время сидели отец с друзьями - ветеранами. Разбивая "окопным способом"
горлышки бутылок об водопроводный кран, хлестали стаканами водку. Из динамика
кухонного радио звучала модная в то время песня, кажется, она преследовала ухо слушателя
каждый день. Молодые и красивые в то время матушка, с подругой - чьей-то женой, им услуживали.
Разговор, как всегда, велся ни о чем и обо всем. И мне на эти разговоры было
абсолютно "по барабану", особенно когда звучали фразы вроде: "Европа буквально
напичкана ядерным оружием".
Обычно после таких встреч отец по ночам, во сне, громко, на всю квартиру,
скрипел зубами - не знаю, как это у него получалось. Наш родственник - дядя
Семен, кроме того, пугая всех домочадцев еще и кричал: "Неместя-ар!
Билятта-ар!*". В то время это было обыденное явление: во всех семьях фронтовиков
скрипение зубами по ночам было в порядке вещей.
Так вот, забежал я на кухню, пью водичку, и в этот момент в отце проснулся педагог:
- Сына, ты когда дома жить будешь? Вообще - полный разброд и шатание!
Время было весьма доброе, и люди были добрые. В совершенно седой голове одного из ветеранов включается, благодаря этой фразе, модуль памяти. И, с любовью погладив меня по голове, говорит другу, чтобы замять отцовское негодование:
- Слышь, Коля, а вот случай у нас был...
Не знаю - правда это, или нет, но иной раз все ветераны дружно и понимающе, ни разу не улыбнувшись, серьёзными головами, в знак согласия, кивали. Речь пошла о войне. И так как отец мне ни разу в жизни про войну не рассказывал, хотя я
иногда настойчиво и просил, я остался, чтобы послушать.
Только по прошествии многих лет до меня дошло, что поведанное с юмором и
великой иронией, на самом деле, являются выплеснутыми болью и страхом самого
рассказчика, с ходу понятые только друзьями-фронтовиками.
***
- Батальё-он, рывня-айсь! Сми-ир-рна-а! Рядовой Руденко, выйти из строя!
Рядовой Руденко из строя вышел.
- За утерю сапёрной лопатки рядовому Руденко объявляется три наряда по кухне
вне очереди! Рядовой Руденко, встать в строй!
Рядовой Руденко, отдав честь:
- Слушаюсь, три наряда вне очереди! - встал в строй.
- Вольна-а!
Командир артбатальона капитан Максимов, изобразив на лице крайнюю степень
озабоченности, хорошо поставленным командирским голосом стал толкать речь:
- Товарищи бойцы! В батальоне наблюдаются разброд и шатание! Каждый день
неизвестно где потерял лопатку! А ведь это не просто так лопатка, это, если вам
неизвестно, еще и оружие! И вообще, все прекрасно видели у штаба агитплакат
"Лопата - друг солдата!". Завтра Руденко потеряет винтовку. А потом и орудие!
Так что, товарищи бойцы, извольте-ка знать, - и, чеканя слова, в стиле лозунга,
произносит, - утеря саперной лопатки - это измена Родине! Я правильно говорю,
товарищ лейтенант?
Особист лейтенант Смирнов, которого нелегкая принесла на построение и
благодаря его присутствию, собственно, Руденко и получил три наряда от комбата,
в знак согласия кивнул головой. Как правило, за подобное солдаты либо получают разгоняй, либо, если командир не в духе, один наряд. Но в данном случае, комбат вынужден показать особисту, что работа в вверенном ему подразделении держится на должном уровне, в батальоне полный порядок и все находится под тотальным, жесточайшим контролем.
Капитан продолжил:
- К нарушителям воинской дисциплины, всегда и впредь будут применены самые
строгие меры дисциплинарного, - в такт, помогая указательным пальцем, уже по
слогам, - воз-дей-стви-я! - Выдержал эффектную паузу, - вплоть до трибунала,
извольте-ка знать! До тех пор, извольте-ка знать, пока разброд и шатание
полностью не будут искоренены! Я правильно говорю, товарищ лейтенант?
Особист лейтенант Смирнов, заложив руки за спину, вновь равнодушно кивнул
головой.
- Так, товарищи командиры, имейте в виду, что и с вас, в случае чего, будет,
извольте-ка знать, особый спрос!..
Наконец наступил момент менять тему:
- Так, старшина!
- Ийя!
- На третьей позиции почему "предатели" не докрашены?
- Дык ить краска ещё позавчера закончилась, я ж докладывал, товарищ капитан!
- Ну что, мне теперь за вас ваши проблемы решать? Проявите смекалку, в конце
концов, максимум ко вторнику, нет, к понедельнику, чтоб покраску закончили!
- Слушаюсь, товарищ капитан!
- Все! Я все сказал! Товарищ лейтенант, у вас есть что? - особист, не выражая
никаких эмоций, уже отрицательно мотнул головой, всем своим видом показывая,
что присутствует на построении чисто в целях занять своё свободное время. - так,
товарищи командиры, развести личный состав согласно плану, - и размыто закончил:
- остальное в рабочем порядке.
Единственное, чем хорош наряд по кухне, так это вполне сносное и сытное
питание. Пока солдат находится при полевой кухне, повара к нему относятся как к
своему. Стоит только сроку наряда подойти к концу, считай, что кулинары тебя не
знали, и впредь знать не желают.
Работы при кухне - непочатый край. Воды натаскать. Если рядом воды нет -
проявить смекалку и всё равно натаскать. Заготовить сносное количество дров, по
крайней мере, чтоб хватило поварам на сутки, а там посмотрим. Если дров рядом
нет, необходимо опять же проявить смекалку, но чтоб дрова были.
С дровами Руденко повезло, даже, можно сказать, через край. В родном артбате
пустых ящиков из-под немецких снарядов, хоть пруд пруди, их собирали по мере
наступления. Из крышек от больших ящиков ладили полы и стенки в ротных палатках,
очень даже одомашненные нары и красивые чемоданчики.
Кроме того, нужно начистить огромное количество картошки. К четырем часам
утра необходимо начинать топку котлов полевой кухни, довести в них воду до
кипения, разбудить поваров к пяти. Развезти на батальонной кляче, с подпольной
кличкой Ева Браун, огромные термосы с готовой горячей пищей по подразделениям. Перемыть всю посуду и котлы. И так три раза в день. В перерыве можно перекурить
самокруточку и повнимательнее рассмотреть этот самый плакат на фанерке, прибитый
к дереву возле котлов полевой кухни. На нём изображён мужественный солдат с
патриотическим блеском в глазах, по всему видать - ни разу в жизни не произнесшего ни единого матерного слова. С помощью индивидуальной сапёрной лопатки он явно рыл кому-то яму.
"Да-а, в начале войны пришлось лопаточкой-то поковыряться", - размышляет
солдат, - "А сейчас прём, даже не пригибаясь... А может это сапёр орудует?..
Замполит говорит - скоро войне конец... Как там, дома-то?.. Надо б письмишко
Спать бедному Руденко, при смене караула, приходилось здесь же, рядом с котлами, на родных пустых ящиках, вздрагивая и просыпаясь от малейшего шума. Потому-как, несмотря на наличие постового, бдительно охранявшего территорию полевой кухни, как от внутреннего, так и внешнего врага, весь солдатский люд крайне изощрённо проявлял смекалку при добыче воды и дров. Та же разведрота, к примеру, даже сами и не таскали, давали часовому пару банок консервов, так он и натаскает под сенью ночи чего, как говорится, душе угодно. А душе обычно угодно воды и дров. На большее, например, на кухонный котёл с трубой никто, как правило, не посягал. А утром, уже другой, сменившийся часовой и знать ничего не знает.
Руденко не сомневался, что и лопатка, на которой он, иной раз, любил
поджарить на костерочке какой-нибудь деликатесный продукт, ушла также благодаря
чьей-то смекалке.
Настала, значит, пора прекратить кухонную возню, и рядовой Руденко весь
измученный, уставший, хронически сонный, но сытый, утречком возвратился в
родную батарею. Причём вернулся он со своим новым другом - с сапёрной лопаткой.
Так получилось, что один из бдительных часовых спал некоторое время стоя и с
открытыми глазами. Вот Руденко и проявил смекалку; поднимать шум и докладывать 'куда следует' не стал - не в его это правилах. Да и нес службу солдат на внутренней территории, не на внешней.
И вернулся ведь как раз вовремя, чтобы узнать, что весь люд чем-то занят и
кроме него, стало быть, некому стоять во внешнем суточном наряде, охранять эту
самую артбатарею от посягательств внутреннего и внешнего врага.
Взял солдат свою винтовку, примкнул штык, тщательно начистил сапоги
промасленной оружейной ветошью, придал блеск суконкой. Накинув на плечо скатку
шинели, ругнулся для порядку и пошёл на пост, к орудиям, нести нелёгкую службу.
До вечера простоял более-менее бодро. Хохмил с дружками, наводившими порядок
на гаубичной батарее и докрашивающих "предателей" неизвестно где раздобытой
краской в летний камуфляж, по поводу испуганно пробегавших мимо них молоденьких
санитарок последнего набора. Внимательно, не перебивая, выслушал гневную речь,
сопровождавшей их, тоже молодой, но старослужащей санинструкторши. Категорически
отказался помочь товарищам с покраской орудий, сославшись на ответственную
службу, в то же время не забывая давать им дельные советы. Пару раз,
сменившись, поспал днём, согласно караульной ведомости. Вечером, от нечего
делать, убивая время, опять же, суконочкой, до блеска начистил свои медали.
Отужинал.
А вот как стемнело - навалилась усталость. Почувствовал себя, натурально,
выжатым лимоном. И не лимоном даже, а какой-то донельзя выкрученной и обсосанной
лимонной коркой. Даже, казалось, давно забытый вкус этого самого лимона на
языке почувствовал. Вот бы сейчас чайку с лимончиком - сил восстановить.
Сел солдат на снарядные ящики, винтовку между ног поставил. Посмотрел на
звёзды в тёмном небе, на ящик, на котором сидел. Пригляделся повнимательнее,
разлито что-то на ящике. Пригнулся, понюхал, - пахнет чаем с лимоном. Непорядок,
думает солдат Руденко, надо бы вытереть. А чем вытереть-то? Проявить смекалку
что ли?
Недолго думая, превращается он вместе с винтовкой в половую швабру и давай
наяривать снарядный ящик, чтобы блестело всё, как положено: 'хр-р-р... фр-р-р...', - скрипит инструмент по-лошадиному. Ну до того отдраил, что даже плакат "Лопата - друг солдата" на досочках стал проявляться, - аж сам удивился. А солдат с картинки давай подмигивать лукаво: 'тише... тише'...
Тут неожиданно подползает к нему какая-то змея и шипит человеческим голосом:
"Да ты что это, Руденко, твою маму я видал, да ты что это себе позволяешь?
Вста-ать!"
Солдат от испуга вскочил на ноги и открыл глаза, перед ним стоял капитан
Максимов:
- Да ты что это себе позволяешь!? В предатели захотел записаться?! Под
спичкой к самокрутке, и вдруг, будто только что дошло, еще раз оглядевшись,
выронил все курительные прибамбасы вместе с кисетом:
- Твою мать! Где гаубица?.. - голос сорвался, закашлялся, - ...где гаубица с
третьей позиции?! - дальше у капитана дыхание совсем перехватило.
Руденко тоже глянул в сторону третьей позиции, - желудок в мочевой пузырь
ушёл - нету орудия! В мозгу тревожно прокрутились варианты беспощадного
пролетарского возмездия за факт вопиющей халатности.
О таких возмутительных случаях, наверное, ни в каких героических эпосах не
упоминается, но в жизни всякое случается. Если лопатку, винтовку или автомат
можно списать на боевые легко, то уж орудие, - надо комиссионно. Вот мол,
разворотило прямым попаданием, бывает, вот и подписи имеются. Лишь бы подпись,
на бумажке, не погибшего была.
А тут на тебе, скоро конец войне, канонада слышна где-то далеко на западе. А
здесь, в резерве, в тылу, гвардии рядовой Руденко с жиру бесится, жрёт да
отсыпается.
Из-за чьей-то смекалки пострадал Руденко. Вырыл всё-таки плакатный солдат ему
яму! В каком-то полку так же прозевали орудие, или вовремя не списали, вот и
спёрли.
Поднялся, соответственно, великий шум. Прибыли комполка со свитой, и, конечно
же, особист, сотрудник прифронтового СМЕРШа лейтенант Смирнов. Все с умными
лицами знакомятся с обстановкой, каждый начальник по десять раз опрашивает бедного Руденко. Столько же раз звучат на все лады страшное слово "Расстрел" и фразы: "Сон на посту - предательство!".
В итоге, Смирнов, который всё это время молча стоял в сторонке, говорит
командиру полка:
- Значьтак, орудие уволокли ночью, на лошади, цыганским способом, тряпками
копыта обмотали...
Полковник тревожно:
- Комбат, эта... как её... кляча на месте?
Капитан виновато:
- С утра Ева Бра... Её брали... При кухне лошадь была, товарищ полковник,
посты лично обходил - сам видел.
- Вот и вещдоки валяются, - пнул лейтенант сапогом продукт лошадиного обмена
веществ, - полковник чуток уменьшился в росте, - в вашем хозяйстве орудие на
х... никому не нужно. Да и вам, я смотрю, не особо... - наплевав на
субординацию, вложил руки в карманы галифе, устремил как бы задумчивый взгляд
специалиста куда-то за горизонт, - та-ак, дерьмо не кобылье, потому-как сухое...
Похоже на мерина... - военные вновь переглянулись, уже облегчённо, полковник
выпрямился. - Позавчера в пяти километрах от вас полк Самсонова остановился. Ну,
это я так, для общей информации. - И повернувшись к Руденко, продолжил, - до
пятнадцати ноль-ноль не доложишь о местонахождении орудия - пойдёшь под
расстрел. Найдешь - отправим в штрафбат. - Чисто для проформы делает
согласование с высоким пожилым чином, - вы согласны, товарищ полковник, не
против?
- Конечно, конечно, Аркадий Анатольевич, - полковник скосил взгляд в сторону солдата, не заметил ли тот унижения, но бойцу не до подобных мелочей, - как же можно...
Но оперработник, уже развёртываясь в сторону капитана, перебил:
- А у тебя, капитан, действительно, извольте-ка знать, разброд и шатание. -
И, мило улыбнувшись, ушёл по своим особым делам.
Капитан остался стоять, как штырь, с бледным лицом.
Снабдили ни живого, ни мёртвого солдата необходимыми паролями, и отправили
его куда глаза глядят до пятнадцати ноль-ноль. Глаза у Руденко глядели строго в
сторону соседнего полка. А затылок, в то же время, уже чувствовал горячую пулю, отлитую на родном тыловом заводе.
Буквально через полтора часа прибежал радостно-возбуждённый и запыхавшийся
к своему командиру, и уже более оптимистично докладывает:
- ...Уже и перекрашивать собрались, сволочи! Банок с красками понатаскали,
сволочи! Что я, свою маскировку не узнаю что ли? Сволочи! Вот этими, своими
руками вчера "предателя" красить помогал! - Лукавит солдат, и даже, для
достоверности, показывает ладони рук, - сволочи! Да если б и перекрасили, так я
на ём каждый винтик с болтиком на ощупь знаю и на нумера не гляну! Сволочи!..
Вот и вся байка.
Хорошо, что запомнил солдат камуфлированный рисунок свежей раскраски
"предателя" пока хохмил с санитарками, так что гвардии рядовой Руденко Алексей
Иванович с теми "сволочами" отделался, благодаря "последнему слову" сотрудника
грозного ведомства, только штрафбатом. Вышли все они оттуда друзьями, с тяжёлыми
ранениями и с очередными наградами. Никто из командиров рядового Руденко не стал докладывать на Смирнова 'куда следует': очень уж расклад был неординарный, - все предусмотрел чекист.
Особист Смирнов Аркадий Анатольевич, бывший участковый милиционер из далёкой
Якутии, хороший, кстати, парень и полный земляк солдату Руденко, получив за
боевые заслуги орден Красной Звезды, был переведён командованием в другое
подразделение. Капитан Максимов демобилизовался в звании подполковника.
Да, чуть не забыл: "предатель" - это защитный щит у пушки. При стрельбе по
немецким танкам прямой наводкой из-за этого "предателя" враг видит орудие очень
даже хорошо, и в ответ также лупит прямой наводкой. Обычно этот щит, визуально
намного увеличивавший размер пушки, артиллеристы просто снимали.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023